Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

Марина СЕРОВА

ЕЩЕ НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО

Анонс

 

     Возвращаясь поздно ночью домой, Вера обнаруживает в подъезде изуродованный труп отца - знаменитого ювелира, а квартиру разграбленной. Компаньоны ювелира нанимают частого детектива Татьяну Иванову, чтобы найти убийцу и общие деньги, которые в этот момент были в квартире. Татьяна начинает расследование и очень скоро понимает, что ни местная мафия, ни заезжие гастролеры не причастны к этому дикому преступлению. Так кто же эти грабители, при упоминании о которых дочь покойного почему-то начинает страшно пониковать.

 

ПРОЛОГ

 

     По асфальту неширокого проспекта, рассекая ночной морозный воздух и взвивая за собой вихри снежинок легкой поземки, мчалась приземистая машина. Равномерное урчание мощного мотора в теплом салоне, приятно пахнущем кожей сидений, духами и табаком, было почти не слышно - только шелест шин, не мешающий звукам медленной музыки.

     Желтые огни фонарей, мелькающие за тонированными стеклами, завораживали девушку. Плавное покачивание мягкого кресла и негромкое журчание музыки навевали дрему. Откинувшись на подголовник, она, расслабив усталое тело, закрывала и открывала глаза, с трудом приподнимая веки, борясь с волнами подступающего сна.

     Мужчина, занятый управлением, время от времени поглядывал на нее с доброй улыбкой.

     Был тот час, про который трудно сказать - поздно это уже или еще рано.

     - Не засыпай. Мы подъезжаем, - проговорил он, снижая скорость и сворачивая на боковую улицу. - Сейчас дома будешь.

     Она сладко потянулась, выгнувшись, и зевнула.

     Ставшая совсем узкой улочка искрилась под неоновыми фонарями свежевыпавшим снегом. Обросшие инеем ветви деревьев нависали над дорогой, превратив ее в аллею парка из царства Снежной королевы.

     Кощунством было гнать здесь машину с прежней скоростью, и она катилась неторопливо и почти беззвучно.

     - Спать хочу, - пожаловалась девушка, приподняв брови в жалостной гримасе, - сил нет!

     - И чего взъюжилась? - укорил он ее. - "Домой, домой"! Чем тебе плохо было? Спала бы себе. И я бы спал.

     Она на секунду задумалась, прикусив губу, отчего ее лицо приняло упрямое выражение, качнула головой:

     - Домой!

     - Пожалуйста!

     Машина въехала в темный проезд между домами, покачалась на обледенелой колее и вползла во двор. Остановилась возле подъездного крыльца в две ступеньки.

     - Прибыли.

     Он повернулся к ней, посмотрел, как на капризного ребенка, обнял, нежно притянул к себе, чмокнул в висок.

     - Упрямый ты бельченыш!

     Она потерлась головой о его плечо, погладила по щеке мягкой ладошкой.

     - Это плохо?

     - Нормально. - Он поцеловал ее пальцы.

     - А ты кот, - проговорила она, глядя на него снизу вверх заискрившимися улыбкой глазами, - большой и ласковый кот.

     - Большой и ласковый? - спросил он, наклоняя к ней голову.

     - Да. И любопытный.

     Он, прижав ее к себе, зарылся лицом в волосы, с удовольствием вдыхая их аромат.

     Запахнув на груди шубу, девушка взбежала на крыльцо, у самой двери обернулась, спрятала нос в шелковистый мех воротника и помахала рукой. Машина, моргнув на прощание узкими фарами, плавно тронулась с места.

     Дверь с треском пропустила ее в мерзлую темноту тамбура. Ведя рукой по стене, она осторожно двинулась вперед и, нашарив вторую дверь, оказалась в подъезде. Здесь было светлее - от лампочки за углом, там, где начинались коридоры первого этажа, но ненамного теплее - дыхание по-прежнему обозначалось облачком пара, хотя и не таким густым, как на улице. Девушка уверенно двинулась вперед, но тут же споткнулась обо что-то, с шуршанием двинувшееся под ее ногой. Не отдавая себе отчета - зачем, она нагнулась и коснулась этого. Оказалась рука, холодная и твердая, будто сделанная из литой резины. Девушка выпрямилась, с замершим сердцем вглядываясь в свою ладонь, только что сжимавшую чьи-то замерзшие, безжизненные пальцы. Шагнула широко, до потери равновесия, просеменила до угла и остановилась, чувствуя, как шевелятся волосы на непокрытой голове. Медленно повернулась и двинулась назад, всматриваясь в темноту. Нашарив ногами тело, она нагнулась, щелкнула зажигалкой. Полуприкрытые веками, снизу глядели стеклянные глаза с почерневшего, превращенного в кровавое месиво, вздувшегося уродливыми буграми лица.

     Успокаивая дыхание, девушка постояла и медленно пошла на ослабших ногах к лифту.

     Кнопка на стене не загорелась после нажатия на нее, и девушка, шепча сквозь зубы ругательства, забарабанила кулаками в грязно-желтые створки. Почти одновременно с гулкими ударами - будто дожидались их - приоткрылась дверь ближайшей квартиры, и появившаяся из-за нее голова со всклокоченными седыми космами заорала громко и хрипло:

     - Что же это вы делаете, а? Хулиганье проклятое! Вы б на часы хоть посмотрели! Людям спать надо, а вы долбите, как идиоты!

     Девушка глянула на старуху безумными глазами и побежала по лестнице вверх, прыгая через две ступеньки и путаясь в полах шубы.

     Дверь ее квартиры отворилась легко, едва она надавила на темный матовый дерматин.

     В зале и кухне горел свет. В прихожей валялась на полу одежда, выброшенная из шкафа. Зеркало прочеркнула наискось трещина, разрезав ее отражение на две неравные изломанные части.

     В квартире царил страшный беспорядок. Все носило на себе следы зверского и методичного обыска. Содержимое ящиков и шкафов было извлечено и брошено, гобеленовая обивка дивана и кресел вспорота, кухонная посуда грудой громоздилась на обеденном столе, сдвинутый с места сервант с полуоторванной, висящей наперекос дверцей перегораживал проход в комнату отца. У одной из его ножек валялась, наверное оброненная впопыхах, пятидолларовая купюра.

     В ванной комнате девушку почему-то особенно поразила черная, вся в паутине дыра в стене на месте вырванной вентиляционной решетки. Грязное белье было вытряхнуто в ванну, корзина валялась тут же.

     Пустив воду, девушка долго терла руки, смывая с них невидимую грязь.

     Измазала мылом рукава шубы, недолго думая, и их подставила под водяную струю.

     Осознав наконец ненормальность своих действий, она насухо вытерлась, вернулась в прихожую, набрала номер и осипшим от волнения голосом проговорила:

     - Приезжайте скорее! Ограбили нашу квартиру. А внизу, в подъезде, лежит мой отец. Мертвый! - И разрыдалась в телефонную трубку.

 

***

 

     Четверо крепких мужчин с обнаженными головами без суеты вынули гроб из автобуса, осторожно установили на приготовленные табуретки неподалеку от свежевырытой могилы.

     Бил порывами колючий ветер, мела поземка, и собравшиеся переминались ногами, скрипя снегом, отогревали лица воротниками и варежками.

     Провожающих было немного, несмотря на то что покойный был общительным и доброжелательным человеком и имел много друзей и знакомых.

     - Зима, знаете ли, февраль! - изрек соседу мужчина, щуривший глаза за

     Толстыми стеклами очков, придерживая обеими руками углы поднятого воротника пальто. - Здесь одному только не холодно. - И кивнул на лежащее в гробу, с головой укрытое саваном тело.

     - Зачем вы так! - поморщился его сосед.

     - Да бросьте! Аркадий был человеком веселым. Мы с ним росли вместе.

     Начались речи. Произносимые косноязычными от мороза ораторами, они мало кого интересовали.

     У гроба вплотную стояли двое - девушка в длинной дорогой шубе, прижимавшая к груди руки в тонких кожаных перчатках, и мужчина с тяжелым нетрезвым взглядом, опиравшийся крупной рукой о его обитый черным сборчатым крепом край.

     Порывом ветра приподняло и откинуло уголок савана с лица покойного. Стоявшие ближе глянули и отвели глаза. Покойник был страшен.

     Седенький дедок в шапчонке, сбившейся на сторону, бестолково суетившийся, чтобы пробиться в первые ряды, замер и, вытянув худую шею, обмотанную затасканным шарфиком, забормотал довольно громко:

     - Прощай, брат! Прощай! Брат, прощай!

     Его бесцеремонно пихнули локтем в бок, оттерли назад.

     Мужчина у гроба, заметив непорядок, шагнул и поправил покров, подвернув его негнущимися пальцами под мертвую голову. Обвел взглядом стоявших вокруг и, увидев дедка, топочущего разбитыми валенками в стремлении опять протиснуться поближе, недобро прищурился, сжал побелевшие губы. Этот прищур пригнул дедка, будто груз взвалили на его сутулые плечи. Виновато опустив голову, он поглубже засунул руки в карманы грязного пальто и отошел в сторону, оглядываясь через плечо, как побитый пес. Оказавшись в стороне, он потер седую щетину на впалых щеках и, покопавшись за пазухой, достал водочный шкалик, бережно завернутый в тряпочку. Вытянув зубами полиэтиленовую пробку, перекрестился украдкой и со словами: "Ну, Володечка, пусть земля тебе будет пухом!" - как следует глотнул крепкого прямо из горлышка. Вытерев губы и глаза, он качнул головой, будто не соглашаясь с кем-то, и проговорил укоризненно;

     - А землицы ком в могилу, на гроб, бросить-то надо! - И двинулся обратно, в уже зашевелившуюся толпу.

     Земля принимала в себя тело, найденное в подъезде двумя ночами назад.

 

ГЛАВА 1

 

     Подобно многим из ее профессиональной среды, свое имя она любила называть по любому поводу. Перенятая у западных тележурналистов манера, способствующая, по их мнению, повышению популярности.

     - Алла Анохина! - услышала я впервые по телефону в самое неподходящее время - около восьми часов тусклым зимним утром, и если бы мои уши в тот момент работали как глаза, которые никак не хотели открываться, то вряд ли она достигла бы в общении даже того немногого, что ей удалось. - Алла Анохина, ведущая телепередачи "Закон и порядок" беспокоит вас.

     - Зачем? - спросила я, испытывая одно желание - уткнуться носом в теплую подушку еще часа на полтора-два.

     - Доброе утро, Татьяна Александровна! - напомнила она о вежливости.

     - Здравствуйте.

     Я наконец разлепила глаза и глянула на часы, мерцавшие зелеными цифрами.

     - Вы знаете, который час?

     - Рано, извините, - отвечала Алла Анохина, - но вас трудно застать дома, а номера телефона вашего офиса я найти не смогла.

     Услышав про офис, которого у меня никогда не было, я почувствовала раздражение, естественное, когда прерывают сон невыспавшегося человека и несут при этом ахинею. Чтобы не проснуться окончательно, я на полуслове, в середине длинной вежливой фразы, нажимаю пальцем на рычаг. Пусть Анохина думает, что нас разъединили.

     Она не позвонила больше в то утро, видимо, не поверила в технические неполадки и вежливо решила не беспокоить. Но вечером, возвращаясь домой, я услышала сзади знакомый голос:

     - Татьяна Александровна!

     От стоящей неподалеку машины ко мне спешила женщина, руками, засунутыми в карманы, придерживая на месте полы расстегнутой дошки собачьего меха.

     - Алла Анохина! - отрекомендовалась, подойдя вплотную. - Я звонила утром, но нас разъединили.

     И рассыпалась в извинениях за причиненное беспокойство.

     - Вы ведущая телепередачи "Закон и порядок", - вспомнила я, бесцеремонно обрывая ее на полуслове. - Помню.

     Прошедший день выдался скучно-хлопотливым: ожидание в приемных, копание в архивах, любезное общение с нелюбезными людьми, плюс головная боль от недосыпа и случайная, некачественная пища. В общем, рутина частного сыска. Утомленная всем этим, я хотела домой. Выпить крепкого кофе, выкурить сигаретку... И вот - Алла Анохина.

     - Не могу пригласить вас к себе по обстоятельствам, от меня не зависящим, - решилась я на ложь, желая сохранить спокойный вечер, - в машине разговаривать тоже не совсем удобно, давайте перенесем встречу на завтра.

     - Отлично! - обрадовалась она. - Вас устроит первая половина дня?

     - Пожалуйста, - согласилась я, выдержав паузу. - Только, будьте добры, в двух словах, тема нашего разговора?

     - Передача с вашим участием. Такое, знаете, экспресс-интервью с Татьяной Ивановой, частным детективом города Тарасова.

     - Я обдумаю ваше предложение и позвоню. Хорошо?

     - Хорошо!

     Вручив мне свою визитку, Анохина откланялась, явно рассчитывая на мое согласие. Наутро я позвонила ей и отказалась. Отказалась, здраво рассудив, что по роду деятельности мне не нужна особая популярность ни в своем городе, ни за его пределами. Не политик я и не поп-звезда.

     Но Алла была иного мнения на этот счет и в конце концов меня доняла, пользуясь проверенным способом - не мытьем, так катаньем.

     Она, отбросив продемонстрированную сначала вежливость, названивала мне среди ночи, поджидала у подъезда, оставляла записки в почтовом ящике и даже расплакалась, когда я высказала ей свое возмущение. Тогда мне стало стыдно - до чего я довела человека, добросовестно пытающегося делать свое дело, и пришлось-таки согласиться.

     Интервью со мной записывали три вечера. Три вечера, пожертвованных передаче "Закон и порядок". Алла испытала удовлетворение, а я - облегчение. И вот теперь она меня снова достала. В пансионате "Волжский берег", после великолепно проведенного дня с семейством моего давнего друга Владимира Кирьянова.

     В пустом холле мы включили телевизор, и голос диктора торжественно объявил, что сейчас нам предстоит встреча с Аллой Анохиной и ее необычной гостьей в передаче тарасовского телевидения "Закон и порядок".

     Пока шла заставка, где московский ОМОН лихо выбрасывал из машин и укладывал на асфальт согласных на все молодцов, я пыталась убедить Володю переключить программу, и это мне почти удалось, но, когда пошла запись и в студии рядом с Анохиной оказалась моя персона, пришедший в восторг Владимир отказался меня слушать.

     Конечно, приятно увидеть знакомую личность на телевизионном экране. Эта черта - общечеловеческая.

     Владимир ерзал в кресле, хлопал ладонями по подлокотникам и повторял, не отводя глаз от телевизора:

     - Нинки нет! Ах ты, Нинки нет! Жена его, Нина, ушла укладывать их сорванцов, за день налазившихся по деревьям, досыта накувыркавшихся в не по-городскому чистом снегу, после того, как они чуть не уснули прямо здесь, в холле почти пустого сейчас пансионата.

     - Алла Анохина, - бодро звучал голос ведущей, - представляет телезрителям человека редкой профессии - частного детектива Татьяну Иванову, практикующую в нашем городе уже не первый год.

     Так и не поправили они запись, хоть я и доказывала, что частный детектив - это не профессия, а род занятий.

     - Татьяна Александровна благодаря своим способностям и высочайшему уровню профессионализма пользуется широкой известностью у населения.

     Опять неточность. Известна я определенным слоям населения - так было бы правильнее. И известна им вовсе не благодаря каким-то особым способностям к оперативно-следственной работе, а умению предвидеть изменения ситуации в очередном деле и пользоваться этими изменениями. Проще говоря, успеха я добиваюсь за счет неожиданной интриги, влияющей на обстоятельства в нужную мне сторону, и развитой интуиции.

     Было неудобно перед Владимиром за похвалы, расточаемые мне Анохиной. Вот он-то был настоящим профессионалом следственных дел, и заслуги в этой области имел немалые.

     Передача шла по сценарию и набирала разгон. Алла очень доходчиво объяснила значение сыскного дела в повышении уровня правопорядка, проявив осведомленность во всем, что касалось темы, но, на мой взгляд, злоупотребила при этом казенными речевыми оборотами. Татьяна Иванова на экране сидела в неподвижности, время от времени поглядывая на ведущую.

     Наконец, когда сказано было достаточно и тема казалась уже исчерпанной, прозвучал первый вопрос:

     - Татьяна, каковы, на ваш взгляд, перспективы развития частного сыска в нашей стране?

     Перед записью меня не стали, как это обычно бывает, знакомить с вопросами предстоящего интервью, для того чтобы достигнуть большей естественности диалога, и я рассудила, что качество их в любом случае останется на совести редакторов передачи.

     - На мой взгляд, такие же, как у любого другого вида частного бизнеса, - ответила телевизионная Иванова, заметно оторопевшая от такого начала. - Я не политик и прогнозами не занимаюсь.

     Тихо подошла Нина.

     - Спят. Умаялись, разбойники, - сообщила она усталым голосом. - Что это вы тут смотрите?

     - Тихо, Танюху показывают!

     - Ну!

     Нина устроилась с ногами на диванчике рядом и тоже уставилась в телевизор.

     Анохина с улыбкой поглядела на Иванову.

     - Мне стоило больших трудов заполучить сегодня к нам в студию Татьяну Александровну. Ее деятельность, как она только что сказала, - особый вид частного предпринимательства, а частники, как известно, не могут относиться равнодушно к рекламе и популярности. Скажите, Татьяна, почему вы так малодоступны для средств массовой информации? Это скромность?

     - Это равнодушие к популярности и отсутствие интереса к рекламе.

     - Вот как? Однако именно реклама может обеспечить известность широкому кругу населения, а значит - способствовать привлечению клиентов, нуждающихся в вашей помощи. Ведь вы не будете отрицать, что клиент, выбирая специалиста, руководствуется уровнем своей информированности. Это рынок успеха.

     - Клиентов выбираю я сама по проблемам, с которыми они ко мне приходят.

     Володя хлопнул меня по плечу:

     - Ну ты, Танюха, даешь! - И вновь навострил уши.

     - Какие из проблем ваших клиентов способны вызвать у вас наибольший интерес?

     Телевизионная Иванова на секунду задумалась и уверенно ответила:

     - Первоначально - никакие. Меня принципиально не интересуют чужие проблемы.

     При этих словах брови ведущей приподнялись и на лице отразилось удивление. Иванова продолжила:

     - Совсем другое, когда я достаточно глубоко вникла в дело. Тогда проблемы клиента становятся мне близки и побуждают к активным действиям.

     - Хорошо! - Анохина пристукнула пальцами по столу. - Задаю встречный вопрос: по каким причинам вы отказываетесь заняться делом обратившегося к вам человека сразу и бесповоротно?

     Татьяна ответила без промедления:

     - Когда дело, в котором мне предлагают принять участие, или предполагаемые действия по его разрешению не соответствуют моим представлениям о порядочности, это - раз. Второе, когда, как мы их назвали, проблемы по делу представляются мне неразрешимыми. То есть я не могу справиться с делом средствами, имеющимися в моем распоряжении.

     - А не можете ли вы привести конкретный пример такого дела?

     Камера произвела "наплыв", и лицо Татьяны заполнило весь экран. Крупный план. Прием почти запрещенный, выгодный, когда хотят обратить внимание на недостатки внешности.

     Зелено-желтые, редкого оттенка, глаза, прямой нос с подвижными, чувственными ноздрями, небольшой рот приятных очертаний, прическа, оставляющая открытым высокий лоб, умело сделанный макияж, правильный овал лица.

     - Красавица! - Нина спустила ноги с дивана. - Танюша, обрати внимание, надо чуть больше теней на веки и в уголки глаз, взгляд будет мягче...

     - Подожди, Нина, не мешай! - Прервал ее Владимир.

     На экране вновь появился интерьер студии, и телевизионная Татьяна начала рассказывать.

     - Это нам кофе принесли, - объяснила я действия оператора.

     - Брось! - возразил Владимир. - Ты телевизионщику понравилась, он и выдал твоей портрет на всю рамку.

     - Весною прошлого года, - заговорила Татьяна, отхлебнув кофе из чашки темного стекла, - один из жителей нашего города, скажем так, не стесненный в средствах, закончил строительство дома, симпатичного, знаете, такого особнячка неподалеку от центра. По странной прихоти или из желания быть оригинальным дом свой пожелал видеть процентов на шестьдесят из дерева. Естественно, не из древесных пород среднерусской полосы. Так вот, дом не простоял и месяца - сгорел почти дотла. Подожгли его умело, а в том, что подожгли, - сомнений не было. Этот господин очень хотел узнать имена поджигателей. Я, ознакомившись с обстоятельствами дела, отказалась удовлетворить его любопытство.

     На лице Анохиной отразилось такое удивление, что Владимир хмыкнул. Улыбнулась и Нина.

     - Дело в том, - продолжила Татьяна, - что этот бизнесмен выстроил палаты свои на месте двух снесенных его же стараниями старых двухэтажных домов и небольшого детского садика, а жителей отселили волевым порядком в аварийный жилой фонд.

     - И вы отказались вести расследование?

     - Да, принеся несостоявшемуся клиенту глубочайшие извинения.

     - И он?..

     - Он был, мягко говоря, раздосадован причинами моего отказа, а они вытекали из предположения, не единственно возможного, но наиболее вероятного: пожар его дома - дело рук бывших жильцов тех двух домов или людей, водивших детишек в снесенный детсад. Словом, я отказалась определять конкретных виновников пожара и тем самым обеспечивать им дополнительные и серьезные неприятности.

     - Вот, Тань! - воскликнул Владимир, поворачиваясь ко мне. - А следователю, которому пришлось копаться в этом, я его знаю, выговор вкатили за то, что не справился!

     У Анохиной был довольный вид.

     - Многие ли ваши расследования завершаются успехом?

     - Практически все. Это вопрос престижа, и именно поэтому я популярна как специалист.

     - Как в боксе, - подхватила Алла, - провел столько-то боев, в стольких-то одержал победу.

     Мы с ней поулыбались интересному сравнению. Зрители, судя по тем, что были у меня перед глазами, реагировали соответственно.

     - И как часто была победа нокаутом? То есть многие ли дела завершились наказанием злоумышленников?

     - Все, так или иначе.

     - Означает ли это суд?

     - Крайне редко. Моя цель - помочь клиенту в решении его проблем, и когда это происходит, то означает ущемление интересов противостоящей стороны, В этом и состоит наказание злоумышленников. А вообще мне и в суде приходилось выступать в качестве свидетеля по расследованным мною же делам. Ведь я частное лицо. И следствие веду частным порядком.

     - То есть процедура привлечения виновного к ответственности, предусмотренной законом... - подбросила в воздух мяч Анохина.

     - Не является целью в работе частного детектива, - приняла ее подачу Иванова, - и зависит только от решения клиента.

     - Хорошо! В следующий раз мы организуем прямую линию, дадим в эфир пару телефонных номеров и будем принимать вопросы от горожан. Поддерживаете?

     Иванова, сохраняя приятное выражение лица, неопределенно пожала плечами.

     - Обращаетесь ли вы за помощью к правоохранительным органам, и если да, то как часто?

     Мы с Володей переглянулись.

     - Крайне редко. Обычно я использую их в качестве участников тех или иных комбинационных построений, отвечающих целям, которых я в данный момент добиваюсь.

     - По каким причинам ограничивается ваше с ними взаимодействие?

     - Вопрос деликатный. Их много. Наверное, главное - конечные результаты. У них на первом плане - буква закона, а законы в наше время оставляют желать лучшего. У меня - конкретная помощь клиенту в разрешении его проблем.

     - Случалось ли вам в вашей деятельности совершать правонарушения?

     - Моя работа не направляется приказами, уставами и должностными инструкциями. Но я вполне законопослушная гражданка.

     - Эй, гражданка, а как же, когда ты... - воскликнул Володя, но, перебитый следующим вопросом, недоговорил.

     - Приведите пример ваших действий, не соответствующих законности.

     - Нарушение правил дорожного движения. В основном превышение скорости.

     Время передачи близилось к концу, вопросы и ответы следовали один за другим без пауз.

     - Ваше отношение к деньгам?

     - Положительное.

     - Известно, что у вас высокие гонорары. Считаете ли вы себя обеспеченным человеком?

     - Размеры моих гонораров зависят от уровня благосостояния клиента и от степени сложности дела. А обеспеченность... Это понятие относительное. Помните, из "Кавказской пленницы", - хорошо, когда желания совпадают с возможностями.

     - У вас есть друзья?

     - Есть, но их немного.

     - Почему?

     - Потому что их много быть не может.

     - У вас есть враги?

     - Как и у любого нормального человека, живущего среди людей.

     - Верите ли вы в Бога?

     - Это сложный вопрос и очень интимный. Скорее да, чем нет.

     - Посещаете ли вы церковь?

     - Очень редко. Свечку поставить.

     - Ваше отношение к церкви?

     - Как к любому официозу.

     - Есть ли у вас друг сердца, спутник жизни?

     - Я не замужем.

     - Причина?

     - Трудно встретить мужчину, который смирился бы с моим образом жизни, разве что это будет коллега.

     - Ваше отношение к мужчинам вообще?

     - Хорошее отношение, вообще. Я нормальный человек и в психическом, и в физическом плане, и ничто человеческое мне не чуждо.

     Володя глянул на меня искоса. Нина, опустив голову на грудь, сладко посапывала. Передача, принявшая характер блица, заканчивалась.

     - Ваша цель в жизни?

     Анохина, чувствуя дефицит времени, сыпала скороговоркой. Иванова ей помогала краткостью ответов.

     - Счастье, естественно.

     - А что это такое?

     - Ну, сколько людей, столько и мнений.

     - А для вас?

     - А для вас?

     - Здоровье, благополучие, интересная работа, дети, семья, друзья и все такое.

     - Вы ответили на свой вопрос.

     - Последнее, Татьяна! - Она глянула на часы и облегченно вздохнула. - Ваше кредо?

     - Порядочность.

     Она молчала, ожидая пояснений.

     - Живи сам и давай жить другим. Не делай другим того, чего не хочешь пожелать себе от других.

     Обрадованная кратким и удовлетворительным ответом, она шлепнула ладонями по коленям и бодро воскликнула:

     - В гостях у Аллы Анохиной в передаче "Закон и порядок" была Татьяна Иванова, частный детектив, действующий в нашем городе!

     Знали бы зрители, сколько усилий потребовалось приложить Алле Анохиной, чтобы заполучить к себе в передачу такую гостью!

     Загрохотала реклама, и Володя поспешил убавить громкость. Нина встрепенулась и, зевнув, поднялась на ноги.

     - Пойду я, детективы, к своим клиентам!

     Сонно покачиваясь, она направилась к выходу, оставив нас вдвоем.

     Мне передача понравилась, а Володю разочаровала, и мы с ним немного поспорили на эту тему.

     Он вообще спорщик, этот Володя. Когда-то был самым спорящим студентом. Став подполковником, в этом отношении изменился немного.

     Сейчас его взбудоражила та часть передачи, где я разъяснила ведущей, что наказания виновного для меня вполне достаточно, если соблюдены интересы клиента. Он принялся долго и правильно доказывать, что соблюдение интересов ущемленного должны обязательно дополняться соответствующей статьей Уголовного кодекса для злоумышленника. Я стала его подзуживать. Вечер выдался под стать дню, очень неплохим, был полон приятной расслабленности, а спор требует азарта, и я нашла третье решение.

     - Володенька, - сказала я, глядя на него ангельскими глазками, - положи руку на сердце и припомни случай из своей практики, когда ты не стал подводить виновного под статью. Я пойду по баночке пивка принесу нам с тобой на сон грядущий, а ты, когда вернусь, мне этот случай расскажешь.

     Вернувшись с пивом и пачкой сигарет, я нашла его спокойным и затуманенным воспоминаниями. И его утомил сегодняшний день.

     - Есть такой случай, - ответил он на мой вопрошающий взгляд, - ничего выдающегося, но, безусловно, подсудный. Убийство, Татьяна, не больше, не меньше.

     В нашем доме два года назад зарезали мальчишку семнадцатилетнего. Держал себя приблатненным, местная шпана его уважала за лихость и показуху. И вот случилась такая история. Приглянулась ему девчонка из соседнего дома. С матерью жила, имела двоюродного брата - студента музучилища. И стал он за ней ухлестывать по-своему, проходу ей не давал. Где ни встретит, что-нибудь да этакое дикое сотворит, замучил совсем.

     Она уж и из дома выходить без крайней нужды перестала. Матушка ее, женщина вполне порядочная, видя перемену в поведении дочери, вызнала у нее причину и поговорила с этим шалопаем на повышенных тонах, к родителям его сходила, да ее чуть не вытолкали оттуда. С сынком у них, видно, разговор все же состоялся, потому что затаил он обиду и решил мстить за некачественное к себе отношение.

     Заявился к мамаше девчонкиной и предъявил ей ультиматум: плати, мол, деньги, не то сотворят с твоей дочкой нечто совсем уже непотребное, а я, дескать, в стороне останусь, ни при чем окажусь. Той бы сразу в милицию обратиться, да побоялась за дочь - отомстят ведь, не сейчас, так после. И денег не платит. Не было у них лишних денег. Этот супермен стал грубость проявлять в отношении девчонки, подавая действия свои как предупреждения.

     И тут появляется на авансцене ее двоюродный брат, парень горячий, хоть и музыкант. Дожидается супермена вечером у двери его квартиры и бьет длинной и тонкой отверткой в грудь. Оставляет ее там и спокойно уходит.

     Горе-рэкетира похоронили, а музыкант, убийца его, в консерваторию поступил, учится.

     Вызнать все мне труда не составило, я там многих знаю. Того спросил, этого спросил, картинка и нарисовалась. И ребята из уголовки, что занимались убийством, тоже в курсе были - я по глазам видел, по тому, как прятали они их от меня, но оставили без последствий. С братцем поговорил по душам, он во всем признался, но жизнь я ему ломать не стал, а тоже оставил все как есть. Так что, Танюша, поступил я против своей ментовской совести.

     - По совести ты поступил, - возразила я. - Люди сами со своими делами разобрались. А что без милиции обошлись - так это показательно для нашего времени.

     - Ну да, самосуд устроили! Он сморщился, как от кислого.

     - Володя, ты же умный, ты все понимаешь, ведь вендетта бы началась, кровная месть. Подонок этот семнадцатилетний пусть не смерть, но хороший срок сразу по нескольким статьям заработал и музыканта твоего на нехорошее дело подвигнул. Этот пошел бы на этап, а дружки погибшего за девчонку бы взялись... Ты представляешь, что бы они с ней сделали? Уже три жертвы вместо одной, а если подумать о ее матери, так вот тебе и четвертая, косвенная, правда, но не менее тяжелая. Или вы защитили бы ее с дочкой, а?

     - Нет! - мотает головой Владимир. - Потому я и смолчал.

     - Эй, спорщики полуночные!

     В холле появилась Нина в халате и тапочках на босу ногу. Ежась от прохлады, протянула мне поющую тихо трубку сотового телефона.

     - Верещит уже минут пять. Я подумала, может, важное что?

     - Алло!

     Кирьяновы смотрели на меня, развесив уши.

     - Алло, Татьяна?

     - Я!

     - Здравствуйте! Это Вера Филиппова.

     Голос крайне взволнованного человека с характерной дрожью и придыханиями.

     - Здравствуйте, Вера. Что у вас случилось?

     Вера Аркадьевна Филиппова - одно из действующих лиц в деле, взяться за разбирательство которого я недавно дала согласие. Случай определила как пассивно-криминальный и ничего неожиданного от него не ждала. Видно, ошиблась.

     - Татьяна! - Дрожь Вериного голоса усилилась. - От меня только что ушли бандиты.

     - Успокойтесь, пожалуйста. - Я говорила нарочно медленно и негромко. - Ведь они уже ушли и вы там одна. Непосредственная опасность вас миновала. Так что успокойтесь и расскажите подробнее.

     - Они были недолго, может, несколько минут. Тыкали мне в грудь пальцем и говорили, что отца убили и квартиру нашу ограбили не они и что я теперь обязана выплатить им долг отца. - Вера всхлипнула. - Сказали, что выплачивать долги покойных родителей - это дело чести. И сумму назвали. Это что-то несуразное! И сроку дали два дня!

     Вера готова была разрыдаться.

     - Примите что-нибудь успокоительное и постарайтесь уснуть, - посоветовала я ей. - Завтра с утра я займусь этим, и вот увидите, все окажется не таким ужасным, как представляется сейчас. Утро вечера мудренее.

     - Что случилось? - Володя попытался влезть не в свое дело. - Нужна помощь?

     Я глянула на часы - полночь скоро.

     - Я сожалею, но завтра придется выехать отсюда пораньше, так что давайте ложиться.

     Для того чтобы уснуть, мне не нужно успокоительное. Это хорошо!

 

ГЛАВА 2

 

     Наутро я поднялась ни свет ни заря, раньше всех, полная сил и здорового оптимизма. И не только проведенный на природе день был тому причиной, хотя он, конечно, влияние свое оказал. Пассивно-криминальное дело, взятое мною недавно в руки, звонком Веры Филипповой поворачивалось неожиданной, будоражащей воображение стороной. С этой мыслью я вчера заснула и с нею проснулась.

     Представьте себе состояние художника, изучающего шероховатости на чистом, только что натянутом на подрамник холсте и воображающего, сколь поразителен будет родившийся благодаря его стараниям шедевр. Представьте себе его состояние, и вы меня поймете, если имеете хоть маленькую толику воображения.

     До того как поднялись мои друзья, я успела продышать легкие, хорошо размяться и как следует поработать над суставами и связками. К моменту, когда в дверях занимаемого Кирьяновыми номера появились их мятые, заспанные физиономии, я выглядела бодрой и свежей, как дитя после прогулки.

     - Танюха, да ты ложилась ли? - удивился Володя моему виду, зная, как бережно я отношусь к утреннему сну.

     - Нет, на шабаш ездила! - рассмеялась я.

     - Мам, что такое шабаш? - спросил один из сорванцов, теребя Нину за полу халата, в то время как другой одаривал меня круглощекой улыбкой.

     - Съезд нечистой силы, - пояснила она, стараясь отделаться от его рук.

     - Слет! - поправил ее Володя, хлопая глазами.

     - А почему нечистой? Тетя Таня вот же какая чистая, даже блестит!

     - Это она перед вами вид делает, - пояснил им отец и, шутовски подняв плечи, затрусил по коридору с полотенцем на шее в сторону умывальника. Мальчишки с криками бросились вдогонку.

     Выехали мы позже, чем мне хотелось бы, но все же раньше, чем планировали вчера. Мне было неудобно перед Кирьяновыми за спешку, они радовались этой поездке, особенно малыши, но делать нечего - так было надо.

     Мальчишки, быстро потеряв интерес к созерцанию однообразных зимних пейзажей за окнами машины, открыли на заднем сиденье боевые действия, используя в качестве границ суверенных территорий материнские колени, Владимир сидел рядом со мной и слушал новости, транслируемые по приемнику, а я управляла машиной, сосредоточившись на дороге, перегороженной кое-где небольшими снежными заносами.

     Нет, я не ломала голову над звонком Веры Филипповой, я приняла его как факт, как обстоятельство, оживляющее дело. Ни к чему страдать над вопросами, ответов на которые не отыскать от нехватки информации.

     Утро разгоралось, неся с собой солнце и легкий, веселый морозец.

     Вдалеке от дороги, на отлогом пригорке, открылись взгляду гроздья крохотных от расстояния домишек с занесенными крышами. Кое-где над ними поднимались вверх столбики дыма. Люди печи топят. Проехали укатанный до блеска проселок, ведущий в ту сторону.

     Нина откуда-то достала пластиковую бутылку со свежезаваренным чаем, зашуршала пакетами, и возня сзади затихла.

     - Володя, место то самое?

     Он глянул на деревеньку, прикинул что-то про себя.

     - Да, Нинок, оно. Повернулся ко мне:

     - В этой деревне у мужа Нинкиной подруги родители живут. Как ее звать? Наталья. В начале лета повезла Наталья сына к свекрам, на козье молоко. Оставила. Не в первый раз, дело проверенное, а он там через две недели клад нашел, в лесочке. Что? У пруда? Ну пусть у пруда.

     Дело было так. Ушел этот оболтус к своим местным друзьям из избы с утра пораньше, а к обеду не вернулся. Дед с бабкой суетиться начали, по соседям забегали. Что? Опять не так? Ну рассказывай сама, а я уточню потом.

     Нина охотно взяла на себя инициативу:

     - Девять лет мальчишке, в третий класс перешел. Наташка его в деревню забросила, а сама ремонтом занялась дома.

     - Да ты к делу давай! - перебил ее Владимир. - Она сейчас сообщит, кем ее Наташа работает и сколько получает!

     - Вы рассказывать-то будете? - прервала я начинающуюся перепалку.

     - Денис действительно с утра ушел, сказал, что на пруд собирается, купаться, и чтоб к обеду его не ждали. Его и не ждали, а он вернулся. Молчаливый такой, таинственный! Бабка его за стол усадила, подала что у нее было, присмотрелась и ахнула! На шее у мальчишки цепь золотая в палец толщиной, с крестом! Я и тебе, говорит, бабанька, подарок принес, и деду тоже! У деда с бабкой глаза повылезали, когда увидели, чем у него карманы набиты. Оказывается, купались они с дружком и нашли в камышах сумку. Ногами нащупали, на дне, в грязи притопленную. Еле выволокли - для веса в ней еще булыжник здоровенный был. Взяли себе из нее понемногу, что понравилось, а остальное под деревом в землю зарыли, как пираты поступали.

     Дед с бабкой кинулись было к родителям Денискиного дружка, глядь, а те сами навстречу по улице чешут.

     Золото вырыли, вымыли, разложили на полу, на газетке, и собрали совет. Хоть и выпили во время него для ясности, но решили все же по-деревенски здраво, что, во-первых, такое количество, да в одном месте, да еще спрятанное в воду - это, ой, неспроста. А раз так, то и не к добру. Во-вторых, что со всем этим делать? В городе в скупку отнести? Там спросят, где взяли. Ларечникам по частям продавать постепенно? Так это в городе жить надо, иначе не управишься. В-третьих, а может, грабленое золото-то, может, кровь на нем? Попадешься с продажей - на тебя же и навесят. Кто же сказочке поверит, что клад нашли! Короче говоря, сдали все это властям, к величайшему огорчению мальчишек. Деревенские потом долго гадали - откуда сумка в пруду взялась? И милиция ничего не поняла. Да, Вов?

     Володя покачал головой:

     - Дело о клещиховском золоте, так его называли между собой. По инстанциям поднялось оно быстро, дошло до областной прокуратуры и там осело.

     Уж больно значительная сумма получалась даже просто с количества металла. В сумке его было около четырех килограммов, если мне память не изменяет. Экспертиза установила примерное время пребывания этого груза в воде. Стали смотреть, что произошло странного в деревне близко к этому сроку. Выяснилось - да, было, убийство деда одного одинокого. Жил-был старик, никого не трогал, никого не обижал. В огороде копался, рыбку для кота в пруду ловил и в ус не дул. Но с некоторых пор повадился к нему из Тарасова, это за тридевять земель, заметьте, один крутой бизнесмен, делающий деньги на перепродаже маковой соломки. Ездил, ездил, да и пришиб деда. Как вырвавшийся на улицу цепной пес. За что и посадили его. На следствии объяснялся: мол, под "дурью" был, не знал, что творит.

     Теперь, с находкой золота, мотив убийства прорисовался. Может, дед являлся хранителем его сбережений, да не удержался, себе взять захотел, спрятал на дне в камышах? Съездили к тому гангстеру в зону, спросили. Отказался, глаза вылупил: вы что, мол! На том все и кончилось.

     "Плохо кончилось! - подумала я про себя. - Ни за что бы на этом не остановилась, будь у меня в руках это золото". Быстро прикинула - есть несколько вариантов действий, и один из них представился мне наиболее перспективным. Его детали сами начали поступать в голову, будто книгу листала. Увлечься как следует помешал Володя:

     - А у тебя на памяти есть что-нибудь подобное?

     - Я сейчас тоже клад ищу. Сбережения, как ты выразился. Заначку одного покойника, хранящуюся в неизвестном для всех месте. Чем не клад?

     - Романтика! - бурчит Володя. - Клад, покойник, частный сыск, звонки по вечерам, после которых надо мчаться сломя голову, как "Скорая помощь" на вызов.

     - Вчера звонила дочка покойника, чью заначку надо разыскать. Рэкетиры за дочку взялись, и, похоже, всерьез.

     - Вот, плюс ко всему еще и разбойники, - смеется Володя, - я ж говорю - романтика!

     Помолчал, подумал, сделал вывод:

     - Видно, та еще семейка. Да?

     Я отвела взгляд от дороги, глянула вопросительно.

     - Разбойники наши впустую не работают, - пояснил он, - вхолостую усилия не тратят. Значит, папаша и нажил, и оставил после себя достаточно, чтобы заинтересовать их.

     - Значит, так, - согласилась я. - Но дочка всегда была в стороне от его дел, а умер он внезапно. Чем ей расплачиваться - ума не приложу.

     - Кладом и расплатится. Возьмет из него и отдаст.

     - Его еще найти надо!

     - Ситуация! - трет Володя небритый подбородок. - Горячая ситуация-то!

     - Да. Со вчерашнего вечера, - соглашаюсь, - а до этого все мирно было. Видишь ли, незадолго до убийства ее папаши и ограбления их квартиры...

     - Погоди! - Володя закрыл глаза и положил ладонь на мое плечо. - Тут целый букет, икебана, а? Убийство и ограбление недавно произошли?

     - Да, на днях, можно сказать.

     - Когда начинается такая полоса и события в ней идут одно за другим с высокой плотностью, то скорее всего они взаимосвязаны. Это нам с тобой известно из опыта. Подробней расскажешь?

     Я еще раз посмотрела на него. Представила на его плечах синие, с красными просветами подполковничьи погоны. Я не простушка и излишней доверчивостью не страдаю. Мой род занятий и доверчивость - вещи несовместимые. Но Кирьянову верю. Знаю, что информацию, полученную от меня, он никогда не пустит в дело, не посоветовавшись со мной.

     Владимир, угадав мои мысли, приложил руку к груди и шутливо склонил голову.

     - Так как?

     - Так вот. Некоему Филиппову Аркадию, ювелиру, работающему на дому "втемную", не так давно нанесли визит достаточно респектабельные граждане и напомнили о безопасности существования.

     - Ну да, как положено, - понял Володя.

     - Аркадий, человек вполне здравомыслящий, конечно, согласился, что существовать безопасно - это хорошо, и они пришли к соглашению о размеpax суммы, требующейся для этого, и сроке ее передачи этим гражданам. И все закончилось благополучно, на этот раз по крайней мере, но последовали убийство Аркадия и ограбление накануне истекающего срока. Грабят его квартиру, где уже могли быть деньги, приготовленные для разбойников, а самого, пьяного, это по экспертизе, жестоко бьют и оставляют в подъезде. Через несколько часов он погибает от общего переохлаждения.

     Дочь покойного, Вера, ночь эту провела вне дома. Вернувшись под утро, все и обнаружила и вызвала милицию.

     - Ой! Девчонке-то каково! - подала голос Нина.

     - Таково! - оборвал ее Владимир, не любивший вмешательства жены в подобные разговоры, и подмигнул ей через плечо, чтобы не обиделась.

     - О рэкете со слов Веры известно?

     - Н-не только, - ответила я.

     - Три варианта! - Владимир устремил вдаль загоревшиеся глаза. - Первое: конфликт с рэкетирами. Аркадий Филиппов по каким-то причинам отказался платить или попытался изменить условия. Причитающееся им "граждане" взяли сами, поучив при этом хозяина покладистости. Убивать не планировали, замерз тот сам по себе.

     Второе: поработали посторонние ухари, "левые", так сказать. Тут обязана быть наводка. Причем наводчик может быть из числа рэкетиров, затеявший собственную игру. "Граждане" должны быть оскорблены до глубины своих душ. Им перешли дорожку, забрали "ихнее".

     И третье. - Владимир задумчиво посмотрел на меня. - Дочка. Как ни в стороне она была от дел папаши, а знать обо всем могла. Вот и решила повернуть дело в свою пользу. Нашла лихих друзей и все организовала в самый денежный, подходящий для этого момент.

     - Ну, ты вообще!.. - воскликнула Нина, но Владимир проигнорировал ее возмущение.

     - Еще действующие лица есть?

     - Да.

     Я была согласна с ним по всем трем версиям, хотя вариант с Верой, уже немного зная ее, считала маловероятным.

     - Есть еще компаньоны Аркадия, занимавшиеся сбытом его продукции.

     - Ага! Значит, ювелир не сам занимался реализацией плодов труда своего, а сдавал изделия доверенным лицам.

     Посмотрел на меня святыми глазами.

     - А пробы на колечках он чеканил?

     - Несомненно. Потому что продавалось все через торговую сеть.

     - Статья сто восемьдесят первая Уголовного кодекса - до пяти лет. Жаль, наши на них не вышли. Был бы сейчас жив ювелир. Сидел. И компаньоны его с ним. До них-то разбойники еще не добрались?

     - Не успели.

     - Повезло! Вот беда!

     - У Аркадия был человек, поставлявший ему металл для работы. Был связан только с ним. Компаньоны знали о рэкете, но занимали нейтральную позицию. Аркадий незадолго до случившегося сообщил им, что приезжает поставщик, везет заказанное добро. Те деньги собрали - свою долю, так у них заведено было. И вот - денег нет, Аркадия нет и поставщика тоже нет.

     Владимир задумался, достал сигарету, оглянулся на жену и затолкал сигарету обратно в пачку.

     - Может быть, конечно, что кто-то

     Из компаньонов, сколько их, кстати? Двое?

     - Трое.

     - Если это кто-то из них организовал, то ведь должны быть у него причины, чтобы разрушить стабильно доходное дело ради разовой, пусть достаточно крупной суммы. Понаблюдать бы за ними, поинтересоваться. Может, кто новое что затеет, для чего капитал потребуется? Ниточка будет, хоть и тонкая, но попробовать потянуть можно. Все то же, что с компаньонами.

     Варианты с ними со счетов сбрасывать нельзя, но они мне надежд не внушают. Вот так, Танюха! А что там насчет заначки? Или проехали?

     В зеркальце заднего вида я наблюдала, как Нина клюет носом. Мальчишки, умостив белобрысые головенки у нее на коленях, каждый со своей стороны, спали. Угомонились, вояки.

     - Заначка, Аркадий называл ее кассой, единственное, что до вчерашнего вечера меня и касалось, и интересовало больше всего. Видишь ли, у ювелира были свои запасы металла, купленного им или сэкономленного каким-то образом. Были и наличные, которые он и в банк не нес, и в дело до поры не вкладывал. Все это и было его кассой. Хранил он ее на стороне, в каком-то надёжном месте. А может, и не в одном, а в нескольких - частями. Никто ничего не знает. Ни Вера, ни компаньоны. Они-то, раздосадованные потерей денег, собранных для расчета с поставщиком, и заказали мне розыски кассы, надеясь из нее как-то компенсировать убытки.

     - Так. Отсюда начинается история о поисках клада покойного ювелира.

     Владимир произнес это шутливо-высокопарно.

     - И Вере сейчас находка кассы не помешала бы, а?

     Володя тоже приметил, что его семейство в полном составе отошло ко сну, и говорить пытался потише.

     - Заметь, как наши разбойники справедливость понимают: "Долги отцов должны быть уплачены детьми!" И никаких сомнений!

 

***

 

     На въезде в город, у поста ГАИ, после нескольких безуспешных попыток протолкнуться вперед пришлось пристроиться в хвост длинной веренице машин. Я предположила, что это какое-нибудь очередное милицейско-дорожное мероприятие по выявлению, обеспечению, повышению и тому подобному. Кирьянов отправился разбираться и в раздражении хлопнул дверцей чуть сильнее, чем следовало бы, разбудив всех своих разом. Сзади начались капризы и претензии, а я, в очередной раз примерив на себя роль матери, пришла в легкое уныние, найдя, что эта роль мне не совсем подходит.

     Владимира не было довольно долго, а когда он наконец появился, вид имел довольный, даже важный. Положась на него, я вывела машину на левую сторону дороги и, уступая встречным экипажам, благополучно миновала это проклятое многими водителями место.

     Включившись в городскую дорожную сутолоку, я везла Кирьяновых к их дому. Довезла и остановилась. Нина с детьми вышла, а Владимир, вырвав листок из записной книжки, записал на нем шесть цифр, имя и протянул его мне.

     - Товарищество с ограниченной ответственностью "Изюм". Председатель - Жуков Валерий, это его телефон. Если ты правильно назвала район, где жил Филиппов, то Жуков, если захочет, сможет принять решение по рэкету его дочки. Представляясь там, упомяни мою фамилию, она Жукову хорошо известна.

     Я поцеловала Володю за эту услугу. Благо Нины поблизости уже не было.

 

ГЛАВА 3

 

     Я заехала домой, переоделась и привела себя в порядок. Затем, вместо того чтобы подготовиться, хотя бы в общем, к встрече с неведомым мне пока председателем ТОО "Изюм", я, под сигарету, погрузилась в размышления о везении и случайностях. Логическим завершением этих умствований стали гадальные кости - средство, к которому я прибегаю в ответственных моментах своего существования, когда требуется принимать решения, влияющие на мои действия в ближайшее время.

     Я не утверждаю, что открыла в гадальных костях универсального оракула, дающего надежные рекомендации для любых жизненных ситуаций, напротив, человеку, лишенному способности активно пользоваться собственным умом, когда это необходимо, я не советовала бы заниматься гаданием вообще, в любой его форме. Но в условиях, когда принятие решения связано с осознанием его ответственности, даже самый деятельный ум приходит в состояние легкого ступора и начинаются колебания. Порождаемая ими нерешительность мешает жить. Гадание в этом случае помогает выбрать вариант поведения, наиболее подходящий к случаю.

     Из замшевого мешочка выкатились на ладонь три костяных двенадцатигранника с числами на каждой плоскости.

     Количество возможных числовых сочетаний при гадании на костях очень велико, но я помню значения большинства из них. Практика.

     8+18+25 - "Помогая блуждающим в лабиринте неудач, вы закладываете основы своих будущих успехов".

     Вот так емко! Здесь и совет, и оценка, и возможное вознаграждение. Все сразу.

     И разве можно утверждать, что это не относится к случившемуся с Верой Филипповой? Если и были у меня сомнения относительно помощи ей, в конце концов за это мне никто не заплатит, у меня задача иная, то сейчас от них не осталось следа. В первом приближении вознаграждением мне будет ее благодарное расположение, а это, имея в виду возможность того, что касса покойного Аркадия находится в ее руках, не так уж мало.

 

***

 

     Правление ТОО "Изюм" находилось в цокольном этаже хрущевской пятиэтажки, рядом с громадой районного универсама, в конце проходящей через центр города улицы. Неподалеку от входа в эту контору, обозначенного навесом, подпираемым столбиками и скромной, едва различимой с проезжей части улицы табличкой, у торца дома расположился небольшой полудикий базарчик - смесь коммерческо-ларечного великолепия с молочным, пирожковым и семечково-сигаретным бизнесом местных жителей. Место людное, но не деловое. Одно из двух: или фирма, расположившаяся здесь офисом, едва сводит концы с концами, или деятельность ее не зависит от вопросов престижа. Впрочем, мне это безразлично.

     Машина, припаркованная на широкой кочковатой обочине, никому не мешала, и я уже готова была ее покинуть, когда с другой стороны несильно стукнули в дверцу и кто-то попросил приглушенным голосом:

     - Таньк, пусти погреться!

     В окошко заглядывала заросшая по самые глаза седой щетиной физиономия с надвинутой на лоб шапкой, состоянием своим напоминавшая о содержимом мусорных баков. Я выбралась из машины, выпрямилась, через ее верх разглядывая подошедшего, готовая послать его куда подальше.

     - Я серьезно, Тань! Замерз что-то сегодня, а деться некуда. Я не испачкаю, не думай, на мне все чистое.

     Я узнала его. Венчик. Вениамин Аякс. "Веселый бомжуха" - так он себя называет. Да что-то невесел он сегодня.

     - Садись, Венчик!

     Он, пыхтя от нетерпения, ввалился в салон, поспешно захлопнул дверь. Взялся за шапку, снимая, провел ею по лицу.

     - У-ух, хорошо! Тут хоть ветра нет! Я завела двигатель, включила печку - теплый воздух пошел на его обутые в рваные постолы ноги. Он, скособочась, смотрел на меня слезящимися умными глазами.

     - Здравствуй, Таня! Какая ты сейчас красавица! Как у тебя здесь хорошо, тепло и пахнет приятно!

     Знаю его давно. Иногда, когда не спешу и он не в балагурном настроении, удаются нам интересные беседы. Человек он необычный, со своей бом-жовой философией. Кроме того, обитая в слоях мне недоступных, бескорыстно, бывает, делится со мной слухами и новостями оттуда.

     - Аякс, ты что, сменил район обитания? Это место в твою территорию не входило.

     - Я свободный человек. Где хочу, там и гуляю.

     Он покрутил замерзшими пальцами у решеточки на панели, откуда дуло теплом, сильно потер ладонь о ладонь.

     - Что-то не ту погоду ты выбрал для прогулки.

     Одет и впрямь он был чище обычного, но и легче поэтому. Последний раз я видела его в бараньем кожушке, зашитом под мышкой тонкой веревочкой, в этой же шапке и обрезанных валенках. Причем весь в целом он производил впечатление собранного в ком коврика, о который тщательно вытерли ноги только что выбравшиеся из болота люди. Тогда он был грязен, весел и болтлив. Сейчас он относительно чист и серьезен до немногословности.

     - Я здесь спичками торгую. - Он достал из-за пазухи бумажную упаковку. - Вот и оделся, чтобы люди не шарахались. Да не по погоде, видать. А тебя каким ветром?

     Он улыбнулся, и в его глазах на секунду загорелись обыкновенные для него лукавые искорки.

     - Красавица ты моя! - преодолел свою мерзлую унылость и опять посерьезнел, почти замкнулся.

     - Мне вот сюда, - кивнула я на вход в контору Жукова.

     Аякс облизнулся по-звериному и, отвернувшись, невнятно проговорил:

     - Танюх, не ходи туда, не надо, как друг советую. Не шучу нисколько. Веришь, нет?

     - В чем дело, Вениамин?

     - Не мое это дело, как я скажу? Меня попросили - я делаю. Вот, спичками торгую.

     И все мусолил в руках бумажную десятикоробочную упаковку. Советом он меня заинтересовал, а увертками начинал злить.

     - Конь ты пропитой. - Я, против воли, почти пела, столько елея вдруг оказалось в голосе. - Ты помнишь случай, чтобы я использовала сказанное тобою тебе во вред?

     Он, поняв, куда сейчас ветер дует, смотрел на меня с опаской.

     - Тоже мне, друг!

     Венчик затолкал спички за пазуху и, покопавшись, выудил оттуда картонный прямоугольник, сложенный пополам.

     - Смотри!

     Бомж и фотоаппарат - сочетание невозможное, но в способностях этой публике, как и населению мест не столь отдаленных, не откажешь.

     С белой картоночки на меня смотрел с легким прищуром асимметричных глаз человек, основными чертами характера которого могли быть цинизм и упрямство, упорство или же недоверчивость и целеустремленность. И он был умный, тот, кого нарисовали на этой карточке.

     Рисунок был любительский, угловатый, но на удивление живой.

     - Кто это?

     - Начальник тамошний. - Вениамин указал на изюмский вход. - Сидор Лютый!

     - Говори, Венчик, выкладывай! - подхлестнула я его, замолчавшего было, продолжая рассматривать рисунок.

     - Бабенке одной нашей повезло вернуться из юго-восточного борделя. Полтора года там откорячила и сумела вернуться. Ну как в сказке! А переправил ее туда в свое время этот вот изюмщик. Слышно, и сейчас этим занимается. Вербует баб и сдает какой-то фирме. А те их - туда. Читала, поди, в газетах: "Требуются девушки для престижной работы за рубежом!"

     Аякс, забывшись, сделал ныряющее движение, но вовремя удержался от плевка.

     - Так вот, есть люди, которые решили крупно нагадить ему на нос. Только, Танька, никому! Поняла?

     Аякс, вытаращив глаза, свел потрескавшиеся губы в куриную гузку.

     - Отстань! - сказала я, возвращая портрет.

     Вот, дожили! Бомжи против мафии воевать начинают. Или не бомжи? Разбираться в этом сейчас не время. Тем более что Аякса всегда найти можно. Найти и вытянуть подробности, если уж невмоготу от любопытства станет.

     - А для начала меня попросили узнать, как он здесь приходит-уходит. Вот и дежурю. А ты зачем туда лезешь?

     - Хочу, чтобы он помог одной девахе справиться с накатившими на нее трудностями, - отвечаю ему в тон.

     Аякс с сомнением покачал головой. Надел шапку, взялся за ручку дверцы:

     - Ну, ладно, ты меня не видела, я тебя не заметил, чава!

     Уже выбравшись наружу, обернулся, заглянул ко мне:

     - Я все там же кантуюсь. Найдешь, если нужно будет. - И аккуратно прихлопнул дверцу.

 

***

 

     Приемная председателя ТОО "Изюм" была обставлена мебелью середины восьмидесятых - сплошная полировка и никакого евродизайна, модного в наше время. В углу, между окном, непрозрачным от морозных узоров, и дверью в кабинет босса, сидел в кресле молодой человек с цепким и быстрым взглядом. Миловидная секретарша примерно одного со мной возраста сосредоточенно щелкала клавишами компьютера.

     Жуков отсутствовал, и мне было предложено место на видавшем виды диванчике.

     - Вы по какому делу? - прощебетала секретарша, не прерывая своего занятия.

     - По личному, - буркнула я не совсем любезно.

     Она пожала плечиком и не заинтересовалась. Мало ли по каким делам приходят посетительницы в эту организацию.

     - Чаю хотите?

     Вопрос типа "наше дело - предложить, ваше - отказаться".

     Охранник не отводил от меня изучающих глаз. Это мне надоело, и я ответила ему тем же. Он долго не выдержал - отвернулся, сжав побелевшие губы. Я расстегнула куртку и, откинувшись на покатую спинку, терпеливо приготовилась к ожиданию. Как оказалось - напрасно, потому что вскоре бухнула входная дверь, в коридоре раздались шаги, невнятный разговор и на пороге появился пожилой и грузный аристократ с лицом, изображенным на Аяксовой картоночке, в сопровождении самого, как я поняла, Жукова.

     Я поднялась с места, и наша встреча состоялась посередине приемной. Они разглядывали мою визитку, я - их персоны, и несколько секунд было тихо настолько, что слышалось лишь сопение охранника за моей спиной.

     - Это что же, Валерий, тобой милиция интересуется? - с иронией спросил аристократ голосом, подходящим для диктора телевидения прошлых времен.

     - Не понимаю, - медленно проговорил Жуков, готовый и в улыбке расплыться, и ожечь холодным взглядом.

     Все они понимают. Особенно пожилой. Еще немного, и начнут издеваться. Жлобы!

     - И не милиция, и не интересуется, - отвечаю так же медленно и с тем же выражением. - Дело частное, финансовое.

     - А милиция? - осторожно спрашивает пожилой.

     - А милиция по таким делам визитами не занимается.

     - Пошли в кабинет, - предлагает Жуков вроде бы мне, но соглашается его спутник:

     - Пошли, Валерий.

     Огромный сейф пепельно-белого цвета, установленный на специальных балках, проложенных поперек просторной комнаты. Вдоль задней стены - длинный, узкий стол с телефоном, возле него - несколько стоящих кое-как стульев - и все. Странные вкусы у председателя! В сейфе вполне можно человека держать неопределенное время.

     - Присядем, господа! - Валерий по-хозяйски пригласил всех к стульям.

     - Да, конечно, - в момент став старчески немощным, пропыхтел аристократ и, ссутулившись, зашаркал через комнату.

     "Актеры, черт бы вас побрал!" Я почувствовала подступающую злость; необходимость удерживать себя в руках добавляла самоуверенности.

     Они сели рядом, напротив меня. Двое против одной.

     - Частный детектив Татьяна Иванова, - проговорил Жуков, двигая по столу мою визитку, - Александровна.

     - Нет, Валерочка. - Улыбка старика стала кривой и хищной. - Татьяной пусть она будет для фраеров, а у нас здесь сидит, - он глянул на Жукова прищуренными глазами, - Ведьма! Знаешь ты такую?

     - Наслышан! - ответил Жуков, и они оба недобро уставились на меня.

     Я откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях и, приподняв слегка подбородок, ответила с издевкой:

     - Это радует!

     - Вот как! - отреагировал Жуков.

     - А у вас, надо полагать, визитки нет? - обратилась я к пожилому.

     - Верно! - согласился он. - Зачем мне она?

     Мне очень хотелось быть наглой, но давить на них было нечем - не юго-восточными же борделями и не имеющимся в моем распоряжении единичным случаем рэкета Филипповых. Вот здесь они надо мной посмеются, затей я это. Уйти-то я после отсюда уйду, но несолоно хлебавши, а это недопустимо.

     - Учись, корешок, учтивости у нашей гостьи. - Пожилой назидательно обратился к Жукову. - На "вы" обращается, не хамит, не стращает. Нет, не мент она, хоть и разит от нее "конторой".

     - Мы слушаем вас. - Жуков предлагал перейти к делу. - Что за забота такая, по которой милиция визита не нанесла бы? Да еще и финансовая? Вы собираетесь предложить нам новый источник доходов?

     - Я полагаю, вам и имеющихся достаточно для безбедного существования.

     - Не ошибаетесь? Мы не богаты. - Жуков развел руками. - Фирма занимается куплей, оборудованием и продажей помещений под склады и офисы. На этом много не заработаешь.

     - И еще продажей безопасности отдельным гражданам, - дополнила я, - а это, при надлежащей постановке дела, обеспечивает солидный доход.

     Мои собеседники молчали. Не знаю, о чем они думали с такими серьезными лицами. Наверняка могу сказать одно - скучно им не было.

     - У нее богатое воображение, - оставив приблатненное ерничество, сообщил результаты наблюдений пожилой.

     - Или кош-шмарный источник информации! - дополнил его Жуков.

     - Люди вообще многогрешны по природе своей...

     - Но в этом мы не повинны! Слаженный у них дуэт.

     Жаль, очень жаль, но имя Кирьянова я использовать не могу по двум причинам: после высказанной ими неприязни по отношению к милиции это было бы неразумно, и потом, Володя, разрешая назвать его, упоминал одного Жукова, а кто этот с ним, неясно.

     Поняли они меня, однако, с полуслова.

     - Валерочка, какой-то разговор у нас происходит странный, ты не находишь?

     Аристократ поднялся, задвигался от стены к стене, заложив руки в карманы расстегнутого пальто. От его сутулости и шарканья не осталось и следа.

     - Живем мы с тобой сегодня с утра совершенно спокойно, даже правила дорожного движения по пути сюда ни разу не нарушили. И вот в родном тебе офисе встречает нас частный детектив Татьяна Иванова...

     - Ведьма! - кивает Жуков.

     - ..и ни с того, ни с сего приписывает тебе, Жукову Валерию...

     - Скарабею! - кивает Жуков.

     - ..и мне, Ивану Ивановичу, - они, улыбаясь, смотрят друг на друга, - Петру Петровичу, - сообщает мне, приподняв брови, - Сидору Сидоровичу, статью дохода, в которой мы с тобой ни ухом, ни рылом...

     - Рэкет! - кивает Жуков. "Сидор Лютый!" - вспоминаю я Аякса.

     - И при этом остается совершенно неясным, что ей от нас нужно. Как ты это расцениваешь?

     - Приятно беседовать с хорошенькой женщиной.

     У Жукова в глазах прыгают веселые искорки.

     - Но давайте все-таки перейдем к вопросам, просьбам и пожеланиям.

     - Да вы же мне не даете рта раскрыть! - Я рассмеялась, на него глядя. - Особенно Иван Петрович Сидоров старается.

     - Ну, наконец-то! - Сидор дружески похлопал меня по плечу. - Так-то лучше! А то мне все кажется, что у детектива нож за пазухой.

     Ладно, будем считать, что они меня одолели и тон беседе задали сами, хоть и не доверяю я дружелюбности этого сорта предпринимателей.

     - Ножа за пазухой у меня нет, - я оттянула куртку на груди, - и мне чрезвычайно необходима ваша благожелательность, потому что пришла я с пустыми руками и с просьбой, с которой обычно к предпринимателям не обращаются.

     - Она нас интригует, Петр Петрович! - продолжает валять дурака Жуков.

     - Да как умело! - соглашается с ним Сидор и обращает ко мне ясный взор свой:

     - Мы благожелательны, вы же видите. К вам. Излагайте, не сомневайтесь.

     - Вера Филиппова, - начинаю я со вздохом, - дочь недавно преставившегося Аркадия Филиппова, - слежу за ними внимательно, но ничего, кроме заинтересованности, в их лицах не нахожу, - пережила посещение продавцов безопасности прошлым вечером, которые вместо ее отца, не заинтересованного больше, по понятным причинам, в их товаре, решили сбыть его ей, за ту же сумму.

     - Так-так-так! - протараторил Иван Иванович. - Приготовили папе, папа выехал, дочке вваривают. Ну, дочке - проще. И что же она? Отказывается?

     - Как можно! - протянул Жуков. - От безопасности-то?

     - Дело в том, - продолжаю излагать, - что Аркадия, отца ее, спровадили в мир иной, а не сам он выехал, а деньги, приготовленные в уплату за товар, забрали, взломав квартиру.

     Конечно, дочь - иное лицо, безопасность и ей нелишней будет. Но сумма! Ведь у нее и доходы иные.

     - Какие? - интересуется Сидор, склоняя голову набок.

     - Обычные. На чай с колбасой, не более. Счет в банке, благодаря стараниям папаши. Живет на проценты. Бизнеса - никакого. Счет неприкосновенен по условиям вклада. Как же ей быть?

     - М-да! - Сидор Сидорович потер подбородок. - По этой картине выходит - она и так в безопасности. - И, обращаясь к Жукову:

     - В чем тут, Валера, дело, ты в курсе?

     - Да, - отвечает тот с неохотой. Так обычно возвращаются к неприятной теме. - Это ювелир.

     - Вот оно что!

     Жуков привалился боком к столу и подпер ладонью подбородок,

     - Мы в ба-альшой претензии к авторам этого беспредела. Татьяна, видишь ли, люди сварили кашу, а сожрали ее отморозки, подошедшие слева,

     Жуков усмехнулся, и его рука, лежащая на колене, сжалась в кулак.

     - Найди их, Татьяна, и назови нам. Сами мы пытались, не можем! Сделаешь это - решится вопрос с наездом на Филиппову. Я прав? - обратился он к Сидору.

     - Да! - ответил тот после глубокого вздоха. - Пожалуй! Хотя ты, - глянул на меня, - передергиваешь. У чада такого папаши деньги должны быть - от отца остаться. Ювелиры - они народ мудрый. Такие, как этот, конечно, И деньги ни в банках, ни дома не держат. Иначе обдерут их, шкуру снимут, сама понимаешь. Или государство, или отморозки. Люди же попросили его самой малостью поделиться, И не задаром! Поэтому не такая уж овца стриженая Вера эта, и безопасность ей надобна. Если ты не найдешь для нас отморозков, пусть платит, я так решаю! И это правильно! И пожалуйста, не пытайся представить дело так, будто у сироты последнее отбирают!

     В корень зрят эти господа, и интуиция у них не хуже моей, правда, направленная в одну сторону. В принципе я с ними согласна. Эти-то деньги мне и надо искать сейчас со всей энергией, а я вынуждена с бандитами переговоры вести о безопасности людей, которые эти деньги прячут.

     - Обещать я вам, господа, ничего не буду, - говорю им очень серьезно, - и специально розысками грабителей заниматься мне сейчас не с руки - в этом направлении уголовный розыск трудится. Сами понимаете, частнику вроде меня явно конкурировать с ними означает ставить под угрозу свою лицензию. Но если вдруг, суетясь по-своему, я нападу на след этих ухарей, не сомневайтесь, извещу вас тотчас.

     - Вот и отлично! - Жуков хлопнул в ладоши. - Как? - обратился к аристократу.

     - Принято! - одобрил он.

     - Но я прошу у вас аванс.

     Они недоуменно воззрились на меня.

     - Какой?

     - Хотя бы отодвиньте срок расчета с Филипповой.

     - Людям надо помогать. Как ты, Валера, думаешь?

     - Попробуем, - согласился Жуков, и я уже поздравила себя с успехом в почти безнадежном деле, но то, чем он закончил, лишило меня повода к самодовольству.

     - Любой аванс должен быть отработан, иначе дающий его останется в убытке. Если Татьяне не удастся раздобыть интересующие нас сведения, пусть она возьмет на себя ответственность за уплату Филипповой обговоренной суммы.

     - То есть поручится за это, свое слово даст, - уточняет для меня Сидор Сидорович. - Это справедливо.

     Такого оборота я не ожидала. Попалась в сети, как синичка-пуночка. Цену подобным поручительствам знаю, и отступать некуда. Поздно отступать-то!

     - Хорошо, - согласилась решительно, сомневаясь - хорошо ли на самом деле, - быть по сему!

     - Быть, так быть! Теперь, Татьяна, слушай внимательно.

     Жуков подался вперед, налег грудью на скрипнувший стол.

     - Мы не кривили душой, когда утверждали, что наша фирма этими делами не занимается. Но на людей, работающих помимо прочего и по этому профилю, мы влияние имеем.

     В одном из гаражных кооперативов организована мастерская автосервиса. Заведует ею молодой, но очень способный и по способностям уважаемый человек. Паша. Если его Явой назовешь, отзовется тоже. Имей в виду, парень он умный, но вспыльчивый и со своими причудами.

 

***

 

     Когда я наконец вышла из офиса ТОО "Изюм", солнышко уже перевалило через высшую точку своей зимней траектории на голубом небосводе.

     Людей на базарчике заметно поубавилось, и теперь он производил впечатление организма по-прежнему сложного, но существующего в большей степени для себя самого. Лоточники грелись чайком из термосов и ходили друг к другу в гости, угощались сигаретами.

     Аякса поблизости не было видно.

     На капоте моей машины, по тонкому слою припорошившего его снежка, чьим-то пальцем было криво выведено короткое матерное слово. Пришлось сметать его щеткой.

     Я запустила мотор и покинула это место.

     На ходу набрала номер телефона Веры. Она подняла трубку сразу, будто дежурила у телефона.

     - Татьяна! - только и произнесла.

     Опять пришлось ее успокаивать. Обнадеживать особо я ее не стала. Подробно объяснила, куда и к какому времени ей следует подойти, чтобы мы смогли встретиться.

     - Разговор может оказаться не простым, а я пока не знаю, буду ли располагать достаточным для него временем после встречи с компаньонами твоего отца. Может быть, разговаривать придется в машине, на ходу.

     - Лучше бы, конечно, у нас дома, - робко предложила она.

     - Лучше. Если не будет ничего срочного, то мы так и поступим.

     Я не стала с ней прощаться и посоветовала не опаздывать, напомнив, что встреча наша нужна ей больше, чем мне.

     ...На стыке двух безымянных улочек, криво и горбато спускавшихся вниз, к самой Волге, я наконец отыскала въезд в ряды нужного мне гаражного кооператива, затратив на это уйму времени и нервов.

     Два двухэтажных дома с черепичными крышами и потрескавшимися, облезлыми стенами, подслеповатыми окнами смотрели на белый свет со старческим равнодушием. Сбоку одного из них, под прилепленной к углу огромной красно-белой сигаретной пачкой, дверь дощатой, свежевыкрашенной пристроечки открывала ход вниз, в подвалы, в подземелье. Рядом с ней - намалеванная по трафарету призывная надпись; "БАР!" - для привлечения жаждущего контингента, в котором, судя по утоптанности снега в том направлении, заведение недостатка не испытывало.

     Вторая и последняя достопримечательность места - пивной ларек, расположившийся вплотную к кооперативным воротам. Прислонясь к нему плечом и прижав к замызганной телогрейке кружку со вспененным пойлом, равнодушно рассматривал мою машину работяга с отечным лицом.

     - Болезный, где здесь машины ремонтируют? - спросила я у него, приспустив стекло.

     Выдержав паузу, сообразную его мерке собственного достоинства, болезный объяснил:

     - Там! - Ткнул большим пальцем в сторону ворот и сдул в мою сторону пену с кружки.

     Я направила машину "туда" и, миновав ворота, оказалась на кооперативно-гаражной улице со множеством темно-красных однообразных ворот.

     Безлюдье в прямом смысле этого слова.

     Черным по белому - стрелки с надписью "ремонт" были хорошо заметны на стенах. Следуя им, я раза два свернула и, отвлеченная мыслью о глубинах этого лабиринта, едва успела остановиться, когда мне наперерез из какой-то щели вылетела белая "семерка".

     Ее водитель, испугавшийся не менее моего, ударил по тормозам. Под их визг машина пошла юзом, глубоко вильнула и, подняв облако снега, едва вписалась в противоположный створ гаражного перекрестка.

     Я разжала пальцы, отпустила руль, перевела дух.

     "Чтоб тебя!.." - пробормотала я, глядя на невысокого, белобрысого, по-летнему одетого паренька, спешащего ко мне явно не для того, чтобы сказать пару комплиментов в мой адрес. Машину он оставил с открытой дверцей. Ветер трепал его волосы, надувал пузырем рубаху. Я вылезла ему навстречу, готовая ко всему, кроме извинений. Он подошел почти вплотную, встал, засунув в карманы замерзшие руки.

     - На ремонт? - спросил, вцепившись в меня голубыми наглыми глазами.

     - В мастерскую.

     - Поезжай за мной. "Семерка", завывая, задним ходом попятилась в ту же щель, откуда появилась, и я двинулась следом, наблюдая, как она на полном газу рыскает из стороны в сторону.

     "Лихачество на небольшой высоте даст возможность друзьям и близким отнести цветы на вашу могилу" - фраза из пособия для пилотов начала века. Ее надо писать на ладонях таких вот любителей рысистой езды.

     - ..Будешь загонять? - спросили меня о машине.

     - Нужды пока нет, - ответила я.

     После снежного блеска глаза не сразу привыкли к освещению мастерской, а когда это произошло, оказалось, что она освещена неплохо - люминесцентными светильниками на стенах и потолке.

     - Ну и хорошо. Работяги все уже ушли.

     Говоривший со мной был недомерком - по плечо мне, не более. Толстый свитер из серой ангорки мешком отвисал с его впалой груди, а рот был полон стальных, блестящих зубов.

     Три или четыре стандартных гаража, объединенные в общее помещение сносом перегородок. Серомозаичный пол, стены, выложенные белым и черным кафелем. Смотровая яма, два станка, автоподъемник и рабочие столы вдоль стен. В торце крутая и узкая металлическая лестница ведет вверх, на крышу или неведомо куда. В мастерской не холодно и чисто, как в больнице.

     - Похоже, о ней Валерка звонил? Этот имел остриженную наголо, с выпирающим вперед лбом голову. Кожаная безрукавка, надетая на голое тело, подчеркивала объемы накачанных до безобразия мышц.

     "Паша Ява?" - подумала я, но, взглянув на его дебиловатое лицо с крошечным вздернутым носом и пустыми глазами, усомнилась.

     "Бык!" - определила я и не ошиблась на сей раз.

     - Да, Лобан, о ней!

     Мой лихач в углу, у раковины, держал руки под струей теплой воды. Отогревал?

     Подошел Фиксатый, подал вперед и вверх треугольную голову и пристально, как-то даже пронзительно глянул мне в глаза и тут же отвернулся.

     - Ве-едьма! - протянул он с издевкой.

     - Иванова! - поправила я его, почувствовав подступающее раздражение. - Татьяна!

     Не этому недомерку вот так, запросто, называть мою кличку.

     Сбоку всхрапнул коротким смешком Лобан.

     - В сауне у Геннадьича вчера новую шлюшку пробовали. Тоже Татьяна.

     В поведении этих людей возможны самые неожиданные выверты, и звонок Жукова, при всей высказанной им благожелательности, мог иметь характер, противоположный нужному. Тогда по-казушная злоба Фиксатого и издевка Лобана не просто проверка на прочность, традиционная в мелкоуголовной среде, а нечто большее. В самом деле, хорошенькая женщина, в уединенном месте, без свидетелей.

     Я медленно расстегнула куртку, стеснявшую движения рук. Хорошо бы еще от сапожек избавиться, чтобы при необходимости пустить в ход ноги, без опасения покалечить противника.

     Противник здесь - Лобан, если Фиксатый не специалист по использованию в сшибке жестких, острых или гибких предметов, способных компенсировать его физическую хилость.

     К Лобану я и повернулась. Все трое с интересом наблюдали за мной.

     - Не всех Татьян можно пробовать в качестве шлюшек в сауне у Геннадьича! - проговорила я назидательно, перемещаясь так, чтобы Фиксатый тоже был в поле зрения.

     - А если не в сауне? - Лобан с готовностью воспользовался предоставленной мной возможностью для обострения ситуации,

     - Где же? - спросила я, делая легкий шажок к нему.

     - Здесь! - вкрадчиво ответил он и растянул рот в мерзкой ухмылке.

     Еще движение - и пальцем в ямку между ключицами, потому что его солнечное сплетение можно пробить только пяткой, а я пока не знаю скорости его реакции.

     Краем глаза вижу, как пятится от нас Фиксатый.

     - Атас!

     Лихач отряхнул воду с рук и закрутил кран.

     - Не дело, мужики!

     - Ну, почему же? - Лобан лениво протянул бревнообразную руку к моей голове, я отклонилась на сантиметр, не более, но этого оказалось достаточно, чтобы его пальцы прошли мимо.

     - Атас, я сказал!

     Вовремя он сказал, потому что палец мой уже достаточно окаменел для прободения щитовидки этого качка.

     - Ла-адно! - протянул он с сожалением и, повернувшись, направился к верстаку, на котором, как я заметила только сейчас, среди разбросанного на газете рыбьего мусора, стояла батарея пивных бутылок.

     - Ява! - обратилась я к Лихачу.

     - Почему не Паша? - ответил он.

     - Хорошо, Паша, если я Татьяна, а не Ведьма.

     Расстегнутая рубаха позволила увидеть татуировку на его груди - собор с куполами, а на пальцах правой руки синели три "зоновских" перстня.

     Вот тебе и паренек!

     - Ты откуда со Скарабеем знакома? Он позвонил и попросил за тебя, как за родную. Таких, как ты, у него отродясь не было. А? - Его негромкий голос гулко звучал в пустом помещении. - Пива хочешь?

     Я, отказываясь, покачала головой.

     Ява подошел к соратникам, занятым запрокидыванием бутылок донышками кверху.

     - А чайку? Только чифирь у нас. Разбавить?

     - Немного.

     Я подошла к ним, уселась рядом с Фиксатым на предложенную Явой табуретку.

     - Ты что, Паш, она же долг ювелира снять требует! - пробубнил Фиксатый, вороша рыбьи очистки.

     - Да нет, мужики, - Ява слил в стакан заварку, добавил кипятка из стеклянной, накрытой фанеркой банки, протянул мне, - не долг, а срок отодвинуть.

     - А на фиг нам это надо? - спросил Лобан.

     - Сейчас Татьяна объяснит.

     Ява шумно глотнул пива из горлышка.

     - Она детектив, объяснять умеет.

     Чай здесь заваривали хорошо.

     - Филипповой платить сейчас нечем, - сообщила я, прихлебывая обжигающий, слегка вяжущий во рту напиток.

     - Иди ты! - возмутился Лобан.

     - Это так! - глянула я на него. - А платить она не отказывается. Имущество продаст и отдаст долги.

     - Бардак! - не верил Лобан. - Скажи?

     - Ага! - согласился Фиксатый, разглядывая меня с прежней неприязнью. - Имущество продаст и из города смоется.

     - Хватит вам дуру гнать! - Судя по выражению лица, пиво Лобану попалось кислое. - Денег у ней больше, чем у нас всех вместе! С таким-то папашей! Что? Грабанули их, ах ты, обездолили!

     - Не отказывается она платить! - прервал Ява его косноязычное возмущение. - А то, что из города может дернуть, так пусть! - Он поставил опустевшую бутылку на стол и потянулся за следующей. - Пусть! Ведь бабки тогда Татьяна отдаст. Да?

     Я кивнула:

     - Рискну.

     - Чем же она отвечает, непонятно мне! - не унимался Лобан.

     - Чем? - спросил меня Ява. Хорошо, что я обдумала этот вопрос заранее, по пути сюда, а то сейчас быть бы мне в растерянности. Не сбылась надежда, что минет меня чаша сия.

     - Машиной, - ответила я.

     - Оно тебе надо? - чуть не через плечо глянул на меня Ява.

     - У меня свой расклад в этом деле. Это было сказано удачно - на их языке, и они меня поняли. И страсти улеглись сами собой, между двумя очередными глотками, и я успокоилась, отставила в сторону свою психологическую ширму - стакан с недопитым чаем.

     - Эх, если б не Скарабей! - закуривая, мечтательно промолвил Лобан.

     Фиксатый, будто включили его, опять взъерепенился:

     - И какой же срок ты назначишь? Ява положил ему руку на плечо, сдерживая, но не сказал ничего, ждал, что отвечу.

     "Срок я определю, мужики. Но приложу все силы, чтобы вам с меня ничего не обломилось!" Вспомнила выпавшее на костях, подумала: "Да, срок я назову!"

     - Так как? - спросил Ява, на этот раз не оборачиваясь, и добавил:

     - И не говори, что мы на тебя давим, да? Сама все решаешь.

     - Да! - отвечаю я. - А срок... Как мой расклад выпадет? Неделю - мало, месяц - много. А может, вообще несколько дней.

     Ну и дела, сама в кабалу к бандитам лезу! К Лобану - свинье уголовной!

     - Филипповой два дня дали, сегодня - первый.

     - Неделя, - подытоживает Ява, - семь дней, и не больше.

     Что мне оставалось, ходатаю по чужим делам?

     - Согласна.

     - Подписалась! - поставил точку Ява. - Заметано!

     Дело было сделано, задерживаться не имело смысла, удовольствия от общения с этой компанией я не испытывала, поэтому поспешила откланяться. Возражений не последовало.

     Я взялась уже за ручку двери в воротах и вдруг услышала сзади:

     - Проводи, будь вежлив! Сволочь Паша. Ведь знает, что добром это провожание не закончится. Его что, досада разобрала за собственную вежливость?

     Вышла на улицу, слушая медвежьи шаги за спиной. Расстегиваться вторично пришлось на ходу.

     Хоть я и не спешила, Лобан догнал меня уже у самой машины.

     - Погоди, Ведьма!

     Я повернулась к нему. Сзади - машина, маневра - никакого. Его голые руки и грудь под незастегнутой безрукавкой на морозе смотрелись странно.

     - Чего тебе, Лобан? Все обговорили.

     - Не все!

     Он смотрел на меня сверху вниз, искоса и явно намеревался играть, как кот с мышью.

     - Так что ты там против сауны-то имела? Или святую из себя корчишь, девочку нетронутую?

     Он, до предела самоуверенный от сознания своего мужского превосходства над моей женской слабостью, рисуясь изо всех сил, любовался моим несуществующим страхом. Что же еще, позвольте, может испытывать женщина, находясь в опасной близости к этой горе агрессивного мяса?

     - Против сауны я ничего не имею. У него шевельнулись ноздри, рот приоткрылся и из глаз исчезла, какая ни была, осмысленность. Быстро он возбуждается!

     Верите, мне даже интересно стало - надолго ли этого бычка хватит в деле? Едва ли. И, отбросив это, ненужное, я продолжила провокацию:

     - Я только против интима с такими ублюдками, как ты!

     Он сморгнул от неожиданности, лицо перекосилось, поднялась рука.

     Когда он ею промахнулся по моей щеке, я, справедливо рассудив, что грубость моя теперь оправдана, с удовольствием перешла к активным действиям.

     Быстро присев на одной ноге и вытянув в сторону другую, как ртуть перетекла на новое место и, выпрямляясь, оказалась вне его досягаемости на мгновение, достаточное для осуществления крепкого хлопка ладонью по его уху. Пока он мотал головой, я переместилась еще и, оказавшись почти сзади, провела хороший удар носком сапога по копчику. Это толкнуло его вперед, а боль отключила рассудок. Он уперся руками в машину и слегка прогнулся, расставив ноги. Положение было настолько удобным, что я не сдержалась - той же ногой, сзади, достала его промежность.

     Не издав ни звука, он лицом и голой грудью лег на капот. Колени подогнулись, тело обмякло.

     Я спокойно, без спешки, завела его руку ему за спину, просунув под ней свою, заломила до легкого хруста в локте.

     Пришлось-таки ему охнуть. Терпеливый бычок, ничего не скажешь. Злой, наверное. Нажав еще, вытребовала от него задыхающийся стон и, сбросив усилие, резко рванула конструкцию из наших переплетенных рук вниз и в сторону. Легкое растяжение связок ему теперь обеспечено.

     Довольно!

     Стоя рядом, подождала, пока он отделится от машины и примет вертикальное положение. Это получилось у него неважно - на раздвинутых, подрагивающих ногах. Но глаза метали искры, сверлили дыры.

     - Теперь я твои подлянки знаю! - прошипел сквозь зубы. - И в следующий раз я тебя отдеру! Отдеру как отстираю, где бы ни встретил, а там посмотрим, что дальше!

     Я заткнула его оплеухой, стараясь, однако, не разбить в кровь нос и губы.

     С него достаточно для триумфального возвращения к братьям по оружию. А мне пора удаляться, пока проводы не приняли еще более вежливый характер. Стартуя на полном газу и со второй передачи, я залепила снегом из-под колес его лицо и голую грудь. Не хотела, ей-богу! Само получилось. Даже неудобно стало. Как собачонка визгливая в брехливом припадке швыряет землю задними лапами. За это при встрече извинюсь перед ним.

 

ГЛАВА 4

 

     День клонился к вечеру - первый из семи, отпущенных мне на розыски денег покойного Аркадия Филиппова. Срок, определенный только что, принятый почти добровольно, уже угнетал меня. Сложилось все одно к одному плотно и естественно, будто по предопределению - деньги и рэкет. Если Вера не является держательницей кассы покойного, а и это не исключено, то платить ей действительно нечем, а я, купив несколько лишних дней ее спокойной жизни за принятие на себя ответственности по расчету с вымогателями, теперь обязана найти для нее требуемую сумму. Самое простое - взять ее из кассы Аркадия Филиппова. Вот и надо отыскать ее в течение недели. Вместе с этим я надеялась на то, что судьба предоставит мне возможность обвести рэкетиров вокруг пальца, а уж в том, что возможность эта будет подмечена, принята и использована надлежащим образом, была уверена твердо.

     Начато же дело было не блестяще. Нажитый мной сегодня враг был упорен и туп, а тупое упорство немногим легче, чем сочетающееся с изобретательностью. Дело усугублялось существованием у моего врага крепкой поддержки - оравы таких быстроделов, как банда Паши Явы. Обиду сослуживца они примут на себя, как я приняла "долг" Веры, это определенно, и я не удивлюсь, если уже сегодняшним вечером они нанесут мне визит и предъявят к оплате счет иного рода.

     Интересно, как отреагировали Ява с Фиксатым на возвращение в мастерскую их соратника, чувствительно, потрепанного за десять минут общения с женщиной? Хотя женщина Ведьме рознь, конечно. Как бы ни отреагировали поначалу, во гнев войдут, это точно. Но поскольку в этом эпизоде фигурантом выступает лицо поважнее их - господин Жуков, то без его благословения они на визит не отважатся. Пожалуй, полезнее будет, если Жуков узнает о происшедшем от меня.

     Мысль здравая, и я приступила к ее осуществлению незамедлительно. Остановив машину, набрала по сотовому телефонный номер, имея перед глазами листок из записной книжки Кирьянова, и, услышав в динамике женский голосок, потребовала слегка невежливо:

     - Жукова, пожалуйста!

     - Кто его спрашивает?

     - Ведьма! - ответила я, надеясь, что необычность такого представления прибавит ей прыти, да и самому Жукову не придется ломать голову над личностью абонента, если мое имя вылетело из его головы из-за дневных хлопот.

     Секретарша в "Изюме" была не любопытной к именам и фамилиям и соединила меня с шефом, не утруждая себя лишними расспросами.

     - Слушаю тебя, детектив Татьяна!

     Голос Скарабея был немного уставшим - подхрипывал на низких тонах, но по-прежнему полон необидной иронии.

     - Я только что от Явы. Спасибо за помощь.

     - О, вот как! Пожалуйста. Чем дело кончилось?

     - Неделю они мне дали.

     Жуков там, в своем кабинете, отстранился от телефона, но слышимость была прекрасная, и я разобрала, как он сообщил кому-то: "Договорились на неделю. Растет молодежь!"

     И мне:

     - Подожди! Сейчас, как ты его назвала? - Он хохотнул. - Иван Петрович Сидоров трубку параллельного возьмёт.

     Что-то не видела я в его кабинете второго телефона.

     - Жлоб Паша! - услышала я Сидора секунду спустя. - Я бы на его месте такой очаровательной женщине и половины месяца не пожалел. Мельчают люди!

     - Что вы! - ответила я ему. - Вы к ним несправедливы. Мои достоинства там оценили более чем хотелось бы. Пришлось отбиваться от восхищенных поклонников.

     - Теперь вы разочаровываете! - огорчился Сидор. - Поклонение - это дар Божий, к нему следует относиться бережно, а вы - отбиваться!

     - Увы! - старалась я выдерживать тон. - Симпатия выражалась в слишком навязчивой форме, а ухажер не подходил мне по размерам. Поэтому пришлось убедить его не утомляться понапрасну.

     - Кто же это? - вклинился Жуков. - Лилипутов в компании Явы я не припоминаю.

     - Лилипут? - воскликнула я возмущенно. - Медведь, бык, горилла с мышиными мозгами, хоть и называется Лобан.

     Жуков заржал, а успокоившись, подтвердил:

     - Да, размер солидный.

     - Подожди, Валера, - прервал его Сидор, - я так понял, что-то произошло. Что?

     - Я избила его, - ответила я напрямую.

     - Кого? - закричал Жуков. - Лобана?

     Сидор что-то спросил его, отстранившись от трубки, поэтому я не разобрала.

     - Видел бы ты его в бане, - ответил ему Скарабей, - у него руки, как мои ноги!

     - Скверно, Татьяна! - Сидор наконец-то стал серьезным. - Как выпутываться думаешь?

     - С вашей помощью.

     - Ты нам не родственница, мы тебя даже откупить не можем.

     - Сегодня спи спокойно, - перебивает Сидора Жуков, - а потом или дома не ночуй, или договорись с этим четвероногим. И к Яве больше не суйся, неприятности там тебе обеспечены.

     Сидор добавляет после краткого молчания:

     - Понравилась ты мне, Ведьма. Звони в случае чего, может, что и придумаем.

     Его слова я оценила как самые главные во всем разговоре.

     Некоторое время после отбоя сидела неподвижно, перебирая варианты действий в сложившейся ситуации, но ничего рациональней доведения Лобана до больничной койки в голову не приходило.

     Поджимало время. Меня уже ждали компаньоны отца Веры. Позволив себе еще пару минут, достала кости.

     4+14+32 - "Поражение и победа - две противоположности одного явления. Сегодняшние неудачи лягут в основу новых достижений завтрашнего дня".

     Короче, что Бог ни делает, все к лучшему. Ну и остановимся на этом!

     ...Разговор с компаньонами Аркадия Филиппова состоялся в квартире одного из них - на третьем этаже престижной девятиэтажки, неподалеку от центра города. Продолжался он, вопреки ожиданиям, довольно долго, и вышла я оттуда затемно, раздраженная необходимостью долго и нудно растолковывать им очевидные, с моей точки зрения, вещи. Обычно я пренебрегаю желанием клиента быть осведомленным о ходе расследования. Их наивные умствования пользы делу не приносят, а стремление критиковать мои действия вызывают насмешку, которую приходится скрывать, чтобы не обидеть их.

     Встречу я затеяла для того, чтобы под видом знакомства их с моими версиями - бесплодное, надо заметить, занятие, попахивающее отчетностью прошлых времен, - проверить реакцию на некоторые из предположений и непрямым путем выведать кое-какие подробности. Это мне удалось.

     Начала я с рэкета - темы, которой они упрямо, прямо-таки суеверно, не захотели касаться, но она касалась меня, и я зашла с другой стороны - предложила обсудить раздел кассы ювелира между ними и его дочерью. Если рассуждать здраво, то Вера, без всякого сомнения, имела право на долю в деньгах отца. Наблюдая за последовавшим за этой мыслью взрывом негодования, я убедилась, что если не подсуетиться и не урвать клок шерсти из шкуры не убитого еще медведя, то скорее всего Вере не видать денег, как своих ушей, а мне - моей машины, ключ от которой через неделю положит себе в карман Паша Ява.

     Долго и возбужденно компаньоны доказывали, что убытки их немалые и лежат целиком на совести покойного, что поставщик золота был его человеком, которого они не знают и никогда знать не желали, что Аркадий для оплаты ожидаемой им партии металла забрал у них необычно крупную сумму, она и сгинула вместе с ним, и поэтому его касса, о которой он, кстати, не раз упоминал в разговорах, принадлежит им, сколько бы там ни было. И, наконец, я нанята ими, гонорар мне платят они, работать я должна прежде всего по их интересам.

     Все это было удручающе пресно. Но под конец они выдали очень интересную подробность, о которой я до сей поры не имела представления. Оказывается, когда они предложили Вере обратиться ко мне - это было бы так естественно, дочь разыскивает наследство - деньги погибшего отца, - она отказалась, невразумительно мотивируя отказ причинами эмоционального толка. Этого они не поняли. Я - тоже. Горе горем, но жизнь продолжается. И я усомнилась в причинах отказа Веры. Отказавшись от участия в деле, она отказывалась от денег. Почему? Может, причина в том, что деньги находятся у нее и для беспокойства нет оснований? Тогда чем объяснить ее растерянность от требований бандитов? Вопрос! Разве что она настолько умна, что не хочет трогать кассу какое-то время, пока не уляжется весь сыр-бор.

     Перетолча еще несколько раз воду в ступе, перетряхнув по-разному уже высказанное, компаньоны наконец выдохлись, поутихли. У меня появилась возможность продолжить, и я поспешила огорошить их версией, по которой касса Аркадия Филиппова находится у одного из них. Все трое поначалу потеряли дар речи от неожиданности, а затем принялись бурно возмущаться. Я не мешала, а ответила всего раз, доказав в двух словах, что лучший способ отвести от себя подозрения - выражать как можно правдоподобнее заинтересованность в розыске. Как они переглянулись, с какими лицами! Прощаясь со мной, пожаловались на то, что теперь не смогут доверять друг другу, как раньше. А взаимное доверие было основой их сотрудничества. Таким образом, моя месть за их жадность состоялась и была готова принести плоды, на которые я и надеялась.

     Оценивать истинность взволнованности людей, наблюдать за ней, сохраняя при этом невозмутимость, бывает иногда приятно.

     Итак, вышла я из квартиры на третьем этаже девятиэтажки уже затемно. Спустилась вниз, прикидывая, хватило ли у Веры терпения дождаться меня, потому что прийти я ее просила именно сюда.

     Она была здесь. Замерзшая, мерила шагами дорожку вдоль дома от фонаря до фонаря, сторонясь бегающей и валяющейся в снегу ребятни. Закрыв лицо поднятым воротником шубы, погруженная в мысли - да и то, ей было над чем поразмышлять, а может, просто отупевшая от долгого ожидания, - она меня не замечала, пока я не дотронулась до ее плеча. Обернулась испуганно - нервы ее были на взводе, узнала.

     - Татьяна! - поздоровалась в своей манере.

     Я пригласила ее в машину.

     Некоторое время мы сидели молча. Это была вторая наша встреча, конечно, чтобы сколько-нибудь серьезно узнать человека, этого недостаточно, но по первому впечатлению Вера была существом не вредным и впечатлительным. Такие" как правило, мало способны к злонамеренности, но бывают скрытны.

     Я сумела расслабиться за эти тихие минуты, сбросила дневное напряжение и почувствовала прилив энергии, а она просто грелась, расстегнувшись, под негромкое фырканье двигателя.

     - Давайте погадаем, - предложила я, доставая мешочек с костями.

     - Что это? - заинтересовалась она.

     - Гадальные кости. Я сегодня ставлю рекорд - в третий раз обращаюсь к ним за советом.

     На моей ладони лежало сочетание 6+21+30. "Проявление настойчивой активности - прямая дорога к достижению цели", - расшифровала я его по памяти.

     - Здорово! Но это же не предсказание, да?

     - Это совет, - пояснила я, - совет о том, как действовать дальше в этих условиях наилучшим образом.

     - Здорово! - повторила она. - А можно мне?

     - Пожалуйста.

     11+13+28 - выпало у нее. Я задумалась.

     "В моменты, когда жизнь кажется явлением бесполезным и пустым, более чем вероятна встреча с человеком, способным наполнить ее новым содержанием", - не без труда припомнила я формулировку.

     - И что бы это значило?

     - Подумайте на досуге. Вы свои дела знаете лучше. Смысл обнадеживающий, вот все, что могу сказать.

     Хорошо она переключилась! Улыбка, и в глазах огонек появился. Задумалась о своем.

     Я вывела машину со двора, и мы покатили в густых сумерках между редкими фонарями.

     - Может быть, это вы, Татьяна, измените содержание моей жизни?

     - Ваша жизнь уже пуста?

     - И запутанна. Старое ушло, новое никак не начинается. Все на нервах.

     - Страшно?

     - Иногда. Все так переплелось!

     - Бандиты?

     - И они тоже. Нет, я, конечно, слышала, читала. Мафия, уголовники! Но это всегда где-то в книгах, по телевизору, а когда пришли, в грудь пальцем ткнули, сдрейфила, вам бросилась звонить. - Вера улыбнулась:

     - Может, это не так серьезно, может, я преувеличиваю?

     - Это очень серьезно, Вера.

     Она, как на морозе, ткнулась носом в воротник шубы.

     - Что же мне делать?

     - Ждать принца, способного наполнить жизнь новым содержанием.

     - Бросьте! - сказала она с понравившейся мне обреченностью.

     Девчонка умная. Надо постараться поднять в ней благодарность ко мне. Для начала попробуем расшевелить, ущипнуть за уставшие нервишки.

     - У вашего отца тоже началось с посещения его уголовниками?

     - Что? - глянула она недоуменно. - А, да. Только все без меня было и прошло мимо. Отец был человек волевой и решал все сам, ни с кем не советуясь. Меня же о своих делах и в известность редко когда ставил, А я не любопытная.

     - Но о вымогательстве вы знали?

     - Знала.

     Она опять уткнулась носом в мех воротника, и следующие слова прозвучали глухо:

     - Узнала от Дмитрия, от брата двоюродного. У них какие-то дела были общие, не знаю я. Спросила отца, он ответил, что, мол, все устроится и будет нормально.

     - Почему состоялся налет на вашу квартиру? Может, отец как-то попытался надавить на рэкетиров?

     - Не знаю. Я ничего не знаю!

     Она повернулась ко мне, даже руку было протянула.

     - Татьяна, вам действительно необходим этот разговор? Мне неприятно.

     Вот нервишки у нее и взыграли.

     - Поймите, Вера, случившееся с вашим отцом начинает теперь твориться с вами. Мне не хотелось бы детального повторения.

     - Мне тоже, - проговорила она с расстановкой.

     - Поэтому и расспрашиваю. Стараюсь вникнуть. Я была сегодня у вымогателей, что приходили к вам вчера. И выпросила продление срока уплаты им на целую неделю. Гарантией вашей исполнительности поставила вот эту машину.

     Вера долго смотрела на меня. Удивилась?

     - Они утверждают, что ограбление - не их рук дело.

     Она все смотрела, не отрываясь.

     - И что налетчиков среди них нет.

     - Боже мой! - тихо прозвучало из воротника.

     - И что если они определят авторов этой заварухи, а методы следствия у них отличаются, скажем так, своеобразием, то лично к вам претензий больше не будет.

     - Нет-нет, не надо!

     - И предъявлены будут им. Авторам то есть. Причем с очень жесткими последствиями!

     - Нет!

     Что это? Она почти паникует! Я насторожилась: неужто прав оказывается Володя Кирьянов и она, сучка, навела грабителей на собственную квартиру? Жаль, темновато в машине. Впору верхний свет включать, чтобы на лицо ее сейчас полюбоваться.

     Я так и сделала. Остановила машину и включила верхний свет. Вера была бледна, и глаза ее бегали. Паника! Что и требовалось доказать.

     - Ну почему же нет, Вера?

     - Хватит жертв. Я не хочу никому зла!

     Надо же, Христова ученица! Тебя ударят по щеке, а ты подставь другую! Ой, нечисто здесь!

     - Уеду я! - Она всхлипнула. - Квартиру, дачу продам и уеду!

     - Есть куда? - спрашиваю осторожно.

     - В Чебоксары, к родственникам. А что? - Она вытерла ладонями глаза, взяла себя в руки. - Расплачусь с этими и уеду. Устала я от всего. Что вы на меня так смотрите?

     - Квартиру и дачу по объявлению в газете сразу не продашь. Тут покрутиться надо.

     - Брат поможет, - лепечет она скороговоркой.

     - А у вас спокойной жизни - шесть дней осталось, - заканчиваю, не обращая на ее лепет внимания.

     И тут она на меня, можно сказать, набросилась:

     - Вы с ними, да? Заодно с уголовниками, да? Или вам что, удовольствие доставляет меня мучить?

     Пришлось рассмеяться ей в лицо:

     - Я с ними до того заодно, что после сегодняшнего от них скрываться придется. Вот так!

     Она равнодушно приняла это к сведению. Может, не поверила мне. Я не настаивала, и мы поехали дальше.

     Беда множества людей в том, что, попав в затруднительное положение, они или впадают в состояние панического бездействия, или совершают поступки, не сообразующиеся со здравым смыслом и усугубляющие ситуацию, или вообще не в состоянии до конца осознать степень грозящих им неприятностей. Вера, на мой взгляд, относилась к третьей категории и поэтому вызывала во мне и сострадание, и раздражение одновременно.

     Во время естественно возникшей паузы, прерывать которую она не собиралась, я решала: отпустить ли ее сейчас восвояси или дать возможность еще помучиться.

     Решить вопрос помогла случайность - зрелище аварии на одном из проезжаемых нами перекрестков.

     С пешеходной скоростью, с бесконечными короткими остановками мы плелись за переполненным троллейбусом, подпираемые кавалькадой однородных "Жигулей", мимо лежащей на боку "Волги" с сорванным капотом и вылетевшими стеклами. Приткнувшийся к ней трамвай отделался глубокой вмятиной на боку. Рассмотреть подробности не давала колышущаяся толпа зевак, но кровь на асфальте и желтый автобус реанимации дополняли увиденное до полной ясности.

     - Они торопились. Им было некогда.

     Любой фаталист принял бы эти слова на свой счет. Я в предопределение свыше не верю. Этим, на "Волге", надо было не спешить или спешить еще больше. Как и мне с Верой. И с Верой я решила спешить.

     Выбравшись из затора и вновь обретя относительную свободу, обратилась к Вере с главной на сей момент темой:

     - Знаете, Вера, самое большое недоумение у меня вызывает ваш отказ от поисков денег. Компаньоны отца вам этого не простят и, доведись им наложить лапы на наследство, не дадут ни гроша, в каком бы затруднительном положении вы ни находились.

     Она не прервала паузы и после этого. А когда выпростала нос из воротника, который я сейчас с удовольствием бы отрезала, оказалось, что она улыбается, ни больше ни меньше! Похоже, что истерикой придется перестрадать мне самой.

     - Подъезжаем, - наконец-то разлепила губы. - Сейчас я вас настоящим кофейком угощу.

     Бабенка не подарок, ясно. А я в чем-то ошибку допустила, тоже ясно.

     Через минуту мы были на месте.

     От моего преимущества не осталось и следа - она смотрела на меня с противной такой усмешечкой.

     - Это я им ни гроша не дам! Зачем, скажите, мне искать деньги, когда они и так у меня?

     Немая сцена, как в гоголевском "Ревизоре". Понадобилось время, чтобы я смогла выдохнуть.

     - Где?

     - На даче, - ответила она просто, будто речь шла о картошке в погребе. - Там, где их отец оставил.

     - Где дача?

     - Возле Синеньких, на берегу Волги. Я быстро прикинула - бензина хватит.

     - Едем! - Куда?

     - На дачу.

     - Зачем?

     - За деньгами, за кассой, черт побери!

     Редкий случай - выдержка мне изменила. Хотелось эту дочь ювелира целовать и топтать ногами.

     - Неужели не понятно, чудо вы длинношубое, те оборванцы, что похозяйничали в вашей квартире и неплохо поднажились, могут еще раз проявить странную информированность, снести дачу до фундамента, но до кассы добраться!

     Так, не попив кофейку, пришлось двинуться к выезду из города. Мне с трудом удавалось соблюдать ограничение скорости. Помогала в этом свежая картинка в памяти - лежащая на боку "Волга". Спешить еще больше - кто знает, как это. Проще не спешить совсем. А когда мы наконец миновали монументальную, нависающую над дорогой башню КП ГАИ и выехали на тоже не безопасную по зимнему времени междугородную трассу, я полностью пришла в себя и дышала уже ровно.

     Однообразие ночной езды по зимней автостраде трудно описывать. Темно и монотонно. Развлечься можно разговорами, музыкой или сном. Беседа у нас не клеилась, радиоприемник упрямо выдавал музыку не для моего уха, а дремать я не имела права. Вере это удалось вполне. Она, освободившись от рукавов и задействовав подголовник, сладко посапывала рядом. Дорога особого внимания не требовала, и я предалась единственно приемлемому занятию - неторопливым размышлениям.

     Вера сняла тяжеленный камень с моей души, признавшись, что является держательницей кассы своего отца. По крайней мере, за исход дела по рэкету можно было не беспокоиться. Мое предательство по отношению к машине я надеялась загладить, ублажив ее внеочередным техуходом, который мысленно пообещала ей сразу, как только компаньоны расплатятся со мной. Кстати, о компаньонах. Простым сообщением адреса денежек их не удовлетворить. Деньги им надо преподнести красиво - на блюдечке с голубой каемочкой, как это и полагается. Но проблема - как Веру убедить отдать не свое? Заверениями и увещеваниями? Ее, не разбирающуюся в делах покойного? Глупо. Достав из-за пазухи черный пистолет, которого у меня отродясь не бывало? По крайней мере, красиво. Современно. Но тоже глупо. Остается одно - напомнить ей о "безопасности". Как она запаниковала, когда я затронула тему о выяснении авторов ограбления! Займемся рэкетом! Но осторожно, поскольку я пока не в курсе дела. Вот и попробуй жить, не перебегая дорогу уголовному розыску. Хотя цели у меня другие, как я и доказывала Алле Анохиной во вчерашней телепередаче.

     Впереди на дороге, видимые издалека, появились мигающие стоп-сигналы. Знак терпящих бедствие. Зима, мороз, ночь, безлюдье. Я, снизив скорость, осторожно приближалась, вглядываясь в темноту. Трое мужиков в джинсах и белых мехах на обочине машут руками, просят остановиться. Разглядев их хорошенько, давлю на газ и, набирая скорость, пролетаю мимо. Помочь чем можно в таком случае - дело святое, но их - трое мужчин, а нас - две женщины, в хорошей машине, ночью, на пустой дороге. Не следует лишний раз искушать судьбу.

     Вера завозилась, то ли стараясь повернуться на бок, то ли собираясь проснуться. Но раздумала и засопела дальше.

     Нехорошо я собираюсь с тобой поступить, девонька!

     То, что ты, будучи при деньгах, растерялась от бандитского "наезда", мне понятно. Касса должна лежать под запретом, пока не улягутся вокруг нее страсти, и даже после этого прикасаться к ней следует, крепко подумав. Тем более я под ногами пугаюсь. Поприжала тебя немного, пришлось рискнуть, раскрыться. А рассчитайся ты с бандитами легко и сама, до меня так или иначе все равно бы дошло, а узнав о таком, и размышлять не обязательно - все сразу ясно. Второго ты не хотела, первого - не ожидала. Впрочем, госпожа судьба, я не ожидала тоже! Кроме того, получи бандиты от тебя сразу и сполна, скорее всего вошли бы во вкус, осознав, что не последнее отдаешь, и повторили бы процедуру через некоторое время.

     С Пашей Явой я вопрос решу так, что ему, Вера, ни за что не понять, кто из нас и откуда достал деньги. И прощальную беседу с ним буду вести вежливо, но в смысле - получил, мол, и отвали!

     Ах да, Лобан еще здесь. Месть оскорбленного мафиози. Забыла я о нем с этой Верой. Ладно, сейчас для него не время, пусть на десерт остается.

     Теперь, Вера, следующее - компаньонов надо ублажить обязательно. Это справедливо будет, потеряли они немало, и не по своей вине, и нежданно-негаданно. Да и платят они мне действительно.

     Возможно, я и бросила бы это дело на полдороге, оставила бы тебя в покое, а их с вымытыми шеями, если б не одно обстоятельство.

     До сегодняшнего вечера ты успешно играла роль сироты, у которой злые дяди отбирают последнее. Оказалось - не правда, но похоже было, значит, дар имеешь. Продолжаешь играть дочь, скорбящую по новопреставленному родителю. Только почему же разволновалась так, когда зашла речь об ограблении квартиры? И даже не об ограблении, а о грабителях?

     Это не наша мафия - раз. Точнее самой мафии об этом знать никто не может, а они не сомневаются. И не заезжие гастролеры - два. Те инкогнито не работают, а прибывая на гастроли в очередной город, по "понятиям", обязаны объявиться местным авторитетам, заявить о "выступлении" и с каждого удачного дела отдать долю в местный общак. Иначе, по "понятиям" же, подлежат постановке на "счетчик", а это процедура неприятная и закончиться может страшно.

     Так кто может быть грабителем или грабителями, при упоминании о которых ты, Вера, начинаешь ежиться? Не твои ли это знакомые, коли это тебя так задевает, и не впутана ли ты сюда каким-то образом? Каким? А они что, по гадальным костям определили, в какой из квартир города Тарасова дожидается их заманчивая сумма? А кто, кроме тебя, мог знать об этом с большей достоверностью? Отца твоего убить, конечно, не хотел никто, так получилось, но квартиру обчистить вполне могли с твоей подачи. И это предположение подлежит проверке. И если оно подтвердится, то буду тебя шантажировать им без пощады, пока не выложишь компаньонам сумму, их удовлетворяющую. А из какого источника она воспоследует - из оставленного тебе отцом или из добытого в твоей квартире, - мне дела нет.

     Все, сопящая, ты сейчас сама беззащитность. Как Паша Ява выразился: "Заметано!"

     Я улыбнулась, внешне - чуть, про себя - от души. Знала бы ты, Вера, о моих мыслях, не спать бы тебе так безмятежно!

     Будто услышав, она завозилась, открыла глаза, потянулась, прогнувшись. Вгляделась в окружающую нас темень, повела плечами.

     - Скоро приедем?

     - Скоро. Деревенька должна быть, за ней - налево, к Волге, а там дорога

     Одна.

     - Ладно.

     Сон не то чтобы ее освежил, но настроение поправил.

     - При дачах сторож живет с женой, на въезде дом у него. Надо будет завернуть, сказать, а то пальнет еще, не разобравшись.

     "Могуче! - думаю. - Что это за сторож, что палит, не разобравшись? За такое и раньше так пальнули бы, а теперь и вовсе спалят!"

     - Что, стрелял, были случаи?

     - Да. Бомжи зимой одолевают, и рыбаки-подледники на ночевку стараются устроиться.

     - Подстреливал?

     - Что вы? - Вера смеется. - Ефимыч мышей из мышеловки за дом вытряхивает, не убивает. Так, пугает людей.

     - Заедем - обещаю. Бываете на даче?

     - Летом. Зимой только на Новый год.

     - В этом году тоже?

     - Да.

     - А отец?

     - Он летом приезжает, - осеклась, поправилась:

     - Приезжал. Говорил, что бездельничать лучше всего на природе, только с комфортом. А зимой здесь Дмитрий развлекается.

     - Один - развлекается, - недоумеваю я, - другой - бездельничал, кто же в грядках копается, уж не вы ли?

     - Нет! - смеется она. - Нет у меня таких способностей. Бомжей нанимаем. А что?

     - Господа! - тряхнула я головой. - Батраков, значит, держали?

     - Ну, зачем вы так?

     - А как же?

     Эмоциональный она все-таки человек. Теперь вот обиделась.

     - Если хотите знать, они сами приходят к Ефимычу, вы его спросите, и просят пристроить к кому-нибудь. Как на бирже. А что? Зимой - крыша, удобства какие-никакие, еда бесплатная. А дел-то - снег убрать да котел протопить. Летом, правда, работы много, но у нас, к примеру, что выросло - нам не нужно. И едят, и на базар относят. Еще и благодарны остаются! А вы - батраки!

     - Благодетели! - смеюсь я.

     Сбоку дороги замелькали едва освещенные редкими и тусклыми фонарями домишки. За деревней, следуя Вериным указаниям, мы свернули с автострады на неширокую, ухабистую дорогу и поплелись, раскачиваясь и подпрыгивая. Я чертыхалась, объезжая бугры и ямы, а когда это не удавалось, Вера присоединялась ко мне, и мы ругались слаженным дуэтом.

     - Сейчас будет лучше, - обнадежила она, и действительно вскоре мы въехали на ровнехонькую, прямую дорожку, на которой машине разъехаться можно было разве что с велосипедистом.

     - Приехали!

     И действительно, фары осветили штакетники, невысокие деревья и между ними - строения. Дачи.

     Место было безлюдное. Если где-то здесь и были люди, на их присутствие ничто не указывало, кроме одного, впрочем, раза, когда в свет фар попал престаренький оборвыш в телогрейке, влезший, пропуская нас, по колени в снег у самого забора. Его небритая физиономия, на пару мгновений оказавшаяся в поле зрения, чем-то показалась мне странной.

     - Бомж! Не ваш ли?

     - Нет, - ответила Вера и, поежившись, оглянулась. Сзади было темно.

     У дома Ефимыча, с фонариком под навесом крыльца, мы остановились. Он вышел на звук подъехавшей машины, и Вера перекинулась с ним парой слов, вернулась ко мне озабоченная и нахмуренная.

     - Дмитрий здесь, - сообщила недовольно. - Может быть, не один.

     - Познакомимся!

     Дачу Филипповых от дороги отделяла сетчатая ограда с торчащими по верху проволочными закорючками. Небольшое, но добротное двухэтажное строение из белого кирпича. На обочине, у железной калиточки, стояла темная "десятка". Я приткнула машину возле и, следуя за хозяйкой, пошла в палаты по нерасчищенной от снега дорожке с хорошо утоптанной тропкой посередине. Вокруг дома, повсюду, где мне удалось рассмотреть, было то же самое - пробитые в девственных сугробах тропинки, там, где они необходимы, узкие, для одного человека, не более. С крыльца и со ступенек снег был сброшен, но уже после того, как его и здесь как следует утоптали. Видно было, как скребли лопатой. Со времени последних снегопадов снег здесь не убирали, следов лишних нет, значит, ни бомжа-работника, ни развеселых компаний здесь не бывало довольно давно. Я отметила это для себя, сама не зная зачем.

     - Боже, Верочку принесло на ночь глядя! - В прихожую, отделанную лакированной рейкой, заглядывал из двери, ведущей в недра дома, мужчина, явно встревоженный нашим появлением.

     "Выше среднего!" - оценила я его внешность.

     - Да не одна! Как это приятно! - лицемерно восхитился он, рассматривая меня. - Не ждал гостей, не готов, извините.

     Просторная комната с закрытыми темными жалюзи окнами освещалась настольной лампой, стоявшей на работающем без звука телевизоре. Старая, но вполне приличная мебель, кругом чистота и ничего лишнего. Если и в других комнатах так, то здесь жить можно. Я ожидала худшего. Во мне до сих пор работает старый стереотип, что дача - это обязательно сарайчик, по удобствам чуть лучше деревенского туалета.

     Мы, раздевшись, - в доме было тепло, даже чересчур, на мой взгляд, - расположились у стола, с которого Дмитрий поспешно сгреб какие-то бумаги.

     - Есть хотите? - спросил он без обиняков.

     Вера вопросительно взглянула на меня.

     - Горяченького чего-нибудь, - попросила я, и мы с ней остались одни.

     Приятно, когда за тобой ухаживает мужчина. Кофе варит, к примеру. Причем делает это по доброй воле и не рисуясь.

     - Кто он? - поинтересовалась я.

     - Безработный.

     - С "десяткой"? Она дороже иной иномарки!

     - Машины - его слабость. Голодный будет сидеть, а машину по высшему уровню обустроит. У него несколько ларьков в городе. С них и живет. Ни от кого не зависит, это редко теперь. Сам по себе. Последний из могикан.

     Возле телевизора, прямо к обоям приклеена большая черно-белая фотография. Я передвинула лампу, рассматривая ее. Девчонка с бантом на макушке, в ней без труда можно узнать Веру, положила голову на плечо не старого еще мужчины со смеющимися глазами.

     - Отец, - пояснила она. - Срезать надо, не забыть. Забрать с собой.

     Ну да. Дачу-то она продавать собралась.

     - Что-то Дмитрия долго нет. Пойду помогу ему.

     Она поднялась, но я ее остановила.

     - Позвольте мне, - опережая, направилась к двери, - познакомиться с вашим братом.

     ...Мы сидели за столом и пили чай. Степенно, неторопливо, беседуя, в лучших деревенских традициях, как я их себе представляю. Дмитрий поначалу пытался острить, развлекать нас, но, видя наше непонимание его стараний, изменил поведение. Мало-помалу разговор свернул на последние события.

     Вера, с энтузиазмом очевидицы, с подробностями рассказала, как нашла отца в подъезде, как звонила в милицию из разоренной квартиры, как возили ее в морг на опознание, где, кстати, как родственник побывал и Дмитрий. Он поначалу смотрел на Веру укоризненно, пытался сменить тему разговора, но потом, видя мой интерес, увлекся сам и временами перебивал сестру, уточняя детали, которые она упускала. Я внимала им развесив уши.

     Мыслимо ли представить, что следователю, ведущему дело, когда-либо доведется выслушать такой рассказ от основных свидетелей. К тому же оба свидетеля внушали мне симпатию, несмотря на легкое, скребущее и пока не поддающееся определению чувство от их радостного оживления, не совсем, на мой взгляд, в данный момент уместного.

     - А потом были похороны, - перешла Вера к следующей главе после паузы, во время которой Дмитрий подлил мне чаю.

     - Да, - перебил он сестру, - и я вел себя на них не лучшим образом. Мороз, Татьяна, ветер, да и издергался я за те дни. Выпил перед выносом Аркадия, да, беда, переборщил. Буйный какой-то стал, подозрительный. Все высматривал среди людей - а там незнакомых много было, - нет ли поблизости каких-нибудь уголовных рож.

     - И нашел! - Вера, откинувшись на спинку стула, расхохоталась. - К бомжу привязался, к старому оборвышу!

     - Беда! - подтвердил Дмитрий, покрутив головой. - Стыдища! Как накатило на меня что-то!

     - Представляете, - Вера подалась вперед, вся сияя от радостного возбуждения, - отца только опустили, я комок на гроб бросила, отошла. Дима едва успел нагнуться, а тот вперед его! Лицо краснее пламени, я рядом стояла, рассмотрела, землю сбросил раз, другой. Дима аж заревел, как бык! Ну а когда тот пробубнил: "Будь земля тебе пухом, брат сердечный!", Димка отвесил ему такого пинка!

     Дмитрий закрыл лицо ладонями, замычат - похоже в самом деле на бычка!

     - Дедок, как заяц, вприпрыжку, за зад держится, а этот за ним! Насилу поймали и угомонили!

     - Не сразу угомонили-то! - Дмитрий махнул рукой и повторил:

     - Стыдища!

     Я не разделяла их веселья, но слушала с большим интересом. Странное, если не сказать больше, происшествие. И, не расслабившись так, эти родственнички вряд ли мне бы о нем поведали.

     - Может, это друг какой был покойного, по жизни скатившийся? - спросила я осторожно.

     - Друг?

     Опять веселье, и я, улыбаясь, подыгрываю нехотя.

     - У отца таких друзей никогда не было!

     - Не было таких у него! - вторит Дмитрий. - Синева кладбищенская, на опохмелку, не иначе, рассчитывал, когда у могилки поминать начнут. Я и опохмелил его!

     - Вер, а батрачек ваш не пьет здесь? - продолжила я бомжовую тему.

     - А на что ему пить? - делает она круглые глаза. - Еды полно, а денег ему никогда не давали именно поэтому.

     - Где он, кстати? - спрашиваю как можно беззаботней, рассеянно, даже поглядывая по сторонам. - Во дворе и в конуре?

     Вот они и посерьезнели. Перебор у меня. Нельзя было так прямолинейно. А все нетерпенье, чтоб ему!..

     - Что-то не видать его последнее время, - отвечает Дмитрий, глядя мимо. - Действительно, может, к друзьям поехал да загулял.

     - Народ ненадежный, - соглашается Вера, двигая по блюдцу пустую чашку. - Ну, да все равно, коль скоро дачу продавать.

     - Зачем? - удивляется Дмитрий. - Когда это ты надумала?

     - Действительно, зачем? - поддерживаю я его. - Деньги у вас есть. Рассчитаетесь с бандитами и живите себе припеваючи.

     У Дмитрия слегка отвисла челюсть от такого поворота. Он переводил взгляд с Веры на меня и обратно, соображая что здесь к чему.

     - А я попытаюсь устроить так, чтобы после расчета нового "наезда" на вас не было.

     - И это возможно?

     Дмитрий начинал издеваться. Я не успела ответить, Вера перебила:

     - Дим, принеси деньги, пожалуйста.

     - Пойдем, подержишь, - кивнул он ей.

     - Позвольте мне вам помочь, - поднялась я с места, - если это не будет выглядеть вторжением в семейную тайну.

     - Какая там тайна! - воскликнул он почти возмущенно.

     Через прихожую он вывел меня на темную и холодную веранду с огромными окнами, оплетенными снаружи диким виноградом, через который пробивался свет невесть откуда взявшейся луны.

     Мягко загудели лампы дневного света. Дмитрий сдвинул в сторону тумбочку, освободил угол и поднял оказавшуюся неприколоченной половицу.

     Вот и тайник семьи Филипповых. Я, признаться, ожидала чего-то более оригинального.

     Однако, сунув руку под пол и повозившись там, Дмитрий с усилием вытянул наверх стальную, блестящую створку.

     Понятно. Подземный сейф. Денежкам этих людей пожар не страшен. Не все так просто, как кажется поначалу.

     Моим глазам предстал солидный пластмассовый кейс с номерным замком.

     Проделав все манипуляции в обратном порядке, мы вернулись к Вере, успевшей в наше отсутствие убрать со стола. На него Дмитрий и водрузил слегка запотевший с мороза "кошелек".

     - Я не стала вас ни в чем убеждать в машине, - обратилась Вера ко мне, набирая на замках шифр и поднимая крышку, - просто взяла и подчинилась, рассудив, что будет лучше, если вы сами увидите все своими глазами. Тут нет и половины необходимой суммы. И больше денег у меня нет!

     Действительно, содержимое "кошелька" сильно разочаровало взгляд. Жиденькое было содержимое. Едва увидев кейс, я представила его себе на этом же столе, с откинутой крышкой, но наполненным аккуратными банковскими пачками вровень с краями.

     И это касса ювелира? Ой, что-то я сомневаюсь! Даже если компаньонские деньги из квартиры ушли на сторону, а я имела основания подозревать, что часть из них могла осесть у Веры, этого было мало.

     Ощущение было достаточно сильным для того, чтобы постараться срочно взять себя в руки, что я и сделала не без усилия.

     - Так что плакала моя дача, Димочка!

     Вера заметно пыталась торжествовать надо мной, я ей это позволила. Пропал интерес к их обществу, захотелось одиночества. Чуть ли не воочию встал передо мной Паша Ява в расстегнутой на груди рубашке и с расстановкой, с интонациями Скарабея проговорил: "Осталось шесть дней, Ведьма!"

     Нечего время терять! Не деньгами, так информацией к размышлению я здесь, наблюдая, слушая и спрашивая, загрузилась достаточно, подумать есть над чем. Пора и честь знать!

     Вера ехать со мной отказалась, и это меня не огорчило. Изъявила желание остаться, помочь братцу убраться, хотя, по-моему, салон моей "девятки" нуждался в уборке больше, чем эта дачка.

     Посоветовав им на прощание все же не рисковать и забрать деньги с собой, я, отказавшись от провожаний играющего в джентльмена Дмитрия, подалась восвояси.

     В выстывшем салоне машины, приложив затылок к подголовнику, в темноте и тишине я в полной мере оценила степень своей усталости от прошедшего дня. От всех сегодняшних людей, с их рассказами, подначками, угрозами, амбициями, интересами, возмущениями и хитростями. Расслабилась и провела пять минут в умственной и телесной неподвижности. Передохнула - перевела дух на следующий уровень своих энергоресурсов.

     С трудом развернув машину на узкой дорожке и заставив ее как следует рявкнуть двигателем, покатила прочь.

     У домика сторожа пришлось остановиться. Ефимыч, как дожидался, стоял на крылечке под фонариком в обрезанных безразмерных валенках, овчинной безрукавке и размахивал руками.

     - Вы с Филипповыми дружите? - крикнул через забор, не дожидаясь, пока я выйду из машины. - Или их родственница?

     - Ни то, ни это, - ответила я, слегка удивленная, - мы с ними знакомы.

     - Я вас очень прошу, как человек человека, подберите по дороге Гену. Он недалеко ушел, не мог далеко уйти.

     Ефимыч прижимал руку к груди и помогал каждой фразе легким наклоном головы. Получалось трогательно. И неожиданность просьбы не так обескураживала.

     - Проявите человечность, он слабый, и ноги больные, да этот бугай, Дмитрий, угостил его оплеухой - обидел старика ни за что. Подбросьте до города, а?

     - Гена ваш в телогрейке, небритый? - поняла я наконец, о ком речь.

     - Он самый! - обрадовался Ефимыч. - Вы не беспокойтесь, чехлы он вам одеждой не измажет, чистоплотный старик, хоть и бомж.

     - Он у Филипповых на даче квартирует?

     - Работал он у них, было дело. Ефимыч общался с готовностью просящего.

     - Потом его Володя сменил. Володя-то помощник покрепче, больше успевал. А сейчас и Володю не вижу что-то. Может, и его вытурили. Филипповы народ беспокойный, особенно Димка. Последнее время то и дело ездит, и все с бабами!

     - Погодите! - останавливаю его. - Последнее время, это когда?

     Ефимыч ответил, но уже с меньшим энтузиазмом:

     - Ну, на Новый год хозяин тут был, потом Димка наезжал раза четыре, а дней с десяток тому человека они поселили на неделю, наверное. Я все высматривал его - любопытно было, нет, в лицо не увидел ни разу.

     - А Володя когда бывать перестал?

     - Прямо перед этим человеком. Я еще подумал, что они ему место освободили. Только не работал он, все в доме сидел. Снег и то расчистить не мог. Должно, и этого наладили.

     - Когда?

     - Я ж говорил - три дня прошло. А сегодня Димка нагрянул. С утра у них дым из трубы.

     - А Гена?

     - Перед вами незадолго. Он сначала ко мне зашел, я его чаем напоил, поговорили. Горе у Гены - умер у него друг. Кто такой, спрашиваю. Да, мол, ты его не знаешь.

     Ефимыч выкладывал мне все без разбору, хотя и имени моего не знал. Тоскует, видно, здесь по собеседникам.

     - Где ж мне, - он развел руками, - всех местных бродяжек знать-то!

     - А зачем Гена к Дмитрию приходил?

     - Сказал, должок с него пришел получить. А получил по лбу. Вот так!

     Мне стало интересно, и, нисколько не кривя душой, твердо ему пообещала подобрать побитого Гену, если он встретится мне по пути в город.

     Я была уже в машине, а Ефимыч все благодарил и нахваливал мою добрую душу.

     Отъехав от последнего дачного штакетника, я, вместе с моей доброй душой, на протяжении нескольких сот метров была занята программированием внутреннего "автопилота" на обязательную остановку, когда мелькнет мимо фигура одинокого пешехода.

     Любопытство, на мой взгляд, одна из самых положительных черт человеческой личности, и моя личность обладает ею в полной мере.

     Связи между беззащитным бомжем и неприятностями семьи Филипповых я не усматривала, но любопытно было - что это задолжал ему Дмитрий такого, что заставило старого бедолагу на ночь глядя оказаться за тридевять земель от города, от своего теплого подвала, уютного и влажного коллектора теплотрассы, или где он там обитает этой зимою?

     Удовлетворение любопытства должно было принести мне первую, так сказать, оперативную информацию по Дмитрию Филиппову - новому персонажу, всесторонне теперь меня интересующему. Являясь родственником Аркадия, да еще и участником его дел, об этом Вера высказалась недвусмысленно, он вполне мог оказаться держателем кассы, единоличным или совместно с двоюродной сестрой. За это предположение говорила и степень его посвященности в семейные тайны настолько, что ему было известно место тайника своего дядюшки и, судя по его полной невозмутимости при вскрытии кейса, он скорее всего был осведомлен о размерах суммы, в нем находящейся. В том, что это была не настоящая касса, а блеф, созданный заблаговременно и на всякий случай, я была теперь уверена.

     Интересовал меня и недавний дачный квартирант, занявший место пропавшего Володи и ведущий себя настолько осторожно, что бдительный Ефимыч не смог увидеть его лица. Сторож предположил, что от Володи избавились ради этого квартиранта. Сменили одного на другого, причем поселен он был на даче чуть ли не в день смерти Аркадия и явно не для работы. Пренебрегал он ею, работой-то, плевать ему было на занесенные снегом дорожки и кухню, превращенную его стараниями в подобие помойки. Мне редко доводилось видеть столько грязной посуды в одном месте. И это не следы гулянки - свинствовал там один человек, причем свинствовал с хозяйским пренебрежением к порядку.

     А дачка-то имеет вид вполне жилой! Старались поддерживали на ней, порядок до недавнего времени.

     Не слишком ли много бомжей крутятся возле Филипповых? Пропавший или изгнанный Володя, побитый Гена да тот, на кладбище, получивший пинок за чересчур ретивое прощание с "братом по жизни"? Как смеялись родственнички, о нем рассказывая! И слишком много странностей набиралось в развертывающейся передо мной истории для того, чтобы не заподозрить в них существования некой внутренней взаимосвязи, мне пока неведомой. Неведомой от неосведомленности. И уж вообще чудно становилось при воспоминании о реакции Веры на вопрос об авторах ограбления. Топчусь я на месте, переминаюсь с ноги на ногу, с трудом выдергивая их из грязи, которой по колено, если не выше. Из грязи вязкой и по-зимнему холодной.

     Человек на обочине появился, когда меня посетила мысль о возможном соучастии Дмитрия в ограблении. Или об единоличном в нем участии. Это произошло как раз на самом ухабистом участке дороги, когда машина самовольно вихлялась из стороны в сторону и прыгала по колдобинам, мешая спокойно думать. Скорость была невысока - жалею я свою "девяточку", не гроблю понапрасну, и остановиться сумела, не доезжая. Гена, освещенный фарами, замер, повернувшись ко мне, вгляделся в слепящий его свет, прикрывая рукой глаза. Переключив свет на ближний, я открыла ему дверь, но он не спешил - стоял соляным столбом.

     - Тебе, дедок, может, в ноги поклониться? - прокричала я, высовываясь со своей стороны.

     Он, хлопнув руками по бокам, заспешил, засеменил к машине и, пыхтя что-то благодарно-неразборчивое, влез наконец внутрь. Не успел он оказаться рядом, совсем еще с мороза, а я уже почувствовала нездоровый запашок, исходивший от него. Прелой кислятинкой от Гены потягивало. Что будет, когда согреется?

     - Спасибо, девонька, - шепелявил он, шлепая замерзшими губами, - знать, не перевелась еще доброта на белом свете!

     Я рванула машину с места, и нас так тряхнуло, что внутри у Гены что-то булькнуло. Он забормотал и мелко перекрестился несколько раз.

     Пока мы не выехали на трассу, было не до разговоров - все внимание приходилось уделять дороге, но принюхиваться время от времени я умудрялась - ничего, можно было ожидать худшего.

     Сознание присутствия в себе определенной доли человеколюбия греет душеньку, доставляет удовольствие, а за удовольствие надо платить. Обонять зловоние - не слишком дорого, к тому же обоняю я его не бескорыстно.

     - Ты, старче, в своем ли уме, в этакое время в дорогу пустившись? - вопросила я его, едва отпала необходимость удерживать обеими руками руль.

     - В своем, девонька, - ответил он с готовностью, - потому что в дороге я со дня еще, а здесь дома у меня нет. Хочешь, нет ли, а топать надо.

     - У Ефимыча заночевать тебе было нe с руки? Или не пустил бы?

     Бомж окинул меня недоуменным взглядом.

     - Пускал, я не остался, недоумок. Нe люблю людей утруждать. А ты, девонька, вроде не из дачных, я там многих знаю, а тебя не узнаю.

     - Нет, - соглашаюсь, - не местная.

     - Ефимычу не внучка ли?

     - И его впервые вижу, как тебя.

     Я улыбнулась его осторожности. Опросить бы просто - откуда, мол, сторожа знаешь, нет, обиняками ему надо!

     - Ефимыч попросил тебя подобрать, позаботился.

     - Я ж говорю, не вся перевелась еще доброта на свете!

     - Филиппова Вера приехала со мной на дачу, к Дмитрию, - сообщила я, как в воду с обрыва бросилась. И на нero, не отогревшегося еще окончательно, будто ведро ледяной воды вышла.

     Сгорбился дед, кисти рук в рукава вложил, ноги подобрал, в уголок вжался. Что за напасть такая с этими Филипповыми! Каким ужасом возле них веет!

     - А тебя, знаю, Геной зовут, и ты у них на даче работал. От Ефимыча знаю, не от Филипповых,

     Несмотря на уточнение, ни слова Гена не проронил, потерял интерес к беседе полностью.

     - Тебе в туалет не надо? - спросила я, смеясь. - А то смотри, здесь это строго запрещается!

     - Эх, девонька! - вздохнул он горестно. - Будь я помоложе да поздоровей, этих Филипповых вместе с тобой до туалетных дел довел бы, а сейчас...

     Он отвернулся и, глядя в окно, закончил:

     - Вот, в ухо мне двинули, а я утерся и домой пошел!

     - За что ты мне заодно с Филипповыми добра пожелал? Я с ними, как говорится, не пивши, не евши...

     - Так птицы в стайки по породам сбиваются!

     - А я для них мимолетная, дед! Больше тебе скажу, - наклоняюсь к нему, не отводя глаз от дороги, - хищник я в их стайке. Рады бы они со мной не знаться, да поздно, не по силам уже выгнать, слишком к ним присмотреться успела.

     - Кто ж ты? - вздыхает дед тихо. - Они стервятники поганые, а ты еще хищник? Боже мой!

     - Охотник я, дед, не бойся.

     - Коли так, то не боюсь. Их боюсь, тебя - нет.

     Впереди на дороге засветились два желтых огня и минуту спустя с ревом мелькнули мимо. Машину качнуло воздушным потоком. В боковом зеркале четко отразились огоньки.

     Мне всегда облегченно вздыхается, когда ночью на трассе случится разминуться с междугородным автобусом.

     - Получается, дед, ты - падаль, до которой стервятники падки, а охотнику она не нужна.

     - Конечно, девонька, - ответил Гена без тени обиды, - падаль я, и это хорошо. - Пожевал и пояснил:

     - Потому что время сейчас такое, что стервятников все же меньше всего. Все дичь, да хищники, да охотники, а им не до падали.

     Гена ухмыльнулся, довольный своей находчивостью. Мне же досадно было от разговора, переливающегося из пустого в порожнее.

     - Красивые кружева мы с тобою плетем, Гена!

     - Знать, умеем, девонька!

     Я подавила растущую во мне раздраженность, перекрыла ей все выходы.

     - Выкладывай, дед, что за должок ты шел получать с Дмитрия?

     - Зачем?

     - Не за деньгами же ты двинул в такую даль? - проигнорировала я его вопрос.

     - Не-ет! - протянул он очень убедительно. - Что ты! - И опять замолчал было, но я его подхлестнула:

     - Давай, дед, давай, хватит резину тянуть. Хочешь, я сама твой рассказ начну?

     - Зачем тебе это? - прогундел он страдальчески.

     - Это мое дело. Так как?

     - Ну, а это - мое!

     - Врешь, потому что касается оно не одного тебя!

     - Э-э! - покачал он головой. - Ошиблась! Касается теперь только меня.

     А кого еще коснулось, того уж нет! Весь вышел.

     - Аркадий? - спросила по наитию.

     - Если бы! - с готовностью отозвался Гена. - Этому что, он кого угодно продаст, купит и опять продаст, а сам целехонек останется! - закончил он тихой скороговоркой и опять меленько перекрестился.

     - Он же умер. - Я глянула на него. - Гена, ты что?

     - Да? - удивился он и вздохнул. - Конечно! И молчит теперь. Знаешь, гадюка тоже молча кусает,

     - Что, даже мертвая?

     - Дочка, ты в уме ли? Чего буробишь-то?

     Я не выдержала и расхохоталась, зло и коротко. А когда прошло, огорошила деда предположением:

     - По-моему, мы оба шизнулись или близки к тому от желания друг друга объегорить, находясь в сложном положении. Ты - в сложном? - Я тыльной стороной ладони легко ударила его по плечу и почувствовала даже сквозь телогрейку, какое оно у него костлявое. - Я - да.

     - Я - тоже, - буркнул дед.

     - Так давай поможем друг другу, глядишь, и выкарабкаемся. Не зря же нас судьба свела на темной дороге!

     - Не получится! - Гена обреченно махнул рукой. - Тут и мужика иного не хватит, а ты - баба, я - старик, вояки, тоже мне! Тебе - рожать, мне - помирать, вот и все дела.

     - Не получится - черт с ним! - согласилась я на такой исход. - А попробовать нужно. Расскажем друг другу все. Начну я. А то ты вон какой извивистый.

     - Как червяк на помойке! - согласился он и тоном напомнил мне Аякса. - Начинай.

     Я рассказала ему все, не таясь, в подробностях, удивляясь своей откровенности. Не назвала только имена бандитов. Он выслушал внимательно, не перебивая и не проявляя особой заинтересованности. Я оценила его реакцию и поняла, что он более осведомлен, чем можно было предполагать.

     - Может, спросишь о чем? - сказал он, когда настал его черед исповедоваться. - А то я не соображу, с чего начать и чем закончить.

     - Два вопроса, Гена, - предложила, воодушевленная такой его покладистостью. - Что за друг у тебя умер и про должок Дмитрия, вместо которого ты по уху получил.

     - Эх, девонька! - пропел он после долгого раздумья. - Это значит все тебе выложить. Как на духу то есть. И не жалко мне вроде, и боязно. Ты вот миллионерша, - и поправился после моего протестующего жеста:

     - Ну, почти оттуда. За тебя есть кому голос подать, пошуметь, поприжать недругов твоих, а я беззащитный совсем, один потому что, вместе со своим горем. Димке лишь пальцем шевельнуть - и раздавит, как червяка помойного. Поэтому я и хочу верить, что не из филипповской ты шайки, и боюсь одновременно. Дожить хочу, сколько осталось. И им хвосты накрутить - хочу тоже. Вот тебе и должок. Давай так. - Он дотронулся до моей руки, лежащей на руле. - Найди мне человека, которому я бы не мог не верить, и пусть он за тебя поручится, тогда расскажу.

     - Дед! - воскликнула я.

     - Девонька! - заорал он что есть силы и от натуги подпрыгнул на сиденье. - Я и то помочь тебе хочу, в надежде, что меня выручишь, да боюсь за себя! Поэтому - поищи человечка, поищи. А теперь - хоть на мороз меня, хоть как, а больше ни слова не выдавишь!

     Уставился дед перед собой невидящими глазами, окаменел, и телогрейка его жестяной стала - шуршала жестко, когда потряхивала нас дорога.

     Я поругала себя немного за то, что поторопилась раскрыться перед ним, и оправдала тут же - надо было прервать поток непонятностей, что и сделано было с интуитивной уверенностью в правильности этого шага.

     Ехали мы до самого города молча, не глядя друг на друга. На ум мне за это время пришла одна-единственная, но умиротворяющая мысль.

     Полоса неудач, в которую угодил старый бомж, вполне возможно, не касается области моих теперешних забот, хотя его наметки относительно Аркадия меня заинтересовали чрезвычайно. Дедовы неудачи связаны с Филипповыми, и если они достаточно криминальны, то какая мне разница, чем шантажировать сестру и брата. Как говорится, здесь всякое лыко в строку.

     На окраине дед попросил остановить машину.

     - Дай тебе бог, девонька, чего хочется!

     Нет, все-таки мастерски у него двусмысленности получаются! Или понимаю я все уже чересчур изощренно.

     - Здесь базарчик есть. - Гена пальцем ткнул куда-то в бок. - "Северный" называется. Я там каждое утро промышляю.

     Он взялся за защелку двери.

     - Подожди, - ухватила я его за рукав, - как, на всякий случай, фамилия твоя?

     - Слипко.

     На улице было бело и от этого светло. Светло по-ночному. В городе густо шел крупными хлопьями снег. В этом свете мне удалось наконец увидеть его глаза - детские совсем они у него были, чистые и наивные.

     У Гены дрогнул подбородок, заросший седой щетиной, и от этого немного скривились губы.

     - Найди человечка, а? - попросил он потончавшим голосом и по-молодому нырнул в открытую дверь.

     - Подожди! - крикнула ему.

     Он нагнулся, заглянул ко мне.

     - Ась?

     - На кладбище, во время похорон Аркадия, ты был?

     Он захлопнул дверцу и кивнул мне, то ли подтверждая, то ли прощаясь. Повернулся и, держа руки в карманах, кособоко, но бодро затопал по чистому снежку. Наблюдая его удаляющуюся спину, я припомнила: "Помогая блуждающим в лабиринте неудач, вы закладываете основу своих будущих успехов".

     Гадание порой приносит рекомендации, пригодные для долгого времени.

 

ГЛАВА 5

 

     "Ночь после трудного дня". У "Битлз" альбом такой есть с очень симпатичной музыкой. А название - прямо про мой сегодняшний денек. Хотя он не столько трудным, сколько суетливым выдался. Но и прошел не зря. Много нового добавил, пусть не до конца понятного. Всему свое время.

     Я разулась и разделась, пустила в ванну воду и поставила полупустой, чтобы быстрее вскипел, чайник на газ, сотворила пару мощных бутербродов и развернула кресло лицом к телевизору, на экране которого уже строила глазки и сотрясалась в песенных потугах очередная сезонная кумирша.

     Скарабей Жуков обещал мне спокойный вечер. Хоть уже четверть одиннадцатого и от вечера остался ничтожный кусочек, я намеревалась использовать его без остатка, ублажая себя отдыхом.

     Запустив телевизор на неназойливую громкость и забравшись с ногами в кресло, я жевала бутерброды, слушала и смотрела, а рядом, на столике, под юбками куклы-насадки, дозревал прекрасный кофе, способный дать мне еще два часа здоровой бодрости.

     Покончив с едой, перекурив и придя в состояние, когда подняться с места становится проблемой, я, преодолевая истому, потянулась, прогнувшись, как Вера в машине, и, расправив начинающее ныть от усталости тело, пошлепала в ванную.

     Вода приняла меня, обволокла ласковой теплотой.

     "Учитесь находить радость в простых вещах, вас окружающих. Живите сейчас!" - Это не мое. Это я где-то вычитала.

     Наконец веки стали падать под собственной тяжестью. Опустив подбородок в воду, я пила кофе маленькими глотками и с удовольствием следила за рождением в груди горячего комочка, из которого вскоре должна излиться в тело бодрость, а в голову ясность.

     Бодрости прибавилось, теплая вода потеряла свое расслабляющее очарование, и я возвратилась с небес на землю - выдернула пальцами ноги за кольцо пробку из скважины и, чувствуя, как по мере убывания воды тело обретает вес, в очередной раз пожалела о том, что невозможно включить музыку, скажем, щелчком пальцев.

     Воображение разыгралось, и я действительно прищелкнула пальцами. Жест, если это так можно назвать, оказался волшебным.

     Из комнаты донесся звонок телефона. Чертыхаясь и гадая, кто бы это мог быть, кое-как обтеревшись, выскочила из ванной.

     - День прошел, Ведьма, осталось шесть! - прозвучал в трубке низкий голос. Странно, я это уже будто слышала.

     - Знаю без тебя! - крикнула в запищавшую короткими гудками трубку.

     От этого звонка настроение мое даже повысилось. Если позвонили, значит, не придут.

     Едва я отошла от телефона, мурлыкнул звонок у входной двери. Ругнув себя, потому что нельзя быть ни в чем до конца уверенной, я обернула тело махровым халатом и, связав концы пояса узлом на животе, поспешила в прихожую. В поле зрения дверного глазка, обезображенная оптикой, маячила в коридорной полутьме физиономия Дмитрия.

     Давно мы с ним не виделись! А я-то думала, что все сегодняшние хлопоты позади.

     Кофе я ему не предложила. Готового не было, а так напрягаться - бежать, варить, он мне что, гость дорогой, что ли? Но тем не менее пройти и сесть позволила. Знакомый все-таки. На телевизионном экране, по случаю позднего часа, мелькали голые зады и другие интимные части женских тел, и я его выключила. Так к тому же и разговор короче получится.

     Дмитрий, породистый и уверенный в себе мужчина, явно пребывал не в своей тарелке - глядел мимо, руки сжимал и никак не мог заговорить. Слегка озадаченная его поведением, я решила начать сама:

     - Дмитрий, кто снабжал Аркадия золотом?

     - Почему вы об этом меня спрашиваете? - насторожился он.

     - Потому что вы здесь сидите, а Аркадий, согласитесь, находится далековато и обратиться к нему затруднительно.

     - У меня ларьки, - начал он неохотно, - люди в них скупают у населения золото на лом.

     Врал он неубедительно. Проверить его слова было элементарно, посетив ларьки, но это лишнее, потому что он врал. Аркадий имел хороший сбыт своей продукции, и обеспечить его металлом путем скупки золота ларечниками было невозможно. Я покачала головой, и он меня понял.

     - Почему вы скрытничаете? - спросила сонным голосом. - Предосудительного в такой деятельности ничего нет. Тем более вся она в прошлом.

     - Вы меня спрашиваете? Мне стало смешно.

     - Нет, веду светскую беседу!

     Ох как мне захотелось поиздеваться над ним!

     - Вы пришли ко мне едва ли не за полночь, причем, заметьте, в близких отношениях мы, слава богу, не состоим, значит, нужда привела, но сидите молча. Мнетесь. Что же мне остается? А общая тема у нас всего одна.

     - Татьяна, как найти гангстеров, которые терроризировали Аркадия, а теперь занялись Верой?

     Вот оно что! Родственнички, посовещавшись, решили объявить вендетту! Прытко!

     - Вы собираетесь наделать глупостей?

     - Я хочу клин выбить клином! Мужское решение, ничего не скажешь!

     - Да вы что? Нашелся герой-одиночка. На целую банду с голыми руками... Никаких координат я не дам.

     - Найду сам!

     - Попробуйте. А не думаете ли вы, что я дам ваши координаты этим милым ребяткам и сообщу им о вашем выходе на тропу войны?

     - Это еще почему?

     - Да потому хотя бы, что мне многое нужно от вас узнать. Я буду молчать после того, как получу удовлетворяющие меня ответы на несколько вопросов. Первый уже задан. Прошу!

     - Да, золотом Аркадия снабжал я.

     Надо же, признался! А куда же теперь деваться, господин поставщик! Испугался, голубчик, заговорил.

     - И в ларьках скупали, и слитки банковские покупал. Сам и через знакомых. Здесь и в Чебоксарах. Вы удовлетворены?

     - Почти,

     Он был у меня в руках. Весь, с головы До ног, - как Буратино в руках папы Карло. Пропавшую из квартиры сумму Аркадий собрал для расчета с ним, и он о ней знал. Обмен ценностями не произошел. Где золото? Где деньги?

     Я испытывала чувство, наверное, сходное с ощущениями гончей, идущей по горячему следу. Человеку азартнее меня на моем месте сейчас хотелось бы визжать. Так, продолжим в том же духе:

     - Последняя новость, Дмитрий, касающаяся вас, Веры и Аркадия.

     - Аркадия? - Он смотрел на меня настороженно, а я улыбалась, рисуясь изо всех сил.

     - Из конфиденциальных источников мне стало известно, что следователь, ведущий дело о его убийстве, готовит документы на эксгумацию тела.

     Пуля была отлита, и Дмитрий принял ее, раскрыв рот. Мне редко удавалась настолько беспардонная ложь.

     А произведенный ею эффект удовлетворил бы самого тонкого ценителя. Потрясающе! Для начала Дмитрий, забыв о разинутом рте, по-детски хлопал глазами, потом с размаху, со шлепком уронил лицо в ладони, растер щеки и уши до красноты и только тогда сообразил, что глупит у меня на виду. Вскочил, шагнул к окну, замер, сунувшись носом в шторы и заложив руки за спину. Я ждала. Постояв так некоторое время, он обернулся. Пришел в себя - снова стал на человека похож. На молодого, крупного, симпатичного мужика.

     - Как-то противодействовать можно? - спросил, слегка запинаясь. - Воспрепятствовать?

     - В наше время все можно.

     Я, в противовес ему, спокойна была до показушности.

     - Если у вас есть человек, вхожий в городскую прокуратуру.

     Еще один нажим, и я его раздавлю. Интересно, а какой от него запашок пойдет?

     - У вас есть такой человек? Может быть, вы?

     - Пожалуй, - соглашаюсь. - Но придется платить.

     - Сколько?

     - Сумму, которую компаньоны Аркадия собрали для оплаты последней партии металла.

     Еще один шок. У него даже плечи поднялись.

     Неожиданно, совсем неожиданно он сделал длинный шаг, падая всем корпусом вперед, и оказался вплотную ко мне. Одной рукой сгреб халат на груди, другой, всей пятерней, больно сдавил снизу подбородок и сильным тычком швырнул меня, оторопевшую, назад. В момент удара спиной и затылком о стену я зажмурилась, а когда открыла глаза, он был уже в пределах досягаемости. Одним движением откинув в стороны полы халата и коротко двинувшись навстречу, я тыльной стороной стопы, боковым ударом влепила ему полновесную оплеуху и тут же, не опуская ноги, обратным движением, мягкой частью подошвы поставила его мотнувшуюся голову на место. Второй удар был не сильнее обычной пощечины. Он осел на колени, опустился задом на пятки. Помычал, покачался, открыл глаза. Жить будет! Успокаиваясь, только сейчас заметила, что до сих пор оттягиваю в стороны полы халата, выставив на его обозрение голый живот и ноги. Черт возьми, я же из ванны! Хотя чего там, времени на рассматривание подробностей я ему не предоставила.

     Шепотом выругавшись, он поднялся, с трудом ковыльнул и сел на свое прежнее место.

     - Извините! - прохрипел. - Нашло на меня что-то.

     - Пустяки какие! - Я была невозмутима. - Мелочь!

     - И что это я так разволновался? Он тронул висок, поморщился:

     - От неожиданности. Я пойду, пожалуй.

     - Вы предоставляете мне возможность самой найти ответы на мои вопросы? Вы понимаете, что это невыгодно для вас?

     - Почему?

     Он не клиент, но очевидные вещи растолковывать приходится и ему. И это не следствие полученного удара, мозги у человека не всегда расторможены.

     - Потому что в поисках ответов всегда выходишь на новые вопросы, еще более любопытные. Хотите пример?

     Он не отреагировал, но было видно, что насторожился.

     - Пожалуйста. - Я была сама доброжелательность. - Я только что задала вам вопрос о сумме, собранной для оплаты последней партии металла, и вы его поняли, хотя задан он был в неявной форме. Что породило новый вопрос: а почему, собственно говоря, вы так разволновались? Мне продолжить?

     - И много у вас в запасе таких, - он с шумом выдохнул, - вопросцев?

     - Вот так, навскидку?

     Я владела собой полностью, даже весело было от осознания моего явного преимущества по всем пунктам.

     - Предлагаю, ну, хотя бы еще пару. А могу больше, не сомневайтесь. Первый: меня интересует жилец на даче Аркадия, сменивший вдруг пропавшего Володю, бомжа, буквально накануне похорон хозяина.

     Тошно Дмитрию до румянца, до стеклянного блеска в глазах.

     - Второй: почему покойный оказался для еще одного бомжа, Гены Слипко, "братом по жизни"? Ведь именно за эти слова вы набросились на Слипко во время похорон? Странная, согласитесь, реакция, особенно для глубоко скорбящего родственника.

     Навскидку хватит.

     Дмитрий нагнулся, опустил голову с набрякшим, торчащим, как ручка литровой кружки, ухом, захрустел пальцами.

     - А если завтра я сама отвечу на все вопросы, какие дальше последуют?

     Я била его словами и попадала точно. Корежило его неподдельно. Еще б мне ответы знать, а не догадываться!

     - Чего тебе нужно, Татьяна Иванова? Ого, вот мы и на "ты"? Ладно, буду считать свой удар брудершафтом.

     - Кассу Аркадия, Дима.

     - Не слишком ли большой кусок? - Он посмотрел на меня. - Уедем мы с сестрой. В Чебоксары уедем.

     - А квартира, дачи, ларьки твои? Они здесь. Придется вернуться. Вернуться для встречи с мафией.

     - Да, мафия! - Он улыбнулся, вспомнив причину, сюда приведшую.

     - Расскажи мне все, Дмитрий! - по-хорошему попросила его.

     - Нет, я лучше пойду.

     Не понимает он пока по-хорошему. Иного мужика, не всякого, согласна, заставить двигаться в нужном ему самому направлении можно, только кнут применяя.

     - Иди! - вздыхаю. - Надумаешь покаяться, выслушаю всегда. Помни об эксгумации!

     На этом мы и расстались.

     В ванной с пола я подняла мельхиоровую чашечку с костяными ободками по краям. Из нее еще пахло кофе.

     Сейчас я была взбудоражена без всякого допинга. Сна ни в одном глазу, тело полно энергии, будто не ночь после трудного дня, а едва начавшееся утро.., переживаю. Очень хотелось как следует пораскинуть мозгами, переосмыслить ситуацию, логикой проверить догадки и предположения и укрепить их уверенностью. А в конце этого процесса - попрыгать от радости, выстроив полную и, по-моему, весьма достоверную версию, и поздравить себя с хорошим темпом - один день всего лишь, а я уже близка к цели. Разумеется, мне везло сегодня, но что такое везение, как не следствие действий, основанных на четко работающей интуиции?

     Но возбуждение от удачи преходяще, а завтрашний недосып, пробаламуться я еще часа два, на весь день скует тело вялостью и наградит за теперешнюю эйфорию нудной и непобедимой головной болью. Поэтому, постаравшись переключиться с рок-н-ролльного настроения на колыбельное, я уложила себя в постель. А наутро пришли сомнения. На чем, собственно говоря, я намеревалась основывать новую версию, которую вчера едва не называла открытием? На двусмысленностях старого бомжа и панике Веры и Дмитрия! И при этом едва не плясала от радости.

     Занимаясь утренними делами, не требующими умственной деятельности, я обдумывала способы - по возможности простейшие - проверки моих предположений. И когда очередь дошла до макияжа, уяснила совершенно четко, что нужны мне сейчас, и нужны как воздух, два человека - Аякс и Кирьянов. С Кирьяновым было проще, и я решила начать с него. Слава богу, сегодня не выходной, не праздник, и по времени Володя должен быть еще дома. Не хочется мне сотрудника органов впутывать в это дело, представляющееся достаточно грязным для его слегка отсталых взглядов на жизнь. Но задавать вопросы Филипповым - глупо. Вчера я хитрила с ними, создавала впечатление своей сверхосведомленности, и это, судя по их реакции, мне удалось вполне.

     Времени было достаточно, и, присев у телефона, я вытряхнула из замшевого мешочка гадальные кости.

     2+20+31 - "Вы вступаете в полосу неожиданностей, способных привести к неприятностям, которых можно избежать лишь путем правильных и активных действий. Нерешительность заведет в тупик неудач".

     Я задумалась. Иными словами, чтобы привлечь на свою сторону удачу, надо быть деятельной и рассудительной, несмотря ни на что. Активность и самообладание, значит. Заметано!

     А безобразный инцидент с Дмитрием действительно как-то сблизил нас, сроднил, что ли, и переход в общении на "ты" произошел очень естественно.

     Я едва не подскочила от звонка телефона. Кто там в такую рань такой бесцеремонный? После Аллы Анохиной никто не беспокоил меня еше затемно.

     Вера. Покою не стало от этих Филипповых. Второй день начинается с ее звонка. Если сегодняшний окажется удачным не менее вчерашнего, что ж, я ничего против не имею.

     - Татьяна, неужели эксгумация? Ага, заворошились, комбинаторы!

     - А как вы узнали?

     - Дима ночью приезжал, рассказал. Мне после этого кошмары снились.

     - Что за нетерпение, не мог до утра подождать! - жалею я ее. - Решение в принципе пока не окончательное.

     Вера помолчала, будто набираясь отваги для следующего вопроса.

     - Скажите, в каких случаях производится эксгумация? Я полный профан в этой области.

     Я тоже не великий специалист, но ответ требовалось дать авторитетно, даже если он лишь приблизительно будет соответствовать действительности.

     - Малоприятная процедура, - подзуживаю ее для начала, - особенно для родственников.

     Она промолчала.

     - Эксгумация назначается, когда у следственных органов возникают обоснованные сомнения в причинах смерти или в личности покойного. Бывали также случаи, что сам покойный отсутствовал или таковым не являлся. Но к нам это не относится, не правда ли?

     Вот оно! Братцу твоему вчера была отлита пуля, а тебе, подруга, - пилюля. Глотай и не жмурься!

     - Скажите, воспрепятствовать как-нибудь можно? Протестовать, скажем?

     - Верочка, на это мероприятие оформляется разрешение прокурора, и когда оно получено, протесты, как правило, результатов не дают. Вообще требуется согласие родственников, но в особых случаях их всего лишь ставят в известность. Ваш случай скорее всего особый.

     Я импровизировала от души, потому что понятия не имела о правильном ответе, а цель имелась ясная - накалить обстановку как можно сильнее.

     - Да, я все поняла, - прозвучало, будто у алтаря от невесты, венчающейся со старцем.

     - Что "да, поняла"? - Я играла легкое раздражение. - Решение прокурора может отменить только суд, но это слишком долго. Все будет уже десять раз сделано. Мой вам совет - связывайтесь с братом и срочно, вы слышите, срочно принимайте решение! Он знает какое.

     - Да! - повторила она со слезами в голосе и отключилась.

     Мне сразу полегчало. Трудно с утра с неразмятыми от недавнего сна мозгами импровизировать на слабо знакомую тему. Вранье, то есть блеф, продолжается, и хотела бы я знать, как скоро он принесет плоды. Расколю я эту парочку или как?

     У Кирьяновых долго не брали трубку. Уйти не могли - рано. Спят до сих пор? Это в будний-то день?

     Подошла Нина. В самом деле спят. Пришлось извиняться. Оказывается, Володя после "Волжского берега" прихворнул и "сел на больничный". Голос его оказался низким и хриплым, как у пропойцы.

     - ОРЗ, черт его дери!

     - Совсем ты, старик, кабинетным стал. Скоро от сквозняков сопеть будешь.

     Позубоскалив в таком духе несколько минут, мы перешли к делу.

     - Хотела просить у тебя аудиенции - выписать мне пропуск в УВД, в твой кабинет.

     - В чем признаваться будешь?

     - В неспособности обойтись без совета и помощи подполковника Кирьянова.

     - Ой! - Он рассмеялся и закашлялся. - Раз так, приезжай сюда, потолкуем. Если тебе официоз нужен, могу китель надеть. Прямо на майку.

     - А фуражку не забудешь?

     - Шапку, по зимнему-то времени!

     Я представила, как мы с ним обсуждаем тему Аркадия под шарканье шлепанцев Нины, вопли сорванцов и завывание неисправного кухонного крана.

     - Нет, Володя, только в четыре глаза. Тема острая, подумать придется, извини, но болельщики и индейцы нам не нужны. Поэтому, если в состоянии, то не отъедешь ли со мной на часок, не более? Я на машине, так что из тепла в тепло, хвори себе не добавишь.

     - Давай! - согласился он без колебаний. - Жду наготове.

     Совсем настроившись на выход, я обошла квартиру, комнату за комнатой, определяя хозяйским глазом, все ли в порядке. Не люблю, возвратившись уставшая от дневных хлопот и далеко не всегда в хорошем настроении, обнаруживать лишние следы своей вчерашней жизнедеятельности в неподходящих местах. Невольно и недовольно начинаешь саму себя поругивать, а это не дело. С собой надо дружить. И со вчерашней, и с завтрашней.

 

***

 

     Володя дожидался в прихожей, уже полностью одетый. Едва открылась передо мной дверь, как он шагнул наружу, гримасничая и приговаривая вместо приветствия:

     - Едем, Танюха, едем!

     Из-за его спины раздавалось раздраженное ворчанье Нины и детский рев.

     - Говорю ж тебе, ненадолго! - возмущенно бросил через плечо и, шмыгнув носом, закрыл дверь.

     - Идем скорей!

     Мы галопом спустились вниз, на едином вдохе, а выдохнули только в машине.

     - И ты такая будешь! - проговорил, хмурясь. - То в пятки впору целовать, ангел без крылышков, а то - кобра хищная!

     - Буду! - пообещала, посмеиваясь.

     - Что за дело у тебя, выкладывай! - торопил, в твердом намерении выполнить обещание, данное жене.

     - Подожди!

     Не люблю, если есть возможность иного, вести в машине деловые разговоры. Вчерашний день не показателен" там вариантов не было.

     Ханыги в зимнее время распить бутылочку забираются в подъезды или подвалы и делают это на ходу - чем скорее, тем лучше. Нормальные люди идут в бар или на кухню и не торопятся.

     Мы с Кирьяновым - люди нормальные, время нас сейчас не давит и разговаривать на ходу не будем. А от семейных впечатлений он через пять минут избавится.

     В бар я его и привезла. Симпатичный, темно-зеленый подвальчик с несколькими столиками, блестящей стойкой, пестрой батареей бутылок и сияющими кранами пивного источника.

     Володя взял мне кофе, себе подогретого пива, и мы забрались в ближний угол, потому что дальних углов в этом помещении не было.

     - Долго ты меня интриговать будешь? - спросил, когда мы устроились. - Выкладывай. С Жуковым что-нибудь не так, как хотелось?

     - С Жуковым я надеюсь самостоятельно разобраться. Кстати, твою фамилию я ему не называла.

     - Напрасно, был бы покладистей. "Не напрасно, - думаю, наблюдая, как он в пену дует. - С Жуковым, если что не так пойдет, ты у меня, дружище, будешь козырем из рукава".

     - Разборка с Филипповыми дошла до предела.

     Он нахмурился, припоминая.

     - Это с дочкой ювелира, что ли?

     - И с ее двоюродным братом. И, пожалуй, с самим покойным.

     Володя погрузил губы в пену, добрался до живого и с удовольствием глотнул. Вытерся ладонью и проговорил:

     - Не понял.

     - Извини, излагать подробности - займет слишком много времени. Обрисую всю картину в целом, в общих чертах. Ладно?

     Кирьянов обнял пальцами бокал и приготовился слушать.

     Я допила кофе, отодвинула чашку и принялась за версию, выстроившуюся у меня прошлым вечером:

     - Продолжением того, что ты знаешь, Володенька, является погребение на нашем городском кладбище не Аркадия, нет, а бомжа, работавшего и жившего на даче Филипповых в последние месяцы. Он, по всей видимости, был одной комплекции с ювелиром, а лицо покойного, как ты помнишь, было сильно изуродовано побоями. К тому же во время похорон его голова и лицо во избежание шокирующего впечатления были прикрыты. В этом причина того, что у окружающих, а среди них могли быть люди хорошо с ним знакомые, сомнений в его личности не возникло. Толчком к развертыванию всей истории послужил "наезд" рэкетиров, после которого Аркадий, забрав у компаньонов деньги якобы для оплаты очередной партии золота, скрывается с глаз долой, а его родственники запускают спектакль со смертью бомжа и ограблением квартиры. Касса ювелира, естественно, уплывает вместе с ним. Соучастники в убийстве бомжа, вернее, в избиении его до полусмерти - Аркадий и Дмитрий или кто-то из них единолично.

     Воссоединение Филипповых на новом месте после продажи здешней их недвижимости - это, должно быть, планируемый ими финал. При таком исходе семейство становится даже богаче, а компаньоны и мафия выглядят круглыми идиотами.

     Кирьянов допил пиво и взял еще. От кофе я отказалась. Бармен за стойкой, с интересом нас поначалу разглядывавший, нацепил наушники и, протирая бокалы, ритмично подергивал белобрысой головой. То ли такт проявлял, то ли действительно потерял к нам интерес.

     - Чего ты добиваешься, Татьяна? - спросил Владимир после короткого раздумья.

     Резонно!

     - Две задачи передо мной, товарищ подполковник, обе первые, без вторых. Бандиты перенесли свои рэкетирские потуги на Веру - я хочу найти способ оставить их в дураках. И надо суметь скачать с Филипповых деньги, вынутые ими из карманов компаньонов. По мафии план действий пока не сформировался. А Филипповых я думаю придавить телом похороненного вместо ювелира бомжа. Ошибаться здесь нельзя, и мне очень хочется найти по-настоящему надежные факты, подтверждающие мою версию.

     - Та-ак! - Владимир шевелил мозгами, позабыв о пиве. Мозги в этой голове были, и я смотрела на него с надеждой.

     - А ты не хочешь помочь официальному следствию? - В его глазах мерцали лукавые искорки.

     - Нет, - ответила я, слегка удивленная таким поворотом.

     - А если бы это тебе было выгодно?

     - Каким образом?

     - Эксгумация! - произнес он почти по слогам.

     Я рассмеялась:

     - Промах, мистер Холмс, мимо!

     - Почему? Что может быть надежней запротоколированных результатов идентификационной экспертизы?

     Зная, как трудно заставить его изменить мнение, мне от бессилия захотелось скрести ногтями стол.

     - Мне-то от этого какая польза?

     - Не понял! - мотнул он умной головушкой.

     - Володенька, ты действительно болен, и пиво тебе надо пить горячим, чтобы не навредить себе.

     - Фу, какая гадость! - Он поморщился, благополучно сбросив с себя подполковничью личину.

     - Официальное следствие, - я придвинулась к нему ближе, - пока не докопается до этой могильной рокировки, устойчиво будет придерживаться версии, что Филипповы - пострадавшая сторона, и станет искать несуществующих налетчиков, как черную кошку в темной комнате. Со временем и с отъездом Филипповых в иные города и веси дело утратит остроту и скорее всего перейдет в заурядный "висяк". Права я, как ты думаешь?

     - Возможно. - Владимир согласился через силу. - Давай другой вариант, чего время тянуть?

     - Рано! - умеряю его ретивость. - Этот вариант Филипповыми спланирован и устроил бы их как нельзя лучше. Но есть я, Татьяна Иванова!

     - Очаровательная женщина, прозванная в определенных кругах тарасовского населения Ведьмой за незаурядные личные качества.

     Он посмеивается надо мной. Что ж, поделом. Не выпячивайся, Татьяна Иванова, даже когда имеешь для этого основания.

     Сделав вид, что пропустила его подначку мимо ушей, продолжаю дальше:

     - Теперь предположим, что я имею достоверные доказательства того, что в могиле Аркадия нет. И официальное следствие не путается под ногами. В этом случае я спокойно, не блефуя нисколько и не рискуя, шантажирую Филипповых, вытрясаю из них деньги и теряю к семейству интерес. Передаю деньги компаньонам и праздную победу. Ваше же ведомство, работай оно по этой версии, выкопает тело, разыщет Аркадия, это не сложно, арестует его вместе с Дмитрием, в первую очередь за действия, повлекшие смерть человека, так это будет называться, и посадит компаньонов за попытку незаконного обогащения.

     - Я с вымытой шеей остаюсь один на один с мафией, на которую, в лучшем случае, замахнутся, и только.

     - Спасибо тебе за готовность помочь, но придумай что-нибудь еще.

     - Надо найти Аркадия.

     Это мне нравится больше, но не может же частный сыщик организовать всероссийский розыск!

     - Скорее всего он в Чебоксарах, - сообщаю я, - но, сам понимаешь, не могу я ехать туда, разыскивать, тратить время в глупой надежде взять у него записочку к родственникам с распоряжением выдать подателю сего энную сумму наличными.

     - Да, явись ты, он оттуда уедет и станет ветром в поле.

     И тут Володю осеняет. Я люблю в такие моменты находиться рядом с ним. Его лицо прояснилось, разгладились морщины на лбу, засияли глаза, он будто выше стал.

     - Что ты все - касса, касса! С толку ты себя сбиваешь этой кассой!

     Вот выдержка у человека!

     - Выкладывай, - требую, сверля его глазами.

     Он пьет пиво и посмеивается надо мной, как над девчонкой.

     - Не кассой единой жив человек! Кроме этой кассы, пованивающей криминалом, у каждого из Филипповых должен быть нормальный, здоровый счет в банке. У Аркадия, заметь, тоже. Дело в том, - он наклоняется ко мне, теперь мы сидим, почти касаясь лбами, - что хозяева банковских счетов не склонны забывать об их существовании. И меняя место жительства...

     - Отлично! - восторгаюсь я. - Просто до гениальности!

     Он, довольный, откидывается на спинку стула и возвращается к пиву.

     - Да, но существует тайна вклада, - остываю я почти мгновенно.

     - Нет ничего тайного, что не стало бы явным! - Володя торжественно поднимает палец. - На все есть своя техника.

     Я смотрю на него с надеждой.

     - Ты сможешь узнать, куда переведен счет Аркадия?

     - И Веры, и Дмитрия тоже, - добавляет он уверенно. - Ты говоришь о Чебоксарах?

     - Скорее всего туда, потому что...

     - Почему - это вопрос второй. Думаю, что смогу узнать, не приходили ли их счета в Чебоксары. Пойдем!

     Задача была определена, и у Владимира зачесались руки. Я отвезла его домой к жене, детям и телефону, пообещав оплатить счета за предстоящие междугородные переговоры. Он попробовал обидеться, но, хорошо поцелованный на прощание, оттаял и заверил, что найдет меня сразу, как только дело начнет проясняться.

     Попрощавшись с Володей, я достала свой сотовик:

     - Алло, Вера, это Татьяна Иванова, Что вы с Дмитрием решили?

     - Решили... Пропал Дмитрий, Таня. Я рехнусь от всех этих происшествий!

     - Вчера вечером он заехал, взял деньги и отправился пить куда-то. Сегодня, после моего к вам звонка, я кинулась его разыскивать, домой к нему ездила, по ларькам - не нашла! Никто его не видел, ни к кому не заходил, не звонил. Я скоро сойду с ума!

     Выспросив у нее адрес брата - по городским меркам далековато оказалось, - я велела ей, все бросив, ехать туда, пообещав вскоре быть сама.

 

***

 

     Я ехала по адресу, названному мне Верой, полная решимости действовать и заставлять вертеться других.

     Первое, что попалось мне на глаза, едва я въехала во двор дома Дмитрия, - его машина, стоявшая у вала убранного с детской площадки снега. Голова включилась не сразу, и я было почувствовала радость, представив, что он наконец вернулся с затянувшейся гулянки.

     Остановилась неподалеку.

     Капот "десятки" холоден, стекла тоненько заиндевели, вокруг по снегу отпечатки детских и собачьих следов.

     Осторожно постучала ногами по колесам, заглянула в салон - на приборном щитке мигал красный огонек сигнализации. Машина поставлена здесь по крайней мере ночью. Глупо, конечно, находясь за рулем, отправляться пить водку.

     Огляделась - Веры нигде не видно. Должно быть, подгоняемая жаждой деятельности, я здорово опередила ее, вынужденную добираться сюда общественным транспортом. Неожиданный тайм-аут.

     Что-то насторожило меня, какая-то не дошедшая пока до сознания мысль, связанная с машиной во дворе и пропавшим ее хозяином. Прогуливаясь вдоль дома, я перетряхивала это сочетание всевозможным образом, пока в голове не пошел процесс прояснения.

     А начался он с недоумения. Дмитрий прибыл ко мне за оплеухой и адресом мастерской не безлошадным, это доказательств не требует. Вера или дожидалась его в машине, или от меня он направился к ней, это тоже очевидно - и с ее слов, и по ее информированности о содержании нашего разговора.

     Сомневаюсь, чтобы Дмитрий ушел в подполье и бросил сестру на произвол судьбы, зная, что судьба будет к ней не ласкова. Но тем не менее он отсутствует и пока бездействует. Значит, случилось что-то непредвиденное. С ним случилось. И права Вера, бьющаяся с утра в тревоге о телефонный аппарат, - пропал Дмитрий так, что нет его нигде.

     Кстати, и Веры что-то не видно. За это время сюда пешком можно дойти.

     Я огляделась еще раз - ничего нового.

     Подожду, ладно. Приедет. Ничего с ней случиться не должно. А если терпение кончится, его уже немного осталось - время дорого, сама вскрою квартиру Дмитрия к чертовой матери! Хоть тресни, надо убедиться, что вернулся он ночью домой. Домой, коль скоро машина его здесь! А что дальше - посмотрим, подумаем!

     Я ковыряла сапогом снег у подъезда, на двери которого среди прочих значился нужный мне квартирный номер. Я чертила прутиком звезды на снегу и внутри каждой рисовала человека, располагая конечности по лучам. Я считала окна в этажах и вычисляла общее их количество, а Веры все не было. Нетерпение во мне росло, увеличивалась тревога, и это не могло продолжаться до бесконечности.

     Прихватив из машины набор необходимых мне сейчас инструментов, я вошла в лифт и отправила его на нужный этаж, а доехав, сообразила, что слегка ошиблась, и когда затопала вверх по лестнице, в тишине пустой лестничной клетки прозвучало неожиданно:

     - Татьяна!

     Она сидела на верхней ступени лестничного марша, подвернув под себя полы длинной шубы, и улыбалась мне навстречу.

     Яркие губы на бледном лице. Глаза жалкие настолько, что приготовленная для нее ругань комком застряла в горле и вылетела наружу приступом кашля.

     - Татьяна, а я жду, жду! Она поднялась мне навстречу.

     - Жду, жду! - передразнила ее, все-таки не сдержавшись. - Я тоже!

     И, осознав нашу обоюдную глупость, буркнула, чтобы не рассмеяться:

     - Показывай, где?

     Не хотелось смотреть на нее, обрадовавшуюся мне, как спасительнице.

     Дверь квартиры оказалась обычной, с единственным и тоже обычным врезным замком. Я, признаться, боялась увидеть на ее месте изделие из стали, а с такой долгой возни не будет.

     Вера с изумлением смотрела на связку отмычек в моих руках. Отобрав подходящие, я пристроила их в скважину, и не более чем через минуту дверь под легким нажимом плеча подалась вовнутрь.

     - Зачем так? - обрела она голос. - У меня ключ есть.

     - Что за идиотство!

     Я почти ненавидяще глянула, сдерживаясь изо всех сил. Даже не крутнула пальцем у виска.

     В квартире было душно и дурно пахло.

     - Двери прикрой! - проговорила я, не оборачиваясь. - И ни к чему, кроме дверной ручки, не прикасайся!

     А встав на пороге комнаты, добавила, но уже по инерции:

     - Лучше всего засунь руки в карманы.

     Увиденное стоило потраченного времени. Лежащий на боку стол, разбросанные стулья, собранный с угла в гармошку палас и рвотная грязь на нем. На оголенном линолеуме небольшая, ровная лужица почерневшей крови, возле порога - пустая бутылка из-под водки и неподалеку от нее, в стороне, пистолет Макарова.

     - Стой на месте! - рявкнула, услышав шорох за спиной.

     - Что там? - простонала Вера, не пытаясь, однако, заглянуть в комнату.

     - Что, что!.. - передразнила ее еще раз. - Запри дверь.

     И, услышав сзади звяканье ключа о замочную скважину, шагнула, подхватила с пола пистолет и, щелкнув предохранителем, быстро сунула его во внутренний карман.

     Не нужно Вере о нем знать. Не нужно видеть. Если розысками Дмитрия вдруг придется заниматься не мне, а милиции, то пистолет на полу комнаты - предмет уж вовсе неблагоприятный.

     Но - ай да Дима!

     Я сдвинулась в сторону, чтобы Вера наконец смогла увидеть это безобразие. Пока она переживала состояние столбняка, я рассматривала наши отражения в стеклянных дверцах книжного шкафа. Не понравились они мне. Подумаешь, две шокированные аристократки, одна - в коже, другая - в мехах, попавшие на выставку отбросов.

     Порога комнаты мы так и не переступили. То есть Вера все-таки двинулась, но я попридержала ее за рукав. Ни к чему нам следить в помещении, где, возможно, придется работать криминалистам. Да и вообще надо выматываться отсюда чем скорее, тем лучше.

     Погрозив Вере пальцем и спрятав ладони в рукава, я обошла квартиру, осторожно заглядывая повсюду. Вторая комната, кухня, ванная и туалет имели вполне нормальный, полубезалаберный вид жилья одинокого мужчины. Ничего примечательного. Во всяком случае, на виду.

     Вытолкав Веру из квартиры, я тщательно протерла дверные ручки, стирая с них наши отпечатки пальцев. Делать нам здесь было больше нечего.

     Во дворе от перенесенных волнений с Верой приключился легкий мозговой шок. В состоянии отупения она направилась было к машине брата, и мне пришлось силой менять курс. Для приведения ее в чувство пощечин не потребовалось, пришла в себя быстро. После хорошего рывка за руку глянула уже совсем осмысленно, по крайней мере возмущенно, и самостоятельно полезла в "девятку".

     - Домой? - спросила я, выруливая со двора.

     - Да.

     - А после?

     - На вокзал, за билетом.

     "Вот как! - думаю про себя. - Дело!"

     - Таня, его убили? - шелестит Вера голосом. Оставляю вопрос без ответа, потому что сама пока не имею твердого мнения на этот счет. Но случайностей здесь, неожиданностей тех же может быть сколько угодно.

     Первое, что сделала Вера, оказавшись у себя, - выволокла из какого-то угла огромную сумку, расправила ее и, распахнув дверцы платяного шкафа, замерла перед ним в задумчивости.

     Первое, что сделала я, оказавшись у нее и дождавшись ее неподвижности, - потребовала чашку кофе покрепче. Это было ей в досаду, ясно, потому что перебивало азартно начатые сборы.

     В конце концов после колебаний она, вняв хозяйскому долгу, отправилась на кухню, а я, прикрыв шкаф, уселась ее ждать.

     Появившись в дверях с кофейником и чашками, она увидела совсем иную Татьяну Иванову.

     - Так вот, про Дмитрия...

     Голос мой звучал низко и ровно, почти без интонаций.

     - Из дома его взяли живым.

     Ее брови поползли вверх.

     - Но в плохом состоянии.

     Я налила кофе себе, ей и добавила:

     - Скорее всего без сознания.

     - Почему вы так думаете?

     Насчет "почему" мне было ясно. Неясно пока другое: кто мог взять Дмитрия, этакого бугая, всего при помощи газового баллончика, судя по вони в его квартире, и небольшого кровопускания? А водка, бутылка пустая у порога комнаты, это номер старый - пьяного тащить по улице легче. И рожа битая у прохожих не вызывает большого интереса.

     - Кто?

     И тут интуиция выдала мне такое, что я неожиданно для себя рассмеялась, немало изумив насупленную Веру. Из подсознания во всей красе выплыло имя: "Слипко Гена".

     А что? Старик решил-таки требовать должок за убиенного "брата по жизни". Если судить по той ловкости, с которой справились с Дмитрием, тому и пистолет не помог, то участь ему приготовили нехорошую. Приготовили - потому что дед не один был. Один на даче он получил в ухо и ушел, утершись, а здесь действовали наверняка, все предусмотрев. Не прибили на месте - это обнадеживает, но не слишком - скорее всего решили дать жертве помучиться, ведь мучился же упокоившийся за Аркадия! И тут я остро, до ледяного колотья в груди, почувствовала, как дорого теперь время. Обернулась к Вере, все еще страдающей от возмущения.

     - Езжай, Вера, в Чебоксары, - сказала ей весомо и убедительно, - не путайся больше под ногами у меня и брата. У нас с ним дела разные, но заботы одни.

     Я подняла ее, оторопевшую от такой вольности, под мышки и, глядя в глаза, пообещала:

     - Я буду пытаться его спасти. Если не поздно...

     - Вы сообщите?

     А жива-таки в ней душенька, беспокоится.

     - Я номер паспорта оставлю. До востребования, на главпочтамт...

     - Не сообщу. Если получится - приедет скоро сам.

     - Ладно! - согласилась она.

     Перед уходом я достала из угла большую сумку, опустила ее на середину комнаты, открыла дверцы платяного шкафа.

 

ГЛАВА 6

 

     На улочке Герцена, куда я завернула в слабой надежде найти Аякса в месте его полупостоянного квартирования, рыли экскаватором большую яму. Со страшным грохотом долбили клыкастым ковшом асфальт и мерзлую землю, поливали вывороченные и отложенные набок глыбы жижей, поднятой с самого дна.

     Проехать мимо шансов не было, и, покинув машину, я добралась пешком до нужного мне дворика.

     - Кого? - удивилась моему вопросу о местонахождении Вениамина открывшая мне дверь женщина с мокрой тряпкой в руках. Я повторила его имя со смущением благовоспитанной десятиклассницы. Она, удивленная, тряхнула тряпкой, забрызгала себе шлепанцы и, отворив еще одну тяжелую дверь, за которой в темноте угадывалась лестница, ведущая вниз, визгливо, очень громко крикнула туда:

     - Венька! Венька, ханыга старый, вылазь, к тебе фотомодель пришла!

     Прислушалась и развела руками:

     - Нету! А ночевал здесь. Третью ночь здесь ночует, а до этого с неделю бродил где-то.

     Поблагодарив ее и извинившись, я вернулась к машине. Мне было досадно. Нужен Аякс! Не выколачивать же на самом деле информацию из Гены Слипко! Помяла в кармане замшевый мешочек.

     Как угадать, где сейчас ханыгу старого кривая носит?

     Опершись о теплый капот, распутала веревочку.

     5+15+27 - "Вера в себя - лучшее оружие в борьбе против окружающего вас зла".

     Не сомневаться, значит? Ну, что же, едем!

     Добравшись до базарчика возле конторы Валерия Жукова, я вогнала машину почти между лотками, вызвав короткий переполох и сквернословие торгующих. Не обращая на них внимания, принялась за детальный осмотр территории, заниматься которым, однако, мне суждено было недолго. Аякс был здесь, добросовестно на своем посту, что при его неприязни к однообразному времяпрепровождению было странно. Впрочем, время проводил он неплохо. Не обращая внимания на его замызганный вид, а одет он был в отличие от вчерашнего в свое традиционное блестящее на заду и локтях пальто с изжеванным воротником, ему улыбались две молоденькие, разбитного вида продавщицы, а сам бомжуха, вихляясь из стороны в сторону, донимал их чем-то веселым. У него и банка пива в руках была! Обжился Венчик в здешних закоулках!

     Увидев меня, он, подмигнув собеседницам, с готовностью направился навстречу, расплывшись в радостной улыбке.

     - Танька - Танька - Танька - Та-анечка! - провел свое обычное приветствие. - Пивка хочешь?

     Я покачала головой, а он пояснил:

     - Буржуйское, не какое-нибудь! - И приблизив обветренные губы к моему уху, горячо зашептал:

     - Ой, Танюха, пошли скорей, тут такой породистый лошак сегодня есть, на той стороне памперсами торгует, ну все тетки от него с ума сошли! Пойдем покажу!

     На нас с интересом посматривало много глаз из-за разноцветных пирамид иноземных товаров. Я позволила подцепить себя под руку и увлечь по проходу между лотками.

     - Картонку помнишь? - бубнил мне на ухо Аякс, обдавая густым перегарно-пивным духом. - Все слежу за этим гадом, Таньк, представляешь? А утром сегодня псина меня здесь за валенок тяпнула, з-зараза! Я со злости мента здешнего облаял, что-то не видать его, а то показал бы, морда страхолюдная, ты себе такую не вообразишь, не сможешь, а он мне: ты, говорит, скотина старая, на пятнадцать суток просишься, отдохнуть хочешь, покурортиться? Вот, говорит, тебе пятнадцать суток! - И, всплеснув руками, дребезжаще рассмеялся. - Я ему на завтра такое приготовлю!

     При этом он задел, не заметив, свисающую с шестка гирлянду из пакетиков растворимого кофе, и смугло-пухлый, нерусского вида лоточник гортанно и возмущенно заорал на него:

     - Пошел отсюда, да? Ишак ты старый!

     Аякс от неожиданности захлопал слезящимися глазами, а я через плечо сквозь зубы посоветовала абреку:

     - Заткнуться надо!

     И, ухватив Венчика за рукав, потащила к машине. Он попытался было высвободиться, но, урезоненный дружеским тычком под ребра и моими словами: "Дело есть, поговорить надо!" - пошел, не сопротивляясь.

     Но просто так идти ему, подвыпившему, было скучно, и он, жалостливо скривив глумливую рожу, закричал со слезами в голосе:

     - Ой, доченька, да что ты, милая, не я взял твою десятку, на комоде ее видел, но не брал, правда! Ты у матушки спроси, может, она подцепила?

     Идущие навстречу кандидаты в покупатели шарахались от нас в стороны, и торговые люди, обрадованные неожиданным развлечением, забросали советами и репликами, от: "Пропил он ее, десятку твою!" и "Иди, красавица, сюда, я тебе другую подарю!" - до: "Десятку отцу пожалела!" и "Сама разоделась, а отец в тряпье ходит!"

     Концовка прозвучала от бабки, приплясывающей возле ведра с семечками: "Стерва!"

     Я втолкнула давящегося воздухом бомжуху в машину, плюхнулась рядом и, не сдержавшись, выписала ему такой подзатыльник, что его шапка слетела ему под ноги. Он нагнулся за ней, да так и не поднял, зайдясь в приступе приглушенного смеха. Подняла я.

     Подобные выходки были в его духе, свидетельствовали о неплохом самочувствии и меня не задевали. Пусть хмельная, но жизнерадостность все же лучше заунывного гундежа иных, с виду благопристойных пенсионеров, да и не только их.

     По дороге к Северному рынку я вкратце рассказала Аяксу о своей заботе относительно Геннадия Слипко и о предстоящей Венчику роли. Роль ему понравилась, и он, как Карлсон, который живет на крыше, заявил, что является лучшим в мире вызывателем на откровенность, потому что способен внушить доверие десятерым Геннадиям, вместе взятым.

     - Только, начальница ты моя сей-моментная, - воскликнул он, подводя разговор к самому главному, - без вдохновения доверия не внушишь, а без доверия не бывать откровенности. Вдохновляй!

     Я, посомневавшись для порядка, протянула ему пятидесятирублевую бумажку. Не лишнее. Неизвестно еще, в каком состоянии сегодня Гена. Аякс повертел ею перед носом и без всякого почтения сунул деньги за отворот своей облезлой шапки.

     На Северном рынке, в самом его здании, людей было немного.

     Гул голосов отдавался эхом от стеклянного потолка, шарканье десятков ног монотонным гулом плавало над прилавками со стандартным продуктовым содержанием, производящим впечатление благополучного изобилия. Из мясного ряда влажно тянуло тухлятинкой.

     Аякс крутил носом и вопросительно поглядывал на меня. Я была внимательна, но Гену не находила.

     Увидели мы его на улице, возле стоянки грузовиков. Гена, подложив под коленки старый валенок, сидел на пятках перед коробкой с горсткой мелочи и несколькими конфетами. Не по-человечески сгорбясь, поникнув головой, он время от времени медленно крестился замерзшими пальцами.

     - Стой здесь и не мешай! - скомандовал мой оборванец. - Сейчас я главный!

     Я издали пронаблюдала весь процесс знакомства двух "братьев по жизни". Процедура для многих затруднительная была выполнена Вениамином с артистической легкостью.

     Аякс подошел вплотную к старому бомжу и, дождавшись очередного крестного знамения, не раньше, бросил пятидесятирублевку в его коробочку для милостыни и присел рядом на корточки. После этого "братья" в течение нескольких секунд молча изучали друг друга. Гена потянулся к коробке, но Аякс успел выхватить бумажку почти из его пальцев, подмигнул и красноречиво почесал шею, запустив пальцы за ворот вылинявшего свитера. Помог старику подняться на затекшие от долгого сидения в неудобной позе ноги, и, забросив коробку за проволочное ограждение автостоянки, они парой, не спеша направились в противоположную от меня сторону, мирно беседуя, я надеялась, на актуальную для меня тему.

     Аякс вернулся спустя час. Я успела прогуляться, позвонить Жукову и даже поспала в согретом салоне машины. Причем так крепко, что поначалу не поняла, что к чему, когда ударило в дверь и перед продирающимся сквозь сонную одурь взглядом замаячила раскрасневшаяся физиономия.

     - Тань-ка! - послышался снаружи обессиленный голос. - От-крой!

     Аякс, опираясь руками о капот, заглядывал ко мне сквозь лобовое стекло, свесив набок голову со сползшей на глаза шапкой.

     Он был пьян безобразно, до косноязычия и утраты координации, но устойчиво держался в сознании.

     В машину уместился по частям - сначала туловище, потом ноги при помощи рук. А когда потянулся закрыть распахнутую дверцу, то едва не вывалился на истоптанный снег.

     - Я тебе.., вот! - проговорил заплетающимся языком и достал из-за пазухи полиэтиленовый пакетик с пирожным.

     - Спасибо!

     Он довольно закивал в ответ.

     - Где Гена?

     - Хороший человек! - Аякс подобрал распустившиеся было губы. - Но - скотина! Такая же, как и все мы! Тебе понятно?

     Язык у него заплетался, слова получались трудно, но он старался.

     - Мне понятно, - ответила, пережевывая гостинец, - вы скотины, но где же он?

     - Где Гена, ты меня спрашиваешь? - Мутные глаза уставились на меня в недоумении.

     - Где он, Вен-чик? - заорала я на него.

     Дошло наконец. Выражение его лица сменилось на довольное, он принял устойчивое положение и, вдохнув поглубже, ответил:

     - Там!

     Вдохнув еще, закончил:

     - У пивнушки. Ты знаешь, что он сказал?

     Аякс оживился, сделал попытку придвинуться ближе.

     - Что сегодня-не то что вчера и сегодня ты ему, - он издал смешной звук губами, - не нужна! О-бой-дет-ся! - закончил с облегчением.

     - Нет! - Я была не согласна. - Не обойдется! Он на ногах хоть? Или валяется?

     - Он пошел добавить! - секретно прошептал Венчик. - Замечательный человек, я же говорю!

     Не обращая больше внимания на бубнящего о своем Аякса, я объехала здание рынка, склоняя по падежам слово "скотины", а когда мы попали в область ларьков и распивочных, грубо рявкнула на начинающего дремать ханыгу: "Где?" Он поворочал глазами и возмущенно ответил:

     - Ты что, матушка, сама не видишь, вон же, колотят его!

     Из торговых дверей вышибли на улицу знакомого человека. Он, застопорив ноги и размахивая руками, чудом не сбив никого по дороге, достиг снежной кучи и безопасно зарылся в нее конечностями. Немного времени потратил на оценку ситуации, после чего, с трудом отделив себя от сугроба, кривобоко направился к тем же дверям.

     - Какой человек! - восхитился Аякс. Это могло кончиться нехорошо. Гену нужно было выручать. Въехав на дорожку и осторожно расталкивая бампером пешеходов, я двинула машину к месту событий. Когда крепкий и хмурый молодец выволок безропотного Гену за шиворот на улицу, мы были на месте. Аякс рванулся было помогать, но, осаженный резким окриком - его мне еще не хватало, - остался в машине.

     Охранник, не ожидал налета молодой разъяренной фурии, которая со словами: "Да я глаза тебе выцарапаю!" - выпорхнула из подъехавшей машины и кинулась к нему со зверским выражением лица. Гена легко перешел из рук в руки и неодушевленным предметом был заброшен плашмя на заднее сиденье машины.

     Парень тем временем вытаскивал газовую хлопушку внушительных размеров, и, когда она оказалась у него в руках, я, управившись с погрузкой Гены, повернулась к нему.

     В толпе неподалеку мелькали милицейские мундиры. Как некстати! Охранник, тоже заметив приближающийся наряд, сосредоточенно посапывая, стал прятать хлопушку обратно.

     - Давай не будем глупить! - обратилась я к нему. - Тебе надо было удалить отсюда ханыгу? Больше он здесь не появится.

     - Ладно! - согласился он, с тревогой посматривая на приближающихся милиционеров. - Без проблем!

     Лейтенант и двое сержантов в новенькой милицейско-полевой форме с оружием, рацией и дубинками подошли к нам. Представившись как полагается, лейтенант потребовал объяснений. Подручные заглядывали в окна машины. Гену мне не было видно, а Аякс смотрел на них изнутри пожилым цыпленком.

     - Сосед напился, - пояснила я, улыбаясь как можно обворожительнее.

     Пистолет Дмитрия не только тянул книзу полу куртки, он еще и топорщил ее на груди некрасивыми складками.

     - А второй, - лейтенант указал на полностью утратившего свой задор Аякса, - тоже сосед?

     - Хуже! - я смущенно отвернулась. - Двоюродный брат.

     - Претензии есть? - обратился лейтинант к охраннику, который, вынь он руки из карманов, оказался бы стоящим по стойке "смирно".

     - Нет! - с готовностью ответил он. - Этот вот ломился к нам в магазинчик, я вывел его, а тут и она подоспела.

     - Вывел-то как, без мордобоя?

     - За шиворот.

     - Что-то не шевелится он! - забеспокоился рассматривавший Гену сержант.

     - Глянь.

     Сержант открыл дверцу и приподнял съехавшего с сиденья на пол Гену. Тот, пребывая в мешкообразном состоянии, издал звук, напоминающий громкую отрыжку.

     - Осторожней! - посоветовал ему напарник, но было поздно - изо рта Геннадия Слипко на милицейские штаны хлынула зловонная струя алкогольно-желудочных помоев. Сержант с возгласом, недостойным упоминания, отскочил в сторону. Гена, грудью упав на порожек салона изверг содержимое желудка под колесо машины. А Аякс, разведя руками, пояснил во избежание недоразумений:

     - Он пьяный!

     - Ты, скотина, трезвый! - заорал пострадавший сержант, брезгливо оттягивая от тела промокшие штаны.

     - Я лучше! - похвастал на глазах трезвеющий Аякс. - А насчет скотины мы с сестренкой уже толковали.

     Сержант с рычанием захлопнул перед его носом дверь.

     - Иди переоденься! - посоветовал лейтенант и, повернувшись ко мне, обратился не совсем любезно:

     - Давайте, чтобы духу их здесь не было!

     И сразу всем стало легче. Охранник шмыгнул за белую дверь. Я, оказавшись рядом со вздыхающим Аяксом, двинула машину к выезду, и только Гена, спавший праведным сном на полу у заднего сиденья, остался безучастным к благополучному исходу дела.

     Почему никогда не получается все гладко, просто и спокойно? Чего, казалось бы, лучше, привезти к Гене требуемого им Аякса, получить подтверждение о рокировке смерти Аркадия Филиппова на неизвестного мне Володю-бомжа и тряхнуть деда на предмет странной пропажи Дмитрия из дома. Ан, нет! Не тут-то было, господа хорошие! Вот он, неважный источник важной информации, бревно бревном, инертный груз на полу машины, и что делать с ним теперь, самому Аяксу неведомо.

     - Хе! Хе-хе! - проговорил Вениамин, будто услышал мои мысли. - Как он с ментом обошелся! Вр-р ему на штаны - и все дела! Не трожь!

     - Скотина ты, Венчик, еще раз тебя обзову, не обижайся. Зачем было так напарываться? Знал же, что мне с ним разговаривать надо.

     - Татьяна! - К нему на глазах возвращался весь его нарочитый апломб. - Для нормального разговора нужны самое меньшее два человека. Я не в счет. Вот ты, а вот - он. О чем переживать, не пойму я!

     - А ты ему сейчас это объяснить сможешь? Попробуй, а я посмотрю.

     - Вечно ты, Татьяна, спешишь, суетишься. Нет чтобы пожилому человеку отдохнуть дать!

     Сознает Аякс вину свою передо мной, и по нему это видно. Иначе он и задумываться бы не стал, а вот, сидит, молча отставшую кожу на обветренных губах скусывает.

     - А! А! Господи Боже мой! - донеслось сзади невнятно. Жив еще Геннадий.

     - Знал бы ты, Аякс, как мне некогда!

     - Надо лечить! - заявил Аякс, оглянувшись назад. - Еще десятки не пожалеешь? Едем тогда, тут недалеко.

     Вскоре мы оказались во дворе облезлого одноэтажного домика казенного вида за разновысоким дощатым забором. С трудом удалось втиснуть машину между залежами всякого хлама, от старых автопокрышек до панцирных кроватных сеток, наваленных по какой-то особой, сложной системе.

     - Как тебе заведеньице? - гордо и довольно осведомился Аякс. - Моя сауна!

     Домишко оказался бывшим санпропускником, в былые времена принадлежащим военкомату. Позабытый и полуразвалившийся, он тем не менее продолжал приносить пользу - давал возможность заработать насущный ломаный грош сторожу - не старому еще, но помятому жизнью мужичку, с виду немногим отличающемуся от настоящего бомжа.

     Аякс с ним осторожно достали из машины постанывающего Гену и под руки повели его, пытающегося как-то двигать ногами, в здание, чуть теплую раздевалку, в которой сохранились несколько широких скамей, отполированных до масляного блеска задами санобрабатываемых призывников. Сторож прошел в душевую и пустил горячую воду из нескольких леек, отчего она стала быстро наполняться паром. Предстоящая процедура меня не интересовала, и я сочла уместным удалиться, попросив Аякса позвать, когда Гена войдет в сознание.

     Я еще толклась в прихожей, а из недр уже доносились вскрики, уханье и шлепки по голому телу. В дверях меня бесцеремонно отодвинул в сторону сторож, глянувший отсутствующе и молча заспешивший за пределы заведения. Не с моей ли десяткой?

     Переживая еще один тайм-аут за сегодняшний день, я решила использовать время для осмотра своего трофея. Он находился в полном порядке. Дмитрий, оказывается, умел обращаться с оружием. Обойма полна, ствол зеркально чист, смазки по норме. Оружие было новым - будто недавно с завода, без потертостей и царапин.

     То, что не подобрали его визитеры Дмитрия, не присвоили, могло прямо указывать на их истинно бомжовую природу. Эти неприкаянные, с точки зрения нормального обывателя, люди имеют свое специфическое мировоззрение, помогающее им существовать в почти невозможных условиях. И оружие им ни к чему. За пазухой у бомжа, независимо от его возраста, даже заточку найти невозможно. А при выяснении отношений, неизбежных в любой человеческой среде, предпочитают пускать в ход подручные средства. Отвратительные вопли в душевой сменились двухголосым бормотанием. Процесс там шел своим чередом и хорошими темпами, так что вскоре голоса переместились в раздевалку, зазвучали более глухо и наконец в открывшейся двери возникла необычно свежая физиономия Аякса со вздыбленными над нею волосами.

     - Пойдем, Танюх, пора! - проговорила голова помолодевшим голосом.

     - Наконец-то!

     - Девонька!

     Гена ворочал языком с трудом, но в глазах его светилась мысль, и это было главное.

     - Девонька! - Голос его был жалослив. - Дала бы ты покою старому человеку, ну что ты издеваешься надо мной, а?

     Гена, по голому завернутый в лоснящееся Аяксово пальто, торчал из него тонкой, поросшей седым волосом шеей и лысой головой. Аякс в подштанниках стоял рядом и с материнской заботой приглаживал жиденькие вихорки зa его ушами.

     - Вот мы какие! - гордо продемонстрировал он мне страдающего Гену. - Разобиженные, - поправил пальто на его груди, - но чистые!

     - И ты тоже! - вперил Гена в Аякса воинственно блестящие глаза.

     - И почти трезвые! - закончил тот, не обращая внимания на укор.

     - И нам сейчас похмелиться принесут. Попробуй скажи после этого, что я о тебе не забочусь!

     Вениамин накинул на плечи дедову телогрейку и уселся с ним рядом - плечо к плечу. Я даже умилилась от вида этой парочки. Вот только выражения лиц были у них чересчур контрастны - страдальчески перекошенное у Гены и блаженное у Аякса.

     - Причешись, Венчик.

     Я протянула ему расческу.

     - Ну зачем я тебе, девонька?

     - Хватит дурить, дед! - остановила я его решительно, но довольно мягко.

     - Да, дружище, да. - Аякс безжалостно драл гребнем спутанную шевелюру. - Ты ее не знаешь, с ней такие спектакли не прокатывают!

     - И ты тоже! - Дед повторно бросил в лицо Аяксу свой невразумительный укор.

     - Тоже, тоже! - примиряюще согласился тот и протянул Гене расческу.

     - Одни врачи кругом! - прошептал дед, отворачиваясь.

     - Тыкву клинит! - сделал вывод Аякс, сожалеюще причмокнув, осторожно поскреб расческой дедовы уши, спрятал ее в карман телогрейки.

     - Действуй, Татьяна, чего время тянуть?

     Гена опять вдохновился возмущением, развернулся и возопил с энергией еще большей:

     - Как можешь ты с ней такие разговоры вести?

     - Какие? - попробовал перебить его Аякс, но не тут-то было, Гена закусил удила всерьез.

     - Она же мент!

     - Кто? - Вениамин задохнулся от возмущения. - Она? Она в жизни им не была! - орал теперь он, выпучив глаза. - Она всю жизнь сама по себе, как мы с тобой на базаре!

     - Эх, вы! - вибрировал дед. - Враги вы подлые!

     Неизвестно, чем бы кончился этот постепенно разгоравшийся скандал, за которым я следила с интересом ценителя, не появись в дверях сторож с цветным пакетом в руках.

     - А это кто? - подозрительно прищурился Гена. - Еще один?

     - Это гонец! - успокоил его Аякс.

     Сторож молча выставил на лавку бутылку водки, положил рядом половину ржаной буханки, достал из кармана здоровенную головку чеснока.

     - Так-то лучше! - проговорил шепеляво, косясь на меня. - А то вас с улицы слыхать.

     Приятели, навострив уши, пристально следили за его движениями.

     - Пойду я, - предложил он нерешительно, водя руками по одежде.

     - Ты сначала свое выпей! - потребовал Аякс справедливо.

     - Да ладно! - попробовал тот отказаться. - Последний раз, что ли? Потом рассчитаешься. Тут вам-то мало будет.

     - Давай, давай! - настаивал Аякс. - Тебя еще уговаривать!

     Сторож наполнил неизвестно откуда взявшийся стакан, влил в себя водку и, отщипнув корочку, покинул помещение.

     Выпили и бомжи, по очереди и истово, пожевали хлебушка.

     - У тебя, девонька, сигаретки нет? - спросил моментально посветлевший ликом Гена.

     Я протянула ему сигарету, с тревогой следя за вновь потянувшимся к бутылке Аяксом.

     - Допьете, когда уйду! - скомандовала, отбирая у него стакан.

     - И то! - поддержал меня дед. - Подождем маленько, дадим улечься родимой.

     - Какой человек! - качнул головой, любуясь им, Аякс.

     Им становилось лучше с каждой минутой. Хорошо, как говорят в народе. У деда даже зарумянились заросшие седой щетиной щеки.

     - Ладно, девонька! - Он хлопнул Аякса по колену. - Так и быть, расскажу я вам печаль мою, пусть мне будет хуже! Может, спать легче станет.

     - Конечно, станет! - обнадежил его Вениамин. - Давай!

     - Ведь я не всегда бродяжкой был. Жену имел, дом, работу, все как у людей. Вспоминаю сейчас все как в другой жизни, не в этой. Друзья приходили в гости. Мария моя принимала их. Хорошая была женщина!

     Гена всхлипнул и потер глаза.

     - И Володя в гости захаживал? - подтолкнула я его в нужном мне направлении.

     - Володя? - удивился Гена и, посуровев, ответил:

     - Нет, с Володей мы познакомились позже. Он из тюрьмы вышел, и на вокзале мы встретились. Летом. Слово за слово, о том о сем, переночевать, говорит, Геннадий, меня не пустишь? Отчего же, говорю, пожалуйста! Только удобно ли тебе будет у меня-то? Он смеется - удобно!

     Привел я его в свой подвальчик, устроил как у Христа за пазухой - на раскладушечке. И зажили мы вместе. Я своим промышлял, а он по дереву резал.

     Коробочки всякие, шахматы, зеркальца складные делал. Что я продам, что он сам ларечникам загонит.

     Аякс приобнял деда за плечи, задумчиво слушал. Я не торопила, не лезла с вопросами, помня о его способности видеть кругом одних врагов.

     - Хорошо мы с ним зажили. И жили так до холодов. И тут - вот беда, ревматизм меня ломать начал. И жилец мой, как на грех, исчез на несколько дней. Я уж думал - или в "контору" попал, или, грешным делом, бросил меня на произвол судьбы. И то, зачем ему меня, больного, кормить?

     С неделю, не меньше, прошло, вернулся Володя. Я тебе, говорит, дед, дворец для престарелых нашел на всю зиму, собирай вещи. Помыл меня в баньке, одеться заставил более-менее и привез на дачи, к Ефимычу. Сторож это тамошний, - пояснил для Аякса. - Ефимыч меня расспросил, присмотрелся и сдал Филипповым с рук на руки. И впрямь попал я во дворец. И в лучшие годы, с Марией, в таких роскошествах жить не приходилось. Верите, даже толстеть щеками начал. А что? Сплю, ем да чай с Ефимычем гоняю.

     А работы-то всей - снег разбросать и полы вымыть, особенно когда хозяева нагрянут водочки с друзьями попить. Так зима и минула. А весной то ли черт, то ли Бог по душе босиком прошелся - такая тоска взяла, хоть вой на луну! Я раз к Володе в город съездил, второй, третий и решил бросить дачу эту к чертовой матери!

     - Нет, какой человек! - восхитился очень искренне Аякс.

     - Оказалось - кстати я оттуда дернул. Володя к тому времени в милиции засветился. Жил-то без документов, как приехал после зоны, так и не оформился. Был зеком, стал бомжем - кусок для ментов самый что ни на есть поперекглотошный. Погнали, да так, что впору съезжать куда-нибудь с глаз долой.

     Так вот, встретились мы с ним, сошлись, порадовались и погоревали, а потом сели и стали думать, как ему из этого положения выйти. Ну, на годок хотя бы с глаз убраться. Тут и пришла мне мысль, а не пристроиться ли ему вместо меня к Филипповым в работники! Узнали через Ефимыча - можно! Участок у них большой, зарастать уже начал без работной руки. Дом тоже не маленький. Его Филипповы без присмотра уже загадить успели - хоть ремонтировать начинай. Володенька и начал. Много труда положил на хозяев за их вермишель с картошкой. А по осени, как времени свободного побольше стало, вернулся к своему ремеслу, к деревяшечкам. Приедет ко мне, бывало, отыщет и как начнет выкладывать из сумки свои поделочки - глаза разбегаются! Оставлял мне. Я продам, а он деньги брать нипочем не хочет. Я, говорил, с этого не разбогатею, а ты, Гена, себе хлеба купишь и отдохнешь от беготни по базарам да подворотням. Так и прожил бы Володя год тихо-мирно, если б не эти суки позорные - Филипповы!

     Случилась у них неприятность - недоброжелатели одолели. Как, что - не знаю я, и не мое это дело.

     - Конечно, дед, конечно! - поддакнул Аякс.

     - И придумали они сделать хитрый финт ушами - обдурить всех на свете. Выставить, как будто их ограбили и теперь, кроме шкуры, снять с них нечего. А для правдоподобности Аркадию - это старшой Филиппов - побитому в больнице полежать нужно было. Пострадал, мол, от грабителей. Можно, конечно, и ему рожу свою под скалку подставить для такого дела, только мыслимо ли, этакому господину!

     И вот приезжает ко мне Володя и обо всем рассказывает. Говорит, на побитье его уговорили. Водки, мол, дадут, чтобы легче перетерпеть, поколотят, портрет попортят, но без лишней вредности, а так, для неузнавания, и - в больницу на недельку. Койку в больнице уже купили. А через недельку дочь Аркадия его, как отца будто, из больницы заберет. А за это они ему денег дадут и будут долго благодарны.

     Согласился ведь Володенька, согласился на свою голову!

     Дед запричитал и, не удержавшись, всхлипнул. Аякс смотрел на него собачьими глазами. Даже мне, знавшей все начиная с этого момента, стало грустно.

     Пока Гена тряс головой и давил пальцами глаза, Аякс, подмигнув, забрал у меня стакан и плеснул туда пальца на два. Я ногтями очистила дольку чеснока, отломила хлеба.

     Выпил дед, успокоился, задышал ровно. И Аякс от него не отстал.

     Я уже не опасалась за них. Аякс покрепче, ничего с ним не сделается. А дед… Процесс пошел, и от этой дозы он только болтливее будет.

     - Так вот, - продолжил Гена, успокоившись, - пришел Володенька ко мне в последний раз, рассказал обо всем, назвал день, когда его убивать, бить то есть, будут, и попросил наведаться к нему в больницу на всякий случай, как будто к Аркадию Филиппову. Беспокоился все-таки, Предвидел неладное, и недаром! И у меня нехорошее чувство в середке было. Зачем, спрашиваю, тебе это нужно? Он только рукой махнул. Все так и вышло. Увидел я его еще раз уже в гробу, на кладбище. Убили Володеньку, сволочи! И убил его Димка, гад ползучий!

     - Почему он? - перебила я Гену, не удержалась. Он с готовностью пояснил:

     - Аркадий хоть и барин, конечно, но мужик правильный. Нет, не его рук дело. А Димка - стерва высокомерная!

     В названный день я побрился, переоделся как мог, пришел в больницу, а мне и говорят: что ты, мол, старый, здесь таких и не бывало! Захолонуло во мне все, и побежал я к ним домой. А там и в квартиру подниматься нужды не было. Соседи рассказали, что ночью ограбили Филипповых, а самого убили до смерти.

     Пришел на похороны. Вынесли Володю чин по чину, за Аркадия, как и договаривались с ним. Только укрыт он был с головушкой, чтоб, значит, не дай бог, не признал кто подмену. Да ветром-то платочек с лица откинуло. На кладбище уже, у могилы. Меня еле ноги удержали - как они его изуродовали! Но мне да Володеньку моего не признать! А выступают, языками молотят, будто и впрямь Аркадий перед ними лежит! Димка меня узнал, испугался, гад, кинулся как бешеный, будто и не на похоронах мы, а на улице! Еле его удержали.

     Венчик слушал деда самозабвенно. Отстранившись от него и положив ногу на ногу, он опустил голову щекой на ладонь руки, упертой локтем в колено, согнувшись при этом в три погибели. Телогрейка сползла и едва держалась на нем, почти совсем обнажив костлявые плечи, но он не замечал холода.

     Старый бомж, оказывается, был неплохим рассказчиком, и его выступление увлекло даже меня. Сам же он, меньше всего заботясь о производимом на нас впечатлении, просто изливал душу, очень может быть, впервые выплескивая из себя наболевшее.

     - Тяжело, ребятушки, досталась мне смерть Володи. Недавно, на девять дней как раз, разнездоровилось мне что-то. С утра маялся, да и погода ветреная была, так что до кладбища добрался уже ближе к вечеру. Хоть бы для приличия дочка Аркадия с Димкой приехали туда пару цветков положить, должна же быть совесть какая-то у людей!

     Постоял у могилки его, посмотрел на шкатулочку - сохранилась она у меня, - сквозь чужие венки просунул, оставил! А венки... Они ведь Аркадию куплены, живому то есть, хотел было поразбросать, да не стал. Какая теперь разница! С ними могилка нарядная, и хорошо!

     Пока стоял там, на венки смотрел, понял: не будет мне покою, пока не спрошу Димку, за что они с Володей так поступили, пока в глаза его поганые не плюну. И еще Володе пообещал съездить на дачу, забрать оттуда вещи, чтобы ничего его у Филипповых не оставалось.

     На даче вчера был. Приехал, а Ефимыч мне сказал: Димка, мол, тут. Вот, думаю, все одно к одному. Нагрянул к нему, стучать не стал, так вошел. Мать честная, а у него деньги по столу разбросаны, да много! Он меня увидел и спрашивает: чего, мол, старый хрен, тебе здесь надо? Ну я и выдал ему все, что хотел, одним выдохом. Выслушал он, не перебил ни разу, а после подошел да как двинет мне по маковке! Сгреб меня в охапку, здоровый бугаина, - и за дверь, носом в снег! Пока я поднимался, он напутствовал меня. Иди, говорит, пес, и помалкивай, не твоего ума это дело. Или болтай, как хочешь. За умалишенного примут. Да ты, говорит, и есть сумасшедший.

     В город меня вот девонька привезла.

     Аякс глянул, улыбнулся мне благодарно. Дед замолчал, повесив голову. Аякс снова обнял его. Я вернула стакан на место и, пока Венчик прикидывал, по скольку наливать, чтобы хватило еще на раз, попросила просто, глядя в сторону:

     - Рассказывай, Гена, дальше.

     Он, помолчав, спросил, ничуть не удивившись:

     - А ты знаешь что?

     Аякс, позвякивая горлышком бутылки о стакан, уверил его:

     - Она знает!

     - Знаю, - подтвердила я, - что вы Дмитрия из дома взяли. А вот куда отвезли и зачем - расскажи.

     - Нет, не буду! - Гена ответил строго и трезво, одарив меня честным взглядом. - Дело, считай, сделано. Что до него другим. От этого они не разбогатеют.

     "Как знать!" - подумала я. Они выпили и с удовольствием раскурили мои сигареты.

     - Одно скажу тебе, девонька. - Дед опять стал заметно входить во хмель. - Убил Димка человека, так пусть теперь сам подохнет!

     Аякс сохранял нейтральность, демонстрируя равнодушие к этой теме. Дела серьезные, а его уши - лишние по всем неписаным правилам.

     Из сказанного дедом следовало, что Дмитрий еще жив и участь ему назначена незавидная. Осудил его Гена просто и сурово, и приговор вот-вот приведут в исполнение. Если уже не исполнили.

     В голове живой картиной промелькнула догадка: Дмитрий, связанный и раздетый на морозе, где-нибудь в укромном месте. Хотя уже день как он попал в переплет, а дедок пока о нем как о живом говорит.

     Надавить на старого? Душу я из него вытрясу, а не правду. Такие раньше на дыбе палачам язык показывали. Придется метать бисер перед бомжами.

     - Спасибо за рассказ, дед, хоть и запоздал ты с ним. Доверься мне вчера, в машине, многое сейчас было бы проще.

     Гена слушал, приоткрыв от волнения рот, и мелко кивал головой.

     - Теперь я рассказывать буду про то же самое, но вещи тебе неизвестные.

     - А может, не надо? - спросил он лукаво и быстро.

     - Очень надо! - ответила я, и меня поддержал Аякс:

     - Надо человеку душу распахнуть иногда, да, старый? Проветрить ее, а то затхлой станет.

     - А там и завоняет! - Дед улыбнулся. - Душенька-то!

     - Вот именно. - согласилась я с нелегким вздохом. - Вся эта некрасивая история началась с бандитского наезда на Филипповых.

     - Да знаю я! - махнул Гена рукой. - Я ж говорил об этом.

     - Говорил, да, но после похорон Володи и ухода Аркадия в подполье бандиты наехали на Веру, выставив ей тот же счет, что и отцу. Я вышла на них через третьих лиц и попросила отсрочки, поручившись за обязательность расчета.

     - Тяжкий груз ты на себя взяла, Танюха!

     Я послала Аяксу благодарный взгляд. Помогает он мне, старается.

     - Что делать будем, отцы! - спросил, исполнившись серьезности, Вениамин.

     Повисло молчание, которое, судя по упрямо сжатым Гениным губам, могло длиться долго. Его нужно было как-то нарушить, и я решилась на вопрос не по теме.

     - Как ты справился с Дмитрием?

     Дед сразу оживился, значит, колебался внутренне, значит, не безнадежно мое дело.

     - Не я один. Помогли. Знакомый есть у меня. Афган прошел и после него не в себе слегка. Посмотришь на него - бродяга как бродяга, но стоит ему подпить - дичает на глазах, хоть беги от него. Он и Володю знал. Они не то что дружили, а уважали друг друга, это точно. Перед тем как на филипповскую дачу ехать, я сходил к нему, рассказал, куда и зачем собрался. Так, на всякий случай. Как и Володя мне. Ведь не расскажи он - так потерялся бы просто, и все. "Афганец" сразу предложил: давай, мол, грохнем гада, но я, хоть и сильно злой был, не мог тогда и думать об этом. Не мог до вчерашнего вечера. На даче мы с Дмитрием случайно столкнулись, но этот случай, считай, приговор ему вынес. Увидел я, что для него все как с гуся вода, и понял, что лучше Димке не жить. Приехал, вот девонька меня довезла, пошел к "афганцу".

     Где живет Димка, я знал. Случалось раньше вместе с ним с дачи и на дачу всякую разность возить. Точнее, возил он, а я таскал.

     Дверь он нам открыл сразу. "Афганец" его и толкнул чуть ли не на пороге. Повозились они немного. Словом, скрутили мы его, влили бутылку водки и пьяного уволокли с собой.

     Окончание рассказа мы с Аяксом слушали, раскрыв рты. Я поражалась изобретательности старого бродяги. А как вызнала детали - заторопилась, совсем не уверенная, что застану Дмитрия в живых. Молох, в чрево которого он попал стараниями Гены, был способен уничтожить его чисто автоматически, без прямого участия человеческих рук. Но как ни спешила, а я, по-моему, сегодня весь день спешу, сдержалась, договорилась со сторожем о повторном визите. Полусотенной купив его расположение, наскоро попрощалась с бомжами, уверенная, что по возвращении найду их здесь же в худшем случае мертвецки пьяными вместе со сторожем. Вышла на воздух, в легкие сумерки раннего зимнего вечера.

     Впору Богу помолиться, чтобы застать Дмитрия живым, но я вместо этого достала заветный замшевый мешочек.

 

ГЛАВА 7

 

     12+24+36. Кости лежали в ладони и заметно нагревались от смысла, который несло в себе это сочетание на их гранях. Редкое сочетание. Предельное по всем трем. Когда-то, сидя над истрепанным томом расшифровок значений, я долго размышляла над формулировкой, желая себе никогда не встречаться с этой комбинацией цифр.

     "Неспособность людей прозревать множественность путей развития событий порой ставит их перед необходимостью совершать действия с прискорбными результатами.

     Соберитесь. Вам предстоят тяжелые минуты".

     Зловеще!

     Страус, говорят, уходит от проблем, пряча голову в песок. Я знавала людей, которые в затруднительных положениях предпочитали удалиться от дел и переждать непогоду, заперевшись в четырех стенах индивидуальной крепости. Заманчиво своей простотой, но для меня неприемлемо в принципе.

     Двигаясь хорошо наезженным маршрутом, помня наизусть все его повороты, знаки и ограничения, я позволила себе задуматься на отвлеченные темы, так или иначе связанные с выпавшей при гадании комбинацией. Не скажу, что размышления подняли мне настроение, но мобилизоваться внутренне помогли.

     По жизни своей я привыкла к неожиданностям, даже внезапности обескураживают меня редко, и привычка эта принесла способность быстро преодолевать растерянность, действовать активно и с наибольшей выгодой почти в любых условиях.

     Задумчивость не помешала мне вовремя надавить на педаль тормоза, когда на перекресток прямо передо мной с визгом тормозов вылетела побитая красная иномарка. Машины остановились почти вплотную одна к другой. Над бело-розовыми пятнами шпаклевки, которыми пестрела дверца "Хонды", сквозь стекло окна на меня пялилась мерзкая для меня рожа.

     Это был Лобан и, судя по тому, что мне было видно, одетый на сей раз вполне прилично. Нехорошо улыбнувшись, он медленно взмахнул рукой и дернулся, включая скорость. "Хонда" выскочила на полосу встречного движения и, взвыв двигателем, быстро ушла из поля зрения. Сзади возмущенно сигналили, и я поехала дальше.

     Отыскав ключи от гаража, я заперла квартиру и, игнорируя увлекательную игру по кнопочной борьбе за лифт, ведущуюся возвращающимися домой после рабочего дня людьми, спустилась вниз на своих двоих. Выйдя во двор, заметила, как красная "Хонда" выворачивает за угол. Развлечение по дороге к гаражу было обеспечено: прикидывать, случайность ли это, совпадение или Лобан открыл на меня охоту.

     В гараже первым делом развернула старый автомобильный полог и безжалостно отхватила от него здоровенный кусок. Кое-как свернув, затолкала в багажник. Моток крепкой веревки, фонарик, брезентовая куртка, резиновые сапоги, тяжелый нож в ножнах и упаковка бинтов отправились следом. Узелок старого белья и небольшую канистру с бензином тоже сочла не лишними. Переоделась во все старое, но удобное для физической работы в полевых условиях. В самом деле, не на уик-энд с компанией аристократов собираюсь. Испорченную одежду не жаль будет выбросить на месте.

     С легким сомнением оглядывая себя со всех сторон - не по душе, признаться, затрапезность во внешнем виде, - утешалась мыслью, что среди бомжей все равно выглядела бы королевой.

     Взвесив на руке и посомневавшись - надоел он мне за день, - затолкала все же пистолет на привычное уже место - во внутренний карман куртки.

     Протирая стекла машины, обратила внимание на то, что никуда не спешу, не испытываю подталкивающего ощущения беспокойного внутреннего зуда, называемого нетерпением. Хороший признак. Он означает, что интуитивно чувствую достаточность имеющегося времени. Информация, исходящая из интуиции, не искаженная домыслами, редко бывает ложной.

     Подошел сосед по гаражу, поздоровался. Всмотрелся и осведомился, улыбаясь:

     - Не на природу ли собрались, Татьяна Александровна?

     - Ага! - отвечаю, влезая в машину. - За грибами!

     У въезда на дорогу, выжидая перебоя в равноплотном, плавно движущемся автопотоке, пропустила мимо и проводила глазами красную битую "Хонду". Насторожилась было, но быстро себя успокоила - мало ли "Хонд" на свете, да и в другую сторону мне.

     Если это Лобан меня преследует, то он или глуп, или самонадеян до предела, хотя второе обычно сочетается с первым и ему сопутствует.

     Мои бойцовские навыки, дополненные пистолетом за пазухой, по моему мнению, шансов на успех ему не оставляли. Но не до него мне сейчас.

     Вспомнив его лицо в окне машины, я от души пожелала ему не пытаться чересчур мне досаждать. В другое время он может рассчитывать на более-менее вежливое мое с ним обращение. Столкнись же я с ним сейчас - буду его просто и решительно устранять. Чем проще - тем быстрей. Чем быстрей - тем лучше. Разговоры вести я времени не имела. А если опоздаю со спасением Дмитрия, то на них у меня не будет настроения.

     Проварив все это в голове, я выбросила из нее на ветер образ этого ублюдка и позволила себе езду с превышением скорости, надеясь на отсутствие по моему маршруту милицейских радаров.

     Тем временем город укрылся настоящими сумерками. Зажглись окна, фонари и фары. Прохожие серыми, однотонными тенями сновали по тротуарам. Близилась ночь. Она настигла меня за городом, когда, как следует подбросив газку, я мчалась на закусившей удила машине до территории районной ТЭЦ. Пятикилометровый отрезок пути дал мне время, вполне достаточное для осмысления и оценки трудов, положенных сутки назад двумя бомжами по пешей принудительной транспортировке частью битого, частью пьяного Дмитрия к месту предполагаемой казни.

     Мазутохранилище, размещенное поодаль ТЭЦ, прямо посреди белой пустыни, было огорожено от нее переплетением колючей проволоки, натянутой между долгими рядами высоких бетонных столбов. Освещалось оно из рук вон плохо, фонарями по верхам гигантских цилиндрических емкостей.

     На территорию мазутохранилища я попала через открытые настежь и вросшие створками в сугробы ворота. Оставив машину возле пустых и идеально обесснеженных железнодорожных путей, отправилась искать приметы, сообщенные мне в подробностях полупьяным, полуголым Геннадием. Он и мелочи припомнил, этот судия суровый с вихорками за розовыми лопушками ушей. Следуя его указаниям, двигаясь в полутьме, я быстро и точно вышла к чудовищных размеров горловине подземной емкости для мазута и только здесь и как можно короче позволила себе воспользоваться фонариком для выяснения способа привода в действие лебедки, поднимающей стальную крышку. Привлечение внимания охраны, если таковая имеется в этом месте, не входило в мои планы. Все оказалось просто. Ворот на защелке, несколько шестеренчатых валов - редуктор и система тросов.

     Убрав фонарь в карман и дав глазе вновь привыкнуть к ночному снежному полумраку, я, поплевав на ладони принялась за дело.

     Оно оказалось не из легких. Moих сил едва хватило на один полный оборот ворота. Металлический треск защелки разносился на всю округу, и этого сделалось холодно спине. Отдыхая, потолкала ногой натянувшие тросы - они стали жесткими от напряжения, а крышка, казалось, и с места не двинулась. Второй оборот ворота достался мне еще тяжелее, но старания были вознаграждены заметной щелью под приподнявшейся крышкой. Утешаясь мыслью, что самое тяжелое уже позади, я повторила упражнение, и повторила его еще и еще раз, до тех пор пока крышка не заняла наклонное положение, вполне позволяющее заглянуть внутрь емкости. Опустившись колени в притоптанный мною снег, приготовилась это сделать, стараясь дышать глубоко, морщась от тошнотворного, теплого смрада, исходящего из чрева. Опершись о край, подала было вперед, но тут в механизме, удерживающем сейчас крышку, что-то звонко щелкнуло, и она, дернувшись, слегка осела, заставив, как мне показалось, качнуться все вокруг. Я отпрянула.

     Темнота способствует возникновению кошмарных Видений, особенно у людей впечатлительных и нервных. Я себя если и отношу к таковым, то с большими оговорками, но сейчас мне живо представилось, как прихлопнутая тяжеленной крышкой, разрубленная по груди кромкой горловины, я орошаю снег под коленями кровяным потоком и одновременно падаю головой вниз на дно емкости.

     Очень четко осознала, что я себе дороже любого Дмитрия.

     Поднялась и, дождавшись восстановления твердости в коленях, вновь принялась за ворот и боролась с ним до седьмого пота, пока крышка, запрокинувшись, не ткнулась в поддерживающие ее стойки. Вытерев брезентовым жестким рукавом мокрый лоб, уже без опаски, с колен заглянула внутрь.

     - Эй! - воскликнула негромко.

     Отзвук, донесшийся из недр, мне не понравился. Луч фонарика уперся в недалекую маслянистую поверхность темного зеркала. Жесткий снежный ком вбился в нее с тяжелым, мертвым звуком, да так и остался на неподвижной поверхности, лениво повернувшись набок и почернев наполовину. Емкость была полна мазута. Дедово правосудие свершилось.

     "Емкость уже пропарили и отопление в ней включили, девонька, - рассказывал мне Гена, расплываясь в бахвальной улыбке. - Об этом нам с "афганцем" человек объяснил на колее рельсовой. То ли сторож, то ли железнодорожник, черт его разберет, прости господи, в темноте-то. Но, говорит, все равно там грязно и сыро. Мазут все-таки. Тепло, правда. Полезайте, говорит, если нужда прижала, но смотрите, завтра в нее мазут могут закачать. Если не уберетесь заранее, хана верная!

     Мы Димке руки назад связали, башмаки сняли, чтобы ногами не грохал, носки в пасть забили и спустили вниз. И сейчас он там, куда ему деться! Только вот живой или законсервированный - не ведаю!"

     Я почувствовала глупое желание отыскать длинную жердину и пошуровать ею в мазуте. А потом крест из нее связать и опустить на маслянистую поверхность с плавающим по ней черным снежным комком.

     - Ведьма! - промычало тягуче неподалеку.

     Душенька усопшего развлекается? Не почудилось же!

     - Со свиданьицем!

     Медленно поворачиваю голову, искоса, через плечо вижу и не пойму - чья-то темная фигура маячит на тускло-белом фоне. Ночь. Дьявольщина.

     - Я тебя, Ведьма, сейчас трахну по-грязному, а потом опущу туда, в мазут. Плавай, отмывайся.

     Лобан! Узнала я его. Выследил, собака! Но - молодец! Незаметно.

     Он медленно приближался, и я поднялась ему навстречу. Столкновения не избежать, поэтому на разговоры времени тратить не следует. Спасибо ему, что окликнул, не навалился врасплох, сзади. А то его-то кулаком, да по затылку - и делай со мной что хочешь!

     Пистолет я решила применить в самом крайнем случае, если его угроза отправить меня в компанию к Дмитрию станет реальной. А пока... Ох как же "Макаров" мне мешает за пазухой! Не прикрепленный к телу, будет болтаться при каждом движении, а при особо резких - придется держать его рукой.

     Я в разгонном темпе сделала навстречу Лобану несколько шагов и, выйдя на дистанцию, подпрыгнула и бросила ногу в его голову. Это был пробный шар, первый блин, который всегда комом. Лобан сумел-таки уклониться, и мой сапожок лишь вскользь проехал по его уху. Не удар, а его собственное резкое движение и вес моего тела опрокинули его на бок. Через пару секунд, кувыркнувшись через плечо, была на ногах и, выполняя глубокое дыхание, наблюдала, как он, скользя подошвами по снегу, встает и поворачивается ко мне. Ощутив азарт, я отдалась импровизации.

     Лобан пригнулся, развел руки и, сопя горячим паром, пошел на меня, как медведь. Я отступила назад на шаг, другой, развернулась и легкими прыжками, не особо, впрочем, торопясь, помчалась к твердой, укатанной транспортом дороге. Медведь топал следом, утробно урча, и я не поручилась бы за то, что двигается он не на четвереньках. Возле самой дороги я развернулась лицом к нему и, как следует затормозив, ударила пяткой набегавшего на меня медведя в живот. Затем, подобрав ноги, вытолкнула себя вверх, вперед и хорошо достала кулаком основание его черепа сзади. Он, взвизгнув, зарылся в снег коленями. Не теряя времени на престижную рисовку, перенесла тяжесть тела на ногу, мыском другой ударом сбоку крепко саданула его по лицу. Мотнулась голова, но он не упал, как я ожидала и надеялась. Сцепив пальцы обеими руками, косым движением рубанула его по шее и следом совсем не сильно - коленом по затылку. Он наконец завалился, но и я, не устояв, оказалась рядом, на четвереньках. В глазах плавали круги и вспыхивали мелкие, подлые искорки.

     Но подниматься надо было. Я даже сообразила, что нужно немедленно зайти Лобану за спину.

     - Ведьма!

     Крик у него получился настолько сильным, что, без сомнения, был слышен далеко отсюда.

     - Ты где?

     - Здесь я, Лобан! - ответила ему совершенно спокойно.

     Он зачерпнул ладонь снега, протер им лицо, застонал и повернулся ко мне.

     - А-а! - пропел и поднялся уверенно, без суеты и падений.

     Я боялась его. Отступая, уперлась плечом в ворот лебедки - как мы здесь оказались?

     - Ага! - взревел он, быстро широко шагнул, наткнувшись коленом на торчащую из снега стенку горловины, потерял равновесие и молча полетел вниз. Там глухо чавкнуло.

     Я не сразу поняла, что произошло, слишком круто все оборвалось. Обойдя лебедку, я приблизилась к горловине с другой стороны, заглянула - смрадно и темно было внутри. Фонарь остался в воспоминаниях, а без него делать возле этой круглой стальной пасти было больше нечего. Да и с ним, пожалуй, тоже. Пасть только что сделала глоток - и вот я теперь одна здесь.

     Плечи ходили ходуном от крупной, нездоровой дрожи. Обхватив себя руками, опустилась на корточки, прислонилась спиной к холодному железу. Тупо смотрела в пространство и твердила себе, что одна я здесь теперь, одна, одна! Скорее всего это была тихая истерика.

     Посвистывал ветерок, и постепенно становилось действительно холодно. Простуда мне не нужна была, и пришлось срочно брать себя в руки.

     Растерев ногу и шею, перекурив, подошла к лебедке, надеясь, что опускание крышки окажется легче ее подъема. На хорошее усилие я была сейчас неспособна, а оставить открытой свежую могилу двух людей мне совесть не позволяла.

     Скрипнул механизм, и звук шорохом отдался в емкостном чреве. Крутить ворот было трудно. Крышка отделилась от опор и заняла вертикальное положение. Шорох повторился, и я, обессиленная, убрала руки со стальной рукоятки. Требовалось мужество, и, кроме как в себе самой, взять его было негде.

     Узкая лесенка, начинающаяся чуть ниже кромки горловины, тихо звякнула, будто задетая чем-то металлическим. Я плохо видела ее в полутьме, но понимала происходящее шестым чувством. Это понимание заставило достать пистолет.

     - Ведь-ма! - послышалось из-под земли, с того света.

     Я передернула затвор, подойдя вплотную, направила ствол вниз, вдоль лестницы и дважды надавила на спуск.

     Треск выстрелов прозвучал на открытом воздухе громко и без эха. Внизу коротко и глухо чавкнуло. Я разжала пальцы, и пистолет полетел в глубину. Еще один всплеск.

     Захотелось, взявшись ладонями за щеки, то ли запричитать, то ли разрыдаться, то ли закричать и разрыдаться одновременно. В очередной раз преодолела искушение стать слабой. Напряглась внутри до боли, как сжатый кулак.

     Облегчение пришло, когда весящая десятки килограммов крышка с легким стуком легла-таки на место. Голову посетила дикая мысль - взобраться и отбить на ней чечетку. Если б не Дмитрий!

     Делать здесь больше нечего.

     Топая потихоньку к дороге, я жмурилась, отгоняя подступавшую тошноту, и хотела домой, в ванну. Как она хороша, ванна, после таких боевых действий. Посещать меня дома в неурочное время, кроме Аллы Анохиной, некому, так что ванна и кровать, широкая и мягкая, а все заботы - на завтра. Пусть горят они до завтра синим пламенем!

     Выглядела я ужасно. Припадающая на одну ногу, в рваной на груди куртке, без шапки, растрепанная - я не годилась сейчас даже в королевы бомжей. Какая там королева! Побитая по пьяному делу синюха, хлюпающая от обиды носом и бредущая неизвестно куда.

     А куда, собственно? Где машина? В какой стороне?

     Всерьез обеспокоившись, уж не с головой ли у меня что, повернула назад, хоть и не хотелось возвращаться к проклятому месту. Но бродить в темноте, пытаясь ориентироваться по фонарям на неблизких емкостях, тоже не дело - уж слишком это напоминало кошмарный сон.

     Страх я все-таки ощутила, когда поняла, что вернуться назад по следам не удастся. Следов здесь хватало. Чтобы не запаниковать, пришлось остановиться.

     "Да Ведьма я, в конце концов, или нет!" - крикнула в лицо страху и темноте, пытающимся запереть меня в этом куске пространства, и испытала облегчение.

     Горловина оказалась неподалеку, и чтобы ее заметить, нужно было только вглядеться попристальней. Я и вгляделась. А вглядевшись, заковыляла туда, уверенная, что, дойдя, сумею правильно сориентироваться.

     Какой-то мудрец, какой - не помню, советовал никогда не возвращаться назад. Назад, мол, вернуться нельзя. Возвращаясь, попадешь всегда не туда, где был раньше. А вернуться туда, где был, невозможно, о чем бы ни шла речь.

     Короче говоря, горловина, у которой я оказалась, была не та. Несмотря на перенесенное потрясение, я была в здравом уме, и открытая ее крышка никаких мистических ассоциаций у меня не вызвала. Стоя над ее зевом, я нашла в себе силы посмеяться над собой, оказавшейся способной заблудиться на ровном месте в тихую погоду. Сбросила вниз комок снега и через короткое время услыхала мягкий, гулкий удар. Емкость подо мной была пуста, и тепло, веявшее из нее, было влажным и относительно чистым, лишь с небольшой примесью той тошнотворной вони.

     В голове тяжело, как жернов, от долгого бездействия приросший к основанию, провернулась мысль: а что, если Гена, упорствуя в решимости не допустить моего вмешательства в свои дела, объяснил, как выйти к емкости, да не к той, какой надо?

     - Дмитрий! - позвала, нагнувшись над чернотой отверстия. - Дмитрий, ты здесь?

     Ни звука в ответ, если не считать неясный шорох, который вполне мог и почудиться.

     - Эй! - почти крикнула.

     Все! Уйти отсюда просто так я уже не могла. Надо было лезть в эту тьму кромешную.

     Лестница, начинавшаяся чуть ниже кромки горловины, звякала незатянутыми болтами, поскрипывала под моим весом. Дно оказалось плоским, а я почему-то представляла емкость чем-то вроде врытой в землю железнодорожной цистерны.

     Здесь запах мазута ощущался сильнее, но дышать было можно. Темно, тепло и сыро. Пропарили и отопление включили. Скоро мазут закачают. Будем надеяться, что сейчас, среди ночи, этого не произойдет.

     Дмитрия я нашла почти сразу. Немного пошлепала по лужам на полу, коснулась рукой стенки, покрытой жирными отложениями, и запнулась о неподвижное тело. Он сидел боком, привалившись к стене и подобрав ноги. На толчок и ощупывание не отреагировал. Пара легких пощечин тоже не произвела впечатления. Нанюхался дряни за сутки, проведенные здесь. Плюс стресс. Много ли смертнику надо?

     Каково мне было, потрепанной в драке, тащить его к лестнице, я ему когда-нибудь расскажу, чтобы благодарностью исполнился, если это чувство ему знакомо. Под отверстием дышалось легче. Тут временами даже ветерок ощущался. Глаза настолько привыкли к темноте, что я вполне различила очертания его скорченного у моих ног тела. Чтобы облегчить ему дыхание, я первым делом освободила ему рот и не поленилась - натянула насквозь мокрые носки на его босые ноги. Выворачивая пальцы и испытывая искушение пустить в ход зубы, распутала узлы веревки, стягивавшей ему за спиной руки. Провозилась долго. Дмитрий от посвежевшего воздуха и бесцеремонного тормошения - а я переваливала его с боку на бок, как большой и неудобный мешок, - стал потихоньку приходить в себя. Это проявилось прежде всего в изменении ритма дыхания и легком сопротивлении, оказываемом им каждому моему движению. Появилась надежда на его хоть какую-то помощь, когда поволоку это тело отсюда наверх. Веревка осталась в машине, машину надо еще суметь отыскать. Продолжить поиски, оставив его здесь" чтобы потом искать это место, мне не хотелось. После всего происшедшего необходимо убраться отсюда как можно скорее, и терять время на хождение взад-вперед представлялось неразумным. Его безумное, слабое сопротивление моим движениям я преодолевала легкими рывками, тычками и шлепками, действовавшими на него одновременно и как массаж, способствующий улучшению самочувствия.

     Наконец руки оказались освобожденными, а он сам, прислоненный спиной к лестнице, даже держал вертикально голову.

     Я выглянула наверх и загребла, сколько могла, снегу. Растерла ему лицо, а остаток вложила за пазуху.

     - Дмитрий! - воззвала к нему в отчаянной надежде. - Кобелишка ты беспомощный, вставай, пойдем отсюда!

     Неожиданно, после серии мычащих звуков он четко произнес:

     - Куда?

     - Домой, язви твою!.. Обрадованная, вскочила на ноги и, сильно нажимая, принялась тереть ему уши, не обращая внимания на невнятные протесты.

     Вылез он самостоятельно, если не считать помощью подпирания плечом снизу его зада и потока грубостей, граничащих с крутой матерщиной, которыми я подбадривала его во время этой процедуры.

     Наверху, вывалившись, как заново родившись, на белый снег, он порадовал меня первой осмысленной фразой.

     - Жить будем, мать его в нюх! - медленно пробормотал заплетающимся языком и сам сел, неверными движениями нагреб снежку, набил им широко раскрывшийся рот и для начала протер лицо.

     Я, обессиленная уже окончательно, сидела напротив и радовалась, наблюдая за его оздоровительными процедурами, распространившимися постепенно на всклокоченную шевелюру, шею и руки.

     "Рокировка, - думала, - бог мой, какая получилась рокировка!" Одного отправила на тот свет, согрешила, можно сказать, другого из преисподней вытащила, значит - избыла грех.

     - Дмитрий, ты крещеный? - спросила, улыбаясь.

     - Да, - повернул он ко мне набитую снегом голову, - а что?

     - Если нет, я согласна стать твоей крестной матерью.

     Он коротко рассмеялся, ударив кулаком в землю.

     Не обращая внимания на мерзкую грязь, покрывавшую всю его одежду, впрочем, и сама сейчас была не намного чище, я, крепко его обняв, повела к дороге. А дорога оказалась совсем недалеко, и как я могла плутать здесь, удивляюсь! До машины, правда, пришлось потопать. Мои ноги разъезжались на твердой дорожной корке, его, в одних носках, - нет. Хорошо, что нас никто не видел. Странное впечатление могли бы произвести двое до предела грязных и, судя по движениям, вдрызг пьяных людей, бредущих неизвестно куда по снежной пустыне.

     "Девяточка" моя, экипаж из другого, лучшего мира, дождалась свою хозяйку.

     Отвязавшись от Дмитрия, уже способного удерживать себя на ногах, я достала из багажника кусок старого брезента, закутала им его, как одеялом, и, приказав не развертываться, помогла втиснуться на заднее сиденье. Сняла и выбросила куртку и джинсы, добавив вещдоков опергруппе, которая будет разбираться здесь с происшедшим этой ночью, если ее, конечно, вообще потрудятся вызвать, переобулась в резиновые бахилы сорок первого размера, Чуть не обморозила руки, отмывая их бензином из канистры. Кое-как обтерев тряпьем, отогрела под мышками уже в машине.

     Машина, завывая на повышенных оборотах, медленно ползла по дороге к воротам в ограждении из колючей проволоки. Так я давала ей прогреться после долгого стояния на морозе и согреть меня. На выезде фары осветили красную битую "Хонду" на обочине - еще один подарок для оперативников. А я бы предпочла, чтобы этот сюрприз оказался чьим-нибудь призом. Пусть ее кто-нибудь присвоит и оформит на себя по знакомству. Вот такая я щедрая! Лобан, упокой его душу, наверняка принял бы меры по перегону машины, оставшейся без хозяина, в известную мастерскую, с вытекающими отсюда последствиями, или, на худой конец, не упустил бы возможности распотешиться - поколотить монтировкой стекла, фары, порезать сиденья.

     Машину я вела, особенно когда в город въехали, крайне осторожно, не допуская малейшего нарушения, вежливо уступая дорогу всем желающим. Время приближалось к полуночи, вероятность нарваться на гаишников была невелика, но существовала, а это было нежелательным более чем когда-либо.

     У водителей машин, останавливающихся по соседству на перекрестках, наступало состояние легкой мозговой отключки, едва им удавалось разглядеть разукрашенную черным дерьмом рожу Дмитрия, глупо глазеющую на них через окошко с заднего сиденья, и мой профиль, с торчащими во все стороны волосами. Парочка!

     По-прежнему в обнимку, дружно укрывшись пологом, мы дождались лифта в моем подъезде. Не хотелось представать перед чьими бы то ни было случайными глазами в стареньком свитере, шерстяных колготках и резиновых сапогах - странная, не по погоде одежда!

     Выйдя на этаже, столкнулись нос к носу с женщиной из соседнего подъезда. У той от нашего вида полезли на лоб глаза, а тут еще Дмитрий некстати запнулся о лифтовый порог, и мы, в едином куске брезента, стремясь во что бы то ни стало сохранить равновесие, совершили ряд странных телодвижений.

     - А-а! Напились-то как! - ужаснулась она перед исчезновением за сдвигающимися створками.

     "С завтрашнего утра и надолго пропала моя репутация!" - подумала я, отвязываясь от Дмитрия во второй раз.

     Чуть позже, спроваживая в мусоропровод его одежду, вспомнила, что намеревалась привезти спасенного не к себе, а в Аяксову "сауну" для санобработки, но пожалела при этом лишь о чистоте своей ванны. Пожалеть пришлось еще раз, отмывая ее семью водами от мазутных пятен и потеков. Дмитрий же в это время, розовый, как поросенок, сытый и счастливый, сладко похрапывал в кресле, укрытый пледом, вытянув на полу комнаты босые ноги. Кому постороннему посмотреть - ни за что не поверил бы, что этого человека сутки назад били.

 

ГЛАВА 8

 

     Проснулась я, когда за шторами уже вовсю синел зимний рассвет.

     Ночь показалась длиною в один короткий вздох. Тело ныло, отзывалось жалобой на каждое, самое слабое, движение, но ощущения не достигали той остроты, которая не оставляет надежды на нормальную подвижность даже после правильно проведенной разминки.

     В ногах на кровати сидел Дмитрий, укрытый чем-то невообразимым, и бесцеремонно меня разглядывал.

     - С добрым утром, спасительница! Как спалось? - поздоровался хрипловатым баском, едва я открыла глаза пошире.

     "Спасительница? - ответила ему про себя. - А убийца не хочешь?" - и вслух:

     - Тебе не кажется, что вламываться в спальню к даме без разрешения не совсем красиво, даже если провел ночь с ней под одной крышей?

     Он ответил мне без тени смущения:

     - Вот уж не думал, что ты придерживаешься старых взглядов на это дело.

     Между ним вчерашним и теперешним была такая огромная разница, что я невольно рассмеялась, села в постели и порадовалась ему, как могла.

     - Ожил, воробышек, орлом стал? Он смотрел на меня бычком бестолковым.

     - А вчера едва лапками двигал!

     Крепкий мужик! Хорошо восстанавливается. Ванна, еда, несколько часов спокойного сна - и хоть в спальню к даме!

     - Да ты что подумала-то! - начал он было деликатное отступление, но я перебила:

     - Ничего особенного. А подумала, что ты разбудил меня, чтобы, скажем, стрельнуть сигаретку.

     Еще раз улыбнулась ему, слегка растерявшемуся от такого поворота дела, и прикрикнула по-доброму:

     - Держи свою сигарету и пошел вон, орел!

     - Да не курю я! - буркнул он, выкатываясь за дверь.

     - Если не трудно, поставь чайник, пожалуйста! - попросила вслед.

     Несколько разминочных упражнений, проделанных наспех на ковре возле кровати, и массаж основных мышц позволили по-новому почувствовать тело. Акробатикой сегодня заняться мне не судьба, но в походке ничего странного окружающими замечено не будет.

     Дмитрий чем-то гремел и хлопал на кухне. Хозяйничал.

     После омовения я почувствовала себя вполне сносно и, накинув пестрый длинный халат, вышла к нему свежая и красивая.

     Он приветствовал меня взмахом ножа. Стол был сервирован и загружен доброй половиной холодильных запасов умело и не без изящества.

     - Гаргантюа! - возмутилась я.

     - Клеопатра! - Он закинул на плечо угол пледа на манер римской тоги. - Прошу вас, все готово!

     - Тоже мне, Цезарь! - фыркнула я.

     - Пришлось совершить несанкционированный набег на закрома, - начал извиняться он, - как-то не хотелось беспокоить по мелочам.

     - Ладно, ладно! - извинила его. - Мне нравится твоя бесцеремонность.

     - Обещаю держать ее в рамках приличий.

     "Не думаю, что мне долго придется быть свидетельницей твоих рамок, - подумала я. - Одежду привезу и заставлю честь знать, к чертовой бабушке!"

     Он налил мне кофе по своей мерке, а она у него была ковбойская, - целую кружку благородного крепкого напитка, и предложил устрашающих размеров бутерброд со всякой всячиной. Я отказалась от бутерброда, и он, урча, запустил в него зубы сам. Надо мужику покушать после суток волнений и поста. Не знаю, как насчет поста, но волнения его вчерашним днем не окончились, это я могу гарантировать.

     - Какие наши планы? - осведомился он немного погодя.

     - Ешь! - кивнула. - Ваши планы не тема для обсуждения за столом.

     - Почему?

     - Аппетит потеряешь. Он перестал жевать:

     - Все так серьезно?

     - Нет, с тобой играют в веселые игры! Извини.

     Я впервые за сегодня почувствовала раздражение и, чтобы в самом деле не испортить ему аппетита, убралась с кухни.

     У многих мозги отключаются при пережевывании пищи. Это здоровый признак, способствующий пищеварению.

     Пока он ел, я оделась и привела себя в полный порядок - хоть сейчас за дверь. Позвонила Кирьянову и приняла укор за то, что не сделала этого вчера. Володя, оказывается, названивал мне весь вечер, и, когда он прямо поинтересовался, где меня черти носили, пришлось неуклюже отшучиваться. Когда Володя перешел к делу, меня уже слегка лихорадило от нетерпения, а записная книжка была открыта на чистой странице. Он диктовал мне имена и цифры, повторяя каждую дважды, я, прижав щекой к плечу трубку, быстро и старательно записывала их, дважды обводя для верности. Это было важно! Номера счетов каждого из Филипповых, включая Аркадия, в одном из чебоксарских банков и дата поступления, общая для всех троих. Когда я поспала телефонный поцелуй и положила трубку, оказалось, что Дмитрий стоит за спиной и, развесив уши, делает вид, что через стекло изучает содержимое книжного шкафа. Не знаю, что ему удалось разобрать из неплотно прижатой к уху трубки и что он из этого понял. Хотя не все ли мне равно!

     Меня захлестнуло второй волной раздражения, и, убрав в карман книжку с драгоценными сейчас для меня цифрами, я осведомилась:

     - Шпионил за хозяевами, гость дорогой?

     Он состроил гримасу удивления, но, заметив недобрых бесенят в моих глазах, переключился на шутку:

     - Интересуемся! Случайно расслышал - о Чебоксарах говорили, подумал - чего это? Соизволите рассказать?

     И изогнулся в угодливом полупоклоне.

     - Соизволю, - ответила, - в свое время, а сейчас пока рано.

     - А чему сейчас время?

     - Исправлению глупостей.

     Он насмешливо хмыкнул, и тут меня прорвало. Не люблю в людях избытка самоуверенности.

     - Тебе не кажется, - заговорила не судящим ничего хорошего голосом, - что утопление в мазуте - смерть, достойная такого оригинала, как ты?

     Он подергал головой и плечами, изобразил отвращение,

     - И что к этому времени она, возможно, уже состоялась бы, впечатления не производит?

     Подействовало.

     - Ты что, Татьяна, с цепи срываешься? - проговорил уже нормально.

     - Задаю третий вопрос, на который рассчитываю получить ответ: в чем причина того, что ты так основательно влип в передрягу?

     - Обстоятельства оказались сильнее, - ответил, усаживаясь в кресло, в котором провел ночь.

     - Обстоятельства созданы твоими действиями. Поговорил бы ты позавчера на даче с Геной Слипко, бывшим работником Аркадия, по душам, извернулся бы, объяснил бы ему кое-какие вещи, глядишь, и не пришлось смерти ждать с носками во рту!

     Морщится Дмитрий, сильно морщится, не по душе ему и мои слова, и моя неожиданная осведомленность.

     - Ладно, позади все! - машет босой ногой. - Благодаря Татьяне Ивановой.

     Предложения вернуться к шуточкам я не принимаю.

     - Ты полагаешь? Есть еще на тебя, заяц, охотники. Эти не боятся кровью забрызгаться, кончить тебя собственноручно, не прибегая к ухищрениям вроде мазута. Охота начнется сразу, стоит тебе выйти отсюда. Облава - есть такой вид охоты, и загонщики у них высшей квалификации, а псы - борзые! Хорошо, Веру я вовремя спровадила. В Чебоксары, Дима, в Чебоксары, как вы с ней договаривались! - пояснила и не дала ему рта раскрыть. - Так что под ударом - ты один. Держись, это все, что могу тебе посоветовать.

     - Что же делать? - спросил сам себя после довольно продолжительного молчания, во время которого, как мальчишка, грыз ногти. - Уезжать?

     Это уже мне.

     Я развожу руками.

     - И это не все!

     - Достаточно!

     Пытается бодриться парень, но получается плохо.

     - Что еще-то?

     Я отвечаю, глядя в сторону. Зрелище человека, находящегося в отчаянном положении и понимающего это, мне удовольствия не доставляет.

     - Ты забыл об эксгумации.

     Он молчал и опять надолго занялся ногтями. Я терпеливо ждала.

     - Да, вот это облава! - покачал головой.

     - Ты осознал наконец необходимость?

     Я встала и ушла на кухню, давая ему время переварить преподнесенное с такой ясностью и войти в кондицию. Со стола он убрал и посуду вымыл. Чистота на кухне, все как должно быть, Не успела я кофейку попить в тишине и покое - пришлепал следом. Огорченный и растерянный, сел на табуретку по другую сторону стола.

     - Хорошо, я из города уеду. Поможешь мне?

     - Это что же, ты унесешь отсюда зад, а мне свой под паяльник подставлять? На мне же ответственность перед бандитами за уплату по рэкету. Благодарю покорно!

     - Ну ладно, я сам.

     Дмитрий отгородился от меня железобетонной стеной из четырех слов: "Каждый сам за себя!" Я рассыпала ее легким прикосновением - достала, раскрыла на нужном месте и положила на стол записную книжку. Он все понял сразу, по глазам было видно, но для гарантии я уточнила:

     - Уж если мне удалось добыть эту информацию, то официальному следствию, после эксгумации, после того как убедятся, что вместо Аркадия вы с Верой похоронили другого человека, и вовсе труда не составит заполучить эти данные, что бы там ни говорили о тайне банковских вкладов. От денег своих, ребята, вы никуда не денетесь, не те вы люди, чтобы бросить их и начать с нуля, а значит, везде будете у розыска как на ладони. А в таком случае зачем уез^ жать? Бежать от мафии? Лучше явиться с повинной.

     Глаза у Дмитрия были колючими, шутить ему расхотелось. Прижала я его сильно, со всех сторон сразу. Да и как не прижать этакого-то лопуха.

     - Что мне делать? - спросил со злостью.

     Это не вопрос. Это ожидание инструкций. Это покорность.

     Очень многим покорность по душе и на деловом, и на бытовом уровне. Я пользовалась ею и сейчас воспользуюсь, на воспитание у меня нет времени. Но всегда предпочитала покорности партнерство, сотрудничество, основанное на взаимопонимании. Оно не связывает ответственностью за подчиняющегося и гораздо выгодней.

     - Предоставь мне решить твои проблемы. Я выведу из-под удара и тебя, и себя.

     Он глянул с надеждой.

     - Это возможно! - заверила его я очень уверенно. - Но возможно при полной твоей откровенности и доверии к моим действиям.

     Он был сильно поколеблен, но остатки недоверчивости еще сохранял.

     - В девяти из десяти случаев я совершенно точно знаю, что делаю, - объявила я ему об уровне своего профессионализма.

     Он молча принял это к сведению.

     - Не переживай! - подбодрила. - Помнишь, что ты сказал, когда после мазутной емкости ряшку свою грязную снежком умыл?

     Не помнит он. Провал в памяти. Счастливый!

     - "Жить будем!" - вот что! И выматерился как следует!

     Он кивнул, поджав губы:

     - Жить можно по-разному. Глубокая мысль!

     - Умничка! Поэтому думай быстренько, куда тебе, орлу голозадому, сейчас лететь, чтобы живым остаться.

     - Отвези меня на дачу, хорошо? Поживу пока там... А за это еще и на любые твои вопросы отвечу. Но на даче, ладно?

     Быстро прикинула возможность его побега с дачи в неизвестном направлении - нет, не настолько он глуп, и согласилась.

     Я была уже в дверях, когда Дмитрий попытался внести изменения в план действий и предложил отвезти его к машине: мол, на ней готов уехать и голым, тем более что на даче есть во что одеться. Я ответила, что неприятности отрицательно сказались на его умственных способностях, на что он слегка обиделся, и решила, что даже до дачи везти его в таком виде будет несколько.., экстравагантно, что ли. Одеть мужика надо.

     Проникновение в квартиру Дмитрия Филиппова состоялось на этот раз без проблем и волнений. Взволновалась соседка, когда я, нагло громыхая связкой ключей, спасенных мной из рубища перед его уничтожением, отыскивала нужный и вставляла в замочную скважину.

     - И что же вы делаете? - осведомилась, возникнув грозным и недреманным оком в дверях квартиры напротив.

     Ключ с замком не дружили, В прошлый раз отмычками я управилась быстрее.

     - Дверь отпираю, что тут непонятного? - ответила я, одарив ее неприязненным взглядом.

     - А кто за этой дверью живет, вы знаете?

     - Димка живет, Филиппов, дружок он мой! Тебе интересно?

     - Ну, ладно, - нехотя поверила она и скрылась.

     Стоило ей убраться - щелкнул неподатливый замок.

     Следуя хозяйским указаниям, я без труда нашла все, что нужно, плотно запаковала в меховую куртку и мирно удалилась, закрыв дверь на два оборота.

     Да, с одеждой для Дмитрия вопрос решился без осложнений. С большим узлом под мышкой - в куртку завернулось все; от трусов до башмаков, - я вышла из подъезда, осмотрелась, готовая дать ответ на любые вопросы любопытствующих соседей. Задержала взгляд на машине Дмитрия, находившейся на прежнем месте, и не спеша, бережно уложила узел в багажник своей "девятки"

     Вот вам, извольте! Средь бела дня, на виду у всех посторонний человек из чужой квартиры вынес ворох очень неплохой одежды и уехал с ним в неизвестном направлении. Грабили, люди, ваши квартиры, и будут грабить! И ничего вы с этим не сделаете и не пытайтесь даже! Вы и не пытаетесь.

     Только собралась я трогаться в путь, как в окошко моей "девяточки" заглянула знакомая физиономия.

     Открыла я дверцу:

     - Садись, Паша. Что скажешь?

     - Время идет, Ведьма.

     Знал бы ты, Пашенька, как надоел ты мне. Ладно, родненький, давай-ка я с тобой по-другому поиграю.

     - Идет, знаю, что идет, Паша. Да эти Филипповы...

     Взметнулся весь, зацепила!

     - Что Филипповы? Куда делись?

     - Вера сбежала из города, видно, договоренность у них с братом такая была. А Дмитрий - у меня, еле живой, я его с того света вынула. Есть здесь люди, которым он нагадил так, что его приговорили. Знала бы я про это раньше, так не поручилась бы...

     Для Паши это новость. И, чувствуется, верит. Умею я разговаривать так, что мне верят и безо всякой экзальтации, без пропарывания мебели.

     - А зачем вынимала? Пусть подыхал бы!

     Смотрит Паша на меня снизу вверх умными глазами, с недоброй такой хитрецой. Далеко пойдет парнишка. Не чета он Фиксатым, Лобанам и подобному им уголовному быдлу.

     - А чтобы от поруки освободиться, - отвечаю. - Я про Дмитрия теперь и думать не хочу. Отдаю его тебе - и в расчете. Бери с него что и как хочешь.

     - Я возьму!

     Опять у него кулаки сжались. Но на сей раз от настоящей злости.

     - Я и сестру из него вытрясу! Подонок!

     - А тебе, Ведьма, на будущее советую не поручаться так легко за всякую шваль, а та ведь и не простят тебе, как я, в следующий раз.

     - Хорошо, Ява, ответ твой я уважаю, но жить буду своей головой.

     - Ну, живи, живи!

     Эмоциональная часть на этом завершилась, и мы еще немного побеседовали на темы чисто технические - обговорили детали передачи Дмитрия и степень моего участия в этом. Он понял и принял мое желание оказаться пленницей вместе с Филипповым, так, как и нужно было, не усомнившись в чистоте моих помыслов. Это было удачей и повышало шансы обвести бандитов вокруг пальца.

     Расстались же мы почти сердечно, довольные друг другом.

 

ГЛАВА 9

 

     4+16+29 - "Не тратьте времени на сожаления о случившемся. Происшедшее всегда оптимально. Участвуйте выбором в предстоящих переменах".

     Кости, поблескивая гранями, лежали на ладони и успокаивали меня в грехах совершенных и совершаемых. А предстоящие перемены, события то есть, мною уже выбраны, более того, можно сказать - организованы. Организованы, надеюсь, ко благу моему и Дмитрия Филиппова.

     Не по-зимнему яркое солнце грело меня сквозь лобовое стекло машины. Черные частоколы резко выделялись на снежной, слепящей белизне. Снежной белизной окружены дачные особняки и сараюшки и одеты ею же сверху, как неровными, неопрятными шапками. В приспущенное окошко дышит не вызывающий озноба ветерок, пахнущий чистым дровяным дымком. Зима еще в силе, но уже на исходе. Кожей чувствуется.

     Год назад, примерно в это же время - было тепло, но с крыш не капало, - тоже на даче, осуществился мой роман с Костей Чекменевым, человеком во многих отношениях достойным. "Совращение строптивой" - дала я название тем четырем, проведенным вдали от всякой надоеды дням. Вот уж где мне не пришлось тратить время на сожаление о случившемся! Впоследствии нашего с ним суммарного ума вполне хватило для сохранения на долгое время приятных взаимоотношений без каких-либо попыток ограничить свободу друг друга. А значит, происшедшее между нами было оптимальным. Мы и сейчас телами дружим. Видимся, правда, редко, за суетой, которая у каждого своя. Но зато как хорошо нам видеться!

     Лирика, лирика! А вот это уже проза. Из двери избушки появился Дмитрий со сбитой на затылок шапкой и в куртке нараспашку. Пришлось подождать, долго он там пробыл. Чай со сторожем гонял, что ли? Ой невежливо по отношению к даме!

     Следом за ним, мелко перебирая ногами, обутыми в валенки со срезанными голенищами, скатился по ступенькам Ефимыч, затрусил сбоку широко шагающего Дмитрия, что-то быстро ему говоря и отчаянно жестикулируя обеими руками. У калитки Дмитрий соизволил наконец повернуться и глядел снисходительным барином до тех пор, пока у сторожа не иссяк словесный поток, после чего коротко рассмеялся и хлопнул Ефимыча по плечу. Тот рассмеялся тоже.

     Я открыла дверь изнутри.

     - Извини, пришлось задержаться, Дмитрий забросил вперед себя кожаный облезлый кейс и, перехватив мой заинтересованный взгляд, со вздохом взялся за пояснения.

     - Сто лет назад хорошо было сто лет назад, правда? - спросил, подавшись ко мне всем телом.

     - Нормально! - согласилась я, трогая машину с места.

     - Так вот, сто лет назад собрался я сюда поработать в тишине. Добрался на попутках - машина в ремонте была, и захватил с собой весь свой юридическо-финансовый архив. - Он побарабанил пальцами по кейсу. - Не помню кто и зачем, но наутро выдернули меня по сотовому в город. Бумаги с собой брать не стал, оставил Ефимычу на сохранение.

     Он посмотрел на меня: как, мол, реагирую на его вранье. Я никак не реагировала. Осторожно вела машину по ледяной дороге, всемерно сдерживая внутреннее ликование.

     - Срочных среди них нет, так и валялись с тех пор у него. А теперь кто знает, где завтра буду, лучше при себе держать.

     Недооцениваешь ты меня, поплавок мазутный, до такой степени, что не сообразил бумаги свои забрать после моего отъезда. Это тебе отрыгнется! А с Ефимычем ход верный, молодец! Возникнет у людей нужда в твоих бумагах, будут их искать в ваших с Верой квартирах, на даче, еще где-нибудь, но только не в избенке сторожа.

     На даче было холодно, не топлено. Не разуваясь, только оббив снег с обуви, мы прошли внутрь. Дмитрий занялся растопкой печи приготовленными заранее обрезками досок, а я, удостоверившись, что машина, загнанная в тихий закуточек перед домом, хорошо видна е дороги, прошла на кухню, таща сумки с закупленной едой.

     Несколько обогревателей и печь быстро сделали свое дело, и через некоторое время, достаточное для приготовления десятка разнообразных бутербродов и сервировки стола в комнате, в помещениях можно было находиться, не дыша паром. Кипящий чайник занял свое место. Заняли места и мы с Дмитрием - друг напротив друга, но это только так сказано, потому что понимали мы, что разговор, созревший как осенний фрукт, будет далеко не дружественным.

     - Эксгумация, эксгумация! - бурчал Дмитрий, разливая чай. - Страшно-то как, эксгумация!

     Я приказала себе забыть, что эксгумация - всего лишь тактический ход, порождение моей фантазии, вранье, такое же, как его объяснение появления кейса из жилья Ефимыча.

     - Помнится, ты говорила, что имеешь возможность добиться отмены эксгумации?

     - Не отмены, - поправила я его, - а невыдачи на нее разрешения.

     - За взятку?

     Я хмыкнула и занялась бутербродами.

     - Размер взятки?

     - Это надо мне или тебе? - ответила с полным ртом. - Тебе! Что же спрашиваешь, будто торгуешься?

     Он надолго замолчал. Я была голодна, впереди, совсем скоро, нас ожидала очередная неприятность, и пауза мной была использована для еды. Наелась плотно и быстро. Не отставал от меня и Дмитрий, не ожидавший ничего плохого. Жевал он, правда, с задумчивым видом, но это меня не касалось.

     Вообще, со вчерашнего вечера я как-то слишком участливо отношусь к нему - и это зря. Когда его пригласят на кулачки Пашины специалисты этого дела, надо будет остаться равнодушной.

     Дмитрий, налив нам еще чайку, сыто развалился на стуле и попросил-таки ответа на поставленный вопрос:

     - Ну?

     - Веру, пожалуй, адвокаты отмазать смогут, - сменила я тему, - а вам с Аркадием придется сесть за убийство.

     - Послушай, Татьяна, - он навалился грудью на стол, подавшись ко мне, - ни я, ни Вера не подтверждали твоего предположения, что Аркадий жив. Не отрицали, да, но и не подтверждали. В конце концов, мог же он быть похоронен в другом месте, по необходимости, о которой посторонним знать не нужно?

     - Конечно, мог, - соглашаюсь, - если бы умер.

     - Ну вот, ты опять!.. - огорчился Дмитрий.

     Я открыла записную книжку и назвала ему дату поступления в чебоксарский банк их денег. Она не оставляла сомнений в том, что перевод из Тарасова состоялся после смерти Аркадия. Дмитрий принял это к сведению, но высказаться не соизволил, сидел в ожидании.

     - Дата поступления всех трех счетов одна и та же, - продолжила я, - а значит, и день отправления отсюда скорее всего один на всех. Что получается?

     - Что? - эхом отозвался он.

     - То, что лже-Аркадия хоронят, через день-другой после похорон настоящий Аркадий, Вера и ты прибываете в банк и совершаете операцию по переводу каждый своих денежек в Чебоксары! Так?

     - Так, так! - вяло кивает головой Дмитрий.

     - В таком случае умереть Аркадий по-настоящему мог только после этого дня. Ты долго еще будешь дуру гнать! - неожиданно для себя гаркаю что есть сил. Вот они, результаты общения с бандитами!

     Дмитрий, опешивший в первое мгновение, расхохотался во всю глотку. И у меня смешок прорвался.

     - Кто обещал мне рассказать все, но на даче?

     - Сдаюсь! - поднял он руку. - Но не потому, что ты меня прижала! - помахал пальцем перед носом.

     - Понятно! - согласилась. - Где уж нам вас таких упорных к ногтю прибрать!

     - А почему?

     Многое ему позволяю. Как с ребенком, со мной разговаривает. Симпатичен он мне, вот что,

     - Потому что с эксгумацией вам без меня не разобраться, А сидеть не хочется. Долго сидеть-то, убийство все-таки!

     Вот он и посерьезнел. И заторопился заметно.

     - Нет, Татьяна, не убийство. Бомж сам помер, от переохлаждения.

     - Знакома я с заключением экспертизы.

     - Перестарался я с водкой и оплеухами. Сам принял для верности и переборщил. Вырубился Володька чересчур надолго, а Вера приехала чересчур поздно, вот так и получилось!

     - Что совой об пенек, что пеньком по сове, все равно, Дмитрий, сове не жить. Непреднамеренное убийство все равно убийство, и все равно по нему сидеть.

     Понимает он, хоть и куражится.

     - Кончай куражиться! - советую. - Поживи здесь денек-другой, пока я мосты в прокуратуру не наведу и сумму не узнаю. Потом двигай в Чебоксары, бери у Аркадия деньги и переправляй их мне в пожарном порядке. И про мой гонорар не забудь. Возьму я с вас, негодяев, половину суммы взятки.

     Он вскинул на меня глаза:

     - А я-то думаю, что ты со мной возишься?

     - Жизнь тебе спасаю! - перебила его. - Это, по-твоему, ничего не стоит?

     - Это бесценно! - произносит он с чувством.

     - Вот именно! - соглашаюсь, прислушиваясь к слабо донесшемуся с улицы звуку моторов. Машины подъехали? Или - мимо? По времени пора бы, скоро смеркаться будет.

     - Что, и Вера сесть может?

     Не только о своей шкуре переживает, молодец!

     - А в морге она в бомже отца признала? Если не поверят ей, что ошиблась, то, может, за соучастие. А Аркадий-то ведь с неделю после происшествия здесь жил. И ты и она сюда к нему приезжали, вырабатывали, новый план действий в связи с незапланированной поначалу смертью Володи-бомжа. Обратное этому ей тоже доказывать придется!

     - Понятно! - чешет он затылок.

     Кажется мне - голоса снаружи доносятся. И снег под ногами скрипит. И как Дмитрий не слышит? Не обращает внимания? Торопиться надо!

     - Дмитрий, Аркадий деньги свои наличные все с собой увез?

     - Ох! - возмутился он. - Все, что было, мы с Веркой тебе предъявили, ты что, не веришь?

     - Пусть будет так!

     Я уже потеряла интерес к разговору. Встала, подошла к окну, сквозь щелку в занавесках глянула осторожно. Как на картине - "Ниссан" и "Нива" четырехдверная на дороге стоят, а какая-то морда, впервые вижу ее, нагло лапает мою "девяточку".

     - Дима, похоже, за нами прибыли! И только произнесла, в дверь тяжко ударили подошвой и заорали так, что стало холодно спине:

     - Открывай, сволочи!

     Дмитрий шагнул к окну и все сразу понял.

     - Что делать? - вперил в меня сумасшедшие глаза.

     "Тут я тебе не помощница!" - подумала, изображая страх и растерянность.

     Он метнулся в прихожую к трясущейся от ударов двери, уронил перед ней шкаф, придвинул плотней. Вернулся в комнату.

     - Что? - крикнул, ничего уже не соображая.

     Дмитрий заметался у окна, выглядывая в него, не скрываясь.

     - Как их много! - почти простонал: Я прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и прикусила губу. Он схватил меня за плечи и поцеловал - чмокнул в губы.

     - Татьяна! Иди наверх, спрячься там, Им я нужен, ты понимаешь! Возьмут и уедут, а ты останешься.

     Я, не ожидавшая от него заботы в такой момент, с изумлением вытаращилась и помотала головой.

     - Иди! Что толку от тебя здесь! - заорал, брызжа мне в лицо слюной.

     В дверь теперь колотили несколько человек, и она трещала. На кухне со стеклянным звоном и деревянным треском вылетело окно. Дмитрий скакнул туда, и я последовала за ним. Все происходило быстро, но мне удалось увидеть, как он, схватив табуретку, с размаху ударил ею по голове влезшего уже наполовину в разбитое окно бандита. Тот обмяк, и его потянули назад находившиеся снаружи. Дмитрий помог им, высунулся в освободившееся окно и, коротко, грязно матюкнув нападавших, едва увернулся от цепи, громыхнувшей по подоконнику. Перевернув кухонный стол, вбил его в пустое окно так, чтобы не сразу откинуть снаружи, и выскочил в комнату, где тоже вовсю звенели разбиваемые окна, прихватив по дороге толстую, расписанную цветочками по рукояткам скалку.

     - Наверх! - крикнул, пробегая мимо меня.

     Красиво он себя вел, мне нравилось. Но, действуя в одиночку, был обречен на поражение. Да и вдвоем мы продержались бы недолго.

     Штурмующие сконцентрировали силы в одном направлении - полезли через высаженные окна в комнату. Дверь, правда, еще колотили, но уже без азарта. Разуверились в успехе.

     - Они меня убивать будут, а мне что, бараном на них смотреть? - крикнул мне и тюкнул скалкой по колену перешагивающего подоконник бойца, а когда тот от шока согнулся в три погибели, ногой снизу вверх ударил его по лицу.

     - Оттаскивай! - крикнул находившимся на улице.

     - Дмитрий! - взвизгнула я.

     Он слишком увлекся и не заметил, как во второе окно влез еще один и, не обращая на меня внимания, бросился на него. Они, рыча, вцепились друг в друга и покатились по полу, сшибая стулья, двигая с треском стол. Дмитрий дрался неистово, пустил в ход зубы, потому что уж слишком просто удалось ему вырваться из лап противника, по первой оценке не уступавшего ему в комплекции и росте.

     В окне появился Фиксатый, мразь тщедушная, с цепью в руках, замер, наблюдая за схваткой.

     Дмитрий сел верхом на бандита и принялся долбить его головой об пол, прерывая упражнение для уже обессиленных ударов кулаками по его лицу.

     - Паяльник! - глухо рычал сквозь стиснутые зубы. - Я покажу тебе паяльник!

     - Гад! Сука! - выплюнул Фиксатый и серой змейкой скользнул между рамами в комнату. Цепь его нехорошо бренчала. Я не ожидала от него такой ловкости, но удивление тут же сменилось страхом за Дмитрия, не замечавшего надвигающейся беды. Фиксатый шагнул к ним и умело крутнул цепь сбоку от себя. За мгновение до его выпада я нанесла ему удар ногой в область почек. Мой невысокий и неострый каблучок воткнулся в него чуть повыше поясницы и немного сбоку. Сила была рассчитана точно. Я ни на минуту не забывала о своем альянсе с Явой и калечить его людей не хотела. Фиксатый выронил цепь, прогнулся и, держась за ушибленный бок, медленно повернулся ко мне. Рот в форме буквы "о", в глазах - мука и недоумение. Дмитрий, оставив надежно успокоенного партнера, задыхаясь, поднялся на ноги и бугаем деревенским уставился на Фиксатого. Сейчас отдышится, и начнется вторая серия того же спектакля. Мало не покажется.

     Спасая Фиксатого от такой участи, я развернула его, безвольного, за плечо и изо всех сил толкнула в спину в направлении окна. Его ноги подкосились, но шаг он все же сделал и упал грудью на подоконник, усыпанный стеклянными осколками. И тут же попытался подняться. И это было мне на руку - я рванула его за ремень и высунула на улицу до половины и сама слетела с ног от сильного толчка сбоку! Димочка угостил, спасибо, родной!

     Дмитрий не стал тратить времени на решение проблемы с визитером, а, взяв его за ноги пониже колен, просто перевернул в окно головой вперед. Снаружи раздался кошачий вопль и следом, чуть погодя:

     - Эй, мерин, у тебя еще один наш, отдай и его!

     - Сейчас! - согласился Дмитрий и, с трудом подтащив тело, в которое вложил столько сил, препроводил его в окно же. Упало оно мягко. Снаружи его ждали и приняли.

     - Один - ноль! - хрипло объявил Дмитрий, опускаясь на пол между окнами, прямо на стекляшки. - В нашу пользу!

     Я не стала его поздравлять, знала - продолжение следует. Он подобрал цепь, подергал, зажав в кулаках, улыбнулся лязгу.

     - Сейчас отдохну и пойду на улицу, поубиваю мерзавцев!

     Какими по-глупому самоуверенными делаются мужики после первого же успеха!

     От куртки на нем был оторван карман, свисал жалким лоскутом. Через щеку шла кровоточащая царапина, и почему-то была расстегнута ширинка. Его поза была подобающей, и в ширинку, распахнутую по этой причине настежь, высовывался уголок фланелевой рубашки.

     - Эй, Филипповы! - послышался снаружи бодрый и насмешливый голос.

     Ну вот и я сподобилась причислению к клану ювелира. Поднялась и, подойдя к Дмитрию, носовым платком промокнула ему от крови щеку. Он поморщился, но посмотрел благодарно, поймав, поцеловал кончики моих пальцев.

     - Филипповы, эй, але!

     Я на всякий случай шагнула к двери, а Дмитрий грузно поднялся, осторожно выглянул в окно и едва успел пригнуться. Над его головой в комнату, кувыркаясь, шипя и выбрасывая во все стороны плотные серые клубы дыма, влетел аэрозольный баллон, грохнулся об пол и закрутился как бешеный. Комнату вмиг заволокло мутной пеной, от которой нос и горло наполнились швейными иглами. Я, кашляя, согнувшись в три погибели, выскочила за дверь. Газовая атака! Образцово подготовился Ява к штурму! Это сюрприз! Из комнаты сквозь непрекращающееся шипение доносились звуки возни и мучительный, утробный храп. Кое-как продышавшись, я набрала полную грудь воздуха и нырнула в приоткрытую дверь. Глаза защипало, но терпимо. Сквозь туман я разглядела, что Дмитрий корчится, уже еле двигаясь, на полу. Ощупью я добралась до шкафа, схватила лежащий на нем кожаный облезлый кейс и, страдая от удушья, вернулась к двери, стараясь двигаться тихо и как можно быстрее.

     - Не пори горячку! Сейчас проветрится, подожди немного! - донеслось с улицы.

     Это не мне.

     Дыша наконец всей грудью, через кухню выбежала на веранду. Стараясь не шуметь, сдвинула тумбочку, подняла гвоздодером половицу, нащупала под полом ручку и отчаянным усилием потянула ее к себе. Узкая крышка подалась сразу, медленно и мягко, с тонким скрипом петель, показалась краем над уровнем пола. Бухнув кейс в открывшуюся черную и узкую дыру, опустила крышку на место. Пристроив половицу и поставив на место тумбочку, поспешила обратно.

     Туман в комнате заметно поредел - я от двери, различила даже цепь в руке Дмитрия.

     "Надо, Таня!" - сказала себе и, как на эшафот, шагнула в ад. Вдохнуть потребовалось всего раз. Судорога перехватила гортань. Тошнота почему-то ударила в голову, свела глаза к переносице, и я, успев подумать, что падаю, свалилась на оказавшийся пухово-мягким до неощутимости пол.

     Как бы там ни было, а из небытия приходится выныривать, пока еще жива, как из темной воды, хоть это и не всегда во благо.

     Вместе со звуками на меня всеми пудами навалился собственный вес. Все слилось в непреодолимое головокружение, а тяжесть тела продавила внутренности тошнотой. Первые минуты были нехороши настолько, что нельзя было двинуться, но и в неподвижности оставаться тоже было невозможно. Застонав, я, наверное, как-то пошевелилась, потому что услышала сквозь заполнявший голову звон слова, смысл которых не сразу дошел до ума:

     - Ты смотри, мокрощелка-то оживает!

     И поняла, что это про меня, только после того, как получила несколько подбадривающих пощечин.

     - Как бы не загнулась! - произнес тот же голос. - Отвечай потом за нее.

     - Колоть будем?

     - Давай!

     Через некоторое время я почувствовала в бедре боль от укола, открыла глаза, но поняла только, что кто-то, склонившись, смотрит на меня, держа мою голову ладонью под подбородок. Шум в ушах быстро пошел на убыль.

     - Живая! - проговорили с удовлетворением.

     - Надо же, мужик до сих пор в ауте, а она - вот! Что значит баба!

     Вскоре мне полегчало настолько, что, цепляясь за спинку сиденья, я смогла сесть и осмотреться. Внутренность "Ниссана" все еще плыла перед глазами, но в голове окончательно прояснилось, и если не принимать во внимание одышку и слабость, состояние можно было признать удовлетворительным.

     Дмитрий темным кулем валялся на полу между сиденьями. Над ним, поставив на него ноги, сидел и с кривой улыбкой разглядывал меня мужик с опухшим от кровоподтека лицом.

     - С прибытием, Ведьма!

     - Здравствуйте! - на любезную издевку меня уже хватило.

     - Ха! - восхитился он. - Заговорила!

     - Ява с вами? - спросила после облегченного вздоха.

     - Встретишься, скоро встретишься, не переживай!

     - В городе Ява, сейчас к нему поедем! - сообщил тот, что сидел за рулем. - Сейчас ребята закончат здесь, и двинем.

     Дмитрий шевельнулся и коротко простонал, как охнул.

     Снаружи взвыл двигатель. Машина, судя по звуку, медленно пробиралась вдоль левого борта "Ниссана" и, миновав его, резво покатила прочь. Я в лобовое стекло пронаблюдала, как удаляется от нас моя "девятка". Впервые вижу ее в движении со стороны. Ничего особенного.

     - Уколите его! - попросила, кивнув на Дмитрия. - Яве он живой нужен.

     - С ним и так ничего не сделается. Здоров, лось!

     Смотрела я на разбитую рожу ответившего и думала, что он знает, о чем говорит.

     - Уколи! - присоединил свой голос к моему водитель. - Не выпендривайся!

     Снег, забор и сам воздух снаружи заалели, как в сказке, в одно мгновение. Раздался хлопающий, треплющийся звук пламени, разгорающегося на ветру.

     - Оп-па! - выкрикнул битомордый, бросая под ноги использованный шприц и приникая к окну. - Сделано дело! Чистая работа!

     Дверь салона отъехала в сторону, и в машину, спеша невероятно, ввалились двое. Один, споткнувшись о пытающегося подняться Дмитрия, пролетел в конец салона и плюхнулся там на сиденье. Второй, почти упав на меня, схватил за грудки, тряхнул и, чуть не боднув лбом, прошипел:

     - Если бы не Ява!

     С кратким форсажем запустился двигатель,

     Фиксатый, дыша мне в лицо гнилым смрадом изо рта, пообещал:

     - Ничего, я до тебя доберусь!

     - Пошел прочь!

     Мне очень хотелось плюнуть в его мерзкую харю, и не знаю, сумела бы я удержаться, произнеси он еще слово, но машина двинула с места, и Фиксатый, к своей удаче и моему счастью, отлетел на соседнее сиденье.

     Набирая скорость, мы покатили вослед уже исчезнувшей из поля зрения "девятки". Выдохшиеся, как после тяжелой работы, бандиты хранили угрюмое молчание, а я любовалась зрелищем, открывшимся в заднем окне машины. Дача Филипповых полыхала как восковая свечка высоким, ровным пламенем, почти без дыма.

     К концу пути Дмитрий сидел рядом со мной, хмурый и молчаливый, но реагировавший на злые издевки попутчиков-конвоиров дрожащими пальцами и глазами, опущенными вниз. Издевались над нами все, включая водителя, и все разом хохотали над своими дебильными насмешками. Трогать, однако, опасались после того, как битомордый перехватил быстрый, волчий взгляд Дмитрия в ответ на неосторожный жест, сопровождающий один из его словесных выпадов. Впрочем, к концу пути они утомились от этого и унялись мало-помалу. Так что к мастерской Паши Явы мы подъехали в тишине и спокойствии.

     Машину загнали внутрь, остановили над смотровой ямой, и все вылезли из нее, оставив нас с Дмитрием вдвоем. Он искоса виновато взглянул на меня, Я ободряюще похлопала его по руке, и этот в пару секунд уложившийся разговор без слов, ей-богу, был содержательней многих словесных упражнений, ведущихся людьми в нормальных условиях. Продолжить нам не дали.

     - А вы чего рассиживаетесь? - возмутился заглянувший к нам молоденький хлопец.

     Или я узнавать их перестала, или он не участвовал в штурме дачи.

     - Вылезай!

     Ситуация из тех, когда надо подчиняться командам, и мы вылезли. За спиной щелкнула задвинутая дверца.

     Я ожидала прохладного приема, но не настолько, когда не замечают моего существования вообще.

     Мы, стоя у "Ниссана" под неживым светом неоновых ламп, оказались полностью предоставлены самим себе. Не знаю, как Дмитрий, но я испытала растерянность. В помещении, кроме нас, никого не было. Откуда-то глухо доносились голоса, взрывы хохота, здесь же было тихо настолько, что отчетливо слышалось капанье воды из крана в раковину.

     Решив принимать вещи такими, как они есть, и не пугать себя догадками, я подошла к раковине, напилась и умылась, вытерлась о грязную портянку, висевшую возле. Дмитрий же не двинулся с места, прислушивался и настороженно глазел по сторонам, приоткрыв рот. И дождался: открылась металлическая дверь в противоположной стене и его обступили человек шесть или семь, в основном те же самые. Последовавшая за этим немая сцена была непродолжительна. Стоявший напротив без замаха, профессионально смазал Дмитрия по уху так, что у того голова мотнулась.

     Сколько оплеух принял он в последние три дня! Пусть это будет слабым, но возмездием за мордобой Володи-бомжа в подъезде дома Аркадия.

     Дмитрий рванулся вперед, но, запнувшись о подставленную ногу и получив тычок в затылок, свалился на пол. Попытался подняться, но не вышло - подсекли руки ногой так, что крепко приложился головой и остался лежать, спрятав в ладони лицо. Стоявшие вокруг молча, терпеливо ждали.

     Меня подмывало, будь что будет, прийти ему на помощь, и, если бы среди них был Фиксатый, я наверняка не выдержала, устроила бы скандал. Но Фиксатого не было, как не было и Явы.

     Впрочем, бандиты вели себя спокойно. Они позволили Дмитрию сесть, ощупать лицо и лишь после этого, ухватив сразу в несколько рук за плечи и шиворот, поволокли, не позволяя подняться, под передние колеса "Ниссана" и там, открыв какой-то люк, грубо спровадили под пол.

     Опять судьба - находиться ему под землей.

     - Иди сюда! - крикнули мне.

     Ну вот и меня под землю. Ява держит свое слово. Дай бог, чтобы до конца.

     По соглашению с Явой, заключенному в моей машине, я знала, что сидеть мне в обществе Дмитрия по крайней мере до утра, но душенька замерла, заморозившись страхом. Эти орлы не играли, а действовали серьезно. Видно, Ява в свои планы их посвящать не стал, ограничился распоряжениями. Но обходятся со мной мягче. По уху не бьют и в спину не толкают.

     Темновато было под землей. Крутые металлические ступеньки. Ближе к низу, поскользнувшись, я пересчитала их, оставшиеся, задом до самого дна. Вскрикнула от боли и неожиданности.

     - Таня, что ты? - пожалуй, первые связно произнесенные Дмитрием слова после того, как он очнулся от беспамятства.

     - Ну вот, у них уже и разговоры начались! - прокомментировали сверху. - Удачи в делах, ребята! Время у вас есть!

     Я оставила без внимания грязный намек, поинтересовалась только:

     - Когда мы Яву увидим?

     - Когда он пожелает! - ответили и добавили со смешком:

     - Пусть этот, что внизу, тебя заведет, а Ява с утра регулировкой займется. Он у нас хороший регулировщик.

     У-ни-кальный!

     Крышка закрылась, и мы оказались в кромешной тьме. Наверху слышались шаги, голоса, шарканье, а потом крышка натужно заскрипела, будто вкатили на нее что-то тяжелое. Я так и сидела на нижней ступеньке, и мы молчали, слушали, как наверху затихает жизнь. Завозился Дмитрий, устраиваясь поудобнее. Повздыхал. Я боролась с утомлением, с каждой минутой наваливающимся на меня все тяжелее. Пыталась сберечь хотя бы остатки энтузиазма, сгрести их воедино и положить на хранение.

     За себя беспокоиться пока не стоило. По тому же соглашению с Явой, если, конечно, он намерен выполнять его условия до конца, утром меня освободят. Но я отдала им Дмитрия, откупаясь от поруки, ответственности и всего прочего, что навещалось на меня в ходе дела не без моего согласия.

     Противная штука усталость. И безнадега - дитя ее.

     Вытащить Дмитрия из этой переделки я возможности не находила. Не увещевать же Яву, в самом деле! Такая христианская добродетель, как всепрощение, погребена под собором, вытатуированным на его груди. Дмитрия я сдала в полной уверенности в том, что сумею его своевременно вызволить, пользуясь обстоятельствами, но они, похоже, складываются не в его пользу.

     Дмитрий зашевелился, зашуршал и, судя по звукам, поднялся на ноги. Сделал осторожный шаг, другой и, запнувшись обо что-то, едва не свалился, чертыхнувшись, затих.

     - Уж лучше сидеть! - проговорил.

     - Долго? - спросила я.

     Он промолчал, может, не так понял?

     - Справились, Татьяна, с нами. Сказано было таким тоном, что мне стало стыдно за свою роль и поведение в этой переделке.

     - Их было больше, - отозвалась смиренно, успокаивая к основном себя.

     - Права ты, я с тобой согласен. - Если он и дальше будет выдерживать такой тон, то я и разрыдаться могу! - Надо было с самого начала рассказать тебе все и не пытаться действовать в одиночку.

     Вот так люди и умнеют!

     - Откровенность, Дмитрий, - начала я нравоучительно, но, вовремя заметив, осеклась и продолжила по-другому:

     - Своевременная откровенность способна уберечь от многих неприятностей. Вопрос в том, как определять ее своевременность.

     Отвечать он не стал. Искал сочувствия, а получил назидание. Встал опять и, шурша по полу подошвами, двинулся в сторону. Пыхтел в темноте, звякал металлом, запинался обо что-то.

     - Стоп! - скомандовал сам себе. - Ага!

     Завозился, зашептал что-то, и в погребе нашем вспыхнул свет. Сощурившись, одарил меня довольной улыбкой, держа а руках толстый провод с висящей на нем голой лампочкой,

     - Так-то лучше!

     - Как ты ее включил?

     - Подвывернута была. Вкрутил до конца, и все дела!

     - Так лучше, - кивнула ему.

     Он поднял лампочку вверх и, загородясь ладонью от света, вгляделся в меня.

     - Таня, ты что, родная, киснешь? Кисну я, да, если я не буду киснуть, раскиснешь ты. Кому-то же надо и унывать. С тобой возиться чересчур хлопотно будет. Хлопочи лучше обо мне, я - женщина!

     - Нет! - тряхнула головой и отвернулась.

     - Ну что ты! - Он взялся за предложенную роль без колебаний. - Частный детектив из породы железных леди, а духом падаешь!

     - Породы только у животных бывают, - пролепетала, не поднимая глаз.

     Он расстался с лампочкой, подошел, присел, пожал холодными пальцами мои руки.

     - Ошибаешься, Танечка Иванова, люди тоже породу имеют. Есть, конечно, и дворняги.

     - Да? - глянула на него жалко и влажно.

     Знаю я, приятель, твои истины, не разливайся певчим дроздом. Вот ты - мужчина породистый. Породистой женщине, если действовать умно, вертеть тобой можно, как собаке хвостом. Сейчас, к примеру, ты действовать начнешь, порода обязывает.

     - Встань-ка, пожалуйста. - Он посмотрел вверх. - Пропусти меня. И на железяке тебе сидеть не следует.

     Я освободила лестницу. Он забрался наверх, пробуя ногами каждую ступеньку на крепость. Осмотрел снизу крышку, ощупал.

     - Посветить никак нельзя? Попробуй!

     Я протянула лампочку в его сторону на всю длину провода.

     - Даже щели нет! - пожаловался и, упершись, напрягся до дрожи в ногах.

     Изменил позу, достал крышку плечом и напрягся еще раз. Лицо потемнело, на лбу жила вздулась, сквозь сжатые в веревочку губы с шипеньем прорвался воздух. Выдохнул Дмитрий, посмотрел на меня виновато, сел где был, наверху.

     - Хреновый из меня сейчас Геркулес! - извинился и понурил голову.

     - И Геркулесу не все по силам было, - попыталась я его успокоить. Он только рукой махнул.

     Подвальчик был небольшим, низким и вытянутым, как коридор. Хозяева использовали его в качестве свалки разного автохлама. Все, чем пользоваться в ближайшее время не планировалось, а выбрасывать было жалко, валилось сюда. К таким местам руки прикладывают редко, а когда берутся - выбрасывают все без сожаления. В темноте разгуливать по этому помещению, не рискуя, свалившись, разбиться в кровь, невозможно. Лампочку, единственную здесь, Дмитрий отыскал чудом.

     - Что делать будем?

     Он спустился вниз, пошел по подвалу, перешагивая через железо, мимо меня, в другой его конец.

     - Могу сказать наверняка одно, - попыталась пошутить, - любовью заниматься не придется, как советовали, условия не те.

     - И настроение тоже, - поддержал он. - Ко сну обстановка также не располагает. А ну!

     Дмитрий, выбрав из кучи хлама довольно толстый и длинный стержень, неподъемный, на мой непросвещенный взгляд, выдернул его с грохотом и взвесил на руке.

     - Оружие! - повернулся ко мне.

     - С железкой против пистолета?

     - Ты думаешь? - засомневался.

     - Думаю, тебя, агрессивного, отсюда просто не выпустят. Поищи чего-нибудь менее заметное.

     - А если так...

     Он вернулся к лестнице и занялся пристраиванием стержня под крышку, опирая его о металлические перила. Когда удалось, удовлетворенно хмыкнул и надавил на свободный конец. Скрежетнуло и заскрипело протяжно, он приналег, и показалось, что успех рядом - рычаг медленно двинулся вниз и сорвался, грохоча по ступеням, полетел под лестницу. Дмитрий едва успел ухватиться за что-то, выругался в сердцах. Перила в месте, на которое пришелся упор рычага, оказались прогнутые самым безобразным образом!

     - Подставить бы что!

     Он занялся было поисками, но, вспомнив нечто важное, прервал это занятие.

     - Татьяна, кстати, насчет оружия... В моей квартире, в комнате, от входа налево, на полу ничего подобного не валялось?

     - Да.

     - Да? - быстро переспросил он. - И где?

     Чудак, он что, надеется, что сейчас я его пистолет из кармана достану?

     - Вчера валялось, Дима, но подобрано было, когда мы с Верой осматривали твое жилище, надеясь определить, куда ты делся.

     - И что же, что? - перебил нетерпеливо.

     - Твой пистолет вчера же чавкнул два раза и лишил жизни одного негодяя. Без этого я не добралась бы до места, где тебя собирались похоронить.

     - И где? - настаивал он.

     - Нет теперь, Дима, ни подонка, ни пистолета, успокойся.

     Он успокоился и потащил к лестнице какой-то черный промасленный чурбак, чтобы установить его на самом верху. А я рассматривала грязный обрубок, обозначившийся в том месте, где он рылся только что, и вначале не могла понять, что это такое, а когда догадалась, то тихонько, чтобы не спугнуть удачу, подобралась поближе и, забыв о чистоте белых ручек, отерла с него масляную грязь.

     - Дмитрий! - позвала негромко. Он не отреагировал, увлекшись возней с деревяшкой.

     - Иди ко мне быстрее!

     Что-то было в моем голосе, и он это расслышал, оставил чурбак в покое.

     - Ты же, Татьяночка, сказала, что для любви не те условия!

     А когда подошел, желание шутить с него как рукой сняло.

     - Домкрат!

     И замер, одурев от счастья. Ко мне вернулось хладнокровие, и я прокомментировала:

     - Вот-вот, а я смотрю, что-то знакомое, а как называется - не припомню. Любопытство, знаешь ли!

     - Домкрат!

     Он вцепился в эту грязь обеими руками, поднял не без усилия и бухнул на свободное место. Присел рядом, позабыв обо всем.

     Через десяток минут Дмитрий, избавившийся от мешавшей ему куртки, стал потным, грязным и счастливым. Механизм действовал, хоть и не был вполне исправен. Это я, дилетантка, поняла из бессвязных восклицаний, на которые Дмитрий не скупился. Сунулась было помочь, когда он, с трудом подняв тяжелую железяку, потащил ее к лестнице, но, посланная к бесу, покорно вернулась к роли пассивной наблюдательницы. Дмитрий, пыхтя от усердия, со знанием дела долго пристраивал находку на пришедшийся так кстати чурбак, подводил подвижную его часть под крышку люка, разыскал и приладил к месту металлический штырь и, лихорадочно работая им, проверил получившуюся систему на жизнеспособность.

     - Действует! - только и сказал, утомленный всей этой суетой.

     Я была счастлива от появившейся надежды и смотрела на него, как на героя. Это было ему приятно.

     Выудив из-под лестницы вал, он вручил его мне и, заставив встать рядом, перекрестился и заработал штырем с изумляющей скоростью. Шток домкрата медленно двинулся вверх, уперся, чурбак просел, продавливая ступеньку. Издав прерывистый скрип, крышка подалась, а когда между ней и притвором образовалась щель, в домкрате что-то тоненько запищало.

     - Давай! - взвыл Дмитрий, еще более убыстряя движение штыря. Я с размаху вбила вал между крышкой и притвором. Дмитрий расслабился, вытер пот со лба, передохнул.

     - Начало есть! - проговорил он, довольный результатом.

     Домкрат он запускал еще два раза, подкладывая под него всякую всячину, но тот, сочась маслом, действовал все хуже Дело дошло до того, что Дмитрий, потеряв терпение, с проклятиями спровадил бывшую только что драгоценной железяку вниз, в просвет между ступенями. Та тяжко, глухо воткнулась в пол. Щель была уже достаточно широка для экспериментирования с более простыми предметами, способными служить рычагом и упором, и через некоторое время, манипулируя отобранными из хлама орудиями, нам удалось расширить ее до размеров, удовлетворяющих наши желания. На этой стадии работы мы старались производить как можно меньше шума, хотя, конечно, полностью стуков и звяканья избежать не удалось. Поэтому, добившись своего, мы не кинулись сломя голову выбираться наружу, а замерли в обнимку, вслушиваясь и всматриваясь в то, что делалось наверху. Наверху же было тихо и безлюдно. Мир виделся нам в одном направлении и на уровне пола, но и этого было достаточно, чтобы понять, что в мастерской никого нет.

     - Тс-с! - остановил меня Дмитрий, когда я, подавшись вперед, взялась руками за край притвора. - Сначала я!

     Сжав в руке штырь, которым он работал с домкратом, с трудом протиснулся в щель и встал там во весь рост. Переступив несколько раз башмаками, а только они и были в поле моего зрения, он стукнул пальцами по крышке и отошел в сторону. Некоторое усилие, и я оказалась рядом с ним, на свободе.

     На крышке подвала стоял колесом "Ниссан", скособоченный сейчас в результате наших подземных усилий.

     Дмитрий, осмелев от безлюдья, шагнул без опаски к воротам, но я поймала его за руку и кивком указала на лестницу, ведущую в сторожевую будочку на крыше. Он все понял без слов, крадучись двинулся вдоль стены, держа штырь наготове, чтобы пройтись этой дубинкой по голове возможного охранника, который - если он есть в будочке - обязательно спустится к нам, уж я об этом позабочусь. Сдернув с гвоздя возле раковины полотенце, я догнала Дмитрия и, остановив, шепотом попросила обернуть штырь и, если случится, бить не сильно. Возражений не последовало, и вскоре он сел в засаду под лестницу, держа наготове свое усовершенствованное таким образом оружие. Предположение об охране, похоже, готово было подтвердиться - из полутемной сейчас мастерской был хорошо виден свет там, куда вела лестница, и в тишине ясно различались звуки какой-то простецкой песенки. Радио или телевизор без человека неподалеку работать не будут. Так что стоило попробовать. Я повнимательнее осмотрелась и направилась к верстаку, стоящему поблизости. Подойдя, с силой пнула один из стульев, и тот, подлетев, с грохотом покатился по цементному полу. Для верности я негромко вскрикнула, простонала и, повернувшись к лестнице, стала ждать результатов. Они не замедлили последовать. Мягко зазвучали шаги, что-то передвинулось, и сверху глянул на меня хлопчик, который выгнал нас из "Ниссана". Бедняга, вот, оказывается, кому придется подставлять голову под удар штырем в полотенце. Хлопчик со свету видел плохо, а я не дала ему времени привыкнуть глазами к полумраку - отошла в сторону, стуча каблуками так, что шаги отзывались коротким эхом.

     - Кто там? - крикнул он громче, чем нужно. - Кто?

     Не теряя времени на мысли о безопасности, хлопчик загрохотал ногами по лестнице и, опустившись до ее середины, встал, глазея на меня в полном недоумении.

     - Ты кто?

     Тот случай, когда наилучшим действием является полное бездействие.

     Я стояла соляным столбом, без единого движения. Большинство светильников в мастерской были отключены за ненадобностью, а горящие находились за моей спиной, и на фоне такого освещения я должна была выглядеть темным силуэтом, без деталей и подробностей. Поэтому узнать меня охранник не мог. Он и не узнавал. Видел только, что женщина, а женщин у нас пока не опасаются. Озадаченный моим необъяснимым появлением в запертом на все замки помещении, хлопец, не сводя с меня глаз, медленно двинулся вниз. В его специфически функционирующеи голове сейчас шел процесс перехода от "кто это?" до "хватай ее!", и надо было уловить середину. Хлопец ступил на пол и, подчиняясь остаткам нерешительности, задержался и с опаской двинулся ко мне. За его спиной я заметила едва уловимое движение, и из-под лестницы по-звериному бесшумно появился Дмитрий, шагнул, поднимая вверх руку.

     - Осторожно! - взвизгнула я так, что гул пошел по всем закоулкам. Хлопец дернулся от неожиданности. От неожиданности же и Дмитрий задержал движение руки.

     - Ты чего? - спросил хлопец и, привлеченный шорохом за спиной, обернулся так, что падающий уже удар, направленный в затылок, угодил в лоб. Охранник пошатнулся" вцепился в Дмитрия, но, приняв еще удар, расслабил ноги и мягко повалился вперед. Дмитрий посторонился.

     - Все! - сказал он и, постояв над упавшим, бросил на него свою железно-матерчатую дубинку. Я присела над хлопцем, ощупала его голову. Обошлось даже без ссадин. Удачно.

     - Пошли, Татьяна, а то скучно девается.

     К Дмитрию настроение возвращается. Хорошо! Посмотрела на него снизу вверх долгим взглядом. Нет, как все-таки неприятности сближают людей! Знакомы с ним всего ничего, а как родной он мне. Настроению его радуюсь.

     Мы не торопясь обошли мастерскую, потолкались во все двери, ворота, калитки, какие только попались нам по пути. Как я и ожидала, все входы-выходы были добросовестно заперты.

     - Наверх? - предложил Дмитрий.

     - Да, там окна есть, - ответила я и первой потопала в будочку, откуда неясно шептала музыка.

     Имел место риск нарваться на еще одного охранника, но небольшой, поскольку времени с момента выхода хлопца прошло немало, а никакого беспокойства мы пока не заметили. Разве что спит он там беспробудно.

     Мои опасения на этот счет были напрасными. Будочка оказалась клетушкой со столом, стулом и тремя окнами, выходящими на три стороны света. Под настольной лампой лежала раскрытая книга, за ней - транзисторный приемник. Вдвоем здесь было бы тесно. В заиндевевшие окна видна вся округа, освещенная прожектором, находящимся вне поля зрения, - заснеженные крыши, хорошо уезженный проезд между гаражами, в котором, приткнувшись в тупичке, совсем рядом, виднеется крыша оставленной на улице машины. Мои глаза пристыли к ней, захотелось рассмеяться и хлопнуть в ладоши или Дмитрия по плечу. Мне ли не узнать свою "девятку"!

     Дмитрий начал нудную возню с телефонным проводом от аппарата, прикрепленного к стенке, крутил его и дергал. Для хорошего рывка ему не хватало места. Выдернув провод из его пальцев, как вырывают какую-нибудь дрянь из рук малыша, я властным движением отодвинула его, слегка опешившего, в сторону, с силой швырнула бормочущий транзистор в окно и, не успели еще отзвенеть осколки стекла, жестом пригласила его в путешествие.

     - Прошу вас, милостивый государь!

     - А телефон?

     Послав телефон к черту, я спровадила его на крышу гаражного ряда. С крыши он спустил меня за руки, и вскоре мы сидели в машине, радостные и нетерпеливые. Только бы ворота на выезде из гаражного городка оказались открытыми!

 

ГЛАВА 10

 

     Во дворе дома Дмитрия шумела ребятня, контролируемая сударушками-пенсионерками, чинно гулявшими взад-вперед перед домом.

     Машину я припарковала, выбрав уголок потемнее и подальше от пешеходных маршрутов, но с хорошим обзором окрестностей.

     Дмитрий, положив ладонь на мою руку, слегка сжал ее, погладив запястье. Его глаза, отражавшие свет неблизких фонарей, влажно мерцали.

     - Татьяночка! - проговорил почти шепотом. - С тобой все удается. Судьба тебе ворожит, что ли?

     - Судьба, - отозвалась я. - И сама ворожу тоже. Смотри.

     Я достала из "бардачка" замшевый мешочек с гадальными костями, распустила веревочку.

     Бандиты, перегнав машину от дачи Филипповых до своей мастерской, спички горелой с пола не тронули. Уцелели не только кости, но даже бумажки в несколько сотен рублей, лежавшие в "бардачке" так, как я их там положила.

     - Выходит, недаром тебя Ведьмой зовут? Почетное звание.

     Я поморщилась:

     - Это кличка, Дмитрий. Так меня уголовники зовут.

     - Я знаю, Ведьма, чародеи должны отличаться от пестрой массы способностями и умом. Так что не морщись.

     Я исполнила его желание - улыбнулась и со вздохом ответила:

     - К сожалению, любезный, ты на чародея не тянешь.

     - Какой чародей! - Он коснулся лбом моего уха. - Разве чародей попадает в передряги так, как я?

     Ситуация постепенно развивалась в интимную сторону. Это было лишним, каким бы симпатичным он ни был, и я вытряхнула из мешочка кости.

     3+17+33. Сочетание нечеткостей.

     "Окончание, завершение, эпилог - иллюзия, которой живет человеческий ум, дробящий на части непрерывность действительности. День сменяется ночью. За расставанием следует встреча. Будьте готовы встретить утро нового дня".

     Я продекламировала это Дмитрию по памяти, как короткое стихотворение. Он смотрел на меня распахнутыми, слегка удивленными глазами с мягкими искорками в глубине зрачков. Мне хотелось взъерошить его волосы, погладить щеки. Это не влюбленность, не слабость, это наваждение, наведенное предчувствием расставания после совместно пережитых волнений. Это наваждение всего лишь, и я была его сильнее. Я его контролировала и сопротивлялась ему, а Дмитрия, похоже, оно одолевало. Обижать его не хотелось, поэтому вести себя следовало осмотрительно и осторожно. Тем более что назревший разговор о деньгах господ Филипповых начать только еще предстояло.

     - Утро нового дня, - задумчиво повторил он. - Надеюсь, оно будет приветливей вечера. Хотя чего сетовать - на свободе и в безопасности, в обществе очаровательной женщины...

     - Не расслабляйся, приятель!

     Не удержалась я, погладила-таки его по щеке, почувствовала, как он напрягся. Не скажу, что это не доставило мне удовольствия.

     - Счет нашего времени идет на минуты. Пашина "братва" скорее всего уже на коней садится. А искать нас начнут с самого простого - с проверки квартир.

     Слава богу, трезветь начал! Смотрит на меня уже не так завороженно.

     - "Десятка" моя - вон она, дожидается. Сейчас домой заскочу минут на десять и, как ты выразилась, - на коня! Минут через двадцать меня здесь не будет, это точно! А к утру за город выберусь - и ищи ветра в поле. Мне проще, а каково тебе? Останешься здесь, возле разворошенного осиного гнезда. Слушай! - приподнялся, осененный идеей. - Едем со мной!

     - Что, в Чебоксары?

     - Да!

     Я невесело рассмеялась:

     - Дурашка ты увлекающийся!

     Он, привлеченный теплотой слов, опять потянулся ко мне, и я поспешила его остановить:

     - Бросить свои дела здешние и вас, Филипповых, на произвол судьбы и сбежать с тобой в Чебоксары? Эксгумация, Дима!

     Он в сердцах крепко выругался, стукнул кулаком о кулак так, что треск раздался, и сморщился от боли. Да, кулакам его сегодня досталось, не следовало бы ему делать таких жестов.

     - Ты думал, все кончилось?

     - Думал!

     - Пока мы только от мафии избавились, и то не до конца. Бежать тебе надо, а мне - оставаться, расхлебывать остатки. Советую бросить ларьки и квартиры или поручить их продажу, что ли, верному человеку, есть такой?

     - Найдется.

     - И бежать к своим, не теряя времени. Слышишь, Дмитрий, - затормошила его, призадумавшись, - прямо сейчас и отсюда! Ребята, вы - это, так сказать, подразделение довольно малосильное. Обратись Паша к начальству, к утру выезды из города будут контролироваться полностью, возьмут тебя, запоздавшего, за жабры.

     Он смотрел недоверчиво, но с податливой робостью. Его присутствие в городе связывало мне руки, и сгущать краски имело смысл. Переборщить я не опасалась. Пока свежо у него впечатление от происшедшего, верить он мне будет. А что в будущем сомневаться начнет, пусть даже не доехав еще до своих Чебоксар, это меня не волновало.

     Выудив из "бардачка" ручку, Дмитрий на клочке бумаги нацарапал несколько цифр и отдал его мне.

     - Чебоксарский телефон, - проговорил очень серьезно.

     Я оценила его шаг должным образом. Этим он отдавал себя, Веру и Аркадия в мои руки.

     - Позвонишь - встретим. Что еще? Подумал, потирая лоб.

     - Деньги! - подсказала я. - Деньги для взятки в прокуратуру.

     - Сколько?

     Опять этот вопрос! Ну не поворачивается у меня язык запросить с них третью шкуру.

     - Не знаю, - качаю головой, - но думаю, в разумных пределах, сообразно, конечно, делу.

     - Приготовим, ты позвони только. - И замолчал опять. Пора, пора было его спроваживать. Во мне уже тлело нетерпение.

     - Едешь? - почти выкрикнула.

     - Да, - отрубил он. - До утра из города уберусь. На дачу заверну - бумаги свои забрать.

     Я о бумагах твоих помню. Не забываю я о них ни на минуту. И голову уже ломаю - как бы мне там побывать раньше тебя, истребитель бомжей?

     - Дачу, Дмитрий, сожгли, - соболезнующим тоном сообщаю ему. - Сгорела она дотла. Я раньше тебя очнулась, видела.

     Это поразило его, он даже на секунду глаза зажмурил.

     - Не переживай! - попыталась успокоить. - Жизнь дороже, наживешь еще!

     Он понял мою двусмысленность по-своему и приободрился:

     - Наживу! - согласился со злой уверенностью. - Постараюсь!

     На этом мы с ним расстались. Пожали на прощание руки, а когда рукопожатие затянулось, я позволила нам хороший поцелуй на память.

     Склонившись над его коленями, я сама открыла защелку двери, распахнула ее для него. Уходя, он несколько раз обернулся. Я взглядом проводила его до подъезда и, запустив двигатель, медленно выехала со двора.

     В третий раз я проехала мимо сторожки Ефимыча по ухабам плохой дороги между штакетниками, мимо сарайчиков и особняков.

     Дача Филипповых представлялась мне сейчас неким отправным пунктом, началом развития событий очередной главы дела о кассе ювелира. Эта глава, при отсутствии дачи, обещала быть последней.

     "Девятка" кралась, покачиваясь на ухабах, с погашенными фарами, с работающим на пониженных оборотах двигателем. Я очень надеялась, что происшедшие здесь военные действия, завершившиеся пожаром, и, возможно, последовавшие за этим визиты официальных лиц, по ходу деятельности обязанных интересоваться происшествиями такого рода, утомили недреманные очи Ефимыча, притупили его бдительность, и он не заметит или не обратит внимания на машину, сверхосторожно проползшую мимо. Как бы там ни было, но в глубь дачного массива я проникла беспрепятственно.

     Дача сгорела действительно дотла, как я и уверила Дмитрия. Куча головешек, печная труба и много-много мусора. Снег от пожара и мороза превратился в ледяную корку, ровно покрывшую землю и громко хрустящую под ногами.

     Я обходила пожарище, пока не определила наверняка место, где раньше была веранда, и не ошиблась - под слоем остывших уже углей обнаружились обгорелые, но уцелевшие половицы и даже гвоздодер оказался здесь же - звякнул, когда я на него наступила. Удивляясь своему бесчувствию - и жилка внутри не шевельнулась, - расчистила тайник от хлама, подняла крышку и отбросила в сторону. Кейс был на месте. Сухой и чистый, будто только что из моих рук. Положив его в машину, я оттерла снегом вымазанные сажей руки, высушила их тряпкой, нашедшейся под сиденьем, и совсем уже собралась от холода и горелой вони нырнуть в гостеприимное машинное чрево, но была остановлена осторожным вопросом

     Прозвучавшим неожиданно откуда-то сбоку и сзади.

     - И кто это здесь на сей раз? - раздался в безветренной тиши негромкий голос.

     На белом снежном фоне черным силуэтом человек в распахнутом полушубке, в коротких, с обрезанными голенищами валенках и тросточкой ружья наперевес. Ефимыч!

     - Я, дед, не пальни ненароком! - И, видя его неослабевающую настороженность, уточнила:

     - Гену Слипко на днях по твоей просьбе подвезла до города. Признал?

     Признал. Задрал кверху ствол своей гаубицы.

     - И чего ты здесь? - осведомился, не делая ко мне и шага.

     - Тебе объяснить?

     Я, засунув после снежного мытья замерзшие руки в карманы, привалилась к боку машины.

     - Желательно!

     Он меня узнал, перестал бояться и ответил поэтому язвительно-зло, перенервничал, видно, сегодня. Нервы у меня тоже не веревочные, но ругаться с ним сейчас не следовало.

     - Не буду тебе ничего объяснять, - прошипела сквозь зубы. - Ты же видишь, что я не воровка, взять отсюда нечего, - кивнула на пожарище. - Не смей поэтому на меня кричать! Он подошел ближе, всмотрелся.

     - Точно, ты!

     - Я тебе сейчас, Ефимыч, деньги дам. Нужны тебе деньги?

     Он оперся на ружье, как на палку, засопел.

     - После меня, может быть, вскоре, может, под утро приедет сюда Дмитрий Филиппов. Возможно, будет ковыряться в головешках. Ты не мешай ему. Лучше всего - не замечай совсем.

     - А если он сам обратится? Принял Ефимыч уже и деньги, и мои условия.

     - Тогда - другое дело, - отвечаю. - Но то, что я здесь была, не говори, ладно?

     - Больно мне надо! - вскричал он в сердцах. - Устал я от вас, провались вы к лешему! То портфель ему сбереги, то не замечай его, а самому человека по уху стукнуть - что сплюнуть!

     Понесло Ефимыча жалобами на свою беспокойную жизнь и несло до тех пор, пока я не всунула в его кулачок бумажки, добытые из "бардачка". Ощутив их в руке, он замолчал, постоял еще немного и, хрустя валенками по ледку, отправился восвояси, на ходу буркнув через плечо:

     - Не скажу и не замечу, будь спокойна, Ефимыч слово держит!

     Выехав на трассу, я свернула в противоположную от города сторону и остановилась сразу, как только нашла на обочине место достаточно широкое, чтобы не беспокоиться за судьбу, слушая, как проносятся мимо редкие в это время суток машины. Погасив огни, заглушив двигатель, в тишине, в темноте и неподвижности я наконец позволила себе расслабиться. Откинулась на подголовник, прикрыла глаза, глубоко вздохнула и минут пять, не меньше, слушала, как шумит в ушах, как гудит усталое тело, наливаясь расслабляющей тяжестью, как кровь пульсирует в висках. Через пять минут я оценила глубину усталости, позволила себе обратить на нее внимание, перестала бороться с ней, приняла как факт и отдалась ей покорно, вся, без остатка.

     Уж так получилось, что от сего момента и до утра ничего срочного не было, отлилась прекрасная пауза в горячей сутолоке последних дней, и я решила, не изобретая забот, пустить ее всю на отдых.

     Гнать машину в город мне сейчас не хотелось. Вероятность встречи с Дмитрием на пустой ночной трассе существовала, а я не была бы ей рада. Узнав мою машину, даже только предположив меня за рулем, он мог заподозрить хладное, потому что делать мне здесь, то здравом размышлении, не имея, конечно, в виду кое-какие известные обстоятельства, было нечего. Рисковать не стоило, а тратить время, колеся по незнакомой местности в поисках объезда, мне не хотелось тоже. Нет у меня времени для того, чтобы так неумно его транжирить.

     То ли навалившаяся усталость сдвинула мерки, то ли не заметила я впопыхах - кейс оказался тяжелым, почти неподъемным. Взломав шпилькой запоры, я открыла его и ощупала содержимое. Это был тот случай, когда предположение подтверждается блестяще - он был под завязку заполнен плотно уложенными пачками денег. Ни золота, ни бумаг я не обнаружила, что тоже соответствовало ожидаемому.

     Включив освещение приборного щитка, я оценила достоинство купюр, осмотрев несколько наугад взятых пачек. Прикинула: содержимого с лихвой хватало для удовлетворения чаяний моих заказчиков - компаньонов Аркадия. Закрыв крышку и защелкнув замки, я сбросила кейс на пол. Шлепнулся он классно, тяжело, с глухим стуком. Вернувшись на подголовник, не сразу поняла, что остаюсь на удивление спокойной. Спокойствие тонкой, падающей без брызг струйкой заполнило меня до краев, не оставив места ни удовлетворению, ни облегчению, ни радости. Нет, нервный это все-таки способ зарабатывать таким образом себе на хлеб насущный! Как бы там ни было, а чемодан денег стоил потраченных усилий!

     Эта мысль произвела на меня впечатление, согрела ноги и плечи, закрыла глаза и погрузила в мягкий, пушистый сон без сновидений. Усталость и напряжение прошедшего дня сделали свое дело, и ни проносящиеся со свистом мимо редкие машины, ни завывания поднявшегося к утру ветра меня не беспокоили.

 

ГЛАВА 11

 

     Но ветер выгнал из салона остатки тепла, и без того скудные к этому времени, и холод разбудил меня вернее любой тревоги. Зуб на зуб не попадал спросонок, и это было мучительно! Затекшее от неудобной позы и продрогшее тело отказывалось повиноваться. Запустив двигатель, машину я прогрела быстро, но в себя прийти удалось только после хорошей разминки, завершившейся пробежкой по обочине дороги. Едва начавшее синеть небо предвещало близость утра. Утро свидетельствовало о том, что время, отпущенное на отдых, на исходе. Удовлетворившись мыслью, что использовано оно должным образом, я покатила в город, отбросив всякие опасения. Утро вечера мудренее - точно!

     Проезжая мимо КП ГАИ, возле которого люди в синих бушлатах с автоматами наперевес уже вовсю предавались своему обычному развлечению - проверке документов и машин частников, выдергивая их из довольно плотного здесь автомобильного потока, я подумала, что, случись невероятное, приди кому из дорожных хранителей правопорядка блажная мысль заглянуть в валяющийся на полу возле сиденья кейс, объяснить правдоподобно его содержимое мне будет непросто. Мысль оказалась стойкой и загнала меня в лабиринт переулков, подальше от основных магистралей, подальше от патрульных машин любых мастей.

     Избежать объяснений с Пашиной братвой по поводу событий прошедшей ночи мне представлялось невозможным, тянуть с этим не следовало, и я с ходу связалась по сотовому с Валерием Жуковым, поставив его в известность, и одновременно получила санкцию на очередное посещение мастерской. Скарабей оказался в курсе дел, как я поняла с первых его слов, но разговаривал со мной, против ожиданий, любезно, даже шутливо.

     - Явка с повинной? - закончил разговор шуткой. - Ждем!

     Взошедшее солнышко освещало мне путь. Проезжая часть улиц радовала грязно-снежной слякотью, хлюпающей под колесами.

     В мастерской меня не ждали. Никто не вышел навстречу, не открыл дверцу, не взял меня под белы руки. Выбитое окно в будочке на крыше было загорожено фанеркой, транзистора под стенками видно не было. Обычное для этого места безлюдье.

     Остановив машину там, где я впервые оскорбила действием Лобана, будь земля ему пухом, я, покинув ее, уверенно направилась к дверце в красных воротах, настраиваясь внутренне на хамски-веселый или жестко-лихой, в зависимости от обстоятельств, лад.

     Откровенно говоря, входить в мастерскую не хотелось. Не хотелось надевать на себя маску Ведьмы. Не хотелось отвечать за побег и избитого сторожа. Не хотелось врать и изворачиваться, перекрашивая черное в белое и наоборот. Но не прятаться же мне от бандитов! Даже если б это было возможным, характер не позволит, вытолкнет на поверхность, на вид. Поэтому, как там в расшифровке одного из сочетаний чисел, выпадавших мне при гадании не так давно; "...неприятностей можно избежать лишь путем правильных и активных действий". Вперед!

     Я со вздохом взялась за широкую облезлую ручку, дернула. Дернула еще раза два, но дверь осталась закрытой по-прежнему. До такой степени меня здесь ждали!

     Самое дурацкое, а значит, и самое неожиданное для моих неприятелей в подобном положении - ломиться в запертую дверь, будто я здесь хозяйка положения, добиваться допуска к возможным неприятностям.

     Я загрохотала каблуком в железо ворот и упражнялась в этом до тех пор, пока не почувствовала по ту сторону живую душу.

     - Открывай! - прорычала.

     - Подождешь! - ответили с наглой интонацией.

     Ударив еще несколько раз, чисто для того, чтобы оставить за собой последнее слово, я отошла в сторону. Вот теперь меня обеспокоила мысль о кейсе, таком безнадежно-заметном и даже не запертом. Следовало бы завезти его куда-нибудь по пути. Поспешила.

     Изнутри лязгнула задвижка, и под скрип петель из-за дверцы глянула на меня рожа со следами вчерашних побоев.

     - Тебе кого? Яву? Сейчас выйдет. И скрылась, не дав мне, слегка опешившей, времени рта раскрыть.

     Что-то не понимаю я их сегодняшних телодвижений, и это из рук вон плохо. Стало быть, не могу предвидеть развития событий. А человек я не настолько азартный, чтобы испытывать удовольствие от неожиданностей в такой ситуации.

     В широко распахнувшуюся дверцу вышагнул Ява, одетый на сей раз вполне по-джентльменски - с иголочки. Кивнув, без слов направился к моей "девятке" и уверенно уселся за руль, махнул приглашающе мне, опешившей еще больше. Запустил двигатель и, опустив окно, крикнул раздраженно:

     - Давай быстрее, времени у нас нет! Пришлось садиться.

     Впорхнув на пассажирское место рядом с ним, я пролепетала, поглядывая недоуменно, но хмуро:

     - Мы вроде никуда не собирались!

     - Это ничего, - ответил он спокойно, привычно разворачивая машину к выезду.

     Кейс сильно мешал мне, путался в ногах, и я осторожно, чтобы от толчка не открылись защелки, переложила его назад, на пол же, подальше от посторонних глаз.

     Показывать характер было не с руки, и я покорилась, даже вопросами решила не донимать Пашу. А он явно знал, куда путь держать, баранку крутил уверенно. Слишком мало во мне было сейчас энергии, чтобы жестко спросить его о цели поездки. Молчать, демонстрируя невинное спокойствие, было просто, но, возможно, глупо. Не исключена возможность вляпаться в роль овцы, везомой на заклание. Мясники, как правило, орудуют в местах, откуда для бедных овечек выхода не бывает. Эта мысль прибавила мне сил.

     - Ну хватит, Ява, - сказала я еще не жестко, но достаточно твердо, - куда ты меня...

     - В "Изюм!" - перебил он и, помолчав, добавил:

     - Не дергайся!

     Успокоил, спасибо!

     Доехав до места, так и не проронив больше ни слова, он бесцеремонно вогнал машину на тротуар, прижав ее радиатором чуть ли не к двери конторы Скарабея.

     - Пошли! - скомандовал, хлопнул дверцей и, не подождав, скрылся в офисе.

     Перегнав машину на обочину и добросовестно заперев - было в ней сейчас чем поживиться случайным воришкам, я поспешила следом. В приемной, подхваченная на ходу под руку секретаршей, я без лишних разговоров была водворена, другого слова не подберу, в кабинет Жукова. Там было накурено!

     Пожилой аристократ с голосом телевизионного диктора прошлых времен сидел за сейфом на подоконнике с видом строгого, но справедливого учителя. Возле него с ноги на ногу переминался Жуков, а Ява, расположившись на узком и длинном столе, прижимал к уху трубку телефона.

     - Частный детектив! - воскликнул, завидев меня, Иван Петрович Сидоров. - Вот кто нам, Валера, был бы сейчас нужнее всего!

     Жуков, глянув искоса, отвернулся к окну. Сидор Лютый подошел, коснулся моих плеч.

     - Здравствуйте, наша сегодня долгожданная Татьяна Александровна!

     - Да! - заорал Ява в трубку диким голосом. - Да! Да!

     Сидор сморщился и увлек меня к окну.

     - А что, - он вопросительно глянул на Жукова, - не нанять ли нам ее за хорошее вознаграждение?

     - Да будет тебе! - ответил Жуков, доставая сигарету и переламывая ее посередине.

     - Да! - взревел опять Ява.

     - Перестань! - сверкнул глазами в его сторону Валерий.

     Ява соскочил со стола и, не отнимая трубки от уха, повернулся к нам спиной.

     - Видите, что творится! - развел руками Сидор, - Ей-богу, не до вас, вы уж извините!

     Ява с грохотом швырнул трубку на аппарат и подошел с виноватым видом.

     - Что там? - спросил, не глядя на него, Жуков.

     - Крутят, суки, отказываются от всего! - задрал Ява подбородок. На его разрумянившихся щеках играли желваки.

     Иван Петрович, успокаивая, похлопал его по руке.

     - Дело в том, что один из наших товарищей пропал самым необъяснимым образом.

     - Да она его знает! - глядя в окно, сообщил Жуков.

     - Правда?

     - Конечно, - подтвердил Ява, - она ему по заднице настучала в первый же день.

     - Лобан! - выдохнула я и, наверное, в лице изменилась, потому что все трое посмотрели на меня с интересом.

     - А мы не привыкли оставлять в беде товарищей! Понятия наши такие, - подвел черту Сидор. - Поэтому разбирательство вашего нехорошего поступка произведем кратко.

     - Считай, что повезло тебе с Филипповым! - пробурчал. Ява.

     - Звони, Пашенька, своим, пусть выезжают! - повелел Сидор.

     - Думаешь, пора? - усомнился Ява.

     - Тебе не ясно? - Жуков повернул голову, и Яву легким ветерком понесло обратно к столу, к телефону.

     - Как же так случилось, - Валерий, закрыв глаза, утомленно потер лоб, - что, сдав им Филиппова, ты же и помогла ему сбежать?

     Я, признаться, ожидала чего-то более изощренного, а на такой-то вопрос ответ у меня давно отрепетирован.

     - Я не Рэмбо, - ответила, глядя на них честными глазами, - и бежать из закрытого подвала не в моих дамских силах. Бежал Дмитрий, не я.

     - Дмитрий! - Сидор многозначительно поднял палец, и Валерий кивнул ему в ответ. - А ты?

     - А я что же, держать его должна была, отговаривать? Или оставаться в подвале, отказываться вылезти, когда он крышку люка поднял? Нельзя, мол, милый, что ты!

     Жуков усмехнулся и покачал головой. Улыбнулся и Лютый.

     - И так, - продолжила я, - сделала все от меня зависящее - и шум подняла, и сторожа предупредила, крикнула ему: осторожней, мол, когда Филиппов нацелился его по затылку тюкнуть. Да вы того паренька спросите, он подтвердит, если ему память не отшибло.

     - Уже подтвердил! - согласился Жуков. - Паренька, надо же! У того паренька за убийство две отмотанные ходки!

     - Это лишнее, Валера! - остановил его Сидор Лютый.

     Подошел Паша.

     - Выезжают! - доложил. - Уже! Жуков глянул на часы, потом на

     Ивана Петровича.

     - Вот что, Ведьма! - обратился ко мне. - Ничего нового ты нам не сказала, это мы и без тебя все вычислили, вина твоя в этом невелика. Филиппова ты Пашке сдала, за что долги он с тебя списал. Так?

     - Так! - согласился Ява.

     - Пашка дело поставил плохо, Филиппова удержать не смог. Вопрос исчерпан?

     - Отчасти, - ответил ему Сидор. - Только в том случае, если Паша не выставит к Татьяне Александровне справедливых претензий.

     Общее внимание обратилось на Яву, и тот, рисуясь, прорычал:

     - Твое счастье, Ведьма, что нам сейчас некогда!

     Спектакль они разыграли талантливо, с импровизацией, но на "бис" я бы их вызывать не стала.

     - Подписано! - подытожил Жуков, и у меня наконец отлегло от сердца.

     - А сейчас, Татьяна свет Александровна, - Сидор Иван Петрович тоном и обликом превратился в Лютого, - отблагодари нас за нашу к тебе доброту и благосклонность, подвези ребят куда надо! - Он кивнул на Яву. - Только с условием - вопросов не задавать и глупостей не делать! Благословляю! - рявкнул вдруг фельдфебельским басом, так не вязавшимся с его обликом престарелого аристократа.

     От нехорошего предчувствия коленки у меня ослабли чуть ли не до дрожи.

     Не дожидаясь моего согласия, Жуков и Ява вывели меня из кабинета, вытолкали из прихожей. В дверях, оглянувшись, я поймала жалостливый, испуганный взгляд секретарши.

     Обращаясь со мной, как с безвольной куклой, но довольно, впрочем, бережно, меня усадили в машину на прежнее место, В себя я пришла, когда Скарабей, влезши на заднее сиденье, поднял с пола кейс с деньгами.

     - Черт, мешает он мне! Татьяна, куда его деть?

     - Да назад! - проговорила как можно более равнодушно. - Он, кажется, чистый.

     - Чистый! - проворчал Валерий, забрасывая кейс через плечо на окошко. - Воняет от него, разит прямо!

     Я молилась, чтобы не подвели защелки со взломанными запорами, не открылись от такого обращения или от тряски. От кейса только или от меня тоже в машине еле заметно попахивало гарью. Правда, слабо, но учуять можно было хорошим носом и то лишь со свежего воздуха. Я покосилась на Яву - тот невозмутимо вел машину, погрузившись с головой в это занятие.

     Что они придумали? Куда меня везут? Глупостей делать я, конечно, не собираюсь, но и бездействовать - тоже не мой стиль. А поскольку неприятностей можно избежать лишь путем не просто активных, но и правильных действий, решила подождать с оными до прояснения обстановки. А пока что мы ехали и я была в добром здравии - ну и ладно!

     - Ты говоришь, сюда? - спросил меня Ява, сворачивая на перекрестке.

     Я вопросительно посмотрела на него, но не ответила. Кто знает, может, у него такая манера шутить!

     Район в общем-то знакомый, и я проехала бы этим же маршрутом.

     - А теперь сюда, да?

     Машина свернула в жилой массив. Я начала догадываться, куда мы направляемся, но виду не подавала, предоставляя возможность событиям развиваться своим чередом.

     - Дом этот? - Ява указал на хорошо известную мне девятиэтажку. - Или тот?

     Мы въехали во двор дома Дмитрия и остановились у его подъезда, едва не перегородив выезд "Ниссану", стоявшему к подъезду задом, вплотную,

     - Пойдем!

     Мы с Явой вылезли наружу, Жуков остался в машине, проводил нас пристальным взглядом.

     Ява властно откатил салонную дверь "Ниссана", с лязгом, заставившим шарахнуться семенившую мимо бабку, рявкнул грубо, по-хозяйски:

     - Ну, чего расселись, работнички хреновы! Я уж думал, все сделано! У нас зарплату просто так не платят!

     - Шеф, да мы только подъехали! - раздался из недр "Ниссана" виноватый голос, - Покурить едва успели. Да и квартиры не знаем.

     Из машины вынырнул Фиксатый, еще двое виденных мною в мастерской "братков", одетых в старенькие, линялые комбинезоны.

     - Квартиру вот хозяйка покажет! - Ява кивнул на меня и буркнул, отходя в сторону:

     - Иди!

     - Иди! - прошипел Фиксатый, и мне опять, это как аллергия, захотелось врезать ему ребром ладони под нос. Но, помня совет не глупить, я покорилась и двинулась впереди всех, будто и впрямь хозяйка, провожающая рабочих в свою квартиру. Обстановка начала проясняться, но поразмышлять над ней мне не дали.

     - Здесь, говоришь? - пропел ехидно за моей спиной Фиксатый и, мастерски справившись с замком, распахнул дверь квартиры Дмитрия.

     Меня разобрало какое-то глупое веселье, когда они, обойдя территорию, трудолюбиво и бережно, как свое; принялись стаскивать вниз телевизор, колонки, компьютер со всеми причиндалами, еще какую-то электронику, а когда дошла очередь до одежды, выгребли из шкафов все подчистую. Они увязывали ее в простыни, в большие узлы и волоком тащили мимо меня вниз по лестнице. Я молча наблюдала за ними и желала, чтобы это безобразие поскорее кончилось.

     Из двери напротив высунулась давешняя бабенка и, проводив взглядом отплывающий от дверей на плече "работяги" свернутый в трубку ковер, осведомилась у меня ехидно:

     - Что, красавица, дружка своего перевозишь?

     - Ко мне переезжаем! - пояснила я приветливо. - Пожениться решили!

     - Слава тебе, господи!

     Соседка истово, с большим облегчением, перекрестилась и скрылась за своей дверью.

     Да, люди, грабили ваши квартиры и грабить будут! И ничего вы с этим не поделаете! Вы в многоэтажных норках-пещерках вцепились каждый в свои тряпки с деревяшками, пропахшими жаренной на постном масле картошкой, и не желаете знать друг о друге ничего, что выходит за пределы дворовых сплетен. Поэтому и замерзают насмерть отмордованные люди в ваших подъездах.

     - Молодец! - одобрили мое поведение работяги, вытаскивающие из двери большой картонный короб со стеклянно поблескивающим содержимым.

     Фиксатый закрыл дверь, так же сноровисто запер ее и, утерев со лба трудовой пот, повернул ко мне подобревшее лицо:

     - Пошли, Ведьма, все тут!

     Я не спеша, не хотелось мне спешить, спустилась вниз, сильно отстав от Фиксатого, а когда вышла на солнышко, "Ниссана" уже и след простыл. Исчез и Ява. Скарабей же сидел за рупем моей "девятки" и дожидался меня.

     Я чувствовала себя на редкость опустошенной после того морального насилия, которому подверглась только что. Даже не удивлялась тому, как это меня нежданно-негаданно угораздило стать стопроцентной соучастницей ограбления квартиры. И не простой соучастницей - наводчицей, именно эту роль я невольно исполнила в сыгранном только что до конца представлении. И не имело значения, что настоящий хозяин убыл отсюда с намерением никогда не возвращаться. Но с какой целью впутали они меня? Зачем это им было надо? Такой вопрос я задала Скарабею, едва он вывел машину с ненавистного мне двора.

     - Не догадываешься? - ответил он вопросом на вопрос с самодовольным видом.

     - Влезла ты в наши дела по самые уши. Многому оказалась свидетельницей. Людей узнала. Яву, меня, законника. Что ж тебя, убивать, что ли? - осведомился с добрым смешком. - А тут с Филиппова, здесь он или нет, так или иначе получать надо, хоть вещами. Вот и повязал тебя Ява на соучастие. Теперь ты ротик свой не откроешь, помнить будешь - в случае чего придется сидеть. Вот так, Ведьма! - и усмехнулся еще раз.

     Смотрела я на него и думала, что ладно, перенесу я и его насмешку. Куда половина вместилась, там и целому быть, пусть даже с натугой.

     Ближе к центру города Скарабей свернул на тихую улочку и остановил машину у кулинарии, при виде которой я вспомнила, что ела вчера, когда-то, но не вечером. Он достал сигарету, размял. Сигарета сухо потрескивала в его пальцах. Не глядя на меня, проговорил:

     - Мне очень хотелось бы знать, Татьяна Иванова, сколько заплатили тебе Филипповы? Немало, наверное. Ты много сил положила, чтобы обвести нас вокруг пальца!

     Прикурил и, не дожидаясь ответа, выбрался из машины, запахнул пальто и пошел через дорогу, поглядывая по сторонам. Я подождала, пока он скроется из глаз, а потом, встав коленями на сиденье, дотянулась до кейса, лежавшего по-прежнему у заднего окна, перетащила его к себе.

     "Сколько заплатали?" - качнула головой.

     Порылась в карманах, нашла кое-какие деньжата и, заперев машину, отправилась в кулинарию, держа кейс под мышкой.

 

ЭПИЛОГ

 

     В соседней ячейке плацкартного вагона трое немолодых кавказцев и один среднеазиат вот уже третий час тихо пили водку и играли порнографическими картами в дурака. На кавказцев водка заметного действия не оказывала, только становился резче их акцент и выразительней жестикуляция. Среднеазиат же, утомленный обильностью возлияний, утратил активность, молчал, и если бы не скупые, лишь самые необходимые при игре движения да поблескивающие глаза в щелочках между пухлыми веками, можно было бы предположить, что он дремлет за столом, заваленным снедью и объедками. Заканчивая кон, эти люди поздравляли друг друга, мягко хлопая по ладоням выигравших, и пили во здравие. Исчезала пустая тара, сменялась полной, появлявшейся из ниоткуда. При этом ближайший ко мне завладевал колодой, увлеченно перебирал ее, мерзко взвизгивал, всматриваясь сияющими глазами в изображения занятых интимом тел, и временами издавал гортанные звуки, заходясь от восхищения. Партнеры посматривали на него снисходительно. А азиат, учуяв помещенную ему под нос очередную порцию спиртного, лез во внутренний карман мятого пиджака, надетого на темную майку, за большим складным ножом, с лязгом раскрывал его и, с силой сжав в кулаке плоскую рукоять, всматривался в куски мяса на промасленной бумаге, выбирал лучший и кромсал его лезвием на пласты.

     Я занимала боковое место через проход от них и наслаждалась относительным одиночеством, возможным в плотно заселенном вагоне только благодаря их соседству. Девушка, ночевавшая надо мной, попросив присмотреть за вещичками, испуганная, ретировалась вскоре после их появления, пристроилась где-то, пожертвовав удобствами. Войдя в кураж, джигиты решили осчастливить меня вниманием. С восточными цветистыми прибаутками принялись настойчиво приглашать к столу и игре. Отказывалась я сначала вежливо, потом резко. Их пыл удалось охладить, лишь пустив в дело элементы тюремного сленга и русского разговорного фольклора. Замечать они меня перестали, стесняться, правда, не начали, но я удовлетворилась результатами и теперь имела полную возможность спокойно наблюдать эволюцию их попойки и проплывающие за окном бело-голубые виды заснеженных полей под безоблачными небесами.

     Поезд приближался к Тарасову. Во вчерашнем дне остались Чебоксары и многочасовое ожидание поезда в холодном и светлом вокзале мерзкого местечка с чудным, уже забывшимся напрочь названием. Чуть дальше ненастойчивое гостеприимство Филипповых, общение с которыми мне удалось ограничить несколькими часами, чему они, без сомнения, тоже были единодушно рады. А еще дальше по времени - благодарность компаньонов, искренняя настолько, что о ней приятно шло вспоминать, ублажая себя телесной ленью под стук вагонных, колес.

     Ограбление же тарасовской квартиры Дмитрия, в котором меня бессовестно вынудили участвовать, произошло не в этой жизни, а в предыдущей. Век, не менее, тому назад. Сцены из него следовало как можно скорее залить мутной водой небытия и забыть наглухо.

     Беспокоило меня еще убийство Лобана. Чавканье мазута, глотающего его расстрелянное мной тело, как бы не начало грезиться по ночам.

     Но ведь подонок он был, и творил беды, и жил с них. Но разве он один таков? Но если бы не я его упокоила, то он постарался бы это сделать со мной. И это реально, принимая во внимание его возможности - физические и моральные. Нет, не помиловал бы он меня, а поэтому - туда ему и дорога. Бог мне судья, не люди. И собратья-то его по группировке не о нем жалели, нет, заботились о престиже своей стаи, его разыскивая, волчье херово!

     А Дмитрий-то о кейсе своем и не упомянул, хотя намекала я, спрашивая, был ли он на даче перед отъездом. Смолчал. Зубы сжал только. Заповедь есть в Евангелии. "Не укради!" - так она звучит; Филипповы же, обокравши компаньонов, нарушили ее. И хоть компаньоны тоже крадуны те еще, а поступили с ними нехорошо. Толкнули качели, вывели из равновесия. Назад они качнулись смертью Володи-бомжа, возлегшей на Дмитрия всей тяжестью. Качнулись еще - и Дмитрий оказался в мазутной емкости со связанными конечностями и собственными носками во рту. Нарушила я ритм движения каплей, толкнула по-своему, вытащила его оттуда, жить, можно сказать, оставила. Надо же мне было компенсировать этот толчок! Иначе, откуда я знаю, может, возвращаясь, качели мне же по затылку бы и врезали. Компенсацией шился кейс, переданный мною компаньонам Аркадия сразу после посещения кулинарии. В ней, сидя за столиком, между порцией хинкали и десертом я почувствовала желание покончить с делом как можно скорее, освободиться от всяческих лежащих на моих плечах обязательств. Испросив у белорубашечного бармена позволение подойти к телефону, дозвонилась до одного из компаньонов и огорошила его приказанием собрать своих друзей и, невзирая на обстоятельства, через два часа встретить меня в квартире одного из них. Там, где происходили все мои с ними встречи. Он и слова вставить не мог, пока я говорила. А когда закончила - повесила трубку, не выслушав возражений.

     Двух часов мне едва хватило, чтобы заскочить домой и привести себя в порядок. Не могла же я, в самом деле, мыкаться по городу в таком виде, будто только что с поля брани!

     После душа, сидя перед зеркалом, накладывая макияж и созерцая свое помятое усталое лицо, я услышала ласковый зов моей широкой, удобной кровати, такой заманчивый, что отяжелели веки, а затылок заломило от желания ощутить им пуховую мягкость розовых подушек. Отказаться от этого оказалось самым трудным испытанием из всех, что выпали мне за последние дни. Убегая от соблазна и из квартиры, я так торопилась, что едва не забыла в прихожей денежный мешок компаньонов. Усталость иногда способна шутить нехорошие шутки.

     Компаньоны сдержанно возмущались моей бесцеремонностью, по очереди доказывали высокую степень занятости и невозможность впредь так безоговорочно выполнять распоряжения какого-то сыщика, пусть даже Татьяны Ивановой, при всем их к ней уважении. Наблюдать их возмущение было до того забавно, что я даже снизошла до вежливых извинений.

     В свое время мне довелось посмотреть в нашем театре гоголевского "Ревизора". Я только сейчас поняла, насколько плохо была сыграна дипломированными, опытными актерами немая сцена в финале представления. Судя по тому, как с ней справились компаньоны, когда я раскрыла перед ними облезлый кейс Дмитрия, игра профессионалов заслуживала названия бездарного фиглярства. Это были светлые минуты, истинно меня порадовавшие.

     Когда к компаньонам вернулся дар речи и закончились отзывы о моем профессионализме, который они в сиюминутной эйфории называли талантом, заверения в том, что я уже являюсь сотрудницей ювелирного отдела крупнейшего в городе универмага и в течение года, не выходя на работу, буду получать валютное жалованье с ежемесячными премиальными, когда иссяк наконец весь этот словесный поток и они немного поуспокоились, один из них выдал изречение, которое запомнится мне надолго.

     "Аромат французских духов, - сказал он, - и запах пожарища, аромат прекрасной женщины и запах большой беды - две крутые противоположности, на стыке которых только и способна явиться человеку большая, настоящая удача".

     Несомненно, радость на мгновение пробудила поэтический дар в этой забитой денежными делами головушке.

     Они и на вокзал отвезли меня сами, взяв на себя заботу о моей "девятке", и в поезд посадили, снабдив в дорогу всем необходимым, и в Чебоксары позвонили прямо с перрона, и простились наконец, утомив излишком внимания.

     Вера меня встретила в том скучном местечке с хорошим вокзалом, Свияжск оно называется, вспомнила! Прикатила на машине брата. Водителем она была неплохим. Уверенно доставила к порогу их нового дома. Дмитрий при встрече оказался смущенным и прятал глаза, но быстро оправился и за чаепитием, которого мне избежать не удалось, развлекал общество россказнями о наших с ним тарасовских приключениях.

     Аркадий же меня сильно разочаровал. Не таким я его представляла по старой фотографии над телевизором в их сгоревшей даче.

     Денег они мне дали без оговорок - приготовили заранее по намеку, прозвучавшему в звонке с перрона тарасовского вокзала. С чем я и изволила без промедления отбыть восвояси.

     Здесь деньги, под сиденьем, плотно увязанным тючком в дорожной сумке болтаются. В любой момент могу ткнуть их пяткой. Сумма не чрезмерная, но вполне приличная. Сделать на них можно многое.

     Поезд, бренча на стрелках вагонами, вошел в тарасовские пригороды. Дома и домишки, машины, троллейбусы и люди замелькали городским калейдоскопом в экране окна с белыми занавесочками по бокам. Джигиты, аккуратно упаковав свою разномастную порнуху, сгребли со стола объедки и, нетвердо держась на ногах, побрели к туалету. Утомленный дорогой азиат сладко спал, вжавшись спиной в угол, свесив голову на грудь и раскатав до подбородка лиловые губы. Прошла проводница, призывая пассажиров сдавать постели. В вагоне началась суета прибытия.

 

***

 

     - Спаси вас Христос, люди добрые! Дай вам бог чего хочется! - негромко приговаривал старый бомж. Вытягивал из рваной рукавицы руку, мелко крестился красными от мороза пальцами всякий раз, как в коробочку, стоящую перед ним на снегу, брякалась очередная монетка. Чуть в стороне, неподалеку, гудела голосами и моторами привокзальная площадь. Хлопали белоснежные двери мини-маркетов, длинным, сплошным рядом выстроенных вдоль остановок городского транспорта. На каждом шагу с рук, ящиков и скамеек шла бойкая торговля пирожками, сигаретами, семечками, журналами, газетами. Монолитная, колышущаяся толпа текла в разных направлениях, перемещая чемоданы, сумки и мешки всех объемов и расцветок. Пар, дым и вонь поднимались от стоянки машин.

     Надо было судьбе распорядиться так, чтобы вынесло меня из этого водоворота к месту, где, привалившись плечом к стене ограды железнодорожного стадиона, стоял и благословлял доброхотов старый бомж. Крестился он, не снимая шапки, и редко поднимал глаза на прохожих.

     Нашарив в кармане монету, я бросила ее в коробку и, получив свое "Спаси Христос!", отошла в сторонку, но, постояв, вернулась. Неподдельно-усталый вид был у старика. Он не узнавал меня, хоть и поглядывал несколько раз в мою сторону.

     - Гена! - позвала я негромко, удивленная такой забывчивостью. - Да ты здоров ли?

     Он всмотрелся слезящимися глазами, утерся ладонью, погрузив ее в рукавицу, ответил наконец:

     - Здоров я, девонька, да, спасибо тебе!

     - Ты узнал меня, Гена?

     - Узнал, девонька, - ответил, глядя вниз.

     - Что-то ты плохо выглядишь.

     Он усмехнулся на сказанную мною нелепость.

     - А где Аякс?

     - Веня? И он здоров. Отдыхает. На курорте. Дня через три объявится. Нужен он тебе, девонька?

     Прохожие, краснощекие от забот и мороза, поглядывали на нас с интересом. Как же! Чудачка, беседующая со старым бродяжкой, надо же!

     - Как Аяксу-то повезло на пятнадцать суток устроиться? Вроде не берут сейчас вас?

     Гена махнул рукой:

     - Поскандалил с соседкой. Окно у ней вышиб. Она и сдала.

     - А за что поскандалил?

     - Веня было меня на квартиру к себе взял, до конца морозов, да она выгнала. Еще, говорит, заразу ты здесь не разводил! Пришлось в подвал возвращаться, на раскладушечку. Сыро сейчас там, нехорошо. Разломило всего от сырости. И ревматизм замучил.

     Гена взял коробочку, ссыпал в горсть мелочь.

     - Пойду, пожалуй, а то что-то прилечь тянет. С утра на ногах.

     Я дала ему денег, не предлагая накормить - куда его такого пустят, даже со мной. Он взял, кивнул благодарно и потопал вдоль стены, шаркая подошвами разбитых валенок, сторонясь на ходу обходящих его прохожих. Я смотрела вслед, пока он не скрылся за ближайшим поворотом.

     - А теперь со мной поговори! - раздалось сзади.

     Я обернулась - предложение изошло от крепкощекого молодца с веселыми глазами, маявшегося все это время на остановке неподалеку. Быстро послав его куда подальше, я со всех ног поспешила к повороту. Догнать бомжа-тихохода труда не составило, и вскоре я остановила его, ухватив за рукав.

     - Послушай, Гена, хватит тебе по подвалам отираться. Бросай все к черту и перебирайся в дом престарелых.

     Он смотрел на меня непонимающе, даже рот приоткрыл.

     - А Аякс будет к тебе в гости ездить. Еще угощать его будешь как хозяин.

     Рассмеялся Гена, покачал головой:

     - Эх, девонька, да никому ж я в богадельне не нужен! Ни квартиры у меня, ни пенсии, чтобы им сдать, одна небритая рожа!

     - А если б нашлись деньги? Махнул Гена рукой, освободил рукав из моих пальцев и зашаркал себе дальше. А я домой поехала, по пути покуривая и прикидывая, хватит ли моих премиальных, полученных от Филипповых, чтобы закатать в богадельню старого горемыку. По всему выходило - должно еще и остаться, или я жизни не знаю. Как ни крути, а деньги эти я заработала на смерти его друга и без них не обеднею, как и не разбогатею с ними. А загнется Гена к недалекой уже весне в своем сыром подвале, и, случись мне об этом узнать - каково будет?

     Войдя в квартиру, я заглянула во все комнаты, как кошка, попавшая в место, где давно не бывала. Взяла в руки замшевый мешочек и, вытряхнув из него кости, прочла на гранях: 1+24+36. И хоть помнила значение этого сочетания, удивленная уместностью совета, не поленилась достать из шкафа томик с расшифровками и уточнить. Так и есть: "Рука дающего не оскудеет". Скарабей бы на моем месте сказал: "Подписано!"

 

 

 



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека