Евгений Кривенко

      Окликни меня среди теней

     

      Кривенко Евгений Владимирович (evgenykr@vtsnet.ru)

     

      Аннотация:

      Роман из цикла «Избранники Армагеддона».

      Западная цивилизация лежит в руинах после применения загадочного

      оружия под названием «черный свет» во время Третьей мировой войны. По воле

      случая (но случая ли?) русский юноша попадает в полуразрушенную Америку,

      где встречает свою любовь и одну смертельную угрозу за другой. Постепенно

      понимает, что оказался втянут в схватку могущественных сил. Он вынужден

      бежать с любимой мимо заброшенных городов и через снежные равнины, но

      странная погоня идет по пятам…

     

      ОКЛИКНИ МЕНЯ СРЕДИ ТЕНЕЙ

     

      Роман из цикла «Избранники Армагеддона».

      Западная цивилизация лежит в руинах после применения загадочного оружия под названием «черный свет» во время Третьей мировой войны. По воле случая (но случая ли?) русский юноша попадает в полуразрушенную Америку, где встречает свою любовь и одну смертельную угрозу за другой. Постепенно понимает, что оказался втянут в схватку могущественных сил. Он вынужден бежать с любимой мимо заброшенных городов и через снежные равнины, но странная погоня идет по пятам…

     

      Дай вороным пройти, Дженет,

      И пропусти гнедых,

      А снежно-белого хватай,

      Не выпускай узды!..

      Молодой Тэмлейн

     

      Часть 1

     

      К этому времени они миновали бывшие штаты Иллинойс и Висконсин, и углубились на Территорию Мин-Айоу. К этому времени они привыкли к виду мертвых городов и лишь старались проезжать их быстрее. К этому времени все гуще шел снег, но ещё не покрыл всю землю.

      Остались позади пустынные и величественные берега Миссисипи, остались позади сверкающие огнями Города-Близнецы, осталась позади покореженная машина бандитов поперек шоссе. О тех, кто ещё оставался позади, Русов старался не думать. В любой момент они могли настичь, появившись из вихрей поземки или бегущих встречь перелесков – белые, как летящий снег, и такие же безмолвные. Но если промедлили, то впереди было безлюдье: заснеженные леса, американская граница, – и потом опять чужая страна.

      Джанет зашевелилась рядом, спустила ноги с сиденья, на котором так уютно устроилась и сладко зевнула.

      – Слава богу, это большая машина, – молвила она, глядя на мелькающие деревья. – Иначе мы сошли бы с ума от тесноты.

      Она наклонилась, достала из сумки термос и налила чашку. Салон наполнился чудесным ароматом настоящего кофе: и когда только успела о нем позаботиться?

      – Попей, милый. Это сколько же я проспала?

      Не сбавляя скорости, Русов взял одной рукой чашку и стал прихлебывать. Он не отрывал глаз от дороги. Это была хорошая дорога – не первый час вел машину, а им не попалось ни разрушенных мостов, ни поваленных деревьев. Но и встречных машин почему-то тоже не было.

      Джанет налила кофе и себе, выпила и с вздохом убрала термос.

      – Спасибо дяде!

      Некоторое время она смотрела на однообразный пейзаж за окном, потом повернулась к Русову. Лицо давно утратило мертвенно-белый цвет, который напугал его в ночь бегства. За два дня пути оно посвежело. Рыжеватые волосы обрели прежний блеск, кудрями падали на плечи, льнули к обивке сиденья. Зрачки зеленоватых глаз расширились.

      – Юджин, расскажи ещё раз, как ты нашел меня. Как оказался здесь. Русов смутился – никак не мог привыкнуть, с какой любовью на него смотрит Джанет.

      – А знаешь, – сказал он неловко. – Ведь мы едем в сторону России. Почти тем же путем, каким я прилетел когда-то. С каждым часом все ближе мой город.

      Джанет встряхнула волосами и рассмеялась:

      – Ну да! Только все дороги кончатся гораздо раньше. Ты же мне рассказывал. Дальше тянутся леса и тундры Лабрадора, раскинулись моря, полные айсбергов, а за ними снега Гренландии. Потом Атлантический океан и только затем Европа. А там ещё надо пересечь Черную зону. До твоего города не доберешься, Юджин. Разве только на самолете. Странное у него название. Повтори-ка ещё раз.

      – Кандала, – с улыбкой выговорил Русов название родного города по-английски. – Это совсем не плохой город, Джанет, хотя и бедный. В тот день я не думал, что оставлю его. Да ещё окажусь на другом континенте…

     

      1. Беглец

     

      Русов подогнал газик к крыльцу и вышел – размяться и прогнать остатки сна. Ему пришлось поднять воротник куртки: с гор, кое-где уже покрытых снегом, дул холодный ветер. Из полосы тумана вставало солнце. Снизу оно было тревожно-красным, посередине желтым, а сверху горело белым огнем.

      Из дома слышался шум сборов и пронзительный голос Марьяны. Русов поежился, но не от холода. Хотя был не прочь выпить чашку горячего чая с брусничным вареньем, в дом не пошел.

      Наконец на крыльце появился отец в бесформенной рыбацкой куртке и резиновых сапогах, а следом ещё двое, экипированных таким же образом – гости из столицы автономии. Гости отчаянно зевали и Русов им в душе посочувствовал: отец мог пить всю ночь напролет, но за дело всегда брался с раннего утра, будь то рабочая планерка или выезд на рыбалку, как сегодня.

      – Пошевеливайся!

      Это было первое слово, которое отец бросил Русову и стал вытаскивать на крыльцо рюкзаки, набитые рыбацким снаряжением и бутылками. Русов покорно таскал рюкзаки, укладывал за сиденья, а потом сел за руль. Гости влезли назад, дыша водочным перегаром. Отец грузно уселся рядом.

      Марьяна в нарядной красной кофте вышла на крыльцо, зыркнула на Русова и заулыбалась гостям.

      – Счастливой дороженьки, дорогие, – нараспев сказала она. – Ни пуха ни пера!

      – К черту, – сипло отозвался отец. И кивнул Русову: – Трогай!

      Гости захрапели, пока Русов ещё вел газик по улицам города. Как обычно утром, не встретилось ни одной машины. Солнце ярко освещало давно не крашеные стены домов, над тротуарами краснели гроздья рябины. Миновали порт с ржаво-белыми корпусами судов на синей воде. Несмотря на ранний час, в порту шла работа: лязгало железо, поворачивались стрелы портальных кранов. Близился конец навигации, надо было успеть принять и отправить грузы. Дорога пересекла по мосту бурно мчащуюся реку и пошла в гору.

      На душе Русова полегчало. Желтые стволы сосен и голубой простор моря прогнали тоску, которую наводил набитый женщинами и детьми дом градоначальника. Русов ютился там на птичьих правах после смерти матери. Сколько ни просил отца выделить ему комнату из запасного жилого фонда – первому лицу в городе это ничего бы не стоило, – тот не соглашался, хотя от мысли сделать Русова своим преемником явно отказался. Теперь старший сын Марьяны, Семен, обычно сидел позади него в кабинете и с суровым видом наблюдал, как отец кричит на провинившихся начальников и выслушивает просителей.

      ''Держит меня при себе как посыльного, – порой с горечью думал Русов. – Зачем?»

      Хотя поведение отца часто бывало непонятным: то кричит и топает ногами, а то прикажет подать водки, нальет просителю, пригорюнится и слушает, как тот рассказывает про житье-бытье. Сам отец на работе не пил.

      «Хватит об этом», – решил Русов.

      Дорога поднялась на перевал и теперь спускалась, прямая как стрела. Вдали синели сопки, слева они подходили совсем близко, и каменистые склоны вздымались над дорогой. Ровно гудел недавно отрегулированный мотор, похрапывал рядом отец, и Русов был почти счастлив. Впереди ждало несколько дней безделья – только лес, река, да бьющаяся на леске рыба…

      Через полчаса он помрачнел и сбавил скорость.

      Они были почти у цели, и дорога стала гораздо хуже. Конечно, ей не досталось так, как военному аэродрому – там остался только кратер с рыжими голыми скатами, но и здесь дорожное полотно было покорежено и приходилось ехать по рытвинам, кое-как засыпанным щебнем. Пробудился счетчик радиации, со стрекотом выплевывая на дисплей растущие числа.

      Но это было терпимо, а когда Русов объехал обгорелый холм, а за ним ещё два, заваленных выбеленными солнцем и непогодой скелетами деревьев – по неизвестной причине ни пожары, ни гниение за двадцать лет не коснулись их, – то снова начался нормальный лес, жизнь здесь взяла свое.

      У поворота к дублирующему аэродрому – ядерный удар не затронул его – Русов притормозил. Его взгляд, как всегда, приковала уходящая вперед дорога. Она сразу делалась гораздо хуже, круто спускалась между холмов к синевшему морю и пропадала из виду. Невеселой была эта синева; солнце не бросало туда ни единой искры, словно густая тень лежала на воде и прибрежной равнине. Когда-то там был город и военно-морская база, а теперь раскинулась Черная зона – царство вечного сумрака, где среди деформированных деревьев скользили странные твари.

      Холод струйкой протек по спине. Русов аккуратно повернул направо.

      Их ждали, ворота ярко-зеленого цвета отъехали в сторону и газик покатился к домику командного пункта. Возле него уже лениво крутил лопастями окрашенный в камуфляжную краску вертолет. Русов затормозил и растолкал отца. Тот недовольно замычал, но сразу проснулся, повернулся и стал будить гостей.

      Из домика вышли двое и направились к ним. Невысокий генерал, как всегда, шагал размашисто; ординарец едва тащил за ним два необъятных рюкзака. Русов вышел и с удовольствием потянулся. Воздух приятно охладил лицо, возле уха сразу заныл комар.

      Генерал подошел и стал шумно приветствовать гостей, обнимать и хлопать по спинам. Затем вся компания направилась в командный пункт – перекусить чем бог послал, как радушно объявил генерал. Русов получил указание погрузить пожитки в вертолет, подвел газик поближе и, чувствуя как ерошит волосы поднятый винтом ветер, стал таскать рюкзаки. Пилот обернулся и помахал ему рукой.

      Постанывая, доплелся ординарец с рюкзаками. Русов помог и ему, потом отогнал машину, положил руки на руль и уткнулся в них лицом. Как надоела эта жизнь на побегушках! Захотелось оказаться подальше от людей. Он попытался представить реку, куда сейчас полетят – серебристую водную гладь, рвущееся из рук удилище, бьющуюся на леске форель.

      …И незаметно задремал, слишком рано сегодня пришлось вставать.

      Он сразу увидел реку, только вода была гораздо темней, чем ему представлялось – она была совсем черной. На другом берегу стояла женщина. Лес позади затягивала дымка, и платье выделялось яркой белизной. Но ещё ярче сияли пламенно-рыжие волосы женщины.

      Русов сразу узнал покойную мать.

      Она вгляделась, улыбнулась и помахала рукой. Жест был нетороплив и спокоен, словно говорил: ''До свидания!''

      Русов проснулся, сердце сильно билось.

      Он давно не видел во сне мать. Первое время её присутствие ощущалось часто, особенно по ночам, когда он лежал без сна и в шорохе дождя чудились подкрадывающиеся шаги тварей из Черной зоны. Тогда она приходила, клала прохладную руку на лоб, и они отправлялись гулять по тропинкам странного, но очень красивого сада. Наверное, ей не хотелось оставлять сына одного в чужой для себя стране… А потом перестала приходить, словно однажды зашла в сад чересчур далеко и не смогла вернуться. И вот появилась снова…

      От домика возвращалась веселая компания: на гостях из столицы автономии повисли две девицы в камуфляжных костюмах и с ярко накрашенными губами. Отец с виноватым видом подошел к газику.

      – Прости, Евгений, – заговорил он и Русов вздрогнул от удивления: отец не любил извиняться. – Места в вертолете для тебя не осталось. Этих баб, – он добавил нецензурное слово, – генерал берет, чтобы гостей ублажать. Одной водки и рыбалки для них маловато. Останься пока тут, дежурный о тебе позаботится. Может быть, пару фильмов переведешь, у них вроде есть новые.

      Отец неловко ткнулся щетинистым подбородком ему в щеку и зашагал к вертолету. Русов остался сидеть с открытым ртом, таких нежностей у них в семье давно не водилось. Вскоре опомнился, поспешил к вертолету и забрал свой рюкзак.

      Когда все уселись, машина слегка просела. Потом, набирая мощь, раскрутились винты, вертолет оторвался от земли и со звенящим гулом ушел в небо. Постепенно уменьшаясь, он направился на северо-восток; там сохранились девственные леса и чистые реки, остались и заброшенные поселки геологов, так что рыбалка предполагалась с комфортом.

      Русову ничего не оставалось делать, как подогнать газик к домику командного пункта. Выключил мотор, спрятал ключи в карман, взял рюкзак и поднялся на крыльцо. Когда отворил дверь, то закашлялся от повисшего в комнате сигаретного дыма.

      – Будь здоров, не кашляй! – бодро отозвался сидевший за столом человек. Он был в расстегнутой куртке, лысый, с блестящими от пота щеками. – Ничего, что накурено, зато комаров меньше будет. Вот, выпей, – он кивнул в сторону стоящей на столе канистры, – это твой отец оставил. Заодно давай познакомимся. Михаил Сирин, механик.

      Он протянул жесткую ладонь.

      – Евгений, – буркнул Русов.

      Он сел, выбрал стакан без следов губной помады и налил чуть не половину, настолько выбили из колеи странный сон и непривычное поведение отца. Водка была неважная, местного производства, да и пить Русов не привык – в голову сразу ударило.

      – Давно здесь служите? – спросил он, двигая непослушным языком.

      – С самой войны, – охотно отозвался Сирин. Он налил себе и кивнул на тарелку с распластанной семгой: – Закусывай. Мне она обрыдла. Живем тут на рыбе да на консервах, неизвестно зачем живем.

      – Уехали бы, – промямлил Русов, вгрызаясь в сочную мякоть. – У вас лет двадцать выслуги должно быть.

      Сирин одним махом проглотил водку и со стуком поставил стакан, глаза подозрительно заблестели.

      – Куда уехать? – зло спросил он. – На тот свет, что ли? Только там меня и ждут. Жена и дочка дожидаются. – По щекам и вправду потекли слезы.

      Русов оторопело откусил семги, навидался пьяных слез в отцовском доме и не терпел этого зрелища. Но Сирин взял себя в руки, налил ещё водки, а потом вытащил из кармана скомканный платок и вытер глаза.

      – Ладно, – вздохнул он. – Что было, того не вернешь, сколько раз себе говорил. А ехать мне некуда, парень. От Москвы сам знаешь, чего осталось. Тут хотя бы на казенных харчах. Ну ладно, пойдем. Устрою я тебя.

      Он встал, аккуратно завинтил канистру пробкой, взял за ручку и повел Русова по лесенке вниз. Спускались на удивление долго – рука Русова устала нести рюкзак, – наконец уперлись в овальную стальную дверь. Сирин отворил, и они оказались в тускло освещенном коридоре. Было душновато, направо и налево через равные интервалы располагались такие же двери.

      – Командный пункт, – сообщил Сирин. – Хотя чем теперь командовать? Вот моя конура, можешь располагаться на второй койке. А хочешь, видак погляди.

      Он толкнул другую дверь – открылся обширный зал, уставленный пультами.

      – Почти всё это железо больше не работает, – хмуро сказал Сирин. – Но «тарелка» наверху в порядке, а спутниковый тюнер новенький, недавно из Китая. Любит начальство видики поглядеть. Естественно, не китайские. Кстати, твой отец сказал, что это ты их переводишь? Откуда английский так хорошо знаешь, парень?

      Ну вот, приехали! Русова даже передернуло, до того надоело объясняться.

      – У меня мама американка, – неохотно сказал он, оглядывая сумрачный зал. – Приехала ещё до войны с христианской миссией. После этой заварухи, конечно, пришлось остаться. Отец её в жены взял. Из-за этого целый скандал был. Она и выучила меня языку. Часто свой штат, Каролину, вспоминала, английские книжки мне читала…

      – Ну и ну, – присвистнул Сирин. А потом ухмыльнулся: – Выходит, ты у нас наполовину американец! То-то рожа не русская, больно вытянутая. Но все равно, красавчик. Девки небось так и бегают…

      Русов стиснул кулаки. Только этим утром, бреясь тупой китайской бритвой, он в очередной раз скептически разглядывал себя в зеркале. Грязноватые светлые волосы (давно пора постричься), курносый нос, следы прыщей на коже. Лишь глаза выглядели неплохо: мать называла их голубыми, но цвет скорее походил на серый… Слова Сирина вдобавок напомнили детскую дразнилку, Русова донимали ей в школе, пока свежи были воспоминания о войне: ''Один американец засунул в жопу палец и вытащил оттуда говна четыре пуда''.

      – Замолчи, пожалуйста, – сказал он, не заметив, как перешел на ты. – А то и ударить могу.

      Сирин осекся, глаза погрустнели.

      – Ладно, извини, – пробормотал он. – Тошно мне. Пойду, прилягу. Если хочешь переводить, аппаратура вон там. – Он повернулся и, тяжело ступая, вышел из зала.

      Русов шумно выдохнул. Щеки пылали, ничего не видя он сел за стол. Привычный вид аппаратуры несколько успокоил. Телевизор был небольшой, но видеомагнитофон хороший: цифровой, с функциями редактирования и с микрофоном. Оба, конечно, китайского производства.

      Русов взял со стола кассету, вставил в магнитофон и некоторое время наблюдал за изображением, не понимая ни слова. Наконец пришел в себя и расслышал английскую речь. Российские фильмы привозили из других автономий (восстанавливать единое телевещание ни одна автономия не хотела), а остальные были американскими, пару спутниковых программ здешняя «тарелка» принимала. Китайские передачи смотреть не запрещалось, но долго их никто не выдерживал: слишком назойливо вещали о процветании в странах Китайского Содружества.

      Русов придвинул микрофон, отрегулировал уровень записи, прогнал ленту к началу и начал дубляж. Получалось у него неплохо и он гордился, что зарабатывает на жизнь самостоятельно. Местные прокатчики и кабельное телевидение платили за каждый переведенный фильм. Выходило немного, но на китайские тряпки и конфеты для сестричек хватало.

      Фильм оказался типичным боевиком.

      Симпатичный парень и красивая девушка становились свидетелями бандитской разборки, их обвиняли в убийстве, и приходилось бежать от полиции в Черную зону. Выглядела она кошмарнее здешних: парню то и дело приходилось спасать девушку от гигантских пауков или жутких мутантов. Порою для разнообразия девушка спасала его. Под конец они выбирались к цивилизации, эффектно расправлялись с бандитами и заканчивали действо затяжным поцелуем.

      Русов зевнул, отложил микрофон и от нечего делать стал смотреть кассету дальше. Пошла информационная программа: новости о каких-то выборах, интервью с конгрессменом от некоего Ил-Оу о проблемах содержания больных черной немочью, реклама (в основном китайских товаров), пара криминальных происшествий. Мельком показали городские виды: машин на улицах было меньше, чем в недавнем боевике, но дома казались ухоженными.

      Русов смотрел вполглаза, в основном слушал голос диктора и запоминал произношение. В который раз подумал: доведется ли встретиться с американцами и самому поговорить по-английски? Шансов на это казалось немного.

      Он протянул руку, чтобы выключить телевизор.

      Сзади раздалось лязганье открываемой двери. Вошел Сирин – лицо опухло, одежда помята.

      – Сидишь? – спросил он, с отвращением оглядывая зал. – Пойдем, прогуляемся. Свежего воздуха глотнуть хочется.

      Русов потянулся и встал. После недавней насмешки Сирин стал ему неприятен, но ссориться не хотелось.

      – Пойдем. Покажешь, что у вас тут есть?

      – Кой-чего есть, – с хмурой гордостью сказал Сирин. – Пошли через ангар.

      Они вышли в коридор, и перед очередной дверью Русов впервые увидел в подземелье других людей. Два бледноватых юнца в камуфляже забивали козла за металлическим столом.

      – Это кто с тобой? – недовольно спросил один у Сирина.

      – Сын здешнего градоначальника. Генерал разрешил.

      – Улетел старый козел? – вступил в разговор другой. – Небось всю неделю водку жрать будет. Не жмись, давай и нашу долю.

      Сирин достал из кармана фляжку, двое оживились и перестали обращать на них внимание.

      За дверью оказалось темно, по сквозняку Русов понял, что вошли в обширное помещение. Сирин, чертыхаясь, шарил по стене. Наконец вспыхнул свет и Русов вздрогнул: вереница ламп осветила огромный зал. На полу из бетонных плит, сгорбившись, сидели огромные черные птицы с выпуклыми глазами поверх хищных клювов.

      ''Да это же самолеты, – с опозданием понял Русов. – Боевые самолеты!''

      – Вот они, птички наши, – с любовью сказал Сирин. – Им лет по двадцать, а выглядят как новенькие. Жалко, что немного осталось. Несколько машин пришлось разобрать на запчасти.

      – А с кем воевать собираетесь? – поинтересовался пришедший в себя Русов. – Китайцы за Урал не полезут. Они наших Черных зон боятся как черт ладана, вдруг на их драгоценные гены подействуют. И американцам теперь не до нас.

      Сирин не ответил, любовно и в то же время с тоской оглядывая самолеты. Похоже, они оставались единственным, что ему было дорого в жизни.

      – Это «СУ-34М'', – сказал он, будто не слыша Русова. – Лучшие фронтовые бомбардировщики в мире. У китайцев и сейчас ничего подобного нет.

      – Они с ядерным оружием? – шепотом спросил Русов.

      – Нет. – Сирин нахмурился. – У нас его не было. А где было, сам знаешь, что там теперь.

      Шальная мысль пришла в голову Русова, слегка уколов при этом мозг – то ли навеянная недавним фильмом, то ли откуда-то со стороны.

      – А до Америки такой самолет долетит?

      – Хм. – Сирин был озадачен. – Вообще-то это не стратегический бомбардировщик. Полетная дальность четыре тысячи пятьсот километров. Но если снять боезапас и подвесить дополнительные баки… Надо посчитать.

      Он с интересом поглядел на Русова:

      – Хочешь слетать, а?

      Русов смутился:

      – Да нет, просто так подумал. Тоскливо тут.

      – Тебе-то что тосковать? – Они шли через ангар. – Отец начальником пристроит, бабу хорошую найдешь, жить не в развалюхе будешь.

      Русов промолчал. Потому и тошно было, что за него уже все решено. А куда деться из маленького городка, чудом уцелевшего в Большой войне? Разве только наняться матросом, да и те плавают не дальше Архангельской автономии.

      Сирин оглянулся на понурых металлических птиц и закрыл дверь. Провел Русова по коридору, открыл другую. Пахнуло свежим воздухом, и они оказались на улице. Последняя дверь была вделана прямо в скалу.

      – Ну вот, – блаженно сказал Сирин, усаживаясь на бревно. – Замаскированы мы неплохо. Да толку что? Боеспособности никакой. Да и воевать не с кем, это ты правильно заметил. В других автономиях армия границу охраняет или за бандитами гоняется, а в наших краях бандитам не выжить. И вместо границы Черная зона, сто лет никто не полезет. Просто положена военная часть, вот и все. Зимой по норам сидим, а летом промышляем. Рыбу ловим, зверя иной раз завалим. Консервов ещё на двадцать лет хватит. Вымениваем их на свежий хлеб, да бабам даем. За то, что они нам дают, ха-ха-ха. Нас всего-то пятьдесят человек. А командует генерал! То-то он для ревизоров расстарался, чтоб оставили все как есть. А, черт с ними со всеми!

      Сирин вытащил сигареты и закурил.

      – А почему народу не видно? – полюбопытствовал Русов, тоже садясь на бревно. Окурков было набросано пропасть: видать, любимое место для перекуров.

      – Так на семге все, – пояснил Сирин, выпуская дым и щурясь на солнце. – Чего ради сейчас с проверкой приехали? Семга идет. У нас своя речка есть, сеть поставлена. Генерал с ревизорами будут ловить культурно: спиннинги закидывать – конечно, когда от водки очухаются, – а наши по-простому: сеть вытягивать, семгу пластать и солить. На весь год запасаем.

      Русов залюбовался пейзажем. Внизу лежало безмятежно синее озеро, за ним вставали лесистые холмы, а выше плыли белые облака.

      – Красиво тут, – вздохнул Сирин. – Привык к этим местам за двадцать лет. А где моя жена и дочка лежат, так и не знаю.

      – А может, они живы, – осторожно сказал Русов. – В центре, говорят, многие города тоже уцелели.

      – Где там, – отмахнулся Сирин. – Знаешь, как Москву теперь называют? Городом белых костей. Все цело: здания, ценные вещи, деньги. Только даже мародеры туда не заходят. Про нейтронное оружие слышал?

      – А вообще, как это было? – Русов попытался отвлечь собеседника от горьких воспоминаний. – С чего все началось?

      – Да кто его знает? – удивился Сирин. – Кто успел что-то увидеть на своих дисплеях, тех давно нет. Они в числе первых целей и оказались. Выжили только те, кто ни фига не видел. Или по норам сидел как мы, или в глухомани самогонку хлестал. Тебя-то как учили в школе?

      – Ну, – неохотно сказал Русов. – Была, дескать, такая военная организация – НАТО. Она придвинула базы к нашим границам, а потом коварно нанесла удар. Мы достойно ответили. НАТО больше нет, Европы тоже, да и Америка получила серьезный урок…

      – В общем, потаскали картошку из огня для китайцев, – перебил Сирин. – Так и считай. И я не больше твоего знаю, разве что самую малость. И генерал тоже. Может быть, в твоей Америке им больше известно. Только туда не доберешься…

      Он бросил окурок:

      – Ладно, пошли отсюда. Холодает. Действительно, поднялся ветер. Деревья зашумели, озеро сделалось стального цвета, по воде побежала рябь. Облака вытягивались, словно призрачные руки шарили по небосводу. Пахнуло осенью и чем-то еще, неопределенным и зловещим. Наверное, ветер подул со стороны Черной зоны.

      В подземном зале управления Сирин засел за компьютер и между делом кинул Русову пачку фотографий.

      – Посмотри, это ребята над Европой снимали. Давно, лет десять назад. Тогда ещё летали в разведку.

      Русов взял фото неохотно, но они оказались другими, чем ожидал; жуткая нечеловеческая красота приковывала взгляд.

      Когда-то здесь был город…

      Остатки оплавленных адским огнем зданий походили на причудливые сталагмиты желтого, оранжевого и красного цвета. Улицы были размыты потопом ударных волн и тонули в зарослях – настоящих буро-зеленых джунглях. Местами из-под массы растений выглядывали погнутые фонарные столбы или кузова автомобилей. Кое-где виднелись даже цветы – огромные гроздья желтых и красных бутонов, словно кинутые кем-то в насмешку к надгробиям европейской цивилизации.

      – Да уж, – неопределенно сказал Русов, откладывая фотографии. – Она вся такая?

      – Да нет, кое-где живут. – Сирин не отрывал глаз от дисплея. – На севере Норвегии, например. Но в общем картины похожи. Европа ведь маленькая, а ей достались и те ракеты, что пошли на натовские базы, и те, что против Америки запустили. Американцы их в основном посбивали, но ядерные боеголовки все равно срабатывали…

      Он умолк, а Русов принялся дублировать очередной фильм – любовную драму, пронизанную ностальгией по благополучному прошлому. От скучноватого занятия отвлек Сирин.

      – Слушай, получается, – возбужденно сказал он, отрываясь от компьютера. – Я рассчитал по электронным картам. Надо лететь на сверхзвуковой, на высоте одиннадцать километров. Над Гренландией сбросить запасные баки, скорость тогда увеличится и горючего в самолете хватит до Великих Озер, это семь тысяч километров отсюда. Останется ещё минут на двадцать. Хватит, чтобы отыскать место для посадки.

      – Ты о чем? – удивился Русов.

      – А помнишь, ты спрашивал, долетит ли ''СУ'' до Америки? Долетит! Хорошая машина. Надо будет пилотам расчеты показать. Ладно, пойду баиньки. Захочешь есть, консервы вон там.

      Русов закончил переводить фильм, перекусил холодными консервами и походил по залу. Порой нажимал кнопки, казавшиеся ему безопасными, но экраны большей частью оставались темными – лишь немногие пробуждались к жизни, да и те только мерцали, словно по всей Земле шел бесконечный снег.

      Он снова сел к аппаратуре и включил тюнер. Как обычно, местное радио транслировало классическую музыку. Наконец диктор зачитал новости – в основном примеры отеческой заботы властей о населении, а под конец скороговоркой сообщил о происшествии: в Петрозаводске дотла сгорела физическая лаборатория университета. Никто из сотрудников не спасся, пожарные вытащили из развалин лишь обгорелые трупы.

      Русов зевнул и протянул руку к выключателю. Она остановилась на полпути, сбоку стоял Сирин с совершенно белым лицом.

      – Ты чего? – ошарашено спросил Русов. Но Сирин не ответил, постоял и ушел, шаркая ногами.

      Русов пожал плечами, потом стал устраиваться на ночлег. Идти в комнатку Сирина не хотелось, решил лечь спать на продавленном диване в зале, благо в рюкзаке был спальный мешок. Вместо подушки положил свернутую куртку, переоделся в тренировочный костюм и залез в мешок с головой. Ему стало уютно, совсем как в детстве, когда мама подтыкала одеяло со всех сторон и тихонько напевала что-нибудь по-английски. Он скоро уснул.

      Проснулся внезапно от тяжкого гула, диван задрожал.

      Русов откинул капюшон спальника и услышал частый отрывистый стук.

      «Стреляют? – ошалело подумал он. – Учения у них, что ли?»

      Стало жутковато, и он начал выбираться из мешка. Едва поставил ноги на пол, как сильно качнуло – на этот раз грохот раздался ближе, с потолка на голову посыпался сор. Русов кое-как надел ботинки и кинулся к двери, чувствуя противную слабость в коленях.

      Едва выглянул в тускло освещенный коридор, как раздался мерзкий визг и неподалеку из стены брызнула каменная крошка.

      Русов рванул дверь на себя, ручка выскользнула из вспотевшей ладони, и он едва не упал. Удержался, снова схватился за дверь, плотно прикрыл и опустил тяжелый засов.

      И в самом деле стреляли! То ли метили специально в него, то ли залетела случайная пуля. Может быть, охрана перепилась и развлекается, стреляя куда попало? Начальства ведь нету. Тогда надо отсидеться за стальной дверью. Но сердце ныло, помнил недавний грохот. Похоже, что одну за другой взрывали именно двери.

      Неужели война? Но с кем?

      Русов растерянно сел на диван.

      …И подскочил: адский вопль пронизал тишину подземелья. Тоска и механическая злоба слились в этом вое – Русов не сразу понял, что слышит сирену.

      Вскоре вой прекратился, а коридор загудел от бегущих ног. Кто-то упал возле двери, вскочил и с приглушенной руганью устремился дальше. Снова остервенело застучали автоматы (Русов знал этот звук, стрелял на уроках по боевой подготовке). Эхо вторило в коридоре и казалось, что стреляют со всех сторон.

      Вдруг все смолкло. Русов продолжал сидеть, не зная что делать. Тишина углублялась, становясь более жуткой, чем грохот недавней стрельбы. Русов не выдержал, встал, приблизился на цыпочках к двери и приложил ухо к холодному металлу.

      И ощутил ледяной холод, только теперь у себя в животе; снова предательски ослабли колени.

      Кто-то тихо скребся снаружи.

      Словно в подземелье шуршала крыса. Или кто-то прилаживал взрывчатку к двери!

      Русов испуганно шарахнулся, глядя где укрыться, но не нашел ничего подходящего и бросился плашмя за диван, авось укроет от осколков. Чихнул от поднявшейся пыли и затаился. Сердце стучало, сколько раз говорил себе, что не надо быть таким трусом, но все без толку.

      Однако время шло, и ничего не происходило. Потом за дверью сказали негромко:

      – Евгений, открывай.

      Русов узнал голос Сирина. Еще немного полежал, потом встал и пошел к двери. Чувствовал себя неловко: вдруг это розыгрыш и станет мишенью для насмешек?

      Помедлив, открыл дверь.

      Сирин не спешил входить. Вид у него был сумрачный, лысина блестела под электрической лампой. В одной руке держал пистолет, а в другой авоську. Смотрел куда-то в сторону.

      Русов тоже поглядел туда.

      На полу, вытянув руку к стальному косяку двери, лежал человек в камуфляже. Лица не видно, а вглубь коридора тянется кровавая полоса.

      Русов судорожно вздохнул и с трудом задвигал языком.

      – Это наш?.. Я слышал, что кто-то скребется снаружи. Побоялся открыть. Надо помочь, а то истечет кровью.

      Он сделал движение к телу, но Сирин толкнул грудью так, что Русов покачнулся и был вынужден сделать шаг обратно. Сирин переступил порог, аккуратно поставил авоську, закрыл дверь и опустил засов.

      Потом повернулся и Русов увидел, что глаза у него бешеные.

      – Ты заодно с ними? – прошипел он, наступая на Русова, и упирая в живот чем-то твердым.

      Русов скосил глаза и с ужасом увидел пистолет.

      – С кем? – Голос противно дрожал. – Я ничего не понимаю, Михаил. Раздался грохот, я проснулся…

      Сирин продолжал разглядывать его побелевшими глазами, потом опустил пистолет, отвернулся и смачно плюнул.

      – Добрались-таки до нас, – сказал он с непонятной интонацией. – Ладно, будем считать, ты тут ни при чем. Хорошо, что ребята успели заблокировать наружные двери. Но это ненадолго.

      Он все время оглядывался.

      – Кто эти нападавшие? – прошептал Русов.

      — Они не представились, – криво усмехнулся Сирин. – Одеты в камуфляж, без знаков отличия. Двое валяются дальше по коридору.

      – А наши? – Голос Русова прозвучал хрипло.

      – Обоим кранты, – равнодушным тоном сказал Сирин. – В замкнутом пространстве, если стреляют из автоматов, все бывает кончено за несколько секунд. Не то, что в фильмах… Ладно, нет времени рассуждать. На базу напали, будем действовать по инструкции. Пока…

      Сирин странно улыбнулся, сделал движение к двери, но остановился и вместо этого направился к пульту у стены. Что-то нажал, засветилось несколько экранов. Сирин вгляделся и присвистнул:

      – Ага! Это хорошо, что я инструкцию вспомнил. Ее не дураки писали.

      Он вернулся к стоявшей на полу авоське, достал из неё округлый предмет и подошел к двери. Бесшумно отодвинул засов, коснулся чего-то…

      Русов едва не оглох от неистового вопля сирены, а Сирин приоткрыл дверь, сделал движение рукой и тут же закрыл. По барабанным перепонкам Русова саданул звенящий удар, дверь подпрыгнула, а сверху обрушилась вьюга то ли побелки, то ли чешуек краски.

      – Ну вот, – удовлетворенно сказал Сирин, и Русов еле расслышал в наступившей ватной тишине. – Наверное, я медаль заработал.

      Он снова вытащил из кармана пистолет и открыл дверь, на этот раз шире. Долго смотрел, не высовываясь, потом брезгливо усмехнулся и спрятал пистолет.

      – Пока стрелять не в кого, Евгений. Погляди.

      Русов выглянул, но тут же отвернулся. К прежнему трупу добавился второй – в истерзанном и залитом кровью камуфляже.

      – Что будем делать? – хмуро спросил он.

      – Дела хреновые, Евгений. – Сирин взял авоську (теперь Русов понял, что она набита гранатами). – Камеры наверху не работают, связи нет. Наверное, перерезали кабель. Сколько нападающих, мы не знаем. По инструкции надо выводить самолеты из строя, чтобы не достались террористам. Но сделаем по-другому. Сейчас только две машины готовы к полету. С одной я сниму детали, а на другой улетим. Тут возможен старт прямо из ангара. До Петрозаводска полчаса лёту, пришлют спецназ, пусть разбирается. Только надо спешить. Дверь наверху так просто не возьмешь, рассчитана на атомный взрыв, но и с нею можно справиться. А то и запасной вход в ангар отыщут.

      Они вышли в коридор. Сирин пошел впереди, а Русов пристроился сзади. Старался не глядеть под ноги, но оскользнулся и ощутил тошноту.

      – Ты ведь не пилот, – пробормотал он.

      – Я не военный летчик, это верно, – благодушно сказал Сирин. – Но перегонять самолеты с базу на базу нас учили. Это называлось совмещением военных профессий. Всякое могло случиться, а людей вечно не хватало. Так что полетал вторым пилотом… Ладно, давай поскорее. Надо переодеться, без высотно-компенсирующих костюмов лететь нельзя.

      В подобии раздевалки Сирин переоделся сам и подобрал комбинезон и летный шлем Русову. Потом снова вышли в коридор. Русову было неуютно: хоть и следовал вплотную за Сириным, чувствовал незащищенной спиной холодок. Но шли недолго. Сирин остановился у обитой рейками двери, повозился с замком, и они вошли в кабинет с коврами и дорогой мебелью.

      – Генеральский, – буркнул Сирин, направляясь прямо к сейфу. Занялся дверцей и открыл менее, чем за минуту. – Когда пили, сам показывал как открывать.

      Бумаг не тронул, взял только плоский футляр, похожий на портсигар. Захлопнул сейф и положил футляр на стол.

      – Смотри внимательно, – голос прозвучал напряженно. – Вдруг меня убьют, тогда заберешь. Открывается легко, нажать на защелку…

      Футляр открылся. Русов увидел четыре продолговатых белых цилиндрика, чуть больше сигареты каждый. В голосе Сирина прозвучала гордость:

      – Это совершенно секретная вещь. Была разработана для спецподразделений. Выпустить успели не больше двадцати комплектов. Запоминай. Порядок – сверху вниз. У первой штучки с обоих концов хитрые пробки. Их надо надавить одновременно. При этом уколешь палец, но не бойся – это в кровь попадет антидот. Все остальные в радиусе полусотни метров уснут и хорошенько выспятся… Второй тоже надо надавить с обоих концов, но бросать от себя подальше. Рассмешит самую угрюмую компанию. Будут хохотать до упада, так что станет не до тебя. Потом тоже расслабятся на пару часов… Третья штучка посерьезнее, может расчистить дорогу от небольшого отряда. Наводишь заостренным концом в нужную сторону, нажимаешь с боков и отпускаешь. Идет на тепло человеческого тела и сама обходит препятствия. Только держи в стороне от себя и сразу разжимай пальцы, иначе прожжет в тебе дырку… Четвертая – подарочек из самой преисподней. Видишь рифленое колесико? Ставишь, сколько секунд тебе надо, чтобы удрать хотя бы на двести метров, и ноги в руки! Даже генерал не знает, что это такое. Может быть, холодный термояд. Ни ударной волны, ни радиации, но в радиусе пятидесяти метров все исчезает.

      Сирин захлопнул футляр и положил в карман.

      – Ладно, пошли быстрее. Ещё кой-куда заглянуть надо.

      Он снова достал пистолет, осторожно выглянул в коридор, скользнул наружу и поманил Русова. Вдоль стены крались до комнаты Сирина. Там он открыл холодильник и достал из морозилки полиэтиленовый пакет. В ответ на недоумевающий взгляд Русова усмехнулся:

      – Доллары. Это мы перед войной на машину копить стали, вот и остались. А в морозилку прятать меня жена научила. Было время, выпивал я сильно, и она стала деньги припрятывать. Чуть до развода не дошло. Потом я пить бросил, а она как-то заболела и попросила меня на рынок за мясом сходить. Я ей и говорю, что денег нет; нам тогда полгода зарплату не давали. А она улыбается, весело так. ''Миша, – говорит, – ищи, где похолоднее''… Не хочу, чтобы кому-нибудь достались.

      Русов пожал плечами: кому в России нужны доллары?

      Сирин помрачнел. Взял со стола фотографию красивой женщины с пепельными волосами (к плечу прислонилась худенькая девочка) и положил в карман комбинезона.

      Они крались по полутемному коридору. Комбинезон непривычно обтягивал тело Русова, на голову давил шлем. Происходящее казалось нереальным: нападение, взрывы, окровавленные тела…

      Сверху донесся грохот, в спину словно толкнула исполинская рука в упругой перчатке. Русов упал, но тут же вскочил.

      Побежали, подгоняемые воющим ветром, резко запахло какой-то химической дрянью. Русов чувствовал, как панически бьется сердце. Влетели в ангар. Сирин задержался возле двери. В искусственной пещере вспыхнул свет, самолет глянул на них выпуклыми глазами кабины. Он показался Русову огромным псом, склонившим лобастую голову перед хозяином. Остальные обиженно жались к каменным стенам.

      Сирин метнулся к одному из них, открыл дверцу в борту, покопался и вернулся бегом с какой-то железкой в руке.

      – Залезай!

      Русов пошарил глазами, но не обнаружил лесенки, а прозрачный колпак кабины был высоко над головой. Сирин почти ткнул носом в оранжевый трап, спускавшийся из недр самолета. Русов взобрался к овальному стеклянному небу над креслами пилотов, увидел множество приборов и непонятных приспособлений, и опустился в левое кресло, стараясь ни до чего не дотрагиваться.

      Сирин ловко поднялся и сел в кресло рядом. Он что-то торопливо проверял, чем-то щелкал. Потом перегнулся через проход между креслами.

      – Давай-ка упакуем тебя как следует. В полете говорить будем через шлемофон, а дышать через трубочку. Высоко пойдем, а самолет старый – вдруг разгерметизация.

      Некоторое время он возился, пока Русов не почувствовал себя спеленутым как младенец. Даже рот закрыла пахнущая химической гадостью маска. Впрочем, дышалось легко.

      – Ну, все. – Трап поднялся, и люк в полу закрылся, замкнув их в металлическом чреве. – Поехали!

      Голос прозвучал странно. Русов понял, что слышит его через шлемофон.

      Самолет задрожал, сзади послышалось рычание – пес готовился к прыжку. От стен ангара звук двигателей отдавался, наверное, как гром. Русов увидел, как от самолета побежали пыльные вихри.

      Краем глаза уловил другое движение и повернул голову. Дверь, ведущая к озеру, отлетела, переворачиваясь в облаке дыма. Мгновением позже в ангар ввалились двое. Рты разевались в беззвучном крике, один человек поднял что-то блестящее. Словно электрический разряд пронизал тело Русова.

      – Эй! – крикнул он.

      Сирин покосился, но сразу отвернулся и потянул что-то. Воздух задрожал, очертания предметов исказились. Русов увидел, что люди закувыркались, их отшвырнуло к стене. Пол ангара двинулся навстречу. Швы между бетонных плит плыли все быстрее. Русов глянул вперед и испугался: вереница ламп кончалась невдалеке.

      – Постой, – испуганно сказал он. – Впереди ведь стена!

     

      День обещал быть ясным – одним из последних перед дождливой осенью; солнце вставало из дымки. Вдруг из недр холма послышался гул, задрожала земля. С металлическим лязгом часть скалы отъехала в сторону, открыв тускло освещенный туннель. Гул превратился в гром, огромная хищная птица вырвалась из туннеля и взмыла в небо на косых столбах дыма и пламени.

      Вскоре она скрылась из виду. Белый инверсионный след появился и стал удлиняться в северной части неба.

     

      И здесь раскинулось озеро, неуютная серая гладь. От каменистого холма до берега рассыпались дома. Неприметное здание на окраине. В комнате с видом на озеро – мониторы компьютеров и две фигуры в странной одежде, цвет которой сливается с тусклым светом утра.

      Тревожный гудок. Экран одного из мониторов озаряется, и по нему начинает ползти яркая точка. Фигуры поворачивают головы. Лиц не видно, серая пустота под капюшонами. Одна из фигур берет телефонную трубку. Русские слова звучат слишком правильно, с неуловимым скользящим акцентом.

      – Объект номер два начал движение. Азимут – триста, скорость – тысяча семьсот километров в час. Вот-вот выйдет из зоны действия ретранслятора.

      Слушает несколько секунд и кладет трубку. Дальнейшее не его забота: направление известно, а сигнал с микрочипа все равно будет отслеживать спутник.

      Свет над озером становится ярче; вот-вот проглянет солнце, но в комнате по-прежнему полумрак.

     

      2. Сирин

     

      Раньше Русов летал только на вертолете и поразился, как быстро уходит вниз земля: вот видно несколько озер, а вот их уже много, но они мельче – словно по зеленой равнине рассыпаны осколки стекла. Впрочем, было не до любования пейзажем: невидимая рука вдавливала в кресло так, что стало трудно дышать. Небо быстро темнело. Русова не удивило бы, появись на нём звезды.

      – Ну как? – Сирин держал штурвал непринужденно, словно летал каждый день. – Если тянет наложить в штаны, так сзади унитаз есть.

      – Не болтай чепухи, – сердито сказал Русов. Дышать стало легче, да и надсадный гул притих. – А ты, оказывается, неплохой пилот.

      – А как же? Честь имею доложить, отличник боевой и политической подготовки Михаил Сирин. Ну вот, пока все. Вышли на сверхзвук.

      – Ты говорил, до Петрозаводска полчаса, – оглянулся Русов. Солнце ослепительно сияло над правым крылом, хорошо что глаза прикрывало темное стекло. – А почему мы летим на север, а не на юг?

      – Быстро сориентировался. – Голос Сирина прозвучал странно, он не повернул головы. – На охоту ходишь, что ли?

      – Бывает. А чем дело, Михаил?

      – Не летим мы в Петрозаводск, – как-то нехотя сказал Сирин. – Голову мне оторвут в твоем Петрозаводске.

      – А куда? – обалдело спросил Русов.

      – Как ты и предлагал. За океан, в Америку.

      У Русова открылся рот. Что за ерунда?

      – С чего это? Да тебя под трибунал отдадут.

      – Под американский, что ли? – усмехнулся Сирин. – Знаешь что, Евгений! Я, наверное, плохой патриот. Но не могу простить, что жена и дочка где-то там лежат. Что не защитили их те, кто обещал нас всех защитить. И потом, у меня одна причина есть. Не стану о ней распространяться, так тебе лучше будет. Только надо мне исчезнуть отсюда. Хорошо, что ты вчера идею подал и я маршрут успел просчитать. А обороноспособности нашей я не поврежу. Нету её давно. Не знаю, что генерал в рапортах пишет, а у нас только два самолета могут летать. Да и то с других пришлось детали снять.

      Русов поглядел за борт и только вздохнул: в глубине словно тень накрыла зеленоватую гладь леса, каменные плешины сопок, зеркальца озер. Самолет не машина, из кабины не выйдешь. Даже с парашютом прыгать нельзя – внизу Черная зона. Да и не прыгал никогда с парашютом… Русов ощутил озноб.

      – Да ты не волнуйся, Евгений, – продолжал Сирин. – Повидаешь Америку, в английском попрактикуешься. На базе оставаться все равно нельзя было. Это не террористы, а кое-кто похуже.

      – А кто? – машинально спросил Русов, но ответа не дождался.

      Впрочем, особенно и не ждал, слишком растерялся. Оставить дом, привычную Кандалу… Да что там Кандала! Русов вдруг сообразил, что они покидают Россию. В животе словно возник ледяной ком: когда-то мать прилетела из другой страны, но с тех пор мир изменился – между населенными областями пролегли Черные зоны и путешествия стали смертельно опасными. На памяти Русова никто из местных не бывал дальше соседней автономии. Только военные порой приезжали издалека… Он открыл рот, чтобы упросить Сирина отказаться от безумной затеи.

      И закрыл, не произнеся ни слова.

      Что ждет его, Русова, в родном городке? Должность второстепенного начальника, да жена, которая нарожает ему детей. А тут открывалась возможность увидеть далекую, знакомую лишь по фильмам и рассказам матери страну по ту сторону света. Он вдруг отчетливо понял, что другого такого случая в жизни не представится.

      – Ладно, я с тобой, – хрипло сказал он и чуть не рассмеялся, как будто Сирин оставлял ему выбор.

      И вспомнил сон: так вот почему мать помахала ему рукой!

      – Ну и лады, – бодро сказал Сирин. – Часа через четыре долетим, если не собьют.

      – А могут сбить? – опасливо поинтересовался Русов.

      – Над Европой некому. А вот НОРАД, шут её знает, может и действует.

      – Это что такое? – удивился Русов.

      – Противовоздушная оборона Северной Америки, – пояснил Сирин. – До Штатов наши не летали, мы первые будем. Вот и проверим. Да ты не волнуйся, Евгений. Если что, катапультируемся. Тебя отстреливает вместе с креслом, и парашют сам раскрывается. Только бы не над морем, хотя в комплекте и надувной плот есть. Но я думаю, что наша птичка даже НОРАД не по зубам. Если она там вообще осталась.

      Про отстреливание Русову не понравилось, про море тем более. Но делать было нечего, и он стал смотреть вниз.

      – Мы уже над Финляндией, – проронил Сирин.

      Он глядел на дисплей, где смещалось изображение карты. В центре дисплея светилась точка, и Русов понял, что она обозначает положение самолета. Внизу пока ничего не изменилось: лес, сопки, озера. Только вдали показались снежные горы. Приблизились, сверкая под солнцем, и вскоре оказались под самолетом.

      – Кебнекайсе, – сказал Сирин. – Граница с Норвегией.

      Среди горных хребтов заблестела вода – словно широкие реки лежали в каменных берегах. Кое-где над ними висели облака, скоро пошли гуще и вот уже белым саваном покрыли землю.

      – Мы над морем, – изменившимся голосом сказал Сирин. – До свидания, старушка Европа. Мир праху твоему. – И немного погодя добавил: – Ну до чего же хороша машина!

      Русов не ответил, от избытка впечатлений плохо соображала голова. Солнце ярко светило за спиной, самолет словно повис между белыми облаками и темным небом. Резкий свет утомлял глаза, Русов закрыл их и внезапно провалился в сон.

      Странные сны виделись ему в этой крылатой машине, мчащейся над блистающим облачным морем. Будто идет по темному коридору, и кто-то идет у него за спиной. Он не испытывал страха, наоборот, было хорошо и хотелось обернуться. Но в конце коридора ждала черная дверь…

      Теперь он стоял на кладбище – это было видно по белым надгробьям – и держал на руках девушку с распущенными рыжими волосами. Девушка походила на мертвую, но, опять-таки, Русову было радостно…

      И напоследок он увидел мост над темной рекой. Мост исчезал, превращаясь в радугу, но дорога продолжалась и по другую сторону радуги…

      Русов проснулся озадаченный, но глянул вниз и видения забылись. Под самолетом раскинулась феерическая страна: синее море вытягивало руки фиордов в мир скал и ледяных рек. Справа к горизонту уходило другое море – голубовато-белое море снега и льда.

      – Проснулся? – Голос Сирина звучал бодро. – Вовремя, под нами Гренландия. Сбрасываем подвесные баки.

      Он проделал манипуляции на приборной панели. Вниз закувыркались две сигары, ранее висевшие под крыльями самолета.

      – Теперь пойдем быстрее, – весело сказал Сирин. – Полпути позади. Должны долететь.

      Без конца раскинулась сине-голубая равнина с белыми разводами снега, над ней слепящим комком повисло солнце. Что-то в его положении удивило Русова, а спустя минуту он понял – солнце было ниже, чем час назад. Оно опять спустилось к горизонту!

      Зубы Сирина сверкнули в улыбке:

      – Мы летим быстрее, чем вращается Земля на этой широте. Скоро солнце зайдет. Зайдет на востоке.

      Снега кончились. Снова скалистые берега и синяя вода с плавающими кусочками сахара. Айсберги!

      – Девисов пролив, – кивнул вниз Сирин. – Не хочешь пожить среди эскимосов?

      И опять фиорды, ледники, горы, снежные поля, синева моря… Самолет мчался поверх этих красот, как равнодушная металлическая стрела. Наконец солнце и вправду коснулось горизонта, расплющилось в красную полосу, исчезло. В меркнущем свете Русов увидел, как надвигается черная полоса. Стало темно.

      – Лабрадор. – В голосе Сирина прозвучала тревога.

      Появилась луна, прежде невидимая в сиянии арктического солнца. Ее бледный свет не разогнал темноты внизу, лишь отразился в тусклых зеркалах озер.

      Еще четверть часа ничего не происходило, потом на панели замигал красный огонек и приятный женский голос сказал: ''Самолет попал в зону действия радара. Самолет попал в зону действия радара''.

      У Русова сжался желудок, к горлу подступила тошнота. Сейчас их собьют, церемониться не станут. Он представил, как верхом на факеле огня к ним несется ракета, как разлетаются обломки, и он падает сквозь километры и километры пустого воздуха.

      – Может, катапультируемся? – робко предложил он.

      Сирин чертыхнулся:

      – Еще чего! Кишка тонка нас сбить. Ничего, горючего хватит, пойдем над землей.

      Он повел штурвал от себя. Луна исчезла, стекла кабины затопила тьма. Русов почувствовал, как тело теряет вес – всплыл бы над креслом, если бы не ремни. Зато потом придавило так, что он застонал, а перед глазами поплыли огненные круги.

      – Теперь посмотрим. – Сирин тяжело дышал.

      Русов открыл глаза – и еле сдержал крик ужаса. Самолет несся почти над землей, смутно видимый лес тек назад стремительнее любой реки. Глянул вперед: прямо на них летел темный холм, по вершине вырастал частокол деревьев. Русов не успел вскрикнуть: зубы лязгнули, словно гигантский кулак ударил в днище самолета – он подскочил и холм остался позади. Самолет рухнул вниз, но вскоре подпрыгнул опять.

      И ещё раз, и еще.

      Втянув голову в плечи, Русов скосил глаза на кресло пилота. Сирин не держал штурвал, изогнутая рукоятка ходила взад и вперед сама по себе.

      – Копируем рельеф местности, – процедил он. – Самолет ведет автоматика. Сейчас опять уйдем на сверхзвук. Скорость будет меньше, чем на высоте, но нам уже недалеко.

      Сделалось тише и скачки самолета стали не так ощутимы, но смотреть на землю без головокружения Русов не мог. У него потом сильнее билось сердце, когда вспоминал этот полет. Наверное, так могла выглядеть чужая планета с борта космического корабля. Стремительно текли реки темной лавы – в них с трудом угадывались леса. Молниеносно возникали и исчезали бледные протуберанцы – озера. Проносились зазубренные купола темных лун – гребни холмов…

      – Машина делает полторы тысячи километров в час, – голос Сирина звучал почти нормально, в нем слышалась гордость. – Засечь нас радаром на этой высоте труднее, чем крылатую ракету.

      – А если все-таки увидят? – собственный голос Русову не понравился, в нем прозвучали визгливые нотки.

      – Ну и что? Пускай попробуют догнать.

      Они замолчали. Понемногу стало светать, во второй раз начинался все тот же день. Вдруг самолет успокоился и пошел совершенно ровно, внизу понеслась серая гладь воды.

      – Великие озера, – облегченно вздохнул Сирин. – Мичиган. Поднимаемся.

      Самолет стал набирать высоту. Горизонт слева загорелся желтым огнем – их нагоняло солнце. А потом Русову показалось, что увидел впереди лес: словно оранжевые стволы сосен поднимались над темной водой. Лишь спустя минуту он сообразил, что для деревьев они чересчур высоки – это здания неправдоподобной вышины первыми встречали восход солнца. Вскоре свет затопил и кабину – солнце, зашедшее над Лабрадором, поднималось над озером Мичиган.

      – Надо же, Евгений, – голос Сирина звучал хрипло от волнения. – Ведь это Чикаго! Теперь надо искать место для посадки. Топлива осталось на полчаса.

      Город медленно приближался – экономя горючее, Сирин уменьшил скорость. Русов смотрел как зачарованный. Среди исполинских зданий одно было особенно высоким, две антенны на крыше горели жарким золотом, напомнив Русову купола церквей на родине. Здания наклонились, самолет огибал район небоскребов.

      …И тревога вошла в сердце Русова, великолепный город был мертв. Не видно было разрушений, как в городах Европы; бесчисленные коробочки автомобилей усеивали улицы, но не двигались, и Русов знал, что даже если самолет опустится ниже, они не увидят пешеходов на тротуарах. Лишь глубокие тени наполняли ущелья улиц.

      – Черная зона, – сквозь зубы процедил Сирин. – Надо лететь дальше.

      Русов с грустью глядел вниз, пытаясь представить, что творилось в городе после той странной войны. Наверное, жители не сразу поняли, что произошло: сейсмические толчки от чудовищных взрывов докатились ослабленными, небоскребы устояли, а когда люди вышли из убежищ, то как будто ничего не изменилось – только дни стали сумрачнее, да по ночам восходила кроваво-красная луна, но это объясняли тучами дыма и пепла, выброшенными в стратосферу. Лишь когда стала нарастать волна заболеваний, поднялась паника. Вероятно, люди бросали всё, пытаясь вырваться из города, было столпотворение, жуткие пробки на улицах. И конечно, это никого не спасло…

      Остались сумеречные даже днем улицы; остались, зловеще перерождаясь, деревья в парках; остались, делаясь все хищнее и опаснее для человека крысы, собаки и кошки…

      Медленно и величаво мертвый город ушел за горизонт. Потянулась сумрачная земля, наводя на сердце странную тоску. Но на высоте было не опасно, а вскоре местность повеселела: появились желтые и зеленые квадраты полей, а на идеально прямой полосе шоссе Русов увидел первую ползущую букашку.

      – Все, садимся. – Голос Сирина был напряжен. – Горючего осталось на пятнадцать минут. На электронной карте указан местный аэропорт. Если полоса будет занята, попробуем сесть на шоссе. Можно катапультироваться, но машину жалко. Как она нас сюда донесла. Птичка моя!

      Аэропорт оказался маленьким: небольшой аэровокзал, с десяток автомобилей на стоянке, несколько ангаров. Никакого движения, все словно вымерло. Полоса оказалась свободной. Сирин низко пролетел над нею, всматриваясь. Потом развернулся, отлетел подальше и повернул снова. Самолет тряхнуло – это выдвинулось шасси.

      – Ну, с богом! – хрипло сказал Сирин.

      Русов почувствовал, как учащенно забилось сердце: он знал, что наступает самый опасный момент.

      Самолет пронесся над началом полосы, бешено замелькали бетонные плиты, но колеса никак не могли коснуться их. Аэровокзал вырастал на глазах и Русову сделалось страшно: стало видно, насколько самолет быстрее машины… Вдруг его втиснуло в кресло, а остаток полосы ушел вниз.

      – Пойдем на второй круг, – прохрипел Сирин. – Не сбросил вовремя скорость. Земля отдалилась, плавно поворачиваясь под крылом. С высоты она казалась безопасной, и Русову захотелось остаться здесь. Но он понимал, что горючее на исходе и самолет может упасть в любую минуту.

      Снова зашли на полосу. Опять понеслись бетонные плиты – и вдруг самолет рухнул вниз. Ударились так сильно, что у Русова в голове мелькнуло: ''Конец!'' Но нет, самолет с пронзительным визгом несся по полосе. Уже виднелось её окончание, аэродром явно не был рассчитан на прием сверхзвуковых машин.

      ''Разобьемся, – обречено подумал Русов. – Стоило лететь в такую даль''.

      Рвануло вперед так, что на глазах выступили слёзы. Но ремни удержали, а краем глаза Русов заметил позади раздувшееся красно-белое полотно. Самолет сбавил ход и вскоре остановился. Наступила неправдоподобная тишина. Сирин манипулировал чем-то на панели.

      – Если бы не тормозные парашюты, нам хана, – добродушно улыбнулся он. – Как только не оторвались. Надо потом собрать. Хотя вряд ли теперь понадобятся. Снова зашумели турбины. Сирин подрулил к аэровокзалу и защелкал тумблерами. Самолет смолк, теперь уже окончательно.

      – Все, приехали. – Сирин освободился от ремней и шлема, потом помог Русову. В полу открылся люк, едко пахнуло керосиновой гарью. Откинулся трап, Сирин ловко спустился по нему, прислонился к стойке шасси и закурил.

      – Интересно, тут ''Беломорканал'' найти можно? А то у меня последняя. – Он повертел полупустую пачку и бережно положил в карман.

      Русов тоже стал спускаться. На последней ступеньке ослабевшие ноги подвели, и он сел на бетон, цепляясь за лесенку. Сирин снова рассмеялся. Он жадно затягивался, оглядываясь по сторонам.

      – Никого, Евгений. Все брошено, как и у нас.

      Русов осторожно встал. Было удивительно тепло, они словно переместились не только в пространстве, но во времени и вернулись к зениту лета. Солнечный свет был мягок, и в нем словно нежилась зелень и белые стены аэровокзала. Но беспорядочно разбросанные машины говорили, что и на эту землю пришла беда.

      – Ладно, пошли оглядимся, – сплюнул Сирин. – А то наедет ихняя полиция, нас точно арестуют. Будем любоваться Америкой сквозь решетку.

      Русову это не понравилось, лишь теперь пришло в голову, что их могут встретить враждебно. Он поплелся за Сириным.

      От названия на фасаде аэровокзала сохранились только две буквы – ''R'' и ''L''. Внутри было пусто, повсюду лежала пыль: на диванах, громоздких телефонах-автоматах, многочисленных автоматах для продажи кока-колы и бог знает чего еще. Все двери были распахнуты, некоторые сломаны.

      Они побродили и вернулись. Сирин забрался в самолет и стал передавать Русову сумки, тяжелый ящик, наполненные канистры.

      – Бензин, масло, аккумулятор, – буркнул он. – Так и думал, что придется ехать на машине, все взял. Тут небось тоже дефицит.

      Русов удивился:

      – Когда ты успел погрузить? Ведь времени не было…

      Сирин криво усмехнулся:

      – Я, Евгений, всю ночь самолет готовил. Хрен бы мы долетели без запасных баков. Хотел с тобой поговорить, чтоб отправился со мной переводчиком. Но тут нагрянули эти хмыри, не до разговоров стало.

      – Ну и ну, – оторопело сказал Русов. – А что тебе в Америке понадобилось?

      – Потом расскажу, – голос Сирина прозвучал странно. – А может, и не стану ничего рассказывать, целее будешь… Ладно, давай переоденемся. Жарко.

      Здесь же у самолета сняли комбинезоны. Сирин переоделся в прихваченную с собой одежду, а Русов остался в тренировочном костюме, брюки и куртку забыл на базе. Хорошо, что ключи от газика оставил в кармане брюк, а то влетело бы от отца. И тут Русов чуть истерически не рассмеялся: увидит ли он теперь отца вообще?

      Сирин забросил комбинезоны в кабину, что-то сделал. Трап поднялся, а следом закрылся люк и самолет сразу показался чужим и недоступным. Потом отнесли канистры с сумками к аэровокзалу и занялись тормозными парашютами. Русов вспотел, пока сложили как следует и запихали в хвостовой отсек самолета. Сирин потоптался у машины, перенесшей их на другой континент, расстроено крякнул и пошел к вокзалу.

      Русов смахнул пыль со столика, и они перекусили консервами из НЗ. Одна канистра была наполнена водой, а в бывшем баре Русов отыскал пластмассовые кружки.

      Сирин выпил целую кружку, глянул на Русова и ухмыльнулся:

      – Что такой кислый, Евгений. Или какую зазнобу дома оставил?

      Только тут Русов вспомнил и даже беспомощно оглянулся. Дина и Рая, его сестрички! Кто будет покупать им подарки и скрашивать жизнь в негостеприимном доме, где они остались без матери?

      Он скрипнул зубами: встретит ли их вновь?

      – Двух оставил. Но выпутываться им придется самим.

      – Ладно, – вяло сказал Сирин, вытирая рот. – Отдохну немного и пойдем машину искать. Может, какая заведется. – Он лег на диван, подняв облачко пыли, и сразу захрапел.

      Русов сел на другой диван и стал глядеть сквозь стеклянную стену. В сон не клонило, подремал в самолете. Небо над аэропортом было темно-голубым, по нему плыли редкие облака, словно причудливые шахматные фигуры. День обещал быть жарким, Русов не привык к таким.

      Он встал, подошел к телефону-автомату и снял трубку – мертвая тишина. Вышел наружу, приостановился от яркого света и пошел к зарослям по другую сторону парковки. По пути миновал несколько автомобилей непривычно обтекаемых форм: даже стоя на месте, словно неслись куда-то. Но все были грязные и на спущенных шинах, видимо эти машины бросили ещё несколько лет назад.

      Бетон кончился, путь преградила темно-зеленая стена. Она была выше головы Русова и источала густой травяной запах, кое-где виднелись желтые початки. Русов вспомнил рассказы матери о родительской ферме, куда с такой радостью ездила на каникулы, и понял, что видит кукурузу. Ни разу её не пробовал, но срывать початок не хотелось: все были деформированы, да и растительность выглядела зловеще – толстые искривленные стебли и мясистая листва почти скрывали рыжую, будто напитанную кровью землю. В глубине зарослей сгущалась тьма, оттуда веяло неопределенной угрозой – верный признак близости Черной зоны.

      Русов постоял, темнота притягивала взгляд. Странное томление ощутил в сердце, захотелось войти в заросли и бездумно уходить все глубже, чувствуя на лице прохладу, растворяясь в зеленом забвении…

      Он очнулся, стоя на коленях, зарывшись пальцами в неприятно теплую землю. К лицу тянулось зелеными остриями сразу несколько листьев. Русов отпрянул, будто увидел змей. Надо же, едва не поддался черному зову! Что-то странно привлекательное таилось в Черных зонах, немало людей уходило в подобный сумрак, и больше их никто не видел.

      Он кое-как встал (ноги подгибались) и вернулся в аэровокзал. Долго мыл руки, потом сполоснул разгоряченное лицо: профилактика не помешает.

      Сирин все ещё спал – с улыбкой на помятом лице, посапывая словно довольный ребенок. Русов сел и стал смотреть на самолет. Тот стоял за стеклянной стеной, как нахохлившаяся птица – угольно-черный в ослепительном свете дня. Облака превратились в башни, их медлительное движение походило на шествие белых ладей, вот и первая тень накрыла аэровокзал.

      Русов зевнул и вытянул ноги. Он устал переживать – первоначальный испуг прошел, и на душе было мирно и спокойно, словно впереди ждали долгие летние каникулы. Это надо же, он в Америке!

      Сирин заворочался, спустил ноги на пол, лицо сделалось озабоченным.

      – Ну ладно, Евгений. Отдохнули, а теперь пора и за дело. Надо машину искать, не пешком же идти.

      Они вышли из аэровокзала, но у машин на стоянке не задержались. Сирин покачал головой:

      – Эти все сгнили. Надо искать среди тех, что стоят в гараже.

      Стали заглядывать в пристройки, но тщетно. Сирин повернулся к ангарам и вздохнул: по полю аэропорта плыли тени от облаков, но ангары стояли в более густой тени, которая не двигалась.

      Граница Зоны!

      – Посмотрим там.

      Русов неохотно пошел следом и, войдя в тень, ощутил холодок. Наверное, от страха, потому что температура в Зонах всегда была выше, чем снаружи. Впрочем, кратковременное пребывание никому особенно не вредило.

      Зато в первом же ангаре помимо двухмоторного самолета обнаружилась целая стоянка – полдесятка автомобилей, некоторые на подставках, так что колеса не касались земли.

      Сирин удовлетворенно кивнул:

      – Хозяева собирались вернуться, да видно не пришлось. Здесь мы что-нибудь найдем.

      Машины блестели в полумраке как новые. Русову это было знакомо: вещи в Черных зонах сохранялись лучше, чем в обычных условиях. Словно впитали неведомую энергию, которая законсервировала их в неизменном виде.

      Провозились все-таки долго. Русову пришлось отыскать тележку и привезти от аэровокзала тяжелый ящик универсального аккумулятора и канистры. За это время Сирин открыл ворота ангара, в тусклом свете с улицы поднял капот первому автомобильному диву и начал копаться в моторе. Сначала чертыхался изредка, потом ругательства потекли непрерывным потоком, но это испытанное средство не помогло: машина с роскошным салоном не отреагировала ни на аккумулятор, ни на проклятья. Русов хотел предложить идти пешком, но вспомнил зловещие заросли и закрыл рот.

      И так казалось, что свет меркнет и что-то невидимое наваливается на плечи – Зона касалась его, пока играючи…

      Вторая машина завелась, но стала чихать и заглохла. Сирин повозился со свечами, ещё пару раз попробовал и поднял мокрое от пота лицо:

      – Пошли дальше, некогда разбираться.

      Стал обхаживать третью, с табличкой ''форд'' на радиаторе, и она завелась сразу, мотор загудел мощно и ровно. Сирин даже ругаться перестал от неожиданности.

      – Упокой, Господи, душу раба твоего, Генри Форда, – с чувством сказал он, вытирая со лба пот.

      Русов только вздохнул: что-то неестественное было в легкости, с какой завелась машина, простоявшая в ангаре бог весть сколько лет. Наверное, сказывалось зловещее колдовство Зоны.

      Канитель на этом не кончилась. Сирин заливал бензин, масло, воду, то и дело проверяя – не подтекает ли, а Русов тем временем накачивал шины. Нашелся домкрат, машину сняли с подставок. Сирин сел за руль, и ''форд'' с рычанием прополз несколько метров.

      – Ничего, как-нибудь доедем, – ухмыльнулся Сирин, вылез и принялся закреплять под капотом аккумулятор вместо выброшенного фордовского. К счастью, места хватило. Русов сходил в аэровокзал за вещами, радуясь яркому солнцу.

      Наконец все было готово. Сирин постоял, глядя на покидаемый самолет. В глазах этого немолодого лысоватого мужчины была печаль, словно расставался с любимой женщиной. На миг и Русов увидел самолет его глазами: черная птица понуро опустила клюв к бетонной дорожке, суждено ли ей ещё летать?

      – Ладно, поехали, – буркнул Сирин. – Садись за руль, Евгений. Да поосторожнее крути, здесь гидравлика.

      Русов уселся на непривычно удобное сиденье и стал искать ручку переключения передач. Устроившийся рядом Сирин издал смешок:

      – Здесь автоматика, Евгений. Всего две педали – газ и тормоз. Да баранку не забывай крутить.

      Руль и в самом деле слушался необычайно легко – пару раз Русов повернул слишком круто, но потом привык. Они выехали на дорогу, и кукуруза скрыла аэропорт с самолетом. Двигатель работал неровно, надо было регулировать или бензин был неподходящий. Русов не стал разгоняться, хотя и хотелось скорее миновать кукурузный лес. Солнце прошло зенит и, должно быть, палило нещадно, на небе не оставалось ни облачка, тем не менее дорога тонула в густой тени.

      Русов поежился и глянул на Сирина

      – Надо же, сели на краю зоны.

      – Ну и ладно, – зевнул тот. – Зато в аэропорту нет никого, и машина как новенькая.

      Черные зоны – одна из загадок минувшей войны… Русов кое-что знал об их происхождении из рассказов бывавших в отцовском доме военных. Но ни они, ни ученые из единственного в Карельской Автономии университета не понимали природы происшедших там изменений. Ходили слухи, что не только животные, но и некоторые люди выжили в них – только это были уже не люди. Так что Русов обрадовался, когда дорога вырвалась на солнце и влилась в просторное шоссе.

      – Мы сели в аэропорту Гринфилд, – сказал Сирин, глянув на поблекший от непогоды указатель. – Жаль, что нет атласа автодорог, а электронную карту с собою не возьмешь. Ладно, поехали куда глаза глядят.

      Дорога оказалась непривычно широкой – две полосы в одну сторону и две в другую, пространство между ними заросло буйной травой и кустарниками. Русов ехал медленно: жалел мотор, и указатель спидометра колебался у отметки ''30''. Русов вспомнил, что это не километры, а мили. Он попытался представить время, когда по всем четырем полосам неслись разноцветные автомобили, но не получилось. Казалось, шоссе всегда было пустынным и всегда на него гневно смотрел ослепительный глаз солнца.

      Но местность потихоньку менялась: кукуруза сделалась более ухоженной, а потом проехали домик, перед которым на странной карусели сохло белье.

      – Смотри! – оживился Сирин.

      – Остановимся? – Русову стало не по себе: вдруг их встретят враждебно?

      – Не стоит, – расслабился Сирин. – Доедем до какого-нибудь городка. Может, у них кофе хороший есть. Десять лет, как ячменную бурду пить приходится. И сигаретами запастись надо. Авось долларов хватит. – Он похлопал по карману.

      – Если такие ещё ходят, – хмыкнул Русов, несколько успокоенный беззаботностью Сирина.

      Наконец они увидели на дороге первое транспортное средство: ''форд'' догнал ярко-желтый автомобильчик, и Русов стал обгонять его. Выглядел автомобиль занятно – вдвое короче ''форда'', обтекаемой формы и сильно смахивал на жука, сходство усиливалось парой больших фар. За рулем сидел мужчина в костюме, на ''форд'' глядел с удивлением, даже рот приоткрыл.

      – Ясненько, – сказал Сирин, когда жук остался позади. – С бензином у них тоже плоховато. Похож на электромобиль: выхлопной трубы я не заметил. Сбылись мечты экологов.

      – А нам на сколько бензина хватит? – поинтересовался Русов.

      – А черт его знает. Видишь, тут вместо приборной доски дисплей, информация должна выводиться на него. Но работает только спидометр: наверное, компьютер сдох. Хорошо еще, двигатель без него завели. А то хрен бы уехали, так бы нас эта кукуруза и слопала.

      – Вряд ли она людей ест, – усомнился Русов.

      И тут они въехали в городок. Дорожный указатель был новее и гласил: Anotherdale (''Другой Дол'', – автоматически перевел Русов). Населения числилось 15 248 человек, вдоль улицы высились незнакомые деревья с густыми кронами, а в глубине стояли дома – нарядные, не чета серым пятиэтажкам родного города Русова. Кое-где на подъездных дорожках виднелись автомобили, похожие на давешнего жука. Различались только цветами: красные, синие, белые…

      Сирин схватил его за руку:

      – Тормози, черт! Перекресток.

      Русов резко затормозил и поглядел налево, потом направо – других машин не было видно.

      – Здесь цивилизация, дурья голова. – Сирин смотрел вверх. – Светофоры работают, не то что у нас. Ну вот, зеленый. Трогай, но езжай медленнее.

      Встретилось всего несколько прохожих, их «форд» провожали взглядами. Сирин первым заметил вывеску «BAR & RESTAURANT».

      – Стоп машина! Попробуем здешнего кофейку. А может, у них и пиво есть? – В голосе Сирина послышались мечтательные нотки. – Это надо же, двадцать лет как хорошего пива не пил. До войны в России умели пиво делать. Сколько было сортов, глаза разбегались. Может и сейчас где варят, только не в Кандале. У нас прямо моча собачья. Не забыл, как по-английски пиво будет, Евгений?

      Русов хмыкнул, подрулил к пустому тротуару и стал. Помедлил, открыл дверцу и вышел. Откуда-то подул ветерок, подняв над улицей немного пыли, солнце глядело все так же пристально. Русов вздохнул, пригладил волосы и открыл дверь. Следом с сопением вошел Сирин.

      Внутри оказалось чисто, сверкали многочисленные бутылки, из-за стойки поглядел бармен в белой рубашке. Вдоль окон стояли столики и стулья из темного красноватого дерева. Русов с Сириным потоптались и сели поближе к двери.

      – Может быть, надо подойти заказать? – прошептал Русов.

      Но тут откуда-то выпорхнула девушка в голубенькой форме, белом переднике и с черными как смоль волосами. На миловидном личике выделялись фиолетовые губы. Сирин прямо впился в неё глазами. Официантка с удивлением поглядела на тренировочный костюм Русова и прощебетала:

      – Что будете, парни? – Разумеется, по-английски.

      Русов почувствовал себя странно, вот и пригодился язык. Он вспомнил, как заказывали в каком-то фильме; слова от волнения выговаривались с трудом.

      – Два пива, гамбургеры и по чашке кофе, пожалуйста.

      Официантка глянула на него с любопытством:

      – Занятный выговор. Вы с юга, ребята? Какое будете пиво?

      Русов сообразил, что в наличии несколько сортов:

      – А какое есть?

      Девушка протараторила несколько названий, ничего не говорящих Русову.

      – Последнее, – вывернулся он.

      Официантка исчезла и вернулась на удивление скоро. На подносе несла две запотевших бутылки с янтарной жидкостью, два внушительных бутерброда, из которых высовывались листья зелени, стаканы и две чашки кофе. Сирин глядел, пока она это расставляла. Официантка кокетливо стрельнула в его сторону глазками.

      Едва она отошла, Сирин попробовал кофе – и с отвращением отставил чашку.

      – Такая же ячменная дрянь, – пожаловался он тихо. – Стоило лететь за семь тысяч километров. У нас в столовой точно такой подают.

      Зато от пива не оторвался, пока не вытянул все до капли.

      – Вот это да! – восхищенно прошептал он. – Обалдеть можно.

      Грустно поглядел на пустую бутылку, и Русов подвинул свою.

      – Пей, я все равно за рулем.

      Он жевал непривычно огромный бутерброд, запивал невкусным тепловатым кофе, и в голове теснились мысли:

      ''А что дальше? Куда направимся? Что вообще делать будем?'' Он остро почувствовал свою чуждость этому опрятному ресторанчику и ухоженному городку за его стенами. ''Другой Дол'', – вспомнил он название. Действительно, другой. Ему захотелось обратно, в свою маленькую комнату в Кандале, но тут Сирин больно ткнул в плечо пальцами:

      – Спроси, у них есть настоящий кофе? Я сам стесняюсь. Произношение у меня швах, да и словарный запас кот наплакал.

      Русов механически перевел вопрос появившейся официантке. Та заулыбалась:

      – Да вы миллионеры, ребята. И машина у вас, – она глянула в окно, – давно такой не видала. Это будет стоить по пятьсот монет.

      У Сирина открылся рот. Не произнеся ни звука, он закрыл его, обвел рукой столик и на плохом английском спросил:

      – А за это сколько?

      Официантка поджала губы и оглянулась.

      – Триста, – сказала она заметно холоднее.

      Сирин вздохнул, вытащил из кармана пачку купюр, и Русов с любопытством на них поглядел – зеленоватые, с портретами бородатых господ. Первые президенты, вспомнил он. Сирин отсчитал требуемое количество и передал официантке. У той даже глаза расширились от удивления, теперь она показалась привлекательной и Русову.

      – Это надо же, старые! Извините ребята, пойду проверю на счетчике.

      Она пошепталась с барменом и исчезла, а Русов стал гадать, что эти слова могут означать: счетчик радиоактивности, что ли? Но тут входная дверь отворилась и Русов почувствовал, как по спине пробежал холодок: вошел плотно сбитый мужчина в белой рубашке и с бляхой на груди. Русов моментально опознал знакомую по фильмам звезду шерифа. На поясе у мужчины и в самом деле висела кобура. Окружающее стало казаться Русову нереальным, словно смотрел очередной фильм – с самим собой в качестве действующего лица.

      – У тебя клиенты, Мэри? – спросил шериф у появившейся официантки. На Русова с Сириным даже не поглядел.

      – Какие-то приезжие, Боб. – В голосе официантки слышалось облегчение. – Представляешь, расплатились старыми. Но на гробокопателей не похожи, деньги чистые.

      Шериф повернулся к двум приятелям, подвинул себе стул и сел. Проделал это неторопливо, потом положил ладони на колени и наклонился вперед. Лицо у него было круглое, добродушное, и таким же добродушным голосом он спросил:

      – Вы откуда, ребята? Сейчас много народу шляется, а мне надо знать про всех, кто попадает в мой город.

      – Наверное, с юга, – подала голос официантка. – У этого, помоложе, южный выговор. Когда я гостила…

      – Помолчи, Мэри, – недовольно отрубил шериф. – Так откуда вы? И где взяли машину? Номерной знак штата Иллинойс, сейчас таких нет.

      Пока Русов всё понимал, разобрать речь персонажей фильмов бывало труднее. Он вздохнул и скучно сказал:

      – Мы из России. Прилетели на самолете в Гринфилд, там оставили. Взяли брошенную машину и заехали сюда кофе попить. Извините, но виз нет. Получить их у нас негде.

      Лицо шерифа почти не изменило выражения, только карие глаза потемнели, да верхняя губа приподнялась в нехорошей усмешке. Русов обратился к Сирину по-русски:

      – Миша, скажи что-нибудь.

      – Все так, – сказал Сирин на ломаном английском. – Туристы мы. – И добавил по-русски: – Неужели непонятно, елки-моталки?

      К шерифу вернулся добродушный вид, самообладания ему было не занимать. Он кивнул Русову:

      – А ты откуда язык знаешь, парень?

      – Мать научила, – вздохнул Русов. – Она у меня из Южной Каролины. Застряла в России, когда это началось… – он неопределенно повел рукой.

      – Я же говорила… – радостно встряла Мэри. Шериф оборвал её движением руки.

      – Ладно, ребята, – задумчиво произнес он. – Я вынужден вас арестовать. Незаконная иммиграция, так это вроде называлось. Но если накурились и несете чушь… – он поднес здоровенный кулак к носу Сирина, – это для вас плохо кончится. Пошли! Идите вперед, руки за голову. Не делайте резких движений.

      Он вывел их из ресторана. Рядом с ''фордом'' стояла машина с мигалкой. Шериф негрубо, но сильно подтолкнул к ней, заставил положить руки на крышу и сноровисто обыскал. Из одежды Сирина извлек пистолет, осмотрел и положил в свой карман. Потом извлек футляр величиной с портсигар и, не глядя, сунул туда же. Открыл заднюю дверцу:

      – Залезайте. Только не вздумайте безобразничать, пристрелю. Слава богу, законы у нас сейчас простые.

      Он не надел наручников, но места впереди отделяла прозрачная перегородка, сидеть было тесновато. Закрыв дверцу, шериф обошел машину и сел за руль. Нажал что-то на передней панели и сказал приглушенным голосом:

      – Сэм! Сгоняй-ка в Гринфилд. Там может стоять чужой самолет. Если найдешь, – шериф покосился назад, – вызывай военных и жди. Полетят чьи-то головы. Если самолета нет, дуй назад. Успеешь до темноты.

      Шериф помолчал, потом рассмеялся:

      – Чей самолет? Русский, если наши новые приятели не врут. Добрались-таки до нас. Ладно, давай поскорее.

      Он что-то переключил:

      – Ник! Езжай к ресторану Поллака и забери ''форд''… Да, из тех еще, на бензине. А то шпана мигом угонит. Скорее всего из Зоны, так что сразу в могильник… Нет, без ключей. Мотор работает на холостом ходу.

      Машина тронулась и уже через несколько минут свернула к широко раскинувшемуся зданию. Русов успел заметить вывеску HOSPITAL и удивился: думал, что их доставят в полицейский участок. Остановились у бокового входа. Шериф вышел, открыл дверцу и препроводил обоих в большую комнату, похожую на приемный покой больницы, только с решетками на окнах. Там передал двум здоровенным мужикам в синих халатах и прикрывающих рот и нос масках – видимо, санитарам.

      – Обработайте их, ребята.

      Сам ушел, а Русову с Сириным грубо приказали раздеться догола, сложить одежду в пластмассовые корзины, а потом затолкали в душевую, где минут пятнадцать обдавали струи воды с запахом какой-то дезинфицирующей дряни. Затем вода перестала хлестать, поток горячего воздуха быстро высушил тело, дверь открылась, и им сунули новую одежду – пижамы из желтоватой ткани.

      Русов успел натянуть только штаны. Его схватили, опрокинули на холодный скользкий стол и пристегнули ремнями. Последовала малоприятная процедура: санитар перетянул руку, всадил в вену иглу и набрал кровь – видимо, на анализ. Потом освободил от зажимов и дал тампон, чтобы прижать ранку.

      Русов хмуро сел и спустил ноги со стола. Санитар повернулся к Сирину, но тот вдруг оскалился и его кулак взлетел к скуле американца. Здоровяк в синем халате покачнулся и выругался, а Сирин победно крикнул: «Врешь, нас не возьмешь!», и развернулся ко второму.

      Но тот, сохраняя флегматичный вид, снял с пояса дубинку и огрел воинственного Сирина по голове. Русов вздрогнул и соскочил на пол. Осевшее тело Сирина забросили на стол и тоже взяли кровь. Потом отошли, и получивший по скуле санитар стал прилеплять к больному месту пластырь.

      Русов неуверенно подошел к столу, но Сирин зашевелился и кое-как сел сам. Тут же застонал и поднял руку к голове.

      – Черт! – прошипел он. – В нашей КПЗ просто в морду бьют, а тут сразу дубинками.

      Загудело и рядом раздвинулась прозрачная перегородка. Им приказали зайти за нее, а потом в камеру из металлических прутьев. Русов поддерживал Сирина, тот пошатывался. Сначала дверь камеры, а потом перегородка автоматически закрылись.

      – Ну и ну, – фыркнул Сирин, садясь на койку. – Обращаются, как со зверьми в зоопарке. Всех так обрабатывают, или только нам такая честь? Боятся, что заразу занесем в их Америку.

      – Ладно, – угрюмо сказал Русов, разглядывая камеру. Сквозь перегородку было видно, как санитары пьют что-то из кружек. – Здесь, наверное, карантин. Интересно, сколько нас продержат? А вот нашей КПЗ я так и не видел.

      – И немногое потерял. – Сирин как будто пришел в себя, надел куртку и улегся на койке.

      Русов тоже лег и чуть не хихикнул: матрац оказался мягче, чем на кровати дома.

      ''Нервы у тебя разгулялись'', – подумал он и спросил:

      – Интересно, что с нами сделают?

      Сирин хмыкнул:

      – Известно чего. Посадят в тюрьму и будут морды бить, гады. Или в клетке возить, показывать. И зачем только сюда прилетели?

      «Да уж», – вяло подумал Русов. Стало клонить в сон: видимо, сказывалась потеря крови.

      Незаметно он задремал и опять привиделась река – но не черная, из-за которой мать помахала рукой, а сверкавшая под солнцем. Он забрасывал удочку в заводь, поплавок повело, и когда ушел под воду, Русов подсек. Раздался всплеск.

      …И перешел в лязг открываемого замка.

      Русов с трудом разлепил глаза. Похоже, он проспал довольно долго.

      В проеме раздвинувшейся перегородки стоял шериф, а за ним – двое в темных костюмах. Русов вспомнил слова Сирина, и по телу пробежал озноб: неужели сейчас повезут в тюрьму?.. Ну и дурак Сирин, затащил в страну, где должны ненавидеть русских!

      – Выходите, – в голосе шерифа проскальзывали юмористические нотки. – Это надо же, русский военный самолет в самом сердце Ил-Оу! У вас случайно ядерной бомбочки на борту нет, а? К сожалению, ребята, его наверное конфискуют. Военные в бешенстве, даже прислали за вами вертолет из Колумбуса.

      Русову стало чуть легче: тюрьма откладывалась. Приятно было и то, что понял речь шерифа до последнего слова. Тот стоял подбоченясь, а двое санитаров с улыбками наблюдали за сценой. Масок на них не было: видимо, анализы уже провели и сочли Русова с Сириным не заразными.

      Двое в темном ничего не сказали, только отошли подальше. Санитар принес одежду – в тех же корзинах, но с запахом дезинфекции. Пока приятели переодевались, шериф продолжал болтать:

      – Думал, что вы меня разыгрываете. Или накурились. У нас по границам Черных зон в рост пошло такое, что куда там прежней травке. Ник чуть не ошалел, когда увидел ваш самолет. Минут пять ощупывал, словно бабу. Испугался, что глюки из кукурузы до него добрались. Теперь сидит, ждет военных шишек из Колумбуса.

      Когда закончили одеваться, шериф махнул в сторону выхода. Сирин покосился на санитаров, но ничего не сказал и пошел первым. Следом направился Русов, а потом и вся остальная компания: шериф и двое в темном. Сели в ту же машину, но перегородку шериф опустил.

      – Раньше этой хреновины не было, но теперь нас маловато, а возить приходится таких типов… – он сплюнул на тротуар.

      Один в темном костюме сел рядом с шерифом, а другой сзади, пахнув хорошим одеколоном и отпихнув локтем Русова. Оба приезжих из Колумбуса молчали и смотрели прямо перед собой. Русов почувствовал себя неуютно.

      – Хотите курить? – Шериф дружелюбно протянул назад пачку сигарет.

      Сирин выхватил одну. Русов отказался.

      Они поехали.

      – А на чем работает двигатель? – тщательно подбирая слова, поинтересовался Сирин. – Тут вроде все электромобили.

      – Этот на обычном бензине, – беспечно сказал шериф. Он словно не замечал соседа. – Только делают из угля. Дорого выходит, не всем по карману. Так что большинство ездит на электро. Тоже недёшево, да и не разгонишься. Зато превышения скорости почти не бывает.

      Шериф хохотнул.

      Проскочили несколько улиц – Русов заметил, что они пересекаются под прямым углом. На приборной панели замигал зеленый огонек и женский голос сказал:

      – Боб, заедь ко мне. Вместе с задержанными.

      – Есть, мэм. – Шериф повернулся к человеку в темном костюме и ухмыльнулся: – Слышали? Вертолету придется подождать.

      – У нас приказ губернатора, – раздраженно отозвался тот.

      – А у меня моего начальства, – пожал плечами шериф. – Начхать мне на губернатора, я не от него жалованье получаю.

      Он свернул и вскоре машина остановилась перед белым зданием с колоннами. Над колоннами свисал американский флаг со звездами и полосами, а надпись золотыми буквами гласила: CYTY HALL.

      – Ратуша, – шериф выключил двигатель. – Пошли, ребята, я вас представлю.

      Сначала выбрался Сирин, потом Русов. Двое в темном недовольно двинулись вслед.

      Поднялись по ступенькам лестницы и пересекли холл. По контрасту с переполненной отцовской канцелярией Русова поразили простор, обилие мрамора и безлюдье. В приемной шериф кивнул девушке за компьютером, а та с вежливой улыбкой обратилась к приезжим из Колумбуса:

      – Джентльмены, вас просят подождать. Боб, останься тоже.

      Шериф пожал плечами и плюхнулся в кресло. Двое потоптались и сели у входа. Девушка с любопытством смотрела, как Русов пытается открыть дверь (та просто отодвинулась, когда подошел вплотную). Из-за обширного стола с телефоном и компьютером поднялась женщина средних лет в сером строгом костюме. Голубые глаза внимательно оглядели Русова и Сирина, она первой подала руку:

      – Хелен Роузвотер, мэр Другого Дола. Имя Евгений она выговорила с трудом, так что Русов попросил звать себя на американский манер – Юджином. Сирин из Михаила превратился в Майкла.

      – Садитесь. – Хелен повела рукой на кресла, и Русов подумал, что никогда не видел таких ухоженных ногтей.

      Она села, поставила локти на стол и положила подбородок на сплетенные пальцы. В глазах появилась усмешка, на миг мэр показалась Русову совсем юной девушкой.

      – Ну, рассказывайте, – потребовала она. – Как вы оказались в моем городе?

      Рассказывать пришлось Русову. Несколько раз он сбивался, смущенный пристальным взглядом женщины-мэра (неслыханная вещь для Карельской автономии), да и слова приходилось подбирать: не привык говорить по-английски. Иногда Хелен задавала вопросы. Конечно спросила, откуда так хорошо знает язык…

      Когда Русов дошел до событий на базе, то запнулся и глянул на Сирина. Тот, видимо, схватывал суть рассказа, так как выразительно подмигнул приятелю и гладко сказал:

      – Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Надоело сидеть на одном месте, вот и решил взглянуть на Америку. А тебя лететь уговорил.

      Русов перевел, хотя и почувствовал себя неловко, что приходится врать. Хелен при упоминании о рыбе недоуменно сдвинула брови, а потом внимательно поглядела на Сирина.

      Наконец Русов довел рассказ до конца: как стали расплачиваться в кафе и появился шериф.

      – Не ожидал, что чашка кофе будет стоить полтысячи долларов, – вставил Сирин. Видимо, он долго готовил фразу и произнес её гладко.

      Хелен откинулась на спинку кресла и рассмеялась:

      – Инфляция. Да и настоящий кофе теперь редкость. Поставок с Кубы недостаточно, а китайцы перепродают за дорого.

      Она говорила не торопясь, голос звучал музыкально. Повернула голову к окну, где начало темнеть небо, и продолжила:

      – Ну ладно. Посидите пока в приемной, а я поговорю с Бобом.

      Приятели вышли из кабинета. Двое в темных костюмах не повернули голов, но Русов почувствовал, что наблюдают краем глаза.

      Девушка за компьютером кивнула шерифу, тот встал и развалистою походкой скрылся за дверью. Русов мрачно разглядывал мебель. Сейчас их увезут неизвестно куда и, скорее всего, придется коротать ночь в тюремной камере. Хорошо еще, если не годы.

      Шериф появился через пару минут, широко улыбаясь:

      – Ребята, да вы ходячий юридический казус! Власти в Колумбусе хотят, чтобы вас туда препроводили. А наш мэр считает, что вы в городе ничего не нарушили и для ареста нет оснований. Так как с вами поступить, а?

      Русов неуверенно улыбнулся: как лучше ответить? Подумав, сказал покладисто:

      – Сэр, я не знаю американского законодательства. Но готов признать, что мы оказались здесь незаконно. Мы подчинимся любому решению властей. Шериф расхохотался:

      – Вот законопослушный молодой человек! Такого жалко в тюрьму сажать. Но это вряд ли понадобится…

      – Эй! – вскочил человек в темном. – Вы что, не собираетесь выполнять распоряжения губернатора?

      Шериф подбоченился, ситуация явно доставляла ему удовольствие:

      – Согласно поправке Бьюкенена распоряжения мэров на территории их компетенции, не нарушающие Конституции Соединенных Штатов, могут быть оспорены только в судебном порядке. Поскольку обвинения не предъявлены, наши гости свободны. Пусть ваши умники в Колумбусе разбираются: нарушены иммиграционные законы или нет? Пока, джентльмены. Передавайте привет губернатору.

      Джентльмены мрачно переглянулись и один сказал:

      – Ладно. Только вы много себе позволяете. Еще увидимся.

      Они повернулись и вышли. Русов вздохнул с облегчением.

      – Давайте-ка познакомимся, – ухмыльнулся шериф. – Боб Хопкинс.

      Ладонь у него была большая, а хватка вроде добродушная, но цепкая. Имена Русова и Сирина он тоже выговорил с трудом, так что пришлось снова назваться Юджином и Майклом. Скорее всего, новые имена пристали навсегда.

      – Вы не вернете мой портсигар? – обыденным тоном спросил Сирин.

      – Что? – не понял шериф. Потом сунул руку в карман, достал футляр и протянул Сирину. Похоже, в него и не заглядывал. Русов подивился самообладанию Сирина.

      – Ладно, мне пора. Ваши вещички я оставлю в холле. Мэр вас ещё вызовет. – Он ушел, что-то насвистывая.

      Через некоторое время приятелей опять пригласили в кабинет. Хелен задумчиво посмотрела на них, от благодарности Русова отмахнулась:

      – Ладно. У вас выдался нелегкий день. Надо оформить бумаги и устроить вас куда-нибудь. Вряд ли наскребете денег на отель… Салли! – обратилась она в пространство. – Отпечатай пару бланков въезда в страну, образец возьми на сайте Территории. И узнай, нужны ли таможенные декларации?

      Она улыбнулась Русову:

      – Вообще-то этим занимаются службы в Колумбусе. Но у мэров сейчас широкие права, и отсылать вас туда не хочется. Начнется бюрократическая канитель и неизвестно где окажетесь. Вы надолго в Штаты?

      Русов пожал плечами:

      – Самолет нам едва ли вернут. А если вернут, так дома посадят за угон. Так что, скорее всего, надолго.

      – Ну и хорошо. Две пары рабочих рук нам не помешают, а жить в Америке, наверное, полегче, чем в России. Даже сейчас.

      Мэр перестала улыбаться, и словно тень легла на красивое, но несколько увядшее лицо. Теперь она не казалась юной.

      – Но о России, надеюсь, мы ещё поговорим. Идите заполняйте бланки, а я узнаю, где вас можно разместить.

      В приемной белокурая девушка-секретарша дала им по два бланка. Русову пришлось вписывать ответы и за Сирина. Таких документов он прежде не видел, и заполнять их было занятно. Без труда преодолев пункты с первого по шестой, он застрял на седьмом – ''аэролиния и номер рейса''. Помог компьютер – Салли поводила карандашиком по дисплею, и тот высветил: ''специальный рейс''. Так и записали.

      В пунктах о месте и дате выдачи визы поставили Другой Дол и день нынешний.

      – Конечно, власти в Колумбусе могут это оспорить, – деловито пояснила Салли. – Могут даже обратиться в суд Территории, чтобы тот аннулировал решение мэра, а вас посадили в тюрьму за незаконный въезд. Но они редко вмешиваются в распоряжения мэров.

      Пункт об адресе проживания посоветовала пока не заполнять. После названия города Русов увидел: ''Территория Ил-Оу''.

      – А это что? – удивился он. – Раньше ведь были штаты. Моя мать, например, родом из Южной Каролины.

      Салли похлопала длинными ресницами:

      – Штатов давно нет, со времени Реорганизации. Некоторые почти вымерли, как Мичиган и Висконсин, а в других население сильно сократилось. Поэтому штаты объединились в Территории. Наша включает бывшие штаты Иллинойс, Индиану и Огайо, поэтому и называется сокращенно Ил-Оу. Столица в Колумбусе, там наш конгресс и правительство. К западу лежит Территория Мин-Айоу, а к востоку Пенси-Мэр… Салли вздохнула и на этом закончила краткий урок географии.

      – Хм, – Русов не нашелся, что сказать, и стал заполнять таможенную декларацию.

      Тут затруднения вызвал вопрос: был ли кто на ферме или ранчо вне пределов США (название страны, видимо, не изменилось) в течение последних 30 дней? Русов с Сириным посоветовались, решили, что окрестности Кандалы на ранчо не походят, и написали ''нет''.

      На следующий вопрос – есть ли у кого сумма, превышающая 500 000 долларов? – они тоже с чистой совестью ответили ''нет''.

      Зато вопрос о приобретенных за границей вещах Русова озадачил.

      – По-моему, у нас все заграничное: и одежда, и пожитки в машине. Неужели все надо указывать?

      Он попытался объяснить проблему Салли. Бедная девушка опять стала елозить карандашиком по дисплею и наконец отыскала вариант для иностранцев.

      – Миша, – сделал открытие Русов, корпя над двумя декларациями сразу. – Да тут бюрократия похлеще нашей!

      Наконец бумаги были заполнены, и оба снова явились перед очи мэра. Хелен улыбнулась:

      – Все устроено. Мне самой даже звонить не пришлось. О вас сообщили по радио, и я получила с десяток звонков. Восемь человек предложили погостить у них некоторое время. Двое сочли более подходящим местом городскую тюрьму. Я подумала, что вы предпочтете первое.

      Она снова улыбнулась, хотя не так весело, и продолжала:

      – Двум пожилым леди требуется помощь по дому, а один скучающий джентльмен хочет увидеть живого русского. Кто из вас лучше справится с ремонтом?

      – Я! – откликнулся просиявший Сирин.

      – Тогда поедете со мной, я подвезу. А вы, – она глянула на Русова, – подождите внизу. За вами приедут.

      На этом аудиенция закончилась. Приятели спустились в холл, забрали свои пожитки, оставленные шерифом, и вышли на крыльцо. Сирин вытер лоб и мрачно сказал:

      – Кажется, обошлось. Я уж думал, в самом деле придется куковать в тюрьме. То ли ты ей понравился, то ли из-за твоей матери за нас вступилась… А про бойню на базе никому не рассказывай, скверная это история. Я тебя под дулом пистолета лететь заставил. Или уговорил, рассказывай как знаешь.

      Зафырчал мотор, и сбоку выехал большой черный автомобиль. За рулем сидела сама Хелен, приоткрыла дверцу и поманила Сирина. Тот вздохнул, сунул на прощание Русову руку и сел в машину.

      Они уехали. Русов остался один.

      Солнце скрылось за грядой перламутровых облаков на горизонте. Зелень деревьев потемнела, и ярче забелели стены домов. Было тихо, только с соседней улицы слышалось жужжание проезжавших электромобилей.

      Русову стало одиноко: чужой город, чужая страна, другой конец Земли. Он бывал в одиночестве, но только в лесу – на охоте или рыбалке, а в городе вокруг всегда были люди. Вот и сейчас близился час, когда пора было отправляться на ужин в переполненную столовую отцовского дома. Марьяна и её родственники сидели чопорно, а их сыновья, дочери и племянники разговаривали и смеялись, но не прикасались к блюдам. Понемногу устанавливалась тишина. Наконец появлялся отец (всегда в пиджаке и при галстуке), шумно садился, и прислуга наливала ему стограммовую рюмку водки. Он выпивал одним махом и это служило сигналом, все хватали ложки и начинался пир…

      Русов сглотнул слюну и уставился на пустую улицу. Наконец послышалось жужжание, и из-за подстриженных кустарников появился кургузый автомобильчик желтого цвета. Он свернул, неспешно подъехал к крыльцу и остановился. Дверца открылась, и из автомобиля вышла девушка в мешковатом брючном костюме. Русов отметил рыжие волосы, выдвинутый подбородок и длинноватое по русским меркам лицо.

      Она неприязненно поглядела на Русова и резко спросила:

      – Хай! Это ты Юджин?

      Удивленный Русов кивнул.

      – Садись! – И не дожидаясь ответа, девушка скрылась в машине.

      Русов нехотя поднялся со ступенек. На душе стало муторно: послужит сейчас потехой. И занесло его в эту Америку!

      Дверок было две – по одной с каждой стороны, – и внутри оказалось теснее, чем в ''форде''. Русову пришлось поджать ноги. Девушка не поглядела в его сторону и тронулась резко, так что голова Русова дернулась назад. Когда стали выезжать на улицу, он повернулся – глянуть, нет ли других машин и заодно рассмотреть свою спутницу.

      Подбородок действительно оказался великоват, скулы выступали, а волосы были рыжие и кого-то Русову смутно напомнили. Глаза зеленые, неприязненные, что для Америки вроде нетипично. Даже его мать, застряв в осколке бывшей России под названием Карельская автономия, улыбалась гораздо чаще, чем русские женщины, хотя постепенно эта улыбка и становилась все более жалкой…

      ''Ну погоди'', – усмехнулся про себя Русов и с лучшим каролинским прононсом, какой смог изобразить, спросил:

      – Как вас зовут, леди?

      Автомобильчик рыскнул в сторону. Девушка поглядела на Русова – как и ожидал, во взгляде промелькнула растерянность.

      – Джанет.

      Но больше не произнесла ни слова. Не очень походило на обещанное Хелен гостеприимство. Вскоре свернули, и Русов увидел большие деревья, раскинувшие ветви над зеленой лужайкой и белым двухэтажным домом. За глянцевой листвой отсвечивали красным окна второго этажа.

      – Как называются эти деревья? – поинтересовался Русов, когда машина остановилась.

      Джанет глянула с удивлением:

      – Дубы.

      ''Интересно, она подряд когда-нибудь два слова скажет?'' – подумал Русов.

      Он вышел и стал глядеть на могучие деревья. Джанет тем временем загоняла автомобиль в гараж.

     

      День прошел хорошо: не чувствовалось ломоты в костях и ходил по веранде дольше обыкновенного, хорошо сознавая, что со стороны выглядит комично – согбенная фигура, вихляющая из-за непослушных ног походка. Ничего, надо двигаться, надо бороться за послушность тела, за жизнь. Новости по радио слишком взволновали: чего он ждет от объявившихся в Ил-Оу русских? Все давно унесено в забвение водами Леты. Все же он позвонил по телефону и теперь сидел в кресле, отдыхая, ощущая на лице солнечный свет.

      И незаметно он снова стал молодым и здоровым – ноги несли его даже чересчур быстро, словно плыл над забитыми черным илом улицами, потонувшими в грязи автомобилями, мимо искривленных скелетов зданий, где не уцелело ни одного окна, а впереди все жутко горело – это над черными этажерками оснований плавились в свете заката остатки стеклянной одежды небоскребов. Он узнал мертвый Нью-Йорк, бывшую столицу мира, гибель настигла его, когда на подбитой русской подлодке взорвались ядерные боеголовки. Волна радиоактивного кипятка накрыла город и смела все на десятки километров от побережья…

      Все гуще становились вечерние тени, все холоднее воздух, угас этот адский свет, а он все несся над улицами в отчаянном и бесплодном поиске. Кого или чего он искал?..

      Он очнулся. В окнах отражался угрюмый свет заходящего солнца, похолодало. Перед верандой остановилась машина, кто-то вышел. Он прищурился, стараясь разглядеть лицо, и холодок разочарования пробежал по спине… Наконец заставил себя говорить.

     

      – Молодой человек! – послышалось со стороны дома.

      Русов обернулся: с веранды махали рукой. Он поднялся по ступенькам и остановился.

      В плетеном кресле сидел мужчина в зеркальных очках, с ежиком седых волос на голове, но не старый; лицо выглядело даже моложаво, хотя была в нем странная окаменелость черт, словно человеку пришлось продираться сквозь что-то невыразимо страшное и с тех пор на лице навсегда застыла маска горечи и упрямого достоинства.

      – Добрый вечер, сэр, – сказал Русов. – Меня зовут Юджин и я только что прилетел из России.

      Человек в кресле снял очки. Света ещё хватало и Русов разглядел, что глаза у него серо-зеленые, хотя и тусклее, чем у Джанет. Одно веко подергивалось и Русов подумал, что вероятно поэтому мужчина носит очки. Не вставая, тот протянул руку. Пожатие было крепкое, но слова дались с трудом:

      – Грегори Линдон, полковник в отставке. Извините, что не встаю – памятка о войне. Не думал, что доведется пожать руку русскому. Это я выпросил вас у Хелен: хотел узнать о России, как говорится, из лошадиного рта…

      – Из чего? – уныло переспросил Русов. Замучили его непонятные выражения, а он-то думал, что хорошо знает английский…

      – Это значит, из первых рук… – затрудненно улыбнулся Грегори, продолжая разглядывать Русова.

     

      ''Вряд ли ты тот, о ком я просил… Господи, есть ли ты на свете? Я долго не верил в тебя, но когда воззвал о помощи, ты откликнулся. Ты оставил мне жизнь, одному из всех. И с тех пор я жду, что ты выполнишь и другую мою просьбу. Я жду давно. Но это не тот человек. Это зеленый юнец. Он ничего не знает. Он ничего не значит. Неужели мне придется ждать дальше?.. Или я обманываю себя, и тебе безразличны земные дела?»

     

      – Дядя, потом поговорите. – Джанет поднялась на веранду и остановилась позади Русова. – Пора обедать. Наш гость, наверное, проголодался. – Хотя в голосе слышалась ирония, он прозвучал спокойно, словно ветерок повеял.

      Она помогла дяде встать и, придерживаясь за её плечо, тот заковылял к двери. Походка была странная, вихляющая. За дверью оказался настоящий зал – с роскошной на взгляд Русова мебелью и ведущей наверх лестницей. Джанет проводила Русова в ослепительно чистую ванную – чтобы вымыл руки.

      Отдельной кухни не было, сели за стол в полукруглом углу гостиной. Окна выходили на зеленую лужайку, где в тени дубов пламенели цветы. Джанет достала из сверкающего металлом агрегата тарелки.

      Вместо привычной по дому селедки перед Русовым поставили тарелку с ломтиками чего-то желтого и ароматного. Это был не то фрукт, не то овощ – на вкус нежно-сладкий и назывался дыней. Курица оказалась в таком остром соусе, что пришлось приоткрыть рот, чтобы его остудить. Вдобавок Русов испытал легкую панику, увидев как Джанет разделывает курицу ножом и вилкой, у них привыкли обходиться руками. Он попытался копировать Джанет, вспотел при этом, и ему показалось, что та слегка улыбается.

      С пирогом было легче: Грегори взял кусок рукой и Русов последовал примеру. Потом Джанет подала чай в фарфоровых чашках и, к изумлению Русова, мороженое. Молоко и молочные продукты были дороги в Карельской автономии, слишком суровый для животноводства климат. Когда Русов стал зарабатывать, то иногда покупал это лакомство в китайском магазине для маленьких сестричек. Мороженое оказалось настолько вкусным, что он еле удержался, чтобы не попросить еще.

      – Спасибо, – пробормотал под конец. – Все очень вкусно.

      Джанет улыбнулась, в первый раз за сегодня, хотя все равно хмуро, а её дядя поинтересовался, складывая салфетку:

      – А что едят обычно в России?

      Русов с досадой оглянулся на свою салфетку, которой не догадался воспользоваться.

      – Я знаю только про Карельскую автономию. Часто рыбу. – Он вспомнил надоевшую треску, и изумительный вкус мороженого улетучился с языка. – Привозную картошку и мясо, доставляют морем из Архангельской автономии. Летом много грибов и ягод, так что пекут с ними пироги…

      Потом Грегори задал неизбежный вопрос:

      – А откуда вы так хорошо знаете язык, юноша? У вас даже южный выговор.

      Русов вздохнул: ничего не поделаешь, эту историю придется рассказывать ещё не раз.

      – У меня мама американка, – начал он в третий раз за сегодня. – Родом из Южной Каролины…

      Закончив рассказ, ненароком глянул на Джанет: её глаза были широко открыты и чуть ли не светились зеленым пламенем. Она тут же опустила их. Русов заметил, что в комнате стемнело.

      – Завтра успеете наговориться, дядя, – тихо сказала Джанет. – Гостя положим спать наверху. – Мельком глянула на Русова: – Мы стараемся экономить электроэнергию, так что ложимся спать рано. Пойдем, покажу твою комнату.

      Прежде чем идти, она загрузила посуду в никелированный агрегат – послышалось недовольное бульканье. Впечатленный этой механизацией, Русов последовал за девушкой. Они поднялись по лестнице и пошли по коридору. Джанет пробормотала, где находится туалет и ванная, а потом открыла дверь в большую комнату. Русов почувствовал, что в ней давно не живут. Вдоль стен стояли широкая кровать, комод и шкаф. Ни следа пыли, порядок и чистота. Черные дубы тянули ветви к окну.

      Зажегся свет, и дубы спрятались в темноту. Джанет побросала на кровать постельное белье:

      – Спокойной ночи. – Исчезла.

      Русов посидел на кровати, вдыхая запах свежих простыней и приходя в себя от избытка впечатлений: непонятная схватка на базе, сумасшедший перелет, мертвый Чикаго, аэропорт в тени Черной зоны, чужая страна, чужой город, чужой дом – все обрушилось на него за один непомерно долгий день. Все могло кончиться гораздо хуже: схватил бы случайную пулю, самолет сбили или разбился при посадке, попал бы в тюрьму. Даже странно, что спокойно сидит в комфортабельной спальне…

      Русов передернул плечами и отправился в ванную.

      С трудом разобрался в кранах, разок его обдало ледяной водой, зато потом понежился, приняв горячую ванну – редкое удовольствие дома. На вешалке увидел махровый халат, завернулся в него и вернулся в комнату. Другой смены белья у него не было, но на кровати поверх стопки простынь лежала пижама. Поколебавшись – в такой одежде спать не приходилось, – Русов облачился в нее, постелил постель и долго искал выключатель, пока не догадался дернуть за свисавший у изголовья шнур.

      Свет погас, темнота и шелест деревьев хлынули из-за окна.

      Дважды за этот долгий день для Русова наступало утро, но наконец и его настигла пришедшая вслед за их самолетом ночь.

     

      Она приготовила таблетки и питье для дяди, прошлась по гостиной. Все убрано, выключено, входная дверь на замке и горит зеленым дисплей охранной системы. По лестнице поднялась медленнее, чем обычно: второй этаж больше не принадлежал ей одной. Покосилась на закрытую дверь: долго ли терпеть новое соседство? Неуклюжий, не подстриженный и плохо одетый молодой человек вызывал раздражение.

      Что делать, придется мириться с дядиной прихотью. Она зашла в ванную, брезгливо перевесила мокрое полотенце, чтобы лучше сохло. Надо запомнить и не пользоваться им. Потом долго мыла ванну: все казалось, что осталась грязь. Вечерний туалет закончила быстрее обыкновенного и подумала: не пользоваться ли дядиной ванной, жаль что их всего две в доме? Но одернула себя: разве она изгнанница в собственном доме?

      Придирчиво оглядела в зеркале лицо: кожа светлая, даже бледная, не помешал бы загар, и осталась удовлетворенной. К её досаде, на вешалке не оказалось любимого халата: наверное, надел тот русский.

      С тяжелым сердцем прошла в свою комнату и, не включая лампы, стала у окна. Слабый свет падал с веранды, и красные огоньки цветов глядели из темноты. Она улыбнулась им: ничего, все пройдет.

      ''Как и твоя жизнь'', – глумливо добавил в ухо чей-то голос. Она содрогнулась, от окна словно потянуло зимним холодом.

      ''Не думай об этом'', – приказала себе. Сбросила халат, надела любимую ночную рубашку – батистовую, с кружевами, и легла в постель. По детской привычке помолилась, свернувшись в калачик.

      А что ей оставалось делать еще?

     

      3. Другой Дол

     

      Утром Русова разбудило щебетанье птиц, совсем как дома. Вставать не хотелось, было тепло и уютно. Беспокоила и неизвестность впереди: что ждет сегодня? Потом раздался резкий голос Джанет:

      – Юджин, вставай! Пора завтракать.

      Впервые его будили окриком по-английски. Русов поднялся, неохотно переоделся в помятый тренировочный костюм и отправился умываться. Ему приготовили зубную щетку в стакане и пакетик с одноразовыми бритвами. Уныло поглядел в зеркало: давно не стригся и в глазах бы побольше уверенности. Он вздохнул, принялся умываться и бриться, потом долго вытирал лицо и наконец спустился по лестнице.

      Из-за стола приветственно помахал газетой Грегори:

      – Тут про вас!

      На первой странице и вправду была большая фотография – в черном самолете угрожающего вида Русов не сразу узнал родной ''СУ-34''. Буквы заголовка кричали:

      РУССКИЕ В ИЛ-ОУ! ШПИОНЫ? ДИВЕРСАНТЫ? ТУРИСТЫ?

      – Ничего страшного. – На лице Грегори сложилась улыбка. – Газетчики, сенсация их хлеб. Скоро и до вас доберутся с фотоаппаратами.

      Джанет обернулась от плиты и скептически оглядела Русова. Она выглядела строже и элегантнее, чем вчера: желтая блузка эффектно оттеняла волосы.

      – Одежду надо сменить, – в голосе проскользнуло пренебрежение. – А то репортеры потешатся. Будешь выглядеть на снимках, как деревенский парень.

      Русов промолчал. Джанет отвела его в кладовую размером с небольшую комнату, где висело на удивление много одежды: костюмы, рубашки, даже военная форма.

      – Это все дядино. Сейчас ему мало что нужно. Выбирай.

      Она ушла, а Русов отыскал костюм, который был ему лишь чуть велик, и стал перебирать рубашки. Без стука вошла Джанет, фыркнула, увидев Русова в одном белье, бросила на стул какой-то пакет, бесцеремонно отодвинула в сторону все рубашки, кроме одной, и вышла снова.

      Русов почувствовал, что у него загорелись щеки. В пакете оказалось мужское белье – такого ослепительно белого у него никогда не было. Он торопливо переоделся, надел выбранную Джанет рубашку, костюм, и напоследок глянул в зеркало.

      И оторопел: на него смотрел почти незнакомец в элегантном сером костюме и голубой рубашке. Только волосы торчали светлыми лохмами, да в глазах застыла растерянность. Русов кое-как причесался и вернулся к столу.

      Джанет уже не было, услышал только звук отъехавшего автомобиля. Грегори поглядел с одобрением:

      – Девочка знает толк в одежде. Не думал, что этот костюм ещё пригодится. Садись, поешь.

      Завтрак был непривычным: овсянка, вкусный желтый сок в высоком стакане и ароматный кофе. Русов впервые пил такой.

      – Настоящий, – немного криво улыбнулся Грегори. – Иногда я себя балую.

      Не успел Русов допить кофе, как снова раздалось жужжание – подъехал автомобиль. Потом появился ещё один. Несколько человек, увешанных сумками, стали шумно подниматься на веранду.

      – Репортеры, – покачал головой Грегори. – Потерпи, Юджин. И постарайся быть доброжелательным. Это их работа.

      Репортеры повели себя бесцеремонно, расположились как у себя дома. Русов забился в угол дивана, а на него наставили телекамеры и закидали вопросами, фотографируя, когда лицо приобретало особенно жалкое выражение. Разумеется, пришлось рассказать и о маме из Южной Каролины, и об их жизни в Кандале, и о перелете. В ответ на вопрос: «Зачем они прилетели в Америку?», Русов пожал плечами.

      – Давно хотелось вашу страну повидать, и тут случай представился. А зачем мой напарник сюда собрался, сами спросите, я за него не ответчик.

      – До нас доходили сведения, что в России существует многоженство! – воскликнула корреспондентка с фиолетовыми губами (Русов сразу вспомнил официантку из кафе). – Как вы докатились до такого варварства?

      Русов обозлился и начал давать отпор:

      – Я не назвал бы это многоженством. Просто иногда несколько мужчин и женщин живут вместе. Так экономнее, и вдобавок те, кто из-за радиации не в состоянии иметь здоровое потомство, могут участвовать в воспитании детей. Власти в это не вмешиваются, после войны бюрократии вообще стало меньше. Но парный брак сохранился, из-за измен бывает мордобой и разводы. Только в автономиях, где много мусульман, кажется, есть многоженство. Кстати, почему вы думаете, что в одной России до этого докатились? Я видел передачу о штате Юта – там мормоны официально ввели многоженство, ссылаясь при этом на Библию.

      Корреспондентка сжала губы так, что превратились в фиолетовую черту, а потом растерянно улыбнулась:

      – Но это ужасно! Женщины оказываются на положении рабынь.

      Русову живо вспомнилась уперевшая руки в бока Марьяна.

      – Ну, – фыркнул он, – не знаю, кто кого порабощает. Отец жаловался, что женина родня достает советами. Часто вспоминал мою маму, та была кроткая и ничего не навязывала.

      Репортеры посмеялись, и обстановка несколько разрядилась. Последовал другой вопрос:

      – Как вам понравился Другой дол? И вообще Америка?

      – Ну, Америки я толком не видел, – пожал плечами Русов, – а город понравился – чистый и аккуратный. Не знаю, все города здесь такие или это заслуга мэра? У нас не так ухожено.

      – Покажите, откуда вы прилетели. Как выглядит сейчас Россия?

      Русову подсунули небольшую панель, и там высветилась карта Евразии. Сначала большую часть занимал Великий Китай с границей по реке Урал, потом сдвинулся вправо и появилось изображение европейской части России. Русову пришлось дать небольшой урок географии, к счастью любил её в школе.

      – Мы прилетели из Карельской автономии, – показал он взявшейся откуда-то указкой на экран. – Она включает Карелию и Кольский полуостров, население полмиллиона человек. Главные отрасли хозяйства – горнорудная промышленность и рыболовство. Я вырос в Кандале – это портовый город на берегу Белого моря. Сейчас у нас в основном пользуются водными путями, железные дороги перерезаны Черными зонами…

      Русов вздохнул: вспомнил зловещий сумрак, куда уходила железная дорога в нескольких десятков километров от города, затем продолжал:

      – На юго-восток от нас лежит Архангельская автономия, там климат мягче и людей больше. Дальше к югу – Северо-Волжская, Татарская и Приуральская автономии. Они густо населены и имеют развитую промышленность. Ни Черные зоны, ни атомные удары почему-то не затронули этих автономий. К сожалению, сообщение с ними затруднено… Бывшие столицы мало обитаемы: в Москве ещё сильна наведенная радиация, а Петербург перерезала Черная зона. Про южнорусские автономии я знаю немного. Кажется, процветают Южно-Волжская и Новороссия… Обычно автономии разделены Черными зонами и политически самостоятельны, только у армии сохранилось единое командование.

      – В общем, почти как у нас, – задумчиво сказал пожилой репортер. – Только в Америке осталось центральное правительство. С ним, правда, мало считаются…

      – Полагают, – вступил другой, – что в России царит анархия. Полное отсутствие власти, или диктатура князьков и мелких градоначальников. Ваше мнение?

      Русов задумался:

      – Вряд ли это можно назвать анархией. Как говорил мой отец, власть просто спустилась на местный уровень. Кстати, очень похоже на Другой Дол. Здешний мэр не посчиталась с желанием властей в Колумбусе, чтобы нас туда отправили… Конечно, в разных местах порядки разные. Я слышал, что кое-где власть у анархистов, последователей Кропоткина. Но и там скорее похоже на ваш Дикий Запад, как показывают в вестернах: все носят оружие и принимают решения на общих собраниях… Мой отец говорил – если бы в свое время не отдали политиканам в столицах право принимать все решения, войны бы не было. Местным властям не из-за чего воевать, проблем и так хватает.

      Репортер рассмеялся:

      – Да вы конфедерат, юноша!

      Другой поинтересовался:

      – А как вы уживаетесь с китайцами? – Да никак, – скучно ответил Русов. – Они за Урал не суются. Им полезных ископаемых в Сибири на сто лет хватит. Торгуем понемногу и все.

      – А может быть, вы китайский шпион? – очаровательно улыбнулась корреспондентка с фиолетовыми губами. – Не секрет, что Китай готовится к очередной экспансии. Вот вы и полетели проверить нашу противовоздушную оборону.

      Русов растерялся, а потом засмеялся:

      – Ну да, я шпион. Прилетел, чтобы посидеть в американской кутузке. Там даже койка удобнее, чем у меня дома.

      Репортеры тоже посмеялись и стали дружелюбнее. Вообще, рассмешить их ничего не стоило, и Русов стал расслабляться, но все равно, когда наконец гурьбой повалили к выходу, почувствовал себя совсем выжатым. Тут к нему и подсел мужчина в строгом костюме, до того державшийся в стороне. Сунул под нос удостоверение с диковинными печатями и сказал скучающим голосом:

      – А теперь и я задам вам несколько вопросов, мистер Русов. Отвечать на них в ваших же интересах. Иначе беседа продолжится в тюремной камере. На шпиона вы, откровенно говоря, не похожи, но представить таковым – русским или китайским, не имеет значения – проще простого. Тогда вам и мэр не поможет, всю жизнь проведете за решеткой. А если будете сотрудничать, возможно, предоставят вид на жительство.

      Мужчина положил ногу на ногу, а Русов с тоской вспомнил, что в Америке бывают длительные сроки заключения – то ли девяносто девять, то ли более лет.

      Он хмуро сказал:

      – Вас, наверное, интересуют военные секреты. Но я в таких вещах не разбираюсь.

      – А важных сведений мы от сынка градоначальника и не ждем, – в голосе собеседника прозвучала издевка. Он поставил на стол чемоданчик, открыл крышку таким образом, чтобы заслонить содержимое от Русова, и поводил рукой. – Но на несколько вопросов придется ответить… Где находится база, с которой вы вылетели, и сколько там имеется самолетов?

      Делать было нечего: за решетку не хотелось. Русов с неудовольствием понял, что патриот из него никудышный.

      – Это аэродром в пятидесяти километрах к востоку от Кандалы, – угрюмо сказал он. – Мой напарник сказал, что там почти не осталось годных для полета машин…

      С полчаса шел допрос, и Русов с каждым вопросом становился злее. Собеседника это, похоже, только забавляло; наконец он закрыл чемоданчик и насмешливо произнес:

      – Не скажу, чтобы вы нам очень помогли, мистер Русов. Осведомленность у вас на нуле. Впрочем, как того и следовало ожидать. Но приборы показывают, что вы искренни – так что, если вам решат предоставить вид на жительство, скорее всего возражать не станем. Пока все. Желаю удачи в Америке.

      Он встал, неторопливо пересек гостиную и вышел на веранду. Спустя минуту послышалось сытое урчание отъехавшей машины.

      Русов вздохнул, настроение было гадостное. Из-за двери выглянул прятавшийся от репортеров Грегори.

      – Заходи, Юджин, – помахал он очками. – И не обижайся на этого парня. Армейские чины здорово раздосадованы, что вас проморгали. Они и думать забыли про Россию, а тут такой сюрприз сваливается с неба.

      Комната Грегори была небольшой, на столе валялись газеты и журналы, поверх торчал большой экран компьютера. Узкая кровать у стены была тщательно застелена, а в изголовье висело громоздкое оружие, похожее на автомат-переросток.

      Проследив за взглядом Русова, Грегори улыбнулся:

      – Как ты думаешь, что это такое? Возьми в руки, не бойся.

      Против ожидания, автомат оказался не тяжелее двустволки, с которой Русов хаживал по лесам вокруг Кандалы.

      – Стреляет гиперзвуковыми пулями, – с гордостью объяснил Грегори. – Летят в пять раз быстрее звука, можно танк расстрелять. Таких немного выпустили, оружие дорогое и не очень практичное… Выпей-ка виски, Юджин, а то у тебя вид замученный. И зови меня просто Грегори, без всяких ''сэров''.

      Русов осторожно повесил автомат и взял протянутый стаканчик с желтоватой жидкостью. Вкус показался маслянистым, горло слегка обожгло. Грегори махнул рукой на стул, и Русов сел, чувствуя как приятное тепло распространяется по телу.

      – Джанет вернется не раньше пяти, – продолжал Грегори, – есть время поболтать. Послушай, Юджин, так из-за чего началась та чертова война? Что говорят об этом в России?

      Русов поставил стаканчик на край стола.

      – Ну, – грустно сказал он, – в школе мы проходили, что на Россию напали. Америка тогда вела войну близ наших границ. Неожиданно по нашим командным пунктам был нанесен радиоэлектронный удар, а потом ракетный. То ли и нас причислили к террористам, то ли у вас компьютеры свихнулись и перепутали цели. Но когда система управления была уничтожена, то в ракетных частях и на подлодках просто вскрыли пакеты с приказами. И успели запустить примерно половину ядерных ракет. Так что у нас думают, будто начали вы.

      Грегори дернулся.

      – Это не так, – сказал он с выражением страдания на лице. – И мы не собирались начинать большую войну. В отличие от локальных она не обещала политических и экономических выгод…

      Он налил виски и проглотил залпом. Поглядел в окно, где мирно колыхалась зеленая листва, и продолжал:

      – Но случилось странное. В то время Америка увязла в очередной войне с исламским миром, а отношения с Россией были плохие. И вдруг на Америку и Европу обрушилась эта напасть – «черный свет». Солнечное излучение меркло, люди выходили из строя, информация в компьютерных сетях искажалась. Сеть обнаружения вторжения FIDNet показала, что атака идет со спутников, а компьютеры в центре управления FedCIRC сочли инициатором Россию. Не было времени выяснять, зачем ей это понадобилось. Мы могли остаться слепыми и глухими, и тогда с Америкой можно было делать что угодно. Только тогда был нанесен удар. Цель – лишь обезоружить вероятного противника. Ракеты по центрам управления, уничтожение спутников и прочее. План, естественно, был составлен заранее, а технология отработана в Ираке, Югославии, Афганистане и других местах. Все гуманно – разрушение военной инфраструктуры при минимуме жертв среди гражданского населения…

      Грегори прижал пальцем задергавшееся веко и умолк.

      Русов потер подбородок:

      – Едва ли наш президент отдавал приказ о нападении на Америку… Я припоминаю одну вещь. К нам на рыбалку приезжал парень из университета, как говорят, компьютерный гений. Так вот, он думал, что вашу компьютерную сеть захлестнул избыток противоречивых данных, и она испытала что-то вроде информационного несварения. Обычные компьютеры зависли бы, а ваши суперкомпьютеры регрессировали к самому простому решению. Или оно казалось более вероятным разработчикам и было неосознанно заложено при программировании, или было хитро подсказано компьютерам со стороны. Конечно, я не все понял из его слов…

      У Грегори сложилась невеселая улыбка:

      – И у нас не исключают, что компьютеры в FedCIRC ошиблись. Чем сложнее компьютерная сеть, тем уязвимее; без конца приходится ставить программные заплаты… Возможно, видимость атаки на Америку была создана организацией террористов. Они могли использовать первоклассных хакеров. Сейчас этого уже не проверишь…

      Грегори вздохнул, потрогал левый висок и продолжал:

      – Последовала мгновенная эскалация военных действий. После запуска ваших ракет и мы нанесли ядерный удар. В основном нейтронным оружием, глобальные пожары и ''ядерная зима'' нам были ни к чему… А большую часть ваших ракет нам удалось сбить. Над Северным ледовитым и Тихим океаном, над Европой. Система противоракетной обороны была развернута не полностью, но оказалась эффективной. Вот Европе тогда не повезло… А над Америкой взорвался всего десяток ядерных зарядов, да был подводный взрыв близ побережья Нью-Джерси. В общей сложности погибло сорок миллионов человек. Тогда это сочли допустимыми потерями. Настоящий кошмар начался потом… Что у вас знают о «черном свете»?

      Русов нахмурился:

      – Мало. У нас многие считают, что излучение пришло с американских спутников. «Черный свет» пытались изучать, но о результатах не знаю. Может быть они есть, но засекречены…

      Он запнулся, словно тень крыла коснулась его сознания. Но смутное воспоминание помедлило и пропало.

      Грегори уныло покачал головой:

      – Нам такое излучение было неизвестно. Странное оно… Вступало в резонансное взаимодействие с клетками живого организма, и те словно начинали усваивать энергию прямо из окружающей среды. В результате люди впадали в сильнейшую эйфорию. Больные люди могли умереть, а у здоровых эффект получался, как от наркотиков или большой дозы виски…

      Грегори покосился на бутылку, но больше наливать не стал.

      – Вдобавок возникали галлюцинации, как от ЛСД. Воевать в таком состоянии невозможно, так что оружие придумали замечательное… Затем наступал глубокий сон, и все проходило, казалось, без последствий. Самое страшное начиналось потом. В клетках происходили злокачественные изменения, лавина мутаций захватывала весь организм. Развивались молниеносные формы рака или черное бешенство, когда люди грызли друг друга, дерево и даже металл. В конце всегда приходила смерть. От последствий этого излучения за десять лет умерла четверть американцев! И не меньшее число в России. На огромных пространствах жизнь оказалась чудовищно деформирована. Секрет этого излучения не раскрыт до сих пор…

      На щеках Грегори появились красные пятна, он стал задыхаться и умолк.

      Русов вздохнул:

      – В школе нам рассказывали об ученом Льве Гумилеве. Он писал, что из космоса иногда приходит некое излучение и у тех, кто оказывается в полосе его воздействия, резко повышается уровень биохимической энергии. Может быть, кто-то научился усиливать такое излучение или вызывать искусственно?..

      Он помолчал и неловко добавил:

      – Впрочем, что толку выяснять? Есть русская пословица: ''После драки кулаками не машут''. Наши политики не доверяли друг другу, всё готовились к войне. А теперь сидим по уши в дерьме и разбираемся: кто первый начал и кто кого победил?

      – Победили вы. – Грегори отдышался, и губы разошлись в безрадостной улыбке. – Что осталось от Америки? Полтора десятка Территорий, Черные зоны и мертвые города.

      – А по-моему, победили вы, – вежливо не согласился Русов. – От России осталось не больше.

     

      Он поднялся наверх и ещё на лестнице перестал думать о войне: дело прошлое, ничего не поправишь.

      Войдя в комнату, огляделся.

      Тени ветвей покачивались на белых стенах и ослепительно белой постели. В зеркальном шкафу, как в спокойном пруду, отражались окна, а в них колыхалась зелень деревьев. Между окон стоял белый комод, и ручки ящиков сияли золотом, словно первые листья осени уже слетели в комнату. В зеркале над комодом отражалась кровать и шкаф, а в глубине шкафа снова виднелись окна и зелень в них. Зеркальные отражения умножали комнату, превращая её в светлую анфиладу помещений.

      На стене висела то ли фотография, то ли картина в коричневой рамке. Русов подошел ближе – это оказалась искусно сделанная фотография. С неё улыбалась девушка с золотистыми, уложенными в сложную прическу волосами.

      И тут сердце Русова забилось часто и глухо: почти так же выглядела его мать, когда приехала в Россию – он хорошо помнил её девичье фото из бережно хранимого альбомчика… Не сразу понял, что на фотографии все-таки другая женщина.

      Из замешательства его вывел донесшийся снизу телефонный звонок, а потом голос Грегори:

      – Эй, Юджин! Это тебя.

      Русов сбежал по лестнице и взял трубку.

      – Привет, – сказал в ухо возбужденный голос Сирина. – Ты как? Меня целый час допрашивал какой-то тип из Колумбуса. С переводчиком, сам в штатском, но чувствуется военная косточка. Все ему выложи – и про базу, и зачем сюда прилетели. Ну, про базу я наплел с три короба, все равно не проверят. А зачем прилетели… Не все ж ему рассказывать. Мол, захотелось и полетели, душа требовала. Но американец это разве поймет? В конце концов пришлось сказать, что в поисках политического убежища. Тут он просветлел, в его бумагах такая графа оказалась. А потом репортеры налетели, ещё час мутузили…

      Русов рассмеялся:

      – Успокойся, Миша. Эк тебя взвинтили. Ты как устроился?

      – Да ничего. – Сирин заговорил помедленнее. – У двух старых леди. Объясняемся в основном на пальцах, ну и словарь я с собой прихватил. У них масса дел по дому. Надо краны чинить, канализацию чистить, кой-чего ремонтировать. Они предложили комнату и кормежку за эту работу. Я согласился, все равно надо пока осмотреться.

      Он осекся, видимо вспомнив, что не дает Русову слова сказать, и повторил:

      – А ты как?

      – Тоже были репортеры. И этот военный хлыщ. На каких условиях здесь живу, пока не знаю. Развлекаю разговорами старого джентльмена. Есть ещё молодая леди, но она сейчас уехала.

      – Красивая? – осведомился Сирин.

      – Да нет. Лицо длинное, челюсть выдается. На меня смотрит, будто хочет засунуть в какой-нибудь моющий агрегат, а потом ещё и выгладить хорошенько.

      – Ну-ну, – хихикнул Сирин. – Ладно, пойду краны чинить. Да, номер моего телефона запиши.

      Возле аппарата лежал блокнот и ручка. Русов записал номер, оторвал листок и в очередной раз подивился, как тут все было устроено для удобной жизни.

      Но надо было думать, чем заниматься. Мастер из Русова был никакой, не чета Сирину. Да в доме ничто и не нуждалось в ремонте: видимо, за этим следил Грегори. Сейчас он не показывался из комнаты: наверное, был расстроен воспоминаниями о войне.

      Русов походил по гостиной, поглазел на кухонные приспособления, видеоаппаратуру, хитроумно расставленные колонки. Подошел к книжным полкам: на видном месте стояла Библия, похожая на ту, какая была у его матери. Русов взял книгу и открыл наугад.

      ''Бытие'', глава 39, история Иосифа в Египте.

      Русов улыбнулся и поставил Библию на место. Сходство в судьбе Иосифа и его собственной имелось: оба неожиданно оказались в чужой стране. Правда, Русова не продавали в рабство, и современная техника управилась с перемещением быстрее – всего за четыре часа. Но если он новый Иосиф, то где тут жена Потифара?

      Послышалось жужжание подъехавшей машины и настроение Русова упало, когда увидел в окно желтый автомобильчик Джанет. Но её приветственное ''Хай!'' прозвучало на этот раз дружелюбнее.

      – Поехали, – сказала она, едва войдя в гостиную.

      – Куда?

      – Тебе предлагают работу. С погрузчиком справишься?

      – Наверное, – пожал плечами Русов. С такими механизмами ему доводилось иметь дело в порту Кандалы.

      – Может быть, придется поработать и руками, – предупредила Джанет, садясь за руль. – Но в твоем положении выбирать не приходится. Как я поняла, квалификации у тебя никакой.

      – Пожалуй, – неохотно согласился Русов. Быстро Джанет его пристроила! Проехав пару перекрестков, она резко затормозила. На этот раз Русов был настороже и не ткнулся в лобовое стекло.

      – Зайдем в магазин, – объявила Джанет. Магазин оказался обувным. Русову указали на диванчик и Джанет принялась подбирать ему туфли: видимо, решила бороться за чистоту своей гостиной. Старые ботинки хотела выбросить, и Русов их с трудом отстоял. Наконец нашлись туфли, которые пришлись Русову впору и устроили придирчивую Джанет. Она вставила в устройство на прилавке маленькую карточку.

      – Будешь должен три тысячи. Пошли!

      Туфли почти не чувствовались на ногах, настолько были легкими. Старые башмаки Русов пристроил под сиденье. Джанет покосилась, но ничего не сказала.

      Они приехали на окраину города и остановились у здания, похожего на склад. Складом оно и оказалось, из ворот как раз стал выезжать грузовик с бочками. Рядом была пристройка. Джанет провела Русова на второй этаж и приоткрыла дверь.

      – Мистер Торп, я его привела.

      И села за стол с телефоном и неизбежным компьютером. Выходит, она тут и работала.

      – Войдите, – донесся грустный мужской голос.

      В кабинете Русов увидел лысоватого мужчину, который вяло поднялся навстречу и столь же вяло потряс протянутую Русовым руку.

      – Юджин, если не ошибаюсь? Слыхал о вас по радио. У нас заболел работник, и Джанет вас порекомендовала. Возьму пока временно. Условия следующие…

     

      Так Русов стал работать в небольшой фирме, продающей минеральные удобрения и всякую всячину окрестным фермерам. Отыскался комбинезон по росту и рабочие ботинки. Русова познакомили с работавшим на складе негром – Дэном, и оставили под его началом. Тот показал, как управлять электропогрузчиком и дал время освоиться. Русов поездил по складу, приноравливаясь к рычагам и кнопкам. Электрический погрузчик оказался послушней, чем тот громоздкий, с бензиновым мотором, на каком ездил в порту Кандалы. Кем только ему не довелось работать, даром что был сыном градоначальника. Но Русов чувствовал признательность к отцу: тот хотел, чтобы сыновья не боялись никакой работы.

      ''Судьба градоначальника переменчива, – поучал он. – Кто знает, что будет завтра? Надо уметь работать''.

      Когда дело дошло до настоящего дела – разгрузки подъехавшего трейлера, – Русов занервничал и пару раз уронил груз на бетонный пол, к счастью ничего не разбив и не рассыпав. Дэн сносил оплошности белого человека терпеливо, лишь снисходительно улыбался, что даже пугало Русова с непривычки – так ослепительно блестели зубы на черном лице. Кроме них двоих на складе никого не было, и к концу дня Русов здорово вымотался. Дэн помог подключить погрузчик к зарядному устройству. Русов долго мылся под душем, пытаясь избавиться от резкого запаха химии.

      Джанет ждала в автомобиле.

      – Мистер Торп как будто тобой доволен, – в голосе прозвучала лишь тень одобрения. – У Саймона давно развивалась черная немочь, его наверняка изолируют. Так что сможешь получить постоянную работу.

      «И стоило лететь через океан, чтобы грузить удобрения?» – уныло подумал Русов. Но постарался не подать виду.

      – С меня причитается, – шутливо сказал он.

      Джанет на это только моргнула. Остановилась, подождала зеленого света и тронулась снова.

      – Кстати, чья это фотография висит у меня в комнате? – спросил Русов. – Очень красивая девушка.

      – Моей мамы в молодости, – после молчания произнесла Джанет. – Это её комната.

      – Она… умерла?

      – Живет в Пенси-Мэр, – скучно сказала Джанет. – Никак не могу перетянуть её сюда, не хочет оставлять могилу отца. А для меня там нет работы. И дядю одного бросать не хочется.

      Русова бросило вперед, приехали. Он вздохнул, взял из-под сиденья ботинки и вышел. Тень дубов лежала на траве и стенах дома.

      Русов проголодался, на работе удалось лишь перекусить – кружка кофе и бутерброд, выделенный Джанет. Похоже, нормальные обеды предвиделись только по вечерам. Сегодня обедали проще: тонкие ломтики курицы, обжаренные с овощами и залитые острейшим соусом. Пирог, чай, мороженое – и посуда исчезла в моющем агрегате. На готовку у Джанет ушло минут пятнадцать, на уборку меньше пяти. Русов почувствовал уважение к механизации кухонного процесса.

      После обеда включили телевизор – ''Сони'', той же китайской фирмы, что стоял у Русова дома, только здесь экран был больше. Шли новости по CNN.

      Сенатор Временного конгресса Пол Макдафи потребовал приостановить действие территориальных актов о контроле над рождаемостью. Импорт из Китая вырос за год на восемь процентов. Военные вертолеты нанесли удар по базе мародеров на Восточном побережье. Компания PANAM восстановила воздушное сообщение с Сиэтлом на китайских самолетах ''Великий поход 777''. Двое русских прилетели на военном самолете в Ил-Оу и попросили политического убежища. На обломках России процветает многоженство и диктатура градоначальников (Русов сконфуженно покосился на Джанет, но та поджала губы и отвернулась). В отставку отправлен генерал Брюс Кларк. Покидая пост, он заявил, что противовоздушная оборона Северной Америки давно уже фикция.

      После новостей и рекламы пошла мелодрама в стиле ретро. Русов насмотрелся их столько, что уже тошнило. Он извинился и поднялся наверх. В темноте за окнами шумели дубы, с фотографии безмятежно улыбалась девушка с золотыми волосами.

      Он разделся, лег и выключил свет. Шум постепенно сделался ритмичным, словно волны накатывались на берег, и эти волны понесли Русова по бесконечной реке…

     

      Прошло два дня. Русову приходилось не только работать на погрузчике, но и самому ворочать тяжелые мешки. Руки с непривычки болели и к вечеру уставал так, что Грегори старался не донимать разговорами. Возясь с бочками, Русов молчаливо проклинал судьбу и Сирина: вот и повидал Америку. Вдобавок в пятницу после работы Джанет потащила его в парикмахерскую. Пошепталась с парикмахером – редкая профессия для мужчин в Карельской Автономии, – и скрылась в женском зале, откуда исходили приятные ароматы.

      Русовым занялись основательно: закутали, наклонили над раковиной и вымыли голову. Потом солидного вида парикмахер в очках с золотой оправой стал звякать ножницами, придавая шевелюре Русова новый, похоже, тщательно обдуманный вид. Попутно развлекал разговором: расспросил о российских заведениях, хмыкнул, кивнул на хитроумную комбинацию дисплея с зеркалом и пожаловался на моду выбирать прическу с помощью компьютера.

      – Ну, женщины понятное дело, – говорил он, изредка щелкая ножницами. – Не успокоятся, пока не увидят на своей голове два десятка вариантов причесок. Потом готовы прислушаться к дельному совету. Но мужчины… Часто приходят с готовой распечаткой, хотят как у очередной кинозвезды. Не учитывают ни своеобразия черт лица, ни экспрессивной динамики…

      Еще некоторое время он рассуждал, то и дело отступая в сторону и оглядывая Русова, наконец объявил, что все готово, и снял покрывало. Русов посмотрел в зеркало. Он себе понравился. Парикмахер убрал немного волос – сзади остались почти такие же длинные, – но выражение лица изменилось: новая прическа придала ему больше серьезности и решительности.

      – Здорово! – сказал он искренне. – Большое спасибо. Сколько с меня?

      Услышав ответ, присвистнул, а парикмахер улыбнулся:

      – Не беспокойтесь, Джанет заплатит. Отдадите ей, когда получите деньги. Заходите еще.

      Русов вышел в холл и не удержался, ещё раз посмотрел в зеркало. Выглядел он неплохо: элегантный костюм, голубая рубашка под цвет глаз, аккуратно, но с оттенком вольности подстриженные светлые волосы. Непохож на лохматого юнца в мятом тренировочном костюме, каким недавно вылез из самолета… Интересно, а зачем с ним возится Джанет? Наверное, по чисто американской привычке – хочет, чтобы во всем был порядок: на кухне, в доме, а заодно в облике свалившегося нежданно гостя.

      Сама Джанет ещё не появилась. Русов сел на диван и потянул со столика журналы, приглянулся ''Плейбой'' с красивой полунагой девушкой на обложке. Он раскрыл журнал, некоторое время смотрел как завороженный, а потом смущенно оглянулся: таких откровенных фотографий ему в России не попадалось. Рассматривать на людях фотографии обнаженных женщин было неловко – Русов положил ''Плейбой'' и взял ''Тайм''. Тот оказался солиднее: реклама лекарств, автомобилей и непонятных фондов перемежалась статьями, заметками о фильмах и прочей всячиной.

      Русов стал читать статью о Китае.

      Автор анализировал внешнюю политику единственной оставшейся в мире сверхдержавы и приходил к выводу, что следующий этап её территориальной экспансии наступит не раньше, чем через десяток лет. Китаю предстояло наладить функционирование госаппарата в новых протекторатах, добиться полного подчинения их населения тоталитарной идеологии, а главное, увеличить как численность китайцев, так и влияние прокитайского лобби в странах следующего эшелона.

      Назывались страны, которые, скорее всего, станут следующими протекторатами Великого Китая. Большинству североамериканских Территорий, кроме западных, опасность пока не угрожала: они были важны для Китая как поставщики высоких технологий и (в меньшей мере) как рынок сбыта, второй по величине после Бразилии в Западном полушарии. Раздробленность и экономическая зависимость от Китая не позволяли им стать преградой для китайской экспансии.

      Более серьезная угроза, как считал автор, нависла над Канадой. Почти не пострадавшая от войны и первая по экономическому развитию на Американском континенте, Канада оставалась противовесом тоталитарному Китаю в этой части света. Трагичным для Канады являлось то, что её промышленность и сельское хозяйство сосредотачивались в узкой полосе вдоль границы с США. В случае вооруженного конфликта нескольких ядерных ударов хватало, чтобы отбросить страну на уровень самых пострадавших американских Территорий. Поводом для показательной бомбардировки могла стать, например, депортация нелегально проникших в Канаду китайцев.

      После этого Великому Китаю не составляло труда установить контроль над оставшимися Территориями США – как он сделал это с Калифорнией и проделывал сейчас с Оре-Ваш, бывшими штатами Орегон и Вашингтон…

      Дальше Русов читать не стал, в холле появилась Джанет с новой прической. Волосы рыжей волной вздымались надо лбом, а затем красивыми кудрями падали вдоль щек, прикрывая выступающие скулы. Она удивленно поглядела на Русова, ненадолго исчезла в мужском зале и с улыбкой вернулась.

      – Твоя прическа стоит почти как моя. Ничего, расплатишься.

      В машине Русов сильнее почувствовал тонкий и почему-то тревожный аромат, исходящий от Джанет. Фонари зажигались вдоль сумеречной улицы, и окна дома засветились навстречу из-за темных деревьев.

     

      Субботнее утро выдалось ясным. Лишь легкая желтизна появилась в кронах дубов и трава на лужайке оставалась зеленой, но глубокая синева неба говорила, что и сюда скоро придет осень. Русов встал поздно, принял душ и стоял перед окном, спешить было некуда.

      Странно, как быстро его жизнь в Америке вошла в колею. Хотя знал пока мало, только дом Грегори и работу, но казалось, будто прожил здесь месяцы, а не несколько дней. Неужели всего неделю назад лежал в своей комнате в Кандале, слушал надоедливый шум дождя и гадал: поедут они на рыбалку или опять придется слоняться без дела? Может, удастся забраться в угол отцовской библиотеки, или позвонят из студии – какое громкое название! – что есть фильмы для перевода?

      Русов улыбнулся, впервые смена обстановки ему понравилась. Он оделся и спустился по лестнице, золотисто лоснившейся в солнечном свете. Поздоровался с читавшим газету Грегори, положил себе овсянки и налил кофе.

      Грегори зашуршал газетой:

      – Ваш самолет перевезли на базу ВВС под Колумбусом. В сопровождении твоего напарника. Правительство конфисковало самолет как угрозу для национальной безопасности. А вам обоим губернатор предоставил политическое убежище. Так что вы теперь здесь на законных основаниях.

      Хм, политическое убежище! Вот уж о чем Русов не думал. Жалко, что сегодня не увидит Сирина. Собирались посидеть в баре, обменяться впечатлениями об Америке.

      Русов помешал сахар. Красивая ложечка – наверное, из серебра.

      – Забавно, – сказал он и отхлебнул кофе. – Никогда не думал о политическом убежище. По-моему, Сирин тоже. Просто сели в самолет и полетели. А интересно, если бы и раньше все было так просто? Мы ездили к вам, а вы к нам. Лучше знали бы друг друга. Может, тогда не началась бы война? Не было бы недоверия, нацеливания ракет?.. Правда, моя мама говорила, что одно время у Америки и России были неплохие отношения. Как иначе она могла приехать в Россию?

      – Было такое время. – Грегори отложил газету. – Но длилось недолго. Не читал такие стихи?

      И он медленно произнес:

     

      Alas! they had been friends in youth;

      But whispering tongues can poison truth;

      And constancy lives in realms above…

     

      «Увы, в юности они были друзьями, – перевел про себя Русов. – Но шепчущие языки могут отравить истину, и постоянство живет только на небе».

      Он покачал головой, а Грегори вздохнул:

      – Это Кольридж, старый английский поэт, из довольно загадочной поэмы ''Кристабель''…

      Он помолчал.

      – Так вот, Юджин, в политике не бывает постоянства. Дружба длится, пока выгодна. А дружба с русскими особых выгод не принесла. На рынках оружия Россия конкурировала с нашими компаниями, а в политике поддерживала тех, кого мы считали потенциальными противниками. Так что дружба была только на словах. Разведки исправно шпионили, военные регулярно обновляли планы превентивных ударов. Россия оказалась выгоднее в качестве врага, или, скорее, пугала…

      Грегори невесело улыбнулся и оглядел Русова. Потом продолжал:

      – Политики ведь всегда стараются найти врага: импозантнее смотрятся, когда есть с кем бороться. Больше шансов, что выберут на следующий срок. Да и как иначе припугнуть союзников и оправдать закупку новых вооружений: самолетов-невидимок, подводных лодок, компьютерных систем управления боем? Для борьбы с террористами не нужны такие огромные расходы. Зато они были выгодны для американских компаний, одно развертывание противоракетной обороны принесло десятки миллиардов долларов прибыли. Конечно, за счет налогоплательщиков и европейцев, но таков военный бизнес…

      Грегори запыхался от длинной речи и умолк.

      – Видел я Европу, – фыркнул Русов. – То, что от неё осталось после вашей противоракетной обороны.

      Наверху хлопнула дверь, и они подняли головы. По лестнице спускалась Джанет – в красивом зеленом платье и с рыжими кудрями на полуобнаженных плечах.

      – Пока, мальчики, – кивнула она. – До вечера. Кстати, Юджин, сегодня едем на вечеринку. Приготовь какие-нибудь русские истории позабавней.

      Она вышла, и вскоре послышался шум отъехавшего автомобиля.

      – Поехала к подруге, – затрудненно улыбнулся Грегори. – Скучно ей со мной, старым пнем. Что собираешься делать, Юджин? Завтра с утра мы едем в церковь. Если хочешь, поезжай с нами. А сегодня весь день в твоем распоряжении.

      – Поучите меня работать на компьютере, – попросил Русов. – У нас они редкость. Лишь в бухгалтерии отца, да и то устаревшие модели. Китайцы стараются не продавать новые. Зато полно игровых приставок.

      – С удовольствием. – Грегори взял палку. – Только помоги до него добраться. Какие компьютеры раньше делали в Америке! А теперь почти все азиатской сборки. Хорошо, что уцелела фабрика по производству процессоров в Техасе. Иначе китайцы совсем сели бы на шею.

      Общение с компьютером Русову понравилось. Грегори не пришлось ничего объяснять, включил обучающую программу и сел просматривать журналы. Компьютер сам стал показывать свое устройство и с помощью забавных мультфильмов объяснять, как работает.

      Немного освоившись, Русов обнаружил выход в Интернет (появилось предупреждение, что без разрешения нельзя выходить за пределы североамериканской зоны) и отыскал библиотеку развлекательных программ, а в ней красивую игру. Действие протекало на разбросанном по морю архипелаге, где среди гор стояли живописные города; их укрывали туманы, освещало золотое солнце, они таинственно мерцали в свете звезд.

      У правителя одного из островов была красавица дочь, которой домогался властитель мрачного черного острова. Он захватывал контроль над русским спутником, с которого дескать и пролился «черный свет» (тут Русов сконфуженно улыбнулся) и грозил уничтожить все живое на архипелаге, если не получит девушку. Русову предстояло эвакуировать население архипелага, отыскать умыкнутую девушку – все при яростном противодействии темного властелина, – а напоследок сразиться с ним самим.

      Когда под аккомпанемент тревожной музыки и свиста ветра Русов разведывал маршрут эвакуации с самого большого острова, а управляемая им шхуна едва сохраняла остойчивость под порывом ветра, налетевшего из черной расселины, Грегори привстал и глянул на монитор.

      – Забавно, – снисходительно сказал он. – Джанет часто ставила эту игру. Только выбирала другую роль, где девушка спасает своего возлюбленного. Так просидели до полудня, а потом вернулись в гостиную и съели ленч. На улице тем временем поднялся ветер, в вихре пыли закружилось несколько листьев.

     

      У себя в комнате Русов лег на кровать и стал смотреть в окно. Из-за ветвей выплывали облака – они были больше и тяжелее, чем в их первый день в Америке. Русов подумал, что в Кандале сейчас глубокая осень: дождь хлещет по облетевшим деревьям, а сопки кутаются в облака, словно в серые прохудившиеся плащи. Для него же продолжалось лето…

      Видимо, он заснул, так как почти сразу услышал резкий голос Джанет:

      – Юджин, вставай! Или ты собираешься проспать весь день?

      Она стояла в дверях, раскрасневшаяся и почти красивая в нарядном зеленом платье.

      Русов спустил ноги с кровати и глянул в окно: небо уже потемнело. Ехать на вечеринку не хотелось, предпочел бы посмотреть телевизор и поболтать с Грегори за чашкой чая. Но отказ мог обидеть Джанет. Русов выругал себя за уступчивость и встал.

      Собирался не спеша, думая, что Джанет будет переодеваться, но она осталась в том же зеленом платье, а вот Русову принесла новую рубашку – в красноватых тонах.

      ''Чтобы лучше гармонировал с её платьем'', – кисло подумал он, переодеваясь.

      Грегори смотрел телевизор и помахал им на прощание.

      Вечеринка проходила не в доме, как привык Русов, а на открытом воздухе, при свете фонарей. Пришлось познакомиться с таким количеством людей, что голова пошла кругом. Стала сказываться и выпивка; Русову было интересно пробовать новые напитки, и Джанет косилась на него с опаской. Проблемой оказалось закусить как следует: на длинном столе стояли блюда, но не разговаривать же с полным ртом? А разговоры, похоже, были главным занятием на вечеринке.

      Поначалу Русова смущало, что, представляясь, все называли только имена – отчеств не было. Но после второй бутылки пива и он стал запросто обращаться к ранее незнакомым людям по имени.

      Плотно сбитый, с проседью в черной бороде Болдуин сунул Русову открытую бутылку пива.

      – Что это вы стали воевать с нами? – проворчал он.

      – Я? – удивился Русов. – Да когда война началась, меня на свете не было.

      С досады он выпил сразу полбутылки.

      – Ну, Россия, – не отступал Болдуин. – Что мы ей сделали? Когда вам было тяжело, то помогали – и деньгами, и продуктами.

      – Это верно, – грустно сказал Русов. – Мама рассказывала. Но потом стали смотреть как на врагов, обложили военными базами. А на русских столько раз нападали, что оборонительный рефлекс выработался, как у медведя по защите своей территории. Но мы войну не начинали, только ракеты на ваши базы нацелили. Это у вас компьютеры свихнулись.

      Он совсем расстроился и прикончил пиво.

      – Ну-ну, – буркнул Болдуин. Отхлебнул пива и уже миролюбивее спросил: – А медведи у вас есть?

      – Хватает. – Русов был рад сменить тему и похвастался: – Я одного завалил.

      – Да ну? – заинтересовался Болдуин. – Я сам охотник, но на медведя не ходил, только за оленями. Из винтовки стреляли?

      – Нет, жаканом из двустволки. – Русова передернуло: вспомнил, как огромный медведь кинулся на него с края болота. Здорово перетрусил, но, к счастью, ружье было наготове.

      Болдуина сменил полноватый Джон. Выпили по бокалу вина и поговорили о рыбалке. Русов высказал сожаление, что не может пригласить собеседника на рыбалку в Кандалу, где в окрестных реках водилась чудная форель.

      Темноволосая, в облегающем серебряном платье Памела предложила выпить шампанского и задала стандартный вопрос: насколько распространено многоженство в России.

      – Это сказки, – легкомысленно ответил Русов, наслаждаясь вкусом пенистого напитка (пробовать шампанское ему не доводилось). – Жены друг другу глаза выцарапают. Разве только неофициально, да ещё в мусульманских автономиях. Там можно иметь несколько жен, если мужчина в состоянии их содержать.

      Подошел худощавый Брайан с двумя бутылками пива и опять попытались выяснить: кто начал ту дурацкую войну? Но пива не хватило, а когда пошли взять еще, то Русова ухватила за локоток пожилая белокурая Эмма.

      Ее тоже интересовало многоженство, но в ином аспекте – как складываются сексуальные отношения, когда несколько мужчин и женщин проживают вместе? Русов смутился и пробормотал, что в таких вещах не разбирается.

      Вернулся Брайан с двумя рюмками виски и заявлением, что в войне виновата инфантильность русской души: в своих бедах русские привыкли обвинять Запад, а поскольку у них развито подсознательное влечение к смерти, то и пришли к решению уйти из жизни, прихватив с собой западную цивилизацию.

      – Что за влечение к смерти? – удивился Русов.

      – А про него ваш знаменитый романист писал, как его? – Брайан поболтал в рюмке остатком виски. – Ага! Достоевский. У него все персонажи кончают с собой: кто вешается, кто стреляется. Я сам не читал, но один профессор по телевизору рассказывал, тоже из бывших русских.

      Русов попытался вспомнить школьные уроки литературы.

      – Это ''Бесы'', – сказал он. – Или ''Идиот''. Там герои действительно кончают с собой, но по другой причине. Растеряли идеалы, жить незачем стало.

      Тут его укололо: неужели и он станет зваться бывшим русским?

      Брайан допил виски и ухмыльнулся:

      – Ладно, забудь про книжки, Юджин. Развлекайся.

      Он затерялся в толчее, а вместо него Филлис, хрупкая женщина с каштановыми волосами, предложила другое объяснение войнам – типичные проявления мужского шовинизма, и стала расспрашивать Русова о женском движении в Карельской Автономии.

      Русов сказал, что такого не существует, чему Филлис не поверила, но её обнял за плечи и дружески оттеснил Болдуин. О войне больше не вспоминал, опять выпили пива и договорились поехать в следующий уик-энд охотиться на оленей, сезон как раз открылся.

      Подошла худенькая Тереза и по её примеру Русов переключился на лимонад, что оказалось кстати: после виски хотелось пить. Она спросила: сохранилось ли христианство в России? Русов сообщил, что переживает кризис; как-то священник в Кандале угощал водкой и жаловался на упадок веры среди прихожан.

      Тереза с грустью сказала, что в Америке происходит то же самое: люди перестают посещать церковь, в моде всякие экзотические культы.

      – Вы из-за матери прилетели в Америку? – глянула она на Русова наивными голубыми глазами. – Должно быть, тосковала в России, рассказывала про родину?

      – Это так. – Русов чувствовал себя очень непринужденно после виски, пива и лимонада. – Но вы удивитесь, Тереза, она не восхищалась Америкой. Уже тогда была пропасть культов, насилие, порнография. Она говорила, что Бог ненавидит все это и потому привел Америку на суд. Вообще была идеалисткой, в Россию приехала не пропагандировать свою веру – она даже не упоминала, в какую церковь ходила в Штатах, – а учить, как обращаться к Богу напрямую, без посредников…

      Русов ещё отхлебнул лимонада, пузырьки лопались на языке совсем как у шампанского. Он вспомнил, с каким воодушевлением говорила мать – глаза блестят, рыжие локоны чуть растрепаны, – и сам ощутил вдохновение:

      – Только прямой диалог с Богом даст вам свободу и достоинство, говорила она. Так обращались к нему первые поселенцы в Америке – пуритане, и он дал им целый континент, а их потомкам процветание. Но теперь Бог отвернулся от Америки и обратил взор на другие страны. И вы можете стать избранным народом, если от всего сердца обратитесь к нему…

      В России к матери относились насмешливо – дескать, приехала нас учить – и она чувствовала это, замыкалась и говорила о своей вере все реже. Он и сам иногда стеснялся мамы, но сейчас испытывал только любовь и восхищение.

      – Ваша мать замечательная женщина, – глаза Терезы блестели. – Как её имя?

      – Кэти, – улыбнулся Русов. – У нас её звали Катериной.

      Но ему не дали погрузиться в воспоминания. Юная Лорин хотела знать, что носят женщины в России? Массивный Рой – как поступают с одержимыми черным бешенством?

      – Отстреливают на месте, – бодро ответил Русов. – Что им зря мучаться? Они выпили за столь радикальное решение проблемы, и Русов даже не заметил, что именно пьет.

      Тут между ними возникла миловидная Жаклин и стала расспрашивать о сексуальном воспитании в русских школах и о первом сексуальном опыте самого Русова. Несмотря на опьянение, Русов все-таки покраснел и беспомощно оглянулся.

      К счастью, Джанет оказалась рядом – положила руки на плечи и увлекла за собой, вызволив из щекотливой ситуации. Она давно с неудовольствием поглядывала на Русова, но тот ничего не замечал.

      Гости танцевали, из расставленных под деревьями колонок гремела музыка. Джанет сердито сказала:

      – Ты много пьешь, Юджин.

      Русов попытался возразить, но английские слова не захотели выговариваться. Некоторое время танцевали молча. В глазах Джанет тлели сердитые зеленые огоньки, она держалась поодаль, их соединяли только руки; ладони Джанет лежали на плечах Русова, а он держался за её талию.

      Когда первые гости стали уходить, Джанет взяла Русова за руку и подвела к хозяевам – ими оказались Брайан и Памела. Джанет поблагодарила за вечер.

      – Присоединяюсь, – сумел сказать и Русов.

      Подумал, что получается слишком кратко и хотел что-нибудь добавить, но Джанет увлекла его к машине. Фонари перемигивались над головой и всем встречным Русов говорил, как приятно было с ними познакомиться.

      Под конец Джанет фыркнула:

      – Это куст, Юджин. Если не будешь за меня держаться, то в самом деле с ним близко познакомишься. Выходит это правда, что русские много пьют.

      Русов хотел сказать, что почти не пьет, но с удивлением обнаружил, что уже находится дома: сидит на лестнице в гостиной, а Джанет, стоя на коленях, пытается снять с него грязные туфли. Хотя все плыло перед глазами Русова, он ухитрился сказать:

      – Извини, я сам.

      – Ну конечно! – Джанет подняла голову, и глаза сверкнули зеленым огнем. – Мало того что приходится помогать дяде, так ещё пьяные русские сваливаются на голову. Не хватало, чтобы я их таскала. Спокойной ночи!

      И ушла, сердито стуча каблучками.

      Русов кое-как скинул туфли и, придерживаясь за перила, поднялся наверх. Огромных усилий стоило раздеться, откинуть одеяло и забраться в постель. Золотоволосая девушка насмешливо улыбалась со стены. Русов скрипнул зубами и выключил свет.

      Ночь была, как провал между мирами – бесконечное падение и бесконечная тошнота. Только к утру повеяло покоем, словно кто-то прикоснулся ко лбу прохладной ладонью. Русов поспал и почувствовал себя освеженным. Злясь на себя, долго стоял под холодным душем. Потом спустился вниз, где сказал доброе утро Грегори и Джанет. Та испытующе поглядела на него.

      Зазвонил телефон. Грегори взял трубку и кивнул Русову:

      – Тебя.

      Это оказался Сирин, только что вернулся автобусом из Колумбуса.

      – Так себе городишко, бюрократ на бюрократе. Настроение поганое, потом расскажу. А у тебя что нового?

      – Да вот, набрался на вечеринке, – грустно сказал Русов и покосился на хозяев: хорошо, по-русски не понимают. – Джанет пришлось с меня туфли стаскивать.

      – Ладно, что не все остальное! – хохотнул Сирин. – Меня как-то привезли всего заблеванного. Ты что пил?

      – В основном пиво и вино. И чего меня так разобрало?

      – А перечислить сможешь? – заинтересованно спросил Сирин.

      – Сначала пиво, – стал вспоминать Русов. – Потом вино. За ним шампанское. Еще пиво. Потом виски, но немного, стаканчика два. Опять пиво…

      – Хватит, – перебил Сирин, – все ясно, намешал. Мой тесть так говорил: ''Водка на пиво – человек диво. Пиво на вино – человек дерьмо''. После виски нечего было пиво жрать. Хотя, если пить все подряд, то очередность без разницы. Надо было выбрать что-нибудь одно. Голова болит?

      – Да нет, – смиренно сказал Русов. – Я поспал, а потом холодный душ принял. – Ну и не опохмеляйся, – по-отечески посоветовал Сирин. – А то весь день загубишь. Пока. Потом созвонимся.

      Русов положил трубку и сел за стол.

      – Извините за вчерашнее, – грустно сказал он. – Не привык я к виски и вину. У нас их нет.

      Джанет хмыкнула и поставила перед Русовым тарелку с овсянкой, сама ограничилась молочным коктейлем. Грегори бодро сказал:

      – Ладно, Юджин, не расстраивайся. Брайан славится тем, что любит подпоить гостей. А виски вещь хорошая, но только если настоящее. Теперь ведь нет шотландского виски – как и самой Шотландии. А у нас его делают не из ячменя, как положено, а изо ржи и кукурузы. Большинство считает его лучше шотландского, но я не уверен. Получается совсем другой вкус – злее. Правда, ваша водка ему не уступит.

      – Ну, начали сравнивать, – Джанет немного оттаяла. – Ешьте, пора в церковь. Ты едешь? – Она с сомнением поглядела на Русова.

      – Конечно, – ответил тот, с жадностью выпивая апельсиновый сок.

      День был почти летний, лишь немного золота добавилось в листве дубов. Городок смотрелся весело: опрятные дома, разноцветные автомобили.

      Белое здание церкви и простое убранство внутри понравились Русову, а особенно понравилось то, что во время службы можно было сидеть: в зале стояли стулья на металлических ножках. Он недолюбливал церковь в Кандале за то, что два, а то и три часа приходилось стоять на ногах, так что под конец бормотание священника и перешептывание прихожан сливались в один монотонный гул.

      Он стал задремывать, но тут заиграла музыка и все начали петь. Русов вздрогнул, заглянул в открытую Джанет книжку и понял, что поют псалмы. Музыка в церкви была ему внове. Петь, конечно, не стал.

      Потом выступил с проповедью священник. Он говорил о бедах, обрушившихся на Америку, как о наказании свыше и призывал вернуться к жизни по заповедям Христа. Такие призывы Русову были знакомы: то же слышал от матери да и в церкви Кандалы тоже, хотя там священник больше говорил о божьей каре за низкопоклонство перед Западом и отступление от истинного православия…

      Он зевнул, от монотонного голоса снова потянуло в сон.

      Наконец служба закончилась, и они вышли из церкви.

      – Тебе понравилось? – спросила Джанет, когда попрощалась с многочисленными знакомыми. – Я как-то не подумала, что ты христианин. Только потом вспомнила про твою мать.

      – Гм, – сказал Русов. По правде говоря, и сам не знал, насколько он христианин; о своих взглядах редко задумывался. Конечно, мать читала ему по-английски Библию, говорила о Христе, и Русов привык уважать её взгляды, но едва выходил за порог, погружался в обычную мальчишескую жизнь: игры, драки, вылазки в близлежащий лес, и о религии не вспоминал.

      – Я верю во Христа, – дипломатично сказал он. – У нас в Кандале тоже есть церковь, только православная. Почти все в неё ходят. – Вспомнил про удобные стулья и искренне добавил: – Но у вас мне понравилось больше.

      Стоянка перед церковью пустела на глазах.

      – Теперь до вечера город словно вымрет, – со вздохом сказала Джанет. – Все уткнутся в свои телевизоры. У вас тоже так?

      Русов покачал головой:

      – Женщины пойдут заниматься хозяйством, а мужчины будут складываться на троих и пить водку. Зимой сидеть в пивных… А это что?

      Он указал на здание по другую сторону улицы. Оно имело странный темно-глянцевый цвет, словно ствол ружья, да и видом напоминало три составленных вместе ружейных ствола – самый высокий посередине. Здание увенчивали три шпиля – центральный выше других, – напомнив Русову антенны на самом высоком здании мертвого Чикаго.

      – Это церковь Трехликого, – вместо Джанет ответил Грегори. – Новая секта.

      Джанет фыркнула:

      – Дядя, это обыкновенная сатанинская церковь! – Машина резко тронулась.

      – Не знаю, Джан. – Грегори покачал головой. – Это верно, они почитают некое воплощение Люцифера, но кроме него Лилит и Темную Воинственность… Лилит – это что-то из мифологии, а культ Темного воина заимствован у китайцев. Новое то, что эти божества будто бы являются поклонникам через Интернет и цифровое телевидение…

      Грегори помолчал, глядя на проплывающие среди зелени красивые дома, потом продолжал:

      – После войны многие разочаровались в христианстве. Думали, что Бог любит Америку и с ней ничего не произойдет. А когда случилось несчастье, то обвинили его в предательстве и нашли для поклонения других. Ведь люди нуждаются в вере. Кто-то верил в Бога, кто-то в свою практичность, кто-то в крутость. Но ничто из этого не помогло…

      – И много верующих в этого… Трехликого? – поинтересовался Русов.

      Грегори пожал плечами:

      – В основном поклоняются дома перед телевизорами и дисплеями, а церковь посещают по ночам. Америка считает себя христианской страной. Но многие носят значки с изображениями Трех ликов, или клянутся их именами. Немало и таких, кто держит свою веру в тайне. А у вас есть поклонники этого культа?

      – Не слыхал, – пожал плечами Русов. – Россия сейчас свободная страна, но если православной церкви что-то не понравится… Еще заставят в монастырь на покаяние пешком идти.

      Остаток пути проехали молча.

      Дома Джанет приготовила праздничный обед и под конец подала нечто необыкновенное – охлажденное малиновое желе, покрытое кремом с ягодами черники и земляники. Потрясенный Русов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет довольно улыбнулась. После визита в церковь она стала смотреть на Русова заметно добрее – словно сочла наконец своим…

     

      Во вторник позвонил Сирин и предложил пойти завтра в бар – попить пивка и обменяться впечатлениями об Америке. По дороге с работы Русов попросил Джанет остановиться в центре. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:

      – Ты не напьешься опять? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!

      Русову стало неловко:

      – Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.

      Джанет молча захлопнула дверцу и уехала. Русов помялся и зашел в бар. Сирин был уже там, расположился в углу за батареей бутылок. Русов огляделся: стойка, люди на высоких табуретах, большой экран показывает какое-то спортивное состязание – непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.

      Сирин был в той же клетчатой рубашке, руку Русова пожал вяло, да и выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесанны.

      – Выпей, – придвинул бутылку пива.

      Желудок Русова будто подскочил к горлу.

      – Нет уж, – пробормотал он и сходил за кока-колой. Джанет дала денег на мелкие расходы.

      – Смотри ты, – удивился Сирин, когда Русов вернулся. – Скоро совсем американцем станешь. Одну кока-колу хлестать будешь.

      – Они тоже пьют, – страдальчески поморщился Русов. – Просто после вечеринки было так тошно! А ты как? Выглядишь неважно.

      – Я? Все прекрасно, как говорят американцы. – Сирин отпил пива. – Когда ни спросишь, всегда чувствуют себя прекрасно. Даже покойник в гробу, наверное, оскалится в улыбке: все отлично!

      – Что-то ты злой, Миша. – Русов смаковал кока-колу, мелкие пузырьки лопались на языке, совсем как у шампанского. Со стороны телевизора заорали: забили гол, что ли?

      – Тошно мне, – вздохнул Сирин и открыл другую бутылку. – Как стали наш самолет в Колумбусе оглядывать, да меня нахваливать – что ловко обошел их противовоздушную оборону, – так тошно стало, Евгений! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там было плохо, а здесь ещё хуже. Верно говорят – от себя не убежишь.

      Русов смешался, вкус кока-колы показался горьким во рту.

      – Не переживай, – пробормотал он. – Сам говорил – ещё год-другой и в вашем гарнизоне не останется годных машин. Зато о России напомнили. Здесь уже забывать стали, что такая есть на свете.

      – Напомнили, это верно, – глаза Сирина ненадолго заблестели. – Забегали они тут. Но мне перед ребятами стыдно. Черт с ней, с Карельской автономией; я не ей присягу давал, а России, когда была еще. А вот сослуживцы… Небось думают, что самолет за деньги угнал, китайцам. Про Америку вряд ли догадаются, разве только кто-нибудь здешнее телевидение смотрит.

      Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не опустошил всю. Вид у него уже был осовелый.

      – А тут деньги предлагали? – неловко спросил Русов.

      – Предлагали. – Сирин вытер рот и захрустел картофельными чипсами. – К ним такие машины не попадали. Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить здесь. Да и то больше из-за тебя, виноватым чувствую, что сюда притащил. Но ты приживешься. Язык знаешь, тебя тут приодели, подстригли! Еще отхватишь дочку миллионера. Меня тогда не забудь, дворником возьми. Или швейцаром.

      – Да ну тебя, – пробормотал Русов. – Разве что напарником на склад удобрений, да и то если мистеру Торпу ещё работник понадобится. Ты что сейчас делаешь?

      – Мелкий ремонт, – сообщил Сирин, прикладываясь к очередной бутылке. – За каждым словом приходится в словарь лезть, но инструмент и стройматериалы здесь хорошие. Меньше халтурят, чем в России. Скоро фирму открою, назову ''Русский привет''.

      – Все шутишь. – Русов допил кока-колу и огляделся. Народу стало больше, разговаривали оживленнее, на них поглядывали с любопытством: вряд ли до того слышали русскую речь.

      Сирин со стуком поставил пустую бутылку, а две оставшихся сунул в карманы.

      – Хоть пива попью, – сказал он с отвращением. – Ладно, пошли. Мне тут не по себе. Ни хрена не понимаю, говорят слишком быстро.

      Они вышли. Сирин свистом подозвал такси – большого жука ядовито-желтого цвета.

      – Ну ты деньгами и кидаешься, – покачал головой Русов.

      – А куда копить, Евгений? – Сирин откинулся на спинку сиденья. – И впрямь американцем становишься, они все жмоты, каждый доллар считают. Ладно, показывай, куда тебя везти.

     

      Он заплатил таксисту (от сдачи отказался, махнув рукой), поднялся на веранду, достал из кармана бутылку и сковырнул пробку. Выпил, наслаждаясь горьковатым вкусом пива и ощущением вечерней прохлады на разгоряченном лице, потом закинул бутылку в кусты. Света в доме не было: видимо, пожилые леди опять отправились в гости.

      Взялся за ручку двери, постарался не моргнуть от упавшего на лицо света; женщины боялись грабителей и установили электронный замок со сканированием глазного дна. Усмехнулся, верят американцы во всякие электронные штучки.

      Дверь открылась.

      Он пересек полутемную гостиную, поднялся в свою комнату и ещё в дверях вытащил последнюю бутылку пива – надо было взять ещё пару. Нашарил выключатель, в комнате было темно.

      Свет не включился.

      Он оглядел комнату и ощутил, как по спине протек противный холодок страха: над столом маячили три серых пятна.

      Три лица!

      Он не повернулся и не побежал – бесполезно. Вместо этого сковырнул пробку зубами и сделал глоток, не почувствовав вкуса.

      – Будьте здоровы, – сказал он. – Хотя приличные гости без приглашения не входят.

      – Не паясничай, – прозвучал холодный голос с неуловимым скользящим акцентом. – Ты знаешь, зачем мы здесь.

      – Без понятия, – солгал он, снова делая глоток и снова не ощущая вкуса.

      Жалко, пиво хорошее и никакого удовольствия. Глаза адаптировались к полумраку, и лица стали видны отчетливее – белые и одинаковые. Он попытался рассмотреть что-нибудь под лицами, но тщетно: те словно плавали в воздухе. Впрочем, он знал, что не увидит ни тел, ни оружия в руках, ни самих рук.

      – Жаль, – шевельнулись губы у лица посередине. – Тогда ты умрешь напрасно.

      Он облизнулся, от горечи пива вдруг затошнило.

      – Послушайте, я и вправду ничего не знаю. Зачем меня убивать? Да если и знал бы, никому не сказал.

      – Если не знаешь, все равно умрешь, – у лица слева рот приоткрылся черной щелью. – Неужели ты думал, что скроешься от нас в этой паршивой Америке?

      – Ничего я не думал, – буркнул он, отпил снова и наконец-то почувствовал вкус, но это был горький вкус бессильной ярости. – Я не крыса, чтобы от вас бегать.

      – Остаток жизни можешь побыть котом, – усмешка появилась на лице справа. – Понежиться в собственной вилле на берегу моря. Трех таиландок для услуг тебе хватит? Они будут юными и хорошо обученными.

      Усмехнулись и двое других. Улыбки плавали в темноте – без голов и без тел, словно три Чеширских кота собрались в комнате.

      – Ты знаешь цену, – с лица посередине словно стерли улыбку. – Мы даем тебе время подумать. Если не скажешь, умрешь и ты, и твой спутник.

      – Он тут ни при чем. – Хриплый голос прозвучал со стороны, словно говорил кто-то другой.

      – Неважно. Это заставит тебя лучше все взвесить. И не вздумай бежать или связаться с кем-то, у тебя ничего не получится. Зато попадешь в такое место, где каждый день будешь просить о смерти, но она придет не скоро. А теперь до свидания.

      Он не почувствовал ничего, но вдруг оказался лежащим на полу и недопитое пиво текло по руке. Потом опустилась тьма…

     

      Русов постоял на веранде, глядя как удаляется такси с Сириным, вздохнул и открыл дверь.

      Джанет оторвалась от телевизора, глянула с подозрением, но смирный вид Русова её успокоил, даже встала и поставила на стол горячую пиццу.

      – Как Майкл? – осведомился Грегори.

      Русов прожевал кусок пирога с сыром. Вкусную штуку придумали американцы.

      – Тоскует, – вздохнул он. – Совестно, что самолет угнал и меня лететь уговорил. Грегори на это ничего не сказал.

     

      В пятницу Русов получил зарплату, но не наличными, как в России, а чеком. За восемь дней заработал сорок тысяч долларов, из них три тысячи ушли на федеральный налог и ещё пять составил налог Территории Ил-Оу.

      После работы Джанет отвезла Русова в банк, где миловидная девушка выдала пластиковую карточку и показала, как ею пользоваться. Оказалось очень просто: вставить в щель кассового аппарата рядом с окошком, где появлялась цена, и сказать какую-нибудь фразу, достаточно было просто разговаривать с продавцом.

      – Если потеряете карточку, звоните, – кокетливо улыбнулась девушка. – Есть такие умельцы, синтезируют ваш голос на компьютере и снимут денежки через банкомат. Дополнительный пароль не хотите?

      Русов отмахнулся: какие у него деньги? А Джанет воспользовалась случаем, перевела на свою карточку долг Русова за туфли, парикмахерскую и ту сумму, что давала на мелкие расходы.

      Русову стало неприятно – так скрупулёзно она все подсчитала. Вспомнились слова Сирина о прижимистости американцев. В машине спросил:

      – Я заметил, многие все равно расплачиваются наличными. Почему?

      Джанет встряхнула кудрями:

      – В мелких магазинах и барах владельцы предпочитают наличные деньги. Так легче уходить от налогов.

      Сказала и подозрительно глянула на Русова. Тот улыбнулся, а Джанет продолжала:

      – Теперь ты стал зарабатывать, можешь съехать от нас и снять квартиру. Или комнату, это будет дешевле.

      Русов растерянно поглядел на нее, об этом не думал.

      – Наверное, Грегори будет скучно, – промямлил он. – Мы даже не поговорили как следует.

      – Ему не привыкать, – пожала плечами Джанет. – И так целые дни проводит один.

      – Я к этому не привык. – Русов вспомнил их переполненный дом в Кандале и ему стало неловко: почему он обвиняет Джанет в прижимистости? Наверное, все хозяйство на ней.

      Он вдруг спросил:

      – А можно я буду снимать комнату у вас? Сколько это будет стоить?

      Джанет отвлеклась от дороги и глянула на Русова, в глазах промелькнула растерянность. Спохватилась и стала смотреть вперед.

      – Сорок тысяч, – немного погодя сказала она. – Со столом. В месяц.

      Возле дома стоял небольшой фургон. С веранды помахал бородатый мужчина.

      – Да это Болдуин! – вырвалось у Русова. – Я и забыл, что мы на охоту едем.

      Он обрадовался, что скоро окажется в лесу и отдохнет от сложностей американской жизни.

      Джанет недоверчиво поглядела, а Русов оживленно спросил:

      – У Грегори не найдется старых джинсов и куртки? А то у меня кроме тренировочного костюма ничего нет.

      Джанет пошла в дом, а Болдуин стиснул руку Русова и поинтересовался, как дела?

      Русов ответил, что все прекрасно, в отличие от Сирина уже привык к такому приветствию.

      – Обедать не будем! – заявил Болдуин. – Ехать далеко, до самых Аппалачей, перекусим по дороге. Я захватил провизию. И оружие для тебя припас, потренируешься. Палатка, спальники – все есть. Переодевайся и в путь.

      Джанет выглядела недовольной, но отыскала Русову старые джинсы Грегори (оказались чуть велики) и куртку. Русов сунул в рюкзак свой тренировочный костюм (Джанет выстирала его и отутюжила), наскоро попрощался с Грегори и сел в фургон.

      Они поехали.

     

      Обедали вдвоем, чинно как раньше. Тихо прозвенели часы, от густой листвы дубов в гостиной сгущался сумрак. Дядя ел молча и ей тоже не хотелось разговаривать, как-то пусто стало в доме. Разделывая курицу, вспомнила, как неуклюже управлялся с нею русский; все поглядывал, как надо держать нож и вилку. Посмаковала мороженое – и его ел с жадностью: неужели в России не бывает мороженого?

      – Юджин спрашивал, не сдадим ли ему комнату, – вспомнила она. – Не хочет съезжать, не прочь поболтать с тобой. Я запросила сорок тысяч в месяц, с готовкой.

      – Не дорого? – покачал головой дядя. – Впрочем, поступай как знаешь. А мне любопытно с ним поговорить, странная это история.

      Она поставила посуду в моечную машину, немного поглядела телевизор. Вечно эти военные фильмы, и что их обожает дядя? У неё они вызывали тошноту, напоминали о…

      Она встала, прошлась по гостиной, потом поднялась наверх. На этот раз полотенце сухое и висит где положено, а халат на месте. Конечно, она не станет надевать его. В комнате придвинула кресло-качалку к окну и села. Багряный глянец медлил на листве дубов, красновато тлели цветы внизу. Она тихо покачивалась, глядя как сумрак, а потом темнота заливает красные огоньки.

      Мерцание из окон первого этажа погасло, она посидела некоторое время, потом встала, спустилась в гостиную и в зеленоватом свете сторожевого дисплея приготовила таблетки и питье для дяди, он хрипло дышал в своей комнате. Поднялась наверх, переоделась в ночную рубашку и легла в постель.

      По привычке перебрала в памяти события дня: не сделала ли что не так? Вспомнила, как смотрела на русского Сильвия в банке – чересчур кокетливо. Пожалуй, он стал неплохо выглядеть – вот что прическа делает с человеком. В парикмахерской смотрелся даже элегантно: пробор в волосах, журнал ''Тайм'' в руках – это надо же, не ''Плейбой'', а ''Тайм''! Уже не тот растерянный юнец в мятых штанах, каким увидела на ступенях ратуши. Она вспомнила, как застала его в одних длинных черных трусах, и фыркнула в подушку.

      Постепенно она задремала. И увидела сон, что снился уже два или три раза: она одна на снежной равнине, похожей на замерзшее озеро Онтарио, куда ездила к друзьям. Нигде не видать берегов, дует холодный ветер, пронизывает насквозь, гонит струи поземки. Она замечает красное пятнышко впереди, вот оно ближе – это красная роза. Лепестки пожухли, замерзли, ветер уносит цветок вместе с поземкой.

      И она как-то понимает – это не роза, а её, Джанет, жизнь замерзает в снежной пустыне. Она поворачивается и бредет вслед за розой, а та все дальше и дальше среди несущегося мелькающего снега…

     

      4. Уолд

     

      Ехали на восток. Остался позади Другой Дол, мимо тянулись поля, пробегали перелески.

      – Сегодня надо добраться до предгорий, – объяснил спешку Болдуин. – Чтобы завтра начать охотиться.

      Дорога была лучше той, что вела из аэропорта Гринфилд в Другой Дол – отсутствовали выбоины, ухоженной выглядела разделительная полоса. То и дело попадались встречные машины: легковушки и огромные трейлеры.

      – Это большой торговый путь на Бостон. – Болдуин небрежно держал руль. – Я туда часто езжу за товаром. Главный порт Восточного побережья после того, как Нью-Йорк накрылся.

      – И что возите? – полюбопытствовал Русов. Он чувствовал себя удобно в большой машине Болдуина, можно было откинуться на спинку сиденья и вытянуть ноги.

      – Электронику, бытовую технику, видеодиски, игры, – перечислил Болдуин. – У меня магазин аппаратуры для домашнего театра, но приходится продавать и мелочевку: фены, управляемые голосом и прочую ерунду. Систему окружающего звучания у Грегори я монтировал. Разборчивый клиент, акустику заказал из Канады, получше китайской будет, хотя и дороже.

      – Вы и в Канаду ездите?

      – Реже, чем в Бостон. Страна от войны не пострадала, они умницы, остались в стороне. Делают хорошую аппаратуру, но дорогую, не всякому по карману. Даже Грегори, а он любит послушать музыку, купил китайскую. Правда, не из дешевых. Про фирму ''Ротел'' слыхал?

      – Нет, – Русов покачал головой. – А американской техникой не торгуете?

      – Почти нет. – Болдуин пожал плечами. – После того как китайцы проглотили Японию и Корею, мы им не конкуренты. Наша беда – Черные зоны. В Америке остались хорошие производства, но они разбросаны. Раньше проблем не было, комплектующие для сборки доставляли трейлеры, неслись порой через всю Америку. А теперь ни один дурак не сунется в Черные зоны, разве что понадеется сократить путь. Дороги в них разрушаются, на окраинах караулят бандиты…

      Болдуину явно хотелось сплюнуть, но пришлось сдержаться.

      – И это все вы натворили!

      – Я же говорил, что тогда на свет не родился, – улыбнулся Русов, благодушное настроение не оставляло его. – Скорее у вас некоторые хотели повоевать, руки чесались. Мама рассказывала, что в те годы Америка была наводнена оружием. Убивали друг друга, бомбили ракетами то одну, то другую страну, уйма игр и фильмов была про войну…

      Болдуин фыркнул:

      – Верно. Я тогда пацаном был, помню как играл. Убивал русских террористов где-то в Сибири… Играми я тоже торгую. Нынешние с теми, конечно, не сравнить. Ставишь видео панели со всех сторон или надеваешь шлем виртуальной реальности, и ты – король в собственном мире. А можно сенсорный костюм надеть, все удовольствия твои будут. Тинэйджеры прямо балдеют.

      – А сюжеты какие? – поинтересовался Русов.

      – Самые ходовые – любовь и смерть, – хохотнул Болдуин. – Любовные похождения, детективы и космические сражения. Где Америка воспрянула и устанавливает справедливость по всей Галактике. Русских злодеев сейчас нет, китайских почему-то тоже.

      – Интересно бы поглядеть, – вздохнул Русов. – У Грегори игры есть, но компьютер с небольшим дисплеем.

      – Заходи, – пригласил Болдуин. – Могу и сенсорный костюм напрокат дать. Всего пятьсот баксов в час, а ощущений… – Он покачал головой. – Там такие секс дивы!

      – Пожалуй, обойдусь, – пробормотал Русов и поспешил сменить тему: – А во время войны вы где были?

      – Здесь, в Другом Доле. – Болдуин перестал улыбаться, черная с проседью борода придала лицу мрачный вид. – К счастью, родители не успели переехать в Чикаго. Нас ничто не задело, но потом нахлынула уйма народа из Черных зон, когда там началась пандемия. Цены на недвижимость взлетели до небес. Большинство все равно помирало, несколько лет тут был настоящий ад, как и по всей Америке. Ты бы видел кладбище – настоящий город.

      – Да уж, – вздохнул Русов. – А в России больше погибло от радиации. Нейтронное излучение…

      – Ну хватит, – махнул рукой Болдуин. – Мы едем на охоту, а не на поминки. С удовольствием бы перестрелял тогдашних политиков вместо оленей, но теперь ничего не поделаешь. Расслабься.

      Некоторое время молчали. Болдуин насвистывал какие-то мелодии, ехал быстро, на спидометре было 90 миль. Спустя час миновали по объездной дороге Колумбус (город показался Русову очень большим), а ещё через час Болдуин свернул на другую дорогу и остановился у перелеска.

      – Надо перекусить. А тебе и пострелять, потренироваться, пока свет есть. Вон засохшая рощица – наверное, нанесло чем-то из Черной зоны. Все равно будут спиливать, так что можешь целиться в стволы. Но сначала давай поедим.

      Перекусывали с комфортом, во вместительном фургоне оказался складной стол и стулья. Уселись на обочине и стали расправляться с огромными бутербродами. Русов запивал кока-колой, а Болдуин пивом из банки. В ответ на вопросительный взгляд Русова усмехнулся:

      – У нас можно немного выпить, когда за рулем. Да и дорога пойдет малоезженая. Ты на оленей когда-нибудь охотился?

      – Только на зайцев и куропаток, – признался Русов. – Да медведя один раз подстрелил.

      – Ну, завтра расскажу, что к чему. – Болдуин смахнул с бороды крошки. – А сейчас постреляй.

      Он с неожиданной ловкостью нырнул в фургон и появился с громоздкой кобурой, из которой торчала рифленая рукоять.

      – Видел такое?

      Русов вынул оружие и удивленно оглядел. Походило на длинноствольный пистолет из светлой стали, имелся затвор с рукояткой, как у мелкокалиберной винтовки, и оптический прицел.

      – С этим будем охотиться на оленей? – недоверчиво спросил он. – Я думал, с винтовками.

      – С винтовкой и дурак сумеет, – осклабился Болдуин. – Посмотрим, сумеешь ли ты его удержать? Стреляет винтовочными патронами, отдача будь здоров. В магазине помещается пять патронов. И по мишеням можно стрелять, и на охоту ходить. Еще одно достоинство – с ним быстрее поворачиваешься. А то из Черных зон набегают порой такие верткие твари… Ну ладно. Бери рукоятку обеими руками, иначе может лоб расшибить. Целься туда, – он махнул в сторону рощицы. – Когда будешь нажимать на спуск, задержи дыхание.

      До рощицы было далековато. Оптический прицел приблизил засохшие, болезненного вида деревца. Русов навел перекрестие на один из стволов и потянул спуск. Грохнуло, пистолет рванулся в руках, и Русову вмазало прицелом в лоб. Не будь резинового наглазника, точно бы остался синяк. Послышался резкий свист удаляющейся пули, но ни одно деревце даже не покачнулось.

      Болдуин добродушно рассмеялся.

      – Спуск слишком мягкий, – со стыдом пробормотал Русов, передергивая затвор. Было неудобно делать это левой рукой.

      На этот раз он потянул спуск плавно, задержав дыхание, готовый к удару отдачи. Плечи спружинили, а одно деревце покачнулось и упало. Передернул затвор и выстрелил вновь – другое деревце снесло, будто невидимым топором. Третье надломилось, но не упало, запутавшись ветвями среди соседей. К пятому выстрелу Русов расслабился, и пуля только срубила случайную ветвь. Он опустил оружие и потер кисть руки, заболела с непривычки.

      – Неплохо, – буркнул Болдуин. – Надо как-нибудь соревнование устроить, у меня под гаражом тир есть. Дай покажу, как перезаряжать.

      Он вынул горсть патронов и Русов с любопытством поглядел: кончики пуль были спилены и надрезаны крестом.

      – Это чтобы завалить зверя наверняка, – объяснил Болдуин, перезаряжая пистолет. – Такая пуля, если попадет, разворачивается лепестками, рана получается величиной с кулак, зверь с ней далеко не уйдет. А обычная пуля застрянет в теле или пробьет насквозь – он убежит на десяток миль и будет мучиться, пока не сдохнет, без собак не сыщешь. Так что ложная гуманность здесь ни к чему… Понял, как заряжать? Попробуй сам.

      Русов повторил манипуляции Болдуина.

      – Действительно, оружие хорошее, – признал он. – И прицел удобный.

      – Ну, на этот раз оптика вряд ли понадобится, – проворчал Болдуин. – Стрельни-ка ещё разок.

      Русов выпустил вторую обойму, свалив на этот раз четыре деревца, так что роща стала походить на лесосеку.

      Болдуин махнул рукой:

      – Хорошо! А теперь поехали, до темноты на ночлег стать надо.

      У Русова стало теплее на душе: в Америке к нему относились со снисходительным пренебрежением, и наконец-то удостоили похвалы.

      Вскоре въехали на мост над широкой рекой. ''Огайо'', – прочитал Русов на дорожном знаке. Солнце клонилось к западу, бросая на воду красноватый глянец. За рекой Болдуин опять свернул направо, на дорогу поуже, а ещё через полчаса они увидели, что путь впереди перегораживает машина.

      – Неужели бандиты? – прорычал Болдуин, – Ну, им не поздоровится, у нас два ствола. Главное, целься в людей, а не в машину. Они не выдерживают прицельного огня, уходят.

      Он стал притормаживать, вглядываясь, и облегченно вздохнул:

      – Это полиция. Даже номер знакомый. Сейчас спросим, чего им надо.

      Остановились. Подошел полицейский в кожаной куртке, нагнулся к окну.

      – А, Болдуин. Опять на охоту в наши края?

      – Привет, Джеф, – протянул руку Болдуин. – Почему дорогу перекрыли, оленей сторожите? У меня лицензия есть, все путем.

      – Нет, – полицейский мельком, но внимательно поглядел на Русова. – Взбесился тут один. Загрыз двоих в городке и сбежал в поля. Сейчас гонят с собаками, район оцеплен. Придется подождать, никуда твои олени не денутся.

      – Опять черное бешенство, – вздохнул Болдуин и обернулся к Русову: – Давай-ка вылезем. У меня бинокли есть, может, чего увидим.

      На крышу фургона можно было забраться по металлическим скобам. Оба сели, свесив ноги. Болдуин положил рядом пистолет, мало ли что.

      Полицейская машина и фургон стояли посреди убранного поля, серое полотно дороги пересекало его в направлении темного перелеска, вдалеке вырисовывались синие холмы. Направо и налево уходило красное в лучах заходящего солнца жнивье, а дальше обзор закрывали рощи. Пейзаж казался мирным, и странным диссонансом звучал озлобленный лай собак.

      – Двух загрыз, – поморщился Болдуин. – Как не уследили? Черное бешенство несколько дней развивается. Было время, чтобы его изолировать.

      – Близкие пожалели, наверное, – предположил Русов. – И у нас такие случаи бывали.

      Болдуин яростно потеребил бороду.

      – Жалость в нынешние времена дорого обходится, это вам не прежний мир… – Он вытянул руку: – Гляди!

      От рощи отделилось темное пятно. Русов поднес к глазам бинокль и пятно превратилось в человека: согнувшаяся фигура мчалась по жнивью, виляя из стороны в сторону и размахивая руками, будто отталкиваясь ими от земли. На мгновение подняла голову, и Русов содрогнулся при виде пепельно-серого лица с белым оскалом зубов.

      Следом одна за другой вымахнули собаки – и понеслись, расстилаясь над жнивьем, но никак не могли сократить расстояние до бегущего. Лай стал оглушительным, и Русов опустил бинокль. Беглец был уже недалеко, с невероятной быстротой миновал поле и приближался к дороге в сотне метров впереди машин.

      От рощи послышалось ржание – краем глаза Русов увидел, как появились всадники. Полицейский вышел из машины, облокотился о крышу и, когда неистово мчащаяся, почти нечеловеческая фигура пересекала шоссе, открыл огонь из пистолета. Прозвучала частая дробь выстрелов, но одержимый даже не споткнулся, продолжая бежать через поле.

      Раздираясь от лая, перенеслись через дорогу собаки, с ржанием и топотом нахлынула и удалилась конская лава, и погоня скрылась в роще. Полицейский постоял, опустив руки, а потом сел в машину.

      – Ну и дела, – пробормотал Болдуин. – Несется как олень, не догонишь. На несколько дней его хватит, потом погибнет от истощения. Если раньше не подстрелят, конечно. Некоторое время сидели молча. Стих лай, померк красноватый свет, стало холодать. Полицейский высунулся из машины:

      – Можете ехать. Только будьте осторожнее; он вроде побежал на север, но может свернуть и на восток, как бы на вас не устроил охоту. Болдуин сплюнул:

      – Спасибо, Джеф. Мы за себя как-нибудь постоим.

      Полицейская машина подалась назад, освобождая дорогу. Ехали снова, все чаще попадались перелески. Болдуин свернул опять, уже на грунтовую дорогу. По сторонам затемнели холмы, начался длинный подъем вдоль бегущей навстречу речки.

      – Электромобиль тут не залезет, – довольно пробурчал Болдуин. – А то охотников бы развелось больше, чем оленей.

      Пересекли пару долин, по дну которых пробирались светлые ручьи. Наконец Болдуин свернул и остановил фургон посреди поляны. На траве ещё медлил серый полусвет, но под деревьями сгустилась тьма.

      – Здесь заночуем, – благодушно улыбнулся Болдуин. – А с утречка на охоту.

      Быстро набрали дров, вокруг хватало сушняка, и Болдуин занялся костром, а Русов стал подтаскивать хворост про запас.

      Разгорелось, вытянулось вверх красное пламя костра – и чернее стали деревья, повеселела в трепетном свете поляна. Русов глядел, как языки огня обнимают ветки, и чувствовал, как постепенно уходит напряжение из тела. Он и не подозревал, как устал за эти дни. Чужой язык, чужие люди, чужие обычаи – все навалилось разом, он все время был настороже, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, и только у костра почувствовал себя как дома. Не было сил встать – он следил, как двигается Болдуин и с благодарностью принял тарелку дымящегося варева, а потом кружку горячего чая.

      Болдуин приготовил постели – две откидные койки внутри фургона. Русов разложил на одной спальный мешок, переоделся в выглаженный Джанет тренировочный костюм и забрался внутрь. Некоторое время ещё слышал шум деревьев и потрескивание костра, блаженный покой наполнял тело.

      …Потом в глаза хлынул яркий свет, а в ушах раздалась английская речь.

      – Вставай! – Болдуин тряс его за плечо. – Ну и горазд ты спать.

      – Доброе утро. – Русов сонно вылез из мешка, вдел ноги в ботинки и зашлепал к речке. Стянул куртку и стал плескать в лицо и на грудь холодную воду. Она быстро привела его в чувство, и утренний воздух показался приятно теплым.

      Русов переоделся по-походному. Болдуин не стал разводить костер – сварил кофе на портативной плитке и уже потягивал из кружки, сидя на складном стуле. Надвинутое на глаза кепи, черная борода и широкое красное лицо придавали ему вид бывалого лесовика.

      Покончив с кофе, отставил кружку, положил на колени предмет размером с небольшую книгу и стал подсоединять какое-то приспособление, похожее на динамик.

      – Это компьютер, – пояснил в ответ на вопросительный взгляд Русова. – Есть телефон, а на диске карты и банк данных. Не знал, что ты без компьютера, в лесу не сможем переговариваться. Ну неважно, далеко расходиться не будем. Пей кофе и надевай рюкзак. Нам через речку и на холм. Там объясню, что делать.

      Перед уходом Болдуин подогнал фургон к деревьям и набросил маскировочную сеть.

      – Всякие по лесу шляются, – проворчал он. – Не зная кода, не уведут, но напакостить могут.

      Фургон слился с ветвями и стал незаметен. Перешли по камням речку и вошли в лес на другой стороне. Было приятно чувствовать рюкзак на плечах, приятно идти по утреннему лесу, вдыхая свежий воздух и запах палой листвы. Деревья стояли незнакомые, лиственные, и Русов поинтересовался их названиями.

      – Клен, каштан, – буркнул Болдуин. – Тут лес чистый, хотя Виргинская черная зона недалеко.

      Поднялись на вершину холма. Между деревьев Русов увидел вдали белые домики городка.

      – Брошенный, – мрачно сообщил Болдуин. – Зона близко, да и место уединенное, бандитам раздолье. Но по лесу они редко шастают, поживиться нечем… Нам вниз, в долину и вон на тот холм.

      Когда забрались на второй холм, Русов тяжело дышал, а Болдуину хоть бы что – бодро оглядывался. Вид и в самом деле был прекрасный. Солнце ещё невысоко поднялось над лесистыми горами, кое-где тронутыми желтизной, и в долинах лежали тени. Местами виднелись дороги, но не нарушали общего впечатления безлюдья.

      – И где тут олени? – перевел дух Русов. – Так и будем лазить за ними по холмам?

      – Подожди, – ухмыльнулся Болдуин. – Давай спустимся немного.

      На залитой солнцем поляне он скинул рюкзак, порылся и подал Русову компьютер.

      – Повесь на шею, динамиком наружу. Видишь, на торце высветились клавиши. Нажми ''звук''.

      Русов притронулся к клавише. Странный звук, похожий на громкое басовитое мычанье, возник в динамике и стал подниматься все выше тоном, делаясь резче и тоньше, пока не стих за пределами слышимости. Русов вопросительно поглядел на Болдуина.

      – Сейчас время гона, – объяснил тот. – Олени-самцы подзывают подруг. Самок, конечно, нельзя стрелять, но на зов часто прибегают другие самцы. Отличишь от самки?

      – Конечно, – улыбнулся Русов. – По рогам. Олени и у нас водятся, видел.

      – Я запрограммировал голос молодого быка. – Болдуин проверял пистолет. – Может прибежать зрелый бык, чтобы отбить самок. Пока попробуем здесь, но, скорее всего, придется походить. Я спрячусь ниже, а ты оставайся тут. Замаскируйся, они человека хорошо знают. Звук включай изредка – раз или два. Если олень выйдет на тебя, стреляй. Целься, чтобы перебить позвоночник или по лопаткам – в сердце, иначе уйдет. Он и без одной ноги бегает, будь здоров.

      Закончив наставления, Болдуин подхватил рюкзак, поспешил вниз и скрылся. Русов отыскал укромное место между кустами и раздвоенным деревом, прислонился к стволу и стал ждать. В просветах среди листвы виднелись голубые холмы, в лесу было тихо, солнце начинало пригревать… Через некоторое время Русов опять включил звук. Могучее мычанье, все выше и пронзительнее, понеслось над лесом и стихло.

      У Русова сильнее забилось сердце. Вспомнились читанные в детстве романы Фенимора Купера и он почувствовал себя Следопытом, удивительные приключения в девственных лесах Америки ожидали его.

      Потом пришла трезвая мысль. Эта земля не была девственной, три столетия индустриального развития прошли над ней со времен Следопыта и вдобавок самая опустошительная в мировой истории война. Природа устала от человека, и теперь сбросила его бремя и наслаждалась отдыхом. Что они делают здесь? Нанесли такие страшные раны и никак не оставят её в покое. Русов вздохнул… И оцепенел, на прогалину в пятидесяти метрах от него беззвучно вышел олень.

      Он был точно такой, как Русов увидел когда-то на лесной дороге близ Кандалы, словно проскакал через тысячи километров безлюдья: длинные тонкие ноги, красивое туловище, маленькая головка с ветвистыми рогами.

      Олень остановился, голова с черными блестящими глазами повернулась к Русову. Тот почти перестал дышать, надеясь, что не заметен за стволом дерева… Наконец бык отвел взгляд и стал смотреть в другую сторону: видимо, выискивал оленя, чей крик недавно слышал.

      Русов тихонько взялся за рукоять пистолета – ладони вспотели, сердце колотилось, стрелять в такого красавца казалось преступлением. Но не успел поднять ствол, как олень вдруг повернул голову прочь от Русова, прислушался, сделал огромный скачок и исчез, только стук и треск пошли по лесу… Скоро все стихло, а разочарованный Русов перевел дыхание и стал ждать, не раздастся ли выстрел снизу. Но все было спокойно, а спустя несколько минут зашевелились кусты и показался Болдуин.

      – Видел? – спросил хмуро. – Я и не заметил, как он подошел. Наверное, хотел чужими самками тихонько попользоваться. Есть такие, своего табуна нет, вот и подкрадываются к чужому, вдруг повезет. Как рванул! Обычно бегают по лесу тихо, ничего не слышно. Это ты его спугнул?

      – Едва ли. – Русов вышел из-за дерева. – Перед тем как убежать, он в другую сторону посмотрел. Я думал, тебя учуял.

      – Да уж, – с досадой вздохнул Болдуин. – Не думал, что олень на нас сразу выйдет. Другой случай не скоро представится. Ладно, пойдем дальше. Охотника, как волка, ноги кормят.

      Он первый пошел вниз по склону, Русов за ним. Долго спускались, стало сумрачно и сыро; солнце не успело прогреть низины. Наконец услышали журчание и вышли к ручью, среди обомшелых камней и папоротников плескал маленький водопад. Сели на поваленное дерево отдохнуть.

      Болдуин покопался в рюкзаке, протянул банку пива и чипсы. Русов открыл пиво, захрустел чипсами, с удовольствием вдыхая запахи мокрого мха и прелой листвы: как давно их не хватало. Но вдруг поперхнулся: показалось, что кто-то смотрит с другой стороны ручья. Поглядел – но там никого не было, только непроницаемая зелень с пятнами желтизны. Он задумчиво допил пиво, затолкал банку между камней. И быстро поднял глаза.

      На другом берегу ручья стоял человек. Темная одежда, и в лице что-то восточное – наверное, легкая раскосость глаз. Он поднял руку, словно салютуя, и в ней что-то блеснуло… Меч!

      Русов хрипло выдохнул. Болдуин резко обернулся.

      – Что?.. – начал он.

      По ту сторону ручья никого не было. Даже листва не колыхнулась, но человек в темном пропал.

      Русов обрел дар речи.

      – Увидел кого-то, – все ещё хрипло сказал он. – Человека в черном… – Про меч решил не говорить, а то Болдуин решит, что совсем спятил.

      Болдуин хмуро разглядывал стену зелени.

      – Бывает, – наконец буркнул он. – Ходят байки про Черного охотника. Ничего хорошего такая встреча не сулит… Ладно, пошли. Не будем труса праздновать.

      Перешли ручей и стали спускаться по склону дальше. Становилось все сумрачнее. Вдруг Русов услышал шорох сзади и оглянулся, в надежде снова увидеть красавца-оленя. И обомлел: прямо на него несся черный зверь – пасть раскрыта, а в ней белый блеск клыков.

      – Эй! – крикнул он, отпрыгивая.

      Болдуин повернулся, и дуло пистолета вместе с ним. Сверкнуло пламя, грохот почти оглушил Русова, фонтан земли взметнулся на месте, где он только что стоял. За долю секунды до этого черный зверь изменил траекторию движения, отклонился в сторону и мгновенно исчез.

      Лишь теперь Русова затрясло.

      – Кто это был? – едва выговорил он. – Собака? У нас в лесах полно одичалых собак. Но на вооруженных людей не бросаются, ружейную смазку издалека чуют.

      Болдуин не ответил. С напряженным лицом оглядывался по сторонам, пистолет наготове.

      – Никогда не слышал, чтобы они тут появлялись, – спустя некоторое время пробормотал он. – Недаром ты увидел Черного охотника, это его свора. Теперь охоте конец. А точнее, теперь на нас пошла охота. Вот что, Юджин, пистолет в руки и стреляй, едва завидишь черную тварь. Хоть издалека, их нельзя подпускать близко…

      Он осекся. По телу Русова пробежала дрожь. Тоскливый вой раздался где-то в глубине леса, ему откликнулся другой заунывный голос, а потом третий – словно концерт безнадежного отчаяния и злобы начался позади колоннады деревьев.

      Русов выхватил пистолет из кобуры, передернул затвор. Как он собирался стрелять оленя, не загнав патрон в ствол?..

      И опять тихо кругом – ни звука, ни ветерка. Казалось, черный зверь с оскаленной пастью только привиделся. Но дрожь ещё не прошла, а по спине стекал противный холодок.

      – Кто это? – повторил он, уже зная ответ.

      – Волки, – сумрачно сказал Болдуин, – но не простые. Обычные волки серые, а эти черной масти. Несколько лет назад пришли со стороны Лабрадорской черной зоны и терроризировали Новую Англию. А теперь, значит, добрались и до Пенси-Мэр. Очень умные и свирепее обыкновенных волков.

      – Да уж. – Русова продолжал бить озноб. – У нас волки не кидаются на людей, тем более летом, когда пищи в лесу хватает.

      – Это не обычные волки! – отрубил Болдуин. В голосе слышалась нотка отчаяния. – То ли исчадия ада, то ли прошедшей войны. Что-то вроде одержимых черным бешенством, только эти не сдыхают. Не отстанут от нас, пока не загрызут. Или мы не убьем хотя бы нескольких.

      Русова передернуло, он постарался взять себя в руки:

      – Подавятся. У нас есть оружие, а пуля даже бешеного волка вылечит. Что будем делать?

      – Возвращаемся к машине. – К Болдуину вернулась решительность. – Я впереди, ты сзади. Все время оглядывайся. Хорошо, что ты этого углядел. Иначе валялись бы с порванными глотками. Стреляй в любую черную тень, держи их подальше. Ничего, выберемся.

      Они двинулись, пистолеты наготове. Русов крутил головой и, если почва под ногами позволяла, то пятился. Лес уже не казался безмятежным: солнце глядело чересчур пристально, деревья прятались друг за друга, а в чащах чудились пятна темноты. Пару раз он едва не нажал на спуск, но первым снова выстрелил Болдуин.

      – Не оборачивайся, – хрипло закричал он вслед за грохотом выстрела. – Смотри по сторонам! Их несколько!

      И в самом деле, совсем близко мелькнула черная тень: как только подобралась? Пистолет Русова громыхнул, но тень исчезла, словно и не было.

      – Быстрые твари, – пробормотал он разочарованно и едва не оглох от двойного выстрела Болдуина.

      – Эх, опять мимо, – выдохнул тот. – До чего же хитры! Так мы все патроны расстреляем. Взял ведь немного, только на оленей. Да ты две обоймы расстрелял. Посторожи, я перезаряжу.

      Опять прозвучала заунывная свирепая перекличка, столь странная при свете дня. Пока добрались до вершины холма, Болдуин стрелял ещё несколько раз и две обоймы выпустил Русов по черным пятнам, возникавшим в пронизанных солнцем чащах. Один раз оттуда послышался пронзительный визг, а следом глухое рычание и душераздирающий вой.

      – Есть один, – мрачно прокомментировал Болдуин. – Я его ранил, а товарищи загрызли. Раненых они не оставляют. К сожалению, от нас пока не отстанут. Вот если бы убить ещё парочку…

      Он оглядывался, пока Русов перезаряжал пистолет. Предстоял спуск в лощину, а потом снова подъем на холм. За верхушками деревьев виднелись белые домики покинутого городка.

      – Подожди, – буркнул Болдуин. – Ты гляди по сторонам, а я достану компьютер. Есть идея.

      – Может, вызовем вертолет? – Русов до боли в глазах вглядывался в спокойный лес. – Ты говорил, что у тебя телефон есть.

      – Разоримся на вертолете, – отмахнулся Болдуин. – И пока долетит, наши косточки обглодать успеют.

      – И чего к нам привязались? – невесело поинтересовался Русов, стискивая рукоять пистолета. – Затравили бы оленя.

      – Оленя летом не больно догонишь. – Болдуин отсоединил от компьютера динамик, откинул крышку и стал водить пальцем по дисплею. – Зимой по снегу ещё могут загнать. А эти, по рассказам, любят человечину. Так что смотри внимательней.

      Все так же блестела зеленая, местами тронутая позолотой листва, по лесистым горах плыли тени облаков, но теперь все казалось Русову затаившимся и враждебным. Природа не просто отдыхала от человека, она мстила за столетия унижений, выпестовав где-то в потаенных уголках и напустив на людей черных тварей…

      – Отлично, – изрек Болдуин. – В городке есть оружейный магазин, могли остаться патроны. А если нет, тоже не беда. Закроемся в помещении и вызовем ополченцев. Подъедут на бронетранспортере.

      Он сунул компьютер в карман куртки:

      – Пошли. Порядок прежний. Береги заряды. У меня осталась одна обойма. А у тебя?

      – Тоже одна, – пробормотал Русов. Они двинулись.

      …Полого идет вниз склон, в ногах путается трава, за одежду цепляются ветки кустов. Мгновенные шорохи позади, справа и слева. Снова черное летит на Русова, а в нем краснота и белый оскал смерти. Ствол пистолета влево, с такого расстояния прицел не нужен, палец давит на спуск. Отдача толкает Русова, он продолжает поворачиваться на левом каблуке, передергивает затвор и стреляет в громадного черного волка, который успел подобраться сзади. Потом палит ещё два раза в улепетывающих тварей… Вот их уже нет, но одна никуда не денется: черный зверь раскинулся, оскалив пасть и подмяв под себя кусты.

      – Здорово ты их, – прохрипел Болдуин, глядя на волка расширенными глазами. Потом опомнился и стал смотреть по сторонам. – Я даже выстрелить не успел.

      – Меня один таежник учил. – Русов обессилено присел на корточки. – Мне до него далеко. На этот раз просто повезло. Что будем делать? Один патрон остался.

      Он почувствовал растущее отчаяние. Почему все время идет на поводу у других? Сирин затащил его в Америку, а теперь Болдуин в этот проклятый лес. Изо всех сил попытался взять себя в руки.

      – Пойдем дальше, к городку, – буркнул Болдуин. – Может, теперь отстанут. – Но в его голосе прозвучало сомнение.

      Прежде чем идти, бегло осмотрели убитого зверя. Русову доводилось видеть волков – и живьем, и убитых, но этот был крупнее; особенно удивляла черная, с сероватым налетом, словно обугленная шерсть. В тускло-желтых глазах застыла злоба, а раскрытая пасть, казалось, и сейчас была готова рвать и терзать. От волка отвратительно пахло псиной… Опять раздался вой, но подальше.

      К подножию холма спустились без приключений и оказались на лесной дороге. Вскоре по сторонам пошли луга, внезапного нападения можно было не опасаться, и Русов немного расслабился.

      Городок встретил их тишиной, теплом от каменных стен, сенью разросшихся деревьев. Не было сумрачности, характерной для Черных зон, но не встретилось ни души; все было покинуто. В компьютере Болдуина отыскался подробный план городка. Сверяясь с ним, миновали череду ветшающих домов и оказались на площади. Им открылось странное зрелище – несколько белых колонн с грудой битого кирпича за ними.

      – Это бывшая городская ратуша. – Голос Болдуина громко прозвучал в тишине. – Когда уходили, её взорвали. Там была женщина-мэр – как ни отговаривали, все равно заложила взрывчатку.

      Он с неприязнью покосился на Русова: мол, вы во всем виноваты. Тот промолчал.

      Оружейный магазин занимал первый этаж двухэтажного дома – стёкла выбиты, дверь прикрыта, но не на замке. Осторожно вошли и огляделись: полки зияли пустотой. Болдуин полез в подсобку и стал рыться в ящиках, чертыхаясь вполголоса, а Русов стоял, держа пистолет наготове. В окно хорошо просматривалась пустая площадь.

      – Нам везет, – раздался приглушенный голос Болдуина. – Нашлись патроны нашего калибра. – Он показался из подсобки с пачками в руках. – Видно хозяин забыл в спешке. Только срок годности давно истек, как бы порохом стволы не разорвало. Но делать нечего. Заряжай.

      Русов вставил четыре патрона, а остальные высыпал в карманы.

      – Теперь уходим. – Болдуин оглядывался. – Не нравится мне это спокойствие. Давай попробуем заднюю дверь, вдруг они шли по следу.

      Он открыл дверь за прилавком. Русов остался прикрывать, а Болдуин пошел по коридору, повернул и скрылся. Русов шагнул следом – и потом не мог понять, почему обернулся, не слышал даже шороха. Как в кошмарном сне, что повторяется вновь и вновь, черное страшилище неслось прямо на него.

      Не было времени поднимать оружие – ствол изрыгнул пламя, рукоять пистолета ударила в живот, воздух с хрипом вышел из груди Русова, его развернуло. И едва хватило времени, чтобы передернуть затвор и выстрелить снова – другой волк, рыча, прыгнул сквозь разбитое окно.

      На этот раз отдача была очень сильна. Русова отбросило к стене, а голова волка отделилась от туловища, перевернулась на лету и упала на пол вместе с обезглавленным телом. На Русова брызнуло горячей кровью и обдало отвратительным запахом. Он с трудом отлепился от стены и потер ушибленный затылок.

      Подбежал Болдуин.

      – Вот это да, – просипел он, глянув на волчью голову, а потом на пистолет в руках Русова. – Это уже не порох, а настоящая взрывчатка. Хоть бы стволы выдержали.

      Русов дрожащими пальцами вытирал с лица волчью кровь.

      – Хорошо, что ствол короткий, – чужим голосом сказал он. – С двустволкой не успел бы развернуться. Четырех волков прикончили. Пора бы им отстать.

      – Не знаю, – усомнился Болдуин. – Настырные попались. Может быть, хоть теперь уйдут. Давай поднимемся наверх, посидим там. На второй этаж не запрыгнут, а нам в себя прийти надо.

      На втором этаже заглянули в несколько комнат и выбрали ту, что раньше служила гостиной – с диванами и гравюрами на стенах. Русов почувствовал себя лучше и смотрел с любопытством: водяная мельница среди сумрачного леса, дощатая железнодорожная платформа – старая добрая Америка…

      Болдуин позакрывал все двери и сел у окна с пистолетом наготове.

      – Полежи, отдохни, – посоветовал он. – Тебе сегодня досталось.

      Русов послушно лег на диван, чихнул от поднявшейся пыли, солнечный лес и черные пятна поплыли перед глазами… Понял, что спал, только когда Болдуин потряс за плечо.

      – Я дал тебе подремать. Они выли пару раз, но все дальше и дальше. То ли хитрят, то ли с них довольно. Не стал вызывать бронетранспортер, а то засмеют. Дескать, охотники пошли, за броней от зверя прячутся. Попробуем дойти так.

      Сон освежил Русова, а настроение стало приподнятым: уложил трех таких тварей! В голосе Болдуина явственно слышалось уважение. Он соскочил с дивана:

      – Пойдем.

      Но прежде поели, у запасливого Болдуина оказались в рюкзаке бутерброды и фляга с водой. Потом спустились, ещё раз глянули на убитых волков и осторожно вышли через заднюю дверь. Русов удивленно остановился: солнца не видно, небо затянуто невесть откуда взявшимися облаками, накрапывает дождь.

      Болдуин озабоченно разглядывал дисплей компьютера.

      – Мы теперь дальше от машины, милях в четырех. Надо пересечь вон те холмы, – он показал на лесистую гряду. – Будь внимательнее, вдруг волки вернулись. Тронулись в том же порядке: Болдуин впереди, а Русов сзади. Вскоре миновали городок, пересекли поле и вошли в лес. Тот встретил неприветливо: мокрые кусты, цепкая трава, угрюмые под дождем деревья. Из-за непролазных зарослей пришлось отклониться влево, там попалась тропка. Она увела ещё левее, и Болдуин чертыхнулся:

      – Ладно, главное пересечь холмы и выйти к дороге. А там поднимемся вдоль речки к машине.

      Они шли долго, дождь все усиливался, мрачнее и выше становились деревья. Тропа опять повернула влево, пришлось оставить её и лезть в гору напрямик. Джинсы Русова промокли и липли к бедрам, он устал оглядываться, а вдобавок развязался шнурок на ботинке и пришлось присесть на корточки, чтобы его завязать.

      Русов торопился, никак не мог справиться, а когда поднялся, Болдуина не было видно. Он побоялся кричать, вдруг приманишь черных тварей, и рысцой побежал вперед. Никого, только шорох дождя по листве. Быстро пошел направо, потом налево – мокрые кусты, сгущающийся сумрак, пусто в лесу… Наконец осмелился подать голос, но крик словно увяз в насыщенном влагой воздухе – прозвучал глухо и беспомощно. Ему почудился ответный крик откуда-то сверху, бросился туда, но угодил в овраг и еле выбрался по скользкому глинистому склону. Сколько ни кричал, больше ответа не было – он заблудился.

      Русов хмуро огляделся: сумерки, дождь, неясно куда идти. Можно попробовать забраться на холм, но вон их сколько, совсем собьешься с дороги. Он повернулся и пошел вниз, где-то там должна быть тропка. Скоро сыскалась, чуть светлела в сумеречном лесу. Русов пошел по ней, вдруг выведет через холмы на дорогу. Руку держал на кобуре, пальцы сжимали рукоять пистолета. Холодный металл придавал уверенности, вон каких зверей сегодня завалил, знал бы только отец.

      Тропка нырнула в овраг, к бревну через шелестящий ручей, взобралась по песчаному косогору. Пересекла заросшую папоротником полянку, утонула в густой тени деревьев, выскользнула на место посветлее…

      Русов резко остановился, озноб пробежал по телу, в руке сам собою оказался пистолет. На другой стороне поляны маячила тень.

      Снова Черный охотник?

      Тень не двигалась, не видно было и блеска меча. Русов вгляделся, и на сердце немного отлегло.

      Это был обыкновенный человек, хотя странного вида. Беловатая шапка волос, коренастое туловище, неопрятная, как у бомжа, одежда. На лице выделялись белки глаз – совсем как у Дэна, напарника Русова по складу. Человек растопыривал перед собой ладони – дескать, оружия нет, – и ладони тоже были темны.

      Русов сунул пистолет в кобуру: чего испугался? Негров он уже видел, это наверное обыкновенный американский бомж. Или бродяга: как их тут принято называть? Отец приучил его обходиться вежливо даже с бродягами.

      – Здравствуйте, – подчеркнуто дружелюбно сказал он. – Меня зовут Юджин, и я заблудился. Не скажете, эта тропа выведет к дороге по ту сторону холмов?

      Говоря, он мимолетно удивился, что так хорошо видит бродягу: откуда на поляне появился свет?

      Бомж медленно опустил руки, пошевелил губами. Они не были толстыми как у Дэна, обыкновенные губы.

      – Н-нет, – с каким-то скрипом выговорил он. – Тропа… не выведет. Ведет… другие места.

      Казалось, он давно не разговаривал и слова давались с трудом. Русов спросил в замешательстве:

      – Может быть, проводите к какому-нибудь жилью? Я весь промок. А до этого на нас напали волки.

      Некоторое время бродяга молчал. Потом, стараясь держаться в стороне от Русова, пошел к куче хвороста под деревьями и протянул к ней руки. Ярко вспыхнуло, куча занялась жарким пламенем. У Русова открылся рот.

      – Чем это вы? – спросил потрясенно. – Ведь все сырое.

      Бродяга полуобернулся и глянул на Русова, в одном глазу отразилось пламя.

      – Дар, – выговорил он. – Иди… грейся. Волки… не подойдут.

      У Русова сжалось сердце: ничего себе бомж, мановением руки разжигает огонь. Он попытался успокоить себя: может быть, это просто фокус? Но сердце тревожно тукало, вспомнились жуткие истории про обитателей Черных зон. Делать было нечего, за пистолет не стоило и браться; Русов живо представил себе, как будет метаться по поляне, объятый пламенем. Растопыренные ладони бродяги вовсе не означали мир.

      Он поборол страх и подошел к костру. Бомж отступил, хитро поглядывая. Русов скинул промокшую куртку и, держа её нараспашку, подставил себя приятному жару. От джинсов и рубашки скоро пошел пар, бедра и колени стало припекать. Русов поворачивался так и сяк, стараясь высушить мокрые места на одежде, и напряженно думал: что делать дальше?

      Он встретился с обитателем Черной зоны, это было ясно. Хотя бомж не выглядел таким страшным, как описывала молва, он был опасен. Очень опасен…

      ''А разве я не опасен? – пришла мысль. – У меня пистолет, выстрел из которого может оторвать голову. Этот бродяга явно испугался, увидев меня. Кто знает, какую жизнь ему приходится вести – все время в глухих местах, подальше от людей? Это ведь тоже человек, только искалеченный Черной зоной… Или тут что-то другое? Что значат слова о даре?''

      – А как вас зовут? – спросил он по возможности дружелюбно. – И как вы живете? Я впервые встречаюсь с таким… обитателем леса.

      Жар костра опалял ресницы, пришлось отодвинуться, ответа ждал долго.

      – Старое имя… не имеет значения, – наконец проворчал бродяга. – Прежний мир ушел… Взял себе имя Уолден… Можно просто Уолд… ''Жизнь в лесах''… читал?

      – Нет. – Русов был потрясен. – Но мама рассказывала об этой книге. Кажется, её написал Генри Торо. Так как будто называлось озеро, у которого он жил…

      – У меня тоже есть… озеро. – Голос Уолдена был как карканье ворона. – Не здесь… а у моего дома. После войны… остался там. Некуда бежать. Незачем бежать. Большинство… погибло. А некоторые… обрели дары. У меня… дар огня. Никакой волк не подойдет… даже черный. – Тут он хрипло рассмеялся. – Чуют… я могу их поджарить. У других… иные дары. Мы… редко встречаемся. Нас мало, за нами охотятся… обычные люди. Но ты не похож… на них. У тебя светлое пламя, только сейчас красноватое… от страха.

      Последних слов бродяги Русов не понял. Наконец-то почувствовал себя сухим, да и от куртки перестал валить пар.

      – Про жителей Черных зон рассказывают всякие сказки… Уолд. Конечно, мне было жутковато вначале. Спасибо, что обсушили. А теперь покажите, в какой стороне жилье, и я пойду.

      Русов сказал и испугался: вдруг не отпустит?

      Уолд опять скрипуче рассмеялся:

      – Ночью опасно… Не только волки… Война для многого открыла двери, вы не знаете… Пойдем, я укрою до утра. Только… иди вперед. Ты слишком боишься.

      Делать было нечего. Русов не осмелился спорить, накинул согретую куртку и зашагал по тропинке в сторону, указанную Уолдом. Пару раз обернулся: угасающий костер краснел между деревьев, а в десятке шагов сзади бесшумно скользил темный силуэт.

      На очередной полянке Русов глянул вверх: дождь перестал, проглянули звезды, одно темное облако светилось по краям. Со сжавшимся сердцем понял, что опять идут к городку.

      Вот и черные силуэты зданий. Внезапно посветлело, Русов поднял голову и увидел, что из-за облака выходит луна. Ее серп он видел над Лабрадором, а теперь полный серебряный круг плыл по небу, заливая город печальным светом.

      Они прошли по улице и оказались на площади.

      Русов невольно остановился, щемящее чувство появилось в груди. Колонны – все, что осталось от ратуши – сияли белизной в лунном свете. Наверное, таким же холодным белым огнем светился Парфенон в древних Афинах… Все было покинуто и мертво, словно не один-два десятка лет, а два тысячелетия прошли над этим американским городком.

      – Иди, – жутковато прогудел сзади Уолд. – Через площадь.

      По ярко освещенной улице подошли к неприметному дому, обогнули – сзади оказалась пристройка. Уолд повозился с замком и открыл дверь. Русов вошел первым и остановился в непроглядной темноте, чувствуя себя слабым и беззащитным. Не слишком ли доверился этому выходцу из Черной зоны?

      Чиркнуло, загорелся слабый огонек, а затем от яркого света на стенах задрожали тени. Уолд сидел за столом, подкручивая фитиль керосиновой лампы. Лицо выглядело уже не черным, а темно-серым, будто испепеленным, и Русов с содроганием вспомнил, что такого же цвета была шерсть убитых волков. Шапка кое-как подстриженных седых волос нависала над кустистыми бровями, а ниже светились два язычка пламени. Хотя Русов понимал, что это только отражения горящего фитиля в глазах Уолда, он вздрогнул и постарался не смотреть на серые узловатые кисти рук.

      Рядом со столом располагался топчан: видимо, Уолд нередко бывал в пристройке, а вдоль стены тянулись самодельные полки – положенные на кирпичи доски с множеством книг.

      – Прихожу сюда… почитать, – проскрипел Уолд. – Собирал по всему… городу. До дома тащить далеко… Ночью сюда никто не придет… боятся. Ты ложись… Людям надо спать. Не бойся… не трону.

      Русов снова вздрогнул: похоже, Уолд не причислял себя к людям. С сомнением поглядел на топчан.

      Уолд засмеялся, будто закаркал:

      – Нет вшей… Вся живность боится Уолда. Чувствует… у него дар. – Спасибо, – вздохнул Русов, потянулся рукой снять рюкзак и обнаружил, что того нет. Даже не помнил, где оставил; сумасшедший выдался день. Он отодвинул топчан подальше от лампы, лег на спину, подложил руки под голову и стал смотреть на потолок, где вздрагивала тень Уолда.

      – Ты не говори… что видел меня, – проворчал тот. – Мы одной крови… ты и я. «Где я это читал?..» – сонно подумал Русов. А Уолд продолжал:

      – У всех людей сердце огненное… но обычно тусклое. Разгорается, лишь когда падает черный свет… Но большинство не выдерживает…

      ''Что за бред?» – зевнул Русов.

      Он повернулся на бок, подтянул колени и накрыл лицо полой куртки. Чуть потрескивало, по стене уютно колебался красноватый свет и Русову показалось, что он снова в Кандале; отключили электроэнергию, мама зажгла керосиновую лампу и читает о чудесах Моисея. А он натянул одеяло на голову, следит сквозь щелку за её колеблющейся тенью и постепенно погружается в сон…

      Словно почувствовав его мысли, Уолд хрипло и почти без запинки прочитал:

      ''Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительства, разграбят и тебя''.

      Пошелестел страницами и добавил:

      ''Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули''.

      ''О ком это он? – сонно подумал Русов, погружаясь в сладкую дремоту. – Об Америке, что ли?»

      Мать иногда говорила, что её страну постигла кара за эгоизм и увлечение материальными благами. Но Русов сомневался: за что тогда пострадала ещё треть мира?

      …Яркий свет пробивался сквозь веки. Еще не совсем проснувшись, Русов блаженно потянулся, почувствовал под собой голые доски и рывком сел.

      Комната была пуста, Уолда и след простыл. Солнечный свет пробивался сквозь грязноватое окно, золотой пылью дрожал над полом. Русов встал и подошел к полкам: книги по биологии, философии, зоологии, ботанике – странное чтение для лесного бродяги. От воспоминания о вчерашней встрече по телу пробежали мурашки, захотелось поскорее уйти.

      Русов взялся за ручку двери, но вздрогнул снова: вспомнил про черных волков. Достал пистолет, проверил затвор и выглянул. Никого не видать, хлам и запустение под солнцем. Он вышел и быстро миновал площадь; ничего не осталось от ночного очарования, только мусор и битый кирпич.

      Зеленые холмы манили свежестью – за ними была дорога, машина и завтрак. Русов здорово проголодался. Он перешел поле и углубился в лес, ориентироваться по солнцу не составляло труда. Шел недолго, уже близко была вершина холма, когда услышал выстрел и крик впереди. Болдуин!

      Русов закричал в ответ и через несколько минут они встретились – и без того широкое лицо Болдуина расплылось в улыбке:

      – Фу ты, и как умудрились вчера потеряться? Я добрался до машины, с утра пошел тебя искать. А ты где ночевал, в лесу?

      – Нет. – Русов смутился, вспомнив просьбу Уолда не рассказывать о нем. – Вернулся в городок, отыскал помещение.

      – Брр, – Болдуин передернул плечами. – Призраки не являлись? Ладно, пойдем к машине. Поохотились.

      Через пять минут любовались пейзажем с вершины холма – зеленые с желтизной волны гор, подальше синие, а у горизонта прозрачно-голубые. Прохладной белизной блистала гряда облаков. Болдуин покрутил головой:

      – Собаки, слышишь?

      Русов стал вслушиваться и через минуту уловил лай собак, а потом лошадиное ржание. Болдуин нахмурился:

      – Что они, все бесноватого гонят? Скверно, как раз в нашу сторону.

      У подножия холма была прогалина, потом снова лес, за ним поблескивала речка. Лай приближался, усиливаясь.

      – Толково гонят, – пробормотал Болдуин. – Как же нам пробраться к машине? Одержимому нельзя попадаться, но и стрелять в него не хочется, мы не полицейские. И собаки могут сгоряча накинуться сворой.

      Лай и ржание стали громче, через прогалину перекатилась черная точка и скрылась в ближнем лесу, следом появились точки поменьше.

      – Вот что, – решился Болдуин. – Давай обратно в городок. Спрячемся там, где были. Они пройдут стороной.

      Спуск не занял и пятнадцати минут, подгонял истерический лай собак. Перебежали поле, кинулись к знакомой двери. Мертвые волки отвратительно смердели, после чистого лесного воздуха хотелось зажать нос. Поспешно поднялись в гостиную, где стекла были выбиты и из окон тянуло свежестью. Болдуин придвинул к двери тяжелый стол.

      – Опять мы тут, – поморщился он.

      Русов подошел к окну, сел на пол и осторожно выглянул: пустая площадь, белые колонны, пристальный глаз солнца. Сердце тоскливо сжалось, возвращался вчерашний кошмар. Три раза на них нападали волки, возникая хищными тенями то из залитой солнцем чащи, то из белых стен заброшенного городка. И в третий раз он попадал в этот город, где колонны напоминали потрепанный временем античный театр.

      Что за представление ждет их на этот раз? Русов вздохнул… И задержал дыхание.

      Он не увидел сумасшедше бегущего человека, как ожидал. И орущей своры собак. И полицейских на лошадях. Беглеца уже поймали и вели связанным, но не полицейские. Странная группа появилась на площади – люди в черных балахонах выступали неровным кругом, а в середине двое с накинутыми капюшонами волокли дергавшуюся фигуру… Грязно-белая шапка волос, темное лицо с белками глаз – Уолд! Русов с содроганием увидел, как жестоко вывернуты назад руки; ладоней не видно, прикручены к ягодицам толстой веревкой. Не помог Уолду его дар.

      Болдуин тоже приблизился к окну и тихонько свистнул:

      – Ба! Да это совсем другие. И не одержимого поймали, а парня из Черной зоны. Эти твари ещё хуже.

      Русова передернуло, остатки неприязни к Уолду исчезли при виде его жалкой участи.

      – А кто эти люди в черном? – прошептал он.

      Болдуин сплюнул:

      – Поклонники Трехликого. Раз надели черное, значит сейчас поклоняются этой… Темной Воинственности, есть такой китайский божок. Не высовывайся, они посторонних не любят.

      Появилось ещё два десятка людей в балахонах – шли поодиночке и группами вслед за кучкой с пленником. Русов заметил женщин: длинные волосы спадали на элегантные, в виде коротких черных плащей балахоны. Все молчали, слышался только лай собак, но самих не было видно: наверное, привязали. Иногда доносилось ржание лошадей.

      Пленника подвели к одиноко стоящим колоннам и грубо толкнули, он упал. Двое в капюшонах присели с разных сторон, держа веревки натянутыми, так что Уолд мог только корчиться на земле, как почерневший дождевой червь. Остальные расселись как попало; донеслись неразборчивые голоса, стали разворачивать свертки, из рук в руки передавали бутылки.

      Рот Русова наполнился слюной, он сглотнул. Это надо же – ни завтрака, ни глотка воды; так торопился уйти из комнатки Уолда, что не поискал питья. Желудок заворчал, напоминая, что и ужина тоже не было.

      – Что они собираются делать? – Русов попытался забыть о чувстве голода.

      – Всякое рассказывают, – пробурчал Болдуин. – Будто устраивают охоту на выродков, что остались жить в Черных зонах, совершают обряды в безлюдных местах… Сами увидим. Выходить все равно нельзя, собаки почуют. А попадаться в глуши поклонникам Трехликого не советуют.

      Внизу послышался шум. Русов вздрогнул и приник к окну – это два черных балахона волокли по бревну – похоже, столбы от веранды. Дотащили до колонн, бросили и начали возиться, послышался стук. Уолд взбрыкнул, попытался вскочить, но сидевшие уперлись ногами, натянули веревки, и он опять ткнулся лицом в землю.

      Хотя солнце поднялось высоко и должно было пригревать, Русов задрожал от холода: приближалось нечто отвратительное. Черные балахоны подняли сооружение, оказавшееся грубым крестом, и стали привязывать к колонне, а потом подошли к державшим Уолда и взяли у них веревки. Те встали, что-то одновременно сделали со своими одеяниями – и вдруг оказались в красном, даже на головах красные капюшоны.

      Болдуин снова свистнул.

      – Ага, – возбужденно зашептал в ухо Русова. – Все, как рассказывают. У них балахоны с красной подкладкой. Раз сменили цвет на красный, значит, собираются приносить жертву Лилит. Скорее всего, зарежут этого черного, а потом обольют бензином и подожгут. Будут плясать вокруг горящего креста и, как говорят, трахаться друг с другом, кто кому попадется. Тогда к ним можно присоединиться – это приветствуют. Может быть, подойдем, а?

      – Ты с ума сошел? – Русова затрясло. Выходит, не суждено Уолду вернуться в дом на берегу сумрачного озера, не суждено читать, размышлять, бродить по лесам. Пусть у него и жуткий дар…

      Двое в красном перехватили веревки и потянули брыкавшегося Уолда к кресту. Собравшиеся люди стали выкрикивать, некоторые тоже сменили наряд на красный, а кое-где на расстеленных плащах начались недвусмысленные ласки.

      Вне себя, Русов потянул из кобуры пистолет.

      – Ты что? – зашипел Болдуин. – Нас же растерзают!

      Уолда подняли и прикручивали веревками к кресту. Руки развязать не посмели, и обе перекладины остались свободными. Русов навел прицел, совсем близко увидел возбужденные, блестящие от пота лица под капюшонами. Когда оба сместились влево, поставил локти на подоконник, прицелился в правую перекладину, успел упереться ногой в диван и потянул спуск.

      Грохнуло, как из пушки. Русова толкнуло так, что диван проехался по полу. Поспешно навел прицел на крест. Правая перекладина разлетелась в щепки, фигуры в красном обернулась, одна держалась за окровавленную щеку: видимо, распороло щепой.

      Не теряя времени, Русов прицелился в землю под их ногами и снова нажал спуск. Его отбросило от окна, но было видно, как перед оцепеневшими поклонниками Трехликого словно взорвалась граната; в стороны брызнуло щебнем. Те пригнулись и побежали.

      Вся площадь наполнилась суматошным движением: черные и красные фигуры разбегались, развевались полы плащей, мелькали белые ноги женщин. Вокруг столба, распутывая веревку, бегал Уолд, потом пригнулся и все ещё со связанными за спиной руками побежал куда-то в сторону.

      Внезапно движение прекратилось, площадь опустела. Опять безмятежно сияло солнце, и лишь безупречную белизну колонн портил изуродованный деревянный крест.

      Русов выглянул, пытаясь понять, где спрятались черные фигуры.

      Грянул выстрел, пуля со звоном выбила остаток оконного стекла и врезалась в стену комнаты, отбив кусок штукатурки. Прогремело ещё несколько, с фасада сорвалась и с грохотом упала на тротуар вывеска. Видимо, кто-то заметил вспышку выстрела или блеск оптического прицела.

      – Уходим! – Болдуин закашлялся от известковой пыли. – Пока нас не перестреляли, как куропаток.

      Русов не возражал, его все ещё трясло – то ли от возбуждения, то ли от страха. Оба скатились по лестнице, пробежали мимо мертвых волков, но в дверях Болдуин резко остановился и выругался:

      – Собаки!

      Действительно, со стороны площади сумасшедшей волной накатывался собачий лай. Вот и первые выметнулись из-за угла – бешеные как волки и лишь немногим меньше: высунутые красные языки, остервенело разинутые пасти, готовые рвать и терзать.

      – Плохо дело. – Болдуин аккуратно прицелился. – Пока мы от них отбиваемся, нас самих десять раз пристрелят.

      Вдруг свирепый лай сменился испуганным визгом; собаки тормозили лапами, катились кубарем, поворачивали, с истерическим гавканьем налетали друг на друга. Несколько секунд, и от своры не осталось следа; все псы, поджав хвосты, убежали обратно.

      Болдуин осклабился и опустил пистолет.

      – Надо же, и от дохлых волков бывает польза. Собаки запах учуяли. Обыкновенных бы не испугались, но этих… Ладно, бежим. Сначала по улице, будем прятаться за домами.

      Они кинулись бегом, все время оглядываясь. Кое-где дома хорошо сохранились: целые стекла, белые веранды. Казалось, вот-вот выйдут хозяева, сядут в кресла-качалки, улыбнутся мягко греющему солнцу и с любопытством будут наблюдать за странными беглецами: откуда такие взялись?

      Но пробегали дом за домом, Русов вспотел, сердце сильно билось, а никто не показывался. Добежали до конца городка – никого позади. Пробежали ещё немного, дорога сделала поворот, дома скрылись за высокими деревьями. Пошли быстрым шагом, оба задыхались. Русов стал успокаиваться, думая, что их не стали преследовать. Но тут Болдуин обернулся и закричал:

      – Смотри!

      Дорога казалась темной, с обеих сторон её затеняли деревья. И над этой темной рекой, вырастая на глазах, беззвучно, без ржания, на них скакали три белых лошади с всадниками в черных плащах. Что-то смутно напомнила Русову эта картина, словно увидел иллюстрацию в старой книге, странное онемение почувствовалось в груди… Болдуин первым вскинул пистолет.

      – По всадникам не стреляй, – деловито сказал он. – Целься в лошадей. Я беру левую.

      Русов послушно поднял пистолет, выстрелили одновременно. Сила отдачи едва не опрокинула Русова на асфальт, но пуля в неистовой скорости полета, похоже, остановила коня на скаку; не издав ни звука, тот вскинулся на задние копыта и грянулся оземь, всадник отлетел в сторону.

      Лошадь слева жалобно заржала и покатилась по дороге, наездник с удивительным проворством успел соскочить. Третий всадник натянул поводья, развернул лошадь и понесся прочь. Сброшенный наездник зашевелился, приподнял голову. Болдуин дернул оцепеневшего Русова за рукав:

      – Бежим, чего стоишь? Они повернули в лес. Снова кусты, цепляющаяся за ноги трава, калейдоскоп деревьев. Когда взобрались на холм, Русов был мокрым от пота. Не задерживаясь, кинулись вниз, миновали прогалину, лес стал реже, побежали по ровной земле. Перешли вброд речку. Русов приостановился, плеснул в рот несколько пригоршней холодной воды. Болдуин уже стаскивал маскировочную сеть с фургона, вышли как раз на него. Поспешно забрались в машину, и Болдуин с места дал газ.

      Примерно через полчаса, когда речка светлым плесом ушла в сторону, он сбавил скорость.

      – Уф! От места, где на нас выехали эти всадники Апокалипсиса, до машины добежали меньше, чем за час. Вряд ли нас станут преследовать. Поняли, что можем огрызнуться, да и цивилизация уже недалеко.

      Всадники Апокалипсиса, вот кто это был! Русов вспомнил книгу со старинными гравюрами и жутких всадников на свирепых изможденных конях. Только там, кажется, было четверо… Всадники Апокалипсиса пронеслись над этой землей, над всем миром, а недавно скакали и на них по темному шоссе. И вряд ли это был последний выезд.

      Русова опять стала бить дрожь.

      – Холодно? – глянул Болдуин. – Давай переоденемся, а то мокрые от пота. Он остановил фургон, переоделись в сухую одежду. Русов вволю напился, надел смену белья и запасную рубашку Болдуина; его собственные вещи, в том числе выстиранный Джанет тренировочный костюм, так и пропали.

      – А почему ты заступился за этого урода? – поинтересовался Болдуин. – Он уже не человек вовсе. Я таких не трону, если первыми не полезут, но помогать… брр.

      – Долг платежом красен, – вздохнул Русов. – Есть такая русская пословица. И он человек, как ты и я. Помог мне вчера вечером, только просил ничего не рассказывать.

      ''Мы одной крови, ты и я'', – вспомнил он слова Уолда. Что бы они значили?

      – Ну-ну. – Болдуин поглядел искоса, они снова ехали. – Смотри, как бы эти человеки горло не перегрызли. Хотя и поклонникам Трехликого попадаться не стоит.

      Ехали молча, пересекая поля. На каком из них встретились с бесноватым, Русов не помнил. У большой реки Болдуин съехал на пустую площадку для отдыха, ветерок шевелил на ней всякий мусор.

      – Искупаемся, да и перекусить пора. Ты, наверное, целые сутки не ел. Жаль, свежей оленины не попробовали. С другой стороны, хорошо что нами самими не пообедали. – И Болдуин хохотнул.

      Русов жадно накинулся на консервы, потом разделся и вошел в холодную воду. Солнце начало спуск по небосводу, то и дело скрываясь за белыми облаками. Русов поплыл, и течение мягко повлекло его вниз, куда-то в сторону Мексиканского залива. Дрожа от холода, выбрался из воды, сел рядом с Болдуином, и они выпили по последней банке пива. Вокруг была голубая вода, желтый песок, покой и прохлада. Наверное, так выглядели реки в средних широтах России – побывать там Русову не довелось.

     

      Успели вернуться к обеду. Болдуин помахал на прощанье и уехал. Русов поднялся на веранду, чувствуя себя очень усталым: столько всего произошло за два дня.

      Джанет пошутила насчет оленины, что осталась бегать в лесу, и стала накрывать на стол. Грегори приветствовал Русова из комнаты; ему нездоровилось, обедать не стал. Джанет положила на большую зеленую тарелку нечто коричневое – с упоительным мясным ароматом и желтыми ломтиками какого-то фрукта сверху. К комбинации мяса и фруктов Русов привык и ел с удовольствием.

      Джанет ограничилась чаем, она выглядела по-домашнему уютно в халате красноватых тонов. Прихлебывала чай, изредка поглядывая на Русова.

      – Очень вкусно, – вздохнул тот, отрезая очередной кусок.

     

      Чай был горьковатый, она любила такой. Удовольствие доставила и похвала этого русского, хотя и высказанная невнятно, в процессе жевания. Она постаралась сегодня: приготовила свиную отбивную с ананасом, пусть консервированным, но свежие слишком дорогие. Мужчины много едят – похоже, он съест все на тарелке. Впрочем, от свежего воздуха всегда разыгрывается аппетит, вон как раскраснелся после охоты…

      Приятно смотреть, как мужчина поглощает приготовленный тобой обед. Когда-нибудь она будет сидеть в уютной гостиной собственного дома и смотреть, как ест её муж. Конечно, он будет выглядеть иначе, чем этот… Может быть, такого же роста, чуть выше нее. Светлые волосы неплохо смотрятся, особенно после стрижки, но ей больше нравятся брюнеты, как восхитительный Том Климт из ''Последнего поезда в Калифорнию''. И он не будет неуклюжим, а элегантным и утонченным – из колледжа или университета. Там они познакомятся – в ресторане или на студенческой вечеринке – и сразу влюбятся друг в друга…

      Когда она поступит в колледж? Это означает уехать в Колумбус, оставить дядю, но что поделаешь? Он предлагает даже деньги на учебу, хотя правительственного гранта за отца должно хватить… Да, в будущем году она поедет учиться. Как-нибудь переживет эту зиму и свалившегося на голову русского. Впрочем, заботиться о нем иногда бывает приятно.

      Она встряхнула головой: слишком размечталась, и поставила пустую чашку. Юджин действительно подчистил все на тарелке и теперь пил чай с солидным куском пирога.

      – Что-нибудь интересное случилось на охоте? – спросила она.

      Пирог застыл на полпути ко рту, глаза потемнели и стали цвета тревожной синевы. Красиво.

      – Вообще-то да, – сказал нехотя. – Но лучше расскажу завтра, пусть в голове уляжется. Сейчас пойду спать, устал.

      Все-таки гладко говорит по-английски – и не скажешь, что из другой страны. Она не ожидала этого, когда ехала к ратуше. А охотничьи приключения её не интересовали, пусть слушает дядя.

      – Завтра так завтра. – Она встала и привычно убрала посуду в моечную машину.

      Сделав все дела, поднялась в ванную и с улыбкой перевесила мокрое полотенце: вечно приходится убирать за этими мужчинами. В своей комнате долго сидела у окна. Медленно мерк день, и обычная тревога проникала в сердце вместе с крадущимися сумерками. Правда, сегодня было легче; все-таки неплохо иметь в доме гостя. Она легла и ночью видела на удивление приятные сны.

     

     

 

      Часть 2

      5. Доктор

     

      Русов шел по ночному лесу, и тот был неприятен – то ли на границе, то ли в глубине Черной зоны. Светила луна, путь перегораживали уродливые ветви деревьев, приходилось наклоняться, и тогда к лицу липла холодная паутина. Звук шагов глох в отвратительно мягком мху. Порой под ногами хрустело деликатнее и тоньше, чем ломающиеся сучки, и Русов старался не глядеть вниз.

      Он ускорил шаг, но лес становился все плотнее, льдистый свет омывал деревья. Русов стал дрожать от холода. Когда совсем замерз, деревья слегка раздвинулись, он оказался на залитой лунным светом тропинке и обрадовано заспешил вперед.

      И вдруг остановился, сердце стиснули ледяные пальцы: впереди маячила черная тень.

      Вот она медленно повернулась, блеснули белки глаз, и от сердца отлегло – Уолд! Снова явился, чтобы вывести его из леса. Уолд приветственно помахал, обернулся и пошел вперед, Русов за ним. Если бы ещё согреться! И опять Уолд словно прочитал его мысли: проходя мимо кучи хвороста, нагнулся и приложил ладонь. Вспыхнуло, от яркого пламени ещё больше потемнел лес, а Русов ощутил тепло. Уолд призывно махнул рукой – не останавливайся! – и поджег вторую кучу. Потом вспыхнул третий костер. Уолд обернулся и широко улыбнулся… Теперь он шел, растопырив ладони, и поджигал все подряд. Русову стало совсем тепло, потом жарко.

      Лес загудел от пламени, черные ветви извивались в огне, мох вспыхнул прямо под ногами. Пламя охватило одежду и тело Русова – от нестерпимого жара он проснулся.

      Голова полнилась гулом, очень хотелось пить. Русов встал с постели, но ноги подогнулись как ватные, и упал на пол. Все тело горело, жажда становилась нестерпимой. Мутные стены плыли вокруг. С трудом сумел угадать, где дверь, хрипло застонал и пополз на четвереньках. Ручка выскальзывала из пальцев, еле открыл, но в коридоре сумел встать на ноги. Хотя качало от стены к стене, добрался до ванной, открыл кран и долго с наслаждением пил ледяную воду. Стало полегче, дошел до постели, упал на мокрую простыню и снова погрузился в сон…

      Он оказался в окружении многоэтажных зданий и слепящего света. Изо всех окон хлестало пламя, река огня текла поверх крыш в черном небе. Погибающий город издавал нестерпимый вопль – это выло пламя и кричал втягиваемый в адскую топку воздух. Тело Русова корчилось от жара – он понял, что сгорает заживо в городе, подвергнутом ядерному удару во время Третьей мировой…

     

      – Юджин, завтрак готов!

      Она крикнула во второй раз, но не получила ответа: наверное, разоспался после охоты. Придется будить, вот ещё морока. Она поднялась по лестнице, вошла в комнату и остановилась. Юджин лежал поперек кровати ничком, в одних трусах: и куда только девал пижаму? У неё чаще забилось сердце: красиво вылепленная мускулистая спина, обтягивающие трусы, сильные икры. Она давно не видела вблизи мужского тела. Голос дрогнул:

      – Юджин, вставай!

      Ответа нет, и тело почему-то блестит, словно намазанное маслом. Она коснулась плеча и едва не отдернула руку – так горячо. Уже с тревогой попыталась перевернуть на спину, но не получилось: оказался слишком тяжелым, а кожа скользкой от пота. Зато увидела лицо и в смятении отступила – красное, как кусок сырого мяса. Она бросилась вниз к телефону.

      …Опять эта ненавистная белая машина и люди в похожей на скафандры белой одежде, лиц не видно за стеклянными щитками. Ей не разрешили подняться наверх. Юджина вынесли на носилках, укрытого покрывалом до подбородка, засунули в машину и увезли. Она зашла в ванную дяди, долго и тщательно мыла руки. Потом вяло подошла к телефону, набрала номер и скучно сказала:

      – Мистер Торп, я не выйду на работу. И Юджин тоже. Его увезла скорая помощь, а у нас объявлен карантин, похоже на инфекцию из Черной зоны… Что?.. Да, бедняга Дэн. До свидания, мистер Торп.

      Все, целый день ничего не сделать. Ни выйти из дома, ни подняться в собственную комнату. Надо ждать, что покажут анализы. Придушила бы этого постояльца, да и всех русских в придачу. Сначала отец, потом… А ну, перестань, Джанет!

      В полном расстройстве она повалилась на диван. Вдобавок и дядя заболел: откуда столько проблем на её бедную голову?

     

      Наконец-то он вырвался из этого леса, из этого города, из этого горящего мира. Он шел по песчаной дорожке среди цветов неописуемой красоты, и за предплечье держались прохладные пальцы его матери. Она шла рядом, рыжие кудри раскинулись по плечам… Кого-то они Русову смутно напомнили.

      – Не удивляйся, мой мальчик. – На свежем лице была беспечная улыбка, Русов не видел такой очень давно. – Наступила эпоха огня, люди сами ускорили её приближение. Многим придется очень тяжело, но таков ваш мир. Как я хочу, чтобы ты запомнил все это… – она повела рукой. – Но боюсь, Владычица не позволит. Спасибо уже за то, что позволила помочь тебе.

      Цветы слабо зашелестели и Русову показалось, что они шепчутся на незнакомом языке. Тропинка свернула, и он в изумлении остановился. За полем цветов к необычайному золотому небу вздымались синие деревья невероятной вышины…

      Словно щелкнул выключатель – все исчезло. Русов очнулся.

      Память ещё пыталась удержать некое драгоценное воспоминание, но тщетно. Только медлила прохлада на предплечье. Русов скосил глаза и увидел: на сгибе руки белеет повязка, из-под неё выходит трубка к сосуду над головой, а из этого сосуда с голубоватой жидкостью в руку и струится прохлада.

      Белые стены, шкаф с красными и зелеными огоньками аппаратуры, запах лекарств – он в больнице. Было жарко, сердце учащенно билось, вся кожа зудела.

      Что с ним? Сколько времени пролежал здесь?

      Русов попытался кого-нибудь позвать, но голос прозвучал еле слышно. Заметил возле правой руки кнопку и нажал. Спустя минуту дверь открылась, и вошла пожилая женщина в голубом халате.

      – Пришли в себя? – улыбнулась она. – Не беспокойтесь, все будет в порядке. Позже к вам зайдет доктор. Чего хотите?

      – Пить, – сипло попросил Русов.

      Женщина ушла, но вскоре вернулась со стаканом и, умело поддерживая голову Русова, помогла напиться. Обыкновенная холодная вода показалась необычайно вкусной. Медсестра глянула на дисплей, где пульсировали разноцветные линии, и ушла. Русов откинулся на подушку.

      Что же с ним произошло?

      Смутно помнился горящий лес, пылающий город, но, похоже, это был только бред. Нигде не болит, только слабость и все тело чешется.

      …Опять открылась дверь, вошел мужчина со светлой подстриженной бородкой, в аккуратном белом халате и очках с толстыми стеклами.

      – Привет, Юджин. – Со стандартной американской улыбкой мужчина присел на стул. – Вижу, вы очухались. Меня зовут Рэнд, и я здешний доктор. Знаете, сколько проспали?

      – Нет. – Русов глянул в окно, где болезненно ярко светило солнце.

      – Больше суток. Мы вам вкатили столько десенсибилизаторов, что могли проспать ещё сутки. Но хорошего понемногу, верно? – Доктор жизнерадостно рассмеялся.

      – А что со мной, доктор?

      Только теперь Русов почувствовал страх. Он лежал в больнице всего один раз, с воспалением легких, простыл осенью на рыбалке, но хорошо знал, что нынешние болезни могут сделать с человеком.

      Доктор посерьезнел и успокаивающе похлопал по коленке Русова:

      – Вам повезло, молодой человек. Подхватили инфекцию из Черной зоны, и организм отреагировал лихорадкой. Реакция оказалась очень бурная, зато было выработано большое количество антител и возбудители инфекции вряд ли выжили. У вас сильный организм. Дня три полежите и выпишем. Ваша страховка покрывает только минимум, а пребывание в госпитале дорого. В России лечение тоже платное?

      – Бесплатное, – пробормотал Русов. От нахлынувшего чувства облегчения захотелось плакать; он и не подозревал, что так испугался. – Если есть чем лечить, с этим плохо.

      – Понятно. – Рэнд отвел глаза и встал. – У нас лекарств хватает, фармацевтический бизнес один из самых выгодных, но не всегда помогают. После войны появилось слишком много новых болезней.

      – Не надо было воевать, – с досадой сказал Русов. Доктор хмыкнул и ушел. Немного погодя пожилая медсестра отсоединила Русова от капельницы и с помощью другой женщины откатила прямо на кровати в лабораторию, где взяли кровь и проделали кучу других малоприятных манипуляций. Наконец отвезли обратно, покормили бульоном, хотя Русов и не чувствовал голода, а затем снова пришел доктор.

      – Хорошо, – он подчеркнуто жизнерадостно потер руки. – Компьютер считает, что вы почти здоровы. Я склонен присоединиться. Конечно, несколько дней останется слабость, организм должен прийти в себя. Аллергическая реакция тоже не сразу утихнет. Но потом – хоть женитесь. Не присмотрели какую-нибудь американку? Будет жалко, если такие гены пропадут.

      – Нет, – сердито сказал Русов, но от бесцеремонной веселости доктора настроение заметно улучшилось.

      – Сейчас вас перевезут в другую палату, – бодро продолжал Рэнд, хотя почему-то избегал глядеть на Русова. – Надо понаблюдать, и без уколов в попку, к сожалению, не обойтись. Через два дня ещё раз проведем обследование и, если все будет в порядке, выпишем. Пока все. Приятно было познакомиться, Юджин.

      Доктор ушел, в палате стало тихо и спокойно, светлые тени колебались по стенам. Русов задремал, но вскоре разбудили медсестры и повезли по людным коридорам. Закатили в обширное помещение, разгороженное на боксы и залитое мертвенно-белым светом. Воздух был тяжелый, пропитанный запахом лекарств. Русова ввезли в один из боксов и профессионально ловко переложили на другую кровать. Медсестры выглядели усталыми, но одна улыбнулась Русову и поправила подушку.

      – Здесь две кнопки, – сказала она. – Эта делает стенки прозрачными, можете пообщаться с соседями, а другая для вызова медсестры. Нажимайте её, только если будет совсем плохо, у нас много работы.

      Они ушли. Русов полежал, борясь с приступами тошноты и оглядываясь. Выглядело так, будто оказался в матово-белом гробу. В очередной раз сглотнув подступившую к горлу горечь, нажал первую кнопку.

      Стенки и в самом деле обрели прозрачность – очередное чудо технической мысли. Русов глянул налево и содрогнулся: до половины прикрытый простыней, на соседней койке лежал чуть ли не скелет с серой кожей и ввалившимися глазами. Грудь с выступавшими ребрами слегка вздымалась и опускалась, а глаза были закрыты.

      – Что, не вдохновляет соседство? – раздался хриплый голос справа.

      Русов едва понял выговор и оглянулся. Вздрогнул снова: на белой подушке лежала большая черная голова с белками глаз, остальное скрывала простыня.

      «Уолд? – мелькнула паническая мысль. – Откуда он здесь?»

      – Черных не видел? – осклабилась голова, и Русов успокоено вздохнул: вторым соседом оказался обыкновенный негр. – Впрочем, откуда? Ты вроде из России, я видел тебя в новостях.

      – Верно, – сказал Русов и удивился, как слабо прозвучал его голос в обширном пространстве. – А это общая палата, да?

      – Точно, мистер, – разошлись в ухмылке синеватые губы. – Все удобства для бедняков вроде нас. И морг рядом, далеко возить не надо. Твой сосед скоро туда отправится. Может, и нас откатят следом.

      – Доктор сказал, что я почти здоров, – в панике сказал Русов. – Надо полежать до обследования.

      – Ты ему больше верь, – хмыкнул негр. – Охмуряют нашего брата. Ну и как жизнь в России?

      – Выживаем, – хмуро ответил Русов и сглотнул. – Извини, меня тошнит.

      Сосед что-то сказал, но Русов не расслышал – закрыл глаза и стал бороться с очередным позывом к рвоте. Он чуть не заплакал: одинокий, беспомощный, и занесло его в эту чужую и холодную Америку. Еще и в самом деле сдохнет, и тогда откатят в морг, а потом быстренько закопают. Или сожгут: как у них поступают с трупами?

      Тошнота отступила, оставив в горле противную горечь. Поднимать веки не хотелось. Русов лежал, опустошенный, и постепенно погрузился в сон, где без конца блуждал по белым коридорам, которые становились все темнее и темнее.

      Кто-то громко постучал в стены его сна, и Русов открыл глаза. Перед кроватью стояла Джанет, зеленоватые глаза смотрели встревожено.

      – Привет, Юджин! Ты как?

      – Сносно, – попытался улыбнуться Русов. – Доктор говорит, что мне повезло; организм сильный. Пролежу здесь пару дней до обследования.

      – Ты поедешь домой, – голос Джанет прозвучал напряженно. – Здесь не лучшее место для выздоровления. Медсестра будет приходить делать уколы. До машины дойти сможешь?

      – Не знаю, – вздохнул Русов. Он почувствовал такое облегчение, что опять чуть не заплакал. – Пока чувствую себя слабее цыпленка. Но попробую.

      Он осторожно спустил ноги с кровати, стыдливо оправил пижаму и попробовал встать. Качнуло так, что пришлось уцепиться за руку Джанет, та ойкнула от неожиданности.

      – Лучше держись за мое плечо, – пробормотала она.

      Плечо оказалось жесткое, с выступающими ключицами, но довольно надежное. Чернокожий сосед хрипло рассмеялся:

      – Подержись за неё парень. Небось не даст, когда выздоровеешь.

      Щека Джанет порозовела. Они вышли из бокса, миновали ряд одинаковых белых коробок, спустились в лифте, а внизу дежурный санитар помог добраться до стоянки. Сев в машину, Русов вытер заливший глаза пот.

      – Это надо же, – хмуро улыбнулась Джанет, включая двигатель. – Второй раз тебя таскаю. Но на этот раз хоть причина уважительная. Попробуй отдохнуть, пока едем, а то на второй этаж мне тебя не затащить.

      – Извини, – грустно сказал Русов. – От меня одни неудобства.

      Джанет странно глянула, они поехали.

      Дома Русов стиснул зубы и взобрался по лестнице сам, хватаясь за перила скользкими от пота ладонями. Когда рухнул на кровать, стены комнаты тошнотворно подвигались взад и вперед, потом остановились. Сердце постепенно успокоилось, только нестерпимый зуд мучил по-прежнему.

      Появилась Джанет со стаканом воды, и Русов с жадностью выпил. Джанет выглядела как-то скованно – постояла, потом села на кровать:

      – Доктор сказал, что тебя надо обязательно вымыть. Чтобы удалить токсины с кожи. Но ты сейчас даже до ванной не доберешься. Давай, я оботру тебя губкой. Ничего, если намочим постель, все равно надо менять.

      – Не стоит, – пробормотал Русов. Вот еще, будут возиться как с маленьким! – К вечеру отдохну, сам вымоюсь.

      – Ну нет! – в голосе Джанет прорезалась решительность. – Ты весь в поту. И раз доктор сказал, значит так надо. Я не хочу, чтобы у меня появился ещё один больной в доме. Снимай пижаму, а я принесу воды.

      Делать было нечего. Русов стянул мокрые от пота пижамную куртку и штаны, остался в трусах и лег ничком, чувствуя себя очень неловко. Джанет принесла таз с водой, села рядом и провела влажной губкой по спине. Русов чуть не застонал от облегчения: зуд утихал от прохладных прикосновений. Джанет закончила со спиной и ногами, пошла сменить воду.

      – Ляг на спину, – приказала она, воротясь.

      Снова прохлада, зуд уходит, сладкий покой разливается по телу. Русов даже прикрыл глаза от удовольствия, а когда открыл, то встретился с напряженным взглядом Джанет. Она сразу отодвинулась.

      – Вот и все, – голос прозвучал глухо. – Молодец. А теперь ляг на край, я попробую сменить постель.

     

      Она вошла в свою комнату, закрыла дверь и упала на кровать. Сердце сильно билось: что с ней? Боязнь заразиться? Или вид мужского тела так подействовал на нее?.. Тебе должно быть стыдно, Джанет. Он открыл глаза и увидел, как ты глядишь. Но может быть, не заметил? Ведь ещё болен – доктор сказал, что был на краю могилы. Неужели он мог умереть? Такое красивое, полное сил тело… Нет, ты не должна так думать, Джанет. Не должна так смотреть. Ты помогла больному, вот и все. К тому же ты знаешь – его жизнь все ещё висит на волоске.

      Она полежала, стиснув зубы, и пошла готовить обед.

     

      Русов проспал без сновидений вечер, ночь и утро – наверное, сказалось действие лекарств. Когда проснулся, то обнаружил на придвинутом к кровати столике термос с бульоном, и другой – с горячим чаем. Вспомнил вчерашний день и улыбнулся: оказывается, Джанет могла быть заботливой. С некоторым трудом добрался до ванной, сполоснулся под душем (за ночь опять появился зуд) и вернулся в постель. Когда допивал чай, в дверях появился Грегори.

      – Доброе утро, Юджин. Как себя чувствуешь?

      – Получше. – Русов поставил кружку. – Доставил я вам хлопот, извините.

      – Ничего. – Грегори тоже выглядел бледновато. – Если не помогать друг другу, то в нынешнем мире не выжить. А к тебе гостья.

      Он посторонился. В комнату вошла девушка с каштановыми волосами, в светлом платье с голубыми цветочками и с чемоданчиком в руке.

      – Я Айлин, – лучезарно улыбнулась она. – Ваша медсестра. Время делать укол. Лягте на животик и оголите попку. Не бойтесь, это не больно.

      – Ну, – хмыкнул Грегори, – не буду мешать.

      Он вышел, а Русов послушно перевернулся на живот и приспустил пижамные штаны, хотя и чувствовал неловкость перед юной женщиной. Кожу протерли холодным, послышалось слабое шипение, боли действительно не было.

      – Все, одевайтесь, – так же весело сказала Айлин. – На что жалуетесь?

      – Только слабость. – Русов поспешно натянул штаны.

      – Ничего, выживете, – пообещала Айлин, закрывая чемоданчик. – Еще один укол сделаю после обеда. Пока.

      Она упорхнула, а Русов со вздохом довольства растянулся на постели. В болезни была и приятная сторона – женская забота, которой он так долго был лишен… Опять появился Грегори, косолапо подошел к кровати и сел на стул.

      – Я звонил Рэнду, – Грегори затрудненно выговаривал слова, – тот сказал, что пока все обошлось. Если бы ночью случился шок, ты бы не проснулся. Доктор удивлен, при такой сильной реакции люди обычно погибают… А у вас в России много болезней связано с Черными зонами?

      – В нашей Автономии немало…

      Русов сказал и почувствовал озноб: как близко, оказывается, подступала смерть. Пусть не клыками волков и не пулями поклонников Трехликого, но Черная зона едва не достала его… Он постарался взять себя в руки:

      – Но Россия велика, обширные пространства не затронуты Черными зонами. Там проблем должно быть меньше.

      Грегори помолчал.

      – Болдуин говорит, – наконец сказал он, – что ты… повстречался с кем-то в лесу. С выходцем из Черной зоны. Даже ввязался в драку из-за него.

      Русов вздохнул, вот так выполняет просьбу Уолда. Впрочем, едва ли тот вернется в потайную комнату, куда приходил читать Библию, Торо и книги по биологии.

      – Да, – сказал нехотя. – Выглядел как обгорелая головешка, и у него был странный дар: мог поджигать руками, просто наставив ладони. Сказал, что даже черные волки боятся его… И ещё сказал, что это у него появилось после войны. Большинство людей в Черных зонах погибло, но некоторые получили странные дары.

      – Да, – вздохнул Грегори. – Странное было применено оружие. Если это было оружие… Знаешь, Юджин, меня не оставляет впечатление, что открыли нечто необыкновенное. Некую энергию, которая могла принести людям огромную пользу, но принесла огромный вред. Так всегда бывает с великими открытиями, вспомни ядерную энергию. Ее тоже сразу использовали в военных целях, не задумываясь о последствиях.

      – Если это открытие сделали в России, – тоскливо сказал Русов, – то задумываться было некогда. Вы спешили с созданием противоракетной обороны, обкладывали Россию базами. У нас боялись, что вы можете нанести неожиданный удар, вот и готовы были схватиться за что угодно.

      Грегори хмыкнул:

      – Может быть и так, юноша. Когда тлеют угли недоверия, легко разгорается пожар конфликта… Ладно, пойду. Такие разговоры только расстраивают, а тебе отдыхать надо.

      Он встал и, покачиваясь сильнее обыкновенного, вышел.

      Русов вздохнул и поглядел в окно: золота прибавилось в листве дубов. Было приятно снова оказаться в своей комнате. Русов устроился под одеялом поуютнее и снова заснул.

      Джанет приехала на ленч, принесла надоевший бульон и кусок пиццы. Не стала задерживаться – глянула мимолетно, пожелала выздоровления и ушла. Русов даже немного обиделся. Потом появился Грегори, явно не прочь продолжить беседу. Но не успел присесть, как раздался звонок. Грегори достал из кармана пластинку – вездесущий дисплей – и вгляделся.

      – А, это твой друг Майкл у дверей. Впустить?

      – Да, пожалуйста, – попросил Русов. – Наверное, пришел навестить.

      Грегори прикоснулся к дисплею:

      – Пойду, покажу дорогу.

      Сирин вошел с пришибленным видом, снова мешки под глазами.

      – Ты как, Евгений? – спросил вполголоса. – Я слышал, всякие приключения были на охоте, а потом ты заболел, едва концы не отдал.

      – Было дело. – Русов вздохнул. – Но теперь все хорошо. Доктор сказал, что могу жениться. Очень советовал: оказывается, у меня гены хорошие. Что стоишь, Михаил, садись.

      Сирин оглянулся и сел на край кровати.

      – Вот и славно. Я говорил, ты здесь устроишься. Хоть за тебя совесть грызть не будет.

      – Все мучаешься? – Русов ощутил неловкость: он тут разнежился, а Сирин страдает.

      – Эх, Евгений, ты этого пока не понимаешь. – Сирин потрогал щеку, словно разболелся зуб. – А американцам не понять вообще. Была у меня жена и дочка – и не стало, война проклятая забрала. Остались друзья и самолеты – и тоже не стало, паскудный страх одолел, сбежал я. А как глянул на наш ''СУ'' в последний раз, сердце перевернулось. Чего испугался? От чего сбежал? Все равно война достала, хоть и через двадцать лет.

      Русов и в самом деле ничего не понял.

      – Погоди, Миша… – начал он, не зная как продолжать.

      И осекся.

      Сирин поднимался с кровати – глаза устремлены на шкаф, в лице ни кровинки. По спине Русова пробежал холодок, оглянулся. Из зеркальной глубины шкафа медленно выплывало что-то бесформенное и такое же белое, как лицо Сирина…

      – Привет, мальчики! – В дверях стояла Айлин – это её светлое платье отразилось в зеркале. – Уколы обоим будем делать?

      – Уф! – С шумным выдохом Сирин рухнул на кровать.

      – Ты чего? – ошеломленно спросил Русов, но ответа не получил. Сирин глубоко вдохнул несколько раз и встал.

      – Мне пора. Выздоравливай, Евгений, и заходи – посмотришь, как я живу. Потом в баре посидим, пивка попьем.

      Он обошел растерянную Айлин и исчез. Та быстро пришла в себя, открыла чемоданчик и присела на кровать.

      – А ну, спустим штанишки. – Она игриво похлопала по ягодицам Русова. – Это чтобы кровь разогнать.

      Но прохладная ладошка задержалась явно дольше, чем необходимо. Русов поежился, было приятно и стыдно одновременно. Зашипело, в ягодицу кольнуло холодком. Айлин встала.

      – Больной выздоравливает, – сообщила весело. – На щеках румянец появился. До завтра, Юджин. – И ушла, оставив Русова смущенным.

      На следующее утро он проснулся отдохнувшим и, только возвращаясь после душа в постель, почувствовал слабость. Джанет оставила на столике кашу, сок и стопку журналов. Он с аппетитом позавтракал и стал проглядывать журналы.

      Имелся ''Тайм'', несколько книжек ''Ридерс дайджест'' и пара христианских журналов. Конечно, никакого ''Плейбоя'', хотя сейчас, в одиночестве, Русов бы с удовольствием его полистал.

      В ''Ридерс дайджест'' он наткнулся на журнальную версию бестселлера – историю молодой девушки, выкраденной в карликовое бандитское государство на краю Черной зоны. Конец был счастливый: девушку находил жених и после ряда приключений увозил домой. Во вступлении говорилось, что роман основан на действительных событиях.

      Русов вспомнил, что и в России людей часто похищали в подобные анархистские республики. Потом почитал описание безопасных туристских маршрутов, пару забавных историй, статью об экономном использовании электромобилей… Журнал успокаивал и поучал, приятное чтение после жутковатого уик-энда.

      Около полудня снова пришла медсестра.

      – Как себя чувствует больной? – Похлопала оголенный зад Русова и приложила холодный тампон. – Совсем ожил или нужны тонизирующие процедуры?

      Зашипело, но Айлин осталась сидеть и легонько провела пальцами по пояснице, а потом бокам Русова, забираясь под пижаму. Приятные мурашки побежали по телу. Русов молчал, только задышал чаще, а Айлин стала нажимать пальчиками сильнее…

      – Это что такое?!

      Русов вздрогнул и поднял голову. В дверях стояла Джанет, холодно-элегантная в желтой блузке и длинной фиолетовой юбке.

      – Массаж, мадам, – весело сообщила Айлин, отнимая пальцы. – Больному показан тонизирующий массаж.

      – Я вижу, какой это массаж, – ледяным тоном сказала Джанет. – Идите. А ты, Юджин, спускайся и поешь. Хватит нежиться в постели; похоже, ты совсем выздоровел.

      Айлин подмигнула Русову и ушла. Тот выждал, пока Джанет уедет – было неловко попадаться ей на глаза, – и спустился вниз, где на столе сиротливо стояла тарелка с остывшей курицей и стакан сока. Быстро поел и шмыгнул наверх. Откровенное заигрывание Айлин возбудило и, несмотря на укол, с полчаса ворочался, пока не уснул.

      Вечером за обедом Джанет сидела хмурая, а Грегори расспрашивал Русова о приключениях на охоте. Когда услышал, как Уолда привязали к кресту, покачал головой:

      – Похоже на обычаи Ку-клукс-клана. Была такая тайная организация: линчевали негров, поджигали кресты, но до публичных совокуплений вроде не доходили.

      Джанет возмущенно фыркнула:

      – Хватит! Я сейчас уйду. Сможете поговорить о таких занимательных вещах друг с другом.

      Русов скороговоркой закончил рассказ. Джанет, не поднимая глаз, ковырялась в тарелке. Грегори помрачнел.

      – Думаю, вы поступили правильно. – Он выговаривал слова медленнее обыкновенного. – Поклонники Трехликого говорят, что очищают американскую землю от выродков, но слишком много на себя берут – и судьи и палачи одновременно. К сожалению, их церковь популярна; такие обряды притягивают морально незрелых людей.

      – Относительно морали у некоторых, – мстительно сказала Джанет. – Юджин, утром отвезу тебя на анализы. Там и укол сделают, надеюсь что последний.

      – Ладно, – пробормотал Русов.

     

      Она шла по городу, и тот был странен – безлюдный, печальный, чернеющий окнами в лунной пыли. Унылый скрип раздалось справа, словно отворялась древняя дверь, и она повернула голову – никого, только непроглядная тьма в глубине аркады. Сердце тоскливо сжалось, пошла быстрее, стук каблучков отзывался эхом в пустых домах. Скрип повторился слева, а потом сзади – словно дверь за дверью открывались в заброшенном городе. Но никто не появился, только угольно-черные тени тянулись поперек улицы…

      Наконец обветшалые здания расступились и открылась площадь. Молочный свет луны разливался по плитам, в щелях проросла бледная трава. Впереди высились белые колонны, подпирая темное беззвездное небо.

      Она узнала место – мертвый город, о котором рассказывал Юджин.

      Как она попала сюда? Как выбираться?

      Краем глаза уловила движение позади: что-то скользнуло из тени в тень. Неужели кто-то появился из тех дверей? Она заспешила по площади: где укрыться? А сзади уже отчетливо слышались шорохи, поскребывание по мостовой.

      ''Не оборачивайся'', – шепнул голосок. Не утерпела и оглянулась. Крик ужаса зародился в груди, но горло будто сковало – не смогла издать ни звука… Черные силуэты скользили за ней и уже расходились зловещим полукругом.

      Она побежала изо всех сил, хватая ртом холодный плесневелый воздух, но всё замедлилось: еле переступали ноги, еле взмахивали руки, а черные тени заворачивали к ней – белый блеск клыков, красные языки вываливаются из разинутых пастей.

      ''Гляди вперед!'' – Снова шепот, будто маленькая девочка чудом оказалась рядом.

      Она бросила отчаянный взгляд: человек стоит возле колонн. Неужели это тот черный, она боится их пуще волков!

      Человек повернулся, лунный свет упал на лицо…

      Юджин! Ну конечно, он уже был здесь и вернулся, чтобы спасти ее!

      Нахлынуло чувство облегчения, она побежала из последних сил, но споткнулась и упала, не больно ударившись локтями и коленями о каменные плиты. Сейчас волки набросятся на нее!

      От колонн моргнул голубой свет, режущий свист рассек воздух. Волк слева лязгнул клыками и покатился по земле. Еще вспышка – и другой волк растянулся на мостовой. Раздался жуткий тоскливый вой, стая повернула и бросилась наутек.

      Она вскочила и побежала, не чувствуя ног – скорее укрыться от этого ужаса! Наткнулась на Юджина и прижалась к его груди, захлебываясь от рыданий. Сердце стучало – так колотится от безумного страха сердечко зажатой в кулаке птицы, – но постепенно успокаивалось; покой исходил от этой груди и рук, что крепко и нежно обнимали ее…

      Она проснулась. Сердце часто билось, во рту пересохло. Из окна глядела такая же тьма, как в заброшенном городе. Она села и обхватила колени руками. Только кошмаров ей не хватало, а теперь появились по милости этого русского! Какой стыд – прижиматься к его груди, пусть даже во сне. Выходит, и она не лучше Айлин или Сильвии, готовых заигрывать с любым мужчиной?.. Тут она вспомнила дневную сцену и фыркнула: до чего растерянное лицо было у Юджина, словно его застали с Айлин в постели.

      Она легла, но уже улыбаясь: разве виновата, что обнимала мужчину во сне?

     

      Русову пришлось встать рано и обойтись без завтрака. Высокомерная Джанет отвезла его в клинику и оставила на попечение медсестер. Айлин среди них не оказалось, и с Русовым обошлись профессионально ловко и равнодушно. Повторили прошлые анализы, потом закрыли голого в металлической кабине и долго не выпускали. У Русова возникло впечатление, что за это время компьютер проверил каждую клеточку его тела. Наконец отвели в приемную доктора и оставили. Только через полчаса появился Рэнд и пригласил в кабинет.

      Закрылась массивная, словно на подлодке дверь, доктор непринужденно расположился за столом и махнул Русову на кресло напротив. Кресло было удобное, но смотреть на доктора пришлось снизу вверх.

      – Радуйтесь, у вас все в порядке. – Рэнд изучал дисплей компьютера. – С точки зрения медицины, скучный случай. Организм сам справился. Дня три попьете десенсибилизаторы и хватит.

      Он сконфуженно поглядел сквозь толстые стекла очков:

      – Не возражаете, если я закурю? Устал немного.

      – Пожалуйста. – Русов пожал плечами, на душе стало легко. – Я сам не курю, но привык к табачному дыму.

      – В американских госпиталях не принято курить, – объяснил Рэнд, доставая из сейфа пачку сигарет и пепельницу. – Но я зарабатываю им кучу денег, так что сделали исключение и поставили для меня специальную вытяжку. Надеюсь, не будете шокированы, что доктор курит? В конце концов, вы не американец. В России порядки, наверное, посвободнее.

      – Кажется, так и есть, – согласился Русов.

      Послышалось жужжание, струйка дыма от сигареты потянулась к потолку.

      – У меня своя теория насчет курения. – Рэнд облегченно вздохнул. – Заметил, что горящая сигарета как будто уменьшает риск заразиться от больных черной немочью. Что важнее – огонь или табак, не знаю. И защищать эту теорию перед коллегами пока не готов.

      Он замолчал, выпуская через ноздри сигаретный дым.

      – А как заражаются черной немочью? – осведомился Русов. Он чувствовал себя уютно и в безопасности. Запах табачного дыма напомнил прокуренную гостиную отцовского дома, куда мужчины уходили после обеда поболтать и ещё немного выпить.

      – Вот вы могли её подхватить. – Рэнд погладил бородку свободной рукой. – Для этого и проводилось обследование – выяснить, нет ли вторичного заболевания… Вы не знали? Это хорошо, боязнь заболеть сама часто оказывается пагубной. А как заражаются… В организм попадает возбудитель инфекции из Черной зоны, но реакции отторжения не происходит, вместо этого начинается злокачественное перерождение иммунной системы. Процесс долгий, при поддерживающей терапии латентная стадия может продлиться десяток лет. Начало болезни определяется элементарно; уже на третий день после инфицирования выявляем соответствующий антиген, но лечить пока не умеем… Вам повезло, теперь до некоторой степени обладаете иммунитетом.

      У Русова мороз прошел по коже.

      – Я мог заболеть черной немочью?

      – Элементарно. – Рэнд аккуратно стряхнул пепел. – Скажите спасибо Джанет, что решилась забрать вас домой, в общей палате процент заболеваемости выше. Но теперь беспокоиться не о чем.

      – Вот это да! – Русов испугался по настоящему. Так вот почему Джанет держала себя напряженно… Он попытался взять себя в руки:

      – А почему так по-разному протекают черная немочь и черное бешенство?

      – При черной немочи длительный латентный период, – охотно пустился в объяснения Рэнд. – Лишь в терминальной стадии быстро развивается дистрофия, причем все клетки организма деградируют одновременно. Черное бешенство имеет вирусное происхождение – латентной стадии почти нет, болезнь с самого начала прогрессирует стремительно. В первую очередь поражаются определенные участки коры головного мозга, и в результате возникает неудержимая агрессивность… Конечно, это очень популярное изложение.

      – Да уж. – Русов содрогнулся. – Мы видели бесноватого по дороге на охоту. Я бы предпочел, чтобы меня застрелили.

      – Это негуманно, – вздохнул Рэнд. – Кроме того, родные могут некоторое время общаться с таким больным, конечно, через решетку. Но хватит отдыхать, пора за работу.

      Он погасил окурок и убрал пепельницу в сейф.

      – Сейчас выпишу рецепт, а потом получите последний укол. Джанет заедет, чтобы отвезти вас домой. Сегодня и завтра надо лежать, а в воскресенье подвигайтесь, иначе будет трудно работать. В Америке не принято долго болеть.

      Джанет обрадовалась новостям, хотя по-своему.

      – Мистер Торп будет доволен, что ты выходишь, – сказала она, выезжая с парковки. – Мы и так потратили кучу денег на медицинские страховки в этом году.

      Русову не понравился такой деловой подход, но он подавил неприятное чувство.

      – Спасибо, что взяли меня из госпиталя, – вспомнил он. – Вы сами рисковали заразиться.

      – Не особенно, – пожала плечами Джанет. – К тому же Христос сказал, что мы должны любить ближнего.

      Русов ошарашено замолчал: не оказалась ли его болезнь для Джанет только упражнением в христианском милосердии?

      Дома с удовольствием лег в постель, навалилась усталость после процедур в больнице. Когда проснулся, в комнату заглянул Грегори:

      – Как ты?

      – Неплохо. – Русов сел и прислонился к подушке. – Доктор сказал, чтобы сегодня и завтра лежал, а с понедельника на работу.

      Грегори хмыкнул и присел на кровать:

      – Быстро выкарабкался. Вы, русские, крепкий народ.

      – Вряд ли. – Русов махнул рукой. – И у нас многие болеют. Всех достала эта проклятая война. Неужели у вас никто не предполагал, к чему она может привести. Ведь, наверное, все рассчитывали на компьютерах?

      – Ну, – вздохнул Грегори. – Конечно, аналитики просчитывали варианты. Это начали делать ещё после Второй мировой войны. Насколько я знаю, для России был разработан план ''Интеллектуальная картечь''. Не знаю, был ли он принят официально. Ставилась задача нейтрализовать русские средства доставки ядерного оружия, создать на её территории мелкие государства – демократии западного типа, а в перспективе принять их в НАТО и совместно использовать ресурсы Сибири для возможного противостояния Китаю… Вообще-то этой цели хотели добиться мирным путем, военные действия предусматривались на крайний случай. Несмотря на противоракетную оборону, ответного ядерного удара опасались. И действительно, жертв и разрушений оказалось больше, чем предполагали. Вашингтон вошел в учебники как классический пример ядерной бомбардировки. О Нью-Йорке я не говорю; после того, как там побывал, до сих пор мучают кошмары…

      Грегори смолк, утомленный длинной речью.

      Русов не удержался и фыркнул:

      – Видать, военные планировщики сыграли с вами плохую шутку. Слишком хорошо подготовились к этому варианту. Отец часто говорил: «Что посеешь, то и пожнешь, поэтому не думай о плохом, а то оно непременно случится». Наверное, и в политике так же… – Он вспомнил слова Джанет и добавил: – Практичнее любить ближнего своего, а не точить на него нож, пусть и на всякий случай.

      Против ожидания Грегори улыбнулся, хотя улыбка получилась кривой:

      – Интересно, нашему президенту давали такие советы?.. Ладно, я пойду. Эти разговоры только расстраивают, а перестать не могу. Старая привычка до всего докапываться, хотя что толку?

      Обедали вместе. Русов поборол стеснение и попросил вторую порцию мороженого. Потом смотрели телевизор – на выборах в Калифорнии победила прокитайская партия и комментатор предсказывал отделение этой Территории от Соединенных Штатов.

      Показали океанское побережье изумительной красоты: волны чередой шли на утесы, и фонтаны пены взлетали до ветвей повисших над морем сосен. Потом на экране появился живописный город с перекинутым над морским заливом мостом.

      – Сан-Франциско, – вздохнул Грегори. – Только подумать, три четверти населения уже китайцы!

      Русов пожал плечами:

      – Когда-то там жили испанцы. И русские – в форте Росс. На тех берегах сменились индейцы, испанцы, русские, мексиканцы, американцы. Теперь пришла очередь китайцев. Мир все время меняется.

      – Откуда ты это знаешь? – удивилась Джанет. – Ну, кто жил в Калифорнии?

      – Мама рассказывала, – грустно ответил Русов. – Она изучала в колледже историю Соединенных Штатов, хотела стать учительницей… И я книжки читал, зимой все равно нечего было делать.

      На следующий день Русов проснулся поздно. В зеркальном шкафу колыхались отражения зеленых ветвей, по стенам бродили легкие тени. С фотографии улыбалась девушка с золотыми волосами.

      Ощущение покоя, обыденности; болезнь осталась позади. Русов расстегнул пижаму, недоверчиво оглядел тело. Краснота пропала, только кое-где шелушилась кожа – прощальный привет Черной зоны.

      Он отправился в ванную, принял прохладный душ, растерся полотенцем, оделся и спустился к завтраку.

      Грегори читал газету. Джанет обернулась от плиты и приветливо улыбнулась. Она выглядела по-домашнему уютно в халате с узором из больших коричневых цветов. Накормила плотно: яичница с ветчиной, сок и настоящий кофе с вкусными печеньями.

      Когда Русов вернулся в спальню и лежал, праздно глядя на волнующиеся под ветром дубы, Джанет появилась снова: видимо, решила до конца играть роль сестры милосердия.

      – Дядя беспокоится, что тебе будет скучно. Возьми. – Она подала Русову панель с дисплеем. – У неё беспроводная связь с компьютером, можешь поиграть.

      Голос звучал снисходительно: дескать, любят мужчины игрушки.

      Русов с удовольствием вернулся на туманные острова своего архипелага, а когда наигрался и отложил панель, в дверь постучал Грегори.

      – Можно? – Он вошел и с усмешкой кивнул на панель: – Захватывает, правда? Особенно если играть с живыми партнерами через Сеть. Для многих это убежище от невеселой реальности.

      Он сел на кровать, свесив руки с колен, левое веко подергивалось сильнее обыкновенного:

      – Ну и парни эти китайцы! И воевать не пришлось, весь мир им поднесли как на блюдечке.

      Русов зевнул:

      – Они следовали мудрому восточному изречению: «Сиди на своем крыльце, и рано или поздно мимо пронесут труп твоего врага». Это мы им расчистили дорогу, сами китайцы воевать бы не стали. Я знаком с ними, двое-трое держат магазины в Кандале. Очень осторожные люди, больше трех лет стараются у нас не жить. Слишком близко Черная зона.

      Грегори нахмурился:

      – Они везде действуют осторожно. Почти не воюют. Просто сняли ограничения на рождаемость и поощряют эмиграцию. А когда китайцев в какой-нибудь стране становится много, то приводят к власти марионеточное правительство – чтобы защищало их права. Очень хитрый механизм экспансии… Раньше их военная доктрина не позволяла держать войска на чужих территориях. Но если там много китайцев, то какая это чужая территория? Войска вводят по просьбе дружественных правительств. А потом начинают идеологическую обработку населения, и, глядишь, у Великого Китая становится на один протекторат больше. Не пойму, как они до сих пор не заполонили Россию?

      Русов вздохнул:

      – Карты не найдется?

      – Вот. – Грегори потянулся за панелью. – В компе все есть.

      Русов неуверенно разглядывал появившуюся на дисплее карту России.

      – Про южные автономии я знаю мало, но тут, – его палец скользнул от Урала к Кавказскому хребту, – находятся мусульманские автономии, у нас их называют ''исламский пояс''. Китайцы туда не любят соваться.

      – Это понятно, – усмехнулся Грегори. – Вера в Аллаха и коммунистическая идеология уживаются плохо. Страны исламской конфедерации до сих пор самый сильный противовес Китаю. Выходит, вы с ними дружите?

      – Кажется так, – пожал плечами Русов. – Но автономии самостоятельны в политике, и тонкостей я не знаю, тем более это далеко от Карельской автономии…

      Его прервал телефонный звонок, к удивлению Русова раздавался из панели.

      – Здесь есть телефонный выход, – кивнул Грегори. – Кажется, это тебя. Пойду, не стану мешать.

      Звонил Болдуин: посочувствовал Русову, пожелал выздоровления и пригласил заходить в свой магазин.

      – Ты не знаешь, как я мог подцепить эту дрянь? – поинтересовался Русов. – Ведь близко к Зоне не подходили.

      Болдуин помолчал.

      – Ходят слухи, – сказал осторожно, – что на кого черный волк дохнет, на свете не жилец. А к тебе они близко подобрались, да и кровь на лицо попала. Но ты этому не больно верь.

      – Не буду, – весело сказал Русов. – Тем более, что слыхал и другое: каждый получает то, во что верит. Спасибо, что позвонил.

      Не успел положить панель, как снова раздался звонок, на этот раз от Сирина.

      – Как ты, лучше? – В голосе Сирина прозвучало беспокойство и на сердце Русова потеплело.

      – Уже здоров, Миша. С понедельника на работу.

      – Быстро тебя запрягают, – хмуро сказал Сирин. – Попить пивка в баре не желаешь? По случаю выздоровления.

      – Пока нельзя, – извиняющимся тоном сказал Русов. – Пью таблетки, Джанет принесла. Как-нибудь на неделе. А у тебя как настроение?

      – Да хреновое, – бодро сообщил Сирин. – Одна надежда: может быть, скоро все кончится.

      – Ты о чем? – не понял Русов. Но Сирин не стал объяснять.

      – Звони, Евгений, нам надо обязательно пивка попить. – И повесил трубку.

      В воскресенье Русов поехал с Грегори и Джанет в церковь, невнимательно послушал проповедь, а по возвращении съел праздничный обед. Игра на компьютере, болтовня с Грегори, телевизор – все, как вчера. К ночи Русов почему-то ощутил неясную тревогу…

      В понедельник стало не до смутных ощущений: утомился на работе так, что свалился на пыльный диванчик прямо на складе. Дэн позвонил Джанет, и та пришла отпаивать кофе. Русов почувствовал, как вздрагивает ладошка под его затылком, зеленоватые глаза смотрели обеспокоено. Похоже, Джанет все-таки переживала за него.

      По дороге домой она сказала:

      – Звонила Салли из ратуши. Тебе надо зайти оформить бумаги. Получить вид на жительство или подать заявление о гражданстве. Что ты предпочитаешь?

      Русов устало глядел на пробегающие домики: белые стены, аккуратные веранды, два или три этажа блестят стеклами. Все-таки красивая страна Америка.

      – Отвези меня завтра, пожалуйста, – попросил он. – Сегодня я даже думать не в состоянии.

      Но когда добрался наконец до постели, долго лежал без сна. В окне чернели дубы, третий день как шумел в листве ветер, и Русов впервые задумался: увидит ли снова сосны на берегу залива в Кандале, красные гроздья рябины над тихими улицами, своих сестричек и отца? Неужели Америка станет ему родиной, неужели так хотела мать?.. Ночью он видел тревожные сны, но утром забыл, что снилось.

      На другой день работалось легче, закончили раньше, и Джанет отвезла его в ратушу.

      – Я съезжу к подруге, – сказала буднично. – Потом вернусь за тобой.

      Электромобиль с жужжанием уехал. От вида белых колонн ратуши Русова пробрал озноб, вспомнилась площадь в заброшенном городе. Быстро поднялся по ступеням, миновал холл и отыскал приемную мэра. На этот раз там были люди, и Салли с милой улыбкой попросила подождать:

      – Миссис Роузвотер хочет поговорить с вами лично.

      Делать было нечего, Русов сел в кресло, радуясь возможности вытянуть ноги… Наконец вышло несколько мужчин, шумно обсуждая детали какого-то строительства, и в кабинет зашли две дамы, до того с любопытством рассматривавшие Русова. Потом пришла и его очередь.

      – Хай, Юджин! – Хелен выглядела немного усталой, но элегантной в коричневом костюме и белой блузке. – Я слышала, вы болели.

      – Уже здоров, миссис Роузвотер, – неловко улыбнулся Русов.

      Мэр рассмеялась, снова звонким смехом юной девушки:

      – Не называйте меня так, я буду чувствовать себя совсем старой. Просто Хелен. Наверное, Салли сказала, в чем дело. Надо получить регистрационную карточку. А хотите, сразу подавайте заявление о приеме в гражданство. Иммиграции на нашу Территорию почти нет, мать у вас американская подданная, сдадите небольшой экзамен на знание языка и Конституции, а я готова за вас поручиться. Хоть что-то сделаю для вашей матери. Надеюсь, вы меня не подведете. Ну как?

      Русов заколебался:

      – Большое спасибо. Но я не знаю, сохраню ли тогда российское гражданство?

      Хелен переплела красивые тонкие пальцы, положила на них подбородок: видимо, её любимая поза.

      – Вы хотите вернуться в Россию? – в голосе прозвучало удивление.

      – Еще не знаю, – замялся Русов. – У меня там две сестры. Я хотел бы их навестить.

      Вспомнилось – вечер, и он поднимается в их комнатку с каким-нибудь лакомством: коробкой китайских соевых конфет или шоколадкой с золотым драконом на обертке. Сестры – часто в одинаковых платьицах – радостно спрыгивают с дивана, бегут навстречу, утыкаются головенками ему под мышки…

      Хелен откинулась в кресле, задумчиво разглядывая Русова:

      – Я не знаю российского законодательства о гражданстве. Сомневаюсь, что в Ил-Оу или вообще в Штатах есть специалисты по этому вопросу. Конечно, можно получить разрешение и зайти на официальный русский сайт через китайский сектор Интернета, но я не думаю, что дело стоит предавать огласке, по крайней мере пока. Или хотите, чтобы вас потребовали выдать как беглых преступников?

      Хелен заговорщически улыбнулась.

      – Конечно нет, – смешался Русов.

      – Тогда ограничимся карточкой, – решила Хелен. – Она дает право на пять лет проживания. Салли! – Хелен ни до чего не дотронулась: видимо, компьютер управлялся голосом. – Подготовь «зеленую карту» для мистера Русова.

      Она развела руками:

      – Даже не знаю, почему её так называют. Пока все. До свидания, Юджин.

      Русов растерянно поблагодарил и попятился к двери под насмешливым взглядом голубых глаз женщины-мэра. В приемной Салли посадила его на стул, нацелила янтарный глазок маленькой телекамеры и забегала пальцами по клавиатуре. Принтер вытолкнул кусочек пластика без фотографии, но Салли вставила его в компьютер и на дисплее появилось цветное изображение физиономии Русова: наверное, было закодировано прямо на карточке.

      Салли протянула розовый прямоугольник и улыбнулась: где их только учат таким безупречным улыбкам?

      – Поздравляю, мистер Русов.

      Русов вспомнил про Сирина.

      – А Майкл Сирин получил такую?

      – Нет. – Салли моргнула длинными ресницами. – Я посылала извещение, но он не явился.

      – Что это он? – пробормотал Русов. – Ну ладно. Спасибо, Салли. До свидания.

     

      В среду дошла очередь и до пива; минуло две недели, как был с Сириным в баре. Сирин занимался каким-то ремонтом, поэтому договорились, что Русов зайдет к нему домой. Вернувшись с работы, он попросил у Джанет кусок пирога и вышел на улицу. Погода стояла прекрасная, над городом высились башни белых облаков. Русов направился к дому Сирина, сверяясь с отпечатанным Джанет на компьютере планом города.

      Сначала шел по Шелковичной улице. За деревьями уютно расположились белые дома, заходящее солнце отсвечивало красным в окнах вторых этажей, зеленые подстриженные изгороди тянулись вдоль тротуара. Русову было удобно идти в туфлях, подобранных Джанет. Вспомнился мокрый покоробленный асфальт на улицах Кандалы, красные гроздья рябины над головой. На миг Русов испытал приступ тоски по дому, но тут подошел к первому перекрестку – Шелковичную улицу пересекала улица Джефферсона. На другой стороне висела вывеска аптеки, горел красный сигнал светофора и надпись ''стойте''.

      Русов подождал – не проехало ни одного автомобиля, свет сменился на зеленый. ''Идите''.

      Опять гладкий тротуар, несколько детей выскочили из-за живой изгороди, едва не налетели на Русова и побежали дальше, возбужденно крича. Перед следующим проездом он невольно замедлил шаг, но за кустами никого не оказалось. Пошел дальше, заглядывая в пустые подъездные аллеи. Хорошее настроение почему-то пропало, что-то напомнили эти прямоугольно подстриженные изгороди. Возникло странное ощущение, будто оказался внутри какого-то фильма. Нехорошего фильма.

      Снова перекресток, на этот раз с улицей Мэдисон. На другой стороне кафе. Опять красный свет навстречу, опять надпись ''стойте''. На этот раз мимо проехала машина – ''скорая помощь''.

      Снова гладкий тротуар, снова белые домики прячутся за неестественно прямыми рядами кустов. Шелковицы зашелестели над головой. Еще перекресток – улица Адамс. Русов свернул направо и ускорил шаг.

      Он сразу увидел дом. Перед ним стояла полицейская машина и скорая помощь, что проехала недавно. Русов не почувствовал удивления, только в груди вдруг стало тяжело. Медленно подошел к крыльцу. Окна пылали угрюмым закатным огнем, дверь была открыта. Он вошел и сразу увидел шерифа; тот обернулся, помедлил и кивнул Русову. За шерифом двое в голубых одеждах склонились над чем-то на полу. В гостиной все было перевернуто вверх дном.

      – Он мертв, Боб, – сказал один из санитаров. – Как его изукрасили! Живого места нет.

      – Везите в морг, – распорядился шериф. – Хотя нет, постойте. – Он глянул на Русова, и на лице появилось сочувствие. – Узнаешь? Похоже, твоего приятеля убили.

      Не чуя под собой ног, Русов обошел его и присел на корточки. Да, это был Сирин. Одежда изорвана, горло рассечено, вся грудь в крови. Лицо разбито, но странное выражение застыло в мертвых глазах (''Оказывается, они у него карие'', – машинально отметил Русов). Он с отчаянием вглядывался и вдруг понял – словно тень бесшабашного веселья ещё медлила в них.

      – Да, это Майкл Сирин, – сказал Русов и встал. – Кто его так?

      Он почувствовал тошноту, отошел в сторону и прижался лбом к стене.

      – Кто знает? – неохотно сказал шериф, пряча в карман военный билет Сирина. – Может быть, грабители с границ Черной зоны. Их почерк. Пожилые леди были в гостях, а когда приехали, увидели это. Сочувствую тебе, парень.

      Он наклонился и стал очерчивать тело мелом. Белая черта словно окончательно отделили Сирина от мира живых. Потом двое санитаров унесли труп. Тяжело ступая, шериф прошел через гостиную и заговорил с кем-то. Русов обнаружил, что все ещё стоит у стены, его бил озноб. Поискал глазами диван и сел. Подушки были сброшены и валялись на полу. Русов тупо уставился на белый рисунок, не в силах осознать случившееся.

      Опять прозвучали тяжелые шаги – шериф вышел, напоследок оглянувшись на Русова. Потом шаги раздались снова, на этот раз легкие и осторожные. Русов повернул голову и увидел двух пожилых женщин с белыми как снег лицами. Это были те леди, что сдавали Сирину комнату, он рассказывал о них по телефону. Повыше и массивнее – Джин, пониже и миниатюрнее – Лу.

      – Юджин, мы тебе так сочувствуем, – вздрагивающим голосом сказала Джин. – Это надо же! Прилететь в свободную страну и погибнуть тут…

      – Он спас нас, Джин, – бесцветным голосом сказала Лу. – Если бы он не поднял шум, бандиты дождались бы нас. Им мало одного съестного, они хотят крови… Да, Юджин, – её редкие брови приподнялись. – Он оставил тебе записку, ещё пару дней назад. Сказал, чтобы мы передали, если ты зайдешь, а его не окажется дома. Где же она?

      Она поискала на камине и наконец вытащила из-под статуэтки сложенный листок бумаги. Русов развернул его. Там была всего одна фраза, размашисто написанная по-русски. Русов перечитал несколько раз, прежде чем до него дошел смысл.

      – Он пишет, чтобы я забрал кур из его морозильника, – чужим голосом сказал Русов.

      И стал перечитывать записку снова. Что за ерунда?

      – Он ремонтировал дом соседу, – озадаченно сказала Джин. – Когда тот заплатил, Майкл купил десяток мороженых кур и забил ими морозильник. Мы дали старый, он починил.

      Русов сидел, моргая, и вдруг вспомнил: ''Ищи, где похолоднее''!

      Он встал и все ещё непослушным голосом спросил:

      – Где его морозильник?

      Его провели в комнату Сирина. На тумбочке возле кровати стояла фотография, с неё со спокойной улыбкой смотрели белокурая женщина и девочка. Русов скрипнул зубами и положил фотографию в карман. Он уже знал, что с нею делать. На могиле родных для Сирина людей никогда не будет надгробья. Вся столица бывшей России стала им огромным надгробьем. Но на другом краю мира они втроем будут глядеть с памятника: жена, дочь и муж, ещё совсем молодой на фото в военном билете.

      Русов открыл дверцу морозильника и глянул на заиндевелых кур. На душе была страшная тяжесть, и все-таки улыбка тронула губы. Да, не понять пожилым леди запасливости Сирина, не жили в Карельской Автономии, где курятина деликатес.

      С глухим стуком он выложил кур на стол. Футлярчик, похожий на портсигар, лежал в дальнем углу и обжег пальцы холодом. Русов положил его в карман, побросал кур обратно, оставив себе двух, и вышел из комнаты. Джин и Лу смотрели на кур с удивлением.

      – Этих мне хватит, – сказал Русов и еле сдержал истерический смех. Как нелепо это, должно быть, выглядело: один русский забирал мороженых кур у другого, кому они больше не понадобятся.

      Он вышел, в последний раз глянув на белый силуэт на полу – все, что осталось в этой жизни от Михаила Сирина.

     

      Он шел по сумеречной улице, ничего не видя вокруг. Не так долго знал Сирина, но потерять его, остаться одному в чужой стране было невыносимо тяжело.

      Что же произошло? Почему Сирин не воспользовался футляром, а спрятал в холодильник? Ведь два первых заряда идеально подходили для самообороны. Почему оставил такую странную записку, словно боялся больше не увидеть Русова?..

      И вдруг рыдания сотрясли все тело. Русов свернул с тротуара и сел на траву, обхватив голову руками. Сирин о чем-то догадывался! Его страх, когда внезапно появилась Айлин. Его слова, что скоро все кончится. Его настойчивое желание увидеться с Русовым. А ещё раньше, что погнало его из России? Ведь говорил что-то, но Русов был занят собственными переживаниями и не запомнил. Только… разве могли какие-то грабители последовать за Сириным через океан? Тут что-то не складывалось.

      Послышались голоса, женский смех. Русов поднял голову: по тротуару шла пожилая пара – наверное, муж с женой. Увидев сидевшего на траве Русова, пугливо смолкли и прибавили шаг. Тот усмехнулся сквозь слезы: чужая страна, холодная и равнодушная. В Кандале бы подошли, спросили, что с ним.

      Он вернулся к невеселым мыслям. Да, Сирин что-то подозревал. Чего боялся, уже не узнать. И футлярчик не забыл, а спрятал специально. Похоже, не хотел больше жить и был даже рад, что его терзания скоро кончатся. Футляр сохранил для него, Русова. Неизвестно, от кого поможет оборониться, но это все, что смог оставить Сирин.

      ''Ты приживешься…'' – с болью вспомнил Русов его слова.

      Что ж, у Сирина был свой звездный час. Затурканный механик победил пространство: провел самолет над Черными зонами, над арктическими морями и льдами Гренландии, прошел рубежи хваленой НОРАД, бросил вызов своему государству, что не уберегло его жены и дочери, и самой гордой Америке. Да будет ему судья Бог!

      Русов вытер слезы, встал и пошел дальше. Как странно складывается его судьба! Мать умерла в чужой стране, и в чужой стране приходится жить ему. Между двумя странами, между двумя мирами, а теперь и совсем один. Какой во всем этом смысл?..

      Джанет глянула на кур удивленно, но когда услышала о случившемся, её губы сжались. Она высказала соболезнование Русову довольно формальным тоном. Сочувствие Грегори было сердечнее. Хотя он не стал расспрашивать Русова, в глазах появился блеск, словно у напавшей на след охотничьей собаки. Русов не стал ужинать, поднялся в свою комнату.

      Ночью, под шелест деревьев, он пытался вспомнить, что подтолкнуло Сирина в ту ночь оставить Россию. Но ничего не припомнил и пробормотал: ''Зря ты не рассказал мне, старина. Даже футляр перестал носить. Вот они и достали тебя''.

      Кто эти ''они'', он не знал, но в поздно пришедшем сне увидел Сирина на сумеречной дороге. Сирин был в лётном комбинезоне и шлеме, а на лице Русов разглядел ту же бесшабашную улыбку.

      «Я спешу, Евгений, – эхом отдались слова Сирина в голове. – Запомни, это были…» – но дальше слова словно канули в бездонный колодец, из него дохнуло ледяным холодом.

      «Остерегайся их!» – снова ясно прозвучало в сознании Русова.

      Все исчезло. Розовый свет затеплился на листве дубов. Наступило утро.

     

      Шел дождь, когда хоронили Сирина, первый по-настоящему осенний дождь со времени их прилета.

      ''И месяца не прошло'', – горько подумал Русов, кидая горсть земли на крышку гроба. Народу было немного: Грегори, Джанет, Лу, Джин, да еще, к удивлению Русова, в сторонке стоял шериф Боб Хопкинс. И разъехались они кто куда, под моросящим дождем, оставив позади скромный памятник, где с заделанной в пластик фотографии смотрел молодой Сирин с семьей, а по их лицам стекали капли дождя, словно слезы по тем, кто оставался жить в этом негостеприимном мире.

     

      Миновал уик-энд. В понедельник вечером Русов мрачно сидел у себя в комнате, как вдруг заглянула Джанет:

      – Тебя зовет дядя. Телефонный разговор.

      Русов спустился к телефону, но Джанет перегнулась через перила:

      – В дядину комнату.

      Удивленный Русов зашел к Грегори, тот кивнул на трубку возле компьютера.

      – Звонок по защищенной линии. Кто-то не хочет, чтобы вас подслушали. Русов равнодушно взял трубку.

      – Привет, это Рэнд беспокоит, – раздался голос.

      – Здравствуйте, доктор, – вяло отозвался Русов. – Я чувствую себя хорошо. Или откопали что-нибудь в анализах?

      Рэнд хмыкнул:

      – Про вас ничего нового, спите спокойно. Я хотел поговорить о вашем друге.

      – О Майкле Сирине? – удивился Русов и проглотил комок в горле. – Его ведь похоронили. А убийц так и не нашли.

      – Видите ли, – осторожно сказал Рэнд, – мне пришлось делать вскрытие, я тут на все руки мастер. Одна вещь меня удивила. Полиция считает, что его убили бандиты. Действительно, избит сильно, но смертельная рана всего одна. Рассечена сонная артерия, причем сделано это с хирургической точностью. Не стану говорить об анатомических деталях, но похоже на работу профессионала. Не правда ли, странно для простых бандитов?

      – Ну и что? – чужим голосом спросил Русов. – Вы сообщили об этом полиции? Рэнд помолчал.

      – Я не стал акцентировать это в отчете. Для полиции дело ясное – почерк грабителей. Те обычно избивают жертву и перерезают горло. Но делают это грубо, без хирургических изысков.

      – Спасибо, доктор, – с сомнением сказал Русов. – Что-нибудь еще?

      – Это все. До свидания, Юджин. Русов положил трубку и в ответ на вопросительный взгляд Грегори пожал плечами:

      – Звонил мой доктор, по поводу вскрытия тела Майкла.

      Он пересказал разговор. Лицо Грегори осталось бесстрастным, но в глазах Русову почудился огонек.

      – Не знаю, что это может означать, Юджин. – Грегори говорил медленно. – И зачем Рэнду понадобилась защищенная от прослушивания линия, тоже не знаю.

      – Что толку? – вздохнул Русов. – Сирина не вернешь.

      Неделя близилась к концу. Ничего не происходило, но яркие краски осенней Америки поблекли для Русова. Он настороженно вглядывался в окружающее, всегда носил в кармане футлярчик Сирина и никуда не выходил из дома после работы. Пообедав, поднимался к себе и лежал на кровати, глядя в окно. Погода улучшилась, но на душе было муторно. Не хотелось видеть ни чопорную Джанет, ни вопросительный взгляд Грегори. Все чаще вспоминалась Айлин, её шаловливые пальчики на спине и боках. Русов стал подумывать, не заглянуть ли в больницу и пригласить девушку куда-нибудь вечерком. Сны снились беспокойные и тревожные, утром от них в памяти не оставалось ничего.

     

      Она лежала без сна, глядя в темноту за окном. Ветер шумел в дубах, но шум не успокаивал, а тревожил. Что-то изменилось в её жизни; смутное ожидание, тревога, досада – давно не было такого водоворота чувств. Порою все силы уходили на то, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

      Что терзает её, что мучит? Быть может, нелепая смерть Майкла, друга Юджина, воскресила прежние страхи? Но она не поддастся им!.. Быть может, передалось настроение Юджина – хмурого, настороженного, непохожего на беззаботного юнца, каким казался ещё недавно? Приветливого слова от него не дождешься… Ну вот еще, станет она обращать на это внимание!

      Она беспокойно перевернулась на спину. Надо что-то делать, как-то вырваться из этого опостылевшего состояния. Как спокойно жилось когда-то дома. Садик, горы за речкой, ласковая мама… Да-да, она поедет к маме! Как могла забыть про нее? Так давно не видала.

      Несколько успокоенная, она повернулась на бок. Сон наплывал, струясь из далекого детства, ласково обнимая её. Сознание ускользало. Не так ли засыпают, прижавшись к мужской груди, твердой и надежной?..

      Она спала. Тело подвигалось немного, будто приноравливаясь к кому-то, и скоро замерло, расслабляясь в тепле и покое.

     

      В пятницу, когда Русов заканчивал грузить контейнеры с удобрениями в фермерский грузовик, на складе появилась Джанет. Она помахала Русову, чтобы остановился, и оживленно заговорила:

      – Мы выполнили все заказы, и мистер Торп дал мне небольшой отпуск. Тем более, что в понедельник у нас праздник – День Колумба. Я хочу съездить в Пенси-Мэр навестить маму. Ехать одной дядя не разрешает, вечно перестраховывается. Съездишь со мной? Дорогу я оплачу, а мистер Торп согласен и тебя отпустить на пару дней. Поезд через два часа. Поедешь?

      Русов не задумывался, был рад сменить удручающую обстановку.

      – С удовольствием съезжу. – И пока Джанет давала указания не слишком обрадованному напарнику, пошел переодеваться.

      Дома Джанет стала торопливо собирать вещи, а Грегори вручил ему двустволку с укороченными стволами.

      – Дорога не проходит через Черные зоны, – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Но случиться может всякое. Такое оружие разрешено носить на всех Территориях. Стрелять из него умеешь?

      – Спрашиваете, – усмехнулся Русов, взвешивая ружье в руке. Походило на ижевскую двустволку, с какой хаживал по лесам вокруг Кандалы, и внушало больше уверенности, чем пистолет Болдуина. – Я из такого как-то медведя завалил.

      – Береги Джанет, – тихо попросил Грегори. – Она способна постоять за себя, но… в опасный момент может промедлить.

      Русов кивнул. Пусть Джанет ему не особо симпатична, но защитить её постарается.

     

      6. Эрни

     

      Станция железной дороги находилась на окраине города. Ветер кружил над путями опавшие листья – их было заметно больше, чем неделю назад. Поезд подходил, расстилая над равниной полосу дыма. Грегори не стал выходить из машины, смотрел сквозь ветровое стекло.

      Под ногами задрожала земля – с шумом выпустив пар, мимо прошел паровоз. Пахнуло горьковатым дымом, мимо проплыл почтовый вагон с зарешеченными окнами, потом пассажирский. Со скрежетом тормозов поезд стал. Глянув направо, Русов увидел, что дальше тянется стена товарных вагонов. Открылась дверь, появился проводник в форме. Никто не вышел, и никто кроме них не сел на поезд в Другом Доле.

      Грегори помахал из автомобиля. Джанет махнула в ответ. Русов с трудом втащил чемодан на площадку, мешала висевшая на плече двустволка.

      Вагон был почти пуст. Джанет устроилась у окна, а Русов сел рядом, примостив двустволку между собой и Джанет. Раздался пронзительный свисток, вагон дернуло. Платформа, здание вокзала и автомобиль с Грегори поплыли прочь. Русов был снова в пути.

      Джанет покопалась в сумочке, достала красную ленту и завязала глаза. Потом устроилась поудобнее и задремала. Ее лицо показалось Русову по-детски беспомощным – перевязанное лентой, неловко приткнутое к обивке сиденья. От девушки исходил тонкий аромат духов.

      Русов стал смотреть в окно, но не увидел ничего интересного: кукурузные поля, иногда фермерские домики. Постепенно и он задремал…

      Колеса визжали, как полозья по снегу. Серые тени плыли мимо в морозном тумане. Он снова был маленьким мальчиком, снова ехал к ледяному морю и мама склонялась над ним, баюкая и загораживая от ползущих за окном теней золотой завесой своих волос.

      …Русов проснулся от тяжести на плече – это Джанет положила на него голову и тихонько посапывала во сне. Русов улыбнулся, ему было неожиданно приятно и постарался не шевелиться. Поезд постоял на маленькой станции и поехал снова. Русов заснул опять.

      Когда проснулся, Джанет сидела прямо и глядела в окно. Поезд шел среди леса – пылали багрянцем деревья, кое-где желтела листва берез. Надо всем раскинулась глубокая синева небосвода. За время сна Русова поезд словно миновал невидимую границу и въехал в другую страну, страну осени. Возможно, местность здесь была выше и деревья уже чувствовали приближение зимы, а может, сказывалось общее похолодание климата после войны, и в этих краях, ближе к хмурой Атлантике, осень наступала скорее.

      – Что это за деревья? – Русов указал на багряные факелы.

      Джанет глянула искоса, вечно у неё насмешка во взгляде. Но все равно, глаза красивые – зеленого цвета, совсем как трава под рвущимися к небу языками холодного пламени.

      – Клены, – сказала она и поправила волосы. – Мы называем это время ''индейским летом''. Красиво, правда? Разве у вас не бывает такого?

      – Клены у нас не растут, – хмуро ответил Русов. – В наших краях сначала желтеют березы. Потом начинают идти дожди, а затем ложится снег. Надолго.

      – Дождей и тут хватает, – рассмеялась Джанет. – И снега тоже. Раньше, говорят, выпадал ненадолго, а теперь держится всю зиму. Давай-ка поедим.

      Она достала из сумки курицу, бутерброды и термос с кофе.

      – Дядя Грег рассказывает, – беззаботно говорила она, раскладывая снедь на откидном столике, – что раньше в поездах были вагоны-рестораны. С белыми скатертями на столах и настоящими официантами. Даже не верится. Может быть, такие поезда и сейчас есть, но не на этой дороге. Здесь ездит мало народу. Но ехать на машине неудобно, слишком далеко и дорого обойдется.

      Они поели и снова стали смотреть в окно. Поезд шел медленно. Джанет объясняла:

      – Видишь, словно красная проволока на деревьях – это дикий виноград… А это шиповник, – она указала на темно-зеленые заросли. – Надо свозить тебя в лес, показать, что у нас растет. Ах да, ты уже был там. Но кажется, вам было не до ботаники.

      И она весело рассмеялась.

      Вечерело. Поезд шел над рекой, постепенно втягиваясь в холмы. Джанет все говорила: рассказывала, как ездила с детьми в летний христианский лагерь, как устраивали там состязания скаутов. Наконец угомонилась.

      Холмы стали выше, багряные краски на склонах померкли, в долине сгустились сумерки. Загорелся желтый электрический свет, и за окнами совсем стемнело. Джанет спала, откинув голову на спинку сиденья; волосы потускнели, устало рассыпались по обивке. Русов сидел настороженный, чувствуя боком приклад двустволки. Ему внушала опасение темнота за окном. Недалеко от этих мест их преследовали волки, а в ночном лесу он повстречался с Уолдом…

      Но вскоре посветлело, из-за холмов появилась луна. Она снова была такой, как Русов видел над Лабрадором, месяц минул с тех пор. Казалось, она явилась охранять их, свет был грустен и спокоен, и Русов немного расслабился.

      И в самом деле, ночь прошла спокойно. Русов то засыпал, то просыпался и в бледном свете видел лесистые долины, поля и реки – незнакомую и все же чем-то близкую землю Америки. Близкую, наверное, потому, что так же отчаянно боролась за выживание, как и земля на его далекой родине.

      Наконец стало светать. Туман стлался над полями, громадные тени маячили сквозь него. Подошел проводник – сказать, что подъезжают.

      Когда поезд остановился, туман отчасти рассеялся и открылись горы. Багряные, изрытые руслами ручьев, они напомнили Русову сопки над его родным городом, но эти были выше и лес доходил до самых вершин.

      Их встречали: к вагону быстро шла женщина средних лет, в темном плаще и с развевающимися волосами. Она была ниже Джанет, но лицо с выступающими скулами выдавало семейное родство. Волосы были уже не золотыми, как на фотографии, а цвета темного меда.

      Джанет бросилась ей на шею, а женщина поверх её плеча оценивающе оглядела Русова.

      – Это наш постоялец, мама, – отстраняясь, объяснила Джанет. – Юджин. Тот самый, что прилетел из России.

      – Да, ты рассказывала, – женщина протянула Русову узкую ладонь. – Рада вас видеть. Зовите меня Эрни.

      Они пошли к машине, такой же маленькой, как у Джанет. Русов с трудом поместился на заднем сиденье. Но с места Эрни тронулась плавно, не то что её дочь.

      Городок был небольшой, главная улица вилась вдоль реки. Пока ехали, туман растаял, открыв красивую долину с привольно раскинувшимися разноцветными домиками. Русов заметил, что многие стоят с заколоченными окнами.

      – Здесь трудно найти работу, – пояснила Эрни (видимо, наблюдала за Русовым в зеркале заднего вида). – Вот многие и уехали.

      Свернули к большому дому. И здесь росли дубы, сияя золотом по сторонам подъездной дорожки. Эрни остановила машину, вышла и с улыбкой глядела, как выбирается Русов: тому мешала двустволка.

      – Здесь спокойно, Джан, – сказала она. – Не обязательно было тащить с собой эту артиллерию.

      – А у нас не очень, мама, – возразила Джанет. – Ты знаешь, что его спутника убили? Я не стала говорить по телефону.

      – Слышала в новостях, – спокойно сказала Эрни. – Но ружье не оборонит от зла, которое следует за тобой.

      Джанет помрачнела:

      – Любишь ты говорить загадками, мама.

      Эрни рассмеялась и прижала дочь к себе.

      Русов тем временем втащил чемодан на веранду и раздумывал, как быть с двустволкой. Она казалась чуждой на чистой белой веранде, и Русов обрадовался, когда Эрни впустила их в гостиную и указала на стенной шкаф, где можно было спрятать оружие.

      Они позавтракали за большим круглым столом. Новым для Русова было то, что Эрни прочитала молитву. Когда-то мать пыталась приучить его молиться перед едой, но Русов стеснялся насмешливых взглядов окружающих и отказывался наотрез. Теперь он тоже склонил голову, но повторять за Эрни слов не стал.

      Какой смысл в молитве? Кто её услышит?

      После завтрака мать и дочь стали разговаривать, а Русов то смотрел в окна – на горы за рекой, то оглядывал гостиную. На стене висел портрет, с него сдержанно улыбался мужчина в военной форме – как догадывался Русов, покойный муж Эрни и отец Джанет.

      Разговор скоро наскучил Русову, так как вращался вокруг одной темы: Джанет уговаривала мать переехать в Другой Дол, а та спокойно, но твердо отказывалась. Русов поблагодарил за завтрак и пошел бродить вокруг дома. Он оказался меньше, чем дом Грегори, старые дубы протягивали засохшие сучья над дорожками небольшого ухоженного сада, пахло прелой листвой.

      Русову не понравился вид некоторых ветвей: того и гляди, могли обломиться. Вспомнилось, как мальчишкой помогал рабочим обрезать деревья вокруг отцовского дома. Скорее, конечно, путался под ногами. Он улыбнулся воспоминанию, вернулся в дом и спросил у Эрни: не разрешит ли она навести порядок в саду? Та согласилась и даже отыскала в сарайчике за домом пилу и веревку.

      Вскоре Русов уже забрался на ближайший к дому дуб и принялся спиливать мертвую ветвь. Чтобы при падении ничего не поломала, обвязал её веревкой, перекинул свободный конец через сук наверху, а конец закрепил внизу.

      Эрни и Джанет вышли на веранду.

      – Юджин, не сверни шею, – весело сказала Джанет. – А то пробудешь в больнице дольше, чем в прошлый раз.

      Наконец дерево протестующе заскрипело, ветвь надломилась и повисла на натянувшейся веревке. Русов спустился и, потихоньку вытравливая веревку, аккуратно уложил сук на землю.

      Эрни и Джанет похлопали, словно цирковому артисту, и ушли в дом.

      Русов снова забрался на дуб и, когда примеривался к следующей ветви, краем глаза заметил в соседней роще солнечный зайчик. Сначала подумал, что это солнце отразилось в стеклах проезжавшего автомобиля, но дороги там не было, а зайчик долго не гас. Занятый своими прикидками, Русов перестал обращать на него внимание, и отблеск исчез. К обеду запарившийся от работы Русов забыл об этом случае.

      Когда настало время ленча – настоящих обедов, как со вздохом вспомнил Русов, в Америке не было, – стало почти жарко. В голубом небе не появилось ни облачка. Ленч оказался легковесным для проголодавшегося Русова: рагу из овощей с надоевшей курицей, и кофе с вкусными, но слишком маленькими печеньями.

      В гостиной заметно посветлело: Русов спилил уже немало ветвей, и горы сделались громаднее и ближе, они словно заглядывали в комнату.

      – Как называются эти горы? – кивнул он в сторону окна.

      – Аллеганские горы, – с грустью сказала Эрни. – Джон любил там рыбачить в ручьях. Иногда я ездила с ним ловить форель.

      Так что ленч закончился на печальной ноте, и Русов отправился работать дальше. Теперь он пилил ветви на куски, а самые толстые ещё и колол, чтобы годились для камина. К вечеру сложил в сарайчике приличных размеров поленницу и пошел в дом мыться. К счастью, проблем с горячей водой в Америке не было.

      Эрни смотрела на Русова заметно ласковее, поблагодарила за работу, а после обеда, хотя было тепло, разожгла в камине огонь. Окна потемнели, в стеклах отразились языки пламени. Некоторое время ещё виднелись дубы – словно гигантские тени на фоне глубокой синевы, но потом отступили в темноту.

      Русов устроился в мягком кресле, чувствуя, как наплывает дремота. Эрни и Джанет тихо говорили о чем-то.

      Все стихло, сон уже куда-то уносил Русова, когда его разбудило негромкое восклицание Джанет.

      Русов выпрямился, машинально потянулся за двустволкой, но пальцы схватили пустоту. Он с отчаянием вспомнил, что оставил ружье в шкафу. Но тут же понял, что оно не понадобится. Джанет напряженно глядела на мать – та откинулась в кресле и, казалось, спала. Но лицо заострилось, застыло, и даже красные язычки – отражения огня в камине – словно замерли в широко открытых глазах.

      Не отрывая взгляда от матери, Джанет заговорила:

      – Не пугайся, Юджин. С мамой все в порядке. Такое бывает с ней. Иногда.

      И тут губы Эрни задвигались. Голос звучал монотонно и глухо, словно приходил издалека:

      – Я стою на развилке. Вокруг сумерки. Две дороги расходятся отсюда. Какие-то цифры видны вдоль них. Возможно, они означают расстояния, но скорее это годы, я не могу разглядеть точно. По одной дороге чем дальше, тем темнее. Ужас притаился впереди. Вдоль другой дороги постепенно светлеет. Я вижу красивые дома и играющих детей. Но потом и на ней сгущается тьма… Я вижу людей, много людей. Целые толпы сворачивают на темную дорогу и пропадают из виду… Я вижу вас, – голос Эрни дрогнул. – Вы идете, держась за руки. Вы сворачиваете на светлую дорогу. Дорога становится ещё светлее, и темнота отступает дальше. Но все равно, ужас подстерегает и на ней…

      Эрни смолкла, зрачки расширились ещё больше, и пламя камина словно ожило и затрепетало в них. Но нет, это было иное, более яркое пламя.

      – Я вижу женщину, – сказала она, и голос прозвучал очень ясно. – Она стоит в конце дороги. Вокруг сад изумительной красоты, и от женщины исходит свет. Я никогда не видела такого яркого света. Но он не ослепляет глаза.

      – Это не Дева Мария? – вдруг спросила Джанет, и Русова поразил обыденный тон её голоса.

      – Нет, – голос Эрни упал до шепота, и свет в глазах померк. – Мне кажется, она не из нашего мира.

      Она опустила голову на грудь и сидела так долго. Потом встала, оперлась на руку Джанет, и та увела её из гостиной. Через некоторое время Джанет вернулась и проводила Русова в приготовленную для него комнату. Так странно закончился этот день.

      Комната была маленькая, кровать узкая, и, как догадался Русов, когда-то принадлежала Джанет. На стенах сохранились фотографии кинозвезд, какие-то фильмы с их участием Русову смутно припомнились. Подошел к окну – и здесь дубы, но за речной долиной, наполненной белым туманом, виднелись вершины гор, багровые в лучах канувшего за горизонт солнца.

      На сей раз пришлось обойтись без пижамы, не догадался взять. Он разделся и забрался под одеяло, приноравливаясь к узкой постели. О чем думала в ней Джанет, пока не засыпала, о чем мечтала? Кто разберет этих девушек. Впрочем, скорее всего о киноактерах.

      Русов лег на бок, зажав меж голых колен прохладную простыню. В последнее время часто думал об Айлин, но сегодня мысли продолжали течь о Джанет. Вспомнил, как мыла его губкой во время болезни, какое облегчение и негу почувствовал от прикосновений её рук. Все-таки она не совсем равнодушна к нему.

      Русов улыбнулся и скоро заснул.

      Утром они столкнулись в дверях ванной. Джанет выходила оттуда, вытирая мокрые волосы. Русов посторонился и вежливо сказал:

      – Доброе утро.

      Джанет что-то буркнула и быстро ушла.

      После легкого завтрака поехали на кладбище, навестить могилу отца Джанет. Кладбище раскинулось на окраине – кресты и памятники взбирались по зеленому лугу и было их, наверное, больше, чем жило людей в городке.

      Машину оставили у начала склона. Эрни пошла вперед, уверенно выбирая дорогу среди белых надгробий. Следом заскользила Джанет – в светлом плаще похожая на призрак. Русов удивился странности пришедшего в голову сравнения, пошел за ней.

      …И остановился.

      Залитый утренним солнцем склон вдруг исчез. Русов снова был в тайге, в мрачном заболоченном лесу, и тяжелый злобный взгляд следил за ним из-за обомшелых ветвей.

      ''Медведь!'' – молнией промелькнула мысль.

      По спине Русова прошел холодок, забыл двустволку дома. В следующий миг он вспомнил, где находится, и снова увидел безмятежно зеленый луг с белеющими за рощей строениями городка. Здесь не могло быть медведей. Здесь был кто-то другой.

      Черные волки? Поклонники Трехликого?

      По коже продрал мороз. Отчаянным усилием воли Русов попытался сохранить спокойствие. Он непринужденно сунул руки в карманы и возобновил ходьбу.

      Раздался тихий свист. Русов снова остановился и больше не двигался. Две фигуры в странной молочно-белой одежде появились из-за надгробия слева. Две, точно такие же, возникли из ниоткуда справа. Краем глаза Русов заметил движение позади. Фигуры казались нереальными и одновременно странно уместными среди белых крестов и надгробий – в бесформенном светлом одеянии от макушки до пят, без прорезей для глаз. Непонятно, как они могли видеть, но видели прекрасно. Фигура слева приказала бесцветным голосом:

      – Никому не шевелиться! Ты, вытащи руки из карманов! Медленно, иначе будет плохо.

      Вторая что-то сказала на незнакомом Русову языке. Голос прозвучал музыкально – взлетая, а затем опускаясь, и язык походил на китайский, но не был им, китайского Русов наслушался вдосталь.

      Фигура вытянула руку – в ней оказался маленький серебряный пистолет, – и направила на продолжавшую идти как ни в чем не бывало Эрни. Русов не услышал выстрела, даже щелчка, а дальше все стало происходить уже одновременно.

      Эрни начала клониться, в темном плаще похожая на подрубленное деревце. Упала ничком, выбросив вперед руки, как будто стараясь оказаться поближе к могиле мужа… Джанет закричала и бросилась к матери, полы плаща взметнулись от отчаянного движения… Русов стал медленно, как ему и сказали, вынимать руки из карманов. Но перед тем успел открыть футляр Сирина, вытащить первый цилиндрик и теперь надавил пальцами на его концы. Он больно укололся при этом, ладонь будто толкнул изнутри упругий холодный комок. Сразу все поплыло перед глазами, и несколько мгновений он не сознавал, что происходит.

      …Вскоре пришел в себя.

      Он стоял на коленях, упираясь руками в приятно холодившую ладони землю. Каждая былинка и каждый упавший листок были видны с необычайной, пронзительной четкостью. И в сознании Русова была та же холодная ясность. Он медленно встал на ноги. Все кругом замерло, как на остановленном кинокадре. В этом застывшем мире мог двигаться он один.

      Первой увидел Джанет, та лежала неподалеку. Она упала навзничь – руки были беспомощно раскинуты, на лице выражение отчаяния…

      Но не только оно.

      Русов замер. Он увидел, как стало меняться лицо Джанет. Словно иной чем солнечный, таинственный мягкий свет пролился откуда-то, совершенно преобразив его. Куда девалась угловатость и жесткость черт? Куда девалось отчаяние? Чудным светом, покоем и красотой просияло её лицо на фоне смятой травы и разметавшихся волос. Потрясенный Русов даже забыл дышать. Только лицо матери он помнил таким прекрасным, но его затуманивала дымка многих лет…

      Еще некоторое время Русов всматривался, потом облегченно вздохнул. Грудь девушки вздымалась и опускалась – Джанет дышала.

      Он с трудом оторвал взгляд и перевел на Эрни. Что-то не так было с её распростертым телом, но, прежде чем заняться ею, Русов осмотрел нападавших.

      Их оказалось шестеро – по двое справа и слева, и ещё двое позади. Все лежали распластанные, будто медузы, выброшенные из морских глубин на солнечный луг. Русов наклонился над тем, кто целился в Эрни. Похоже, это был обыкновенный человек, только в странном балахоне, ткань которого уже изменила цвет – с белого, в тон мраморных надгробий, на травянисто-зеленый. На месте лица щиток из пластика – наверное, прозрачный изнутри, а на руках перчатки.

      Русов брезгливо вытащил из пальцев пистолет и оглядел – не огнестрельный, блестящий стержень вместо ствола. Видимо, парализующего действия. В таком случае Эрни просто потеряла сознание. Русов бросил пистолет в траву и выпрямился. Пусть эти уроды поспят.

      Он подошел к Джанет и остановился, все ещё с удивлением разглядывая её. Чудесный свет угас, и теперь лицо было просто красивым и спокойным. Русов нагнулся и поднял девушку. Она показалась не тяжелой: наверное, возня с бочками на складе укрепила мускулы. Когда нес её к машине, осторожно выбирая места, куда ступить, то вспомнил, что уже видел эту картину. Во сне, в самолете, летящем с одного континента на другой над морем изо льда и тумана…

      Он поудобнее устроил Джанет на переднем сиденье, ещё немного полюбовался ею и вернулся за Эрни. И ещё не прикоснувшись к ней, по неподвижной груди и остекленевшим глазам понял, что она мертва. Наверное, от разряда остановилось сердце.

      Русов не осмелился трогать её, тут нужна скорая помощь. Спотыкаясь, побежал к машине, завел (много раз видел, как это делает Джанет), тронулся слишком резко, едва не налетел на дерево, наконец справился с управлением и погнал к городку.

      Первый встречный указал, где больница. Русов внес Джанет на руках – хорошо, что двери были автоматические, – и вокруг неё захлопотали медсестры.

      В скорой помощи поехал с санитарами на кладбище. По пути, завывая сиреной, присоединилась полицейская машина. Санитары наклонились над Эрни – Русов с тошнотворным чувством вспомнил, что так же нагибались над Сириным, – и тут же выпрямились.

      – Она мертва, сэр. Уже ничего нельзя сделать.

      Полицейские бродили по кладбищу, недоверчиво поглядывая на Русова: нападавшие бесследно исчезли. Тело Эрни погрузили в скорую, а Русову приказали сесть в полицейскую машину, снова за прозрачную перегородку.

      Вернулись к больнице, полицейские зашли туда вместе с Русовым. Появилась медсестра.

      – Все в порядке, мистер. – Она моргнула красными от недосыпания глазами. – Похоже на заряд из парализатора. Через час-другой придет в себя. Не должно быть никаких последствий.

     

      Здешний шериф не походил на Боба Хопкинса: низкого роста, тянул слова, а глаза бегали по сторонам, не задерживаясь ни на Русове, ни на заваленном бумагами столе.

      – Это, наверное… гм, парни с окраин Черной зоны. Появляются иногда пограбить. Повезло, что сумели от них отделаться. Обычно они всех приканчивают.

      Русов начинал злиться. Весь день его продержали в полицейском участке, правда не за решеткой. Нападавших так и не нашли. Джанет – она пришла в себя несколько часов назад – рыдала над телом матери под присмотром соседей.

      – Надо организовать погоню! Вряд ли они далеко ушли.

      Глаза шерифа перестали бегать и в упор уставились на Русова. Они оказались маленькими и довольно злыми.

      – Я и сам знаю, что мне делать, мистер. Вы тут не указывайте. И вообще, если бы не отзыв мисс Линдон, я бы вас задержал. До выяснения всех обстоятельств. Ступайте!

      Этот наглый тон Русову был знаком: похоже, и в Америке, и в России маленькие начальники разговаривали одинаково. Пожав плечами, он встал и, не говоря ни слова, вышел из полицейского участка. Черт с ними – с белыми. Его волновала Джанет.

      Тело Эрни положили наверху, в спальне. Едва Русов сделал несколько шагов по лестнице, как его остановил резкий голос Джанет. Она запрещала подниматься. Русов молча повернулся, достал из шкафа двустволку и сел у окна. Горы высились за рекой, багровые от подножия до вершин в лучах заходящего солнца.

      Наконец соседи ушли, тихо переговариваясь. Померкли леса по склонам, от реки поднялся белый туман и стал затягивать городок. Белизна мутнела – подкрадывались сумерки. Быстро стемнело. На этот раз от ночи исходила угроза: пару раз раздался пронзительный крик, похожий на птичий, но Русову показалось, что кричала не птица. Хотя вряд ли это были белые. Русов не сомневался, что если они нападут, то до последнего мгновения не издадут ни звука.

      Его руки сжимали холодный ствол ружья. Каким бесполезным оно казалось! На них явно напали профессионалы. Из американской, китайской или российской секретной службы (вдруг искали угонщиков самолета) – Русов не знал. Парализаторы редкое оружие, а про ткань, меняющую цвет в зависимости от окружения, он вообще не слыхал. Их спас случай и подарок Сирина. Неясно, что нужно белым фигурам, но, скорее всего, они вернутся.

      Что он будет делать? Как защитит Джанет?

      Русов едва не заплакал, придавленный чувством беспомощности.

      …И тогда на ум пришло воспоминание.

      Мать уже тяжело болела, под спину были подложены подушки, на щеках горел лихорадочный румянец. Как обычно по вечерам, она читала вслух Библию и после слов: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной'', закрыла книгу, утомленно прислонилась щекой к подушке и сказала:

      – Как наивны люди, как слепы! Всю жизнь ходят, словно по краю пропасти, но не видят бездны ни под собой, ни над собой. Они думают, что блуждают одни, без помощи. Но стоит позвать, и помощь будет оказана. Вопрос лишь в том, готовы ли они платить и кому – бездне вверху, или бездне внизу. В обоих случаях цена высока.

      – Мама, – вспомнил Русов собственный неуверенный голос. – Тогда попроси, чтобы ты выздоровела.

      Мать рассмеялась, а потом закашлялась, прижимая уголок простыни ко рту.

      – Мой милый мальчик, я просила и скоро буду здорова. Мы ещё погуляем с тобою вместе. А ты запомни – если придется совсем тяжко, ты всегда можешь попросить помощи… у той бездны, что вверху. Ценою будет твоя жизнь, но не бойся, её не возьмут у тебя. А если и возьмут – ведь это все равно случится рано или поздно, так что неважно…

      Русов очнулся.

      Мать учила молиться – это был единственный дар кроме жизни, который оставляла ему в чужой для себя стране, но он стеснялся: сначала боялся насмешек окружающих, а потом просто забыл. Да и не верил в помощь свыше, несмотря на слова матери. Отец приучал его полагаться только на собственные силы. Но попытка не пытка, он попробует – не ради себя, а ради Джанет, – обратится напрямую к Тому, кто живет в бездне вверху. Почему Джанет должна страдать?

      Он с отчаянием сказал:

      – Моя мама верила в тебя, Господь. Ты не спас её. Спаси хотя бы Джанет, я сам не могу. В обмен располагай моей жизнью, как тебе будет угодно.

      Прозвучало наивно и по-детски. «Что теперь? – подумал уныло. – Ангелы явятся на помощь? Едва ли».

      Русов прикусил губу, но вскоре голова стала клониться на грудь и он уснул. Сон был очень глубок – словно дом и все, что в нем было, погрузились в темную пропасть вод.

      Русов спал.

      И видел сон…

     

      Туман поднимается над землей, медленно движется сквозь призрачные заросли, протягивает щупальца к домам, закутывает их ватным одеялом – чтобы ничего не видели и не слышали – и ползет дальше.

      Дорога стелется сквозь туман, деревья сторожат её смутными тенями. Два светлых пятна от фар мчатся, освещая лишь асфальт перед капотом, а дальше упираясь в белую стену, но она не помеха: лобовое стекло превратилось в экран радара и в зеленоватом свете все видно совершенно отчетливо.

      Огромный трейлер сбавляет ход и ползет еле-еле; пожилой водитель тоже глядит на экран радара, но не слишком доверяет электронике.

      Туман становится плотнее, уже не разглядеть пальцев вытянутой руки. Все зыбко, неопределенно, словно туман размывает незыблемые границы между мирами. Тени деревьев расплываются и делаются странными: земные ли это деревья?..

     

      Берег тоже был окутан туманом. Темная вода не колыхалась, белые чашечки цветов на высоких стеблях виднелись сквозь дымку. Среди цветов сидела женщина, отвернув лицо и обхватив колени руками. Платье слабо светилось.

      – Мама? – неуверенно сказал Русов. Он хотел перейти к ней – темная полоса казалась совсем узкой, – но вдруг почувствовал, какой мертвящий холод исходит от этой воды.

      Женщина медленно повернула голову, и он судорожно вздохнул. Это была не мама! Словно тончайшая жемчужная ткань струилась перед лицом, и оно виделось не отчетливо, но сразу сковало взгляд Русова странной, холодной, мерцающей красотой…

      – Кто ты? – хрипло спросил он.

      – Ты все равно забудешь. – Сердце Русова затрепетало от мелодии этого голоса, но холод сделался ещё пронзительнее.

      – Твоя мать слишком часто приводила тебя сюда. – Женщина слегка улыбнулась, и от улыбки по туману прошла волна света. – Ты нашел дорогу, а значит получишь помощь. Но я помогу лишь один раз. Дальше Мою силу явят те, кого ты пожалеешь и кого полюбишь.

      – Ты говоришь загадками, – неуверенно произнес Русов.

      – Тебе лучше найти отгадки. – От лица женщины словно полыхнула молния, и сердце Русова замерло, а туман отпрянул во все стороны. – Отныне за тобою будет погоня. Слишком боятся тех, кто может приблизиться к границам Сада.

      – Какая погоня?.. – спросил Русов. И смолк.

      Странный звук раздался вдали – не сразу понял, что гудит мотор автомобиля.

      Русов повернулся, пытаясь что-нибудь разглядеть, но увидел только, как летят прочь перья тумана.

      Вдруг потемнело. Русов оглянулся – но не увидел ни женщины, ни черной воды, ни цветов. Стоял по колено в белизне, и смутные тени деревьев высились с обеих сторон. Он задрожал от холода и обернулся снова.

      Шум нарастал, появились два светлых пятна от фар.

      Внезапно оскаленная морда радиатора вынырнула из тумана, а выше обозначились белые пятна лиц.

      Русов в отчаянии вскинул руку, словно это могло остановить мчащуюся машину.

      Автомобиль наехал на него.

      …И проехал сквозь него.

     

      Какая-то тень возникает в мутной белизне и тотчас исчезает.

      На лобовом стекле, куда выводится изображение дороги, внезапно пропадают летящие навстречу силуэты деревьев – вся электроника отказывает разом.

      Водитель неотрывно глядит вперед и не сразу замечает это.

      В следующую секунду уже поздно.

      Исчезает и дорога, машина несется в серой пустоте.

      Затем вспыхивает огромный костер, и багровый туман закипает, пытаясь дотянуться щупальцами до искореженной груды металла.

      Из перекошенной кабины трейлера вываливается человек и, прихрамывая, убегает от адского пламени.

      Больше движения нет, кроме пляски огня в тумане…

     

      Русов очнулся. Было очень холодно, бил озноб и сталь ружейного ствола казалась ледяной. Красное зарево все ещё стояло перед глазами, он поморгал и с трудом пришел в себя.

      Не было ни дороги, ни страшного костра. Только туман непроницаемо серел за окном, да стекла сочились холодом. Лязгая зубами, Русов сунул руки под мышки и уткнулся в грудь подбородком. Он не хотел больше засыпать, не хотел видеть таких жутких снов, но опять задремал.

      Во второй раз проснулся от света. Молочный туман стоял за окном, и в доме было очень тихо. Сразу вспомнился вчерашний день. Русов встал и с ружьем в руке стал подниматься по лестнице. На этот раз его не остановили.

      Эрни лежала на кровати. Кисейный полог вверху слегка колыхался, от открытого окна тянуло свежестью. И здесь за окном стоял туман, но был светлее, и сквозь перламутровое сияние проникал золотистый свет.

      Джанет сидела рядом с кроватью, голова склонилась на грудь, как недавно у Русова. Она спала, но тотчас проснулась. Подняла голову, непонимающе поглядела на Русова, потом перевела взгляд на мать:

      – Тише, Юджин. Она в пути. Я видела её на дороге. Один раз она обернулась и помахала мне рукой.

     

      На этот раз Русов увидел семейный памятник Линдонов – мраморный монумент на зеленом лугу, с надгробиями вокруг. Церемония была многолюднее, чем похороны Сирина: видимо, Эрни хорошо знали в городке. Русова удивило, что у вырытой могилы были поставлены стулья, все уселись на них.

      Пастор повел заупокойную службу непривычно – без пения и размахивания кадилом. Русов мало вслушивался в слова: отрывки из Библии, случаи из жизни городка, в которых Эрни играла важную роль. Вдыхал запах свежевскопанной земли и смотрел на Джанет – печальную и одновременно какую-то просветленную, словно чудный вчерашний свет все ещё медлил на её лице.

      Пастор прочел последнюю молитву: ''Пыль к пыли, пепел к пеплу. Да благословит её Бог!'' Гроб опустили в могилу, и по доскам застучали комья глины. Так закончила свой земной путь мать Джанет.

      ''Как недавно и Сирин, – с горечью подумал Русов. – Что-то многовато похорон за один месяц''.

      И с тревогой посмотрел на Джанет, которая не отрывала взгляда от засыпаемой могилы.

     

      Они уехали этой же ночью. Русов боялся оставаться в доме: второй раз могло не пронести, и несколько раз напоминал Джанет, что их ждут на работе. К его удивлению, Джанет послушалась. На него глядела почти с ненавистью, губы дрожали, но покорно укладывала чемоданы: какие-то девичьи сувениры, вещи матери. Русов еле уместил два чемодана в машину.

      Отъезд походил на бегство. Русов вел машину нервно, заглядывая в каждый переулок. На станции договорился со смотрителем, и тот за десять тысяч долларов согласился поставить машину в гараж. В ожидании поезда Джанет безучастно сидела на чемодане, а Русов маялся, глядя то на нее, то в темноту вокруг станции.

      Наконец послышался свисток паровоза, ослепительный свет залил пути, из-за поворота стал выползать поезд.

      Вагон оказался пуст. Русов усадил Джанет у окна, а сам сел со стороны прохода, сжимая двустволку. Снова закричал паровоз, они тронулись.

      Свет в вагоне едва горел, смутные тени плыли за окнами. Русов знал, что это всего лишь деревья и гадал: успеет ли заметить другие тени – ещё темнее, ещё стремительнее, которые скользнут по вагону прямо к ним? Он сомневался в этом. Голова то и дело клонилась на грудь, он вскидывался и глядел на Джанет. Против ожидания та спала, прислонившись головой к вздрагивающей стенке вагона.

      А колеса стучали, визжали, пели, унося их из страны гор на равнину. И равнина открылась утром – вся в тумане, редкие деревья и крыши одиноких домов поднимались над ним. Русову не верилось, что благополучно пережили ночь.

      Взошло солнце, растаял туман, проснулась Джанет. Она ушла в туалет и вернулась аккуратно причесанная, но с хмурым и отчужденным лицом, разговаривать с Русовым не стала. Еще через два часа поезд остановился в Другом Доле.

      От вокзала взяли такси – кургузого жука желтого цвета. Чемоданы поместились в багажнике, на заднем сиденье хватало места для двоих, но Джанет демонстративно поставила рядом сумочку, и Русову пришлось сесть впереди. Всю дорогу молчали.

      Дома Джанет сразу поднялась к себе, предоставив обо всем рассказывать Русову. Грегори помрачнел, услышав сбивчивое повествование, и встал, опираясь на палку.

      – Надо успокоить девочку.

      Но не успел подойти к лестнице, как наверху снова показалась Джанет. Она вытянула руку в сторону Русова – жест показался ему наигранно театральным – и закричала:

      – Это он во всем виноват! Это он притащил за собой белых убийц. Сначала они убили его напарника, а потом стали добираться до него. Этот мерзавец прикрылся моей мамой! Из-за него она умерла…

      Джанет зарыдала и сползла на пол, обхватив балюстраду руками. Грегори кое-как поднялся по лестнице, тоже опустился на пол и обнял девушку за плечи.

      Русов почувствовал, что у него загорелись щеки. Не зная, куда себя деть, зашел в комнату Грегори. Внезапно сам собою включился компьютер, и на экране появилась надпись:

      ''Поздравляем. Счет 2:0 в твою пользу. До новой встречи!''

      Русов ошеломленно глядел, потом подкосились ноги, и он опустился на койку.

     

      Через некоторое время вошел Грегори. Увидел Русова сидящим на смятой постели, и губы сложились в брезгливую гримасу. Хотел что-то сказать, но проследил куда тот смотрит, и словно сработал невидимый выключатель; лицо сделалось спокойным, только веко подергивалось.

      Он подошел к компьютеру, выключил и сел на стул. Аккуратно прислонил палку.

      – Итак, они добрались и до тебя, – голос был холоден и спокоен.

      – Кто они? – растерянно спросил Русов, с трудом приходя в себя.

      – Цзин. В переводе с китайского – призраки. Их ещё называют ''люди в белом''. Считается, что это китайская секретная служба, хотя я не уверен. Я не думал, что к моему компьютеру могут подключиться. Была установлена мощная программа защиты. Придется её усовершенствовать.

      – Я понятия не имел, кто они такие, – простонал Русов и потер виски. В них начала пульсировать боль.

      – Странно, – слова Грегори обжигали ледяным холодом. – Неужели о них не знают в России? Они вездесущи. Хотя не имеют законного права действовать на Территориях США, но у них есть покровители в самых верхах. Они неуловимы. Даже если убивают американских граждан, их не задерживают. Правда, задержать их нелегко. Даже просто увидеть трудно. Не понимаю, как вы остались в живых. Хотя наверное вас не пытались убить, а хотели взять живыми. А точнее, только тебя – тут Джанет права. Что им надо от тебя, Юджин?

      – Что я могу рассказать китайской разведке? – Голова у Русова болела все сильнее. – О продовольственном снабжении Кандалы? О том, что пара боевых самолетов со снятыми деталями стоят на базе в её окрестностях? Им не нужна Россия – то, что от неё осталось. Все, что было нужно, они и так получили. Без всяких жертв с их стороны.

      – Они чего-то хотят. – Жесткий голос Грегори звучал в голове Русова, в центре раздирающей её боли. – Сначала они пришли к Сирину, потом к тебе. Они рискнули выдать себя через Интернет. Ты должен знать что-то еще!

      – Я ничего не знаю, – закричал Русов. – Отстаньте все от меня!

      Лицо Грегори выражало бесконечное терпение, он всматривался, всматривался… Странно, раньше Русову казалось, что глаза у него зеленоватые, как у Джанет, но теперь они были черные. Черные как уголь.

      И такое же черное крыло смахнуло сознание Русова в бездну…

      Когда очнулся, за окном смерклось. Весь дрожа, он встал с койки, кое-как взобрался на второй этаж и доплелся до ванной комнаты. Там открыл воду и, опираясь руками о ванну, подождал, пока наполнится. Разделся, сбрасывая одежду прямо на пол, и забрался в обжигающе горячую воду. И все равно, тело ещё долго била дрожь.

      В постели укрылся с головой, не хотелось видеть фото молодой Эрни. Но спустя некоторое время смущенный голос Грегори позвал:

      – Юджин, идем обедать.

      Русов хотел сказать, что не будет есть, как вдруг почувствовал голод. В самом деле, не ел со вчерашнего дня. Он сел в постели и мрачно посмотрел на стоявшего в дверях Грегори. Тот мягко сказал:

      – Юджин, извини, что так давил на тебя. Я очень расстроился из-за Джанет.

      – Ладно, – буркнул Русов, встал и принялся одеваться.

      Лицо Джанет застыло, когда подавала обед, а движения были отрывистыми. Сама не ела, только отпивала чай и глядела в темноту за окном. Русов в одиночку съел половину пирога. Когда мужчины закончили есть, Джанет заговорила, по-прежнему глядя в окно:

      – Юджин, ты должен съехать. Из-за тебя нам грозит опасность. Я не могу допустить, чтобы и с дядей что-то случилось. Он и так пострадал в ту проклятую войну.

      – Ладно. – Русов неловко складывал салфетку. – Завтра я уеду.

      – Нет, – неожиданно властно сказал Грегори. – Ты мой гость, и ты останешься. В моем доме ты в безопасности.

      – Но дядя! – вскинулась Джанет.

      – Успокойся, девочка, – ласково сказал Грегори. – Если боишься, то поживи пока у подруги.

      Лицо Джанет вспыхнуло, сделавшись гневным и прекрасным одновременно. Глаза загорелись изумрудами под копной рыжих волос. Не сказав ни слова, она с грохотом отодвинула стул и убежала, впервые оставив посуду немытой.

      – Ирландская кровь, – улыбнулся Грегори. – Порой в ней так и играет. Я по сравнению с нею холодный англосакс.

      Так что всё пока осталось по-прежнему. Утром Джанет отвезла Русова на работу, но не разговаривала, была тиха и задумчива. А вечером Русов стал со скуки наводить порядок в карманах и сделал поразительное открытие…

      Он выкладывал на покрывало смятые стодолларовые банкноты, десяти — и пятидесятидолларовые монеты, использованные железнодорожные билеты, ключ от шкафчика на работе, бумажки с номерами телефонов.

      И заодно футляр величиной с портсигар, наследство Сирина.

      Машинально раскрыл его. Первого, использованного цилиндрика, уже не было: видимо, оставил на кладбище. Оставались три, металлически поблескивая в электрическом свете…

      И тут ноги Русова ослабели, и он сел на кровать. Из-под трубочек выглядывала сложенная бумажка. До этой злосчастной поездки он несколько раз открывал футляр и мог поклясться – раньше её не было… Или все-таки проглядел? Он помедлил, потом вытащил листок и развернул.

      Как и ожидал, записка была от Сирина.

      ''Евгений, – торопливо бежали слова. – Если ты читаешь это, значит мои дела плохи. Я не думал, что… – дальше несколько слов было замарано. – Короче. В природе «черного света» не разобрались, но это неизвестная космическая энергия, которая была сфокусирована до очень высокой плотности плазменной линзой, так что получилось нечто вроде лазера. Характеристики таковы… – Следовало несколько закорючек и цифр, полная абракадабра для Русова. – Парни, которые восстановили формулу, были убиты, а лаборатория в Петрозаводске разрушена. Те, кто сделал это, наверное не знали, что один приезжал к нам на рыбалку. Он подозревал, что на них началась охота, поэтому оставил формулу мне. Евгений, запомни её, а листок сожги. Любой физик сразу поймет, что к чему. Может быть, это ещё пригодится. Прощай''.

      Руки Русова задрожали, когда дочитал записку: нежданно-негаданно в них оказался главный секрет Третьей мировой войны – то, из-за чего она обернулась столь неслыханным побоищем. Заболела голова. Морщась, он потер виски, пальцы оказались очень холодными.

      Что же делать с запиской?.. Да, нужно ещё запомнить формулу. Это из-за неё погиб Сирин, теперь в этом не было сомнений. И не какие-то бродяги убили его, а наверное те белые, что так бесшумно возникли на кладбище…

      Цзин – какое странное слово! Русов никогда не слышал его. И это тоже странно: почему их не было ни в одном боевике, которых он насмотрелся предостаточно? Ну ладно…

      Он стал растирать лоб, упорно глядя на бумажку, и постепенно странные закорючки формулы превратились в пейзаж – причудливые склоны горного ущелья в окрестностях Кандалы, куда Русов любил забредать мальчиком. Цифры он превратил в повисшие на скалах деревья, а для верности ещё и в номер телефона, по которому будет звонить…

      Кому? Да конечно, Сирину.

      ''Как ты, Миша? Еще летишь? Или долетел? Как принял тамошний аэродром?''

      Русов скрипнул зубами и встал. Спичек не было, так что пришлось пойти в туалет. Там разорвал записку на мелкие клочки, бросил в унитаз и спустил воду. Пусть цзин побарахтаются в канализации, если хотят. И тут же представилось – белесая лягушечья голова высовывается из унитаза, а во рту сросшаяся как ни в чем не бывало записка. Русов плюнул в сердцах и спустил воду ещё раз.

      Да, Грегори прав: кое-что им было нужно от Русова. Только он и сам не знал, что носит это в кармане…

      Обед прошел в молчании. Потом стали смотреть телевизор. По странному совпадению шла драма о Третьей мировой. Чудовищно ухали взрывы, вой истребителей проносился над головой; звук был отменный, куда лучше, чем у телевизора в Кандале. Уцелевший летчик возвращался после войны домой, в залитый солнцем городок. Он ещё не знал, что самое страшное ему предстоит пережить здесь…

      Но Русов чаще смотрел не на экран, а на сидевшую впереди Джанет. Завитки её волос то разгорались в адском сиянии ядерных взрывов, то меркли, когда на гостиную накатывались волны ревущей тьмы.

      – Как грустно, – сказала она, словно почувствовав взгляд Русова, и звук сразу сделался тише. – Зачем только люди воюют?

      – В конечном счете войны не имеют рационального объяснения, – сухо ответил Грегори. – Ведь всегда можно договориться. Я думаю, что жажда разрушения постепенно накапливается в душах людей и иногда вырывается наружу. Только вот средства уничтожения стали слишком эффективными. Но этого не понимает темная сторона наших душ.

      – Ваших мужских душ, – с вызовом сказала Джанет. – Женщины не развязывают войн!

      Никто не ответил, и мерные удары колокола, все усиливаясь, поплыли по гостиной.

     

      Поднявшись наверх, Русов стал проверять задвижки на окнах, а потом улыбнулся и сел на кровать. Едва ли задвижки ''их'' остановят. Или хотя бы задержат. Может быть, и в самом деле съехать?..

      Но уезжать не хотелось, и он со смущением понял почему. Ему хотелось быть ближе к Джанет. Он снова увидел её – распростертой на сверхъестественно четко рисующейся траве, с ореолом чудесного света вокруг лица.

      ''А ведь ей тяжело, – пришло в голову. – Только вчера похоронила мать''.

      Не раздумывая, он встал, пригладил перед зеркалом волосы и вышел в коридор. Комната Джанет была через дверь, он постучал.

      – Входи, – послышался голос Джанет.

      На Русова глянула с удивлением: видимо, не ожидала его. Она сидела у окна в кресле-качалке, но перестала покачиваться, разглядывая Русова. На ней был домашний халат.

      – Извини, – неловко проговорил Русов. – Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой. Я боюсь – это и в самом деле из-за меня.

      – Садись, – сказала Джанет.

      Русов опустился на стул возле столика с букетом искусственных цветов и оглядел комнату.

      Она была меньше, чем у него. Из двух окон – здесь они были в разных стенах – открывался обширный вид. Казалось, комната находится в носу корабля, плывущего среди багровой листвы дубов. В углу между окон стоял туалетный столик с зеркалом. Узкая кровать и такой же, как в комнате Русова, зеркальный шкаф располагались вдоль стен.

      – Мама была очень больна, – заговорила Джанет невыразительным голосом. – Одна из неизлечимых форм рака, которых появилось много после войны. Она сказала, что ей осталось жить от силы год. Так что это избавило её от мучений.

      Потрясенный Русов молчал.

      – А твоя мама? – спокойно продолжала Джанет. – Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?

      Русов плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.

      – Она долго болела после родов, – неловко выговорил он. – И в воздухе было полно радиоактивной дряни. Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. Наверное, это хорошо, что мы уехали: в центре России стало совсем плохо. Но на новом месте она опять стала чахнуть. Там сырой климат и длинные зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все её сторонились, потому что у неё открылся туберкулез. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у нее. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала меня, боялась заразить. А потом опять гнала в лес: хотела, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать лет…

      Русов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот серый день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, все словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Он помнил её только живой, только такой, какой попрощалась с ним из-за черной реки – пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице…

      – После её смерти твой отец сразу женился?

      Русов вернулся к действительности:

      – Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему – мэром, так что мог всех обеспечить. По крайней мере, было кому позаботиться о моих сестричках. Ведь у меня две сестры – Дина и Рая. Мама родила их уже больной, и это тоже подкосило её здоровье. Сейчас им по двенадцать лет… А Марьяна появилась в доме, когда мать ещё была жива. Конечно, ей это не нравилось, но отец говорил, что любит только её, а Марьяна нужна, чтобы ходить за детьми…

      Тут Русов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.

      – А как её звали? – спросила Джанет.

      – Кого? – Русов сначала не понял, но потом сообразил. – Мою маму? Ее звали Кэти.

      И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:

      – А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у нее. И твоя мама на фотографии – той, что в моей комнате, – тоже похожа на нее.

      Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдаленно:

      – Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.

      В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблески мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выделялась грудь.

      Русов встал:

      – Спокойной ночи, Джанет.

      – Спокойной ночи, Юджин, – тихо отозвалась она.

     

      Опять она лежала без сна и глядела в темноту. Вот и случилось то, чего боялась последние годы. Мамы нет – она осталась одна. Как быстро и странно все произошло. Она думала, что проведет последние месяцы с нею; поговорит на прощание, ещё раз послушает, как встретилась с отцом, как жила с ним. Но все кончено, она в могиле… А может, это и в самом деле лучше, как сказала Юджину? Не будет долгой мучительной боли, мама уже страдала от нее, хотя и скрывала.

      Юджин… Она снова попыталась возмутиться – ведь это все из-за него! – но не получилось. Надо же, потерял мать раньше нее. Как одиноко ему, наверное, бывает – в чужой стране, далеко от отца и сестер. Впрочем, мужчины толстокожие, взять хотя бы дядю. Ему не пожалуешься, не поплачешься…

      Она всхлипнула в подушку:

      ''Господи, на кого ты меня оставил?''

     

      В субботу Русов отправился повидать Боба Хопкинса.

      – Слышал об этой истории от Грега. – Хотя на столе стоял компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. – Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалеку.

      Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонек зажигалки.

      – Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. – Он возобновил неспешную ходьбу. – Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин… Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Все списывается на бандитов с границ Черных зон. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи уже бывали.

      Русов поднял воротник куртки, защищая лицо от ветра.

      – Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сириным.

      Шериф сплюнул:

      – Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. Да и за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в этом городе. Так что не дрейфь. Пока.

      Ветер брызнул в лица холодным дождем, и они расстались.

     

      7. Трехликий

     

      Похоже, шериф знал, о чем говорил. Проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Русов освоился. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить его в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона Русов не понимал.

      Ему понравился тренажер: садишься в автомобиль, надеваешь на голову шлем виртуальной реальности, берешься за руль и отправляешься в ''поездку''. Иллюзия была полной: мимо проносились дома, встречные машины, сменялись даже запахи – от горячего асфальта до скошенного сена, – в зависимости от пейзажа ''снаружи''. То и дело возникали опасные ситуации: у Русова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или выбегал ребенок. Он жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, а потом выслушивал ехидные комментарии инструктора.

      Но настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без задоринки. Русов снова наведался в ратушу и ''получил'' водительские права, его розовую карточку сунули в компьютер и со стандартной улыбкой подали обратно. Наверное, добавили очередной невидимый код.

      По вечерам он заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Русова. О себе рассказывала неохотно, но постепенно Русов стал лучше узнавать её. Эти встречи в полутемной комнате стали желанными, Джанет привлекала и волновала его после происшествия на кладбище.

      Сидели, не включая света: Русов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Она то слегка покачивалась, то сидела неподвижно; в сумерках темнел силуэт на фоне окна, иногда обозначалась грудь. Джанет стала мягче относиться к Русову и больше не укоряла за смерть матери. Этой темы вообще старались не касаться. Время проходило незаметно, прощались поздно. Русов ложился в постель и долго не засыпал.

      Пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине; за внешней бесцеремонностью Джанет скрывалась прекрасная душа, совсем как у его матери, только мать сделалась боязливой за годы жизни в чужой стране, а Джанет держалась гордо. И ещё – при каждой встрече его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зеленые, порой внезапно темнеющие глаза.

      Иногда втроем сидели в гостиной и слушали музыку, у Грегори была большая коллекция дисков. Потрескивали дрова в камине, по стенам мигали красные сполохи, а Русов слушал органную музыку Баха или скорбные аккорды симфоний Рахманинова – другого русского, тоже когда-то пересекшего океан, но и здесь, в тихой тогда Америке почувствовавшего надвигающуюся беду. Джанет в последнее время предпочитала печальную музыку.

      И так незаметно в Другой Дол пришла осень.

      Ветер сорвал листву с дубов и они стояли черные, грозя суками низко нависшему небу. Листья усыпали траву и дорожки, скользили под ногами. В субботу погода улучшилась, и Джанет затеяла большую уборку.

      Повинуясь её указаниям, Русов вытащил из подвала груду черных пластиковых мешков, а потом вместе с Джанет вооружился граблями и стал сгребать листья в кучи. Работа была новой для Русова, но спорилась у него в руках: окреп, работая на складе. Джанет останавливалась для отдыха гораздо чаще. Ее волосы падали на плечи и светились таким же теплым светом, как опавшие листья.

      Солнце поднялось уже высоко, когда сгребли всю листву, кучи горели золотом и багрянцем на жухлой траве. Теперь Джанет держала мешки, а Русов пластиковой лопатой насыпал в них листья. Порой от лопаты было мало проку, и приходилось сгребать руками. Ночью подморозило – листья отсырели от растаявшего инея, и руки у Русова быстро замерзли. Он выпрямился и засунул их под мышки, чтобы согреть.

      Джанет с улыбкой смотрела на него.

      – А в России вы убираете листья вокруг домов? – спросила она.

      Пальцы Русова потихоньку отходили, в них возвращалось тепло смешанное с болью. Он вынул руки и стал растирать пальцы.

      – Частных домов у нас мало, – ответил он. – Листву убирают дворники. Сгребают в кучи, а потом поджигают.

      Он снова увидел сизый дым, стелющийся среди стволов берез. Показалось, даже вдохнул запах дождя, принесенного серыми тучами… Но это длилось одно мгновение. Снова золотой свет лежал на листве и волосах Джанет, она держала мешок наготове. Русов наклонился и стал сгребать листья.

      Набрали ещё несколько мешков, и руки у Русова замерзли опять.

      – Подожди, – сказал он и стал растирать покрасневшие пальцы.

      Но Джанет вдруг оставила мешок, взяла руки Русова в свои и принялась растирать, от усердия прикусив губу. Ее тонкие пальцы оказались на удивление сильными, из них в онемевшие руки Русова вливалось ласковое тепло. Боли при этом не было.

      – Вот так, – сказала она, отстраняясь, и волосы слегка коснулись лица Русова. – А чтобы не останавливаться то и дело, пойду принесу тебе перчатки.

      Джанет не смотрела Русову в глаза, и ему показалось, что она покраснела. Но наверное, это было от холода. Она повернулась и быстро пошла к дому. Вернулась через пару минут и протянула перчатки.

      Теперь дело пошло быстрее, хотя Русову было жаль, что его пальцы больше растирать не будут. Но все равно, работать рядом с Джанет было приятно. Набили листьями около двадцати мешков, и Русов один за другим отволок их к улице.

      – Оттуда их заберут, – сказала довольная Джанет. – На этот раз мы сэкономили на уборке, так что можешь рассчитывать на праздничный обед.

      Она переоделась и уехала. Русов с Грегори расположились на веранде и выпили по стаканчику виски. Грегори щурился от золотистого света, подергивание века было едва заметно.

      – Запомни, Юджин, – поучал он. – Виски не закусывают, как вашу водку. Даже не запивают. Мы, американцы, любим во все класть лед, но по отношению к виски это хамство. Виски в переводе с гельского означает ''живая вода''. Его надо пить понемногу и безо всего. ''Не пей виски с водой, и не пей воду без виски'', – так говорят шотландцы…

      Грегори поскучнел: видимо вспомнил, что ни Шотландии, ни шотландского виски больше не существует.

      – Да, искалечили наш мир, Юджин, – сказал он, допивая виски одним глотком. – И не понять, кто в этом виноват. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

      Переместились в комнату Грегори. Он сел за компьютер и с минуту глядел на пустой экран.

      – Есть ещё одна загадка, Юджин. Почему «черный свет» лег именно так? Вот смотри.

      Он коснулся клавиш, и на экране появилась карта земного шара. Русов впервые увидел зловещую сеть Черных зон, оплетшую континенты. Но… далеко не все. Черные пиявки впились в Америку, Европу и северные области России. Гораздо меньше заползло на Ближний Восток. Почти вся Азия, Африка и Латинская Америка оставались чистыми.

      – Данные получены с орбиты, пока у нас оставались технические возможности для запусков, – тихо сказал Грегори.

      На сердце Русова стало тяжело. Вспомнилось, какое жутковатое наследство получил от Сирина.

      – Что затронуто только северное полушарие, это понятно, – нехотя сказал он. – Если спутники ваши, то были нацелены на Россию. Если запустили все-таки наши, то должны были накрыть командные пункты НАТО в Северной Америке и Европе. Когда управление было потеряно, облучение приняло беспорядочный характер, но все равно пришлось на северные районы.

      Грегори помолчал.

      – На американских спутниках были средства радиоэлектронной войны, но не излучатели «черного света», – сказал наконец. – Я об этом знаю, поскольку участвовал в расследовании причин войны. У нас был один умник, вроде того, о каком ты говорил. Только наш из АНБ, агентства национальной безопасности. Так вот, он попытался рассчитать орбиты спутников…

      – Зачем? – вяло спросил Русов. Разговор тяготил: что толку копаться в прошлом?

      Не отвечая, Грегори коснулся клавиатуры, и изображение изменилось. Теперь оба северных полушария накрыла серая сетка – тоже хаотическая, но полосы распределялись по земной поверхности более равномерно.

      – Это зоны, которые должно было затронуть излучение, если бы установки на спутниках работали непрерывно, – глухо сказал он. – А теперь смотри…

      На экран вернулись черные полосы, словно темная кровь влилась в оплетшие Землю серые жилы. Но… влилась далеко не везде. Черные пиявки кишели в Северной Америке и Европе, на территории России их было меньше, последняя проползала по Уралу. В остальных местах серые полосы начали таять и исчезли.

      – Складывается впечатление, – медленно сказал Грегори, – что кто-то контролировал спутники и после разрушения наземных станций. Этот кто-то целился в основном по Америке и Европе, но не забыл и про Россию, так что едва ли это ваши военные. А вот Азию оставил чистой. Это подтверждает гипотезу, что война была кем-то спровоцирована. Кем-то очень умным и технически оснащенным.

      – Цзин? – вырвалось у Русова.

      Грегори бросил на него острый взгляд:

      – Цзин тогда не существовало. Во всяком случае, о них никто не знал. И это не Китай. Он только воспользовался послевоенной ситуацией, как сделала бы любая держава на его месте… Просто мы были слишком готовы воевать, и кто-то столкнул наши страны лбами, а потом отступил в сторону, только слегка подправил события в свою пользу…

      Грегори умолк. В голубоватом свете экрана лицо выглядело изможденным. На дворе стемнело – опять надвигались тучи. Редкие оставшиеся листья горели золотом на черных дубах.

      – А есть догадки, кто это мог быть? – осторожно спросил Русов.

      Грегори долго молчал.

      – Кое-какие есть… Было задействовано четыре спутника, их могла вывести на орбиту одна ракета. Так вот, парень из АНБ проанализировал подозрительные записи, сделанные системой электронной разведки ''Эшелон''. По-видимому, это были фрагменты команд на спутники. Он сравнил их особенности с сетевыми диалектами крупных современных корпораций. Ведь логично предположить, что если кто-то подтолкнул мир к войне, то сумел максимально воспользоваться её результатами. И нашлась одна, очень влиятельная, где совпадений оказалось подозрительно много. Занимается сейчас проблемой установления нового мирового порядка.

      По спине Русова пробежали мурашки.

      – Тогда им должен быть известен секрет «черного света»?

      – Нет, – сказал Грегори. – После войны мы сделали все, чтобы его разузнать. И ничего… Люди, которые могли что-то знать, сгинули; от экспериментальных или боевых установок не осталось и следа; компьютерные файлы оказались стерты. Кто-то постарался до нас.

      – Кто? – тихо спросил Русов.

      – Неизвестно. – От холода в голосе Грегори Русова пробрала дрожь. – Многие правительства отдали бы огромные деньги за секрет этого оружия. К счастью, он утерян.

      Он замолчал. В тишине послышался шум подъезжавшего автомобиля.

     

      «Почему ты разоткровенничался, старый дурак? Вряд ли этот юнец агент русской разведки, об этом смешно и подумать, но почему ты не держишь язык за зубами? Юджин что-то знает, хотя может быть, сам не подозревает об этом. Иначе цзин не заинтересовались бы им. И он явно недоговаривает. Не похожа на правду та история про гранату с сонным газом, которую носил на всякий случай. Цзин профессионалы, не успел бы даже достать её. Что произошло на самом деле? И что хотят у него выведать? Может быть, какой-то секрет, важный для Америки? Не связаться ли с друзьями в Атланте, пусть займутся постояльцем как следует, пока цзин не добились своего. А они непременно добьются, парни серьезные… Да, надо что-то предпринимать''.

     

      На обед Джанет приготовила форель, поставила на стол белое вино. Повозилась с проигрывателем и включила ''Времена года'' Вивальди.

      – Праздник уборки листьев, – улыбнулась она.

      – А я думал, Хеллоуин, – хмыкнул Грегори. – Не хватает только выдолбленной тыквы.

      – Да ну тебя, дядя, – отмахнулась Джанет. – Терпеть не могу этих глупых страшилок.

      – Завтра Хеллоуин, – объяснила она Русову, накладывая форель. – Праздник нечистой силы. Дядя говорит, что раньше его отмечали весело. На верандах ставили пустые тыквы с вырезанными глазами и ртами, а внутри зажигали свечи. Словно черепа стояли…

      – А то нарядишься скелетом, и айда пугать соседских девчонок, – с мечтательным видом сказал Грегори.

      – Вот и напустили нечисть на Америку, – фыркнула Джанет. – Слава богу, сейчас его мало справляют. И так ужасов хватает.

      – Ничего ты не понимаешь, – обиделся Грегори. – Словно сама из другой страны прилетела… Ну ладно. Форель просто изумительная.

      Форель и впрямь была хороша, таяла во рту. Русов давно не пробовал ничего подобного. Он разлил по бокалам вино и шутливо сказал:

      – За Джанет! За её прекрасную форель и чудесное вино. Сегодня я в неё просто влюблен.

      Лицо Джанет порозовело: возможно, на него упал отсвет огня из камина. Она положила Грегори ещё форели. Тем временем бодрые аккорды ''Охоты'' Вивальди сменились хрустальными звуками морозной зимы.

      Русов встал.

      – Разрешите вас пригласить, – сказал он Джанет.

      Та неуверенно поднялась. Русов обнял её, и они закружились по комнате. От странного аромата защемило в груди. Музыка изменилась снова, она словно заскользила по льду; из бегущих аккордов и взлетающих звуков скрипки родилась вибрирующая мелодия – и понесла их в морозную даль. Зрачки Джанет расширились, оставив только зеленые ободки вокруг темноты. Лицо и волосы то загорались, словно на них перекидывалось пламя камина, то гасли, попадая в тень. Русову сделалось тревожно и сладко одновременно.

      Музыка, стихая, унеслась прочь. Они остановились. В комнате было очень тихо.

     

      ''Ты сошла с ума, Джанет! Мало этих вечерних разговоров, когда ты краснеешь от его присутствия – хорошо, что в комнате темно. Сегодня ты покраснела уже при всех. А этот танец! Твое сердце билось, а руки дрожали, словно с тобой делали невесть что. Разволновалась, как последняя дура от близости мужчины. Что с тобой? Неужели влюбилась? Нашла в кого – зеленого юнца, беглеца с нищей российской Территории?.. Нет, ты просто живешь слишком замкнуто, перестала ходить на вечеринки, встречаться с молодыми людьми. От одиночества увлеклась первым попавшимся. Выбрось его из головы. Развлекайся, пока у тебя есть время. Оставь его дома, пусть болтает с дядей и играет в свои компьютерные игры. Даже не разговаривай с ним!''.

      Она беспокойно повернулась на бок: как темно за окном! Сердце почему-то ноет. И мамы нет, пожаловаться некому… Это он виноват во всем!

     

      В понедельник, едва Русов приступил к работе, его вызвал мистер Торп: нужно было отвезти груз на ферму невдалеке от города. Русов уже выполнял поручения такого рода. Быстро управился с погрузкой, не стал переодеваться, сел за руль и поехал.

      День был сумрачный, облака ползли над полями. Но Русов не замечал пейзажа, думал о субботнем вечере. Было необыкновенно приятно танцевать с Джанет, ощущать её гибкое тело в своих руках, касание груди под тонким платьем, вдыхать аромат волос…

      ''Неужели влюбился? – подумал он. – Вот будет потеха для нее. И так норовит меня высмеять''.

      Помрачнев, свернул к ферме – одинокому дому посреди запущенного сада. Ограды не было, от ворот остались два бетонных столба. Рядом с верандой стояла приземистая машина.

      Русов посигналил, но никто не появился. Вышел из кабины, поднялся на веранду и позвонил. Нет ответа. Толкнул дверь – оказалась не заперта.

      Он вошел.

      …Что-то словно подхватило его. Русов испытал кратковременное ощущение полета, а потом больно ударился коленями и подбородком о пол, едва не выбив зубы. Руки оказались завернуты назад, а в спину уперлось что-то жесткое.

      От неожиданности Русов не издал ни звука. Он попытался освободиться, но эту затею пришлось выкинуть из головы. Руки были заломлены так, что казалось – от малейшего движения кости переломятся. Он почувствовал быстрые прикосновения к карманам.

      «Заберут футляр!» – обмерло внутри. Но касания прекратились, а Русов вспомнил, что оставил футляр Сирина на работе.

     

      ''Он слаб. Как он слаб! Не ровня им, а тем более не ровня тебе. Чего они испугались? Это была просто случайность, что потерпели поражение. Или нет? Не спеши. Помни о трех возвращениях… Случайность есть феномен. Феномены существуют только на уровне чувств. Отстранись от феноменов. Не смешивай с ними чистоту изначальной природы. Вспомни слова Лао-Цзы: ''Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он сух и крепок – он умирает. Когда деревья родятся – они гибки и нежны, когда они сухи и жестки – они умирают. Крепость и сила – спутники смерти. Поэтому то, что сильно, то не побеждает. Когда дерево стало крепко, его срубают. То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то значительно''.

     

      Неожиданно Русова отпустили. Он вскочил и оказался лицом к двери. Та все ещё была распахнута, открывая в проеме спокойный осенний пейзаж. Возле двери никого не было. Уже медленнее Русов обернулся. Перед ним стоял человек со слегка раскосыми глазами, необычно причесанными черными волосами, в костюме и при галстуке.

      Китаец? Цзин? Русов почувствовал, как ослабли и без того болевшие колени.

      К его удивлению, человек поклонился:

      – Прошу извинить за нелюбезную встречу. Потом объясню, почему я был вынужден так поступить. Мое имя Морихеи. Конечно, это не настоящее имя, а псевдоним. Еще раз прошу прощения.

      Человек поклонился снова. Он говорил по-английски, с безукоризненной четкостью выговаривая слова.

      – Юджин, – принужденным голосом сказал Русов. – Точнее, Евгений. Евгений Русов.

      Он провел языком по зубам – проверить, целы ли.

      Морихеи слегка улыбнулся.

      – Я знаю, – сказал он. – Еще раз простите за столь необычную встречу. Теперь, когда официальная, так сказать, часть закончена, не пройдете ли в гостиную? Побеседуем за чашкой чая.

      Русов испытал гнетущее ощущение, он попал в ловушку. Те, кто охотились за Сириным а потом за ним, достигли цели.

      – Я пленник? – сумрачно спросил он.

      – Все зависит от точки зрения. – Морихеи повернулся, безбоязненно открывая спину. – Кто угадает повороты пути? Пленник может стать хозяином крепости, а хозяин – пленником.

      – Зачем я вам нужен? – уныло спросил Русов и пошел следом, борясь с искушением побежать к машине или в свою очередь скрутить руки этому высокомерному азиатскому джентльмену. Но он понимал, что ни та, ни другая попытка добром не кончатся.

      Вошли в гостиную – просторную, но обставленную проще, чем у Грегори. Морихеи подошел к столику, где стоял чайник и были приготовлены чашки.

      – Вас хотят видеть наши общие знакомые. – Морихеи стал разливать чай. – Помните цзин?

      Русов вторично почувствовал слабость в ногах и опустился на подвернувшийся рядом диван.

      – Вы один из них? – прошептал он.

      Морихеи причмокнул и тоже сел.

      – Насколько мне известно, цзин могут быть только китайцы, а я другой национальности. Они просто попросили об услуге. Отказать им, как вы сами понимаете, было бы неразумно.

      – Тогда кто же вы? – Русов несколько приободрился.

      – Японец. – Морихеи оценивающе посмотрел на Русова. – Конечно теперь, когда Япония стала одной из провинций Великого Китая, о ней мало кто помнит.

      – Почему же, – немного спокойнее сказал Русов. – Я знаю о Японии. Отец собрал большую библиотеку, и я много читал. Там была ''Повесть о принце Гэндзи'' Мурасаки Сикибу. Помню описание заброшенного дворца, куда Гэндзи привез свою возлюбленную Югэй. Там она умерла. Эта ферма чем-то похожа, тоже стоит заброшенной.

      Морихеи долго молчал.

      – Как странно… – начал он, но не закончил, а только указал Русову на чашку. Взял свою обеими руками и приблизил к губам.

      Русову тоже пришлось воспользоваться двумя руками, так как ручки у чашки не оказалось. Она была довольно большая, зеленоватого цвета, с песочными пятнами, по которым шли коричневые узоры. Держать её в руках было приятно.

      – Жаль, что я не знаток классической литературы, – снова заговорил Морихеи. – Я эксперт в других областях… К сожалению, у нас мало времени. Поэтому постараюсь быть кратким, на американский манер. Цзин считали, что вас можно взять голыми руками. Но потерпели неудачу. Дважды!..

      Он помолчал, подчеркивая значение последнего слова.

      Русов был здорово выбит из колеи: сначала мордой о пол, а потом угощают чаем и ведут светскую беседу. Изо всех сил стараясь казаться невозмутимым, он отхлебнул из чашки, хотя вкуса не почувствовал.

      – Я знаю только про один раз. А что произошло во второй?

      Морихеи тоже отпил.

      – Туман, – сказал он. – Очень плотный туман и необычное стечение обстоятельств. Цзин обычно не попадают в дорожно-транспортные происшествия, тем более с таким тяжелым исходом… Но если позволите, я продолжу. Видите ли, цзин редко терпят неудачу. А чтобы это случилось два раза подряд, даже трудно припомнить. Это очень элитарная и законспирированная спецслужба. Большинство людей о ней не знает. Единственный аналог – ниндзя в средневековой Японии. Слышали о них?

      Русов молча кивнул.

      – Ниндзя давно нет, – продолжал Морихеи. – Остались только в кино. А цзин хвастаются, что их превзошли. Едва ли это так, но техническое оснащение у них на высоте. Только в отличие от ниндзя их не показывают в фильмах, на это наложен запрет… Но в конце концов, они только воины. Вряд ли вы слышали о принципе ''син-вадза-тай''. Когда встречается развитое тело и развитая техника, то побеждает развитая техника. Например, так я победил вас. Когда встречается развитая техника и развитый разум, то побеждает разум… Вот на этом уровне цзин не сильны, поэтому попросили об услуге меня. Заодно хотели узнать: что вы смогли противопоставить им?

      – И вы нашли ответ? – Русов попытался улыбнуться, хотя по спине пробежал холодок.

      – Думаю да. – Морихеи не спеша допил чай и теперь держал пустую чашку. – Только сомневаюсь, что цзин он удовлетворит.

      – Как это?

      Морихеи поворачивал чашку, внимательно разглядывая.

      – Иногда я вожу эти чашки с собой, – проговорил он. – Приятно подержать в руках. Похоже, вам они тоже нравятся… Нынешняя Америка похожа на тень воина, мало осталось от былого могущества. Но от Японии осталось ещё меньше – одна культура… Так вот, Евгений, – он произнес имя на русский манер. – Прошу прощения, но с точки зрения техники вы ноль. Такова и будет первая половина моего доклада. Вы плохо чувствуете опасность, реагируете с опозданием, не умеете поставить простейший блок. В общем, скучно перечислять.

      – А вторая половина? – хмуро спросил Русов.

      – О, она будет самая интересная, – скупо улыбнулся Морихеи. – Но позвольте уточнить пару деталей. После того, как вы столкнулись на кладбище с первой командой цзин… кстати, их немедленно сняли с задания и сурово наказали. Что вы делали дальше?

      Русов вздохнул:

      – Ничего. Просто сидел с ружьем. Хотя догадывался, что ружье тут не поможет…

      Больше движения нет, кроме пляски огня в тумане…

      – Вы вздрогнули, – мягко сказал Морихеи. – Вспомнили что-нибудь?

      – Я видел сон, – чужим голосом выговорил Русов. – Очень странный сон.

      – Расскажите, – попросил Морихеи. – Мне больно говорить об этом, но цзин из вас все вытянут.

      – Ладно, – хрипло сказал Русов. Вдруг осознал, что хотя забыл про тот сон, он все время оставался в глубине сознания, словно заноза.

      – Я видел туман… – начал он.

     

      Туман поднимается над землей, движется сквозь призрачные заросли, протягивает щупальца к домам, закутывает их ватным одеялом – чтобы ничего не видели и не слышали – и ползет дальше.

      Он становится плотнее, уже не разглядеть пальцев вытянутой руки. Все зыбко, неопределенно, словно туман размывает незыблемые границы между мирами. Тени деревьев расплываются и делаются странными: земные ли это деревья?..

     

      – Дальше в памяти какой-то провал, – голос Русова дрогнул. – Мне кажется, я видел цветы, темную воду, говорил с кем-то, но ничего не могу вспомнить… А потом из тумана вынырнул капот автомобиля, я увидел белые лица, и запылал этот страшный костер. Неужели все было в самом деле?

      Его снова пробрал жуткий холод, и он сомкнул пальцы на чашке, пытаясь согреть.

      Лицо Морихеи ничего не выражало.

      – Синкирё, – наконец проронил он.

      – Что это? – удивился Русов.

      – Мираж, видение неосязаемого… Вам не приходилось заниматься трансцендентальной медитацией?

      – Чем? – переспросил Русов.

      Морихеи слегка улыбнулся:

      – То, что вы описали, похоже на выход тонкого тела. Физическое тело спало, но другая часть вашего «я» побывала… в других местах.

      – Я почти забыл этот сон, – угрюмо сказал Русов. – Он быстро улетучился из памяти.

      – Да, – кивнул Морихеи. – Так обычно бывает… Я вам очень благодарен, Евгений. Мои догадки подтверждаются. Хотите послушать?

      – Давайте, – криво усмехнулся Русов. – Вряд ли цзин будут так разговорчивы. Морихеи моргнул:

      – Все просто, в критическую минуту вам помогают. Христиане сочли бы такую помощь божественным вмешательством. А в Японии просто верят, что горячая мольба не остается без ответа. В одной легенде рассказывается, как к человеку, впавшему в нищету, явилась одетая в белое женщина с длинными развевающимися волосами и пообещала, что выполнит три его желания. Правда, это не пошло ему впрок…

      Русов хмыкнул:

      – Не заметил помощи, когда на нас напали черные волки. Наверное, знаете про тот случай, раз столько обо мне раскопали.

      – И тем не менее вы остались живы, – пожал плечами Морихеи. – Могу заверить, что большинство людей в подобной ситуации погибало. Если не от клыков черных тварей, то от болезни. Что-то очень пагубно влияет на иммунитет.

      Что-то шевельнулось в памяти Русова, какой-то светлый образ поколебался над темной кромкой забвения. Он попытался вспомнить яснее, но только вздохнул:

      – С чего это мне помогают? И кто?

      Глаза Морихеи сузились ещё больше.

      – Почему – трудно сказать. Я предпочитаю этого не знать, так безопаснее. А кто?.. Ну что же, раз у нас такая приятная беседа – впервые в этой стране слышу упоминание о ''Принце Гэндзи'', – то поделюсь своими скромными догадками. Кто знает, может быть, вам пригодятся.

      Морихеи наконец поставил чашку и некоторое время смотрел в окно, где под ветром раскачивались черные сучья деревьев.

      – Вы слышали о Великой Битве? На Западе её чаще называют Армагеддоном?

      Вопрос прозвучал небрежно, но что-то кольнуло Русова в сердце. Он нахмурился:

      – Армагеддон – это слово из Библии. Так, кажется, называется сражение в конце времен.

      – Вы правы, – Морихеи наклонил голову. – Однако согласно восточным поверьям, Великая Битва уже идет. Подходит к концу Кали-Юга – эпоха железа, крови и единообразного мышления. Наступает Сатиа-Юга – более светлая и гармоничная эпоха. Силы Кали-юги ожесточенно сопротивляются, и новым ещё далеко до победы… Простите, но я подозреваю, что вы ввязались в схватку этих могущественных сил.

      – Что за силы? – удивился Русов.

      Морихеи снова взял чашку и стал разглядывать. Лицо приобрело отрешенный вид.

      – «Люди умирают утром и люди рождаются вечером, словно пена на воде. Откуда они приходят и куда идут, мы не знаем», – размеренно проговорил он. – Так писал Камо-но Тёмэй более восьми столетий назад. Он спрашивал, ради чего люди мучают себя, возводя великолепные дома, ведь век людей и зданий недолог… Ответов на эти вопросы нет и сейчас. Но складывается впечатление, что людей используют и история имеет иные цели, чем наше преуспевание. Общее направление воздействия очевидно – максимальное ускорение развития науки и техники. Но ради чего накапливаются материальные богатства и создаются все новые виды оружия? Быть может, это силы Кали-юги готовятся к последнему сражению, где собираются использовать всю накопленную человечеством мощь?..

      Морихеи замолчал. У Русова голова пошла кругом.

      – Как меня угораздило затесаться в эти военные приготовления? – сердито спросил он.

      Морихеи сдержанно улыбнулся:

      – Вы от меня много хотите, Евгений. Нам вообще сложно понять истинную суть событий. Например, причину войн одни видят в геополитике, другие в психологии людей, а третьи в столкновении цивилизаций. Так и Армагеддон большинство считает сказкой, а название затаскано в боевиках. Но похоже, Великая Битва является реальностью и влияет на многое, происходящее в нашем мире. Что касается вашего вопроса?.. Думаю, есть три пути, чтобы «затесаться». Во-первых, вы могли обратиться за помощью к одной из Сил. В любом сражении требуются соратники… или наемники, называйте как хотите. Но для другой стороны вы автоматически становитесь врагом, и я остерегся бы так поступать… Второй вариант – за вас кто-то походатайствовал. Третий – вы оказались в гуще битвы случайно. В последнем случае необходимо сделать сознательный выбор в пользу одной из сторон. Сомневающиеся воины никому не нужны и гибнут первыми.

      – Какой из меня воин? – удивился Русов. – Не хочу ни с кем воевать. Прошлое поколение навоевалось.

      Морихеи снова скупо улыбнулся:

      – Все мы воины, Евгений, хотим того или нет. Так устроен наш мир, и это не повод грустить. Одни сражаются ради денег, другие – чтобы сохранить собственную шкуру, а третьи… так пришлось. Кто-то поднял упавшее знамя, кто-то взялся за меч, чтобы защитить друга. Похоже, вы из числа последних. Так что примите это как данность. Читали ''Хэйке-моноготари''? Там рассказывается об Ацумори из дома Тайра: он должен был пойти на войну в возрасте шестнадцати лет и играл на флейте незадолго до боя, где его ждала гибель. Мы, японцы, научились любоваться красотой даже во время землетрясений и войн. Мой нижайший совет, – Морихеи слегка поклонился, – попробуйте и вы научиться этому. Иначе жить слишком тяжело.

      Русов вздохнул:

      – И как эти силы узнают, что ты обратился к ним за помощью?

      Морихеи снова посмотрел в окно.

      – Я подозреваю, что наши слова и даже мысли не пропадают бесследно, а звучат и на других уровнях бытия. Что-то такое, возможно, предполагал ваш ученый Вернадский, когда говорил о ноосфере – сфере разума вокруг планеты. Так что вас могли услышать, заинтересоваться… и начать налаживать сотрудничество.

      Русов тоже глянул в окно: облака нависли над садом, словно вслушиваясь в разговор. Он невесело улыбнулся:

      – Тогда все должны быть участниками этого сражения. Каждому случалось просить помощи – у Бога или у черта, а то и у обоих сразу.

      Морихеи наклонил голову:

      – Вот именно, у обоих. Люди готовы обратиться за помощью к кому угодно, лишь бы удовлетворить свои желания. Они забывают про цену исполнения желаний. Позвольте, я вернусь к той легенде. Наверное, вы знаете её европейский вариант… Вскоре к бедняку – а его сын был самураем – явился слуга даймиё. Он передал кошель денег и письмо от своего господина. Даймиё писал, что сын погиб и деньги – подарок отцу, воспитавшего такого доблестного самурая. Отец пришел в отчаяние и крикнул, что ему не надо денег, лишь бы сын вернулся. Дверь тотчас открылась и вошел полуразложившийся труп его сына. Последним желанием человека было, чтобы тот исчез…

      Морихеи испытующе посмотрел на Русова и продолжал:

      – Чувство долга мало знакомо современным людям. Между тем силы, участвующие в Великой Битве, достигли могущества, поскольку на протяжении тысячелетий не уклонялись от сделанного выбора. Больше всего они ценят в сотрудниках постоянство… Поэтому имейте в виду, если вы что-то пообещали, то должны выполнить слово, иначе защита будет снята. А тогда велика вероятность, что вас настигнет удар противоположной стороны…

      Русов поколебался:

      – Если вам столько известно, то не знаете ли, какова природа «черного света»? Это излучение считают губительным, но я встретил лесного бродягу и он говорил странные вещи. Будто некоторые получили дары…

      Глаза Морихеи превратились в щелки.

      – О некоторых вещах лучше не знать. Время перехода от Кали-юги к Сатиа-юге очень опасно. В старых текстах есть упоминание, что если по людскому неразумию внутренний огонь соединится с пространственным, то будет беда.

      Русов с сомнением пожал плечами:

      – Чудно все это. Армагеддон, пространственный огонь, Кали и Сатиа-юга. Не очень в такие вещи верится.

      – Верить всегда трудно, – лицо Морихеи было непроницаемо. – Возможно, мои соображения недостойны вашего внимания. Спасибо, что выслушали. А теперь нам пора.

      Русов неохотно поднялся – только теперь вспомнил, что он пленник, – и они вышли на веранду.

      Дул ветер, ветви деревьев скрипели в облетевшем саду. Русов с тоской посмотрел на грузовик, сесть бы и уехать к Джанет. Но видно, не суждено. А Морихеи не торопился. Глянул по сторонам и вдруг произнес:

     

      Бог в отлучке;

      Ветер гонит мертвые листья

      И все покинуто.

     

      В ответ на вопросительный взгляд Русова пояснил:

      – Это наш старинный поэт Басё. Запомните имя.

      – Зачем? – Сердце Русова сжалось в тоске. – Думаете, цзин оставят меня в живых?

      Морихеи холодно улыбнулся:

      – Будьте решительны и добьетесь своего.

      – А вы всегда добиваетесь своего? – горько спросил Русов.

      Морихеи пожал плечами:

      – Я солдат и выполняю свой долг.

      – Служите тем, кто платит? Кто проглотил Японию?

      Морихеи слегка развел руками.

      – Я мудрый солдат, – улыбнулся он. – Древнекитайский мудрец Лао-Цзы говорил так: ''Мудрый солдат знает, как построиться в ряды там, где нет рядов, как носить оружие, даже если нет оружия, и как приблизиться к противнику, даже если нет противника''.

      Русов покачал головой и ещё раз огляделся, но никого не увидел кругом. Морихеи спустился по ступенькам, открыл дверцу машины и сделал приглашающий жест. Русов уныло сошел и забрался в салон. Обилием циферблатов приборная панель напомнила родной СУ-34.

      Морихеи сел рядом, слабо чмокнула дверца.

      – Пристегнитесь, – сказал снисходительно. Он снова выглядел холодным и высокомерным.

      Русов сумрачно вытянул ремень, поискал защелку. Теперь он упакован, цзин получат его как на блюдечке. Он стиснул зубы, пытаясь унять дрожь, и понял, что дрожит от ярости, а не от страха. Морихеи обошелся с ним, как с ребенком. Снисходительно побеседовал, напоил чаем. Ну погоди!..

      Морихеи не стал пристегиваться, надавил на газ. Почти неслышно заворчал мотор, мимо проплыл грузовик. Русов только покосился, пристально глядя на приближающиеся столбы. Ускорение вдавило в сиденье, машина быстро разгонялась.

      Когда столбы оказались рядом, он схватил руль и резко повернул вправо. Ожидал сопротивления и навалился всем телом, насколько позволял ремень, но Морихеи по-видимому был захвачен врасплох и машина свернула даже круче, чем Русов надеялся.

      Хрустящий удар. Ливень осыпающегося стекла. Русова швырнуло вбок, грудь пронизала боль, и, если бы не ремень, приложился бы головой к косяку. Машину развернуло, последовал второй удар – врезалась багажником в другой столб.

      В моторе что-то с рычанием провернулось и наступила тишина.

      Русов втянул носом воздух, но запаха бензина как будто не было. Не чувствовалось и дыма, наверное зажигание сразу выключилось.

      Трясущимися руками он отстегнул ремень и повернулся к Морихеи, тот полулежал на руле. Русов попробовал дверцу, открывается. Сейчас бегом к грузовику и уехать, пока японец не пришел в сознание…

      А вдруг ему нужна помощь? Он не был пристегнут, и рулевая колонка могла проломить грудь.

      Русов скрипнул зубами, но протянул руку и потрогал Морихеи за жесткое плечо.

      Тот застонал, и Русов отдернул руку. Возможно, сломаны ребра, и тогда нельзя трогать, чтобы не проткнули легкое. Ладно, вызовет скорую помощь по телефону.

      Он вылез, на секунду согнулся от боли в груди и на подгибающихся ногах побежал к ферме. Со страхом оглядывался, вдруг Морихеи выйдет. Забрался в кабину – все ещё не верилось, что вырвался – и пустил грузовик под уклон. Ворота перегородила застрявшая машина, пришлось объехать по целине.

      Когда проезжал мимо, показалось что Морихеи слегка изменил позу. Русов торопливо вырулил на шоссе и погнал грузовик. Нажал кнопку телефона и заговорил:

      – Авария на семидесятом шоссе в двадцати милях от Другого Дола, на съезде к ферме. Пострадал один человек. Я побоялся оказать помощь, могут быть внутренние повреждения.

      Голос ещё дрожал. Русов выключил телефон и уменьшил скорость, не хватало во что-нибудь врезаться. Он испытывал гордость, – сумел-таки избавиться от самодовольного японца, – но это чувство быстро прошло. Вел грузовик, хмуро поглядывая на низкие облака. Слова Морихеи не выходили из головы. Неужели услышали его просьбу о помощи, когда взмолился после нападения цзин?.. Стало жутко: какую же технику для этого надо иметь? Хотя, скорее всего, тут используется нечто иное.

      Потом мысли сменили направление: цзин опять начали охоту за ним. Теперь, когда Русов знал, что они хотят заполучить, на душе было тревожно. Может быть, все рассказать? Зачем ему этот секрет? Только лучше уж сказать Грегори: не хочется снова видеть белые фигуры, да и симпатий к идее Великого Китая не испытывает… А каковы его чувства по отношению к Америке? Можно ли ей доверить такое оружие? Но скорее всего, тут ничего не поделаешь. До России не добраться, а Америка вряд ли снова захочет воевать. Зато американские власти, наверное, защитят его и Джанет от цзин. Не хочется, чтобы у неё были неприятности… Да, надо обо всем рассказать Грегори.

      Навстречу проехала «скорая» – ехал в такой за телом Эрни, – и Русову стало зябко: что-то много неприятностей происходит с ним.

     

      Вечером он осторожно завел разговор.

      – Морихеи? – хмыкнул Грегори. – Как же, слыхал о таком. Как говорится, личность широко известная в узких кругах. У него школа айкидо в Атланте. Держу пари, его не оказалось на месте, когда приехала скорая.

      – Верно, – удивился Русов. – Мне позвонили: машина стоит разбитая, но водителя нет.

      – Очень высокомерный японец, – покачал головой Грегори. – Он тебя чаем из особых чашек не поил?

      – Как же, угощал, – удивился Русов. Осведомленность Грегори неприятно удивила его.

      – Он любит угостить новичков чаем из собственных чашек. А знаешь почему? Упивается чувством превосходства над собеседником: тот, простофиля, и не подозревает, из какой драгоценной посудины пьет. Уж не знаю, какой они эпохи.

      – Так вот в чем дело! – удивился Русов. – Красивые чашки, ничего не скажешь. Нет, мне он не показался высокомерным. Мы пили чай, говорили о японской литературе. Конечно, странное отношение к пленнику…

      Он замолчал, подробнее рассказывать о беседе с Морихеи не хотелось.

      Грегори внимательно поглядел на него и Русову не понравилось, что не снял очки, уже не первый раз во время разговора прятал глаза за темными стеклами.

      – Так чего цзин от тебя добиваются?

      Но Русову расхотелось продолжать разговор: отчужденность и холодность появились в голосе Грегори. Нет, сначала пойдет к Джанет – поговорит с нею. Еще успеет поделиться с Грегори.

      – Кто знает? – вяло соврал он. – Тоже хотят узнать что-нибудь о России… Да, Грегори, – вдруг вспомнил он. – Может ли достаточно мощная компьютерная сеть улавливать и фиксировать каждое сказанное слово?

      – Думаешь, разговор записывался? – нахмурился Грегори. – Ну, тут и компьютера не надо.

      – Нет, я о другом. – Русов уже пожалел, что заговорил на эту тему. – Можно ли фиксировать все, что любой человек скажет в любом месте?

      – Гм, – в голосе Грегори прозвучало удивление. – В принципе это возможно, только надо везде поставить микрофоны. Сейчас есть размером с молекулу. А мощность современных компьютеров позволяет обработать любой объем информации. Уже сейчас все разговоры по телефонам – обычным и мобильным, – а также обмен информацией через Интернет контролируются. Это делалось и раньше, но тогда компьютеры выискивали ключевые слова, говорящие о потенциальной угрозе, а теперь анализируют и общий смысл. Никто не хочет повторения ситуации перед Третьей мировой, хотя, помнится, система «Эшелон» тогда никого не спасла. Придет время, и контролировать будут даже мысли. Не хотел бы я жить тогда.

      И Грегори резковато рассмеялся.

      – Да уж, – вздохнул Русов. – Ладно, я пойду.

      Он встал и направился к лестнице, ощущая на спине взгляд Грегори.

      Итак, возможно, что система наподобие «Эшелона», только мощнее, развернута наверху. Некто в состоянии слышать каждое слово. А может быть и мысли, если прав Морихеи. Этакая тотальная разведывательная служба Армагеддона. Делается это все время, или только когда произносятся некие ключевые слова? Разве узнаешь…

      Русов снова вздохнул и постучал.

      На этот раз Джанет не предложила сесть. Раскачивалась в кресле и не поглядела на Русова.

      – У меня болит голова, Юджин. Уйди, пожалуйста. Если надо что сказать, подожди до завтра, ладно? Спокойной ночи.

      Русов и не подозревал, что может почувствовать такую обиду: в голосе Джанет прозвучала враждебность.

      – Конечно, Джанет, – губы плохо слушались его. – Спокойной ночи.

      Он ушел. Не стал принимать душ, лег на кровать и закрыл глаза. От отчаяния захотелось плакать. Все ополчились против него: белые призраки, обходительный японец, с обидной легкостью скрутивший ему руки, отчужденный и подозрительный Грегори, а теперь и Джанет… Морихеи прав – постоянная война идет между людьми. Неужели утешение – лишь любоваться прекрасным в перерывах между сражениями? Как звали этого юношу, игравшего на флейте перед последним боем? Кажется, Ацумори. Но наверное, у него были родители и друзья, а может быть и возлюбленная. У него было за что сражаться, пусть и погиб в какой-то мелкой феодальной распре. А за что сражаться ему, Русову? Разве только за свою шкуру. У него никого нет, и он никому не нужен. Так не все ли равно, кто заполучит этот проклятый секрет? Пусть цзин приходят и берут, если хотят.

     

      …Он ковыляет по комнате взад и вперед, боль простреливает суставы. Морихеи – это надо же, какую хитрую лису подослали! У Юджина не хватит ума понять, как много этот японец мог вынюхать… Хватит ждать, пора действовать! Он останавливается у компьютера – экран озаряется равнодушным голубым светом. Опираясь одной рукой о стол, другой активирует шифровальную программу и набирает электронный адрес в Атланте.

     

      …Она спит, наконец-то смогла заснуть. И – о горе! – опять тот же сон. Красная роза в снежной пустыне – ветер уже не несет её, вмерзла в сугроб. Лепестки пожухли, цветок погибает. Она склоняется над ним и плачет. Горько плачет, глядя в бессилии, как розу засыпает снегом.

     

      …Морихеи ведет машину по Атланте, слева остается похожее на палатку здание Временного конгресса – под белым куполом один круговой ряд колонн. Морихеи перестраивается в другой ряд, движение оживленное, над городом голубое безоблачное небо. Сворачивает с главной магистрали, машина спускается по виадуку, огибая здание Института глобального управления. Сверху видно, что здание представляет из себя огромный круг. Его внутренние корпуса образуют необычный крест: перекладины скошены назад, как крылья скоростного истребителя.

      Здание имеет форму Креста мира.

      Морихеи минует индийский сектор, потом сектор Исламской конфедерации и сворачивает к сектору Великого Китая. Пандус раздваивается: направо – к главному входу, прямо – уходит в туннель. Морихеи едет прямо, стена здания вырастает навстречу, дневной свет сменяется полутьмой. Проезжает поворот в подземный гараж, туннель идет вверх, вокруг снова приглушенный свет дня, треугольный дворик окружен высокими стенами.

      Морихеи останавливается у служебного входа и смотрит на часы, ещё пять минут. Разглядывает цветочные клумбы и декоративный кустарник – цветы чересчур ярки, а кусты слишком аккуратно подстрижены.

     

      Не в моем саду ли

      Ныне опадают

      Белые цветы душистой сливы?

      Или с высоты извечной неба

      Снег струится, падая на землю?

     

      Время!

      Морихеи выходит из машины, поднимается по трем ступеням и едва касается двери, как та бесшумно поднимается. В холле черный и белый мрамор, яркие точки светильников, ни души. Морихеи идет к проему коридора, на стенной панели загорается желтая стрелка и бежит вперед. Морихеи следует за ней, коридор по-прежнему пуст.

      Неизвестно, сколько глаз – человеческих и электронных – наблюдает за ним.

      Желтая стрелка замирает у двери, и Морихеи останавливается. Дверь такая же, как другие – массивная, из темного дерева. Морихеи с невозмутимым видом ждет окончания процедуры идентификации. Наконец дверь открывается, и он входит в лишенную окон и мебели комнату.

      Комнату наполняет холодный белый свет, исходящий неизвестно откуда. Впереди – возвышение с двумя скамеечками. Над ним – плазменная панель с изображением мужчины в черном халате с золотым поясом, украшенным зелеными нефритовыми пластинками. Красивое надменное лицо, черные волосы до плеч. Мужчина бос, а в руке у него меч.

      Морихеи кланяется изображению Сюань-У, известного также как Повелитель Севера и Темная Воинственность. Затем садится на начищенный до зеркального блеска пол и ждет.

      Открываются двери справа и слева, входят двое в церемониальных одеждах: один в белом, а другой в черном. Если не считать одежды, оба выглядят одинаково: церемониальные косички, бесстрастные лица. Морихеи улыбается про себя: излюбленная игра в Ян и Инь, какой маскарад в государственном учреждении!

      Он встает, обменивается рукопожатиями и возвращается на место. Его собеседники садятся на скамеечки по обе стороны от изображения Сюань-У.

      – Мы получили ваш доклад, – говорит фигура в белом (разговор идет по-английски). – Благодарим вас. Мы только хотели уточнить некоторые детали. Необходимость в этом возникла, поскольку наши эксперты получили некачественные записи встречи.

      Морихеи кланяется некой точке между человеком в белом и человеком в черном. Со стороны это выглядит как поклон Темной Воинственности.

      – Прошу прощения. Но вы поручили установку и демонтаж камер своему специалисту. Я справился бы с этим лучше. Хотя не исключаю, что и тогда могло проявиться внешнее воздействие, о котором я писал в докладе, и записи были бы испорчены.

      Фигура в черном слегка меняет позу, что не ускользает от глаз Морихеи.

      – Вы всерьез полагаете, что кто-то из Иерархий, наподобие нашего покровителя, – человек кланяется изображению Сюань-У, – заинтересован в судьбе этого юнца? Морихеи пожимает плечами:

      – Это лишь мое ничего не значащее мнение. Вы можете не согласиться и поручить проверку вашим экспертам, без сомнения более опытным, чем я. Но при личной встрече я осмелюсь добавить кое-что. У меня почти не осталось сомнений, что он побывал у границ Сада и получил помощь оттуда.

      Наступает мертвая тишина. Наконец фигура в белом прокашливается:

      – Что вы знаете о Саде?

      – Не более вас, – любезно кланяется Морихеи. – Один из тонких миров, поэтому в обычном состоянии для нас недоступен. Обитатели Сада могут управлять пространством и временем, что является абсолютным оружием в нашем мире.

      – Вы думаете, что мальчишка овладел такими умениями? – голос человека падает до свистящего шепота.

      – Конечно нет, – слегка улыбается Морихеи. – Этими секретами не бросаются направо и налево. Ему просто помогли.

      – Откуда у вас сведения о Саде? – На этот раз белой фигуре удается контролировать голос.

      – Крупицы информации разбросаны по различным текстам. Собрать их воедино нелегко. Я пришлю список источников по электронной почте.

      – Поэтому вы рекомендуете отложить операцию? – На этот раз говорит фигура в черном. – Но вы не исключаете, что первый срыв произошел случайно. Да и вашу неудачу – хотя и довольно странную – можно объяснить неожиданностью; он усыпил вашу бдительность, а потом вырвал руль. Нам следовало дать вам напарника.

      Морихеи качает головой:

      – Гибель второй команды случайностью не объяснишь… Мое собственное поражение скорее всего пройдет незамеченным, я выполнял неформальную миссию. Но опасаюсь, что третья неудача подряд подорвет престиж вашей уважаемой организации, с которой я имею честь иногда сотрудничать… Кроме того, есть более эффективные пути. Я не писал о них в отчете, так как подобные рекомендации должны основываться на модели личности, а её построение – дело специалистов психологов. Я не знал, что необходимые для этого записи будут повреждены. Позвольте в таком случае предложить свое скромное мнение.

      Морихеи поочередно смотрит на черную и белую фигуры. Те наклоняют головы, и Морихеи продолжает:

      – Наш объект – незрелый молодой человек с не устоявшейся системой ценностей. Его социальный статус резко снизился. Он испытывает одиночество в чужой стране, хотя внешне адаптируется неплохо. Жаждет признания, эмоциональной поддержки, порою лезет вон из кожи, чтобы их получить. Чисто случайно оказался вовлечен в некую игру и не знает, как из неё выпутаться. Я не знаю, кто из Иерархий поддерживает его в настоящее время, но, судя по частым упоминаниям о матери, эта сила ближе к темной женственной энергии Инь. Следовательно, в нем должно быть сильно развито обратное стремление, к проявлению активной мужской энергии Ян. Его будет привлекать высокий социальный статус, власть и богатство. Можно использовать и Инь-сторону: поскольку чувство долга ему мало знакомо, он должен быть падок на сексуальные соблазны. Так что думаю, столь изощренная организация как ваша, без особого труда сможет привлечь его к сотрудничеству. Вы можете предложить гораздо больше, чем официальные структуры. Их, возможно, придется нейтрализовать, если проявят интерес к объекту.

      – Вы имеете в виду контакты Грегори Линдона? – Говорит человек в белом одеянии. – В этом плане прежнее руководство допустило серьезную ошибку, но теперь ситуация под контролем… Ваши советы интересны. Разумеется, мы тщательно изучим их, а пока выражаем признательность за лояльность к нашей организации и желание продолжать сотрудничество. Аудиенция закончена. До свидания… наш верный слуга.

      Фигура в белом подчеркивает последние слова. Морихеи кланяется сначала ей, а потом фигуре в черной одежде. Обе встают и уходят. Некоторое время Морихеи сидит неподвижно, глядя на изображение мужчины в черном халате и с мечом в руке, а затем произносит по-японски:

     

      Сказали мне, что эта дорога

      Меня приведет к океану смерти,

      И я с полпути повернула вспять.

      И с тех пор все тянутся передо мною

      Кривые, глухие, окольные тропы…

     

      Морихеи улыбается, и эта улыбка напоминает оскал волка. Он встает, пятится до двери, поворачивается и выходит.

     

      Всю неделю Джанет была холодна, но враждебности больше не проявляла, держалась ровно. Беседы по вечерам прекратились, и Русов уныло сидел в своей комнате.

      ''Хочет показать, что я для неё ничего не значу, – думал он, глядя в окно на облетевшие дубы. – Съехать, что ли?'' Но не мог решиться. Как-то вечером позвонила Айлин.

      – Рутинная проверка, – сказала со смешком. – Как себя чувствует мой пациент?

      – Хорошо, – обрадовался Русов. Покосился – нет ли поблизости Джанет? – и добавил: – Ваш массаж очень помог.

      – К сожалению, мы не закончили процедур, – в голосе Айлин прозвучала игривость. – Мне прямо совестно. Пациент так в них нуждался, не правда ли?

      – Да, – пробормотал Русов и оглянулся опять.

      – Это можно поправить. – Айлин таинственно понизила голос. – В виде исключения возьму практику на дом. Подруга уезжает в воскресенье на целую неделю, так что приходи вечерком.

      – Хорошо, – сказал Русов, и сердце часто забилось. – Где ты живешь?

      Айлин промурлыкала адрес и повесила трубку. Русов отошел от телефона взбудораженный, испытывая чувство, будто что-то украл. У него до сих пор не было близости с женщиной – отец говорил, что тогда заставит жениться, так что намекающие взгляды девушек в Кандале пропадали зря, – но теперь от воспоминания о пальчиках Айлин сладостная дрожь пробегала по телу. Он с трудом смог заснуть… Дни тянулись медленно.

     

      В воскресенье его разбудил несмолкаемый шум дождя. Сквозь серую пелену чернели дубы, по стеклам стекали струи воды. Когда Русов спустился к завтраку, то оказалось, что Грегори заболел. Он сидел у стола в халате и, морщась, растирал виски.

      – Не люблю сырую погоду, – пожаловался он, глядя на потоп за окном. – Все болячки начинают ныть. Придется вам одним ехать в церковь.

      Русов тоже предпочел бы остаться дома, томило ожидание вечера, но Джанет деловито собралась, подыскала ему плащ, так что пришлось ехать. Машин перед церковью было немного; оставив свою, Русов и Джанет почти побежали, подгоняемые порывами ветра и дождя. Внутри оказалось тихо и неожиданно светло, большие окна преображали сумрак в мягкий серый свет.

      На этот раз Русов совсем не следил за службой, мысли беспокойно блуждали, и пару раз ловил на себе вопросительный взгляд Джанет. После службы, когда стояли под навесом у входа, собираясь с духом, чтобы добежать до машины, к ним подошел Брайан.

      – Ну и погодка, – бодро сказал он, кивая Джанет и крепко пожимая руку Русова. – Словно хляби небесные разверзлись. Заедем к нам ненадолго, а? У меня жена заболела, скучает бедняжка. Хочет поговорить с вами о России. Потом отвезу домой.

      – Хорошо. – Русов повернулся к Джанет. – Возвращайся, я буду к обеду.

      Джанет долго не отвечала, глядя на пузырящиеся лужи.

      – Поедем вместе, – наконец сказала она. – Я давно Памелу не видела.

      Брайан пару раз моргнул.

      – Вот и славно, – сказал он. – Памела будет рада.

      Они ехали медленно, едва различая сквозь залитое дождем ветровое стекло автомобиль Брайана.

      – Что-то Памела в церкви давно не бывает, – молвила Джанет, осторожно переезжая большую лужу. Ответа от Русова она явно не ожидала.

      Сад перед домом Брайана облетел и выглядел неприятно – скопление черных искривленных деревьев. Въехали в просторный гараж, и Брайан помог Джанет выйти из машины.

      – Вы проходите, – сказал он оживленно. – Вон туда. А я сейчас приду.

      Он открыл им дверь и закрыл позади, когда они вошли.

      Монотонный шелест дождя сразу умолк. Они оказались в тускло освещенном коридоре, пожалуй, слишком длинном для обычного жилого дома. Впереди виднелась другая дверь. Когда подошли ближе, то стало видно, что она сделана из массивных черных досок, скрепленных металлическими полосами.

      И тут Джанет, все замедлявшая шаг, пока не оказалась за спиной Русова, остановилась.

      – Я боюсь, Юджин, – прошептала она.

      Сердце Русова дрогнуло: впервые за последние дни в голосе Джанет послышались эмоции. Он остановился тоже. И вдруг испытал странное чувство – все это с ним уже было.

      ''Дежа-вю?'' – подумал он. И вспомнил…

      Облака белым саваном повисли над невидимым морем. Солнце ослепительно сияло в темном небе. Сирин держал штурвал в руках. Русов шел по сумрачному коридору и впереди ждала черная дверь… Только теперь он знал, кто идет у него за спиной.

      – Постой, – чужим голосом сказал Русов. Опустил правую руку в карман и ощутил металлический холод футляра Сирина.

      – Может быть, вернемся? – прошептала Джанет.

      Русов ощутил робкое прикосновение к локтю, протянул назад левую руку, и Джанет ухватилась за пальцы.

      – Поздно, – он почувствовал собранность во всем теле, как с ним бывало на охоте. – Зверю нельзя показывать спину.

      Толкнул дверь – та беззвучно отворилась, и они вошли в полутемную комнату. Качнулось и приподнялось пламя нескольких свечей, осветив две фигуры за большим столом. Русов узнал бледное лицо Памелы. Второй человек, в бесформенном одеянии неопределенного цвета, был незнаком. Русов вспомнил, что подобные балахоны носили поклонники Трехликого в заброшенном городе и забеспокоился: не дознались ли, что это он стрелял там? Окна плотно зашторены, с улицы не доносилось ни звука.

      – Хай! – улыбнулась Памела и встала. Ее облегало то же серебряное платье, распущенные волосы в сумраке казались черными. – Спасибо, что навестили. Рада тебя видеть, Джан.

      Сосед по столу кивнул, его не представили.

      – Здравствуй, Памела. – Джанет проигнорировала человека в балахоне.

      Памела села, а её сосед выпростал руку (теперь Русов различил, что балахон фиолетового цвета) и указал на массивные стулья вокруг стола. Русов отодвинул один для Джанет, а другой для себя – таким образом между ними и столом оставалось пустое пространство. Незнакомец внушал смутную тревогу, хотелось оказаться подальше.

      Но Джанет не спешила садиться, лицо вдруг голубовато озарилось, а зрачки расширились. Русов обернулся.

      Дальняя стена растворилась в мерцании, и из воздуха появилась человеческая фигура. Нагая женщина, лишь слегка прикрытая длинными волосами, смотрела на Русова гордо и одновременно призывно. Одной рукой, с зажатой в пальцах красной розой, она прикрывала низ живота, а другой отстраняла с выпуклых грудей водопад черных волос. Чувственные губы лукаво улыбались, а глаза светились манящим зеленым светом…

      У Русова открылся рот, не сразу понял, что видит изображение. Кажется, это был объемный телевизор – вещь редкая и очень дорогая.

      Свет затрепетал, и ещё два изображения появились рядом с женским. Русов глянул правее.

      В центре колыхался фиолетовый, с серым оттенком туман. Из него пронизывающе смотрели два глаза странного желтого цвета. Русов моргнул и начал переводить взгляд дальше – как вдруг из тумана глянул таинственный серый лик. Русов вернулся к центральному изображению, но увидел лишь гипнотизирующие глаза. Он пожал плечами и посмотрел направо.

      Третьим оказался мужчина с надменным лицом. Он носил восточное одеяние – черный халат, перехваченный золотым поясом с зелеными пластинами. Мужчина стоял босиком на темной воде, а в руке держал обнаженный меч…

      У Русова перехватило дыхание: точь-в-точь как Черный охотник, которого увидел в лесу перед нападением волков!

      Человек в балахоне встал:

      – Во имя Трех ликов приветствую вас! – Голос прозвучал с самодовольным торжеством. – Первый лик принадлежит земному воплощению Люцифера и его могут видеть только избранные, а имя не может быть называемо. Цвет – фиолетовый, символ глубокой мудрости.

      Человек низко поклонился изображению в центре. Русову на миг сделалось смешно, будто мешок сложился пополам.

      – Слева от него наша госпожа Лилит, – человек поклонился женской фигуре. – Ее цвет красный, а роза – это символ любви, которую она несет нашему миру.

      – Справа наш господин Темная Воинственность, – последний поклон был адресован мужчине в черном халате. – Поразит силы хаоса и установит на земле вечный мир. При этом не обойтись без кровопролития, поэтому печален и всегда в черном… А теперь садитесь.

      В голосе прозвучало удовлетворение: стоя в замешательстве, Русов и Джанет словно отдали дань почтения двум фигурам.

      Все сели и Русов внимательно поглядел на соседа: лицо бледное и непримечательное, вряд ли узнает его на улице. Но в нем чувствовалась привычка повелевать… Снова странная встреча, везет на них в Америке.

      – Я не знала, что меня приглашают в сатанинскую церковь, – гневно сказала Джанет. – Ты стала последовательницей этого культа, Памела?

      – Что ты, дорогая, – натянуто улыбнулась та. – Я думала, вам будет интересно. А это только изображение в телевизоре, я выключу.

      Она коснулась стола – и со всех сторон нахлынула темнота, оставив лишь белые пятна лиц. Памела оглянулась:

      – Брайан обещал, что сыграем, но задерживается. Давайте пока поговорим.

      Человек в балахоне встал, в руке появился огонек, одна за другой загорелось ещё несколько свечей.

      – Извините, от яркого света у меня болят глаза, – томно проговорила Памела.

      Джанет вздрогнула, и по телу Русова тоже пробежал озноб: трепещущие язычки осветили человеческий череп. Глазницы наполняла тьма и Русову показалось, будто череп смотрит на него. Чувство тревоги сменилось паникой: куда они попали? Он почувствовал, что взмок; майка прилипла к спине. Что делать?..

      Он лихорадочно думал и вспомнил наставления отца.

      «Говори с людьми, – внушал тот. – Даже если они неприятны, будь доброжелателен. Мы живем в опасном мире и нельзя знать, где найдешь, а где потеряешь. Порою одно услышанное слово может спасти жизнь. А одно враждебное погубить ее…»

      Русов повернулся к человеку в балахоне.

      Вы говорите о Трех ликах, – сказал он, стараясь не стучать зубами. – А почему считают, будто вы поклоняетесь Сатане?

      – Так Люцифера называют христиане, – собеседник произнес последнее слово пренебрежительно. – В переводе с еврейского Сатана означает просто «противник». Да, он противник бога, но друг людей. Христиане примитивно понимают бытие, думая, что Вселенную создал их бог. В действительности Вселенная возникла из Единого, по-гречески ''to proton''. Сейчас его предпочитают называть космическим разумом, но суть от этого не меняется. Еще до появления христианства один мудрый грек писал: ''Поскольку природа Единого творит все вещи, оно само не есть что-либо из них''. Боги, а лучше сказать – Владыки появились как эманации, воплощения Единого. Христианский бог Иегова и Люцифер – разные проявления Единого. Иегова воплощает волю, а Люцифер – разум. Между ними издавна идет борьба. Мы славим первое и самое совершенное проявление Единого – Люцифера. Но теперь на Землю пришли и другие воплощения Единого – Лилит и Темная Воинственность. Они сжалились над человечеством и решили помочь ему…

      Русов не очень понял эти теологические рассуждения, а человек в балахоне привстал и поклонился темной стене. Когда сел, в глазах загорелся фанатический огонек.

      – Иегова стремится к безраздельной власти. Он хочет, чтобы люди оставались его рабами. Он не позволяет испить из океана могучей энергии, наполняющей пространство – Души Единого, названной в Библии деревом жизни. Это дало бы людям могущество и бессмертие, но Иегова боится соперников, ему нужны только рабы. Он запретил поклоняться другим Владыкам из страха, что они помогут людям. Но мы освободились от его власти и не подчинимся ему!

      Поклонник Трехликого ударил кулаком по столу. Вздрогнули все: Джанет, Русов, Памела и череп. С фанатичным блеском в глазах продолжал:

      – Мы чтим владычицу любви, прекрасную Лилит. Она дарует нам любовь в минуты отдыха. Мы склоняемся пред грозным ликом Единого, он посылает силы для борьбы с диктатурой Иеговы и известен под разными именами – Темная Воинственность лишь одно из них…

      Русов хотел сказать, что видел, какую любовь собиралась дарить Лилит своим поклонникам на площади покинутого города, но остерегся: вдруг придется отвечать за подстреленных лошадей. Указал на череп:

      – А что означает это? Христиане думают, что верующие в Бога обретут вечную жизнь. А во что верят поклонники Трехликого? Ведь череп – символ смерти.

      – Для нас череп – это символ краткости человеческого бытия, – терпеливо пояснил собеседник. – Напоминание, что надо провести жизнь достойно. Люди должны освободиться от власти Иеговы. Итог этой великой борьбы не предопределен, что бы ни говорилось в Библии. Авторы изобразили будущее так, как было угодно богу. Мы же верим в грядущую победу трех Ликов. Они победят – и дадут своим сторонникам могущество и бессмертие, дадут во владение обновленную Землю…

      Человек говорил с фанатической убежденностью: глаза горели, бледное лицо сделалось вдохновенным. И понемногу темнота в комнате словно сгустилась, а время замедлило ход. На нескончаемый миг Русову показалось, будто за спиной человека в балахоне встал Некто – не то в черном плаще, не то со скрещенными на груди крыльями тьмы. Пламя свечей поникло. Он услышал шум, словно от исполинского дыхания, и ощутил на затылке ледяной холод…

      Рядом ахнула Джанет. Русов нашел её руку и крепко сжал, надеясь что собственные пальцы не слишком дрожат.

      Пламя свечей успокоилось. По углам опять затаились обычные тени.

      – Вы можете напугать кого угодно, – хрипло сказал Русов. – В особенности слабую девушку. Для этого сюда и позвали?

      – Ее присутствие не было предусмотрено, – холодно ответил человек за столом. Узкие плечи словно сделались шире под балахоном. – Но не бойтесь, вам не причинят вреда. Вас пригласили, чтобы вы посмотрели на мир с другой стороны, Юджин. Разве не понятно, что ваша страна, Россия, была использована Иеговой, чтобы навести на людей очередной потоп уничтожения? И наша страна была использована тоже? Политики были просто пешками. В Библии ясно сказано, что без воли бога даже волосок не упадет с человеческой головы. Так что, не будь на то его воли, не было бы Третьей мировой войны. Так же, как Первой и Второй…

      Голос куда-то уплывал, цепенящий холод сковывал затылок Русова. Пальцы Джанет вздрагивали, и это неожиданно придало силы. Надо было сопротивляться. Молчать в этом сумрачном месте означало склониться перед холодной чуждой волей. Вот уже и Памела насмешливо смотрит на него…

      – А почему в основном пострадали христианские страны? – по возможности небрежно осведомился он. – Ведь Бог должен был пощадить своих рабов?

      Поклонник Трехликого цепко взглянул на Русова:

      – Владыки никому ничего не должны. Скорее всего, планировалось истребление большей части человечества. Только благодаря Трем ликам мир избежал тотального уничтожения. Может быть, в первую очередь Они защитили тех, кто ближе им, а о христианах подумали в последнюю очередь?..

      – Не верь ему, Юджин! – пробудилась от оцепенения Джанет, и глаза засверкали зеленым, почти как у Лилит. – Он лжет. Его хозяин издавна известен как Отец лжи.

      – Я лгу? – скривил тонкие губы человек в балахоне. – Если бог добр, как вы думаете, то почему уничтожил четверть человечества? Как когда-то наслал на беспомощных людей воды потопа? Если потоп не выдумали потом для острастки.

      – Но те люди жили в грехе! – Джанет почти плакала. – И Бог обещал больше не уничтожать род людской.

      – Плохо вы знаете Библию, – с усмешкой сказал поклонник Трехликого. – ''Не будет более истребляема всякая плоть водами потопа.'' Это сказано в ''Бытии'', глава девятая, стих одиннадцатый. Про другие способы уничтожения ничего не говорится. Да и стоит ли верить богу? Например, он обещал евреям землю обетованную и что будут его избранным народом. А вместо этого рассеял по земле, а потом истребил половину в Холокосте…

      Тут упал свет от распахнутой двери, и появился Брайан с подносом.

      – Заждались? – весело спросил он, составляя на стол бутылки и бокалы. – Обещал Памеле, что приведу партнеров для игры, а сам пропал. Угощайтесь.

      Ловко разлил женщинам сок, плеснул в два бокала виски и разбавил содовой. Русов облегченно вздохнул, от незнакомца в балахоне по телу бегали мурашки. Он отхлебнул виски, не ощутив вкуса. Джанет покосилась, но ничего не сказала. А Брайан сунул руку под столешницу, и перед каждым высветилась сенсорная клавиатура, стол по совместительству служил игровой консолью.

      Одновременно снова включился телевизор. В темной пустоте вращался земной шар, с обеих сторон под аккомпанемент тревожной музыки появились знакомые фигуры – нагая Лилит с красной розой и темный воин с обнаженным мечом.

      – Надеюсь, вас не замучили вконец теологическим бредом. – Брайан пригубил виски, и Русов расслабился: слава богу, странная беседа осталась позади. – Цель игры простая – господство над миром. Только вам сначала представятся…

     

      Все исчезло, будто выключили свет.

      Сердце Русова сжалось, опять сюрпризы. Огляделся: плотная темнота, только кое-где плавали пятна посветлее.

      – Джанет, – неуверенно позвал он.

      Ответа не получил, но темнота стала бледнеть. Внезапно совсем рассвело.

      Он сидел за столом один. Но стол оказался другой, гораздо роскошнее, со столешницей из темно-зеленого камня. В центре стоял серебряный канделябр и на нем горело множество свечей.

      Русов ошарашено поглядел направо, потом налево…

      Стены красновато отсвечивали и уходили ввысь, кое-где висели картины – слишком темные, чтобы их рассмотреть. У стен стояли шкафы, серебристо поблескивая ручками ящиков.

      – Где я? – неизвестно у кого спросил Русов.

      Тишина. Никогда не слыхал такой тишины.

      Потом раздался стук.

      Стук доносился спереди, и Русов различил в полумраке дверь. Высокая, тоже из красноватого дерева.

      – Кто там? – спросил Русов. Ему стало не по себе: что с ним происходит? Галлюцинация, фокусы проклятого телевизора, или Брайан добавил в виски наркотик? С него станется.

      Стук повторился.

      Что ж, если это галлюцинация, с ним ничего не случится.

      – Войдите, – хмуро сказал Русов.

      Пламя свечей затрепетало под порывом холодного ветра, створки дверей распахнулись, и порог переступила женщина. Русов изумленно вскочил, сразу узнал незваную гостью.

      На этот раз она не была нагой, зеленая ткань обтекала груди, но в руке была та же красная роза.

      – Не ждал? – низкий голос дразнил и шел будто издалека.

      – Нет, – пробормотал Русов, чувствуя себя нелепо: разговаривает с трехмерным изображением.

      Женщина приблизилась, полупрозрачная зелень струилась вокруг тела. Улыбнулась Русову и села в резное кресло, заложив ногу на ногу. Легкая ткань соскользнула с бедра, женщина откинулась на спинку и качнула перед губами розой.

      – Успокойся, я не галлюцинация, – сказала она завораживающим грудным голосом. – Это все чудеса электроники. Используется огромная пропускная способность цифровых каналов, какие-то волновые сигналы управляют восприятием… Я в этом не разбираюсь. Достаточно того, что техника позволила нам приходить в гости.

      – В гости? – удивился Русов. – Я сам нахожусь неизвестно где. Хорошо, если это иллюзия. Но почище, чем симулятор в автошколе.

      Женщина улыбнулась, зеленые глаза неотрывно глядели на Русова.

      – Это не иллюзия, – тихо произнесла она. – Ты у себя. В доме собственной души. Может быть, вокруг реальность, созданная суперкомпьютером; а может быть, все гораздо сложнее. Если подойдешь к картинам, то увидишь, что там изображено твое будущее. Хочешь посмотреть?

      Голос упал до шепота, роза снова качнулась, зеленая ткань заструилась с груди, приоткрыв красный сосок. Русов отвел глаза и ощутил ледяной озноб.

      – Нет, – хрипло сказал он. – Может быть, это фальшивое будущее.

      – Ты не глуп, – тихо рассмеялась Лилит. – Я чувствую, мы поладим. Но ты слишком застенчив, Юджин. Краснеешь при виде нагих женщин, словно невеста в брачную ночь. Отец чересчур подавлял тебя, а ведь только женщина может превратить юношу в мужчину… Давай выпьем вина, а потом поцелуй меня.

      – Какое вино может быть в виртуальной реальности? – Русов весь дрожал.

      – Ты плохо знаешь свой дом, – улыбнулась Лилит, вставая. Зелень уже почти не скрывала её ослепительных форм. – У тебя прекрасное вино и много других сокровищ. Только научись наслаждаться ими…

      Дверь снова распахнулась, пламя свечей в канделябре пригнулось. В комнату вошла Джанет и презрительно сощурилась.

      – Вот ты где, Юджин. Проводишь время с вселенской блудницей?

      Лилит даже не повернула головы.

      – До свидания, Юджин, – обольстительно улыбнулась она, растворяясь в воздухе.

     

      …У Русова заломило глаза, он стал растирать их, пальцы показались ледяными. Когда наконец поднял веки, наваждение исчезло. Он снова был в гостиной Брайана, и Джанет со страхом смотрела на него.

      – Хватит! – она стукнула кулаком по клавиатуре, и изображение двух фигур пропало. – Я не буду играть, мы уходим!

      – Пожалуйста, – несколько раздосадовано ответил Брайан. – Невинные развлечения, и чего испугались?

      Русов испытал облегчение, даже холод отпустил затылок. Джанет встала, но он задержался. Когда прошел страх, стало любопытно. Что он сейчас видел? Откуда появилась Лилит?

      – А где обитают Три лика? – спросил он у человека в фиолетовом балахоне.

      – У каждого из Владык свой мир, – последовал сухой ответ. – Нам эти миры недоступны, так как обладают иной, высшей материальностью…

      – Довольно! – голос Джанет звучал холодно, но в нем слышалась мольба. – Юджин, ты идешь? Или я уйду одна.

      Русов встал. Никто не поднялся, чтобы их проводить, только свечи затрепетали и острые язычки пламени протянулись вслед.

      В гараже сели в машину и выехали в открывшиеся ворота. Дождь перестал, тяжелые облака нависли над городом, и угрюмый синеватый свет проливался сквозь них.

      – Это надо же, все поставить с ног на голову! – Джанет кипела от возмущения. – Будто мы рабы Бога! Да ещё эти фокусы с телевизором. Говорят, у них в церкви впадают в экстаз, когда являются эти изображения.

      Русов молчал, глядя на сумрачные облака. Встреча оставила ощущение смутной угрозы, зловещий облик человека в балахоне странно смешался с притягательностью нагой Лилит.

      – Ты веришь этой чепухе насчет Трехликого? – не выдержала его молчания Джанет. – А впрочем, в Апокалипсисе что-то говорится о приходе антихриста и Вавилонской блудницы.

      Русов чувствовал себя подавлено и ответил уклончиво:

      – Мы встретились с явным фанатиком. Интересно, зачем прочитал нам целую лекцию. Хотел обратить в свою веру?

      – Все это ложь! – с некоторым облегчением сказала Джанет. – Поклонники Трехликого пытаются завлечь людей в свои оргии, вот и выдумывают небылицы. Ну погоди, Брайан!

      Они въехали в очередную лужу, веер брызг от колес долетел до середины тротуара. Вдруг проглянуло солнце, радуга появилась на фоне громоздившихся туч, и тяжесть ушла с сердца Русова. До него дошло, что Джанет разговаривает с ним обычным тоном. О странной встрече сразу расхотелось думать.

      – А пожалуй, это было полезно, – улыбнулся он. Дом заблестел стеклами им навстречу. – Будем знать взгляды поклонников Трехликого из первых рук. Из лошадиного рта, как сказал бы Грегори. Но теперь мне хочется выпить стаканчик виски.

      – Быстро ты научился у дяди, – проворчала Джанет, останавливая машину у крыльца. Но на этот раз в её голосе не прозвучало осуждения.

     

      – Да, были у меня сомнения насчет Брайана, – задумчиво произнес Грегори. Он полулежал на койке, Русов сидел рядом, и оба потягивали виски.

      – Вообще он веселый малый, но последнее время в нем чувствовалась какая-то озабоченность, – продолжал Грегори. – Значит, устроил дома тайное капище! Воображаю, какие оргии там иногда бывают. Странно, что так легко себя выдал… Но церковь Трехликого ведет активную пропаганду, и вы могли просто оказаться очередным объектом внимания.

      – И цзин, и Морихеи, и поклонники Трехликого – все на мою голову! – Русов покрутил в стаканчике янтарную жидкость. Он чувствовал себя прекрасно, давно так непринужденно не болтал с Грегори. – Не думал, что у меня будет столь разнообразная светская жизнь.

      Грегори осторожно улыбнулся:

      – Все правильно, Юджин. Относись к этому с юмором. В конце концов, все они лишь хотят с тобою побеседовать.

      И все же его тон стал другим, чем раньше – чересчур беззаботным… Тут появилась Джанет в фартучке, озабоченно поглядела на дядю.

      – Пойдемте обедать, – пригласила она.

      После обеда состоялся домашний совет. Решали, как быть с отоплением дома.

      – Раньше проблем не было, – со вздохом объяснил Грегори. – В подвале стоял котел на жидком топливе и нагревал воду для отопления. Нужная температура поддерживалась в комнатах автоматически. Сейчас горючее стоит дорого, его вырабатывают из каменного угля, так что вода греется электричеством. Но тратить энергию на обогрев целого дома могут позволить себе лишь богатые люди. Мы обычно закрываем на зиму второй этаж и отапливаем только первый. Джанет на это время перебирается в комнатку рядом с кладовой. Но куда деваться тебе?

      Русов хотел сказать, что по меркам Кандалы в гостиной можно разместить ещё с десяток человек, но передумал.

      – А если я буду доплачивать? – спросил он. – Сколько будет стоить и дальше отапливать второй этаж?

      Джанет взяла компьютерную панель. Выходило, что если не будет сильных морозов, то хватит двадцати тысяч в месяц.

      – Так и сделаем, – пожал плечами Русов. – Мне все равно деньги тратить некуда. А если будут сильные холода, переберусь на диван в гостиную.

      На этом договорились. Потом Русов вышел погулять. Он чувствовал себя странно: и хотелось, и не хотелось идти к Айлин. Воздух приятно холодил лицо, тучи все ещё висели над городом, но поднялись выше.

      Послышался стук каблучков – Русова догоняла Джанет. Поравнялась и неожиданно взяла под руку. Русов едва не споткнулся, ощутив прикосновение её бедра; горячая волна прилила к щекам.

      – Мне неловко, Юджин, – сказала она. – Мы тебя прямо обираем. Ты отдаешь половину зарплаты.

      – Я и всю бы отдавал. – Русов справился с волнением и говорил весело. – Мне у вас хорошо.

      Джанет крепче взяла его за руку.

      – А ты не скучаешь по родине?

      – Иногда скучаю, – признался Русов. – По тамошним лесам скучаю. И по сестричкам. Невесело им живется; шоколад, поди, редко перепадает. И посылку отсюда им не пошлешь.

      – Да уж, – согласилась Джанет. – Между нашими странами теперь пропасть. А ты не хочешь вернуться домой?

      Русов задумался. Солнце садилось, красным огнем тлели зазубренные края облаков. Становилось холодно, приближалась ночь.

      – Нет, – сказал он. – Не хочу.

      – Почему? – В голосе Джанет прозвучало удивление.

      Русов остановился. Все ещё медлило чувство легкости, которое испытал при появлении Джанет, и он сказал:

      – Потому что не хочу расставаться с тобой, Джанет.

      И неожиданно для себя – пока не оставила смелость – обнял её. Джанет не издала ни звука, Русов чувствовал только, как бьется её сердце. От прикосновения волос и теплого дыхания закружилась голова. Он ещё помедлил и поцеловал девушку прямо в губы. Джанет замерла, её губы подвигались, словно пытаясь вырваться. Потом отшатнулась, повернулась и быстро пошла прочь, споткнувшись один или два раза.

      Русов остался на месте, сердце сильно билось, в ушах шумело. Про Айлин больше не вспоминал.

     

      Следующая неделя оказалась тяжела для Русова: Джанет старалась избегать его, а увидев, смотрела откровенно враждебно. О вечерних беседах и подавно пришлось забыть, даже по пути на работу и обратно молчали. Джанет держала руль, не поворачивая головы – хорошо, что в них никто не врезался. Пару раз отчаявшийся Русов пытался завести разговор о погоде, но Джанет не отвечала.

      А погода стояла странная: облака висели над крышами, по сумрачным улицам свистел ветер, унося последние листья, но дождей не было.

      – Наверное, скоро пойдет снег, – сказал Русов, изнывая от непонятной враждебности Джанет. – У нас к этому времени все бывает завалено снегом.

      Джанет глянула на небо и впервые отозвалась:

      – Да, – молвила отчужденно. – Пожалуй, завтра надо будет съездить. А то занесет дороги.

      – Куда съездить? – поинтересовался Русов. Но ответа, как обычно в последние дни, не получил.

      Субботним утром тучи поднялись выше, между ними проглянула синева, но ветер стал ещё пронзительнее. Стоя на веранде, Русов плотнее застегивал купленную недавно куртку, когда мимо прошла Джанет – тоже в куртке, джинсах и коротких сапогах.

      – Ружье возьми, – не оборачиваясь, сказала она.

      Удивленный Русов сбегал за двустволкой, прихватил пачку патронов. Едва сел рядом с Джанет, как та резко тронулась. Вскоре миновали город и оказались в сельской местности. По прикидкам Русова, ехали на северо-запад. Дорога походила на ту, что вела из аэропорта Гринфилд в Другой Дол – широкая, но давно не ремонтировавшаяся, с выбоинами на асфальте, жухлой травой и кустарниками на разделительной полосе. Мотор жужжал, редкие фермы уплывали назад.

      Через час Русов не выдержал:

      – Куда мы едем?

      – К озеру Мичиган, – скучно ответила Джанет.

      К этой скудной информации ничего не прибавила, и больше Русов спрашивать не стал. Миновали пару городков, очень похожих на Другой Дол, потом долго петляли по пустынной транспортной развязке. Здесь покрытие было сильно разбито, и ехали медленно.

      Впереди снова показались постройки, вскоре машина оказалась среди них.

      Во второй раз Русов увидел вблизи брошенный американский город. Видимо, он был покинут дольше, чем тот, в Аппалачах, и уже разрушался. Влияния Черной зоны не чувствовалось, и дома выглядели не погребенными покойниками: сквозь разросшиеся кустарники виднелись обесцвеченные непогодой стены, чернели глазницы окон. На лужайках бурыми космами полегла трава.

      Один раз Джанет притормозила. Русов проследил за её взглядом и сердце упало, среди травы увидел желтое тельце. Но это была только кукла, тянувшая к небу пластмассовые ручонки.

      Дальше пошли здания производственного облика: фабрики, склады. В сохранившихся стеклах отражался холодный свет неба. Улицы заваливал мусор, в него вросли брошенные машины, и Джанет приходилось лавировать среди них.

      Несколько раз повернули. Впереди показалась синяя стена, преградив дорогу. Но когда подъехали ближе, стена обернулась гладью огромного озера. Его синева была угрюмой и холодной, как ружейная сталь.

      Джанет остановила машину у заброшенного причала и повернула голову. Русов тоже глянул в ту сторону. Над синей водой громоздились дома, а дальше вставали огромные стеклянные здания. Они жались друг к другу как скопление призраков – остатки былых времен и былого величия.

      – Это Чикаго? – спросил потрясенный Русов. – Я видел его с самолета.

      – Мертвый город, – тихо произнесла Джанет. – Я была здесь с дядей. Он сказал, что это самое величественное и печальное зрелище в современной Америке. От Нью-Йорка и Вашингтона ведь даже этого не осталось.

      Русов осмотрелся, печальный опыт научил не доверять покинутым городам. Пустой причал, из воды торчит кусок ржавого борта и надстройка баржи, темнота притаилась за окнами зданий.

      Вдруг кто-то прячется там?

      – Здесь не опасно? – спросил он. – А если бандиты…

      Джанет резковато рассмеялась:

      – Что ты все боишься? Здесь нет бандитов, слишком невыгодная позиция для обороны. Легко прижать к озеру.

      Русов вспомнил, что и поклонники Трехликого любят устраивать охоту в таких местах, но промолчал: вдруг ещё больше настроит против себя Джанет? В который раз уныло подумал: чем обидел ее?

      Щелкнула дверца. Джанет вышла из машины и стала бесцельно ходить взад и вперед, пиная сапогами мусор. Русов тоже вышел, прислонился к машине и смотрел то на Джанет, то на мертвый город. Затхлость чувствовалась в холодном воздухе, и необъяснимая тревога овладела Русовым.

      – Ты это хотела мне показать?

      – Да, – сказала Джанет, останавливаясь и не глядя на него. – Хотела показать, что вы, русские, сделали с Америкой.

      Сначала Русов не почувствовал ничего. Потом ощутил, что у него загорелись щеки. Ледяной ветер полоснул по лицу, насмешливо завыл в стальных конструкциях. То ли от ветра, то ли от обиды на глазах Русова выступили слезы. Он стер их тыльной стороной ладони и стал смотреть на здания.

      Они казались такими одинокими! Самые высокие терялись вершинами в тучах и, казалось, собираются в путь. Вот-вот оставят негостеприимный берег, и тучи унесут их в иной, лучший край.

      Русову стало жаль их. Стало жаль этот прекрасный и мертвый город над пустынным озером. Стало жаль Джанет, которая потеряла родителей и ютилась у дяди – в комнате, плывущей куда-то среди мрачных дубов. Стало жаль эту страну, по которой так тосковала мать. Стало жаль маму, чью могилу наверное уже занесли снега. Стало жаль Россию, свою далекую родину, истерзанные остатки которой тоже упорно боролись за жизнь…

      Русову словно железными пальцами сдавило горло. Спотыкаясь, он спустился к воде; хотелось оказаться подальше от Джанет. На берегу сел на землю, и его сотрясли рыдания.

     

      Она остановилась: какой смысл ходить по грязному причалу? Что задумала, то и сделала, пускай поглядит. Посмотрела вдаль – какая унылая синева у этого озера! Понемногу, против её воли, взгляд переместился ближе – на берег, где сидел её спутник.

      И тогда она усмехнулась:

      ''Посмотри на него, Джанет! Как он сник и съежился, как жалко выглядит на этом берегу. А как уверенно держался недавно. Словно не был ни в чем виноват. Словно все здесь было приготовлено специально для него. Но ты поставила его на место, Джанет! Заставила почувствовать свою вину. Пусть другие любезно улыбались ему, но ты не забыла – это из его страны пришла в Америку черная смерть… Ты не станешь улыбаться ему. Не станешь смотреть на него. Когда вернетесь домой, пусть он уйдет. Или уходи ты – пусть с ним нянчится дядя… Ты можешь уехать прямо сейчас. Садись в машину. Уезжай. Пусть он добирается пешком – мимо разрушенных городов, мимо Черных зон. Все это дело рук его соотечественников, их вина. Пусть и он хлебнет этой вины, напьется ею и будет пьян, как от виски. Но прежде подойди к нему. Скажи, как ты ненавидишь его… Что это? Он плачет? Это хорошо. Не одной тебе плакать, уткнувшись лицом в подушку. Тогда постой, полюбуйся на плачущего мужчину. По щекам текут слезы, прежнего самодовольного вида нет, на лице отчаяние. Это хорошо. Не одной тебе испытывать отчаяние бессонными ночами. Пожалуй, не стоит ничего говорить ему. Ты и так можешь быть довольна… Но почему он плачет? О ком плачет? Даже странно, что мужчина может так плакать… Нет, он не мужчина. Он слаб. Он не достоин твоей ненависти, а только презрения. Пожалуй, не стоит бросать его здесь, ещё упадет по дороге. Можешь взять его с собой. Он тряпка, можешь вытирать о него ноги… Но почему так болит твое бедное сердце, Джанет? Ты словно вырываешь его из собственной груди. Почему ты так плачешь? Где твоя гордость и где твое презрение? Ты сейчас упадешь. Упадешь прямо к его ногам… Смотри, он перестал плакать. В его глазах пустота. Ты когда-нибудь видела такую пустоту в глазах мужчины, Джанет?''

      Она повернулась и, спотыкаясь, пошла прочь.

     

      Русов пришел в себя от равномерного шума в ушах и не сразу понял, что это плещет вода о камни причала. Он привык к этому звуку, так плескались волны среди валунов северных озер – неутомимо и безразлично. И так же Русов испытывал сейчас безразличие ко всему. Он вытер глаза тыльной стороной ладони, встал и пошел к машине.

      Джанет не было: видимо, бродила где-то. Ну и пускай, век бы её не видел. Русов сел в машину и стал смотреть на чернеющие глазницы окон.

      Время шло. Джанет не появлялась, и Русов стал испытывать беспокойство. Как-никак он мужчина и отвечает за девушку. Он вышел из машины, взял под мышку двустволку и не спеша направился к пакгаузу, путь в другом направлении преграждала стена. По сторонам глядел уже внимательнее. Завернул за угол.

      Никого.

      Русов почувствовал холод в груди, пальцы стиснули ствол ружья. Куда могла подеваться Джанет? Неужели решила прогуляться? Не лучшее место для прогулок.

      Почти рысцой Русов пробежал вдоль стены до другого угла. И за ним пусто.

      Только спокойно! Не бегать взад и вперед. Скорее всего, Джанет пошла вдоль кромки озера. Разве только зашла в одну из улиц, но что ей там делать?

      А зачем ей бродить по набережной?

      Русов взвел тугие курки и быстро зашагал к угрюмому кирпичному зданию, за ним берег пропадал из виду. Жалко, что нет пистолета Болдуина. Всего два выстрела. Впрочем, картечь на близком расстоянии против волков ещё надежнее.

      Только вряд ли Джанет побежала от волков. Она бы закричала. И самого Русова сожрали бы, пока сидел в расстройстве на берегу.

      Он достиг угла, обогнул просевший на оси грузовик и сразу увидел две фигурки вдалеке.

      Одна повыше – Джанет.

      А рядом фигурка поменьше!

      Русов закусил губу. Преимущества двустволки сказывались только на близком расстоянии. Если у похитителей нарезное оружие, шансы неравны. Все же он поспешил вперед, придерживаясь захламленного тротуара, чтобы в случае чего нырнуть за одну из брошенных машин. Озеро равнодушно плескалось справа.

      Но никто не стрелял, и вскоре Русов приблизился на дистанцию прицельного огня для двустволки. Конечно, стрелять не стоило, чтобы не задеть Джанет. Да и следовало ли вообще?

      Русов глубоко вдохнул. Он разогрелся от быстрой ходьбы, но теперь снова стала бить дрожь. Сначала ему показалось, что рядом с Джанет, не доставая головой до плеча девушки, ковыляет девочка-подросток в нарядном платье, странно легком для холодного осеннего дня. Но теперь он понял, что это взрослая женщина. Оружия не видно, а женщина худая – кажется, ткни пальцем и повалится.

      Уолд тоже выглядел как обыкновенный бомж…

      Русов сошел с тротуара, уже не стараясь заглушить звук шагов. Укороченную двустволку на всякий случай держал так, что приклад касался бедра – можно быстро упереть в ногу и выстрелить. Отец много чему научил на лесных привалах.

      Женщина остановилась и обернулась. Синхронно с нею повернулась Джанет. Русов сглотнул: лицо у неё было спокойное, но глаза смотрели невидяще.

      – А вот и молодой человек наконец пожаловал.

      Голос женщины прозвучал добродушно, но улыбка оказалась ехидной. И лицо – маленькое, с заостренным носом и водянистыми глазами – добрым не выглядело. Впрочем, каштановые волосы были аккуратно завиты, и на ведьму с седыми космами женщина не походила.

      – Меня зовут Юджин, – принужденным тоном представился Русов. – Почему вы забрали мою девушку?

      – Я её забрала? – удивилась женщина и повернулась к Джанет. – Ты плакала, тебе было плохо, и я тебе утешила. Но разве заставляла идти, мое золотко? Скажи ему.

      Почему-то от звука её голоса у Русова пробежали мурашки по спине.

      Джанет лучезарно улыбнулась:

      – Я прогуляюсь с Ренатой до её дома, Юджин. Она прекрасная женщина, но одинока и скучает. Ведь у нас ещё много времени.

      – Ты никуда не пойдешь, – заявил Русов, еле сдерживаясь, чтобы не застучать зубами. – Ехать до дома далеко, дядя станет беспокоиться.

      Джанет продолжала улыбаться, словно ничего не слышала, а Рената уперла руки в бока и вскинула подбородок. Она походила на девочку, надевшую нарядное платье, но лисье личико сморщилось от злости, а глаза потемнели.

      – Не указывайте, мистер! Довели девочку до слез и ещё командуете…

      Что-то было в её голосе и взгляде… Властность, безмерная тяжесть, цепенящий холод. Русов почувствовал, как все реже трепыхается в груди сердце. Не было сил приподнять ружье, стволы будто налились свинцом. У женщины и в самом деле был дар, хотя другой, чем у Уолда…

      И город, и озеро куда-то исчезли. Словно темная пелена опустилась перед глазами. У Русова возникло ощущение падения в бездну. Ощущение было столь сильным, что внутри все сжалось и заледенело. Он падал стремглав: остановилось время, не стало света и лишь смутно Русов различал в этой пропасти бледную полосу, за которой – он с ужасом чувствовал это – его ожидало полное небытие. Показалось, будто некто в черном приподнимает полосу, словно шлагбаум на пути во тьму.

      Но на пути в темный колодец, кружась по удлиняющейся спирали, его догоняли слова:

      «У тебя светлое пламя… только сейчас красноватое… от страха».

      И следом:

      «Мы одной крови… ты и я».

      Мысли продолжали течь, хотя замедлились. Неужели он пропал и сейчас эта женщина уведет Джанет? Но Джанет не хочет идти! Просто её воля сломлена. Пусть она была жестока к нему, но ей хочется жить и быть счастливой…

      Он словно сбрасывал с плеч непомерный груз. Словно пробивался к отдаленному мерцанию сквозь черный лед… Наконец с неимоверным усилием вынырнул. Снова увидел мертвенно-синюю воду и холодный свет, но все-таки это был свет его мира. Перед ним стояла низкая скособоченная женщина. Красивое платье свисало с худых плеч, а в блеклых голубых глазах был страх.

      – Ты ведьма, – хрипло сказал Русов. – Тебя надо застрелить.

      – Ты её любишь, – с ненавистью сказала женщина. – Только любовь может противостоять моей силе. А меня никто не любил. И ты меня не суди. Ты здесь чужой.

      Способность чувствовать понемногу возвращалась к Русову.

      – Откуда ты знаешь? – удивился он.

      – Ты же сам сказал, что я ведьма. Видишь, я не боюсь холода и могу отправлять души в ад. С тобой вот не получилось. Зачем ты обидел девушку?

      – Это она обидела меня, – пробормотал Русов.

      – Дурак! – На лице Ренаты (он вспомнил имя) появилась ехидная улыбка. – Ей надо было уйти со мной. Она спасет твою жизнь трижды. А ты предашь ее!

      – Постой, – ошеломленно сказал Русов. – Ты видишь будущее? Нам предсказала одна женщина…

      – Ее мать? – Рената кивнула на безучастную Джанет. – У неё было мало силы. Она не получила дар и видела смутно.

      – Ты говоришь, как Уолд. – Русов снова почувствовал озноб.

      – Ты знаешь Уолда? – прищурилась Рената. – Вот в ком много силы, но он ею не пользуется, дуралей.

      Ее лицо немного разгладилось, на губах появилась мечтательная улыбка, а в глазах плеснулась синева.

      – Любовь… – протянула она. – Старое слово, холодное слово, печальное слово. Не я первая так говорю.

      Со странным выражением поглядела на Джанет:

      – Она будет любить тебя всю жизнь и ожидать даже потом.

      – А я? – глупо спросил Русов.

      – Ты? Ты предашь её и проживешь долго, – сухо сообщила Рената. – Умрешь богатым. Хотя… – её губы искривились, – может случиться и так, что ты переживешь её всего на семь дней. Зато она получит в дар мощь Владык. Она, а не ты!

      Русов растерянно смотрел на хрупкую женщину, потом отвел глаза. Грязная набережная, заброшенные здания, мертвые небоскребы… Чужая страна, жутковатая встреча.

      – Я не понимаю тебя, – сказал устало. – Что ты сделала с Джанет?

      – Она спит, – пожала плечами Рената. Ее ключицы выпирали из-под платья и Русов подумал, что она недоедает. – Скоро проснется. Ничего не будет помнить, и ничего ей не говори… Ты когда-нибудь поймешь. Уж не знаю, повезло тебе или нет.

      Она повернулась и пошла прочь.

      Кем она была, когда грозная сила пролилась на Землю, одним неся смерть, а другим жуткие дары – девочкой или уже зрелой женщиной?.. Наверное, она несчастна и её можно понять. В брошенных универмагах нетрудно отыскать красивые платья, но от одиночества так легко не избавишься. Даже Уолд как будто обрадовался спутнику в ночном лесу. Вот и она ухватилась за Джанет…

      У Русова заболела голова. Он поискал взглядом и сел на причальную тумбу.

      А Рената, не пройдя и десятка метров, вдруг остановилась, обернулась и вытянула голову на тонкой шее к Русову. Словно лиса принюхивалась.

      – Надо же, – хрипловато сказала она. – Я чую жалость. Это не любовь, но тоже редкость в нынешнем мире. Я часто ходила по следу, но всегда это был душный запах страха и ненависти, или острый запах отчаяния. Я благодарна. Позови Ренату, когда тебе будет совсем плохо.

      – Как? – спросил Русов, чувствуя полное отупение.

      – Безмолвные вопли отчаяния разносятся далеко, – холодно прозвучал голос Ренаты. – Порою я почти глохну от них. Но тебя я услышу.

      Она отвернулась, шагнула за груду контейнеров и скрылась.

      Русов посмотрел на Джанет: та стояла, с безразличной улыбкой глядя на небоскребы. Он закрыл глаза, надо прийти в себя. Наверное, просидел так долго.

      …И вдруг ощутил губы, волосы и слезы на лице – это Джанет целовала и тормошила его. Он открыл глаза и увидел её заплаканное лицо. Джанет отодвинулась, продолжая держать Русова за плечи.

      – Что с тобой, Юджин? Ты едва не свалился.

      – Да, – подтвердил Русов непослушными губами. – Едва не упал. Спасибо тебе, Джанет.

      – Прости меня за глупость, что я сказала. Я сама не знаю, что на меня нашло. Ты ни в чем не виноват. Это все безумие и гордыня прошлого поколения. Зачем и я умножаю зло? Прости меня, Юджин.

      – Да, – сказал Русов.

      Он привлек к себе Джанет, и ему стало удивительно хорошо от тепла её тела. Наконец-то он осмелился это сказать:

      – Я люблю тебя, Джанет. Что бы ты ни сказала, я буду любить тебя. Если этот мир снова рухнет в пропасть, я все равно буду любить тебя.

      – О Господи! – Джанет отодвинулась.

      Наверное, проглянуло солнце, потому что на озеро упал свет. На несколько секунд оно превратилось в чашу синего огня под сумрачным небом. И по контрасту с этим жутковатым пламенем в глазах Джанет загорелся иной свет – ласковый и зеленый, словно проблеск весны в этом клонящемся к зиме мире.

      Она снова приблизила лицо к Русову. Всколыхнулись волосы, укрывая от него негостеприимную синюю гладь. Цвет её глаз изменился – теперь это была не нежная зелень весны, а темная зелень пышного лета.

      – И я люблю тебя, Юджин, – тихо сказала она. – О, как я старалась этого не допустить! Сколько раз говорила себе, что не должна ничего забывать. Но я ошибалась. У меня внутри все перевернулось, когда увидела тебя плачущим на берегу. И я не хочу ни о чем вспоминать. Я люблю тебя, Юджин.

      На этот раз они целовались долго. И далеко отступил от Русова этот невеселый мир. Он чувствовал только губы Джанет – неумелые, но слаще всего, что пробовал в жизни; ощущал только ласковые пальцы, гладившие ему щеки и волосы; слышал только биение её сердца. Они с трудом оторвались друг от друга.

      – Пожалуй, пора ехать обратно, – запинаясь, сказала Джанет. Оглянулась и добавила: – Это надо же, как мы далеко зашли.

      Русов не ответил. Ему показалось, что увидел вдали маленькую фигурку, словно девочка вышла прогуляться в тени заброшенных зданий.

     

      Обратный путь занял больше времени. Машину вел Русов, пережитое потрясение сказывалось, и он ехал медленно, вглядываясь в дорогу. Да и мир вокруг не выказывал особой радости: тучи опять сгустились и приникли к земле, ветер поднимал с дороги вихри пыли. Но доехали благополучно.

      Грегори встретил их с беспокойством во взгляде. Ничего не стали рассказывать, поднялись наверх отдохнуть. Русов лег на кровать и стал смотреть в окно. Казалось, что низко идущие облака цепляются за ветви дубов, образуя сумрачный, постоянно меняющийся лабиринт. И мысли в голове тоже мешались…

      Сегодня он впервые признался в любви. Впервые услышал слова любви в ответ. Когда он думал об этом, то сердце ликовало. Но потом приходили другие мысли – что делать дальше? – и он испытывал полную растерянность. Делать перед Грегори вид, что ничего не случилось? Целоваться с Джанет тайком?.. Он с досадой подумал, что для кого-то такие вещи не проблема. Но у него не было опыта, в отцовском доме за ним следило чересчур много глаз.

      Он гнал эти вопросы и снова вспоминал руки и губы Джанет – как она ласкала и целовала его. Сердце сильно билось, во рту пересохло. Русов не успел опомниться, как стал представлять, что сам ласкает Джанет… Охватило такое острое желание обнимать её, прижимать к себе, обладать ею, что он втянул сквозь зубы воздух, а потом сел на кровати, чтобы успокоиться.

      – Жениться тебе надо, – рассмеялся он.

      И тут мысли приняли другое направление: а если и вправду попросить Джанет стать его женой?.. Мысль была новая, соблазнительная и пугающая одновременно.

      Он снова лег, подложил ладони под голову и стал смотреть в потолок. Сегодня на нем отсутствовала игра теней, комнату наполнял сумрак, и чем более углублялась темнота, тем хаотичнее становились мысли Русова. Он чувствовал раздвоенность, как никогда в жизни. Что-то в нем восставало против этой мысли, не желало связывать себя и терять свободу. Но другая часть его существа неудержимо тянулась к Джанет – к свету в её глазах, к ласковым рукам и мягким губам. Сознание трезво подсказало, что иначе Джанет останется недосягаема. Она серьезно принимает христианство и никогда не допустит близости без брака. А возникшее с такой остротой желание томило Русова… Вдруг Джанет снова начнет избегать его, и он её потеряет?

      Русов в смятении посмотрел на фотографию. Девушка на ней – никак не мог привыкнуть, что это мать Джанет, – словно подмигнула ему.

      ''А почему бы и нет?'' – словно говорил лукавый взгляд.

      И в самом деле, почему бы нет? Он женится на Джанет – и тогда она всегда будет рядом, и он сможет обладать ею. Разве не этого ему больше всего хочется?

      К щекам прилила горячая волна. Чтобы внезапно появившаяся решимость не улетучилась, Русов решил взяться за дело сразу – встал, пригладил перед зеркалом волосы и вышел в коридор. Сейчас войдет к Джанет и сделает ей предложение. Сердце сильно билось.

      На стук, однако, никто не отозвался. Русов разочарованно постоял перед дверью, потом толкнул её и вошел.

      Здесь было сумрачнее, чем в его комнате. Хотя листва опала, стволы и сучья дубов все равно загораживали свет. Русов подошел к окну: дома Другого Дола белели среди оголенных деревьев. Вдруг он заметил внизу Джанет: она сидела на веранде и казалась такой одинокой, что сердце Русова дрогнуло.

      Он сошел вниз, накинул куртку и вышел.

      Джанет не повернула головы, и сердце Русова упало. Другого кресла на веранде не было, так что он подошел к Джанет, сел на пол и прислонился головой к её коленям. Джанет вздрогнула, но возражать не стала.

      На улице было немногим светлее, чем в комнате. Облака выглядели прямо угрожающе: просветов между ними уже не было, иссиня-черная стена вставала над городом.

      Через некоторое время Джанет заговорила:

      – Ты должен съехать от нас, Юджин, – сказала она бесцветным голосом. – Конечно, мы будем видеться, но жить рядом нам теперь… неудобно. Мне будет неловко перед дядей.

      Русов подвигал головой, устраиваясь поудобнее.

      – Ерунда, Джанет, – сказал он. – Я никуда не уеду. Я люблю тебя и хочу быть рядом. Послушай, выходи за меня замуж. Если мы объявим об этом, то неловко ни перед кем не будет.

      Наконец-то слова были сказаны. Русов произнес их легко и не почувствовал себя как-то связанным. Напротив, хотя от пола веранды тянуло холодом, он чувствовал себя очень уютно у ног Джанет.

      – О, Юджин! – Русов ощутил пальцы Джанет у себя в волосах. – Это так неожиданно. Мне надо подумать.

      – Подумай. – Русов испытал легкое разочарование. – Только не слишком долго. Мне тоже будет неловко за спиной Грегори целоваться с его племянницей.

      Джанет хихикнула и слегка дернула Русова за волосы.

      – А кто тебе это позволит?

      Потом её голос сделался строже.

      – Послушай, ты знаешь эту балладу? – И Джанет с некоторой торжественностью продекламировала:

     

      Ты первых конных пропусти,

      Закутанных в плащи,

      Вторым спокойно дай пройти,

      Мужайся и молчи.

      На третьих всадников гляди,

      Средь них меня ищи.

     

      Дай вороным пройти, Дженет,

      И пропусти гнедых,

      А снежно-белого хватай,

      Не выпускай узды!

     

      На веранде было сумрачно и холодно – только от колен Джанет исходило тепло.

      – Нет, – ответил Русов. – Я таких стихов не читал. Похоже, это что-то шотландское.

      – Да, – сказала Джанет. – Это старинная шотландская баллада. Мама её очень любила и часто читала вслух. Даже меня назвала по имени героини. В балладе рассказывается о её возлюбленном – молодом Тэмлейне. Его захватили в плен черные эльфы и собирались увезти в заколдованный замок. У Дженет оставалась только одна возможность спасти Тэмлейна – узнать среди всадников, когда они поедут по темной дороге, и набросить на него свой плащ. Иначе она потеряла бы любимого навсегда.

      – И она узнала его? – спросил Русов.

      – Да, – сказала Джанет. Ее пальцы замерли в волосах Русова. – У неё было лишь мгновение для этого. Она схватила за узду белого коня, набросила на возлюбленного плащ, и черные эльфы уже ничего не смогли сделать. Они просто проехали мимо. Королева Фей лишь прокляла Дженет, пожелав, чтобы она умерла самой страшной смертью… И знаешь что, Юджин? Пожалуй, я не стану думать долго. Может быть, и у нас не так много времени. Я выйду за тебя замуж. А сейчас извини, я должна готовить обед.

      Она порывисто встала и ушла, оставив Русова на веранде. Тот был ошеломлен: все произошло так быстро!

      Потом некая мысль зародилась в глубине сознания и стала всплывать как диковинная рыба, по пути обретая четкость. Русову понадобилось время, чтобы её осознать: обратной дороги нет, его жизнь круто изменилась во второй раз после встречи с Сириным.

      Появилось и ещё одно смутное ощущение – он словно миновал некий опасный поворот в жизни, миновал легко, уносимый могучим течением, которое не дало ему задуматься.

      Не думалось и теперь. Он смотрел, как облачная стена растет, приближаясь к зениту. Темнело, все сильнее задувал холодный ветер, забираясь под куртку Русова. Но вставать не хотелось – он откинул голову на кресло, где сидела Джанет, и ему показалось, что это не ветер, а её пальцы ерошат волосы.

      Он улыбнулся, глядя в сердце встающей над городом тьмы.

      Когда вернулся в гостиную, там уютно горели светильники. Грегори читал журнал, сидя в любимом кресле. Джанет занималась чем-то в кухонном углу. Она обернулась, нерешительно улыбнулась Русову, поправила волосы и продолжила что-то старательно нарезать.

      Русов чувствовал себя неловко, не хотелось объясняться с Грегори. Но отмалчиваться было нельзя: он видел, как напряжена Джанет. Так что набрал в грудь воздуха и сказал:

      – Грегори, я люблю Джанет и хочу, чтобы она стала моей женой. Она согласна. Я знаю, что её родители умерли и у неё никого нет, кроме вас. Вы не против? У него возникло ощущение, будто слова повисли в воздухе и тот ощутимо зазвенел. Напряжение держалось с минуту, потом спало.

      Джанет обернулась от кухонного стола. Она раскраснелась и сделалась ещё красивее. Грегори медленно поднял глаза от журнала, сначала поглядел на племянницу, потом на Русова. Во взгляде не было особой радости, скорее досада. И что-то еще…

      – Хорошо, Юджин, – сказал он. – Пойди пока к себе. Мне надо поговорить с Джанет.

      Русов молча повернулся и пошел к лестнице, ощущая на себе взгляд Грегори. У себя в комнате не стал включать свет, а подошел к окну.

      Его ожидал сюрприз: белые цветы падали с темного неба. Приближаясь к освещенным окнам дома, они на короткое время наполнялись бледным светом, а потом тускнели и пропадали из виду. Русов не сразу понял, что идет снег. Он долго смотрел на этот беззвучный полет первых цветов зимы, вспоминалась Кандала, бескрайние снега вокруг города и мать.

      Наконец его позвала Джанет. Она ещё больше раскраснелась и нервно накрывала на стол.

      – После обеда обсудите это между собой, – устало сказал Грегори. – Я оставил все на усмотрение Джанет.

      Так что обед прошел не слишком весело. Русов гадал, что такого Грегори мог наговорить Джанет, а у той лишь к концу обеда вернулся нормальный цвет лица. Телевизор смотреть не стали. Русов снова поднялся к себе и лег на кровать.

      Снег все падал – уже не отдельными снежинками, а валил белой стеной. Комната наполнилась бледным молочным светом.

      В дверь постучали.

      – Войдите, – сказал Русов.

      Это была Джанет. Она переоделась и была в нарядном зеленом платье.

      Русов сел на кровати, а Джанет опустилась на стул возле двери.

      – Юджин, нам надо поговорить. – Голос звучал принужденно, как недавно у самого Русова.

      – Конечно, Джан. – Ласковое имя вырвалось у Русова непроизвольно.

      Джанет вздрогнула.

      – Дядя говорит, – продолжала она сурово, – что с тобою опасно связывать жизнь. Дело не в тебе лично, ты ему нравишься. Просто какое-то зло следует за тобой. Смерть твоего друга и моей матери не случайны. Сейчас лишь временная пауза, словно выжидают чего-то. Но дядя боится, что мы пробудем вместе недолго.

      Русов почувствовал тошноту, словно сам падал куда-то вместе со снегом. Но это не было то предельно жуткое ощущение, что испытал на берегу озера Мичиган. Он быстро взял себя в руки.

      И неожиданно вспомнил:

      – А твоя мама говорила, что видела нас вместе, – сказал он. – Мы шли, держась за руки, по какой-то дороге.

      Джанет снова вздрогнула.

      – А я и забыла, – шепотом произнесла она. – Но теперь вспоминаю. Это показалось мне странным тогда, просто выбросила из головы.

      Она отвернулась и стала смотреть на падающий снег. На лицо упал нежный прохладный свет – такого не бывает летом. Пышные волосы и глаза сделались темными, только лицо и руки белели.

      – Да, мой милый Юджин, – тихо сказала она. – Этот мир не таков, каким он мог быть. Я боюсь того, что нас ждет впереди. Но я попробую положиться на тебя. И на Бога. Я стану твоей женой, Юджин.

      Она вдруг заплакала, подняла руки к лицу и поспешно вышла. Русов остался сидеть, не чувствуя никаких эмоций: слишком много случилось за этот день. Вскоре он лег и быстро уснул.

     

      Гаснет наконец свет из окон Джанет, а в комнате Юджина его и не включали. Грегори сидит у окна и смотрит на падающий снег. В мерцании фонаря над верандой лужайка постепенно становится белой – красивое зрелище. Наверное, привычное для Юджина – известно, что в России подолгу лежит снег…

      Да, удивила его Джанет. Ну, не совсем удивила: в последнее время её поведение стало слишком красноречивым и он стал подозревать нечто в этом роде. Живет чересчур замкнуто, дом и работа, а тут симпатичный молодой человек рядом, немудрено увлечься. Но с какой радостью и надеждой она смотрела сегодня…

      Грегори качает головой. Похоже, увлечение-то нешуточное. Что же делать? Он обо всем договорился, и День ветеранов удобное время, чтобы Юджина увезли под каким-нибудь предлогом. В Атланте из него все вытянут, можно не сомневаться… Только как он, любимый дядя Грег, может разрушить мечты Джанет? Как сможет смотреть в её глаза – часто грустные и такие счастливые сегодня? Ведь они потускнеют снова: Юджина не отпустят скоро, даже если догадки только наполовину верны.

      Грегори вздыхает. Почему выбор оказывается так тяжел? Что для него важнее: долг или счастье Джанет? Или это ложная дилемма, и не надо вмешиваться в естественный ход вещей?.. Да, хорошо сказал старик Шекспир:

     

      И начинания, вознесшиеся мощно,

      Сворачивая в сторону свой ход,

      Теряют имя действия…

     

      Он с трудом встает, подходит к компьютеру. Верный друг: есть ли кто вернее? Жены ведь не было и не будет. Так стоит ли мешать Джанет обрести мужа? Пусть он не такой, как хотел для своей девочки, но это молодой человек с хорошими задатками. Способность к культурной адаптации просто поразительна, даже если вспомнить, что его мать американка. Где-то он читал о всемирной отзывчивости русского характера. Кто знает, что из Юджина получится?.. А тайна, связанная с ним – что ж, тут надо ещё понаблюдать и подумать. Бывают странные совпадения, которые оказываются далеко не случайны. Надо только понять, кто за ними стоит. И Джанет… будет ли у неё другой шанс?

      Грегори трясет головой, отгоняя пугающую мысль. Слишком много он знает, привык все вынюхивать, ему известно даже то, что Джанет считает своей тайной… Ладно, хватит копаться в себе.

      Экран компьютера вспыхивает голубым безрадостным светом. Шифр, электронный номер в Атланте – все как обычно. Интересно, пытались цзин снова войти в систему? Пусть попробуют.

      Он надевает специальные очки, пальцы бегают по клавиатуре.

      – Берт? Извини, что так поздно.

      – Все в порядке, старина. – Ответ собеседника видят только глаза Грегори. – Почему не спишь?

      – Операция отменяется, Берт. Я поспешил, сделал неверные выводы.

      – Странно, оказывается, и ты можешь ошибаться, Грег.

      – Бывает.

      – Ладно, но на всякий случай все-таки присматривай за ситуацией. Если что, сразу звони.

      – Договорились. Спокойной ночи, Берт.

      – Спокойной ночи, Грег.

      Вот и все. Грегори снимает очки, пальцы слегка дрожат. Подпортил себе репутацию на старости лет. Конечно, если они заинтересовались и стали серьезно разрабатывать версию, так просто теперь не отстанут. Но он хотя бы выиграл время. Только… если понадобится помощь, искать придется в другом месте. Ну что же, он знает, где её найти.

      Экран, на котором так и не появилось ни строчки, гаснет. Светлый сумрак наполняет комнату: за окном продолжает идти снег.

     

      Русов проснулся от яркого света. Стены и мебель прямо сияли, девушка на фотографии весело улыбалась. Русов встал, подошел к окну и чуть не ахнул: за ночь мир стал ослепительно белым. Пышно-белыми стали ветви дубов и земля под ними, белыми – деревья Другого Дола и крыши домов. Только небо осталось голубым и словно улыбалось этому сказочному преображению.

      В душе Русова тоже все ликовало, из зеркала глянуло до неприличия счастливое лицо. Он попытался придать ему серьезное выражение, потом махнул на это рукой, умылся и спустился вниз, где приветствовал глянувшего на него с любопытством Грегори.

      Чуть позже появилась Джанет – в нарядной желтой блузке и длинной фиолетовой юбке. Хотя старалась держаться строго, ей это не удавалось, на лице то и дело появлялась озорная улыбка. Сначала занялась завтраком, а поставив его на стол, не стала садиться и торжественно объявила:

      – Дядя, я все обдумала и решила. Я выйду замуж за Юджина.

      Произнеся это, она села и выжидательно посмотрела на Грегори. Тот пожал плечами, криво улыбнулся и шутливо сказал:

      – Что поделаешь. Что Бог сочетает, того дяде не разлучить. Только не будем спешить. Помолвку, так и быть, объявим, а со свадьбой повременим. Вы ещё десять раз успеете передумать. Слишком молоды, не знаете, как переменчивы бывают чувства.

      Джанет надула губы:

      – Дядя, ты сам говорил, что христиане могут вступать в брак и раньше. У них более здравые представления о распределении ролей между супругами, и им легче создать семью.

      Грегори улыбнулся и прижал пальцем левое веко:

      – Мало ли что говорил такой старый пень, как я? Мои знания чисто теоретические. А насчет распределения ролей – так муж должен содержать семью, а Юджин ещё и на обручальные кольца не заработал.

      Но в общем завтрак оказался праздничным, хотя на меню это не отразилось: та же овсянка, пирог и сок. Только вместо чая пили вкусный кофе из запасов Грегори.

      Поездка в церковь этим утром превратилась в проблему. Сначала Русову пришлось по снежной целине добраться до гаража и раскопать занесенные до половины двери. Потом он зашел внутрь и выкатил из угла снегоуборочный агрегат фирмы ''Хонда'' – на небольших гусеницах и с причудливыми лопастями впереди. К удивлению Русова, индикатор показывал, что аккумулятор заряжен. То ли Грегори подал ток из дома, то ли с домашней техникой управлялся компьютер и, получив информацию о выпавшем снеге, включил зарядку.

      Русов привычно отсоединил провод, включил двигатель и вывел китайское чудо техники из гаража. Мерно гудели лопасти, снежные веера искрились на солнце, сначала насыпав валы по сторонам подъездной дорожки, а потом припудрив стволы дубов.

      Русов с удовольствием вдыхал снежную пыль, давно не чувствовал себя таким счастливым: свежий снег, яркое солнце и любовь Джанет. Было не холодно, термометр показывал 25 градусов по Фаренгейту. Русов не привык к такой шкале – по его прикидкам было, наверное, градусов пять мороза.

      Наконец он расчистил дорожку до улицы и завел ''Хонду'' обратно в гараж. Управляясь с этим агрегатом, вспотел и пошел принять душ. Когда в халате выходил из ванной, то столкнулся с Джанет. Та озорно улыбнулась, не уступила дороги, а подтолкнула обратно к двери и прижала всем телом.

      – Попались, мистер Русов, – рассмеялась ему в лицо.

      Русов чувствовал упругое давление её груди, прикосновение бедер, аромат духов. Сердце застучало, и он потянулся к её губам. Но Джанет ловко уклонилась.

      – Еще набалую вас, мистер Русов. – Она опять рассмеялась, но смех прозвучал глуше.

      Чтобы унять волнение, Русов шутливо сказал:

      – Вот оборотная сторона медали. В Кандале мне не приходилось убирать снег. Там это считалось неквалифицированной работой, а я все-таки был сыном градоначальника.

      – Америка – это страна равенства. – Джанет слегка вздохнула и отодвинулась. – Поторопись, мы опаздываем в церковь.

      Они оказались не единственными опоздавшими, из-за снега народ собирался медленно и начало службы было отложено.

      Когда она закончилась, Русов и Джанет неожиданно стали героями дня: Грегори поднялся и объявил об их помолвке. Собравшиеся вразнобой похлопали, а пастор подошел, взял за руки и благословил. Джанет раскраснелась и не знала, куда девать глаза. Русов тоже чувствовал себя неловко.

      Потом Грегори сказал им идти в машину, а сам задержался. Снег начал подтаивать, в колеях от разъезжавшихся машин проглянул мокрый бетон. Русов открыл дверцу для Джанет, потом сел сам. На голубом небе сияло солнце, вокруг белел снег, и Русову на миг показалось, что он снова в Кандале.

      Но тут появился Грегори – аккуратно ступая по снегу, подошел к машине, забрался внутрь и сказал:

      – Я пригласил несколько человек на следующее воскресенье. Чтобы отпраздновать вашу помолвку.

      – Ой, дядя! – На щеках Джанет ещё был румянец. – Зачем так скоро? И надо ли приглашать гостей? Приглашать, так на свадьбу.

      – И на свадьбу пригласим, девочка, – уклончиво сказал Грегори, глядя на снег.

      Тот был белым, как подвенечное платье. Белым, как мраморное надгробье.

      – Что-то рано выпал в этом году, – устало добавил он.

     

 

 

     

      Часть 3

     

      8. Грегори

     

      Он сидит у окна и пьет кофе, сегодняшняя ночь не для сна. Смутно белеет снег, свет из окон второго этажа погас. Приятная горечь во рту, мысли текут спокойно. Возможно, сегодня он все узнает. Повлияет ли это на его действия? Едва ли – и сам так устроил.

      Наконец встает и идет по комнате. Усмехается: сегодня двигаться легко. Холодная ручка двери, в полумраке гостиной светится зеленым прямоугольник сторожевого дисплея.

      Грегори усмехается снова.

      Мы закрываемся от угрозы снаружи, но кто защитит от зла внутри нас самих?

      Лестница не скрипит под ногами. Грегори приостанавливается у комнаты Джанет: ты можешь спать спокойно, моя девочка. Он поворачивает ручку другой двери, не заботясь о щелкнувшем замке. Этой ночью их гость будет крепко спать и видеть приятные сны. Интересно, о чем?

      Беглый взгляд на постель: Юджин раскинул руки, тихо посапывает, лицо умиротворенное. Быстро здесь приспособился, молодец.

      Грегори подходит к окну: в слабом свете уличных фонарей дубы кажутся черными громадами. Включает фонарик и для очистки совести ещё раз пробегает кружком света по ящикам комода – в них пусто, как и днем.

      Одежда Юджина – костюм, недавно купленные джинсы и куртка – висит в шкафу. Грегори вздыхает: грязную работу себе выбрал и даже на пенсии от неё никак не откажется. Опускает руку в карман куртки: что-то есть. Осторожно извлекает футляр величиной с портсигар, как-то видел такую штуку у сослуживца. Это становится интересным: Юджин не курит

      Две простые защелки с боков, но Грегори медлит: просветить бы эту коробочку рентгеном. Ладно, была не была, их постоялец не похож на террориста.

      Крышка открывается. Внутри – три поблескивающих цилиндрика, побольше сигареты каждый. Был и четвертый: место с края пусто. Цилиндрики явно не простые, их удерживают пружинные зажимы. Что же это такое? Днем футляра не было – значит, Юджин носит его с собой.

      Грегори быстро проверяет другие карманы – ничего интересного, разная мелочь. Держа футляр в руке, снова смотрит на молодого человека – тот не шелохнулся.

      Снова дверь, коридор, лестница. Беззвучно пробуждается к электронной жизни компьютер. Грегори поворачивает перед глазком видеокамеры футляр – сначала закрытый, а потом в открытом виде, – и запускает программу идентификации…

      Так, во всей многодисковой библиотеке ничего нет, зря гордился своим банком данных. Придется идти в Интернет.

      Компьютер ждет, ему все равно сколько ждать. Грегори медлит.

      После использования Интернета как оружия в Третьей мировой войне прежняя информационная вольница была прикрыта: всемирная паутина превратилась в конгломерат изолированных друг от друга правительственных, корпоративных, банковских и других сетей с тщательно контролируемыми межсетевыми экранами.

      Грегори не интересует то, что осталось для открытого доступа, нужна закрытая информационная сеть. Он входит в неё с помощью засекреченного браузера и чужого идентификационного кода, спасибо бывшим коллегам. Даже так сильно рискует, с нарушителями секретности подобного уровня обычно расправляются без суда…

      Несколько минут – и готово!

      Грегори с облегчением выходит из Сети; компьютер продолжает работать, заметая следы. Грегори сосредоточенно глядит на экран, полученную информацию следует уничтожить как можно скорее…

      Не может быть!

      Он дает команду ''стереть''. Откидывается на спинку стула и смотрит в темноту за окном. Впервые за долгое время чувствует холодок страха.

      Ничего себе футлярчик! Откуда он у Юджина? Неужели ошибся в нем? Первые три цилиндрика ладно – не слишком секретный военный «хай тек». Теперь ясно, что первый из них Юджин использовал на кладбище против цзин.

      Но четвертый! Об этом оружии есть только скудная информация. К счастью, из-за небольшого радиуса действия оно не применялось в Третьей мировой.

      Что же делать? Такого он не ожидал: неужели их постоялец диверсант? Чушь какая-то: что нужно русским в Другом Доле? Да и не станет специально обученный человек таскать такую вещь в кармане куртки… Можно ли узнать что-нибудь еще?

      Ах да, полиция должна была обыскать их, когда появились в городе. Правда, на небольшой футляр могли не обратить внимания. Придется звонить Бобу, хоть время и позднее. Эх, сам не спит и другим не дает, только Юджин сладко дремлет.

      …Через несколько минут Грегори кладет трубку: молодец Боб, вроде пустяк, а запомнил. Хотя с другой стороны, конечно, простофиля. И это в полиции называют обыском!

      Он встает и бодро ходит по комнате. Надо же, кости совсем не болят – как полезен бывает возврат к профессиональной деятельности! Значит, футляр сначала был у Майкла. Похоже, к Юджину попал случайно, хотя о содержимом знал, иначе не применил бы так ловко на кладбище. Но тогда…

      И вдруг Грегори останавливается, хлопает ладонью по лбу и громко смеется. Садится на стул и продолжает раскачиваться от смеха. Профессионал, называется! У него под носом разворачивается сложная многоходовая операция, а он только сейчас догадался! Связной, группа поддержки, группа прикрытия – все элементы налицо, хотя и в очень непривычном виде.

      Он перестает смеяться. Темнота с непонятной угрозой глядит из-за окна. Если так, то дело сложнее, чем думал. И много важнее. Никакая разведка в мире не смогла бы так все устроить. Уж конечно, не подстроила бы отчаянную влюбленность Джанет, которая столь неожиданно и легко вывела Юджина из-под спланированного им удара.

      Неужели это ответ на ту давнюю просьбу?..

      Но тогда он впервые участвует в столь странной операции, не зная ни замысла, ни даже собственной роли. Если и будет подсказка, все равно придется планировать самому… Ну что же, он подготовлен к этому – и лучше, чем кто-либо другой. У него не спросили согласия? Но он дал его, давным-давно. И знает, что из игры можно выйти в любой момент. Только вот вернуться будет нельзя. Эти игры ведутся очень давно, и в них свои правила.

      Грегори улыбается. Потом встает, снова поднимается по лестнице и открывает дверь.

      Юджин мирно спит. Догадывается ли он? Возможно, о чем-то догадывается: у него были странные встречи. Грегори кладет футляр обратно, хотя и содрогается при мысли, что тот будет находиться в его доме.

      Едва ли стоит искать дальше, хотя что-то должно быть. Цзин не стали бы так рьяно охотиться за футляром – должны знать, что четвертый цилиндрик невозможно ни открыть, ни просветить жестким излучением: последует мгновенное уничтожение (хорошо, что не добрался до рентгена). Помнится, они даже не обыскали комнату Майкла.

      Нет, здесь что-то другое. Но вряд ли ему позволят узнать, у каждого своя роль в этой невидимой схватке. Ему дают возможность участвовать в ней. И возможность отступить в сторону. Что он выберет?..

      Грегори выходит в коридор, приостанавливается у другой двери.

      Бедная Джанет, попала в такую переделку! Но может быть, это единственный шанс для неё – отдаться на милость тех сверхчеловеческих сил, смысл борьбы которых выходит за пределы его понимания?

      Грегори спускается по лестнице, пересекает гостиную и закрывает за собой дверь.

     

      Снег пролежал недолго и стал быстро таять. На улицах снова появились лужи, их гладь морщил холодный ветер. На третий день к вечеру пошел дождь и за ночь съел остатки снега, лишь кое-где остались грязные белые пятна.

      В четверг не работали, был праздник – День ветеранов, и к Грегори съехались гости. Всю лужайку заполнили машины, некоторые в грязи: видимо, их владельцы проделали неблизкий путь из других городов. Большинство гостей было в военной форме, даже Грегори надел мундир.

      Русова приветствовали холодно. Грегори предупредил, что многие потеряли родных и товарищей на той странной войне. Джанет сбилась с ног, готовя угощение.

      За общий стол, как принято в России, не садились – на него поставили блюда, а выступ кухонной мебели, куда Джанет обычно ставила посуду, превратился в стойку бара. Все группками расселись по гостиной, держа тарелки и стаканы в руках или ставя на столики.

      Русов недолго посидел на краю дивана, извинился и ушел. Через час, теребя фартучек, к нему заглянула Джанет:

      – Юджин, дядя просил тебя прийти. Он сказал о помолвке и все хотят, чтобы ты показался. Я понимаю, тебе это может быть неприятно… – Она принужденно улыбнулась и замолчала.

      – Вовсе нет.

      Русов встал, подошел к зеркалу и оглядел себя. На нем был серый костюм и голубая рубашка, подобранная Джанет ещё в первый день. По правде говоря, идти в недружелюбно настроенную компанию не хотелось, но выглядеть трусом в глазах Джанет тем более.

      Он вздохнул:

      – У тебя прекрасный вкус, Джан.

      Они обнялись и некоторое время стояли неподвижно. Ощущение спокойствия и уверенности понемногу наполнило Русова, словно каким-то образом передалось от Джанет. Он поцеловал её и вышел из комнаты.

      – Еще раз приветствую вас, джентльмены, – сказал он, спускаясь по лестнице. – Извините, если кого обидел своим уходом. Я просто не хотел вам мешать.

      Гостиная была полна сигаретного дыма, шум разговоров немного стих. Русову освободили место на диване рядом с Грегори, и тот сразу налил ему виски.

      Напротив оказался мужчина в импозантном мундире, со шрамом на щеке. Он с сомнением поглядел на Русова и поднял высокий стакан.

      – Кажется, у русских есть обыкновение провозглашать тосты, не так ли, юноша? – спросил он. – Давайте выпьем за нашу великую страну. На ней остались шрамы куда страшнее моего, но она выжила. Она победила. И она будет процветать вновь.

      Русов кивнул и одним глотком выпил обжигающую жидкость, на этот раз позавидовав тем, кто пил виски с содовой или коктейли. Не все присутствующие разделяли мнение Грегори, что виски разбавлять не нужно.

      Мужчина скептически улыбнулся:

      – Вы пьете за процветание Америки, молодой человек? Но не ваши ли соотечественники нанесли ей такой подлый удар?

      – Разрешите представить, – спокойным тоном вклинился Грегори. – Генерал Джон Ланкастер. А это мой будущий зять, Юджин Русов.

      Русов повертел стаканчик.

      – Видите ли, сэр, – вежливо ответил он, – даже ваши эксперты не уверены, кто нанес первый удар. А согласитесь, только первый удар можно счесть подлым… И вообще, насколько мне известно, Россия тогда была слабой и загнанной в угол страной. Вы должны знать, что потенциальный противник в таком положении наиболее опасен. Не надо было пытаться поставить её на колени, окружая военными базами. Если ваши политики не захотели дружить с Россией, то хотя бы оставили её в покое.

      Шрам подпортил улыбку генерала. Он поставил бокал, достал из кармана футляр, а из него толстую сигару. Каким-то приспособлением откусил кончик и закурил.

      – Одно из немногих преимуществ этого гнусного мира, – сказал он, выдыхая дым. – Кубинские сигары можно купить свободно, хотя удовольствие это не из дешевых.

      Лицо генерала словно отдалилось, смягчилось за лениво поднимающимися клубами дыма.

      – Вообще, мой мальчик, вы отчасти правы. Решения ведь принимают политики. И при этом регулярно сажают нас в кучу дерьма. Наш президент вечно шел на поводу у яйцеголовых с их компьютерами. А мы просто выполняли приказы. И хорошо их выполнили, правда, ребята? Раздолбали вашу оборону в пух и прах. Только мальчики с компьютерами не все нам сказали. И про спутники с «черным светом», о нем даже не знали. И про ваши системы запуска. А что может поделать электронная атака с амбарным замком?

      Русов невесело улыбнулся:

      – Есть такая русская пословица, генерал: ''Голь на выдумки хитра''. Знаете, я как-то слышал любопытное мнение. Что Россия долго развивалась изолированно от Запада, и русские во многом пошли своими путями – теми, что на Западе как-то проглядели. Это касается и оружия, и технологий. Кое-что Запад успел скупить, но далеко не все. Нам было выгоднее сотрудничать, а не дуться друг на друга. И тем более не враждовать.

      – Шалтай-болтая обратно не собрать, – едко заметил лысый человечек рядом с генералом. – Знаете, откуда это?

      – Конечно, – Русов улыбнулся. – Льюис Кэрролл. ''Вся королевская конница, вся королевская рать…''

      Но его перебили. Сосед справа, с худым жестким лицом, поинтересовался:

      – А китайцы не собираются двигаться дальше. На Европейскую часть России?

      – Вряд ли, – скучно ответил Русов. – Они Черных зон боятся как огня. Присоединяют только территории, где их нет. За Уральскую черную зону носа не суют, это одна из самых страшных зон. Да и зачем? Ресурсов Сибири им надолго хватит.

      Сосед невесело усмехнулся:

      – Да уж, ресурсами мы их обеспечили. Хорошее у нас с Россией получилось сотрудничество.

      Он поднял бокал и сказал:

      – Ребята! Мы собираемся здесь давно. У нас есть что вспомнить. Но не так много осталось, на что надеяться. И я предлагаю выпить за надежду. За Джанет и Юджина, за их будущее. Пусть все их мечты сбудутся!

      Кое-кто поворчал, кое-кто за разговором не обратил внимания, но несколько человек выпили.

      Вскоре Русов ушел. В комнате, забравшись с ногами на кровать, его поджидала Джанет.

      – Ну как? – весело спросила она. – Не замучили? Дядя боялся, что тебя здорово достанут, но все равно хотел, чтобы присутствовал. Наверное, было любопытно, как станешь отбиваться.

      – Все нормально, – улыбнулся Русов.

      Он сел рядом, обнял Джанет, и её голова склонилась ему на плечо. Долгое время сидели молча, потом начали целоваться. И снова окружающий мир исчез для Русова – осталось только белеющее в сумерках лицо Джанет, остались её ласковые руки и учащающийся стук собственного сердца.

      Постепенно он опьянел: голова кружилась, во рту пересохло, а в теле все сильнее разгорался огонь желания. Наконец Джанет оттолкнула Русова, соскользнула с кровати и убежала.

      Он посидел, приходя в себя, а потом лег на кровать и стал смотреть в окно. Стекла заливала тьма, но в комнате было светло и уютно, только снизу доносился шум.

      Сердце унялось. Русов разделся, забрался в постель и выключил свет. Тогда темнота вошла в комнату, но не принесла с собой угрозы: чувствовалось незримое присутствие Джанет, а с еле видимой фотографии улыбалась прежняя хозяйка, словно беря Русова под свою защиту.

     

      В пятницу Джанет принялась за большую уборку и, после передышки на ночь, продолжила её в субботу. Русов одурел от шума пылесоса, с которым таскался по всему дому. От скучного занятия его оторвал Грегори, поманив как заговорщик из приоткрытой двери. Русов выключил надоевшую машину и зашел к нему в комнату.

      Грегори прикрыл дверь.

      – Брось это, – сказал он. – Бери свою кредитную карточку и поехали к ювелиру.

      Денег у Русова накопилось немного, но через десять минут он уже вел автомобиль по городу. Облака тянулись почти над крышами, в лужах отражались огни светофоров.

      В магазинчике ювелира Грегори долго изучал сверкающие витрины. Русов не знал, на что и смотреть. Большая часть выставленного была ему не по карману.

      – Пожалуй, вот это. – Грегори указал на золотое колечко с маленькими бриллиантами в форме веточки. – Размер шестнадцатый?

      Русов поглядел на ценник и втянул воздух сквозь зубы. Грегори попросил ещё два обручальных кольца, и одно сразу примерили на неловкий палец Русова. К счастью, они оказались дешевле – денег Русова как раз хватило. За кольцо с бриллиантами заплатил Грегори.

      – Как-нибудь расплатишься, – отмахнулся он. При этом улыбнулся, но улыбка получилась кривой. – Держи все это. Джанет про обручальные кольца пока не говори.

      Но Джанет была вся в делах и не спросила, где они пропадали. Обед приготовила самый простой. Грегори пошутил:

      – Может быть, передумаешь выходить замуж, а? Хлопотное это дело.

      Усталая Джанет даже не отреагировала.

     

      И вот наступило воскресенье. Когда вернулись из церкви, дверь открыла женщина в белом кружевном переднике и с каштановыми завитками волос над веселыми карими глазами.

      – Это моя подруга, Филлис, – представила Джанет. – Будет помогать мне сегодня. А это Юджин, мой…

      Она неуверенно смолкла.

      – Мы уже знакомы, – пробормотал Русов, вспоминая вечеринку и высказывания Филлис о мужском шовинизме.

      Филлис рассмеялась и помогла Грегори снять куртку. Стол уже был накрыт. На белой скатерти стояли тарелки и лежали массивные, наверное серебряные ножи и вилки. Джанет и Филлис поднялись наверх, Грегори прилег у себя, а Русов остался маяться в одиночестве. Он послонялся по гостиной, подошел к книжным полкам. Рука снова потянулась к Библии.

      ''И сказал фараон Иосифу: вот, я поставлю тебя над всей землею Египетской. И снял фараон перстень с руки своей и надел его на руку Иосифа; одел его в виссонные одежды, возложил золотую цепь на шею ему…''

      Русов пожал плечами. Почему ему во второй раз попадается эта история? Он поставил книгу на место и подошел к окну.

      Голые ветви больше не закрывали небо, цветы пожухли, пусто и уныло стало вокруг дома. В Кандале, наверное, давно лежит снег. Позвонить бы отцу: одобрит ли его женитьбу? Но между ними хмурые моря, тысячи километров снега и льда. Да и хватит оглядываться на отца. Теперь он, Русов, принимает решения самостоятельно. И вот сегодня, в канун зимы, он отправляется в новое путешествие, ещё более странное и непривычное, чем первое, через океан. Где и когда ему придет конец?..

      Он услышал мелодичное позвякивание и оглянулся. Наверху лестницы стояла Филлис и, улыбаясь, помахивала колокольчиком.

      По лестнице только что начала спускаться Джанет. Она остановилась, покраснела и негодующе глянула на подругу. Но Русов был благодарен Филлис; он и не думал, что Джанет может выглядеть так ослепительно. В длинном фиолетовом платье, со сверкающим на шее колье и подвесками в ушах, со сложной спиралевидной прической, она казалась королевой.

      Он поспешил к лестнице и предложил ей руку. Джанет смущенно улыбнулась. Филлис рассмеялась немного резко.

      С улицы послышался шум мотора. Русов обернулся и увидел в окно подъехавшую машину – пора было встречать гостей.

      Первой, к его удивлению, прибыла сама Хелен Роузвотер, мэр Другого Дола. Он поспешил снять с её плеч пальто, а она по-мужски пожала руку и заговорила с появившимся из своей комнаты Грегори.

      Потом подъехала длинная (Русову показалось, что втрое длиннее привычных жуков) машина, из неё вышел человек в белых перчатках, обошел автомобиль и открыл заднюю дверцу. Из салона появилась представительная дама и мужчина импозантного вида. Русов узнал его – местный банкир Майк Стелсон, несколько раз заезжал к Грегори сыграть в шахматы.

      Майк познакомил его с дамой:

      – Фрэнсис, моя жена. А это Юджин, тот самый молодой человек из России.

      Дама благосклонно кивнула Русову и под руку с мужем прошла в гостиную.

      Длинный автомобиль уехал, очистив место для стандартного жука китайско-детройтского производства. Из него вылез бородатый Болдуин и помог выбраться двум пожилым леди. Русов узнал Джин и Лу – тех, у кого жил Сирин. Русов освободил их от шуб и его чмокнули в обе щеки: Джин в правую, а Лу в левую.

      Болдуин ухмыльнулся и по-медвежьи крепко пожал руку.

      – Рад видеть тебя в полном здравии. Жениться собрался? Дело стоящее. Я тоже все Филлис уговариваю.

      Он прошел в гостиную, а Русов выглянул с опаской: нет ли ещё машин? Но похоже, на Болдуине список гостей заканчивался.

      Едва Русов отошел от двери, как его взяли в оборот Джин и Лу. Сначала излили на него бальзам утешения: Бедняжка Сирин! Бедняжка Эрни!

      Потом закидали вопросами: Нравится ли ему Другой Дол? Нравится ли Америка? Нравится ли дом Грегори?

      Покончив с вопросами, забросали комплиментами: Как хорошо выглядит в этом костюме! Как хорошо прижился в чужой стране! Какой молодец, что очаровал такую замечательную девушку, как Джанет!

      После этого общения, напомнившего интенсивный горячий душ, беседа с Хелен и Фрэнсис походила на редкий тепловатый дождик. Филлис в беседе и вовсе не участвовала: суетилась вокруг стола, изредка шикая на Болдуина.

      Наконец заняли места за столом. Русов сел рядом с напряженной Джанет.

      Грегори встал, держа бокал с шампанским.

      – Вы знаете, – сказал не спеша, – что и я участвовал в войне с Россией. Непонятная и ненужная была эта война, но не об этом сейчас речь. Я тогда в глаза не видел ни одного русского. Впервые увидал, когда этот молодой человек появился на моей веранде. Я и не думал тогда, что он мне понравится. А тем более не думал, что понравится моей племяннице. Иначе я поостерегся бы пускать его в дом. Ведь он взял бедную девочку в плен так же легко, как мы когда-то разгромили Россию. И с чем я остался теперь? Ни службы, ни здоровья, ни племянницы. Так кто кого в конце концов победил?

      – Но, дядя! – вскинулась Джанет.

      Грегори положил руку ей на плечо.

      – Не принимай этого всерьез. Я рад за тебя, Джанет. И хочу напомнить Юджину об одном русском обычае. Я читал – у вас принято ''обмывать'' новые вещи. Так вот, мы пока не видели колечка, из-за которого собрались. Так и шампанское выдохнется!

      Русов покраснел, полез в карман и достал кольцо с бриллиантами. Кое-как нацепил на палец Джанет и неловко поцеловал её. Раздался хор поздравлений, все выпили шампанского (Джанет и Хелен только пригубили) и принялись за еду.

      Позже несколько слов сказала Хелен. Она выглядела элегантно в голубом костюме и говорила красиво, хотя и немного официально: о мостике любви, который соединил два ранее враждебных народа.

      После обеда стали танцевать. Русову только раз удалось станцевать с Джанет. Он любовался завитками её рыжеватых волос, ушком с филигранной подвеской.

      – Ты очень красивая сегодня, – сказал он.

      Но глаза Джанет потемнели, словно тень легла в зеленой глубине леса.

      – Как жаль, что моей мамы нет сегодня, – молвила она, слегка отстраняясь от Русова.

      После этого он танцевал с Хелен. Было неловко, потому что та танцевала гораздо лучше Русова. Но и в её красивых голубых глазах проглядывала грусть.

      – Наверное, вы много разговаривали с Грегори, – сказала она, ведя Русова в танце. – Из-за чего началась та война? Зачем все это было?

      Русов виновато улыбнулся:

      – Мы не нашли ясного ответа. Но я вспоминаю слова матери: беды мира от того, что во многих охладела любовь. Только любовь не мыслит зла ближнему.

      Хелен покачала головой. Она кружила Русова, держа в отдалении от себя.

      – Это старая песня. Христианская мораль никого не спасла.

      Русов вздохнул:

      – Любовь вообще редкость в нашем мире. Слишком много хищничества – и в отношениях людей, и между странами. Вот моя мама любила людей. Хотела помочь даже незнакомым – так, как она это понимала. Поэтому и приехала в Россию. Она знала, что другой народ – тоже ближний твой. Слишком сократились расстояния, современное оружие действует со скоростью света. Помнится, один русский мыслитель сказал, что целые миры гибнут от недостатка любви… Но политики этого не понимают.

      Хелен неуверенно улыбнулась:

      – Нам трудно полюбить Россию. Но я не знала, что вы такой умный молодой человек. Джанет повезло.

      И отошла, оставив Русова в смущении.

      Потом Русов танцевал с Фрэнсис, Джин и Лу… А потом гости стали разъезжаться. Уехала Хелен – одна в просторной машине. Прибыл длинный автомобиль и забрал Майка и Фрэнсис. Двух пожилых леди увез Болдуин. Филлис гремела посудой, убирая со стола. Они сидели втроем, и последние аккорды полонеза Огинского величаво и печально плыли по опустевшей гостиной.

      Вдруг Джанет заплакала, быстро встала и, путаясь в красивом платье, побежала вверх по лестнице. Русов вскочил, но его удержал Грегори.

      – Ты ничем не поможешь, – бесцветно сказал он. – Сиди.

      Филлис ещё яростнее загремела посудой. Появился Болдуин и немедленно получил выговор за то, что слишком долго ездил. Наконец эта странная парочка уехала. Только тогда Русов решился подняться наверх.

      Против ожидания, Джанет не плакала, а покачивалась в кресле. Свет не был включен, и в слабом освещении из коридора её платье казалось черным.

      – Как тебе Филлис с Болдуином? – спокойно спросила она. – Влюблена в него, но все время пилит. Я удивляюсь, как он терпит? Ты бы терпел, если я тебя пилила?

      – Не знаю. – Русов почти ощупью нашел стул и сел. – Наверное, постарался бы. Но вообще у нас дома были патриархальные нравы. Никто и думать не смел возражать отцу.

      – Ну, это уже крайность, – рассудительно сказала Джанет. – Азиатские нравы. Но ты не беспокойся, Юджин. Я постараюсь быть послушной женой… в основном, конечно. В Библии сказано, что жена должна уважать мужа. Мама говорила, что это мудрый совет. Мужчины очень обидчивы.

      – А у нас в церквях читают, – вспомнил Русов, – ''да убоится жена мужа своего!''

      – Ну нет! – Джанет стала раскачиваться сильнее. – Этого ты от меня не дождешься!

      – Я этого и не хочу, Джан, – улыбнулся Русов. – Какая ты красивая сегодня! Прямо как королева из сказки. У меня в детстве была книжка с картинками. На одной была нарисована красавица королева, а перед её троном мальчик и девочка…

      – И что с ними стало? – поинтересовалась Джанет. – С мальчиком и девочкой?

      – Кажется, их разлучил злой волшебник. Но когда мальчик вырос, то стал прекрасным юношей, победил волшебника и освободил свою невесту. А про королеву я не помню.

      – Значит, у этой сказки был счастливый конец, – молвила Джанет. – А какой конец будет у нашей?

      Зеркало над туалетным столиком слабо светилось. Вдруг Русову показалось, будто в нем мелькнуло что-то белое. Он вздрогнул. И вздрогнул снова, когда услышал голос Джанет. Оказывается, она внимательно наблюдала за ним.

      – Не бойся. В этот дом не проникнет никто. По крайней мере, пока жив Грегори.

      Так немного странно закончился день помолвки Русова. И только лежа в постели, он вдруг понял, что боялся этого дня – словно наложит какие-то путы на него. Он улыбнулся и скоро заснул.

     

      На следующей неделе Русова ожидал сюрприз. Его позвал Грегори и вручил официального вида бланк.

      – Тебе электронная почта из Атланты.

      Русов прочел. Это оказалось приглашение из Всемирного университета при Институте глобального управления. Сообщалось, что ему, Юджину Русову, может быть предоставлен грант для оплаты учебы на выбранном им факультете. К сожалению, у них не было студентов из России и часть фонда оставалась неизрасходованной. Ему предлагалось прибыть уже в январе, чтобы посещать курсы по совершенствованию английского языка и подготовиться к вступительному тесту SAT.

      Русов в замешательстве подал письмо Грегори:

      – Что вы об этом думаете?

      Грегори с минуту смотрел на письмо, потом глянул на Русова. В глазах появилось странное выражение.

      – Тебе дают великолепный шанс. Это престижный университет, и обучение там стоит дорого.

      – Не знаю, – пробормотал Русов. – Пойду, посоветуюсь с Джанет.

      Джанет прочитала и некоторое время глядела в окно.

      – А как же я?

      – Я хочу написать и спросить, не предоставят ли грант и тебе, – поспешно сказал Русов. – Тогда мы сможем жить в Атланте вместе. И поедем позднее, летом. Английский я и так знаю, а к тесту тут подготовлюсь.

      Джанет тихо рассмеялась:

      – Мне такой грант едва ли дадут, это международный университет. Но правительство Ил-Оу оплатит мне образование, так что и в самом деле можем поехать вместе. А сначала, я вижу, ты хочешь насладиться любовью? – И Джанет лукаво поглядела на Русова.

      Тот покраснел.

      – А почему тебе дают такой грант?

      Джанет поскучнела.

      – Это за отца, как-нибудь потом расскажу. – И тут же улыбнулась. – Но я рада, что ты обо мне подумал. Иди сюда, я тебя поцелую.

      Так что в Атланту отправилось электронное письмо с благодарностью и просьбой подождать нового студента до лета. Получили его в двух местах: департаменте начальной подготовки Всемирного университета и огромном здании в форме Креста мира…

     

      Через несколько дней Русову позвонили из больницы:

      – Доктор Рэнд Уильямс хочет вас видеть, сэр.

      – Хорошо. – Русов встревожился: успел забыть, что был серьезно болен. – Завтра зайду.

      На следующий день отпросился пораньше, и Джанет отвезла его в больницу. Была хмура и неразговорчива – когда Русов обернулся от двери, её желтый автомобильчик ещё стоял, но тут же резко тронулся и уехал.

      Доктор встретил Русова жизнерадостно:

      – Как дела, Юджин?

      – Прекрасно, доктор. Жениться собрался, как вы советовали.

      – Знаю. – Рэнд указал на кресло. – Джанет зарегистрировала помолвку.

      – Это так официально? – удивился Русов, садясь и снова обнаруживая, что смотреть на доктора приходится снизу вверх.

      – В общем да. – Рэнд поглядел в окно, где хмурые облака ползли над верхушками деревьев. – Про территориальные акты о контроле над рождаемостью слышали?

      – Что-то говорили по телевизору. – Русов попытался вспомнить слышанное, но не смог. Значит, его вызвали не из-за болезни?

      Доктор вздохнул:

      – Можно, я закурю? В прошлый раз вы вроде не возражали.

      – Пожалуйста, – кивнул Русов.

      Рэнд открыл сейф, достал сигареты и пепельницу. Дым устремился к потолку.

      – После войны вырос уровень мутаций и стало рождаться много неполноценных детей, – наконец заговорил доктор. – Поэтому большинство Территорий, включая нашу, приняли закон о медицинском обследовании будущих супругов. Брак не регистрируется, пока обе стороны не пройдут обследования. Оно оплачивается из бюджета Территории – это дешевле, чем потом содержать детей уродов. Если есть отклонения от нормы, брак разрешают лишь при условии, что супруги отказываются иметь детей. Русову стало зябко: вдруг какие-то неприятности подстерегают его и Джанет? Он вяло спросил:

      – И много пар, которым нельзя иметь ребенка?

      – Достаточно. – Рэнд избегал смотреть на Русова. – Население Америки сильно сократилось не только из-за потерь во время войны, но и вследствие падения рождаемости. Сейчас на всех Территориях живет не больше семидесяти миллионов человек. Не считая китайцев, разумеется.

      – Значит, мне надо пройти обследование? – вздохнул Русов. – Когда это можно сделать?

      Доктор перевел взгляд со струйки дыма на дисплей компьютера.

      – Вам это не нужно. Когда попали в госпиталь с лихорадкой, мы сделали исчерпывающие анализы. Как я говорил, с медицинской точки зрения вы скучный случай. Почти абсолютная норма.

      – Тогда обследоваться надо Джанет? – Русов почувствовал облегчение, но тревога не оставляла его.

      – Тоже нет, – скучно сказал доктор. – Она наблюдается у меня и некоторое время назад прошла все тесты.

      – Тогда зачем меня вызывали? – удивился Русов.

      Рэнд вздохнул и наконец-то посмотрел на Русова, но толстые стекла очков скрывали выражение глаз.

      – В законе есть ещё одно положение. Будущие муж и жена должны быть ознакомлены с состоянием здоровья друг друга. Это делает лечащий врач и только при личной встрече. Я уже сказал Джанет, что для медицины вы не представляете интереса. Теперь должен рассказать о здоровье Джанет…

      Доктор помолчал. Тихо гудел вентилятор, дымок сигареты поднимался к потолку. Немного спустя Рэнд продолжал:

      – Я не люблю говорить на эту тему, Юджин. Почти у всех есть болячки, вы счастливое исключение. Лучше поглядите сами. В углу второй дисплей, я вывел на него медицинскую карту Джанет. Если что будет непонятно, спрашивайте.

      Русов покосился на дисплей. Копаться в медицинской карте любимой девушки не хотелось.

      – Вы лучше скажите, доктор, у нас будут здоровые дети? – Он почувствовал, что краснеет.

      Рэнд снова поглядел на него – в одной руке держа сигарету, а другой теребя светлую бородку.

      – Ну, все в пределах нормы. Разрешение на брак и рождение детей вы получите.

      – Тогда ничего не стану смотреть, – облегченно сказал Русов. – Это похоже на подглядывание.

      – Как знаете. – Доктор снова задымил сигаретой. – Так и зафиксируем – от ознакомления с историей болезни отказался. Когда поженитесь, у вас все равно будет право в любой момент заглянуть в медицинскую карту супруги.

      – Ну и порядки у вас, – вырвалось у Русова.

      Рэнд хмуро улыбнулся:

      – Все это делается в целях выживания нации. Сейчас не до прав личности. Но вообще было интересно поговорить с вами, Юджин. Большинство американцев изучает медицинские карты друг друга перед вступлением в брак.

      – Не хочу этого делать, – пробормотал Русов. – Я люблю Джанет и этого достаточно.

      – Ну что же, поздравляю. – Доктор вздохнул, погасил сигарету и спрятал пепельницу обратно в сейф. – Ладно, меня ждут дела.

      Они попрощались.

      Русов вышел из больницы. Рабочий день ещё не закончился – придется ждать, пока подъедет Джанет. На такси тратиться не хотелось. Над городом тянулись облака, накрапывал дождик. Русов стал ходить взад и вперед по мокрому асфальту. Невдалеке остановилась машина – наверное, кто-то приехал в больницу.

      …Что-то тяжелое обрушилось на голову, все поплыло перед глазами. Его схватили за руки, вывернули назад. Русов закричал от резкой боли в суставах, но рот сразу залепило чем-то клейким – не смог пошевелить губами. На запястьях ощутил холодный металл.

      Его поволокли, туфли скребли по асфальту, сквозь туман увидел открытую дверцу машины. Швырнули внутрь, так что проехался лицом по жесткому сиденью. Тут же грубым рывком усадили, сбоку придавила сопящая туша. Хлопнули дверцы, зарычал мотор. Голова Русова дернулась назад – поехали.

      Постепенно он стал приходить в себя.

      Впереди маячили спинки сидений, между ними навстречу неслась сумрачная дорога. Руки были вывернуты за спину. Русов попробовал пошевелить ими, но ничего не получилось, запястья были скованы. Голова раскалывалась от боли, повернуть её не смог и скосил глаза вправо: рядом сидел полный мужчина – это его тело придавило Русова. Он был в полицейской форме и Русов испытал облегчение, боялся увидеть жуткие белые балахоны.

      Русов попытался заговорить, но рот все ещё склеивал пластырь. Тогда зашевелился, чтобы привлечь к себе внимание.

      – Эй, Джо! – громко заговорил толстяк рядом с Русовым. – Этот сукин сын ожил. Из-за спинки сиденья выглянуло лицо с усиками и наглыми черными глазами. Русов узнал шерифа из городка, где жила Эрни.

      – Привет, мистер, – злорадно сказал он. – Вот и встретились. Тони, отлепи скотч. Мистер хочет поговорить, и мы с удовольствием его выслушаем. Заодно скоротаем время.

      Сосед Русова отодрал пластырь, при этом чуть не сорвав кожу с губ. Русов еле удержался от крика.

      – Меня арестовали? – спросил он, с трудом двигая губами. – За что?

      – Вы слышали? – язвительно осведомился шериф. – Этот русский ублюдок хочет знать, за что арестован. Сказать ему или пусть подождет?

      – Скажи ему, Джо, – мрачно посоветовал человек за рулем.

      – Ладно, Брейди. Ты у нас всегда был законник. Хлебом не корми, дай зачитать права… Итак, мистер Русов, вы арестованы по подозрению в убийстве уважаемой гражданки нашего города, Эрни Линдон. Вы имеете право на один телефонный звонок – жаль, что у нас нет телефона! – и на помощь адвоката… Эй, Тони, будешь адвокатом? У тебя внешность представительная.

      – Берусь, Джо, – просипел сосед Русова. – Ему аргументы защиты сейчас в глотку вбить, или попозже?

      – Позже, Тони, – промурлыкал шериф. – А то до наших клиентов не довезем. Ты ведь у нас прямо убойный адвокат.

      Русов почувствовал тошноту – и от развязности тех, кто его арестовал, и от абсурдности обвинения.

      – Я никого не убивал, – простонал он. – Зачем мне это?

      – Суд разберется, скотина. – Тони саданул локтем в бок, и Русов чуть не взвыл от боли.

      – А может быть, и не суд, – мрачно добавил Брейди, не отрывая глаз от дороги. Похоже, была той самой, по которой ехали с Болдуином на охоту. – На всякую шваль судей не напасешься.

      – Кстати, Тони. – Шериф снова выглянул из-за спинки. – Посмотри у него по карманам. Там могут быть интересные штучки.

      Тони с сопением навалился на Русова, обдавая тошнотворным запахом пива. Обшарил куртку и вытащил из кармана футляр. Хотел открыть, но шериф ловко выхватил его.

      – Эй! Нас всех поубивают, если туда заглянем.

      – Твои косоглазые друзья больно много себе позволяют, – огрызнулся Тони.

      – Полегче, – успокаивающе сказал шериф. – Тебе платят, сколько за год не заработаешь. Желание клиента должно быть для тебя законом. Ты ведь стоишь на страже закона, Тони.

      – Хороший пример юридической казуистики, – все так же хмуро прокомментировал Брейди. – Тебе надо в судьи идти, Джо.

      Сердце Русова совсем упало. Похоже, арест был только предлогом – на самом деле его собирались передать цзин. Он снова попробовал пошевелить руками – бесполезно. Даже если освободится, то как справится с тремя вооруженными полицейскими? Это в фильмах герои всех раскидывают голыми руками, а у него никакой подготовки. Морихеи показал всю его беспомощность, ткнув носом в пол. Даже футляр Сирина отобрали… Да, похоже, больше он не увидит Джанет.

      На душе стало тоскливо, как тосклив был этот пасмурный осенний день. Три всадника Апокалипсиса в облике развязных полицейских все-таки настигли его и увозили все дальше по льющемуся темной рекой шоссе…

      Послышался далекий заунывный вой. Тони обернулся, опять двинув локтем в больное ребро, так что на глазах Русова выступили слезы.

      – Джо, за нами машины, – обеспокоено сказал он. – Похоже, полиция.

      – А ну, Брейди, нажми! – распорядился шериф.

      Сумеречные поля быстрее побежали назад.

      – Дай-ка бинокль! – Тони протянул руку вперед. Обернулся, приложил к глазам небольшое приспособление и свистнул: – Два ''Черных ровера''! Нас нагоняют, Джо. Не уйдем.

      – Неужели они сняли патруль? – прошипел шериф. – Откуда узнали?.. Брейди, не успеваем к месту встречи?

      – Никак, Джо, – угрюмо отозвался тот. – От ''Черных роверов'' не уйдешь. Говорил тебе, давай возьмем один.

      – Слишком заметно, – вздохнул шериф. – Но лучше бы я тебя послушал. Ладно, тормози. С полицией всегда договоримся.

      Русова бросило вперед. Мимо со свистом пронеслась большая серая машина, сбавила ход и развернулась поперек шоссе. Сзади тоже раздался визг тормозов. Тони и Брейди одновременно выскочили из машины, пригнулись между распахнутыми дверцами, в руках у обоих оказались автоматы.

      Шериф тоже вышел.

      – Эй! – крикнул он. – Мы из полиции Пенси-Мэр, город Плезантвиль. Перевозим арестованного. У нас ордер с подписью прокурора Ил-Оу, все по закону.

      Русов обернулся и сквозь заднее стекло увидел громоздкий автомобиль с двойными фарами. Дверца открылась, и появилась кряжистая фигура Боба Хопкинса. Не обращая внимания на наставленные автоматы, он подошел к шерифу Плезантвиля и вытянул ладонь.

      – Ордер!

      Тот подал что-то, похожее на записную книжку. Едва взглянув, Боб развалистою походкой вернулся к автомобилю и сунул книжку внутрь.

      – Сэм! Подключи к бортовому компу и проверь конфигурацию и программы. Исчерпывающая проверка. Если надо, воспользуйся поисковой машиной на головном сервере в Колумбусе.

      Он стоял, скучающе поглядывая то на шерифа из Пенси-Мэр, то на двух полицейских с автоматами. Пару раз глянул на Русова.

      Наконец из автомобиля высунулась рука с книжкой.

      – Боб, – услышал Русов приглушенный голос. – Тут как минимум две неофициальных программы. Хорошо замаскированы, даже поисковая машина еле нашла.

      – Спасибо Сэм, – буркнул шериф и так же развалисто зашагал обратно.

      – Слышал, приятель? Кто-то мудрит с твоим полицейским блокнотом. То ли жена любовниц выслеживает, то ли сынок балуется, а может и ещё кто. Так что электронная подпись прокурора недействительна и арест незаконен. Верните задержанного и валите обратно в свою Пенси-Мэр.

      – Ну-ну, – заискивающе сказал шериф Плезантвиля. – Может быть, в блокнот действительно кто-то лазил, я же не сплю с ним в обнимку. Но ордер то законный. В конце концов, у нас одна работа и мы должны помогать друг другу. Стоит ли обращать внимание на формальности?

      Боб Хопкинс хмыкнул:

      – А ты ко мне обращался, приятель? Заявился в мой город, арестовал кого хотел, на меня начхал. Сперва научись хорошим манерам, а потом поговорим о сотрудничестве.

      Шериф Плезантвиля досадливо оглянулся. Потом дотянулся до уха Боба Хопкинса и зашептал что-то. Оба отошли к обочине. Шериф Другого Дола слушал хмуро, один раз внимательно поглядел на Русова. Потом покачал головой:

      – Я сказал, валите отсюда. Если надеешься на своих придурков с автоматами, так сам знаешь, у нас есть кое-что похлеще.

      У приезжего шерифа перекосилось лицо:

      – Сдался вам этот ублюдок. Мало они перебили американских граждан.

      – Я не шучу. – Боб заговорил ещё добродушнее. – Если не хочешь отдавать арестованного, мы уедем. Только недалеко. Прострелим вам из пулемета колеса, а потом выпустим ракету с усыпляющим газом. Возьмем молодого человека, а вас оставим. Если повезет, до ночи кто-нибудь подберет. Если нет, значит, в Плезантвиле вонять будет меньше.

      – Все, шеф, – буркнул Тони, разгибаясь и засовывая автомат в машину. – На этот раз мы проиграли. Объясняйся со своими нанимателями как хочешь, а мне шкура дорога.

      И полез в салон.

      Шериф посмотрел на него, а потом злобно улыбнулся Бобу Хопкинсу:

      – Ладно, приятель. Пусть будет по-твоему.

      Не спеша подошел к машине, обогнул её и что-то неразборчиво сказал.

      В один миг Брейди оказался в машине. Шериф плюхнулся на сиденье. Взревел мотор. Русова вжало в спинку, машину подбросило. По разделительной полосе они обогнули преграждавший путь «ровер» и понеслись по дороге.

      Тони оглянулся.

      – Ты правильно сообразил, Джо, – пропыхтел он. – Для обстрела у них невыгодная позиция, только разворачивают машину. Что собираешься делать?

      – Тут недалеко есть забегаловка. – Шериф Плезантвиля что-то набирал на полицейским блокноте. – Займем оборону, а вертолет туда вызову. Когда прилетит, этим чистоплюям мало не покажется.

      – Да уж, – хохотнул Брейди. – Занимаю место в первом ряду.

      – А как отстреливаться, так небось будешь в последнем, – мрачно сказал Тони.

      – Не волнуйтесь, ребята. – Шериф сунул устройство в карман. – Долго ждать не придется.

      Они замолчали, а Русов с тоской поглядел назад. Как будто различал вдали машины, но что толку? Уже сворачивали к придорожному кафе, автомобиль резко затормозил, и Русова за шиворот выдернули наружу. Тони почти втащил его в кафе. Мужчине за стойкой сунули под нос удостоверение или жетон, крикнули что-то про бандитов, и того будто ветром сдуло. Тони швырнул Русова за прилавок.

      – Сиди тихо, – рявкнул он. – А то отстрелю кое-что. Нашим друзьям ты и в таком виде сгодишься.

      Послышался грохот – видимо, придвигали к двери столы. Клацнули затворы автоматов. Потом наступила тишина, но ненадолго; быстро приближался шум моторов. Захлопали дверцы.

      И тут другие звуки перекрыла оглушительная очередь из автомата. Позади Русова зазвенели бутылки.

      – Так их, Тони! – азартно крикнул Джо. – По ногам давай!

      В ответ что-то затрещало.

      Такое Русову доводилось видеть только в кино: электрические плафоны разлетелись осколками и белой пылью, полетели щепки, а потом бутылки на полках словно взорвались и по спине Русова сыпануло мелким и острым. В ушах стоял противный визг, и Русов втискивался в пол, надеясь что стойка бара защитит от пуль. Стреляли явно из пулемета.

      Но то ли нападавшие не вели огонь на поражение, то ли защитили стены. Когда стрельба прекратилась, Русов, несмотря на заложенные уши услышал, как ругаются Джо и Тони, а потом за стойку нырнул Брейди с автоматом в руках. Мельком глянул на Русова и присел на корточки, выставив ствол наружу.

      Послышались голоса. Чего требовали снаружи, Русов не мог разобрать, а Джо и Тони вяло отругивались. Явно тянули время. Русов с тоской вспомнил, что ждут вертолета. Как предупредить Боба Хопкинса? Брейди то и дело косится – выскочить из-за стойки и закричать равносильно самоубийству. Вдобавок ощутил мокроту на спине. Пошевелил лопатками: вдруг его задело, но ничего не болело. Принюхался: сильно пахло пивом. Это натекло из разбитых бутылок.

      Русов поглядел на грязный пол с лужицей пива, потом на комфортно усевшегося Брейди. Почувствовал отчаяние: опять ничего не может сделать. В кино герой оглушил бы охранника наручниками, схватил автомат и был таков. К Морихеи им не удалось бы даже прикоснуться. А он беспомощен, как ребенок. Если бы у него был дар, как у Уолда или Ренаты…

      Ренаты!

      Что она говорила тогда?

      «Безмолвные вопли отчаяния разносятся далеко. Порою я почти глохну от них…»

      – Рената! – почти не раздумывая, громко сказал Русов.

      Брейди дернулся и повернулся к Русову, автомат наготове. Рот открылся – наверное, хотел выругаться…

      В следующее мгновение он раскрылся ещё больше.

      Маленькая женщина возникла из воздуха прямо перед ним. На ней было другое платье, чем помнил Русов, что-то из бархата, но ключицы выпирали так же сильно. Она подмигнула Русову, на этот раз глаза были васильково синие. Потом повернулась к Брейди. Русов с ужасом увидел, что его палец начинает тянуть спуск.

      – Эй! – хотел крикнуть он, но во рту пересохло.

      – Фу! – сказала Рената.

      Подняла руку и ударила по лбу Брейди костяшкой пальца. Глаза мужчины остекленели, он хрипло выдохнул и стал клониться вперед. Падал прямо на Ренату и… головой прошел сквозь неё – фигура женщины лишь поколебалась, словно голографическое изображение.

      Рената ещё раз глянула на Русова и у него похолодело в груди, такими голодными были её глаза. Словно тощая лиса, шныряющая за добычей по задворкам мира.

      Но она улыбнулась ему.

      И исчезла…

      Не было времени размышлять: было это видение или сама Рената в призрачном виде? В тонком теле, как говорил Морихеи. Кто-нибудь из тех двоих мог появиться в любую секунду. Русов развернулся на полу, вырвал автомат из-под тела Брейди и вскочил, стараясь не поднимать головы над стойкой. Поскользнулся в луже пива, но удержался на ногах. Глянул на автомат: не сильно отличается от «Калашникова», с предохранителя как будто снят.

      Выставил ствол над стойкой и дал очередь наугад. Сгоряча не услышал грохота, в ушах и так звенело. Выскочил из-за стойки, автомат наготове, отчаянно надеясь, что не придется ни в кого стрелять.

      И остановился.

      Совсем рядом Тони с белым лицом прижимался к стене, одной рукой придерживая другую, окровавленную. Увидев Русова, он застонал. Автомат валялся рядом. Шериф казался невредим, лежал на полу с пистолетом в руке и зло оскалился на Русова…

      – Бросить оружие! Руки вверх!

      В разбитом окне показалась фигура Боба. В тот же миг двое в камуфляжной форме перемахнули через подоконники и нацелились автоматами.

      Русов уронил оружие на пол и неуверенно поднял руки. Приезжий шериф нехотя выпустил пистолет, потом встал, тоже держа руки вверх. Один из автоматчиков подскочил к нему, забрал пистолет и быстро обыскал. Потом поднял автоматы, валявшиеся на полу.

      – Целый арсенал, – ухмыльнулся Боб Хопкинс и повернулся к Джо. – Ты с такими аргументами приехал просить помощи?

      Тот молчал, неприязненно глядя на шерифа из Другого Дола.

      – Они вызвали вертолет, – распухшие губы мешали Русову говорить. – Скоро будет здесь. Надо уезжать.

      – Сними наручники! – скучающим голосом сказал Боб.

      Приезжий шериф нехотя подошел, повозился сзади. Запястья Русова освободились, и он с трудом расправил руки.

      – Еще футляр. Они забрали у меня футляр!

      По лицу Боба Хопкинса скользнула усмешка:

      – Верни задержанному незаконно изъятую собственность.

      Шериф из Плезантвиля успел отойти.

      – Вы об этом пожалеете, – ощерился он. Но сунул руку за пазуху и кинул Русову футляр, тот еле успел подхватить.

      – Классическая фраза, – рассмеялся Боб Хопкинс. – Сколько раз слышал… Что с ним?

      Из-за стойки вытаскивали бесчувственное тело Брейди.

      – В обмороке, – презрительно сплюнул автоматчик.

      Боб Хопкинс рассмеялся:

      – Ладно, Джо. Приятно было познакомиться. Хлипкие у тебя ребята. Одному дай понюхать чего-нибудь, а другому перевяжи ручку. Думаю, ты с этим справишься.

      Он кивнул Русову:

      – Пошли! Слишком долго здесь проторчали.

      Тот глянул в футляр: цилиндрики были на месте. Боб открыл разбитую дверь и вышли наружу. На пустынную дорогу и серые поля сеялся мелкий дождь.

      Два «черных ровера» стояли неподалеку от кафе. По знаку шерифа Русов забрался в просторный салон такого же приглушенно-серого цвета, как и автомобиль.

      Снова темная дорога бежала назад, только теперь ехали в другую сторону. За рулем был молодой полицейский, Боб Хопкинс сидел рядом.

      – Большое спасибо, – сказал Русов. – Как вы меня нашли?

      – Грегори тебе радиомаячок в куртку вшил, – небрежно ответил шериф. – Когда вывозили за границу охраняемой территории, на ''роверы'' поступил сигнал. Одна машина всегда патрулирует окрестности, чтобы темные личности не просачивались в город. Хотя все равно пролезают. То вы появитесь, то убийцы твоего приятеля… Ну и я оказался поблизости. Надеюсь, тебя больше не придется выручать. А то город оставили без охраны.

      И шериф вздохнул.

      Русов все оборачивался, боясь увидеть настигающую винтокрылую машину. Боб Хопкинс заметил это:

      – Не дрейфь. Их дружки не появятся. Знают, что есть инструкция сбивать любой летательный аппарат, если приблизится к населенному пункту без разрешения. Мы уже въехали в пригородную зону.

      И стал набирать что-то на полицейском блокноте.

      Русова подвезли прямо к дому, вся история с похищением не заняла и трех часов. Грегори встретил его весело, проводил в свою комнату.

      – Да, приключений у тебя хватает. Я все знаю: Боб меня подключил, когда докладывал на полицейский комп… Вид помятый, но вроде бы невредим. Только пивом разит здорово.

      – Это на меня из разбитых бутылок пролилось, – вздохнул Русов. – Да голова и ребра побаливают. Спасибо вам. Одни хлопоты от меня.

      – Это Бобу спасибо, – криво улыбнулся Грегори. – Он мне сразу позвонил. И уговаривать пуститься в погоню не пришлось. Давай раздевайся, я тебя осмотрю. Джанет расстроилась, когда узнала о случившемся, поднялась к себе… Да не дергайся, я ей сказал, что тебя везут обратно.

      Русов стянул майку и поморщился от боли, когда жесткие пальцы Грегори прошлись по боку.

      – Ничего страшного, просто ушиб. Дай-ка его обработаю.

      Он открыл шкаф, достал баллончик и распылил на больное место какую-то жидкость. Русов ощутил приятный холодок, боль утихла. Грегори ощупал его голову:

      – А тут останется шишка, ничего не поделаешь.

      – Ладно, до свадьбы заживет, – попытался улыбнуться Русов. – Обрызгайте и плечи, а то эти полицейские мастера по вывертыванию рук.

      Грегори сбрызнул и плечи. Русов оделся и сел на стул. Грегори налил по стаканчику виски:

      – Давай выпьем за твое освобождение.

      Приятное тепло распространилось по телу, меньше стала болеть голова. Грегори повертел пустой стаканчик:

      – Боб меня удивил. Знаешь, тот вертлявый шериф предлагал за тебя деньги, сумма немалая. А Боб отказался!

      – И сколько предлагали? – мрачно поинтересовался Русов.

      Грегори ухмыльнулся:

      – Не скажу, а то загордишься. Тобой кто-то очень интересуется, Юджин. Не объяснишь, почему?

      Русов вздохнул, этого вопроса следовало ожидать. Грегори явно кое о чем догадывался. Вспомнил о своем намерении все рассказать, но что-то мешало – словно слышал чей-то шепот на пороге слышимости и улавливал предостерегающую интонацию, хотя смысла произнесенного не понимал.

      – Во многом знании много печали, – уклончиво сказал он. – Сами видите, сколько на меня сыплется.

      – А Джанет? – мягко напомнил Грегори. – Ведь её судьба отныне связана с твоей.

      – Сам об этом думал, пока ехали назад, – хмуро сказал Русов. – Хочу поговорить с ней.

      – Погоди немного.

      Грегори налил себе ещё виски, но Русову не предложил. Откинулся на спинку стула со стаканчиком в руке, и губы разошлись в кривой улыбке.

      – Я много думал о тебе, Юджин. А точнее, о тебе и твоем погибшем напарнике. Сначала я полагал, что нас свело просто стечение обстоятельств. Но потом стал задумываться. Слишком много совпадений… Вы улетели из России, возможно, на последнем самолете, который мог покрыть такое расстояние. Ты очутился в моем доме – наверное, самом защищенном в городе. Вас преследуют белые призраки. Ты дважды ушел от них, а это и один раз сделать очень непросто. Ты попал с Болдуином в жуткую переделку на охоте и опять вышел сухим из воды, даже из смертельной лихорадки выкарабкался. К тебе подослали Морихеи – ты не представляешь, какая это хитрая лиса. А он вдруг возымел к тебе симпатию. Я добавлю к этому списку ещё одно…

      Грегори одним глотком выпил виски.

      – Все это стало настолько подозрительным, что я решил сдать тебя бывшим коллегам из военной разведки – пускай разузнают, что у тебя за секрет.

      Русов содрогнулся. Вот это да! Хотя было что-то странное в поведении Грегори последнее время…

      – Но тут оказалось, что Джанет в тебя без памяти влюблена, – продолжал Грегори. – Конечно, я не мог подложить бедной девочке такую свинью… И знаешь что, Юджин? Пожалуй, я последую примеру того премудрого японца и не стану тебя ни о чем расспрашивать. Думаю только, что это как-то связано с Третьей мировой.

      Русов снова вздрогнул, и это не укрылось от острого взгляда Грегори. Он посмотрел в окно, где сгущались сумерки.

      – Я не стану давить на тебя, Юджин. Не стану никому передавать собранную информацию. Одна причина – Джанет. Другую я, может быть, объясню позже. Но понимаешь, я привык до всего докапываться. Меня угнетает, если чего-то не знаю. А здесь я не знаю слишком много… Ты не поделишься, на кого работаешь? Поверь, я никому не скажу.

      – На кого работаю? – глупо повторил Русов.

      Он был ошеломлен. Грегори неотрывно смотрел на него, и взгляд постепенно делался тоскливым.

      – Да, – вздохнул он. – Ты и сам не знаешь. Но может быть, хотя бы догадываешься, кто помогает тебе?

      От предстоящего разговора с Джанет нервы Русова были на пределе. Он едва не взорвался:

      – Послушайте, Грегори! Я ничего не знаю. Меня несет, как в водовороте. То гибель Сирина, то цзин, то эта полиция. Я еле держусь на плаву…

      Каким-то чудом он заставил себя замолчать, не хватало впасть в истерику.

      Грегори откинулся на спинку стула и махнул рукой:

      – Успокойся, Юджин. Это как на войне. На тебя нападают, а ты защищаешься. Весь мир поле боя, и всегда так было. Только хорошо бы разобраться, на чьей мы стороне?

      Русов вспомнил:

      – Тот японец, Морихеи. Он что-то говорил про битву Армагеддона. Будто она уже идет, и мы каким-то образом принимаем в ней участие. Это слово из Библии. Сейчас принесу.

      Он вскочил, но Грегори покачал головой:

      – В компьютере целая библиотека. Сейчас найдем.

      Загорелся экран. Грегори пробежал пальцами по клавиатуре.

      – Можно спросить, только я не привык с железками разговаривать, – поморщился он. – Вот это место. «Откровение Иоанна», глава шестнадцатая. ''Это – бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань… И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон''. В сноске сказано: город у подножия горы Кармил, в древнем Израиле место кровавых битв. Согласно Апокалипсису Иоанна – место завершающей битвы земных царей с Богом. Русов снова почувствовал тяжесть на сердце, а Грегори вздохнул:

      – Ну и что это нам дает? Наверное, твой друг Морихеи имел в виду что-то другое. В Библии полно туманных предсказаний и фантастических видений. Может, и у тебя какие были?

      Он глянул подозрительно, и Русов улыбнулся.

      – Никаких. Разве что маму порой вижу во сне.

      – Да, на божественное откровение это как-то не тянет, – снова вздохнул Грегори. – Ладно, замнем дело. Думал узнать от тебя что-нибудь, да не вышло. Тебя или держат в неведении, просто используют как орудие, или…

      – Или что? – поинтересовался Русов.

      – Или должен разобраться сам и принять некое решение. Похоже, мы в одинаковом положении. Ты знаешь, я верю в Бога, но мне никогда не нравилась христианская идея, что мы не рассуждающее орудие в его руках. Как-то унизительно. А сейчас другое. Словно кто-то ненавязчиво вербует в сотрудники. Хотел бы я только знать, кто? Вряд ли Бог унизится до разборок с цзин… Ну ладно, откровенность за откровенность. Скажу, почему не выдал тебя своим ребятам.

      Грегори потянулся к бутылке с виски, но передумал и снова поглядел в окно. В темноте маячили тени дубов. Он продолжал:

      – Наверное, ты знаешь что-то важное не только для цзин, но и для Америки. К несчастью, у нас есть одна национальная страсть – деньги. Ты недолго живешь в Америке и не подозреваешь, как они важны для большинства. Джанет не раз удивлялась, что ты спокойно отдаешь половину зарплаты. Политикам нужны деньги, чтобы добиться переизбрания, чиновникам и полицейским – чтобы содержать жен и любовниц… Короче, деньги нужны всем. Помнится, ещё до войны были скандалы: то кто-то продаст ядерные секреты Китаю, то какой-нибудь политик использует китайские деньги для предвыборной кампании. Они умницы, эти китайцы, уже тогда ловили нас на золотой крючок. А теперь и говорить нечего, многие куплены. Меня порадовало, что Боб отказался от денег… Наверное, страну надо сперва почистить от продажных политиков и полицейских. Без этого толку не будет, любой секрет сразу продадут.

      Грегори помолчал, утомленный длинной речью.

      – Я постараюсь помочь тебе, – продолжал наконец. – Думаю, что ты не случайно оказался в моем доме. Кроме того, теперь с тобой связана судьба Джанет. Только я тоже не знаю, что делать. Может быть, вам после свадьбы отправиться в длительное путешествие? Но куда?.. Ладно, иди к Джанет. Она тебя заждалась.

      Русов ушел, оставив Грегори в темной комнате. К Джанет поднялся в смятении.

      – Что такой грустный, Юджин? – Джанет читала в постели, но закрыла книгу и поглядела на Русова. Волосы распушились в золотистом сиянии лампы.

      – Сядь со мной рядом, – попросила она.

      Русов присел на край кровати. Джанет привстала, облокотилась о подушку и запустила пальцы в его волосы.

      – Дядя говорил, что тебя пытались увезти, – прошептала она. – Но все обошлось, правда? Или тебя тревожит что-то еще? Расскажи мне.

      Смятение Русова увеличилось: Джанет была так близко! Прикрытая кружевами ночной рубашки грудь вздымалась и опускалась. Он отвел глаза и отдался ощущению ласковых пальцев Джанет у себя в волосах.

      – Сегодняшняя история кое о чем напомнила, – решился он наконец.

      Пальцы Джанет все так же гладили его волосы, но грудь стала вздыматься чаще.

      – О чем?

      – Похоже, эти белые снова возьмутся за меня… Знаешь, Джанет, наверное, тебе и в самом деле опасно выходить за меня замуж. Давай я куда-нибудь перееду.

      В ответ Джанет привстала, обхватила Русова и прижала к груди. У него перехватило дыхание – и от неожиданной силы в её руках, и от волнения. Она поцеловала его в ухо и прошептала:

      – Глупый! Чтобы я больше такого не слышала. Ты без меня пропадешь. Наверное, и я без тебя тоже. Запомни, дальше мы можем идти только вместе.

      Вдруг она отстранилась и легла опять. Поглядела в окно.

      – А что сказал доктор?

      – Доктор? – Русов не сразу вспомнил, что был сегодня в больнице. – Ах да! Препятствий для брака нет, у нас должны быть здоровые дети.

      Он почувствовал, что краснеет. Думать о том, что скоро сможет не только целовать Джанет, но и лечь с нею, ощутить нагое тело, обладать ею, было одновременно стыдно и невыразимо приятно.

      – Это все? – Джанет по-прежнему смотрела в окно.

      – Ну да. – Русов не знал, куда деваться от смущения. – Я не стал смотреть твою медицинскую карту, мне такие порядки не нравятся. Я люблю тебя, а до остального мне нет дела.

      Джанет не отрывала взгляда от окна, и Русов не видел её глаз. На что там было смотреть? Разве что на звезды, появившиеся в разрывах туч. Наконец она вздохнула, потерлась лицом о подушку и снова притянула Русова к себе. Прижала голову к груди и опять стала гладить волосы.

      В комнате было очень тихо – Русов слышал, как бьется сердце Джанет, а лицом ощущал податливую мягкость её груди. Скоро он почувствовал, что не в силах оторваться от неё и приникал все ближе и ближе. В конце концов Джанет слегка оттолкнула его:

      – Пожалуйста, уходи. А то я чувствую, что мы не совладаем с собой и я потеряю невинность ещё до свадьбы. Немного можно и потерпеть.

     

      Но до свадьбы было ещё далеко. Грегори поговаривал про лето, но потом под мягким нажимом Джанет согласился на время после Рождества.

      На следующую неделю в четверг отмечали День благодарения. Русову была в новинку огромная индейка на праздничном столе. На этот раз Грегори прочел благодарственную молитву, чего обычно не делал, а потом стал нарезать розовое мясо.

      – Учись, Юджин, – говорил он, ловко орудуя ножом. – Дело непростое, а ты, наверное, скоро станешь главой семейства. Придется тебе индейку разделывать.

      Русов смущенно улыбнулся, а Джанет тихо сказала:

      – Да ладно, дядя. Мы от тебя никуда не уедем.

      – Это Юджину решать. – Грегори откинулся на спинку стула, налил себе и Русову золотистого виски. – От меня больше вреда, чем пользы. Виски научил твоего будущего мужа пить.

      Русов смешался.

      – Я за компанию с вами, – сказал он.

      – И за компанию не надо, – благодушно сказал Грегори. – Я человек конченный, семьи у меня уже никогда не будет. Вот порой и ищу утешения в бутылке. Так что давай по последней, Юджин. Было приятно с тобой познакомиться.

      Джанет поглядела с сомнением:

      – Странный у тебя тон, дядя. Будто прощаешься.

      – С чего бы это? – бодро ответил тот. – Сегодня праздник. Мы ещё потанцуем.

      И в самом деле, хотя и медленно, станцевал с Джанет. Потом сидел, выпрямясь на стуле, и смотрел то на пламя в камине, то на самозабвенно танцующих Русова и Джанет. А в окна теплой и ярко освещенной гостиной на них глядела черная ноябрьская ночь.

     

      Приближался декабрь. Снова выпал снег и снова растаял. Зима медлила, словно никак не могла собраться с силами или копила побольше снега. Грегори стал уезжать из дома, машину брал напрокат или у друзей. Он не говорил, куда ездит, только попросил Русова и Джанет не открывать окон в его отсутствие. И ещё поменял замок на входной двери – теперь луч света сканировал глазное дно. Русов понял, что дом находится под неусыпным надзором компьютера.

      Несколько раз по уик-эндам Грегори брал с собой Джанет, и тогда они возвращались поздно. Джанет выглядела усталой, но, когда глядела на Русова, в глазах прыгали озорные огоньки. Она наотрез отказалась рассказывать об этих поездках.

      В один из таких одиноких вечеров Русов сидел в гостиной с компьютерной панелью в руках, захотелось узнать побольше о Трехликом. Особенно интересовала Лилит.

      Компьютер выдал изображение, уже знакомое по дому Брайана – нагая женщина, чуть прикрытая черными волосами, прекрасная и соблазнительная. Информация о ней оказалась противоречивой. Согласно одним источникам, она была падшим ангелом: вместе с Люцифером восстала против Бога и после падения превратилась в ночную демоницу, соблазнительницу спящих мужчин. Согласно другим – первой женой Адама, не пожелавшей подчиниться ему и перешедшей на сторону темных сил, став матерью демонов. Образ Лилит присутствовал в легендах многих народов, хотя она носила разные имена. Приверженцы Трехликого чтили её как женственный лик Единого и дарительницу запретных любовных наслаждений…

      Раздался гудок, и дисплей погас. Потом загорелся снова, но тускло. Появилась красная надпись: ''Попытка взлома защиты. Задействованы все ресурсы компьютера. Не смотрите на экран. Ждите голосового сообщения''.

      Русов положил панель на диван и оглядел гостиную: светло, тихо, уютно. Чья злая воля ломится сюда? Он не знал, что делать, но через некоторое время опять раздался гудок и приятный женский голос сказал: ''Попытка пресечена. Можете возобновить работу''.

      Русов вздохнул, больше не стал трогать панель и ушел в свою комнату. Копаться в сведениях о Трехликом расхотелось. Когда Грегори и лукаво улыбавшаяся Джанет вернулись, не стал ничего рассказывать: компьютер сам доложит Грегори.

      По дороге на работу и обратно Русов несколько раз замечал, что за ними следует неприметный серый автомобиль. Наконец сказал об этом Джанет. Та глянула в зеркало заднего вида и спокойно сказала:

      – Это друзья. Не беспокойся.

      Тем не менее Русов все чаще испытывал гнетущее чувство близящейся беды. Три недели оставалось до Рождества, ещё через месяц была назначена свадьба, но даже это не радовало его. А тут ещё Грегори уехал и не появлялся в течение двух дней.

      На третий день его отсутствия на склад пришел трейлер с грузом. Напарник заболел, и Русову пришлось разгружать в одиночку. Он сильно устал, зато отпустили пораньше. Джанет отвезла его домой, а потом вернулась на работу. Русов поднялся в свою комнату и прилег на кровать. Было приятно расправить натруженные руки и ноги.

      …Незаметно он уснул.

     

      Она сидела за компьютером, составляя отчет. На сердце было тревожно: Юджин какой-то хмурый последнее время. А вдруг его чувства остыли? Или ему нужен только секс и недоволен, что она не хочет уступить ему? Но какая это тогда любовь?.. Бедная её голова, опять допустила ошибку.

      Раздался гудок, и поверх таблицы появилось сообщение: срочная электронная почта. Она вывела текст, прочитала и почувствовала, как замерло сердце.

      ''Информацию уничтожить!''

      С экрана пропало все, в том числе и таблица, над которой так долго работала. Она стиснула пальцы и посмотрела в окно: угрюмое небо, тусклый день. Соберись с силами, Джанет, выбрось эти мысли из головы. Надейся на лучшее, надейся что он любит тебя!

      Она встала и подошла к окну. Тучи стелились над окраиной города, дорога уходила в пустые поля. Серый безрадостный день. Такой же безрадостной показалась прежняя жизнь, до того как появился Юджин. Но вот и распутье: что делать?..

      Понемногу робкая улыбка тронула губы.

      «Почему ты так растерялась, Джанет? Ты сделала немало шагов по этой дороге, ведущей в неизвестность – то ли в никуда, то ли в недолгий рай. Ты можешь сделать ещё один. И что бы потом ни случилось, этого у тебя уже не отнимут».

      Она лукаво улыбнулась. Вернулась к столу, поглядела на дверь кабинета: закрыта ли? Сняла трубку телефона, набрала номер и стала ждать… Наконец-то ответный голос. Сердце билось как бешеное, едва смогла говорить спокойно.

      Все, дело сделано. Если придется отказаться… нет, она не будет думать об этом. Поглядела по сторонам, кинула несколько дорогих ей мелочей в сумку. Теперь – дверь в кабинет. Вряд ли мистер Торп обрадуется, но на карту поставлена её жизнь!

      Неужели она открывает эту дверь в последний раз?

     

      Русов спал беспокойно, ныли руки и ноги. Какие-то смутные образы возникали, потом пропадали… и вдруг все стало кристально ясным. Он снова увидел черную реку. Мама все ещё стояла на другом берегу: видимо, время здесь шло медленнее, чем на Земле. Как и в первый раз, в свете невидимого солнца пламенели её волосы, но на этот раз любимое лицо выглядело встревоженным. Она робко протянула к Русову руку…

      Он проснулся от прикосновения к щеке. Сердце сильно билось. Рядом сидела Джанет.

      – Что с тобой, милый? – встревожено спросила она.

      Русов не ответил, и она прилегла рядом. Впервые их головы лежали на одной подушке. Блеклый свет позднего дня наполнял комнату, и Русову стало спокойно и уютно. Он вздохнул, повернулся на бок и обнял Джанет.

      И увидел, что она пристально и как-то печально глядит на него. И ещё увидел, что одета не по-домашнему – в плотную кофту и джинсы.

      – В чем дело? – спросил он.

      – Мы уезжаем, любимый, – сказала Джанет. Голос был тихим, но мурашки пробежали по спине Русова. – Пришло электронное письмо от Грегори. Нужно немедленно уезжать. Он встретит нас по дороге. Я собрала вещи, пока ты спал. Посмотри, не забыла ли чего-нибудь твоего?

      – Куда уезжаем? – Русов ничего не понимал.

      Джанет помедлила:

      – Дядя просил извиниться, что не успел поговорить с тобой. Он хотел сделать это ближе к свадьбе. Мы едем в Канаду. Там у нас друзья. Эта страна не затронута войной, и цзин ведут себя там гораздо осторожнее.

      Она встала и подошла к фотографии на стене. Мать и дочь смотрели друг на друга, обе одинакового возраста.

      – Пусть останется здесь. – Джанет отошла и задержалась в дверях. – Поспеши.

      Русов встал. Посмотрел на черные дубы в окне, потом на открытую дверь. У порога стояла сумка и Русов заглянул в нее: Джанет положила его костюм и несколько рубашек. Подумав, надел джинсы и плотную рубашку, привычно переложил в большой нагрудный карман футлярчик Сирина. Сходил в ванную и добавил к содержимому сумки бритвенные принадлежности и зубную щетку. Всё, можно уходить. В последний раз поглядел на фото улыбающейся девушки.

      ''Прощай, Эрни. Спасибо за Джанет.''

      Застегнул сумку и спустился вниз.

      Джанет колдовала с компьютером в комнате Грегори. Русов подтащил обе сумки к двери и оглядел гостиную. Чисто, уютно, кухонный уголок так и сверкает никелем. Но комната уже казалась пустой. Появилась Джанет, застегивая куртку на ходу.

      – Оденься теплее, – сказала она. – Шапку не забудь.

      Они вышли на веранду. Свет в гостиной погас, и дом показался Русову нежилым. На улице было сумрачно: близился вечер, из низких туч опять накрапывал холодный дождь. Машина стояла у крыльца. Русов затолкал сумки на заднее сиденье и сел рядом с Джанет. Они тронулись.

      Когда дом стал скрываться за дубами, оба оглянулись и мысли их, наверное, совпали: увидят ли его снова? Но Джанет быстро вела машину по безлюдным улицам, и Русов стал смотреть вперед. Он думал, что сразу выедут из города. К его удивлению, Джанет повернула к церкви.

      – А сюда зачем? – спросил он.

      Джанет глянула на него лукаво:

      – Ты думаешь, я отправлюсь в такое длинное путешествие с посторонним мужчиной? Конечно нет! Нам ведь придется останавливаться в гостиницах. Нас сейчас поженят, пусть и на скорую руку. Я договорилась по телефону с пастором.

      От неожиданности Русов не нашел, что сказать. Машина остановилась у церкви, и Джанет повернулась к нему.

      – Если ты передумал… – Сомнение, а потом вдруг страх появились в её глазах.

      Только тут Русов пришел в себя. В самом деле, чего испугался? Наклонился и поцеловал лежавшую на руле руку Джанет.

      – Конечно нет. Ты молодец, Джан, все предусмотрела.

      Он заметил у церкви знакомый фургон.

      – Это кто, Болдуин?

      – А, Болдуин и Филлис уже здесь! – В голосе Джанет слышалось облегчение. – Они будут свидетелями. Как забавно получается, милый. Никогда не думала, что буду выходить замуж в такой спешке. Пришлось собирать вещи и одновременно договариваться по телефону о собственной свадьбе. Я не хотела тебя будить. Ты так крепко спал.

      – Все в порядке, Джан. – Русов вышел и открыл для неё дверцу. – Ты у меня замечательная. Я люблю тебя.

      И все же сердце учащенно билось, когда он вел Джанет по ступеням церкви. Все было так неожиданно!.. Но тут он почувствовал укол совести. А каково Джанет? Ведь, наверное, каждая девушка мечтает о великолепной свадьбе. Толпа родственников и знакомых, красивое белое платье, поздравления. А что здесь? Серый вечер, грязноватая машина, безлюдная церковь. Ни тебе подвенечного платья, ни гостей, ни праздничного обеда!

      Они были у дверей. Он сказал извиняющееся:

      – Извини, Джанет, что так получилось. У тебя даже нет белого платья.

      – Это ничего, – шепнула Джанет. – Я люблю тебя.

      Они вошли в церковь. Их приветствовали Болдуин и Филлис. Та поднесла Джанет большой букет цветов и поцеловала её. Болдуин крепко сжал Русову руку.

      – Так и не съездили больше на охоту. Теперь молодая жена и вовсе не пустит. Но все равно, поздравляю.

      – Зато до собственной свадьбы дожил, – отшутился Русов.

     

      Обряд был странен для Русова. Ему доводилось наблюдать венчание в церкви родного города – там это была длительная процедура с пением, размахиванием кадила и торопливым чтением священников. Занимала она более двух часов и выглядела очень торжественно. Здесь все оказалось быстрее и проще.

      Сначала пастор (всё тот же, с подстриженной седой бородкой) дал им подписать что-то на электронном блокноте. От волнения Русов не рассмотрел, что подписывает. Потом отступил назад, взял Библию и, не раскрывая её, сказал:

      – Для каждого из нас Бог уготовил путь. Мы свободны идти по нему или выбрать собственную дорогу. Чтобы на этом пути не было одиноко, Бог подбирает нам спутника. Мы вольны принять от него этот дар или выбрать себе другого. Бог определяет время и место для нашей встречи. Мы свободны согласиться с Его выбором или пройти мимо. Пусть время покажется странным, сейчас позднее время, но Бог выбрал его, чтобы сочетать вас браком, Юджин Русов и Джанет Линдон…

      ''Действительно, странное время'', – подумал Русов. Вечер, пустая церковь, брошенные на стулья куртки, отражения свечей в темнеющих окнах. Он и Джанет стояли перед алтарем, одетые по-дорожному, и единственный букет цветов украшал их венчание.

      На минуту Русов даже забыл, что происходит. Он стал рассматривать подсвечники, впервые видел так близко. Из трех центральный был особенно красив: пятнадцать свечей горели на полого поднимающейся, а затем спадающей дуге из кованого металла…

      Пастор повысил голос, и Русов вернулся к действительности. Пастор был стар – наверное, видел и не такие венчания. Он предлагал повторить слова супружеского обета.

      Русов сделал это почти машинально. Свое имя он произнес на русский манер:

      – Я, Евгений Русов, беру тебя, Джанет Линдон, в жены…

      Джанет повторила свой обет тише и запинаясь. Когда произносила последние слова: «Я выхожу за тебя замуж и связываю свою жизнь с твоей», голос сорвался и она расплакалась.

      Русов обнял её за плечи: она вся дрожала. Филлис поспешила на помощь с платочком.

      После паузы пастор осведомился: у кого кольца? Немного успокоившаяся Джанет полезла в карман и достала два кольца – Русов и забыл, что они лежали в ящике комода. Последовала передача из рук в руки, наконец Русов получил колечко Джанет. Кольцо легко скользнуло на её палец, а вот руки Русова распухли после тяжелой работы, и Джанет никак не удавалось надеть ему кольцо. В конце концов Русову пришлось натянуть его самому, едва не содрав при этом кожу.

      Пастор объявил их мужем и женой. Болдуин и Филлис похлопали. Затем все надели куртки и вышли из церкви. Русов и Джанет были слегка ошеломлены быстротой происшедшего.

      – Заедем к нам, – предложила Филлис. – Надо ведь отпраздновать вашу свадьбу.

      За руль на этот раз сел Русов. Ведя машину вслед за фургоном Болдуина, он поглядывал на золотое кольцо, непривычно украсившее палец. Джанет откинула голову назад и выглядела утомленной.

      Из темной улицы наперерез им выехала машина. Русов притормозил и вдруг почувствовал, как голова отяжелела и стала клониться на грудь. Он едва успел нажать на тормоз…

      Словно черная вода залила красные огни автомобиля Болдуина впереди, а потом сомкнулась и над Русовым.

     

      Он пришел в себя, но пробудилось только сознание, тела не чувствовал. Попробовал пошевелить руками или ногами – их словно не было. Затем острые иголочки пробежали вдоль позвоночника, и Русов ощутил озноб. Вскоре вернулось ощущение рук и ног, хотя двигать ими все равно не мог. С трудом разлепил глаза. В них словно что-то попало: как ни моргал, все виделось расплывчато.

      Сначала показалось, что опять очутился в церкви. Горели свечи, и перед ними маячили смутные фигуры. Но странно неподвижны были эти фигуры, полное безмолвие царило вокруг, да и время было позднее, в окнах стояла ночь.

      Русов перевел взгляд на себя. Глаза наконец сфокусировались и стало понятно, почему не может пошевелиться. Он сидел на массивном стуле, лодыжки были крепко привязаны к ножкам этого стула, а поясница и вывернутые назад руки к спинке.

      Русов снова поглядел вперед, теперь видел совершенно отчетливо.

      Это была не церковь, а точнее – не та церковь, где он обвенчался с Джанет. Окна были как бойницы, и в их черных стеклах почему-то не отражались огоньки свечей. А свечей горело много – и все по краям похожего на надгробие черного стола. Вокруг стояли красные фигуры в накинутых капюшонах, а на столе лежала Джанет…

      Русов вскрикнул и рванулся вперед. Но крик прозвучал глухо и еле слышно, а веревки не подались. Похоже, стул был намертво прибит к полу. Русов мог только смотреть.

      Лицо Джанет было очень спокойным. И очень белым. Только легкое вздымание и опускание блузки на груди говорило, что она жива.

      – С ней все в порядке, – раздался холодный голос слева от Русова.

      Русов с трудом повернул голову: рядом сидел человек в черном балахоне с откинутым капюшоном. Неприметное бледное лицо, лысоватая голова на крепкой шее – Русов сразу узнал того, с кем повстречался в доме Брайана. Человека, который говорил с ними из-за черного стола.

      – Что это за спектакль? – гневно спросил он, сдерживая внутреннюю дрожь.

      – Это не спектакль, – снисходительно отозвался человек в балахоне. – Это ритуал. Вы допущены, что немалая честь для вас. Русову с болезненной ясностью вспомнилось содержание предыдущей беседы. Чего от них хотят на этот раз? У него мелькнула сумасшедшая надежда: может быть, все опять сведется к попытке склонить к вере в Трехликого?.. И хотя умом он понимал, что это не так – на этот раз дело гораздо серьезнее, – все же сказал:

      – Освободите девушку. Потом мы сможем поговорить.

      – Мы сначала поговорим, – спокойно ответил собеседник. – У нас есть время.

      – А о чем вы хотите говорить? – В голосе Русова прозвучала растерянность.

      – Вы меня удивляете. – Служитель Трехликого поднял руки с колен и театральным жестом развел в стороны. Рукава балахона приспустились, открыв мосластые запястья. – Неужели так поглупели от любви? Мы всегда считали, что любовь ни к чему хорошему не ведет. Еще одна уловка бога – чтобы люди наплодили побольше рабов. Вас надо лечить от этого умопомрачения. Поглядите вперед.

      Русов посмотрел на стол (как он стал понимать, скорее это был алтарь), где лежала Джанет. С трудом поднял взгляд от распростертого тела.

      За алтарем до пола свисала красная завеса, и на её фоне светилось изображение. Нагая женщина с черными волосами, в которой сразу узнал демоническую Лилит, пленительно улыбалась из багрового сумрака. На этот раз обе груди были обнажены, руки заложены за голову, а ноги раздвинуты в предвкушении неги.

      Русов отвел глаза.

      – Ну и что?

      – Наши Повелители хорошо знают людей, – снисходительно сказал человек в черном. – Бог хочет от них молитв и поклонения, но ведь в людях – часть души Единого и они жаждут большего. Бог осуждает чувственную любовь, а госпожа Лилит дарит ее: любовные утехи – приятная жертва ей. Когда надоест любовь, мужчины хотят упоения в бою. Его посылает тот, кого зовут Темным Воином… А кому наскучили любовь и война, тем дает высшее знание первый, таинственный лик… Как видите, Три лика заботятся о верных им. Так что не беспокойтесь за молодую жену, мистер Русов. Сегодня у нас мирная жертва – приношение Лилит.

      – А в чем оно будет состоять? – Озноб вернулся, Русов еле сдерживал дрожь.

      – Это зависит от вас. – В голосе собеседника прозвучала насмешка. – Вы же хотели поговорить. Говорите, а я буду вас внимательно слушать. Но помните, вы находитесь в незримом присутствии Трех ликов!

      Русов снова глянул вперед. Красные фигуры стали по очереди склоняться и бормотать что-то. Пламя свечей не колебалось, и по-прежнему как мертвая лежала Джанет.

      Русов провел кончиком языка по пересохшим губам. Сердце сильно билось, на глазах от чувства бессилия выступили слезы. И все же у него оставалась надежда: помнил, каким самовлюбленным и уверенным в своей правоте показался собеседник в прошлый раз. Возможно, это удастся как-то использовать… Возможно, Болдуин сообщит в полицию… Возможно, подоспеют таинственные друзья Грегори. Сейчас главное – выиграть время. Только… есть один важный вопрос. Случайно они попались поклонникам Трехликого? Или это не случайность…

      – Хорошо, – выдавил он. – Я полагаю, вас интересует что-то, связанное с Третьей мировой. Но я знаю так мало. Мой напарник мог бы рассказать больше, но его убили. Подлинные причины войны мне неизвестны. Конечно, главная причина войн – это человеческие страсти и неразумие…

      – Чем стало бы человечество без войн? – презрительно заметил служитель Трехликого. – Стадом послушных баранов. Войны выковывают воинов, пополняют ряды сторонников Темного воина. Он только против бессмысленного уничтожения всего человечества.

      Необычная мысль возникла в сознании Русова. Но вдруг она поможет подыграть собеседнику?

      – Но тогда… Выходит, что Третья мировая была выгодна именно Трехликому! Просто он не хотел полной гибели человечества, поэтому она так долго не начиналась. Лишь когда угроза тотальной ядерной катастрофы исчезла, с цепи были спущены псы войны. И какие великолепные результаты она принесла! Удар был нанесен в сердце западной цивилизации. Уничтожена Европа, радикально ослаблена Америка, огромные богатства Сибири отошли Китаю. Один шаг остался до возникновения всемирного государства, где миллиарды людей станут поклоняться Трем ликам. Действительно, дьявольски гениальный план!

      На лице человека в черном появилась улыбка. Веселья в ней было, пожалуй, меньше, чем в мертвой синеве озера Мичиган, когда на миг проглянуло солнце, зато присутствовало холодное удовлетворение.

      – Мы не знаем замыслов Владык. Но война пошла на пользу нашим Повелителям. И если мы не научимся дисциплине у китайцев, если не откажемся от прогнившей демократии, то Америка и Россия скоро исчезнут с карты мира… Я рад, что любовь не ослепила вас и сохранилась способность рассуждать. По ясности мышления вы приблизились к нам. Если откажетесь от того жалкого бога и поклонитесь Трем ликам, то, пожалуй, можете быть приняты в первый круг. Конечно, спешить с этим не следует. Сначала поучаствуете в ритуалах и приношениях.

      – Но в прошлый раз вы говорили, что это Бог обрек человечество на уничтожение. – Русов решил пока не замечать лестного предложения. – Где же истина? – Что есть истина? – насмешливо осведомился служитель Трехликого. – Понтий Пилат показал себя мудрым человеком, задав этот вопрос Иешуа. Истина бывает разная. Есть истина для обыкновенных людей, и есть истина для посвященных. Вы можете стать одним из них.

      – Что же вам нужно? – Русов вдруг ощутил навалившуюся усталость. Что за безумную игру он затеял?

      – Самую малость. – Собеседник Русова подобрался и стал похож на кота, готового прыгнуть на зазевавшуюся мышь. – Во время Третьей мировой было использовано необычное излучение – «черный свет». Считалось, его секрет утерян. Но от цзин поступила информация, что вам он может быть известен. Мы понимаем – вы хотите продать его подороже. Правильно сделали, что не пошли к властям: что хорошего вас тогда ждет? Всю жизнь проведете за колючей проволокой. Лучше поделитесь секретом с нами, а мы в обмен обеспечим вам блестящую карьеру. Здесь присутствует господин магистр, он даст необходимые гарантии. Мы имеем огромное влияние в этой стране. У вас будут деньги и сколько угодно красивых женщин. Со временем вы войдете в круг избранных.

      Несмотря на придавившее его отчаяние, Русов едва не рассмеялся. Ему предлагали такой стандартный набор: женщины, деньги, власть… И нельзя сказать, чтобы это не привлекало его! Совсем недавно он был бы не прочь. Немалая часть его существа была бы не прочь. Но сейчас сердце разрывалось от горя при виде Джанет, распростертой на черном алтаре.

      – А зачем это вам? – спросил он, все ещё пытаясь выиграть время. Человек в черном хищно улыбнулся – словно кот облизнулся на мышь. В глазах появился фанатический блеск.

      – Это ключ к энергии, что наполняет пространство, дает мощь и бессмертие. Пространственная энергия и есть то дерево жизни, которое раскинуло ветви по Вселенной, и к которому христианский бог закрыл доступ… Кроме того, мы патриоты Америки и хотим, чтобы она обрела прежнюю мощь.

      Последняя фраза прозвучала не слишком убедительно.

      ''Ну и ну, – подумал Русов. – Может, и вправду рассказать. Пусть поставят на себе эксперимент''.

      Ему привиделась толпа в балахонах: люди монотонно пели, а свет вокруг все мерк и мерк…

      Выживут единицы, да и те превратятся в обгорелые головешки вроде Уолда, или полубезумцев наподобие Ренаты. Возможно, эта странная энергия и дает могущество, но требует крайне деликатного обхождения. Пусть поклонников Трехликого не жалко, но нельзя забывать – они могут поставить эксперимент на других или использовать излучение как оружие. И тогда на Земле умножатся ненавистные Черные зоны.

      …Впрочем, среди этих фанатиков наверняка найдется один тихий и умный, кто незамедлительно выдаст секрет цзин. Служитель Трехликого обмолвился, что какая-то связь между ними есть. А ведь это цзин убили Сирина и Эрни, и так не хочется выдавать им тайну.

      Но прежде надо узнать, что собираются делать с Джанет. Нельзя ли добиться её освобождения? Ведь он может сказать поклонникам Трехликого не все, или исказить цифры в формуле. Вряд ли они скоро проверят. Все эти мысли пронеслись очень быстро.

      – А что будет с ней? – Русов кивнул на Джанет.

      – Эта? – В голосе собеседника прозвучало пренебрежение. – Я же сказал, что она будет приношением Лилит. Бескровной жертвой ей…

      Он запнулся, а потом плотоядно улыбнулся:

      – Впрочем нет, при первом соитии немного крови должно выделиться. Ведь она девственница, что редкость в современной Америке. Я надеюсь, вы не против этой небольшой жертвы. Собственно, вы сами можете её принести – если поделитесь секретом, конечно. Ритуальный половой акт станет вашим первым приношением Лилит. Вы воспользуетесь законным правом мужа, и больше к вашей жене никто не притронется. Мы можем даже удалиться. Со временем вы станете более раскрепощены и станете участвовать в обрядах без лишних комплексов. Увидите, есть много искусных женщин, которые доставят гораздо больше удовольствия в любовных утехах.

      Так вот какая участь ожидала Джанет! Русова затошнило. Он почувствовал, как пол уплывает из-под ног. Одновременно показалось, что красная завеса впереди шевельнулась. Он напряг руки, но веревки держали крепко.

      – А что с ней сделали? – преодолевая тошноту и отчаяние, спросил он. – Походит на мертвую.

      – Двойной заряд из парализатора, – скучно ответил служитель Трехликого. – Чтобы не было сопротивления и недостойного шума. Так как, принимаете наше предложение или нет? Имейте в виду, что иначе наша беседа продолжится не столь приятно. О супруге можете не беспокоиться – прихожане совершат с ней ритуальный половой акт в честь Лилит, а затем отпустят. Возможно, это пойдет на пользу и она присоединится к нам. А вот к вам применят более суровые средства – из арсенала Темного Воина. О карьере и удовольствиях тогда придется забыть… В крайнем случае вас придется убить. А то эти косоглазые вытянут у вас секрет и живо захватят господство над миром. Они способны отрезать голову и подключить к компьютеру, лишь бы узнать интересующие их сведения.

      Страх и отчаяние все глубже запускали когти в сердце Русова: что делать? Неважным казался этот проклятый секрет – готов выдать, лишь бы спасти Джанет. Но он не может надругаться над нею на черном алтаре! Она никогда не простит, и между ними все будет кончено… Нет, надо попытаться затянуть разговор. Может быть, придет помощь.

      – А почему вам не скажет тот Лик, что обладает высшим знанием? – Русов постарался изобразить в голосе любопытство. – Пусть оружие придумали люди, но ему должен быть известен секрет.

      Человек в балахоне помолчал.

      – Он подбирает достойных, – наконец сказал он. – Мы должны доказать, что способны служить Ему. И вы должны доказать это тоже. Вы готовы к этому?

      Ну вот! Что говорить дальше? Неужели никто не придет на помощь? Может быть, Болдуин успел оповестить полицию?.. Надежда на это была невелика, и все же Русов в отчаянии попытался протянуть время.

      – Дайте подумать, – сказал он.

      Словно темнота сгустилась перед глазами. Странно, он по-прежнему видел Лилит – нагую и прекрасную, но справа из тьмы проступил серый лик с огненным взором, а рядом обрисовался мужчина в темных одеждах и с мечом в руке.

      Голографическая проекция? Или что-то другое?..

      Лилит вдруг ожила и протянула к Русову руку.

      – Дай это мне. – Голос прозвучал нежно и призывно. – Я подарю тебе все наслаждения Земли.

      Мужчина в черном поднял меч, полоса светлой стали почти коснулась горла Русова.

      – Дай это мне. – В голосе была царственная власть. – Ты станешь великим воином Армагеддона. Все преклонятся перед тобой.

      Взгляд среднего лика обжег словно пламенем.

      – Дай это мне. – Голос звучал как симфония, исполненная величия, страсти и печали. – Тебя будут славить как избавителя человечества

      Тьма углублялась, все ярче проступали Три лика. Русов почувствовал, что растворяется в этой темноте: пропадали ощущения, чувства, мысли… Сквозь оцепенение послышалась словно тень звука, пробился словно лучик света. Русов моргнул – это далось с огромным трудом.

      На своем черном ложе привстала Джанет, печально глянула на Русова.

      – Ты все-таки оставляешь меня, Юджин, – тихо сказала она. – Вот какой будет моя брачная ночь.

      Чувство горя пронзило Русова, словно в грудь воткнули раскаленный нож. Он рванулся, мгновенно выйдя из забытья…

      Ничего не изменилось: багровый занавес, распростертая на черном алтаре Джанет, фигуры в красном вокруг. Но другая горячая волна, на этот раз радости, прошла по телу Русова: он ощутил какой-то предмет в нагрудном кармане. Поклонники Трехликого не обратили внимания на футляр Сирина!

      Наверное, после поимки они проверили лишь обычные места, где держат оружие, не проведя тщательного обыска. Им было далеко до Морихеи: тот обыскал Русова быстро, но тщательно.

      Но как добраться до футляра? Руки связаны, а охранник не спускает глаз. В ответ на движение Русова он извлек из складок балахона парализатор, серебристый стержень больно уткнулся в бок. Собеседник настороже, одет в черное – значит, служит сейчас Темной Воинственности.

      Только спокойно! Что сделал бы на его месте Сирин?.. Может быть, тот трюк с портсигаром? Шериф попался на него, вдруг клюнет и этот? И хотя надежды было мало, Русов решился.

      ''Мудрый солдат знает, как построиться в ряды там, где нет рядов''.

      – Я подумал, – по возможности беззаботно сказал он, – и решил, что все вам открою. Мне от этой тайны нет проку, а ваши предложения соблазнительны. Только скажу не вам, а самому магистру.

      Человек в черном помедлил, затем кивнул. На лице промелькнула тень удовлетворения: похоже, не сомневался в ответе Русова.

      Самомнение нас губит, вспомнил Русов чьи-то слова.

      – Это разумно, – ответил он. – После приношения расскажете ему наедине.

      – А пока развяжите мне хотя бы руки, – попросил Русов. – Они страшно затекли. Мне надо размять их, чтобы не опозориться во время ритуала. В конце концов, у вас есть парализатор, да и друзья рядом.

      Служитель Трехликого задумался и опять показался Русову похожим на черного кота. Коту стало скучно, игра с мышкой продолжалась слишком недолго.

      – Тут понадобятся не руки, а нечто иное, – сказал он с циничной усмешкой. – Но вы правы, кровообращение необходимо восстановить. Я развяжу руки, а потом подождем, пока закончится восхваление Лилит. Тогда вас отвяжут и подведут к алтарю. Время доверять вам полностью ещё не пришло.

      Он встал, исчез за спиной Русова, и тот ощутил на запястьях холодные ловкие пальцы. Руки освободились, хотя поясница и ноги остались привязанными. Русов расправил затекшие руки и сделал ими несколько движений.

      Красные фигуры снова застыли, бормотание прекратилось. Вдруг сердце Русова подпрыгнуло: почудилось, будто Джанет шевельнулась. Нет, это заколебалось пламя свечей. Но страх усилился: от чего оно заколебалось? Показалось, что завеса начала раздвигаться; красные полотнища уползали в темноту возле стен… Наверное, только показалось.

      Красным и черным было все впереди.

      Русов напрягся, наступил самый ответственный момент. Все зависело от того, сколь много успели узнать поклонники Трехликого. Если следили и изучили привычки Русова, то все пропало!

      – Можно я закурю? – спросил он как можно более естественным тоном. – Это меня успокаивает.

      Сердце замерло в груди, а человек в балахоне внимательно поглядел и вдруг улыбнулся. Кажется, это была третья улыбка, которую видел у него Русов, и она понравилась ему ещё меньше, чем первые две – холодная и безмерно презрительная.

      – Сейчас не самое подходящее время, – сказал он пренебрежительно. – Но Лики снисходительны к людским слабостям. Курите.

      Русов достал из нагрудного кармана футляр и раскрыл. Внутри лежали три белых трубочки – со стороны легко было принять за сигареты. Возможно, их специально так сделали. Во всяком случае, собеседник смотрел без интереса, хотя парализатор не убрал.

      Сдерживая дрожь в руках, Русов взял одну и сунул в рот. Ощутил зубами холодный металл, закрыл футляр и положил обратно в карман. Лишь бы не перепутал цилиндрики!

      – Огоньку не найдется? – Он непринужденно наклонился к служителю Трехликого.

      Тот пожал плечами и переложил парализатор в левую руку. Правой достал зажигалку, извлек из неё язычок пламени и поднес Русову.

      В следующий миг кулак Русова врезался ему в челюсть…

      Русов бил в отчаянии, зная, что времени для второго удара уже не будет. Бил во вспышке безумия, как в детстве, когда насела орущая компания шпаны и надо было продержаться, пока придет помощь, иначе затопчут. Бил изо всей силы, накопленной за месяцы перетаскивания тяжестей на складе.

      Зажигалка и парализатор полетели на пол. Служитель Трехликого ещё падал вслед за ними, а Русов уже вырвал изо рта металлическую трубочку, с силой надавил на оба конца и бросил к подножию красного занавеса. Он не почувствовал укола (видимо, здесь не было антидота) и зажал уши ладонями, сознавая, что все равно окажется в радиусе поражения.

      К его ужасу, некоторое время ничего не происходило. Несколько красных фигур обернулось, а собеседник Русова, ударившись о пол, застонал, но уже приподнимался, готовясь вскочить обратно.

      Теперь Русов явственно видел, что занавес раздвинулся. Из темноты за ним выступила высокая тень.

      И тут ''пищалка'', как её про себя окрестил Русов, сработала! Словно невидимый великан схватил одной рукой за горло, выдавив из глаз слезы, а другой с неимоверной грубостью прошелся по всему телу.

      От дикой щекотки Русов зашелся не то в смехе, не то в рыданиях. Сквозь полившиеся градом слезы он видел, как в корчах падают красные фигуры, как зашаталась и отступила под укрытие занавеса высокая тень. Лишь Джанет оставалась неподвижной, распростертая на черном алтаре. Какофония жуткого смеха оглашала храм, словно Три лика явились, чтобы посмеяться над своими поклонниками…

      Русов изнемогал. На щеках были уже не слезы – это воды черной реки подступили к глазам. Оставшийся в сознании островок здравомыслия молил, чтобы они сомкнулись над ним, чтобы укрыли от безумного вихря, размывающего мир.

      И тьма поглотила его…

     

      Он очнулся от холода и легких, как ему показалось, прикосновений к щекам. Открыл глаза. Перед ним колебалось расплывчатое пятно, в котором Русов с трудом опознал лицо. Оно никак не хотело приходить в фокус.

      Не сразу Русов понял, что его методично бьют по щекам. Наконец почувствовал боль, застонал, и удары прекратились. Лицо обрело четкость – озабоченное лицо Грегори.

      Теперь, когда Русов смог видеть, его взгляд приковался к фону, на котором плавало это лицо. Там виднелось необычное здание – словно три составленных вместе ружейных ствола. Вертикальные антенны протыкали черное небо, стены розовато лоснились, узкие как бойницы окна наливались красным огнем. Резко пахло дымом…

      – Юджин, идем!

      Резкий голос Грегори вернул Русова к действительности. Он обнаружил, что полулежит на капоте автомобиля и Грегори придерживает его за куртку, чтобы не сполз вниз.

      Русов с трудом встал, ноги так и норовили подкоситься. В окне машины белело лицо Джанет.

      – Что с ней? – едва выговорил он непослушным языком.

      – Ничего страшного, – сухо ответил Грегори. – Она под влиянием парализатора, так что не реагировала на внешние воздействия. Сонливость продлится ещё долго. Пойдем в машину.

      Еле переставляя ноги и придерживаясь за капот, Русов добрался до дверцы. Подошли два каких-то человека, перемолвились с Грегори и исчезли – Русов даже не обратил на них внимания.

      Он забрался на переднее сиденье и оглянулся. Джанет сидела, откинув голову, длинные ресницы вздрагивали, а по лицу порхали багровые сполохи, словно огромная птица била рядом красными крыльями.

      Русов обернулся.

      Странное здание перестало быть зданием и превратилось в чудовищный огненный цветок, распустившийся среди темноты. Изо всех окон било пламя, с гудением вздымалось к шпилям и охватывало их жуткими колеблющимися лепестками.

      Грегори сел рядом, завел мотор. Машина тронулась и отвернула от пылавшего здания. Но и на тихих темных улицах в окнах домов зловеще мигали красные отсветы.

      Русов услышал вой пожарной сирены, издали ответил ещё один.

      – Они не будут тушить, – мрачно сказал Грегори. – Да этот пожар и не потушишь. Только проследят, чтобы огонь не перекинулся на другие дома.

      Русов хотел спросить, что сталось с поклонниками Трехликого, но на лице Грегори было столь неприятное выражение, что не осмелился.

      – Куда мы едем? – вместо этого спросил он, язык повиновался уже лучше.

      – К Болдуину, – ответил Грегори. – Нам повезло, что этим сектантам далеко до цзин. Они дважды выстрелили по фургону из парализатора, но не сделали поправки на массу металлического корпуса. Нужна была утроенная мощность заряда. Болдуин скоро пришел в себя и связался с нашей организацией. Да и я уже был неподалеку. По плану мы должны были обменялись машинами в окрестностях города.

      – Какими машинами? – не понял Русов.

      Но уже свернули с улицы и подъехали к дому. Фары осветили накренившийся на газоне фургон Болдуина. Поднялись ворота гаража, включился свет, машина въехала внутрь. Русов никак не мог привыкнуть к этой автоматике.

      В гараже оказалось тесно – их машина, несмотря на малые размеры, едва поместилась. Половину пространства занимал большой автомобиль. Серо-стального цвета, с двойными фарами, высоко поднятый над землей на мощных колесах, он выглядел угрожающе. Русов узнал машину, которую похитившие его полицейские называли ''Черным ровером''.

      Грегори обернулся и поднес что-то к лицу Джанет. От резкого неприятного запаха у Русова закружилась голова, но в следующий миг стала совершенно ясной.

      Джанет вздохнула и открыла глаза.

      – Вставай, девочка моя, – озабоченно сказал Грегори. – Нам надо кое-что обговорить.

      Джанет сама открыла дверцу и вышла из машины. Движения были замедленными, словно тело девушки продолжало спать. В гараж ворвался Болдуин.

      – Как вы? – закричал он. – Эти подонки напали неожиданно. Я…

      – Тихо, – спокойно сказал Грегори. – Ситуация под контролем. Отведи Юджина на кухню, пусть Филлис сварит ему кофе покрепче.

      Он взял Джанет за руку и подвел к серой машине.

      – Джан, – ласково сказал он. – Дальше вы поедете на ней. Ты знакома с этой моделью – патрульный ''Черный ровер''. Это подарок от меня к свадьбе. Управлять им ты умеешь. Я покажу кое-что еще…

      Болдуин закрыл дверь, и Русов перестал слышать голос Грегори.

      Каштановые волосы Филлис были растрепаны. Ни слова не говоря, она нервно налила Русову кружку кофе из никелированного агрегата. Русов сел за стол, взял кружку обеими руками и стал прихлебывать. Напряжение постепенно уходило из тела, в голове прояснилось. Болдуин сел напротив, поглядывая то в окно, за которым продолжали вспыхивать красные сполохи, то на Русова.

      – Да, попались мы таки поклонникам Трехликого, – мрачно сказал он. – Руки чешутся, взял бы пистолет и перестрелял всех разрывными пулями.

      Вскоре появились Грегори и Джанет.

      – Всем кофе! – бодро приказал Грегори. – Сегодня у моей племянницы свадьба, а мы даже не поднимали бокалов.

      Они чокнулись – пускай не бокалами с шампанским, а кружками кофе. Закусили бутербродами. Джанет как будто совсем пришла в себя и даже улыбнулась.

      – Странный у нас свадебный ужин, – молвила она. – Будет о чем вспомнить.

      – Скорее не ужин, – усмехнулся Грегори, – а очень ранний завтрак. С вашего разрешения я заберу молодого супруга на несколько минут.

      Они сели на диван в глубине гостиной. Грегори с минуту молчал. Он выглядел усталым, но в то же время довольным: похоже, возврат к активной деятельности пришелся ему по вкусу.

      – Скоро Джанет заснет опять, – заговорил он. – Двойной заряд из парализатора не шутка. Средство, что я дал, действует недолго. Сонливость продлится около суток, но потом должна пройти без вредных последствий. Джанет просто хорошо отдохнет. Машину придется вести тебе. Возьми карты.

      Он вынул из кармана сверток и развернул одну из карт.

      – Вы поедете в Канаду окольным путем – так будет труднее выследить. Я отметил маршрут на картах, постарайтесь не сбиваться с него. Часто придется ехать обходными дорогами, они безопаснее. Крестиками помечены места, где можно остановиться для отдыха. Но ситуация быстро меняется, поэтому будь настороже. Тебе поможет Джанет. Она не такая беспомощная, как кажется, но сейчас все зависит только от тебя. Ты понял, как ехать?

      – Да, – Русов разглядывал карту. – Дорога знакомая, к аэропорту Гринфилд.

      – И много дальше. – Лицо Грегори помрачнело. – Так что произошло в этой церкви Трехликого, Юджин?

      – Нас затащили туда для какого-то ритуала, – неохотно ответил Русов. – Они называли это приношением Лилит. Но я успел подбросить кое-что, так что ритуал не состоялся.

      – Все из той же табакерки? – улыбнулся Грегори.

      Русов растерянно кивнул. Похоже, Грегори знал больше, чем он предполагал.

      – Они не успели надругаться над Джанет, – голос Грегори прозвучал бесстрастно. – Она так и лежала, одетая, на алтаре. И все вокруг лежали вповалку тоже. Страшная вещь – эти психотронные излучатели. Что ж, поклонники Трехликого дорого заплатили за свою наглость. Только подумать, что такое может твориться в самом сердце Америки!

      Русов промолчал. Грегори опять полез в карман и достал другой сверток.

      – Здесь деньги. Возьми, в дороге понадобятся.

      – Что вы, Грегори… – стал возражать Русов.

      – Бери! – В голосе Грегори прозвучал приказ. – Без денег вы далеко не уедете, эта машина жрет уйму бензина. Безопасность Джанет для меня дороже. И запомни, расплачивайтесь только наличными. Если активизируете карточку, вас быстро вычислят.

      Русову ничего не оставалось делать, как взять деньги. Потом уложил в карман карты. Грегори с улыбкой смотрел на него и неожиданно похлопал по плечу:

      – Маловато мы с тобой виски попили, парень. Как-то быстро все произошло. Но надеюсь, мы ещё встретимся. А пока ни мне, ни тебе скучать не придется. Тебе надо довезти Джанет, да и собственную голову в целости. И заодно понять, что делать дальше. Разбираться придется самому, такие в этой игре правила. А я… хочу показать, что кот хотя и старый, но ловить мышей ещё может.

      Разъезжались согласно плану Грегори. Сначала уезжал он вместе с Болдуином и Филлис. Если за домом наблюдали, то из-за темноты различия могли не заметить и решить, что Грегори возвращается домой с Русовым и Джанет.

      – Цзин так просто не проведешь, – хмыкнул Грегори, – но они только едут сюда.

      Он подмигнул Русову:

      – Похоже, твой приятель Морихеи запудрил им мозги, слишком долго медлили. А теперь о них позабочусь я.

      Русов и Джанет отправлялись в путь позднее. Поспешно перегрузили вещи из машины Джанет в серый автомобиль. Сумки пришлось ставить в салон, так как багажник был заполнен канистрами с бензином.

      Грегори обнял Джанет на прощание, потом усадил её, опять сонную, на заднее сиденье, прикрыл пледом, пожал руку Русову.

      Болдуин и Филлис попрощались тоже. Они уехали.

      Русов сидел, глядя на часы. Через двадцать минут он завел двигатель (тот сумрачно зарычал, словно проснувшийся пес) и выехал из гаража. Фары зажигать не стал. Вскоре пустынные улицы остались позади. За городом Русов включил свет, впереди белела дорога к аэропорту Гринфилд и дальше на запад. Джанет спала, свернувшись под пледом на заднем сиденье. Русов глянул в зеркало заднего вида: красные сполохи все ещё озаряли облака над Другим Долом. Перевел взгляд вперед.

      В свете фар навстречу неслись снежинки, словно пытаясь преградить ему путь.

     

      9. Джанет

     

      Их путь лежал на запад, к великой североамериканской реке Миссисипи. Там предстояло повернуть и двигаться вдоль её берегов в сторону Канады… Длинная дорога, извилистая дорога, узкая дорога на глубокий север. Грегори не рекомендовал короткий путь через Детройт.

      По прямой до Миссисипи было менее двухсот миль, но из-за Черной зоны, протянувшейся на юго-запад от Чикаго, путь удлинялся втрое. Местами дорога была плохой, и Русову приходилось ехать медленно.

      Темно и пустынно было на этой дороге – Русов миновал несколько спящих городков, но не встретил ни одной машины и ни одного человека. Словно непроглядная тьма ночей прошлого, когда люди не знали электрического света, вернулась на Землю. Не в силах бороться с этой темнотой, спали поля, спали города, спала Джанет на заднем сиденье. Только Русов упорно вглядывался в дорогу, да гудел его единственный союзник – мощный мотор.

      Темнота отступала перед ними, но не уходила совсем.

      На хороших участках Русов увеличивал скорость, на развилках приходилось тормозить. Не везде дорожные указатели поддерживались в хорошем состоянии, и приходилось подолгу вглядывался в карту. Через несколько часов ему стало казаться, что уже целую вечность борется с этой темнотой, и силы были на исходе.

      Но темнота не выдержала первой. После широкой реки, тускло блеснувшей под мостом, по небу понемногу разлился серый свет, а потом в зеркале заднего вида Русов снова увидел красное зарево. На этот раз оно возвещало восход солнца.

      Наконец показался первый городок, отмеченный на карте Грегори крестиком безопасности. Русов увидел на окраине мотель, получил от сонной хозяйки ключ от номера и подогнал машину к крыльцу. Джанет крепко спала и сонно пробормотала что-то, когда Русов попытался её разбудить. Пришлось вносить на руках, предварительно открыв входную дверь.

      Русов повозился, пока вытаскивал Джанет из автомобиля, но дальше тяжесть её тела показалась необременительной.

      ''Натренировался на складе'', – усмехнулся он про себя, укладывая Джанет на широкую кровать.

      Потом сходил закрыть машину, запер дверь номера и в замешательстве поглядел на Джанет: не спать же ей одетой? Он встал на колени, снял с её ног сапожки и носки. Поколебавшись, расстегнул и стянул джинсы. Трусики при этом сбились, и Русов стыдливо их поправил. Ноги у Джанет были длинными и стройными, и Русов залюбовался ими. Спохватившись, стал раздевать дальше. Кофта и блузка потребовали больших ухищрений: пришлось усадить Джанет и, придерживая за плечи, действовать одной рукой. Наконец справился и с этим.

      Оставалось откинуть одеяло с другой стороны кровати и перенести туда Джанет.

      Уложив девушку, Русов не смог оторвать от неё глаз. На белой простыне розовели в утреннем свете изгибы плеч, слегка лоснился живот, по бедрам словно стекал золотистый мед, а грудь тихо вздымалась и опускалась – упругая, налитая дремлющей жизненной силой. На щеках Джанет вместо прежней бледности появился слабый румянец, а губы приоткрылись, словно она улыбалась чему-то.

      Русов почувствовал, как снова пробуждается влечение к ней – и одновременно тревога. Пожалуй, впервые он ощутил всю хрупкость доверившейся ему жизни, всю тяжесть ответственности за нее.

      Он заботливо прикрыл Джанет одеялом, задернул шторы, потом разделся и лег с другой стороны кровати. Мелькнувшая напоследок мысль вызвала у него улыбку.

      Он впервые лежал в одной постели с Джанет – молодой муж рядом с молодой женой… В следующее мгновение он уже крепко спал.

     

      Проснулся, словно его толкнули. Но в комнате никого не было, только сквозь шторы пробился золотой солнечный луч. Рядом тихо посапывала Джанет. Русов глянул на часы – полдень. Очень хотелось закрыть глаза и уснуть, но вместо этого он встал, пошел в ванную и стал под холодный душ. Нужно было спешить, охотники и так долго медлили. Странно, что так долго. Но теперь охота началась.

      Он сходил к машине, отыскал сумку с вещами Джанет и отнес в номер, чтобы ей было во что переодеться. Теперь нужно было раздобыть что-нибудь на завтрак, Русов чувствовал голод. В машине была провизия, но её следовало приберечь на черный день.

      Проблема разрешилась просто, ещё раз напомнив Русову, что находится в цивилизованной Америке. Хозяйка сказала, где найти FAST FOOD – ресторанчик с ''быстрой пищей''. Русов проехал пару кварталов и ему даже не пришлось вылезать из машины, два соблазнительно увесистых пакета подали прямо в окошко.

      К мотелю вернулся с чувством тревоги, на полчаса оставил Джанет одну. Но в комнате было спокойно, Джанет спала. Разбудить её оказалось непросто – Русов уже начал беспокоиться. В конце концов она как будто очнулась: двигаясь как сомнамбула, пошла в ванную, вернулась закутанная в полотенце, апатично глянула на еду и вознамерилась лечь опять.

      – Одевайся, дорогая, – сказал Русов, отвлекаясь от прожевывания бутерброда. – Надо ехать дальше. Поспишь в машине.

      – Но я хочу спать, – по-детски обиженно сказала Джанет, садясь на кровать и с недоумением оглядывая комнату. – Где это я?

      Сердце Русова упало: неужели Джанет потеряла память? Он терпеливо сказал:

      – Мы едем к твоим друзьям в Канаду. Одевайся, Джанет. Впереди ещё долгий путь.

      Джанет посидела, надув губы и став похожей на маленькую девочку, которую взбалмошные родители тащат неизвестно куда, потом буркнула:

      – Отвернись!

      И принялась одеваться, хотя и в замедленном темпе.

      До машины дошла сама, но едва устроилась на заднем сиденье, как заснула опять. Русов постарался прогнать тревогу: в конце концов Грегори сказал, что сонливость Джанет продлится около суток.

      Он отъехал от мотеля. Пока были в населенных местах, следовало заправить машину. Скоро попалась заправочная станция, а вернее – пункт для зарядки жуков электромобилей. Для машин на бензине была только одна колонка.

      Услышав, во сколько ему встали пятьдесят литров синтетического бензина, Русов присвистнул – двадцать тысяч долларов! Да, денежки Грегори придутся кстати.

      Опять перед ним была дорога, но теперь освещенная солнцем и приветливая. Часто попадались встречные машины, фермерские домики, иногда проезжал небольшие города. Постепенно небо у горизонта сгустилось в полоску синевы, но она не приближалась, а только ширилась, и Русову стало казаться, что за ней ничего нет: их мир заканчивается, и дальше начинается другой – мир вечной синевы и покоя…

      Он понял, что за много миль увидел великую Миссисипи.

      Здесь их маршрут сворачивал на север и далее пролегал заброшенными дорогами, отмеченными на картах Грегори пунктиром. Лишь изредка предстояло ехать по автострадам. Видимо, Грегори надеялся, что если кто-то взял их след, то потеряет в этой глуши, у самых границ Черной зоны, накрывшей почти весь Висконсин…

     

      Русов ехал медленно. Дорогой давно не пользовались – местами её занесло землей, и жухлая от ночных заморозков трава покрывала желтым одеялом от края до края. Несколько раз попадались промоины, но машина была с двумя ведущими мостами, и Русов привычно одолевал препятствия, переключая передачи. Сказывался опыт вождения газика по бездорожью Карельской Автономии.

      Слева раскинулась голубая гладь Миссисипи. Видимо, ниже по течению река была подпружена плотиной, потому что казалась необозримой, как море. Кое-где виднелись острова. Голубизна великой реки была холодной, осенней, но не мертвой, как синева Мичигана. Миссисипи жила и несла воды к далекому югу. Над ней вздымались утесы, по скалам карабкались сосны, в небе кружилось несколько птиц.

      – Как красиво! Я уже в раю? – раздался сзади голос Джанет.

      Русов притормозил и оглянулся. Джанет весело улыбалась. Она сидела прямо, глаза блестели, в них не было и следа сна. Она словно вынырнула, освеженная, из глубоких вод.

      – К счастью нет, – шутливо сказал он. – И при таких ценах на бензин до рая едва ли доберемся.

      Джанет потянулась, сквозь блузку выпукло обозначились груди.

      – Ладно, перебьемся. Только дай поесть, а то я умираю с голоду. И давай выйдем, разомнемся немного.

      Русов остановил «ровер» и вышел. Настороженно огляделся, но голубой простор и прохладный воздух, казалось, не таили угроз. На полегшей траве постелили пластиковую скатерть. Джанет стала нетерпеливо выкладывать содержимое пакетов, а Русов после нескольких попыток отделил от заднего сиденья два удобных пуфика.

      Некоторое время не разговаривали: Джанет была поглощена едой, а Русов смотрел на широкую реку.

      – М-да, кофе у них неважный, – наконец заговорила Джанет. – Как-нибудь надо сварить настоящий. Дядя собирался положить нам банку.

      Она поставила кружку и с сомнением поглядела на Русова.

      – Послушай, Юджин. Мне кажется, я очень долго спала. И видела много снов. Только никак не пойму, что сон, а что явь. Помоги мне разобраться, ладно?

      – Хорошо, дорогая, – сказал Русов и ощутил холод внутри.

      Что запомнила Джанет? Какие кошмары отныне будут мучить ее?

      Джанет слегка нахмурилась:

      – Я видела сон. Мы стоим перед алтарем. Горят свечи, и пастор объявляет нас мужем и женой.

      – Это не сон, Джан, – губы плохо слушались Русова. – Погляди на свою левую руку.

      Джанет подняла руку, вытянула пальцы и долго смотрела на золотое кольцо. Потом улыбнулась:

      – Это надо же! Значит, я и в самом деле замужняя женщина.

      Она уронила руку и снова нахмурилась.

      – Я видела сон, – продолжала она. – Я лежу на чем-то черном. Вокруг опять горят свечи, а за ними маячат тени. Мне как-то известно, что они хотят сделать со мной. Это хуже смерти. А потом раздается этот ужасный смех…

      Она не закончила, Русов торопливо заговорил:

      – А это был сон. Точнее, кошмар. Поклонники Трехликого и в самом деле оглушили нас из парализатора и затащили в свою церковь. Наверное, хотели совершить какой-то богохульный обряд. Но я подбросил одну штуковину, которая всех вырубила. А потом явился Грегори с подмогой.

      – Хорошо. – Джанет говорила по-прежнему без выражения, но лицо несколько прояснилось. – И я видела ещё один сон, очень красивый. Будто мы едем по мосту, и он превращается в радугу у нас за спиной.

      Русов молчал, потрясенный.

      – Это тоже сон, – сказал наконец. – Я видел такой же, только давно. Но я не знаю, что он может означать.

      – Как странно, – тихо вздохнула Джанет. – Мы видим одни и те же сны?

      Ехали снова. Джанет перебралась вперед, и они любовались пейзажами. Постепенно стало вечереть, воды Миссисипи окрасились в розовые тона. Заброшенная дорога влилась в ухоженное шоссе, которое привело в город Галена.

      Как и в Другом Доле, на улицах было немного машин, немного и пешеходов. Но город отличался от встретившихся по дороге: гордые особняки неведомых Русову архитектурных стилей – с колоннами и арками – стояли вдоль улиц. Здания были потрепаны непогодой, краска на многих давно поблекла, но сумерки накрыли их милосердным покровом, и город смотрелся величественно. Так, наверное, выглядели древние города Европы до того, как на них пролился тот адский дождь.

      Они ехали медленно. Джанет сначала заворожено смотрела в окно, потом стала поглядывать на Русова.

      – Где мы будем ночевать? – спросила она.

      Русов подумал:

      – Лучше где-нибудь на окраине, в мотеле. Чтобы побыстрее добраться до машины в случае нужды.

      Джанет коротко рассмеялась:

      – Ну что же, давай поищем мотель. Не помешает и кафе, нужно перекусить.

      Кафе нашли без труда. Легко нашли и мотель, город был кусочком прежней цивилизованной Америки.

      Комната в мотеле как две капли воды походила на ту, где провели предыдущую ночь или скорее утро, только шторы другого цвета. Джанет сразу задернула их и ушла в ванную.

      Русов остался ждать, чувствуя нарастающее смятение. Весь этот день после того, как Джанет очнулась от глубокого сна, одна мысль неотступно преследовала его. Он пытался гнать её, но та возвращалась, возбуждая и пугая одновременно. Мысль о том, что этой ночью у него впервые будет близость с женщиной…

      Джанет долго не было. Наконец она появилась – в халатике и с распущенными волосами. Она тоже выглядела смущенной, присела на кровать и робко положила ладонь на плечо Русова.

      – Это надо же. Я не думала, что у нас будет такая брачная ночь. В случайном мотеле, словно мы любовники и от всех прячемся.

      Сказано было так рассудительно, что Русов рассмеялся. Нервное напряжение отпустило, он повернулся к Джанет и привлек к себе.

      Его окутал волнующий аромат и щекочущее прикосновение женских волос, он нашел её губы, и оба застыли, погружаясь друг в друга – взглядами в темноту расширившихся зрачков, языками во влажные глубины за раздвинувшимися губами. Джанет закрыла глаза и задышала чаще. Русов тоже чувствовал, как все сильнее бьется его сердце.

      Неожиданно Джанет отстранила его и легла на спину.

      – Меня сейчас начнет трясти, любимый, – проговорила она, голос и в самом деле дрожал. – Давай сделаем это поскорее. Только выключи свет.

      Свет погас. В комнате стало темно, только на постели белело тело Джанет. Русов понял, что она распахнула халатик. Он торопливо разделся и лег рядом. Руки Джанет притянули его. Впервые, с ощущением подобным сладостному ожогу, он ощутил её нагое тело собственным телом: часто вздымающуюся грудь, напрягшийся живот, нежную мягкость внутренней стороны бедер. Лицо Джанет смутно виднелось на белизне подушки, глаза были закрыты, но руки неловко помогали Русову… И вдруг он вошел в неё – Джанет ойкнула, а Русов испытал сотрясение всего тела, а потом умиротворение и покой.

      Немного спустя Джанет попыталась выбраться. Русов сдвинулся и лег рядом.

      – А знаешь, держать на себе мужчину довольно тяжело, – запыхавшимся голосом сказала Джанет. – Я об этом как-то не подумала. Думала только, что в первый раз будет больно и неудобно.

      – Тебе было больно? – спросил Русов. Чувство необычайного покоя наполняло его – словно вернулся в родной дом после долгих странствий, оставив позади все тревоги этого мира.

      – Немного, – голос Джанет звучал ровнее. – Сущая ерунда. Ну и как, тебе было хорошо?

      – Мне было приятно почувствовать тебя всю, – застенчиво сказал Русов. – А потом все произошло так быстро, я не успел ничего понять. Но я знаю, что очень люблю тебя, Джанет. А как было тебе?

      – Да никак, – со смешком отозвалась Джанет. – Немножко тяжело, немножко больно. Но ты не огорчайся, Юджин. В умных книжках написано, что женщины начинают чувствовать удовольствие не сразу. Мне хорошо уже от того, что хорошо тебе.

      Она повозилась.

      – Ну вот, мне опять нужно в душ.

      Встала, поцеловала Русова в щеку и ушла. Русов остался лежать, наслаждаясь чувством мира и покоя. Вернулась Джанет, легла рядом и обняла его.

      – А у тебя были раньше женщины? – спросила она.

      – Нет, – сказал Русов. – Да я и не любил никого до тебя. Только мать и сестричек.

      Больше не разговаривали. Руки и теплое дыхание Джанет уносили Русова куда-то, словно ласковые волны незримого моря. Так, обнявшись, они и ушли в ночное странствие, о котором утром Русов не смог вспомнить ничего, осталось только ощущение легкости и света…

      Когда он открыл глаза, Джанет была на ногах и уже одета.

      – Нечего, – рассмеялась она, уклоняясь от рук Русова. – Для любви у нас будет ночь. А сегодня я хочу доехать до Городов-Близнецов. Говорят, это одни из немногих городов, сохранившихся какими были до войны.

      – Что за города? – полюбопытствовал Русов. Сел на кровати, смущенно прикрываясь одеялом, но потом встал и принялся неловко собирать свою разбросанную одежду.

      – Миннеаполис и Сент-Пол, – объяснила Джанет, с интересом разглядывая Русова. – Стоят друг против друга на берегах Миссисипи, потому и зовутся Городами-Близнецами… А вы, мужчины, забавно выглядите, когда голые. И все такие волосатые?

      Русов покраснел и побыстрее оделся.

      Позавтракали в том же кафе. Русов из любопытства заказал пончики с черникой, дома часто пекли пироги с этими ягодами. Оказалось почти так же вкусно. Русова в это утро наполняло блаженство: воспоминания о ночи, раскрасневшаяся красивая Джанет напротив, вкусная еда.

      Потом купили бутербродов в дорогу, Русов заправил машину, и Галена осталась позади.

      По-прежнему ехали вдоль Миссисипи – по территории бывшего штата Висконсин, у самых границ Черной зоны. Ее грозная близость почувствовалась, едва оставили большую дорогу. Сначала пейзаж казался безмятежным: деревья склонялись над малоезженым, в две полосы шоссе, утесы вздымались над спокойной, как озеро Миссисипи. Затем проехали предупредительный знак – черную пятерню на желтом фоне.

      В ответ на вопросительный взгляд Русова Джанет качнула головой.

      – Это значит, впереди брошенный город. – В голосе чувствовалось напряжение. – На границе или в самой Черной зоне. Если объездной дороги нет, то нужно ехать не останавливаясь. Вторичное излучение не проникает в машины с металлическим корпусом, тем более в эту, она специально сконструирована для патрулирования Черных зон. Но остановки запрещены, иначе нас могут счесть мародерами. Останавливаться разрешено лишь в крайних случаях.

      Они въехали на главную улицу. Зрелище было знакомо Русову. Как и на его северной родине, как и в Чикаго, словно сумерки приникли к стенам зданий. Дома казались новыми, веранды будто вчера выкрашены, но из окон глядела безликая тьма, а подъездные дорожки захлестнул буйный покров растительности. Она поникла от заморозков, но все равно выглядела зловеще – визитная карточка Черных зон. Повсюду тянулись лианы с черными шипами, а с уродливых деревьев густо свисали глянцевитые листья – им была нипочем даже поздняя осень. Русов знал, что краями можно порезаться как бритвой. К его удивлению, попадались даже цветы – словно хищные красные рты выглядывали из черных колючек.

      Наконец город остался позади, за стеклами побежал обычный лес. Но такие мертвые города попадались ещё не раз.

      В месте повеселее, среди березового леса, Джанет сменила Русова за рулем. Он сомневался, справится ли она с тяжелой машиной, но Джанет управляла легко.

      – Дядя научил меня и не такому, – беззаботно сказала она.

      Оставшись не у дел, Русов стал разглядывать салон автомобиля.

      – А это что? – указал он на экран и телефонную трубку рядом с ним.

      – Навигационное устройство, – мельком глянула Джанет. – На дисплей выводится карта местности, местоположение машины, данные о состоянии дорог, мостов и прочее.

      – Как у нас в самолете! – удивился Русов. – А зачем тогда Грегори дал мне целую кипу карт?

      – Связь с сервером Территории идет через спутники, – объяснила Джанет, не отрывая глаз от дороги. – Наших на орбите немного, в основном все китайские. Если включить эту штуку, цзин получат наше местонахождение как на блюдечке. И телефоном нельзя пользоваться по той же причине.

      Компетентность ответа поразила Русова, после некоторого молчания он сказал:

      – Ты у меня умница, Джанет.

      Та рассмеялась:

      – А ты не боишься, что у тебя умная жена, Юджин? Вдруг я начну тобой командовать?

      Русов подумал:

      – Мой отец как-то говорил, что мудрая жена не станет командовать мужем. Так пытаются делать только неумные жены.

      – Неплохо сказано, – опять рассмеялась Джанет. – Умный у тебя отец.

      Она приспустила стекло, и ветерок заиграл рыжими кудрями.

      – А что такое мудрая жена, Юджин? Какая разница между женой умной и женой мудрой?

      Русов не сразу нашелся, что сказать. Похоже, супружеская жизнь состояла не из одних удовольствий, иногда придется спорить и выяснять отношения.

      – Я думаю, людям не достает мудрости, – начал он. – Прошлой войны можно было избежать, если бы страны больше доверяли друг другу. Но никто не хотел прислушаться к нуждам и страхам других людей… Может быть, мудрость и состоит в умении слушать. Слушать другого человека, слушать голос собственного сердца и, возможно, голос свыше. В школе нам рассказывали про греческого мудреца Сократа – он слышал такой предостерегающий голос и следовал ему…

      Он остановился. «А к чему должен прислушиваться я? Что имел в виду Грегори, когда говорил, что разбираться придется самому, таковы правила?..»

      «Начало мудрости – страх Господень; глупцы только презирают мудрость и наставление…'' – речитативом произнесла Джанет. – Это из Библии. Слово мудрость там – женского рода. В книге Притч написано, что премудрость возглашает на улицах и площадях городов. Если бы люди послушались её, она дала бы им знание и безопасность. Но невежды отвергают её, и мудрость посмеется над их погибелью… Так что мудрость приходит от Бога и приходит в облике женщины. А мужчины слишком доверяют своему уму и не хотят слушать слов мудрости.

      Русов улыбнулся:

      – По-моему, и женщины не всегда слушаются своей старшей сестры. Немногие ищут совета у мудрости. Где-то в Библии сказано, что такая жена стоит дороже рубинов. И ты у меня как раз такая жена, Джанет…

      Русов умолк, собственные слова показались высокопарными. Джанет резковато рассмеялась:

      – Это надо же, какой у меня мудрый муж!

      Она остановила машину и повернулась к Русову.

      – Обними меня покрепче, мой милый. Это лучше, чем вести умные разговоры.

      На некоторое время окружающий мир исчез для них. Потом Джанет со вздохом отодвинулась и снова взялась за руль. Опять побежали назад сумрачные перелески, заброшенные поля и фермы.

      Джанет продолжала:

      – И все-таки женщины мудрее. По крайней мере, теперь. Тебе известно, что большинство мэров в Америке женщины? В палате представителей и сенате их половина. Женщины уже дважды были президентами Соединенных Штатов. Многие полагают, что мужчины вообще не должны руководить страной. У них слишком сильны животные инстинкты агрессии и защиты территории, они изначально склонны к убийствам и войне. А как обстоят дела у вас?

      Русов стал вспоминать.

      – В Карельской Автономии женщины на вторых ролях, – сказал он. – Большинство, кроме жен крупных начальников, работают и получают гроши. Но я слышал, кое-где в южных автономиях женщины стоят у власти. И я думаю, это хорошо. Но я не согласен, что причиной войн являются одни мужские инстинкты. Грегори рассказывал, скольких ваших политиков подтолкнули на авантюры честолюбивые жены или любовницы. Ты не согласна?

      Джанет медлила с ответом. Скрывшееся было солнце вновь появилось из-за облаков, и прохладный свет пролился на желтую траву и голубой простор Миссисипи.

      – ''Из сердца человеческого исходят злые помыслы и убийства'', – наконец произнесла она. – Так сказал Христос и не стал уточнять, в чьем сердце зла больше – мужском или женском… Фу ты!

      Уже некоторое время на обочине и самой дороге валялись ветки, а порой и небольшие деревца, под колесами похрустывало. Теперь поперек пути лежало большое дерево, проезда не было.

      Джанет остановила машину.

      – Подожди, – сказала она, когда Русов стал открывать дверцу. – Вдруг это устроили засаду бандиты?

      – Нет, – отмахнулся Русов. – Видишь, дерево вырвано с корнем. Тут прошла буря. Все же он не стал отходить от машины, сначала огляделся. Справа рос густой лес – не проедешь, а слева по залитой солнцем поляне разметались ветви поваленного дерева. Листва опала и лес просматривался насквозь – едва ли кто прятался рядом.

      Русов вздохнул, на глаза особенно полагаться не стоит. Но делать нечего, дерево надо убирать.

      – Что будем делать? – Джанет не стала выходить из машины, молодец.

      – Поглядим, как нас снарядил твой дядя. Отомкни багажник и будь наготове. Если увидишь кого, сразу сигналь и давай задний ход. Я запрыгну в багажник.

      Щелкнуло, Русов открыл багажник. Набито под завязку: канистры с бензином, складная лопата, трос, ремнабор. Что это? Ага, спальный мешок. Неплохо, вдруг придется ночевать в поле. А вон та оранжевая штука?.. Ну и молодец Грегори! Русов выпрямился с портативной бензопилой в руках. Так мы и через лесной завал пробьемся.

      – Нашел что-нибудь? – подала голос Джанет.

      – Ага, – весело сказал Русов. – Предусмотрительный у тебе дядя.

      С бензопилой Русов имел дело на зимней рыбалки, пилил сухостой для печки. Эта оказалась легче, килограмма четыре весом. Он залил бензин и масло, подошел к поваленному дереву, дернул шнур стартера и со второй попытки завел мотор.

      Пила завибрировала в руках, зубья жадно вгрызлись в древесину. Русова обдало теплой струей выхлопных газов и опилками, пряно запахло пиленым деревом. Он выпилил часть ствола, достаточную для прохода ''ровера'', потом прикинул, что такое бревно будет трудновато откатить, и распилил его на два куска.

      После визга бензопилы тишина показалась оглушительной. Он оглянулся:

      – Вылезай. Я где-то читал, что жена должна быть помощницей мужу. Вот и помоги убрать эти бревна.

      Джанет вышла, все ещё настороженно оглядываясь. Но вокруг было тихо, солнце пригревало почти по-летнему, и все казалось безмятежным.

      – Эксплуататор! – Она закатала рукава блузки. – И двух дней не прошло после свадьбы, а меня уже заставляют ворочать бревна.

      Они налегли, кусок ствола покачался на воткнувшихся в землю обломках сучьев – и подался. Откатили его к обочине и вернулись за вторым. Тут пришлось тяжелее – в конце концов Русов уперся плечом, а Джанет руками, и её груди соблазнительно обрисовались сквозь блузку прямо перед глазами Русова.

      Ствол откатили, но мысли Русова были уже не о дороге. Когда раскрасневшаяся Джанет выпрямилась, он прижался лицом к её груди и стал целовать слегка влажную кожу в вырезе блузки. Джанет хрипловато рассмеялась, взяла Русова за уши и попыталась оттащить. Но он расстегнул пару пуговиц, забрался глубже и отыскал восхитительно упругий сосок.

      – Господи! – Джанет уже не отталкивала, а обнимала его и гладила по голове. – Мы что, будем заниматься этим прямо на дороге?

      – В багажнике есть спальный мешок, – пробормотал Русов. Сердце сильно билось, от острого желания путались мысли. – Я хочу тебя, Джанет.

      – Ну что тут будешь делать? – вздохнула Джанет. – Придется подчиниться.

      Русов с трудом оторвался от нее, достал и расстегнул спальный мешок – получилось одеяло, – и бросил на увядшую траву между ветвей. Джанет принесла из машины плед. Оглянулась по сторонам, сняла джинсы, забралась под плед и повернула к Русову покрасневшее лицо.

      – Ну и хулиган!

      Не отвечая, Русов тоже разделся, ощутив бедрами прохладный воздух , залез под плед и прижался к Джанет. Она не сняла блузки, и Русов чувствовал упругость груди через ткань, но ниже была шелковистая нагота бедер. От волнения у него не получалось, и снова помогли руки Джанет. Он задвигался, рыжие завитки волос Джанет и розовая щека двигались перед глазами, и это усиливало возбуждение – очень скоро он ощутил сладостную истому во всем теле, а потом блаженный покой.

      – Я люблю тебя, Джан? – выдохнул он, отстраняясь и ложась на спину.

      – Уже все? – рассмеялась Джанет.

      Русов глянул с извиняющейся улыбкой, но для ответа не хватило сил; навалилась приятная и неодолимая дремота, он уснул.

     

      Она полежала на спине – жестковато, но не холодно. Ощутила легкую болезненность: неужели нельзя было подождать хотя бы день после вчерашнего? Наверное, Филлис права и мужчины думают только о своем удовольствии. Им должно быть приятно, а она и теперь ничего не почувствовала. Наверное, такова участь замужней женщины – терпеть, чтобы иметь ребенка. Хотя она читала, что со временем все обычно налаживается.

      Странный народ мужчины – ещё недавно Юджин разумно рассуждал и никак не удавалось его переспорить, а сейчас, она это почувствовала, совсем потерял голову. Или в этом источник мужской силы – в сочетании рассудительности и животной страсти?.. Хотя что плохого в страсти, они ведь супруги?

      Она повернулась на бок и уткнулась лицом в подмышку Юджина: как пахнет потом! Между бедер ощутила скользкую влагу, и это оказалось неожиданно приятно: в ней побывал мужчина и оставил свое семя. А вдруг она забеременеет, они ведь не предохраняются? Надо будет поговорить, разумно ли это в их положении?..

      Пахло опавшей листвой, опилками, от тела Юджина исходило успокаивающее тепло, и она даже задремала. Но быстро очнулась, лежать в лесу на открытом месте было жутковато.

      Юджина пришлось толкать, еле открыл глаза. В них было столько довольства, что она рассмеялась: ладно уж, будет терпеть его домогательства. Быстро оделись, кинули спальный мешок и плед в машину, в последний раз поглядели на полянку и поехали дальше. Вела опять она, Юджин пусть отдохнет. Секс и ему в новинку, а у мужчин на это уходит больше сил.

      – Как получилось, что ты до меня не знал женщин? – полюбопытствовала она. – Если не врешь, конечно. Ведь у вас, кажется, свободные нравы – чуть ли не многоженство.

      – Гм.

      Юджин задумался. Он слегка поджимает губы при этом, так что образуется приятная ямочка на подбородке.

      – Знаешь, у нас люди разные, как и у вас. Мне, например, отец говорил, чтобы не вздумал жениться, пока не получу образования. Дескать, остолопов в его доме и так хватает. И чтобы за девками не бегал, рано еще.

      Она хихикнула:

      – Так вот зачем ты удрал в Америку, чтобы поскорее жениться? А почему не стал учиться дальше, когда закончил школу? Мне все говорят, что ты умный молодой человек. – Она подпустила в голос дозу ехидства.

      Юджин улыбнулся. Все-таки беспечная у него улыбка – и не скажешь, что бегут от зловещих белых призраков, да и других неприятных встреч хватало.

      – У нас совершеннолетие наступает в двадцать один год. Весной как раз исполнится. Отец говорил, что только после этого отпустит в университет, а то там слишком свободные нравы – вечеринки и женщины. А пока, мол, поработай и повидай жизнь.

      – Суровый у тебя отец, – улыбнулась она.

      – Да нет, часто бывает веселым. Просто у него твердые правила насчет брака, и он против сексуальной свободы… Кстати, моя мать сильно на него повлияла, хотя убежденным христианином он, по-моему, так и не стал.

      – Да уж, – рассмеялась она. – Скорее ислам на него повлиял. Ты рассказывал, что он взял Марьяну в дом, когда твоя мать ещё была жива. Вы, русские, вообще язычники…

     

      Навстречу вдруг вывернула машина. Взвыла сирена, приказывая остановиться. Джанет всмотрелась, постепенно тормозя.

      – Это патруль, – сказала с облегчением. – Ничего страшного.

      Русов перестал доверять американской полиции, но делать было нечего. Они остановились. Из встречной машины вышел человек и направился к ним, другой остался за рулем. Подошедший носил камуфляжную форму, лицо было мальчишеское, но глаза смотрели настороженно.

      – Документы! – грубовато потребовал он.

      Джанет с Русовым полезли в карманы. Лицо патрульного исказилось гримасой, и на Русова глянул черный зрачок пистолета.

      – По одному!

      В голосе прозвучали истерические нотки. Русова пробрал озноб.

      – Спокойно, Юджин! – сказала Джанет. – Подожди, пока я достану права. Он боится, что мы оба вытащим пистолеты.

      Она протянула свою карточку. Патрульный вставил её, а потом розовую карточку Русова в устройство, которое Боб Хопкинс называл полицейским блокнотом.

      – Куда едете, миссис Линдон?

      Джанет глянула на руку с кольцом, и щеки порозовели.

      – В Миннеаполис, навестить друзей.

      – А почему выбрали эту дорогу? – В голосе молодого патрульного все ещё слышалась настороженность. – Вы знаете, что район граничит с Черной зоной?

      – У нас надежная машина, – пожала плечами Джанет. – А такой маршрут сэкономит уйму бензина.

      Патрульный отступил на шаг, вынул из-за пояса короткую трубку и провел вдоль машины. Потом спрятал обратно, повернул голову к плечу и что-то неразборчиво сказал. Несколько секунд прислушивался.

      – Все в порядке, миссис Линдон, – сказал он, возвращая документы. – Можете ехать. Дорога до Ла-Кросса проверена, сюрпризов не будет.

      Он вернулся к машине, та взревела мотором и проехала мимо. Русов заметил, что это такой же «Черный ровер» серо-стального цвета. Сидевший за рулем мужчина внимательно поглядел на них.

      – Надеюсь, они не передадут данные о нас в компьютер Мин-Айоу, – огорченно сказала Джанет, трогаясь с места. – Но просить об этом не стоило. Мы показались бы подозрительными.

      – А что это за трубка? – спросил Русов. – Патрульный что-то проверял?

      Голос Джанет прозвучал невесело:

      – Это счетчик вторичного излучения. Вещи, долгое время пробывшие в Черной зоне, начинают испускать излучение, подавляющее иммунитет. Есть мнение, что Черные зоны могут расползаться таким образом. Вряд ли это так, но патрули смотрят, чтобы из них ничего не вывозили. Заодно присматривают и за областями с повышенной радиацией.

      В удобном месте с живописным видом на реку они перекусили. Потом поехали дальше и через час миновали Ла-Кросс.

      За городом машина въехала на мост через Миссисипи. Справа громоздились синеватые облака, а слева на голубом небе сияло солнце. Река уходила к нему полосой из расплавленного серебра – длинная дорога с далекого севера к дальнему югу.

      На другой стороне Миссисипи шоссе влилось в другое и стало заметно оживленнее. Джанет передала управление Русову, а сама устроилась рядом и задремала. Русов с удовольствием вел машину. Ему не доводилось ездить по такому прекрасному шоссе: в несколько рядов мчались разноцветные электромобили, то и дело попадались яркие рекламные щиты, временами проезжали красиво сплетенные транспортные развязки.

      Джанет почмокала во сне и повернулась, устраиваясь поудобнее. Русов с нежностью посмотрел на нее. Как неожиданно сложилась его жизнь! Разве он думал, устраиваясь в тесной кабине самолета рядом с Сириным, что найдет свою любовь здесь, за океаном? Разве думал, что спустя несколько месяцев станет женатым мужчиной? А теперь красивая рыжекудрая девушка дремлет рядом, и ночью они обнимут друг друга и станут заниматься любовью…

      ''А ведь Сирин в земле, – пришла отрезвляющая мысль. – И белые призраки на хвосте. И это не свадебное путешествие, а гонка со смертью…''

      Джанет вздохнула, потянулась и открыла глаза. Внимательно поглядела на Русова.

      – Что с тобой, мой любимый? Тебя что-то тревожит?

      В голосе прозвучала такая любовь, что у Русова перехватило дыхание.

      – Ничего, Джан, – сказал он немного погодя. – Я просто думал, что с нами будет дальше? Как мы устроимся в Канаде?

      – А, – протянула Джанет. Она села прямо и посмотрела вперед, где все выше и темнее становилась стена облаков. – Ну, я думаю, здесь особых проблем не будет. У нас хорошие друзья, они живут на берегу озера Онтарио. Мы остановимся у них, а со временем найдем работу. Я о другом хотела поговорить с тобой, Юджин…

      Она помолчала. Солнце ярко освещало дорогу, и странен был контраст между золотистым светом вокруг и мрачной синевой впереди. Джанет повернулась к Русову:

      – О чем ты мечтаешь, любимый? Я более или менее знаю твое прошлое, ты многое рассказал мне. Но чего ты хочешь? К чему стремишься? Как я могу помочь тебе?.. Она умолкла. Солнце отразилось в зеркале заднего вида, и её волосы загорелись рыжим огнем.

      Русов вздохнул.

      – Я часто думал об этом… – неуверенно начал он.

      И замолчал. Безграничная любовь и доверие прозвучали в голосе Джанет. Что он скажет ей? И в самом деле, к чему он стремится? Неужели просто живет день за днем, как придется? Случайно попал в Америку, случайно узнал тайну оружия Третьей мировой, случайно избавился от цзин, а теперь бежит и нет у него другого желания, кроме как заниматься с Джанет любовью?

      Может быть и так. И все же…

      Русов попытался собрать воедино разрозненные мысли. Словно бесшумный водопад начал рушиться в голове. ''Слова, слова, слова'' – откуда это?.. Слова отца, слова Сирина, слова Грегори, отрывки из журнальных статей, комментарии телеведущих.

      …И вдруг все сложилось в единую картину, словно невидимая кисть нарисовала её перед изумленным Русовым.

      Он вздохнул:

      – Ты знаешь, раньше я думал вернуться в Россию…

      У Джанет дрогнули губы, она отвернулась:

      – Юджин, я…

      – Не бойся, Джан, – грустно сказал Русов. – Кажется, я понял, что имел в виду Грегори. Мы лишь пешки в большой игре, только ходы выбираем сами…

      На глазах от обиды выступили слезы, он заморгал. Джанет посмотрела с тревогой.

      – Послушай, – Русов начал снова. – Прежний мир рухнул. Он не был идеальным, хищничество и недоверие привели его к гибели, но все-таки семьдесят лет прошло без большой войны. Тот мир держался на равновесии страха, несколько государств обладало ядерным оружием, и ни одно не могло навязать свою волю другому. В том мире было многообразие, была относительная свобода. Но он ушел, и его не вернуть…

      Русов с удивлением понял, что его голос звучит совершенно спокойно. Он помолчал, глядя как вырастают над горизонтом темные облака. Машина мчалась к ним по гладкому шоссе.

      Он заговорил снова:

      – Сейчас осталась одна могучая держава – Великий Китай. Он подчинил почти всю Азию, а через несколько десятилетий подчинит и весь мир. Это естественная логика развития сверхдержав. В школе нам рассказывали, что такие попытки в прошлом предпринимали Германия, бывший Советский Союз, а потом Америка. Всю Землю охватит единое тоталитарное государство. Всех несогласных будут вынюхивать и уничтожать цзин. Придут века тьмы. Можно ли противостоять этому?

      Русов замолчал, стало трудно говорить. Вдруг ясно понял, что сказанные слова уже не будут забыты – ни им, ни Джанет. Говоря, он возлагал на себя тяжкий груз ответственности.

      Спустя минуту продолжал:

      – Как ни странно, ответ на этот вопрос положительный. Равновесие может быть установлено вновь. Правда, это опять будет равновесие страха, но, наверное, таков уж наш мир. Только на этот раз речь идет не о ядерном оружии, оно потеряло сдерживающую силу. Но есть другое оружие – тайное оружие Третьей мировой, применение которого породило Черные зоны…

      Джанет ахнула:

      – Но его секрет утерян!

      – Нет, – Русов чувствовал странное спокойствие, словно пересек невидимую границу и шел по территории, откуда возврата не было. – Он был раскрыт вновь. Это знание стоило жизни многим людям и шло необычным путем, но теперь оно здесь.

      Он отнял руку от руля и коснулся головы.

      – Вот почему я оказался в Америке. Вот почему мы бежим в Канаду. Вот почему меня хотят заполучить цзин.

      – Но это оружие уничтожит весь мир! – закричала Джанет.

      Такое отчаяние прозвучало в её голосе, что Русову и вправду показалось, будто мир рушится вокруг него. Он утешающе положил руку на плечо Джанет, та попыталась вывернуться.

      – Не уничтожит, – с горечью сказал Русов. – Я думаю, оно никогда больше не будет применено. Страх перед Черными зонами остановит даже самых неразумных политиков. Но на страну, обладающую таким оружием, не посмеет напасть никто, даже Китай. И быть может, островок свободы сохранится в нашем мире.

      Джанет притихла. Все чаще попадались аккуратные домики, все больше на шоссе становилось машин.

      – Но тогда надо ехать в Атланту, – наконец неуверенно заговорила она. – Добиваться встречи с президентом.

      – Нет! – Русов ощущал печаль и одновременно уверенность. – В последнее время я часто думал о поведении Грегори. Оно изменилось. Ведь поначалу он очень заинтересовался: с чего это цзин устроили на меня настоящую охоту? А потом этот интерес словно пропал. Как-то я услышал странную вещь – он не хочет этого знать, так будет лучше для Америки. Из его слов я понял, что многие американские политики зависят от китайских денег. Раскрыть им секрет: не значит ли передать его в руки цзин?

      – Думаешь, Канада подойдет для этого больше? – Голос Джанет звучал ровнее.

      – Возможно. Я не раз слышал, что она почти не пострадала от войны и держится независимо от Китая.

      – Дядя не пускался в подробности, – после паузы сказала Джанет. – Наверное, профессиональная привычка к скрытности. Но в последнее время не раз говорил, что нам надо ехать в Канаду.

      Она помолчала. Потом повернулась к Русову и неуверенно улыбнулась:

      – Я восхищаюсь тобой, Юджин. Никогда не думала, что у тебя такие грандиозные планы.

      Русов вздохнул:

      – Несколько минут назад я и не подозревал о них, Джан. Просто думал, как хорошо что ты рядом. Это твоя любовь помогла мне понять, что я должен делать. А планы составлены не знаю кем. Но мы погибнем, если теперь свернем в сторону.

      Джанет отвернулась.

      – Я буду помогать тебе, любимый, – тихо сказала она. – Сколько смогу. Сколько мы будем вместе на этой дороге.

      Облака впереди закрыли полнеба, солнце меркло в дымке у горизонта. Русов улыбнулся:

      – Что мы все обо мне? А о чем мечтаешь ты, Джанет?

      Джанет тряхнула кудрями и рассмеялась:

      – А о чем может мечтать женщина, когда у неё такой замечательный муж? О собственном уютном доме, о детях.

      Она глянула на Русова и снова засмеялась. Запустила руку в его волосы и ласково потрепала.

      – Почему у тебя ошарашенный вид, милый? Разве не знаешь: от того, чем мы занимались прошлой ночью, а потом днем, бывают дети?

      Солнце скрылось. Далеко впереди на фоне иссиня-черных облаков загорелись языки красного пламени. Русов не сразу понял, что это лучи заходящего солнца отразились в стеклянных стенах огромных зданий.

      – Миннеаполис! – Голос Джанет прозвучал торжественно. – Сейчас ты увидишь, какой была прежняя Америка.

     

      Они въехали в Миннеаполис в сумерках, и Русов был потрясен. Конечно, он видел картины американских городов в ностальгических фильмах, которые смотрел ещё в России, но телевизор был неспособен передать грандиозность зрелища: с исполинских зданий стекали реки разноцветных огней, по сигналам светофоров с места срывались лавины машин, люди толпами двигались по тротуарам…

      Они ехали и ехали по нескончаемым улицам огромного города, и даже Джанет, предусмотрительно севшая за руль на окраине, чувствовала себя неуверенно.

      Наконец попался отель. Джанет подрулила к входу и они словно попали на хорошо смазанный конвейер: машину сразу отогнали куда-то, а к дорожным сумкам Русову не дали притронуться.

      В просторном, утопающем в цветах холле инициатива полностью перешла к Джанет. Она договорилась о номере, она подтолкнула направившегося было к лестнице Русова в сторону лифта, она расплатилась с человеком, принесшим в номер их вещи. Когда дверь закрылась, огляделась и издала восторженное восклицание.

      Номер, действительно, был великолепен. Светлые стены, мебель в старинном стиле, огромный экран телевизора. За дверью оказалась спальня, половину её занимала роскошная кровать.

      – Прямо как аэродром, – сказал потрясенный Русов.

      Джанет восхищенно оглядывалась:

      – Конечно, это дороговато. Но у нас ведь свадебное путешествие, правда, милый?

      Она надолго исчезла в ванной, а потом появилась в роскошном халате и уселась перед туалетным столиком.

      – Сейчас мы пойдем в ресторан, – мечтательно сказала она, укладывая волосы и фиксируя их каким-то хитроумным приспособлением. – Ни разу не была в ресторане в большом городе. Пожалуйста, позвони и распорядись о столике на двоих.

      Русов в ресторанах вообще не бывал и столики по этой уважительной причине не заказывал, но с поручением кое-как справился.

      Джанет тем временем переоделась и показалась Русову ослепительно красивой, снова в фиолетовом платье и сверкающим колье, которые носила в день помолвки.

      – Только прическа простовата, – пожаловалась она, поднося руки к волосам. – Нет времени на парикмахерскую.

      Русов обнял её.

      – Ты и так красавица, Джанет, – прошептал он, находя губами мочку её уха.

      – Ой, щекотно, – засмеялась Джанет и оттолкнула Русова. – Перестань. Пойдем.

      Переговоры с официантом тоже пришлось вести Джанет. Русов в растерянности глядел на многостраничное меню.

      – Не переживай, – хихикнула Джанет, когда отпустила официанта. – Ты этому быстро научишься.

      Немного расстроенный, Русов огляделся.

      Было непривычно видеть большой зал, наполненный людьми. Непривычно слушать музыкантов, игравших на маленькой сцене. Музыка звучала медленная, завораживающая, с редкими глухими ударами.

      Принесли заказ и аппетитный аромат напомнил Русову, что целый день обходились бутербродами. Салат проглотил мигом, потом постарался аккуратнее разделать жареное мясо и стал смаковать его, запивая пивом. Виски, разумеется, не было, но бутылочку пива Джанет ему заказала. В конце подали мороженое. Русов съел его быстро, как все остальное, и откинулся на спинку стула. Настроение заметно улучшилось.

      Джанет ела мороженое медленно, поглядывая по сторонам. Ее щеки раскраснелись, глаза блестели. Русов тоже внимательнее оглядел зал.

      На одной из стен был изображен пейзаж: старинный белый пароход плыл по реке, и на палубе танцевали пары в старинных нарядах – мужчины в мундирах и смокингах, и женщины в пышных платьях. Хотя одежда танцующих была странной, мир далекого прошлого казался безмятежным и привлекательным – это чувство ностальгии, наверное, и пытался вызвать художник.

      В самом ресторане тоже танцевали: несколько пар кружились под музыку, ставшую быстрее и ритмичнее. Потом оркестр заиграл тише, на сцену вышла девушка с гитарой и взяла первые аккорды.

      Джанет встала:

      – Пойдем, потанцуем.

      Хотя Русов чувствовал себя неловко на виду у целого зала, она увлекла его в медленный танец.

      Музыка была неспешной и грустной. Перебирая струны, гитаристка пела о безответной любви девушки к парню с железной дороги. Он оставил её и уехал, а несчастная повесилась в собственной спальне. Песню завершал грустный гитарный пассаж и просьба девушки похоронить её во всем белом.

      Джанет улыбнулась, но глаза потемнели.

      – Это старая песня, – сказала она, и слова прозвучали двусмысленно. – Ты от меня так не сбежишь, Юджин?

      Русов не успел ответить, девушка запела снова, на этот раз сопровождая слова быстрыми гитарными переборами. Ему пришлось сосредоточить все внимание, чтобы успевать за летевшей в танце Джанет. Дамы и кавалеры прошлого с улыбками смотрели на них со стены.

      Наконец вернулись на свои места, но почти сразу Джанет пригласил на танец элегантный мужчина из-за соседнего столика. Русов почувствовал глухое раздражение, глядя, как посторонний человек обнимает его жену, но оно улетучилось, когда счастливую Джанет вернули обратно, а мужчина с улыбкой сказал:

      – У вас очаровательная жена, мистер. И как прекрасно танцует!

      Они ушли поздно и с сожалением. Русову показалось, что стал лучше понимать дух страны, жизнерадостной несмотря на все беды.

      Когда поднялись в номер, Джанет подошла к окну.

      – Юджин, гляди! – В голосе был восторг.

      Русов подошел к окну и обнял её за талию. Вид и в самом деле был чудесный. Огни сияли под ними, вокруг них и выше них – Русов и Джанет словно стояли в центре застывшего звездного вихря. Извилистая черная лента пересекала это великолепие – наверное, там текла Миссисипи. За нею огни сливались в туманное марево.

      – Вот так выглядели большие американские города.

      Грусть прозвучала в голосе Джанет, она отвернулась от окна и прижалась лицом к груди Русова. Он успокаивающе погладил её волосы.

      Стали целоваться и постепенно перебрались в спальню, по пути останавливаясь для все более затяжных поцелуев. Там Джанет глубоко вздохнула и села на кровать, увлекая за собой Русова. Они продолжали целоваться, все теснее прижимаясь друг к другу.

      Джанет нашла шнур выключателя, и комната погрузилась в полумрак. По стенам поплыли разноцветные тени, они вдвоем словно тонули в водах призрачного моря. Не отрываясь от губ Джанет, Русов погладил её колени и повел ладонью вверх, сдвигая легкое платье. Джанет захихикала:

      – Вы что себе позволяете, молодой человек?

      Но сама легла навзничь, прижимая к себе Русова. Тот ощутил столь острый приступ желания, что даже не стал снимать с неё платья. Наспех разделся и вошел в Джанет с такой силой, что та вскрикнула:

      – Полегче, мой милый!

      Русов постарался совладать с собой. На этот раз тело слушалось лучше – он словно плыл по волнам нарастающего блаженства. Но все равно, разрядка пришла слишком быстро и сотрясла тело так, что он застонал.

      – У тебя все? – придушенным голосом спросила Джанет, высвободилась и легла рядом. – И все мужчины такие пылкие? Все платье мне помял. – Но в её голосе не было особого недовольства.

      Русов умиротворенно улыбнулся и обнял её.

      – Тебе было хорошо?

      – Терпимо, – фыркнула ему в щеку Джанет. – Я думала, поначалу будет хуже. Но ты не волнуйся. Мне было приятно чувствовать тебя, просто на этом все как-то застопорилось.

      Они разделись, уютно устроились в огромной кровати и вскоре уснули. Какой-то тревожный сон привиделся Русову – он не запомнил его, но очнулся.

      Рядом тихо дышала Джанет, по стенам все так же плыли цветные тени. Русову было уютно в мягкой постели, чувствовал себя удовлетворенным и счастливым. Но сон не шел. Русов тихонько встал и поглядел в окно: огни поредели, сделались мягкими и размытыми. Он подумал и вышел в гостиную. Прикрыл за собой дверь, включил свет.

      Светлые стены напомнили комнату в Другом Доле, только там не было такого огромного экрана телевизора – словно серое окно в никуда. Дистанционный пульт был с надписью «iTV», и, едва Русов коснулся его, на дисплее появилась надпись: «БЕСПЛАТНЫЙ ВЫХОД В СЕТЬ!»

      Тревожная мысль стала обретать форму в сознании Русова, словно жутковатая рыба медленно выплывала из глубины. Из разговоров с Грегори и Рэндом он знал, что в современной Америке вся информация о человеке поступает в компьютеры Территорий. Как ни боролись с этим правозащитные организации, ответ у властей был один – это, мол, необходимо для снижения расходов на управление и контроля за распространением черного бешенства…

      А вдруг сведения о нем и Джанет попали в компьютер, когда регистрировались в отеле? Ошеломленные Миннеаполисом, они не подумали назвать вымышленные имена. А цзин, наверное, легко могли подключиться к любому компьютеру.

      Входить в Сеть не хотелось. Грегори объяснил, что их легко будет вычислить… Ладно, рискнем.

      Русов сел в удобное кресло, включил телевизор и вызвал на экран поисковую страницу.

      «ПРОСТО НАЗОВИТЕ ТО, О ЧЕМ ВЫ ХОТИТЕ УЗНАТЬ!»

      – Джанет Линдон. – Голос плохо слушался, когда Русов произнес ставшее дорогим имя.

      «МЕСТО И ВРЕМЯ ПРОЖИВАНИЯ?»

      – Территория Ил-Оу, наше время.

      Целое оглавление вывалилось на экран. Потрясенному Русову предлагалось выбирать между биографией Джанет, её семейным и финансовым положением, квалификационными характеристиками, приводами в полицию (если были), историей болезни и многим другим. Он испытал отвратительное ощущение: его возлюбленную словно выставили раздетой посреди улицы.

      Напротив большинства рубрик было примечание:

      «ДАННЫЕ НА ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОМ САЙТЕ ИЛ-ОУ. ПЕРЕДАЧА ПОСЛЕ ОПЛАТЫ. ВСТАВЬТЕ КРЕДИТНУЮ КАРТОЧКУ И ПРОВЕДИТЕ АУТЕНТИФИКАЦИЮ ГОЛОСОМ ИЛИ ИНЫМИ СРЕДСТВАМИ, ПРЕДУСМОТРЕННЫМИ ВАШИМ ПРОТОКОЛОМ»

      Внизу страницы шла броская надпись:

      «ДЛЯ ГОСТЕЙ ОТЕЛЯ ВСЕ УСЛУГИ – БЕСПЛАТНО!»

      Напротив некоторых рубрик было добавление:

      «КОНФИДЕНЦИАЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ – ТОЛЬКО ДЛЯ ВЛАСТЕЙ, РАБОТОДАТЕЛЕЙ И ОФИЦИАЛЬНОГО СУПРУГА. НАЗОВИТЕ СВОЕ ИМЯ И ВВЕДИТЕ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ КОД»

      К изумлению Русова, он уже значился как супруг: ЮДЖИН РУСОВ. Видимо, при регистрации брака данные передавались на сервер Территории.

      Напротив последней рубрики: «МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ», примечаний не было.

      Русов выбрал её курсором и нажал ''ВВОД''. На экране появилось всего две строки, ошеломив Русова как удар кулака:

      ''12 ДЕКАБРЯ 20.. ГОДА В 2:30 р.м. ЗАФИКСИРОВАНА ДОРОЖНЫМ ПАТРУЛЕМ НА ПРОСЕЛОЧНОЙ ДОРОГЕ В 20 МИЛЯХ К ЮГУ ОТ ГОРОДА ЛА-КРОСС, ТЕРРИТОРИЯ МИН-АЙОУ»

      Русов ещё глядел на экран, когда вместо этой надписи появилась другая. Он смотрел несколько мгновений, и рот у него постепенно открывался. Наконец спохватился и хотел нажать кнопку выключения телевизора.

      Он не успел…

      Надпись исчезла, а взамен на огромном поле экрана стали меняться странные картины, в одно мгновение возникая и исчезая. Появлялись фантастические леса, над ними повисали и тут же испарялись многоцветные радуги. Причудливые города возносились из кружев пены и рушились обратно сверкающими водопадами. Темные луны вели хоровод над стеклянным морем, озаренным изнутри фиолетовым светом. Фигуры в зеленоватых одеяниях кружились в изысканном танце по полу из черных и белых плит… Русов не мог оторвать глаз, а потом словно опустился занавес – все пропало.

      Долгое время Русова окружала темнота. Он ощущал оцепенение и смутную тоску на сердце.

      Наконец свет забрезжил снова. Русов пришел в себя…

      И увидел, что сидит в полутемном зале – копии того, где танцевали фигуры в зеленых одеяниях. Но тут никого не было, лишь красноватый свет обтекал черные колонны. Источник света скрывался где-то за колоннами, а потолок терялся в темноте. Стояла мертвая тишина…

      У Русова похолодело внутри: где он оказался? Багровый свет был тускл и угрюм, а пол в черно-белую шахматную клетку.

      Хотелось встать – пойти посмотреть, откуда струится странный свет. Но было страшно: с кем можно повстречаться в лесу из черных столбов?

      «Только похоронной музыки не хватало», – ошарашено подумал Русов…

      И тут что-то забрезжило в памяти, и он чуть не рассмеялся от облегчения: тихо было потому, что не включил звук в телевизоре. Этот зал просто виртуальная реальность, как тогда в доме Брайана…

      С тех пор Русов кое-что почитал. Подобное воздействие на психику применялось во время Третьей мировой через цифровое телевидение и Интернет. С психотехнологиями начали экспериментировать ещё в двадцатом веке, но практическому применению мешала низкая пропускная способность информационных каналов. Только после полного перехода к цифровому вещанию и колоссального роста скорости передачи данных через Интернет появилась возможность надежно маскировать скрытую информацию в огромных массивах цифровых данных. Она не воспринималась сознанием, но декодировалась мозгом на подсознательном уровне. Параллельно передавались периодические волновые сигналы, управляющие реакцией человека на эту информацию. Так сбылась давняя мечта диктаторов, военных и террористов о внушении на расстоянии…

      Только специальные фильтры, наподобие электронно-оптических очков, подключенных к мощному компьютеру, могли выявить и не пропустить в подсознание скрытую информацию. Возможно, мог справиться и человек, обладающий особым даром.

      «Интересно, а смог бы Уолд?» – вспомнил Русов своего жутковатого знакомого. Ну что ж, если воздействие идет только через зрение… Только надо спешить, а то может появиться кое-кто похуже обольстительной Лилит. И кто знает, что ему способны внушить помимо обычной, пусть и неприятной картины? Грегори был прав, не стоило выходить в Сеть. Цзин все-таки вычислили их.

      Он нащупал на пульте кнопку выключения телевизора и нажал.

      Ничего не изменилось.

      Русов в панике стал нажимать все кнопки подряд…

      Все тот же сумрачный зал, и те же красноватые отсветы по бокам колонн.

      Нет, этого недостаточно. Наверное, воздействие столь глубокое, что картина отпечаталась в его сознании и даже телевизор более не нужен. Неужели останется в этом зале, пока не появятся преследователи? Русов представил, как белые призраки заскользят среди черных колонн, и содрогнулся. Он не сомневался, что в электронную ловушку его поймали цзин. Впрочем, здесь их одеяния наверное примут красный или черный цвет. Как у Стендаля – «Красное и черное»… Эта мысль несколько отрезвила его, а потом появилась и другая.

      Русов встал и выпустил пульт. Услышал глухой стук от его падения (скорее всего на ковер), улыбнулся и сделал шаг. Тут же больно ударился коленом, и что-то с грохотом упало. Русов вспомнил, что возле кресла стоял журнальный столик. Однако перед глазами по-прежнему была только пустота черно-белого пола.

      Русов обогнул невидимое препятствие, мелкими шагами приблизился к одной из колонн и вытянул руку. Пальцы погрузились в темноту, ничего при этом не почувствовав, а по руке потек неприятный багровый свет.

      Русов хмуро улыбнулся: цзин удалось взять под контроль только его зрение. Это в фантастических книгах герои попадают в иллюзорную реальность, где все ощущения оказываются искусственными, и не в состоянии выбраться. Современная техника на это вряд ли способна. Даже сенсорные костюмы, которыми хвастался Болдуин… Так что можно ощупью добраться до спальни, разбудить Джанет.

      А что потом? Сколько продлится этот бред наяву? Он, Русов, не сможет ни вести машину, ни реагировать на обстановку. Превратится в обузу для Джанет, и их смогут легко взять.

      Нет, так нельзя…

      Русов изо всей силы ущипнул себя за ногу. Боль была чувствительной, он едва не взвыл, но зал остался на месте… Только очертания колонн словно насмешливо колыхнулись в мрачном свете.

      Колыхнулись?..

      Русов облизнул губы. Боль могла оказаться выходом, но она должна быть существеннее, чем от щипка. И надо спешить: цзин, наверное, уже мчатся сюда. Он с содроганием представил, как в несущейся машине кто-то в белом наклонился над клавиатурой, манипулируя его, Русова, сознанием… Где-то в сумках есть нож. Но сумки ещё надо отыскать.

      Русов чертыхнулся и стал ощупью пробираться вправо: когда вечером осматривал номер, то обнаружил вделанный в стену холодильник с большим количеством бутылок.

      Тот отыскался легко, хотя странно было нащупать дверцу в пустом воздухе. Русов обхватил горлышко первой попавшейся бутылки и с силой ударил о невидимый холодильник. Зазвенело, по руке потекла холодная жидкость. Русов вспомнил кафе, куда его затащили полицейские из Пенси-Мэр, и усмехнулся: на этот раз запахло виски.

      Не теряя времени, он полоснул горлышком разбитой бутылки по руке. Сверху, чтобы случайно не порезать вены. От пронзительной боли вскрикнул, а по руке опять потекло, на этот раз теплое. Инстинктивно Русов поднес раненую руку ко рту и ощутил на губах солоноватый вкус крови.

      То ли от боли, то ли от устроенного кровопускания в голове Русова зашумело, а перед глазами поплыло. Замигал красноватый свет, расплылись в черное месиво ряды колонн… И вдруг жуткий зал исчез, и Русов снова увидел уютно освещенную гостиную. На него равнодушно смотрел огромный серый глаз телевизора (значит, сумел выключить).

      Русов перевел взгляд на руку: по ней густо стекала кровь. Его бил озноб, ноги подкашивались. Оставляя на светлом покрытии след из красных пятен, он добрался до ванной и, морщась, кое-как замотал рану полотенцем.

      Потом угрюмо посмотрел в зеркало: лицо бледное, волосы взлохмачены, в глазах испуг. Тоже мне герой, чуть не упал в обморок от простой царапины.

      Он стиснул зубы и бросился в спальню.

      Джанет стонала во сне и вскинулась, едва Русов коснулся её.

      – Нет, нет, нет! – закричала она, молотя кулачками в его грудь. В широко раскрывшихся глазах был безумный страх.

      – Что с тобой, Джанет? – Русов отшатнулся, а потом в голову пришло, что и Джанет могла подвергнуться какому-то непонятному воздействию. Проклятые чудеса технологии! Он схватил её за плечи и встряхнул: – Это я, Юджин!

      Джанет замерла, вся дрожа. Понемногу взгляд сделался осмысленнее, она прижалась к Русову и заплакала. Он чувствовал, как содрогается тело под тонкой ночной рубашкой.

      – Опять приходили они, – расслышал он сквозь всхлипывания. – Стояли надо мной, все красные как кровь, а я не могла пошевелиться. Лежала будто скованная, а вокруг горели свечи…

      Русов немного успокоился, на этот раз до Джанет не добрались. А затем почувствовал смесь ярости и отчаяния.

      – Это был сон, – сквозь зубы процедил он, гладя её волосы здоровой рукой и ощущая, как шелковистые пряди испуганно льнут к ладони. – Тебе приснился обыкновенный кошмар!

      Он прижал к себе Джанет, стал укачивать, целовать мокрые от слез глаза и щеки. Постепенно она успокоилась, и тогда Русов сказал:

      – Надо ехать, Джанет. Информация о нас попала в компьютер. Там есть название отеля и даже номер, где мы остановились. Все могут прочитать это. Надо уезжать и немедленно.

      Джанет отодвинулась. Грудь ещё часто вздымалась, дорогие Русову зеленые глаза поблекли, но голос почти не дрожал:

      – Ну что же, поехали. Я поеду с тобой хоть на край мира… – Потом в голосе прозвучал испуг:

      – Что с твоей рукой?

      – Поранился, – сквозь зубы ответил Русов. – Потом расскажу. Ничего страшного. Видно было, как Джанет отчаянно пытается взять себя в руки.

      – Приляг, – сказала она, вставая. – У меня в сумке есть йод и бинты. Сейчас принесу.

      Путаясь в ночной рубашке, она выбежала из спальни. Только сейчас Русов почувствовал, как кружится голова. Он лег и закрыл глаза, чтобы не видеть, как тошнотворно раскачивается потолок. На миг снова увидел черные колонны, угрюмый красный свет, и испуганно поднял веки. Не хватало, чтобы вернулся недавний кошмар.

      Быстро вошла Джанет и опустилась перед кроватью на колени.

      – Протяни руку.

      Она осторожно смотала намокшее от крови полотенце, а потом стала обрабатывать рану йодом. Русов зашипел сквозь зубы, а Джанет невесело улыбнулась:

      – Ничего, жить будешь. Теперь всех ещё в школе учат оказывать первую медицинскую помощь. В современной Америке она требуется слишком часто.

      Действительно, бинтовать Джанет умела. Боль почти утихла, и Русов осторожно подвигал рукой. Ничего, мышцы не задеты; можно и машиной управлять и стрелять, если понадобится.

      Он сел на кровати:

      – Быстро собираемся и едем!

      Неожиданно погас свет.

      Русов чуть не вскрикнул, нервы были уже на пределе. Неужели опять оказался в том зале? И быть может, вместе с Джанет?..

      Потом увидел плывущие по стенам цветные тени – на улице продолжали гореть огни реклам.

      – Почему ты так дрожишь, Юджин? – удивленно спросила Джанет. – Просто выключили свет.

      Русов в который раз ощутил озноб. Вряд ли дело обстояло так просто. Пытаясь сохранить хладнокровие, он встал.

      – Где-то в сумках есть фонарь. Попробую найти. А ты собирайся.

      В мигающем полусвете он стал копаться в сумках, наткнулся на двустволку (вспомнил, что разобрал и упаковал ещё в Галене) и наконец отыскал фонарь. Сборы пошли веселей, хотя роскошный гостиничный номер казался странным в неверном свете: перевернутый столик, темная лужа от пролитого виски, мечущиеся по стенам тени.

      «Словно во время войны», – хмуро подумал Русов, застегивая сумку. Сколько людей вот так лихорадочно собирались двадцать с лишним лет назад?

      – Готова? – спросил он у Джанет.

      Та торопливо причесывалась и попыталась улыбнуться:

      – Сейчас, Юджин.

      Волоча сумку, Русов подошел к двери и остановился. Не поджидает ли кто в коридоре?.. Снова поставил сумку, достал двустволку, со щелчком соединил стволы и ложе, вставил два патрона с картечью и взвел тугие курки. Запах ружейной смазки придал уверенности. Джанет смотрела, прикусив губу.

      Русов осторожно нажал дверную ручку…

      Дверь не открылась.

      Он стал яростно дергать ручку, изо всех сил надавливая на дверь плечом. Никакого результата.

      – Постой, Юджин! – с тревогой сказала Джанет. – Наверное, входная дверь контролируется компьютером. Как у нас дома. Надо просто позвонить дежурному администратору, чтобы снял блокировку.

      Она подняла трубку изящного белого телефона. Поднесла к уху, подержала… и медленно опустила.

      – Телефон не работает, – глухо сказала она. – А мобильный я оставила в машине, дядя предостерегал чтобы не пользовались.

      – Так… – голос Русова сорвался. Он вдохнул и выдохнул несколько раз, чтобы немного успокоиться. – Похоже, мы попали в ловушку. Вот и доверяй «умному дому».

      Он попытался сообразить, что делать, но в голову ничего не приходило. Видимо, все устройства и даже замки в отеле контролировал центральный компьютер. В доме Грегори дело обстояло похоже. Русов часто замечал, что свет в комнатах гаснет, стоит выйти оттуда. Входная дверь и окна явно находились под особым наблюдением – в последнее время панель с дисплеем начинала тревожно пищать, даже если Русов открывал форточку. Но если там программы компьютеру задавал Грегори, и пробить защиту было почти невозможно (Русов вспомнил случай, когда компьютер попросил его не смотреть на дисплей), то подобрать ключ к электронике отеля, видимо, оказалось проще. Ею могли управлять даже с большого расстояния… Да, попали из огня да в полымя.

      Ладно, попробуем иначе.

      Он прислонил двустволку к стене, отошел подальше и бросился с разбегу. Дверь прогнулась, отбросив его обратно, а пораненную руку пронзила боль. Крепкие двери стали делать в Америке. Помнится, мать удивлялась, какое внимание дверям уделяли в России. Теперь и американцам пришлось забыть о прежней беспечности.

      Русов зашипел от боли и взял двустволку.

      – Юджин! – с тревогой сказала Джанет.

      – Отойди подальше, – хмуро приказал Русов и стал прикидывать, где находится замок.

      Выстрел прозвучал оглушительно, но не настолько, как Русов боялся. От отдачи руку снова пронзила боль. Резко запахло пороховой гарью. На месте замка образовался солидный пролом, а дверь приоткрылась.

      Русов осторожно выглянул в коридор: нет ли кого? Но коридор оказался пуст и даже освещен – видимо, свет вырубили только в их номере. Держа двустволку в одной руке, другой подхватил сумку.

      – Возьми вторую, – кивнул он бледной Джанет. – Скорее!

      Но на мгновение обернулся. Теперь номер не поражал роскошью, а казался пастью угрюмой пещеры; по стенам ползли тусклые полосы красного и зеленого света.

      Они побежали по коридору – никого. Если постояльцы и были разбужены выстрелом, то выглядывать из номеров опасались.

      Русов бросился к двери лифта.

      – Нет! – задыхаясь, крикнула Джанет. – Лифт могут заблокировать между этажами. На лестницу!

      У Русова даже мороз прошел по коже: как сам не догадался?

      Ступеньки загремели под ногами. Пролетам, казалось, не было конца, и Русов понял, что их номер находился не ниже двадцатого этажа.

      В холл влетели неожиданно. Тут пришлось остановиться.

      Русов боялся, что их поджидает полиция, а то и хуже – белые балахоны, но в холле оказалось только двое мужчин. Один стоял за стойкой, а другой – широкоплечий и с угрюмым лицом – недалеко от лестницы. Он целился в неудачливую парочку из парализатора. Скорее всего, это был охранник.

      – Стой! – хмуро сказал он Русову. – Положи ружье. Медленно, чтобы я видел, как ты это делаешь. А то сейчас хорошенько отдохнешь.

      Русов облизнул пересохшие губы. Наскоком тут не возьмешь. Ему не улыбалось валяться в полицейском участке, пока за ними не явятся цзин. Он наклонился и осторожно положил ружье на ступеньки.

      – Из-за чего переполох? Мы видели, как вы скатывались по лестнице. – Охранник кивнул на экраны мониторов у стойки.

      – Мы… – начал было Русов, но Джанет легонько коснулась его плеча, обошла Русова и, показывая пустые ладони, сделала несколько шагов вниз.

      – Можно поговорить с ним, – кивнула она в сторону человека за стойкой.

      Охранник оглядел её, а потом неопределенно мотнул головой, продолжая держать Русова под прицелом.

      Джанет подошла к стойке, наклонилась и стала быстро говорить. Расстроенный Русов понимал не все. Что-то о необходимости срочно уехать, заблокированной двери и возможности судебного иска…

      Потом Джанет повернулась к Русову:

      – Юджин, давай деньги.

      Охранник угрюмо помотал головой, и Джанет пришлось взбежать по ступенькам.

      – Я пообещала заплатить за испорченную дверь и кое-что сверх того, – шепнула она, – а они не станут сообщать в полицию. Нам повезло, они дорожат репутацией отеля.

      Под пристальным взглядом охранника Русов потащил из кармана деньги.

      – Заплати и за разбитую бутылку виски, – глуповато сказал он.

      Охранник впервые ухмыльнулся:

      – Эй! А ты уверен, что за одну?

      – Если обнаружите другой ущерб, то у вас номера наших карточек, – сухо сказала Джанет. Она подала деньги человеку за стойкой:

      – А теперь проводите нас к машине. Только по лестнице, мы не доверяем вашим лифтам.

      Охранник не спускал с Русова глаз.

      – Разбери ружье и спрячь, приятель. Иначе не успеешь двинуться, как я тебя уложу.

      Русов опустился на корточки, неторопливыми движениями разобрал двустволку на части и затолкал в сумку. Потом подхватил обе сумки – свою и Джанет – и пошел вниз.

      Второй мужчина – с равнодушным отечным лицом – вышел из-за стойки и повел их по коридору, а потом по лестнице вниз. Гараж оказался обширным и тускло освещенным, от вида бетонных колонн Русов зябко передернул плечами. Он вглядывался до боли в глазах: не прячется ли кто за колоннами?

      – Вот ваша машина, – вяло сказал портье. – Садитесь и поезжайте к выходу. Я открою ворота с пульта.

      Русов хмуро подумал: не окажутся ли ворота заблокированными? Но без единого слова открыл дверцу и сел за руль.

      – Ты молодец, Джан, – сказал он, включая зажигание. – Быстро договорилась.

      – Я боялась, что ты наделаешь глупостей, – вздохнула она. – Но ты здорово себя вел. Выбил дверь, как герой кинобоевика. А с соотечественниками я договорюсь. Были бы деньги.

      Русов поежился – приятно, когда тебя хвалят. Но тут заворчал проснувшийся мотор, и он нажал на газ. Ворота, к счастью, открылись без проблем. Наверное, преследователи махнули рукой на неудавшийся план. Но когда Русов поделился этой мыслью с Джанет, та печально покачала головой:

      – Все только начинается, Юджин. Теперь они взяли след. Дорога на север отсюда только одна.

     

      10. Сад

     

      Когда выехали из гаража и приостановились перед поворотом на улицу, Русов понял, почему огни за окном номера казались размытыми – падал снег. Асфальт уже покрылся белой пеленой, а новые снежинки всё сыпались с темного неба.

      Ехали снова. Миновали мост, под которым текла черная Миссисипи. Помчались по снежным пустынным улицам другого города. Все больше белых искр, возникая в свете фонарей, летело навстречу.

      Сидевшая рядом Джанет зябко повела плечами:

      – А что ты увидел там еще, Юджин?

      – Где? – не понял Русов. От воспоминания о сумрачном зале он содрогнулся, лучше рассказать потом.

      Но Джанет имела в виду другое.

      – В компьютере. – Она вела себя странно: съежилась и не смотрела на Русова. – Телевизор ведь связан с Интернетом, а значит – и с компьютерами Территорий. А в них есть все! Это проклятье современной Америки. Каждый человек с рождения получает номер и все, что ни делает, фиксируют машины. Даже если он просто остановится в отеле. Как я могла об этом забыть! Ты мог узнать обо мне все!

      – У меня и в мыслях ничего подобного не было, – огорченно сказал Русов. – Я только хотел посмотреть, не оказалась ли информация о нас доступна через Интернет. Вспомнил, что говорил Рэнд и Грегори… Но вообще мне такие порядки не нравятся. Какое-то тотальное подглядывание друг за другом.

      Джанет вздохнула:

      – Как-нибудь, когда жизнь станет поспокойнее, мы сядем рядышком и поглядим, что на меня накопилось. Правда, ничего пикантного не обещаю. – Наконец-то она тихонько рассмеялась. – Молодые пары так обычно и делают, ещё до свадьбы, чтобы потом не было недоразумений. Садятся и смотрят досье друг на друга. Даже жаль, Юджин, что на тебя, наверное, ничего нет. Не успели ещё накопить.

      – Да уж, – пробормотал Русов. И добавил: – А мама ничего про это не рассказывала. Наоборот, говорила какая свободная страна Америка. Куда не поедешь, даже паспорта не нужно.

      – Так было, – грустно сказала Джанет. – Все начало меняться, когда рухнули первые небоскребы Нью-Йорка… А после войны стало совсем по-другому. Появились Черные зоны, а с ними новые болезни. При приеме на работу стали спрашивать медицинскую карту. Потом полиция начала брать на учет всех, контактировавших с Черными зонами – якобы для профилактики черного бешенства. И в конце концов завели досье на каждого в компьютерах Территорий. Там скапливается вся информация: группа крови, болезни, кредитная история, передвижения по стране. Словом, все! Сначала информация была в основном закрытой, но хакеры так быстро подбирали ключи, что вскоре большую часть сделали общедоступной…

      Некоторое время ехали молча. Наконец выбрались на шоссе, ведущее в Дулут. Город кончился, по сторонам дороги смутно белели поля. Небо справа покраснело – приближался рассвет.

      Джанет не сиделось – то вглядывалась в редеющий сумрак впереди, то оборачивалась и смотрела на убегающую назад колею от машины. Наконец не выдержала:

      – Юджин, передай управление мне, – попросила она. – Пожалуйста! Я боюсь, что за нами погоня. Дядя научил меня, что тогда делать. Да и рука у тебя, наверное, болит. Русов заколебался, потом глянул на её напряженное лицо, вспомнил что возможно придется отстреливаться, и затормозил.

      Когда остановились, то стало видно, что снежинки не летят навстречу, а густо падают сверху, опускаясь на капот и ветровое стекло. Некоторое время Джанет глядела на них, потом передернула плечами:

      – Не хочется вылезать. Давай так.

      Русов сдвинулся, и Джанет перебралась к нему на колени. Когда попыталась пересесть дальше к рулю, Русов прижал её к себе и не пустил. И снова на время мутно-белый мир исчез для них. Русов ощущал только тяжесть Джанет на своих бедрах, вздымание и опускание груди под ладонями, да шум крови в ушах.

      Наконец Джанет пошевелилась и вздохнула.

      – Надо ехать, Юджин, – тихо сказала она. – К ночи мы должны оставить страну. Тронулись снова. Рассвело, но солнце так и не появилось. С молочно-белого неба все гуще сыпался снег. А вскоре оказалось, что Джанет ошибалась: их не преследовали, а ожидали впереди.

      С вершины небольшого подъема они увидели, что дорога внизу перегорожена двумя автомобилями. Джанет еле успела затормозить. Дверцы машин уже открывались – сначала появились стволы ружей, а потом двое бородатых мужчин.

      Русов почувствовал странное оцепенение: слишком много свалилось на него за последнее время. Он мог только смотреть.

      – Слава богу! – сказала Джанет, и Русов вяло удивился спокойствию её голоса. – Это всего-навсего бандиты.

      Мужчины уже подбегали, наставив ружья и крича, чтобы выходили из машины. Русов видел красные лица, неухоженные бороды, лоснящиеся заношенные куртки. Наконец спохватился: что же он сидит и глазеет?

      Но едва потянулся к сумке, где лежала двустволка, как его швырнуло вперед – это Джанет дала задний ход. Из ружейных стволов хлестнуло пламя. Русов не расслышал звука выстрелов за жутким визгом рикошетирующих пуль. На лобовом стекле не осталось даже царапины, машина была сделана на совесть.

      Теперь Джанет быстро ехала назад, а бандиты бежали обратно к своим машинам. Русов закусил губу: он и Джанет оказались меж двух огней. Если спасутся от бандитов, то попадут прямо в руки цзин. Те, наверное, уже мчатся по следу. Может, бандиты даже лучше. Такие промышляют и в России: спрячут пленников в какую-нибудь дыру и дожидаются выкупа…

      Вдруг его вдавило в сиденье – Джанет резко затормозила. Обе машины уже разворачивались, чтобы пуститься в погоню, когда Джанет наклонилась и коснулась чего-то на приборном щитке. «Ровер» тряхнуло. Словно пылающее солнце вырвалось из-под капота и унеслось вперед. Ошеломленный Русов понял, что Джанет выпустила ракету. Он инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая взрыва. Но услышал только глухой удар и снова посмотрел вперед.

      Машины стояли поперек шоссе. В стороны расплывался голубоватый дым, но огня не было видно.

      – Это газ, – спокойно сказала Джанет. – Вроде того, что ты использовал тогда… на кладбище. Не хотела бы другой такой встречи. Вторая ракета у меня боевая. Помнишь, как нас не было по вечерам? Это дядя обучал меня пользоваться штатным вооружением. Вот и пригодилось.

      Русов почувствовал стыд. Если бы не хладнокровие Джанет, они попались бы бандитам. Зря она восхищается им, слишком часто оказывается беспомощным… А потом стало стыдно за всех мужчин: они должны были сделать жизнь безопаснее, чтобы женщинам не приходилось страдать и браться за оружие, а вместо этого разжигали войны, так что мир превратился в жуткое место.

      Подождали, пока голубой дым рассеялся, потом тронулись. Подъехав к неподвижным автомобилям, Джанет затормозила.

      – Нам не проехать! – в голосе прозвучало отчаяние.

      Действительно, машины развернуло так, что одна уткнулась капотом в дверцы другой, слегка покорежив их. В остальном автомобили казались невредимыми, но оба вместе надежно перегородили дорогу.

      Джанет неожиданно уронила голову на руль и расплакалась.

      – Я больше не могу, Юджин, – сквозь рыдания проговорила она. – То одно сваливается, то другое. Я не справляюсь…

      Русов горько улыбнулся: сколько ещё Джанет придется вытерпеть из-за него? Он придвинулся и обнял её за вздрагивающие плечи.

      – Ты молодец, Джан, – ласково сказал он. – Здорово справилась с этими бандитами. Отдохни, я сейчас…

      Он наклонился, вытащил и быстро собрал двустволку (надо всегда держать её наготове). Вышел из «ровера».

      Бандиты полулежали, навалясь на рули, и выглядели так, будто хорошенько наклюкались.

      Русов поглядел на них с сомнением: надолго ли хватит действия газа? Он обошел покореженную машину, открыл дверцу с другой стороны (оказалась не замкнута) и вытащил из-под тела бандита ружье. Выглядело оно солидно: что-то армейское, с присоединенным магазином.

      Потом обезоружил другого бандита, отнес амуницию к «роверу» и запихал в багажник. В машинах могло оставаться ещё кое-что, но рыться в грязных и вонючих салонах Русову не хотелось.

      Он ободряюще улыбнулся промокавшей глаза Джанет и вернулся к машине, что казалась невредимой. Упираясь в обмякшее тело бандита, спихнул его с руля и кое-как столкнул ноги в огромных ботинках с педалей. Поспешно выпрямился, чтобы глотнуть свежего воздуха: наверное, мужик не менял носков месяцами…

      Кто-то схватил за двустволку и дернул так, что Русов ударился виском о закраину крыши, а плечом о дверную раму. В голове зазвенело, перед глазами поплыли красные круги. Он почувствовал, что пытаются вырвать ружье и с отчаянием понял – бандит либо притворялся, либо успел прийти в себя.

      Русов вцепился в двустволку мертвой хваткой: если вырвут, то все пропало. Другая рука оказалась зажата между боком и машиной, и он с ужасом понял, что пока освободит её и развернется для удара, бандит вполне успеет всадить ему нож в живот… Русов инстинктивно присел и изо всей силы ткнул головой внутрь машины.

      Под теменем что-то хрустнуло, и он едва не оглох от жуткого вопля. Двустволку сразу отпустили. Русов отпрянул и отчаянно заморгал, пытаясь что-нибудь разглядеть.

      Бандит прижимал руку к лицу и не переставая выл. Из-под пальцев сползала кровавая полоса и терялась в черной бороде. Видимо, выпадом головы Русов сломал мужчине нос.

      – Руки назад, быстро! – срывающимся голосом крикнул Русов и подкрепил слова ударом ствола в грудь. Надо связать бандита, вдруг он опомнится и снова полезет в драку.

      Тот отнял руку, и Русов содрогнулся от вида вдавленного в окровавленное лицо носа. Рот открылся – видимо, мужчина попытался что-то сказать, но захрипел, на губах пузырями выступила кровавая пена, и он свалился на бок.

      – О Господи! – раздалось сзади. – Он выживет?

      Русов оглянулся: рядом стояла Джанет – бледная, но с монтировкой наготове. Он стиснул зубы, сейчас не до сочувствия бандитам.

      – Иди в машину, – сказал как можно спокойнее. – Я справлюсь сам.

      Он забрался в кабину, оттолкнув бандита подальше. К счастью, ключ зажигания был в замке. Автомобиль оказался с ручкой переключения передач – удобно для бездорожья. Русов завел мотор и дал задний ход – машину тряхнуло, но со скрежетом подалась. Рядом застонал раненый мужчина. Русов покосился и проехал немного вперед. Теперь места хватит, чтобы разминуться.

      Он с облегчением вылез и вернулся к «роверу».

      Осунувшаяся Джанет смотрела на машины.

      – Надеюсь, этих людей заберет полицейский патруль. Тогда им окажут медицинскую помощь.

      Голос прозвучал вяло, она широко зевнула. Русов обеспокоено посмотрел на нее:

      – Дорогая, ты перенесла стресс. А может быть, и глотнула этой дряни. Давай-ка я поведу. А ты пока подремли.

      Он сел за руль. Джанет свернулась на сиденье рядом, тихонько вздохнула и почти сразу уснула.

      Русов плавно тронулся. Один раз оглянулся: две машины удалялись в порхании снежинок… Что ж, на этот раз он вел себя неплохо.

      Он не стал набирать скорость, чтобы не потревожить Джанет. Погода как будто улучшилась: снег постепенно перестал идти, хотя солнце так и не появилось. Белое небо раскинулось вверху, белые деревья бежали по сторонам, белая дорога стлалась впереди… За все время навстречу не попалось ни одной машины.

      Наконец Джанет пошевелилась, спустила ноги с сиденья, на котором так уютно устроилась, и сладко зевнула.

      – Слава богу, это большая машина, – молвила она, глядя на мелькающие деревья. – Иначе мы сошли бы с ума от тесноты.

      Она наклонилась, достала из сумки термос и налила чашку. Салон наполнился чудесным ароматом настоящего кофе: и когда только успела о нем позаботиться?

      – Попей, милый. Это сколько же я проспала.

      Не сбавляя скорости, Русов взял одной рукой чашку и стал прихлебывать горячую жидкость. Он не отрывал глаз от дороги. Это была хорошая дорога – не первый час вел машину, а им не попалось ни разрушенных мостов, ни поваленных деревьев. Но и встречных машин почему-то не было.

      Джанет налила кофе себе, выпила и со вздохом убрала термос.

      – Спасибо дяде!

      Некоторое время она смотрела на однообразный пейзаж за окном, потом повернулась к Русову. Лицо давно утратило тот мертвенно-белый цвет, который напугал его в ночь бегства. За два дня пути оно посвежело. Рыжеватые волосы обрели прежний блеск, кудрями падали на плечи, льнули к обивке сиденья. Зрачки зеленоватых глаз расширились.

      – Юджин, расскажи ещё раз, как ты нашел меня. Как оказался здесь.

      Русов смутился – никак не мог привыкнуть, с какой любовью на него смотрит Джанет.

      – А знаешь, – сказал он неловко. – Ведь мы едем в сторону России. Почти тем же путем, каким я прилетел когда-то. С каждым часом становится ближе мой город.

      Джанет встряхнула волосами и рассмеялась:

      – Ну да! Только все дороги кончатся гораздо раньше. Ты же мне рассказывал. Дальше тянутся леса и тундры Лабрадора, раскинулись ледяные моря, а за ними снега Гренландии. Потом опять море и только затем Европа. А там ещё надо пересечь Черную зону. До твоего города не доберешься, Юджин. Разве что на самолете. Странное у него название. Повтори-ка его ещё раз.

      – Кандала, – с улыбкой выговорил Русов название родного города по-английски. – Это совсем не плохой город, Джанет, хотя и бедный. В тот день я не ожидал, что оставлю его. Да ещё окажусь здесь…

     

      Он все ещё рассказывал, когда снова пошел снег. Он шел все гуще, и скорость пришлось сбавить. Русов перестал говорить, пытаясь разглядеть дорогу в вихрях поднявшейся поземки. Только теперь догадались включить радио. Приемник сам нашел сводку погоды, и они поняли, почему не встретили ни одной машины. Все дороги на севере Мин-Айоу были закрыты, приближалась снежная буря.

      Миновало несколько часов, а проехали едва три десятка миль. Машина стала буксовать в снежных заносах. Русов включил задний мост и перешел на ручное переключение передач. То и дело приходилось выбираться назад и таранить сугробы вновь.

      Ненадолго остановились, поели бутербродов и допили кофе. Потом Русов попытался ехать снова, по их расчетам до Дулута оставалось немного, но вскоре пришлось сдаться. То ли съехали на проселок, то ли прямо на снежную целину. Машина увязла – ни назад ни вперед.

      Русов снял руки с руля и устало поглядел в снежную круговерть.

      – Придется пережидать метель, – сказал невесело. – Когда перестанет, раскопаю дорогу назад.

      Он выключил двигатель, и стало слышно завывание ветра. Джанет придвинулась к Русову и положила голову на плечо. В голосе послышалась тревога:

      – Опять приключение. Мы не замерзнем? Может быть, оставим мотор включенным? У нас есть бензин в канистрах.

      – Нельзя. – Русов чувствовал, как волосы Джанет уютно щекочут шею. – Машину заносит. Мы можем задохнуться от выхлопных газов.

      Джанет вздохнула:

      – Да, попали в переплет. Мы выберемся, любимый?

      Русов улыбнулся. Он слушал знакомый с детства свист ветра и ощущал теплое дыхание Джанет на шее. Он чувствовал себя дома.

      – Ты забыла, что я вырос на севере, – сказал он. – Ветер и снег мне друзья. Это всего лишь пурга, хорошее время для отдыха. Под снегом нам будет тепло. К тому же есть спальный мешок, Грегори позаботился и об этом.

      На дисплее загорелась надпись: «НАРУЖНАЯ ТЕМПЕРАТУРА ОПУСТИЛАСЬ НИЖЕ КРИТИЧЕСКОЙ. ВКЛЮЧИТЬ СИСТЕМУ ВВЕДЕНИЯ АНТИФРИЗА?»

      Русов снова улыбнулся, иногда от компьютеров бывает прок. Он коснулся квадратика «ДА». Послышалось жужжание – «Черный ровер» готовился к холодной ночевке.

      Снаружи быстро темнело. При свете лампочки разложили сиденья и расстелили спальный мешок – упругая прокладка должна была сохранить тепло даже в свирепый мороз. Русов посоветовал Джанет раздеться перед тем, как залезть внутрь. Потом сам снял ботинки и куртку, стащил джинсы. Оставшись в одной рубашке, выключил свет и забрался в мешок к Джанет. На головы набросил откидной клапан.

      Сразу стало темно. Стон ветра слышался теперь в отдалении – не угроза, а унылая жалоба слышалась в нем.

      В темноте они обняли друг друга. Русов почувствовал, как уютно стало, словно его телу давно не хватало нежной кожи, тепла и гладких округлостей тела Джанет. Скоро стало совсем тепло. А потом из тепла словно разгорелись угли костра – Русов ощутил, как зарождается и все острее становится желание.

      Вот и Джанет задышала чаще, прижалась теснее, а рука забралась под рубашку и прошлась ноготками по спине Русова. Не размыкая объятий, они задвигались, освобождаясь от мешавшей одежды. Наконец Русов проник внутрь – в ласковую теплоту и податливую мягкость Джанет, испытав в миг вхождения восторг, чувство освобождения и блаженства.

      На какое-то время они застыли – в центре наступившей пронзительной тишины. Потом снаружи снова запел ветер и тело Русова откликнулось на призыв, начало двигаться осторожно и мудро. Казалось, оно знает то, что позабыл Русов – как медлителен поначалу ритм пробуждающейся стихии.

      И тело Джанет откликнулось: легкая зыбь прошла по нему, руки плотнее обхватили Русова, а ноги сомкнулись вокруг его ног.

      Полная темнота была в засыпанной снегом машине. Хотя Джанет откинула клапан судорожным движением руки, Русов не видел даже её лица. И в эту непроглядную темноту – он как-то чувствовал это – уходило напряжение из тела Джанет, а на смену приходило нечто иное, родственное поющему снаружи ветру и вольно летящему снегу.

      Ее тело стало изгибаться, по нему пошли плавные волны, вздымая и опуская Русова. И это сломало последние барьеры неловкости и стеснения, оставшиеся в его сознании. Ощущение свободы и силы росло – уже не мерная зыбь, но яростный шторм уносил его. Джанет застонала, выгнулась, её ногти вонзились в спину Русова. Последние судорожные движения их тела проделали в унисон… И вот палящий огонь прошел сквозь тело Русова, исторгнув у него неконтролируемый крик. Словно эхом откликнулся крик Джанет.

      И оба замерли, ошеломленные и тяжело дыша.

      Некоторое время спустя Русов попытался заговорить, как-то выразить то неописуемое чувство, которое испытал. Но уже понимал, что это невозможно, да и голос ещё не слушался его.

      Первой дар речи обрела Джанет.

      – Это было прекрасно, любимый, – прошептала она. – Я и не думала, что можно такое испытать. Я люблю тебя.

      – И я люблю тебя, – только и смог сказать Русов. – Я тебя очень люблю.

      Вскоре они уснули, прижавшись друг к другу.

      То ли тело Русова не могло прийти в себя после пережитого потрясения, то ли рухнула какая-то преграда в глубине сознания, но он испытал странное ощущение – словно, кружась по спирали, поднимается куда-то очень высоко. Вдруг оказалось, что он совершенно обнаженный идет по снежной равнине. Снег под босыми ногами был пушистый и теплый, а на голубом небе сияло солнце. Русов остановился и с недоверием сказал солнцу:

      – Это невозможно. Так не бывает.

      – Еще как бывает! – откликнулась оказавшаяся рядом Джанет, тоже нагая и необыкновенно прекрасная, золотые волосы струились по плечам. Она сгребла целую охапку снега и вывалила на Русова.

      И снова вместо холода он ощутил тепло, а потом пьянящий аромат – это белые цветы сыпались на него вместо снега.

      – Жаль, что мы здесь ненадолго, – снова раздался нежный голос Джанет. Ее губы коснулись его губ, и она увлекла его на пушистое ложе.

      …Так Русов снова увидел Сад, таинственный мир по ту сторону времени. И не только увидел, но теперь будет помнить. Он не понял значения этого и не скоро поймет. Но и в этом блаженном мире его слуха достигла печальная песнь ветра.

      Он проснулся.

      В машине было душно. Русов наполовину вылез из мешка и приоткрыл боковое стекло. Вместе с морозным воздухом внутрь не впорхнуло ни одной снежинки: снег перестал идти, хотя ветер ещё не утих. Русов залез в мешок и прижался к Джанет. Ему хотелось снова оказаться в мире теплого снега и ароматных цветов, снова увидеть сказочно прекрасную Джанет в одеянии из золотых волос.

      Он заснул, но больше в тот мир не попал.

      Окончательно проснулся от яркого света. Солнце сияло над снежными полями, но здесь было холоднее, чем во сне. Пока Русов влезал в промерзшие брюки и ботинки, зубы застучали от холода. Даже куртка не согревала. Двигатель завести не решился, машину завалило чуть не по самую крышу. Отыскал складную лопату – хорошо, что догадался держать в салоне! – опустил стекло и принялся отгребать снег от дверцы. Снег и здесь был пушистый – легко поддавался, но так же легко ссыпался обратно. Не скоро Русов смог выйти.

      Теперь он стал расчищать капот, а потом выгребать руками снег из моторного отделения. Снежная пыль веяла в лицо, попадала за воротник, то и дело приходилось засовывать руки под мышки, чтобы согреть. Еще больше времени ушло, чтобы докопаться до выхлопной трубы. Скоро Русов забыл о холоде и даже вспотел.

      Наконец вернулся в кабину и попытался завести двигатель. Его ожидал приятный сюрприз, мотор заработал как часы. Видимо, ''Черный ровер'' был рассчитан и не на такие передряги. Русов поскорее включил отопление.

      Джанет выглянула из спального мешка.

      – Холодно, – пожаловалась она. – Не хочется вылезать.

      – Потерпи, дорогая, – ободряюще сказал Русов. – Скоро салон прогреется.

      Он вылез и принялся откапывать машину дальше. Занесло их основательно, а вдобавок действительно съехали с шоссе, в круговерти метели Русов принял ответвление за главную дорогу. Она угадывалась метрах в двадцати по двойному ряду сугробов.

      Русов уныло прикидывал, сколько времени понадобится, чтобы до неё докопаться, и что они будут делать дальше, когда увидел вдали искрящийся на солнце снежный фонтан.

      Сначала он испугался и сквозь наполовину расчищенное заднее стекло поглядел в машину. Джанет вылезла из мешка и одевалась. Она улыбнулась Русову. Он снова посмотрел на равнину. Теперь стало видно, что фонтанов два и они приближаются вдоль засыпанного шоссе.

      Русов перевел дыхание – это два снегоочистителя шли по дороге, отбрасывая снег на десятки метров в сторону. Когда первый из них – громадное оранжевое сооружение – поравнялся с занесенной машиной, высыпав водопад снега почти к ногам Русова, то остановился.

      Из кабины выглянул негр в свитере и красной кепке. Наверное, заметил лицо Джанет за стеклом, потому что осклабился в улыбке:

      – Привет, мистер! Пришлось заночевать? Надеюсь, подружка не дала тебе замерзнуть?

      – Привет! – так же весело отозвался Русов. – Не расчистите для нас дорогу? Я уже упарился с этой лопатой.

      – Нет проблем!

      Водитель скрылся в кабине и, пока второй снегоочиститель стоял в ожидании, сделал несколько заходов своей громоздкой машиной. Русова обдало снежной пылью, теплом и бензиновой вонью, зато дорога оказалась расчищенной почти до колес их ''ровера''.

      Сзади раздались хлопки – это Джанет вышла наружу и аплодировала водителю.

      – Пока, мисс!

      Негр помахал Джанет, выехал обратно на дорогу, и оба снегоочистителя с ревом устремились дальше, скоро пропав в облаке снежной пыли.

      Русов пошел заправлять машину, канистры в багажнике наконец пригодились.

     

      По расчищенной дороге ехали быстро. Снег искрился, голубое небо безмятежно сияло и, казалось, все неприятности остались позади. Вдруг у очередного перелеска Джанет попросила:

      – Юджин, останови.

      Русов поглядел, куда она смотрит, секунду помедлил и нехотя нажал на тормоз. «Опять, – подумал тоскливо. – Все повторяется «.

      Пока пышно-белый мир замедлял бег, окинул взглядом окрестности: сугробы, белое кружево на деревьях, пусто вокруг…

      Он знал, что это ни о чем не говорит. Только когда машина остановилась, снова поглядел направо.

      Опасался, что это кто-то наподобие Ренаты или она сама – с её даром станется! – но оказалось по-другому.

      На снегу, на подостланной дерюжке сидела девочка. Голова непокрыта, а соломенно-желтые волосы заплетены в косички. Одета в бесформенную куртку, на ногах большие армейские ботинки. Девочка с любопытством смотрела на машину, уперев локти в коленки и положив подбородок на сплетенные пальцы.

      Тоска Русова усилилась. Отличная уловка для засады: какая женщина проедет мимо ребенка на снегу? Не хватает попасть в плен – то ли к товарищам недавних бандитов, то ли к каким-нибудь другим. Выкуп заплатят цзин, можно не сомневаться. И подходящих зарядов в футляре Сирина не осталось. Русов опустил руку и коснулся двустволки, на этот раз пристроил её между сидений.

      Джанет уже открывала дверцу:

      – Как тебя зовут, девочка? И что ты здесь делаешь?

      Девочка смотрела на Джанет с восхищением.

      – Меня зовут Эмили, – немного хрипло сказала она. – Я была в гостях, и мне надо обратно в Дулут. Вы меня не подвезете?

      – Конечно, Эмили. – В голосе Джанет послышалась жалость. – А где твоя мама? Почему отпустила тебя одну? Ведь ты могла замерзнуть.

      Она обернулась и открыла заднюю дверцу. Девочка подхватила дерюжку, подбежала к машине и забралась на сиденье.

      – Ой, у вас тепло! А моя мама там… – она неопределенно махнула рукой в сторону, куда уходило белое шоссе. – Вы не думайте, она обо мне заботится.

      Русов хмыкнул, не переставая оглядываться. Но больше никто не появился. Дверца закрылась, и он с облегчением нажал на газ.

      – Странная у тебя мама, – сказала Джанет. – Я бы не отпустила свою дочь в такую погоду. Да и вообще одну на шоссе. Мы недавно повстречались с бандитами.

      В зеркале заднего вида Русов увидел, что девочка хитро поглядела на Джанет.

      – Верно, мама немножко странная, – согласилась она. – Но очень красивая, как и вы. И всегда за мной присматривает, так что не беспокойтесь.

      Джанет вздохнула, а Русов снова стал ожидать подвоха: Эмили попросит остановиться, а бандиты тут как тут. К тому же они не собирались заезжать в Дулут, дорога к Интернашенал-Фолс и канадской границе отходила влево не доезжая города. Если завозить ребенка, то потеряют много времени…

      Девочка как будто задремала. Вскоре справа показалось раскинувшееся до горизонта тускло-стальное зеркало – озеро Верхнее. Подъехали к развилке и Русов скрипнул зубами: трасса на Интернашенал-Фолс была под снежным покровом, снегоочистители здесь не проходили.

      – Едем через Дулут. – Джанет разглядывала карту. – Можно повернуть за городом.

      Русов погнал дальше, и вскоре оказались среди городских построек. Брошенные дома, ни одного пешехода и ни одной машины на заснеженных улицах. Близко раскинулась Висконсинская черная зона и на карте была пометка, что город почти покинут людьми.

      Эмили зашевелилась, открыла глаза и стала смотреть по сторонам. У Русова появилось неприятное чувство, что она только прикидывалась спящей.

      – Куда тебе, Эмили? – спросила Джанет.

      – Пока дальше, – неопределенно ответила девочка, и нехорошее чувство у Русова усилилось. Есть ли у неё кто в Дулуте?

      Поплутав по улицам (запустение, сугробы подступают к верандам), они нашли выезд к Интернашенал-Фолс, но вскоре пришлось остановиться. И здесь шоссе было завалено снегом.

      – Что будем делать? – после молчания спросила Джанет.

      Русов заколебался:

      – Даже не знаю. Грегори хотел, чтобы мы ехали по пятьдесят третьей, через Интернашенал-Фолс. Давай подождем. Если дорогу вскоре не расчистят, то рискнем и поедем по шестьдесят первой, на Тандер-бей.

      – Здесь неуютно. – Джанет глядела на волнистое снежное поле.

      – Поблизости есть отель, – вдруг заговорила Эмили. Расстроенный Русов почти забыл про нее. – И меня высадите, не доезжая его.

      Русов недоверчиво покосился, но делать было нечего, и он повернул. Повинуясь указаниям Эмили, миновал несколько улиц и опять выехал к окраине. Девочка заерзала:

      – Остановите здесь, мистер. Отель немного дальше. А мои знакомые живут рядом.

      – Ты ведь говорила про маму… – проворчал Русов.

      – Давай подвезем тебя прямо к дому, – запротестовала Джанет.

      – Не надо, мэм, – в голосе девочки послышалась тревога. – Я дойду сама.

      Опасаясь засады – вот только чьей? – Русов проехал ещё сотню метров и лишь тогда остановил машину. Девочка выскочила, помахала им свернутой дерюжкой и поспешила назад по улице.

      – Странная она, – вздохнула Джанет. – Наверное, семья совсем бедная. Надо было ей дать что-нибудь.

      – Я боялся, что заведет нас в ловушку. – Русов немного повеселел и тронул машину с места.

      – Вряд ли, – рассеянно сказала Джанет. – Она не врет, хотя явно чего-то недоговаривает.

      Скоро показался отель: на опушке леса раскинулось здание под кровлей из красной черепицы. Надпись старинными готическими буквами гласила: ''Приют бродяг''. Других машин на стоянке не было.

      – Ну что же, – задумчиво сказал Русов. – Узнаем, собираются ли расчищать дорогу, отдохнем, перекусим.

      – Не очень тут весело. – Джанет недоверчиво оглядывалась. – Ладно, пойдем.

      Русов вышел, взял сумку с вещами Джанет и направился к входу. Снег хрустел под ногами. Стало пасмурнее – то ли солнце затянула дымка, то ли часть светового излучения перехватывала близкая Черная зона.

      В полутемном вестибюле не сразу заметили, что у стойки стоит женщина и смотрит на них. На ней было свободное платье с поясом под самой грудью, оголенные плечи слабо блестели, цвет волос неразличим в сумраке.

      – Хай! – сказала она. – Ранние пташки. Как умудрились добраться, все занесено?

      – Хай! – бодро отозвалась Джанет. – Тридцать пятое шоссе от Миннеаполиса расчистили. А вот пятьдесят третье нет. Не знаете, пустят по нему снегоочистители?

      Женщина пожала великолепными плечами.

      – На Интернашенал-Фолс? Вряд ли будут спешить, там небольшое движение. – В голосе прозвучали бархатистые интонации. – Пока отдохните. Вам нужен номер?

      – Да, пожалуйста. – Русов поставил сумку и шагнул вперед. – Двухместный, с ванной.

      – Разумеется.

      Женщина включила на стойке свет. Платье оказалось темно-зеленого цвета, а волосы каштанового. Они волнами спадали на плечи. С одного плеча платье сползло, почти оголив грудь. Русов отвел глаза.

      – Можно заплатить заранее? – Джанет подошла ближе. – Если дорогу расчистят, мы сразу уедем.

      – Конечно, – промурлыкала женщина. – Кстати, зовите меня Ливви. А как обращаться к вам?

      – Мистер и миссис Смит, – быстро сказал Русов.

      Джанет глянула на него и опять стала смотреть на женщину.

      – Хорошо, мистер… Смит. – Ливви с ленивой грацией потянулась. – Тогда с вас пока три тысячи. Номер шестой, на втором этаже. Перекусить не хотите? На кухне никого нет, но пару гамбургеров и кофе я вам устрою.

      – Хочется пить. – Джанет оглянулась на Русова.

      – Пойдем. – Русов взял сумки.

      Вход в кафе был слева. Ливви пошла вперед, платье травянистой зеленью обтекало бедра.

      – Две кока-колы, – попросила Джанет.

      Ливви выставила бутылки на стойку, откинула волосы (руки при этом совсем оголились) и выжидательно посмотрела на Русова. Губы у неё были красные и чувственные, а глаза зеленые, как у Джанет, но с поддразнивающим выражением. Русову захотелось выглядеть сильным и мужественным.

      – А мне вон того пива, – сказал он.

      Ливви отвернулась, изогнув почти голую спину, волосы скользнули по ней каштаново-блестящим каскадом. Повозилась и поставила открытую бутылку перед Русовым.

      Он сделал глоток, наслаждаясь холодной пенистой горечью. Джанет оторвалась от кока-колы.

      – Юджин… – она замялась и поглядела на Ливви. – Не пей, пожалуйста. Вдруг сейчас в дорогу.

      Русов отнял бутылку от губ. Вмешательство Джанет вызвало глухое раздражение.

      – Что будет мужчине от бутылки пива? – поощрительно улыбнулась Ливви.

      Русов повертел бутылку, вздохнул и поставил. Не хотелось, чтобы Джанет из-за него переживала.

      – Хорошо, пойдем. – Он взял кока-колу, снова подхватил сумку Джанет и пошел к лестнице.

      Номер оказался маленьким, из окна открывался вид на угрюмые ели с подушками снега на ветвях. Джанет ушла в ванную, а Русов разделся до белья и прилег на кровать. Воздух приятно холодил тело. Русов слышал плеск воды и чувствовал нарастающее возбуждение – стал представлять, как Джанет намыливает груди и бедра, вспомнил наслаждение, испытанное ночью в машине… Словно пламя разгорелось внутри, такое острое возникло желание.

      Едва дождался, пока Джанет выйдет из ванной – одной рукой утираясь полотенцем, а другой придерживая запахнутый халатик, – привстал, обхватил за бедра и потянул к себе. Джанет почти упала на него, халатик распахнулся.

      – Что с тобой, Юджин?

      От тяжести её тела, ощущения податливых грудей и влажного живота пламя разгорелось ещё сильнее. Чувствуя доводящее до неистовства болезненное напряжение, Русов опрокинул Джанет на кровать и попытался раздвинуть бедра, но та плотно сомкнула их, а потом попыталась вырваться.

      – Пожалуйста, Юджин, – глухо пробормотала она.

      Тяжело дыша, Русов грубо привлек её обратно и впился в губы, одновременно втискивая колено между ног. Вдруг Джанет перестала сопротивляться и только продолжала сжимать бедра.

      – Отпусти меня, милый, – задыхаясь, попросила она. – На одну минутку. Сейчас я приду к тебе.

      Русов стиснул зубы, но в голосе Джанет слышалась мольба, и он подчинился. Джанет не стала вставать, только села на постели и положила руку на плечо Русова.

      – Мой любимый, – её голос дрожал. – Если тебе очень хочется, то я сейчас лягу, и ты можешь делать со мной что хочешь. Но сначала послушай… Мне жутко, Юджин. Этот безлюдный отель, эта женщина с губами вампира, и особенно то, как ты на меня набросился. Меня трясет от страха, и мне не до любви. Пожалуйста, подожди до другого раза.

      Русов глянул: лицо Джанет блестело от слез. Ели угрюмо смотрели в окно. Горячечное возбуждение стало спадать.

      – Прости меня, Джанет, – пробормотал он.

      Джанет наклонилась, поцеловала его и отодвинулась. На губах Русова остался соленый привкус.

      – Пойду, умоюсь, – вздохнула она.

      Скоро вернулась и села у окна. Русов почти успокоился, только голова оставалась тяжелой. Джанет смотрела на ели: темная зелень едва виднелась из-под снега. От окна тянуло холодом.

      – Неприятное место, – тихо молвила она. – Ты как?

      – Ничего. – Русов лег на спину.

      – В самом деле? – Джанет тихонько рассмеялась. – Мой любимый, не злись. Не думай, что я начинаю тобой командовать. Пива не пей, любовью не занимайся. Сколько угодно, Юджин. Просто мне не по себе. Неужели ты ничего не чувствуешь? Русов снова сел, холод коснулся голых плеч. В голосе Джанет слышалась робость, и злость на неё вдруг прошла.

      – Ничего особенного, – сказал он и огляделся. Номер как номер, только сумрачнее предыдущих и весь в красных тонах, покрывало на кровати прямо кроваво-алое. – Но мужчины вообще толстокожие.

      – Да, мама говорила, – слабо улыбнулась Джанет. Она пересела на кровать с другой стороны от Русова, потом прилегла. – Что-то дремота нашла. Поспим? Она прикорнула с краю, поодаль от Русова, и он смирился с этим, только лег на бок, чтобы видеть рыжие кудри и точеное ушко Джанет. Постепенно глаза стали закрываться, и он задремал.

      …Проснулся оттого, что замерз.

      Рядом тихо посапывала Джанет. За окном посветлело, холодный румянец окрасил стены комнаты. Русову стало не по себе. Почему он медлит? Джанет полагается на него, а он разоспался в этом незнакомом и подозрительном месте. Надо узнать про дорогу и, если не расчистили, немедленно ехать на Тандер-бей.

      Он встал. Надел рубашку и джинсы, вышел в коридор.

      Тут оказалось сумрачно. Освещение было выключено, и свет косо падал только в дальнем конце – то ли из окна, то ли с лестницы. Русов обнаружил, что не помнит, где они поднимались на второй этаж. Он пошел вдоль дверей; таблички с номерами поблескивали, словно глаза, подсматривающие за ним. Русов почувствовал себя неуютно и стал насвистывать.

      Когда дошел до конца коридора, то перестал свистеть.

      Здесь не было ни окна, ни лестницы вниз. Пятно красноватого света лежало под приоткрытой дверью. Она была из темных массивных досок, перехваченных металлическими полосами.

      Что-то это напомнило Русову…

      Дверь в доме Брайана!

      Русов почувствовал тошноту. Как все повторяется в этой проклятой Америке!

      Сначала он хотел повернуться и убежать. Потом представил, как за ним гонятся по темному коридору и врываются в номер, где мирно спит Джанет… Кто будет гнаться за ним на этот раз?

      Русов стиснул зубы и переступил порог. На этот раз в кармане не было спасительной коробочки Сирина.

      Войдя, огляделся. Вспомнилось название старого фильма – «Почтальон всегда звонит дважды». Да, если убегаешь, то возвращаешься на старое место. И, похоже, не один раз…

      Снова зал, и два ряда колонн веером расходятся от входа. Стены задрапированы красным, поэтому у света багровый оттенок. Только колонны в этот раз не черные, а розово лоснятся и целиком покрыты барельефами.

      Русов подошел к ближайшей и вытянул руку, наполовину ожидая, что та провалится в глубину. Но пальцы коснулись не то пластика, не то дерева. Он вгляделся: по всей колонне причудливо сплетались тела мужчин и женщин, напомнив Русову изображения в древнеиндийских храмах.

      Он поднял глаза.

      Колонны делили обширное помещение на три части, словно и в самом деле храм. В дальнем конце сгущалась темнота, но было видно, что справа и слева стоит по высокому черному стулу, или скорее трону. Центральный проход между колоннами уходил в непроглядную тьму.

      Оба трона пустовали…

      Русов перевел дыхание. Скорее всего, он наткнулся на очередное капище поклонников Трехликого. Но они сами и их хозяева (или их изображения) к счастью отсутствовали. Надо возвращаться в номер и уезжать из этого отеля поскорее…

      Сзади раздался лязг закрываемой двери. Русов едва не подскочил и обернулся.

      Никого. Только дверь оказалась запертой, и никакой рукоятки на темных досках…

      Странный дурманящий аромат появился в воздухе, слегка закружилась голова.

      Тяжело дыша, Русов обернулся снова.

      На этот раз левый трон не был пуст…

      Сначала Русов подумал, что это Ливви. Только богаче стало платье – прозрачной зеленью обтекало груди, да пышнее волосы – и вдобавок темнее в сумраке зала.

      Но потом понял, что это не Ливви. Слишком яркой зеленью светились глаза женщины. Слишком вызывающей была красота, а на полунагих коленях лежала красная роза.

      – Вот мы и встретились снова. – Слова прозвучали тихо, но зал откликнулся легкой вибрацией, а Русов почувствовал, как по телу пробежала волна томления.

      Женщина встала, и роза соскользнула на пол.

      – На этот раз ты мой гость, а не я твоя гостья. – Голос звучал бархатисто и нежно, и стены откликнулись волнами темно-багрового света. – И ключи от этого дома у меня, а не у тех, кому ты их неосмотрительно отдал. Но не бойся. Разве Лилит причиняла кому-либо зло? Она несет только любовь…

      Женщина медленно приблизилась. Ее платье было соткано скорее из света, чем из ткани. Зеленый свет исходил от платья, красный от стен, и других цветов не было в зале. Хотя не совсем… Груди и бедра Лилит сверкали белизной, выступая из струящейся зелени. Русов смутился и перевел взгляд на лицо.

      И слишком поздно понял, что нельзя смотреть в глаза Лилит…

      Они были как два колодца – сначала зелень прозрачна, потом темнее и темнее, а на самом дне чернота. Они были как два жадных смерча, засасывающих взгляд. Они были как ворота в никуда – в знойную пустыню, где томились наверное тысячи, а то и миллионы душ…

      Он почувствовал жар на плечах – это Лилит положила на них руки.

      И потерял сознание, когда её губы сладострастным пламенем прожгли ему рот…

      Очнулся, услышав холодный смех. С трудом открыл глаза: он стоял на коленях и пол был странно знаком – те же черно-белые шахматные квадраты, что он видел в отеле. Головой прикасался к чему-то округлому и сначала подумал, что это бедро Лилит, но потом почувствовал виском холод. Рядом стояла одна из колонн, это она не дала упасть.

      Снова раздался смех, и от него исходил ещё более ледяной холод, чем от колонны.

      – Сестра, у тебя одно на уме. Оставь этого человека мне.

      Русов поднял взгляд. Голова раскалывалась, по телу пробегали содрогания – то ли от холода, то ли оттого, что так внезапно оборвалось дурманящее прикосновение Лилит.

      Неподалеку стоял человек. Черные волосы до плеч, свободное черное одеяние с золотым поясом, босиком. Вот он слегка повернулся, и от пояса брызнули зеленые искры.

      Черный охотник!

      И он же Темный воин – это его изображение Русов видел в доме Брайана.

      – Он мой. – От слов Лилит тоже веяло холодом, и у Русова возникло ощущение, что два ледяных вихря возникли и медленно закружились по залу, прощупывая друг друга. – Я поцеловала его.

      Она стояла поодаль, платье уже не так бесстыдно оголяло грудь и бедра, а глаза метали зеленые молнии. Снова ощущение медленного жара пронзило губы Русова, и он непроизвольно облизнулся.

      – Ты думаешь? Даже мы не знаем ничего наверное в этом мире. – Человек в черном (если только это был человек) небрежно взмахнул рукой, и Русов увидел, что снял её с рукояти меча. – Это и придает всему интерес.

      Он повернулся к Русову. Глаза были черны, узки как у Морихеи и так же невозмутимы. В них появился слабый блеск, словно два острия стали пронизывать Русова, проникая в самую душу. Что-то в глубине его существа содрогалось, пытаясь не допустить эти холодные лезвия, но вынуждено было уступать. Снова возникло ощущение падения в беспросветную бездну. «В третий раз…» – тускло отметило угасающее сознание.

      А потом из потревоженной глубины поднялся протест. «Снова его, Русова, пытаются раздавить. Не хватит ли?..»

      Ощущение падения вдруг исчезло.

      Русов с трудом поднялся с колен. Его покачивало, ледяной воздух касался щек, но отчаяние перешло в холодную ярость – как тогда в отеле, когда убаюкивал плачущую навзрыд Джанет.

      – Ты возьмешь его с собой? – деловито спросила Лилит. – Или заберет Он? – Она кивнула на тьму в центральном проходе. На Русова даже не поглядела.

      Блеск в глазах Темного воина превратился в две колючие искры и вдруг погас.

      – Нет, – он со свистом втянул воздух. – Я не смогу. И ты тоже, хотя поцеловала его. Даже Он не сможет! Наш гость под иной властью.

      На этот раз Лилит посмотрела на Русова. Глаза превратились в две зеленые льдинки, а лицо стало тем, чем и было на самом деле – белым ликом ведьмы. Ее слова злобно хлестнули по Русову – словно осколки льда:

      – Скоро сюда придут! Если не пообещаешь рассказать им все, что ты знаешь, мы убьем тебя. Прямо сейчас. Что ты предпочитаешь: смерть от меча, или в моих объятиях? Первая будет быстрой, а вторая медленна и сладка.

      Русов попытался открыть рот. С первого раза заговорить не получились, словно он тщетно пытался крикнуть, чтобы пробудиться от кошмара. Наконец с трудом выговорил:

      – Вы просто изображения. Вы ничего не сможете со мной сделать.

      Но он не чувствовал уверенности, и голос дрогнул.

      Ему ответил холодный смех.

      – Ты не в отеле «Приют бродяг», где хозяйкой Ливви. – От слов мужчины синие зарницы вспыхивали в багровом сумраке зала. – Ты побывал на границе миров, а теперь перешел её. Ты в мире, где властвует Лилит. Жаль, что ты видишь лишь один из её залов. Но если ты умрешь здесь, то твое тело недолго проживет и там. Так что выбирай… И не лги. Ложные слова будут отсвечивать красным.

      Русов горько улыбнулся. Так вот каков отель, куда их завела Эмили. Интересно, сколько людей вошло сюда, чтобы больше не выйти. Или его, Русова, нашли бы где угодно? Какой смысл тогда бежать и прятаться?..

      Но холодная ярость не оставляла его. Не для того пересек полмира и завоевал любовь Джанет, чтобы подчиниться даже Владыкам тьмы. Власть над ним будет только у той, кого он любит.

      Он открыл рот, ещё не зная, что скажет.

      И не закрыл его…

      Лилит повернула голову и издала тревожное восклицание. Зелень её платья померкла.

      Мужчина в черном пригнулся, а потом выхватил меч – тусклая полоса блеснула в полумраке – и стремительным движением скользнул к Русову.

      Но взмах лезвия почему-то не достиг его. Русов услышал только смертоносный шелест воздуха возле самого горла.

      Теперь мужчина бежал к нему – Русов видел, что он напрягает все силы и полы черного одеяния бьются на ветру, – но такое же пространство шахматного пола разделяло их. Краем глаза Русов заметил, что Лилит и лес колонн стремительно уносятся вдаль.

      Мужчина приостановился и отчаянным взмахом метнул меч. Каким-то чутьем Русов понял, что от такого удара Темного воина нет спасения, и обмер от страха. Но меч словно завис в темнеющем воздухе, пол потек стремительнее, и мужчину унесло ещё быстрее, чем Лилит. Следом исчез и меч.

      Русов перевел дыхание. Что это было?.. Ему почудился чей-то тихий смех. Но тут закружилась голова, ноги подкосились, и он упал.

      …Очнулся от холода.

      Он ничком лежал на краю кровати, и угрюмый румянец окрашивал стены комнаты. Рядом посапывала Джанет.

      Русов рывком сел. Неужели ему все просто привиделось? Коридор, сумрачный зал, Лилит… Похоже что так, он даже не одевался – вон джинсы и рубашка висят на стуле. Ну и кошмары начали сниться, с ума сойти можно.

      Он зябко поежился и побыстрее оделся. Что он хотел сделать?..

      Ах да, узнать про дорогу и, если не расчистили, немедленно ехать на Тандер-бей.

      Он пошел к двери, но остановился: возникло неприятное ощущение, что сейчас кошмар повторится… Ну нет. Да и оставлять Джанет одну расхотелось. Потрогал её за плечо.

      – Проснись, Джан. Нам надо ехать.

      Джанет вздохнула, перевернулась на спину и открыла глаза. Их зелень поблекла в холодном свете зимы.

      – Сходи, узнай про дорогу, – сказала она тускло. – Я посплю.

      – Нет! – Русов почувствовал панику: стало казаться, что комната схватила и цепко удерживает их красными лапами. – Вставай!

      Джанет снова вздохнула и села. Одевалась долго, как после первого ночлега в мотеле, а потом сказала, что хочет есть. Они пошли перекусить. Русов с внутренней дрожью выходил в коридор, но там оказалось обыденно, а лестница рядом.

      Ливви стояла у стойки в прежней позе, словно и не садилась. Русов снова вздрогнул: зеленое платье напомнило о Лилит. Вестибюль был по-прежнему пуст, а на стоянке не появилось ни одной машины.

      – Дайте нам чего-нибудь поесть, – невыразительным голосом попросила Джанет.

      Ливви встряхнула волосами, и платье на этот раз сползло с обоих плеч и едва удержалось на обрисовавшихся грудях. Не спеша поправила его и приблизилась с ленивой грацией.

      – К сожалению, есть только гамбургеры и кофе. Мистер Смит, может быть, вам пива?

      – Нет. – Русов почувствовал собранность, как с ним бывало на опасной охоте. – Только кофе.

      Сели за столик. Ливви удалилась, покачивая бедрами под струящимся платьем.

      – Странная она. – Джанет выглядела бледно. – На чем только платье держится? Воображаю, что здесь творится по вечерам, когда собираются водители дальнобойщики.

      Русов усмехнулся:

      – С грудей тогда точно сваливается. Несколько раз за вечер.

      Джанет слабо улыбнулась.

      Вернулась Ливви с гамбургерами и кофе. Сердце Русова забилось чаще от дразнящего аромата духов. Он попытался взять себя в руки и нарочито небрежно спросил:

      – Не знаете, расчистили пятьдесят третью?

      – По радио передали, что все ещё закрыта. Водителям, едущим в Канаду, рекомендуют воспользоваться шестьдесят первой.

      В голосе прозвучали томные интонации. Ливви наклонилась, расставляя тарелки и кружки, и её полные груди оказались прямо под носом Русова, видны были даже соски. Он ощутил острое желание ухватить их ртом, а сквозь тело прошло жгучее воспоминание о прикосновении губ Лилит.

      Русов сглотнул. Ливви улыбнулась и отошла, вильнув бедрами.

      – Что-то ты раскраснелся, Юджин. – Джанет вяло потянулась за кофе, но рука остановилась, а глаза расширились.

      Русов обернулся.

      Возле двери стояла Эмили, глядя на них с выражением досады на бледном личике. Передернула плечами и пошла к столу. Русов невольно посмотрел на Ливви: не выгонит ли девочку в поношенной куртке, грубых башмаках и явно без денег?.. Но Ливви не сделала ни шага, только смотрела на девочку.

      Не спросив позволения, Эмили села. Русов впервые заметил, что глаза у неё ярко-голубые. Он внутренне сжался, по-прежнему не доверял странной попутчице.

      – Хорошо, что я вас застала, – как ни в чем не бывало, объявила она. – Мне надо ещё немного проехать.

      – Но мы сами не знаем, куда поедем. – Русов оправился от удивления и взял кружку. – Нам надо на Интернашенал-Фолс, но дорога закрыта. Может быть, поедем на Тандер-Бей.

      Эмили вдруг наклонилась к нему.

      – Не пейте кофе, – прошептала она. – Здесь отвратительный кофе – ещё хуже, чем пиво. Как минимум, будет болеть голова.

      Русов от неожиданности отдернул руку и тут же почувствовал раздражение. То Джанет его учит, то маленькая девочка. У неё молоко на губах не обсохло!

      Джанет отставила кофе и с беспокойством поглядела на Эмили, а потом на Русова.

      – Юджин, – сказала просительно. – Я пойду, возьму кока-колы.

      – Проследите, чтобы она не открывала бутылки, – прошипела Эмили. И добавила обыкновенным тоном: – А мне возьмите мороженого. Мороженое здесь ещё ничего.

      Русов смолчал. Он снова почувствовал стыд за недавнюю попытку овладеть Джанет против её воли, и от робости в голосе любимой на душе заскребли кошки. А вдобавок возникло подозрение: не подмешала ли Ливви наркотик в прошлое пиво, видения были слишком отчетливы для обыкновенного сна?

      Вернулась Джанет с тремя бутылками кока-колы и мороженым.

      – Что-то Ливви сникла, – сообщила она. – Даже платье на обоих плечах оказалось.

      Пожевали гамбургеры. Не слишком вкусно, но с кока-колой кое-как проглатывались.

      – Ты готовишь вкуснее, Джан, – вздохнул Русов.

      Джанет слегка порозовела, в глазах впервые появился оттенок зелени.

      – И мороженое так себе. – Эмили поковырялась и отставила. – Здесь все так себе. Может быть, поедем?

      – Но дорога… – начала Джанет.

      – Пятьдесят третью давно расчистили, – покачала головой Эмили, и косички устроили небольшой танец. – Тут не стоит доверять ни кофе, ни радио.

      – И хозяйке тоже, – прошептала Джанет в ухо Русову.

      Тот поежился от приятного ощущения и одновременно почувствовал холод внутри. Неужели они и в самом деле попались в ловушку?

      – Подождите, я возьму вещи, – буркнул он.

      Взлетел по лестнице, кинул в сумку вещи Джанет, схватил куртки. Когда выходил, нос к носу столкнулся с Ливви.

      – Уезжаете, мистер Смит? – Голос прозвучал томно, а платье опять сползло, сквозь полупрозрачную ткань обозначились бугорки сосков. – Побудьте еще. Жизнь коротка, куда спешить? Так вы упустите массу удовольствия.

      Русов застыл в сумрачном коридоре: зеленые глаза Ливви притягивали, в волны каштановых волос хотелось зарыться лицом, а от волнующего запаха духов ощутил томление во всем теле… Снова обожгло воспоминание о поцелуе Лилит. Его вдруг охватило сумасшедшее желание – схватить женщину в охапку, втащить в ближайший номер, сорвать платье…

      Он почувствовал, что весь дрожит.

      А Ливви приблизила лицо, губы приоткрылись в манящей улыбке…

      – Мистер, поехали! – Эмили вывернулась откуда-то сбоку.

      Наваждение исчезло. Ливви словно ветром сдуло.

      Когда выходили из дверей, Русов оглянулся. Ливви стояла у стойки в прежней позе, сквозь разрез в платье белело бедро. Она улыбнулась и поддразнила Русова, высунув красный язычок.

      На улице Джанет повернулась к Эмили:

      – А почему ты не хотела, чтобы мы пили кофе, Эмили? У него что, такой плохой вкус?

      – Вкус-то ничего. – Русов заметил, что Эмили разглядывает его. – Только потом вы не скоро бы вышли из комнаты.

      – Сонное зелье? – предположила Джанет.

      – Нет, – хмуро сказала Эмили. – Скорее наоборот. Но девочкам не положено знать, чем занимаются взрослые, когда одни.

      Русов почувствовал, что краснеет. Он поудобнее перехватил сумки.

      И замер.

      Низкий тяжелый гул послышался из-за деревьев. Подул ветер, вздымая снежную пыль. Круговерть белых крупинок больно хлестнула по лицу. Из-за верхушек елей выплыл вертолет, и снежные шапки стали рушиться с ветвей, открывая угрюмую зелень.

      – Все-таки опоздали, – без выражения сказала Эмили.

      У Русова горячая волна прилила к щекам. Он хотел броситься к «роверу», но тут же понял, что им не успеть. Вертолет уже опускался в дальнем конце площадки. Хищная туша повисла над землей, крутящиеся винты взбивали снег. Винтокрылая машина разворачивалась в летящей метели, походя на гигантскую щуку. Широкая морда повернулась к Русову, и сходство стало ещё заметнее.

      Вертолет сел. Квадратные стеклянные глаза уставились на замерших людей. Открылся прямоугольный люк, и оттуда один за другим стали выскакивать фигуры в белом камуфляже. Они до жути напоминали знакомых Русову белых призраков, и у него мороз пошел по коже.

      Белые быстро распределились по периметру стоянки, а одна фигура направилась к отелю. Русов сообразил, что их, похоже, не собираются оглушать из парализатора. Джанет обеспокоено глянула на него и взяла за руку.

      – Только не стреляй. Кажется, это военные. Дядя беспокоился, что тобой могла заинтересоваться разведка. Наверное, не хотят выпускать из страны.

      Русов прикусил губу. Двустволка осталась в машине, да и смешно отбиваться с нею от десятка автоматчиков. Похоже, их путешествие подошло к концу. Ну и ладно. Он ощутил внезапное облегчение: пусть этот секрет достанется Америке, зато он и Джанет будут в безопасности от белых призраков.

      Подошедший держал руку на кобуре. Из-под козырька настороженно блеснули глаза.

      – Армия США. Вы арестованы. Пройдемте в вертолет.

      Джанет попыталась возмутиться, стала говорить что-то о гражданских правах… На жестком лице военного появилась ухмылка.

      – Оставьте это, миссис. Если не подчинитесь, мы применим силу.

      Русов оглянулся: где Эмили? Но девочка исчезла, словно и не было. Не она ли завела их в ловушку?

     

      Он сидел на жесткой скамейке, руки скованы за спиной. Интересно, второй или третий раз на него надевают наручники в Америке? Рядом сидела Джанет, а напротив двое солдат. Белые комбинезоны, полускрытые шлемами головы, на коленях автоматы причудливой формы – словно инопланетяне из фантастического фильма.

      Русов глянул в сторону кабины: из-за спин пилотов виднелись разноцветные прямоугольники дисплеев, светящиеся шкалы. Корпус вертолета дрожал все сильнее, гул нарастал, за окнами ускоряли бег лопасти. Сейчас машина взлетит.

      Русов ощущал странное спокойствие: не надо больше бежать, выпутываться из ловушек, трястись от страха. Ну и пусть запрут на какой-нибудь военной базе. Они будут живы, а это главное. И Джанет останется с ним…

      Гул почему-то стал стихать.

      Русов недоуменно поглядел в окно: лопасти и в самом деле кружились все медленнее. И более плавно стали вздыматься вихри снега – странный медлительный танец. Он перевел взгляд на лица солдат напротив – те были по-прежнему безмятежны. Гул сделался ещё тише и как-то… отрывистее.

      Русов облизал губы, происходило что-то странное. Он повернулся к Джанет.

      – Что это, Юджин? – Ее глаза потемнели, а голос дрожал.

      Русов остро пожалел, что не может обнять её. Он потянулся и поцеловал Джанет в щеку.

      – Не знаю, любимая.

      Лопасти уже еле шли. Взметенный снег застыл в каком-то фантастическом вихре. Лица солдат окаменели, словно лица статуй. Вместо гула Русов слышал томительный скрежет…

      И вдруг он понял. Сердце замерло, а внутри все заледенело. Это скрежетали, останавливаясь, жернова времени.

      Останавливалось само время…

      А следом без звука отлетала дверь и, крутясь, исчезла в застывших снежных вихрях.

      Страшным холодом потянуло на Русова из белизны. Сердце часто забилось, и словно опять подступили к глазам воды черной реки. Отчаянным усилием воли он постарался не потерять сознание…

      Женщина стояла на снегу – босая, в слабо светящемся платье, с гирляндой цветов на груди. На её лицо Русов глянул только раз и тут же опустил глаза, не в силах вынести столь ослепительной красоты.

      «Что сказал бы Морихеи? – почему-то пришла мысль. – Этот самоуверенный японец, у которого на каждый случай припасено стихотворение?»

      «И локоны у феи поседели, – раздались в его сознании тихие слова, – то иней времени оставил след…»

      И после молчания: – Но это не про меня.

      – Кто это, Лон? – чужим голосом спросила Джанет. Похоже, лишь они двое сохранили способность двигаться и говорить в остановившемся мире. Ее слова прозвучали странно – словно в голове Русова.

      И вдруг он всё вспомнил – в одно мгновение. Стало так жутко, что он едва не застучал зубами.

      – Твоя мать видела её в тот вечер в Плезантвиле, – с трудом выговорил он. Губы двигались, но создавалось впечатление, что воздух не колеблется, а слова доходят иным путем. – И я видел её за темной водой после нападения цзин…

      – Ты догадался, что это за река? – Голос женщины звучал мелодично, но словно колебался, и Русов чувствовал, что различает не все обертоны. – Это великая граница миров. Греки называли её Стиксом…

      – Что ты сделала с ними? – Русов кивнул на окаменелых солдат. И почувствовал ужас: он что, не понял, с КЕМ говорит? Теперь это уже точно не сон.

      Но женщина покачала головой, и ярче вспыхнуло жемчужное мерцание волос.

      – Не надо меня бояться, Юджин. Я не причиню вам вреда. Так же, как не причинила вреда им… Ваш мир слишком тесен, время идет с одной утомительно однообразной скоростью. В моем мире оно струится тысячами потоков. Сейчас для окружающих время почти остановлено, оно замедлило ход в сотни раз. Но это ненадолго.

      Русов постарался преодолеть робость:

      – Как называется твой мир?

      – Он носит много имен. – Женщина помолчала. – Но в переводе на ваш язык это будет Сад… Несколько кусочков ты видел.

      – И там все могут управлять временем?

      От улыбки женщины сердце Русова замерло, а снег озарился призрачным голубым светом.

      – Я единственная госпожа Сада, – прозвучало в ответ. – Но некоторые из обитателей могут чему-то научиться… Может быть, научишься ты.

      – Я благодарен, что помогла нам, – неловко сказал Русов. – Чего ты хочешь? Я сделаю все, что ты пожелаешь.

      Женщина покачала головой.

      – Я не отдаю приказов, как Темные Владыки. Они стали на вашем пути, и поэтому я получила право на время вашего мира. Так что я могу помочь… Хотя раньше не думала, что снова увижу тебя.

      – Разве ты не знаешь будущего? – удивился Русов. – Если даже время в твоей власти…

      – Мне подвластны пространство и время, – раздались в его сознании тихие слова, – но не человеческое сердце. Какое будущее ты хочешь увидеть? То, где вы оба лежите мертвыми на снегу? Или то, где обнимаешь жену в неком уютном доме?.. Будущее творится сейчас, и только Всевышний может сказать, что случится с вами. Но Он милосерден и не станет делать этого… А я лишь хочу знать, что собираешься делать ты? Волей случая, хотя случая и нет, в твоих руках оказалась судьба этого мира. Я должна знать – помочь тебе, или оставить все как есть. Для этого остановила время и жду твоего слова. Что ТЫ скажешь?

      Русов почувствовал себя неуютно. Меньше всего ему хотелось, чтобы от него зависела судьба мира. Ведь все складывалось не так уж плохо. От поклонников Трехликого сбежали, от цзин как будто тоже… Пусть не выбрались из Америки, но и здесь жить можно…

      – Не знаю, – сказал он неловко. – Наверное, нас доставят на какую-нибудь правительственную базу. Придется раскрыть секрет «черного света» американцам.

      – Мы не хотели бы этого, – от голоса женщины словно ледяная игла вонзилась в сердце Русова. Он моргнул и мимолетно подумал: кого женщина имела в виду под «мы»? А та продолжала: – Америке было многое дано, но она только усугубила раскол в мире. Мы долго пытались удержать равновесие, но всему есть предел… Мы не хотим, чтобы ей досталась такая мощь. Последствия будут непредсказуемы, хотя скорее всего секрет перейдет Китаю. То, что вы называете «черным светом» – это вообще не оружие, а сужденная человечеству мощь. Но он был открыт слишком рано. Хотя кто знает… Но на тебя мы возлагали надежды.

      – Чтобы секрет достался Канаде?.. – сердце Русова оправилось и бешено застучала.

      – Ты догадливый молодой человек, – легкая насмешка почудилась в голосе. – Впрочем, если бы не так, я не говорила с тобой… Да, скорее всего последним оплотом останутся Россия и Канада. Иначе всемирное государство возникнет слишком рано, и на планету прежде времени опустится тьма. Другие уцелевшие страны слишком замкнуты в себе и не имеют достаточных ресурсов, чтобы продержаться долго.

      – Вряд ли мы сможем добраться до Канады, – уныло сказал Русов. – Если даже избавимся от солдат, нас настигнут цзин. Мы слишком долго медлили. Разве что ты поможешь нам.

      – Я не совершаю чудес, – раздались в его сознании холодные слова. – Это не мой мир. Через небольшой по вашему счету интервал времени я должна оставить вас.

      Русов уныло посмотрел на застывшие снежные вихри. Он опять на распутье: что делать? На одной чаше весов – его жизнь и любовь Джанет. На другой – абстрактная судьба мира… Но какое ему дело до судеб мира? Он хочет жить! И так судьба играет им как игрушкой – даже в Америке оказался не случайно, а кому-то это понадобилось. Не пора ли выйти из этой непонятной чужой игры? Ведь наверное американские власти обеспечат им спокойную и комфортабельную жизнь, не придется больше бежать от зловещих белых призраков. Не кончится ли это бегство тем, что оба будут лежать мертвыми на снегу, как и предупредила прекрасная незнакомка?

      …И тут лица поплыли перед ним. Мать улыбалась и поднимала руку для прощания. Сирин с бесшабашной улыбкой уходил по сумеречной дороге. Эрни глядела в темное будущее, но глаза светились далеким сиянием Сада. Рената смотрела голодным взглядом, словно тощая лиса на руинах мира. Грегори всматривался с непонятным ожиданием.

      Неужели все окажется напрасным? Их страдания, лишения, смерть?.. Никого из них не спрашивали, согласны ли они вступить в эту игру, но некоторые отдали жизнь, чтобы он, Русов, выжил. Или все же спрашивали – не говоря ни слова, но терпеливо дожидаясь ответа…

      – Лучше убей и меня, – хрипло сказал он. – Меня уже хотели убить. Пусть секрет не достанется никому.

      – Я не убиваю, – странная интонация послышалась в голосе женщины. – И так слишком много тех, кто жаждет смертей. Я дарю только жизнь… И любовь.

      – Это не ты?.. – Русов с трудом ворочал языком, хотя уже понял, что в этом остановившемся мире слова не нужны: вместо медлительных звуковых вибраций пространство молниеносно пересекают мысли. – Недавно что-то вырвало меня из кошмара… А ещё раньше на кладбище я увидел необычайный свет.

      – В моем саду я сохраняю прекрасные уголки многих миров, – отдаленно прозвучал голос. – И иногда проливаю из него свет на Землю. Я хочу, чтобы она стала прекрасной, как Сад. Но до этого ещё далеко. Или никогда не будет.

      Русов поглядел мимо женщины – возникло ощущение, что он смотрит в белесую бездну остановившегося снега. Но чувства падения больше не было. Мир послушно застыл вокруг. И зависел от одного его слова…

      – Я поеду дальше… – с трудом выговорил он. – Мы поедем дальше. Пусть будет, что будет.

      – Хорошо, – раздался тихий голос. – Слово сказано. Когда-нибудь вы поймете, что Владыки творят словом. Большей мощи нет во Вселенной.

      Женщина вдруг оказалась внутри вертолета, и сердце Русова бешено застучало, словно стремясь вырваться из груди. Мельком глянула на неподвижных солдат:

      – Если бы они меньше полагались на оружие. Если бы поняли, что такое истинная мощь и слава…

      Она наклонилась. Русов почувствовал странный, кружащий и одновременно просветляющий голову аромат цветов, а потом легкое прикосновение к запястьям. Руки освободились. Женщина снова стояла снаружи.

      – Выходите, – сказала она, и в голосе послышались юмористические нотки. – Те, кто сидят здесь, ничего не поймут. В анналах ваших спецслужб появится запись ещё об одном загадочном происшествии.

      Русов первым прыгнул на снег и почувствовал, с каким трудом опускается сквозь воздух – словно густую прозрачную патоку. «Мы движемся слишком быстро для этого мира», – понял он, протягивая руку Джанет.

      Та спрыгнула – ощутимо медленно – и озадаченно оглянулась. Женщина отступила, снежинки образовали мерцающий ореол вокруг лица. Черты его слегка затуманились, и Русов только моргнул несколько раз.

      – Поспешите, – сказала женщина. – Эти вас уже не догонят, однако впереди есть другие опасности.

      Но Джанет медлила, щурясь и все-таки пытаясь разглядеть лицо незнакомки.

      – Кто ты? – спросила она напряженно (или скорее так прозвучала её мысль в сознании Русова). – Как твое имя?

      Снова голубой свет распространился вокруг, словно северное сияние заколыхалось вокруг уродливой туши вертолета и стройной фигуры женщины.

      – Мое Имя не может быть называемо, – тихо прозвучало в голове Русова. – Но я знаю, чего ты опасаешься. Не бойся. Я тоже почитаю всемогущего Бога. Но мир устроен сложнее, чем ты думаешь. А теперь… до свидания.

      Женщина подняла руку и словно отступила. Миг – и осталась только застывшая снежная круговерть. Лишь голубое сияние ещё помедлило и погасло. Русов моргнул и отвернулся.

      – Пошли, – сказал он хрипло.

      Преодолевать сопротивление воздуха было трудно, снежинки обжигали лицо. Русов снова подумал, что их скорость относительно окружающего мира, наверное, составляет сотню-другую километров в час. Кто же обладает такой мощью, что в силах останавливать время?

      Вдруг двигаться стало легко, давление на щеки ослабело, и Русов снова увидел, как порхают снежинки.

      Он обернулся.

      Увиденное навсегда осталось в его памяти. Застывшие снежные вихри, словно нарисованные белой акварельной краской на фоне темно-зеленых елей. Серая туша вертолета, ощерившаяся ракетами из-под коротких крыльев – но с беспомощно оголенным нутром. Лица солдат, так и замерших на скамейках, как изваяния…

      «Если бы они знали, что такое истинная мощь и слава», – вспомнил он слова женщины.

      А потом повернулся и побежал.

      Их «ровер», похоже, никто не тронул. Русов открыл дверцу для Джанет. На её лице так и застыло удивленное выражение; она села, не произнеся ни слова.

      Потом забрался за руль сам – и открыл рот от изумления.

      Рядом, как ни в чем ни бывало, сидела Эмили.

      – Ты откуда? – хрипло спросил он.

      – От верблюда, – передразнила Эмили. – Где вас носило? Поехали!

      Русов открыл было рот, но Джанет коснулась его плеча.

      – Оставь её, Юджин, – невыразительным голосом сказала она. –Надо ехать.

      – Ладно, – угрюмо сказал Русов. У него даже голова разболелась: и об машину недавно шарахнули, и загадкам конца нет.

      Он погнал «ровер» к развилке. Шоссе и в самом деле оказалось расчищенным. Сколько же времени они провели в отеле? Стал поворачивать и тут вспомнил:

      – А куда тебе, Эмили?

      – Пока с вами, – все ещё хмуро ответила девочка.

      – Разбросано живет ваша семья, – задумчиво сказала Джанет.

      – Что верно, то верно, – согласилась Эмили.

      Карта предупреждала, что предстоит пересечь отросток Черной зоны – небольшой, миль в двадцать. На хорошей скорости, да в металлической кабине вполне безопасно. Все же Русов почувствовал холодок по спине и увеличил скорость.

      Ведя машину, он поглядывал по сторонам. Но если растительность и была сильнее деформирована, чем по окраинам зоны, то под шапками снега это не замечалось. Только солнечный свет потускнел ещё больше, да вдоль позвоночника временами словно покалывали иголки. Ничего страшного…

      – Остановите, мистер, – неожиданно сказала Эмили.

      – Что? – Русов вздрогнул и сбавил скорость. – Но здесь Черная зона!

      – Сейчас же остановите! Я живу неподалеку.

      – Юджин, – попросила Джанет.

      Русов нажал на тормоз. По позвоночнику словно прошлись ледяные пальцы, так жутко стало. Но Эмили уже открыла дверцу и выскочила.

      – Постой! – окликнула Джанет.

      Эмили обернулась, помедлила и уселась на корточки, обхватив колени руками. Джанет тоже вышла.

      Русов смотрел в бессилии, почти не сомневаясь, что попали в засаду. Потом спохватился и последовал за Джанет. Сразу ощутил на плечах злобное давление Зоны, заглянул обратно в кабину и переложил двустволку так, чтобы было удобно её выхватить.

      Джанет смотрела на девочку с жалостью.

      – Мы не знали, что ты здесь живешь, – грустно сказала она. – У тебя есть братья или сестры? Подруги?

      Эмили неопределенно повела плечиками, которые казались слишком широкими под толстой курткой.

      – А почему ты выходишь на дорогу, Эмили? – Джанет присела на корточки, и её лицо оказалось вровень с лицом девочки. – Ты знаешь, что это опасно? Проезжающие не любят тех, кто… – она поколебалась, – живут в таких местах. Они могут обидеть тебя. Девочка хитро улыбнулась:

      – Только не вы, леди. И даже не он, – кивнула она в сторону Русова. – Я это чувствую. А на дороге мне иногда дают вкусные вещи. Сегодня вот попробовала мороженое. Правда, оказалось так себе.

      – Подожди немного, – сказала Джанет. Встала, пошла к машине, открыла заднюю дверцу и стала рыться в сумках.

      Русов стоял настороженный, поглядывая то на девочку, то на занесенные снегом кусты. Пальцы касались приклада двустволки.

      – Не бойтесь, мистер. – Девочка поглядела лукаво. – Это никакая не ловушка.

      Русов вздрогнул.

      Вернулась Джанет с полной сумкой. Эмили заглянула внутрь, и её глаза округлились.

      – Ух ты, – выдохнула она. – Спасибо, мэм!

      Русов глянул мельком. Похоже, Джанет отдавала почти все их продовольствие и немало теплых вещей. Ну и ладно: до Канады недалеко, обойдутся.

      ''А может быть, – пришло в голову, – нам и вовсе ничего не понадобится. Если цзин уже близко''.

      – Счастливо, Эмили!

      Джанет отвернулась, и Русов заметил, что украдкой смахнула слезу. Когда Джанет закрыла за собой дверцу, он тоже повернулся, чтобы сесть.

      – Постойте, мистер, – услышал он шепот девочки.

      Русов оглянулся и увидел, что его манят пальцем. Почему-то стало жутко, но подошел и присел перед Эмили на корточки, как до того Джанет.

      Девочка не походила на обитательницу Черной зоны. Кожа на лице была не темно-серой, будто испепеленной, как у Уолда, а бледной и полупрозрачной. Русова поразили глаза девочки, они обжигали голубым огнем.

      – Вы не очень-то чутки, мистер. – У Эмили неожиданно прорезался учительный тон. – Знаете, есть время нежиться в постели, и есть время ехать. Есть время пить пиво, и есть время ничего не пить, а особенно в таких местах, как эта гостиница.

      Она помолчала. Ошеломленный Русов не произнес ни слова.

      – Скоро здесь будут белые, – обычным шепотом продолжала Эмили. – Вы знаете, о ком я говорю. Их слуга уже получил приказ и спрятался вон там, – она указала в сторону холма дальше по дороге.

      Русов обрел дар речи.

      – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил он. – Ты же была в Дулуте.

      – Госпожа сказала. – Голос Эмили снова посуровел: – А теперь вставайте и идите к машине, мистер. И помните, я сказала это только из-за леди. Она у вас очень хорошая, почти как моя госпожа.

      Девочка подхватила сумку и скрылась в кустах. Несмотря на потрясение от услышанного, Русов краем сознания отметил что-то необычайное, но, только идя к машине, понял в чем дело.

      Девочка прошла сквозь густые заснеженные кусты, волоча тяжелую сумку, но с них не осыпалось ни одной снежинки!

      Он сел за руль и посмотрел на холм: от подножия до вершины его покрывали белые от снега деревья. Если кто-то и прятался там, разглядеть его было невозможно.

      – В чем дело? – с тревогой спросила Джанет.

      – Засада, – ответил Русов. Подумал и добавил: – Ангелы любят тебя, Джанет. Без тебя я наверное пропал бы.

      – Эмили ангел? – удивилась Джанет. – Никогда не думала, что ангелы так одеваются.

      – И характер у неё не ангельский, – хмыкнул Русов. – Запросто может соврать. Ну ладно…

      Он достал из кармана футляр и раскрыл: два цилиндрика холодно заблестели в тусклом свете. Потрогал тот, что был заострен на конце, закрыл футляр и положил обратно. Триумф технической мысли – орудия убийства делаются все меньше и умнее… Но нечего и надеяться, что миниатюрная ракета сама найдет цель среди массы деревьев.

      Он наклонился и поднял двустволку. Оказалась незаменимой вещью в Америке. В кармане было несколько патронов, положил ещё пачку.

      Джанет глядела, не произнося ни слова.

      Держа двустволку на коленях, Русов тронул машину. Ехал медленно, гадая что делать. Где-то их противник должен был свернуть в лес. Но слишком близко к холму приближаться не стоит…

      Он внимательно смотрел по сторонам, и вдруг разглядел: закиданный снегом автомобильный след сворачивал с дороги и пропадал между деревьев.

      Русов остановил «ровер» и повернулся к Джанет:

      – Мне придется прогуляться, Джан. Оставайся здесь и не выходи из машины.

      Джанет бледно улыбнулась. Русов закусил губу и вышел.

      Скорее всего, противник скрывался где-то среди нависших над дорогой деревьев. Оттуда парализатор мог легко накрыть идущую по шоссе машину. Русов пригнулся и побежал по следу. То и дело проваливался, снег попадал в ботинки, подошвы скользили. Присев среди заснеженных кустов, оглянулся.

      «Ровер» одиноко стоял на белой дороге, сквозь затемненные стекла ничего не было видно. Если засада дальше, то его могли пока не заметить. Но звук мотора прислужник цзин скорее всего услышал и постарается подойти ближе. Тогда задача Русова – перехватить его, прежде чем приблизится к «роверу». Но вполне вероятно, что их уже заметили и теперь охота идет на самого Русова.

      Все ещё пригибаясь, он пошел по следу чужой машины; дальше тот не был замаскирован. Сердце сильно билось, свежий воздух приятно холодил разгоряченное лицо. Улыбка тронула губы: похоже, имел дело не с профессионалом. Стоило слуге цзин проехать дальше и вернуться к месту засады пешком – и ловушка могла уже захлопнуться. Хотя кто знает? Дальше могло не быть удобного въезда в лес, да и откуда противник мог знать про Эмили, а без её подсказки Русов не обратил бы внимания на присыпанный след?

      Он увидел в кустах машину – вездеход наподобие их «ровера», – остановился и с усилием взвел курки. Два металлических щелчка резко прозвучали в заснеженном лесу. Осторожно подобрался к машине, хотя едва ли в ней ждала засада. Стекла подняты, а сквозь них не выстрелишь из парализатора, заряд отразится обратно. Если же откроется дверца, то Русов успеет выстрелить первым.

      Был опасный момент, когда сквозь тонированное стекло заглянул внутрь. Но там оказалось пусто, а от машины уходил лыжный след. Русов попятился по нему, все ещё держа чужой автомобиль под прицелом.

      Без лыж ноги проваливались. Противник был экипирован лучше – возможно, охотник, но мог быть и бандитом; получил сообщение от цзин и поспешил к привычному месту засады.

      Наконец кусты скрыли машину. Русов повернулся и пошел по лыжне. Сердце учащенно билось, глаза вглядывались в пышно-белый лабиринт. В ботинках хлюпало, за шиворот то и дело падал снег с ветвей. Русов вспомнил Эмили и мимолетно улыбнулся, та чувствовала себя в лесу как дома.

      Хотя внимание было напряжено до предела, он заметил, как странно выглядит лес – словно явился из кошмарного сна, где в бреду повстречался с Уолдом. Изуродованные деревья, хищно растопыренные ветви, колючие кусты – хорошо, что все прикрыто милосердным покровом снега. На сердце чувствовалась странная тоска – это Зона начала свое зловещее колдовство…

      Но где же противник? Стоит ли идти дальше? Или подождать здесь: дорога как раз просматривалась сквозь белую бахрому ветвей?

      Лыжня нырнула в овраг.

      Русов потоптался на краю – и вдруг поскользнулся, упал на спину и стремительно съехал по снегу, инстинктивно подняв двустволку кверху. К счастью, не напоролся на колючки, а на дне оврага ударился ногами в поваленное дерево. За секунду до того, как остановился, что-то словно погладило по голове, и он почувствовал, как онемела макушка.

      Русов на миг оцепенел – мимо прошел парализующий заряд. Поспешно развернулся, укрывая ставшее слишком большим тело за деревом, и выглянул.

      Никого – только снежный склон и курчаво-белые заросли наверху. Скорее всего, его заметили, когда съезжал по склону, и не успели прицелиться. Теперь противник остерегался подойти к кромке, чтобы самому не стать мишенью. Русов получил передышку, но ненадолго: если враг был в маскировочном халате, ему ничего не стоило подобраться к краю оврага и прицелиться наверняка.

      Русов закусил губу: похоже, он влип. Слишком далеко зашел по следу. Неужели сейчас его оглушат, а потом и Джанет?..

      Только без паники! От него зависит жизнь Джанет!

      Укрываясь за стволом, Русов быстро пополз к вывороченному корню; след на склоне слишком ясно указывал противнику, куда целиться в следующий раз. Джинсы на коленях сразу промокли. Добрался до корней, снизу увешанных комьями земли, а сверху присыпанных снегом, и осторожно выглянул, надеясь, что светлые волосы не выдадут его на фоне снега.

      Никого, только редкие снежинки кружатся в воздухе.

      Русов стал до боли в глазах вглядываться в белые заросли, пытаясь запомнить, как выглядит каждое дерево, каждый куст и каждая веточка. Двустволку держал наготове, хотя вряд ли она поможет; врагу хватит мимолетного взгляда сверху, парализатор не требует точного прицеливания. Русов просто не успеет навести громоздкое ружье, а поваленное дерево не защитит от разряда.

      Ну и ладно.

      «Мудрый солдат знает, как приблизиться к противнику, даже если нет противника».

      Он положил двустволку в снег, достал футляр, а из него заостренный цилиндрик. Про эту штуку Сирин говорил, что сама наводится на тепло человеческого тела. Только успеет ли Русов заметить противника до того, как накроет темная пелена забвения?

      Кожа на голове опять обрела чувствительность. Он прижался к корням, чувствуя щекой холодный снег, и продолжал изучать снежный лабиринт наверху. Показалось? Как будто раньше не было этого белого нароста на стволе дерева… По левой щеке словно пробежал электрический ток, а нарост втянулся и исчез.

      Выстрел из парализатора! На этот раз по центру упавшего дерева, где заканчивалась борозда на склоне.

      Медлить нельзя! Даже если враг не заметил Русова, он может методично обстреливать ствол и скоро накроет разрядом.

      Русов облизал пересохшие губы и решился. Полез левой рукой в карман, достал тяжелый патрон от двустволки и кинул в кусты неподалеку. В правой руке уже держал цилиндрик заостренной головкой в сторону подозрительного дерева. В голове была звенящая пустота: впервые нацеливал оружие, чтобы убить человека. Но колебаний не испытывал: он не мог допустить, чтобы Джанет попала в руки цзин.

      С кустов осыпалось немного снега, а из-за ствола белой змеей выметнулась рука. В отчаянной надежде, что мини-ракета успеет взять цель, Русов стиснул цилиндрик пальцами, слишком поздно вспомнив, что их надо сразу разжать.

      Руку едва не охватило пламя, а огненный факел с шипением унесся вверх. Русову показалось, что сейчас врежется в ствол, но факел вильнул и скрылся за деревом.

      Грянул гром, дерево вертикально поднялось в воздух, наклонилось и стало падать в сторону Русова – но ещё до того, как рухнуло на склон, ураган снежной пыли ударил в лицо и мгновенно набил снег за воротник и в рукава куртки.

      Русов вскочил, схватил двустволку и, отплевываясь, кинулся вверх по склону. Еле перелез через ветви, оказавшиеся совсем рядом с его убежищем и, оскальзываясь в снегу, взобрался наверх.

      Тут остановился: за расщепленным пнем валялись какие-то ошметки, от них поднимался жирный черный дым.

      Русова затошнило. Он отвернулся и постоял, чувствуя, как из-под воротника стекают по спине холодные струйки. Обожженная рука заболела, он присел и сунул её в снег. Угрюмо подумал: надо же – поранил одну руку, а теперь обжег и вторую. Впрочем, все это царапины.

      Снежная пыль осела. Русов пришел в себя, кое-как спустился в овраг, поднялся на другой склон и зашагал по лыжне обратно. Его бил озноб – то ли от холода, то ли от мерзкого ощущения: впервые убил человека. Показалась чужая машина, а затем дорога. «Черный ровер» одиноко стоял среди белого безмолвия.

      Когда Русов сел, его ещё трясло. Джанет поспешно придвинулась, обняла и стала гладить по голове.

      – Все в порядке, любимый, – зашептала она. – Ведь они пытаются не просто убить нас, а сделать нечто гораздо хуже. Я не хочу снова оказаться на черном алтаре. Лучше сам убей меня, Юджин.

      У Русова на глазах выступили слезы. Бедная Джанет – ещё находит силы утешать его! Он моргнул, стиснул зубы и взялся за руль.

      Но Джанет не разомкнула рук:

      – Не спеши! Вдруг там есть ещё один.

      Дрожь покидала тело. Русов поглядел удивленно:

      – Откуда ты знаешь?

      Джанет отодвинулась и, хотя глаза ещё блестели от слез, озорно улыбнулась:

      – В «Черных роверах» стоят сканирующие приемники. Пока ты ходил по лесу, я засекла телефонный разговор. Задержка сигналов типична для связи через спутник. Конечно, сообщения были шифрованные, но, возможно, говорили о нас. – Где ты этому научилась? – проворчал Русов, раздумывая.

      Джанет суховато рассмеялась:

      – Отчасти у дяди. Так он пытался меня развлечь. Отчасти на работе. У нас мирный бизнес, но и там возникали проблемы – то конкуренты, то попытки нас надуть.

      – Да уж, – пробормотал Русов и спросил: – Разговор был до того, как ты услышала взрыв, или после?

      – До взрыва, – вздохнула Джанет.

      – Тогда ничего, – Русов почувствовал облегчение. – Лыжню оставил один человек. Я бы заметил, если прошли двое. – Он пошевелился и вздохнул: – Надо же, ноги промокли.

      – Подожди, – обеспокоено сказала Джанет. Повернулась и стала шарить в сумках. – Вот, возьми.

      И подала Русову пару толстых носков.

      Хотя ботинки отсырели, в сухих носках это почти не чувствовалось. Озноб прошел. Русов нажал педаль, и «ровер'' послушно тронулся. Мимо холма проехал осторожно, готовый в любую секунду дать полный газ. Но ничего не случилось, только черный дым стлался среди белых ветвей.

      Русов стал увеличивать скорость, и тут Джанет снова удивила его: взяла телефонную трубку, казавшуюся бесполезным украшением салона и заговорила:

      – Мы на пятьдесят третьей. За Дулутом едва не попали в засаду. Обезвредили её. Засекли разговор через спутник – возможно, сообщали о нашем местонахождении. Продолжить движение по пятьдесят третьей или вернуться на шестьдесят первую?

      Несколько секунд прислушивалась, потом сказала:

      – Спасибо. И ему передавайте привет.

      Положила трубку и возбужденно повернулась к Русову:

      – Быстрее! Они позади нас, на тридцать пятой. Машина с цзин!

      Все ещё удивленный, Русов надавил педаль до упора – впервые за время их бегства. В первый раз мотор подал полный голос. Сумрачное ликование послышалось Русову в его выросшем гуле. Их прижало к сиденьям, и деревья понеслись мимо в головокружительном танце.

      Чтобы унять волнение, Русов сказал:

      – Ты ведь говорила, что нельзя пользоваться связью. Цзин перехватят сообщение.

      – Теперь это не имеет значения. – Глаза Джанет блестели. – Счет пошел на минуты… Кстати, тебе привет от Грегори.

      – Это был он?

      Русов держался за руль, испытывая чуть не панику, настолько стремительно рвалась навстречу дорога. В зеркале он видел, что сзади все пропадает в снежной пыли.

      – Нет, его друг. – Джанет поглядела вперед, и в её голосе впервые послышался страх:

      – Ради бога, не потеряй управления, Юджин!

      Мотор гудел низко и грозно. Гул шин по снегу был, будто взлетал самолет. На миг Русову и вправду показалось, что он снова в кабине сверхзвукового истребителя и рядом Сирин. Но дорога и деревья отлетали назад, а разбег не кончался. Он был не в самолете, а в неистово мчащейся машине, и рядом сидел не Сирин, а Джанет.

      Расстилая за собой белый подвенечный шлейф, рассекая снежные леса и равнины, ''Черный ровер'' уносил их все дальше на север.

      Через двадцать минут объехали город Верджиния. Русов сбавил ход, но их все равно едва не вышвырнуло с дороги в лес. Спустя четверть часа слева за калейдоскопом деревьев проплыла темная гладь озера. Еще двадцать минут сумасшедшей гонки и Джанет попросила уменьшить скорость: близко был Интернашенал-Фолс.

      Сам город остался справа. К нему отходило заваленное снегом шоссе, над застывшими волнами сугробов висел запрещающий знак. Их дорога свернула влево. Она была уже, и с обеих сторон подступал заснеженный лес.

      Слева подошло другое шоссе, лес расступился, и они увидели раздвижные ворота поперек дороги, а за ними реку и мост. Рядом с воротами располагалось одноэтажное здание, с флагштока свисал американский флаг, на парковке стояла пара машин.

      Русов подъехал к воротам и остановился. Сердце забилось чаще.

      Погранпост был захудалый – не чета тому, какой Русов видел в фильме про бандитов, прорывавшихся через мексиканскую границу. Из строения вышли всего двое в форме. Один, с автоматом через плечо, стал неподалеку, а другой подошел к машине. Глаза равнодушно глянули из-под козырька фуражки.

      – Ваши документы, пожалуйста?

      Русов опустил стекло и подал свою розовую карточку. Человек в форме едва глянул на нее. В левой руке он держал знакомый Русову полицейский блокнот, приложил к нему карточку и внимательно поглядел на дисплей – видимо, там появилась информация о Русове. Потом протянул руку к Джанет, и процедура повторилась с её гражданской карточкой.

      Не возвращая документов, пограничник отступил на шаг. Голос прозвучал так же вежливо и равнодушно:

      – Выйдите из машины, пожалуйста. Нам нужно осмотреть её.

      Джанет заколебалась, потом пожала плечами и вышла. Следом вылез и Русов. Появилось нехорошее ощущение: что-то пошло не так.

      Человек в форме не стал заглядывать в машину, голос прозвучал жестче:

      – К сожалению, я вынужден задержать вас на некоторое время. Пройдемте в помещение.

      – В чем дело, офицер? – резко спросила Джанет. – Что-то не так с документами?

      Пограничник покачал головой:

      – Ваши бумаги в порядке, миссис. И, согласно межправительственному соглашению, ваш муж тоже имеет право на въезд в Канаду. Просто вам хочет задать несколько вопросов полковник Пирс. Пройдемте к терминалу.

      – Послушайте! – Голос Джанет зазвенел. – Нас преследуют, мы спешим. Вы слышали о цзин? Это наши враги, но и ваши тоже. Это враги Америки. Свяжитесь с полковником Пирсом и объясните ситуацию. Немедленно!

      Человек в форме скептически поглядел на её раскрасневшееся лицо, а второй перехватил автомат поудобнее.

      – Поглядите на мои данные ещё раз, – потребовала Джанет. – Ради памяти моего отца, вызовите полковника Пирса!

      Напарник приподнял автомат, но офицер успокаивающе махнул рукой. Снова достал электронный блокнот, что-то тронул и вгляделся. Затем посмотрел на Джанет – глаза под козырьком были не так бесстрастны, в них появилось сочувствие.

      Он отвернулся, приподнял блокнот и что-то сказал. С минуту прислушивался. Когда повернулся снова, на лице был гнев и растерянность.

      – Полковник Пирс ничего не знает об этом деле, – сказал он резко. – Я пропускаю вас. Вот ваши документы. Пограничный пост канадцев дальше, у Нестор-Фолс…

      – Поздно, – как-то равнодушно сказала Джанет. – Вот они.

      Вдалеке показалась машина. Она быстро приближалась, и Русов не сомневался, кого сейчас увидит. Белые призраки все же настигли их на этой узкой, ведущей на север дороге. Он машинально положил документы в карман и вдруг ощутил пальцами холодный металл. Отчаяние внезапно сменилось решимостью. В футляре Сирина оставался последний заряд. Пусть он не спасет от цзин, зато поможет не попасть им в руки…

      Он не успел достать футляр. Все так же спокойно Джанет сказала:

      – Пожалуйста, ничего не предпринимайте, офицер.

      Она наклонилась, рывком подняла сиденье и извлекла автомат – то громоздкое оружие, что висело над кроватью Грегори. Он показался уродливым в её руках. Лицо Джанет побледнело, она прикусила губу.

      Машина уже останавливалась – метрах в пятидесяти, в радиусе действия парализаторов, как сообразил Русов. Одновременно открывались все четыре дверцы – через мгновение должны были змеиными движениями выскользнуть белые фигуры.

      Но Джанет не дала им этого мгновения: не поднимая автомат к плечу, она открыла огонь.

      От чудовищного грохота у Русова заложило в ушах. Сила отдачи перегибала Джанет назад, пыталась опрокинуть на снег, безжалостно сотрясала все тело. От нечеловеческого напряжения у неё исказилось лицо и открылся рот, но Русов не мог расслышать – кричит она или рыдает. Щеки стали мокрыми – от пота или от слез, невозможно было разглядеть в поднявшемся дымном мареве… Но Джанет не переставала вести огонь. Грегори научил племянницу стрелять, и это оказалось его лучшим подарком.

      От машины цзин летели веера стекла и клочья металла. Две или три белые фигуры успели выскользнуть, но им было не до того, чтобы вести ответный огонь. Они складывались комками, катились, пытаясь найти укрытие за корпусом машины. Русову показалось, что он чувствует их боль и отчаяние. Наверное, они были лучшими из лучших – каждое их молниеносное движение несло смерть. Но теперь пятикратно обгоняющие звук пули настигали их и за машиной, прошивая металл насквозь…

      Облако снега и разбитого в пыль бетона заволокло металлический остов, но уже никого не могло укрыть; ничто не могло выжить на том участке дороги, который Джанет превратила в ад, выпустив туда весь магазин.

      Грохот оборвался, наступила столь же оглушительная тишина. Джанет выпустила автомат, и Русов едва услышал звук от его падения. По её щекам текли слезы, теперь он это ясно видел. Сделал шаг, протягивая к ней руки…

      Воздух за спиной опять сотрясла автоматная очередь. Она была не столь оглушительной, как из автомата Джанет. Русов стал оборачиваться, в отчаянии понимая, что делает это слишком медленно, что уже опоздал…

      И увидел, как фигура наподобие огромной белой лягушки падает на него с высоты. Она упала, не долетев. Ударилась о заснеженный бетон, раскинув конечности. Мутно-белая ткань опустилась сверху с покореженного крыла, а по снегу стало расплываться красное пятно.

      Только теперь Русов заметил, что второй пограничник все ещё держит автомат стволом вверх. Один из цзин пытался подлететь на аппарате наподобие дельтаплана.

      – Спасибо, – сдавленным голосом сказал он.

      – Вам нельзя тут оставаться. – Офицер обрел голос, хотя и хриплый. – Уезжайте. Через полчаса здесь будет полно шишек, в погонах и без. – Он сплюнул.

      – Спасибо, – повторил Русов, не в силах придумать другого ответа.

      Он обнял за плечи Джанет и усадил в машину. Потом подобрал автомат и собирался сесть сам, как вдруг вспомнил… Вспомнил о сказанных словно невзначай словах Морихеи, и ещё о том, что в футляре оставался последний цилиндрик из наследства Сирина.

      – Поблизости есть другие мосты через реку? – спросил он.

      Стрелявший в цзин все ещё пребывал в оцепенении, а старший внимательно поглядел на Русова:

      – Ничего на полсотни миль.

      Русов глянул на черную воду, текущую меж белых берегов. Насколько он помнил слова Морихеи, команды цзин действовали парами. С минуты на минуту могла появиться вторая, а его и Джанет сейчас можно было брать голыми руками.

      – Тогда у меня есть предложение, офицер. Вы уходите, и через несколько минут здесь не будет ни трупов, ни части моста. Иначе скоро появится вторая команда цзин. Они расправятся с вами, им не нужны свидетели. Кроме того, мне почему-то кажется, что ваше начальство будет довольно, если не останется никаких следов. Даже потеря моста для них не так страшна, как скандал, который может разразиться. Как бы вас не сделали крайними.

      Пограничник жестко посмотрел на Русова, и тот на миг почувствовал себя неуютно. Но офицер невесело улыбнулся:

      – Нас все равно сделают крайними. Но может быть, хоть не упрячут в психушку. Ладно. Удачи вам, мистер Русов!

      Он коснулся блокнота, и ворота с тихим гудением раздвинулись. Потом повернулся к напарнику и похлопал по плечу:

      – А ну, Фредди! Быстро к машине! У нас была схватка с террористами, но без потерь с нашей стороны.

      Они побежали к машинам и уже через минуту уехали – две уменьшающиеся черные точки среди белого безмолвия леса.

      Снежная пыль осела, белым саваном накрыв истерзанные тела цзин и останки машины. Русов смерил взглядом расстояние до них – далековато. Он сел за руль и поглядел на Джанет. Та выглядела неважно, но нашла силы улыбнуться Русову.

      – Ты любовь моя, – сказал он.

      Глядя в зеркало заднего вида, сдвинул машину назад. Теперь достаточно. Достал футляр, открыл и посмотрел на последний цилиндрик. Подарок из преисподней – так, кажется, говорил Сирин. Ну что ж, кое-кого он отправит прямо в родные места.

      Русов постарался действовать не спеша. Открыл дверцу машины, сдвинул рифленое колесико на цилиндре, установив задержку в шестьдесят секунд, и положил на снег. Все ещё закрывая дверцу, дал газ. На мгновение испытал панический страх: а вдруг мотор откажет?

      Но «ровер» послушно перенес их через мост над черной рекой.

      На другой стороне, метрах в ста от моста, Русов остановил машину, обернулся и посмотрел назад. Джанет тоже повернулась, глядя на оставленный американский берег. Их головы соприкоснулись, и Русов обнял Джанет за плечи. Он ожидал взрыва, но оказалось, что забыл наставления Сирина. Взрыва не было. Лишь неяркая вспышка, мерцающий туман в воздухе, а затем радуга соединила берега реки.

      Только радуга, потому что моста более не существовало.

      Радуга повисела над черной водой и исчезла. Джанет вздохнула. Русов повернулся и тронул машину. Прошумел ветер, и поземка проводила их в путь на север.

     

      Эпилог

     

      Человек стоит перед стеклянной стеной – только это не стекло, луч лазера не сразу прожжет его. Человек смотрит на миниатюрный мир за стеной. Он залит светом и приятен: зеленые растения разных видов, сообщество белых мышей и хомячков, а из-за невидимой отсюда перегородки на их возню заворожено смотрит кошка. Для собаки в этом мире выделен отдельный уголок, но она не обращает внимания ни на хомяков, ни на кошку – стоит и глядит на человека. Собаки всегда раньше чуют беду. Может быть, повизгивает, но звук не проходит сквозь прозрачную стену. При желании звук можно включить, внутри установлены микрофоны. Человек не хочет этого делать.

      Он один – сам настоял на этом. Вдоль стен высятся металлические шкафы, набитые электроникой – похоже, сюда собрали все виды измерительной аппаратуры. От внешнего мира помещение отделено дверью из титана, переходной камерой и ещё одной титановой дверью. Вся лаборатория накрыта стальным колпаком, а на вершине установлен тактический ядерный заряд. Он имеет две независимые цепи управления – изнутри и снаружи.

      Пора!

      Человек притрагивается к дисплею компьютера и тот оживает, но картинка вскоре застывает; компьютер ждет кода с командного пункта. Наконец код получен и программа запущена. Человек не следит за сменяющимися на дисплее таблицами: все равно информация фиксируется на жестких и оптических дисках – и здесь, и на командном пункте. Снова поворачивается к прозрачной стене.

      Зачем он здесь? Ведь все можно делать дистанционно, без риска для жизни. Но если информация правдива, то он хочет наблюдать своими глазами. Никто не видел этого более двадцати лет, а те, кто видел, давно мертвы.

      Призрачное голубое сияние озаряет потолок, искры загораются на металлических шкафах – это пробилась часть светового излучения от возникшей в вакууме плазменной линзы.

      Человек больше не глядит на дисплей. Какая фантастическая, невероятная, и в то же время простая схема! Хорошо помнит, как заныло сердце, когда впервые глянул на формулу… И вот наконец он видит то, что когда-то увидели мертвые – проклятие или благословение, сошедшее с небес.

      За прозрачной стеной постепенно темнеет, хотя лампы дневного света горят по-прежнему, а голубое свечение на потолке даже усилилось. Можно глянуть на приборы – они должны показывать, как стремительно убывает число фотонов, скачком переходящих в кванты неизвестного излучения, – но человек не в силах оторвать глаз от воцаряющегося за стеной сумрака. Собака сходит с ума: кидается на невидимые стены клетки, пасть разинута, и человек рад, что ничего не слышит. Кошка взъерошена, хвост трубой, носится по клетке. Засуетились хомячки и белые мыши. Лишь растения по-прежнему неподвижны, только листва стала сумрачнее, вот и все. Невидимый глазу свет упал на нее, затмив дневной.

      «И солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь…»

      Человек не замечает, как шепчут его губы. Он судорожно вздыхает и снова касается дисплея, включая аудио выход с одного из датчиков – единственного, который интересует его сейчас. Тоскливое низкое гудение наполняет комнату, будто издали доносится гул падения вод в глубокую пропасть.

      Человек слушает и лицо бледнеет, словно серый снег запорашивает его. Хотя чего ждал? Знал все с самого начала, едва увидел формулу. Он убавляет звук и берет телефонную трубку.

      – Генерал? Устройство работает. Слышите гудение – это датчик вторичного излучения.

      Некоторое время слушает.

      – Не думаю, что понадобится существенная доработка. Схема оптимально функционирует в условиях космического вакуума. Как и предсказывалось, энергетические затраты минимальны. Это похоже на цепную реакцию: когда начальный порог перейден, энергия начинает черпаться прямо из пространства.

      Слушает снова.

      – Нет! Это не может служить источником энергии, по крайней мере сейчас. Слишком странная мощь. К тому же мы не знаем, каково будет влияние на структуру пространства. Вдруг выкачаем слишком много энергии и провалимся в черную дыру? Здесь нужны фундаментальные исследования. Но как оружие устрашения – это бесподобно. Серийный выпуск можно начинать хоть сейчас. Надеюсь только, оно никогда не будет применено. Хватит с нас прошлой войны.

      Слушает.

      – Я рад, что вы разделяете мою точку зрения, генерал.

      Человек кладет трубку. Сумрак плотнее стал за стеной, животные мечутся в панике. Человек вздыхает: бедные вы, как тяжело жить в мире, где господствует человек. Несколько недель вам придется мучаться, пока не проведут все замеры. Лишь тогда ядерный взрыв в неистовой вспышке света принесет вам небытие и покой.

     

      За окном мелькал снег, уютно озаренные дома и пушистые огни фонарей скользили назад. Машина остановилась у крыльца.

      – Спасибо, сержант, – поблагодарил Русов и вышел.

      Машина сразу уехала, сегодня все спешили – Рождество. И у них в доме повсюду горел свет, снежинки густо падали мимо освещенных окон. Русов постоял, с удовольствием вдыхая морозный воздух. Похоже, они приехали в край зимы – Канада очень напоминала ему Россию.

      Он поднялся по ступенькам и позвонил. Послышались торопливые шаги, дверь открылась. Джанет весело улыбалась, хотя глаза смотрели обеспокоено. На ней было фиолетовое платье – в третий раз надела после помолвки, – а волосы красиво уложены.

      – Как долго тебя держали, милый. Я думала, Рождество придется встречать одной.

      – Все в порядке, Джан. – Русов снимал ботинки, до сих пор не привык проходить в гостиную обутым. – Долго беседовали, а кроме того приходилось ждать, пока подъедет то одна важная персона, то другая. Они не доверяют электронным коммуникациям. «Великая стена», китайская версия «Эшелона» – все прослушивается.

      Он вошел в комнату и остановился:

      – Вот это да! Ты где достала?

      Посреди гостиной стояла елка – пахнущая смолой и блестящая от серебряной мишуры. Украшений было немного, но внизу в сугробе из ваты стоял Дед Мороз, или по-здешнему Санта Клаус в красном колпаке.

      – Привезли, – пожала плечами довольная Джанет. – В подарок. А игрушки дала жена соседа. Сказала, что за Рождество без украшенной елки? Вы ведь празднуете Рождество в России?

      – У нас Рождество отмечают в январе. – Русов подошел ближе, с удовольствием вдыхая запах хвои. – Елки наряжают под Новый год. Но это неважно. Спасибо за сюрприз, Джан. Дома меня встречает красавица жена и новогодняя елка.

      Он обнял Джанет, зарылся лицом в ароматные волосы и несколько раз поцеловал в шею. Порозовевшая Джанет высвободилась и взяла что-то со столика.

      – А вот подарок неважный, – пожаловалась она. – В город ведь не пускают. Раздобыла только это. Нет смысла оставлять под елкой до утра, возьми. Она подала прозрачный шарик – внутри виднелся миниатюрный домик в окружении крошечных деревьев.

      – Потряси его.

      Русов встряхнул – на домик и деревья посыпались снежинки.

      – Красиво, – сказал он. – Напоминает Россию и будет напоминать мне о нашем первом Рождестве.

      Не выпуская подарка, он сел на диван и вытянул ноги. Снег в шарике перестал идти.

      – Переверни, и снегопад начнется опять. – Джанет тоже забралась на диван и прижалась к Русову. – Есть хочешь?

      – Пока нет. – Русов перевернул шарик, и в маленьком мире снег стал падать с земли на стеклянное небо. – Там несколько раз подавали кофе с бутербродами.

      – Тогда поедим потом, – умиротворенно вздохнула Джанет. – Я приготовила праздничный ужин, что смогла. Тебя не замучили?

      – Не особенно, – улыбнулся Русов. – В первые дни было хуже, смотрели как на помешанного. Если бы не рекомендация Грегори, не видать мне министра. А сегодня у меня сложилось впечатление, что они уже все проверили. Наверное, была специальная лаборатория. Отношение совсем другое…

      – Кстати, – пробормотала Джанет из-под мышки Русова. – По телевизору передавали новости о дяде. Ну не совсем о нем, а об их Союзе ветеранов. Во-первых, погромили много церквей Трехликого по всем Территориям, причем полиция нигде не вмешивалась. Во-вторых, опубликовали в Интернете списки политиков и офицеров полиции, подкупленных цзин. Со всеми подробностями: суммы, коды, на что давались деньги и прочее. В Штатах грандиозный скандал, назначены слушания во Временном конгрессе.

      – Молодец у тебя дядя. – Русов потерся щекой о волосы Джанет. – А о нас случайно ничего не передали?

      – Нет, – тихонько рассмеялась Джанет. – О нашем доблестном бегстве ни слова. И о том, чем занимались по пути, тоже. А интересное получилось свадебное путешествие… Но извини, я тебя, кажется, перебила.

      – Ах да, – вспомнил Русов. – О подарках. Для тебя тоже кое-что есть. Там был один важный военный чин, даже расчувствовался немного. Сказал, что я оказываю неоценимую услугу их стране и спросил: как нас можно отблагодарить? Тут я вспомнил, что ты говорила насчет собственного дома, и набрался нахальства, попросил для проживания домик наподобие этого. А заодно – наглеть так наглеть – и бесплатного обучения в университете для нас обоих.

      – Ну и как? – В голосе Джанет послышалось сомнение.

      – Посмеялись. Министр сказал, что это можно устроить.

      Джанет высвободила голову и стала смотреть в окно. Огни соседних домов мерцали за падающим снегом.

      – Не знаю, Юджин, как-то неловко. Этот секрет принадлежал не тебе.

      – Это секрет мертвецов, Джан, – вздохнул Русов. – Многие погибли из-за него, мы спаслись только чудом. Я думаю, здесь он принесет пользу. Канада не станет воевать с Россией: зачем ей это? Канада слишком небольшая страна, чтобы диктовать свою волю миру. Но и её теперь не посмеют тронуть…

      Он замолчал. Как нередко за последние дни, на смену хорошему настроению пришла горечь.

      – Ты знаешь, – пожаловался он, – порой мне бывает не по себе. Возникает ощущение, что нас просто использовали. Кому-то понадобилось, чтобы тайну этого оружия узнали не в Китае, а в другой стране, и все было подстроено: наш перелет в Америку, гибель Сирина и даже встреча с тобой.

      Джанет слегка отодвинулась.

      – Ты жалеешь?

      Русов помолчал, а потом тихо рассмеялся:

      – Пожалуй что нет. Я получил хорошую награду – тебя.

      – Не расстраивайся, – вздохнула Джанет. – Мы ничего не знаем. Может быть, такова воля Бога.

      «Или кого-то другого», – вспомнил Русов загадочную незнакомку из остановившейся метели. А вслух сказал:

      – Ты знаешь, я часто думаю о России. Раньше хотел вернуться, чтобы открыть секрет своим. Но теперь мне кажется, что в южных автономиях знают тайну этого оружия. Иначе Китай попытался бы установить контроль над нефтяными богатствами Каспийского моря. Быть может, наша спасительница права и со временем Канада, Россия и Америка объединятся, чтобы не позволить какой-то одной державе господствовать в мире.

      Джанет весело рассмеялась:

      – Юджин! Да у тебя наполеоновские планы. Я думала, что вышла замуж за обыкновенного молодого человека, пусть и симпатичного, а ты рассуждаешь о переустройстве мира.

      – Это только мечты, Джан, – улыбнулся Русов. – Пока у нас будет свобода только мечтать. Меня предупредили, что выезд за пределы страны для нас исключен. Мы будем находиться под постоянной охраной, хотя со временем нас выпустят с территории базы. Дом и университет – это компенсация за свободу. Видишь, со мной ты оказалась будто в тюрьме.

      – Ну и ладно. – Джанет встала. – Главное, что это не одиночное заключение. Да и убегать все время радости мало… А теперь другой сюрприз.

      Свет погас. В темноте на елке загорелись огни: сначала тревожно красные, на смену им тепло-оранжевые, потом солнечно-желтые… Все цвета радуги вплоть до космически-фиолетового сменились за несколько секунд, а потом повторились снова: красный, оранжевый, желтый…

      – Красиво, правда? – Джанет снова залезла на диван и примостилась сбоку – коленками на ногах Русова, а головой на плече. – А интересно, как мы будем встречать Рождество через двадцать лет?

      – Ну, это будет не скоро, – легкомысленно сказал Русов, обнимая её и ощущая теплое дыхание на щеке.

      – Хочешь сказать, неизвестно, проживем ли столько? – Джанет подвигалась, устраиваясь поудобнее. – Да уж, у тебя талант попадать в переделки.

      Русов тихо рассмеялся:

      – Помнишь, ты говорила, что я без тебя пропаду. Очень похоже на это. Если бы не твоя любовь, я не выжил. Или оказался бы сейчас в куда менее приятном месте. Вот послушай. Грегори уже собирался сдать меня бывшим коллегам, больно подозрительным я стал казаться после всех происшествий…

      – Дядя? – возмущенно фыркнула Джанет, поднимая голову. – Да я ему…

      – Постой, Джан. – Русов ласково притянул её к себе. – Дальше планов он не пошел, ты всю игру испортила. Отнимать у тебя мужа он не посмел. Наоборот, стал помогать: выручил из лап полицейских, что приехали за мной из Пенси-Мэр, вытащил из церкви Трехликого, дал машину и деньги. Если бы не он, мы точно попали к цзин или поклонникам Трехликого. А они, похоже, одним миром мазаны.

      – Вообще-то да, – вздохнула Джанет, снова устраиваясь головой на плече Русова. – Когда увижу дядю, расцелую.

      – Потом, – продолжал Русов, – этот странный ребенок, Эмили. Ведь она вытащила нас от Ливви, мы там крепко застряли. Цзин или американская разведка взяли бы нас тепленькими. И ещё – она предупредила о засаде. А знаешь, что сказала напоследок? Что делает это только ради тебя. Ты у меня очень хорошая.

      – Угу, – согласилась Джанет и потерлась носом о щеку Русова. – Я у тебя очень хорошая. Всегда помни это и цени… Но что тогда получается, Юджин? Я приставлена к тебе в роли телохранителя? Если тебе не удается отстреляться или подбросить что-нибудь, то я должна тебя выручать? Это как-то… некрасиво. Неприятно сознавать, что тебя используют.

      – Это не так, Джан. – Русов стал поглаживать её волосы. – Помнишь, я говорил тебе о Морихеи. Он рассказывал про юношу из древней японской повести, который играл на флейте в перерыве между сражениями. В жизни должно быть место для любви и красоты, иначе это слишком мрачная штука. Ты – моя награда и мое счастье. Если мы ещё и помогаем друг другу, так это только естественно…

      – Гм, – сказала Джанет. – Приятно слышать, что я твоя награда и твое счастье. Похвали меня еще.

      Русов рассмеялся:

      – Ты моя интуиция, Джан. У мужчин с этим плохо. Помнишь Ливви? Я никак не мог взять в толк, что отель плохое место. А ты сразу это почувствовала. И первой поняла, что надо слушаться Эмили.

      – Интересно, кто она на самом деле? – вздохнула Джанет. – Узнаем ли мы это когда-нибудь? А Ливви… Неужели она тебе никого не напомнила?

      Холод прошел по спине Русова. Вспомнился зал с багровыми стенами и обольстительная красота той, что приближалась в призрачном одеянии из зеленого света. Он постарался взять себя в руки:

      – Еще как напомнила. Вылитая Лилит. Но я только потом понял.

      – Неужели это была она? – прошептала Джанет.

      – Не думаю. – Русов перебирал кудри Джанет, а глаза заворожено следили за игрой огоньков: зеленые, голубые, синие, фиолетовые… – Или эта троица просто голографическое изображение, которое транслирует церковь Трехликого, или существует на самом деле, но где-то за пределами нашего мира. В Ливви много от соблазнительности Лилит, но все-таки это обыкновенная женщина.

      – Тебе она показалась соблазнительной? – Джанет слегка укусила Русова за ухо.

      Русов вздрогнул: красные огоньки загорелись на елке, красный язычок Ливви поманил из темноты.

      – Не такая соблазнительная как ты, Джан.

      – А я-то думала, мы всем утерли нос, – разочарованно вздохнула Джанет. – Всей не святой троице. А оказывается, еле удрали от их поклонников.

      – Это немало, Джан, – улыбнулся Русов. – Или в тебе проснулся боевой дух и хочешь управиться с самими Владыками Тьмы?

      – Нет уж, – пробормотала Джанет. – Лучше управимся с ужином… – Потом хихикнула:

      – И уберите руки, молодой человек! Я вам не Ливви.

      – Конечно. – Русов глубже запустил руку под платье. – Ты красивее, милее и соблазнительнее. Ужин пусть подождет.

      – Я думала, мы оставим это на десерт, – пожаловалась Джанет, подставляя шею поцелуям Русова. – Но ты предпочитаешь начать со сладкого…

     

      В этой уютной гостиной их временного дома мы оставим Русова и Джанет. Впереди у них мало интересная для читателя жизнь: любовь, учеба, дети. Все реже голубая зима, пышное лето и золотая осень Канады будут напоминать Русову о его далекой родине.

      Но течение реки непрестанно, как писал в ''Записках из кельи'' Камо-но Тёмэй, и вода в ней не остается прежней. Так и человеческая жизнь… Все переменится. Снова перед Русовым откроются неоглядные пространства России. Снова придет тяжелое время испытаний, страха и горя.

      И тогда, быть может, мы вернемся к этой дороге, озаряемой то угрюмыми отсветами грядущей Битвы, то далеким сиянием Сада – чтобы посмотреть, куда приведет героев их путь.

     

      конец

     

 

     



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека