Андрей Егоров

Вейгард

 

 

Анонс

Быть королем Стерпора, править верой и правдой, пользоваться любовью своих подданных... и в одно мгновение лишиться всего! Теперь Дарт Вейньет пленник Нижних Пределов. Его преследуют адские создания, по его стопам идет скелетное охранение, и даже собственный мозг отказывается ему повиноваться. Пройдя все круги ада, Дарт возвращается во Внешний мир, но цену этого возвращения ему еще предстоит осознать — придется отдать темным силам свою пока не существующую дочь. А новая война, война с черным колдовством, уже начинается...

 

 

Автор со всей ответственностью заявляет,

что во время написания этой книги

не пострадал ни один демон или злой дух.

Любое сходство с реальными людьми,

а также реальные исторические параллели,

прослеживающиеся в романе, являются

намеренными и могут расцениваться как провокация.

 

 

Если прежние произведения Данте Алигьери

несли в себе общий настрой лиризма и

искрометного юмора, то эта так называемая

“божественная комедия” с ее мрачными

апокалипсическими картинами и красочными

изображениями ада окончательно утвердила

меня в мысли, что автор одержим потусторонними

силами — требуется принудительное цензурирование,

а возможно, и проведение обряда экзорцизма.

Известный итальянский критик Григорий Боттичелли

 о “Божественной комедии” Данте Алигьери

 

Эта книга посвящается моей жене и теще.

Описанный мною ад — ничто в сравнении с тем

адом, который вы мне устроили, злобные твари.

Эммануил Сведенборг. Эпиграф к седьмому

изданию “Овального зеркала Сведенборга”

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

(Краткое и поучительное содержание романа “Стерпор”)

 

Было это в те времена, когда король Белирии Бенедикт Вейньет после несчастного случая на охоте собрался покинуть этот грешный и несовершенный мир. Что было для него в общем-то несколько рановато. К простым старческим радостям, таким, как артрит, радикулит, миозит, тягостная подагра и успокоительный маразм, он приобщиться не успел — здоровье у короля было самое что ни на есть отменное. Все без исключения граждане единой Белирии знали, что владыка их крепок и полон сил, и даже все зубы (за исключением одного — переднего) у него имеются в наличии. Когда король улыбался, окружение его начинало испытывать серьезное беспокойство — таким широким и хищным выходил оскал королевского рта. Мясо Бенедикт Вейньет жевал смачно до крайности — работая могучими челюстями, отрывал большие жилистые куски, твердые кости он не выплевывал, как иные миновавшие зрелость граждане, а решительно разгрызал — и кости хрустели, ломаясь на его крепких белых резцах.

Но смерть, не обращая внимания на такие неважные частности, как отменная зубастость и здоровье, взяла да и заявилась за властителем Белирии. Переминаясь с ноги на ногу, стояла она в углу опочивальни, где умирал король, нетерпеливо ожидая, когда он наконец перестанет дышать. Бенедикт же все медлил и медлил с последним вздохом, раздражая своим упорством старуху до невозможности: прежде чем отправиться в страну теней, он решил “справедливо” поделить шесть герцогств, составлявших славу и оплот единой Белирии, между семью своими сыновьями.

Как известно, шесть на семь делится только с остатком (0,8571428571428571428). К столь сложной арифметической операции король Бенедикт, говоря откровенно, был совершенно не подготовлен. Науки он презирал страстно, а если ему что-то приходилось посчитать и пальцев на руках и ногах не хватало, монарх начинал испытывать лютую ярость.

Несмотря на то что задача ему предстояла в высшей степени непростая, король справился с ней быстро, не прилагая непомерных умственных усилий. А все потому, что уже давным-давно решил для себя, как ему поступить в столь щекотливой ситуации.

Бенедикт призвал к смертному одру своего любимого сына — Дарта, которому в ту пору едва сравнялось двадцать пять, и, когда тот, не чуя беды, явился на зов умирающего отца, сказал ему: “Дарт, ты, без сомнения, мой самый любимый сын... Во всех дисциплинах ты преуспел более своих братьев, ты умнее, сильнее, светлее, лучше их, а потому я уверен, —  тут он грустно, со скрытой скорбью вздохнул, —  что ты о себе сможешь позаботиться. Они же — нет! Им я оставляю в наследство герцогства, которые после моей смерти станут королевствами... Северное королевство Дагадор для старшего — упрямого Дартруга, продуваемый ветрами Вейгард — инициативному Виллу, трусливый Преол получит плодородный Гадсмит, глупый Алкес — грязный Стерпор, красочный Невилл достанется Люверу, а Центральное королевство, наш дом и наш оплот, я планирую отдать Фаиру; бедняжка, он самый неустроенный в жизни, да он — просто сумасшедший. Без владения обширными землями и большим количеством людей он непременно пропадет. Ты же, Дарт, получаешь от меня самое ценное — мудрый совет: не теряй времени даром — и возьмешь от жизни больше, чем они унаследуют”.

Решение отца оказалось для юного принца полной неожиданностью. С самого детства он видел себя избранником богов, вершителем народных судеб, помазанником божьим, властителем дум, диктатором собственной воли, короче говоря — королем. Иная судьба не являлась ему даже в страшных снах. И вдруг мрачная действительность разом обрушилась на него с последней волей отца!..

После долгих мытарств, побывав некоторое время прихлебателем при дворе своих в высшей степени ненормальных братьев, бездельником, любителем светлого эля, распутных женщин и даже главарем шайки разбойников, Дарт Вейньет в конце концов решает взять то, что полагалось ему по праву рождения, — и стать королем Белирии. Стоит заметить, что это жесткое решение было продиктовано отнюдь не непомерной алчностью и яростным честолюбием молодого принца, а исключительно злой волей его родных братьев. Они решили во что бы то ни стало извести Дарта Лишенного Наследства (так прозвали нашего героя в народе), потому что не на шутку опасались, что Дарт Вейньет заберет их земли. Братья почему-то считали его совершенно безумным (что за дикая мысль!) и одержимым идеей объединить королевства в единую Белирию.

На мысль, что Дарт Вейньет помышляет о возвышении и власти, братьев навело пророчество Оракула. Впрочем, лично этого самого Оракула никто и никогда не слышал (да и не видел, если уж говорить совсем откровенно), но слухи о том, что Оракул-де что-то там такое сболтнул, быстрыми змеями расползаются по Белирии. Слухи слишком настойчивы и ядовиты, чтобы их игнорировать.

Отправившись в Стерпор, где он надеялся заручиться поддержкой брата Алкеса, Дарт знакомится с туповатым добродушным Каром Варнаном (великан мечтает стать королевским стражем) и вечно путающим заклинания престарелым колдуном Ламасом, помышляющим в то время только о том, чтобы помыться и что-нибудь скушать. Вместе они составляют ту силу, которая будоражит общественное мнение и заставляет негодовать короля Алкеса, ведь в королевстве все громче звучат голоса: Лишенный Наследства явился в Стерпор для того, чтобы совершить переворот и взять власть над страной в свои руки.

После нескольких вероломных покушений на его жизнь и похищения возлюбленной по имени Рошель де Зева Дарт Вейньет начинает выходить из себя и помышлять о расправе над братьями. Он и его спутники предпринимают опасное путешествие на юг. Здесь происходит формирование мятежной армии Дарта Вейньета. Тысячи людей выказывают желание присоединиться к Лишенному Наследства. Сила Дарта Вейньета растет день ото дня.

После разгрома войск Вилла (он единственный из братьев решился прийти на помощь Алкесу) армия Дарта Вейньета отправляется на северные рубежи Стерпора и осаждает столицу. В результате кровопролитных боев город взят. Во время схватки Алкес падает с балкона королевского замка и разбивается насмерть. Дарт Вейньет становится полновластным правителем Стерпора.

Казалось бы, он добился желаемого — надел корону, но насладиться достигнутым ему не суждено. “Покой нам только снится, проснешься — испарится!” — как писал придворный поэт Андерий Стишеплет. Едва дела в государстве начинают налаживаться, Дарта Вейньета похищают присланные Заклинателем — помощником его черного брата Фаира, демоны. Они утаскивают свежеиспеченного короля Стерпора печься дальше — в самое огненное пекло — Нижние Пределы.

Здесь он вступает в короткий поединок с Кевларом Чернокнижником — помощником Заклинателя и служителем всемирного зла. Поединок заканчивается для Дарта Вейньета плачевно — он становится калекой, лишается правой руки и левого глаза. Теперь его участь — до скончания веков пребывать во тьме, без надежды на возвращение во Внешний мир...

 

 

 

Ты враг мне,

брат мой старший.

Объединились злом

вы все. Огнем окрашен

закат. Но королем

я стану, пусть страданья

на мой народ сошли,

и адские созданья

все рвутся из земли...

Здесь ныне мрак кромешный,

и нечисть скалит рты.

Но кто погибнет прежде

в бою — я или ты?

 

* * *

 

Нет ничего страшнее, чем оказаться там, внизу, где призраки людей томятся, вечно истязаемые, переживая снова и снова самые отвратительные подробности своего земного бытия, на муки нестерпимые обреченные и мучимые до тех пор, пока разум и бесплотный дух не разъединятся в них окончательно и не растворятся они сами в бесконечном пространстве тысячей бесполезных, лишенных духовной плоти монад.

Там, внизу, демоны с глазами лютыми и безобразными терзают грешников целую вечность, а черные колдуны — нелюди бродят вокруг, раздавая им приказания... И никому не уцелеть, ибо нет ничего страшнее и могущественнее, чем силы зла в естественной своей среде. Сама атмосфера дает им энергию и наделяет немыслимой мощью слуг своих.

Силу, равную этой мощи, можно отыскать лишь у Спасителя — Севы Стиана, да еще у магистров Радужного спектра. Но каждый, кто видел их, давно почил, оставив нам лишь разрозненные свидетельства существования этих необыкновенных сиятельных волшебников — создателей нашего мира и их зловещего Черного брата — создателя Нижних Пределов...

О боже, я слышу чьи-то шаги, кажется, кто-то пришел за мной. Ах нет, это всего лишь сестра Аглая, снова явилась на ежедневную исповедь. Милая, милая Аглая, и почему я так люблю ее исповедовать с восьми вечера и до четырех утра? У нее всегда есть что сказать, глаза ее наполняются слезами, когда она говорит о своих новых грехах и греховных мыслях.

Признаться, я уже так пристрастился к этим длинным, исполненным подлинного чувства исповедям, что даже пропустил субботнее чаепитие у одной из моих лучших при­хожанок. Боже, если бы вы только знали, как она была раздосадована... Даже назвала меня жуком навозным. А какой же я, помилуйте, навозный жук?! Совсем никакой я ей не жук! Я же служитель священной анданской церкви! Почтенный человек! Разумеется, я не преминул ей, между прочим, заметить, что сама она порой напоминает мне тушеный окорок с круглыми маленькими глазками, похожими на кусочки мутных стеклышек. И заметьте, как мягко я сформулировал, —  не глазами, сказал, а ласково так — глазками. И все равно глупая баба пришла в сильнейшее расстройство и негодование, выставила меня за порог и велела больше к ней не являться.

То ли дело сестра Аглая. Спокойная, ласковая и рассудительная, слушать о ее греховных мыслях — одно удо-воль-ствие...

Из записок представителя анданской

церкви святого отца Вивьена

Сластолюбца Премногораскаявшегося

 

 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

В ней совсем мало рассказывается о Нижних Пределах, зато подробно исследуется вопрос, может ли пленник, обладающий могучей силой воли и развитым интеллектом, обрести свободу и независимость от темных и до чрезвычайности тупых тюремщиков

 

 

Дикий вопль демонического пса прервал покой моих тюремщиков. Они в волнении кинулись туда, где происходило нечто странное. И, конечно, не без моего участия.

—  Ты что это?! — взревел один из них, увидев, что я делаю. —  А ну-ка пусти его!..

—  Ага, счас, уже отпустил! — расхохотался я ему в морду, продолжая тянуть длинный хвост на себя, крепкие позвонки в моих руках заскрипели, и мне показалось, что хвост вот-вот оборвется, а я кубарем покачусь по песку.

Демон расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне здоровенной когтистой пятерней:

 — Я тебя достану, человечек!

—  На-ка выкуси! — гаркнул я и метко плюнул, угодив ему точно в левый глаз.

—  Ах, ты плеваться! — взревел демон. — Ну погоди же! Ну я тебя сейчас!..

Он заметался вдоль клетки, не зная, что предпринять...

 

 

Но не будем забегать вперед. До всех этих событий было еще довольно далеко, а пока я был не столь решителен, говоря откровенно, я попросту бездействовал — в черной тоске, искалеченный и подавленный, я сидел за железной решеткой и прислушивался к шипящим нотам знакомого голоса.

Там, во тьме, Заклинатель вкрадчиво выдыхал округлые фразы. Я припал к решетке, вглядываясь во мрак, в очертания высокой, сутулой фигуры. Облаченный в длинную мантию злодей грозил узловатым пальцем кроваво-красным демонам — тюремщикам и бормотал едва слышно, старался отъявленный мерзавец, чтобы до меня доносились не слова, а только обрывки фраз. Интонации голоса были самые зловещие, змеиные интонации...

Впрочем, за время пребывания в Нижних Пределах к вещам, которые могли бы у любого нормального человека вызвать ужас и даже умопомешательство, я успел порядком привыкнуть. Меня уже не пугали шагавшие из глиняных стен бестелесные призраки с искаженными страданием прозрачными лицами; я не обращал ровным счетом никакого внимания на странные, шелестящие звуки (иногда ими наполнялось все вокруг); и даже фантомы, собиравшиеся из терракотового песка в знаки беды, казались мне только частью измученного длительной неволей воображения. Все вокруг было злом, все говорило о моей скорой погибели, все внушало скорбь и содрогание.

Моя жизнь здесь, в Нижних Пределах, не стоила и гроша. Единственный, на кого я мог надеяться, кто мог спасти меня и вытащить отсюда, —  я сам. “Если у меня хватит воли и жизненных сил — я выдержу, я непременно вырвусь из клетки...” Раз за разом я повторял эти слова, часто не замечая, что говорю вслух. Я старался заглушить шелестящий, парализующий голос Заклинателя. И, к моему удивлению, у меня получалось. Пока получалось...

 

 

Заклинатель кривился, он жевал зеленовато-коричневую массу, время от времени сплевывая ее в песок. Демоны тянулись перед ним во фрунт, а бледно-розовый пес Гырга, высунув пупырчатый язык, лежал неподалеку и тихонько скулил от страха перед неведомой темной силой. Я заметил, как под ним растекается и тает в песке желтая лужа, но пошевелиться, чтобы перейти на сухое место, Гырга не отваживался. Мне стало жаль тупое создание — из всех, кого я видел здесь, под землей, Гырга представлялся мне самой безобидной тварью. Размеров пес был огромных: каждая из массивных лап шириной могла сравниться с бронзовыми подсвечниками из королевского дворца в Мэндоме, а голова его — плоская и большая — составляла по меньшей мере два лица начальника королевской стражи Кара Варнана.

Уточнение для тех, кто не знает Варнана, —  лицо у него совсем не маленькое. Скорее даже наоборот. Однажды он засунул голову в окошко кухни, чтобы посмотреть, что там придворные повара готовят вкусненького на обед, а вытащить обратно уже не смог. Пришлось срочно вызывать мастеров и расширять окошко, чтобы он мог освободить бестолковую голову и впоследствии беспрепятственно интересоваться вопросами королевской кулинарии в любое время дня и ночи...

—  Дети света! — выругался Заклинатель. — От вас нет никакого проку, какого бога вы делаете! Опять вы вместо того, чтобы заниматься делом...

Тут он осекся, обернулся ко мне, снова сплюнул в песок зеленовато-коричневую массу, поумерил гнев и перешел на шепот...

Заклинатель часто сердился на нерадивых подчиненных: демоны столь безответственно относились к службе, что ему приходилось держать их под постоянным надзором. Надо думать, подобное положение вещей его сильно раздражало.

—  А между тем, —  рычал иногда Заклинатель, —  у меня и без вас дел хватает, недоумки вы боговы... Взять бы вас за загривки, да закинуть на небеса, уж там-то ангелы повышибали бы из вас тупость... Вы даже представить не можете, что они сделали бы там с такими, как вы...

Демоны в страхе жались друг к дружке, представляя себе жутчайшие картины небесной кары.

 

 

Заклинатель появлялся в Нижних Пределах в самые неожиданные моменты — когда демоны храпели, привалившись к стене, весело гоготали, хлопая друг дружку по лысинам между рогов, играли в азартные игры или распевали кабацкие песни, накачавшись под завязку светлым элем.

Однажды он возник в тот момент, когда оба стояли на головах, поспорив, кто дольше продержится. Гырга бегал кругами рядом с вытянувшимися к потолку красными фигурами и радостно хрюкал — думал, наверное, что это какая-то веселая игра, затеянная ради него одного. А между тем соревнование явно затянулось и перестало быть забавным даже для его участников. Головы демонов к тому времени, как появился их хозяин, приобрели уже отчетливо малиновый оттенок, и неизвестно, чем бы все закончилось (азарт был очень силен в детях тьмы), если бы Заклинатель не ухватил своих подопечных за толстые ноги и не швырнул на песок, прорычав в ярости страшное оккультное ругательство...

Я испытывал что-то похожее на радость, наблюдая, как колдун наказывает демонов. Это было низкое чувство — счастье жалкого узника, но я не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за экзекуцией.

Обычно Заклинатель просто бил демонов: засучивал рукава, сжимал кулаки и начинал их зверски мутузить. При этом пользовался он не только руками, но и ногами — отвешивал моим тюремщикам пинки, старался побольнее попасть коленом в красные, выдающиеся животы, метил по глупым большим головам. Демоны мычали от боли и бегали от Заклинателя кругами. Каждый из них мог запросто пришибить черного человечка одним взмахом пудового кулака, но они слишком боялись своего хозяина, чтобы хоть что-нибудь предпринять. В конце концов, будучи отчаянно избитыми, оба принимались молить о пощаде, падали на колени и рыдали, роняя на горячий песок дымящиеся крупные слезы. Но Заклинатель был неумолим, продолжая колотить их смертным боем...

 

 

Вот и сейчас он снова принялся отчитывать демонов, и я замер в предвкушении, что им вот-вот достанется на орехи, от волнения я даже стал прищелкивать языком...

 

 

Одного тюремщика звали Рурк, у него была удивительно глупая морда, на которой желтыми огоньками посверкивали маленькие лютые глазки. Второго Заклинатель называл Смугой. Этот был немного смышленее своего товарища, поэтому тумаков и затрещин ему доставалось значительно больше. Смугу Заклинатель загонял в угол и бил до тех пор, пока не вышибал из него дух. Что само по себе было делом совсем непростым и занимало порой несколько часов.

А вы попробуйте-ка как-нибудь вызвать к себе домой демона и отлупить его до бессознательного состояния. Уверяю вас, занятие это в высшей степени сложное и требует специальной подготовки. Организм демонических существ устроен таким образом, что заставить их растянуться бездыханными на полу не так-то просто.

Смута мычал и бился башкой о стену, чтобы мучения его поскорее закончились, но сознание никак не желало покидать крепкую голову. Наконец он получал особенно точный удар и вырубался — с блаженной улыбкой на красной морде бедняга погружался в спасительную бессознательность.

Потирая отбитые костяшки, Заклинатель сплевывал свой извечный наркотик и отправлялся к решетке. Главной причиной его явлений были вовсе не побои, а попытки проникнуть в мое сознание. Я видел, как его белое лицо медленно выплывает из сумрака и приближается, тень сползает со складок мантии и гнусная улыбка медленно растягивает тонкие губы...

Раньше за чертогами моей тюрьмы было намного светлее, но после того как я, воспользовавшись удобным случаем, умудрился стянуть у тюремщиков улетевшую в азарте игры к самой решетке карту, Заклинатель принял решение, что будет лучше, если здесь воцарится вечный сумрак. Впрочем, обеспечить полное отсутствие света ему так и не удалось- время от времени та или иная стена разламывалась, и в яркую щель начинали сыпаться круглые шипящие угли, освещая все вокруг ярким светом. К тому же сами демоны и их пес Гырга слегка светились в темноте, и с этим уж точно ничего нельзя было поделать. Да и мой единственный глаз успел порядком приспособиться к постоянному сумраку, так что теперь от меня не ускользало ни одно движение в узком пространстве темницы и прилегающей к ней пещеры, где вместе со мной проводили все свое время два тупоголовых демона и их безмозглый, огромный пес...

Наш придворный философ, Джабба Умник, помнится, говорил, что если жизнь лишить счастья, радости и удачи, то в ней останется один лишь здравый смысл. Осознание этого смысла и стало для меня единственным подспорьем в темные времена неволи. Однорукий и одноглазый калека, узник Нижних Пределов, я круглые сутки занимался тем, что размышлял о собственном предназначении в этой жизни, отводя себе, несмотря на свое жалкое нынешнее положение, ведущую роль в судьбах Белирии и всего мира, и одновременно внимательно наблюдал за тюремщиками.

Они частенько придумывали себе дурацкие забавы — вроде уже описанного мною стояния на голове или игры в карты и кости. После завершения очередной партии демоны, по обыкновению, ссорились и лупили друг дружку по плоским мордам увесистыми кулаками. Так что даже в отсутствие грозного Заклинателя Рурк и Смуга бывали сильно избиты — бедолаги отчаянно кряхтели, меняя во сне положение уродливых тел. Бесконечное кряхтенье и храп сначала доставляли мне изрядное беспокойство, но потом я привык и стал спать, как человек, который не пользуется совестью. Как известно, если совестью не пользуешься, она чиста. А с чистой совестью спится весьма неплохо, даже в Нижних Пределах, даже под храп и кряхтенье де­монов. Опасался я только одного — что какая-нибудь из стен разойдется трещиной, и прямо на меня посыплются раскаленные угли. К счастью, несмотря на мои пессимистические ожидания, этого так и не случилось.

Особую прелесть составляли разговоры демонов — сначала меня колотило от ужаса, когда я слышал, о чем они говорят, а потом стало трясти от смеха, потому что дальше слов дело никогда не шло. Тема обычно поднималась одна и та же: сколько мне осталось жить и как бы поскорее от меня избавиться. Я был для них чудовищной обузой, и меня это несказанно радовало. Я злорадно скалился сквозь решетку, когда слышал, что они опять завели старую песню.

—  Эй, Смуга, как ты думаешь, после того, как этот сдохнет, нас куда отправят? — спрашивал Рурк, он уже успевал забыть, что они обсуждали это буквально на днях.

Впрочем, на днях ли? Я потерял счет времени.

—  Не знаю даже. Хозяин что-нибудь придумает, —  отвечал Смуга с такой тоской, что становилось ясно: демоны —  братия подневольная, подчиняться черным колдунам —  их извечное предназначение. И хотя их, похоже, не на шутку тяготила подобная участь, быть в этой жизни кем-то еще они бесконечно страшились.

Такая слабость не могла вызвать во мне ничего, кроме презрения. Глядя на них сквозь решетку, я рассуждал о мрачном несовершенстве мира. Где справедливость, спрашиваю я вас, если достойных дозволено охранять недостойным? Где высший порядок, если парочка до крайности темных и тупых тюремщиков стоит на страже, охраняя несвободу узника, наделенного могучей силой воли и развитым интеллектом? Есть в этом какая-то вопиющая несправедливость, вам не кажется?

Происходящее все сильнее терзало мое гордое сердце и заставляло разум снова и снова просчитывать планы освобождения.

—  Может, там, в другом месте, повеселее будет, а, ты как думаешь? — говорил Рурк.

—  Может, и повеселее... — соглашался Смуга, потирая ушибленный живот, куда недавно угодил кулак Заклинателя, —  а может, и нет...

—  Так, может, нам его самим... того... кончить, а, Смуга?

—  Да ты чего?! — пугался Смуга. — Гляди, как бы тебя хозяин не услышал, а то нам еще достанется, чего доброго...

—  Хозяин, хозяин, —  ворчал Рурк, —  больно он с нами жестко что-то, как ты думаешь, а?

—  Жестковато, —  соглашался Смуга и, кряхтя, переворачивался на другой бок.

После разговора демоны обычно замолкали и засыпали, утомленные слишком длинным общением. Как и большинство наделенных слабым интеллектом существ, говорили они мало. И думали, наверное, тоже. Больше всего демонов в этой жизни прельщали азартные игры и светлый эль.

Алкоголь и еду доставлял в пещеру горбатый карлик с тачкой, наполненной разнообразной снедью и пузатыми бочонками. Он появлялся раз в неделю и всякий раз разглядывал меня с таким интересом, словно я — диковинное животное в адском зверинце. Собственно, для него я, наверное, и был диковинным животным. Руки у карлика были настолько длинными, что ему приходилось волочить их по земле, а нос выдавался так далеко вперед, что в сторону он мог смотреть только одним глазом — другой видел костистый профиль выдающегося шнобеля.

Поначалу я тоже заинтересовался карликом — мне казалось, что, возможно, с его помощью я как-нибудь смогу выбраться из Нижних Пределов, но потом убедился, что он настолько туп, что даже говорить связно не умеет, и я совершенно потерял интерес к его еженедельным визитам. Постепенно я начал терять интерес ко всему...

Страшнее всего в моем заключении были вовсе не разговоры демонов и даже не визиты Заклинателя с его упорными попытками проникнуть в мой разум, а дикое однообразие и тоска. Дни тянулись один за другим в абсолютном безвременье Нижних Пределов. Я даже не знал, дни ли тянулись или столетия, и сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как я оказался здесь, —  неделя, несколько месяцев, лет, а может быть — целые века. Я просто сидел на горячем песке и смотрел, как демоны мутузят друг друга, играют в азартные игры или спят, издавая яростный храп, и ощущал, что уже почти сошел с ума от этой тягостной, утомительной неволи...

 

 

Заклинатель продолжал монотонно бормотать из глубин темной пещеры. Я посвистел, призывая демонического пса, но Гырга сейчас не обращал на меня никакого внимания, он отполз подальше от страшного человека и с увлечением глодал в углу пещеры крупную берцовую кость, похожую на человеческую.

“Гнусная все же тварь, —  подумал я, —  ох и гнусная”.

Голос неожиданно смолк, и в тот же миг я заметил, что к решетке, утопая в песке, бредет высокая фигура в длинной темной мантии...

 

 

По обыкновению, являясь в мрачные чертоги Нижних Пределов из верхнего мира, где царил свет и творились великие дела, Заклинатель присаживался возле решетки на невысокий табурет и демонстративно зажимал пальцами нос. Так выглядела обычная прелюдия к нашей “беседе”.

Потом он говорил, говорил, говорил... Голос его, поначалу тихий, постепенно заполнял все вокруг и начинал звучать громогласно, словно был и не голосом вовсе, а раскатами грома. Я чувствовал, что наши разговоры — часть ритуала, призванного меня разрушить. Я знал, что темный человек пришел с тем, чтобы проникнуть в мое сознание и завладеть им. И я сопротивлялся, как мог. И у меня были силы, чтобы противостоять ему. Не знаю, откуда они брались в моем искалеченном, исхудавшем теле, но они все еще были...

—  Ваше зеличес-ство? — саркастично вопрошал Заклинатель. — Ах да, это действительно вы, но вас-с не узнать, вы только пос-смотрите, в кого вы превратились, ваше величес-ство. Это же прос-сто омерзительно. Ваша зарос-сшая черным волос-сом, располос-сованная Кевларом одноглазая морда — она вызывает у меня отвращение. Да она у вс-сех вызовет отвращение. Не хотел бы я выглядеть так. Уж лучше умереть, ваше величес-ство. Вы об этом не думали?

—  Ничего, —  отвечал я, —  шрамы украшают мужчин и укрощают женщин.

Каждый раз я придумывал для него что-нибудь новенькое. И всегда мои шутки отзывались в нем лютой злобой, он вскакивал в ярости, выкрикивая ругательства на незнакомом грубом языке, взгляд его становился холоден и колюч, глаза метали молнии. Для колдуна он был слишком вспыльчив. О чем я непременно ему сообщал.

—  Что-то с нервами у тебя не в порядке, дружок, я бы на твоем месте поостерегся. В следующий раз, если ты вот так выйдешь из себя, тебя непременно хватит удар, и мне не с кем больше будет общаться.

Подавив очередную вспышку гнева, Заклинатель садился на табурет и продолжал вести со мной разрушительный диалог, возвращаясь к своим обыкновенным спокойным и насмешливым интонациям. Он говорил и говорил до тех пор, пока не доводил меня до исступления. Он заклинал меня змеиным голосом, вторгался в мой разум, искажал его, трансформировал, а когда уходил, я все еще слышал, как его слова проникают в меня, гремящим колоколом звучат в голове и рвут на части душу. “Я — омерзителен, я — жалок, я — никто”...

Змеиные интонации голоса напоминали мне брата Фаира, он тоже не говорил, а выдыхал слова, проникновенно и страстно, словно вместе со словами из его горла выходил яд, способный отравить собеседника. Эта странная общность их речи натолкнула меня на некоторые мысли, что развитие моего темного братца в сторону оккультных наук и черной магии скорее всего — заслуга Заклинателя. А не проник ли он в мозг юного Фаира, как сейчас старается проникнуть в мой?..

Заклинатель дурманил, заставлял меня поверить в свою никчемность, глупость, бесполезность, бессилие, и в то же время он всегда давал шанс, указывал на то, что спасение близко, достаточно протянуть руку, соединиться с силой, равной которой нет в мире. Он умело отравлял разум, тяготил душу, мучил и ломал меня...

И все же я держался. Отчаяние не могло завладеть мною полностью, потому что я видел в жизни смысл, у меня было мое предназначение... Отец хотел, чтобы я стал королем Белирии, его предсмертная воля диктовала мне: объединить королевства в одно. Белирия станет единым государством, и я буду ее королем во что бы то ни стало. Я выберусь на поверхность и поведу войска на Вейгард. Я пойду войной на Вилла, Преола, на Лювера, на Дартруга и конечно же на Фаира. Я сброшу их всех с престолов одного за другим за то, что они хотели уничтожить меня, и даже весьма преуспели на этом пути. За все, что они сотворили со мной, они должны быть наказаны. Месть моя будет страшной.

—  Прос-снись к новой, примкни к нам, —  громоподобно ревел Заклинатель, —  ты должен быть с-сильнее вс-сех, и ты станешь с-сильнее, ты знаешь, на чьей стороне с-сила. Ты жалок сейчас, но мы тебе поможем. Мы с-сделаем тебя влас-стителем мира...

Сжимая зубы до боли в челюстях, я снова проговаривал спасительные слова: “Если у меня хватит воли и жизненных сил — я выдержу, я непременно вырвусь из клетки...”

Я знал теперь, кто мой главный враг. Его лицо было у меня перед глазами, его голос проникал мне прямо в душу, но не мог заставить меня свернуть с намеченного пути.

Со времени нашей последней встречи помощник Фаира значительно раздался в плечах и помолодел. В те времена, когда я знал его в Центральном королевстве, он был совсем стариком — лет семидесяти от роду, седовласый и согбенный годами, с лицом, изборожденным сетью морщин. Любой, кто видел Заклинателя тогда, мог бы подтвердить, что он производил впечатление человека, прожившего долгую, полную лишений и страданий жизнь. Впрочем, люди все равно боялись его, несмотря на преклонные лета. Теперь же возраст его был неопределенным. На первый взгляд он казался совсем юным, но, если приглядеться — в глазах его можно было различить многолетнюю усталость, а возле рта иногда проступали предательские складки. Едва возникнув, вестники старости затем медленно растворялись, словно в теле Заклинателя бродили магические элементы, уничтожая любые проявления прожитых лет...

Темный человек знал, что его речи задевают меня до глубины души. По привычке я начинал подергивать серебряную серьгу. Как правило, я делал это перед тем, как прикончить кого-нибудь, или же после того, но, увы, сейчас дальше этих жалких подергиваний дело не шло, ведь я был безоружен, слаб, к тому же меня отделяла от Заклинателя железная решетка...

Он же ощущал себя рядом со мной — одноруким и одноглазым калекой — настоящим победителем, он торжествовал, ведь упечь меня сюда, низвергнуть в Нижние Пределы было воплощением его дьявольского замысла. Теперь я был в этом уверен как никогда. Он все говорил и говорил, слова его обладали особой интонацией, словно он хотел донести до меня одну только мысль: “Я — ничтожество. Я больше ничего не стою в этой жизни. Я больше никогда не вернусь в мир людей. Я — калека. Я должен смириться со своей скорбной участью и отдаться во власть отчаяния... А затем переродиться, перейти на его сторону. Ведь я нужен ему в услужении”.

В конце концов я терял силы, я был измотан этой борьбой, я падал на горячий песок, закрывал обращенное к нему ухо уцелевшей рукой, и слезы лились из моего глаза, а пустая глазница увлажнялась. Добившись желаемого результата, Заклинатель поднимался с табурета, его молодые тонкие губы растягивала зловещая усмешка.

—  До следующего раза, Дарт Вейньет, —  говорил он и отворачивался, ему казалось, что он уже победил, что моя воля сломлена, что я окончательно порабощен.

Но тут я находил в себе силы, собирал все, что у меня оставалось. Шатаясь из стороны в сторону от невыносимых душевных мук, цепляясь за прутья решетки, я поднимался и заводил ему вслед свою обычную молитву. Признаюсь, я никогда не отличался особенной религиозностью, но, оказавшись в Нижних Пределах, вдруг почувствовал, что придуманная мною молитва — именно то, что мне нужно, чтобы поддержать во мне необоримый дух.

—  Святой Сева Стиан! Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, Спаситель, ведь не для себя прошу. Для человека, которого все знают под именем Заклинатель.

—  А-а-а, ты опять! — кричал мой мучитель в ответ на новое проявление титанической королевской воли.

Запахнувшись в мантию, он убегал прочь, выкрикивая проклятия, не в силах скрыть лютой злобы, вызванной моим упорным нежеланием сдаваться на милость победителя.

—  Для колдуна ты слишком вспыльчив! — орал я ему вслед.

Отъявленный мерзавец забыл, что имеет дело с потомственным принцем дома Вейньет, с королем Стерпора! Никакая сила не сможет сломить меня! С самого детства я был уверен в одном: меня нельзя победить — меня можно только убить! Пусть Заклинатель старательно подавлял мою решительность, пытался проникнуть в мой разум и завладеть им, но он явно недооценивал то, что в моих жилах течет кровь дома Вейньет, что я — истинный король. Я был рожден королем! Если я смог сплотить целый народ и повести его на борьбу, значит, смогу противостоять и колдуну и выбраться из проклятых Нижних Пределов...

Несколько раз я пытался призвать норный народец, который так помог мне во время взятия столицы Стерпора. Но маленький рыжеволосый Лермон, назначенный мною наместником норного народца, то ли не слышал меня, то ли не желал являться на мой зов в Нижние Пределы. А скорее всего, он просто не мог объявиться на территории тьмы, где из проломов в стенах сыпались угли, ревело, рвалось наружу пламя, повсюду блуждали, вились в воздухе призраки давно умерших людей, и парили кошмарные серые духи разноплеменной нечисти, разбросав серые крылья... И все же, надеясь на то, что произойдет чудо, я раз за разом тер черный кварц большим пальцем. “Может быть, для того чтобы призвать норный народец, нужно касаться кварца пальцем правой руки? — думал я, —  но у меня ее больше нет. Как же я могу вызвать маленьких помощников, как я могу воспользоваться силой кольца?” В конце концов я оставил тщетные попытки связаться с Лермоном — в них не было и тени здравого смысла...

Когда отчаяние окончательно захватывало меня, я, выкрикивая самые грязные ругательства, кидался на решетку.

—  Чего орешь, как сквернословящий призрак? — говорил обычно Смуга, даже не поворачивая ко мне головы.

Сквернословящий призрак был легендой и своеобразной достопримечательностью Нижних Пределов. Иногда демоны упоминали о нем в разговоре. Судя по тому, что я смог заключить из этих упоминаний, он был единственной тенью, которой по неизвестной причине оказалась доступна вполне внятная речь. Он летал всюду в Нижних Пределах и яростно ругал всех, кто только попадался ему на пути. Мое отчаяние было столь велико, что иногда я мечтал о том, чтобы появился сквернословящий призрак и принялся поносить всех и вся, и даже меня, беспомощного перед силами тьмы, но из стен являлись только его бессловесные собратья — они разевали в беззвучном крике рты и уносились прочь. Некоторые из них выглядели совершенно растерянными, иные казались просто омерзительно жалкими — они лили серые слезы и хлопали себя по щекам — правда, хлопков этих тоже не было слышно.

Кормили меня нечасто, омерзительной серой жижей, в которой плавали куски жирного мяса вперемешку с клоками бурой шерсти. Поначалу я испытывал острые приступы тошноты, поглощая это варево, приготовленное из неизвестных мне существ (может быть, они даже были не животными, а какими-нибудь человекоподобными тварями), но потом убедил себя в том, что нет никакой разницы, чем набивать желудок, ведь главная моя задача — выжить. Я нашел в себе мужество съедать все без остатка. Я должен был поддерживать силы, чтобы не упустить подходящий случай, и в нужную минуту, презрев опасность, принять бой. Я отжимался на левой руке от пола, качал пресс, делал упражнения на гибкость суставов, выворачивая конечности, пока они не начинали ныть от боли. Немало времени я уделял фехтовальному мастерству, сконцентрировавшись, разумеется, на упражнениях для левой руки. Раньше я работал левой, но не столь часто и куда менее успешно, чем правой. Мои физические упражнения укрепляли не только тело, но и дух. По крайней мере, я обрел уверенность, что, если мне в руки когда-нибудь попадет оружие, я смогу двигаться во время боя не менее проворно, чем раньше.

Демоны наблюдали за мной с неудовольствием и крутили пальцами у виска, время от времени похохатывая, —  мол, непонятно, зачем этот живой труп тренируется, все равно вскоре станет бесплотным духом. Я старался не обращать на их смешки никакого внимания и упорно шел к своей цели. “Мне известен смысл жизни... Мне известно мое предназначение...”

Когда красные лапы протягивали через решетку миску с похлебкой, Гырга вечно сшивался рядом, поскуливая от вожделения. Должно быть, нас с ним кормили одной и той же пищей — и ему омерзительная каша казалась лучшим блюдом из всех, что он когда-либо пробовал. Поначалу я не обращал на демонического пса никакого внимания. Пока я осторожно зачерпывал жижу куском прелой лепешки, он ронял в песок ядовитые слюни, шлепал себя длинным змеиным хвостом по бокам и жалостливо вращал красными навыкате глазами. Продолжалось все это довольно долго, пока в голове моей не зародился хитроумный замысел...

Я свистом подозвал Гыргу. Демонам не было до меня никакого дела, один из них храпел, подложив руки под голову, другой ковырял в зубах и громко рыгал. Недавно оба плотно пообедали и теперь чувствовали себя как нельзя лучше. Животы у них раздулись до немыслимых размеров.

“И почему Заклинатель не появится прямо сейчас и не попинает немного мерзавцев?” — подумал я.

—  Эй, Смуга, —  гаркнул Рурк, —  # не понял, ты чего, спишь, что ли...

Смуга махнул на товарища лапой и демонстративно перевернулся на другой бок.

Проклятый пес никак не хотел обратить на меня внимание.

—  Гырга, —  шепотом позвал я, —  пойди-ка сюда, мерзкая тварюга.

Демоническое создание наконец услышало мой призыв, хрюкнуло и подбежало к самым прутьям. В миске еще оставалось немного похлебки, и, когда я приблизил металлический край к решетке, длинный язык мгновенно вылизал миску, загреб остатки мяса и отвратительный мутный бульон в зловонную пасть. Пес с удовольствием заурчал и запрыгал по песку, довольный случайным угощением.

—  Какой молодец, —  сказал я, но погладить его не отважился — чего доброго, тяпнет за руку, а она у меня всего одна.

Гырга замер, немного подумал, вращая тупыми глазами, и решил проявить ко мне недоверие — заворчал и отправился к демонам. Похоже, я интересовал его только во время еды.

“Ну что ж, —  подумал я, наблюдая, как он сворачивает длинный хвост вокруг шеи и устраивается возле Смуги, —  начало положено. Я обязательно выберусь отсюда с твоей помощью, тупое адское животное”...

С тех пор я стал подкармливать Гыргу регулярно, и, хотя мне приходилось обделять себя, урезая и без того скудный рацион, вскоре я добился того, что Гырга, заслышав мой свист, радостно бил хвостом по крепким бокам и бежал за угощением. Доверие его со временем зашло так далеко, что иногда он прислонялся к решетке, чтобы я почесал его увесистое пузо.

Рурк поначалу очень сердился на Гыргу и раз даже запустил в пса булыжником, но Смуга осадил его:

 — Да пусть играется, чего тебе-то? Может, башку этому оттяпает как-нибудь...

—  И то правда, —  обрадовался Рурк и больше не мешал мне общаться с Гыргой, надеясь, наверное, что демонический пес осуществит его давние мечты...

Правда, как только появлялся Заклинатель, пес убегал подальше, забивался в самый дальний угол — он боялся страшного человека больше всего на свете. Глядя на Гыргу с явным отвращением, Заклинатель говорил демонам:

 — Этот вам зачем? Выкиньте его.

—  Да скучно без него совсем, хозяин, —  оправдывался Смуга, —  пусть останется, а? Нам хоть какое веселье.

—  Ну ладно, только глядите, чтобы он вас ночью не слопал, больно страшный пес, —  довольный шуткой, Заклинатель хохотал, и демоны эхом вторили ему, счастливые тем, что сегодня хозяин, похоже, в хорошем расположении духа и не поколотит их...

—  Видишь, Рурк, —  говорил потом Смуга, —  от этого пса нам одна только польза: он такой уродливый, тупой и трусливый, что хозяин сразу начинает нас ценить...

—  Ага, —  откликался Рурк, —  ты — голова, Смуга. Как только ты можешь такие умные вещи выдумывать?!

—  Погоди еще, —  отвечал Смуга, —  я еще не то придумаю, я еще придумаю, как нам отсюда выбраться...

Тут он прикладывал ладошку к пасти и в страхе озирался — не слышал ли его Заклинатель...

Некоторое время я мерил свою клетку шагами, тщательно запоминая расстояние, потом лежал на песке, щупая рукой крепления. Я наткнулся на шляпки массивных вколоченных в твердую глину и камень костылей. На магию не похоже. И все же это глина, а не камень, а значит, при желании костыли можно вывернуть. Я ощупал шляпку, стараясь схватиться за костыль.

—  Эй ты, там! — прикрикнул на меня Рурк. — Чего делаешь?!

План мой с каждым днем казался мне все более и более несовершенным. Я совсем не был уверен, что он приведет к успеху, возможно, все пойдет совсем не так, как я себе рисую. Несмотря на сомнения, я тем не менее намеревался осуществить задуманное. Отчасти потому, что был совсем не уверен, что Заклинателю в ближайшее время не удастся завладеть моим разумом, отчасти потому, что совсем ничего не терял. Признаться, я очень хотел, чтобы мой разум остался при мне. Быть не в своем разуме мне как-то не улыбалось. Да и кому понравится быть не в своем разуме? Разве что какому-нибудь писателю, претендующему на оригинальность, или художнику, который хочет продать свои полотна подороже и потому делает вид, будто у него ум за разум заехал. Нет, мне расставание с разумом не подходит, положительно план требовал осуществления в самое ближайшее время...

 

 

И это время наконец настало. Больше ждать я не мог, чувствуя, что если промедлю еще, то просто лишусь рассудка от самой мысли о том, что мне предстоит...

Сожрав новую порцию похлебки, Гырга издал счастливый рык, громко рыгнул, повернулся и потрусил прочь от решетки. Того, что может произойти, он явно не ожидал. Я же действовал продуманно и четко — ухватил его длинный хвост и, продев конец через решетку, затянул на одном из прутьев петлю. С моей единственной левой осуществить подобное достаточно быстро было не так просто, и все же я справился, потому что неоднократно просчитывал все движения, повторяя их раз за разом. Демонический пес с явным неудовольствием на глупой морде обернулся, и тут я почти повис на его хвосте, изо всех сил упираясь ногами в песок.

От резкой боли Гырга отчаянно взвизгнул, развернулся и клацнул зубами возле самой решетки. Я был для него недосягаем, продолжая затягивать на длинном хвосте тугой узел. Гырга оторопел и буквально сошел с ума от ярости, он ринулся на решетку, намереваясь сломать ее грудью, но не тут-то было. Пес издал дикий вой. Привлеченные им демоны в волнении вскочили на ноги и поспешили Гырге на подмогу.

—  Эй, —  ткнул в меня пальцем Рурк, —  ты чего делаешь? А ну-ка пусти его...

—  Ага, счас, уже отпустил, —  расхохотался я ему в харю — скорее от страха и возбуждения, а вовсе не для того, чтобы разозлить демона.

Глядя единственным глазом на перекосившиеся от изумления морды тюремщиков, я внезапно ощутил, как растворяются чары Заклинателя и укрепляется моя почти утраченная воля.

—  Ты чего, а?! — Смуга расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне когтистой пятерней. — Я тебя достану, человечек!

—  На-ка выкуси, дружок! — Мой плевок угодил ему в левый глаз, и он взвыл, продолжая шарить лапой по клетке...

—  Ах ты плеваться! — взревел Смута. — Ну я тебе сейчас покажу!

Пальцы его долгое время хватали пустоту, потом он внезапно понял, что меня не достать, вцепился в хвост пса у самого основания и потянул его на себя...

Обезумевший от боли Гырга тут же тяпнул его за кривые пальцы, отчего Смуга бешено заорал и ударил пса кулаком по голове. Тот взвыл еще громче и куснул обидчика в живот. Через мгновение между псом и демоном затеялась настоящая драка. Движения Гырги были в значительной степени скованы привязанным к решетке хвостом, а потому действовал он недостаточно эффективно. Зато Смуга осыпал его ударами могучих кулаков — все больше попадало по голове и крепким бокам. Распаленный побоями и яростной болью в прищемленном хвосте, Гырга наконец взревел и рванулся так, что закрепленная в камне решетка подалась, сверху посыпались куски горной породы.

— Эй! — предостерегающе крикнул Рурк, но было уже поздно.

Второй рывок пса выбил решетку, она врезалась в стоявшего рядом демона и опрокинула его на песок. Гырга стремительно помчался на Рурка, клацая челюстями, с которых лилась желтая пена. За псом летела решетка и бежал я, все еще сжимая завязанный в узел хвост.

Увидев, что пес впал в неистовство, Рурк испугался и вжался в стену. Гырга прыгнул и вцепился ему в горло с яростным рычанием. Я отшвырнул решетку и рванул в боковой проход. Хорошо хоть ноги мои были в порядке. Я несся вперед со всей возможной скоростью, ничего не различая вокруг.

Из Смуги решетка, похоже, напрочь вышибла дух, несмотря на его бронированное тело, а Рурк еще некоторое время будет занят борьбой со свихнувшимся от боли Гыргой. Позади раздавались яростный рык и бешеные крики покусанного Рурка. И все же следовало спешить. Я должен убежать достаточно далеко и найти убежище, где смогу укрыться от преследователей. Сердце мое колотилось возле самого горла и готово было выпрыгнуть из груди от переполнявшего мою душу восторга — я все-таки вырвался.

“Мой план воплотился в жизнь. Туки-тук-тук. Я — сво­боден. Туки-тук-тук. Я — настоящий гений. Туки-тук-тук. Теперь в этом не остается никаких сомнений. Туки-тук-тук. Гений, способный разрешить самую неразрешимую задачу”.

В это мгновение впереди я услышал фальшивый свист и, не успев затормозить, налетел на тачку и толкавшего ее почти незаметного за горой разнообразной провизии карлика. При виде меня он охнул, издал протяжный вопль и припустил прочь по коридору, размахивая длиннющими руками, а я схватил с тачки краюху хлеба и кинулся в боковой проход.

Я бежал стремительно, кусал на ходу хлеб и кашлял оттого, что крошки попадали не в то горло. Коридоры Нижних Пределов сплетались в причудливый лабиринт, я сворачивал то вправо, то влево и, должно быть, бегал по кругу, потому что вскоре снова столкнулся с карликом. Мы выбежали из противоположных коридоров и на ходу сшиблись. Карлик тут же в ужасе вскинул одну руку, сложил пальцы причудливым образом и, пробормотав что-то, осел в глубоком обмороке.

Все произошло настолько стремительно, что я не успел никак отреагировать на его магический жест. Да и что я мог сделать против колдовства? Песок под моими ногами вдруг стал осыпаться, я почувствовал, что теряю равновесие, отбросил краюху хлеба и через мгновение, предприняв попытку уцепиться за каменистый край и ободрав пальцы об острые камни, полетел в пропасть...

 

* * *

 

Я приступаю к мозговедческому лечению юного принца дома Вейньет, страдающего несомненным маниакальным расстройством, —  Дарта Вейньета. Что же делаю я? Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с герцогом Лютером в “избиение крестьян” и видит теперь перед собою их побитые скорбные лица. Потом видит вдруг кинжал — он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние его объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего не в ладах с женщинами и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, “новую маму”. Через несколько дней после этого и проявилась болезнь принца. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из белирианской мифологии. Серпом Зевес кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевес. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него (игра в “избиение крестьян”; вещи, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маской мнимо бессмысленных образов. Одержимый маниакальной жаждой власти и убийств тех, кто кажется ему “отъявленными мерзавцами”, юный принц Дарт Вейньет считает себя абсолютно нормальным, а между тем личность его глубоко искажена. Я бы сказал, что он намного опаснее своих братьев, страдающих всего лишь различными степенями некоторых нервных расстройств...

Подлинный отрывок из объемного, полного странных

сентенций труда младшего придворного доктора

Зикмунда Фрейда “Мозговедение принцев дома Вейньет”,

проливающего свет на то, насколько он сам был тяжело болен

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ней много говорится об отъявленных мерзавцах, а также вспоминается прекрасная пора детства и не слишком прекрасная пора преступной юности

 

Пока я летел в пропасть, перед моим мысленным взором в одно мгновение пронеслась вся моя жизнь. Говорят, так бывает, когда находишься на краю гибели. Мысли твои вдруг растягиваются, словно какая-нибудь приторная восточная сладость — и прошлое предстает зримым и ясным настолько, будто ты проживаешь всю жизнь заново. Взлеты и падения, неблаговидные поступки, великие свершения. Ты ощущаешь стыд и гордость, тебя обуревает необыкновенное возбуждение и убаюкивает стремительно надвигающийся вечный покой.

Я вспомнил детство. Шумные королевские пиры, где придворные и гости двора, перепиваясь, валились под стол. Суровые наставления отца, его бешеный хохот и неуемную ярость. Ласку и любовь так рано ушедшей из жизни матери.

Ее совершенный образ всегда напоминает мне о том, что женщина — создание почти идеальное. Если бы некоторые дамы впоследствии не дали мне понять, что в женщине имеется великое множество изъянов и Создатель, наверное, пребывал в глубоком творческом кризисе, когда создавал женщину именно такой, наверное, я и по сию пору был бы очарован этими во многом парадоксальными и непростыми существами.

Единственным недостатком моей матери, по словам тех, кому выпало счастье знать ее при жизни, была ее крайняя нетерпимость к людям, совершающим недостойные поступки. Раз она, например, ударила герцога Бевиньи бронзовым подносом только за то, что во время трапезы он вытирал жирные ладони о край шелковой скатерти. Если подумать, ну что такого страшного — немного запачкал королевскую собственность, но моя мать просто не могла вынести подобного поведения, потому что была особой самых благородных кровей и утонченного воспитания. Поднос этот с запечатленным на нем профилем герцога, поговаривают, стал его личной реликвией и хранится по сей день в Вейгарде...

Отрочество. Дни, проведенные в душных учебных классах, бесконечные тренировки (“истинное фехтовальное мастерство дается только тому, кто трудится до изнеможения”, —  говаривал Габриэль Савиньи), озорные выходки и праздные шатания по столице Центрального королевства — Мэндому.

Иногда я сбегал с занятий только для того, чтобы с компанией простых по крови бездельников — моих приятелей — отправиться за северный торговый тракт. Гам мы, сидя на бревнах на заброшенной лесопилке, играли в карты и кости, рассказывали смешные истории и планировали набеги на окрестные сады и огороды. А потом, в ожидании наступления вечера, отправлялись на центральный рынок — таскать у торговцев семечки и соленые огурцы.

Развлечения наши были весьма далеки от совершенства. Порой мне даже бывает стыдно, когда я вспоминаю, что мы вытворяли. Озорничали иногда довольно жестоко, доводя мирных граждан Мэндома до исступления.

Например, били стекла в богатых домах, а мозаичные витражи были в те времена очень и очень дороги. Впрочем, и сейчас они тоже не дешевы. Цветные стекляшки были нужны нам, чтобы смотреть через них на мир (в красном, синем и зеленом цвете он выглядел куда интереснее), да еще играть в расшибалочку. Я почти все время выигрывал, и в конце концов у меня набралось столько цветных стеклышек, что при желании ими можно было остеклить весь фамильный замок. Я же предпочел раздарить их ребятам помладше, благодарности их не было предела.

Еще мы швырялись камнями в мойщиков стекол. Беднягам было сложно удержаться на верхотуре под целым градом тяжелых снарядов. Выронив ведро и тряпку, они шлепались на мостовую, сопровождаемые нашим радостным смехом.

Мы регулярно клали свежий навоз на пороги домов, где жили самые суровые столичные граждане. Ох и отчаянно они ругались, наступив рано поутру начищенным до блеска сапогом в благоухающую кучу.

У нас были собственные маскарадные костюмы, составленные по большей части из украденного белья, которое ничего не подозревавшие хозяйки развешивали сушиться на солнышке. Мои приятели любили щеголять в цветастых трусах поверх штанов, дамских панталонах и розовых нижних юбках с узорными рюшками.

Частенько мы устраивали сражения, бились на деревянных мечах и палках, воображая себя настоящими воинами. Я неизменно верховодил. Уже тогда я получал регулярные уроки фехтовального мастерства у Габриэля Савиньи и мог одержать победу над любым из сверстников. Я вел своих приятелей в бой, и мы всегда разбивали врага — плохо организованных и не обученных владению оружием мальчишек с соседней улицы.

Раз у них, правда, тоже объявился лидер — крепкий паренек с красным угреватым лицом. Благодаря его командованию они атаковали нас несколько раз вполне успешно. Но в его жилах не текла королевская кровь — он был сыном старьевщика. И смелость крепыш сохранил лишь до тех пор, пока я не ткнул его однажды деревянным мечом под дых и не пригрозил, что ему не поздоровится, если он посмеет еще хотя бы раз выступить против меня. С тех пор он вел себя ниже воды, тише травы. Ну или наоборот... А потом принял верное решение и примкнул к нашему отряду.

Я ощущал, что действительно счастлив, когда неприятель бежит, а в нашей власти оказывается очередной переулок города. С моими восторженными чувствами совершенно не считались жители Мэндома — их наши игрища буквально выводили из себя, в особенности если сражение разворачивалось далеко за полночь. Вели мы себя слишком шумно и никому не давали спать. Пару раз меня даже окатили помоями. А “вояк” из моей армии таскали за уши, отвешивали им подзатыльники, давали пинки. Подобные унижения вызывали во мне жгучую ярость и желание отомстить за поруганную честь моего маленького воинства.

Отрочество мое было временем вполне беспечным, но наполненным высоким смыслом — оно олицетворяет для меня сейчас вхождение во взрослую жизнь. Именно тогда ко мне пришло осознание того, кто Я такой и как мне следует вести себя с окружающими простыми людьми.

Юность. Пора бурного веселья — светлого эля и девичьих объятий. Пожалуй, элем тогда я увлекался чрезмерно, да и красоток, побывавших в моей постели, было не сосчитать. Если уж говорить откровенно, то в постели милые крошки оказывались весьма нечасто. Зато они бывали у меня в открытом поле, в лесу за торговым трактом (на тех самых бревнах, где мы когда-то играли с приятелями в карты и кости), на лестнице одного старого дома (замок на двери был сбит, здесь давным-давно никто не жил), на многочисленных чердаках, за замковой кузницей (ах, Грета, светловолосая дочка герцогини Гадсмита, где ты сейчас?), на крыше кузницы, когда темнело, и даже в самой кузнице, если там отсутствовал кузнец — здоровенный глухонемой мужик по имени Герасим.

Кузнец умел говорить только два слова: “Поддай жару!” Люди болтали про него, что, дескать, когда-то давно Герасим утопил собачку. Я же всегда был уверен, что это неправда. Народ любит придумывать всякие истории про тех, кто вызывает у них неуютное чувство. О Герасиме же всем вокруг так и хотелось присочинить какую-нибудь байку, потому что физиономия у него была самая что ни на есть зверская.

Именно тогда, в юности, я впервые почувствовал в себе склонность к борьбе за справедливость и убийству отъявленных мерзавцев. И, надо сказать, весьма преуспел в этом важном, принципиальном для меня деле.

В общем, юность моя, так же как и отрочество, была временем в высшей степени счастливым... За многими простыми радостями, такими, как светлый эль, девичьи объятия и убийства отъявленных мерзавцев, я и сам не заметил, как произошло мое становление, укрепился мой характер и закалился дух.

Черный период жизни. Смерть отца. Я лишен наследства, изгнан Фаиром из Центрального королевства, живу прихлебателем при дворе родных братьев. Участь бедного родственника начинает меня все сильнее тяготить. Наконец, я прихожу к мысли, что подобное существование неприемлемо для принца крови, и отправляюсь искать лучшую долю...

Торговый тракт Гадсмита. Я мчусь на вороном скакуне к купеческому обозу, а позади, обнажив мечи, несутся во весь опор головорезы из моей шайки. Эх и лихое было время! Я вел себя так, словно искал смерти. А все потому, что на какое-то время утратил себя самого. Не найдя места в изменчивом мире, я, рисковал каждый день головой и тем не менее оставался в живых. Наверное, высшие силы берегли меня для великих дел, со мной была моя удача и мое предназначение, моя значимость для судьбы великой Белирии.

А вот разбойники из моей шайки почему-то, напротив, гибли толпами. Нередко после очередного набега от отряда оставалось не больше десяти человек. Правда, шайка моя вскоре пополнялась, но вечно так продолжаться не могло. Благодаря -высокой смертности среди моих людей я довольно быстро снискал дурную славу. Многие, например, считали, что я вовсе и не человек. Наверное, всему виной была моя необыкновенная удача, то, что я был практически неуязвим, чудесным образом избегая любой смертельной опасности. Ну и репутация отчаянного психа, конечно, тоже заставляла разбойников разбредаться по другим, порой менее удачливым, шайкам. Слухи обо мне были, как водится, сильно преувеличены — я ведь вовсе не ненормальный, как кто-то может подумать, я тоже испытываю страх и прочие простые человеческие эмоции... Я — человек, хоть и обладаю нечеловеческой силой воли и умением решать любые вопросы.

Стерпор. Борьба за власть. Кровопролитная война. Победа. Я — король. Мне принадлежат обширные земли от самой Кривии до Северного Мерквия...

И вот уже я — жалкий калека, узник Нижних Пределов. Вырвался на свободу лишь затем, чтобы погибнуть, рухнуть в пропасть по воле гадкого, тупого карлика...

 

 

Я вспомнил, как Габриэль Савиньи принес мне взамен деревянного меча настоящий, булатной стали. Мой первый меч, выкованный Герасимом за пару часов, был лишен украшений вроде гравировки или изящных вензелей, но мне он показался самым красивым оружием на свете. На глазах у меня выступили слезы. Я смотрел на стальной клинок, на обмотанную бечевкой рукоять и не мог вымолвить ни слова — мои уста сковал восторг — это был поистине божественный дар.

—  Носи оружие с честью, —  сказал Габриэль Савиньи, —  ты мой лучший ученик, Дарт. Я знаю, что ты будешь использовать его всегда только для правых дел.

—  О да! — Я благодарно кивнул и положил руку на плечо учителя. — Ты можешь быть в этом уверен.

Я уже давно был с Габриэлем Савиньи в дружеских отношениях. Нас сблизило увлечение метательными топорами. И хотя я все больше внимания уделял мечу и все меньше топорам, время от времени мы с ним соревновались, кидая топоры в державших деревянные щиты слуг. Мне надоедало швырять топоры довольно скоро — все же это занятие на любителя. А вот Габриэль Савиньи так любил топоры, что порой впадал в настоящее исступление. Он кидал и кидал их до тех пор, пока от щита не оставались одни обломки, а державший его слуга не падал от ужаса в обморок. Или делал вид, что упал, в надежде остаться в живых.

Мое заверение, что я намерен использовать пожалованный мне меч только для правых дел, вовсе не было пустыми словами: я давно уже подумывал о том, что как только стану обладателем настоящего меча, то немедленно совершу целый ряд благороднейших поступков.

И совершил...

 

 

Покинув фамильный замок, я отправился в жилую часть города, чтобы вступить в поединок возмездия с первым отъявленным мерзавцем на моем длинном жизненном пути. Этот злодей по профессии был шорником, он занимался разведением собак, кормил и поил их, приучая к себе, растил, в общем, строил из себя добродушного дядюшку — покровителя братьев наших меньших. А потом сдирал с бедных собачонок шкуры, шил сапоги и по весьма недешевой цене продавал состоятельным гражданам Мэндома. Наживался на страданиях несчастных животных.

Не представляю, какой паршивой у человека должна быть душа, чтобы он был способен на такое.

Я поднялся по ступеням и громко постучал в дверь дома, где жил этот отъявленный мерзавец. За дверью царила тишина. Потом отозвались собаки — судя по приглушенному лаю, он держал их в подполе. Я стоял на пороге и раскачивался на каблуках, ожидая, когда негодяй наконец соизволит меня принять. Время шло, а он все не появлялся. Я постучал повторно, чувствуя, что теряю терпение. Я даже несколько раз дернул серьгу. Тогда этот жест только начинал входить у меня в привычку. Наконец за дверью послышалось кряхтенье, заскрипела лестница.

—  Кого там черти принесли? — проворчал шорник и громко зевнул.

—  Это потомственный принц дома Вейньет! — выкрикнул я. — Мое имя — Дарт! Открывай, морда!

Суровое обращение отъявленного мерзавца совсем не смутило, наверное, он привык к тому, что высокопоставленные господа, общаясь с ним, ругаются последними словами. Да и как еще можно обращаться с человеком, ремесло которого — живодер.

Дверь распахнулась, на лице шорника сияла счастливая улыбка — он почему-то решил, что я хочу приобрести сапоги, скроенные из шкур невинно убиенных животных. Выражение моего лица его тоже не удивило. Наверное, именно так, с отвращением, на него смотрели многие богатые клиенты.

—  Юный принц, —  продолжая скалиться, сказал шорник, —  какой сюрприз! Для вас — лучший товар. Приготовлен только на той неделе. — Он заговорщицки подмигнул мне. — Желаете посмотреть прямо сейчас?

Я решил не тянуть кота за хвост и сразу же приступить к делу. Вынув меч из-за спины, где я его прятал — опасался, что шорник в дверную щель разглядит мое новенькое блестящее оружие и не захочет ко мне выйти, — я сказал:

 — Буду краток. Ты недостоин того, чтобы жить. И я пришел убить тебя.

—  Чего?! — растерялся негодяй. Наверное, раньше ему не приходилось сталкиваться с подобной откровенностью. — Я вас не понял. — Он шумно сглотнул слюну.

—  Я пришел, чтобы убить тебя, —  повторил я, подергивая серьгу, —  но, если ты предпочитаешь провести поединок по всем правилам, что ж, я готов.

—  По-поединок... — От страха он стал заикаться, лицо его пошло пятнами.

Росту шорник был под два метра, широкоплечий и очень плотного телосложения, но смелостью он явно не отличался. Увидев, что отъявленный мерзавец впал в состояние почти священного ужаса и вместо того, чтобы взяться за оружие, только хлопает глазами, я сильно разочаровался. В самом деле, убивать безоружного подлеца, трясущегося от страха, словно руки у запойного пьяницы рано поутру, совсем непочетно. Другое дело, — насадить на острый клинок яростного противника во время длительного, кровопролитного поединка.

—  На колени, собака, —  рявкнул я, расстроенный до глубины души его недостойным поведением.

Как видите, даже в весьма юном возрасте я был решителен и грозен. С отъявленными мерзавцами я никогда не церемонился.

Обозвав его собакой, я, видимо, затронул дремавшую в его душе струнку маленькой, загнанной в самой дальний уголок совести. Шорник внезапно весь обмяк, упал на пол и, обхватив мои колени, зарыдал в голос. Он лил слезы и каялся, каялся и клялся, что “никогда больше так не будет”, “чес-с-сно слово, не будет”, и что великолепный милорд может забрать все его сапоги и носить их... Подобное предложение вызвало у меня возмущение, я топнул ногой и случайно отдавил шорнику пальцы. И вообще, вскрикнув от боли, каялся несчастный, он будет лучшим другом всем бездомным собакам Мэндома., станет кормить их и, что главное, поить. Он будет поить их каждый божий день, с утра и до позднего вечера. Пока он жив, ни одна собачка в столице Белирии не узнает, что такое жажда...

—  Мамой клянусь, —  выкрикнул мерзавец и ударил себя в грудь.

—  Ты бы еще чертовой бабушкой поклялся! — проворчал я, развернулся и пошел прочь. Под нос я бормотал проклятия — все прошло совсем не так, как мне представлялось.

Я не сомневался, что через пару дней шорник и думать забудет о своих обещаниях и примется за старое, но оказалось — я напугал его так сильно, что на протяжении очень долгого времени он действительно выполнял все то, что наобещал мне в пылу раскаяния. Еще пару лет в Мэндоме можно было наблюдать сильно поддатых собак. Некоторые ночами выли на луну, мешая горожанам заснуть, другие впадали в ярость и кидались на прохожих, иные просто спали, издавая громкий храп и довольное ворчание — наверное, во сне им являлись сахарные косточки. Мэндом даже прозвали “городом пьяных псов”. Кое-кто считал, что столицу Белирии так окрестили из-за королевских стражников — их народ давным-давно нарек псами. Что и говорить, стражи действительно любили пропустить по стаканчику, даже будучи на службе, да и гавкали на всех почем зря... Но я — то точно знал: к тому, что Мэндом нарекли “городом пьяных псов”, королевская стража не причастна — просто на улицах шляется великое множество нетрезвых собак. Куда ни пойдешь — непременно наткнешься на пару шатающихся красноглазых шавок. Многие собачонки на столичных улицах и гавкать толком не могли, только громко и часто икали.

Напуганный мною до безумия шорник бродил по городу с огромным бочонком браги и поил из него бродячих жи­вотных. На нищих, с вожделением тянущих к нему ладошки, он яростно шикал и грозился передать их в руки королевской стражи, если они будут мешать ему “выполнять высшее предназначение”.

Подобное положение вещей, конечно, было совсем не тем, чего я добивался. Я-то полагал, что отъявленный мерзавец не исправится никогда, что он будет тихонько лежать, сложив на груди пухлые ручищи под наглухо заколоченной крышкой гроба, под слоем сырой землицы, и не обидит больше ни одной собачонки, но вышло все, как видите, совсем иначе.

По крайней мере, шорник перестал терзать собак, кроя из их шкурок сапоги. Перешел на кошек. Ну а кошек я и сам, признаться, недолюбливаю...

 

 

Следующий визит возмездия я нанес известному во всей Белирии и даже за ее пределами дельцу Цвейгу Мегану. Отъявленный мерзавец был богат, как покойный король Георг, и отличался абсолютным отсутствием совести. Он жил за городом, где отстроил себе неимоверных размеров поместье. Собственно, и не поместье даже, а целый замок с широкой оборонительной линией укреплений, тремя рвами и несколькими постами наемной стражи между ними.

Меган отличался от простых, хороших людей тем, что время от времени отлавливал в Мэндоме и его окрестностях молоденьких девушек, отвозил к себе в замок и там творил с ними всяческие бесчинства. Королю Бенедикту развлечения Мегана, разумеется, совсем не нравились, но благосостояние королевства во многом зависело от этого маленького, прыткого человечка, сумевшего десять лет назад основать Торговую гильдию. К тому моменту как я нанес ему визит, Меган успел прибрать к рукам половину Белирии. Торговая гильдия ведала всеми импортными и экспортными делами государства, контролировала внутреннюю торговлю и собирала для королевской казны высокий налог со всех торговых сделок. Цвейгу Мегану также принадлежало тридцать алмазных рудников в окрестностях Вейгарда (вот ведь стервец!) и несметное количество шахт, где добывалась железная руда.

Уже одно только то, что делец обладает подобным богатством, делало его в моих глазах “отъявленным мерзавцем”. Хорошее благосостояние, по моему нескромному мнению, к лицу особе королевской крови, но никак не зарвавшемуся безродному купчишке.

Цвейг Меган был в Белирии человеком очень влиятельным, к нему прислушивались многие, иногда он имел наглость диктовать свою волю даже королю. Это случалось, когда речь шла о каких-нибудь крупных торговых сделках, на которых король должен был лично присутствовать, чтобы продемонстрировать партнерам серьезность намерений Мегана. Иногда ради заключения сделки Бенедикту приходилось отменять запланированные дела — званый ужин, очередное пиршество, а однажды — даже охоту, что было само по себе событием необыкновенным. Однако финансовым делам Бенедикт Вейньет уделял первостепенное значение и вынужден был закрывать глаза на отвратительное поведение основателя Торговой гильдии.

— Мы пока потерпим Мегана, —  по обыкновению говорил отец, выслушав очередной рассказ о бесчинствах, творимых дельцом, —  пусть его, развлекается. — Тут он возвышал голос: — Но он должен знать — час расплаты придет. Если и не на земле, то на небе его настигнет возмездие! — Бенедикт указывал на потолок, лицо его становилось проникновенным и благостным. — Бог... он ведь не просто так там сидит, он все-все видит. Так что Мегану не поздоровится там, на небесах... В этом вы можете быть уверены, как и в том, что меня зовут Бенедикт Вейньет.

Если горожане начинали вяло возражать, что неплохо бы, дескать, чтобы Мегану не поздоровилось уже здесь, на земле, король начинал сердиться.

—  А вы знаете, сколько Меган сделал для Белирии? — вопрошал он. — Вы хотя бы представляете себе, что вашей сытой жизнью вы обязаны не кому-нибудь, а Цвейгу Мегану? Помните ли вы, как вам жилось, когда в Белирии не было Торговой гильдии? То-то и оно! А теперь посмотрите, какая жизнь на-ча-лась!

Конечно, отец заблуждался, считая жирного паука, сосущего кровь трудового народа, благодетелем нашей великой страны.

Откровенно говоря, меня этот мерзкий, раздувшийся от сытости паучище не заинтересовал бы вовсе, если бы речь шла только о его богатстве и проделках с какими-то малознакомыми мне девицами, но в его сети однажды попалась одна из моих подружек. Вид ее после посещения злополучного замка огорчил меня до невозможности — выглядела она просто ужасно, бедняжку сильно избили, к тому же пережитый ею стресс оказался настолько сильным, что она почти разучилась говорить, а я, признаться, любил с ней поболтать о самых разных вещах...

У меня в голове не укладывается, как можно совершать подобные преступления и чувствовать себя потом вполне спокойно. “Наверное, у отъявленных мерзавцев просто-напросто нет некоторых душевных свойств, имеющихся у простых людей, —  помнится, думал я, —  исправить их практически невозможно, а значит, их нужно уничтожать, выпалывать, как сорняки, растущие на поле для культурных растений”.

Я намеревался поговорить с Цвейгом Меганом как мужчина с мужчиной. Я рассудил, что разговор по-мужски должен раз и навсегда убедить Мегана, что так больше жить нельзя. Совсем нельзя так жить. Ну, вы меня, наверное, понимаете. Жить так нельзя!

Лошадку по кличке Спот с белым пятном на лбу я гнал во весь опор, так что очень скоро передо мной выросла темная громадина великолепного замка. Оба моста оказались опущены. То ли Цвейг Меган ожидал гостей, то ли настолько уверился в собственной безопасности, что до лихих людишек или даже диких племен ему не было никакого дела.

К слову сказать, дикие племена в Центральном королевстве объявлялись действительно крайне редко. Рубежи королевства всегда были надежно защищены, ведь для того, чтобы прийти на земли короля Бенедикта, агрессорам нужно было миновать одно из приграничных герцогств. Последний раз военный конфликт случился почти десять лет назад, когда племена куннов вторглись в Гадсмит, но благодаря мужеству и полководческому таланту герцога Мизериллы (вынужден признать, что в военной науке он весьма преуспел) куннов отбросили за границы герцогства. Что касается кошмарных варварских племен луноликих стер­вятников, то о них в Белирии последний раз слышали почти полвека назад. Хотя отдельные представители этого донельзя отсталого и дикого народа иногда появлялись в Центральном королевстве. Стервятники выполняли различные заказы, служа убийцами и ворами. Однажды и мне пришлось с ними столкнуться, но об этом несколько позже...

Первый пост охраны я миновал без всяких проблем — наемники Мегана попросту дрыхли. Я проскакал в нескольких шагах от них, а они так и не проснулись. Скорее всего, стражи были мертвецки пьяны. Дисциплина в охранении купчишки меня позабавила. Проникнуть в его владения оказалось даже не просто, а очень просто...

Второй пост бодрствовал, но алчные до денег наемники согласились на небольшое вознаграждение и пропустили меня дальше без всяких лишних проблем, суеты и бряцанья оружием. Я всегда говорил — жадность делает людей благоразумными, а бескорыстие лишает разума.

Третий пост находился возле моста. Два стража уныло наблюдали, как я подъезжаю. Денег у меня уже не было, поэтому мне ничего не оставалось, как действовать напрямик, с предельной откровенностью. Я спешился и пошел к стражам. Умница Спот послушно плелся сзади, даже за повод тянуть не приходилось.

—  Я с визитом к Цвейгу Мегану, —  заявил я.

—  Кто такой? — спросил один из стражей. Наемников делец набирал из окрестных поселений, так что они могли не знать меня в лицо.

—  Потомственный принц дома Вейньет, —  отрекомендовался я, —  приехал убить вашего хозяина.

—  Убить?! — оживился страж, с которым я беседовал. — Что, прямо вот так и убить?! — Выражение лица у него стало язвительным.

—  Да, —  твердо сказал я, —  надеюсь, вы не собираетесь мне помешать...

Тут до него наконец стало доходить, что намерения у меня самые серьезные, он растерялся и сделал шаг назад, не зная, что предпринять.

—  Что здесь происходит? — К нам с важным видом подошел второй страж.

—  Да вот, принц дома Вейньет, —  сказал первый, —  говорит, приехал убить нашего хозяина.

—  Что такое?! — переполошился второй страж.

Рука его метнулась к рукоятке меча, но я оказался намного проворнее. Одно только движение — и он замер, боясь пошевелиться — клинок застыл у его горла, над самым кадыком, дернись у меня рука, от напряжения или по какой-нибудь другой причине, и он покойник. Страж прочувствовал ситуацию сполна, судорожно сглотнул слюну и поинтересовался:

 — Что мы мо-жем для вас сде-лать?

— Вы что, с ума сошли?! — сдвинув брови, спросил я. — Собирались, значит, чинить препятствия королю?!

—  Но ты же еще не король, —  возразил тот, жизнь которого не висела сейчас на волоске. Наверное, стоя от меня в нескольких шагах, он чувствовал себя в безопасности и потому позволил себе вступить в бессодержательный диспут.

—  Не слу-шайте его, ваша светлость, —  проговорил первый, —  он у меня денег занял. Вот и болтает что ни попадя.

—  Понятно. — Я усмехнулся. — Отдавать, значит, не хо­чет...

—  Вот будешь королем, тогда и командуй, щенок, —  хмыкнул должник, думая, наверное, что сейчас я разом решу его финансовые проблемы.

Клинок мелькнул так быстро, что страж ничего не успел предпринять. Он закричал, схватился за рассеченный подбородок и отпрыгнул далеко назад. А острие уже снова было у горла его товарища. Сильно сожалея о своих опрометчивых словах, должник в ужасе пятился — демонстрация моего фехтовального мастерства сильно его впечатлила.

—  Куда пошел? Стоять, —  сказал я ему, —  или я за твою сохранность не отвечаю. Страж остановился.

—  Бросайте-ка ваши мечи в ров, —  потребовал я, —  или я сниму их с трупов...

Приказание было немедленно исполнено.

—  Могу я надеяться, что, пока буду находиться внутри, вы не станете чинить мне никаких препятствий? — спросил я.

Оба сумрачно кивнули.

—  Нет, так не пойдет. — Я покачал головой. — Больно морды у вас нерадостные, как я погляжу, давайте-ка я вас лучше свяжу. Договорились?

Возражать они не стали — проявили благоразумие.

—  Веревка у вас есть? — поинтересовался я.

—  Есть немного, —  откликнулся один из стражей.

—  Вот и прекрасно, если бы не было, за вашу жизнь я не дал бы и ломаного гроша.

Страж с порезанным подбородком метнулся к палатке и, недолго покопавшись в ее недрах, извлек на свет нечто странное.

—  И это веревка? — негодующе спросил я (то, что он пытался выдать за веревку, больше всего походило на клубок гнилой шерсти). — Нет, похоже, вы совсем не цените свою жизнь. Видимо, мне все же придется вас убить.

—  Ладно-ладно, —  испугались стражи, —  у нас и другая есть...

Я связал их по рукам и ногам отличной пеньковой веревкой — распутаться им будет не так-то просто — и проследовал в замок.

Да, охрана у Цвейга Мегана самая непрофессиональная. Должно быть, купчишка поскупился и нанял самых дешевых воинов в Белирии. Наверное, он не знал, что если ты “отъявленный мерзавец”, в первую очередь тебе следует позаботиться о собственной безопасности, а потом уже вершить всякие гнусные делишки. А не то придет юный принц и оборвет твою никчемную жизнь.

Я мрачно усмехнулся  — и дернул серьгу. Настроение у меня в этот день было просто убийственное.

Цвейг Меган давал очередной пир. Трапезничали почти круглые сутки. Попойка шла полным ходом. Народ хохотал, жрал и пил, хрустели кости, чавкали жирные рты. Длинные столы, стоявшие в форме буквы “Т”, сплошь были заставлены разнообразными яствами. Поросята в пряном соусе, копченые окорока, трюфели, речная рыба, печень индейки, паштеты из бычьих тестикул с перепелиными яйцами, грибы, многочисленные салаты и другие разносолы.

Цвейг Меган моего появления не заметил, он сидел во главе стола, на перекрестье буквы “Т”, и как раз опрокидывал в себя очередной золоченый кубок, полный вина. Зато его гости сразу обратили на меня внимание, тем более что я постарался обнаружить себя немедленно. Лица у всех собравшихся были, мягко говоря, неприятными, я опасался, что если промедлю с приветствиями, то решительности у меня поубавится.

— Я пришел, чтобы передать привет от леди Лоры! — проорал я так, что даже охрип.

Голоса заметно поутихли. Жующие головы повернулись ко мне. Делец поперхнулся вином и припечатал кубок к столу.

—  От кого?! От кого?! — рявкнул Меган. — Что-то я не припомню такой... леди? — и поднялся из-за стола. — Здесь вообще много разного сброда бывает, —  заявил он, —  но я ни разу не слышал, чтобы тут видели хотя бы одну леди.

Народ за столом дружно загоготал. По мнению присутствующих, шутка вышла презабавной. Мне так не показалось. Должно быть, у всех мерзавцев чувство юмора весьма специфическое и схожее, а здесь мерзавцев было предостаточно. Порядочных же людей не наблюдалось вовсе. Толькомоя нескромная персона.

—  Леди Лора была тут, я пришел, чтобы отомстить за ее поруганную честь.

—  Чего? — спросил Меган. — Чего-чего? Я чего-то не расслышал?

Он оглушительно захохотал, его смех поддержали все вокруг. Некоторое время трапезная буквально содрогалась от хохота. Я же терпеливо ждал, когда веселье схлынет. Первым прекратил смеяться Цвейг Меган.

—  Погоди-ка, —  сказал он, сощурившись, —  да я ведь, кажется, тебя знаю. Ты королевский сынок. Дартруг, так, кажется.

—  Дарт, —  поправил я его, —  Дартруг — мой старший брат.

—  А ты, значит, младший. Понятно, понятно. — Меган направился прямиком ко мне. Не обращая внимания на зажатый в моей руке меч, он подошел и обнял меня за плечи (делец был очень ловок в общении и гордился умением завоевать расположение любого — но не мое). — Послушай, тебя просто неправильно информировали, —  вкрадчиво сказал он, —  теперь я действительно припоминаю, была тут такая... леди... — Он хмыкнул. — Но она пришла сюда сама, без приглашения, и все время просила меня —  еще, еще... ну, ты меня понимаешь. Ненасытная, в общем, особа...

Клинок мелькнул снизу вверх, рассекая его горло. Меган вскрикнул — получился булькающий всхлип — и рухнул на колени. Я сделал шаг назад, и купчишка ткнулся лицом в носки моих сапог.

Несколько мгновений в зале царила тишина. На всех присутствующих напал столбняк, настолько они были ошарашены случившимся. Кончина крупного дельца, основателя Торговой гильдии и человека, напрочь лишенного совести, была неожиданной и скоропостижной. Тишина продлилась недолго, вскоре началось форменное столпотворение. Охранники Мегана, по большей части наемники и убийцы, ринулись ко мне, вынимая на ходу мечи. Гости купца, в числе которых, как вскоре выяснилось, был и его двоюродный брат, не могли оставить происшедшее без внимания и решили покончить со мной.

Я оказался на столе, подпрыгнул, вцепившись в массивную люстру, и побежал, раздавая удары ногами направо и налево. Толпа ринулась за мной. Опасаясь, что сейчас меня проткнет кто-нибудь не в меру ловкий, я, не выпуская из рук меч, забрался на люстру и принялся ее раскачивать. Гости Мегана полезли на стол, чтобы достать меня. Стол не выдержал и с грохотом рухнул. Многие растянулись среди изысканных кушаний. Я успел заметить, что один из гостей ткнулся лицом в паштет, а другой пробил головой дубовую бочку и теперь буквально захлебывался вином.

Вскоре люстра раскачалась достаточно, чтобы я допрыгнул до балконных перил. Оттуда я перебрался на второй ярус. Через мгновение здесь уже было не протолкнуться. Проход второго яруса оказался очень узким, ко мне не могло подобраться больше двух человек одновременно. Бойцы атаковали меня справа и слева, а за их спинами толпились другие желающие пустить кровь отважному борцу за справедливость. Их было много, и они напирали. Мне удалось заколоть одного из бойцов. Придерживая его левой рукой, я отражал нападение второго. Но и этот занимательный бой продлился недолго. Вскоре, раненный в голову, мой противник перевернулся через перила и рухнул вниз. Я отпихнул проколотый насквозь по меньшей мере десять раз труп и снова запрыгнул на люстру. Толпа немедленно устремилась вниз по лестницам, чтобы прикончить меня там.

Я благополучно приземлился на обломки стола и побежал к дверям, ведущим к выходу из замка. Однако уже на середине зала понял, что не успеваю — слишком ретиво бежали гости Мегана, стараясь отрезать меня от пути к спасению. К счастью, нападавшие совсем позабыли про дверь, ведущую в другие помещения. Я немедленно кинулся туда. Перед дверью оказался всего один, правда, очень яростный противник. Он заревел, размахивая шестопером. Бедняга неправильно уловил направление движения моего клинка — решил, что я собираюсь предпринять правый сложный финт. Должно быть, он был обо мне преувеличенно хорошего мнения. Я не стал мудрствовать и, когда он попытался закрыться справа, заколол его прямым выпадом в грудь. Затем я врезался в двери, они распахнулись, и я помчался по коридору.

Мимо меня проносились входы в другие помещения замка Цвейга Мегана, но для того, чтобы заглядывать в них, у меня не было времени, да и желания — пусть королевские стражи разбираются, что он тут успел наворовать за долгие годы выворачивания карманов у честных граждан Центрального королевства. Я добежал до небольшого окошка в конце коридора, нырнул в него и выбрался на небольшой каменный выступ — подо мной оказался ров с острыми кольями. Я выругался про себя и заспешил по выступу, цепляясь за стену, прочь, подальше от преследователей... и так до самого угла. Здесь выступ кончался. За поворотом стена была абсолютно гладкой.

Кто и зачем построил под окном этот странный выступ? Мне в голову стали лезть всякие мистические мысли. Может, замок Цвейг Меган строил с помощью какого-нибудь колдуна-провидца. И колдун предусмотрел этот выступ специально, чтобы на нем окончил свои дни убийца владельца замка. Да нет же, этого просто не может быть!

Я обернулся, из окошка следом за мной выбрался краснолицый верзила, вооруженный тяжелым топором. Он осторожно крался по выступу, время от времени поглядывая вниз. На лбу у парня выступила испарина. Судя по виду, верзила очень боялся высоты, но желание поскорее покончить со мной было намного сильнее этого страха. Был бы он чуточку поумнее, спустился бы вниз и спокойно расстрелял меня из арбалета.

—  Эй ты, —  голос у него был сиплым, —  ты, Дарт, как там тебя... королевский сынок... ты убил моего двоюродного брата.

—  Прими мои соболезнования. — Меч я держал на изготовку, готовясь отразить его нападение. — Но мне кажется, твой брат был очень недостойным человеком. Я рад, что он больше никому не причинит боли и страданий. Порадуйся и ты вместе со мной.

—  Да пошел ты! — взревел он и ринулся на меня.

Эмоции захлестывали верзилу, он забыл об осторожности, споткнулся и, взмахнув руками, полетел вниз, прямо на острые колья. Хряпе! Чавкающий, неприятный звук заставил меня поморщиться. Я поглядел вниз — двоюродный братец Цвейга Мегана так и не выпустил из руки топор, кол торчал из середины его груди. Он еще был жив, дернул головой и что-то прохрипел. Я не расслышал...

А из окна уже выбирался новый наемник с кривой алебардой.

Все ясно — решил достать меня издалека. Ну что же, его ждет жестокое разочарование. Габриэль Савиньи много внимания уделял тому, чтобы обучить меня обороняться мечом от длиннодревкового оружия.

Меня посетила мысль, что, если меня будут и дальше атаковать, я смогу постепенно забросать колья телами врагов и потом спокойно спрыгнуть вниз... Я отбросил эту идею, как далекую от воплощения в реальность. Скоро, очень скоро враги поймут, что куда проще расстреливать меня снизу, и тогда мне не поздоровится.

Я двинулся навстречу наемнику — пусть сзади у меня будет немного места на тот случай, если он окажется слишком проворным и мне придется отступить. Тут под пальцами я что-то почувствовал — странный металлический штырек. Я покрутил его, потом нажал — щелкнул хитроумный замок, и каменная стена за моей спиной вдруг вздрогнула и отвалилась. Каменный выступ оказался не бесполезной причудой и не хитроумным замыслом колдуна-провидца, а дорогой к потайному ходу.

Я немедленно развернулся, прыгнул в лаз и сделал вид, что бегу по каменным ступеням. Даже изобразил затихающий вдали радостный крик. Воин с алебардой нырнул следом за мной, получил подножку и покатился вниз, стукаясь головой обо все, что попадалось у него на пути. Ступени, стена, ступени, каменный бортик слева, ступени... Больно, наверное. Он остался лежать в самом конце крутой лестницы, алебарда валялась рядом. Перешагнув неподвижное тело, я оказался в кромешной темноте. Делать нечего, придется идти. Цепляясь за стены, я двинулся вперед.

К своему удивлению, выбрался я неподалеку от того места, где оставил лошадку. Спот собрался было радостно заржать, но я схватил его за морду и покачал головой — тихо! Он понял, ткнулся мне в щеку мокрыми губами и фыркнул...

 

 

Должно быть, Цвейг Меган предчувствовал, что обделываемые им темные делишки (не только кражи молоденьких девиц, но и многие другие) рано или поздно всплывут и, когда король придет его арестовывать, он сможет выбраться через подземный ход с мошной, набитой золотом. К счастью, я помешал осуществлению этих далеко идущих планов и отъявленному мерзавцу не удалось избежать правосудия...

Наемники Мегана не стали ничего предпринимать для моей поимки, а постарались убраться как можно дальше от Центрального королевства, полагая, что королевский сынок немедленно доложит о происшедшем отцу. Действия же Бенедикта Вейньета всегда отличались непредсказуемостью, так что на его милосердие никто и никогда не полагался. К тому же Цвейг Меган был для них всего-навсего работодателем. Покажите мне идиота, который за своего работодателя готов пожертвовать жизнью. Если только чьей-то чужой. И то вряд ли.

Я же после успешного завершения дела всерьез воодушевился, ощущая эйфорию по поводу того, что совершаю благородные поступки и избавляю мир от плохих людей. В течение месяца я покарал еще нескольких “отъявленных мерзавцев”, позоривших светлое имя Белирии, и думал продолжать уничтожать “сорняки на поле для культурных растений”, но тут, к своему удивлению, понял, что “отъявленных мерзавцев” в столице Центрального королевства вдруг стало совсем немного. Точнее сказать — не стало совсем. Мне они, по крайней мере, больше не встречались. Люди стали приветливы и благодушны, каждый считал своим долгом поздороваться со мной, сдернув с головы шляпу, я, разумеется, отвечал им тем же. Именно тогда я и пристрастился к приветствиям — еще одна моя вредная привычка, от которой практически невозможно избавиться. В тавернах мне стали совершенно безвозмездно наливать светлый эль, что я воспринял с искренним энтузиазмом. Меня старались задобрить, делая ценные подарки. Да что там говорить — дары сыпались на меня, как из рога изобилия, до тех пор, пока какой-то негодяй-завистник не пустил слух, что подарков я, дескать, тоже очень не люблю. Думаю, это был кто-то из моих братцев. Им очень не нравилась моя слава борца за справедливость и все возрастающая популярность в народе.

После того как прошел слух, что я не люблю подарков, люди стали меня открыто избегать. Многие считали, что я опасный ненормальный, и старались держаться от меня подальше. Впрочем, всеобщего волнения при появлении моей персоны я особенно не замечал, вращаясь в очень узком кругу приближенных. В круг этот входили только мои беспутные приятели и несколько легко доступных де­виц. Утром и днем я обучался многочисленным наукам и оттачивал мастерство владения мечом, фехтуя с Габриэлем Савиньи и братьями, а вечером рекой лился светлый эль, и весь Мэндом буквально сотрясался от пирушек, закатываемых нашей не в меру буйной компанией...

Поскольку моя склонность к убийству “отъявленных мерзавцев” вскоре стала очевидной для всех без исключения граждан Центрального королевства, слухи о моих славных деяниях докатились до Бенедикта Вейньета. Отец вдруг стал мною чрезвычайно недоволен, чему я поначалу очень удивлялся, ведь многие простые граждане в Мэндоме одобряли мои действия. Впоследствии я выяснил, что, оказывается, для каждого человека существуют свои “отъявленные мерзавцы”, и отвратительный тип, которого, по моему мнению, просто необходимо прикончить, оказывается для кого-то преданным слугой, полезным человеком или даже любимым братом. Моей дражайшей супруге, например, был необычайно дорог ее братец, который занимался тем, что обирал приезжих в небольшой таверне. К сожалению, я тогда еще не был знаком с Рошель и потому убил его без зазрения совести, о чем позже, узнав, кем он приходился моей возлюбленной, сожалел все то время, что шел до пансиона мадам Клико, где мне тогда приходилось квартировать. После того как с “отъявленным мерзавцем” Цвейгом Меганом произошла досадная неприятность и отцу донесли, кто отправил его на тот свет, он страшно разгневался и приказал привести меня в тронную залу.

—  Дарт, —  заорал он на меня, едва я переступил порог, —  ты хотя бы знаешь, что натворил?! Я закрывал глаза на твои проделки, но это... это просто возмущает меня до глубины души. Да ведь...

—  Знаю, —  перебил я его, —  отец, послушай, я уничтожил паука, который оплел своими сетями все Центральное королевство. Только подумай, кто теперь будет стоять во главе Торговой гильдии, которой владел Меган?

—  В какой еще главе?! Да гильдия развалится к чертовой... — Бенедикт осекся, взгляд его некоторое время блуждал под потолком, потом король просиял. — Ты хочешь сказать, что теперь я... могу собственным повелением... сделать себя главой Торговой гильдии?

— Или хотя бы нашего казначея, —  кивнул я. — В любом случае мне всегда казалось, что во главе Торговой гильдии должен стоять свой человек, который думает прежде всего о благе государства, а потом уже о своем собственном обогащении.

Отец посмотрел на меня странно, вид у него вдруг сделался торжественным.

—  Ты очень далеко пойдешь, Дарт, —  сказал он, —  у тебя есть к этому все предпосылки. Смотри не растеряй свои таланты и сообразительность... Знаешь ли ты, например, что светлый эль сильно снижает мозговую активность?

—  А я слышал, что эль, напротив, способствует умственному и физическому развитию, —  заявил я.

—  Кто это тебе сказал? — насторожился отец.

—  Наш новый доктор, —  ответил я.

—  А-а, этот бездельник, —  проворчал Бенедикт.

Прежнего придворного доктора я заколол, потому что он сильно донимал меня гигиеной, а с новым мы были почти что единомышленники, по крайней мере, он был охоч до азартных игр, и я регулярно вычищал его карманы, а потом ссужал его деньгами по мере надобности. Новый доктор мог подтвердить любое мое медицинское умозаключение, настолько он был мне предан. Если бы я, к примеру, объявил, что синильная кислота полезна для печени, он с важным видом кивнул бы и сообщил, что и он придерживается того же мнения.

—  Не очень-то его слушай, Дарт, —  сказал отец, —  кажется, до него дошли слухи о том, что случилось со старым доктором, так что он к тебе относится бережнее, чем нужно.

Бенедикт захохотал и хлопнул меня по плечу. Все же отец любил меня больше других сыновей и всегда прощал мне мелкие проступки и шалости. Если бы я знал тогда, что расположение отца приведет меня к нищете и бесправию, я никогда не стал бы добиваться его любви, а, напротив, старался бы разозлить и обидеть его.

Только однажды, рассердившись на отца, я совершил против него нехороший поступок, да и то потом многократно раскаивался в содеянном. Идея, как всегда, пришла ко мне спонтанно, и я немедленно ее осуществил. Накормил перед парадом любимого королевского коня Росинанта сла­бительным. Торжественное шествие короля было испорчено — гордый шаг Росинанта сопровождался оглушительной канонадой, а до столпившихся на площади людей долетали зловонные ошметки фейерверка. Бедный Росинант после того злополучного парада получил обидное прозвище Пердун, а пару недель спустя Бенедикт пожаловал его герцогу Мизерилле. Багровый от ярости герцог, не нашедший в себе силы отказаться от королевского подарка, выезжал на Росинанте в городские ворота Мэндома, а в спину ему весело кричали горожане:

 — Ну надо же — Пердун пердуна везет!!!

В Центральном королевстве герцога Мизериллу почему-то не жаловали. Впрочем, и в родном Гадсмите вспыльчивый нрав и невоздержанность в употреблении спиртных напитков снискали ему дурную славу...

 

 

Как я уже говорил, поединки между мною и “отъявленными мерзавцами” на некоторое время прекратились в связи с отсутствием таковых. Только не поймите меня превратно: очень многие в Мэндоме обладали множеством отвратительных греховных качеств и пристрастий, совершали подлости, относились к окружающим с презрением, проявляли жестокость и черствость. Но никто из них не заслуживал смерти, потому что не являлся в моем понимании натуральным “отъявленным мерзавцем”. Все же этот почетный статус надобно заслужить. Таких людей уже не исправишь. У них на лице написано: “Я плохой, убей меня!”. Да вы и сами, наверное, нередко сталкивались с подобными типами. При встрече с “отъявленным мерзавцем” у приличного человека немедленно возникает желание перейти на другую сторону дороги, чтобы, не дай бог, не столкнуться с этим ужасным человеком взглядом или чем-нибудь еще. Ведь неизвестно, чего от него ждать. Судя по виду “отъявленного мерзавца”, он может запросто отвесить вам оплеуху и от всей души расхохотаться — такая черная у него душа.

Так вот, я уже был уверен, что подобных типов в Мэндоме совсем не осталось, люди с черной душой приложили все усилия к тому, чтобы исправиться, или попросту покинули город. Но вскоре выяснилось, что я ошибался. Однажды, когда я возвращался с веселой вечеринки, организованной самым запойным и веселым из моих друзей, на меня напало четверо вооруженных наемников. До сих пор я не знаю, что за “отъявленный мерзавец” их нанял. Возможно, их было даже несколько и они до поры скрывались, опасаясь моего праведного гнева, но потом, устав совершать только хорошие поступки и отчаянно тоскуя по привычному для них образу неправедной жизни, скинулись, чтобы покончить со мной.

Некоторые нападавшие были явно не из наших мест.

“Неужели специально приехали, чтобы меня убить?” — подумал я и ощутил, как сердце мое переполняет гордость.

Трое из них принадлежали к племени луноликих стер­вятников, лица их покрывали белила, а оружием служили серпы. Четвертый был местным, я пару раз видел его в таверне возле речной пристани. Парень был могучего телосложения и орудовал цепью.

Тяжелые звенья хлестнули меня по плечу, и я, вскрикнув, отпрыгнул. Это спасло меня от направленного в голову серпа, клинок свистнул в воздухе, не причинив мне никакого вреда. Серпы у них были крупные, острые, с черенком для обеих рук, но держались за черенок они одной рукой. Нападавшие рассыпались полукругом. Позади меня высилась стена одного из домов, деваться мне было некуда — я выхватил меч и замер, разглядывая диковинные белые рожи. Наемники, казалось, не спешили.

—  Нам заплатили тридцать монет золотом и двадцать серебром за твое убийство, —  сказал здоровяк, вооруженный цепью.

Я присвистнул:

 — Целое состояние. Поздравляю, кажется, вы разбогатели. Могу я узнать, что вы будете делать с деньгами, когда все закончится?

— Нет, —  отрезал мой собеседник, —  я хотел спросить вот что: нет ли у тебя желания заплатить нам сорок золотых? Тогда мы разошлись бы по-доброму.

—  Сорок золотых. — Я сделал вид, что размышляю над его предложением, потом стал загибать пальцы. — Погодите-ка, сорок, значит так, двадцать тут, десять здесь, тут еще пять... Нет, —  я энергично покачал головой, —  ничем не могу вам помочь.

—  Речь идет о твоей жизни, —  напомнил здоровяк с цепью.

—  Ничего не поделаешь, —  беззаботно ответил я, —  я уже неоднократно бывал в нескольких шагах от смерти, и знаешь что?

— Что?

—  Мне нравится это чувство!

Тут я совершил резкий выпад, парень с цепью неловко взмахнул руками, не успевая закрыться от направленного ему в горло клинка. Хрипя, бедняга повалился назад, а я вступил в поединок с луноликими стервятниками. Несмотря на дикое происхождение, техника владения серпом у них была весьма отточена. Мне удалось ранить одного и занять более выгодное положение, за спиной у меня теперь была не стена, а проулок, так что я получил возможность отступать. Я позволил им атаковать. Бросались они на меня яростно, словно цепные псы, наверное, привыкли к тому, что поединок всегда завершается быстро — одним рывком. Со мной им пришлось повозиться — двигался я проворно, легко избегал отточенных серпов, отводил выпады клинком, от ответной атаки пока воздерживался. Как я и предполагал, вскоре стервятники выдохлись, удары их стали слабыми, а движения вялыми. Я добил раненого, вонзив меч ему в бок, второму рассек живот и уже собирался покончить с третьим, когда внезапно запнулся о камень мостовой и растянулся во весь рост. В следующее мгновение лезвие серпа было возле моего горла. Стервятник ухмыльнулся во всю размалеванную рожу. “Как глупо, —  подумал я, —  споткнулся о камень. Вся наша жизнь состоит из таких вот досадных случайностей!” И тут в воздухе что-то свистнуло и ударило стервятника в затылок. Рука убийцы дернулась, оцарапав мне шею, из его рта хлынула кровь. Я резко отпихнул луноликого и вскочил на ноги. Вдоль улицы бежал мой брат Дартруг. В руках он сжимал арбалет, вид у него был самый разъяренный.

—  Пределы побери, Дарт, —  накинулся он на меня, —  ты что, с ума, что ли, сошел?! Устроил тут опять настоящую бойню! Что тут происходит?!

—  Хм... ты как раз вовремя. — Я потрогал царапину и поморщился, представив, что еще мгновение — и порез мог быть на пару пальцев глубже, а дышать с перерезанным горлом непросто. — Эти гады хотели меня убить!

Тут я увидел, что один из луноликих стервятников все еще жив, он полз, надеясь скрыться в тени. Дартруг тоже заметил его, он подбежал к наемнику и, несмотря на мой протестующий окрик, одним резким движением свернул ему шею.

—  Ну вот, —  сказал я, —  и как я теперь узнаю, кто их послал?

—  Ты думаешь, их кто-то послал? — удивился Дартруг. — А я подумал, что это просто грабители.

—  Какие, к Нижним Пределам, грабители, посмотри повнимательнее, это же луноликие стервятники...

—  Хм, действительно стервятники, —  удивился Дарт­руг. — Что же ты раньше не сказал?

—  Я же кричал, но ты меня не слушал, подбежал, да и свернул ему шею...

Тут я заметил, что на скулах Дартруга заходили желваки, а глаза сузились и посверкивают. Похоже, он снова начал выходить из себя. Я отлично знал, что его дурное настроение грозит мне многими неприятностями, поэтому поспешил добавить:

 — Хотя, ты знаешь, я очень тебе благодарен, наверное, так и следовало поступить.

Не успел я это проговорить, как мир взорвался передо мной ярким фейерверком. Я затряс головой, чувствуя, что каким-то неведомым образом оказался сидящим на мостовой.

—  Не шути со мной, Дарт, —  прорычал Дартруг и погрозил мне пальцем, —  не то я тебе еще не так врежу!

 “Ну и псих мой братец, —  подумал я, —  совершенно не умеет себя контролировать”.

—  Ты совершенно прав, Дартруг, —  откликнулся я, —  это я во всем виноват.

—  Ты что, надо мной подшучиваешь? — с подозрением спросил он.

—  Да ты что, напротив, я очень тебе благодарен, ведь ты меня от смерти спас.

—  Ну ладно. — Он немного успокоился. — Пошли, провожу тебя до замка, а то как бы тебя снова кто-нибудь не обидел.

Нет, я не спорю, конечно, приятно, когда тебя опекает старший брат. Жалко только — характер у него такой вспыльчивый, что никогда не знаешь, чего от него ожидать в следующую минуту, и приходится трижды подумать, прежде чем что-нибудь сказать. Подобное положение вещей сильно затрудняет общение, вы не находите?!

Дартруг был старше меня на целых десять лет. Поскольку характером он очень напоминал отца, с Бенедиктом Вейньетом они не ладили. Такое часто случается, если дети слишком похожи на родителей. Свои собственные черты, увиденные в других людях, почему-то сильно раздражают, а наш родитель терпением никогда не отличался.

То, что Дартруг спас меня от верной смерти, я, конечно, не забыл и даже решил для себя, что, когда буду захватывать власть над Белирией, его королевство заберу последним и даже постараюсь потом выделить брату какой-нибудь клочок земли на окраине империи. Хоть он и участвовал в заговоре против меня, я буду выше и благороднее. Пусть правит там, проявляя свой дурной характер, лишь бы у него не было возможности вмешиваться в дела моей Белирии...

Я поблагодарил Дартруга за спасение, будучи уверен, что вовсе не мой невыдержанный братец спас меня от смерти, а какие-то высшие силы, заглядывая в дыру в небесном занавесе, решили сохранить меня для великих дел. А Дартруг просто попался им под руку, потому как шлялся неподалеку, вот они и решили направить его на помощь мне.

В своей жизни, как я уже говорил, я неоднократно был в одном шаге от смерти, но она почему-то упорно не желала забирать меня в иной мир. Что это? Простая удача? Счастливая судьба? О нет, ко мне благоволили высшие силы, они берегли меня.

 

 

В другой раз я едва не погиб, будучи уже вполне состоявшимся человеком, точнее — состоявшимся главарем шайки разбойников. Веселые пирушки и развлечения ранней юности остались позади. Моя банда тогда неплохо нажилась, ограбив крупный торговый караван. Мы направлялись к небольшой деревушке, принадлежавшей нам почти полностью. Несколько местных жителей сами были отъявленными головорезами, и, если путникам случалось останавливаться здесь на постой, утро они встречали абсолютно голые, уныло бредущие в сторону каких-нибудь более цивилизованных мест.

Я первым заметил скачущий нам наперерез вдоль рощи многочисленный отряд. Судя по всему, это была совсем не королевская стража Гадсмита, а представители конкурирующей группировки. Шли они так, чтобы наверняка отрезать нам путь к отступлению. Я приказал остановиться, оглядываясь кругом. Разумеется, мы могли попробовать уйти (враги превосходили нас численностью почти вдвое), но лошади наши были сильно нагружены добычей, а отказываться от нее очень не хотелось. Это был самый крупный куш за несколько довольно неуспешных месяцев. К тому же не в моих правилах отступать.

—  Чего решим? — спросил Глаз. Так парня прозвали за то, что видел он очень зорко, хотя красные от светлого эля гляделки его смотрели по обыкновению на переносицу — у него было косоглазие. — Вооружены они не слабо, —  пояснил Глаз, —  и, похоже, прямо на нас нацелились, волки позорные.

—  К стрельбе, —  прокричал я.

—  Чего, с лошадей, что ли, слезать будем? — удивился Глаз.

— Будем стрелять с лошадей, —  принял я решение, —  а потом драться.

—  Эй, Дарт, а ты уверен, а? — крикнул один из моих людей. — Их вона скока. Ща нас в капусту порубают. И усе!

—  Драться! — коротко откликнулся я, дернул серьгу и потянул из седельной сумки арбалет.

Сидеть на лошади и целиться было и впрямь очень неудобно. Чувствуя опасность, животное волновалось, притопывало на месте, прицел гулял, и все же я спустил курок... Арбалетный болт свистнул в воздухе и ударил под подбородок одного из врагов — он откинулся назад. Следом за ним еще несколько разбойников рухнули на землю, пораженные выстрелами моих людей. Один из них — толстый, как ствол столетнего есеня, падая, увлек за собой лошадь.

Перезарядить арбалеты мы уже не успевали.

—  Мечи к бою! — заорал я, и мы ринулись на врага.

Мои воины привыкли не думать, если я отдавал приказание. Многочисленные усобицы и борьба за власть, имевшие место в других бандах, нас не касались. Мой авторитет был непререкаем, отчасти потому, что я всегда принимал исключительно мудрые решения, но чаще в той связи, что все мои люди считали: другого такого психа и “не человека” на свете не сыскать.

Я пролетел мимо одного из врагов и рубанул его наотмашь, он вскрикнул и завалился в сторону, запутался в стременах и заскользил по земле. Тут моя лошадка столкнулась с жеребцом, скачущим навстречу. От этого удара я просто вылетел из седла. Лошадка ринулась куда-то, вырвав у меня поводья. Я упал, ударился плечом, но тут же снова вскочил на ноги. Меч я сжимал крепко — никакая сила не заставит меня уронить оружие во время боя. Кажется, меня слегка оглушило. Во всяком случае, звуки яростной сечи до меня доносились словно откуда-то издалека. Картинка тоже прыгала из стороны в сторону, потом качнулась, вставая на место...

Передо мной замахивался кистенем, чтобы ударить им кого-то впереди, широченный громила, спина его вся вымокла от пота. Почувствовав каким-то шестым чувством опасность, он начал разворачиваться. Все происходило будто во сне — медленно и нереально. Я понял, что сейчас тяжелый шар полетит мне в голову, и, не мешкая ни секунды, вонзил острие меча прямо в его потную спину, под левую лопатку. Великан вскрикнул и упал лицом вперед, так и не успев повернуться...

И тут же звуки смертельной сечи вернулись, нахлынули и оглушили меня. Визг стали, дикие вопли, ржание лошадей. На меня налетели два конника, один из них приложил меня пяткой в грудь, и я отлетел назад. Другой ударил сверху, намереваясь перерубить широкой кривой саблей пополам. Я отвел клинок и резанул его по ноге. Всадник вскрикнул и ударил меня слева. Отклонившись, я увлек его в такой глубокий выпад, что он стал крениться с седла. Я поднырнул под его руку с мечом, поймал его за шею и довершил падение. Для верности еще врезал ему рукояткой по голове. Вдруг заметил клинок, направленный мне в голову. Сталь звякнула о вовремя подставленную крестовину. Еще один противник. На этот раз пеший, наверное, его, как и меня, сбили с лошади. Мы немедленно принялись осыпать друг дружку ударами. Он защищался уверенно, но был слишком тяжеловесным и неповоротливым, чтобы противостоять такому опытному фехтовальщику, как я. К тому же меч у моего противника был короче, но существенно тяжелее. Глаза его застилал пот, тяжелыми градинами он катился со лба, мешал уследить за моими стремительными перемещениями. В какой-то миг он потерял меня из виду, и я ткнул его в бок. Он вскрикнул, отшатнулся, неуклюже закрываясь, лезвие чиркнуло его по лицу, а затем я подрубил ему ноги... Услышал шорох. Развернулся. Передо мной был новый враг. Я понял, что не успеваю закрыться, острие меча, направленное мне в грудь, было в каком-то миллиметре. В такие секунды чувствуешь, как что-то внутри тебя обрывается и ты летишь в бесконечную пропасть. Вроде той, в которую меня сбросил карлик. Я уже распрощался с жизнью, и тут моего врага неожиданно сбила с ног тяжелая лошадь, острие, лишь немного порвав камзол, унеслось прочь. Глаз подмигнул мне из седла...

Грабители из моей банды сражались отчаянно. Несмотря на численное превосходство противника, вскоре мы стали теснить их. Я запрыгнул на рыжую кобылку одного из убитых врагов, она как-то очень кстати подвернулась мне во всеобщей суматохе — животное издавало испуганное ржание, пытаясь выбраться из свалки, но повсюду натыкалось на людей с оружием.

Вскоре враги побежали. Я отдал приказ не преследовать их. Позже я понял, как ошибся. Я проявил милосердие и недальновидность. Два этих качества нередко следуют рука об руку. Конечно же необходимо было догнать и перебить их всех. Известия о моей жестокости навели бы страху на остальных. Но нет, я предпочел отпустить задумавших с нами разделаться разбойников. И они вконец обнаглели. В течение нескольких последующих месяцев на контролируемые мною земли было совершено несколько набегов, и в конце концов мою немногочисленную шайку принялись теснить с торгового тракта. Я понял, что если и дальше останусь в Гадсмите, то вскоре стану добычей для королевской стражи и закончу свои дни на виселице. Подобная перспектива меня не прельщала.

Откровенно говоря, в те времена я руководствовался в основном смутной надеждой на то, что мой отряд будет постепенно увеличиваться, ко мне будет присоединяться все больше и больше головорезов со всей Белирии, а потом с их помощью я смогу завоевать парочку городов, где объявлю себя королем. Я полагал, что именно этот путь приведет меня к возвышению. Ведь очень многие монархи, прежде чем овладеть обширными землями, прошли именно этой дорогой. Но мои люди, к сожалению, гибли толпами — я заслужил дурную репутацию, и все меньше желающих находилось примкнуть к моей шайке.

Поддержкой в этой среде я явно не пользовался. Это был не мой путь. Зато меня любил простой народ. Я далеко не сразу понял, что с самого начала мне следовало опираться на поддержку народных масс. К любой верной идее надо прийти. Кто-то додумывает ее сразу, а кому-то до того момента, как она окончательно дозреет и разовьется в сверхидею, требуется пройти длинный, исполненный лишений и неблаговидных поступков путь...

Воспоминания мои оборвались. Я увидел дно пропасти, куда меня низвергнул проклятый карлик. Оно приближалось с бешеной скоростью. Я закрыл глаза и что было сил заорал:

 — Ой-йо-о-о-о-о-о-о!

 

* * *

 

... Дорогие мои ученики, не стоит думать, что лучший способ сохранить какую-нибудь вещь на долгие времена — заключить ее в камень: в камне-де она будет находиться в абсолютном покое и безопасности целые века. Учтите, весьма вероятно, что уже очень скоро сыщется среди людей какой-нибудь отчаянный кретин или просто безумец. Кретины обычно действуют решительно, движимые собственными немереными амбициями. Безумец же отыщет эту вещь, даже не заметив того, что она защищена могучим заклятием и сокрыта в камне. Широко известен случай, произошедший с Ксаверием Соконом. Этот почтенный маг заключил в камень бутыль с красным вином, надеясь, что там-то уж оно настоится достаточное количество времени и, отворив камень через несколько десятков лет, он сможет насладиться дивным вкусом крепкого напитка. И что же вы думаете. Первый же год местный ландграф Гондор Поголовеушибленный отыскал этот камень, отворил его, не заметив даже, что имеет дело с могущественной магией, и благополучно вылакал вино Ксаверия Сокона, к пущему огорчению последнего...

Отрывок из лекции Жанги де Гуацимуса,

учителя магических дисциплин в младшей

школе просвещенной Миратры

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ней говорится о бесконечной глупости, новом круге Нижних Пределов, а также о том, что порой даже некоторые естественные отправления организма могут обладать магической силой

 

— Ой-йо-о-о-о-о-о-о!

Я резко оборвал крик, потому что мне показалось, будто падение замедлилось. Что за странная мысль?! Этого просто не может быть! И тем не менее свист в ушах затих, сопротивление воздуха уменьшилось, а дно пропасти больше не неслось на меня с пугающей неотвратимостью.

Я всегда придерживался мнения, что магия способна вызывать сильнейшие эмоции даже в самых сдержанных людях. Когда ты уже находишься на краю гибели и вся жизнь проносится у тебя перед глазами, вдруг — бац — выясняется, что сотворивший заклятие вовсе не собирался отправлять тебя на тот свет, а просто послал куда подальше.

Стоит ли говорить, что я необычайно воодушевился. “Ну надо же, какая удача, кажется, и сегодня я тоже не умру!” Воскрешение из мертвых кого угодно приведет в отличное расположение духа. Я не стал исключением из правил и даже засмеялся от счастья.

Как выяснилось, радость моя была преждевременной. Падение завершилось так же, как многие рабочие дни мойщиков окон в Мэндоме: я врезался в дно пропасти, твердое, как доска железного дерева. Воздух выбило из легких, боль пронзила тело, я прохрипел проклятие всем колдунам на свете и затих без движения. Если бы я упал не в песок, а на камни, можно было бы уже заказывать и примерять саван. А так ничего — просто потомственный принц дома Вейньет просвистел в раскаленном воздухе и впечатался в почву. Вжи-ы-ы-ык! Буме! Будьте вы все прокляты!

“Не удивлюсь, если я стал плоским, как раскатанное тесто. Плоским людям, наверное, нелегко жить в мире, где все вокруг круглобокие и объемные, — подумал я. — Черт, это еще что за дикая мысль?! Кажется, я схожу с ума... и умираю...”

Несмотря на мрачные мысли, жизнь продолжала теплиться в моем изможденном долгой неволей, ушибленном организме. Я предположил, что, если попробую пошевелиться, что-нибудь жизненно значимое у меня обязательно окажется сломанным.

“Ну нет, лучше уж я буду лежать здесь целую вечность, пока от меня не останется выгнувшийся в последней агонии скелет. И тогда я тоже не стану шевелиться. Скелеты должны лежать спокойно, размышлять о вечности, вспоминать прожитую жизнь. Еще одна дикая мысль... Что-то в последнее время всякие глупости так и лезут в голову. Похоже, я себе... мозг отбил!”

Полежав некоторое время, я почувствовал, что жить все же чертовски хочется, даже с отбитым мозгом, а значит, пора уже что-нибудь предпринимать для своего спасения.

Я встал на четвереньки и затряс головой. Меня немедленно вырвало непрожеванными кусками хлеба — я глотал его слишком жадно, чтобы он смог перевариться в моем отвыкшем от нормальной еды желудке. В свое оправдание могу сообщить, что такого вкусного хлеба я не пробовал целую вечность. А организму принцев крови просто необходимо время от времени переваривать что-нибудь мучное, а иногда и пенное с хмелевой горечью, иначе у них портится характер и развивается нервное расстройство.

Рвота принесла мне облегчение, зрение прояснилось, и я смог осмотреться. Судя по всему, проклятый карлик послал меня в... какое-то иное измерение.

Кажется, демоны-тюремщики, общаясь между собой, называли измерения Нижних Пределов кругами. Так и буду их называть.

От Внешнего мира и места, где меня держали в заключении, новый круг отличался разительно. Непривычно яркий свет почти лишил меня возможности видеть — каждая песчинка светилась огнем, отражая невидимые лучи. Потом глаз мой немного привык к нестерпимому сиянию, и я смог различить высокие потолки (можно подумать, я не свалился сверху, а отлепился от неровного, местами выщербленного, землистого купола или даже пролетел сквозь него), коричнево-черные стены и вязкий песок, напоминающий снег высоко в горах. В отличие от холодного снега песок был горячим и даже жгучим. Я отнял ладонь от его сияющей белизны и потряс пальцами — Пределы побери, да он просто обжигал! Если бы я лежал в нем и дальше, то уже очень скоро пропекся бы до хрустящей корочки на радость какому-нибудь местному людоеду — любителю прожаренных бифштексов на кости.

Вспомни врагов рода человеческого — и они тут как тут. Неподалеку кто-то зашевелился. Забыв о боли в “жизненно значимых частях ушибленного организма”, я отпрыгнул далеко назад. Неведомое существо издало протяжный стон, и я, к своему удивлению, узнал в нем вовсе не людоеда-убийцу, а виновника моего недавнего падения в пропасть. Горбун находился от меня в каких-нибудь двадцати шагах.

—  Ах как славно! — вскричал я и кинулся к карлику, намереваясь хорошенько его отлупить, чтобы впредь неповадно было посылать принцев крови куда подальше.

Но, подбежав ближе, я замедлил шаг, а затем и вовсе остановился в нерешительности, не зная, как мне поступить: вид у карлика был настолько жалкий, что я, признаться, потерял всякое желание его бить...

Думаю, вы тоже не раз оказывались в подобной ситуации. Вот вы уже связали жертву и точите над ней острый нож, насвистывая веселый мотив, и вдруг что-то происходит — связанный по рукам и ногам субъект кажется вам самым несчастным существом на свете, и тронуть его хотя бы пальцем вам представляется по меньшей мере преступ­лением. И тогда вы проклинаете свое добросердечие, развязываете пленника и отпускаете его на все четыре стороны.

Что же делает затем ваша жертва? Она преследует вас, старается причинить вам вред и вообще всячески портит вашу жизнь. Вспомнить хотя бы разбойников в Гадсмите, которых я по доброте душевной отпустил на все четыре стороны. Растворившись в преступной среде, они рассказали всем о широте моей благородной души, и несметное число кровожадных негодяев явились теснить меня с моих территорий. Даже моя зловещая репутация их не остановила. Все они утвердились в мысли, что я — человек добрый и, следовательно, слабохарактерный. Переубедить их я уже не успел — слишком малочисленной была моя шайка и слишком серьезной опасность, что не сегодня-завтра нас схватит королевская стража.

Что и говорить, милосердие — вредное чувство для личности, желающей добиться в жизни успеха. А между тем со мной приступ добросердечия случался уже не в первый раз. Такое бывало и прежде. Я отчаянно боролся с любыми его проявлениями и полагал, что давно избавился от этой постыдной черты характера. Новое проявление добросердечия расстроило меня до глубины души. Казалось бы, я должен был ожесточиться в Нижних Пределах — окаменеть сердцем, но вот вам пожалуйста — не чувствую в себе сил даже просто поколотить пославшего меня в... иное измерение карлика.

Жалкий горбун сидел на песке, вытирал ладошками глаза, а из его длинного носа текли по розовым губам мутно-зеленые сопли. Он всхлипывал и тихонько подвывал, словно нетрезвая собачонка из “города пьяных псов”.

—  Ты чего?! — проворчал я, поскольку, как уже говорил, абсолютно не знал, как мне поступить в сложившейся ситуации.

“Бить или не бить — вот в чем вопрос!”

—  Ы-ы-ы-ы, —  завыл карлик еще громче.

Тут я припомнил, что ни разу не слышал от него внятной речи и смысл моих обращений, возможно, попросту до него не доходит. И все же я снова попытался наладить с ним контакт.

“А вдруг карлик знает, как отсюда выбраться на поверхность? Может, он покажет мне дорогу знаками, если совсем не умеет говорить? Проводит меня?..”

 — Ты зачем меня сюда послал, а, придурок? — поинтересовался я, стараясь придать голосу немного мягкости.

Я надеялся, что проявление мною доброты поможет ему собрать крупицы жалкого интеллекта и ответить хоть что-нибудь внятное.

—  Ы-ы-ы-ы, —  откликнулся карлик и захлюпал носом, после чего сопли потекли из его ноздрей целыми ручьями, он уже не стирал их тыльной стороной ладошки, как раньше, а сложил ладошку лодочкой и подставил под нос, чтобы там ловить мутные потоки.

—  Тьфу ты.

Я с отвращением сплюнул и отвернулся от гадкого замухрышки, испытывая смешанные чувства. Больше всего сейчас мне хотелось развернуться и влепить карлику звонкую, смачную оплеуху, но я подавил порыв — горбун, судя по его жалкому виду, и сам пострадал от своего неумелого колдовства и переживал сейчас глубокое потрясение. И зачем только некоторые берутся колдовать, если не умеют?! К тому же меня совсем не прельщала перспектива перепачкаться в его зеленых соплях.

Я подумал, что найти в Нижних Пределах кого-нибудь еще, кому можно будет отвесить оплеуху и при этом остаться в живых, я вряд ли смогу, а потому с этим, пожалуй, придется обождать до тех пор, пока не выберусь на поверхность.

Вокруг царила давящая, глубокая тишина. Мне вдруг почудилось, что мы сидим с карликом на ладони громадного демона и ждем, когда он нас прихлопнет. На этом круге было пустынно, даже духи людей и разноплеменной нечисти, казалось, покинули столь зловещее место. Если бы горбун не выл, роняя сопли, то можно было бы, наверное, запросто сойти с ума в белом и ярком безмолвии.

“И все же есть кое-какие плюсы от того, что карлик меня сюда зашвырнул, —  подумал я. — По крайней мере, тут меня будет сложнее найти. Пусть теперь помучаются, строя догадки, куда это я исчез, выбравшись из клетки”.

Я выставил к потолку средний палец, демонстрируя Заклинателю свое презрение. Этому жесту я научился, как ни стыдно в этом признаваться, от брата Фаира. Правда, этот жест — единственное, что я у него перенял. Фаир утверждал, что “знак среднего пальца” обладает могучей колдовской силой и может в иные жизненные моменты даже играть роль атакующего заклинания. Сам он, впрочем, относился к этому жесту весьма безответственно — пользовался им налево и направо, демонстрируя средний палец простым жителям Мэндрма, учителям, слугам и придворной челяди, а однажды даже показал нашему отцу — королю Бенедикту. Потом, правда, очень сожалел, что поступил столь опрометчиво — сломанная фаланга у него неправильно срослась, и средний палец на правой руке всегда был оскорбительно отставлен в сторону, за что его тоже недолюбливали очень и очень многие...

“Что же, если правда, что “жест среднего пальца” заключает в себе магическую силу, —  подумал я, —  надо будет попробовать воспользоваться им при случае. Почему бы и нет”.

Неподалеку чернело, контрастно выделяясь на фоне белоснежного песка, несколько входов в пещеры. Недолго думая я направился к ним, заглянул в одну и увидел, что это вовсе и не пещера, а подземный ход, уводящий куда-то в самые недра земли. Другие “пещеры” также оказались подземными ходами.

Кроме жизни, терять мне было нечего, а ее спасение требовало от меня самых решительных действий, поэтому, оглянувшись напоследок на жалкого карлика, трущего скользкими кулаками глаза, я направился вперед по чем-то приглянувшемуся мне подземному ходу. На сей раз я решил довериться интуиции, потому что разуму, постоянно внушающему мне дикие мысли, я доверять не мог. Заклинатель многократно пытался проникнуть в мою голову. Где гарантия, что он ничего там не повредил?

Вязкий песок сильно затруднял мое продвижение, ход петлял и ветвился, несколько раз я оказывался в обширных залах, подобных тому, в который провалился по воле колдуна-карлика. В каждом зале начиналось несколько новых подземных ходов, в иных — до десяти.

Я стал опасаться, что никогда не выберусь туда, где можно будет раздобыть пищу. Я и раньше предполагал, что Нижние Пределы напоминают огромный подземный лабиринт, но никак не думал, что он настолько обширен и что в нем совсем нет обитателей. Или их нет только в этом круге?

Только однажды мне удалось заметить юркое, покрытое серой слизью и щетинками создание. Оно сидело посреди коридора, но, как только я подошел ближе, бесшумно зарылось в песок, не оставив после себя даже воронки. Это было единственное напоминание о том, что жизнь на этом круге все же существует. Правда, как только щетинистое создание исчезло, мне стало казаться, что его вовсе и не было, что это мой ушибленный, поврежденный Заклинателем мозг посылает мне странные видения...

Тишина утомляла все больше и больше, она давила на уши, отзывалась в голове мучительным гулом. Я в очередной раз остановился и прислушался к окружающей меня мрачной действительности в надежде уловить хоть какой-нибудь звук и по нему определить, куда мне следует идти. Одному Севе Стиану известно, что за звук я хотел услышать. Призывный рог, зовущий путников к выходу на поверхность? Голос отца, изрекающий: “Я покажу тебе дорогу к возвышению, сынок!”? А может, просто вопль королевского повара “Кушать подано!”?

“Должен же здесь быть хоть кто-то, кому по силам помочь мне выбраться на поверхность, —  думал я, —  хоть кто-нибудь?”

Ответом мне была та же тишина, одиночество и холодящий душу покой. Хорошо,'что пока не вечный!

Хотя для кого-то, возможно, и вечный... Может, под этим песком лежат тысячи мертвецов, и через мгновение они все разом вскочат и заорут, разрывая тишину визгливыми, жуткими голосами.

Леденящая кровь картина заставила меня вздрогнуть всем телом. Позади что-то зашуршало — я бы мог поклясться, что услышал чьи-то осторожные шаги за спиной. Шурк-шурк-шурк — быстро пробежал кто-то, и все стихло. Я прошел еще немного, прислушиваясь, не раздастся ли новый шорох, и вскоре убедился, что за мной действительно кто-то идет. Тогда я прибавил шагу, потом почти побежал... Неизвестный спешил за мной. Шурк-шурк-шурк раздавалось все ближе и ближе. Преследователь явно боялся от меня отстать. Я резко обернулся... За каменистым выступом подземного тоннеля, едва не налетев на меня, спрятался сопливый карлик.

—  Пределы тебя побери! — выругался я, забыв о том, что мы и так находимся в Нижних Пределах, а для него они вообще дом родной.

Значит, сопливый уродец решил за мной проследить. Интересно зачем? Может, для того, чтобы в нужный момент сообщить своим темным хозяевам, где я укрылся?

Я уже всерьез подумывал о том, чтобы схватить его и с пристрастием допросить, потом вспомнил жалкий вид горе-преследователя и сплюнул от досады.

И как я буду его допрашивать? Такого замухрышку даже запугивать жалко! Не бить же его в самом деле! Скорее всего, он сам не знает, куда пойти, вот и плетется за мной.

Я сделал вид, что не заметил карлика (хотя нос торчал на целую ладонь), и продолжил путешествие по подземному лабиринту. Карлик не отставал. Останавливаясь время от времени, я слышал за спиной его осторожную поступь.

Наконец он мне порядком надоел. Будет еще за мной красться, горбатая сволочь! Спрятавшись в неглубокую нишу в черно-коричневой стене, я решил его подождать, замер без движения и тут же услышал поспешные шаги. Шурк-шурк-шурк. Карлик так спешил и боялся меня потерять, словно я должен был стать его провожатым в мир бесконечной радости. Ну что ж, его ожидало тягчайшее разочарование. Как только из-за каменистого выступа появился хрящеватый нос, я выпрыгнул перед карликом и выкрикнул во весь голос:

 — Ты чего за мной идешь?!

Карлик вскрикнул, приложил ручку к груди и рухнул как подкошенный в глубоком обмороке. Склонившись над ним, я сделал вывод, что, пожалуй, несколько перестарался. По большому счету горбун был весьма безобидным суще­ством. Наверное, не сдоило так его пугать.

—  Эй, ты! — Я потряс его за плечо. — Очнись, что ли, пугало огородное...

Веки его затрепетали, голубые глаза распахнулись, но тут же снова захлопнулись. Не успев прийти в сознание, он снова вырубился. Наверное, его сильно напугала моя бородатая, кривая морда. Я, конечно, предполагал, что мой теперешний внешний вид может быть отталкивающим, но чтобы настолько... Подумать только, сразу — брык, и в обморок! Пребывая в самых расстроенных чувствах, я покачал головой, отошел в сторонку и присел на песок, ожидая, когда он снова придет в себя. Ждать пришлось недолго. Вскоре карлик открыл правый глаз и приподнял голову. Он глядел на меня с таким ужасом, словно я был не человеком, а кем-то, кто пришел из другого мира, чтобы покарать его за грехи, точу потихоньку лезвие острого серпа и напеваю песенку мертвых. А между тем именно он и был представителем мира мертвых.

—  Слушай, ты, —  сказал я, —  я, конечно, не испытываю к тебе благодарности за то, что ты меня сюда закинул, но и зла тоже не держу. Понимаешь меня?

Он ничего не отвечал, только распахнул левый глаз и теперь смотрел на меня в точности как раньше, когда я сидел в клетке, —  во взгляде его читалось пытливое любопытство.

—  Ну чего уставился?! — сердито спросил я, и он поспешно перевел взгляд в сторону.

—  Давай знакомиться, раз уж ты нас сюда вместе за­швырнул. — Я приложил руку к груди. — Меня зовут Дарт Вейньет, я — потомственный принц дома Вейньет, король Стерпора, ну и вообще — славный и во всех отношениях замечательный человек. Сейчас, правда, немного не в форме. А ты кто такой?

Он снова вперил в меня пытливый взгляд, но ничего не ответил — то ли не умел говорить, то ли просто не знал, как его зовут.

—  Имя у тебя есть?! — проорал я, потому что начал подозревать, что карлик туговат на ухо.

—  Я... э-э-э-э... зовусь Куксоил, —  вдруг выдавил он, ткнул себя в лоб и криво улыбнулся, оказалось, что зубов у него совсем мало, да и те черные и растут вразнобой — парочка сильно выдавалась вперед.

— Так ты все-таки говоришь! — Я усмехнулся и погрозил ему пальцем. — Чего же раньше молчал?

—  Не-э-э-э понял, —  ответил Куксоил, и на лице его отразилась мучительная работа мозга, он снова ткнул себя в лоб — наверное, пытался таким образом расшевелить тугие извилины.

—  Я думал, ты не говоришь, —  пояснил я, —  а ты, оказывается, умеешь...

—  Чего-о-о? — с подозрением спросил он.

—  Ну, говорить, понимаешь, умеешь..

—  Не-э-э-э понял...

— Ну чего ты не понял?! Я думал — ты не говоришь, а ты можешь...

—  Не-э-э-э понял...

—  Все, забудь. — Я сощурился, стараясь ничем не выдать вновь охватившее меня желание отвесить ему хорошую оплеуху. — Все нормально, все в порядке... Говоришь — вот и славно. А в остальном жаль тебя, конечно.

—  Не-э-э-э понял...

—  Скажи лучше мне вот что. Ты нас сюда так ловко зашвырнул, может, ты нас можешь и на поверхность забросить?..

Поскольку карлик вытаращился на меня с явным недоумением, я осознал, что требуются некоторые уточнения, присел на корточки и принялся водить пальцем по песку:

 — Ну, там травка зеленая, вот такая, деревца растут, вот они, видишь, небо голубое, тучки такие славные над головой плывут, солнышко светит...

Куксоил замер, при виде моего рисунка он испытал нечто похожее на священный ужас. После того как я пририсовал к солнечному диску несколько длинных лучиков, он отшатнулся от изображения на песке, прикрыл глаза ладошкой и издал протяжный стон.

—  Понятно, —  вздохнул я.

—  Не-э-э-э понял, —  выдавил в ответ карлик, раздвинул пальцы и осторожно посмотрел между ними.

Поскольку беседа у нас явно не заладилась, я испытал сильное разочарование, смахнул рукой “Внешний мир” и поднялся на ноги.

—  Жаль, —  сказал я, —  а мог бы стать состоятельным гражданином, почетным гражданином Стерпора на пожизненном социальном обеспечении, и тачку бы толкать не пришлось.

Я пожал плечами — мол, о чем с тобой еще говорить, — и двинулся дальше по подземному лабиринту, может, выведет меня куда-нибудь.

Карлик вдруг разволновался, догнал меня и, схватив за плечо, резко повернул к себе:

 — Не-э-э-э надо туда... э-э-э... ходить, Куксоил знает...

— Это еще почему? — спросил я, хотя в принципе уже ожидал, что именно услышу в ответ.

—  Не-э-э-э по... — начал он.

—  А ну заткнись! — раздраженно перебил я его. — Ты же вообще ничего не понимаешь, то есть совсем ничего. Откуда ты знаешь: можно туда ходить, нельзя туда ходить? Ты просто не можешь этого знать, потому что ты ТУПОЙ! ТУПОЙ! Повторяю по буквам — Т-У-П-О-Й! Понимаешь?

—  Не-э-э-э понял, —  скорбно ответил он и собирался было развести руками, но ладошки ударились о стены подземного коридора, и Куксоил, поскуливая, принялся потирать их.

Я уже собирался развернуться и отправиться в другую сторону, когда карлик вдруг сделал над собой титаническое усилие и почти внятно произнес:

 — Там... э-э-э... пещера охе-э-эранителей...

—  Охера... кого?

—  Охе-э-эранителей, —  пояснил он и закивал так, что мне показалось — сейчас у него голова оторвется.

—  Охранителей чего? — спросил я.

Но, должно быть, выдавить из себя еще несколько слов было выше его сил, и он это чувствовал, поэтому только тяжко вздохнул и, пребывая почти в истерике, бешено замотал головой, на сей раз из стороны в сторону.

—  Ну что ж, вот я сейчас и посмотрю, что там за охранители, —  сказал я и решительным шагом направился дальше по подземному ходу, протестующее мычание и скулеж карлика сопровождали меня.

Он продолжал следовать за мной, только теперь больше не прятался, а семенил рядом, за что я его даже похвалил и похлопал по плечу:

 — Пойдешь со мной посмотреть на твоих охеранителей? Ну молодец! Не понял? Ну ничего. Не понял, и ничего. Я уже привык к твоей тупости...

—  Не надо... э-э-э... туда, —  продолжал настаивать Куксоил, он хмурил кустистые брови и поминутно плевался.

—  Отстань, назойливый, —  попросил я, —  ты что, не видишь, я уже принял решение — обязательно посмотрю, что это за охранители, а если я что-то решил, то никогда не отступлюсь. Потому что я Дарт Вейньет. Понял, надеюсь? Можешь не отвечать, —  поспешно уточнил я, потому что он уже открыл рот, намереваясь произнести коронную фразу...

Так мы шли довольно долго, пока стены подземного хода не окрасились в красноватые тона. Затем впереди послышался отчетливый звук чьей-то тяжелой поступи. Я приложил палец к губам и сделал знак Куксоилу, чтобы он прилег и не маячил. Упрашивать долго его не пришлось — карлик тут же рухнул в песок, словно пустой джутовый мешок, и застыл, закрыв голову руками. Я с трудом растолкал его и заставил ползти вперед. Остаток пути до пещеры охранителей мы проделали на пузе. С единственной рукой ползти мне было довольно трудно (я бы даже сказал несподручно), и все же с поставленной задачей я справлялся куда лучше горбатого Куксоила. Карлик поминутно кряхтел и фыркал, потому что крупинки песка попадали в крупные лохматые ноздри его выдающегося шнобеля. К тому же от страха его стал колотить озноб. Пару раз мне пришлось схватить его за ногу — он намеревался бросить меня одного, развернуться и пуститься наутек. Вскоре мы выползли к весьма обширной пещере, из-за небольшого холмика песка открывался неплохой вид на то, что происходило внутри.

Охранителей было двое. Ярко-золотые демоны — таких видеть мне еще не приходилось, — они ни секунды не стояли на месте, а постоянно маршировали из угла в угол, из угла в угол., из угла в угол, меряя пещеру тяжелыми шагами. Насколько я успел заметить, из вооружения у них были только увесистые кулаки, но зато самых внушительных размеров, к тому же украшенные на костяшках острыми шипами. Посредине пещеры высилась каменная глыба в полтора человеческих роста.

—  Они что, этот булыжник охраняют? — спросил я у Куксоила.

Когда мне надоело ожидать ответа, я пнул карлика в бок, и он энергично закивал.

— Отлично, —  прошептал я, —  спасибо за быстрое и внятное объяснение. Если мне что-нибудь еще понадобится узнать — я в курсе, к кому обратиться.

Я подумал, что спрашивать у него, что же такого ценного в охраняемом демонами булыжнике, занятие явно неблагодарное. Вряд ли он ответит быстро, возможно, мне придется ожидать, пока он сообразит, что я имею в виду, целые сутки, а может, и пару суток. Поэтому я просто решил для себя, что камень — вещь очень ценная и не исключено, что он поможет мне выбраться из Нижних Пределов. А значит, я должен во что бы то ни стало добраться до него, даже если мне придется вступить с этими демонами врукопашную.

Опять вспомнил о руках и представил, как душу проклятого Кевлара, сделавшего меня калекой, единственной левой...

Мне вдруг показалось, что камень налился кроваво-крас­ным. Я моргнул, и наваждение пропало. Это было уже нечто странное. Камешек явно обладал магической силой. Вызываемые им галлюцинации внушили мне некоторый трепет и еще большие надежды, что он станет моим пропуском во Внешний мир.

—  Значится так, —  сказал я карлику. — Пришла тебе пора, Куксоил, сделать кое-что полезное для Белирии, сейчас тебе надо будет привлечь внимание охранителей. Ну, там, руками помашешь, покричишь, а потом тикай отсюда, они побегут за тобой, а я пока разберусь с камнем, погляжу, что в нем такого полезного для нас обоих. Уяснил?

—  Не-э-э-э понял, —  замотал головой карлик, лицо его вытянулось, а водянистые глазки воровато забегали, и я сделал вывод, что ему все прекрасно ясно, просто очень не хочется привлекать внимание двух здоровенных охранителей к своей скромной горбатой персоне.

—  Надо, Куксоил, —  я качнул головой, —  понимаю твои чувства, но надо! Верь, Белирия тебя не забудет...

Он сильно сопротивлялся, но я так пихнул его коленом, что он кубарем покатился по песку и оказался лицом к лицу, а точнее — мордой к морде с огромными охранителями. Глядя на то, как его жалкая, горбатая фигурка под взглядом красных глаз демонов все больше скукоживается-складывается почти вдвое, я ощутил нечто похожее на угрызения совести, но потом все трое резко пришли в движение, и я тут же забыл о трепетных чувствах. Карлик мелькнул мимо меня со скоростью метеора. Я почти его не видел, только горбатый силуэт и работающие словно мельничные лопасти в бурю ноги. Следом за ним, тяжело топая, побежали охранители.

—  Ничего себе чешет, —  пробормотал я, пораженный способностями Куксоила, —  его бы на состязания бегунов-цены бы ему не было.

Я повертел головой, убедился, что демоны скрылись за поворотом, и, осторожно ступая, поспешил к высокому камню.

“Сейчас выясним, что он такое...”

Для начала я постучал по камешку костяшками пальцев, но ничего необычного не произошло. Камень представлял собой цельный кусок скальной породы, хотя и был весьма гладким, словно над ним поработали морские волны. Я обошел его кругом, но опять же ничего необычного не заметил. Тогда я разбежался и ударил в камень ногой, но он даже не шелохнулся, зато я сильно отбил большой палец и заскакал на месте, проклиная чертов булыжник. Что я только не делал, чтобы как-то задействовать таинственные силы камня. Я даже лизал его серую поверхность, бился в нее головой, а напоследок, отчаявшись вконец, взял да и помочился на камень. Оказалось, именно то, что нужно. Внутри камня вдруг громко хрустнуло, появился длинный разлом, и в него с шипением посыпались крупные угли, я едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под их стремительный град.

Вместе с углями из трещины выкатился какой-то продолговатый предмет. На всякий случай я отступил подальше —  никогда не знаешь, чего ждать от незнакомых предметов, в особенности если ты находишься в Нижних Пре­делах. Я даже всерьез подумывал о том, чтобы немедленно пуститься наутек, но потом пригляделся и понял, что это всего лишь амфора с причудливо выгнутой тонкой ручкой.

В камне раздался громкий гул, он все нарастал и нарастал, потом треснувший булыжник мелко задрожал, опасно накренился в мою сторону и вдруг с грохотом разлетелся на куски. Причем один из обломков просвистел рядом с моей головой, я даже ощутил предательскую легкость в ногах и шумно сглотнул слюну. Чуть правее — и камешек, летящий со скоростью пущенного из пращи снаряда, размозжил бы мне черепушку.

Теперь можно было наконец ознакомиться с таинственным предметом. Я приблизился и пошевелил амфору ногой. К моему удивлению, она оказалась холодной, словно не лежала среди пылающих углей, а была замурована во льду. Тогда я поднял амфору и тщательно осмотрел — снаружи она не выглядела сколько-нибудь примечательной — обычная старая облупленная рухлядь, а вот замазанная сургучом зеленоватая пробка с витиеватой печатью поверх сургуча показалась мне весьма любопытной. Я попробовал поковырять печать пальцем, но тут же отдернул руку — пробка в отличие от кувшина была раскалена почти добела. Это навело меня на самые мрачные предчувствия — внутри могло находиться все что угодно, и это что-то вряд ли пришло из Внешнего мира. Я бросил амфору на песок и собрался бежать прочь, пока ничего страшного больше не случилось, но тут же подумал: “А что, если в этой холодной амфоре заключено мое избавление, мой пропуск во Внешний мир, что, если кто-то специально направил меня сюда, в пещеру охранителей, чтобы спасти, а я сейчас пройду мимо единственного шанса. И тогда непременно буду пойман и посажен обратно в клетку, откуда не выберусь уже никогда”.

Я решительно подошел к амфоре, схватил с земли продолговатый камень — один из кусков развалившегося монумента, и принялся ковырять сургучную печать на пробке. Камень раскалился докрасна. Я замотал его у основания куском лохмотьев и продолжил вскрытие амфоры.

Чего я ожидал, когда срывал пробку, сказать не могу, но результат оказался ошеломляющим. Послышался хлопок, и внутрь диковинного сосуда со свистом стал затягиваться воздух, снова послышался какой-то гул, причем доносился он не только изнутри амфоры, но и отовсюду во­круг. Я ощутил, как она забилась у меня в пальцах. Тут, признаться, я сильно струхнул и пожалел, что решил вскрыть древнюю посудину. Я отбросил ее в сторону, словно гадкое насекомое. Амфора запрыгала по песку. Гул, шедший из ее недр, стал невыносимо громким. Я уже собирался бежать по подземному лабиринту, когда из амфоры вдруг вырвалось нечто. Громадная тень легла на стены пещеры, вокруг заметно потемнело, и через мгновение передо мной возник демон самого жуткого и устрашающего вида из всех, что мне приходилось видеть. Демоны-охранители со своей позолоченной огранкой рядом с ним были просто напомаженными придворными франтами. У выбравшегося из амфоры монстра было агрессивное до лютости выражение широченной морды, зубы не помещались в кривом рту и торчали вразнобой железными клыками, нос представлял собой две длинные уродливые ноздри и почти плоскую переносицу, маленькие глазки пылали желтым светом. Фигура у него была самая что ни есть могучая — мускулистые лапы свисали почти до колен, торс переплетали тугие узлы мышц, а голова переходила в плечи почти отлого — шея у него не была предусмотрена вовсе. Ко всему прочему демон вдруг потянулся к потолку, становясь все выше ростом, отчего все суставы в его могучем теле громко захрустели.

—  Ох и затекло тельце, —  прорычал он.

Я стоял ни жив ни мертв, благоразумно сохраняя молчание.

“Ничего себе тельце, —  пронеслось в голове, —  целое телище”. Сейчас я думал только о том, как хорошо было бы вдруг стать совсем невидимым, и проклинал свою дурацкую рассудительность — скажите на милость, ну кто еще, кроме меня, мог додуматься до того, чтобы свернуть пробку с этой древней посудины? Нет, очевидно, мой мозг все же повредился! Разве стал бы я, пребывая в здравом рассудке, мочиться на магические булыжники, ковырять колдовские печати? Ответ — нет, не стал бы.

Демон вдруг уставился на меня в упор, и я ощутил, что на деле значит выражение — прошиб холодный пот. Ледяные капли выступили у меня на лбу, покатились по спине, собрались в сжатой в кулак ладони и закапали из нее в белый песок.

—  Ну и тупой же ты, человечек, —  сказал монстр, оскалив железные зубы, —  ну и тупой...

—  Почему? — мягко поинтересовался я, стараясь ничем не вызвать его раздражения.

—  Ну как же... Я тебе сигналю оттуда, сигналю, мол, здесь я, я здесь — твое спасение, я здесь — твоя судьба, а ты все кидаешься куда-то, то темницу мою отшвырнешь в сторону, то бежать кинешься, а потом все же вернешься. Пугливый ты какой-то. И суетливый. Ну и тупой, конечно, тоже.

Я промолчал. Хотя ответить ой как хотелось. Что-нибудь резкое. Язык так и чесался... Но я сдерживался. Все сдерживался и сдерживался, а потом вдруг резко выпалил:

 — Сам ты — тупая скотина!

Но ни единого звука не донеслось из раскрытого рта. Будто бы кто-то добрый ко мне не позволил мне в это мгновение минутного порыва покончить с собой, а скорее всего, от страха я просто потерял дар речи. Слышал, что такое бывает, но со мной, честное слово, случилось впервые. Наверное, сказался стресс длительного полуголодного заключения. Так и стоял я с распахнутым ртом и выглядел, должно быть, очень глупо, потом откуда-то изнутри поднялся и прозвучал жалкий писк.

—  И-и-и, —  выдавил я.

Сам-то я знал, что это и означало — “Сам ты тупая скотина!”, но демон никак не мог до этого додуматься. И все-таки что-то вдруг вызвало его раздражение — он сжал кулаки и морда его вся собралась в зверскую, пугающую гримасу.

—  Кто-то сейчас умрет! — прорычал он вдруг так грозно, что у меня волосы зашевелились, и не только на голове, но и на всех уцелевших частях тела, и даже брови мои, кажется, встали дыбом. Я осторожно потрогал одну и убедился, что ощущения мои были верными.

— Надеюсь, ты это... не про меня, —  сказал я, пытаясь подавить предательскую дрожь в голосе.

—  Ты-то тут при чем?! — Демон смерил меня холодным взглядом. — Нет, умрет тот, кто меня сюда упрятал...

—  Рад слышать... — Я шумно выдохнул.

—  Что рад слышать? Что меня сюда засадили? — насторожился демон, верхняя губа его приподнялась, обнажая железные клыки.

—  Нет, нет, вовсе не этому, —  поспешил я заверить его, —  рад слышать, что ты расправишься с этим негодяем...

—  А, —  успокоилось страшилище, —  ну тогда ладно... Да, кстати, пока я там сидел, дал себе зарок выполнить одно желание для того, кто меня освободит...

—  Да?! — обрадовался я, мигом смекнув, что предчувствия меня не обманули и я, похоже, выберусь в ближайшее время на поверхность.

—  Но потом подумал: нет, слишком долго мой спаситель не приходит...

—  Да-а?! — протянул я.

—  Я решил, —  прорычал демон, ударив себя кулаком в грудь, —  что убью того, кто меня освободит!

—  Да?! — Я отшатнулся.

—  Но потом тоже передумал, —  сообщил он, —  и решил: нет, так не годится, надо все-таки выполнить одно желание...

—  Вот это правильно, —  сказал я, вытирая со лба почти закипевший от испытанного напряжения пот, —  даже не могу сказать тебе, насколько пра... правильно ты поступаешь...

—  Любое желание, —  продолжил демон, —  скажи только громко: Ваакхмерит, демон-истребитель, явись — и я тут как тут, по твоему зову.

—  Так ты Ваакхмерит?! — вырвалось у меня.

Я мгновенно вспомнил лабораторию темных заклинателей и маленького кривоного демона по имени Дундель и по прозвищу Щелчок, который говорил, что теперь он стал истребителем вместо Ваакхмерита. У меня замечательная память на имена. Раз услышав имя, я уже никогда его не забуду.

—  Что, приходилось слышать? — насторожился монстр.

— Ну конечно, я слышал, —  широко улыбнулся я, даже не представляя, что сейчас последует, —  о тебе упоминал твой преемник... э-э-э... его зовут Щелчок.

—  Щелчок?! — взревел Ваакхмерит, мгновенно подобравшись. — Такая мелкая нескладная сволочь со здоровенными пальцами?

—  Да, —  согласился я, —  наверное, это он.

—  Где он, где он, где он?! — Демон придвинулся и ухватил меня за остатки воротника, которые немедленно с треском оторвались, а я подумал: тяжело иметь дело с потусторонними тварями, когда у них с нервами не в порядке. Когда-то мои лохмотья были нарядом короля, а теперь всякая демоническая сволочь отрывает лоскуты от моей одежды. Если так дальше пойдет, скоро я буду разгуливать по Нижним Пределам совсем голый.

—  Да я, собственно, не знаю, —  с трудом ответил я, потому что дышать возле его источающей жуткий смрад морды не представлялось возможным, —  я его и видел-то всего один раз. Он утверждал, будто он твой преемник.

—  Преемник! — Демон сплюнул сгусток огня, взорвавшийся в песке фиолетовыми искрами. — Он-то меня сюда и упрятал, договорился с колдуном Оссианом. Ну они меня и разделали в орех, сунули в эту бутыль, будь она неладна. — Ваакхмерит поднял ногу, намереваясь расколотить свою темницу, потом вдруг передумал и отодвинулся от нее подальше. — Ну да ладно, теперь ему несдобровать, я ему покажу, как истребителей изводить... Да я его по стенке размажу! Да я его выпотрошу! Да я его вот так вот, и еще вот так! — Ваакхмерит забегал по пещере, ожесточенно топая ногами и расшвыривая в стороны песок. — Да я ему... Да он у меня...

Я деликатно молчал, пока демон выражал накопившиеся за время долгого сидения в амфоре эмоции.

—  Кстати, —  спросил он неожиданно, —  а ты чего тут делаешь?

— Где?

—  В Нижних Пределах, —  пояснил демон, —  ты ж вроде как человек, хотя и не похож — выглядишь омерзительно.

— Спасибо. — Я поморщился — каждый встречный и поперечный считает своим долгом напомнить о моей внешности. — Я здесь потому, что у меня неприятности.

—  Ну так давай я тебя на поверхность вытащу, —  предложил Ваакхмерит, —  это и будет твоим желанием. Так как?

Я обрадовался и закивал, собираясь сказать ему, что именно об этом я и думал и что это будет самым лучшим, что он может для меня сделать... Но в это мгновение в отдалении послышался шорох, что-то грохнуло уже ближе, потом воздух загустел, и в пещере нарисовался собственной персоной Дундель по прозвищу Щелчок, такой же кривоногий и нескладный, как и в тот единственный раз, когда мы встречались в лаборатории темных заклинателей. Щелчок почесывал круглое пузо и суетливо оглядывался кругом...

—  Ой мамочки мои! — охнул он, увидев демона-истребителя, и мгновенно растворился.

От него остался только туманный силуэт, но и он затем исчез.

—  А-а-а, —  бешено взревел Ваакхмерит и пропал следом за Щелчком, словно меня и нашего разговора и в помине не было.

—  Эй, —  крикнул я, —  а как же насчет наверх? Эй, а...

Ответом мне была тишина. Поскольку события разворачивались слишком стремительно, я почувствовал легкую дурноту — недомогание, вызванное мгновенным разрушением надежд. Я уже почти был наверху, появись маленький демон чуть позже — и очень скоро я бы уже ощущал, как мою сухую кожу ласкают лучи солнца или серебрит луна.

Тут мне в голову пришло, что Щелчок, возможно, был одним из тех, кто разыскивал меня, чтобы снова упрятать за решетку, и я решил, что пора убираться из этой опасной пещеры, но опоздал...

Я побежал к подземному коридору, откуда мы пришли с Куксоилом, но тут до меня донесся отчетливый звук ритмичных шагов, и навстречу мне из-за поворота шагнули два золотистых демона-охранителя. У одного из них на плече безвольно висел карлик с разбитым, синим от побоев лицом.

Увидев меня и разбросанные повсюду обломки каменной реликвии, охранитель швырнул Куксоила в песок, и морда его стала исключительно свирепой. Он пошел на меня тяжелой поступью, ступни его оставляли в песке глубокие следы, зубы издавали скрежет, а ладони сжимались в большие шипастые кулаки и снова разжимались.

—  Он сам сломался, —  услышал я свой голос словно со стороны, —  я только потрогать хотел...

Демонов мои признания не тронули, они продолжали надвигаться с таким угрожающим видом, что я немедленно осознал: дела мои обстоят хуже некуда — сейчас эти злобные великаны будут выколачивать меня из телесной оболочки. А потом, когда все будет кончено, положат выдубленную шкурку на просушку в белый песок, чтобы затем — когда она приобретет самый отталкивающий вид, предъявить своему темному господину доказательство того, что злоумышленник уничтожен...

—  Ну ничего себе! Вот это да! — закричал я и ткнул указательным пальцем за их спины.

В общем-то я и не надеялся, что мой идиотский трюк может сработать. А он и не сработал. Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух...

 

* * *

 

Доктор Просперо, веры

в людях не стало. Веры!

Только холера, доктор Просперо,

и запах серы, и сера...

 

А эти люди, доктор Просперо,

в мантиях, доктор Просперо,

те, что сжигают, доктор Просперо,

нищих в лохмотьях серых?!

 

Боже! Какое ужасное время!

Полночь, доктор Просперо.

Только холера, доктор Просперо.

В людях не стало веры.

Одно из стихотворений придворного

белирианского поэта Андерия Стишеплета,

написанное им в самый разгар алкогольного делирия

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В ней повествуется о том, что ушибленный мозг начинает все больше подводить нашего героя и что даже в толстом и уродливом демоническом теле может скрываться нежная, поэтическая душа и вольный, способный на подвиги разум

 

Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух... Здоровяк намеревался разом покончить со мной, и все бы у него получилось, попади он своей бронированной конечностью точно по мне, но его ожидало жестокое разочарование. Я с детства обладал отличной реакцией, движения мои были координированными и четкими. А потому я ловко поднырнул под ощерившуюся шипами лапу, прокатился по песку, и пальцы мои сами собой легли на массивный булыжник. Охранитель потерял меня на мгновение из виду, развернулся... Пущенная моей единственной левой каменюка угодила ему точно в середину лба.

—  Получай! — торжествующе вскричал я.

Демон затряс головой — должно быть, потерял ориентацию в пространстве, уродливая скотина. Придя в себя, он потрогал лапой быстро растущую шишку и оглушительно взревел. Ощущение было такое, будто я вдруг попал в самый эпицентр звукового шторма. К тому же проклятый охранитель всего меня с головы до ног обдал брызгами зловонной слюны.

У меня никогда не вызывали симпатии люди, которые во время разговора, особенно на букве “п”, имеют обыкновение тебя оплевывать. Знавал я одного такого типа, герцога, между прочим, правда, герцогство его было настолько незначительным, что и на картах не значилось. Звали его Бронислаф Хиленький. Его сторонились даже придворные, жена старалась встречаться с ним как можно реже и не пускала по вечерам в свою опочивальню, а родная бабушка называла его не иначе как “наш плевака”. Но демон превзошел даже его — если бы сто Бронислафов встали вокруг и дружно сказали что-нибудь вроде: “Попрошу поприветствовать пятьдесят простых поваров и простую повариху”, то и тогда я не чувствовал бы себя настолько об­слюнявленным...

Я провел ладонью по лицу, стирая зловонную влагу, и с отвращением стряхнул слюну на песок.

Второй демон протопал мимо своего товарища, ухватил меня за предплечье, прижал к стене, так что кости мои затрещали, и размахнулся, собираясь нанести мне сокрушительный удар в голову. Но охранитель с шишкой на лбу оттолкнул его и, подняв меня на вытянутых руках, вознамерился сломать о колено. Я уже приготовился к неминуемой смерти, зажмурил глаз и заорал что было сил, но осуществить задуманное злодею тоже не удалось. Раздосадованный тем, что у него отняли добычу, второй демон снова вырвал меня из лап приятеля...

Затем началось что-то и вовсе не вообразимое. Могу сказать, что мне очень скоро стало так нехорошо, что я совершенно перестал ориентироваться. И уже не мог с точностью сказать, где находится потолок, а где пол и насколько высоко над полом я нахожусь в тот или иной момент. Демоны отнимали меня друг у друга, рыча и толкаясь, словно капризные дети. Я переходил из лап в лапы, вертелся в воздухе, летал туда и обратно, вверх и вниз с немыслимой скоростью. Я чувствовал себя детской игрушкой в руках невротичных, больных детей, заплеванным с головы до ног тряпичным человечком. Я оглох, ослеп и почти свихнулся от ужаса. Я орал, причем так громко, что умудрялся порой перекричать надсадный рев охранителей. Демоны крутили меня и подбрасывали легко, словно я совсем ничего не весил. Кости мои трещали и отдавались болью. Мне казалось, что меня разрывают на куски. И хотя положение мое было почти безвыходным, в отличие от тряпичной куклы у меня были острые зубы, закаленные многочасовыми тренировками мышцы и бесконечная воля к жизни — в любой схватке, даже против двух громадных демонов, я испытывал только одно — желание победить.

Улучив момент, я вывернулся и рванул один из толстых, корявых пальцев на себя. Вышло очень удачно — палец с хрустом сломался. Охранитель взревел и швырнул меня на песок. Почти оглушенный, я все же успел увернуться от опускающейся мне на голову гигантской ступни. Вскочил на ноги, отклонился в сторону, и бронированный кулак врезался в стену. Я запрыгал, словно кулачный боец на ярмарке, размахивая перед собой единственной рукой и угрожающе скалясь.

Дело было вовсе не в том, что я собирался таким образом напугать титанов, — просто к тому времени демоны сильно встряхнули мои ушибленные мозги, я несколько свихнулся от всего происходящего и попросту не понимал, кто передо мной и где я, собственно, нахожусь. Правда, продолжалось это всего мгновение. Затем охранители сцепились друг с дружкой в яростном споре, кто из них меня прикончит. Я пришел в себя, прекратил прыгать и прижался к стене.

Я просто стоял у стены и ждал, чем закончится их яростная перебранка... А что еще мне оставалось делать? Ясно, что против здоровенных демонов долго не выстоять. Весь вопрос теперь заключается в том, кто из них окажется проворнее и первым оторвет мне голову. Я вращал единственным глазом и терзал бороду, не зная, что же такое мне предпринять, чтобы остаться в живых. “Если бы здесь был еще один монолит, —  думал я, —  я мог бы и на него помочиться, чтобы он взорвался и обдал их кучей каменных обломков. Да, Пределы возьми, я готов сейчас помочиться на все каменные монолиты в мире!” Но больше магических камней в пещере не было... Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Пребывая в отчаянии и на последней стадии нервного истощения, я затопал ногами и закричал. Своими воплями я привлек внимание демонов. Толкаясь, они двинулись ко мне.

—  Он мой! — прорычал охранитель с шишкой.

—  Нет, он мой, я тебе сказал!

—  Мой! Мой! Мой! И не спорь со мной!

И вдруг откуда-то издалека послышался уже знакомый мне стремительно нарастающий гул, затем в пещере заметно потемнело, и прямо перед моим носом возник Дундель по прозвищу Щелчок. Охранители оказались за спиной маленького кривоногого демона, он стал живой преградой между мной и решительно настроенными убийцами, но сам пока этого не замечал.

— Фуф, еле добрался сюда снова, —  сказал Щелчок, —  ну и занесло же тебя. Ты мне о-очень нужен. Ищу тебя, понимаешь, ищу... А тут всякие нехорошие вещи происходят.

—  А зачем я тебе? — отползая по стене подальше от охранителей, с подозрением прохрипел я. — Мне и тут хорошо, очень хорошо... МНЕ ТУТ ПРОСТО ЗДОРОВО! — Последние слова я выкрикнул и подумал, что, похоже, переоценил свои интеллектуальные возможности и все-таки сошел с ума. Грустно было это осознавать, чертовски грустно! По щеке моей побежала слеза.

—  А-а-а! — бешено завопил я. — Не хочу быть сумасшедшим! — Потом резко замолчал и уставился за спину Дунделя. — Они здесь, и они тебя сейчас схватят!

—  М-да, —  озадачился маленький демон, —  спятил, а жаль. Ведь на самом деле я хотел... — Он поднял вверх огромный указательный палец, собираясь мне что-то объяснить...

Громоподобный рев огласил пещеру, и, вздрогнув всем своим маленьким, тщедушным телом, Дундель обернулся. Кошмарные охранители, каждый из которых был больше его в несколько раз, скалили зубы и тянули к нему покрытые шипами конечности. Щелчок мгновенно осознал, что обстановка для общения сложилась самая неблагоприятная, охнул и исчез...

Я хрипло захохотал. Потом отвесил себе хорошую оплеуху и громко проговорил:

 — Есть кроме Куксоила и еще кое-кто в Нижних Пре­делах, кому можно отвешивать пощечины совершенно безнаказанно! Есть! Это я. А-ха-ха-ха-ха! Я! Я! Я! Я!

Демоны кинулись ко мне, но на том самом месте, где только что стоял Дундель, внезапно появился яростный Ваакхмерит, весь окруженный языками фиолетового пламени. Его массивное тело и исходящий от него невыносимый жар снова преградили охранителям путь. Могу поклясться, их отвратительные морды в это мгновение отразили искреннюю озадаченность, а я снова захохотал.

Мозг уже совсем отказывался мне подчиняться, переходя постепенно к самостоятельной жизни. Хорошо хоть, что он охвачен не злой волей Заклинателя, а обыкновенным умопомешательством. Я смеялся и смеялся, держался рукой за живот и никак не мог успокоиться.

Языки пламени вокруг демона-истребителя померкли, а затем и вовсе исчезли, оставив на белом песке черные следы гари.

—  Веселишься? — бросил Ваакхмерит, сощурившись, его железные зубы издали противный скрежет. — Мелкая сволочь была тут?

Я прекратил хохотать, закашлялся и утвердительно затряс головой:

 — Я думаю, что тут все — мелкие сволочи, все до одного... Включая меня самого! Ты знаешь хотя бы, что я могу самому себе безнаказанно отвешивать оплеухи? Вот смотри. — Я звонко шлепнул себя по щеке. — А? Как?

—  Похоже, ты не в себе. — Демон-истребитель посмотрел на меня как-то странно. — Надо бы тебе, наверное, отдохнуть. Со мной было, помню, раз такое, меня тогда вызывали в женский монастырь чуть ли не каждый день, совершенно задергали. Нравилась им, видишь ли, моя мускулатура. Мать-настоятельница — та еще штучка, жаль, охранительный знак умело чертила. Нельзя так часто работать, нельзя, да уж я тогда...

Он открыл пасть, собираясь, как и Щелчок давеча, поведать мне что-то крайне занимательное, но тут один из охранителей невежливо пихнул Ваакхмерита бронированным кулаком в спину. Демон-истребитель выпятил вперед челюсть, пошевелил ею, словно раздумывал о чем-то, медленно повернул голову, поглядел через плечо и вдруг, развернувшись всем телом, разразился торжествующим смехом, от которого у меня мурашки побежали по телу.

—  Бог меня побери! — проревел он. — Ну привет, гаденыши! Что?! Думали, я никогда уже из камушка не выберусь? ан все не так вышло! Не по-вашему! Ваакхмерит еще вас всех похоронит! Все-э-эх!!!

Последние его слова не внушали надежд на счастливое разрешение всей этой истории. Интересно было бы узнать: это протяжное “всех” действительно относилось ко всем или же это просто фигура речи, благодаря которой демон хотел придать больше веса своим словам. Уроки придворного преподавателя риторики Альфонса Брекхуна не прошли для меня даром — я еще мог отличить фигуру речи от вполне серьезных угроз. Или это все-таки не фигура речи?..

—  Ну, ты! — проревел один из охранителей и протянул к Ваакхмериту лапу, намереваясь отодвинуть его с дороги и наконец добраться до меня...

Я и глазом не успел моргнуть, увидел только, как дернулась мышца на широченной спине демона — охранитель взмыл в воздух и врезался бронированной башкой в пото­лок. Со вторым истребитель вступил в короткую рукопашную схватку — пнул его ногой в живот, ударил в челюсть, снова в живот, два раза в лоб, ребром ладони по горлу. Затем схватил поперек туловища, гикнув, бросил вниз и, упав на колено, опустил тяжелый кулак на грудь охранителя, так что тот шумно выдохнул воздух и затих.

Ваакхмерит не медля принялся зарывать поверженных врагов в песок. Проделывал он все с неимоверной скоростью. Думаю, из него получился бы отличный могильщик, но доносить до демона свежую идею я на всякий случай не стал — обидится, чего доброго. На том месте, где еще недавно лежали охранители, вскоре высилось два белых кургана...

—  Так-то! — сказал Ваакхмерит, вскинул вверх огромные лапы и опять пропал, словно его и не было.

—  Эй-эй, а как же мое желание?! — вскричал я. — Как насчет того, чтобы доставить меня на поверхность?! — Но истребителя и след простыл.

“Вот она, демоническая благодарность”, —  подумал я и сплюнул в песок. Плевок получился кровавым — толстые охранители, отбирая меня друг у друга, расквасили мне губы и несколько раз приложили по носу.

Я сполз по стене и на некоторое время затих, погрузившись в тяжкие раздумья.

После всего происшедшего у меня стало складываться смутное ощущение, что в Нижних Пределах по какой-то необъяснимой причине творится совершеннейший бардак

Демоны гоняются друг за другом, исчезают, когда захотят, и появляются тоже совершенно неожиданно, дубасят охранителей, которых, может быть, тут поставили по серьезному делу. Да и вообще — они народ служивый, какой с них спрос, хотя и мерзкие сволочи, конечно. К тому же все вокруг грязно ругаются, орут, пьют, играют в азартные игры, творят непристойности и, как я успел заметить, страдают крайней степенью идиотизма. В общем, ведут себя обитатели Нижних Пределов вовсе не так, как полагается вести себя порядочным силам тьмы, а как рядовые обыватели из Внешнего мира.

Я покачал головой, осознав вдруг, что ничто в мире не может быть эталоном определенного рода — любой порядок, если только приглядеться к нему повнимательнее, на деле — хаотичное скопление самых несоединяемых вещей и их качественной сути. Вот и Нижние Пределы, бог их побери, оказались вовсе не средоточием вселенского зла, как можно было ожидать, а настоящей кашей из разрозненных составляющих. Мне вдруг пришло на ум, что, возможно, и Нижние Пределы, и Внешний мир были созданы одним Творцом. И было у него, судя по всему, в голове не так много серого вещества. Или в тот период времени, когда он ваял Вселенную из звездной глины и межгалактических экскрементов, у него в погребе все еще оставалось слишком много светлого эля и соображать ясно он попросту не мог. Потому и сотворил нечто невообразимо хаотичное — Нижние Пределы, Внешний мир, Небеса (если они, конечно, есть) и женщин...

Продолжая размышлять о несовершенстве мироустройства, я подошел к карлику. Куксоил пребывал в блаженной бессознательности — чему-то сладко улыбался, пускал желтые слюни и нежно посапывал, шмыгая длинным носом. Я решил, что, пожалуй, не стоит его беспокоить. Пусть полежит, отдохнет, наберется сил. Меня порядком утомила его непонятливость. Впрочем, была у меня и другая, надо сказать, весьма значительная причина оказаться от карлика как можно дальше. Сам я после длительного заключения отнюдь не благоухал аки розовый куст и вполне отдавал себе в этом отчет, но Куксоил вонял так, что временами рядом с ним мне казалось, будто я совсем не могу дышать и сейчас попросту задохнусь. Поэтому я мысленно попрощался с маленьким горбатым вонючкой и отправился в обратный путь по подземным коридорам, намереваясь отыскать в одной из ближайших пещер что-нибудь или кого-нибудь, кто поможет мне выбраться на поверхность.

Раз Нижние Пределы сильно напоминают Внешний мир, значит, и существа, обитающие здесь, не могут все сплошь быть мерзкими тварями, служителями вселенского зла и жестокими колдунами, коллекционирующими бессмертные души, —  встречаются среди них и вполне безобидные создания. Взять хотя бы Куксоила — он совсем не тянет на воплощение вселенского зла. Да и демонический пес Гырга при всех своих явных недостатках показался мне довольно предсказуемой и простой зверюгой — как он славно крутил длинным хвостом и шлепал им себя по круглым бокам, когда я подкармливал его зловонной жижей и лелеял планы спасения...

 

 

Путешествие явно затянулось. Я все блуждал и блуждал по подземным коридорам и вовсе не был уверен, что не хожу по кругу — вполне возможно, вскоре передо мной опять окажется пещера с курганами охранителей.

Несколько раз, когда ощущал, что силы меня окончательно оставили, я ложился на горячий песок и забывался тревожным, коротким сном. Меня будил невозможный жар. Тогда я вставал и отправлялся дальше. Надо было идти вперед, если я хотел остаться в живых.

Тишина в отсутствии зловонного карлика опять стала мне досаждать: она давила на уши, обманывала слух, ее гулкая, всасывающая сознание глубина сводила с ума, делала разум таким же пустым, как она сама. Вскоре я понял, что говорю сам с собой, точнее, бормочу что-то себе под нос. Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой Куксоила. Своими причитаниями (даже шмыганьем носом) он не давал мне окончательно сойти с ума в абсолютном безмолвии этого пустынного круга. Участь моя вдруг стала для меня очевидной. Скорее всего, к тому моменту, когда голод окончательно убьет меня, я утрачу последние крупицы разума. Мне будет, возможно, казаться, что я не один, а меня много — целая армия Дартов Вейньетов вышагивает по подземным лабиринтам Нижних Пределов. А может, мне покажется, что я вовсе уже не в царстве зла, а в столице Центрального королевства — Мэндоме. Я увижу учебный класс, обеденную залу, фехтовальные чучела на заднем дворе, встречу и поцелую Грету, дочку герцогини Гадсмита... А сам в это время буду умирать, лежа в раскаленном песке.

— ...в раскаленном песке. — Эхо донесло до меня последние слова, и я понял, что снова говорю вслух...

—  О боже! — крикнул я, и эхо снова откликнулось: — “Боже... оже... же”. А потом проговорило вдруг нечто несусветное, какую-то тарабарщину, хотя я мог поклясться, что не открывал рта...

А через мгновение опять в звенящей тишине прозвучал отклик эха. “Овь... Ова... Овь... Ова...”. Но я же молчал! Я стал прыгать и трясти головой в надежде прогнать наваждение. Но оно вовсе не собиралось меня покидать, а продолжало мучить отрывистыми отзвуками моего голоса. Моего голоса?! Я замер, потому что понял вдруг, что слова, приносимые эхом, принадлежат вовсе не мне. Говорил кто-то другой. У неизвестного был приятный, хотя и порыкивающий довольно зловеще, баритон.

“Вот черт! Здесь кто-то есть! Я нашел кого-то”.

Я поспешил на голос, не задумываясь о том, что, может быть, впереди опасность еще большая, чем охранители.

Через пятьдесят шагов я выбрался к пещере, в которой кто-то громко выкрикивал обрывки фраз и даже целые предложения. Стоило лишь повернуть за угол — и я оказался бы с шумным незнакомцем лицом к лицу. Я решил не торопить события и остановился, прислушиваясь к звуку его голоса и стараясь определить, что именно он говорит...

Поначалу я просто не поверил собственной удаче. Для Нижних Пределов незнакомец был самым нетипичным существом — он сочинял стихи! Слагал вслух целые поэтические строфы и замолкал на некоторое время, чтобы их записать, —  я слышал, как он водит пером по бумаге. Сладостный этот скрип напомнил мне занятия нашего придворного поэта Андерия Стишеплета в учебном классе фамильного замка.

Я подкрался ближе и выглянул из-за очередного каменистого выступа. К своему удивлению, я увидел, что это вовсе не человек с изящной внешностью пиита, а здоровенный демон ростом в два с лишним метра. Он ходил по пещере и громогласно выкрикивал:

 

Вот я чужие снова поджигаю...

Вот я чужие снова...

Вот снова я чужие поджигаю писи...

 

Тут он рухнул возле стены, расплескав в белый песок чернила. Падение произошло настолько стремительно, что мне показалось, будто он потерял сознание. На деле же демон просто собирался записать очередную удачную строку. Перо в крепкой лапе пришло в движение и что-то быстро застрочило по бумаге. Он замер ненадолго, наморщил складчатый лоб, затем снова принялся писать. Творческий процесс явно затянулся, он все царапал и царапал буквы, вычеркивал и снова вписывал что-то, потом поднялся на ноги и опять зашагал туда-обратно, выкрикивая на ходу:

 

Вот снова я чужие поджигаю писи,

кричит несчастных вымученный хор,

слагаю из страданий я изысканный узор,

из поп, из спин, ушей, из потных лысин.

Жесток я очень, очень я хитер...

 

—  О да!!! — возопил демон-поэт и принялся прыгать к потолку, размахивая увесистыми кулаками. — О да, о да, о да! Я велик. ВЕЛИК!!! Я — настоящий поэт.

Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию — пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:

— Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты... а может, и не зверь?

Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:

 — Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме...

Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:

 — И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.

—  Вот как? — обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. — Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю... Да не бойся, не обижу!

Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался — неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе...

—  Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? — поинтересовался демон и нахмурился.

—  Не знаю, —  честно ответил я, —  свалился сюда. Так получилось.

—  Понятно. — Поэт внимательно разглядывал меня. — И долго ты там торчал, слушал?

—  Не очень, —  уклончиво ответил я.

—  Но ты ведь много всего услышал, не так ли?

—  Ну да, порядком... порядком... —  Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.

—  Ну и что тебе понравилось особенно?! — выкрикнул он.

—  Да вот этот момент про поджигание пись — очень зримо и образно, —  изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.

Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию — растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести — все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб...

—  Почему же образно? — обиделся демон. — Это реа­лизм. Все правда, от первого до последнего слова...

—  Да, —  ужаснулся я, —  тогда тем более — момент очень удачен. — Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. — Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе... просто потрясающе... добавить мне решительно нечего...

—  Да. — Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. — Мне тоже показалось, что это — сильная находка. — Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. — А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать — чувствуешь поэзию. — Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. — Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами... Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы “Живые души”, этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее... м-да... — Демон задумчиво поскреб тяжелый подборо­док. — Ну и колдуна сжег, конечно, тоже... Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного...

— Я тоже, —  откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.

—  А вот это ты зря, брат, —  сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, —  эмоции надо контролировать, ведь они — часть нас самих, часть нашего “я”, если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего “я” и не останется. Когда-нибудь думал об этом?

Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну — он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.

—  Разбазаривание собственного “я” — актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном “я” и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного “я”. Вы не находите?

Помнится, в такой манере я частенько общался со своими братьями, чтобы их разозлить. Моя манера изъясняться витиевато их всерьез раздражала и всегда становилась причиной наших ссор и даже драк. Почему-то они считали, что я издеваюсь над ними. Возможно, братья думали так потому, что уроки Альфонса Брекхуна для них оказались слишком сложными. Я был единственным, кто усвоил риторическую науку на высшем уровне и даже получил от Альфонса Брекхуна бумагу о присвоении мне звания магистра риторики.

Однако во всем важна мера. Я подумал, что в общении с демоном, возможно, переборщил с патетикой и сейчас любитель поэзии, обидевшись, меня слопает. По крайней мере, морда у него стала самая свирепая. Но оказалось, что испытывает он не ярость, а некоторую озадаченность.

Должно быть, смысл моих последних слов до него не совсем дошел. Я явно переоценил его интеллектуальный потенци­ал.

Он надолго замолчал, потом попросил меня повторить то, что я только что сказал. Я удовлетворил его просьбу, немного поменяв слова местами. Он снова застыл, глядя в потолок, и, кажется, что-то смекал, потом морда его просветлела — понял.

—  Ты прав, ты прав! — Любитель поэзии опять хлопнул меня по плечу, и мне показалось, что моя единственная левая рука совсем отнялась, я решил, что в следующий раз непременно дам ему сдачи — и будь что будет... — Поверхностно об этом нельзя... — заметил он. — А давай-ка знаешь что, —  тут он немного разволновался, его новое состояние выразилось в диком зубовном скрежете и почесывании левой ягодицы, —  раз у нас с тобой такая счастливая встреча произошла, я тебе немного почитаю!

Возражать я не решился — слишком свежи были мои воспоминания о маниакальном отравителе Андерии Стишеплете, а только вяло кивнул и приготовился внимать.

Поэт между тем не собирался радовать меня своими нетленками тотчас, он просиял, ухватил меня поперек туловища, взвалил на плечо и ринулся с бешеной скоростью по подземному коридору.

—  Эй! — только и успел вскрикнуть я. — Куда это мы?

—  Читать! — проревел демон.

Несся он так, что я только и успевал замечать, как мелькают каменистые выступы стен и провалы ответвлений подземного хода. Затем общий цвет сменился на успевший сделаться за время моего заключения привычным коричнево-красный, а песок из белого стал терракотовым. Я понял, что мы прибыли в более густонаселенный круг Нижних Пределов. Отсюда у меня было гораздо больше шансов выбраться на поверхность, но и намного больше возможностей попасть в лапы Заклинателя. Я выругался про себя.

—  Кстати, я не представился, —  заорал демон на ходу, так что я вздрогнул, —  меня зовут Данте... Данте Алигьери...

— Как-как? — переспросил я — имя показалось мне смутно знакомым.

—  Данте Алигьери, —  проорал он, стараясь перекричать поток встречного ветра, —  а тебя как зовут? Или ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл просто — одноглаз?

—  Не надо, —  попросил я, вспомнив поэтическую строку, которой он меня поприветствовал, —  предпочитаю, чтобы меня звали настоящим именем — Дарт Вейньет.

—  Ах так, Дарт Вейньет, ну что же, рад знакомству, —  выкрикнул Данте и внезапно прервал бег, видимо, мы прибыли на место...

Демон поставил меня на песок, и я покачнулся, потому что голова у меня снова сильно закружилась — то ли от голода, то ли от переживаний последнего времени. Некоторое время я ошалело крутил башкой, стараясь прийти в себя, потом нормальное мироощущение возобновилось, и я смог осмотреться.

Мы оказались в довольно уютной маленькой пещерке, оформленной со вкусом. Правда, жутчайший беспорядок несколько портил картину, но его можно было списать на широту творческой натуры хозяина — ему просто некогда было заниматься столь прозаическим делом, как уборка. Зато к вещам, созидающим уют в жилище, он явно благо­волил. Пол устилали мягкие ковры. Стены прикрывали огнеупорные ткани, отливающие металлом, правда, частично они были сорваны. Поверх тканей висело несколько написанных широкими мазками довольно оригинальных кар­тин. Две из них покосились, а третья и вовсе валялась на полу. Полотна отображали разнообразные пытки. Несчастные жертвы палачей-демонов застыли, в ужасе распахнув беззубые рты, они плевали кровью и, судя по всему, испытывали не самые счастливые в жизни минуты. Неизвестный художник запечатлел сцены адской жизни с точностью в деталях и явным упоением... Я невольно содрогнулся и покосился на демона-поэта. Он копался в железном сундуке, выгребая оттуда исписанные крупным почерком бумажки.

— Извини, жрать совсем ничего нет, —  обернулся ко мне демон, —  этот бездельник Куксоил куда-то запропастился, так что мне сегодня утром даже пришлось добывать пищу самостоятельно, —  Данте поковырялся в зубах длинным ког­тем. — Ну попадись он мне только! Выбью из него лень навсегда. Другие небось жрут от пуза, а несчастному поэту — фиг с маслом. Наверное, решил, что тот, кто сочиняет стихи, не может быть опасен. Заблуждение. — Данте скрипнул зубами. — О, какое заблуждение! Но ты, наверное, только и ждешь, когда мы приступим к чтению?

—  Конечно, —  подтвердил я, продолжая осматриваться. Демон истолковал мой взгляд по-своему:

 — Наверное, ищешь, нет ли чего-нибудь выпить, чтобы разгоряченное нутро могло размягчиться и лучше внимать моим словам? Так?

Я поспешно закивал, потому что после всего пережитого сильно нуждался в выпивке. Собственно, я всегда в ней нуждался, еще со времен своей бурной молодости, но вот случай промочить горло в последнее время представлялся крайне редко. Заклинатель меня не баловал, отъявленный мерзавец. И вот вам пожалуйста, при отсутствии пенного с хмелевой горечью, как я и говорил, у меня начинает развиваться нервное расстройство.

—  Меня бы устроил светлый эль, —  сказал я.

—  Меня бы тоже. — Он хлопнул себя по ляжкам. — Эх, я как будто знал, что встречу кого-то вроде тебя. А потому кое-что припас...

Демон метнулся в угол и принялся разбрасывать песок, какие-то тряпки, камни, куски дерева, потом извлек на свет пузатую бочку литров на сорок. Бугры мышц проступили на толстых руках поэта, когда он поднял ее, перенес и осторожно поставил передо мной.

—  Вот, —  сказал Данте, —  прямо сейчас угостимся или сначала чтение?

—  Лучше бы, конечно, перед чтением размягчить нутро, —  заметил я, запомнив его слова.

—  Ты понимаешь меня, как никто, —  заявил демон, извлекая откуда-то деревянную кружку. — Кружка только одна, поэтому придется пить по очереди. Ты не возражаешь?

—  Конечно нет, —  ответил я, —  мне приходилось пить по очереди прямо из бочонка.

—  Ну вот и отлично! — Данте потянул на себя пробку, и она с хлопком выскочила — светлый эль полился в кружку... Поэт наполнил ее до самого верха.

—  Чур я первый, —  сказал он, приложился к краю и некоторое время чмокал, прихлебывая эль, потом передал кружку мне.

Я заглянул внутрь и увидел дно.

—  Эй, здесь ничего нет, —  разочарованно сказал я.

—  Как нет?! — удивился Данте, выдернул кружку у меня из рук и заглянул в нее. — Действительно нет, —  проговорил он после короткой паузы, —  но это ничего, это я увлекся, сейчас мы наполним ее снова.

Демон выдернул пробку и заткнул ее только тогда, когда пена полилась через край.

—  Чур я первый, —  сказал он. Мне показалось, что я ослышался.

—  Погоди-ка, —  выдавил я, —  мне показалось, что ты в прошлый раз был первым, и я видел, чем это закончилось, нет уж, давай-ка теперь первым буду я.

—  Конечно, — дружище, это я тебя просто разыграл, —  расхохотался Данте и хлопнул меня по спине так, что мне показалось, будто у меня хребет переломился. — Ну как тебе мои шутки?

Он засмеялся, запрокидывая голову и демонстрируя огромные зубы, напоминавшие зубья двуручной пилы. Я поддержал его, посмеиваясь и не забывая отхлебывать светлый эль.

—  Теперь твой глоток, ха-ха-ха, —  сказал я, передавая ему кружку.

Демон радостно приложился к ней, потом перевернул ее кверху дном, но из кружки не вылилось даже капли — она была абсолютно пуста. Морда Данте отразила крайнее недоумение.

 — Разыграл, —  пояснил я и тоже хлопнул его по спине, постаравшись вложить в удар всю имеющуюся у меня силу.

Однако демон почти не заметил этого. Выражение его морды оставалось таким растерянным, что я уже начал опасаться, не совершил ли серьезной промашки, когда решил разыграть демона в ответ. Но тут он захохотал во всю глотку, так что я едва не оглох, и заявил:

 — Вижу, тебе палец в рот не клади — оттяпаешь по самое предплечье.

—  Это точно, —  подтвердил я, —  есть у меня такое полезное качество.

Данте вдруг вскочил с места, ринулся куда-то и притащил пузатую стеклянную кружку с написанным на ней пожеланием “Дай Черный Властелин счастья”.

—  Моя любимая, —  пояснил демон и вручил ее мне, —  на, будешь пить из нее, раз ты такой отличный шутник и любитель поэзии...

 

 

Уже через полчаса почти безостановочного употребления светлого эля я почувствовал, что нутро мое в достаточной степени размягчилось и я готов прослушать все вирши поэта, насколько бы “зверскими” они ни были.

—  Данте, только спокойнее, —  сказал я.

Я взмахнул рукой, пещера скользнула куда-то в сторону, закачалась, а потом снова приняла горизонтальное положение.

—  А я спокоен, —  откликнулся демон.

—  Эй, да это я не тебе, это я стенам, они, знаешь ли, немного шатаются из стороны в сторону...

—  Это ничего, это пройдет, —  успокоил меня демон, —  эль... кхм... крепковат.

Он уже копался в куче бумажек, раскладывая их вокруг себя, воодушевление читалось в каждом его движении, и я пришел к мысли, что дело это, должно быть, затянется надолго. Наконец демон завершил приготовления, схватил исписанный убористым почерком листок и продекламировал:

 — Лаская взор, горит пучина, и в ней горят они, оне...

— Так, так, так. — Я подпер подбородок кулаком и приготовился слушать.

Удивительные строки лились из Данте как из рога изобилия. Он, вне всяких сомнений, был поэтом по рождению, настоящим поэтом из тех, что просто не могут не писать. И даже если все окружающие в голос твердят им: “Не пиши, не пиши, не пиши” — они не обращают на этот хор голосов никакого внимания, продолжая пачкать бумагу все новыми и новыми “величайшими произведениями искусства”. Он все читал и читал, отбрасывая листки, хватаясь за новые, он декламировал страстно и искренне. Фантазия у него была богатой, а тексты довольно неровными, словно их написал не один, а несколько авторов. Впрочем, судя по стихам, Алигьери постоянно находился под влиянием тех или иных поэтов Внешнего мира. И где только он сумел познакомиться с их творчеством? Наверное, ему переписывали по памяти разные произведения похищенные книжники, которые уже не надеялись вернуться на поверхность.

Некоторые стихи Данте очень легко запоминались. Мне запало несколько мастерских строф. Вот они:

 

Я помню чудные мгновенья:

Передо мной являлись вы,

Как мимолетные виденья,

Без рук, без ног, без головы...

 

Или:

 

Выхожу один я из пещеры,

И сквозь мрак мой скорбный глаз блестит,

Тихо все. Но сильно пахнет серой,

“Ты — палач!” — мне грешник говорит.

 

Еще запомнилось не слишком профессиональное, зато очень проникновенное:

 

Гой, Пределы вы родные,

Мира пуп, а может, зад,

Не видать конца и края —

Лишь огонь сосет глаза.

 

Что ни говорите, а подобные строки могут сильно расширить восприятие и даже свести с ума, особенно если ваше сознание совсем недавно было на грани того, чтобы покинуть вас навсегда. Мир мой потихоньку стал наполняться вопящими грешниками, людьми без лиц, демонами, колдунами, Нижние Пределы представали передо мной во всей своей “необъятной красе” и “бесконечности яростного прекрасия”. Это я цитирую отдельные строки “гения”...

Наконец гора бумажек, которыми обложился демон, заметно уменьшилась. Вскоре он уже копался вокруг, с трудом стараясь найти нечто такое, чего я еще не слышал. Хвала Спасителю Севе Стиану, такого осталось мало. Мы сидели с демоном несколько долгих часов, и я уже успел порядком протрезветь.

—  Ну ладно, —  проговорил наконец Данте, —  думаю, на сегодня хватит. Ну и что тебе понравилось больше всего? Может, вот это... — он продекламировал строфу о грешниках, которые “все кричат, кричат, кричат — исправляться не хочат”.

—  О да, —  ответил я, —  очень удачное стихотворение. Особенно мне понравилось...

—  Что, что понравилось? — Он подался вперед. Такое внимание к моему мнению не могло не польстить мне. Я улыбнулся и сказал:

 — Ритмика стиха понравилась, его музыкальность. А еще использование оригинальных лексических приемов.

—  Чего, правда, что ли? — отшатнулся Данте. Казалось, он поражен до глубины души — желтые глаза напоминали два бронзовых блюдца, он перешел на шепот: — Так я чего, гений, что ли, да?

—  Ну, —  качнул я головой, —  думаю, гений. Да, несомненно, гений.

—  Я — гений! — Демон завороженно уставился куда-то вдаль. — Я — гений, —  повторил он, схватил меня за плечи и заговорил скороговоркой: — я так и знал... так и знал, что когда-то найдется кто-то, кто все это сможет оценить, сможет понять меня. Тут нужен был кто-то, у кого душа поэта, кто-то, у кого натура такая же тонкая, как у меня, тонкая и нежная, как свежесодранная с мученика шкурка.

Сравнение меня несколько покоробило, к тому же, продолжая горячо шептать мне в лицо, демон мял меня так, словно я был не живым человеком, а кем-то бесплотным, кто мог бы вынести любые мучения.

—  Данте... — выдавил я.

—  Да? — отозвался он, пребывая в мире грез.

—  Не мог бы ты отпустить мои плечи, а то ты мне, похоже, все кости переломал.

—  Ой, да, конечно! — Он испуганно отпрянул. — Извини, я несколько увлекся. Ты внушил мне такое вдохновенное состояние. Теперь я буду писать, писать много. Теперь-то я точно знаю, что должен работать. И что поэзия — мое предназначение, —  он вздохнул, —  хотя здесь все считают меня ненормальным...

—  Я понимаю, —  кивнул я, потому что действительно понимал — достаточно было знать Андерия Стишеплета, чтобы понять, какие поэты психованные существа...

Раз Андерий влез на самую высокую башню Мэндома и, держась за шпиль, выкрикивал стихи. Слова летели над ночным городом до той поры пока не пришел отряд стражников и не снял придворного поэта с верхотуры. Под руки его тащили к королевскому дворцу, а он все кричал: “Палачи, сатрапы, искусство вам не задушить”. И чего, дурак, полез на башню? Вроде бы искусство никто душить и не собирался. Тогда Андерия спасло только то, что король ценил его творения, прославлявшие его силу и справедливость...

—  Ты понимаешь?! — Данте так обрадовался, что собирался снова схватить меня за плечи, но я поднял указательный палец и выкрикнул:

 — Стоп!

—  Ну стоп так стоп, —  благодушно сказал демон. — Скажи-ка мне, дружище, что я могу для тебя сделать?

—  О, ну я даже не знаю... — Я замялся — как-то неудобно было вот так с ходу просить его перенести меня во Внешний мир — еще решит, что я только и думаю, как бы убраться подальше от него и его поэтических строчек. И все же я набрался смелости и спросил: — Ты не мог бы перенести меня во Внешний мир?

— Во Внешний мир? — озадачился Данте. — Зачем это тебе?

—  Хочу увидеть солнце, —  я почувствовал, что глаз мой наполняется слезами, —  травку зеленую...

—  Эй-эй! — Данте замахал руками. — Ты чего это расстроился? Знаешь, во Внешний мир я тебя отправить не могу...

—  Не можешь? — Я скорбно уронил голову. — Значит, все, значит, мне конец...

—  Зато я могу забросить тебя в любое место в Нижних Пределах, —  обнадежил меня демон, —  в лю-бо-е!

—  Исключено, —  отрезал я.

—  Но почему, тебе тут понравится! — кинулся Данте убеждать меня, наверное, ему уже представлялось, как он каждый день декламирует мне свои творения, а я потом их нахваливаю. — Ты сам увидишь, как тут хорошо. Сейчас я тебе покажу. У меня тут есть одна штука, она может любое место в Нижних Пределах показывать. Вот такая вещь, между прочим...

—  Покажешь? — заинтересовался я. — Давай, очень интересно было бы посмотреть.

—  Где же оно у меня было? — Демон-поэт заметался по пещере, он принялся разгребать какую-то рухлядь в углу, откидывал ковры и даже копался в песке. Мне показалось, что под одним из ковров у него скрывается обглоданный труп какой-то девицы, но он так быстро прикрыл чудовищную картинку, что видел я тело девицы на самом деле или мне только показалось — я бы не смог поручиться. К тому же разум в последнее время отказывался мне подчиняться, так что я списал все увиденное на очередную оплошность ушибленного мозга.

—  Хм, куда же оно запропастилось? — украдкой глянув на меня, проговорил Данте. — Куда, куда же вы запропастились, —  продекламировал он, —  моей безумной ярости златые дни?

—  Тоже твое? — спросил я.

—  Разумеется, —  сказал Данте, —  но далеко не лучшее, я полагаю. Старые стихи, сейчас бы я так не написал. Да вот же он! — Из-под кучи рухляди демон извлек медный круг, более всего напоминающий обыкновенный поднос, на котором слуги во Внешнем мире разносят еду.

—  Поднос, —  сказал я.

—  Поднос? — хмыкнул Данте. — Ну нет, это совсем не поднос. Это круг колдуна Ахерона. Жалко, что сочный старец Ахерон не дожил до этого темного дня! Хе-хе.

Демон задумался о чем-то и принялся ковыряться в зубах, потом спохватился и кинул круг на песок.

“Сочный старец?! Почему это он назвал колдуна соч­ным... Не мог же он в самом деле...”

 — Что желаешь увидеть в первую очередь, дружище? — прервал демон мои размышления.

—  Я бы хотел увидеть пару своих знакомых, —  откликнулся я. — Можно?

—  Нет проблем, только представлять их придется по очереди, а то может и не сработать. Сейчас настроим на тебя эту штуку, —  Данте вдруг протянул лапу и рванул меня за бороду, выдрав из нее целый клок. Произошло все настолько неожиданно, что я вскрикнул.

—  Спокойнее, —  сказал демон, —  это нужно для настройки. Ты давай, представляй пока того, кого хотел увидеть.

—  Хорошо. — Я закрыл глаза, чтобы яснее увидеть своего главного врага. (Заклинатель сидел у решетки и уничижительно общался со мной, стараясь проникнуть в мой разум и завладеть им).

Данте тем временем кинул волосы на “поднос”, чиркнул обо что-то когтем, и они занялись синим пламенем. Подождав, пока клок моей бороды прогорит, демон подул на круг Ахерона, потом поплевал, стукнул по нему трижды, так что медная поверхность отозвалась протяжным гулом, и вдруг она осветилась и замерцала мутным изображением, зазвучали знакомые голоса.

Я застыл без движения, опасаясь, что враги тоже могут меня слышать. Но Данте меня успокоил:

 — Можешь расслабиться — связь односторонняя. Если хочешь пообщаться, надо кое-что посерьезней круга Ахерона. Сочный старичок Ахерон на слишком сложную магию был не способен.

“Опять он назвал его сочным, —  подумал я, —  не иначе и вправду слопал старикашку”.

Я решил отбросить мысли о людоедских наклонностях моего нового друга и посмотреть, что там делает мой старый враг.

В освещенном магическими огнями коридоре стояли Заклинатель и тот, чьей смерти я так сильно жаждал, —  Кевлар Чернокнижник. Сколько раз в ночных метаниях, сидя в тесной клетке, я представлял, как встречу его и разом оборву его подлую жизнь, перережу ему горло или всажу арбалетный болт прямо в середину лба.

Заклинатель и Кевлар говорили слишком тихо. Услышать их было почти невозможно. До меня долетали только смутные обрывки разговора: что-то о разделе мира, который надо бы начинать, пока не явился тот, о ком упоминает Оракул...

Потом картинка стала четче и даже как будто придвинулась, а голоса зазвучали так, словно я находился от своих лютых врагов в непосредственной близости. Я обернулся к демону и увидел, что он крутит в пальцах нечто невидимое.

—  Регулировка, —  пояснил Данте, —  теперь будет лучше... И действительно, изображение стало настолько четким, что мне даже стало не по себе и я отступил назад.

—  Да не волнуйся, они нас не видят, —  беззаботно сказал демон.

—  Как, спрашиваю я тебя, —  говорил Заклинатель, —  он мог затеряться в Нижних Пределах? Как такое могло случиться? Здесь моя территория, территория тьмы. Мы должны были схватить его сразу после того, как он предпринял побег.

Кевлар пожал плечами. Лицо его, по обыкновению, не отражало ровным счетом никаких эмоций.

—  Я предвижу, —  сказал он, —  довольно странные события...

—  Мне плевать, что ты там предвидишь, —  надвинулся на колдуна Заклинатель, —  плевать! — Он даже притопнул ногой от ярости. — Дарт Вейньет умудряется скрываться от нас в Нижних Пределах. Как, бог его побери, ему удается тут прятаться? Я просто не могу этого понять. Ты же про­видец. Используй свое умение, я хочу, чтобы ты увидел, как мы сможем его поймать. И когда...

—  Собственно, это я и пытался сказать, —  сказал Кевлар, —  я думаю, ему кто-то помогает. Этот кто-то довольно могущественный, он не дает мне ясно видеть будущее. Я ясно вижу — помощник существует, но не могу разглядеть его лицо. И кстати, есть еще кто-то, кто тоже хочет ему помочь. Возможно, он действует по приказу этого могущественного покровителя Дарта Вейньета. И даже есть еще кое-кто, кто помогает ему прямо сейчас.

—  Ух ты, —  Данте выпятил грудь, —  гляди-ка, он и про меня знает.

—  Ты что, хочешь мне сказать, что он не только уцелел в Нижних Пределах, но даже нашел себе здесь целую толпу сторонников? — Лицо Заклинателя приобрело отчетливый восковый оттенок, он фыркнул: — Никогда не поверю в эту ересь.

—  Не стоит недооценивать этого человека, повелитель, —  проговорил Кевлар, —  он обладает удивительной способностью располагать к себе людей... — Чернокнижник запнулся. — И даже демонов, если потребуется. Я вижу...

—  Думаешь, Гырга и Рурк помогли ему сбежать? — перебил его Заклинатель.

—  Нет-нет, они слишком страшатся вашего гнева, чтобы предпринять что-то такое, что может вас огорчить. — Кевлар покачал головой.

—  Это так! — самодовольно хмыкнул Заклинатель. — Они знают, что, если только мне что-нибудь померещится, я их в порошок разотру.

—  Дарт Вейньет превращает всех, кто покажется полезным, в своих сторонников... — продолжил Кевлар.

Я мельком глянул на Данте. Он не отрываясь смотрел глазами-блюдцами в круг Ахерона.

— ...это уникальный дар, и он использует его со всей возможной полнотой. В будущем я вижу довольно опасную для нас ситуацию, связанную с этим его умением, ведь он может поднимать восстания и организовывать бунты.

—  Уникальный дар? — прошипел Заклинатель. — Вот что я скажу тебе: или ты отыщешь его к тому моменту, как закончатся следующие земные сутки, или готовься снова принять лютую смерть.

Слова Заклинателя показались мне очень странными. “Что это значит — снова принять лютую смерть?! Кевлар что же, уже умирал, а потом вернулся к жизни?” Надо будет поподробнее исследовать этот вопрос. Очень хочется убить его так, чтобы он уже никогда не вернулся.

Лицо Кевлара осталось непроницаемым.

—  Очень скоро он будет в вашей власти, повелитель.

—  Надеюсь! Я ухожу, мое время подходит к концу, а ты займись делом!

—  Конечно, повелитель, я сделаю все, что в моих силах! — Чернокнижник едва заметно кивнул.

—  Сделай больше! — Заклинатель исчез, воздух некоторое время мерцал лиловыми сполохами, потом в нем проявилось его бледное лицо. — И не забудь, он нужен мне живым! — На лице Заклинателя появилась омерзительная усмешка, потом со лба к подбородку пробежала тень, и оно, полыхнув напоследок языками пламени, исчезло.

Изображение в кругу Ахерона замерцало и стало угасать. Но кое-что все еще можно было различить. Кевлар некоторое время стоял не двигаясь. Сложно было судить по непроницаемому выражению его лица, но мне почему-то показалось, что он крайне недоволен состоявшимся между ним и Заклинателем разговором. Затем Чернокнижник развернулся и пошел прочь по одному из подземных коридо­ров. Он не спешил, хотя Заклинатель дал ему срок до завершения земных суток. Картинка к этому моменту померкла так, что от Кевлара остался едва различимый во мраке силуэт.

—  Это все? — спросил я дрожащим голосом.

—  Ну ты и нажил себе неприятности, дружище! — отозвался Данте и покачал головой. — Нет, не все! Смотри дальше — сейчас он перенесется, и мы его снова увидим. Так всегда, небольшая задержка возникает. Это не круг Ахерона барахлит, это перенос требует некоторых затрат времени. Заклинатель сожалея из воздуха на невиданном мною прежде круге Нижних Пределов. Песок здесь сверкал так, словно кто-то разбросал по нему алмазы. Довольно продолжительное время Заклинатель бродил по подземным коридорам и что-то бормотал себе под нос, потом опять перенесся, на этот раз в место, не похожее ни на один из кругов Нижних Пределов. Здесь царил полумрак и сложно было что-либо различить. Разгребая руками плотные тени так, словно они были материальны, он извлек из-под одежды огненный кнут и принялся хлестать им создания мрака, расчищая себе путь. Зрелище секущего тени кнута было самым необыкновенным, что только мне приходилось видеть в жизни. Соприкасаясь с серыми телами, кнутовище выбрасывало снопы ярких искр, в их свете лицо Заклинателя казалось мертвенной маской.

—  Круг духов, —  пояснил Данте, —  бр-р-р, жуткое место, скажу я тебе, не протолкнуться. Раз мне случилось там побывать — я потом написал целую поэму, “Мучения” на­звал...

—  Трагедия? —  с пониманием спросил я.

—  Комедия в двух частях, очень смешная штука вышла. Я, когда перечитываю, всегда хохочу до колик...

Заклинатель выбрался к скалистой гряде, раскинул руки и принялся возноситься вверх. Вокруг него вились тени, они касались его темными крыльями, налетали, стараясь сбить вниз, корчились и разевали рты в беззвучном крике. Он не обращал на них никакого внимания, поднимаясь все выше и выше, на лице его застыло выражение бесконечного блаженства. Потом тело его перевернулось, плащ слетел и стремительно унесся куда-то. Дальше стало происходить нечто и вовсе необычное. Тело Заклинателя вдруг начало словно раскаляться изнутри. Оно все наполнялось и наполнялось кроваво-красным пламенем, разрывалось на части и расплывалось в очертаниях до тех пор, пока от Заклинателя не остался один лишь сияющий красный кон­тур...

— Кто он такой? — пробормотал я.

—  Одержимый, —  сказал поэт, —  он из тех колдунов, что добровольно отдают свое тело дахам. Теперь дах поддерживает его тело и не дает ему состариться. Но радости от такого симбиоза мало. В некотором роде он утратил свою личность.

—  Но зачем ему нужно отдавать тело дахам, если он утратил свою личность? — спросил я.

—  Память он сохранил, —  словно нехотя пояснил Данте, —  теперь его личность живет внутри этого тела, наблюдает за всем, может даже выполнять некоторые нехитрые действия. Впрочем, точно я не знаю. Все, что связано с дахами, покрыто завесой тайны. Они — очень скрытные существа.

Заклинатель светился теперь так, словно он обратился в подобие солнца. Круг Ахерона заполнило яркое сияние, и, кроме этого слепящего света, ничего нельзя было различить.      

 — Так он что же, теперь будет жить вечно? — спросил я. Данте пожал плечами:

 — Да кто его знает?! Я с одержимыми дахами не общаюсь, у них мозги очень странные. И цели их тоже мне непонятны. Они все о владычестве во Внешнем мире по­мышляют. На что нам, ценителям поэзии, эти ненормальные дахи? — Демон снова откупорил бочку. — Давай-ка лучше выпьем, друг мой, и ты расскажешь мне, как дошел до жизни такой, что тебя разыскивают одержимый дахами и эта сволочь — Кевлар Чернокнижник...

—  Давай, —  согласился я, поднимая кружку, —  за твое совершенное искусство, Данте...

—  Точно, —  откликнулся демон и улыбнулся во всю пасть, зубы его блеснули, —  за меня и мое совершенное искусство.

Мы чокнулись и сделали по хорошему глотку. Тут мне в голову неожиданно пришла свежая мысль.

—  Что-то я не понимаю...

—  Чего ты не понимаешь? — поинтересовался Данте.

—  Не понимаю, почему они не подвергли меня ритуалу дахов... — Тут я с сомнением посмотрел на демона, вспомнив, что он ничего не знает о том, что со мной произошло.

Но Данте, оказывается, уже придумал свою версию событий. Он хмыкнул:

 — Мне-то, в отличие от тебя, все ясно. Дах похитил тебя из Внешнего мира, чтобы из тебя своего слугу сделать, так, что ли?

Подумав всего мгновение, я кивнул:

 — Ага. А я взял да и сбежал...

—  Прыткий, —  одобрил Данте. — История не нова. Дахи, как я уже говорил, помышляют о владычестве во Внешнем мире, подчиняют разум нужного им человека и используют его в качестве слуги.

—  Но... почему бы им просто...

—  Если кого-то хотят сделать слугой, —  перебил меня демон, —  его дахам не отдают. Так ведь ты бы уже не слугой был, а дахом. Новым дахом. Понимаешь, о чем я? Тут индивидуальное сознание не подходит. Тут требуется подвластный разум. А разум даха контролировать нельзя. Он непредсказуем. Да и зачем один дах будет контролировать разум другого даха? Каждый дах — отдельная мыслящая единица, он думает только о своей выгоде.

—  Да, кажется, понял. — Я глотнул эля. — А что, если Заклинателю не удалось бы подчинить себе чей-то разум, что тогда?

—  Ну, —  задумался Данте, —  я даже не знаю. Тогда, наверное, он все же отдаст этого несчастного своим собратьям дахам... Да, наверное, именно так он и поступит.

При известии о том, какая участь меня ожидает в случае поимки, я вздрогнул. Какая-то тварь вытеснит мое сознание и будет пользоваться моим телом во веки вечные, а моя личность будет сидеть в уголке, наблюдая за тем, какие злодеяния творит то, что раньше было Дартом Вейньетом...

—  А Кевлар Чернокнижник? — помедлив, спросил я. — Ты назвал его сволочью... Ты что же, знаком с ним?

Данте проницательно посмотрел на меня и поинтересовался:

— У тебя с ним личные счеты, да? Я почему спрашиваю — больно у тебя рожа зверская стала, когда ты про него вспомнил.

—  Да, —  показал я на пустую глазницу, —  он должен мне глаз и руку.

—  Не отдаст, —  вполне серьезно заявил Данте, —  если чего кому должен, не отдаст. Брал у меня пару лет назад отличный хлыст из тех, что срывают кожу с ягодиц с одного удара, и не отдал, собака; уж я его и просил, и требовал, и угрожал, все одно — не отдает, бог его раздери. Я, говорит, вижу, что ничего плохого ты мне не сделаешь. Одним словом, провидец. Ненавижу эту породу, упрямые, самоуверенные, еще бы — они же все видят наперед. А этот еще ко всему прочему и наемник — презренное племя, слуга. Но всегда ведет какую-то свою игру. По крайней мере, насколько я знаю, еще ни один из тех, кому он служил, не бывал им доволен, всегда с ними потом случались какие-нибудь неприятности, а Кевлар оставался в выигрыше. Его в Пределах все недолюбливают и презирают. Многие, правда, только потому, что побаиваются. Он же видит будущее, может его предсказывать, ну, знает то, что прои­зойдет. Я и сам хотел ему за кнут голову отвернуть, но потом подумал, что лучше с ним не связываться. Раз он меня совсем не боится, значит, что-то такое у него есть на уме, что он может против меня повернуть...

—  М-да, —  выдавил я, —  но я все равно до него доберусь.

—  Как знаешь, —  пожал плечами демон, —  но я тебе не советую. Зачем тебе глаз и рука. Ты и так неплохо выглядишь. Знаешь, на мой взгляд, две руки — это уже лишнее. Роскошь, если хочешь. Голова есть — и ладно.

—  Мне нужны две, —  решительно заявил я.

—  Ну ты и хапуга! — осуждающе покачал головой Данте. — Не одобряю я такую жажду к стяжательству, об искусстве надо больше думать, об искусстве, да и потом, заимеешь две, тебе потребуется три, будет три — захочешь четыре. Знаю я, как это бывает. Такова человеческая природа. Все вам мало.

— Какие еще три, —  вскричал я, —  какие четыре?! Мне нужны две, понимаешь, две...

—  Ну две и две, —  сказал демон. — А чего так кричать-то?! Но я тебя предупредил — Кевлар не отдаст.

—  Да как он может мне ее отдать? — постучал я костяшками по лбу. — Он же мне ее отрубил.

—  Ах отрубил. — Глаза демона расширились. — Ну, это меняет дело. Тогда, конечно, не вернет. Да она небось и испортилась уже. Зачем тебе испорченная рука? Как ты с ней ходить-то будешь?!

Представив, что моя рука, которая вместе со мной росла, ласкала девушек, сжимала рукоять меча и еще делала множество разных полезных дел, теперь испортилась, я едва не закричал.

—  А куда делся король Нижних Пределов? — спросил я, чтобы перевести тяжелый для меня разговор на нейтральную тему.

—  Что ты имеешь в виду? — Лицо Данте отразило некоторое недоумение и озабоченность.

—  Ну, я хочу сказать — кто-то же должен управлять подземным миром, быть здесь главой, Властителем Тьмы, так, кажется, называют здешнего правителя?

—  Ах вот ты о чем, король Нижних Пределов. — Демон хмыкнул. — Про Властителя Тьмы можешь забыть. Был у нас когда-то Черный Властелин, бессмертный, все державший в руках. Но его магистры Радужного спектра приговорили еще в незапамятные времена к беспамятству. Так что теперь мы не знаем, где он находится. Да и он сам, наверное, не знает.

—  Магистры Радужного спектра? — опешил я. — Властителя Тьмы?

—  Ну да, боги, создатели этого мира — магистры Радужного спектра — белый там, розовый, оранжевый, лиловый, серобуркозявчатый... А он был черным, Черным Властелином, черным магистром Радужного спектра. Ну и его никто не понимал, как водится, потому что он был очень оригинален в своем творчестве. Особенно им не понравилось его последнее произведение искусства — Нижние Пределы. Ты что, об этом совсем ничего не знаешь, что ли? Я затряс головой:

 — Первый раз слышу.

—  Ну хорошо, расскажу тебе, —  проявил великодушие Данте. — Все началось с того, что Белый магистр Сева Стиан — его еще называют Спасителем — создал Высшие Пределы, где предпочел обретаться сам, туда после смерти попадают праведники, служители анданской церкви — в общем, там" одни младенцы, девственницы и инквизиторы, компания та еще подобралась. А куда, спрашиваю я, деваться грешникам, таким, как мы с тобой?

—  Куда? — тупо спросил я.

—  Вот именно, —  откликнулся Данте, —  а я о чем. Так вот, когда этот мир создавали, про грешников как-то забыли и непонятно было, что им делать после смерти. Вот Черный Властелин и создал Нижние Пределы, населил их существами, в высшей степени трепетными и поэтичными. — Тут он громко захохотал, запрокидывая голову... — А остальные магистры Радужного спектра не поняли его конструктивной доработки мира. Считали, наверное, что грешники должны после смерти совсем исчезать, а не претерпевать вечное наказание. Вот они на него и поперли. Ну, если уж говорить совсем откровенно, то Властелин любил не только править созданными им Нижними Пределами, но и насылать мор и войну на человечество, пополняя ряды грешников. Точнее сказать, он сам организовывал наверху мор и войну. Любил, понимаешь, по Внешнему миру пошляться. Там появится- кровавые разборки устроит, здесь пройдет — эпидемия бубонного нонгита всех свалит. А потом, как я уже говорил, магистры Радужного спектра — те, кто в этот момент были в силе, — собрались да и долбанули его по мозгам. Он память утратил и на долгие века исчез.

—  И что же теперь?

—  А что теперь, —  нехорошо усмехнулся демон, —  баланс сил странным образом не нарушился, хотя многие говорили тогда, что конец света близок, человечество не исправилось — ряды грешников продолжают пополняться, но у нас тут, под землей, наступил совершеннейший хаос. И в общем-то это вполне объяснимо. Черный Властелин нас покинул, а без него какой порядок? На его место время от времени метит кто-нибудь из местных и даже сидит иногда на троне, как ты там сказал — короля Нижних Пределов, но толку-то от этого сидения... Одним словом, воцарился тут бардак. Все организуют друг против друга заговоры, враждуют, духи грешников носятся где ни попадя, долина вулканов забита до отказа дахами и их жертвами, колдуны полностью подчинили демонов и обращаются с ними так, словно они их враги, охранительный предел, где раньше томилось пять сотен узников, опустел... И даже Куксоил, гнилая кочерыжка, чтоб ему пусто было, куда-то запропастился... — Данте вздохнул. —  Я не удивлюсь, если скоро дойдет до того, что в Нижних Пределах откроется отделение анданской церкви. — Он хлопнул кулаком по песку. — Да что там говорить, я и сам вот — поэзией увлекся... Ты где-нибудь слышал о демоне, который увлекался бы поэзией? Я отрицательно покачал головой.

—  Вот и я говорю, это же НЕНОРМАЛЬНО. А я ничего с собой поделать не могу. Что и говорить, без Черного Властелина Пределам не жить... Но надежда у нас все же есть. — Данте хитро улыбнулся. — Провидцы, а их среди нас немало, говорят: настанет час, и черный магистр — создатель Нижних Пределов явится в подлунный мир, чтобы объявить войну всему живому...

—  Жуть-то какая! — заметил я, забыв, что у нас с демоном несколько разные представления о том, что такое жуть.

—  Ну почему жуть, —  обиделся он, —  это светлая сказка. Я ее еще в детстве слышал. И очень надеюсь, когда-нибудь все именно так и будет. Его явлению будут предшествовать множество знамений. Провидцы говорят так: “И полезут когда из земли твари, Нижним Пределам принадлежащие, вызванные во Внешний мир волею темных сил, и когда будут те твари ратью безумца раздавлены, будет падение их возвещать возвращение Его...”

 — Значит, раздавлены ратью безумца? — переспросил я.

— Ага, —  подтвердил Данте. — Я даже стихи пробовал об этом славном событии сочинить, но получилось не очень хорошо. Все-таки это такие светлые события — сложновато, знаешь ли, их освещать. Ну ты меня понимаешь. Когда о чем-то реальном пишешь, намного труднее нужные слова подбирать.

—  Конечно, —  закивал я, —  понимаю. Это да, такие события освещать может не каждый... Хотя у тебя наверняка все получилось бы в лучшем виде.

—  Ты думаешь? — просиял поэт. — А что, может, еще и попробую...

—  Конечно, попробуй, —  сказал я, —  кто еще, если не ты, опишет возвращение Черного Властелина.

Известие о том, что в Нижних Пределах творится совершеннейший бардак, подтверждало мои прежние наблюдения. Ну что же, в бардаке затеряться куда легче, правда, и ноги протянуть тоже возможностей намного больше.

—  А знаешь что, —  сказал Данте, заметив мою задумчивость, —  есть у меня одна идея, где тебе можно укрыться до времени. А как все поутихнет, я тебя оттуда вызволю и помогу тут, в Нижних Пределах, устроиться. Лет этак десять- пятнадцать посидишь в этом убежище, а потом...

—  Пятнадцать?! — вскричал я. — Прости, Данте, но у меня нет возможности столько ждать. Мне нужно наверх. Понимаешь — наверх! Во Внешний мир.

—  Наверх? — расстроился демон. — Ну ты и упрямец, Дарт! А я думал, тебе будет интересно время от времени узнавать, что новенького я написал...

—  Конечно, интересно! — выкрикнул я. — Но сейчас у меня нет никакой возможности тут оставаться. Мне угрожает опасность. А наверху у меня множество важных дел. Очень важных дел!

—  Ладно, —  махнул рукой Данте, —  видно, такая уж у меня несчастная судьба — читать свои стихи самому себе. Так и быть, отводу тебя к одному колдуну, он все-все знает, направит тебя, куда сам пожелаешь. Он мне ни в чем не отказывает — как-то раз я ему помог от демонесс смыться.

Ох и жуткая была история, скажу я тебе. Они уже приковали его к стене, стянули с него штаны, и давай...

—  Данте, дружище, —  поднялся я на ноги, — с удовольствием выслушаю твою славную историю, но только по дороге. Мне не терпится как можно скорее попасть к твоему колдуну.

—  Ну хорошо, —  сказал демон, его моя поспешность несколько огорчила, —  прямо сейчас и пойдем, тем более что в данный момент он должен быть там, где я его в прошлый раз оставил и, наверное, уже дозрел...

—  Как это — дозрел? — с подозрением спросил я (“сочный старик Ахерон” никак не шел у меня из головы).

—  Сильно он меня разозлил, —  пояснил Данте, —  стихи мои критиковал, гаденыш, слушать ему второй час их, видите ли, скучно стало, ну я и зашвырнул его на огненный утес, он там уже почти двое суток сидит, исправился, наверное, многое обдумал и мнение свое изменил.

Я в который раз похвалил себя за проявленное благоразумие и дальновидность. Мой ушибленный мозг, похоже, начинал приходить в норму. Впрочем, пользоваться интеллектом я решил как можно меньше и старался не утруждать мозг, ведь полагаться на поврежденный разум — все равно что сидеть на табурете, одна из ножек которого прикручена лентой от праздничного торта.

Поэт снова схватил меня поперек туловлища, взвалил на плечо и стремительно помчался по подземному лабиринту.

—  Про...кля... тие! — выкрикнул я (от тряски у меня зубы и подбородок все время бились о твердую лопатку демона).

Мелькнуло несколько входов в пещеры, какое-то странное существо на тоненьких лапках, попискивая, пронеслось мимо, потолок стал значительно ниже, песок пожелтел. Я уже собирался попросить Данте бежать помедленнее, как вдруг он резко остановился и поставил меня на песок. Я повернулся, ожидая увидеть огненный утес и сидящего на нем колдуна, но вместо этой увлекательной картины узрел уходящий вдаль коридор и преградивших нам дорогу четырех невысоких, но очень коренастых демонов. Все они сжимали в руках корявые дубинки.

—  Зайди-ка мне за спину, Дарт, —  сказал поэт. Я немедленно его послушался.

—  Что вам угодно? — Данте был сама галантность, но здесь его манеры, кажется, никто не ценил.

—  Пошел прочь, стихоплет жалкий! — гаркнул один из демонов, —  у нас приказ забрать у тебя вот этого.

—  Отследили по кругу Ахерона, ясно, —  понял поэт, —  не думал, что такое возможно.

—  А ты прежде думай, а потом делай, —  сказал демон.

—  Хороший совет, —  заметил я.

—  Кому же понадобился скромный ценитель поэзии? — Данте сделал вид, будто не понимает, что происходит.

—  Одному очень важному колдуну! — гаркнул тот же демон. — И больше мы ничего не знаем. Подтолкни-ка его сюда. Тебя мы не тронем, жалкий писака. Можешь убираться.

—  Думаю, самое время тебе бежать, Дарт, —  невозмутимо сказал демон, —  может, еще увидимся.

—  А как же ты? — Я растерянно посмотрел на него.

—  Давно не разминался, —  пояснил поэт, —  сейчас мне предоставляется отличный случай размяться, и я не собираюсь его упустить. Да ты не думай, они для меня — не противники. Сейчас я их мигом расшвыряю.

—  Так, может, мне тогда остаться? — спросил я.

—  Нет, вали отсюда как можно скорее, я же сказал. Он скрестил пальцы и вытянул лапы вперед, послышался характерный хруст. Данте принял боевую стойку.

—  Ну давайте, подходите, гады, сейчас я покажу вам, на что способен создатель величайших од подземного мира.

Чувствуя, что поступаю нехорошо, бросая Данте Алигьери одного разбираться с неприятностями, я припустил прочь.

—  Тебе не уйти, —  бросил мне вслед один из демонов.

Ответом я его не удостоил, обернулся на бегу и увидел, что невысокие крепыши окружили героического поэта полукругом и бьют его дубинками, а он, отчаянно вскрикивая, декламирует строки своих бессмертных творений. Рыкающий баритон заглушали громкие звуки ударов.

—  Настоящий поэт всегда должен быть готов пострадать за искусство! — услышал я яростный вопль моего друга.

“С такой несовершенной техникой боя Данте вряд ли продержится долго, — подумал я. — Интересно, кто учил его драться?! А может, он просто не считает возможным применять насилие к существам, наделенным разумом? Но как же он существует в Нижних Пределах, отягощенный такими странными для демона моральными стандартами, ведь здесь применяют насилие все и ко всем. Порой просто необходимо быть жестким, а иногда и жестоким, хотя бы для того, чтобы выжить”.

Тут на меня накинулась какая-то маленькая зубастая тварь и попыталась укусить за ногу. Я взревел и пнул ее так, что она впечаталась в глинистую стену и осталась висеть на ней скорбным напоминанием о том, что с Дартом Вейньетом шутки плохи.

 

* * *

 

Вы сильно заблуждаетесь, если думаете, что в Нижних Пределах обитают исключительно демоны, духи, разноплеменная нечисть да черные колдуны. Помимо демонов, колдунов, духов и разнообразных тварей, чье существование оскорбляет самого Спасителя, там также имеются существа глубоко греховные, олицетворяющие самый грязный порок и невоздержанность людскую — демонессы. Они не менее опасны, чем злобные демоны, но куда более жестоки и коварны. Ходят демонессы обычно обнаженными, к тому же обладают интеллектом, значительно более развитым, нежели у демонов. Они приручили большое количество бездушных созданий, обитающих в Нижних Пределах, и умело обращаются с ними. В то время как демоны частенько подвергаются нападению разноплеменной нечисти, Силы зла используют демонесс для совращения мужчин и обращения их в лоно зла через противную духовной природе мерзкую черную похоть...

И если демонов можно перехитрить и отогнать силой священных заклятий, от демонесс так просто не отделаться, ибо плоть человеческая слаба и нутро начинает сильно дрожать при виде совершенного женского тела...

Из записок святого отца, представителя анданскоп

церкви Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

В ней рассказывается о развратных, глубоко греховных существах с выдающимися внешними достоинствами и их отвратительных и страшных развлечениях

 

Коридоры подземного мира петляли перед моим обезумевшим взором. Я все бежал и бежал, чувствуя, как ноги мои сначала наливаются свинцовой тяжестью, а потом и вовсе превращаются в подобие железных колодок. Пот застилал глаза, а в спину можно было гвозди забивать — я бы ничего не почувствовал, так она одеревенела. Но я и не думал останавливаться. Меня преследовали посланные Заклинателем демоны, и я намеревался убежать от них как можно дальше. Если за вами когда-нибудь бегали настоящие исчадия ада, вы легко меня поймете.

Этот круг Нижних Пределов, к несчастью, оказался местом весьма густонаселенным. В пути мне встретилось множество удивительных, но неизменно уродливых созданий. Мое появление вносило панику и хаос в их привычное существование.

Сначала я наступил на какого-то плоского и жирного таракана — он пронзительно завизжал на одной ноте и выпустил струю вонючей жидкости, от которой у меня еще долго щипало в носу. Потом я распугал толпу маленьких, хрупких человечков с красными, отечными лицами — доходяги с криками бросились врассыпную. Споткнулся о две глазастые тумбы и выслушал в свой адрес поток самой грязной площадной брани. Врезался в черного монстра —  он погнался за мной, потрясая кулаками, но догнать так и не смог, потому что нога у него была всего одна. Правда, надо отдать ему должное — скакал он на ней довольно сноровисто. И, наконец, я оказался в коридоре, где меня попыталось съесть несколько плотоядных растений. Отрывая цепкие лианы от натруженных ног, я вырвался к относительно свободному участку коридора и сумел перевести дух.

“Пожалуй, на охранительном круге все-таки было спокойнее”, —  подумал я и вздохнул, вспоминая едва не лишившую меня рассудка гробовую тишину.

Теперь отовсюду до меня доносились дикие вопли, рев, шум борьбы и тяжелые удары. А еще свист, писк, шелест, кряхтенье и даже звуки, напоминавшие пускание газов. Позади вдруг раздался оглушительный скрежет, такой, словно сама старушка-смерть, приближаясь ко мне, точила косу. Я рванул с места, не раздумывая ни секунды.

Я бежал ото всех и вся, уже не совсем понимая, существует ли то, что вижу, в действительности, или же я окончательно спятил и все эти удивительные гады мне только чудятся.

После того как меня покусала стайка золотистых ящерок, я окончательно уверился, что кошмары происходят со мной наяву и, следовательно, я должен вести себя как можно осторожнее, если, конечно, хочу сохранить себя для грядущих поколений белирианцев.

Я остановился, едва не падая от усталости. Чтобы удержаться на ногах, пришлось облокотиться о стену. Опрометчивый поступок — в указательный палец немедленно вцепилась скользкими ручками и ножками маленькая липкая вонючка, с лицом, напоминающим боевую раскраску луноликого стервятника. Вонючка скалилась и хрипела. Я затряс рукой, а она в ответ плюнула мне в лицо, да так метко, что едва не попала клейкой зеленоватой слюной в единственный глаз.

Сбросив вонючку и потоптав ее для верности ногами, я решил, что останавливаться больше нельзя. Надо идти дальше, поскольку общеизвестно: если ты никуда не идешь, то вряд ли когда-нибудь доберешься до цели. Впрочем, меня уже начали мучить серьезные сомнения в том, что я вообще смогу покинуть этот безумный круг Нижних Пре­делов. Зато у меня возникла стойкая уверенность, что если на этом круге я остановлюсь еще хотя бы на секунду, то до меня может добраться уже не маленькая вонючка с лицом луноликого стервятника или одноногий субъект с агрессивными наклонностями, а кто-нибудь большой и плотоядный.

Я сделал всего несколько шагов и услышал звук тяжелой поступи из смежного коридора. Не раздумывая ни секунды (любое промедление могло стоить мне свободы, а возможно, и жизни), я свернул в узкий коридор и вжался в стену. Хвала всем богам — обладатели тяжелых ступней прошагали мимо. Между собой они совсем не разговаривали, сохраняли мрачное молчание. Мне так и не суждено было узнать, что это за существа и были ли они разумны. Возможно, что и нет, потому что шагали они в ногу, словно солдаты на марше, чеканили шаг, сопели и даже похрюкивали, словно у них были не лица, а свиные рыла.

Сразу за хрюкающими “солдатами” появился отряд де­монов, посланный Заклинателем поймать меня. Я понял, что это именно они, потому что на бегу демоны не переставая ругали меня и Данте Алигьери. Я уже думал, что они пробегут мимо, когда один из крепышей остановился с явным намерением заглянуть в коридор, где я прятался. К счастью, другой окликнул его и даже отвесил старательному демону подзатыльник, после чего отряд в полном составе побежал дальше.

Я облегченно выдохнул — все то время, что демон топтался у поворота в мое укрытие, я совсем не дышал.

Я собирался уже выбраться в коридор, где только что протопало целых два отряда враждебных мне существ, как вдруг гортанные крики зазвучали снова. Я понял, что отряд Заклинателя возвращается, должно быть, их что-то насторожило.

Я отступил и уткнулся во что-то мягкое.

“Ну все, добегался!” — промелькнуло в голове.

Я обернулся и вскрикнул от неожиданности — прозрачные глаза гигантского слизня рассматривали меня с неподдельным интересом, небольшие рожки над скользким, покатым лбом непрестанно двигались. Я выругался про себя, отметив, что отступать мне в общем-то некуда: сзади, все ближе и ближе, слышались крики драчунов с дубинками. А перед моим носом, почти полностью перекрыв узкий проход бледным и скользким телом, возвышалась мерзкая гадина.

Больше всего на свете мне не хотелось быть съеденным гигантским брюхоногим легочным моллюском. А потому я собирался, признаться, уже выбежать к демонам и будь что будет, когда слизень задрожал всем телом и, освобождая коридор, прижался к стене. Из-за его массивной туши вышла обнаженная темноволосая красотка.

Появление в Нижних Пределах столь колоритной особы было настолько неожиданным, что я забылся и потянулся к шляпе, собираясь сдернуть ее в приветственном жесте, как делал это многократно прежде, встречаясь с приятными глазу дамами во Внешнем мире. Разумеется, никакой шляпы на голове не оказалось, и рука моя повисла в воздухе, немного не дотянувшись до комка спутанных, грязных волос.

Красотка смотрела на меня пронзительными синими глазами. Ее крепкое тело было почти совершенным. Вот только грудь, на мой вкус, несколько пышновата. Впрочем, нет... И грудь тоже очень даже... И живот... Что за гладкий, крепкий живот... И бедра... Тут я одернул себя, титаническим усилием воли заставив перевести взгляд немного выше. В руке красотка сжимала длинный хлыст с черной кожаной рукоятью и тугим узлом на конце. Постановка длинных ног придавала ее позе решительность, в осанке читалась привычка повелевать людьми и событиями. И хотя я привык руководить людьми и событиями сам, в голову мою невольно стали закрадываться мысли, что такой красотке я, пожалуй, не прочь подчиниться на пару-тройку часиков. Долгие месяцы вынужденного воздержания заставили мое сердце забиться учащенно, а налитые свинцом ноги едва не подкосились от внезапно охватившего меня чувства прекрасного. Хорошо, что сейчас в ногах было столько железа, что они совсем не сгибались в коленях, так что я выстоял...

Тут я вспомнил, что совсем уже не тот красавец, каким был раньше, а одноглазый калека, облаченный в жалкие лохмотья. Мне сделалось мучительно стыдно за свой вид, сердце перестало учащенно стучать и почти остановилось.

Подумать только, до чего я дошел! Дарт Вейньет, великий король Стерцора, вынужден стыдиться своего жалкого вида перед дамой! Когда-нибудь Кевлар Чернокнижник заплатит и за это унижение!

Я замер в нерешительности, не зная, чего ожидать от красотки. Она между тем щелкнула хлыстом по белесому телу слизняка — он сразу уменьшился в размерах, съежился от боли, пополз по проходу назад и вскоре скрылся из виду. Она поманила меня указательным пальцем. Я счел, что лучше не искушать судьбу и приблизиться, потому что хлыст в ее руке слегка подрагивал, словно она собиралась ударить и меня тоже, если я тотчас же не выполню ее приказание.

—  Ты — тот, из-за кого творится весь этот кавардак? — Голос у красотки оказался низким и сиплым, словно она была смертельно простужена.

—  Не знаю, —  признался я, —  начался здесь кавардак до моего появления или я его причина, но очень на это надеюсь.

—  Забавно. — В синих глазах замелькали веселые искорки, решение она приняла мгновенно: — Ты мне понравился. Пойдешь со мной...

Я представил, как выгляжу с пустой глазницей, обрубком руки, спутанными волосами, клочковатой бородой, и подумал, что она вряд ли решила помочь мне спастись из Нижних Пределов или подчинить на пару-тройку часиков, как я себе вообразил. Скорее наоборот — она собирается передать меня в руки Заклинателя и получить от одержимого дахами колдуна награду.

Вид у меня стал угрюмым.

—  С тобой? Вряд ли, —  сказал я.

— У тебя другого выхода нет. — Она поднесла хлыст к моему лицу. — Скоро тут будут те, кто тебя ищет. Ты меня понял?

—  Я сказал, что никуда не пойду.

—  Идем! — Глаза красотки сверкнули нехорошим бле­ском.

Но я не двигался с места. Только ноги расставил пошире и внимательно наблюдал за ней, чтобы в том случае, если она решится приложить меня хлыстом, успеть перехватить ее руку. Красотку моя решительность позабавила — она хмыкнула:

 — Интересный ты какой, упрямый. Кончик хлыста коснулся моей щеки, и я начал сердиться всерьез.

—  Не упрямый, а волевой! — поправил я ее, и только тут заметил, что надо лбом у моей новой знакомой проглядывает парочка маленьких рожек. Темных, едва разли­чимых. Сразу и не заметишь. Демонесса!

Давным-давно, еще в отрочестве, я читал в книге Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося о подобных созданиях и вот теперь встретился с воплощением тьмы наяву. Служитель церкви описывал их, испытывая подлинный ужас. В книге говорилось, что демонессы — не обыкновенные исчадия ада, а нечто чудовищное и необоримое. Но мне красотка с хлыстом почему-то показалась совсем неопасной. Может, взбалмошной немного. К тому же я всегда питал слабость к обнаженным женщинам с неординарной внешностью.

Словно прочитав мои мысли, она решила проявить мягкость.

—  Конечно, волевой, —  согласилась демонесса. — Да кто же спорит? Я просто хочу тебе помочь избавиться от преследователей! Могу я тебе помочь? Или не могу?

Ее слова меня подкупили. Как-то очень по-женски они прозвучали. К обнаженным женщинам с мягким обращением я тоже всегда питал слабость.

 “А что, может быть, ею действительно движут самые лучшие побуждения, —  подумал я, —  а я тут упираюсь, как перекормленный свиног”.

—  Ладно, —  сказал я, —  так и быть, ты можешь помочь мне.

—  Тогда не упрямься и иди за мной. — Она улыбнулась, и я увидел, что прикус у нее довольно необычный, все зубы — одни только клыки — ровный, перевернутый час­токол.

“Впрочем, необычно они растут для человеческих созданий, —  одернул я себя, —  а для демонесс такой прикус, наверное, в порядке вещей. Кто знает, может, она — мой добрый ангел и поможет мне выбраться”.

Крики позади давно стихли, наверное, преследователи пробежали мимо коридора, где я прятался. Я нерешительно обернулся — путь к отступлению был свободен, — потом опять посмотрел на демонессу. Нет, нет и нет! У меня не было сил, чтобы отказать ей в возможности оказать мне услугу.

—  Идем! — Я сделал шаг ей навстречу.

Поманив меня пальцем, демонесса развернулась и быстро пошла по подземному коридору. Я направился за ней. Двигалась она настолько грациозно, что я не на шутку разволновался и снова вспомнил, что в последний раз видел женщин очень и очень давно. Чтобы умерить порывы страсти, я напомнил себе, что сейчас очень похож на придворного колдуна Ламаса, когда встретил его первый раз, то есть на грязного нищего. К тому же я — калека.

“А что, —  подсказал мне мой извращенный разум, —  откуда тебе знать? Возможно, у нее странный вкус. Такой странный, что именно сейчас ты ей нравишься до жути, а раньше она, может, на тебя и посмотреть бы не захотела...” Разум так умолял меня поверить в подобные предположения, что постепенно я стал склоняться к мысли, что, наверное, так оно и есть...

Демонесса вдруг остановилась. Поскольку я пялился исключительно на ее упругую попку (переставлял ноги, почти не разбирая дороги), ладонь моя неведомым образом оказалась на одном из гладких, бархатистых полушарий. За что я немедленно поплатился. Демонесса развернулась и ударила меня хлыстом по пальцам. Удар был нанесен самой серединой хлыста, так, чтобы не повредить кожу, но наказать меня за шаловливые поползновения. И все же пальцы почти потеряли чувствительность, и я выкрикнул:

 — Эй, поосторожнее нельзя, что ли?! У меня, между прочим, только одна рука.

—  А меня это не касается, —  состроила она недовольную гримасу, —  надеюсь, ты владеешь этой одной, как двумя, а еще лучше — тремя...

—  Не понял, —  сказал я, чем напомнил себе Куксоила, и немедленно поправился: — Что ты имеешь в виду?

—  Ха, —  ответила она.

—  Что ха? — переспросил я.

И тут она прильнула ко мне своим совершенным и таким горячим телом. Все мои надежды заговорили во мне разом, я ощутил как побежала по позвоночнику быстрая дрожь, а ноги снова едва не подкосились. Хорошо, что свинцовая тяжесть по-прежнему не давала коленям сгибаться. Я снова выстоял...

—  Скоро узнаешь, —  сообщила она и вдруг прочертила мне по лбу острым ногтем...

Ее диковатая ласка была настолько неожиданной, что я вскрикнул от боли и отпрянул. Острый ноготь содрал кожу со лба. Я почувствовал, что по переносице течет кровь. Сделай она всего одно лишнее движение — и ее ноготок угодил бы в мой единственный правый глаз. И тогда я бы попросту ослеп! Я уже собирался произвести над ней что-нибудь вроде оскорбления действием или попросту грязно выругаться, но она шевелила в воздухе пальцами, и я испугался, что она захочет повторить содеянное. Перспектива лишиться зрения заставила меня сдержаться.

—  Так, —  сказала демонесса и, совершив еще несколько пассов, вдруг извлекла прямо из воздуха длинный холщовый мешок, —  а ну-ка надень это на себя, красавчик...

— Но я же ничего не буду видеть, —  запротестовал я, отметив про себя, что и магией девица тоже владеет — почему-то этот факт меня совсем не обрадовал.

—  Зато в живых останешься, —  отрезала она. — Делай то, что я говорю, если не хочешь очень скоро оказаться в руках тех, кто тебя ищет.

После этих слов мне показалось, что она вовсе не помогает мне, а попросту угрожает. К угрозам я отношусь сугубо отрицательно, поэтому я очень разозлился и выдавил:

 — Что это значит?!

—  Делай, что я говорю, —  повторила демонесса, на одной руке она взвешивала опасный хлыст, другой снова стала творить заклятие. Между пальцев у нее затрещали разряды молний.

Ну ясно — хочет напугать!

Смерив ее самым презрительным взглядом, на какой только был способен, я натянул на себя холщовый мешок. (А что, спрашиваю я вас, мне оставалось?!)

Основанием хлыста она ткнула мне под ребра и скомандовала:

 — Иди, а я буду тебя направлять.

—  И как, интересно, ты будешь меня направлять? — с яростью в голосе поинтересовался я.

—  Если ты случайно собьешься с правильного пути, я тебя слегка подхлестну...

—  Отлично! — проворчал я. — А ты не боишься, что потом я тебя подхлестну?

—  Не боюсь, —  ответила нахалка, —  ты выглядишь совсем безобидным, просто пупсик какой-то, — и хрипло захохотала.

От злости я заскрипел зубами. Чтобы хоть как-то утвердить свою мужскую гордость, я принялся буравить холщевую ткань твердым ногтем большого пальца и вскоре проделал в мешке дырку. Теперь я мог обозревать дорогу, не опасаясь неожиданных ударов хлыста. Порча мешка не укрылась от внимания вездесущей демонессы.

—  Это еще зачем? — нахмурилась она.

—  Чтобы не доводить до конфликта, —  ответил я.

— Хитрец какой! — Она погрозила мне пальцем. — За порчу моего имущества тебе еще придется расплатиться.

—  Что, мешка пожалела? — презрительно высказался я.

—  Что, не хочешь расплачиваться? — парировала она. — Ты же еще не знаешь как? Неужели не сможешь постараться для своей спасительницы?

Я пораскинул мозгами и сообщил ей, что стараться буду изо всех сил. Она опять хрипло захохотала и сказала мне, что она будет стараться не меньше — уж в этом-то я могу быть уверен на все сто...

—  Посмотрим, —  деловито заметил я, размышляя о том, что у демонесс, по всей вероятности, самый извращенный вкус.

По пути нам то и дело попадались весьма неприятные существа. Их омерзительный запах был еще половиной беды. То и дело они пытались покусать и даже схватить меня и демонессу. Хорошо, что моя провожатая владела хлыстом, как отлично обученный воин. Но неприятных мгновений я все же пережил великое множество Раз она, например, не уследила, и меня схватили крепкие руки, принадлежавшие полупрозрачному, фиолетового оттенка столбу. Демонесса принялась охаживать столб хлыстом, но он только вскрикивал, продолжая тянуть меня, спеленутого с ног до головы мешком, в один из подземных коридоров с явным намерением сожрать. Тогда демонессе пришлось применить магию. Получив в основание молнией, столб уронил меня и убрался восвояси, размахивая мускулистыми руками. Я еще долго потом ругался, потирая ушибленный бок. Демонесса же сохраняла вид сумрачный и загадочный. Мне ее настрой нравился все меньше и меньше. В другой раз она промахнулась (подозреваю, что нарочно) мимо маленького крылатого демона (он вился над нашими головами и кричал, что сейчас будет на нас испражняться) и угодила хлыстом по мне. Хорошо, мешок ослабил силу удара.

Наконец мы пришли. Подземная зала, где обитали демонессы, была поистине огромной. Песок здесь устилали тканые ковры, стены украшали целые заросли вьющихся растений. К счастью, неплотоядных. На длинных стеблях росли огромные красные и белые цветы. Распустившиеся бутоны источали тонкий аромат, наполнявший все вокруг. Под потолком висели голубые шары — светильники. Вокруг шаров вились красно-синие насекомые. Время от времени они бились в шары и, вспыхивая голубоватым светом, сгорали. Демонессы были здесь повсюду (Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося кондратий бы хватил) —  они лежали на коврах, собирали цветы, парочка обнаженных дамочек забавлялась с крупными, мускулистыми демонами. Судя по виду “брачующихся”, никакого стеснения они не испытывали. В центре пещеры сидел лысый толстый демон и тянул с самым сосредоточенным видом из огромного кальяна травку-дурилку. Ее аромат распространялся вокруг, плыл голубыми клубами в насыщенном сладким запахом духов воздухе.

Поскольку меня с головы до пят скрывал мешок, я предполагал, что немедленно стану объектом всеобщего внимания, но, к моему удивлению, ничего подобного не случилось. Только высоченного роста демонесса, широкая в кости, словно мой начальник королевской стражи Кар Варнан, заметив наше появление, приблизилась и проговорила:

 — Что, Инесса, нашла себе новую игрушку? — При этом она теребила светлые волосы.

Я заметил, что рожки у нее намного крупнее и заметнее, чем у моей провожатой.

—  Точно, —  сказала Инесса, —  сам пришел в мои объятия, —  и опять хрипло расхохоталась.

К этой ее манере начинать ржать в самые неожиданные моменты невозможно было привыкнуть. Я и на этот раз вздрогнул и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

—  И что же дальше? — спросила демонесса с крупными рожками, меняясь в лице, —  теперь оно отражало такую дикую злобу, что я невольно отпрянул.

—  А ничего, —  ответила Инесса, посмеиваясь и поигрывая хлыстом. — Чего тебе, а?

—  А ну показывай, кто тут у тебя? — уже с явным вызовом сказала демонесса.

 — Один мой дружок. Тебе его видеть не нужно.

— И что ты собираешься с ним делать? Что?!

—  Отгадай. — Тут Инесса опять захохотала, и толстуху буквально перекосило.

—  Ах ты тварь! — вдруг выкрикнула она и отвесила Инессе смачную оплеуху. — Я для тебя все делаю, и вот твоя благодарность.

Моя “спасительница” пришла в дикую ярость:

 — Ты что себе позволяешь, а, Белинда?! — прошипела она. — Думаешь, то, что я пару раз была с тобой, дает тебе право так со мной обращаться?! Ты мне никто, пошла прочь!

—  Я пошла прочь?! — вскричала Белинда. — Ну ты у меня сейчас получишь!

—  Дамы, дамы, не ссорьтесь, —  встрял я между ними, —  к чему эти ссоры? Наверняка все можно решить мирным путем.

—  А ну заткнись, мешок из-под навоза! — гаркнула Белинда.

Я получил от нее страшный удар в ухо, и мир стремительно завращался вокруг меня, свернулся в трубочку, словно язык болтуна, ляпнувшего что-нибудь не то архимагу. Затем я почувствовал, что ноги меня больше не держат, и приложился скулой о камни. Хорошо, что я уже был подготовлен к такого рода происшествиям — если часто бить и швырять человека, вскоре у него даже на побои вырабатывается иммунитет... Так вот славно устроены человеческие существа. Должно быть, Сева Стиан постарался... Или кто-нибудь другой...

Тут отрывистые мысли собрались в единое целое. В голове у меня прояснилось. Пещера демонесс медленно выплыла из мрака, расплывчатые очертания стен обрели ясность. Вокруг разливался, плыл от летающих шаров голубоватый, мягкий свет. Очень приятный, не ранящий глаз. Только вот угол зрения у меня оказался каким-то очень уж острым — ничего не разглядеть. Тут я догадался, что расширить угол зрения не дает “мешок из-под навоза”, и стянул его с себя. Хватит быть бесформенным кулем — пора наконец обрести человеческий облик.

Первое, что я увидел, были Инесса и ее подружка. Дамочки молотили друг дружку, действуя в высшей степени профессионально, словно были вовсе не женщинами, а кулачными бойцами с рыночной площади Мэндома. Беловолосая великанша каким-то образом отняла у моей “спасительницы” хлыст и зашвырнула его подальше. Сейчас хвостик хлыста меланхолично пожевывал демон, куривший до этого в центре пещеры огромный кальян. Увидев, что я смотрю на него, демон растянул морду в приветливую улыбку и махнул мне. Должно быть, сейчас ему весь мир казался радужным и славным, даже заросший бородой калека, которого разыскивает половина Нижних Пределов. Что касается демонесс, то они даже и не думали подниматься с ковров, лежали и вяло наблюдали за яростной схваткой соплеменниц.

Инесса провела удачную серию ударов, приложила Белинду кулаком в лицо, заехала ей коленом в живот и отпрыгнула подальше. Я подумал, что нечасто увидишь что-нибудь подобное — подлинно увлекательное. Две разъяренные дамы бьются, как пара мужиков. Что и говорить, они устроили кулачный бой на высшем уровне — на поверхности женщины чаще всего визжат и таскают друг дружку за волосы, а тут разворачивается такое замечательное представление...

—  Эй! — услышал я и обернулся.

Толстый демон постукивал по кальяну — явно предлагал мне затянуться. Я отрицательно покачал головой. Он пожал плечами и отвернулся — потерял ко мне всякий интерес.

Демонессы снова сблизились. На этот раз они меня разочаровали, потому что совсем как женщины из Внешнего мира схватили друг дружку за волосы и принялись мотать из стороны в сторону, издавая пронзительный бабий визг. Потом Инесса отпрянула, вырвав у Белинды целый клок волос. Толстуха же чуть-чуть промахнулась — ее увесистый кулак просвистел у лица соперницы. Обе замерли, тяжело дыша, глядя друг на друга с плохо скрываемой ненавистью.

— Ну ты и гадина! — выкрикнула вдруг Белинда и, рыдая, убежала прочь из залы, скрылась где-то в подземном лабиринте.

Инесса некоторое время стояла, не двигаясь, наверное, никак не могла прийти в себя после замечательного кулачного поединка. Потом взгляд ее упал на демона, который сосал кальян и задумчиво помахивал в воздухе принадлежащим ей хлыстом.

—  А ну отдай! — набросилась на него темноволосая демонесса, выхватила у любителя дурилки хлыст и ударила его по лицу.

—  Ох-х-х-х! — Демон вскрикнул и упал, закрыв лицо пухлыми ладошками.

—  Зря-а-а ты так, сестра-а-а! — протянула одна из демонесс, сидевшая неподалеку. — Он же безобидный. Если с Белиндой разругалась, так что, обязательно всех по мордасам бить? — и поползла к демону. — Эй, Нестор, Нестор, тебе очень больно, а?

—  Ну ты! — Злобная, как ночь на грозовом перевале, Инесса обернулась ко мне. — Ты почему мешок снял?

—  Он мне больше не нужен, —  заявил я, —  на меня все равно здесь никто внимания не обращает...

—  Это потому что ты никому не нужен! — попыталась демонесса за счет меня поправить свое дурное настроение.

—  Зато ты, как я погляжу, некоторым очень даже нужна! —  парировал я.

—  А ну... — Инесса замахнулась на меня хлыстом.

—  Не бей его, —  проревел сзади толстый демон и всхлипнул, —  жестокая!

Рука демонессы дрогнула, она опустила хлыст:

 — Ладно, ты, иди за мной!

Я пожал плечами и пошел за ней. Посреди пещеры, куда она меня привела, находился небольшой пруд, от воды поднимался пар, а в нескольких местах били невысокие фонтанчики.

—  Здесь ты можешь вымыться, —  милостиво разрешила Инесса, осторожно ощупывая быстро наливавшийся фиолетовым синяк под глазом, —  если, конечно, тебе это надо...

— А ты как думаешь? Конечно, надо, —  огрызнулся я.

—  Ну, смотри. — Она поморщилась. — На мой взгляд, это лишнее. Ты так аппетитно пахнешь.

—  Да? — удивился я, настроение у демонессы менялось так часто, что я и представить не мог, что еще она скажет — будет угрожать, проявит агрессию или внушит надежду на множество приятных мгновений.

—  Мне нравится, —  сказала Инесса, —  как ты пахнешь козлом.

—  Козлом, понятно. — Я покивал — предположение об извращенности вкусов подтверждалось. — Предпочитаю пахнуть чистотой.

—  А зря, —  заметила она и уселась возле пруда.

“Будет наблюдать, как я моюсь, —  понял я и снова разозлился. — Ей что тут, эротическое представление бродячих комедиантов?”

Но спорить с ней было бесполезно — об этом говорил ее заинтересованный и решительный взгляд, поэтому я отвернулся и принялся сдирать жалкие лохмотья, ощущая себя не в своей тарелке. Брюки я снимал с особой осторожностью — боялся, что они окончательно разойдутся по швам и тогда мне придется щеголять по Нижним Пределам голым по пояс, причем снизу. Перспектива не самая заманчивая для человека, психика которого постепенно приходит в норму. По крайней мере, дикие идеи и образы перестали мне досаждать. И мне казалось, что скоро я буду в полном порядке.

Я разделся, сложил свою дурно пахнущую одежду на берегу, подошел и осторожно потрогал воду пальцами ноги. Теплая!

—  Тут свариться можно! — как бы между прочим заметила Инесса. — Видишь, гейзеры бьют. Они постоянно меняют свое местоположение. Знаешь, сколько несчастных тут ошпарили свое хозяйство? — Она хмыкнула.

Я обернулся и посмотрел на нее с лютой ненавистью. Вот ведь какая гадина! Потом решил: будь что будет, но от купания не откажусь. Черт с ним с хозяйством! Хочу быть чистым...

— Я полез! — сообщил я.

—  Рискни, —  ответила она и добавила: — ужас до чего же ты худой.

—  Раньше я таким не был, —  пояснил я, —  это все...

—  Раньше мы все были другими, —  перебила она меня ядовитым голоском, —  но теперь ты тощий, факт остается фактом.

В который раз я испытал желание стукнуть ее чем-нибудь тяжелым по голове. Я непременно дернул бы серьгу, но моя рука прикрывала то самое хозяйство, которое я по досадной случайности мог ошпарить. Чтобы хоть как-то ей досадить, я усмехнулся и сказал:

 — А тебя, значит, Инесса зовут, как я понял. Звучит очень смешно — Инесса — демонесса...

Слова мои ее сильно разозлили, лицо дернулось.

—  Ну ты, парниша, —  сказала она и сплюнула в песок, —  не зарывайся, пока с тобой не случилось чего-нибудь до чрезвычайности плохого.

—  Ничего хуже того, что со мной уже случилось, не может быть, —  ответил я, —  разве что хозяйство вот ошпарю.

—  Ты так думаешь? — Инесса хмыкнула. — Блажен, кто верует...

Наш разговор мне совсем не нравился, я уже очень сильно жалел, что поддался на уговоры этой бестии и пошел за ней. Хорошо хоть у меня появилась возможность вымыться.

—  Ну все, прощай, хозяйство. — Я мысленно помолился Севе Стиану и вошел в воду.

—  Отчаянный, —  крикнула мне вслед Инесса, —  многие не решаются!

Мало кому удается еще при жизни испытать небесное блаженство. А вот я теперь отлично знаю, что это такое. Я лег на воду и поплыл. Сначала в одну сторону, потом в другую. Плавать с одной рукой поначалу было не слишком удобно, но потом я приспособился. Тепло обволакивало тело, дарило отдохновение натруженным мышцам, утешение и покой пошатнувшемуся разуму...

— Эй, ты! — крикнул я Инессе из воды. — А у тебя нет мыла и мочалки?

—  Вода сама тебя обмоет, —  едва слышно пробормотала она.

—  Что, —  крикнул я, —  сама отмоет?

—  Да, да, —  проворчала она не берегу, —  отмоет, отмоет. Все тебе отмоет. Давай, вылезай — не забывай о блуждающих гейзерах. И мне уже не терпится приступить.

—  Понимаю тебя. — Я запустил пальцы в волосы, стараясь расчесать колтуны.

Поначалу справиться с ними мне никак не удавалось, но потом удивительная вода совершила чудо — борода и волосы вдруг в мгновение ока распутались и очистились. Вопреки ожиданиям демонессы (а может, это просто чувство юмора у нее было такое специфическое), я так и не ошпарил ничего ценного и хозяйственно необходимого. Я выбрался на берег и с отвращением уставился на свою провонявшую многодневным потом, грязную одежду. И эти мерзкие лохмотья мне предстояло надеть на чистое, распаренное после купания в горячем пруду тело!

Инесса подошла, провела ладонью по моей груди, потом прижалась ко мне всем телом.

—  Знаешь что, милая, —  сказал я, глупо улыбаясь, как человек, который только что познал истинное счастье и другого, меньшего, ему не надо, —  я, пожалуй, одежонку свою простирну. Если ты, конечно, не против.

Она отпрянула от меня с шипением, как дикая кошка, —  естественная реакция страстной женщины на не обращающего на ее красоту внимания мужчину. Испытывая к ней благодарность за блаженство очищения от грязи, я сказал:

 — Я мигом!

И бегом кинулся стирать лохмотья. Несмотря на спешку, действовал я все же с предельной осторожностью — так нежно может обращаться с одеждой только душевнобольная прачка, одержимая идеей о ее святости. Я же думал не о божественном происхождении штанов и рубахи, а только о том, как бы ветхая ткань случайно не порвалась.

—  Вот все вы так, —  сердито проговорила Инесса.

—  Кю это все? — спросил я, продолжая полоскать брюки. — И вовсе не все, я такой один!

— Не надо играть со мной, —  заявила она, —  я же тебя насквозь вижу!

—  Не понимаю! — Я достал сырую одежду и принялся натягивать ее на тело (в Нижних Пределах такая жара, что она и на мне мигом высохнет). — Ты что же, видишь, что меня двое? И что все мы ТАКИЕ?! Ну вот! — Все еще счастливо улыбаясь, я повернулся к ней. — Как я те...

Договорить я не успел, она ткнула меня в плечо острым, как игла, ногтем. В глазах у меня сразу потемнело, ноги подкосились, и я рухнул на песок. Вязкая боль стала расползаться по всему телу, конечности свело судорогой. Я зашелся в беззвучном крике и едва не задохнулся от усилия пошевелиться, но меня как будто растянуло по песку.

“Заколдовала, —  ахнул я, —  еще больше покалечила”.

Мое тело больше меня не слушалось, я был парализован, изничтожен, смят, раздавлен. Демонесса усмехнулась, взяла меня за ноги и потащила куда-то. При этом моя только что выстиранная рубашка разошлась на спине. За одно это ее следовало бы убить. Инесса доволокла меня до какой-то странной стены — краем глаза я смог разглядеть, что на красноватом камне, похожем на гранит, намалевана белой краской огромная пентаграмма. Затем Инесса подняла меня и прислонила к стене. Сопротивляться я, понятное дело, не мог, попробовал плюнуть в нее, но меня не слушались даже губы. Да и во рту, как назло, пересохло — от горячей воды, что ли.

Прикрутив мои ноги к торчавшим из скалы металлическим скобам, демонесса прижалась ко мне всем телом.

—  Конечно, веревки — это уже лишнее, —  сказала она, разрывая рубашку у меня на груди, —  но вдруг ты захочешь убежать или начнешь дергаться, пока я буду тебя резать.

Тут она сунула руку в щель, рассекавшую камень у меня над головой, и извлекла оттуда огромный тесак с остро отточенным лезвием. Клинок был заляпан застарелыми пятнами крови.

“Ты что, с ума сошла?! — хотел заорать я. — Это что, из-за того, что я задержался, чтобы одежду простирнуть?!” Но изо рта моего вырвался только слабый хрип...

—  Кричи, кричи, —  усмехнулась Инесса, —  здесь тебя, даже если в голос будешь вопить, никто не услышит. Этот чертог защищен заклятием тишины, отсюда не доносится ни звука, что бы здесь ни происходило. Так что тут никто не нарушит наш покой, и мы можем с тобой развлекаться очень и очень долго. Обожаю это дело... Ты вроде бы уже будешь неживым, но все еще будешь двигаться. Ну ты меня понимаешь, да?

—  Нет! Я тебя не понимаю! — попытался я прохрипеть.

Некоторое время демонесса развлекалась с окровавленным тесаком. Замахивалась и смачно била им в скалу точно у меня между ног. Каждый раз я пытался открыть рот в бесцельной попытке закричать, а она радостно смеялась...

Потом ей, видимо, наскучило это “веселое занятие”, и она отлучилась куда-то. Когда моя мучительница вернулась, на лице ее блуждала самая мечтательная улыбка, что мне только доводилось видеть в жизни. Принесенные Инессой инструменты внушили мне подлинный ужас. Я ощутил, что сейчас опять утрачу контроль над разумом. Здесь были пилки, множество мелких сияющих игл, спицы, одноручная пила, несколько щипцов разного размера (должно быть, для разных частей тела), куча разнообразной колючей мелочи (мое внимание привлек маленький гвоздик со шляпкой в виде черепа) и еще один большой, красный молоток с деревянной ручкой.

—  Ну, милый мой нахальный беглец, —  сказала Инесса, пробуя на ощупь длинную иглу, —  это для твоих ноготочков, а может, и глазика...

От ужаса я едва не потерял сознание. Проклятая садистка собиралась лишить меня зрения!

—  Ах боговы сановники! — выругалась демонесса. — Я же забыла тисочки для тестикул. Такая ценная вещица и совсем из головы вылетела.

Кажется, сознание я все же потерял, потому что, как она уходила, я совершенно не помню. Из ступора меня вывело прикосновение чего-то острого к плечу. Если бы я мог, то заходил бы ходуном. Я приложил все усилия, чтобы освободиться от пут. И вдруг увидел, что передо мной вовсе не моя изощренная мучительница, а дебелая демонесса Белинда.

—  Требуется два укола, а не один! — сказала она.

Одно прикосновение ее ногтя к предплечью подарило мне избавление от паралича. Я смог вздохнуть полной грудью, набрал в легкие побольше воздуха и собирался заорать так, чтобы легкие выскочили, но Белинда прикрыла мне рот мягкой ладонью.

—  Закричишь — убью! — пообещала она.

Вид у нее был решительный и зловещий.

Я, было, подумал, что мне предстоят страшные пытки с участием этой толстой демонессы, но, к моему удивлению, вместо этого Белинда довольно споро принялась отстегивать меня от стены. Потом уставилась на меня с явным отвращением. Я потопал ногами, не веря в собственную удачу, —  они опять повиновались мне.

—  Убирайся отсюда! — сказала Белинда. — И беги быстрее, пока я не передумала.

—  Спасибо тебе, —  сказал я и широко улыбнулся. Ей моя улыбка не понравилась.

—  Проваливай, —  рявкнула Белинда, —  тебе не удастся помешать нашему счастью!

—  Я и не планировал. — Я махнул рукой и побежал прочь.

Сделав вид, что удалился совсем, я на самом деле отбежал за выступ стены и оттуда стал следить за ее действиями.

Покрутив в руках иглы и молоток, Белинда томно вздохнула и осторожно опустила страшные орудия пыток на песок. Потом она улыбнулась каким-то своим странным и извращенным мыслям, поправила прическу и двинулась восвояси. Настроение ее после моего изгнания, судя по всему, сразу пошло на поправку.

—  Прекрасно, —  усмехнулся я, уже предвкушая, как завладею молотком и при случае пущу его в дело — огрею по голове Заклинателя или, подкравшись к Кевлару Чернокнижнику, проломлю ему череп.

При мысли о такой замечательной возможности у меня даже дыхание перехватило. Несколько волновал меня только тот факт, что Кевлар обычно предвидел развитие событий. Но попытаться убить его все же стоит.

Стараясь ступать как можно тише, я подкрался и схватил молоток. Рукоятка легла в руку как влитая. Ощутить себя наконец-то вооруженным было чувством необыкновенно приятным. Конечно, молоток — это не меч и даже не боевой молот, но все-таки уже что-то, что позволит мне защищать свою драгоценную жизнь.

Я было направился прочь от этого места и тут наступил на привлекший ранее мое внимание маленький гвоздик с головкой в виде черепа. Магическое орудие демонической пытки воткнулось мне в пятку. Я закричал и запрыгал на одной ноге, стараясь извлечь злополучный гвоздь. Этого как раз хватило на то, чтобы меня застукали. Сзади я услышал яростное шипение и развернулся всем телом. Передо мной стояла Инесса. Лицо ее было перекошено от ярости, она выкинула вперед руку и впилась острыми когтями в мое плечо. Я зашелся в крике, вскинул молоток и изо всей силы приложил им демонессу по голове. Деревянная ручка сломалась, а металлический наконечник улетел куда-то очень далеко. Инесса же рухнула как подкошенная и осталась лежать с открытым ртом и глазами. В середине лба ее стремительно наполнялась оранжевой кровью глубокая ссадина, изо рта сипло вырывалось дыхание. Я понял, что не убил демонессу, а только оглушил.

“Вот живучая, сволочь!” — подумал я и побежал прочь, подальше от проклятых тварей, только похожих на женщин из Внешнего мира, одержимый надеждой, что наши пути с этими коварными и страшными существами больше никогда не пересекутся.

“Отныне буду обращаться со всеми человеческими женщинами исключительно ласково и трепетно, —  решил я, —  подумать только, какие они милые и славные. Даже отчаянные стервы. Да что там говорить, теперь я просто обожаю отчаянных стерв. Милая моя Рошель, дражайшая моя супруга, где ты сейчас?”

 

* * *

 

... Как нам доподлинно известно, в последний раз встречи с демоническими созданиями Гондор не искал, что и подтвердил на допросе перед отправкой на рудники. Тем не менее демонические создания нашли его сами и предложили сделку — если он сослужит им службу и подожжет собор в городе Лим, ему передадут мешок с золотыми монетами. Собор Гондор поджег, однако мешка с золотыми монетами так и не получил. Это говорит о том, что любые договоры с хитроумными демонами влекут за собой обман и падение во тьму. Гондор же был настолько туп, что решил, будто он неправильно понял демонов и ему надлежит сжечь другой собор, чтобы наконец получить обещанную награду. Сжигая собор за собором, Поголовеушибленный был в конце концов схвачен и препровожден в наши подвалы. Гондор погубил свою бессмертную душу, и земная его судьба затем сложилась хуже некуда — прежде столь почитаемый в определенных кругах и известный среди кругов не столь определенных ландграф сгинул на рудниках.

Некоторые свидетели утверждают, будто они видели, как к Гондору на рудниках явились из-под земли твари, вид которых был поистине ужасен, и забрали его с собой в Нижние Пределы. Но я бы не стал доверять словам этих недостойных людей, отбывавших на рудниках наказания за различные провинности перед Богом и государ­ством...

Из записок инквизитора Риана де Руаси.

Подлинная история ландграфа катарского

Гондора Поголовеушибленного

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В ней снова в дело идет молоток, много говорится о жутких злодеях и отчаянных кретинах, живущих в Нижних Пределах, об их надеждах и устремлениях, а также о том, что лучше бы вообще держаться от любых отчаянных кретинов подальше

 

Я бежал по подземным коридорам опасного, густонаселенного странными существами круга в состоянии, которое лучше всего можно охарактеризовать словами “легкая паника”. До тяжелой мне оставался только один шаг — я был запуган настолько, что шарахался от каждой тени. Да и было чего бояться! Мимо меня бесконечной чередой проносились сумрачные ответвления коридоров, чернели входы в заполненные шумными, бестолковыми тварями пещеры. Из некоторых выползали, переваливаясь на тонких лапах, создания, похожие на гигантских крабов. Из других вытекали бесформенные сгустки желеобразных тел. Из третьих кидались ко мне стайки мелких неразумных существ и начинали, обезумев от радости, скакать вокруг. Ко мне тянулись клешни, скользкие щупальца, когтистые лапы, а еще руки, ручки и целые ручищи. В меня стреляли жалами. Меня пытались ударить хвостами, рогами, кулачками, кулаками и целыми кулачищами. Меня звали пронзительные и тихие голоса, мне яростно кричали и вкрадчиво нашептывали: “Остановись! Остановись! Остановись!” Такое нельзя представить даже в кошмарном сне. Все происходящее действительно напоминало безумие.

Большинство встреченных мною тварей были неопасны — я легко убегал от них, и все же пару раз мне удалось уцелеть только благодаря своей великолепной реакции. Например, когда у меня под ногами вдруг стал осыпаться песок, а из гигантской воронки ко мне потянулась пара щелкающих клешней. Я совершил прыжок, достойный звания чемпиона на любых состязаниях, еще мгновение — и клешни отрезали бы мне ноги. В другой раз с потолка какой-то маленький и необычайно веселый озорник сбросил огромный валун. Если бы я вовремя не заметил опасность и не отпрыгнул в сторону, то мог бы до конца дней ходить с плоской головой. И конец дней настал бы для меня немедленно.

Встреча с демонессами и прочими тварями, которыми буквально кишел этот ужасающий круг, вне всяких сомнений, сильно повредила моему только начавшему приходить в норму рассудку. Я, может, и рад был бы остановиться и осмотреться, тем более что в некоторых пещерах совсем никого не было (или мне казалось, что там никого нет?), но моими ногами словно управлял кто-то другой — некто, поселившийся внутри моей головы. Ноги несли меня вперед и только вперед по жаркому подземному лабиринту, а мне оставалось только одно — подчиниться их бесконечному бегу...

В конце концов я сделал над собой титаническое усилие, и мне удалось унять страх и обуздать нижние конечности. Я остановился и оперся рукой о каменную стену. Дыхание вырывалось из натруженных легких со свистом, подобно воздуху из прохудившихся кузнечных мехов.

—  Проклятие! — выругался я, чувствуя, что окончательно вымотался.

Но лечь на песок, чтобы отдохнуть, в этом кошмарном месте мог только самоубийца или человек, уверенный в том, что он несъедобен.

Может быть, отсюда вообще нет выхода во Внешний мир? И я буду бесцельно блуждать здесь до тех пор, пока не умру от истощения?

Я ощутил, что меня захлестывает отчаяние, и сжал до боли зубы — ни в коем случае нельзя поддаваться этому постыдному чувству. В конце концов, даже будучи бесправным пленником, я смог противостоять Заклинателю. Одержимый дахами пытался внушить мне апатию ко всему сущему, безразличие к миру, населенному людьми, стремился сделать так, чтобы всеми моими поступками руководила одна только идея — служение темному повелителю. Но я выстоял. Я выбрался из клетки. Я оказался сильнее Заклинателя.

Тут у меня зародились некоторые сомнения. Смог ли я противостоять его заклинающей магии? А что, если Заклинателю все же удалось проникнуть в мой разум?! Ведь если, как я думаю, яд его речей на меня совсем не подействовал, то почему рассудок мой все чаще отказывается мне подчиняться? И почему я бегу, когда должен сражаться?!

Тут я вспомнил, как ловко приложил молотком Инессу-демонессу. Меня обуяла гордость, и я понял, что я — все тот же Дарт Вейньет, гроза отъявленных мерзавцев и гордость Белирии. А что касается временного умопомешательства, то это, наверное, дают себя знать последствия пережитого стресса — потеря руки и глаза, многодневное заключение, постоянные угрозы для жизни.

— Чтоб тебя приподняло и расплющило, проклятая демонесса! — выкрикнул я и неожиданно для себя всхлипнул, чего со мной не случалось никогда, даже в самом раннем детстве.

Наш младший придворный доктор Зикмунд Фрейдо, изучавший основы мозговедения в самой просвещенной Миратре, как-то раз пытался лечить нервное заболевание моего младшего брата Лювера. Основным симптомом его недуга было постоянное накручивание волос на указательный палец. Впрочем, если быть честным, то все мои братья страдали тяжелыми проблемами мозговедческого характера. Фрейдо подошел к изучению поведения Лювера с основательностью, свойственной крупным мозгоправам. Он вел с ним длительные беседы за закрытыми дверями, просил его запоминать и пересказывать ему сновидения, пару раз даже вводил Лювера в состояние транса. После многочисленных процедур доктор Фрейдо наконец составил для себя мнение о характере заболевания моего брата. Король Бенедикт был поражен в самое сердце, когда Зикмунд Фрейдо объявил ему, что отклонения от нормы у его сына вызваны подсознательным влечением Лювера к собственной матери и ранней ее утратой. К тому времени как нервное заболевание проявилось, король Белирии уже совершенно остыл к этой необыкновенно красивой, всеми любимой женщине и отправил ее в ссылку в одно из герцогств...

Я снова всхлипнул, вспомнив о скорбной участи доктора Фрейдо — его пытали почти сутки, а потом казнили в королевских подвалах путем отсечения одной из важнейших частей человеческого организма. Той самой, которой Зикмунд Фрейдо придавал столько значения. Он называл ее частью человеческого либидо. Согласно его извращенным измышлениям, весь наш психологический фон заключался в этой штуке...

Чтобы не поддаться истерике, мне пришлось схватить себя за горло и немного придушить. Несильно — только так, чтобы перед глазами поплыли цветные пятна и отток кислорода от головного мозга позволил мне почувствовать, как сильно я люблю жизнь...

 “Да что же это со мной такое происходит? — в ужасе подумал я. — Вот уже душить себя начал!”

Никогда раньше я не испытывал ни малейшей жалости при мысли о чьих-то неприятностях, а теперь судьба отвратительнейшего, грязного доктора Фрейдо — любителя потискать молоденьких горничных и поварих, вдруг взволновала меня до глубины души. Нет, положительно я свихнулся!

К тому же, говоря откровенно, Зикмунд Фрейдо ненавидел меня всей душой. Он все время нашептывал моему покойному родителю, что меня необходимо изолировать от нормальных людей. Подобное отношение доктора я заслужил тем, что однажды после сеанса мозготерапии собирался вышвырнуть Фрейдо в окно. Я назвал его отъявленным мерзавцем и уже начал переваливать через подоконник тощее, отчаянно сопротивлявшееся тело, но в последний момент передумал и втащил доктора обратно. С тех пор он немного заикался, а его правый глаз поразил нервный тик. Из-за этого нервного тика серьезно затруднилось общение доктора с пациентами — им казалось, что Зикмунд Фрейдо им подмигивает. Никто из местных, зная эту особенность доктора, не придавал подмигиванию особенного значения, но как-то раз герцог Мизерилла, находившийся с визитом в Центральном королевстве, встретился с мозгоправом в одном из коридоров фамильного замка и решил, что тот бесстыдным подмигиванием хочет продемонстрировать ему свое особенное расположение. Безжалостный герцог ударил доктора рукояткой меча в лоб. Глазки у Зикмунда Фрейдо после этого случая стали смотреть в разные стороны, а на лбу навсегда осталась багровая отметина. Но в случившемся несчастный докторишка почему-то тоже обвинил меня и частенько упоминал мое тяжелое психологическое состояние в своих многотомных трудах.

Собственно, за труды его и казнили. Король еще как-то пережил заключение доктора о характере нервного расстройства Лювера, но упоминание патологического характера его собственной личности в книгах Зикмунда Фрейдо привело его в жуткую ярость. Бенедикт Вейньет никогда не был особенно расположен к чтению, однако грамоте был обучен и по необходимости читал различные государственные документы, чтобы быть в курсе всех дел и не попасть впросак. Как-то раз один из придворных пошептал ему на ухо, что, дескать, монарху стоило бы почитать книжки младшего придворного доктора, ведь там та-а-кое понаписано! К несчастью для мозгоправа, Бенедикт прислушался к кляузнику и ознакомился с трудами младшего придворного доктора. В книгах он обнаружил упоминание о себе как о человеке, склонном к жестокости и полигамии, вызванной, по предположению Фрейдо, ранней психологической травмой. “... Возможно, затрудненным процессом дефекации, —  читал Бенедикт Вейньет, и лицо его медленно багровело, а глаза все дальше и дальше лезли из орбит, —  повлиявшим на патологическое развитие личности будущего монарха...” Кроме того, труды мозгоправа содержали огромное количество грязных полунамеков и даже вполне явных указаний на то, что король Белирии, возможно, состоял в интимной связи со своей матерью. Такого кощунства по отношению к нашей бабушке Бенедикт снести не мог, ярость его была безграничной. Он повелел наказать “грязного извращенного доктора”. После чего Зикмунду Фрейдо и отсекли ту часть мужского организма, что отвечает за наше обостренное восприятие действительности... И я здесь был совершенно ни при чем.

Я вспомнил тот день, когда коридоры дворца огласил ужасающий вопль мозгоправа, лишившегося самой значимой части своего либидо, и снова всхлипнул...

Потом во дворе слуги швыряли в огонь “вредные” книги, написанные младшим придворным доктором.

Часть его трудов, кстати сказать, и по сей день хранится в библиотеках просвещенной Миратры. И хотя отец некоторое время пытался добыть их, чтобы уничтожить, планам его не суждено было осуществиться. Ученые мужи сочли, что уничтожать книги — кощунственное и вредное занятие. Поскольку просвещенная Миратра была отдельным государством и карающая длань Бенедикта Вейньета могла простереться туда только путем военного вторжения, то король поступил мудро — решил, что большого вреда несколько отчаянно тупых книжек ему не принесут. Если бы он отправился в поход на просвещенную Миратру и разорил ее, действия Бенедикта Вейньета немедленно осудили бы граничащие с Белирией государства: многие монархи сопредельных королевств отправляли в Миратру своих отпрысков — набираться знаний и опыта...

Почему-то воспоминания о детстве меня сильно расстроили. Наверное, потому, что на долю мне выпали всевозможные лишения и страдания, а детство, проведенное в столице Центрального королевства — Мэндоме, было порой беззаботной и счастливой. Стараясь как можно меньше предаваться воспоминаниям (они заставляли меня всхлипывать вновь и вновь), я зашагал дальше...

Из задумчивого состояния меня вывел громкий топот. А через мгновение мимо меня, разбрасывая толстыми лапами песок, стремительно промчался крокодил с зубчатой широкой спиной. Земноводное не обратило на меня ровным счетом никакого внимания, но я застыл без движения и еще долго не мог оправиться от внезапной встречи со страшным зверем.

Это происшествие заставило меня прислушиваться к тому, что творится впереди, и по возможности выбирать наиболее безопасный путь. Не хватало только налететь на каких-нибудь плотоядных, которых я, в отличие от крокодила, заинтересую, или отряд демонов с дубинками. Возможно, что и Инесса-демонесса уже очухалась и отправилась за мной в погоню. Не хотелось бы встретиться с ней снова.

Передвигаясь со всей возможной осторожностью, я вскоре выбрался в места, где было намного меньше безобразных и тупых существ. Должно быть, я оказался в новом круге Нижних Пределов. Коридоры здесь были шире, своды их пропадали в вышине. Стены поблескивали лучами струящегося из горной породы красноватого света. Дышать стало легче — воздух уже не был таким сухим и горячим. Поначалу мне даже показалось, что я каким-то чудом добрался до выхода во Внешний мир, но решил не слишком обнадеживаться на этот счет, а просто идти вперед.

Дальше коридор разветвлялся. Определив, куда идти, что называется, наудачу, я свернул налево. Ход вел почти отвесно вниз, но оттуда задувал свежий ветерок, и я подумал, что через сотню шагов коридор, возможно, изменит направление и выведет меня к поверхности. Вскоре я убедился, что ошибался. По мере продвижения вперед воздух снова загустел и сделался горячим. Я испугался, что опять выбираюсь на круг, населенный отвратительными тварями, и собирался уже повернуть назад, но вдруг услышал впереди голоса. Это были не каркающие гортанные выкрики, которые издавали демоны с дубинками, и не бессвязные нашептывания и завывания бестолковых тварей, а вполне цивилизованное общение.

Я решил проверить, что за существа общаются между собой, издавая звуки, похожие на человеческую речь. Только не считайте, что я поступил слишком легкомысленно. Встреча с Данте Алигьери убедила меня в том, что в Нижних Пределах я все же могу встретить кого-нибудь, кто окажет мне дружескую поддержку или даже поможет выбраться во Внешний мир...

Разговаривали по меньшей мере двое, поэтому я, проявляя крайнюю осторожность, опустился на песок и пополз вперед, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Над входом нависала неровная темная стена. Я спрятался в ее тени и осторожно заглянул в пещеру. Обзор был неполным, но часть помещения я видел, и этого мне вполне хватило, чтобы осознать -~ надо немедленно убираться отсюда. Потолок здесь провисал намного ниже, чем в коридоре. Пещера была довольно узкой. Ее разделяла на две части огромная, подвешенная к низкому своду клетка. В клетке, держась за прутья, стоял худой светловолосый человек и с ужасом смотрел на приготовления двух коренастых деловитых де­монов. Один из них, насвистывая, взвешивал в руке тяжелый молоток, другой пересчитывал гвозди.

—  Наше-то дело маленькое, —  говорил демон с молот­ком. — А ты вот, Гаррет-шмаррет, —  идиот круглый. Думал, большой куш отхватишь? Гы! Кто же у колдунов что-нибудь украсть пытается? Только круглый идиот. И все тут.

—  Это случайно получилось, —  выдавил пленник, по лицу его покатилась капля пота, оставляя на черной от сажи коже белую полосу.

—  Случайно не случайно — нам это неизвестно, —  захихикал демон, потирая ладошки, —  я же тебе говорю, наше дело маленькое. Хозяин сказал — этому в голову десять гвоздей вколотить — значит, вколотим. И все тут. Сделаем! Хоть бы что ни произошло — все одно сделаем! И переубедить нас, случайно это у тебя получилось или не случайно, —  ну никак не удастся.

—  Саготом клянусь! — отчаянно выпалил пленник.

—  Ты тут своего вороватого божка не поминай! — прикрикнул на него демон. — А то явится, когда у тебя уже гвозди в голове будут торчать, и стянет у нас что-нибудь ценное. Он такой.

Я ужаснулся услышанному и вжался в песок — чего доброго, заметят и вколотят причитающиеся “Гаррету-шмаррету” гвозди в мою многострадальную голову. Мне в моем обезумевшем рассудке только гвоздей не хватало!

—  Слышь, Норнор, ты че мыслишь, мы как, до обеда с ним управимся?

—  А как же ж, —  усмехнулся Норнор. — Думаешь, у него голова очень твердая? Это ж простой подвид человека — ворюга обыкновенная. Хе-хе-хе. Как по маслу пойдут гвоздики... Ты бы посмотрел, что ли, Аруга, как крепежи держатся, —  добавил он, увидев, что приговоренный к экзекуции принялся раскачивать клетку и подвывать от ужаса.

Аруга бросил коробку с гвоздями в песок и отправился проверять железные петли в стене пещеры. К петлям демоны, должно быть, собирались прикрутить несчастного, чтобы не сильно дергался во время экзекуции.

Тут на меня нашло какое-то умопомрачение (кроме как умопомрачением объяснить свой поступок не могу), я быстро пополз вперед, вытянул руку, схватил коробку с гвоздями и отполз назад, под прикрытие тени от стены.

Аруга убедился, что петли сидят крепко, и вернулся в мое поле зрения. Он потоптался на месте, вертя крупной башкой. Широкая морда сделалась еще глупее, чем раньше, на ней отразилось недоумение.

—  А где гвозди? — спросил он.

—  Как где? — удивился Норнор. — У тебя должны быть.

—  У меня их нету, я их вот тут оставил, а теперь они куда-то пропали.

—  Да ты что, с ума сошел? — взревел Норнор. — Мы до обеда должны обязательно управиться! Я тут с ним сидеть не буду незнамо сколько!

—  Ну и управимся, —  ответил Аруга.

—  Как?! Как мы это сделаем без гвоздей, которые ты, тупая твоя башка, посеял? — Норнор подскочил к своему товарищу и постучал его по лбу — звук получился такой, словно он колотил по пустому железному ведру.

Аруга обиделся и, потирая лоб, отошел в сторонку. Там он некоторое время стоял, надув губы, и что-то еле слышно бормотал.

—  Слушай, Норнор, —  наконец сказал он, —  не иначе как гвозди Сагот спер. Ты же знаешь этого Сагота. Его хлебом не корми, дай только что-нибудь стянуть.

—  Мо-ожет! — протянул Норнор.

—  А давай ему молотком по голове надаем, и все дела, а?! — внес Аруга “ценное” предложение.

—  Да ты что, круглый идиот, что ли?! — взорвался Нор-нор. — А ну как вскроется этот обман?! Хозяин придет, а у этого в голове гвоздей нет! Очень будет сердиться... Побьет нас, как пить дать, а может, и чего хуже...

—  Чего хуже? — тупо переспросил Аруга.

—  А того хуже, —  ответил Норнор и провел ладонью по горлу.

—  Да, ты прав. — Аруга задумчиво почесал в затылке. — Что же делать-то?

—  Что, что — продолжай искать гвозди. Куда они могли деться? Тут где-то...

—  Сдается мне, тут все же замешан Сагот. — Аруга упер руки в бока и уставился на пленника в клетке; тот на всякий случай отполз в дальний угол. — А ну сознавайся, ворюга, а не то мы тебе не только в голову будем гвозди вбивать, но и во все остальные твердые и мягкие части тела. Понял, да?

—  А мне уже терять нечего! — визгливо выкрикнул плен­ник. — Эх, пропадай все пропадом! — Он вцепился в прутья клетки, принялся раскачивать ее и орать не своим голосом: — Свободу мне! Свободу! Свобо-оду-у-у!

—  Этого нам только не хватало! — проворчал Норнор. — Ищи скорее гвозди, а то сюда сейчас половина Нижних Пределов сбежится, а хозяин просил все сделать по-тихому.

—  По-тихому не выйдет! — бесновался человек в клетке. — Свобо-о-о-оду мне! Свобо-о-о-оду!

Я уже собирался, сжимая коробочку с гвоздями, потихоньку отползать, как вдруг услышал, что по коридору за моей спиной кто-то идет. Меня сковал ужас, что сейчас я буду обнаружен и демонические палачи вобьют мне в голову украденные гвозди. Я отполз подальше в тень от стены и принялся зарываться в песок. Судя по звуку шагов, незна­комец приближался. Я кидал на себя песок, пока это было возможно, потом, как глупая птица, ткнулся в него лицом, надеясь, что хотя бы так он меня не заметит.

—  Здорово, рухлики! — прозвучал надо мной сиплый го­лос. — Кто тут у вас орет?

—  Сам ты рухлик! — хором откликнулись демоны.

—  Ладно, не обижайтесь. — Незнакомец закаркал, засмеялся. — Это я по-доброму, по-братски, так сказать.

—  Ну вот, —  проворчал Норнор, —  уже сползаются тут всякие... А я говорил тебе — не ори! — Он изо всех сил ударил по клетке, но пленник и не думал умолкать, продолжая требовать свободы.

—  Ты лучше скажи нам, Какрун, чего там снаружи делается? — попросил Аруга. — Все бегают, как психи последние. К нам вот уже три раза врывались!

—  Да какой-то важный узник сбежал, вот ищут его теперь, —  ответил Какрун.

Тут мне очень захотелось чихнуть. Я попробовал раздуть ноздри и пошевелить носом, в результате песок попал в рот. Желание чихать прошло, зато захотелось плеваться.

— ... Ну далеко ему не убежать, черную стаю пустят по следу или скелетное охранение — и все, каюк беглецу, —  сообщил Какрун.

—  А чего ловить-то? Его небось сожрали уже! Слыхал, Куксоил пропал?! Так что сейчас все друг дружку лопают! — Норнор хмыкнул.

—  Не, говорят, энтого не слопают, —  важно заметил го­лос, помолчал немного и добавил: — Не завидую я ему — Заклинатель, наверное, хочет жизнь из него высосать!

—  Ты что, думаешь, Заклинатель жизнь из людишек сосет?

—  Сам однажды видел... Он и нашим братом не брезгует, не только людишками.

—  Так он, значит, того, дах он, что ли?! — спросил Аруга.

—  А ты что, не знал?

Больше я сдерживаться не мог, приподнял голову и чих­нул. К моему счастью, никто этого не заметил, потому что в тот момент, когда я чихал, в пещере оглушительно грохнуло, а затем раздался дикий нечеловеческий вопль. Это клетка, не выдержав натиска пленного, продолжавшего раскачивать ее с неистовостью, на которую способен только обреченный, рухнула на землю и отдавила Норнору ногу — демон закричал так, что на его крик точно должны были сбежаться все Нижние Пределы.

—  Эй, пойду я, наверное, —  проговорил сиплый голос, —  у вас и без меня весело! — Он потоптался на месте. — А вы тут не особенно трупами разбрасывайтесь! Убирайте за собой. Кулинары, хе!

Незнакомец затопал, удаляясь.

—  Чего это он? — спросил Аруга. — Трупами не разбрасывайтесь... С ума, что ли, сбрендил? Какими еще трупами?

Норнор все еще прыгал на одной ноге, держась за нее, и скулил. Потом присел на песок и затих.

—  Я говорю, чего это он? — повторил Аруга, оглядываясь по сторонам.

— Да плевать мне, чего он! Плевать! — заорал Норнор. — Ты что, не видишь, клетка мне всю ногу расплющила.

—  Слава Саготу! — крикнул узник.

—  Не всю, а только пальцы на ноге, —  назидательно заметил Аруга. — Ты лучше скажи, безногий, где гвозди? Где гвозди, тупая твоя морда?! Гвозди где, дылда бестолковая?!

—  А вот я сейчас тебе покажу, где гвозди! — вскричал Норнор, вскакивая на ноги, —  Сейчас ты у меня узнаешь дылду бестолковую! — И кинулся на приятеля с кулаками...

—  Когда у тебя есть только молоток, —  мрачно проговорил Аруга, —  все вокруг похоже на гвоздь!

Сказал и хорошенько врезал молотком по голове стремительно приближавшегося к нему Норнора. Тот рухнул как подкошенный.

“Метко сказано, —  подумал я, —  и у меня тоже была возможность высказаться красиво, но я ее упустил. Все, пора отсюда убираться!”

Сжав покрепче коробочку с гвоздями, я пополз назад. Оказавшись на достаточном расстоянии от опасной пещеры, я вскочил на ноги и припустил прочь.

Мне показалось удивительным, что в последнее время все бьют друг дружку по головам молотками. Странная какая-то закономерность прослеживается.

Некоторое время я раздумывал, что мне делать с гвоздями, но потом неподалеку раздался дикий рев (такой громкий, что у меня чуть барабанные перепонки не полопались), и я выкинул всю коробку, оставив себе только один гвоздь. Попытался спрятать его в лохмотьях, но оказалось, что проделать это невозможно — гвоздь неизменно оказывался на песке. Тогда я проделал в штанах дыру и сунул гвоздь в нее. Наружу осталась торчать круглая шляпка, которую прикрывал подол того, что осталось от рубашки.

Яростный рев тем временем раздался намного ближе. На этот раз он был настолько сильным, что потолок и стены вздрогнули, а под ногами отозвалось тяжелым, все нарастающим гулом.

“Что же это за зверюга такая сюда направляется?!” — испугался я, метнулся в коридор по левую руку и побежал, надеясь, что смогу запутать следы и страшная тварь, возможно, за мной не последует. Для верности я повернул еще и еще раз и уже думал, что мне удалось убежать от неведомого хищника, как вдруг рев раздался совсем рядом, куда ближе, чем я рассчитывал. Потолок и стены вздрогнули так, словно началось землетрясение. Я выругался, ускорил шаг, споткнулся, упал, поднялся и снова побежал. Тут меня обогнало несколько Довольно крупных зубастых тварей, тоже со всех ног улепетывающих от неизвестного зверя. На ходу они клацали челюстями, возможно, от ужаса... Я бежал теперь уже безоглядно, одержимый надеждой спастись. Вынужден, к своему стыду, признаться, что я отчаянно струсил и поминутно оглядывался, опасаясь, что неведомый хищник бросится мне на спину. Я все бежал и бежал... И оказался в тупике. “Проклятие!”. Тварь проревела где-то совсем уже близко. Звуковая волна была такой мощной, что стены заходили ходуном, а по голове мне словно стукнули молотком. Опять молотки! Я остановился, не веря в то, что все кончено, и схватился за гвоздь. Если суждено умереть, то буду биться до последнего! Я просто стоял и ждал, когда появится мой враг. А он все медлил и медлил с появлением, будто хотел извести меня одним только ожиданием...

Я уже окончательно утратил рассудок и собирался броситься ему навстречу, чтобы принять последний бой, как вдруг заметил взмывшую вверх черную точку, похожую на садовую мушку. Мушка пошла на посадку, приземлилась на песок и снова взметнулась вверх. Направлялась она явно в мою сторону. Прыгнув еще и еще раз, она темной точкой замерла на песке между моих босых ног. Я присел на корточки, вглядываясь в микроскопическое создание. Оказалось, что это крохотная темно-зеленая жабка.

“Наверное, тоже пытается спастись от жуткого зверя, приближающегося к нам”.

Едва я это подумал, как кроха распахнула маленький ротик и исторгла такой яростный рев, что меня отбросило назад и ударило о стену. Я почувствовал, что совершенно оглох, ослеп и вообще лишился всех осязательных чувств. Каким-то чудом я все еще понимал, что она продолжает орать и никак не заткнет свою противную маленькую глотку. Скорее всего, создание решило прикончить меня своим невозможным ревом. Тут я заорал в ответ и, преодолевая жуткую боль в висках, метнулся вперед. Кулак свистнул в воздухе, и я припечатал им гадкую жабку. Атакующая звуковая волна мгновенно смолкла, и наступила успокоительная тишина, которую нарушал только отчетливый звон и биение пульса в моей голове. Тут я пошатнулся, упал на колени, ткнулся лицом в песок и надолго погрузился в небытие...

Пришел в себя я очень нескоро. Думаю, прошла по меньшей мере половина земных суток. Хорошо, что за это время меня никто не слопал, не отъел мне какую-нибудь полезную часть королевского организма. Я поднялся на ноги, спрятал гвоздь под одеждой и, придерживаясь за качающиеся стены, побрел назад по коридору. В ушах стоял бесконечный звон, а время от времени слышалось отчетливое “Дзы-ы-нь”, как будто я стал языком гигантского невидимого колокола. Потом в общем гуле я различил голос Заклинателя. Одержимый дахами нашептывал мне: “Ты — ничтожество. Ты никто. Ты жалок, жалок, жалок...”

 — Пошел вон из моей головы! — заорал я. — Я — Дарт Вейньет! Король Стерпора! Если и есть в мире величие духа, то его воплощаю Я! Я! Я! Я!

Странное дело! Крики словно придали мне уверенности. Я вдруг ощутил необыкновенный душевный подъем, как в былые времена почувствовал, что меня переполняет сила. И решил, что отныне буду тверд как кремень. Пора наконец прекратить этот безостановочный бег и показать здешним обитателям, кто есть кто! Надо действовать! Если бы, например, я, впав в недостойный короля сентиментальный настрой, не занимался разглядыванием крохотного создания, а на всякий случай пришиб маленькую жабку в тот самый момент, когда я только ее увидел, то сейчас чувствовал бы себя намного лучше. И меня не донимал бы бесконечный звон в ушах и рвущий на части душу голос Заклинателя.

Я достал гвоздь и сжал его в кулаке.

При случае я непременно пущу его в дело.

Словно услышав мою угрозу, звон стал затихать, затихать, а потом и вовсе смолк. Я обрадовался, что снова могу слышать, покрутил головой, решая, в какой коридор свернуть, и внезапно уловил в одном из них ласкающие слух девичьи голоса. Интонации показались мне призывными и очень меня взволновали. Я пригляделся и увидел, что одна из пещер по правую руку светится бледным, едва различимым светом.

Я привычно уже упал на песок и пополз, намереваясь разведать, что там, собственно, происходит и нельзя, ли добыть у девушек немного еды. Вскоре я смог, соблюдая крайнюю осторожность, заглянуть внутрь...

Напротив мутного шара развалился на троне пухлый незнакомец с одутловатым скорбным лицом. В руке он сжимал тяжелую глиняную кружку. Несмотря на то что его окружали чудесного вида красотки, вид у него был недовольный. Время от времени незнакомец тяжело вздыхал. Девушки гладили его, ласкали, не оставляя в покое ни на минуту. Я решил, что они находятся под воздействием мощного завораживающего заклинания. В пещере слышался их томный, возбужденный шепот:

 — Гондор, поцелуй меня. Гондор, возьми меня.

Но Гондору, судя по всему, было не до них. Он не обращал на красоток ровным счетом никакого внимания, а иногда довольно грубо отталкивал самых ретивых. Гондора занимало действо, разворачивающееся в магическом шаре. Там что-то стремительно двигалось, мелькало, картинки сменялись с бешеной частотой. Я пригляделся, стараясь различить, что так занимает толстяка, который не может отвлечься и уделить завороженным девушкам пару минут. Внутри шара какие-то маленькие человечки бегали друг за другом, хохотали и ругались на незнакомом языке. Гондор все продолжал и продолжал смотреть в шар, потом неожиданно выкрикнул:

 — Как же мне все это надоело!..

Он закрыл лицо ладонями и отчаянно разрыдался. Истерика продолжалась довольно продолжительное время, потом Гондор вскочил и заходил из угла в угол. Он заламывал руки и причитал.

—  Это все он, —  говорил доведенный до отчаяния человек, —  противный, противный, противный колдун. Ну подождите же, вы еще попомните Гондора Поголовеушибленного... —  Голос его сорвался. —  Зачем, о, зачем он так со мной?

Он схватил одну из девиц за руки:

 — Скажи мне, безмозглая идиотка, скажи мне, что мне делать?! Я так жалок, я так беспомощен... И я, я... ведь столько для них сделал. Проклятый Заклинатель... — Гондор отпихнул девушку и, вытирая текущие по щекам слезы, выкрикнул: — Я не хочу жить! Я не хочу жить! Проклятый Заклинатель!

В пещере вдруг так ярко полыхнуло, что я испугался и отпрыгнул назад, едва не выдав свое присутствие. Фигурки людей в магическом шаре исчезли — вместо них появился Заклинатель. Я видел только капюшон и очертания головы под ним, но я ни за что не перепутал бы Заклинателя с кем-нибудь другим. Это был именно он — мой враг и мой мучитель.

—  Ты что-то с-сказал? — раздался знакомый звук змеиного голоса, и я почувствовал, как по спине пробежал предательский холодок.

—  А что я, я ничего... я так просто... — принялся оправдываться Гондор... — это я так... я... я...

—  Тебя не ус-страивает жизнь? — спросил Заклинатель.

—  Я заточен тут, —  пискнул Гондор и едва не разрыдался снова, он приложил ладонь ко рту, и глаза его наполнились слезами.

—  Ты же знаешь, что у тебя есть предназначение, —  сказал Заклинатель, —  наступит время, и ты вернешься на землю, чтобы занять подобающее место. Место, которого ты достоин. Ты станешь главой большой страны. Ты будешь королем во Внешнем мире. Ты будешь править на земле во славу Нижних Пределов.

—  Когда? — спросил Гондор сбивающимся шепотом.

—  Скоро, —  заверил его Заклинатель, —  а пока продолжай обучение. Надеюсь, тренажер идеального монарха тебе еще  не  наскучил? — Заклинатель  обвел  взглядом  пространство магического шара.

—  Наскучил, —  выдохнул Гондор, —  мне все наскучило... У меня нет интересов... У меня нет жизни... И этот проклятый тренажер...

—  Это плохо, —  сказал Заклинатель, —  потому что тебе придется продолжить занятия.

—  Они все там тупые в этом шаре... тупые... тупые... Я гнию тут! — На последнем слове Гондор дал петуха и, не сдержавшись, снова разрыдался: — Мне не хватает светлого эля... это вгоняет меня в депрессию... а сегодня утром меня пытались съесть...

—  Съесть?! — удивился Заклинатель.

—  Да-да, съесть! — Гондор всхлипнул.

— Кто?

—  Кто-кто, этот ненормальный демон, Данте Алигьери. Негодяй бродил по округе в поисках пищи. Куксоил, видите ли, ничего не принес ему на завтрак, вот он и вышел на охоту...

—  Не думал, что до этого дойдет, — сказал Заклинатель. — И что же дальше?

—  Пришлось отдать ему одну из моих девочек, —  выкрикнул Гондор. — Если вопрос с провизией не решится в ближайшее время, этот стихоплет вскоре сожрет всех моих девочек, а потом и меня... О моя несчастная судьба! О моя боль!

—  До этого не дойдет, —  заверил Заклинатель.

—  Откуда ты знаешь?! А вдруг дойдет?! — закричал Гондор и зарыдал в голос, мотая головой из стороны в сторону и топая ногами. — Я не хочу... не хочу быть съеденным.

—  Ждать осталось недолго — ты будешь могущественным монархом во Внешнем мире... — начал Заклинатель, но, увидев, что его речи не помогают, зашептал скороговоркой: “Карестамале густамаркеркале рекарастале беркарстале”.

Его речь слилась для меня в единое, невнятное бормотание. Гондор замолчал, успокоился, лицо его разгладилось, на нем появилась довольно глупая улыбка.

“Интересно, что за королевство они приготовили для Гондора? — подумал я. — Кривию, Катар, Тур, Северный или Южный Мерквий, просвещенную Миратру? А может, они хотят отдать ему Белирию?! Мою Белирию?! Как бы то ни было такой правитель не нужен ни одной стране мира. Достаточно посмотреть на него, чтобы понять — от него мало что осталось. Судя по тому, что я увидел, Заклинатель делает из людей неполноценных существ, которые, утратив волю, служат его темной цели. Очевидно, Заклинатель умеет властвовать умами, он может забрать разум человека и использовать его согласно своим желаниям, а сделав из человека слугу, он лишает его возможности мыслить свободно, лишает самостоятельности, то есть полностью подчиняет своей воле. Неужели это случилось и с моим братом Фаиром?!”

Я вспомнил свой поздний визит в Центральное королевство. Фаир с отсутствующим взглядом сидит на балконе фамильного замка, сальные волосы свисают сосульками, руки безвольно лежат на коленях. Складывалось ощущение, что он попросту не понимает, где находится. Я внезапно понял, что меня так поразило тогда. Мой брат показался мне восковой куклой, не настоящим человеком, а только оболочкой, за которой скрывается какая-то иная сущность. Даже черты лица, обычно отражающие характер человека, у Фаира были размазанными, словно характера у него не было вовсе.

Конечно, Фаир всегда питал склонность к черному колдовству, и с самого рождения он был злым, отвратительным типом, но в его формировании не последнюю роль, очевидно, сыграл управляющий его сознанием Заклинатель. Разум Фаира в результате этого воздействия подвергся глубокой трансформации. Когда эта беда случилась с ним? Когда Заклинатель начал прибирать его сознание к рукам? Очевидно, его воля уже частично разложилась в тот момент, когда он перестал мыться, и от него начал исходить отвратительный запах нечистого тела...

Со мной Заклинатель, наверное, тоже надеялся со временем проделать нечто подобное, превратить меня в своего слугу, чтобы я, став послушной марионеткой, воплощал его далеко идущие замыслы. Но я оказался невосприимчив к его речам, подавить меня ему не удалось.

Мне стало вдруг очень не по себе. Мой враг все вокруг оплел паутиной, вырваться из которой будет очень и очень непросто. Судя по всему, он подбирался к нашей семье давно. Он подчинил себе одного из сыновей Бенедикта Вейньета. Возможно, он же устроил так, что отец погиб. И может быть, именно он внушил отцу мысль о разделе наследства и Центральное королевство по его темной воле перешло не ко мне, наиболее достойному среди братьев, а к Фаиру?

—  А сейчас, —  услышал я голос Заклинателя, —  отдыхай, у меня есть одно неотложное дело. Кое-кто немного меня расстроил... Не ты. Не ты, —  поспешно уточнил он, потому что Гондор, еще недавно спокойный, как бронзовая статуя короля Георга, снова сморщился, собираясь разрыдаться...

“Он хотел сделать из меня такое же безвольное существо, —  подумал я, —  чтобы в моем королевстве повсюду лилась кровь, казнили невинных, и лаборатории Темных Заклинателей, открываясь повсюду, сделали Белирию похожей на Нижние Пределы. Ну нет, не бывать этому никогда!”

 — Вот что, —  сказал Заклинатель, —  ты что-то сильно сдал, Гондор... Надеюсь, когда я вернусь в следующий раз, твое состояние будет стабильнее. Ты же понимаешь, что я не могу сделать тебя правителем, если ты недостаточно тверд.

“До чего ловок, негодяй, —  подумал я, —  сам же подавил его волю, сделал его бесхребетным созданием, а теперь говорит, что, пока Гондор не будет достаточно тверд, он не может сделать его правителем. Да он никогда уже не будет достаточно тверд”.

Гондор закивал, вытирая глаза:

 — Я... я уже в порядке...

—  Смотри! — Заклинатель погрозил ему пальцем. — Дело уладится в ближайшее время, и я вернусь, чтобы поговорить с тобой.

—  А вдруг не уладится? — пробормотал Гондор.

— Непременно уладится. — На лице колдуна появилась яростная гримаса. — По следу идет скелетное охранение — они доставят мне дичь прямо в руки.

—  Дичь? — робко спросил Гондор. — Это интересно. Мы участвуем в охоте?

—  Я участвую в охоте, —  поправил его Заклинатель, —  и эта дичь от меня не уйдет.

Он щелкнул пальцами и замер, задумавшись о чем-то. Похоже, я вызывал у него серьезную обеспокоенность. При одной мысли о том, что я стал причиной обеспокоенности заклятого врага, мое настроение улучшилось.

—  А нельзя ли выделить мне еще девочек? — заканючил Гондор. — Эти мне уже надоели, я не испытываю от них никакой радости...

—  Все! — рявкнул Заклинатель. — Я удаляюсь!

Он шевельнулся внутри шара. Я увидел точеный профиль бледного лица, испугался, что колдун меня заметит, и пополз назад. Но уже в следующее мгновение понял, что помощник брата Фаира (а скорее всего, полновластный правитель Центрального королевства, диктующий моему брату свою темную волю) исчез. Я обернулся, опасаясь, что он стоит у меня за спиной и улыбается той самой мерзкой усмешкой, что растягивала его губы, когда он приходил унизить меня, растоптать мое достоинство, лишить меня воли. Позади никого не было, только в глубине коридора шевелилось странное плоское создание, издавая едва слышное попискивание. Я уже так освоился со здешней обстановкой, что не обратил на зверя никакого внимания.

Я решил подобраться поближе, чтобы посмотреть, что будет происходить в пещере дальше. Откровенно говоря, я надеялся выбрать момент и стащить что-нибудь полезное.

После исчезновения Заклинателя Гондор Поголовеушибленный сделал дамочкам знак, они притащили ему откуда-то целый поднос с яствами, припрятанный, надо думать, загодя.

“Ах вот как мы бедствуем, жучила подлый!” — подумал я и ощутил, что слюна у меня во рту буквально закипает, и если я сейчас же не съем что-нибудь, то грохнусь в голодный обморок.

Мучимый желанием перекусить, я выхватил гвоздь и рванул вперед. При виде несущегося к нему с гвоздем наголо бородатого и одноглазого человека, явно настроенного очень решительно, Гондор уронил кусок мяса и вскрикнул.

—  А ну не двигаться! — рявкнул я на него, схватил с подноса недоеденное мясо и принялся яростно пережевывать его. Челюстями я работал настолько активно и так громко чавкал, что дамочки в страхе разбежались и попрятались по углам пещеры.

Бешено вращая глазом, я проглотил мясо, схватил с подноса еще пару сочных кусков и принялся запихивать их в рот. Поскольку гвоздь я сжимал в той же руке, какой пихал в себя пищу, то едва не лишился последнего глаза. Съев все, что было, я выставил гвоздь перед собой, глядя на человека на троне со всей возможной свирепостью. В желудке разливалась приятная сытость.

—  Сидеть, не шевелиться, —  сказал я, хотя Гондор Поголовеушибленный даже и не думал о том, чтобы пошевелиться, и снова напомнил мне бронзовую статую короля Георга. Красотки поскуливали по углам.

Тут мне в голову пришла забавная мысль:

 — Передашь Заклинателю, что здесь был Дарт Вейньет, король Стерпора. Скажи ему, что я до него еще доберусь! Он у меня на крючке. Понял?

Тут Гондор почему-то потерял сознание и медленно сполз с трона. Я хмыкнул, глядя на распростертое у моих ног тучное тело. Затем повернулся, выбежал в смежный коридор (пещера была проходной) и поспешил прочь.

Я снова бежал, увязая в песке. Теперь-то я знал, что Нижние Пределы настолько обширны, что здесь можно проблуждать целую вечность. Воочию я наблюдал пока только круги, где были горячий песок и каменные своды, но я отлично помнил виденную мною в круге Ахерона долину вулканов.

“Если выхода во Внешний мир в Нижних Пределах нет, —  думал я, —  то почему бы мне действительно не отправиться в долину вулканов, на круг духов? Там я смогу найти Заклинателя и прикончить его”.

Идея была довольно смелой и настолько же дикой. Ведь я не знал даже, где нахожусь и куда иду. Но решимость моя все крепла и крепла.

“Посмотрим, кто кого, —  сказал я, —  отчаяние не для меня!”

И громко, через силу, я засмеялся, заставляя свой рот растянуться в саркастической, злой усмешке.

Если бы кому-нибудь довелось увидеть эту жуткую гримасу, ручаюсь, он не забыл бы ее до конца дней.

И тут я заметил маленького человечка с молниями во всклокоченной рыжей шевелюре. Малыш смотрел на меня, приложив ко рту ладошку, и трясся от страха. Потом с криками убежал прочь.

“Ну вот, замечательно, —  подумал я, —  даже обитатели здешних мест находят меня кошмарным. Ну погодите же, я вас еще не так напугаю!”.

Широко растянув рот в ужасающей улыбке, я направился дальше.

Пусть все, кто меня видит, разбегаются в страхе! Идет Дарт Вейньет, король Стерпора! Дарт Вейньет, внушающий ужас и содрогание обитателям подземного мира!

 

* * *

 

...и тогда сказал наш пресветлый владыка Дарт Вейньет: “Да пребудете вы все во тьме на веки вечные, дети тьмы!”, да как даст им бой, да такой, что им очень и очень не поздоровилось. Разлетелись они все на части малые, а собраться уже не смогли. Ну а он, гордый славной победой, сказал: “Так-то, гады!” и отправился дальше по неведомому нам пути во Внешний мир.

Из записок летописца Варравы,

год 1456-й со дня окончания Лихолетья

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В ней рассказывается о том, что даже существа, лишенные плоти, могут быть крайне опасны для того, кого разыскивает сам Заклинатель

 

Я испытывал самые противоречивые чувства. С одной стороны, мне удалось слопать несколько кусков вкусного, отлично прожаренного мяса, чему я радовался от всей души (и мой желудок вместе со мной, издавая довольное урчание). К тому же своей улыбкой я до смерти напугал маленького рыжеволосого человечка, и это происшествие также вызвало у меня одни только положительные эмоции. Но с другой стороны — теперь я знал, что за мной началась по-настоящему большая охота и по моему следу идет какое-то скелетное охранение. В прежней своей, земной, жизни я точно не встречал никого из скелетных охранников, но воображение рисовало мне самые жуткие картины: скрипящие кости, белые черепа, пустые глазницы, зажатые в иссушенных пальцах ржавые мечи. Вот они появляются из-за очередного поворота и кидаются на меня, щелкая челюстями, бряцая оружием, угрожающе вращая тазобедренными суставами.

Бррр! Я попытался отогнать страшное видение, но, едва только избавился от призрака скелетного охранения, на ум мне пришел Заклинатель и принялся нашептывать уничижительные слова:

 — Ты жалок, ты — ничтожество, ты — никто...

—  А ну заткнись, сволочь бледная! — крикнул я, и мой вопль растворился в извивах подземного лабиринта.

Заклинателя сменила Инесса-демонесса с оскаленным тонкогубым ртом.

— ...тут никто не нарушит наш покой, —  заявила она, —  и мы можем с тобой развлекаться очень и очень долго...

Я затряс головой, пытаясь изгнать дамочку-садистку за пределы моего поврежденного рассудка. Одновременно я подавлял тошноту — давно не получавший пищи желудок плохо воспринял сочное мясо...

Ценой неимоверных усилий мне удалось избавиться от дурных предчувствий, вестников беды и рвотных позывов.

Я заставил себя думать о вещах куда более увлекательных и приятных — я шел и размышлял о том, как можно было, бы улучшить жизнь в Белирии, окажись я ее полновластным правителем. Отцу и не снились те замечательные реформы, которые я бы предпринял, чтобы сделать существование моих подданных безбедным и счастливым. Я создал бы общество абсолютного равенства и братства. Общество, где не было угнетения человека человеком. Землю я бы отдал рабочим, а фабрики крестьянам! Или наоборот... Каждая женщина получила бы в пользование здорового, крепкого мужчину, а каждый мужчина — возможность работать и развиваться духовно и физически. Мы искоренили бы последствия войны — голод, разруху, безграмотность и всех отъявленных мерзавцев по всей Белирии. Всех мерзавцев в расход, непременно в расход! Я реформировал бы общество, сделал его бесклассовым и сам, будучи человеком прогрессивным и широко мыслящим, стал называться уже не королем единой Белирии, а, скажем, —  ее генеральным правителем! Эх, что за жизнь бы тогда началась! Я бы стал для своих сограждан уже не просто монархом. О нет! Я был бы для них богом, создателем не только нового государственного устройства, но и новой религии. Общеизвестно, что церковь и государство едины и неделимы. И я бы не разделял их больше, я дал бы им в лице созданного мною совершенного государственного устройства новую веру. Веру в возможность наступления светлого будущего и, конечно, веру в свои неограниченные возможности.

Вот только что скажет анданская церковь, когда узнает, что я создаю общество, имеющее собственные религиозные установления? Хм, этот вопрос стоит проработать отдельно —  ссориться с анданской церковью как-то мне не с руки... Я, правда, никогда не принимал анданскую церковь всерьез, но сейчас, когда я оказался здесь, внизу, она почему-то стала мне удивительно близка. Я вспомнил, как, сидя в клетке, выкрикивал придуманную мною молитву, обращенную к Спасителю Севе Стиану. Пожалуй, эта молитва во многом помогла мне спасти разум от экспансии Заклинателя...

Я вынужден был отвлечься от размышлений, потому что впереди замаячило нечто странное — возможно, опасность. Несколько толстых веревок свисали с высокого потолка. Подойдя ближе, я различил, что это вовсе не веревки, а жующие песок толстые змеи. Ели они очень неаккуратно — чавкали и роняли темную слюну. Испытывая отвращение, я обошел змей по стеночке и хотел уже отправиться дальше, когда одна из них метнулась и обвила кольцом мою левую ногу. Я закричал от неожиданности, выхватил гвоздь и всадил его в плоскую голову кровожадной гадины. Кольца ослабли, я выдернул ногу и отпрыгнул подальше от раненой змеи. Некоторое время гадина билась на песке, потом затихла. Сжимая в руке окровавленный гвоздь, я потрясал им и что-то торжествующе выкрикивал. Сейчас я думаю, что это были нечленораздельные, первобытные звуки. Другие змеи безучастно наблюдали за агонией соплеменницы, потом лениво вернулись к трапезе. Я их не заинтересовал. Продолжая потрясать гвоздем, я направился дальше...

Круг, где я оказался, был не столь населен опасными существами, как прежний, и все же приходилось все время быть настороже, чтобы случайно не угодить в расставленные повсюду коварные ловушки. Благодаря проявленной мною бдительности я довольно легко миновал зыбучие пески, перепрыгивая их с кочки на кочку. Впоследствии, правда, выяснилось, что это вовсе не кочки, а головы живущих в песке созданий — они яростно ругались мне вслед, потрясая тяжелыми кулачищами. Затем мне удалось, не сильно напрягаясь, избежать встречи с ужасным чудовищем, напоминающим гигантскую стрекозу в черепашьем панцире, —  пока я прятался за поворотом, оно протопало по коридору и скрылось из виду. И уж совсем без лишних проблем я свернул лысые шеи парочке громогласно каркающих и попытавшихся заклевать меня до смерти птиц. Поначалу я намеревался употребить их в пищу, но оказалось, что мясо у птичек жесткое, как копыто старого свинога, к тому же от их маленьких тушек несло удушающим смрадом, и я после недолгих колебаний зашвырнул два темных тельца подальше.

В душе я торжествовал. Я дал обитателям подземного мира бой и уже одержал две весьма существенные победы — прикончил толстую змею и пару злонамеренных птичек.

Несмотря на осторожность, я придерживался хорошей скорости. При этом у меня не было никакой уверенности, что я иду в правильном направлении. Возможно, этот путь приведет меня прямо в геенну огненную или же в пасть какого-нибудь гигантского монстра. А может, я все же на верном пути и доберусь до долины вулканов, где смогу расквитаться с Заклинателем. Думаю, если бы у меня была карта, то и она не дала бы возможности свободно ориентироваться, потому что в этом проклятом подземном мире, даже зная точный маршрут, можно проплутать целую вечность, но так и не выйти туда, куда тебе нужно. Мне даже стало казаться, что коридоры все время шевелятся, словно гигантские черви, пока я пробираюсь по их зловонному чреву.

Представив себе эту ужасающую картину, я содрогнулся и решил, что лучше не думать о плохом — доверюсь собственным ногам и интуиции. Куда-нибудь мои ноги меня непременно выведут. Единственное правило, которым я руководствовался в своем затянувшемся путешествии, —  поворачивал все время направо.

Когда-то давно, еще во времена счастливого отрочества, в одной из учебных книг я прочитал, что поворачивать все время направо — лучший способ проходить лабиринты. Возможно, книга говорила правду, а может, писавший ее умник задумал таким образом самоутвердиться, а сам никогда в жизни не прошел ни одного лабиринта. И поворачивать нужно было не все время направо, а все время налево! Если его действительно подвигла на написание книги непомерная гордыня, он должен знать, несчастный, что погубил надежду Белирии — Дарта Вейньета. Пусть в гробу перевернется от осознания того, что он натворил!

Так, размышляя о судьбах Белирии и неразрывно с нею связанной моей судьбе, я шел, не останавливаясь, вперед и только вперед, и сам, признаться, не ожидал, куда меня в конце концов выведут мои ноги и интуиция...

Я в очередной раз свернул направо, еще раз направо и снова направо, заметил впереди вход в пещеру, несколько шагов — и я уже стою на ее пороге. Тут меня словно громом поразило, и я замер, не в силах даже пошевелиться от того, что я увидел! Откровенно говоря, в первое мгновение я решил, что произошло то, чего я так опасался, —  я окончательно лишился рассудка.

“Я спятил! — сказал я себе, а потом добавил: — А может, и не спятил, а просто сплю. А может быть, и то и другое одновременно”.

Сон безумца воплощал дикую фантазию узника, долгие месяцы ведущего полуголодное существование. Я укусил себя за палец, но наваждение не исчезло.

“Значит... значит, все, что я вижу, действительно существует?!”

В это сложно было поверить, поэтому я укусил себя снова. И снова. Больно! Тут я издал радостный вопль и тут же захлопнул рот, опасаясь, что меня кто-нибудь может услышать. Скелетное охранение, например, будь оно неладно. Или идущая по моему следу Инесса-демонесса, чтоб у нее груди отсохли...

В обширной пещере, куда я попал, было полным-полно еды. Нет, пожалуй, полным-полно — это не то слово! Пещера была завалена всевозможной снедью до самого потолка. Съестного здесь было столько, что, если бы сотня лучших едоков мира решила вдруг перекусить в этой пещере, еды им хватило бы на целый месяц, а то и дольше. В ноздри мне ударили ароматы разнообразных яств, и голова у меня закружилась. Мне даже пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть.

Ради полноты картины должен заметить, что в значительной степени к вкусным запахам примешивалась устойчивая вонь испортившихся продуктов. Наверное, они, невостребованные, довольно долго пролежали в этой пещере.

Среди разнообразных ароматов и устойчивого зловония я вдруг уловил знакомый запашок. И тут до меня дошло, где я, собственно, нахожусь. Да это же дом родной горбатого карлика Куксоила! Должно быть, какие-то неведомые силы по привычке продолжали доставлять сюда жратву, чтобы он растаскивал ее на своей тачке по Нижним Пределам, но Куксоила на этом круге не было — он застрял на ох­ранительном. О том, что он отсутствует, упоминал Данте Алигьери, да и Гондор Поголовеушибленный сильно негодовал по поводу исчезновения карлика.

Осознав, что по моей вине в Нижних Пределах нарушился давно заведенный порядок вещей, я расхохотался. Потом кинулся в пещеру и принялся, определяя по запаху еще не испортившиеся продукты, жадно их пожирать. Так я не ел никогда в жизни. “Быть может, —  думал я, —  я ем в последний раз, так наемся же так, чтобы мне никогда больше уже не хотелось!” Я запихивал в рот вяленое мясо, трюфели, печеночный паштет, грибную запеканку, колбасы, квашеную капусту, кусал луковицы и огурцы, проглотил почти свежий пудинг, запил все съеденное кислым вином. Потом прошелся по многочисленным салатам, так приправленных перцем, что мне показалось, будто я могу дышать огнем. Соленая рыба и копченые куры пошли на ура. Запеченного с яблоками поросенка я уже не мог съесть, но по крайней мере всего понадкусывал...

Однако не подумайте, что в пещере была только подходящая для людей еда — здесь было полно всякой всячины, вызывающей у любого нормального человека острое несварение желудка. Шевелящиеся в банках жирные черви, насаженные на вертела панцирные жучки, салат из многоножек, кусочки вонючего мяса, смешанные со слизью, крысиные хвостики и совсем уж странные вещи с резким запахом, смотреть на которые без содрогания было невозможно. Думаю, не только обжорство, но и вид этих неаппетитных кушаний заставил меня в конце концов рухнуть на песок с чувством глубокого отвращения к дальнейшему поглощению пищи...

Я сидел в самом центре пещеры, вокруг возвышались горы всевозможных продуктов, а меня отчаянно тошнило, я не мог пошевелиться и даже дышал с большим трудом, опасаясь, что мое тощее, раздувшееся до неприличия брюхо может ненароком лопнуть. Я вдохнул и застонал — мне показалось, что есть всего две альтернативы дальнейшего развития событий — или меня сейчас вырвет, или я попросту умру. Я остался жить. Но рвало меня так долго и обстоятельно, что я уже подумал, а не выскочил ли наружу мой многострадальный желудок. Очистившись от полупереваренной пищи, я снова принялся запихивать в себя разнообразную снедь, сдабривая безумную трапезу кислым вином...

Потом я сидел и стонал, испытывая смешанные чувства: упоение сытостью и опасение, что такое обжорство не пойдет на пользу моему здоровью и в ближайшее время я скончаюсь в страшных муках. Прервал мое двойственное состояние шорох чьих-то шагов. Меня как раз начала мучить сильная изжога, и я, прикрыв рот ладошкой, улегся на_ спину, решив, что, кто бы это ни был, я ни за что не скажу ему ни единого слова.

—  Эй, Куксоил, ты где, безмозглая скотина?! — крикнул неизвестный и несколько раз подпрыгнул, надеясь разглядеть, кто это там стонет и рыгает за кучей продовольственных товаров. — Это я — Нестор Сволотта.

“Какое славное имя, —  подумал я, —  хорошо ему, наверное, с таким именем живется. А что? Было бы неплохо, если бы у всех были говорящие имена. Сказал, например, тебе какой-нибудь господин — меня зовут Сволотта, и уже все понятно. Интересно только, чего мне ждать от этой сволоты? Пожалуй, лучше все же отозваться”.

—  Я... здесь, —  самым писклявым голоском, на какой только был способен, выдавил я.

—  Где здесь? — рявкнул Сволотта. — Я тебя не вижу! Ты собираешься развозить еду или как? Или что там случилось у тебя?

Голос вдруг показался мне смутно знакомым. Я прополз несколько шагов и выглянул из-за ящиков, наполненных чем-то совершенно несъедобным и источающим жуткое зловоние. Ну так и есть! Оказалось, что к Куксоилу осведомиться о еде притащился добродушный демон-курилка из пещеры демонесс. Физиономию его от уха до уха пересекал красный рубец.

“Неплохо Инесса его хлыстом приложила!” — подумал я и хмыкнул.

—  Ну ты чего молчишь? — заорал толстый Нестор и шумно сглотнул. — Ты где там есть?! Ась?

—  Я не могу выйти, я заболел — я весь покрылся язвами, —  сымпровизировал я, —  они жутко болят, гной течет по моим ляжкам, а в животе все бурлит и растекается колючими комками...

“Растекается колючими комками?! Что за нелепый оборот речи? Альфонс Брекхун был бы мной очень недоволен!”

Однако именно “колючие комки” напугали Нестора до икоты.

—  Ик, что?! — вскричал он. — Колючими, ик, комками?! Да ты совсем заболел, Куксоил, как я погляжу...

—  Помираю, —  пискляво подтвердил я.

—  Ты хочешь, ик, сказать, что вся еда... теперь заражена? —  пробормотал он, явно озадаченный подобным положением вещей.

—  Да! Да! Заражена! — Я закашлялся и добавил для усиления эффекта: — Вокруг меня все пожелтело и покрылось желтой коростой.

Это откровение заставило демона переполошиться настолько, что он вскрикнул.

—  Но... но как же мы, ик, будем это есть? — озадачился Нестор Сволотта.

Тут я вспомнил, что Куксоил никогда не разговаривал связно и замычал:

 — Не-э-э понял... Сейчас... я дам тебе одну желтую колбаску... се-э-йчас... Ты попробуешь... и сам скажешь.

—  Не надо! — вскричал демон. Мое предложение настолько вывело его из равновесия, что он попросту убежал. Уже из коридора я услышал затихающий голос Нестора: — Я буду вынужден доложить об этом нашему господи-и-ину...

—  Да докладывай, кому хочешь! — сказал я, выбираясь из-за кучи колбасок (между прочим, вполне нормального цвета), и подумал, что, когда Куксоил вернется, его будет ожидать множество сюрпризов...

А что, пожалуй, я оказал ему услугу. По крайней мере теперь карлика никто не пожурит за то, что он плохо выполняет свои обязанности. Какой с больного спрос?! В худшем случае его посадят на карантин. А когда убедятся, что он совершенно здоров, вернут на прежнее место. И будет тупой карлик продолжать развозить еду, иногда вспоминая, как он побывал в охранительном круге и познакомился с великим королем Стерпора. Да уж, эта встреча запомнится ему навсегда!

Крайне довольный тем, что совершил доброе дело и избавил бедолагу Куксоила от многих неприятностей, я обвязался колбасками, сунул за пазуху творожную массу с изюмом, несколько копченых окорочков и отправился дальше, на круг духов, к долине вулканов...

Не успел я сделать и десяти шагов, как меня кто-то окликнул из смежного коридора:

 — Эй ты, гнус!

Я остановился и повернулся на голос. Моя решительность к этому времени настолько окрепла, что я готов был вступить в бой с любым противником. Коридор, откуда доносился голос, оказался очень темным, и мне не удалось разглядеть того, кто со мной заговорил.

—  Кто здесь? — спросил я.

—  Никто, гнус! — ответил голос.

Уверенные, нахальные интонации вывели меня из себя. Я аккуратно опустил творожную массу, окорочка и колбаски на песок, достал гвоздь и выставил его перед собой.

—  А ну покажись! — сказал я.

—  Сам покажись, гнус! — заявил голос.

—  Я перед тобой! — выкрикнул я.

—  И я перед тобой, гнус!

—  Но я тебя не вижу! — возмутился я.

—  А это потому, что ты — гнус! — Незнакомец хохотнул.

В его смехе было столько издевательского торжества, что я задохнулся от ярости и метнулся вперед. Кто бы он ни был, он должен ответить за это оскорбление! И тут я вдруг заметил, что мрак в коридоре имеет совсем нестабильную структуру. Он шевелился. Я замер как вкопанный. То, что я видел, уже вовсе не казалось мне мраком, скорее это было похоже на черный дым. Его клубы заполняли все пространство: черные хлопья лежали на песке, странная субстанция курилась у высокого свода. Мне стало очень не по себе. Я представил, что произошло бы, если бы я влетел прямо в это странное скопление “дыма”, и что произойдет, если “мрак” из коридора решит вдруг надвинуться на меня. Почувствовав мое настроение, странное существо торжествующе заявило:

 — Что, испугался, гнус?!

Я обмотался колбасками, сунул за пазуху окорочка и творожную массу, спрятал бесполезное оружие (какие раны гвоздем можно нанести созданию, у которого вообще нет тела?) и побежал прочь.

—  Спасаешься бегством, гнус?! — неслось мне в спину.

И я действительно спасался бегством, но трусом себя вовсе не чувствовал — от этой твари бежал бы любой смельчак, если только в голове у него имеется хотя бы парочка способных шевелиться извилин. Я так спешил поскорее убраться от чудовищной опасности, что потерял окорочка. Они выпали на одном из поворотов. Творожная масса все время норовила отправиться следом за окорочками, и мне пришлось взять ее в руку. Я упорно не желал с ней расставаться. Не то чтобы я сердцем к ней прикипел (нет-нет, вы можете оставить всякие грязные намеки), на самом деле мною двигало убеждение, что вскоре я непременно проголодаюсь и что молочные продукты моему истерзанному неволей желудку просто необходимы. О чем он время от времени возвещал оживленным бурчанием.

“Сам ты гнус! — думал я, увязая в песке. — Надо же, гнус — придумал тоже. Обзывать короля Стерпора гнусом. Совсем они тут оборзели! Ну просто дальше уже некуда! Ну ничего, я им еще покажу! Лишь бы встретить кого-нибудь, у кого есть тело”.

Встреча с диковинным созданием, состоящим из одного только мрака, меня порядком расстроила. Если остальные существа в Нижних Пределах были вполне осязаемы, а значит — уязвимы, то как справиться со скоплением клубов дыма, которое к тому же умеет обзываться всякими обидными словами? У него не было рта, глаз, ушей и даже сердца. Духи людей и разноплеменной нечисти по крайней мере обладали формой, их тела имели очертания, пусть порой и весьма размытые. А если это существо вздумало бы причинить мне какой-нибудь вред, а не просто ругаться, то, боюсь, я ничего не смог бы предпринять, чтобы защитить себя...

Побродив еще некоторое время, я наконец отыскал полутемную и пустую пещеру, поел колбасок, забился в угол и заснул...

Проснулся я оттого, что кто-то ворочался у меня под боком. Я скосил глаза и увидел, что это маленький серый зверек, напоминающий крысу, только морда у него была плоской и уродливой, а вот хвост совсем как у крысы — лысый, правда, снабженный целым ворохом тонких иго­лочек. Странное существо тихонько сопело. Должно быть, я понравился зверьку, и он пригрелся возле моего тощего тела. Стараясь не прерывать его сладкий сон, я осторожно поднялся на ноги. Выяснилось, что творожная масса порядком покусана. Следы маленьких зубиков не вызывали сомнений — перед сном зверек неплохо поужинал. И все же я решил взять творожную массу с собой. Кто-то скажет, что я никак не мог найти в себе силы расстаться с ней, на деле же все обстояло совсем иначе. Повторяю, я не питал какой-то особенной предрасположенности к этой творожной массе с изюмом, а думал исключительно о своем желудке, которому просто необходимы были молочные продукты.

Я обернулся напоследок. Зверек дрых как ни в чем не бывало, даже не заметив моего ухода.

С содроганием я подумал, что было бы, если бы меня отыскала не безобидная серая “крыска”, любительница творога с изюмом, а какая-нибудь плотоядная тварь, обожающая поглодать человеческие косточки. Тогда я мог бы проснуться оттого, что хищное чудовище доедает мои ноги.

Нет-нет, больше я не буду поддаваться слабости и давать себе спать... Я должен идти, идти без сна и отдыха, пока не доберусь до долины вулканов. Вот покончу с Заклинателем, тогда и отдохну...

Стоило мне пройти немного вперед, как где-то совсем неподалеку послышались вопли — настолько дикие, что казалось, кого-то режут тупым ножом. Я дождался, пока страшные звуки пытки затихнут, и побрел дальше. Если бы я не находился уже очень далеко от пещеры, где демоны собирались вколотить вору-неудачнику гвозди в голову, я бы подумал, что они осуществили задуманное и это был его последний крик...

“Скелетное охранение, скелетное охранение, скелетное охранение... — вертелось в голове. — И в самом деле, что это за скелетное охранение такое? Может быть, так называется какой-нибудь отряд демонов? Может, так их прозвали за то, что они тощие и хилые?”

Мысль о том, что Заклинатель мог послать за мной отряд тощих и хилых демонов, показалась мне волнующе притягательной, но, к сожалению, подобное предположение, вероятнее всего, не имело ничего общего с действительностью...

Коридор сузился до того, что мне пришлось согнуться в три погибели, потолок опускался все ниже и ниже, пока совсем не прижал меня к полу. Некоторое время я полз вперед на четвереньках, но, когда понял, что дальше смогу передвигаться только по-пластунски, повернул обратно. Жаль было потерянного времени...

Коридор, пара пустых пещер, еще один коридор и еще один, направо, направо, направо. Я свернул за угол и вдруг наткнулся... на скелет. Меня прошиб холодный пот. Скелетное охранение! Выглядел скелет совсем не так, как те человеческие останки, что мне доводилось видеть раньше на поверхности. Череп у него был скорее желтым, а не белым, грудь шире, чем у обычных людей, а ребра выгнуты дугой. Всю его коренастую фигуру окутывало серое облако, наверное, оно было чем-то вроде его жизненной энергии. Скелет стоял напротив ведущего вниз хода и вглядывался в темноту, как будто он мог что-нибудь видеть пустыми глазницами. Тут же я убедился, что еще как может. Скелет повернулся и уставился на меня. Глаз у него не было, поэтому направление взгляда проследить было довольно сложно, но то, что смотрел он именно на меня, а не куда-нибудь еще, не вызывало сомнений. В пальцах адская тварь сжимала длинную белую кость, в прошлом явно часть чьей-то ноги.

—  Я... тут прогуливаюсь... по... по делам, —  сказал я, потому что не знал, что еще можно сказать в столь странной ситуации, —  а что... что, ты кого-то ищешь, да?

Челюсть скелета вдруг упала, и откуда-то из недр пустой грудной клетки раздался столь ужасающий вопль, что я невольно подался назад. Я заткнул бы уши, будь у меня две руки, но рука у меня было только одна, поэтому я размахнулся и изо всех сил приложил скелета творожной массой в лоб. Он замер, опешив от такой наглости. Не давая ему опомниться, я ударил ему под нижнюю челюсть. Пасть с громким щелчком захлопнулась, серое свечение порхнуло куда-то вверх, и он прямо у меня на глазах рассыпался, превратившись в бесполезную груду желтых костей.

“Я убил его”, —  подумал я. Осознание того, что расправиться со скелетом оказалось проще простого, внушило мне уверенность в собственных силах и чувство глубокого превосходства над всякими там скелетами и прочими зловещими созданиями Нижних Пределов.

Потрясая изрядно ушибленной рукой (даже творожная масса не смогла смягчить удар) и выкрикивая воинственные призывы, я запрыгал на месте. Меня охватило столь неуемное торжество (даже утрата творожной массы не могли меня утихомирить), что осознание всей нелепости этой эйфории пришло ко мне только после того, как я услышал отчетливый стук множества костей. Это, намереваясь немедленно со мной расправиться, бежали по подземному коридору приятели (а может, и близкие родственники) убитого. Я попятился, собираясь броситься наутек, как вдруг из “груды бесполезных костей” (как я уже успел про себя окрестить почившего) метнулась пятерня и ухватила меня за ногу. Я вскрикнул и дернулся, но рука держала меня крепко. Серый дух, покружившись под потолком, снова проник в поверженного противника. Кости его стали сползаться, уверенно занимая полагающееся им место. За считаные мгновения скелет приобрел вполне оформившиеся очертания, пальцы его левой руки зашарили вокруг, нащупывая служившую ему оружием длинную кость.

Я понял, что если ничего не предприму, то вскоре мне не поздоровится, и рванул с места так, что оторвал скелету руку.

А из-за поворота уже появились первые костяные воины. Впереди неслись на четырех ногах скелеты-псы — зубы их отливали желтизной.

—  Проклятие! — выругался я (мои надежды на встречу с тощими, хилыми демонами рушились на глазах) и помчался прочь, позвоночником ощущая, что псы вот-вот кинутся мне на спину и острые клыки вонзятся в мою плоть...

Посреди коридора стоял полупрозрачный фиолетовый столб с руками — точно такой же, какой мы встретили с Инессой-демонессой, а может, даже тот самый. Он не успел никак отреагировать на мое появление — я возник перед ним слишком внезапно. И сильно пнул его снизу. Как я и рассчитывал, столб завалился, перекрывая проход. Мне некогда было прислушиваться к его недовольным воплям- я уже мчался дальше. Столкновение со столбом на некоторое время задержало скелетное охранение, и мне удалось оторваться от преследователей...

Я свернул направо и вбежал в пещеру, разделенную на две части огненной рекой. Передо мной бушевало, рвалось из тесных берегов адское пламя. Проявляя нездоровую агрессивность, река плевалась сгустками огня, крутила в раскаленных водах глубокие водовороты, расшвыривала раскаленные добела камни. На другой берег вел узкий металлический мостик. Я дотронулся до перил и убедился, что они буквально пышут жаром. Поскольку скелетное охранение было от меня всего в нескольких шагах, я, не найдя ничего лучшего (не прыгать же в самом деле в огонь), помчался по мостику. Пришлось очень постараться, чтобы мои пятки как можно меньше соприкасались с горячей поверхностью. Вскоре я уже был на другой стороне реки.

Скелеты так разогнались, что парочка их не успела затормозить и плюхнулась в огонь. Короткие вскрики, и серые оболочки, пометавшись по пещере, поднялись вверх и просочились сквозь каменный свод.

Один из псов запрыгнул на мостик, за ним последовал скелет с перебитыми шейными позвонками — голова его безвольно моталась на тонкой шее. Нужно было срочно что-то предпринять, если я хотел остаться в живых. И я предпринял: схватился рукой за перила и принялся яростно раскачивать мостик. При этом я орал в голос и совсем не чувствовал боли. Скелет полетел в огненную реку и исчез, сгорев в адском пламени. Пес, как ни странно, оказался благоразумнее своего человекоподобного собрата. Увидев, что удержаться на мостике невозможно, он отпрыгнул назад и замер на берегу.

Я почувствовал, что ладонь нестерпимо жжет, и отдернул ее. Слава всем богам, обуглиться моя ладошка не успела, но теперь непременно покроется волдырями и будет ныть целую неделю.

Скелеты застыли без движения, они выглядели подвешенными на невидимых веревочках марионетками. Пес дернулся и снова ступил на мостик. Вот упрямая тварь! Я потянулся к перилам, и он отпрянул. Надо же, скелеты скелетами, но соображают — умирать им тоже не хочется. Имеются и у них зачатки здравого смысла. Понимают, твари, что добраться до меня им будет очень непросто! Однако их неподвижность мне не понравилась. Я засмеялся, чтобы придать себе решительности и заодно разозлить их. Скелеты не трогались с места, и меня вдруг охватило чувство превосходства и силы. Несмотря на то что сейчас я — калека, уж с какими-то безмозглыми кучами костей я еще могу справиться...

Прошло довольно много времени. Не знаю, миновал ли час, два или три, но только скелеты сохраняли прежние позы, и я понял, что спешить им некуда. Чувство голода и усталости, судя по всему, было им незнакомо, я же потихоньку начал утомляться, к тому же у меня предательски заныло в спине. Я понял, что удобное для обороны местечко придется оставить, иначе скелеты на другой стороне реки дождутся момента, когда я свалюсь без сил, и схватят меня. Я прикинул, что бы такое мог еще сотворить, чтобы осложнить жизнь скелетного охранения. Мостик выглядел слишком крепким, чтобы я смог его обрушить, а река слишком жгучей, чтобы я смог по ней уплыть. За моей спиной находился очередной коридор, поэтому я стал медленно отступать — скелеты даже не шевельнулись. Тогда я развернулся и побежал. Тут же меня почти оглушил рев множества глоток — охранение ринулось за мной в погоню.

Я мчался что есть силы, почти не разбирая дороги. На меня напали плотоядные растения. Они начали атаковать слишком поздно — только тогда, когда я уже миновал место их обитания. Позади я услышал шорохи и вопли. Это растения схватились со скелетами...

Затем я выбрался в коридор, где по стенам ползали какие-то существа, похожие на пиявок. На спинах они носили кругляшки твердого панциря и были, кажется, разумны — по крайней мере, между собой они переговаривались почти связно. Мне в голову пришла неплохая идея, я без труда оторвал от стены одну из множества безобидных малюток и запустил в скелета — он как раз выскочил из-за поворота. Твердый панцирь угодил врагу точно в середину лба, и он, утратив жизненную энергию (серым облаком она порхнула вверх), рассыпался на части. Некоторое время я весьма точно швырял пиявок (спасибо упражнениям с метательными топорами — левой и правой рукой я владел одинаково хорошо), но до бесконечности так продолжаться не могло. Запустив последних малюток (одна из них застряла в пасти костяного пса), я развернулся и помчался прочь, сопровождаемый яростным хором тоненьких голо­сов. Пиявкам очень не понравилось, что я превратил их гармоничное существование в настоящий хаос.

Зыбучий песок я вновь миновал, прыгая по головам живущих в нем существ. Обернулся напоследок и увидел, что парочка преследующих меня скелетов стремительно погружается вниз, стаскиваемая свихнувшимися от ярости темными тварями.

Я побежал дальше и вскоре понял, что, пробежав по кругу, странным образом проделал обратный путь (неужели подземные коридоры действительно извиваются подобно червям) и теперь нахожусь возле пещеры, где оставил голодного (мясо съел я) и бессознательного (это я довел его) Гондора Поголовеушибленного. Я запомнил, что пещера была проходной. На длительные раздумья времени не осталось, и я просто ворвался внутрь.

Сейчас здесь находился Гондор и парочка демонов. Завороженные девушки куда-то исчезли. Должно быть, Поголовеушибленный их отослал. Я сразу узнал демонов. Жестокие палачи, которые не так давно собирались вколотить гвозди в голову вора-неудачника, —  Аруга и Норнор. Судя по их спокойному виду, они уже выполнили свое предназначение и могли отдыхать с чистой совестью. Славная троица играла в кости. Увидев меня, Гондор в ужасе вскричал:

 — Опять ты!

—  Точно! — согласился я, озираясь.

—  Эй, да это же, кажется, тот тип, которого все ловят, —  протянул Аруга, —  за него, я так думаю, немало отвалят. — Он поднялся, раскинул руки и медленно пошел на меня. — Ну-ка, поди сюда! Поди сюда, я тебе говорю!

—  Точно! Отвалят! — Норнор прыгнул ко мне прямо с места, но я проворно увернулся от его растопыренной пятерни.

В дальнем углу пещеры темнел выход в смежный кори­дор. Я больше не мог медлить — громкий стук костей го­ворил сам за себя, и я ринулся вперед. Но Аруга, порыкивая, шагнул в сторону, закрывая мне путь к отступлению. Кого он пытался остановить?! Я понесся на него, склонив голову, и изо всех сил боднул демона в живот. Аруга охнул и приземлился на толстую задницу. Испытывая чувство глубокого удовлетворения, я пнул здоровяка в морду.

—  Не уйдешь! — взревел Норнор.

Он собирался было кинуться за мной, но не успел... В пещеру ворвалось скелетное охранение, сшибло демона с ног и промчалось по нему, словно снежная лавина по горным жителям. Демон только слабо вскрикивал, когда очередная костистая конечность соприкасалась с его ушибленным телом.

Я побежал к Гондору. Поголовеушибленный пытался меня остановить, но как-то очень странно. Он замахал на меня руками, словно ветряная мельница, и завизжал. Один точный удар в подбородок заставил его прекратить неясные телодвижения. Гондор обмяк и стал заваливаться в сторону. Я поймал его за шиворот, швырнул депрессивную тушу в преследователей и ринулся вон из пещеры. Перед самым выходом я обернулся. К моему удивлению, скелеты замерли над телом Гондора, щупая его тонкими пальцами, псы тыкались в Поголовеушибленного костяными носами.

“Они что же, его за меня приняли? — удивился я неожиданной удаче. — В любом случае это ненадолго. Скоро тупые охранители распознают, что Гондор вовсе не я, и возобновят погоню”.

Я побежал дальше. Размышлял я теперь не о судьбах Белирии или своем предназначении, а только об одном — спасении жизни. Некоторое время за мной гнались какие-то мелкие черные существа, крича о награде, которую им посулили, если они меня поймают. Я прикрикнул на них, и черные человечки разбежались. Потом я сбил с ног также пытавшееся меня задержать существо с ластами вместо ног и плоской головой. Я вращался в подземном лабиринте, сталкиваясь с его странными представителями, и мне казалось, что я бегаю по кругу. Ходы петляли, морочили голову, сводили с ума.

Впереди вдруг замаячила какая-то мелкая фигурка. Я решил поступить с ней так же, как с плоскоголовым, благо решительности у меня теперь было хоть отбавляй, но, когда я подбежал ближе, меня будто холодной водой облили. Передо мной был Куксоил. Собственной персоной. Маленький и уродливый карлик Куксоил, поставщик еды, из-за исчезновения которого голодали Нижние Пределы. Для карлика наша встреча тоже оказалась неожиданной. Он опешил, не зная, что предпринять, только звонко хлопал себя ладошками по ляжкам. Я, честно говоря, тоже не знал, как реагировать на его появление, только все время оглядывался через плечо, но скелетное охранение, должно быть, все еще разбиралось с Гондором Поголовеушибленным, а может, и вовсе сбилось со следа.

—  Привет, —  наконец сказал я, —  значит, все-таки выбрался. Признаться, я на это не рассчитывал.

Карлик вдруг рассвирепел, ноздри его громадного носа стали расширяться, глаза налились кровью, и он ткнул в меня кривым пальцем:

 — Ты сказал, Куксоил болен?! Куксоил теперь больше не возит еду! Ты сказал!..

—  Не понял, —  откликнулся я, перенимая его манеру разговора, —  что это за странные обвинения? Когда это я такое говорил?.. — Но тут вспомнил. — Ах да, действительно го­ворил...

—  Ты сказал, Куксоил болен!

—  Ну да, говорил, Пределы тебя побери, и не надо на меня орать! — Тут я тоже рассердился. — А кто, спрашивается, закинул меня на охранительный круг, где вообще никого нет и можно запросто от голода сдохнуть, а? Молчишь — вот то-то же. Подумаешь, ну и сказал кому-то, что ты болен, делов то... Так ведь я же тебе помочь хотел, ты же долгое время отсутствовал. Что они могли подумать? Они могли решить, что ты просто уклоняешься от своих обязанностей, а я вот тебя спас...

—  Ты сказал — Куксоил болен! — упрямо протянул кар­лик. — А Куксоил вовсе не болен!

—  Вот заладил! — с досадой проговорил я. — Еще раз повторяю: я хотел тебе помочь. Не знаю, что там у тебя приключилось, но...

За моей спиной вдруг раздался дикий рев, и я понял, что скелетное охранение напало на след и через пару мгновений будет здесь.

—  Эй, —  мягко сказал я, —  Куксоил, дружище, а не мог бы ты применить свое умение еще разок и отправить нас куда-нибудь подальше? Видишь ли, скоро здесь будет целая куча очень неприятных гадов... Они лишены плоти и очень опасны...

Карлик вытаращился на меня так, словно я сказал что-то неприличное. Впрочем, скорее всего, из моих слов он попросту ничего не понял. А когда поймет, пройдет целая вечность и его помощь мне уже не понадобится.

—  Так, ясно! — Я пихнул его в грудь и рявкнул: — С дороги, уродец!

В ответ он влепил мне крепким кулачком в живот. Поскольку нападение Куксоила было для меня полной неожиданностью, удар получился очень болезненным. Я охнул и собирался уже дать ему по зубам, когда послышался шорох множества бегущих по песку ног. Я обернулся и понял, что преследователи настигли меня. Впереди, ощерив желтые клыки, неслись псы-скелеты. За ними, размахивая костями, торопились воссоединиться со мной скелеты-люди.

При виде столь жуткой картины Куксоил заскулил от страха и обмочился (решил, наверное, что ему тоже что-нибудь угрожает — ну круглый идиот, что тут говорить). Он вскинул ладонь и выкрикнул: “Кадемаран ракемаран бегдракака!” Я сделал для себя вывод, что прибегать к помощи магии Куксоил может только в стрессовой ситуации. Значит, надо эти стрессовые ситуации ему создавать, и тогда я смогу использовать его дар в полной мере... От яркой вспышки я почти ослеп. Потом почувствовал, что нечто громадное сильно ударило меня в грудь. Я сделал сальто назад (на уроках акробатики оно мне никогда не давалось) и полетел в разверзшуюся под ногами пропасть. На мгновение я потерял ориентацию в пространстве, а когда снова обрел ее, то увидел, как песчаный обрыв быстро удаляется. На нем застыли без движения желтые фигурки бойцов скелетного охранения, но нигде не было видно проклятого Куксоила...

“В этот раз я точно переломаю себе ноги и руку, —  подумал я, —  надо будет запомнить на будущее — держаться подальше от горбатых карликов, кажется, они приносят мне несчастье”.

 

* * *

 

Посчастливилось мне как-то присоединиться к незначительному обозу. Тащили его четыре дохлые лошаденки. На обозе ехала семья — отец, мать и два сына. Один не в меру мрачный и толстый, другой — длинноволосый и, как мне показалось, немного не от мира сего. Отец был весь сосредоточен на четверке лошадей и много о них рассуждал (должно быть, очень увлекался лошадьми). Мать же, не слушая его рассказов, говорила токмо об искусстве и тем заслужила мое искреннее уважение, ибо столь долго и нудно рассуждать о материи сугубо умозрительной может лишь человек, который действительно глубоко в этом сведущ. Почтенная служительница муз и меня несколько раз пыталась втянуть в разговор, но я вежливо отклонял все ее выпады в мой адрес. Поскольку дорога была долгой, старший сын, наверное с тем, чтобы хоть как-то скрасить ее, внезапно затянул заунывную мелодию. Голос у него оказался настолько противным, что я, признаться, хотел уже заткнуть уши, но подумал, что могу этим неосторожным жестом оскорбить чувства этого странного семейства, и потому сидел без движения, вслушиваясь в омерзительное пение. Едва я успел к нему немного привыкнуть, как принялся выводить какую-то совсем другую песню отец, а за ним и мать. Пели они действительно ужасно — фальшивили, не попадали в ноты, а отец к тому же, как мне показалось, изображал исключительно дикую пародию на баритональный тенор. Признаться, я уже начал всерьез размышлять о том, чтобы покинуть обоз, хотя мне и было весьма удобно ехать на нем и двигались мы именно в ту сторону, куда мне было надо... Положение спас младший сын. “Здесь что, —  спросил он, —  соревнование странствующих трубадуров — кто хуже споет?” Старший сын и мать мгновенно умолкли, и только отец, не забывая нахлестывать лошадок, продолжал выводить жутковатые рулады. “Папа, ты победил!” — заметил наконец старший, должно быть, ему тоже было тяжело слышать несвязные завывания, и отец тотчас прекратил изводить мой тонкий слух... Кстати, соревнование странствующих трубадуров — кто хуже споет, действительно проводится в этих краях. В прошлом году, говорят, первое место завоевала какая-то многочисленная труппа с названием “Король и шум”. По слухам, шума в издаваемых труппой звуках действительно достаточно, а вот того, что называется музыкой, не наблюдается вовсе...

Отрывок из книги воспоминаний величайшего

путешественника Порки Мало. Глава 386.

О том, что Порки увидел в Белирии

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В ней вы сможете найти множество упоминаний о неприятном запахе и сделать для себя вывод, что иногда запах соответствует душевному состоянию тех, кому он принадлежит, а также убедиться в том, что истинный король всегда обретет поддержку простого народа

 

Полет, как и в прошлый раз, замедлился в самый последний момент. Я уже успел попрощаться с жизнью и послать сотню проклятий на голову горбатого карлика-убийцы, когда выяснилось, что Куксоил вовсе не собирался меня убивать, а просто по недоброте душевной и врожденной тупости снова послал принца крови и надежду Белирии куда подальше. Я попробовал сгруппироваться, но меня развернуло восходящим потоком воздуха и приземлился я точно на пятую точку. Шлеп! Резкая боль прошлась по позвоночнику и тяжелым молотом опустилась прямо на макушку. В голове ударил гулкий набат, и толпа маленьких паршивцев задула в медные трубы...

Однажды мне довелось прервать исполненный страсти визит к даме и спешно уходить от нее через окно второго этажа. Я прыгнул, нацелившись в седло лошади. Решил, знаете ли, уйти красиво. Идиот! Никогда больше не стану повторять этот чудовищный трюк. В седло я, разумеется, попал — глазомер не подвел, но самая значимая часть моего либидо (спасибо покойному доктору Фрейдо за изящное определение) серьезно пострадала. Долгое время я даже ходить не мог, ковылял по дворцовым коридорам, переваливаясь с ноги на ногу, словно разжиревший до неприличия гусак, и последними словами ругал ни в чем не повинную лошадь и мастерового, чья рука сделала седло таким жестким. Досталось и так не вовремя возвратившемуся супругу моей возлюбленной — отвратительному толстому типу с гнилыми зубами и тугим кошельком, и даже самой возлюбленной.

—  Глупая гусыня! — бормотал я, ковыляя по дворцовому коридору. — Глупая, глупая гусыня!

За поворотом я наткнулся на Лювера. Мой братец прогуливался без всякой цели, задумчиво накручивая светлые локоны на указательный палец.

—  Что, невесту зовешь? — поинтересовался он, понаблюдав за моей причудливой походкой. Удачное сравнение с домашней птицей и ему пришло в голову.

—  Иди отсюда по-хорошему, —  попросил я, —  пока я окончательно не вышел из себя и не сделал из тебя отбивную.

—  Думаешь, сможешь меня догнать? — хмыкнул Лювер, изобразил, как я вышагиваю, показал мне язык и со смехом убежал прочь.

Я, разумеется, не стал его преследовать. Погоня сейчас была для меня слишком болезненным занятием.

Будучи моложе меня на два года, Лювер все еще находился в том самом гаденьком переходном возрасте, когда забавляют многие совсем несмешные вещи. Глядя братцу вслед, я подергал серьгу и продолжил свое тягостное путешествие к придворной кухне. Я надеялся найти там что-нибудь съестное — в трапезной я не появлялся весь вчерашний день, и живот мой за это время почти прилип к спине...

Что и говорить, далеко не всегда мои знакомые красотки отличались хваленой женской мудростью и проницательностью. Будь, скажем, дамочка, от которой я спешно ретировался, немного поумнее, она остановила бы меня от столь безумной выходки, как прыжок в седло из окна второго этажа, спрятала где-нибудь в шкафу или под кроватью и позволила затем, когда опасность минует, уйти через дверь. Но нет, глупая гусыня предпочла понаблюдать, чем все закончится.

После этого досадного происшествия я с ней больше не встречался. Думаю, что и она не горела желанием возобновить наши страстные свидания, потому что слышала мой отчаянный вскрик в тот момент, когда я рухнул в седельную твердь, и была, должно быть, убеждена, что теперь я уже никогда не окажусь ей полезен. Да и вообще (по всей видимости, думала глупая гусыня), этот симпатичный юный принц навряд ли теперь будет проявлять интерес к женскому полу.

К счастью, она ошибалась: мой крепкий молодой организм довольно быстро вернулся к нормальному функционированию. То есть все восстановилось, все органы, включая тот, о котором идет речь, заработали именно так, как им следовало работать. Вниманием женщин я никогда не был обделен и по выздоровлении стал платить им взаимностью, сожалея о вынужденном воздержании...

Несмотря на отсутствие лошади с жестким седлом и мягкий песочек в месте приземления, я и на этот раз пострадал весьма ощутимо. Некоторое время я сидел без движения, будучи не в силах даже пошевелиться и тем более закричать — только корчил страшные рожи. Потом меня понемногу стало отпускать... Едва почувствовав облегчение, я закричал, выражая тем самым яростный протест и возмущение по поводу всего происходящего. Тут же подо мной кто-то дернулся, и я понял, что не одному мне сегодня не повезло, я явно на ком-то сидел. Этому существу, кем бы оно ни было, надо думать, изрядно досталось, ведь я бухнулся на него с огромной высоты. Я поглядел между коленок и увидел распростертого ниц Куксоила. Карлик скрипел зубами и стонал, всем своим видом выражая безмерное страдание. Я вскочил на ноги, освобождая его от тяжкого бремени королевского тела. Но карлик остался лежать, наполовину вдавленный в песок. Он охал, ахал и издавал нечленораздельные звуки — то ли действительно переломал все кости в своем тщедушном теле, то ли, как и я в прошлый раз, никак не мог собраться с духом и пошевелиться, опасаясь, что повредил себе что-нибудь жизненно значимое. Я прикинул, что было бы с обычным человеком, если бы на него бухнулся с такой высоты потомственный принц дома Вейньет, и пришел к выводу, что Куксоилу очень повезло — по крайней мере, видимых повреждений у него не наблюдалось. Выглядел он совсем как живой. Меня немного занимал вопрос, как карлик оказался в этом круге раньше меня — ведь, когда я сорвался в пропасть, он все еще делал пассы руками... Но потом я пришел к выводу, что магия — штука необъяснимая и потому не стоит слишком долго размышлять о нелогичности моего приземления на Куксоила.

—  Эй, ты в порядке? — спросил я, пошевелив ногой безутешное тело.

В ответ карлик зашевелился, взревел, как взбесившийся ишак, задергался и принялся молотить кулаками по песку.

—  У-о-о-о-о-о! — вырвался из его глотки безумный вопль, более всего напоминающий проявления поврежденного рассудка.

“Сбрендил он, что ли?” — с тревогой подумал я, но внешне остался абсолютно спокоен — постарался его не волновать. Я решил выждать и посмотреть, что будет дальше.

Подергавшись и покричав некоторое время, карлик успокоился и застыл без движения. Он лежал так тихо, —  что я, признаться, испугался, не помер ли, часом, бедняга, и снова ткнул его ногой под ребра. К счастью, карлик был все еще жив, он недовольно заворчал, перевернулся на бок и стал сверлить меня маленькими глазками из-под кустистых бровей. Вид у вонючки был самый что ни на есть свирепый, похоже, он питал ко мне враждебные чувства. Настрой карлика меня огорчил, и все же я решил проявить широту души и не обращать внимания на некоторые раздражающие моменты в его поведении.

—  Спасибо тебе, Куксоил, за избавление от скелетов, —  сказал я, помогая карлику подняться (все-таки я человек с большим, горячим сердцем). — У меня к тебе только один вопрос: куда ты нас зашвырнул на этот раз? Искренне надеюсь, что это спокойный, в меру населенный живыми существами круг, где мы сможем отдохнуть и перекусить. Что скажешь?

Вид у карлика стал менее сердитым, судя по всему, он только теперь озадачился вопросом, куда это он нас действительно закинул. Куксоил огляделся вокруг, и губы у него задрожали:

 — Куксоил не хотел нас... Куксоил что-то напутал...

Карлик всхлипнул и провел ладошкой под носом. Я понял, что сейчас он снова станет невменяемым, разрыдается, начнет лить слезы и зеленые сопли, и решил его немного ободрить.

—  Да ты ведь герой, Куксоил, вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты — настоящий герой, ведь ты спас нас от скелетного охранения.

Карлик замотал головой.

—  Куксоил не герой, Куксоил что-то напутал... — продолжал он гнуть свою линию и захлюпал носом.

—  Ах вот как, —  кивнул я. — Значит, Куксоил совсем не боялся встречи со скелетным охранением. Может быть, Куксоил любит, когда к нему несутся зубастые бестии, чтобы разорвать его на куски? Ну нет! И не убеждай меня! Ты — настоящий герой! Ты спас нас. Ты — скромный герой! Этого у тебя не отнять! — Я улыбнулся, показывая свое расположение.

—  Куксоил знает, почему это так! — Карлик в отчаянии затопал ногами и принялся рвать на себе волосы. — Знает! Знает! Куксоил знает!

—  Ну-ну, не стоит так убиваться, —  мягко сказал я, —  я знаю одного колдуна наверху, так он тоже все время все путает. Такая уж, видно, у вас с ним судьба — быть придурками от рождения.

Я засмеялся, думая, что удачно пошутил.

К моему огорчению, карлик вдруг пришел в совершеннейшее отчаяние, рухнул на песок и разрыдался.

Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что мои последние слова заставили его ощутить собственную бесполезность. Нехорошо получилось, нечего сказать. Альфонс Брекхун, наверное, был бы мною очень недоволен. Ведь речевую задачу, стоящую передо мной, я провалил на все сто. Собирался утешить карлика, внушить ему, что он герой и спас нас, а сам зачем-то ляпнул про “придурков от рождения”. М-да...

—  Куксоил! — позвал я. — Да ведь я пошутил про при­дурков. Ты — просто молодец. Ты — герой! Говорю тебе, настоящий герой!

Но Куксоил был безутешен, он снова молотил кулаками по песку и орал в голос:

 — У-о-о-о-о! У-у-о-о-о!

Так! Подобные сцены мы уже наблюдали. Сейчас из носа у него потекут зеленые сопли, а на губах запузырятся слюни. Увольте, что-то не хочется мне снова лицезреть эту отвратительную картину...

—  Куксоил! — окликнул я карлика, намереваясь отвлечь его от истерики. — Ты вроде бы говорил, что знаешь, почему что-то там произошло... И не договорил... Может, расскажешь почему?..

Карлик перестал рыдать и уставился на меня маловыразительными пуговицами темных глазок.

—  Да-а-а, —  ядовитым шепотом подтвердил он. — Куксоил знает, кто во всем виноват! — Он вскочил и ткнул в меня указательным пальцем. — Ты, ты, ты...

—  Но-но-но, —  рассердился я, —  давай-ка обойдемся без скоропалительных выводов... ложных обвинений... будем мыслить аналитически...

—  Ты, ты, ты! — прокричал карлик. Тут я не выдержал, ухватил его за указующий перст и немного согнул палец в самом болезненном направлении.

—  О-о-о-о! — взвыл карлик, выдернул палец и отбежал подальше.

—  Ну что, с обвинениями покончено? — поинтересовался я.

Куксоил смотрел на меня не мигая и, кажется, отчаянно злился. Глаза его буравили меня из-под кустистых бровей, а физиономия скорчилась так, что стала напоминать испорченный сухофрукт.

—  Да ладно тебе, —  сказал я и понял, что от карлика в ближайшее время вряд ли чего-нибудь добьюсь — надо дать ему остыть. Поэтому я решил осмотреться и сделать собственные выводы о том, куда я попал.

Кажется, на сей раз он забросил нас не слишком далеко от прежнего круга. Внешне он почти не отличался от того, где обитало множество отвратительных гадов и за мной по пятам гналось скелетное охранение. Те же выходы из обширной пещеры в коридоры, те же низкие потолки и красно-коричневая глина. Я набрал в ладонь песок и просыпал его сквозь пальцы. Некоторые отличия все же имелись — на ощупь песок оказался прохладным. Это обнадеживало —  возможно, мы оказались настолько близко к поверхности, что здесь не ощущается дыхание геенны огненной.

Я бросил взгляд на Куксоила. Карлик следил за мной, не мигая, и, кажется, строил планы кровавой мести за то, что я лишил его любимой тачки с продуктами, а потом приземлился ему на голову. Словно в этом был виноват именно я, а не его неумелое колдовство.

—  Ну что, ваше магичество, будем враждовать дальше? — спросил я. — Или все же попробуем наладить отношения?

Он ничего не ответил, только еще больше надулся и покраснел, как свиног-самец, отвергнутый в период брачных игр всеми самками стада и обреченный коротать свои дни в течение целого года в обществе покрытых мхом пень­ков.

—  Ну и стой тут. — Я презрительно сплюнул, развернулся и направился прочь по одному из подземных коридоров.

Судьба карлика меня больше не волновала. У меня не было сомнений, что он и на этот раз выкарабкается из неприятностей. К тому же маленький гаденыш меня всерьез разозлил. Подумать только — он снова послал куда подальше потомственного принца дома Вейньет, да еще имеет наглость на меня злиться. Причем послал, заметим, не в каком-то конкретном направлении, а вообще неизвестно куда. Если судить по выражению его тупого лица, послал неизвестно куда даже для него самого... Возмутительный факт, что и говорить!

Вскоре я убедился, что маршрут для спасения мною выбран самый неудачный. Ход изогнулся книзу и повел меня в самые недра земли, что было для меня совершенно неприемлемо. К тому же откуда-то из глубин коридора мне навстречу поплыла невыносимая вонь, настолько сильная, что затрудняла не только движение, но даже мыслительный процесс. Стараясь дышать как можно меньше и преимущественно ртом, я упорно шел вперед и говорил себе: “Ты- король, Дарт, ты можешь претерпеть ради спасения Белирии, ради своей великой страны все! Буквально все!” Самовнушение, может, и возымело бы действие, но смрадные волны накатывали одна за другой, делаясь раз от разу все более и более концентрированными. Вскоре мне уже резало глаза, щипало в носу, невыносимый запах сбивал с ног. Если бы сейчас рядом оказался Куксоил, то, поглощенный ядовитым прибоем, я просто не заметил бы, как омерзительно пахнет маленький вонючка...

—  Э-э-эй!   — вдруг   раздался   позади   пронзительный вопль. — Э-э-эй!

Куксоил! Легок на помине. Я обернулся, не зная что и думать. Что это он снова решил объявиться в моей нелегкой жизни? Кажется, еще недавно он не желал меня даже знать, и вот вам пожалуйста — несется по коридору, словно предрассветный пропойца, завидевший в конце улицы хозяина винной лавки.

—  Э-э-эй! — проорал карлик. — Это... это... шахты во­нючек...

—  Чего? — спросил я. — Каких еще вонючек?

Про себя я давно окрестил вонючкой самого Куксоила. А теперь, глядите-ка, на моем пути, оказывается, вскоре могут объявиться какие-то новые, доселе невиданные, точнее говоря — ненюханые, вонючки. Запах, заполнявший все вокруг, не оставлял сомнений — Куксоилу эти неведомые существа запросто дадут сто очков вперед. Пределы побери, теперь, когда карлик находился от меня в непосредственной близости, я мог со всей ответственностью утверждать, что по сравнению с ненюхаными существами горбатый карлик был просто изысканным парфюмером с улицы Роз. Она располагалась на восточной окраине Мэндома и благоухала такими ароматами, что даже запах сточных канав и канализационных ям здесь почти не ощущался.

—  А-а-а, —  пребывая в состоянии легкой истерии, взвыл Куксоил, —  это земля троглодитов, смрадных тро... трогло­дитов...

—  Молодец, —  похвалил я, —  ты стал разговаривать куда лучше, чем раньше. Просто молодец! Уверяю тебя, ты делаешь феноменальные успехи. Попробуй-ка сказать еще раз — смра-дных тро-гло-ди-тов...

Действительно, я заметил, что после нашей последней встречи речь Куксоила стала куда более связной. Должно быть, пребывание в охранительном пределе немного научило его сообразительности и расторопности. Я подумал, что вот так, сам о том не помышляя, я в очередной раз совершил доброе дело, поспособствовав быстрому развитию речи у карлика-снабженца. Если я пробуду с ним еще некоторое время, возможно, мне удастся вылепить из Куксоила полноценную личность. Я посмотрел в его выпученные от ужаса глаза, текущие из носа (наверное, от волнения) сопли, дрожащие руки и ноги (коленки издавали громкий стук) и пришел к выводу, что, пожалуй, несколько поторопился с выводами.

—  Смрадных троглодитов, говоришь? — задумчиво повторил я, и тут меня проняло. — Что-о-о?! Троглодитов, ты сказал?! Да ты вообще соображаешь, куда нас зашвырнул, маленький кусок дерьма?! Ты что меня постоянно посылаешь куда подальше, когда мне нужно куда поближе? Куда поближе!!! Понял или нет? Ты что же, идиот, хочешь, чтобы нас троглодиты этой вонью до смерти замучили?!

Как вы, наверное, уже успели догадаться, про трогло­дитов я тоже читал в трудах Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося. Почтенный муж утверждал, что эти существа настолько отвратительны, что при виде их нормальный человек непременно грохнется в обморок, настолько глубокий, что выйти из него сможет далеко не каждый.

—  Куксоил не хочет мучиться до смерти, Куксоил очень плохо шаманит, — скорбно прошептал карлик и принялся колотить себя кулаками в грудь. — Ай-ай-ай! Куксоил виноват! Ай-ай-ай! Куксоил виноват!

—  У Куксоила просто с мозгами плохо! — не преминул отметить я.

В знак согласия горбун склонил угловатую голову и захлюпал носом.

—  Куксоил думает — ты должен простить его, пока мы еще живые...

—  Ладно, —  усмехнулся я, думая о том, какое все же большое и горячее сердце бьется у меня в груди, —  хоть ты и бесполезный уродец и из-за тебя мы встряли в новые неприятности, я тебя прощаю. — Я похлопал карлика по плечу. — Мы что-нибудь придумаем. Вот сейчас ты опять поколдуешь и отправишь нас...

—  Нет, нет, нет, —  замахал руками карлик, —  Куксоил израсходовал все. Надо растить это... это...

—  Силу растить, —  догадался я. — Да, я слышал о том, что у колдунов сила тратится. Так вот чего ты так долго в охранительном пределе проторчал... Теперь ясно. Силы восстанавливал?

Карлик закивал, счастливый оттого, что его поняли. Возможно, в его темной, непроглядной жизни такое необыкновенное происшествие случилось впервые.

—  Ладно, восстанавливай свои силы, —  разрешил я и бухнулся на песок, —  а я пока посижу, отдохну. Что-то меня скелетное охранение совсем вымотало. Чем бегать без толку, лучше уж сидеть и расслабляться. Не правда ли?

И в самом деле, куда спешить? Подождем, пока силы у Куксоила восстановятся, а потом он перенесет нас куда-нибудь поближе к выходу из Нижних Пределов. И почему такая простая мысль сразу не пришла мне в голову? Коли он сбрасывал нас в пропасть целых два раза, пусть теперь его шаманство поработает мне на пользу и забросит нас наверх.

Карлик выпучил на меня глаза с таким видом, будто я только что раздавил его любимую тачку с продуктами.

—  Чего уставился?! — буркнул я. — Не видишь, я отдыхаю. Меня только что чуть не разорвала на части целая толпа скелетов. Запасы последнего аргумента жизни — здравого смысла — в моей голове предельно истощены. Еще немного — и я пущусь в пляс. Понял меня?

—  Не-э-э понял, —  сообщил Куксоил.

—  Не понял? Тогда садись рядом и копи силы. Теперь понял?

Карлик отрицательно замотал головой, но тем не менее бухнулся рядом.

—  Тут нельзя сидеть... — забормотал он... — тут шахты смрадных...

—  Троглодитов, —  подтвердил я, —  уже слышал! Можешь ты теперь заткнуться?

Карлик захлопнул рот и замолчал —  кажется, обиделся.

Так мы просидели довольно долго, ничего не делая и даже не разговаривая друг с другом. Да и о чем можно разговаривать с таким тупоголовым созданием, как Куксоил?! Разве что поговорить с ним о том, что он делал прежде в Нижних Пределах? Быть может, эта тема благотворно на него повлияет и ускорит процесс восстановления магических сил.

—  Куксоил, скажи-ка мне, а тебе нравилось то, чем ты занимался? — спросил я, прервав затянувшуюся паузу. — Я имею в виду — развозить продукты на тачке, кормить всех.

—  Да-а, —  проникновенно протянул карлик, наверное, он и вправду обожал свое нелепое существование.

Тут Куксоил вспомнил, что его сочли заразным, и запричитал, перемежая подвывания отборной бранью. Почти все ругательства относились ко мне, однако выкрикивал он их так, словно я не сидел от него в двух шагах, а был где-то очень и очень далеко. Собственно, основным его пожеланием, насколько я смог заключить из его слов, было оказаться от меня как можно дальше и никогда со мной больше не встречаться.

Я отодвинулся от неблагодарного карлика, с трудом сдерживаясь, чтобы не поколотить его. Похоже, тему для разговора я выбрал самую неудачную.

Вскоре от устойчивого зловония и бесконечных воплей у меня разболелась голова.

—  Куксоил, —  сказал я, —  кончай орать! Скажи-ка мне лучше, сколько времени занимает восстановление сил? Хотя бы приблизительно.

—  Не-э понял, —  протянул карлик.

—  Ну чего ты не понял? Восстановление сил сколько времени у тебя займет?

—  А... — Он насупился, соображая, принялся загибать длинные, узловатые пальцы и наконец изрек, когда я уже окончательно утратил терпение: — До-о-олго...

—  Ах долго. — Я вскочил на ноги. — Так я и думал. Ну что ж, тогда нам лучше поискать что-нибудь съедобное, а то пока процесс восстановления будет идти, мы, чего доброго, копыта отбросим. Такая мысль не приходила в твою замечательно большую шишковатую голову?

—  Не-э понял, —  откликнулся Куксоил, щупая макушку.

—  Кушать... — Я открыл рот и потыкал туда пальцем. — Надо найти что-нибудь покушать.

Карлик просиял и сделался вмиг очень счастливым оттого, что до него наконец доперло, что именно я пытаюсь ему сказать.

—  Куксоил предлагает поймать троглодита и съесть его, —  изрек карлик, сжал кулаки и зацыкал зубом.

—  Отличная идея, —  сказал я, —  для военного времени. А пока оно не наступило, давай-ка лучше поищем еду, которая уже не бегает на двух ногах.

—  Троглодиты иногда ходят на четвереньках, —  очень серьезно сообщил карлик.

—  Давай поищем неживую еду, —  уточнил я, —  у меня что-то нет никакого настроения забивать сегодня кого-то до смерти и поедать сырое мясо. Но ты меня не понял, конечно?

Карлик насупился и надолго замолчал, потом все же ответил:

 — Куксоил думает, такой еды тут нету! Надо ловить троглодита. — Он покачал головой и снова зацыкал зубом.

Троглодит жесткий, но живот плотно набьет... Куксоил будет доволен... И ты тоже...

“Просто кровожадный монстр какой-то, —  подумал я, —  наверное, лучше не поворачиваться к нему спиной. Неизвестно, что взбредет в эту безумную голову. Вдруг он решит, что я куда аппетитнее троглодита?”

Судя по запаху, который доносился до нас из глубин коридора, от меня пахло несколько лучше, чем от существ, которых даже Куксоил называл смрадными. Во всяком случае, мне бы очень хотелось на это надеяться. Впрочем, кому какая разница сейчас, как я пахну? Здесь нет ни одной придворной дамы, которая проявила бы к моему запаху хоть какой-то интерес. Да и если бы здесь вдруг объявилась хорошо воспитанная барышня, могу поспорить, что при виде меня и моего малорослого спутника она немедленно лишилась бы чувств.

—  Тут лучше не ходить... — наморщив лоб, поведал Куксоил, — а то они сами поймают... и съедят. — Он закивал в подтверждение своих слов, потом потрогал хрящеватый шнобель. —  Дышать нехорошо. Не нравится. Брр!

—  Ничего, к любой вони рано или поздно привыкаешь, —  успокоил я его и понял, что уж эту-то вонь я никогда не смогу переносить.

—  Не-э понял, —  ответил Куксоил.

—  Ну и ладно, —  махнул я рукой, —  не понял — и ладно, пошли все же, поищем что-нибудь на обед... или на завтрак. Даже представить себе не могу, какой сейчас час, день...

Куксоил затряс головой.

—  Не надо идти, —  сказал ой, —  надо делать ловушку.

—  Хорошо, я пойду один, —  согласился я.

—  Нет... нет, вместе с Куксоилом, —  заявил карлик, страдальчески заламывая руки.

—  Вместе так вместе. — Я усмехнулся. — Пошли, ловушечник — поедатель троглодитов.

Услышав, как я его назвал, карлик обиделся, надулся и перестал со мной разговаривать. Не могу сказать, чтобы я сильно расстроился по этому поводу. От разговоров с ним и в периоды самой оживленной общительности толку было мало.

Мы отправились дальше по коридору, навстречу неведомым троглодитам-вонючкам. Я шел, мужественно преодолевая отвратительный запах и вызываемые им рвотные позывы. Куксоил предпочитал держаться за моей спиной, что меня поначалу несколько нервировало — все-таки с головой у него было не совсем в порядке, но все мои попытки заставить его идти впереди не увенчались успехом. Сначала я попробовал уговорить его словами, но лишь услышал дважды дежурное “не понял”. Тогда я схватил его за предплечье, намереваясь вытолкать вперед, но он устроил дикую истерику с воплями и размазыванием зеленых соплей по щекам. Плюнув на проклятого карлика (в буквальном смысле — плевок угодил ему в правый глаз), я направился дальше. За спиной слышалось его бесконечное бормотание и обиженное сопение.

Вскоре наше путешествие было прервано самым бесцеремонным образом. Навстречу нам из пещеры выскочила парочка довольно странных существ, смутно напоминавших людей. От homo cretinus (“человека разумного” по классификации, принятой в просвещенной Миратре) их отличали исключительно тупые лица, скошенные лбы, плоские носы и руки, свисавшие совсем как у Куксоила до самой земли. Мне троглодиты почему-то совсем не показались опасными и даже омерзительными. Описание Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося в моих глазах теперь выглядело явным преувеличением. Может быть, к моменту встречи с троглодитами я уже окончательно рехнулся и утратил столь важное качество, как страх и брезгливость, а может, просто успел привыкнуть к появлению разнообразных гадких тварей и внешне напоминающие людей троглодиты не стали для меня чем-то запредельным. В общем, ожидаемого сюрприза не получилось. Чем, кстати, троглодиты в немалой степени озадачились. Оба они застыли, глядя на нас с явным неудовольствием.

—  Это их ты предлагал съесть? — спросил я у карлика. — Судя по их виду, они, кажется, твои родственники? Ну очень на тебя похожи.

—  Ой, —  охнул Куксоил, прячась за мою спину, —  я эта... это неправда... я не троглодит... моя мамка была троглодитом, а папа у меня — огненный жуй!

—  Жуй?! — переспросил я. — В смысле ешь?

—  В смысле... огненный... — пискнул карлик.

—  Эй, вы! — гаркнул один из троглодитов. — Вы кто такие?

—  Ты что, не слышал? — спросил я. — Он — наполовину троглодит, наполовину огненный жуй, а я великий король Стерпора Дарт Вейньет. Не могу сказать, чтобы был очень рад нашему знакомству, и тем не менее здравствуйте, уроды...

—  Это чтой-то? — спросил один из троглодитов у другого.

Я понял, что интеллектом Куксоил пошел в маму, впрочем, возможно, огненные жуй тоже были непроходимо тупы — лично я с жуями никогда не встречался и, честно говоря, не питал особенного желания когда-нибудь повидаться.

—  Это ничегой-то, —  сказал я, —  глаза разуй, вонючка, вас удостоил визитом потомственный принц дома Вейньет, а вы застыли, как тучные свиноги под дождем.

—  Ах-ха-ха, —  вдруг сказал один из троглодитов, разбросал длинные волосатые руки и распахнул пасть, полную гнилых зубов, —  ваша смерть идет, лопатой машет!

—  Лопатой? — удивился я. — А почему лопатой?

—  Ну, не лопатой, —  сконфузился он, —  я хотел сказать — косой. Ну да, конечно, косой. Ваша смерть идет, косой машет. Поняли, что ли?!

—  Поняли, —  ответил я и изо всех сил ударил его между ног.

Троглодит охнул и, схватившись за причинное место, медленно осел на песок. Второй сделал шаг назад и опять спросил:

 — Это чтой-то?..

На сей раз голос его звучал не угрожающе, а скорее взволнованно, что меня вполне устраивало.

— Это потомственный принц дома Вейньет, —  прохрипел другой у его ног.

— ... И наполовину троглодит по имени Куксоил, —  добавил я, ухватил карлика за ворот и вытащил вперед, —  прошу любить и жаловать, он хотел бы засвидетельствовать вам свое почтение и очень надеется на вашу любовь и понимание. Между прочим, Куксоил — страшный колдун, —  добавил я, —  ему требуется ваши поддержка в борьбе с угнетателями великого народа, поэтому он и пришел к вам. Правда, Куксоил?

Для пущего понимания я немного встряхнул карлика, и он поспешно закивал.

—  Обойдемся без церемоний, —  сказал я, —  тащите сюда еду, питье, и великий, ужасный Куксоил вас не покарает... Правда?..

На этот раз я даже договорить не успел — карлик уже энергично тыкался в грудь длинным носом, выражая согласие.

—  Ла...ладно, —  заикаясь, пробормотал один из трогло­дитов, —  мы сейчас.

Когда они убежали, я всерьез призадумался, а не убежать ли нам отсюда — вдруг троглодиты вернутся с подкреплением и захотят проверить на вкус короля Стерпора и маленького горбатого колдуна. Судя по их лицам и уровню культуры и развития, они поедали друг дружку без зазрения совести, а я, наверное, и вовсе представлялся им лакомым кусочком.

Но, к моему удивлению, троглодиты вернулись без агрессивных намерений. Они принесли с собой большое количество однообразной “пищи”. Судя по всему, эти странные существа считали, что подобную гадость можно переварить. Из склизкой похлебки, сваренной, казалось, в основном из беспозвоночных, торчали обломки крысиных костей, и что-то явственно шевелилось. Может быть, живые черви...

—  Что это?! — спросил я, ощутив, как содрогнулся мой желудок, когда мозг послал ему известие, что все это, возможно, придется съесть.

Я действительно намеревался отобедать этой пищей, потому что мне необходимо было поддерживать в себе силы до тех пор, пока я не выберусь на поверхность.

—  Это... еда, —  ответил троглодит и сделал приглашающий жест, —  ну, вы это... ешьте, что ли, да?

—  Ну, —  внезапно решился я, —  приступим к трапезе...

Пока мы с Куксоилом пожирали омерзительную “пищу”, вокруг потихоньку собирались троглодиты. Впрочем, они тоже были настроены к нам без всякой враждебности. Смотрели, как мы едим, с искренним любопытством. Должно быть, прежде им никогда не приходилось видеть кого-нибудь вроде меня, да и пережевывали слизняков мы очень уж жадно. Беготня со скелетами пробудила во мне зверский аппетит. Что касается карлика, то, поглядев, как он уписывает чудовищное угощение за обе щеки, я сделал вывод, что бедняга не ел ничего несколько дней. Троглодитов можно было понять: одно то, как Куксоил глотал целиком плохо проваренных мокриц, было зрелищем увлекательным и ду­шераздирающим. У меня промелькнула мысль, что, возможно, над нами жестоко подшутили и мы сейчас разыгрываем перед троглодитами забавное представление, но, бросив всего один взгляд на их бесконечно тупые, вытянутые лица, я понял, что на такое изощренное коварство они попросту не способны.

Вскоре наступило насыщение. Приложив ладошку ко рту — странная пища так и просилась обратно (мне даже показалось, что она попискивает, перемещаясь по пищеводу), — я поднялся на ноги и смерил толпу суровым взгля­дом. Даю вам честное слово: многие здоровяки, каждый из которых был шире меня по крайней мере вдвое, подались назад. Я и у подземных жителей вызывал уважение и трепет. Куксоил крякнул и встал рядом со мной. Карлик подбоченился, его глаз (второй я не видел — он скрывался за кривым силуэтом громадного носа) прямо-таки метал молнии.

“Решил примазаться к моей горделивой славе, — подумал я. — Почему бы и нет? Пусть пользуется, мне не жалко. Лишь бы ему самому приобщение к величию не пошло во вред. Еще загордится — и влипнет в неприятности, как это часто случается с людьми, лишенными королевской стати и талантов”.

—  Народ троглодитов, —  заговорил я, —  мы пришли с тем, чтобы сообщить вам волю великого колдуна Куксоила.

—  Ха, —  сказал карлик, и по толпе прокатился смутный ропот.

Я заметил, что мой голос в подземном лабиринте звучит раскатисто и громко, как и полагает звучать голосу истинного монарха.

—  Нижние Пределы должны принадлежать вам! — выпалил я. — Только посмотрите вокруг. Вас загнали в самую отвратительную нору, какую мне только доводилось видеть в жизни...

Возмущение троглодитов было молчаливым, но гроз­ным. Я ощутил, как оно растет.

—  А они в это время жируют и предаются разврату, —  подлил я немного масла в огонь праведного народного гнева. При этом я не стал уточнять, кто именно эти “они”. Пусть сами нарисуют образ врага. Наверняка каждый из них уже видит перед собой того, кто виноват во всех его неудачах. — ... А между тем, —  продолжал я, —  кто может быть более достоин достатка и процветания, чем мы — народ троглодитов!

Речь моя вызвала заметный резонанс. Кое-кто недобро заворчал, другие стали обеспокоенно похлопывать себя по бокам и пританцовывать, а самые экспрессивные вскочили на ноги, потрясая тяжелыми кулаками.

—  Великий Куксоил пришел, чтобы освободить вас, вытащить из нищеты, повести на другой круг, к новой жизни. Там вы сможете взять то, что причитается вам по праву. Он пришел показать вам дорогу в светлое будущее... Правда, Куксоил? — Я пихнул карлика локтем.

“Великий колдун” закивал с таким энтузиазмом, что в шее у него захрустело.

—  Ну хватит, хватит. — Я придержал его голову, опасаясь, что она не удержится на плечах и оторвется, если он будет продолжать в том же духе.

Один из троглодитов (самый веселый, с красной чумазой рожей) крикнул: “А ничего нам не надо!”, но ему дали по голове здоровенным булыжником, что я счел добрым зна­ком. Значит, доверие уже было завоевано. Какой славный легковерный народ! Если бы только люди были такими же простофилями, как троглодиты...

—  Мы пойдем туда, —  ткнул я указательным пальцем вверх, —  пойдем прямо сейчас. И возьмем то, что принадлежит нам!

Толпа взревела.

—  Веди нас, великий Куксоил. — Я намеревался пнуть карлика, чтобы придать ему ускорение, но вовремя спохватился и лишь слегка подтолкнул его в спину.

Задрав подбородок, Куксоил уверенно зашагал куда-то по подземному коридору.

—  Эй, вы че? Не туда! — потирая ушибленную голову, чумазый троглодит ткнул пальцем в боковой коридор. — К этим-то, врагам нашим и угнетателям, туда же вроде, а? Или я чегой-то не понимаю? А?

—  Молчать, негодяй! — Я в мгновение ока оказался возле него и уже отработанным движением ударил его между ног — прием весьма действенный, если нужно дезактивировать троглодита. — Великий Куксоил сам знает, куда ему вести свой народ! — выкрикнул я, изобразив ярость.

—  Ох-х-х... — Бедняга кулем упал возле моих ног.

Я поймал карлика за плечо и развернул к указанному пострадавшим троглодитом коридору. — Веди же нас, великий Куксоил!

—  Да... Да... Веди нас... — послышались еще робкие, но все крепнущие голоса.

—  Зовите своих братьев и сестер, —  воззвал я, —  мы выберемся наверх, и они тоже смогут взять то, что причитается им по праву. Они задолжали нам за долгие годы унижений и позора... Кхм. Кхм, —  Я закашлялся, почувствовав, что несколько увлекся. Каких Пределов, спрашивается, я приплел годы унижений и позора?..

Вскоре, сопровождаемый целой армией троглодитов, я двигался по ведущему отвесно вверх подземному ходу. Впереди семенил Куксоил. Мне приходилось его постоянно подталкивать, потому что за нашим бравым темпом он явно не поспевал — ножки у карлика были коротенькие и кривые. К счастью, я не забыл, как ловко он перебирал этими ножками, убегая от охранителей, и поэтому толкал его все активнее, справедливо полагая, что при желании Куксоил может шагать намного быстрее.

Троглодиты топали так, что со стен сыпались камни и куски глины, а песок под ногами, казалось, подпрыгивает.

“Теперь они узнают Дарта Вейньета! — торжествовал я. — Дайте только добраться до вас, сволочи, тогда мы поглядим, кто чего стоит!”

Я представлял, какой растерянный вид будет у Заклинателя, когда я выйду к долине вулканов со своими сторонниками, и к тому времени, как враги спохватятся, приберу к рукам большую часть Нижних Пределов.

Я сбавил шаг, обернулся к троглодитам и поднял вверх ладонь. Они немедленно остановились. Теперь их было намного больше, чем раньше. Вняв моим словам, они позвали в поход против “угнетателей” своих сестер и братьев. Плоские лица сестер мало чем отличались от лиц братьев, разве что волосы у женщин-троглодитов были длиннее и свисали редкими прядями с оттопыренных ушей. Воняло мое воинство просто невыносимо. Однако, как истинный полководец, я старался не подавать виду, насколько они мне омерзительны.

—  Слушайте меня, народ троглодитов, —  выкрикнул я, —  каждый из вас отныне — свободная личность. И каждый возьмет себе там, куда мы идем, ровно столько, сколько он достоин получить! Берите же все, что сможете взять! И убейте же всех, кто попытается вам помешать!

Толпа взревела, выражая согласие крушить, ломать, брать и убивать. В порыве нахлынувшей на них ярости они принялись колотить друг дружку, причем, как я заметил, сестры действовали куда ожесточеннее и эффективнее братьев.

—  Эй, —  закричал я, —  так дело не пойдет! Оставьте свои силы для тех, кто вас ждет наверху!

Буча немедленно прекратилась — я был для них непререкаемым авторитетом. Мы двинулись дальше. По пути нам попался небольшой отряд демонов, рыщущий в поисках моей нескромной персоны. Надо ли говорить, что все они позорно бежали, увидев, чем обернется для них даже попытка встать на моем пути.

Скелетное охранение оказалось не столь сообразительным — накатившая волна троглодитов оставила на песке только разрозненные части их скрепленных магией тел. Немного погодя я заметил, что некоторые воины грызут желтые кости, порыкивая от удовольствия.

Я смотрел и не мог нарадоваться на свое великолепное воинство. Мои солдаты были яростны, целеустремленны, сильны и очень, просто до безобразия тупы. Каждый из них являл собой образец идеального воина, такого, о котором мечтает каждый полководец. Такие солдаты пойдут в атаку на войско, превосходящее их втрое, переправятся через любую преграду, даже не заметив, что некоторые из них сорвались в пропасть и разбились насмерть. Их не устрашат лишения и сложности, которые обычно ждут воинов в дальних походах, они неприхотливы в еде и могут пожирать что угодно — даже солдат вражеской армии.

Бойцы скелетного охранения явно пришлись троглодитам по вкусу. Один из моих новоявленных воинов, который шел в первых рядах и то и дело норовил выбежать вперед, облизывал неправильной формы череп. Причем с таким удовольствием, словно это какая-нибудь восточная сладость и ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Я похлопал его по плечу и сказал, что, когда мы одержим победу, все скелеты Нижних Пределов будут в его распоряжении. Троглодит зарычал, замахал руками и, впав в совершеннейший экстаз, несколько раз двинул себя черепушкой в лоб, после чего свалился под ноги своих соплеменников. Толпа как ни в чем не бывало прошагала прямо по нему. Троглодиты сейчас были слишком целеустремленны, чтобы останавливаться. Отряд не заметил потери бойца — мы шли только вперед, завоевывать подземный мир.

Я только диву давался, как легко мне удалось сколотить огромную армию, поставить под знамена Белирии целый народ. Я мысленно потирал руки и подумывал о том, что буду делать с Заклинателем и Кевларом Чернокнижником, как только они окажутся в моей власти. Я придумывал для них все новые и новые пытки, но моя фантазия, подогреваемая ненавистью, и не думала иссякать. “Быть разорванными на части — слишком легкая участь для таких злодеев, — размышлял я. — О нет, они будут умирать долгой мучительной смертью, так, чтобы успеть прочувствовать и осмыслить, какую ошибку они совершили, заимев во врагах самого Дарта Вейньета”.

Продвигались мы довольно быстро, и вскоре в моей власти оказалась действительно очень большая часть Нижних Пределов. С обитавшими тут существами, как разумными, так и полуразумными, троглодиты расправлялись без всякой жалости. Весть о том, что я, сопровождаемый армией троглодитов, поднимаюсь вверх, летела впереди нас- мерзкие твари спешили убраться с нашего пути. Так что нечисти нам попадалось все меньше и меньше. Я стал всерьез подумывать о том, чтобы назначить в захваченных пустынных областях наместников. И даже успел начать разметку границ своего нового королевства. Но тут мы неожиданно пришли к концу нашего славного похода.

Коридор вывел нас к небольшой темной пещере. Здесь мне пришлось остановиться. Потому что путь моему готовому к любому сражению воинству преградили силы тьмы. Посреди пещеры стоял сам Заклинатель. Рядом с ним застыл Кевлар Чернокнижник. Могу поклясться, что маловыразительное лицо Кевлара выглядело растерянным. По-моему, его поразили мои успехи в обретении власти и то, что я за столь короткий период времени сумел сколотить себе целую армию. Чуть позади, глядя на меня с таким выражением на заплывших от побоев мордах, словно я был их самым страшным кошмаром, стояли мои старые знакомые — демоны-тюремщики Рурк и Смуга. Я помахал им рукой, и они поспешно отвернулись.

— Что тут у нас-с такое? — произнес Заклинатель, рот его искривился в усмешке.

—  Именем короля, —  сказал я, —  мы пришли забрать то, что принадлежит нам по праву. Свободный народ трогло­дитов...

—  Именем какого короля? — перебил Заклинатель. — Мы в Нижних Пределах. Здес-сь нет королей.

—  Моим именем, —  поправился я, —  наша жалкая участь больше нас не устраивает, мы хотим жить в достатке, хотим, чтобы все здесь принадлежало нам...

За спиной царила тишина.

—  Мы ведь хотим, чтобы все принадлежало нам?! — выкрикнул я.

Я обернулся, ожидая поддержки. Мне ответил довольно вялый хор утробных голосов:

 — Да-а... Хоти-им!

—  Мы ведь хотим, чтобы все принадлежало нам?! — прорычал я снова.

На сей раз вопль вышел впечатляющим.

—  Да-а-а-а!!! — грохнули троглодиты. — Хоти-и-и-им!!!

—  Ну что же, это впечатляет, —  сказал Заклинатель.

И тут произошло непоправимое... Одержимый дахами вдруг замолчал, пощупал кончик длинного носа, запрокинул голову и оглушительно чихнул. Мое воинство издало дружный рев (так могут кричать только смертельно перепуганные неразумные создания), я услышал топот множества ног и в недоумении обернулся. В моей армии царила настоящая паника. Бегство троглодитов было столь стремительным, что некоторые даже застряли в узком проходе коридора. Пихая друг друга, они пытались пролезть вперед, орали и прыгали, усугубляя толкучку. Где-то там, среди них, суетился и “великий колдун Куксоил”. Увидев эту безотрадную картину, я понял, что все кончено, и повернулся. Заклинатель как раз вытирал нос черным шелковым платком.

—  Рурк, Смуга, —  сказал он и хмыкнул, —  возьмите-ка нашего короля, и несите за мной. Да держите его крепко.

Теперь-то я знаю — от него можно ожидать любых сюрп­ризов.

Демоны двинулись ко мне. Я приготовился драться, выхватил гвоздь и выставил его перед собой.

—  Хозяин, —  выдавил Рурк, —  у него это... острое.

—  Это же прос-сто гвоздь, идиоты, —  с презрением проговорил Заклинатель, —  отберите у него игрушку и нес-сите короля за мной. Ты не хочешь им помочь? — Заклинатель обернулся к Кевлару Чернокнижнику.

Тот не двигался с места.

—  Эй, —  позвал его Заклинатель, —  ты меня с-слышишь?

—  Для меня это чревато неприятностями, —  резко сказал Чернокнижник и отступил назад, почти скрылся в одном из коридоров, на его лицо легла черная тень.

Судя по всему, колдун увидел в будущем что-то такое, что не сулило ему благополучного разрешения ситуации.

—  Правильно, урод, —  крикнул я, —  спасайся, но помни: ты можешь пытаться избежать смерти, но все равно свое получишь — я до тебя доберусь!

Заклинатель покосился на Чернокнижника с явным неодобрением, но ничего не сказал. Кевлар сделал шаг назад, еще шаг и счел за благо ретироваться вовсе. Понять этих провидцев невозможно — на месте Заклинателя я бы нашел себе более предсказуемого слугу.

Смуга прыгнул вперед, и я ударил его гвоздем. Острие прочертило на темном плече длинную полосу, но он обхватил меня за пояс и поднял в воздух. Рурк подбежал, вырвал у меня гвоздь и бросил мое единственное оружие.

—  Готово, хозяин, —  сказал Смуга.

—  Ты кровью истекаешь, —  заметил я.

Смуга перевел взгляд на плечо — он только теперь увидел царапину, — вскрикнул и отшвырнул меня на песок. Упал я весьма удачно, прямо на гвоздь. Я отвернулся, сделал вид, что сильно ушибся и подвернул руку. Я застонал, спрятал гвоздь в лохмотьях и обернулся, чтобы убедиться, что моих действий никто не заметил. Заклинатель был занят — как раз в этот момент он бил Смугу в морду. Демон, хрюкая от боли, отбежал подальше. Рурк на всякий случай держался подальше от них обоих.

Заклинатель повернулся ко мне — на его лице была написана жгучая ярость. На сей раз он не стал посылать демонов схватить меня, а поднял ладони.

—  Что ты дела...

Из пальцев Заклинателя вырвалось нечто похожее на гигантский кулак и приложило меня по голове, после чего я отключился, успев подумать: как славно, что гвоздь остался при мне...

 

* * *

 

... Истинный служитель анданской церкви должен быть не только и —  не столько праведным мужем, сколь уметь ловко справляться с окружающей нас эманацией вселенского зла...

... Не стоит думать, друзья мои, будто все демоны, демонические существа и колдуны одинаково коварны и опасны: история знает множество примеров, когда потусторонние силы проявляли крайнюю степень тупости и бывали одурачены простыми монахами. Так, например, послушнику одного из монастырей просвещенной Миратры, Бобику Броширу, явился один из младших демонов, которому было поручено увести его с пути истинного, заставить забыть Спасителя Севу Стиана и обратиться к учению Темных Заклинателей.

Увидев демона в его натуральном обличье и услышав его греховные речи, Бобик поначалу очень испугался, но, придя в себя, решил перехитрить адское создание. Времена тогда были нехорошие, голодные, монастырь сильно бедствовал, и служителям Севы Стиана приходилось поститься чаще положенного.

“Меня так просто с пути истинного не свернешь, —  заметил Бобик, строго поглядев на демона, —  вот если бы ты принес мне еды столько, что я не смог бы съесть ее всю, тогда я бы всерьез заинтересовался учением Темных Заклинателей”.

 “Хорошо”, —  поразмыслив, решил демон.

“Приходи сюда завтра”. — Бобик Брошир важно кивнул, и они расстались.

Ловкий послушник помчался к настоятелю монастыря, подробно рассказал ему о визите демона и о том, как он с ним договорился. Замысел его был прост и гениален. Конечно, монахи относились к колдовству с большим неприятием, но ради богоугодного дела они могли прибегнуть и к колдовству, тем более что Спаситель Сева Стиан в своем учении завещал бороться с колдунами и демонами их же оружием. Простейшая подменная магия — и во рту Бобика разместился один из крупнейших подвалов монастыря. Поначалу послушнику было немного не по себе: когда он, открыв рот, смотрелся в лужу, во рту вместо языка и зубов отчетливо поблескивал факельный свет и было непривычно просторно. Чтобы проверить действие заклятия, Бобик схватил метлу и принялся запихивать в себя...  Послышался слабый стук. “Неужели, —  подумал Бобик, —  я могу теперь даже слышать то, что происходит в подвале?” Он огляделся вокруг и понял, что ошибся — стук издала вовсе не упавшая на каменный пол подвала метла, а крепко приложившийся затылком о ступени монах Иеро. Должно быть, вид пожирающего метлу Бобика поразил его в самое сердце...

Встреча состоялась, как и было условлено, на следующий день... Говорить Бобик Брошир не мог, потому что вместо языка и гортани у него был целый подвал, он деловито кивнул, оглядев келью, наполненную до краев яствами, и приступил к “трапезе”... Демон вытирал обильно льющиеся по щекам слезы, пока послушник, разверзши чудовищную пасть, обеими руками загребал в нее все, что он сумел насобирать по окрестным деревням... Во рту как в прорве скрывались связки колбас, тушки запеченных в яблоках поросят, квашеная капуста, соленые огурцы и чеснок, головки сыра, неочищенный лук и картофель, бочки со сметаной, живые куры, оглашавшие округу отчаянным кудахтаньем, гуси, индюки и даже одна очень грустная козочка... Когда все было кончено, Бобик вытер губы и жестами показал, что совсем не наелся и не мог бы демон принести ему назавтра что-нибудь еще...

Осознав, что его обманули, демон пришел в жуткую ярость, он уже собирался покарать хитроумного монаха, но тут в келью ворвался сам отец-настоятель с братией, в руках у них были кресты, они возносили молитвы Спасителю и яростно орали на сжавшегося в углу демона...

Бобик был спасен, героически обеспечив монастырь пропитанием на целую неделю, а демон убрался к себе в Нижние Пределы...

Неприятность заключалась в том, что простейшее подменное заклятие на поверку оказалось необратимым. Ну не знали монахи магию достаточно хорошо, чтобы успешно ею пользоваться. Во рту Бобика, как над ним ни химичили, так и остался монастырский подвал, а потому, что бы он ни попытался съесть — все это непременно оказывалась далеко от его изможденного голодом желудка. Вконец отчаявшись, Бобик, у которого были все шансы стать мучеником и святым, проглотил нескольких монахов и отца-настоятеля... С ними-то ничего не случилось — только ушиблись слегка при падении, а вот хитроумный послушник навсегда загубил свою бессмертную душу и, погибнув от голода, оказался тенью Нижних Пределов — серой душой, бесконечно блуждающей по подземным огненным лабиринтам...

Отрывок из лекции по демонологии в одном

из университетов просвещенной Миратры

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В ней много говорится о таинственном ритуале дахов, который так и останется таинственным до самого окончания главы, а также содержится подробная инструкция о том, как следует себя вести героической личности, чтобы избежать приобщения к миру дахов

 

Когда я очнулся, на меня тотчас нахлынул жуткий страх — вдруг снова засадили в клетку?! Я решил, что, если придется, буду грызть железные прутья зубами, рыть ногтями на единственной руке пол, сделаю все возможное и невозможное, чтобы только выбраться на свободу...

На поверку выяснилось, что дела обстоят даже хуже, чем я предполагал. Никакой клетки — меня прикрутили к врытому в песок деревянному столбу. Веревки врезались в тело. Я дернулся, стараясь их ослабить. Безрезультатно. Узел вязал настоящий профессионал или кто-то, владеющий предметной магией. Заклинатель, конечно.

Вокруг царил сумрак. А в паре десятков шагов, в дальнем углу обширной пещеры, я увидел своих врагов. Они трапезничали. На низком столике перед Заклинателем стояло блюдо с разнообразными “деликатесами”. Еда была настолько омерзительной, что от одного ее вида нормального человека вывернуло бы наизнанку. Себя я, понятное дело, к таковым давно уже не относил, а потому вид поедающего жуткую гадость Заклинателя не вызвал у меня отвращения —  только холодную ненависть и желание, чтобы у негодяя в глотке застряло что-нибудь жесткое и колючее.

К несчастью, жесткого и колючего он не ел, пища проскальзывала в его желудок без каких-либо видимых затруднений. Заклинатель поддевал двузубой костяной вилкой извивающихся мелких существ, клал их в рот и неспешно работал челюстями — смаковал отвратительную пищу. Он никуда не спешил, просто пережевывал попискивающие живые тельца и, не скрывая торжества, поглядывал на меня. Губы Заклинателя то и дело растягивались в кривой издевательской ухмылке. Вид его был более чем красноречив: “Поиски беглеца завершены. Теперь можно наконец расслабиться и отдохнуть. А заодно посмотреть, как поведет себя этот гордец теперь, когда поражение его очевидно. Может, станет умолять о пощаде?”

 — Не дождешься! — выдавил я. — Дарт Вейньет никогда и ни у кого не просил о снисхождении!

Смуга и Рурк с жалкими выражениями на мордах сидели возле своего хозяина — ожидали подачек с его стола. Время от времени Заклинатель швырял им какую-то тягучую, скользкую дрянь. Демоны кидались на добычу и дрались за нее, как голодные псы за кусок мяса.

Неспешная трапеза продолжалась довольно долго. Я понял, что таким способом Заклинатель хочет продемонстрировать мне свое превосходство — показать, что впереди у него целая вечность, а мое время уже истекло.

Я стоял у столба и чувствовал, как немеют ноги, лишенные притока крови. В руку сначала словно втыкали длинные иглы, а потом я и вовсе перестал ее чувствовать. Дергаться было бесполезно. С каждой попыткой освободиться веревки все сильнее впивались в тело, доставляя мне жестокое страдание. Не впасть в отчаяние мне помогала только ненависть.

Мне стало казаться, что желудок у Заклинателя бездонный и, когда я потеряю сознание и умру, он все еще будет поглощать пищу. К счастью, рано или поздно все подходит к концу. Заклинатель наконец насытился. Он поднялся и, вытирая шелковым платком заляпанные жиром пальцы, направился ко мне. За ним топали демоны. Мой враг остановился всего в нескольких шагах от столба. Он разглядывал меня, не говоря ни слова. Наверное, выжидал, когда я начну умолять его о пощаде. Поскольку пауза затягивалась, а положение мое было просто невыносимым, я решил подать голос.

—  Если бы я знал, чем тебе приходится питаться, то относился бы к тебе с большим пониманием и сочувствием, —  сказал я.

На лице Заклинателя отразилось разочарование. В моих словах не было и намека на то, что я сломлен. Моя воля была крепка как никогда. Не сомневаюсь, что если бы я оказался в клетке и мне пришлось грызть решетку, то, покончив с металлическими прутьями, я вцепился бы в горло Заклинателя.

—  И что, вот так всегда, да? Вся эта шевелящаяся гадость хорошо усваивается? — спросил я. — Или от нее у тебя несварение желудка?

В глазах Заклинателя блеснула холодная ярость.

—  Мое меню отличаетс-ся таким разнообразием, что тебе и не с-снилось! — прошипел он сквозь зубы.

— Что-то не верится. — Я покачал головой. — Ну надо же. А я — то все голову ломал, почему у тебя изо рта гнилью несет. Но теперь все встало на свои места. Если жрать такую мерзость, еще не так запахнет.

—  Ты... — начал Заклинатель, задыхаясь от гнева.

—  Чего я только не предполагал. Думал даже, что, может, у тебя язык протух или на деснах поселились какие-нибудь зловонные паразиты, —  продолжал я. — А что, Кевлар не вынес этого запаха и покинул тебя навсегда?

—  Кевлар с-свободен в своих передвижениях, —  выдавил Заклинатель, —  а вот ты — нет... И никогда уже не будешь с-свободен.

—  Неужели? — Я усмехнулся. — Наверное, ты даже понятия не имеешь о делах Кевлара... Говорят, он преследует только собственные цели и частенько предает тех, кому служит. Ты что, не слышал об этом?

—  Понимаю, к чему ты клонишь, —  сказал Заклинатель и погрозил мне пальцем. — Тебе не удас-стся ввес-сти меня в заблуждение. У тебя гибкий ум и с-сильная воля. Я тебя недооценил...

—  Скажи уж лучше — недооценило, —  заметил я.

—  Что? — Губы Заклинателя побелели и почти исчезли с бледного лица.

—  Твоим телом владеет дах, —  выпалил я, —  и я понятия не имею, с кем сейчас разговариваю. Того человека, которого в Мэндоме знали как Заклинателя, больше нет. Ты — не он, ты — оно...

—  Ну и чего с того, что наш хозяин дах?! — выкрикнул Рурк.

—  Молчать, когда я говорю! — Заклинатель резко обернулся через плечо, затем снова уставился на меня. — Да что ты об этом знаешь?! Я — не оно. Я — это я. Мы живем в тесном симбиозе. Я помогаю даху стать человеком, а он помогает мне...

— ...стать дахом! — подсказал я.

—  Нет, не дахом! — Заклинатель возвысил голос: — А вс-сегда быть в с-силе, быть молодым, полным энергии, получить возможность управлять разумом прос-стейших, таких, как люди, с-существ. И с-сущес-ствовать вечно...

—  Ты больше не человек, твоим разумом и телом владеет дах, —  сказал я, —  мне не о чем разговаривать с тобой, странное существо. Ты — оно. А может, даже она. Откуда мне знать, как у вас, дахов, заведено?! Может, ты свое либидо давным-давно утратил... Ну или обменял на что-нибудь.

—  Можно я его стукну? — вылез вперед Смута.

—  Пошел прочь! — вконец рассвирепел Заклинатель, поднял лицо к потолку и выдохнул несколько фраз глубоким, утробным голосом. По интонациям я понял, что это ругательства. Он взял себя в руки, его бледные губы растянула кривая усмешка. — Чтобы ты не заблуждался насчет меня, я покажу тебе, каково это — слиться воедино с высшим существом, стать с ним единым целым...

—  Лучше сдохнуть! — выдохнул я — меня охватил страх. Заклинатель засмеялся.

—  Что, уже не так уверен в с-себе? — спросил он. — Неудивительно. Пос-смотрим, как ты будешь противиться выс-сшему с-существу, которое пос-селится в твоем теле. Ты даже не понимаешь, что есть дах. Ты даже не представляешь, что может дать тебе с-симбиоз с выс-сшим с-сущес-ством. Знай, что для тебя это означает обретение новой руки и глаза. Они вырас-стут с-снова. И будут не хуже старых. Дахи способны и на такое. С-стоит ли про-тивитьс-ся? Ты ведь не хочешь ос-ставаться калекой навеки, не так ли?

Я угрюмо посмотрел под ноги. Что за дикое предположение — ради обретения руки и глаза отдать свое тело?! Ведь если дах угнездится внутри, назад свой разум я уже никогда не смогу получить. Что за радость от обладания здоровым, полноценным телом, если единственное, что будет мне доступно, —  это, сидя в самом дальнем уголке сознания, наблюдать за тем, как обновленный Дарт Вейньет сеет зло среди людей?!

“Буду биться до последнего, —  решил я, —  лучше принять смерть, чем приобщиться к миру дахов”.

— Ты только погляди, какой у меня гладкий кожный покров!

Заклинатель плавно провел ладонью перед моим лицом. Сквозь белую, почти прозрачную кожу отчетливо проглядывала сеть серо-голубых сосудов.

—  Отвратительное зрелище, —  сказал я. — Тебе самому-то нравится, что ты видишь?

Заклинатель рассвирепел. Наверное, “гладкий кожный покров” был его слабостью. Точнее сказать, слабостью даха, живущего в теле Заклинателя.

—  Я вижу вот что, —  выдавил он, —  нам никак не понять друг друга, пока ты владеешь своим разумом безраздельно. Ты продолжаешь упрямиться. Мы проведем ритуал сегодня же, с наступлением тех часов, когда на землю приходит тьма. Краткий миг просветления, и дах войдет в твое тело... И тогда мы будем мыслить сообща. Ты как никто будешь понимать меня. А я буду понимать тебя. Ты станешь моим нареченным братом...

—  Да, —  поддержал я, —  я — твоим братом, а ты — моей сестрицей.

—  Смейся, смейся, —  скривился Заклинатель, —  идут последние часы твоего существования в качестве человека, Дарт Вейньет. Это великий момент, и ты должен прочувствовать его сполна.

—  Да пошел ты! — сказал я.

—  Сейчас пойду, —  кивнул Заклинатель, —  точнее, мы пойдем, чтобы подготовить все для проведения ритуала.

—  Валяй, готовь. — Я заставил себя улыбнуться, растянул лицо в кошмарную маску, пугающую подземных обитателей. — Да смотри, не надорвись и свою гладкую кожицу не попорть.

—  Жди нас здесь, никуда не уходи, —  подошел Заклинатель ко мне почти вплотную, —  постарайся прочувствовать момент.

—  Это что, шутка? — изумился я. — Удачная! Никуда не уходи! Ну надо же.

Заклинатель отвернулся и пошел к выходу из пещеры. Демоны последовали за ним. Рурк обернулся и показал мне кулак.

—  Если хочешь застать меня в живых, —  крикнул я, —  прикажи своим зверькам ослабить веревки, а то я уже ног не чувствую! Не расстраивай дахов — без ног я им куда меньше понравлюсь.

—  Ничего, —  сказал Заклинатель, —  дахи вернут твоим ногам способность чувствовать. А если понадобится, вырастят новые. — Он злорадно усмехнулся.

—  Проклятие! — выругался я. — Да я тут просто сдохну! Я ведь им живым нужен. Или нет?

—  Не сдохнешь, —  заверил меня негодяй, —  приготовления к ритуалу не займут слишком много времени.

—  Искренне на это надеюсь! — выкрикнул я. Уже на пороге пещеры Заклинатель обернулся и посмотрел на меня с сомнением.

—  Хотел спросить, как тебе удалось уйти от скелетного охранения? От них еще никто не уходил...

—  Мне помог Кевлар Чернокнижник, —  ответил я, —  он на моей стороне.

—  Скоро у тебя отпадет желание шутить, —  пообещал Заклинатель.

—  А остальные желания останутся? — поинтересовался я. — Желание интимной близости, например. Глядя на тебя, можно подумать, что и оно тоже отпадет навсегда. Не хотелось бы.

—  Хе-хе-хе-хе, —  засмеялся Рурк и осекся. Заклинатель просверлил его тяжелым взглядом, потом резко пнул ногой в живот.

—  О-о! — вскрикнул Рурк и рухнул на колени.

—  Поднимайся! — скомандовал Заклинатель.

Через мгновение его высокую фигуру поглотил сумрак. Демоны поспешили следом, стараясь не отставать от своего господина. Рурк держался за живот и поминутно охал. Теперь ему уже было не до того, чтобы грозить мне кулаком.

Я остался один, погрузился в тишину и мрачные мысли. Потом начал орать. Крики мои были отчаянными и проникновенными: “По-о-омоги-и-и-ите! По-о-омоги-и-и-ите!”, но на помощь так никто и не пришел. Тут я смекнул, что мои вопли могут привлечь не только неведомого спасителя, но и какого-нибудь хищника. И замолчал. В мучительном ожидании время растягивалось в бесконечный млечный путь. Перед глазами запрыгали звезды. У меня онемела вся нижняя часть тела, в спину вступила накатывающая волнами боль. Затем я наконец погрузился в спасительное небытие...

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я отключился. В чувство меня привела мастерская оплеуха.

—  Как тебе моя ласковая ладошка?! — прорычал над ухом знакомый голос.

Я с трудом поднял голову и увидел перед собой пару плоских ухмыляющихся рож. Рурк и Смуга наконец-то явились за мной по приказу Заклинателя.

—  Это тебе за то, что шутишь, когда не надо! — сказал Рурк и почесал пузо, куда угодила нога Заклинателя.

—  Чего... так... долго... — выдавил я — язык совсем не шевелился, почти прилип к небу.

—  Гляди-ка, бормочет чего-то, —  заметил Смуга. — Эй, ты чего бормочешь-то?

—  По... бли... же... — проговорил я.

—  А, чего? —  склонился ко мне Рурк. —  Ты чего говоришь-то?

—  По... бли... же...

Он придвинулся ко мне почти вплотную, и я вцепился зубами в его жесткое жилистое ухо.

—  Ой-ой-йо-о-о! — взвизгнул демон. Смуга схватил приятеля за плечо и потянул на себя, крича:

 — Опять он за старое! Снова он!

—  Нет, нет, нет! Не тяни! Не тяни! — взревел Рурк, чувствуя, что еще немного и он лишится органа слуха.

К счастью для него, Смуга послушался. Громадной пятерней он ухватил меня за горло, я стал задыхаться и вынужден был разжать челюсти. Рурк отбежал подальше, причитая и хлопая себя по пострадавшему уху, —  таким странным способом он пытался умерить боль.

—  Вкусное ухо! — сообщил я, вращая единственным гла­зом. — Вот бы еще пожевать! Испугать демонов не удалось.

—  А вот мы тебя оставим на пару часиков, —  сказал Сму-га, —  а потом посмотрим, какой ты спокойный станешь... Полудохлые — они всегда спокойные.

—  Не станет он спокойным! — всхлипнул Рурк. — Ты что, не понял? Он же псих законченный. Другой бы давно пощады просил. А этот кусается еще, собака злая! Потому нам и дали его охранять. Чую я, Смуга, он нас погубит! Точно — погубит он нас!

—  Успокойся. — Смуга положил руку на плечо Рурка, тот вздрогнул. — Ему недолго осталось. Слышал, что хозяин сказал?

—  Да, —  воодушевился Рурк, —  точно! — Он обернулся ко мне и выкрикнул: — Понял ты, тебе недолго осталось!

—  Ну хорошо. — Я почувствовал, что если они меня не освободят, я снова потеряю сознание, и решил быть с ними более покладистым, по крайней мере, до тех пор, пока не восстановится кровообращение. — Отвязывайте, я не буду больше кусаться.

—  Гляди-ка, —  морда Рурка сделалась злорадной, —  испугался, что окочурится! Ты голова, Смуга!

Смуга хмыкнул, возгордился и решил показать характер:

 — А мы вот не будем тебя отвязывать. Подыхай!

—  Вы не можете меня здесь бросить, —  спокойно заметил я, —  с вас Заклинатель, если со мной что-нибудь случится, шкуры спустит. Так что давайте, ребята, не валяя дурака, как можно скорее приступаем к освобождению моей королевской персоны от пут. Ясно, или повторить?

—  Вот наглый гад! — выдохнул Смуга.

—  На-а-глый! — протянул Рурк. — И хитрый!

Помешкав некоторое время, демоны стали отвязывать меня от столба. Веревки ослабли, и я упал на песок. Сначала я совсем ничего не чувствовал, потом в ногах будто костер развели, а все тело пронзило жуткой болью. Я вскрикнул и изогнулся дугой. Демоны наблюдали за моими мучениями с явным удовольствием. Когда я перестал дергаться и кричать, Смуга схватил меня за плечи и поставил на ноги. Я прислонился к столбу и тяжело дышал. Рубашка пропиталась потом — отсырела так, что хоть выжимай.

—  Очухался? — спросил Рурк, воровато огляделся и ударил меня под дых.

Я охнул и согнулся пополам.

—  Это тебе за то, что за ухо меня цапнул, —  сказал демон. Они злорадно засмеялись.

—  За это я тебя убью, —  сказал я, разгибаясь. — Хотел сначала пощадить, думал — тупой, неполноценный, пусть узнает, что такое королевская милость. Но теперь я знаю, ты — редкостная скотина, так что тебе не жить.

—  Какой наглец, не... нет, ты слышал, Смуга? — Голос Рурка задрожал. — Только что тут извивался перед нами, а теперь уже уг... угрожает.

—  Наглый гад, —  согласился Смуга. — Ладно, не бей его больше. Посмотрим, как он будет орать, когда в него дах полезет. Вот забавное зрелище, наверное.

—  Точно, —  согласился Рурк, взяв себя в руки, —  то-то он завертится, то-то закрутится, аки грешник на священном огне!

Смуге сказанное показалось очень смешным. Он расхохотался. Рурк поддержал его. Они развеселились и принялись похлопывать друг дружку по плечам пухлыми лапами. Потом Смуга то ли в шутку, то ли рассердившись на что-то, отвесил приятелю звонкую оплеуху. Тот смеяться сразу перестал, лицо у него стало сердитым.

—  Ты чего это? — спросил Рурк и пнул Смугу в живот, точно так, как недавно его самого ударил Заклинатель.

—  Ох-х! — откликнулся Смуга, сгибаясь пополам.

—  Ну как тебе, нормально? — поинтересовался Рурк.

—  Ага, —  прохрипел Смуга, бормоча про себя проклятия, —  вот я тебе физиономию-то начищу! Ну погоди, дай только разогнусь!

Он повернул ко мне тупую угловатую башку и увидел, что я искренне радуюсь их размолвке.

— Ребята, —  выдавил я, борясь со смехом, —  вы меня развлекали, когда я сидел в клетке, и продолжаете развлекать сейчас. Спасибо вам за представление. Искреннее спасибо. Вы лучше, чем бродячие скоморохи. Вы двое — просто гениальная парочка. Таких придурков во всей Белирии не сыскать...

—  Ладно, Рурк, потом с тобой поговорим, —  помрачнел демон, —  давай сначала этого гада отведем наверх, а то хозяин разозлится, если с ним чего не так будет... А я чувствую, что еще немного — и ему не жить.

—  Давай, —  быстро согласился Рурк, весьма довольный тем, что последний удар остался за ним. — А ты, —  сказал он мне, —  кончай радоваться. В тебя скоро дах полезет. Не слышал, что ли? Ты сейчас плакать должен.

В ответ я снова расхохотался. Думаю, сказывалось нервное напряжение. Сложно, знаете ли, все время сохранять бодрый, здоровый настрой, когда знаешь, что через пару часов твоим телом и сознанием завладеет чудовищная темная тварюга. Тем более что последнее время я только и делал, что бегал по подземным коридорам, сражаясь с ужасными созданиями тьмы и постоянно рискуя отправиться в эту тьму серым призраком.

—  Эгей, —  догадался Смуга, —  да он, похоже, совсем того... умом тронулся.

—  Точно, —  согласился Рурк, —  только он не сейчас тронулся, а давно. Если только не уродился таким психом. Слышь, ты с детства такой тронутый?

—  С раннего, —  уточнил я. — Сам придворный доктор Зикмунд Фрейдо, мозгоправ, светило медицины, говорил, что я не в себе.

—  Во, точно псих! — обрадовался Рурк. — А я что говорил?!

—  Ну ничего, дах ему мозги, наверное, вправит, —  предположил Смуга и, ухватив меня за предплечье, толкнул к выходу из пещеры.

Я едва удержался на ногах. Понукаемый тычками и затрещинами, я вынужден был идти в направлении, указанном демонами. Они испытывали ко мне самые “теплые” чувства, вспоминали, как я от них сбежал, и все время ругали меня и моих ближайших родственников последними словами.

—  Ишь ты, смылся от нас, —  говорил Рурк, скаля желтые зубы, —  ловкий какой!. Вот мы поглядим, какой ты будешь ловкий, когда дах в тебя полезет... Вот мы поглядим...

—  Ага, —  соглашался Смуга, —  ловкач тоже нашелся! Все занимался там, упражнялся. До-о-олгонько небось сбежать собирался...

В конце концов я не сдержался и заявил:

 — От вас, тупых кретинов, даже Куксоил бы сбежал.

—  Проклятый Куксоил! — проворчал Рурк. — Кто же знал, что вы с ним сообщники и он помогал тебе смыться. Но теперь, после того как Заклинатель его видел вместе с тобой, горбылю не поздоровится... Конец горбылю!

—  А что с ним будет? — спросил я — судьба Куксоила почему-то была мне небезразлична.

—  А что с ним будет?! — хохотнул Смуга. — Тебе чего, интересно, что ли?

—  Нет, совсем неинтересно, —  ответил я, зная, что только так можно заставить демона говорить. Он и вправду заговорил.

—  Сначала его выловят, —  назидательно сказал Смуга, —  потом приласкают кнутами, чтобы вел себя впредь осмотрительнее. Говорят, он сильно болен, так что потом его вылечат. А лечение у нас — та еще штука. Врагу не пожелаешь. Лечат у нас только прижиганием и кровопусканиями. Но с Куксоилом особая песня. Он же заразный, говорят. Придется ему, наверное, пройти через обряд дезинфекции. Очистят ему доктора организм от болезнетворных гадов. Из всех отверстий будут у него этих гадов выгонять. И если после лечения он сможет соображать и шевелиться, будет уже не тачку толкать, а на какой-нибудь самой грязной работке, вроде пожирателя помоев или заготовщика зловонной кашицы для пупочников. То еще дельце, хе-хе-хе...

Услышав о незавидной участи, уготованной Куксоилу, я порядком приуныл. Кажется, я невольно втравил карлика в большие неприятности. Бедняга поверил в меня, пошел вместе со мной и троглодитами в поход против Нижних Пределов. И вот теперь вынужден скрываться где-то среди смрадных обитателей подземных нор. С его удивительной “удачливостью” его непременно поймают и подвергнут ужасающей процедуре дезинфекции. И в том, что его будут пытать, тоже моя вина. Кто же мог знать, что здесь принято изничтожать инфекционных больных. Я вспомнил, как кричал про текущий по ляжкам гной и перепугал Нестора Сволотту этой живописной подробностью болезни Куксоила до икоты. М-да, нехорошо получилось...

—  Эй, Смуга, —  сказал я, —  ты, кажется, очень сообразительный демон...

—  Самый сообразительный, —  заверил меня Смуга.

—  Что ты думаешь, Смута, насчет небольшого герцогства во Внешнем мире, где ты мог бы все обставить по своему усмотрению? Самые красивые девочки в твоем распоряжении? Лучшие вина Белирии? Бочки светлого эля, сваренного специально для тебя?

—  Чего это он, а? — заворчал Рурк.

—  Предлагает мне подвести хозяина, —  пояснил Смуга, —  хочет, чтобы от меня даже клочка не осталось. Чтобы я до конца дней вместе с Куксоилом заготавливал кашицу для пупочников.

—  А! — кивнул Рурк. — Для пупочников, ясно.

—  Прикуси язык, —  сказал мне Смуга, —  и больше им не размахивай, а то я его из горла вытяну и на шею тебе намотаю.

—  Шарфик получится! — хмыкнул Рурк.

—  Не шарфик, а удавочка, —  уточнил Смуга...

—  Очень зря, —  заметил я, —  в твоей жизни тебе вряд ли кто-нибудь такое предложит.

—  Прикуси язык! — повторил демон.

По мере того как мы продвигались вперед, воздух становился все суше, горячее. Мне показалось, что он загустел и даже в легкие проходил нелегко, словно вместе с воздухом в грудную клетку проникало что-то еще, холодное и чужеродное. Неприятное ощущение. Я обернулся. Демонам здесь тоже не нравилось. Морды у них были очень недовольные.

—  Шагай давай! — мрачно проговорил Рурк и ткнул меня в спину.

Впереди, в узком коридоре, вдруг проявилось темное пятно. Подойдя ближе, я увидел, что это несколько серых теней, клубящихся под самым потолком. Они взмахивали темными крыльями, кружились, сгущались и истончались, делаясь прозрачными как стекло. Голосов не было слышно, и все же я мог бы поклясться, что каким-то неведомым образом они умудряются общаться друг с другом. Раньше мне общения призраков видеть не доводилось, и зрелище показалось поистине удивительным. Тени, которых я видел, сидя в клетке, неслись куда-то поодиночке и выглядели обезумевшими от горя и ужаса. Эти же были вполне спокойны. Странные создания давно перестали меня пугать, и я решительно прошагал сквозь темную эманацию. Призраков на время рассеяло, они растеклись по стенам, зашевелились на потолке.

—  Сворачивай направо, —  скомандовал Смута, —  проклятые твари. Летают тут. Ненавижу я их.

—  Я тоже! — откликнулся Рурк. — Уродские существа. Бесполезные совсем. Никакого от них толку. Даже стукнуть никого не могут. И их тоже не стукнешь.

То, что я увидел за поворотом, было настолько необычно, что я остановился как завороженный. Мне уже довелось однажды видеть это место. Но маленькая, нечеткая картинка в кругу Ахерона не могла передать всей величественности и красоты долины вулканов.

Я стоял на самом краю глубокой пропасти. Сделай я всего один шаг — и полетел бы вниз и разбился вдребезги. Самое неприятное при падении в бездну то, что дно у нее все-таки есть. Острое желание разом покончить со всем внезапно обуяло меня, и я едва не поддался этому порыву, вызванному, скорее всего, какой-то особенной энергетикой этого удивительного и зловещего места.

До самого горизонта простиралась горная равнина, цепи действующих вулканов выбрасывали в черное небо клубы дыма, огненные сгустки и пылающие камни. Метеоритами они разлетались в разные стороны. Искрящийся вихрь расцвечивал горы неведомыми, яркими цветами. Тысячи огненных точек, угасая, падали вниз, оседая вместе с тучами пепла.

Вокруг бесконечной цепи вулканов вились серые призраки — тени. Их было так много, что рябило в глазах. Все они были разной формы и величины: от маленьких, которых при желании можно было бы сжать в кулаке, до огромных, как обломки черных гор. Они подлетали, разевая рты. Наверное, что-то пытались сказать. А может, хотели испугать попавшего в их скорбный мир человека.

Но я снова не ощутил ни капли страха. Наверное, это чувство у меня атрофировалось. Одноглазый калека, зачарованный увиденным, я стоял над долиной вулканов и не чувствовал даже, как Смуга подталкивает меня в плечо, а Рурк орет: “Ну иди же! Давай иди! Чего встал?”

Мне показалось вдруг, что вдалеке парит тень, похожая на моего покойного отца — Бенедикта Вейньета. Разбросав черные руки-крылья, призрак то резко несся вниз, то взмывал на огромную высоту. И минуты покоя не было тени. Она металась как бы между землей и небесами.

“Это отец мучается, понимая, что натворил в своем стремлении создать идеального короля, —  подумал я, —  чувствует, что его сыновья воюют между собой и гибнут по воле его дьявольского замысла. Интересно, встретился ли он с Алкесом? И если встретился, что именно ему сказал Алкес? Скорее всего, ничего”.

Завороженный странным видением и страшными мыслями, я попятился назад. Тень уже не казалась мне похожей на отца, она унеслась куда-то вдаль, затерялась в море колеблющихся темных тел.

“Какая дикая мысль, что этот призрак — Бенедикт Вейньет! Какая идиотская идея!” — подумал я.

Потеряв терпение, Смуга схватил меня за плечо и толкнул в сторону.

—  Иди направо!

Я повернулся. Дорога огибала скалистый выступ и упиралась в подножие высокой горы. Тропинка, вырубленная в черном камне, вилась по спирали, оплетая гору почти ровными узкими петлями. Один неверный шаг — и рухнешь вниз, полетишь сквозь тела вьющихся всюду теней.

Они налетали снова и снова, разевали пустоту мертвых ртов, серые зрачки буравили, вглядывались в меня. Призраки обвивали нашу маленькую процессию и уносились вверх, утратив к нам всякий интерес. Порой мы проходили прямо сквозь них. Эти призраки были намного плотнее тех, с которыми мы столкнулись в коридоре у самого входа в долину вулканов. Я ощущал, как они сопротивляются проникновению через их туманную плоть. Меня окутывало темными клубами и будто толкало что-то в грудь, мешало поднимать ноги. Потом пятно растекалось перед глазами, вспыхивало красноватым светом искр, и идти становилось намного легче. Уже через десять минут мучительного, тягостного продвижения я ощутил, что колени у меня подгибаются от усталости. Я остановился, чтобы перевести дух.

—  А ну быстрее! Нечего тут стоять! — Рурк толкнул меня в спину.

И я пошел дальше по узкой витой тропинке, чувствуя, что иду на заклание — скоро в мое тело войдет дах и я уже не смогу владеть собственным сознанием.

Я старался подниматься как можно медленнее, но демоны торопили меня тычками кулаков и пинками. Ярость моя к середине путешествия стала совершенно нестерпимой. Я ощупывал гвоздь, спрятанный под рубашкой, и думал только о том, как пущу его в дело, когда мне представится такая возможность. Но возможность все не представлялась. Демоны шли по пятам и следили за каждым моим шагом. Единственная возможность — спрыгнуть в пропасть и разбиться насмерть.

—  Это ты, ты... ты... ты... я не ошибся, жалкий комок нездоровых нервишек и дряблых мышц, желтая простоквашка, проклятый убийца и маниак, это ты, действительно ты, —  услышал я все приближающийся шипящий шепот.

Ругань была настолько неожиданной, что я вздрогнул. Огромная, почти черная тень упала на тропинку и преградила нам путь. Черты ее расплывающегося лица вдруг показались мне смутно знакомыми.

—  Сквернословящий фантом! — крикнул Смуга. — Не может этого быть!

—  Ага, —  удивился Рурк, —  а я — то думал, что врут все...

Внезапно я понял, кто передо мной. Норман Джуисон, старец из лаборатории Темных Заклинателей — глава Темных Заклинателей Стер пора. Я проткнул его мечом, когда он пытался натравить на меня демона-истребителя. Вместо кровожадного Ваакхмерита тогда явился Дундель по прозвищу Щелчок и отказался меня убивать. Сказал, что убийства — не его специализация, зато он может кого-нибудь припугнуть, в крайнем случае, — щелкнуть по носу...

Значит, теперь Норман Джуисон — самый известный в Нижних Пределах призрак. Местные жители окрестили его “сквернословящий фантом”. Именно о нем говорили Рурк и Смуга, сидя по ту сторону решетки и распивая светлый эль. Нет ничего странного в том, что именно Норман Джуисон оказался единственным говорящим призраком. Глава Темных Заклинателей Стерпора при жизни владел многими мистическими знаниями, недоступными простым людям. Утратив тело и попав сюда, в Нижние Пределы, вполне естественным путем, каким сюда попадали все остальные, он использовал свои знания, чтобы говорить. Точнее, кричать и ругаться, потому что в его планы вовсе не входило умереть от меча потомственного принца дома Вейньет. Сомневаюсь, что он вообще собирался умирать.

Откровенно говоря, я вовсе не собирался протыкать старикашку. Он сам на меня кинулся, и мне пришлось защищаться...

Надо же нам было встретиться здесь, внизу! Подумать только — бесплотный дух находит убийцу. По спине у меня пробежал предательский холодок.

—  А-а-а-а-а, —  заверещал Джуисон, —  я смотрю, ты теперь — однорукий уродец. Но я тебя сразу узнал, вонючка одноглазая, франтик недоделанный...

Последнее ругательство показалось мне более чем странным, потому что одет я был в такие грязные и драные обноски, какие не наденет на себя даже уважающий себя нищий.

—  Франтик? — спросил я. — Ты что, не видишь — да на мне лохмотья...

—  Вижу, вижу. — Сквернословящий фантом заклокотал- зашелся странным смехом. — Хорошо, что ты сам об этом сказал, прыщ на челе мира, потому что меня это РАДУЕТ!

—  Эй, ты! — Рурк выдвинулся вперед и попытался пихнуть тень Нормана Джуисона лапой, но не тут-то было: пятерня прошла сквозь тело призрака.

Громогласное клокотание наполнило все вокруг и сделалось просто невыносимым.

—  Ишь чего удумал, носатый придурок, —  проверещал призрак, —  меня так просто не возьмешь! А еще я умею вот что! — Тут он открыл бездонный черный рот и завопил так, что меня пробрала дрожь и я почти оглох.

“Ну почему в Нижних Пределах все так любят орать?” —  промелькнуло в голове.

Демоны заткнули уши и тоже выдали на одной ноте:

 — А-а-а-а-а-а!

—  Эй! — стараясь перекричать жуткий хор, рявкнул я.

Призрак мгновенно смолк. Он уставился на меня с лютой яростью на сером расплывающемся лице. Некоторое время ни Норман Джуисон, ни я не произносили ни слова, только глазели друг на друга, словно два кулачных бойца на ярмарке, ожидающих сигнала к началу поединка. Разница заключалась в том, что призрак был неуязвим, а достать меня он мог только пронзительным и исключительно противным голосом.

—  Послушай, —  сказал я, —  и ты, и я в некотором роде жертвы. Мы оба пленники Нижних Пределов. Может быть, нам забыть старые разногласия и помочь друг другу выпутаться из неприятностей?

—  Что такое?! — закричал Смуга и схватил меня за предплечье.

— Чем, корявый ты мой, ты мне сможешь помочь?! — ядовитым голоском пропел Норман Джуисон и заорал: — Да у меня же тела нет!

—  Это не беда. — Я решил его утешить. — Главное ведь не тело, а разум...

—  А разум мой постепенно ассимилируется, сплавляется с коллективным разумом великого множества усопших. НЕ СЛЫШАЛ О ТАКОМ?! Да здесь даже воздух пропитан остатками духовной сущности умерших людей! — Сквернословящий фантом надвинулся на меня, его серое полупрозрачное лицо оказалось точно напротив моего. — Ты даже представить себе не можешь, какая это мука для того, кто почти век копил в себе разум, был индивидуалистом до мозга костей, одиночкой, шел один против безликой, тупой толпы, — вдруг оказаться перед кошмарной перспективой в мгновение ока стать частью целого. Частью коллективного сознания — чего-то мутного, безразличного ко всему, чего-то поверхностного и бесконечно бледного... Так разум старика меркнет, угасая, готовя его к свиданию с вечностью. И эта вечность — небытие и бессознательность. Ты даже представить себе не можешь...

—  Ну почему же? — перебил я. — Вполне могу себе это представить. Это действительно ужасно... — Я осекся, потому что выражение лица у призрака Нормана Джуисона стало таким страшным, что говорить больше не хотелось- я понял, что общий язык мы уже не найдем. И действительно, как можно найти общего языка с тем, у кого и языка-то теперь нет, с тем, кто находится от тебя по другую сторону могилы. Он стал только тенью среди множества других теней, еще отдельным существом, но уже растворяющимся в кромешном мраке. Став частью вселенской тьмы, он отчаянно цеплялся за свет, даже научился говорить. Так смертельно больной обращается к религии, изучает священные книги, надеясь найти в них знание, которое спасет его от небытия. Участь Нормана Джуисона показалась мне ужасной и чем-то схожей с тем, что меня ожидает в ближайшее время, если только отвратительный ритуал свершится и дах завладеет моим разумом и телом. Я искренне проговорил: — Мне очень жаль!

—  Тебе жаль?! — вскричал Норман Джуисон. — Так ты издеваться! Да я изничтожу тебя! Я разгрызу тебя на части, как змея земляной орех! Я ворвусь в твое тело, сожру твое сердце, раздавлю грудную клетку, растерзаю внутренности!

—  Печенью подавишься! — грустно заметил я.

—  Что?! — Призрак почернел и стал заметно меньше, судя по выражению лица, ярость его превысила все мыслимые и немыслимые пределы.

—  К счастью, причинить мне вред тебе уже не по силам, —  сказал я и добавил: — Наверное, не следовало тебе тогда вставать у меня на пути...

—  Ах ты, жук-бородавочник, отрыжка болотной жабы, червяк плешивый...

—  Ну ты, сквернословящий фантом. — Вперед выдвинулся Смуга. — Кончай тут... — замялся он, —  воздух темнить. У нас приказ — доставить этого типа для проведения ритуала дахов. А ты мешаешься тут на дороге. Уйди отсюда! А не то сейчас позовем Заклинателя, и он ускорит твою эту, как ты ее там назвал...

—  Ассимиляцию, —  подсказал я.

—  Во-во, ассенизацию.

Упоминание Заклинателя и ритуала дахов подействовало на сквернословящего фантома самым странным образом. Он весь заколебался, пошел пятнами и раздулся, словно мыльный пузырь. Я было решил, что призрак испугался угрозы. Но оказалось, что он, напротив, —  сильно воодушевился, услышав о том, что мне предстоит пройти.

—  Прекра-а-асно, грязные сволочи! — Норман Джуисон так растянулся в улыбке, что сделался почти прозрачным. — Значит, ему предстоит познакомиться с дахами... — Призрак заклокотал. — Ах как здорово. Ах как хорошо! Не смею вам больше мешать, пупырчатые мои гаденышики!

Сквернословящий фантом взвился в воздух, завис напоследок надо мной пугающей черной пеленой и, прорычав: “Конец тебе, шкура жабья!”, унесся прочь, затерялся среди множества других темных человеческих душ. Издалека до нас долетело эхо его сварливого голоса:

— С дороги, уродливые порождения тьмы, а ну-ка разойдись, неполноценные сгустки негативной энергии! Я должен кое-куда успеть!

—  Фуф! — сказал Смуга. — Видал, Рурк, как надо разговаривать с такими уродами?

—  Угу, —  уважительно отозвался Рурк, —  вот это ты дал, ловко ты его того... отогнал...

—  Вот только куда он полетел? — озадачился Смуга. — Вроде бы наверх куда-то. Как бы не на площадку для ритуала. А то хозяин очень рассердится. — Он почесал макушку. — Не хотелось бы, чтобы он сердился...

—  Точно, наверх полетел, —  прошептал Рурк, приложив к груди когтистую пятерню. — Ну все, достанется нам теперь. Хозяин скажет, что мы языком много треплем... И зачем ты ему про ритуал рассказал? — накинулся он на Смуту. — Никакой ты не умный! Кретин ты проклятый! Не хочу, чтобы хозяин меня опять бил.

—  Сказал — и сказал, —  помрачнел Смуга.

—  Может, теперь вообще туда не ходить, а? — проговорил Рурк. — Неизвестно ведь, чего будет.

—  С ума сбрендил? — Смуга покрутил пальцем у виска. — Да если мы не пойдем, хозяин нас найдет и вообще кончит. К тому же, —  озадачился он, —  опять же, если мы не пойдем, куда этого девать?

—  Надо от него избавиться...

—  Ну нет, тогда нас хозяин...

—  Да что ты заладил: хозяин да хозяин!

Демоны заспорили, решая, что со мной делать. Смуга придерживался мнения, что они должны доставить меня наверх для проведения ритуала. Рурк же был убежден, что меня “необходимо кончить”, и тогда все сложится для них как нельзя лучше. В запале спора демоны стали толкаться, затем пришли в ярость и начали обмениваться ударами. Напрыгивая друг на друга, они совсем забыли обо мне. Непростительная оплошность с их стороны. Я стоял чуть выше на узкой тропинке и уже нашаривал гвоздь, собираясь пустить его в дело.

“Вот он, подходящий момент! — думал я. — Вот он, шанс спастись!”

— Эй! — крикнул Смута, заметив, что я вынимаю из-под рубашки что-то блестящее.

Рурк, стоящий ко мне спиной, обернулся. И в то же мгновение я прыгнул на него. Демон неуклюже взмахнул лапой, намереваясь осуществить свое намерение — свалить меня в пропасть. Я нырнул, ушел вниз и, когда лапа пролетела над моей головой, выпрыгнул наверх и всадил гвоздь прямо в расширившийся от удивления глаз. Демон вскрикнул, шагнул в сторону, левая нога его ступила в пустоту, он покачнулся и полетел в пропасть. Вопль Рурка был коротким и резко оборвался, когда его тело достигло подножия горы.

Теперь все зависело только от моей ловкости и силы. Я стоял лицом к лицу со здоровенным демоном, вооруженный одним только гвоздем. И все же у меня было явное преимущество. Мое лицо было свирепо и отражало слепую уверенность в победе, а на его плоской морде был написан неподдельный ужас. Смуга перевел взгляд на испачканный оранжевой кровью гвоздь. Еще некоторое время мы пялились друг на друга, потом демон окончательно струсил. Он развернулся и побежал по тропинке, стараясь как можно скорее оказаться подальше от страшного человека по имени Дарт Вейньет. Его не остановил даже гнев Заклинателя, который теперь непременно обрушится на его тупую голову. Надо было ему соглашаться на герцогство, когда я предлагал.

Как часто мы бываем слепы и упускаем тот единственный шанс, который вознесет нас на самый верх. Мы проходим мимо своей удачи и думаем, что поступили единственно правильным образом, в то время как нам следовало зубами вцепиться в представившуюся возможность, чтобы повернуть свою судьбу раз и навсегда. Глупый демон не разглядел вовремя, с кем он имеет дело. Не видать ему герцогства. Как только его поймают, отправится он на заготовку зловонной кашицы для пупочников.

Я побежал вниз. Нужно было как можно скорее убраться с этой горы — обиталища дахов, еще до того, как наверху поднимется буча по поводу моего исчезновения.

Догнать демона мне так и не удалось. Впрочем, я и не преследовал такой цели. Скорее надеялся больше никогда с ним не встречаться.

Позади вдруг послышался жуткий вопль на самой границе восприятия. Я обернулся на бегу и увидел стремительно приближающуюся ко мне тень Нормана Джуисона. Должно быть, сквернословящий фантом следил за нами. И как только понял, что мне удастся избежать ритуала и я спускаюсь вниз, решил разобраться со мной собственными силами.

Ну это мы еще поглядим, кто кого!

Я развернулся и выставил перед собой гвоздь. Тень врезалась в меня и пролетела насквозь. Острие в моей руке, разумеется, не причинило призраку никакого вреда. Я ощутил слабое прикосновение его темного тела, и меня будто окутало на мгновение тонкой паутиной. Затем она растворилась. Я развернулся. Норман Джуисон заходил на новый круг. Он вопил и ругался. Вот тут мне действительно стало очень не по себе. Звук его голоса все нарастал и нарастал, пока не стал оглушительным. Над моей головой вдруг промчался сгусток чистого белого света и врезался в Нормана Джуисона. Сквернословящий фантом рассеялся вмиг, исчез, словно его и не было.

Я резко обернулся. Кевлар Чернокнижник спускался сверху, выражение лица у него было, как всегда, непроницаемым и холодным. В бесцветных глазах поблескивали огоньки — отражение искрящихся, плюющихся огнем вул­канов.

—  Ненавижу вопли! — сказал он. — И кстати, это не я, а ты его убил.

—  Ты убил Нормана Джуисона... — пробормотал я и осекся: я уже успел порядком отвыкнуть от его манеры предугадывать слова.

—  Я пришел как раз вовремя. — Тут Кевлар Чернокнижник поступил очень опрометчиво — он приблизился ко мне на расстояние удара. — Вероятность того, что тебе удастся расправиться с глупыми демонами и ты попытаешься ускользнуть, была очень велика. Но теперь все вернулось к основному течению судьбы. Поднимайся наверх, Дарт Вейньет. Тебя ожидает ритуал дахов. Кстати, хочу предупредить, что, если сейчас ты попробуешь меня ударить, я сломаю тебе запястье. Я вижу это так же ясно, как и то, что твоя история завершится в самое ближайшее время. И пытливый историограф уронит перо и разрыдается... Пресветлый король Белирии по возвращении из тьмы принес своему народу одно только зло... Это я о далеком будущем. — О чем это ты? — спросил я...

 

* * *

 

Только тот не ротозей, кто ограбил сто друзей.

Друг всегда с тобой встретит злой запой.

Тот умнее всех людей, кто живет за счет друзей.

Ходи по осени за плугом, весну пропейте вместе с другом.

Главный враг жены — соэльник мужа.

Не заменит старый друг дюжину лихих подруг.

Свиног варкалапу не товарищ.

С женщиной дружить — удовлетворенным быть.

 Настоящий друг не приходит вдруг.

Женщину определяй по ногам, а друга по большим деньгам.

Народные белирианские пословицы о дружбе

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В ней друзья, а точнее те, кого назвать друзьями можно с большой натяжкой, приходят на помощь пленнику Нижних Пределов и одаривают его некоторыми полезными частями организма (как потом выясняется, отнюдь не безвозмездно)

 

Мой заклятый враг стоял передо мной на расстоянии удара. И вовсе не был напуган перспективой, что я смогу покромсать его на ломтики для салата по-королевски. Напротив — Кевлар радовался нашей новой встрече от всей души и ощущал уверенность в собственной безнаказанности. Рот его кривился в нахальной усмешке, а глаза сияли торжеством карлика, купившего туфли на высоком каблуке. У него действительно имелось передо мной значительное преимущество — ведь он предвидел будущее. Даже такое далекое, в котором мой “пытливый историограф роняет перо”...

Ярость разрослась внутри меня в невыносимый, жгучий шар, сковала сердце каленым железом. Я до того распалился, что от гнева даже стал задыхаться, у меня задрожали пальцы на ногах. А еще запершило в носу и захотелось чихнуть прямо в его наглую морду. В этот момент крайнего напряжения всех чувств меня остановила от немедленного убийства отъявленного мерзавца только его угроза. Не то чтобы я боялся вступить с ним в схватку — просто у меня не было никаких сомнений в том, что Кевлару по силам осуществить обещанный перелом запястья. Однажды я уже проигнорировал его предупреждение — тогда я потерял глаз и руку. Снова испытывать на себе таланты Чернокнижника в предвидении будущего мне совсем не хотелось.

То, что я подавил яростные порывы и взял себя в руки, не укрылось от Кевлара.

—  Так-то лучше, —  удовлетворенно заметил он, —  я чувствую, ты образумился.

—  Не совсем, —  ответил я, —  просто подожду, пока представится случай поудобнее, и всажу тебе нож в спину. Взгляд Кевлара сделался жестким.

—  Такой случай тебе не представится никогда.

—  Вот и посмотрим, —  заявил я.

—  По крайней мере сейчас ситуация для меня вполне благоприятна. Я предвижу несколько вариантов развития событий...

—  И что же ты предвидишь? — Я выругался, меня порядком раздражало ему умение начинать отвечать на вопрос, прежде чем он задан.

—  Я предвижу несколько вариантов, —  повторил он. — Ты можешь попытаться нанести мне увечье, и я сломаю тебе запястье. Можешь прыгнуть в пропасть и разбиться о камни. И последний, самый, на мой взгляд, разумный путь: ты проявляешь благоразумие и мы вместе поднимаемся на эту гору для проведения ритуала дахов. После чего мы станем союзниками.

—  Других вариантов нет? — поинтересовался я.

—  Нет. — Кевлар покачал головой.

— У меня к тебе другое предложение, —  сказал я. — Помнишь, однажды мы обсуждали, что я отдам тебе дочь, когда она родится...

Чернокнижник медленно кивнул.

—  Ты все еще заинтересован в том, чтобы ее получить?

Конечно, торговать собственными детьми — безнравственный, омерзительный поступок, но я ведь не собирался на самом деле отдавать ему свою неродившуюся дочь.

В невыполнении обещаний я преуспел еще в юности. Например, обещая всем своим многочисленным девицам, что мы поженимся и они станут принцессами. Такая перспектива пьянила их почище вина. Они поворачивались ко мне спиной и ласковыми голосами говорили: “Дарт, золотце, помоги мне со шнуровкой”.

—  Ну так как?

Кевлар внимательно посмотрел на меня:

 — Что-то мне подсказывает, что цена будет слишком высокой.

—  Вовсе нет, тебе просто нужно будет доставить меня наверх, в Стерпор.

—  И только-то? — спросил он.

—  Ну да, и мы забудем обо всех наших разногласиях.

—  Вынужден тебя огорчить. — Мне показалось или его губы снова тронула издевательская усмешка. — Ни в одном из вариантов будущего я не вижу моей встречи с твоей дочерью...

—  Вот как? — Почему-то меня это не удивляло.

—  Поскольку все изменилось для тебя в худшую сторону, полагаю, у тебя попросту не будет дочери. Следовательно, этот разговор беспредметен.

—  Не будет дочери? Хм... Но ты говорил, что непременно будет. Выходит, будущее может меняться?

—  Не совсем. — Кевлар помрачнел, ему явно было неприятно, что его прогнозы могут оказаться неточными. — Будущее многовариантно. Но во всех видимых мною сейчас вариантах ты либо сгинешь в Нижних Пределах, либо станешь одержимым дахами, а они, как известно, не могут иметь детей...

— Так, значит, Заклинатель действительно не он, а оно. — Я засмеялся. — Теперь понятно, почему он так разозлился, когда я сказал ему...

—  Ну хватит, —  перебил меня Кевлар, —  твой треп мне порядком наскучил. Поднимайся наверх, Дарт Вейньет!

—  Знаешь, —  сказал я, сжимая гвоздь покрепче и принимая боевую стойку, —  я тут подумал: раз будущее можно изменить, наверное, мне, все же, стоит попробовать тебя продырявить. Сейчас я наделаю в тебе столько дырок, что тебе позавидует любой дуршлаг.

—  Поднимайся наверх, —  повторил Чернокнижник.

—  Не-а, —  возразил я.

Он провел в воздухе ладонью и сотворил сияющую черту. Я почувствовал, что дело запахло жареным, и уже собирался прыгнуть на него, но за спиной Кевлара вдруг что-то шевельнулось. Непроницаемое лицо Чернокнижника на миг отразило недоумение — должно быть, в его видении будущего новое обстоятельство не было предусмотрено. Кевлар резко обернулся. Здоровенный указательный палец с глянцевым тяжелым когтем щелкнул его по носу. Нос с хрустом сломался. Голова Чернокнижника мотнулась, он потерял равновесие, замахал руками. Я едва успел отскочить в сторону. Взбрыкивая длинными ногами, мой заклятый враг полетел в пропасть.

—  Не понима-а-айу-у-у! — прокричал Кевлар напоследок и скрылся за телами парящих над бездной теней.

Созданное им волшебство — сияющая черта медленно растаяла в воздухе. К счастью, мне так и не довелось испытать, чем именно она мне угрожала.

“Самое неприятное, —  подумал я, глядя вниз, —  это когда твоя сокровенная мечта сбывается у кого-то другого”.

—  Ну вот, —  проворчал я, —  всегда так...

—  Нет, ну пожалуйста. — Дундель по прозвищу Щелчок уловил мое настроение. Это был именно он, да и у кого еще могут быть такие здоровенные указательные пальцы, словно специально созданные для того, чтобы щелкать моих заклятых врагов по носам. — Можем организовать тебе развлеченьице. Сейчас я его верну, и ты попытаешься столкнуть его сам... Только он уже будет того... — покашлял де­мон, —  несколько поломанный. Ничего?

—  Не надо, —  сказал я, —  я уже смирился с неизбежным. Душа светлее будет...

—  Чего?! — выкрикнул маленький демон.

—  Да ничего-ничего, это я пошутил, —  попытался я его успокоить.

—  Ну хорошо тогда... если пошутил, —  сказал маленький демон, —  душа светлее будет, скажешь тоже... Уф. Кошмар какой-то! Даже представить такое страшно.

Я вдруг подумал, что произошедшее на самом деле выглядит очень странно.

—  Как это могло получиться, что Кевлар не смог предугадать твое появление? — спросил я. — Или я просто чего-то не понимаю.

—  А, ерунда, —  махнул рукой Щелчок, —  кто такой твой Кевлар рядом с самим Оссианом.

—  А при чем тут Оссиан?

—  Ну, как при чем. Это же Оссиан ему подсунул фальшивые предвидения, а он и рад им поверить. Купился, словно какой-нибудь огненный жуй. И побежал, и заспешил, и засеменил ножками вниз по горке, чтобы поскорее нашего хитроумного папашку схватить.

—  Кого схватить, я не понял, какого папашку? — вконец запутался я.

—  Ну ты ваше! — Щелчок постучал себя по лбу. — Ничего не понимаешь? Как с тобой разговаривать-то ваще?

—  При чем тут Оссиан? Кто такой этот Оссиан? Какого папашку хотел схватить Кевлар? Или ты меня, что ли, папашкой называешь? Это из-за бороды, наверное? — рассердился я, спрятал гвоздь в лохмотья и сжал бороду в кулак. — Да я молодой еще совсем. Мне всего двадцать шесть. А может, двадцать семь. Точно я теперь и не знаю.

—  Ну вот, раскричался. — Не ответив ни на один из моих вопросов, Щелчок вдруг сделался почти прозрачным, затем послышался хрустальный звон, и он исчез.

—  Эй! — заорал я. — Ты куда это делся?! А как же дело, которое у тебя ко мне было? Ты что, забыл про него, что ли? Что же вы все, сволочи, как до дела доходит, смываетесь?!

Я затопал ногами, потрясая кулаком, когда из горячего воздуха внезапно вынырнула демоническая пятерня и утащила меня во тьму...

Там, где я оказался, царила гробовая тишина, мрачное безмолвие могилы. Обстановка более всего напоминала фамильный склеп дома Вейньет. Вот ты просыпаешься от сна, выбираешься из гроба и оказываешься один на один с тишиной и скорбью этого покойного, неуютного места.

Мрак рассеивал свет всего одного вставленного в металлический крепеж факела. А в самом центре пещеры на нескольких черных от копоти цепях болтался масляный светильник.

Я услышал какие-то странные звуки, хруст и скрежет, оглянулся по сторонам, но ничего не смог разглядеть — большая часть пещеры скрывалась в темноте из-за скудного освещения. Блики пламени высвечивали зеленоватое лицо Дунделя. Маленький нескладный демон радовался от всей души. Выражалось это в широченной улыбке во всю морду и сияющих в скудном освещении, как два угля, глазках. Никогда не видел, чтобы демоны были так чем-нибудь довольны. Разве что Данте Алигьери, когда я сказал ему, что его стихи понравились мне “ритмикой, музыкальностью, а еще использованием оригинальных лексических приемов”.

Тут меня снова охватили параноидальные настроения, и я с подозрением уставился на Дунделя. “Чему это он так радуется? Может быть, тому, что ему удалось меня отловить и он сможет теперь передать меня Заклинателю и получить награду? Но в таком случае какой ему резон был в том, чтобы сбрасывать в пропасть Кевлара и утаскивать меня из долины вулканов? А может, все это было хорошо продуманным спектаклем? Он договорился с Кевларом и взял меня в заложники, чтобы потом Заклинатель выложил ему за меня кругленькую сумму. Ну нет, это уже и вовсе глупость какая-то! — одернул я себя. — Похоже, я опять впадаю в болезненное состояние. Надо бы проследить за тем, чтобы мои мозги снова не вышли из-под контроля”.

— Вы обязаны мне подчиняться, вы обязаны мне подчиняться, вы обязаны... — забормотал я.

—  Чего это ты? — удивился Щелчок.

—  Это я с мозгами разговариваю, —  пояснил я.

—  С мозгами? — удивился он, потом понимающе склонил голову. — Ну ничего, это пройдет. — И добавил: — Наверное...

—  Последнее время они меня часто беспокоят, —  пожаловался я.

—  И все же с ними лучше, чем без них, —  заметил Дундель. — Я вот знаю множество существ, обитающих здесь, у которых мозгов вовсе нету, а они, заметь, по этому поводу совсем не беспокоятся. Если ты беспокоишься, значит, они у тебя есть.

—  Такой аргумент утешает, —  согласился я. — Так что у тебя за дело ко мне?

—  Видишь ли... — начал Щелчок.

Тут за моей спиной возобновились странные поскребывания, и я обернулся.

—  Не обращай внимания, —  посоветовал Щелчок, —  так вот, видишь ли, я...

—  Ты все еще демон-истребитель, —  вскрикнул я, пораженный внезапной догадкой, —  и тебя прислали, чтобы ты меня истребил!

—  Нет-нет, я теперь не истребитель, с истребителем не заладилось, —  грустно проговорил Щелчок, —  вызывающие оказались такими кретинами, что у меня просто слов нет. Возмущались постоянно, требовали кого-нибудь попредставительнее. Ваакхмерита, например. Говорили, будто у него порода сразу в глаза бросается, а у меня... В общем, пришлось мне уйти с этой должности, теперь я официально почетный демон-избавитель.

—  А почему почетный? — спросил я. — Ты что, заслужил какие-то специальные награды и тебе теперь почет и уважение?

—  Нет, —  помрачнел Щелчок еще больше, —  работаю на полставки, только по четным числам. Но я лучший избавитель в Пределах... Это точно.

— Вот как! — с подозрением сказал я. — И что же, ты пришел меня от жизни избавлять?

—  Хех, и почему все, кто в Нижних Пределах немного в неволе потомится, такими мрачными становятся? — хмыкнул Щелчок.

—  Потому что здесь запросто свихнуться можно! — выкрикнул я. — Вот почему!

—  Ну ладно, ладно, не надо так волноваться. Не от жизни избавлять, разумеется, не от жизни. Я вот тебя от Кевлара Чернокнижника пока избавил, а там и от пребывания в Нижних Пределах, возможно, избавлю.

—  Это меняет дело. — Я воодушевился, но слишком бурной радости пока не испытывал, потому что просто не поверил, что наконец выберусь наружу — что-то слишком уж все гладко выходило. — Итак, если я правильно тебя понял, —  проговорил я вполне спокойным голосом, —  ты собираешься отправить меня во Внешний мир?

—  Ну да, —  подтвердил Щелчок.

—  Туда где солнышко, травка, небо, да? — Следовало уточнить все детали.

—  Туда, туда, —  заверил меня демон.

—  В мое родное королевство, в Белирию, да? Не куда-нибудь на Южный полюс?

—  Ну конечно, в Белирию, о чем речь...

—  А сегодня четное число?

—  Четное, —  кивнул Дундель.

Тут я окончательно поверил, что он собирается отправить меня на поверхность, и меня пробрало до глубины души чувство глубокой благодарности к маленькому кривоногому уродцу с большими указательными пальцами.

—  Родной ты мой! — Я кинулся к демону, намереваясь задушить его в объятиях.

—  Эй-эй-эй, —  закричал Щелчок и отпрыгнул назад, —  ты что это, сбрендил совсем, что ли? Я же демон-избавитель, нечего тут нюни разводить. Просто это моя работа... Сегодня же четный день. Так?

И почему мне не показалось странным, что он так горел желанием избавить от неволи именно меня? Но нет, я расплылся в улыбке, смахнул сентиментальную слезу и проговорил:

 — Я... я увижу солнце... Если бы ты только знал, как я тебе благодарен.

—  За Кевлара, наверное, вдвойне? — язвительно поинтересовался он.

—  Конечно, —  подтвердил я. — Кстати, надеюсь, его не воскресят? Отъявленный мерзавец сдох окончательно и бесповоротно?

—  Конечно нет, —  хмыкнул Щелчок. — Как это он сдохнет? Он тварь живучая, выкарабкается. Сейчас небось уже лезет по стене наверх...

—  Что?! — вскричал я. — Так он жив?

—  Ну да, только поломался сильно.

—  Мы должны вернуться и добить его, —  решительно заявил я, —  не могу чувствовать себя спокойно, пока он жив.

—  Да ладно тебе, —  сказал Щелчок, —  ему и так порядком досталось.

—  Убить! — выкрикнул я.

—  Да нельзя мне! — Дундель обернулся, словно кто-то мог нас подслушивать. — Я и так свои полномочия превысил, одно дело какую-нибудь нечисть прибить и совсем другое — колдуна-провидца. За это могут и члены гильдии покарать...

—  Какой, к блохам собачьим, гильдии? Да у вас тут бардак такой творится, что слов нет!

—  Сегодня, может, и бардак, а завтра Черный Властелин вернется и тогда всем достанется по делам их, —  заметил Щелчок. — Гильдия все за всеми записывает. За кем какие грешки водятся, все знает. А потом доложат Властелину, и кранты.

—  Убить его! И все дела! — бесновался я. — Кто мне глаз вернет?! Кто мне вернет руку?!

—  Оссиан, —  сказал Щелчок, —  Оссиан и вернет.

—  Как Оссиан? — осекся я.

—  Так Оссиан, —  демон понизил голос, —  он все может. Почти все. Поверь мне. И давай возьмись-ка за мое плечо.

—  Это еще зачем? — с подозрением спросил я.

—  А ты что, хочешь и дальше в этом могильнике торчать?

Я обернулся. Зрение мое успело привыкнуть к мраку, и теперь я смог осмотреться. Помещение было намного больше, чем мне показалось изначально, и все оно от пола до потолка было заполнено гробами. Мертвецы в них вовсе не собирались лежать спокойно, как полагается порядочным покойникам. Под крышками что-то беспрестанно шевелилось. Судя по звукам, полуистлевшими пальцами покойники скребли дерево, пытались выбраться наружу, достать нас. А мы все это время стояли в непосредственной близости и спокойно обсуждали насущные вопросы... Меня прошиб холодный пот.

—  Ты... ты зачем меня сюда притащил? — проговорил я.

—  Тут поговорить можно спокойно, без свидетелей, —  пояснил демон, —  я часто сюда прихожу.

—  Вытащи меня отсюда, —  потребовал я, —  давай, отправляй меня наверх! — И выкрикнул, будучи не силах сдерживаться: — Наверх! Немедленно в Стерпор!

Несколько гробов резко вздрогнули, а один даже перевернулся на бок. Судя по всему, мертвец в нем прямо-таки ходуном ходил, так ему не терпелось вцепиться в меня зубами.

—  Тсс, —  приложил к губам палец Щелчок, —  тут кричать не стоит.

—  Наверх! — шепотом сказал я.

—  Сначала мы отправимся в чертог Оссиана, —  спокойно заявил Щелчок, —  он уже нас ждет. Я обещал ему, что ты будешь у него сегодня в гостях...

—  Почему именно сегодня? — выдавил я.

—  Сегодня четное число, —  напомнил Дундель, —  сегодня я работаю.

—  Так ты мог меня вытащить гораздо раньше, —  рассердился я, —  но так ничего и не предпринял, пока я бегал по этим паршивым подземельям, рискуя жизнью!

—  Не мог, —  поднял демон вверх указательный палец. — Четные дни случаются не так часто, —  вздохнул он, —  а в остальное время меня колбасит...

— Что? — удивился я.

—  Ну колбасит, припадки у меня, —  пояснил Дундель.

—  И в чем они выражаются? — с содроганием спросил его я.

—  Лучше не спрашивай! — Он махнул лапой. — Думаешь, я всегда таким был?..

В крышку перевернутого гроба ударило, и я вздрогнул всем телом.

—  И где же находится этот чертог Оссиана, еще в каком-нибудь могильнике? — спросил я.

—  Нет, почему в могильнике? — удивился Щелчок. — Чертог располагается в одной из комнат его замка, точнее, дублирует комнату... Ну, в общем, я всегда таким не был. Это я, когда еще молодой, зеленый совсем был, повздорил с одним колдуном — да ты его знаешь, ты его Заклинателем называешь, — так что теперь я такой вот непредставительный, —  демон заскрипел зубами, —  в отличие от проклятого Ваакхмерита. Но это не все, я еще и почетный...

—  Так вот почему ты решил меня избавить, — догадался я. — Чтобы Заклинателю насолить.

—  И поэтому тоже, —  кивнул демон, —  мы еще с ним посчитаемся. Дай только срок.

Новый удар потряс крышку гроба, и она, подпрыгнув, сдвинулась в сторону. У меня от ужаса зашевелились волосы на всем теле. Щелчок не обратил на происшедшее никакого внимания, только спросил:

 — Так мы отправляемся или нет?

—  Да, —  согласился я, —  и как можно скорее... Скорее!

—  Ну так клади руку на плечо.

Я подошел, с опаской оглядываясь на гроб. Оттуда выпрыгнула синеватая пятерня и вцепилась в край крышки.

Я поспешно положил ладонь на костлявое плечико демона. Он тотчас замотал головой из стороны в сторону и плюнул, после чего очертания могильника расплылись, а уже через мгновение собрались снова, превратившись в комнату замка.

Впервые за долгие месяцы заключения я оказался в человеческом жилище. На каменных стенах висели картины в золоченых рамах, несколько красочных гобеленов, пол устилал кроваво-красный шерстяной ковер, освещалась комната несколькими масляными светильниками, стоящими по углам, окон в ней не было, зато слева темнела дубовая дверь с бронзовой ручкой... Дверь! Сейчас я открою ее и окажусь в замке Оссиана, пробегу по коридорам и, если повезет, увижу солнце и выберусь наружу. Я ринулся вперед.

—  Стой! — заорал Щелчок, но я уже дернул за ручку и распахнул дверь.

Подо мной закачалась огненная бездна. Я едва не свалился, отшатнулся и застыл на пороге. Целое море огня, которому не видно конца и края. Пламя тянулось вверх гигантскими жаркими языками, взвивалось бесчисленными ярко-красными полотнищами, трепетало подо мной и рвалось коснуться меня.

Дверь захлопнулась сама собой. Пораженный невиданным зрелищем и почти ослепленный, я стоял перед ней, не поворачиваясь.

—  Ну вот, —  расстроенно сказал Щелчок, —  это же не настоящая комната замка, а колдовской чертог. Своего рода представительство. Слушайся меня, а не то с тобой точно какая-нибудь неприятность случится... Где же Оссиан? — вдруг разволновался демон. — Он уже должен был подойти... Может быть, он сегодня не в настроении?

—  Я здесь. — Голос прозвучал из угла комнаты, интонации показались мне очень зловещими, похоже, Оссиан и правда был сегодня не в настроении.

—  О! — выкрикнул Щелчок. — Оссиан, старина, никак не привыкну к твоим неожиданным появлениям.

—  Пора бы привыкнуть, —  сказал Оссиан. — Еще раз назовешь меня стариной, и я сделаю так, что твой язык высохнет и превратится в труху.

—  Не надо, —  попросил Щелчок. — Гляди, Оссиан, я тебе привел того, кого ты просил. Ну разве я не молодец? Разве не умник? Разве я не заслужил хорошего обращения?

Колдун ничего не ответил. Он сидел в бархатном кресле и сверлил меня глубоко посаженными темными глазами.

Я вспомнил, что о нем упоминал Ваакхмерит, когда рассказывал о том, что Щелчок заточил его в камень с помощью могучего колдуна.

Где-то еще я слышал это имя — Оссиан... Но где?

И тут я неожиданно вспомнил. И испугался, что если эта история вскроется, то об освобождении я могу забыть. Имя Оссиан упоминал Ламас. Тогда старый колдун зачем-то гнал по небу целую тучу гиппогрифов, собранных им со всей Белирии. Интересно, зачем они ему понадобились? Не проговориться бы. А то рассердится, что мы ему создали некоторые помехи.

—  Значит, это ты — Дарт Вейньет? — спросил Оссиан.

—  Я — Дарт Вейньет.

—  У тебя внушительная внешность, —  отметил колдун, и я подумал, что он, должно быть, надо мной издевается, но Оссиан продолжил: — Когда-то я увлекался физиономикой — наукой о лицах. Ты — ярко выраженный маниакальный и сугубо волевой тип. Такие люди — прирожденные лидеры, их трудно столкнуть с пути. Задавшись однажды целью, они уже никогда не свернут с дороги. Если, конечно, их кто-нибудь не скинет. — Он хмыкнул.

—  Все правда, —  признался я, —  я очень волевой и целеустремленный, вот только насчет маниакальности не со­гласен.

—  И своенравный к тому же, —  заметил Оссиан и вдруг сообщил: — Мы будем по очереди загадывать друг другу загадки — кто первый ошибется, тот проиграл. Обожаю эту игру. Если выиграешь ты, получишь от меня щедрые дары, и кроме того я дам Дунделю свиток, чтобы с его помощью он смог отправить тебя во Внешний мир. Выиграю я — ты на веки вечные будешь у меня в услужении. — Он потер руки. — Так мы тоже сможем получить то, что нам надо. Ну что скажешь? Договорились?

—  Что-то мне не нравится эта идея. — Я обернулся к демону.

Щелчок пожал плечами, словно говорил: “Старикан с причудами, но другого выхода у тебя нет”.

—  Все равно помирать когда-то. Так что соглашайся, —  посоветовал он.

—  Легко сказать соглашайся, а если я проиграю... — Я покачал головой. — Не нравятся мне что-то такие игры.

—  Пока никто у меня не выигрывал, —  уточнил Оссиан, —  но Дундель рекомендовал тебя как одного из самых хитрых, остроумных и изворотливых людей на земле... Так что я не мог упустить такую возможность и отказать себе в удовольствии посоревноваться.

Вот тебе и демон-избавитель. Втянул меня в неприятности.

—  Он сильно мне польстил, —  заметил я, —  остроумный — возможно, но хитрый и изворотливый... нет, нет — это точно не про меня.

—  Правда, сейчас мы не на земле, а под землей, —  уточнил Оссиан и снова потер руки. — Еще он сказал, что ты всегда идешь вперед, не страшась трудностей. Физиономика это подтверждает. Или я на этот раз ошибся, оценивая твою внешность? Порой один маленький штришок может перевернуть мое мнение о человеке. Погоди-ка, вот эта морщинка. Не является ли она?..

—  Это правда, —  был вынужден согласиться я, —  трудности бегут меня... Я всегда иду вперед, не страшась трудностей...

—  Вот видишь, —  подмигнул Оссиан, —  неужели ты испугаешься ма-а-хонькой преграды, которая отделяет тебя от свободы. А?

—  Ладно, —  решился я, —  сыграем. Только если я выиграю, чур, условия договора соблюдать.

Глаза Оссиана сверкнули нехорошим огоньком:

 — В нечестности меня еще никто не упрекал...

—  Некому уже было, —  уточнил Щелчок. Колдун цыкнул на него, и демон испуганно прикрыл рот ладошкой:

 — Молчу, молчу, повелитель!

—  Никогда не играл в загадки, неужели это действительно так увлекательно? — спросил я, размышляя о том, как бы мне половчее обмануть старика.

Вот уж не хватало мне только оказаться у колдуна в услужении. Да и как он вообще представляет себе это — король Стерпора будет ему прислуживать! Может быть, у него в слугах одни только короли, но меня подобная перспектива совершенно не устраивает...

—  Пустое брюхо, икает глухо, снаружи стужа, внутри тепло... — проговорил Оссиан.

“Ничего себе загадочка”, —  подумал я и ляпнул первое, что пришло в голову:

 — Дом!

—  И как ты догадался?! — проворчал Оссиан. — Знал?

—  Ну как же снаружи стужа, внутри тепло... — ответил я.

—  А тебя не смутило, что дом икает глухо?

—  Хм, про икает глухо я как-то не подумал, —  признался я.

—  В этом вся соль была, —  буркнул Оссиан. — Загадки рассчитаны на того, кто думает... мозгами шевелит. — Он вдруг пришел в страшную ярость и выкрикнул: — Ясно тебе?! Мозгами шевелит!

—  Ясно, —  кивнул я, очень довольный, что мое услужение Оссиану откладывается на неопределенный срок.

—  Он очень изворотлив, повелитель, —  заметил Щелчок и, удостоенный свирепого взгляда, засуетился: — Но ты куда хитроумнее, повелитель, намного хитроумнее. Ты вообще такой ум, такой ум! Ну прямо вот такой вот ум! Я, пожалуй, буду тебя звать ваше хитроумие...

—  А я тебя мешок с дерьмом! — брызгая слюной, крикнул Оссиан. — А ну заткнись лучше, пока я тебя жабой не сделал...

—  Служишь вам, служишь, —  захныкал Дундель, —  и что я получаю в ответ — одни тычки и затрещины. Сплошное моральное угнетение. Давление на психику бедного демона... Когда ты мне наконец мой облик вернешь и от припадков избавишь? Не хочу больше колбаситься.

—  Не хочешь колбаситься, стой и молчи! — сказал Оссиан.

—  Вот всегда так... всегда...

—  Теперь моя очередь загадывать, —  напомнил я.

— Ну давай, говори, —  проворчал Оссиан, —  что там у тебя?

—  Два кольца, два конца, посередине гвоздик, —  сказал я, пребывая в стойкой уверенности — колдун не может знать ответ на эту сложнейшую головоломку, ставящую в тупик самых просвещенных людей Белирии.

—  Ножницы. — Оссиан просиял, радуясь тому, что я оказался таким примитивным.

—  Неправильно, это — загадка! — улыбнулся я. — Ты проиграл, уважаемый Оссиан... Будь добр свиток!

—  Но я и так знал, что это загадка... — возмутился колдун.

—  Чего же ты тогда сказал — ножницы?! — поинтересовался я. — Не вижу логики. Знал, что загадка, и все равно ляпнул — ножницы. Как это ты мог так ошибиться? Ну теперь ничего не поделаешь. Я выиграл. Свиток на бочку...

Оссиан побагровел от ярости и бросил свирепый взгляд на Дунделя. Щелчок развел лапами и изобразил на лице слабое подобие улыбки — он явно не ожидал такого развития событий.

—  Так не пойдет! — проворчал Оссиан.

—  Как же так? — возмутился я. — Сам сказал, что все будет по-честному!

—  Еще раз, —  потребовал колдун и добавил, скривив лицо в жуткую гримасу: — или я сделаю так, что голова у тебя будет плоской как блин, а с плоской головой уже не похитришь.

“М-да, плоская голова мне совсем не подойдет, —  подумал я, —  знает, старикан, чем задеть за живое”.

—  Хорошо, —  согласился я, —  давай переиграем. Но в последний раз.

—  Идет, —  согласился колдун.

—  И на этот раз все должно быть по-честному. Я загадываю, ты не отвечаешь — даешь свиток.

—  Ладно, ладно, —  проговорил Оссиан с явным неудовольствием, —  загадывай поскорее.

—  Не лает, не кусает — в дом не пускает, —  скороговоркой проговорил я.

—  Ну, —  выдохнул Оссиан, —  это опять загадка?

— Нет, —  скорбно ответил я, —  на сей раз я решил обойтись без хитрости. Мы же договорились. Играем честно. Это замок. Ты проиграл, к моему величайшему сожалению. И тем не менее могу заверить тебя, что мне очень и очень жаль, что так получилось.

—  Проклятие! — крикнул Оссиан. — Ты что, надо мной издеваешься?

—  Нет, —  очень серьезно сказал я, —  загадки загадываю. Колдун бросил испепеляющий взгляд на Дунделя.

—  Загадки загадывает... — пробормотал Щелчок и тихонько хихикнул, заламывая пальцы...

Дверь вдруг скрипнула и стала приоткрываться. Оссиан, вскочив со своего места, в ярости захлопнул ее, но с той стороны кто-то начал биться, скрести по двери когтями и визжать что-то довольно жутким тонким и противным голоском.

—  Моя сожительница, Люцинда, —  пояснил Оссиан, —  настоящая самка варкалапа, не любит, когда я тут уединяюсь, ревнует! А чтоб тебя! — заорал он.

Дверь стала приоткрываться, словно с другой стороны была не женщина, а дикий зверь. Впрочем, сколько физических сил у престарелого колдуна — подозреваю, что не слишком много. Заклинания всякие черные творить — это одно, а вот зарядку по утрам он вряд ли делает. Щелчок решил помочь Оссиану и навалился на дверь всем своим маленьким корявым тельцем, но неизвестная Люцинда так лупила в дверь, что я понял — вдвоем им не устоять.

—  Чего стоишь? — крикнул Щелчок. — Помоги! Я нерешительно направился к двери, но Оссиан поднял руку, жестом останавливая меня.

—  Не надо, —  сказал он и указал на что-то лежавшее возле кровати. — Щелчок, ты объясни ему все, а я пойду —  иначе она не уймется... Ну ты все понял, да? —  добавил он заговорщицки.

—  Да, —  кивнул маленький демон и подмигнул Оссиану.

Что-то эти двое задумали, но что? Неужели стоило спасать меня от верной смерти, чтобы потом погубить? Или у них какие-то иные, далеко идущие планы?

— И смотри у меня, —  погрозил колдун Дунделю паль­цем, —  чтобы без всяких там фокусов.

—  Ко-о-онечно, —  протянул Щелчок, —  обижаете, дядюшка.

—  Не сметь звать меня дядюшкой! — Оссиан показал демону кулак, и тот сильно перепугался.

—  Прошу прощения, прошу прощения, это просто присказка такая, прошу прощения, это просто присказка такая, прошу прощения, —  затараторил он.

—  Смотри, а то будешь до глубокой старости колбаситься, —  пригрозил Оссиан и отпустил дверь.

Створка распахнулась, впечатав незадачливого демона в стену. На руки колдуна упала совсем молоденькая девушка с таким зверским выражением лица, что я невольно от­прянул. Она открыла рот, обнажив острые резцы, и зашипела, как дикая кошка. Оссиан втащил ее в дверной проем и захлопнул дверь, из-под нее тотчас кроваво полыхнуло — я понял, что за пределами комнаты снова разверзлась геенна огненная.

Некоторое время я и маленький демон стояли не двигаясь. Я, пораженный удивительной девицей и счастливый оттого, что игра в загадки наконец прекратилась и я путем самой примитивной хитрости победил, а Дундель, щупая нос и причитая, что вот, дескать, никакой осторожности в некоторых нет и его этот факт возмущает до глубины темной души...

—  Так я попаду наверх? — выдохнул я, потому что понял — если сейчас же не вмешаюсь, жалостливые излияния демона продолжатся еще очень и очень долго.

—  Ну к делу. — Щелчок мгновенно пришел в чувство и стал стремителен, как свиног, если ему намазать под хвостом ядовитым соком тысячецветника, он метнулся к свертку, потом — обратно ко мне, разрывая на ходу бумагу и выхватывая нечто очень и очень странное.

Должно быть, многомесячное заключение и злоключения в Нижних Пределах наложили на меня серьезный отпечаток. Я отшатнулся, предположив самое худшее. Неизвестно, что приготовил мне Оссиан? Может быть, оно вопьется мне в шею, едва Щелчок выпустит это из рук.

—  Спокойно, —  сказал демон, —  ничего страшного, прежде всего вот это. Одежда.

Он важно кивнул и положил к моим ногам первый свер­ток.

—  Посмотришь потом, —  сказал демон, —  я лично добывал одежду, все самого превосходного качества. Теперь далее... Тэк-с, рука. —  Демон щелкнул пальцами, и в загустевшем воздухе отчетливо запахло серой. Затем что-то темное стало медленно вырисовываться, пока не обратилось чем-то живым, завернутым в плотную темную ткань. Живое билось внутри материи, пыталось вырваться, но Щелчок крепко держал его цепкими когтистыми пальцами.

Я поежился — зрелище вызвало у меня отвращение.

—  Это рука, —  продолжая бороться со свертком, проговорил демон.

—  И что, интересно, я буду с ней делать? — спросил я.

—  Ну, в принципе из нее можно суп сварить. — Демон оскалил острые зубы в ухмылке, демонстрируя мне, что пошутил, потом посерьезнел. — Вообще-то я не советую. Может плохо закончиться. Полагаю, этот предмет тебе надлежит на себя примерить. Точнее... хм... к себе примерить.

Щелчок швырнул руку мне прямо в лицо, и я едва успел ее поймать. Все-таки эти демоны, даже избавители, настоящие стервецы. Рука оказалась очень верткой и сильной, удержать ее одной левой было не так-то просто. Если бы Щелчок не пришел мне на помощь, я наверняка упустил бы руку, но он оказался настолько любезен, что придержал стремительно разворачивающийся сверток и даже помог мне оторвать рукав грязной рубашки, завязанный в области культи.

Как только сверток окончательно развернулся, темная материя упала на пол и растаяла, а зеленоватая чешуйчатая конечность взбрыкнула и намертво приросла к искалеченной руке, став ее прямым продолжением.

От неожиданности я даже вскрикнул. А затем почувствовал необычайное воодушевление. У меня снова было две руки, я снова — полноценный член общества. При некоторой сноровке, возможно, я смогу пользоваться ею не хуже, чем старой. Правда, она довольно странного, нечеловеческого цвета, а на тыльной стороне ладони, прямо за средним пальцем, имеется плотная кожаная складка — острые бугорки, повышавшиеся к середине ладони и спадавшие в ее конце.

—  Неплохая рука, —  отметил Щелчок, —  кстати, она серьезно увеличит твои физические возможности... Полагаю, что и вкупе с мечом она сможет действовать вполне согласованно.

—  Это еще что значит? — спросил я, отрываясь от созерцания демонической руки.

—  Ну... хм... подобные руки иногда выходят из-под контроля, но не стоит слишком заострять на этом внимание — происходит это не столь часто, к тому же у тебя имеется другая, естественная рука, да и ноги, чтобы сдержать ее сопротивление, если она вдруг взбрыкнет...

—  Понятно. — Я несколько приуныл, но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. — Спасибо и на том.

Договорить я не успел, жесткие пальцы ухватили меня за причинное место. Демоническая конечность резко сжалась, и я завизжал на очень высокой ноте — прежде такая тональность была для меня недоступной. Преподаватель по вокалу Доми Голосистый частенько сетовал, что голос у меня слишком низкий для исполнения классических белирианских арий. Теперь бы он мог мною гордиться.

Впрочем, в этот раз концерт мой продлился недостаточно долго, чтобы кто-то успел им сполна насладиться. Щелчок подпрыгнул и резво заткнул мне рот. Ноги его оказались у меня под мышками, одной рукой он держался за мою шею, другой не давал выдавить ни звука.

—  Тише, —  прошипел он, —  даже здесь нас может услышать сам знаешь кто... И тогда я не ручаюсь за успешность твоего избавления.

—  Молчу, —  откликнулся я, когда он немного ослабил нажим на мои челюсти.

—  Отлично, —  сказал Щелчок, спрыгивая с меня.

Я заметил, что пальцы демонической руки ощупывают мой живот, и, чтобы снова не закричать, прикусил нижнюю губу.

—  Это то, о чем я говорил, —  заметил Щелчок, —  неприятно, не правда ли?

—  Крайне неприятно, —  подтвердил я, и мне показалось, что мой голос все еще имеет какую-то неправильную тональность.

—  Это она любит. — Демон качнул головой. — Собственно, за такие проделки ее прежнему владельцу ручку и оттяпали. Тот еще был любитель пощупать то, что не надо... Всех подряд за это место хватал.

—  Охм! — выдохнул я и согнулся пополам, потому что рука сжалась в кулак и стукнула меня по животу.

—  Смотри-ка, —  удивился Щелчок, —  владелец ее давно уже утратил свой норов, сидит тихонько, замурованный в самом далеком круге, а она на тебе дурной характер нам тут демонстрирует. Стукни-ка ее, чтобы знала, кто здесь настоящий хозяин!

—  Я... я не хочу такую, —  выдавил я и тут же получил мощный удар в подбородок, так что голова моя мотнулась, а я приложился затылком о стену и сполз на пол.

—  М-да, незадача. — Щелчок почесал в затылке. — Ну да ладно, есть одна штука, —  сказал он и извлек из воздуха черную перчатку, —  можно надеть на руку, и она будет парализована. Это парализующий предмет, так сказать... Оссиан тебе жертвует тоже. Хотел себе оставить. Штука ценная, но, вижу, придется тебе ее все-таки отдать. А жаль! Очень жаль.

—  Парализующий предмет? — удивился я. — Но зачем мне тогда нужна рука, если она будет бестолково болтаться? Лучше уж совсем тогда без нее.

—  Ну ты и привереда, —  рассердился Дундель. — Ну как зачем?! Как зачем?! Выглядит она пристойно, смотришься теперь так, будто рука на месте, а вообще, —  постучал он себя по носу громадным указательным пальцем, —  на твоем месте я бы отправился к лесным нимфам, их королева умеет заговаривать разные части тела. Порой, знаешь ли, весьма полезно бывает. Ну и в том числе она усмиряет предметную магию. В общем, после того как закончим с подарками, я тебя к ней направлю. Понял или как?

—  Лесная нимфа? — переспросил я, схватил перчатку и принялся натягивать ее на сопротивлявшуюся руку.

Если бы не помощь демона, уверен, мне так и не удалось бы с ней совладать (уж больно она оказалась крепкой и увертливой), но после того, как Дундель ухватил меня за локоть и, прижав руку к полу, три раза топнул по ней пяткой, дело пошло на лад. Перчатка выполнила свое предназначение — рука повисла как плеть.

—  А что здесь специалистов по заговариванию частей тела нет? Тот же Оссиан, например, —  поинтересовался я, —  может, лучше он займется моим случаем? Или какие-нибудь другие местные колдуны.

—  Конечно, здесь нет специалистов. Ты что, с ума сошел? — вытаращился на меня Щелчок. — Здесь одни дестракторы. Они тебе руку оттяпать могут или с твоей второй рукой что-нибудь плохое сделают. Оссиан, так тот вообще их коллекционирует, по-моему. А ты думал, откуда он ручишку раздобыл? Из своих личных фондов тебе пожаловал. Так-то! А тебе нужна магия чароразвеятельная, добрая, —  выговорил он с явным отвращением, —  ну, чтобы дурные чары развеять. Такая магия у лесных нимф имеется. Потому что они добрые. Она и не колдуньей даже зовется, а феей. Андерстенд?

—  Чего? — переспросил я.

—  Ну, это я на языке куннов изъясняюсь. Варвары они, конечно, несусветные, почти вовсе души лишены, но язык у них презабавный. Не находишь?

—  А может, Оссиан мне все же поможет? — спросил я с надеждой — очень уж не хотелось мне после кошмарных месяцев, проведенных в Нижних Пределах, еще тащиться к какой-то там лесной нимфе.

—  Ты что, хочешь еще раз с Оссианом повидаться?! — удивился Щелчок. — Может, еще загадки снова позагадывать?!

—  Нет, —  честно признался я.

— Вот и правильно, —  одобрил демон, —  я же тебе все, кажется, объяснил про деструктивную направленность его магии. Да и личности в общем-то тоже. Скажу тебе по большому секрету: более взбалмошного колдуна я в жизни не встречал, у него настроение хорошее бывает пару раз в году, и то только потому, что Люцинда ему дала погладить ручку или ножку... А так он же старый, ну ты же видел его. Только этой самой предметной магией и спасается! — Щелчок захихикал. — Ну ты меня понял, да?

—  Я все слышу! — раздался вдруг сквозь шум и треск голос Оссиана. Кривоногий демон в ужасе рухнул на колени.

—  Не вели казнить, темный повелитель! — запричитал он. — Что-то с моим языком сегодня не то происходит, мелет, понимаешь, всякую ересь. Еще раз повторится — сам себе его вырву!

—  Помилован, —  коротко буркнул Оссиан, что-то щелкнуло, и треск пропал.

—  Во как, —  заметил Дундель, поднимаясь с колен, —  а ты говоришь! Везде он, вездесущий и необоримый, НИКУДА от него не спрятаться. Я просто вот чего сказать-то хотел, —  огляделся он по сторонам, —  что Оссиан сегодня в очень добром настроении был... А ведь мог и покарать за твою выходку с загадками. Шутка была очень так себе. И если бы ему от тебя большой пользы не было, то он бы тебя точно на части порвал. Андерстенд?

—  Хорошо, что все закончилось удачно, —  согласился я, поднимая безвольную руку и отпуская ее.

Затянутая в перчатку конечность пребольно хлопала меня по боку, но я подбрасывал ее снова и снова, надеясь, что произойдет чудо — она оживет и будет мне подчиняться.

—  Напрасно, кстати, ты вот так дурачишься, —  сообщил Щелчок, —  гляди, сейчас перчатка разорвется, и ручка тебя опять за шарики прихватит...

Демон разразился противным каркающим смехом.

Я мигом оставил руку в покое.

—  Так, продолжим, —  сказал Дундель, —  вот это вот визаутклоузер-око. — Он вынул из пустоты желтый глаз, казавшийся стеклянным шариком, покрутил его, причмокивая губами, и, наконец, протянул мне.

—  Визаутклоузер-око? — переспросил я.

—  Визаутклоузер-око, —  подтвердил Дундель. — Ну, так оно называлось бы на языке куннов, —  важно пояснил он, —  как полилингвист тебе говорю.

“Ага, полилингвист нашелся тоже, —  подумал я, —  выучил пару словечек и теперь козыряет ими. Думает, я когда-нибудь поверю, что у демона может быть классическое образование”.

—  А у этого визаутклоузер-ока какие особенности? — поинтересовался я.

Опыт с рукой меня многому научил, и я решил подробно все разузнать, прежде чем приставлять подозрительный предмет к пустой глазнице.

—  Ничего особенного, —  успокоил меня демон, —  можешь не волноваться, впрочем, и ничего полезного тоже —  он позволяет видеть всех без одежды...

—  Ничего себе ничего полезного! — обрадовался я и поднес глаз к лицу.

Чем ближе я подносил око, тем сильнее оно трепетало на ладони, затем пришло в движение, словно притянутое пустой глазницей, и вошло в нее, заняв свое место. Я на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, то понял, что снова вижу мир двумя глазами. Обзорность существенно улучшилась. Особенных отличий по сравнению с прежним глазом я пока не ощутил. Некоторое неудобство, конечно, было. В правый глаз словно песка насыпали, к тому же когда я попробовал скосить глаза к кончику носа, то ощутил резкую боль, буквально пронзившую мозг. Я даже вскрикнул.

—  Приживется, —  успокоил меня Щелчок, —  это только первое время неудобно, а потом все будет нормально.

—  Очень неприятное ощущение... — поделился я.

—  Да, кстати, ты меня правильно услышал, или нет, или я не все успел сказать... —  Демон потер ладошки, он явно пребывал в легком смущении. — Иногда глаз действительно позволяет видеть всех без одежды, хотя чаще все-таки ведет себя совсем как обычный орган зрения, но есть у него один мелкий недостаток...

—  Какой? — убитым голосом спросил я. — Он что, как-то влияет на работу мозга, и после полудня я буду бегать вокруг дворца и смеяться?

—  Хорошая идея, —  одобрил демон, —  бегать ты не будешь, просто иногда обнаженных женщин глаз показывает одетыми. Ну, такой глаз целомудрия, так сказать. Его, между прочим, так и называли раньше.

—  Та-а-ак, —  выдавил я, —  и как же часто это происходит?

—  Довольно часто. — Щелчок покачал головой. — Но не стоит отчаиваться, есть же выход: закрыть глаза, например, и представить то, что тебе нравится. Додумать... хм, хм...

—  Это все? — спросил я.

—  Зато одетые женщины и мужчины, —  хмыкнул Дундель, —  могут предстать совсем раздетыми в самый неподходящий момент...

—  И мужчины? — вытаращился я.

—  Ну, знаешь, вкусы же у всех разные бывают. У некоторых весьма специфические. А его, между прочим, делали для нужд разных людей. Кое-чего, разумеется, не учли. Да на всех и не угодишь.

Моя рука неосознанно потянулась к серьге, и я принялся за нее дергать. Демон скривил рот, он наблюдал за моим “страшным жестом” почти без выражения. Тут я подумал, что ссориться с маленьким обманщиком сейчас все равно нельзя и даже такой глаз все же лучше, чем совсем ничего. Но почему-то я ощущал себя обманутым, когда негодяй вручил мне вместо обещанных подарков от Оссиана бесноватую руку демона-извращенца и визаутклоузер-око — глаз целомудрия.

—  Доброта, искренность, трудолюбие особенно ценятся в людях, потому что этого в них меньше всего, —  сказал Щелчок, —  а мы — народ куда более честный. В нас все эти качества отсутствуют, но мы прямо говорим об этом, а ценить их даже и не думаем.

—  Что это ты ударился в философию? — мрачно спросил я.

— Так, наболело, —  ответил он и рявкнул: — Как там у вас говорят — дареному коню под хвост не заглядывают?

—  В зубы не смотрят! — поправил я.

—  Ладно, —  сказал он, —  тогда ближе к делу, если в зубы не смотрят. По поводу королевы нимф, которая, может быть, сможет тебе помочь, если конечно... хм-хм... захочет.

—  А что, она может не захотеть? — спросил я, чувствуя, как улетучиваются остатки радужных надежд.

—  Вполне, —  кивнул Щелчок, —  характер у нее довольно своенравный. Идет навстречу, только если ей что-нибудь посулить...

—  Ах, посулить... — Я задумался. — Но что же я могу ей посулить? У меня же ничего нет.

—  Не совсем, —  сказал демон. — И показал на перстень с черным камнем, который я носил на безымянном пальце левой руки. — Это что такое?

—  А-а, —  сказал я, —  да это совсем ерунда, побрякушка.

—  Ну-ну, смотри, но Оссиан только что шепнул мне, что эта побрякушка может помочь тебе договориться с королевой лесных нимф. Дело в том, что норный народец очень им досаждает.

—  Откуда он узнал о свойствах перстня? — проворчал я.

—  Послушай, Оссиан думал, как тебе помочь. Слушайся Оссиана. Я только исполняю его волю. Тут меня посетила новая идея.

—  Можно я спрошу тебя, —  сказал я, —  а почему Оссиан мне помогает? Даже если принять во внимание, что ты демон-избавитель, что-то я никак не пойму: в чем интерес самого Оссиана?

—  Разве я не сказал? — деланно удивился Щелчок. — Вот память! Совсем никакая стала после того, как этот неотесанный Ваакхмерит мне по голове стукнул, когда мы его в бутылку пихали... Ну, в общем, —  замялся он, —  ты должен будешь отдать мне свою дочь.

—  Нижние Пределы вас всех побери! — вскричал я.

—  Спасибо, —  откликнулся демон и улыбнулся так сердечно, словно я только что сделал ему самый лучший в жизни комплимент.

— Но почему ты не сказал раньше?!

—  Раньше? — Щелчок растянул губы в усмешке, —  А ты что, пообещал бы мне отдать свою ненаглядную дочурку за бесполезную руку, которая постоянно норовит отдубасить владельца или висит парализованная, и глаз, что в самый неподходящий момент может всех вокруг увидеть голыми, а обнаженную красотку нарядит в красные шаровары и плотный вязаный свитер?

—  Что вам всем сдалась моя дочь в самом деле?! — вскричал я. — То Кевлар Чернокнижник пытался ее заполучить, а теперь вот ты.

—  Да что ты так волнуешься? Ты же ее даже не знаешь! Да и на кой она тебе в самом деле?

—  Да пригодилась бы на что-нибудь, она же все-таки дочь, —  сказал я и подумал: “А что, если сейчас сорвать перчатку и, если вдруг рука подчиняется мне, хорошенько врезать демону по наглой зеленой морде? Но как я тогда выберусь отсюда? Другой помощник в нелегком деле моего освобождения вряд ли сыщется...”

Уже в который раз я сдержал свой порыв до лучших времен, что, вообще говоря, было делом довольно опасным. Был у меня в шайке один головорез, который все время сдерживался, не отвечая на насмешки товарищей. Его часто обижали и всячески третировали, а он все стойко сносил. У него отнимали его долю добычи, а он терпеливо наблюдал, как другие делят ее, рассовывая по собственным мешкам и карманам. Ему били кулаком в зубы, а он только вытирал кровь с разбитых губ и молчал. Потом сошел с ума, убил и съел троих, что злобствовали больше других. Да потом еще долго бегал по лесу в округе, ловил людей и тащил к себе в логово, наводя страх и ужас на окрестные деревни. В общем, это я к тому, что сдерживать себя нельзя. Надо давать выход" собственным чувствам.

—  Я отказываюсь ее отдать, —  заявил я, —  если ты мне не скажешь, зачем она вам понадобилась.

—  Я могу, конечно, тебе сказать, —  задумчиво проговорил Щелчок, ковыряя желтым когтем здоровенного указательного пальца каменную стену, —  но только в общих чертах. В общем, у твоей дочери будут некоторые необычные способности. Очень ценные способности, надо сказать. Такое предсказание сделал Оракул.

—  Оракул, Оракул! — рявкнул я. — Что еще за Оракул? Все про его предсказания только и говорят, а самого никто и в глаза не видел.

—  Все правильно, —  кивнул Щелчок, —  никто и не уви­дит. Вот ты представь себе... В народе зарождается какой-то слух о том, что будет происходить в будущем. Обычно слухи об чем бывают?

—  Об чем? — спросил я.

—  О прошлом, —  пояснил демон, —  а тут вдруг зарождается слух о будущем. Не кажется ли тебе это странным? Андерстенд?

—  Нет, —  честно ответил я.

—  Ну как может зародиться слух о том, чего еще нет. Например, когда-то появился слушок, что ты, дескать, заберешь власть над всей Белирией и станешь ее единовластным правителем. Было такое?

—  Так это домыслы, а не слухи, —  сказал я. — А вы что, тоже здесь, в Нижних Пределах, об этом слышали?

—  Конечно! — Щелчок покрутил у меня перед носом здоровенным узловатым пальцем. — И это не домыслы. Что угодно — только не домыслы. Это Оракул. Оракул создает предсказания и пускает их в народ, Оракул ведает умами. Оракул все видит и предсказывает. А провидцы видят будущее в многовариантном лабиринте, где не совсем ясно, какой вариант им нужен на самом деле... В общем, все это весьма запутанная тема. Не хочется, признаться, вдаваться в детали. Давай-ка лучше обсудим, когда именно ты нам ее...

—  И какими же такими способностями, —  перебил я его, —  будет обладать моя дочь, что она всем вам так понадобилась?

—  А до тебя слухи еще не доходили? — спросил Щелчок.

—  Нет, —  ответил я.

—  Ну кто знает, —  медленно сказал демон, словно опасался по неосторожности ляпнуть что-нибудь лишнее, —  всякое говорят... иногда говорят одно... иногда другое. А какая тебе разница? Тебе-то в этих способностях что? Они будут служить Оссиану. Твоему спасителю и благодетелю, между прочим.

Я помолчал, раздумывая о том, что каша заваривалась нешуточная. И что те силы, которые во всем этом замешаны, похоже, мне совсем не по зубам...

—  А это правда, что повелитель Нижних Пределов исчез в незапамятные времена, не оставив преемника? — спросил я.

—  С чего ты это взял? — насторожился Щелчок.

—  Рассказал кое-кто.

—  Кто? — спросил Щелчок.

—  Кое-кто! — ответил я.

—  Да правда, правда, —  с неохотой сознался маленький демон. — Но ты не слушай всех этих болтунов — какой-то порядок у нас все еще сохраняется, хотя интриги по этому поводу, конечно, возникают нешуточные. Место ведь вакантное. Все, кому не лень, претендуют на роль нового повелителя Нижних Пределов. — Тут он с подозрением уставился на меня. — Что, и ты туда же? Хочешь стать новым темным властителем?

—  Да ты что? — вскрикнул я, меня ужаснула подобная перспектива. — Какой из меня темный властитель?!

—  Действительно, —  согласился Щелчок, критически меня разглядывая, —  никакой. Вот из меня бы вышел хоть куда! — Он горделиво выпятил грудь, потом выдохнул воздух, вытянул губы и похлопал себя по обрисовавшемуся животику. — Но, к сожалению, это не для меня — слишком велика вероятность, что долго не протянешь... А я, понимаешь ли, люблю жизнь со всеми ее радостями и бедами... Да уж, не для меня...

—  Хотя интриги плести ты мастер! — Сам не знаю, как у меня это вырвалось.

—  Что ты имеешь в виду?! — Щелчок набычился и упер руки в бока.

—  Да ничего, —  откликнулся я.

—  Ну ладно, раз ничего, —  погрозил мне Щелчок паль­цем.

Возникло непреодолимое желание дернуть его за этот палец так, чтобы он взвыл от боли, но я сдержался: если бы в этих местах я поддавался всем возникающим у меня порывам, то давно уже лишился бы головы.

—  А Оссиан? — поинтересовался я. — Он не собирается претендовать на это место?

—  Что?! — заорал Щелчок. — Оссиан?! А Оссиан тут при чем?! — И тут же сбавил голос, воровато огляделся по сторонам и ткнул в меня пальцем. — Я этого не слышал, понял?

—  Понял, —  кивнул я.

Про себя я решил, что, пожалуй, теперь мне известно, каким замыслом руководствуется Оссиан, помогая мне. Только все равно непонятно, при чем здесь моя еще неродившаяся дочь...

—  Ну-с, к делу, уважаемый, —  сказал маленький демон и поглядел на свой указательный палец в некоторой задумчивости, —  поговорим о королеве лесных нимф. Живет она довольно далеко от Белирии, но, если ты с ней договоришься и даже заслужишь доверие, она направит тебя прямиком туда, куда тебе нужно. Королева лесных нимф- очень сильная фея. Тебе следует с ней подружиться...

—  А если у меня не получится? — спросил я.

—  Не верю, —  погрозил мне пальцем Щелчок, —  ты недооцениваешь свое обаяние. При желании ты можешь очаровать любую.

—  Издеваешься, —  сказал я, почесывая длинную бороду.

—  Издеваюсь, —  согласился Щелчок, —  но ты будь смелее, увереннее, и все у тебя получится. Женщины любят мужчин напористых, смелых и сильных... Так что давай, собирайся — и становись таким, пока не поздно. Понял?

“Пнуть бы его ногой в маленький выдающийся животик, а потом колотить гнусной башкой вон об тот обломок скалы, —  подумал я, —  вот было бы здорово!”.

Я широко улыбнулся:

 — Ты прав, я уже ощущаю, как меня наполняет уверенность в собственных силах.

—  Отлично, —  обрадовался Щелчок, —  так держать!

—  Уже держу, —  сказал я.

— Чего? — не понял демон.

—  Это выражение такое, —  пояснил я, —  так говорят наверху.

—  Ты это, не темни! — Щелчок в который раз погрозил мне пальцем. — А то я это, я с виду только такой маленький и смешной, а так я жуть какой страшный. Держит он! Обиду, что ли, затаил за то, что я тебе парализующую перчатку не сразу отдал?

—  Никаких обид, —  сказал я.

—  Ну тогда ладно, потому что я на твоей стороне.

—  Понимаю, —  кивнул я, —  давай же, отправляй, избавитель. — Я хмыкнул.

Мне не терпелось поскорее увидеть дневной свет, но демон медлил, казалось, он о чем-то всерьез и надолго задумался.

—  Да, еще одно, —  сказал наконец Щелчок.

—  Ну что еще?! — выкрикнул я в ярости.

—  Ну, мне бы хотелось, чтобы свою дочь ты назвал моим именем... — потупился он.

—  Что?! — вскричал я, потому что не поверил собственным ушам. — Я что, должен назвать свою единственную дочь Дундель?

—  Ну не Дундель, —  сказал демон, —  чего сразу Дундель. Меня бы вполне устроила Дунделина.

—  Это что, тоже Оссиан придумал? — мрачно поинтересовался я.

—  Ну почему Оссиан? — Щелчок задрал подбородок. — Это лично моя идея.

—  Не бывать этому! — заявил я. — Что еще за Дунделина?! Нечеловеческое это имя.

—  Ах, не бывать этому?! — разозлился демон. — Ну и торчи тогда в Нижних Пределах до скончания веков!

Он сложил руки на тощей груди и отвернулся. Я присел у стены и стал ждать, когда он одумается. Все-таки ситуацию контролировал лично Оссиан. Дундель был здесь второстепенным персонажем. Но он оказался по-настоящему упертым созданием. Втемяшил себе в голову, что мою дочь я должен назвать в честь него, и никак не хотел выбросить из головы эту глупую идею.

Прошло довольно долгое время. Щелчок не шевелился, я тоже. Так мы испытывали терпение друг друга. Наконец, когда миновала почти половина земных суток, я подумал, что мне уже, похоже, глубоко наплевать, как будут звать мою дочь.

Дунделина Вейньет звучит не столь отвратительно, как, скажем, Дария Донц, Алехандра Маринима или какая-нибудь Порина Дашков. Все эти придворные дамы отличались чудовищным характером, но зато были лучшими подругами моей супруги, оказывая на нее исключительно пагубное воздействие. Когда она проводила время в их обществе, к вечеру у нас непременно разгорался скандал из-за того, что я кровавый деспот и тиран, а она кроткая жертва домашнего насилия. Если бы я только мог, то приложил бы все силы, чтобы изолировать Рошель от их тлетворного влияния, но, к сожалению, лишить ее общества хотя бы одной из вышеупомянутых особ — значило навсегда стать жертвой ссор из-за того, что я, дескать, разлучил ее с любимой подругой.

—  Ладно, —  сказал я, —  договорились. Дунделина так Дунделина.

—  Договорились, —  просиял Щелчок, —  если бы ты знал, как я рад! Но думал ты чего-то очень долго. Скоро уже четные сутки закончатся, и я заколбашусь.

—  Вспоминал подружек жены, —  пояснил я, —  и понял, что в имени Дунделина заключено много прекрасного.

—  Ты прав, как ты прав! — просиял демон. — Ну, вроде все. Я тебя отправляю.

—  Я готов, —  кивнул я.

—  Ты одеваться собираешься или как? — спросил меня Щелчок.

—  А, да, конечно. — Я схватил сверток и начал разворачивать его.

Внутри оказалась не только одежда, но и ножны с Мордуром. Увидев фамильный меч, я едва удержался от желания схватить демона за плечи и крепко обнять. Поскольку в прошлый раз он уклонился от моей благодарности, то в данный момент я не стал ничего предпринимать. Просто стоял и смотрел на свой меч, с которым одержал победу в Стерпоре.

—  Ты чего застыл? — удивился Щелчок. — Сабелька — часть твоей одежды. Или я чего не понимаю?

—  Это не сабелька, —  обиделся я, —  это фамильный клинок дома Вейньет — Мордур.

—  Подумаешь, фамильный клинок! — хмыкнул Дундель. — Я его на складе со всякими железками откопал. Валялся на самом верху, вот я его и взял.

—  Ты что, не видишь — королевская вязь, видишь — этот вензель на рукояти...

—  А, —  махнул демон лапой, —  одевайся лучше.

Откуда ему был известен мой вкус и размер одежды, я не знаю, но демон попал прямо в точку. Широкие красные штаны с черными полосами, белая шелковая рубашка со шнурками-кисточками из-под воротника, желтый камзол с красным верхом. Накинув на плечи бордовый плащ, а на голову нацепив шляпу с перьями, я почувствовал себя великолепно. Подумав, отбросил правую перчатку. Останусь в черной парализующей. Она добавит моему виду асимметрии и зловещего шарма.

—  Как я выгляжу? — спросил я.

—  Это лучше у человеческих женщин спросить. — Демон хихикнул. — На мой вкус — отвратительно.

—  Ясно, —  кивнул я, —  рад, что я не в твоем вкусе, —  и не сдержался: — Лягушка зеленая.

Покидая Нижние Пределы, я думал, что раньше, в своей земной жизни, относился к ним слишком предвзято. Не знаю, чем было продиктовано подобное отношение. Наверное, сложившимся наверху стереотипом, что Нижние Пределы — царство зла. Место это, вне всяких сомнений, зловещее и чудовищное, и все же я покидал подземный мир, пребывая в стойкой уверенности, что он мало чем отличается от мира внешнего. Здесь также бушевали страсти, писались стихи, лился в распахнутые рты светлый эль и существовала четкая социальная иерархия — угнетенность туповатых демонов интеллектуально развитыми колдунами. Здесь имелось и профессиональное разграничение: демоны — рабы, демоны- охранители, демоны — рабочие, Куксоил — снабженец, толкающий тачку с провизией...

Я твердо решил, что, когда окажусь в своем королевстве, постараюсь все сделать, чтобы развеять ложные представления о Нижних Пределах, как об империи зла. Скорой Смерти Серые Равнины — так называли нижний мир представители анданской церкви, несомненно, нуждался в том, чтобы кто-нибудь рассказал о нем правду людям.

—  Готов? — спросил демон.

—  О да, —  ответил я и принял героическую позу путешественника через глубины земли к свету.

Дундель щелкнул пальцами, извлек из ниоткуда желтоватый потертый свиток, развернул его и, взмахивая длинными руками, принялся нараспев читать слова.

Мои одежды вдруг занялись ярким пламенем. Я стал сбивать его и, ощутив нестерпимый жар, закричал. В то же мгновение подо мной словно что-то взорвалось и, рассекая пространство, я метеором устремился вверх. Преодолевая жесткое сопротивление воздуха, я посмотрел вниз и увидел, что из-под моих ступней с ревом вырывается струя почти белого пламени. С большим трудом я вернул голову в исходное положение и тут же врезался в землю. Сквозь глинистую почву я проходил как нож сквозь масло, хотя шляпа натянулась на голову так, что разорвалась, и ее поля оказались у меня на шее. Вскоре в глаза хлынул яркий свет. Словно пробка из бутылки я вылетел во Внешний мир.

Вокруг меня насколько хватало глаз простиралась зеленая степь. Посреди нее росло только одно дерево. Все это я успел заметить, повиснув в воздухе почти в десяти метрах над землей. Затем рухнул вниз, запутался в ветвях и, продираясь сквозь них, попросту говоря — падая, подумал, что мне пришел конец. Но ветви смягчили падение, и соприкосновение с почвой оказалось не таким уж и болезненным, только челюсти предательски клацнули, и я прикусил язык. Промычав нечто нечленораздельное, я принялся бегать вокруг дерева и бегал до тех пор, пока язык не перестал мне досаждать.

Я осмотрел свой наряд. Новая одежда сильно пострадала. Камзол и штаны, все черные от сажи, все еще дымились. Плащ выгорел до дыр, поля шляпы неровным ожерельем висели на шее. Я решительно сдернул остатки с головы. Перья попросту сгорели, но благодаря шляпе мне удалось спасти волосы. Сапоги выглядели самым плачевным образом, но подошвы были на месте. Что не пострадало совершенно, так это парализующая перчатка. Скорее всего, она была защищена от огня специальным заклинанием. Другая перчатка пришла в абсолютную негодность — ее пришлось выбросить.

Не стоило мне называть Щелчка-Дунделя лягушкой зеленой — и мое платье было бы целее, и приземление не таким жестким. Хотя он, конечно, “лягушка зеленая”, и больше никто, после того что он натворил.

—  Соце, здаствуй! — крикнул я, простирая руку к небу — язык пока отказывался мне повиноваться. — Я венуся! Венуся в мил!

От счастья хотелось пуститься в пляс. Что я и сделал...

 

* * *

 

Так уж устроен наш современный мир, что стройных в нем любят, а полных — нет. Особенно девушек. И вы наверняка тоже с этим сталкивались... Такая позиция отнимает у нас само право на существование. Если мы, мол, не соответствуем, то лучше нам вообще исчезнуть с лица земли. Я не предлагаю с этим бороться — я предлагаю уничтожить всех тех, кто так думает. Тех же, кто чудом уцелеет, мы будем использовать по своему усмотрению.

Речь воительницы Брунхильды перед тем,

как она и воинственные племена кувачосов

напали и разрушили монастырь

священного ордена Тощих Мыслителей

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В ней рассказывается о встрече с престарелым любителем поспать лет этак пятьдесят или даже все сто, а также исследуется вопрос, почему лесные нимфы не могут летать

 

Пляшущий посреди бескрайней равнины король Стер-пора, в обгоревшей одежде, с безвольной, мотающейся как придется рукой — картина, достойная кисти безумного живописца.

Вдоволь наплясавшись, я остановился, чтобы перевести дух. Осмотрелся. Степь... бесконечная степь, усыпанная лиловыми колокольчиками, желтыми одалисками, светло-розовыми ромашками. И одно-единственное дерево, на которое я чудесным образом приземлился.

Лесные нимфы, по моему разумению, должны были обитать в лесу, но никак не в степи. Если, конечно, их не назвали лесными по злой иронии...

Проклятый Щелчок! А я еще пообещал ему, что назову свою дочь Дунделиной. Вот вам демоническая благодарность...

Я двинулся в путь. Весь остаток дня, вечер и ночь я тащился по бескрайней равнине, чувствуя, что от усталости скоро свалюсь без чувств. И никакого леса, никаких нимф, никакой королевы — доброй феи Лелены. Парализованная рука болталась как плеть, а демонический глаз болел и натирал глазницу. Я даже подумал, что, может, он мне по размерам не подходит или слишком жесткий для человека?

“И почему со мной все время происходят одни только неприятности и меня заносит вовсе не туда, куда мне нужно? Дело ясное, —  решил я, —  с мировым злом бороться — не сахар. Надо смириться со всеми лишениями, стойко сносить удары судьбы. Надо идти к победе и верить в себя”.

Проклиная Дунделя, колдуна Оссиана, Заклинателя, Кевлара Чернокнижника, своих братьев и все мировое зло вместе взятое, я брел вперед, одержимый надеждой, что куда-нибудь все же приду.

На равнину спустилась ясная ночь, я обрел возможность впервые за долгие месяцы насладиться видом звездного неба и огромной бело-голубой луны. Я настолько воодушевился великолепием природы и свободой, что мне захотелось вцепиться в небосвод и скомкать его, сдавить в объятиях так, чтобы он закричал...

В конце концов я упал (невозможно все время пялиться в небо и не свалиться), растянулся в буйной траве и немедленно заснул.

Мне снилось, что небо само спустилось на землю, собирается сжать меня в объятиях и приговаривает: “Вот сейчас и поглядим, кто из нас будет кричать громче!”

Я проснулся от ужаса и закричал. Недовольные вороны вспорхнули в голубое небо. Наглые птицы подбирались к демонической руке, собираясь попробовать ее на вкус. Черная перчатка их, понятное дело, не смущала. Такими крепкими клювами можно и кожаный доспех продырявить.

За то время, что я спал, солнце добралось до зенита. Начался новый день.

Я поднялся на ноги и тут же увидел лес. Если бы я не свалился от усталости, то дошел бы до него уже ночью.

“Ура! — сказал я себе. — Кажется, удача сегодня на моей стороне”.

Но когда я подошел ближе, то понял: то, что я ошибочно принял за лес, —  вовсе не лес, а настоящее наказание для всякого, кто хочет в него войти. Кустарник разросся на опушке так буйно, что мне с трудом удавалось продираться сквозь плотные колючие дебри. Дальше началось что-то и вовсе невообразимое. Густой ельник рос повсюду, словно какой-то злодей специально высадил деревца плотной стеной. Колючие ветви цеплялись за одежду. Поваленные толстые стволы приходилось перелезать, переползать и обходить стороной, теряя множество времени. Ножны с Мордуром цеплялись за коварные сучки, тянули меня назад. Продвижение затруднялось еще и тем, что расчищать дорогу я мог только левой рукой, правую — парализованную — приходилось придерживать, потому что она так и норовила застрять в очередной торчащей рогатке. Я даже подумал о том, чтобы снять парализующую перчатку (хотел, чтобы рука помогала мне ломать преграждающие путь корявые ветки), но потом вспомнил, как она схватила меня между ног, и решил не рисковать будущей дочерью, обещанной Дунделю и Оссиану.

Наконец естественная изгородь кончилась. К тому моменту как я выбрался из нее, плащ напоминал отдельно висящие на спине ленты, один рукав камзола оторвался, и в довершение всего я сильно исцарапал лицо. Я выдернул из щеки длинный шип и выругался...

Дальше лес выглядел вполне заурядным. Создавалось впечатление, будто кто-то специально расстарался и превратил опушку в непролазные дебри...

Итак, я на верном пути. Если есть лес — значит, должны быть и лесные нимфы.

Я не стал сразу кидаться на поиски феи Делены, а решил пройти подальше, рассудив, что нимфы, скорее всего, не любят случайных гостей и предпочитают жить где-нибудь подальше. К тому же, как всяким живым, пусть и магическим, существам им нужна вода.

Едва я успел подумать о воде, как деревья передо мной расступились и я вышел к широкому озеру. Берега его поросли низким кустарником, спокойная гладь темнела внушительной глубиной. На поверхность со дна всплывали пузыри, кружились мелкие водовороты.

“То, что нужно, —  подумал я, —  нимфы где-то рядом. Надо просто побродить по округе, и я обязательно наткнусь на них”.

Я представил, как выгляжу — с отливающим желтизной глазом, затянутой в черную перчатку, болтающейся словно плеть рукой и оцарапанной шипами кустарника бородатой мордой. Скорее всего, нимфы решат, что к ним пожаловал лихой разбойник, чтобы поживиться их маленькими блестящими украшеньицами. Они же могут, не разобравшись, сбросить меня в озеро или заманить в магическую ловушку.

“Набросятся всем скопом и порубают маленькими топориками в мелкое крошево, —  подумал я и одернул себя: —  Это же не всякие твари из Нижних Пределов, а нимфы, существа добрые и ласковые... Значит, убьют меня со свойственным им добросердечием, во сне. Усыпят и придушат”.

Я запаниковал. Потрогал Мордур.

Если нападение будет внезапным, успею ли я выхватить его левой рукой достаточно быстро, чтобы защититься?

Побродив некоторое время возле озера, я вдруг понял, что в таинственном лесу царит почти абсолютная тишина —  довольно зловещий знак.

“Мог ли Щелчок обидеться на зеленую лягушку до такой степени, чтобы заслать меня куда подальше?” — спросил я себя.

И присел на пенек, размышляя, что предпринять в столь непростой ситуации, ведь мне во что бы то ни стало нужно найти королеву нимф и сообщить лесным обитательницам, что я не представляю для них никакой угрозы. Решение пришло ко мне сразу. Я вскочил на ноги и заорал во все горло:

 — Лесные нимфы, не бойтесь меня, я пришел с миром! Э-ге-гей! Лесные нимфы, где вы?! Я не сделаю вам ничего дурного! Я — хороший! Я очень хороший! Очень и очень хороший!

В тишине мой голос звучал более чем странно, но я упорно продолжал накликать на свою голову неприятности. И они явились в виде выползшего из озера на скользкое бревно омерзительного вида старика. На носу у престарелого представителя озерной нечисти росла здоровенная поганка. Руки его то опускались к самой воде, то с невероятной скоростью втягивались в плечи. Старик гримасничал, его лицо принимало самые разные выражения. Уследить за тем, что он думает, при наличии такой гибкой мимики не представлялось возможным.

Я поначалу опешил при виде такого чудовищного кривляки, но потом признал в нем goluram primitivis (“голурума обыкновенного” по классификации, принятой в просвещенной Миратре) и успокоился — с этими тварями мне уже приходилось сталкиваться, а одному я даже как-то отрубил голову. Гнусный озерный житель решил тогда сплести интригу и шантажировал меня, требуя денег. Якобы он знал, куда делась моя невеста Рошель де Зева. Разумеется, мне пришлось наказать отъявленного мерзавца с присущей мне суровой справедливостью: он лишился головы и не получил денег.

—  Чего орешь? — проворчал старик. — Разбудил меня. Горлопан!

—  А ты кто такой? — поинтересовался я.

—  Голурум я, —  ответил он.

—  Вижу, что голурум. А чего больно старый? — Такой постановкой вопроса я вовсе не собирался его обидеть или вывести из себя, просто раньше мне приходилось видеть только очень молодых голурумов.

—  Да уж такой старый, что тебе и не снилось, —  согласился старик и щелкнул по грибу, росшему на носу. Поганка издала противный звук, качнулась, упруго выгнулась, как танцовщица с базарной площади Мэндома, и приняла прежнее положение... — Вот, —  с неудовольствием заметил голурум, —  бородавчатыми грибами весь порос, эка гадость, а молодежь-то — вся в город подалась, деньги, понимаешь, зарабатывают, соглядатайствуют помалеху.

—  Знаю, —  сообщил я.

—  Знаешь? — вскинулся старик. — А почему тогда орешь?!

В его вопросе я не уловил никакой логики и просто пожал плечами в ответ. Старик нахмурился. Брови его наползли одна на другую, а потом и вовсе поменялись местами. Он постучал себя по носу пальцем, и нос уполз куда-то за ухо. Челюсти его сначала застучали, а потом захлопнулись. Гримасы престарелого дурня не вызвали у меня страха — только отвращение.

—  Ты лучше полезай обратно в озеро, старикан, —  сказал я, —  я лесных нимф ищу, а ты мне совсем не нужен. Больше орать не буду. Спи себе.

—  Да? — язвительно заметил голурум. — А чего тебе от нимф понадобилось, калека с ручкой отбитою, могу я полюбопытствовать? Али как?

Раздосадованный его наблюдательностью, я потрогал парализованную руку и пробурчал:

— Не отбитую, а временно лишенную трудоспособности по некоторым веским причинам. И покончим с этой темой. Может, ты знаешь, где нимфы живут?

—  Отчего же не знать, —  обрадовался мой собеседник, —  все знаю, все расскажу, только ты мне тоже уж скажи на милость — что там в большом мире деется, а то я, почитай, уже лет пятьдесят сплю, и спал бы еще столько же, кабы ты не пришел и не разбудил меня воплями своими бестолковыми...

—  Некогда мне, —  сказал я, —  ныряй себе на дно и спи дальше хоть целую вечность. В общем, нимфы где-то тут, я понял. Так что теперь без тебя обойдемся.

Я обернулся, вглядываясь в пустынный лес.

—  Как это, мне интересно, ты без меня обойдешься, если они от тебя только прятаться будут по кустишкам да в травке высокенькой? Ты же вон какой большой, страшный и горластый, хренок рукастенький, а они девушки скромные, хоть телесами и не обиженные... Хе-хе-хе...

—  Хренок? — рассердился я. — Ты что это себе позволяешь, проплешина древняя? Вот я сейчас тебя с бревна скину обратно в озеро да еще пинка дам для ускорения, чтобы ты за языком своим поганым следил лучше...

—  Хе-хе-хе! — Голурум от радости запрыгал на бревне. — Ну сбрось меня, добрый молодец, давай, скорее сюда иди и сбрось меня, как обещался...

—  Ладно, не буду тебя сбрасывать, —  решил я. Его воодушевление мне совсем не понравилось — не иначе как у него какой-нибудь подвох в запасе имеется. — Говори лучше, golurum primitivis, что мне надо сделать, чтобы они вышли со мной поговорить?

—  А чего это ты дразнишься? — обиделся голурум. — Сам ты примитивис!

—  Не дразнюсь, а называю тебя по-научному, —  заметил я, —  говори: где нимфы? Или я пошел.

—  Ну я, конечно, могу тебе сказать, как их всех скликать, но уж больно новости из мира послушать хочется. Ты бы подошел, что ли, хренок желтоглазенький, пошептал мне на ушко, я бы, глядишь, тебе все и рассказал в ответ.

— Да не знаю я сам ничего, —  честно признался я, стараясь не обращать на хренка внимания, —  я ведь сам только недавно из-под земли выбрался.

—  Чегой? — приложил старик руку к заросшему зеленым волосом уху. — Ничего не слышу — вишь, все слуховое отверстие, пока спал, тиной покрылось.

Я подошел ближе.

—  Да не знаю я ничего, —  проорал я, —  под землей был.

—  Ничего не разберу, —  расширив глаза, заметил голу­рум. — Да что же это за напасть такая? Но ты уж уважь старика, подойди еще на пару шажков да прокричи мне новость какую в самое ухо...

В этот момент в мою голову стали закрадываться всякие черные мысли. Раньше мы общались с престарелым голурумом без всяких сложностей, а теперь он вдруг сделался глух как филин. Не иначе как что-нибудь дурное удумал! От этой озерной нечисти можно всего ожидать. Утащит на дно — и поминай как звали!

Я в нерешительности остановился. И мои самые худшие предчувствия оправдались. Старик вдруг поднялся. Суставы его захрустели. Он разогнулся, потом сложился почти пополам, опять разогнулся и вдруг распахнул совершенно немыслимую пасть. Нижняя челюсть упала на озерную гладь, а голова откинулась, обнажив три ряда желтых зубов. Зубы у старика были словно кинжалы. Целый рот с кинжалами. Гибкое тело метнулось ко мне, и я мгновенно осознал, что голурум не собирается меня тащить на дно, а хочет просто-напросто сожрать...

“Вот тебе и глухой старичок, —  промелькнуло в голове, —  вот тебе и golurum primitivis. Да это же самый что ни на есть golurum proglotimus. Вся наша беседа была только прелюдией к атаке — мерзкая тварь ожидала момента, чтобы накинуться на меня...”

Я увидел, как смыкается надо мной громадный зев, и понял, что отпрыгнуть не успею. Я выхватил Мордур, и, хотя моя левая рука была намного медлительнее утраченной правой, я управился за считаное мгновение и всадил лезвие прямо в розовато-желтое небо. Меня окатило потоками слюны, golurum proglotimus завизжал, отпрыгнул назад и захлопнул пасть. Старик медленно отползал по бревну. Я заметил, что за ним остаются слизь и кровавые пятна. Потом старикан замер, сплюнул в воду и тяжело закашлялся. Он все кашлял и кашлял, а я наблюдал за ним, держа наготове Мордур.

—  Проворный... — с некоторым удивлением выдавил наконец озерный житель. — А чего сразу не сказал, что проворный? Рука у него, видите ли, не действует. Калека он, понимаешь ли. Тебе и одной — во как...

—  Я тебя и там достану, —  сказал я и направился к озеру, —  прощайся со своей жалкой жизнью!

—  Ладно, ладно, я помогу тебе нимф найти, —  закричал старик.

Я остановился.

Он опять сплюнул и покачал головой.

—  Совсем ты меня покалечил, как язык шевелится — даже не знаю... Злобный ты какой, хр... — Он осекся, глянув на меня исподлобья. — Уж и пошутить нельзя.

—  Славный у тебя юмор, —  сказал я, —  добродушный такой юморок... Как у могильщиков.

—  А як же ж, —  откликнулся старик. — Ты меня потревожил — потревожил, сна лишил — лишил, значит, я тебе отомстить должен непременно. А иначе как? А иначе у нас никак... Мы же все-таки нечисть. Тьфу ты, злодей, язык теперича совсем не ворочается...

—  Ничего, до свадьбы заживет, —  сказал я.

—  Тьфу ты, срамота, —  обиделся голурум, —  до какой еще свадьбы, мне лет-то вона сколько!

—  Свои охотницы найдутся, —  заявил я.

—  Ты думаешь? — оживился старикан и тут же погру­стнел. — Да где их сейчас отыщешь? Все славные голурумши, поди, перевелись уже в этой глуши...

—  Найдутся, —  заверил я его, —  как про зубы твои огромные слух пройдет, так и прибегут сюда толпами.

—  Хех, —  задумался голурум, —  а кто же этот слушок распустит? Можа, ты? А?

— Некогда мне ерундой заниматься! — проворчал я, наша беседа начала меня порядком раздражать. — Давай говори, —  потребовал я, —  где нимфы обитают?

—  Ладно, —  кивнул он, уронив голову до самой воды, —  скажу тебе... Они тут неподалеку совсем.

—  Ну, —  поторопил я его.

—  Да не нукай, —  рассердился старик, —  ишь, нукает он... Будешь нукать — ничего не скажу. Я теперь — сторона потерпевшая. Могу молчать скока влезет...

—  Говори! — потребовал я и схватился за серьгу. К его счастью, он оказался достаточно сообразительным, чтобы понять, что означает этот жест.

—  Короче говоря, пойдешь отсель прямо вон туда, —  ткнул он ладошкой куда-то за мою спину, — потом увидишь дерево-рогулину...

—  Чего? — переспросил я.

—  Чего-чего, дерево-рогулину, —  повторил голурум, —  от него свернешь налево, не перепутай — налево, а то направо — там болото, нечего там тебе делать, если, конечно, с дрофами не желаешь познакомиться...

—  Не желаю.

—  Ну вот, а как свернешь, там совсем немного идти... Они тебя сами увидят. Понял али нет?

—  Понял, —  кивнул я. — Удачи в личной жизни...

—  Издеваешься, —  хмыкнул старик, махнул на меня неестественно растянувшейся лапой и нырнул в озеро.

На том месте, где он скрылся под водой, даже кругов не появилось.

Я поспешил скорее покинуть место обиталища golurum proglotimus. Вдруг он здесь живет не один, а в компании с парочкой таких же веселых старичков?

Дерево-рогулину я обнаружил очень скоро, это был огромный сдвоенный есень. Здесь я остановился и задумался. Налево — лесные нимфы, направо — болото с дрофами. Почти без колебаний я повернул направо. Не то чтобы я очень хотел встретиться с болотными тварями — любительницами человеческой плоти, просто слова голурума не вызвали у меня доверия.

Как я и предполагал, гадкий старикашка собирался меня обмануть, — пусть на носу у него вырастет еще с десяток бородавчатых поганок. Никакого болота справа не оказалось. Я не переставал радоваться собственной проницательности.

Лес обратился тисовой рощей. Деревья здесь росли широко, раскидистые кроны соприкасались ветвями, солнце играло в зелени, проникало до самой земли, лаская ее своими лучами. Между толстых стволов было достаточно места, чтобы организовать конную прогулку. Я невольно залюбовался красивейшим лесом в мире...

Неожиданно кругом зазвенели колокольчиками тонкие голоса. Я в нерешительности замер и уставился вверх. Почему-то мне казалось, что лесные нимфы должны парить где-то там, в буйной листве столетних тисов, прятаться в их раскидистых кронах. Довольно продолжительное время я высматривал маленьких прелестниц, но так никого и не увидел. Но голоса звучали где-то рядом. Нимфы смеялись, переговаривались друг с другом. Придерживая парализованную руку, глядя вверх, я принялся носиться вокруг толстых стволов, выкрикивая: “Эй, вы где?”, “Эй, да где же вы?” У меня даже шея заболела — сколько можно бегать, задрав башку. Они что же, решили играть со мной в прятки? Я схватился за шею, продолжая упрямо высматривать лесных нимф, когда меня окликнули:

 — Эй, ты куда пялишься?!

Я в недоумении посмотрел вниз — тоненький голосок доносился оттуда. Передо мной стояла крошечная толстушка в голубом полупрозрачном одеянии. За спиной у нее трепетали два синих крылышка, совсем как у стрекозы.

—  Ты кто такая? — изумился я.

—  Лесная нимфа, —  побагровев от гнева, ответила она, —  ты что, не видишь что ли?!

Чтобы ничем случайно ее не обидеть — она, наверное, очень переживала, что так отличается от своих соплеменниц, —  я улыбнулся и проговорил с самыми мягкими интонациями, на какие только был способен:

— Здравствуй, лесная прелестница, а я — Дарт Вейньет — король Стерпора, у меня дело к вашей королеве...

—  Что за дело? — насторожилась толстушка.

И тут я заметил позади нее, в высокой траве, еще несколько нимф. Все они также отличались весьма крупными формами, синие стрекозиные крылышки присутствовали. Эти по крайней мере были очевидно скромнее своей возмущенной соплеменницы. На щечках у них проступил румянец, круглые лица они прикрыли пухлыми ладошками.

—  Ну, здравствуйте, лесные прелестницы, —  сказал я. — Я — Дарт Вейньет — король Стерпора.

Они засмеялись, все кроме той, в которой я не признал лесную нимфу.

—  Это мы уже слышали, когда ты разговаривал с Бубильдой-Бубильдой, —  сказала одна из них и прыснула в ку­лачок.

—  Я хорошо расслышал, —  кивнул я, —  Бубильдой...

—  Да нет же, это у нее имя такое — Бубильда-Бубильда, —  пояснила другая нимфа и тоже захихикала.

“Понятно, почему у нее такой характер”, —  подумал я.

—  Очень рад с вами познакомиться, —  сказал я и слегка кивнул, пытаясь изобразить на бородатом лице благостную мину — главное сейчас не напугать их и показаться человеком в высшей степени благородным, пришедшим к ним без дурных намерений.

—  Что такому тощему типу, как ты, нужно от нашей королевы? — спросила Бубильда-Бубильда, поджав губы.

—  Тощему?.. Ах да-да, тощему, —  согласился я. — Дело в том, что я только бежал из плена. Враги меня совсем не кормили и довели вот до такого жалкого вида.

Мое откровение вызвало у нимф самое живое сочувствие.

—  Ах, бедный, бедный, —  запричитали они.

Даже суровая Бубильда-Бубильда немного оттаяла и погладила мою левую руку. Правда, с подозрением покосилась на правую, затянутую в черную перчатку. Я понял, что, кажется, найду с ними общий язык, и стал в подробностях пересказывать, в каких жутких условиях мне приходилось томиться долгие-долгие месяцы. Поведал и о том, что меня кормили раз в сутки отвратительной гнилой жижей (тут они дружно вскрикнули от ужаса) и что я все это ЕЛ (“фу-у”, протянули они), потому что хотел остаться в живых и выбраться на свободу. Рассказал я им и о том, как мне пришлось отнять у Гондора Поголовеушибленного кусок мяса и в спешке сожрать его. Не упустил из виду и мерзостную пищу троглодитов, и трапезу Заклинателя — шевелящихся, попискивающих существ. Когда я сказал, что мне пришлось перекусить тем, что едят троглодиты, одна из нимф упала в обморок. Остальные долго приводили ее в чувство. Я в это время с присущим мне красноречием повествовал, как терял каждый день по килограмму, как щеки мои постепенно исчезали, а живот становился впалым и слабо очер­ченным...

К королеве меня вели, окружив со всех сторон. Нимфы причитали, жалели меня и говорили, что я должен все это пересказать ей. Узнав о моих немыслимых страданиях, она непременно поможет мне в любом деле.

—  Хотя нашу королеву зовут Делена, она предпочитает, чтобы ее называли Делена Прекрасная, —  сообщила одна из них.

Я кивнул и, к несчастью, решил пошутить:

 — Если понадобится, я буду звать ее даже Леленой, затмившей солнце.

Что тут началось! Настроение лесных нимф мгновенно переменилось, они забегали вокруг, тыкая меня маленькими кулачками и выкрикивая:

 — Ты намекаешь на наш объем и вес, ну погоди же, ты заплатишь за это оскорбление, негодяй!

—  Эй-эй-эй, —  закричал я, —  ни на что я не намекаю! Вы замечательно выглядите. — Тут одна из них пребольно пнула меня по лодыжке, и я вскрикнул: — Да я люблю вас, родные вы мои!

После этого откровения нимфы немного успокоились, а одна даже игриво заявила:

 — А ты шалун!

—  Очень тощий шалун, —  посмеиваясь, заметил я.

—  Очень тощий, —  с явным сочувствием закивали нимфы, —  но ты придешь в себя! Нужно только время и здоровое питание!

Вскоре мы вышли к деревушке. Плетеная ограда окружала маленькие, словно игрушечные домики, срубленные из того же светлого тиса. Несколько пухлых нимф в отдалении столярничали. Завидев приближение высокой фигуры в обгоревшей одежде, они побросали орудия труда и попрятались. Ну очень скромными существами оказались эти забавные пышечки!

Немыслимо было даже представить, чтобы я влез в один из маленьких домиков, поэтому нимфы оставили меня на улице, а сами направились доложить королеве-фее о моем визите. Вскоре несколько лесных нимф, попискивая от натуги, выволокли из самого высокого домика тяжеленный трон. Я предложил им помощь, но они так смутились, что уронили трон одной из них на ногу. После чего две оставшиеся начали на меня кричать, что вот, дескать, из-за меня они повредили подружке ножку.

Озадаченный, я отошел в сторону, размышляя о том, каким верным является известное белирианское изречение: “Хочешь сделать доброе дело, откажись от него смело”.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец из самого большого домика появилась королева. Не обращая на меня никакого внимания, крошечная фея с царственным видом проследовала к трону. Только после того как ее пухлая попа оказалась уложенной на сиденье, она удосужилась наконец удостоить меня (великого короля Стерпора!) взгляда.

—  Ну, —  сказала она.

Я так возмутился подобному обращению, что чуть было не сообщил ей, что неподалеку есть озеро с престарелым голурумом, так вот даже этот дряхлый урод не любит, когда нукают. Каким-то чудом мне удалось сдержаться, я приложил руку к груди и проговорил:

 — Здравствуй, королева лесных нимф Делена... Прекрасная, я пришел к тебе с просьбой...

“Фуф, чуть снова не ляпнул — Делена, затмившая солнце”. — Я вытер пот со лба.

— Да? — Она развалилась на троне. — Ну, я тебя слушаю, незнакомец. Только, может, ты сначала представишься?

“А тебе что, не доложили, кто я такой?” — чуть не выпалил я.

—  Я — король Стерпора, Дарт Вейньет.

Я ожидал хоть какой-то реакции, но Делена лишь немного склонила голову, потом приложила крохотный пальчик ко лбу:

 — Степорт...

—  Стерпор, —  поправил я.

—  Старпер... Это, кажется, где-то на юге.

—  Стерпор, —  проговорил я сквозь зубы.

—  В мире столько королевств, что все упомнить просто невозможно. — Она улыбнулась, и я почувствовал, что, если разговор продолжится в той же манере, я не смогу контролировать захлестнувшие меня эмоции.

Мне вдруг представилось, что я бегаю по деревне с факелом и поджигаю крыши маленьких домиков. Воинственное настроение отразилось на лице. Королева Делена нахмурилась:

 — Так что у тебя ко мне за дело, король Степлера? Я клацнул зубами и заговорил:

 — Дело в том, что мне подарили руку, —  я провел указательным пальцем по черной коже, —  но, честно говоря, ведет она себя отвратительно...

Я замолчал. Делена ничего не говорила, наблюдая за мной с выражением крайней брезгливости на круглом лице. Я немного помолчал и продолжил:

 — Ну так вот, рука совсем отказывается мне подчиняться. Творит всякие непотребства... тот, кто мне ее подарил, выдал мне парализующую перчатку, так что теперь рука висит как плеть... Как вы можете заметить... Он сообщил мне, что вы можете наложить на руку магический заговор... и она будет мне подчиняться. Это так?

—  А с чего ты взял, что я буду этим заниматься? — поинтересовалась королева лесных нимф. — Что мне, по-твоему, больше делать нечего?

В моем мозгу возникла отчетливая, исполненная трагизма сцена. Добрая фея с бешеной скоростью уносится в голубые небеса, а я, весело насвистывая, начинаю перезаряжать катапульту.

—  Я слышал, —  вздохнув, продолжил я, —  вас сильно донимает норный народец...

При упоминании норного народца нимфа сильно покраснела и, кажется, выругалась на незнакомом мне языке, потому что окружение ее застыло в ужасе, прижав ладошки к маленьким ротикам.

—  Я могу отдать тебе вот это. — Я показал кольцо с черным кварцем, столь уютно расположившееся на безымянном пальце моей левой руки.

Помнится, когда оно мне досталось, я вовсе не знал, что за замечательная сила заключена в кольце. Потом же, когда мы попали в переплет с Ламасом и Каром Варнаном, я случайно воспользовался им и понял, насколько ценен этот предмет. Пределы побери своенравную фею! Без рыжеволосого Лермона, назначенного мною наместником норного народца, я буду сильно скучать.

—  Что это? — с интересом спросила лесная нимфа.

—  Кольцо власти, оно позволяет повелевать норным народцем, —  сказал я.

—  Вот как? — Интерес королевы усилился, она вытянула шею, слезла с трона и приблизилась. Лобик ее наморщился, некоторое время она размышляла и, наконец, проговорила: —  Ну хорошо, я, может быть, согласна. Но сначала покажи мне свою руку. Не знаю, смогу ли я тебе помочь.

Я кивнул и принялся стягивать перчатку. Не успел я избавить руку от парализующей кожи, как она пришла в движение и отвесила мне звонкую оплеуху, к всеобщей радости лесных нимф. Они радостно захихикали, придерживая пухлые животы.

“Проклятые Дундель и Оссиан! — выругался я. — Неужели нельзя было подобрать что-нибудь более покладистое?”

Королева прикрикнула на своих подданных, и хохотуньи заткнулись. Придерживая руку за запястье, я двинулся к маленькой колдунье. Меня швыряло из стороны в сторону.

Иногда рука вырывалась и прикладывала меня кулаком по носу или по животу. Пару раз она ухватила меня между ног, так что, когда я наконец добрался до королевы лесных нимф, чувствовал я себя очень неуютно — избитым и подавленным (железные пальцы подавили буквально все! — такие у меня в этот момент были ощущения).

Королева сделала пасс — и рука внезапно обмякла. Я попробовал пошевелить ею, но безрезультатно. Точно так она вела себя, когда находилась в перчатке.

—  Так, —  сказала фея, —  довольно простой экземпляр, хотя владелец — явный сексуальный маньяк!

—  Я…

—  Я не о тебе, —  жестом прервала меня королева, —  я о прежнем владельце.

—  Да?! — вскричал я, хотя некоторые подробности жизни этого демона мне уже были известны и я мог бы сам сделать выводы о его нездоровых увлечениях.

—  Думаю, я смогу тебе помочь, —  заметила королева, —  но скажи мне сначала, Дарт Вейньет, будешь ли ты пользоваться этой рукой только во благо?

—  Это еще что значит? — с подозрением спросил я.

—  Это значит, что, помогая тебе, я хочу быть уверена, что эта рука не будет совершать греховных поступков, —  ответила она.

—  Так, понятно, —  ответил я и на секунду задумался. — В принципе я могу кое-кого прирезать, и меч будет сжимать эта рука, но это будут исключительно плохие люди — отъявленные мерзавцы. Скорее всего, этой рукой я также буду ласкать женщин, но это будут исключительно хорошие женщины — замечательные бабцы...

—  Ладно, мне все понятно, —  сообщила королева лесных нимф, —  будем считать, что ритуал мы соблюли... Это простая формальность, —  добавила она, —  таков обычай, единый для всех добрых фей, —  если я кому-то помогаю, вынуждена спросить, не пойдет ли это во вред.

—  А-а-а, —  испытав сильное облегчение, сказал я и широко улыбнулся. — А я — то уже подумал, что вы откажете мне в помощи, Делена Прекрасная, если я отвечу слишком откровенно...

—  Не стоило отвечать слишком откровенно. — Королева крутила перед глазами колечко норного народца, любуясь черным кварцем. — Твои морально-нравственные устои меня всерьез покоробили, король Стаперта Дарт Вейньет, но мы же договорились...

—  Вот и мне так показалось, —  кивнул я, —  кстати, я назначил наместником норного народца Лермона, такого рыжеволосого...

—  Лермона?! — вскричала королева. — Этого негодяя?!

Она затопала ногами, лицо ее пошло красными пятнами. Лесные нимфы засуетились вокруг, стараясь утешить королеву, запричитали, посылая проклятия норному народцу в общем и Лермону — в частности. Я понял, что опять сболтнул что-то не то.

—  С другой стороны, —  сказал я, стараясь поскорее исправить ситуацию, —  теперь норный народец в вашей власти, так что вам и решать, кто будет у них наместником. Можете хоть хорька лысого назначить.

—  Да... точно... это так. — На лице Лелены отразилось немыслимое торжество, она захохотала, снова забралась на трон и сообщила то, что мне совсем не понравилось: — Вот что, мои милые подданные, эти земляные червяки теперь будут работать на нас с восхода до заката. Я им покажу, как шутить шутки с королевой лесных нимф! И когда все они начнут молить меня о прощении...

—  Как там с моей рукой? — напомнил я и пояснил: — Не хотел прерывать вас, просто опасаюсь, что от голода вот-вот грохнусь в обморок и мы не успеем завершить наши дела.

—  От голода?! — опять вскричала королева, и я вздрог­нул. — О боже, да ты, видно, давно ничего не ел?

—  Очень давно, —  заметил я и огляделся кругом с осуждением, —  я говорил вашим подданным, они посочувствовали, но и только...

—  Немедленно накормить его, —  закричала Лелена и бросилась с трона на окружающих ее толстушек — они с визгом разбежались.

Вообще-то поручение королевы можно было выполнить без истерических воплей и причитаний, но, как большинство существ женского пола, лесные нимфы отличались излишней эмоциональностью. Не знаю, что их привело в столь бурный настрой — гнев Делены Прекрасной, затмившей солнце, или то, что я готов грохнуться в обморок от голода. Может, даже, что и то и другое. Я стоял, наблюдая безумный кавардак, и недоумевал — почему они не летают по воздуху, ведь так было бы гораздо удобнее. Передвигая пухлые ножки по земле, они буквально из сил выбивались...

Должен признаться, что трапезу мне закатили необыкновенную. Немного расстроило меня отсутствие мяса, зато на столе были орехи, мед, пироги с вишней, капустой, мясом и великое множество сладких пирожных...

—  А как насчет руки? — напомнил я, запихивая в рот медовую трубочку.

—  Подойди, —  сказала Делена.

С трудом переставляя ноги, я приблизился, взялся за обездвиженную руку и поднял ее на уровень груди. Колдунья коснулась чешуйчатой кожи, провела по гребню бороздки на тыльной стороне ладони.

—  Тебя не смущает, что выглядит она несколько... хм... не по-человечески? — спросила она.

—  Нет, —  ответил я, —  меня смущает, что сейчас у меня только одна рука, а другая вместо того, чтобы мне подчиняться, выкидывает всякие штуки.

—  Мне понадобится несколько волосков из твоей правой брови, —  сообщила королева, —  присядь и положи ладонь себе на колено.

Я немедленно исполнил все ее просьбы, выдернув из брови целый клок волос, — так велико было мое желание стать полноценным человеком.

Королева положила волосы на ладонь, извлекла из складок одежды пузырек и насыпала туда же несколько щепоток темного порошка. Трепещущий язычок пламени, поглотив и волосы, и порошок, засверкал синими огоньками и погас. В ладони осталась только горстка посверкивающего пепла. Делена сдула пепел на мою руку и принялась бормотать что-то на незнакомом языке. Я для себя заключил, что и заговоры и ругательства у лесной колдуньи, судя по произношению, из одной языковой семьи. Пальцы демонической руки вдруг распрямились и сложились в кукиш.

—  Не вышло — сопротивляется, —  пояснила Делена, —  ну ничего, не волнуйся, со мной ей не совладать. Но нужны еще волоски из твоей брови.

“Этак я всей брови лишусь”, —  подумал я и спросил:

 — А что, те уже кончились?

—  Конечно, —  раздраженно подтвердила она. — Ты что, не видишь, что ли?

Сжав зубы, я снова дернул бровь.

Она начала проводить ритуал повторно. На сей раз все прошло удачно. После бормотания Делены рука зашевелила пальцами, вздрогнула, и я вдруг ощутил, как от нее поднимается к плечу и стремительно распространяется по телу сильный жар. Я сжал пальцы в кулак, рука подчинялась мне. Я взмахнул ею в воздухе. Вот теперь, и только теперь у меня снова была рука. Выглядела она, конечно, не совсем так, как выглядит человеческая кисть, но все же вполне сносно.

—  Иногда, —  заметила Делена, —  она может выходить из-под контроля.

—  Как?! — вскричал я. — Опять выходить?!

—  Три-четыре раза в год, —  пояснила фея, —  когда Орион будет проходить через облако Серой туманности. Но это так, частный случай, без него не обходится ни одно колдовство...

—  Что же мне делать? — спросил я. — Пребывать в постоянном страхе, что когда-нибудь ночью она меня придушит, потому что Орион будет, видите ли, проходить через облако Серой туманности...

—  Тебе надо будет обратиться к придворному колдуну, он точно рассчитает, когда будут наблюдаться эти явления, и быть в эти дни осторожнее, —  пояснила она.

—  У меня придворный колдун такой, что если он что-нибудь рассчитает, то в эти дни точно ничего не произойдет, —  сказал я.

—  А я здесь при чем? — спросила королева. — Найди себе другого колдуна.

— Действительно, ни при чем, —  согласился я. — И это все? Я хочу узнать, больше рука не будет проявлять самостоятельность?

—  Так, небольшие частности, такие, на которые даже внимания обращать не стоит, —  сказала Делена.

—  Например? — поинтересовался я охрипшим голосом.

—  Может чуть-чуть дергаться, будет пытаться взять волю в свои руки. Но у нее конечно же ничего не выйдет. — Делена горделиво кивнула.

—  Прекрасно, —  пробормотал я, —  просто прекрасно! Мало того что вид у нее не слишком презентабельный...

Я разглядывал демоническую руку и представлял, что будет, когда меня с такой вот “козьей лапкой” увидят при дворе. Наверное, начнется форменная паника. Кто-нибудь непременно выпрыгнет в окно, а с одной из придворных дам случится истерика...

—  Если тебе не нравится ее вид, можешь надеть на нее перчатку, —  сообщила Делена, —  парализующая магия перчатки больше не будет на нее действовать. Она особенного свойства, сдерживает только существа, наделенные демоническим духом, и их части.

—  Хоть какая-то радость, —  проворчал я.

—  Должна признаться, —  хмыкнула Делена, —  я бы не хотела иметь такую ручку. Лучше ее никому не показывай.

—  А у меня другого выхода нет, —  пояснил я, —  моя испортилась уже, наверное...

Лесные нимфы запричитали, а королева брезгливо сморщилась и выдавила: “Фу-у-у!”

Я надел перчатку и пошевелил пальцами правой руки.

В целом вполне даже ничего. Но моя малютка Рошель, конечно, увидит, что правая рука у меня совсем не та, что прежде. И даже... хм... почувствует... Интересно, что она скажет по этому поводу. Впрочем, ей, наверное, будет все равно — она не обратит на демоническую руку никакого внимания, бросится мне на шею, страстно поцелует и шепнет: “Как же я рада, что ты вернулся, мой единственный и неповторимый Дарт!”

 — Ты уверен, что хочешь отправиться именно в Стерпор? — спросила Делена.

— О да, —  кивнул я, —  причем в самое его сердце, в королевский дворец.

—  Хорошо. — Она извлекла из одежд маленькую древесную палочку и направила на меня. — А теперь представь это место во всех подробностях... — Фея взмахнула палочкой и заговорила нараспев: — Геармиус. Зармиус. Ге...

Я испугался:

 — Постой-ка, что-то мне эта идея не нравится. А если в голову мне полезет всякая ерунда. Я своим мозгам последнее время не очень-то доверяю. Еще окажусь на вершине горы или в долине вулканов в Нижних Пределах...

Делена с неудовольствием опустила палочку:

 — В таком случае боюсь, что я ничем не смогу тебе помочь.

—  Проклятие! — выругался я. — Что же мне, жить в этом лесу, вместе с вами?!

—  Ну уж нет! — хмыкнула Делена.

—  Или, может, на дне озера растить бородавки на носу с этим отвратительным голурумом?

—  Придется рискнуть и представить то место, куда ты хочешь отправиться, —  мягко сказала королева фей и шепнула: — Бум. Бум. Бум.

В интонациях ее нежного голоса и во взгляде было столько участия, столько теплоты, что я просто растаял, я склонил голову перед ее добротой, перед красотой ее души...

—  Бум. Бум. Бум, — проговорил я, как во сне. — Спасибо тебе, пожалуй, я готов попробовать. — И пробормотал: — Хотя второй попытки у меня, конечно, не будет...

Она навела на меня палочку.

—  Можно вопрос напоследок? — все еще пребывая в плену ее чар, сказал я.

—  Конечно, —  ответила она, улыбаясь.

—  А почему вы не летаете? За все время, что я тут провел, я не видел, чтобы хотя бы одна из вас...

—  О боже! — Лицо королевы мигом изменилось. — Ты тощий, тупой болван, —  заявила она, —  мы не летаем, потому что нам это не нужно!

Последнее, что я увидел, —  голубые искры. Полыхнув, они скрыли от меня столетние тисы и королеву лесных нимф... Чары тут же спали.

 “Врешь ты все, пухлая обманщица, —  успел подумать я, —  вы не летаете из-за того, что у вас проблемы с лишним весом”.

 

* * *

 

... И явился пред очи толпы придворных наш пресветлый король Дарт Вейньет. В лице его и осанке читалась суровая стать, стал он тверже, чем метеоритное железо, пройдя испытание тьмой. Сделался он сильнее, чем сама твердь земная. И свет от него исходил нестерпимый, как от ярчайшего из небесных светил. Словно тысячи солнц вспыхнули разом, когда возник он внезапно в тронной зале королевского дворца. И поняли все без исключения, что дух нашего величайшего короля Дарта Вейньета необорим. И закричали, радуясь безмерно, и бухнулись на колени, восхваляя возвращение мудрейшего и сильнейшего из самых глубин Нижних Пределов. А он оглядел их спокойно и молвил: “А ну поднимайтесь, сволочи!”

Из записок летописца Варравы,

год 1456 со дня окончания Лихолетья

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В ней рассказывается о том, какие неожиданные события могут произойти там, где все уверены, что вы уже никогда не вернетесь, а также о новых обстоятельствах во внешней политике Стерпора

 

Я оказался в кромешной тьме. Поднял руки, стараясь нащупать хотя бы что-нибудь. Ничего. Абсолютная пустота и сумрак. Я хотел закричать, как вокруг вдруг проступили бледные очертания тронной залы. Я попробовал пошевелиться, но выяснилось, что меня парализовало. Миражное изображение заколебалось, картинка стала ярче, насыщаясь живыми красками, полыхнул лиловый огонь, и я оказался в толпе придворной челяди. Помахал руками, посмотрел на потолок. Тяжелая бронзовая люстра покачивалась — из распахнутого окна дул прохладный ветер.

—  Мне не совсем понятно! — услышал я дребезжащий голос. — Может, мне кто-нибудь объяснит, а?.. Чего молчите?

Поначалу никто не заметил моего появления. Но потом франт в желтых штанах и зеленой шляпе увидел меня, вскрикнул и отшатнулся. В тот же миг пухлая придворная дама ткнула в меня пальцем и завизжала (никогда ей этого не прощу!). Присутствующие отхлынули в стороны, освобождая пространство вокруг меня. Вид у них при этом был такой, словно они увидели не славного короля Стерпора, а сквернословящий фантом. А между тем мне казалось, что выгляжу я сейчас вполне пристойно. Видели бы они меня в Нижних Пределах! Вот тогда облик мой действительно был ужасен. Сложно сделать однозначный вывод, что же во мне их так напугало. Может быть, светящийся желтым нечеловеческим огнем глаз? Или обгоревшая одежда, рваный плащ за спиной и натянутая на правую руку до самого локтя перчатка? Не всклокоченная же борода в самом деле?! Бородатых в тронном зале и без меня было предостаточно.

—  Чего испугались? — спросил я и огляделся. Мне бросилось в глаза, что многие из тех, кого я приблизил ко двору, будучи королем Стерпора, почему-то отсутствуют. Хотя повод для встречи был нешуточный. Не зря же они собрались в таком богатом составе. И не где-нибудь, а в тронной зале.

Повисла мрачная пауза.

И тут мой демонический глаз сыграл со мной неприятную штуку. Толпа придворных вдруг оказалась раздетой до нитки. Я увидел вокруг множество бледных жирных тел и вскрикнул от неожиданности. Ближайшая ко мне грудастая дама завопила как безумная и рухнула в обморок. Ее подхватил расторопный мужчина с волосатой грудью и огромным животом.

После этой безобразной сцены одежда чудесным образом вернулась к придворной челяди. Я обеспокоенно пощупал глаз левой рукой (правой я пока не слишком доверял) и хрипло проговорил:

 — Рад вас всех видеть... в нормальном виде.

Люди стали расступаться передо мной и образовали живой коридор, ведущий к трону. На нем, вцепившись в подлокотники, сидел... Ламас. Мне это очень не понравилось. “Что это он забрался на место, предназначенное только для высокородной особы?” Колдун охнул и вскочил на ноги. Я промедлил всего мгновение и затем решительным шагом направился к нему.

—  М-м-м-м, —  мычал Ламас по мере того, как я подходил к нему все ближе и ближе, и вдруг выпалил: — О мои боги, я уже и не чаял вас увидеть живым...

—  Мертвым чаял? — спросил я.

—  Конечно нет, —  сконфузился он.

—  Конечно нет, ваше величество, —  поправил я его и огляделся крутом. — А где Кар Варнан? Где мой начальник королевской стражи? Почему я его не вижу? У вас же тут, кажется, какое-то важное собрание.

—  Ах Кар Варнан, —  засуетился Ламас и принялся выписывать в воздухе какие-то фигуры руками — он явно впал в серьезное волнение. — Ну, он... хм... он...

—  Что он “хм”? Да что здесь, собственно, происходит? —  Я схватил колдуна за рукав. — Может, расскажешь?

Ламас замотал головой, махнул свободной рукой, закашлялся, закатил глаза (мне показалось, что он собирается грохнуться в обморок), а потом показал на горло — мол, ни слова не могу сказать. Тут на помощь ему пришел один из придворных, хваткий тип — он мигом оценил обстановку и понял, что правлению Ламаса пришел конец и надо налаживать отношения с истинным королем Стерпора.

—  Ваше величество, —  сказал он, —  как ни горько мне об этом говорить, но ваш начальник королевской стражи сидит сейчас под арестом, в камере. Как, впрочем, и многие другие придворные, которых вы нанимали для того, чтобы служить вам верой и правдой!

Он обвел всех присутствующих торжествующим взгля­дом. И тут толпу как прорвало. Все они заговорили, перекрикивая друг друга, рассказывали о бесчинствах, творимых придворным колдуном в мое отсутствие, пытались оправдать себя, а одна особенно впечатлительная дама даже подбежала и отвесила ему пощечину.

—  Что я слышу? — Я повернул к Ламасу перекошенное гневом лицо. — Ты что, упек Кара в тюремный каземат?

—  Ну... хм... а что я, а что он... —  затараторил Ламас, держась за щеку, —  так с правящей властью нельзя, понимаешь, разговаривать. С кулаками на меня кидаться... Ну я и приказал его...

Я несколько раз дернул за серьгу, и он замолчал.

—  Варнана немедленно отпустить! — скомандовал я. Несколько расторопных придворных мигом кинулись выполнять мое приказание.

—  Правящей властью, говоришь?.. — мои глаза сузились, я взялся за рукоять Мордура.

—  Так я как лучше хотел, —  заметил Ламас, отступая назад, ему было за что опасаться монаршего гнева. — Вот, думаю, короля больше нет... ну я так думал тогда, —  пояснил он, —  ну я и решил, что для королевства будет лучше, если хоть кто-нибудь займется его делами.

—  И ты, конечно, занялся, —  отметил я.

—  Конечно, —  кивнул Ламас.

—  Где Рошель де Зева? — Я обращался уже не к Ламасу, а к хваткому молодцу, первым правильно оценившему обстановку.

 — Он ее в деревню отослал. — Придворный ткнул в колдуна указательным пальцем.

Тот побагровел, закашлялся и принялся стучать себя в грудь, как будто палец оказался настолько длинным, что поразил его на расстоянии.

—  А еще, —  выбрался из толпы другой сообразительный малый, —  он ее замуж за него выйти уговаривал. Король, говорил, все равно не вернется, его демоны на клочки давно разорвали, так что будь моей королевой. Я теперь правитель Стерпора, так что надо тебе меня держаться. Сам слышал.

Это было уже чересчур. Я начал тащить Мордур из ножен, но передумал, повернулся к Ламасу, схватил его рукой в перчатке за горло и оторвал от пола. Как оказалось, демоническая пятерня может проделывать такие удивительные вещи. Мне еще предстояло оценить ее необыкновенные качества.

—  Хватайте его, —  захрипел Ламас, закатывая глаза, —  вы что, не ви-ди-те... эт-то самозванец... демон из Нижних Пределов...

При виде устроенной мною демонстрации силы многие и правда усомнились, что я настоящий Дарт Вейньет и что я вообще человек. Толпа придворных загудела. Потом несколько самых смелых направились к нам, держась за рукояти мечей. Я отшвырнул Ламаса и наконец выхватил Мордур. Фамильный меч сверкнул кровавым светом, и смельчаки в нерешительности остановились.

—  Каждого, кто пойдет против меня, ожидает смерть! — сказал я. — Предупреждаю сразу, чтобы потом на меня никто не обижался. Всем понятно? Два раза я повторять не буду. Я слишком долго томился в плену у темных и совсем разучился шутить...

—  Эй, —  проверещал Ламас из-за трона, где предпочел спрятаться, —  мне что-то подсказывает, что это настоящий король... Ваше величество, давайте простим мне некоторые ошибки и допущенные во время правления королевством перегибы. Я все больше и больше прихожу к выводу, что был буквально опьянен властью и безнаказанностью. А, ваше величество? Как насчет прощения?

—  Ладно, —  сказал я, убирая Мордур в ножны, —  сегодня счастливый день. Я вернулся с того света. Если бы не твои прежние заслуги...

—  Вот и славно, —  выдохнул Ламас с облегчением.

—  Вон все отсюда! — приказал я. — Немедленно отправляйтесь и скажите народу, что их король вернулся!

Уловив мой суровый настрой, придворные бегом ринулись из тронной залы. Ламас выпрыгнул из-за трона и попытался улизнуть с толпой, но я поймал его затянутой в черную кожу рукой за предплечье. Колдун испуганно ойкнул.

—  А ты останься, женишок, простить-то я тебя простил, но поучить все же придется.

Двери захлопнулись. Придворные услышали, как из тронной залы донесся дикий вопль Ламаса, сочные звуки ударов и мольбы о пощаде.

—  Король вернулся! — с умилением сказал один, и все отправились сообщать народу добрую весть.

Кар Варнан, когда его привели, первое время не мог вымолвить ни слова, словно не верил в освобождение. Потом по его чумазому лицу покатились крупные слезы, он ринулся ко мне, сдернул с трона и заключил в объятия.

—  Привет, борода! — рявкнул он.

—  Ка-а-ар, осторож-нее, —  прохрипел я, чувствуя, что еще немного, и ребра не выдержат столь бурного проявления чувств.

Опустив меня на пол, великан водрузил свою массивную пятерню мне на плечо, так что я едва не рухнул на пол. По крайней мере, ноги едва не сложились в коленях, и мне показалось, что я стал намного меньше ростом.

—  Борода... — вытирая слезы рукавом грязной рубахи, умильно проговорил Кар Варнан.

—  На себя посмотри! — заметил я. — Можно подумать, твоя борода меньше моей...

—  Как же я рад, что вы вернулись, ваше величество! — выкрикнул Варнан. — Эта старая скотина упекла меня за решетку!

—  Я тоже рад своему возвращению, —  сказал я. — Ты, наверное, не поверишь, но первое, что я сделал, — это приказал освободить тебя из заключения.

—  Спасибо, —  проговорил великан, —  я никогда этого не забуду, никогда!

Тут он снова хлопнул меня по плечу. В ответ я толкнул его демонической рукой — великана развернуло, и он плюхнулся на задницу.

—  О черт, —  проговорил Варнан, поднимаясь, —  что это было?!

—  Некоторые метаморфозы произошли с моей правой рукой, —  ответил я, любовно поправляя перчатку.

— Ну да, на ней это... черное... ну как его... —  Брови Варнана поползли вверх. — А что с ней такое случилось?

—  Да ничего плохого в общем-то, просто теперь правой рукой я при желаний могу ломать стены.

Я улыбнулся и, дабы проверить ее убойную мощь, подошел и изо всех сил врезал по стене. Каменная кладка вздрогнула, но устояла. На меня посыпались пыль и мелкие камушки.

—  Здорово, —  сказал Кар Варнан и подошел поближе. — И глаз какой-то у вас странный... Чего это с ним такое?

—  Глаз? — расстроился я. — Что, очень заметно?

—  Ну, —  замялся Варнан, —  он же желтого цвета. А другой — синий!

—  Только цвет?

—  Ну да, он же ярко-желтый. И как будто светится. Ну ничего себе! — вскрикнул Варнан. — Он точно светится! Будь я проклят!

—  Пустяки, —  сказал я, —  главное, что с ним я теперь выгляжу совсем как" раньше. Ты не находишь?

—  Не сказал бы, ну и ну, он желтый...

—  Главное не в этом, главное, что я вернулся.

—  Ну ничего себе, желтый, как цыпленок!

—  Проклятие! — взорвался я. — Может, ты наконец заткнешься?

Кар Варнан замолчал, надулся и уставился в пол.

—  Ладно, —  сказал я, —  забудем, просто не стоит обращать на это внимание...

И тут демонический глаз снова выкинул фортель. Я увидел Кара Варнана одновременно голым и одетым. На груди у начальника королевской стражи оказалась кошмарная цветная татуировка — две предающихся любви демонессы. Одна из них была похожа на Инессу, вторая — вылитая Белинда. Я вскрикнул и прикрыл глаз ладонью.

—  Что такое?! — испугался великан.

—  Когда ты сделал это? — спросил я.

—  Что — это?

—  Я имею в виду это... татуировку!

Он в недоумении уставился на грудь, прикрытую грязной рубашкой.

—  Что, Роксана доложила, да? — предположил он и протянул: — А говорили, что только вернулись!

—  Я только вернулся, —  подтвердил я.

—  Ну конечно, —  недоверчиво заметил великан, —  а к Роксане уже успели заглянуть.

Я отнял руку от глаза. Наваждение, к счастью, прошло —  зрение снова стало нормальным.

—  Фуф, —  выдохнул я с облегчением, —  к этому еще нужно привыкнуть.

—  Да что такое? — спросил Кар Варнан. — Что-то вы странный какой-то, ваше величество?

—  Это ничего, ничего, —  ответил я, —  это пройдет, просто я никак не могу прийти в себя и привыкнуть к некоторым новым для меня вещам...

—  Каким еще новым вещам? — подозрительно поинтересовался Варнан.

—  Просто я слишком долго был в Нижних Пределах, —  пояснил я.

—  То-то я и вижу, что слишком долго... Как там, кстати?

—  Я бы не хотел об этом вспоминать...

—  Ах да, —  спохватился Варнан, —  а когда я могу убить Ламаса — прямо сейчас или лучше немного погодя?

—  Давай обсудим это, —  предложил я, указывая на стул.

—  А что тут обсуждать? — удивился Варнан. — Прямо сейчас и придушу старикашку. Вот только схожу на двор, возьму веревку попрочнее. Он это заслужил.

—  Возможно, ты и прав, —  согласился я, —  но не кажется ли тебе, друг мой, что в это смутное время нам надо быть мудрее. Мы должны проявить дальновидность и простить его, ведь он может оказаться полезным...

—  Что?! Он?! Оказаться полезным?! — выкрикнул вели­кан. — Я расскажу вам, милорд, каким он может оказаться полезным. Вы, наверное, еще не в курсе — если только Роксана вам не рассказала, — но у нас все подвалы замка до самого верха забиты каменными статуями. Откуда они, знаете? Это он тренировался осадки вызывать. Все, на кого хоть капелька попала, каменными стали...

—  Правда? — озадачился я.

—  Конечно, правда, а цирк на улице Старьевщиков...

—  А что цирк? — осторожно спросил я.

—  И зверинец, и лилипуты, что там выступают, да и все остальные... существа — это же все он сделал. Алхимией, видите ли, увлекся. Заставлял людей отвары свои вонючие пить. Ну и куда им теперь в таком виде? Только в цирк.

—  М-да, —  задумчиво проговорил я, поглаживая бороду. — Но не кажется ли тебе, что у всех нас есть право на ошибки?..

— Но...

—  Но во всем есть и свои плюсы. Только подумай об этом: теперь в столице Стерпора есть прекрасный цирк, не правда ли? А раньше какие у нас водились развлечения? Только бродячие скоморохи да эти певуны, от которых у всех головная боль, —  “Король и шум”.

—  Ну, —  замялся Варнан, —  я чего-то про это не думал. Ну цирк хороший. Я там был один раз. Мне парень вот с такими ножищами и ушами понравился. Очень смешной. — Варнан засмеялся, держась за живот: — Так забавно отплясывал, что и не передать.

—  Вот видишь, —  заметил я, —  а ты сразу кинулся осуждать Ламаса. Что касается каменных статуй, то мы можем теперь украсить ими территорию дворца. Только представь себе, как это будет эффектно. Кстати, —  мне в голову пришла интересная мысль, —  а сможет он повторить такой дождик, как ты думаешь?

—  Не, я не думаю, —  хмыкнул Варнан.

—  Это я и так знаю, —  заметил я, —  а ты подумай.

—  Да нет, я не думаю, что он повторить сможет. Он в тот раз так перепугался! У него самого тогда все волосы вылезли, а подбородок стал в три раза больше, чем раньше, и очень тяжелый, так что ему даже приходилось его поддерживать, пока он не смог это поправить. Все над ним тогда потешались.

— В любом случае, —  сказал я, —  надеюсь на твое понимание. Ламас нам еще пригодится.

—  Ну поколотить-то можно его слегка? — взмолился Варнан.

—  Не надо, —  попросил я, —  может плохо закончиться. Он старый, а ты вон какой здоровый. Стукнешь раз — и нет Ламаса. Андерстенд?

—  Чего? — удивился великан.

—  Это я на языке куннов изъясняюсь, —  пояснил я, вспомнив самодовольную улыбочку Дунделя, —  варвары они, конечно, несусветные, но язык у них презабавный. Я его освоил почти в совершенстве. Ты вот, Кар, тоже вместо того, чтобы думать о наказании колдуна, занялся бы, что ли, изучением иностранных языков?

—  Да ну, —  махнул рукой Варнан, —  у меня к этому таланта нету.

—  Зря, —  сказал я, —  ну да ладно. Я уже распорядился, апартаменты тебе вернули. Новую одежду закажешь придворному портному. Ламас его не того? Живой?

—  Этот в порядке, —  усмехнулся Варнан, —  второй человек в государстве, столько мантий кровососу сшил — не сосчитать.

—  Хм... интересно было бы посмотреть, я сейчас как раз отправляюсь к нему для снятия мерок. Если хочешь, можешь составить мне компанию.

—  А к брадобрею заглянем? — спросил Кар Варнан. — А то мне не с руки с такой бородищей расхаживать. Я же не колдун какой... Хотя по ветру она красиво развевается.

—  Заглянем, —  пообещал я, —  потом примем ванну с ароматическими маслами, моими фрейлинами и светлым элем.

—  О, это дело, —  обрадовался Кар Варнан, —  я и сам хотел вам предложить горло промочить, но не успел...

Мое возвращение оказалось очень своевременным. Выяснилось, что за время моего отсутствия Ламас успел порядком наломать дров в королевстве.

После того как мы побывали в паучьем царстве, пауков он ненавидел страстно. Едва колдун получил бразды правления, он немедленно приказал извести всех пауков в стране. С этой целью были созданы специальные отряды, которые занимались поиском мест обитания этих в сущности безобидных насекомых и безжалостным их уничтожением.

В результате истребления пауков поголовье мух в Стерпоре возросло до немыслимых пределов. По городу поползли жутковатые и нелепые слухи: в окрестностях Стерпора слепни загрызли корову; возле одной из выгребных ям рой мух сбил с ног человека. Несчастный упал в нечистоты и утонул; комары искусали до смерти не меньше тридцати человек; садовые мушки стали такими агрессивными, что ночью нападают на собак, причем охотятся, подлые, стаями — по триста — четыреста голов в каждой; хозяин скотного двора, не выдержав обилия насекомых в своем жилище, повесился, а его жена сошла с ума и принялась собственноручно плести паутину, смазывая ее самодельным клеем.

Несмотря на всеобщую панику и поступающие от горожан просьбы прекратить истребление полезных для города пауков, борьба с насекомыми продолжалась. Ламас не придавал роптанию народа никакого значения. Он решил, что коль стал в одночасье правителем целого государства, то может поступать по своему усмотрению, руководствуясь исключительно собственными пожеланиями и устремлениями...

 

 

Колдун рассудил, что налоги в королевстве непомерно низкие и их непременно надо повысить по крайней мере втрое. Дохода королевской казне подобная мера не принесла, эффект вышел обратный. Казна стала стремительно пустеть, поскольку граждане Стерпора теперь делали все возможное, чтобы уклониться от непомерных налогов. Дабы хоть как-то стабилизировать положение в королевстве, Ламас создал специальную службу — налоговую стражу, которой надлежало заниматься сбором налогов, а также поиском и наказанием тех, кто от выплат уклонялся. Служба эта действовала на первых порах довольно эффективно, но со временем стала пользоваться в народе такой непопулярностью, что стражники с желтыми нашивками на рукавах опасались выбираться в город с наступлением сумерек. На улицах их отлавливали и нещадно били, нередко дело заканчивалось смертельным исходом. Дошло до того, что в налоговые стражи никто не хотел идти, опасаясь за свою жизнь.

Но Ламас не растерялся и проявил смекалку: он принял решение набирать налоговую стражу из приговоренных к смерти. Дело сразу пошло на лад. Большинство смертников были отчаянными головорезами. Новым стражам удалось запугать жителей королевства и заставить их платить налоги. Казна стала потихоньку пополняться. Но потом произошло непоправимое. Целый отряд королевский стражи, составленный из отборных низов общества, закоренелых убийц и преступников, собрав подать за три месяца, пересек границы королевства, и был таков. От “блестящей идеи” использования в качестве стражей самых отчаянных головорезов колдун отказался, но непомерный налог и не думал снижать. Он по-прежнему считал, что, чем выше налоги, тем лучше наполняемость королевской казны. Голые факты его не убеждали, и государство продолжало беднеть.

Подданные все больше выражали недовольство его прав­лением. Скажу даже больше — в Стерпоре назревал настоящий бунт, и если бы не мое появление, правление Ламаса закончилось бы плачевно — толпа попросту взяла бы королевский дворец штурмом и растерзала колдуна.

 

 

К моему удивлению, восстановление города, начатое еще при мне, горе-правитель продолжил и даже повелел вырыть вокруг городских стен глубокий ров, так что следы разрушения теперь стали почти незаметны. К тому же столица моего государства теперь была укреплена лучше, чем раньше.

Однако и здесь не обошлось без перегибов. Несмотря на то что ров вокруг города был вырыт в кратчайшие сроки, колдун приказал человека, руководившего работами, кинуть в темницу, потому что ему показалось подозрительным, как тот смотрел на него во время обеда, данного в честь завершения строительства.

Услышав об этом, я постучал Ламаса по лбу.

—  Послушай, —  сказал я, —  ты действительно круглый идиот или только притворяешься?

—  Ваше величество, —  вскричал колдун, —  если бы вы видели, как он на меня смотрел, вы бы тоже немедленно швырнули его за решетку! Он смотрел очень и очень подозрительно. Я и сейчас думаю, что тут что-то не так... Если бы вы повелели допросить его еще разок. Растянуть его на специальной машинке...

 

 

Впоследствии я убедился, что репрессии против почтенных граждан Стерпора, в том числе против тех, кто помогал мне прийти к власти, в правление Ламаса стали делом обычным.

Великолепнейшего изобретателя, создателя необыкновенных боевых машин Кугеля Кремоншира Ламас упек в Дом мозгоправления, где ему ежедневно проводили тяжелые “оздоровительные процедуры” — погружали голову в ледяную воду (чтобы остудилась), вешали за уши пиявок (чтобы оттягивали дурную кровь, внушавшую “неправильные” идеи) и поджигали пятки (чтобы тело помнило об ужасах Нижних Пределов и дух вернулся к здравому разумению).

Узнав о том, что Ламас проделал с моим изобретателем, я едва удержался от порыва немедленно передать старика в руки палачей. Меня остановило только то, что я отлично помнил, какую неоценимую услугу оказал мне Ламас, когда я неровной, изобилующей препятствиями дорогой шел к власти. Он был едва ли не единственным человеком во всем Стерпоре, который увидел во мне будущего короля, единственным, кто поверил в меня. Милосердие далось мне нелегко. Подергивая серьгу, я трижды обежал вокруг трона и плюнул колдуну на ботинок, чтобы хоть как-то выместить на нем лютую злобу.

—  Это что, какой-то ритуал? — распахнул голубые глаза Ламас и тут же получил отличный щелобан, после чего надолго замолчал — только ворчал что-то обиженно себе под нос...

Когда Кугеля Кремоншира вернули из Дома мозгоправления, первое время он совсем не мог говорить, по крайней мере связно. Потом речь к нему вернулась, и он стал слагать буквы в слога, слога в слова, а немного погодя — слова в целые предложения. Правда, он сильно заикался, но уже можно было разобрать, что именно он говорит. Первое время он изрекал в основном ругательства в адрес “поганого колдуна, собакиного сына, зловонного язычника и козла гнилозадого” — в общем, он, конечно, имел в виду Ламаса.

Ругань стала первым признаком возвращения к Кугелю Кремонширу здравого рассудка. Уже очень скоро, к моей радости, он создал чертеж странного приспособления, которое могло копать отличные ямы для садовых растений. Меня несколько удивило, что данное устройство может использоваться только в мирных, точнее сказать, садоводческих целях, потому что раньше гений Кугеля творил исключительно боевые машины, но я приписал эту странность последствиям перенесенного стресса. Я от всей души надеялся, что великолепный дар когда-нибудь вернется к изобретателю.

—  А если не вернется, —  надвинулся я на Ламаса и ткнул его указательным пальцем под ребра, колдун ойкнул, —  я тебя самого отправлю в Дом мозгоправов, там тебя уже заждались. Понял меня?!

—  Понял, все сделаю, абсолютно все, что в моих силах, чтобы милейший Кугель выздоровел как можно скорее. Я очень, очень постараюсь.

Выражение лица колдуна мне не понравилось.

—  Не вздумай применять к нему магию, —  погрозил я Ламасу пальцем, —  а то знаю я, что обычно из этого выхо­дит...

—  Что вы, как можно?! — развел руками Ламас. — Я просто буду заваривать ему специальные, совершенно безобидные травки, чтобы его организм окреп и сам справился с... — тут он замялся... — досадной хворью.

Вскоре выяснилось, что ошибочно принятое нами за садоводческую машину изобретение на самом деле было механическим могильщиком. Об этом Кугель поведал нам, как только к нему стала возвращаться речь.

Вещь эта показалась мне небесполезной, но все-таки довольно примитивной для изобретателя, который придумал саму Люсильду — боевую машину, способную сокрушить пару десятков воинов врага за считаные минуты. Однако я счел, что великий дар не может вернуться к народному самородку сразу, и оказался прав: вскоре Кугель сотворил портативный пыточный агрегат, способный одновременно загонять иголки под ногти, дробить пальцы ног и выдергивать волосы из носа. Эта машинка показалась мне куда более совершенной, нежели механический могильщик, но пока, к сожалению, далекой от технического совершенства. И все же прогресс был заметен невооруженным глазом: Кугель явно выздоравливал, мозг его начинал оправляться после лечения в Доме мозгоправления.

Поскольку придворный изобретатель шел на поправку, я отдал распоряжение допустить к нему жену Люсильду (боевую машину Кугель назвал в ее честь). Бедная женщина давно добивалась встречи с супругом и уже отчаялась увидеть его живым. Едва войдя в тронную залу, она бухнулась мне в ноги, но я не услышал от нее ни слова благодарности — только мольбы о том, чтобы я немедленно покарал проклятого колдуна, принесшего столько несчастий их семье. Ее речи меня рассердили. Подумать только: я столько сделал для ее семьи, а она думает только о мести, вместо того чтобы возносить хвалы Севе Стиану и благородному королю Стерпора.

—  Поднимайся с колен, женщина, —  сказал я, —  нехорошо ты себя ведешь, ох и нехорошо, ты должна предаваться счастью, а желаешь зла другому. Нехорошо это и совершенно неправильно.

Я увидел, что мои слова оказали на нее сильное воздействие и она уже собиралась что-то ответить, но тут Кугель Кремоншир, все это время сидевший на стуле без движения, вскочил на ноги и выругался столь нецензурно, что даже я покраснел. Подобных слов от него я раньше никогда не слышал, поэтому всерьез удивился и решил, что разум, видимо, еще не скоро вернется в прежде столь светлую голову. А возможно, и не вернется вовсе. Как оказалось, я ошибался. Ругательства были вторым признаком его выздоровления.

—  Где он?! — взревел Кугель Кремоншир. Люсильда подбежала и схватила мужа за руку.

—  Кто, милый? — ласково спросила она.

—  Гнилозадый козел, —  рявкнул Кугель, —  исчадие Нижних Пределов, смердящий, бородатый вонючка!.. Я хочу немедленно опробовать на нем свои новые машины — сначала пыточную, потом механического могильщика. НЕМЕДЛЕННО!

Жена изобретателя в ужасе заламывала руки и умоляла мужа не нервничать, успокоиться и поехать с ней домой на юг Стерпора. Но Кугель Кремоншир в ответ только сыпал грязными ругательствами и отталкивал женщину.

Я поднялся с трона, потому что не мог более терпеть эту отвратительную сцену.

—  Кугель, —  обратился я к изобретателю, —  давай сделаем так: ты сейчас же вместе со своей женушкой отправишься к себе домой, к детям. Полагаю, ты стосковался по дому. Побудешь там до полного выздоровления, а потом вернешься ко мне. Я приму тебя с радостью. Договорились?

—  Что такое?! — вскричал изобретатель, чем несказанно меня расстроил — рассудок возвращался к нему медленнее, чем мне хотелось.

Я некоторое время молчал, стараясь взять себя в руки.

—  Ничего такого, Кугель, —  сказал я наконец, —  я просто думаю, что ты очень стосковался по дому, по детям. Ты, наверное, хочешь снова оказаться в родной деревне. Признаться, я думаю, что воздух пойдет тебе на пользу и ты...

—  Я хочу только одного, —  прошептал Кремоншир, сжимая и разжимая кулаки, —  немедленно увидеть ЭТОГО ВОНЮЧЕГО КОЛДУНА! О, мне есть что сказать ему...

—  Но, Кугель, не лучше ли отложить вашу беседу на некоторое время? Ты и сам увидишь, насколько ты был взволнован, расстроен обстоятельствами, как были нелепы твои рассуждения. Ты поймешь, что абсолютно не стоило так волноваться. Пока же тебе лучше поехать домой. Там ты сможешь расслабиться, отдохнуть...

Так я некоторое время старался вразумить изобретателя, но, поскольку он и слушать ничего не хотел, проявляя маниакальное упорство и требуя во что бы то ни стало повидаться с Ламасом, я отдал приказ позвать колдуна. Я предчувствовал, что сейчас стану очевидцем еще более отвратительной сцены, чем ранее, но колдун предпочел в тронной зале не появляться, справедливо опасаясь гнева изобретателя. Вместо себя он прислал своего помощника — Аккеля из Фтора. Кстати, паренек, несмотря на то что Ламас отзывался о нем нелестно, оказался очень смышленым и произвел на меня самое положительное впечатление.

Он со скорбной улыбкой застыл в дверях, ожидая приглашения войти.

—  Кто это?! — выкрикнул Кугель.

—  Я помощник колдуна Ламаса, —  пояснил -Аккель, —  пришел понести наказание вместо учителя.

—  Ах, он прислал тебя понести наказание! — Кугель затопал ногами. — Это просто неслыханно! Я хочу видеть его, и только его...

—  К сожалению, он сейчас очень занят и не может прийти, —  скорбно ответил Аккель из Фтора. — Учитель приговорил себя к ста ударам плетьми за все, что он совершил, и уже приводит свой приговор в исполнение.

—  Что? — Рот изобретателя открылся от изумления, вряд ли в своей жизни он слышал о чем-нибудь подобном.

—  Вот видишь, Кугель, —  возвестил я, —  он уже раскаивается и даже приговорил себя к суровому наказанию. Ну разве не достоин он прощения?

—  Нет! — уверенно заявил изобретатель и обратился к Аккелю. — Пойди и спроси своего хитрого учителя, не требуется ли ему помощь в этом важном деле? У меня так и чешутся руки отвесить ему десяток-другой плетей...

—  Конечно, —  кивнул парнишка и удалился. Он вернулся очень скоро и покачал головой.

—  Нет, учитель сказал, что с этим скорбным делом он должен справиться сам.

И туг Кугель Кремоншир совсем распоясался. Он стал бегать по тронной зале и вопить дурным голосом. Мне пришлось позвать стражей, которые вывели изобретателя из дворца. Я отдал приказание немедленно снарядить обоз, чтобы отвезти двинувшегося рассудком, но очень ценного для короны изобретателя на юг Стерпора, в родной дом.

Могу сказать, что привычная обстановка пошла ему на пользу. Уже через полторы недели я получил от Кугеля послание, в котором он “премного извинялся” за свое странное поведение и просил его “великодушно простить”. Поскольку к письму был приложен чертеж нового усовершенствования для Люсильды, я растаял и приказал высылать лошадей для придворного изобретателя. Он снова был со мной. Хотя, как я заметил, после посещения Дома мозгоправления с головой у него было не совсем в порядке. Лицо Кугеля время от времени подергивалось, иногда он впадал в прострацию и начинал разговаривать с кем-то, кого в природе не существовало...

 

 

Мне предстояло сделать великое множество дел, поэтому приступил к исполнению своих давних замыслов немедленно, ибо времени на их осуществление было не так много, как мне бы того хотелось. Прежде всего я приказал со второго дня месяца Единорога печатать, монеты с моим благородным профилем. Ранее на всей территории Белирии ходило золото, серебро и медь с выбитым на них грозным лицом Бенедикта Вейньета. Я отдал указ о замене денежных средств и послал глашатых разнести весть по всей стране — отныне в Стерпоре и на других подвластных мне территориях вводились в обращение монеты нового образца. Старые, согласно моим планам, должны были постепенно изыматься из казны, заменяясь новыми, и, таким образом, уже к концу третьего года моего правления государство полностью перейдет на денежные знаки с моим профилем.

На то, чтобы наладить производство, понадобилось некоторое время. Чеканщик монетного двора, располагавшегося в непосредственной близости от королевского дворца, получил от меня заказ и долго выбивал образец. Я застыл, повернувшись в профиль, и терпеливо ждал.

—  Готово, —  радостно возвестил он.

Я приблизился и опешил: на монете был изображен вовсе не я, а кто-то длинноносый и узколобый, кого я знать не знал.

Чеканщик терпеливо ждал, что я скажу. Лицо мое постепенно наливалось краской. Я внимательнее пригляделся к образцу, потом посмотрел на мастерового, потом снова на образец. И вдруг уловил явное сходство. Рука моя невольно потянулась к серьге, и я принялся ее ожесточенно подергивать. Поскольку в моем государстве ни для кого не было секретом, что означает этот жест, чеканщик вскричал:

 — Я не виноват!

—  А кто виноват?! — поинтересовался я и потащил из ножен меч — ничего не поделаешь, придется его убить, дело попахивает государственной изменой.

—  Я все сделаю, все сделаю...

—  Ну хорошо, —  я замер, пребывая в мрачней задумчивости — убить — не убить, а потом ме-э-эдленно задвинул меч обратно в ножны, —  приступай сейчас же, я хочу, чтобы лицо на образце походило на мое. Чтобы всякий, кто берет монету в руки, мог бы сказать — ба, да это же Дарт Вейньет. Ты меня понял?

—  Конечно, понял, ваше величество, все сделаю в лучшем виде...

—  Ну смотри! — Я погрозил ему пальцем.

Работа закипела по новой. Я не стал дожидаться результата, объявив, что приду завтра.

Я смог посетить монетный двор только ближе к вечеру —  весь день я был занят важнейшими государственными делами, требующими от меня абсолютной концентрации. На сей раз работа меня вполне удовлетворила, на образце я выглядел совсем как в жизни. Чеканщик так расстарался, что даже выдолбил серьгу, и этим меня очень порадовал. Правда, судя по профилю, она была у меня в правом, а не в левом ухе...

— Ну вот, совсем другое дело, —  сказал я, —  можешь ведь, когда... заставят.

—  Могу, — согласился он, заискивающе заглядывая мне в глаза. — В первый раз что-то совсем не то вышло, абсолютно не то. Ру... руку будто кто-то темный дернул.

—  Может, так оно и было, —  сказал я и подумал, а не Заклинатель ли со мной шутки шутит.

—  Проколите ему правое ухо, —  приказал я, показывая на чеканщика.

Зазвенела сталь. Мои люди выдвигали из ножен мечи.

—  Да не так, —  поморщился я, —  повесьте ему серьгу в правое ухо. Пусть впредь будет внимательнее.

—  Я все переделаю! — закричал чеканщик.

—  Вот это, наверное, подойдет, —  сказал один из воинов, в руке он держал кинжал с тонким лезвием.

—  Пожалуй, великоват, —  проговорил я, —  а, ладно, пойдет, колите...

Мастерскую я покинул под вопли чеканщика.

 

 

Всеобщее разложение и упадок, к моему величайшему огорчению, коснулись и армии. Заказанные еще при мне обмундирование, доспехи и оружие к тому времени, как я вернулся из Нижних Пределов, уже совершенно пришли в негодность. Жалованье воинам платили нерегулярно. Среди солдат царил дух раздолбайства и всеобщей неприязни. Возле казарм постоянно возникали стычки, нередко заканчивавшиеся кровопролитием.

В сопровождении Кара Варнана и нескольких приближенных я направился туда. Ламаса я тоже взял с собой. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь уклониться от этого визита, и даже попытался отговорить меня.

—  Ваше величество, —  затараторил он, —  я бы на вашем месте там не появлялся — очень опасно.

—  Что?! — в ярости выкрикнул я. — Ты хочешь, чтобы я не появлялся среди своих же солдат?! Да ты сдурел! Это же моя армия!

Ламас замолчал и, изобразив скучающий вид, пошел позади. Когда мы подошли к казармам, я оглянулся и вынужден был констатировать, что негодяй смылся. Не иначе как опасался справедливого возмездия за грехи.

За сотню шагов перед казармами сидело несколько воинов в компании разряженных в яркие тряпки девиц. Все присутствующие были мертвецки пьяны. На бочке стояли початые бутылки вина, несметное количество пустых валялось рядом.

Мимо этого замечательного собрания я проследовал, не сказав солдатам ни единого слова.

Возле двери, ведущей в казармы, я наткнулся на воина, который занимался тем, что водил мечом по собственной пятке.

—  Эй, —  окликнул я его, —  ты что это делаешь?

Он вскочил и вытянулся во фрунт, глядя на меня с беспокойством. Возвращение короля у многих, кто в мое отсутствие вел неправедный образ жизни, вызывало страх.

—  Ты что делаешь? — повторил я свой вопрос.

—  Так я это... — замялся он, —  меч точу.

—  Точишь меч? — изумился я. — Об пятку?

—  Ну да, —  кивнул он. — Сапоги износились месяц назад, а жалованье редко платят — денег не хватает на обувку и точильный камень. Так что теперь вот так приходится обходиться. А что, точится отлично...

—  Та-а-ак, —  выдавил я, —  значит, жалованье редко пла­тят... Ну теперь все изменится! — ободрил я воина и даже похлопал его по плечу. — За смекалку хвалю, молодец! Но мозоли мы тебе срежем — они могут помешать в походе!

Послышался лязг выдвигаемого из ножен оружия.

Казармы я покинул под вопли воина.

 

 

Поскольку в ближайшее время я собирался развязать войну, первое, что я сделал, — это реорганизовал армию. Мне не хотелось, чтобы наша атака напоминала всеобщую свалку, как это происходило во время боя с войсками Вейгарда и осады Стерпора, поэтому я разбил войско на сотни и десятки.

Немного оправившийся после “лечения” Кугель Кремоншир сконструировал парочку новых удивительных машин, правда, с ним еще далеко не все было в порядке — он бормотал, что хочет назвать их в честь жены Люсильдами. Я неоднократно говорил ему, что Люсильда у нас уже есть (“может быть, ты забыл, Кугель?”), но изобретатель настаивал, и я вынужден был в конце концов с ним согласиться. Теперь у нас была Люсильда номер один — страшная машина убийства, стреляющая камнями, Люсильда номер два — катапульта, метавшая пятисоткилограммовые снаряды, дробящие стены в мелкий винегрет (испытания оставили у меня неизгладимые впечатления), и Люсильда номер три — баллиста, запускающая длинные бревна по настильной траектории.

Кстати, небольшое усовершенствование конструкции внес лично я. Мне в голову пришла блестящая идея оковывать наконечники метательных бревен, чтобы они могли наносить еще больший урон и разрушение, а в случае необходимости даже пробить стену, подобно летающему тарану. С несносным Кугелем Кремонширом, правда, пришлось долго спорить. Моя идея почему-то не пришлась ему по сердцу — он уверял меня, что эта доработка существенно утяжелит снаряды и снизит дальнобойность стрельбы. Но едва я начал сердиться и подергивать серьгу, как изобретатель заявил, что ошибся и я несомненно прав...

Следующим шагом по реформированию армии было повышение жалованья солдатам. После того как глашатаи объявили, сколько королевская казна собирается платить участникам будущего похода, народ ринулся записываться в воинство Дарта Вейньета. Да и чему тут удивляться? Правление Ламаса столь сильно пошатнуло экономическую ситуацию в стране, что бедных было предостаточно. Люди шли со всей страны и даже из-за границы, спеша встать в ряды вооруженных сил короля Стерпора.

Один из писарей, которому было поручено регистрировать всех желающих встать под мои знамена, скончался от переутомления, другой сошел с ума, у третьего рука перестала двигаться и напоминала куриную лапку из бульона. Вышедших из строя быстро заменили, и дело пошло по новой.

Вскоре армия моя насчитывала более десяти тысяч че­ловек. Помимо верховного главнокомандующего Кара Вар-нана я назначил десять тысячников, а главой над ними, темником, поставил Арчи Локнота. Локноту надлежало подчиняться непосредственно Варнану. Он был настолько доволен своим назначением, что лицо его стало красным, как спина у вареного рака, и он едва не грохнулся в обморок. Для простого деревенского парня это был стремительный карьерный взлет.

—  Полагаю, ты этого достоин, —  сказал я, сурово вглядываясь в его лицо.

—  Я все сделаю для вас, ваше величество! — на одном дыхании выпалил Локнот.

—  Это мы поглядим, —  сказал я, —  докажешь в деле, чего ты стоишь.

Мало кому известно, почему помощника верховного главнокомандующего у нас в Белирии называли темником. Пошло это от слова тьма, которым еще во времена Лихолетья обозначали войско в десять тысяч человек. Командующий ими был темником. Так и принято с тех пор.

Быть темником необыкновенно почетно. Вот только большинство темников почему-то не ценили своего высокого назначения. Власть над огромным воинством со временем ударяла им в голову, темникам начинало казаться, что сам черт им не брат, и они решали захватить власть в королевстве. Такие истории в древности были отнюдь не редки.

Назначая на этот пост Арчи Локнота, я руководствовался несколькими соображениями. Прежде всего Арчи уже доказал мужество и верность короне. Вряд ли он решится пойти на предательство после всего того, что пережил, служа мне. Кроме того, Арчи Локнот представлялся мне человеком, напрочь лишенным честолюбия. Он был очень усерден, готов идти за мной до конца, но назначение воспринял с большим удивлением, считая себя недостойным столь высокой должности. В общем, я нашел замечательного темника — исполнительного и скромного.

Каждой сотне я выделил по три Люсильды — первую, вторую и третью. Даже если в сражении от них будет мало проку, наличие боевых машин существенно поднимет дух войска.

Поначалу также хотел дать каждой сотне по три механических могильщика, но, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что наличие такой техники существенно снизит дух войска.

 

 

По мере того как за дворцовой оградой появлялось все больше и больше людей, Ламас старался как можно реже показываться на глаза кому-либо, опасаясь расправы. Со своим учеником — Аккелем из Фтора — он торчал в отведенных ему апартаментах, где ставил разнообразные опыты по преобразованию материи. Из-под его двери тянуло жуткой вонью, слышались взрывы, а иногда очень странные звуки, которые никто не мог распознать. Я немного опасался за сохранность замка, но колдуна старался не тревожить. Люди действительно были так сердиты на Ламаса, что вполне могли учинить над ним расправу.

Масштабы ненависти были таковы, что я порекомендовал ему пользоваться защитным заклинанием, когда он по ночам крадется в уборную. Казалось, на колдуна обозлились все без исключения граждане Стерпора. Поначалу, узнав, что я вернулся, народ требовал его публичной казни, но я выступил с проникновенной речью. Я сообщил людям, что колдун покаялся и в настоящий момент заглаживает вину, хлестая себя по утрам и вечерам плетью, — настолько он огорчен тем, что натворил за время своего правления. Сразу же нашлись желающие лично посмотреть на эту экзекуцию.

—  Лучше вам этого не видеть, —  сказал я народу Стер-пора, —  это омерзительное зрелище. Случайный свидетель подобного непотребства, начальник караула, до сих пор не может прийти в себя, пребывая в состоянии перманентного запоя... А потому забудем об этом! — Я махнул рукой, показывая, что встреча с народом завершена и каждый должен сделать выводы.

Однако люди еще долго не желали расходиться, требуя крови Ламаса.

— Дайте нам его сюда! — орали граждане Стерпора. — Мы четвертуем его! По нему палач плачет!..

Вопли звучали все громче и громче, пока творившееся вокруг дворца безобразие меня не достало окончательно. Я выбрался на балкон, погрозил народу кулаком, дернул серьгу и удалился в свои покои. Когда я через некоторое время украдкой выглянул из-за занавески, площадь уже опустела. В моем королевстве уважали и любили истинного короля Стерпора. Ну и боялись, конечно. Без этого никуда.

 

 

Кстати, моя супруга тоже была вне себя от ярости при одном упоминании колдуна. Мне довелось сполна прочувствовать ее ненависть к Ламасу на собственной шкуре, как только я прибыл к ней в деревню...

—  Я требую, чтобы этот негодяй был наказан, —  свирепо выкрикнула Рошель, как только завершилась бурная любовная часть нашей встречи, —  я прошу, чтобы ему отрубили голову! Нет, я даже не прошу, я требую, я настаиваю на этом!

—  Но, Рошель, —  попытался я переубедить свою супругу, голос у меня был настолько мягким, что мне самому стало противно, — этот негодяй, как ты его называешь, может оказаться нам очень полезен в нашей борьбе, и потом, он не знал, что я когда-нибудь вернусь. В моем присутствии он не будет вести себя неподобающим образом.

—  Я требую! — топнула ножкой Рошель.

Как известно, в споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо, поэтому я замолчал. Решил, что ей нужно немного успокоиться, и тогда мы сможем продолжать разговор о судьбе моего придворного колдуна. Каким бы негодяем он себя ни проявил, он был единственным колдуном, к тому же в его верности мне я не сомневался. Да, в мое отсутствие он натворил всяких дел, но ведь он был уверен, что я уже никогда не вернусь в мир людей. Да и кто, спрашиваю я вас, может предполагать, что его владыка вернется, если он своими глазами видел, как его утащили в геенну огненную рогатые демоны. В душе я давно простил Ламаса. Конечно, с Рошель, да и с Каром

Варнаном он поступил далеко не лучшим образом, но кто из нас не совершает ошибок?!

—  Ламас! — крикнул я.

—  Что?! — Рошель сверкнула глазами. — Этот негодяй здесь?

—  Ну да, я привез его с собой, чувствовал, что ты захочешь с ним пообщаться...

—  Пообщаться! — прошипела Рошель. — Не-эт, не пообщаться, я хочу отделить его голову от тела и поставить ее на всеобщее обозрение.

—  Неплохая идея, —  одобрил я, —  не слишком свежая — так поступал еще мой папа, но неплохая, м-да...

—  Тащи его сюда! — выкрикнула она. Я выглянул за дверь. Колдун, донельзя несчастный, сидел снаружи, ожидая своей участи.

—  Ламас, —  сказал я, —  зайди.

Колдун робко протиснулся в приоткрытую дверь и застыл на пороге, не говоря ни слова.

—  Ты умрешь! — сообщила ему Рошель.

—  Вот как, —  дрожащим голосом протянул Ламас, —  очень жаль...

—  Как видишь, я вынужден буду отрубить тебе голову, как того требует моя королева, —  сказал я, выдержав недолгую паузу. — Скажи-ка мне, Ламас, как ты относишься к такой перспективе?

—  Одна голова хорошо, —  осторожно заметил колдун, шумно сглотнув, —  а голова с туловищем лучше. Мне бы очень этого не хотелось!

—  Вот и я думаю, что голова с туловищем лучше — я кивнул. — Наверное, тебе стоит извиниться перед королевой и пообещать, что больше ты никогда не позволишь себе подобных гнусностей.

—  Да я не приму его паршивые извинения! — вскричала Рошель...

—  Погоди-ка, —  попросил я ее, —  ты же еще не знаешь, что тебе скажет Ламас. Может, у него приготовлен для тебя какой-нибудь особый сюрприз. Не правда ли, Ламас? У тебя есть сюрприз для моей королевы?

— Правда, —  поспешно закивал колдун и сделал несколько пассов руками.

Комната наполнилась корзинами с цветами. Стойкий аромат дурманящими волнами распространялся вокруг. Как всякая женщина, моя супруга обожала цветы. Она оглянулась кругом. Ее губы тронула улыбка.

Если бы Рошель только знала, сколько времени мы потратили на отработку этого трюка! Не мог же я позволить Ламасу с ходу одарить мою супругу цветами — я не хотел рисковать ее драгоценной жизнью. Буровато-желтые растения, которые получались у него поначалу, распространяли ужасающую вонь. Представляю, что сказала бы Рошель, если бы в ее комнате появились корзины с такими, с позволения сказать, дерьмоцветами.

—  Это вам, моя государыня, —  проговорил Ламас, упал на колени и схватил ладонь королевы, покрывая ее поцелуями.

Прошло довольно продолжительное время. Я отметил, что колдун заметно увлекся, и мне пришлось вырвать ладонь моей супруги из его цепких пальцев и пригрозить ему кастрацией. Ламас побледнел и принялся заверять нас, —  что в его возрасте в этом нет никакой необходимости — все давно атрофировалось за ненадобностью. К тому же травы, которые он принимал, чтобы увеличить свою магическую мощь, очень негативно влияют на мужскую силу.

—  Очень и очень негативно! — выкрикнул Ламас.

—  Ну хорошо, —  смилостивился я, —  пойди-ка, отдай распоряжение — пусть седлают лошадей. Мы отправляемся в столицу...

 

 

Некоторые изменения в моем облике Рошель восприняла спокойно. О глазах сказала, что так ей нравится даже больше, чем раньше. “Разноцветные глаза — это так красиво”. А когда я продемонстрировал ей свою новую руку, она погладила неровную кожаную складку на тыльной стороне ладони, серьезно на меня посмотрела и сказала:

 — Она такая сильная!

— Точно, —  ответил я, —  этой ручкой можно камни превращать в труху. Если потребуется.

—  А ласкать она может? — поинтересовалась Рошель.

—  Конечно, может, милая, —  сказал я, притягивая ее к себе, —  эта ручка принадлежала демону — сексуальному маньяку.

—  Да? — Ее глаза расширились. — О, это так интригует...

Мой правый глаз на этот раз меня не подвел. Я наслаждался совершенной наготой Рошель, целуя ее живот, грудь, бедра, растворяясь в ее нежности, и вовсе не думал о том, что когда-нибудь могу увидеть свою супругу наряженной в красные шаровары и плотный вязаный свитер, как обещал Щелчок...

 

 

К сожалению, наше возвращение в королевский дворец затянулось. Близился сезон дождей, и кочующие стада свиногов расположились на ночлег прямо на торговом тракте, перекрыв его маленькими жирными телами. Можно, конечно, было проехать, разгоняя их ударами палок, но, представив, какой жуткий визг они поднимут, я принял решение переждать день или два, пока они по своей воле не покинут эту местность.

Мы остановились на постой в маленьком поселении неподалеку. Деревенька насчитывала всего пять дворов, так что большинству сопровождавших меня людей пришлось ночевать на свежем воздухе. Впрочем, как и я, они нашли себе дело по нраву. Воины из моего отряда испросили моего высочайшего позволения поохотиться на свиногов, чтобы заготовить мяса впрок. Я дал им безоговорочное согласие. Хотя охота только называлась охотой, на самом же деле предполагала массовое смертоубийство. Сам я не стал присоединяться к охотникам, потому что долгие месяцы, которые провел в заключении, не видел свою дражайшую супругу и наслаждался каждой минутой в ее обществе.

Мы провели с Рошель еще одну бессонную ночь, не сомкнув глаз до самого рассвета, одержимые страстью, в совершеннейшей неге и невозможности оторваться друг от друга. Моя королева была ласкова со мной, как никогда, и я дал себе зарок никогда больше даже не помышлять о близких отношениях с другими женщинами...

 

 

Через пару дней по возвращении я сидел в широченной бадье, от которой к потолку поднимался пар. Вместе со мной принимала ванну одна из моих личных фрейлин...

Идею завести фрейлин мне подала моя супруга Рошель. Я подумал — если у нее могут быть фрейлины, то почему бы и мне не завести десяток славных красавиц, которые будут помогать мне в разного рода делах. Ну и я, конечно, тоже не буду забывать их. Наверное, сказывалась наследственная невоздержанность в отношениях с прекрасным, полом. Мой отец, Бенедикт Вейньет, отличался буйным темпераментом и менял возлюбленных весьма резво. Я же сохранял постоянство в отношениях с Рошель, но от идеи завести себе фрейлин отказаться никак не мог.

—  Жаклин, почеши-ка мне спину, —  попросил я, переворачиваясь.

Девушка она, конечно, была замечательная, но мой правый глаз нарядил ее в розовый кожаный пиджак и штаны в серую полоску — зрелище не из приятных. Ко всему прочему картинка двоилась. Я видел ее одновременно и обнаженной, и одетой. Чтобы полнота впечатлений от меня не ускользала, я иногда прикрывал правый глаз. Я уже успел привыкнуть к необычным свойствам визаутклоузера-ока и не вскрикивал каждый раз, как оно преображало действительность. В обладании таким глазом было множество плюсов. Я мог, к примеру, в отличие от обычных людей, оценить прелесть тела любой женщины, не заставляя ее раздеваться...

—  Вы такой интересный, мой король, — проговорила Жаклин и принялась чесать острыми ноготками мою спину.

—  Ты хочешь сказать странный? — хмыкнул я, подумав, что действительно выгляжу необычно, часто прикрывая левый глаз. Да и не каждый человек принимает ванну в черной перчатке до локтя.

Жаклин впилась коготками в кожу, но не больно, а так, чтобы порадовать меня этой лаской.

—  Нет, вы очень и очень интересный, и такой мужественный! — прошептала она.

—  Это точно! — В блаженстве я закрыл глаза и принялся мурлыкать под нос какой-то мотив.

Вдруг идиллию прервали самым бесцеремонным образом — послышались шаги, и в апартаменты ворвался Кар Варнан. Вид у него был встревоженный. Должно быть, он принес какую-то важную весть. Но какая весть может быть настолько важной, что заставила его прервать ежедневную и столь любимую мною процедуру омовения?!

—  Я же просил меня не беспокоить, —  с неудовольствием заметил я.

—  Ничего, —  сказал Варнан, —  я подумал, что это надо сказать немедленно...

—  Погоди, Кар...

—  Я-то погожу, а вот новость не погодит.

—  Спасибо, Жаклин! — Я улыбнулся и чмокнул девушку в белое плечико. — Сегодня ты, наверное, будешь допущена до королевского тела.

—  О ваше величество! — в восторге выкрикнула она. — Мне даже не верится!

—  Спокойнее, —  благожелательно улыбнулся я, —  не надо слишком бурных проявлений радости... Я этого не люблю. Так что за новость? — обратился я к начальнику королевской стражи.

—  Только что прибыл гонец с юга, он сообщил, что армия Вейгарда перешла южные границы.

Лицо Варнана сделалось угрюмым, он привык к вольготной жизни при королевском дворе и очень не хотел снова обнажать меч. Но рано или поздно ему бы пришлось это сделать.

—  Вот как! — Я нахмурился. — Наверное, соскучился по настоящей битве, а, Кар?

—  Не-а, —  качнул головой великан, —  вот уж по чему я не соскучился, так это по настоящей битве.

—  Отлично тебя понимаю, —  сказал я, —  но подобная откровенность не вызывает у меня одобрения. Варнан пожал плечами.

 “Значит, Виллу доложили, —  подумал я, —  что король вернулся, и он, зная, в каком плачевном положении находится Стерпор после неумелого (если не сказать буквальнее) правления Ламаса, решил разом покончить со мной. Возможно, он опасался, что я когда-нибудь вернусь во Внешний мир и припомню ему его участие в битве за Стерпор? Тогда присланные им отряды сильно ослабили мое мятежное воинство. Вмешательство Вилла едва не переломило ход всей войны. Мне удалось взять столицу только благодаря норному народцу, и если бы эти маленькие человечки не подточили и не обрушили городскую стену, сложно даже предположить, как развивались бы события. Возможно, я сейчас не нежился бы в бадье с красоткой, разглядывая ее совершенную наготу левым глазом, а давно лежал в земле, казненный путем отсечения головы или четвертования, как опасный заговорщик и бунтовщик”.

Затянутой в перчатку рукой я ухватился за борт бадьи и поднялся в полный рост.

—  Пойди подготовь людей, Кар, —  сказал я, —  мы выступаем немедленно...

—  Ваше величество, —  робко подала голос Жаклин, —  а как же?..

—  Допуск к телу? — Я строго посмотрел на нее — и как только посмела подать голос?! — Пока отменяется. Как видишь, меня призывают важные государственные дела..

 

* * *

 

...на основании всего вышеизложенного позволю себе сделать некоторые выводы. Итак, истинный монарх должен обладать натурой спокойной, почти недвижимой, малоэмоциональной, неактивной, лишенной ложных устремлений и внутренних противоречий. Пожалуй, это все. И пусть кому-то сделанные мною выводы покажутся странными и даже революционными, но обратите внимание на четкую мотивировку и ясное обоснование подобной точки зрения. Эмоциональность помешает истинному монарху принимать трезвые и верные решения. Говоря откровенно, лучше бы обойтись без решений вообще — вся мировая история демонстрирует нам, к чему неизменно приводили те или иные решения королей — к войнам. Излишняя активность монарха сделает жизнь подданных поистине невыносимой, ибо существовать им придется в смутные времена государственных реформ, которые он непременно затеет. Отсюда делаем вывод — идеальным монархом стала бы бронзовая статуя короля Георга, но никак не сам Георг.

Отрывок из научного трактата Кохара де Ла Кура

“Какими качествами должен обладать истинный монарх

и какие качества являются для него предосудительными”

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

С самой первой строчки в ней много говорится о характере Вилла, патологической природе его личности, рассказывается о счастливой поре детства, а также много внимания уделяется многострадальному Бейгарду, угодившему в руки великого реформатора

 

Я решил, что выступать следует ночью.

Пока мои воины собирались в дорогу, я оделся, повесил на пояс ножны с Мордуром и вышел на балкон замка. На Стерпор опустился мягкий вечер, в необъятной вышине сверкали кривые, беспорядочно разбросанные по небосводу созвездия. Теплый ветерок приятно овевал лицо, холодил демонический глаз. По двору бегали, суетились голые люди, раздетые моим бдительным оком.

От казарм доносился хрипатый бас Кара Варнана. Верховный главнокомандующий отдавал приказания, используя лексику, принятую среди людей самого низкого сословия и морального облика. Надо будет поговорить с ним, чтобы впредь был повежливее. Пора бы уже оставить старые привычки и вести себя соответственно высокому положению.

Я замер, вглядываясь в небесную пустоту, думая о том, как же странно устроена жизнь. Мой брат вероломно вторгся на земли Стерпора, опередив меня всего на какую-то пару недель, — я уже был готов к тому, чтобы выступить в поход против него.

И зачем отец избрал для меня столь жестокую участь: вынудил воевать с родными братьями?! Я вздохнул. И все же, несмотря на всю дикость и жестокость замысла Бенедикта Вейньета, здравое зерно в его плане по переустройству Белирии было. Пройдя через все испытания, лишения и опасности, я укрепился духом, стал человеком с железными нервами, стальным каркасом, меня уже не спихнуть с верного пути, не запугать и не запутать. Идеальный король, который может укрепить государственность и даже расширить рубежи королевства.

В ближайшее время мне предстоит столкнуться с безумцем, неизменно убежденным в собственной правоте. Вспоминая наше детство и отрочество в Центральном королевстве, я подумал, что, пожалуй, даже рад избавить мир от такого жуткого типа, как мой братец Вилл. Мир скажет мне спасибо!

Никогда я не встречал человека, которого бы так сторонились окружающие. Пределы побери, да он просто невыносим — нынешний король Вейгарда и мой противник на поле брани...

Остальные мои братья, конечно, тоже не подарок, но Вилл отличается от них особенным, оригинальным прибабахом.

С самых юных лет мой братец воплощал собой суетную активность и жгучее нетерпение человека, которому срочно нужно в уборную, но по какой-то причине его туда не пускают. По самым пустяковым поводам Вилл мог затеять скандал. Например, вламывался в трапезную и в ярости орал на прислугу: “Где обед?! Где, Пределы вас побери, обед?! Я не могу больше ждать! Я жрать хочу! Я хочу жрать!” Он всегда кричал на тех, кто находился в самом низу социальной лестницы. Потому что они не могли ему ответить, ими было легко помыкать. А Вилл не только питал страсть к бурной деятельности, но и обожал руководить людьми и событиями.

Сейчас мне кажется, что его бесконечное стремление переделать мир в соответствии с собственными утопическими идеями носило ярко выраженный патологический характер. Правда, наш придворный мозговед Зикмунд Фрейдо был иного мнения ц считал, что я самый главный душевнобольный в доме Вейньет. Но у докторишки, как я уже говорил, мозги были набекрень, причем основательно, так что еще раз повторяю — Вилл с самого раннего детства проявлял себя неуравновешенным, несносным типом. Патологическая природа его личности, несомненно, требовала длительного изучения и сурового лечения в Доме мозгоправления.

Он был настолько самонадеян, что единственный из братьев прислал войска в Стерпор. И вовсе не потому, что питал ко мне какую-то особенную неприязнь, а просто оттого, что не мог не сделать шаг, если этот шаг можно было сделать. Такова особенность его безумия. Жажда деятельности — всегда и во всем. Он — опасный сумасшедший, стремящийся изменить мир в соответствии с собственными неверными представлениями о мире.

А вот изменить самого Вилла, переубедить его в чем-то было делом в высшей степени бесполезным. Унять его неуемную активность оказалось не под силу даже нашему суровому отцу, Бенедикту.

—  Вилл, что ты делаешь? — с осуждением качал головой властитель единой Белирии, когда в трапезной мой братец со скоростью летящей стрелы набивал рот кучей всякой всячины, да так и оставался сидеть с раздувшимися щеками, не в силах все прожевать.

Надо сказать, проделывал он такие странные вещи вовсе не от жадности, как некоторые могут подумать, а от желания успеть пережевать побольше! То есть поработать, потрудиться челюстями. Жевать, жевать и еще раз жевать — вот девиз Вилла за едой. Фехтовать, фехтовать и еще раз фехтовать — девиз Вилла во время уроков Габриэля Савиньи. Думаю, когда он шел в уборную, у него тоже имелся какой-нибудь громкий девиз. Хорошо, что, облегчаясь, он не выкрикивал девиз, которым руководствовался, вслух, а то, боюсь, Зикмунд Фрейдо переменил бы свое мнение и считал Вилла, а не меня, самым ненормальным из принцев дома Вейньет...

Повзрослев, мой брат, к несчастью для окружающих, понял, что совсем не обязательно самому делать кучу работы —  можно совершать полезные деяния чужими руками. А всю славу при этом заграбастывать себе.

Помнится, в раннем детстве Вилл полез на яблоню, но, поскольку в отличие от меня никогда не отличался ловкостью и силой, сорвался и крепко приложился о землю. С тех пор на плодовые деревья Вилл загонял слуг, сам же оставался внизу и давал наставления, как им лучше карабкаться по неровному стволу.

—  Так, теперь переступай на эту ветку... Теперь вот на ту! Хватайся за дупло! За дупло хватайся, дуралей! Хлопе!!!

—  Что я тебе сказал? Хватайся за дупло! А ты за что хватался? За воздух ты хватался? Поднимайся, нечего тут кряхтеть, лезь на дерево!

Слушайте меня, мозговеды всей Белирии, я утверждаю, что на формирование патологии в его личности оказал влияние случай с яблоней! Думаю, именно тогда еще только развивающийся характер Вилла оформился в нечто невообразимое и несносное. Так и следовало бы записать в полноценном мозговедческом исследовании, если бы, конечно, таковое проводилось.

Между тем Зикмунд Фрейдо почему-то совсем не интересовался Биллом. Сейчас я думаю, что доктор попросту опасался, как бы юный принц не нашел для него какой-нибудь бесполезной, тяжелой работы, не привлек к какому-нибудь бестолковому занятию вроде строительства оборонительных сооружений или участия в общественной деятельности.

Желание охватить собой весь мир — вот что двигало Биллом. Но охватить мир самому ему было не под силу. И потому он привлекал к великим свершениям всех оста­льных.

Если бы он мог заставить слуг пережевывать за него пищу, он и на это бы пошел. Лишь бы успеть прожевать побольше! Так и представляю себе эту картину. Вилл машет руками, задавая ритм, а слуги ожесточенно работают челюстями, с замиранием сердца следя за каждой новой отмашкой. Не дай бог сбиться и утратить заданный темп — он немедленно выйдет из себя и придумает для них какое-нибудь жестокое наказание. К счастью для слуг, мой брат не догадался осуществить подобную штуку. Хотя с него бы сталось...

Сейчас я вспоминаю Вилла совсем юным. Фигура у братца уже в пятнадцать лет была крепкой и приземистой. Если уж ты уродился коренастым — твоя схожесть с окороком взрослого варкалапа бросается в глаза с детских лет! Вилл бродил по Мэндому в надежде найти кого-нибудь, кого можно было бы организовать, нагрузить случайной работой, заставить совершить во имя короны очередной бесполезный трудовой подвиг. Поскольку происхождения он был самого высокого, простые граждане не смели ослушаться приказов Вилла и подчинялись ему из страха, что низкорослый, но упрямый, как перекормленный свиног, мальчуган возьмет да и пожалуется на их неповиновение королю Бенедикту. Многие ненавидели Вилла, другие — боялись.

Завидев издали его уверенную, почти маршевую походку, торговцы на рынке поспешно прятали товар под прилавок, а те, что прежде уже сталкивались с деятельной натурой королевского отпрыска, и вовсе пускались наутек. Так он и шагал по улицам Мэндома, распугивая прохожих. Целые стада горожан мчались прочь, одержимые стремлением не попадаться окорокоподобному подростку на глаза.

—  Так-так-так, —  приговаривал Вилл, прохаживаясь между торговыми рядами, —  продаем, значит... А знаете ли вы, как надо торговать, знаете ли вы, что успешная торговля не происходит с бухты-барахты, а требует серьезного подхода, вы должны обеспечить себе удобное местоположение, преподнести свой товар, так сказать, лицом, чтобы о нем узнали все... Вот ты, долговязый, ты что продаешь?

—  Я? — пряча глаза, отвечал несчастный горожанин, предчувствуя не самое для него благоприятное развитие событий. — Я-я-яблоки.

— Я-я-яблоки, —  передразнивал его Вилл. — И много уже продал?

—  Ну с утра совсем немного, —  ожидая подвоха, осторожно отвечал торговец.

—  А все почему?! — изрекал Вилл, поднимая вверх указательный палец, и сам же отвечал: — А все потому, что ты подошел к организации своего торгового места спустя рукава. А ну шевелись, бездельник. Я тебе помогу. Сейчас ты будешь рисовать вывеску. На ней мы изобразим яблоко, и тогда все будут знать, что у тебя в продаже, и поспешат к тебе за яблоками. Смекаешь?

—  Да все и так знают, что яблоки у меня, —  отвечал несчастный, уже понимая, что попал.

—  Вот идиот! — выходил из себя Вилл. — Сказал, давай рисовать яблоко — значит, давай рисовать! Беги скорее за холстом и красками, да не забудь притащить длинный шест и гвозди...

Поскольку долговязый не трогался с места, Вилл еще больше выходил из себя, лицо его делалось почти пунцовым, он кидался на торговца с кулаками и пинками отправлял беднягу искать материалы, необходимые для рекламной деятельности.

—  Пошел, пошел, двигай, я сказал, давай вперед и принеси все, что сказал, ничего не забудь, а не то мы с тобой соорудим вместо вывески длинную, как раз под твой рост, виселицу. Понял меня?!

Остальные торговцы наблюдали сцену с двойственным чувством — им было жаль беднягу, но в то же время они ощущали облегчение — жертва на сегодня определилась, а значит, на некоторое время им обеспечено спокойное существование. Товары извлекались из-под прилавков, и жизнь шла своим чередом, пока Вилл бегал вокруг несчастного и критиковал его за бедный художественный талант...

—  Ну кто так рисует?! — вопрошал он. — Кто так рисует?! У тебя руки из какого места растут?!

Натура Вилла обладала такой неуемностью, что порой мне казалось: он не просто сумасшедший, он — буйнопомешанный. Впрочем, так, наверное, оно и было. Его активность распространялась на все сферы жизни. Всюду ему нужно было сунуть нос, все его занимало, все казалось интересным и важным. За исключением, разумеется, тех важнейших дисциплин, которые преподавали нам в фамильном замке. Дела, придуманные не им самим, Вилл отвергал с решительностью, достойной самого волевого человека на земле. Ну, то есть с решительностью, достойной меня...

Впрочем, как Вилл старался подальше держаться от учебных дисциплин, так и учителя старались держаться подальше от Вилла.

Топограф еще не забыл, как ему под страхом публичной порки пришлось чертить на потолке классной комнаты подробную карту Белирии, отмечать на ней все населенные пункты, включая деревушки, состоящие из пары домиков, рисовать реки, горы и долины. Титанический труд занял у него совсем немного времени — всего трое суток под наблюдением недремлющего ока Вилла Вейньета. Из чувства солидарности мой братец отказался от сна и отдыха, пока карта не будет завершена. Он руководил работами, следил за тем, чтобы топограф не отлынивал от дела, выполнял все тщательно, сверяясь со схемами нескольких исследователей ландшафта Белирии. По окончании трех суток топограф рухнул без чувств. Но работу завершил.

Потирая ладони, Вилл демонстрировал королю Бенедикту, что ему удалось сотворить с классной комнатой за столь короткий срок.

—  И заметьте, папа, использовал я только разнообразные схемы, уголь, краски и всего одного топографа! — гордо отметил он. — Всего одного!

—  Хм, —  удивился Бенедикт Вейньет, —  сделано талантливо. Пришли ко мне этого топографа, у меня есть для него работа.

—  Какая? — с энтузиазмом спросил Вилл.

—  Пусть нарисует несколько карт на скотном дворе — стены совсем облупились, —  пояснил король.

Профиль деятельности педагога затем совершенно изменился. Следом за скотным двором он расписал несколько личных комнат придворной знати, кузницу, казармы, сошел с ума и был отправлен на лечение в Дом мозгоправления, откуда уже не вернулся.

Несчастный топограф был не единственной жертвой моего деятельного братца.

Учитель математики вынужден был смастерить на заднем дворе малую катапульту, причем такую, чтобы метала ядра, согласно предварительным расчетам по заданной траектории. Это была первая машина, сделанная учителем математики собственноручно, поэтому она вышла исключительно кривой и уродливой. Никогда в жизни мне больше не довелось видеть механизм, вызывающий такое омерзение. Выпущенное из катапульты ядро угодило в сарай, где хранились кожевенные изделия, и разнесла его вдребезги. Королевский казначей без зазрения совести вычел убытки из жалованья педагога. Но математик еще об этом не знал, он приплясывал вокруг адской машины и радовался, как ребенок:

 — О-хо-хо, она стреляет! Действительно стреляет!

Досталось и почитаемому мною придворному преподавателю ораторского искусства Альфонсу Брекхуну. Он утверждал, что “всякую речь можно произнести так, что слушатели будут зачарованы”. Главное “говорить с выражением, используя все богатство нашего языка, надо лишь поднять каждую фразу на вершину ораторского искусства”.

Вилл заставил Альфонса Брекхуна разучить речь герцога Станислафа Лисициана, произнесенную им по случаю рождения первенца. Речь эта известна была в народе своей длиной и невнятностью — взбудораженный радостной вестью Лисициан сильно принял на грудь и распинался почти восемь часов. Гости уже успели разойтись, но он не заметил их ухода — все говорил и говорил. А летописец послушно за ним записывал. На беду преподавателя ораторского искусства, речь Станислафа Лисициана вошла в учебник для коронованных особ как образец совершеннейшей бесталанности оратора. Вилл хотел, чтобы Альфонс Брекхун прочитал ее на очередном дне рождения короля Бенедикта и тем самым подтвердил свое высказывание, что любой речью можно привлечь внимание слушателей.

Я был уверен, что преподаватель продержится не меньше пяти часов — все-таки он был гением ораторского искусства. Но я ошибся в своих ожиданиях — на двадцатой минуте в голову Альфонса Брекхуна угодил умело пущенный чьей-то подлой рукой бронзовый кубок, и гости приступили к горячительным напиткам. Горемыку оратора за ноги уволокли из трапезной...

В общем, учителя относились к Виллу как и все остальные, кому досталась несчастная доля существовать с ним бок о бок, —  терпели как неизбежное, очень деятельное зло...

Вилл состоял сразу в нескольких крупных общественных организациях Мэндома. Он числился, например, председателем Общества Самых Достойных Людей. Между прочим, сам решал, кого принимать в Общество, а кого исключать из его членов. Меня поначалу тоже приняли, но очень быстро выгнали. Наверное, сочли недостаточно достойным — причину исключения мне так и не сообщили.

Общался он также с организацией вольных каменщиков. Эти люди, опасаясь прихода луноликих стервятников, возводили вокруг города уродливые каменные постройки — своеобразную линию укреплений, хотя, как я уже говорил, луноликие последний раз совершали набеги на крупные города десятки лет назад, и с тех пор о них никто и слыхом не слыхивал. Вилл был убежденным вольным каменщиком, вольным каменщиком до мозга костей — он собирал дворцовых слуг и рядовых горожан, формировал из них отряды и отправлял на строительство. Благодаря деятельности Вилла Мэндом стал городом, вокруг которого возвышался самый длинный в Белирии ряд странных, бесполезных и уродливых оборонительных сооружений.

Деятельность сына по укреплению столицы Бенедикт Вейньет одобрил и даже пожурил нас, менее инициативных своих сыновей, за праздную и легкую жизнь, которую мы вели.

— Посмотрите, —  сказал отец, —  как ваш брат Вилл прикладывает все силы, стараясь укрепить нашу государственность. Берите с него пример. Достойный сын. Молодец.

Другие начинания Вилла не вызывали у него одобрения.

Юный Вилл был также заместителем руководителя Общества по борьбе с греховными мыслями и одновременно возглавлял Общество по борьбе с обществом борьбы с греховными мыслями. Некоторое время он носился с идеей организовать Общество с красивым названием “Нравственность”. Насколько мне известно, он собирался контролировать деятельность всех столичных домов терпимости, развивая в их служащих высокие морально-этические принципы. Как бы то ни было, дело у него не заладилось.

Зато спустя короткое время после того, как Вилл похоронил идею “Нравственности”, он открыл в Мэндоме увеселительный притон. В то время ему было уже двадцать два года, и жизненные устремления у него порядком изменились — укреплению государственности он предпочитал теперь укрепление собственного финансового положения. В притоне рекой лился светлый эль, а по залу сновали обнаженные красотки.

Мне тогда едва сравнялось четырнадцать. Побывав в заведении Вилла пару раз, я решил, как и отец, похвалить его за столь славное начинание, но осуществить задуманное не успел...

Я направлялся в апартаменты Вилла, когда увидел, как король Бенедикт тащит моего братца по лестнице, зажав его ухо в крепких пальцах. Зрелище показалось мне довольно странным — Вилл был уже довольно взрослым для такого детского наказания, как выкручивание ушей.

—  Я тебе покажу, сынок, как меня позорить! — приговаривал король.

Я пожал плечами, понял, что разговор с Биллом откладывается на неопределенный срок, и решил направиться в открытый им увеселительный притон. Но когда я добрался до знакомой улицы, то увидел, что успевшее стать мне родным двухэтажное здание теперь занимает “Городской совет по элеварению”. Организация, вне всяких сомнений, важная и полезная, но куда подевалось заведение Вилла?! Я всерьез расстроился, потому что успел порядком полюбить это развратное местечко. Я захаживал сюда почти каждый день и, пропустив с приятелями несколько кружечек светлого эля, который варили тут же, отправлялся на верхние этажи, к распутным девицам.

Впоследствии выяснилось, что отцу стали известны некоторые подробности последних деяний Вилла по укреплению его финансового положения, и он пришел в ярость, узнав, чем промышляет один из его сыновей.

К слову сказать, здесь мы с отцом расходились во взгля­дах. Притон на улице Барашаха был самым успешным творением моего братца за всю его бестолковую, исполненную суетной активности жизнь. Остальные его прожекты носили разрушительно-реконструкционный характер и не несли людям радости.

Простой пример. На глаза Вилла как-то раз попалась винная лавочка. Заправлял делами в ней жизнерадостный и уже немолодой человек по имени Гнесик. Дело его процветало, он продавал вино, привозимое его кузеном из Невилла. Причем вино самого высшего качества — оно обладало поразительным вкусом, ароматом и быстро снискало множество поклонников в Мэндоме. В лавочку Гнесика захаживали не только простые горожане, но и многие знатные особы. Несколько раз его вино даже покупали по заказу самого короля, чем торговец несказанно гордился. В общем, все с этой лавочкой было в порядке, и так бы, возможно, и оставалось до самой смерти Бенедикта Вейньета (когда весь привычный строй жизни покатился в тартарары), но однажды над дверью винной лавки звякнул колокольчик. Не чуя беды, Гнесик вышел навстречу покупателю. Но посетитель вовсе не собирался покупать вино. Деловитой походкой Вилл направился к стойке с таким видом, словно он делает Гнесику огромное одолжение, удостоив его своим визитом. Мой братец втянул носом воздух и огляделся.

—  Как хорошо... — сказал Вилл.

—  О да, —  согласился хозяин, —  аромат нашего вина...

—  ...что я сюда заглянул, —  закончил фразу странный посетитель, чем привел Гнесика в замешательство.

—  Хм... — Вот все, что смог произнести хозяин лавки, но потом покашлял в кулак и сказал: — Покупателям мы всегда рады, можете быть в этом уверены.

—  А вот и не угадал, —  заявил Вилл, прохаживаясь вдоль полок с самым важным видом. Важной особой он, конечно, был, спору нет — все-таки королевский сын, но так задирать нос мог только один человек на свете — Вилл Вейньет. — Я вовсе не покупатель! — пояснил он. — Я Вилл Вейньет, если уж быть совсем точным!

Он смерил Гнесика суровым взглядом и принялся откупоривать сосуды, вдыхая в себя винный аромат. С видом заправского знатока Вилл зачмокал языком и пошевелил ушами.

—  Можешь так? — спросил он хозяина лавки. Озадаченный странным поведением гостя, Гнесик спросил:

 — Нравится вино, да, господин королевский сын?

—  Не совсем, —  откликнулся Вилл, чем и вовсе поставил хозяина в тупик. — Я пришел вот по какому делу, говорят — ты тут процветаешь...

“Решил обложить меня данью! — мелькнуло в голове несчастного торговца. — Да он ведь и по виду бандит, совершеннейший бандит. Я о нем много чего нехорошего слышал, —  вспомнил Гнесик, —  в городе говорили. И вот на тебе! Ко мне заявился. Ну что за напасть? Только дело стало развиваться”.

Вилл громогласно заявил:

 — Радуйся, несчастный, я пришел, чтобы помочь тебе расширить дело!

—  Ну... — выдавил торговец, тревожная гримаса не покидала его лица, наоборот — настороженность после слов Вилла только усилилась.

“Наверное, так бандиты себя и ведут”, —  подумал Гнесик, которому прежде никогда не приходилось сталкиваться с вымогателями. Он был простым человеком и всегда жил честно, зарабатывая себе на хлеб мелкой торговлей.

—  Мы организуем все так, что скоро ты станешь первым продавцом вина в Белирии, —  потирая руки, сказал Вилл, —  и даже более того — мы будем продавать вино в другие страны, мы разовьем дело до таких высот, что скоро ты станешь самым известным человеком в мире. Твоим именем будут клясться легурийцы. Дикие племена куннов будут нахваливать тебя по праздникам, а праздник у них, как известно, каждый день. Любой монах и служитель церкви из просвещенной Миратры, услышав имя Гнусик...

—  Гнесик, —  поправил хозяин.

—  Какая разница! — раздраженно буркнул Вилл. — Так вот, все они будут говорить: ох и славное он нам продает вино, ох и славное. Хотя, конечно, очень дорогое. Но оно того стоит. Не так ли?

—  Очень дорогое? — переспросил Гнесик. — Почему очень дорогое? У меня вполне приемлемые цены.

—  Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, —  мигом оставив свои поэтические излияния, сказал Вилл и посе­рьезнел. — Вот что, Гнусик...

—  Гнесик, —  поправил его хозяин винной лавки таким нервным голосом, что сразу становилось ясно: этот человек испытывает сильнейший эмоциональный стресс, —  мое имя — Гнесик!

—  Да-да, хорошо-, как скажешь... Но сейчас не об этом. — Вилл обвел взглядом упыря винное благолепие вокруг. — Я навел справки и понял: ты отдаешь вино за бесценок.

—  Я в курсе того, какие цены в городе, —  запротестовал Гнесик, —  я все знаю про цены на вино...

—  Ну что ты хорохоришься?! — надвинулся на него Вилл. — Что ты со мной споришь? Тебе известно, кто я?!

—  Вы, —  закивал продавец вина, —  королевский сын...

—  Вот именно, я — Вилл Вейньет. Я уже, кажется, представлялся. Если надо, представлюсь еще. И советую тебе, даже не так — настоятельно тебе рекомендую меня слушаться! Понял, Гнусик?

—  Понял, —  откликнулся несчастный торговец и сник.

—  Вот и отлично, —  сказал Вилл и улыбнулся.

Хозяин лавки вдруг весь подобрался, схватил с полки самую большую бутылку и опустил моему братцу на голову.

Когда Вилл пришел в себя, Гнесик уже тащил его, связанного по рукам и ногам, в подвал и приговаривал:

 — Видит бог, я совсем этого не хотел, милорд. Мне просто мое дело очень важно, понимаете?! Оно меня кормит, мою семью кормит, понимаете?! Моего кузена кормит, его семью кормит, понимаете?! А вы вот хотели все это враз уничтожить, понимаете?! Нельзя так, не могу я так...

—  Эй, —  крикнул Вилл, —  ты что это делаешь, дурак?! Гнусик... как там тебя, Гнесик, отпусти меня немедленно!..

—  Не могу! — выдохнул владелец винной лавки. — Нет у меня пути назад, должен я теперь вас убить. Надо же такому безобразию случиться! Позор, честное слово, на мою седую голову... Не думал я, что когда-нибудь до такого дойдет...

—  Тебе что, идея моя не понравилась, да?! — Вилл почувствовал, что дело запахло жареным. — Так я просто идеей с тобой поделиться хотел!

—  Нет, это не так, —  откликнулся Гнесик и неуклюже развернулся.

Мой братец приложился головой о перила лестницы и закричал:

 — А-а-а, ты что, вообще?! Совсем сдурел?! Да я тебя...

—  Вы мне уже ничего не сделаете, —  замогильным голосом откликнулся Гнесик, —  потому что я вам сейчас того... горло перережу, а труп где-нибудь спрячу. А может, в подвале у меня полежит. Сюда никто никогда не заходит... — Последние слова он произнес задумчиво.

—  Да ты что, озверел?! — испугался Вилл не на шутку. — Да меня искать будут! Да папа весь город перероет! Да меня видели, —  нашелся он, —  несколько человек видели, как я к тебе в лавку заходил!

—  Да? — расстроился Гнесик и сник. — Вот это действительно плохо.

Он уронил Вилла на ступени, сам сел, подпер голову кулаком и задумался.

— Тебе только одно осталось, —  мой братец снова обрел уверенность, —  или ты меня отпускаешь, и мы с тобой делаем из тебя самого великого продавца вина в мире, или я тебя отдаю королевской страже. Понял?

—  И так — никакого дела, и так — никакого, —  пробормотал Гнесик, —  но если так — я просто разорюсь, то во втором случае буду беглым убийцей...

—  Вот-вот, —  поддержал его Вилл, —  развязывай-ка меня, а не то — все... Понял?

—  Понял, —  кивнул Гнесик обреченно и принялся развязывать пленника...

Пересказывая мне эту историю, Вилл хлопал себя по бокам, шумно радуясь своей необыкновенной находчивости —  на самом деле, его не видела ни одна живая душа, когда он входил в винную лавку.

Гнесик к тому времени, как я услышал о его злоключениях, разумеется, уже вконец разорился. Мой братец заставил его продавать вино по такой сумасшедшей цене, что купить эти “элитные невиллские сорта” мог разве что безумный богатей — бедному безумцу и даже безумцу среднего достатка не хватило бы денег на столь дорогую покупку. Торговец начал сам потихоньку изничтожать запасы никому не нужного вина и все больше опускаться, и Вилл в конце концов оставил его в покое. Напоследок он заявил Гнесику, что вся беда в низком качестве “отвратительного пойла, которое гонит его прощелыга-кузен”. Гнесик встречал слова Вилла радостным бульканьем, полоща горло “отвратительным пойлом” и посмеиваясь. Ему уже ни до чего не было дела...

Пару раз горожане даже били деятельного Вилла. Так сильно он их допек. Первый раз это случилось возле торговой площади. Насвистывая веселый мотив, Вилл направлялся к своему излюбленному месту — торговым рядам, где намеревался в очередной раз навести порядок, когда с крыши неожиданно спрыгнули две фигуры в масках. И почему те, кто нападает на королевских особ, всегда предпочитают оставаться инкогнито? Заинтригованный Вилл остановился и уставился на незнакомцев.

— Кто же так делает маски? — услышали они. — А ну дайте-ка мне посмотреть на это.

Вилл потянулся к лицу одного из нападавших, намереваясь сдернуть маску, но получил удар в ухо и отлетел к стене. От изумления и ярости Вилл даже не нашелся что сказать: только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. Потом мой деятельный брат схватился за рукоятку меча, но достать его не успел. Разбойники кинулись на него и стали пинать ногами. Действовали они так слаженно и умело, что Виллу осталось только извиваться на твердом камне мостовой и взывать о помощи.

Не знаю, чем для него закончилось бы досадное происшествие. Думаю, он навсегда лишился бы и зубов, и физического здоровья, но, на его счастье, я как раз направлялся по этой улице к дому моей очередной возлюбленной. Увидев, что мой братец угодил в переделку, я ни секунды не раздумывая вихрем помчался вперед. Железного меча у меня еще не было, зато был отличный кинжал, который я с удовольствием всадил обидчику брата в левую ягодицу. Увидев, что я настроен решительно, негодяи поспешили убраться восвояси. Они скрылись за поворотом. Если бы мы пожелали, то могли бы найти их по следу, оставленному раненым, но я не горел желанием пускаться в погоню. Вилл, похоже, тоже. Он сидел на мостовой и сплевывал кровь. Губы у него были разбиты и уже стали набухать.

“Скоро будут напоминать парочку спелых фиников”, —  подумал я и поинтересовался:

 — Ты в порядке?

—  Да, —  раздраженно ответил Вилл, —  на твоем месте я бы не торчал как хрен на грядке, а помог мне подняться.

Сравнение показалось мне весьма неудачным, и все же я подал ему руку. Вилл с трудом поднялся, ощупывая ушибленные ребра и поминутно охая.

—  В городе тебя, похоже, не любят, —  заметил я, —  может, тебе пореже выходить из дворца? Хотя бы в ближайшее время.

— Не хватало еще мне бояться каких-то там простолюдинов! — скривившись, заметил Вилл. — Ну-ка, помоги мне дойти до дворца. Я облокочусь на тебя, и ты меня поведешь.

Его манера ко всем обращаться так, будто все ему должны, сильно меня рассердила.

—  Может, дойдешь сам?! — буркнул я.

—  Да ладно тебе, Дарт, —  сказал он, —  ты погляди, мне же все отбили.

—  Хорошо, —  сказал я, —  так и быть. Если всю дорогу ты будешь молчать.

В юности Вилл не вызывал у меня особенной антипатии. Я относился к нему нейтрально. Странности его натуры, конечно, раздражали, и во время редких разговоров с братом я иногда начинал подергивать серьгу, подумывая, а не проткнуть ли его мечом, но серьезных столкновений между нами не было никогда.

Это уже потом, пожив некоторое время при дворе в Вейгарде, когда он каждый день пытался найти мне какое-нибудь занятие, я стал всерьез недолюбливать Вилла. Ведь я в ту пору был занят поисками самого себя, меня заботили мысли о будущем, я должен был многое обдумать и понять, чтобы выбрать в жизни правильный путь. Спрашивается, что может быть важнее для юноши, лишенного наследства и соответственно стабильности, чем определиться со своим предназначением в жизни? Братья были в полном порядке, при королевствах, обеспеченные надежным тылом, я же блуждал в потемках. Мои размышления поначалу, как я уже упоминал, привели меня на большую дорогу, но зато уже на большой дороге я окончательно определился с выбором и решил, что буду королем. И я действительно стал им.

И что же дальше? Что делает Вилл в то время, когда все ополчились против меня? Поддерживает младшего брата? Вилл посылает против меня армию. Совершив по отношению ко мне подобный акт недоброй воли, Вилл стал моим злейшим врагом.

Я знал, что королевство ослаблено его бестолковой деятельностью и народ Вейгарда его буквально ненавидит за неуемный дух реформаторства и обилие утопических идей.

“Забрать у Вилла Вейгард будет несложно, —  думал я, —  проще, чем отнять у старика вставную челюсть”.

Меня немного беспокоило, что Вилл первым выступил против меня. Не иначе как в рукаве у него припрятан какой-нибудь козырь...

Реформаторством в Вейгарде Вилл действительно занялся самым решительным образом с первых же дней своего правления. Деяния Вилла зачастую были настолько масштабны, что приобрели широкую известность и за границами королевства. Все в Белирии говорили о том, что он разрушил плотину — и лишил город воды, отправил герцога Бевиньи на битву с драконами — и тот бесславно сгинул, но сделался в памяти народной национальным героем, что король Вилл переименовал Вейгард в Виллгард и заставил даже переписать летописи, после чего с некоторыми воспринимающими все близко к сердцу летописцами случились нервные срывы. За одно только упоминание старого названия страны в Вейгарде (Виллгарде) подвергали публичной порке.

Но все эти деяния, как выяснилось впоследствии, были только началом грандиозных замыслов Вилла по переустройству жизни в Вейгарде.

После моего отъезда (мне хотелось остаться в живых, а деятельный Вилл непременно приспособил бы меня куда-нибудь, где выжить бы не удалось) Вилл продолжил дело обустройства собственного королевства. Он решительно взялся за создание между городами широкой, мощенной камнем дороги. А поскольку на такое грандиозное строительство камня ему было нужно очень и очень много, Вилл приказал согнать весь народ в каменоломни, чтобы обеспечить бесперебойную добычу и поставку камня.

—  Ты мне за строительство головой отвечаешь, —  сказал он своему первому помощнику Лаксу Молосту и оказался человеком слова — когда строительство сорвалось, Лаксу отрубили голову.

Разумеется, столь кардинальные меры в переустройстве жизни и всего королевства в целом ополчили против короля простых граждан Вейгарда. Люди всегда консервативны, новые веяния, исходящие от правящей власти, им кажутся помехой спокойной жизни. Народу не нравится, когда разрушают сложившийся годами жизненный уклад.

Вилл Вейньет, к несчастью для себя, не мог понять такие простые вещи. Он считал, что каждый житель его королевства обязан разделять с ним реформаторские идеи и, проявляя сознательность, если понадобится, жизнь положить на их осуществление.

После того как одна за другой области Вейгарда принялись выражать недовольство, выступая против тирании, Вилл наконец понял, что дело пахнет всенародным бунтом, —  все же интуиция, хоть и заторможенная, у него присутствовала. Вилл приказал остановить строительство дорог. Ярость, вызванную неосуществлением грандиозного замысла, он выместил на первом помощнике Лакее Молосте.

Непонимание массами важности задач, стоящих перед королевством, его несколько озадачило. Он наморщил лоб и принялся думать, что бы сделать такого, чтобы по грандиозности это деяние навсегда превратило его в национального героя (вроде погибшего по его вине герцога Бевиньи) и при этом народ не роптал, а остался доволен. Все раздумья приводили его к выводу, что любое крупное начинание требует огромных затрат физических сил, к строительству придется привлечь большое количество рабочих рук, а трудиться на благо короны придворные не хотели, желая существовать лишь в рамках своей профессии.

“Значит, нужно сделать что-то такое, что потребует привлечения минимального количества людей, но даст внушительный результат”, —  решил Вилл.

Свои умозаключения Вилл решил вынести на государственный совет Вейгарда, дабы совместными усилиями придумать что-нибудь поистине феноменальное и грандиозное. И совет придумал. Идею подал один из придворных по имени Кастор Глюк, за что Вилл повелел немедленно выдать хитроумному человеку пятьдесят золотых из королевской казны.

—  Я вот что думаю. Чтобы народ был доволен, —  сказал Кастор Глюк, —  надо не народ привлекать к делу, которое является для него непривычным, а наоборот — делать для народа, одаривать народ. Но дарить что-то такое, что будет приносить пользу государству. А что у нас в государстве является основным занятием для большинства граждан?

—  Сельское хозяйство, —  отозвался звездочет.

—  Точно, сельское хозяйство, —  прищурился король, не совсем понимая, к чему клонит Глюк. — Ты что, предлагаешь им всем лошадей, что ли, купить?

—  Зачем, —  возвысил голос изобретатель, —  я предлагаю всем нашим гражданам выдавать, —  тут он сделал краткую паузу, —  дерьмо!

Казначей крякнул и прикрыл рот ладошкой.

—  Что?! — вскричал Вилл, вскакивая с трона. — Ты что, издеваешься над нами?! Что за польза от дерьма нашему государству?

—  Ну как же! — Кастор Глюк побледнел, несколько огорошенный тем, что его “блестящая” идея вызвала столь яростное отторжение у монарха, но через мгновение к нему вернулось самообладание. — Ведь это же для нужд сельского хозяйства. Мы будем забирать дерьмо у соседей. У них его много... Можно даже менять на что-нибудь... И раздавать нашим гражданам. Они станут выбрасывать дерьмо повсюду, потому как оно им совсем без надобности, и почва в нашем королевстве постепенно удобрится и станет самой плодородной в мире. И стоимость подарков невелика. И у нас самих они имеются. Да что там говорить — с одного только скотного двора можно собрать столько навоза для подарков нашим гражданам...

—  Хм... — Вилл сел обратно на трон. —  А что? В этом что-то есть! Только не пойму что! — Он сморщил лоб и углубился в размышления.

“Потребуется лет пять, —  рассуждал Вилл, —  и мы — королевство с самой плодородной почвой в Белирии, сельское хозяйство процветает, у нас каждый год случается немыслимый урожай пшеницы, ржи, кукурузы, картофеля... Все расходы по закупке дерьма вследствие отличных урожаев окупятся. Мы сможем экспортировать зерно, овощи, горох. И главное — моим подданным совсем ничего не придется делать, только получать в подарок от короля немного отходов жизнедеятельности и выкидывать их возле своих домов”.

Виллу представились целые реки урожайного дерьма, текущие из-за границ королевства. Он даже зажмурился, до того ему понравилась эта картина.

—  Великолепно! — вскричал он, заключил Кастора Глюка в объятия и облобызал, так, что тот даже зарделся... — Пятьдесят золотых из казны за отличный замысел! Пятьдесят!

К реализации “благоухающей” успехом идеи Вилл приступил немедленно. Послы из Виллгарда направились к соседям — в Стерпор к Алкесу, в Гадсмит к Преолу и даже в граничившее с Вейгардом на востоке королевство Со­мерсет. В Центральное королевство, к Фаиру, он не отважился обращаться с такой странной просьбой.

—  Фаир, ты не мог бы поставлять нам дерьмо по дешевке? Я слышал, у вас его предостаточно, а у нас совсем мало...

Я представил себе выражение лица Фаира и расхохотался. Боже мой, что только не придет в голову идиотам, которым попросту нечем думать и некуда девать свою неуемную активность.

—  Самим не хватает! — отвечает Фаир.

—  Вот именно! — вторит ему Заклинатель, свирепо щурясь из-под капюшона...

Приказ был донесен до граждан Виллгарда в категорической форме. Все явились на специально организованный пункт раздачи с мешками и сумками, готовые оценить королевскую милость. Поначалу никто из местных жителей не поверил, что король собирается выдавать им дерьмо. Многие думали, что это неудачная шутка. Другие — бред сивой кобылы. Однако первый же горожанин, которому нагрузили полный мешок отечественного навоза, поднял жуткий гвалт, крича, что король спятил и действительно раздает дерьмо. Кое-кто сразу кинулся прочь, другие не поверили крикуну — из здания они выходили задумчивые и притихшие.

Крикуна, возвестившего, что король сошел с ума, Вилл приказал доставить ко двору. В качестве наказания несчастного поставили на раздачу навоза. Уже импортного. В числе многих других он складывал лепешки в мешки и сумки, загребал его лопатой и ровнял граблями.

Поскольку навоз подвезли из-за границы, дерьма хватило на всех, и даже еще осталось. Вилл с самым серьезным видом сетовал на то, что многие оказались недостаточно сознательными и не захотели добровольно получить подарки короля. Специально для таких граждан была организована служба доставки дерьма. Королевские стражи развозили импортный продукт по городам и селам, вываливая навоз во дворах.

Кое-кто протестовал — их пришлось арестовать. На отдельных вовсе не сознательных граждан Вилл наложил денежное взыскание. Поскольку таких было немало, королевская казна заметно пополнилась

Король не мог нарадоваться на свой новый прожект, уже принесший ему деньги и славу. Слава, правда, была сомнительной, но Вилл считал, что слухи о его безумии распространяют завистники.

Кастор Глюк был обласкан и награжден повторно. Он купался в роскоши и пользовался многими благами, недоступными простым смертным. Ему позволено было, например, вместо обычных трех поклонов при встрече с королем ограничиться двумя. Кроме того, он мог безбоязненно сморкаться в тронной зале. Место его во время трапезы теперь было рядом с Биллом, по правую руку. Он потеснил казначея, и тот затаил жестокую обиду. К несчастью для Глюка, он был недостаточно прозорлив. Ему бы заметить неудовольствие казначея и постараться наладить с ним дружеский контакт, но он наслаждался новым статусом и радовался жизни. Когда в один из летних месяцев Кастор Глюк направлялся в свои покои, его ожидал неприятный сюрприз. Кто-то подлетел сзади и, ухватив Глюка за ноги, скинул его с балкона третьего яруса. Надо ли говорить, что бедняга разбился в лепешку.

Вилл негодовал. Он устроил шумное расследование инцидента. Как и следовало ожидать, докопаться до истины не удалось. Казначей с победоносным видом снова сидел по правую руку от короля. Но его бы никто не заподозрил. Во-первых, он купил себе твердое алиби, во-вторых, его профессиональные навыки обеспечивали ему стойкую неприкосновенность.

Тем временем Вейгард все больше заполнялся навозом и уже начинал смердеть. Вилл поначалу не обращал внимания на запах, потом делал вид, что вонь ему совсем не досаждает, но в конце концов и он начал проявлять неудовольствие. Его можно было повсюду видеть с шелковым платком, приложенным к носу. Он все чаще сидел в самом глубоком подвале замка, куда зловоние не успело просочиться. Король держался до тех пор, пока запах не проник в подвал, у всех придворных начали от вони слезиться глаза и развились сильнейшие головные боли. Только тогда Вилл сдался и похоронил свой последний безумный замысел.

—  Пределы всех побери! — кричал он и метался по дворцу. — Вывезти все это проклятое дерьмо из моего королевства! Уничтожить его!

Однако соседи Виллгарда, с такой готовностью согласившиеся импортировать продукт жизнедеятельности людей и животных, наотрез отказались принимать его обратно.

—  Нам хватает своего навоза, братец, —  усмехнулся Лювер, стараясь держаться от Вилла с наветренной стороны, —  его вполне достаточно на удобрение для урожая. А больше нам не надо!

Вилл негодовал. Навоз постепенно развезли по окраинам королевства и там оставили. Импорт дерьма в королевство прекратился. Запах досаждал жителям Виллгарда несколько месяцев, затем стал рассеиваться. Однако за королем Биллом с тех пор прочно закрепилось прозвище — Смердящий. Правда, вслух мало кто отваживался так назвать короля...

—  Ах ты, козел лохмоногий, ты что, еще не собран? — услышал я крик Кара Варнана. — Мне плевать, что ты пьян!

Я тоже пьян! Мы все пьяны! Через пять минут чтобы был трезв и готов пойти туда, куда я тебе скажу!

Я вытянул из ножен Мордур. В свете звезд клинок отливал красным — чувствовал, что скоро прольется много крови.

“Вилл Смердящий, приготовься, скоро я буду идти по твоей земле!”

 

* * *

 

Истинный военачальник должен просчитывать бой на несколько шагов вперед, стараясь предугадать военную смекалку противника, сполна используя любую возможность повредить его рассудок непредсказуемостью собственной тактики. Пускай враг думает, что вы никогда не бросите сотню вооруженных одними мечами солдат против тысячи его отборнейших лучников, пусть ему покажется чистым безумием ваш приказ к отступлению после чрезвычайно успешной атаки. Поразите его тем, что ваш резервный отряд в три раза превосходит тот, что принимает непосредственное участие в сражении. Следует знать, что парадоксальные поступки зачастую ведут к победе, а порой вызывают у полководцев противника панический страх...

Военная наука требует хитроумия — никогда не нужно отчаиваться. Помните, что, даже если вас съели, у вас всегда есть два выхода.

Отрывок из учебника по военному делу,

 оказавшего самое серьезное влияние

на психику юного Дарта Вейньета

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В ней рассказывается о припрятанном козыре Вилла и содержится подробная инструкция о том, как надо расправляться с магическими животными и конницей

 

Я спустился вниз, чтобы в последний раз осмотреть войска. Воины выстроились в ровные шеренги и внешне пребывали в абсолютной готовности к тому, чтобы хоть сейчас пойти в атаку на неприятеля. Решимость написана на лицах, мечи наточены, арбалеты закреплены на спинах, стойкий перегар висит в вечернем воздухе.

Кольчуг на всех не хватило, зато стегаными доспехами удалось обеспечить всех без исключения. Некоторые, опасаясь вражеских стрел, поверх стеганого доспеха обмотались вой­локом. А самые предусмотрительные и богатые посетили кузницу, дабы укрепить кожаный доспех металлическими накладками — наплечниками, наколенниками, нагрудниками...

В первой шеренге стоял воин в кованых наручах, за спиной у него торчала рукоятка утяжеленного полуторного меча. Рядом с ним воин в кованом ошейнике — не иначе как снял с какого-нибудь песика, зато защитил шею.

Два сотенных приобрели себе полный панцирный ком­плект. Лица в поднятых забралах шлемов выглядели очень напряженными — и я их понимаю: ребятам тяжеловато было несколько часов ожидать, когда я наконец соблаговолю дать команду к наступлению.

—  Как дела? — спросил я, проходя мимо них.

—  От-лич-но! — выдавили оба.

В целом видом своего войска я остался доволен  — несмотря на некоторые различия в экипировке солдат, выглядело оно угрожающе. Это уже не тот одержимый жаждой смены власти сброд, благодаря которому я захватил Стер-пор, а настоящие воины, моя армия.

Идя вдоль строя, я дошел до Кара Варнана и, опустив голову, поинтересовался:

 — А это еще что?

—  Паховая защита, —  пояснил Варнан, —  ну это, гульфик...

—  А почему он так сверкает? — спросил я. Был светлый, ясный вечер, и паховая защита сияла, как вторая луна.

—  Ну это же медь, —  пояснил Кар Варнан, засмущавшись, —  новый пока, вот и бросается в глаза, пооботрется...

—  И когда же он, по-твоему, пооботрется? — спросил я.

—  Ну, —  замялся Варнан, —  в бою всякое случается... Воинство грохнуло, и великан смущенно заозирался:

 — Чего это вы, а, чего?!

Я посмеялся вместе со всеми, потом сделался суров. Над площадью мгновенно воцарилась тишина. Требовалось поддержать пошатнувшийся авторитет верховного главнокомандующего, ведь ему предстоит отдавать этим людям приказы во время боя. Они должны подчиняться ему во всем, бояться его и уважать.

—  Берите пример с вашего командира, придурки! — изобразив на лице свирепость, выкрикнул я. — Кто, кроме вас самих, позаботится о вашей безопасности? Враг должен быть повержен, а вы должны жить! Жить во имя будущего нашего государства. А в чем заключено будущее нашего государства? Будущее нашего государства — это наши дети и дети наших детей. Следовательно, будущее нашего государства обеспечит только то, что находится под этим гу­льфиком. Вам все ясно?

—  Ясно, —  протянул нестройный хор унылых голосов.

—  Надеюсь на это. — Я покачал головой, словно сомневаясь в том, что после первого сражения уцелеет хотя бы одно “будущее нашего государства”, и покинул площадь...

—  Вот оно как бывает, —  озадаченно проговорил кто-то из воинов, —  кто же знал, что без гульфика в сражении не обойтись...

 

 

Я нашел армию вполне боеспособной. Это означало, что мы выступаем уже сегодня.

Напоследок я зашел попрощаться с моей дражайшей супругой. Ротель выбежала мне навстречу и обняла. В глазах у нее стояли слезы.

—  Умоляю тебя, будь осторожен! Умоляю! — проговорила она и припала головой к моей груди.

Раньше такой озабоченности моим здоровьем я за ней не замечал, поэтому с удивлением спросил:

 — Что это ты? Заболела, что ли?

—  Вот всегда ты так! Всегда ты по-хамски со мной разговариваешь! — выкрикнула Рошель, разрыдалась и, закрыв лицо, убежала в свои покои.

Проклиная несовершенную женскую природу, созданную, должно быть, злонамеренным Творцом с одной только целью — озадачивать и сводить с ума мужчин, — я направился к войску.

К моему удивлению, часть воинов уже успела где-то раздобыть бронзовые и стальные гульфики, хотя я отдал приказ никому и никуда не отлучаться. Солдаты выставляли гульфики напоказ, демонстрируя свою старательность и готовность к участию в боевых действиях. Я бросил вопросительный взгляд на Кара Варнана. Тот в ответ только пожал плечами.

—  Ну что ж... — пробормотал я и выкрикнул: — Мы выступаем! — Подумал и добавил: — Будущее за нами!

Мое воинство взревело.

Новая война началась...

 

 

Мы шли на юг, к территориям, где, согласно донесениям караульных, армия Вилла перешла государственную границу. Пребывание врага в моем королевстве уже бросалось в глаза: по дорогам навстречу нам двигались груженные скарбом обозы — люди спешили перебраться поближе к столице и подальше от стремительно разворачивающихся на юге военных действий. Народ был напуган и подавлен, покидать насиженные места никому не хотелось, но война придвинулась вплотную к их домам, и им не оставалось ничего другого, как только спасаться бегством. Приход армии люди встречали с искренней радостью, приветственно кричали, швыряли в воздух шляпы (у кого они, конечно, были), а у кого их не было — нехитрые предметы домашнего обихода, провизию, детей и домашних животных.

Один из проезжих крестьян так неудачно запустил в воздух кота, что животное приземлилось на спину тощей лошаденки. Кот вцепился в шкуру лошади когтями, и, конечно, она понесла. Обоз, едва не опрокидываясь на ухабах, быстро скрылся за горизонтом. На обочине остались лежать несколько открытых сундуков, увязанная в узлы серая одежонка и орущая в голос жена бедолаги. Вот будет ему на орехи, когда вернется! Если, конечно, он отважится вернуться.

Впрочем, далеко не все радовались нашему появлению- многие при встрече с освободительной армией вели себя настороженно. Поначалу я никак не мог понять, в чем дело, и очень удивлялся тому, что беженцы так скованны, поглядывают на меня исподлобья и перешептываются между собой, словно что-то задумали. И вдруг меня осенило: бог ты мой, а ведь к моменту столкновения с войсками Вилла армия Стерпора может быть намного многочисленнее. Среди беженцев попадалось множество крепких муж­чин. Они, вероятно, боялись, что я заставлю их вступить в королевское войско и им придется, оставив семью, отправиться в обратный путь, на юг. Опасения их были небезосновательны. Я хлопнул себя по лбу (И как это раньше мне в голову не пришла блестящая идея отлавливать беженцев?!) и отдал приказание организовать спецотряд для насильственной вербовки всех лиц мужского пола, способных держать в руках оружие.

Зрелище развернулось не из приятных. Некоторые, услышав о жалованье и щедром вознаграждении, которое ожидает их в случае победы, сами присоединялись ко мне. Но таких было меньшинство. Остальные же отчаянно сопротивлялись, не желая вступать в ополчение ни под каким предлогом. Кое-кого моим воинам даже пришлось крепко измордовать, прежде чем они согласились взяться за меч. Бабы голосили, детишки плакали, лошади ржали. Но я подавлял в себе жалость и твердо смотрел в глаза лошадей: шла война! Так что к столице обозы беженцев направлялись уже без мужчин. Новоиспеченные вояки с грустью провожали взглядом свои семьи, но потом принимались за пересчитывание первого жалованья — шести медных монет, и это занятие дарило им утешение и радость. Я-то знаю: для того чтобы настроение всегда было на высоте, нет ничего лучше ощущения финансовой стабильности!

Я шел в авангарде армии в шляпе с радужными перьями, металлической кирасе поверх камзола, Мордур висел на боку, демоническая рука лежала на его гладкой рукояти. Я ощущал себя освободителем, спасителем народа. Моя страна в опасности, враг пришел, чтобы поработить нас, но мы дадим неприятелю решительный отпор, мы дадим деятельному Виллу славного пинка под зад. Прочь с моей земли, наглый захватчик! И что с того, что я не собираюсь останавливаться на достигнутом и буду гнать тебя до самой столицы Вейгарда. Я все равно — освободитель, спаситель народа от подлой вражины.

Верный Кар Варнан держался слева и чуть позади. По правую руку, выколачивая посохом пыль из дороги, семенил Ламас. Он кряхтел и поминутно жаловался, что ему, как самому дряхлому участнику похода, надо было выделить лошаденку. Пусть самую старую, самую завалящую, его устроила бы любая кляча, лишь бы не тащиться ни своих двоих — кривеньких и порядком утомленных ножках. Так он распинался от самой столицы. В конце концов его речи достали меня окончательно.

—  Заткнись, Ламас, —  потребовал я, —  или я за себя не отвечаю. Разве ты не видишь, все мои воины — пешие...

—  Не-э-т! — проскрипел колдун. — Вон те едут на ло­шадях.

—  Да, едут. Это десятка гонцов, они доставляют срочные депеши. Я не мог лишить их лошадей' Когда мы выходили из городских ворот, речь о том, что ты поедешь в седле, кажется, не шла...

—  А теперь идет, —  заявил колдун. — Вы, ваше величество, придерживаетесь слишком быстрого темпа. Так и чешете. Так и чешете, будто вам скипидару под хвост сунули. А у меня уже ноги гудят, и спина совсем не гнется. Так недолго и окочуриться...

—  И окочуришься, —  пробасил Кар Варнан, —  если сей же час не заткнешься!

После того как Ламас упек великана за решетку, отношения их, и прежде не отличавшиеся особым радушием, вконец испортились.

—  Спасибо, —  поблагодарил я Варнана за поддержку. — Ламас, сейчас я ничем не могу тебе помочь, только добрым советом. Постарайся шагать размеренно, нужно суметь попасть в общий ритм. Шаг правой, шаг левой, шаг правой, шаг левой. Скоро ты сам увидишь — тебе станет намного легче... Ну или действительно окочуришься. — Я засмеялся, довольный шуткой. Кар Варнан меня поддержал.

Ламас крякнул от негодования и затерялся в толпе. Некоторое время от него не было ни слуху ни духу. Я уже вздохнул спокойно, как вдруг он опять объявился. Несколько крепких воинов вынесли колдуна вперед, они держали его, подхватив под колени. Судя по выражению лиц, носильщики пребывали в нирване, на лицах у них отражалось неземное блаженство.

—  Зачаровал ребят, гад плешивый! — выдохнул Варнан.

Я махнул рукой, показывая, что не вижу в действиях Ламаса ничего дурного. В конце концов ему действительно следовало еще в столице выделить лошадь. Если колдун не врет, то ему недавно исполнилось сто тридцать четыре года. В таком возрасте по дорогам особенно не побегаешь.

Беженцев нам попадалось все меньше и меньше...

У меня возникли опасения, что мы сможем разминуться с армией Вилла. Еще хуже, если его хитроумные военачальники поставили впереди ловушку и мы в нее угодим. Я приказал остановиться. Тысячники и сотники проорали следом за Каром Варнаном: “Всем стоять!” Воинство застыло, ожидая моих дальнейших распоряжений.

—  Разбить лагерь, —  скомандовал я.

—  Разбить лагерь... разбить лагерь... разбить лагерь... — понеслось за моей спиной.

Я решил отправить вперед разведчиков. Возможно, им удастся выяснить, насколько далеко находится враг, как далеко он прошел по моим землям и сколько всего людей вторглось на территорию Стерпора. Узнав все о расстановке сил и расположении неприятеля, я смогу спланировать правильную атаку. Лучшая защита, как известно, — нападение. Но не та, когда, словно берсеркер, кидаешься вперед очертя голову, а та, когда все заранее предусмотрено, когда командир четко представляет себе расстановку сил и организует нападение по всем правилам военной науки.

В глубине души я надеялся, что разведчики принесут данные о перемещении неприятеля и я смогу, заняв выгодную позицию, заманить войска Вилла в капкан и уничтожить одним мощным ударом.

Но, к моему удивлению, ни один из разведчиков не вернулся. Я ожидал почти сутки, пока окончательно не утвердился в уверенности, что мои люди схвачены.

“Проклятие, —  подумал я, —  идти вперед, не зная, что нас ожидает, будет совсем неправильно. Не проще ли подготовиться к атаке здесь? Но что, если воинство Вилла обойдет нас и нападет на столицу?”

Разумеется, я не оставил Стерпор без прикрытия. Огромная часть моего войска под командованием Арчи Локнота находилась в городе на случай вероломного нападения неприятеля. Врагов у меня было предостаточно, и о безопасности Стерпора я должен был позаботиться в первую очередь.

Арчи Локнота сильно удивило мое решение. Он ожидал, что на правах темника будет командовать целой армией, а оказалось, что ему предстоит прикрывать тылы. Но д объяснил Арчи, что сейчас наиболее важное дело — оборона столицы, потому что враг не дремлет, а оставить в Стерпоре я могу только человека, которому всецело доверяю. Он проникся важностью своего назначения, даже смахнул скупую мужскую слезу, настолько я растрогал его словами, что он удостоился королевского доверия. Вряд ли я смог бы найти наместника лучше, чем Арчи Локнот.

И, конечно, известие о том, что кто-то из братьев перешел границы моего королевства и направляется к столице, я получу немедленно. Прежде чем отправляться в поход, я немало внимания уделил укреплению границ Стерпора. Гарнизоны караульных башен я увеличил до ста че­ловек. Теперь при каждой башне располагались конюшни с самыми резвыми лошадьми на случай, если надо будет доставить срочное известие о появлении неприятеля на передовой или в самом сердце королевства...

Оставаться на месте было слишком опасно, и я принял решение. Я отправил еще один отряд разведчиков и отдал приказ выступать.

После того как и они не вернулись, мои опасения, что мы можем разминуться с войском Вилла, усилились. Я приказал своим воинам растянуться длинной цепью. Сотенные получили приказ — в случае, если появится неприятель, немедленно свести солдат в многогранник.

В этом первом сражении с Биллом мне нужна только победа. Поворачивать некуда, позади — мое королевство. И я был бы не я, если бы приказал моим воинам развернуться из-за такой мелочи, как исчезновение двух разведывательных отрядов. Я прошел Нижние Пределы, и меня теперь вряд ли могло напугать что-нибудь во Внешнем мире. И уж точно не армия Вилла. Мы пройдем прямо по их головам, сомнем их и направимся дальше. В Вейгард.

После того как мы продвинулись довольно далеко на юг, но так никого и не встретили, я отправил третий разведывательный отряд, но он также бесславно сгинул на просторах Стерпора. Похоже, отходить куда-либо от основного расположения сил стало очень опасно.

Уже к полудню этого же дня нам посчастливилось наткнуться на четверку конников Вилла. Мы застали их врасплох, и прежде, чем они сообразили, что происходит, кольцо уже сомкнулась. Надо отдать им должное. Они не сдались сразу, увидев, что окружены, а предпочли вступить в бой. После короткой стычки два вражеских воина были убиты, а двое других ранены и взяты в плен.

Пленники поведали, что по округе рыщет не меньше тридцати таких отрядов. Конница разослана повсюду, чтобы ловить и уничтожать пеших разведчиков Дарта Вейньета.

“Неплохо придумано”, —  подумал я и приказал:

 — Прикончить обоих!..

—  Мы же все рассказали! — крикнул один из пленников.

—  А я очень расстроился! — проговорил я, подергивая серьгу. — Подумать только — три отряда отборных разведчиков!

Казнь свершилась, и мы направились дальше.

Я почти физически ощущал, как навстречу мне движется огромная враждебная сила. Есть такая странная штука — полководческая интуиция. Несомненно, я обладаю этим уникальным даром. И без разведывательных данных я ощущал, что мы не пропустим войска, присланные Биллом в Стерпор, что мы столкнемся с неприятелем в самое ближайшее время...

И мой дар меня не подвел. Мы как раз шли по широкому полю (одной стороной оно упиралось в глубокий овраг, другой — в небольшой перелесок), когда справа один из моих солдат заметил передвижение неприятеля. И тут же по цепочке начали перекрикиваться сотенные, стягивая бойцов в многогранник.

Войска Вилла Вейньета шли по правому флангу от нас.

Я побежал, стремясь как можно скорее оказаться в авангарде своего войска. Следом за мной слышалась тяжелая поступь Кара Варнана.

Перестроение заняло считаные секунды. Теперь мы стояли и смотрели, как, поднимая пыль, развернулась на нас удивительная армия неприятеля. Она вытаптывала мелкий перелесок копытами, летела со скоростью пущенной стрелы, вырастала черными тенями среди деревьев — всадники на взмыленных черных лошадях и свободолюбивые разумные животные — рядом.

—  Пределы меня забери, да это же единороги! — проговорил Кар Варнан, на его лице отразилось недоумение. — Они что же — на единорогах воевать собираются?

—  Под седлом только лошади, —  ответил я, вглядываясь в неприятельские войска и прикидывая, какие у нас шансы на победу в этой битве.

Не знаю, как Кар Варнан умудрился допустить ошибку. Лошадей экипировали металлическими наголовниками со стальным рогом в центре лба, но отличить их от единорогов не составляло никакого труда. Единороги были гораздо массивнее. К тому же шкура у магических животных отливала лиловым, масть же лошадей была обыкновенной — гнедой, игреневой, сивой, хотя встречались и крупные вороные жеребцы.

—  Степные кочевники, сволочи, тоже используют единорогов в качестве боевых животных, —  заметил Ламас дрожащим голосом.

 “Как же так, мне же почти все было известно о бестолковых и безнадежных деяниях Вилла?! — подумал я. — Но почему-то о том, что он приручил единорогов, я узнал только сейчас. — Я выругался. — Почему до меня не дошли слухи об этом? Ни единого слуха! Наверное, деятельному Виллу идея кочевых племен показалась заманчивой, и он создал смешанные боевые отряды — из лошадей и едино­рогов. Вот он козырь, припрятанный Биллом. Вот почему он отправился в поход на меня. Как только его идея с единорогами увенчалась успехом, он решил, что совершит героический поступок, который восславит его по всей Белирии, —  и покончит с Дартом Вейньетом. Чье одобрение он хочет заслужить? Заклинателя? Фаира? Надо было и мне в свое время подумать о коннице. Теперь, кажется, уже поздно, и нам придется в пешем строю противостоять смешанной коннице — воинам на боевых, закованных в железо лошадях и могучим единорогам”.

Слухами об этих удивительных животных полнился мир. Говорили, что они способны в любой момент принимать человеческое обличье, чему я не очень-то верил, а если потребуется, применять магию, исцеляя себя и окружающих от ран.

—  Какая изощренная жестокость, —  выдавил Ламас, —  ради собственной пользы калечить таких красивых животных!

Я покосился на него демоническим глазом и с отвращением отвернулся — тщедушная старческая грудь, поросшая густым волосом, в волнении вздымалась.

—  Уф-ф-ф, —  выдохнул я, тыкая в глаз указательным пальцем, и подумал о том, как славно было бы поджарить одного хитроумного демона по имени Щелчок на медленном огне. Хотя огня он, наверное, не боится, так что лучше обложить негодяя льдом и смотреть, как поднимается над ним пар, а он орет, умоляя о пощаде...

—  Жестокость какая! — снова проговорил колдун — его возмущению не было границ.

Раньше я не замечал в Ламасе особенной любви к жи­вотным. Напротив, вспоминались его бесконечные нападки на племя пауков, которых он отчаянно, всем сердцем ненавидел. Он даже устроил в период своего краткого правления в Стерпоре яростные гонения на любого представителя паучьего народа. А теперь поглядите-ка на него — твердит о жестокости по отношению к единорогам. Тоже мне, защитник животных нашелся.

—  Что это вы делаете? — спросил меня Кар Варнан.

—  А? Ах да! — Я прекратил тыкать указательным паль­цем в глаз, огляделся кругом и убедился, что одежда присутствует на всех без исключения.

—  Это же единороги! — выдавил Ламас.

—  Ну и что? — безразлично сказал я.

Мне использование единорогов и лошадей в войне не представлялось чем-то необычным. Ездили же мы на ло­шадях на дальние расстояния, заставляли их трудиться на мельницах и фабриках, чтобы привести в действие тяжелые механизмы, так почему бы не взять лошадиную мощь и выносливость на вооружение. А единороги чем лучше?! Ну, разве что чуть-чуть поумнее лошадей. Ну, рог у них поперек лба и белая шкура отливает лиловым. А так — лошадь лошадью. Сел — и поехал...

Признаться, меня сильно огорчило, что хоть в чем-то Вилл оказался прозорливее меня. Я бы ни за что не решился поставить рядом лошадей и единорогов. В книгах о магических животных, которые я читал в детстве, писали, что они ненавидят друг друга и просто перебьют друг друга, если только им придется сражаться бок о бок. Впрочем, представления ученых мужей, как выяснилось, оказались в корне неверны — конная армия Вейгарда представляла собой единое целое, неуклонно приближавшуюся к нам враждебную силу.

Наверное, те же мысли пришли в голову Ламасу, потому что он вдруг нахмурился.

—  Не понимаю, —  сказал он, —  единороги бок о бок с лошадьми. Совсем не понимаю...

—  Действительно, очень странно, —  подтвердил я.

—  С ними колдун, —  выпалил Ламас, —  он управляет их чувствами, сплачивает их в единое целое!

— Да что ты?! — проворчал Варнан. — Ну и где же этот колдун? Что-то я его не вижу...

—  Там! — Ламас ткнул куда-то пальцем. — Я чувствую исходящую от него мощь.

Смешанная конница Вейгарда между тем стремительно приближалась. Воины Вилла уже привстали в стременах, извлекая из ножен короткие мечи. Было чего испугаться при виде этой могучей яростной атаки.

—  Нас сейчас затопчут! — с истерикой в голосе выкрикнул кто-то в толпе.

—  Молчать! — рявкнул я и взялся за рукоять Мордура. — Приготовиться! Сдвинуть ряды! Мы не дадим им рассеять нас... Кар, передай по цепочке, пусть сотенные выводят всех, кто вооружен алебардами и пиками, вперед.

—  Может, лучше укроемся вон в том в овраге? — подал голос Кар Варнан. — Если прямо сейчас побежим, то еще успеем, —  и добавил: — Там им будет труднее нас окружить...

—  Нет, —  ответил я и заметил, что Ламас поводит в воздухе руками и что-то бормочет под нос. Не иначе как задумал какое-то магическое вмешательство! Неизвестно, чем его колдовство обернется для нас!

—  Ламас! — крикнул я, но было слишком поздно.

Распространяясь от фигуры колдуна, розовое свечение окрасило поле. Оно делалось все ярче и ярче, достигло армии Вилла и вонзилось во всадников яркими лучами. Первые ряды вдруг остановились как вкопанные, лошади и единороги заржали, поднимаясь на дыбы. Некоторые воины не удержались в седлах и попадали на землю.

Но самое замечательное в происшедшем было то, что те, кто был сзади, не успели затормозить и врезались в передних, поэтому вскоре смешанная конница Вилла походила на кучу малу. Вперемешку — люди, кони, щиты, мечи, шлемы. Кто-то отчаянно кричит, придавленный тяжелым крупом. Кто-то изрыгает проклятия. Единороги бьют копытами лошадей — они всегда недолюбливали столь похожих на них животных. Лошади мечутся, стараясь убраться подальше от разящих копыт.

—  Что ты сделал? — спросил я.

— Отвел его волю, —  пояснил колдун. — Неплохо вышло, да?

—  Неплохо, —  согласился я, —  только надо бы повторить, а то те, что сзади, сейчас до нас доберутся...

Часть всадников действительно уже прорвалась через смешанные ряды противника. Они неслись на нас, занося над головой мечи. Лица воинов выражали ярость. Должно быть, им совсем не понравилась магия Ламаса! А может, у них просто был дурной характер. Как бы то ни было, ситуация требовала немедленных действий.

—  Луки и арбалеты на изготовку! — выкрикнул я, и тут же: — Выстрел!

Залп получился рассеянным, но некоторые всадники слетели с лошадей и остались лежать на земле. Досталось и единорогам. Я видел, как белый красавец с золотым рогом посреди лба поднялся в воздух, стуча копытами, и повалился под ноги конницы. Остальные смешались и повернулись, не зная, наступать им или дождаться, пока закончится свалка. Тем временем мешанина совсем прекратилась. Лошади и единороги пришли в себя, они снова подчинялись воле незнакомого колдуна, воины забирались в седла.

Атака Вейгарда возобновилась. Но теперь не столь стремительно.

Благодаря помощи Ламаса нам удалось выиграть время, необходимое на то, чтобы воины с пиками и алебардами оказались в авангарде.

Ламас делал быстрые пассы руками, но что-то у него, как видно, не заладилось — он подобрал полы длинной мантии и стал проталкиваться назад, подальше от переднего края, на который вскоре должен был обрушиться основной удар.

Лучники так и не успели сделать второй залп, по моей команде воины обнажили мечи, и спустя лишь одно мгновение мы сшиблись с конницей Вейгарда...

Лошади грудью налетали на пики и алебарды и падали, издавая отчаянное ржание. Единороги действовали более разумно, они умело отводили направленное на них острие пики рогом и затем стремительно атаковали.

Вскоре узкая линия обороны оказалась прорвана. Сшибая людей с ног, затаптывая их копытами, смешанная конница ринулась вперед. Она надеялась пройти через нас, как нож сквозь масло, разбросать в стороны и уничтожить, но ее ожидало жестокое разочарование. Дальше переднего края враги не продвинулись. Зато здесь началось нечто совершенно невообразимое...

Я уклонился от удара, направленного мне в голову, клинок просвистел рядом с ухом, не причинив мне ни малейшего вреда. Пропустив всадника, я рубанул его по спине. Лошадь понесла смертельно раненного воина дальше, он медленно сползал с седла, выронив меч.

Кару Варнану не повезло — крупный единорог врезался в великана могучей грудью. Варнан рухнул на спину. Двуручный меч его покрутился в воздухе и упал куда-то в самую толпу сражающихся. Судя по воплю, пронзил кого-то насквозь.

Я помог Кару подняться, и в то же мгновение мы оба были атакованы несколькими всадниками. Я ушел от пары выпадов — поскольку били сверху, удары были очень тяжелыми, и я старался просто уклоняться от них, не отражая.

Варнан ухватил одного из нападавших за ногу и буквально вырвал из седла, подпруга лопнула, и великан свернул воину шею. Я уворачивался от вражеских клинков благодаря врожденной ловкости.

Один из единорогов, увидев, как легко я избегаю смерти, помчался на меня, пригнув голову. Мне пришлось резко сменить тактику. Пока он приближался, я атаковал, заколол одного из вражеских воинов, перехватил его и использовал как щит. Золотистый рог пробил его насквозь и едва не достал меня окровавленным острием. Если бы я не отклонился назад, проклятый зверь испортил бы мою замечательную кирасу, к которой я уже успел порядком привыкнуть. Единорог и не думал останавливаться на достигнутом. Он мотнул головой, стряхивая человека, и снова ринулся на меня. Я решил воспринимать рог как тонкий меч в руках очень сильного противника. Удар я отвел, не принимая всю его тяжесть на клинок, двигаясь телом для облегчения блока. Второй заход. Перевернув меч рукояткой вверх, я ушел в сторону и рубанул единорога по шее. Кровь хлынула водопадом, передние ноги животного подогнулись, и оно повалилось на бок...

Кар Варнан тем временем напрыгнул на одного из всадников и повалил его вместе с лошадью. Другой скрылся в неизвестном направлении — предпочел поискать менее опасных противников.

Варнан исчез в толпе сражающихся, он отправился на поиски своего двуручного меча, попутно отвешивая направо и налево могучие оплеухи. Он отправлял в беспамятство пеших воинов, сбивал на землю всадников. Упавших топтал ногами и ревел, как потревоженный во время спячки варкалап. Один из единорогов врезался в него и отбросил в сторону. Хорошо, что рог прошел по касательной, а то непременно пропорол бы великану брюхо.

—  Ах ты! — гаркнул Варнан и приложил единорога по уху, ножки у магического зверя дрогнули, и он кувыркнулся на землю.

Ряды воинов смешались. Многих конников выбили из седел, и теперь они вынуждены были сражаться пешими. Единороги били моих солдат копытами, старались достать острием длинного рога и насадить на него, но в такой толкучке развернуться для точного удара таким крупным животным, как единороги, было не так-то просто, поэтому вскоре многие из них стали оборачиваться людьми. Происходило превращение мгновенно. Только что меня толкнул мощный круп белого жеребца, в который я уже приготовился всадить Мордур, как вдруг на его месте возник высокий мужчина в холщевых штанах и рубахе. Враг метнулся к земле, намереваясь подхватить оброненный кем-то клинок, — я достал его в глубоком выпаде и ткнул в шею. Он вскрикнул, закрыл рану рукой и опрокинулся, глядя на меня внимательными, звериными глазами.

Я ощутил, что меня пробирает озноб — страх неведомого. Хорошо, что за свои двадцать шесть лет мне удалось повидать столько диковинных вещей, сколько иные люди не смогут увидеть за всю жизнь, поэтому я быстро подавил приступ паники, развернулся и поймал рукоятью направленный мне прямо в горло клинок. Враг рубанул снова, на этот раз я ушел в сторону, он никак не ожидал, что его выпад встретит пустоту, по инерции подался вперед... И я полоснул его под руку, почувствовав, как легко Мордур проникает в человеческое тело, разрубая ребра — и мышцы.

Тут меня атаковали сразу с двух сторон. Бой с двумя противниками был моим излюбленным упражнением в ранней юности, я мог водить их за собой часами, доводя до абсолютного изнеможения, но сейчас, когда вокруг была настоящая давка и имелась угроза получить удар в спину, я постарался не затягивать поединок. Одного я заколол сразу, предприняв простейший обманный финт, второй попытался скрыться, почувствовав, что со мной ему не совладать. Я догнал его и вонзил ему Мордур под левую лопатку. Он коротко вскрикнул и упал. Я обернулся.

Слева единорог ударил копытами воина, каким-то чудом забравшегося на огромного черного жеребца. Воин с раскроенным черепом упал на землю. Животное шарахнулось в сторону и оказалось прямо передо мной. Одним прыжком я забрался в седло. Проявив дурной норов, конь попытался встать подо мной на дыбы, но я резко рванул на себя повод и ударил его пятками в бока, так что строптивец мигом успокоился.

—  Так-то лучше, здоровяк, —  сказал я, —  может, мы даже подружимся.

Он взмахнул головой и фыркнул. Надеюсь, этот жест выражал у него одобрение.

—  А ну вперед!

Занеся над головой Мордур, я понесся через толпу сражающихся. Вражеский воин. Я рубанул его по шее. Брызнула кровь, и он рухнул. Я помчался дальше, рубанул снова — еще один вражеский солдат повержен, и еще... И еще один. И еще од... Опс. Кажется, ошибочка вышла. Последний был моим воином, я неоднократно видел его на марше. Я воровато огляделся, но никто, к счастью, не заметил моей оплошности.

Тут я увидел, что в меня прицелился из арбалета вражеский солдат. Прищуренный глаз, указательный палец спускает курок... В следующее мгновение, перехватив Мордур левой, я поймал арбалетный болт демонической рукой. От изумления воин раскрыл рот и застыл как каменное изваяние. Тут кто-то подсуетился и рубанул его по спине, рот вражеского воина распахнулся еще шире, и он осел на землю.

Отбросив болт, я ударил коня в бока, направляя его в самую гущу боя. Атаковать сверху было намного удобнее, тем более что в детстве я прошел школу верховой езды.

Несколько точных ударов мечом!

Пожалуй, после этого боя я смогу сказать, что король Дарт Вейньет воевал успешнее всех своих людей. Пусть им станет стыдно!..

Я увидел, что справа на меня несутся, разбрасывая дерущихся, две кобылицы — единороги. Глаза их смотрели в землю, а два крупных рога нацелились точно на меня. “Лошадки” вознамерились меня проткнуть. Я ударил коня в бока, но перед нами вдруг оказалась целая куча-мала, протиснуться через которую не представлялось возможным. Припав к шее жеребца, я принялся рубить воинов Вилла направо и налево и, бросив взгляд в сторону, убедился, что столкновение неизбежно. Тогда я вынул ногу из стремени и прыгнул. Конь заржал от резкой боли, когда рога кобылиц пронзили его крупное сильное тело. Я откатился в сторону, прежде чем жеребец стал заваливаться на землю. Он замотал головой, разбрызгивая кругом клочья кровавой пены.

Я обежал умирающего, не желая наблюдать за его агонией, вонзил Мордур в спину одного из воинов Вилла, размахивающего громадным цепом, и оказался лицом к лицу с кобылицами. Точнее — лицом к их мерзким мордам! Одна из них мотнула головой, намереваясь боднуть меня, за что и поплатилась. С тех пор как я вернул себе подобающую особе королевской крови внешность, к лицу я относился очень и очень трепетно. Я отвел удар гардой и сделал резкий выпад. Клинок вошел в звериный глаз, а через него проник в мозг. Единорожица задергалась, словно ее кусала тысяча зловредных насекомых, закрутилась на месте, едва не сбив с ног подругу.

Второе животное яростно атаковало меня, намереваясь отомстить за подругу, я увернулся, перекинул Мордур в левую руку и, схватив рог демонической рукой, сломал его. Кобылица завизжала совсем не по-лошадиному и ринулась куда-то сквозь толпу, сбивая воинов с ног мотающимся из стороны в сторону крупом.

—  Хорошая вещица! — рявкнул я и поцеловал свою правую руку.

За этим занятием меня застал вражеский воин, вооруженный двумя кривыми саблями. Он поначалу опешил, потом скривился, как от зубной боли, и ринулся на меня. Я грациозно отскочил в сторону, пропуская его мимо, и приложил кулаком по спине. Бедолага по инерции пролетел шагов двадцать, повалив множество сражающихся, как с моей, так и с чужой стороны. Моя демоническая рука радовала меня все больше!

Я принялся раздавать пинки и затрещины, рубить мечом всякого, кто был недостаточно расторопен, и вдруг увидел Кара Варнана. Он крушил воинов Виллгарда с яростью, достойной берсеркера. Его двуручный меч описывал широкие полукружия, ломая кости, разрезая на части тела. Варнан рычал, как раненый зверь, впрочем, он и был ранен. Я заметил, что плечо у него залито кровью, а на правой руке сочится кровью глубокий порез. Что было в полном порядке, так это его бронзовый гульфик. Он сверкал на солнце так, что глазам было больно, вызывая восхищение и зависть у врагов. Воин с мечом в правой руке и кинжалом в левой внезапно вынырнул из толпы и ринулся к Варнану. Великан явно его не замечал.

—  Эй! — крикнул я и метнулся вперед.

Враг услышал меня. Великолепный двойной финт оказался безрезультатным, негодяй ловко отбил атаку и даже предпринял ответную. Рубанул меня мечом слева, а когда я попытался отвести его Мордуром, резко ударил меня снизу в живот кинжалом. Хорошо, что реакция у меня просто идеальная. Я отпрыгнул назад, получив едва ощутимый укол. Помахивая клинками, он снова рубанул слева — наверное, в его арсенале был только один прием, которым он пользовался, неизменно достигая успеха. Когда кинжалом он ткнул меня в живот, я подался вперед, уводя лезвие по круговой спирали вниз и вправо, и в возвращательном движении чиркнул наглеца по горлу. Не выпуская оружия, он прижал обе руки к ране и попятился назад. Я шел на него в боевой стойке, опасаясь, что он успеет что-нибудь предпринять против Варнана, но он упал на колени, а затем рухнул мне под ноги.

Я повернулся. И увидел неподалеку удивительную картину. Скрытые внутри сияющих полусфер Ламас и незнакомый колдун в лиловых одеждах стояли друг против друга. Между ними пульсировала, переливалась сила, тянулись прозрачные, извивающиеся как змеи нити. От лилового колдуна распространялось над полем боя едва различимое свечение. Воины наталкивались на полусферы и отскакивали от них как мячики. Колдуны были сейчас недосягаемы. Они боролись друг с другом. Ламас весь дрожал от напряжения, по его лицу струился пот, на шее вздулись жилы, его пальцы беспрестанно шевелились.

“Ну дает Лемутрок Анджей Моргенштерн Август Симеон!” — подумал я, вспомнив настоящее имя Ламаса.

Тут на меня налетел какой-то свихнувшийся вражеский воин, и мы покатились по земле. Он силился достать мечом до моего горла, но я удерживал опасную сталь, поймав ее на клинок, потом вывернулся и воткнул Мордур ему под подбородок.

Уже в следующее мгновение я сражался сразу с несколькими воинами. Свалка достигла своего апогея. В самом центре поля началась такая рубка, что от звона стали я оглох, а от снопов искр ослеп. Я уже не разбирал, куда попадаю мечом. Я чувствовал себя не фехтовальщиком, а дровосеком, рубящим лес. Брызги крови, как щепки, разлетались в разные стороны, текли со лба, застилали глаза липкой пеленой.

Потом линия противника дрогнула. Часть воинов Вилла, включая внезапно утративших боевой дух единорогов, побежали, в надежде спастись. Другие достойно приняли смерть. Мы шли вперед по трупам. Раненые хрипели под ногами. Я споткнулся о лошадиный круп, едва не упал, но удержался на ногах. Подняв Мордур над головой (кровь, стекая с клинка, лилась по руке), рыча, как дикий зверь, я шел вперед. Я чувствовал бешеную ярость и непомерную мощь в себе и за собой. Моей силой был кровавый, яростный прибой, что катился за мной, —  мои солдаты, смертельная часть меня...

Вдруг что-то взорвалось, послышался протяжный вопль, и к небу устремилась человеческая фигура. Она взлетела так высоко, что скрылась за облаками, а потом, крича еще громче, вражеский колдун лиловой кометой понесся к земле.

—  Будь я проклят! — крикнул кто-то.

Он рухнул, врезался в толпу, забрав с собой на тот свет несколько человек...

Ламас сидел на земле и тяжело дышал. По всему было видно, что магический поединок дался ему нелегко. Он поднял ко мне счастливое лицо и улыбнулся беззубым ртом:

 — Как я его?

—  Не мог пораньше, что ли? — вылез вперед Кар Варнан. — Мне тогда ручку бы не порезали. — Он показал толстенное предплечье, залитое кровью.

Ламас бессильно выдохнул.

—  Лошадь придворному колдуну! — крикнул я. — Тащите сюда любую клячу! Хоть единорога, Пределы его побери! Дальше он поедет в седле!

—  Е... единорогов жалко, —  проговорил Ламас. — Какая жестокость, такие красивые животные!

—  На вот тебе! — Кар Варнан где-то нашел и теперь протягивал колдуну отломанный моей демонической рукой рог. — Трофей! На стену повесишь!

—  Убери! — заверещал Ламас. — Убери, тупая твоя рожа!..

 

 

Это было наше первое и последнее столкновение с войсками Вилла на территории Стерпора. На следующий день после кошмарной битвы, оставив позади убитых и тяжелораненых (те, кто мог ходить и держать в руках оружие, выразили горячее желание идти за мной до конца или умереть), мы пересекли границы Вейгарда.

Помнится, я подумал тогда, что, если у моего братца имеются в запасе и другие смешанные отряды конников и единорогов, руководимые опытными колдунами, то в дальнейшем лучше не вступать с ними в открытое противоборство, а попробовать купить командиров.

Золота у меня, правда, совсем немного, но я не думаю, чтобы командиры в армии Вилла стоили слишком дорого. В конце концов, они же — обыкновенные люди — жадные и ленивые, в их жилах течет обыкновенная, а не королевская кровь. Почему же они должны стоить дорого?

Из-за излишней активности Вилла его королевство переживало не лучшие времена. В экономическом плане наблюдался явный спад. А это означало, что жалованье воинов и их командиров совсем невелико. Что касается преданности, то вряд ли Вилл сумел заслужить ее. Скорее наоборот- неуемная активность нового короля многих оттолкнула. Особенно тех, кого он успел привлечь к бурной деятельности и участии в делах государства. Скорее всего, командиры его передовых отрядов даже ждут прихода какого-нибудь щедрого завоевателя, чтобы получить вознаграждение за предательство, перейти под его знамена и похоронить короля Вилла.

“В конце концов, —  думал я, —  мое хитроумие стало в Стерпоре притчей во языцех, да и не только в Стерпоре, так почему не использовать свой природный дар для захвата власти в Вейгарде, обеспечив как можно меньше потерь среди моих людей. Воины пригодятся мне в походе на Гадсмит”.

 

 

Как я и ожидал, народ Вейгарда встретил приход армии Стерпора восторженно. Словно я — не завоеватель, а избавитель от многолетней тирании.

К слову сказать, моя слава Лишенного Наследства все еще работала мне на руку. Я был популярен в Белирии — что тут поделаешь.

Узнав, что я плачу неплохое жалованье солдатам, многие мужчины пожелали встать под мои знамена. Правда, далеко не все. Иных пришлось опять принуждать силой. По возможности я старался переубедить людей, не доводя дела до открытого мордобоя. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь воевал за меня из-под палки. Мое войско представлялось мне единым целым, монолитным кулаком, обладающим огромной убойной силой, готовым в любой момент обрушиться на голову неприятеля.

—  Я никого не заставляю идти против своего короля, —  говорил я, —  вы сами, возможно, еще не понимаете всего, что сейчас происходит. Моя задача — объяснить вам, наставить вас на путь истинный. Ваш король — я. Я — истинный король единой Белирии. Таков замысел моего отца. Бенедикт Вейньет хотел, чтобы я победил в борьбе своих братьев и стал властвовать в нашем едином государстве!

Вам ясно?

Почему-то многим и после моих слов было неясно. Самым тупым били в зубы, выдавали снятую с убитых экипировку и первое жалованье — шесть медных монет. Кстати, потери в первом сражении были очень велики, а мертвецам деньги не нужны. Поэтому они решили вернуть их короне.

Мы продвигались по землям Вейгарда, и я позвоночным столбом ощущал, как день ото дня крепнет моя сила.

 

 

Через несколько дней мы были уже на подступах к Вергарду, второму по величине городу королевства Вилла. Оставив войско ожидать дальнейших приказаний, я с небольшим отрядом выехал вперед, чтобы лично разведать обстановку.

Вблизи город выглядел как огромная неприступная крепость. Перед нами раскинулась пустынная равнина, сплошь испещренная линией каменных укреплений. Людей на башенках и за стенами видно не было, но я сразу же понял, что протащить по этой равнине стенобитные орудия, сконструированные Кугелем Кремонширом, не удастся. А между тем городские ворота были заперты, а мост, ведущий через глубокий ров, поднят. Воды во рву не было, но я мог бы поклясться, что дно рва все оскалилось кольями и, если моим воинам захочется полезть на стену, падать в ров им будет не только жестко, но и колко...

Я приказал отойти к ближайшей деревне. Ее жители предусмотрительно покинули эти места, предчувствуя, что грандиозная битва, которая должна здесь разразиться, пахнет серьезной угрозой для жизни...

 

 

В полночь перед сражением я выбрался на крыльцо, чтобы вдохнуть свежий ночной воздух и еще раз подумать, правильно ли поступил, полагаясь на хитроумие Ламаса. Едва я открыл дверь и шагнул с крыльца, как справа послышался едва уловимый шорох.

Я резко обернулся — в свете звезд блеснул острый клинок, направленный мне в лицо. Благодаря отличной реакции я уклонился, избежал смертельного удара и, выхватив из ножен Мордур, отпрыгнул, чтобы иметь пространство для маневра. Нападавших было двое. Я увидел их обернутые тряпками головы, люто посверкивавшие глаза, гибкие фигуры и зажатые в руках короткие мечи. В следующее мгновение с моим зрением опять произошла дурацкая метаморфоза, и я оказался перед двумя абсолютно голыми наемниками. Как всегда, штуки, вытворяемые демоническим глазом, были весьма не к месту и довольно неожиданны. Убивать обнаженных людей мне показалось как-то некрасиво, поэтому я конфузливо сморщился, расхохотался и опустил меч.

—  Это отвратительно — выйти вечером и увидеть не плещущихся в озере красоток, а пару голых мужиков, —  проговорил я и сплюнул. — Лучше вам, наверное, убираться к дьяволу от моего крыльца!

Посланники Вилла удивленно переглянулись. Их взгляды говорили: мы, конечно, слышали, что король Стерпора Дарт Вейньет не в себе, но чтобы настолько...

—  Идите к дьяволу! — повторил я, но они не двигались с места, застыв в нерешительности.

Тогда я прикрыл глаз ладонью, глядя на них только левым.

—  Вот так гораздо лучше, —  сказал я, —  есть одежда, —  я отнял руку, —  нет одежды... Есть... Нет... Вот черт, ну и обманули же меня. Но морды ваши я запомню!

Дундель, всучивший мне “визаутклоузер”, наверное, и не предполагал, что от его подарка может быть какая-нибудь практическая польза, а между тем я мог отлично видеть не только тела, но и лица нападавших, которые они конечно же пожелали бы скрыть. Как я уже говорил, все, кто имеет дело с особами королевской крови, предпочитают сохранять инкогнито. Я улыбнулся такой улыбкой, от которой, кого угодно дрожь пробрала бы! Наемники не стали исключе­нием. Нападавшие увидели, что я по какой-то неведомой им причине чрезвычайно развеселился, самообладание покинуло их, и они кинулись прочь, подозревая, наверное, что мне известно что-то такое, о чем они даже не догадываются.

Может, они предположили, что за ближайшим кустом их подстерегает отряд вооруженных вилками плотоядных маленьких каннибалов, ну или что-нибудь в этом духе...

Я хохотал им вслед, пока они не скрылись из виду.

Как это мне удается в последнее время по возвращении из Нижних Пределов вгонять людей в дрожь одним только выражением лица? Славное качество!

Итак, Вилл пошел по проторенной в недалеком прошлом Преолом, а затем и Алкесом дорожке: он подсылает ко мне наемных убийц, надеясь таким низким образом от меня избавиться. В этих поступках читается единокровность — даже идеи у моих братцев возникают одинаковые. Ну что же — я тоже не пощажу Вилла. Он мне за все заплатит. И за вероломство, и за неумение вести войну честными средствами тоже. В таком случае я тоже не собираюсь поступать с ним честно.

В голове моей зашевелились сумрачные мысли по поводу того, каким образом я могу избавиться от Вилла... Я тоже натравлю на него наемника! Да такого, какой ему и в кошмарном сне не привидится!

 “Позвольте, —  подумал я вдруг, —  а где же охрана, что обязана постоянно дежурить на крыльце?”

Я невольно подергал серьгу и поискал глазами хоть кого-нибудь напоминающего живой щит, долженствующий закрыть меня грудью, если кто-нибудь посягнет на жизнь его короля. Вскоре я заметил нечто напоминающее охрану. Но только отдаленно. Очень отдаленно. Из ближайших кустов торчали чьи-то босые, исключительно грязные ноги. Сорвав тонкий ивовый прутик, я осторожно пощекотал черную пятку. Сначала послышалось тихое хихиканье, потом кусты затрещали и из них вылез рослый дородный воин. Увидев меня, он вытаращил глаза и вытянулся во фрунт.

—  Прекрасно, —  проворчал я, —  дрыхнем, значит, вовсю, пока нашему королю, угрожает смертельная опасность.

—  Я... я... я... — От ужаса парень начал заикаться. Он никак не мог продолжить фразу, поэтому я решил ему помочь.

—  Ладно, заика, —  сказал я, махнул рукой и поморщился. Взгляд мой уперся в его толстое, обезображенное синей татуировкой пузо — жрица любви призывно манит кого-то пальчиком. Художник проявил изобретательность, изобразив ее так, что на том месте, где у этого сони находился пупок, у нее как раз...

Проследив направление моего взгляда, здоровяк поглядел на свое выдающееся (далеко вперед) брюхо и даже почесал его, стараясь, должно быть, как-то отвлечь мое внимание от вытатуированной жрицы.

—  Пойду, —  отрывисто сказал я и прикрыл демонический глаз ладонью, —  меня призывает Морфей.

—  Мо-морфей? — переспросил он, и я подумал, что классическое образование иногда затрудняет общение с простым народом.

—  А ты стой тут, —  скомандовал я, —  и никуда больше не отходи! Морфей он, знаешь ли, далеко не всех призывать должен. А только избранных.

Оставив постового пребывать в полном недоумении, я хлопнул дверью, поставил ножны с мечом у кровати и рухнул на нее прямо в одежде и сапогах. Уже засыпая, я размышлял о том, почему некоторые индивиды так беспощадно безобразят собственное тело — венец божественного творения. Это же надо, прямо на пупке...

Через мгновение я уже был в объятиях гнусного старика Морфея, который не должен был, по идее, приходить к воинам, охраняющим покой особ королевской крови, но нет-нет да и заглядывал к ним.

Мне снилось, что я брожу по какому-то необъятному холму и кого-то ищу. Потом я вдруг понял, что это вовсе и не холм, а белоснежный живот. В отдалении я заметил синюю девицу. Она манила меня пальчиком и смеялась...

 

* * *

 

...и тогда я окончательно уверился в мысли, что религия сильно проигрывает алкоголю в продолжительности и качестве даруемого утешения... Для меня начался период относительного спокойствия и качественного послеобеденного сна...

Оригинальное мнение бывшего святого отца

анданской церкви Мартина Силена, высказанное

им в оправдание ухода от традиционной доктрины

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В ней рассказывается о самой бескровной и удивительной осаде города за всю белирианскую историю

Я поднялся с петухами, а точнее — с петухом, потому что во всей деревне уцелел только один не в меру голосистый кочет. Сбежавшие местные жители почему-то не захотели забрать его с собой. Может быть, просто позабыли в спешке, а может, специально оставили на радость тем, кто соберется переночевать в этой деревушке.

Поутру петух разразился столь яростным и звонким “кукареку”, что перепугал меня до смерти. Вырванный из сладостных объятий сна петушиным криком, я распахнул глаза и увидел нависающие надо лбом темные пальцы. Демоническая рука ночью заползла мне на лицо, что, кстати, проклятая проделывала уже не в первый раз. Я подскочил на кровати и вскрикнул.

В дверь тут же запрыгнул перепуганный страж с татуировкой на пузе:

 — Я это... не сплю!

За ним, тяжело дыша, вломился Кар Варнан. Выбитую дверь он аккуратно поставил у стены.

—  Что случилось?! — спросил великан.

—  Ничего, —  ответил я и выругался — демонически глаз опять выкидывал фокусы. Теперь уже с утра пораньше.

—  Да что такое? — удивился Варнан и пояснил: — Я мимо проходил. А отсюда такой дикий вопль. Я пояснил:

 — Гадость жуткая приснилась. Можете убираться. Оба.

—  А-а-а, —  протянул Кар Варнан и, подталкивая удивленного стража в спину, направился к выходу. — Пошли, пошли, ничего страшного... очередной припадок у нашего короля.

Я сел на кровати, задумчиво пошевелил правой рукой, провел указательным пальцем по бороздке на тыльной стороне ладони. Несмотря на чудесные свойства, временами демоническая пятерня продолжала жить самостоятельной жизнью, чем раздражала меня до крайности.

Я чувствовал себя обманутым не только Щелчком. Королева Делена тоже оказалась не чиста на... Тьфу ты, что за напасть. Везде руки, руки, руки... Королева лесных нимф обещала, что активность демонической пятерни будет проявляться только четыре раза в год, а она почти каждую ночь делала все, что ей только заблагорассудится. Хорошо хоть не хватала меня между ног. А то я обязательно нажил бы себе нервное расстройство.

Если вас по ночам кто-нибудь неожиданно хватает между ног — ну там, супруга или любимая подружка — вы, конечно, поймете мои опасения.

Уже через час, умывшись (воду мне доставили из ближайшего ручья) и позавтракав подстреленной специально для меня куропаткой, я вышел к войску.

Вечером сотники получили приказ поднять людей пораньше. Сонные, похмельные воины построились в шеренги и ожидали моего появления.

Когда я, поправляя шляпу, прошелся вдоль ровных рядов, солдаты дружно грянули “Ура!”. Приветственные крики и прославления “величайшего короля Стерпора Дарта Вейньета” заняли довольно продолжительное время. Я не прерывал их — мне было приятно, что мои люди так любят и ценят меня. А те, кто не любит, вынуждены кричать вместе со всеми или будут жестоко наказаны!

Помахав в ответ шляпой, я вгляделся в напряженные лица. Воины ожидали, что сейчас я отдам приказ к наступлению на Вергард — город располагался всего в паре миль южнее, так что все были уверены — битва состоится уже сегодня. Но я все медлил. Я размышлял:

“В битве со смешанной конницей Вилла мы понесли серьезные потери. Если взятие Вергарда окажется слишком тяжелым, то у меня попросту не останется людей для того, чтобы идти на приступ Вейгарда. А если я не возьму столицу с первого удара, для меня это будет означать поражение во всей войне. Вилл, стянувший основные силы к главному городу своего королевства, только и ждет момента, чтобы нанести ответный удар. После неудачной осады города непременно последует контратака. А тут и братья подтянут свои армии в Вейгард. Достаточно им сообщить, что появилась возможность покончить с Дартом Вейньетом, и они будут тут как тут. Не знаю, как остальные, но Фаир и Преол такого шанса ни за что не упустят”.

—  Воины, —  выкрикнул я, —  сейчас мы с вами — участники великих событий. Вы наблюдаете становление великой империи — возрождение единой Белирии! Каждый из вас причастен к происходящему! И каждый из вас важен для меня! Ведь вы — мой народ!

“Альфонс Брекхун был бы мной доволен”, —  с гордостью подумал я.

Толпа взревела. Я поднял руку, призывая к тишине:

 — Я знаю, что многим не терпится принять участие в битве, пустить неприятелю кровь! Но повторюсь — каждый из вас важен для меня! Ведь вы — мой народ! Вы должны обеспечить будущее великой Белирии!

Многие воины начали постукивать себя по гульфикам, выражая таким образом солидарность с моими словами.

—  Поэтому, —  продолжил я, стараясь не обращать внимания на досадный шум, —  мы не пойдем сейчас на приступ Вергарда. Я собираю совет с тем, чтобы еще раз обсудить и спланировать наши действия.

Толпа молчала, ожидая, что я еще скажу. Проявлять одобрение моим словам она пока опасалась.

—  Кто ваш король?! — выкрикнул я.

—  Дарт Вейньет! — проорало воинство.

—  Кто заботится о вас?

—  Дарт Вейньет!

—  Кто приведет вас к победе?

—  Дарт Вейньет!!!

—  Да будет так, —  сказал я, —  я собираю совет.

Реформа, несомненно, пошла армии на пользу. Солдаты проявили вышколенность, послушание и умение орать стройным хором. Попробовал бы кто-нибудь из них хотя бы раз крикнуть что-то другое вместо “Дарт Вейньет”! Десятники тщательно следили за тем, чтобы кричали все без исключения.

Смерив воинов суровым взглядом разноцветных глаз, я отправился в избушку, где располагался штаб...

 

 

На совете присутствовали Ламас, Кар Варнан, Кугель Кремоншир и несколько тысячников. Возле стола я приказал выставить бочки со светлым элем, полагая, что эль поможет оживить дискуссию и сформулировать большое количество свежих идей.

Как оказалось, я переоценил психофизический потенциал своих людей — выходцев по большей части из простого народа. Я и глазом моргнуть не успел, как вместо штаба, формирующего стратегические планы, совет стал напоминать грязный кабак, где разворачивалась самая заурядная пьянка.

Пришлось вывести всех, за исключением Ламаса и Кугеля Кремоншира — они единственные сохранили человеческий облик. С ними мы постарались не упоминать женщин, а говорить только о деле. Наш совет из трех человек дал мне куда больше, чем все, что мы обсуждали в течение долгих часов шумной компанией...

Когда я, потирая руки, выбрался из домика, выяснилось, что остальные участники совета где-то раздобыли светлый эль и продолжили попойку. Они сидели у штаба, привалившись друг к дружке, и орали кабацкие песни. При моем появлении голоса смолкли. Воцарилась зловещая тишина. Кар Варнан оглушительно икнул, и у меня возникло почти непреодолимое желание поколотить его. Исключительно в профилактических целях.

— Н-не надо, —  икнув еще раз, попросил Кар Варнан. Я решил отложить побои на потом и изложил пьянчугам предполагаемый план действий.

—  Мы возьмем Вергард без единой жертвы, —  сказал я, потирая руки, и выкрикнул: — Проклятие, да когда же это наконец прекратится?! — Мне пришлось прикрыть левый глаз ладонью, потому что он снова стал выкидывать неприятные штуки — смотреть на пьяных голых тысячников удовольствие то еще.

—  Как эт-то возможно? — поинтересовался один из них.

—  Мы отравим их всех ядовитым газом, —  жизнерадостно возвестил я.

Кар Варнан вздрогнул и изумленно уставился на меня.

—  А где мы возьмем этот... ядовитый газ? — спросил он.

—  Кугель, объясни, —  попросил я.

—  Яд мы получим путем нехитрой алхимической реакции, —  сказал Кугель, —  Ламас знает, как ее произвести. Нам достаточно поставить напротив города, с наветренной стороны, несколько аэродинамических установок — я знаю, как их сконструировать, — и окуривать

Вергард пару часов.

—  Они что, все умрут? — сглотнув, спросил Варнан. — 

Как-то это нечестно, что ли...

—  Ну почему сразу умрут! — рассердился я. — Кугель, объясни.

378

 — Газ этот, по нашей задумке, будет обладать несколько другими свойствами, —  проявив ангельское терпение, сказал Кугель, —  он, так сказать, пьянит, пробуждает в человеке радость и любовь ко всем ближним и далеким...

—  А недалеким? — спросил один из тысячников, накачавшийся элем так, что даже на ногах не держался.

—  И недалеким тоже, —  сообщил изобретатель. — Короче говоря, сопротивляться они не смогут. И мы их всех легко захватим в плен.

—  Да? — удивился Варнан. — Да что же это за газ такой интересный?

—  Ну, если тебя так уж это интересует, —  сказал Кугель, —  тебе лучше Ламас об этом расскажет — ему предстоит приготовить этот газ...

—  Веселящий газ, —  пояснил колдун.

—  А вы уверены, что нам стоит опробовать эту штуку?.. — Варнан покачал головой. — Все же это Ламас...

—  Не уверены, —  ответил я, —  если ничего не выйдет, мы предпримем обычный штурм, но тогда многие погибнут, может, даже ты...

—  Я?! — испугался Кар Варнан.

—  Да нет, —  успокоил я его, —  ты-то, конечно, уцелеешь. — Я вспомнил, что у круглых идиотов вроде Кара Варнана имеется свой личный бог, который сидит на небесах и следит за тем, чтобы ничего плохого с его подопечными не случилось. — В общем, мне бы очень хотелось надеяться, что все получится так, как говорит Ламас.

—  Да еще ни разу такого не было, —  напомнил великан, —  всякий раз что-нибудь нехорошее случается. Сделает опять зеленый туман, и мы все здесь соплями захлебнемся...

Вспомнив об этой давней истории, я ощутил легкое беспокойство.

—  В этот раз все будет иначе, —  сказал я, —  тогда все произошло спонтанно, а к штурму Вергарда Ламас подготовится. Правда, Ламас?

Колдун чувствовал себя уверенно. Он ткнул Кара Варнана пальцем в плечо и заявил:

— Да это же для меня проще простого. Как бы тебе объяснить поподробнее... Вот если бы ты захотел отдубасить девчушку лет пятнадцати, худенькую как тростинка...

Я покашлял.

—  Да-да, —  согласился Ламас, —  плохой пример. Вот если бы ты, Кар, захотел отдубасить... да вот хотя бы вот его. — Колдун ткнул в одного из воинов, и тот весь съежился от подобной перспективы.

—  Ну и отдубасил бы, —  сказал Варнан, —  за милую душу отдубасил...

Великан подошел и обнял бедолагу за шею, бугор крепкого бицепса лишил воина дыхания, и он стал быстро наливаться краской.

—  Вот так и мне не составляет никакого труда сотворить эту простейшую магию, —  хмыкнул Ламас.

—  Ну гляди, —  выпустив ловившего ртом воздух воина из стальных объятий, Варнан погрозил колдуну кулаком, —  если чего будет не так, я тебе... — Он замялся, не зная, что бы такого страшного пообещать, но в конце концов нашелся: — Я тебе бороду выдерну.

—  Не надо мне бороду выдергивать, —  забеспокоился Ламас и обвел присутствующих кротким взглядом. — Уверяю вас, друзья мои, все пройдет именно так, как запланировано.

 

 

Приготовления к нападению на Вергард, к моему величайшему сожалению, заняли целых два дня. За это время Вилл успел пригнать в город несколько дополнительных отрядов — они вошли через южные ворота. Кроме того, враги предприняли пару весьма смелых вылазок, в результате чего у нас была украдена часть провианта и убито несколько десятков солдат. Впрочем, нападавшие тоже понесли потери. Триумфальным их возвращение в город не назовешь.

Все стычки происходили ночью, днем же народ Вер гарда стоял на стенах, наблюдая за приготовлениями к отравлению города. И ведь было на что посмотреть! По моему приказу воины мастерили аэродинамические установки — разумеется, под чутким руководством Кугеля Кремоншира.

Наверное, враги наслушались историй про урон, нанесенный Люсильдами во время захвата Стерпора, и приняли их за очередные боевые машины. Несколько раз механизмы даже пытались поджечь, но по моему приказу аэродинамические установки охранялись с особой тщательностью, ведь именно они должны были принести мне победу.

Представляю, какие мысли роились в голове моего безумного брата Вилла, когда ему докладывали, что Дарт Вейньет вот уже несколько дней стоит возле города, а его люди мастерят на склонах странные машины с большими лопастями. Скорее всего, он решил, что я собираюсь, используя эти дьявольские механизмы, смести Вергард с лица земли.

Что бы он там ни думал, но приказ к атаке с его стороны за эти дни так и не поступил. Вилл рассуждал, как всякий здравомыслящий полководец: правильнее оборонять город, нежели вести бой с превосходящими силами противника за его стенами. Если бы он сражался не со мной, а с каким-нибудь другим человеком, его логические умозаключения имели бы право на существование, но Вилл забыл, что ему противостоит самый хитроумный человек в Белирии, а может, и во всем мире...

 

 

Огромное воинство застыло на холме перед Вергардом. Сейчас мои солдаты более всего напоминали луноликих стер­вятников. Лица у всех замотаны тряпками, пропитанными специальным составом, нейтрализующим действие газа. Глаза над тряпками глядят настороженно. Никто не знал, что я задумал, поэтому маскарад казался моим людям излиш­ним. Общий настрой воинства вызывал у меня серьезные опасения. Не дай бог, кто-нибудь решит избавиться от повязки. Воинственный дух улетучится мгновенно. Даже один-два воина, попавших под действие веселящего газа, могут внести настоящую панику в стройные ряды...

Сам я также закутал голову черной тряпкой, а поверх нее нахлобучил шляпу. Вид у меня, как мне казалось, был вовсе не смехотворный, а весьма и весьма воинственный и даже пугающий. Кар Варнан намотал тряпку неровно, и из-под нее выбивалось упругое красное ухо.

—  Дышать совсем невозможно, —  пожаловался он.

—  Придется потерпеть, —  откликнулся я.

—  Долго терпеть-то?

—  Пока всех не отравим. Кугель!

Изобретатель показал мне большой палец — мол, все под контролем. Он суетился вокруг гигантских агрегатов, постукивал по широким, установленным крест-накрест лопастям и скалил зубы — то ли восторгался тем, как все славно сделано, то ли отчаянно злился на что-то. Сооруженные наспех аэродинамические установки не внушали мне доверия. К тому же с головой у Кугеля Кремоншира после пребывания в Доме мозгоправления пока еще было не совсем в порядке. Меня успокаивало только то, что задача перед машинами стоит совсем несложная — нагнать газ на город, а там за дело примется магия.

Ламас суетился неподалеку, сыпал перед установками Кугеля серый порошок, что-то выкрикивал нараспев, заламывал руки, — как плохой ярмарочный актер, щелкал узловатыми пальцами и дергал себя за бороду.

Я заметил, что шеренга воинов напротив колдуна прогнулась внутрь — никому не хотелось оказаться в непосредственной близости в тот момент, когда произойдет выплеск магической энергии.

—  Ну, когда он того-то?.. — спросил Варнан.

Более невнятно сформулировать вопрос, наверное, невозможно. Слышал бы Кара Варнана Альфонс Брекхун — у старого учителя, наверное, от возмущения поползли бы вверх обе густые брови. Так и представляю себе его благородное лицо и восклицание: “Что это, юноша?! Разве настоящий ритор так строит вопросы?!”

Я скептически посмотрел на Варнана, потом перевел взгляд на Ламаса. Тот продолжал бегать, кружиться вокруг своей оси и что-то бормотать под нос. Потом вдруг остановился, фыркнул, как необъезженный конь, и заорал что было сил: “Акакакакакака!”

— Совсем рехнулся! — проворчал Варнан. — Ну бегал бы себе и бегал! Чего орать-то?

В то же мгновение целая полоса земли перед установками стала исходить зеленоватым дымом. Он все больше густел, а потом и вовсе повалил яркими клубами.

—  Ну точно, сопливый туман! — выдохнул Кар Варнан. — А я предупреждал...

—  Заткнись, —  попросил я и крикнул Кугелю Кремонширу: — Запускай!

Изобретатель кивнул, махнул четверке воинов, и они принялись вращать длинные, кривые рычаги. Лопасти удивительно резво завертелись.

Дым, разгоняемый аэродинамической установкой, поплыл к городу. Подобно утреннему туману он медленно заполнял окрестности, хотя казался намного гуще и имел зеленоватый оттенок.

“Если Кар Варнан прав и этот продукт “нехитрой алхимической реакции”, как и тот туман на площади перед королевским дворцом, вызовет у нас насморк, то сопли получатся намного гуще”, —  подумал я с замиранием сердца.

Вскоре клубы дыма заполнили все вокруг, они повисли в небе над нашими головами, опускаясь вниз сырым, холодным облаком. Мне не понравилось, что воздух сделался влажным, я уже приготовился к самому худшему, но чудовищного насморка, к счастью, не последовало — дышалось насыщенной магическими парами атмосферой вполне сносно...

В городе заметили быстро разгоняемый аэродинамическими установками газ, и на стенах тотчас началась паника. Лучники принялись атаковать машины Кугеля Кремоншира, но расстояние было слишком велико и дострелить до установок из луков и даже дальнобойных могучих арбалетов не представлялось возможным.

Наверное, защитники Вергарда решили, что я вознамерился их отравить. В принципе так оно и было. Люди носились по стенам, не зная, что предпринять. Они ожидали неминуемой смерти, не подозревая, что применяемый нами газ абсолютно безвреден. Впрочем, безвреден ли он на самом деле? Это еще вопрос. Ведь готовил газ не кто-нибудь, а сам Ламас, так что поручиться за жизнь и здоровье горожан я бы лично не взялся.

“Будем надеяться, что большинство из них уцелеет, —  подумал я, —  обидно будет, если целый город вымрет, ведь тогда никто из них не сможет пополнить ряды моей армии. А там наверняка множество крепких мужчин, готовых после поражения перейти под мои знамена”.

—  Все идет хорошо? — спросил я Ламаса. Он смотрел на картину наполнения города веселящим газом с необычайным воодушевлением и улыбался.

—  Конечно, ваше величество, —  заверил меня колдун, —  скоро, уже очень скоро все они помрут...

—  Помрут?! — вскричал я.

—  Ой-ой-ой, ошибся, конечно, ошибся, —  засуетился он, —  я хотел сказать — заснут. Точно, все они заснут.

—  Ну, смотри! — погрозил я колдуну. — Не разочаруй меня...

—  Пока все идет хорошо... — продолжая вглядываться в Вергард, проговорил он.

Задумчивое настроение колдуна мне очень не понравилась, как и его странные оговорки — очень уж он напоминал естествоиспытателя, который оторвал мушке крылья и говорит: “Пока все идет хорошо! Она живет! Но полетит ли она?”, поэтому я также повернулся к городу. Происходящее теперь уже вызывало у меня серьезные сомнения. “Помрут? Не помрут? Впору устраивать гадания”. Неожиданно для себя я рассмеялся. Мысль о гаданиях почему-то показалась мне необыкновенно забавной.

Дым между тем растекался вокруг, заполнял ложбины и ямы густой туманной массой, моросью осаждался на одежде и намотанных на головы тряпках. Несмотря на то что аэродинамические установки Кугеля гнали его в сторону города, он чудесным образом возвращался, плыл по воздуху над нашими головами и опускался на нас, как гигантская зеленая сеть на косяк рыб. Словно сеть...

Очередной клуб дыма проплыл перед моим лицом, скрыв от меня Вергард, а когда зрение прояснилось, я увидел, что люди куда-то пропали со стен. Не иначе как попадали в обморок.

Вот ведь забавно! Попадали в обморок, готовясь отразить наше нападение. От страха, что ли?

Я вдруг ощутил прилив хорошего настроения. Несмотря на повязку, дым производил некоторый положительный, веселящий, эффект.

“Хм-хм... — подумал я. — И зачем я так поступаю с этими несчастными? Жили они себе, жили... И вот пришел я, чтобы забрать их город! Как же я могу поступать так жестоко?! Но я обеспечу им лучшую жизнь, —  сказал я себе, —  я пришел, чтобы избавить жителей Вергарда от самодурства Вилла, его патологической всеразрушающей инициативности. Значит, я — молодец! Значит, я — просто чудо!”

Небо вдруг сделалось настолько ярким и синим, что захотелось петь. Солнце сверкало в вышине, приятно согревая, а мои воины все сплошь показались мне замечательными людьми, преданными Стерпору и своему королю. Все они — мои друзья, мои помощники. Даже вредный Ламас... Колдун стоял неподалеку и тревожно вглядывался в городской пейзаж. Я уже простил его за все плохое, что он сделал. И радовался всему хорошему.

“А вот мой главнокомандующий, —  подумал я, —  мой друг, которого я заставляю обращаться к себе “ваше величество”, а каково ему так общаться с другом?!”

 — Ты уж прости меня, Кар, —  сказал я, положив руку на его плечо, —  если когда-то я был с тобой груб.

—  И вы простите меня, ваше величество, —  откликнулся великан, вытирая выступившие на глазах слезы.

—  Ну-ну, —  сказал я, —  рыдания неуместны. Мы же пришли сюда, чтобы захватить этот город. Значит, надо радоваться. Радоваться тому, что мы стоим здесь и теплый ветер гонит на город веселящий газ.

Последняя фраза показалась мне исключительно глупой. Я улыбнулся и оглянулся назад. В толпе воинов раздавались смешки. Некоторые по-дружески толкались. Кто-то рассказывал свежий анекдот. Стройные ряды их смешались.

Напряжение спало, в войске царила легкость и веселье дружеской вечеринки.

—  Ламас! — заорал я и тут же устыдился своего поведения. — Ламас, —  куда мягче проговорил я, —  а что это с нами такое происходит?

—  А что? — переспросил колдун.

—  Мне кажется, —  осторожно взял я его за воротник и притянул к себе поближе, —  твоя пропитка от газа совершенно не действует.

—  Моя пропитка? — выдавил он. — Моя... пропитка...

Тут я заметил, что колдуна разбирает смех, из уважения ко мне — своему королю он с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться, но глаза его сжались в узкие щелки, а из левого выкатилась слеза и побежала по морщинистой щеке.

—  Та-а-к! — весело сказал я. — Ты что натворил, старый дуралей?

—  А что? — Тут он прыснул в кулачок. — А-ха-ха-ха-ха, нет, ну надо же, моя пропитка не действует, а-ха-ха-ха-ха, нет, ну вы слышали когда-нибудь что-нибудь подобное?!

Я хотел было на него рассердиться, но почувствовал, что просто не могу злиться на этого славного, веселого старикана, с которым меня связывает столько воспоминаний. Боже мой, сколько раз он вытаскивал меня из неприятностей и сколько раз в неприятности втравливал (нет, это просто поразительно смешно!). А когда я оказался в Нижних Пределах, он за считаные месяцы умудрился полностью развалить страну, упечь Кара Варнана за решетку и задумал жениться (подумать только!) на моей супруге —  Рошель.

Я больше не мог сдерживаться, смех рвался изнутри, я представил себе эту парочку — вечно всем недовольную Рошель, упершую руки в боки, и маленького лысоватого лопоухого Ламаса с жиденькой бороденкой. Меня так разобрало, что я захохотал во все горло и рухнул на колени, придерживая живот, чтобы он не лопнул. Глядя на случившуюся с их королем истерику, мои воины тоже не смогли больше сдерживаться и дружно грохнули — так, что земля ходуном заходила. Некоторое время вокруг меня царил натуральный Дом мозгоправления — крыло “буйнопомешанных счастливцев”, где больные радуются любой процедуре, встречая смехом пиявок на лбу, ледяные ванны и прижигание пяток...

Когда мне наконец удалось успокоиться, я услышал, что в Вергарде тоже творится форменное безобразие, вызванное веселящим газом. Дикий хохот, доносившийся из-за стен осажденного города, показался мне очень неесте­ственным. Более того, он был каким-то вымученным, словно людей щекотали несколько суток, не давая им возможности прийти в себя. Сотни глоток, не смолкая, издавали дикие, яростные звуки.

Я повернул голову и увидел, что дым уносится куда-то далеко, к горам, и там, в отдалении, парочка драконов выписывает в небе петли и хлопает друг дружку кожистыми крыльями. А птицы в небе сбились в острый клин и носятся туда и обратно, как все время меняющий направление дорожный указатель.

Я поднялся на ноги, отряхивая одежду. Действие газа было таким, что периоды временного помутнения рассудка чередовались с ясностью мысли, когда ты начинал осознавать, что происходит, и ужасаться.

—  Ламас! — крикнул я.

Тут на меня снова накатило, и я засмеялся — колдун выглядел очень комично, растерянный и счастливый одновременно.

Ворота города вдруг начали открываться. Я насторожился и замер. Потом понял, что стою как круглый идиот — с неестественно вытянутой шеей и широко распахнутыми глазами, и постарался принять более подобающую королю позу. Открывались створки очень медленно, со скрипом. Первое, что предстало нашему взору, —  хохочущая лошадь. На ней с неестественно растянутым в улыбке ртом восседал военачальник армии Вергарда, которому полагалось, по идее, отразить все наши атаки или пасть в тяжелой борьбе. В руке весельчак сжимал боевой штандарт иссиня-черного цвета и размахивал им над головой. Флаг выписывал такие немыслимые фортели, что вскоре полководец не удержался в седле и грохнулся на землю, вызвав всеобщий восторг.

—  Никогда не видел смеющихся лошадей, —  голосом, исполненным смятения, заметил Кар Варнан, —  ну и ну...

—  Вперед, ха-ха-ха-ха, к городу, —  задыхаясь от смеха, отдал я команду, —  повязки не снимать. Они не дадут вам пасть жертвой веселящего газа.

Тут меня снова подкосило веселье, я рухнул на землю и стал дубасить по ней кулаками.

—  Повязки не снимать, не снимать, не снимать, —  как безумный повторял я и смеялся.

—  Моя пропитка, ха-ха-ха-ха, не действует, —  вторил мне Ламас.

—  Никогда не видел смеющихся лошадей! — вопил Кар Варнан, запрокидывая голову...

Мы шли к Вергарду рывками. Если кто-то пытался сказать хотя бы слово, я немедленно кидался к нему и прикрывал рот ладонью.

—  Молчать! — кричал я. — Ха-ха-ха, ничего не говорить, или мы никогда не дойдем до города!

Тут до меня доходил комизм происходящего, и я начинал биться в истерике. Мы снова останавливались, пытались взять себя в руки. Сделать это было очень непросто, потому что шутник Варнан то и дело вворачивал фразу про смеющуюся лошадь и все мое воинство буквально валилось с ног. Многие уже содрали с лиц бесполезные повязки и теперь вдыхали отравленный воздух полной грудью. Пропитка, созданная замечательным весельчаком Ламасом, совершенно не спасала от действия газа. Я тоже сдернул тряпки с головы. Как же сразу стало легче дышать и жить на белом свете! Как же славно жить!..

Неимоверным усилием воли мне удалось взять себя в руки. Шаг за шагом — и мы почти уже дошли до города, когда надышавшийся газа дракон врезался на полном ходу в гору. Над местом катастрофы вырос небольшой грибок.

Это происшествие надолго вырубило нас. Когда я пришел в себя, то увидел, что мост надо рвом опущен, в воротах стоит толпа защитников Вергарда, настроенных к нам очень дружелюбно. Все они улыбались и радовались тому, что нам удалось добраться до моста.

Расталкивая людей, вперед выбрался крепкий человек с красным лицом в закрытом шлеме, но с поднятым за­бралом. Он был по пояс голый — наверное, в порыве радости сорвал с себя одежду.

—  Я — губернатор! — возвестил странно одетый человек.

—  А я король Стерпора — Дарт Вейньет, —  откликнулся я.

—  А я Кар Варнан, я видел смеющуюся лошадь! — прозвучало рядом.

И все мы начали бешено хохотать — и свои, и чужие, и воины Стерпора, и вейгардцы, и даже та самая лошадь-животное стояло в проеме ворот и беззвучно сотрясалось.

В порыве радости мы кинулись навстречу друг другу. Мы обнимались, целовались, жали руки, отвешивали другу другу дружеские затрещины. Губернатор, например, нежно хлопнул меня по спине, я в ответ ласково ударил его под дых.

Несколько воинов Вейгарда подхватили меня и стали подбрасывать в воздух. Подбросили, правда, шесть раз, а поймали только пять. Кряхтя и посмеиваясь, я поднялся на ноги, погрозил им пальцем и сказал, что когда-нибудь они за это непременно поплатятся. Окружающие оценили веселую шутку и очень радовались.

Потом губернатор попытался всучить мне какую-то коробочку, но я упорно отталкивал ее со словами: “Знаем мы ваш вейгардский юмор! Наверное, какая-нибудь дрянь!” Но поскольку он был очень настойчив, я в конце концов вынужден был согласиться. К тому времени мы уже миновали городские стены. Я открыл коробочку и заглянул внутрь.

—  Что, ха-ха-ха, что это, ха-ха-ха, такое? — не в силах подавить приступы хорошего настроения, спросил я.

—  Это, ха-ха-ха, ключи от нашего города, —  смеялся гу­бернатор. — Забирайте!

—  Что, вот так вот просто? — Я хлопнул его по плечу.

— Конечно, а что за проблема? Этот город нас уже самих достал!

Последнюю шутку губернатора жители Вергарда восприняли дружно, все они разразились безумным хохотом —  лошади, люди, собаки, кошки и даже домашний гусь, неизвестно как оказавшийся возле ворот. Все безумствовали добрых полчаса, и я вместе с ними. Что там говорить — я ржал, как безумный, оперся о стену, расстегнул ворот, потому что смех душил меня. Хохот рвался изнутри, веселье было неимоверным...

Я взял ключи и размахнулся, делая вид, что собираюсь перебросить их через стену. Все оценили мое чувство юмора, поддержав идиотскую шутку новой истерикой. Я швырнул ключи Кару Варнану. Тут он отчебучил такую штуку, что я долго не мог успокоиться. Великан схватил ключи и сделал вид, что глотает их... Я упал на колени, держась за живот. Слезы лились из глаз нескончаемым потоком. Я поднял голову и вдруг увидел, что в руках у Варнана ключей нет. Вид у него при этом был самый озабоченный. Он постучал пальцем по горлу, потом погладил живот. Он их ПРОГЛОТИЛ! Он проглотил ключи от моего города! Тут я упал и принялся биться о землю головой, от смеха у меня заболела грудная клетка. Варнан проглотил ключи от Вергарда!

Волна хохота оглушала, перекатываясь от поля к городу и от города обратно к полю...

 

 

... Очнулся я от дикой головной боли. Взгляд мой уткнулся в деревянный потолок. Я лежал на кровати, укрытый одеялом до самого подбородка.

—  Проклятый Ламас, —  пробормотал я, приподнимаясь на локте.

Что-то звякнуло, упало с одеяла на пол. Я перегнулся через край кровати и увидел ключи от Вергарда…

— Проклятие, —  пробормотал   я, почесывая   подборо­док, —  хм, кажется, мне удалось взять город, не потеряв ни одного солдата...

Но откуда взялись ключи? Я же ясно помню, что Кар Варнан их проглотил!

 “Значит, достали”, —  понял я и поглядел на лежащие на полу ключи с искренним отвращением. Но потом внезапно вспомнил — он же всех разыграл, сделал вид, что проглотил их, а на самом деле просто опустил за воротник рубашки.

Я обрадовался, что все решилось так просто. Но, Пределы побери, какой опасной была эта атака! Все могло пойти совсем не так, как мы запланировали. А что, если бы все вышло наоборот: не местные жители вручили бы мне ключи от города, а мои воины отдали бы им свое оружие? Ну нет, хватит экспериментов, связанных с колдовством. Повторять такое нельзя ни в коем случае... Может быть, кому-то использование магии и приносит быструю победу, но для меня колдовство пахнет сплошными неприятностями.

Тут головная боль так сдавила виски, что я едва не закричал. И вдруг понял, что кто-то уже очень долго колотит в дверь. Я надел штаны, натянул сапоги и крикнул:

 — Войдите.

В комнату заглянул один из дежуривших у входа воинов.

—  Эта самое, —  сказал он, —  ваше величество, там гонец из Стерпора, с известиями очень хорошими.

“Из Стерпора — и с хорошими, —  удивился я, —  что хорошего может произойти в Стерпоре? Что-то не припомню, чтобы там когда-нибудь происходило что-то хорошее. Разве что моя любимая супруга Рошель де Зева. Она действительно произошла в Стерпоре. В смысле — она оттуда родом”.

Оказалось, что известия и вправду хорошие и связаны они действительно с моей супругой.

—  Ваше величество, королева просит передать вам, что она ждет ребенка. — Гонец поклонился, пряча в бороде улыбку.

“Должно быть, уже всему войску растрезвонил, —  с неудовольствием подумал я, —  придется теперь устраивать попойку, а между тем сейчас совсем не время — неприятель не дремлет”.

Тут я вспомнил Дунделя и Оссиана. Представил, как колдун и демон потирают ладошки, поглядывая на мою дочурку. Проклятие! Без их помощи я никогда бы не выбрался из Нижних Пределов. Неужели я вынужден буду

отдать им свою дочь? Да, еще есть Кевлар Чернокнижник... Если он каким-то чудом выжил, то тоже будет претендовать на мою крошку.

Что скажет Рошель, когда я поведаю ей обо всем этом, да еще о том, что обещал малышку назвать Дунделиной?! Пожалуй, у нее найдется что сказать, и все слова будут нецензурными...

Тут мне в голову пришла замечательная идея. Вполне возможно, что у меня родится вовсе не девочка, а мальчик. А если даже и девочка, то что мне мешает выдать ее за парня, воспитывать соответствующим образом, одевать, как мальчишку, коротко стричь... Тогда никакие колдуны не позарятся на мою крошку. Нет у меня никакой Дунделины, и точка. Есть сынок — Дарт Вейньет второй.

Только вот Рошель... Если я все ей расскажу, как она отреагирует? Женщины порой проявляют настоящие чудеса... непонимания. Природа у них совсем не такая, как у нас. Скажет еще, что я должен был оставаться в Нижних Пределах, вместо того чтобы покупать свободу ценой жизни собственной дочери... Что я смогу ей на это возразить?! Что тогда я и думать ни о чем не мог, кроме как о том, чтобы вырваться на поверхность, во Внешний мир? Поймет ли она меня? Почему-то мне казалось, что навряд ли...

Я пребывал в задумчивости довольно долго. Несчастный гонец переминался с ноги на ногу, не зная что и думать, улыбка давным-давно покинула его лицо.

—  Ты принес славную весть, —  сказал я наконец. Он вздохнул с явным облегчением. Я снял с пояса увесистый кошель:

 — Подойди-ка сюда!

Он приблизился, и я отсыпал ему десять золотых монет. Увидев в своих ладонях желтый металл, гонец вскрикнул от радости:

 — Ай, спасибо!

—  Ай, пожалуйста!.. Отправляйся обратно. — Тут я внимательно посмотрел на него. — И скажи королеве, что я жду сына! СЫНА! Ты меня понял?

“С попойкой обождем”, —  решил я.

— Конечно, понял, ваше величество, —  торопливо кланяясь, он попятился к двери, —  сына! Я все понял. Так и передам...

Тут мое зрение снова сыграло со мной злую шутку, и я выругался, испугав тощего гонца до чертиков. Он стремглав выбежал на улицу. Решил, наверное, что его король рассудком не слишком крепок. Я покачал головой и, чтобы успокоиться и отогнать мрачные мысли, принялся упражняться с мечом... Бой с тенью. Точнее с тенями. Тенями на этот раз были Щелчок и Оссиан...

 

 

Колдун скрывался от меня несколько дней, пока я не приказал передать, что он прощен и может, не опасаясь расправы, прийти ко мне. Ох и виноватый у него был вид, когда он бочком-бочком просочился в мою комнату и застыл у двери, скорбно глядя в пол.

—  Ладно, Ламас, —  сказал я, —  ты, конечно, достоин порицания, но задача выполнена и город, кажется, взят без единой жертвы, не так ли?

—  Нет, милорд, —  скорбно проговорил колдун, —  это не так...

—  Не так? — изумился я.

—  Лошадь, ваше величество, —  сложил ладошки на груди Ламас, —  та самая, о которой так много говорил Кар Варнан... Боюсь, она подохла от смеха.

—  Какая нелепая смерть, —  заметил я.

—  Губернатор говорит, что у нее было слабое сердце! Но ее смерть на моей совести.

—  Слабое сердце! — Я пожал плечами. — Полагаю, в таком случае тебе не стоит сильно корить себя за ее смерть. По крайней мере, она умерла счастливой.

—  Вы так думаете? — Лицо колдуна просияло. — Боже мой, милорд, когда я только увидел вас в первый раз — вы тогда еще произносили речь, помните? я сразу подумал: это самый великодушный человек на свете.

—  Наверное, ты прав, Ламас, —  согласился я. — А что, кстати, сам губернатор? Куда он делся? Почему я никак не могу его найти?

—  Помните, у него была целая шапка шикарных волос на голове? — спросил Ламас.

— Да. — Признаться, он меня заинтриговал. — Когда он снял шлем, я заметил шапку.

—  Так вот, он все их повыдергал, пока сидел во рву около города. Теперь он почти полностью лысый. Как коленка. Вот уже трое суток жена и дочь упрашивают его вылезти из рва и вернуться домой. Но он не соглашается.

Я хмыкнул:

 — Ну что ж, поделом ему. Подумать только — самолично открыть ворота, выйти и вручить ключи от города королю враждебной армии. Какое отвратительное предательство!

—  Действительно! — согласился Ламас и напомнил: — Но он ведь находился под действием веселящего газа!

—  Ну и что? — возмутился я. — Мы, находясь под воздействием того же газа, почему-то нашли в себе мужество и, подавляя истерические порывы, все-таки осадили город.

—  Хм, а ведь и правда! — вынужден был признать колдун.

—  А все потому, —  назидательно сказал я, —  что вас вел к победе сам Дарт Вейньет! Ты уж поверь мне на слово, Ламас, — чтобы свернуть меня с пути, надо что-нибудь посильнее веселящего газа!

—  Истинная правда! — проговорил колдун таким голосом, словно я был не человеком, а посланцем небес. — Я как вас увидел первый раз...

—  Ну хватит, Ламас, — прервал я его, —  пойди-ка лучше достань губернатора из рва и приведи его ко мне, и скажи тем, кто там дежурит 'снаружи, —  пусть позовут командующего гарнизоном Вергарда. Сдается мне, через них мы сможем выйти на командиров передовых отрядов армии Вилла и попробуем подкупить их...

—  Гений! — выкрикнул колдун и поспешил выполнять поручение.

—  Еще бы, —  самодовольно заметил я, —  и не просто гений. А гений с большой буквы Г. Сам Дарт Вейньет как-никак, великий король Стерпора.

 

* * *

 

Вы говорите, любезная моему сердцу Габриэлла, что Дарта Вейньета в вашем королевстве многие жалеют и даже выказывают к нему явную симпатию? Мне больно слышать такое. И даже более того — я возмущен подобным положением вещей. Вы должны знать, милая Габриэлла, что Дарт Вейньет — настоящий дьявол, ничьих симпатий он конечно же не заслуживает, и чувства, которые он должен вызывать во всех просвещенных и умных людях, —  ярость и презрение. Полагаю, до вас на севере просто не доходили слухи о той кровавой резне, которую он учинил под стенами столицы Вейгарда. До нас же добрались те счастливцы, кому чудом удалось уцелеть. Они и поведали, что происходящее в Вейгарде было подлинным кошмаром, сотни людей полегли во время дикого штурма, который предпринял Дарт Вейньет, не щадя не только защитников города, но и своих людей. По колено в крови воины Лишенного Наследства шли на штурм, упорные и отупелые, одурманенные запахом крови, словно дикие варкалапы. Еще до штурма, благодаря черному колдовству, был похищен и умерщвлен король Вейгарда — благородный Вилл — как вы знаете, родной брат Дарта Вейньета... Милая Габриэлла, вы близки ко двору, ваш рассказ о подобных настроениях, должно быть, отражает действительное положение вещей в Дагадоре. Неужели король Дартруг не намерен прийти нам на помощь?! Ведь вполне очевидно, что следующей мишенью преступника станет наш Гадсмит. А затемни ваше славное королевство...

Из письма герцога Мизериллы возлюбленной в Дагадор

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В ней рассказывается о том, что Дарт Вейньет забывает о всяком милосердии и организует необычайно кровавое взятие столицы Вейгарда

 

Командир смешанной конницы Вейгарда (точнее, второго и последнего подразделения Вилла, которое не принимало участия в нападении на Стерпор) произвел на меня впечатление человека низкого и недостойного. В его голосе преобладали надменные интонации (причем он говорил с королем!), а в речах сквозил неприкрытый цинизм человека, лишенного идеалов.

Я всегда питал расположение к людям наивным и восторженным вроде моего главнокомандующего и друга Кара Варнана. Этот же был слеплен совсем из другого теста. Глядя на командира смешанной конницы Лолара Гвидера, я подумал, что такой, пожалуй, родных детей продаст за звонкую монету да потом еще будет по этому поводу острить.

Во время нашей беседы он тоже шутил предостаточно, причем о вещах, к которым я всегда относился серьезнее некуда. Гвидер с удовольствием рассуждал о судьбах нашего государства, о его будущем и прошлом, но говорил о Белирии так, словно речь шла не о моей великой стране, а об отхожем месте где-нибудь на скотном дворе.

—  Для меня совсем не важно, что будет происходить после того, как я уйду в мир иной, —  усмехался Гвидер, —  и с моей страной, и с моим домом, и даже с моими детьми. Я хочу только одного — пожить в свое удовольствие, пока у меня еще достает на это сил. Знаете, как обычно говорят, а после нас хоть потоп. Что, спрашивается, дала мне жизнь и служба короне — ничего, кроме долгов и вредных при­вычек.

—  Понятно. — Я постарался скрыть антипатию. — Жить в свое удовольствие — это правильно, но для этого нужны средства. Не так ли?

—  Мне кажется, мы понимаем друг друга, —  кивнул он.

Я улыбался — Лолару Гвидеру, осознавая, насколько полезен этот человек для нынешней военной кампании, но внутри у меня все кипело от гнева... Он, несомненно, —  отъявленный мерзавец, но отъявленный мерзавец, важный для дела, а значит — пока придется его потерпеть.

Беседа наша плавно перетекла от судеб государства к делам сугубо практическим. Как я и предполагал, продался он совсем дешево — его цена составила всего сто золотых. Половину он получил сразу, а вторую часть, по нашей договоренности, должен получить сразу после победы.

—  Считайте, что Вейгард уже ваш, ваше величество, —  заверил меня Гвидер, —  без конницы король Вилл не способен вам противостоять. Он думает, что конница — это джокер, извлеченный из колоды. Но джокер обернется...

—  ...висельником, —  закончил я фразу за него, подобное сравнение и мне приходило в голову. — Ну что же, я рад, Лолар, что ты правильно оценил расстановку сил на карте Белирии и примкнул ко мне. Нужно всегда быть с теми, кто сильнее, не так ли?

Я замолчал, с интересом наблюдая за ним — заметил ли он подвох в моих словах, или нет. Гвидер склонил голову, выражая этим одновременно согласие и преданность. Я отлично знал цену этой преданности. Сто золотых. Заплати Вилл или кто-нибудь другой больше — и он будет склонять голову перед ними так же, как сейчас передо мной.

—  А как быть с колдуном, сопровождающим конницу? —  спросил я.

—  С Кастором? Да никак. — Лолар Гвидер усмехнулся. — Он подчиняется мне и выполнит любой мой приказ. Кастор не опасен. Единственное, что он умеет, —  это управляться с лошадьми и единорогами. Слабый маг. Люди ему не по зубам.

—  А тот колдун, что был участником нападения на Стерпор?

—  Несквит, —  кивнул Гвидер, —  учитель Кастора. Вот он действительно силен. Его нужно опасаться. Если он вернется...

—  Он не вернется, —  заметил я, —  его больше нет.

—  Нет?! — удивился Гвидер. — Вот уж не думал, что это возможно. А вы уверены?

—  Более чем, —  подтвердил я и заметил, что пальцы моей правой руки оживленно барабанят по поверхности стола. Я выругался и перехватил ее левой.

Лолар Гвидер вздрогнул от неожиданности и отодвинулся от меня подальше...

—  Подождем немного, —  проговорил я заговорщицким шепотом, —  такое бывает. Надо просто немного подождать.

Он сглотнул, стараясь не шевелиться...

Прошло некоторое время. Поскольку демоническая пятерня не проявляла никакой активности, я осторожно отпустил ее.

— Ну вот, теперь, кажется, все в порядке. — Я заметил, что Лолар Гвидер не спускает взгляда с затянутой в перчатку руки. — Все в порядке! — повторил я.

Он спохватился и поспешно закивал...

 

 

В мое расположение командир смешанной конницы Вейгарда прибыл два дня назад по приглашению губернатора города. Его сопровождение, конечно, знало, что Вер-гард взят войсками Стерпора, и все же для них стало полной неожиданностью, когда они вдруг оказались среди вражеских солдат.

Я подошел и положил руку на морду лошади Лолара Гвидера.

—  Давай пообщаемся! — предложил я. Обращался я, разумеется, к командиру смешанной конницы, а не к его лошади, как кто-то может подумать. Гвидер обернулся к сопровождающим и приказал:

 — Оставайтесь здесь! — и добавил: — Все будет в порядке...

Он оставил своих людей пребывать в недоумении. А мы прошли в занимаемые мною комнаты и сели за стол пе­реговоров...

Потом он, конечно, убедит сопровождающих, что был в лагере неприятеля с важной государственной миссией, передавал ультиматум от самого короля Вилла или его доверенного лица. Враг не дремлет, поэтому говорить об этом не следует никому. Наверняка он придумает что-нибудь в этом роде. Да мало ли что он может изобрести! Предателей обычно отличает от людей преданных делу богатая фантазия. Собственно, я уверен в том, что именно богатое воображение приводит их на этот скользкий путь. Предателям грезится, представляется в сладких снах, как они будут купаться в роскоши, наслаждаться всевозможными благами и при этом пользоваться любовью и уважением окружающих — те почему-то должны считать их неблаговидный поступок подвигом. На деле все обычно выходит иначе...

Я подумал, что “фантазер” Лолар Гвидер прав и теперь, когда Вилл лишился в самом значимом сражении поддержки смешанной конницы, поражение его неизбежно.

Разведка доносила о плачевном положении дел в армии Вейгарда. После нескольких кровопролитных стычек, в которых удача неизменно оказывалась на моей стороне, Вилл наконец убедился, что в открытом поле меня не победить и дальнейшая война будет с его стороны пустым растрачиванием сил. Он окопался в столице, собрав под свои знамена всех, кто по какой-то причине оказался до сих пор не охвачен его неуемной энергией: крестьяне из окрестных деревень; прячущиеся от рекрутирования на юге страны горькие пьяницы; беглые преступники, которые бродили по охваченному пламенем войны королевству в поисках легкой наживы...

Он окончательно обезумел, раздавая оружие бродягам и бездельникам. Впрочем, оружием это назвать было нельзя! Никаких мечей, арбалетов, топоров и пик — только усеянные гвоздями дубинки, вилы, грабли и прочие штуки, пригодные в сельском хозяйстве, но никак не для того, чтобы использовать их в сражении. Разведка доложила, что некоторые солдаты Вилла получили в качестве оружия лопаты.

—  Нам что, надо будет хоронить убитых? — спросил один из этих бедолаг, посерев лицом при одной мысли о том, что ему предстоит копать могилы.

—  Ты что, придурок?! — заорал на него сотенный армии Вилла. — Не видишь разницы?! Да это же боевые лопаты, немытая твоя рожа, грозное оружие защитников Вейгарда! С незапамятных времен наши предки брали в руки лопаты и обороняли город.

—  Что-то я о таком не слышал! — почесывая в затылке, проворчал обладатель “грозного оружия”.

—  Потому что ты произошел не от человека, а от земляной свиньи! — рявкнул сотенный.

—  Об этом мне тоже ничего не известно, —  ответил но­вобранец.

При первой же решительной атаке собранный Биллом сброд разбежится, побросав боевые лопаты, боевые вилы, боевые грабли и даже боевые совочки для окучивания растений. Последние, кстати, при желании можно использовать в качестве метательных ножей. Только никто пока до этого не додумался.

В отличие от странного воинства Вилла, состоящего на три четверти из безумных бродяг, моя армия была отлично экипирована и закалена в боях. Теперь, после того как я разбил один из отрядов смешанной конницы, а второй “обернется висельником”, —  исход битвы предрешен. Сомнений нет...

Я ушел в себя и совсем забыл о присутствии Лолара Гвидера. Все то время, что я размышлял, он недвижимо сидел на стуле, ожидая моих приказаний.

“Циничный, но услужливый, стервец”, —  подумал я, наконец обратив на него внимание.

—  Ну что же, —  поднимаясь, сказал я, —  значит, мы договорились! — Провожая его к двери, я повторил: — Ты сделал правильный выбор, всегда нужно быть с теми, кто сильнее.

—  Абсолютно с вами согласен, ваше величество. — Гвидер усмехнулся: — Представляю, какая харя будет у нашего короля Вилла, когда он поймет, что конница не примет участия в сражении...

Я поморщился — не люблю, когда простолюдин плохо отзывается о том, в чьих жилах течет королевская кровь, и сказал:

 — Береги себя! Помни, я на тебя рассчитываю!

 

 

В тот же день я отдал приказ к наступлению. Оставив в городе двадцать воинов для его защиты (мера скорее условная), мы двинулись на юго-восток, к Вейгарду. Путешествие заняло совсем немного времени. На рассвете второго дня я приказал разбить лагерь всего в паре миль от столицы королевства Вилла.

В округе рыскало множество разведывательных отрядов. Так что в скором времени Вилл должен узнать, что армия

Дарта Вейньета расположилась в непосредственной близости от главного оплота его власти. Осведомленность моего братца меня не волновала, у меня уже сформировался четкий план действий — я собирался завладеть Вейгардом, и на этот раз избежав кровопролития.

Не то чтобы я был совсем против шумного взятия города с использованием занятных боевых машин Кугеля Кремоншира, веселой резней под его стенами и увлекательнейшей стрельбой из луков и арбалетов, просто в ближайшем будущем мне предстоял поход на Гадсмит, а значит — я должен поберечь людей.

Воины готовились к длительной осаде, проверяли стрелковое оружие, точили мечи и алебарды, начищали до блеска металлические накладки и гульфики — чтобы сверкали, как у верховного главнокомандующего. Кар Варнан, посвистывая, правил двуручник. Его гульфик в полировке не нуждался.

 

 

Когда все приготовления были завершены, я повел армию к столице. Слава Севе Стиану, расположение Вейгарда позволяло обозревать с возвышенности на северо-западе весь город. Эту позицию мы и заняли.

К нашему приходу Вилл успел подготовиться — разведка работала оперативно.

Перед городскими воротами военачальники Вилла выстроили толпы пойманных в округе оборванцев. Нищий сброд волновался, даже до нас долетал возбужденный ропот: воевать им не хотелось, еще больше им не хотелось умирать.

Отборное воинство обосновалось на стенах. Там же стояли разнообразные предметы, призванные не дать нам захватить столицу Вейгарда — тяжелые арбалеты, котлы со смолой, камнеметы самой примитивной конструкции, парочка больших и неповоротливых машин для охоты на дра­конов.

Посмотрим, насколько все это пригодится Виллу в бою.

Каким-то чудом он ухитрился втащить на одну из башен белую лошадь. Вилл восседал на спине благородного животного в гордой королевской позе, прикладывал ладонь ко лбу и вглядывался в даль. Как будто без этого позерского жеста он не мог разглядеть, что возле его города стоит целая армия, готовая в любой момент, по одному взмаху моей руки ринуться на приступ Вейгарда.

 

 

Однако нападать на Вейгард я не спешил. Я подозвал к себе Ламаса и изложил ему подробности своего плана. Выслушав меня, колдун пришел в сильное волнение.

—  Э-э-э... — Он принялся рвать бороду. — Я что-то не думаю, что это хорошая идея!

—  Ты смеешь говорить, что мои идеи могут быть нехороши?! — Я надвинулся на него. — Ты не забыл, что находишься все еще на дурном счету?!

—  Ай-ай-ай, —  заверещал Ламас, —  ну сколько можно напоминать?! Хорошо, хорошо, я сделаю все, как вы просите...

—  Так-то лучше, —  сказал я, —  и постарайся, чтобы все было сделано именно так, как я прошу, сделано, как надо!

—  Постараюсь, —  насупился Ламас.

—  Не постарайся, а сделай!

—  Хорошо, хорошо...

—  Хорошо?! Тогда вперед, —  скомандовал я и хлопнул в ладоши. — Да поскорее, не будем заставлять моего брата прозябать в ожидании. — Я усмехнулся. — Он ведь такой нетерпеливый.

 

 

Приготовления к ритуалу заняли у Ламаса почти два часа. Подозреваю, если бы здесь присутствовал смышленый и расторопный Аккель из Фтора (парнишку пришлось оставить в Стерпоре на случай магического вмешательства), колдун управился бы намного быстрее.

Когда я уже начал терять терпение, мне наконец доложили: Ламас просит сообщить королю, что “у него все готово, но он настоятельно рекомендует этого не делать”.

Еще чего!

Помахивая демонической рукой, я отправился на место. Глаз мой в ярких солнечных лучах отливал неестественным желтым цветом. Люди смотрели на меня со страхом и спешили убраться с дороги. Кое-кто из них, наверное, считал, что я и вовсе не человек. Их можно понять. Людей пугали странности в моем поведении. Иногда, в самый неподходящий момент, я вскрикивал и начинал тыкать пальцем себе в глаз. Моя рука всегда затянута в черную перчатку. Порой я хватал ее левой, приговаривая: “Спокойно, я сказал, спокойно, не шевелись... НЕ ШЕВЕЛИСЬ!”

Никто из людей во Внешнем мире не мог похвастаться тем, что он побывал в Нижних Пределах и вернулся обратно. То, что я это проделал, конечно, тоже сыграло немаловажную роль в упрочении моей репутации “нечеловека”.

Подобные заблуждения в народе меня вполне устраивали. Я заметил, что по возвращении люди стали относиться ко мне с большим уважением и страхом. Они боялись лишнее слово сказать в моем присутствии. А если я начинал говорить, все замолкали и слушали с таким видом, словно то, что я говорю, для них важнее всего на свете. Раз я даже провел эксперимент — принялся бормотать себе под нос совершеннейшую бредятину и бормотал почти целый час:

—  ... Не имеет значения, что кто-либо говорит или де­лает... Ты сам должен быть безупречным человеком... Нам требуется все наше время и вся наша энергия, чтобы победить идиотизм в себе. Это и есть то, что имеет значение. Остальное не имеет никакой важности...

Пока я издевался над ними, никто не произнес ни звука и даже не пошевелился, тщательно прислушиваясь к моему бормотанию, — настолько большим являлся мой авторитет среди воинов.

Подобное положение вещей подтверждало слова известного ученого Кохара де Ла Кура, приведенные в одном из его трактатов, —  “настоящий монарх должен казаться своим подданным фигурой далекой и недоступной” (не путать с “недалекой и доступной”). В данном трактате имеется множество спорных моментов, но с отдельными постулатами, приведенными де Ла Куром, я согласен целиком и полностью и даже взял их на вооружение...

Ламас нацепил на себя кучу амулетов. Три браслета болтались у него на запястьях, на пальцах красовались кольца с крупными цветными камнями, а шею колдун обмотал тонким черным шнурком, причем так туго, что лицо у Ламаса покраснело, а глаза налились кровью.

—  Ты в порядке? — спросил я.

—  Да! — прохрипел колдун.

—  Все готово? Мы можем начинать?

Он кивнул и сглотнул слюну. Поросший седым волосом кадык нырнул за шнурок и там застрял. Ламас судорожно рванул удавку, и кадык вырвался на свободу. Колдун закашлялся и принялся плеваться. Едкая слюна зашипела на траве.

Воины подались назад, уверенные в том, что колдун приносит несчастье всякому, кто окажется в непосредственной близости от него.

—  Спокойнее, —  сказал Кар Варнан, —  сейчас пройдет. Он — придурок, и с ним часто всякое случается.

Но Ламас никак не хотел утихомириться — он ругался и плевался, вызывая всеобщее беспокойство. А я терпеливо ждал, когда колдун придет в себя и мы сможем приступить к ритуалу. Наконец Ламас отплевался, выдохнул и проговорил сиплым натруженным голосом:

 — У меня все готово!

—  Это я уже понял, —  ответил я. — Начинаем...

 

 

Мы стояли рядом с заключенной в двойной круг пентаграммой. Оккультные символы между лучами звезды составляли четкий магический порядок. Начертанная на земле картинка выглядела весьма зловещей.

—  Ты уверен, что все нарисовал правильно? — поинтересовался я, завершив осмотр пентаграммы.

—  Еще бы, мне моя жизнь дорога! — ответил колдун.

Воины заволновались. Никому не хотелось столкнуться с потусторонними силами, но никто не был уверен, что речь действительно идет о потусторонних силах. Всех будоражил вопрос — что же их ожидает на самом деле. Ответ могли дать только я и Ламас. Но мы не спешили объяснить, что происходит.

—  Хех, —  выдохнул Кар Варнан и высказал общее мнение: — Сдается мне, тут черное колдовство будет твориться.

Колдун зыркнул на него из-под густых бровей, а я наставительно заметил:

 — Для победы мы пойдем на все.

—  Так уж и на все? — хмыкнул Кар Варнан. — А вот если, например, надо будет отказаться от употребления светлого эля до конца жизни?

Я уже собирался отчитать его за дерзость, но тут Ламас крикнул:

 — Я начинаю!

Он пошел вдоль круга, подняв ладони и нараспев проговаривая слова. Люди настороженно наблюдали за его действиями. Некоторые предпочли отойти подальше.

Тарабарщина оказалась весьма действенной. Когда колдун совершил третий оборот, в пентаграмме проступили очертания демона-истребителя Ваакхмерита. Увидев его чудовищную морду и крепкое, налитое силой тело, воины в ужасе закричали и кинулись врассыпную.

Думаю, теперь они окончательно утвердились в мысли, что служат силам тьмы, которые на земле олицетворяет их король — Дарт Вейньет. Ну да ничего, будут впредь послушнее и исполнительнее, опасаясь, что я их прокляну.

—  Стойте, придурки! — крикнул Кар Варнан, но по всему было видно, что ему тоже очень и очень не по себе.

Большинство воинов отбежало на безопасное расстояние, предпочтя оттуда наблюдать за происходящим.

Ваакхмерит проявился окончательно и теперь озирался с самым свирепым видом. Тяжелый взгляд красных глазок уткнулся в меня.

—  Опять ты, —  проворчал он. — Что, встрял в неприятности? — И обратился к Ламасу: — Конечно, я должен разорвать его на куски. Я угадал?

—  Не... нет, —  робея перед потусторонней силой, выдавил Ламас, —  это я для него тебя вызвал. Ты должен его слушаться.

— Неужели?! — проворчал Ваакхмерит и снова обернулся ко мне. — Ну, и кого я должен убить?

—  Мне нужно, чтобы ты похитил моего брата Вилла, —  сказал я, —  он скрывается в осажденном городе.

—  Вот как! — Ваакхмерит нехорошо усмехнулся, в свете луны блеснули желтые зубы. — Только похитил? Твоему колдуну, конечно, известно, что для этого придется разорвать пентаграмму и выпустить меня на волю.

—  Нет, нет и, нет! — вскричал Ламас. — Никаких договоров с демонами.

—  Спокойнее, —  сказал я, —  сейчас мы это обсудим.

—  Прошу вас, ваше величество, не заставляйте меня. Однажды я уже доверился темным силам и серьезно пострадал. Я не хочу повторять этот кошмар.

—  Ну как хотите. — Ваакхмерит пожал плечами. — Я могу быть свободен?

—  Ладно, —  согласился я, —  мой колдун разорвет круг, но ты должен пообещать мне, что кроме Вилла никто не пострадает.

—  С чего это я буду такое обещать? — проворчал де­мон. — Я и так отвлекся от чрезвычайно важного дела... по устранению одной маленькой сволочи. — Ваакхмерит скорчил кошмарную морду — хотя, казалось бы, куда еще кошмарней, —  проревел нечто нечленораздельное, распахнул пасть и выдохнул сгусток пламени.

—  Остренький, должно быть, соус на обед подавали, —  заметил Кар Варнан.

Демон резко обернулся и кинулся на него, но наткнулся на невидимую преграду и зарычал, забился в ней тяжелым мускулистым телом.

—  Я до тебя доберусь! — пообещал он великану.

—  А я что, я же только пошутить хотел, —  испугался Кар Варнан и заметно побледнел...

—  Ты должен мне желание, —  напомнил я, стараясь не обращать внимания на то, что Ваакхмерит изо всех сил старается сдвинуть невидимую стену с места, —  за то, что я вытащил тебя из камня.

Ламас посмотрел на меня с ужасом. Его взгляд говорил: да чем же наш король занимался в Нижних Пределах? Освобождал из заключения демонов? Что еще он там делал такого страшного, о чем и помыслить жутко?

—  Ну должен, —  нехотя признал Ваакхмерит. — А остальные тут при чем? — Он покосился на Кара Варнана. — Этот толстяк, например...

—  Я не толстяк, —  обиделся Варнан, —  у меня просто такая мышечная масса.

—  Это у меня мышечная масса, —  прорычал демон, —  а ты — толстяк.

—  Этот толстяк — мой главнокомандующий, —  сказал я, —  он не должен пострадать...

—  Жаль! — Ваакхмерит щелкнул зубами. — Тогда пусть больше не шутит, а то у меня лапы так и чешутся с него живого содрать шкурку. А как насчет этого? — Он показал на Ламаса, и колдун вскрикнул от ужаса.

—  Он же тебя вызвал, —  напомнил я.

—  Точно, —  согласился демон, —  его нельзя. Профессиональная этика. Жаль, жаль!

—  В общем, мое желание такое, —  сказал я, —  ты забираешь моего брата Вилла с собой в Нижние Пределы. Как распорядиться его жизнью, решай сам, но я хочу, чтобы во Внешний мир он не вернулся. Кроме него, никто не должен пострадать. Это все!

—  Ладно, —  проговорил Ваакхмерит после недолгих раздумий, —  я свое слово держу, стирай черту.

—  Я... я... — От волнения Ламас стал заикаться.

—  Ты же слышал, —  сурово сказал я, —  стирай черту, он обещал — никто не пострадает.

—  Но договоры с темными силами еще никогда ничем хорошим не заканчивались! — выкрикнул колдун.

—  Он — не темные силы, он — демон-истребитель. Я считаю, что ему можно доверять.

Те воины, что проявили подлинную силу духа и до сих пор находились возле пентаграммы, развернулись и побежали прочь, стремясь оказаться как можно дальше от демона-истребителя, когда он выберется на волю.

— Спокойнее, —  сказал Кар Варнан, но обращался он скорее к себе самому, чем к воинам, колени у него заметно дрожали, а по лицу разливалась мертвенная бледность, --ничего же страшного не происходит. Так ведь?

Ему никто не ответил. Варнан обернулся и понял, что возле пентаграммы нас осталось только трое.

—  Демон или темные силы — не вижу разницы! — выкрикнул колдун.

—  Делай то, что я сказал! — проговорил я голосом, не терпящим возражений...

Ламас вздохнул, приблизился к кругу, стараясь не смотреть на торжествующего демона. Всем своим видом колдун выражал мнение, что мы совершаем по меньшей мере добровольное самоубийство.

Ламас вытянул ногу и осторожно провел мыском по черте. В следующее мгновение над пентаграммой полыхнуло, и Ваакхмерит оказался у колдуна за спиной. Ламас повернулся, вскрикнул от неожиданности и, глядя на ухмыляющуюся злобную морду демона-истребителя, попятился.

—  Ну все, это выше моих сил! — крикнул Кар Варнан и пустился наутек.

—  Нет, нет, нет, не убивай меня... не убивай, пожалуйста, —  заканючил Ламас.

—  Ламас, —  прикрикнул я, —  кончай истерить!

—  Не убивай?! — проревел Ваакхмерит и захохотал: — Ишь чего захотел! Все! Конец тебе, старикашка!

—  Но... но... но... — Заикаясь, колдун осел на землю.

—  Чего это он? — удивился демон. — Я же просто по­шутил.

—  Ты напугал его до обморока, —  вздохнул я.

—  У тебя что, все колдуны в услужении такие нервные?

—  Все, —  подтвердил я, —  других найти не удалось. Давай к делу. Вилл сидит в осажденном городе на башне и ожидает, что я двину войска на приступ. Твоя задача — пробраться в город и выкрасть Вилла.

—  Проще простого, —  усмехнулся Ваакхмерит. — Пробраться в город — смешно звучит.

— Там у ворот стоит целая армия оборванцев, да и на стенах полно стрелков...

—  Меня это не интересует, —  проревел демон, —  я знаю, как выполнить поручение.

—  Вот и прекрасно, —  потер я руки, —  тогда к делу! Эй, —  махнул я воинам, —  вы можете подойти, вам ничего не уг­рожает.

Мои люди дружно замотали головами. Вид Ваакхмерита внушил им почти священный ужас. Первобытные страхи глубоко сидели в их сознании. Невозможно сразу изменить представления людей о темном колдовстве и Скорой Смерти Серых Равнинах. Хорошо еще, что они нашли в себе мужество и не разбежались кто куда, побросав оружие, когда демон только начал проявляться в пентаграмме...

 

 

Ваакхмерит справился с заданием за считаные мгновения. Демон пронесся над толпой оборванцев с яростным воем. Он растянулся во все небо, закрыв собою солнце. На стоящих перед городом людей легла его величественная, громадная тень. Подобного зрелища видеть мне еще не приходилось. Промелькнув в воздухе, как арбалетный болт, истребитель схватил короля Вилла вместе с лошадью, развернулся и через мгновение оказался возле нас.

Стрелки на стенах успели только рты разинуть, но не произвели ни единого выстрела.

Лошадь Ваакхмерит отпустил, а Вилла держал в лапах, прижимая к себе. Так дети обычно держат любимую игрушку. Выражением лица Вилл сейчас и правда напоминал сшитого из шкурок игрушечного медвежонка: огромные глаза-пуговицы, распахнутый в беззвучном крике рот и никакой мимики, словно он превратился в живую статую.

—  Вилл, —  позвал я.

Мой братец не откликался.

—  Я ухожу! — проревел демон.

—  Подожди немного, Ваакхмерит, —  попросил я, —  в память о моих прежних заслугах. Сейчас к городу отправятся парламентеры. Посмотрим, что скажут военачальники Вилла. Думаю, теперь, когда их король оказался в наших руках, они просто обязаны будут сложить оружие.

Истребитель рыкнул с неудовольствием, но возражать не стал.

Я отдал соответствующие указания и вернулся к демону —  не хотелось оставлять его надолго без присмотра: кто знает, что ему в голову взбредет — может, он захочет слопать лежащего без сознания колдуна. Хотя профессиональная этика ему и не позволяет кушать вызывающего, кто сказал, что невозможны маленькие отступления от общих правил? Он может сжевать, например, не самого Ламаса, а только его нижнюю половину!

—  А-а-а-а! — Вилл пришел в себя и закричал неожиданно тонким голосом. — Да... Дарт, нельзя ли опустить меня на землю?

—  Свернуть ему шею? — предложил Ваакхмерит.

—  Ты можешь делать с ним все, что хочешь, —  сказал я, —  но я бы предпочел, чтобы он провел немного времени в Нижних Пределах. Думаю, ему там понравится. Мне же понравилось.

—  Да... Дарт, я... я тут совершенно ни при чем. Это не я тебя туда упрятал, —  забормотал Вилл.

—  Я слышал другое. — Я посмотрел на брата исподлобья. — Вы все были в курсе планов Фаира, но никто из вас не высказался против того, чтобы упечь меня в огненный подземный каземат.

Оказалось, что я попал в самую точку.

—  Дарт, я же не думал, что он говорит это всерьез. Да и кому под силу такое — упрятать живого челове... челове... человека в Нижние Пределы?

—  Мне под силу, —  рыкнул Ваакхмерит и встряхнул Вилла. — Он мне надоел. Вы уже пообщались? Могу я откусить ему голову?

—  О господи! — запричитал Вилл. — О господи, я поверить не могу, что все это происходит на самом деле...

—  Можешь мне верить, это все взаправду! — прорычал демон так громко, что даже меня оглушил своим звериным рыком...

По рядам воинов прошло какое-то волнение. Проталкиваясь через плотные ряды, ко мне побежал один из наблюдателей, оставленный в самом авангарде. Он остановился поодаль, с опасением глядя на Ваакхмерита.

—  Можешь говорить! — разрешил я.

—  Ваше величество, они сбросили парламентеров с башни, —  проговорил он.

—  Оторвать ему голову за дурное известие? — предложил Ваакхмерит. — Несмотря на то что свое желание ты уже израсходовал, я сделаю это совершенно безвозмездно...

—  Нет! — завопил наблюдатель и ринулся прочь под довольный, хриплый хохот демона.

—  Хм... ну что же, —  озадаченно проговорил я, —  я и не предполагал, что они так поступят. Значит, жизнь их короля для них совершенно не важна. Только что они подписали себе смертный приговор. А заодно — приговор Виллу.

—  Так что мне с ним делать-то? — спросил Ваакхме­рит. — Я не понял.

—  Итак, —  сказал я, —  за то, что он неоднократно пытался убить меня — как в те далекие времена, когда я гостил у него, так и позже, —  пытался помешать осуществлению моих планов, неоднократно присылая против меня воинов, я приговариваю его к низвержению в Нижние Пределы...

Вилл вскрикнул, его глаза закатились, и он обмяк в массивных лапах демона.

—  Что это с ним? — брезгливо поинтересовался Ваакх­мерит.

—  Сознание потерял, —  пояснил я, —  не хочется, наверное, в Нижние Пределы...

—  Да что же все сегодня в обморок грохаются?! — удивился демон. — Никогда такого не видел! Может, магнитная активность высокая?!

—  Отправляйся в ад, Вилл! — сказал я и внезапно почувствовал резкую боль в левом ухе. Не спросясь моего разрешения, правая рука ожесточенно дергала серьгу.

—  Проклятие! — выругался я. — Да когда же это прекратится?!

— Гы, —  выдавил Ваакхмерит, его явно забавляло происходящее.

—  Послушай, прежде чем ты отправишься к себе, я хотел бы задать тебе всего один вопрос. Ты же в курсе того, что у вас там делается? Правда, мой вопрос не имеет прямого отношения к этому делу...

—  Валяй, —  проревел демон.

—  Как там поживает горбатый карлик Куксоил? Ну тот, что еду развозил. — Я замялся. — Его судьба мне небезразлична, потому что мы многое пережили вместе.

—  Ах этот! — Демон усмехнулся. — Никто не ожидал, что он такое выкинет.

—  И что же такое он выкинул? — удивился я. — Что он натворил?

Тут сознание вернулось к Виллу, и он заорал:

 — Пределы тебя подери, Дарт, я тут перед геенной огненной в воздухе болтаюсь, а ты про каких-то карликов спрашиваешь?!

—  Заткнись, зануда, —  потребовал Ваакхмерит, —  а то прямо сейчас голову тебе откушу.

—  Так что именно он натворил?

—  Стал предводителем шайки троглодитов, они бродят по Нижним Пределам и нападают на всех, кто только попадется им на пути. Они провозгласили свободу для троглодитов и требуют выделить их народу лучшие территории, насколько мне известно.

—  Куксоил — предводитель шайки. — Я присвистнул. — Кто бы мог подумать? Он был таким робким...

—  Теперь его зовут Куксоил Кровавый... — заметил Ва­акхмерит.

—  Ты меня, случайно, не разыгрываешь? — спросил я.

—  Разыгрывать — не в моих правилах!

—  Ну надо же. — Я усмехнулся. — Он практически идет по моим стопам.

—  Проклятая сволочь! — выкрикнул Вилл. — Прекрати болтать ерунду! Отпустите меня!

—  Ну ладно, —  сказал я, —  это действительно жестоко — заставлять Вилла так долго ждать. Ваакхмерит, ты можешь уносить его! Приятно тебе провести время, Вилл! — крикнул я. — Передавай привет тамошним обитателям.

—  У меня родилась блестящая идея, —  прорычал де­мон, —  сейчас как раз подыскивают замену Куксоилу. Пожалуй, твой братец годится для того, чтобы толкать тачку. — Ваакхмерит оскалил пасть в дьявольской усмешке.

Под плоскими ступнями демона возник сияющий раз­лом. Трещина в земле ширилась, из недр послышался гул. Он все нарастал и нарастал, пока не сделался оглушитель­ным. Вилл открыл рот, он что-то кричал, но теперь разобрать, что именно, не представлялось возможным.

—  Ничего не слышу. — Я развел руками.

Ваакхмерит развернулся вокруг собственной оси и провалился вниз. Земля сомкнулась над его головой, и стало так тихо, что я мог различить, как сопит все еще пребывающий в глубоком обмороке Ламас.

—  Прощай, братец, —  сказал я и сдернул с головы шляпу- в последний путь всегда провожают с непокрытой головой.

 

 

Несмотря на то что короля в Вейгарде не было и смешанная конница Лолара Гвидера не будет принимать участия в сражении, столица оставалась крепким орешком. Город подготовлен к осаде, на стенах установлено множество приспособлений против атакующих. Да и толпа вооруженного сельскохозяйственными орудиями сброда перед воротами Вейгарда — существенная преграда на пути победоносной армии Стерпора. Слишком велико численное превосходство.

На сей раз норный народец не поможет мне в разрушении стен. Я надеялся, что стенобитные орудия Кугеля Кремоншира окажутся достаточно эффективными. По крайней мере, они смогут выбить ворота, и мои воины ворвутся в город. На то, что катапультирующие Люсильды номер два и обыкновенные тараны справятся со стенами, рассчитывать не приходилось.

Толпа перед городскими воротами волновалась, оборванцам сильно не нравилось происходящее. Да и кому понравится умирать за короля, который только и делает, что создает своим подданным проблемы. Как выяснилось впоследствии, к защите своей рушащейся власти он привлек не только граждан Вейгарда, но и тех несчастных, которые направлялись через его королевство по своим, одному богу известным делам. Вот уж не повезло так не повезло. Идешь себе, никого не трогаешь, и вдруг тебя хватают и озадачивают обороной города, до которого тебе и дела никакого нет. Что и говорить — подобной участи не позавидуешь. Конечно, сражаться эти вояки по принуждению будут соответствующим образом. Вилл не удосужился даже пообещать им какой-нибудь существенной награды, военачальники сообщили новобранцам, что они-де должны биться против армии Стерпора исключительно ради сохранения собственной жизни. Надо думать, такая королевская щедрость многим пришлась по душе, и они полюбили короля Вейгарда всем сердцем. Это ирония, разумеется.

По краям толпу сдерживали вооруженные арбалетами воины, не давая людям кинуться врассыпную.

Элитные части на стенах в отличие от оборванцев были абсолютно спокойны. Их грело численное превосходство — то, что между ними и неприятелем находится множество вооруженных сельскохозяйственными орудиями смертни­ков. Помимо мечников на стенах стояли арбалетчики и лучники. Последних было намного больше. Во время осады города луки куда ценнее арбалетов.

—  Что-то будет, —  проговорил Ламас.

—  Надеюсь, будет именно то, что я задумал, —  сказал я.

—  Дай-то Сева Стиан, дай-то Сева Стиан, —  пробормотал Ламас...

 

 

Я понял, что дальше медлить не имеет смысла, и отдал приказ — к бою.

Мое воинство устремилось с возвышенности к городу. Боевые машины катились в толпе, стремительно приближаясь к тому рубежу, откуда они могли начать обстрел.

Кугель Кремоншир находился рядом со мной. Мне не хотелось рисковать головой изобретателя, хотя он приложил множество усилий, стараясь убедить меня, что ему необходимо “проверить действие Люсильд в боевых условиях”.

—  Проверишь как-нибудь в другой раз, —  пообещал я, надеясь, что во время следующей войны мозги Кугеля встанут на место и к нему вернется здоровый инстинкт самосохранения, свойственный всем великим умам.

Стоящие в первых рядах перед городом засуетились, забегали. Несколько оборванцев пустились наутек. Их настигли выпущенные из арбалетов болты.

Горящие стрелы взвились в воздух со стен и обрушились вниз. Лучники целились в боевые машины, намереваясь их поджечь. Но Кугель, учтя предыдущий опыт, несколько усовершенствовал конструкцию Люсильд — перед началом боя машины сверху и по бокам обмазали сырой глиной, так что пакля на стрелах прогорала, не причиняя Люсильдам никакого вреда.

Воины, сидящие внутри Люсильд, начали крутить колеса, и первые ряды противника буквально смело шквалом камней. Один из арбалетчиков с левого края получил камнем по голове и рухнул на землю, обливаясь кровью. Но никто не заметил, что появилась возможность бежать. Оборванцы с “боевыми лопатами” ринулись назад, к городу. Со стены на них полилась кипящая смола, полетели камни. Защитники города обрушились на своих же с такой яростью, словно воевали с неприятелем. Оборванцы оказались между двух огней и поняли, что им придется сражаться или умереть.

Была у них и еще одна возможность — сдаться без боя. Если бы только они могли обратить горстку своих жалких мозгов в коллективный разум, все вместе сложить оружие и лечь на землю. Но нет, они видели перед собой грозные боевые машины, стремительно несущихся на них воинов с перекошенными лицами и вместо того, чтобы сдаться, вступили в бой...

На переднем краю завязалась жестокая рубка. Мои воины сразу же продвинулись далеко вперед, уничтожая оборванцев со скоростью камня, выпущенного из пращи. Впрочем, удивляться не приходилось. У них с самого начала не было ни единого шанса.

Заработали Люсильды номер два, катапультного действия. В стены полетели массивные булыжники. Первый залп оказался неудачным и не принес каких-либо видимых разрушений. Зато во время второго одна из каменных глыб угодила в верхнюю часть стены и оставила в ней глубокую брешь, десяток лучников попросту смело внутрь города.

Люсильды номер три баллистного действия за счет маленького усовершенствования конструкции, внесенного мною, как ни тягостно об этом говорить, в бою оказались совершенно бесполезны. Они метнули окованные железом бревна, но те не долетели даже до собравшихся перед воротами “вояк”. Поэтому мои воины после первого же выстрела бросили Люсильды номер три в тылу.

Я скрипнул зубами от ярости — Кугель мог бы переделать конструкцию с учетом моих идей. Если сейчас он скажет что-нибудь вроде “а я же говорил” — придушу своими руками, решил я и, подергивая серьгу, обернулся к изобретателю.

—  Моя недоработка, —  уловив мои настроения, заявил хитрец.

—  Вот именно, —  сказал я и ткнул в него указательным пальцем. — Еще одна такая ошибка — и голова с плеч! Кугель смиренно кивнул:

 — Больше такого не повторится, ваше величество.

—  В атаку! — заорал я, выбрасывая вперед руку с Мордуром, и еще пять сотен воинов ринулись к городу.

Проследив за тем, как с диким ревом они несутся с холма, я подошел к Варнану. Великан как раз проверял, насколько хорошо держится гульфик, поправлял его, постукивая по сияющей бронзе, вид у него при этом был самый озабоченный.

Я поморщился при виде такого безобразия и сказал:

 — Пора.

—  А?.. А, понял. —  Варнан наконец оставил гульфик в покое и ринулся на правый фланг.

Расталкивая людей, он ухватил за плечи и потащил за собой пару тысячников. Несколько сотен воинов отделились от стоящей на возвышении толпы и побежали вдоль края холма, обходя город с левого фланга. Впереди широким шагом несся Кар Варнан — меч он держал двумя руками — за рукоять и клинок... Я удовлетворенно потер руки.

Несколько снарядов, выпущенных из Люсильды номер два, ударили в стены, не причинив им никаких видимых повреждений.

—  Цельтесь лучше! — разгневанно заорал я. — Что вы делаете, Пределы вас побери, что делаете?!

С такого расстояния солдаты, конечно, меня не слышали и тем не менее взяли выше. Булыжник снова врезался в самый верх стены, сметая стоявших там лучников. В стене остался аккуратный полукруг, как будто какой-то голодный великан с замечательно ровным прикусом наклонился и откусил кусок каменной кладки. Другой камень упал в толпу оборванцев и прокатился по людям.

—  Прекрасно, —  пробормотал я, потирая руки.

В этот раз я не принимал непосредственного участия в битве. Не видел в этом необходимости. Гораздо полезнее для дела сейчас было стоять здесь, на возвышении, и следить за тем, чтобы все проходило согласно плану. Пока битва разворачивалось в четком соответствии с моими идеями...

Отвлекающий маневр удался. Прибывший с дальнего края гонец доложил, что отряд, возглавляемый Каром Варнаном, перешел в наступление и уже карабкается с противоположной стороны города на стены по веревкам и приставным лестницам.

—  И знаете, —  покраснел гонец, —  нашему главнокомандующему арбалетный болт прямо в паховую защиту попал.

—  Пробил?! — ахнул я.

—  Не-а, выдержала...

—  Ну надо же! — удивился я.

Вскоре лучники забегали на стенах, меняя диспозицию, — они просто вынуждены были переместиться назад и открыть огонь по карабкающимся на стены воинам. На всякий случай я решил усилить задний край и послал туда еще пару сотен...

Разумеется, в городе уже начали беспокоиться, куда делась конница. А Лолар Гвидер, согласно нашей договоренности, отвел своих людей на заранее условленные позиции- довольно далеко от города. Воины Гвидера питали уверенность, что ждут прихода неприятеля. А неприятель тем временем громил столицу государства.

Оборванцы окончательно струсили, откатывали назад, но их поливали со стен кипящей смолой, швыряли на головы камни, гнали вперед — прямо на острые мечи. Бой разворачивался в каких-нибудь ста шагах от меня, я видел, как легко обученные, тренированные воины расправляются с неумелыми защитниками города, и уже торжествовал победу.

Взять Вейгард оказалось делом несложным. Я просто подошел со своей десятитысячной армией и забрал столицу у моего безумного братца...

Ламас очнулся, когда битва уже была близка к завершению. Почесывая макушку, он приблизился ко мне.

—  Э... этот жуткий демон убрался? — спросил он.

—  Давным-давно, —  ответил я, —  не хотел тебя беспокоить.

—  Мне кажется, мы победили, —  заметил Ламас, понаблюдав некоторое время за тем, что происходило внизу.

—  Мне тоже так кажется. — Я улыбнулся.

—  Я вот что хотел сказать, я, конечно, одобряю столь мудрое и милосердное решение, ваше величество.

—  Ты это о чем? — спросил я.

—  О том, что вы отпустили вашего брата. Ну, я бы предпочел испробовать на нем какое-нибудь заклинание. А то совершенно нет материала для исследований. К тому же вдруг он выберется наверх?!

—  Будет материал, —  пообещал я, —  вот возьмем Центральное королевство — и' будет много материала для исследований...

Колдун прикрыл рот ладошкой.

— Ой-ой-ой, —  сказал он, —  не надо бы об этом даже думать. Захватить Центральное королевство! Да зачем оно нам нужно? У них — сила.

—  У них сила, и у нас — сила, —  строго сказал я, —  без Центрального королевства не будет единой Белирии.

—  Лучше я помолчу, —  проговорил Ламас, разглядывая поле боя. — Решайте, что считаете нужным. Но если Вилл выберется из Нижних Пределов...

—  Он никогда не выберется оттуда! — перебил я его. — Поверь тому, кто там побывал. Для того чтобы выбраться из Нижних Пределов во Внешний мир, нужно обладать поистине титанической силой духа. Вряд ли осуществить такое под силу кому-нибудь, кроме меня.

—  И-эх, —  закричал Кугель Кремоншир, —  ну почему я поставил там дополнительную шестерню, ведь если туда влепить шестерню, вся конструкция...

—  Пожалуйста, не надо так орать! — попросил Ламас, ковыряя в ухе. — Совсем меня оглушил.

—  Сева Стиан подарил нам способность размышлять про себя, —  поддержал я колдуна. — Почему бы тебе ею не воспользоваться?

—  О да! — закричал Кугель Кремоншир еще громче, чем прежде. —  Дополнительная ше...

И вдруг смолк, уставился в пространство остекленевшим взглядом.

—  Дополнительная шестерня, дополнительная шестерня! — передразнил его колдун. — Отдохни лучше! Сил наберись! А то что-то ты перевозбудился.

—  Ламас, —  прорычал я, —  немедленно сделай изобретателя нормальным! Сколько раз тебе говорить, — государство в нем нуждается!..

—  Ну, нормальным его уже никто не сделает, но крикливый настрой, так и быть, верну!

Ламас шевельнул пальцами, и Кугель Кремоншир разразился яростным воплем:

—  ...стерня! Как же я мог раньше упустить такое из виду!

Мы с колдуном переглянулись. Кремоншир еще долго бегал и размахивал руками, не обращая никакого внимания на ход сражения. В пылу изобретательства его интересовали только собственные механизмы, а окружающая жизнь переставала интересовать.

Все творческие люди малость с прибабахом. Но это вовсе не означает, что, если они не похожи на других, мы должны лишать их свободы волеизъявления.

 

 

Вскоре город пал. За городскими стенами добивали упрямцев, не пожелавших сложить оружие (всегда находится несколько гордецов и героев, не желающих умирать от старости), но большинство воинов Вилла уже сдались на милость победителя.

Ворота открылись перед новым королем Вейгарда.

Я обнажил Мордур, который за все время сражения так ни разу и не пустил в дело, и, подняв его над головой как символ победы, пошел к городу. Шквал голосов был не­скончаем. Люди приветствовали хитроумие и решительность своего короля.

Перед ним склоняют головы побежденные народы, ему помогают демоны из глубин Нижних Пределов, откуда сам он явился во Внешний мир не совсем человеком и лишь для того, чтобы стать ПОБЕДИТЕЛЕМ. Он — велик и могуч, он яростен и беспощаден к врагам, он добр и щедр по отношению к своему народу! Он — Дарт Вейньет, король объединенных королевств. Стерпор и Вейгард — отныне единое целое.

 

 

Пленники сидели на земле, сбившись в кучу. Уцелело не больше пятисот воинов Вилла. Многие были легко (а некоторые и тяжело) ранены.

Я счел необходимым подойти к пленным. Многие из них могли перейти на мою сторону, пополнение армии за счет покорившихся неприятельских солдат — одна из самых значимых частей военной науки. Я приблизился, оглядел пленных и сказал:

 — Дарт Вейньет — мое имя, наверное, я самый демократичный правитель на свете, хотя и страдаю болезненным честолюбием. Если кто-то захочет к нам присоединиться —   милости просим — всем выдадут обмундирование и достойное оружие, а кто не захочет к нам присоединиться, того в расход... — я рассмеялся, —  непременно в расход...

Я говорил все это приставленным к пленным вооруженным стражникам, но мои слова призваны были оказать влияние на бывших воинов Вилла. К моему удивлению, они возымели действие мгновенно. Из первых рядов на ноги поднялся высокий темноволосый юноша. Его лоб был весь в запекшейся крови, должно быть, его приложили в запале схватки чем-то тяжелым. Несмотря на кровь, выглядел он вполне здоровым. И что гораздо ценнее — со­образительным.

—  Буду счастлив присоединиться к армии Стерпора! — бодро выкрикнул юноша.

—  Отлично! — Я приблизился и хлопнул его по плечу, чтобы ободрить остальных. — Вот, следуйте примеру этого героя! Похоже, он дальновиднее остальных. Нам предстоят нелегкие сражения... Надо взять еще несколько королевств. Дело непростое, но, уверяю вас, очень интересное. И мы их возьмем, не будь я Дарт Вейньет, потомственный принц дома Вейньет и король Стерпора, а теперь и Вейгарда — отныне мы снова будем называть его так и только так.

—  А где король Вилл? — выкрикнул какой-то нахал из толпы пленных. — Куда вы дели короля?

—  Ах, Вилл... — Я сжал в кулак демоническую руку. — Когда парламентеры были посланы в город, его уже не было в живых...

После этих слов пленники заметно приуныли, почувствовали, что от меня глупо ждать снисхождения, и стали переходить на мою сторону один за другим.

В конце концов на траве остался сидеть один-единственный воин с наспех перевязанным окровавленным плечом.

—  Эй, а ты что? С нами или как? — поинтересовался я — как-то не верилось, что среди пленных нашелся один убежденный гордец, решивший принять смерть за своего короля.

—  Ваше величество... — зашептали сзади. Я резко обернулся.

— Он глухой, —  для наглядности один из бывших пленников поковырял в ухе, —  ни черта не слышит.

—  Ах вот как, —  улыбнулся я. — Тогда объясните ему, что я принимаю его в свое войско. А если откажется и будет упорствовать, налейте ему в уши сургуча. Это должно вернуть ему слух и способность соображать.

Отдав распоряжения, я отправился в павший город.

Вейград подвергался разграблению — мои воины спешили получить причитающуюся им награду, и я не мог отказать им в этом маленьком удовольствии. Пусть они получат все сполна. Как и те “отъявленные мерзавцы”, которые впредь решат выступить против меня. Они также получат все сполна. Настоящий король ничего не жалеет для укрепления государственности — ни милости, ни ту­маков.

Королевский замок я грабить запретил. А наиболее ценные вещи, найденные воинами в городе, предложил на добровольной основе сдавать на благо государства, складывая на дворцовые ступени.

Вечером я выбрался из замка посмотреть, что принесли мои солдаты, и обнаружил одну-единственную вещицу — медный поднос, которым моя мамаша засветила герцогу Бевиньи. Некоторое время я разглядывал хорошо пропе-чатавшийся профиль национального героя Вейгарда, потом зашвырнул поднос в кусты (тоже мне семейная реликвия!) и вернулся в замок.

Никаких существенных ценностей я так и не дождался. Мои солдаты проявляли чудеса героизма, но не глупости.

Я не мог осуждать их за желание получить причитающееся. Пусть тешатся, как малые дети, играют в богатство, пока у них еще есть такая возможность. Скоро мы отправимся в поход на Гадсмит, и все побрякушки из чистого золота и драгоценных камней естественным путем растворятся, осядут в объединенных королевствах — мертвецам золото ни к чему, как ни к чему оно и солдатам на войне. А потому, растраченное в кабаках или подаренное случайным женщинам в награду за ласки, золото будет принимать участие в денежном кругообороте, пока не вернется благодаря налоговому бремени в казну моего государства. Естественным путем оно придет ко мне...

 

* * *

 

Много было в тот год событий странных, предвещавших наступление тьмы по всей великой Белирии. И Оракул рек, что черные силы явятся в Белирию, и знамения нешуточные происходили повсюду, да и анданская церковь всякие непотребные вещи предсказывала. И надо же было так случиться, что совпало правление нашего светоча небесного, владыки достославного Дарта Вейньета со всеми этими событиями страшными, и суждено именно ему было столкнуться с тьмой беспросветной, павшей тогда на королевство брата его Преола. Сильно гневался наш великий король, когда впервые увидел, с кем его воинству предстоит столкнуться. Ругался он так страшно, что многие, говорят, в тот день утратили веру в торжество прогресса, а иные и вовсе — слуха лишились. А потом понял вдруг Дарт Вейнь-ет, что все это происки его проклятого брата Фаира и темного его помощника по прозванию Заклинатель, и перестал грязными словечками сыпать...

Из записок летописца Варравы,

год 1456-й со дня окончания Лихолетья

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В ней имеется несколько важных слов о пользе расширения территорий и сложностей, с этим связанных, а также содержится подробное исследование мотива сновидений и яви (почти по доктору Зикмунду Фрейда, светлая ему память)

 

 

Новое государство, перешедшее в мою власть, было измотано длительным правлением моего деятельного, бестолкового брата и кровопролитной войной.

Виллу удалось внушить своим подданным подлинную ненависть к любым проявлениям активности со стороны правящей власти. Даже при условии отличного жалованья и богатой военной добычи люди упорно не желали вставать под мои знамена и брать в руки мечи. Их интересовали простые человеческие радости — безоблачная жизнь под солнцем, натуральное хозяйство, созидательный труд, полный дом детишек, улыбающийся добрый пес с длинным розовым языком на крыльце и самое главное — никакой войны, никакого оружия.

Видит Сева Стиан, я был бы рад подарить моим подданным такую жизнь, но, Пределы побери, идет война и я должен укреплять свою государственность.

Ко всему прочему в народе зародился слух (происки несносного Оракула?), что я снова собираюсь в поход. Слух этот существенно повредил укреплению моей военной мощи. Дезертирство в армии, обновленной после взятия Вейгарда, достигло масштабов стихийного бедствия. Люди бежали, скрываясь в граничащих со Стерпором и Вейгардом королевствах — Кривии, Сомерсете, Центральном королевстве и Гадсмите, где пока было относительно спокойно.

Разумеется я знал, что многим беглецам придется в скором времени пожалеть о своем выборе: Кривия неохотно принимала иностранцев, попросту говоря — их там били палками по головам, в Сомерсете царила жуткая нищета — местные жители скушали всех собак, кошек и ворон, в Центральном королевстве жилось плохо всем без исключения, а Гадсмит, по моему разумению, должен был вскоре пасть.

Да-да, слух не был преувеличением или ложью. Я действительно в ближайшее время готовился к войне с Пре-олом, потому что осознавал — медлить нельзя. В любой момент братья могут пойти на меня войной, а Заклинатель- изобрести очередную магическую каверзу...

В Центральном королевстве творились все более темные дела. Слухи оттуда доходили один кошмарнее другого. Людей там вешали и четвертовали, душили псами и травили налогами, то есть наоборот — травили псами и душили налогами. Новая аристократия, которая сформировалась уже под властью темных сил, обожала жестокие забавы. Среди излюбленных развлечений этих недостойных мужей были публичные казни, выезды на охоту, как конную, так и пешую (охотились, разумеется, на людей), пиры, на которых приносились человеческие жертвы, еженедельно проводились состязания, где бедный люд резал друг друга им на потеху.

Хотя я мечтал о том, чтобы сбросить Заклинателя с трона, отомстить ему за месяцы, проведенные в заключении и освободить людей от власти темных сил, я сознавал, что с Центральным королевством мне пока не совладать — неизвестно, что припасено у Заклинателя на случай, если я поведу против него войска. Сейчас действовать нужно стремительно, но осторожно, яростно, но в четком согласовании с планом.

Я понимал, что мощь армии — основа стабильности объединенных королевств Стерпора и Вейгарда, поэтому все случаи дезертирства пресекались жестко. Беглецу, пойманному однажды, давался шанс исправиться. Если же его ловили во второй раз, смертный приговор приводился в исполнение немедленно.

Многочисленные патрули бродили вокруг обширного военного лагеря, расположенного в нескольких милях севернее Вергарда, и отлавливали тех, кому по какой-либо причине оказалась немила военная служба. Раньше здесь была деревня, но после того, как я отдал указание строить лагерь, местные жители покинули насиженные места.

В лагере солдаты проходили обучение — учились владеть мечом, оберегать свою жизнь, убивать врага быстро и беспощадно. Среди инструкторов было несколько молодых людей, обученных искусству боя на службе короне Вейгарда, и парочка опытных мечников, принимавших участие еще в столкновении герцогства Вейгард и Кривии, произошедшем три десятилетия назад.

Смешанная конница короля Вилла теперь принадлежала мне. Колдун Кастор оказался очень смышленым юношей. Едва до него дошло известие о победе Стерпора, как он поспешил прийти ко мне и заверить, что служить королю Дарту Вейньету — его давняя мечта. Такое рвение и сообразительность нельзя было оставить без внимания. Поскольку командиру смешанной конницы Лолару Гвидеру я совсем не доверял, управлять ею поставил Кастора. Вполне логичное решение — если колдун управляется с единорогами и лошадьми, значит, сможет управиться и с людьми. Воины из отряда Гвидера отказались от своего командира с радостью. Многие даже открыто злорадствовали. Предателя не любил никто.

Узнав, что его сместили с поста командира смешанной конницы, Лолар Гвидер бросил семью, жену и троих детей, и покинул Вейгард. Мне донесли, что он мчался во весь опор, словно боялся, что за ним будет погоня. Солдаты северной караульной башни видели, как он пересекал границы Центрального королевства.

Что ж, туда ему и дорога. Гвидер, скорее всего, надеялся примкнуть к армии Фаира, но, боюсь, его ждет жесточайшее разочарование. Заклинатель слишком проницателен, чтобы взять на службу предателя — одержимый дахами отлично разбирается в людях и прежде всего ценит верность...

 

 

Простор королевского замка в Вейгарде предрешил мой выбор — отныне моя резиденция будет располагаться здесь. Тронная зала в Вейгарде также была намного больше той, что в Стерпоре, —  было где развернуться. Огромные витражи из цветных стекляшек складывались в мозаичное изображение — воинство застыло на холме перед городом. Впереди — король на белом скакуне, прикрывая глаза от солнца, вглядывается в даль. Лицо его сурово, ноздри горбатого носа раздуваются. Художник обладал несомненным талан­том. Вот только наблюдать эту картину я буду не часто. Я распахнул окна, и тронная зала наполнилась светом. Я вдохнул свежий воздух полной грудью. Рошель, конечно, понравятся все эти мозаичные изображения на окнах, тяжелые бронзовые люстры под потолком, канделябры в углах комнаты и простор здешних помещений.

Она приехала ко мне через неделю после победы. Изрядно округлившийся живот сделал ее еще привлекательнее. Я даже на некоторое время забросил общение со своими новыми фрейлинами, набранными в Вейгарде, и постарался окружить супругу заботой и вниманием.

Мы провели несколько замечательных месяцев в любви и согласии. Правда, вкусы ее существенно изменились: то она требовала спинки раков, то пресноводных крюветок (загнутый крючком розовый деликатес), то соленую рыбу и огурцы и все время глушила светлый эль. Прежде я за ней такого не наблюдал. К концу беременности моя суженая набрала пятьдесят килограммов и стала напоминать королеву лесных нимф — Лелену Прекрасную.

Несмотря на то что много времени я проводил с женой, мне приходилось вести огромную работу по объединению двух государств в одно — передвинуть часть караульных башен, перераспределить силовые ресурсы на границах, проследить за тем, чтобы финансовая ситуация в новой стране оставалась стабильной, и совершить еще целую кучу разнообразных дел, каждое из которых — важнее не придумаешь.

Мы гуляли с Рошель по тенистым аллеям в окрестностях королевского замка, болтали о совершеннейших пустяках и смеялись. А когда она отправлялась глотать эль и жевать соленую рыбу, я обсуждал с советниками важные государственные вопросы, решал возникающие в процессе интеграции проблемы и думал, как улучшить жизнь своих солдат и заставить мужчин вступать в армию объединенных ко­ролевств.

Несмотря на всевозможные уловки с моей стороны, жители Вейгарда упорно уклонялись от рекрутирования.

Потом меня вдруг осенило. А почему это я не принимаю в расчет женщин? Ведь некоторые из них вполне боеспособные единицы. Достаточно вспомнить хотя бы одну из моих возлюбленных с красивым именем Снежана. В период бурной юности я с превеликим удовольствием общался с ней. Страстная Снежана ударом кулака могла свалить с ног варкалапа и вообще стала бы отличной парой не мне, а Кару Варнану. В смысле, они бы неплохо смотрелись вместе. Только вот незадача — крупные женщины почему-то предпочитают не здоровенных увальней вроде Варнана, а благородных, тонких в кости мужчин вроде меня...

После того как глашатаи объявили о рекрутировании женщин, дело пошло на лад. Через месяц в армии объединенных королевств числилось уже три сотни отборных бабенок. Вооружение их составляли тонкие луки и легкие мечи. Оружие для дам ковали лучшие оружейники Стерпора и Вейгарда. Использовался только специальный сплав железа. Полученным результатом я остался доволен. Обращаться с таким легким мечом по силам даже ребенку. Впрочем, большинство набранных в армию девушек в подобном послаблении не нуждались. Чтобы записаться в солдаты, надо обладать определенной предрасположенностью к военной службе. И она у них была, как и выдающиеся физические данные. Весили некоторые девушки больше центнера, при желании они могли размахивать даже двуручником.

—  Ну и ну! — толкал один воин другого — в последнее время любимым развлечением среди моих солдат стало наблюдение за тренировкой дам. — Не дай бог с такой в темном переулке встретиться!

—  Да уж, —  отвечал другой, —  неизвестно, что ей в голову взбредет...

Когда мне случалось наездами бывать в военном лагере в окрестностях Вергарда, я думал совсем о другом. Все мои мысли занимала Снежана. Ух как она заграбастывала меня толстыми ручищами и прижимала к своему громадному бюсту! Опьяненный воспоминаниями, я давал себе обещание обязательно взять какую-нибудь немаленькую девушку во фрейлины, но по возвращении в столицу Снежана и ее большое тело вылетали у меня из головы. К тому же обилие государственных забот почти не оставляло мне времени на столь изысканные развлечения...

Я все никак не мог решиться поговорить с Рошель об обстоятельствах своего спасения из Нижних Пределов и протянул до последнего.

В этот день я запланировал начало похода на Гадсмит и собирался отдать последние указания тысячникам, когда ко мне прибежал взволнованный слуга. В его обязанности входило чистить мои сапоги и выбивать шляпу. Но сейчас в руках слуги не было ни щетки, ни выбивалки, что меня порядком удивило.

—  В чем дело? — спросил я.

—  Ваше величество, у вас девочка родилась, дочка! — выпалил он и застыл с глупой улыбкой на физиономии.

—  Проклятие! — выкрикнул я. — Ну почему девочка?! Ну почему?!

Хотя в глубине души я знал, что иначе и быть не может: те силы, что предвидели развитие событий на много лет вперед, редко ошибаются.

—  Ладно, —  кивнул я ошарашенному слуге, —  получаешь неделю выходных за то, что донес до меня это известие первым.

Он кинулся к двери, но я остановил его окриком:

 — Эй!

—  Да? — обернулся слуга, он не на шутку испугался, что я передумал.

—  И еще, —  сказал я, —  так и быть, будешь чистить сапоги, когда я их снимаю...

—  Спасибо, —  выдохнул слуга, на глазах его заблестели слезы.

Наверное, беднягу порядком тяготило то, что ему приходилось выполнять свои профессиональные обязанности в то время, когда я быстрым шагом направлялся в трапезную и по другим делам.

Я прошел в опочивальню супруги. Девочка лежала рядом с Рошель, спеленутая, внимательная и молчаливая. Глазки ее сверкали ясной синевой,

“Что за чудо-ребенок!” — подумал я.

Рошель улыбалась. Я присел на краешек кровати и взял супругу за руку.

—  Милая моя, ты подарила мне дочь.

—  Да, мой любимый.

—  Спасибо тебе, моя прелесть.

—  Она так на тебя похожа.

—  И на тебя, такая же красивая. Рошель улыбнулась.

—  А я уже и имя для нее придумал, —  продолжал я как ни в чем не бывало. — Мы назовем ее Дунделина.

—  Что?! — вскричала Рошель. — Какая еще Дунделина?! Ты что, сдурел?!

—  Ты сама сдурела. Дунделина — и точка! — Я вскочил на ноги. — Погляди на нее, она же вылитая Дунделина. Или ты хочешь лишить отца законного права называть свое дитя как ему заблагорассудится?

— Да, хочу, если ты собираешься назвать нашу дочь Дунделиной...

—  Рошель, —  я снова присел на край кровати, —  только успокойся и выслушай меня. Может быть, вдвоем мы сможем что-нибудь придумать. Дело в том... — я замялся, —  что мне пришлось кое-что кое-кому пообещать за возможность вернуться во Внешний мир...

—  Что?! — выкрикнула Рошель. — А при чем здесь имя нашей дочери?!

—  Ну, в общем-то имя нашей дочери напрямую связано с моим возвращением...

—  Что?!

Я потянулся к малышке:

 — Мое маленькое солнышко, Ду-унделина-а! Рошель хлопнула меня по руке:

 — Убери от нее свои грязные лапы! И расскажи, что происходит!

—  Хорошо. — Я вздохнул. — Наверное, лучше начать с предсказания Кевлара Чернокнижника...

 

 

Как я и предполагал, после моего рассказа Рошель пришла в сильное волнение, точнее сказать — она была вне себя от ярости.

—  Ты — негодяй! — кричала она. — Это надо же додуматься — торговать собственной дочерью.

—  Ее тогда еще не было, —  напомнил я, —  и могло бы, между прочим, вообще не быть...

—  Где были мои глаза, когда я выходила за тебя замуж?!

—  Полагаю, по правую и левую сторону от твоего чудесного носика! — Я засмеялся, но быстро замолчал, увидев, что даже самого чудесного юмора моя супруга сейчас не оценит.

—  Ты еще смеешь шутить! — прошипела Рошель.

В общем, понимания нам достичь не удалось. Поэтому я распрощался с супругой и приказал Кару Варнану готовить войско к наступлению на Гадсмит. В бою, круша врагов, уничтожая их с яростью, свойственной только мужчине, у которого разлад с любимой женой, я избавлюсь от душевного непокоя.

“Женщины, —  вспомнил я известную белирианскую поговорку, —  и жить с ними нельзя, и убить их тоже нельзя...”

 

 

Мы пересекли границы Гадсмита и ушли довольно далеко по территориям королевства Преола, но так и не встретили ни одного боевого отряда. Никто не оказывал нам сопротивления, не проливал кровь за каждый дюйм родной земли, и такое положение вещей сильно меня обеспокоило. Мало того что меня всерьез раздосадовала ссора с Рошель, так еще и не было возможности выместить на ком-либо буквально душившую меня лютую злобу. Приграничные башни стояли, сохраняя безмолвие, покинутые людьми.

Поначалу я решил, что солдаты Гадсмита затаились в засаде, готовые в любой момент перейти в наступление, но по мере продвижения в глубь страны ощущение того, что здесь происходит нечто очень и очень странное и замешано черное колдовство, нарастало. Что-то все время беспокоило меня, какое-го смутное чувство нереальности происходящего, мне чего-то не хватало, а когда я наконец понял, что именно не так с этими землями, меня до костей пробрала дрожь. Птицы... Сколько я ни вслушивался, я так и не смог уловить их веселого гомона, звонкой разноголосицы. Кажется, еще совсем недавно она звучала повсюду и вдруг исчезла. Вокруг царила зловещая тишина.

Я приказал разбить лагерь и отправил во все стороны разведчиков. Не знаю, что там изобрели Преол и Заклинатель, который наверняка осведомлен о моих планах и помогает ему, но им придется пережить жестокое разочарование. Я не отступлюсь, пока Гадсмит не станет моим.

Разведчики вернулись на закате и сообщили, что в округе действительно никого нет, окрестные земли словно вымерли. Неподалеку имеется несколько деревушек, но там они не встретили ни одной живой души. Избы целые, но людей внутри нет. Судя по обстановке, хозяева собирались в спешке.

В голову мою стали закрадываться сумрачные мысли.

 “Людей что-то испугало. Какое-то черное колдовство, не иначе... А может, я зря нагнетаю страхи? Просто Преол решил сдаться без боя. Или же он приказал войскам отойти к столице, чтобы там принять единственный, решающий бой. Прослышав о моих успехах при взятии Вейгарда, трусливый Преол вполне мог собрать вокруг себя побольше людей и окопаться в столице. Сидит там и дрожит от страха.

Если это действительно так, то выбить Преола из Гатта будет совсем не просто — тут требуется что-то помимо лобовой атаки и смешанной конницы. Аэродинамические установки с веселящим газом отпадают. Слишком опасно: может, в этот раз благородный альтруизм нападет не на моих врагов, а на меня, и я очнусь где-нибудь на окраине империи без армии и королевства, зато с кошмарной головной болью.

Окопавшиеся в отлично укрепленном городе войска Преола могут сопротивляться долгие месяцы, —  размышлял я. — За то время, что мы будем осаждать Гатт, на помощь Преолу успеют подойти войска Дагадора и Невилла, да и Заклинатель может придумать что-нибудь очень нехорошее. Если, конечно, он уже не придумал. Может быть, мы, сами того не осознавая, уже попали в ловушку”.

—  Боговы сановники! — выругался я, как в былые времена ругались демоны в Нижних Пределах, —  такое развитие событий меня совсем не устраивало.

Я решил дойти до покинутой деревушки и остановиться там на ночлег. Мы долго шли, пребывая в напряжении, я хотел, чтобы солдаты отдохнули. Неизвестно, что будет ждать нас завтра. Лучше, если воины будут полны сил и энергии.

—  Не нравится мне все это, —  заметил Ламас, —  как-то мрачно тут все выглядит...

—  Ты хочешь сказать, что чувствуешь какое-то темное колдовство? — поинтересовался я. Ламас шумно сглотнул и кивнул.

—  Темное колдовство, о да, причем очень мощное... Такое, что заставило всех живых существ убраться отсюда.

— Откуда взяться темному колдовству у Преола? — проговорил я. — Думаю, здесь успел побывать Заклинатель.

—  Вы полагаете, ваше величество, что между вашими братьями началась междоусобица?

—  Как знать, —  ответил я, —  возможно, Заклинатель и Фаир решили прибрать королевство Преола к рукам. А может, это ловушка, в которую мы, сами того не осознавая, уже угодили. Но междоусобица меня бы обрадовала намного больше.

—  Междоусобица нам на руку, —  подтвердил колдун, —  вот бы они все друг дружке головы поотшибали...

—  Если бы они ослабили друг друга, у меня бы появился реальный шанс покончить с ними разом.

—  Именно, —  подтвердил Ламас, —  если даже между ними нет междоусобицы, нам следует подумать, что именно сделать, чтобы она началась.

—  Я подумаю об этом, —  пообещал я, —  только сначала я хочу войти в королевский замок Гадсмита на правах хозяина. Пределы побери, я возьму Гатт, даже если вместе с Преолом там окопался сам Заклинатель.

—  Я попробую разобраться, что здесь происходит, —  пообещал Ламас.

Я кивнул и отдал команду всем отправляться на покой и постараться выспаться.

В занятом мною домике меня ожидала мягкая удобная постель. Хозяева оставили гору чистого постельного белья. Даже в походе я предпочитал ночевать с комфортом.

Я погасил лучину, лег, накрылся пуховым одеялом и уставился в потолок.

Еще недавно здесь жили люди. Они бежали от темного колдовства, от чего-то неведомого и жуткого, что могло причинить человеку вред.

Мне вдруг стало не по себе, но потом я рассудил, что дальше Нижних Пределов все равно не упадешь, а там я уже побывал и знал, чего ожидать от этого места. Ничего страшного. Если потребуется, я выберусь оттуда снова.

Тут заявился Морфей и смежил мне веки...

Густой туман клочьями плыл в воздухе. Я стоял на серой от пепла земле и видел, как в тумане чернеют, приближаясь ко мне, два человеческих силуэта. По мере того как они подходили, очертания их делались все более и более отчетливыми. Они остановились в нескольких шагах передо мной. Заклинатель. А рядом с ним — мой брат Фаир. Он сильно изменился — осунулся, в его лице не было ни кровинки, оно стало бледным, как у одержимого дахами, молочная кожа казалась сухой, как кусок пергамента, а глаза выглядели бессмысленными, пустыми. Несомненно, Заклинатель завладел разумом Фаира, получил над ним полную власть, что ему так и не удалось проделать со мной.

—  Дарт Вейньет, —  выдавил Заклинатель, —  долго же я к тебе шел. Но зато у меня было время, чтобы приготовить тебе замечательный сюрприз. Такой, что тебе и не снилось. — Он захохотал. — И не снилось! Вот забавно! Надеюсь, тебе понравится то, что ты увидишь.

В его руке появился длинный кинжал с костяной рукояткой. Я хотел отступить, но движения мои оказались замедленными и неуклюжими, как это часто бывает во сне. Заклинатель молнией метнулся ко мне и ударил кинжалом в живот. Клинок вошел между ребер, я почувствовал, как металл прорезает ткани и внутри растекается, пульсируя в такт сокращениям сердца, горячая кровь...

 

 

... Я закричал от боли и проснулся. Я лежал на спине, на твердой земле. Боль пульсировала в животе, там, куда меня ударил кинжалом Заклинатель. Я поднялся на ноги и огляделся. До самого горизонта простиралась пустынная равнина. В синем, до рези в глазах, небе полыхало горячее солнце, потрескавшаяся красная земля жгла ступни.

Я ощутил нестерпимый жар, посмотрел вокруг и понял, что один, обнаженный и беззащитный, каким-то образом оказался в раскаленной пустыне. Я провел по коже в том месте, куда Заклинатель вонзил кинжал. Рана отсутствовала.

По земле вдруг побежала сияющая подземным пламенем трещина. Она быстро расширялась. Я в страхе отпрянул назад, опасаясь, что сейчас из земли вывернется пласт и увлечет меня за собой — в огненный зев. Из трещины повалил пар, посыпались угли, а потом взметнулась вверх и оперлась на край земли крупная зеленая лапа. Оскалив кошмарную бессмысленную морду, на поверхность полезла массивная мускулистая тварь, вся в желтой пене. Она смотрела только на меня. Маленькие, желтые глазки хищно поблескивали.

—  Ну что, нравится тебе мой сюрприз? — прозвучал го­лос Заклинателя.

Только сейчас я заметил, что он черным призраком висит в синем небе. От его фигуры на меня полились такие волны бесконечного ужаса, что мое сердце учащенно забилось в груди. Оно трепетало и останавливалось, его сдавили сильные пальцы, и я почувствовал, что захлебываюсь дыханием и умираю...

 

 

Тут я снова проснулся. На сей раз оттого, что меня тряс за плечо Ламас. В полумраке раннего утра я принял одетого колдуна за проклятого Заклинателя и отшатнулся.

—  Не бойтесь, —  сказал Ламас, —  это я.

—  Вижу, —  пробормотал я, крайне раздосадованный тем, что ему удалось меня напугать. — Чего тебе?!

—  Ну и сверкает же в темноте ваш глаз, ваше величество, —  крякнул колдун, —  приснится такое личико, как ваше, —  перепугаешься до сырости...

На всякий случай, пощупал простыню — как будто сухо, и рассердился вконец.

—  Что такого важного произошло, что ты меня будишь?! —  проворчал я, сделав вид, что недоволен прерванным сном.

На деле Ламас подоспел как раз вовремя: еще чуть-чуть — и Заклинатель напугал бы меня до сырости. А может, и до смерти. Я схватился за сердце — до сих пор оно билось часто и неуверенно.

—  Беда, ваше величество. — Лицо колдуна сделалось оза­боченным. — Надо нам поворачивать обратно и убираться отсюда поскорее. Все мои опасения оказались не напрасными, тут действительно замешано сильное черное колдовство. Останемся — нам крышка!

—  Что за панические настроения?! — вскинулся я.

Перед глазами у меня все еще маячила темная фигура Заклинателя в синем небе. Что только не привидится иной раз во сне! Однажды видел, например, сон о том, что я стал русалкой, точнее русалом. Вместо ног у меня вырос рыбий хвост, я плескался на мелководье, играя с морскими коньками. Потом пришло несколько здоровяков с сетью и гарпунами, и я проснулся в холодном поту.

—  Только что караульные перехватили беженца, —  сказал Ламас. — Он спешил в Вейгард с севера. Говорит — все уходят из Гадсмита, потому что королевство проклято. Силы тьмы якобы выбрались из глубин Нижних Пределов... Они теперь полновластные хозяева Гадсмита. Вы поняли: королевство проклято! Что-то такое я и предполагал.

—  Это что еще за чушь? — рассвирепел я и схватил его за плечо. — Я видел, что творится в Нижних Пределах. Там совершеннейший бардак. Твари, которые там живут, никогда не выберутся во Внешний мир. Слышишь, никогда...

Тут на меня внезапно нахлынули недавние сновидения. Страшное существо, лезущее из огненной трещины в сухой земле. Заклинатель с ножом, нацеленным мне в живот. Не был ли этот сон вещим?! Может, я должен остановить продвижение своих войск к Гатту? Или же все наоборот — никакой опасности нет, просто Заклинатель пытается запугать меня, заставить повернуть назад.

—  Что еще говорит этот человек? — поинтересовался я.

—  Ну, —  замялся Ламас, —  он так сильно напуган увиденным, что почти не может говорить, все больше бормочет что-то о том, что, если у нас есть хотя бы толика здравого смысла, мы должны немедленно повернуть обратно.

—  Может, его заговорили! — предположил я. Ламас только пожал плечами:

 — Что-то не хочется мне проверять, заговорили его или он действительно видел силы тьмы. Еще он рассказал о слухах, которые бродят в Гадсмите...

—  О каких еще слухах?

— Это слухи о Черном Властелине. Мол, все эти явления предвещают его возвращение в мир. Люди говорят, что он уже шествует по земле и недалек тот час, когда разразится последняя битва...

—  Что за чепуха, —  пробормотал я и вспомнил о том, что мне поведал демон-поэт Данте Алигьери в Нижних Пределах.

“Провидцы говорят: и полезут тогда из земли твари, Нижним Пределам принадлежащие, вызванные во Внешний мир волею темных сил, и когда те твари будут ратью безумца раздавлены, будет падение их возвещать возвращение Его... Настанет час, и черный магистр — создатель Нижних Пределов явится в подлунный мир, чтобы объявить войну всему живому...”

И что же, он явился?! В мир пришел создатель Нижних Пределов?! Черный магистр Радужного спектра?! Да нет, не может этого быть! Просто не может быть, и все! “Вызванные во Внешний мир волею темных сил”. Все гораздо проще. Наверное, Заклинатель сотворил множество отвратительно выглядящих гадов, чтобы в тот момент, когда я предприму поход на Гадсмит, натравить их на меня!

—  Ламас, —  сказал я, —  не стоит ли нам промочить горло и хорошенько поразмыслить, как поступить в этой ситуации. Мне кажется, после светлого эля я соображаю несколько лучше, —  пошутил я.

—  А я всегда это говорил, —  откликнулся Ламас.

—  Что?!! — возмутился я.

—  Да ничего, оговорился, ваше величество.

—  Ладно, —  я проявил милость, —  ты прощен. Мы выступаем немедленно. Приготовься, Ламас, ты будешь осуществлять магическое прикрытие. Посмотрим, что там за силы тьмы. Кстати, этот тип, которого задержал караул, ничего не говорил о короле?

—  Ни слова, —  ответил Ламас. — Его сейчас волнует только одно — как можно скорее оказаться подальше от Гадсмита. Что, кстати, с ним делать?

—  Пойдет с нами, —  решил я.

— Он будет отчаянно сопротивляться, —  предупредил колдун.

—  Каждый должен бороться со своими страхами, —  заметил я, —  если он не может с ними справиться сам, мы ему поможем.

 

 

Продвигаясь все дальше и дальше на север, мы сошли с тракта и выбрались на широкую равнину. По левую руку темнел густой лес, справа начинался крутой подъем на холм. В лесу царила все та же зловещая тишина. На вершине холма стояло несколько заброшенных домиков. Дверь ближайшего хлопала от ветра.

Нездоровая атмосфера этих мест сильно повлияла на настроение в армии — люди выглядели подавленными. Кар Варнан оглядывался по сторонам с самым мрачным видом, Ламас сжимал в кулаке один из своих амулетов и бормотал какие-то слова...

С севера вдруг потянуло холодным ветром, и небо стало медленно заволакивать свинцовыми тучами. Гроза плыла по небесам, а по земле вместе с нею на нас надвигалось что-то черное. Земля задрожала под тяжестью чудовищного войска.

Вскоре они приблизились настолько, что мы смогли рассмотреть, с кем нам придется иметь дело. Беспросветная тьма, множество страшных тварей с телами, воплощающими неуправляемую потустороннюю мощь — зубы, когти, стальные мышцы. По земле бежала быстрая тень — день сменялся ночью с их приближением. До нас доносилось отчетливое щелканье зубов и сдавленный рев множества плотоядных глоток, готовый в любой момент вырваться наружу и оглушить нас.

—  Господи, —  выдавил кто-то за моей спиной, —  что же это такое?!

По толпе воинов прошел ропот. Некоторые открыто стали выкрикивать призывы к бегству. Дурной знак — тысячники и сотенные молчали, не спеша одергивать трусов.

— Тьма пришла в Белирию, —  с придыханием проговорил Ламас и сообщил: — Я буду сзади. Осуществлять магическое прикрытие. Как договорились, ваше величество.

Ловкой ящеркой он нырнул в толпу и затерялся среди растерянных молчаливых воинов. Я обернулся к людям и понял, что, если сейчас же не предприму каких-нибудь решительных действий, солдаты побросают оружие и бросятся наутек. Умирать никому не хотелось. У меня самого, признаться, поджилки тряслись при виде той чудовищной силы, с которой нам предстоит столкнуться. Но вместе с тем я ощущал, как растекается в жилах возбуждающий жар, как разгорается пламенем разум. Я чувствовал, что мне не терпится вступить в битву с силами зла, и дернул серьгу.

“А может, это только фантом? — пришла мне в голову свежая мысль. — Ну конечно же это фантом. Заклинатель решил напугать меня, чтобы я позорно бежал с поля боя. Вот только он в очередной раз ошибся”.

—  Мы будем драться! — Я медленно вытащил Мордур из ножен и поднял его над головой. — Зло не заставит нас свернуть с пути. Мы примем бой, как подобает мужчинам!

—  Ага, и помрем тут все. — Голос Варнана заметно дро­жал.

Я резко обернулся к моему военачальнику и увидел, что страх расширил его голубые глаза, а руки ходят ходуном, едва удерживая двуручный меч. Варнан утратил самообладание. Для главнокомандующего состояние самое неподходящее.

—  А ну молчать! — рявкнул я и ударил его под дых. Варнану тут же стало лучше, лицо разгладилось, он вытянулся во фрунт и крепко сжал рукоятку меча.

—  Будешь говорить, когда я разрешу, —  прошептал я с такой свирепой интонацией, что он сразу же понял: за нами смертельно перепуганные люди, готовые в любой момент побежать, мы не можем показывать свой страх, потому что должны вести их за собой — в бой.

Тут мне натурально сделалось дурно, и я не в силах больше сдерживаться позволил себе разразиться такой нестерпимой бранью, что все вокруг мигом пришли в воинственное настроение и всерьез воодушевились.

Жуткие существа распахнули пасти и издали ужасающий рев. Я ощутил, как звон в ушах превратился в оглушающий грохот. Барабанные перепонки почти лопнули от их яростного вопля. Даже кошмарная жабка в Нижних Пределах не смогла бы перекричать этих отвратительных тварей.

Подчинившись внезапному порыву, я заорал в ответ. Мой крик подхватила толпа воинов, он разнесся по равнине угрожающим рокотом. И мгновение спустя, выставив перед собой мечи, топоры и пики, продолжая кричать, мы ринулись в бой, чтобы встретиться в последней схватке с силами зла.

Я бежал впереди и совсем не думал о скорой и неминуемой гибели — сейчас мои мысли занимало только желание унести с собой в могилу как можно больше чудовищных созданий...

 

Москва — Брисбейн (Австралия) — Москва — Геленджик —  Москва



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)


Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу
Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

❤ Новая библиотека