Дональд Гамильтон

      Дилетанты

     

      Глава 1

     

      В соответствии с инструкциями я появился у реки ещё до рассвета. Осторожно съехав на своем «шевроле»-пикапе с прицепом с проселка, я двинулся по берегу к тихому укромному местечку, выбранному мной накануне, когда я изучал местность при свете дня. Разумеется, потом я провел там вечернюю рыбалку — для отвода глаз. Мне нужно было так выучить это место, чтобы потом в темноте добраться до него без труда.

      Теперь, подъехав к нему, я остановил машину, вырубил мотор, выключил фары, вылез из кабины и, подойдя к домику, открыл дверь и выпустил пса. Это было юное и наивное существо, убежденное в том, что я обожаю собак. Он сделал этот поспешный вывод на основании того, что я кормил его — раз в день. Он немного помедлил, пару раз лизнул меня в щеку, а потом ринулся в кусты по своим неотложным делам. Я хорошо слышал его, а вот видеть не видел, потому как он был Лабрадор, а потому черен как сажа, деготь или не знаю что еще.

      Вытерев лицо рукавом, я глянул туда, где за тускло поблескивавшей рекой раскинулась территория Хэнфордского атомного комплекса. Если верить карте, она занимала большой кусок штата Вашингтон к северо-западу от меня. Но с моего берега реки Колумбия видны были только какие-то непонятные огоньки. Интересно, подумал я, имеют ли эти огоньки какое-то отношение к тому, что сейчас делаю здесь я.

      Так или иначе, я надеялся, что ребята на этом комплексе больше смыслят в своем деле, чем я в своем, теперешнем. Произошло ровно то, что и должно было произойти, когда что-то важное поручается не нашей фирме. Как всегда бывает в таких случаях, я вышел на задание в наушниках и с завязанными глазами, чтобы ненароком не увидеть и не услышать чего-то сверхсекретного.

      Я протянул руку, зажег свет в домике, вытащил мой спиннинг — да, теперь можно было считать его моим, потому как прежнему владельцу он ухе не мог пригодиться. Потом я порылся в разных коробочках и нашел подходящую блесну. Подходящую в том смысле, что мне было легко с ней управляться, а вот как относилась к ней форель реки Колумбия, меня решительно не волновало. Проявив максимум сноровки, я прицепил её к невидимой в темноте леске. Затем я прислонил спиннинг к прицепу, стащил ковбойские сапоги, надел плотные носки, а потом и рыбацкие сапоги выше колена.

      Я выключил свет, подобрал спиннинг, поглядел на светлевшее на востоке небо и двинулся к серевшей реке, чтобы показать миру свое искусство рыболова-спортсмена. Пес всецело одобрил мои намерения, прервал свои занятия в кустах и, промчавшись мимо меня, как паровоз, с громким всплеском сиганул в воду.

      — Хэнк! — крикнул я ему. — А ну-ка катись отсюда! Это я ужу рыбу! — Я потянулся к свистку, который висел у меня на шее, но свисток не понадобился, Хэнк был не простой пес, а обученный. Сейчас он выполнял секретное задание, получив имя Принц Ганнибал Холгейтский, в просторечии Хэнк. Впрочем, меня ознакомили со множеством инструкций по обращению с ним, словно это был не пес, а ценная кинокамера. Среди прочего меня обучили подавать множество команд, которые он, к моему удивлению, послушно выполнял.

      Мне и до этого случалось иметь дело с охотничьими собаками, но это в основном были разные сеттеры и пойнтеры, а также иногда борзые. Как правило, они отличались независимостью натур: им и в голову не приходило послушно следовать за мной по пятам. Они видели смысл жизни в том, чтобы выслеживать добычу, а не блистать манерами. Если вы хотели, чтобы они никуда не убегали, то надевали на них ошейник, прикрепляли к нему прочную цепь и крепко держались за свободный конец.

      Но это был не просто охотничий поисковый пес, но пес, прекрасно выдрессированный. По моей команде он охотно вылез на берег. Впрочем, может, не так уж и охотно, но все-таки вылез. В виде протеста он стал отряхиваться так, что обрызгал меня всего, — на этот счет у него не было никаких запретов, — а затем он двинулся за мной по берегу, не отставая от моего левого колена. Когда я выбрал место посуше и велел ему сесть, он сел. По-видимому, кто-то долго и упорно с ним работал.

      Оставив его сидеть, я вошел в воду, размышляя, не наблюдал ли мой контакт за моими ужимками в ночной бинокль. Я также задал вопрос, сколько времени мне придется разыгрывать из себя удильщика, пока он не соблаговолит появиться. Никаких признаков рыбы я не обнаружил. Вчера вечером время от времени на поверхность выпрыгивали какие-то здоровенные рыбины, но сейчас река вела себя спокойно, если не считать небольших завихрений там, где была самая стремнина. Я забросил блесну подальше, стал крутить катушку, но блесна тут же зацепилась за какую-то корягу.

      Изо всех сил пытаясь освободить её, я думал, что приходится тратить слишком много усилий для того, чтобы получить немного секретной информации от человека, которому не положено было иметь к ней никакого отношения. Однако определенные круги были заинтересованы в том, чтобы этот тип засветился, а с ним и другие. И еще, разумеется, эти самые определенные круги очень хотели, чтобы украденная информация не была использована в ущерб нашей стране.

      Итак, в данный момент я был джентльменом по имени Грант Нистром, помешанным на спиннингах, охотничьих ружьях и черных лабрадорах — именно черных, все прочие цвета его не интересовали.

      У Нистрома были домик на две кровати на двухколесном шасси и машина, готовая доставить его в любую точку, где резвилась рыба, где порхали птицы и где имелись люди, готовые выдать тайную информацию, каковую мистер Нистром должен был переправить другим людям на этом континенте, а те уж, в свою очередь, должны были позаботиться, чтобы эта самая информация попала к людям на другом континенте. Только не сразу, а после того как в неё будут внесены незначительные изменения, призванные сделать её бесполезной, а то и уводящей в ложном направлении.

      Вроде бы Нистром выбрал удачное место для встречи с курьером, действующим в краях, где все обычно происходит на свежем воздухе, где все обожают свежий воздух или, по крайней мере, делают такой вид. В конце концов, почему бы не встретиться с контактом у реки, где водится форель? Чем это хуже встречи в баре? К тому же человек, любящий собак, обычно редко вызывает какие-либо подозрения.

      План казался неплохим, да и детали вполне убеждали своей милой достоверностью. Ничто вроде бы не мешало ему успешно воплотиться в жизнь. И все же по причинам, нам непонятным, что-то не сработало, и на пути настоящего Нистрома и его черного пса возникли роковые препятствия. Мы же по-хамски пытались воспользоваться чужими неприятностями.

      Короче говоря, мой черный пес и я решили продолжить маршрут, по которому не смог пройти Нистром и его черный пес, по причинам, от них не зависящим. По крайней мере, именно это объяснил мне несколько дней назад в Сан-Франциско один тип из контрразведки, специально прибывший туда из Вашингтона. Он просил называть его просто мистер Смит. Возможно, настанет время, когда мне посчастливится встретиться с очередным представителем этой фирмы, который решит воспользоваться какой-то иной фамилией и перестанет тревожить эту несчастную, заэксплуатированную донельзя, но пока этого не произошло.

      — Итак, вот этот человек, — сообщил мне мистер Смит, подозрительно оглядывая меня после того, как церемония знакомства закончилась. На фото был высокий, аскетичного вида человек с глубоко посаженными глазами, которые, казалось, испускали рентгеновские лучи. По крайней мере, у него был такой вид, словно он в состоянии увидеть, что творится в моей потенциально испорченной и изменнической душонке. Как же это Мака угораздило связаться с ним, подумал я, но потом решил, что страна у нас большая и потому от всех психов не отвертишься. Мистер Смит тем временем мрачно нахмурился и сказал: — Сходство, кажется, не очень велико.

      — Если верить компьютеру, — холодно отозвался Мак, — это самый лучший вариант, раз уж вы хотите получить опытного американского агента, в надежности которого нет сомнений. Впрочем, вы всегда можете обратиться в актерское бюро Голливуда.

      — Я вовсе не имел в виду, — поспешно начал мистер

      Смит.

      — Если у вас есть хоть малейшие сомнения, так и скажите, — продолжал Мак. — У этого сотрудника хватает своей работы помимо таскания каштанов из огня для ваших ребят исключительно потому, что он имеет весьма отдаленное сходство с одним трупом.

      — Нет, нет, — запротестовал мистер Смит. — Я как раз хотел сказать, что рост и вес вполне подходят. Даже очень. И цвет глаз тоже сойдет. Прическу всегда можно изменить. Правда, есть небольшая разница в возрасте и некоторая мрачность выражения лица…

      — Я не сомневаюсь, что Эрик согласится изменить выражение лица, если ему будет объяснено, во имя какой цели это нужно сделать, — сказал Мак. Как обычно, он воспользовался моим кодовым именем. Вообще-то меня зовут Мэттью Хелм, но это к делу отношения не имеет. Мак же продолжал с непроницаемым лицом: — С другой стороны, если мы попытаемся омолодить его, у нас могут возникнуть проблемы. Наши методы в этом направлении находятся ещё на младенческой стадии развития.

      Мистер Смит явно не понял, что над ним издеваются, и на полном серьезе ответил:

      — С другой стороны, нам весьма на руку то обстоятельство, что ваш человек привык бывать на природе и хорошо знаком с оружием и спиннингами. — Он посмотрел на меня, ожидая ответа, и получил его.

      — Насчет оружия все равно. Но вот спиннинг я давненько не держал в руках…

      Мистер Смит не счел мое признание заслуживающим внимания.

      — Я думаю, эту науку всегда легко вспомнить. Я не сомневаюсь, что вам объяснят, как следует обращаться с новейшими изобретениями в этой области. Уверен, вы вполне будете соответствовать той роли, которую мы вас просим сыграть. Какие у вас отношения с собаками?

      — Что-то вроде пакта о ненападении, — пожал я плечами. — Я не кусаю их, они не кусают меня.

      — Я не сомневаюсь в вашем успехе, Эрик. У вас прекрасное досье, и мы рады, что вы нам готовы помочь. — Мистер Смит благожелательно посмотрел на меня и затем сделался строгим. — Разумеется, вы должны понимать, что самое главное — сохранять секретность. Это задача номер один. Мои люди сообщат вам ровно то, что следует знать, выполняя это задание — и ни слова больше. Ну что ж, мне надо мчаться в аэропорт, иначе я не успею вернуться сегодня же в Вашингтон.

      Разговор тот имел место на прошлой неделе в Калифорнии. Теперь же я стоял по колени в воде в реке Колумбия, заметно севернее Калифорнии, всем своим обликом напоминая заядлого рыболова. Волосы мне сильно осветлили, и черная собака не сводила с меня внимательных глаз. Уже рассвело, когда небольшой двухдверный автомобильчик весьма спортивного вида и со сверкающими колпачками на колесах стал осторожно съезжать с проселка, а потом направился туда, где стоял мой пикапчик.

      Там он и остановился. Из машины вышла высокая светловолосая девушка в джинсах и, открыв багажник, извлекла нечто похожее на резиновые штаны, только сплошные, закрывающие и ступни, и стала их надевать.

     

      Глава 2

     

      Разумеется, я не должен был проявлять любопытства. Собственно, в мои обязанности входило лишь предъявить себя со свистком и собакой, и больше ничего. Возможно, облик Нистрома был достаточно легко узнаваем, и активность должна была проявить другая сторона.

      Если эта длинноногая блондинка была моим контактом, то ей и полагалось немножко подсуетиться. А если она контактом не являлась, то чем меньше внимания я буду на неё обращать, тем лучше. Если я проявлю полное отсутствие интереса к ней, то, возможно, она и уедет. Поэтому я ограничился одним ледяным взглядом, какового вполне можно было ожидать от удильщика, недовольного тем, что кто-то посягает на его реку.

      Поэтому я забросил блесну, которую к тому времени успел освободить от коряги, далеко в реку и опять стал накручивать катушку. Я повторил эту операцию несколько раз и внезапно увидел, как за блесной метнулась огромная рыбина. Если это была форель, то самая крупная в мире. При виде такого гиганта любой американец почувствовал бы, как у него колотится сердце и закипает кровь в жилах. Мне не составило большого труда разыграть воодушевление, и потому следующие полчаса я потратил на то, чтобы перенести все рыбацкое снаряжение Нистрома из машины к месту, где пряталась рыбина.

      Но ничего не произошло. Форель не захотела изучить мою блесну, а блондинка и не подумала установить контакт. Когда я оглянулся, то увидел, что она стоит по пояс в воде и работает тяжелым спиннингом с такой сноровкой, достигаемой годами упражнений.

      Я продолжил ужение, но вскоре мой энтузиазм угас. В конце концов, я махнул рукой на форель и выбрался на берег, чтобы облегчить к себе доступ представителям человечества. Взглянув на часы, я заметил, что срок, отведенный на встречу, скоро истекает. Если она не состоится до семи, то, согласно инструкциям, я должен был так сказать, смотать удочки и попытаться осуществить новую попытку попозже.

      Я вернулся к своей машине, налил себе кофе из термоса, достал пончик. Прихлебывая кофе и закусывая, я стоял у двери домика и смотрел на реку. Появилась ещё одна машина: довольно пожилой белый «плимут»-универсал. Приехавшие на нем двое джентльменов принялись удить рыбу ниже по течению. Но никто ничего не мог поймать.

      Пока я доставал ещё один пончик, выяснилось, что девушка выбралась из воды и движется в мою сторону. Пес, которому я разрешил побегать, весело описывал круги вокруг нее. Он нашел себе подругу. Я почувствовал знакомый ком в горле. Неважно, как давно ты занимаешься этим делом, всегда возникает одно и то же напряжение перед тем, как на стол ляжет первая карта. Разумеется, нужно было ещё убедиться, что девушка была игроком. Ведь она вполне могла оказаться туристкой, обожавшей удить рыбу и гладить по головке собак.

      Она остановилась возле меня. Мешковатые резиновые штаны, державшиеся на подтяжках, не давали представления о её фигуре, но я все же видел, что это была высокая и довольно тогдая девица. Не пропорционально сложенная амазонка, а просто сильно растянутый в длину подросток. Все в ней казалось хрупким, в том числе и кости. У неё было маленькое мальчишеское личико, обрамленное длинными светлыми волосами. Глаза у неё были голубые, и смотрела она прямо, словно никогда не слыхала о том, как надо трепетать ресницами и изображать девичью застенчивость.

      — Это ваша собака? — спросила она меня. — Какая она красивая!

      Контакт должен был сказать нечто совсем другое, и к тому же эти слова не совсем соответствовали действительности. В конце концов, Лабрадор вовсе не так прекрасен, как афганская борзая или ирландский сеттер.

      — Хороший пес, — сказал я. — Не желаете ли кофе и пончик?

      — Нет, спасибо. А впрочем, да, если это нетрудно… — Она получила и то, и другое, сделала глоток, откусила кусок и спросила: — Ну, как вам ловилось?

      — Никак, — покачал я головой. — Однажды показалась большая рыбина, но мне не удалось её заинтересовать. Правда, я не большой знаток вкусов вашей здешней рыбы.

      — А чем вы пользуетесь?

      Я продемонстрировал ей мою блесну, которая не произвела на неё особого впечатления.

      — Бывает, что и на неё клюет, но вообще-то я ловлю по-другому. — Она показала мне свою снасть. — Один крючок, наживка-кузнечик. Ну, конечно, нужно ещё и хорошее грузило, иначе не забросишь. Вот смотрите.

      — А где вы берете кузнечиков? — спросил я, вовсю пытаясь изображать заинтересованность, хотя мне решительно не было никакого дела ни до кузнечиков, ни до форели. Меня послали сюда вовсе не для того, чтобы сражаться с форелью, да и разговор пошел не в том направлении. Если она была тем самым контактом, то должна была произнести определенные слова определенным способом, но их-то я как раз и не услышал. Она была совсем рядом, но в нашей работе это не имеет никакого значения. Нужен пароль.

      — Кузнечики? — переспросила она. — Ну, их можно наловить и днем на лугу. Но я обычно снимаю их с листьев, когда стемнеет. А как его зовут?

      Она тоже не очень-то думала о рыбалке. Куда больше интересовал её мой пес.

      — Хэнк.

      — Нет, я имею в виду настоящее имя. А! Официально он Принц Эвонский Ганнибал Холгейтский. Если вас интересует его родословная, то его папаша был чемпионом породы Эвонский Принц Руфус, а мамаша Черная Донна Холгейтская… А что?

      На её мальчишеском лице появилось забавное выражение. — Он не похож на Эвонских собак. Я видела их фотографии. Они сложены, как борзые. — Она быстро усмехнулась и поправилась: — Нет, я вовсе не критикую. Я сама больше люблю таких вот крепышей, в конце концов, если вам нужна собака для поиска дичи, она и должна выглядеть как собака, а не беговая лошадь. — Она помолчала, а потом спросила: — Но у вас есть на него все бумаги?

      — Ну конечно, — отозвался я, не понимая, к чему она клонит. На всякий случай я усмехнулся. — Но он не продается.

      — Нет, я не думала его покупать. Просто у меня есть дама, и у неё сейчас течка. Ну, кобель, с которым я собиралась её случить… В общем, ничего не вышло. Не могла бы я взглянуть на его бумаги?

      Планируя операцию, мы разобрали разные варианты, но любовная жизнь Лабрадора как-то ускользнула от нашего внимания.

      — Ну, во-первых, он ещё слишком юн, — промямлил я, — а во-вторых, я приехал сюда на несколько дней.

      Она отозвалась очаровательной, без какой-либо застенчивости улыбкой.

      — Ну, ведь на это не уйдет много времени… И к тому же рано или поздно ему придется узнать, что такое взрослая жизнь. — Она посмотрела на пса, который успел снова вымокнуть, ещё раз забежав в реку, а теперь блаженно катался в грязи. Сейчас он лежал на спине, и было очевидно, что это мальчик, а не девочка. Блондинка рассмеялась. — У него, по-моему, есть все необходимое… Пора ему учиться пользоваться этим…

      Очень симпатичная молодая особа, подумал я, но все-таки если она не была той, с кем я должен был встретиться, то я просто зря трачу время. Более того, она скорее является помехой для моего настоящего контакта, а потому надо поскорее избавиться от её общества.

      — Я, право, не уверен, — начал было я, но блондинка перебила меня:

      — Прошу вас… Мне очень хочется, чтобы у Моди появилось хорошее потомство, пока она не стала старушкой. Она у меня очень славная… — Она откашлялась и спросила: — А в каком отеле вы остановились? Или вы живете в этом домике?

      — Нет, мне быстро надоедает походная жизнь. Я снял номер в мотеле.

      — Прошу вас. Я готова заплатить разумную сумму. Ваш пес просто прелесть. Это то, что мне надо. Щенки получатся очаровательные. Давайте встретимся в двенадцать. Я угощу вас ланчем, мы все обсудим, потом я покажу вам Моди. Сейчас она сидит у меня взаперти. У неё хорошая родословная. Вам Моди понравится.

      Десять минут спустя я ехал в «шевроле», дав обещание девице посодействовать свиданию наших собак. Мое время истекло, и я не услышал того пароля, который требовался для контакта. Либо блондинка не имела к операции никакого отношения, либо из каких-то соображений тянула время. Возможно, что-то вызывало у неё подозрения. Что ж, если она действительно разбиралась в собаках, у неё были основания для таких подозрений.

     

      Глава 3

     

      Я сразу сказал Маку, что мистер Смит — идиот, коль скоро заставил меня выкрасить волосы так, чтобы они походили на шевелюру покойника, но дал мне пса, который хоть и был той же масти и породы, что скончавшаяся собака Нистрома, но на этом сходство заканчивалось.

      Мак вызвал меня в свой офис в Сан-Франциско, где временно расположился, чтобы знать, как идут дела. Это было в конце третьего дня тренировки, призванной заставить меня выглядеть, думать и действовать, как положено покойному Гранту Нистрому. Конечно, в других обстоятельствах я бы потратил не одну неделю, чтобы как следует вжиться в новую роль, но это была непозволительная роскошь — мне уже скоро полагалось быть на берегу реки Колумбия.

      Как обычно, Мак выбрал себе кабинет с большим окном и сидел спиной к нему, но мы давно уже работаем вместе, и мне вовсе незачем было видеть его лицо. Я отлично знал, как он выглядит: чуть курчавые седоватые волосы, черные брови. Я выучил наизусть все выражения, которые может принимать его лицо. Он не баловал нас разнообразием мин. Можно назвать его лицо непроницаемым — я не стал бы тут возражать. Я не знаю, каков он бывает в домашней обстановке, да и есть ли у него дом, мне тоже неизвестно.

      — Итак, Эрик? — услышал я.

      — Минуточку, сэр, — сказал я и обернулся к псу, который явно выказывал желание исследовать углы кабинета, похоже, с самыми серьезными намерениями. — Сидеть, Хэнк! На место!

      Я сел сам и посмотрел на своего собеседника несколько виновато.

      — Мне ведено брать его с собой всюду. Он даже спит у меня в номере. Это страшно мешало бы моей личной жизни, если бы на таковую у меня осталось время.

      — Они всерьез занялись вами.

      — Да, сэр. Они очень стараются, эти умники, работающие на мистера Смита. Но из их затеи ничего не выйдет, сэр.

      Воцарилась небольшая пауза. Когда Мак снова заговорил, по его интонациям я понял, что он слегка поднял свои черные брови.

      — А в чем дело? Они неплохо поработали с вашими волосами. Примерно такие же были у человека, которого они показали нам в том морге. Кроме того, они ввели вас в курс того, что любил и чего не любил покойный Нистром, рассказывали о его привычках, о том, как он вступает в контакт с нужными ему лицами, и сообщили его маршрут.

      — Да, сэр. Они знают о частной жизни Гранта Нистрома больше чем достаточно. Такое не узнать при обычном наружном наблюдении, но как именно это стало им известно, они мне не сказали. И ещё они мне не сказали, как Нистром погиб, хотя, по-моему, это вопрос, на который я имею право знать ответ.

      — Может быть, им это неизвестно?

      — Может быть, — согласился я. — Но также не исключено, что они знают, просто не хотят сказать это мне. Они вообще очень избирательно выдают мне информацию. По их версии, агент, который вел этого джентльмена, услышал пару выстрелов. Он сидел в машине, пока Нистром обучал свою собаку где-то на лоне природы. Услышав выстрелы, агент решил подъехать и посмотреть, что случилось. Он обнаружил два трупа — человека и собаки. Он вышел, подошел к ним, стал осматриваться. В это время человек пробрался сквозь кусты, сел в стоявшую там машину и уехал.

      Мак поморщился. Он не любил неумелых работников.

      — Пожалуй, мистеру Смиту следовало бы научить своих сотрудников проявлять больше здравого смысла и меньше заботиться о конспирации.

      — Да, сэр, — сказал я. — Это была топорная работа. Может, агент не мог уберечь свой объект от пули. Может, это и не входило в его обязанности, но уж, по крайней мере, ему следовало бы появиться как можно более незаметно и постараться разглядеть убийцу. Кстати, винтовка была калибра ноль двести сорок три. Для профессионала маловато. Не знаю, вдруг это может оказаться существенным…

      — Стреляли весьма профессионально, Эрик, — заметил Мак. — Два выстрела — два трупа.

      — Да, сэр, но профессионалы предпочитают не рисковать и пользоваться патронами более крупного калибра. Эта шести миллиметровая винтовка слишком легка. Гораздо сподручнее стрелять из, скажем, семимиллиметровой. Тогда не надо добиваться исключительно точного попадания. — Я пожал плечами. — Но, во всяком случае, позволив убийце скрыться незамеченным, агент вдруг начал вести себя достаточно разумно. Он быстро погрузил оба трупа в нистромовский дом на колесах и оттащил его в укромное место. Затем он вернулся за собственной машиной и немного почистил сцену. Поэтому, кроме нас, о смерти Нистрома знают только те, кто организовывал его убийство. По меньшей мере, мы исходим из того, что коммунисты, на которых он работал, ещё не знают о том, что он мертв.

      — Нельзя исключить вариант, что именно они его и убрали, — заметил Мак. — Сплошь и рядом курьеров убирают их же соратники, когда те становятся ненадежными или, по крайней мере, кто-то так думает. Почему вы считаете, что сейчас перед нами как раз нечто в этом роде?

      — Я задал тот же вопрос молодому человеку, который работает на мистера Смита.

      — В чем же заключается ответ?

      — Ну, во-первых, про это самое любительское ружье, — усмехнулся я. — А кроме того, есть тут секретная информация, источник которой мне не сообщается, но смысл её состоит в том, что наши друзья-коммунисты понятия не имеют о гибели курьера. Я обожаю секретную информацию, источник которой не сообщается мне, особенно когда от этого зависит моя жизнь…

      — В таком случае, — задумчиво нахмурился Мак, — скорее всего, у вас две группы противников. Во-первых, профессиональная разведывательная сеть и, во-вторых, судя по винтовке, какие-то дилетанты, которые и убили Нистрома.

      — Если информация из неведомого мне источника соответствует действительности, то да, — согласился я. — Дай-то Бог. Иначе у меня будет очень веселое задание — попытаться убедить коммунистов, что я дух их курьера, которого они сами же ухлопали.

      — Кроме того, вы рискуете встретить кого-то, кто знал настоящего Нистрома. Люди Смита отдают себе в этом отчет или нет?

      — Да, сэр. Меня уверяли, что все будет в порядке, потому как Нистром якобы никогда не пользовался этим северо-западным маршрутом. По крайней мере, так считает мистер Смит. Лично мне кажется, что мне не удастся одурачить своей игрой даже тех, кто никогда не встречал этого самого Нистрома.

      — В чем же проблема, Эрик?

      — Помимо обычного риска и всех проблем, связанных с государственной безопасностью, — черт бы их побрал, они так и не сказали, что это за страшная тайна, о которой речь! — я ещё должен таскать за собой этого пса. Вы только полюбуйтесь на него.

      Когда мы перевели взгляды на пса, он заколотил хвостом по ковру.

      — Что вас в нем не устраивает? — спросил Мак.

      — Помните, нам показывали бедную собачку с дыркой в голове? Если вы не забыли, это было длинноногое создание, высокая поджарая собака. Ну, а с каким же партнером приходится выступать мне? Вы посмотрите на этот бульдозер? Он сильно смахивает на бочонок. Нет, это, конечно, умный пес, хорошо натасканный, и все такое прочее…

      — Может, в этом-то вся соль? — сказал Мак. — Тренинг куда существенней внешнего вида. Известно, что собака Нистрома прошла специальную подготовку. Если вы появитесь с собакой, которая просто будет хорошо к вам относиться, вас тотчас же разоблачат. — Помолчав, он добавил: — К тому же это скорее проблема мистера Смита.

      Я бросил на него быстрый взгляд:

      — Мне казалось, что это моя проблема, сэр.

      — И это правильно, — спокойно отозвался Мак. — Но в первую очередь ваш успех определяется качеством инструктажа и материалов, полученных вами от мистера Смита. Если они окажутся с изъянами, к вам не будет никаких претензий. Также никто не упрекнет вас, если из-за них не удастся достичь желаемого результата. Разумеется, мы искренне надеемся, что все будет в порядке.

      Я пристально посмотрел на Мака, но его худое непроницаемое лицо не помогло мне ни в коей степени. Тем не менее, я вдруг начал понимать, почему он ошивается уже третий день здесь, на Западном побережье, словно мне нужна нянька, хотя куда естественней было бы попрощаться со мной, пожелать удачи и вернуться в Вашингтон.

      Ответ возник сам собой. Мак явно решил сразу убить двух зайцев. Моя задача не сводилась к правдивому изображению подстреленного курьера. И наша фирма отнюдь не оказывала дружескую услугу родственной организации, возглавляемой симпатичнейшим мистером Смитом. Похоже, мы пытались решить наши собственные проблемы, хотя, конечно же, не собирались заявлять об этом во всеуслышание. Придя к такому выводу, я хоть и поморщился, но в общем-то испытал облегчение. Мне было не по себе в роли положительного героя в белой шляпе, мчавшегося на выручку товарища из похожей на нашу правительственной организации.

      — Да, сэр, искренне надеемся, — отозвался я.

      — Но если они будут упрямо настаивать на том, чтобы вы не расставались с этим четвероногим, то вы не несете никакой ответственности, случись операции провалиться именно в связи с этим обстоятельством.

      — Разумеется, сэр.

      — Надеюсь, что вы заявили протест сотрудникам мистера Смита? Вы поставили их в известность о том, что, по вашему глубокому убеждению, собака может сыграть лишь отрицательную роль.

      — Да, сэр.

      — Вы помните Кингстона? — осведомился Мак. — Кажется, вы работали вместе с ним раз или два. Так вот на прошлой неделе он был убит, зарезан ножом, в Анкоридже, штат Аляска. Всему есть свои пределы. Полагаю, настало время вам разобраться с этим Гансом Хольцем. Раз и навсегда.

      — Говорите, с Хольцем?

      — Да.

      — О`кей, — сказал я, вставая со стула. — Как скажете, сэр. Пошли, песик. Нам надо убить человека, которого зовут Хольц.

      — Эрик, присядьте.

      — Минуточку, песик, — сказал я. — Сядь и послушай. Этот джентльмен хочет сказать нам кое-что еще.

      — Вы, кажется, не одобряете это, Эрик.

      — Нет, сэр. Я против этих вендетт. Кингстон взял и позволил себя ухлопать этому Хольцу. Очень прискорбно. Но что с того? Мне случалось работать и с другими партнерами, которые потом также отправились на тот свет, и никто не требовал, чтобы я геройски сводил счеты с убийцами. Если бы Хольц поставил под угрозу благополучие вселенной, или нашей планеты, или США, или хотя бы штата Аляска, я бы с удовольствием постарался помочь ему перейти в мир иной. Но он всего-навсего убил человека. Господи, я и сам убивал. К тому же Хольц дьявольски опасен. Это один из лучших, если не лучший их ликвидатор. Он постоянно возникает с конца пятидесятых. Разобраться с ним не так-то просто, сэр.

      — Вы боитесь Хольца, Эрик? — осведомился Мак, холодно глядя на меня.

      Поскольку, как мне показалось, он сказал глупость, я отозвался так:

      — Еще бы. Я боюсь Хольца, как и всякого опытного профессионала, который знает, как убивать. Он занимается этим слишком долго, чтобы отнести его подвиги на счет одного везения. Он пережил многих, кто пытался встать у него на пути. Это означает, что он, пожалуй, в состоянии пережить и меня, как бы фантастически ни звучали эти слова, сэр.

      — Вы тоже многих пережили, — напомнил Мак.

      — Да, сэр. Причем исключительно потому, что никогда не изображал из себя ангела мщения или болвана-киноактера в роли самого быстрого и меткого стрелка к западу от какого-то там населенного пункта. Конечно, я работаю в этой фирме, и если вы прикажете мне заняться этим исчадьем ада, я скажу «есть» и пойду заказывать себе костюм из жаропрочной ткани. Если я получу такой приказ, то мигом отправлюсь на Аляску или куда скажете. Но тогда мне хотелось бы услышать более веские доводы, чем необходимость поквитаться за гибель Кингстона, который вполне мог бы постоять за себя сам.

      — Собственно, я имел в виду не столько то, чтобы вы гонялись за Хольцем, сколько то, чтобы Хольц стал гоняться за вами.

      Я вздохнул. Наконец-то я сумел если не обогнать Мака, то по крайней мере ни на шаг от него не отстать.

      — Теперь кое-что проясняется, сэр. Значит, вот почему вы дали согласие на наше участие в этом маскараде?

      — Да. Потому и хорошо, что у тебя не полное сходство с твоим, так сказать прототипом. И особенно рад, что ты, Эрик, не похож на покойника. Ты понимаешь, что я имею ввиду?

      — Скажем так: вижу, пока расплывчатые контуры. Но, может, вы попробуете чуть больше развеять туман, сэр?

      — Что касается наших партнеров, то ваша задача — наиболее оптимально исполнить роль Нистрома. Вы сделаете все, чтобы выполнить их поручение. Вы предпримете все усилия, чтобы не скомпрометировать эту легенду. Но мы с вами знаем, что даже самая лучшая игра тут может оказаться недостаточной. Все это напоминает сюжет телефильма, который плохо соответствует жизненным реалиям.

      — Да, сэр, — кивнул я. — Значит, вы предполагаете, что рано или поздно меня расшифруют. Что потом?

      — Какой глупый вопрос, Эрик.

      — В самом деле. Прошу прощения. Когда меня расшифруют, то сразу и убьют. Или, по крайней мере, постараются убить.

      — Правильно. А на кого они возложат эту малопривлекательную работу? Обычный шпион хорошо собирает и передает информацию. Он редко отличается храбростью или умением обращаться с оружием. Если речь заходит о насилии, возникает необходимость в человеке, который знает как его совершить. Данная организация для подобных целей пользуется услугами мистера Ганса Хольца. Собственно, именно через его нынешних партнеров нам удалось выйти на Хольца и послать по его следам Кингстона. Я позволю себе опустить детали и скажу одно: это вовсе не вендетта. Мы разыскивали Хольца уже давно — задолго до того, как он убил Кингстона.

      Я задал вопрос, который от меня явно ожидался:

      — Почему, сэр?

      — Потому что нам удалось узнать характер его следующего задания. — Мак замолчал. Мне хотелось сказать, что он сам достаточно подпускал тумана, но я удержался. Мак же продолжал: — Нам удалось узнать, что начальство Хольца решило воспользоваться тем, что в последнее время у нас случился ряд политических убийств. Они задумали сами совершить такое убийство, чтобы посеять панику и хаос. Исполнителем они выбрали Хольца. Как вы верно заметили, он один из лучших, если не лучший ликвидатор из тех, какими они сейчас располагают.

      — Кто же их объект? — спросил я.

      — Это нетрудно угадать. Кого бы вы сочли оптимальной жертвой в год выборов, Эрик? Хольца отправили на Аляску по сравнительно пустяковому делу, исключительно чтобы потянуть время. Когда станет ясен исход президентских выборов, тогда и появится конкретный объект. Хольц начнет действовать, когда американские граждане окончательно сделают свой выбор.

      Я присвистнул.

      — Да, это означает, что у нас появляются кое-какие лишние заботы.

      — Вот именно. Стало быть, чем скорее вы с ним разберетесь, тем лучше. Если он сохранит верность своей прежней тактике, то ляжет на дно задолго до ноябрьских выборов.

      — Понятно. Есть какие-то предположения относительно способа выполнения задания? Я имею в виду большого задания.

      — Как и два предыдущих убийства, это будет выстрел из винтовки с дальнего расстояния. Если американская публика обратит внимание на совпадение и снова припишет третье убийство деятельности правых или левых экстремистов, то это очень обрадует наших московских друзей. Учтите, что Хольц обращается с винтовкой и ножом так же умело, как и вы, Эрик.

      Кстати, вы по-прежнему носите тот маленький ножичек, который так не одобряет наш отдел технического обеспечения?

      — Да, сэр. — Я сунул руку в карман и извлек нож. — Если бы они смогли настоять на своем, я бы таскал с собой мачете. Ножи, которые они рекомендуют, хороши для поединка, но где прикажете их прятать? Этот, по крайней мере, выглядит как перочинный, но дело делает отменно.

      — Держите его под рукой. Против Хольца он может очень даже пригодиться. Загляните в отдел текущей информации и познакомьтесь с досье на этого человека. При первой же возможности дайте знать, как у вас идут дела.

      — Хорошо, сэр. — Я убрал нож и снова поднялся со стула. — Вставай, осел, и в дорогу. Простите, Принц Ганнибал, будьте так любезны встать и последовать за мной.

     

      Глава 4

     

      Городок назывался Паско, и собаки в нем не пользовались популярностью. По крайней мере, по прибытии мы посетили три отеля, и только в четвертом удалось получить номер. Администраторша в одном мотеле, например, сделала кислую мину и сообщила, что против маленьких собачек никаких возражений нет, но она сильно сомневается, что может впустить такого огромного зверя, как Лабрадор. Я никак не мог понять такую логику, потому что с детства усвоил: чем меньше собака, тем громче она лает и больнее кусается.

      Заведение, которое проявило к нам снисхождение и избавило от необходимости ночевать в чистом поле, было двухэтажным мотелем вполне приятного вида. Там имелись бассейн, автомат по продаже кока-колы и мороженого, а также все прочие обычные штучки, кроме ресторана, что отчасти компенсировалось наличием кафе в квартале от него. Возвращаясь с реки, я остановился в этом кафе и решил немного подкрепиться, потому как кофе с пончиками только разожгло аппетит. Затем я вернулся в мотель, где принял душ, побрился и сменил одежду, вырядившись в нечто более респектабельное, чем то, что должен был надеть Грант Нистром на свидание у реки. Однако я оставил ковбойские сапоги, потому как он практически никогда не расставался с этим видом обуви.

      Времени у меня было хоть отбавляй, и потому, позволив псу прикорнуть на ковре, я раскинулся на большой кровати и стал размышлять о том, кто же из двоих кандидатов в президенты рискует стать мишенью убийцы. Размышления эти не доставили мне никакого удовольствия, а потому я вскоре переключился на Патрицию Белман, а короче Пат. Именно так представилась мне та блондинка, но было ли это её настоящее имя или нет, оставалось пока тайной. О женщинах всегда думать приятно, и лично я предпочитаю спортивный тип, но все же ничего определенного про свою новую знакомую я не мог сказать. У меня было слишком мало фактов. С тем же успехом она могла быть и невинной туристкой, и коварной шпионкой, по уши увязшей в трясине интриг.

      Я вздохнул и, встав с кровати, извлек кое-какие рыболовные снасти, лежавшие в отдельной сумке, а именно её прощальные дары: медную блесну шириной в дюйм, с одним крючком, доброе грузило и маленькую баночку с дырочками в крышке для вентиляции, в которой барахтались два кузнечика. Пат Белман научила меня собирать эту снасть и предложила попытать счастья с её помощью в самое ближайшее время, например, сегодня вечером. В середине дня, сказала она, клев неважный.

      Сначала я нахмурился, потом ухмыльнулся, подумав, с каким рвением молодые сотрудники мистера Смита станут изучать кузнечиков в поисках секретной информации. Во многих аспектах контакт был неудовлетворителен, но инструкции были четки и недвусмысленны: все материалы, которые мне передавались, я обязан был представлять для изучения. Мы не могли позволить себе роскошь или риск пропустить что-то без соответствующего анализа.

      Я посмотрел на часы, потом положил подарки в маленький пластиковый пакетик с магнитом — очень хитрое приспособление, потом добавил туда записку-шифровку, где указал, от кого и как получены данные предметы, хотя это было излишеством: и так за мной постоянно наблюдали агенты и фиксировали все мои контакты. Сейчас они знали о Пат Белман больше, чем я.

      Затем я щелкнул пальцами псу, вышел из номера, сел в пикап и отправился на бензоколонку в нескольких кварталах от мотеля. Ее мне указали люди мистера Смита. Почему они не указали мне мотель, хотя только в нем разрешалось останавливаться с собаками, я понять не мог. Что ж, все мы, планируя наши шаги, делаем ошибки, а потому я не стал винить фирму мистера Смита.

      Пока служащий бензоколонки наполнял мой бак бензином, я подошел к телефону-автомату и набрал номер. Как я и ожидал, мне никто не ответил. Я дал семь положенных звонков, положил трубку, забрал монету и вернулся к пикапу, оставив мешочек висеть на магните под металлической полочкой возле телефона. Эта операция доставила мне большое удовлетворение, и я ощутил себя настоящим секретным агентом из голливудского отряда супершпионов.

      — Где я могу купить рыболовные принадлежности? — спросил я у служащего, подделывая подпись Гранта Нистрома на чеке.

      — Прямо по улице, через квартал, — ответил тот. — Напротив супермаркета. Увидите вывеску. Можете оставить вашу машину здесь. Поставьте её у забора.

      Если бы он не сказал этого, я бы сам высказал такую идею. Я поставил грузовичок там, где мне было ведено, сунул голову в домик, велел псу вести себя хорошо и двинулся в путь.

      На дорогу у меня ушло пять минут. Еще двадцать минут я провел в магазине, выбирая блесны и грузила и приставая к продавцу с расспросами о том, как лучше ловить форель. У меня оставалось ещё двадцать из сорока пяти минут, которые я должен был провести подальше от машины. Я зашел в супермаркет и купил собачьих консервов, а также хлеба и копченой колбасы для себя. На это у меня ушло ещё пятнадцать минут. После пятиминутной прогулки до бензоколонки я снял трубку в том же телефоне-автомате и снова набрал номер. На сей раз на том конце провода откликнулись.

      — Что за дела? — недовольно пробурчал какой-то мужчина. — Какие-то кузнечики…

      — Их мне вручили сегодня утром, — пояснил я. — Разве вместо глаз у них не было микропленки?

      — Их вам дала девушка, которую вы встретили у реки?

      — Так точно. Я рад, что ваши лазутчики не дремлют. Что им удалось про неё узнать?

      — Зовут Патриция Белман. Диплом университета Беркли. Работает в Сиэтле. Пока все. Продолжение, наверное, последует. Но она либо водит вас за нос, либо просто проявляет широту натуры и раздает рыболовные принадлежности симпатичным незнакомцам. Ничего, кроме рыболовной снасти и живой наживы, вы от неё не получили.

      — Это я и хотел узнать, — отозвался я. — Спасибо. Продолжаю действовать и сообщу о новостях.

      — Если у вас появятся новые кузнечики, можете осмотреть их сами. Я буду рад одолжить микроскоп. Только будьте внимательны.

      Я забрал магнитный мешочек, который они вернули на место, изучил его содержимое, сел в машину и отъехал, задавая себе вопрос — кого мы одурачили этим идиотизмом. Доехав до мотеля, я стал сворачивать к нему, но вдруг увидел, что у моей двери стоит спортивный малыш «форд-мустанг» и стройная девушка в джинсах стучится в дверь. Я глубоко вздохнул, довершил операцию по подруливанию к мотелю и поставил свой пикап рядом с «фордом». Патриция Белман оглянулась, увидела меня и подошла.

      — Ездил заправляться, — пояснил я. — Простите, что заставил ждать. Но и вы немножко поторопились, не так ли? До ланча ещё далеко.

      — Я ехала переодеваться ради великого события, — рассмеялась Патриция, — но не удержалась и решила заехать, чтобы вам показать нечто. Идите сюда.

      Она вернулась к своему «форду» и лихо распахнула багажник. Там лежала такая огромная форель, какую я в жизни не видел, по крайней мере, в натуре.

      — Ай да красавица! — воскликнул я. — Какие же у неё габариты?

      — Длина тридцать дюймов, вес двенадцать фунтов, — весело отвечала она, снова захлопывая багажник. — Мне немножко неудобно перед вами, мистер Нистром. Это ведь ваша рыбина. После вашего отъезда я перешла на ваше место и с третьего заброса — бац!

      Тут и началась потеха. Мне понадобилось минут пятнадцать, чтобы вытащить её на берег. Я решила, что вам будет интересно на неё полюбоваться. Ладно, поеду переодеваться. Я посмотрел на часы.

      — Сейчас половина двенадцатого, я уже снова проголодался, а вид у вас, по-моему, нормальный. Вы, конечно, знаете город лучше, чем я, но мне пока не удалось заметить людей, одетых по всей форме…

      — У меня руки все в рыбе…

      — Зайдите ко мне и вымойте их. А я пока разыщу метрику и родословную своего четвероногого приятеля. — Видя её замешательство, я сказал: — Можем оставить дверь открытой, если вы беспокоитесь о том, что могут подумать окружающие…

      Она слегка покраснела и сказала:

      — Что за глупости… Просто я… Ладно… Погодите, я достану из машины помаду и расческу.

      Какими бы платоническими ни были отношения только что познакомившихся мужчины и женщины, неубранная кровать создает определенную проблему. Пока нас объединял только интерес к собакам и ужению рыбы, но, судя по тому, как замешкалась Пат в дверях, я мог предположить, что ей в голову пришли и другие перспективы, хотя непонятно было, радовали они её или пугали. Во всяком случае, для начала мне следовало вести себя самым безукоризненным образом. Позже, если того потребуют обстоятельства, я мог позволить себе превратиться в похотливого хама.

      — Вот в эту дверь, — сказал я. — На полке чистые полотенца.

      — Спасибо.

      Она вошла в ванную, а я улыбнулся. В её голосе сквозил холодок. Как всегда, джентльменский подход дал мне небольшое психологическое преимущество. Ни одна женщина, сколь бы добродетельной она ни была, не получает удовольствия от ощущения того, что незнакомый мужчина считает её столь непривлекательной, что и в мыслях не держит посягнуть на её целомудрие, оставшись с ней один на один в номере мотеля.

      Она закончила свой туалет. Я достал необходимые бумаги, и мы отправились в кафе, где подробно обсудили родословную Хэнка, а вернее, покойного Принца Ганнибала Холгейтского. Моя собеседница понимала толк в собаках. Ее интересовали охотничьи поисковые собаки, отличившиеся в деле. Она проявляла полное равнодушие к тем четвероногим, которые зарабатывали свои медали на выставках, где главное было пройти по кругу, ни разу не споткнувшись. Если она не была той, за кого себя выдавала, то подмена получилась в высшей степени искусной.

      Ну, а я тоже неплохо был подкован. Я, по-моему, очень здраво рассуждал о предках Ганнибала, упомянутых в родословной, а также о псарнях, где они появились на свет божий, об их тренерах и наиболее памятных их подвигах. Я не зря потратил на это время в Сан-Франциско. Договорившись о деталях — мне было обещано сто долларов, если Хэнк выступит как мужчина, — мы пошли к нашим машинам, припаркованным у тротуара.

      — Поезжайте за мной, — сказала Патриция. — Ранчо недалеко, семь миль. Оно принадлежит моим дяде с теткой. Я-то человек городской, сейчас работаю в Сиэтле, но в квартире охотничью собаку держать не станешь, поэтому я поселила Моди здесь и приезжаю сюда на уик-энды.

      Я смотрел, как она садится в машину. Обычно девушки в джинсах оставляют меня холодным, как лед, хотя я всегда готов проявить терпимость и признать, что в определенных случаях это просто необходимо — на рыбалке или охоте. Девица выглядела очень убедительно и начинала мне нравиться. Ничего хорошего ни в том, ни в другом, впрочем, не было. Во всяком случае, если она и впрямь была той, за которую себя выдавала. Раз так, я просто зря тратил на неё время, во-первых, а во-вторых, мои личные симпатии и антипатии не имеют никакого отношения к порученному делу.

      Однако мне ничего не оставалось делать, как принять участие в собачьей свадьбе и выяснить, что там может случиться, кроме соития двух четвероногих. Если девица не выдаст мне того, что я надеялся получить в роли Гранта Нистрома, мне следовало поскорее от неё отделаться и успеть на следующее свидание в половине пятого.

      Ранчо оказалось довольно захудалым местечком в горах к северу от Паско. Не будучи специалистом по северо-западу США, я представлял себе штат Вашингтон как бесконечные поля пшеницы. Но здешние места больше напоминали мне засушливый и гористый штат Нью-Мексико, где я родился и долго жил и где сорока акров земли едва хватает, чтобы прокормить одну корову. Я увидел маленький жилой домик, ветряную мельницу, старый грузовичок-пикап со спущенной шиной, какие-то сельскохозяйственные агрегаты, амбар и пару жалкого вида надворных построек. Несколько чахлых деревьев пытались защитить от солнца дом, но двор оставался голым и вытоптанным.

      Пат Белман поставила машину у дома, вышла и оглянулась по сторонам. Когда я подошел к ней, она сказала:

      — Они, похоже, куда-то уехали. Не вижу их машины. Можете выпустить вашего песика. Он тут никого не обидит.

      Когда Хэнк несколько раз лизнул меня в лицо, она заметила:

      — Он вас очень любит.

      Я только пожал плечами, вытер лицо и, вытащив из прицепа поводок, запихал его в карман — вдруг пригодится, — и сказал:

      — Лучше бы он выражал свою привязанность как-то иначе. А где застенчивая невеста?

      — Ее конура там, за сараем. Вот сюда. — Пат усмехнулась и продолжила: — Вообще-то мы её не запираем, но пару раз в год приходится все же проявлять осторожность. Очень не хотелось бы получить приплод из койотов. А, черт!

      Патриция быстро зашагала вперед и свернула за угол. Я проследовал менее поспешно за ней к загону из столбов, обнесенных проволокой.

      В конце его я увидел маленькую собачью будочку. На противоположной стороне имелась калитка, и она была распахнута. Собачки нигде не было видно.

      — Черт знает что! — сердито воскликнула Патриция. — Они забирали её в дом, а потом вернули в загон, но забыли закрыть калитку на задвижку. Куда она делась? Да и вашей собаки не видно. Что же это мы их всех растеряли?

      Я дунул в свисток. Тотчас же из-за сарая вылетел Хэнк, подбежал ко мне и уселся, вопросительно глядя на меня — зачем, мол, вызывал. Я погладил его по голове, поощряя такое послушание.

      — С моим полный порядок, — сказал я. — А где ваша девочка?

      Надо разыскать её, пока она не познакомилась с другим мужчиной.

      — Если вы готовы мне помочь, — начала Патриция, — то я…

      — Скажите только, где искать.

      — Там, за холмом, есть дом, где живет пес, похожий на колли. Он, бывало, играл с Моди. Возможно, она помчалась именно туда. Может, вы посмотрите, а я СЯДУ в машину и быстренько объеду окрестности. Я знаю эти проселки получше, чем вы.

      — Ладно, — сказал я. — Пошли, пес, отыскивать твою прекрасную даму.

      Я медленно двинулся через какие-то кусты в указанном направлении. Хэнк носился вокруг меня. Я услышал, как заработал мотор «мустанга» и как отъехала машина. Я не обернулся. Мне надо было установить местонахождение стрелка с винтовкой так, чтобы это не особенно бросалось в глаза. Довольно скоро мне удалось увидеть винтовку по солнечному зайчику, блеснувшему в окуляре — судя по всему, винтовка была приличного калибра. Стрелок расположился на бугорке, поросшем кустами, ярдах в ста пятидесяти слева от меня.

      Что ж, ловушка оказалась неплохой, вернее, могла бы таковой оказаться, если бы девица знала о собаках действительно много, а не пускала бы пыль в глаза.

     

      Глава 5

     

      Когда вы охотитесь на зверя, который может вас учуять, надо приближаться осторожно, учитывая направление ветра. Когда же вы подкрадываетесь к человеку, можно пренебречь подобными тонкостями. Впрочем, ветер как раз дул в правильном направлении — от снайпера ко мне, и к тому же благодаря кустарнику к стрелку можно было приблизиться незамеченным — если только успеть дойти до укрытия. Если я видел его, глядя снизу вверх, то он смотрел на меня сверху вниз в окуляр винтовки с оптическим прицелом, держа палец на спуске. Моя надежда состояла в том, что он не рискнет послать обладающую огромной скоростью, но легко отклоняющуюся пулю калибра 0,243, да ещё через преграду из сучьев и листьев, если видит возможность спокойно расправиться со мной, когда я окажусь на открытом месте. Но как только он смекнет, что я догадался о ловушке, он, конечно же, постарается поскорее выстрелить, чтобы не упустить меня совсем. Конечно, это не обязательно тот же снайпер, который уложил Нистрома и его собаку двумя точными выстрелами из легкой винтовки, но все равно тот стрелок был наиболее вероятным кандидатом, и потому мне совершенно не хотелось дать ему шанс занести на свой лицевой счет двух Нистромов, одного настоящего, другого фальшивого.

      Тут мне на помощь пришел случай, принявший обличье кролика, ни с того, ни с сего появившегося у нас на пути. Для Хэнка это оказалось слишком большим искушением, и он опрометью ринулся, догонять длинноухого противника. Гоняться за кроликами — серьезный проступок для собаки, натренированной на дичь, и это дало мне все основания разразиться проклятьями и начать усиленно дуть в свисток. Я надеялся, это будет услышано моим оппонентом в кустах и даст мне возможность беспрепятственно добраться до укрытия. Так я оказался в заросшей кустами лощинке.

      Пригнувшись, я продолжил свистеть и звать пса. Когда же он прискакал с виноватым выражением на морде, я отчитал его за самовольную отлучку и привязал к дереву, давая ему понять, что это часть наказания. После этого я с облегчением вздохнул.

      В конце концов, я был целый и невредимый, и мой противник не догадался о том, что я его вычислил. Оставив пса на привязи, я двинулся в обход и оказался на бугре ярдах в двухстах от стрелка. Он был по-прежнему там.

      Я отчетливо видел подошву ботинка, видневшуюся из кустов, а затем приметил и голову. На ней было очень много волос, но в наши дни, увы, это не позволяет определить пол их обладателя.

      Если бы у меня тоже была винтовка, я, глядишь, попытал бы счастья и выстрелил, но у меня имелось лишь то, что положено было иметь Нистрому, а именно револьвер «кольт-магнум» калибра 0,357 с облегченной рукояткой, чтобы удобнее прятать оружие.

      Это был очень неплохой револьвер — по крайней мере, гораздо лучше тех револьверов тридцать восьмого калибра — спецмоделью, которой вооружали нас, но дальнобойностью он не отличался, да я и сам не так уж метко стреляю издалека. Поскольку все преимущества в этом смысле были на стороне стрелка, то моя задача сделалась простой и ясной. Мне нужно было подкрасться так близко, чтобы иметь возможность выстрелить один-единственный раз, поскольку в случае промаха надеяться на повтор не приходилось.

      Я осмотрелся. Выше начинался пологий и довольно голый подъем. Правда, там росла довольно высокая трава, способная послужить хотя бы частичным прикрытием. Я начал карабкаться вверх, работая локтями и коленями, пока не оказался футах в восьмидесяти над снайпером. Инстинкт подсказывал мне: ближе приближаться опасно.

      Я извлек револьвер из потайной кобуры за поясом, взвел курок под пиджаком, чтобы щелчок не получился слишком громким. Затем я улегся на живот и принял наиболее удобное положение. Держа револьвер двумя руками и упершись в землю локтями, я навел «кольт» на распростертую внизу фигуру. По мишеням принято стрелять с одной руки, но тут было самое обыкновенное убийство, и никакие правила в счет не шли.

      Человек неустановленного пола нервно зашевелился, явно пытаясь понять, куда я исчез и что задумал. Что ж, ему давно пора было это сделать. Он поднял голову от винтовки и оглянулся назад, словно учуяв мое присутствие. Мне никогда не приходилось встречать или видеть его — обыкновенный хиппи с длинными волосами, вислыми усами и пушистыми баками.

      Я глубоко вздохнул, сознавая, что дело было не в длине волос и калибре винтовки: я подсознательно надеялся увидеть хорошо знакомое по досье лицо, встретить своего главного оппонента и постараться одним выстрелом поставить точку в своем задании, во всяком случае, в той его части, что поручил мне Мак. Я как-то успел внушить себе, что это и есть тот самый Хольц, хотя, откровенно говоря, трудно было понять, с какой стати Хольцу устраивать массовый отстрел всех Нистромов.

      Тем не менее, Мак справедливо напомнил мне, что курьеров часто устраняли как раз те, на кого они работали. Таинственный же источник мистера Смита мог сильно ошибаться. Нельзя было сбрасывать со счета вероятность того, что шпионы, в единоборство с которыми мы вступили, сначала вызвали специалиста для устранения их же сотрудника, а затем поручили ему разобраться и с фальшивкой. Но тот, кто находится неподалеку от меня, не имел к Хольцу ни малейшего отношения.

      Молодой человек в засаде вдруг напрягся, сосредоточив свое внимание на чем-то впереди него. Он снова приник к земле.

      Я вздохнул и опустил револьвер. Кто же этот молодой человек и что мне с ним делать? Разумеется, он хотел меня застрелить, и это я никак не мог одобрить. У меня возникало даже предубеждение против него, но мы не имеем права действовать, исходя из наших предубеждений. Мертвецы создают немалые трудности. Из-за них возникает переполох в рядах местной полиции, а мне ещё предстояло сделать в Паске кое-какие дела, причем по возможности без помех со стороны закона. Я неохотно поставил боек «кольта» в исходное положение. Я не люблю отпускать живыми тех, кто проявлял готовность застрелить меня, но иногда это приходится делать.

      Внезапно молодой человек в кустах застыл: что-то впереди привлекло его внимание. Я присмотрелся. Он снова приложил щеку к прикладу и впился взором в окуляр. Я посмотрел, куда он целится, и увидел, что в нашем направлении двигается черный пес, время от времени останавливаясь, чтобы свериться со своим внутренним радаром. Он не шел за мной по следам. Он был не из тех, кто обнюхивает землю. Он был натренирован на дичь и держал нос по ветру, уловив тем самым мой запах.

      С его ошейника свешивался кусок поводка. Никто не велел ему перегрызать поводок. Впрочем, никто не велел ему сидеть на месте. Возможно, он бы послушался приказа, если бы получил таковой, но кожаный ремень был препятствием, которое он счел необходимым поскорее устранить. Для этого у него имелись новые коренные зубы, не так давно появившиеся взамен щенячьих, молочных. Он пару раз рвал ими поводок, и вот она, долгожданная свобода! Я грустно посмотрел на снайпера. Он уже взял пса на мушку и был готов стрелять. Я вспомнил, что кто-то застрелил настоящего Хэнка, и мы не знали, с какой целью. Я испытал легкий приступ гнева: какой-то сопляк вознамерился застрелить мою собаку! Это, конечно, могло быть сочтено проявлением ненужной сентиментальности, но у меня имелись и доводы профессионального характера — без собаки моя легенда теряла правдоподобие.

      Мне показалось, что я ухватился за что-то очень важное, но копаться в своих ощущениях не было времени.

      Я снова привел револьвер в состояние боевой готовности, и палец мой стал легонько давить на спуск. Приказы типа: «бросай оружие и вставай, а руки держи на затылке» очень хороши для кино, но мне надо было иметь неподвижную цель, чтобы поразить её с восьмидесяти ярдов. Если бы я что-то крикнул, мой клиент откатился бы в сторону, и я вполне мог бы промазать, предоставив ему шанс для ответа из винтовки. Поэтому я навел револьвер на самую широкую часть живой мишени и стал увеличивать давление на спуск, пока не грянул выстрел.

      Грохот был жуткий, да и отдача, несмотря на то, что я держал свою пушку обеими руками, тоже получилась внушительная. Когда же наконец я снова привел револьвер в боевую готовность и глянул на молодого человека, тот лежал неподвижно там, где застал его выстрел. Вся разница состояла в том, что поза его теперь была лишена прежней напряженности, и голова его покоилась на прикладе, как на подушке.

     

      Глава 6

     

      Местом второй встречи в случае, если первая окажется результативной, была избрана окраина делового района. В этом квартале вовсю шли строительные работы. Наискосок от удобной аптеки — удобной для меня, потому как она стояла в одиночестве, без домов справа и слева, — было узкое двухэтажное здание с довольно длинным торцом и плоской крышей. Над входом была вывеска:

      ВЕТЕРИНАРНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА г. ПАСКО Артур Уоттс, д-р ветеринарии часы работы 9.00-5.00 (по будням) 8.30-12.00 (по субботам)

      Я не мог прочитать вывеску из телефонной будки, в которой стоял, но я успел изучить её, когда проезжал мимо. Вскоре к лечебнице подъехал большой желтый «кадиллак» с калифорнийским номером. Из машины, не торопясь, вышла темноволосая женщина. Фигура у неё была как у молоденькой, хотя сама она была уже не девочка. На ней был желтый брючный костюм, желтые сандалии и белая блузка с миллионом кружев. По крайней мере, так мне показалось издалека. Ее шея утопала в белой пене кружев, они сбегали на её грудь, стекали по запястьям. Очень необычный наряд для такого занюханного городишки, как Паско.

      Женщина подошла к правой передней дверце, открыла её и извлекла из машины расчесанного и ухоженного серого пуделя внушительных размеров. Женщина и пудель исчезли в недрах ветлечебницы.

      — Да, сэр, — говорил я в трубку. — Меня ожидало большое разочарование. Это был не Хольц.

      — Вы напрасно надеялись увидеть там Хольца, — даже на расстоянии трех тысяч миль в голосе Мака из Вашингтона были слышны ехидные нотки. — Ему ещё рано выходить на сцену. Но кого же вы подстрелили?

      — Какого-то волосатого юнца с хитрой винтовкой. Уверен, что у нас в досье он не значится. У него водительские права, выданные в Орегоне Майклу Сокколу.

      — Соколу?

      — Ну да, птичка, только с двумя «к». Винтовка «Дуглас» с оптикой. Увеличение от трех до девяти крат. Похоже, он хотел разглядеть, какую пуговицу мне прострелит-

      — Молодой человек, судя по всему, всерьез задумал убить вас, — сухо напомнил Мак. — Оттого и запасся такой винтовкой.

      — Сомневаюсь, что она изначально предназначалась для человекоубийства, сэр, — возразил я. — Учитывая небольшой калибр и оптический довесок, она скорее предназначается для стрельбы по грызунам — для сурков и луговых собак. У некоторых это что-то вроде хобби, а фермеры терпеть зверьков не могут из-за того, что они всюду роют норы. Но наш приятель зарядил свою пушку тяжелыми пулями вместо тех, что обычно используются для сурков. Таким зарядом он мог уложить не только человека, но и оленя. Калибр 0,243 в наши дни считается тяжелой артиллерией. Во Вьетнаме они пользовались всего-навсего двадцать вторым.

      — Хорошо, Эрик. Как насчет девушки?

      — У вас имеется её имя, описание внешности и машины. Ребята Смита сейчас её проверяют, но мне вообще-то сразу следовало её раскусить. Девица, которая разъезжает в псевдоспортивной машине, сама по себе должна быть фальшивкой.

      — Но, похоже, её ловушка не совсем застала вас врасплох?

      — В этом нет моей заслуги, — признался я. — Она едва не убедила меня в своей достоверности. Она очень неплохая актриса. Если бы не мой пес, я бы угодил в её капкан.

      — Вы мне не рассказывали, как именно он вас предупредил.

      — Это ведь охотничий пес, — отозвался я. — Стало быть, у него отличный нюх. К тому же это кобель. Довольно юный, но все равно мужчина. Но он спокойно сидел рядом со мной и преданно смотрел на меня, хотя в двух шагах был загон, в котором якобы должна была находиться сука в течке. Как бы хорошо он ни бь1л обучен, это должно было бы заинтересовать его и заставить заняться исследованием замечательных женских ароматов. Но он опрометью ринулся в кусты, и я понял, что наша Пат лжет напропалую.

      Я покосился на желтый «кадиллак», пытаясь понять, имеет ли он ко мне какое-то отношение. Я искренне надеялся, что нет. Одной женщины в брюках мне хватило бы вполне.

      Мак молчал, и тогда снова заговорил я.

      — Обидно, конечно, что девушка не вернулась на место своего несостоявшегося преступления. Я хотел бы задать ей пару вопросов, а сделав это над трупом её партнера, я бы получил определенное психологическое преимущество. Я ждал её до последней минуты, но она так и не появилась. Мне пришлось уехать несолоно хлебавши.

      — А этот молодой человек ничего не сказал перед смертью?

      — Нет, сэр. Пуля попала в позвоночник, и он умер сразу же. Мне сильно повезло, учитывая расстояние и тип оружия. Но с ним надо что-то быстро делать, иначе надо мной начнут виться полицейские, словно злые осы.

      — Да, в случае, если мы решим, что вам есть смысл оставаться там и действовать по нашему плану — то есть по плану мистера Смита. Но эта девушка и её покойный приятель-снайпер создают непредвиденные осложнения. Похоже, мы имеем дело с группой дилетантов, нахально играющих в собственную игру. Сначала они пристрелили курьера коммунистов, а потом пытались убрать и вас, когда вы стали исполнять роль курьера. Вопрос состоит…

      — Минуточку, сэр, — перебил я Мака. — По-моему, ответ появился на улице. — Я стоял в будке, удобно расположенной у витрины аптеки, и смотрел на приближающегося… самого себя. Или, точнее сказать, я смотрел на приближающегося Гранта Нистрома. По крайней мере, ко мне приближался человек в ковбойских сапогах, с черной собакой и со свистком. Они с псом подошли к лечебнице.

      Новоприбывший был моложе Гранта Нистрома ровно настолько, насколько я был его старше. Но это был загорелый, худощавый, спортивного вида человек. Пес являл собой более удачную имитацию покойного Хэнка. Он был выше и поджарее моего четвероногого партнера и на самый первый взгляд больше соответствовал требованиям к чистокровному Лабрадору.

      Однако это был довольно средний Лабрадор. Во-первых, у него была слишком косматая шуба, да и хвост отличался чрезмерной пышностью. У настоящего Лабрадора шерсть гладкая, а хвост как у выдры. Не спрашивайте меня, почему так. Просто я об этом прочитал в справочнике. Кроме того, новый пес был не очень хорошо обучен. Даже на поводке он не шел, как положено, рядом, но все время порывался убежать вперед, таща своего хозяина как на буксире.

      — Эрик! — окликнул меня голос в трубке.

      — Да, сэр, — заговорил я. — В настоящее время в ветеринарную лечебницу входит человек по имени Грант Нистром, а на поводке у него черный Лабрадор по кличке Принц Ганнибал. По крайней мере, я не удивлюсь, если они пользуются именно этими именами.

      Какое-то время Мак молчал, затем тихо сказал:

      — Вот, значит, как? Ну, теперь понятно, в какую игру они играют.

      — Да, примерно в ту же игру пытаемся играть и мы. Видать, не только мистеру Смиту пришла в голову идея найти Гранту Нистрому двойника. Только эти ребята или тот, кто за них за всех думает, сделали это раньше и убили Нистрома, чтобы освободить вакансию для своего протеже. Агент мистера Смита помешал им убрать трупы — человека и собаки. Поскольку же смерть Гранта Нистрома не получила никакой огласки, они все же решили рискнуть и разыграть свой спектакль. Когда же они увидели меня, то решили побыстрее вывести меня из игры, чтобы их собственный Нистром — Грант Нистром Третий мог спокойно получить то, что ему полагается.

      Я замолчал. Мак что-то сказал мне, но я не расслышал. К лечебнице подходил невысокий полный человек в деловом костюме. В руках у него была баночка коричневого стекла с завинчивающейся крышкой. Я сразу узнал его, хотя, когда мы виделись в последний раз, он был одет менее формально.

      — Карнавал продолжается, сэр, — сказал я в трубку. — Появилась и вторая сторона. Это один из тех рыболовов, что я видел на реке сегодня утром. Может быть, это чистое совпадение, что он тут появился, хотя я лично в это не верю.

      — Понятно, — задумчиво отозвался Мак. — Если вы видели его, то и он, наверное, видел вас?

      — Похоже.

      — Тогда он увидит высокого человека в клинике и поймет, что это не тот, кого он видел утром. И собака не та. Он поймет, что существуют два Гранта Нистрома, которые соревнуются за право получить информацию, которой он располагает.

      — Да, сэр.

      — Если эта самая Пат Белман возглавляет альтернативную операцию, то должна была предвидеть такой поворот событий.

      — Вовсе не обязательно. Я, например, понятия не имел, что этот рыбак имеет какое-то отношение к нашей операции. Возможно, и Пат тоже этого не знала. Похоже, это любимое место ловли местных рыбаков. Похоже, случилось вот что. Пат Белман и её псевдо-Нистром приехали чуть позже меня. Тогда она быстро смекнула, что нет смысла выставлять сразу двух Нистромов — это значит, что ни один из них не получит ничего. Ей оставалось только надеяться, что вторая сторона не прибудет на встречу, а потом постараться избавиться от меня до второго свидания.

      — Это слишком большой риск, — сказал Мак.

      — А что ещё ей оставалось делать? — спросил я. — Конечно же, она поняла, что люди в «универсале» вполне могли быть теми, кого она ждала, — обладателями украденной информации. Тогда ей сильно не повезло, потому как они видели и меня и мою собаку. Но оставалась надежда, что они все же обыкновенные рыболовы, а контакт проспал, или у него сломалась машина, или что-то в этом же роде. Ей пришлось исходить из этого варианта. По крайней мере, у неё были готовы двойники, и ей нужно было постараться ввести их в дело, даже если для этого следовало уничтожить меня и Хэнка, решиться на двойное убийство.

      — Сомневаюсь, что в глазах закона застрелить собаку — это значит совершить убийство, — сказал Мак.

      — Верно, — согласился я. — Мне порой кажется даже, что убить агента — это совершить незначительное правонарушение. Впрочем, существует ведь теория, что мы, так сказать, не совсем люди.

      Мак никак не отреагировал на эти слова. Вместо этого он спросил:

      — Вы можете остановить этого человека, Эрик?

      — Вы уверены, что это необходимо? Предположим, он заходит и понимает, что Нистромов двое. Он не знает, кто из нас настоящий Нистром, но скорее всего, он готов поверить в то, что настоящий Нистром все же имеется. Вряд ли он сочтет, что оба фальшивые. Если мне немножко повезет, я могу обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу.

      — Что конкретно вы имеете в виду?

      — Например, я попробую продать себя как Нистрома Первого, настоящего Нистрома, на которого ополчились люди, вознамерившиеся изобразить меня. У нас есть небольшой запас времени. Он вряд ли передаст свою информацию кому бы то ни было, пока не разберется, кто есть кто.

      Помолчав, Мак сказал:

      — Действуйте по вашему усмотрению. Может, вы и правы. Но скажите: хотите ли вы, чтобы мы убрали труп стрелка и его винтовку, там на ранчо?

      — Пока нет, — ответил я. — Возможно, мне понадобится эта мизансцена для подтверждения правдивости моей легенды. Он вошел. Эрик заканчивает сеанс связи.

      Я повесил трубку, вышел из телевизионной будки и сделал небольшой крюк. Я двинулся туда, откуда появился человек с банкой. Вскоре я обнаружил то, что меня интересовало, — белый «плимут-универсал, который знавал и лучшие дни. Он был явно пуст.

      Вряд ли имело смысл осторожничать. Я подошел к машине, открыл дверцу и сел. Ждать долго не пришлось. Вскоре краем глаза я увидел тень. Через открытое окно просунулся револьвер, и ствол уперся мне в голову.

      — Не двигаться, — услышал я голос. Это был ещё один утренний рыболов.

      — Кончайте, — сказал я, глядя вперед. — Вы прекрасно знаете, кто я такой. Вы видели меня на реке несколько часов назад.

      — Мало ли что видел. Я все равно не знаю, кто вы такой. — Помолчав, человек добавил: — Если вы тот, за кого себя выдаете, то вас ждут в том доме, через квартал отсюда.

      — Верно, — согласился я. — Ровно в четыре тридцать. Но сейчас там небольшое столпотворение. Я решил, что двоих джентльменов ростом шесть футов четыре дюйма будет многовато…

      Мой вооруженный собеседник промолчал, и я сердито продолжил:

      — Что вообще творится в вашем городе? Я несусь сломя голову, чтобы успеть на встречу, но ко мне подходит только какая-то девица и начинает нести чушь про мою очаровательную собачку. Потом эта прелесть подставляет меня под снайпера, а когда мне удается спастись и примчаться на второе свидание, я вижу, как в дом входит мой двойник, тоже с черной собакой. Надеюсь, ваш приятель не слепой и не отдаст ничего такого постороннему, только потому что у него на поводке какая-то шавка.

      — Мистер Стоттман знает, что делает.

      — Рад это слышать, потому что лично я уже ничего не соображаю. И вы тоже, потому что тычете в меня этой игрушкой. Или это у вас такая массажная щетка?

      — Обождем, — сказал мой собеседник, осторожно забираясь на заднее сиденье. — Вот вернется мистер Стоттман и тогда решит, что делать дальше.

      Ни слова, ни интонации, ни наставленное мне в затылок дуло не вселяли в меня оптимизма. Мы сидели и ждали. Потом из лечебницы вышел толстяк. В руках у него была та же или ещё одна коричневая банка, якобы с каким-то собачьим лекарством. Он немного поколебался, увидев, что в машине двое, потом сунул руку в карман и медленно двинулся к нам.

     

      Глава 7

     

      У ранчо был такой же угрюмый и заброшенный вид, как и в прошлый раз. Пикап со спущенной шиной стоял точно на том же месте. Других транспортных средств видно не было. Я остановил свой грузовичок с прицепом ровно там же, где и утром, а «плимут» притормозил рядом. За рулем «плимута» сидел мрачный субъект, имени которого я так и не узнал. У него было смуглое лицо с индейскими чертами и грубые черные волосы.

      Человек по имени Стоттман, сидевший рядом со мной, открыл свою дверцу и осторожно выбрался задом, держа меня на мушке.

      — Ладно, выбирайтесь, но без глупостей, — сказал он мне.

      Стоттман также не отличался привлекательной наружностью. У него было круглое лицо, очень светлая кожа, злобные маленькие глазки, а также толстый приплюснутый нос. В данный момент, однако, меня интересовала не столько его невзрачная внешность, сколько пистолет калибра 0,25, который скрывался в его пухлой руке. Пистолетик был так себе, но из него, случалось, тоже убивали, и мне совершенно не хотелось присоединиться к этой компании. Поэтому я послушно выбрался и двинулся к своему прицепу.

      — Куда вы? — подозрительно осведомился толстяк.

      — Надо выпустить собаку. А то она давно уже сидит там взаперти, бедняга.

      — Не надо. Пусть сидит.

      — Очень немногих из нас разрывали в клочья свирепые лабрадоры, — усмехнулся я, — если вас пугает это. — Я решил воспользоваться случаем и напомнить о репутации Нистрома как знатока собак. — Самое ужасное, что вас ожидает, это гибель от его шершавого языка, если он пожелает вас облизать.

      — Пес тут ни при чем, — равнодушно отозвался Стоттман. — Его мы уже видели. Вы лучше покажите нам того, кого вы якобы застрелили.

      — Он вон на том холме, чуть слева, — отозвался я, показывая направление рукой. — Я уже рассказывал: девица послала меня по открытой местности поискать её собаку, — если вас интересуют подробности, сучку, которой и в природе не было. Я заметил, что в кустах прячется человек с винтовкой, подкрался к нему сзади с револьвером…

      — Покажите нам…

      Мы стали подниматься в гору. Напряжение нарастало. Я придумал несколько доводов, по которым Пат Белман могла убрать труп своего партнера, но, к счастью, они не оказались такими смышлеными, как я. А может, я просто насмотрелся фильмов, где покойники проваливались сквозь землю. Так или иначе, волосатый мальчишка спал мертвым сном на прикладе своей винтовки.

      — Вот он, — сказал я. — Мой револьвер у вас. У меня не было возможности перезарядить его, в барабане пустой патрон. Понюхайте, и вы поймете, что из револьвера стреляли несколько часов назад. Обратите внимание на отверстие от пули-калибр совпадает.

      — Держи его на прицеле, Пит, — сказал толстяк, спрятал свой пистолетик и наклонился осмотреть рану. Потом он выпрямился, потирая руки.

      — Пулевые отверстия трудно отличить друг от друга, мистер Нистром, — сказал он. — Но даже если вы и правда застрелили его, то что это доказывает?

      — Разве не понятно, что это западня. Они хотели убрать меня и ввести в игру двойника, того, которого вы встретили в клинике с собакой, хотя мне трудно поверить, что кто-то примет эту косматую дворнягу за настоящего Лабрадора.

      — Мы не специалисты в этой области, мистер Нистром. — Затем Стоттман посмотрел на труп и так стукнул его ногой, что тот перекатился на спину. Я издал какой-то протестующий возглас, но Стоттман отозвался:

      — Не один ли черт! Этот подонок давно мертв. Он ничего не чувствует.

      Он явно испытывал меня, проверял, насколько я похож на курьера, о котором ему кое-что явно успели рассказать. Я вспомнил, что Грант Нистром был дилетант, а не закоренелый убийца.

      — Ладно, валяйте, — сказал я, делая вид, что судорожно сглатываю. — Вы-то небось успели насмотреться на покойников. Я лично вижу такое впервые.

      Похоже, я сделал правильный ход, потому что мои слова слегка смутили его.

      — Откуда вы стреляли? — спросил он.

      — Вон оттуда, — кивнул я головой в сторону бугра, поросшего высокой травой.

      — Проверь, Пит, — буркнул Стоттман. Человек с индейским лицом отправился выполнять приказ, а Стоттман поглядел на убитого, затем спросил:

      — Вы его знали?

      — Нет.

      — Почему же тогда застрелили?

      — Я же говорил. Он хотел застрелить меня.

      — Вы бы могли незаметно ускользнуть и оставить его ни с чем.

      — Ладно, все дело в собаке, — признался я. — Я привязал Хэнка, но он перегрыз поводок и помчался на мой запах. Этот мерзавец увидел его и стал целиться. Он хотел убить мою собаку! — Я добавил в интонации немного негодования. — Вот я и угостил его пулей. Тот, кто способен хладнокровно застрелить охотничью собаку, на мой взгляд, не имеет права жить.

      — К сожалению, мертвые люди доставляют больше хлопот, чем мертвые собаки, — сказал Стоттман. — Что вы собирались с ним сделать? Засушить для гербария?

      Я заставил себя немного поежиться, потом как бы пришел в себя и раздраженно буркнул:

      — Это ведь, как я понимаю, ваша проблема, мистер Стоттман?

      — Почему вы так решили?

      — Это же ваша территория. Я лишь мальчик на побегушках. Предполагалось, что вы держите здесь ситуацию под контролем. Вместо этого вы доводите дело до того, что я попадаю в засаду и вынужден отстреливаться. Теперь, если вас удовлетворяют мои объяснения, дайте мне то, что я должен забрать, и я снова двинусь в путь. Убирать территорию — ваша работа, не моя. И лучше уж закопайте покойника поглубже, чтобы никто не прицепился ко мне, когда я двинусь на север. Иначе наше общее начальство выразит неудовольствие тем, как ведутся дела в городе Паско.

      Это не очень испугало Стоттмана. Он по-прежнему холодно изучал меня и словно не расслышал моих последних слов. Затем он обернулся к появившемуся Питу.

      — Ну что?

      — Там действительно кто-то был и стрелял из травы.

      Толстяк задумчиво посмотрел на бугор, потом на меня.

      — Как же так получается? — спросил он меня. — Вы стреляете как снайпер, а работаете каким-то жалким курьером. Далеко не каждый может попасть человеку в позвоночник из револьвера со ста ярдов.

      — Там не сто ярдов, а меньше, — отозвался я, — да и к тому же стрельба из револьвера — мое старое хобби. Мне нравится путешествовать, я уже набрался необходимого опыта, и мне доверяют. Ну, а поскольку я неплохо владею оружием, то вполне могу за себя постоять. И к тому же у меня нет никакого желания становиться профессиональным убийцей.

      — Говорите, вам доверяют? — переспросил толстяк и плюнул рядом с трупом. — Нет, Пит, — сказал он напарнику. — Мне нравится этот тип. Слишком уж он хладнокровный. Слишком уж он лихо проделал все это для курьера-дилетанта. Тут попахивает профессионалом. Что ты на это скажешь?

      — Даже не знаю, мистер Стоттман, — сказал темнолицый. — А что было в ветлечебнице?

      — Там я видел ещё одного типа. Такого же высокого, как и этот. И тоже с собакой. Но он оказался не тот. Когда я в этом удостоверился, то ушел, так и не передав ему собачьи витамины.

      — Если тот оказался не наш человек, стало быть, с этим порядок, — сделал вывод Пит.

      — Боюсь, Пит, что логика — не самое твое сильное оружие. Из того, что нас не устраивает один, вовсе не следует, что нас должен непременно устроить другой. Жаль, я не попросил Мередит составить мне компанию…

      Он сказал это, не глядя на меня, равнодушным тоном, словно упомянул сущий пустяк. Он делал вид, что его совершенно не интересует, услышал я эту фразу или нет.

      К счастью, о Мередит я уже слышал во время инструктажа. Правда, мне пришлось ради этого немножко потрудиться, но в конце концов, от одного из розоволицых агентов мистера Смита — они удивительно краснеют и потеют, когда речь заходит о сексе или секретности, — мне удалось получить эти сведения. Похоже, они имели отношение и к сексу и к секретности.

      Все началось с моего невинного вопроса:

      — А как насчет подружек?

      — Что вы имеете в виду, мистер Хелм?

      — Я должен сыграть роль крепкого, загорелого, спортивного парня, и вы рассказали мне обо всем, кроме одного: с кем он спит. Предпочитает ли он девочек или мальчиков или кладет себе в постель этого пса?

      Вот тут-то мой собеседник и порозовел.

      — Насколько нам известно, мистер Хелм, — сухо отозвался он, — Нистром вел вполне нормальную половую жизнь.

      — Отлично, — сказал я. — Судя по вашим стандартам, эпитет «нормальный» означает, что он все-таки предпочитал девочек, а вернее, одну-единственную. В таком случае мой вопрос несколько видоизменяется: — Как насчет подружки?

      — Вы вряд ли встретите её там, на севере, мистер Хелм, а потому не стоит загромождать голову такими необязательными деталями…

      — Кто играет роль Нистрома — я или вы? Нет, уж, позвольте мне самому решать, что тут обязательно, а что нет. Кто же эта девушка, что так прочно вошла в жизнь Гранта Нистрома, а вернее сказать, в мою жизнь?

      — Похоже, — неохотно промямлил он, — это довольно состоятельная светская дама с радикальными наклонностями, по имени Элизабет Мередит.

      Стоттман ждал. Я это почувствовал. Он ждал, что я никак не отреагирую на фамилию Мередит, и будет очко против меня, потому как вряд ли человек, оказавшийся в ситуации Нистрома, равнодушно воспримет упоминание вслух о его возлюбленной. Может, Стоттман надеялся, что я тут же разоблачу себя, спросив, а кто это, или сочту, что это не женщина, а мужчина. Он был не глуп, несмотря на свою поросячью внешность, и у него был нюх на неладное, что опять-таки признак хорошего агента.

      — Мередит? Либби Мередит? — воскликнул я. — Она что, здесь? Где вы её видели?

      Стоттман поглядел на меня, и если мой ответ его разочаровал, он никак это не выказывал. Он сказал:

      — Вам лучше знать, где я мог её видеть. Даже если вы появились после того, как она зашла в лечебницу, то её машина стояла у входа. Как это вы ухитрились не узнать машину, мистер Нистром?

      Мой мозг работал с лихорадочной быстротой.

      — Это вы про желтый «кадиллак»? — усмехнулся я — Так Либби меняет машины, как филателисты — марки. Значит, это её «кадиллак»? А я и не знал, что она появится здесь. Я оставил её в Сан-Франциско.

      — Сейчас она уже, наверное, возвращается в Сиэтл. Я связался с начальством и попросил прислать мне кого-то, кто сможет удостоверить вашу личность. После того как вы любезничали с той блондинкой на берегу, вместо того чтобы принять товар, я должен был убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете.

      — Вот и удостоверились, — усмехнулся я. — Хорошую проверку вы мне устроили. Если бы только вы позволили Либби посмотреть на меня, она бы подтвердила, что я — это я.

      — Откуда я знал, что в лечебнице появится тот тип. Она должна была появиться с собакой — для правдоподобия. Подать мне знак — да или нет — и, не заговаривая, тотчас же удалиться. К тому времени, когда я понял, что ей не мешало бы опознать ещё одного, она уже ехала обратно.

      Я задумчиво нахмурился и, помолчав, сказал:

      — Что ж, есть очень простой способ все решить. Как далеко отсюда до Сиэтла? И где она там остановилась?

      — «Холидей-инн», комната двадцать семь. — Стоттман колебался. — До Сиэтла миль двести, но вообще-то…

      — Если Либби даст свое добро, согласитесь ли вы передать мне то, что положено, или вы придумаете ещё массу причин, чтобы не выполнять приказ? — спросил я.

      — Ехать долго, мистер Стоттман, — мрачно заметил смуглолицый Пит, — а уже поздно. Господи, он знает про мисс Мередит, он знает про все остальное. Он должен быть тот, кто нам нужен. Почему не отдать ему…

      — Никто никому ничего не должен, Пит, — возразил толстяк. — Ты приберешь этот труп, причем как следует, а потом встретимся в «Холидей-инн». Я поеду туда с этим джентльменом. — Его маленькие подозрительные глазки буравили меня насквозь. — Сдается мне, Пит, что он врет. Врет, как не знаю кто.

      Самое грустное во всем этом заключалось в его полной и безусловной правоте.

     

      Глава 8

     

      Дорога до Сиэтла заняла у нас шесть часов. Вообще-то я мог бы доехать и быстрее — дороги неплохие, да и пикапчик держался молодцом, но я не особенно стремился приблизить момент, когда из-под меня, так сказать, выбьют табуретку.

      Преодолев пару горных перевалов, мы въехали в город с востока. У меня возникло впечатление, что поездка в темноте лишала нас возможности полюбоваться живописными ландшафтами, но вообще-то у меня хватало забот без того, чтобы огорчаться по поводу не увиденных красот. Непредвиденные ситуации, когда ты не в состоянии ничего рассчитать заранее, так не изматывают, как опасность, надвигающаяся на тебя медленно, но неуклонно.

      Сейчас я шел навстречу собственной гибели. Как только мисс Элизабет Мередит увидит меня и откроет рот, моя песенка окажется спетой. Конечно, это не значит, что я получу пулю прямо там, в её номере, но жить мне останется ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы доставить меня в какое-нибудь тихое, уединенное местечко.

      Вопреки всем нашим планам, мною вряд ли займется Ганс Хольц. Стоттман, конечно же, обойдется без помощи иностранного гастролера. Да, не все стратегические схемы Мака отличаются безупречностью.

      Основной вопрос заключается в том, как долго мне ещё продолжать этот дурацкий маскарад, надеясь на чудо. Самое разумное, пожалуй, было бы закончить спектакль прямо сейчас, пока ещё на сцену не вышла наша героиня. Я вполне мог справиться со Стоттманом один. Он, конечно, был подозрительным мерзавцем, но я заметил, что и ему не чужды сомнения насчет верности избранной им тактики, да и за весь долгий путь я не совершил ни одного ложного движения. Вероятность того, что он несколько расслабился, была высока. И опять же он был один.

      Если действовать сейчас, пока к нему не присоединился его партнер и пока его подозрения не подтвердились, я мог бы избавиться от его общества. Позже задача станет куда более трудной, если вообще выполнимой.

      С другой стороны, мне удалось установить с ним кое-какой контакт и страшно не хотелось все ломать. Если ты не умеешь выдержать свой блеф до конца, лучше не играть в покер, напомнил я себе. Лучше уж сыграть ва-банк. Господи, женщина, к которой мы едем, вполне может поскользнуться в душе и разбить себе голову или напиться до потери сознания. Наконец она может сесть в свой желтый «кадиллак» и отбыть в неведомые дали. Если её не окажется на месте, моя готовность встретиться с ней послужит доказательством моей надежности в глазах Стоттмана. Мне просто требовалось маленькое везение.

      Отель «Холидей-инн» находился в южной части города, и, стало быть, нам нужно было сделать значительный крюк. Мы потратили время, пока я выписывался из мотеля в Паско, потом долго добирались до Сиэтла, а теперь дважды заблудились, пытаясь разобраться в указателях на шоссе, обозначавших проезд к тем или иным улицам этого большого приморского города, в котором мостов и акведуков было больше, чем в Стокгольме или Венеции. В общем, когда мы подъехали к отелю, был уже двенадцатый час. Желтый «кадиллак» стоял на стоянке. Вот вам и везение.

      Стоттман жестом велел мне поставить пикап возле «кадиллака». Когда мы оказались у машины, он снова навел на меня свою пушку. Я двинулся к прицепу.

      — Не надо, — сказал Стоттман.

      — К черту! — отмахнулся я. — Убирать грязь придется мне, а не вам.

      — Вы тянете время, Нистром, — сказал он. — Вы боитесь встречи с Мередит.

      — Думайте, что хотите, — пожал я плечами, — но либо я прогуляю пса, либо стреляйте в меня сразу же. Выбирайте. Вылезай, Хэнк. И не вздумай укусить этого человека. У тебя заболит живот.

      Пес даже не подумал лизнуть меня. Путь был долгим, и он стремглав ринулся в кусты на встречу с природой.

      — Так, а теперь что вы задумали? — спросил Стоттман, когда я сунул голову в домик.

      — Хочу покормить его. Собаки, случается, едят. Эй, Принц Ганнибал, ну-ка, назад! — Пес послушно нырнул в домик. Не успел я закрыть дверь, как он жадно набросился на свой ужин. Затем я обернулся к Стоттману и сказал: — Видите, как все оказалось легко и приятно. Не облаял, не укусил. А вы, небось боялись, что он разорвет вас на части? Ладно, скотина в корале, теперь пошли к Либби и поставим все на свои места. Где там номер двадцать семь?

      — Судя по машине, в этом крыле. Судя по номеру, на втором этаже.

      — Умно! — восхищенно отозвался я и стал первым подниматься по лестнице в торце, а затем по коридору к номеру двадцать семь, который оказалось совсем не трудно отыскать.

      — Стучите! — сказал Стоттман, держа меня под прицелом.

      Я постучал. Воцарилась долгая пауза. Я хорошо помнил о наличии у Стоттмана пистолета калибра ноль двадцать пять. Я слышал истории о том, как легкие пули отклонялись толстым пальто, но такового на мне сейчас не было. Стоттман властно кивнул головой. Я было поднес руку к двери, и, словно от этого прикосновения, она мигом распахнулась. В дверях стояла женщина хорошего роста, удачного сложения и настолько хорошо за собой следившая, что про её возраст можно лишь сказать так: старше двадцати, моложе сорока. Проявив настойчивость, я извлек из молодых людей мистера Смита информацию, смысл которой состоял в том, что ей было ровно тридцать. Темные волосы были коротко — я бы сказал, даже по-мальчишески — подстрижены, если бы это что-то значило в наш век косматых юнцов, но в её лице и фигуре как раз ничего мальчишеского не было.

      На ней по-прежнему были желтые шелковые брюки, белая кружевная блузка и желтый шелковый жакет, распахнутый так, словно она собиралась его снять, и в этот момент ей помешали. Ее наряд выдержал сегодня тяжкое испытание, да и она, судя по всему, тоже. Когда я постучал, она явно собиралась принимать ванну. Но, несмотря на усталость, запыленность и растрепанность, она все же оставалась весьма привлекательной женщиной, и в обычных обстоятельствах я был бы только рад с нею познакомиться. Сегодня, однако, я бы предпочел гремучую змею.

      Пока она переводила взгляд с меня на Стоттмана и снова на меня, на её лбу обозначилась легкая складка. Затем она сделала шаг вперед и обвила руками мне шею.

      — Грант! Милый! — воскликнула она. — А я так за тебя волновалась.

     

      Глава 9

     

      Существует несколько категорий женщин, носящих имя Элизабет, и вы легко можете вычислить, к которой относится каждая из них по уменьшительному имени. На одном полюсе обитают робкие милые Бет. Когда-то я сам был женат на такой. Это было в тот период, когда я покинул секретную службу и стал зарабатывать на жизнь с помощью пишущей машинки и фотоаппарата. Что ж, такое случается с теми, кто удаляется от наших секретных дел. Потом она узнала о моем темном и грозном прошлом, и это сломало наш брак. Типичная Бет с её сверхчувствительностью. Она отправилась в Рино, а я вернулся к Маку. С тех пор я считаю себя экспертом по имени Элизабет. В середине спектра располагаются вполне нормальные, уравновешенные девушки, которых зовут Бетти. На другом полюсе находятся крутые сексапильные дамы, именующиеся Лих или Либби. Не стану утверждать, что тут не бывает исключений, но в целом все устроено именно так.

      Либби Мередит не оказалась исключением из правила. Возможно, она устала от сегодняшнего путешествия, но поцелуй, полученный мной, не свидетельствовал о признаках переутомления. К тому времени как она закончила, я со смущением признал, что под этим слегка увядшим нарядом скрывается полная сил женщина, с которой надо что-то делать, и если рядом нет кровати, то достаточно будет и большого ковра. Разумеется, сейчас это звучало несколько странно, но тем не менее, именно такое чувство я испытал.

      Она чуть отпрянула и посмотрела на меня. В её зеленых глазах сверкнули преступные огни — она, видно, вполне догадывалась о том, какой биологический эффект производила. Но Стоттман никак не мог видеть выражение её глаз. Голос же был нежен.

      — Милый, — проворковала она. — Если бы ты знал, как я испугалась за тебя, когда увидела в той дурацкой лечебнице какого-то типа, с черной собакой, — он явно изображал тебя. Я решила, что он либо убил тебя, либо куда-то спрятал, чтобы сыграть твою роль. Я хотела отправиться тебя искать, но знаешь, как тут все относятся к приказам. Ты в порядке?

      — Ну конечно, — сказал я. Пока она говорила, я успел кое-что понять, и надо сказать, роль она мне отвела нелегкую. — Какие-то психи-подростки пытались заманить меня в ловушку, но мне удалось отстреляться.

      Я попытался изобразить деланное равнодушие — именно так должен был говорить, на мой взгляд, Грант Нистром, впервые доказавший, что он настоящий мужчина. Либби испуганно ахнула:

      — Отстреляться? — переспросила она, тоже актерствуя. — Милый, но ты же курьер, а не автоматчик. Если бы я знала, когда уговаривала тебя принять участие во всем этом, что тут имеется хоть малейший риск… — Она замолчала, и по её лицу трудно было сделать какие-то выводы о том, что она на самом деле думала. — Тебе… тебе пришлось кого-то убить?

      По её насмешливому взгляду я понял, что она прекрасно понимала: стрелять в людей мне не в новинку. Было нетрудно догадаться, откуда пришла к ней эта информация. Опять же я начал понимать, от кого люди мистера Смита узнали такое большое количество подробностей об интимной жизни Гранта Нистрома. Правда, я никак не мог пока вычислить, почему она выдала эти сведения властям, а также почему поспешила оказать мне помощь в исполнении роли её возлюбленного, если он, конечно, таковым являлся.

      — Я уложил одного сопляка с хитрой винтовкой. Он пытался застрелить Хэнка. — Я старался говорить так, как это сделал бы Нистром, расписывая свой первый подвиг в области человекоубийства. Это все равно, что стрелять рыб в бочке. Гораздо труднее выслеживать оленя или лося. Человека подстрелить куда проще. Он не чует твое приближение и умирает быстрее.

      Либби очень мило поежилась.

      — Не надо! Если бы я только знала, что ты будешь вынужден убивать, я ни за что бы не впутала тебя во все это. Но ты жив-здоров, и я надеюсь, мистер Стоттман позаботился обо всем прочем, так что у тебя не возникнет никаких проблем с полицией.

      — Конечно, мистер Стоттман прекрасный помощник. Таких, как он, нигде днем с огнем не найдешь. Кстати, куда ты дела свою машину? Если бы я знал, что ты теперь раскатываешь в желтой жестянке, нам бы не пришлось нестись сюда из Паско. — Полагая, что она на моей стороне, я решил предупредить её не задавать мне никаких опасных вопросов на эту щекотливую тему. Она чуть нахмурила брови, давая мне понять, что я напрасно не опознал желтый «кадиллак». Минус сотрудникам мистера Смита, помешанным на секретности. Слава Богу, мне удалось вытянуть из них хотя бы имя подруги Нистрома. Осталось надеяться, что подозрительный Стоттман не удосужится проверить дату приобретения «кадиллака».

      — Я же говорила тебе, что покупаю себе новую машину, — быстро отозвалась Либби. — Ты пропустил это мимо ушей. И ещё ты не сказал, почему приехал сюда — хотя, конечно же, я безумно рада тебя видеть.

      — Спроси нашего друга, — сказал я, кивнув головой на дверь. — У него возникла проблема, и он решил, что только ты можешь тут ему помочь.

      — Чем могу быть полезна вам, мистер Стоттман? — спросила она толстяка.

      Толстяк помялся и затем осведомился весьма официальным тоном:

      — Вы знаете этого человека, мисс Мередит?

      — Знаю ли я его? — удивилась она. — Ну конечно! Это я завербовала его в Сан-Франциско, когда нам понадобился курьер, который имеет обыкновение много путешествовать в разных районах Америки. Конечно, я его знаю. Потому-то меня и позвали в Паско, чтобы я проверила, с кем вы выходите на связь. Милый, что, собственно, происходит? — обратилась она уже ко мне.

      — Мистеру Стоттману всюду мерещатся двойники, — рассмеялся я. — Он полагает, что если один человек прикинулся Нистромом, то у него могут найтись подражатели. Он хочет быть абсолютно уверенным, что я — это я. Скажи ему, что это так.

      — Разумеется, ты — это ты. Что за чушь!

      — Меня ты можешь не убеждать, — рассмеялся я. — Мне это и так давно известно. Скажи ему. Сделай официальное заявление.

      Либби холодно посмотрела на Стоттмана и сказала:

      — Не знаю, о чем может быть речь, но это просто смешно. Я готова засвидетельствовать, что этот человек и в самом деле Грант Нистром, а никакая не подделка. Ну как, вам этого достаточно, мистер Стоттман, или вы предпочитаете, чтобы я сделала письменное заявление, каковое заверили бы должностные лица в местном суде? — Толстяк промолчал, и Либби обратилась ко мне: — Он передал то, что должен, Грант?

      — Господи, нет, конечно, — ответил я. — Потому-то мне и пришлось доставить его сюда в темноте. Двести с лишним миль! Из мистера Стоттмана надо все тащить клещами. Но, может, если мы оба его очень попросим, он расстанется с теми крохами, которые его команде удалось тут наскрести, и я смогу двинуться дальше на север, где меня ожидает улов побогаче.

      Маленькая хитрость сработала. Стоттман не вынес такого преуменьшения своих заслуг, его профессиональная гордость оказалась уязвлена, и он сказал:

      — Ничего себе крохи! У меня, по сути дела, есть ключи от СЗБС! — при этих словах он похлопал себя по карману пиджака. — А без этого ключа вся информация, которую вы получите на севере, будет лишена смысла.

      Аббревиатура ничего мне не говорила. Мне не сообщали про организацию, систему или объект, скрывающийся за этими буквами. Похоже, как и имя Либби Мередит, это было нечто явно знакомое Гранту Нистрому, а теперь, стало быть, мне, но комментировать услышанное необходимости не было, поэтому я лишь сказал:

      — Отлично, это не крохи, а огромный кусище. И если вы удостоверились, что я — это я, давайте, что у вас для меня имеется.

      Стоттман колебался. В его маленьких карих глазках были неуверенность и огорчение. Он уставился на Либби, а она сказала:

      — Ну, что вас теперь беспокоит? Хотите, чтобы мы вызвали кого-нибудь из Сан-Франциско, чтобы развеять все ваши сомнения насчет правдивости моих слов? Это, конечно, окончательно поломает график Гранта, но кому до этого будет дело — главное, чтобы вы были довольны, мистер Стоттман, верно?

      Мне стало жалко объект её сарказма. Несмотря на свою малопривлекательную наружность, он был неплохим агентом. Он доверял своей интуиции. А таковая подсказывала ему, что я самозванец, кто бы там за меня ни был готов поручиться. Однако он не собирался переступить черту, за которой могли начаться неприятности. Он имел все задатки хорошего агента, но в то же время он был и чиновником, знавшим, где и как себя вести. Он пожал своими пухлыми плечами.

      — Ладно, — пробормотал он, вытаскивая из кармана коричневую стеклянную баночку, полную каких-то больших таблеток. — Держите, Нистром. Минуточку… Как должна была осуществляться передача?

      Я вздохнул, как подобает человеку, у которого вот-вот лопнет терпение.

      — Я должен был сидеть в ветлечебнице с псом на поводке. Вы подходите и спрашиваете: «Это Лабрадор? Какой красивый. Как его зовут?» А я отвечаю: «Да, это Лабрадор. А зовут его Хэнк». — Я метнул мрачный взгляд на Стоттмана и осведомился: — А вы что должны ответить?

      — Я должен был ответить: «Нет, я имею в виду его полное имя. Ведь у него, наверное, неплохая родословная?»

      — После этого, — отозвался я, — мне нужно было сообщить полное имя собаки… Господи, те, кто придумывает такие церемонии, к сожалению, сами никогда не выполняли оперативной работы.

      Стоттман и не подумал улыбнуться.

      — А потом, мистер Нистром? — настаивал он.

      — А потом вы должны были учинить скандал медсестре. Сказать, что вчера она дала вам не те собачьи витамины, которые вы просили. Девушка, скорее всего, должна была принести извинения и начать искать то, что вы потребовали. Мне же нужно было быстро встать и спросить: «Это что, петтэбс? Их как раз и принимает моя собака, и они у меня кончаются. Могу ли я взять их?» Вот, собственно, и все.

      — А что ещё в банке, кроме витаминов, Нистром? Маленькие глазки Стоттмана подозрительно буравили меня. Но я только пожал плечами.

      — Не знаю и знать не хочу. Мне только известно, что там кое-что важное и что я должен передать это дальше определенным способом. Вы мне сказали еще, что это волшебный ключ, но я постараюсь забыть об этом как можно скорее. Чем меньше знаешь, тем реже в тебя стреляют. А то я что-то слишком часто играю РОЛЬ мишени в этой поездке.

      И снова я озадачил его, дав верный ответ. Я протянул руку, он положил мне на ладонь баночку, повернулся и направился к двери.

      Когда дверь за ним закрылась, я обернулся к Либби Мередит и хотел что-то сказать, но она покачала головой и приложила палец к губам. Тем же самым пальцем она показала на столик у двери. На нем лежала шляпа Стоттмана. Древнейший фокус в мире.

      Я улыбнулся, сунул витамины в карман и, подойду к женщине, заключил её в объятия, делая то, что диктовала обстановка. Она не оказала сопротивления. Напротив, сочла, что это интересная перспектива, требующая её полного содействия. Мы были оба вполне правдоподобно взъерошены и румяны, когда дверь вдруг распахнулась.

      Мы отскочили друг от друга, убедительно изображая смущение.

      — Право, мистер Стоттман, — начала было Либби.

      — Виноват, я забыл шляпу. — Какое-то время Стоттман мрачно оглядывал нас. Я никак не понимал, зачем, собственно, он собирался нас застать. Думаю, он и сам вряд ли мог бы ответить на этот вопрос. Похоже, он просто считал, что должен сделать ещё одну попытку. За его спиной маячил смуглолицый Пит. — Прошу прощения, — сказал Стоттман и снова удалился.

      На сей раз, прежде чем обернуться к Либби Мередит, я удостоверился, что дверь заперта.

      Я увидел, что она как ни в чем не бывало расстегивала свою блузку. :

      — Они уверены, что мы сейчас будем заниматься именно этим, — проворковала она. — Стоит ли их разочаровывать?

      Мы решили, что не стоит.

     

      Глава 10

     

      Я проснулся и обнаружил, что нахожусь в большой комнате в чем мать родила и в обществе голой женщины. С точки зрения морали это было, конечно, ужасно, но мораль в нашем деле не играет никакой роли, а потому я переключился на изучение профессиональных аспектов сложившейся ситуации.

      Может быть, это и покажется черной неблагодарностью, особенно после проведенной вместе — и весьма неплохо проведенной — ночи, но я все-таки очень хотел понять, чего же хочет от меня мисс Мередит. Интересы дела вовсе не требовали от неё тащить меня в постель, а я давно уже отказался от иллюзий насчет собственной неотразимости, каковая заставляет женщин, увидев меня, сразу бросаться мне на шею. Вместо этого я старался понять, какими же скрытыми от меня мотивами руководствуются женщины, поступая столь раскованно.

      — Как тебя зовут, милый? — ворвался в мои путаные утренние размышления голос Либби Мередит. — Я не имею в виду фамилию Нистрома.

      Я обернулся в её сторону. Она явно проявляла легкомыслие в вопросах конспирации. Я и сам не делаю из этого фетиша, но, как известно, существуют электронные подслушивающие средства, которые нетрудно установить в номере отеля. Словно прочитав мои мысли, женщина рассмеялась.

      — Успокойся, милый. Я по-прежнему являюсь очень важной персоной в организации и пользуюсь поистине безграничным доверием. Они ни за что не поставят «жучка» в моем номере.

      Для человека, имеющего отношение к секретной деятельности, это была очень наивная речь. Я улыбнулся и сказал:

      — Если под «организацией» вы подразумеваете эту русскую шпионскую паутину, что образовалась на нашем Западном побережье, то я в первый раз слышу, чтобы они доверяли кому-то, а в первую очередь дилетантам, скуки ради играющим в шпионов.

      Я пустил пробный шар. Он прошел, или по крайней мере она сделала вид, что прошел. Во всяком случае, она не слишком-то обиделась. Настоящий политический идеалист, радикал или ретроград взовьется к небесам, если вы только попробуете назвать его дилетантом, ищущим острых ощущений. Мисс Мередит лишь слегка прищурилась.

      — Не надо вредничать, милый. Я вытащила тебя из ямы вчера вечером, а потому по крайней мере выбирай выражения.

      — Виноват, мэм, я кладу свои манеры в карман штанов, и когда их снимаю, то, стало быть, остаюсь и без манер. И опять-таки, я хоть и благодарен за то, что ты спасла меня от неприятностей, но, с другой стороны, я все равно не потерял интерес к тому, от чего вы меня избавили. — Я протянул руку и провел пальцем по её груди, еле прикрытой простыней. — В общем, мисс Мередит, я прекрасно провел с вами время. Какая будет плата за удовольствие?

      Она снова прищурилась, потом рассмеялась:

      — Вы, пожалуй, мне понравитесь. Грант был симпатичен, но не умен, а женщине надоедают мужчины, которые питают к ней безграничное доверие. Бедняга…

      — Это точно, — согласился я. — Бедняга. Он так вам надоел, что вы подставили его под пулю? И снова она не рассердилась.

      — Нет, — тихо сказала она. — Только впутала его в предательство. Просто когда за тобой ходит здоровый мужик с большими телячьими глазами и просит «только приказать», искушение делается слишком большим. Но я не знала, что ставлю под угрозу его существование. Мне, напротив, обещали, что в качестве курьера он не будет особенно рисковать — если, конечно, не считать риском шанс угодить за решетку. Да и тут опасность невелика, если, конечно, у человека есть пара извилин.

      — А вы, значит, им поверили?

      — Почему бы и нет? Все это оказалось смертной скукой. Я-то думала, там будет весело, но оказалось, что горстка унылых мужчин и женщин рыщет и фотографирует пыльные документы из разных чужих шкафов. Я уже собиралась послать их подальше и начать грабить магазины или что-то в этом духе, когда… когда Грант исчез. А затем появились двое людей из правительственной организации и показали мне два трупа — его и собаки. — Она помолчала и сказала: — У них был такой мертвый вид! Не знаю, понятно ли я выражаюсь…

      — Вполне, — уверил её я. — Стало быть, вы решили поменять союзников и в виде искупления грехов помочь новым друзьям?

      — Какое там искупление? — вспылила она. — Они погубили Гранта. За это я разорву их поганую шпионскую паутину, до самого Пойнт-Барроу, штат Аляска, а то и Анкориджа. Вряд ли у этих есть что-то северней. И я разберусь со всеми остальными, кто приложил руку к гибели Гранта. Кстати, вы так и не сказали, как вас зовут.

      Такой переход застал меня врасплох.

      — Разве они не сказали вам в Сан-Франциско? — осторожно спросил я.

      — Эти правительственные бойскауты? Да у них все было государственной тайной. Они только сказали, что кашли замену Гранту и что им нужна информация о маршруте и инструкциях, которые имел Грант. Потом они показали мне вашу фотографию, ту, где вам покрасили волосы. Они спросили, похож ли этот человек на Гранта, а я сказала, что не очень.

      — Все совпадает, — улыбнулся я. — Они и мне ничего не хотели рассказывать. Мне приходилось тащить из них сведения клещами. Слава Богу, я пошел на это. В этой фирме все поражены вирусом скрытности.

      — Вы там тоже работаете?

      — К счастью, нет. Меня им одолжили на время.

      — Но вы тоже, значит, представляете правительство?

      — Так точно.

      — В хорошеньком месте вы оказались, — улыбнулась Либби Мередит. — В постели с вражеской шпионкой, даже если она успела раскаяться.

      — Каков агент, такое и место, — улыбнулся я. — А зовут меня Мэттью Хелм. Но теперь, когда вы услышали мое имя, постарайтесь скорее его забыть.

      — Хорошо. Просто я так устала от всей этой сверхсекретности… — Она, поколебавшись, спросила: — Но если они не сообщили вам, что я работаю на них, как же вы не побоялись приехать сюда со Стоттманом? Неужели вы не понимали, что я могу разоблачить вас, как только вы сунете нос в мой номер?

      — Понимал. Я просто блефовал. Он с самого начала почуял неладное, надо было как-то его осадить. Но когда я ехал сюда, то надеялся на везение — вдруг вы убыли в неизвестном направлении. Или выпали головой вперед из окна на бетонные плиты. Кстати, а что вы вообще делаете в Сиэтле? Эти всезнающие бойскауты в Сан-Франциско уверяли меня, что мне незачем знать о вашем существовании, потому как якобы я не встречусь с вами в этих краях.

      — Я им не подчиняюсь. Если они уверены в противоположном, то сильно заблуждаются. Выпить не желаете?

      — В половине восьмого утра? — спросил я, глядя на часы. — Вы часом не алкоголичка?

      — Я женщина, которая желает выпить в половине восьмого утра, вот и все.

      Она выбралась из постели, не обращая внимания на собственную наготу. Ее фигура смотрелась отлично, как в одежде, так без оной, что бывает совсем не часто и то, как правило, у совсем молоденьких. Раскидав ногой кучу одежды — своей и моей, она раскопала свои брюки и натянула их, не позаботясь облачиться в трусики. Затем она извлекла из той же кучи блузку, поморщилась, увидев, какая она мятая — и тоже нацепила на себя. Босиком она прошествовала к туалетному столику, сорвала бумажную оболочку со стакана, налила в него добрую порцию виски, добавив самую чуточку воды.

      — Вы уверены, что не желаете? — спросила она меня.

      — Абсолютно. Мне предстоит долгий марш-бросок на машине, если я хочу уложиться в график и не пропустить встречу в Британской Колумбии.

      Я тоже вылез из кровати и начал одеваться. У меня, правда, не получалось той раскованности, с которой проделала одевание она. Не то чтобы я сгорал от смущения, но знакомство наше было недавним, и я почувствовал себя уверенней, когда застегнул молнию на брюках. Я посмотрел на Либби Мередит, раскинувшуюся в большом кресле и с улыбкой изучавшую меня.

      — Костлявый какой, — пробормотала она.

      — Не костлявее других ваших знакомых. По крайней мере, одного, — напомнил я. Ее улыбка мигом угасла.

      — Зачем вспоминать старое? — спросила она.

      — Потому что это стержень нашего существования. Нашего сосуществования, точнее сказать. Я нахожусь здесь, потому что должен сыграть роль высокого костлявого парня, которого вы неплохо знали. Полагаю, что и вы здесь именно по этой причине.

      — Да, я приехала, чтобы помочь вам убедительней исполнить эту роль.

      — Мне не говорили, что я получу от вас какую-то помощь. Скорее наоборот. ? Она рассмеялась.

      — Мне тоже. Собственно, я должна была остаться в Сан-Франциско под угрозой страшных кар — правда, мне не сообщили, в чем именно они могут состоять. Возможно, в данный момент меня ищет целый отряд правительственных мальчиков, чтобы найти и посадить под замок. Но я-то понимала, что их план вряд ля претворится в жизнь так просто. Рано или поздно у кого-то возникнут сомнения. Причем скорее рано…

      — Вот сомнения и возникли у Стоттмана.

      — Правильно, — подтвердила она. — И если бы за вас не поручился член ложи, ваш спектакль давно бы закончился, так? Поэтому я и поехала сюда, не сообщив этим остолопам. Чтобы быть наготове, вдруг я вам понадоблюсь.

      — Спасибо за заботу. Могу ли я рассчитывать на дальнейшее содействие?

      — Все, что в моих силах… После того как я неплохо потрудилась на этих проклятых шпионов, я могу позволить себе определенную свободу… Мы с Грантом были весьма близки. Поэтому вряд ли кто-то что-то заподозрит, если я буду под разными предлогами оказываться рядом с вами.

      — Все равно это связано с риском, — напомнил я.

      — Я же говорила, что впуталась в это скуки ради. — Она чуть поджала губы. — Я раздавлю этот гадюшник, чего бы мне это ни стоило. По крайней мере, их план разлетится вдребезги, и осколки не склеить. Вы знаете, как Москва поступает с проигравшими. — Помолчав, она спросила совсем другим тоном: — А что вам известно о других — о тех, что пытались вас убить, чтобы выпустить на сцену своего собственного Нистрома?

      — Очень немногое, — ответил я, заправляя рубашку в брюки, — видел троих, хотя, возможно, их больше. Есть блондинка в джинсах. Есть высокий человек, которого вы видели в ветлечебнице. Назовем и его Нистромом. И наконец есть молодой человек с усами и баками. Вернее, был, потому как он сыграл в ящик.

      — Вы не знаете, что их интересует?

      — Это-то как раз вполне понятно, — отозвался я. — Непонятно другое: почему это их интересует. Их интересует то же, что и нас. Им хочется получить информацию, которую раздобыл Стоттман. Насчет СЗБС, что бы это ни значило.

      — Как, они и этого вам не объяснили? — удивленно воскликнула Либби. — Правительство заставляет своих людей играть с завязанными глазами. Милый, но это же Северо-Западная Береговая Система. Это все знают.

      — А то как же, — согласился я. — Конечно, все.

      — Ну, почти все. Конечно, мало кто знает, что за этим по-настоящему скрывается. Тут уж действительно тайна охраняется надежно. Но это что-то очень важное.

      На северо-западе испытывается какая-то военно-оборонительная система. Это, правда, может значить что угодно. В наши дни никто не создает наступательных вооружений. Все только и знают что обороняются. Но так или иначе, Москва проявляет к СЗБС повышенный интерес. А также кто-то еще.

      — Не Пекин?

      — Почему вы так думаете? Среди тех людей были китайцы?

      — Нет, — ответил я, — но они вполне могли быть нанятыми китайцами. Или те убили их с помощью традиционных идеологических клише. Если что-то и впрямь готовится на этом берегу Тихого океана, обитатели противоположного берега вполне могут быть заинтересованы. Недавно я участвовал в операции на Гавайях, так вот там группа молодых людей оказалась накачанной разной политической чушью с помощью опытных агентов Москвы, в первую голову, но и без китайцев там тоже не обошлось.

      — Это лишь догадки, — пожала плечами Либби Мередит.

      — Так-то оно так, — сказал я, — хотя что-то не верится, что Белман и компания задумали операцию исключительно по собственной инициативе.

      — Белман?

      — Так звали блондинку в джинсах, Патриция Белман.

      — Она хороша собой?

      — Что за вопрос? — улыбнулся я. — Девочка как девочка. Не секс-бомба, как вы, но вполне ничего. Кстати, если бы вы застегнули блузку, я бы смог лучше сосредоточиться на разговоре и не пытался понять, продолжаете вы меня совращать или нет. И если да, то с какой целью.

      Она только улыбнулась, оставив блузку расстегнутой. Вообще, женщины в брюках не вызывают у меня особых симпатий, но эта представительница слабого пола сумела отыграть фору. Разгуливая в полуобнаженном виде со стаканом в руке, она являла собой прямой вызов всем мужчинам сразу.

      Я, впрочем, действительно пытался понять, с какой целью она разыгрывает эротическое шоу. Она действовала в этом ключе с момента нашей встречи, но мой инстинкт подсказывал: это спектакль. Она могла вовсе не быть в сути своей невинной девочкой, но, с другой стороны, она также не была сексуальной маньячкой, имеющей обыкновение угощаться виски на рассвете. Вчера у неё был трудный день, и несмотря на то, что как раз впору было вечером и расслабиться, от неё не пахло спиртным. Насколько я знаю, очень немногие из тех, кто любит выпить с утра, не позволяют себе этого и вечером. Стало быть, с какой стати эта дама упорно внушает мне мысль о своей сверхдоступности и подверженности алкоголю?

      Я мрачно уставился на нее, а поскольку она сохраняла молчание, то спросил:

      — Все это смотрится великолепно, Либби, но все-таки: что это означает?

      Ее зрачки сузились, и она застегнула блузку и заправила её в брюки. Затем посмотрела на меня и после небольшой паузы тихо рассмеялась.

      — Наверное, я продолжаю воспринимать вас как Гранта, — пробормотала она. — С женщинами он был трусоват. Надо было постоянно идти ему навстречу. Когда мы только познакомились, я пыталась предстать перед ним во всем своем великолепии, но ничего хорошего из этого не вышло. Он не смел и прикоснуться к роскошной леди в шикарных туалетах. Ему очень хотелось, но увы… Он боялся вызвать мое неудовольствие, помяв платье или растрепав прическу. Мне пришлось идти на хитрость, сделав так, чтобы он застал меня дома с пыльной тряпкой, в какой-то хламиде, пьющей пиво из банки. Господи, как я ненавижу пиво! Как сказал тот человек из анекдота: лучше бы влить это обратно в лошадь. Но это привычный буржуазный напиток, он помогал нам воспылать страстью друг к другу и сделал свое дело. В полинявшем старом платье, с пятном от пыли на носу, налакавшаяся пива, я выглядела достаточно доступной, чтобы он оказался в состоянии схватить меня и потащить в кровать… Это, конечно, свинство с моей стороны так говорить о нем. Грант был симпатичный человек, хотя, как говорят в Америке, у него не Бог весть как много было между ушами. Ну, а вы холодный и расчетливый негодяй, который знает о женщинах все. Я верно говорю?

      — Верно, — отозвался я. — Если не считать одного: почему эта конкретная женщина так старается произвести на меня неизгладимое впечатление?

      — Я, кажется, вас недооценила. Я-то решила, что вы отнесете это на счет вашего обаяния. Так подумали бы многие мужчины.

      — В нашей профессии, — сказал я, — люди, которые переоценивают собственное обаяние, умирают очень молодыми. Кончайте, Либби. Вам нужен не я, а что-то другое. Что именно?

      — Вы тоже ничего, — промурлыкала она. — Вы мне, между прочим, очень даже нравитесь.

      — Спасибо.

      — Скажите мне вот что… Тот подлец с винтовкой, которого вы застрелили… Это, судя по всему, он убил Гранта, да?

      — Судя по всему, он. А что?

      Она взяла меня за руки и притянула к себе так, что тела наши соприкоснулись. Этот контакт был не случаен. Я напомнил себе, что эта женщина вообще ничего не делала случайно. Какое-то время она пытливо вглядывалась мне в глаза. Потом сказала:

      — А то, что я хочу, чтобы вы уничтожили их. Всех до одного.

      — Обязательно, — отозвался я. — Устроят вас скальпы? Или уши тоже отрезать? Или и головы принести в корзинке? Чтобы каждая была завернута в бумажку, как апельсин?

      — Шутки в сторону, — сказала она. — Я серьезно. Я хочу, чтобы вы разобрались с теми двумя — с девицей и высоким типом с собакой. Если есть и другие, разберитесь и с другими. Убейте их всех! — Она пристально смотрела мне в глаза. Я молчал, и тогда снова заговорила она. — Вчера вечером я заплатила вам за одного из них. Пожалуйста, не думайте, что я прыгаю в постель с первым встречным. На мне был долг, и я его оплатила.

      — Либби, — сказал я, — боюсь, что вы отчаянная женщина. Я не люблю работать с отчаянными женщинами.

      — Плохо, — спокойно отозвалась она. — Очень плохо. Потому как мы с вами повязаны одной веревочкой. Но имейте в виду: за очередной трофей вы получаете очередной гонорар. Меня. — Она снова замолчала, ожидая моей реакции, а когда таковой не последовало, сказала: — Конечно, если вы предпочитаете деньги, меня это тоже устраивает. Только назовите цену. И уничтожьте их. Всех до одного.

     

      Глава 11

     

      Хэнк так обрадовался, увидев меня, что сперва вылизал мое лицо самым тщательным образом и лишь потом бросился по своим надобностям в кусты. Хотя он и провел всю ночь взаперти, в домике было чисто. Он был и впрямь отличным псом. Он ничего не изгрыз, хотя вокруг хватало предметов, на которых он мог бы вволю поупражняться, если бы захотел.

      Мне бы, конечно, следовало немножко поиграть с ним, бросить какой-нибудь предмет, чтобы он принес его обратно, но увы, дела человеческие вытеснили дела собачьи. Я посвистел ему, как только он справил свои надобности, сел в пикап и, нащупав в кармане бутылочку с витаминами, задумался.

      Она была по-прежнему там, и, несмотря на все отвлекающие маневры со стороны Либби Мередит, я был готов поклясться, что ни у нее, ни у кого-то ещё не было возможности добраться до товара. Я твердо знал, что ночью в номер никто не заходил. Когда я в постели не один, я сплю вовсе не так крепко, как в другие времена. Я мог бы сейчас сделать кое-что и осчастливить мистера Смита, но это не входило в мои первоочередные планы. Я решил сыграть тайного агента попозже. А пока у меня были другие проблемы.

      Я выехал со стоянки и двинулся на север. Мне нужно было позвонить, но я не хотел, чтобы меня кто-то мог застать за этим занятием — мне не хотелось отвечать на вопрос, кому я звонил. Правда, я уже один раз звонил в Паско и прячем совершенно открыто, но тогда я неукоснительно исполнял дурацкие инструкции мистера Смита и не видел оснований этого не делать. Теперь же ситуация коренным образом изменилась, и я не хотел ничего предпринимать, не проконсультировавшись с Маком.

      Все это время движение было слишком оживленным, чтобы я мог понять, есть за мной хвост или чет. Даже после того, как я оказался за чертой города, создавалось впечатление, будто половина населения штата. Вашингтон двинулась в Британскую Колумбию, но скорее всего большинство этих эмигрантов устремилось в Ванкувер. Когда же я свернул с приморского шоссе на дорогу, ведшую в глубь материка, к стоявшему на границе с Канадой городу Сумас, вокруг стало поспокойнее, но я все же решил подождать ещё немного.

      Пограничный ритуал не оказался обременительным.

      Я доложил своему пограничнику насчет винтовки и дробовика, и он сказал «никаких проблем», напомнив лишь о необходимости держать их разряженными и зачехленными все то время, что я нахожусь в Канаде. Он даже не задал обычный вопрос насчет пистолетов-револьверов, и потому мне не пришлось лгать насчет пушки Нистрома, которая давила мне на бедро. Он спросил, есть ли у Хэнка прививка от бешенства, и когда я показал справку, разрешил мне продолжать путь. Вскоре я уже катил по автостраде с движением в четыре ряда на восток, примерно параллельно границе. День выдался теплый, солнечный, безветренный, а грузовик летел по ровному шоссе, словно локомотив по рельсам. Меня всегда удивляло, сколь немногие американцы ценят прелести обычного грузовичка в полтонны. На шоссе он не уступает в скорости всем прочим машинам, а там, где кончается асфальт, обладает той же проходимостью, что и джип. Прошу понять меня правильно, я имею в виду настоящие грузовички, а не эти новомодные фургончики для доставки того-сего, приобретаемые людьми, тщеславие которых не позволяет им садиться за руль честного трудяги с мотором спереди.

      Нистром завещал мне быструю, мощную и устойчивую машину. Конечно, я бы не угнался на ней за «феррари» по гоночной трассе, но на обычной проселочной дороге, где либо не было асфальта, либо был, но в жутком состоянии, мой пикап дал бы сто очков вперед любому сопернику. В малонаселенных краях, куда звала меня работа, трудно было бы пожелать лучший вид транспорта.

      Поскольку я выступал по-прежнему как рыболов — спортсмен, то притормозил у очередного туристского бюро, каких было немало на шоссе для удобства гостей этой провинции, и приобрел рыболовную лицензию. Потом, в соответствии с инструкциями, повернул на север и покатил по щебеночно-асфальтовому двухрядному шоссе к реке Фрейзер, являвшейся, как мне объяснили, в старые времена своеобразными воротами внутренней части Канады.

      Так или иначе, я не заметил ни одной машины, которая преодолела бы за мной весь маршрут, хотя, конечно, не исключено, что они работали командой, передавая меня друг другу на разных отрезках дистанции. Возможно, например, что именно так следили за мной люди мистера Смита. Что же касается противника, то, если он продолжал мной интересоваться, это означало, что меня расшифровали, а стало быть, лишний звонок уже ничего не мог испортить.

      Я совершенно не боялся вызвать к себе внимание всего аппарата коммунистической разведсети на Западном побережье. Меня волновало другое. Кто-то, например, мистер Стоттман, мог по собственной инициативе предпринять расследование и установить, что Грант Нистром сделал кое-что явно лишнее — например, позвонил в Вашингтон, округ Колумбия.

      Я и так сделал все необходимые предосторожности, но на всякий пожарный случай, дабы не торчать в телефонной будке на открытом месте, остановился перекусить в придорожном ресторанчике, в котором, судя по рекламе, имелся телефон-автомат. В виде последней уловки я сначала связался с нашим человеком в Ванкувере, чтобы мне никто не мог предъявить обвинение в звонке в США.

      — Ясно, — сказал Мак, выслушав мой доклад. — Очень интригующее продолжение. Как вам эта дама, Эрик?

      — Я понимаю, кем она хотела бы предстать в моих глазах, сэр, — сказал я. — Нимфоманка с комплексом вины и склонностью к алкоголизму. Такой портрет она создавала аккуратными мазками. Она хочет убедить меня в том, что в глубине души отдает себе отчет в своей истинной роли убийцы Нистрома Гранта. Но это все в подсознании. Внешне же она склонна винить в его гибели всех, кроме себя: и своих коммунистических соратников, как она уверяет, — и тех юнцов, что, собственно, и укокошили Нистрома. Чтобы утопить голос совести, она вознамерилась отомстить всем виновным. По крайней мере, именно эту теорию мне и подсовывают.

      — Но вы в неё не верите?

      — Это не портрет, сэр, это карикатура. Эта дамочка такая же фальшивка, как и скрипка работы Страдивари за десять долларов в комиссионке. Я не знаю, кто она на самом деле, я только могу сказать, кем она не является, а именно: она вовсе не богатая, склонная к алкоголизму светская дамочка, мучимая угрызениями совести, потому что вовлекла в свои авантюры своего приятеля, что и стоило ему жизни.

      — Вас интересуют привлекательные особы женского пола, не являющиеся тем, за кого они себя выдают, — сухо заметил Мак. — Но не забывайте одного: независимо от того, кто она такая на самом деле, она спасла и вашу операцию, и, похоже, вашу жизнь.

      — Да, сэр, я это помню. Можно задать вопрос?

      — Пожалуйста.

      — Она не из нашей фирмы?

      Вопрос застал Мака врасплох, потому как в трубке воцарилась довольно длительная пауза. Когда он снова заговорил, в его голосе угадывалась обида.

      — Если бы у нас действовали агенты, способные оказать вам помощь, я бы, безусловно, поставил вас в известность.

      Это, конечно, не значило ровным счетом ничего. Если эта дама работала на нас и помалкивала об этом, стало быть, у неё были на то свои основания. И если именно по этой причине Мак умолчал об этом ранее, ему незачем было рассказывать это теперь. Иначе говоря, с моей стороны вопрос этот был своеобразным жестом — в случае если мои подозрения потом оправдались бы, я бы дал понять, что меня вовсе не так просто одурачить.

      — Итак, сэр, — спросил я со вздохом, — как мне отнестись к инструкциям, полученным мной от дамы?

      — К инструкциям?

      — Следует ли мне потратить время, чтобы заработать несколько восхитительных ночей с мисс Мередит? — Когда Мак не ответил, я спросил не без раздражения: — Короче, сэр, я убиваю их или нет?

      — Ах, вот вы о чем, — отозвался Мак. — По-моему, ответ самоочевиден. Пока эти люди живы, они составляют угрозу вашей деятельности. Они не только препятствуют выполнению вами приказа, но в случае, если окажутся в руках противника, расскажут, что настоящего Гранта Нистрома нет, потому как они его и убили, а вы, стало быть, не кто иной, как самозванец, как верно учуял тот самый Стотгман.

      — Но мне казалось, в нашу задачу как раз и входило вызвать подозрение, чтобы они напустили на меня Хольца, несущего миру ужас и разрушение.

      — Мы это планировали, — согласился Мак. — Но учтите, что в свете недавних событий план нуждается в корректировке. Нельзя рассчитывать, что Хольц сам выйдет на вас. Следовательно, вы должны выйти на него, продолжая играть роль Нистрома. Это значит, нельзя допустить, чтобы вашу легенду кто-то мог поставить под сомнение, а стало быть, какими бы мотивами ни руководствовалась эта самая Мередит, они обоснованы.

      — Ясно, — сказал я. — Обоснованы, так обоснованы. Но как насчет властей? Трупы привлекают лишнее внимание, и мне говорили, что канадская полиция всегда находит виновника. Было бы обидно, если бы так случилось и со мной.

      — Об этом уже позаботились, — сказал Мак. — Канадцы заинтересованы в успехе вашей операции. Поэтому вам нечего опасаться, коль скоро вы будете проявлять благоразумие. Еще вопросы есть?

      — Нет, сэр, — сказал я. — Эрик заканчивает. Повесив трубку, я скорчил рожу чему-то на стене будки, а может, и какому-то смутному образу в своем сознании. Я попытался внушить себе, что умение забрасывать блесну и разбираться в собаках ещё ни о чем не говорит, и пока что Патриция Белман была наводчицей, из-за которой я чуть было не отправился на тот свет. Это было так, но вместе с тем я не испытывал рвения в смысле ликвидации стукачей женского пола. С этими мыслями я наспех перекусил и вышел на улицу. На стоянку въехал маленький красный двухдверный «опель», впереди сидело двое, заднее было забито багажом. Машина притормозила возле моего прицепа, потом водитель, высокий тип, завидел меня, и машина снова выехала на шоссе. Это был тот самый высокий тип с черным псом, которого я видел у ветлечебницы. Это была ставка Пат Белман в нашем тотализаторе. Собаки в «опеле» я не приметил, и слава Богу. Мне не придется, стало быть, лишать жизни бедное животное. Правда, Мак и словом не обмолвился о собаке, но иногда он делался особенно кровожадным, и потому я счел за благо не задавать глупых вопросов.

     

      Глава 12

     

      Я ранее планировал поскорее добраться до места следующего контакта, на озеро Франсуа. Я собирался провести ночь в пути, чтобы приехать заранее и как следует осмотреться. Встреча была назначена на половину седьмого вечера. Но с появлением Нистрома Третьего и его приятеля планы изменились. Нужно было выяснить, что задумали эти ребята, а также и Пат Белман.

      Я примерно понимал, что они собирались делать. Последний раз человек появился с черной собакой, весьма похожей на нистромовскую. Теперь её нигде не было видно, и хотя теоретически она могла находиться в багажнике, скорее всего их где-то поджидал грузовичок с прицепом, похожий на тот, в котором ехал я. Шустрый оперативник мистера Смита вовремя возник на месте убийства и помешал злоумышленникам избавиться от трупа Нистрома, не дав им завладеть его машиной с прицепом, но таких машин и таких прицепов вокруг было хоть отбавляй. Белман и компания вряд ли решились бы на новый спектакль без соответствующих декораций, но Нистром Третий ехал совсем в другой машине, хотя пикап как средство передвижения даст хорошую фору «опелю».

      Намек означал одно: они отказывались от представления, и, стало быть, оставался лишь Нистром Второй, то бишь я. Но вряд ли они собирались позволить мне собрать плоды победы без помех.

      Пат Белман была не из тех, кто легко сдается, но она проявляла реализм. Ее Нистром не смог получить желаемое в Паско, а следовательно, оставался один выход: позволить кому-то другому забрать объект их вождения, а затем постараться отобрать его. По крайней мере, это был вполне разумный вариант.

      Пока мне не угрожала смертельная опасность. Сначала я должен был забрать все мне причитающееся. Но с другой стороны, я не умру от одиночества в моих северных странствиях.

      Дав Хэнку немного порезвиться, я снова отправился в путь, поглядывая в зеркала заднего обозрения. Конечно же, вскоре я заметил маленький обшарпанный «опель». Эта машина меня не впечатляла — вялый ответ «Дженерал моторе» на реплику в виде «фольксвагена». Имея под капотом две сотни лошадиных сил, я мог бы без особого труда оторваться далеко от преследователей и спрятаться так, что меня днем с огнем не нашли бы, но этого как раз и не требовалось. Кроме того, может быть, существовал международный договор, по которому мне сошло бы с рук убийство, но превышение скорости все равно оставалось наказуемым.

      Поэтому я ехал не спеша по живописной местности, главной достопримечательностью которой был каньон фрейзер. Горные цепи прятали от взора автомобилистов приморскую часть, а удаляясь в глубь материка, вы проезжали через леса, поля, снова леса. Попадались на пути реки и озера, но в конце концов вся эта зелень сделалась довольно однообразной.

      Нистром Третий держался вполне достойно, учитывая ограниченные возможности «опеля». Если он так же послушно будет следовать за мной и дальше, то мы окажемся в довольно безлюдных краях, где я смогу приступить к реализации следующей стадии своего задания и, стало быть, получу шанс заработать две ночи с Либби Мередит — по количеству людей в «опеле». Что ж, не слишком ли больших усилий стоит нынче секс? Зря я не уточнил, каков денежный эквивалент награды.

      Не следовало удивляться, почему «опелю» удалось сесть мне на хвост. Эти настырные юнцы, кто бы они ни были, каким-то образом пронюхали о моем следующем свидании. Тем же способом они узнали и о втором. Не исключено, что Нистром позволил себе излишне разоткровенничаться, но в общем-то источник утечки не очень меня интересовал. Броня коммунистической конспирации где-то дала трещину, но сейчас это меня не интересовало.

      Зная, что я еду на озеро Франсуа, мальчики в «опеле» должны были проснуться пораньше, пересечь границу с Канадой и затаиться в ожидании. В этих краях дорог, пригодных для дальних странствий, не так уж много, и потому я не мог отклониться от традиционного пути.

      Не исключено, что и другие могли воспользоваться такой скачкообразной тактикой. Например, Пат Белман вполне могла поджидать меня где-то впереди, на случай, если я очень уж оторвусь от «опеля». Она могла также расставить и другие посты. В общем, меня обложили, как волка, флажками.

      Опять же то, что я пока не видел Стоттмана и его смуглолицего партнера, вовсе не означало, что мы распрощались навсегда. Они вполне могли вычислить мой маршрут и попытаться отрезать меня где-то дальше. Я, правда, сильно надеялся, что этого не произойдет, что толстяк махнет рукой на попытки доказать мою фальшивость и вернется на свои пастбища южнее границы. Он был настоящим профессионалом, и мне не хотелось без нужды связываться с ним.

      Что касается молодежной оппозиции, судя по их предыдущим выступлениям, они играли в любительской лиге, а значит, опасаться их особо не приходилось. Неуклюжее преследование команды в «опеле» служило тому неплохим доказательством, если таковое требовалось. В определенных обстоятельствах умный агент даст понять своему «объекту», что за ним имеется «хвост», но инстинкт и опыт твердили мне: эти ребята не настолько хитры. Они как раз изо всех сил старались оставаться незамеченными, но у них просто это плохо получалось.

      Мы проезжали поселки с курьезными названиями вроде как Семидесятая Миля, Сотая Миля и так далее — напоминание о временах пионеров, когда каждая пройденная миля в этой глуши была настоящим подвигом. Когда же я увидел озеро с песчаным берегом, то я подъехал к вскоре показавшемуся мотелю и заказал себе номер с ванной и кухней. Это обошлось мне всего в шесть долларов — вполне умеренная цена.

      Я выгрузил необходимый багаж и провизию для завтрака. Хэнк весело крутился вокруг, довольный шансом поразмяться после длинной дороги. Затем я свистнул его к себе, запер дверь, опустил жалюзи. Пора было поработать секретным агентом. Слишком долго я отлынивал от этой работы. Я извлек банку с собачьими витаминами, полученную от Стоттмана. Затем кончиком моего славного ножа, предназначенного для иных, куда более мрачных операций, я поддел картонную прокладку под металлической крышкой, отвинтил её и увидел, что горлышко закрыто слоем фольги. Вернее, двумя слоями, между которыми что-то имелось. Может, небольшой фрагмент пленки, а может, и нет.

      Меня подмывало снять фольгу и поглядеть. Останавливало меня не столько предупреждение Смита предоставить все его ребятам, сколько опасение, что информация, которой я обладал, может исчезнуть при неумелом с ней обращении — например, засветиться под воздействием света или даже воздуха. Кроме того, я никогда не смогу восстановить первоначальную упаковку, да и вряд ли разберу, что там начертано. С оружием мы на короткой ноге, а вот микрофильмы и шифры — не наш конек. Поэтому я не нарушил инструкцию. Тем же ножом я поддел одну из заклепок на ошейнике Хэнка и поместил туда облатку, как мне в свое время показали, после чего я поставил заклепку на место. Всего на ошейнике Хэнка имелось пять больших заклепок и столько же маленьких, а кроме того, были там ещё другие металлические украшения, назначение которых, по-видимому, состояло в том, чтобы не дать изжевать этот ошейник другим собакам, желающим добраться до шеи Хэнка. Если все пойдет по плану — что будет приятной неожиданностью, — завтра вечером я заполню ещё одно хранилище в ошейнике, оставив пока вакантными три других. То есть моя работа курьера только-только начинается. Мысль эта не очень-то утешала.

      Я встал ни свет ни заря, сделал себе завтрак и продолжил путешествие ещё в темноте. За собой я не обнаружил никаких фар от хвоста. Но когда взошло солнце и развеяло остатки тумана из лощин, где он лежал словно вата, красный «опель» снова замаячил сзади. Нужно отдать должное мальчикам: недостаток сноровки они с лихвой возмещали упорством.

      Позже я остановился выпить кофе и съесть пончик в городке под названием Принс-Джорж. Дальше шоссе раздваивалось. Направо уходила дорога на Досон-крик, переходившая потом в Аляскинское шоссе, а свернув налево, вы оказывались в населенном пункте Принс-Руперт — южной станции аляскинского парома. Воспользовавшись паромом, менее закаленный автомобилист мог сэкономить пару сотен миль езды по непростому шоссе и провести это время в относительном комфорте.

      Впрочем, сомнительно, что, посылая Нистрома по паромному маршруту, его шефы руководствовались заботой о его комфорте. Шоссе прокладывалось в годы второй мировой войны и было надежно защищено от возможных атак неприятеля с моря. Но как раз всю необходимую информацию о СЗБС можно было получить именно на побережье.

      Где-то в полдень я прибыл на озеро Франсуа. До встречи оставалась ещё уйма времени, и я поехал устраиваться в отель, в соответствии с инструкциями. Отель находился в нескольких милях от основного шоссе, но, ориентируясь по многочисленным указателям, я добрался до него без особого труда. Этот туристский комплекс состоял из основного здания и полудюжины бревенчатых домиков, выходивших на озеро. Был там и причал с лодками. Я устроился, бросил вещи, взял напрокат лодку и поплыл рыбачить.

      Возникла лишь одна накладка. Хэнк заявил решительный протест, когда я пригласил его в лодку. Он явно никогда до этого не катался по воде, а эксперты мистера Смита проглядели этот важный аспект его биографии. Но он все-таки был замечательным псом, и мне удалось уговорить его сменить гнев на милость. Приходилось надеяться, что этот конфликт остался незамеченным посторонними, по крайней мере теми, кого следовало опасаться. Мне сказали, что у Гранта Нистрома имелась лодка, которую он иногда брал с собой на прицепе, а стало быть, его настоящий пес был опытным матросом. Поведение же моей собаки никак не подтверждало этот факт.

      Хэнк стоял на средней скамейке, готовый в любой момент сигануть в воду, если эта неустойчивая и опасная штука вздумает опрокинуться или взлететь на воздух. Я вовсю заговаривал ему зубы, отвязывая канат и готовясь завести мотор. Хэнк чуть было и впрямь не эвакуировался в спешном порядке, когда мотор заработал. Однако он успокоился и проявил готовность если не получить удовольствие от прогулки, то, по крайней мере, с достоинством выдержать её. Я забросил блесну и стал медленно объезжать озеро, надеясь привлечь к приманке рыбу. Я шел вдоль берега, удаляясь от туристского комплекса, потом, примерно полчаса спустя, повернул к противоположному берегу и двинулся в обратном направлении, миновал опять кемпинг и проехал дальше, потом через полчаса повернул назад. Мне не удалось ничего поймать, да и рыбаков на озере было раз-два и обчелся.

      Я сменил блесну, выбрал более яркую и некоторое время картинно забрасывал спиннинг. Это не произвело на обитателей озерных глубин никакого впечатления, и слава Богу, потому как не хватало мне ещё тратить время на выуживание какой-нибудь несчастной рыбешки. В четверть седьмого я смотал снасть, завел мотор и двинул через все озеро к своему новому жилищу, которое угадывалось на дальнем берегу.

      Озеро было больше. Если верить карте, то на запад и восток оно тянулось до бесконечности — во всяком случае миль на пятьдесят, но и с юга на север в относительно узкой своей части оно вполне поражало воображение таких, как я, выросших на засушливом американском юго-западе. К счастью, день выдался погожий, а мотор работал ровно. Мне только не хватало ненастья или проблем с двигателем.

      Хэнк снова нервно задергался рядом, и я сказал:

      — Мужайся, дружище. Скоро мы с тобой вновь ступим на твердую землю.

      Тут я увидел, как приближается мой контакт. Слева шла другая моторка, и наши курсы должны были пересечься примерно через четверть мили. Эта моторка очень походила на мою собственную, разве что была чуть побольше. Когда расстояние между нами сократилось ярдов до тридцати, мой контакт вырубил мотор, я сделал то же самое, и обе лодки продолжили бег по инерции, пока наконец не остановились, почти касаясь друг дружки бортами.

      Мой контакт оказался крупным краснолицым экземпляром рыбака-горожанина. На нем были темные очки и соломенная шляпа, украшенная множеством блесен. Рядом с ним была коробка с рыболовными принадлежностями. Он подозрительно оглядывал меня и мою собаку. Я мрачно подумал, что, учитывая мое нынешнее невезение, вполне может случиться так, что этот тип учился в школе с настоящим Грантом Нистромом или знал подлинного Принца Ганнибала ещё щенком.

      Но если у него и возникли какие-то подозрения, он умело их утаил, приступив к исполнению своей роли.

      — Ну, как, клюет? — спросил он.

      — Какое там! — отозвался я, декламируя выученные ещё в Сан-Франциско строки. — А у вас?

      — То же самое, — сказал он, качая головой, а затем продолжил процедуру обозначения друг друга: — Это Лабрадор? Какой красавец. Как его зовут?

      — Да, это Лабрадор, — подтвердил я. — А зовут его Хэнк.

      — Нет, я имею в виду его настоящее имя. У него ведь хорошая родословная?

      Именно эти слова должен был произнести Стоттман в ветеринарной лечебнице в Паско, только вот ему не представилось такой возможности. Примерно то же самое сказала чуть раньше Пат Белман. Кто знает, вдруг она нарочно слегка изменила текст, чтобы немного озадачить меня. Но так или иначе приятно было услышать именно то, что полагалось, — это вносило в мою жизнь отрадное разнообразие.

      — Его официальное имя Эвонский Принц Ганнибал из Холгейта.

      На нем обязательная часть диалога заканчивалась, и я спокойно продолжил:

      — Кстати, у вас не найдется чего-нибудь выпить? Воды или чего-то еще. А то забыл захватить свою флягу, и теперь в горле пересохло.

      — У меня есть пиво, — сказал он. — Берите…

      — Нет, нет, не волнуйтесь, у меня полно его в холодильнике.

      Что ж, попробую половить вон в той бухточке. Желаю удачи.

      — Взаимно! — отозвался я. — Спасибо за пиво. Краснолицый снова завел мотор. Я открыл пиво и поднял бутылку в знак приветствия. Краснолицый махнул рукой. Я сделал затяжной глоток, глядя, как он удаляется из моей жизни, как я надеялся, навсегда. Что с ним случится дальше, уже не имело ко мне никакого отношения. Наверное, ребята мистера Смита приставят к нему хвост в надежде, что он выведет их на членов местной шпионской ячейки, а может, им займутся канадцы. Так или иначе, с ним, как и со Стоттманом и его смуглолицым партнером, разберутся позже, когда мы вычислим все контакты Нистрома.

      Я не мог взять в толк, какие такие секреты могли храниться в этом заброшенном уголке Канады, но опять-таки это было не мое дело. Я снова отпил пива. Оно явно выдохлось. Что ж, это понятно. Нельзя безнаказанно откупоривать и снова закупоривать бутылку — весь газ выходит. Я поставил бутылку на дно лодки, взял крышку и, удалив пробковую подкладку, извлек примерно такую же облатку, как и в банке с витаминами. Затем я переложил её в «запонку» на ошейнике Хэнка, вернул прокладку в крышку, которую выбросил за борт, и она быстро пошла на дно, лишив возможности кого-то из оппозиционеров установить, что с ней успели поработать. Пиво я мужественно допил, а пустую бутылку положил на дно лодки, на радость тем, кто мог наблюдать за мной в бинокль с берега.

      Когда я причаливал, уже почти стемнело. Владелец отеля и его жена садились в большую моторку. Они сообщили мне, что направляются в гости и мне придется держать оборону одному. Я сказал, что ничего не имею против, и, когда их лодка скрылась за мысом, свистнул Хэнку, и мы побрели к себе. Когда мы подошли к двери, пес зарычал. Я велел ему замолчать. Конечно, он проявил любезность, предупредив меня о том, что в доме кто-то есть, но я и так оставил несколько «маяков», они должны были просигналить мне, если неприкосновенность моего жилища нарушена.

     

      Глава 13

     

      Я решил рискнуть и позволить незваным гостям застать меня врасплох. Иначе говоря, я и глазом не моргнув, вошел в дом, словно один из этих храбрых красавцев киногероев, которые бесстрашно заходят в темную комнату и получают по башке от тех, кто их там поджидает.

      Комната, в которую мы зашли с Хэнком, собственно, являлась кухней. На радость мне, человек, оказавшийся у меня за спиной, и не подумал оглушить меня. То ли он боялся ответных действий собаки, то ли не любил бить людей по голове без крайней необходимости. Так или иначе, он просто велел мне поставить мои рыболовные принадлежности и поднять руки вверх, что я и сделал. Затем он щелкнул выключателем, и сумерки рассеялись. На пороге стоял Нистром Третий, и в руках у него был револьвер, как две капли воды похожий на тот, что имелся в моем распоряжении. Держал он его с большой осторожностью.

      — Быстро закрой дверь, — рявкнул он человеку, стоявшему у меня за спиной. — Не вздумай выпустить собаку.

      Я услышал, как за мной закрылась дверь, но не повернул головы. В общении с дилетантами много преимуществ, но есть и недостатки. Например, им ничего не стоит прострелить вам башку — просто по случайности. Когда они наставляют на вас пушки, лучше поменьше шевелиться, потому как они никогда не знают, как сильно или как слабо надо надавить на спусковой крючок, чтобы прогремел выстрел.

      Итак, я застыл на месте, а человек, стоявший сзади, стал обшаривать меня, пока не нащупал револьвер в потайной кобуре. Хэнк сидел рядом, смотрел на меня и тихо скулил. Он понимал: что-то не так. Точно так же, как технические аспекты шпионажа не имели ко мне никакого отношения, он ничего не смыслил в обысках и задержаниях. С фазанами он знал как себя вести, утки были его профессией, но вот странные человеческие существа ставили его в тупик. Инстинкт шептал ему, что надо что-то предпринять, но он понятия не имел, что именно.

      В кухню вошел Нистром Третий. Как требовала того роль, от которой он вынужден был ныне отказаться, это был высокий, довольно костлявый мужчина со светлыми — явно специально обработанными перекисью водорода — волосами. Надо сказать, что между нами было мало общего, хотя и предполагалось, что каждый из нас с успехом сыграет роль первого. По крайней мере, я очень надеялся, что у меня нет такого нервного выражения лица и бегающих глаз.

      — Осторожно! — рявкнул он напарнику, который делал что-то у меня за спиной. — Не спускай глаз с этого парня. Не забывай, что это он выследил и убил Майка Соккола — убил хладнокровно одним выстрелом с полутора сотен ярдов.

      Мой выстрел с восьмидесяти шагов с каждым днем все удлинялся и удлинялся. Но мне очень не нравилось, как держались эти ребята, особенно тот, которого я не видел. Я исходил из предпосылки, по которой со мной не могло случиться ничего серьезного, поскольку я забрал лишь две из пяти облаток, каковые, похоже, интересовали Пат Белман. Считая, что они захотят, чтобы я забрал все, мне причитающиеся, я и позволил им арестовать себя таким вот образом, чтобы попытаться узнать, что у них на уме. Кроме того, у меня тоже свои виды, а местечко было достаточно укромным для выполнения замыслов. Но в комнате царило то нервное напряжение, которое заставило меня усомниться в верности моих расчетов.

      Человек, стоявший у меня за спиной, буркнул:

      — Черт, если ты боишься его, то давай его прикончим, возьмем, что у него есть, и поскорее уберемся отсюда, пока никто не появился.

      Я тяжело вздохнул. Очень умная мысль. Видать, я сильно ошибся. Ребята играли всерьез.

      — Никто тут не появится, — сказал Нистром Третий. — Другие домики стоят пустые, а хозяева уехали куда-то в гости. Я слышал, как они об этом говорили. А кроме того, нам сперва надо выяснить, кто он такой и что задумал. Но сначала надо удостовериться, что у него есть то, что нас интересует. Сними с собаки ошейник.

      — Это же страшный зверь с острыми белыми зубами, — усмехнулся его напарник. — А ты у нас собачий эксперт. Вот и действуй.

      — Не валяй дурака, — сказал Нистром Третий. — Это же Лабрадор, а они очень дружелюбные собаки.

      — Вот и отлично. Покажи, какой он дружелюбный. Сними ошейник.

      — Ладно, — сказал Нистром Третий. — Если ты такой храбрый, то следи за хозяином, а я разберусь с собакой.

      Он сделал шаг вперед и схватил Хэнка за ошейник. Это был не самый лучший способ общения с незнакомой собакой, особенно если она уже успела заподозрить неладное. Пес увернулся, отскочил назад и присел, тревожно глядя на грубияна, колотя хвостом изо всех сил. Я и сам немного встревожился, видя, как мой веселый общительный пес вдруг превратился в юную пантеру, готовую к прыжку.

      — Дружелюбный, — хмыкнул человек у меня за спиной. — После таких друзей не захочешь врагов.

      — А ну-ка, иди сюда, болван, — крикнул Нистром Третий, теряя терпение. Он попытался снова схватить Хэнка за ошейник, но Хэнк снова увернулся. Человек сделал ещё один шаг, Хэнк забился в угол, оскалив зубы довольно впечатляющим образом.

      Его шерсть на спине встала дыбом, и когда наступавший протянул к нему руку, Хэнк тявкнул и щелкнул челюстями, давая понять, что в следующий раз он уже не промахнется.

      Нистром Третий отскочил и вытащил револьвер, который уже успел спрятать.

      Человек у меня за спиной тихо сказал:

      — Если ты выстрелишь, то нам придется быстро уносить ноги. А ты хотел кое о чем спросить этого парня.

      — Что ты предлагаешь?

      Тот пихнул меня стволом револьвера.

      — Это его собака. Пусть он и снимет ошейник. Соображай, приятель. Либо ты снимешь его с живой собаки, либо мы с мертвой. Решай сам.

      Я изобразил колебание, потом пожал плечами.

      — Ладно, только не трогайте собаку. И полегче с пушкой — вы проткнете мне почку. И мне придется встать на колени. Ваш приятель сильно разволновался. Чтобы успокоить собаку, мне нужно опуститься на один с ней уровень. Понятно?

      — Ладно, только без фокусов.

      — Хэнк, — сказал я, опускаясь на колени, — Хэнк, будь умницей. Иди сюда, иди!

      Хэнку это не понравилось. Человечество потеряло для него свое обаяние. В комнате творилось что-то неладное, и он это прекрасно понимал. Даже со мной могло что-то случиться, пока он за мной не следил. Но он был хорошо обучен, провел со мной неделю и приучился слушаться. Он подошел.

      Когда он оказался рядом, я почесал у него за ухом и сообщил, что он замечательный пес. Затем я расстегнул ошейник с блестящими заклепками и, подержав его перед носом Хэнка, бросил на пол так, что он заскользил по линолеуму, между ног высокого.

      — Хэнк! — крикнул я.

      Лабрадоры воспринимают такое обращение как команду. Пес полетел как черная комета по комнате прямо на Нистрома Третьего.

      Еще одной особенностью дилетантов, на которую я весьма рассчитывал, является то, что, хотя они готовы стрелять, когда не надо, они не стреляют как раз тогда, когда стрелять необходимо. Высокий не выстрелил в тот момент, когда он мог бы остановить выстрелом пса. Тот, кто стоял у меня за спиной, не выстрелил в ту долю секунды, которая потребовалась мне, чтобы развернуться и подсечкой отправить его на пол. Я вытащил свой небольшой нож и всадил его два раза. Первый раз я лишил оппонента возможности сопротивляться, а второй — жизни.

      На другом конце комнаты было шумно. Пес вовсю скреб лапами, человек стонал. Когда я обернулся, то увидел, что Нистром Третий сидел на полу, судя по всему, на ошейнике, а Хэнк вовсю работал лапами. Нистром Третий явно считал, что его разрывают на куски. Возможно, он получил несколько царапин, но пса прежде всего интересовал ошейник. Несмотря на предыдущие разногласия, он не имел ничего против человека, но он был охотничьей поисковой собакой и его отправили за ошейником. Тот, кто мог оказаться на его пути, сталкивался с неприятностями.

      Пес пытался извлечь ошейник из-под человека, человек пытался подальше отодвинуться от пса. Между ними возникло явное непонимание, и ни одна из сторон не могла добиться своего. Ситуация складывалась комичная, но мне было не до смеха. Во-первых, рука у меня была в крови, во-вторых, высокий неистово размахивал револьвером, и трудно было угадать, когда тот выстрелит.

      Я бросился к ним, но клубок вдруг распался. Хэнк завладел желанным ошейником и побежал ко мне, а высокий сел наставил на меня свой «кольт», решив, видать, применить его по назначению. Я просчитал свои шансы, и они меня вполне устроили. Если он когда-нибудь стрелял из «кольта», то успел уже убедиться, что отдача получается внушительной, а потому зря стрелять не станет. А если он никогда не стрелял, то нужно, чтобы ему очень повезло: из незнакомого оружия в экстренных обстоятельствах может поразить цель только настоящий мужчина.

      Таковым Нистрома Третьего я не считал.

      Тем не менее, мало кому нравится, когда в него стреляют. Решив, что лучше ринуться влево, к двери в спальню, чем вправо, к кухонной раковине, я испытал хорошо знакомый приступ страха. В конце концов, случалось, что самые опытные агенты получали роковую пулю от неуклюжих дилетантов. Мне сейчас угрожала именно эта перспектива. Я заставил себя сделать рывок, когда «кольт» нацелился на меня. Я надеялся, что он промахнется с первого раза и не успеет выстрелить во второй. Но пока я планировал, кухонное окно с грохотом разлетелось на массу осколков. Дилетант до мозга костей, Нистром перестал целиться и обернулся на грохот. Профессионал бы сперва выстрелил, а потом УЖ обернулся выяснить, в чем дело.

      Я зато не обернулся. Тот, кто разбил стекло, может и подождать. Не успел высокий снова перевести взгляд на меня, я уже был рядом с ним, и его «кольт» перекочевал ко мне в левую руку. Я отвел её подальше, а правая рука с ножом произвела необходимые манипуляции. Когда стало ясно, что он уже ничего плохого мне не сделает, я посмотрел на окно.

      Из отверстия на меня глядели и Стоттман и его пистолет калибра 0,25. Мы с толстяком некоторое время молча таращились друг на друга, и это дало мне необходимую передышку.

      — Ловко вы работаете ножичком, — сказал Стоттман. — Вы вообще слишком уж ловки для простого курьера. Но вот почему-то собачка ваша не привыкла плавать в моторках. А ваша подружка уже восемь месяцев разъезжает в желтом «кадиллаке», но для вас это оказалось полным сюрпризом. Вы не находите это забавным, мистер Нистром?

      Он явно нашел ответы на все свои вопросы. Он набрал достаточно материала на меня и не остановится, пока не докажет своим, что я не тот, за кого себя выдаю. Мне ничего не оставалось делать, как послать ему пулю в лоб из «кольта» Нистрома Третьего, прежде чем он успел нажать на спуск своего пистолетика.

      Когда все немножко улеглось — по крайней мере у меня в сознании, — я вдруг почувствовал, как кто-то пихает меня в бок. Я стоял пригнувшись у стены, не спуская глаз с двери и окон, настороженно вслушиваясь в установившуюся тишину. Я понимал, что мои проблемы не закончились. Стоттман был не один, и пока я не пойму, что задумал Пит-индеец, расслабляться рано.

      Я снова почувствовал тычок. Это был мой пес. Он сидел у моих ног и пытался передать мне ошейник прямо в руки, как полагалось, а не просто бросить его к моим ногам.

      На его морде было написано недоумение: что за дела, словно вопрошал он. Ты послал меня за чертовым ошейником и не хочешь забрать его!

      Я вздохнул, взял ошейник и водрузил его ему на шею. После оглушительного грохота «магнума» 0,357 в домике стояла, казалось, мертвая тишина.

      Впрочем, возможно, это мне только казалось. Я бы вряд ли смог расслышать какие-то подозрительные шумы и шорохи: в ушах у меня страшно звенело. Из этой пушки можно стрелять только на улице, в помещении оно бухает, как гаубица. Я погладил пса и проверил, все ли с ним в порядке.

      — Все нормально, Принц Ганнибал? — спросил я.

      Вместо ответа он весело оскалился и замахал хвостом. С его точки зрения, все было в полном порядке. Правда, поначалу были кое-какие проблемы, но я все исправил. Впрочем, он был прав.

      Я мрачно покосился на Нистрома Третьего. Затем подошел к его напарнику, для которого даже прозвище не придумал. Я перевернул его ногой, чтобы взглянуть на его лицо. Нехорошо зарезать человека и уйти, дажке не посмотрев, что он из себя представляет.

      Ничего особенного в его лице не оказалось. Покойник как покойник. Я забрал у него из пиджака пистолет. Пес попытался было лизать кровь, но я шуганул его, и он очень удивился такому резкому отпору.

      Я подошел к двери и прислушался. Теперь в ушах уже не звенело, я и впрямь мог различать шумы и шорохи. Но я не услышал ничего, если не считать плеска волн у причала. Правда, если индеец задумал на меня напасть, я и не должен был его услышать, пока мы не столкнемся нос к носу. Но пес, у которого все чувства работали куда лучше, не учуял в темноте ничего такого, о чем бы следовало меня предупредить.

      Я решил рискнуть и, сопровождаемый черной четвероногой тенью, выскользнул за дверь. Было тихо, дул только легкий ветерок. Если мой выстрел и слышали обитатели других туристских заведений на озере, он не взволновал никого настолько, чтобы предпринять какие-то действия. Что ж, так бывает, когда раздается одиночный выстрел, особенно в помещении. Люди на улице далеко не всегда уверены, что слышали именно выстрел, поэтому они какое-то время внимательно вслушиваются, но, не услышав ничего, быстро забывают об этом.

      Затем я подошел к Стоттману, который лежал под окном кухни, по-прежнему сжимая в руке свой игрушечный пистолетик. Все оказалось лучше, чем я предполагал. Иногда эти тяжелые пули из «магнума» разносят череп вдребезги так, что мозги летят во все стороны. Но на сей раз обошлось без финтифлюшек — пуля просто сделала свое дело. Поскольку все получилось довольно чисто, я имел право лишь слегка отретушировать картину — в интересах, так сказать, международной дипломатии.

      Но прежде чем взяться за дело, я посмотрел на толстяка с каким-то смущением. Вообще-то я поступил с ним не совсем честно. Я воспользовался сложностью его положения. Я знал, что он не станет стрелять, потому что оставалась ещё масса непроясненных вопросов, а мне, напротив, было с ним все ясно. Увы, честность — не совсем ценное качество в нашей профессии.

      Я забрал пистолетик, а потом потащил в дом на руках.

      Конечно, тащить волоком было бы проще, но я не хотел без надобности пахать землю. Я красиво расположил его на полу кухни и вложил ему в руку свой окровавленный нож. Мне очень не хотелось расставаться с ножом — его подарила мне женщина, которой теперь не было в живых, и она кое-что для меня значила, но сейчас было не время сентиментальничать. Я стер свои отпечатки пальцев с «кольта» Нистрома Третьего и вернул его хозяину, тем более, что у него имелась соответствующая кобура.

      Я пытался создать впечатление, что Стоттман зарезал ножом двоих, но один из них ухитрился уложить его метким выстрелом, уже находясь при последнем издыхании. Конечно, серьезной проверки это не выдержало бы. Парафиновый тест показал бы, например, что Нистром Третий давно не стрелял из «кольта». Нужное было как-то объяснить и разбитое окно, и пятна крови под ним, на улице. К тому времени, когда будут найдены трупы и допрошены хозяева отеля, один, загадочный персонаж исчезнет бесследно. Я имел в виду того самого высокого джентльмена с собакой, который снял домик на ночь, а потом уехал в своем пикапе с прицепом, оставив за собой гору трупов.

      Разумеется, любой мало-мальски смекалистый полицейский без труда найдет правильный ответ на вопрос «кто виноват?», но я готовил почву для деятельности полицейских, которые получат инструкции не копать слишком глубоко.

      Я зашел в спальню забрать свои вещи. Это заняло немного времени, поскольку я ничего не распаковывал, только вынул рыболовные принадлежности. Я взял сумку и двинулся было на кухню, но пес тихо заворчал, и шерсть на его загривке встала дыбом. Я поставил сумку на пол и вытащил револьвер.

      Входная дверь медленно открылась. Затем я услышал, как женщина довольно громко охнула, пораженная открывшейся ей картиной. Когда я появился в дверном проеме, то увидел на другом пороге Патрицию Белман.:

      На ней были те же или такие же линялые джинсы и короткая ковбойская куртка из той же материи, а под курткой красно-белая ковбойка. Окаменев от ужаса, она взирала на компактное поле боя.

      — Вот и моя крошка! — сказал я, но она, словно не расслышав, продолжала завороженно глядеть на трупы. — Стоять тихо, — велел я, — лишнее движение, и количество покойников автоматически достигнет четырех.

      Она не шелохнулась. Я подошел к ней и проверил, нет ли у неё оружия. Такового не оказалось — или, по крайней мере, оно было хорошо спрятано и не отличалось большими габаритами. Когда я подошел к ней, она медленно перевела глаза на мое лицо и облизала свои бледные губы.

      — Вы… вы их убили, — выдавала она из себя.

      — Не надо! — уязвленно отозвался я. — Сколько сил мне пришлось потратить, чтобы создать впечатление, что они поубивали друг друга.

      — Вы убили их, — ещё раз прошептала Патриция. — Всех. Сначала Майка Соккола, а потом и остальных. Что вы за кровожадное чудовище? — проговорила она громче, и в голосе зазвучали истерические нотки.

      Я бросил на неё быстрый взгляд. Когда-то она мне даже понравилась, но это было давно. Теперь я, мягко выражаясь, несколько в ней разочаровался, а кроме того, у меня начиналась реакция на случившееся. Даже в моей профессии три покойника за минуту с небольшим — перебор. Ну, а поскольку мне нужно было не только разрядиться, но и помешать ей закатить громкую истерику, я обеими руками ухватился за этот шанс.

      Переложив револьвер из правой руки в левую, я размахнулся свободной правой и залепил Патриции такую пощечину, какую только можно залепить, не сломав ни руку себе, ни челюсть ей. Она отшатнулась и чуть не споткнулась о безымянного покойника. Потом она выпрямилась, судорожно сглотнула и наконец поднесла руку к щеке.

      — Ах ты, маленькая лицемерка, — крикнул я и с удивлением отметил, что голос у меня срывался. Опять-таки реакция… Я продолжал уже более резким тоном: — Сначала ты улыбалась мне и отправила прямехонько на снайпера. Когда этот номер не прошел, ты послала мне вдогонку двоих ребят. Они не скрывали свои намерения. Теперь же, дважды попытавшись

      отправить меня на тот свет, ты имеешь наглость заявиться сюда и хныкать, потому как твои неумехи — убийцы завалили задание и сами отправились на тот свет. Ты сама кровожадное чудовище.

      Она ещё раз облизала бледные губы и, не глядя на меня, сказала:

      — Я не предполагала… мы не ожидали…

      — Чего не ожидали? Что кому-то может не понравиться, что его хотят убить?

      — Но сумма была такой большой… — Она говорила чуть слышно. — Такие деньги… Пятьдесят тысяч долларов. Мы решили, что это даже интересно… Увлекательное приключение…

      Да, это совсем не тот мрачный рэкет, что прежде, усмехнулся я про себя. Теперь этим занимаются все больше для удовольствия. Потехи ради.

      — Кто же обещал вам эти деньги? — спросил я. Но она словно не услышала вопроса и сказала глухо:

      — Ничего себе приключение. Они все погибли. Все до одного. А ведь это моя затея. Но я и не думала…

      Выражение на её лице вдруг изменилось. Она судорожно сглотнула и с отчаянным видом обернулась к двери. Я понял её проблему и освободил проход. Она вышла из дома, и звуки, которые я услышал, не оставили никаких сомнений насчет того, что с ней происходило. Воспользовавшись её временной слабостью, я забрал свою сумку, коробку с рыболовными принадлежностями и спиннинг, проверил, не оставил ли я чего-нибудь, потом выключил свет, вышел и запер дверь. Когда я подошел к Пат Белман, её по-прежнему сотрясали спазмы, но уже без особого эффекта. Я ждал, пока она очухается. Наконец она выпрямилась, нашарила в кармане «клинекс», вытерла рот и губы и повернулась ко мне.

      — Ну вас, — сказала она срывающимся голосом. — Что вы тут стоите и смотрите?

      — Хватит, Худышка, — сказал я. — Как же мне не стоять и не смотреть. И забудь про правила хорошего тона, а то получишь ещё одну пощечину.

      — Что вы хотите этим сказать? — спросила она.

      — То, что пора понять, как обстоят дела. Ты не прекрасная дама, которая имеет право на уважение и сочувствие от окружающих её джентльменов. Ты не милая девочка, которая вправе требовать от мальчиков, чтобы они отвернулись, пока она возвращает обратно то, что съела на обед. Ты стерва-убийца, которую застукали на месте преступления, а я тот, кого ты пыталась убить. Пусть не сама, а чужими руками. Не забывай об этом, и мы прекрасно поладим без пощечин и выстрелов. Где твоя машина?

      Она замялась, возможно, обдумывая, не заявить ли протест, но потом, видно, оставила эту идею и сказала:

      — Там, у дороги, в полутора милях отсюда. Я загнала её в лес, так, чтобы не видно было со стороны.

      — Ладно, будем надеяться, что ты хорошо её спрятала и она окажется все там же, когда ты вернешься. Если вернешься.

      — Что… что вы со мной хотите сделать?

      — Все, что потребуется, чтобы узнать про пятьдесят тысяч, про тех, кто готов был выложить эту сумму, и про то, что эти люди надеялись узнать за свои денежки. — Она начала говорить, но я перебил ее: — Не здесь!

      Я отвел её к пикапу. Полчаса спустя мы уже мчались по основной магистрали в сторону городишка Принс-Руперт.

     

      Глава 14

     

      Телефон-автомат стоял в одиночестве на открытой всем ветрам автостоянке возле маленького придорожного ресторанчика, закрытого на ночь. Впрочем, выбирать мне не приходилось. Мне нужно было предупредить своих о случившемся теперь, когда мы порядком отъехали от места моих кровавых преступлений, и это был первый телефон, который повстречался на нашем пути за час езды. Впереди, насколько я знал, нас ожидало шестьдесят миль строительных работ — дорога, проходившая по приморским горам и долам, раньше была щебеночная, а теперь её асфальтировали.

      Не приходилось надеяться, что на этой вытянутой стройплощадке я отыщу что-то более подходящее для телефонных переговоров, и хотя молодые люди мистера Смита, конечно же, следили за моими перемещениями, я не люблю полагаться на чужих, если есть возможность иметь дело с представителями собственной фирмы. После всего случившегося сегодня было маловероятно, что я провалю операцию именно из-за неосторожного телефонного звонка. Я подъехал к стоянке и после долгих маневров поставил пикап с прицепом так, чтобы я мог контролировать обе двери кабины из будки. Патриция неловко заерзала на сиденье.

      — Что вы делаете? — осведомилась она.

      — Ставлю машину так, чтобы без труда мог пристрелить тебя из будки, если ты хоть пошевелишься. — Я изобразил на лице мерзкую улыбочку. — Помнишь того человека с дыркой в башке? Имей в виду, что я стрелял левой. И это при том, что он держал меня под прицелом — или, по крайней мере, так ему казалось. А правой я стреляю ещё лучше. Не веришь — можем попробовать. Готов поспорить, что от машины до того места, где будет лежать твой труп, окажется не больше десяти шагов.

      Она ничего не сказала, я зашел в будку и позвонил нашему человеку в Ванкувер, наблюдая и за машиной, и за шоссе. Когда я услышал в трубке голос, то сказал:

      — Это Эрик. Три неодушевленных объекта. Озеро! Франсуа, «Макалистер лодж», коттедж номер один. Как поняли?

      — Понял отлично. Вы не сидели сложа руки. Что, прислать санитарно-уборочную команду?

      — Только в случае крайней необходимости. Если клиенты просто исчезнут, возникнет ряд ненужных вопросов. Лучше бы поработать через дипломатические каналы. Было бы мило, если бы местные власти пришли к выводу, что они поубивали друг друга по неизвестным причинам. Я сделал все, чтобы имелись основания сделать такие выводы. Таинственный человек, который снимал домик, конечно, мог бы кое-что прояснить, но, с другой стороны, и без него все достаточно понятно. Пусть его ищут, но не очень энергично.

      — Передам ваши пожелания. Возможно, все так и: будет, как вы хотите. Еще вопросы есть?

      — Что такое СЗБС?

      — Если бы я это и знал, то все равно бы не стал рассказывать по телефону, — рассмеялся человек в Ванкувере. — После проекта «Манхэттен» это самый крупный наш секрет.

      — Понятно, — буркнул я. — Это секрет, про который знают все, кроме бедолаг вроде нас, пытающихся уберечь его от врагов.

      — Мы тут ни при чем, — возразил мой собеседник. — Нас интересует не Система, но люди. Нам нужен этот самый Дровосек — очень, очень мертвым, с тем чтобы через несколько месяцев он не смог открыть огонь по одному джентльмену — личность пока ещё не установлена, — который займет одну очень важную должность. У нас выдалось тяжелое лето, и не хотелось бы, чтобы и осень оказалась такой же. Хватит с нас снайперов, отправляющих больших персон на тот свет. Если ещё один такой выстрел грянет, когда страна не отойдет ещё от выборной кампании, может стрястись большая беда. Так что Бог с ней, с этой Системой, главное, не дать Дровосеку прицелиться. Конечно, не следует сообщать это мистеру Смиту и его веселым ребятам, но забывать об этом тоже нам не резон, верно? Сообщение принято?

      — Принято и понято, — отозвался я. Я хотел было задать глупый вопрос насчет человека, которого он окрестил Дровосеком, но при этом втором упоминании все стало на свои места: это одна из наших обычных хохмочек, смысл которой заключался в том, что Хольц в переводе с немецкого означает «дерево». На всякий случай, для досье я сказал: — Иначе говоря, задача по обработке древесины носит приоритетный характер, и все вопросы, связанные с секретной информацией, отступают на второй план, так?

      — Таковы инструкции. Приятных снов.

      — И вам того же, — сказал я. — Эрик заканчивает. Я повесил трубку. По шоссе не проехало ни одной машины, и Пат Белман не шелохнулась. Я снова сел за руль, и мы поехали дальше. Я смотрел в большое, как на настоящем грузовике, зеркало слева, которое не могла видеть Пат, но никаких фар у себя за спиной не заметил. Но я по-прежнему не отводил глаз от зеркала, вылавливая призрачные признаки движения на шоссе за нашей машиной. И правильно делал.

      Когда впервые я встретил Пат в Паско, она показалась мне знающей свое дело особой. Она устроила мне ловушку, проявив и хладнокровие и жестокость. Сегодня же она угостила меня сценкой, которая не годилась даже для школьной самодеятельности. Слишком уж взволнована она была кровавой сценой, и слишком уж драматично её выворачивало потом наизнанку на улице.

      Многие девицы, подвизающиеся на нашем поприще, умеют краснеть и плакать по заказу. Талантливая актриса, упорно желающая создать впечатление шокированной невинности, может даже заставить себя облевать. Но я усомнился в непроизвольности задолго до того, как приметил машину, несущуюся за нами с потушенными огнями. Вопрос заключался в том, что именно уготовили мне она и её партнеры и когда они собираются сделать новый ход. Поразмыслив, я решил, что мне не стоит ждать, когда они соблаговолят начать представление, а надо перехватить инициативу.

      Когда в свете фар мелькнул рекламный щит, сообщавший о приближении кемпинга, я сбросил скорость. Пат Белман быстро покосилась на меня, но промолчала.

      — Надо перекусить, — сказал я. — Твои друзья нахально помешали мне пообедать, и я проголодался.

      Кемпинг стоял на берегу довольно широкой реки. Я свернул на стоянку и поставил машину недалеко от берега. Других домиков на колесах или грузовиков вокруг не было. Мы были одни.

      Я провел Пат к входу в домик-прицеп, открыл дверь, усадил Хэнка на цепь снаружи и пригласил Пат войти.

      В передней части был обеденный столик, который раскладывался, превращаясь во вторую койку. В задней части с одной стороны узкого прохода были плита и холодильник, с другой-раковина и платяной шкаф. Кроме того, там были умело экономно встроены обогреватель и различные полки, шкафчики. Пат протиснулась вперед и села на табуретку у столика, скинув свою куртку. Я присел у плиты и стал её зажигать. Нистром выбрал домик с довольно низким потолком, вероятно, полагая, что человек шести футов четырех дюймов роста все равно вынужден сгибаться в три погибели, чтобы не набить шишек, более компактный прицеп проще в управлении. Ну, а все необходимые работы можно проводить и на корточках. Когда я загремел посудой. Пат Белман посмотрела на меня.

      — Вы меня тоже убьете, как и остальных, верно? — спросила она и добавила: — Боже мой, они все погибли. Осталась я одна.

      На улице, словно желая уличить её во лжи, Хэнк вдруг рванулся на привязи, отчего домик качнуло. Я нахмурился. Краем глаза я заметил, как Патриция стала приподниматься с табуретки, пытаясь придумать, как отвлечь мое внимание от того, что происходило гам, за стенами этой коробки. Сделав над собой усилие, она снова села на место.

      Я же встал и, пригибаясь, прошел к двери, выглянул и посмотрел на Хэнка, практически невидимого на конце блестящей цепи.

      — Что случилось, Хэнк? — громко спросил я. — У тебя кошмары или что? Спи и дай мне отдохнуть.

      Я заметил, что он что-то жует. Потом он подобрал какие-то невидимые крошки с земли перед собой. Мы очень подружились с Хэнком за время, что проработали вместе. Я напомнил себе, как опасно устанавливать прочные эмоциональные связи с партнером по операции, будь то человек или собака.

      — Ну-ка успокойся, слышишь! — крикнул я Хэнку и умышленно отвернулся от него, словно забыв и о его несанкционированном ужине, и о его ошейнике. Мне ясно напомнили о приоритетах. Мы защищали человека, но не систему и не собаку.

      Когда я закрыл за собой дверь, то на лице Патриции изобразилось облегчение. Я немножко повозился у плиты, чтобы дать своей спутнице шанс разобраться со своими эмоциями и их выражением, а потом сел на табуретку напротив нее. Хэнк ещё раз звякнул цепью — то ли получил новое угощение, то ли доедал старое. Я бросил взгляд на девушку напротив меня. Она разыгрывала из себя большую любительницу собак, но с её помощью отправили на тот свет отличного Лабрадора вместе с его хозяином.

      — Эй, худышка, — окликнул я её. — Правда, здесь уютно? В иных обстоятельствах это был бы просто райский уголок.

      Она не улыбнулась.

      — Как ваше имя? — спросила она. — Настоящее имя. По-моему, я имею право это знать, пока вы меня ещё не убили. И ещё — на кого вы работаете?

      — Меня зовут Нистром. По крайней мере, до конца операции. А работаю я на человека из Вашингтона, имя которого вам вряд ли о чем-то скажет.

      — Не хотите ли вы меня уверить, что работаете на американское правительство? Такой убийца! Не верю.

      — Воля ваша. Вы как, любите омлет?

      — Я, право, не уверена… Поджаренный с двух сторон. Два яйца и три ломтика бекона. И тосты, если это нетрудно. Чем больше, тем лучше. — Видно, она почувствовала нужду объяснить такой приступ голода, поскольку, усмехнувшись, добавила: — Я так долго за вами гонялась, что не успела поесть. Кажется, последний раз я по-настоящему ела с вами в Паско. Мне тогда следовало заплатить самой. Ведь это я вас, приглашала.

      Молчаливость вдруг сменилась у неё болтливостью. Она украдкой глянула на часы и тут же отвела глаза, надеясь, что я её за этим не застукал.

      — Если бы я могла уговорить сохранить мне жизнь, с чего бы мне следовало начать? — спросила она.

      — Я уже говорил, с чего. Кто предложил вам эти деньги и за что? — Повернувшись к плите, и я глянул на часы. Было самое начало одиннадцатого. Не знаю уж, играло ли время сейчас какую-то роль, но, похоже, да. Я продолжал: — И ещё один вопрос. Зачем ты послала за мной своих мальчиков сегодня вечером?

      — Это как понимать?

      — Не разыгрывай из себя идиотку. Ты же знаешь, что я установил два из пяти запланированных контактов. Ты послала двух неуклюжих налетчиков за собачьим ошейником, хотя лучше было бы подождать, пока он не заполнится весь ценнейшей информацией. Они хотели забрать ошейник, допросить меня, а потом и убить. Политика весьма близорукая… Кто же должен был доделать нашу работу, если нас хотели убрать?

      — Но я, собственно, не собиралась… Я вовсе не хотела…

      — Чего не собиралась и чего не хотела?

      — Они вовсе не собирались вас убивать.

      — Я там был и слышал, что они говорили.

      — Они просто должны были создать такое впечатление. Чтобы напугать. А потом должна была появиться, спасти вас от гибели, а вы, исполнившись благодарности… — Она поморщилась. — Ладно, это был глупый расчет. Но, во всяком случае, именно так мне было велено действовать. Не один вы действуете по приказу, мистер Нистром или как вас там зовут.

      — Ясно, — сказал я. — Стало быть, вы должны были забрать то, что я успел получить, а потом заручиться моим содействием в благодарность за избавление от гибели? Кто же это такой умник? Кто это придумал?

      — Я не могу сказать.

      — Скажешь…

      — Он убьет меня.

      Я поставил перед ней тарелку и сказал:

      — Он далеко, а я тут как тут. Опасный убийца. Ну, что он может сделать такого, на что не решусь я? — Я поставил тарелку перед собой, бросил на стол пригоршню ножей и вилок и сказал: — Ешь.

      Она отправила в рот кусок омлета, начала было что-то говорить и замолчала. Она заговорила только после того, как очистил всю тарелку. — Его зовут Су. Он китаец.

      Я посмотрел на её мальчишеское личико. Она явно не врала. И я, кажется, понимал, почему. Ей нужно было отвлекать меня разговором определенный промежуток времени, а если я уличил бы её во лжи, то рассердился бы и прервал разговор. То, что она сказала, было не лишено интереса. Мне следовало бы радоваться. Я ведь поделился с Либби Мередит соображенмми насчет китайского следа, хотя это и не произвело на неё никакого впечатления. Но меня сейчас заинтересовало не столько подтверждение моей правоты, сколько услышанное имя.

      — Су? — переспросил я. — Такой плотный китаец, похожий на Чарли Чэна? И говорит на хорошем английском?

      — Да, вы его знаете?

      — Встретил на Гавайях с год назад. Если это, конечно, тот самый Су. А он случайно не сказал, что вообще-то зовут его не Су, но для простоты общения пусть будет Су.

      — Именно это он и сказал. Это тот самый Су. А что он делал на Гавайях?

      — Примерно то же, что и в Сан-Франциско, когда встретил тебя, — создавал проблемы гнилым капиталистам из США ради одной Восточной Народной Республики. — Я усмехнулся и добавил: — Тогда я спас ему жизнь, но вряд ли он мучается от сознания невозвращенного долга. Добрый старый Су. За что же он готов раскошелиться на пятьдесят тысяч?

      — За информацию про СЗБС.

      — Как же ты с ним познакомилась?

      — Он сам меня разыскал. Он слышал обо мне от разных людей — от тех, кто занимался политикой.

      — Думаю, излишне спрашивать, какой именно политикой.

      — Нет ничего зануднее марксистов, — сказала она, пожимая плечами. — Мы старались по возможности поменьше иметь с ними дел. Но они натравили на нас Су.

      — Мы… на нас? — удивленно спросил я.

      — В университете я познакомилась с очень способными людьми, многие из которых потом получили работу на очень секретных объектах. В общем, возникла компания. Мы собирались и экспериментировали… неважно с чем… Ничего особенного, просто надо все попробовать хоть раз… Так или иначе, мы и потом продолжали собираться — те, кто мог выкроить на это время».

      — Мистер Су не пытался шантажировать вас вашими экспериментами?

      — Нет, нет, ничего подобного. Он просто посмеялся и сказал, что рад познакомиться с молодыми пытливыми умами. Потом начал делать намеки… — Она неловко повела плечами. — Правда, кое-кто из наших талантов проявил себя по-обывательски в отношении таких понятий, как секретность, патриотизм и так далее. Меня это порядком удивило. Знать людей столько лет и не иметь понятия, как он отнесется к…

      — К измене?

      Она резко махнула рукой.

      — Ну, зачем такие слова? Правда, все остальные… в общем, для нас эти слова мало что значат. Кому изменять, кому сохранять верность? Стоит начать отстаивать свои идеалы, например, бороться за мир, и тут появляется полицейский и дает тебе дубинкой по голове. Но среди нас были люди слишком яркие, слишком неглупые, чтобы выходить на улицы и получать по мозгам. Если уж так серьезно относиться к идеалам, зачем пикетировать у здания муниципалитета, если есть возможность ударить по самым основам — и ещё неплохо заработать?

      — Вы задумали это заранее, или появился мистер Су и указал вам путь к свету? — спросил я.

      — Мы сами прекрасно видели, что дела идут плохо и с каждым днем все хуже и хуже, — резко возразила Патриция. — Совершенно очевидно, что представители старшего поколения все развалили и не желают в этом признаться.

      — Лично я не верю тем, кто моложе тридцати, — заметил я. — Правда, и тем, кому за тридцать, я тоже не верю.

      — Правильно, — с горечью сказала она. — Стоит вам задать неудобный вопрос, вы начинаете отшучиваться.

      Я снова заметил, как она украдкой глянула на часы. В это время я наливал кофе. Хотелось бы знать, сколько времени нам ещё предстоит скоротать и что будет потом. Она отчаянно тянула время, используя весь арсенал клише типа «отцы и дети» и «этот дурной мир», а также полный набор оправданий теоретических обоснований желания продаться.

      Я вовсе не хочу сказать, что многие её доводы не отличались разумностью, просто для человека моей профессии в подобных умных речах есть некоторое однообразие — как бы складно они ни говорили, все это в конечном итоге призвано оправдать передачу ценных сведений врагу в обмен на тугую пачку банкнот.

      Иногда предавая одну страну, они спасают весь земной шар. Я так и ждал, что она вот-вот объявит, что вместе с друзьями работала во имя всеобщего блага и что пятьдесят тысяч — сущие пустяки по сравнению с сияющим райским будущим, которое они помогают строить.

      Но она обхитрила меня, сказав:

      — Мы не намерены отшучиваться, Нистром. Мы получили в наследство гниль, с которой уже ничего нельзя поделать. Слишком поздно. А потому остается только заработать немного денег и повеселиться напоследок, пока все не полетело в тартарары.

      В каком-то смысле я выслушал это с большим огорчением. Мне бывает жаль и сбившихся с пути зеленых юнцов, и не знающих жизни интеллектуалов, хотя они не затрагивают струны моего сердца. Но я вспомнил, как эта самая девица забрасывала спиннинг на реке Колумбия. Конечно, это был спектакль, но тем не менее она должна была по-настоящему любить природу, чтобы так освоить технику владения спиннингом. Возможно, у неё имелось немало и других талантов. Возможно, на ней рано было бы ставить крест, если бы кто-то захотел потратить на неё время и уговорить калифорнийскую полицию не выдвигать против неё обвинения в соучастии в убийстве. Наверное, её ещё можно было бы спасти, только вот кто мог взять на себя такую задачу? По крайней мере, не я. Спасать молодых циников от самих себя не входило в мои обязанности. Я появился тут вовсе не для этого, а скорее наоборот.

      Потянувшись за кофейником, я глянул на часы. Я с удивлением увидел, что шел двенадцатый час. Мы уже провели за беседой целый час. Пора было кончать диалог. Я и так узнал все, что хотел, и эти игры мне давно уже приелись. Мне совершенно не хотелось наблюдать, как она превратится в сексуальную соблазнительницу а-ля Мата Хари, потому как это неизбежно должно было случиться.

      Я наполнил наши чашки, поставил кофейник на плиту и сказал:

      — Если мне удастся уговорить тебя проявить немного здравого смысла — хотя бы ради разнообразия, то мне, возможно, больше никого не придется сегодня убивать.

      — Это как понять? — спросила она, и зрачки её расширились.

      — Белман, я профессионал, — напомнил я. — Три твоих дружка пытались убить меня, а вместо этого погибли сами. Они и близко ко мне не подошли. — Это было неправдой, в домике у озера мы успели неплохо пообщаться, пока не возник Стоттман, но сейчас это не имело значения. Я резко спросил: — Почему бы тебе не поумнеть, пока с тобой не случилось то, что с ними?

      — Я не понимаю, — сказала она, лихорадочно облизывая губы.

      — Прекрасно ты все понимаешь. Слушай внимательно. У меня есть на твой счет определенные инструкции, но я могу от них немного отойти. Дай мне слово, что сейчас же отправишься прямым ходом домой, ни с кем общаться не будешь и заберешь своего приятеля с собой.

      Она держалась молодцом. Она не вздрогнула, но, застыла, словно удерживая в себе движение, способное выдать её с головой. После короткой паузы ей удалось, изобразить удивление.

      — Какого ещё приятеля?

      Я продолжал, не обращая внимания на её реплику:

      — Разумеется, все зависит от того, чем окормил он мою собаку. Потому-то ты и тянешь время — чтобы зелье подействовало. Если это стрихнин, вам сильно не повезло. Но если это обычное снотворное, чтобы спокойно забрать ошейник, тут ещё есть о чем толковать. Дай знак своему приятелю, чтобы он вошел сюда безоружным, с руками, поднятыми вверх, и с ошейником. Ты скажешь мне, что вы скормили псу и есть ли противоядие. Я полюбил его, во-первых, а во-вторых, он нужен мне для дальнейшей работы. Если условия приняты, я постараюсь забыть про приказ и отпущу вас обоих на все четыре стороны. Ну, что скажешь?

      Она снова полностью контролировала ситуацию. Она посмотрела на меня спокойными чистыми глазами отъявленного лжеца.

      — Я действительно не знаю, о чем речь. Нас было четверо, и трое уже погибли. Я здесь. Снаружи никого нет и быть не может. Вам просто это мерещится.

      Я, конечно, предполагал, что она мне ответит именно так, но все же расстроился. Если бы она приняла мои условия, я оказался бы повязан своим обещанием. Может, мне даже хотелось этого в глубине души.

      — Может быть, — сказал я, вставая и вынимая свой короткоствольный револьвер. — Очень может быть. Пойдем и посмотрим. Если я не прав, то мы увидим пустую поляну и спящую собаку. После вас, мисс Белман. — Я махнул револьвером, и она встала и деревянными шагами двинулась к двери. Потом оглянулась, а я кивнул головой, призывая её открыть дверь, что она и сделала.

     

      Глава 15

     

      Ночь выдалась ясная, тихая и безлунная. На небе, правда, сияли звезды, но от них никакого толку у нас на земле не было. Патриция постояла на пороге, а потом к ней присоединился и я, чтобы наблюдателям все стало понятно. Затем я выключил в доме свет. Патриция Белман стала озираться по сторонам, и я сказал гораздо громче, чем требовалось, поскольку обращался не к ней одной:

      — Разуй глаза, киса. Вперед и без фокусов. Если только хрустнет ветка или качнется тень, получишь пулю.

      В обычных обстоятельствах, с профессиональными противниками это было бы пустой тратой слов. Незаменимых агентов нет, и револьвер, наставленный в спину одному, никак не напугает другого, выполняющего важное задание. Но я исходил из того, что имею дело ещё с одним дилетантом, помешанным на таких несообразностях, как дружба и лояльность.

      Если я ошибся — например, если мистер Су лично решил бы вмешаться в ход операции, — мои минуты были бы сочтены. То, что я захватил бы на тот свет за компанию и девицу, вряд ли взволновало бы мистера Су, который вполне готов был пожертвовать одной-двумя американками. В мою пользу, однако, говорило то, что оперативник калибра мистера Су, получив желаемое — а к этому времени ошейник явно был у него в руках, — вряд ли останется, чтобы вызволить какую-то ненужную ему блондинку.

      Девушка спустилась по ступенькам на землю и поежилась, когда ствол револьвера уперся ей в позвоночник.

      — Вы ведете себя, как в мелодраме, — буркнула она.

      — Хэнк! — крикнул я, не обращая на неё внимания. — Проснись!

      Ответа не последовало.

      — Может, он освободился от ошейника и убежал? — предположила девица Белман.

      — Конечно, — согласился я. — Точно так же убежала твоя несуществующая сука. То ли он стащил с себя ошейник, то ли с него стащили, но он никуда не убежал. Теперь иди туда, где кончается цепь.

      Металлическая цепь светлой полосой прочертила темноту. Я ничего не видел на её конце, но черную собаку трудно разглядеть на темной земле безлунной ночью. Цепь была пуста.

      — Стой здесь, — велел я Пат Белман, а сам наклонился и посмотрел на пустой крюк. Потом я бросил цепь, выпрямился и хрипло сказал: — У тебя последний шанс. Быстро позови своего приятеля.

      — Я же говорила вам, что никого тут нет… Погодите, вон ваша собака, там, на земле. По крайней мере, там что-то чернеет. Ой…

      Сделав несколько шагов, она споткнулась обо что-то на земле. Да, черный пес лежал неподвижно, но не там, куда она показывала, а рядом, недалёко от цепи. Но это дало ей предлог споткнуться, потерять равновесие и упасть. Впрочем, это было не столько падение, сколько кувырок головой вперед. Она упала на плечо, перевернулась и покатилась по земле дальше.

      Проделано это было классно и указывало на хорошую спортивную подготовку. Чтобы уложить её, у меня были считанные доли секунды, но сейчас меня интересовала не она. Патриция не была вооружена, она могла подождать. И мне не хотелось, чтобы по вспышке «магнума» её приятель догадался, где я.

      Она же, переворачиваясь с боку на бок, вопила:

      — Давай, Уолли, давай.

      В кустах, что были слева, у реки, загрохотал пистолет. Но и я был неплохо натренирован. Я уже лежал плашмя на земле, так что Уолли оставалось лишь палить по смутным теням. Пули калибра 0,22, не больше, поднимали фонтанчики пыли довольно далеко от меня, один раз мимо просвистел камешек. Я заметил, что Патриция Белман уже встала на ноги и понеслась к шоссе. Слегка приподняв голову, но не настолько, чтобы мое лицо засветилось мишенью, я присмотрелся и вычислил, откуда стреляет Уолли. Его лицо светлело среди кустов. Он также был в светлой рубашке. Человек, отправляющийся на мокрое дело ночью в светлой рубашке, должен обратиться к психиатру. Безумец выстрелил ещё пару раз, потом наступила пауза. Он перезаряжал обойму.

      Можно было, конечно, попытаться уложить его, пока он оказался вне игры, но стрелять через кусты, даже из револьвера калибра 0,357, занятие рискованное. Я затаился, поджидая, пока он не выйдет сам. Неподалеку раздался звук открываемой дверцы машины.

      — Пошли, Уолли, хватит! — крикнула Патриция. — Давай ключи.

      Уолли подождал ещё немного. Затем он начал уползать. Вообще-то ползать по-пластунски — занятие тяжелое. Вскоре он уже передвигался с помощью локтей и коленей, что, конечно, проще, но все равно требует больших усилий. Его, как я и предполагал, хватило ярдов на десять, потом он встал и попытался бежать, превратившись в ту самую удобную широкую мишень, которой я ждал с нетерпением.

      Я выстрелил всего один раз. Потом подошел и забрал у него ошейник и ключи. Потом стряхнул себя пыль и сосновые иголки и пошел к машине, тускло поблескивавшей у въезда в кемпинг. Подойдя ближе, я увидел, что это «форд». У поднятого капота стояла Пат Белман и что-то там нашаривала. Может, искала запасной ключ.

      — Попробуй эти, — сказал я, швыряя ей связку. Она резко обернулась в мою сторону, но ключи не поймала. Впрочем, она и не пыталась. Они стукнулись о бампер и упали на землю, тихо звякнув.

      — Подбери, — приказал я, а когда она не шелохнулась, добавил: — Хватит ребячиться. Если я захочу тебя пристрелить, то не все ли тебе равно, в каком положении ты получишь пулю: стоя, сидя, лежа.

      — Вы его убили, — прошептала она. — Его тоже… Выстрелом в спину!

      — Ну тебя, — отмахнулся я. — Он, кажется, не очень следил, какой стороной я к нему повернут, когда открыл стрельбу.

      — Убийца!

      — Заткнись! — резко сказал я. — Мне надоело выслушивать от тебя оскорбления всякий раз, как ты заманиваешь меня в засаду, и мне приходится отстреливаться, спасая себе жизнь.

      — Он не собирался убивать. У него был приказ вас не трогать. Он стрелял только, чтобы дать мне возможность уйти.

      Это звучало не очень правдоподобно, но я все же решил принять эту версию. Причем я сделал это вовсе не из чувства сострадания. В мире достаточно людей, заслуживающих нашего сочувствия, и не стоит тратить его на тех, кто балуется с огнестрельным оружием.

      — В следующий раз заранее предупреждай меня, — буркнул я, — тогда будет поменьше трупов. Когда в меня стреляют, у меня возникает желание открывать ответный огонь. Я дал тебе шанс, и не один, но ты решила сделать по-своему. А теперь подбери ключи. Так, хорошо! Положи их в карман. Отлично! Теперь иди вот туда, подними пса и отнеси в домик. О своем приятеле не беспокойся. Он уже скончался. Я проверил. Тебе ему нечем помочь. — Когда она в замешательстве остановилась возле Хэнка, я сказал: — Аккуратнее. Ты его отравила, ты и неси.

      В домике она положила Хэнка на одну из скамеек и обернулась ко мне, тяжело дыша. Даже молодой Лабрадор — тяжелая ноша для девушки. Я заметил, что Хэнк тоже дышит — не глубоко, но достаточно, чтобы можно было понять: жизнь в нем ещё есть и, может быть, удастся спасти его. В целом операция прошла успешно. Собака с ошейником сыграла роль наживки, я поймал рыбу и вернул наживку..

      Девица не спускала с меня взгляд. Я посмотрел на нее, и она вдруг как-то сразу угасла. Вид у неё сделался бледный, усталый, несчастный.

      — Дайте чем-нибудь его накрыть, — сказала она. — Ему нужно тепло.

      — Сейчас, — сказал я, вытащил из ящика одеяло и дал ей. Она накрыла Хэнка и издала короткий смешок. — В чем дело? — спросил я, а она ответила:

      — Возимся вокруг собаки, а там лежит человек…

      — Черт с ним, — сказал я. — Этот пес лучше знает свое дело, чем твой приятель свое.

      — Зато вы великий мастер, — в её голосе снова послышалось прежнее отвращение.

      — Да, мэм, — сказал я. — Как-никак это моя профессия.

      — Я бы постеснялась признать это так открыто…

      — Хватит, Белман, — перебил я её. — Вы сами пытались освоить наш рэкет, только вот плохо получилось. Теперь говори, что дали собаке и сколько.

      Она поколебалась, словно желая продолжить дискуссию, потом сказала:

      — Это не яд. Если бы он получил стрихнин или мышьяк, то вы бы его услышали. Это очень болезненно. Странно, что такой эксперт об этом ничего не знает.

      — Есть ещё и цианистый калий, — напомнил я. — И множество других мгновенных средств. У мистера Су, наверное, имеется неплохая аптечка.

      — Мистер Су далеко, — ответила она. — На другом конце телефонного и очень длинного провода. Мы пустили в ход то, что оказалось под рукой. Снотворное. Нембутал. Двенадцать гран. Он действует медленно, потому-то я потратила час на все эти разговоры.

      — Двенадцать гран — большая доза. Выживет ли он?

      — Если организм здоровый, ничего не должно случиться. Но на всякий случай лучше отвезти его к ветеринару, пусть даст ему аналептик, для стимуляции дыхания.

      — Ближайшая ветлечебница, наверное, на побережье, в Прин-Руперте. Ты неплохо разбираешься в ветеринарии.

      — Я же говорила, у меня немало очень знающих друзей. Когда я занялась всем этим, то связалась с одним из них. Он имеет докторскую степень в этой области. Псу нужно дать микедимид. Тогда все с ним будет в порядке.

      — Ясно.

      Она выпрямилась, насколько это было возможно в темном и низком помещении, и сказала:

      — А теперь, наверное, пора довести дело до конца. Вы разобрались со всеми пятерыми, как вам и было приказано. Вернее, разберетесь со всеми, когда застрелите меня.

      Я пристально посмотрел на нее. Люди порой придают огромное значение таким вещам, как политические убеждения, моральные принципы, дурные или достойные поступки, но какими бы стандартами вы ни пытались руководствоваться, эта девица проигрывала по всем пунктам. Не существовало разумных доводов в пользу того, чтобы сохранить жизнь. Она пыталась меня убить несколько раз, и мне следовало разобраться с ней раз и навсегда, не испытывая никаких сомнений.

      — Ты знаешь, что ты сявка, худышка? — спросил я её.

      Меж бровей у неё возникла складка. Она спросила:

      — Что вы хотите этим сказать?

      — Он же тебя просто подставил. Су хорошо меня знает, и он отлично понимает, что команда зеленых юнцов не имеет шансов против человека, который занимается этим делом так давно, как я. Особенно, если у них есть приказ не убивать. Когда же он отдал такой гуманный приказ? Тот юноша на холме с оптической винтовкой отнюдь не собирался просто попугать меня.

      — Нет, Майк должен был… стрелять без разговоров. Но потом по телефону мы получили новые инструкции. Только зачем мистеру Су нужно, чтобы мы все погибли? Это какой-то абсурд.

      — Не знаю, — сказал я. — Думай сама. Если что-нибудь придумаешь, черкни пару строк. А теперь проваливай.

      — Что, что?

      Я мрачно посмотрел на нее. Мне не следовало так поступать. Скорее всего, это ещё принесет мне неприятности. Сентиментальность обычно дорого обходится. Но в мозгу есть клапан, который подает сигнал «огонь» или «отбой». Сейчас сигнал был «отбой», может, потому что за одну ночь уже и так получилось слишком много трупов. Я сказал со вздохом:

      — Проваливай! Машина вон там, ключи у тебя в кармане. Vaya, как говорят по ту сторону границы. На юге.

      — Вы… вы меня отпускаете?

      — Да, и мне ещё за это достанется. Но я не намерен делать грязную работу ещё и за Су. Если он хочет, чтобы тебя не стало, пусть убивает сам. Убирайся! Отстань от меня. Из-за тебя погибло четверо. Даже пятеро, включая Нистрома. И ещё одна собака. Так что сделай передышку, хотя бы для разнообразия.

      Она поколебалась, затем сказала совсем другим голосом:

      — Спасибо. Обещаю, что никому ничего не скажу.

      — Как же! Если эти самые шпионы сцапают тебя, то ты им выложишь все, что знаешь — как сделал бы на твоем месте любой другой.

      — А как насчет Уолли?

      — С ним я разберусь. Только уезжай. Стой! Возьми свою куртку.

      Она взяла куртку, протиснулась к двери, остановилась.

      — У меня действительно была собака по имени Моди, — тихо сказала она.

      — Я так и подумал. Отчасти потому я тебя и отпускаю. И ещё потому что ты хорошо бросаешь спиннинг. Не знаю только, поймет ли меня мой шеф.

      Она заколебалась, словно желая сказать что-то еще, но промолчала, и слава Богу. Она вышла, и вскоре я услышал, как загудел мотор «форда», и машина двинулась на восток. Я посмотрел на пса и переложил его на пол, откуда он не мог упасть. Между мной и побережьем было шестьдесят миль шоссе, превращенного в стройплощадку.

     

      Глава 16

     

      Это был вполне простой нож с деревянной рукояткой и тяжелым прямым лезвием в четыре дюйма. Вообще-то я предпочитаю ножи покороче, но, с другой стороны, этот нож все равно был меньше, чем ятаганы, на которых настаивают наши спецы в Вашингтоне. Это был складной охотничий нож известной американской фирмы, и пользовались им мало, а потому его было трудно открывать. Я с сожалением вспомнил свой нож, который я оставил на озере Франсуа, его-то можно было открыть легким движением руки.

      — Это очень хороший нож, — с надеждой в голосе произнес хозяин магазина. — Я купил его у парня с парома. Он поистратился на севере, и ему не на что было купить бензина на обратную дорогу. Я уступлю вам его за двенадцать долларов.

      Я купил нож, ещё кое-какие мелочи и вышел на улицу, где вовсю светило солнце. Принс-Руперт не отличался особыми достопримечательностями. Я не хочу сказать, что это скверный городишко. Городок был вполне обычный, и в этом-то для меня как туриста и заключалась беда. Скверный, мерзкий городишко как раз был бы вполне уместен здесь, среди лесов, там, где кончается асфальт. Жуткая дыра, медвежий угол — это как-то отчетливее позволило бы понять, что между двумя конечными пунктами паромного сообщения находятся четыреста миль территории, где цивилизация представлена исключительно медвежьими углами, куда добраться можно либо на пароме, либо на самолете. Но вместо захолустья, пугающей дыры передо мной раскинулся самый обыкновенный населенный пункт, где имелся мотель и бензоколонка.

      Я подошел к своему пикапу, стоявшему у обочины. Никто в городе не обращал на него никакого внимания. В этих местах американские туристы, ждущие парома на север, успели намозолить глаза местным.

      Я глянул на Хэнка. Он поднял голову и завилял хвостом, когда я отворил дверь. Ночь выдалась трудная. Сначала мне пришлось разыскивать и будить ветеринара, а после того, как тот дал ему какие-то лекарства, не давать Хэнку уснуть. Лабрадор весом в шестьдесят фунтов, непременно желающий уснуть у тебя на руках, к утру может несколько вымотать твои силы. Без ошейника у него был какой-то страшно обнаженный вид. Я сунул было руку в карман, но вытащил обратно. В его нынешнем положении он может за что-нибудь зацепиться и не сумеет освободиться, да и защитить ошейник от чужаков тоже вряд ли сможет.

      — О`кей, дурачок, — сказал я ему. — Вот тебе урок — не бери ничего из рук посторонних.

      Он вяло осклабился, и я снова закрыл дверь домика, потом сел за руль и поехал на автобусную станцию, где, как мне сказали, продавались билеты на паром. Я вышел из помещения автовокзала обладателем билета до Хейнса, штат Аляска. По-прежнему светило солнце, по-прежнему было тепло для таких северных мест, и на первый взгляд город проявлял все то же равнодушие к моей персоне.

      Выполняя рискованное задание — а сейчас был именно тот случай, — я обычно оставляю некоторые «маячки», — когда покидаю свое транспортное средство, чтобы по возвращении удостовериться, что никто не попытался с ним ничего сделать. В капот на сей раз никто не подумал залезать, и в кабину тоже, но вот в прицеп кто-то либо забрался, либо ненадолго заглядывал. Я вздохнул. Ночь выдалась и без того трудная, чтобы опять начинать все сначала.

      Меня так и подмывало распахнуть дверь и полюбоваться на того, кто там находился. Но так или иначе, незваный гость должен был как-то поладить с Хэнком. Либо это был человек, умеющий обращаться с собаками, либо он хорошо знал эту конкретную собаку. Этим могли похвастаться ребята мистера Смита, но с какой стати им было появляться в Британской Колумбии и ставить под угрозу мою операцию, я не мог взять в толк. Тем более, что чуть позже у меня и так с ними была назначена встреча. Что ж, я понимал, каким образом лучше всего прояснить недоразумение, но центр города казался не самым подходящим местом для этого.

      Я сел за руль. Я ничего не увидел в заднем стекле кабины, хотя она соответствовала переднему стеклу прицепа, и я мог видеть часть интерьера. Тот, кто залез туда, явно затаился. Я проехал по шоссе в обратном направлении, свернул на проселок и, углубившись в лес, отыскал поляну, где и развернулся.

      Я затормозил, выключил мотор, вышел из кабины и открыл дверь домика. Молодой человек, сидевший на скамейке, направил на меня револьвер с отпиленным хвостом.

      — Входите, мистер Хелм, — сказал он. — Меня послали забрать ошейник, но на псе его нет. Где он?

      Я посмотрел на него. И лицо, и голос показались мне знакомыми. Голос я слышал по телефону в Паско, когда его обладатель жаловался насчет кузнечиков. Лицо я запомнил по Сан-Франциско, среди прочих молодых лиц из выводка мистера Смита. Я посмотрел на револьвер.

      — Хэнк! — позвал я пса, который кротко лежал на полу, явно чувствуя себя среди своих. Он вопросительно посмотрел на меня, а я щелкнул пальцами и сказал:

      — Хэнк, убирайся отсюда.

      — Мистер Хелм…

      — Быстро, Хэнк! — продолжал я, не обращая внимания на протест гостя. — Осторожно, глупый, тут ступеньки. Можешь справить свои надобности, но будь рядом. — Не спуская глаз с револьвера, я сказал: — У меня днем встреча. Почему вы не хотите получить ошейник после нее?

      — Он нам нужен сейчас, мистер Хелм, — услышал я.

      — Уберите пушку, — сказал я.

      — Ошейник, мистер Хелм.

      — Уберите пушку.

      Он покачал головой и махнул револьвером.

      — Войдите. У меня есть инструкции… Мне осточертели дилетанты. Меня от них тошнило. Я сказал:

      — Плевал я на ваши инструкции. У вас пять секунд на то, чтобы убрать пушку. Иначе вы её проглотите.

      — Мистер Хелм, я выполняю приказ.

      — Только не здесь. — Я тяжело вздохнул. — Ну, сынок, писан или вставай с горшка. Я иду.

      — Но…

      Он ещё что-то бормотал, когда я, наклонив голову, чтобы не удариться, вошел в домик. Увидев его взгляд, я понял, что не ошибся. Не знаю уж, какую подготовку он прошел, но в основе своей он был дилетантом и останется таковым навсегда. Подготовка часто не значит ровным счетом ничего в сравнении с общим отношением к жизни. Это был представитель нового поколения, воспитанный на идее общих усилий и телесюжетах. Он был из тех неискушенных простаков, которые никогда ничему не в силах научиться. Особенно тому, что огнестрельное оружие нужно, чтобы из него стрелять.

      Он-то и не собирался стрелять. Он и в мыслях это не держал. Ему, собственно, никто не давал таких инструкций. Ему, наверное, велели помахать у меня перед носом волшебной палочкой калибра 0,38, и я сразу сделаюсь его послушным рабом на всю оставшуюся жизнь. Он все ещё что-то бубнил, когда я грубо отнял у него револьвер.

      Какое-то время я держал его в руках, испытывая большое искушение запихать железку в глотку этому сопляку, как и обещал. Хватит с меня за последние сутки нацеленных и стреляющих револьверов. Неужели эти люди должны непременно добавить от себя того же угощения. Я также подумал, не врезать ли ему пару раз револьвером по физиономии или сломать руку-другую, чтобы на какое-то время отучить от привычки размахивать пушками. Затем я вздохнул, открыл барабан и высыпал патроны. Сначала я вышвырнул за дверь револьвер, а за ним и заряды. Это только в фильмах герои швыряются заряженными пушками.

      Шпион-дилетант смотрел на меня в упор, и глаза его были полны обиды и уязвленного самолюбия. Я понимал, что творится у него в голове. Я нанес ему оскорбление, и он должен как-то на это ответить. Что ж, его научили, наверное, приемам дзюдо и искусству тайнописи, но никто и не позаботился, чтобы заставить его мыслить профессионально. Никто не удосужился вбить в пространство между его ушами основную заповедь работника секретной службы, а именно: его личные переживания не имеют ни малейшей ценности ни для кого, в том числе и для него самого.

      — Если ты попробуешь напасть на меня, сынуля, — предупредил я юнца, — то я втопчу тебя в землю. От тебя останется кровавое пятно, которое с удовольствием вылижет мой пес.

      Он помолчал. Я вынул из шкафчика масленку, капнул на нож и стал водить лезвием туда-сюда, чтобы он лучше открывался и закрывался. Надежда секретной службы смотрела на меня, не отводя глаз. Возможно, молодой человек решил, что я ему угрожаю. Возможно также, он был прав.

      — Как тебя зовут? — спросил я.

      — Не ваше дело.

      — Как тебя зовут, сынок? — повторил я. Он опять не ответил, и я устало сказал: — Слушай, я сильно устал. Я провел ночь с больной собакой. Я хотел немного поспать перед встречей, а потом и после нее, До отхода парома. Но если ты думаешь, что я не отыщу в себе запас сил на то, чтобы выбить из тебя пару ответов, ты глубоко ошибаешься. Ну, говори.

      — Меня зовут… меня зовут Смит.

      — Отлично, — сказал я. — Учти, я даже не требую от тебя правды. Значит, Смит? Плохо у тебя с фантазией. — Я посмотрел на него в упор и спросил: — А ты часом не родственник мистеру Вашингтону Смиту, с которым я имел короткую встречу неделю назад? Он молчал, и я сказал: — Неважно, можешь не отвечать. Но я вижу определенное сходство. Тот же длинный нос ищейки, те же слишком серьезные глаза. Глаза фанатика.

      — Черт, вы не смеете так говорить о моем… Он осекся, и я, ухмыльнувшись, сказал:

      — Ладно, Смит-младший. Скажи мне, что происходит. Ваши ребята нагрузили меня заданием, хотя у меня и своих дел невпроворот. Они потратили уйму времени, рассказывая мне о человеке, на которого я весьма отдаленно похож и роль которого должен был сыграть. Мне сказали, что это задание огромной важности. Детали были скрыты мраком, но в целом получалось, что от того, как я выступлю, зависит судьба если не всей планеты, то нашей нации. А теперь, когда я начал действовать, и вроде бы неплохо, ни с того ни с сего возникаешь ты с пушкой и ставишь под удар всю операцию. Если ты меня всерьез рассердишь, то я пошлю вас с вашей вшивой работой куда подальше. Лучше говори, что вы тут за игру ведете или, по крайней мере, пытаетесь вести?

      Смит-младший поджал губы, потом сказал:

      — Вы не можете послать нас подальше с нашей вшивой работой, потому как никакой работы у вас больше нет. Все кончено.

      — Кто это сказал?

      — Это сказал мой… В общем, когда в Вашингтоне поняли суть вашего последнего телефонного звонка, то был издан приказ… После того как вы сообщили о последнем трупе. С вами все, Хелм. Вы выходите из игры. Вы должны передать мне то, что было в ошейнике, и в дальнейшем не иметь никакого отношения к операции.

      Все ещё работая лезвием, я хмуро покосился на него.

      — А что же такое важное содержалось в инструкциях, что для их передачи потребовался револьвер калибра 0,38?

      — Ну, учитывая, как разворачивались события, — замямлил Смит-младший, — мы не знали, как вы отреагируете… Короче, мне было сказано понапрасну не рисковать.

      — Ясно, — кивнул я. — Махать револьвером перед носом человека моей профессии у вас называется не рисковать. Хотелось бы тогда знать, что же у вас называется риском. — Я снова потянулся за масленкой. Нож ходил все ещё туговато, чтобы на него можно было положиться в экстренных обстоятельствах. — Ну, а как же разворачивались, по-вашему, события?

      — Разве непонятно? Вы же знаете, что натворили.

      — Я-то как раз считал, что все идет нормально. Мне было ведено продвигаться, несмотря на все препятствия, я так и делал. По крайней мере, я оказался достаточно далеко на севере. Мне был задан график, и я его выполняю. Конечно, возникали помехи, но я с ними разобрался и не позволил им меня сильно задержать. В чем же дело?

      — Помехи! — горько откликнулся молодой человек. — На пути сюда вы убили пятерых, Хелм. Канадцы устроили нам скандал по поводу кровавой волны, которая захлестнула их страну. Вы оставили за собой широкий алый след. Неужели, по-вашему, мы должны сидеть и радоваться тому, что вы творите от нашего имени?

      Я посмотрел на него с изумлением. Сама идея, что кто-то может послать опытного агента, специалиста по убийствам на опасное задание, сообщить ему, что от успеха операции зависит судьба человечества, а потом жаловаться насчет жертв, была такой детски наивной, что какое-то время я изумленно молчал. Наконец я сказал:

      — Ясно. Вы хотите, чтобы газон был выкошен, но ни одна травинка не пострадала.

      — Ну, разумеется, бывают ситуации, когда агенту приходится убивать при самозащите, — начал было Смит-младший, но я перебил его.

      — А я, стало быть, убивал из чисто садистских побуждений?

      — Человек из Паско получил пулю в спину, Хелм. В спину! Точно так же, как и тот, кого мы нашли на территории кемпинга, к востоку отсюда. Это называется самозащита?

      Я пристально посмотрел на него. Он выглядел, как человек. По крайней мере, у него имелись нос, рот, два глаза. Где-то под его шевелюрой должны были находиться мозги, но им не повезло. Их основательно промыли, лишив способности выполнять простые логические операции, начинив клише из телефильмов.

      Я подумал, что если бы был свахой, то не пожалел бы ни времени, ни усилий, чтобы соединить этого человекообразного с Пат Белман. Они совершенно очевидно были созданы друг для друга. В вопросе человекоубийства она, например, тоже исходила из того, что в меня стрелять морально, а мне отстреливаться нет.

      — Вношу поправку, — сказал я. — Человек в Паско был убит, когда я защищал не себя, но свою собаку. Мне ведь было сказано, что собака являет собой большую ценность, так? И что успех моей операции всецело зависит от того, что собака неотлучно находится при мне, чтобы меня могли опознать. Кроме того, Хэнк оказался очень милым песиком. Волосатик пытался застрелить Хэнка, ну а я застрелил Волосатика. Виноват, что не представился и не попросил джентльмена обернуться ко мне лицом, но тогда мне это показалось необязательным. Что касается второго джентльмена, то у него в кармане был ошейник, и я решил, что не следует давать ему возможность добраться с ним до машины. Опять же развернуть его так, чтобы пуля вошла в грудь или лоб, не представлялось в тот момент возможным. Я понятия не имел, что это имеет такое огромное значение.

      — По-вашему, убить человека — это пустяк? — запальчиво спросил Смит. Он нарочно искажал смысл моих слов, но я терпеливо ответил:

      — Мне кажется, это не пустяк. Но мне также кажется, что выполнить задание ещё более важно. Большинство заданий, которые мне поручаются, носят очень неотложный характер. По крайней мере, это предпосылка, из которой мы исходим. Возможно, мы и заблуждаемся. Но если уж я убиваю человека, то ни ему, ни мне неважно, с какой стороны вошла в него пуля. Это не спортивное состязание, Смит-младший. Тут принцип честной игры уступает принципу победы любой ценой. Меня посылают на задание не для того, чтобы я проигрывал. Я ещё не проигрывал. По крайней мере, до сих пор.

      — Ошибаетесь, — все так же запальчиво отозвался Смит-младший. — Сейчас вы проиграли. По крайней мере, в том, что касается этого задания. Мы не собираемся поощрять хладнокровного убийцу.

      — Ясно, — сказал я. — Если я правильно понял, задание не носит столь уж неотложный характер. Или же вам плевать на судьбы всей планеты, лишь бы вам позволили сохранить репутацию респектабельных джентльменов — с чистыми ручками.

      — Хватит дискуссий, Хелм, — сказал молодой человек. — Давайте ошейник.

      На его удивление я кивнул.

      — Добро! Я дам тебе ошейник, раз уж ты за ним приехал. Но ты вернешь его мне днем, как и было запланировано. — Я грозно посмотрел на него. — Я ничего не имею против каких-то незначительных изменений, но не вздумай уклониться от встречи. Если ты ещё попробуешь мне помешать, то не видать тебе остального улова. Учти, у меня ещё три встречи по графику.

      — Я же вам, кажется, сказал, — отозвался он, нервно облизывая губы. — Вы больше не имеете к операции никакого отношения. Таковы инструкции из Вашингтона.

      — А они там, в Вашингтоне, не объяснили тебе, как остановить меня? Конечно, ты можешь меня застрелить, если найдешь свой револьвер. Иначе у тебя ничего не выйдет.

      — Вы хотите сказать, что, несмотря ни на что, продолжите…

      — Именно. И если вы, ребята, будете вести себя хорошо, то я разрешу вам поиграть с тем уловом, который получу, как мы и уславливались в Сан-Франциско. Но если вы опять начнете совать мне палки в колеса, то я обойдусь без вас. И тогда пеняйте на себя, если я передам ошейник в Анкоридже с информацией, не обработанной вашими умельцами.

      — Вы на это пойдете? Вы готовы предать интересы своей страны?

      — Ты знаешь, как этого избежать. Оставить все, как есть. Как мы спланировали в Сан-Франциско.

      Он подозрительно нахмурился, а я даже обрадовался, что он не настолько туп, чтобы не обратить внимание на логическое противоречие в моем заявлении. Но грустно сознавать, что вскоре подрастет новое и совершенно безмозглое поколение агентов.

      — Но почему? — вопрошал он. — Почему вы так стремитесь действовать самостоятельно? Вы сказали, что у вас полно собственных хлопот. Мы освобождаем вас от этого задания. Почему бы вам не вернуться к своим делам?

      — А, теперь вы освобождаете меня! А ведь секунду назад вы выгоняли меня за поведение, недостойное для офицера и джентльмена. — Он покраснел и промолчал, а я, не желая упускать преимущества, продолжал: — У меня привычка доводить дело до конца. Я бы не хотел заводить новую привычку: бросать дело на полпути, при первых же трудностях, даже если таковые создают тебе твои же собственные люди. Тут дело все в психологии. Всегда можно найти доводы для того, чтобы бросить дело. Главное, постараться их найти. Мне бы очень не хотелось усваивать такой подход. — Это все, конечно, была ерунда, но я надеялся, что он просто окажется восприимчивей к таким доводам. По крайней мере, он заткнулся и не действовал мне на нервы. Во всяком случае, мне не пришлось объяснять ему, что я выполняю идиотскую работу для фирмы мистера Смита только потому, что она вписывается в схему куда более важной операции, порученной мне кем-то еще. Чтобы удержать его от новых и лишних вопросов, я сунул руку в карман.

      — Это ошейник Хэнка, — сказал я. — Где замена? Смит-младший поколебался, потом вытащил такой же ошейник. Правда, он был поновей и блестящий.

      Мы совершили обмен.

      — Мне придется доложить об этом в Вашингтон.

      — Ради Бога. Только в четыре часа мы встречаемся на поляне за городом, как запланировано. Я брошу предмет, за которым побежит Хэнк. Предмет упадет в кусты. Если он вернется не с этим вот ошейником, то больше я с вами дел не веду. Так и передайте мистеру Смиту. — Я встал. — Ладно. Иди ищи свою пушку, а я позову пса. Обратно лучше ехать вместе. Я посигналю, когда можно будет высадиться. Где мне тебя ссадить?

      — Мой партнер ждет в лаборатории на колесах. Она недалеко от этого транспортного центра или как там они его называют.

      Выгрузив его, я подъехал к воде, сделал нехитрый ланч, съел его и поспал до половины четвертого. Затем я отправился на встречу. Впрочем, я не знал, какое решение примет мистер Смит. Он явно был не из тех, кто готов стерпеть возражения от какого-то наемного агента. Но так или иначе обратно я получил ошейник, очень похожий на тот, который передал ранее, и в нем, кажется, было то же содержимое. Во всяком случае, внешне он выглядел как старый.

      Я пообедал в ресторане мотеля, покормил Хэнка и, поставив пикап недалеко от парома, в миле с лишним от города, поспал еще.

      Еще до рассвета у въезда на паром стали выстраиваться в очередь машины. Я оделся и тоже подъехал туда, пристроившись за фольксвагеновским автобусом, набитым подростками и туристским снаряжением. Потом я забрался в домик и стал готовить завтрак, время от времени высовываясь, чтобы проверить, как идут дела. Я напрасно волновался. Паром опаздывал на три часа по причине тумана.

      Когда же он наконец прибыл, началась долгая разгрузка, а уже ближе к полудню погрузка, связанная с таможенно-контрольными формальностями, потому как следующим пунктом остановки была уже территория США. Поскольку я ехал чуть не до самого конца, то меня загнали в угол палубы для автотранспорта, напоминавшей взлетно-посадочную палубу авианосца, только с крышей. Они упаковали нас, как сардины в банке, и я не имел возможности сразу же осмотреть другие машины, потому что потратил немало усилий, прежде чем поставил свой пикап, как этого требовал человек в морской фуражке, который, похоже, на досуге обожал составные картинки-загадки. После всех этих маневров я с трудом мог приоткрыть левую дверь кабины и дверь домика, но он остался глух к моим протестам. По его словам, мне незачем было пользоваться все это время правой дверью.

      Я вылез из кабины и, протиснувшись между пикапом и соседней машиной, стал пробираться к трапу, и заметил, что через три машины от меня человек в фуражке руководил постановкой желтого «кадиллака», за рулем которого я увидел темноволосую женщину.

      Паром «Натанушка» был вместительным судном. Над транспортной палубой помещались каюты, для желающих провести двухдневное путешествие с комфортом и готовых платить за это.

      Корабельный казначей, похоже, собирал неплохой урожай, хотя я заметил, что большинство пассажиров предпочитало делить свободное время между своими автомашинами внизу и шезлонгами на палубе наверху.

      Над каютами располагалась прогулочная палуба. Там же имелись ресторан, закусочная, а также бар, в эти часы пока что закрытый. В баре у меня была назначена следующая встреча — в пять часов вечера.

      Прогулочная палуба для любителей свежего воздуха шла вокруг всего корабля. Именно там я и остановился, глядя, как заканчивается погрузка последних машин, и ожидая дальнейшего развития событий. Ждать мне долго не пришлось. Вскоре женский голос пропел мне в самое ухо:

      — А тебя трудно поймать.

      — Я и не знал, что меня кто-то собирается ловить, — ответил я, не оборачиваясь. — Но все-таки если кто-то на такое и решился, то эту операцию лучше всего было поручить тебе.

      Либби Мередит рассмеялась и промурлыкала мне в ухо:

      — Теперь, когда мы снова вместе, поцелуй меня, милый. Может, это и непросто, но ты уж постарайся как следует. Ты ведь на работе и играешь роль Гранта Нистрома, который, не забывай, был влюблен в меня по уши.

      — Разве я могу такое забыть?

      Я обернулся к Либби. На ней был другой элегантный брючный костюм. На сей раз вельветовый желто-коричневого цвета. Под пиджаком виднелся коричневый свитер-водолазка. Она была вся так тщательно одета и причесана, что казалось сомнительным: неужели эта дама собирается в такую глушь? Хотелось даже немножко помять ей костюм и растрепать волосы, чтобы она лучше соответствовала окружающей обстановке. Впрочем, может быть, она именно это и имела в виду. В отличие от Пат Белман она обладала богатым опытом и неплохо знала, что такое искушение.

      — Либби! Дорогая! — воскликнул я, изображая восхищение и удивление. — Какой приятный сюрприз!

      Я взял её за плечи, притянул к себе и поцеловал так крепко, что это не осталось не замеченным пассажирами с фотоаппаратами, гуляющими по палубе.

      — Грант, ну что ты! — она изобразила смущение и высвободилась из моих объятий. — Вокруг же люди. — Но потом она смягчилась, потрепала меня по щеке и сказала: — Я рада, что ты рад меня видеть.

      — Ладно, пошли отсюда, — сказал я, обняв её за талию, и повел прочь. Вельвет, прямо скажем, не самый любимый мною материал. В душе я поклонник шелка, атласа и кружев, но Либби каким-то образом давала понять, что за этой грубой тканью в рубчик таится женщина.

      — У тебя есть каюта? — спросил я.

      — Да, а что?

      — А то, что ты, милая, должна мне три ночи блаженства.

      Я почувствовал, как она было остановилась, но затем продолжила движение.

      — Так много? Да, ты шустрый деятель.

      — Я уже это слышал. Неужели это так смешно?

      — Девицу ты тоже успокоил?

      — Я её поймал, а потом взял да и отпустил. На сей раз Либби остановилась и повернулась лицом ко мне. Сейчас мы оказались уже на другой стороне нашего корабля, противоположной от берега, и вокруг нас никого не было.

      — Отпустил? — в голосе Либби сквозило недоверие. — Но почему?

      — Может, потому что не захотел казаться жадиной, — сказал я, — может, потому что испугался, что три ночи блаженства слишком большое испытание для наших с тобой нервов.

      — Ничего смешного в этом нет, — сухо сказала Либби.

      — А может, — продолжал я, — мне показалось, что и так я оставляю слишком много трупов, создавая трудности дружественной иностранной державе. Так, собственно, оно и вышло. Канадцы мною недовольны, равно как и веселые бойскауты, на которых я и гну спину.

      Либби пристально посмотрела на меня и сказала:

      — Полагаю, что дело было вовсе не в том, что девочка хороша собой.

      — Девочка, — хмыкнул я. — Она может тебя вывернуть наизнанку, выжать и повесить сушиться.

      — Я же не сказала, что это невысокая девочка, или несильная или глупая. Похоже, она очень даже неглупа.

      — Верно. Но даже если я скажу, что она обвела меня вокруг своего розового пальчика, то что тогда? Ты пойдешь на попятный? Или предложишь изменить правила игры уже после свистка арбитра? Если я помню, наш первоначальный уговор гласил, что любой покойник будет мне засчитан, коль скоро он имел отношение к команде, которая отправила на тот свет твоего незадачливого возлюбленного. Они все, безусловно, из одной команды. Но теперь ты словно намекаешь, что засчитывается всего-навсего один труп женского пола.

      — Не надо…

      — Чего не надо? — невинно осведомился я.

      — Я… просто не отдавала отчет… — Она судорожно сглотнула и с трудом продолжила: — Не надо говорить об этом таким тоном. Так хладнокровно.

      Я старался изо всех сил, чтобы добиться от неё реакции. Но теперь нужно было установить, настоящая она или фальшивая. Я недовольно фыркнул, а потом горестно произнес:

      — Этого я и ожидал. В который раз уже женщина договаривается насчет убийства, а потом, когда дело сделано, начинает идти на разные уловки, лишь бы не платить по счету. Очень удобная тактика.

      — Перестань, — рявкнула она. — Я не пытаюсь ни от чего отвертеться. Просто я не желаю слышать никаких жутких подробностей. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, и я по-прежнему не мог понять, действительно ли передо мной богатая стерва, которая задалась целью поквитаться с убийцами своего приятеля, но когда её желание стало осуществляться, несколько отрезвела. Надо признать, что я вовсе не был так уверен, что она прикидывается, когда обсуждал её с Маком два дня назад.

      Но тут Либби передернула плечами, меняя тему.

      — Бели ты знаешь координаты столовой на этой посудине, я позволю тебе угостить меня завтраком. Я-то думала, мы отправимся гораздо раньше, а потому не успела ничего съесть. Теперь же я помираю с голоду.

      — Пошли.

      Когда мы зашли в столовую, паром начал медленно выбираться задом. Когда мы уселись за столик, он уже двинулся вперед, и ели на берегу стали проноситься за окном с приличной скоростью. Двигаться было гораздо приятнее, ибо до последней минуты я не знал, снимут или нет меня с парома канадские полицейские по наводке обиженного Смита-младшего или его партнеров.

      Сегодня у меня должна состояться встреча на борту нашего судна, а завтра ещё одна в приморском городе Ситка. Дальше я не хотел ничего планировать. Сначала надо доехать до Ситки. Я посмотрел на часы.

      — В чем дело? Мое общество тебя так утомляет? — недовольно спросила Либби.

      — Иди к черту, — огрызнулся я. — Я человек подневольный и живу по графику. Я не могу тратить время попусту с разными брюнетками.

      — А, поняла, у тебя здесь тайное свидание. Секретность для нее, похоже, значила столько же, сколько для говорящего попугая. Я мрачно сказал:

      — Погоди минутку, сейчас я договорюсь с метрдотелем, и он предоставит тебе возможность обратиться ко всем пассажирам по радио.

      — Не надо быть таким придирой, Мэтт. Никто нас не подслушивает.

      — Зови меня Грантом. Для тренировки.

      — Ладно, Грант, — сказала она с нажимом, испытывая по отношению ко мне явно те же чувства, что и я к ней. — Я не хочу быть слишком назойливой, Грант, но не кажется ли тебе, что эта киска натворит бед, если заговорит…

      — Слушай, давай каждый будет сражаться с собственными дурными предчувствиями. Давай, каждый будет слушать свой внутренний голос. Мой, например, внушал мне, что хватит убивать людей, надо отпустить девицу с миром. Может, он не прав, а может, и прав, но я его послушал. И сейчас меня волнует не та девица, которую я отпустил, а другая, от которой я никак не могу избавиться. Что тебе тут понадобилось, Либби?

      Она посмотрела на меня с некоторым изумлением.

      — Прошлый раз ты говорил, что будешь рад, если я окажусь рядом в трудную минуту.

      — Верно, и я просто счастлив, но как тебе удалось попасть сюда, не вызывая подозрений?

      — Тут полный порядок, — самоуверенно отозвалась она. — Согласовано на всех уровнях, до самой Москвы. Ну, почти на всех. Учти, что перед тобой конкурент в курьерском деле. Я должна доставить в Анкоридж важное сообщение. Я спросила, можно ли мне ехать тем же паромом, что и ты, и разрешение было выдано вместе со снисходительной усмешкой и парой соленых шуточек.

      — Будем надеяться, они поверили в твой спектакль, а не прикидывались, — сказал я. — Они тебе говорили о Стоттмане? Или о его похожем на индейца партнере по имени Пит?

      — О Стоттмане? Да, они спросили, не докучал ли он мне, и я рассказала о сцене, которую он устроил в Сиэтле. Тогда мне сказали, что его параноидальная подозрительность и раньше создавала проблемы. Мне сказали не волноваться и забыть об этом.

      — Если это и в самом деле так.

      — Думаешь, они могли подстроить мне ловушку?

      — Это реальная перспектива.

      — Об индейце мне ничего не говорили. А что за индеец-то?

      — Американский индеец, но вот из какого племени, я не знаю. Он был в коридоре, когда Стоттман ворвался в твой номер. Не заметила?

      — Нет. Я не выглядывала в коридор. А чем он может быть опасен?

      — Тем, что Стоттмана не стало, а Пит произвел на меня впечатление человека упрямого, который вполне способен решиться на такую вендетту, по сравнению с которой действия обычного бандита-мафиози покажется легкой обидой школьника, которому наступили на ногу. — Либби вдруг уставилась на меня так, что я спросил: — В чем дело?

      — Значит, и Стоттман сыграл в ящик. — Она присвистнула. — Ты действительно очень шустрый работник.

      Ответа не требовалось. Кроме того, к нам направлялся официант, чтобы взять заказ. Поев в своем прицепе, я теперь ограничился кофе. Разговоры Либби о том, что она умирает с голоду, оказались чистым блефом. Она заказала только кофе, сок и тосты. Я, конечно, понимал её заботу о фигуре, но не мог не вспомнить другую женщину, которую было куда более приятно угощать едой.

      Потом мы расстались. Я спустился на транспортную палубу, чтобы приступить к первой стадии подготовки контакта. Для этого я выпустил Хэнка и дал ему возможность побегать, а потом стал тренировать его приносить предметы. Пока я раз за разом зашвыривал «предмет» — парусиновый лодочный кранец, нами заинтересовались некоторые пассажиры, в том числе и миловидная невысокая блондинка с приятными формами.

      Трудно сказать, обратил ли я внимание на эту особу именно потому, что она была самая хорошенькая из прочих представительниц слабого пола, или потому что она особенно внимательно следила за нашей игрой. Увы, я не могу похвастаться в этих вопросах объективностью, к тому же мне нужно было смотреть на Хэнка.

      В очередной раз я забрал у него «предмет» и снова бросил, отправив Хэнка вдогонку за ним. Когда я снова обернулся, то девушки и след простыл. Но шесть часов спустя, появившись в баре для осуществления второй стадии операции «Контакт», я снова увидел ее: аккуратная, симпатичная в бледно-голубом мини и колготках. Волосы у неё были очень светлые и, похоже, некрашеные, но глаза карие. Эффект был поразительный. Нечасто тебе встречаются кареглазые блондинки, цвет волос которых от природы, а не от флакона с какой-то химией.

      Когда я сел через две табуретки от нее, она посмотрела и сказала:

      — Я видела, как вы сегодня играли с собакой. Это случайно не Лабрадор? Какой красавец! А как его зовут?

     

      Глава 17

     

      Я пообещал Либби, что мы встретимся позже и вместе пообедаем. Мы договорились на шесть, в соответствии с инструкциями насчет контакта. Если мой курьер не появился бы до шести, мне полагалось сделать второй заход, попозже. Как оказалось, я закончил свои дела уже в начале шестого, но Либби появилась только в шесть двадцать. Когда она удостоверилась, что я нахожусь в обществе одного лишь мартини, то подсела ко мне и спросила:

      — Ну как ты преуспел с этой киской-блондиночкой?

      — Я получил то, зачем пришел.

      — От этой ничего другого не получишь, — усмехнулась Либби. Затем она рассмеялась. — Не обращай на меня внимание, милый. В невинных блондиночках есть что-то такое, от чего во мне просыпается стервозность. Каким же образом передала она тебе монету? Я не видела всего спектакля.

      — Она попросила меня купить ей пачку сигарет в автомате. Я, разумеется, был готов заплатить за них из своего кармана, но она настаивала, чтобы я взял у неё мелочь. Я взял у неё канадский четвертак, а в автомат опустил другой, который заранее приготовил. Есть ещё вопросы, любопытная?

      — Если бы не я, ты бы ничего не узнал о поручении Нистрома, — чуть обиженно произнесла она. — Неужели я не имею права узнать, как все это сработало? — Когда я не ответил, она сказала со вздохом: — Ты в паршивом настроении. Хорошенькое у нас будет путешествие. Может, хоть пейзажи тут живописные.

      — Может быть, — согласился я. — Но ты вряд ли сможешь ими полюбоваться, разве что рассеется туман.

      — Туман?

      — Я недавно вышел на палубу, чтобы немного подышать свежим воздухом, так из-за тумана не видно было даже воды. Надеюсь, капитан знает дорогу. Недавно канадцы посадили одну свободную посудину на камни. — Услышав, что в ресторан приглашают мистера Нистрома, я вспомнил, что это я, и сказал: — Если хочешь выпить, пошевеливайся или бери стакан с собой, а то метрдотель отдаст наш столик кому-то еще.

      Обед получился так себе. То есть еда была как раз удовлетворительная и сервис тоже, никакого сравнения с забегаловками, где я перекусывал по дороге сюда, но вот разговор не клеился. Нам просто было нечего сказать друг другу. После обеда мы выпили по два бренди в баре, а потом пошли прогуляться по палубе. Но там было холодно, сыро и ветрено, и немножко неуютно от того, что наш корабль безрассудно несся сквозь тьму и туман. Мы вернулись обратно.

      — К черту Аляску! — буркнул я. — На Гавайях мне нравилось больше.

      Либби поправляла растрепавшиеся волосы. Она посмотрела на часы.

      — Сейчас ещё непоздно, — сказала она, — но день выдался длинным. Дай мне пятнадцать минут. Знаешь, где каюта пятнадцать?

      — Да.

      — Вот что значит иметь дело с настоящим секретным агентом. Ему не надо растолковывать, что к чему. — Она обернулась ко мне в коридоре. Голос её был холодный и безучастный. — Пятнадцать минут. Не заставляй меня ждать.

      Я посмотрел ей вслед. Стройная женственная фигура, несмотря на вельветовый костюм. Я посмотрел на часы, спустился вниз к машине, открыл домик, забрался, поздоровался с Хэнком и дал ему поесть. Затем вытащил монету из кармана и ещё мой новый тугой нож, настолько тугой, что мне пришлось воспользоваться этой самой монеткой, чтобы приоткрыть лезвие. Да, это не оружие для мгновенной обороны, мрачно подумал я и стал открывать ножом монету.

      Вернее, я пытался это сделать, но так и не обнаружил щели, куда можно было бы вставить кончик ножа. Я взял нож поменьше, с более тонким лезвием. Без толку. Затем я извлек десятикратную лупу и осмотрел монету. Я бросил её на стол и внимательно прислушался.

      Некоторое время я сидел молча. Пес, закончивший обед, подошел ко мне и, чуя неладное, обеспокоенно лизнул мне руку. Я почесал ему за ушами и надел обратно ошейник.

      — Хэнк, дружище, это же курам на смех, — сказал я. — Три контакта, и лишь один из них прошел как положено. Да и то после этого меня поджидали вооруженные люди. Ну ладно, пойду к клиенту. Он заказывал три убийства, и я заказ выполнил. Не балуйся.

      Я поднялся по трапу на верхнюю палубу. Там находились каюты-люкс, обитатели которых были обеспечены всеми удобствами. Я остановился перед каютой пятнадцать и постучал. Голос Либби велел мне входить. Когда я вошел, она сидела перед зеркалом спиной ко мне и даже не обернулась. Она причесывалась.

      — Ты опоздал, — сказала она.

      — Ну тебя к дьяволу, — буркнул я. — Я тебя сегодня ждал двадцать минут, ты не можешь подождать и трех. — Оглядевшись, я добавил: — Заниматься любовью в каюте трудно — тебе угрожает перспектива свалиться с верхней полки либо разбить себе голову на нижней.

      Каюта была немногим больше моего прицепа, но потолок был повыше, да и обстановка другая. Вся мебель состояла из двух полок, одна над другой, и встроенного туалетного столика, перед которым на табуреточке сидела Либби. На ней было нечто короткое, черное, кружевное, то ли сорочка, то ли ночная рубашка. У локтя Либби стоял стакан, полный наполовину. Она сделала глоток и снова принялась расчесывать волосы, которые были не настолько длинными или спутанными, чтобы требовать такого повышенного внимания.

      — Ну, снимай туфли или что там у тебя еще, — сказала она, по-прежнему не глядя на меня. — Что ты стоишь столбом.

      — Ты умеешь придать встрече романтический колорит, — сказал я. — Ты, кажется, упоминала о деньгах в виде альтернативного вознаграждения. В сложившихся обстоятельствах я не прочь вернуться к этому вопросу. Сколько ты готова предложить?

      Щетка перестала двигаться. Где-то там, в глубинах корабля, мощно гудели машины. После весьма продолжительного молчания Либби сказала:

      — Ты не можешь так поступить со мной, милый. Уже поздно.

      — Брось ты, — усмехнулся я. — Давай отставим в сторону все банальности. Ты не нимфоманка. Ты не влюблена по уши. По крайней мере, в меня. Ты не умрешь от горя, если между нами сегодня ничего не произойдет. Поэтому поговорим-ка о деле. Я не знаю, какие нынче расценки, но, по-моему, три тысячи за голову — нормально. Итак, с тебя девять тысяч. Наличными. Никаких чеков. Думаю, что в Анкоридже ты решишь все финансовые проблемы. А пока я готов тебе поверить.

      Она обернулась и, посмотрев на меня, тихо сказала: — 1

      — Сукин сын!

      — Это знают папа с мамой, а их здесь нет.

      — Что ты хочешь доказать? Что я была с тобой груба? Плохо приняла? Задела твои маленькие чувства? А чего ты ожидал: бурную страсть, великую любовь? — Помолчав, она добавила: — В Сиэтле я не вызывала у тебя отвращения, милый.

      — Может, потому что в Сиэтле ты не была противной.

      — А сейчас?

      — Скажем так: я не в настроении, и ты тоже. Я не люблю играть в грязные игры, когда дело касается секса. Судя по нашему настроению, это не стоит таких денег. За мои девять тысяч я могу иметь жаждущую любви женщину и ещё получу сдачу.

      — За твои девять тысяч?

      — Да, я их заработал. Не забывай об этом.

      — Убирайся! — прошипела Либби. — Убирайся, пока я тебя не убила.

      — Девять тысяч. В Анкоридже. Наличными. Я вышел из номера, по привычке глянул на часы и отправился в кафетерий, где взял две чашки кофе из автомата, продававшего такие напитки, как кофе с молоком, кофе без, горячий шоколад и так далее. Забрав покупки, я спустился к машине, с большим трудом увернулся от приветствий Хэнка и поставил чашки на столик неразлитыми.

      — Извини, Принц Ганнибал, — сказал я ему. — Придется тебе сегодня поспать впереди, а комнату предоставить нам, двуногим. — Я разложил его половичок в кабине и, убедившись, что ему там не так и плохо, закрыл дверь. Я уже успел понять, что здоровяк Лабрадор с бессонницей может устроить в полутонном грузовичке неплохую качку. Сам же я сел и погрузился в ожидание. Ждать пришлось недолго. Тринадцать с половиной минут спустя после моего ухода от Либби она появилась у пикапа и постучала в дверь домика. Я вынул свой «магнум» и отпер дверь.

      — Это ещё зачем? — удивилась она, увидев оружие.

      — Так, на всякий случай. Входи и закрой дверь, — сказал я, держа её под прицелом. Она подчинилась. Я посмотрел на нее. На ней был плащ с поясом, без которого ни один шпион не рискнет появиться на телеэкране. Обута она была все в те же коричневые замшевые туфли. — Сними, — сказал я, показывая на плащ.

      Она колебалась, потом сказала:

      — Пожалуйста.

      — И тихо передай мне.

      — Слушаюсь, мистер Нистром.

      Под плащом она была одета, при всей условности этого термина, в ту самую черную кружевную штучку, которую я уже видел на ней в номере. Ощупав плащ, я ничего в нем не обнаружил.

      — Подними это.

      — Слушаюсь, сэр. — Либби чуть приподняла кружевной подол.

      — Выше!

      Поколебавшись, она пожала плечами и подчинилась. При ней не было никакого оружия — по крайней мере, в привычном смысле слова. Опустив сорочку, она спросила:

      — Ну, а в чем, собственно, дело, милый?

      — У тебя короткая память, — ответил я. — Там, наверху, мы расстались на том, что ты намерена убить меня.

      — Неужели ты отнесся к этому так серьезно? — рассмеялась Либби.

      — Убийство для меня — это всегда серьезно, — сказал я. — Если ты не собираешься меня убить, то зачем же пришла?

      — Глупый, — пробормотала она. — Я пришла извиниться за то, что была такой стервой. Извини, Мэтт. Давай забудем это и начнем все сначала.

      Я улыбнулся и убрал револьвер.

      — Хорошо, киса, — сказал я. — Это я и хотел от тебя услышать. Теперь садись, пей кофе, пока он не остыл, и расскажи мне, кто ты такая на самом деле.

     

      Глава 18

     

      Мы сидели за маленьким пластиковым столом и смотрели друг на друга. Либби поднесла было к губам. стаканчик с кофе, но потом поставила его обратно на стол.

      — Ты знал, что я приду? — спросила она.

      — Два шанса из трех, — отозвался я. — По крайней мере, тут можно рискнуть чашкой кофе.

      Она не улыбнулась и продолжала пристально смотреть на меня.

      — Как же ты это вычислил, Мэтт?

      — Предположим, ты и в самом деле та, за кого себя выдаешь: мисс Элизабет Мередит, испорченная злонравная светская дама, которая скуки ради спуталась, с противными коммунистами, но потом вдруг прозрела и перешла в другой лагерь. В таком случае, чтоб ты предприняла, если бы неблагодарный хам отказался принять твои бесценные услуги в качестве гонорара за сделанную работу? Вариант первый — ты просто выбросишь его из своей головы и забудешь о нем, но есть и второй вариант — по крайней мере, учитывая твои последние слова в каюте — ты явишься к нему с пушкой.

      — Это один шанс из двух, — возразила Либби. — А где второй довод в пользу моего появления?

      — Если ты вовсе не богатая стерва, а напротив, бедная девушка, тяжким трудом зарабатывающая свой хлеб, у тебя есть инструкции держать меня под неусыпным — не скажу сексуальным — контролем. В этом случае уязвленное самолюбие не имеет никакого значения. Ты быстро сообразила, что, позволив мне хлопнуть дверью, допустила тактическую ошибку. Угрозы угрозами, но тебе в таком случае пришлось бы проглотить все обиды и скрепя сердце отправиться извиняться к этому мерзавцу. Что ты, собственно, и сделала.

      Наступила тишина, которую нарушало только гудение в машинном отделении парохода, а также вибрация в домике.

      — Ладно, — сказала наконец Либби. — С умным человеком проще иметь дело, даже если от этого страдает твое «я». Предположим, я не мисс Элизабет Мередит, милый. Кто же я тогда?

      — Я первый задал этот вопрос, — напомнил я. Либби задумалась, хмуро глядя в чашку с кофе. Не поднимая головы, она спросила:

      — Тебе что-нибудь говорит, милый, такое понятие, как Кинг-Маунтин?

      Я испустил вздох и ответил:

      — Это место, где гибли люди, как и при Булд-Ране. Либби подняла голову и улыбнулась.

      — Значит, тебе все понятно?

      Понятно мне было пока очень немногое. Да, мы обменялись условными знаками — она назвала место сражения в годы Американской революции, а я в ответ назвал место сражения в годы Гражданской войны. Этим паролем пользовались сотрудники всех американских спецслужб. Но для ветерана вроде меня это мало что значило. Я так давно занимался своим делом, что не мог полагаться на пароль, известный слишком большому количеству людей, многие из которых вполне способны поделиться им с теми, кто того вовсе не заслуживал.

      Тем не менее это все-таки кое о чем говорило.

      — Но как же так случилось, — произнес я с изумлением в голосе, — что столь смышленая женщина работает на такого болвана, как мистер Смит?

      — Почему ты решил, что я работаю на мистера Смита?

      — Ну, во-первых, ты не из нашей фирмы, иначе ты бы подала другой знак. Во-вторых, мой шеф уверял, что, кроме меня, никто этим не занимается. И я очень надеюсь, что другие подобные фирмы тут ни при чем. Двух уже достаточно, даже более чем достаточно.

      Либби рассмеялась.

      — Ну предположим, я работаю на мистера Смита. Но почему ты сразу решил, что он глуп? Только не говори, что такой стреляный воробей, как ты, поддался на его напыщенные манеры и мальчишек-агентов.

      — Валяй дальше, — сказал я.

      — Кому как не тебе знать, что в этом деле самое умное — это изображать дурака, чтобы в это поверили все вокруг. Мистер Смит, как ты его величаешь, разыгрывает небольшой спектакль, делает вид, что у него нечто похожее на ХАМЛ1 скопище молодых, очень серьезных и очень невинных людей. Но основную работу делают такие аморальные персонажи, как я, и пользуются для связи совсем другими каналами. Никто не воспринимает мистера Смита и его бойскаутов всерьез, а ему именно этого и надо. Понятно? Его люди слишком убеждены, что я самый настоящий двойной агент, которого они отыскали и перевербовали. Они очень гордятся мной. Я их главный трофей. То, что к коммунистам меня подослал тот же самый человек, который командует ими, сильно бы их разочаровало, если бы они об этом узнали.

      — Понятно.

      — Разумеется, — продолжала Либби, — если спросить его обо мне, он скажет, что раньше я работала на коммунистов, а потом решила поменять хозяев, но все прочее — продукт моего воображения.

      — Разумеется. Либби рассмеялась.

      — Но это ведь ничего не меняет в наших отношениях, верно, Мэтт? Ты ведь все равно не станешь мне доверять, сколько бы паролей и отзывов от меня ни услышал и какое бы количество важных персон ни поручилось или ни отмежевалось бы от мена, правильно?

      — Не стану, — согласился я. — Я не доверяю никому, особенно очаровательным дамам, которые вторгаются ко мне в кружевном белье.

      Она посмотрела на свой наряд и промурлыкала:

      — Очень смело, да? Мне бы следовало сгореть со стыда, верно?

      — Наверное, — вздохнул я. — Но это наводит на меня печаль. У тебя, выходит, нет девяти тысяч. Кроме того, коль скоро мы, оказывается, коллеги, наши отношения впредь будут носить сугубо профессиональный характер. Кроме тех, разумеется, случаев, когда на нас будут взирать посторонние.

      Помолчав, она сказала равнодушным голосом:

      — К проблеме профессионализма, мистер Хелм. Я уже заметила, что когда мне поручают сыграть роль влюбленной женщины, то у меня получается куда лучше, если я играю её с начала и до конца, независимо от того, смотрят на меня посторонние или нет.

      Я окинул её взглядом. У неё были неплохие плечи, кожа казалась белой-пребелой на фоне черного кружевного туалета, и привлекательное лицо. Короче, она была почти что красива, а может, и казалась красивой в столь интимной обстановке.

      Я ответил с тем же равнодушием в голосе:

      — Мне бы не хотелось препятствовать выполнению ваших профессиональных обязанностей, мисс Мередит. — Я ещё раз поглядел на неё и решил, что мы достаточно поупражнялись в остроумии. — Слушай, киса, это вовсе не обязательно, — сказал я.

      — Что ты хочешь этим сказать?

      — А то, что мы отлично провели ночь в Сиэтле, и я буду рад повторить это сейчас, но если ты всего лишь действуешь по инструкциям, то я перейду в кабину к Хэнку, а утром выдам тебе справку, что трахнул тебя, и ты можешь предъявить её шефу. Ты только скажи.

      В её глазах что-то изменилось.

      — Ты просто прелесть, — сказала она.

      — Иди к черту, — поморщился я. — Просто я люблю, чтобы мои жертвы проявляли желание…

      — Я знаю, что это вовсе не обязательно, — тихо ответила она, — и у меня нет никаких таких инструкций. — Она замолчала, потупила взор и — кому рассказать — немного покраснела. Заговорила она еле слышным шепотом: — Я делаю это исключительно по собственной инициативе.

      — Ну, в таком случае… — я почему-то замолчал и прокашлялся. — В таком случае отойди к двери, а я переделаю этот стол в более необходимый предмет обстановки.

     

      Глава 19

     

      Я проснулся с ощущением, что вместо того, чтобы лежать в теплой постели и обнимать женщину, мне давно следовало бы что-то такое сделать. Вскоре я понял, что именно. Я поднес к глазам руку с часами и в слабом свете, пробивавшемся сквозь занавешенное окно домика, я с облегчением установил, что сейчас лишь полночь. Секс сексом, но мой внутренний будильник был по-прежнему заведен.

      — Ты куда? — сонно спросила Либби, когда я вылез из кровати.

      — Извини, я совсем запамятовал, что у меня свидание с блондинкой, — сказал я.

      — Самое время, черт побери… — начала она, а потом первая же рассмеялась. — Господи, вот о какой блондинке речь. Но ты же сказал, что свидание в баре прошло по плану.

      — Я сказал, что вроде бы получил то, что следовало. Но ошибся. Девица дала мне самую настоящую канадскую монету, хотя должна была дать фальшивую. Возможно, потому что ты её спугнула.

      Либби вздохнула в темноте.

      — Я так и думала, что буду кругом виновата. Я усмехнулся, надевая штаны.

      — Так или иначе, что-то её спугнуло, потому как она не докончила начатое. Придется испробовать запасной вариант. Но на этот раз, пожалуйста, не вздумай показаться там. Оставайся здесь. Я все тебе» потом расскажу.

      Когда я выбрался из домика, вибрация от двигателей показалась более ощутимой. Слабо освещенная палуба представляла собой непроходимые джунгли из тесно составленных машин. Я заметил какое-то оживление у ворот выгрузки. Судя по всему, мы подходили к городку под названием Питерсберг. Мы должны были причалить в девять вечера, но отошли из Принца Руперта с опозданием, да и потом юли медленней из-за тумана, и теперь официальное время прибытия было час ночи.

      Агент, разрабатывавший график путешествия Гранта Нистрома, явно знал, что на этой линии случаются большие задержки, а потому не назначил точного времени контакта. Вместо этого мне следовало бы появиться в закусочном баре за сорок минут до предполагаемого прихода в Питерсберг. Вечером, когда я шел из каюты Либби, я увидел, что на черной доске объявлений корабельного казначея было выведено:

      «1 ч. н.»

      Итак, ровно в двенадцать пятнадцать я вошел в кафетерий, довольно длинный зал, где с одной стороны был газетный киоск, а с другой кухня, где жарились гамбургеры. И то и другое было закрыто на ночь. Между ними располагалось несколько автоматов, в одном из которых я покупал кофе, и несколько довольно больших столов. Один из них был оккупирован группой агрессивных, сонных, грязных подростков обоего пола, остальные были пусты.

      Я подошел к автомату, выудил монету и, решив, что кофе я уже пил, нажал на кнопку «горячий шоколад». Машина заурчала, выдала бумажный стаканчик, который стал наполняться шоколадом.

      — И мне шоколаду, — услышал я голос за спиной. — Вот деньги. Ой, человек с собакой!

      Я обернулся. Все та же кареглазая миловидная блондиночка, все в том же голубом платье, под которым были видны те же самые колготки, только теперь они заметно покрылись морщинами, очевидно, после нескольких часов сна на сиденье машины или в корабельном шезлонге. Я взял протянутую мне монету, подменил своей собственной, каковую и сунул в прорезь автомата.

      — Спасибо, — сказал мой контакт, получая от меня стаканчик. Глянув на свои часы, блондинка сказала: — Мне вообще-то сходить в Питерсберге, но я успею выпить это. Нет, давайте сядем подальше от этих хиппи. — Девушка бросила на неумытых юнцов презрительный взгляд, приличествующий её чопорной внешности, и буркнула, выдерживая амплуа: — Не понимаю, как людям не стыдно появляться на публике в таком грязном нечесаном виде!

      — Бунтуют! — улыбнулся я.

      — Пусть бунтуют себе но время от времени принимают душ и стригутся, неужели им это так трудно?

      — Разумеется, трудно, — сказал я. — Вы не понимаете, против чего их бунт направлен. Не принимайте во внимание их речи, всю эту чушь насчет борьбы с истеблишментом, с всеобщей воинской обязанностью и так далее. Суть в другом. Их главный враг — телереклама, где их призывают быть чистенькими, причесанными, приятно пахнущими и так далее. Их задача — напомнить миру, что если им хочется вспотеть, то никакая реклама не убедит их принимать ванну с шампунями и прочими штучками.

      — Это новый ракурс, — рассмеялась девушка. — Никогда о нем не думала.

      — Я и сам это понял минуту назад.

      — А как вас зовут? Не могу же я обращаться к вам: Мужчина С Собачкой!

      — Грант Нистром, — представился я.

      — А я Эллен Блиш, — сказала она, протягивая мне руку. — Такая фамилия, как ни странно, существует. Привет, Грант.

      Я не очень обращал внимания на слова, слетавшие с её уст, потому как её маленькие пальчики говорили кое-что более важное. Уже второй раз за сегодня я получил пароль, на сей раз от фирмы, возглавляемой Маком, где я имел честь служить. Этот знак был ценнее того, что я получил от Либби, потому как его знают лишь немногие избранные и прошедшие специальную подготовку.

      Почему-то мне захотелось от этого расхохотаться. Я подумал: а сколько вообще коммунистов осталось в этой загадочной шпионской сети, которую мне предстояло порвать? Похоже, эта сеть сильно смахивала на те «подрывные группировки», в которых агентов ФБР было куда больше, чем «марксистов».

      Я откликнулся должным образом и стал вглядываться в хорошенькое личико Эллен Блиш, пытаясь распознать в нем признаки той крутости, которая свойственна членам нашего клуба. Впрочем, это не всегда видно невооруженным глазом. Я вспомнил ещё одну хрупкую блондинку — голубоглазое создание, побывавшее в джунглях Юго-Восточной Азии и скончавшееся у меня на руках на обочине одной из дорог в Южной Франции. Но сейчас было не время вспоминать всех блондинок, которых я любил и не уберег, а также было мне не до брюнеток и рыжих.

      — Привет, Эллен, — сказал я, убирая руку.

      — Вы Эрик, — сказала она. Ее звонкий девический голосок вдруг сделался более глухим и низким. — А день назад вы звонили в Вашингтон по этому телефону, — деловито сказала она и назвала номер. — Это если вы верите в пароли не больше, чем верю в них я.

      — Если я Эрик, то кто же вы тогда? — спросил я.

      — Просто Эллен.

      — Что же у вас для меня припасено. Просто Эллен?

      — Информация. Предостережение. Похоже, вам собираются устроить встречу на приеме.

      — На каком именно?

      — Этого мы не знаем. Может, в Хейнсе, где вы должны сходить. Может, это Джуно или Ситка, а может, и Питерсберг. Вам незнаком смуглолицый коренастый черноволосый тип?

      — Вроде знаком. Это Пит. Так что он хочет?

      — Он контактировал с Хольцем. Неизвестно, о чем у них шла речь, но они вылетели из Анкориджа вместе на юг. Мне было ведено вас предупредить, чтобы вы были начеку.

      — Мы всегда начеку, — улыбнулся я. — Всегда на страже демократии. Мы никогда не дремлем.

      — Не дремлем, — фыркнула Эллен. — А чем вы занимались этим вечером? Или это не называется дремать?

      — Противная шпионка, — сказал я. — Ума не приложу, почему стоит джентльмену оказаться в, постели с дамой исключительно по долгу службы, как все прочие женщины в окрестности начинают волноваться так, словно у них самих есть виды на этого беднягу. — Она промолчала, и я продолжил: — Кстати, передайте нашему другу в Вашингтоне, что у меня бывает аллергия от опекунов. Он мне сказал, что, если на моем маршруте окажутся наши люди, которые могут чем-то помочь, я буду предупрежден с самого начала. Почему он мне врал, если мы с вами должны были встретиться? Меня прямо-таки тошнит от такой секретности.

      — Когда вы говорили с ним, он ничего не знал о такой встрече. Я работала на совершенно другом задании, но в последний момент люди из группы, в которую мне пришлось внедриться, поручили мне передать товар на побережье. Я не могла отказаться. Мне сказали, что это большая честь, знак безграничного доверия. В общем, мне пришлось нестись сломя голову, чтобы успеть на этот паром. Ну, где извинения?

      — Вот они, — отозвался я, — если вы в них так нуждаетесь. Но только если кто-то оказался так близко от Хольца, почему бы ему не нажать на спуск и не поставить точку?

      — Потому что это не входит в его функции. Он только ведет наблюдение, а на спуск нажимают другие. К тому же он не соперник Дровосеку. Это вы у нас великий мастер нажимать на спуск, приятель.

      Я кивнул и посмотрел на нее. Мы слишком далеко забрались на север, вокруг была вода и бескрайние безлюдные просторы Американского континента. Блондиночка в аккуратном голубом платьице плохо вписывалась в этот суровый ландшафт.

      — Когда будете возвращаться, проявляйте осторожность, — сказал я. — Похоже, я под подозрением. То, что сюда двинул Хольц, — лишнее тому доказательство. И если ваши коммунисты направили вас на встречу со мной, то это может объясняться как раз тем, что их начальство и вас заподозрило. А потому они и решили свести нас вместе. Вот только зачем, пока неясно.

      — Я об этом думала, — призналась она, поводя плечами, — но, так или иначе я все равно ничего не могу с этим поделать.

      — Почему вы не дали мне знак тогда, когда мы встретились в первый раз?

      — Ваша темноволосая секс-бомбочка шныряла вокруг. Мне не хотелось, чтобы она подумала… — Эллен подхватила стаканчик, который начало трясти вместе со столиком, допила шоколад и встала. — Похоже, мы причаливаем. Пойду к машине. Спокойной ночи, Эрик.

      — Взаимно.

      Она рассмеялась и встала из-за стола.

      — Пожелайте от меня спокойной ночи вашей очаровательной собачке, — прозвенел её голосок.

      Я немного подождал, потом вышел на палубу. Был туман, и потому я ничего не могу рассказать определенного о городе Питерсберге, ну а что касается причала, то он ничем не отличался от всех прочих причалов в ночи. Я смотрел, как съезжают на берег машины, но не знал, в которой из них девица, назвавшаяся Эллен Блиш. Но следить за моим контактом, выяснить, в чем она передвигается, было несовместимо с моим заданием. С заданием Гранта Нистрома.

      Затем я стал смотреть, как на корабль погружаются машины. Это было столь же бесполезное занятие, поскольку я находился так высоко, что не мог видеть шоферов. Однако счастье оказалось на моей стороне, если это было счастьем. Я увидел: белый универсал-»плимут» исчез в недрах корабля. Этот «плимут» был изготовлен в те времена, когда эта автомобильная компания проводила уникальные эксперименты с металлом. Я сразу узнал машину. Я сидел в ней под дулом револьвера в городке на берегу реки Колумбия.

      Я вздохнул и стал спускаться. Я подавил искушение провести разведку среди вновь поступивших машин и прошел к своему грузовичку. В конце концов, мы уже отчаливали, и если не случится несчастного случая или умышленного убийства, водитель «плимута» и наутро будет на борту.

      Я проверил «маяки» на двери домика. Либо моя гостья проявила немало смекалки, либо и впрямь осталась, где ей и было ведено. Скорее всего, она находилась в домике. Я вошел в него и зажег свет. Либби внезапно резко села на кровати, словно пробудилась от глубокого сна. Ее короткие темные волосы спутались, и кроме наручных часов, на ней не было ничего. Она провела рукой по волосам и взглянула на часы.

      — Господи, я опять заснула, — зевая, проговорила она. — Что ты так долго?

      — Блондинка сказала, что выходит на остановке. Я решил удостовериться, что это так.

      — Ну, теперь она дала тебе правильную монету?

      — Надеюсь, что да. У меня не было возможности это проверить.

      — А мне можно взглянуть? — осведомилась она, опуская ноги на пол.

      — Естественно. Мы же коллеги. Товарищи по оружию в борьбе с международным злом.

      — Ты говоришь таким тоном, словно не больно-то мне доверяешь, — усмехнулась Либби.

      Я тоже усмехнулся, подобрал с пола черные кружева и швырнул в нее.

      — Ты уж надень это, — сказал я, — дай мне возможность сосредоточиться на нумизматике.

      На самом деле при всей своей сексуальности она никоим образом не отвлекала мое внимание от дела. Я открыл монету, извлек маленький диск в фольге, но и нумизматика сейчас не очень-то занимала меня. Я думал о Пите и о том, что он прекрасно знал, что мне знакома его машина. Предположим, он доехал до Питерсберга на предыдущем пароме, на самолете добрался до Анкориджа, а потом погрузился на мой паром в своем узнаваемом «плимуте». Спрашивается: с какой целью?

      Похоже, это был отвлекающий маневр. Мое внимание хотели привлечь к одному человеку, чтобы развязать руки другому.

     

      Глава 20

     

      Ситка выглядел как город-новостройка, что было странно, поскольку это один из старейших населенных пунктов на северо-западном побережье — ещё с тех времен, когда Аляска принадлежала России. Я решил, что строительные работы в первую очередь объясняются тем, что отцы города сравнительно недавно узнали о существовании тротуаров и с упоением стали укладывать бетонные плиты по всему городу.

      Шел ровный, но несильный дождик. Я сел в такси и поехал на выставку одной из главных здешних достопримечательностей. Я снова играл в сложную игру, придуманную каким-то бюрократом от коммунистической шпионской сети ради того, чтобы как-то занять человека по имени Грант Нистром.

      После того как объявили высадку, и схлынул первый поток пассажиров, я вывел Хэнка прогуляться, чтобы он не забыл, что такое суша, хотя, откровенно говоря, трудно было найти под этим моросящим дождем клочок земли, заслуживающий такого названия. Но так или иначе, официальным оправданием высадки была забота о собаке. Я решил показаться на берегу с собакой и свистком, чтобы желающие опознать меня сделали это без проблем.

      Хэнк был счастлив вновь увидеть траву, камни, деревья после двадцати четырех часов в металлической коробке. Я позволил ему порезвиться ровно десять минут по часам, после чего отвел его назад и разбудил Либби, полагая, что нечего ей валяться в постели.

      Когда я спустился по трапу второй раз, уже без собаки, ко мне подкатило такси, ровно по расписанию. Провозя меня по городу, таксист развлекал меня байками из местной истории: о русском джентльмене по имени Баранов, который когда-то, до революции, был тут некоронованным царем, а также о русской церкви, сгоревшей много лет назад, и о недавнем землетрясении, которое не затронуло толком Ситку, хотя натворило бед в других частях Аляски.

      Сперва его болтовня сильно меня насторожила, но я решил, что в ней нет никаких секретных сообщений, на которые я как-то должен реагировать. Парень трепал языком, во-первых, потому что нервничал, а во-вторых, потому что привык развлекать туристов с парома такими вот историями.

      Он высадил меня возле рощицы тотемных столбов перед аккуратным небольшим зданием, войдя в которое я мог бы, наверное, при желании узнать о них всю правду. Сами по себе столбы выглядели внушительно — высокие, отполированные и украшенные резьбой, они вонзались в серое небо. Деревянные лица-маски выглядели не так безвкусно, как на фотографиях, а сдержанные цвета хорошо сочетались с пасмурным днем.

      Но я прибыл сюда не для изучения образцов примитивного искусства. Я вошел в здание, бегло оглядел экспонаты и только затем зашел в маленький кинотеатр, вход в который был из вестибюля музея. Внутри было темно. На экране бронзоволицый джентльмен показывал, как возникали и изготовлялись тотемы. Он мне напомнил Пита, хотя тот вряд ли принадлежал к племени, занимавшемуся изготовлением тотемов.

      Как положено, я занял место у прохода сзади и стал смотреть на экран. Прошло время, а я все сидел. Я пытался понять, что приготовили для меня Пит и Ганс Хольц. Собственно, его цель была очевидна, оставалось лишь понять, сам ли он пробрался на паром или поджидает меня дальше, на севере.

      По тому, как в проеме двери блеснула полоса света, я понял, что в кинотеатр кто-то вошел. Невысокий худощавый человек подошел ко мне, пробормотал извинения и стал протискиваться мимо меня с большим трудом — ряды в кинотеатре составлены недостаточно широко, чтобы мне было где вытянуть ноги. Когда человек уселся справа от меня, я пошарил под ручкой кресла, о которую он оперся для равновесия, когда проходил, и обнаружил там предмет размером с бутылочную пробку, прикрепленный клейкой лентой.

      Я отодрал посылку, и улов номер четыре оказался у меня в руках. Я только был немного огорчен, что не имел возможности отбарабанить свой условный текст.

      Посмотрев ещё немного документальный фильм, я глянул на часы, как человек, не желающий опоздать на пароход, и вышел, оставив свой контакт в зале. Я так и не рассмотрел его лица, но ребята мистера Смита, если они ещё функционируют, конечно же, взяли его на заметку, а потом возьмут по возможности, с сообщниками.

      Мой таксист повез меня на причал, по-прежнему бубня свои байки для туристов. Интересно, будет ли он продолжать нести эту чепуху, когда его поведут в тюрьму. Когда я подошел к домику, кусочек проволоки, особым образом вставленный в щель — один из моих «маячков», — отсутствовал.

      Я заколебался. Это могла быть Либби — ушла к себе или решила проверить, выполнил ли я свое задание на берегу. Да если кто-то и побывал у меня, было маловероятно, что они оставили там бомбу или поджидали меня с оружием. Как и я, Хольц явно получил приказ действовать без лишнего шума. Он предпочитает сделать все так, чтобы на его партнеров не упало и тени подозрения. Конечно, ночью на пустой палубе я бы сильно рисковал, но здесь, среди скопления машин, я находился в полной безопасности.

      Я осторожно открыл дверь. Либби внутри не оказалось, зато у столика сидел коренастый, темноволосый, смуглолицый Пит. Но он мало походил на изготовителя тотемов в кинофильме. Мой пес, уложив голову на колени гостю, испытывал глупое блаженство от того, что тот почесывал у него за ухом.

      — Хороший песик, — сказал Пит как ни в чем не бывало, словно встреча была запланирована заранее. — Люблю собак. В отличие от людей.

      — Понятно, — отозвался я. — Я видел, как ты вчера погружался. Понял, что рано или поздно мы увидимся. Пива не хочешь? — Закрыв входную дверь, я повернулся к холодильнику. — Не повезло Стоттману, — сказал я и, не оборачиваясь, понял, что рука Пита на мгновение прекратила свое поглаживание-почесывание.

      — Что тебе об этом известно? — спросил Пит.

      — Я их там нашел. На озере Франсуа. Где у меня была встреча по расписанию. Когда вернулся к себе, то они валялись на полу в кухне — все трое. Жуткое зрелище. Я быстро собрался и дал деру, пока полиция не застала меня по колено в крови среди трупов. Стакан?

      — Чего?

      — Стакан нужен? Для пива.

      — Можно из банки. — Пит взял банку, сделал затяжной глоток и вытер рот тыльной стороной ладони. — Это твоя версия, — сказал он.

      — Так точно, моя, — подтвердил я, отхлебнув из своей, банки.

      — Стоттману ты не нравился, — ровным голосом сказал Пит, не спуская с меня глаз.

      — Мне он тоже не понравился. Как и ты, но что с того?

      — Ты не доложил об этом. Кое-кто наверху недоволен. Они узнали об этом из канадских газет.

      — Покойники — не моя забота, дружище. Я почтальон.

      — Мистер Стоттман подозревал, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

      — Мне известны эти подозрения, — сказал я. — Он не очень-то их старался утаить. По-моему, твой Стоттман — просто параноик, которого надо было держать в палате с обитыми стенами.

      — Параноик, — пробормотал Пит, глядя на банку. — Господи, я темный индеец, Нистром, не трать на меня эти умные слова.

      — Ты глуп, как Гайавата, — ухмыльнулся я.

      — А, его сильно приукрасили.

      — Тогда как Сидящий Бык, Мангас Колорадо. — Он промолчал, и я продолжил: — О`кей, учитывая твой ограниченный интеллект, во что, правда, не верю, скажем так: Стоттман был больной человек и ему всюду мерещились предатели и враги. Чтобы его успокоить, мне пришлось ехать с ним аж в Сиэтл. Я предъявил ему железные свидетельства своей надежности, но он все равно не поверил. Его безумные подозрения и привели к печальному исходу. Что ж, его нет с нами, мы очень сожалеем, но… Если бы он занимался своим делом у себя в штате Вашингтон, он был бы жив и здоров, а так он нашел, что хотел — пулю от тех, кто устроил мне засаду, в которую он и угодил по неосторожности.

      — Никакой неосторожности не было. И он никогда не пускал в ход нож. В газетах писали, что тех двоих зарезали, так? А у него и ножа-то с собой не было, Нистром. Когда это требовалось, нож пускал в ход я.

      — Значит, он отобрал нож у кого-то из тех двоих. Они были небольшими профессионалами, если судить по тому, как они неуклюже следили за мной. Разоружить таких — пара пустяков. Только Стоттман немного замешкался, и второй из них успел выстрелить.

      — Ты разве слышал выстрел?

      — Разве что-нибудь услышишь, когда шумит мотор и ты отъехал в лодке на милю?

      — У тебя на все есть ответы. Но если даже все было именно так и эти суки устроили тебе засаду, мистер Стоттман спас тебе жизнь.

      — А кто его просил? Я разобрался с тем парнем с винтовкой в Паско и с этими двумя тоже как-нибудь справился бы. Господи, я же знал, что они тут как тут. Я ждал удобного момента, чтобы тихо с ними разобраться — или наоборот, ликвидировать их уже после того, как твой приятель попадет к ним на мушку и сыграет в ящик.

      — Очень хитро, Нистром. Особенно для простого курьера, который только несколько дней назад убил первого в жизни человека. А где твой нож? Он часом не у легавых с биркой — вещдок номер один?

      Я подумал, пожал плечами, потом вытащил вновь приобретенный охотничий нож и толкнул его через стол к Питу. Он взял нож, открыл его, одобрительно провел пальцем по острию и попытался снова закрыть.

      — Нажми на конец рукоятки, — сказал я. — Лезвие фиксируется. Очень удобно — не заедет тебе по пальцам, когда свяжешь лося. — Я забрал нож и спросил: — А ты что, считаешь, я их всех троих укокошил? Ты высокого обо мне мнения. Спасибо за комплимент.

      — Ты дело знаешь, кто бы ты ни был, — буркнул Пит. — Вопрос в том, знаешь ли ты его хорошо или очень хорошо. Спасибо за пиво.

      Он небрежно похлопал по голове пса, отпихнул его, встал и, дойдя до двери, обернулся. Мы смотрели друг другу в глаза. Слова словами, но он очень точно знал, что это я убил Стоттмана, а я знал, что он очень постарается мне за это отомстить. Он не скрывал своих намерений.

     

      Глава 21

     

      Ситка остался позади. Остаток дня мы провели в пути, минуя живописные гористые острова — живописные в те моменты, когда туман достаточно рассеивался. Там, где не поработали лесорубы, леса были густы и первозданны, но попадались и места, где порезвился сумасшедший брадобрей — казалось, кто-то выстригал гигантскими ножницами проплешины на зеленой шевелюре.

      — Что случилось, милый? — осведомилась Либби, подойдя ко мне на палубе. — У тебя такой вид, словно какой-то нехороший мальчик отобрал у тебя мороженое.

      — Я просто смотрю на эти вырубки, — махнул я рукой в сторону берега. — Прямо как в старину, когда эти лесопромышленники истребляли все подряд и не заботились о потомках…

      — Ну ты даешь, Мэтт! — рассмеялась Либби. — Сначала ты заботишься о псе, которого таскаешь с собой, чтобы тебя могли легко опознать, — вот уж спасибо, что оставил его утром со мной, когда я крепко спала… Теперь тебя волнуют эти леса. Господи, японцам нужна древесина, а нам их деньги. Все просто и понятно. Неужели после того, как ты укокошил четверых меньше чем за неделю, ты теперь будешь оплакивать какую-то там сосну?

      Кажется, леса были не сосновые, но в остальном она была права. К несчастью, чувство конспирации у неё находилось в зачаточном состоянии. Я оглянулся. Ближе к носу у перил маячил мужчина в джинсах и тяжелой куртке до колен.

      — Немного погромче, — сказал я Либби. — А то Пит тебя не расслышал.

      Либби посмотрела туда, не отреагировав на иронию.

      — Это он заходил к тебе сегодня? Ассистент Стоттмана?

      — Он самый. Теперь он стал моей тенью. Старый прием: не отставай ни на шаг от злодея, и тот разнервничается и выдаст себя. Пит будет счастлив услышать от тебя подтверждение, что я убил его толстого напарника. Он и так это подозревает, но тут уж как следует подогреет свою ненависть к подлому убийце!

      Либби скорчила мне гримаску и сказала:

      — Пойдем в помещение и там все обсудим за выпивкой.

      — Мне надо покормить это глупое животное, как ты его именуешь, — сказал я. — Встретимся в баре через полчаса.

      Либби нахмурилась: ей было неприятно, что её общество кто-то может променять на собачье, даже на несколько минут. Она повернулась, дошла до ближайшей двери и посмотрела на себя в стекло. Оправив растрепавшиеся волосы, она скрылась в каюте.

      Я улыбнулся, а потом поежился, когда очередной порыв ветра пробрал меня, несмотря на толстую куртку, унаследованную от Нистрома. Времена, когда я не прочь был искупаться там, в Британской Колумбии, казалось, ушли безвозвратно. Я поглядел на часы — было ровно пять, — спустился к машине, поприветствовал пса и, отпустив его побегать, стал готовить ему поесть — пять чашек собачьей радости, вода и полбанки конины, если вас интересуют детали. Он любил как следует подкрепиться.

      Затем я снова посмотрел на часы, дождался, когда пес отгуляет десять минут, и, приоткрыв дверь, тихо подул в свисток. Через минуту-другую Хэнк откликнулся, и, когда он весело понесся ко мне между машин, я обратил внимание, что ошейник на нем немного новее и блестящей, чем прежде.

      Я умышленно старался не смотреть туда, где среди других машин был зажат фордовский фургончик, переоборудованный для туристских поездок. Я уже видел его в Принс-Рупертс, когда повстречал Смита-младшего. Даже не оглядываясь, я усвоил, что незнакомый мне бородатый человек стоит, прислонясь к борту «форда».

      Наверное, это был тот самый напарник Смита-младшего, о котором тот упомянул. Молодой человек делал вид, что просто пьет кока-колу, а на самом деле нес вахту, пока младший проверял материалы, которые я успел получить со времени нашей последней встречи, и так их обрабатывал, чтобы передача мною ошейника Хэнка кое-кому в Анкоридже не только не нанесла ущерба национальным интересам, а может, даже наоборот…

      Все это напоминало именно то, от чего меня всегда тошнило: игру в шпионов, играя в которую взрослый человек постоянно боится, как бы его не застукали за этим неподобающим занятием сверстники. С другой стороны, я испытал облегчение не только от того, что взрывоопасная информация в Хэнковом ошейнике была, так сказать, разминирована, а также потому, что четыре из моих пяти контактов уже относились к области седой истории. Оставалось лишь сыграть один акт в драме «Нистром на Севере, или Бесстрашный Курьер» — а точнее, два, если считать передачу ошейника в Анкоридже. При условии, что Хольц позволит мне до него добраться.

      Пес поел, и я снова отпустил его побегать, а сам занялся уборкой помещения. Когда прошло ещё десять минут, я снова посвистел ему, и он прибежал уже в своем обычном ошейнике. Уж не знаю, поддался ли кто-то на эту хитрость, но, по крайней мере, ребята в фургоне чувствовали себя большими ловкачами, делающими в то же самое время большое государственное дело.

      Хэнк довольно облизывался, дожевывая какие-то крошки того, чем угостили его мальчики, чтобы заманить в фургон. Я сурово посмотрел на него.

      — Верный пес называется, — насмешливо сказал я. — Вертишь хвостом перед первым встречным, который почешет у тебя за ухом или кинет подачку. А теперь, будь добр, отойди от мебели!

      Когда я вошел в бар и стал высматривать Либби, то обнаружил её далеко не сразу. Когда же женщина, сидевшая у стойки, пошевелилась и улыбнулась мне, я понял, в чем дело. Я так привык видеть её в брюках, что не отреагировал на платье. Впрочем, этот наряд трудно было назвать платьем. В основном были видны длинные стройные ноги в узорных черных чулках. Выше начиналось нечто черное, короткое и без рукавов.

      Я оказал должное внимание нижним конечностям, как принято было называть их в викторианскую эпоху, тихо присвистнув.

      — Это, оказывается, прием? — спросил я. — Мне как — надеть фрак или сойдут джинсы и свитер?

      — Это наш последний вечер на пароходе, милый, — улыбнулась Либби. — Если верить расписанию, мы прибываем в Хейнс, штат Аляска, в шесть утра. После этого, насколько я понимаю, мы двигаемся уже своим ходом — причем дорога там тяжелая… Вот я и решила: почему бы не погулять, пока есть такая возможность? Почему бы не устроить небольшой праздник?

      И в самом деле, почему?

     

      Глава 22

     

      Утром в крошечной ванной комнате каюты, в которой мы продолжили праздник, я кое-как побрился хилой розовой дамской бритвочкой, выданной мне Либби. Ну что ж, в конце концов люди в этих далеких краях вряд ли будут особенно придираться, если я где-то что-то не добрил. Когда я уже заканчивал, корабль вдруг стала сотрясать дрожь.

      — Ты поторапливайся, — крикнула мне Либби. — Похоже, мы причаливаем. — Когда я вышел из ванной, она уже была полностью одета и паковала свой чемодан. Я застегнул рубашку и заправил её в брюки, потом взял её чемодан, и мы вышли в коридор, а потом стали спускаться вниз, туда, где стояли наши машины. Вокруг было множество людей, которые, как и мы, собрались высаживаться в Хейнсе. Вскоре распахнулись двери в борту судна, и был опущен широкий настил.

      Либби пробралась к своему «кадиллаку», открыла багажник, подождала, пока я положил чемодан, потом захлопнула его опять. Она снова надела свой мужской вельветовый костюм, но женственности от этого не утратила. Ее волосы были спутаны — ей не удалось выкроить время, чтобы как следует причесаться, — а заспанное лицо светилось румянцем и молодостью.

      — Подожди меня, — сказал я, — или я подожду тебя. Я слышал, все равно раньше восьми они таможню не откроют. Хочешь, я сделаю что-нибудь поесть — у нас вагон времени.

      — Мне есть не хочется, — сказала она, помолчала и неуверенно окликнула меня: — Мэтт!

      — Ну?

      — Мне было хорошо, — сказала она. — Не знаю, что там у нас впереди, но мне было хорошо.

      Я посмотрел на нее. Она не была самой милой и нежной женщиной в мире. И самой красивой тоже. Я не знал её мотивов и целей, но в эту ночь между нами возникло нечто особое и не похожее на ту связь мужчины и женщины, в которую мы вступили раньше. Но об этом лучше было помалкивать, чтобы все не испортить.

      — Мне тоже, — сказал я, — но береги себя, киса. Кто знает, что нас ждет там, на берегу.

      Я, конечно, покривил душой, потому как прекрасно знал, что ожидает, по крайней мере, меня. Вернее, не что, а кто — профессиональный убийца. Киллер по имени Хольц. Но я не мог сказать ей об этом, как бы замечательно нам ни было вместе. Я отвернулся, протиснулся между машин к пикапу и проверил, как поживает Хэнк. Мне было некогда выпускать его на утреннюю прогулку. Я заметил, что первые машины стали уже выезжать на причал и среди них старый белый «плимут».

      Я велел псу потерпеть и заглянул под машину, проверить, не приладил ли мне кто-то бомбу или не повредил ли тормоза или рулевые тяги, пока я отсутствовал. Затем я проверил мотор. В наши дни в моторах можно встретить массу всяких новых и вовсе не обязательных приспособлений, но ничего лишнего добавлено за это время не было.

      Я, правда, не думал, что Хольц устроит фокус со взрывчаткой. Есть ребята, которые убирают противников нажатием кнопки дистанционного управления, и те взлетают на воздух, есть ребята, которые, напротив, предпочитают проделывать в тех, кому настала пора помереть, маленькие дырочки собственноручно. Хольц, как и я, принадлежал именно к этой категории.

      Впрочем, я вздохнул с облегчением, когда оказалось, что мой автомобиль не устроил фейерверк, а послушно съехал по трапу и влился в вереницу машин, двигавшихся по извилистому шоссе вдоль берега. При первой же возможности я остановился и выпустил пса.

      Мимо без остановки проследовал «кадиллак» Либби. Пит был уже далеко впереди в своем «плимуте». Вскоре мимо меня проехал и фордовский фургончик, но было слишком плохо видно в тумане, чтобы понять, кто за рулем — Смит-младший или его бородатый партнер. Я понятия не имел, где остальные бойскауты, которым полагалось присматривать за мной и за теми, кто вступал со мной в контакт. Впрочем, они меня мало интересовали, коль скоро не путались под ногами. Пока они действовали неплохо. При всей их общей наивности слежку они проводили профессионально.

      Хэнк весело обследовал мокрый после дождя каменистый берег. Он слишком долго просидел взаперти и потому заслуживал хорошей разминки. Меня потихоньку пробирал холодный ветер, что ж, это уже Арктика. Впереди мерцали огни Хейнса. Сзади огни причала. Я оглянулся. «Матанушка» отходила от причала, направляясь дальше на север, в сторону Скагвея. Я снова должен был сам находить дорогу. Когда Хэнк отстрелялся из двух орудий и восстановил контакт с сушей, я загнал его обратно и двинулся к спящему городу в еле-еле начинающих светлеть потемках.

      Глянув в зеркало, я заметил, что «плимут» Пита выехал с бензоколонки и пристроился за мной. Он явно решил прибегнуть к открытой слежке, надеясь, что это вызовет у меня приступ ярости, испуга или вины. Жаль. Я, конечно, уважаю лояльность, но он что-то переигрывал, напоминая о своей верности покойному партнеру. Он мне мешал-

      Пока Хэнк резвился, кавалькада машин уехала далеко вперед, и теперь мы с Питом получили Аляску в наше полное распоряжение, особенно, когда город остался позади и мы покатили по асфальтированному шоссе в два ряда по берегу какой-то довольно большой реки. Мы двигались вверх по течению. Я видел, как между деревьев поблескивала вода — странный призрачный серо-зеленый цвет. То здесь, то там бурлили водовороты. По мере того как цивилизация отступала, я набирал скорость, выискивая одновременно с этим удобное местечко, чтобы напомнить Питу, что висеть на хвосте — признак неумения как следует обращаться с машиной.

      Мне потребовался резкий поворот и обрыв с левой, то есть речной, стороны. Проехав несколько миль, я отыскал то, что хотел. Я быстро прошел поворот, потом дал тормоз и, включив мигалку, свернул вправо, вроде бы собираясь остановиться. У Пита, не пожелавшего отстать, выбора не было. Ему нужно было проскочить меня или, по крайней мере, попробовать это сделать. Может, он и впрямь решил, что я захотел сделать остановку. Когда он возник, я переключил скорость и рванул машину вперед. Двести сорок лошадиных сил грузовика — шутки в сторону — взревели под капотом. Пикап наддал ходу как раз, когда Пит со мной поравнялся.

      Пит сделал попытку уйти вперед, но у него не было на это шансов. Его фургон был слишком стар и немощен. Пит не мог ни обогнать меня, ни убраться — слишком уж он разогнался. Я стал потихоньку выворачивать влево, выталкивая его с шоссе. Пит даже и не попытался пойти на таран — его коробка выглядела жалко по сравнению с моей машиной, казавшейся могучей и неуязвимой. Впрочем, может, так оно и было. Так или иначе, каскадером Пит не был, покорно позволил мне спихнуть его с шоссе, а заодно и с крутого обрыва. Мгновение спустя все было кончено.

      Я глянул в левое зеркало. Он, конечно, мог и уцелеть, но я не счел нужным останавливаться и выяснять, что там действительно произошло.

      Миль через шестьдесят показался маленький белый домик канадской таможенно-иммиграционной службы. Это была граница. География в этих местах была довольно причудливой. На сотни миль к северу тянулась аляскинская ручка от сковородки — территория США, но дальше в глубь материка шли уже канадские владения. Поскольку вдоль извилистой береговой линии шоссе не было, нам пришлось снова въезжать в Канаду, через Британскую Колумбию и Юкон добираться до северного конца аляскинского шоссе, а потом двигать обратно, пересекая ещё раз границу, чтобы попасть собственно в Аляску. Таможенник, похоже, только что встал с постели. Дверь конторы была открыта, но вереница машин застыла в послушном ожидании. «Кадиллак» Либби стоял у обочины чуть поодаль. Я притормозил за ним. Либби вышла из машины, и мы воссоединились в домике. Хэнк поспешил выказать ей свои симпатии, и она отреагировала на его грязные лапы и дружеский язык в типично женской манере.

      — Тебе следует научить собаку правилам хорошего тона, — бурчала она, оттирая грязное пятно с вельветовой брючины.

      — Он просто выражает хорошее отношение… Ложись, глупый. Дама не любит собак.

      — Можешь это повторить ещё раз, — отозвалась Либби. — Если бы ты знал, что за пуделиху они подсунули мне в Сиэтле. Эту идиотку тошнило всю дорогу до Паско и обратно, и я просто развалилась на части, пока сбагрила её назад. Ну да ты меня видел…

      В её голосе слышался вызов. Мы оба что-то пытались друг другу доказать. Возможно, мы хотели сказать, что ночь, может, и вышла очень даже симпатичной, но тем не менее каждый из нас оставался самим собой. Она, например, не собиралась лицемерить и притворяться, что обожает собачек, только чтобы сделать мне приятное.

      Когда же я не поднял брошенную перчатку, не поспешил на защиту наших четвероногих друзей — по крайней мере, моего четвероногого приятеля, она вздохнула и сказала совсем иным тоном:

      — А я уже стала о тебе беспокоиться, милый. Что ты так припозднился?

      — У Хэнка накопилось много дел за два дня отдыха на корабле. А кроме того, по пути стряслось одно небольшое происшествие.

      — Происшествие? — она уставилась на меня, и в её глазах мелькнуло то странное, хищное выражение, которое мне приходилось видеть. Как я уже говорил, это была не самая кроткая и нежная дама из всех, с кем мне случалось проводить ночь.

      Облизнув губы, она спросила:

      — Это случайно не Пит? Я видела его, когда проезжала бензоколонку. Он тебя там караулил. Он умер?

      — Я не проверял, — ответил я.

      — Что значит, не проверял? — в её голосе послышались железные нотки. — Какая глупость. Если ты попытался убрать его, но он выжил…

      — Прелесть моя, ну почему ты такая кровожадная? Если у тебя чешутся руки кого-то отправить на тот свет, милости прошу — выходи на тропу войны — и с Богом,

      Я произнес эту фразу с улыбкой, но она и не подумала улыбнуться. Она сердито проворчала:

      — Ты только подтвердил его самые худшие подозрения, и он может все нам испортить…

      Пожалуй, я и впрямь. дал маху — если не отказавшись проверять самочувствие Пита, то, по крайней мере, честно признавшись в этом Либби. Ей-то было невдомек, что теперь подозрения Пита уже не имели никакого значения. Он уже успел поделиться ими с тем, кто ждал меня на пути.

      Она не подозревала, — а я не имел права сообщать ей, — что именно так мы и спланировали эту операцию — и давным-давно. По крайней мере, мне казалось, что это было давным-давно. Она думала о совсем другой операции с совсем иными целями, но я не собирался объяснять ей истинное положение дел. То, что план мистера Смита и вся эта антишпионская суета были лишь прикрытием для совсем иного плана, не являлось темой для обсуждения с женщиной, утверждавшей, что работает на мистера Смита.

      Чтобы замести следы, мне пришлось притвориться противным. Я сказал:

      — При всем уважении, мисс Мередит, мне немножко обрыдли ваши попытки использовать меня в качестве смертоносного оружия и жалобы, когда гора трупов растет медленнее ваших кровожадных аппетитов.

      Она холодно посмотрела на меня и встала с табуретки с видом достаточно надменным — впрочем, с надменностью у неё получился бы полный порядок, если бы потолок этой кабины оказался на шесть дюймов выше. Треснувшись головой о металлическое перекрытие, она огорчилась ещё больше, испепелила меня взглядом и, протиснувшись мимо меня, вышла вон. Я услышал, как она бежит к своей машине, выглянул из окна и увидел, что «кадиллак» сорвался с места и присоединился к уменьшившейся веренице автомобилей у таможни.

      Я глубоко вздохнул и отвернулся. Потом я удостоверился, что Либби благополучно впустили в Канаду, и увидел, как она выехала в левый ряд и стала обгонять машину за машиной, пока не скрылась из вида.

      Может, это и годилось для гладких американских шоссе, но в Канаде, как я слышал, дороги куда хуже и к ним надо относиться со всем почтением, особенно если ты едешь в машине, где внешний блеск берет верх над надежностью.

      Но это была её проблема. Меня это как раз мало волновало. Куда полезнее для дела вспомнить нашу старую профессиональную заповедь: то, что происходит в постели, не имеет ничего общего с тем, что происходит за её пределами. Ночь мы провели отлично, но сейчас стоял день.

      Я поел, потом выполнил все таможенные формальности и оказался один на дороге, что вела к шоссе на Аляску, до которого было миль сто. Я думал о Хольце и о том, как он надеется со мной разобраться теперь, когда я не на переполненном пароме, а один в чистом поле.

     

      Глава 23

     

      Пейзажи показались мне чистой фантастикой. Конечно, и берега выглядели довольно живописно, но я родился и вырос в гористой местности, и потому в этом смысле меня поразить непросто. Когда я миновал кручи и утесы побережья, то получил возможность насладиться всеми мыслимыми красками буйной осенней палитры. Мне приходилось видеть нечто подобное в Северной Европе, причем в то же время года, но такие ландшафты скоро не надоедают.

      Дорога оказалась такой паршивой, как мне её описывали, но это только добавило прелести общей картине. В асфальте и бетоне есть что-то отвлекающее, убаюкивающее. Чтобы по достоинству оценить природу, надо объезжать камни, вляпываться в лужи, преодолевать рытвины и ухабы, вдыхать пыль, проникающую через открытое окно.

      Следующий и — слава Богу, — последний контакт был намечен на вечер этого дня у границы, в городишке Бивер-Крик. До него нужно было ещё пылить по проселку, а потом и по шоссе миль триста. Но времени у меня было навалом, и не было необходимости спешить, рискуя во что-то врезаться. Я ехал не спеша по извилистой дороге с гравиевым покрытием. В этих краях гравий мог означать все что угодно — вплоть до булыжника величиной с голову. Ехал через тундру, если я нашел верный термин для обозначения местности, через которую лежал мой путь.

      В этих местах не было следов человеческого обитания, и машин тоже не было. Затем я обогнал автомобиль, судя по сверкающей краске и калифорнийскому номеру, отставший от утреннего десанта. Это был большой «линкольн», а в нем немолодая парочка.

      Они явно не хотели, чтобы их новенький автомобиль запачкался или поломался. Во всяком случае, водитель ехал с той же осторожностью, с какой дама пытается перейти вечером мокрую от дождя улицу, не замочив своих выходных туфель.

      Еще через пять миль я увидел, как навстречу мне идет очень знакомый автомобиль. Когда он приблизился, я понял, что знаю его, хотя он сильно запылился и ехал совсем не в ту сторону. Это была лаборатория на колесах, как изволил выразиться юный Смит. По каким-то неизвестным причинам ребята возвращались в Хейнс и гнали вовсю, совершенно не оберегая фургон от тех испытаний, что предлагала трасса. Их страшно заносило на поворотах, и казалось, они вылетят с дороги ко всем чертям. Поскольку они явно не владели ситуацией, я счел за благо прижаться к обочине, когда они оказались совсем рядом.

      Водитель — я так и не понял, который из них двоих, — помигал мне фарами и дал тормоз. Отвечая на его призыв, я послушно остановил машину. Место для совещания, прямо скажем, было не самое удачное — любой в радиусе пяти миль мог видеть нас на этой равнине, но это была их операция, и, если они решили плюнуть на конспирацию, я не собирался протестовать. К тому же Хольц уже, наверное, успел узнать столько, что вряд ли был смысл печься о секретности.

      Я вылез. То же самое сделал водитель фургончика. Это был Смит-младший. Он ринулся ко мне бегом по глинистой дороге. Мне показалось, что намерения у него вовсе не дружеские. Я решил не приближаться к фургончику — на всякий случай. И опять же на всякий случай взял под контроль рыжебородого напарника Смита, которого видел на пароме. Он тоже вылез из кабины, но был слишком далеко, чтобы представлять угрозу. Смит, с трудом переводя дыхание, подбежал ко мне.

      — Вы их убили! — неистово завопил он. — Проклятый убийца! Вы их всех убили!

      Он махнул кулаком у меня перед носом, я отступил, а когда он попытался махнуть вторым кулаком, я довольно нежно заехал ему носком ботинка между ног. Вообще его следовало бы кастрировать, но не мне определять, кто имеет, а кто не имеет права плодить потомство.

      Смит-младший согнулся и упал на колени. Я посмотрел на его напарника, который сунул руку во внутренний карман куртки.

      — Я не самый крупный специалист в мире по скоростной стрельбе, — сообщил я ему, — но если я вынимаю ствол, то он у меня стреляет. Поэтому не надо вынимать ничего такого, что вы не намерены пустить в ход.

      Он вытащил пустую руку, потом перешел через дорогу и посмотрел на Смита, все ещё стоявшего на коленях.

      — Не надо было так, — сказал он мне с упреком.

      — Верно, — охотно согласился я. — Не надо было так. Но просто у меня случился прилив великодушия. Обычно, когда у меня перед носом начинают махать кулаками, дело кончается приемом карате и сломанной шеей. — Вздохнув, я спросил: — А вы кто будете?

      — Девис, — сказал он. — Лестер Девис, к вашим услугам.

      Я пристально посмотрел на него. Это был крупный молодой человек в джинсах, толстом свитере и куртке на молнии. Борода была рыжеватой, равно как и длинные волосы. Он явно отрастил их по служебной необходимости, для отвода глаз. Его шеф, мистер Вашингтон Смит, явно был сторонником короткой стрижки, связывая любовь к бритве и ножницам с высокими моральными стандартами.

      Я, со своей стороны, вовсе не зациклен на длине волос. Главное, отличать мальчиков от девочек. Но в данном случае все было ясно и так. Мне понравился грубоватый облик Лестера Дениса. По крайней мере, у него не было того голодного блеска глаз фанатика, чем отличались представители семейства Смитов.

      — Может вы расколетесь и поставите меня в известность насчет того, что происходит? — осведомился я, — Неужели у вашего приятеля стало привычкой регулярно закатывать истерики посреди шоссе? Может быть сегодня у него появились какие-то особые на то причины?

      — Ронни очень переживает, — пояснил Девис. — Нам сообщили, что двое наших друзей попали под обстрел.

      Ну, ко мне эта информация отношения не имела. По крайней мере, никаких друзей у меня тут не было и быть не могло.

      — Лично я, amigo, сегодня ни в кого не стрелял, — развел я руками.

      — В них стрелял индеец по имени Пит. Ронни полагает, что это произошло по вашей вине.

      Я заморгал глазами, пытаясь вычислить, что же произошло, но единственный мыслимый ответ выглядел настолько абсурдным, что даже не хотелось упоминать о нем. Но не успел я что-либо сказать, как вдалеке показалась машина, она шла от побережья. Девис схватил за руку Смита, я взялся за другую руку, и нам кое-как удалось доставить пострадавшего к фургону, где мы прислонили его к борту и дружелюбно поддерживали, пока туристская парочка в «линкольне» не проехала мимо. К этому времени он, впрочем, уже смог стоять без подпорок.

      — Ничего не понимаю, — сказал я рыжебородому. — Надо полагать, что под друзьями вы имеете в виду агентов, которые вели слежку за мной и теми, с кем я вступал в контакт.

      — Ну, да. В таких случаях оперативники и машины меняются очень часто, но эти двое проделали весь путь от Руперта…

      — Ясно. Я так и думал, но просто решил особенно не проявлять любопытства. Но раз они должны были следить за мной, как же их угораздило столкнуться с Питом?

      Девис хотел было что-то сказать, но тут негодующе затараторил Ронни:

      — Они же не могли проехать мимо человека, позволив ему вот так взять и умереть под откосом после того, что вы с ним сделали.

      Я с удивлением уставился на аскетическое лицо Смита, глаза которого горели фанатизмом — если, конечно, это был фанатизм.

      Иногда у меня возникает неприятное ощущение, что весь мир функционирует совсем на других частотах в отличие от тех, которые предписаны Маку и группе трудяг-агентов вроде меня.

      Так или иначе, в районе Хейнса оказалась пара хорошо обученных оперативников. Им, как и мне, наверное, было сказано, что от их успеха во многом зависит благополучие нашей страны. Но вместо того, чтобы как следует выполнять порученное им задание, они вдруг отвлекаются на оказание помощи постороннему человеку в покореженной машине.

      Впрочем, по правде сказать. Пит тут не был совершенно уж посторонним, что верно, то верно. Он был известной величиной. Его уже вычислили или должны были вычислить. У них была неделя на то, чтобы собрать на него материал, разослать его снимки, и, когда потребуется, спокойно его арестовать. Они ничего не выиграли бы от личной встречи, зато могли очень крупно проиграть, если бы что-то пошло не так, как хотелось бы. Но они все же решили с ним пообщаться — и неудачно.

      Словно почувствовав, что у меня на уме, Ронни резко сказал:

      — Это вы столкнули его с шоссе, а потом уехали. Кто-то должен был им заняться.

      — Почему?

      — Но разве можно допустить, чтобы человек вот так валялся в разбитой машине… Не имея возможности пошевелиться.

      — Похоже, у него все же возникла такая возможность, — перебил я Ронни. — Получается, что он все-таки смог высвободить, по крайней мере, руку, чтобы выстрелить. Ваши друзья должны были иметь это в виду. Почему, по-вашему, я взял и уехал? А потому что без необходимости я не вступаю в поединок с ранеными гризли, особенно если у меня есть задание поважней. Вы же сами мне говорили, что у меня крайне важное задание, верно?

      Ронни попытался было сказать что-то гневное, но вздохнул и замолчал. Он испепелил меня взглядом, повернулся и, немного пошатываясь, кое-как добрел до кабины фургончика, залез туда и хлопнул дверцей. Он опустил стекло и высунул руку.

      — Поехали, Лес, — сказал он напарнику. — Зачем без толку тратить время на этого типа.

      — Минуточку. — Девис посмотрел на меня и сказал: — Судя по сообщению, тот человек находился не в разбитой машине. Он выбрался из неё и отполз в кусты, где залег с оружием в руках. Когда ребята стали искать его, он подпустил их поближе и открыл огонь. Один получил пулю в голову и потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что и его напарник, и этот Пит мертвы. Ему удалось добраться до своей машины и связаться с нами по рации.

      — А теперь вы мчитесь к нему, чтобы подержать его за руку?

      — Он тяжело ранен, — вспыхнул Девис. Я поглядел на часы и сказал:

      — Сегодня в девять вечера вы должны забрать у меня важный материал в городишке под названием Бивер-Крик. Вы не успеете, если вернетесь почти к самому Хейнсу, да ещё будете объясняться с врачами и полицейскими.

      — Я знаю. Потому-то мы и остановились здесь. Попробуйте отложить контакт до завтрашнего утра. Сейчас некому приглядывать за вами и теми, кто передаст вам сведения, а нам надо знать про здешних агентов-коммунистов. Придумайте какой-нибудь предлог, чтобы перенести встречу на завтрашнее утро.

      — А где мы встретимся с вами?

      — Придумаем что-нибудь — скажем, на шоссе. Остановитесь выпить кофе в «Энтлерс лодж», к востоку от Тока, в Аляске. Там вы снова проходите через контрольно-пропускной пункт на границе. Там развилка, направо на Фэрбенкс, налево на Анкоридж. Вы поедете налево, как, собственно, и планировали. Стоянка миль через пятнадцать. Постарайтесь быть там часов в девять. Мы будем ждать. Выпустите собаку побегать, как обычно, а потом уже пойдете в кафе. Дайте нам пятнадцать минут, а потом перед отъездом снова выпустите его. После этого мы займемся и Анкориджем, и упакуем все, как положено, и перевяжем розовой ленточкой. Договорились? — «форд» нетерпеливо загудел, Девис посмотрел на кабину и сказал: — Иду, Ронни.

      — Ладно, — сказал я, — только не забывайте об одном. — Пит вряд ли открыл бы огонь по двум добрым самаритянам. Раз он стрелял, он явно знал, кто они такие. Возможно, он не поверил в их добрые намерения и решил, что они идут его прикончить. А может, он просто старался как-то отомстить мне. Но самое главное, он опознал их, а значит, и про вас кое-кому тоже известно. Поэтому будьте очень осторожны. А теперь идите, пока ваш приятель совсем не расклеился.

      Они уехали, после чего я тоже сел в машину и двинулся к Хейнс-Джонкшен, месту, где ведущее от парома шоссе вливается в аляскинское шоссе. Я ехал и думал, что бы такое сочинить, чтобы сорвать вечернюю встречу, не вызвав никаких подозрений. Я зря старался. Жизнь уже сама побеспокоилась об этом.

      Миль за пятнадцать до перекрестка я увидел заляпанный грязью «кадиллак». Он осел на левую заднюю полуось — словно лошадь, попавшая в трясину, а левое колесо, тормозная колодка, а заодно и часть оси лежали рядом.

      Когда я приблизился, из машины выскочила фигурка в желто-коричневом вельвете и стала махать мне рукой, чтобы я остановился.

     

      Глава 24

     

      Все вышло так, словно я заранее это рассчитал. Понадобилось два часа, чтобы отбуксировать машину Либби в городок, что лежал дальше по дороге. Не столько городок даже, сколько горстка домов вокруг шоссейного перекрестка — унылое пустынное место. Затем пришлось договариваться о присылке запчастей аж из самого Анкориджа. После того как были сделаны все необходимые телефонные звонки, стало настолько поздно, что я мог снова пуститься в путь, не опасаясь, что окажусь на месте ко времени контакта.

      В Бивер-Крике мы оказались, когда уже стемнело. Затем канадские чиновники после необходимых проверок официально выпустили нас из своей страны. Мы оказались в своеобразном чистилище, поскольку аналогичные процедуры с американской стороны совершались только в Токе, а до него нужно было ехать ещё миль сто.

      Пограничный городишко был немногим больше, чем Хейнс-Джонкшен, а может, и меньше. Несколько магазинчиков было расположено у шоссе, не иначе как для компании таможенной службы, чтобы её сотрудники не очень скучали долгими зимними вечерами. Мотель мы нашли без труда, поскольку он в округе был единственным. Как и многие другие здешние мотели, он казался изготовленным на заводе, где делают домики на колесах, и собран из отдельных таких блоков. Может, так оно и было. Короче, это было длинное, узкое, похожее на железнодорожный состав сооружение, крытое белым рифленым железом.

      В отведенном нам номере были две кровати, печка, стул и туалетный столик. Все это было втиснуто в пространство, где мог бы поместиться один стандартный стенной шкаф. Однако там было чисто и тепло, и мы были довольны. День выдался напряженный, да и мы мало спали накануне. Когда хозяин оставил нас одних, Либби бросила на кровать свою шинель и стала расстегивать пиджак. Я двинулся к двери.

      — Ты куда? — осведомилась Либби.

      — Надо покормить Хэнка, прогулять его и запереть прицеп. Тебе какую сумку принести?

      — Маленькую. Вообще-то можно обойтись и без нее. Посплю в том, что на мне. Надеюсь, ты не чувствуешь прилив мужской энергии, потому как лично я совсем обессилела и не готова никого соблазнять. Ну и поездочка! Если ты пойдешь обедать или ещё куда-нибудь, входи потом без шума, а то я уже буду крепко спать.

      Мне показалось, что я снова женат. Я улыбнулся, вышел, открыл домик, дал Хэнку поесть, забросил наши чемоданы в номер, выпустил пса побегать, потом запер его и направился в ту часть мотеля, где располагалось кафе. Перед дверями некоторых номеров стояли машины, и внезапно мне в глаза бросилась двухдверная запыленная жестянка, показавшаяся мне знакомой.

      Во всяком случае, это относилось и к косому срезу кормы, и к фасонистым колпакам на колесах, один из которых теперь отсутствовал, а остальные были так залеплены грязью, что их хромированная поверхность в темноте была столь же неразличимой, как и окраска кузова. У машины была разбита фара, а на лобовом стекле словно лучи звезды разбегались трещины: результат отчаянного тысячемильного броска по щебеночно-гравиевым дорогам.

      Я остановился на какое-то мгновение, затем продолжил свой путь. В кафе я заказал гамбургер и пиво, поскольку ничего покрепче не имелось. Вот идиотка, думал я. Ей же ведено было отправляться домой и не путаться под ногами. Ну, что ей тут понадобилось?

      Впрочем, вопрос был чисто риторический. Пат Белман явно потащилась за мной в Аляску, чтобы расквитаться за её погибших друзей-приятелей. А может, её притягивал как магнит собачий ошейник, каковой вместе с его содержимым мог принести ей пятьдесят тысяч от китайца по имени Су.

      Я проснулся от того, что почувствовал на щеке что-то мокрое и холодное. Я сел, пытаясь понять, как это Хэнк пробрался в наш номер. Потом вспомнил, что я сам взял его к нам вечером. Складывалась ситуация, когда имело смысл принять все многочисленные меры предосторожности, но я ограничился лишь одной этой.

      Пока я сидел и зевал в темноте, Хэнк положил передние лапы на край кровати и попытался лизнуть меня ещё разок. Я вяло отпихнул его.

      — Лежать! — прошептал я, глядя на вторую кровать, где мирно спала Либби. — Я все понял: тебе хочется на улицу. Немножко потерпи.

      Посмотрев на часы, я обнаружил, что уже довольно поздно: а именно шесть тридцать пять. Вчера я поставил будильник на семь. Протянув к нему руку, я выключил завод — встреча у кафе должна была состояться в семь пятнадцать.

      Я встал и пошел в ванную. Несмотря на угрозы лечь спать в белье, Либби его постирала и повесила сушиться на душ. Еще один привет из семейной жизни. Вступив в утреннюю схватку с нейлоном — в данном случае в виде лифчика и трусиков, — я ностальгически подумал об уютном мире супружества, из которого меня вытряхнули уже много лет назад.

      Я вышел на улицу. Уже достаточно рассвело, но вчерашняя хорошая погода улетучилась бесследно. Шел дождь — мелкий, моросящий дождичек. Хэнк был в восторге. Он обожал воду во всех её видах. Пока он весело гонял по лужам и делал необходимые собачьи дела, я застегнул молнию на куртке Гранта Нистрома и нахлобучил на брови его стетсоновскую шляпу, чтобы поменьше промокнуть. Я проверил свою машину — никто к ней не подходил. Затем я проверил другие машины — маленький грязный «мустанг» с разбитым ветровым стеклом отсутствовал.

      — Прошу прощения, — услышал я мужской голос. — Это не Лабрадор? Какой красавец. А как его зовут?

      Я обернулся и увидел полноватого мужчину лет тридцати с небольшим. Его городского вида шляпа и плащ, а также галоши поверх городских туфель представляли его как туриста. За ним стояла столь же полная женщина, почти целиком завернутая в полупрозрачный полиэтилен, из-под которого виднелись лишь ноги в узких зеленых брюках до икр. Ее голые лодыжки явно сильно замерзли, да и тоненькие туфли защищали не больше, чем домашние шлепанцы, каковыми, похоже, они и являлись.

      — Да, это Лабрадор, — отвечал я мужчине, — а зовут его Хэнк.

      — Нет, я имею в виду его полное имя. У него же хорошая родословная?

      — Его официальное имя — принц Ганнибал Холгейтский.

      — Спасибо, — сказал человек и обернулся к женщине. — Я же говорил тебе, что это Лабрадор, — произнес он.

      — Я замерзла и промокла, — отвечала та, — давай лучше выпьем кофе и двинемся дальше, а то тут будет наводнение. И кому это взбрело в голову ехать на Аляску?

      Они вошли в кафе. Я взглянул на часы. Десять минут спустя я посвистел Хэнку и запер его снова, поскольку Либби ясно дала понять, что не жалует даже очень сухих собак, а Хэнк успел основательно промокнуть. Ровно через пятнадцать минут после того, как толстый специалист по собакам с супругой вошел в кафе, я также отправился туда.

      Внутри кафе очень походило на вагон-ресторан поезда — будочки по стенам и проход между ними. Мои недавние собеседники заняли одну из средних будок справа. Они быстро допили кофе и собирались уходить. Никто не претендовал на освободившиеся места, и я без проблем устроился за столом, который они только что оставили.

      Я заказал кофе, апельсиновый сок, яичницу с беконом. Я стал пить кофе и сок и ждать главного номера программы. Когда мне подали яичницу, я взялся за солонку. Аккуратно соля яичницу, я отъединил пакетик из фольги, прикрепленный к донышку дешевого стеклянного прибора, после чего можно было считать контакт состоявшимся, хотя для взрослых мужчин и женщин игра эта казалась глупой.

      Когда я вернулся в номер, из ванной вышла полностью одетая Либби. Поприветствовав меня, она поспешно отступила, поскольку Хэнк тоже выразил желание сказать «доброе утро».

      — Что за пес! — буркнула она. — Ну, почему он постоянно норовит пустить в ход свои грязные лапищи?.. Ну ладно, черное чудовище, иди сюда, я не хотела тебя обидеть.

      Она протянула Хэнку руку, тот её обнюхал и пару раз лизнул, затем она почесала ему за ухом и, усмехнувшись, сказала:

      — Что за беда несколько следов от лап, дружба дороже. После вчерашнего дня у меня все равно такой вид, будто я чистила стойла. Но что толку переодеваться во что-то чистое, пока вокруг нас такая пыль и грязь! Просто не верится, что мы когда-нибудь попадем в другие края. — Потом она кинула на меня быстрый взгляд, словно только сейчас вспомнила, что именно мы делали сегодня с утра пораньше. — Боже, я совсем забыла. Как твоя встреча? Ты получил, что хотел?

      — Получил, — отозвался я, — и решил, что поскольку ты сама себя назначила моим партнером, то тебе будет интересно взглянуть, как я упрятал полученное. Потому-то, собственно, я и притащил сюда Хэнка. Эй, Хэнк, сидеть.

      Пес послушно уселся на пол, я было наклонился к его ошейнику, но снимать его не стал. Да, все было почти как прежде — те же заклепки, примерно на тех же местах, тот же цвет. И все-таки это был не тот ошейник, который я успел узнать и полюбить.

      Я стоял и думал. Впрочем, ответ на мой вопрос был достаточно очевиден. Вчера ошейник был настоящий. Сегодня его подменили.

      — Ты случайно не его ищешь? — услышал я голос Либби, обернулся и увидел в её руке старый ошейник. — Как твой самозваный партнер, милый, я решила, что ты проявляешь беспечность, позволяя Хэнку бегать с этой бесценной информацией на шее. Поэтому ночью, когда ты заснул, я поменяла ошейники, чтобы ты понял, как это легко сделать.

      — Откуда у тебя второй ошейник?

      — Он у меня был с собой. А как же иначе — всегда может пригодиться. Ну, бери его. — Я не пошевелился, и она пристально посмотрела на меня. — Мэтт!

      — Грант, черт возьми! — рявкнул я.

      — Да ну тебя, Мэтт! Неужели ты и вправду подумал… Ты что, никогда никому не верил?

      — Верил, верил. Могу показать все шрамы, какие получил, когда верил.

      — И после всего ты и впрямь мог подумать, что я его украла? — Голос её дрожал. — К черту, к черту, к черту! Возьми эту проклятую штуковину!

      Я увернулся от полетевшего в меня ошейника, а Либби спешно надела пальто, схватила чемодан и вышла вон. Спектакль получился первоклассный.

      Она вообще оказалась блестящей актрисой, мрачно размышлял я. Она была профессионалом. И это не могло не вызвать восхищения. Я не испытывал обиды, негодования, чувства уязвленного самолюбия. Честное слово. Просто было жалко, что ей пришлось играть в столь слабой мелодраме. Она заслуживала чего-то лучшего. Хольц и его партнеры должны были сгореть со стыда, поручив такой актрисе столь бездарно написанную роль.

      Для начала образ богатой стервы сам по себе был малоубедителен, но превращение её в американскую шпионку и вовсе было курам на смех. И тем не менее ей удалось скрыть бездарность сценария, лихо втирая мне очки насчет того, что она работает на мистера Смита, который, мол, не так прост, как кажется, и сбивает с толку своих оппонентов, принимающих видимость за сущность. Видать, на меня что-то нашло, раз я купил все это, но что поделаешь — ведь действительно купил, хотя и грыз меня червячок сомнения.

      Она отменно отыграла весь спектакль. Взять хотя бы её беспечное отношение к секретности — отличный ход, призванный уверить меня в том, что она дилетантка. Как человек, к которому много раз пытались подобрать ключи оппоненты, я не мог не вспомнить с нежностью её подход к сексу.

      Разумеется, и она совершала оплошности. Все мы ошибаемся. В основном её проколы были связаны с псом. Что ж, перед ней была трудная задача. С одной стороны, ей было необходимо внушить мне, что она боялась и не любила животных, а с другой — втереться в доверие к Хэнку, чтобы в нужный момент без труда завладеть его ошейником. Мне давно следовало заметить противоречие, когда он начал прыгать на нее. Дрессированная охотничья собака ни за что не станет приставать к человеку, если тот её не будет поощрять. Если ты на охоте и в руках у тебя заряженное ружье, вовсе ни к чему, чтобы на тебя прыгал твой четвероногий спутник весом в шестьдесят с лишним фунтов. Хэнк мог лизнуть меня раз-другой, когда я лежал в постели или появлялся в домике после долгого отсутствия, но он не позволял себе выказывать столь разнузданной радости, с какой он приветствовал Либби. Она явно воспользовалась тем утром, когда они оставались в домике одни на пароме, чтобы внушить ему все, что ей хотелось, а потом уж нацепить маску собаконенавистницы.

      В целом же, повторяю, она сыграла великолепно и сумела затушевать недостатки сценария. Если что её и подвело, то ненадежная система оповещения. Раз уж она решила разыгрывать из себя сотрудницу мистера Смита, она должна была знать об их «лаборатории на колесах». Она не знала, что, получая секретные данные, мы немножко обрабатываем их в наших интересах. Она не знала, что информация, запрятанная в ошейнике Хэнка, не только успела утратить свою ценность, но прямо-таки просилась в руки к врагу. Каким бы скрытным ни был мистер Смит, он все равно сообщил бы это своему агенту, тем более агенту, изображавшему из себя сотрудника противоположной стороны. Но, увы, Либби ни о чем из всего этого и не подозревала.

      Я снова глубоко вздохнул. Теперь, когда я вычислил, кто она такая, следующий ход напрашивался сам собой. Теперь, когда я понимал, через кого именно действует Хольц, мне следовало лишь прикинуться доверчивым и любящим остолопом и понять, в какую западню она собирается меня завести. Для этого оставалось сделать одно — позволить ей завладеть ошейником независимо от того, как это отразится на планах дуэта Смит — Девис.

      Я подобрал ошейник с пола, начинил последнюю заклепку облаткой с информацией, собрал свои вещи и двинулся за Хэнком. Либби стояла под дождичком, подняв воротник своей шинели, чтобы хоть немного уберечь от воды волосы. Она, кажется, успела смекнуть, что недостаток драматических уходов состоит в том, что тебе после этого нужно куда-то двигаться. Я подошел к прицепу, открыл дверь, Хэнк юркнул туда без приглашения.

      — Если едешь, бросай свои вещи, — сказал я Либби. — Ив путь!

      Либби деревянными шагами приблизилась к машине и, не глядя на меня, молча поставила свой чемодан. Я запер прицеп, потом отпер левую дверцу кабины, сел и распахнул правую, чтобы она тоже могла сесть. Когда мы немного отъехали от мотеля, Либби откинула свой капюшон, расстегнула шинель и пристегнула ремень.

      — Эй, смотри! — окликнул я её и, когда она обернулась, сказал, протягивая ей ошейник: — Это настоящий. Можешь проверить.

      — Что же мне с ним прикажете делать? — ледяным тоном осведомилась Либби.

      — Тебе не нравится, что он на собаке. Где же, по-твоему, ему следует быть? — Я бросил ошейник ей на колени и продолжал, убедительно, как я надеялся, изображая неудовольствие: — Вот тут полный улов. Если тебе не нравится, как я его храню, можешь сделать это сама. Короче, если ты такая умная, храни наживку, пока не настанет время посадить её на крючок в Анкоридже, чтобы поймать одну маленькую рыбку.

      Она подумала, потом взяла ошейник и посмотрела на него. После небольшой паузы она сказала неуверенным тоном:

      — Мэтт, это вовсе не обязательно. Я совсем не хотела…

      — Ну, опять пошло-поехало, — раздраженно отозвался я. — Сначала мне попадает за то, что я тебе не доверяю, а когда я отдаю тебе эту ценность, ты все равно недовольна.

      — Теперь все в порядке, милый, — тихо сказала Либби. — Ты, конечно, обидел меня своими дурацкими подозрениями, но теперь все в порядке…

      Да, она была отменной актрисой. Я смотрел на дорогу и не видел, куда она дела ошейник. Час спустя мы выехали на асфальт. Дорожный знак с изображением медведя приветствовал нас в штате Аляска и просил не устраивать в нем пожаров. Сейчас, правда, трудно было представить, как можно поджечь что-либо в этих промокших насквозь краях.

      Когда мы приехали в Ток, дождь прекратился. Американский таможенник задал нам несколько вопросов и впустил в Соединенные Штаты. Вскоре нам попался знак, возвещавший приближение местечка Энтлерс-Лодж. Я притормозил возле бензоколонки у главного здания мотеля, сооруженного из неошкуренных бревен и расположенного на поросшем деревьями холме в стороне от шоссе. Возле кафе я приметил грязный «форд» — «лабораторию на колесах».

      — Господи, какие огромные рога! — воскликнула Либби. — Это кто — лось?

      — Северный олень, — сказал я. — Это вон те, нацеленные на тебя. А загнутые назад — это баран. Баран Далля. Есть не хочешь? — спросил я, зная, что Либби редко ест до ланча.

      — Нет, лучше зайду кое-куда…

      Она отправилась на поиски туалета, а я вылез из кабины и выпустил пса, велев ему никуда не убегать. Я бы с удовольствием не выпускал его, но я делал это на всех предыдущих остановках и не хотел навлекать на себя лишних подозрений.

      Мне вообще не хотелось здесь останавливаться, потому как все равно никакого толку от этой остановки не было, но я не знал, насколько внимательно Смит и его рыжебородый друг следят за шоссе. Если они не увидят меня, то могут запаниковать и выдадут себя и меня, пустившись на мои поиски. Увидев же, что я здесь, но в контакт не вступаю, они поймут, что возникли проблемы, и проявят осторожность.

      И тут я услышал собачий вопль, в котором смешались боль и страх. Я резко повернулся, выпустив из поля зрения и бензоколонку, и угол здания, за который свернула Либби. Я слишком поздно осознал, что Хэнк воспользовался удобной минутой и удрал из-под моего надзора. Его вопли доносились из кустов на холме недалеко от главного здания.

      Я ринулся на зов Хэнка. Он испустил ещё один вопль. Я сильно испугался. За время общения с ним я успел понять, что нужно очень постараться, чтобы заставить Лабрадора залаять от испуга или боли. Я подбежал к особенно густым зарослям кустарника и вздохнул с облегчением. Просто кусты были окружены оградой из колючей проволоки, и Хэнк имел неосторожность на неё напороться.

      — Ладно, пес, — сказал я, — держись. Иду на помощь.

      Когда я приблизился, Хэнк оставил попытки освободиться самостоятельно и стал ждать, пока я не освобожу его. Бедняга находился в каком-то полуподвешенном состоянии. Я потянулся к новому его ошейнику, ухватил его рукой и понял, учитывая изрядный вес Хэнка, что мне не удастся его освободить, не сняв сначала ошейник. Когда я это сделал, я начал думать, как удалить проволоку, и только тогда понял, что сама по себе собака просто не могла так запутаться в поврежденном ограждении за то короткое время, что оказалась без присмотра.

      Не успел я понять это, как услышал за спиной шорох, у меня в голове мелькнула догадка, что наконец-то я нашел загадочного мистера Хольца или, если угодно, он нашел меня. Тут голову пронзила жуткая боль, глаза застлала белая пелена, потом превратившаяся в красную, и наконец я погрузился в черноту.

     

      Глава 25

     

      Когда я пришел в сознание, то понял, что нахожусь в привычном окружении. Я был в своем собственном, то бишь нистромовском домике на колесах, каковой ехал с умеренной скоростью по относительно ровной дороге. Я лежал связанный по рукам и ногам, покачиваясь вместе с полом. Сохраняя неподвижность, я решил проверить обстановку и сразу обнаружил, что за поясом у меня нет револьвера, а в кармане ножа. Что ж, этого и следовало ожидать. Я лежал и думал о своей сентиментальной глупости, поскольку больше думать было не о чем, разве о том, когда перестанет болеть голова.

      Я с горечью отметил, что, как бы ни старался человек быть стопроцентно бесчеловечным, ему никогда не удается добиться совершенства.

      Мое ремесло научило меня быть крутым, бессердечным профессионалом. Лишь однажды, желая положить конец развязанной кровавой бойне, я взял на себя риск и отпустил того, кого вообще-то следовало бы успокоить раз и навсегда. Но во всех прочих ситуациях я убивал, не ведая жалости и снисхождения. Я не позволил соображениям сострадания или каким-то иным мотивам уговорить меня вернуться и посмотреть, что случилось с водителем машины, которую я спихнул с шоссе под откос. Самые отчаянные усилия умной и красивой женщины не смогли проделать и щелочки в моей броне недоверия. И после этого, после всего этого, мрачно напомнил я себе, даже понимая, что наступила решающая фаза моей операции, я помчался в засаду, услышав вой годовалого щенка, хотя курсант разведшколы первого года обучения понял бы, что к чему, даже во сне.

      — Грант, Грант! Ты меня слышишь?

      Голос был знакомый, даже чересчур. Было странно только слышать его здесь. Я открыл глаза. Как я и предполагал, я лежал в узком проходе на полу между плитой и мойкой. Голова была у двери, ноги под столиком. Либби сидела тоже со связанными руками и ногами. Шинель её была расстегнута и сидела как-то косо. Под ней виднелся вельветовый костюм. Он был сильно смят.

      Хольц, видно, решил схитрить: запихал её связанную по рукам и ногам, чтобы составить мне компанию, покараулить меня, а заодно постараться кое-что выведать.

      Я почувствовал прилив надежды. Если Хольцу от меня что-то нужно — иначе почему я тогда живой? — у меня ещё есть шансы. И чем лучше я буду подыгрывать моему симпатичному товарищу по заключению, тем больше эти шансы.

      — Привет, киса, — прошептал я. — Как же это я так опростоволосился!

      Либби тактично промолчала, затем сказала:

      — Твой пес удрал. Они пытались поймать его, но он так напугался, что не подпустил их.

      — Молодец Хэнк, — кисло отозвался я. Хорошо, конечно, что хоть он удрал, но я уже проявил к нему достаточно сострадания и перевыполнил дневную норму. — А тебя они как сцапали? — спросил я Либби.

      — Когда пес завыл и ты побежал к нему, я бросилась за тобой. Потом из-за дерева вышел человек, зажал мне рот одной рукой, а другой ткнул в спину пистолет. Потом он велел мне вернуться с ним на бензоколонку, заплатить за бензин и въехать на машине в гору, чтобы они могли тебя сразу в неё погрузить, не привлекая лишнего внимания. Милый, что мы теперь будем делать?

      — Ты не заметила, куда мы повернули от мотеля? — спросил я, не отвечая на её вопрос, потому как ответа у меня не было.

      — Да, мне отсюда все видно. Мы едем в том же направлении, к Анкориджу.

      — Так, а долго я провалялся без сознания? Вернее, давно мы едем?

      — Мне, конечно, нельзя посмотреть на часы, но мы в пути всего несколько минут.

      — Кто в кабине?

      — Очень странная парочка. Во-первых, женщина, толстая и некрасивая, в плаще и в зеленых брюках в обтяжку. Не понимаю, почему чем толще задница, тем теснее брюки! А с ней толстый тип очень городского вида. Он даже в галошах! Что за псих!

      — Будь снисходительнее, — сказал я. — Это скорее всего для отвода глаз. Кто за рулем?

      — Мужчина. А женщина все время вертит головой, проверяет, не собираемся ли мы поджечь машину или выпрыгнуть на дорогу. — И в самом деле, в заднем окошке кабины появилось круглое некрасивое женское лицо, которое я видел совсем недавно. Женщина проверила, все ли в порядке, и снова уставилась вперед.

      — Вот видишь? — сказала Либби. — Что я говорила?

      — Говори дальше. Кто там был еще?

      — Тут целый караван, милый, — сказала Либби. — Есть ещё парочка, постарше, в большой машине.

      — Случайно не «линкольн»? — поинтересовался я, вспомнив большой автомобиль, который попался мне на шоссе за Хейнсом. Похоже, убедившись, что я еду в нужном направлении, эта парочка отправилась на розыски фургона. Судя по событиям сегодняшнего утра, их поиски увенчались успехом.

      — Да, — ответила Либби. — Они в «линкольне». А потом ещё едет такой фургончик, в котором доставляют всякие товары. Там за рулем самый главный, который всем отдает приказы, его зовут мистер Вуд.

      — Мистер Вуд? — как ни в чем не бывало переспросил я, пытаясь понять, живы ли ребята в фургоне и если да, то сколько ещё им осталось жить. Ладно, во всяком случае, это были ребята не моей команды. — И как же выглядит этот самый мистер Вуд? — спросил я свою связанную подругу.

      Да, что-то он действовал очень уж прямолинейно. То ли Хольц глуп, то ли слишком нагл. Неужели он считает, что в этой глуши нет никого, кто бы знал, что по-немецки «хольц», а по-английски «вуд» означают одно и то же — дерево.

      — Довольно высокий, — сказала Либби. — Не такая каланча, как ты, но не маленький. Весит примерно столько же, потому как он шире в плечах. На нем очки в стальной оправе, а волосы черные и гладкие, как лакированная кожа. И ещё маленькие идиотские усики. Только я подозреваю, что все это краска. Таких черных волос не бывает. И я сильно сомневаюсь, что его фамилия действительно Вуд. Скорее это что-то вроде Рубинского, Кубичека или Иванова. В нем есть что-то явно славянское.

      Да, это был он. У неё оказался зоркий глаз — или же просто она точно повторила то, что ей было ведено сказать, дабы завоевать или сохранить мое доверие. Скорее всего именно последнее. То, что Хольц его не настоящее имя, мы и так догадывались, но вот как зовут его на самом деле, мы не знали и скорее всего никогда не узнаем. Возможно, он так давно именовал себя Гансом Хольцем, что и сам запамятовал, как же его зовут на самом деле. Они вообще имеют слабость к английским или тевтонским языкам, потому как в наши дни имена Ольга, Владимир или Иван вызывают определенные подозрения.

      Тут я кстати и подумал: а какое же настоящее имя дамы, именующей себя мисс Элизабет Мередит?

      — Ты его знаешь, милый? — осведомилась тем временем Либби.

      Я пожал плечами.

      — Может, и знаю, но под другим именем. А ты?

      — Нет, но он, по-моему, страшный человек. Меня от его взгляда жуть берет. Что нам делать?

      Я по-прежнему не мог придумать, что делать, да если бы и придумал, ни за что ей не сказал бы. Затем я задал вопрос, исключительно потому, что должен был его задать, проявив беспокойство о предмете, вокруг которого кипели такие страсти.

      — А как насчет той штучки, что я тебе отдал?

      — С ней порядок. Они её не нашли. Они, наверное, решили, что все, что им нужно, было на собаке.

      — Где же он тогда? — спросил я.

      — Пока не скажу, — отвечала Либби, немного поколебавшись. — Если дело примет дурной оборот и тебе начнут задавать вопросы, ты совершенно честно можешь сказать, что тебе об этом ничего не известно.

      — Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но вдруг мы расстанемся. Где же мне тогда его искать?

      — Ты его найдешь, — сказала она, загадочно улыбаясь. — Тебе потребуется кое-какая помощь, но ты его найдешь.

      — Ладно, — сказал я, не желая оказывать давление. Если не считать того, что я получил сегодня утром, ошейник вообще-то не представлял большой ценности. Он выполнил свое назначение: благодаря ему я попал на Аляску и вступил в контакт с нужным мне человеком. Правда, не совсем так, как мне хотелось бы, но встреча наша состоялась.

      Я в общем-то покончил с собаками и ошейниками, но если кому-то очень уж понадобится, я разыщу его там, где она, судя по намеку, могла его спрятать. Единственное место, где мне понадобится посторонняя помощь, — это женский туалет на бензозаправке.

      Женщина в кабине снова подозрительно оглядела нас, желая понять, не удалось ли нам сильно изменить свои позиции и не пытаемся ли мы освободиться от уз. Веревки, которыми я был связан, не представляли большой проблемы, поскольку пояс с острой как бритва пряжкой — если вы, конечно, знаете, как ею пользоваться — часть нашей стандартной экипировки. Вопрос заключался в другом: освобождаться сейчас или погодить.

      Я все же решил повременить. За нами постоянно следили, и если верить отчету Либби, против меня было пятеро, даже шестеро, если считать противником и её, а у меня не было оснований исключать такой вариант. Я решил пока затаиться, а потом уже постараться отделить овец от козлят.

      Грузовик сбросил скорость, резко вильнул налево и поехал по очень ухабистой дороге.

      — Что ты видишь? — спросил я Либби.

      — Только деревья. Вокруг горы. Машина впереди — «линкольн» — остановилась на полянке. Вижу лошадей. Четыре штуки.

      — Лошадей? — удивленно проговорил я. — Странно. Я думал, они тут передвигаются на собачьих санях.

      Наш грузовик тоже остановился. Дверь домика открылась. Кто-то взял меня под мышки, приподнял, вытащил и поставил перед высоким, крепко сколоченным человеком. Он был одет в соответствии с ландшафтом — сапоги, шерстяные брюки, теплая клетчатая куртка, в каких ходят лесорубы, и кепка с наушниками-все из того же коричневого клетчатого материала. На фоне этого маленькие черные гитлеровские усики и золоченые очки выглядели неуместно.

     

      Глава 26

     

      Я посмотрел на него лишь мельком. Между людьми нашей профессии существует телепатическая связь. Может, такое же родство душ ощущают и двое художников, когда внезапно сталкиваются друг с другом, или парочка торговцев автомобилями — я этого не знаю.

      Я знаю только одно: мне случалось угадывать коллег, лишь мельком взглянув на них, и мне вовсе не хотелось, чтобы Хольц вычислил меня и характер моего задания. Пока он считал меня обычным контрразведчиком, у меня оставались шансы немного пожить.

      Он быстро оглядел меня, затем показал человеку за моей спиной на поваленное дерево, чтобы меня отправили туда. Затем из домика вытащили Либби и поместили рядом со мной. Она помотала головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и неловко заерзала на месте.

      — Можно было бы выбрать бревно посуше, — пробормотала она.

      — Сильно сомневаюсь, что мистера Вуда так заботит состояние наших штанов. Скорее наоборот, — сказал я и, кивнув головой в сторону лошадей, спросил: — Не знаю уж, куда он решил нас доставить, но как насчет прокатиться верхом со связанными руками?

      — Ф-фу1 — отозвалась Либби. — Если я кого-то люблю ещё меньше, чем собак, так это лошадей. Они крупнее и глупее.

      Я удержался от комментариев. Она снова разыгрывала из себя противницу мира животных, ну и Бог с ней. Возможно, кстати, что она завоевала на последних Олимпийских играх медаль в конных состязаниях. Что касается меня, мне случалось пару раз садиться в седло, но я из тех наездников, чей успех во многом зависит от настроения лошади.

      Полянка оказалась заполнена людьми, животными и машинами. Фордовский фургончик подъехал вслед за нами. Чуть спереди стоял «линкольн», а за ним четверка лошадей, а ещё дальше автомобиль с прицепом для перевозки скота. Молодой человек в галошах, с которым я имел контакт утром, двинулся в сторону кустов

      Хольц занялся «линкольном». С помощью женщины помоложе, снявшей к тому времени свой плащ, он стал выгружать из багажника и заднего сиденья седла и кое-то еще. В том числе четыре винтовки в чехлах. Две из них были из тех, что охотно используют голливудские ковбои. Их, конечно, очень удобно держать за голенищем, когда ты скачешь на лошади, но по точности и дальности боя они мало чем отличаются от револьвера.

      Две других я не мог точно определить, потому как они слишком надежно были упакованы, но, так или иначе, я понимал, что это настоящие охотничьи ружья да ещё с оптическим прицелом. Думаю, что это было оружие Хольца и, стало быть, с ним был полный порядок. Не исключено, что из одной такой винтовки ему предстояло выстрелить вскоре после окончания избирательной кампании — в чем я и должен был ему воспрепятствовать.

      Женщина постарше, та, что накануне была замечена мною в «линкольне», куда-то исчезла. Ее спутник, пожилой мужчина, стоял у грузовичка и не сводил глаз с нас с Либби. В руках у него не было никакого оружия, но что-то там бугрилось под мышкой его довольно респектабельного пальто. Не самое удобное место для пушки, но в данных обстоятельствах вполне допустимое.

      После того как Хольц и дама в зеленых штанах несколько раз прокурсировали между «линкольном» и четверкой лошадей, из кустов появился полный молодой человек. Теперь он выглядел по-другому. Галоши исчезли, вместо этого на нем появились поношенные ковбойские сапоги. Кроме того, на нем были линялый джинсовый костюм и шляпа с широкими полями, похоже, испытавшая на себе прелести аляскинского климата и жар костров. Даже походка его изменилась: сейчас он шел вразвалочку, как бывалый наездник, и в каждой руке нес по седлу. Да, горожанин из него был неубедительный, но теперь он был в своей стихии.

      Выйдя на поляну, где Хольц седлал жеребенка, он сказал:

      — Я им займусь, мистер Вуд. Хольц посмотрел на него и сказал:

      — Лучше удлини стремена у той кобылки. У наездника больно длинные ноги.

      — Что с того, что он коленями упрется в подбородок! — фыркнул тот. — Пусть потерпит до завтра, а потом уже ему будет все равно.

      — Удлини их, Джек.

      — Слушаюсь, мистер Вуд.

      Разговор вышел содержательным во многих отношениях. Хольц двинулся ко мне в сопровождении женщины в зеленых штанах. Он подал какой-то знак нашему охраннику, и тот сходил к «лаборатории на колесах» и вернулся с женщиной постарше, коренастой, седой особой в твидовой юбке, блузке и джемпере. Подходя к нам, она спрятала в карман юбки свой пистолетик.

      Хольц обратился с речью к своей троице.

      — Пора закругляться. Во-первых, собака. Нам некогда сидеть и ждать её. Нам с Джеком предстоит долгий путь верхом: до озера надо добраться засветло. Пес перевозбудился. Сейчас он пришел в себя. Пусть кто-то один постережет молодых людей в фургоне, а двое вернутся и разберутся с собакой.

      Наступило молчание. Я заметил, что Хольц старается не смотреть в мою сторону. Можно было подумать, что ему неловко в моем присутствии отдавать приказ убить мою собаку. Это как-то плохо вязалось с его обликом, но, с другой стороны, я мало его знал, чтобы делать какие-то выводы. Я, правда, знал его досье и пытался, исходя из последнего, вычислить, что он за человек. Но тут вполне можно было ошибиться.

      — А что, если мы не поймаем пса? — спросил пожилой в пальто.

      — Сделайте все возможное — не привлекая внимания. Он достаточно ценный экземпляр. Даже без ошейника его могут вычислить. Но если у вас ничего не выйдет, то придется оставить его в покое. Вы должны вернуться сюда к двум часам. А как молодые люди в фургоне?

      На вопрос ответила седая женщина.

      — С рыжебородым порядок, а вот второй очень переживает. Я было вынула кляп, но он начал так скулить, что пришлось снова вставить затычку.

      Хольц кивнул головой.

      — Вы знаете, где устроить автомобильную катастрофу. Прежде чем пустить их на шлагбаум, сделайте им укол — вы знаете, какой именно. Нам вовсе ни к чему воскрешение из мертвых. Вы знаете, куда доставить пикап с прицепом. Те, кто у вас его примут, получили приказ его сжечь. «Линкольн» надо доставить в Анкоридж. Когда мы с Джеком вернемся, то ликвидируем и лошадей, и трейлер, а потом встретимся с вами. Вы знаете, где.

      — Все готово, мистер Вуд, — крикнул от лошадей толстяк.

      — Хорошо, Джек. — Хольц оглядел стоявшую перед ним троицу и спросил: — Вопросы есть? Нет? Отлично. Теперь развяжите эту парочку и приведите их сюда. Погодите. — Он обернулся к нам с Либби и сказал: — Итак, мисс Мередит, или как там вас зовут, и мистер Нистром, если это ваше настоящее имя, вы, очевидно, понимаете, что вам предстоит умереть… Нет, нет, мисс Мередит, дайте мне договорить… Нечего удивляться. Вы знали, на какой риск шли, когда согласились на работу, связанную с обманом и насилием.

      — Ошибаетесь, — возразила Либби, облизывая губы. — Вы так тогда спешили, что не пожелали выслушать меня…

      — В чем моя ошибка?

      — Я работаю на тех же людей, что и вы. У меня есть соответствующие документы.

      — На кого вы работаете, это большой вопрос. Тогда, в Сиэтле, вы подтвердили, что этот человек — Грант Нистром. Но Джек был знаком с настоящим Нистромом и сопровождал его в охотничьих экспедициях. По его словам, если этот человек — Грант Нистром, то он, Джек, — Софи Лорен. Но вы подтвердили, что он — наш курьер и ваш любовник. Как прикажете это понимать, мисс Мередит?

      — Я могу объяснить…

      — Попозже. Сейчас нам некогда.

      — Лучше выслушайте меня сейчас, иначе вы попадете в глупое положение. Проверьте все, как следует, мистер Вуд, или как там вас зовут. Я работаю на очень влиятельных людей в Сан-Франциско, и вы их прекрасно знаете. Они просили меня кое-что вам передать.

      — Давайте.

      — Я могу передать это человеку, которого зовут Джордж Энсон. После того как мы обменяемся кое-какими банальными словами.

      Слегка улыбнувшись, Хольц показал на пожилого человека.

      — Вот вам Джордж Энсон… Скажи ей банальные слова, Джордж.

      Тот наклонился к уху Либби, что-то прошептал, потом повернул голову так, чтобы и она могла прошептать ему пароль. Потом он выпрямился и кивнул.

      — Ну что, довольны? — с торжеством в голосе спросила Либби. — А теперь развяжите мне руки, и я отдам ему послание.

      Теперь уже кивнул Хольц, и Энсон стал развязывать узлы. Когда веревки были развязаны, Либби некоторое время сидела, потирая руки, потом сунула правую руку под свитер с высоким воротом и извлекла небольшой цилиндрик, который и передала Энсону, после чего разгладила коричневый свитер, приводя его в порядок.

      Энсон вынул из цилиндрика клочок бумаги, отбросил капсулу и, бегло изучив текст, сказал:

      — Тут шифр, мистер Вуд.

      Пока он, склонившись над капотом пикапа, что-то писал маленьким золотым карандашиком, который извлек из внутреннего кармана пальто, по соседству с кобурой, никто ничего не говорил. Я не смотрел ни на Либби, ни на Хольца. Они меня озадачили своим спектаклем. Я никак не мог взять в толк, с какой целью они разыгрывали передо мной эту комедию. Но ничего, скоро я все пойму.

      Энсон выпрямился. Лицо его было непроницаемо. Он передал бумажку Хольцу, тот прочитал и посмотрел на Либби.

      — Ну что? — с вызовом спросила она.

      — Хотите узнать, какое сообщение вы везли несколько тысяч миль, мисс Мередит?

      — Буду вам очень признательна.

      — В расшифрованном виде это звучит так: почтальон — предатель. Ликвидировать.

      — Не может быть! — воскликнула Либби. — Это ошибка.

      — Может быть, — пожал плечами Хольц. — Но если так, то мы все ошибаемся. И здесь, и в Сан-Франциско. Боюсь, вам придется принять это как неизбежность, мисс Мередит. Но я хотел сказать другое: при том, что ваша ликвидация — ваша и мистера Нистрома — неизбежна, я сначала хотел бы кое-что о вас обоих узнать.

      — Что же именно? — спросила Либби.

      — Кто вы такие на самом деле и какой ущерб причинило ваше предательство. С тем чтобы мы знали, недостаток времени не позволяет нам выяснить все на месте. Но ваше присутствие здесь означает, что намеченная встреча в Анкоридже отменяется. Мы перенесли её в одно местечко поблизости — в пятнадцати милях отсюда, в глуши, где нам никто не помешает.

      — Иначе говоря, мы садимся на лошадей — и в путь, — сказал я.

      — Именно, мистер Нистром. Естественно, возникает вопрос: как вы поедете? Здесь непростые места, и пятнадцать миль верхом — тяжелая поездка даже для того, кому не мешают путы на руках и ногах. Я хочу, чтобы со стороны мы выглядели как самая настоящая группа охотников, на случай если пролетит какой-нибудь шальной самолет. Итак, вы поедете с развязанными руками и ногами. У вас две самые тихие лошади, винтовки не заряжены. Я неплохой наездник и отличный стрелок. Джон — отличный наездник и неплохой стрелок. Сведения, которыми вы обладаете, нас интересуют, но не настолько, чтобы спасти вас от пули, если вы попытаетесь сбежать. Надеюсь, вам все ясно? — с этими словами он повернулся и ушел.

      — Говорю вам, это страшное недоразумение, — крикнула ему вслед Либби. Никто не обратил на её крик никакого внимания, и, помолчав, она обернулась ко мне и с кривой улыбкой сказала: — Ну что ж, я, по крайней мере, попыталась что-то предпринять.

     

      Глава 27

     

      Меня развязали и подвели к небольшой косматой гнедой кобылке с независимым и даже упрямым видом, что, как оказалось, вполне соответствовало её характеру.

      Если у меня и были глупые надежды на то, что мне удастся ринуться на ней вскачь, невзирая на пули Хольца, свистящие у виска, она быстро доказала их несостоятельность. Без хорошего прута, которым меня снабдили, я бы вообще не смог стронуть её с места. Ей хотелось лишь одного: встать посреди дороги и угощаться листьями и ветками.

      Костлявый жеребенок Либби проявлял больше рвения , зато плохо держался на ногах и постоянно спотыкался. Попытаться совершить побег на таком скакуне, особенно по сильно пересеченной местности, было бы чистой воды самоубийством.

      В противоположность нам двоим, возглавлявший процессию Джек гарцевал на статном жеребце, готовом скакать и скакать, да и замыкавший цепочку Хольц ехал на гнедом здоровяке, который то и дело покусывал изъеденный молью хвост моего транспортного средства.

      Впрочем, не в этом было дело. Даже если бы у нас с Либби были бы чемпионы чистокровной верховой породы, вряд ли мы выиграли бы скачку. Слишком уж не приспособлена была для соревнований трасса.

      Первый отрезок проходил через поросшие лесом горы, по каменистой тропе, служившей одновременно руслом небольшого ручейка. Затем — скалистый перевал и спуск вниз по берегу ещё одной речушки.

      Горы были плохи, но в долине оказалось ещё хуже. Если не считать моего арктического путешествия в Европе несколько лет назад, я не оказывался нигде ещё в такой сырости. Если мы не шлепали по лужам, ручьям, речушкам, то копыта лошадей с чавканьем опускались и поднимались из черной липкой грязи под зеленым травяным ковром — будь то открытые места или лесные массивы.

      Снова зарядил дождик, мы, обходя большую котловину, двинулись на север по длинной постепенно сужающейся долине, уходившей к покрытым снежными шапками горам. Почва не стала суше, а дорога — ровнее. Наконец мы подошли к коричневому болотистому озерцу, окруженному горами. Вокруг росли деревья и кусты, и лишь одна сторона оставалась голой — там, похоже, в свое время сошел оползень.

      Лошади, кое-как переступая разбросанные повсюду камни, перешли вброд то ли бухточку озера, то ли устье реки, а потом двинулись вверх по реке. Мы ехали минут пятнадцать, ещё раз перешли речку вброд и наконец остановились у лагеря. Несколько палаток и лошади, пасшиеся на лугу, окаймленном деревьями и заканчивавшемся у гор, составлявших восточную стену долины, которая в этом месте насчитывала пару миль в ширину. Самая большая палатка посредине была снабжена печкой с трубой, из которой шел дым. Из палатки нам навстречу вышел смуглолицый пожилой человек, вполне годившийся в отцы или даже деды покойному Питу.

      Он занялся лошадью Хольца. Джек спешился и взял под уздцы мою кобылку. Под пистолетом Хольца я сполз с седла и, поскольку не видел оснований поступать как-то иначе, подошел к лошади Либби и помог ей тоже слезть. Она прямо-таки свалилась мне в руки. Похоже, она не симулировала. Дорога была утомительной даже для женщины, неплохо умевшей ездить верхом, хоть и скрывавшей свои таланты. Впрочем, может, на этот счет я и ошибался.

      — Отведите их в палатку и свяжите. Я допрошу их потом, — сказал Хольц своим подручным. — Нет, погодите. — Он повернулся к нам. — Хочу сразу объяснить положение вещей. Удобства тут минимальные. Только крыша над головой, и то из брезента. Вы уже заметили, что стало холодать, ночью температура опустится ниже нуля. Чтобы выдержать холод, лучше плотно поесть. Кроме того, не мешают тут и одеяла. Все есть в наличии, но отпускается не бесплатно. Я понятно говорю?

      — А цена за это — информация? Какой-то ребяческий подход, мистер Вуд, — сказал я. Тот только пожал плечами.

      — Вы сильный человек, возможно, привыкший к трудностям. А что скажет мисс Мередит? Это разве ребячество?

      Она мрачно посмотрела на него, но промолчала. Она ехала впереди меня, я не видел её лица, и мне казалось ранее, что она неплохо переносит путешествие. Но теперь я видел, что выглядит она ужасно. Дело не в том, что она промокла и запачкалась в пути — я и сам не являл собой образец элегантности. Меня пугал её мрачный, жуткий, сломанный взгляд. Такие глаза мне приходилось видеть у людей, дошедших до предела. Такое не сыграешь. Мне это все сильно не понравилось.

      Я взял её за руку и повел в палатку, на которую указал пистолетом Хольц. Это и впрямь был не дворец. Вместо пола была земля, покрытая слоем опавших хвойных иголок, перегноя и прелых листьев. Хольц держал нас под прицелом, а Джек связал и толкнул внутрь. Я рухнул на землю. Когда я перевел дух, то услышал рядом всхлипывание. Это плакала Либби.

      Мне трудно было утешить её, будучи связанным, и потому я сказал:

      — Ладно, мы, по крайней мере, живы.

      — Извини, — с трудом проговорила она, — но я так не могу… Это нечестно!

      — Что нечестно?

      — Эта глушь. Это не моя стихия. Одно дело машины, бары, пентхаузы, но эта чертова лошадь… У меня все в волдырях. И ещё этот дождь. Я замерзла, промокла, у меня насморк. Учти, я не хочу замерзнуть тут до смерти. Ни в коем случае. Хватит, надоело! — Она фыркнула. — Извини, но что поделаешь. Если тебе. нужны героини Дикого Запада, ищи их в другом месте.

      — А если конкретнее, — сказал я. — Чего тебе надоело?

      — Я серьезно, — продолжала она. — К черту честь школы и все такое прочее. Я умываю руки. Они выбрали на эту роль не ту актрису. Я сделаю все, что они потребуют, ради теплого одеяла и сытного обеда. Даже если мне придется рассказать все, что я знаю. В том числе и о тебе.

      Именно это, собственно, я и ожидал услышать от нее, если она работала на Хольца. Я ещё раз напомнил себе, что она уже показала себя прекрасной актрисой, и не следует придавать большого значения её словам и слезам. И все же я почувствовал новые интонации. Слишком многое противоречило сценической задаче. Уверенность, что она связана с Хольцем, посетившая меня сегодня утром в Бивер-Крике, несколько угасла.

      Впрочем, я не видел особой разницы в том, проговорится ли она сейчас из слабости или уже сдала меня Хольцу, потому как работала с ним или на него. Так или иначе, этот человек скоро узнает, если уже не узнал самое главное: как меня зовут. Самое обидное заключалось в том, что я снабдил её этой информацией как раз тогда, когда это было вовсе не обязательно.

      Правда, пока Хольц не дал понять, что расшифровал меня, но это могло быть лишь элементом той игры в кошки-мышки, которую они так обожают. Я не сомневался, что он имел доступ к архивам, где хранились досье на меня. Узнав мое имя, он установит необходимое соответствие, если уже этого не сделал. Зная, на кого я работаю, он быстро поймет, с какой целью я здесь оказался.

      — Эй ты, встань! — услышал я голос. Это Джек сунул голову в палатку, и обращался он ко мне.

      — С удовольствием, если ты объяснишь мне, как это сделать.

      Он опустился на колени, развязал мне ноги.

      — Ладно, иди вперед, и без глупостей. В большой палатке, куда он меня отвел, было тепло и уютно. В железной печке горел огонь. Пожилой индеец что-то стряпал, и я вспомнил, что с раннего утра ничего не ел. В центре стоял стол — доски, положенные на козлы. Вместо стульев стояли чурбачки — кругляши от толстого бревна. Джек толкнул ногой один из таких чурбаков к столу и усадил меня на него, приложив излишние усилия.

      Мне он сильно не нравился, хотя следовало признать, что, несмотря на пухлость, он был не слабак. Кроме того, он уже не выглядел таким рыхлым в простой грубой одежде, которая заменила его псевдогородской наряд. Похоже, он вовсе не страдал от тучности, а просто уродился таким вот шариком.

      Хольц сидел напротив, через стол, на другом таком же чурбаке. Перед ним на столе расположились экспонаты: «магнум» 0,357 Нистрома с кобурой, охотничий нож, приобретенный мной в Принс-Ру перге, два черных ошейника. Было там и кое-что еще: винтовка с телескопическим прицелом, и коробка семимиллиметровых реминггоновских патронов «магнум». Теперь все у нас называется «магнум» — и винтовки, и пистолеты, и револьверы.

      — Итак, мистер Нистром? — спросил Хольц.

      — Это вопрос? — отозвался я. — Если так, то, пожалуйста, изложите его иными словами, и я подумаю, отвечать или нет.

      Джек двинул мне по голове кулаком, и я слетел с бревна. Я кое-как попытался сесть, но это далось мне с трудом, потому как руки у меня были связаны. Джек снова с силой усадил меня на «стул».

      — Не надо так разговаривать с мистером Вудом, — сказал Джек в назидание.

      Я молчал, тогда заговорил Хольц:

      — Один ошейник мы взяли у собаки, второй у ребят из фургона. Как вы, наверное, и сами знаете, они не имеют никакой ценности. Где настоящий ошейник?

      — Не знаю, — сказал я, после чего Джек снова двинул меня кулаком, и мы повторили предыдущий ритуал слетания со стула и усаживаний на него.

      Когда я снова сел на стул, я повторил:

      — Я правда не знаю.

      Джек снова занес свой кулак, но Хольц жестом остановил его.

      — Все, Джек, — сказал он.

      — Но, мистер Вуд…

      — Я сказал, хватит. Иди.

      Джек неохотно вышел из палатки. Индеец продолжал возиться у печки, не обращая на нас никакого внимания. Я смотрел на Хольца, напоминая себе, что он убил немало людей и среди них моего коллегу Кингстона. Впрочем, я не пылал к Кингстону особенной любовью, чтобы это что-то сильно меняло. Гладкие черные волосы и усики Кольца сейчас казались особенно фальшивыми. Скорее всего, это вполне его устраивало. Смысл грима в том, чтобы Хольца нельзя было узнать потом.

      Стоит сбрить две черные полоски над верхней губой, смыть краску с волос, выбросить дурацкие золотые очки школьного учителя — и никто, видевший его на Аляске, потом ни за что не узнает Хольца в его естественном облике. У него была белая грубая пористая кожа, как у многих выходцев из Восточной Европы. Глаза у него были серые, пристально вглядывавшиеся в меня. Внезапно он коротко хохотнул.

      — Вы довольны, мистер Нистром?

      — Доволен? Чем?

      — Просто вы, наверное, ждали такого допроса, и я не стал вас разочаровывать. — Я промолчал, и он продолжил: — Нас, конечно же, интересует собачий ошейник. Нам известно, что во всех пяти облатках дезинформация. Четыре из них были сфабрикованы молодыми людьми в их занятной лаборатории, а пятая — мною. Разумеется, я лично распорядился информацией, полученной от пятого курьера. Предыдущие материалы я получил от молодых людей. Они держали их в фургоне, в хитро встроенном сейфе, местонахождение которого я убедил их раскрыть.

      Он вытащил бумажный конвертик из кармана своей толстой шерстяной рубашки и высыпал себе на ладонь пять облаток из фольги.

      Мне не говорили, какие фокусы совершались в «лаборатории на колесах», но я сильно подозреваю, что это была обыкновенная подмена дисков, каковую можно осуществить в любом седане. Но, разумеется, в Вашингтоне привыкли действовать иначе. Хольц снова положил диски в конверт, а конверт в карман.

      — Убедили, — повторил я. — Если не секрет, кого же из двоих вы убедили? Хольц улыбнулся и сказал:

      — Глупый вопрос. Сразу видно, что из них двоих рыжебородый — более крепкий. Это делается самоочевидным, как только тебе начинают объяснять, что такое даром не пройдет. Ясно, что это не просто осел, но и слабак. Рыжебородый помалкивал, а его приятель надрывался, обещая нам страшные кары. Поэтому мы начали с него. Мы быстро его уговорили, и он рассказал нам все — или почти все.

      — Чего же он вам не сказал?

      — Он ничего не рассказал нам о вас, мистер Нистром. Что касается неодушевленных предметов, он был готов на все, а вот людей, как он выразился, предавать он не собирался. Тут уж возникал вопрос принципов. — Хольц издал короткий смешок и уставился на меня. — Эти молодые люди обожают рассуждать о принципах. Вы часом не страдаете от этого же недуга, мистер Нистром?

      — Нет, конечно. Я потерял последние принципы много лет назад. А что вас интересует?

      — Ошейник. Опять же из чистого любопытства. Хотелось бы знать, где он.

      — Честное слово, не знаю, — сказал я, и это было почти правдой. Я мог строить догадки, но все же это были лишь догадки.

      Хольц смотрел на меня с минуту, потом пожал могучими плечами.

      — Ладно, поверим. Ну, а как насчет вашего настоящего имени?

      — С удовольствием. — В конце концов, если он не узнает это от меня, то ему расскажет Либби. Я же могу, по крайней мере, заработать очко за откровенность. — Я Мэттью Хелм. А кодовое имя — Эрик.

      — Ну, конечно, я чувствовал, что тут что-то знакомое…

      Он замолчал. Наступило довольно долгое молчание. Пора бы ему, наконец, понять, что к чему. Мое профессиональное самолюбие получило удар. Я считал, что в кругах, в которых вращался Хольц, я был известен очень даже неплохо.

      — Да, я о вас слышал, — наконец признал он. Я промолчал, и Хольц продолжил: — Насколько я помню ваше досье, вы не занимаетесь контрразведкой. Что же вас сюда принесло?

      — Другой фирме понадобился двойник, чтобы заменить покойника. Им потребовался надежный агент ростом шесть футов четыре дюйма, вес сто девяносто фунтов, с голубыми глазами и светлыми волосами. Компьютер поднатужился и изрыгнул мое имя. Мне покрасили волосы, и вот я теперь Грант Нистром, к вашим услугам.

      Хольц не перебивал меня, но и слушал без особого внимания. Прищурившись, он смотрел на меня и, похоже, нутром почуял, с какой целью я здесь оказался. Я также понял, что он не станет действовать, подчиняясь этому голосу души, потому как и у него была своя профессиональная гордость.

      Самым естественным поступком для него было бы вытащить свой маленький пистолетик или зарядить пушку побольше и пристрелить меня на месте. Но если он решился бы на такое, я, расставаясь с жизнью, мог бы подумать, что он испугался агента по имени Мэтт Хелм. Или же он сам мог подумать, что боится меня, а это его не устраивало. Поэтому он решил не менять своей тактики. Что ж, у каждого из нас имеются свои слабости — будь то профессиональная гордость или собаки.

      — А дама? — осведомился Хольц. Я рассказал ему то, что услышал от Либби, пытаясь понять, как он на это отреагирует.

      — Она вроде бы работает на ту же фирму, к которой принадлежат рыжебородый и его разговорчивый приятель — они-то, собственно, и наняли меня сыграть роль. Кажется, её внедрили в вашу сан-францисскую сеть. Она завербовала для них Нистрома — настоящего Нистрома. Подвергла его сексуальной обработке, и это принесло свои плоды. Она держала его под своим контролем и выдаивала из него всю ту информацию, которую не могла получить, оставаясь надежным членом ячейки. Когда его убили, возможно, она-то и предложила найти ему замену-двойника, но это мои догадки. Она поехала на север по своему почину, чтобы помочь мне лучше отыграть спектакль. В Сиэтле, как вы, наверное, знаете, она весьма выручила меня.

      — Да, — сказал Хольц, — но наш человек Стоттман, кажется, не клюнул на это?

      — Нет, не клюнул, — согласился я, — но ему сразу удалось довести эту информацию до вашего сведения — через Пита. Я не могу назвать вам настоящее имя дамы — она мне его не сообщала.

      Хольц кивнул головой, похоже, удовлетворенный информацией. Потом на его лице появилась легкая улыбка.

      — Вы опытный профессионал — и все же легко попались, мистер Хелм.

      — Увлекся, — отозвался я, пожимая плечами. Тут он сказал очень странную вещь. Сказал тихим голосом, медленно:

      — Одиночество — страшная вещь, дружище. Я не знал, что на это ответить. Какое-то время мы молчали. Я слышал, как ночной ветер шелестит листвой деревьев. Брезент палатки заколыхался, потом все успокоилось. Старик индеец подбросил в огонь хвороста и загремел заслонками, чтобы жар не уходил впустую.

      — Однажды я оказался в тюрьме, мистер Хелм, — сказал Хольц. — Собственно, я бывал в тюрьмах не раз, но тогда это было сделано нами умышленно. Мне было поручено найти и успокоить одного заключенного. Сначала они посадили меня в одиночку — чтобы немножко понаблюдать. Тюрьма не отличалась чистотой и ухоженностью. Среди прочего там были крысы. Одна из них считала мою камеру своей территорией. Шли недели, и мы подружились. Это помогало коротать время. Однажды в камеру неожиданно вошел охранник. Моя подруга крыса за это время утратила страх перед человеком. Кроме того, она успела усвоить, что посетитель означает пищу. Крыса подошла к охраннику слишком близко, и тот прихлопнул её ногой — одним ударом. Он пришел специально, чтобы лишить меня того общения, которое у меня было. Я за это его убил.

      Я молчал. Вскоре Хольц заговорил опять:

      — Я ничего не мог с собой поделать, мистер Хелм. Я нанес один-единственный удар, и этого было достаточно. Это был удар, который мне в моей роли вовсе не полагалось знать. Меня сразу же расшифровали. Это чуть было не стоило мне жизни, ну и, разумеется, я завалил задание. А все из-за маленькой грязной крысы.

      Снова наступило молчание. Я по-прежнему не отвечал. Я был готов выслушать его до конца. Впрочем, я и так уже понял много. Я понял, откуда у него эта тихая грустная речь. Я понял, что имею дело с человеком, который слишком давно работает в нашей области. Он мягко сказал:

      — Я просто объясняю вам, почему я понял, что вы отзоветесь на вой собаки, после того как провели вместе неделю. У нас печальная неблагодарная работа, мистер Хелм, и мы вынуждены довольствоваться тем обществом, которое имеем, не правда ли? — Немного помолчав, он быстро продолжил: — Сейчас Джек отведет вас в вашу палатку. Если вы не попытаетесь сбежать, то доживете, по крайней мере, до прибытия самолета — завтра днем. Не исключено, что кто-то захочет задать вам или вашей спутнице дополнительные вопросы. Ваш спектакль доставил им немало волнений. Возможно, кого-то из вас даже захватят с собой для новых допросов, но я бы не очень на это рассчитывал. Спокойной ночи, мистер Хелм. — Я подошел к выходу, возле которого, словно по вызову, тотчас же вырос Джек. Тут Хольц снова подал голос: — Да, ещё одна мелочь.

      Он подошел ко мне и с легкой улыбкой сказал:

      — Я теперь вспомнил ваше досье. Пожалуй, мы заберем у вас ремень. Поскольку вы никуда не собираетесь, то у вас не будет проблем с брюками.

      Что ж, этого следовало ожидать. В наши дни фокус с ремнем может одурачить разве что дилетантов, а он при всей своей печали был кем угодно, но не дилетантом. Вернувшись в палатку, я рассказал Либби все, что ей полагалось знать. Нас накормили и дали нам кусок брезента вместо простынь и пару одеял. Мы тесно прижались друг к другу, чтобы лучше согреться, и лежали так, слушая, как дождь барабанит по крыше палатки.

      — Мэтт!

      — Да?

      — Он не спрашивал про ошейник?

      — Спрашивал. Я сказал, что не знаю, где он.

      — Наверное, он устроит мне утром допрос насчет ошейника, — вздохнула Либби. — Очень приятно… У тебя не появилось никаких гениальных соображений, как отсюда выбраться?

      — Нет, — сказал я. — Чего нет, того нет. Теперь, когда я лишился ремня, возможности мои и вовсе уменьшились. Правда, можно было как-то воспользоваться слабостью, выказанной Хольцем в нашей беседе, но пока я никак не мог подобрать к нему соответствующий ключик.

      Я лежал рядом с Либби и пытался понять, кто она такая на самом деле. Пообщавшись с Хольцем, я понял, что она не находилась с ним в контакте. Мое настоящее имя оказалось для него сюрпризом. Либби же узнала его несколько дней назад.

      Похоже, я вскоре заснул, потому что следующий момент, который я вспомнил, был связан с появлением в палатке чего-то похожего на снаряд, и что-то холодное и мокрое стало лизать мне щеку.

     

      Глава 28

     

      Пес был на седьмом небе от счастья. Наконец-то он снова меня нашел. Он облизал всего меня и принялся за Либби. Она пробудилась и ахнула.

      — Господи, что это…

      — Тес! — зашипел я. — Это всего-навсего Хэнк. Успокойся, Принц Ганнибал, а то сюда все сбегутся.

      — Он что, следовал за нами по пятам всю дорогу? — недоверчиво осведомилась Либби. — Вот это да! До этой бензоколонки отсюда миль сорок-пятьдесят… Ой, ну, убери его от меня.

      — Хэнк, лежать, — прошептал я псу. — Тихо, старина.

      Да, было чему удивляться. Хэнк проделал путь миль в двадцать по шоссе за нашими машинами, а потом почти ещё столько же по жуткой пересеченной местности, где было все — грязь, вода, болота, камни.

      Это было как в книжках. Лесси возвращается домой… Тут было от чего уронить слезу-другую. Друг человека проявлял себя с самой трогательной стороны. Я бы не поверил этому, если бы мне это рассказали, даже если бы Хэнк был ищейкой, специально натренированной на беглых каторжниках, но он не был ищейкой, он был натренирован на дичь. Но если кто-то и надеялся, что я клюну на такую сентиментальную наживку, я не собирался его разочаровывать,

      — Эй, что там происходит? — услышал я голос Джека. Я услышал, как он бежит к палатке. На раздумья времени не оставалось, и я принял решение. Приняв кое-как сидячее положение, я сказал:

      — Дичь, Хэнк! Дичь!

      Не существует команды, с помощью которой можно заставить охотничью собаку убраться из того замкнутого пространства, где его могут загнать в угол и убить. Его надо послать что-то принести, но даже в темноте я увидел удивленную морду Хэнка, никак не способного взять в толк, где тут может быть птица. Шаги Джека послышались уже у самой палатки.

      — Давай, беги, — сказал я. — Хэнк!

      Он был выучен таким образом, что его имя служило сигналом для старта. Недолго думая, пес ринулся туда, куда я указал рукой. Он выскочил из палатки, как раз когда Джек уже был совсем рядом. Я услышал, как он споткнулся и выругался. Затем раздался голос Хольца:

      — Что там происходит, Джек?

      — Собака, мистер Вуд. Та самая…

      — Ты рехнулся. Откуда ей здесь быть?

      — Ну, это что-то покрупнее белки и поменьше волка. Вон, глядите там, за поленницей. Если это не тот черный пес, я его съем сырым. — После небольшой паузы Джек добавил: — Ничего себе, проделал такой путь, чтобы разыскать хозяина. Ну что, будем его убивать?

      Но уже действовал синдром Лесси. Даже такой видавший виды человек, как Джек, поддался на фокус, считая само собой разумеющимся, что любой тренированный пес в состоянии сотворить чудо из телефильма и отыскать того, кому отданы безраздельно его собачьи симпатии. Хольц отозвался не сразу. Меня вдруг посетила надежда. Может, это и есть тот самый ключик, о котором я мечтал.

      — Ладно, — сказал Хольц, опять воскрешая в памяти эпизод с крысой. — Надо попробовать его поймать. Только сперва возьми винтовку и проверь наших гостей. Вдруг это трюк. И позови на помощь индейца.

      Джек сунул голову в палатку, быстро осветил нас фонариком и, убедившись, что мы на месте, исчез. То, что последовало дальше, сильно смахивало на комедию самого низкого пошиба. По крайней мере, об этом свидетельствовали звуки. Самое смешное, что они исходили от шайки бандитов, которые, не задумываясь, стреляют в людей, но тут был не человек, а чудо-собака, а разве можно стрелять в Лесси?

      Как я и надеялся, оказавшись на свободе, Хэнк сделался изворотливым, словно угорь. Он понимал, что против него выступают те самые люди, которые так плохо обошлись с ним утром — насадили на проволоку и оставили мучиться. Он сразу узнал их и не желал иметь с ними ничего общего, несмотря на то, что они пытались заручиться его расположением с помощью сочного куска мяса.

      Когда завертелась настоящая кутерьма, я выбрался из-под одеяла и подполз к задней стенке палатки. Затем я тихонько постучал связанными руками о брезент.

      — Кто-нибудь там имеется? — тихо произнес я.

      — Имеется, — услышал я голос, который связался у меня в памяти с рыжей бородой. — Осторожней, я сейчас разрежу палатку.

      — Вы один, Девис?

      — Нет.

      — Тогда скажите Ронни…

      — Это не Ронни. Они обработали его так, что нам пришлось оставить его в фургоне. Это девушка, мистер Хелм. Она оглушила тетку, которую приставили нас стеречь, и развязала нас. Она же подобрала собаку там, вде вы её оставили. Ее зовут Пат.

      Некогда было анализировать эти новости. Вскоре я услышал, как нож режет брезент.

      — Теперь, если вы протянете руки в дырку, я перережу веревки. Отлично.

      — Спасибо. Теперь, если вы не возражаете, я возьму нож. Скажите мисс Белман, чтобы она наблюдала за этим цирком и предупредила меня, если кто-то двинется в нашу сторону. Как у нас с оружием?

      — Они у нас все забрали, но я взял пистолетик у охранницы.

      — Держите его наготове, но в ход без моей команды не пускайте.

      — Ладно, — услышал я голос Хольца, — пусть побегает. Он далеко не убежит, пока хозяин здесь. Главное, не пускайте в палатку.

      — Внимание, — услышал я приглушенный голос Пат Белман. — Сюда идет человек в ковбойской шляпе. Наверное, решил проверить вас…

      — Я им займусь, — пообещал я. Мне и впрямь пора было заняться делом. — Пусть войдет. А вы спрячьтесь.

      Я лег рядом с Либби, накрылся одеялом. В руке я сжимал нож. Это был складной нож для бойскаутов — с консервным ножом, шилом, отверткой. Только штопора не было, потому как бойскауты не должны иметь никакого отношения к подобного рода вещам. Лезвие было длиной в два с лишним дюйма и не отличалось особой остротой. Я с грустью подумал о своем охотничьем ноже — как следует наточенный и смазанный, он лежал на столе в главной палатке.

      Джек откинул полог палатки и наставил на нас свой фонарик. Мне удалось заметить, что в левой руке у него винтовка с оптическим прицелом — вещь хорошая, но мало помогающая в темноте или когда надо стрелять чуть не в упор.

      Он посмотрел на наши головы, высовывавшиеся из-под одеял, потом наклонился и откинул одеяла. Тут я изловчился и ударил его в низ живота двумя ногами, прежде чем он успел вскинуть винтовку. Он издал странный звук, словно кузнечные мехи, и плюхнулся на задницу. Он и опомниться не успел, как я навалился на него и перерезал ему горло. Кто-то бежал к нашей палатке.

      — Стреляй в него, Девис, — крикнул я.

      Маленький пистолетик выстрелил трижды, и затем я услышал, как что-то свалилось на землю. Я схватил винтовку Джека и выскочил из палатки. Тут же я споткнулся о труп. Даже в темноте я разглядел, что это был не тот, кем я так интересовался, а старик индеец. Да, коренные жители Америки в последние дни ускорили процесс вымирания.

      В проеме палатки повара показался Хольц. В руках у него была точно такая же винтовка, как и у меня. Хольц прижал приклад к плечу, и я прицелился, вернее, попытался, но в такой темноте телескопический прицел не смог даже поймать цель. Я не видел даже перекрестье прицела. В отчаянии я бросился на землю, а Хольц выстрелил. Но он явно видел столько же, сколько я, потому как пуля полетела совсем не туда.

      Я попытался навести это дурацкое ружье, руководствуясь исключительно интуицией. Я заметил, что Хольц задумал то же самое, но все-таки расстояние было приличным, ярдов сорок, чтобы надеяться попасть таким вот образом. Мы оба слишком давно были знакомы с огнестрельными игрушками, чтобы палить наобум. Тогда Хольц вытащил откуда-то из-за пазухи свой пистолет, который в этих условиях был лучше, чем винтовка. Но тут грянул выстрел — стрелял Девис, — Хольц дернулся и бросился к своей лошади.

      Девис выстрелил ему вдогонку несколько раз, но без успеха.

      Хольц быстро отвязал жеребца, плюхнулся ему на спину без седла и пустил его вскачь. Я снова попытался навести на него винтовку, но в окуляре ничего не было видно — слишком плохое освещение! Когда Хольц скрылся за деревьями, я опустил винтовку и подошел к Девису, склонившемуся над индейцем. Мне показалось, что Девис сильно побледнел.

      — У него не было оружия, — сказал он. — Но вы… вы велели стрелять.

      В его голосе слышался укор. Я отозвался так:

      — Да, я сказал стреляйте, и вы выстрелили. И правильно сделали.

      Я вдруг подумал, что сегодня бойскауты — мальчик и девочка — выступили куда успешнее, чем два старых зубра — Хольц и Хелм. Я лишь перерезал глотку Джеку тупым ножом, который мне сунули в потемках. Хольц не сделал и этого. Ему удалось только спастись бегством, отделавшись если не одним испугом, то легкой раной. Да, пара зеленых юнцов и собака сделали большое дело. Пес подошел ко мне и виновато лизнул мне руку: он так и не сумел разыскать дичь, за которой был послан. Я погладил его по голове, мол, ничего, бывает.

      — О`кей, дружище, — сказал я. — По правде говоря, никакой дичи не было. Я пошутил. — Потом я посмотрел на Девиса и нахмурился: — А куда делась девушка? — спросил я.

      — Здесь! — ответила она сама. — Помогите мне с лошадьми, и мы пустимся за ним вдогонку.

      — В потемках? — осведомился я. — Нет уж, увольте. Мы угодим или в болото, или в засаду.

      — Вы что, хотите отпустить его на асе четыре? — в голосе Девиса опять зазвучал укор.

      — Он никуда не уйдет, — попытался я его успокоить.

      — Почему? Я его если и ранил, то легко.

      — Неважно, — отрезал я. — Он будет рядом. Подождем, когда рассветет.

      Я подумал о том, как Ганс Хольц скачет на лошади без седла с роскошным, но в темноте нелепым ружьем, предназначенным для убийства президента. Но до этого он должен был доделать свою шпионскую работу и передать товар, каковой был у него в нагрудном кармане рубашки. Он вряд ли умчится куда глаза глядят. Он не позволит, чтобы те, кого он ждал, угодили в западню.

      Настала пора старому профессионалу вроде меня показать, что и он способен сделать кое-что полезное, а не валяться в палатке, ожидая, пока его освободят подростки с собакой. Я попытался было понять, как сейчас работает мозг Хольца, и это оказалось нетрудно, потому что наши с ним мозги устроены примерно одинаково. Но мои размышления прервал злобный женский голос из палатки.

      — Эй, Мэтт, мне теперь что-лежать так всю ночь в обществе покойника?

      Девис двинулся было к палатке, но я сказал:

      — Спокойно. Развяжите ей нога, отведите в палатку, где печка, а потом опять свяжите. Проверьте, чтобы печка была теплая и у неё были одеяла.

      — Но как же…

      Меня раздражали и он, и Либби. Я пытался прочитать мысли Хольца, находившегося довольно далеко от меня, а они только мешали.

      — Действуйте, — сказал я Девису.

      — Но я подумал…

      — Ваши люди уверены в том, что ей можно доверять?

      — Да нет, но…

      — Никаких «но», — оборвал я его. — Пусть остается связанной.

      Это к проблеме таинственной Либби. Ей лучше тихо полежать, пока у меня не появится свободное время, чтобы разгадать её тайну.

     

      Глава 29

     

      В большой палатке было тепло. Приятно потрескивал хворост в печке, а керосиновая лампа уютно освещала желтым светом стол, на котором по-прежнему лежал лишь один экспонат — семимиллиметровая винтовка с оптическим прицелом. Один ошейник был на Хэнке, другой валялся на полу. Револьвер Гранта Нистрома был снова заткнут за ремень, который я вернул на его обычное место, а охотничий нож опять лежал в моем кармане. Но и нож, и револьвер мало помогали в этих гористых местах против снайпера с его винтовкой. Хольц был мастер своего дела, не сопляк с дробовиком.

      Если бы я мог подкрасться к нему на пару сотню ярдов и не получить пулю, я был бы счастлив, но сначала надо было найти его.

      — Мэтт, если ты сию же минуту не развяжешь меня, — сердито сказала Либби, — то я… я… — Ярость помешала ей докончить фразу.

      Она лежала недалеко от печки. Волосы её растрепались, и розовое личико неплохо смотрелось из-под одеял.

      — Ты в тепле, у тебя крыша над головой. Даже если бы тебя развязали, тебе все равно было бы некуда податься. Так что лучше помолчи. Дай мне немного пораскинуть мозгами.

      — Но это же просто курам на смех. Не думаешь же ты, милый…

      — Послушай, — сказал я устало, — ты только не обижайся на мою прямоту, но сейчас мне сильно не до тебя. Когда я разберусь с мистером Вудом, то займусь тобой. Может, я принесу тебе глубокие извинения. Может даже, позволю дать мне пинка. Но пока затихни.

      — Не знаю, что ты хочешь понять, тупо глядя на эту винтовку.

      Я тяжко вздохнул и вынул из кармана носовой и не очень чистый платок и стал его сворачивать в жгут.

      — Если ты настаиваешь, чтобы я обязательно вставил тебе в рот кляп… — начал я.

      — Мэтт, ты не посмеешь!

      Я встал было из-за стола, но снова сел, потому что в палатку вошла Пат Белман. В руках у неё была желтая коробка с патронами. Сперва меня охватила надежда, но вскоре я понял, что она маловата для семимиллиметровых патронов для «магнума».

      — Я нашла вот это в одной из палаток, — сообщила Пат.

      — А там нет семимиллиметровых?

      — Нет. Если вы видели такую коробку здесь, то он, значит, успел её прихватить с собою.

      — Ничего не попишешь, — вздохнул я. — Значит, зарядим два карабина — для вас с Лесом. Как он там с лошадьми?

      — Между нами говоря, он милый молодой человек, — усмехнулась Пат, — но наездник из него скверный. Пойду-ка вмешаюсь, пока он не распугал их всех.

      — Давай. — Она пошла к лошадям, а я встал и тоже вышел из палатки. Было холодно и морозно, но над восточным гребнем гор, окаймлявших долину, начало светлеть. — Пат! — окликнул я девушку.

      Она остановилась и обернулась. Я не видел выражение её лица — в темноте я мог разглядеть лишь спутанные светлые волосы и мальчишескую фигуру.

      — Да? — осторожно откликнулась она.

      — Спасибо, — сказал я. — Не знаю, зачем ты это сделала, худышка, но все равно спасибо.

      — Ну тебя к черту, — отозвалась Пат. — Это было даже интересно. Я получила огромное удовольствие, вытаскивая из беды великого безжалостного профессионала, который наделал глупостей, как самый простой смертный.

      — Ясно.

      — Все это скверный анекдот. Обе стороны хороши — и твоя, и того парня, который так спешно ускакал от нас. Или же обе стороны плохи. Я отправилась на Аляску, чтобы не маяться без дела. Я знала, что непременно что-нибудь веселенькое да подвернется…

      — Ясно, — снова сказал я.

      — Кроме того, я задолжала тебе — ты ведь отпустил меня тогда на все четыре стороны. Я не люблю оставаться в долгу. Теперь мы в расчете. Ну, пойду посмотрю, как там эти клячи. — Она повернулась, чтобы идти, но я снова заговорил, и она остановилась.

      — Еще один вопрос: пес действительно помог? Просто интересно…

      — Он нашел для нас две стаи куропаток и лося… Ну, он, конечно, помог, хотя разыскать вас было нетрудно — четыре лошади, мягкий грунт… Но вот когда мы добрались до места, он устроил неплохой отвлекающий маневр. Собственно, я на это и рассчитывала.

      Лихая девица, ничего не скажешь. Я смотрел ей вслед, когда она двинулась по лугу. Хольц забрал ту лошадь, которая оказалась на привязи. Остальных же стреножили и пустили пастись. Просто удивительно, как далеко может ускакать лошадь, даже если ей связать передние ноги. Ладно, это не моя проблема…

      Я занялся своей проблемой, которая, в сущности, не отличалась большой сложностью. В винтовке «магнум» было три патрона. Собственно, в патроннике мог быть и четвертый, но Джек не вложил его, потому как ехал верхом, а в таких случаях патрон в патроннике оставляют только глупцы, оптимисты или люди с самоубийственными наклонностями. Да и на стоянке так тоже не поступают, если не собираются немедленно стрелять. Похоже, Джек не предвидел неприятностей.

      Трех патронов должно было вполне хватить для винтовки с хорошо отлаженным оптическим прицелом. Вопрос только заключался в одном: успел ли Хольц как следует отладить эту винтовку? Похоже, главную он все же захватил с собой, а эта была запасной, которую он отдал Джеку. Хотелось бы знать, стреляло ли ружье туда, куда смотрело? Предположим, я поймаю цель в перекрестье — но означает ли это, что пуля полетит именно туда, а не куда-то еще?

      Я вздохнул, понимая, что все это чистая трата времени, и я просто пытаюсь убедить себя не расходовать понапрасну три драгоценных патрона. Есть один-единственный способ проверить, как стреляет винтовка, а именно — выстрелить из неё самому, независимо от того, какой великий снайпер мог стрелять из неё раньше. Выходить на охоту против суперснайпера Хольца, не проверив оружие, было бы чистейшим безумием.

      Тем временем настала пора готовить завтрак. Я занялся стряпней, слушая жалобы и ругательства Либби с пола. Теперь, когда я знал, что делать, они меня и вовсе не беспокоили. Когда совсем рассвело, я подошел к ней, наклонился и поцеловал.

      — Ну тебя, Мэтт, к дьяволу!

      — Ты очаровательное существо, — сказал я. — Только вот много говоришь. Веди себя хорошо.

      Взяв винтовку, я вышел из палатки, отрезал круглый кусок коры с одного из деревьев, отошел шагов на сто и потом прилег, приладил винтовку, загнал в патронник треть всех своих боеприпасов и тщательно прицелился. Когда же моя мишень попала в перекрестье, я выстрелил. Затем встал и подошел к дереву. Круглое отверстие чернело дюйма на три выше крючочка. Собственно, так и должно было поражать цель это оружие, если бы я стрелял по человеку с трехсот ярдов. Теперь я понимаю, что к чему.

      Я щелкнул затвором, выбросил стреляную гильзу, загнал в патронник новый патрон и поставил винтовку на предохранитель. Тут ко мне подбежали Девис и Пат.

      — Что случилось? — запыхавшись, проговорил Девис. — Кто там был? Мистер Вуд? Почему вы стреляли?

      — Я проверял винтовку, — пояснил я. — Она стреляет отлично.

      — Проверяли? При том, что у вас три патрона?

      — Теперь два. Зато я знаю, куда полетят пули, когда я нажму на спуск. Ладно, мне пора.

      — Куда вы?

      — Вот туда, — я показал на поросший лесом склон горы над озером, которое мы тогда миновали. — Если вы шли по нашим следам, то, наверное, проходили место, где случился оползень. Мистер Вуд сидит чуть выше. Он видит оттуда наш лагерь — возможно, как раз в этот момент он следит за нами и горюет, что находится так далеко. Но сейчас мы его не интересуем, потому как от нас ему пока нет никакого вреда. Ему важно удостовериться, что никто из нас не проберется назад в цивилизованный мир мимо его засады, чтобы сообщить кому надо о том, что днем прилетает самолет.

      — Самолет действительно прилетает? — спросила Пат.

      — Он, во всяком случае, в этом не сомневался, — сказал я. — Потому-то он и не играет в индейца в зарослях. Он мог бы упустить кого-то из нас. Он так и будет сидеть над оползнем и следить за лагерем, и держать под прицелом единственный выход — по крайней мере, единственный известный нам выход. Опять же он может попытаться уложить кого-то из нас, если мы начнем возникать, когда приземлится самолет. Он же надеется в последнюю минуту сесть в него и улететь с ценными материалами о береговой обороне в кармане.

      — А ты, значит, стоишь, размахиваешь руками и объясняешь, что готов предпринять? — удивилась Пат.

      — Он и так прекрасно знает, что я готов предпринять, — с улыбкой отозвался я. — Он знает, что я попытаюсь его убить. По крайней мере, он почти в — этом уверен. Но если он увидит, как я целюсь в него, отчаянно жестикулирую и открыто заявляю о своих намерениях, у него могут зародиться сомнения. Он может подумать, что я задумал что-то особенное, и будет теряться в догадках, что именно. Напряжение может немного помотать ему нервы. — Я посмотрел на Девиса и Пат и сказал: — А вы оставайтесь здесь. С мистером Вудом шутки плохи. От ваших карабинчиков, стреляющих на полторы сотни ярдов, толку мало, так что не тратьте попусту времени. И заодно не очень-то верьте этой даме в палатке. Возможно, она милейший, безобиднейший человек, но, кстати, Лес, вы хорошо знаете вашего шефа?

      — Мистера Риерсона? Отца Ронни? Ну, он человек скрытный. Даже сам Ронни, по-моему, плохо его знает…

      — Говорите, Риерсон? — Наконец-то я мог перестать называть их Смит-старший и Смит-младший, что казалось мне очень фальшивым. — Значит, вас не очень удивит, если окажется, что он возглавляет ещё одну организацию, куда более тайную и не брезгующую никакими методами?

      — Вы думаете, что он использует нас как ширму для чего-то другого? — нахмурясь, спросил Лестер Девис. Он замолчал, размышляя над услышанным. Затем пожал плечами. — Трудно сказать, мистер Хелм. Вообще-то, если бы он этим и занимался, мы бы узнали об этом в последнюю очередь…

      — Верно, — признал я. — Так вот Либби Мередит утверждает, что является его суперсекретным, глубоко законспирированным агентом. Она якобы ваша коллега, но из другой конторы. Может, так оно и есть. Но это надо доказать. Пока же пусть остается связанной. Вы же приготовьте лошадей и ждите меня.

      — Сколько вас ждать? — подала голос Пат Белман.

      — Пока не услышите стрельбу, — ответил я. — А потом накиньте ещё полчаса. Если к тому времени я не вернусь, то я не вернусь никогда, и вы будете действовать самостоятельно.

     

      Глава 30

     

      Утро выдалось погожее, что как раз меня не радовало. Мне больше были бы на руку вчерашний дождь и туман. Увы, сейчас небо было голубое, ярко светило солнце и видимость была отменной. Но раз я не в силах изменить погодные условия, оставалось лишь как-то заставить их работать на меня. Я двинулся на своих двоих в ту сторону, куда недавно ускакал на лошади Хольц. Я сильно напоминал сам себе Гайавату, принюхивавшегося к следу оленя.

      Если Хольц и впрямь находился там, где я думал, и если он вычислил, что я выслеживаю его, с моей стороны не было никаких возражений. В конце концов, что ещё я мог делать? Но если он хотел думать, что я лишь делаю вид, что выслеживаю его, то опять-таки на это была его добрая воля.

      Например, если он прочитал в моем досье, что я неплохо ориентируюсь в сложных условиях, то он может начать теряться в догадках, а не собираюсь ли я вернуться в цивилизованный мир за подмогой по какой-то другой тропе или вовсе без тропы. Беспокойство заставляет человека ворочаться и шевелиться, а такого человека легче выследить, чем того, кто пребывает в полнейшем спокойствии и сидит себе, не зная печали, в укрытии. Уж лучше гоняться за Хольцем по горам, чем пытаться выкопать его из засады.

      Идти было приятно, разминая мускулы, изгоняя из тела неприятные воспоминания о вчерашних побоях. Конечно, можно было бы немного лучше одеться для такой работы — ковбойские сапоги, каковых требовала роль Нистрома, были слишком легкими для лазания по камням и недостаточно бесшумными, чтобы подкрадываться к «объекту», — но в целом у меня не было ощущения, что я дал противнику большую фору. По крайней мере, из нас двоих если кто и был ранен, то именно Хольц. И опять же я не предавался терзаниям насчет того, какая одинокая и печальная у меня работа, хотя я свалял дурака и попался на удочку в том эпизоде с Хэнком.

      Я отошел от лагеря на приличное расстояние, но все равно слышал протесты Хэнка. Ему не нравилось сидеть на привязи, и он во всеуслышание заявлял об этом. Наконец горный выступ отрезал звуки и шумы лагеря, и я остался один на один с легким ветерком, который причинил бы мне немало хлопот, если бы я выслеживал лося или оленя.

      Первые признаки жизни в глуши я заметил довольно скоро. Почуяв мой запах, впереди меня двинулась напролом по чаще лосиха. Это подействовало мне на нервы, да и когда у меня из-под ног с шумом выпорхнул веселый выводок белых куропаток, я тоже не обрадовался. Даже заметив лошадь Хольца, привязанную к дереву на опушке, я не пришел в восторг. Когда ты вышел на охоту за зверем, который может отстреливаться, все, что шевелится, вызывает у тебя неприятные ощущения, даже если это всего-навсего лошадиный хвост. Прежде чем карабкаться по склону, я немного поразмышлял о лошади. Конечно, она могла быть оставлена на виду в качестве приманки, но все же скорее всего, Хольц просто вынужден был бросить её, так как решил углубиться туда, где на лошади было не проехать. Потом я начал осторожное восхождение. Большой гнедой жеребец был рад видеть человека. Я отвязал его и отпустил на волю. Рано или поздно он вернется в лагерь. Рано или поздно Хольц увидит его и поймет, как далеко я забрался. Затем он начнет размышлять, почему я не скрывал своих намерений и дал знать о своем прибытии.

      Следов никаких видно не было. Хольц появился здесь, когда стоял мороз. Я и на лошадь-то натолкнулся лишь потому, что двигался, ориентируясь по ландшафту и пытаясь вычислить маршрут, которым всадник мог бы воспользоваться в темноте. Но теперь, когда лес остался позади, мне вообще стало не по чему ориентироваться. Мне понадобился час, чтобы добраться до распадка, по которому удалось обогнуть гору, выходящую на озеро и лагерь. Подъем был крутым, местность — открытой, и с этой высоты я разглядел наконец-то, что мне вчера показалось осенним снегом на вершинах, — то были самые настоящие ледники.

      Светлые же точки, маячившие на горном склоне передо мной, при ближайшем рассмотрении оказались горными козлами. Завидя меня, они быстро исчезли, двигаясь с такой легкостью, словно гуляли по ровной лужайке, а не по каменистому склону в сорок пять градусов. Самое неприятное тут заключается в том, что я пересекал открытые места не так быстро и не так ловко как они и представлял собой отличную мишень для любого желающего со снайперской винтовкой. Но выстрелы так и не прогремели.

      Полагаясь исключительно на интуицию, я описал более широкий круг, чем Хольц — если он и впрямь совершил это восхождение, — чтобы занять удобную позицию над озером и тропой. Затем я стал двигаться в обратном направлении, полагая, что окажусь в той же долине, какую недавно покинул, но вместо этого я оказался в маленьком каньоне с отвесными стенами, и мне пришлось порядком потрудиться, спускаясь вниз. Я не прочь путешествовать на своих двоих по холмам и долам, но альпинист из меня плохой, особенно в такой обуви. В конце концов, я достиг дна ущелья, съехав на заду с немалым ущербом для нистромовских брюк. Потом я некоторое время двигался по руслу ручья, перебираясь через поваленные деревья и валуны, и вскоре увидел тот самый водоем, который меня интересовал, — внизу и справа, именно там, где я и хотел его видеть. Я осмотрел винтовку, надеясь, что она выдержала путешествие лучше, чем мои руки и колени, не говоря уж о копчике.

      Дальше я двигался неспешно и с большой осторожностью. Я двигался, пригнувшись, в зарослях, пока не оказался неподалеку от того места, где скорее всего и находилось укрытие Хольца. Дальше продвигаться было очень небезопасно. Я снял свои сапоги, заткнул их за пояс и проделал последний отрезок в гору уже босиком, вернее, в носках. Впрочем, я куда чаще использовал при подъеме руки и колени, а иногда, когда того требовал рельеф, и вовсе полз на животе.

      Мне пришлось порядком потрудиться, но когда я добрался до нужного места, то понял, что усилия мои не пропали зря. Укрывшись в лощинке, поросшей кустарником и высокой травой, я мог видеть и само озеро, и каменистые останки оползня. Я был уверен, что там рано или поздно появится Хольц. От меня до этих камней было двести пятьдесят ярдов — вполне приемлемое расстояние, учитывая свойства позаимствованной мною винтовки. Правда, я не видел лагеря, его скрывал выступ горы, но в отличие от Хольца мне не нужно было держать его под наблюдением. По крайней мере, мне так казалось.

      Тем не менее, именно в лагере и произошли какие-то непредвиденные события. Часа через два напряженного ожидания я услышал, как оттуда донесся звук одиночного выстрела, усиленный горным эхом. Я потянулся за винтовкой — довольно бессмысленный жест, надо сказать, учитывая расстояние и все прочее. Я вдруг испытал неприятное ощущение неудачи. Как и в случае с Либби, я почувствовал, что мои аналитические усилия пошли не по тому направлению. Возможно, Хольц повел себя совсем не так, как я предположил.

      Вместо того чтобы послушно сидеть на горе и ждать, пока я его не обнаружу, он, видать, пробрался назад в лагерь, где я как раз его и не ждал. Теперь он небось расправлялся со слабейшими из нашей команды, радуясь тому, что я оказался совсем в другом месте.

      Я начал было подниматься, затем снова опустился на землю. Я потратил немало времени и сил, чтобы занять эту позицию, и покинуть её означало бы провалить эту операцию. Я все равно не мог тотчас же перенестись в лагерь и оказать помощь тем, кто в ней нуждался, а потому прилег и стал вслушиваться. Вскоре я услышал новые выстрелы: на сей раз пять выстрелов один за другим — словно автоматная очередь. Я понял, что это была не обычная винтовка, способная сделать четыре выстрела, а карабин, причем в руках эксперта.

      Я вздохнул и затаился, надеясь скоро выяснить, что же случилось. Выстрелы не повторились, и на какое-то время все стихло. Затем я увидел одинокого всадника, переправлявшегося через речку у лагеря. Вернее, всадницу. Правда, с такого расстояния я бы не смог разглядеть по-настоящему ни лица, ни фигуры, но фигурка была одета в желто-коричневое. Пат Белман была в джинсовом костюме. На Девисе были джинсы и зеленая куртка, на Хольце клетчатая шерстяная куртка лесоруба.

      Глядя на скачущую Либби и думая, как же ей удалось это сделать, я совсем забыл о человеке, ради которого проделал этот путь в несколько тысяч миль. Краем глаза я вдруг заметил какое-то движение наверху, там, где каменистый склон превращался в отвесную стену. Некоторое время я внимательно вглядывался в те камни, но ничего не увидел. Затем возник Хольц — он двигался по диагонали в моем направлении. Он, судя по всему, укрывался гораздо выше того места, которое я мысленно отвел для него, и, стало быть, не смог увидеть, как я пробрался сюда. Может быть, психологическая атака, устроенная мной, принесла свои плоды. Он слишком разнервничался и не смог усидеть на одном месте. Спускаясь, он хромал, опираясь на винтовку, как на костыль. Правое бедро у него было обмотано окровавленным носовым платком. Он явно спешил. Оставив все предосторожности, он устремился к тому самому месту, где, по моим расчетам, и должен был находиться изначально, но все равно он был ещё слишком далеко, чтобы можно было стрелять. Кроме того, имея лишь два патрона, я не собирался рисковать, стреляя по движущейся цели. Рано или поздно он остановится.

      Либби же тем временем поравнялась с озерцом. Далеко сзади я увидел Девиса. Он как раз переправлялся через речку, нещадно нахлестывая ту самую тихоходную кобылку, на которой я уже имел удовольствие проехаться. Я не стал размышлять о том, что же произошло между ними в лагере, и переключил все свое внимание на Хольца.

      Он тем временем, скользя и оступаясь, добрался до верхушки оползня, после чего скрылся из вида. Похоже, среди камней образовалось укрытие, которого мне отсюда не было видно. Короче, я остался без Хольца. Тогда я навел винтовку на камни, у которых видел его в последний раз, и погрузился в ожидание.

      Либби начала преодолевать оползень, оказавшись как раз под засадой Хольца. Она ехала на том самом здоровяке-жеребце, который принадлежал покойному Джеку. Несмотря на уверения, что она чуть было не умерла вчера в седле, она держалась на лошади с уверенностью бывалой наездницы. Она оставила свою шинель и в руке держала карабин.

      Жеребец осторожно пробирался между камней, а Либби то и дело оглядывалась. Она явно слышала стук копыт кобылки Девиса. Хольц не подавал признаков жизни. Я не знал, что он задумал, и мне некогда было предаваться раздумьям на этот счет. Либби же преодолела каменную преграду и уже была недалеко от деревьев, когда раздался выстрел, и её жеребец упал.

      Я успел заметить, что Либби откатилась в сторону, по-прежнему не расставаясь с карабином, но теперь основное мое внимание было приковано к окуляру винтовки в четырех дюймах от моего глаза. Внезапно в перекрестье прицела появился мой объект. Хольц высунулся из укрытия и, опершись на валун, целился куда-то вправо. Похоже, он не мог стрелять в том направлении из укрытия. Я понял, что он выжидал до последнего, чтобы в поле его зрения оказалась не только Либби, но и Девис. Теперь он высунулся, чтобы разобраться со второй мишенью.

      Я глубоко вдохнул, потом сделал полувыдох и мягко нажал на спуск, позволяя винтовке, так сказать, произвести выстрел самой, когда она придет в состояние боевой готовности. Выстрел получился очень громким и отдача внушительной. «Магнумы» — будь то ружья или пистолеты — не отличаются нежностью. В двухстах пятидесяти ярдах от меня неподвижно лежал Хольц. Потом он вдруг исчез, как сквозь землю провалился, а винтовка осталась лежать на камне, который он использовал для опоры.

      Я встал и бросился бегом к камню, не спуская глаз с темной дыры, в которой он исчез. Я быстро забрался по склону, пытаясь отыскать угол, с которого увидел бы дно впадины. Наконец я заметил Хольца внизу — он лежал, не подавая признаков жизни.

      Когда расстояние между ним и мной сократилось до сотни ярдов, я остановился и присел на колено. Сидя стрелять удобнее, чем стоя, а лежа — удобнее, чем сидя. Но я не мог опуститься ниже, не упустив из вида цель. Я тщательно прицелился и нажал на спуск. Я истратил последний патрон.

      Распростертая на камнях фигура вдруг внезапно как бы воскресла. Хольц приподнялся и, особенно не целясь, стал стрелять в моем направлении из пистолета, который оказался у него в руке. Теперь уже я распластался на земле и слышал, как свистят пули. Две из них вонзились в землю неподалеку от меня, слева. Затем у Хольца кончились патроны. Он снова упал, и я упустил его из вида. Сжимая в руке мой собственный револьвер, я двинулся в последнее наступление. У меня ушло на это добрых пятнадцать минут. Впрочем, я напрасно так старался.

      Когда я подобрался к Хольцу, он был мертв. В руке он сжимал пистолет с пустой обоймой. Итак, человек по имени Кингстон был отомщен, если это кого-то могло порадовать, а другой, гораздо более важный американский гражданин, личность которого ещё не была установлена, избавился от неприятной перспективы получить этой осенью пулю — по крайней мере, от Ганса Хольца. В общем, если угодно, то я одержал победу. Я забрал конвертик с дисками из кармана его рубашки, обойму с патронами из кармана его пиджака и ключи от машины из кармана его брюк. Я подобрал винтовку Хольца и пошел, оставив его в одиночестве.

     

      Глава 31

     

      Палатка с очагом выглядела так, словно её обстреляли из пулемета. Я посмотрел на Девиса, и тот уныло кивнул, а потом откинул полог, давая мне возможность войти. На столе лежала знакомая шинель, и что-то ещё виднелось из-под одеяла, у печки.

      Я сбросил с плеча обе винтовки — теперь они мне были не нужны, но не оставлять же без присмотра хорошее оружие на улице! Затем я подошел к одеялам и, откинув одно из них, увидел Пат Белман. Разумеется, она была мертва. Я так и не узнал всего, что хотел бы, о женщине по имени Либби Мередит, но мне было ясно уже давно: она не из тех, кто промахивается.

      Не глядя на Девиса, я тихо произнес:

      — Неплохая стрельба для дамы, связанной по рукам и ногам. Как же это она уговорила вас развязать ее? — Девис пристыженно уставился в пол и молчал. Тогда я продолжил: — Ладно, можете не говорить. Я и так догадаюсь. Она решила немножко пошантажировать вас. Она сказала, что если вы её не развяжете, то она умрет от голода — или же испачкает свое исподнее прямо у вас на глазах.

      Второй вариант, кажется, вполне соответствовал действительности, судя по тому, как дернулись лицевые мускулы Девиса. Я открыл было рот, чтобы сказать что-то саркастическое вроде того, что пожертвовать жизнью одной женщины, чтобы спасти почки другой, не представлялось мне удачной операцией, или что люди, бывало, ходили в уборную со связанными руками, но потом я решил промолчать.

      Итак, они развязали Либби, и Пат Белман отправилась вместе с ней за кусты. Разумеется, она тактично отвернулась в нужный момент, потому как даже если ты женщина, то все равно некрасиво смотреть, как другая женщина справляет естественные надобности. Этой секундной паузы Либби хватило, чтобы завладеть карабином Пат и выстрелить в неё один раз, а потом осыпать градом пуль палатку, чтобы не дать возможности Девису выбежать и помешать её побегу.

      Я посмотрел на бледное лицо Пат и вспомнил берег реки Колумбия далеко на юге, раннее утро и красавицу форель. Я также вспомнил собаку Моди, которую так и не увидел. Что ж, конечно, Пат предстояло держать ответ за соучастие в убийстве, и нам бы пришлось порядком попотеть, чтобы отвести от неё большие неприятности, даже несмотря на то, что она нам впоследствии сильно помогла. Лично я был готов поработать в этом направлении или, по крайней мере, убедить поработать тех, кто обладал гораздо большим влиянием в соответствующих кругах, чем я.

      — Мистер Хелм! Послушайте!

      Я прислушался и услышал нарастающий гул. Я посмотрел на часы. Еще не было, видно, и двенадцати. Что ж, Хольц не уточнял, когда именно днем должен прилететь самолет. Самолет дважды облетел вокруг озера, явно ожидая какого-то условного знака. Не получив такового, он развернулся и улетел туда же, откуда и прилетел. Девис записал его номер и прочие приметы.

      Когда самолет растаял в небе, мы с Девисом сели на лошадей и, сопровождаемые довольным Хэнком, двинулись в путь. Вскоре мы миновали труп жеребца у озера. Разумеется, тела Хольца видно не было, но я ощущал его незримое присутствие. Грустное и одинокое присутствие. Двинувшись дальше по тропе, мы время от времени замечали следы женских ботинок на влажном грунте.

      Я, конечно, принял все необходимые предосторожности, но в общем-то понимал, что Либби сейчас не до нас. Она выпустила шесть из семи зарядов карабина в лагере. Будучи профессионалом, она вряд ли решилась бы потратить один патрон против двоих вооруженных мужчин.

      Так или иначе, нас никто не атаковал, а потом следы перестали нам попадаться. Возможно, услышав наше приближение, Либби решила пропустить нас вперед. Однажды Хэнк повел себя довольно странно, но я свистнул ему, и сказал «к ноге!», и держал его при себе с добрую милю. В шестом часу мы оказались на шоссе, где нас уже ждали. Похоже, молодой Смит, а на самом деле Ронни Риерсон, — вызвал по рации подмогу, когда Пат и Девис отправились мне на выручку. Наше появление прекратило дебаты насчет того, следует ли отправлять вторую спасательную группу или нет.

      Это были люди из чужой фирмы, и у них были свои проблемы. Я выполнил то, что мне поручили, хотя для этого потребовалось слишком много везения и помощи самых разных людей, но, так или иначе, дело было сделано, а это главное. Я вручил людям Девиса конвертик и со скромным видом выслушал их поздравления и слова благодарности. Беседа наша стала затягиваться, и я, несколько раз взглянув на часы, наконец отвел Девиса в сторону.

      — Мне нужна машина, — сказал я. — У меня забрали ключи от машины Хольца, да к тому же мне не вытащить её из этой пробки. Добудьте мне что-нибудь на четырех колесах. Если хотите, можете поехать со мной.

      — А куда мы, собственно… — начал было он, но осекся. — Ладно, но если вас интересует эта самая Мередит, то ею уже занимаются…

      Я воздержался от ответа, хотя мне очень хотелось напомнить, что опека Либби Мередит требует усилий слишком большого количества таких бойскаутов, как они — и юных и пожилых. Я снова посмотрел на часы, высчитывая, насколько двое верховых, двигающихся со скоростью три мили в час, опередят женщину, идущую пешком со скоростью две мили в час. Получилось, что у нас в запасе минут сорок.

      — Может быть, — сказал я, — но мне все равно нужна машина. Поехали.

      Нам потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до Энтлерс-лодж. Вряд ли кто-то опознал бы мою машину, но на всякий случай я поставил её в укромном месте. Затем мы с Девисом устроились в тех самых кустах, где меня вчера поджидала засада, когда я помчался вызволять Хэнка.

      Кусты покрывали почти весь холм до самой бензоколонки с её туалетами. Мы подобрались как можно ближе к ним и улеглись на мох и прелые листья. Вскоре моя одежда стала пропитываться влагой, но надо отдать должное моему партнеру, он умел лежать тихо.

      Прошло двадцать минут, потом ещё двадцать, и ещё двадцать. Либби запаздывала. Впрочем, путь у неё был неблизкий, да к тому же нужно было договориться с партнерами. Так что вряд ли следовало осуждать её за медлительность. Она явилась, когда уже совсем стемнело.

      У одной из колонок остановился большой автомобиль. Либби вышла из правой дверцы и направилась в туалет. Она, конечно, сменила свой желто-коричневый вельветовый ансамбль — после таких приключений он слишком помялся и запачкался, чтобы в нем можно было появляться на людях, не привлекая всеобщего внимания. На ней были свежие брюки и толстый свитер, но выглядела она усталой. Ей не помешали бы ванна, косметический салон и часов двенадцать сна. Однако, несмотря на слезы и признание в полной изможденности, сделанное ею вчера, сегодняшние приключения не подкосили её. Она ушла от погони, она вступила в контакт с руководством, и теперь она выполняла финальную стадию операции.

      Во всяком случае, я надеялся, что за рулем машины сидел человек, на которого она работала. Я не мог разглядеть его лица, когда он вышел из машины и стал отдавать распоряжения работнику бензоколонки — слишком уж темно было вокруг. Он подошел к двери туалета с надписью «Мужской». Тут он взялся за ручку двери и задержался, потому что дверь женского туалета открылась и на улицу вышла Либби. В руке у неё был собачий ошейник, с которого она стряхивала воду.

      — Вот, прошу, мистер Су, — сказала она так, что мы расслышали её слова без особого напряжения. — Черт, ну почему они ставят такие большие бачки? — Она стала выжимать рукав свитера, низ которого основательно промок.

      — Вы уверены, что это настоящий? — спросил её Су. — А то слишком много развелось разных фальшивок…

      — Четыре диска в нем настоящие. Можете не сомневаться. А вот последний, пятый был фальшивый. Этот самый Вуд так и не передал настоящий товар. Во всяком случае, сильно сомневаюсь, что он использовал в качестве приманки не подделку.

      — Жаль. Было бы куда лучше, если бы мы получили полный набор. Но вы выступили отлично.

      Человек обернулся, и я увидел знакомые китайские черты — мы уже встречались на Гавайях. Теперь мне все стало ясно. За пятьдесят тысяч мистер Су нанял юных дилетантов, каковым вменялось в обязанность убить человека и заменить его другим. Все это подготовила Либби, которую Су внедрил в русскую шпионскую сеть в Сан-Франциско. Похоже, настоящий Нистром вовсе не находился всецело под влиянием Либби, как она утверждала, а потому она и решила отправить его на тот свет и заменить двойником.

      Но в Сиэтле она увидела меня и решила, что я подхожу для этой роли лучше, чем подготовленный ими двойник. Она надеялась войти ко мне в доверие и получить весь товар прямо от меня. Это сделало лишним Нистрома номер три, а также Пат Белман с её дружками, которые и так с самого начала выказали свою неумелость. Прикрываясь разговорами о мести, Либби натравила меня на них, чтобы не оставлять лишних свидетелей. В этом мне, кстати, сильно помог мистер Су: он дал им такие инструкции, которые лишь ускорили их печальный конец.

      Когда Либби и мистер Су проследовали к своей машине, Девис стал проявлять признаки беспокойства.

      — Но разве мы не будем?… — начал он.

      — Задерживать их? — докончил я за него. — Но с какой стати?

      — Но она же убийца.

      — С ней разберутся, — отозвался я. — Вы же знаете, что в ошейнике. Вы сами это испекли. Неужели вам хочется, чтобы труды ваши пропали зря? Ну, если эта информация не попадет к русским, то почему бы ей тогда не оказаться у китайцев? Вы думаете, эту даму погладят по головке, когда выяснится, что ей всучили фальшак?

      Девис промолчал. Большой автомобиль благополучно отъехал, а я вспомнил, как женщина в отеле Сиэтла ранним утром говорила мне, что в Москве не очень церемонятся с неудачниками. Я надеялся, что в Пекине к ним относятся точно так же. Впрочем, надеялся ли я?

      Город Анкоридж оказался на удивление большим и цивилизованным, учитывая то, через какие дикие места я добирался до него. Я остановился в шикарном отеле, названном в честь того же самого капитана Кука, о котором я столько слышал на Гавайях. Что ж, он успел неплохо попутешествовать. Из окон своего номера я видел бескрайние жилые и деловые кварталы, а также пустыри — результат недавнего землетрясения, — они теперь были превращены в автостоянки.

      — Хорошо, сэр, — сказал я в трубку. — Буду. Только один последний вопрос.

      — Да, Эрик?

      — Теперь, когда эта совместная работа с вашими друзьями закончилась, не могли бы вы мне сказать, что это за СЗБС?

      — Вам действительно это обязательно знать, Эрик? — ровным голосом осведомился Мак.

      Я скорчил рожу телефону. Старое-престарое клише, смысл которого состоит в том, что даже стопроцентная надежность и особый вид деятельности сами по себе не являются основанием для того, чтобы правительственный служащий получал какую-то секретную информацию, не имеющую прямого отношения к его конкретной работе. В некоторых официальных учреждениях Вашингтона тебе ни за что не скажут, как пройти в буфет, если ты не представишь неопровержимые доказательства того, что не ел шесть часов и умираешь с голода.

      — Ну вас к черту, сэр, — сказал я. — Мне нужно было открыть те штучки, взять лупу и все самому узнать.

      Сухой смешок Мака прокатился по проводу длиной в несколько тысяч миль.

      — Я просто передаю вам точь-в-точь слова, которые услышал в ответ на этот же вопрос. Должен, кстати, сказать, что наши недавние партнеры, хоть и довольны результатами, передали мне, что считают ваши методы недопустимыми. У меня сложилось впечатление, что они вряд ли в дальнейшем пожелают снова прибегнуть к вашим услугам.

      — Какой ужас! — отозвался я.

      — Другой реакции я и не ожидал. Но крепитесь. И если вы, словно покойный Хольц, начнете размышлять над тем, до чего же одинока и печальна жизнь секретного агента, пожалуйста, сразу же сообщите мне об этом. У вас и на этот раз возникли немалые трудности без подобного лишнего груза.

      — Слушаюсь, сэр.

      Я положил трубку и ещё раз скорчил рожу телефону. Затем я велел Хэнку быть умником, надел пальто, шляпу и вышел, чувствуя себя как-то неловко без прежней униформы. Ковбойские сапоги быстро делаются твоей неотъемлемой частью. Я сел в такси и поехал в больницу на другом краю города — пикап с прицепом вернули нам целым и невредимым, но столь длительное путешествие потребовало хорошего техосмотра.

      Медсестра за конторкой назвала мне номер палаты. На пути мне попались мистер Смит, то бишь мистер Риерсон-старший, и Девис.

      Риерсон мрачно и грустно посмотрел на меня, кивнул и прошел дальше. Сейчас у него был вид человека, которому непросто управлять одной секретной службой, не то что двумя. Девис остановился и сказал:

      — Извините, но Ронни уже вряд ли выдержит ещё одного гостя, но я думаю, он оценит вашу работу…

      — Я пришел сюда не к Ронни, во-первых, и сильно сомневаюсь, что мой визит так уж его обрадовал бы, во-вторых. Лучше скажите, как вел себя старик — был ли суров и непреклонен или суров, но снисходителен.

      — Ну вас к черту, — буркнул Девис.

      — Ну что с того, что Ронни не выдержал и раскололся, — продолжал я. — Стоит ли делать из этого трагедию? Любой человек заговорит, если кто-то очень постарается его к тому вынудить. Просто одни люди выносливей других, вот и все. Существует один способ решить проблему: если человек обладает действительно сверхсекретной информацией, надо давать ему капсулу с ядом на случай, если его сцапают. А если в информации особой важности нет — как было в данном случае, — пусть себе поет, как птичка. Зачем делать из всех подряд героев, которые молчат как рыбы, что бы с ними ни вытворяли, — это же кино! Так и передайте это Ронни от меня. А заодно и его папаше, хотя он, конечно, за это вам не скажет спасибо. — Помолчав, я окликнул его. — Девис!

      — Да, сэр.

      — Если вам когда-нибудь наскучит играть в разведчиков и бойскаутов с этими затейниками, обожающими киноштампы, можете позвонить по одному вашингтонскому телефону, — и я протянул ему бумажку с номером, но он поглядел на меня и сказал:

      — Вроде бы я должен чувствовать себя польщенным, но чего нет, того нет. Но если кто и спасет этот мир, мистер Хелм, то люди, которые сохранили ещё кое-какие наивные представления, а не такие, как вы. Поэтому, с вашего позволения, я лучше останусь разведчиком-бойскаутом.

      Я ухмыльнулся сам себе. Что ж, я сам напросился на такой отпор.

      — Ладно, дружище, не буду лишать вас иллюзий. Только хорошенько следите за ними, а то одна такая иллюзия убила девицу Белман. Причем не понарошку.

      Это был удар ниже пояса, и мне не следовало так поступать. Я отвел глаза от Дениса, у которого сделался вдруг жалкий вид, и быстро пошел по коридору. Затем я постучал в дверь палаты и, услышав женский голос, вошел. Мак сказал, что с ней круто поработали, но внешне все выглядело не так уж скверно.

      — Привет, Просто Эллен, — сказал я. — Один человек в Вашингтоне просил передать тебе кое-какие цветочки, но я забыл взять. Что же случилось? Что же, черт возьми, стряслось с вами, когда вы сошли тогда с парома?

      Маленькая кареглазая блондиночка, представившаяся мне тогда на пароме как Эллен Блиш, села в кровати, словно желая показать, что она ещё на многое способна. Она сказала:

      — Мы не ошиблись. Они и впрямь заподозрили неладное. Потому-то меня и послали на встречу с вами. Похоже, то, как мы там себя вели, подтвердило их подозрения. Потом они чуть было не убили меня.

      — Я вижу…

      Один глаз у неё распух и почти совсем закрылся, а чуть не половина превратилась в кровоподтек. Одна рука по самое плечо была в бинтах. Если имелись какие-то повреждения, они скрывались под одеялом.

      Некоторое время мы смотрели друг на друга и перебирали в уме разные вопросы, отделяя те, на которые можно было получить ответ, от тех, которые лучше было не задавать. Разумеется, и речи не могло быть об обмене впечатлениями по поводу последнего задания. Я не спрашивал, в чем именно заключалась её роль и успешно ли она её сыграла. Я смутно догадывался, что, несмотря на все синяки и шишки, несмотря на то, что противник успел её расшифровать, она все же сделала то, что ей поручили, иначе Мак вряд ли послал бы меня навестить её. Мак вообще-то относился к неудачникам не намного теплее, чем наши московские или пекинские друзья. Наконец Эллен лукаво улыбнулась и сказала:

      — Ничего… Говорят, я выкарабкаюсь.

      — Недели через две, — отозвался я. — Во всяком случае, я на это надеюсь.

      — Почему именно через две недели?

      — Потому что я уезжаю на охоту. Но я вернусь.

      — На охоту! — она была слегка шокирована, но в то же время и обрадовалась. — Ничего себе развлечение для человека вашей профессии… Или просто вы хотите сказать, что получили новое задание?

      — Нет, — твердо ответил я. — Это обычная охота. С ружьем. У меня есть приятель, черный четвероногий приятель, который своей безупречной службой заработал награду. Я… я скоро должен буду с ним расстаться. При моей жизни нельзя держать собаку. Но пока есть время… в общем, он милый пес, и у него была долгая и скучная работа. Если кое-кого из нас возбуждает музыка или ЛСД, его возбуждают утки, стало быть, он их получит, О`кей?

      — О`кей, — отозвалась она и снова лукаво улыбнулась. — Значит, через две недели? Ладно, постараюсь к тому времени приобрести приличный вид… Кстати, Мэтт…

      — Да?

      — Мне, конечно, не следовало бы задавать этот вопрос, но все ж, раз я имела к этому отношение и чуть было не померла… Что это такое — СЗБС?

      — Вам обязательно это знать, мисс Блиш? — спросил я, изображая на лице строгость.

      Но не успел я договорить, как она показала мне язык, и я рассмеялся.

      Затем я перестал улыбаться, да и Эллен сделалась серьезной. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Внезапно мы поняли, почему оказались рядом. Все было очень просто. Два агента выполнили тяжелое, опасное задание, теперь им полагалось немного отдохнуть и развеяться, — так, как считал целесообразным Мак, — в обществе друг друга. По его убеждению, это было проще, дешевле и спокойней, чем напускать на нас разных психотерапевтов. И опять-таки гораздо эффективнее, если контакт состоится. Контакт состоялся.

     

      1 Христианская ассоциация молодых людей.