Libmonster ID: BY-1319
Автор(ы) публикации: А. С. Лукомский

В связи с моей деятельностью как начальника Мобилизационного отдела мне вспоминается чрезвычайно характерный случай, рисующий до некоторой степени картину русского государственного управления того времени.

Как-то в мае 1910 г., поздно вечером, когда я занимался в своем кабинете, зазвонил телефон. Сняв с аппарата трубку, я спрашиваю: "Кто вызывает?" В ответ на это незнакомый голос: "Мне нужно говорить с генералом Лукомским. Кто у телефона?" Раздраженный командными нотками в голосе, меня вопрошавшем, я говорю: "Вызываю не я, а вызывают меня, поэтому прошу прежде всего сказать, кто у телефона". - "У телефона председатель Совета министров Столыпин. Мне нужно переговорить с генералом Лукомским. Кто у телефона?"

Я ответил, и Столыпин сказал мне, что ему необходимо со мной переговорить по очень важному делу, по которому говорить по телефону неудобно, и что он просит приехать к нему на квартиру на другой день к 10 часам утра.

К назначенному времени я был на квартире П. А. Столыпина. Меня сейчас же провели в его кабинет. При моем входе из-за письменного стола поднялась большая фигура в черном сюртуке. Я никогда до этого раза не видел Столыпина, и его облик мне очень понравился. Поздоровавшись со мной, он предложил мне сесть и затем сказал следующее. "Очень рад познакомиться с вами, генерал. Я много про вас слышал. Пригласил я вас с целью с вами познакомиться и, кроме того, просить вас помочь мне в одном очень серьезном деле". На мой недоуменный вопрос, чем я могу ему помочь, он, усмехнувшись, сказал: "Я вам сейчас скажу, в чем дело; прошу вас только пока никому о нашем разговоре не говорить".

Затем П. А. Столыпин очень подробно рассказал мне о мероприятиях правительства по расширению хлопководства. Сказал, что, кроме развития хлопководства в Средней Азии, оказались очень удачными опыты по развитию хлопководства в Закавказье, но что совершенно неожиданно возникли препятствия со стороны наместника на Кавказе - генерал- адъютанта графа Воронцова. Что он, Столыпин, основываясь на блестящих результатах орошения степей (Муганской и еще какой-то) в Закавказье, считает необходимым теперь же приступить в широком масштабе к орошению там новых участников и разведению на них хлопка, в связи с чем нужно произвести переселение в край значительного числа будущих фермеров-хуторян.


Продолжение. См. Вопросы истории, 2001, NN 1-8.

стр. 98


Воронцов же считает, что еще рано вести это дело в широком масштабе и что требуется еще ряд лет для производства опытов; что только по прошествии этого ряда лет можно окончательно решить вопрос об орошении крупных пространств и о переселении из Европейской России. Что возражения Воронцова совершенно не удовлетворяют его, Столыпина; что получить исчерпывающие данные ему от Воронцова не удается и что Воронцов категорически возражает против командирования на Кавказ специалистов из Петербурга.

Затем Столыпин сказал, что Государь совершенно согласен с ним, Столыпиным, что Государь два раза писал по этому вопросу личные письма Воронцову, но что последний уперся на своем и ставит вопрос так: если Государь согласен со Столыпиным, то он, Воронцов, просит его уволить с должности наместника на Кавказе и тогда делать так, как хочет Столыпин. Если же Государь хочет сохранить его, Воронцова, на Кавказе, - он просит верить его знаньям края и не проводить скоропалительно мероприятия, которые могут оказаться для края вредными. Что Государь не хочет обижать Воронцова и этим тормозится проведение в жизнь чрезвычайно важного мероприятия, имеющего громадное государственное значение.

Столыпин закончил так: "Вот я и прошу вас, генерал, мне помочь..."

- "??.."

Увидев, что я ничего не понимаю, Столыпин сказал: "Я вам сейчас разъясню, как вы можете мне помочь. Скажите военному министру, В. А. Сухомлинову, что вам как начальнику Мобилизационного отдела необходимо проверить на всем Кавказе мобилизационную подготовку не только военных, но и гражданских учреждений, начиная от волостей до губернских управлений включительно. Попросите у военного министра разрешение составить по этому вопросу всеподданнейший доклад. Государь, конечно, согласится, а граф Воронцов не будет возражать, ибо это является поверкой работ по государственной обороне. Когда же все нужные согласия будут получены, вы сговоритесь с Куколь- Яснопольским (начальник управления по делам воинской повинности Министерства внутренних дел) и будут образованы две комиссии для проверочных работ; в одной председателем будете вы, а в другой Куколь-Яснопольский. В эти комиссии мы включим специалистов по хлопководству, и они под сурдинку соберут на месте все интересующие меня данные".

Я, конечно, согласился, и все было проделано так, как указал Столыпин.

В моей работе по Мобилизационному отделу, как в вопросах отбывания воинской повинности в мирное время, так и относительно призывов при мобилизации, успешному ходу способствовало тесное и дружное сотрудничество с управлением по делам воинской повинности Министерства внутренних дел. Во главе этого управления стоял Иван Степанович Куколь-Яснопольский, человек очень умный и не "ведомственный". Он понимал, что конечная цель в работах по воинской повинности и мобилизации должна над всем доминировать, и ради правильного ее разрешения нельзя скрывать от военного ведомства недочетов и ошибок чинов и учреждений МВД, от успешной работы которых зависит конечный успех.

Помощниками у него были Корвин-Круковский и Федоров. Хотя оба они были типичными бюрократами, но благодаря влиянию Куколь-Яс-нопольского и с ними работа шла хорошо. Вообще надо сказать, что в период с 1908 по 1912г., когда налаживалась работа по мобилизации, военное ведомство встречало полную поддержку со стороны МВД, и работа шла в высшей степени успешно.

* * *

Параллельно с руководством мобилизационной работой из Петербурга необходимо было постоянно проверять работу на местах. Для этой проверки существовало два вида мобилизаций: поверочные и опытные.

стр. 99


Поверочные мобилизации производились распоряжением штабов округов в пределах своих округов. При этих поверочных мобилизациях люди, лошади и повозки назначались в мобилизуемые войсковые части и учреждения из других войсковых частей. Кроме того, производились поверки всех мобилизационных соображений и укладки обозов.

Опытные мобилизации производились ежегодно по Высочайшему повелению с действительным призывом запасных и поставкою в мобилизуемые части и учреждения лошадей и повозок от населения. Расходы, вызываемые этими опытными мобилизациями, были значительны, но польза их была громадная.

Мне удалось добиться, что кредиты на эти опытные мобилизации отпускались ежегодно вполне достаточные и как Министерство финансов, так и законодательные учреждения шли в этом отношении широко навстречу военному ведомству. Путем этих "опытных" мобилизаций к 1912 г. создалась полная уверенность, что и действительно мобилизация пройдет хорошо.

Мы не только производили опытные мобилизации войсковых частей, штабов и учреждений, но была произведена "опытная" мобилизация Осовецкой крепости, что принесло большую пользу - как для подготовки к действительной мобилизации этой крепости, так и вообще крепостей. Для производства опытных мобилизаций я обыкновенно всегда выезжал на места их производства.

Вследствие этих поездок я имел возможность побывать почти во всех районах Российской империи. Особенно сильное впечатление оставили во мне поездки на Кавказ, в Сибирь и на Дальний Восток, где я прежде никогда не был. Во время этих поездок я воочию убедился в колоссальном богатстве наших окраин. Убедился и в том, что центральная правительственная власть очень мало давала этим окраинам, не способствуя развитию ими их беспредельных богатств. Получался полный нонсенс: центр стремился получать доход с окраин, но не давал достаточных средств на развитие производительных сил и богатств этих окраин. В результате и центр получал сравнительно мало, и окраины не развивались в достаточной степени. Кроме того, центр стремился всем управлять сам, не способствуя развитию местной инициативы и боясь давать права местному самоуправлению и расширению и развитию местных потребностей. В результате окраины ненавидели центр, сами не процветали и мало давали центру. Между тем, если бы дело было поставлено правильно, то такие районы, как Закавказье, Туркестан, Семипалатинская и Барнаульская область, Алтай, Забайкалье, Якутская область. Дальний Восток и Камчатка, давали бы колоссальные средства центру и сами процветали бы.

* * *

К 1912 году все намеченные мною работы по усовершенствованию мобилизации русской армии были проведены в жизнь. Было введено новое мобилизационное расписание, предусматривавшее как общую мобилизацию на случай войны с Германией и Австро-Венгрией, так и ряд частных мобилизаций на случай столкновения с соседями на южных и восточных окраинах. Были проведены через законодательные учреждения законопроекты по изменениям в уставе о воинской повинности и проведены мероприятия по доведению до полных норм всех запасов военного времени. Оставался еще громадный пробел по вопросу о подготовке мобилизации всей страны, а в частности по мобилизации промышленности. Но эти вопросы носили уже характер государственного масштаба и выходили из рамок Мобилизационного отдела.

Дальнейшая работа на ближайшие пять-шесть лет по Мобилизационному отделу сводилась бы лишь к различным исправлениям и мелким техническим усовершенствованиям. Эта работа уже не могла меня удовлетворять. К тому же времени возникли у меня некоторые трения с начальником Генерального штаба Жилинским, и я тогда же (начало 1912 г.) получил

стр. 100


предложение от Н. А. Данилова ("Рыжего", начальника Канцелярии Военного министерства) занять должность его помощника.

Я решил перейти в Канцелярию Военного министерства и согласился на предложение Н. А. Данилова.

Многие из моих сослуживцев выражали тогда удивление по поводу принятого мною решения: должность начальника Мобилизационного отдела, будучи одинаковой по рангу с должностью помощника начальника Канцелярии Военного министерства, была гораздо самостоятельней, более значительной и гораздо более видной. Начальник Мобилизационного отдела являлся крупной персоной, которую знала вся армия и который был на виду не только у военного министра, но и у других министров и членов законодательных палат (Государственного совета и Государственной думы). В работе начальник Мобилизационного отдела был совершенно самостоятельным.

Должность же помощника начальника Канцелярии Военного министерства требовала повседневной громадной, кропотливой и не видной работы. Личность помощника начальника Канцелярии совершенно затемнялась начальником Канцелярии, который и пожинал плоды работы Канцелярии и только он был "на виду". Несмотря на все это, я решил перейти на менее видное и менее "блестящее" место.

На мое решение- недоразумение, возникшее у меня с генералом Жилинским, повлияло как толчок. Главный же мотив был другой, характера "карьерного". У меня была прочно составлена репутация как хорошего офицера Генерального штаба, отлично знавшего штабную службу, но я не имел строевого ценза. Не откомандовав же полком, я - при нормальных условиях - не мог рассчитывать устроить себе строевой карьеры, то есть получить в командование корпус и затем выдвинуться на пост командующего войсками какого- нибудь военного округа. Правда, я мог пойти на должность начальника штаба корпуса и затем получить в командование пехотную дивизию; но, не говоря о том, что этот путь был бы переходом из "попов в дьяконы", это было очень и очень не верно. Могло повезти, а мог и "заморозиться" на должности начальника дивизии.

Переход же на должность помощника начальника Канцелярии Военного министерства, при уже составленной мною репутации, оставлял меня все же до известной степени на виду и давал мне возможность практически познакомиться с военно-административной деятельностью. Мне было ясно, что, блестящие пройдя искус начальника Мобилизационного отдела, я на должности начальника Канцелярии Военного министерства не буду в положении рядового помощника начальника Канцелярии Военного министерства, а приобрету новые данные, которые откроют передо мной новые возможности для более широкой военно- административной карьеры: пробыв два-три года в положении помощника начальника Канцелярии Военного министерства, я с тем багажом, который мною уже был приобретен, стану естественным кандидатом на три большие должности в военном ведомстве: начальника Канцелярии Военного министерства, начальника Главного штаба и начальника Генерального штаба. А эти должности открывали путь и на пост военного министра. Наконец, если бы в будущем я захотел пойти по строевой линии, то с одного из перечисленных выше трех высших военно-административных постов я всегда при желании мог бы получить в командование корпус. А последнее, не закрывая пути на пост военного министра, открывало бы возможность быть назначенным на пост командующего войсками одного из военных округов.

Вот эти-то соображения "карьерного" или "честолюбивого" порядка и побудили меня пойти на будто бы невидный пост помощника начальника Канцелярии Военного министерства.

* * *

Весной 1912 г. я расстался с Мобилизационным отделом и с головой окунулся в совершенно для меня новую работу.

стр. 101


Должен откровенно сознаться, что эта новая работа, чисто канцелярского характера, мне очень и очень не понравилась. Пока я в нее не втянулся и к ней не привык, я неоднократно сожалел о своем переходе.

На помощнике начальника Канцелярии Военного министерства лежали три главные обязанности:

1) Быть докладчиком в "малом" Военном совете.

2) Исполнять секретарские обязанности в "большом" Военном совете и замещать в нем начальника Канцелярии Военного министерства в случае, когда он по тем или иным причинам не мог делать в нем доклады по рассматриваемым вопросам.

3) Помогать начальнику Канцелярии по рассмотрению и по проведению смет Военного министерства как в правительственных комиссиях, так и в законодательных учреждениях и заменять в них начальника Канцелярии, когда он это признает нужным.

Больше всего было работы по "малому" Военному совету.

Надо сказать, что наше военное законодательство по хозяйственной части были чрезвычайно устарелое и совершенно не отвечало развитию армии к началу XX столетия. Права военно-окружных советов и командующих войсками по хозяйственным вопросам были ничтожны, и все централизовалось Военным советом, председателем которого состоял военный министр. Благодаря этому Военный совет был завален массою всевозможных хозяйственных представлений.

В "большой" Военный совет, полного состава, под председательством военного министра, вносились на рассмотрение все вопросы законодательного характера, сметы и наиболее крупные хозяйственные вопросы.

Вся же "вермишель", то есть все мелкие хозяйственные вопросы, вносились на рассмотрение "малого" Военного совета, в состав которого ежегодно выбиралось из общества состава членов Военного совета, если не ошибаюсь, восемь членов. Председательствовал старший из членов Военного совета (при мне - генерал от инфантерии Салтанов).

Заседания "большого" Военного совета происходили, если не ошибаюсь, еженедельно по средам, а "малого" - по субботам.

В среднем в "большом" Военном совете в каждое заседание рассматривалось 15-20 дел, а в "малом" - 80-120 (доходило до 150 дел).

При таком количестве дел Военный совет фактически не мог их рассматривать добросовестно, и члены Военного совета были лишены возможности заблаговременно знакомиться с делами (что требовалось по закону). Вся работа ложилась на Канцелярию Военного министерства, а Военный совет принужден был почти всегда соглашаться с докладами начальника Канцелярии (в большом совете) и помощника начальника Канцелярии (в малом совете).

Ненормальность этого положения была описана в особой книге членом Военного совета генералом Скугаревским (кажется, в 1910 г.), но ничего не было исправлено, только Скугаревский за бестактное выступление в печати был уволен в отставку.

Успех работы Военного совета зиждился на работе Канцелярии Военного министерства и на личных качествах начальника Канцелярии и его помощника.

Подбор личного состава Канцелярии Военного министерства был блестящий. Приличные оклады жалования, крупные наградные на Рождество и на Пасху, широкие награды орденами, быстрое продвижение в чинах и сравнительно легкое награждение гражданских чинов придворными званиями - [все это] выделяло Канцелярию Военного министерства из ряда всех других министерств (в этом отношении наряду с Канцелярией Военного министерства считались только Министерство иностранных дел, Государственная канцелярия и Кредитная канцелярия Министерства финансов) и давало возможность подбирать действительно выдающихся работников. Начальниками Канцелярии Военного министерства в течение ряда лет были выдающиеся военные: генерал Лобко, генерал Редигер, генерал Забелин и генерал Данилов. Моими предшественниками по должности помощника

стр. 102


начальника Канцелярии Военного министерства были генералы Данилов (Н. А.), Гулевич и Янушкевич (последнего заменил я, когда он был назначен начальником Академии Генерального штаба).

Служебное время начиналось у меня в 9 часов утра. От 12 часов дня до 1 часа дня был перерыв для завтрака, а затем служба продолжалась до 6-7 часов вечера. В течение всего дня приходилось принимать доклады чинов канцелярии и принимать представителей главных управлений Военного министерства, приходивших давать различные дополнительные объяснения по представлениям главных управлений в Военный совет.

После обеда (в 8 - 8 1/2 час. вечера) я находил на своем письменном столе объемистую папку с представлениями в Военный совет. Эти представления я должен был прочитывать, делать на полях свои пометки и замечания, а затем на следующие дни принимать по ним доклады по различным отделам Канцелярии Военного министерства. Рассмотрение этих представлений я никогда не заканчивал раньше часу ночи, но случалось засиживаться и до 2-3 часов утра (ночи).

В этой работе я крутился как белка в колесе; личной жизни почти не было. В периоды же рассмотрения смет и защиты их в комиссиях Государственной думы (это было почти полностью возложено на меня генералом Даниловым) приходилось разрываться на части. Правда, когда я освоился с работой, она стала более легкой, но все же, повторяю, личной жизни я почти не знал. Здоровье и моя работоспособность помогли мне сравнительно легко справляться с этой громадной работой. Помогала мне набираться сил и моя страсть к охоте. По субботам я обыкновенно уезжал в лес и почти каждое воскресенье проводил на лоне природы.

Постепенно я привык к работе в Канцелярии Военного министерства. Разнообразие же вопросов, проводившихся через Военный совет, вызывало интерес к работе и чрезвычайно расширило мой кругозор. Начальство меня баловало. Я пользовался полным доверием со стороны начальника Канцелярии и со стороны военного министра. Бывший при мне помощником военного министра генерал Вернандер оказывал мне также полное доверие и всегда считался с моим мнением.

С начальниками главных управлений Военного министерства у меня установились отличные отношения. Такие же отношения у меня установились с представителями Министерства финансов и Государственного контроля, с которыми по сметным вопросам постоянно приходилось иметь дело.

В Государственной думе и, в Государственном совете при работе в различных комиссиях я встречал всегда самое благожелательное отношение и полное доверие. Последнему, бесспорно, помогли мои отношения, установившиеся со многими членами законодательных учреждений в бытность мою начальником Мобилизационного отдела.

Летом 1913 г., когда я полностью вошел в курс всех дел, проводившихся по Канцелярии Военного министерства, я сделал начальнику Канцелярии генералу Данилову подробный доклад о недочетах нашего законодательства по проведению хозяйственных вопросов в армии, а также о ненормальном устройстве военного управления в смысле разрозненности действий главных довольствующих управлений (интендантского, артиллерийского, военно-технического, санитарного и ветеринарного управлений). Данилов, вполне согласившись с моим докладом, добавил кое-что от себя и сказал, что он считает своевременным и необходимым упорядочить ряд вопросов. На себя он взял разработку вопроса о реорганизации Военного совета и децентрализацию проведения хозяйственных вопросов (с усилением прав военно-окружных советов), а мне поручил составить проект реорганизации высшего военного управления (намечалось подчинить помощнику военного министра главные довольствующие управления, создав как бы должность главного начальника снабжения армии).

Наши проекты не были закончены к лету 1914 г., и начавшаяся мировая война прервала все работы по проведению в жизнь намечавшихся планов.

стр. 103


Скажу лишь несколько слов о ненормальном положении Военного совета, который уже с начала XX столетия совершенно не отвечал идее, положенной в основу его создания.

Членами Военного совета, по мысли законодателя, должны были назначаться особо опытные генералы по различным отраслям военного дела. В действительности же Военный совет оказался богадельней для престарелых генералов, увольнявшихся по непригодности или по старости с высших военных постов. Только случайно в его состав попадали сравнительно молодые и энергичные генералы, принужденные по каким-либо побочным причинам оставить свои прежние должности.

Назначение в Военный совет производилось на несколько лет, после чего в зависимости от соответствующего доклада военного министра Государю Императору данный член Военного совета мог оставляться еще на один год, а затем еще каждый раз на один год по докладу того же военного министра.

Если к этому прибавить, что жалование в бытность членами Военного совета, нормально, превышало в два раза пенсию после окончательного увольнения в отставку, то будет ясно, что члены Военного совета в своей массе были покорными исполнителями воли военного министра. А так как решения военного министра о ежегодной судьбе членов Военного совета производились в значительной степени в зависимости от докладов начальника Канцелярии Военного министерства, то и в лице последнего члены Военного совета видели лицо, с которым необходимо было поддерживать добрые отношения. Последнее же приводило к тому, что редко у кого из членов Военного совета было достаточно гражданского мужества перечить начальнику Канцелярии и не соглашаться с его докладами в Военный совет. В результате получалось, что начальник Канцелярии Военного министерства являлся фактическим руководителем действий Военного совета и вершителем по вопросам, проводимым через него.

Это все, конечно, сознавалось многими, но протестовать обыкновенно никто не рисковал (Скугаревский, кажется, был единственным исключением в этом отношении).

В начале лета 1914г. военный министр Сухомлинов в разговоре со мной дал мне понять, что к осени 1914г. генерал Данилов получит новое назначение, а что я, конечно, его замещу в должности начальника Канцелярии.

Сухомлинов не предполагал тогда, насколько он правильно делает предсказание, но что эти "назначения" произойдут не в нормальном порядке, а вследствие начавшейся войны.

Северные охоты

С охотой на севере я был знаком очень мало. В бытность юнкером Николаевского инженерного училища я охотился немного около Усть-Ижорского лагеря (на Неве, недалеко от Петербурга) на белых куропаток, тетеревов, бекасов и дупелей; затем в тот же период (1886-1888 гг.), я ездил раза три-четыре в Новгородскую губернию в гости к матери Ивана и Сергея Ронжиных и был там один-два раза на вальдшнепиной тяге и охотился на тетеревов и белых куропаток.

Но все это было так давно и я так мало тогда охотился, что к периоду 1908 года я почти забыл про эти охоты. В бытность в Петербурге в Академии Генерального штаба я, насколько мне не изменяет память, ни разу не охотился: на это развлечение просто не было времени.

Попав в Петербург в 1908 г., я стал наводить справки, в какое охотничье общество следовало мне записаться. После наведения нужных справок я решил записаться в небольшое Бабинское охотничье общество и в офицерское общество охоты Петербургского гарнизона.

стр. 104


Бабинское общество было небольшое (по уставу, членами могли быть только 30 человек) и арендовало очень хорошие охотничьи угодья недалеко от ст. Трубникове Николаевской железной дороги, около с. Бабино. Состав членов общества был чрезвычайно приличный и симпатичный, и, на мое счастье, открылась в обществе вакансия, на которую я и попал.

Офицерский охотничий кружок был чрезвычайно многочисленный, но имел право охоты на очень многих охотничьих угодиях (главным образом в казенных лесных дачах). Меня соблазнили тем, что устраиваются очень интересные облавы около Красного Села (то есть в двух шагах от Петербурга; причем выезжали из Петербурга в 7 часов утра и возвращались домой в тот же день к 7-8 часам вечера); что общество имеет в своем распоряжении очень хорошие угодия по Балтийской железной дороге для облав на лосей и на медведей и очень интересные участки в Тверской губернии в верховьях Волги, около озера Пено, где имеется самая разнообразная охота.

Я записался и в это общество.

Впоследствии я записался в еще два небольших охотничьих общества: Офицеров лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии батальона и в совсем небольшое общество (было всего пять членов), арендовавшее небольшой участок около Ораниенбаума среди очень богатых охотничьих угодий Царской охоты и охоты герцога Лейхтенбергского. На этот крошечный участок (всего каких-нибудь 20-25 десятин) слеталась и сбегалась дичь с соседних хорошо охраняемых угодий. Другими словами, это небольшое общество на законном основании занималось браконьерством, но на своем участке. Меня записал в этот кружок Эрдели, командовавший в то время лейб-гвардии Драгунским полком и бывший его членом. Кружок этот просуществовал недолго (кажется, всего два-три года), так как участок был за крупную сумму арендован, кажется, Лейхтенбергским, решившим отделаться от "любителей чужой собственности".

Больше всего я любил ездить в Бабинское охотничье угодие.

Выезжал я обыкновенно с Николаевского вокзала в субботу, часов в 9 вечера, а затем со ст. Трубникове или со ст. Бабино на лошадях направлялся в охотничий дом, нанимавшийся нами около селенья Бабино (этот дом был небольшой старой помещичьей усадьбой, плохо меблированной и очень холодной, но все же уютной и особенно приятной весной и летом).

К поезду, на станцию, выезжал всегда старший егерь Степан со своими двумя помощниками. Тут же на станции он докладывал приехавшим охотникам о предполагавшейся охоте. Доклады его всегда были бодрыми и многообещающими... что, к сожалению, не всегда оправдывалось. В Бабино весной охота была на вальдшнепов- на тяге, на тетеревов и на глухарей.

Хорошей вальдшнепиной тяги в Бабино не было (мне ни разу не приходилось делать более четырех выстрелов в течение вечера), но местность была очень красивая, распускающиеся березки были чрезвычайно милы, а весенние бодрящие вечера, когда чувствовалось пробуждение природы, были великолепны. Стоя на тяге, прислушиваясь к звукам леса, невольно предавался мечтам, резко прерываемым раздающимся "хорканьем" налетающего вальдшнепа.

Тетеревиные тока около Бабина были хороши, и я на них наслаждался. Чтобы дать представление об этих токах, опишу одну из моих охот.

Приехав в одну из суббот в Бабино к 4 часам дня, я пошел с егерем Степаном на вальдшнепиную тягу. Вечер был чудный. Стоял я на перемычке между двух групп леса среди мелких березок. Слышал несколько раз характерное "хорканье", но на меня вальдшнепы не налетали. Когда стало уже заметно темнеть, я вновь услышал "хорканье" и вслед за ним увидел вальдшнепа, довольно низко летевшего, чуть выше верхушек берез. Вальдшнеп летел как стрела, и мне казалось, что он летит наклонившись на один бок. Невольно мелькнула мысль, что для ускорения своего лета он склоняется несколько на бок, как это делают пловцы при быстром плавании.

стр. 105


Вскинув ружье и следя через мушку за полетом птицы, я убедился в необыкновенной быстроте полета. Я невольно вынес ружье вперед почти на целую сажень и выстрелил. Вальдшнеп свернулся в воздухе в комочек и по инерции, падая на землю, пролетел по воздуху вперед Сажени на три... это подтвердило необычайную быстроту его полета.

Вернувшись в охотничий дом, я закусил и лег заснуть. Степан разбудил меня в 12 часов ночи, и мы двинулись на тетеревиный ток. Так как нужно было по дороге пройти по довольно болотистому району и пересечь два ручья, Степан оседлал для меня крестьянскую лошаденку.

Добрались мы до приготовленного шалаша еще до рассвета. Я забрался в шалаш, а Степан с моим "верховым конем" укрылся в каком-то ближайшем перелеске.

Приблизительно с полчаса была полная тишина. Но вот где-то вдали раздалось первое "чуфыканье", где-то "зачуфыкал" первый тетерев-черныш. Прошло еще минут десять, и на полянку передо мной хлопнулся на землю черныш и нерешительно стал "чуфыкать". За первым появились новые, и в разных местах на полянке стали раздаваться призывные тетеревиные голоса. Один черныш уселся на вершине шалаша, заерзал и стал "чуфыкать" над самой моей головой. Сердце у меня забилось, я боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть птицу, и напряженно стал всматриваться на полянку. Но было еще темно, и я едва-едва различал какие-то темные пятна, слегка передвигающиеся по полянке. Но вот стало светать. Я стал различать на полянке отдельных чернышей с распущенными крыльями и хвостами. Они чертили по земле круги, прыгали, вызывали на бой своих соперников.

На опушке кустов я увидел несколько крупных птиц, перебегавших с места на место или чистивших свое оперение. Приглядевшись, я увидел, что это самки-тетерева. Самки, прилетевшие посмотреть на "турнир" и затем любовью наградить победителей.

Ток был в полном разгаре. На полянке, в расстоянии 20-50 шагов от моего шалаша, собралось не менее 50 самцов- чернышей. В одних местах шел бой между самцами, в других они обхаживали друг друга, чуфыкали, чертили крыльями по земле. Самки наблюдали.

Картина была захватывающе интересна. Стрелять мне не хотелось. Стало совсем светло. Невольно подумал я о Степане: что он думает про меня? Наверно, решил, что я заснул и прозевал ток.

Я поднял ружье и, тщательно прицелившись в одиноко "чуфыкавшего" самца, спустил курок.

Резкий звук выстрела нарушил все очарование. Убитый черныш лежал, едва двигая крыльями. Часть самцов сорвалась и полетела в лес, часть осталась на току, но "чуфыканье" прекратилось.

После 5-10-минутной тишины, показавшейся мне целой вечностью, "чуфыканье" опять началось и стали вновь слетаться на поляну вспугнутые выстрелом черныши. Я вновь выстрелил по другому тетереву. Но, по-видимому, попал не совсем удачно, потому что он взлетел и, только пролетев шагов 70, комком упал на землю. На этот раз разлетелись все тетерева. Было совсем светло, солнце поднималось из-за края леса, и я вылез из шалаша.

Подошедший Степан упрекнул меня, что я поздно сделал первый выстрел, сказав, что если бы я не "пропустил" (он, конечно, хотел сказать "не проспал") начало тока, то можно было бы убить пять-шесть чернышей. Я промолчал. Но вообще на тетеревиных токах я никогда не делал больше двух выстрелов, а большей частью ограничивался одним. Главное удовольствие было наблюдать за током, переживать развертывающиеся картины, а не убивать чернышей.

Глухариные тока около Бабина были хорошие, но трудные из- за лесного лома и болотистой почвы. Был только один легкий и почти сухой ток в крупном сосняке, называвшийся "генеральским". По постановлению общего собрания на этот тот разрешали ходить только по особому письменному разрешению председателя общества, и убивать за предрассветный ток

стр. 106


только одного глухаря. Председатель давал "разрешения" только более старшим членам общества, которым тяжело было "подскакивать" к глухарям на трудных токах. Поэтому этот ток и был назван "генеральским".

Хотя я и был генералом, но мой возраст (мне тогда было 42 года) и мое здоровье не давали мне права просить дать мне разрешение поохотиться на "генеральском" току. По сам председатель общества, как-то прислал мне письмо с предложением побывать на этом току и с приложением особой "разрешительной" записки на имя егеря Степана. Я не отказался и поехал в Бабино.

Перед рассветом Степан доставил меня на повозке до участка "генеральского" тока. Привязав лошадь, мы двинулись в лес. Ночь была теплая, и погода стояла отличная. Этот участок леса был действительно почти сухой, и лесного лома было очень мало.

Войдя в лес, мы уселись на пни и стали внимательно слушать. Немного погодя Степан первый услышал гухариное чокание и обратил на него мое внимание. Степан сказал: "Посидим еще немного, надо дать глухарю распеться". Действительно, минут через 10-15 я стал различать уже не отдельные чоканья, а законченные глухариные трели. Мы поднялись и стали "подскакивать". Надо было в течение глухариной трели, когда он ничего не слышит, успеть сделать вперед несколько шагов или скачков и затем замереть на месте к моменту окончания глухариной песни, когда глухарь, пропев свою трель сам прислушивается - нет ли какой-либо опасности или не слышно ли приближения самки-глухарки, спешащей на призыв певца- самца. Чем ближе придвигаешься к токующему глухарю, тем надо быть более осторожным.

Я "подскакивал" к глухарю в первый раз в жизни, а потому понятно, что я очень волновался и боялся оскандалиться. Наконец я и Степан приблизились к поющему глухарю шагов на 50. Казалось, что он поет где-то совсем близко, и в перерыве его пенья были слышны его движенья на каком-то дереве. Близко, но я ничего не видел. Вдруг Степан тронул меня за руку и указал на березку, стоявшую между двумя большими соснами. Посмотрев по указанному направлению, я отчетливо увидел красавца-глухаря, сидевшего на одной из веток березки с распущенными крыльями и вытянутой вперед головой. В этот момент глухарь перестал петь, и мы замерли.

Мне показалось, что глухарь как-то резко дернулся всем телом и, вытянув кверху голову, стал беспокойно оглядываться во все стороны. Вот он наклонился вперед и как будто хочет взлететь. Я резко вскинул ружье и выстрелил. К моему ужасу, глухарь как бы бросился вперед и полетел в сторону леса. Я выстрелил в летящую птицу, но явно промахнулся. В полном отчаянии опустил я ружье. Но через несколько секунд из леса донесся звук падения чего-то тяжелого; Степан бросился вперед и вернулся с глухарем. Оказалось, что я, стреляя в глухаря, когда он был на дереве, несколько обнизил и заряд попал ему в живот; крылья были целы, и это дало силы глухарю пролететь несколько десятков аршин.

"Подскакивание" к глухарю произвело на меня сильное впечатление. Страшное напряжение внимания и осторожность продвижения вперед под звук глухариной трели были чрезвычайно интересны. Массу впечатления оставляли и секунды между пеньем, когда надо было замирать в какой бы неудобной позе ни оказался. Красив и глухарь на дереве во время своей любовной песни!

В августе (15-го) начиналась охота на куропаток и на выводки тетеревов и глухарей (хотя по закону на тетеревов и на глухарей охота разрешалась с 15 июля, но в Бабинском обществе охота на эту дичь разрешалась только с 15 августа).

Серых куропаток в Бабинском обществе было много, так как ежегодно весною обществом покупалось значительное число куропаток и выпускалось на его угодьях.

Дабы бороться со "шкурническими инстинктами" и иметь достаточное число пернатой дичи на время осенних облав, в Бабинском обществе не

стр. 107


разрешалось за одну охоту убивать больше шести куропаток, четырех тетеревов и двух глухарей. Глухариные выводки попадались редко, и, в сущности говоря, и эта норма (два глухаря) была велика, ибо очень редко кому-либо выпадал успех подстрелить и одного глухаря. Зато норма в шесть куропаток и четыре тетерева достигалась большинством охотников, прилично стрелявших.

У меня своей собаки не было, и я, приезжая в Бабино, пользовался любезным разрешением Потулова охотиться с его гордоном. Этот гордон на охоте был удивительно хорош, и особенно тем, что, кроме великолепного чутья и прекрасной дрессировки, он б[ежал] с анонсом. Егерь Степан его выпускал вперед, и он уже через каких-нибудь 10-15 минут прибегал назад и весело звал показать найденную им дичь. С этой чудной собакой я обыкновенно в каких-нибудь два-три часа уже "выбивал" установленную норму 1 .

Погода большей частью в конце августа и сентябре стояла хорошая, и проводить день на чистом воздухе было очень приятно. Было это и грибным временем. Закончив охоту на пернатую дичь, я обыкновенно отдыхал где-либо в лесу час- другой и, закусив, отправлялся на охоту за белыми грибами.

В течение октября и первой половины ноября происходили по воскресеньям облавы на зайцев и пернатую дичь (вылетали на стрелков глухари, тетерева, рябчики, куропатки и вальдшнепы); попадались и лисицы. "Беляков" (северный, лесной, белый заяц) было очень много; на ружье за облаву приходилось в среднем штук десять. "Русаков" (полевой и южный, серый заяц) было сравнительно немного, и считалось удачным, если кому-либо из стрелков удастся убить двух таких зайцев. Пернатая дичь на этих облавах вносила всегда большое оживление, и после крика загонщиков "летит?" 2 , "летит!" начиналась нервная стрельба по линии стрелков.

Однажды, когда мы приехали на одну из октябрьских облав (снег еще не выпал, был чернотроп), Степан нам объявил, что в районе завтрашней охоты "сегодня" он заметил отпечатки ног (следы) крупного медведя. Никто из нас не поверил, что медведь останется и на следующий день в этом районе, но, собираясь на следующее утро на облаву, все мы внимательно осмотрели свои пулевые патроны (так как вообще не было невероятным, что бродящий медведь может оказаться в районе облавы, было принято иметь при себе два патрона с пулями).

Начались загоны. Первые два загона были удачны по количеству убитых зайцев и тетеревов, но никакого медведя не оказалось. Во время третьего загона в довольно густом, но мелком лесу, когда загонщики были уже довольно близко от стрелков, вдруг раздались крики загонщиков "медведь, медведь!" Вслед за этими криками на фланге раздалось два выстрела один за другим и радостный крик молодого Дмитрия Кузьминского: "Готов!" Все стрелки бросились к нему.

На Кузьминского выкатил крупный медведь (около восьми пудов веса), и он его удачно уложил с первого же выстрела. Второй раз он выстрелил "для верности", как он сам выразился. Гордость и радость Кузьминского были чрезвычайны, но не меньшей была зависть его соседей.

В ноябре, когда устанавливалась зимняя погода и выпадал снег, воскресные облавы прекращались и начинались облавы на проходящих через Бабинские охотничьи угодия лосей и рысей. Если егерям удавалось окружить флажками лосей или рысь, немедленно посылалась телеграмма в Петербург секретарю Общества, а последний извещал членов Общества по телефону, что на следующий день назначается охота на лосей или на рысь. Кто мог- ехал. Я ездил раза четыре, но неудачно; только один раз на меня вышла корова (лосиха), и другой раз я видел издали (шагах в 150 от меня) хорошего лося-рогаля.

Декабрь и январь, а иногда и февраль предназначались для охоты с флажками на лисиц. Обыкновенно собиралась компания в три-четыре человека, и ехали поохотиться на лисиц. Я очень любил эту охоту, и мне удавалось довольно часто добывать лисью шкуру.

стр. 108


Помню, что однажды поехали я, Эрдели и генерал Макаренко (бывший главным военным прокурором). Встретивший нас Степан доложил, что в одном круге обложено три лисицы. Это было довольно невероятно, и мы отнеслись к его сообщению скептически, сказав, что будет прекрасно, если окажется две лисицы; что, вероятно, одна из лисиц просто много наследила. Степан обиделся и сказал, что он никогда не преувеличивает и в следах умеет разбираться. Он добавил, что сначала он увидел след двух лисиц и, обойдя на лыжах лесной остров, стал их окружать флажками; что когда он развешивал флажки, то увидел, что в круг прошел свежий, новый лисий след и что, таким образом, он окружил флажками трех лисиц.

На следующее утро поехали к обложенному месту. На левом фланге стал я, посередине Макаренко и на правом фланге Эрдели. Как только Степан стал гнать, выскочил крупный лисовин (самец) и полным ходом бросился между мной и Макаренко. Я положил его на месте. В это же время на правом флаге (стоял Эрдели) раздался дуплет. Через несколько минут я увидел перед собой, но шагах в 80, лисицу, идущую скачками по направлению флажков. Я выстрелил, чтобы повернуть ее в сторону; она действительно метнулась в бок и скрылась в кустах. Прошло еще минут 8-10, и лисица вышла на Макаренко, но последний несколько погорячился и, не подпустив ее на близкое расстояние, выстрелил, когда она была от него примерно в 75 шагах. Лисица повернула и ушла.

В результате я и Эрдели убили по лисице, а я и Макаренко стреляли по третьей. Степан оказался прав.

На одной из облав на лисицу произошел очень интересный случай. Неожиданно приехало на охоту человек восемь, и мы просто не знали, стоит ли всем ехать на одну обложенную лисицу или лучше решить жребием, кому из нас (двум или трем) ехать за лисицей, а другим просто "потропить" зайцев. Но затем решили ехать всем. Прибыв на место и бросив жребий, кому где стоять, стали на номера. Влево от меня через два номера стал управляющий конторой "Разведчика" (фамилию хорошо не помню, кажется, Смирнов). Стрелял он отвратительно, но был чрезвычайно милый и интересный компаньон. Впереди нас было довольно открытое место, поросшее сравнительно редкими и мелкими кустами; только прямо передо мной был небольшой (шагов 50 в диаметре) густой лесной островок.

Как только начался гон, показалась лисица, шедшая прямо на Смирнова (назову его так). Лисица была от него еще шагах в 80, как он стал поднимать ружье. Глядя в его сторону, я ясно видел, что он выстрелил, не донеся приклада до плеча. Лисица резко повернула и полным ходом пошла в моем направлении. Охотники, бывшие между Смирновым и мною, видя, что лисица идет прямо на меня, в нее не стреляли. Я напряженно ожидал приближения лисицы... Вот она уже шагах в 50 от меня; я вскидываю ружье, но она, несколько изменив направление своего бега, приближается к леску, бывшему передо мной. Я решаю дать ей проскочить через лесок и положить ее на открытом месте по другую сторону его. Лисица скрывается в леске; проходит несколько томительных секунд, и она не появляется. Я волнуюсь. Приближается егерь Степан со своими двумя помощниками. Я кричу ему, что лисица застряла в леске. Проходит еще несколько минут, и я слышу крик Степана, обращенный к одному из его помощников: "Подходи, вот она сидит под кустом; подходи осторожно, чтобы не дать ей броситься назад!" Проходит еще минуты две, и опять голос Степана: "Смотри, да она дохлая..." Минуты через две выходит из леса Степан и несет перед собой за хвост (трубу) 3 лисицу...

Как мы ее ни осматривали, никакой раны не было видно. Когда сняли шкуру, оказалось, что в лисицу не попало ни одной дробинки. Ясно, что лисица околела от перепуга, вероятно, от паралича сердца.

Смирнов был горд, так как трофей достался ему, как единственному стрелявшему по лисице.

Обыкновенно после охоты с флажками на лисиц оставалось до поезда много времени, и мы ходили "тропить" по следу зайцев. Охота эта очень неприбыльная, но забавная. Случается, что заяц выскакивает из снега почти из-под лыж.

стр. 109


Пробовал я ходить на лыжах в лес на поиски зарывшихся в снег тетеревов, но ни разу на них не натыкался.

Однажды, бродя на лыжах вдоль опушки леса в поисках тетеревиных следов и "ямок" 4 , я увидел на деревьях группу тетеревов. Стал подкрадываться. У меня, кроме двустволки, была малокалиберная винтовка, которую я и взял в руки, а двустволку на откидном ремне прикрепил к груди. Когда я подошел шагов на 150, стайка тетеревов слетела, но один тетерев-черныш остался сидеть на небольшой березке, на одной из нижних веток, всего аршина два от земли. Я стал его "скрадывать". Приблизился шагов на 75... Сидит. Хотел выстрелить из винтовки, но решил, что если приближусь еще шагов на 10, то из двустволки можно его сбить. Переменил ружья, взял двустволку в руки и стал вновь подкрадываться. Приблизился к нему шагов на 50 - сидит. Меня это заинтересовало. Будучи хорошим стрелком, решил подходить дальше, будучи уверенным, что на чистом месте (березка стояла одиноко несколько в стороне от опушки леса) я его при взлете собью. Подхожу шагов на 20, на 10... Сидит. Ничего не понимаю. Подхожу к дереву вплотную - сидит. Держа ружье наготове левой рукой, протягиваю правую к тетереву и его хватаю... Мое полное удивление: тетерев тверд как камень, мертв.

Срезав ножом ветку, на которой сидел тетерев, его рассматриваю. Ничего не найдя и ничего не понимая, кладу тетерева в ягдташ и иду в охотничий домик.

Придя, рассказываю все егерю Степану. Степан стал рассматривать тетерева и обнаружил под левым крылом две дробовые ранки. Стало ясно, что, вероятно, накануне кто-то ранил тетерева, и он, раненный, вместе со стайкой других тетеревов устроился на ночь на дереве, но замерз и околел. Я отдал тетерева Степану, который затем мне сказал, что тетерев был вполне свежий, и он устроил себе отличное жаркое.

Несколько раз я устраивал охоту на тетеревов с чучелами: сам садился в приготовленный шалаш, а на одном из ближайших деревьев прикреплялись два-три тетеревиных чучела; егерь бродил на лыжах в лесу и спугивал находившихся там тетеревов.

Но эта охота казалась мне очень скучной (долгое и томительное ожидание, чтобы вспугнутые тетерева подсели к чучелам, приняв их за живых тетеревов), и только один раз мне удалось сбить одного неосторожного черныша, усевшегося от меня шагах в тридцати.

На озеро Пено (верховье Волги) я любил ездить весной. Из-за дальности расстояния нужно было выкраивать два свободных дня, а потому эти поездки удавались очень редко. Я обыкновенно с кем-нибудь сговаривался, и мы ездили на озеро Пено вдвоем или втроем. Я брал с собой всегда на эти поездки пирожки с рисом и бутылочку водки.

Поезд приходил на станцию часов в 9 утра, через 20 или 15 минут мы были уже в домике егеря, на берегу озера. Жена егеря умела готовить великолепную уху с налимьими печенками. Ей заказывалась немедленно уха, а охотники, переодевшись, ехали на лодках по разливу вдоль озера и Волги. При этой поездке стреляли селезней.

Мне не удавалось убить более двух селезней, но вся обстановка катанья на лодке по разливу в чудное утро пробуждающейся весны была очаровательной. Около 1-2 часов дня возвращались в домик егеря, где уже нас ожидала чудная янтарная уха.

Пообедав и отдохнув, отправлялись на вальдшнепиную тягу. Тяга в тех местах была очень хорошей, и мне однажды в течение вечера удалось сделать 10 выстрелов по восьми вальдшнепам, сбив из них шесть штук.

После нового отдыха у егеря, около 12 часов ночи отправлялись на глухариные тока.

Помню одну из таких поездок, врезавшуюся мне в память. В совершенно темную ночь я с егерем поехали на лодке вверх по Волге. Ночь была прохладная, но совершенно тихая, ни зги не видно. Проехав верст шесть-семь на лодке, егерь мне сказал, что до начала охоты надо переждать еще часа полтора и, так как район охоты очень болотист, он предлагает сделать

стр. 110


привал на небольшом сухом островке, к которому мы подъезжали. Я согласился. Островок (совсем крохотный) оказался чудесным. Мы развели костер и уютно около него устроились. Шелест реки и нескольких сосен, бывших на острове, таинственные звуки, доносившиеся с берега, и чрезвычайно темная (казавшаяся еще более темной от костра), но тихая ночь наводила на разные думы, и спать не хотелось. Егерь был разговорчивый и стал мне рассказывать про обкладывание им медведей, которых, по его словам, в этом районе было много.

Он мне поведал свое огорчение, что он не сумел проследить и найти берлогу громадного медведя, след которого он находил по чернотропу в этом районе. "Очень уж огорчительно мне это было", сказал егерь, "я так надеялся угодить господам и выставить им этого медведя. А медведь громадный, никогда в жизни я не видел такого большого следа. Лег же он, наверно, где-нибудь тут, да я его не нашел. Должно, забрался под какую корягу еще до большого снегопада".

Часа через полтора мы опять на лодке двинулись в дальнейший путь. Проехав немного по реке, мы пристали к берегу. Так как почва оказалась действительно очень болотистой, и было навалено много лесного лома, егерь зажег потайной фонарь, бросавший свет только вниз, на землю, и повел меня к району охоты. Он сказал: "Идти еще порядочно; пока можно идти с фонарем, а дальше нужно будет его погасить".

Пройдя версты две, он потушил фонарь и, выведя меня на лесную просеку, сказал: "Вы, ваше превосходительство, посидите здесь, на этом пне, и внимательно слушайте, не защелкает ли глухарь; а я пройду по просеке вперед и послушаю там. Коли услышу, вернусь за вами, а если ничего не услышу, то - так, через час - все же приду к вам и пойдем к глухарю, которого вы услышите. А если и вы не услышите, пойдем дальше в лес".

Егерь ушел. Я, сидя на пне срубленного дерева, скоро о чем- то задумался и потерял счет времени. Пришел в себя, услышав за спиной как бы звуки шагающего человека. Прислушался. Сомнений нет, кто-то сзади ко мне приближался; грязь хлюпала под тяжелыми шагами. Кто это мог быть? Егерь должен был появиться совсем с другой стороны...

Я на всякий случай осторожно достал из бокового кармана патроны с пулями и с величайшими предосторожностями, чтобы не выдать себя каким-либо звуком, зарядил ружье и поставил предохранитель на "огонь". Нервы напряглись, я весь превратился во внимание. Шаги сзади приближаются; кажется, что кто-то сзади меня шагах в 10-12... Повернуться я не смею, чтобы не нашуметь. Проходит еще несколько секунд, и шаги прекратились. Полная тишина. Впечатление, что "кто- то" тоже насторожился. Протекает еще несколько секунд, и я слышу характерные звуки нервного дыханья... Ясно, что "кто- то" сильно втягивает воздух и принюхивается. Мне стало ясно, что сзади меня медведь. Что будет дальше? Повернет или пойдет вперед? Темнота кромешная. Еще несколько секунд, и звуки осторожных шагов возобновились; по звукам я понял, что зверь идет вперед, но меня обходит с левой стороны. Напрягая зрение, я уставился на просеку, которая казалась сравнительно светлой. По звукам шагов, медведь подходит к просеке, выходит на нее... но я абсолютно ничего не вижу. Звуки шагов удаляются.

Минут через десять слышу шаги егеря. Звуки совсем другие. Невольно подумал: "Как я мог шаги медведя принять за шаги человека?" Подошедший егерь говорит: "Глухарь поет, пойдемте его скрадывать". Я ему в нескольких словах рассказал о появлении медведя. "Да, теперь зверь бродит; он голодный. Ищет клюкву. Глухарь тоже любит петь около клюквы, чтобы и любовью заняться и клюкву поклевать. Случается, что охотник на глухарей напарывается на медведя".

Немного пройдя вперед, мы стали различать щелканье глухаря. Подходить было трудно: и болотисто, и лому масса. Егерь, чтобы меня облегчить, взял мое ружье, а я, налегке, подскакивал к глухарям за ним. Глухарь поет уже совсем близко. Егерь обогнал меня шагов на сорок. Вижу,

стр. 111


что он вдруг припал за одним из деревьев и показывает мне куда-то вперед рукой... Я в такт глухариной песне осторожно подскакиваю к егерю. Когда я несколько передохнул, он мне показал рукой по направлению маленькой сосны. Всматриваясь, я увидел глухаря, сидящего почти на верхушке этой сосны и отчетливо обрисовывающегося на небе.

Глухарь опять запел. Я протягиваю руку за ружьем, но егерь страстно шепчет: "Разрешите мне его срезать". Я делаю решительный отрицательный жест и почти силой вырываю из его рук ружье.

Тщательно прицеливаюсь, стреляю... Но глухарь после выстрела слетает и скрывается в лесу. Нас обдало мелкими глухариными перышками, принесенными на нас дуновеньем ветерка. Я стою сконфуженный и не понимаю, как мог я так позорно промазать. Егерь со мной не говорит и только презрительно на меня смотрит.

Наконец я понимаю, что произошло. Сосенка, на которой пел глухарь, была от нас в каких-нибудь 20 шагах, а от соседней большой сосны шагах в 8-10 от меня тянулась толстая ветка, которая проектировалась на место, где несколько минут перед тем сидел глухарь. Ясно, что я всадил весь заряд в эту ветку, а в глухаря, в неубойное место, попало только несколько боковых дробинок.

Я обратил на это внимание егеря. Но он довольно презрительно ответил: "Если б вы разрешили выстрелить мне, я всадил бы заряд в глухаря, а не в эту дурацкую ветку".

Становилось светло, другого глухаря не было слышно, и мы решили возвратиться к лодке. "Только ваше превосходительство, зайдем посмотреть, что это ночью к вам подходило", - сказал егерь. Пошли.

На просеке и по ее сторонам отчетливо виднелись громадные медвежьи следы. По размерам они равнялись примерно двум отпечаткам моих сапог. "Да, это тот самый медведь, про которого я вам ночью рассказывал, - сказал егерь. - Дай бог, чтобы он не ушел из этих мест, а я его отыщу будущей зимой".

После глухариной охоты, по пути в сторону егеря, я обыкновенно заезжал на разлив и садился где-либо в засаду с привязной уткой. Селезней было довольно много, и я не помню случая, чтобы хоть один селезень не соблазнился призывающей его уткой. Помню довольно забавную картину: шагах в 200 от меня из-за кустов выплывают две кряковые утки, за ними красавец-селезень в своем ярком весеннем оперении. Моя привязанная утка надрывается и орет во всю глотку. Утки продолжают плыть; селезень же поворачивает голову в сторону моей утки и явно замедляет свой ход. Как только его дамы скрылись за ближайшим кустом, он резко поворачивает и, не снимаясь с воды, но хлопая крыльями, как стрела несется к моей утке.

Измена своим подругам наказана, и он напарывается на мой выстрел.

На озере Пено некоторые из моих компаньонов довольно удачно охотились на лебедей, пуская на воду чучело лебедя. Но я ни разу этой охоты на пробовал. Она довольно скучна.

* * *

Охоты под Красным Селом были неприятны в том отношении, что иногда собиралось человек 30-40 стрелков, но не требовали ночевки, и можно было, поехав утром, вернуться домой в тот же день к обеду.

Приехав на одну из облав под Красным Селом, мы узнали, что загонщики требуют двойную плату. Не желая создавать прецедента, мы решили от облавы отказаться. После этого часть охотников поехала обратно в Петербург, а человек 12, и я в том числе, решили прогуляться и цепью пройти по местам охоты. Мне в этот день повезло. Сначала передо мной вырвались две серые куропатки, и я их сбил. Затем вырвался целый выводок серых куропаток, и из него я сбил двух. Потом я убил русака, выскочившего почти из-под ног, и, наконец, подстрелил двух вальдшнепов. Я оказался "королем" охоты.

На медвежьих облавах я был несколько раз, но на меня ни разу зверь не

стр. 112


выходил. Побывав впоследствии на "берлоге", я должен сказать, что облавы на медведя производят гораздо большее впечатление.

Когда стоишь около берлоги, испытываешь волнение чрезвычайно короткое время - пока зверь не выскочит. Затем все напряжение сводится к мысли "как бы не промазать"; стреляешь в появившегося зверя, и все кончается. Другое дело - на облаве. Вот мое впечатление от одной из них.

Когда мы вечером собрались в хате лесничего (нас приехало 12 человек), нам было сообщено, что в берлоге лежит медведь, судя по следам, пудов на десять. Что входной след около стрелка, который займет N 4 (большей частью потревоженный зверь уходит из берлоги по своему входному следу, а потому стрелок, поставленный на номер около входного следа, имеет наибольшие шансы, что медведь выйдет на него). Мы решили разбирать номера, кому где стать, только утром перед облавой, дабы вперед не было разочарований и волнений.

Вечер провели в веселой беседе за чаем, вином и закусками. Было, конечно, много всяких "охотничьих" рассказов. Один из присутствующих, капитан крепостной артиллерии (фамилию не помню) с острыми маленькими глазами, поразительно похожими на медвежьи, был центром общего внимания. За ним уже давно установилась репутация настоящего медвежатника; он до этого дня убил что-то 20 или 21 медведя. Один из присутствующих сказал: "Ну, господа, раз приехал капитан К., нам завтра нечего заряжать наши ружья. Медведь наверно выйдет на него".

Я видел этого капитана в первый раз и, заинтересовавшись слышанным, спросил его, насколько справедливо высказанное предположение. Он мне ответил: "Да, к сожалению для присутствующих, это очень вероятно. Я в своей жизни был на пятнадцати медвежьих облавах, и из них на четырнадцати медведи выходили на меня, и я их убивал. Я уверен, что завтра я вытащу N 4 и что медведь будет моим".

Я подумал: "Какой неприятный, глупо-самоуверенный человек" - и больше с ним не разговаривал.

На другое утро, когда нам было предложено тянуть из одной из шапок номера для определения, кому где стать, капитан сказал, что он будет тянуть последним. Стали разбирать сложенные билетики. Когда все присутствовавшие (кроме капитана) взяли билетики, выяснилось, что в шапке осталось два билетика; оказалось, что один из охотников вышел во двор и не присутствовал при разборе билетиков. Отсутствовавший охотник вернулся. К этому времени выяснилось, что взяты все номера, кроме 4-го и 12-го (мне достался N 6). Тогда капитан предложил пришедшему охотнику взять билетик; тот взял, и он оказался номером 12-м. Таким образом, капитану, как он и говорил накануне, достался N 4.

Он повернулся тогда ко мне и сказал: "Ваше превосходительство, я видел вчера, что то, что я вчера сказал, вам не понравилось... но вы теперь видите, что я имел основание так говорить".

Когда мы стали на номера, был дан сигнал трубой. Распоряжавшийся охотой старший егерь с двумя "ершами" (так называются люди, на обязанности которых лежит поднять из берлоги медведя; кроме собак-ласок, на случай если собаки не поднимут зверя, эти "ерши" имели длинные тонкие шесты, которыми, просовывая их в берлогу, они должны были поднять зверя) двинулись к берлоге. В это же время загонщики, окружавшие полукругом район, где находилась берлога, подняли неистовый шум, трещали трещотками, раздавались улюлюканья, выстрелы... Затем, покрывая общий шум, раздался звук трубы и мощный крик егеря: "Зверь пошел!" Напряжение (по крайней мере как я его переживал) достигло крайнего предела; глаза впились в кусты, руки нервно сжимали штуцер, по телу пробегала нервная дрожь... Эти минуты ожиданья и страшного напряжения незабываемы и чрезвычайно приятны.

Прошла, как мне казалось, целая вечность, а в действительности, вероятно, не больше трех-четырех минут, и я увидел впереди, шагах в 200 передо мной, медведя, медленно приближающегося, иногда останавливающегося и поворачивающего голову в сторону шума. Напряжение еще

стр. 113


увеличилось, и мозг пронизывала одна мысль: "Господи, на меня, на меня!" Но шагах в полутораста от меня медведь стал несколько забирать в сторону и вышел прямо на капитана (стоявшего на N 4), который его и уложил с первого же выстрела. Зверь оказался отличным экземпляром бурого медведя, весом больше девяти пудов.

Обидно было, конечно (скорей, завидно), что зверь вышел не на меня, но все же впечатление было громадное, и долго после этого мне снилось по ночам все пережитое.

А вот впечатление от берлоги. В самом начале (в январе) 1915 г. ко мне как-то зашел один из моих сослуживцев по Канцелярии Военного министерства, Зконопниц-Грабовский, и сказал, что он получил телеграмму из Вологодской губернии о том, что недалеко от одной из станций железной дороги обложен медведь. Зконопниц-Грабовский предложил мне ехать на "берлогу" вместе с ним. На поездку требовалось употребить два дня. Я сначала отказался, но в конце концов он меня уговорил, и я решил сделать двухдневный перерыв в работе и отдохнуть.

Выехать из Петербурга в субботу поздно вечером, мы были в небольшой деревушке вблизи места охоты часам к 9 утра в воскресенье.

Мужик, обложивший зверя, рассказал, что в их районе летом 1914г. появился медведь-стервятник, который перерезал в окрестностях много скота; что самого медведя никто не видел, но след его очень большой, и, наверно, он весит не меньше десяти пудов; что ему, мужику, удалось отыскать берлогу этого медведя, и он предлагает нам ее у него купить.

После продолжительного торга (мы даже собирались ехать обратно) договорились, что за "берлогу", независимо от того, будет ли убит медведь или нет, мы платим 50 рублей, раз зверь окажется в ней. Затем, если зверь будет убит, мы платим по 10 рублей с пуда зверя. Выходило дороговато, но заключенное условие подтверждало, что зверь, по-видимому, крупный, и это нас соблазнило.

Когда все переговоры были закончены, было уже поздно отправляться к берлоге. Пришлось отложить охоту на понедельник.

Рано утром я с Зконопниц-Грабовским и несколькими мужиками (помнится, тремя), взявшими с собой собак-ласок, на лыжах двинулись в путь. Предстояло пройти около восьми верст. Снег был рыхлый, без наста, и идти было довольно трудно. Я что называется упарился. Сначала снял полушубок, а затем и вязаную куртку, оставшись в одной замшевой куртке. Мороз был градусов 5, но пот катил с меня градом.

Наконец, наш проводник нас остановил, сказав, что до берлоги остается шагов 200. Он предложил нам отдохнуть и покурить. Просидели минут 20 на стволе лежавшего на земле дерева и, условившись о подробностях дальнейших действий, мы пошли к берлоге. Я стал шагах в 25 от берлоги с одной стороны, а Зконопниц-Грабовский - с другой стороны. Мы приготовили ружья, умяли около себя снег и дали знак, что можно начинать.

Мужик, отыскавший берлогу (местный охотник и браконьер), направился к ней с двумя собаками и шестом в руках. Собаки сейчас же начали лаять и рыть снег около места, откуда тонкой струйкой подымался пар. Было ясно, что зверь в берлоге. Мужик стал кричать и раза два сунул шестом в снег.

Прошло несколько секунд, и я увидел, как провалилась часть снега и из образовавшегося отверстия показалась очень большая голова медведя. Собаки неистовствовали и надрывались. Зверь, вероятно с перепуга, сначала скрылся назад в берлогу, но затем кверху взлетела масса снега, и медведь выскочил и бросился в мою сторону, несколько левей. Я сразу не успел выстрелить и ждал, чтобы он появился по другую сторону большого куста, покрытого снегом, за который он скрылся. Когда медведь вновь появился (он улепетывал на всех четырех ногах), я успел обратить внимание, что он какой-то странный: довольно высокий и чрезвычайно короткий.

После первого моего выстрела он упал, но стал снова подыматься. Я послал вторую пулю под левую лопатку, куда я целил и в первый раз. Медведь окончательно упал и только дергал задней ногой.

стр. 114


стр. 115


Когда мы к нему подошли, то были страшно разочарованы: темно-бурый, почти черный зверь был по размерам медвежонком, но с громадной головой и громадными когтистыми лапами. Когда вернулись в деревню и его взвесили, оказалось, что он весит меньше трех пудов! Особенно был огорчен продавший зверя мужик.

За время этой охоты я испытал очень мало каких-либо интересных ощущений. Все протекало так быстро, что нервная система просто не успела на все это реагировать.

По приезде в Петербург я отправил тушу зверя к препаратору, заказав сделать мне медвежий коврик. На другой день препаратор просил меня к нему приехать, и, когда я приехал, он мне сказал, что лучше сделать не коврик, а чучело. "Убитый вами медведь, - сказал он, - чрезвычайно редкий экземпляр. Это очень старый самец, медведь-стервятник. У него редкие по размерам голова и лапы, но он карлик. Вероятно, маленьким медвежонком у него был поврежден позвоночник, и у него вырос большой горб, а рост, кроме головы и лап, прекратился. Над горбом у него выросла целая подушка как бы пуха вместо грубой шерсти. Я никогда ничего подобного не видел. Если сделать чучело, то, ручаюсь, его можно продать за хорошие деньги в музей. Я берусь это сделать".

Но я все же заказал коврик.

Я понял удивление мужика-браконьера. Резал скот этот медведь, вероятно, исправно и, по-видимому, предположение, что он был очень злобным, было верно. Следы от его лап действительно должны были производить впечатление, что зверь очень крупный.

* * *

Изредка осенью я ездил отдохнуть и поохотиться к Ронжиным, в Боровичский уезд Новгородской губернии. Ронжины обыкновенно говорили: "наше имение". В действительности это была лишь усадьба с фруктовым садом и огородом на краю деревни Доманино, верстах в 25 от станции Акуловка Николаевской железной дороги. Участок земли, принадлежавший Анне Николаевне, матери моих друзей Ронжиных, был вряд ли больше шести десятин. Но был он расположен вне небольшой деревушки (Доманино) в удивительно живописной местности на высоком берегу быстрой и кристально чистой речонки. Усадьба (в два этажа) была построена очень комфортабельно и основательно. Хорошие стены и печи давали возможность хорошо жить в ней зимой, а летом большие веранды, устроенные вдоль двух фасадов дома, позволяли наслаждаться чистым воздухом. Около дома был разбит хорошенький садик и насажено было много кустов различных ягод. Значительная часть огорода была отведена под землянику. К периоду ягод была масса смородины, крыжовника, земляники. Речка около усадьбы была расширена и углублена, и была устроена отличная купальня.

Хозяйственные постройки были небольшие, но хорошие и удобные. В большом количестве разводилась своя птица (куры, индюки, гуси, утки). Держалась одна лошадь для поездок самой хозяйки или ее сыновей и небольшой, но удобный шарабан. Имелся другой удобный экипаж, лошадей для которого (на дальние поездки и на станцию) нанимали у крестьян села Доманино. Держалось две коровы. Был отличный погреб и ледник.

Анна Николаевна была отличной хозяйкой и с помощью своей Аннушки (экономка и в то же время прекрасная кухарка) заготовляла массу всяких солений, варений, печений.

Село Доманино было близко настолько, что было нетрудно пользоваться выгодами иметь селение рядом (нанимать лошадей, получать молоко или птицу - если своих не хватало, иметь рабочих, приобретать от баб грибы и всякую лесную ягоду...), но настолько отдаленно, что не чувствовалось близости грязных и подчас вонючих крестьянских дворов.

Примерно в полутора верстах в противоположную сторону от селения, на высоком месте, рядом с погостом, находилась на живописном месте

стр. 116


очень уютная и мило построенная церковь. Священник был симпатичный человек и отличный пчеловод. Пасека его могла считаться образцовой.

Кругом тянулись отличные леса, и прогулки в окрестностях были очень красивы и приятны. Рядом, верстах в трех- четырех, было отличное именье Грессер (брата бывшего петербургского градоначальника), а немного дальше еще более устроенное именье адмирала Епанчина (отца генерала Епанчина, у которого я был начальником штаба, когда он командовал 42-й пехотной дивизией). Соседство Грессеров и Епанчиных было для А. Н. Ронжиной очень приятно. Около самого села Доманина было еще небольшое именье разорившихся помещиков Подушкиных; одна из девиц Подушкиных (довольно престарелая девица) очень привязалась к Анне Николаевне и являлась ей большой помощницей в устройстве и проведении различных хозяйственных дел.

Проводить время у Анны Николаевны в Доманине было удивительно приятно. Отправляясь в гости к Анне Николаевне, было принято привозить в хозяйство что-либо съестное и полезное, дабы особенно не объедать милую и гостеприимную хозяйку. На этой почве я вспоминаю бывшее у меня приключение.

Собравшись дня на три-четыре погостить в Доманине, я купил небольшой окорок, каких-то еще закусок и коробку конфект. Все это было упаковано в один пакет. Сев вечером в поезд, я заметил, когда носильщик устраивал мои вещи на сетке в купе, что рядом с моим пакетом с продовольствием уже лежал на сетке другой пакет, по наружному виду очень похожий на мой, но только раза в два больше. В купе сидел какой-то господин. Когда поезд тронулся, я, занимавший нижнее место в купе, приказал проводнику устроить мне постель. Мой компаньон по купе, не устраивая постели и не раздеваясь, полез на верхнее место. Когда проводник вагона разбудил меня перед Акуловкой, моего компаньона по купе уже не было; кто он такой и где он высадился, я не знал.

Приехав в Доманино, я передал Анне Николаевне привезенный мною пакет. Напившись кофею, я с моим приятелем Иваном Ронжиным поехали на целый день на охоту.

Вернулись мы к ужину; кроме меня, в гости к Анне Николаевне приехала еще целая компания (не помню, кто, но кажется три дамы и какой-то господин). Когда я, переодевшись, вышел в гостиную, Анна Николаевна отозвала меня в другую комнату и сказала: "Спасибо, Саша, что ты так вовремя привез пакет с продовольствием. Меня это очень выручило. А то гости привезли только конфекты, а у меня никаких закусок и деликатесов не было; они же любят поесть. Мне только очень совестно, что ты так разорился и навез такую массу всякой прелести. За это следовало бы тебя даже выбранить". Я сконфуженно ответил, что мое "продовольствие" совсем скромное, и я не понимаю, за что А. Н. считает, что меня даже следовало бы выбранить.

Мы были в это время около столовой, где Аннушка уставляла стол разными яствами. "Как за что? - раздался голос Аннушки. - Да за все это!" Я вошел в столовую и обомлел. На столе, на блюдах, красовались два больших окорока (один вестфальский, а другой обыкновенный), большой кусок отличной паюсной икры, прекрасный сиг, коробка омаров, сардинки...

Аннушка добавила: "Часть закуски и торт я припрятала, чтобы оставить на завтра для вас и Ивана Александровича; припрятала также вино, кюмель и английскую горькую..." Я стоял с раскрытым ртом.

"Анна Николаевна, да это не мой был пакет... Мое приношение было более скромное!" Анна Николаевна ахнула. Был вызван ее сын и, переговорив, мы решили, что ничего сделать нельзя и только надо выпить за здоровье неизвестного благодетеля. Много было смеха, и мы представили горе неизвестного господина когда он обнаружил, что ошибся пакетом.

"Видно, что "благодетель" богат. Винить он может только самого себя. А в другой раз он исправит свою вину и привезет по назначению еще лучшее подношение, чем то, которое он так глупо проворонил".

Охота в окрестностях Доманина была отличная, особенно много было

стр. 117


пернатой дичи. Мы устраивали с Иваном Ронжиным очень удачные облавы, но больше всего любили бродить с собакой (у него была отличная собака) за тетеревами.

Однажды, когда я приехал в Доманино, Ронжин сказал мне, что его собака больна и что он достал у мельника полудворнягу, с которой и предлагал пройтись. На вид собака была плохенькая, а Ронжин еще добавил: "Плохо дрессирована, все время убегает, не хочет слушаться; я уже два дня ее натаскиваю, но ничего не выходит, и я только злюсь и ее луплю".

Погода была чудная. Я предложил Ронжину все же взять ружья и пройтись в лес. "А как же с собакой?" - "Да возьмем и ее; если не поможет, то все же будет веселей, если собака будет кругом бегать. Может быть что-нибудь и вспугнет".

Пошли. Как только вошли в лес, "дворняга" куда-то исчезла. Прошло минут десять, и собака, вернувшись, стала ласкаться к Ронжину, который ее хлопнул по морде и оттолкнул. Собака опять бросилась в кусты и, вернувшись, с лаем стала прыгать на Ронжина и явно его звать. Ронжин хотел ударить ее плеткой. Я его удержал и сказал: "Погоди, на меня производит впечатление, что собака нас зовет; попробуем, пойдем за ней; вдруг она с "анонсом"". Ронжин рассмеялся на мое предположение, но согласился попробовать.

Мы пошли за собакой. Она радостно бросилась вперед и, отбежав шагов сто, стала на стойку; затем осторожно повела вперед и, протянув еще шагов 50, замерла. Начали вырываться тетерева; она нас подвела к довольно многочисленному выводку уже крупных тетеревов, самцы которых уже были в полном оперении чернышей.

Мы отлично поохотились. Ронжин был в восторге и упрекал себя, что он "проглядел" такие достоинства собаки. Курьезно, что и хозяин собаки (мельник) не подозревал, что его собака с "анонсом", и часто беспощадно ее лупил за то, что она от него "удирала" в лес.

Ронжин купил эту собаку за 15 рублей и повез ее в Севастополь, где в то время он был председателем военно- морского суда. Но по дороге, в вагоне-ресторане, он разболтался и громко стал расхваливать достоинства своей собаки. По-видимому, он кого-то соблазнил, так как через несколько дней после его приезда в Севастополь собаку у него украли. Если бы это было не так, то никто бы не соблазнился крайне непрезентабельной собачонкой с приподнятыми ушами и торчащим кверху хвостом.

Весной 1915-го или 1916-го года Зконопниц-Грабовский (о котором я упоминал выше) предложил мне проехать в субботу после окончания занятий в именье его тестя около Ораниенбаума и побывать на тетеревиных токах. Вернуться домой мы могли к 8-9 часам утра в воскресенье,

Я соблазнился, и мы поехали: Зконопниц-Грабовский, я и сын Сергей, которому тогда было 11 лет; сын был вооружен малокалиберной винтовкой. Хотя он прекрасно стрелял пулей, но, конечно, я и не рассчитывал на то, что ему удастся сбить тетерева. Мне просто хотелось показать ему тетеревиный ток.

До места охоты мы быстро доехали в автомобиле и успели еще пройти на вальдшнепиную тягу. Тяга была неудачной; на меня налетел только один вальдшнеп, по которому я промазал. Но вечер был чудный, и мы наслаждались. Поужинав в охотничьем домике и отдохнув, мы перед рассветом отправились на ток. В шалаше засели я и сын. Сергей волновался, но старался этого не показать.

Примерно через полчаса начался слет тетеревов. Было еще темно. Вдруг рядом с шалашом раздались какие-то неистовые крики; я вздрогнул и не мог понять, что происходит. Сергей шепчет: "Что они такое, папа?" Я долго всматривался через щели шалаша и, наконец, рассмотрел в предрассветных сумерках самца серой куропатки, вскочившего на камень и орущего во всю глотку. Он тоже токовал, стремясь, по- видимому, перекричать начавшееся "чуфыкание" тетеревов. Тетеревов, чернышей, набралось перед шалашом несколько десятков, и начался турнир. Я любовался, и стрелять не хотелось.

стр. 118


Видя волнение Сергея, я ему сказал: "Хорошенько прицелься и выстрели в какого-нибудь из чернышей". Проходит минут пять. Слышу - Сергей что-то возится, сопит, но выстрела нет. "Что же ты?" - говорю ему шепотом. "Не вижу мушки!"

Действительно, еще не рассвело достаточно, и, когда он наводил свою винтовку на темную птицу, он не мог видеть мушку, а стрелять наугад не решался. Я ему шепотом сказал, чтобы он немного потерпел, когда больше рассветет. Но тут произошел неожиданный случай.

Вдруг среди тетеревов появилась откуда-то взявшаяся черная кошка, и все тетерева слетели. Я со злости хотел пустить заряд в кошку, но она так же неожиданно, как появилась, успела скрыться из поля моего зрения.

Просидели мы в шалаше еще довольно долго, совсем стало светло, и ни один тетерев больше не появился.

Ругая кошку, раздосадованные, мы выбрались из шалаша и вместе с подошедшим Зконопниц-Грабовским пошли в охотничий домик.

С одной стороны, было досадно, но, с другой, все же я и Сергей имели возможность полюбоваться начавшимся тетеревиным током. На Сергея вся обстановка произвела сильное впечатление.

(Продолжение следует)

Примечания

1. На одной из таких охот я наткнулся на небольшую высыпку дупелей, и мне удалось убить несколько штук этой интересной дичи.

2. Или: "Перо!.."

3. Борзятники хвост у волка называют "поленом", а у лисицы "трубой".

4. Стайки тетеревов при большом морозе спускались на снег и устраивали в снегу ходы (которые охотники и называли "ямками") и зарывались в снег, где и согревались и проводили ночи и часть дня. Зарывание в снег, думаю, делается тетеревами и для спасения от пернатых хищников, но подвергает их другой опасности: появления лисицы.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/Очерки-из-моей-жизни-2021-04-01

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. С. Лукомский, Очерки из моей жизни // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 01.04.2021. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/Очерки-из-моей-жизни-2021-04-01 (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - А. С. Лукомский:

А. С. Лукомский → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
181 просмотров рейтинг
01.04.2021 (1093 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
6 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
9 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

Очерки из моей жизни
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android