Капитан Гвоздев

В апреле 1957 года органами КГБ в качестве свидетелей были допрошены несколько женщин, проживавших в Минске в первый год оккупации. Следователей из органов интересовала деятельность группы агентов 4-го Управления НКВД СССР, работавших в начале 1942 года в городе на нелегальном положении. Уцелевшие после провала ее командир и один из рядовых участников после выхода за линию фронта были арестованы органами НКВД и осуждены на 10 и на 5 лет соответственно. В 1957 году встал вопрос об их реабилитации, а упомянутые женщины оставались немногими из тех, кто мог в деталях рассказать о событиях: они являлись ближайшими родственницами разведчиков, которые скрывались у них и даже привлекали к выполнению незначительных, но не менее опасных от того поручений.

Протоколами допросов указанных женщин, а также материалами следствия, проводившегося в 1942 – 1943 годах в отношении выживших разведчиков в значительной степени ограничивается круг источников для исследования этой темы. При этом следует принимать во внимание, что в Национальном архиве РБ хранятся лишь несколько копий, снятых с протоколов их допросов, остальные документы по этому делу, надо полагать, до сих пор не переданы на хранение в главное архивное учреждение страны. В связи со сказанным мы, по мере возможности, будем привлекать в качестве источников информации другие документы, в которых имеются хотя бы незначительные, косвенные упоминания о разведчиках.

Главным героем нашего повествования является Гвоздев Александр Матвеевич. О довоенной биографии этого человека известно немного. Доступные документы Национального архива РБ содержат об этом периоде его жизни лишь формальные сведения – главным образом это установочные данные из протоколов его допросов: родился в 1905 году в селе Бусиново Московской области, в партию вступил в 1930, образование имел высшее. Результаты поиска в интернете также дают весьма скудный результат, интерес представляет лишь информация о составе Отделения НКВД Института восточных языков имени Нариманова последних предвоенных лет. Этот институт готовил работников для наркоматов, деятельность которых была связана с зарубежными странами, в том числе для НКИД, НКО и НКВД. В институте было два факультета: лингвистический (готовил переводчиков), и особый (для подготовки и переподготовки «кадров специального назначения») [1]. Гвоздев Александр Михайлович был зачислен в Синьдзянский сектор особого факультета, который и закончил в 1940 году. До поступления в институт в1936 году он отучился в Высшей пограничной школе (ВПШ НКВД СССР – прообраз будущей Высшей школы КГБ) и имел по ее окончании звание старшего политрука [2].

В электронной книге памяти Московской области имеются сведения о его родном брате, пропавшем без вести в 1942 году рядовом Гвоздеве Николае Матвеевиче. [3]

В институт имени Нариманова Гвоздев пришел из 1-го Управления НКВД (разведка) с должности оперуполномоченного; войну встретил уже в звании лейтенанта госбезопасности на должности старшего оперуполномоченного 4-го Управления НКВД СССР (террор и диверсии на занятых противником территориях). Осенью 1941 года командовал 10–м отрядом специального назначения 4-го батальона в ОМСБОН [2].

В декабре того же года в той же должности старшего оперуполномоченного он готовил группу для переброски в Минск со специальным заданием. В состав подобного рода групп входили, как правило, три – четыре человека: командир, один или два разведчика и радист с радиостанцией. В нашем случае состав группы имел некоторую специфику. Стоявший во главе группы Юркянец и два других ее члена – разведчики Татаржицкий и Юшкевич были уроженцами Минска, они не только хорошо знали город, но и имели в нем знакомых, в том числе и ближайших родственников. Это, по мнению Гвоздева, должно было способствовать их оседанию в городе. В первых числах января 1942 года группу Юркянца выбросили с парашютами в районе Минска. [4, с. 141]  

Десантирование прошло успешно, группа быстро собралась в полном составе и спустя несколько дней уже ожидала в условленном месте самолет с питанием для радиостанции. В это время группа была окружена немцами. В завязавшейся перестрелке Юркянец был убит, а Юшкевичу, Татаржицкому и радисту группы Ковалевскому удалось выйти из окружения, но все трое получили ранения. Некоторое время они скрывались в деревне Васильково (Дзержинский район) у родственников Юшкевича, а потом перебрались в Минск. [4, C. 141]

Член Минского подпольного комитета той поры Алексей Котиков, сослуживец Леонида Татаржицкого по работе на Минском железнодорожном узле предвоенных лет, был допрошен по этому поводу 12 февраля 1943 года и показал, что, убегая от немцев, группа бросила рацию и на этом прекратила свое существование, [5, c. 167] ибо не могла поддерживать связь с Центром.

О дальнейшем рассказывают женщины – свидетели и участницы тех событий. Зимой 1942 г. на квартиру к Антонине Анисимовой (улица Р. Люксембург, 15 в Минске) из деревни Васильково (ранее – Лаптевичи) пришел ее родственник Дедюля Степан и под большим секретом рассказал, что в их краях была выброшена из самолета группа десантников, в которую входит и ее брат Василий Юшкевич.

Через несколько дней Анисимова сама поехала в Васильково. Проживающий в этой деревне второй ее брат Федор рассказал, что группу, с которой находился Василий, немцы разгромили, один человек из ее состава погиб, остальные были ранены, двое из них прячутся лесу в какой-то бане около деревни Мигдаловичи. Василий Юшкевич ушел в д. Антосино к родственникам Анисимовой по мужу.

Дня через 4 после возвращения в Минск ей передали просьбу Федора, чтобы она забрала Василия в город, так как оставаться в Антосино стало опасно. В скором времени она перевезла раненого брата к себе. Василий Юшкевич был ранен в спину осколком гранаты, она лечила его подручными средствами. [6, c. 161]

3 февраля 1942 года для выполнения спецзадания 4-го Управления НКВД СССР в район Минска был десантирован и сам капитан Гвоздев. [4, c.141] Как и Юркянцу, ему также были приданы в помощь местные жители Владимир Волков и Иосиф Клочко. Кроме них в состав группы входил радист Владимир Некрасов.

Выброска была организована и проведена не так успешно, как того хотелось бы Гвоздеву. Приземлившись, он не смог определить точного места нахождения своей группы, так как карты района у него не было, был только компас. После приземления на место сбора не явился Волков, в течение ночи его так и не нашли.  Гвоздев решил двигаться к Минску без него. На 18-е сутки после десантирования они подошли к городу и остановились в пригородной деревне Щомыслица у родителей Клочко. [7, c.138]

Надолго оставаться в этой деревне было опасно (здесь знали, что Иосиф Клочко в июне 1941 года был эвакуирован в Москву и его неожиданное появление на оккупированной территории могло вызвать подозрения).  Несколько дней спустя Клочко вместе с отцом посетил живущую в Минске сводную сестру (дочь отца от первого брака) Серафиму.

Он рассказал ей о причинах своего появления в Минске, о выброшенной в районе Койданово группе разведчиков и, в общих чертах, о сути их задания. Сестра позволила ему пожить некоторое время у нее на квартире, и Иосиф тайно от соседей проживал у нее недели две. Из квартиры он никуда не отлучался, а если Серафима уходила из дому, то запирала его на замок.

Из разговоров Иосифа с отцом она узнала, что в Щомыслице в доме у родителей проживал старший этой группы и их радист. [8, c.158]

Через несколько дней объявился и «потерявшийся» при десантировании Волков. Он появился в городе несколько раньше своих товарищей. После неудачного приземления (его отнесло ветром далеко в сторону от места сбора группы), не сумев обнаружить командира и других разведчиков, Волков ушел домой в одну из пригородных деревень. Несколько дней спустя он отправил своего отца в Минск, к матери своего школьного друга Кутик Марии Константиновне. Волков-старший разыскал ее по довоенному адресу (Фабрициуса, 1) и сообщил ей, что его сын Владимир якобы бежал из плена, скрывается, и попросил на время приютить его у себя. Кутик с мужем дали на это свое согласие и вскоре у них на квартире появился Владимир Волков. Дня через два он откровенно признался хозяевам, что был выброшен с группой десантников и прямо поставил вопрос – оставаться ему у них или же уходить из квартиры.

Зная Волкова как друга своего сына, они, несмотря на риск, оставили его в своем доме.  Спустя некоторое время он попросил хозяйку отнести записку Клочко Нине, пояснив, что ее муж был десантирован вместе с ним. Что было написано в записке, Кутик не знала, но Клочко через нее передала Волкову, что с ним хочет встретиться старший их группы.

На следующий день Клочко привела к ним капитана Гвоздева, который в то время имел документы на имя Боровика Виктора Викентьевича. Сам же Волков имел документы на имя Будай Владимира. Вскоре Гвоздев перебрался из Щомыслицы в Минск и некоторое время проживал с Волковым в доме у Кутик. Клочко с радистом оставались в Щомыслице. [9, c.153]

Не вышедшая на связь группа Юркянца беспокоила Москву. В скором времени Гвоздев получил радиограмму из 4 Управления НКВД СССР с указанием разыскать ее и взять под свое руководство. [4, c. 141]

Как это было показано выше, Василий Юшкевич, неформальный после гибели командира лидер группы, скрывался в Минске у своей сестры Антонины Анисимовой. Второго участника этой группы Татаржицкого забрала и перевезла в Минск жена. Радист Ковалевский получил наиболее тяжелые ранения в перестрелке после приземления, не имел родственников в Минске и оставался в Васильково на попечении Степана Дедюли. После ранения у него гноилась рука и требовалось лечение с помощью врачей, которых в деревне не было. [6, c. 164]

Отлежавшись две недели в доме Анисимовой, Юшкевич навестил его в Василькове. Он пытался оказать Ковалевскому медицинскую помощь, но его состояние не улучшалось.  Возвратившись в Минск, Юшкевич пошел к Татаржицкому посоветоваться на предмет оказания помощи радисту. Было очевидно, что в деревенских условиях вылечить его не удастся. Решили переправить Ковалевского в Минск, Татаржицкий предложил использовать врача, который лечил его. Затем, если Ковалевский поправится, Юшкевич и Татаржицкий планировали достать ему паспорт и отправить куда-либо в деревню по своим связям, где он мог бы беспрепятственно жить.

Как это ни удивительно, этот несколько фантастический план (по крайней мере, его первая часть) был реализован. Во второй половине марта[1], Степан Дедюля и сестра Юшкевича Антонина привезли Ковалевского в Минск на квартиру к Анисимовой. Его сфотографировали, сфабриковали ему приличные документы и на третий день Татаржицкий отвез радиста к врачу.

В это же время у многих героев нашего повествования произошло несколько случайных встреч, повлиявших на ход дальнейших событий. Во время описанного выше посещения Татаржицкого Василий Юшкевич застал у него незнакомого мужчину в штатском. Это был сослуживец Татаржицкого по довоенной работе на Минском железнодорожном узле – некто Котиков Алексей Лаврентьевич. Татаржицкий заверил Юшкевича, что Котиков является членом подпольного комитета Минского железнодорожного узла, а также сообщил, что с первых дней своего пребывания в городе он поддерживает с ним связь; кроме того, он убеждал Юшкевича, что Котиков может достать для них рацию. Позже Юшкевич выяснил, что Котиков пристроил их радиста Ковалевского на конспиративной квартире подпольщиков, на которой ему оказывалась медицинская помощь. [10, c.147]

В эти дни капитан Гвоздев и разыскал остатки группы Юркянца, ответственность за которую на него возложила Москва. Владимир Волков случайно повстречал на улице пошедшего на поправку Ковалевского, через которого не только вышел на Татаржицкого и Юшкевича, но и установил связь с минским подпольем в лице Алексея Котикова. [4, c. 141] При этом следует принимать во внимание, что для подобного рода контактов с местным сопротивлением разведчикам требовалась санкция московского руководства, а Владимир Волков действовал даже без ведома своего непосредственного начальника капитана Гвоздева. Как сообщает Кутик Мария Константиновна, примерно в марте 1942 года Волков в ее присутствии (в квартире была всего одна комната, что затрудняло конспирацию разговоров проживавшим у нее разведчикам) рассказал Гвоздеву о встрече со знакомым железнодорожником, который, с согласия Волкова, познакомил его с подпольщиками как бежавшего из плена бойца РККА. Гвоздев отчитал Волкова и на следующий день ушел в Щомыслицу, в которой проживал их радист с радиостанцией (вместе с Клочко у отца последнего) для переговоров с начальством. По возвращении в город он сообщил, что Москва одобрила установление связей с местным подпольем. [9, c. 154]

Алексей Котиков на допросах в 1943 году несколько подробнее рассказал о том, как был установлен контакт разведчиков с минским подпольным комитетом. Согласно его показаниям, еще в конце февраля или в начале марта 1942 года Волков уже участвовал в одном из заседаний группы коммунистов железнодорожного узла. При этом он представился минским подпольщикам вовсе не бежавшим из лагеря военнопленным, а разведчиком, прибывшем со специальным заданием из Москвы и просил присутствовавших организовать ему встречу с Котиковым, с которым был знаком с довоенных времен. Вскоре такая встреча состоялась. При этом Алексей Котиков опознал Волкова, который до войны работал на Минском железнодорожном узле в тресте спальных вагонов, а сам Котиков занимал должность начальника отдела кадров Минского депо.

В течение нескольких часов они ходили по улицам и беседовали. Волков информировал Котикова, что он прибыл в составе группы из Москвы по заданию НКВД СССР для выполнения разведывательной работы. Тот, в свою очередь, сообщил разведчику о наличии в Минске подпольного горкома партии, а также о созданном военными-окруженцами Военном Совете партизанского движения (ВСПД). Волков просил познакомить его с председателем Военного Совета. Алексей Котиков ответил на эту просьбу согласием и дал ему свой адрес для очередной встречи. Спустя несколько дней Волков пришел по указанному адресу (ул. Толстого, дом № 18, кв. 3), где Котиков ожидал его вместе с руководителем ВСПД Иваном Роговым. Волков рассказал Рогову о том, что представляет прибывшую в Минск группу работников НКВД СССР и проинформировал его о характере задания, выполняемого ими. Рогов, в свою очередь, просил связать его с начальником группы Гвоздевым. [5, c. 165 - 166]

Через некоторое время Волков сообщил Гвоздеву об углублении своих контактов с минским подпольем. Он поставил командира перед тем фактом, что познакомился с руководством Военного Совета партизанского движения – с его руководителем Иваном Роговым, начальником штаба Иваном Беловым и начальником особого отдела организации Иваном Вербицким, а самое главное – в том, что признался Рогову, кем он является на самом деле и рассказал тому о наличии у них радиосвязи с Москвой.

Волков передал Гвоздеву приглашение на заседание подпольной организации. Гвоздев опять отругал Волкова за самовольные действия. [9, c.154]

Во избежание неприятностей он снова по радио сообщил в Москву о контактах с подпольем; из Москвы разрешили действовать по своему усмотрению. После этого Гвоздев и Волков решили посетить собрание подпольщиков. Через Алексея Котикова Гвоздев вызвал на него и объявившихся к этому времени Юшкевича с Татаржицким – для встречи с прибывшим из Москвы их новым начальником (с кем именно не сообщалось).

Совещание состоялось 20 марта 1942 года на конспиративной квартире минских железнодорожников. Часов около 4 дня Алексей Котиков проводил Юшкевича и Татаржицкого на квартиру бывшего начальника Минского паровозного депо Федора Кузнецова, находившуюся в садике возле железнодорожного моста. Там они встретили Ковалевского и Дмитрачкова[2], а также нескольких незнакомых им людей. Пришедших попросили подождать. [10, c. 148]

Во второй комнате в этот момент проходило свидание капитана Гвоздева с руководством ВСПД. Глава Военного Совета Иван Рогов предъявил Гвоздеву свой партийный билет и удостоверение личности помощника начальника штаба 10 армии, а также рассказал ему, как во время отступления советских войск отстал от своей части и остался в тылу противника, где сейчас занимается подпольной работой и организацией партизанских отрядов. Поведение Ивана Рогова капитан Гвоздев посчитал искренним, его рассказ расположил его к доверию. В конце разговора Рогов попросил о новой встрече, на которую капитан Гвоздев дал свое согласие. [7, c. 139] Встреча была назначена на 27 марта на конспиративной квартире в Молочном переулке.

После этого Юшкевича, Татаржицкого и Ковалевского Котиков пригласил в комнату, где, к своему удивлению, они увидели Гвоздева. Когда они вошли, Гвоздев попросил Котикова и других находившихся в помещении лиц выйти (кроме Рогова – весь разговор происходил в его присутствии), разведчикам предложил рассказать обо всем, что произошло с их группой. Юшкевич доложил Гвоздеву, каким образом была произведена выброска, при каких обстоятельствах была разгромлена группа и как они прибыли в Минск. [10, c. 148]

Как сообщал Гвоздев позднее на следствии в НКВД, он условился с объявившимися разведчиками встретиться еще раз для более детального разговора. Такая встреча вскоре и состоялась на квартире у сестры Василия Юшкевича Антонины Анисимовой. Сначала ее познакомили с Волковым, который выдал Юшкевичу от имени Гвоздева 200 марок. Находясь на иждивении у родственников, а иногда и у чужих людей, разведчики видели, что дающие им пищу и кров люди сами нуждаются в помощи. Волков обещал привезти еще и продуктов питания (масло, сахар, шоколад, табак и проч.), которые в скором времени будут выброшены из самолета для их группы.

Спустя короткое время Василий привел к Антонине человека, которого представил, как своего начальника по подпольной работе и попросил, чтобы она и ее муж с сыном запомнили внешность этого человека – на случай, если тот придет во внеурочное время. Гвоздеву же Юшкевич сказал в какое окно и как стучать, когда придет. [6, c. 162] В пересказе Антонины Анисимовой беседа выглядит довольно буднично и прозаично. На деле она спасет в скором времени жизнь капитану Гвоздеву.

На этой встрече Гвоздев сообщил Юшкевичу и Татаржицкому, что по решению Москвы они будут работать под его руководством. Еще через некоторое время он сообщил в Москву о том, что разыскал группу Юркянца. [4, c. 141 – 142]

Итак, казалось бы, дела пошли на лад. Первая и вторая группы объединились, приспособились к условиям нелегального пребывания в Минске, установили связи с городским подпольем – можно было начинать работу, ведь до сих пор разведчики отсиживались, по сути, на квартирах у родственников и знакомых.

Впрочем, подробностей о задании капитана Гвоздева мы не знаем, имеется лишь упоминание Кутик Марии о том, что Гвоздев наносил на план города немецкие воинские части и учреждения и трижды в неделю ходил в Щомыслицу для передачи добытых сведений по рации в Москву. [9, c. 154]

Другие мероприятия группы разведывательного или диверсионного характера завершились, по большей части, на стадии обсуждения – в том числе и планы по ликвидации Вильгельма Кубе, на чем настаивала Москва. О том, что такая акция обсуждалась Гвоздевым с подчиненными, упоминает в своих показаниях та же Кутик Мария [9, c. 154]; чуть подробнее об этом говорится в трофейном немецком документе, имеющем, казалось бы, лишь косвенное отношение к группе капитана Гвоздева.

Это немецкое «Сообщение с занятых территорий от 6 мая 1942 года», в котором анализируется ситуация на оккупированных территориях по состоянию на весну 1942 года. Документ содержит сведения, добытые немецкими спецслужбами, в том числе и относительно деятельности группы капитана Гвоздева. И хотя в «Сообщении» имеются некоторые неточности (например, руководителем группы в нем ошибочно назван Владимир Волков, при этом ему присвоен псевдоним Гвоздева «Боровик Викентий»), этот документ представляет особый интерес для реконструкции отдельных элементов работы группы в оккупированном Минске.

В нем говорится о том, что, в начале января 1942 года в советском тылу были созданы две группы парашютистов, которые получили специальное задание получить надежные сведения о положении в Белоруссии. Разведчики были снабжены радиостанциями и должны были регулярно сообщать по радио в Москву о результатах своей деятельности. Группы не имели права устанавливать контакты с партизанами (под партизанами в документе подразумеваются в том числе и подпольщики), однако руководитель одной из них все же сделал это, так как надеялся на помощь в получении разведданных.  Он сообщил в Москву о существовании в Минске подпольного комитета и Военного Совета и получил указание установить с ними связь. Для проверки благонадежности этих подпольных организаций руководство рекомендовало поставить перед ними задачу террористического характера: совершить убийство генерал-комиссара гауляйтера Кубе.

Командир группы парашютистов передал это задание руководителю Военного Совета Рогову, который, в свою очередь, подготовил покушение. С этой целью он через своих людей достал яд, которым через завербованную ранее уборщицу, работавшую на кухне генерального комиссара, попытался отравить Кубе. Отравление не состоялось только потому, что подпольщики опасались, что вместе с генеральным комиссаром пострадают и русские рабочие, которым выдавали пищу из этой же кухни. [11, c. 119 – 120]

Этот документ был составлен немецкой Службой безопасности и СД по итогам допросов многих минских подпольщиков после сильнейшего удара, нанесенного по партийному Комитету и Военному Совету в марте – апреле 1942 года (первый разгром подполья; второй произойдет в сентябре – октябре того же года). Называются различные причины случившегося погрома – от несоблюдения членам Военного Совета правил конспирации до действий проникшей в организацию немецкой агентуры; в первые послевоенные годы довольно широкое распространение получила версия предательства руководством Военного Совета своих товарищей и всего минского подполья.  Вскоре после ареста Рогова и Белова (25 марта) [12, c. 86] аресты перекинулись на городское подполье. Такая последовательность арестов давала повод обвинить их в предательстве: не выдержав пыток, Рогов предал Белова и своего адъютанта Петра Антохина, после чего совместными усилиями они раскрыли городское подполье. Все было кончено к первым числам апреля. По официальным данным, озвученным в начале 60-х годов, в эти дни в Минске было схвачено 404 человека [13, c. 15], позже назывались и более внушительное число попавших под удар подпольщиков.

27 марта 1942 года был арестован и капитан Гвоздев. Как это было показано выше, на этот день у него была назначена встреча с руководителем Военного Совета партизанского движения Иваном Роговым. Гвоздев, вероятно, не знал о начавшихся арестах и в назначенное время был уже в Молочном переулке. Он издали увидел Рогова, подошел и хотел с ним поздороваться, но тот своей руки ему не подал. В этот момент из калитки в заборе выскочило четыре человека в гражданской одежде, окружили Гвоздева, наставив в упор пистолеты, а затем быстро втолкнули его в легковую автомашину, которая подъехала так быстро, что тот даже не заметил, откуда она появилась. После этого его привезли в гестапо и сразу же стали допрашивать и избивать [7, c. 138 – 139].

 Это почти дословный пересказ показаний капитана Гвоздева, данных на допросе в НКВД. Исходя из такой интерпретации произошедшего, он пришел к выводу, что его выдал Рогов, поскольку послужил своего рода приманкой при его аресте. После своего побега из минского СД, Гвоздев прямо заявлял одной из своих связных: «его и Волкова предал Рогов [9, c. 156]». Однако, как не без оснований полагает минский исследователь Валерий Надтачаев, ошибочно было бы оценивать поведение Ивана Рогова в этой истории так однозначно. Возможно, что в момент ареста Гвоздева тот пытался предупредить его об опасности (не подал руку для приветствия) [12, c. 87]. Арестованных подпольщиков минское СД довольно часто под надзором «водило» по городу (позже «водили» и самого Гвоздева) – для опознания остававшихся на свободе соратников, и во многих случаях повторялась ситуация «Рогов – Гвоздев»: не арестант выдавал подошедшего, а тот выдавал себя сам, узнавая показанного ему товарища.

Спустя короткое время Гвоздев заподозрил в предательстве и Волкова.   На одном из допросов в НКВД Гвоздев утверждал, что на роковую встречу с Роговым он приглашал того с собой, но Волков под предлогом каких-то дел отказался, и командир вынужден был пойти на встречу без прикрытия. [7, c. 139]

В пользу Волкова, однако, говорит тот факт, что после случившегося именно он предупредил остающихся на свободе разведчиков об опасности. Как утверждала сестра Иосифа Клочко Серафима, ее брата об аресте старшего группы предупредил Волков запиской, которую она отнесла в Щомыслицу [8, c. 159]. Алексей Котиков на своем допросе в органах также показывал, что об аресте Гвоздева его проинформировал Волков. [5, c. 166]

Допрошенная в апреле 1957 года Мария Кутик утверждает, что на встречу с Роговым Гвоздев отправился вместе с Волковым. Часа через два Волков возвратился один и, не дождавшись Гвоздева, на следующее утро ушел Щомыслицу, полагая, что тот после встречи с Роговым отправился в эту деревню для переговоров с Москвой по радио. Но командира не было и там. Волков попытался разыскать Рогова, но безуспешно.

После случившегося Волков некоторое время замещал Гвоздева. Москва, вероятно, санкционировала это, приказав ему во что бы то ни стало разыскать командира. Все это время в адрес группы продолжали поступать радиограммы и даже грузы с большой земли (то есть, группу считали действующей). Так, недели через две после исчезновения Гвоздева в районе Щомыслицы для его группы был сброшен груз. Часть выброшенного продовольствия отец Иосифа Клочко на подводе привез в Минск в дом к своей дочери (Клочко Серафиме). Волков часть продуктов и немецких денег взял себе. В тот же день он ушел в Щомыслицу для переговоров с Москвой, в город он больше не вернулся.

На третий день после этого у Кутик Марии появился отец Волкова и сообщил о его аресте. Он показал ей записку от сына, которую принесла незнакомая женщина: «папа и мама, передайте мне передачу, я сижку в тюрьме».

Узнав об аресте Волкова, Мария с мужем покинули свой дом и, опасаясь ареста, две недели скрывались на Московской улице у знакомой женщины. Вскоре по городу пошли слухи, что из СД бежал арестованный советский десантник. Они предположили, что речь идет о Волкове, и вернулись домой.

 Из предосторожности Кутик не сразу вошла в свой дом. Сначала она зашла к соседям, которые сообщили, что в ее отсутствие немцы к ней в дом не приходили, засады в нем не устраивали. Эти факты свидетельствовали в пользу Волкова – похоже, что на допросах он не назвал ее явочную квартиру.

Соседка также сообщила, что в эти дни ее разыскивала незнакомая женщина, которая оставила для нее записку следующего содержания: «Мария Константиновна, окажите материальную помощь и скажите, что слышно в деревне. Боровик». Как выяснилось позже, записку от Гвоздева приносила Анисимова Антонина Михайловна. Вскоре она вновь пришла к Кутик и представилась сестрой Василия Юшкевича. Из разговоров с Гвоздевым Мария Кутик знала, что Юшкевич был выброшен десантником чуть раньше Гвоздева. Анисимова рассказала, что Гвоздев на третий день после ареста Волкова бежал из-под стражи и скрывается у нее. [9, c. 155]  

В момент появления Гвоздева, Анисимовой не было дома, в тот день она с мужем (погиб в 1944 году во время бомбежки) ездила в Васильково повидаться с братьями (Василий Юшкевич перед арестами ушел в деревню и скрывался у Федора). Ночью Гвоздев постучал в окно, оставшийся дома сын Анисимовой узнал его и открыл калитку. Окровавленный Гвоздев упал во двор, но пятнадцатилетний мальчишка втащил его в дом. Точной даты произошедшего Антонина не помнит, лишь сообщает, что в эти дни уже таял снег. Учитывая дату ареста Гвоздева (27 марта) и климатические особенности тех времен, можно предполагать, что в заключении Гвоздев находился не так уж и долго.

В доме у Анисимовой он появился в ужасном состоянии.  Все тело его было посечено, ноги опухшие, вскоре он потерял сознание и несколько дней не приходил в себя. Анисимова даже опасалась, что он может умереть. Дня через три ему стало немного лучше, он попросил ее сходить на улицу Фабрициуса к Кутик Марии, у которой он раньше проживал, и попросить у нее от имени Гвоздева продуктов питания и спирту. Анисимова, как мы уже видели, выполнила эту просьбу. На следующий день Кутик принесла спирту и продуктов, впоследствии приносила для Гвоздева медикаменты. [6, c. 162]

Об обстоятельствах его побега Анисимова и Кутик узнали первыми – об этом им рассказал сам Гвоздев. Минское СД располагалось в университетском городке, напротив Дома Правительства. Как пишет белорусский историк Галина Кнатько, в то время район площади Независимости выглядел иначе, чем сейчас. Собственно, площади не было. Из существовавших тогда улиц частично сохранились лишь Советская (перед Домом правительства), Ленинградская и часть Базарной.  Перед Педуниверситетом (до войны здесь был главный корпус БГУ) пролегал Земледельческий переулок, вдоль современного корпуса БГУ шла Базарная улица, а от Ленинградской через арку к Костелу тянулся Связной переулок. В этом каре (Базарная – Советская – Земледельческий – Связной) размещались службы Управления полиции безопасности и служба безопасности по Белоруссии в Минске – это полное название ведомства Штрауха, стоявшего во главе СД (в народе эту службу называли гестапо).  Само Управление находилось в бывших зданиях нархоза (Земледельческий, 6) и мединститута (Базарная, 10). Рядом располагалось общежитие сотрудников. [14, c. 15]

В цокольном этаже корпуса медицинского факультета было оборудовано несколько камер, выходивших прочными дверями в общий коридор, в котором находилась охрана. Выход из коридора вел прямо в вестибюль здания, в котором были оборудованы кабинеты следователей и куда арестантов водили на допросы. Три недели Гвоздева содержали в подвале, но, так как показаний он не давал, его перевели в тюрьму (ул. Володарского). Спустя некоторое время (как потом оказалось, в связи с арестом Волкова) его пешком отвели назад в СД, где состоялась очная ставка с Волковым, и тот опознал его в качестве командира группы.

Гвоздев продолжал молчать, его сильно избивали, а потом бросили в подвал, сочтя мертвым. Охранял его латыш, который, будучи пьяным, уснул на посту. Гвоздев, придя в сознание, вытащил у него пистолет и бежал. Двое суток он скрывался в развалинах, а потом добрался до квартиры Анисимовой Антонины, у которой бывал при указанных выше обстоятельствах.

О его физическом состоянии в это время нам также известно из рассказа Марии Кутик: «Когда я вошла, на постели лежал человек, но Гвоздева в нем я признала не сразу. Он был весь истерзан, на голове и теле глубокие раны, ноги опухшие, без зубов, рот приоткрыт с изуродованным языком» [9, c. 155 – 156].

Гвоздев скрывался у Антонины Анисимовой около 2 месяцев. К маю 1942 года он уже хорошо подлечился, вечерами выходил из квартиры на крыльцо. В середине месяца она с сыном отвела Гвоздева пешком в Васильково, где у Федора скрывался ее брат Василий Юшкевич. Там Гвоздев еще 2 недели лечился, а потом вместе с Василием ушел в партизанскую бригаду [6, c. 162 – 163] Николая Никитина.

Николай Никитин, капитан РККА, в 1941 году командовал автобронетанковым батальоном 13-й СД, расквартированной у города Замбров, недалеко от Белостока. С боями батальон отступал до г. Рогачева. Во время боев за Гомель Никитин попал в окружение, был контужен и попал в плен. Бежал из лагеря через 10 дней, после чего пробрался в Минск. [15, c. 19] 

По совместной довоенной службе в 13-й стрелковой дивизии он был знаком с руководителями Военного Совета партизанского движения в Минске Роговым и Беловым. Разыскав их в городе, Никитин примкнул к их организации, несколько позже получил должность начальника отдела разведки ВСПД, до разгрома этой организации успел выполнить несколько заданий Рогова [16, c. 301], в том числе – в январе-феврале 1942 года ходил в Узденский район на поиски его жены и детей, которые (по слухам) там проживали. Никитин установил в одной из деревень района гражданку по фамилии Рогова, но, как оказалось, это была другая женщина. [17, c. 181]

После мартовского разгрома ВСПД и ареста Рогова, Никитин связался с городским подпольным комитетом (с Алексеем Котиковым), который отправил его в Узденский район для объединения действовавших там мелких разрозненных групп окруженцев в партизанский отряд [16, c. 304]. Позднее созданный им отряд перерос в партизанскую бригаду, которую так и называли – бригадой Никитина. Летом и ранней осенью 1942 года бригада совершила длительный рейд, обошла Минск с запада и вышла к Палику (на границе Борисовского, Холопеничского и Бегомльского районов), где в это время шло создание партизанской зоны.

Вопреки запрету Борисовского межрайонного партийного центра и вопреки рекомендациям командира формирующейся на Палике партизанской дивизии Василия Семеновича Пыжикова (Старика), Никитин решил вывести свою бригаду в советский тыл.

22 октября 1942 года в районе города Торопец он перешел через линию фронта. Бригада находилась на отдыхе, когда ее комбрига вызвали в Москву, в Центральный штаб партизанского движения к Пономаренко. Его там очень хорошо приняли, внимание со стороны руководства было исключительно хорошим.

3-го декабря в кабинете начальника штаба Никитина арестовали по обвинению в измене Родине; следствие длилось один год и семь месяцев, после чего Постановлением особого Совещания он получил срок в 15 лет ИТЛ; с учетом зачета рабочих дней отбыл его к 1953 году. [18, c. 7 – 8]

Капитан Гвоздев ушел к Никитину в начале лета 1942 года. Несколько позже он получил должность комиссара бригады. После выхода в советский тыл в декабре 1942 года Александр Матвеевич Гвоздев тоже был арестован.

Оснований для ареста было достаточно. Одна только история его побега из минского СД выглядела слишком неправдоподобной, чтобы в нее могли поверить в Москве. Его дело вел заместитель начальника отделения следственной части Особых Отделов НКВД СССР майор госбезопасности Герасимов. Раз за разом он задавал Гвоздеву вопрос: при каких обстоятельствах тот был освобожден и какое задание получил при этом от немцев? И раз за разом Гвоздев отвечал, что немцы его не освобождали и задания от них он не получал, а из-под стражи бежал сам, воспользовавшись случаем, при этом похитил у охранника револьвер системы «наган» (охранники были вооружены пистолетами, а у одного кроме этого был в кармане шинели наган, который он и похитил). [19, c. 144 – 145]

 При этом показания Гвоздева об обстоятельствах побега имеют одно существенное отличие от его рассказа на квартире у Анисимовой: на следствии он меняет основное место действия, перенося его из подвалов минского СД в здание общежития для сотрудников, расположенное там же, в студенческом городке БГУ: когда охранявшие его латыши, будучи нетрезвыми, уснули, он у одного из них забрал наган, выставил окно и со второго этажа выпрыгнул на улицу. Благополучно миновав наружную охрану, через проволочное заграждение он выбрался в город и пришел к своей связной. Правда, по не понятной причине Гвоздев говорит, что скрывался у Осиповой Надежды Михайловны (вероятнее всего – у сестры Анисимовой и Юшкевича), тогда как из вышеизложенного и подтвержденного участницами событий рассказа (да и из контекста показаний самого Гвоздева) не возникает сомнений в том, что его укрывали у Анисимовой Антонины Михайловны.

После побега он около 40 дней прятался у нее, а после того, как немного окреп, Анисимова вывела его из Минска в деревню, где он встретился с Юшкевичем, с которым впоследствии и ушел в лес к партизанам. [7, c. 139].

Поверить в такую легенду майор Герасимов, разумеется, не мог. К этому времени, однако, был арестован еще один участник описываемых событий. После второго, осеннего разгрома минского подполья, 26 сентября 1942 года сотрудники минской полиции сумели захватить и передать в СД немцам члена подпольного горкома Алексея Котикова. Во время его «вождения» по городу, Котиков сумел скрыться от наблюдавших за ним агентов и бежать в стоявшую на Палике партизанскую бригаду сержанта госбезопасности Петра Лопатина, откуда был переправлен за линию фронта. Со всеми вытекающими из этого последствиями: проверявший его начальник 2-го отделения следственной части управления ОО НКВД СССР старший лейтенант госбезопасности Бабич тоже не поверил в правдоподобность истории его побега из СД. Достаточно скоро следствие выстроило цепочку взаимоотношений между Котиковым, Никитиным и Гвоздевым: провокатор Котиков по заданию немецких спецслужб отправил Никитина в Узденский район для создания «лжепартизанского» отряда, который бы компрометировал партизанское движение перед населением своей бандитской деятельностью; [20, c. 2 – 3] позднее в помощь Никитину Котиков послал и Гвоздева; после гибели при загадочных обстоятельствах комиссара Знака тот даже занял в бригаде его должность. [21, c. 76 – 77; 22, c. 130]

Алексей Котиков дал показания против Гвоздева. На допросе 12 февраля 1943 года он довольно подробно рассказал о том, как Гвоздев был завербован минским СД. После подписания соглашения о сотрудничестве, Котиков неоднократно беседовал со следователем СД Лаздышем Иваном Ивановичем, в том числе и о мартовских событиях 1942 года. Рассказывал ему Лаздыш и о Гвоздеве. В частности, он утверждал, что на одном из допросов Гвоздев сознался в своей деятельности в качестве резидента НКВД СССР, рассказал о своем задании, назвал фамилии людей, прибывших вместе с ним в Минск из-за линии фронта. Его и после этого продолжали избивать, он был сломлен и дал согласие на сотрудничество с германской военной разведкой. После письменного оформления сотрудничества Гвоздев, как говорил Лаздыш Котикову, из подвальной тюрьмы был переведен в общежитие работников СД (студенческий городок) и некоторое время проживал в одной комнате с Лаздышем и еще одним латышом из числа работников Рижского СД, командированных в Минск. В конце апреля или начале мая 1942 года, во время одной из выпивок, в которой принимали участие Гвоздев, Лаздыш и третий агент СД, последние двое, напившись пьяными, уснули; у одного из них Гвоздев забрал револьвер, ушел и назад к ним не вернулся [5, c. 166 – 167] – как мы уже упоминали, укрылся в доме своей связной Антонины Анисимовой.

 Подтверждая в целом выдвигаемые следствием против Гвоздева обвинения, Котиков, тем не менее, своими показаниями «выхолащивает» их основное содержательное звено: побег в партизанский отряд Гвоздев совершил не по заданию немецких спецслужб, а для спасения собственной жизни – «воспользовавшись случаем». Позиция Котикова, в общем, не вызывает особого удивления в контексте предлагаемой следствием схемы предательства: Котиков, якобы, направил Никитина в Узденский район для провокационной деятельности во главе партизанского отряда, затем в помощь ему отправил и Гвоздева. Обеляя Гвоздева в этой части обвинения, Котиков, тем самым, защищал и себя от явных инсинуаций следователя.

Впрочем, майор Герасимов не принял во внимание этот нюанс. Он зачитал Гвоздеву показания Котикова об обстоятельствах его вербовки. Гвоздев вынужден был признать, что он дал согласие работать на пользу немецкой разведки – но лишь для того, чтобы воспользоваться впоследствии своим освобождением и бежать к партизанам. В успешное проведение игры с противником провалившихся и побывавших под арестом разведчиков опытные следователи НКВД, как правило, не верили. Более того, признание факта состоявшейся вербовки неизбежно влекло за собой постановку нового вопроса – следствие начинало интересоваться характером полученного от немцев задания. Гвоздева обвинили во внедрении по заданию немецких разведслужб в партизанский отряд для предательской деятельности. Эту часть обвинений Гвоздев начисто отрицал, но вынужден был признать, что дал согласие на оказание помощи в разоблачении известных ему лиц, засланных для выполнения разведывательных заданий. [19, c. 145]

В конечном итоге следствие следующим образом сформулировало суть предъявленных ему обвинений.

1. Будучи в феврале 1942 года направлен в тыл врага со специальным заданием, этого задания не выполнил; вопреки указаниям НКВД СССР установил в Минске связь с членом подпольного военного совета Роговым, оказавшимся провокатором гестапо, и рассказал ему о полученном задании.
2. После ареста на допросах подробно рассказал о полученном им специальном задании, выдал состав своей группы, в результате чего Волков и Клочко были арестованы немцами.
3. Будучи завербованным германской разведкой для провокаторской деятельности, Гвоздев, якобы, совершил побег из гестапо и в июне 1942 года вступил в партизанский отряд Никитина, где, являясь комиссаром, поддерживал Никитина в совершении грабежей и насилий по отношению к местному населению, чинимых Никитиным по заданию германской разведки.

13 октября 1943 года Особое Совещание при НКВД СССР приняло постановление, в соответствии с которым Гвоздев Александр Матвеевич за измену Родине был приговорен к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет. [23, c. 65]

Тогда же был осужден и прошедший с ним весь путь от Минска Василий Юшкевич – его арестовали в ноябре 1942 года, в октябре 1943 осудили на 5 лет – за срыв выполнения задания в составе разведгруппы Гвоздева, а также за связь с агентами германской разведки. [24, c. 3]

Из трех пунктов обвинений, предъявленных капитану Гвоздеву, первый из «сегодняшнего дня» выглядит чересчур надуманным, поскольку предлагает наказание за установление связи с руководством городского подполья, которое только в будущем будет объявлено провокационным. Ко всему прочему, как это было показано выше, Владимир Волков вышел на связь с Роговым без ведома Гвоздева [23, c. 66], а позже установление связи с подпольем было одобрено московским начальством.

Виновность по третьему пункту обвинения опровергается показаниями основных свидетелей, привлеченных в свое время к расследованию майором Герасимовым. Передопрошенные в 1956 – 1957 г. г., практически все они (в их числе и Котиков с Юшкевичем) показали, что дали показания против Гвоздева под принуждением следователя. [23, c. 66]

Сложнее обстоит дело с третьим пунктом обвинения. По этому пункту капитан Гвоздев также был реабилитирован – в его отношении Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 13 октября 1943 года было отменено, а дело прекращено за отсутствием состава преступления. [23, c. 66]

Между тем, члены его группы Иосиф Клочко и Владимир Волков на самом деле были арестованы (значительно позже Гвоздева, что позволяло отдельным участникам событий ставить ему в вину их арест). Для выяснения дальнейшей судьбы участников группы Гвоздева вернемся в Минск весны и лета 1942 года. Больше других пострадала семья Иосифа Клочко. Сначала, как рассказала Серафима Клочко, недели через две после Пасхи (дата православной и католической Пасхи в 1942 году выпала на один день: 5 апреля) были арестованы проживавшие в Минске жена Иосифа Клочко Будай Янина и их сестра Пырлик Елена (родная сестра Серафимы и сводная Иосифа). Спустя несколько дней произошли аресты и в Щомыслице: сначала были схвачены проживавшие в этой деревне и причастные к укрывательству разведчиков мать Серафимы и Иосифа Клочко Стефанида и их брат Феликс. Отцу семейства Клочко Антону удалось укрыться, в своих показаниях Серафима Клочко сообщает, что он был арестован лишь в 1943 году (вероятнее всего, по иному делу) и его дальнейшая судьба ей не известна.

День спустя арестовали их шурина Кресика Алексея и его сестру Юзефу с тремя детьми. Спустя несколько дней Феликс был повешен на Комаровке, Кресик – около Червенского базара, остальные арестованные были расстреляны в Щомыслице.

Иосиф Клочко в тот раз избежал расправы. Узнав, что в Минске арестована его жена, он насторожился, и, когда в Щомыслицу прибыла группа агентов для совершения арестов, он вместе с радистом, успел выскочить из дома отца и укрыться в лесу. В завязавшейся перестрелке Клочко был ранен, но все же сумел уйти. Впоследствии он заходил в деревню Слобода к родственникам, у которых смог перевязать рану. После этого Клочко ушел в лес. С радистом группы Владимиром Некрасовым они после побега из Щомыслицы потеряли друг друга и, как передавал Клочко через родственников из Слободы, о его местонахождении ему не было известно.

Теща Иосифа (умерла в 1956 г.) уже после освобождения Минска рассказывала, что Иосиф все же был впоследствии был арестован немцами, правда обстоятельств ареста она не знала. В 1942 году она несколько раз при помощи соседки передавала ему передачи в Минскую тюрьму. Дальнейшая его судьба Серафиме Клочко в момент ее допроса в апреле 1957 года была не известна. [8, c. 159] О Владимире Некрасове ей также ничего не было известно. Некоторые источники сообщают, что он был убит в перестрелке в лесу у Щомыслицы.

Об обстоятельствах ареста Владимира Волкова рассказал Марии Кутик Гвоздев. Вернувшись через некоторое время после ареста Гвоздева из Щомыслицы в Минск, Волков зашел в парикмахерскую, после выхода из которой случайно встретил на улице Рогова. Волков спросил у него, куда тот девал командира, на что Рогов пригласил его пройтись с ним, он, мол, покажет, где находится его командир. Они подошли к группе мужчин. Как оказалось, это были одетые в штатское платье гестаповцы. Они и арестовали Волкова. Примерно о таких же обстоятельствах ареста Волкова рассказывали и другие люди, из числа случайных свидетелей произошедшего. О дальнейшей его судьбе Кутик тоже не знала. Родители Волкова (проживали в Минске) считали его погибшим. [9, c. 156 – 157]

Мария Кутик в своем пересказе событий вольно или невольно связывает проведенные немцами в Щомыслице репрессии с арестом Владимира Волкова: «Когда же арестовали Волкова, то дня через три в деревне Щомыслица немцами были арестованы и расстреляны брат, … мать, жена Клочко, которая в то время была в Щомыслице, и кто-то еще из родных Клочко. Даже дети были расстреляны.»

Сейчас уже сложно судить о том, имелась ли на самом деле взаимосвязь между этими событиями. Нанесенный немецкими спецслужбами точечный удар по группе лиц, связанных с Клочко, вероятно, все же не был случаен. В Щомыслице у его родных и близких проживал радист и хранилась радиостанция – а это не только аппаратура, но шифровальные блокноты, а также «фишка», овладев которыми спецслужбы могли сообщать в Москву сведения от имени Гвоздева. Понятно, что на допросах информацию о месте хранения радиостанции могли дать либо Гвоздев, либо Волков. Против Волкова свидетельствуют сроки проведенных в Щомыслице арестов – на третий день после его задержания; в пользу Волкова говорит факт его более чем вероятного расстрела. Все остальное говорит против Гвоздева. Для перевода из подвала СД в общежитие для сотрудников требовались очень серьезные основания. На допросе 4 апреля 1943 года он показал: «Задания внедриться в партизанский отряд для предательской деятельности я не получал, мне просто предлагали помогать немцам в разоблачении известных мне лиц, засланных для выполнения разведывательных заданий. И на это я согласие дал.» [19, c. 145]

Позднее он откажется от этих слов, ссылаясь на незаконные методы ведения следствия. Однако, он все же был переведен из подвальной тюрьмы здания СД, откуда бежать было невозможно[3], в общежитие для сотрудников, откуда, вероятнее всего, на самом деле бежал с искренними намерениями продолжить борьбу с врагом.

Других пострадавших по этому делу нет, за исключением, возможно, радиста из первой группы Юркянца – находившегося на попечении городских подпольщиков Ковалевского. Гвоздев после побега из СД рассказывал Анисимовой, что встречался с ним в тюрьме. Кто его предал и какова его дальнейшая судьба, он не знал. [6, c. 164] Вероятнее всего он пострадал в ходе общегородских репрессий, проводившихся службами безопасности немцев против Военного Совета и подпольного Комитета, так как укрывался на конспиративных квартирах, о которых знали многие из числа арестованных членов подпольных групп города.

Василий Юшкевич, как мы уже упоминали, вместе с Гвоздевым ушел в отряд Никитина, вместе с ним перешел линию фронта, где был арестован, осужден и приговорен к пяти годам лишения свободы за измену Родине. Реабилитирован также был вместе с Гвоздевым – в 1957 году.

Единственным членом группы капитана Гвоздева, кто не подвергался репрессиям ни со стороны немцев, ни с нашей стороны был Татаржицкий. После разгрома группы он сумел легализоваться в городе и работал при немцах сторожем (или дворником, рассказавшая об этом Анисимова не была уверена в точности имевшихся у нее сведений). [6, c. 164] В июне 1948 года заместитель Министра ГБ БССР генерал-майор Ручкин составил докладную записку на имя заместителя Министра ГБ СССР генерал-лейтенанта Огольцова о деятельности минского подполья. Вторым планом в записке проходит информация о лицах, поведение которых в годы оккупации показалась органам госбезопасности подозрительным и требовало дополнительной проверки. В числе других в этой записке назван и герой нашего рассказа:

«Татаржицкий Леонид Михайлович, 1911 года рождения, уроженец города Минска, из рабочих, беспартийный, поляк, гражданин СССР, образование 5 классов, работает на железной дороге.

В январе 1942 года Татаржицкий в составе группы из четырех человек был заброшен в тыл врага для разведывательной работы. На второй день после приземления группы в перестрелке с немцами командир был убит, а Татаржицкий вместе с радистом Ковалевским прибыл в Минск, где связался с руководителями подпольного комитета.

Вскоре Ковалевский в числе других участников подпольной организации был арестован и повешен, а Татаржицкий продолжал проживать в Минске.

В 1944 году он жандармерией был арестован, однако, просидев под стражей одни сутки, был освобожден.» [25, c. 236]

Информации о влиянии этого документа на судьбу бывшего разведчика мы не имеем. Позже, в период разбирательств в обстоятельствах произошедшего, проводившихся в 1957 году для реабилитации осужденных разведчиков, он по-прежнему проживал в Минске, однако протокола его допроса в качестве свидетеля (или хотя бы упоминаний о факте проведения такого допроса) в Национальном архиве РБ нами обнаружено не было.

После войны Антонина Анисимова вместе с матерью Юркянца, которая проживала около радиозавода, ездила в деревню Самодуровщина.  Местные жители показали женщинам могилу ее сына – на поляне в Станьковском лесу. Позднее родственники перевезли его останки в Минск и захоронили рядом с могилой отца. [6, c. 164]

Список использованной литературы.

1. Сайт «Топография террора», раздел «Репрессированная наука». Код доступа: https://topos.memo.ru/en/node/355. Дата доступа: 09.04.2019.
2. Код доступа: http://forum.mozohin.ru/index.php?topic=1665.0;wap2 Дата доступа: 09.04.2019.
3. Книга памяти СШ № 5 города Химки Московской области. Код доступа:  https://sch5himki.edumsko.ru/uploads/1000/917/section/38311/Kniga_Pamyati.pdf?1539716036092 Дата доступа: 09.04.2019.
4. Национальный Архив Республики Беларусь (далее – НАРБ), Фонд 1346, опись. 1, дело. 106, листы 141 – 142. Протокол допроса арестованного Гвоздева Александра Матвеевича от 18 февраля 1943 года.
5. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 155 – 168. Протокол допроса арестованного Котикова Алексея Лаврентьевича от 12 февраля 1943 г.
6. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 161 – 164. Протокол допроса свидетеля Анисимовой Антонины Михайловны 16 апреля 1957 г.
7. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106. Л. 138 - 140. Протокол допроса арестованного Гвоздева Александра Матвеевича (не датирован).
8. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 158 – 160. Протокол допроса свидетеля Клочко Серафимы Антоновны от 15 апреля 1957 г.
9. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 153 – 157. Протокол допроса гражданки Кутик Марии Константиновны от 19 апреля 1957 г.

10. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 147 – 150. Протокол допроса Юшкевич Василия Михайловича от 13 января 1943 г.

11. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 109 – 121. Начальник полиции безопасности и СД. Главный штаб. Берлин, 6 мая 1942 г. Секретно. Сообщения из занятых восточных областей.

12. Надтачаев В.Н. Метаморфозы Минского антифашистского подполья // Беларуская думка. № 10, 2013. С. 84 – 89.

13. О партийном подполье в Минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944 года) – Минск, 1961, с. 15.

14. Г.Д. Кнатько. Ведомство полиции безопасности и СД в Минске. Новые факты о структуре и деятельности. Минск, НАРБ, 2003, с. 15.

15. НАРБ, Фонд 1346, оп.1, Д. 64, Л. 19. Биография Н. Никитина, написанная его дочерью Никитиной Г. Н. 23.12.1966 г.

16. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 300 – 304. Выписка из протокола допроса Никитина Н.М. от 22 октября 1956 г.

17. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 181. Протокол допроса арестованного Котикова Алексея Лаврентьевича от 28 марта 1946 г.

18. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 64, Л. 6 – 8.Письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР Клементу Ефремовичу Ворошилову от рабочего городского коммунального отдела Никитина Николая Михайловича. г. Магадан, 1953 г., 10 апреля.

19. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106. Л. 143 - 145. Протокол допроса арестованного Гвоздева Александра Матвеевича от 4 апреля 1943 г.

20. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д 72, Л. 2 – 9. Докладная записка Зам. Начальника особого отдела КГБ при СМ СССР по БВО генерал-майора Петрова секретарю ЦК КПБ т. Горбунову от 20 июня 1959 г. О проверке обоснованности осуждения Котикова А.Л., Никитина Н.М., Гвоздева А.М. и др.

21. НАРБ, Фонд 1450, оп.4, Д. 237, Л. 68 – 79. БШПД. Беседа с командиром бригады Никитиным Николаем Михайловичем, 25.11.1942 г.

22. НАРБ, Фонд 1450, оп.4, Д. 237, Л. 123 – 130. БШПД. Беседа с тов. Барановским Леонидом Семеновичем 22.12.1942г.

23. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д 72, Л. 65 – 66. Определение      Военного трибунала Белорусского военного округа о рассмотрении протеста Военного прокурора БВО от 21 июня 1957 года на постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 13 октября 1943 года в отношении Гвоздева А.М.

24. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д 72, Л. 2 – 9.  Докладная записка Зам. Начальника особого отдела КГБ при СМ СССР по БВО генерал-майора Петрова секретарю ЦК КПБ т. Горбунову от 20 июня 1959 г. О проверке обоснованности осуждения Котикова А.Л., Никитина Н.М., Гвоздева А.М. и др.

25. НАРБ, Фонд 1346, оп. 1, Д. 106, Л. 225 – 236. Докладная записка заместителя Министра госбезопасности БССР генерал-майора Ручкина на имя заместителя Министра ГБ СССР генерал-лейтенанту Огольцову о деятельности минского подполья.

Постоянный адрес данной публикации: