Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

Эвелин Энтони

Алая нить

"The Scarlet Thread" 1989, перевод О. Бараш

Глава 1

В костеле было темно и прохладно. Пахло ладаном и воском; кругом стояли статуи: Дева Мария с младенцем Христом на руках, святые в экстазе. Изображения были раскрашены и позолочены, стекляшки, имитирующие драгоценные украшения, поблескивали в тусклом свете. Рисуя в воображении день свадьбы, Анжела и представить себе не могла, что она произойдет в таком месте.

Они прошли мимо алтаря, держась за руки, почтительно замедлив шаги возле фигуры Спасителя, поникшего на кресте.

— Подожди здесь, дорогая, — сказал он. — Пойду поищу священника.

Она уселась на шаткий стул. Скамей в храме не было.

Какая-то женщина, ползая на коленях, натирала пол.

 

* * *

 

Они съехали на автомобиле с крутого холма по узкой, изъезженной грунтовой дорожке. Деревня лепилась к склону, будто выросла прямо из скалы. Они оставили джип на крошечной площади, потом он взял ее за руку и повел по вымощенным булыжником улочкам, чтобы показать, где родился его дед. Домишко бедный и убогий, с крошечными окошками и такой низкой дверью, что человек нормального роста не мог войти в нее не пригибаясь. В маленьких горшочках и в трещинах стен Цвели кроваво-красные герани. В верхнем окне вяло шевелилось мокрое белье.

Жара застилала глаза, воздух, который они вдыхали, был насыщен красной сицилийской пылью.

— Его тоже звали Стефано, — сказал он ей. — Так мы назовем нашего сына. Пойдем в костел.

Женщина кончила натирать пол. Она выпрямилась, потирая спину, чтобы облегчить застарелую боль, обернулась и какой-то миг смотрела прямо на Анжелу. Ее лицо было морщинистым и блеклым, как старая географическая карта. И без всякого выражения. Она подхватила ведро с мастикой, запихнула туда тряпки, потом с трудом опустилась перед алтарем на одно колено и перекрестилась свободной рукой. Интересно, подумала Анжела нашел ли Стивен священника. Старуха вышла, и Анжела услышала, как закрылась дверь. Надо помолиться, подумала вдруг девушка. Даже в этом чужом месте с его приторно-тяжелыми запахами и гаснущими свечами она должна вспомнить, чему ее когда-то учили, и помолиться о Божьем благословении в день свадьбы.

Как это не похоже на то, что она рисовала в своем воображении! Церковь дома, в Суссексе, где мать постоянно помогала расставлять цветы, а отец раз в месяц прилежно читал главу из Библии. Викарий, который крестил ее, венчал бы ее с каким-нибудь безликим юнцом, позади них лентой вились бы подружки, а скамьи были бы заполнены друзьями и родственниками в аккуратных костюмах и в шляпках с цветами. Военных среди них не было, потому что все это рисовалось ей до того, как началась война и их жизнь так изменилась. Теперь ее брат не может быть шафером, его нет в живых, он погиб во время воздушного налета на Германию в 1942 году. А она выучилась на медсестру и уехала в дальние края, а многие молодые люди погибли. Она не встала на колени; закрыв глаза, она попыталась мысленно произнести какую-нибудь молитву. Это оказалось нелегко. Все нужные слова вылетели из головы. Я люблю его, пожалуйста, Боже, пусть мы будем счастливы.

 

* * *

 

Священник — с широкой лысиной на макушке, в пыльной и грязной сутане — поднял глаза на капитана американской армии и медленно спросил:

— Зачем вы явились? У нас теперь спокойно. Вы нам не нужны.

— Я приехал не за этим, — был ответ. — Я по личному делу, падре.

— Вы приехали, чтобы привести за собой людей, проливающих кровь, — сказал священник. Он был в очках; теперь он снял их и протирал рукавом. — Для Фалькони здесь ничего нет, — сказал он. — Ничего.

— Вы не поняли. Вы меня не слушаете. Послушайте меня, падре.

— Слухи доходят даже до Альтофонте, — ответил священник. — Американцы привозят вас назад, чтобы вы мучили нас. Пили нашу кровь, как все те годы до того, как мы вас прогнали. Альтофонте — бедное селение. С нас нечего взять. Из трупа не выжмешь ни капли крови. Так и скажите своим людям.

— Здесь родились мои деды, отец и мать, — тихо произнес Стивен Фалькони. — Я приехал сюда жениться. В этом вы мне не можете отказать. Больше мне от вас ничего не надо. Я привез невесту; она ждет в храме.

— Нет. — Священник поднялся, и шаткий стул облегченно скрипнул. — Я не обвенчаю вас. На ваших руках кровь.

— Она носит моего ребенка, — сказал Стивен Фалькони. — Во имя чести, я прошу обвенчать нас.

— Нет, — ответил священник и открыл дверь сакристии[1], выходящую в церковь. Там в полутьме он увидел сидящую на стуле девушку в форме медсестры. — Я не отпускаю вам грех. Забирайте женщину и уходите.

Стивен Фалькони не двинулся с места.

— Падре, если вы обвенчаете нас, мы забудем, что на свете есть Альтофонте. Вас оставят в покое. Я обещаю, что никто вас не потревожит. Никогда. — Он подошел к двери и тихо закрыл ее. — Вы никогда не увидите и не услышите нас.

Это был верный и испытанный прием в переговорах. Окажите услугу — и получите услугу взамен. Откажете мне... Тогда выбора нет. Священник понял.

— Вы клянетесь?

— Честью моей семьи, — был ответ; оба знали, что эта клятва никогда не нарушалась. Как обет молчания.

Священник вздохнул.

— Бог простит вас. И меня.

— Я подожду вас снаружи, — сказал Стивен Фалькони. — Вы приняли мудрое решение. Вы об этом не пожалеете.

— Я помню вашего деда, — пробормотал священник, не глядя на него. — Я был еще мальчишкой, но я помню его. Он был убийцей.

— Я жду пять минут, падре, — сказал Стивен Фалькони. Он вышел из сакристии в церковь.

Анжеле Драммонд этот день не сулил ничего особенного. Просто день, такой же, как другие. Базовый госпиталь в Тремоли создали после того, как американцы захватили Палермо; Анжела приехала туда из Триполи. Еще поступали жертвы боев вокруг Мессины, где сражались англичане. Потери американцев были тяжелее. Молодой уроженец Штатов, за кем она ухаживала, потерял обе ноги, когда его танк подорвался на мине. Он был без сознания; Анжела из опыта знала, что он обречен. Он лежал бледный и неподвижный, как будто уже умер. Нагнувшись, чтобы пощупать исчезающий пульс, она услышала позади себя голос:

— Сестра, это... лейтенант Сципио?

Анжела выпрямилась.

— Да. Извините, сюда нельзя. Выйдите, пожалуйста. Посетитель был высокий, очень смуглый, с погонами пехотного капитана.

— Мы вместе выросли, — проговорил он. — Скажите, дела плохи?

— Очень плохи, — тихо ответила Анжела. — Он потерял обе ноги. Прошу вас, капитан, вам не следовало входить сюда.

— Я еще приду, — сказал он. Он стоял, не сводя глаз с умирающего. — Я приду завтра. Позаботьтесь о нем.

— Мы заботимся обо всех. Пожалуйста...

Он кивнул и вышел. Она видела, как он взволнован. Еще бы, если они вместе выросли... Она подошла поближе к кровати. На табличке было имя. Альфред Сципио, лейтенант, пятая армия, двадцать три года.

Какая утрата, подумала Анжела, она часто думала так об умирающих. Утрата, такая же бессмысленная, как гибель ее брата, обращенного взрывом в ничто над пылающим немецким городом.

— Сестра Драммонд! — Резко прозвучал голос старшей сестры. — Что это вы делаете?

— Простите, сестра. Я искала у больного пульс. Он едва слышен.

— Для этого не нужно пяти минут, сестра, а вы бездельничаете тут ровно столько. Подойдите-ка. Помогите мне сменить повязки.

Вскоре она забыла об американском капитане пехоты. К концу долгого дня она так уставала, что уже ни о чем не могла думать.

Когда на следующий день он пришел, как и обещал, на месте лейтенанта Сципио лежал другой раненый. Он был иссечен шрапнелью, получил ожоги груди и рук второй степени, но он должен поправиться.

Капитан направился прямо к ней.

— Его нет, — сказал он. — Лейтенанта Сципио нет. Где он?

И Анжела сказала то, что ей часто приходилось говорить:

— Он умер ночью. Мне очень жаль.

Он взглянул на кровать, где теперь лежал незнакомый человек, и сказал:

— Для него лучше. Он не захотел бы так жить. Спасибо, сестра. Спасибо, что ухаживали за ним.

— Мне жаль, что я не смогла сделать большего... — Внезапно она почувствовала страшную усталость и тоску от своих безнадежных слов. Слезы наполнили глаза и потекли по щекам. — Бедный мальчик, — прошептала она и отвернулась. — Пожалуйста, уйдите, если старшая сестра застанет вас здесь, у меня будут неприятности.

— Когда вы сменяетесь с дежурства?

— В семь тридцать, — машинально ответила она, вытирая слезы. Непростительно так потерять самообладание. Она же опытная медсестра, прошла всю африканскую кампанию.

— Я подожду вас на улице, — тихо сказал он. — Я хочу поблагодарить вас за заботу о моем друге. Меня зовут Стивен Фалькони.

Она вовсе не собиралась позволить ему уговорить себя поехать в Палермо обедать. Он, казалось, совершенно точно знал, где подают хорошую сицилийскую еду.

— Где же вы и этот бедный мальчик выросли? — спросила она. — Где вы жили в Америке?

— В Нью-Йорке, — ответил он. — Сципио учился в школе на два класса младше меня, но наши семьи были знакомы. Я окончил колледж и пошел в армию. Он к тому времени уже служил. Его мать приходила к моей и плакала неделями. Она не хотела, чтобы сын воевал. Выпейте вина, оно хорошее. Вам нравится еда?

— В жизни не ела ничего вкуснее.

— Я скажу хозяину, — пообещал он.

Он бегло говорил по-итальянски. Владелец маленького кафе все время был где-то поблизости. Анжеле показалось, что он не спускает глаз с Фалькони. Она не собиралась задерживаться допоздна, но в разговоре время прошло быстро. Когда он привез ее обратно, время приближалось к полуночи.

— Я приду завтра, — сказал он. — В это же время?

— Завтра я освобождаюсь в три, — ответила Анжела. — И вечер у меня свободен.

— Мы можем поехать покататься, если хотите, — предложил он.

Они стояли около джипа, не касаясь друг друга, но казалось, что воздух между ними почти дрожит.

— А бензин? — спросила она, просто чтобы сказать что-нибудь.

— Я достану сколько угодно, — ответил он. — Мне бы хотелось показать вам эту часть острова. Здесь очень красиво. Вы любите горы?

— Смотря какие, — сказала Анжела.

— Мы доберемся и туда, — продолжал он. — Я возьму что-нибудь поесть и бутылку вина. Хотите?

— Прекрасно, — ответила она и протянула ладонь. Он взял ее руку и придвинулся ближе.

— Спасибо за обед, — сказала она.

— Спасибо, что поехали со мной. До завтра.

— Да. — Он все еще держал ее пальцы. — Спокойной ночи, — сказала Анжела, и он выпустил руку. Заворачивая за угол дома медсестер, она обернулась: капитан глядел ей вслед.

Дверь черного хода была не заперта. Ее подруга и соседка по комнате Кристина оставила ее открытой на случай, если Анжела поздно вернется. Анжела заперла дверь. Она надеялась, что Кристина уснула. Ей почему-то не хотелось рассказывать, как она провела вечер.

Но Кристина не спала. Она была профессиональной медсестрой, на три года старше Анжелы. У них сложилась странная дружба противоположностей. Кристина общительна, а Анжела застенчива; Кристина не скрывала, что любит мужчин и не прочь переспать с кем-нибудь, и она уже давно не плакала, если в палате кто-нибудь умирал. Она считала, что младшая подружка слишком мягкосердечна и за ней нужно приглядывать. Пора уже ей завести парня. Слишком серьезно она относится к жизни.

— Ты, наверно, неплохо повеселилась, — сказала Кристина. — Уже за полночь. Что вы делали?

— Обедали и разговаривали. — Анжела быстро раздевалась.

— А какой он? — не отставала Кристина. — Типичный янки? Клеился к тебе?

— Нет. — Анжела улыбнулась. — Можешь мне не поверить, но мы попрощались за руку. Вышло довольно старомодно.

— Но тебе понравилось, — настаивала подруга. — Свидание назначили?

— На завтра, — ответила Анжела. Она забралась в постель и стала устраиваться поуютнее.

— Что ж, недолго терпеть, — заметила Кристина. — А как его зовут?

— Стивен. Стивен Фалькони, — невнятно проговорила Анжела. — Завтра вставать полшестого, а я устала как собака. Завтра я тебе все расскажу.

— Завтра я встречаюсь с моим новым дружком, — заявила Кристина и погасила свет. — Я спрошу его, может, они вместе служили, у военных это часто случается.

Она познакомилась со своим последним ухажером месяц назад. Он женат, сообщила она Анжеле, но ведь все хорошие ребята не засиживаются в холостяках. Подполковник, ни больше, ни меньше. Щедрый и веселый. У него в тумбочке лежали шелковые чулки и запасы шоколада и виски — на всякий случай.

Его звали Уолтер Мак-Ки, и он был какой-то большой шишкой в военной администрации Палермо. Такие детали не интересовали Кристину. Она решила по возможности нагуляться за время войны, а потом, когда все это кончится, подцепить кого-нибудь и остепениться. Но до тех пор — ничего серьезного. Ясное дело, Кристина была очень приметной девицей, и в поклонниках у нее недостатка никогда не было.

Ее заинтересовал этот американец с итальянской фамилией. “Старомодный”, — сказала о нем Анжела. Кристина попыталась представить себе, чтобы так сказали о ком-нибудь из ее знакомых. Если не забудет, то завтра вечером спросит о нем Уолта. Может быть, он что-нибудь знает о Фалькони. Когда Анжела вошла в комнату, вид у нее был — будто она по уши влюблена. Кристина никогда не видела ее такой, хотя Анжела и в Триполи ходила на свидания с несколькими молодыми офицерами, а один даже высказывал серьезные намерения.

 

* * *

 

Но сегодня все было по-другому. Анжела долго лежала в темноте, после того как ее подруга заснула. Странный был вечер. Он много говорил о Сципио и о том, как обещал матери друга приглядывать за ним, когда они окажутся за океаном. Он-то не надеялся даже увидеть приятеля, но обещание немного успокоило семью.

“Мы все очень близки, — сказал он в ответ на ее вопрос. — У нас у всех одни и те же корни. Это для нас важно”.

У него очень темные глаза; красивые глаза, подумала она, широко поставленные, и примечательное лицо с орлиным носом. Не то чтобы красивое, но запоминающееся. И тихий, мягкий голос, и размеренная речь, как будто он только что научился говорить по-английски. Она закрыла глаза и снова ощутила прилив чувственного томления. Ни один мужчина еще не вызывал в ней подобного. В Триполи у нее был короткий роман с молодым шотландцем, которого она жалела, но это не шло ни в какое сравнение. Ей стало почти страшно; хотелось перестать думать о завтрашнем дне и о поездке в горы. Скоро рассвет, придется вставать и делать обход в палате. Наконец она заснула, и, как ей показалось, в тот же миг ее разбудили. Было полшестого, и красное сицилийское солнце медленно выползало из-за края горизонта.

 

* * *

 

Дальше проехать они не могли. Джип и тот не мог одолеть извилистой грунтовой дороги в гору. Тогда капитан остановился в тенистом месте. У него с собой была еда и вино.

Он не сводил с нее глаз; каждый раз, когда Анжела смотрела на него, она встречала этот неотрывный взгляд.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила она.

— Ты красивая, — ответил он, — мне нравится на тебя смотреть. Тебя это раздражает?

Сидели в тени скалы. Она выпила остаток своего вина.

— Да. Мне кажется, что у меня лицо испачкано. И вовсе я некрасивая. Не надо так.

— А какая же ты? Что говорят тебе другие мужчины? Дай-ка. — Он взял пустую кружку и снова наполнил ее.

— Я больше не хочу, — сказала Анжела. — Слишком жарко, я только захочу спать.

— Так ты мне не сказала, — напомнил он. — Что тебе говорят поклонники?

— У меня нет поклонников, — ответила она. — Ты первый, с кем я встречаюсь после Триполи. Дома говорили, что я ничего, не уродка. Вот и все.

— Так вот она, английская сдержанность, — медленно проговорил он. — Расскажи о своей семье, Анжела. Где ты живешь? Кто твои родители?

— О-о... — Она выпрямилась и вздохнула. — Кажется, это так далеко... В миллионе миль от этой кровавой войны и всех ужасов. Мой дом в деревне, недалеко от Хэйвардс-Хит в Суссексе. Там очень мягкая природа, не сухая и яростная, как здесь. Там нет гор, только гладкие, покатые холмы. Все вокруг зелено и прохладно, и все всегда недовольны, если идет дождь, и волнуются из-за своих садов, если дождя нет. Мой отец врач, и дедушка тоже был врачом. Он жил и практиковал в том же доме, что и папа. А мама родилась в Индии, ее отец служил там в армии. Мы очень обыкновенная семья, Стивен, в нас нет ничего интересного.

— А братья и сестры?

— У меня была сестра, но она умерла маленькой, меня тогда еще не было на свете. И был брат, Джек. Его убили, он служил в авиации. Мы очень любили друг друга. Он был мне ближе, чем родители.

— Мне очень жаль, — сказал он. — А почему ты захотела стать медсестрой? Потому что отец врач?

— Да нет. Это потому, что погиб Джек. Мне не хотелось поступать в Добровольную ассоциацию помощи фронту или флоту; я вовсе не хотела быть радисткой, или шофером, или иметь какое-нибудь отношение к сражениям. Я хотела помогать, а не вредить. Не очень патриотично, правда?

Несколько секунд он молча смотрел на нее.

— Это гнусная война, но скоро она окончится. И ты вернешься в Хэйвардс-Хит и все это забудешь.

— Ну а ты? — спросила она. — Фалькони — итальянская фамилия. И ты хорошо говоришь по-итальянски.

— Я сицилиец, — поправил он. — Это не одно и то же. Мы не итальянцы. В нас смешалось много народов: арабы, мавры греки. Сицилию постоянно завоевывали. Итальянцы тоже, конечно, есть, но мы совсем другие. Моя семья происходит из маленькой деревушки около Палермо, затерянной в холмах. Дед переехал в Америку. Потом за ним последовали мои родители. Мне было тогда семь лет и пришлось учиться английскому. Между собой мы говорим по-итальянски. Храним старые традиции, ходим в церковь, едим макароны. У нас большие семьи. — Он взглянул на нее и улыбнулся. — Совсем не то, что в Хэйвардс-Хит.

— А ты себя чувствуешь американцем? — спросила Анжела.

— Я гражданин Соединенных Штатов. Мой отец выправил все документы. Я учился в школе и в колледже. Я играл в футбол за свой колледж, я вступил в армию. Я американец. Но, наверное, и сицилиец тоже.

Некоторое время они сидели молча, воздух вокруг мерцал от жары.

Анжела сказала:

— Я передумала. Я выпью еще вина, если там осталось. — Вино было терпким и не утолило жажды. Она перевернула кружку, и красный ручеек потек по земле.

— Знаешь, что ты сейчас делаешь, Анжелина? — спросил он, подсаживаясь рядом. — Это возлияние богам. Мы воздаем хорошим вином богам Сицилии за их милость к нам — за хороший урожай. Ведь у моей родины много богов, ты знаешь об этом?

Она покачала головой. Вино впитывалось в землю как кровь.

— Это языческая страна, — продолжал он. — Церковь пыталась цивилизовать нас и прогнать богов, пришедших с римлянами и греками, но мы спрятали их и сохранили. Они все здесь, вокруг. Ты не чувствуешь?

Она не ответила. Она позволила, чтобы он обнял ее и притянул к себе, а потом стал целовать, сначала медленно и как бы спокойно, потом пылко, по-мужски.

Земля была твердой, и, когда они лежали на спекшейся земле, к их обнаженным телам прилипла горная пыль. Страсть выгнала их из тени скалы, и все завершилось в один и тот же восхитительный миг под раскаленным солнцем.

Одевая ее в тени, он произнес по-итальянски:

— Io ti amo, amore mia[2], — и крепко прижал к себе.

— Правда? — спросила она. — Не нужно об этом говорить...

— Я люблю тебя, — сказал он по-английски. — А теперь скажи это мне по-итальянски.

Она запуталась в словах, и он повторял, пока она не смогла произнести вслед за ним: “Io ti amo, amore mio”.

Второй раз они были вместе и в первый раз занимались любовью. Она забеременела сразу же.

 

* * *

 

— А что будет, когда он получит назначение? — допытывалась Кристина. — Они скоро все выступят, как только настанет подходящая погода. Уолт говорит, что это будет кровавая баня. Его убьют, и у тебя останется незаконный ребенок! Анжела, думай же головой, — уговаривала она. — Нельзя это так оставлять. Я тебе помогу. — Она оглядела подругу и сказала: — У тебя чуть больше шести недель. Просто возьмешь выходной по очередному нездоровью. Никто и не узнает.

Анжела села в кровати. Ее вырвало в перевязочной, ей дали лекарство и велели полежать. Кружилась голова, но безудержная, выворачивающая все внутренности тошнота прошла.

— Не надо было тебе говорить. Зря я сказала. У тебя есть сигареты, Крисси? У меня кончились.

— Да, вот. Оставь себе всю пачку. Слава Богу, что ты мне сказала. Ну хорошо, один раз блеванула — ничего, ну а если это будет каждое утро? Неужели непонятно, что тебя вышвырнут отсюда и с позором отправят домой?

— Он хочет на мне жениться, — ответила Анжела. Она закурила. Сигарета показалась горькой.

— Он не может жениться и прекрасно знает об этом, — возразила Кристина. — Он никогда не получит разрешения. Только заикнись об этом — отправят к черту на рога в сорок восемь часов. Слушай, давай я поговорю с ним. Если он тебя любит, он не будет сидеть сложа руки и ждать решения, а что-то сделает сам; по всему судя, он настоящий мужчина и офицер.

— Ты его не знаешь, — ответила Анжела. — Я же тебе говорю, Стивен совсем не то, что твои янки. Он другой, он захочет ребенка. Я просто ему еще не сказала.

— Он такой же, как все мужики, — нетерпеливо оборвала Кристина. — Ну да, конечно, он тебя любит, он хочет жениться... — Она помолчала и продолжала: — Ты извини, но я буду жестокой. Можешь злиться на меня за то, что я так говорю, но, по-моему, все это — журавль в небе. Он отплывет вместе с флотом вторжения, и больше ты о нем не услышишь. Так и поломаешь жизнь зря.

— Нет, я не стану избавляться от ребенка, — медленно проговорила Анжела. — Ты ошибаешься, Кристина, но даже если бы ты была права, я не уничтожу свое дитя. Так что больше и не говори об этом, ладно? Я увижу Стивена вечером. И все ему расскажу.

— Давай-давай, — мрачно отозвалась Кристина. — А если передумаешь, сразу докладывай мне. После трех месяцев я уже ничего не смогу сделать. Теперь пойду-ка я назад в палату. Скажу, что ты уснула. — Она вышла и почти что хлопнула дверью от досады.

Анжела погасила сигарету. Табак больше не успокаивал. Она не чувствовала никаких перемен внутри себя. Только опять внезапная тошнота от запаха в перевязочной и горький вкус никотина во рту. Стивен снял для них комнату над кафе, где они обедали в тот первый вечер, и свободные часы, даже считанные минуты они проводили вместе. Она прижала руку к животу. Будущее ничуть не пугало ее. Хваткая, практичная Кристина никак не могла понять ее бесстрашия. Она считала это безответственностью, нежеланием глядеть в глаза действительности. Ну ради Бога, настаивала она, это же не ребенок — что-то чуть побольше булавочной головки!

Анжела даже не пыталась объяснить, что дело не в этом. Это ребенок Стивена. Зачатый на склоне холма или на жесткой маленькой кровати в домике кафе. Она не знала, где именно, да это и несущественно. Важно то, как сильно она любит его, а он ее. В этом она не сомневалась. Он не может жениться на ней — ну и пусть, это тоже не главное. Когда война окончится, они найдут возможность быть вместе. Скоро начнется вторжение в Италию. Она не верила, что его убьют. Она откинулась на подушку и на минуту закрыла глаза. Она расскажет ему все, выберет миг, когда они будут лежать рядом, уставшие от любви, и расскажет.

Она поднялась, надела халат и косынку и вернулась в палату. Когда она доложила, что возвращается к своим обязанностям, старшая медсестра бросила на нее быстрый взгляд.

— Вы уверены, что вам лучше, сестра? Тогда работайте. А то многое еще нужно сделать. — Притворяясь, что читает истории болезни, лежащие на столе, она поглядывала на Анжелу. Анжелу никогда раньше не тошнило, а в палате сейчас, если говорить честно, занята только половина мест, спешить незачем. Самые тяжелые раненые умерли или отправлены в другой госпиталь. Если у нее пищевое отравление, она бы не поправилась так быстро. Все знали, что она крутит с американским капитаном. Он всегда болтается поблизости, ждет ее. Анжела действительно хорошая медсестра, и старшей от всей души не хотелось, чтобы она оказалась полной идиоткой. Иначе пощады Анжеле не будет.

 

* * *

 

Он склонялся над ней; над их головами светила единственная лампочка. Его кожа поблескивала от жары. Анжела приподнялась и провела руками по его плечам, животу и бедрам.

— Я хочу тебя, — сказала она. — Так хочу, аж больно...

— Cara bella, bella[3], — простонал он и опустился на нее, бессвязные любовные речи прекратились, их губы слились. Она отчаянно кричала и привела его к бурной развязке, а после он, обессиленный и опустошенный, положил голову ей на грудь.

Анжела погладила его волосы. Ребенок будет темненький, подумала она и улыбнулась. Его вес давил, и она тихо попросила:

— Не лежи на мне, милый.

— Почему? Мне нравится чувствовать тебя так близко... Да и тебе это тоже нравится.

Анжела провела пальцем по его щеке, по линии бровей, по выступающим скулам, подбородку. На миг ее дразнящий палец приоткрыл ему губы.

— Это может повредить ребенку, — сказала она.

 

* * *

 

— Я на тебе женюсь. — Он посадил ее в джип и привез на набережную, где дул морской ветерок, несущий прохладу.

Было темно, и они сидели крепко обнявшись. Кристина, подумала она, как же ты ошибаешься, Кристина.

— Я найду способ.

— Ничего не выйдет, — возразила она. — Поженимся после войны.

— А мальчик будет незаконный? — Он выругался по-итальянски.

Анжела никогда не видела, чтобы он злился. Она была спокойна, счастлива и уверена. Она поддразнила:

— Откуда ты знаешь, что будет мальчик?

— Знаю, и все, — нахмурившись, сказал он. — Мальчик, девочка, неважно — это мой ребенок. Наш ребенок. Не шути этим Анжелина. Мы поженимся. Я найду способ, даже если придется... — Он умолк и слегка отодвинулся. — Ты ведь хочешь за меня замуж, правда?

— Мне все равно, — ответила она. — Я тебя люблю, это главное. Я так счастлива, что будет ребенок. Остальное для меня не имеет никакого значения.

Он молчал. Он был действительно рассержен, и она внезапно почувствовала это.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Для меня важно, чтобы ребенок был Фалькони, членом моей семьи. И чтобы семья приняла тебя. Они тебя примут, cara mia. Они тебя полюбят и будут счастливы за нас. Но только если ребенок не родится в бесчестии.

Бесчестие!

— Стивен, тебя послушать, так это какое-то средневековье, — медленно проговорила она. — Мы не можем пожениться, потому что не получим разрешения, ведь я иностранка. Все знают, что американцы стремятся такие дела пресекать. Мы ничего не можем сделать, кроме одного: я рожаю ребенка, а потом мы добиваемся законного брака.

— Для нас это не годится, — сказал он. — Ты не понимаешь, что говоришь. Люди перестанут тебя уважать. Послушай, дорогая, ты счастлива и ни о чем не хочешь думать. Позволь мне решить, как и что делать. Ты должна быть защищена... Ты должна носить мою фамилию. А сейчас поехали обратно. Уже поздно.

Он проводил ее к дому медсестер, остановился и обнял ее. Всю дорогу она молчала. Он ее расстроил. Вот дурень, не соображает, что она и в самом деле не сможет этого понять.

— Я тебя люблю, — проговорил он и нежно ее поцеловал. — Я хочу, чтобы у нас был ребенок, и хочу быть с тобой всю жизнь. Ты свободна в пятницу вечером?

— Да. — Анжела крепко прижалась к нему. Все время на обратном пути домой она едва сдерживала слезы.

— К тому времени я что-нибудь придумаю, — сказал он.

 

* * *

 

Они вышли из прохладной темной церквушки на слепящий солнечный свет. На миг остановились, и он обнял ее за плечи. Безлюдная улица в полдневном зное. Ни свадебного торжества, ни друзей с поздравлениями, нет даже цветов в руках. Но его семья признает этот брак. Признает и ее, и их ребенка.

Церемония прошла быстро, на итальянском языке. Он подсказывал Анжеле по-английски, что отвечать. Священник хмурился; он не принял от Стивена платы и торопливо ушел в сакристию, на ходу снимая епитрахиль. Но свадьба была настоящая. Их запишут в приходские книги. Стивен с нежностью смотрел на жену.

— Не очень-то шикарная свадьба, дорогая моя, — сказал он тихо. — Но я тебе все возмещу.

— Прекрасная свадьба, — возразила она. — Не говори глупостей. Просто он отнесся к нам не очень дружелюбно, вот и все. Наверное, потому, что я не католичка.

Он повел ее вниз по улице. Джип стоял около крошечной площади. Он повернулся, поднял ее на руки и посадил в машину.

— Твоя свадебная карета, — сказал он.

Она засмеялась.

— Да, — согласилась она, — ни тебе белых лент, ни конфетти на полу, но все равно это самый счастливый день в моей жизни.

— Подожди, пока мы приедем в Нью-Йорк, — пообещал он по дороге. — Мы устроим такой праздник! Прием, танцы, вся твоя родня приедет из Англии. Мы умеем праздновать свадьбы. Это будет самый большой праздник в Нью-Йорке. Я куплю брильянт, настоящее обручальное кольцо. Отец подарит жемчужное ожерелье. И все друзья поднесут нам подарки. Очень хорошие подарки. Их хватит, чтобы обставить целый дом. Наш народ знает, как важно быть щедрыми.

— Стивен, — перебила она, — все это звучит потрясающе, но мне и так хорошо. Я твоя жена, а это самое главное.

— У нас будет медовый месяц, — продолжал он. — Я повезу тебя, куда захочешь. Во Флориду, в Вест-Индию... У моего дяди есть дом в Палм-Бич. И у нас тоже будет.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, я решу, что ты богач, — сказала она.

Он улыбнулся.

— Мы не бедняки, — сказал он. Они катили по дороге на Палермо. Миновали конвой из американских грузовиков. Солдаты засвистели, и она обернулась, чтобы помахать им.

— Интересно, теперь, когда мы женаты, в постели все будет по-другому? — сказала Анжела.

— Лучше, — пообещал Стивен.

У них оставалось несколько свободных часов до того, как она заступала на дежурство.

— Я постараюсь, чтобы было лучше, чем когда-либо, — сказал он. — Перестань-ка махать этим ragazzi, дорогая. Теперь ты моя и только моя.

— Хорошо же ты говоришь о собственных солдатах, — возмутилась Анжела. — Это ведь значит — хулиганы?

— Отныне, — возвестил он, — это обозначает всех других мужчин.

 

* * *

 

— Он подарил ей часы, — объявила Кристина. — Сплошной золотой корпус. Уолт, она мне толсто намекнула, что они прошли какой-то обряд венчания. Почти каждое утро ее тошнит. Я стараюсь ее прикрывать, но у сестры Хант глаз — алмаз. Не знаю, долго ли Анжела еще продержится.

Уолт Мак-Ки погладил ее по руке. Он очень привязался к Кристине. Он даже начал забывать о своих детях. О жене вспоминал, только когда получал письма, в основном заполненные жалобами на то, как ей трудно одной управляться с хозяйством и детьми.

— Не волнуйся ты из-за нее, — посоветовал он. — Этот парень, Фалькони, кажется, не проходимец. Похоже, он так же сходит с ума по ней, как и она по нему. Что-нибудь у них да выйдет.

Кристина покачала головой.

— Ты его не знаешь, а я его встречала. Я поехала с Анжелой в Палермо, чтобы выпить, и что-то ляпнула о ребенке. Он посмотрел на меня так, что, говорю тебе, я просто перепугалась. “Вы предлагали помочь, — сказал он. — Анжелина мне говорила. Сделайте одолжение, не лезьте не в свое дело”. Она этого разговора не слышала, и я ей ничего не сказала, но у меня от его тона мурашки побежали. Что-то в нем есть странное; она говорила, что он не типичный янки, и оказалась совершенно права. Уолтер, ты не можешь узнать о нем побольше?

— Что узнать? — удивленно спросил он.

— Может статься, что он женат, — предположила Кристина. — Это должно быть записано в личном деле. Он странный, честное слово. Даже страшный.

Уолтер Мак-Ки широко улыбнулся.

— Возможно, он просто не твоего типа, — предположил он.

— Это уж точно, — тут же отозвалась она. — Я вообще не люблю итальяшек. — Она улыбнулась. — Мне нравятся мужчины светловолосые, коренастые и с красивыми голубыми глазами. Это тебе никого не напоминает?

— Может быть, — ответил он. А ведь он действительно очень привязан к ней, без шуток, подумал он вдруг, но это его не обеспокоило. Она будет в восторге от Цинциннати. Он заказал еще виски и дал волю воображению. Пикантная девчушка, на которой он женился пятнадцать лет назад, превратилась теперь в тусклое воспоминание, недовольную, ноющую женщину.

— Попробуешь раскопать что-нибудь? — спросила Кристина.

— Ладно уж, если тебе так хочется. У меня в штабе приятель имеет доступ к личным делам. Но потерпи, в ближайшие дни мы будем очень заняты.

— О Боже! — вскричала Кристина. — Так значит, это скоро?

— С минуты на минуту, — ответил он. — Все в боевой готовности, ждут только благоприятной сводки погоды.

— Слава Богу, что ты остаешься, — сказала она.

— Только ничего не говори, — предупредил он. — Ни своей подруге Анжеле, ни вообще никому. Это будет отчаянный бой. Здесь тоже несладко, но континентальную Италию они будут защищать пядь за пядью. У тебя, наверное, снова окажется полно работы. Так что не останется времени думать о всяком.

— Да, наверное. — Она отпила вина. Ей не хотелось думать о вторжении, о раненых, которые снова пойдут сплошным потоком. Война — это кровь и ужас, и единственный способ выжить — это стараться найти радость в чем только возможно и где только возможно. — Так ты узнаешь о Фалькони, да? И хорошо бы поскорее.

Его ведь тоже отправят. Странно, что Анжела об этом молчит. Не сказала, что он готовится в поход.

— Может быть, он ей ничего не сказал. Но он отправляется. Их дивизия входит во вторые силы поддержки. А теперь забудем об этом, ладно, Крис?

— Ладно, — согласилась она. — Я голодна. Как насчет еды?

— Здесь или у меня в гостинице?

— Сначала здесь, а в гостинице выпьем кофе, — предложила Кристина. — Ты же знаешь, как я люблю американский кофе. Особенно твой сорт. — Она сжала его колено под столиком.

 

* * *

 

Пятая армия отплывала в Салерно девятого сентября 1943 года. Уолтер Мак-Ки был прав, говоря, что сражение окажется тяжелым и кровавым. Раненые заполонили базовый госпиталь. В перерывах между высадками свободного времени не было ни у кого. Анжела работала, пока не падала в изнеможении на кровать. Но она чувствовала себя счастливой. Страх, что Стивена пошлют в наступление, оказался неоправданным. Каким-то чудом он остался на Сицилии. Он оказался нужен военной администрации как офицер связи с гражданскими властями южной части острова. По нечетным дням у них были короткие встречи во дворе госпиталя. Он беспокоился о ней. Она похудела, побледнела и часто плакала, если умирал кто-нибудь из раненых.

— Почему ты не бросишь все это? — спрашивал он. — Попроси об увольнении. Тебя отпустят домой, как только узнают, что ты беременна. Эта работа может повредить тебе. Вдруг ты потеряешь ребенка?

Держась за руки, они шли по двору в тени деревьев. Он остановился и обнял ее.

— Я бы попытался отправить тебя в Штаты, — сказал он. — У меня есть друзья, которые могут это устроить. Мои родители позаботились бы о тебе.

Она подняла голову и пристально посмотрела на него.

— Но Стивен, это невозможно! Никто не может это устроить.

— Я попробую, — настаивал он. — Сага, послушай. Мне ведь скоро придется отправляться в Италию. Я нужен там.

— Ты же говорил, что не поедешь, — сказала она.

— Не в Салерно, — ответил он. — В Неаполь, когда его очистят от бошей. Я буду там делать ту же работу, что и здесь. Я хочу, чтобы до моего отъезда ты покинула Сицилию. Сделаешь это? Ради меня, ради ребенка?

— Не могу, — ответила она. — Я не могу уехать, пока все это не кончится. Я не могу бросить раненых и думать только о себе. Я останусь в госпитале, сколько смогу. Больше ни о чем не проси.

— Ну все равно, позволь мне узнать, что я могу сделать, — настаивал он. — Я не заставлю тебя ехать. Просто узнаю, возможно ли это.

— Пока в госпиталь поступают раненые, я останусь, Стивен. Ни со мной, ни с ребенком ничего не случится. А теперь мне пора. Поцелуй меня и попробуй понять. У меня тоже есть свой долг. И он велит мне оставаться здесь.

Он проводил ее, и она, остановившись у входа, махнула ему рукой.

Он не понимал ее. Он слишком любил ее, чтобы думать о принципах. На ее место в госпитале придет кто-то другой. А она должна заботиться только о себе и ребенке и делать то, что он считает нужным. Наверняка он найдет способ ее уговорить. Он знал, что выход есть всегда.

 

* * *

 

Неаполь и его окрестности контролировались союзниками. Италия сдалась, но немцы на ее территории продолжали сражаться, и сражаться отчаянно.

Стивен Фалькони прибыл в военный штаб в Палермо вместе с еще четырьмя людьми в форме американских вооруженных сил. Он был единственным старшим офицером среди них. Пятерку провели в личный кабинет полковника, на чьем мундире выделялись нашивки американской разведки. Он поднялся из-за стола и поздоровался с каждым за руку.

— Капитан Фалькони, сержант Брассано, сержант Руморанцо, капрал Капелли, рядовой Лючано. Думаю, вы знакомы друг с другом?

— Наши семьи знакомы, — ответил Стивен Фалькони.

— Садитесь, пожалуйста. — Полковник говорил вежливо, почти по-дружески. Предложил сигареты и достал бутылку виски. Они приняли и выпивку и курево и смотрели друг на друга и на него темными усталыми глазами, какие он уже привык видеть у подобных людей. — Я считаю, на Сицилии мы добились того, чего хотели. Благодаря вашему происхождению вы, капитан Фалькони, Брассано и Капелли, обеспечили необходимую связь с гражданскими властями здесь, на Сицилии. Но Южную Италию контролировать гораздо труднее и в то же время важнее. У Руморанцо и Лючано есть связи в Неаполе, а в американской армии немало солдат, имеющих родственников в Калабрии, и они уже действуют там. Каждый из вас получит списки нескольких гражданских чиновников, по нескольку человек, с которыми нужно установить связь и объяснить нашу точку зрения. Мы хотим, чтобы вы склонили их к сотрудничеству. И, что не менее важно, выяснили, кто из них ненадежен, кто мог сотрудничать с фашистами.

— Мы поняли, — сказал Стивен Фалькони. — Думаю, справимся.

Остальные кивнули. Тот, кого звали Руморанцо, заговорил по-английски с сильным итальянским акцентом, при этом слегка гнусавя, как уроженец нью-йоркского Ист-Сайда.

— Мы ж сказали, что сделаем. Не волнуйтесь, полковник. Эти парни нас знают. Они пойдут за нами, а значит, и за вами. — Он посмотрел на Фалькони, и в его глазах мелькнула неприязнь. Чертов офицеришка, и все потому, что его семейство воображает о себе черт-те что. Колледж, видите ли, и всякие прочие достижения да привилегии.

Он отвернулся. Хотелось сплюнуть, но он решил, что лучше не надо. Полковник был не их человек, но все знали о его тяжелом характере.

Полковник встал. Фалькони и остальные тут же последовали его примеру.

— Господа, американское правительство будет очень благодарно за помощь, которую вы нам оказываете. Теперь отправляйтесь к майору Томпсону, и он посвятит вас в подробности. До свидания и удачи вам.

Он пожал им руки, вернулся к столу и налил себе виски. Руморанцо был освобожден из тюрьмы Сан-Квентин: ему скостили срок, полученный за грабеж и разбойное нападение, в обмен на согласие отправиться на спецслужбу в американских вооруженных силах в итальянской кампании. Молчаливый Лючано был убийцей, его буквально сняли с электрического стула с той же целью. Капелли — известный бандит; он не сидел в тюрьме, но на него было заведено дело о мошенничестве. Брассано, вступая в армию, вызволял близкого родственника, а Фалькони продал свое образование и ум налоговому управлению, которое иначе завело бы тяжбу с семейством Фалькони, грозившую ей в будущем потерей миллиона долларов или более того.

По мнению полковника, это были отбросы общества, но они нужны, если союзники собираются овладеть Сицилией и Италией и искоренить фашистское подполье. Он проглотил виски, утешаясь мыслью, что, когда война будет выиграна и они вернутся домой, все они кончат одинаково. Это просто отсрочка для всех этих осужденных или подозреваемых в худших преступлениях на свете. Он говорил по телефону, когда вошел его коллега, майор Томпсон. Он сказал: “Садись, Джим” — и продолжал беседовать.

Наконец он повесил трубку.

— Проклятый транспорт: нет свободных военных самолетов. Придется посылать их на грузовом корабле. Проблемы есть?

— Проблем нет, — ответил майор Томпсон.

— Угощайся. — Полковник показал на бутылку виски.

Они были друзьями, работали вместе и вместе вступили в армию. Оба были ветеранами ФБР.

— Вот ведь куча дерьма, — заметил Томпсон. — Знаешь, кто у меня по-настоящему стоит поперек горла?

— Фалькони? — предположил полковник.

— Вот-вот, Фалькони. Высшее образование, прекрасные манеры. Даже хорошо говорит по-итальянски. Вот такие-то бандиты дома нам как раз и не нужны. Капелли и компания знают, кто они такие, а этот... Да, он задержался и обратился ко мне с просьбой.

— Что еще за просьба? — резко спросил полковник.

— Не совсем обычная. Он вовсе не просил о поблажке для какого-нибудь поганого здешнего родственника или чего-то такого. Он хотел бы отправить в Штаты некую беременную даму.

— Что за бред! Сицилийка?

— Нет. Англичанка, медсестра в госпитале в Тремоли.

— Господи Боже... что же ты ответил?

— Ответил, что это невозможно. Ему не понравилось. Он не желает принимать отказа. Он заявил, что достаточно много на нас работает и чувствует себя вправе просить об одолжении. Ты же знаешь их, Билл. Так они разговаривают между собой дома. Ты мне, я тебе. И все дела.

— Ну и?.. — Полковник наклонился вперед. Медсестра-англичанка. Сицилийская девушка — это еще понятно, но такое... Они никогда не женятся на иностранках. Он хотел отправить ее в Америку. К родителям. Полковник нахмурился. Возмутительная просьба; сама ее дерзость бесила его.

— Я сказал, что подумаю. Сказал, что дам ему знать, но ничего не обещаю. Заговорил о сложностях, проезде домой, иммиграции, незаконном въезде, ну и о прочей чепухе. Он и ухом не повел. Сидит и говорит мне: “Вы можете устроить это для меня, майор. Вы можете это устроить”. Потом телефон. Какой-то полковник из юридического отдела расспрашивает Персоннеля о Фалькони. Говорит, что туг замешана медсестра, и он хочет узнать, что это за сукин сын. Персоннель замешкался и пришел ко мне. Я сказал: “Передай ему, что с парнем все в порядке. Не женат, не судим”. Что мне делать, Билл? Устроить этого нельзя, и он об этом знает. Но если мы скажем “нет”, он найдет способ нам нагадить. Они это умеют.

— Свяжись с полковником. Как его фамилия?

— Мак-Ки, — ответил Томпсон. — Он юрист, из Цинциннати. Я навел справки, когда началась эта бодяга с Фалькони. Он путается с другой медсестрой. А она подружка девчонки Фалькони. Поэтому он, наверное, и спрашивал.

— Давай объясним ему в нескольких словах, Джим, — решил полковник. — Если эта медсестра хоть что-нибудь соображает, она сама решит проблему, когда узнает, кто на самом деле ее дружок.

 

* * *

 

— Садитесь, мисс Драммонд. Сигарету?

— Нет, спасибо.

Они сидели в маленьком кабинете муниципалитета в центре Палермо. С флагштока над входом свисал звездно-полосатый флаг; мэру и его чиновникам пришлось переехать, чтобы уступить место американским оккупационным войскам. Майор Томпсон достал сигарету из пачки “Лаки Страйк” и закурил. Хорошенькая, подумал он. Светленькая, голубоглазая; как раз таких любят эти сволочи... Она смотрела напряженно и встревоженно. Она не вызывала жалости у Томпсона. Ей повезло, только она еще не знает этого.

Ее долю пришлось уговаривать прийти сюда. Но все же ей не сказали зачем. Мак-Ки был не дурак, он даже словом не намекнул, о чем пойдет речь.

— Майор, со Стивеном что-то случилось? — неожиданно спросила она.

Он отплыл на материк три дня назад. Она чувствовала себя так, будто ей нанесли физический удар.

— Нет, — ответил он. — Он прибыл на место и сейчас, я думаю, работает. Насколько я понимаю, мисс Драммонд, вы с ним близкие друзья?

Она покраснела.

— Да. Мы друзья. Майор, что все это означает? Какое вам дело до моей личной жизни?

— До своего отплытия капитан Фалькони просил отправить вас в Америку, — сказал он.

У него был очень холодный, какой-то неживой взгляд, и она почувствовала к нему неприязнь, будто перед ней сидел враг.

— Он говорил об этом, — призналась она. — Я ответила, что не могу оставить работу в госпитале.

— Это было бы нарушением закона, — продолжал Томпсон. — Фальшивый паспорт, например, официальное указание множеству людей смотреть сквозь пальцы. Он, конечно, все знал и тем не менее пытался оказать на меня давление. Так вот, прежде чем все это зашло слишком далеко, я решил поговорить с вами.

Она подумала, что Стивена в чем-то обвиняют, и, не колеблясь ни минуты, сказала:

— Я жду ребенка. Вот почему он просил вас об этом, он боялся оставить меня одну. Если с ним вдруг что-нибудь случится, он хотел бы, чтобы я была там, где обо мне может позаботиться его семья.

А выдержка у нее есть, подумал майор Томпсон. Она не позволяет ни в чем обвинить Фалькони.

— Что вы знаете о Стивене Фалькони, мисс Драммонд? Он много вам рассказывал об этой своей семье?

— Я вас не понимаю, — ответила она. — Уолтер, что здесь происходит? Зачем вы уговорили меня прийти сюда?

Мак-Ки положил ладонь на ее руку.

— Выслушайте его, Анжела. Не уходите.

— Мисс Драммонд, — Томпсон погасил сигарету и пристально посмотрел на Анжелу, — вы знаете, что такое мафия?

— Мафия? Кажется, нет.

— Вы слышали о гангстерах в Америке? Видели фильмы о них? — У майора Томпсона был неприятный размеренный голос, умышленно лишенный всякого выражения.

— Майор... — начала было она, но он перебил ее.

— Ваш друг Фалькони родился на Сицилии. Он родом из Альтофонте.

— Я знаю, — сказала она. — Я знаю, что он с Сицилии.

— Множество людей приехало оттуда в Штаты. И из других мест в Италии тоже. Они привезли с собой мафию. Убийство, грабеж, проституция — все самые отвратительные пороки и преступления. Вот что они принесли в Америку. И Стивен Фалькони один из них — бандит. Поэтому он здесь. Я хочу вам кое-что показать, мисс Драммонд. Прочитайте. — Он поднялся и протянул ей папку. Встав из-за стола, он оказался на удивление маленьким и толстеньким.

Анжела с удивлением посмотрела на папку.

— Что это?

— Полицейское досье Фалькони, — ответил он. — Вы увидите, у него нет судимостей. Нам никогда не удавалось ничего доказать. Фалькони — крупные заправилы в Ист-Сайде. Они всюду. Азартные игры, разврат... Они просочились в профсоюзы. Не платят членских взносов, не работают. Попробуй скажи им слово — тебя для начала изобьют, а в следующий раз — просто ухлопают.

Раскрытое досье в синей папке лежало у нее на коленях. В правом верхнем углу фотография. В фас, в профиль. Сразу его трудно узнать из-за безжизненного выражения лица. Но это Стивен.

— Не торопитесь, — услышала она голос Томпсона.

Запугивание с помощью угроз. Дело закрыто из-за недостатка улик. Семейные связи. Машинописные строчки сливались перед глазами, но потом становились безжалостно четкими.

Дед: Стефано Фалькони. Эмигрировал в США в 1928 году, чтобы избежать обвинения в трех убийствах. Осужден за контрабанду спиртных напитков, отбыл срок в тюрьме, снова арестован в связи с нераскрытым убийством главы враждебной “семьи”. Выпущен за недостатком улик. Основал “семью” Фалькони в Ист-Сайде. Умер в больнице после нападения на него в 1933 году.

Отец: Лука Фалькони. Сборщик долгов мафии в Палермо. Подозревался в двух убийствах, не арестован из-за недостатка улик. Запугивание свидетелей в вышеназванных случаях. Эмигрировал в США в 1925-м. Получил гражданство в 1931-м. Глава “семьи” Фалькони в Ист-Сайде с 1933-го. В Америке не судим, но обвинялся в покушении на убийство, в попытках повлиять на ход судебного процесса в деле о коррупции, начатом против руководства профсоюза водителей грузовых транспортных средств; в настоящее время находится под следствием, проводимым налоговым управлением.

— Анжела, с вами все в порядке? — услышала она голос Уолтера Мак-Ки и снова увидела кабинет, майора, закуривающего очередную сигарету, синюю папку у себя на коленях, открытую на последней странице.

— Я не верю. — Она повторила эти слова дважды. — Это неправда. Я не верю.

— Это правда, — сказал Мак-Ки. — Он бандит. Это его полицейское досье.

Дед, отец и сын. Моя семья. Он так часто говорил о них, и у нее сложилось свое представление. Семья — как все другие итальянские семьи: множество дядюшек, тетушек, кузенов... Мы между собой говорим по-итальянски, ходим в церковь, едим макароны, у нас полно детворы, двоюродных, пятиюродных, не разберешься, кто кому кем приходится, но знаешь: это свои, это — Семья. Его слова издевательски звучали в ее мозгу в то время, как она переводила взгляд с Уолтера Мак-Ки на майора, — тот невозмутимо сидел в кресле, пускал дым колечками и ждал.

— Он же в армии, — выговорила она наконец. — Его бы не взяли в армию...

— У него нет судимости, — ответил майор Томпсон. — Хотя для типов вроде него это неважно. Мы и убийц выпускаем из тюрем и присылаем сюда. Не спрашивайте меня зачем, мисс Драммонд, потому что я вовсе не хвастаюсь этим. Они нам нужны, вот все, что я могу сказать. Вы никогда не спрашивали Фалькони, чем он занимается на Сицилии?

Она только покачала головой.

— А что он говорил вам? Что работает в администрации?

— Да, что-то вроде.

— Ну да, можно назвать и так. Видите ли, здешние жители знают это имя. Они боятся людей, подобных Фалькони. И поэтому сотрудничают с нами. А теперь он в Неаполе. Ну что, вы по-прежнему хотите ехать в Штаты, мисс Драммонд? Хотите чтобы ваш ребенок рос среди Фалькони?

Анжела захлопнула папку. Она больше не хотела видеть его фотографию. Неживые глаза, фас, профиль. Гангстеры. Вы ведь видели их в кино? Убийство, грабеж... все худшие преступления на их счету. Маленький убогий домишко на узкой улочке, где родился Стефано Фалькони. В обвинительном акте написано что он убил трех человек.

Она положила досье на стол, отстранилась от Уолтера Мак-Ки, который хотел ее взять за руку.

— Я не верю, что мой Стивен в этом замешан, — сказала она. — Я знаю его; он неспособен на такое. Но с остальным я не спорю. Теперь, майор, я лучше пойду, если у вас ко мне все.

— Вы не хотите выпить? — предложил он. — Похоже, вам не мешает подкрепиться.

— Нет, спасибо. Я лучше пойду.

— Так вы еще собираетесь в Штаты? — спросил он, открывая ей дверь.

— Нет, — ответила Анжела. Руки она ему не подала. — Знаете, мы обвенчались. В церкви в Альтофонте.

Томпсон медленно кивнул.

— Меня это всегда удивляло. Убийство для них — штука нормальная, но незаконнорожденного ребенка они не потерпят. Вам еще повезло, поверьте мне.

Ничего не ответив, она вышла из кабинета. Мак-Ки догнал ее только на улице.

— Вы собираетесь вернуться в госпиталь?

— Да. Я сказала палатной сестре, что буду через час.

Она приподняла рукав, и изящные золотые часы заблестели на солнце.

— Это он подарил мне, — медленно проговорила она. Потом запустила руку за воротник форменного платья и вытянула цепочку с золотым кольцом. — И это тоже. Из одного и того же ювелирного. Я как-то проходила мимо и видела, что магазин заколочен. И не открывался ни разу. Откуда же он взял эти вещички?

Ее взгляд не понравился Мак-Ки. Он сказал:

— Черт возьми, ну какая разница? Извините, Анжела. Мне жаль, но вы должны были узнать обо всем. Мы с Крис можем чем-нибудь помочь?

— Нет, — тихо ответила она. — Отныне я сама себе помощник. Думаете, я перестану любить его?

— Конечно. — Он развернул джип и поехал по короткой дорожке, ведущей к госпиталю. — Обязательно перестанете. Что нас беспокоит, так это ребенок. Что вы собираетесь делать?

— Все будет в порядке, — сказала она, выйдя из машины. — В моей жизни останется его частица. А это уже что-то. До свидания, Уолтер.

— Пока, — отозвался он.

Она кивнула и ускорила шаг.

Сестра Хант взглянула на часы. Она хотела уже упрекнуть сестру Драммонд за опоздание на несколько минут, но увидела ее ужасающую бледность и смолчала.

— Сестра, — сказала Анжела, — когда я сменюсь с дежурства, мне нужно поговорить с сестрой-хозяйкой.

Хант надеялась, что Анжела уйдет по собственному желанию.

— Очень хорошо. Я спрошу, когда она сможет уделить вам время. Вон туда, пожалуйста, к койке номер восемь. Час назад ему сделали переливание. Следите за пульсом и дыханием.

— Ой, милочка! Я буду скучать по тебе. Но ты поступаешь правильно.

— Я тоже буду скучать. — Они на миг обнялись, и Анжела увидела, что Кристина сейчас заплачет. Она и сама была готова зареветь. До сих пор она не пускала слезу, даже когда сестра-хозяйка говорила ей о позоре, который она навлекла на службу медсестер и на свою семью. Анжела слушала ее спокойно, почти рассеянно. Наконец пожилая женщина почувствовала к ней что-то вроде жалости.

— Вы очень молоды, — сказала она. — У вас вся жизнь впереди. Вам следует подумать об усыновителях. Я уверена, ваши родители подскажут вам, что делать.

Анжела немного помолчала.

— Если и подскажут, — сказала она, — я их не послушаюсь. До свиданья, сестра. И спасибо вам. Я бы хотела до последнего момента продолжать работать, если можно.

— Можно. — Это было сказано ледяным тоном. — Но только потому, что нам не хватает обученных медсестер. — Потом дверь за ней закрылась.

— Обещай поддерживать со мной связь, — говорила Кристина. — Напиши, чтобы я знала, как ты и что у тебя, хорошо?

— Обещаю. — Анжела снова стиснула ее в объятиях. — И передай мои лучшие пожелания Уолтеру. Скажи, я жалею, что не попрощалась с ним.

— Скажу. — Кристина была благодарна ей за то, что она вспомнила об Уолтере, за добрые слова о нем. — Он должен был так поступить. Не мог же он допустить, чтобы ты во все это вляпалась, раз уж он узнал об этом. Ты молодец, Анжи. Для меня это важно, я ведь люблю его.

— Я знаю, и он тебя тоже любит. Мне было так хорошо с тобой работать, и ты все это время вела себя как настоящая подруга. А то последние две недели был какой-то кошмар...

— Да они просто коровы, — заявила Кристина. Старший состав медсестер придирался к Анжеле по поводу и без повода. Они были против нее, и только сестра Хант, известная маниакальной приверженностью к соблюдению правил, на этот раз изменила себе и была к ней добра. — Пусть теперь подавятся. Ты оглянуться не успеешь, как будешь дома. А хорошее морское путешествие пойдет тебе на пользу. Жаль, не смогу проводить тебя.

— Ничего. Меня подвезут. Теперь пора. Я напишу тебе, и ты пиши. Вот возьми. Это подарок. — Она сунула маленькую коробочку в карман форменного платья Кристины. — Чтобы ты перестала опаздывать, — крикнула она, уже сбегая по лестнице.

Кристина раскрыла коробочку. Там лежали золотые часы, их Стивен Фалькони подарил Анжеле.

 

* * *

 

Корабль, отданный в распоряжение госпиталя, причалил в Саутгемптоне. Анжела протолкалась между ранеными, которых отправляли из Италии на родину.

У нее не было времени ни для раздумывания, ни для переживаний. Переживания придут позднее, когда она осознаем реальность происшедшего. Она не писала Стивену, хотя из Неаполя приходили письма. Она даже не распечатывала их. Не доверяла себе. Позже, когда она будет в безопасности, в Англии и последняя нить между ними порвется, она, может быть, и прочитает, что он писал ей.

Было серое, морозное утро конца октября. Когда они причаливали, моросило. Анжела стояла, опираясь о перила, рядом с молоденьким летчиком, которому она помогла подняться на палубу, и на душе у нее было так же тоскливо, как в природе. Ее никто не встречал. Дома едва успели получить ее письмо, где она объясняла, что возвращается и что позвонит, когда приедет. Она не могла, как последняя трусиха, причинить им боль, написав о том, что нужно говорить в лицо.

— О Го-осподи, — повторял парнишка рядом. — О Го-оспо-ди. Как же это здорово — приехать домой. А вы не рады, сестра? Разве вы не чертовски рады?

— Не так, видно, чертовски, как вы, — сказала она и через силу улыбнулась. — Вас кто-нибудь встречает?

— Мама и папа, — объявил он. — Они где-то там. В этом проклятом тумане ничего не видно.

Когда они наконец причалили, послышались крики “ура”, потом спустили трап, и первый поток людей — на носилках и в инвалидных колясках — начали снимать с корабля. К тому времени, как Анжела сошла, дождь прекратился. Солнце не показывалось, и она дрожала от холода, хотя на ней был плащ. К каждой телефонной будке стояла длинная очередь. Кто-то, увидев, как нетерпеливо она ждет, подозвал ее и уступил свою очередь. Она и не представляла, какой у нее несчастный и усталый вид.

Голос матери казался надтреснутым и далеким. У Анжелы почти не было английской мелочи для автомата.

— Милая, дорогая Анжела. Ты где?

— Я в Саутгемптоне. Я приеду домой на поезде. Нет, нет, все хорошо. Как ты? Как папа? Не знаю. Зависит от того, когда я сяду на поезд. Нет, ничего горячего для меня не оставляйте. Кто знает, когда я приеду. Да, и я страшно соскучилась. У меня кончились монеты. Пока, мама, дорогая.

Она открыла дверь будки, и на нее тут же налетел нетерпеливый солдат.

— Извиняюсь, надо жене позвонить... — Какой-то миг он смотрел ей вслед. Интересно, думал он, с чего бы ей плакать?

 

* * *

 

— То есть как это нет связи? Я знаю, черт возьми, что связь есть!

Армейская телефонистка покраснела, сняла наушники и встала. Офицер он или хоть генерал, она не позволит, чтобы с ней разговаривали в таком тоне. Да еще янки.

— Извините, сэр, но я вам сказала. С этим номером на острове связи нет. Я выключаю коммутатор.

Он придвинулся поближе. Выглядел он угрожающе.

— Это военный госпиталь в Тремоли, — сказал он. — Нечего пороть чушь, что такого номера нет. Попробуйте еще. — Он полез в карман и достал пачку денег. — Сколько это будет стоить? Двадцать долларов хватит?

Военный госпиталь. Неужели офицер ничего не слышал? Она подумала: надо быть осторожнее.

— Подождите минуточку. Я спрошу. — Она поспешила на поиски начальства. Сама она не станет сообщать дурные новости такому посетителю.

Последние две недели он был занят: встречался с партизанскими отрядами в диких районах Калабрии, потерявших всякую связь с Неаполем. Писем от Анжелы не было, а он послал ей три подряд по армейским каналам, прежде чем отправиться в деревни.

Ни письма, ни весточки от нее — ничего. Гражданских линий связи не существовало, и, естественно, он отправился на военный телефонный пункт. Было десять часов вечера, и все закрыто. Только хмурая англичанка дежурила на АТС. Не следовало кричать на нее. Нужно сохранять спокойствие.

— Добрый вечер, капитан. Чем могу вам помочь?

В глазах этого человека была враждебность. Конечно, она пошла и нажаловалась. Вряд ли он добьется толку и от этого сержанта.

— Мне нужно дозвониться по этому номеру, — сказал он. — Очень важно. Ваша телефонистка сказала, что связи нет. Но телефонная линия восстановлена уже больше недели тому назад. Я знаю, что связь есть. Может, вы попытаетесь?

Сержант произнес без всякого выражения:

— Сэр, с военным госпиталем в Тремоли связи нет. Сегодня утром его разбомбили.

Это была случайность, сказали ему. Немецкий “хенкель” сбился с курса и, удаляясь от места боев в Салерно, сбросил свой груз на Сицилию и угодил в госпиталь. Вскоре после этого он разбился в горах. Это было названо актом жестокости, хотя скорее всего пилот просто не разглядел красный крест на крыше здания. Судя по тому, как летел самолет, летчик был ранен и умирал за штурвалом.

Стивена взяли на борт разведочного самолета. Когда они приземлились, его ждал джип с шофером. Списки погибших еще не составили. Сестер и пациентов продолжали извлекать из-под развалин. Некоторых опознали, других изуродовало до неузнаваемости. Спасательные работы шли полным ходом, организовали временный морг. Шофер рассказал ему все это по дороге к разбомбленному району.

В воздухе висело огромное облако пыли. Все госпитальные строения были разрушены, и над развалинами бушевал огонь, придавая этому зрелищу еще более ужасающий вид. Он вдыхал запах гари. Под ногами хлюпала вода. Он шел среди развалин, ища хоть кого-нибудь, кто мог бы сказать ему, что Анжеле Драммонд удалось спастись.

— Убито восемьдесят процентов, — говорил водитель, — может быть, и больше: еще не всех нашли. Проклятые сволочи, бомбить госпиталь.

— Вообще-то список жертв есть, — крикнул ему офицер, руководящий откапыванием людей. — Там, на складе на Виа-Прессоли. Там принимают убитых для опознания.

Это, собственно, был склад мясных продуктов, где поддерживалась низкая температура. Он вошел, и его чуть не стошнило от холода и от запаха смерти. Медицинский работник протянул напечатанный на машинке список.

— Настоящий хаос, — сообщил он. — Половину погибших невозможно опознать. Сестры, пациенты, итальянки-уборщицы... Боже, капитан, это хуже всех боев, в которых я побывал.

Ее имя не значилось в списке. Он услышал, как санитар проговорил:

— Вот тут у нас личные вещи. Может быть, посмотрите?

Золотые часы в пятнах. В пятнах крови, и циферблат разбит. Стивен Фалькони вынул их из коробочки. Санитар взглянул на него.

— Узнали?

Ответа не было. Санитар вышел, оставив капитана одного. Пусть выплачется.

 

 

Глава 2

Утренний сырой туман рассеялся. Разгулялся прекрасный осенний день. Анжела уже забыла, как сияют на солнце яркие алые и золотые краски. Воздух чист и прохладен, после недавнего дождя пахло свежестью. Она так долго дышала пылью пустыни, что успела забыть и это.

Все казалось таким знакомым и в то же время таким необычным. Анжелу охотно подвезли со станции на машине, и теперь осталось пройти последние полмили до поселка недалеко от Хэйвардс-Хит. Вот маленькая школа, где учились они с Джеком до того, как отправились, по выражению отца, в свою “настоящую школу”. Сквер с военным мемориалом в центре, у подножия — увядшие цветы. Интересно, подумала она, когда туда впишут и имя ее брата. В память о тех, кто отдал жизнь за короля и отечество в великой войне 1914 — 1918-го.

“Имена их будут жить вечно”. Она помнила надпись наизусть. Теперь другие имена, другая война, 1939-го и доколе?

Их дом стоял недалеко от сквера. Старая кирпичная стена восемнадцатого века, с железной калиткой и покатым навесом из красной черепицы. Калитка скрипнула, как всегда. Полированная медная дощечка с именем отца блестела в последних лучах вечернего солнца. Доктор Хью Драммонд, MRCP, LRCP, B.Ch[4]. В палисаднике стоял деревянный указатель, крепко воткнутый в траву. “Прием больных”, — было написано на нем черными буквами, и стрелка показывала в соответствующую часть дома. Поймет ли ее отец?

Она позвонила в колокольчик. В прихожей раздался трезвон. Эта реликвия сохранилась со времен ее деда. На двери отцовского кабинета электрический звонок. Она подняла сумку и стала ждать.

Потом услышала быстрые шаги. Представила себе, как мать спешит к двери. Мама-то поймет наверняка. Тут воображение перешло в действительность. Дверь открылась, на пороге стояла мать, раскрыв объятия, позади виднелся отец. У них на лицах пока лишь одно — радость встречи с вернувшейся с войны дочерью.

 

* * *

 

— По мы опозорены, ты понимаешь? Покрыты позором, — говорил Хью Драммонд.

Мать плакала. Отец, нацелив на дочь погасшую трубку, как оружие, ходил по комнате мелкими кругами. Лишь после того, как она пробыла дома сутки, ей представилась возможность сказать им. Поначалу подмывало вообще промолчать. Их желание ухаживать за ней осложняло дело. Смерть Джека состарила их. Мать загнала горе внутрь, и оно подтачивало ее энергию и интерес к жизни. Она поседела еще до того, как дочь отплыла за море.

Анжела, устав от долгого путешествия, поднялась поздно. Крошечный ребенок предъявлял свои требования. У отца шел утренний прием пациентов. Доктор явился ко второму завтраку как обычно. Нехватка продуктов и ограниченный рацион не принимались во внимание, стол накрыт как обычно.

— Боже мой, а ты поправилась, Анжела. Это платье тебе мало. Наверное, это итальянская еда. Их ужасные спагетти в лошадиных дозах.

Платье едва сходилось на ней. Ни в одну юбку она не влезала.

— Мама, папа, — заявила Анжела, — я должна вам кое-что сказать. Еда тут ни при чем. Дело в том, что у меня будет ребенок.

Мать перестала разливать чай: кофе не было. Она застыла, держа в руке чайник, и медленно залилась краской.

Отец заговорил первым.

— Надеюсь, это шутка. Хотя и очень дурного вкуса.

— Нет. — Анжела старалась, чтобы ее голос звучал ровно. — Я бы не стала шутить на такую тему. Я беременна. Поэтому меня и отправили домой. — Глядя на их убитые лица, она продолжала говорить: — Мне так жаль. Так жаль обременять вас этим.

Тут мать залилась слезами, а отец вышел из себя.

— Опозорена, — повторял он. — Вышвырнута из Красного Креста и отправлена домой. Даже не верится. Анжела, как ты могла допустить это? — Он не ждал ни ответа, ни объяснений. — А о нас ты не подумала? О матери? Мало она пережила после смерти Джека, а тут еще ты...

— Не надо. Тише, перестань, — уговаривала мать. — Какой смысл так кричать? Ну успокойся, дорогой. — Она повернулась к Анжеле. — Он нездоров последнее время. Ему нельзя волноваться.

— Я не хотела расстраивать вас, — сказала Анжела. — Я не знала, что ты нездоров, папа. А то я бы ничего не сказала, не надо было ничего говорить. Не надо было вообще приезжать домой.

Она встала и, спотыкаясь, пошла к двери, потому что начала плакать. Дверь ее спальни не запиралась. А она хотела бы замкнуться от них, выплакать разочарование и горе, не ожидая что кто-то спохватится и явится разговаривать с ней.

Она положила руки на живот и сжала их, будто защищаясь. Бедная крошка. Никому ты не нужен. Я не останусь здесь. Я не хочу, чтобы ты родился здесь, раз они такие...

И, конечно же, вскоре пришла мать, села на кровать и стала оправдываться.

— Папа вовсе не это имел в виду. Он просто расстроился. Мы с ним поговорили и, конечно, сделаем все возможное. Ты же понимаешь, дорогая, как мы потрясены.

— Я знаю. — Анжела чувствовала страшную усталость. Она посмотрела на мать, а потом сказала то, о чем невозможно было и подумать: — Разве ты никогда не любила, мама? И не помнишь, что ты чувствовала?

— Конечно, помню, — возразила мать. — Но я никогда бы не... — Она поискала слово, на ее взгляд приличное, пауза явно затягивалась, и, краснея, мать вынудила себя сказать почти непроизносимое: — ...не отдалась до замужества.

— Я замужем, — как бы между прочим сказала Анжела, поднялась и начала бесцельно расчесывать волосы.

— То есть как? Ты же ни слова не сказала об этом!

— Здесь это не считается, — ответила она. — Но он так хотел. Он очень беспокоился из-за ребенка. И нашел священника на Сицилии, и нас обвенчали. Он американец. Он просил, чтобы я поехала в Штаты к его родным.

— А почему ты не согласилась? — нерешительно спросила мать.

— У меня были причины, — сказала Анжела. — Я не желаю, чтобы ребенок рос в таком окружении.

— Рос? Ты что, хочешь воспитывать ребенка сама?

Анжела отложила расческу, положила ее в один ряд со старыми серебряными щетками для волос и стеклянными баночками с серебряными крышками.

— А ты что, хочешь отдать собственного внука на усыновление?

— Может быть, для тебя это лучший выход, — был ответ. — Но сейчас не будем говорить об этом. Пойдем вниз; отец очень расстроен, Анжела. Все ужасно, а мы так обрадовались твоему возвращению.

— Хорошо, мама. Ты иди, а я приведу себя в порядок и тоже спущусь. Только пусть он на меня не кричит, ладно?

— Он не будет, — пообещала мать. — Он будет спокоен. Нам нужно решить, что мы скажем людям.

 

* * *

 

— Это не замужество, — бормотал Хью Драммонд. — Какой-то балаган, ни свидетельства, ничего, никакого законного доказательства. Он просто обманул тебя, Анжела.

Не было смысла объяснять, как понимал ситуацию Стивен. Она вспомнила презрительное замечание майора Томпсона: “Убийство для них — нормальное дело, но незаконнорожденного ребенка они не потерпят”. Что тут поймет ее отец?

— Я все обдумала, — сказала Анжела. — Не нужно мне было приезжать домой и сваливать это на вас. Ты прав, папа. Достаточно с вас гибели Джека. У меня есть немного денег; я могу поехать в Лондон, устроиться на работу и рожать там. Это ведь лучше всего, правда?

— Вовсе нет! — ответил он. — Не говори глупостей, Анжела. Конечно, ты останешься здесь, это твой дом. Ты можешь родить ребенка в здешней больнице. Даже и не думай ни о чем другом.

Он редко выказывал свои чувства. Даже ритуальный поцелуй перед сном был отменен, когда она была еще подростком. Раздражался доктор достаточно легко. Он срывался на своих детей, но проявление любви было для него вещью невозможной. Предполагалось, что она сама собой разумеется, однако Анжела никогда этого не чувствовала. За резкими упреками не следовало раскаяния. Отцовская реакция была жестокой, и теперь ему было стыдно.

Джой Драммонд понимала его. Она сказала дочери:

— Анжела, дорогая, мы с папой любим тебя и хотим тебе помочь. Мы просто потрясены и расстроены. Ты ведь не проявила особого такта.

— Не так это легко, — медленно проговорила Анжела. — Я могла написать, могла сказать по телефону. Но я решила, что это обман, которого вы не заслужили. Так или иначе, мама, ты права: нам нужно придумать, что говорить соседям. Что, по-твоему, мне лучше говорить? Я вышла замуж на Сицилии и моего мужа убили в Салерно? В этом здесь никто не усомнится.

— А ты твердо решила оставить ребенка?

— Да. Абсолютно твердо.

— Ты еще можешь передумать, — предположил отец. — Я знаю, так бывает.

— Только не со мной.

— Какую фамилию возьмешь ты? — спросила мать. — Какую фамилию будет носить он?

— Неважно. Я не хочу, чтобы у ребенка была итальянская фамилия.

— Ты же сказала, что он американец, — удивился Хью Драммонд.

— Американец итальянского происхождения, — объяснила Анжела. — Я возьму себе английскую фамилию.

Им трудно, и она должна понимать это. Их жизнь шла по накатанной колее более тридцати лет. И вот... Потеря дочери, умершей в младенчестве, гибель единственного сына. С этим они уже успели свыкнуться. А теперь вдруг такой позор — незаконнорожденный внук.

Мать сказала:

— Мою бабушку звали Питерс; это хорошая фамилия. Как по-твоему, Хью?

— Слишком коротко и банально, — ответил он. — Как Смит или Браун. Хотя пусть решает Анжела. Через полчаса у меня прием. Я бы выпил чашку чая.

— Я сейчас приготовлю, — предложила Анжела.

— Нет, нет, сиди. Я мигом все сделаю. Миссис П. испекла бисквиты. — И мать быстро вышла. В комнате установилась напряженная тишина.

Отец раскурил трубку и воинственно попыхивал ею. Анжела подбросила в огонь небольшое полено и кочергой задвинула его в пламя.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — проговорила она. — Я действительно любила его. И до сих пор люблю.

— После того как он непристойно обошелся с тобой? Бросил тебя в таком положении?

— Он не виноват. Я сама оставила его. Я говорила маме. Он хотел, чтобы я поехала в Америку и жила у его родных. Я отказалась. Я устроила, чтобы меня отправили домой, и я никогда больше не увижу и не услышу о нем. Но это не была легкая интрижка, и я не стыжусь этого. Надеюсь, не будете стыдиться и вы.

— Стыд тут ни при чем, — ответил он. — Проклятый табак, он сейчас такой дрянной, что и трубку не раскуришь. Почему же ты оставила его, если он хотел, чтобы все было как надо? Не понимаю тебя.

Я не скажу вам, решила Анжела. Я не могу рисковать, ведь если вы узнаете, кто такой Стивен, это настроит вас против ребенка. Вы не сможете с этим примириться, так же как и я не смогла.

— На это у меня были причины, вот все, что могу сказать. Я собираюсь начать новую жизнь с ребенком и оставить все, что было между мной и Стивеном, в прошлом. Это будет нелегко.

— Конечно, нелегко, — согласился он. — Особенно если ты встретишь кого-нибудь и захочешь выйти замуж. Но до этого еще далеко. Я думаю, лучше всего, если мой партнер, Джим Халберт, присмотрит за тобой и займется родами. Он хороший парень и знает толк в деле. Я никогда не был силен в акушерстве. Он позаботится о тебе. Надо провериться через два-три дня и начать готовиться. Ага! — Он встал, увидев, что жена вернулась в комнату. — Джой, дай-ка мне этот поднос, он довольно тяжелый.

Джой Драммонд удалось улыбнуться самой радостной улыбкой.

— Анжела, возьми-ка чаю и бисквит. А лучше два. — У нее покраснели глаза, как будто она плакала.

— Спасибо, мама. Хватит одного.

Отец отправился в кабинет, а она стала помогать матери готовить обед.

— Тебе полагается продовольственная карточка и дополнительно апельсиновый сок и рыбий жир для ребенка, — болтала без умолку мать. — Сейчас так заботятся о матерях, просто удивительно! У миссис П. дочь беременна, и она буквально на днях говорила, что сама никогда в жизни так хорошо не питалась и не выглядела так, как ее наследница.

Все было странно, нереально. Анжела чистила картошку, и ей казалось, будто это она смотрит пьесу, и среди действующих лиц кто-то похож на нее. Приходящая служанка миссис П. и ее дочь, бесплатный апельсиновый сок и витамины, о которых позаботилось предусмотрительное правительство. И ребенок главаря мафии у нее в чреве. Воспоминание о солнце Сицилии, обжигавшем их обнаженные тела в тот первый раз, когда они занимались любовью. “Если ты выйдешь замуж”, — сказал отец; у него практический взгляд на вещи. Никогда у нее не будет другого мужчины после Стивена Фалькони. Она подошла к матери и обняла ее за плечи.

— Спасибо тебе, — тихо сказала она. — И папе тоже.

— Все нормально, — пробормотала Джой. — Жаль, что мы так плохо приняли это поначалу. Надеюсь, ты об этом забудешь. Ну что, ты приготовишь подливу или я?

 

* * *

 

— О Боже, — сказала Джой Драммонд, — что случилось? На тебе лица нет.

Письмо от Уолтера Мак-Ки пришло с утренней почтой. Анжела открыла его во время завтрака вместе с матерью — на столе был чай, тосты с прозрачным слоем масла и драгоценный кубик пайкового джема.

— Анжела, с тобой все в порядке?

Дочь закрыла лицо руками. На миг помутилось в глазах, и она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Мать встала и подошла к ней.

— В чем дело? Что-то случилось?

— Моя лучшая подруга погибла. — Анжела сжимала в руках крошечное письмо, пришедшее авиапочтой. — Госпиталь попал под бомбежку как раз после моего отъезда. Ее убили, мама. Их почти всех убили. Ох, Крисси, Крисси... — Она разрыдалась.

— Ну не надо, тебе же нельзя, — уговаривала ее Джой. — Тебе нельзя расстраиваться. Это вредно для ребенка.

— Не могу поверить... Не могу в это поверить... Я написала ей о том, как доехала сюда, и расспрашивала об их жизни. Это от ее друга. Он пишет, что произошла чудовищная нелепость. Немецкий бомбардировщик сбросил груз, а потом врезался в горы.

— Какой ужас!

— Там было полно раненых, — продолжала Анжела. — И никаких шансов спастись. Мама, меня, кажется, тошнит.

Потом, лежа в постели, она перечитала письмо. Стивен Фалькони вернулся на Сицилию и искал ее. Потом он уехал, решив, что она тоже погибла. Томпсон помог ему вернуться в Неаполь в тот же день. Он ничего не сказал Стивену, так что она может не беспокоиться. Кристина погибла. И с ней погиб последний проблеск надежды, подумала она. Теперь Стивен не будет ее искать.

 

* * *

 

Мальчик родился восемнадцатого мая. Все произошло быстро, и принимала его акушерка. Не пришлось даже звать Джима Халберта. Примчались родители. Мать принесла букет цветов из сада.

— Восемь фунтов, — объявил Хью Драммонд. — Здоровенный парень.

— Он такой темненький, — заметила Джой. — Волосики совсем черные.

— Итальянцы вообще темноволосые. — В голосе деда прозвучала легкая досада.

— Не все, — возразила Джой. — Есть и блондины. Вспомни старых мастеров, у них на картинах все светлые. Ну как, Анжела? Не слишком было трудно? Прелестный мальчуган, правда?

— Все хорошо, — ответила Анжела. — Я только устала, мама. Вот и все. Очень быстро для первого ребенка. Правда же, он хорошенький?

— Да, — согласилась мать. Она коснулась пальцем его макушки. Бедный малыш. Без отца. Все соседи говорят: какая трагедия для Анжелы вот так потерять мужа и как мужественно она держится. Но Джой не была уверена, что все думают так на самом деле. Анжела назвала себя Лоуренс, взяв фамилию дальних родственников Драммондов. Ребенка запишут под этой фамилией. Из свидетельства о рождении будет ясно, что он незаконный, но тут ничего не поделаешь. Надо спрятать бумажку подальше и никому не показывать.

— Пойдем, Джой. Ее нельзя утомлять. Ну, мы уходим, Анжела, а ты постарайся уснуть. Я скажу сиделке, чтобы пришла и взяла ребенка. Хороший парнишка. И большой какой, — снова сказал Хью.

— Мы забежим к чаю, — пообещала мать. — Во всяком случае, я, если отец будет занят. — Она наклонилась и поцеловала Анжелу в щеку.

Она осталась одна в маленькой комнате, залитой солнцем, цветы из сада стояли в вазе на подоконнике. Прекрасный солнечный день. 18 мая 1944-го. Она взглянула на ребенка, лежащего у нее на руках. Сын Стивена. Отца, который никогда его не увидит и не узнает.

Вошла сиделка и заговорила:

— Миссис Лоуренс. Это что — плакать? Ну-ну, при таких-то легких родах и таком замечательном мальчишке. Давайте я возьму его. Вы поспите, а к чаю я его принесу.

Через девятнадцать дней, шестого июня, началось вторжение в Европу. Немцы отступали, войне был виден конец. Ребенка окрестили в приходской церкви, назвали Чарльз Стивен Хью. После этого в доме был праздник, очень хороший праздник, Драммонды остались довольны. Особенно им понравилось, что Джим Халберт уделял столько внимания Анжеле. Он хороший человек, хоть и староват для военной службы, но крепкий как скала. Они ничего не сказали, но у обоих забрезжила надежда. Если бы что-то вышло, это разрешило бы все трудности.

 

* * *

 

Именно 18 мая 1950 года Стивен Фалькони женился. В этот день его сыну Чарли как раз исполнилось шесть лет. В трех тысячах миль от детского праздника в Англии Стивен повез молодую жену в свадебное путешествие, и в тот безумный миг, когда он лишил ее девственности, когда захлебывался словами и стонами страсти, у него вырвалось имя другой женщины.

Они поженились в Палм-Бич. Вначале прошла полная свадебная служба в церкви Святой Маргариты, а потом колоссальный прием в доме его дяди. Невеста была очень красива; черноволосая, со сверкающими как антрацит глазами, она выглядела роскошно. Клара Фабрицци, единственная дочь Альдо Фабрицци, который контролировал магазины одежды в Ист-Сайде и недавно приобрел несколько гостиниц на побережье Флориды. Это был династический брак: Фабрицци породнились с Фалькони. Оба семейства торжествовали: за этим неизбежно последуют и другие союзы. Клара была наследницей и считалась лакомым куском даже для человека столь высокого положения, как Стивен Фалькони.

Открывая танцы в тот вечер, молодые выглядели великолепно. Он высокого роста и чем-то отличился на войне, хотя никто не знал, за какие именно подвиги он получил крест боевой доблести. Разве что за сделанное для “семей” на Сицилии и в окрестностях Неаполя. В Штатах Стивен быстро восстановил прежние деловые отношения, и в скором времени деньги наполнили сундуки и потекли через Атлантику в Швейцарию.

Платье Клары стоило целого состояния, еще одно состояние в виде брильянтов украшало ее шею. Ей был двадцать один год, девственность ее гарантировали родственники, и она была страстно влюблена в человека, за которого ее хотели выдать замуж. Мужчины обменивались грубоватыми шутками по поводу брачной ночи, а женщины, многие из которых уже давно ни от чего не краснели, строили предположения, каково это — оказаться в постели с Фалькони. Ни одна из них не могла этого знать, потому что, вернувшись с войны, он и не смотрел на женщин своего круга.

Была музыка, танцы, многие мужчины напились, другие, собравшись небольшими группами, говорили о делах. Было жарко, солнечно, как на старой родине, и голубые волны океана набегали на берег.

Специальные поставщики привезли из Нью-Йорка лучшие итальянские блюда, тончайшие итальянские вина и французское шампанское. Две комнаты особняка отвели под выставку свадебных подарков. Альдо Фабрицци преподнес зятю “кадиллак” стального цвета с пуленепробиваемыми стеклами и бронированными пластинами вокруг ходовых частей. Украшенный белыми лентами автомобиль ждал молодых у дверей.

Оба отца сидели рядом, глядя, как их дети кружатся на открытом воздухе, в первых рядах танцующих, под звуки оркестра, играющего свадебный вальс. Фабрицци был маленького роста, коренаст; в молодости он занимался боксом, и походка его до сих пор сохраняла пружинистость, как у человека, привыкшего двигаться по рингу.

— Хороши, — сказал он Луке Фалькони. — Ваш мальчик и моя девчушка. У них будут красивые дети.

Лука Фалькони кивнул. Он был доволен. Просто счастлив от того, как все устроилось, и еще счастливее от того, что его сын нашел подходящую жену и наконец остепенится. Война повредила Стивену Фалькони во многом. Он вернулся к ним чужим человеком. Они гордились его медалью, но сердились за то, что он рисковал жизнью, чтобы получить ее. Зачем нужно было переводиться в пехотный полк и лезть в самое пекло под Римом? Но так или иначе он вернулся и начал исполнять свои обязанности. Прекрасный организатор, знает толк в том, как делают деньги.

Первым качеством он был обязан армейской службе, вторым — высшему образованию.

— Он будет хорошим мужем, — заверил Фабрицци Лука. — Он не бегает за бабами. Не играет в азартные игры. Вы же знаете моего сына — у него вообще нет пороков.

— У него нет пороков, — согласился Альдо Фабрицци. — Кроме того, что он любит работать день и ночь. Но моя Клара научит его играть. Ему, наверное, будет везти.

— Кстати, об игре и удаче, — сказал Фалькони. — Как насчет того, чтобы открыть новое казино в Неваде?

— Там игрой занимается Муссо, вы же знаете. — У Фабрицци была привычка дергать себя за нижнюю губу, когда он задумывался о делах.

— Вместе мы сильнее Муссо, — возразил Фалькони. — Какого черта отдавать ему весь лакомый кусок? Подумайте. Он не так молод, а его сынок по уши погряз в наркотиках. Больших хлопот он нам не доставит.

Фабрицци кивнул.

— Я подумаю над этим. Поговорим завтра. Пойду-ка я лучше потанцую со своей с женой.

Фалькони налил себе немного шампанского. У Фабрицци страсть к полногрудым блондинкам. Его маленькая пухленькая жена сумела родить ему только одну дочь. Если она и знала о его женщинах, то помалкивала.

Хорошо бы подкинуть эту мысль Стивену. Азартные игры — это огромные деньги, которые будут умножаться, расти. Пора уже дать пинка Тони Муссо и посмотреть, что из этого получится. Может быть, он просто свалится.

 

* * *

 

— Я так счастлива, — шептала Клара Стивену, кружась вместе с ним в танце. — Ты ведь любишь меня, Стивен? — У нее были красивые глаза, влажные от любви к нему.

— Ты же знаешь, — ответил он и привлек ее к себе. В ней было все, чего только может желать мужчина. В том числе и страсть. Эта страсть тлела на протяжении всего их сватовства. Стивен не давал ей прорваться.

Он купил превосходный каменный дом на Восточной Пятьдесят второй улице с потрясающим видом на Гудзон. Его отец строил им виллу в Палм-Бич — это был его свадебный подарок. И теперь обе семьи, объединившись, расширят круг своих деловых интересов.

Клара получила неплохое образование, а для него это имело значение. Он не мог бы жениться на девушке, если бы ее не интересовало ничего, кроме дома и bambini[5]. Клара любила ходить на концерты, в театры. Она разбиралась в современной живописи, в которой он ничего не смыслил, но если она захочет иметь картины, пусть покупает.

Он желал ее. Ни один мужчина не мог бы не пожелать Клару, и он прижимал ее к себе все сильнее, пока вальс не сменился популярной песней Синатры. После возвращения с войны у него были женщины. Профессионалки. Они ничего не ждали от него, кроме чека или норковой шубки. Ничто не могло заполнить пустоты в его жизни, даже поглощенность работой, что отнимала у него все время. Пустота была внутри. Он искал смерти. Он чувствовал облегчение, уничтожая тех, кто убил его любимую, и за это его наградили. Вернувшись домой, он никому не рассказал о происшедшем. Ему по-прежнему снилась эта жуткая пыльная пустыня с запахом паленых трупов в воздухе, и он просыпался весь в поту.

Он крепко прижимал к себе молодую жену и надеялся, что любовь к ней разрастется и заполнит эту пустоту.

На первую часть медового месяца они сняли дом в Бока-Ратон. Слуг тщательно подобрали. Это были люди Фалькони, и дом охранялся днем и ночью. На побережье полно врагов. А потом они полетят в Европу, где телохранители уже не нужны. Клара с детства привыкла, что вооруженные люди сторожат ее отца и следят за каждым ее шагом. Таков образ жизни в семье главаря мафии. В детстве Клара даже немного гордилась этим.

Они обедали на террасе. Стивен поднял бокал.

— Carissima, ты очень хочешь есть?

— Я хочу тебя, — ответила она. — И мне ничуть не стыдно. Я не хочу есть, милый. Я хочу, чтобы ты взял меня.

Ему не нужно было раздевать ее, чему-то учить. Она сбросила одежду и стояла перед ним, сверкая обнаженным белым телом. В охватившем его порыве страсти она превратилась вдруг в Другую женщину, другой голос вскрикнул под ним, и, сам того не осознавая, он произнес ее имя: “Анжелина”. Кровать с шелковыми простынями превратилась в пыльную землю Сицилии, и давнее солнце вновь обожгло его спину.

“Анжелина”. Окаменев, она лежала рядом. Он гладил ее грудь, что-то шептал по-итальянски, но она не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Ей было больно там, в глубине, но эта боль была радостна, потому что она слила их воедино. Когда он излился в нее, она ощутила яростное и примитивное удовлетворение — и эмоциональное и сексуальное. И тут она услышала чужое имя, он повторил его дважды в миг наивысшего удовлетворения.

“Анжелина”. Стивен уже спал, одной рукой прижимая ее к кровати. Она сняла его руку и выскользнула из постели. Во рту было солоно от слез. Голая, она дрожала от холода, пот высыхал на теле, и саднило в нежном интимном месте, лишенном теперь того, чем полагалось дорожить и гордиться всякой порядочной девушке. На постели было немного крови — доказательство того, что она стала женщиной. Ей бы гордиться этим. Она натянула через голову новую ночную рубашку и снова легла в постель. Боль нарастала в ней; наконец она отодвинулась на самый край постели и разрыдалась, уткнувшись в подушку.

Утром, когда он проснулся и привлек ее к себе, она застыла и отодвинулась.

— Я тебе сделал больно, carissima, — прошептал он. — Прости меня. Сейчас будет иначе. Иди же ко мне.

Он попытался обнять ее одеревеневшее тело, успокоить, лаской вызвать ответную реакцию. Она повернулась к нему; лицо ее было бледно, под глазами большие темные круги.

— Расскажи мне об Анжелине, — сказала она. — Ночью ты дважды назвал ее имя. Расскажи мне о ней.

 

* * *

 

Я обязан это сделать, убеждал себя Стивен. Я обидел и унизил ее и должен теперь уладить наши отношения. Она теперь моя жена. Я постараюсь, чтобы она поняла.

Он вывел ее на террасу, на свет восходящего солнца, и, держа за руку, рассказал о том, что случилось на Сицилии семь лет назад. Клара слушала, не спуская с него глаз, отмечая каждую его интонацию. Она увидела боль в его глазах, когда перед ним ожил кошмар разбомбленного госпиталя. Заговорив о часах с пятнами ее крови, он отвернулся.

— Ты женился на ней, — сказала Клара. — Ты обвенчался с ней в церкви.

— Она была беременна от меня, — повторил он. — Что я еще мог сделать?

— Моему отцу никто об этом не сказал, — заметила она. — Не очень-то это порядочно.

— Никто ничего не знал, — возразил Стивен. — Ты — единственная, кому я рассказал об этом. Они умерли, и все кончено. Я люблю тебя, Клара. Не знаю, что было со мной ночью, но тебе нужно забыть об этом.

— Ты не должен был жениться на ней. — Теперь ее голос звучал холодно. — Она же не была сицилийкой. Откуда ты знал, что этот ребенок от тебя? Мало ли с кем еще она трахалась?

Грубость ошеломила его. Он внезапно почувствовал злость.

— Не смей вообще произносить таких слов, Клара. И не смей так говорить о ней. Я же сказал, она умерла, и ревновать тебе не к кому. Теперь переоденься, пойдем поплаваем.

— А как она выглядела?

Ее настойчивость снова разозлила его. Ему хотелось оскорбить ее за то, что она сказала об Анжеле и ребенке.

— Не то что ты. Светловолосая и голубоглазая. Очень красивая.

Он увидел, как она вздрогнула. Я люблю ее, сказал он себе, но пусть знает, что со мной нельзя заходить слишком далеко.

— Я сказал, пойдем купаться. — Он повернулся, чтобы уйти в комнату. — Я сказал, чтобы ты переоделась.

Сицилийские женщины привыкли слушаться своих мужчин. Если не отца, то брата, а потом мужа. Она встала и пошла вслед за ним в комнату. Они вместе спустились на пляж. Он не держал ее за руку и не говорил ни слова. В воду он прыгнул первым.

Она думала: я не должна ревновать. Та умерла, и она, и ребенок. Но я слышала, как он назвал ее имя вместо моего, и видела, какое у него было лицо, когда я заговорила о ней. Если бы она была жива, я бы пошла к отцу, а уж он-то знал бы, что делать. Но она умерла, и мне ее не достать. А я так люблю его, что должна смириться...

Она вернулась в дом вслед за ним, вошла в спальню, бросилась на кровать. Она стянула верхнюю часть купальника и лежала в трусиках с голой набухшей грудью, глядя на него снизу вверх.

— Я твоя жена, Стивен, и люблю тебя до смерти. Прости меня.

Он был очень добр и нежен на этот раз, стараясь заслужить ее прощение, но она — то ли от обиды, то ли от еще более разгоревшейся страсти — озверела, царапалась и кусалась, как будто ее ярость и безудержное желание могли привязать ее к нему и изгнать прочь ту, умершую. И, тяжело дыша в его объятиях, она сказала:

— Ты ее забудешь. Я тебя заставлю... Я замучаю тебя, чтобы ты ни о ком больше не мог и думать.

Его желание как рукой сняло.

— Держи себя в руках, — приказал он, и она оскорбленно отодвинулась. — Не этого я от тебя хочу. Это я получаю за деньги. От тебя мне надо другое.

Она грязно выругала его по-сицилийски, а он отвесил ей пощечину. Двое телохранителей снаружи дома услышали их повышенные голоса, переглянулись и пожали плечами. Они были в рубашках и джинсах, с расстегнутыми кобурами через плечо, чтобы можно было моментально выхватить оружие, если кто-нибудь появится. Они услышали, как новоиспеченная донна Фалькони истерически орет на мужа, и один из них смачно сплюнул.

— Я бы на его месте снял ремень. Ей надо задать хорошую трепку.

Его напарник ухмыльнулся.

— Ты когда-нибудь видел, как Дон выходит из себя? Господи, да он прикончит эту сучку. Пойдем, пусть себе вопят. Ты иди на южную сторону дома, а я на восточную. А сзади присматривает Джорджо.

 

* * *

 

Они отплыли в Европу на “Куин Элизабет”. Они помирились — другого выхода у них не было. Слишком много поставлено на карту помимо их личного счастья, и каждый по-своему смирился с этим.

Стивен убеждал себя, что Клара еще очень молода и что родители безнадежно избаловали ее. Но она любит его, и с ее ревностью придется как-то мириться. Со временем, когда она созреет и станет более уверенной в себе, это пройдет. Он сразу потребовал от нее слишком многого. Он упрекал себя, что недооценил пламенный сицилийский темперамент.

Когда она плакала и умоляла любить ее, он помимо плотского желания испытывал к ней почти нежность. Они будут счастливы, твердил он. Они должны быть счастливы, потому что их семьи теперь связаны тесными деловыми отношениями.

Клара страдала. Это было для нее ново, и она сходила с ума оттого, что любит мужа, но не владеет им целиком. Ее всегда так оберегали, охраняли от малейшего разочарования или обиды. А тут она оказалась беспомощной, всецело во власти чувств и безудержного темперамента. Ее мучили подозрения, она постоянно наблюдала за ним. Она старалась сделать ему приятное и никогда не была уверена, что ей это удается. Она знала, что красива, и восхищенные взгляды мужчин на пароходе говорили: любой пойдет за ней, стоит ей только захотеть. Но, когда она лежала в объятьях Стивена, призрак мертвой женщины издевался над ней. И призрак погибшего ребенка. Этого-то она, правда, быстро отправит назад в могилу. Она каждый вечер становилась на колени у кровати и молила Богородицу и всех святых послать ей ребенка.

Она знала, что ее отец в восторге от этого брака. В спокойные моменты она понимала, что он пожал бы плечами, услышав о военной подруге Стивена, и спросил, чем, собственно, она недовольна. Ему не понравится, если они со Стивеном будут ссориться. Он ожидал, что будет удачное супружество, внуки, которые скрасят его старость, и все преимущества договора с Лукой Фалькони. Ей придется завоевывать Стивена, а это можно сделать одним способом: как можно скорее родить ему сына.

Они были очень счастливы в Париже и несчастны в Монте-Карло. Роскошь знаменитой французской столицы очаровала Клару. Она ходила во все картинные галереи, и, чтобы доставить ей удовольствие, Стивен купил несколько дорогих современных картин для их нового дома. Она бродила по Лувру, показывала ему то одно, то другое полотно, стараясь вызвать его интерес.

— Я собиралась учиться живописи, — говорила она. — Но папа не разрешил. А я правда хотела стать художницей.

— Можешь начать сейчас, — предложил он. — Времени у тебя много. Почему бы и нет?

— Я имела в виду — настоящей художницей, — возразила Клара. — Это не то что курсы по кулинарии или аранжировке цветов. Если заниматься живописью всерьез, ей придется посвятить всю жизнь. Нужно жить ради живописи, Стивен. Наверное, у меня бы ничего не вышло.

Он мог себе представить реакцию Альдо Фабрицци на подобное устремление единственной дочери.

— Мне кажется, голодать в мансарде — это не твой стиль жизни, дорогая, — мягко сказал он. — Ты создана для лучшего.

В Париже они делали покупки. Клара была без ума от моделей Диора, и они шли ей. Она была очень красива, и Стивен испытывал гордость, замечая, как все оборачиваются, когда они входят в ресторан. Клара тратилась и на него. Она надарила ему множество галстуков и рубашек от Шарве и прекрасные платиновые часы. Она стояла рядом, ожидая его реакции, снова и снова спрашивая, нравится ли ему та или иная вещь. Она в душе ребенок, думал он: такая расточительная, импульсивная, требовательная, — но все это оттого, что она любит его. Никаких полумер для нее не существовало. Крайности ее характера удивляли его. Сицилийское сватовство, даже на американский манер, не дало им возможности как следует узнать друг друга: когда они случайно оставались вдвоем, каждый миг уходил на жадное сексуальное знакомство, которое тут же прерывалось, прежде чем зайти слишком далеко.

За внешней культурой и образованностью таилась обыкновенная сицилийка, прямодушная в любви и жесточайшая в ненависти. И умная. Острота ее ума удивила его. Он думал о ее подавленном желании стать художницей. Чем больше он узнавал ее, тем менее нелепым оно ему казалось — не то что тогда, в Лувре. Она могла быть преданной, одержимой, если ей чего-то очень хотелось. Он сомневался только в ее способности к самодисциплине. Но она была новобрачной, обожающей мужа, с готовностью принимающей его указания, и в постели охотно и с очевидной радостью подчинялась всему, чего он желал.

Они были очень счастливы вдвоем в Париже; настолько счастливы, что она упросила его остаться еще на неделю. Неделя растянулась на две.

Однажды, идя с ним рука об руку по предместью Сент-Оноре, она спросила:

— Тебе здесь так же нравится, как и мне, саго?

— Наверное, да, — согласился Стивен.

— Тогда почему бы нам не купить здесь квартиру? — торжествующе вопросила она. — Я бы потратила на это часть приданого. Мы бы могли приезжать сюда весной, когда ты не очень занят. Стивен, давай купим, а?

Он остановился, застигнутый врасплох. Ее глаза возбужденно блестели.

— Я даже наводила справки, — призналась она. — На улице Константин продается чудесная квартира. Давай посмотрим?

Стивен колебался. У них медовый месяц. Время, когда о серьезных вещах не заботятся. Их дом — в Штатах. Купить дом во Флориде вполне реально. А квартиру за тридевять земель — конечно, нет. Она поняла, что он сейчас откажется, и посмотрела на него обиженными, полными слез глазами.

— Клара, милая, это же безумная идея. Мы никогда не будем здесь жить. Просто не сможем. У нас будет дом в Палм-Бич. У нас будут дети — не оставлять же их?

Дети. Она прикусила губу. Как раз сегодня утром она убедилась, что не беременна. Мысль о романтическом убежище в Париже как бы компенсировала это разочарование. Каждый год, размечталась она, они будут ускользать сюда и проводить тайный медовый месяц там, где к ним пришло настоящее счастье.

— Мы можем просто посмотреть, — сказала она. — Что в этом плохого? Нам все равно днем делать нечего.

— Если ты посмотришь квартиру, она тебе понравится, — ответил он. — И мы поссоримся.

— Если нам она не понравится, — возразила она, — ссориться будет не из-за чего. Стивен, милый, я понимаю, что это дурацкая мысль, но выглядит так заманчиво. Я хотела удивить тебя. Посмотреть квартиру сегодня одной и купить ее для нас. Может быть, так и надо было сделать.

— А может быть, и нет, — возразил он. — Я не люблю таких сюрпризов, милая. Если тебе скучно, пойдем и посмотрим. Но не за тем, чтобы купить или снять. Это пустая трата времени, но если тебе так хочется, то я согласен.

Как только привратник впустил их, Стивен понял, что напрасно пошел у жены на поводу. Чего стоила одна огромная комната для приемов, более тридцати футов в длину, с прекрасным мраморным камином в стиле Людовика XIV, с блестящим гобеленом Бове во всю стену. Его можно купить вместе с квартирой, сообщил агент, потому что он слишком велик для новой квартиры владельца. Длинные окна открывались на крохотный балкончик. Клара вышла туда. Она не смотрела на Стивена; интуиция подсказывала ей, что давить на него нельзя. Элегантность и красота прекрасной комнаты должны были сами оказать воздействие.

Столовая оказалась длинной и узкой, стены обиты малиновым шелком. Их шаги по паркету отдавались гулким эхом. Спальня маленькая, стены выкрашены холодной французской серой краской. Ванная, по их американским понятиям, примитивная. Ее можно переделать, обновить. Спальня довольно унылая, но ее нужно только перекрасить в нормальный цвет и поставить красивую кровать. Мысли роились у нее в голове, но Клара держала язык за зубами. Он не согласится. Она уверена, он не согласится. Он увидит все практические неудобства этой затеи и попросту скажет “нет”. Конечно, это ее деньги, но он уже чувствует, что по праву мужа может указывать ей, как их тратить. Она вернулась через пышную столовую в огромный салон, ее пухлые губы были слегка поджаты.

Она нежно проговорила:

— Конечно, мы не можем ее купить, саго, но ведь правда это прелесть?

— Эта комната чертовски хороша, — сказал он, еще раз оглядываясь вокруг. — Тут есть все. Если бы мы не жили за тридевять земель. Спасибо. — Он повернулся к агенту, тот уже понял, что сделка не состоится. — Вы без труда продадите это.

Они вышли на улицу, и она взяла его под руку. На миг она обернулась и оглядела здание. Фасад из белого камня, в красивом классическом стиле Второй империи, когда племянник Наполеона, последний император, перестраивал Париж по своему грандиозному плану.

— Ну, ничего, — сказала она, — зато приятно было посмотреть.

Он удивился, что она сдалась так быстро, и был рад, что хорошее настроение осталось у нее на весь день. Обычно, не сумев настоять на своем, она вела себя по-другому.

 

* * *

 

Все пошло вкривь и вкось в Монте-Карло, где, как предполагалось, медовый месяц достигнет романтической кульминации, после чего они полетят назад в Нью-Йорк через Лондон.

В отеле “Де Пари” для них был заказан номер из нескольких комнат, с окнами, выходящими на гавань. Их ждали поздравления управляющего, большие корзины цветов и шампанское, которое охлаждалось в серебряных, со льдом, ведерках на сервировочном столике. Погода стояла изумительная; вызывающе роскошные яхты подплывали к причалу. В казино был гала-вечер, и они получили приглашение благодаря одному влиятельному другу, обязанному семье Фабрицци. Он обеспечил им вожделенный вход на светское торжество этого сезона.

На Кларе было изысканное вечернее платье кремового шелка от Диора. Оно оттеняло бледную кожу и длинные шелковистые черные волосы, спадавшие на плечи. На шее подарок отца, в ушах — брильянты Луки Фалькони. Она вошла в казино об руку со статным мужем и отметила устремленные на нее восхищенные взгляды. Она раскраснелась от счастья и гордости, одной из причин которых был ее секрет, оберегаемый от Стивена. Парижская квартира принадлежала ей. Она купила ее перед самым отлетом в Ниццу.

Управляющий и его помощник заметили их. У этих людей были безупречные манеры, благодушный вид, острый взгляд и протокольная память.

— Вот он, — вполголоса проговорил помощник.

Приклеенная улыбка на миг сошла с лица управляющего.

— Как они попали сюда, Пьер?

Тот прошептал одно из известных в городе имен.

— Он просил приглашение для дочери его друга с мужем. Сказал, что у них медовый месяц. Поручился за них лично. Я сказал, чтобы он передал фамилии моей секретарше, она оформит пригласительный билет.

— Если его высочество узнает об этом, вас уволят, — прошептал управляющий, легким поклоном приветствуя одного из высокопоставленных клиентов-игроков. — До сегодняшнего вечера и ноги мафиози здесь не было. Я хочу, чтобы за ним понаблюдали. Пусть кто-нибудь все время сидит у него на хвосте: когда он ест, играет или идет в уборную. Он здесь неспроста. Я хочу знать, с кем он будет разговаривать, кто здесь знаком с ним. И сделайте, чтобы это имя вычеркнули из списка.

— Фалькони? — прошептал помощник. — Уже вычеркнули.

— Я имею в виду типа, который провел его сюда, — ответил управляющий и устремился вперед — поцеловать ручку английской леди.

Труппа русского балета давала представление, от которого Стивен чуть не заснул, — это было немудрено после превосходного обеда из семи блюд, с тончайшими винами и шампанским. После этого гости могли свободно предаться игре, и тут-то он ожил. Он запоминал каждую деталь старейшего казино, откладывая ее в памяти для последующего использования. Богатый декор, атмосфера избранности, безупречная одежда и осанка служащих — все одеты в полные вечерние костюмы.

Сам князь с многочисленной свитой почтил гала-вечер своим присутствием. Клара глазела на него с нескрываемым любопытством и на миг получила в ответ пристальный взгляд: князь пытался понять, что это за новая красотка. Стивена мало интересовали князья, но его интересовал источник, из которого черпала большую часть доходов княжеская казна. В воздухе так и пахло деньгами: сигарный дым и дорогие духи, цветы, независимо от сезона благоухающие в высоких вазах, расставленных всюду, где только возможно, и непередаваемый запах возбуждения по мере того, как заполнялись столики.

Он прошел по салону, где играли в рулетку. Сейчас все виды игр были в разгаре: от простого блэк-джека до баккара, во время которой игроки хранили молчание, то выигрывая, то проигрывая целое состояние, чаще проигрывая. Класс! Все так и кричало об этом, было определяющим стилем всего заведения. Благоразумное, роскошное, оно словно приглашало клиентов показать, что у них хватает денег и выдержки для игры здесь.

Полная противоположность казино в Неваде. Там они были шумными, крикливыми, со множеством служителей в тесных смокингах, из-под полы которых выглядывала кобура. Шлюхи толклись вокруг стоек и столиков для игры, им полагался процент, если удавалось напоить клиента, чтобы он поставил больше, чем намеревался, прежде чем его уводили наверх и обдирали как липку.

Даже самое большое и самое шикарное казино, коим ведало семейство Муссо в Лас-Вегасе, по сравнению с этим было второсортным. Схожи были только крупье, с таким же похоронным видом, с такими же быстрыми движениями и, конечно же, с невидимой кнопкой у колена, с ее помощью можно было изменить соотношение карт или положение колеса.

Класс, повторял он про себя. Здесь проигрывание денег превратили в привилегию. Он подошел поближе к столику, где играли в баккара. Там белокурая женщина, увешанная рубинами и брильянтами в таком количестве, что ими можно было бы покрыть государственный долг, играла с какой-то мрачной сосредоточенностью. Она была некрасива, ибо алчность исказила лицо. Она выигрывала, столбики жетонов росли около нее. После каждой партии она запихивала целую горсть в прорезь в столике — для крупье.

— Merci, Altesse[6], — говорил он каждый раз с легким поклоном.

Кто-то рядом со Стивеном сказал по-английски:

— Посмотреть на это, и не подумаешь, что немцы проиграли войну, верно?

— Она немка? — спросил Стивен.

Рядом с ним стоял человек лет тридцати пяти, с острым лицом англичанина и слегка гугнивым голосом.

— Баронесса Беатрис фон Арентц, — ответил он. Ему было велено следить за американцем, а по его мнению, в подобном месте лучшим способом держать человека в поле зрения было разговаривать с ним. Это не был общепринятый метод, но он никогда в жизни не делал того, что было общепринято. Разве что проиграл свое наследство. — Муж богат как дьявол, — продолжал он. — Поразительно, как они себя вытягивают за волосы![7]Думаю, он удачно выкрутился из переделки. — Незнакомец довольно визгливо засмеялся и прикрыл рот рукой. — После войны в Гуннландии[8]таких полно. Она чокнутая. Приходит сюда каждый вечер и не встает из-за столика, пока казино не закроется. Между прочим, она принцесса. Интересно, что имеет с этого ее муж? К этому времени он уходит домой и оставляет ее одну.

— Она выигрывает, — заметил Стивен. — Она уже выиграла уйму денег.

— Но меньше, чем проиграла, — ответил англичанин. — Казино — как букмекеры, разве вы не знаете? Они всегда остаются с прибылью. А вы играете?

— Нет, — ответил Стивен.

— А красавица леди?

Клара стояла рядом с ними, не двигаясь и не говоря ни слова. Англичанин сказал:

— Я Ральф Мэкстон. Из PR[9].

— Моя жена, — ответил Стивен. — Она тоже не играет. Я Стивен Фалькони, рад познакомиться с вами.

Внезапно раздался взрыв аплодисментов. Баронесса выиграла большую ставку. Теперь она была красива, как бывают красивы худые северянки — изящная лепка лица и светло-голубые глаза. Она ослепительно улыбнулась.

— Отвези меня домой, — сказала Клара по-итальянски.

Он удивился.

— Почему? Ты же говорила, что тебе здесь нравится. Что случилось?

— Ты уже достаточно времени пялишься на эту блондинку, — яростно прошептала она. — Я уезжаю.

— Извините, — сказал он англичанину и устремился за ней. Она шла очень быстро, проталкиваясь в гардеробную.

Он подождал, пока она надела меховую накидку.

— Подожди-ка, Клара. Одну минуту. Ты уже повеселилась, но мне еще рано уходить. Это работа, понимаешь?

— Что ты собираешься делать, когда я уйду? Подцепить эту старую суку?

Они говорили тихо, но было ясно, что они ссорятся. Стивен увидел, как один из служащих приближается к ним с решительным видом, говорящим яснее любых слов: мы не потерпим здесь никаких ссор.

— Хорошо, — сказал он. — Мы возвращаемся в гостиницу. И клянусь Богом, Клара, это тебе так не пройдет!

 

* * *

 

Она его не боялась. А он был взбешен, и любая другая женщина перепугалась бы. Но только не Клара. Она сорвала ожерелье и серьги и яростно швырнула их через всю комнату.

— Ты стоял и пялился на эту дрянь! — кричала она. — Таращился на нее, на ее сиськи. Думаешь, я не видела? Блондинка, как та, другая шлюха!

Он не ударил ее. Он не ручался за себя. Он стоял и смотрел на орущую фурию.

Счастливые дни и страстные ночи, проведенные в Париже, исчезли как сон. Злая, отчаянная ссора в начале медового месяца в Бока-Ратон была не единственным случаем. Он видел лица телохранителей и понял, что они слышали эту безобразную ссору. Тогда он ударил ее, потому что она в припадке ревности оскорбляла его погибших жену и ребенка и проклинала их, как прачка. Если бы он прикоснулся к ней сейчас, когда она обзывала его лгуном и вопила что-то об измене, он мог бы потерять самообладание. Он просто не решался на это. Он испытывал такую злость и отвращение, что это было бы просто опасно. Он вышел из спальни, хлопнув дверью у нее перед носом.

Она побежала за ним.

— Куда это ты? — закричала она. — Обратно в казино? Искать ее?

Он попытался успокоиться. Разжал кулаки и постарался, чтобы голос звучал ровно.

— Я тебе не отец. Ты меня с ним перепутала. Я ухожу, увидимся, когда вернусь. Если вернусь.

По дороге к лифту он услышал, как что-то разбилось. Спустившись в бар, он заказал выпивку.

— Бурбон со льдом, — сказал он. — У вас тут есть “Кэмел”?

— У нас есть все марки, месье, — спокойно ответил бармен.

— Две пачки, — сказал Стивен.

— Хорошо, месье. Я принесу.

Бар был полон народу. Люди не интересовали Стивена. Ему хотелось посидеть в одиночестве и как можно скорее выпить. Какого дьявола я буду с ней делать, спрашивал он себя. Напиток обжег внутренности, но не помог ответить на вопрос. Он думал, что любит ее; оказалось, что ничего подобного. Второй бокал поверг его в состояние горькой откровенности перед собой.

Его просто ослепило вожделение, да еще заманчивость объединения с семьей Фабрицци. Он женился, исходя из правильных побуждений; вот только они оказались неверными для них обоих.

И она своим женским чутьем угадала правду. Как бы он ни потакал ей, как бы ласков к ней ни был, его сердце не принадлежало ей. Он ненавидел женщин с таким бурным характером, как у нее; через несколько лет она станет настоящей ведьмой. Он ненавидел ревность, когда жена взрывалась оскорблениями и упреками, не желая слушать никаких объяснений. Это все равно что жить с двумя женщинами: одна из них — очаровательная, жизнерадостная спутница и страстная любовница, а другая — мерзкая фурия, сыплющая грязной руганью, как последняя шлюха. Конечно, есть простое средство, и он знал, что его отец или младший брат посоветовали бы ему воспользоваться им. Проучить ее как следует, раз и навсегда. Чтобы несколько дней не могла встать. Мужчина должен быть хозяином. Ее отец прекрасно бы все понял. Он, конечно, не допустил бы повторения такого “педагогического воздействия”, но один разок — одобрил бы, конечно, не похвалил бы вслух, а просто посмотрел сквозь пальцы.

Но я не могу. Стивен Фалькони проглотил остатки виски. Если бы я был просто сыном моего отца, не учился в американском колледже, если бы никогда не знал Анжелу, я, может быть, и задал бы трепку своей жене. Но не могу. Он вовсе не собирался думать об Анжеле. Она пришла ему на ум и вдруг возникла перед ним как живая. Сказывался третий бокал виски.

Он видел ее совершенно отчетливо; слышал ее ясный английский выговор, видел застенчивую улыбку. Он полюбил ее так, как никогда не полюбит Клару. Но она была лучшей защитой Клары от того, что было принято в их среде. Он не мог ударить Клару, потому что знал Анжелу. Ирония положения заставила его улыбнуться. Как бы она разозлилась, если бы узнала об этом. Клара предпочла бы, чтобы он побил ее, чем быть обязанной своим хотя бы внешним благополучием и спокойствием мертвой женщине, которую он любил.

— Простите, у вас не найдется прикурить?

Стивен поднял голову и взглянул на женщину, которая стояла у столика. Боже, подумал он, и здесь они. Она была очень хороша собой, изысканно одета. Он не встал. Он щелкнул зажигалкой, и она нагнулась к огоньку.

— Спасибо, — сказала она. — Я, кажется, потеряла свою. Вы живете здесь?

— Да. Хотите выпить со мной? — Он смотрел на нее нескрываемо оценивающим взглядом. Хорошая фигура, красивая грудь, дорогие духи. Он подумал о Кларе, и в нем зашевелилось мстительное чувство.

— Спасибо. Мне очень скучно. Терпеть не могу одиночества. Я бы выпила бокал шампанского.

Конечно, что еще она могла заказать. Она очень хорошо говорила по-английски, и ему нравился ее французский акцент. Интересно, сколько она стоит, подумал он.

— Я тоже здесь живу, — заговорила она. — Я приезжаю сюда на месяц каждое лето. Эта гостиница такая удобная.

Она улыбнулась официанту. Вид у него был почтительный.

— Добрый вечер, мадам.

— Добрый вечер, Жак.

— Шампанского для дамы. — Фраза сорвалась с языка Стивена, прежде чем он успел остановиться. — И бурбон для меня. — В пьяном виде он трахается не хуже, чем в трезвом.

— Меня зовут Полина Дювалье, — сказала она. — При жизни мужа мы проводили здесь больше времени. Он любил играть. А мне от игры скучно.

— Так же как от одиночества? — спросил Стивен.

Она погасила недокуренную сигарету. На левой руке у нее было кольцо с квадратным изумрудом. Судя по нему, она стоит очень дорого.

— Вы не сказали, как вас зовут, — напомнила она.

У нее был расчетливый взгляд, но в нем таилась улыбка. Интересно, что ее смешит, подумал он.

— Стивен Фалькони.

— Звучит вполне по-монакски, — заметила она. — В здешних жителях много итальянской крови.

— Как шампанское? — спросил он и отхлебнул большой глоток виски. Ему хотелось напиться. Злость возбуждает, а он был зол на весь свет. Больше всего на судьбу и на себя.

— Хорошее. Вы здесь один?

Обычно они об этом не спрашивают. Какого рожна ей надо?

— Нет. Жена осталась наверху. Вы интересная женщина, вы это знаете?

— Надеюсь, — сказала она и засмеялась. — А вы интересный мужчина. Очень интересный. Я смотрела, как вы накачиваетесь спиртным, и думала: как жалко. Такой мужчина пропадает. Хотите, поднимемся в мой люкс? Я больше не хочу шампанского, а вы, кажется, уже достаточно пьяны.

Он встал из-за стола. Вроде твердо держится на ногах.

— Люкс?

— Ну да, люкс, — повторила она. — Я останавливаюсь в одном и том же каждый год. Наверное, я вам плохо все объяснила. Я приглашаю вас, потому что мне этого хочется. Когда я вижу мужчину, которого хочу, я не жду, пока он меня попросит. Пойдемте?

— Конечно, почему бы и нет? — Он двинулся за ней к лифту.

Ее номер был лучше, чем у него. В дверях она с улыбкой повернулась к нему.

— Я не poule de luxe[10], — поддразнила она его. — Мне не нужно платить, месье Фалькони, разве только натурой. Я люблю, когда меня раздевают. Пойдемте в спальню?

 

* * *

 

Около пяти часов она разбудила его.

— Через полчаса горничная придет убираться. Если вы сейчас уйдете, то никого не встретите.

Он сел в постели, устало потянулся. Долгая была ночь, и женщина утомила его до предела. Она дружелюбно улыбнулась. На ней был шелковый халат, и она курила “Кэмел” из его пачки.

— Я довольна, — объявила она. — Надеюсь, вы тоже.

Он встал с постели, взял у нее сигарету и глубоко затянулся. У сигареты был тот же вкус, что у него во рту, — вкус мадам Дювалье.

— Вы часто так делаете? — спросил он.

— Не очень, — ответила она. — Только когда мне нравится мужчина. Ваша одежда на диване. Вы здесь долго пробудете?

— Четыре дня.

— Мы можем встретиться еще раз, — предложила она. — Может быть, вы снова поссоритесь с женой.

— Откуда вы знаете, что мы поссорились? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Одинокая женщина должна быть осторожной. Я порасспросила о вас, прежде чем подойти к вам. Есть только одна причина, по которой мужчина во время медового месяца сидит один и напивается. Что вы ей скажете?

Стивен кончил одеваться.

— Это уж мое дело.

Она снова пожала плечами.

— Ну конечно. Мне не следовало спрашивать. Вы знаете мой номер. Если мы не встретимся, то счастливого пути, может быть, когда-нибудь, если вы приедете еще в Монте-Карло... — Она открыла дверь и протянула руку. — До свиданья, месье Фалькони.

Они ни разу не назвали друг друга по имени.

— До свиданья, мадам Дювалье.

Они обменялись рукопожатием. Она тут же закрыла дверь, сбросила на пол халат, забралась в постель и уснула.

Клара слышала, как он вошел. Долгие часы этой ночи не принесли ей облегчения даже в виде сна. Черепки разбитой фарфоровой вазы валялись на полу. Она ходила по ним, дробя их в пыль. Она больше не могла ни плакать, ни злиться.

Я сломлена, говорила она себе. Он сломил меня. Если он вернется, я буду целовать его ноги, рвать на себе волосы и пресмыкаться, если только он вернется и простит меня...

Она подбежала к нему, путаясь в ночной рубашке. Она обняла его, на глазах ее снова появились слезы и заструились по лицу. Тут она почувствовала запах чужих духов и вскрикнула:

— Где ты был? Я ждала тебя всю ночь.

Запах духов бил ей в ноздри. Она почти задыхалась. “Жуа”. Самые дорогие духи в мире.

— Сядь, Клара, — проговорил Стивен. — Перестань плакать и заводиться. Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Очень внимательно. — Он отстранил ее и усадил на кровать.

— Ты был с другой женщиной, — выдавила она. — Я знаю.

— Верно, был. И каждый раз, когда ты будешь вести себя так, как вчера вечером, я стану находить себе другую женщину. Может быть, на ночь, может быть, на более долгий срок. Я и не думал смотреть на блондинку в казино. Я думал о работе. О нашем семейном деле, Клара. Я подсчитывал, сколько она могла проиграть, если ей позволяют так много выиграть. Наши с тобой отцы хотят заняться этим делом. А ты только и думала, что я хочу переспать с ней. И закатила скандал, и заставила меня уйти, прежде чем я закончил. Ты вопила, как уличная девка. И вот что я тебе скажу. Ты хочешь, чтобы я был верен тебе, был хорошим мужем? Тогда больше не поступай так. Никогда не говори о моей жене, Анжеле. Да, я сказал: о моей жене. Закрой рот, Клара, и больше ничего не говори.

— Почему бы тебе не побить меня? — спросила она. — Вместо этого ты меня убиваешь.

— Потому что это тебя не остановит, — ответил он. — Я уже хорошо тебя знаю. Никакие побои на тебя не подействуют так, как это. В гостинице живет одна женщина. Я могу прийти к ней, когда только захочу. Все зависит от тебя. Теперь я приму душ. А ты подумай. И прибери-ка этот мусор на ковре, пока не принесли завтрак.

Когда он вернулся, она сидела в кровати. Она причесалась и слегка накрасила губы. Собирая черепки, она порезалась и перевязала руку носовым платком, на нем выступила кровь. Она открыла ему объятия.

— Я достаточно наказана. Прости меня.

Стивен заставил себя обнять ее. Он жалел ее и ненавидел себя, но сердце его было холодно, а душа устала. Интересно, думал он, качнется ли маятник снова кверху.

Она закрыла глаза и притихла. Женщина из гостиницы, сказал он. Не проститутка. Проститутки не душатся “Жуа”, слишком дорого. Я найду ее, пообещала себе Клара и склонила голову ему на плечо; казалось, мир восстановлен.

Клара изо всех сил старалась загладить свою вину. Она предложила снова пойти в казино вечером; немецкая баронесса так же сидела и играла в баккара, делая все более отчаянные ставки. Она проигрывала.

— Привет. — Это опять был Ральф Мэкстон. До управляющего дошло, что Фалькони снова здесь. Мэкстон угостил их шампанским и принялся очаровывать молодую жену. Очень красивая женщина для тех, кому нравится ее тип. Он видел, как она сосредоточена на муже, и подумал, что, должно быть, скучно, когда тебя так обожают. С Фалькони было легко общаться. Он задал несколько вопросов, которые Мэкстон тут же парировал, и наконец отошел к другому столику, где ставки были меньше, и учтиво проиграл некоторую сумму денег. Это был красивый жест, и Мэкстон невольно одобрил его. Он умеет себя держать, этот итальянский гангстер. В отличие от тех, которых Мэкстон встречал в Неваде, где он просаживал свое состояние. Он удивился, когда миссис Фалькони внезапно заговорила с ним. Фалькони еще оставался за столиком, на этот раз ему везло.

— Вы женаты, мистер Мэкстон?

Он рассмеялся.

— О Господи, нет. При моей-то работе! Какая жена примирится с ней?

— Но многие женщины сами приходят сюда, — заметила она. — Им, по-моему, нравится играть.

— Да, нравится. Женщины втягиваются в игру не хуже мужчин. Среди них много вдов и разведенных. Они приходят, играют в рулетку, наслаждаются обществом.

— И, наверное, подцепляют мужчин? — Она спросила с невинным видом, что ни на миг не обмануло его.

— Только не в этом казино, миссис Фалькони.

Она пожала плечами и отвернулась. Из головы у нее не шла та женщина в гостинице, женщина, которая душилась “Жуа”.

Долго ли Стивен собирается оставаться здесь? Хорошо бы этот занудный англичанин ушел и пристал к кому-нибудь другому. Ей хотелось остаться со Стивеном вдвоем, еще раз убедиться, что между ними все хорошо. Завтра пойду к администратору, подумала она. Интересно, сколько это будет стоить.

 

* * *

 

Но администратор ей не помог. Он притворился, будто не видит пачки банкнот, которую она вытащила из сумочки. Рисковать ради этого не было смысла: его место стоило дороже. Столько, сколько предлагала дамочка, он зарабатывал в день.

— Очень жаль, но ничем не могу вам помочь, мадам, — сказал он. — Возможно, вам помогут в регистратуре.

Но и там отказались заглянуть в книгу записи гостей и узнать, кто из приезжих — одинокая дама. У Клары было мало времени. Она поспешно оделась и вышла раньше Стивена, чтобы навести справки. Дома она бы получила то, что хотела, но здесь все по-другому. Она шепотом выругалась. Он подцепил ее скорее всего в баре. Когда он явился утром, от него пахло виски так же сильно, как и этими ненавистными духами. И она отправилась в бар. Там несколько супружеских пар сидели за ранним коктейлем. И еще две женщины поодиночке. На одну из них Клара и смотреть не стала. Седая, сидит уткнувшись в роман. Вторая? Клара пристально смотрела на нее, и какой-то первобытный инстинкт подсказал ей, что она у цели. Она обогнула столик совсем близко. Женщина пила кампари. Аромат “Жуа” ударил Кларе в ноздри. Она направилась к стойке. Поражаясь собственной хитрости, она наклонилась к молодому бармену.

— Кажется, эта дама — известная актриса? — прошептала она. — Мой муж сказал, что встретил ее вчера вечером.

— Нет, мадам. — Парень покачал головой. — Это мадам Дювалье. Она здесь постоянная гостья. Приезжает каждый год. Может быть, она хотела подшутить над месье Фалькони?

— Может быть. — Клара улыбнулась какой-то дикой улыбкой. Обернулась, посмотрела еще раз. Та намного старше, искушенная, очень шикарная. Клара отправилась искать Стивена.

Они наняли яхту и катались вдоль побережья. Потом был пикник, где выпили много вина. На жаре она разомлела и в приливе чувственности захотела любви прямо в каюте. Ей было хорошо как никогда. Она почувствовала, что снова обретает Стивена и что наверняка, по воле Девы Марии и всех святых, на этот раз забеременеет...

После этого они ныряли с борта и купались в море, прозрачном и холодном.

— О чем ты думаешь, саго? — сонно спросила она, когда они обсыхали, лежа на палубе. Она потянулась, чтобы взять его за руку, но он не заметил ее жеста. Ее рука тянулась к нему, пока наконец пальцы их не встретились в медленном движении.

— О делах, — ответил он, щурясь от яркого солнца. — Думаю, дома нам следует заняться казино.

— Это же территория Муссо, — пробормотала она.

— Места хватит, — ответил Стивен. Он не привык обсуждать такие вещи с женщинами и сменил тему. Только мужчинам пристало говорить о делах.

— Пойду еще поплаваю, — сказал он и нырнул, не дожидаясь ее.

 

* * *

 

Ночью Клара позвонила отцу в Нью-Йорк. На линии стоял сплошной треск.

— Как поживает моя девочка? — все спрашивал отец.

Она плакала в трубку.

— Что случилось, доченька? Что с тобой? Тебе плохо? Расскажи папе.

— Я расскажу, — пообещала она. — Ох, папа, как я скучаю по тебе и по маме. Я была так счастлива, но что-то случилось. Здесь женщина. Она вяжется к Стивену. Папа, что мне делать?

Минуту трубка молчала. Она подумала было, что их прервали. Потом она снова услышала голос отца.

— Предоставь это мне, cara mia. Только скажи, как зовут эту дамочку и где она живет.

Клара так и сделала.

— Спасибо, папа. Спасибо, — повторила она и снова заплакала. Потом повесила трубку.

 

* * *

 

Сначала они полетели в Лондон. Стояло типичное английское лето, прохладное и запоздалое. Кларе было холодно и скучно. Даже картинные галереи и музеи казались скучны по сравнению с красотами Парижа. Она не рассказала Стивену о парижской квартире, выжидая, пока подвернется удобный случай. Она совершила паломничество в итальянскую церковь в Клеркенуэлле, где молилась о ребенке.

— Не беспокойся об этом, — говорил Стивен. — Он родится. Всему свое время, как говорит моя мать.

— Мне она этого не скажет, — возразила Клара. — Я хочу дитя медового месяца. Такие дети всегда бывают счастливыми. — Она уткнулась в его плечо и прошептала: — Скорей бы домой. Я хочу поселиться в собственном доме.

Да, сказал Стивен, ему тоже этого хочется, а сам продолжал думать о семействе Муссо, которое мертвой хваткой держало игорный бизнес в Неваде. Медовый месяц кончился. Пора Кларе становиться настоящей женой, а вскоре и матерью. А ему — вернуться к работе и к миру мужчин.

 

* * *

 

Он следил за Полиной Дювалье уже три дня. Сначала в баре, потом в ресторане гостиницы; теперь ее багаж сносили по лестнице вниз, а у дверей ждал автомобиль. Он ни разу даже не встретился с ней взглядом, а она не замечала его, потому что он был немолод и лыс. Она сама вела довоенную “лагонду”. Он позавидовал, что у нее такая машина, но без труда следовал за ней по вьющейся дороге Муайенн-Корниш, высеченной на склоне горы высоко над берегом. Он увидел, как она повернула в ворота одной из вилл.

Большой дорогой дом; должно быть, виды отсюда бесподобные. Все должно выглядеть как ограбление. Он проехал мимо затем исхитрился подняться выше и снова спуститься. У самых ворот он снизил скорость. Высокие сосны давали тень и укрытие от посторонних глаз. Из-под них он не видел дома, а значит, и его никто не видел. Поскольку дом так высоко, все должно произойти днем. Ночью ворота будут закрыты, а свет от фар будет виден за милю. Он вышел из машины и сунул руку в карман брюк. Он был коренаст и силен, хотя и толст. Его лучшие годы миновали лет пятнадцать назад, но сил у него пока хватало. Он вполне годился для женщин и пожилых мужчин.

Наверное, там есть слуги. Часы показывали половину двенадцатого. Для второго завтрака еще рано. Держась в тени, он пополз вперед.

Вилла была действительно большой, с открытой террасой, откуда двери вели в комнаты. Уже подобравшись к самой стене, он увидел ее. Она курила, успев переодеться в джинсы и блузку. Ограбление с насилием. Несколько минут она стояла там. О чем-то думала, хмурилась.

В былые времена он собирал дань с владельцев борделей в Марселе. Когда он был молод, ему вместе с деньгами предоставлялся выбор девиц. Затем перебрался в Ниццу — это было после небольшой неприятности, когда один из его клиентов умер от побоев. Жадный тип, не желал раскошеливаться. В Ницце оказалось полно работы. Магазины, рестораны, бордели — все платили дань, и он стал одним из сборщиков. У него была жена и трое детей. Жили в квартире на морском побережье. Ему хорошо платили. В свободные вечера он подрабатывал в казино вышибалой.

Женщина по-прежнему стояла неподвижно. Потом, едва он подумал, что придется подойти к ней сзади прямо на террасе, — а это ему не очень-то улыбалось, — как она резко повернулась и пошла в дом. Он натянул на голову чулок. Оружия у него не было. Он двинулся за ней следом. Она ничего не видела и не слышала. Он мгновенно отправил ее в нокаут, и она свалилась без единого звука. Он запер дверь, поднял ее с пола и бросил на кровать. Она ничего не почувствовала, потому что так и не пришла в сознание. Закончив, он перевернул ящики, выкинул на пол какие-то вещи и сунул в карман золотое колье, два кольца и золотую зажигалку. Затем выскользнул из дома и вернулся к своей машине. Он уже стоял у какого-то светофора в Болье, когда горничная Полины Дювалье пришла звать хозяйку ко второму завтраку.

Врачи американской клиники в Ницце сообщили репортерам, что сомневаются, выживет ли несчастная женщина после столь тяжелых повреждений. Все кости лица разбиты, и, вероятно, она ослепнет на левый глаз. Местные газеты запестрели заголовками.

 

 

Глава 3

— Это очень мило с вашей стороны, Джим, — мягко сказала Анжела. — Но я не хочу снова выходить замуж.

Они сидели у камина, он держал ее за руку и уже третий раз за прошедший год просил хорошенько подумать.

— Я не хочу торопить вас, — говорил он. — Но вам следует подумать о будущем мальчика, ведь ему нужен отец. Я очень привязан к нему, да и он ко мне тоже. Я хочу одного: чтобы вы были счастливы, Анжела.

Это был честный человек, доброй души. Отец ее уже оставил практику из-за больного сердца, и Джим Халберт работал теперь с младшим партнером, у которого была жена и ребенок. Мужчина он хоть куда, несмотря на возраст. Многие женщины были бы с ним очень счастливы.

А ведь я могла бы обосноваться здесь, думала Анжела, стать хорошей женой врача, провела бы всю жизнь в поселке, где родилась, воспитывала бы детей так же, как была воспитана сама. Если бы не повстречала Стивена Фалькони. Если бы он не смотрел на меня глазами моего сына.

— Я знаю, Джим, — сказала она. — Но зачем притворяться, будто я передумаю? Я не передумаю. Я знаю все аргументы против этого, но знаю и то, что смогу воспитать Чарли и сама. Собственно, я вас позвала сегодня, потому что хочу кое-что вам сказать.

У него был несчастный вид. Ей не хотелось обижать его отказом, разрушать надежды. Но продолжать в том же духе и позволить ему надеяться было бы нечестно.

— Вы уезжаете, — сказал он.

— Да. Откуда вы знаете?

— Ваша мать говорила что-то такое.

Миссис Драммонд, бестактная, как обычно, была слишком взволнована, чтобы говорить обиняками.

— Вам бы лучше предпринять что-нибудь, Джим, прежде чем она уедет и найдет себе работу, к которой так рвется. Пойдите, предложите ей еще раз, хорошо? Заставьте ее передумать.

Родители желали этого брака. Благодаря ему можно будет не беспокоиться за практику, Анжела получит свой дом и мужа, которого они любили и которому доверяли. И прежде всего, это заполнило бы пробел в биографии мальчика.

Они по-своему любили Чарли, хотя их огорчало, что он не похож на англичанина. “В нем нет ни капли крови Драммондов, — жаловался жене отец Анжелы, а потом виноватым тоном добавлял: — Но он все равно чудесный мальчишка”.

— Я устроилась на работу в лондонскую фирму, — сказала Анжела. — Им нужен инспектор по кадрам. Звучит внушительно, и платят там неплохо. Я прошла собеседование, и меня приняли. Помогла профессия медсестры.

Не только это, подумал он. Неужели непонятно, что им нужна именно такая привлекательная, умная женщина? Вслух он сказал:

— А как же Чарли?

— Ему восемь лет, — ответила Анжела. — Пора отправляться в школу. До сих пор годилась и сельская, но теперь надо учиться всерьез. Папа оплатил полис на все время обучения в государственной школе. Очень щедро с его стороны. Так что через две недели я переезжаю в Лондон.

Минуту он молчал. Достал трубку, набил ее, примял табак, закурил, затянулся. На это ушло время.

— Ну хорошо, дорогая, — сказал он. — Наверное, вам виднее. Я люблю вас и всегда буду любить. Если вы передумаете и Лондон вам надоест — я буду здесь. Нам порой бывало очень хорошо вместе. Поцелуйте меня на прощание, ладно?

— Ну конечно, — ответила она. — Не знаю, что бы я делала без вас, Джим. Вы были так добры к нам обоим. Спасибо за все. — Они обнялись и поцеловались.

— Ну, желаю удачи, — сказал он. — Сейчас я ухожу. Но перед вашим отъездом мы могли бы вместе пообедать.

— С удовольствием, — сказала Анжела.

Когда он ушел, она поворошила кочергой дрова в камине, налила стакан вина перед сном. Грустно, но в то же время гора с плеч. Она не хочет замуж ни за него, ни за кого-то другого. Ей нужно изменить свою жизнь, оторваться от сына, прежде чем он слишком привяжется к ней, и надеяться, что когда-нибудь она обретет личное счастье. Мысль о работе все больше и больше занимала ее, тем более что сын подрос и уже не нуждался в постоянном надзоре.

У меня полно сил, решила она. И они во мне пропадают, а ведь их можно применить с пользой. Честно говоря, мне еще и скучно. Я не готова к жизни, ограниченной рамками поселка и поселковой деятельности. Если бы у меня был любимый человек, если бы что-то получилось с Джимом, — тогда другое дело, но лишь тогда. Пока еще не стало слишком поздно, я должна узнать, что может предложить мне внешний мир.

Она поставила экран перед пламенем камина и заперла дверь. Родители давно легли. Она открыла дверь в комнату сына и заглянула туда. Он спал, разметавшись почти поперек кровати, подсунув под себя скомканную подушку. Анжела осторожно вытянула ее и уложила сына как следует.

Он что-то пробормотал; она нагнулась и поцеловала его. На миг его руки обхватили ее шею.

— Мама? — послышался сонный шепот.

— Да, милый. Спи. Спокойной ночи.

— Спокойной... — повторил он и мгновенно заснул.

Из полуоткрытой двери на кровать падал свет, и несколько минут она смотрела на сына. Хотела бы я знать, где твой отец, думала она. Интересно, как бы ты понравился ему. Он, наверное, о нас позабыл. Мужчины долго не страдают. Не то что дуры женщины вроде меня.

Она крепко закрыла дверь и пошла в свою комнату.

 

* * *

 

Она сняла маленькую квартиру в Челси. На последнем этаже в доме без лифта, кое-как обставленную, но это было все, что она могла себе позволить. Чарли остался с дедом и бабкой, и каждые выходные она ездила домой повидаться с ним. С осени он начнет ходить в приготовительную школу. Анжела старалась не думать о разлуке. В первый же месяц она чуть было не сдалась и не вернулась домой.

Она работала в большой фирме медицинского оборудования на Уигмор-стрит. Работа была интересная. Ей нравились люди и ее все любили. Но Лондон показался вновь прибывшей холодным и негостеприимным. Соседи по дому бормотали “доброе утро” и спешили мимо. Каждый вечер она возвращалась в пустую квартиру; от отчаяния она начала одна ходить в ближайший кинотеатр и совершать долгие прогулки по набережной.

Выходные омрачались необходимостью уезжать в воскресенье вечером и болью расставания с Чарли. У него были глубокие черные глаза его отца, и они наполнялись слезами, когда она целовала его на прощание. Мать никак не облегчала положения.

— Ты похудела! — заявила она, рассматривая Анжелу в ее второй приезд домой. — И у тебя такой усталый вид. Я уверена, что ты питаешься кое-как!

— Мама, я прекрасно себя чувствую. Я очень хорошо обедаю, а по вечерам готовлю себе.

Джой не обратила внимания на намек прекратить этот разговор и продолжала:

— Готовишь себе? Боже мой, неужели ты не завела друзей? Только не говори мне, что ты все вечера сидишь одна! — Она вздохнула и проговорила: — Не понимаю, зачем тебе это надо, душенька. Ей-богу, не понимаю. Мы все скучаем по тебе, особенно Чарли, правда, малыш? Почему бы тебе не бросить все это и не вернуться домой?

Анжела сдержалась. Мать желала ей добра, вот в чем беда. Конечно, думала Анжела, я не могу разозлиться и сказать, чтобы она заткнулась, но ведь Чарли вот-вот заплачет.

И она слишком громко произнесла:

— Я люблю свою работу и очень счастлива. А теперь мы с Чарли погуляем перед вторым завтраком. Пойдем, сынок.

Джой посмотрела им вслед и снова вздохнула. У нее была привычка разговаривать вслух, когда рядом никого не было.

— Вот ведь дурочка, — сказала она. — Отвергнуть такого человека, как Джим, который любит ее... отправиться в Лондон, поселиться одной... Кто поверит, что ей это нравится? Вид у нее совершенно несчастный.

Так, разговаривая сама с собой, она вошла в дом, чтобы узнать, не нужно ли чего мужу. После инфаркта он вел очень размеренную жизнь. Стал мягче, скучал о дочери и беспокоился за нее, но, в отличие от жены, почти никогда не выражал своих чувств.

— Анжела дома? — спросил он.

— Да. Пошла погулять с Чарли. Такое погожее утро. После лондонского воздуха прогулка пойдет ей на пользу. Я там и дышать-то не могу.

— Ты не была там три года, — заметил он.

— И тогда там нечем было дышать, — стояла она на своем. — Жаль, что Анжела не хочет одуматься. Такая упрямица, вот в чем беда.

— В точности как я, — вставил Хью. — По-моему, она делает то, что надо. Если она не хочет замуж за Джима, ей нужно начать новую жизнь. Мы ведь не будем жить вечно. Оставь ее в покое, Джой. Пусть поступает, как знает.

— Ну ладно, ладно. Я же просто говорю, вот и все. Когда Чарли пойдет в школу, будет хуже.

— Будет лучше, — возразил муж. — Ну, как там с едой?

 

* * *

 

День был долгим и утомительным. Анжела устала. Голова начинала противно болеть. Скоро возвращаться домой. В этом было мало привлекательного — безликая квартира и долгий одинокий вечер впереди. Она велела себе не дурить и стала складывать бумаги на столе. Ничего, ляжет спать пораньше. Жаль только, что слишком часто приходится ложиться пораньше. Дверь в ее кабинет открылась. Анжела подняла голову. Это была девушка по имени Джуди из бухгалтерии. Несколько раз они вместе пили кофе. Джуди была ветрена и пользовалась успехом У мужчин, да и у женщин тоже. В ней чувствовалась бесшабашность, внезапно напомнившая Анжеле Кристину.

— Ты готова, Анжела?

— Да, почти. Вот только уберу эту кипу.

— Мы идем в бар через дорогу, почему бы тебе не заглянуть туда с нами?

Анжела колебалась. Все они моложе ее.

— Пошли, — уговаривала Джуди. — Мы идем целой компанией.

— С удовольствием, — сказала Анжела. — Подожди минутку.

Она и не заметила, как прошла голова. В баре на углу Уигмор-стрит было накурено, шумно и людно. Обстановка веселая.

Она заказала себе джин с тоником и через минуту говорила о том, как трудно найти друзей в Лондоне.

Джуди, приканчивая вторую порцию джина с апельсиновым соком, от души согласилась.

— Да в Лондоне можно свалиться мертвой, никто и не заметит. Я сама из маленького городка на южном берегу, и в первые месяцы я тут чуть не померла. Но нужно собраться и действовать самой. Вот что я поняла. Нечего ждать, пока соседи постучатся к тебе, потому что этого не будет. Постучись к ним сама и скажи: “Привет, это я, заходите в гости, выпьем или поболтаем”. Вот что надо делать.

Анжела была очень довольна. Люди входили и выходили; казалось, все знакомы между собой. Она заметила, что здесь постоянно встречались младшие сотрудники ее конторы.

— Мы себя называем ППБ, — сообщил ей некий молодой человек, балансируя пинтой пива в одной руке и размахивая сигаретой в другой. Он был изрядно под мухой; Анжела поняла, что и она тоже.

— ППБ? А что это такое?

— Профессиональные ползуны по барам! Мы переползаем из бара в бар, до тех пор пока уже и ползти не сможем.

Ей показалось, что ничего смешнее она не слышала уже много лет.

В баре встречались самые разные люди, тут царила обстановка легкого товарищества, которой она никогда не встречала в деревне. Здесь заводились дружбы, которые продолжались и за пределами заведения, известного как “Рука эскулапа”. Никто даже не знал толком, как оно называется. Здесь не было классовых или возрастных барьеров. Специалисты с Харли-стрит[11]стояли бок о бок с торговцами антиквариатом, продавцами из магазинов и поддатым приятелем Анжелы, который работал у них в отделе хирургических инструментов. Ее приглашали на обед, в театр. Она последовала совету Джуди и стала устраивать вечеринки в своей тесной квартирке.

Серьезный молодой рентгенолог, имеющий практику на Уэлбек-стрит, начал ухаживать за ней. Узнав, что она дочь врача, он стал подумывать о женитьбе.

Были и другие, менее веселые воспоминания об этих первых годах в Лондоне. Например, о том, как Чарли, приехав на каникулы после первого семестра в интернате, спросил: “Мама, ты мне не дашь фотографию, где ты с папой? У всех ребят есть фотографии”.

И она печально солгала ему: “Мою — пожалуйста, сынок. А папиных у меня нет. Он слишком рано погиб”.

Ее мать внезапно умерла от рака. Так быстро и так неожиданно, что она едва могла в это поверить. Отец, сразу постаревший после похорон, не позволил ей оставить работу, чтобы ухаживать за ним.

— Не будь дурой, Анжела. У тебя все в порядке. Ты там счастлива. У меня хорошее жилье, и я чувствую себя отменно. За мной приглядит старая миссис П., ну и ты будешь заезжать, когда сможешь. Но мне будет не хватать твоей матери. — К ужасу Анжелы, он расплакался.

Воспоминания веселые и грустные, радость, доставляемая сыном, которая возмещала ей то, чего у нее не было. Ему было тринадцать, пора поступать в среднюю школу. Очень высокий мальчик, красивее отца, но что-то в нем было и от Драммондов. Для деда он стал настоящим светом в окошке. У нее было много фотографий: Чарли играет в школьной футбольной команде, Чарли — боковой в игре в регби и даже в фехтовальном костюме и маске, вместе с другим мальчиком позирует для школьного журнала.

Отец Анжелы появлялся в школе на всех спортивных состязаниях, раздачах призов и школьных концертах, и она думала: как же много он дал Чарли. И как много Чарли дал ему. В конце концов, у моего сына есть отец, а у папы есть сын, который заменил ему погибшего на войне.

После Уигмор-стрит она нашла себе работу получше. Она стала личной секретаршей заведующего медицинской частью большой частной фирмы по страхованию здоровья. Она окончила специальные курсы и получила диплом.

Об этой вакансии она узнала от приятельницы. Теперь у нее было много подруг. Если она и проводила вечер одна, то только потому, что ей так хотелось. Чердак в Челси сменился хорошенькой служебной квартирой на Слоун-авеню с едой и уборкой. И возможностью полного уединения для одинокой женщины, если она того желала. Иногда она желала. У нее было много друзей среди мужчин, но за все время, что она прожила в Лондоне, всего два любовника. Ни в одного из них она не была влюблена. Не было никаких чувств, кроме взаимной симпатии и совместимости. Когда речь заходила о браке, Анжела была непреклонна. Ее это не интересует. Чарли не нужен отчим, особенно теперь, когда у него начинается подростковый возраст. Это звучало правдоподобно. Скажи она правду, ей бы все равно никто не поверил. С этой правдой она оставалась один на один в самые отчаянные ночные часы, когда стрелки у кровати показывали четыре утра и она знала, что не заснет. Это случалось нечасто. Но когда случалось, она признавалась себе, что ее любовь к Стивену Фалькони не умерла. Она когда-нибудь умрет: иначе быть не может. Но пока она жива. А может, и будет жить: ведь есть его сын.

С деньгами сложностей не было. Она много зарабатывала, и, как ни странно, мать завещала все, что у нее было, ей. Это не было богатством, но обеспечило ей доход и небольшой капитал, когда она в этом нуждалась. “Моей любимой дочери, Анжеле Фрэнсис Лоуренс”, — гласило завещание.

Хью Драммонд объяснил это, по своему обыкновению, очень трезво:

— Ясно, что она оставила все тебе. Мне-то ничего не надо. Мне и так хорошо. Мы с ней говорили об этом, и она сказала, что все получишь ты. И, конечно, мальчик. Так что все правильно.

Она носила на пальце обручальное кольцо матери, сапфир с двумя маленькими брильянтами по бокам, и сицилийское обручальное кольцо, то, что всегда было у нее на шее там, в госпитале в Тремоли. Кольцо Фалькони. Пока она с этим кольцом, она жена Фалькони. А у Чарли есть отец — погибший герой.

Сыну исполнилось пятнадцать лет, когда она решила сменить работу и съездить с ним в отпуск. Ее отношения с боссом вошли с трудную стадию. Они перестали быть деловыми. Ей не хотелось заводить с ним роман, и единственным выходом было уйти. В конце августа они все собрались в доме в Хэйвардс-Хит: был и ее отец, и дряхлая миссис П., сорок лет как заведенная выполнявшая одну и ту же работу.

— Когда ты приступаешь к новой работе? — спросил отец.

Они сидели в саду. То лето было жарким, а старый доктор не любил солнца. Он устроился под большим разноцветным садовым зонтом, им пользовались так редко, что он даже не успел выцвести. Чарли лежал на спине и держал на весу книгу.

— В конце сентября. Чарли, так нельзя читать. Почему ты не сядешь на стул?

— Не нуди, мама, — был ответ. — Мне нравится читать лежа. Правда, деда?

— Мне и самому нравилось, — поддержал его Хью Драммонд. — Жаль, что пришлось оставить старую фирму, — сказал он Анжеле. — Хотя, наверное, лучше не застаиваться на месте.

— Да, — согласилась она. Ей и в голову бы не пришло объяснять ему истинную причину. — Работа мне кажется интересной, и я буду много ездить. Это мне больше всего понравилось, хотя там и платят меньше.

— Вот уж не думал, что ты станешь деловой женщиной, — сказал отец.

— Ничего подобного, — возразила она. — Я только помогаю деловым мужчинам. У меня организаторские способности, и мне это нравится.

Новая работа не имела ничего общего с прежней. Секретарша и личная помощница главы маленькой, но динамичной рекламной компании. И вряд ли здесь возникнут личные проблемы. Ее будущий босс не интересовался женщинами. Он жил со своим партнером. У него была деловая хватка, а у старшего компаньона — деньги. Анжела сочла, что оба они воспитанные, приятны и занятны. “Работать у нас нелегко, миссис Лоуренс, — сказал ей младший, — но гарантирую, что вы не соскучитесь”.

Она взглянула на сына, который упрямо читал, держа книгу высоко над лицом, и улыбнулась. В этом возрасте он такой неуклюжий, как будто вырос из самого себя. В следующем семестре его ожидали первые серьезные экзамены.

— Чарли, — вдруг сказала она, — я вот что подумала. Мы могли бы съездить в отпуск. Куда-нибудь за границу. Что скажешь? Поедем?

Он перевернулся и сел, сияя от нетерпения.

— Потрясная идея! А куда?

— Ну, скажем, во Францию — там так солнечно. — Увидев выражение его лица, она спросила: — Не хочешь во Францию? Мы бы взяли с собой твоего приятеля, чтобы тебе не было скучно.

— Да мне не будет скучно, мама. Поедем во Францию, если хочешь. Я же ездил к Лео в Бельгию в прошлом году, а ты оставалась дома.

— Не в этом дело, — сказала Анжела. — Послушай, сынок это отпуск для нас обоих. И я спрашиваю тебя — куда ты хочешь поехать? Скажи.

Минуту он колебался.

— Вообще-то я бы хотел в Америку. Я понимаю, что это жутко дорого, но Джордан ездил туда, когда его сестра выходила замуж. Они были в Нью-Йорке, и он говорит, что это потрясное место. Он только об этом и болтает. Может, мы сможем туда поехать? Хотя бы на недельку?

— Нью-Йорк, — услышала она голос отца. — И что тебе там понадобилось? Эти жуткие дурацкие небоскребы? Чем плоха Франция? Там можно и купаться, и играть в теннис.

— А мне интересно посмотреть небоскребы, — возразил внук. — “Эмпайр Стейт Билдинг”, Рокфеллеровский центр. Джордан побывал в голове у статуи Свободы!

— Чарли, голубчик, — сказала Анжела. — Тебе правда туда хочется?

— Ох, мама, неужели можно? Правда? Хорошо бы на недельку, если получится.

— Думаю, мы можем позволить себе и больше, — сказала она. — Но при условии...

— Что угодно, — пообещал он. — Только скажи!

— Что не будешь читать французский перевод вверх ногами по чужой тетрадке. И когда мы вернемся, начнешь как следует готовиться к экзаменам.

— Не волнуйся. Стану первым по всем наукам! Нью-Йорк. Прямо не верится. Ну-ка позвоню Джордану и скажу ему!

— Только не по моему телефону! — крикнул Хью Драммонд вслед Чарли, когда внук кинулся в дом. — Они болтают часами, эти юнцы. Представления не имеют, сколько это стоит. А у тебя хватит денег, Анжела? Я могу немного помочь, если надо. Всегда считал, что Америка — это жуткая дороговизна. Он так и подпрыгивал, верно? Очень разволновался.

— Верно, — согласилась Анжела. — Не беспокойся, папа. У меня есть свободные деньги. Мамины дивиденды в последнее время очень большие. А Чарли заслуживает награды. О нем всегда так хорошо отзываются в школе. Он будет в восторге. Мы едем.

Перед отъездом она отправилась в Лондон к своему новому боссу. Контора была в Холборне, занимала три этажа классического старинного здания; внутри чистота, современные картины, у нее хороший кабинет. Босса звали Дэвид Уикхем. Он показал ей помещение и повел наверх.

— Если хотите что-нибудь поменять, миссис Лоуренс, так и скажите. Я убежден, что окружение влияет на качество работы. Если меня тошнит от уродливых обоев, то почему на других они не могут влиять?

— Я не хочу ничего переделывать, — сказала Анжела. — Все сделано с таким вкусом. Не то что там, где я работала раньше.

Он рассмеялся.

— Магазин белья — воображаю! Надеюсь, вы возьмете каникулы, прежде чем приступите к работе. Я же предупреждал, что загоняю вас до потери сознания. — Он со вкусом произносил американизмы — “каникулы” вместо “отпуск”.

— Я еду в Нью-Йорк с сыном, — сказала она. — На десять дней.

— Как интересно! Это ваша первая поездка? Вы будете в восторге. Самое живое место на свете. Когда я попадаю туда, мне кажется, будто я заново родился. Где вы остановитесь?

Анжела назвала скромную маленькую гостиницу в Вест-Сайде. Уикхем тут же оценил обстановку. Симпатичная, привлекательная особа, она прекрасно впишется в Нью-Йорк. Но только не эта халупа, именуемая отелем. Он знал ее биографию. Вдова, муж погиб на войне, один сын, воспитывает его сама.

— Чепуха, — заявил он. — Там нельзя жить. Давайте я вам кое-что предложу? Бесплатно. У меня там куча друзей. Предоставьте это мне. Я вам звякну через несколько дней. — Он говорил “звякну” вместо “позвоню”.

— Но мне неудобно, — возразила она. — Я ведь еще и к работе не приступила, мистер Уикхем.

— Давайте называть друг друга Анжела и Дэвид, — перебил он. — И не беспокойтесь. Я своего не упущу — я бы хотел, чтобы вы там встретились с несколькими клиентами. Чтобы вас совесть не мучила!

— Замечательно, — сказала она. — Так будет гораздо лучше.

— Я с вами свяжусь, — пообещал он. Глаза у него были проницательные и добрые.

— Спасибо, — сказала она. — Большое спасибо. Мой сын прямо рвется в путь.

— Вы прекрасно проведете время, — ответил он.

Они летели на сверхзвуковом лайнере. Наградой ей был восторг Чарли. Одноклассник Джордан, которым он так восхищался, плыл на занудном старом корабле. А лететь на этом потрясном самолете — просто чудо. Полет был все-таки долгим, и в конце концов оба они заснули. Самолет приземлился рано утром в Айдлуайлде, и прохладный, чистый воздух Нью-Йорка подействовал на них как шампанское. Именно это старое, заезженное клише пришло им на память, но оно было самым подходящим: когда они подъезжали к Манхэттену, кровь бросилась им в голову. Анжела была потрясена не меньше, чем мальчик. Знаменитый небоскреб оказался куда красивее, чем на любой фотографии. Солнце ярко сверкало, отражаясь в реке. Деревья в Центральном парке меняли цвет. Внезапно весь мир наполнился мощью и волшебством. Она обняла сына и прижала к себе.

— Чудесно, правда, милый? Мы замечательно проведем время.

Благодаря заботе Дэвида Уикхема им предоставили маленькую квартирку на Восточной Семидесятой улице: две спальни, гостиная, две ванных комнаты. И даже такая роскошь, как телевизор. Уикхем снабдил их списком хороших недорогих ресторанов, а также достопримечательностей, которые стоит посмотреть. Конторы двух клиентов, с кем она должна была встретиться, находились на Парк-авеню. Она может позвонить им через несколько дней.

Чарли восхищался всем. Он был в восторге от американской еды, американских прохладительных напитков, гамбургеров и кафе-мороженых. Они ходили в музей Фрик, и даже там Чарли восторгался, чтобы сделать приятное Анжеле; к статуе Свободы они подплыли на лодке, поднялись на головокружительную высоту ее огромной головы, откуда открывался вид на Гудзон. Они бродили по Центральному парку, катались на тележке, запряженной настоящей, живой лошадкой. Они гуляли по вечернему Бродвею, любуясь огнями, ходили в кино на самый последний боевик. Они ели китайскую еду и итальянскую, и дни бежали один за другим, пока однажды утром Анжела не решила, что пора отплатить Дэвиду Уикхему за его доброту.

Первый клиент назначил встречу в конторе в одиннадцать часов, а потом пригласил ее на обед. Он был очень крупным производителем предметов роскоши из кожи; его магазины имелись в семи крупнейших городах Соединенных Штатов. Кроме того, он оказался очень симпатичным и, как типичный американец, захотел показать ей лучший ресторан в городе. Она приняла приглашение, оставив Чарли в квартире с запасом кока-колы и гамбургеров и с телевизором.

 

* * *

 

— У меня болит голова, — заявила Клара Фалькони. — У меня уже три дня мигрень. Тебе, конечно, нет дела.

Стивен даже не обернулся. Он знал, что у Клары за мигрени. Однажды он сказал ей, потеряв самообладание от ее жалоб на здоровье, на его родственников, на их совместную жизнь: “У тебя мигрени, а у меня ты. И, видит Бог, это похуже всякой мигрени!”

Это кончилось одной из их худших ссор. Он неделю не появлялся дома, а она тем временем успокоилась и отправилась на прием к очередному специалисту. Девять лет у них не было детей, и объяснения этому тоже не было. Она не беременела, и Стивен нарушил все мужские табу — сам пошел на осмотр, хотя и знал, что все это комедия. Одна женщина уже делала от него аборт. Анализы показали у него высокий уровень плодовитости. По крайней мере, это спасало его от нападок Клары. А то она вечно обвиняла Анжелу, что та обманула его. Больше всего ему хотелось, чтобы жена перестала изводить его этим.

Мысль об усыновлении она презрительно отбросила. Он не настаивал. Ему тоже не хотелось иметь чужих детей.

— С самого воскресенья, — продолжала Клара, — у меня эта чертова головная боль. Ты знаешь, я на дух не перевариваю эти обеды с твоими родителями и с твоим братцем и его стервозой женой, вечно она хихикает надо мной. Они все время суют мне под нос своих детей. Больше я к ним не пойду. Я так решила.

Он обернулся и сказал:

— Отец любит, чтобы по воскресеньям собиралась вся семья. И когда он зовет нас, Клара, мы идем. Так же как идем к твоим родным. И нечего ворчать по этому поводу.

— Они-то меня понимают, — возразила она. — Это же мои родные. Думаешь, папа не разочарован? Думаешь, ему не хочется внуков?

— За девять лет он и думать забыл о них. — Стивен был груб. Альдо Фабрицци не был ему другом. Уж Клара позаботилась об этом. Но он ходил к Фабрицци на их семейные сборища, и нечего Кларе оскорблять его родных.

— В общем, сегодня я никуда не пойду, — объявила она. — Голова раскалывается. Развлекай своего конгрессмена один.

— Хорошо. — Он не спорил. Хотя ему стало досадно, потому что конгрессмен должен был явиться с женой. Это было ценное знакомство. У них случились неприятности с ФБР по поводу азартных игр, и его интересовали новости и взгляды конгрессмена на этот вопрос. Поговаривали об открытом слушании комиссии сената. Это по-настоящему встревожило Стивена. Им потребовалось пять лет борьбы, чтобы отобрать монополию у старого воина Муссо. Его сын умер от слишком большой порции героина. Фабрицци постарался, чтобы кто-то дал ему смертельную дозу.

Но Муссо собрал своих людей и держался крепко. Он не желал иметь никаких партнеров и сам организовал кое-какие насильственные акции против Фабрицци и Фалькони. В результате погибло несколько второстепенных фигур.

У Фалькони и Фабрицци была такая надежная охрана, что добраться до них было невозможно. Они накупили недвижимости впритык к казино Муссо. Так что теперь он находился под постоянным наблюдением противников; несколько раз в игорных залах начинались пожары. Люди стали избегать их. Влияние Муссо уменьшалось. Он стар, сын его умер. У него случился легкий инфаркт. Внезапно борьба закончилась. Во время встречи, на которой присутствовал Стивен, заключили перемирие. В результате сделки Муссо получил хороший процент от прибыли, а все дела перешли к Фалькони и Фабрицци как к равноправным финансовым партнерам. Управление поручили Стивену. И за последние четыре года он превратил дело в мощное предприятие, имеющее дочерние отели, рестораны и курорты, где азартные игры служили приманкой. Стивену принадлежала и мысль приглашать для развлечения клиентов голливудских звезд. Неприглядная сторона дела была прикрыта налетом респектабельности. Это превратилось в нечто вроде шоу-бизнеса.

Стивен помнил свои впечатления от Монте-Карло. Чтобы привлечь по-настоящему крупных игроков, нужен высокий класс. Вместо прокуренных комнат, в которых домохозяйки ставили по нескольку долларов на кривом колесе, появились салоны с плюшевой мебелью, где служители в смокингах всячески угождали любым прихотям богачей.

Стивен стал большим человеком: он вызывал уважение, восхищение и страх; когда он говорил, его почтительно слушали даже старшие. Он показал, на что способен. У него была голова на плечах. А вокруг сгруппировалось достаточно людей, которые могли при необходимости применить и силу. Лука Фалькони по праву гордился старшим сыном. Он гордился и младшим сыном. Пьеро, с его выводком славных ребятишек. Пусть он не такой умный, как Стивен, зато храбрый и напоминает отцу о прежних временах, когда нужно было быстро соображать и еще быстрее действовать, чтобы остаться в живых. Но то осталось далеко позади. А сейчас у них такой же бизнес, как все другие.

Стивен кончил одеваться. Клара обиженно смотрела на него. Интересно, думала она, позовет ли он с собой другую женщину. У него вечно другие женщины. Ревность угнетала ее не меньше, чем бесплодное чрево.

Нет, решила она. Конгрессмен — семейный человек. Он берет взятки от “семей”, но заботится о своей репутации. Так что Стивен не потащит вместо жены какую-нибудь шлюху. Она надеялась, что ей удалось раздосадовать его. Когда-нибудь она заставит его почувствовать такую же боль, какую он причинял ей.

Он взял кошелек, застегнул пиджак и направился к двери.

— Стивен, — ее голос звучал требовательно, — не буди меня, когда вернешься.

— Прими снотворное, — сказал он и вышел.

У него были шофер и телохранитель, который сидел начеку на переднем сиденье. Машина бронирована, окна — пуленепробиваемы.

— "Лез Амбасадер", — сказал им Стивен, когда телохранитель усадил его на заднее сиденье. Он откинулся на спинку, ища сигареты.

Она не захотела ехать с ним. Ну да, она ждала, чтобы ее уговаривали, упрашивали. Она намеревалась исполнить свой долг жены так, как будто делает одолжение. Ну ее к черту. Он мысленно произнес это, закуривая и глядя, как движется и останавливается поток машин. Полтора года назад на его жизнь было покушение. Как раз на дороге, при большом скоплении машин. На перекрестке какой-то автомобиль подъехал вплотную, и тут же его окно открылось и на Стивена нацелили пистолет. Стекло содрогнулось, но выдержало. Шофер не стал рисковать. Он включил фары и газанул. Никто не узнал, чьих рук это дело. В этот период Стивен и Клара переживали особенно сильные нелады. Адская жизнь, а развестись они не могли. Во всяком случае, пока жив Альдо Фабрицци. Вот когда он умрет, Стивен подаст на развод в другом городе, и пусть тогда она катится ко всем чертям. Его отец, да и все Фалькони, ненавидели ее. И не потому, что бездетна, а за желчный язык и вызывающее поведение.

Он перестал думать о жене. Предстоит работа. Может быть, вечер окажется приятным. Ему нравилась еда, которую подавали в “Лез Амбасадер”. С течением времени его вкус изменился, и исполинские итальянские трапезы, какими наслаждались его родственники и соотечественники, стали ему не по душе. Клара съедала не больше комочка макарон. Она говорила, что бережет фигуру. Она очень заботилась о своей внешности, не жалела денег на одежду, меха и косметику. Она была красива зрелой женской красотой. Но Стивен больше не мог спать с ней.

Конгрессмена он встретил в баре. Стивен галантно поцеловал руку его белокурой жене. Она сочла, что он очень привлекателен. И к тому же опасен. Это ей понравилось. Мужчины заказали ржаной виски, она предпочла коньячный коктейль. Стивен завел было светскую беседу, извиняясь за отсутствие Клары, но тут он посмотрел в направлении двери и увидел, как в зал вошел пожилой мужчина, а чуть впереди — Анжела. Свет был чуть притушенный, и в воздухе плавали клубы табачного дыма. Но он увидел ее. Она даже задержалась в дверях на какую-то секунду, так что он успел рассмотреть ее и убедиться, что не сошел с ума.

— Мистер Фалькони? — спросила о чем-то жена конгрессмена. Стивен не ответил. Он не слышал ее. Он сидел, во все глаза глядя на мертвую женщину, которая ожила и теперь улыбалась, направляясь к столику в нескольких метрах от них.

— Мистер Фалькони, можно у вас прикурить? Я забыла зажигалку.

Ей пришлось обратиться к нему дважды. Он достал золотой “ронсон” и щелкнул им, поднеся к ее сигарете.

— Извините, — выдавил он. — Я только что увидел старого знакомого. Прошу прощения.

Он не подошел к ней. Он отправился к бармену.

— Вон там сидят мужчина и женщина. Вы их знаете?

— Знаю его. Это мистер Форрест. Он часто здесь бывает. А даму вижу впервые.

— Они заказали обед?

— Наверное. Он попросил меню.

 

* * *

 

— Что это он, черт побери, делает? — спросил конгрессмен у жены.

— Понятия не имею. У стойки нет никаких старых знакомых.

Он разговаривает с барменом.

— Странные они парни, — сказал конгрессмен. — Ты извини, дорогая, мне надо с ним кое о чем переговорить. Недолго. Я думал, он будет с женой.

— Ничего. — Она улыбнулась. — Я не против.

 

* * *

 

Стивен нагнулся поближе к бармену. Он держал в руке деньги, так, чтобы их было видно. Пачку свернутых долларовых бумажек.

— Найдите Луиса, — сказал он. — Пусть позовет даму к телефону, когда они начнут обедать. И кивните мне перед тем, как он это сделает. Все ясно?

— Телефон на столик не приносить? — спросил бармен.

— Нет. Вызвать в будку.

— Вы знаете ее фамилию? И кто ее спрашивает?

— Попробуйте назвать Драммонд, — сказал Стивен. — И не говорите, кто спрашивает. Здесь пятьдесят. Двадцать вам, остальное Луису. Не ошибитесь.

— Не ошибемся, мистер Фалькони.

Он вернулся к своим спутникам и сказал:

— Пройдемте за столик? Заказ можно сделать наверху.

По пути он оглянулся. Она сидела спиной к нему. Он видел ее блестящие светлые волосы, шею и плечи. Нет, ему не померещилось. Но этого быть не может. У каждого в мире есть двойник. Он слышал об этом, но никогда не верил. И сейчас не верит. Хотя он не мог ошибиться. Даже со спины видно, что это она. Он занимался обычными делами — заказывал обед, изучал карту вин, — а сам все смотрел и ждал, когда она войдет в ресторан. Он должен увидеть ее еще раз. При ярком свете и с учетом прошедших шестнадцати лет.

Конечно, она изменилась. Бывшей двадцатилетней девушке уже за тридцать; она стала старше и элегантнее. Очень простое черное платье; те же солнечные волосы, которые он любил перебирать. То же выражение глаз. И легкая улыбка, какую он так часто представлял себе в дни, когда отчаянно горевал по ней.

Его охватила ярость. Пришлось спрятать руки, потому что они начали дрожать от злости. Значит, она не умерла. Она его обманула. Сбежала, бросила его, чтобы он думал, будто она умерла и их неродившийся ребенок уничтожен бомбой, убившей кого-то другого. Он надеялся, что не выглядит круглым болваном; конгрессмен что-то говорил о Федеральном бюро расследований.

— Вы же знаете, что бывает, когда эти сукины сыны вцепляются в такие вещи. Как бы чисто вы ни работали, они начнут вопить о коррупции и рэкете.

— Я знаю, — услышал Стивен собственный голос и удивился, как естественно он звучит. — Поэтому для нас так важно знать, какую линию они будут гнуть, чтобы мы могли подготовиться. У нас лучшие адвокаты, но мы не хотим, чтобы нас втягивали в судебное дело, присылали повестки. Отец не молод, и у него больное сердце. — Ложь легко слетала с его уст, в то время как внутри у него все переворачивалось от злости.

Это она. Ошибки быть не может. Он узнал каждое движение, каждый жест. “Попробуйте назвать Драммонд”, — сказал он. Это последняя возможность доказать, что женщина не Анжела. Если это какой-то невероятный двойник, она просто не отзовется на эту фамилию. Телефонный звонок окажется бессмысленным.

Метрдотель Луис приблизился к ним и слегка кивнул Стивену. Он смотрел, как Луис подошел к столику и шепнул что-то светловолосой женщине. Конгрессмен умолк посреди фразы. Фалькони не обратил на это никакого внимания. Он смотрел только на пару в другом конце ресторана. Женщина поднялась, ее спутник поднялся было следом, но она жестом остановила его. Стивен увидел ее взволнованное лицо, когда она поспешила к двери. А он-то проливал слезы, думая, что она умерла. Но она оказалась жива, и она предала его.

— Прошу прощения, я сейчас вернусь, — сказал он конгрессмену и направился за ней вниз, к телефонной будке. Когда она открыла дверь, он как раз нагнал ее. Она подняла трубку, и тут он протиснулся за ней и закрыл дверь, так что они оказались запертыми в будке. Эти будки звуконепроницаемы. Если она закричит, никто не услышит. Было достаточно светло, чтобы они могли рассмотреть друг друга. Он прижал ее к стене и схватил за руку. Телефонная трубка болталась на шнуре, то и дело стукаясь о них.

— Стивен, Стивен... — говорила она.

Он не услышал своего имени — услышал только голос, который так хорошо знал. Он навалился на нее, причиняя боль, и прошептал:

— Анжелина? — Он почувствовал, как ее тело напряглось под его тяжестью; это тоже было ему знакомо. — Анжелина, — снова сказал он. — Где ты была все эти годы?

— Стивен? Это ты, Стивен?

— Это я.

— Отпусти мою руку, — сказала она дрожащим голосом. — Больно.

— Мы сейчас уйдем отсюда, — сказал он. — Пойдем туда, где сможем поговорить о прошлом. У меня пистолет. Попытайся только удрать от меня, и я тебя убью. Поняла, Анжелина?

— Нечего мне угрожать, — ответила она. — Я все поняла. Пойдем.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

— Ну, еще бы, — сказал он, выволок ее из будки, сжимая локоть так крепко, что его пальцы впились в мягкую кожу. — Вниз. Сейчас заберем твое пальто. Сообщи своему приятелю, и чтобы все звучало пристойно.

Он потащил ее вниз по лестнице и остановился у гардероба.

— Передайте конгрессмену Фуллеру, — сказал он девушке у стойки, — что меня вызвали по срочному делу. — Он порылся в кармане и выгреб оттуда мелочь. — Дама тоже уходит. Правда, милая?

— Да; — сказала Анжела и обратилась к гардеробщице: — Я пришла с мистером Форрестом. Скажите ему, что мой сын неожиданно заболел и я должна идти домой.

— У вас пальто? — спросила девушка.

— Пелерина. Вон она. Но мой номерок.

— Номерок — это неважно, — перебил Стивен. Он взял ее пелерину и перебросил через руку. — Вызови мою машину Стэнли! — крикнул он швейцару.

Он держал Анжелу так крепко, что она не могла вырваться. Затем он торопливо вывел ее из ресторана и, когда подкатил автомобиль, затолкал Анжелу на заднее сиденье; телохранитель заслонял его, пока он не захлопнул дверцу, потом вскочил на переднее сиденье. Машина рванулась с места. Стивен наклонился вперед и заговорил с шофером.

— На квартиру, — сказал он и опустил стеклянную перегородку.

— Куда мы едем? — спросила Анжела. Он больше не держал ее. Она отодвинулась от него и забилась в угол. На ее руке была красная отметина, которая скоро превратится в синяк.

— Туда, куда я вожу своих шлюх, — ответил он. — Честных, которым я плачу. А что это за шлюха, которая удирает от мужа — и ни письма, ни слова, ничего? Скажи мне, какая женщина так поступает?

Она увидела выражение ненависти на его лице и отвернулась.

— О Боже, — сказала она, — что с тобой случилось?

— Помолись, помолись, — издевательски проговорил он. — Тебе это пригодится, Анжелина.

— Я тебя не боюсь, — ответила она. — Так что можешь мне не угрожать.

Когда машина остановилась, он по-итальянски велел шоферу подождать и повернулся к Анжеле.

— Мы идем ко мне. За нами идет мой человек. Так что не пытайся сбежать.

Она не ответила. Они вошли в подъезд, потом в лифт. На четвертом этаже телохранитель открыл дверь квартиры и вошел первым.

— Все в порядке, дон Стефано, — объявил он и пропустил их внутрь.

— Входи, — приказал Стивен.

Она оказалась в просторной двухкомнатной квартире с широкими белыми диванами и стенами в зеркалах. Куда она ни смотрела, всюду были отражения ее и Стивена. Он стоял перед ней, слегка покачиваясь на пятках. Пальцы сжаты в кулаки.

Внезапно он схватил ее левую руку.

— Ты снова вышла замуж? Вышла за какого-то подонка? Что с моим ребенком?

— Я не вышла замуж, — ответила она. — Это кольца моей матери и твое обручальное.

— Ты избавилась от моего ребенка? — спросил он очень тихо — Поехала домой и избавилась от него? Так?

Она взглянула на него, и внезапно он увидел на ее лице не меньшее презрение и злость, чем чувствовал сам.

— Если ты так думаешь, можешь катиться к дьяволу. Я родила твоего сына, Стивен.

— Теперь объясни, почему ты сбежала от меня, — медленно проговорил он.

— Потому что узнала, кто ты такой. Я не хотела, чтобы мой сын стал таким, как ты. И была совершенно права! Ты злой и жестокий, Стивен. Тогда я этого не понимала, но теперь вижу. Ты грозил, что убьешь меня, и, как видно, всерьез. Ты действительно такой, как они говорили!

— Кто говорил? — резко спросил он и, шагнув к ней, повторил: — Кто говорил? О чем ты?

Она отвернулась.

— Они послали за мной. Майор Томпсон и тот, другой. Они показали мне досье. Они сказали мне, что ты в действительности делаешь на Сицилии. Раньше я никогда не слышала о мафии, но теперь мне все стало ясно. Там все было написано. О твоей семье, о людях, к которым ты собирался меня отправить, — убийства, преступления, все мыслимые пороки. Так они сказали о тебе. Я пыталась это отрицать. Пыталась за тебя вступиться. Бесполезно. Я не могла с тобой жить. Не могла допустить, чтобы мой ребенок вырос среди таких, как ты. Поэтому я добилась увольнения из армии и уехала домой.

— Но почему? — допытывался он. — Почему они рассказали тебе?

— Ты же просил для меня разрешения уехать, — напомнила она. — И в конце они спросили, по-прежнему ли я хочу ехать в Америку.

— И ты сказала “нет”, — перебил он. — Так что они избавились от забот, показав тебе всю эту чушь.

— И что, это была неправда? — вызывающе спросила она. — И сейчас неправда?

Он не ответил, тяжело опустился на стул, пристально глядя на нее.

— Я вернулся на Сицилию, когда узнал про госпиталь. Я искал тебя. Чуть не сошел с ума. Там все еще вытаскивали трупы.

Никто не знал, сколько человек погибло под развалинами. Я пытался найти тебя. Нашел часы, которые подарил тебе, разбитые. Все в крови. Мне сказали, что они были на одном из трупов.

— Я их отдала Кристине, — сказала она. — А ее убили.

Он, казалось, не слышал.

— Я и решил, что вы погибли. И ты и ребенок. Говорю тебе, я просто сошел с ума. Спрашиваешь, что я делал на Сицилии? Я могу тебе сказать, что я делал, когда вернулся в Неаполь. Отправился в регулярную часть. Хотел сражаться. Хотел убивать тех сволочей, которые убили тебя.

Он умолк. Отражения в зеркалах застыли. Наконец он снова заговорил.

— Хочешь выпить? Похоже, тебе не мешает подкрепиться.

— Нет, я хочу уйти.

— Ну да. Конечно. А можно, я выпью скотч? Это недолго. — Он налил себе бокал. Руки у него дрожали. Надо же, вел себя как дикарь. Угрожал ей, применял силу, чтобы сделать больно. “Ты злой и жестокий”. Так она сказала, и он это заслужил. Он подошел к ней и протянул стакан.

— Выпей, — сказал он. — Когда-то мы пили вино вместе.

— Это было давно, — ответила Анжела. — Все изменилось.

— Только не ты, — сказал он. — Я узнал тебя сразу, как только ты вошла. Шестнадцать лет я думал, что тебя нет в живых, Анжела, и, когда ты вошла в этот бар, я решил, что сошел с ума. Представляешь, каково это — увидеть тебя и понять, что пустил под откос всю свою жизнь?

Она взяла у него стакан и отпила.

— Ты, наверное, был потрясен. Я тоже. Но прошло шестнадцать лет. У тебя своя жизнь, Стивен, у меня своя. И я правда хочу уйти.

— Ты можешь простить меня? — спросил он. — За то, что так повел себя? Ты можешь постараться меня понять?

— Мне нечего прощать, — ответила Анжела. Она вернула ему стакан, и на миг их пальцы соприкоснулись. — Не нужно было говорить тебе это. Ты напугал меня, Стивен.

— Я знаю, — сказал он. — Хотел бы я, чтобы ты меня простила. Шестнадцать лет. Это много. Ты не можешь уделить мне несколько минут?

А он страдал, вдруг подумала она. Видно по лицу и по глазам. Не очень-то он счастлив.

— Хорошо, — сказала она.

— И ты простишь меня? Постараешься забыть, как я вел себя?

— Постараюсь, — пообещала она. — Если ты простишь меня за ту боль, которую я причиняла тебе все эти годы.

— Расскажи мне о мальчике.

— Ему пятнадцать. Ходит в школу в Англии. Очень хорошо учится.

— Что ты сказала ему?

— Сказала, что ты погиб вскоре после нашей свадьбы. Я сменила фамилию на Лоуренс и всем говорю, что я вдова.

— Могла бы найти кого-нибудь, — через силу проговорил он. — Могла бы не взваливать все на себя.

— Мне никто не нужен, — ответила она. — У меня были родители. Мы жили вместе с ними, пока ребенку не исполнилось восемь. Я не хотела выходить замуж, хотя мне и делал предложение один человек. Но я его не любила.

— Нелегко, наверное, было растить мальчика без отца.

— С ним нетрудно. Он был прелестным мальчишкой и скоро станет славным молодым человеком. Я очень горжусь им, Стивен. Думаю, ты бы тоже гордился им.

В нем не осталось ни капли злости.

— А теперь я пойду, — сказала она.

Он подошел к ней и протянул руку, чтобы помочь ей встать. После минутного колебания она оперлась на нее.

— Ты действительно должна идти? — спросил он.

— Да. Уже поздно.

— Я смогу когда-нибудь увидеть сына? — Он все еще держал ее руку.

— Ты, наверное, женат, — сказала она. — И у тебя есть другие дети.

— Я женат, — сказал он. — Но детей у нас нет. И никогда не будет. Такие браки заключаются в аду, Анжела. Не бросай меня. Пожалуйста, не бросай.

— Мне пора, — повторила она. Это было как безумие: он рядом с ней, в его взгляде и голосе мольба. — Если хочешь его увидеть, то он здесь. Мы приехали вместе. Он, наверное, еще не спит.

Она отстранилась от него. Еще немного, и между ними произойдет то, чего больше никогда не должно быть.

Он набросил пелерину ей на плечи.

— Какой он?

— Твоя копия, — ответила она. — Сам увидишь.

В лифте он сказал ей:

— Почему ты не дождалась меня? Почему ты не доверяла мне, Анжела? Я бы изменил свою жизнь.

— Правда, Стивен? Честно?

— Наверное, нет, — признался он. — Я бы просто отговорил тебя от отъезда. Господи, я бы присылал деньги, помогал тебе.

— И не попытался бы найти и вернуть нас?

— Это первое, что бы я сделал, — сказал он. — Как хорошо ты меня узнала, даже за такое короткое время.

Он усадил ее в машину. Она назвала адрес квартиры. На миг в нем вспыхнуло подозрение.

— А почему ты не в гостинице? Чья это квартира?

— Одного из клиентов той компании, где я буду работать, — объяснила она. — Квартира маленькая, но для Чарли это лучше, чем гостиница. К тому же я сэкономила кучу денег.

Удовлетворенный ответом, он успокоился. Велел шоферу подождать. Анжела открыла входную дверь.

— Это на втором этаже, — сказала она и пошла впереди Стивена.

На площадке он остановился.

— Как ты представишь меня?

— Мистер Фалькони, который подвез меня домой после обеда.

У двери квартиры она нажала кнопку. Дверь открылась, и появился Чарли.

— Привет, мама. Ты рано пришла. Хорошо повеселилась?

Они вошли в квартиру, и Стивен мог разглядеть сына. Высокий, темноволосый, открытое лицо. Типичный Фалькони — от черных волос до оливковой кожи и глубоких темных глаз.

Он услышал голос Анжелы:

— Да, мы рано кончили. Это мой сын Чарли. Мистер Фалькони был очень любезен и подвез меня до дома.

Мальчик протянул руку.

— Здравствуйте, сэр.

Пожатие у него было крепкое, уверенное. Да, все равно что смотреть на себя в зеркало, подумал Стивен. Неужели мальчик этого не замечает?

— Выпьете чего-нибудь? — предложила Анжела. На миг их глаза встретились над головой мальчика.

— С удовольствием, — ответил он.

— Виски? Или вина, если хотите.

— Виски, — сказал он. — С водой и льдом. Спасибо.

— Я принесу. — Анжела вышла, оставив его наедине с сыном. Он не находил, что сказать.

— Вы живете в Нью-Йорке, сэр? — вежливо спросил юный Чарли.

— Не постоянно. В основном во Флориде.

— Нью-Йорк такой замечательный город, — сказал Чарли. — Здесь просто потрясно. А какая Флорида?

— Совсем другая. Там жарко и солнечно. Можно ловить рыбу в открытом море и кататься на водных лыжах.

— Звучит обалденно. Хотел бы я туда съездить.

— Может быть, съездишь, — ответил Стивен. — Ты ходишь в школу в Англии?

— Да. В Хайфилдсе. Школа что надо. В следующем семестре первые экзамены. — Он сделал гримасу. — Я обещал маме, что сдам хорошо.

— Я в этом уверен, — подтвердил отец. Славного парня вырастила, подумал он. Хорошие английские манеры, говорит ему “сэр”. Только вот эти словечки — потрясно, обалденно. Хотя, кажется, у юнцов такой стиль. Другое поколение, другие люди. А вот его маленькие племянники избалованы и бесцеремонны.

— Вообще-то я наполовину американец, — вдруг сказал сын Анжелы. — Мой отец служил в американской армии. Его убили в бою в Италии. Вскоре после того, как они с мамой поженились. Может быть, мне поэтому так нравится Нью-Йорк.

— Может быть, — сказал Стивен Фалькони. — Жаль, что твой отец погиб.

— Мама мне о нем рассказывала. Он был ужасно храбрый. Не повезло ей.

— А вот и твоя мама, — произнес Стивен и поднялся. Он взял у Анжелы виски. — Мы тут с Чарли разговариваем о его школе, — сказал он ей.

— И еще я рассказываю о папе, — перебил мальчик. — Как называлось место, где он погиб, мама?

— Салерно, — ответила Анжела. Она не смотрела на Стивена. — В том бою погибло много американцев.

Всякий, кто увидит их вместе, подумала она, сразу поймет, что между ними кровное родство. Они так невероятно похожи.

— Сынок, — сказала она, — нам с мистером Фалькони нужно поговорить о делах. Не ляжешь ли ты спать?

— Ладно, ма. Спокойной ночи, сэр.

Они снова обменялись рукопожатием. Стивен смотрел, как сын ласково потрепал мать по плечу. Он был уже слишком взрослым, чтобы целовать ее в присутствии постороннего. Дверь за ним закрылась, и они остались вдвоем.

— Ты молодец, Анжелина, — медленно проговорил он. — Чудный парень.

— Я рада, что ты так думаешь.

— Я хотел бы как-то помочь ему. Вам обоим.

Она покачала головой.

— Только не деньги, Стивен. Нам они не нужны. У меня хорошая работа, да и мать мне оставила небольшой капитал. За школу Чарли уплачено до самого окончания. Мой отец уплатил. Ты очень добр, и я всегда буду тебе благодарна, но нам ничего не нужно.

— Из-за того, откуда эти деньги? Так?

— Я не сказала этого. Я не хочу тебя обижать.

— Ты меня не обижаешь. Но ты можешь обидеть мальчика. Что будет, когда он окончит школу? Как же колледж — он же умный парень, — кто будет платить за обучение?

— Я, если понадобится, — ответила она.

Он поднялся и заходил взад и вперед.

— Есть простой способ: перевести деньги на его имя, — сказал он. — И ты мне не сможешь помешать.

— Не смогу. Ты в силах сделать его богатым, Стивен, и испортить ему жизнь. Он начнет задавать вопросы. Узнает, что я лгала ему; узнает, каким путем ты заработал эти деньги.

— Ты отлучаешь его от меня, — обвиняющим тоном сказал он. — Это же мой единственный сын. И я женат на тебе, Анжела. Ты моя жена, разве ты не помнишь?

— У тебя есть жена, — сказала она. — Сожалею, что ты несчастлив, мне не следовало приводить тебя сюда. И позволять встретиться с ним. — Она поднялась и направилась к двери.

Он подошел к ней вплотную и спросил:

— Ты ничего ко мне не чувствуешь?

— Я люблю сына, — ответила она. — Я устроила его жизнь, и он счастлив. Я не могу позволить себе что-либо чувствовать по отношению к тебе, Стивен, потому что это отразится на нем. А теперь, прошу тебя, уйди, пожалуйста.

Она открыла дверь и отступила, чтобы пропустить его.

— Я тебе не верю, — тихо произнес Стивен Фалькони. Он положил ей на плечо тяжелую руку.

— Нет, Стивен, не надо... — быстро проговорила она.

— Не буду, потому что в соседней комнате спит наш сын. Я уйду, Анжела, но я вернусь.

 

* * *

 

Она подошла к комнате мальчика и открыла дверь. Он спал. Внезапно она вспомнила, как сделала то же самое, когда отказала Джиму Халберту и собиралась уехать в Лондон, чтобы начать новую жизнь. Она тогда поступила правильно, не пошла по пути наименьшего сопротивления. И сейчас она должна поступить правильно. Ради сына, не ради себя.

“Ты ничего ко мне не чувствуешь?” Всю долгую бессонную ночь ее терзал этот вопрос, и она не смела ответить себе на него. Страх, злость, жалость... шепоток желания в глубине ее существа, когда он коснулся ее. И это все чувства? Или же по-прежнему жива любовь — преграда для других мужчин, оружие, обернувшееся против нее самой? Мы можем уехать, повторяла она себе, мы должны уехать, прежде чем он придет снова. А он придет. Я-то знаю его. Он не отпустит Чарли. И меня не отпустит. И Бог знает, хватит ли у меня сил в следующий раз. Сейчас их хватает.

 

* * *

 

— Ма, ну почему мы уезжаем так быстро?

— Чарли, я же сказала тебе. Я говорила с Дэвидом Уикхемом, он хочет, чтобы я приступила к работе со следующей недели. Жаль, но нужно возвращаться. Я понимаю, что тебе здесь хорошо, но ничего не поделаешь.

— Когда это ты говорила с ним? — допрашивал он. — Вчера ты ничего мне не сказала.

— Не было времени. А теперь кончай спорить, слышишь? Я тебе это возмещу в другой раз. Или ты думаешь, что мне хочется уезжать?

Он увидел, что она мигает, стряхивая с ресниц слезы. Про себя он произнес нечто весьма неприличное в адрес мистера Дэвида Уикхема — Анжела бы очень удивилась, услышав это, — и отправился укладывать вещи.

Она по телефону заказала билеты на дневной рейс в Лондон. Они стоили гораздо дороже тех, что у них были, но дешевых мест не оказалось. Она позвонила второму клиенту, с которым просил ее встретиться мистер Уикхем, и отговорилась тем же, чем перед Форрестом, которому тоже нужно было позвонить. Сын заболел, и она везет его в Лондон. Мистер Форрест был крайне раздосадован тем, что его оставили в одиночестве посреди обеда, и не проявил никакого сочувствия.

Теперь он нажалуется на меня в агентство, подумала Анжела, но тут же отмахнулась от этой мысли. Ничего не поделаешь. Жаль, что нет более раннего рейса.

Я вернусь, сказал Стивен. Укладывая вещи, прибирая квартиру, она с ужасом ожидала, что сейчас раздастся звонок, он войдет и не отпустит ее. Но время шло, и ничего не случилось.

— Схожу в магазин, куплю еды в дорогу, — сказала она.

— Давай я пойду, — предложил сын.

— Нет, ты оставайся. Я куплю гамбургеров. И не подходи к телефону.

— Это еще почему? — спросил он.

— Потому что я сказала!

Она поспешила из комнаты, а он сделал гримасу. Никогда он не видел свою мать в таком настроении, да еще со слезами на глазах. Он снова помянул мистера Уикхема недобрым словом и мрачно уселся в последний раз посмотреть замечательный американский телик. Раздался звонок, он отодвинул защелку и открыл дверь.

— Привет, — сказал Стивен Фалькони. — А мама дома?

— Э-э... нет. Она вышла в магазин за едой. Мы уезжаем в Англию, вот ведь незадача!

— А можно, я войду и подожду?

— Да-да, конечно, входите. Я выключу телик.

— Не обращай на меня внимания, — сказал Стивен. — Сиди и смотри... Я открою, — сказал он, когда снова раздался звонок. Он открыл Анжеле дверь и сказал: — Дайте-ка это мне. — И забрал у нее сверток. Он повернулся к мальчику: — Если ты пойдешь немного погулять, Чарли, я попробую уговорить твою маму остаться в Нью-Йорке до конца каникул. Идет?

— Нет... — начала было Анжела, но Чарли подскочил от восторга.

— Еще бы! Это было бы потрясно. Пока, мам. — И, на ходу улыбнувшись Стивену, Чарли был таков.

Взглянув на уложенные чемоданы, Фалькони сказал:

— Я угадал правильно. Я так и знал, что ты захочешь улететь сегодня. Я ведь тоже неплохо знаю тебя. Прежде чем возражать, может быть, ты выслушаешь меня?

— Ты меня не остановишь, — запротестовала она. — Я все равно уеду.

— Я знаю, — сказал он. — Да, я думал об этом, Анжела. Я думал: может быть, отвезти тебя и сына во Флориду и держать там, пока ты не передумаешь. Но с тобой этот номер не пройдет. Не смотри на меня так. Иногда я рассуждаю как настоящий сицилиец, вот и все. Но это же не всерьез. Тут Америка. Никто не позволит похитить собственных жену и сына. Присядь на минутку, а? Я буду говорить коротко, обещаю тебе.

— Хорошо, если ты обещаешь уйти до того, как он вернется.

— Обещаю, — согласился он, — раз ты этого хочешь. Но давай сначала выясним это.

— Что выясним?

— Это. — Он встал и обнял ее. Она не сопротивлялась. Он был слишком силен. Она старалась сопротивляться мысленно. Он шептал ей что-то по-итальянски, целовал ее в губы, в глаза, в шею. Как тогда, на сицилийском холме много лет назад. Те же слова, то же вспыхнувшее чувство. Потом отпустил ее и тихо сказал: — Cara mia, помнишь? Я люблю тебя. Я сказал это тогда и говорю сейчас. Ты ведь не можешь солгать мне, правда? Ты тоже меня любишь.

— Да, — в отчаянии ответила она. — Но это не имеет значения. Ты можешь затащить меня в постель, но не заставишь передумать. Просто так будет труднее нам обоим.

— А если бы не мальчик, ты бы так говорила?

— Нет, — созналась Анжела. — Не говорила бы. Я все еще люблю тебя, Стивен. Не уверена, что могла бы закрыть глаза на то, чем ты занимаешься, но я бы попробовала. А с ним — нет. Никогда.

— Слезы, — сказал он, проведя кончиком пальца по ее щеке. — А знаешь, когда я впервые увидел тебя, ты плакала. Из-за того, что умер тот парнишка, Сципио. Пора мне сделать тебя счастливой, Анжелина. Иди ко мне поближе, я тебе что-то скажу. В нашей семье основная фигура — я. У меня собираются все деньги, я принимаю стратегические решения. Тебе, конечно, все равно, но пистолета у меня нет. Вчера вечером это была безумная ложь. Я подвел кой-какие итоги. У меня есть деньги, уважение, отец гордится мной. Для множества людей я — дон Стефано. Я большая шишка. У меня телохранители, готовые умереть за меня, сотня парней, которые делают все, что я им велю. После смерти отца я стану главой. Но у меня нет семьи, нет детей, нет счастья. Я ищу утешения у шлюх. Если я все это брошу, ты готова уехать со мной и начать новую жизнь? Ты, я и сын?

— Ты не сможешь, — сказала она. — Ты не сможешь этого сделать.

— Смогу. И сделаю. Если ты обещаешь, что мы будем вместе, я начну новое дело. Законное. Не имеющее отношения к “семьям”. Я уже все продумал. Мы уедем из Штатов. Будем жить в Европе. Я должен сначала поговорить с отцом, но он меня любит. Когда он узнает о Чарли, он согласится. У меня есть младший брат. Он может взять дело в свои руки. Я клянусь тебе, Анжела. Клянусь честью. Ты знаешь, что это значит для сицилийца?

— Знаю, — ответила она. — Если ты так клянешься, я знаю, что ты говоришь всерьез.

— А ты поклянешься мне? — спросил он. — Поклянешься, что мы будем вместе?

Она прижала ладонь к его щеке. Это был их прежний жест нежности.

— Если ты сделаешь это ради нас, то клянусь.

— Мы будем счастливы, — пообещал он. — Моему сыну не придется стыдиться меня. А когда-нибудь, может быть, он узнает правду. И в конце концов будет гордиться своим отцом. — Он взял ее руку и задержал в своей. — Останешься в Нью-Йорке, пока я все устрою? Это будет недолго.

— Останусь, — сказала она. — Только как же моя работа?

— Никакой работы, — отрезал он. — Отныне о вас забочусь я.

— А как же твоя жена? — спросила она.

— Она мне не жена. Брак недействителен. У нее на меня никаких прав. Я могу уйти хоть завтра. Поцелуй меня, Анжелина.

Позже, когда они сидели рядом, обнявшись, ее счастливое настроение вдруг омрачилось.

— А что у нее за семья? Она тоже из... этих?

— Ну конечно, — ее отец глава клана Фабрицци. Но это неважно. Я улажу все с моими и ее родителями. Это будет, конечно, стоить денег, но в конце концов все образуется. Не думай об этом. Слышишь, дорогая, звонок. Он вернулся.

Анжела остановилась у двери.

— Что мы ему скажем?

— Правду, — ответил он. — Вы остаетесь, потому что я сделал тебе лучшее предложение. Ну как, Чарли, хорошо погулял?

— Да, спасибо. — Он быстро взглянул на Фалькони. Между ними уже установилось взаимопонимание. — У вас хватило времени? Мы остаемся?

— Я сумел уговорить твою маму. Пока вы домой не едете. А вечером мы все вместе отпразднуем это событие.

 

* * *

 

Новая баба, сказала себе Клара. Она сидела в салоне красоты Элизабет Арден, ей делали чистку лица. Она смотрела на отражение в зеркале. Косметическая маска плотно прилегала к лицу; из зеркала на нее глядели только глаза, обведенные белым, как у клоуна. Кларе не требовались дорогие косметические процедуры. Кожа у нее была нежная и гладкая, как сливки. Рядом с ней за низеньким столиком сидела девушка и делала ей маникюр.

Новая женщина, настойчиво твердил внутренний голос. Он почти не бывает дома по вечерам... И тут дело не просто в траханье. Я знаю его, негодяя. На этот раз все по-другому. Он счастлив. Сегодня утром он напевал. Я слышала. Она в ярости обернулась к маникюрше.

— Вы соображаете, что делаете? Больно же!

— Извините, мадам. Пожалуйста, не двигайте рукой.

Клара знала, что другие мужчины желали ее. Те мужчины, которые понимали, что она самостоятельная женщина, а не просто племенная корова из тех, что они выбирают себе в жены. Но ей никто не был нужен. Только муж, который спал с ней исключительно в надежде, что она забеременеет. После ее последнего визита к врачу он и близко к ней не подходит. Месяцами. Это его больше не интересует. Она унижалась, упрашивала, бесстыдно предлагала себя, но, когда он ей уступал, на следующее утро он был так же далек от нее, как и прежде. Но по крайней мере, он страдал от этого. И это ее немного утешало. А теперь он напевает старые песенки и даже не видит ее, просто отмахивается, когда она пытается обратить на себя его внимание.

Я этого не вынесу, продолжала она, обращаясь к мумии, глядящей на нее из зеркала. Я должна все узнать. Тогда с этим можно будет бороться.

За ее спиной возникла косметичка.

— Думаю, мы уже готовы, миссис Фалькони. Глория, вы закончили маникюр миссис Фалькони?

— Только что наложила быстросохнущий лак, — сказала девушка. Она подняла голову и взглянула на клиентку. Клара растопырила руки, разглядывая свеженакрашенные ногти. Большой брильянт-солитер Стивена переливался в лучах света на пальце. Руки белые, холеные, с алыми коготками, как будто их только что окунули в свежую кровь.

От первой-то я избавилась, не умолкал внутренний голос. От той, в Монте-Карло. И эта сука Лита Монтини перестала шнырять вокруг Стивена, когда папа сказал пару ласковых ее отцу. Тот отправил ее домой в Линзано, к двоюродным братьям, на целый год. И кто бы ни была эта новая, я все равно узнаю.

— Глория хорошо поработала, — улыбнулась косметичка. — У вас красивые руки, миссис Фалькони. Ну что, снимем маску?

Через час Клара вышла из роскошного здания на Пятой авеню. Швейцар, одетый в специальную форму салона Арден, подозвал ее автомобиль. Она отправлялась на благотворительный завтрак в “Уолдорф”.

Как только она приедет домой, сразу позвонит в частную сыскную контору, которая уже работала на нее. Она нанимала сыщиков, стоило ей почувствовать угрозу. Об этом не знал никто, даже отец. Он бы не одобрил этого. Он предпочитал не выносить сор из избы. Клара не хотела, чтобы он увидел список профессионалок, входивших и выходивших из двухкомнатной квартиры в Ист-Сайде. Это унижение она ни с кем не делила. С проститутками она примирилась: в конце концов, он им платит, и это ненадолго. Женщины, не входящие в эту категорию, гораздо опаснее. Кроме Литы Монтини, которая осмелилась вешаться Стивену на шею, у Клары не было соперниц на равных. Но с того вечера, десять дней назад, когда он ходил на обед в “Лез Амбасадер” без нее, напомнила она себе, именно с того вечера он переменился. Сыскное агентство может начать оттуда.

 

* * *

 

— Завтра я иду к отцу, — сказал Стивен. — Мой брат тоже там будет.

— Они начнут отговаривать тебя, — сказала Анжела, — и постараются переубедить.

— Конечно, — ответил Стивен. Он наклонился через стол и взял ее руку. — Но я решил твердо. Когда я все объясню, они со мной согласятся. Я их знаю. Они любят меня. Да и мать поможет: она терпеть не может Клару. Не волнуйся, дорогая, все будет в порядке.

— А я волнуюсь, — сказала она. — Волнуюсь за тебя, волнуюсь за Чарли. Все произошло так быстро... Иногда мне очень страшно.

— Я знаю, — ответил он. — Я это чувствую. Но бояться нечего. Я знаю, что делаю. И знаю, чего хочу: только тебя и моего сына, и ничто меня не остановит. Не пора ли нам возвращаться?

Анжела не сдержала улыбку.

— Милый мой, он же не младенец. Он вполне может посидеть вечер дома. Он прекрасно провел время. Только о тебе и говорит.

— Мы с ним ладим, — сказал он. — Я и не знал, как это здорово, когда у тебя нормальная семья.

Они ходили в театр на последний бродвейский мюзикл; катались на пароходиках, которые сновали по Гудзону; делали покупки у Мэйси, где Анжела еле удержала Стивена, чтобы тот не подарил восторженному Чарли все, чем тот восхищался в отделе спортивных товаров. Ездили обедать за город; только в итальянский квартал Стивен их не возил, хотя Чарли очень туда хотелось. Его друг Джордан открыл, что на свете существует пицца, и был в восторге от нее.

Стивен и Анжела находили время, чтобы побыть вдвоем. Сегодня он выбрал прелестный ресторан на Восточной Пятьдесят шестой улице. Маленький, уютный и дорогой. Он никогда не предлагал воспользоваться двухкомнатной квартирой. Любовью они занимались в маленькой квартирке, снятой Анжелой специально для этих свиданий, пока сын ходил в кино или бродил по музею Фрик. Стивен строил планы их новой совместной жизни, а Анжела слушала и заставляла себя верить что так оно и будет.

Она не сомневалась в нем: да, он сделает именно то, о чем говорит. Порвет со своей семьей, окружением и прежней жизнью и начнет все сначала вдали от них. Она любила его за эту целеустремленность, за полное единство сексуальных желаний. И за ту нежность, которая была следствием этого, нежность к ней и такое заботливое отношение к сыну. Когда они лежали рядом в те короткие часы, что им удавалось побыть вместе, он обещал ей, как и после свадьбы в Альтофонте, что все ей возместит. Все долгие годы, что она справлялась в одиночку, когда вечно не хватало денег и она работала в выходные, чтобы юный Чарли мог куда-нибудь съездить.

Анжела позволяла ему рисовать радужные картины, потому что знала, какое удовольствие это ему доставляет. Прекрасный дом, множество слуг, его влекла Франция — не хочет ли она жить во Франции, на юге, там так солнечно и столько интересных занятий для мальчика, когда он будет приезжать на каникулы, — и медовый месяц, которого у них так и не было...

— Я столько всего хочу подарить тебе, милая, — шептал он ей. — Баловать тебя и наградить за то счастье, что ты принесла мне. Ты будешь моей любимицей. У тебя будет все, что ты пожелаешь. — И не слушал, когда она говорила, что хочет только одного: счастливо жить с ним вместе.

— Когда я поговорю с отцом, — сказал он, — мы сможем проводить выходные вместе. Может быть, поедем втроем в Вашингтон. Я бы показал Чарли Капитолий, Белый дом... это чудесный город. Мы бы отлично провели время. Поедем, Анжелина? Хочешь?

— С удовольствием, — сказала она.

— Значит, решено, — объявил он. Он перевернул ее руку и прижал ладонь к губам. — Я когда-нибудь говорил тебе, как я тебя люблю?

— Разик или два, — поддразнила она.

— Ты никогда не оставишь меня, правда?

— Конечно. Ты же знаешь.

— Знаю, — подтвердил он. — А теперь давай расплатимся и поедем домой. Я хочу увидеть Чарли, пока он не лег спать. Скажем ему, что едем в Вашингтон.

Лука Фалькони по-прежнему жил в Вест-Сайде. У него был трехэтажный дом с садом, с трех сторон окруженный высокой стеной. Лука с женой вырастили там своих сыновей; они были привязаны и к дому и к району. Стена гарантировала им безопасность, а в домах по соседству и напротив жили люди Фалькони.

Во время борьбы с семейством Муссо Пьеро уговорил мать для безопасности перенести жилые комнаты в заднюю часть дома. Окна на первом этаже были из пуленепробиваемого стекла и защищены решетками. В тенистом саду стоял стол со стульями и зонтиками, здесь можно было есть, спрятавшись от жаркого летнего солнца. В хорошую погоду тут часто проходили воскресные завтраки, которые так ненавидела Клара.

Лука любил бывать на воздухе. Ему нравилась и безопасность высокой стены, и покой его сада. Он предпочитал работать там, а не в душных комнатах. Его жена Анна, как сорока, вечно тащила в семейное гнездо ненужные вещи: столики, пуфики, картины, напоминавшие ей родину. Он частенько шутил над ней: “Там целая индустрия занимается поделкой видов Палермо только для тебя”. Она скучала по Сицилии, несмотря на то что прошло столько лет, и до сих пор плохо говорила по-английски. Отец отправил Стивена учиться в колледж, ибо не хотел, чтобы сын вырос таким же, как парни в других семьях — невежественные, только и умеющие, что работать кулаками. А у его сына была голова на плечах.

Пьеро в колледже не учился. Он и школу-то еле кончил. Не особенно башковит, зато у него доброе сердце. Преданный сын и так похож на деда. Лука Фалькони был доволен женой, сыновьями и внуками. Единственное, что отравляло его счастье, — эта бесплодная сучка, на которой женился Стивен. Лука винил себя. Неудачный брак: ни детей, ни утешения для сына. Для дела-то он хорош, это ясно. Он напоминал об этом жене, когда та начинала жаловаться на невестку, но только чтобы она замолчала: в душе он был согласен с ней.

Сыновья, Стивен и Пьеро, сидели рядом на теплом осеннем солнце. Анна принесла большую бутыль кьянти, оливок и колбасы. Они говорили на родном диалекте, как когда-то их деды.

— Сын мой, — говорил Лука Фалькони, — сын мой, того, что ты говоришь, не может быть. Я сплю. Мне снится дурной сон!

— Это не сон, папа, — был ответ.

— Чертов кошмар, — пробормотал Пьеро по-английски. Он в очередной раз покачал головой.

— Жена и сын, — повторил Лука. — И ты держал это в тайне от нас? Все эти годы скрывал от меня, от мамы, ни разу и словом не обмолвился?

— Прости меня, — смиренно сказал Стивен. — Это была не тайна. Это было горе. Я никому не рассказывал. Страшное горе. Я после этого хотел, чтобы меня убили. И не мог ни с кем разговаривать.

Отец кивнул. Он слишком хорошо помнил, как его чокнутый сын получил на войне награду, рискуя жизнью. Лука был зол на него за это, но и гордился им. Медаль и грамота висели в рамке на стене гостиной. Теперь он понял причину.

— Ты не имел права, — упрекал он Стивена. — Ты должен был сказать нам. Мы бы помогли.

— Я знаю, — согласился Стивен. Он никогда не спорил с отцом на семейные темы. Он слишком уважал его. — Я был не прав. Но сейчас я пришел к вам. Ты называешь это дурным сном, папа, но для меня это чудо. Через столько лет я вдруг обретаю жену и сына. Он типичный Фалькони: ты, дедушка, я — все в одном лице. И такой умница. Хорошо учится. Мать его воспитала настоящим мужчиной, с чувством собственного достоинства. — Он знал, как эта характеристика понравится отцу. Он продолжал: — Впервые за шестнадцать лет я счастливый человек. Я хочу, чтобы они остались со мной.

Лука тут же это отверг.

— Только не в Нью-Йорке. И не во Флориде. Мы все знаем, что такое Клара. Она пойдет к этому старому пердуну Альдо и начнет вопить. Твой мальчик не будет в безопасности. И его мать тоже. Нет, невозможно, — заключил он.

— Ты можешь поселить их в другом месте, — предложил Пьеро. Он полностью был на стороне брата. Всю жизнь он любил Стивена и восхищался им. Сам он был счастлив в браке и обожал своих сыновей и новорожденную дочку. — Страна-то большая, слава Богу. Можешь поселить их в хорошем доме и навещать. Раз, может быть, два в неделю. Как будто ездишь по делам. Клара и не узнает.

Стивен подлил отцу вина. Пьеро покачал головой, взял горсть оливок и бросил в рот. Косточки он выплевывал с силой и меткостью. Его дети любили смотреть на это. “Папа сажает оливы”, — говорил старший сын, и все смеялись. У него были очень избалованные дети. Его жене не разрешалось даже шлепать их.

— Этого мне мало, — тщательно подбирая слова, сказал Стивен. — Поэтому я и пришел поговорить с вами. Попросить вас помочь мне. И я хочу, чтобы мама тоже это слышала. Можно позвать ее?

— Я позову, — сказал отец. В его взгляде была хорошо знакомая Стивену подозрительность. Он ожидал услышать то, что ему не понравится. — Анна! Анна! Иди сюда!

Мать тут же явилась. Она с удивлением смотрела на сыновей. Вроде бы у них мужской разговор. О работе. Женщины в таких разговорах не участвуют, разве что прислуживают.

— Сядь, Анна, — сказал ей муж. — Стефано хочет тебе что-то сказать.

Стивен встал и придвинул ей стул. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. От нее пахло детством. Теплые пряные запахи трав, стряпни и фиалковых духов, которые она так любила.

— Все в порядке, мама, — сказал он. — У меня хорошие новости. Не волнуйся.

Ему не удалось ничего объяснить, потому что отец внезапно заговорил сердитым голосом, который исключал всякое сочувствие с ее стороны:

— В войну он женился на англичанке. Обвенчался с ней в нашей церкви в Альтофонте, так что брак действительный. Она была беременна. Он поступил как честный человек. Я бы поддержал его и принял ее в семью. Но он думал, что она погибла вместе с ребенком, и ничего не сказал. Он вернулся домой и не сказал нам ни слова!

Мать Стивена горестно вскрикнула. Лука нетерпеливо продолжал:

— Но оказалось, что это не так. Девушка вовсе не погибла. Они живы вместе с сыном, и Стивен встретил ее здесь, в городе. Около двух недель назад. Вот что он успел рассказать мне. Теперь он хочет сказать что-то еще и хочет, чтобы ты тоже слышала. Ну, говори, Стефано. Чем плохо предложение Пьеро?

Пьеро поспешил матери на помощь. Она терялась, когда муж сердился. Она всегда побаивалась его.

— Я сказал, что он мог бы устроить их где-нибудь, только не в Нью-Йорке и не во Флориде, где у “семей” есть интересы. А то кто-нибудь узнает. Клара устроит им вендетту. Вот что я предложил, мама. — Он искоса взглянул на Стивена. — Но он не хочет. Говорит, этого ему мало.

— Я хочу жить с женой и сыном, — сказал Стивен. Он не смотрел на отца. — Как сказал папа, это действительный брак. Я женился на Кларе по-честному, но это не брак.

— Нет, — тихо согласилась мать. — Ты прав. Слава Богу, что нет детей!

— Я хочу оставить Клару и жить с Анжелой и моим сыном, с моей настоящей семьей. Однажды я потерял их, в этом была виновата война. И не хочу терять их снова. Я пришел, чтобы ты меня благословила. Ты, и папа, и Пьеро.

— Что ты такое говоришь? — перебил отец. — Что ты несешь, Стефано? Не можешь же ты вышвырнуть вон Клару и привести на ее место другую жену с ребенком: Фабрицци тогда объявят нам открытую войну. Пьеро прав. Будет вендетта до тех пор, пока жив кто-то из них и кто-то из нас. Альдо Фабрицци не простит такого позора своей дочери. Так что же ты на самом деле хочешь сказать, сын мой? Не настолько ты умен, чтобы я не видел тебя насквозь!

— Ты сам все понимаешь лучше меня, папа, — сказал Стивен. — Я не могу жить со своей семьей в этой стране. Я должен покинуть Штаты. Я должен покинуть родных. Я скажу Кларе, что уезжаю и буду жить за границей. Если вы отречетесь от меня как от сына, вендетты не будет. Моя жена Анжела и сын Чарли окажутся в безопасности, потому что никто не узнает об их существовании. И не будет войны между тобой и Фабрицци. Если я умру для вас, для моих родных, Альдо Фабрицци с этим согласится.

Он увидел, что по щекам матери текут слезы. Она утирала их передником, как делали в минуты горя ее прабабки.

— Ты хочешь покинуть нас, — набросился на него отец. — Хочешь умереть для нас? Да никакая жена, никакой сын не могут значить для мужчины столько! Нет. Нет, Стефано, я не могу тебя благословить на такое. Если ты уйдешь, то ты уйдешь с моим проклятием!

— Не говори так, — попросил Стивен. — Не разбивай мне сердце, папа. Не угрожай мне. У тебя есть Пьеро. Он может взять дело в свои руки не хуже меня. И у него есть мальчики, которым он его передаст.

— Покинуть семью? — продолжал отец, не обращая на него внимания. — Покинуть Фалькони и забыть старые традиции? Наш старый уклад? Жить как чужой среди чужих, и все из-за этой женщины и ребенка? Нет, я не прокляну тебя, сын мой, потому что ты не в своем уме! Ты свихнулся! Но я прокляну их!

Он встал, отшвырнув стул, и бросился в дом. Он кричал в ярости, голос его гремел.

— Он не передумает, — сказала мать. — Я его знаю. Будет стоять на своем. Так нельзя, ты разобьешь ему сердце. Ты нужен ему, саго, ведь он стареет.

— Он силен как лев, — ответил Стивен. — Ты прекрасно это знаешь, мама. Он мог бы управлять всеми Фалькони без Пьеро и без меня, если бы понадобилось! Не плачь больше. Иди к нему. Ты всегда нужна ему, когда он расстроен. Я поговорю с ним еще раз, когда он успокоится.

Она поднялась и ушла в дом.

Пьеро закурил и предложил сигарету Стивену.

— Мама права, — помолчав, сказал он. — Он не даст тебе разрешения. Он не рискнет связываться с Альдо Фабрицци, а если ты бросишь эту стерву, нам всем несдобровать. Я вот что подумал, Стивен... — Он затянулся и шумно выпустил дым в теплый воздух. Пьеро был очень плотский человек: он шумно ел, шумно пил, неуклюже двигался, сшибая предметы, оказавшиеся на пути. Характер у него был от природы агрессивный. — Вот что я подумал. В Вестчестере живет один мерзкий парень. Он занимается кой-каким бизнесом. У него есть шоферы, с которыми время от времени он заключает соглашения. Они не стреляют, а специализируются на автомобилях. Они тебе кого угодно скинут с чертовой дороги, да еще устроят пожар. Может, решить проблему таким образом? Нет Клары, нет и проблемы. Могу это устроить.

Он поднял бутылку кьянти. Она была пуста. Он вопросительно смотрел на Стивена, склонив голову набок.

— Ну как?

— Нет! Нет, Пьеро! — Стивен положил руку брату на плечо и для вящей убедительности сильно сдавил его. — Нет, — повторил он. — Слышишь меня? Я говорю серьезно. Не смей даже думать об этом, понял?

— Ладно, ладно. Вовсе не обязательно ломать мне шею. Я просто предложил. Нет так нет. Она бы на твоем месте не церемонилась. Помнишь, как в тебя стреляли на перекрестке? Я сразу подумал об этой заразе, как только узнал.

— Никто не тронет Клару, — повторил Стивен. — Соглашения не распространяются на наших женщин. Только подумай ради Бога, чем это может кончиться.

На наших женщин — да. Здесь Пьеро ничего не мог возразить. Но не на женщин вообще. Синдикат убивал женщин точно так же, как мужчин. Жены и дочери, принадлежавшие к “семьям”, были в безопасности. Но вовсе не женщины как таковые.

— Ну ладно, — сказал он. — Забудь об этом. Папа перестал кричать. Мама на него хорошо действует. Пойду принесу еще бутылку. Хочется выпить. А тебе?

— И мне, — сказал Стивен, просто чтобы сказать что-нибудь. Это же мой брат, и мы любим друг друга с детства. Мы не похожи, и у нас нет ничего общего, кроме семьи и работы. Но мы все равно любим друг друга. Я должен помнить об этом и забыть, что он предлагает убить свою невестку. Он направился в дом, чуть не столкнувшись с Пьеро, который нес новую бутылку кьянти. В доме было тихо. Он подошел к комнате отца и постучал. Вышла мать, встала спиной к двери и заговорила очень тихо.

— Он не хочет тебя видеть, — сказала она. — Он говорит, чтобы ты ушел и подумал об этом. Приходи, когда образумишься.

— Я не образумлюсь, мама.

— О, Святая Мадонна! Что же нам делать? Послушай его, Стефано. Он любит тебя. Ты же знаешь, как он гордится тобой! Подумай об этом. Ради меня.

— Я никогда не врал тебе, правда? — сказал он. — И сейчас не буду. Он не передумает. И я не передумаю. Я приду снова, мама, только чтобы попрощаться. И с тобой тоже. Я люблю тебя. — Он прижал ее к себе и утешал так, как она часто утешала его, когда он был маленьким. — Когда-нибудь я привезу к тебе моего сына, — прошептал он. — Обещаю. А теперь иди в комнату, передай отцу мое почтение и скажи, что я вернусь через несколько дней. И больше ничего не говори, ладно?

— Больше ничего не скажу, — пообещала она. — Я буду стараться, саго. Я попробую уговорить его.

— И отними у Пьеро бутылку, — мягко сказал он ей. — Ты же не хочешь, чтобы он явился домой пьяный. Ты знаешь, как это бесит Лючию.

Он вышел через парадную дверь. Автомобиль ждал. Как обычно, его быстро устроили на заднее сиденье, и они тронулись. Он оглянулся на старый дом, где вырос, и решительно отвернулся.

Внезапно он подумал: когда с этим будет покончено, я смогу ходить пешком, как нормальные люди. Прежде это никогда не приходило ему в голову. Но эта мысль не притупила боль разлуки с отцом. Для этого нужно время.

 

* * *

 

Они улетели в Вашингтон на следующее утро. Мальчик сидел между ними, и они улыбались друг другу через его голову. Он был полон восторга и засыпал Стивена вопросами. Стивен купил книгу по истории столицы и показывал главы, которые Чарли следовало прочитать.

Они остановились в маленькой гостинице в Джорджтауне — дорогой и изысканной. Стивен купал их в роскоши, и Анжела ничего не могла сделать. Сам он из предосторожности остановился в “Астории” в центре города. Конгрессмен, которого он приглашал в “Лез Амбасадер”, был не единственным его знакомым в Вашингтоне.

Вечером за обедом Анжела обратилась к ним обоим:

— Почему бы вам не посмотреть достопримечательности вдвоем? А я бы завтра утром с радостью походила по магазинам. Мы бы встретились за вторым завтраком.

Стивен понял. Ей хотелось, чтобы он побыл наедине с сыном, сблизился с ним. Ведь когда они уедут из Америки, они не смогут больше притворяться, будто он предлагает ей работу.

— Замечательно. Если вы согласны, сэр. — Чарли с нетерпением повернулся к нему.

— Очень хорошо. Мы начнем с Капитолия и мемориала Линкольна. А если твоя мама захочет, Белый дом мы посмотрим все вместе днем.

— Прекрасно, — сказала Анжела.

Чарли поднялся в номер первым. Он так и подпрыгнул, увидев в комнате телевизор. Они сидели в гостиной, пили кофе, и Стивен держал ее за руку под столиком.

— Это правда насчет магазинов?

— Ну, отчасти. Я подумала, что хорошо бы вам погулять вдвоем.

— Ты не хочешь, чтобы я купил тебе что-нибудь? Новые платья, зимнее пальто?

— Может быть, норковую шубу? — поддразнила она. — Нет спасибо, милый. Откуда у меня такие деньги? Чарли же не дурачок. Мы должны вести себя благоразумно, пока все не кончится. Как бы я хотела, чтобы это было завтра! Чтобы мы сели в самолет и полетели прямо домой, все втроем. Еще долго ждать, Стивен?

— Разве ты не счастлива? — спросил он. — Разве тебе так трудно со мной?

— Мне не по себе, — созналась она. — Я все думаю: так чудесно быть с тобой, видеть, как ты сближаешься с сыном, но где-то в глубине души я чувствую: это ненадолго, что-то должно случиться.

— Не нужно было говорить тебе об отце, — сказал он. — Ты волнуешься из-за этого. Не надо, Анжела. Ты должна доверять мне. Теперь я могу поторопить события. Еще неделя — это долго?

— Прости меня, — сказала она. — Конечно, нет. Но я должна поговорить с Дэвидом Уикхемом. Чтобы он поискал другого сотрудника. Зря ты не разрешаешь мне начать работать, пока все не утряслось.

— И не думай, — настаивал он. — О тебе и о сыне теперь забочусь я. Никакой работы. Отсюда ты поедешь домой, отправишь Чарли в школу, а потом присоединишься ко мне. Дел у тебя будет предостаточно, милая, не беспокойся. Можно мне подняться с тобой?

Он играл ее рукой, гладил пальцы, чувственно двигая на них кольца.

— Если ты обещаешь делать то же самое, — прошептала она и встала.

 

* * *

 

Лючия, жена Пьеро, играла с малышкой, когда зазвонил телефон. Ее муж валялся на диване, задрав ноги, и читал спортивную страницу.

— Подойди, дорогуша, — пробормотал он.

Она усадила малышку к себе на бедро и сняла трубку.

— Это тебя, — позвала она.

— Дьявольщина, — воскликнул он. — Кто это?

— Он не назвался. Говорит, что ему нужен ты.

— Ладно, ладно. Иду, — проворчал Пьеро. Он сбросил газету на пол, поднялся и взял у нее трубку. По пути он нагнулся и чмокнул малышку в щечку. Она загулькала. — Да, — сказал он в трубку. — Это Пьеро.

— Это Луиджи из “Лез Амбасадер”. Я пытался связаться с доном Стефано, но его нет в городе.

Пьеро насторожился. Он махнул рукой Лючии с малышкой, чтобы она вышла.

— Какой-то тип спрашивал о нем, — тихо говорил Луиджи. — Он сунул двадцатку гардеробщице, а она сказала мне.

— Что за тип? Какого хрена ему надо?

— Спрашивал, с кем он приходил туда обедать. В один определенный день. Я помню, что ваш брат действительно был там в тот вечер. Парень спрашивал, не было ли с ним женщины. Это топтун из агентства. Я решил, что дон Стефано должен об этом знать.

— Да, — медленно проговорил Пьеро. — Да, спасибо. А гардеробщица ему что-нибудь сказала? Она взяла двадцатку?

— Конечно, взяла. Она сказала, что видела вашего брата, но женщины с ним не было. Тогда тип идет к бармену Эдди и гнет ту же линию. Эдди берет у него двадцатку и номер телефона. Номер он дает мне. Я думаю, вам пригодится.

— Пригодится, — согласился Пьеро. Он записал номер и засунул бумажку в карман. — Спасибо, Луиджи. Мы перед тобой в долгу. Я скажу брату. — Он повесил трубку и некоторое время стоял, грызя кончик карандаша. Значит, частный сыщик спрашивает о Стивене и женщине. Это может быть делом рук только одного человека. Он достал бумажку и набрал номер.

— Сыскное бюро Тэйлора, — ответил утомленный женский голос.

Пьеро швырнул трубку на рычаг, пробормотав злое и яростное сицилийское ругательство. Женщина. Значит, Клара шпионит за Стивеном, ищет женщину. Нетрудно догадаться, что это за женщина. Стивен называл ее Анжелой. Пьеро думал уже на ходу, а когда он думал, то действовал, не теряя времени. Стивена в городе нет. Если за ним следят, а он с этой женщиной и сыном, то Кларе об этом доложат.

Он крикнул Лючии:

— Уложи-ка детей спать, ладно? И не путайся под ногами, а я не позову, дорогуша.

Она подошла к нему.

— Что случилось? Неприятности?

— Неприятности у Стивена, — сказал он. — Мне нужно этим заняться. Пошевеливай своей прелестной попкой, дорогуша.

Она состроила вызывающую гримаску и вильнула бедрами.

— Шевелю, — сказала она. — Только будь осторожней.

В течение часа все было сделано. Пьеро созвал своих доверенных громил и отдал им необходимые распоряжения. Еще полдюжины человек получили указания по телефону. Трое должны были заняться самим агентством, а остальные — топтуном, выполнявшим задание. Клары.

Когда они ушли, Пьеро громогласно позвал жену. Шлепнул ее по заду.

— Ну как, не остыла задница? — спросил он. — Дети спят?

Она улыбнулась. Он был крупным, сильным мужчиной, и секс всегда был для них прекрасным развлечением.

— Спят, — сказала она. — Хочешь лечь в постель?

— А на полу тебе что, плохо? — спросил он, поднял ее и притиснул к себе.

Гораздо позже, когда они ужинали, раздался первый звонок. Торопливо проглотив пищу. Пьеро подошел к телефону.

— Ладно, ладно, — говорил он, вытирая губы рукой. От любовных утех у него всегда разыгрывался аппетит. — Передай Джино, что он славно поработал. И ребятам тоже. Конечно... да.

Лючия ни о чем не спрашивала. Она налила ему кьянти, снова наполнила тарелку. Звонили еще и еще. Тип, который задавал вопросы в “Лез Амбасадер”, больше не будет проявлять излишнего любопытства. Он вывалился из окна шестого этажа. Прямо на тротуар. Персонал агентства как следует обработали, а саму контору разнесли в щепки топориками и молотками, так что она стала похожа на фабрику зубочисток. Записи свалили посреди комнаты и подожгли. Досье Стивена Фалькони привезут Пьеро сегодня же ночью.

— Хорошо поработали. Молодцы, молодцы, — снова сказал он; потом Лючия легла спать, а он остался ждать досье. Он быстро пролистал его. Он не выносил чтения; оно выводило его из терпения. Условия. Письменные донесения клиенту. Клиент. Он громко выругался. Клара Фалькони. Как он и подозревал, она вела слежку за мужем. Он сосредоточился. “Лез Амбасадер”. Никакой информации там раздобыть не удалось, но в течение недели объект был замечен в квартире на Восточной Семидесятой улице. Там проживает некая миссис Лоуренс с сыном. Объект замечен с ними в театре, в ресторанах, на пароходной прогулке вокруг Манхэттена. Пьеро весь взмок. Он взглянул на последнюю дату. Два дня назад. Донесения посылаются Кларе раз в неделю. Это было первое. Они как раз вовремя перехватили его.

Пьеро швырнул папку на пол. За Стивеном приставят другой хвост, где бы он ни находился. Но больше нет агентства, чтобы докладывать о результатах слежки. Любой профессионал поймет, что это значит. Он просто слиняет и будет считать, что ему повезло. Но Клара обратится к кому-нибудь другому. Один труп, взлом и несколько избитых не остановят ее.

— Он сдурел, — вслух пожаловался Пьеро на брата; жаль, что он не смеет пойти против его воли и нарушить неписаный закон “семьи”. Он так ненавидел Клару, что сам сшиб бы ее с дороги в кювет с превеликим удовольствием. Он представил себе, как автомобиль несколько раз переворачивается и загорается оранжевым пламенем... Но Стивен сказал “нет”, а он всю свою жизнь слушался брата.

Он не жаждал власти, не мечтал стать Доном после смерти отца. У него было то, чего он хотел. Ему совсем не улыбалось отвечать за все. Он предпочитал выполнять указания вышестоящих. С такими делами, как агентство, он справлялся достаточно легко. А управление на уровне Стивена было бы для него обузой. Возня со всякими сенаторами и прочая муть. Он выбросил это из головы. Пока еще жив отец, оплот всего клана Фалькони, нечего загадывать далеко вперед. Нужно думать о том, чтобы предупредить Стивена. Завтра утром. Первым делом позвонить ему. Как только увидит газеты. Ну и заголовочки я им подкинул, ухмыльнулся он про себя. Как когда-то в юности. Он ничуть не беспокоился. Никто не опознает его людей, никто не скажет ни слова. Не было случая, чтобы кто-то дал показания против “семей” и остался жив. Полиция тоже узнает почерк Фалькони, но ничего не докажет. Тем более что многие полицейские состоят на службе у “семьи” и не станут слишком вдаваться в дело.

Он запер досье в ящик и отправился к Лючии. По пути он взглянул на спящих сыновей и чуть-чуть приоткрыл дверь детской — посмотреть, в порядке ли крошка Катарина.

— Мы здорово съездили, — сказал Чарли матери. Словечки вроде “здорово” он перенял от отца; она заметила, что он стал говорить “о'кей”, как американец. — Он такой славный, правда, мам? И все оплатил — наверно, он ужасно богатый!

Он взглянул на нее, не зная, как спросить о том, что его больше всего интересовало после тех выходных дней.

— А какую работу он тебе предлагает? Такую же, как мистер Уикхем?

— Нет, дорогой. У него много интересов и много предприятий. Он хочет, чтобы я держала между ними связь, — как ты бы сказал, потрясная работа с кадрами. Буду много ездить. — Она решила время от времени наводить хотя бы один мост. — Может быть, мы будем жить во Франции. Не точно, но возможно.

Он нахмурился.

— Мам, а мне не придется уйти из школы? Мне бы так не хотелось.

— Что ты, конечно, нет — мне и в голову такое не приходило! Будешь приезжать на каникулы. Это еще не точно, Чарли, но вполне вероятно. Ты не возражаешь?

— Нет, — подумав, сказал он. — Если тебе это подходит, то нет. А дома мы совсем не будем жить? А как же дед?

— Будем жить и там и там, — заверила его Анжела. — Ты сможешь приглашать на лето друзей — он сказал, что мы будем жить на юге.

Сын тут же просиял.

— Ух ты, потрясно. Здорово! — Потом он спросил: — А он тебе нравится, мам? По-моему, он к тебе неравнодушен.

— Да, он мне очень нравится. Может быть, и я ему нравлюсь, не знаю.

— Мама, — торжествующе провозгласил Чарли, — ты краснеешь!

Она сделала вид, что сейчас отвесит ему подзатыльник, он увернулся и, насвистывая, отправился тратить карманные деньги в аптеку на углу в двух кварталах от дома. Он обожал туда ходить и завел там пару приятелей, которые считали его одежду и произношение верхом элегантности.

Анжела поспешила в спальню. Да, Чарли был прав, решила она, посмотрев в зеркало. Лицо у нее было пунцовое.

Она должна была встретиться со Стивеном в городе, чтобы перекусить. Он; как обычно, позвонил утром.

— Я хочу с тобой увидеться, — сказал он. — Только без Чарли. На Сорок третьей есть ресторанчик, называется “Садик”. Возьми такси, милая, и приезжай туда к половине первого. Я должен тебе что-то сказать. Нет, сейчас не скажу. Мне некогда. Значит, в половине первого в “Садике”, Сорок третья. Я люблю тебя, cara mia.

И он повесил трубку.

Становилось прохладнее. В Вашингтоне, где она была особенно счастлива, она купила дурацкую шляпку с ярким пером. Она решила надеть ее сегодня. У него для нее какой-то сюрприз. Наверное, подарок. Она больше не могла от всего отказываться. Она чувствовала себя возбужденной и немного виноватой. Проезжающее мимо такси остановилось на углу. Водитель записал адрес. Он был разговорчив и очень любил пассажиров-англичан, потому что они были слишком вежливы, чтобы оборвать его.

— Вы давно здесь, леди?

— Почти три недели, — ответила она.

— Вам нравится город?

— Очень. Я изумительно провела время.

— Прекрасное место. Если бы не преступность. Боже, вы читали утренние газеты? — Он не стал дожидаться, пока она ответит. — Целая страница. Какого-то парня из сыскного агентства вышвырнули с шестого этажа, а агентство разнесли в щепки. Трое в больнице, полдома сгорело!

— Какой ужас, — без интереса сказала Анжела. — Кто же это натворил?

— Мафия, — ответил он, скорчив гримасу в водительское зеркальце. — Трое ворвались в эту контору, а никто даже не может дать их описание! Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Боже, — снова сказал он, — до этих типов не доберешься. Мафия, как пить дать. Это агентство, наверное, что-то разнюхало. Так они его взяли и убрали! Мне просто стыдно, вот что я вам скажу, леди. Стыдно от того, что вы и Другие можете подумать про город, где такое случается. А сказать вам, что делают фараоны? Я вам скажу. Ничего они не делают! А почему — да потому что половина из них куплена, вот почему.

Анжела не слушала его. Мафия. Человека выбросили из окна, убили; других избили, запугали так, что они боятся описать подлецов, которые это сделали; сожгли половину здания. “Я принимаю стратегические решения... У меня нет пистолета...” Она поверила в это, убедила себя, что он даже отдаленно не связан с насилием, не запятнан убийствами. Его обещание... В него она верила еще тверже, потому что без него ей останется только одно — сделать то, что она уже сделала раньше. Нет, нет, он оставит все это. Он порвет со своим прошлым, с семьей. Мы уедем, и никто из них нас не тронет.

— Леди, — водитель остановил машину и потянулся, чтобы открыть ей дверцу, — приехали. “Садик”. С вас два пятьдесят.

Анжела, не глядя, сунула ему деньги. Она оставила его с пятидолларовой бумажкой в руках и поспешила в ресторан, под маленький зеленый навес. Стивен сидел за столиком лицом к двери. Он взял ее пальто и усадил рядом с собой на банкетку. Вид у него был усталый и настороженный.

— Что за шляпка? — спросил он. — Я ее раньше не видел.

— Я ее купила в выходные, — ответила она. — Стивен, что случилось? Что-то не так?

Он махнул рукой, и к ним подскочила официантка. “Два мартини”, — коротко сказал он и повернулся к Анжеле.

— Все так, дорогая. Мне нравится шляпка. Она идет тебе. Как Чарли?

— Прекрасно. Пошел перекусить в аптеку. Нет, что-то случилось. Скажи мне пожалуйста.

— Вы должны уехать, — тихо проговорил он. — Я купил вам билеты на вечерний рейс.

Она сидела, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Сегодня вечером? Но почему? Ты говорил — через неделю.

— Кое-что изменилось, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы с сыном улетели сегодня. Я все устроил. Билеты у меня с собой.

— Могу я знать почему? — возмутилась она. — Это меня не устраивает. Я хотела начать работать и ждать тебя. Ты сказал — нет. Теперь все вдруг изменилось. Ты должен сказать мне, в чем дело.

Им принесли меню. Официантка завела дежурную речь о фирменных блюдах.

— Не сейчас, — перебил ее Стивен. — Потом.

Она с обиженным видом отошла.

— Я никуда не поеду, пока ты не скажешь почему, — заявила Анжела.

— За мной следят, — ответил он. — Моя жена наняла сыщика. Он засек меня. Вам с Чарли опасно здесь оставаться.

— Она знает о нас? — спросила Анжела.

— Пока нет. Но узнает. Теперь ты все поняла, милая. Вы должны уехать вечером.

— Можно мне еще мартини? — к удивлению Стивена, сказала она, едва допив свой бокал. — А что будет со мной и с Чарли, если она узнает? Ты же говорил, что никакой опасности нет. Что все можно уладить за деньги. Ты сказал мне неправду?

— Не надо так говорить, — сказал он. — Я думал, будет так, как я обещал. Я не знал, что она что-то подозревает. Один человек, которого обо мне расспрашивали, рассказал об этом моему брату. Он меня предупредил сегодня утром.

Официантка принесла заказ. О меню речь больше не заходила.

— Они все еще следят за тобой? — спросила Анжела. Мартини был такой холодный, что обжигал горло.

— Нет, — сказал Стивен. — Брат позаботился об этом. Но она наймет других. Поверь мне, Анжелина. Я бы не стал отсылать вас с мальчиком, не будь это совершенно необходимо. И не смотри на меня так. Мне до смерти не хочется вас отпускать.

— Агентство, — с трудом произнесла она. — То, что сгорело, где убили человека, — водитель такси сказал, что это мафия. Стивен, если ты мне сейчас солжешь, я это сразу пойму. Я тогда уйду отсюда, и мы больше никогда не увидимся. Это связано с тобой?

Прежде чем ответить, Стивен долго молчал. Он не притворялся; он размышлял и наконец принял решение.

— Не буду тебе лгать, — сказал он наконец. — Если я солгу сейчас, то придется лгать еще и еще. Ты перестанешь мне доверять; я и сам перестану доверять себе. Если ты оставишь меня из-за того, что я скажу правду, — что ж, значит, иначе не может быть. Это было то самое агентство, в которое обращалась моя жена. Я же говорю тебе, моего брата предупредили. Он не посоветовался со мной, потому что не знал, где я. Я бы запретил ему делать это. Мне уже приходилось его останавливать. Я бы нашел другой способ. Но он не мог рисковать. Он сделал то, что счел необходимым, чтобы спасти тебя и Чарли. Теперь у меня есть время отослать тебя, прежде чем Клара обратится к своему отцу. А она бы сделала это не сегодня-завтра. Пьеро знает, как действуют в таких случаях. Клара получает о тебе нужные сведения, потом звонит по телефону — и все. Поэтому он и распорядился так. Вот билеты, Анжела. Я не смогу отвезти вас в аэропорт. Сейчас ты уйдешь, и я больше не смогу тебя увидеть, потому что за мной могут снова следить. Я даже не смогу попрощаться с сыном. Дай мне руку, Анжела, — сказал он. — Не отворачивайся от меня.

Их руки встретились и крепко сжали друг друга. У него в глазах были слезы.

— Ты хотела знать правду, — сказал он. — Ты говорила, что должно что-то случиться. И почти сразу же это случилось. Я приеду в Англию. Ты будешь ждать меня?

Анжела протянула руку и сняла шляпку. Яркое перо задело Стивена.

— Я ее купила, потому что была счастлива, — сказала она. — Мне так понравилось дурацкое перо. Я, наверное, не буду есть, ладно?

Он кивнул.

— Попросить счет?

— Я думала... — продолжала она. — Пока ты мне рассказывал, я все думала. Когда я спросила, я уже знала ответ. Я всегда понимала, что такое любить тебя. Так почему же я так потрясена, Стивен? Почему я не примирилась с этим раньше?

— Потому что ты не могла, — ответил он. — Ты же как-то сказала мне. Ты не могла из-за мальчика.

— Я не могла с этим примириться и из-за себя тоже. — Она смотрела прямо перед собой, как будто видела впереди будущее. — Я могу снова убежать от тебя. И знаю, что сейчас ты не будешь меня останавливать. Мы слишком близки для этого. Я могу вернуться к своей работе, к моей прежней жизни, а Чарли сказать, что с новой работой ничего не вышло. Он будет разочарован; сегодня утром он сказал: “По-моему, он неравнодушен к тебе, мама”. Он дразнил меня, смеялся. Он тебя забудет. Он еще не привык любить тебя. Зато я привыкла. Я люблю тебя, Стивен, и, если ты тоже меня любишь, ты возьмешь себе билет и полетишь с нами. Если полетишь, у нас не все потеряно. Если останешься, мы больше не увидимся. В следующий раз уже не твой брат устроит что-нибудь подобное, а ты. Теперь попроси счет, а я пойду ловить такси. Дай мне билеты.

Он встал и протянул ей конверт.

— А это тебе, — сказал он. Это была коробочка от Тиффани. Анжела открыла ее. На белой бархатной подушечке сверкал изумруд. Она закрыла коробочку и вложила в руку Стивена.

— Отдашь мне сегодня вечером, — сказала она. — В самолете.

Она не попрощалась и не оглянулась. Он остался стоять.

 

 

Глава 4

— Он не хочет тебя видеть, — повторила мать Стивена. — Он не спит, не ест, у него сердце разрывается, Стефано, ты же знаешь, какой он гордый!

— Я знаю, мама, — сказал Стивен. — Но сейчас у меня нет времени.

Он мягко отстранил ее и направился в комнату отца. Она смотрела на него с сомнением, шепча беззвучную молитву. Ее любимец, ее прекрасная сын, которым все так гордились. Стивен не постучал; он открыл дверь и вошел. Отец сидел в кресле. Он поднял голову и вскочил. Стивен заметил, какой у него усталый вид.

— Входишь без стука? — сказал Лука. — Где твое уважение?

— Папа, — сказал Стивен, — я взрослый мужчина, не мальчик. Я тебя уважаю, и ты знаешь это. Но я люблю своего отца и не могу уехать, не попрощавшись. Мама пыталась остановить меня, так что она не виновата.

— Ты не передумал? — требовательно спросил отец. — Значит, отворачиваешься от собственных родных?

— Не от родных, — возразил Стивен. — Не от тебя, не от мамы, не от Пьеро. А от того, что сделал Пьеро вчера ночью. Он тебе рассказал?

— Рассказал. Он поступил правильно.

— Он сделал это ради меня, — продолжал Стивен. — Но такое много раз делалось ради бизнеса. Поэтому я уезжаю.

В жизни, к которой я стремлюсь, нет места таким делам. Я отворачиваюсь от этого, не от вас. Неужели ты не можешь понять? Хотя бы попытаться?

— Нет! — взорвался Лука Фалькони. — Нет, я не понимаю! Я даю тебе образование, посылаю учиться в колледж, хочу, чтобы ты стал чем-то большим, чем простой головорез, и вот награда! У тебя вдруг появляется каприз. — Он стукнул кулаком по столу. — Я должен был одинаково обращаться с тобой и с Пьеро, — сказал он. — А не так, будто между вами есть разница. Я ошибся. Пьеро хороший мальчик. Теперь я благодарю Бога за Пьеро.

— Я внес свой вклад, — напомнил ему Стивен; теперь он тоже разозлился. — Я нес службу не хуже Пьеро. Я помог превратить рэкет в бизнес, приносящий миллионы, о чем ты и не мечтал. Так что меня не за что упрекать, папа. Я больше ничего не должен ни тебе, ни семье. Но обещаю тебе: если я вам понадоблюсь, если случится беда, я вернусь. Клянусь тебе. Я уезжаю сегодня. Перед отъездом я повидаюсь с Кларой. Я сделаю, чтобы с Фабрицци не было трудностей.

Он подошел к отцу. Он был на голову выше его. Какой-то миг Лука гневно смотрел на сына, который осмелился бросить ему вызов и подойти к нему так близко. Но Стивен не обратил внимания на его взгляд. В следующую минуту Лука был заключен в объятия, вырваться из которых у него не хватало силы. Он услышал голос Стивена: “До свиданья, папа. Помни: если я буду нужен...” Потом он поднял руки и на миг обнял сына. Он не сказал ни слова. Он не ручался за себя. Стивен понял это и вышел.

Он позвонил Пьеро. Автомобиль отвез его в верхнюю часть города, к принадлежавшему им административному зданию, где располагались несколько фирм, контролирующих различные предприятия. Его кабинет был на последнем этаже, большой и роскошно обставленный, что соответствовало его положению. Он поднялся на лифте, специальным ключом открыл свой личный кабинет. Секретарша, как обычно, сидела за столом перед дверью.

Она улыбнулась и сказала:

— Доброе утро, мистер Фалькони.

Насколько она была осведомлена, это был совершенно законный бизнес, торговая корпорация, которая платила большие жалованья и премии. Стивен принялся просматривать содержимое ящиков стола. Пачка личных бумаг, список акций, правительственных облигаций, процентов от вложений. Состояние в два с лишним миллиона долларов. Некоторые бумаги можно ликвидировать быстро, для других нужно время. Он позвонил своим маклерам, дал им краткие указания и повесил трубку прежде, чем ему успели возразить. Остальным займется Пьеро. Он доверял брату, знал, что он все сделает лучшим образом и сохранит подробности в тайне. Он разорвал и выбросил некоторые личные документы, включая завещание, и позвонил брату, что уже едет.

— Ты чокнутый, — повторял Пьеро. — Сейчас не время продавать. Ты теряешь кучу денег, ей-богу! Что скажет папа? И какого хрена тебе надо ехать сегодня? Я убрал агентство. Клара ничего не знает ни о тебе, ни о мальчике с матерью. Ну да, конечно. Конечно, она найдет себе новую ищейку, но что она может сделать, если они уедут?

— Ничего, — сказал Стивен. — Я уезжаю не из-за Клары. Я уезжаю сейчас, Пьеро, потому что моя жизнь вот-вот поломается снова. Пожелай мне удачи, хорошо?

— Ох ты Боже мой, — отозвался Пьеро. — Я желаю тебе удачи. Ты же знаешь. Если тебе так надо — я не против. И не волнуйся о бумагах. Я посоветуюсь с кем следует и выжму из них все, что можно.

— Я скажу тебе, куда послать деньги, — сказал Стивен. — Пока я еще не знаю, где буду жить. Я улажу отношения с Кларой — я обещал папе, что облегчу ему это дело. А ты уж смотри, не плошай, Пьеро. Что касается меня, для тебя и для всей семьи я трус и дерьмо. Ты это понимаешь?

— Вроде бы. — Голос брата звучал неуверенно. — Не так-то это просто. Но, черт побери, ты прав. Нам не нужна война.

— Война не нужна, — согласился Стивен. — Но если я буду нужен тебе или папе, дайте мне знать. Я вернусь. Попрощайся за меня с Лючией. И поцелуй ребятишек.

Пьеро стиснул его в объятиях, борясь с нахлынувшими чувствами. Лучше всего он бы выразил их, проклиная судьбу, которая их разлучила. Ему было так плохо, что хотелось пойти и поколотить кого-нибудь.

Война не нужна. Войны с Фабрицци не будет. Так говорят и отец и брат. Он и сам так говорит. Но теперь он бы не отказался повоевать. Закуривая, он чиркнул спичкой с такой силой, что она сломалась. Он подобрал горящий обломок, даже не ощутив боли, когда огонек лизнул его пальцы. Мир необязательно должен длиться вечно.

 

* * *

 

— Это из-за новой работы?

— Да, сынок, — сказала Анжела. — Но мы пробыли здесь гораздо дольше, чем собирались, правда?

— Правда, мам.

Он вел себя очень мило: хотя его и озадачила такая резкая перемена планов, он не ворчал. Он помог Анжеле сложить чемоданы, вместе они прибрали маленькую квартирку. Он вытащил вещи в коридор и с грустью огляделся вокруг.

— Никогда не забуду этого места, — сказал он. — Самые лучшие каникулы в жизни. А он придет нас провожать?

— Кто? — спросила Анжела, прекрасно зная, о ком речь.

— Твой дружок, — поддразнил Чарли. — Извини, мам, шутка.

Она не ответила. Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь со словами:

— Посмотрю, не забыла ли чего. Я всегда так делаю.

Кровать, где они предавались любви, обсуждали свои планы новой жизни — маленький островок интимности. Закрыв глаза, она видела его рядом с собой, чувствовала его близость, слышала его голос, говорящий ей о любви. Я потребовала невозможного. Он не придет. Я знаю, что не придет. Она вышла из спальни и закрыла за собой дверь так плотно, как будто оставляла там что-то осязаемое. Воспоминания, их страсть друг к другу, глупые фантазии... Будто это может продолжаться в повседневной жизни. Он не придет, твердил внутренний голос. И ты это знаешь.

— Чарли, милый, нам скоро выходить. А то в это время по улицам не проедешь. Вызови-ка такси.

— Да, мама. Сейчас.

Она увидела его сияющее лицо и заставила себя улыбнуться, думая: что бы ни случилось, ты-то ничего не узнаешь. Ты не узнаешь, чего мы оба с тобой лишились.

В аэропорт ехали долго, медленно, продираясь через заторы, а повсюду зажигались огни, и Нью-Йорк представал в своем вечернем обличье. Таксист молчал. Он был неразговорчив; в отличие от того, который участвовал в крушении ее счастья. Она сидела, глядя в окно, и ничего не видела, кроме сплошного расплывчатого пятна.

 

* * *

 

— Мария, где миссис Фалькони?

Горничная пожала плечами.

— Не знаю. Пошла есть. Не сказала, когда придет.

Мария была вдовой. Ее муж был один из скромных “воинов” дона Луки, погибших во время битвы с Муссо. В награду она получила бесплатное жилье и хорошо оплачиваемую работу у старшего сына Дона. Это прочно удерживало ее в “семье”. “Семья” всегда заботилась о своих.

Стивен вошел в большую гостиную. Пять лет назад Клара отыскала какого-то шарлатана декоратора, и комната была вся размалевана в клетку и в полоску и уставлена столиками с безделушками; Мария едва с ума не сходила, пытаясь вытереть с них пыль. В такой комнате нельзя было поваляться, задрав ноги и стряхивая пепел на специально сотканный коврик. В ней не было домашнего уюта.

Он налил себе виски и подумал: где это ее носит? Долго же она ест. После обеда следовали бесчисленные походы по магазинам. Его часы показывали пять. Анжела улетает в восемь из аэропорта Кеннеди. Ему нужно собрать сумку с самым необходимым, добраться туда и зарегистрироваться. Билет ему зарезервирован.

Он уселся и стал ждать, сдерживая нетерпение. Скоро она придет. Она думает, что он проводит уик-энд во Флориде. Это было единственное, что он сказал ей, поспешно покидая квартиру.

Он устроил все надежно и быстро, используя свои организаторские навыки. Он принял решение и теперь действует в соответствии с ним. Принять решение было труднее всего.

Оставить семью, успев только предупредить их; за несколько часов свернуть всю свою жизнь и отправиться в незнакомый мир. Чужой мир, где не будет ни защиты, ни поддержки со стороны таких, как он. Он не был трусом. Он встречался со смертью на войне; смерть была и частью жизни Фалькони. Он рисковал жизнью с самого рождения. Это его не пугало. Но после того как Анжела ушла от него за завтраком, ему понадобилось немалое мужество. Мужество бросить все и начать новую жизнь с ней и с сыном. Он не торопился принять решение. Он остался в ресторанчике, заказал еду, к которой не притронулся, и стал думать о будущем. Он вспоминал выражение ее лица, отчаяние и растерянность, когда она сказала: “Я всегда знала, что такое любить тебя. Почему же я так потрясена?” Он называл это работой. Эта “работа” охватывала широкие сферы. Благодаря ей даже убийство и грабеж выглядели солидно. Он пролистывал бухгалтерские книги и складывал миллионы. Он сидел на собраниях, где обсуждалась стратегия. Пистолета у него не было. Не было с самого возвращения с войны. Ему не нужен был пистолет. Вокруг было достаточно вооруженных людей, людей, которые охраняли ресторан снаружи. Убийствами ведали они. Люди Пьеро примчались по личному вызову с дубинками и молотками. Они выбросили человека с шестого этажа, чтобы он упал на тротуар и разбился, как яйцо.

Но это было сделано, чтобы защитить Стивена. Чтобы защитить Анжелу и сына. Пьеро сделал бы это и ради бизнеса. И отец сделал бы, и не раз делал так в прошлом. Анжела это знала. Хоть она и не имела представления об их образе жизни, она угадала главное. “В следующий раз это будет не твой брат... а ты”.

И вдруг ему все стало ясно. Нелегко, но ясно, никаких сомнений не осталось. Кто знает, говорил себе Стивен, может быть, не поставь ему Анжела ультиматум, он бы нашел какой-нибудь компромисс... сохранил бы ниточку, связывающую его с прежним. Если же он уедет вечером, все нити будут оборваны. Останется только его клятва, и, если его позовут, ничто не заставит его нарушить ее. “Если я буду вам нужен, я вернусь”. К отцу, к брату.

Это позволило ему сохранить честь. Официантка, которой не терпелось убрать со столика и избавиться от него, увидела на его лице легкую улыбку. Как же все-таки сильна сицилийская кровь — кровь, текущая в его сыне, с его темными волосами и глазами Фалькони. Когда-нибудь он повезет Чарли на Сицилию. Эта мысль окончательно определила его выбор. Он расплатился, скользнул в свою машину и велел шоферу ехать к отцу.

 

* * *

 

Задумавшись, он не услышал, как Клара открыла дверь. Он поднял голову и внезапно увидел, что она стоит в комнате, держа в руке коробку, перевязанную лентой.

— Приехал, — сказала она, бросила коробку на диван и скинула норковое манто. — Ну, как Флорида?

— Жарко и липко, — сказал Стивен. — Пора бы уже знать. Она села напротив него, положив ногу на ногу. Он чувствовал идущее от нее напряжение. Ну конечно, сыскное агентство.

Она молчит, но она все знает.

— Не рановато ли?

— Для чего рановато?

— Чтобы начать пить?

Он жестко посмотрел на нее поверх бокала и осушил его.

— Мне это нужно, — сказал он. — И тебе сейчас понадобится.

Она реагировала инстинктивно, как до того жена Пьеро, Лючия. Она выпрямилась и спросила:

— Какие-то неприятности? Что случилось?

— Неприятности у меня, — заметил он. Он увидел, как на ее лице мелькнуло удовлетворение и тут же исчезло. — Что ты скажешь, Клара, если я тебе скажу, что ухожу?

— Уходишь? То есть уходишь от меня? Бросаешь меня? — Она вскочила на ноги.

— Ухожу от тебя, ухожу от “семьи”. — Его голос звучал спокойно. — Я выхожу из игры. И меня уже вывели из нее. Финито Бенито.

— Ты сошел с ума, — сказала она. — Я тебе не верю. Ты не можешь уйти от “семьи”, не можешь бросить меня! Да ты пьян! — Она в гневе отвернулась. — Я должна была сразу понять. Пойди протрезвись. Марио и Нина придут к обеду. Прими душ, сделай что-нибудь!

— Подожди, — сказал он и поднялся. Она сразу поняла, что обвиняла его напрасно. — Я был у отца. Сказал ему то, что сказал тебе. Я хочу уйти. Так я и сказал. Он тоже мне не поверил. Ни на миг, Клара. Он тоже решил, что я сошел с ума.

Она будто вросла в пол, слушая его. Лицо было таким же белым, как блузка с бантом у горла.

— Но я не сошел с ума. Я не хочу больше заниматься этими делами. Не хочу жить с тобой. Не хочу ничего из того, что я делал после войны.

Она перебила его, крикнув в ярости:

— Война кончилась в сорок пятом году! О чем ты говоришь?

— И ты, и мой отец, — продолжал Стивен, — говорите одни и те же слова. Знаешь, Клара, он проклял меня.

— Немудрено, — сказала она. — Любой отец сделал бы то же самое, если бы сын сказал ему такое! — Она сделала отчаянную попытку успокоиться. — Сядь, Стивен. Я налью тебе виски. Ты не пьян. Зря я так сказала.

— Выпей сама, — возразил он. — Мне нужно собираться.

Осознав, что он говорит серьезно, она неистово кинулась к нему, мешая ему пройти.

— Собираться? Ты никуда не пойдешь. Ты не смеешь так просто удрать от меня, от всех нас! Почему? Почему, Стивен? — Она схватила его за руку, длинные ногти впились в рукав, норовя добраться до кожи.

Он вырвался.

— Потому что я ненавижу себя, — сказал он. — Ненавижу то, что я есть, Клара. Так я и сказал отцу. Я хочу, чтобы у меня были чистые руки. Хочу начать новую жизнь. Тогда-то он и проклял меня. Он позвал мать, брата Пьеро и проклял меня в их присутствии. Они не заступились за меня; они стояли рядом и соглашались с ним.

— Я тоже прокляну тебя! — крикнула она.

Он оттолкнул ее. Она пошла за ним в спальню. Он бросал в сумку вещи. Ничего не видя сквозь слезы, она подошла, вцепилась в него, и, несмотря на все, что принесли ей эти годы, в ней в последний раз всколыхнулась любовь к нему.

— Возьми меня с собой, — взмолилась она. — Мне все равно. Пусть меня тоже вышвырнут. Я пойду с тобой, Стивен. — Она с плачем цеплялась за него. От горя она рванула на себе блузку, и шелк затрещал у нее на груди. — Если бы у меня был ребенок, этого бы не случилось, — простонала она. — Мы были бы счастливы. О Святая Мадонна, за что ты так поступила со мной? — Она раскачивалась из стороны в сторону, и он на минуту присел рядом с ней и попытался ее успокоить. В его сердце была пустота, но в тот миг он почувствовал к ней жалость.

— Никакой ребенок ничего бы не изменил, — сказал он. — Дело во мне, Клара. И это было всегда. С самой войны. Она сделала меня другим. Она изменила многих людей. Я должен уйти и начать сначала.

Он отошел и закрыл сумку; замок щелкнул. Он посмотрел на нее; от слез изящный макияж расплылся.

— Они тебя не отпустят, — сказала она. — Твой отец и мой отец. Ты знаешь, что это значит, когда они кого-то проклинают и вышвыривают? Знаешь, что это значит на старой родине? И здесь то же самое.

— Я рискну, — тихо сказал Стивен. — Если они придут, то пусть приходят. Возвращайся домой к матери, Клара. Она о тебе позаботится сегодня. Мой отец, наверное, уже говорил с твоим отцом.

Он вышел, закрыл за собой дверь спальни и быстро покинул дом. Шофера и телохранителя он отпустил. Они думают, что он проведет вечер в семье. Стивен пошел вниз по улице, чтобы поймать такси.

 

* * *

 

— Он оставил всю свою одежду, — сказала Клара. Она уже не плакала.

Альдо Фабрицци обнял ее за плечи.

— Ну вот видишь, он просто разозлился из-за ссоры с этим старым хрычом Лукой. Он вернется, вот увидишь.

— Нет. — Она покачала головой, как бы отмахиваясь от утешения. — Он говорил всерьез, папа. Он ушел. Говорю тебе, он ушел насовсем. Оставил семью, оставил меня.

Мать попыталась прийти на помощь.

— Раз не взял вещей, значит, вернется утром. Может быть, через день-два. У мужчин иногда бывают фантазии. Все пройдет.

Клара пропустила ее слова мимо ушей. Конечно, мать желает ей добра, но она глупа. В этот миг Кларе не нужна ее глупая доброта. Ей нужна отцовская проницательность.

— Почему Лука не позвонил тебе? Он проклял своего сына и вышвырнул его вон. Он должен сказать тебе; он должен всем рассказать об этом.

— Он не звонил, — сказал отец. — Это добрый знак. А теперь, Клара, душа моя, успокойся, а? Пойди умойся, и мы поедим. Останешься у нас ночевать. Мама права: у мужчин бывают фантазии, иногда они ведут себя как ненормальные, но потом приходят в себя. Луиза, как насчет обеда?

Его жена поспешила на кухню. Она готовила сама, потому что Альдо любил ее стряпню и отказывался заводить кухарку. И должна же, черт возьми, жена чем-то заниматься, с горечью думал он, когда нет ни детей, ни внуков, которые бы заполняли ее время. Он с нежностью смотрел на дочь. Он не мог видеть ее такой несчастной. Он не выносил ее слез, даже когда она была маленькой. А теперь, когда она взрослая женщина, это еще ужаснее. Как же он ненавидел этого мерзавца — он не принес Кларе счастья, не дал ей детей — ни капли радости за последние несколько лет. Но она любила его. Это одно останавливало Альдо. Если она говорит правду и он поссорился с отцом и ушел, тогда ему будет вынесен общий приговор. Клара будет свободна и подыщет себе мужчину получше. Он отправился на кухню поговорить об этом с женой.

— Моя дочь приходит домой и говорит, что ее бросили, и что я делаю? Ничего! Какой же я после этого отец, а? Я жду, пока эта жопа Фалькони сообщит мне новость, что его распроклятый сынок скурвился, а она сидит и плачет... — Он злобно огляделся вокруг, как будто Стивен или его отец были где-то поблизости.

— Ты думаешь, это правда, Альдо? — спросила его жена. — Думаешь, он действительно бросил ее?

— Не знаю, — пробурчал он. — Я говорю это, потому что она так думает, а не потому что сам в это верю, Боже сохрани. Позвоню-ка я Луке. Скажу ему, что у нас сидит Клара и что я хочу знать, что за лапшу нам вешают на уши! — Он двинулся к телефонному аппарату, стоящему на кухне, где Клара не могла слышать его.

Трубку взял Пьеро. Он не ждал, пока Альдо взорвется, и сказал, опередив его:

— У нас в семье беда. Беда и для вашей семьи тоже. Мой брат... — Тут он сумел сделать впечатляющую паузу, что вышло очень правдоподобно благодаря его собственным чувствам. — Мой брат разбил сердце нашего отца. Нет, отец не может говорить с вами. Он слишком расстроен. Он ни с кем не может говорить. Клара у вас? Да, конечно. Отец хочет, чтобы был семейный совет. Завтра. Он спрашивает, можете ли вы приехать. Хорошо... Да... верьте мне, я бы ему яйца пообрывал за такое... Завтра, рано утром. — Пьеро заставил себя добавить: — Передайте привет Кларе от Лючии и детей, — и повесил трубку.

Альдо Фабрицци тоже отсоединился. Жена вопросительно смотрела на него.

— Это правда, — сказал он. — Он и им подложил свинью. Кларе мы пока ничего не скажем. Пусть поест и ложится спать. Я увижусь с ними завтра, и я знаю, что делать. Я им повставляю фитили. Никакая сволочь не смеет позорить дочь Фабрицци!

Он умолк и вышел, хлопнув дверью. Прежде чем вернуться к Кларе, он постарался согнать с лица выражение бешенства.

— Сейчас поедим, — успокаивающе проговорил он, — а пока давай выпьем вина, хорошо? И улыбнись-ка папе. — Он погладил ее по руке. Рука была холодной.

— Я попробую, — сказала она. — Может быть, ты прав. Может, он просто взбесился, а когда остынет, вернется.

— Может быть, — согласился отец. — Выпей-ка, чтобы щечки стали румянее. И не беспокойся. Предоставь все мне.

 

* * *

 

Объявили посадку на самолет. Анжела встала и пошла вместе с Чарли. Она до самой последней минуты осматривала зал для пассажиров, не спускала глаз с двери. Когда объявили их рейс, ее последняя надежда рухнула. Они прошли к самолету, сели на свои места, устроили ручную кладь.

Чарли увидел, что мать побледнела, и сказал:

— Не волнуйся, мам. Ты же не боишься лететь? — Она ничуть не боялась. Напротив, когда они летели сюда, была возбуждена не меньше Чарли. Он порылся в кармане. — На, съешь шоколадку. Я специально купил. Они ужасно вкусные. И кстати...

— Да, — сказала она, силясь улыбнуться.

— Каникулы были потрясные, — сказал он. — Спасибо тебе за все.

— Я очень рада, милый, — сказала Анжела. Шоколадка в обертке была мягкой и липкой. — Я потом съем, — сказала она ему.

Она открыла книгу, которую купила в дорогу, и попыталась сосредоточиться. С таким же успехом она могла бы глядеть в книжку, написанную по-китайски. Слезы щипали ей глаза, застилали буквы. Только бы сын не заметил. Она вспомнила другую поездку много лет назад, когда она плыла на госпитальном корабле с нерожденным ребенком и болью разлуки в сердце. В этот раз боль была не меньше. Она почувствовала, что сын тянет ее за рукав.

— Мам! Мам, смотри! Вон мистер Фалькони! Ух ты, он в нашем самолете!

Поведение матери ошеломило его. Уронив книгу на пол, она встала, повернулась и увидела Стивена, который шел к ней по проходу. Она протиснулась мимо Чарли, не дожидаясь, чтобы он пропустил ее. А мистер Фалькони встал в проходе, загородив его так, что другие опоздавшие не могли пройти, и, протягивая обе руки, сказал ей:

— Я боялся, что опоздаю.

А она улыбалась и задыхалась, и вид у нее был такой, будто случилось что-то невероятное. Как будто она выиграла футбольный матч или получила наследство.

— Я думала... я тоже думала, что ты опоздаешь.

Потом стюардесса увела его вперед. Чарли поднял книжку — мать впопыхах наступила на нее, высокий каблук царапнул болезненного вида героиню, изображенную на обложке.

— Я не хочу читать, милый, — сказала она.

Вся раскрасневшись, она засмеялась, и он спросил:

— Мам, а ты знала, что он полетит этим же самолетом?

— Нет, не знала. Но молилась, чтобы он полетел! — Она взяла его за руку и крепко сжала. — Потом я тебе все расскажу. Обещаю.

Зажглась надпись, призывающая пассажиров пристегнуть ремни. Моторы заработали, наполняя салон ревом, и самолет двинулся по взлетной полосе.

Через несколько минут под ними уже сверкала и переливалась панорама Нью-Йорка. Чарли нагнулся вперед и стал смотреть в окно.

Когда начался крутой подъем, он откинулся на спинку сиденья и сказал Анжеле:

— А ты в него тоже влюблена, правда, мам?

— Да, милый, правда. Ты не против?

— Это здорово, — сказал он и широко улыбнулся ей. — Он мне ужасно нравится. Если не будешь есть шоколадку, можно, я ее съем?

 

* * *

 

Пьеро отошел от окна, и кружевная занавеска легла на место.

— Они явились, — сказал он отцу.

— Сколько их?

— Альдо, а с ним этот еврейчик-адвокат. И еще двое не считая шофера.

— Впусти их, — сказал Лука Фалькони. Он уселся в свое любимое кресло. Сад — неподходящее место для этой встречи. Он ведь скорбит о потерянном сыне. Для этого мрачная гостиная подойдет больше. На столе стояла бутылка кьянти. И большой серебряный ящик сигар. Лука выглядел как человек, перенесший тяжелый удар. Как человек в глубоком горе. И это было правдой. Кроме того, он должен выглядеть так, как будто ненавидит сына, которого изгнал из семьи и даже имя его запретил произносить. Альдо Фабрицци не так-то легко одурачить. Он привел адвоката, чтобы оговорить условия для Клары. Лука тяжело поднялся — казалось, будто он внезапно состарился, — и протянул руку Фабрицци.

— Вы знаете Джо Хаймана? Я привел его, чтобы поговорить о моей дочери. — Глаза Фабрицци были похожи на щели для стрел в каменной стене.

— Заходите, выпейте вина. Пьеро, налей-ка нам. Мистер Хайман, выпьете стаканчик?

— Благодарю вас, я не пью спиртного в такое время дня.

— Это не спиртное, — резко сказал Лука. — Это вино. — Он отвернулся. Он терпеть не мог евреев. Кроме того, он терпеть не мог ирландцев и поляков. Взглянув на Альдо Фабрицци, он сказал: — Мы в беде, мой друг. — Он говорил на диалекте. Интересно, подумал он, понимает ли Хайман. Раз он работает на Фабрицци, вероятно, он знает итальянский. Но диалект едва ли.

— Вы в беде, и моя дочь тоже, — подхватил Фабрицци. — Он что, душевнобольной?

— Не знаю, — сказал Лука. — Хорошо бы. Для такой беды есть врачи, больницы.

— Почему же тогда? — Вопросы сыпались градом. — Почему он бросил Клару и изменил “семье”? Изменил вам и мне, обоим.

Ответил ему Пьеро. Они репетировали эту сцену, и теперь была его очередь.

— Потому что он — трусливое дерьмо! Потому что после того, как кто-то стрелял в него в прошлом году, он наложил в штаны.

Он умолк, увидев, что отец поднял руку.

— Ты говори, когда я тебя попрошу, Пьеро. Он все еще твой брат.

— Он мне не брат, — настаивал Пьеро. — И он тебе не сын!

Он залпом выпил стакан вина и злобно уставился на Фабрицци и еврея-адвоката. Он был известен своей агрессивностью; все знали, что он и сейчас может полезть, по своему обыкновению, в драку. Он видел, что ему все верят. Он хорошо сыграл роль.

— Может быть. Пьеро прав, — сказал Лука. — Он говорил о врагах. Он сказал мне здесь же, в этой комнате: "Хватит с меня дел. Я хочу завязать. Хватит с меня “семьи”. Я кое о чем напомнил ему. О его долге передо мной, перед нашими традициями. Перед Кларой. “Что за жизнь ты ей устроишь?” — спросил я, а он стоит тут и заявляет: “Я ухожу один”. Я приказывал ему, Альдо, я просил, я умолял. Никогда не думал, что доживу до такого неуважения со стороны собственного сына. Я дал ему все. Вы знаете, как я любил его. Это был мой старший мальчик. Я сделал для него все. А он плюет мне в лицо и говорит, что это ему не нужно. Ему не нужно то, что я сделал для него.

Альдо молчал. Затем, поерзав в кресле, он просто сказал:

— Я понимаю вас, мой друг. Но у вас остался хороший мальчик. У меня есть только Клара, и ее сердце разбито. Вы ведь знаете, это бесчестие.

— Я знаю, — согласился Лука. — То же самое сказал и я, прежде чем проклясть его. “Ты обесчестил обе семьи, — вот что я сказал. — Ты трус и предатель. Ты не мужчина и мне не сын”. — В глазу у него заблестела слеза и поползла по щеке. — Просите всего, чего пожелаете, Альдо. Я оплачу стоимость бесчестия, которое он причинил вам и Кларе.

— Куда он уехал?

Они ждали этого вопроса.

— Он не сказал папе, — влез Пьеро. — Он же знает, что его ждет. Да он все равно не скроется, пусть хоть в задницу залезет!

— Вы ищете его? — тихо спросил Альдо.

— Мы передали кому следует, — ответил Лука Фалькони. — Его найдут. Думаю, что он поехал на юг. Но мы все разведаем. Нужно время, вот и все. Когда его найдут, я знаю, что делать.

— Вам нужен надежный человек, — сказал Альдо и взглянул на адвоката. — Может быть, сейчас он трусливое дерьмо, но в войну он таким не был. Займемся им вместе. Лука. Так наши интересы будут в безопасности. И Клара сможет смотреть людям в глаза. Вы говорили о цене.

— Мы ее должники, — кивнул Лука. — И ваши тоже. Я позабочусь о Кларе.

Альдо выказал удовлетворение. Он что-то проворчал и кивнул.

— Вы человек чести, — сказал он. — Но поговорим сначала о деле. Кто его преемник? — Он не хотел унижать себя, упоминая имя Стивена.

— Пьеро, — ответил Лука. — И еще есть племянник во Флориде, который умеет считать. Они вместе возьмут дело в свои руки. Я пошлю за племянником. Вы познакомитесь с ним, и я знаю: вы одобрите мой выбор. Тино Сполетто, внук сестры моего дяди. Он хорошо работает во Флориде.

— Когда он сюда приедет? — спросил Альдо. Он никогда прежде не слышал о Сполетто, и, пока говорил, у него забрезжила одна мысль. Очень маленькая и неясная, но вскоре она оформилась. Если Фалькони привлекают таких дальних родственников, значит, дела у них идут не так-то хорошо. Пьеро просто гора мускулов. Двадцать лет назад он был бы простым уличным рэкетиром. И не видать бы ему обитого плюшем кабинета в Ист-Сайде как своих ушей.

— Через две недели, — ответил Лука. — Ему нужно перевезти жену, семью, найти жилье.

Он подал знак Пьеро, и тот вновь наполнил стаканы. Адвокат взял сигару. Никто не предложил ему огня.

— Если отец позволит, я хотел бы кое о чем попросить, — сказал Пьеро на диалекте.

— Проси, — приказал Лука.

Пьеро сжал кулаки, расправил плечи. Он собрал всю свою ненависть. Он подумал о Кларе и о Фабрицци, которые вынудили его оболгать и унизить брата.

— Я сам хочу исполнить соглашение. Хочу сделать это, а потом прийти к вам, дон Альдо и отец, и сказать: “Я это сделал. Я смыл позор с нашей семьи”.

Лука не колебался ни минуты.

— Я разрешаю тебе, сын. Возлагаю ответственность на тебя.

— Я сказал, что мы должны сделать это вместе, — вмешался Альдо Фабрицци. — Это должно быть совместное соглашение.

Лука помолчал. Все шло так, как он ожидал. Он гордился Пьеро. Тот замечательно играл роль.

— Дайте Пьеро три месяца, — медленно проговорил он.

— Месяц, — сказал Альдо, понимая, что за такое короткое время выследить предателя почти невозможно.

— Месяц, — хором согласились отец и сын Фалькони. — Мы обещаем.

Они поймали его на крючок.

— Месяц, тридцать дней. После этого мы присоединимся к вам.

— Решено, — сказал Лука Фалькони.

— Может быть, теперь, — сказал Альдо Фабрицци, как будто это не имело отношения к главному вопросу, — вы с Джо поговорите о деньгах для Клары?

 

* * *

 

— Треклятый дом и полмиллиона долларов!

— Мы не могли предложить меньше. — Лука Фалькони пытался утихомирить сына. — Ты же знаешь это. Думаешь, мне хочется что-нибудь им давать? Думаешь, мне нравится платить этой бесплодной стерве?

— Мы от них не откупимся, — ответил Пьеро. — Что бы ты ни предложил, им подавай голову Стивена на серебряной тарелке! — Он встал и с такой силой хватил ладонью по столу, что пустые стаканы подпрыгнули. — Как мы это обтяпаем, папа? Как их обдурить?

Старик поднял голову и посмотрел на него. Он выглядел печальным и усталым, и Пьеро было тяжко видеть его боль.

— Мне следовало быть сильным, — пробормотал Лука. — Он же предал нас всех. Не надо было мне защищать его. Надо было быть сильным.

— Ты же любишь его, — сказал Пьеро. — Я тоже его люблю. Здесь не Сицилия, папа. Когда я прихожу домой, меня ждут Лючия и дети, а его?

— Не могу его простить, — сказал Лука. — Не могу ему простить то, что он натворил.

— И не надо, — ответил сын. — Но это наше дело. Семейное. Не будем же мы приносить кровавую жертву ради Фабрицци? Так что я спрашиваю: как их обдурить?

— Подсунем им кого-нибудь другого, — сказал Лука Фалькони. — В течение месяца. Ты говорил, что можешь устроить это.

Пьеро кивнул.

— Устрою. А теперь, папа, позову-ка я маму. У тебя усталый вид, вот что. И я ей скажу, чтобы не беспокоилась. Она там сидит и плачет с той минуты, как пришли эти мерзавцы. А потом позвоню Лючии. Приходите вечером с мамой к нам обедать. Повидаетесь с детьми, прежде чем они лягут спать. Это развеселит маму. Да и тебя, наверное, тоже.

— Ты хороший сын, — произнес Лука, когда Пьеро выходил из комнаты. — Хороший сын с отважным сердцем; но теперь, когда нет твоего брата, все наши силы уйдут на то, чтобы помешать Альдо Фабрицци перерезать нам глотки.

 

* * *

 

Клара в ярости повернулась к отцу.

— Я не хочу, чтобы он умер! Не хочу, слышишь? Я хочу, чтобы он вернулся!

Альдо было жаль ее. Он не мог видеть, как она плачет, и выходил из себя, но ничто было не в состоянии поколебать его. Он сказал слова, которые его предки произносили столетиями:

— Это дело чести, Клара. — Против такого приговора нельзя возражать. Она должна это знать; при всей своей образованности и выкрутасах она все-таки сицилийка и не хуже его понимает, как поступают в таких случаях. Она не заставит его передумать. Он продолжал: — Очень жаль, детка, но так нужно. Если Фалькони не отыщут его за тридцать дней, мы найдем его сами. А теперь вытри слезы и пойди помоги маме.

Клара сердито смотрела на него. Как будто она маленькая. Перестань плакать над сломанной игрушкой, carissima, пойди на кухню и помоги маме.

— Нет! — крикнула она. — Я еду домой. Ухожу отсюда. — Мать пыталась ей возражать, но Клара только отмахивалась от нее; Альдо молча читал газету, пока женщины спорили. Она уйдет, но вернется. Луиза не умеет с ней обращаться; Клара никогда не слушалась ее. Он услышал, как хлопнула входная дверь. Жена вернулась в гостиную и села.

— Она сошла с ума, — пожаловалась она. — Не понимаю ее. Не понимаю, как можно хотеть возвращения человека, который так с ней поступил.

— Неважно, чего она хочет, — сказал муж. На миг он опустил газету. — Я ее избаловал, вот в чем дело. Чего бы ей ни хотелось, я соглашался. Но не сейчас. Придется ей смириться.

Клара вошла в квартиру. Коробка с новыми шляпками лежала на столе в гостиной нераспакованная; пустой стакан Стивена стоял около дивана. Так пусто и тихо, что она чуть было не повернулась и не выбежала обратно на улицу. Она вошла в спальню. Когда он в последний раз приходил, чтобы заняться с ней любовью? Так давно, что и не вспомнить. Как она умоляла его: “Возьми меня с собой... пусть меня тоже вышвырнут”. Но он отказался. Не жестоко, а ласково. Так ласково, что было ясно: все кончено. Она уже не могла плакать.

Может быть, отец прав. Может быть, против измены и горя годится только старинное средство. В старину женщины целовали раны своих мертвецов и призывали к вендетте. Вендетта шла до тех пор, пока не убивали последнего представителя враждебной семьи.

Может быть, если Стивен умрет, она сможет жить своей жизнью, освободиться от ревности, которая мучит ее, освободиться от страсти, что заставляет ее пресмыкаться перед ним. Она сбросила туфли и легла на кровать. Сколько ночей она провела так, ожидая, что он придет, пытаясь представить, как выглядит его очередная женщина.

Глаза у нее слипались от усталости, как вдруг они широко раскрылись, и Клара села на кровати. Женщина. Сыскное агентство не смогло ее найти, потому что кто-то убил сыщика и разгромил контору. Это сделал Стивен. Его предупредили, что за ним следят. Он отдал приказ, и агентство разгромили. А потом он ушел от всей своей прежней жизни. Именно так.

Она потянулась к телефону.

— Папа?

— Я ем, Клара. — Он был сердит на нее.

— Папа, прости меня, — сказала она. — Я была не права. Извини.

— Все в порядке, — сказал он. — Хочешь прийти?

— Нет. Я останусь здесь. Но я хочу тебе кое-что сказать. Когда Стивена найдут, думаю, что он будет не один. Я хочу, чтобы ты знал об этом.

Она повесила трубку прежде, чем он успел спросить, что это значит.

 

* * *

 

— Ты счастлив? — спросила Анжела.

— Ты же знаешь, что счастлив. — Он взглянул на нее сверху вниз. — Я скучаю о сыне. Ему не хотелось уезжать.

— Знаю, что не хотелось, но ты не должен его баловать, милый. Он тебя обожает, вот в чем беда. Но он должен вернуться домой, чтобы подготовиться к школе. Мне тоже нужно ехать.

Они поселились в “Савое”. Первые пять дней они все вместе бродили по Лондону, показывали Стивену город так же, как он показывал им Нью-Йорк. Все трое были так счастливы, что Анжела сама удивлялась, как ей удалось отослать сына домой, в Хэйвардс-Хит. И как она сама отправится туда, оставив Стивена в городе.

— Что я тут буду делать без тебя? — настаивал он. — Почему мне нельзя поехать с тобой, познакомиться с твоим отцом, вместе с тобой отвезти Чарли в школу? Ты же не можешь меня прятать, Анжелина.

— Я и не собираюсь тебя прятать, — возразила она. — Но как только вас увидят вместе, сразу все поймут, в чем дело! Милый, имей терпение. Дай мне время что-нибудь придумать. Не могу же я заявиться с тобой вместе и сказать отцу: “Это мой муж. Он вовсе не погиб, я наврала тебе с три короба”. А что скажет Чарли?

— Ну ладно. — Он отвернулся. — Ладно, не буду спорить. Но здесь я долго не пробуду. Мне нужен мой сын и нужна ты. Поэтому я здесь.

— Я знаю, — умоляюще сказала она, — знаю, милый, но не так-то все просто...

— Мне тоже было непросто, — сказал он. — Я сблизился с мальчиком так, будто знаю его всю жизнь. Мы все делали вместе, как настоящая семья. Чарли принял меня как отца. Так что ты должна это уладить, Анжела. Потому что я не хочу ждать. Я выйду ненадолго.

— Стивен, милый, прошу тебя, — позвала она. Но он не слушал ее. Он покинул номер, не сказав, когда вернется. Он был рассержен и обижен.

Она немного поплакала, потому что ссоры с ним был для нее невыносимы. Он такой великодушный, так любит их. Она сидела у окна и смотрела на набережную и расстилающуюся за ней Темзу. Смеркалось, и на другом берегу зажигались огни; от реки поднимался легкий туман. Он бросил все, лишь бы только жить с ней и с сыном. А она никак не может решиться, думает о всякой ерунде — о деревенских сплетнях, о том, как она придет к отцу со старой ложью, которая больше никого не волнует. Чарли примет любое объяснение. Она видела, как он сблизился со своим отцом за такое короткое время. Это была инстинктивная близость.

Когда Стивен вернулся, она ждала его. Он взглянул на нее без улыбки.

— Где ты был? — спросила она. — Я беспокоилась.

— Гулял.

— Мы опоздаем в театр.

— Сейчас приму душ и переоденусь.

— Стивен, — она подошла и обняла его, — ты прав. Я просто эгоистка и дура. Пока тебя не было, я позвонила отцу. Сказала, что приеду завтра и что со мной кое-кто будет. Кое-кто особенный. Я попросила его сказать Чарли.

— Правда? — Он приподнял ее лицо, чтобы видеть глаза. — Ты правда так хочешь? Я вовсе не думал тебя заставлять.

Ей удалось засмеяться.

— Еще как заставлял. Я три часа тут сижу и чувствую себя последней дрянью.

— Теперь ты стал счастливее?

— Я счастлив, — ответил он и стал целовать ее.

— Театр, — пробормотала она. — Мы опоздаем.

— Ну его, — ответил он. — У нас есть более интересные занятия.

 

* * *

 

— М-да... — сказал доктор Драммонд. Он повторил это уже три раза. — М-да... Не знаю, что и сказать.

Он переводил взгляд с дочери на человека, что сидел рядом с ней и держал ее за руку. Доктор был растерян, потрясен, это не укладывалось у него в голове. Мой муж, говорит она. Настоящий отец Чарли. Нет, он не погиб. Я тебе наврала. И американец кидается ей на помощь:

— Она не виновата. Она имела на это полное право. Я хотел, чтобы она жила в Штатах, воспитывала ребенка среди моих родных. Я отпугнул ее. Слишком много потребовал. Теперь я хочу загладить свою вину.

— Все-таки я не понимаю, — проговорил старый доктор. — Это так странно... просто необычайно! Конечно, как только Анжела сказала, что привезет гостя, я понял, чем это пахнет, но чтобы такое...

— Ты не догадался, даже когда увидел их с Чарли вместе? — спросила Анжела.

Отец удивленно посмотрел на нее.

— Нет. А как я мог догадаться? — Он заметил, как они переглянулись, и не понял почему.

— Они очень похожи, — сообщила ему дочь.

Он немного подумал.

— Да, пожалуй. Оба смуглые, верно. Но все-таки я не пойму, почему ты сказала, что он погиб. — Он все возвращался к этой лжи, она казалась такой ненужной и раздражала его. — Как это было глупо и безответственно.

— Да, я была глупой и безответственной, папа, — согласилась Анжела.

— А вы не возражали? — обратился он к Стивену.

— Сейчас не возражаю, — ответил тот. — Это просто чудо, что мы встретились в Нью-Йорке.

— Да, действительно, — согласился Хью Драммонд. Он прокашлялся и принялся искать свою трубку, не зная, что еще сказать. Кажется, они счастливы. Красивый мужчина, понятно, почему ее не устраивал бедняга Джим. Он рядом с этим парнем деревенский простак.

— А Чарли знает? — вдруг спросил он. — Это выбьет его из колеи, надеюсь, вам это ясно. Что он о тебе подумает, Анжела?

— Пока мы ничего ему не говорили, — ответил Стивен. — Он возвращается в школу. У него будет нелегкое время. Нужно думать об экзаменах. Так что можно пока не спешить. Но мы хотели поставить в известность вас.

— Очень умно с вашей стороны, — сказал Хью Драммонд. — Я бы на его месте не обрадовался, узнав, что мне наговорили столько неправды. — Он укоризненно посмотрел на дочь. Он думал только о внуке. Сами они пусть делают, что хотят. Но расстраивать мальчика он не позволит. — Бог знает, что сказала бы об этом твоя мать, — заявил он наконец и, набив трубку, принялся отчаянно пыхать ею. На левой руке у Анжелы было кольцо с большим зеленым камнем. Он не знал, что это за камень. Он мало смыслил в драгоценных камнях, а этот слишком большой, чтобы быть похожим на то, что он знал. — А где вы собираетесь жить? — спросил он у Стивена вечером, когда Чарли помогал матери мыть посуду после обеда. — У вас здесь есть работа?

— Пока нет, — ответил Стивен. — Но беспокоиться не стоит. У меня есть ценные бумаги.

— Ненадежно, — пробормотал Хью Драммонд. — Большинство акций сейчас почти ничего не дают. Что до правительственных облигаций... колоссальное жульничество, я вам скажу. Мы все купили их только из патриотизма.

Стивен был рад, что Анжелы нет рядом. Он понимал потребность старика задавать вопросы, но он и сам охотно отвечал, ничего не скрывая. Анжелу бы это смутило.

— У меня больше миллиона долларов в акциях и облигациях и собственность в Штатах, которая ценится еще выше, — сказал он.

— Боже мой! — Отец Анжелы ошеломленно воззрился на него. — Боже мой! Неужели это правда?

— Это правда, — эхом отозвался Стивен. — Так что, как я сказал, беспокоиться не о чем. Я в состоянии позаботиться о них.

— Я думаю, — был ответ. — Что ж, приятно слышать. Я оставляю этот дом и все, что у меня есть, внуку. Анжеле кое-что досталось от матери, но я хочу, чтобы у Чарли тоже было что-то. Хотя теперь-то это ему, наверное, не понадобится.

— Может, и понадобится, — ответил Стивен. — Во всяком случае, он будет этим гордиться, потому что это досталось ему от вас. Он много рассказывал о вас.

— Правда? — Старик просиял. — Неужели? Я просто обожаю его. Чудесный парнишка. Чистый как стеклышко. И умница. Из него выйдет толк, не сомневайтесь.

 

* * *

 

Стоя в дверях своей девичьей комнаты, Анжела раскрыла ему объятия.

— Тоска, я понимаю, — прошептала она. — Но ничего не поделаешь. Это только пока Чарли не уедет в школу.

Он крепко прижал ее к себе.

— Я могу подождать, — прошептал он в ответ. — Это ведь недолго. А вышло лучше, чем ты ожидала, верно?

— Да. От отца можно было ждать чего угодно. С ним бывает иногда очень трудно. В последние годы он смягчился и очень любит Чарли. Но он принял все как надо, а ты вел себя просто замечательно. Спасибо тебе, милый.

— Я привык к старым людям, — сказал он. — В нашей семье воспитывают уважение к ним. Это для нас очень важно. Ты видела лицо мальчика, когда мы сказали, что отвезем его в школу вместе?

— Да, — кивнула Анжела. — Он был в восторге. Когда мы ему скажем о главном?

— Завтра, — ответил Стивен. — Я поговорю с ним. Но по-моему, он уже знает.

 

* * *

 

— Я иду купить продукты для твоей мамы, — объявил Стивен. — Пойдем со мной? — И, когда они шагали от дома к центральной улице, Стивен заговорил: — Мы хотим тебе кое-что сказать.

Мальчик бросил на него взгляд.

— О вас с мамой?

— Мы собираемся пожениться, Чарли. Ты будешь рад?

— Ух ты, это же обалдеть можно! — Ни тени сомнения или колебания. Лицо сияет от восторга. — Я так и подумал, когда ты объявился в самолете. Потрясная новость. Просто потрясная!

— Я хочу, чтобы твоя мама была очень счастлива, — сказал Стивен Фалькони. — И хочу быть тебе отцом, Чарли, если ты мне позволишь.

Сын на миг смутился. Его щеки порозовели, почти покраснели.

— Я тебя примерно так и воспринимаю, — сказал он. — Надеюсь, ты не против.

— Я не против, — сказал Стивен. — Я этого хочу больше всего на свете.

Если бы они не шли по сырой улице английского поселка с хозяйственными сумками в руках, он обнял бы сына и расцеловал.

 

* * *

 

Они вернулись в Лондон из Хайфилдса. В школе Стивен был представлен всем: “Это мистер Фалькони. Мой будущий отчим”. Директор поздравил их и пригласил выпить стаканчик шерри. Для Стивена это был удивительно странный мир. Маленький мирок со столь чуждыми правилами поведения, что его обитатели казались марсианами. Он потягивал скверный шерри и отвечал на нелепые вопросы: как ему понравилась Англия да из какого города Соединенных Штатов он приехал. Только они говорили “Америка” глотая гласные. Чувствовалось, что и он кажется им таким же чужим. До чего же тут все непривычно! Он надеялся, что здесь дают хорошее образование и что это лучший вариант для Чарли. Он удрал из кабинета директора, едва нашелся подходящий предлог. Он задыхался там.

Но Чарли был что надо. Это говорило в пользу этой странной, жесткой системы. Всякого рода формальности, заметная дистанция между учениками и учителями, — но все это сделало его сына таким, каков он есть. Об этом следует помнить. Надо просто привыкнуть.

На обратном пути, сидя в машине, Анжела сказала:

— Я знаю, милый, тебе показалось, что там просто нечем дышать. Но это очень хорошая школа. И ему там хорошо. Ты же видел.

— Конечно, видел, — сказал он. — Просто у нас дома все совсем по-другому.

Он сжал ее руку и улыбнулся. Он ничего не сказал, хотя уже решил про себя, что жить в Англии он не хочет. Когда они приехали в “Савой”, его ожидало сообщение о телефонном звонке из Штатов. Никто, кроме Пьеро, не знал, где его искать. Он посмотрел на часы. Наверное, брат уже дома. Звонить в контору небезопасно. Пока Анжела принимала ванну и переодевалась к обеду, он позвонил.

Подошла Лючия. “Подожди, я его позову”. Хорошая девочка. Не называет его по имени, хотя рядом только дети.

Пьеро взял трубку.

— Все в порядке, — сказал он. — Лючия увела детей наверх. Как поживаешь?

— Прекрасно, — ответил Стивен. — Просто замечательно. Как папа с мамой? Как дела?

— Нормально, без проблем. Они приходили, держали совет, обо всем договорились. Мы откупились от твоей жены.

— Не называй ее так, — запротестовал Стивен. — От Клары. Сколько?

— Слишком много, черт бы ее побрал, — ответил Пьеро. — Полмиллиона зеленых и дом. Зря ты не дал мне разделаться с ней, как я предлагал. Теперь слушай. Альдо жаждет твоей задницы. Неудивительно, правда? Мы сказали, что он ее получит. Ты можешь нам что-нибудь прислать? У тебя же есть обручальное кольцо от Клары?

Оно по-прежнему красовалось у него на пальце правой руки.

— Да, — сказал он, — на нем выгравирована дата. И наши инициалы.

— Пришли его мне, — сказал Пьеро. — Прямо сейчас. Ты еще побудешь в этом номере?

— Может быть, месяц или побольше. Что ты надумал, Пьеро? И что решил отец?

— Дадим Фабрицци что-нибудь похоронить, — ответил Пьеро. — С твоим кольцом. Я устрою так, что он не узнает, кто это. Сиди, не рыпайся и будь осторожен, ладно? Как малыш? В порядке?

На миг Стивену представился кабинет с маленькими жесткими стульями, стены увешаны фотографиями мальчишеских спортивных команд. Крикет. Футбол. Вкус приторного дешевого шерри.

— В порядке, — сказал он. — Мы только что отвезли его в школу. Поцелуй за меня маму. Скажи папе — ну, сам знаешь что.

— Пришли мне это треклятое кольцо, — сказал Пьеро и повесил трубку.

В комнату вошла Анжела. На ней было то же маленькое черное платье, в котором он ее увидел в тот вечер в “Лез Амбасадер”. Волосы распущены и блестели — ему нравилось, когда она так причесывалась.

— Я готова, милый. Как твой брат? Надеюсь, ничего не случилось?

Он взял ее руки в свои.

— Нет, нет, все хорошо. Ты красавица, Анжелина. Пойдем обедать. У меня есть кой-какие планы, которые я хочу обсудить с тобой.

 

* * *

 

Перед Рождеством они полетели в Монте-Карло. Погода в Лондоне была холодная и мерзкая, целыми днями моросил дождь. Когда они вышли из самолета, их встретило лазурное небо и приятное тепло. Их ждал взятый напрокат автомобиль. Стивен взял Анжелу под руку, поспешно перевел через дорогу и усадил в машину. Потом он спохватился. Нет никакой надобности торопиться, скрываться. Все это в прошлом. Но от старых привычек нелегко избавиться. Ему все еще было не по себе, когда он сидел в общественных местах без прикрытия.

Он купил ей норковую шубу, которую она несла, перекинув через руку. Середина зимы на Лазурном берегу была столь теплой, что шуба оказалась не нужна.

— Как красиво, — сказала она, восхищенно глядя из окна автомобиля на яркое море внизу, на ландшафт, простирающийся за изогнутой линией Муайенн-Корниш. Пальмы, нарядные виллы, живописные маленькие рыбацкие поселки, теснящиеся по краям портов. — Милый, я и не представляла, что тут такая красота. Я думала, здесь сухо и пыльно. Как на Сицилии.

— А мне казалось, что тебе нравится Сицилия, — заметил Стивен.

— Мне нравился ты, а не Сицилия, — поправила она его. — А здесь так зелено и мило.

— Мягкий климат для мягких людей, — сказал Стивен. — Слишком много денег. Слишком много всего. Сицилийцы жесткие, потому что иначе они не смогли бы выжить.

— Ты не жесткий, — возразила она. — За это я тебя и люблю.

— С тобой — нет, — сказал он.

— И с Чарли тоже, — заметила она. — Если бы я разрешила, ты бы избаловал его до предела.

— Его не отпустили, — сказал он. — Даже на уик-энд.

— Конечно, не отпустили. — Анжела покачала головой. — Он же только недавно вернулся в школу. Как ему могли разрешить полететь сюда, когда все остальные готовятся к экзаменам? Сам подумай, милый. Я же говорила тебе, что это невозможно, а ты все равно позвонил и спросил.

— Не выношу этого елейного мерзавца, — сказал Стивен. — У нас дома мальчика отпустили бы на уик-энд к родителям. Ну ладно, не будем говорить об этом, дорогая. Ты-то привыкла, что такие прыщи вечно командуют. А я нет. Надеюсь, тебе понравится место, где мы будем жить. Без выкрутасов, но очень уютно. Двадцать минут езды до Монте-Карло.

— Мы едем в казино?

Он посмотрел в окно автомобиля. Теперь они спускались к дороге, идущей вдоль берега. “Вильфранш”, — гласили дорожные указатели. Значит, уже близко.

— Нет, — ответил он. — Не в казино. Я там бывал. Наверняка меня кто-нибудь помнит. У этих типов фотографическая память. Они никогда не забывают ни лиц, ни фамилий.

— Как ты можешь доверять этому Мэкстону? — спросила Анжела.

— Он не дружит с “семьями”, — ответил Стивен. — В Неваде они разорили его до последнего гроша. Поэтому его приняли на службу в здешнее казино. Сюда никогда не пускали наших. Мы с ним поговорим. Если мое предложение его не устроит, я придумаю что-нибудь еще.

— Ты мог начать и в Лондоне, — заметила она. Они спорили на эту тему, но Стивен был тверд как алмаз. Слишком много связей со Штатами. Лондон — это потом. Он не мог объяснить, что ждет сообщения Пьеро о том, что товар, как они выражались, доставлен Фабрицци.

Она думала о Чарли; как он будет ходить в школу в Англии, а они — жить во Франции? Когда она заговорила с сыном об этом в Нью-Йорке, все казалось так легко и просто. И ему тоже. Единственное, чего ему не хотелось, — это бросить школу и ехать с ними. Но ведь есть еще каникулы, и полусеместры, и разные важные события в мальчишеской жизни — спортивные состязания и раздача наград.

Она запретила себе думать об этом. Прежде всего она должна думать о Стивене Фалькони — о том, что он должен утвердиться и заняться делом, а главное — о его безопасности. Это было труднее всего, потому что они находились так далеко от всего, что имело отношение к его прошлому. За тысячи миль.

Она была очарована Вильфраншем. Как будто игрушечный рыбацкий порт, с маленькими лодками, стоящими в гавани, с несколькими ресторанами, все еще открытыми для местного населения. Сезон давно кончился, и в маленькой гостинице, кроме них, не было приезжих. Это был скорее постоялый двор, где всю работу делали сам patron[12]и его жена. Стивен уговорил их специально открыться за плату, которая была скорее подкупом.

Они пообедали на набережной: вкусная рыба, молодое вино из местной лозы. Она собрала объедки и отдала голодным кошкам, слоняющимся по улице. Другие посетители решили, что она американка или англичанка, иначе не стала бы скармливать хорошую еду животным.

— Здесь очень просто, — извинился Стивен, — но это ненадолго. До разговора с Мэкстоном. А потом, дорогая, я сделаю тебе сюрприз.

— Какой же ты глупый, — сказала Анжела. — Да здесь просто чудесно. Ты забыл, что я не привыкла к роскоши и модным отелям. Для меня это настоящий рай: мы с тобой и этот милый поселок... Что еще за сюрприз? Не доверяю я тебе, Стивен.

— И правильно делаешь, — засмеялся он. — Но думаю, ты будешь довольна. Надеюсь. Я люблю, когда у тебя счастливый вид.

— Я очень счастлива. — Она взяла его за руку. — Я так люблю тебя. И все время по-новому. Хорошо, что ты избавился от этого обручального кольца. Я его ненавидела.

— Что же ты не сказала? Я и сам его ненавидел. Что тебе подарить на нашу свадьбу, Анжелина?

— Милый, — с упреком произнесла она. Он все время делал ей подарки. Норковую шубу он выбирал без нее; ее доставили в “Савой” как один из его многочисленных “сюрпризов”. — У меня уже есть обручальное кольцо, шуба, всевозможная одежда, которую ты мне накупил. Мне ничего не нужно, кроме брачного свидетельства, которое узаконит наш брак для Чарли. Если бы не он и не папа, мне было бы наплевать. Я уже замужем.

— Здорово будет, когда он сюда приедет, — сказал Стивен. — И твой отец. Он интересный человек.

— Ты ему нравишься, — сказала она. — Это так странно. Когда мы с братом были маленькими, он был всегда резок с нами. А теперь, когда я вижу, как он привязан к Чарли, как балует его, мне не верится, что это тот же человек. А странно, правда, жениться в отделе записи?

— Это же только ради бумажки, — сказал он. — Но мы устроим настоящий праздник. Вот увидишь.

 

* * *

 

На следующий день она оставила его в поселке и поехала в Монте-Карло. К нему в гостиницу должен был прийти человек по имени Ральф Мэкстон. Сама того не зная, Анжела действовала по закону мафии: женщины не принимали участия в деловых разговорах.

Монте-Карло. Она видела старые фильмы, где действие происходит в казино и голливудские герои срывают банк. Она читала о гала-вечерах и о знаменитостях. Леди Доккер стала чуть ли не национальной героиней для британцев, изголодавшихся по роскоши за время войны и послевоенной бедности. Миллионеры были редкостными созданиями, вызывавшими зависть; их жены, увешанные брильянтами и закутанные в меха, тем более. Монте-Карло — это был мир грез, мир фантазии, где правил князь, женившийся на очаровательной американской киноактрисе.

Там было красиво, куда красивее, чем представляла себе Анжела: синие горы, увенчанные шапками облаков, и сахарно-белый дворец, возведенный на скале, выдающейся в море, казались театральной декорацией.

Она припарковала машину и пошла пешком. Большие, очевидно океанские, яхты, стояли в гавани, их паруса трепетали от легкого бриза. Магазины были богатые, но без показной роскоши: крупнейшие французские модельеры, ювелиры, известные во всем мире, — Ван Клиф и Арпельс, Бюш Жирод, Картье, — она шла мимо сверкающих витрин, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться, но не желая ничего этого для себя. Она прошла мимо великолепного фасада казино, напоминающего свадебный торт, и страшно удивилась, увидев, что двери открыты и туда валит народ. Пожилые француженки, в основном домохозяйки с хозяйственными сумками в руках, забегали на утреннюю игру в Малый салон, где ставки составляли несколько франков. И мужчины, скромно и даже бедно одетые. Их подгоняли те же демоны, что обуревали и богатых, которые придут позже. Жадность и надежда.

Она где-то читала, что некоторых несчастных подталкивало туда неодолимое стремление к проигрышу. Ей хотелось, чтобы Стивен занялся чем-нибудь другим. Делом, не запятнанным человеческой слабостью и корыстью. По наитию она зашла в очень большой и дорогой с виду отель. Там, где она находилась, не было уличных кафе, а до гавани идти слишком далеко. Анжела устала и порядком продрогла. Это был очень красивый отель, и вежливый администратор провел ее в коктейль-бар. Он пустовал; она уже хотела повернуться и уйти, но бармен улыбнулся ей.

— Мадам?

— Могу ли я заказать кофе? — спросила она.

— Кофе подается в гостиной, мадам, — ответил он.

— Спасибо. — Она не знала, где гостиная, и почувствовала неловкость, что зашла сюда. Но потом уловила какое-то движение и поняла, что она не одна. За столиком в углу сидела женщина и раскладывала пасьянс. Притушенная лампа над головой освещала ее седые волосы. Анжела села. Бармен подошел к ее столику.

— Джин с тоником, — сказала она первое, что пришло в голову. Он принес ей бокал и тарелку оливок и сырной соломки. Под нее был подсунут счет. Напиток был ледяной, и она начала дрожать. Выпив половину, она решила уйти. Вложила в счет пятифранковую купюру и встала. Не хотелось дожидаться сдачи. Когда она выходила из-за столика, женщина убрала свои карты и обернулась, чтобы подозвать бармена. Анжела увидела ее при ярком освещении и чуть не вскрикнула. Это было не лицо, а уродливая маска: левый глаз прикрыт повязкой; нос расплющен; вместо правой скулы глубокая вмятина. Очевидно, она попала в ужасную катастрофу, и врачи сделали с ее лицом, все, что могли.

Ее здоровый глаз был большим и темным; острый взгляд пронзил Анжелу с головы до ног. Она подняла руку и повелительно щелкнула пальцами. Сверкнули брильянты. Бармен поспешил к ней. Он нес ведерко с бутылкой шампанского. Анжела опустила голову, стараясь не смотреть на несчастную женщину. Как ужасно, когда люди пялятся.

На улице стало довольно прохладно. Жаль, не захватила шубу. Она очень быстрым шагом направилась к своей машине и ехала домой на большей скорости, чем намеревалась. Мэкстон, наверное, уже ушел. Ей хотелось вернуться в тепло и уют гостиницы, где ее ждет Стивен. Изуродованное лицо той женщины не выходило у нее из головы.

 

* * *

 

— Почему вы ушли? — спросил Стивен.

Ральф Мэкстон почти не изменился. Немного больше стал выдаваться нос, чуть поредели волосы на висках, вот и все перемены.

— Мы не поладили. Поэтому мы с руководством решили расстаться.

— В чем не поладили?

Мэкстон улыбнулся. Как странно, что через столько лет ему вдруг позвонил этот гангстер, Фалькони, и сказал, что хочет встретиться с ним. И как невероятно кстати, учитывая его положение. Он посмотрел на это жесткое лицо и решил не тратить времени на ложь.

— Я начал играть, — сказал он. — Десять лет я не касался ни карт, ни фишек, а потом однажды я дал денег приятелю и попросил сыграть за меня в рулетку. Несколько раз это сходило нам с рук, а в один прекрасный день меня вызвали и рассчитали. Сказали, что я нарушил священное правило. Проработав десять лет, я очутился на улице. Без компенсации, безо всего.

— Вы много выиграли? — спросил Стивен.

Мэкстон засмеялся коротким, высоким смешком, который Стивен хорошо помнил.

— Господи, конечно, нет. Я всегда проигрывал. Дело не в этом. Дело в принципе. Я понял их, но подумал, что они могли бы проявить побольше великодушия. Я же хорошо работал на них.

— Не сомневаюсь. И как давно это случилось?

— Год назад. — Он сунул руку в карман и извлек пачку “Житан”. За ней последовали спички. Он затянулся и вздохнул от удовольствия.

Самые дешевые сигареты, спички... Долгий же у тебя был год, подумал Стивен. Мэкстон, словно прочитав его мысли, произнес:

— Конечно, я не сумел найти другой работы. Здесь обо всем узнают быстро. Моя репутация оказалась запятнанной. Я занимался то одним, то другим, а в общем, слонялся без дела. Я привык здесь жить, и у меня есть хорошие друзья. Но... — Он развел руками, показывая, что смирился со своим положением. — Даже их щедрость имеет пределы. Конечно, я их не виню. Так что ваш звонок по-настоящему заинтриговал меня.

Он много говорит, отметил Стивен, но это просто для отвода глаз. Он проницателен и умен. Он бы не продержался в казино десять лет, если бы его не считали ценным работником. За исключением одной слабости.

Стивен решил взять быка за рога.

— Я решил рискнуть. Я вспомнил, как познакомился с вами, когда был в Монте-Карло. Вы сказали, что занимаетесь PR. Я навел о вас справки, прежде чем позвонить.

— Надеюсь, обо мне говорили не слишком плохо?

— Сказали мне все, что я хотел о вас знать. Мне это подошло. И я решил кое-что предложить вам.

Ральф Мэкстон погасил сигарету. При этом движении стало видно, что манжета его рубашки обтрепалась.

— Мистер Фалькони, — сказал он, — прежде чем вы сделаете мне это... э-э... предложение, я хочу кое-что вам объяснить. Когда мне исполнился двадцать один год, я унаследовал немалые деньги. И я любил азартную игру. Так любил, что это вызывало неудовольствие моих родных. Мне предложили отправиться в Америку. У матери были связи в Бостоне, и шел какой-то разговор о банках и бизнесе. Меня не очень привлекала работа, но я решил, что Америка — это интересно. У меня был приятель, с которым я подружился в Нью-Йорке. Канадец, такой славный парень. Мы кончили в Лас-Вегасе. Он увяз так глубоко, что мне пришлось идти к господам, которых это касалось, и попросту умолять их отпустить его подобру-поздорову. Дело касалось небольших денег, какой-то пары тысяч долларов. Это были американцы итальянского происхождения, как вы, мистер Фалькони. Я готов был бросить двадцать тысяч английских фунтов на их грязные столики, но они и слушать не желали. Однажды ночью мой друг-канадец отправился на берег и зашел глубоко в море. — Он снова достал сигареты. — Извините, я слишком многословен. Но я не имею и не буду иметь дела с мафией. Я решил, что лучше сразу объяснить вам причину.

— Вы очень хорошо объяснили.

— Можно я докурю сигарету, мистер Фалькони, или уходить немедленно?

— Как хотите, мистер Мэкстон. Но теперь послушайте меня. Я больше не имею отношения к “семьям”. Можете верить мне или не верить, никаких доказательств я вам представить не могу. И не зовите меня Фалькони. Я не буду пользоваться здесь этим именем. Все, что вам следует знать, — это какую работу я вам предлагаю и сколько собираюсь платить. И держать язык за зубами, мистер Мэкстон.

— О, что-что, а это я умею. Тогда, может быть, обсудим ваше предложение? Как говорится, я весь внимание.

— Я хочу открыть казино здесь, на побережье. Я буду финансировать его и управлять им, но мне нужен официальный управляющий и нужен человек, который мог бы набрать подходящий штат и все организовать. Может быть, вы тот, кого я ищу, а может быть, и нет. Но мне надо с чего-то начать.

Начать там, где тебя не знают, подумал Мэкстон. Ницца не подойдет, там уже есть казино. Монте-Карло тебя на порог не пустит. И вот ты прибегаешь к последнему средству и вытаскиваешь на свет Божий меня.

— Звучит исключительно интересно. Хотя и не очень-то легко. Между княжеством, Ниццей и Каннами налажена большая игра по всему побережью. Есть только одно исключение.

Он умолк. Внезапно он оставил свой слегка издевательский тон.

— Может быть, подойдет Антиб. Это недалеко от Жуан-ле-Пэн — там прекрасные отели и много богатых клиентов. Роскошные виллы, но казино нет. Парнишки и девчонки ездят в Канны — это недалеко оттуда — или приезжают сюда. Подумайте об Антибе. Вы собираетесь строиться? Предупреждаю, на это уйдут миллионы. Да и французы устроят вам “красивую” жизнь. Они терпеть не могут, когда в их деле появляются иностранцы.

— Я думал о покупке, — сказал Стивен. — Если бы найти подходящее помещение.

— Нужно, чтобы оно было большое, — заметил Мэкстон. — И в центре. Поэтому старомодные эдвардианские чудовища вдалеке от берега исключаются. Вам нужно такое место, где оно будет постоянно бросаться в глаза. Вы еще ничего не подыскивали?

— Нет еще. Собственно, отсюда я еду в Канны вместе с женой. Послезавтра.

— Очень удачно. Передайте привет очаровательной леди.

— Это не та. Вы можете сами ей его передать, если тоже поедете в Канны и поможете мне выбрать что-нибудь подходящее.

— Я в восторге. Значит ли это, что я нанят?

— Считайте, что вы уже работаете, — сказал Стивен. — Для начала пятьсот долларов. Если мы что-нибудь найдем, обговорим условия позже. Я плачу вперед.

— Рад это слышать. Мои друзья обрадуются еще больше. Я смогу заплатить часть долгов. Как мне вас называть, если не Фалькони?

— Стивен, — ответил он. — Это мое имя. Когда отдадите долги, купите себе новую одежду. Мы будем в “Карлтоне”. Позвоните мне туда. — Он встал.

Мэкстон не торопился. Он был хладнокровен. Да, у него ни гроша за душой; но он не выказал ни благодарности, ни уважения. Стивен никогда прежде не встречал таких людей. Он решил, что это типично английский характер. Ему это не нравилось. Но Мэкстон нужен ему. По крайней мере, поначалу.

Он протянул руку. Это их обычай — скреплять сделку рукопожатием. Мэкстон, казалось, на секунду удивился. Рукопожатие оказалось крепким.

— Я выпишу чек, — сказал Стивен. — Или наличными проще?

— Наличными намного проще. Большое вам спасибо. — Мэкстон направился к двери. — Увидимся в Каннах, — сказал он.

В воздухе остался едкий запах дешевого крепкого табака. Стивен открыл окно, чтобы он выветрился. Интересно, подумал он, увижу ли я Мэкстона снова? Игрок, вымогатель; он очень опустился за этот год. Лишь эту странную дерзость не поколебали никакие невзгоды, включая голод. Потрепанный костюм висит на нем как на вешалке. Он может взять деньги и испариться. Но Стивен знал, что этого не будет. Кем бы он ни был, или ни стал, Ральф Мэкстон был человеком слова.

Стивен заказал лучший номер в отеле “Карлтон” в Каннах, чтобы сделать сюрприз Анжеле. В Антибе нет казино. Если он найдет помещение, зацепится там... Мэкстон разбирается в людях. Его работа в Монако состояла в том, чтобы разбираться в людях. Нужно ему приодеться... Стивен уже заглядывал вперед, взвешивал все возможности и все больше и больше воодушевлялся, как раньше, когда раздумывал о расширении интересов “семьи”. Он подумал об отце, о матери, о брате. Внезапно его пронзи;!;! тоска по дому; ему стало так одиноко без них, что он застонал вслух. Они встали за него горой, когда он попросил. И ничего, что отец разозлился. Он был совершенно прав. Они были верны ему. Как бы ему хотелось отплатить им за это. Может быть, когда-нибудь... Если этот проект сдвинется с места и принесет успех, у них будут основания гордиться им. И они простят, что он отказался от единственного известного им образа жизни. И поймут, что достичь уважения и чести можно и по-другому.

Когда Анжела вернулась, он обнял ее и был полон такой страсти, будто они встретились после долгой разлуки. А вечером они сидели в своем любимом ресторане с видом на море. Он вкратце рассказал ей о Ральфе Мэкстоне.

— Ты увидишь его через денек-другой. Больше я ничего не скажу, а то испорчу сюрприз. Но вроде бы все хорошо, милая. Все идет как по маслу. У нас с тобой будет замечательная жизнь. С тобой и с Чарли. — Он наклонился через столик и поцеловал ее. За окном терпеливо ждали голодные кошки.

 

* * *

 

— Это моя жена Анжела, — сказал Стивен. — Ральф Мэкстон.

— Здравствуйте. — Он пожал Анжеле руку и едва заметно поклонился. У него была фотографическая память на имена и лица. Он помнил первую миссис Фалькони и был поражен при виде ее преемницы. Английская леди, очень хорошенькая, держится с достоинством, но довольно застенчивая. Она подарила ему очаровательную улыбку.

— Садитесь, — предложил Фалькони. — Хотите выпить, Ральф?

— Спасибо. С большим удовольствием.

Они сидели в роскошном номере на первом этаже с видом на Круазетт. “Пойдемте, я вас познакомлю с женой”, — сказал Стивен, когда они встретились. Мэкстон представил себе очередную знойную итальянку или, может быть, крашеную блондинку, которой удалось заарканить Фалькони. Как только он вошел в гостиную, он узнал тип женщин, к которому принадлежала Анжела. На кой дьявол, думал он, когда их знакомили, ей сдался этот Фалькони?

— У нас было тяжелое утро, — объявил Стивен. — Но кажется, мы нашли то, что нам нужно, верно?

— Думаю, что да, — согласился Мэкстон. — Если только мы уговорим владельца продать его.

Анжела улыбнулась мужу. Ее чувства к нему не вызывали сомнений.

— Прекрасная новость. Но вы что, хотите сказать, что этот дом не продается?

— Нет, — ответил Стивен. — Но он пустой. Ральф об этом слышал. Мы были у агентов и смотрели разные помещения, но они нам не подошли. Слишком маленькие. Или далеко от центра. А это был бы идеальный вариант.

— Как вы об этом узнали? — спросила она у Мэкстона.

Он был очень некрасив, но через несколько минут это становилось незаметно. Манеры у него были самые располагающие. Он перенес на нее все свое внимание.

— От друзей, миссис Фалькони. Видите ли, я уже много лет живу и работаю в Монте-Карло, а Ривьера, в сущности, деревня. Все знают друг о друге все. Перед первой мировой это здание принадлежало русскому аристократу. Он проводил здесь зимы с любовницей-француженкой. Дом был поставлен на очень широкую ногу — скорее дворец, чем вилла. Когда разразилась революция, графа прижали к ногтю, а дама приехала сюда и жила здесь до самой смерти. Потом дом продали богатому промышленнику, который сдавал его внаем, а во время войны его реквизировали немцы. Они не знали, что, собственно, с ним делать, и использовали под контору и под склад. Так что он почти не пострадал. После войны его купил торговец недвижимостью. Говорят, хотел продать под гостиницу, но из этого ничего не вышло. Слишком дорого, чтобы переоборудовать и содержать его.

— Он, наверное, огромный, — сказала Анжела.

— Да, — ответил Стивен. Анжела видела, что он доволен и воодушевлен. — Слишком велик, чтобы там жить, но для нас в самый раз. А какой там участок!

— Выходит прямо на море, — объяснил Мэкстон. — Около четырех акров земли. Земля в плохом состоянии, но можно пригласить ландшафтного архитектора и навести там красоту. В нескольких метрах от входа проходит приморское шоссе.

— Это идеальный вариант, — твердил Стивен. — Лучше не придумаешь.

— А когда я его увижу? — спросила Анжела.

— Когда хотите, миссис Фалькони, — сказал Мэкстон. — Мне удалось раздобыть ключ.

 

* * *

 

Он не сумел обмануть Стивена. Они ходили по агентствам, смотрели разные неподходящие помещения ровно столько, чтобы у него разыгрался аппетит, а потом Мэкстон привел его к огромному ветхому дворцу над морем и извлек из кармана ключ.

— Мой приятель знаком с владельцем, — чуть заметно улыбаясь, объяснил он.

— Давайте войдем внутрь, — только и произнес Стивен.

Двойные комиссионные. Реальные комиссионные “приятелю”, кем бы он ни был, и скрытые комиссионные Мэкстону, если он провернет сделку. Ничего, это нестрашно. Когда придет время, он даст Мэкстону понять, что раскусил его махинацию. Важнее другое: что можно выжать из этого помещения. Они пробрались сквозь заглохший сад, вошли в огромный, пахнущий сыростью дом; ставни на окнах предохраняли его от вандализма. Стивен не тратил времени попусту. Он не стал подниматься на второй этаж; ему достаточно было взглянуть на лестницу, чтобы представить будущий парадный вход в salon prive[13], куда будут стекаться богачи, чтобы проигрывать свои деньги.

— Думаю, это мне и нужно, — сказал он Ральфу Мэкстону. — Давайте вернемся в отель. Моя жена ждет нас.

— Милый, может быть, пойдем после второго завтрака? — обратилась Анжела к мужу.

— Конечно. Вас это устроит, Ральф?

Мэкстон точно знал, что больше ему идти некуда.

— Вполне устроит, — согласился он. — Когда мне зайти?

Анжела оказалась великодушной. Этим она понравилась ему еще больше.

— А почему бы вам не позавтракать с нами? А потом мы бы пошли все вместе.

— Прекрасная мысль, — добавил Стивен. Его колебание ускользнуло бы от менее проницательного человека, чем Мэкстон. Искушение длилось один миг. Нет, это неблагоразумно. Он встал.

— Вы очень добры, — сказал он Анжеле, — но у меня назначена встреча. Если я приду, скажем, в три часа, это вас устроит?

Анжела тоже поднялась.

— Жаль, что вы не можете остаться. Но в следующий раз обязательно.

Он снова слегка поклонился и ушел. Он спустился вниз в позолоченном лифте, вышел на улицу, где было прохладно и ярко светило солнце. Чудесный климат, даже в ноябре. На нем был новый костюм, приличная рубашка и пальто. Он нащупал в кармане ключ и зажал между большим и указательным пальцами, как талисман.

— Добрый старый двоюродный дед Олег, — пробормотал он. — То-то бы ты посмеялся. — Затем он свернул с Круазетт и зашел в маленькое кафе, где заказал себе дешевый завтрак. Фалькони купит дом. Мэкстон знал людей такого сорта. Если уж они что-то надумали, то не дают отбой. Они привыкли принимать серьезные решения, связанные с большими деньгами, и привыкли добиваться своего. Мэкстон пил очень мало; выпивка не была его слабостью. Играть можно только на трезвую голову. Десять лет он держался, но все равно не пил больше одного-двух бокалов вина. Шампанское с клиентами, когда они выигрывали. А когда проигрывали, то за вино платил он и подбадривал их, чтобы снова сели за столики и испытали судьбу. Вот ведь дерьмовая жизнь. И как хорошо, в конце концов, было бы умереть. В этот скудный и голодный год он часто думал о смерти. Всем было бы наплевать, если бы он, как когда-то его несчастный друг, зашел в море и позволил ему увлечь себя в глубины. Эта мысль часто приходила ему в голову, однажды он даже бросил монету — и, к своему облегчению, увидел, что ему выпал жребий остаться жить.

Друзья были добры к нему; две женщины поддерживали его и первые получили свою долю из его пятисот долларов. Одна говорила, что любит его, и он ей верил. Но он ее не любил. Он никогда никого не любил, потому что ненавидел сам себя.

Это его второй шанс. Он был суеверен, как все игроки; он думал о судьбе как о живом существе, обычно злобном, но иногда капризно добром. Судьба свела его со Стивеном Фалькони в казино много лет назад и связала их невидимой нитью. Судьба в последний миг потянула за эту нить, чтобы спасти его. Он будет работать у Фалькони. Построит новое казино, займет свое место среди богатых и расточительных мира сего. Двоюродный дед Олег, бесчинствовавший со своей французской шлюхой, будет призрачно улыбаться ему. Согласно семейной легенде, когда большевики расстреливали его, он расстегнул штаны и пустил струю им в физиономии.

В три часа он уже сидел на переднем сиденье большого наемного “кадиллака” Фалькони и они ехали в Palais Poliakoff[14]. Первое, что сказал Фалькони, — что нужно сменить название. Мэкстон согласился. Потом он придумает способ помешать этому.

 

* * *

 

— Ну, — спросил Стивен, — что скажешь, дорогая? Понравилось?

Он ждал от нее восторга; он хотел, чтобы она вместе с ним увидела, как это будет: лепнина покрыта свежей позолотой, подгнившие полы отремонтированы и застелены коврами, ветхим канделябрам возвращена былая роскошь и блеск.

Он взял ее за руку и просил поддержать его, и она его поддержала. Не потому, что вместе с ним видела будущее, а потому что слишком любила его, чтобы сомневаться. Для Анжелы это было всего лишь огромное полуразвалившееся здание, ремонт которого обойдется в миллионы.

Но она крепко сжала его руку и сказала:

— Ты превратишь его в чудо.

— А ты поможешь мне? — с надеждой спросил он. — Ты пройдешь со мной весь путь шаг за шагом, Анжелина? Ты мне нужна. Ты мне нужна, чтобы заняться украшением интерьера — и участком тоже; мы сделаем участок частью пейзажа. Терраса тут выходит прямо к морю. Мы ее перестроим, сделаем ночную подсветку.

Мэкстон открыл ставни. Они поднялись по высокой лестнице, открыли двойные двери, ведущие в парадные анфилады с роскошными лепными потолками и величественными мраморными каминами. Прохладный солнечный свет струился в потрескавшиеся оконные стекла, а он стоял рядом с Анжелой и представлял себе, как это будет выглядеть.

Ральф Мэкстон удалился, оставив их вдвоем. Он видел, что она озадачена, даже ошарашена, и восхищался ею за то, что она это скрывала. Это не ее мир. Он знал, в каком мире она жила. Он ясно видел его. Славный деревенский домик, поселок, солидный, респектабельный отец. Его собственная семья владела такими поселками в Англии. Его мать до самой смерти была председательницей Женского института и местного благотворительного общества.

Он прилетел на ее похороны, в мрачную церковь в Дербшире, где отпевали их всех, а на следующее утро поспешил назад в Монте-Карло. Никто не обрадовался его приезду и не пожалел об его отъезде. Он был отщепенцем. “Паршивая овца” — так назвал его один престарелый родич, по-прежнему говоривший на жаргоне шестидесятилетней давности. Отец был слишком занят собственной бедой, чтобы пытаться как-то воздействовать на сына, которым причинил матери столько стыда и горя. Ральф чувствовал: все они предпочли бы, чтобы он вовсе не приезжал. Он вновь поспешил в края своего изгнания, где сияло солнце и он был своим среди таких же, как он.

Нет, Анжеле Фалькони будет трудно переварить это. Все это — сор и мишура, несмотря на внешнее великолепие. Мечты Стивена Фалькони по-настоящему ее не затрагивают. Он спустился вниз и стал ждать их. Он терялся в догадках: что же случилось с той, другой женщиной, выказывавшей такую навязчивую страсть к мужу. Она тогда стояла рядом с ним, как пантера, охраняющая убитую ею добычу. Это была неприятная мысль, и ему стало не по себе. Не следует поддаваться болезненным фантазиям. И сантиментам.

Когда они спустились по лестнице и вошли в холл, он, улыбаясь, подошел к ним и спросил:

— Впечатляющее зрелище? Как по-вашему, миссис Фалькони?

— О да. Действительно впечатляющее. Муж хочет, чтобы я занялась отделкой и украшением. Мне понадобится много помощников.

— Мы делим шкуру неубитого медведя, — вмешался Стивен. — Мы же еще не купили его. Даже не знаем цены. Пойдем, дорогая, поехали домой. Ральф, мы отвезем вас в город и высалим у отеля. Теперь ваше дело — узнать подробности. Не будем опережать события, пока сделка еще не заключена.

Когда они вышли наружу и Мэкстон запирал дверь, Стивен шепнул Анжеле:

— Пусть не думает, что я готов платить любые бешеные деньги. Я куплю дом, но за свою цену.

— Но ведь он работает на тебя, разве нет? — спросила она.

— Он работает на себя. И на владельца, и только потом — на меня. Не волнуйся, я знаю этих парней. Они извлекают выгоду из всего на свете. Ничего страшного, если он Не потребует слишком много. Послушай, милая, давай позвоним Чарли, когда вернемся? Расскажем ему обо всем?

— Конечно, можно позвонить, — согласилась она. Школа не поощряла родительских звонков без необходимости, но ей не хотелось объяснять это Стивену. — Но я не думаю, что он придаст этому какое-то значение. Он в жизни не видел, как выглядит казино.

— Он поймет, — настаивал Стивен. — Поймет, когда я расскажу ему. Когда-нибудь это будет принадлежать ему.

 

 

Глава 5

Это был незначительный человек, он не играл никакой роли в семейной иерархии. Но он запустил руку в кассу. Это было непростительно, потому что он немало имел со своих деликатесных магазинов, и дань, какую он должен был платить, была ничуть не больше, чем у всех с таким же уровнем доходов. Но он оказался жадным и нечестным и скрывал часть прибыли. И его застукали.

Пьеро Фалькони любил быть в курсе всех событий, даже самых пустячных. Приговор и наказание мелкому человечку, оказавшемуся мелким же воришкой, входили в его обязанности. Он решил посмотреть на приговоренного. Того вызвали из магазина и держали в помещении склада. Жене сказали, что его послали в город по делам “семьи”. Она не возражала. Она надеялась, что он там не задержится, потому что ей приходилось управляться в магазине одной. Он не видел Пьеро. Он вообще ничего не видел, потому что у него были завязаны глаза. На складе над ним состоялся суд, где он умолял не убивать его. Он лгал, в надежде, что ему поверят. Но ему не поверили. Он не знал, каким будет приговор.

Пьеро посмотрел на него. Человек в страхе и отчаянии скорчился в кресле. Примерно тот же возраст; другое сложение, лысеет — но сойдет. Пьеро слегка кивнул двум конвоирам. Один из них быстро и беззвучно зашел за спину жертвы и набросил петлю на шею. Человек упал на пол. Это не была мгновенная смерть.

Пьеро сказал:

— Погрузите его в машину и отвезите к Феддиано. Он устроит несчастный случай. — И вышел.

Феддиано был водителем грузовика. Он закатал труп в оберточную бумагу и засунул на дно кузова, навалив сверху ящики. Он ехал всю ночь и следующий день, останавливался поесть в мотелях и урывками спал в кабине. Он прибыл в маленький городок на Юго-Восточном побережье; там начинало темнеть. Остановился на заправочной станции, при которой было маленькое кафе. Пока он ел, двое сыновей владельца кафе забрали тело и поместили в багажник подержанного “форда”. На этом “форде” и на пикапе они выехали из города и остановились на пустынной дороге. Поблизости — ни одного дома, ни одна машина не прошла мимо, пока они стояли. Они вытащили из багажника труп. Тело еще не успело окоченеть и было податливым. Усадили его за руль “форда”. Старший сын владельца кафе что-то заметил.

— Господи! — сказал он.

Его брат посмотрел в том же направлении. У трупа не было пальца на правой руке. Они налили бензина на передние сиденья, намочив и фигуру за рулем. Плеснули горючего около машины, мотор оставили работать. Потом зажгли кусок бумаги, бросили его на маслянистую змейку, ползущую по дороге, и со всех ног кинулись под прикрытие пикапа. Забежав за него, они бросились плашмя на землю. Послышался рев, вспыхнул яркий протуберанец — у “форда” взорвался бак. Когда они поднялись, чтобы посмотреть, что осталось от машины, они увидели только красно-оранжевый шар, окруженный рекой пламени.

Они вернулись в гараж. Водитель грузовика пил кофе и читал спортивную страницу газеты. Потом он оплатил счет и ушел. Никто не произнес ни слова.

Местная полиция осмотрела обугленные остатки “форда” и нашла то, что осталось от мертвеца. В местной газете появилась заметка об аварии и заключение о смерти в результате несчастного случая. Погибший был опознан его братом по отсутствующему пальцу. Сообщалось, что имя его — С.А. Фалькони, уроженец города Нью-Йорка. Жителям Литтл-Хиллз это имя ничего не говорило.

Через три дня после дознания специальный посыльный доставил Альдо Фабрицци экземпляр газеты с заметкой и свидетельство о смерти, обернутые вокруг небольшой коробки из-под сигар. Он прочитал газету, внимательно изучил свидетельство и наконец открыл коробочку. Там лежало реальное доказательство того, что Фалькони заплатили долг чести.

Он спрятал свидетельство о смерти. Альдо был практичным человеком, Кларе оно может понадобиться, если когда-нибудь она захочет снова выйти замуж. Он осмотрел кольцо и остался доволен. Клара сама купила его, заказала надпись. Он еще рассердился, что она купила его у Тиффани, а не воспользовалась услугами местного ювелира. Инициалы, число, все на месте. Он почувствовал спокойное удовлетворение. Месть и вправду сладка. Потом он пошел искать Клару.

Он не ожидал, что она так это воспримет. Клара посмотрела на кольцо, услышала его слова: “Он заплатил за то, как поступил с тобой. Ты снова можешь чувствовать себя гордой”, — и, зайдясь криком, рухнула к его ногам. Он был потрясен и напуган. На какой-то миг Альдо подумал, что она сошла с ума. Вызвали врача, который сделал успокаивающий укол и оставил сиделку. Жена Альдо, Луиза, выходила из себя и обвиняла мужа в том, что из-за него дочь сошла с ума от горя.

Вначале Альдо растерялся. Он-то рассчитывал, что в ней возобладает здоровая ненависть. Вместо этого он вдруг увидел силу ее любви. Но он был тверд, даже с любимой дочкой. Она успокоится. Примет сердцем то, с чем давно согласилась умом. Он выждал несколько дней и отправился навестить ее. У нее был больной вид, под глазами глубокие темные синяки.

Он взял ее руку и задержал в своей.

— Cara mia, пора тебе подниматься. Ты должна теперь жить своей жизнью, начать все сначала.

— Папа, скажи мне одну вещь.

— Что, carissima?

— Он был один?

— Да. Он был один. С ним никого не было.

Она отвернулась. Он сжал ее руку и почувствовал ответное пожатие.

— Я думала, у него была женщина.

Альдо с женой после долгих обсуждений тоже пришли к такому выводу. Но сейчас он сказал:

— Похоже, что нет. Да это и неважно. Что сделано, то сделано. Он опозорил тебя, меня, свою семью. Он заплатил за это. Но я думаю о тебе — ты должна радоваться, Клара. Ты должна радоваться, что ты свободна и правосудие свершилось. — Он говорил нежно, но твердо, по-итальянски, как всегда говорил с ней наедине.

— Если женщины не было, значит, я могу это пережить, — сказала она.

Он кивнул. Он понимал свою дочь. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Теперь ей станет лучше. Он вышел из комнаты, чтобы рассказать об этом жене.

 

* * *

 

— Это твой брат, — позвала его Анжела.

Стивен в холле вместе с сыном наряжал рождественскую елку. Хью Драммонд возился с гирляндой разноцветных лампочек. За окном шел снег. Это было настоящее Рождество. Под елкой стояли коробки, обернутые яркой бумагой. Всего десять дней, как они приехали из Франции. Стивен протянул ей коробку сверкающих стеклянных шаров.

— Займись, дорогая, — сказал он. Войдя в гостиную, он прикрыл за собой дверь. — Пьеро?

Несколько минут он слушал. Брат говорил на диалекте. Наконец он сказал по-английски:

— Это был просто смех. Старый мерзавец пришел к папе, обнял его и сказал, что сочувствует его горю. Да, этими самыми словами. Я ему чуть не дал пинка под зад. К Кларе вызывали врача. Нет, теперь она в порядке. Это от горя, сказал он. Хрена с два, сказал я Лючии. Так что не беспокойся, Стивен. Ты чист как стеклышко. И мы тоже. Как твои дела? Застолбил место во Франции?

— Две недели назад подписал контракт. Никогда не связывайся с французским юристом: я чуть не свихнулся с ним. Но теперь все решено, и мне осталось только уплатить. Жаль, ты не видишь этого дома, Пьеро. Это будет потрясающее казино, когда я закончу.

— Мне тоже жаль. Может быть, когда-нибудь я повезу Лючию и детей в Европу...

— Хорошо бы, — сказал Стивен. — Как родители?

— Все в порядке. Мама простудилась. Ты же знаешь, как она переносит зиму. Я сказал папе, что говорил с тобой. Он передавал тебе разное.

Стивен не спросил, что именно. Он понимал, что отец не простит ему отступничества. Пьеро пытался снять напряжение.

— Скажи им, что я их люблю, — сказал он. — Ты на Рождество останешься дома?

— Нет, мы уезжаем во Флориду. Маме нужно на солнышко. А ты?

— Я у отца Анжелы. Мы все вместе. Она в порядке, и мальчик тоже. Он растет. Пьеро. Хотел бы я, чтобы ты на него посмотрел.

— Я же сказал, брат. Может быть, когда-нибудь, — ответил Пьеро. Он чуть не задохнулся от волнения. Ему хотелось бы высказать то, что он чувствовал. Но он не умел говорить.

Вошла Лючия; увидев его лицо, она обняла мужа за талию.

— Передай ему, что мы его любим, — сказала она.

— Веселого Рождества, — пожелал Стивен. — И спасибо за все. Если бы тебя не было рядом, я не смог бы сделать свой выбор.

— Если это правда то, чего ты хочешь... — сказал Пьеро.

— Это то, чего я хочу, — заверил его Стивен. — Я страшно скучаю по семье. Но все останется так, как есть. Я буду держать связь.

Он повесил трубку. Значит, дело сделано. Фабрицци поверили, что он умер. Войны между ними и его отцом не будет. Клара найдет нового мужа. Книга прежней жизни закрыта навсегда.

У него появилось странное ощущение завершенности. Он не стал возвращаться в холл к елке. Подбросил дров в камин. По его понятиям, в доме слишком холодно. Он никогда не видел английского Рождества. Наверное, здесь никогда не бывает таких шумных, людных сборищ, как у него дома.

— Стивен?

Он поднял голову и увидел, что в дверях стоит сын.

— Ты идешь к нам? Мы почти кончили.

— Я иду, — ответил он. На сердце у него снова стало легко. Он обнял мальчика за плечи. — Когда мы с твоей мамой поженимся, — сказал он, — я тебя кое о чем попрошу.

— О чем? — Его юное зеркальное отражение улыбнулось ему. Чарли был рослый, лишь на пару дюймов ниже Стивена.

— Зови меня отцом.

— А обязательно ждать, пока вы поженитесь?

— Вовсе необязательно, — ответил Стивен.

— Ну хорошо, папа. Пойдем и повесим гирлянду, пока деда снова ее не испортил!

 

* * *

 

Они поженились в Лондоне. Их расписали в отделе записи актов гражданского состояния, и Стивен завалил все помещение цветами. Регистратор был очень мил и сказал, что другие пары будут, конечно же, очень рады этим цветам. Присутствовали Хью Драммонд и Чарли, а также Дэвид Уикхем. Анжела настояла на том, чтобы пригласить его. Она тогда подвела его, а он так сочувственно к ней отнесся. Стивен не любил голубых, и при знакомстве вел себя довольно холодно. Уикхем преподнес им дорогой подарок: хрустальный графин и шесть стаканов для виски. Анжела была в восторге, а Стивен чувствовал досаду. Вот против того, чтобы Анжела пригласила врача, который был когда-то влюблен в нее, Стивен не возражал. Такого соперника он вполне мог стерпеть. Солидный, немолодой, и романтики в нем не больше, чем в кирпичной стене.

Она выглядела очень красивой и очень счастливой. На ней было желтое платье — такой яркий весенний цвет на фоне унылого декабрьского дня. В руках маленький желтый мак и букет белых цветов, на голове шляпка с шелковой вуалеткой. Он внезапно вспомнил шляпку с пером, которая была на ней в Нью-Йорке во время того завтрака. В день, который изменил его жизнь. Он держал ее за руку; церемония закончилась, и они пожали руку регистратору.

Дэвид Уикхем поздравил их и чмокнул Анжелу в щеку.

— Желаю много-много счастья, моя дорогая, — сказал он. — Такая чудесная свадьба. Я ненавижу церкви... Там так мрачно.

Стивен чуть не дал ему пинка.

Потом сын обнял их, а отец Анжелы похлопал Стивена по спине; они вышли и отправились на свадебный банкет. Для этого они снова выбрали “Савой”. Стивен заказал отдельный кабинет. Это был, как не переставая говорил Уикхем, чудесный банкет, с реками шампанского и превосходными блюдами; был даже свадебный торт, украшенный двумя маленькими фигурками.

Больше всех удивил их сын, который встал и произнес тост: “Выпьем за маму и моего нового папу”.

— Долгой жизни и счастья, — подсказал Хью Драммонд.

Чарли повторил его слова, протянув к обоим свой бокал.

— Долгой вам жизни и счастья, мама и папа.

В глазах Анжелы блеснули слезы. Она сказала: “Спасибо, сынок”, — и все поднялись и выпили за нее и за Стивена. Она и не представляла, что может быть так счастлива.

 

* * *

 

Ральф Мэкстон весело проводил Рождество. Фалькони наконец согласился с ценой. Не Фалькони, а Лоуренс, то и дело напоминал он себе: привыкнуть к новой фамилии патрона было не так-то легко. Миллион франков. Мэкстон получил два процента комиссионных. Он решил это отпраздновать. Он поселился в отеле “Де Пари” — конечно, в дешевом номере, но ведь отель все равно был переполнен. В казино он считался persona non grata[15], но ему море по колено. Приятно вернуться в свое излюбленное место, да еще с явно преуспевающим видом. Он попросил одну из своих приятельниц составить ему компанию. Не ту, которая одалживала ему деньги. Мадлен была таким же перекати-полем, как и он; она жила за счет любовников и азартных игр, причем и то и другое приносило ей немалый доход. Она утверждала, что она ливанка, и вовсю торговала своей экзотической внешностью. Ральф считал, что она скорее француженка с примесью марокканской крови. У нее было замечательное чувство юмора и бесшабашность, которую он находил занятной. Иногда он представлял себе, что бы сказал его отец, увидев, как она в постели выливает на себя шампанское и приглашает его попробовать вина, взвизгивая от смеха.

Были рождественские праздники, и Ральф подарил ей дорогую сумочку от “Гермеса”. Она приняла ее, надулась, что это не драгоценности, а потом шаловливо прошептала ему, что у нее тоже есть для него кое-что. Они сидели в коктейль-баре, и даже Мэкстон был слегка пьян.

— Что же? — спросил он. — Что же ты подаришь мне?

Ее рука скользнула под стол.

— Себя, — хихикнула она. — А ты ведь знаешь, сколько это стоит. — Оба безудержно расхохотались над шуткой. — Скажи спасибо, что этот старый пердун Бернард вернулся к жене, — продолжала она и, взяв сигарету из золотого портсигара, протянула Ральфу зажигалку из того же набора. Он с трудом прикурил, стараясь, чтобы руки не дрожали.

Бернард был действительно старый и действительно пердун. Ральф был с ним знаком и считал это определение совершенно точным. Мадлен безжалостно доила его, когда он приезжал в Монте-Карло. Он не мог оторваться от столика, где играли в баккара, и от нее. Он говорил, что она возвращает ему молодость. Ральф тоже так думал.

— Ах, Ральфи, милый, как жаль, что ты не настоящий богач. А то я бы поселилась с тобой вместе.

— Откуда ты знаешь, что не настоящий? — спросил он.

— Потому что тогда ты бы жил в люксе, мой милый, а не в этой дыре на последнем этаже! Знаешь, чего я не выношу в этом отеле? — спросила она и, не дожидаясь ответа, сказала: — Вот это! — Она указала на женщину, которая сидела спиной к ним с бутылкой охлажденного шампанского и раскладывала пасьянс. — Каждый раз, когда я вижу ее, меня тошнит. Зачем она выставляет себя напоказ, Ральф? Почему не прячется? Я бы пряталась, если бы так выглядела.

— Она здесь живет, — ответил он. — Она живет здесь уже много лет. Это странная история. Много лет назад она приезжала сюда с мужем. Он был очень, очень богат. Ходили слухи, что во время оккупации он был воротилой черного рынка. Так или иначе, он умер, и, когда наступал сезон, она стала приезжать сюда одна. Она была чертовски красивая баба. Я ее часто видел. Время от времени она подцепляла мужчину, но, конечно, не официанта и не коридорного. Ее зовут мадам Дювалье. Она жила на вилле недалеко от Болье. Однажды на нее напали, ограбили, избили до полусмерти. Вероятно, это лучшее, что врачи смогли сделать с ее лицом.

— Какой ужас! — вскричала Мадлен. — У меня прямо мурашки забегали. Давай выпьем еще шампанского.

— Она продала виллу и переехала сюда, — продолжал Мэкстон. — Она постоянно живет в одном из люксов и никогда не выходит из отеля. Она стала местной достопримечательностью, одной из легенд Монте-Карло.

— Будь я владелицей гостиницы, я бы не стала ее держать, — объявила Мадлен. — Это наверняка отпугивает людей. Я бы велела ей съехать.

Мэкстон позволил себе цинично улыбнуться. При всем своем очаровании и веселости она бессердечное создание. Он потрепал ее по руке и сказал:

— Когда Бог создавал тебя, дорогая, он забыл одну деталь.

Она тут же захотела узнать, чего ей недостает.

— Какую же? Чего мне еще не хватает?

— Ничего, — отступил он. Внезапно он почувствовал, что трезвеет и что ему этого не хочется. — Вот наше шампанское. Пей, детка, а потом ты вручишь мне свой подарок.

Его жизнь состояла не из одних удовольствий и потакания себе. Он наладил отношения с работниками казино. Зная, что все их передвижения и связи находятся под контролем сыщиков, наблюдающих за работой казино, он позвонил своему прежнему боссу Морису и договорился о встрече. Разумеется, на нейтральной территории.

Они выпили. Пожилой человек знал, что Мэкстон снова здесь и при деньгах.

— Вы, похоже, процветаете, — заметил он.

— Да. Но это не ваша заслуга. Я не мог найти работу на побережье.

Морис пожал плечами.

— Что ж, Ральф, вы знали правила. Мы здесь ни при чем.

— Нет, нет, никаких обид. Я знаю, вы всегда суровы с теми, кто переступает черту. Поэтому я и пригласил вас сюда. Хочу выложить карты на стол. Прошу прощения за эту метафору.

Ни тени улыбки. Никакого чувства юмора. И никакого образования. Перестань разговаривать с этими людьми так, будто они учились в Уинчестере[16], как ты, упрекнул он себя. Такие легкие дерзкие уколы создали ему когда-то много тайных врагов.

— Я здесь, потому что собираюсь открыть новое казино и вести там дела.

— В Антибе? — Они услышали об этом сразу же, как только была сделана первая вылазка к юристам. Они знали обо всем, что касалось игры на побережье.

— В Антибе, — подтвердил он.

— А кто покупатель? Нам тут сказали, что это консорциум из Западной Германии.

— Этого я не могу вам сказать. Коммерческая тайна, — пояснил Мэкстон. — И при всех моих недостатках, Морис, я никогда и никому не выдавал чужих тайн. Вероятно, поэтому я и получил там работу. Нет, я здесь потому, что хотел бы попробовать набрать людей.

Он увидел, как глаза Мориса сердито сверкнули.

— Приехали переманивать?

— Я только навел справки, вот и все. Я хотел, чтобы вы об этом знали. Я не люблю действовать исподтишка. У вас лучшие люди. Если кто-нибудь хочет сменить обстановку, я готов с ним побеседовать.

— Вам не следует этого делать, — сказал Морис и начал отодвигать свой стул, чтобы подняться.

Мэкстон остановил его, подняв руку.

— Нужно смотреть на вещи реально. Вы лучшие. В мире нет ничего, похожего на Монте-Карло. Если кто-то из сотрудников казино хочет уйти, значит, он вам по каким-то причинам не подходит. Я получу только тех, кого вы все равно в конце концов уволите.

Подумав, Морис снова уселся на место.

— Вы проницательны, Ральф. У вас котелок варит. Жаль. Вы достигли бы большего, останься вы у нас.

— Спасибо. Очень милый комплимент. Но мы оба знаем, что я достиг своего потолка. Если бы я работал у вас сейчас, я бы делал абсолютно то же самое. Путь наверх открыт только для монегасков[17]и французов. По крайней мере, сейчас у меня есть возможность чем-то управлять.

— И вы думаете, вам это удастся? Когда есть мы, Ницца, и Канны?

— Думаю, что да. Вам-то волноваться нечего. А другим, может быть, и есть из-за чего.

Морис встал. Он сказал официанту, чтобы счет за их выпивку был предъявлен казино. Он протянул руку, и Ральф Мэкстон церемонно пожал ее. Это была не дружба, не человеческое тепло — просто деловое взаимопонимание.

— Хорошо, что мы поговорили об этом, — сказал Морис. — Я скажу директорам, чтобы не беспокоились из-за персонала. Вы совершенно правы. Только второй сорт, возможно, захочет уйти от нас в другое место. Желаю вам удачи. — Это была неправда, но Ральф поблагодарил его.

К середине февраля он набрал небольшой, но компетентный персонал, включая одного из лучших крупье. Он не сулил им более крупного заработка. Как велел Стивен, он предложил каждому долю в собственном предприятии. И персональную долю в охране от мошенников и профессиональных шулеров.

Он послал телеграмму Стивену в Англию, приглашая его приехать. На следующий день пришел ответ: “Сделка завершена. Снимите, пожалуйста, подходящее жилье для нас с женой. Приезжаем в следующую субботу”.

Мэкстон удивился, что они не хотят остановиться в гостинице, но позвонил агенту и получил список лучших квартир и вилл, которые сдавались внаем. Но сначала он позвонил своему доверенному в Монако, чтобы узнать, когда он получит последние комиссионные от продажи Palais Poliakoff. Послевоенный спекулянт жил в доме неподалеку от итальянской границы. В глубине души Мэкстон побаивался, что он вполне может приостановить их соглашение, не уплатив долга. Этот человек жил в кредит; у него почти не было средств, кроме дворца — полуразвалившейся обузы. Но Ральф волновался зря. Деньги по чеку в полном размере поступили в его банк. Когда Мэкстон спросил о владельце, ему сказали, что тот уехал в длительный отпуск.

— Кто-то высказал предположение, что дом покупает cosa nostra. Он не стал дожидаться, как будут развиваться события.

Так вот почему он так быстро мне заплатил, понял Мэкстон. Германский консорциум, неаполитанская мафия... Пусть себе болтают. Какая разница. Все, что они смогут выяснить, — это то, что нового владельца зовут Стивен Лоуренс. И пусть себе думают, что хотят.

 

* * *

 

— Надеюсь, вам понравится вилла, какую я вам подыскал, — сказал Ральф Мэкстон. Он встретил их в аэропорту Ниццы. Стивен быстро шел по трапу, держа Анжелу под руку. Так же быстро они миновали таможню, несмотря на многочисленные чемоданы: Ральфа хорошо знали в полиции, в иммиграционной службе и на таможне. В прежние времена он проторил немало дорожек для клиентов. Пока они ехали в автомобиле вдоль побережья, он отчитывался перед Стивеном о положении дел.

— Строят, — заметил Стивен, глядя на строительные леса. — Сплошные новые кварталы. Мы попадаем в самый бум.

— Похоже, — согласился Мэкстон. Он взглянул в зеркальце. Анжела сидела на заднем сиденье. Она была бледна и молчалива.

— Мы неважно долетели, — объяснил Стивен в аэропорту. — Жене не понравилось, правда, дорогая? Довольно сильно трясло.

— Я нанял для вас горничную и кухарку, — сказал ей Ральф. — Вилла готова. Едем прямо туда?

— Я заеду к Полякову, — сказал Стивен. — Хочу посмотреть, как там идут дела. А вы отвезите Анжелу на виллу и приезжайте за мной. Ты сможешь спокойно отдохнуть, дорогая.

— Я уже хорошо себя чувствую, — ответила она и улыбнулась. Но вид ее говорил о другом. — Это было так ужасно. Я думала, мы вот-вот разобьемся.

Они въехали в ворота, и Стивен выскочил из машины. Дворец был сверху затянут сеткой, а снаружи сколачивали леса.

— Дайте мне пару часов, — крикнул он Мэкстону. Затем взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, и исчез внутри.

— Там полный хаос, — заметил Ральф. — До виллы минут пятнадцать езды. Надеюсь, она вам понравится, — снова сказал он. — Я в этом уверен. Это лучшее из того, что сдавалось.

Вилла была невелика. Когда он осматривал дома, что были в списке, он больше имел в виду Анжелу, чем ее мужа. Ей не захочется жить в вульгарном, давящем на психику месте. А здесь было прелестно и интимно. Вилла уютно обставлена в провансальском стиле, при ней был красивый сад. Она располагалась высоко на холмах, и в знойные летние месяцы там была тень. Вилла принадлежала парижанке, которая решила сдать ее на год.

Он не знал, как долго они будут там жить или как часто приезжать туда. Но на то, чтобы отремонтировать и обставить Palais Poliakoff, уйдет несколько месяцев. Он представил себе счастливую Анжелу на вилле и снял ее.

Он ввел ее в дом, и тут же появилась горничная. Это была женщина с худощавым лицом, одетая в синий комбинезон.

— Я Жанин, — объявила она. — Добро пожаловать, мадам. Моя мать на кухне. Сказать ей, чтобы она что-нибудь вам приготовила?

— Кофе, пожалуйста, — сказала Анжела.

— Я заказал завтрак, — объяснил он. — Они хорошая пара и не станут ссориться между собой — ведь они не чужие. Позвольте мне, — сказал он, помогая ей снять пальто. — Хотите, быстренько осмотрим дом, а потом сделаем так, как предложил ваш муж? Располагайтесь спокойно и выпейте кофе.

— Сначала я хочу посмотреть дом, — сказала Анжела. — Здесь так мило, мистер Мэкстон. Я знаю, мне тут понравится. Вы так добры, что все устроили.

— За это мне и платят, — заметил он. — Но мне было приятно заниматься этим. Вот гостиная. А дальше столовая. Не очень большая, но достаточно просторная. Другие дома здесь так огромны; что нагоняют тоску.

Анжела была уже не такой бледной. Она с восторженными восклицаниями осмотрела парадные комнаты и сказала с обезоруживающей серьезностью:

— Никогда не видела такой прелестной спальни. А какой из окна вид на сад! — Она открыла стеклянную дверь и вышла на балкон.

— Здесь будет достаточно прохладно, — сказал он и пояснил: — Если вы останетесь на лето.

— О, мы останемся, — сказала она. — Не думаю, что Стивен захочет уехать, пока не увидит, что получается. А теперь пойдем вниз и выпьем кофе, да?

Кухарка вошла с подносом. Она была полная и жизнерадостная, как и положено кухарке.

Анжела села в кресло и сказала:

— Я уже чувствую себя дома. Стивену здесь очень понравится.

— Вы лучше себя чувствуете, миссис Лоуренс? — спросил он. — Вы были очень бледны, когда приехали. Наверное, вас очень укачало.

— Это было ужасно, — призналась она. — Нас так и швыряло из стороны в сторону. Стивену-то что, он все уговаривал меня не пугаться, но я ничего не могла поделать. Боюсь, я устроила настоящий переполох. Я не привыкла летать.

— Лично я, — сообщил Ральф Мэкстон, — терпеть не могу самолетов. Я люблю поезда, автомобили и корабли. Моя мать говорила, что, если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он дал бы нам крылья. Это едва ли не единственное из ее высказываний, с которым я согласен всей душой!

Он засмеялся. Смех у него был визгливый, и Анжела вдруг подумала: вот единственное, что мне в тебе не нравится. Этот холодный смешок.

— А ваша мать приезжает сюда?

— Нет, миссис Лоуренс. К сожалению, она умерла. Она была не из тех, кто ездит на Ривьеру. Они с отцом были домоседами.

— Пожалуйста, — сказала она, — называйте меня Анжелой, хорошо?

— Вы очень добры. Вы уверены, что мистер Лоуренс не будет против?

— Боже, конечно, нет. Он терпеть не может формальностей, как вы, наверное, уже заметили.

— Честно говоря, пока еще нет. Но раз вы говорите, пусть будет Анжела.

— Еще кофе? — предложила она. — А вы часто ездите домой?

— Я вообще никогда не езжу домой, — ответил он. — Последний раз я был там на похоронах моей матери.

— О-о! А где ваш дом?

— В Дербшире. Точнее, в самом темном, холодном углу Дербшира. А вы откуда родом?

— Из Хэйвардс-Хит, — ответила Анжела. — Мой отец врач. Он уже оставил работу. Мы всегда жили в деревне. Он и теперь там. Я надеюсь, что он приедет сюда и здесь останется. Он тоже убежденный деревенский житель, как и ваш отец.

Мэкстон вежливо улыбнулся. Он не мог вообразить, что может быть общего между сельским эскулапом и его собственным грозным родителем.

— Мой сын приедет на Пасху, — продолжала она.

Он привык не показывать своего удивления. Но она застала его врасплох.

— Я не знал, что у вас есть дети.

— Я уже была замужем, — сказала она. — В войну. Ему сейчас пятнадцать, и он просто чудо.

— О, понятно. Вы, наверное, вышли замуж совсем молодой?

— Да. — Анжела допила кофе. — А вы не женаты, Ральф?

— Нет-нет, Боже упаси. Я убежденный старый холостяк. Никому не удастся заставить меня бросить якорь. Ох, посмотрите, который час. Поеду-ка я за вашим мужем.

— И на этот раз, — сказала Анжела, — вы с нами позавтракаете.

Когда он ушел, она поднялась наверх. Горничная уже распаковала почти все чемоданы. Она прошлась по комнатам для гостей, осматривая дом, где будет жить... долго ли? Она не знала. Здесь было так спокойно. Она-то представляла себе какой-то псевдоготический кошмар с башенками и фальшивыми бойницами. Их много было натыкано вдоль побережья, за металлическими, часто уже ржавеющими воротами — реликты исчезнувшей эпохи. А это прелестный домик, где они со Стивеном будут счастливы.

Она сошла вниз; ей пришло в голову спросить, есть ли что-нибудь приличное в погребе. Она вела себя в самолете как глупая трусиха, и ей хотелось загладить свое поведение перед Стивеном.

Да сказали ей. Жанин извлекла список спиртных напитков, вин и ликеров. Хочет ли мадам выпить до завтрака? Мистер Мэкстон велел ей охладить что-нибудь для такого случая. Он предусмотрел все. Пришел Стивен, бросился к ней, сжал ее в объятиях.

— Анжелина, ты должна поехать со мной посмотреть. Там уже столько сделано!

Она увидела поодаль Ральфа Мэкстона. Он умел так слиться с окружением, что его почти не было заметно. Или наоборот, заставить чувствовать свое присутствие, если ему этого хотелось. Он не смотрел на них, и тем не менее она знала, что он их видит.

Завтрак прошел спокойно: прекрасная еда, богатый выбор вин. Мэкстон начал развлекать их; он был остер на язык, но прохаживался в основном на собственный счет. Анжеле это понравилось. Когда он стал сыпать анекдотами о казино, они забыли о времени. Мэкстон оказался даровитым рассказчиком с чувством юмора. Он целиком завладел вниманием обоих.

Получает удовольствие, подумала Анжела, актерствуя, находясь в центре внимания. Он еще не достиг непринужденности в отношениях со Стивеном, а это дает возможность сблизиться.

Как настоящий актер, Мэкстон знал, когда откланяться, не успев надоесть публике.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я нагнал на вас скуку этими допотопными историями. Мне пора.

— Мне они очень понравились, — сказал Стивен. — Вы должны рассказать нам еще.

— О, непременно расскажу, если вы будете поощрять меня. Некоторые давние истории просто бесподобны. То, что было до первой мировой, когда сюда на зиму приезжали русские.

— Вроде графа Полякова? — спросила Анжела.

— Да, и о нем ходят потрясающие рассказы. Ну, спасибо вам за завтрак. Я приду завтра утром, Стивен, и, если хотите, мы просмотрим сметы и отчеты о проделанной работе.

— В девять часов, — сказал Стивен.

— Хорошо, в девять. — И, слегка поклонившись Анжеле, он вышел.

 

* * *

 

— Странный человек, — сказала она. — Не могу понять, что он из себя представляет.

— Он тебе не нравится, дорогая? — нахмурился Стивен. — Мне показалось, что вы с ним ладите.

— О, конечно, ладим. Он очень славный и очень забавный. Но какой-то не такой. Он так странно говорил о родном доме и о своих родных. Ты много знаешь о нем?

— Я знаю все, — ответил Стивен. Они сидели перед камином держась за руки. Он был очень плотским человеком, все время стремился коснуться ее, подтвердить свое право на нее. Они не поехали во дворец. Он сказал, что она устала и с его стороны чистый эгоизм предлагать это. Завтра у них будет много времени, чтобы побывать там. Он повторил: — Я знаю о нем все. Я же наводил справки прежде, чем связаться с ним. Ты права, дорогая, это достаточно странный тип. Его отец — какой-то английский лорд. Ральф начал играть в клубах и частных игорных притонах в Лондоне. Связался с жуликами, которые обобрали его, и родичи отправили Ральфа в Штаты. Нужно было соображать. Там он наделал больших долгов и все проиграл. Влип так основательно, что стащил драгоценности матери и пытался продать их. Семья уплатила долги. Я думаю, в конце концов они отреклись от Ральфа. Потом он нашел работу в казино и десять лет не подходил к столикам.

— Но почему они взяли его на работу? И почему ты его нанял?

— Потому что, имея такую биографию, он знает всех. Знает, как обращаться с себе подобными. Он очень обаятелен. Ты же видела. Людей это привлекает. И, поскольку он сам мошенник, проходимцев видит насквозь. Он был прекрасным PR в Монте-Карло. У него глаз — алмаз, дорогая, а мне этого и надо. Он высокого класса. Мне это нравится. К тому же он знает всех газетчиков. Они напишут о нас, когда придет время. Этот граф Поляков, бывший владелец дворца, приходится ему каким-то родственником. Он не ведает, что я знаю об этом. Я хотел убедиться, что он не вошел в долю при покупке. Оказалось, что нет. Просто взял комиссионные.

— Надеюсь, ему можно доверять, — сказала она. — От того, что ты рассказал, мне как-то не по себе. Почему бы ему не попытаться обжулить тебя?

— Потому что он знает: со мной этот номер не пройдет, — улыбнулся Стивен. — Так что не беспокойся. Нас всех это устраивает. А теперь не испробовать ли нашу новую кровать?

 

* * *

 

— Почему бы нам не завести еще одного ребенка? — сказал он ей.

— Если так пойдет, у нас их будет десяток, — возразила она.

Он гладил ее полные груди.

— На этот раз девочку, — сказал он и начал целовать их.

Занавески были открыты, и его тело серебрилось при свете большой холодной луны. Она притянула его к себе и отдалась ему.

— У таких, как ты, бывают только мальчики...

 

* * *

 

Дом обретал форму. Даже Анжела видела, как вырисовывается контур дворца. Каждый день она ездила туда со Стивеном, пробираясь через строительные материалы, смотрела, как переходят из комнаты в комнату каменщики и штукатуры, как плотники ремонтируют сгнившие панели и двери. Великолепные потолки были вычищены и заново позолочены; с фасада убрали леса.

Время шло быстро, потому что у них было много работы. Мэкстон поспевал всюду, руководил работами, часами сидел со Стивеном над сметами и планами. Анжела планировала гаммы красок. Одну из комнат для гостей она превратила в кабинет, где стены были увешаны планами и графиками. Она ездила в Лион, чтобы посмотреть там специально сотканные шелка и бархат, и они вместе обошли все антикварные магазины на побережье. Стивен не хотел, чтобы в Гран-салоне было много современной однообразной мебели, а Мэкстон уговорил его повесить вместо картин обюссонские гобелены восемнадцатого века. Плохие картины не годятся, а настоящие произведения искусства стоят целое состояние. Гобелены не в моде и поэтому дешевле. Мэкстон разбирался во всем этом.

— Откуда вы столько знаете? — спросила однажды Анжела, когда он отказался от красивого черного лакированного комода, потому что он оказался копией, сделанной в девятнадцатом веке, с оригинала эпохи Регентства, начала восемнадцатого века.

— О, у нас дома было несколько заслуживающих внимания вещиц, — сказал он. — Мне кажется, когда вещь настоящая, это как-то чувствуешь. Моя мамаша только о том и говорила. Я помирал от скуки.

— Вы мне должны как-нибудь рассказать о ней, — сказала Анджела.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Рассказывать особенно не о чем. При ближайшем знакомстве она оказывалась довольно милой. Мы с братьями и сестрами узнали об этом, только когда выросли. А так у нас были няньки.

— А сколько у вас братьев и сестер?

— Два брата и три сестры. Все семейные, добропорядочные люди. Не то что я. Посмотрите-ка на эту штучку. Очень милая.

Он никогда не говорил о себе. Он отмахивался от любой попытки вызвать его на откровенность, отделываясь легкомысленным замечанием или шуткой в свой адрес. Он не подпускал к себе Анжелу, хотя она знала, что нравится ему настолько же, насколько не нравится ее муж. Она не могла объяснить, что вызывало у нее это чувство, потому что с виду между ними царило согласие, и отношения казались вполне дружескими.

Они регулярно приглашали Мэкстона на обед. Всегда по пятницам, в конце рабочей недели. И, как он сам говорил о ком-то другом, он зарабатывал свой хлеб песнями. Он пересказывал им сплетни, называл имена, вызывал образы знаменитых куртизанок прошлого и их богатых покровителей. А весной, когда побережье стало оживляться, он начал знакомить их с интересными людьми.

У него была удивительная память на имена и лица; кроме того, он мог определить биографию и происхождение любого человека.

— Важно, чтобы вы здесь правильно начали, — говорил он. — Нужно выработать стратегический план. Это называется карабкаться в верхи общества. — Он смеялся своим невеселым смехом. — Французы — ужасные снобы. Их невозможно узнать как следует, но вам это и не нужно. Вам необходим хороший, умно составленный список гостей для открытия заведения, несколько второстепенных особ королевской крови и кинозвезд, а я уж постараюсь, чтобы Нетти Орбах почтила нас своим присутствием. Она всегда привлекает прессу.

— Кто такая Нетти Орбах? — спросил Стивен.

— Кажется, чья-то юная невеста или что-то в этом роде? — сказала Анжела.

— Совершенно верно. В шестнадцать лет она вышла за богатого боливийца, а через два года осталась вдовой с несколькими миллионами баксов и подцепила немецкого князька, тоже с миллионами. Всего у нее было пять штук мужей, и теперь она охотится за номером шестым. Журналистов из светской хроники она кушает с маслом. А они никак на нее не надышатся. Посмотрим, что я смогу сделать. Нетти обязана мне одолжением. И не одним.

— Что за одолжения?

— Ничего особенного, — объяснил он Стивену. — Года два назад она была в Монте, и один бумагомарака раздобыл фотографии, которые ей вовсе не хотелось обнародовать. Я выкупил для нее негативы.

 

* * *

 

Анжела отправилась в Англию, чтобы привезти отца и Чарли. Они должны были провести пасхальные каникулы на вилле.

Хью Драммонд не хотел ехать. Он отговаривался тем, что не может оставить дом и сад. Миссис П. думает, что она смотрит за ним, а на самом деле все наоборот. Она очень забывчива, говорил он, вполне может уйти, не выключив газ. Анжела не обращала на это внимания. Заставить его невозможно, переубедить его она тоже не сможет. Она предоставила это Чарли. И отец, конечно, согласился, потому что внук уговорил его и потому что иначе они бы не увиделись на этих каникулах.

К удивлению Анжелы, Ральф Мэкстон предложил слетать в Англию и привезти ее родных.

— Но вы ненавидите самолеты, — запротестовала она. — Вы же говорили мне.

— Не так, как вы, — ответил он. — Я буду счастлив помочь вам.

— Правда, мило с его стороны? — сказала она потом Стивену. — Я, конечно, не согласилась. Я должна привыкнуть к маленьким самолетам, если мы собираемся жить здесь подолгу. Но я была очень тронута.

— А почему бы ему не предложить свою помощь? — сказал Стивен. Он не видел в этом ничего особенного. Любой из его людей сделал бы то же самое для жены и родных Дона.

— Но он очень предупредителен.

— Быть предупредительным — его работа, — ответил Стивен. — Ему платят за то, чтобы он делал все, что потребуется. И заметь, платят немало. Так что оставь свои благодарности, а то я начну ревновать.

Она посмотрела на него и расхохоталась.

— О, я бы на твоем месте не стала беспокоиться из-за Ральфа.

Весна была великолепной. Вилла тонула в роскошных цветах, и Анжела смотрела, как ее сын играл со Стивеном в теннис или ездил на холмы кататься верхом; солнечные дни бежали один за другим, и каникулы близились к концу.

А ее отец был уже не так подвижен, как прежде. Своему излюбленному времяпрепровождению — длительным прогулкам — он предпочитал теперь спокойный отдых в саду с книгой. Он похудел, подумала Анжела и спросила, действительно ли он так здоров, как утверждает.

— Совершенно здоров. — Его голос звучал раздраженно. — Не из-за чего поднимать шум. Они скоро вернутся?

Он скучал по внуку, и она видела, что привязанность Чарли к Стивену немного расстраивает его.

— Они отправились еще раз посмотреть дворец. Ты ведь тоже поедешь и взглянешь на него перед отъездом? Стивен был бы очень рад.

— Ну да, конечно. Хотя для меня все это пустой звук. Судя по его словам, это стоит бешеных денег. Надеюсь, он знает, что делает.

— О, он-то знает, — ответила она. — В чем, в чем, а в одном я уверена: Стивен хороший бизнесмен.

— И ты счастлива? — спросил он, удивив ее этим вопросом. — Похоже на то.

— Папа, ты и не представляешь, как я счастлива с ним. И с каждым днем становлюсь все счастливее. Хотела бы я, чтобы ты немного пожил с нами. Почему ты отказываешься?

Он покачал головой.

— Мне нужно домой. Там же все рухнет без меня. Этот старый лентяй, Джон, даже не выпалывает бордюр перед домом, если я не стою у него над душой. Здесь красиво, и мне было хорошо. Очень хорошо. Но я буду рад снова спать в своей постели. Ага, кажется, автомобиль? Значит, они вернулись. — Он тяжело поднялся и отправился навстречу внуку.

Анжела взяла его книгу и положила ее на кресло. Еще не так давно она бы обиделась. Но теперь другое дело. Она теперь могла снисходительно отнестись к эгоизму и нечуткости старика, потому что у нее была любовь Стивена. Благодаря ей она обрела уверенность в себе. Она знала, что отец любит ее, но любит по-своему и силу своих возможностей. Необязательно, чтобы он выказывал это, потому что любви Стивена ей достаточно. Он так много дал мне, думала она. Слава Богу, что дала ему Чарли. Благодаря этому мы квиты. Она встала и поспешила к ним.

— Потрясающе, мама, — сказал сын. — Такой огромный дворец. И такой шикарный. Можно мне будет привезти друзей и сводить туда?

— Как только откроется, — пообещал отец. — Ты приедешь на открытие, Чарли. Мы будем все вместе — ты, мама и я.

— А ты уже назначил число, папа? Когда все будет готово? Стивен крепко прижал сына к себе.

— В августе, — сказал он. — В разгар сезона. Устроим гала-вечер, и я покажу им, что, как бы ни лезли из кожи другие казино, у меня лучше!

— Я думаю! — провозгласил Чарли. — Мне прямо не терпится. Правда здорово, деда? А ты еще и не был там!

— Не был. Но скажи, когда можно, Стивен, и я поеду, э-э... посмотрю, что там делается. Кстати, Мэкстон придет сегодня вечером? Он так отлично играет в пикет.

Удивительно, как он подружился с Ральфом. Они играли в старомодные игры, о которых Анжела и не слышала, и Ральф ухитрялся делать так, чтобы доктор всегда выходил победителем. Стивен счел это забавным и слегка попортил впечатление, сообщив Анжеле, что Ральф в юности был известным карточным шулером.

— Когда ему нужны были деньги, он играл в бридж. Если он не выигрывал, то передергивал. Но он очень добр к твоему отцу, и это приятно.

На Хью Драммонда он произвел впечатление.

— Он джентльмен, — сказал он Анжеле. — В этом все дело. Я знаю это место в Дербшире. Однажды мы с твоей матерью ходили в пеший поход и побывали там. Великолепный дом. Старая аристократия. В этом парне бездна обаяния. Просто бездна. Анжела улыбнулась, обнаружив, что ее отец сноб. Настало время собираться и ехать, и Стивен тоже отправился с ними. Они провели несколько дней в доме в Хэйвардс-Хит. Было прохладно и дождливо.

— Дорогая, я скучаю по солнышку, — сказал Стивен. — Поехали к себе.

Как ни странно, она тоже скучала по солнышку. Скучала и по вилле, которая была для нее гораздо больше, чем просто наемное жилье, и сейчас она особенно остро чувствовала это. Скучала по воодушевлению, с каким помогала мужу создавать новое казино.

— Я скажу папе. Он не будет против, ведь Чарли уже уехал в школу.

— Неплохо было бы и ему перебраться к нам, — сказал Стивен. — Ты ведь беспокоишься о нем, правда?

— Немного. Он вдруг очень постарел. Но он ни за что не согласится. Он очень независимый. Ему будет плохо без привычного окружения. Но спасибо, что ты это предложил. — Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его. — Я так люблю тебя, — сказала она и поспешила к отцу.

 

* * *

 

Горничная Мария наблюдала за Кларой. Она боялась хозяйки. У той бывают приступы дурного настроения, когда она кричит и злится без причины. И ко всему цепляется. Бродит по дому, как тигрица в клетке — безутешная, тоскующая, несчастная. Ни мужа, ни детей, с горечью думала Мария. Никакие косметические ухищрения не смягчат этого лица. И она еще не может найти себе другого мужчину. Это было бы неприлично. Марии не хватало Стивена Фалькони. Настоящий Дон, как его отец. Хороший человек, добрый к своим. Человек, достойный уважения. Она думала, как бы узнать у дона Луки, нельзя ли ей подыскать другую работу.

Клара не находила себе места. Она плохо спала, но не желала принимать снотворное. Она знала слишком многих женщин, которые встали на эту тропу и потом не могли остановиться, попадая в зависимость от транквилизаторов. Она справится сама. Горничная действовала ей на нервы. Вечно шаркает по дому, притворяется, будто работает. Хитрая старая стерва. Клара не доверяла ей. Она родственница Луки Фалькони. Клара тешилась мыслью о том, как она ее уволит. Ей доставляло удовольствие думать об этом. Но она этого не делала.

В Нью-Йорке становилось слишком жарко и влажно. Ее родители на лето переезжали в Санта-Фе. Она не хотела ехать с ними. Она не знала, чего она хочет, не знала, чем заняться. Отец уже говорил ей, что надо бы снова выйти замуж.

— Не надо мне другого мужа, — заявила она, и он на время примирился с этим. Но только на время. Через несколько месяцев она уже не сможет притворяться, что она в трауре, и он начнет давить на нее. Она чувствовала себя умершей для секса. Охладела и телом и духом, как будто это она умерла, а не Стивен. Он заплатил за свою измену. Они убили его, а ведь она его предупреждала, что так и будет. В отчаянии она жалела, что ее не было с ним в той машине.

Она была записана к парикмахеру, а после этого собиралась позавтракать в “Плаца” с двумя приятельницами. Они не были итальянками. Они не принадлежали к ее миру, и у нее с ними не было ничего общего, кроме богатства, страсти к одежде и роскошным ресторанам. Ей не хотелось никуда идти. Впереди ее ждал пустой день. Обед с родителями, телевизор, просьбы остаться ночевать, не возвращаться в пустой дом... Почему бы ей не продать дом и не переехать поближе к ним? Ее мать будет тайком обмениваться взглядами с Альдо, сидящим за макаронами и вином, а Клара будет читать в них: “Ей нужен хороший муж, чтобы она о нем заботилась... Может быть, на этот раз будут дети”.

От всего этого Кларе хотелось взвыть. Она просматривала журнал мод, ничего не видя, нетерпеливо листая страницы. Потом отложила его, встала. Она похудела еще больше, прямо иссохла под своим черным платьем. Никакого аппетита, вся на нервах. Сегодня вечером она, наверное, не выдержит семейного обеда... Лучше бы пойти в кино. Но они обидятся. Она не может отказать им. Она пошла в спальню одеваться. Парикмахерская и ресторан на несколько часов убьют ее врага — время.

Она поправила макияж, обвела глаза, чтобы подчеркнуть их величину. На худом лице они казались огромными и черными, как провалы. Она накрасила губы алой помадой и открыла ящичек туалетного стола, чтобы выбрать серьги. В моде был новый ювелир, бижутерия его стоила почти столько же, сколько настоящие драгоценности. Клипсы с Кен-Лейн и к ним подходящая брошь. Выглядит неплохо. Но клипсы жали ей; она выругалась и стянула их.

Там лежала маленькая коробочка. Она засунула ее в ящик, вглубь, чтобы не видеть ее, но она каким-то образом вылезла вперед и оказалась под рукой. Маленькая квадратная кожаная коробка, оправленная в золото. Она заставила отца отдать ей кольцо Стивена. Открой ее, соблазнял ее внутренний голос.

Возьми в руки, потешь свое горе. Она достала его. Доказательство его смерти. Залог того, что Фалькони сполна заплатили ей свой долг. Оно холодило ей ладонь. Она вспомнила свадебную службу, когда она обменяла это кольцо на то, что носит до сих пор. Яростную радость и ожидание, которые поднимались в ней, когда она в его объятиях кружилась в свадебном вальсе. Она закрыла глаза, потому что не могла противиться этой боли. У него были такие красивые руки. Чувствительные, нежные. Она всегда возбуждалась от одного их вида, представляя себе их прикосновение. Они и били ее, и даже это стало для нее сладким воспоминанием. Однажды она сняла кольцо с его пальца и надела выше того; что он дал ей. Это был символ ее страсти, потребности обладать им полностью и принадлежать ему целиком.

И вот она сделала то же самое. Она надела кольцо на палец. Оно было велико. Так велико, что, если бы она опустила руку, оно бы упало. Она недоуменно уставилась на него. Попробовала еще раз. Оно было велико для всех пальцев, даже для большого.

Клара, держа кольцо в руке, повернула его, чтобы рассмотреть надпись. Она была хорошо видна, немного стерлась, но вполне разборчива. С и К, дата с цифрами — 18.5.50. То самое кольцо, что она дала Стивену. Кольцо, которое было у него на руке, когда он вышел из этой спальни и оставил ее. Только на три размера больше. Она еще проделала всю процедуру. На этот раз на правой руке. Правая рука всегда больше, и пальцы на ней толще, чем на левой.

Кольцо свалилось. Она подняла его и снова стала рассматривать. Человек с такими руками, как у Стивена, не мог его носить. Она крепко сжала украшение, и внезапно ее лицо, отражающееся в зеркале, исказилось до неузнаваемости. Она встала, опрокинув табурет. Ногой отшвырнула его в сторону. И выкрикнула ужасное богохульное сицилийское ругательство.

— Porca Madonna!

Мария услышала и съежилась от ужаса. Она спряталась на кухне. Вскоре она услышала, как хлопнула дверь спальни, затем входная дверь — так оглушительно, что у служанки заболели уши. Через час она подошла к телефону. Звонили из парикмахерской, спросить, не забыла ли миссис Фалькони о том, что собиралась к ним прийти.

Дамы в “Плаца” подождали полчаса, решили, что она не придет, и начали есть.

— Клара, Клара, он же занят. Папе сейчас нельзя мешать. Мать умоляла, заламывая руки. Она никогда не видела дочь в таком состоянии. Она привыкла к ее вспыльчивости, приступам гнева, но не к такой убийственной ярости.

— Я по делу, можешь мне поверить. В конце концов, кто ему будет звонить — ты или я?

Клара отвернулась от нее. Она вся тряслась. Руки ее вцепились в сумочку, и она не могла их разжать. В сумочке лежала коробочка с золотым кольцом.

Мать снова стала возражать. Что за идиотка, глупая, толстая, безвольная баба. В голове у Клары роились дикие мысли, жестокая, немыслимая брань, которую она прежде со стыдом подавила бы. Неудивительно, что папа бегает за блондинками с большими сиськами.

Вдруг она рявкнула:

— Сейчас же заткнись! Заткнись и слушай меня! Скажи мне номер телефона.

— Он рассердится, — ответила мать. — Он с Джино на складе. У них собрание.

Клара больше не слушала. Она знала телефон склада, где отец собирал людей. Она знала большую комнату наверху, где они сидели вокруг стола среди контейнеров и товаров. Там накурено, пахнет вином, чесноком и потом. Она знала, потому что как-то была там. Альдо разрешил ей выбрать себе меховое манто в подарок на восемнадцатилетие. Он разложил на столе шубы из норки и чернобурки и предложил взять то, что ей хочется. Она выбрала самую дорогую; он засмеялся и набросил шубу ей на плечи. Она до сих пор висит где-то в шкафу. Голубая норка, каких уже давно не носят.

Клара набрала номер, ответил мужской голос.

— Мне нужно поговорить с доном Альдо.

— Он занят. — Голос звучал грубо.

— Это его дочь! — рявкнула в ответ Клара. — Скажите ему, что у меня срочное дело.

Ей показалось, что она ждет целую вечность. Наконец послышался голос отца; он был явно недоволен, что ему помешали.

— Клара? Какого дьявола тебе понадобилось?

Она спокойно проговорила:

— Если с тобой рядом есть люди Луки Фалькони, то ничего не говори. Они обманули нас, папа. Стивен жив. — И повесила трубку. Потом она обратилась к матери: — Теперь-то он прибежит домой, — сказала она.

 

* * *

 

— Да-да, его переделали.

Ювелир отложил лупу. Он сотрудничал с Фабрицци много лет. Он принадлежал к второму поколению русских евреев, которые держали ломбард в Вест-Сайде и припрятывали краденое для нескольких богатых клиентов. Альдо ему доверял.

— Увеличили? — спросила Клара.

Он кивнул.

— По меньшей мере, на два размера. Хорошая работа. Даже надпись не повредили. — Он снова рассмотрел кольцо в лупу. — Без лупы и незаметно, дон Альдо. Хорошая работа, — повторил он и протянул кольцо Фабрицци.

Альдо взвесил его на ладони.

— Спасибо, Лео. Я просто хотел удостовериться, вот и все.

— Даже цвет золота не изменился, — добавил Лео. — Наверное, переделали, чтобы кто-то другой мог носить.

— Наверное, — сказал Альдо. — Спасибо. Как ваше семейство?

Он никогда не забывал об условностях. Так было заведено, что он всегда осведомлялся о делах и здоровье Рабиновичей, и на несколько минут задерживался, чтобы выслушать ответ.

Женщина так и кипела от нетерпения. Старый еврей удивился, увидев Дона с брюнеткой, хотя и необычайно красивой. Обычно он приводил блондинок и покупал им украшения. Не очень дорогие, но со вкусом. Лео Рабинович всегда сбавлял для него цену.

— Джулия не совсем здорова, — ответил он. — У нее болит нога, но я ей говорю: мы же уже не молодые. Зато сыновья в порядке и внуки. Они скрашивают нам жизнь.

— Передайте от меня привет Джулии, — церемонно сказал Альдо. — И будьте здоровы.

Под надзором телохранителя они сели в большой лимузин и молчали всю дорогу домой. Альдо держал дочь за руку. На миг их руки крепко сжали друг друга. Это означало, что между ними заключен союз.

— Они подсунули нам липу, — сказал он. — Они надули нас, Клара. Отрезали кому-то палец и увеличили кольцо, чтобы налезло. Но это им не сойдет. Я тебе обещаю.

— Я знаю, — отозвалась Клара. — Я хочу, чтобы его нашли, папа.

Он повернулся и посмотрел на нее. Зеница ока, единственное дитя. Он видел, как она страдает, надрывает сердце из-за Стивена Фалькони. Внезапно он подумал: а моя девочка — умница. У нее есть голова на плечах. Она их расколола. Он начал как-то по-новому гордиться ею.

— Мы найдем его, — сказал он. — Но сначала сведем счеты со всеми негодяями. Уберем их.

— Да, — сказала Клара. — И мы завладеем всем, что у них есть.

Он обратил внимание, что она сказала “мы”. Это прозвучало вовсе не так дерзко, как могло бы показаться. Когда они подъехали к дому, он сказал:

— Ты нагрубила маме. Я тебя не виню, но ты должна попросить у нее прощения.

— Конечно, — пообещала она. Как только мать вышла в прихожую им навстречу, Клара обняла ее и сказала: — Прости меня, мама. Я не хотела. Ты — лучшая мама на свете.

Она взглянула на Альдо, который удовлетворенно кивнул. Он любил, чтобы в семье был мир. Он уселся и предоставил женщинам хлопотать вокруг него. Он сидел и потягивал вино — мужчина, отдыхающий у себя дома. И планировал в уме убийство всего клана Фалькони — всех мужчин до единого.

 

* * *

 

Тино Сполетто не хотел оставлять свой дом во Флориде и ехать в Нью-Йорк. Жена была очень недовольна, что нужно срывать с места детей-школьников и продавать такой красивый дом. Дела у них шли хорошо. Они владели сетью ресторанов и баров, где заключались нелегальные пари. Тино никогда не нанимал бухгалтеров. Он сам достаточно хорошо разбирался в цифрах. Он все держал в памяти и никогда не ошибался ни на цент.

Он никогда не попадал в неприятные истории, даже в детстве. Он был самым тихим в семье Сполетто, всегда хорошо учился в школе. В нем почти не сказывалась кровь Фалькони. Его жена, Нина, была счастлива с ним, довольна жизнью и преданна троим детям. Они были частью “семьи”, но где-то на ее задворках. От них мало требовалось: разве что время от времени оказать какую-нибудь услугу, которая была платой за безопасность бизнеса. Никто не отказывался уплатить долг Сполетто. Никогда местная полиция не устраивала налетов на задние комнаты, где заключались пари.

Но когда пришел вызов, Тино понял, что должен подчиниться. Это была честь: сам дон Лука просил его занять место, освободившееся после старшего сына. От такой возможности нельзя отказываться. Они продали дом, подыскали хороший интернат для дочерей и школу для сына. Нина хотела поселиться в таком районе, где она могла бы завести подруг. Они купили дом в Малой Италии. С ними жила ее мать. Она так и не научилась говорить по-английски, а там, по крайней мере, могла делать покупки и сплетничать с другими старушками.

На переезд ушло несколько месяцев, после чего они зажили счастливо. Дон и его родные полюбили их. Их приглашали на воскресные семейные сборища, их дети играли с детьми Пьеро. Нина и Лючия Фалькони вместе ходили по магазинам и обсуждали женские дела. Тино не перебрался в кабинет Стивена. Его занял Пьеро, который должен был стать наследником Дона. О Стивене никогда не упоминалось. Тино не задавал вопросов. Что-то связанное с позором и бесчестием. Не пристало дальнему родственнику выспрашивать о подробностях.

Он работал очень хорошо. Дон Лука был доволен им, а Пьеро хлопал его по спине и приглашал в тратторию Минолетти пообедать и поговорить о делах. Тино уважал Пьеро, который когда-нибудь станет главой клана. Он старался угодить ему, а к старому Дону привязался. Старик был так добр к ним, великодушен, ласков с детьми. Настоящий хозяин в семье. Когда они приходили к нему в воскресенье, Лука, приветствуя Тино, целовал его.

В тот погожий летний день они сидели в саду; окруженном стеной. Под деревьями стоял большой стол, накрытый белой скатертью; женщины хлопотали на кухне, а мужчины сидели вокруг стола в одних рубашках, пили кьянти и разговаривали.

— Я получил вчера письмо от двоюродной сестры, дон Лука, — сказал Тино. — Она пишет, что Фабрицци устраивают большое сборище в Санта-Фе.

— Дьявольщина, откуда она знает? — резко спросил Пьеро.

Они ничего не слышали об этом. Простая вежливость требовала, чтобы им хотя бы сказали об этом, если уж их не приглашают.

— Она занята в общественном питании. Ее муж и брат связаны с поставками для свадеб, годовщин и прочих празднеств. Они сами не получали заказа от Фабрицци, но кто-то из их знакомых получил. Она пишет, что там будет восемьдесят человек, и все “семьи” в том числе.

— Что они празднуют? — медленно спросил Лука.

— Она не сказала.

— Хотел бы я знать, кого туда пригласили, — сказал Лука Фалькони. — И зачем. — Он не подавал виду, что рассержен. Все же они партнеры и свойственники. По крайней мере, фамилия Клары — Фалькони. Альдо Фабрицци ничего не говорил ему о большом празднике.

— Почему Санта-Фе? — вопрошал Пьеро. — Какого дьявола люди попрутся в такую даль без особых причин?

— У них там дом, — ответил отец.

Пьеро взглянул на кузена Тино. Тот всегда смотрит в оба и держит ушки на макушке. Он не зря обратил внимание на Фабрицци и их “праздник”. Пьеро умел чувствовать в человеке неверность. И верность тоже. Тихий, спокойный Тино напоминал сторожевого пса. Пьеро это нравилось в нем. С первого же дня он дал понять кузену, что думает о Фабрицци.

— Не доверяю я этому старому мерзавцу Альдо. И никому из них. Так что смотри в оба, Тино. Мы не век будем партнерами с этой кучей дерьма.

— Может быть, именно потому, что это далеко, — предположил Тино. — Может быть, они решили, что так мы об этом не узнаем. — Он взял бутылку и наполнил стакан Дона.

Пьеро стукнул кулаком по столу.

— Думаешь, это семейный совет? — спросил он. — Думаешь, собираются, чтобы о чем-то договориться втайне от нас?

— Возможно, — сказал Тино.

Лука Фалькони наклонился к нему.

— А эта твоя двоюродная сестра не может сделать, чтобы среди поставщиков был наш человек? Чтобы смотрел и слушал, а потом дал нам знать, что они замышляют?

Вид у Тино был смущенный.

— Я это уже устроил, дон Лука. Я надеялся, что вы одобрите. Просто чуял, что там дело нечисто.

— Хороший мальчик, — тихо сказал Лука. — Голова работает. Мне это нравится. Молодец. Правильно сделал.

Он увидел, что к ним подходят его жена, сноха и жена Тино с блюдами салата и сыра, и сказал:

— Женщинам ни слова. Моя жена неважно себя чувствует; доктор сказал, что ей нельзя волноваться. Этот год был тяжелым для нее. Он был тяжелым для всех нас.

— Предоставьте это мне, — сказал Тино. — Я разузнаю, в чем там дело. Кузина понимает, что мы отблагодарим ее.

За столом было шумно, все говорили одновременно, дети Пьеро и Лючии требовали внимания деда с бабкой, а старшие отпрыски Сполетто вели себя чинно. Женщины улыбались с довольным видом, и над всеми царил Дон, окруженный тремя поколениями родных. И среди них племянник, который все больше и больше заменял ему сына. Если и есть опасность, он будет предупрежден.

 

* * *

 

Это дело чести, говорили старики. Седовласые говорили торжественно, пользуясь высокими словами древней культуры. Молодые отвечали на языке гетто и задворок: “Они у нас наложат в штаны!”

Праздник устроили на берегу. Весь день работал большой буфет; дети с мамашами, подружки и сестры загорали или гуляли по окрестностям. Их смех и визг доносился в комнату, защищенную ставнями от яркого летнего солнца.

Альдо Фабрицци говорил, и все слушали в тяжелом молчании, пока он не кончил. Никто, даже из самых молодых, не щелкнул зажигалкой, пока он говорил. Он вызывал одного за другим — главарей восьми дочерних групп, входивших в клан Фабрицци. Восемь могучих мужчин, державших в повиновении маленькие империи и армии. Все они присягнули на верность Альдо Фабрицци. Он был их Доном. На старой родине их деды платили дань таким людям. Приносили в дар лучшее вино, сыр, живой товар — добычу грабежей и набегов. А также свои жизни и жизни своих сыновей, если требовалось.

Но требование всегда сопровождалось обещанием. Верность щедро вознаграждалась. Он заговорил о награде и увидел, как в их глазах, подобно летним зарницам, засверкало воодушевление.

— По моим подсчетам, их хозяйство стоит пятьдесят миллионов долларов, может быть, и больше, — говорил он. — Торговля одеждой платит им дань; у них доля в строительных компаниях, которые работают в центре Нью-Йорка. Они владеют несколькими казино в Неваде и гостиницами на побережье, кроме того, еще бордели и наркотики. У них полно денег. Если мы уберем Луку Фалькони, все это станет нашим.

— Мы уберем их всех, — отозвался кто-то. — Этого сопляка Пьеро и подлипалу Сполетто.

— Пьеро не сопляк, — заметил кто-то. — Он крутой парень, не надо его недооценивать.

— Ну и что, мы тоже не хуже, — похвастался другой голос.

— У них же всюду родственники и свойственники, — заметил кто-то из пожилых. — Что делать с ними, дон Альдо? Нельзя, чтобы они потом вставляли нам палки в колеса.

— Кровные родственники все исчезают, — сказал он. — А мелюзга, маленькие солдатики... — Он пожал плечами. — Пойдут за новым главой, вот и все. Нужно же им жить и кормить свои семьи.

Он умолк; все взгляды обратились на него; он молча возвышался во главе длинного стола.

— Я прошу вашей верности, — сказал он.

Ни один голос не прозвучал диссонансом.

— Мы верны вам, дон Альдо.

А потом посыпались вопросы: “Как это сделать? Когда мы начнем? Вы хотите перебить всех разом?”

Прозвучал чей-то благоразумный голос, призывающий к осторожности: не так-то будет легко застигнуть их врасплох. Фалькони однажды сам провернул такое дельце. Помните, как он разобрался с Райенами? История с Районами произошла двадцать пять лет назад. Наглые ирландцы начали было орудовать на территории Фалькони. Но сейчас Лука уже стар. Он не учует опасности. Правда, ему удалось обмануть Альдо и укрыть от правосудия своего сына-отступника. Но второй раз такой удачи не будет.

— Они явятся, — пообещал Альдо. — Все трое. Фалькони, его сын и родной племянник, Сполетто. Все они придут на свадьбу.

Послышался шум. Оглядевшись, он улыбнулся. Это была короткая и страшная улыбка, похожая на злобную гримасу.

— Моей дочери, Кларе, пора снова выйти замуж, — сказал он. — Они придут на свадьбу. И мы все придем, и у нас будет алиби. Я думаю, моей Кларе это понравится.

 

* * *

 

Кларе было скучно на празднике. У нее не было ничего общего с другими женщинами, и им было не по себе с ней. Они болтали о домашних делах, о детях, о школе, о мелочах супружеской жизни, неинтересных для Клары. Она была для них чужой — бездетная вдова, чей муж погиб позорной смертью. Она была настороже. Она оделась слишком нарядно, держалась гордо, обдавая мужчин таким презрением, что они были шокированы.

Она отошла к столику на берегу и заказала шампанское. На ней было закрытое белое платье с дерзким разрезом на боку, обнажавшим длинные ноги. Загорелые ноги без чулок были обуты в золотистые босоножки. Темные волосы зачесаны назад и заколоты на макушке, так что видна была изящная шея, которую оттеняли большие золотые серьги. В общем, непритязательно-соблазнительный вид, приобрести который можно только за большие деньги. Мужчины, глазевшие на нее, решили, что она похожа на лебедя.

Он сидел, развалившись за столиком буфета на открытом воздухе, пробуя разные блюда, болтая с дружками, и не сводил глаз с красивой, ухоженной женщины, которая в одиночестве пила шампанское и курила сигарету за сигаретой. Он был заинтригован. Это дочка дона Фабрицци. Вдова, муж которой, Фалькони, исчез. Обычно, когда он смотрел на женщин, они это чувствовали и оглядывались. Только не эта. Это тоже интриговало его и казалось вызовом. Он все меньше прислушивался к разговорам вокруг него. Все молодняк, только и похваляются своей доблестью на улице и с девчонками.

Все значительные мужчины сидели в доме с доном Альдо. А он был родственником жены одного из главарей. Он регулярно посещал их, хотя и не работал на них. Он вырос в другом, далеком районе, в Вест-Сайде, где верховодили братья Джамбино, и присоединился к ним, как только кончил школу. Он расправил широкие плечи и провел рукой по густым кудрявым волосам. Потом небрежно набросил пиджак и двинулся к женщине за столиком.

Клара увидела, как он приближается. Она замечала, как он пялится на нее; ей доставляло удовольствие не обращать на него внимания. Крупный, красивый и вульгарный, очень самоуверенный. Хихикающие парни из его компании подталкивали друг друга локтями и ждали, что произойдет. Он подошел к столику. Она дочка Дона, ну и что из того? Его методы были безотказны.

— Привет, крошка. К тебе можно присоединиться? Такой красотке негоже сидеть одной.

Клара смерила его взглядом с головы до ног. Было скучно, и она выпила больше шампанского, чем предполагала.

— Бутылка пуста, — сказала она. — Принеси новую. — Она открыла сумочку и стала смотреться в зеркальце золотой пудреницы.

Он улыбнулся.

— Принесу, если угостишь меня, крошка.

— А ты принеси и посмотри, что будет, — сказала она.

— Вот именно. — Он обернулся и щелкнул пальцами. — Тони! — позвал он, и один из юнцов послушно двинулся к нему. — Принеси даме бутылку шампанского. И стакан для меня.

Он придвинул стул и уселся напротив. Она со щелчком захлопнула сумочку и сердито посмотрела на него. Он улыбнулся. У него были прекрасные белые зубы.

— Что это ты о себе вообразил? Когда мне нужна компания, я так и говорю!

— Ты обалденно выглядишь, когда бесишься, — заметил он. — Держу пари, ты до чертиков пугаешь всех парней, которые к тебе подходят. Только я не из трусливых. Особенно когда дело касается такой хорошенькой крошки. — Он слегка наклонился к ней. Пахнуло то ли лосьоном после бритья, то ли жидкостью для волос. Пряный, вульгарный запах. Как и сам парень.

— Не называй меня крошкой, — сказала она. — Прибереги эту чушь для официанток. Почему ты не цепляешься к ним?

— Вот и шампанское, — сказал он. — Спасибо, Тони. — Он лихо откупорил бутылку, налил полный стакан ей и себе. — Хорошее винцо. Ну, Дон все делает с шиком.

— Думай, что говоришь, — предупредила Клара. — Он мой отец.

Он широко раскрыл глаза, поддразнивая ее.

— Да ну? Значит, ты особая штучка, так, что ли?

Клара залпом выпила шампанское.

— Ты ужрешься, — сказал он. — Поосторожнее. Разве ты не развлекаешься? Меня зовут Бруно Сальвиатти. Я всегда развлекаюсь.

— Как прекрасно быть тобой, — издеваясь, сказала она.

Он не обиделся. Казалось, задеть его невозможно. Он сидел с добродушным и самоуверенным видом, и она не знала, что делать: то ли встать и отделаться от него, то ли остаться и позволить ему вести свою дешевую игру, пока ей не надоест.

— Ты красивая бабешка, — сказал он ей. — Почему бы тебе не улыбнуться?

Клара последовала его совету. Она улыбнулась ему и сказала:

— Почему бы тебе не убраться к дьяволу?

Он засмеялся и схватил ее за голую руку. У него были большие, сильные пальцы, поросшие с тыльной стороны тонкими волосками.

— Почему бы мне не переспать с тобой?

Они пошли гулять и отошли на порядочное расстояние от остальных. Она не совсем твердо держалась на ногах; голова слегка кружилась. Нет, я не умерла из-за того, что он меня оставил. Я еще что-то чувствую, еще хочу мужчину. Я так долго была трупом, ожидая мужа, которому была не нужна, лежа в кровати, как в гробу. Если этот здоровенный бугай хочет потоптать меня, почему бы, черт возьми, ему не позволить?

— Расслабься, — повторял он ей, поглаживая ее ягодицы, пощипывая кожу большим и указательным пальцами. Он крепко держал ее, когда они шли за большой дом: там была пальмовая рощица, в которой стоял летний павильон. Клара направляла его; Клара сама решила отдаться ему. Она любила командовать. Благодаря шампанскому все вдруг стало легко и просто. Ей так хочется, значит, так и будет.

Она знала, куда им можно пойти. Павильон был пуст. Кто-то здесь уже побывал — внутри стояли грязные стаканы и пустая бутылка.

— Сальвиатти, закрой дверь, — сказала она ему и стянула платье через голову. Она стояла обнаженная, в одних тоненьких трусиках на кружевных тесемках. Он продел пальцы в тесемки и стянул с нее трусики.

— Ну ладно, — сказала она. — Говоришь, ты хорош? Докажи!

 

* * *

 

— Это была годовщина их свадьбы. — Пьеро хмуро глядел на Тино, который продолжал: — У них был большой торт, и старики открывали танцы. Тридцать восемь лет супружества. Вот почему был праздник.

— Ты проверял? — спросил Пьеро.

Тино кивнул.

— Навел кое-какие справки. Я раздобыл копию свидетельства о браке. Все правильно.

— Значит, все чисто?

— Может, да, а может, нет. Почему все-таки Санта-Фе, а не какое-нибудь место на побережье, поближе?

— Ты что, не слышал, что говорил отец? — сказал Пьеро. — У них там треклятый дом, вот почему. — Он был зол на Тино Сполетто за его уверенность, что дело нечисто. — Они праздновали годовщину свадьбы, с тортом, танцами и прочим дерьмом — какого же рожна тебе надо?

— Слишком маленький дом для такой кучи народа, — сказал Тино. — Им пришлось селиться в гостинице и в каких-то пансионах. Я просто говорю тебе это, вот и все.

Пьеро вышел из себя. Ему не хотелось, чтобы Тино оказался прав. Ему не нужны неприятности с Фабрицци. Он только укреплял свое положение, ощупью продвигаясь вперед без умелого руководства Стивена. Нужно выждать пару лет, прежде чем выступить против Альдо. Он любил Тино и доверял ему. Но его злило, что он ворошит осиное гнездо.

— Черт возьми, — крикнул он, — тебе не к чему прицепиться! Ну да, отмечали они эту гнусную годовщину и нам ничего не сказали. Они же не звали нас в прошлые годы, так какого хрена вдруг?..

Тино пожал плечами. Он знал за двоюродным братом такие вспышки. Ему не по себе, вот почему он взбесился. И теперь не станет ничего слушать, пока не успокоится.

— Тридцать восемь лет — не круглая дата, — тихо сказал он. — Ничего особенного. Вот сорок лет — это рубиновая свадьба, это круглая дата; ее отмечают все. Я считаю, что нам надо быть осторожными, вот и все.

— Ладно, ладно, ладно, — громко проговорил Пьеро. — Ладно, будем осторожны. Теперь, черт побери, мне нужно работать.

В полдень он отодвинул стул, накинул пиджак на плечи и спустился этажом ниже, в кабинет Тино. Он нагрубил кузену. И теперь жалел об этом. К тому же ему в голову запало сомнение, которое нельзя было прогнать ни криком, ни бранью. Он открыл дверь и позвал:

— Эй, Тино? Я иду перекусить. Пойдешь со мной?

Они вместе спустились на лифте. Пьеро обнял его за плечи.

— Ради Бога. Я на тебя наорал, забудь об этом, ладно? Ты прав. Будем следить. Чтобы чего не вышло.

 

* * *

 

— Предоставь это нам с Джиной, — сказала Луиза Фабрицци дочери. — Пойди посиди с папой. Он хочет с тобой поговорить.

— Ладно, если ты не против, — ответила Клара как бы нехотя.

Она ненавидела мыть посуду. Этим всегда занималась мать, а девочки — члены семьи помогали ей. Клара, не приученная к домашнему хозяйству, не любила, когда ее отряжали на кухню. У них гостила молодая кузина. Славная, простая итальяночка, вот она у раковины была в своей стихии.

Интересно, думала Клара, о чем он хочет говорить со мной. Не о замужестве же. Этого не может быть после того, как она решительно заявила, что никогда не свяжется с другим мужчиной. Мать расплакалась. Отец рассердился. Она вспылила и уехала домой, но через час, конечно же, позвонила и извинилась. Она не позволяла ссорам длиться долго. Она слишком нуждалась в родителях. Луиза носилась с ней и баловала ее. Было приятно, что о ней заботятся, готовят ей особую пищу; если она хотела остаться ночевать, постель всегда ее ждала.

Но отношения ее с Альдо изменились и углубились. Она сделалась теперь не просто любимой дочуркой, которую нужно ласкать и защищать. Клара смутно чувствовала, что отец относится к ней необычно, не совсем так, как к дочери. Он спрашивал ее мнение о людях, занятых в его бизнесе. Обсуждал с ней дела, что было не принято. Объяснял ей сущность некоторых вложений, финансовую сторону интересов в торговле одеждой.

— Ты должна научиться читать бухгалтерские книги, — сказал он однажды, — понимать, что такое деньги и как заставить их работать.

Клару это никогда не волновало. Всеми ее деньгами распоряжался отец, а потом Стивен. Она только тратила их, но не давала себе труда контролировать собственный капитал. Она и не умела этого. Но теперь научится. Альдо многое ей втолковал, а Клара оказалась способной ученицей, схватывала все на лету.

Он сидел в любимом кресле, без пиджака, с расстегнутым воротничком, в мягких домашних тапочках. Увидев ее, он поднял голову и сказал:

— Иди сюда и сядь, Клара.

Она закурила; в последнее время она изводила пачку сигарет за день.

— Мама сказала, что ты хочешь со мной поговорить. Что-то случилось?

— Нет, нет. Ничего не случилось, Клара. Пододвинь-ка мне пепельницу. — Он зажег тонкую черную сигару, какими обычно наслаждался после обеда, затянулся, стряхнул пепел и спросил: — Ты знаешь, сколько мне лет?

— Семьдесят три. Ты еще не старый.

— Достаточно старый, — возразил он. — Вот я и задумался. Что будет, когда меня не станет? У меня нет сына, нет близкого родственника, который мог бы стать моим наследником. Только ты, Клара. Только ты.

— Я не виновата. Я знаю, что ты хотел сына. — Значит, такова Божья воля, — ответил он. — Когда ты вышла замуж, я думал, что это выход из положения. Надеялся, у меня будет внук.

Слезы показались у нее на глазах. Она с горечью сказала:

— Нечего меня упрекать. Я старалась, ты же знаешь. Если для тебя это Божья воля, то и для меня тоже.

— Это неважно, — сказал Альдо. — У меня мог быть глупый сын. Вместо этого у меня умная дочь. Очень умная. Я наблюдаю за тобой, Клара, за тем, как ты учишься, как мыслишь. Знаешь что? У тебя деловая хватка совсем как у мужчины.

— Это ты меня научил, — ответила она. Слезы исчезли. Бледное лицо слегка порозовело. Он улыбнулся ей.

— Ты видишь меня насквозь, правда?

— Не знаю. Разве?

— Я хочу, чтобы со временем ты взяла дело в свои руки, — сказал он. — Ты сумеешь позаботиться о капитале, который я сколотил, и, может быть, увеличишь его.

Она встала и подошла к нему. Опустилась на колени у кресла, взяла отцовскую руку и поцеловала. Потом прижала ее к своей щеке.

— О, папа. Ты говоришь серьезно? Но как же это можно? Никогда во главе “семьи” не стояла женщина.

— Дело не в этом, — сказал он. — Скажи правду. Ты справишься? Ты сможешь быть мне не только дочерью, но и сыном?

— Да, — ответила она. — Я уверена.

Он кивнул и погладил ее по черным гладким волосам.

— Я тоже гак думаю. Но тут есть загвоздка. Ты сама только что сказала. “Семья” и другие “семьи” могут принять женщину лишь в одном случае: если у нее есть муж. Тебе нужно выйти замуж, Клара. Мужчина спасет их от стыда. Его приказаний они будут слушаться, даже зная, что они исходят от тебя. По-другому не получится.

Она медленно встала. Он смотрел на нее. Она слишком хорошо знала это его выражение лица. Нет смысла спорить, идти на попятную. Отец ставит условие, и его нужно принять безоговорочно.

— Мужчина заберет дело в свои руки, — медленно проговорила она. — Он захочет быть главным.

— А мы выберем такого, который не захочет, — проворчал Альдо, попыхивая сигарой.

Она быстро повернулась к нему.

— Ты уже кого-то наметил мне в мужья?

— Ты должна сама выбрать, — ответил он. — Нужно, чтобы мужчина тебе нравился.

— И ты думаешь, что такой есть? — Ее голос звучал насмешливо.

— А как насчет Бруно Сальвиатти? — спросил он. — Я слышал вы с ним на празднике спелись. Я имею в виду, — поправился он заметив, что она краснеет, — вы вдвоем куда-то надолго ушли.

Клара не сдавалась.

— Он начал ко мне приставать. Полез под юбку, ну а я не возражала. Я и не думала, что кто-нибудь заметит. Для меня это ничего не значило. Он смазливый, а я слишком много выпила шампанского. Таких, как он, сотни, они все слоняются по тратториям и надеются, что la bella fortuna[18]улыбнется им.

Смущение дочери позабавило Альдо. Она подцепила этого Сальвиатти и воспользовалась им так же, как он сам пользовался своими грудастыми блондинками. Он знал, что кровь у нее так же горяча, как у него; и ведь она не девственница. Ей нужно соблюдать не целомудрие, а только благоразумие.

— Если он тебе нравится, он бы нам подошел, — сказал Альдо. — Он бы земли под собой не чуял и делал все, что ему говорят. И потом, он красивый. Тебе будут завидовать многие женщины.

Она молчала. Бруно Сальвиатти: широкие плечи, тонкая талия, густые курчавые волосы и большие темные глаза. Он бы земли под собой не чуял от радости, Альдо прав. Хорошие тряпки, деньги, возможность выпендриваться — красавчик, женившийся на дочери Дона. Он принес ей быстрое и глубокое сексуальное наслаждение и был готов повторить это. Она сама оттолкнула и прогнала его.

Клара продолжала раздумывать, и Альдо ей не мешал. Она никогда не полюбит такого человека, как Бруно. Никогда не сможет из-за него страдать, потому что будет презирать его. Роли поменяются. Она будет верховодить в супружестве. Если не Бруно Сальвиатти, то кто-то вроде него. А кончится тем, что она, именно она будет править кланом Фабрицци.

Альдо предлагал ей то, что предложил бы и сыну. Миллионы долларов, вложенных в ценные бумаги за границей, недвижимость и большие доходы от рэкета. И отец прав. Нужно, чтобы ее прикрывал кто-то вроде Бруно. “Семьи” не потерпят, чтобы во главе стояла женщина. Ни один мужчина не принял бы приказаний от нее, не уронив своего достоинства. А в противном случае, когда Альдо умрет, империю Фабрицци растащат по кускам другие “семьи”. Она теперь многое поняла и восхищалась проницательностью отца, безжалостностью, с какой он проворачивал свои дела. Он показал ей новый, захватывающий мир. Мужской мир, закрытый для женщин. Если она сделает то, о чем отец просит, это станет и ее миром. Детская и кухня не для нее. И никогда не были для нее, раз не удался брак со Стивеном. Бруно Сальвиатти. Не такая большая жертва в обмен за то, что ей предлагают. Он будет согревать ее постель и делать то, что ему скажут.

— Я встречусь с ним снова, папа, — сказала она. — Если он мне понравится, то почему бы и нет?

Он встал и подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она была все еще слишком худа.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал он. — Ты единственное, что у меня есть на свете.

— А у меня — ты, — ответила она. — Ты и мама. Я хочу работать с тобой сейчас. Мы будем вместе. Будем все делать вместе. И я не хочу думать о том, что будет потом. Иначе у меня разорвется сердце.

Он обнял ее. Обоих переполняли глубокие чувства.

Альдо заговорил очень тихо:

— Я не пригласил Фалькони на годовщину. Я должен загладить свою вину, cara mia. Я их приглашу на твою свадьбу. Это будет вам подарок. Лука, Пьеро и племянничек Сполетто. Как тебе это понравится?

Они смотрели друг другу в глаза.

— Мне понравится, — сказала она. — Но мне нужен он. Я хочу видеть его мертвым.

— Увидишь, — пообещал он. — Только потерпи. Где бы он ни прятался, как только услышит, что случилось с его семьей, немедленно вернется.

Она покачала головой.

— Чтобы мы убили его? Так поступил бы кто угодно, только не Стивен. Он вернется, чтобы отомстить, и мы ничего не узнаем, пока он не нанесет удар.

Альдо мягко сказал:

— Я сказал, что ты умная, Клара, но кое-чему тебе еще следует поучиться у старого отца. Когда он вернется, он будет охотиться не за нами.

— А за кем же? — спросила она.

Он улыбнулся короткой, жестокой улыбкой.

— Предоставь это мне, — сказал он. — А теперь пойди позови маму и Джину. По телевизору викторина, которую они любят.

 

* * *

 

Через месяц Луке Фалькони позвонил Альдо Фабрицци. Они обменялись вопросами о здоровье и о домашних, мимоходом коснулись дел.

— Мне нужно с вами встретиться, — сказал Альдо. — Наедине. Стариковский разговор. — Он гортанно засмеялся.

— Хотите приехать? — спросил Лука. — Добро пожаловать.

— Нет, нет. Давайте вместе пообедаем. Как насчет “Ла Скала”?

Луку, казалось, это устраивало.

— Там хорошо кормят. Не так, как у Минолетти, но хорошо.

Ресторан Минолетти был любимым заведением семьи Фалькони. Они были его совладельцами, а управляло там достаточно близкое семейство. В течение многих лет, если Лука хотел пообедать с друзьями или угостить семью, он шел именно туда. Для Фалькони это была настоящая крепость, особенно во время войны с Муссо.

— Если вы предпочитаете Минолетти, можем пойти туда, — сказал Альдо. В голосе его звучало разочарование. В конце концов, приглашает-то он.

— Пойдем в “Ла Скала”, — ответил Лука. — Я с удовольствием принимаю приглашение. Это касается работы или семьи?

— Семьи, — сказал Альдо. — Но что помешает нам поговорить и о работе? Давайте встретимся во вторник, в половине восьмого.

— С большим удовольствием, — сказал Лука. — Что за черт, — пробормотал он. — Какого дьявола нужно этому негодяю?

“Ла Скала”, большой фешенебельный ресторан, славился неаполитанской кухней. Это был очень дорогой ресторан. Уж если Альдо собирался потратить деньги на еду, то только на первоклассную.

Лука взял с собой двух телохранителей. Альдо тоже. Они сели за столик, который выбрали так, чтобы он был обращен лицом к залу. Соседние столики заняли их сопровождающие. Это была естественная предосторожность их повседневной жизни. У обоих были враги среди немафиозных гангстерских групп. Например, ирландцы так и не заключили официального мира с Лукой Фалькони после убийства пяти Райенов. Ничего не было доказано из-за отсутствия улик, не было выдвинуто никаких обвинений, но все знали, в чем дело.

Они обнялись, расцеловали друг друга в обе щеки, и при этом каждый подумал, что другой постарел. Их сопровождающие наблюдали за ними, обращаясь друг к другу с притворным дружелюбием. Управляющий подошел, чтобы принять заказ. Вокруг них суетились официанты. В “Ла Скала” выдался особый день. Пришли важные господа. Уважаемые члены итальянско-американской общины. Бизнесмены, начиная от цветов в петлицах — гвоздика у Альдо, роза у Фалькони — и кончая хорошо скроенными костюмами и сшитыми на заказ рубашками и ботинками. Щедрые благотворители. Одним словом, всемогущие люди.

— Друг мой, — сказал Альдо, — я позволил себе пригласить вас не для того, чтобы говорить о прошлом. Что было, то было, а? Это только доставляет страдания и вам, и нам всем. Я хотел бы поговорить о будущем.

— В нашем возрасте, — согласился Лука, — у нас уже короткое будущее. Поэтому мы должны взять от него все, что можем. Я в этом уверен. Так о чьем же будущем станем говорить? О вашем или о моем?

— О Кларином, — ответил Альдо.

— Ага, — кивнул Лука. — Я знаю, как она горевала. Мне так жаль, что она была больна. Но вы говорите, ей стало лучше?

— Ей лучше. Она сильная девочка. Но порой мы с ее матерью очень беспокоились. Очень.

— Не сомневаюсь, — сказал Лука. — Так что же с Клариным будущим?

Что ему нужно? — думал он. Деньги, что ли? Нет, больше она ничего не получит.

— Почти год она вдова, — продолжал Альдо. — Пора ей выйти замуж. Я, кажется, нашел подходящего мужа. И он ей нравится. Вы же знаете Клару, она не пойдет за того, кто ей не по душе.

— Верно, — согласился Лука. — Не пойдет. Вы правы, она сильная девочка. И у нее есть своя голова на плечах. Кто же этот человек?

Альдо вытащил салфетку из-за воротника. Вежливо отвернувшись в сторону, он рыгнул.

— Один из парней Джамбино.

Лука тоже убрал салфетку. Им принесли кофе. Лука заказал стрегу. Альдо больше не хотел ничего пить.

— Джамбино нам не друзья, — заметил Лука.

— Да, но почему бы нам не подружиться? Когда ваш сын женился на моей дочери, это принесло выгоду нам обоим. Кларе нужно было обновить кровь. Сейчас моя дочь встретила подходящего парня в Санта-Фе. Мы приглашали туда гостей, и он тоже был. Он ей понравился. Они хорошо поладили. Впервые за много месяцев я увидел, как дочь улыбается. У меня даже слезы навернулись.

— У меня нет дочерей, — сказал Лука. — Но я понимаю отцовские чувства.

— Мы поговорили, Клара, я и ее мать. Я сказал ей: “Если он тебе нравится, то полный вперед. Встречайтесь почаще. Решай, и я тоже буду решать”. Я навел справки. Он хороший мальчик. Зовут Бруно Сальвиатти. Он прошел весь путь от простого служаки до саро[19]в организации Джамбино. Он нам подходит. Вам он понравится, Лука. А для Клары это важно. Она сказала:

“Папа, я хочу, чтобы Лука меня благословил”. Этими самыми словами. Она к вам привязана как дочь, вы знаете об этом?

— А я люблю ее как отец, — торжественно произнес Лука. — Она много страдала. Мы тоже страдали, и вы и я, Альдо. Но мы говорим не о прошлом. Скажите Кларе, что я желаю ей счастья. Если она счастлива, то и я счастлив. Так ей и скажите.

— Я ей скажу, — ответил Альдо Фабрицци. — Вы придете на свадьбу? Мы назначаем ее на январь. Здесь, в Нью-Йорке. Они молоды, а вы знаете, что такое горячая кровь. Они не хотят слишком долго ждать. — Он широко улыбнулся.

Лука усмехнулся. Он поднял свой бокал стреги.

— За их здоровье, и счастье, и будущих сыновей, — сказал он. Альдо попросил счет, и бок о бок, окруженные телохранителями, они медленно двинулись к выходу, раз или два остановившись, чтобы обменяться приветствиями с посетителями. К дверям подкатили большие блестящие лимузины, покрытые пластинками брони под сверкающей краской. Они тронулись вместе, на первом перекрестке разъехались в разные стороны и отправились каждый своей дорогой.

 

 

Глава 6

Казино было готово. Ушел последний декоратор, последний Драпировщик развесил шелковые и бархатные шторы, последнюю мебель расставили по местам. Они опоздали на месяц. Открытие теперь назначили на сентябрь. Стивен и Анжела бродили по комнатам. Он не хотел, чтобы кто-то чужой делил с ними торжество. Он привел жену в казино вечером, чтобы показать ей всю эту роскошь при ярком освещении, какой будут ее видеть богачи и знаменитости.

Столики для баккара стояли в salon prive, куда будут допущены только самые богатые. В наружных комнатах — рулетки и столы для игры в блэк-джек, и ставки там более скромные. Они ходили по комнатам, и Стивен держал Анжелу за руку; у одного столика с рулеткой он остановился и, бросив шарик, повернул колесо. Он закатился в красную лунку.

— Семь, — сказал он. — Мое счастливое число, дорогая. И я так обязан тебе. Ты навела тут такую красоту. — Он обнял ее. — Я хочу, чтобы ты стала частью этого. Чтобы ты радовалась тому, что мы сделали вместе. Ты ведь рада, правда?

— Ты же знаешь, — сказала Анжела. — Это чудесно, Стивен. Я очень горжусь тобой.

— Мы заживем что надо, — сказал он. — Получим большую прибыль, и у нас будет хороший бизнес, который мы сможем передать сыну. Я не собираюсь на этом останавливаться, дорогая. Это только начало. Я построю гостиницу. Хочу приобрести здесь недвижимость. На побережье огромные возможности для деятельности. Буду заниматься не только игорным делом. Ты ведь довольна, правда?

— Да, — согласилась она. — Только одно меня беспокоит.

— Скажи мне, — мягко попросил он, — скажи, в чем дело.

— Рассказы Ральфа о людях, которые кончают с собой из-за того, что все проиграли. Ты ведь этого не допустишь, верно?

— Я не верю половине того, что он болтает, — сказал Стивен. — Ральф любит производить впечатление. Это часть его работы. А как насчет тех, кто выигрывает состояния?

— Это, кажется, бывает не слишком часто, — сказала она.

— Поблагодари Бога за это, — поддразнил он ее. И серьезно продолжал: — Но если тебе хочется, пусть это будет нашей политикой. Как только мы узнаем, что кто-то слишком увлекся, мы прекратим игру. Как ты на это посмотришь?

— О милый, ты правда так сделаешь? Я буду просто счастлива. И ты тоже.

— Думаю, что да, — согласился он. — Я это устрою.

Ночь гала-открытия была прекрасна. Стояла жара, с моря веял легкий ветерок, небо — черный бархатный занавес — усыпано брильянтами-звездами. Казино тонуло в свете прожекторов, сады были подсвечены.

Стивен пришел рано, чтобы проследить за последними приготовлениями. Мэкстон провел там весь день. Наверху, в кабинете, он переоделся в вечерний костюм. Он был взволнован и сам этому удивлялся. Долгие годы он не знал сильных чувств. Только игра могла вызвать у него инстинктивное возбуждение, сердцебиение, дрожание рук. Но сегодня он был взвинчен.

Все получилось очень быстро, как обычно и бывает с подобными проектами: после задержек и разочарований, когда казалось уже, что открытия не дождаться никогда. И вдруг все оказалось готово! Все до мелочей: поставили последний букет цветов, срочно заменили перегоревшие лампочки, уронили поднос с бокалами, сотрудники выстроились в ряд для осмотра, крупье и банкометы в безупречных вечерних костюмах заняли места.

Ральф Мэкстон заказал шампанское в кабинет, красивый личный кабинет, где стояли элегантный стол, несколько кожаных кресел, бар, чтобы угощать посетителей коктейлями. Он откупорил бутылку и налил себе полный бокал, поднял его и произнес в одиночестве личный тост:

— За тебя, дед Олег. Где бы ты ни был, старый черт. Сегодня ты был бы доволен.

Он уговорил Фалькони не менять названия. И Анжела его поддержала. Казино “Де Полякоф” — торжественное, романтичное название. И хорошая реклама. Чтобы подстегнуть общественный интерес, Мэкстон стал распространять разные истории, истинные и выдуманные, о происхождении роскошного дома, выстроенного сумасшедшим аристократом из царской России для любовницы-француженки. В качестве финального аккорда он предложил повесить в вестибюле портрет графа.

— Но у нас же его нет, — удивился Стивен.

— Может быть... может быть, я сумею достать фотографию. Тогда нам останется только найти художника, чтобы скопировать, — объяснил он.

Позже он объяснил Анжеле:

— Я ничего не сказал Стивену, но старик мне вроде как предок. Моя бабка была его сестрой.

— Муж знает, — сказала Анжела. — Значит, у вас есть фотография?

— Есть, — ответил он. — Когда я в последний раз ездил в Англию, я привез оттуда старый альбом. Там вклеены фотографии моей матери, которые мне нравились, но было жалко их выдирать, вот я и прихватил весь альбом. Там потрясающий снимок деда Олега в военной форме. Думаю, по нему можно изготовить отличный портрет. Я не знал, что Стивену известно о нашем родстве. — Последние слова он произнес между прочим, как нечто несущественное.

— Стивену известно о вас все, Ральф, — сказала Анжела. — Так что не пытайтесь от него ничего скрывать. Ему это не понравится.

— Да я бы и не смог, даже если бы захотел.

Ральф был раздражен, и она заметила это. Он вскоре покинул ее. Когда через два дня они встретились снова, Мэкстон был обаятелен и покладист, как всегда.

 

* * *

 

На открытие они привезли сына. Ральф считал, что это глупо. По его мнению, Чарли был неплохим парнишкой, но существовала опасность, что родители его испортят. Стивен оказался слишком снисходительным отчимом, куда хуже Анжелы, та по крайней мере настаивала, чтобы сын не прогуливал школу и серьезно относился к экзаменам. Странно, как Стивен привязан к чужому сыну. По нему не скажешь, что он способен изливать потоки отцовской любви на пасынка. Мэкстону это не нравилось. Это разрушало его теорию об отношении отцов к сыновьям. Но он был достаточно умен, чтобы подозревать, что истинная причина этого — холодные отношения в его, Ральфа, собственной семье в детстве и юности.

Смешно, но, увидев Фалькони вместе с Чарли, он почувствовал укол ревности. Стивен учил мальчика играть в гольф. Сам Стивен не интересовался спортом, но занялся теннисом, верховой ездой, а теперь и гольфом, просто чтобы составлять компанию Чарли, когда тот приезжал сюда. Потом были еще приятели подростка. Они прилетели за счет Стивена, и их поселили на вилле. Наняли яхту со шкипером, чтобы совершать с ними морские прогулки, купили и построили все, начиная от водных лыж и кончая вышкой для ныряния.

Снова Мэкстон почувствовал ревность. Он завидовал Чарли Лоуренсу оттого, что тот красив и уверен в себе. Он завидовал, что Чарли достается столько любви и внимания, сколько в жизни не снилось ему самому. Он рос в семье нелюбимым ребенком. Умный некрасивый мальчик с сумасшедшинкой. У него был природный дар причинять неприятности и никакого интереса к солидным занятиям — лошади, ружью и собаке. Он ненавидел охоту, а с точки зрения его отца это походило на преступление. Но он обожал скачки: еще в школе его поймали при заключении пари на победителя Дерби[20]и чуть не выгнали с позором. Он приносил родственникам одни неприятности, они никогда не могли им гордиться. Однажды еще подростком, когда он впал в немилость за какую-то проделку, он услышал, как кто-то сказал: “Не иначе, это русская кровь — такая необузданность”. Кажется, это сказала тетка в разговоре с отцом, точно он не помнил.

Стивен так нервничал из-за открытия, что Мэкстон даже удивлялся. Но совсем уж изумился, когда хозяин объявил о новом правиле заведения. Клиентам запрещается делать ставки не по средствам. Опытные сотрудники быстро могли определить, когда человек начинал играть от отчаяния. В таком случае им было приказано, под страхом увольнения, прекращать игру. Мэкстон заметил, что о подобном человеколюбии в казино никто никогда не слыхивал.

Стивен отмел его возражение. “Так хочет Анжела. Ее расстроили ваши истории о самоубийствах. Я обещал ей, и так оно и будет”.

Мэкстону казалось маловероятным, что Фалькони могут поколебать моральные соображения его жены, но он и здесь ошибался. Анжела сделала мужа совсем другим человеком; он был уже не тот, кто приезжал в казино в Монте-Карло много лет назад с той, прежней женой; не тот, кто стоял и холодно смотрел, как немецкая аристократка проигрывает состояние. Она уже умерла, та баронесса. Наркотики, выпивка и долги, которых ее муж больше не желал платить...

Прежнему Стивену Фалькони всякая филантропия и в голову не пришла бы. Вот что значит любовь добродетельной женщины, с издевкой говорил себе Мэкстон, но насмешка предназначалась ему самому. В глубине души он испытывал зависть. Фалькони не заслуживал любви Анжелы. Мэкстон и не представлял, кто бы мог заслужить ее. “Я согреваю холодное сердце у твоего очага”. Ральф любил стихи, и эта строчка из поэта эпохи Возрождения всегда приходила ему на ум, когда он был рядом с Анжелой. Он не был влюблен в нее. Он вообще никогда не был влюблен в женщину. Мадлен, алчная маленькая poule de luxe, которая разделила с ним рождественский кутеж в отеле “Де Пари”, презрительно посмеялась бы, если бы он произнес это слово. Как будто назло кому-то, он включил ее имя в список приглашенных на открытие. Нет, он не влюблен в Анжелу Фалькони.

— Да сгинет такая мысль, — сказал он вслух и допил второй бокал, прежде чем идти вниз, к Стивену. Было введено еще одно правило, менее удивительное, но более трудновыполнимое, чем приказ банкометам и крупье “спасать души”. Запрещалось фотографировать владельца и его семью. За это отвечал Ральф. На само празднество прессу не допустили, что вызвало, естественно, недовольство, учитывая, сколько шума уже было в газетах по поводу нового казино. Снимки знаменитых гостей сделает специально нанятый фотограф, и не произойдет никаких неприятностей. Мэкстон намекал, что причиной была щекотливая ситуация, в которой замешан член княжеской фамилии Монако. Он плел чушь о романтической любви и надеялся, что ему поверят. Если Стивен не желает, чтобы его фотографировали, Мэкстон, прекрасно обученный в жестокой школе Монте-Карло, сделает все, чтобы желание его хозяина было выполнено. Он сильно подозревал, что, если что-то окажется не так, он, Ральф, первый расстанется со своей хорошо оплачиваемой работой.

Владелец казино ждал в главном зале. Чарли должен был сопровождать мать. Стивен увидел Мэкстона и сказал:

— Они опаздывают. На пять минут.

— На улицах пробки, — успокоил его Мэкстон. Он быстро взглянул на часы. Красивый золотой “ролекс”. Подарок от себя самого. Старые он заложил в свои “тощие годы”. — Я вижу фары. — Он вышел через стеклянную дверь, что вела на крыльцо с колоннами. — Приехали, — сказал он. — Не волнуйтесь, Стивен.

Двое привратников в ливреях распахнули входные двери, и вошла Анжела с сыном.

— Ты красавица, — сказал Стивен и взял ее руки в своп. — Правда, твоя мама красавица? — обратился он к Чарли и, не ожидая ответа, продолжал: — Ты тоже отлично выглядишь, сынок. Белый смокинг — очень нарядно.

— Это мама выбирала, — сообщил Чарли. — Ух ты, какая красотища! Одни цветы и огни чего стоят.

Стивен повел их к лестнице.

— У нас есть пятнадцать минут до приезда гостей. Шампанское охлаждается наверху. Пойдемте. Выпьем за успех!

Мэкстон смотрел, как они поднимаются. Лестница была очень широкая, так что Фалькони обнял одной рукой жену, другой — мальчика и шел посредине. Ральф отвернулся.

На этот вечер Мэкстон нанял квартет модных музыкантов. Их усадили в холле в укромном местечке, заказав на первые полтора часа легкую популярную музыку. Он снова посмотрел на часы. Движение около казино регулировали дежурные полицейские; по обе стороны входа теснилась толпа зевак. Во дворе постелили красный ковер, он тянулся дальше, на лестницу; на случай дождя над ним водрузили длинный яркий навес. Привратников и официантов Мэкстон обрядил в красно-золотые ливреи и пудреные парики. Да, согласился он, когда Анжела стала протестовать, это очень вульгарно. Но клиенты будут в восторге. Интересно, подумал он, оценит ли его усилия этот самодовольный мерзавец... но тут же отмахнулся от глупой жалости к самому себе. Все это оттого, что его не пригласили присоединиться к семейному празднованию наверху.

Он послал лакея посмотреть, не приближаются ли автомобили. Большие шишки приедут поздно. Только выскочки прискачут вовремя. Он улыбнулся собственной остроте. На душе стало лучше. Надо будет сказать Мадлен. Она оценит. Он надеялся, что та не станет строить из себя гранд-даму и привезет своего дурацкого богатого любовника пораньше. Ему хотелось, чтобы кто-то был с ним рядом. Лакей вернулся.

— Автомобили уже близко, месье Мэкстон.

— Хорошо. Пойдите наверх, доложите месье Лоуренсу.

 

* * *

 

Тост произнес Чарли. Анжела вспомнила, что так было и в день их свадьбы. Она так гордилась мальчиком, а он Стивеном.

— Выпьем за сегодняшний вечер, папа. За удачу, за фортуну и за много прекрасных денег! — Они засмеялись и выпили.

— Спасибо, Чарли, — сказал Стивен. — Выпьем за la bella for tuna и за тебя, моя дорогая, ты ведь так много сделала для того чтобы все получилось. — Он взял руку Анжелы и поцеловал.

Чарли ухмылялся, глядя на них.

— Мама краснеет, — заявил он. Потом выглянул в окно и сказал: — Ух ты, сколько машин!

Лакей постучал в дверь, и Стивен сказал:

— Пора спускаться. Ты готова, Анжелина? И ты тоже, Чар ли. Я хочу, чтобы ты был с нами.

Главный зал вскоре был заполнен, буфет и стойки с шампанским расставлены в комнатах для приемов на первом этаже, где набилось полно людей. Музыка тонула в приглушенной болтовне четырехсот человек, которые циркулировали между буфетными стойками, здоровались друг с другом, разыскивали фотографов. Стивен, пожимая всем подряд руки, уже не пытался расслышать имена; Мэкстон представлял важных гостей по мере их прибытия, и конечно, он оказался поблизости, когда, опираясь на руку высокого красивого мужчины, прибыла главная гостья.

Мэкстон шагнул вперед, взял ее руку, унизанную брильянтами, и поцеловал.

— Нетти, моя дорогая. Вы сногсшибательно выглядите! Пойдемте, я вас представлю.

Анжела увидела, как приближается эта женщина. Она была не просто красива. Там собралось так много прекрасных женщин, изысканно одетых и увешанных драгоценностями, что Анжела потеряла им счет. Но эта была особенная. Крошечного роста, она создавала вокруг себя особое пространство. Она все время оказывалась в центре внимания. Темные волосы с одной светлой прядью у левого виска, правильное лицо с огромными голубыми глазами, розовые, чуть вздернутые губы, на которых появилась очаровательная улыбка, когда она подошла к Стивену.

— Разрешите вам представить: месье Лоуренс. И мадам Лоуренс. Ее высочество принцесса Орбах.

Она на миг помедлила, задержав руку в ладони Стивена. Ее шея и грудь были увешаны сапфирами и брильянтами, огромные серьги качались и сверкали, когда принцесса поворачивала голову. Затем она остановилась рядом с Анжелой: “Мадам...” Она наклонила голову, по-прежнему очаровательно улыбаясь, но в голубых глазах было равнодушие. Она пошла дальше, а ее спутник, чье имя оказалось непроизносимым, поцеловал Анжеле руку, пробормотал: “Enchante”[21] — и поспешил за своей принцессой. Это была кульминация вечера.

— Ну что ж, — пробормотал Мэкстон. — По крайней мере, она явилась. Это уже что-то.

— Но ведь она приняла приглашение, — сказала Анжела. — Я видела ее имя в списке.

— Это ровно ничего не значит, — объяснил Ральф. — Она соглашается на все, что кажется ей занятным, но очень часто в конце концов не приходит. Ладно, посмотрим, как долго она здесь пробудет. Это важно. А как вам этот венгерский осел?

Анжела не выносила его смеха. Кудахчущий, визгливый, без тени добродушного юмора. Жестокий смех, подумала вдруг она, как будто он веселится только над неудачами и глупостью других.

— Не знаю, — сказала она. — Он, собственно, особо со мной не разговаривал.

— Не посмел, — сказал Мэкстон. — Тон задает она. Деньги-то у нее. Он думает, бедный недотепа, что она выйдет за него замуж, но ничего подобного. Она выжмет его как лимон, а потом вдруг сообщит подружкам, что он “такой зануда, дорогая моя, я просто ни минуты не могла больше терпеть...” — Он безжалостно передразнил ее. — А в здешнем так называемом светском обществе это все равно что смертный приговор.

Анжела не улыбнулась. Она сказала:

— Наверное, она ужасная женщина. Пойду поищу Чарли.

— Он там. — Ральф указал в направлении буфета. — Давайте я закажу вам что-нибудь поесть, — тихо сказал он. — Вы правы. Просто жуткая баба, но я так долго жил среди этих людей, что привык к ним. Благодарение Богу, что вы не привыкли.

— И надеюсь, никогда не привыкну, — сказала Анжела.

 

* * *

 

В половине двенадцатого открылись игровые залы. После ужина Мэкстон оставил Анжелу на попечение Чарли и поспешил к очень хорошенькой девушке, что подавала ему знаки из дверей.

— Я уже наелся, мама, — сказал Чарли. — Может быть, взять что-нибудь еще для тебя? Тут потрясный пудинг, называется “бомба-сюрприз”. Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо, сынок. Тебе весело?

— Да, здесь потрясно. А с кем это пошел Ральф? Какая хорошенькая, правда? — Он восхищенно смотрел на Мадлен. С ней был старый толстый мужчина, и она знакомила его с Мэкстоном.

— Пойдем поищем Стивена, — сказала Анжела. — Я его сто лет не видела.

Глупо, что ей не по себе. Глупо, что она чувствует себя одинокой: в толпе были и ее знакомые; они подходили, улыбались, рассыпались в поздравлениях. Ральф заботился о ней. Чарли очень хотел, чтобы она разделила с ним удовольствие от “потрясной” еды и питья, но она чувствовала, что сын тоже не в своей тарелке.

— Пойдем, — сказала она.

Он схватил ее за руку.

— Смотри, вон он. Я приведу его.

— Не надо. Он с кем-то разговаривает; мы подойдем и присоединимся к ним.

 

* * *

 

Мадлен смеялась. Она ущипнула своего спутника за пухлую щеку и состроила ему гримаску.

— Ну, Бернар, мой милый, я знаю, что тебе не терпится пойти наверх и выиграть для меня немного. Ты ступай, а я подойду попозже и принесу тебе удачу. Только выпью бокал шампанского и явлюсь, ладно?

Ее пальцы оставили маленький красный след на его обвисшей коже. Он взглянул на уродливого мужчину с крючковатым носом и узким лицом и решил, что Мадлен можно спокойно оставить с ним на некоторое время. Бернару не терпелось начать играть, а она поощряла его. Она всегда поощряла его, что бы он ни делал, какую бы форму это ни принимало. И у нее такой прелестный смех, как у шаловливой девочки. Порочная девчонка, называл он ее, порочная, злая и неотразимая, как и демон азартной игры, снедавший его с такой же силой. Он оставил ее с уродливым англичанином.

— О, Dieu merci[22], — прошептала Мадлен, когда он ушел. — Какой же он нудный, Ральфи... и такая грязная старая скотина. Знаешь, чего он требовал от меня перед тем, как мы сюда пришли?

— Нет, — твердо сказал Мэкстон. — И знать не хочу. Для меня ты просто милое невинное дитя. Ну что, глотнем шампанского?

Она взяла его под руку и прижалась к нему.

— Давай, — сказала она. — А потом пойдем наверх, я возьму у него фишек, и мы развлечемся, да?

Они уселись на диван, задвинутый в стенную нишу. С Мадлен Ральфу было весело; она подбадривала его и поощряла в нем как раз ту фальшивую, циничную сторону характера, что так расстраивала Анжелу. С Мадлен он чувствовал себя в своей стихии. Оба они принадлежали к одному и тому же пустому, никчемному миру. Он наливал себе и пил не пьянея, только чувства его слегка притуплялись.

— Это твой босс? — Сильные пальчики Мадлен впились ему в запястье. — Я видела, как он здоровался с гостями в вестибюле.

— Да, а ты с ним не познакомилась?

— Нет. — Она с отвращением приподняла шелковистое плечико. — Мой старый пердун не пожелал становиться в очередь — ты же знаешь, что он за тип. Боже, Ральфи, разве он не красавец?

— Тебе видней, — сказал Мэкстон.

Стивен беседовал с супружеской парой, их Мэкстон как-то приглашал на виллу. Мужу приносила большую прибыль собственность на побережье. Анжела разговаривала с женой; конечно, ей больше по душе симпатичная французская матрона, чем сверкающая Нетти Орбах и ей подобные. Ральф понял, что злится на Анжелу за то, что она дала ему отпор. Он никогда не умел принимать критику; твой величайший недостаток, бушевал когда-то его отец. “Ты всегда прав, не так ли, мой мальчик? Что ж, да поможет тебе Бог, когда ты поймешь, что это не так”.

Мадлен не сводила глаз со Стивена. Он знал этот взгляд: прищуренные глаза, полные, жадные губы приоткрыты, так что виден кончик сладострастного язычка.

— Можешь забыть о нем, — поддразнил ее Мэкстон. — Рядом с ним — его жена, та блондинка в белом платье.

— Ну и что? — спросила она. — В ней ничего особенного. Сын у него тоже красивый. Почему бы мне тогда не познакомиться с ним?

— Милая моя, ему шестнадцать. — Ральф ухмылялся. — Кстати, это его пасынок.

Мадлен повернулась к нему, теперь ее глаза широко раскрылись.

— Что за глупости! Какой еще пасынок! Они же похожи как две капли воды. Явно отец и сын.

Раньше Ральф никогда этого не замечал. Он присмотрелся к ним, впервые за долгое время присмотрелся по-настоящему. Мадлен права. Совершенно права. Те же волосы, глаза, одинаковые черты лица, жесты, выражения — как в зеркале. Они говорят — пасынок, и никому в голову не приходит приглядеться.

— Какая ты, черт возьми, умненькая! — пробормотал он. — Востроглазенькая, верно, милая? Черт возьми, ты права. Конечно, мальчишка — его сын.

Она улыбнулась и снова сжала его запястье.

— Неужели они обманывали Ральфи? А Ральфи все проглотил? О-о, как не похоже на тебя, милый. Ты же чуешь ложь за милю.

— Потому что обычно это моя собственная ложь, — возразил он. — Я вру людям, а они врут мне в ответ. Ну, пойдем, посмотрим, что затевает твой толстый приятель. Может быть, он даст тебе несколько франков на игру.

Она поднялась, взяв его под руку, и пошла рядом с ним, вызывающе вихляя бедрами; мужчины так и таращились на нее. Она чувствовала, что он рассержен. Бедный Ральфи, обманутый обманщик. Мадлен хихикнула. Вот ведь умора. Он действительно злится, она видела это по складке у его некрасивого рта.

Поднялись наверх, в salon prive. Бернара нашли за игрой в баккара. Он проигрывал и, когда она дотронулась до его плеча, поднял хмурое лицо.

— Где ты была? Ты же сказала: один бокал шампанского, — проворчал он.

— Извини, мой дорогой, но я же уже здесь. И не волнуйся. Сейчас я принесу тебе удачу.

Так оно и случилось; Мэкстон стоял рядом с ней и смотрел, как он делает ставки и выигрывает. Через час она потребовала и получила десять тысяч франков. Вместе с Ральфом она отправилась играть в рулетку. Этой ночью ей везло. Кучка фишек рядом с ней росла, и она возбуждалась все больше.

Интересно, кладет ли она деньги в банк, подумал Мэкстон. Внешность и фигура не вечны, особенно если он прав насчет ее марокканской крови.

— Я бы на твоем месте сейчас остановился, — сказал он.

Она подняла голову; на щеках у нее были красные пятна.

— Почему? — Она понизила голос до шепота. — Это жульническая рулетка, да?

— Ничего подобного, — ответил он. — Мы играем по закону средних чисел. Никакого мошенничества. А согласно этому закону, ты сейчас начнешь проигрывать. Но это твое дело, милая.

— Я всегда тебя слушаюсь, — объявила она. — Я всегда считаю, что мужчине виднее. — Она кокетливо подмигнула ему, собрала выигрыш и вышла из-за столика. — Пойду к Бернару, — решила она. — Не скажу ему, что я выиграла. Тогда, если ему повезет, он сделает мне подарок. Когда мы увидимся, Ральфи?

— А когда он уезжает домой?

Она обменяла фишки на деньги, сложила купюры в толстенькую пачку и засунула в вечернюю сумочку. Довольно большая сумочка, не какая-нибудь крошечная модная фитюлька. Держу пари, что она кладет в банк все до последнего пенни, подумал он. Что ж, тем лучше для нее.

— Я тебе сообщу, — пообещала она. Поднявшись на цыпочки, легко поцеловала его в щеку. — С тобой так весело, милый, — сказала она. — Я так люблю, когда мы вместе. Я позвоню тебе. — И скользнула прочь, крепко держа под мышкой сумочку с деньгами.

 

* * *

 

— Дорогая, — сказал Стивен, — если ты устала, почему бы тебе не поехать домой? Такой длинный вечер. Я вызову машину, и Чарли может отправиться с тобой. Он доволен?

— Да, ему понравилось все. Но он еще молод для таких вещей. Я не разрешила ему играть. Он был очень разочарован.

— Я поговорю с ним, — сказал Стивен. — Ты подожди здесь, я пришлю его к тебе. Ты права. Я ему так и скажу.

Он не сразу нашел Чарли. Мальчика не оказалось в буфете, где подавали завтрак. Он исчез, наверное обиженный, и оставил мать одну. Никаких оправданий, подумал Стивен. Должен научиться заботиться о ней и уважать меня. Я достаточно люблю его, чтобы рассердиться, даже сегодня.

Чарльз оказался наверху, в маленьком салоне, смотрел, как играют в рулетку. Он вздрогнул, когда Стивен встал, за его спиной.

— Ой, привет, папа. Папа, я хотел обменять немного денег и попытать счастья в рулетку, но мне не дали фишек. Ты не можешь ничего сделать? Это же какая-то глупость.

— Кассиры делают то, что я им сказал, — тихо ответил Стивен. — Тебе нельзя играть. Пойдем со мной, Чарли. — Они направились к кабинету Стивена; он отпер дверь, включил свет и сказал: — Закрой дверь. Я тебе кое-что покажу.

Чарли покорно следовал за ним. Он был озадачен, даже слегка напуган. Стивен никогда прежде на него не сердился. Сгорбясь, сын прикидывал, хватит ли у него смелости возражать отцу. Да, не следовало оставлять мать одну. Он жалел, что так поступил. Но из-за нее он чувствовал себя ребенком, а ему хотелось побыть взрослым.

Стивен нажал настенный переключатель. Панели раздвинулись.

— Подойди сюда, Чарли, — сказал он. — Посмотри.

Это был телевизионный экран. На нем было видно, что происходит в salon prive. Стивен нажал другую кнопку, и камера показала один из столов крупным планом. Звук отсутствовал, одно изображение. Он переводил камеру из салона в салон, показывал рулетку, карточные столики, лица, увеличенные так, что они занимали весь экран.

— Ух ты, я никогда о таком даже не слышал. Фантастика. Ты можешь наблюдать за всем происходящим.

— Да, Я могу наблюдать за игрой, за игроками и за сотрудниками. Сидеть здесь и смотреть, как люди проигрывают состояния, делают глупости, напиваются. Я могу сидеть здесь и видеть жадность, хитрость и то, как люди выбрасывают деньги только ради того, чтобы на них смотрели.

— Ты так ужасно говоришь, — сказал Чарли. — Я-то думал, что это просто хорошая забава.

— Это, — тихо сказал Стивен, указав на экран с изображением общего вида большого игорного зала под ними, — это не забава. Это работа. Моя работа, а когда-нибудь, может быть, станет и твоей. Я не играю, и ты никогда не будешь играть, слышишь? Оставь это простофилям. Работа — это не забава, Чарли. Этому я должен тебя научить. Бизнес не похож ни на что другое. У него иные правила. Если ты хочешь преуспеть, хочешь, чтобы тебя уважали, изволь соблюдать их. Ты содержишь казино, и ты не должен шутить с прибылью. Это первое правило. Если бы кто-нибудь дал тебе сегодня фишки или позволил играть за столом, он бы вылетел с работы. А второе — если я велю тебе позаботиться о матери, то я говорю это всерьез. Понял?

— Да. Я больше не буду.

— Надеюсь, что не будешь, — сказал Стивен. — Она ждет внизу. Сейчас подъедет машина, и ты отвезешь ее домой. И извинишься перед ней.

— Хорошо, — сказал Чарли. Стивен говорил таким тоном, что он покраснел. — Я только отошел на минутку, — сказал он. — Хотел поучаствовать, как все остальные.

— Ты здесь — не все остальные, — был ответ. — Это тебе тоже нужно запомнить. Ну, иди к матери.

Он выключил экран. Панели скользнули на место. Он сел за стол и стал искать сигареты. Он сурово обошелся с мальчиком. Но это необходимо. Чарли может иметь все, что захочет, но должен соблюдать правила. Он же еще мальчишка, сказал себе Стивен. Его жизнь перевернулась с появлением отчима, затем ставшего отцом, — деньги, путешествия, роскошь, что душе угодно. Это не вскружило ему голову, но может вскружить. Конечно, гордость Чарли была задета. Его чувства тоже — из-за того, каким тоном его осудили и призвали к порядку.

Стивен погасил окурок. Он, оказывается, просидел здесь дольше, чем ему казалось. Жаль, не увидит сына до утра. Он спустился вниз. Буфет был почти пуст, у стоек еще были люди, но почти все сборище рассосалось вскоре после полуночи. Четыре часа утра.

Он поднялся по лестнице и начал обходить комнаты. Мэкстон наблюдал за игрой в баккара. Здесь остались самые заядлые игроки. Они будут сидеть до закрытия. Стивен подошел к Ральфу.

— Как дела?

— Прекрасно. Тут пижоны играют по-крупному.

Стивен удивился, услышав от него словцо шулеров.

— Какие ставки?

— Полмиллиона франков. Не хотите посмотреть? Когда они играют, то ненавидят друг друга всем нутром, а в остальное время — лучшие друзья.

— Кто они такие? — Стивен видел двух человек, с холодной яростью состязавшихся у банка.

— Французы. Богаты до омерзения. Один занимается электроникой, другой — сталью и судоходством. А это они считают отдыхом. Хороший знак, что они остались. И Нетти Орбах тоже. Она уехала только после двух. Это значит, мы на уровне!

У Мэкстона был усталый вид, глаза и рот ввалились и казались ямами на худом лице. Чуть-чуть пьян, решил Стивен. Немного перебрал.

Ральф улыбнулся и сказал:

— Поздравляю. Думаю, вы показали сегодня класс, Стивен.

— Если так, то это наша общая заслуга. И в первую очередь ваша. Спасибо.

Мэкстон отвесил ему легкий иронический поклон. Снова перебрал, но уже не едва заметно.

— Это вам спасибо! В прошлом году в это время я затыкал газетами дыры в ботинках.

— Через двадцать минут закрывайте, — сказал Стивен. — Я еду домой.

 

* * *

 

Анжела не будила его. Когда он проснулся, она уже несколько часов была на ногах и одета. Он вышел в халате на балкон и потянулся на теплом солнце. До него доносились пряные ароматы сада, и он видел, как среди кустов двигается Анжела. Она обожала садовничать. Если ее поселить в пустыне, она и там что-нибудь вырастит. Стивен улыбался, наблюдая за ней. Он любил ее до невозможности. Он любил прямоту, честность, которую она принесла в его жизнь, и это странное несгибаемое упрямство. Он любил ее за мягкосердечие и доброту. Он просто любил ее, вовсе не раскладывая вот так, по полочкам, за что и почему любит.

Подставляя лицо солнечным лучам, он подумал о Сицилии и внезапно ощутил острую тоску по рыжей земле, по причудливым холмам старой родины, по раскаленному небу и выгоревшим от солнца зданиям. Там был его дом, его родина. Ему хотелось вернуться туда, где они с Анжелой лили вино в пыль и впервые занимались любовью. А еще ему хотелось взять туда сына.

— Анжелина! — позвал он.

Она подняла голову и помахала рукой.

— Доброе утро, милый. Будешь завтракать?

— Сейчас спущусь. Скажи, чтобы приготовили кофе.

— Я решила дать тебе поспать, — сказала она, когда они сидели вдвоем на террасе. — Вчера был такой длинный день. Сама-то я встала рано. Я была все еще возбуждена. Все прошло хорошо, правда, милый?

— Ральф говорит, что с большим успехом. А он-то знает в этом толк. Мне тоже так показалось. Это чувствуется по атмосфере. Толпа придет куда угодно, если там можно бесплатно поесть, выпить и поглазеть на людей. Но в воздухе было какое-то особое напряжение. Пришли крупные игроки и остались до конца. — Он улыбался, держа ее за руку. — Я хочу съездить туда, кое-что подсчитать. Хочу посмотреть, какая у нас будет прибыль.

— Когда, по-твоему, мы покроем расходы? — спросила Анжела.

— Не раньше чем через год, — ответил он. — Зимой народа мало, так что мы на это время закроемся. Но я могу довольно точно подсчитать, каким окажется доход. Когда мы возместим расходы на открытие, мы начнем покрывать начальные вложения. Оглянуться не успеешь, как мы разбогатеем!

— Чарли пошел погулять, — сказала она. — Он ужасно жалел, что рассердил тебя. Ты уж сегодня на него не сердись, ладно, милый?

— Не говори глупостей. Что было вчера, то было вчера. Пойдем-ка погуляем по саду.

— А почему нельзя поговорить здесь? А то я буду показывать тебе растения, и ты умрешь от скуки. Ты же не отличаешь сорняк от вистерии.

— Да, и мне это не надо, — согласился он. — Сад твой. Я предоставляю его тебе. Я хочу погулять с тобой потому, что не могу поцеловать собственную жену, чтобы эта сова Жанин не подглядывала. Пойдем.

— Ты разве не знаешь, что она сокровище, — поддразнила Анжела.

— Она подглядывает, — ответил он, поднимая ее на ноги. — Ей нужно завести собственного мужа.

Горничная Жанин была чудо-служанкой. Она чистила, и скребла, и содержала все в безукоризненном порядке. Но отличалась безудержным любопытством. Иногда это действовало Стивену на нервы.

Когда они углубились в сад и их отделяли от дома деревья и ряд цветущих розовых олеандров, он обнял ее.

— Мне не хватало тебя, когда я проснулся утром.

— А мне тебя, — ответила Анжела и пригнула его голову, чтобы поцеловать в губы. Поцелуй был долгим.

— Я думал о том, как я люблю тебя, — сказал он. — Я увидел тебя в саду и подумал: я люблю ее все больше с каждым днем.

— Я тоже так люблю тебя, — ответила она. — Вначале я все время беспокоилась. Все думала о том, от чего я тебя оторвала.

— О чем же, например? — Он погладил ее волосы.

— О твоей семье. О прежней жизни. Я не имею в виду дурное, а твой дом и друзей. Я так боялась, что ты будешь жалеть об этом. Я не представляла, как я смогу заменить тебе это, даже вместе с Чарли.

— А ты мне поверишь, если я тебе кое-что скажу? И не будешь больше так говорить? Обещаешь? — Он говорил серьезно. Теплое желание, которое он испытывал к ней, исчезло.

— Да, скажи мне, — ответила Анжела.

— Никогда в жизни я не был так счастлив. Да, я скучаю по семье. Я люблю их. Отца, и мать, и брата, и племянников. Я сицилиец. У нас очень тесные семейные связи, ты же знаешь. Я бы отдал все на свете, чтобы вы с Чарли и они все были вместе. Но что касается остального, послушай меня. Слушай как следует, как мы выражаемся. Я не скучаю по Штатам. Я жил там, вырос, но это не моя родина. Друзей помимо работы у меня не было. И я не тоскую по той жизни. По телохранителям, без которых не выходил из дома, по бронированным автомобилям, в которых я ездил, ожидая, что в меня вот-вот всадят пулю. Я не сожалею о доходах от преступного бизнеса, Анжела. Мне представляется, что я умру стариком в своей постели, и мне это нравится. У меня есть дом, жена, сын, я люблю свою жизнь. И бизнес; не запятнанный кровью. Так что посмотри на меня и обещай выбросить из головы всю эту чушь.

— О? милый, — сказала она. — Ну конечно, с этой же минуты. А теперь пойдем гулять.

— Я вот о чем думал, — сказал он. — Почему бы нам не съездить отдохнуть. Я хочу свозить Чарли на Сицилию. Мы можем полететь самолетом, если хочешь, остановимся в Таормине. Там очень красиво. И несколько дней поездим по окрестностям. — Он обнял ее. — Может быть, съездим к тому холму, где провели наш первый день?

— Чарли нужно в школу, — сказала она. — Мы же обещали, что он вернется к концу недели. Может быть, поедем на рождественские каникулы?

— Ты же знаешь, как там холодно зимой. Нет, дорогая. Я хотел сейчас, пока погода хорошая. Это лучшее время года. Несколько дней никому не повредят. Я покажу тебе Этну ночью. На это стоит посмотреть. Ну скажи “да”, милая.

— Ну если тебе так хочется, поедем, — сказала она.

— Неудивительно, что я так обожаю тебя, — пробормотал он. — А в школу я позвоню и все улажу. Им, кажется, нужны пожертвования на плавательный бассейн? Значит, я беру билеты на конец недели.

Возвращаясь на виллу, Анжела спросила:

— А что мы скажем Чарли? Почему Сицилия?

— Потому что я там родился. Однажды он узнает, что я его отец, и ему будет что вспомнить. Пойдем посмотрим, не вернулся ли он с прогулки.

 

* * *

 

Это началось с шепотка, что шелестел по барам и тратториям, по кухням и гостиным Малой Италии. Шепоток среди маленьких людей, простых солдат в могущественном полку мафии. Дон Фабрицци разговаривает о делах с дочерью. Началось все с кузины Джины, она рассказала своему отцу, что Дон запирается вдвоем с Кларой и беседует с ней на запретные для женщин темы, в то время как мать Клары и Джина заняты на кухне. Кузина ненавидела Клару за то, что та держалась с ней так холодно и высокомерно. Луиза Фабрицци ей нравилась.

Отец, выслушав, только присвистнул и не поверил ей. Но сказал кому-то словечко-другое, и, словно легкая зыбь на спокойной воде, слухи покатились волной. Рой Джамбино и его брат Виктор тоже прослышали об этом, и, хотя не очень-то поверили, но их любопытство было задето. Они пригласили будущего жениха и за основательным обедом с большим количеством вина поздравили его с удачей и спросили о невесте. Они слышали, что она умная девка. Папина любимица. Он нашел себе подходящую штучку.

Польщенный Бруно разговорился. Он хвастался людям, которые были его боссами с того времени, как он служил на побегушках.

Он трахал ее хорошо и часто, и она ходит у него на поводу. Да, конечно, Дон ей обо всем рассказывает. И это хорошо, вызывающе сказал он. Хорошо для него, когда он женится. Тогда-то он сам станет просматривать бухгалтерские книги.

— Как, она контролирует книги, счета, цифры? — спросил Виктор.

От вина Бруно сделался агрессивным. Да, он злился, когда от него запирались или отсылали его, потому что Кларе требовалось поговорить с отцом. Но когда он женится, убеждал он их, он ей покажет ее место. Приятели смеялись и отпускали грубые шуточки, и он, пошатываясь, отправился домой, довольный собой.

Джамбино действовали независимо; они возглавляли небольшую, но активную “семью” в Вест-Сайде. Они содержали публичные дома и брали дань со всех маленьких предприятий в своем районе. У них была прочная связь с “семьей” Лючано из Чикаго.

После ухода Бруно Рой сказал Виктору:

— Похоже, это правда. Мать твою так! Она ревизует бухгалтерские книги!

Виктор не торопился с ответом. Это был крупный, медлительный человек, но соображал он быстро.

— Все сходится, — сказал он наконец. — Зачем бы после такого мужика, как Фалькони, выбирать в зятья заведомую жопу? Думаешь, Фабрицци хочет, чтобы Бруно занял место Фалькони после его смерти? Как бы не так! У него другое на уме, Рой. Бруно — это для отвода глаз.

— Не может быть, — заявил Рой. — Это же безумие. Фабрицци свихнулся, если думает, что может поставить бабу на место мужчины.

— Это может расколоть все “семьи”, — сказал Виктор. — У нас тут все поделено. Черт возьми, а банды из Детройта, из Чикаго — им только скажи! Они услышат об этом и все заявятся сюда. За территорию Фабрицци начнется война — ирлашки, жиды, фрицы, вся чертова шайка-лейка постарается отхватить себе куски. Это надо остановить.

Его брат кивнул и уплатил по счету.

— Нам понадобится помощь. Самим нам с Фабрицци не справиться. Но держу пари, его люди не знают, что он затеял. Во всяком случае, главари.

— Значит, кто-то должен им сказать, — предложил Виктор.

Встречи проводились с большой осторожностью. Каждый дал клятву о молчании. Только пятеро из восьми главарей “семьи” Фабрицци захотели разговаривать с Роем и Виктором, но это были очень важные люди, по своему могуществу и влиянию лишь немного уступавшие дону Альдо. Они выслушали Джамбино и ни словом не обмолвились о своем плане убрать Луку Фалькони и его людей. Клятва молчать об этом была такой же священной, как та, которую они дали при встрече с Роем и Виктором. Все сошлись на том, что нужно что-то делать, если все это действительно так. Легче всего было убедить тех, кто знал Бруно Сальвиатти. Он может быть жеребцом для дочки, но не наследником для Альдо.

Кто-то предложил, и все согласились, что в дом дона Альдо нужно запустить лазутчика. Человека, который мог бы проверить, правдивы ли рассказы о еженедельных совещаниях Клары с отцом. Один из самых доверенных и давних приятелей и приспешников Альдо предложил устроить это. Ему хотелось, объяснил он, поскорее доказать, что эти слухи — только дурацкие сплетни. Он попросит дона Альдо приютить на несколько недель молоденькую родственницу. Как глава семьи, Дон не откажет в помощи.

 

* * *

 

— И долго она еще будет здесь торчать? — вопросила Клара.

Мать ответила примирительным тоном:

— Всего неделю или около того. Она хорошая девочка, помогает мне. А тебе вовсе не мешает.

Луиза с опаской присматривалась к дочери. Сейчас с ней стало особенно трудно. У нее такой красивый мужчина, скоро свадьба, новая жизнь; но Кларе, казалось, нет до этого никакого дела.

Она вела с отцом разговоры наедине, и даже за семейным столом они сидели отдельно от женщин. Луиза смотрела на дочь и дивилась происшедшей в ней перемене. Похоже, она совсем не уважает Бруно и не считается с ним. Как бы тот ни хорохорился, Луизу не обманешь. Она, может быть, не такая умная, как Клара, но уж мужчин-то она знает и видит, что парню не по себе. И обидно. Если Клара не изменит отношения к нему, брак не будет счастливым.

Но Луиза не смела ничего сказать. Она была рада, что у них гостит Николь. Конечно, Альдо согласился приютить ее, пока не утрясутся домашние проблемы. Он добрый человек и знает обязанности по отношению к своим людям. Отец девушки сидит в тюрьме. Она убежала от ухажера своей матери, чтобы сохранить добродетель. Если она будет жить под крылом у дона Альдо, мать с ухажером не посмеют требовать, чтобы она вернулась. А потом родственники ее отца уладят дело, и она уйдет.

Николь была тихой и застенчивой. И Луиза привязалась к ней всем своим добрым от природы сердцем. Клара сделалась чужой. Луиза радовалась возможности позаботиться о ком-то, попавшем в беду. Она была счастлива, что в ней нуждались. Клара-то теперь думает только о себе.

Клара закурила. Ее злило, что под родительским кровом живет чужая девчонка. Она без особого сочувствия отнеслась к истории бедствий Николь. Если отец считает нужным приютить ее, она, конечно, не станет спорить. Но она не разделяла мнения матери об этой девушке. Клара считала, что она хитра и вовсе не такая оскорбленная невинность, какой прикидывается. Клара невзлюбила Николь и не скрывала этого. Почему бы каким-нибудь другим родственникам не взять ее к себе, вопросила она, когда две недели растянулись на месяц, а девица и не думала уезжать.

— Только твой отец достаточно могуществен, чтобы обеспечить ей безопасность, — объяснила Луиза. — Мать живет с плохим человеком, очень плохим. С настоящим хулиганом. Он хотел соблазнить бедную девочку. Он бьет ее мать.

Кларе было наплевать, что он там вытворял с ними обеими. Ей было не по себе оттого, что за дверью постоянно находится Николь, но она не могла объяснить отцу этого чувства.

Она оставляла Бруно в доме, когда ей этого хотелось. От их отношений в постели она получала жестокое удовольствие. Для него это была единственная возможность утвердиться, но она легко противостояла в этом. Содрогания плоти ни разу не вызвали в ней ни тени нежного чувства. Похоть, а не страсть. Она удовлетворяла свою похоть; страсть она испытывала только к Стивену. Для Клары страсть означала любовь, со всей ее уязвимостью и болью. Она никогда не думала о Бруно Сальвиатти в другом плане, кроме постели. Груб, необразован, тщеславен и глуп. Она не замечала его хороших качеств, потому что они ее не интересовали. Он был верным, по-своему великодушным, любил детей. Он был отважен. Роя и Виктора Джамбино не очень интересовали его мозги, но за его храбрость они могли поручиться. Клара совсем не проявляла к нему внимания и если покупала для него дорогую одежду, то лишь потому, что ее бесило его безвкусие.

Альдо был доволен. Бруно полон уважения к нему. И, кажется, хорошо относится к Кларе. Луиза одобряла его. Со Стивеном Фалькони она всегда чувствовала себя неловко. А отец с дочерью с головой ушли в план некоего предприятия, придуманного Кларой.

Она воспользовалась своим опытом найма частных сыщиков для слежки за Стивеном. Почему бы не основать собственное агентство, а потом целую сеть по всем Штатам? Это могло дать им материал и поле деятельности для неограниченного шантажа. Политики, общественные деятели, кинозвезды — она составила список потенциальных прибыльных клиентов. Это долгосрочный проект, лет на пять, и главное, агентство нужно контролировать самим. Чем богаче и уязвимее клиенты, тем выше должна быть плата, настаивала она, помня, как обирали ее самое. Альдо был доволен и заинтересован. Умная девочка, и идеи у нее умные. Он еще лучше, чем она, видел, какую власть может дать такая организация человеку, стоящему во главе ее. Он попросил Клару найти подходящую контору: они начнут с того, что зарегистрируют агентство.

Клара с головой погрузилась в работу. Отец начал полагаться на нее как на свою ближайшую помощницу. Он советовался с ней по всем вопросам, начиная с мелких расхождений в квартальной смете и кончая характером и способностями людей, которых собирался повысить в должности.

Она стала его советницей и поверенной. И, естественно, случилось так, что они потеряли осторожность. Не всегда плотно закрывали дверь, не следили за телефонными разговорами, а однажды Николь вошла в комнату, когда они вместе перепроверяли какие-то счета.

За девушкой приехал ее родственник. Альдо радушно встретил старого друга, старый друг расцеловал его в обе щеки и подарил ящик лучшего коньяка и коробку гаванских сигар. Луизе Фабрицци они поднесли изящнейшую викторианскую стеклянную вазу. Николь может ехать домой. Ее мать раскаялась, этот мужчина больше не будет портить жизнь ни той, ни другой. Они навеки в долгу у дона Альдо.

Дон Альдо был удовлетворен. Он любил оказывать услуги, любил, когда им восхищались как патриархом.

— Могли бы и мне что-нибудь привезти, — ядовито заметила Клара. — Она достаточно долго действовала мне на нервы. — Потом она и думать забыла о Николь.

Она нашла маленькое сыскное агентство в Ньюпорте, штат Нью-Джерси, которое показалось ей подходящим. Два партнера, оба ушли из нью-йоркской полиции — один по инвалидности, из-за огнестрельного ранения, другой — ввиду прибавления семейства. У обоих хорошие репутации, чистые лицензии. И не слишком много денег. Агентство существовало всего два года, и Клара выяснила, что у семейного партнера заложен дом, что его очень беспокоило.

Она поехала на автомобиле в Ньюпорт. Это был утомительный, но интересный день. Притворившись возможной клиенткой, она увидела обоих компаньонов фирмы и составила о них мнение. Сыскное агентство “Ас”. Есть ли пределы у дурного вкуса? — думала она, обмениваясь рукопожатием с бывшим фараоном, которому при задержании всадили три пули в живот. Он был тощ и глядел настороженно; Кларе это не понравилось. Еще слишком полицейский, слишком скучает по жизни в участке. Тот, у которого жена, дети и заложенный дом, был постарше. Он больше соответствовал намерениям Клары. Подтянутый, быстроглазый. Не успела она достать сигарету, как у него уже оказались наготове зажигалка и пепельница. Он задержал взгляд на портсигаре: золотой и дорого стоит. Он почуял богатую клиентку, а его партнер — интересное дело.

Она стала говорить о своем муже, плетя привычную историю о предполагаемой измене, и при этом заметила, кому из них стало скучно, а кто делал вид, что ему интересно. Ей не пришлось испытать разочарования. Она ушла, не договорившись наверняка, но обещала позвонить, когда что-нибудь надумает.

Фамилия женатого была О'Халлорен. У другого итальянская — Пачеллино, и это насторожило ее с самого начала. Когда итальянцы становятся фараонами, они относятся к своим соплеменникам беспощаднее, чем евреи или ирландцы. Он отпадает. Если все пойдет по ее плану, они от него откупятся. И тогда О'Халлорен найдет себе нового напарника — женщину, единственным требованием которой будет иметь доступ к его документации, а ее вкладом в фирму — неограниченные денежные средства и новехонькая контора на окраине Нью-Йорка.

Она поехала к себе. Скоро должен прийти Бруно. Клара никогда не стряпала, и обедать с ним дома ей было скучно. Она заказала обед в новом китайском ресторане на Сорок третьей улице. Приняла душ, переоделась, прокручивая в голове события дня. На улице резко похолодало. Она выбрала костюм из темно-красного бархата, потом налила себе виски и стала ждать Бруно.

Он никогда не опаздывал. Пришел ровно в восемь, лощеный и подтянутый, как боксер, в новом костюме в тонкую полоску, который она купила ему; на плечи он набросил тяжелое пальто из верблюжьей шерсти. Красивый как картинка, равнодушно подумала она, разрешая ему обнять себя и поцеловать в губы. Когда он начал задирать ей юбку, она оттолкнула его руку.

— Ты что, крошка? — запротестовал он.

— Я голодна. А этот костюм стоит триста долларов, — огрызнулась она. — Хватит меня лапать. Пойдем.

Он направился к подносу с бутылками. Клара не видела выражения его лица, да это ее и не интересовало.

— Хочу выпить виски, — сказал он.

— Выпьешь у Чжоу. Мы пропустим обед.

Она зашла в свою комнату и тут же вышла, накинув длинное норковое манто с капюшоном. Бруно пил из полного бокала. Клара зло посмотрела на него.

— Я сказала, что мы опаздываем. — Она повысила голос.

Бруно не двинулся с места.

— Когда мы поженимся, обедать будем дома. Я предпочитаю, чтобы мой обед и виски были на столе тогда, когда я захочу.

Она не приняла этот вызов всерьез. Он часто пытался доказать свою независимость, и она прекрасно знала, как с этим бороться. Она отбросила полу манто, уперла руку в обтянутое бархатом бедро и сказала:

— Когда мы поженимся, босс, я стану твоей карманной женушкой. А сейчас я иду обедать. Хочешь остаться — пожалуйста!

Он догнал ее уже за дверью.

 

* * *

 

Ночью, когда Клара уснула рядом с ним, Бруно Сальвиатти лежал без сна. Ему не нравилась китайская еда. После нее он чувствовал себя голодным. Весь вечер он был скучный и сонный, потому что внутри у него все кипело, но он не мог показать, как он зол. Он занимался с ней любовью, поскольку ей этого захотелось, а она умела возбудить так, что он забывал обо всем на свете. Но после этого у него остался во рту кислый осадок. Он чувствовал себя дрессированным животным, от которого требуют все новых и новых трюков. Она его околдовала, захомутала, заманила перспективой брака, но сейчас, лежа бок о бок с Кларой, он думал, как же он ее ненавидит. Она глубоко уязвила его гордость. Это было труднее всего стерпеть. Она унижала его как мужчину. Другие женщины тоже покупали ему одежду и делали подарки, но он принимал это как должное. Он любил, когда женщины заботились о нем, в ответ был великодушен и добр к ним: А эта пользовалась им и презирала его.

Еще до встречи с ней он был готов жениться, растить детей. Он преуспевал, имел хорошую репутацию. Рой Джамбино поручил ему участок. Потом он увидел ее на праздновании годовщины и приударил за ней. Он хотел выпендриться перед теми сопляками.

Казалось бы, это замечательная возможность пробиться наверх — жениться на дочери Дона, не имеющего ни сыновей, ни внуков, которые бы наследовали ему. Теперь он так не думал.

Когда наутро он проснулся, Клара еще спала. Он не стал ее будить. На кухне хозяйничала горничная. Она сварила ему кофе и яйца. Он смотрел, как она шаркает вокруг него, и думал: вот она, моя жизнь. Моя домашняя жизнь. Он выскочил из дома, не доев завтрак и не попрощавшись с Кларой.

 

* * *

 

Бывшему сыщику сержанту Майку О'Халлорену было около сорока. Свои сбережения он вложил в агентство, которое основал вместе со своим приятелем Пачеллино, и в первый год его жена была счастлива. Счастлива, что ему не грозит опасность, что он приходит домой в одно и то же время и может побыть с детьми. Она помолодела на десять лет, и их супружество процветало. Так процветало, что они оглянуться не успели, как она забеременела.

Четверо детей плюс заложенный новый дом. После этого все покатилось под откос. Маленькие долги выросли в большие; агентство в первый год несколько месяцев не приносило прибыли, и счета от доктора для жены и ребенка доставляли немало неприятностей. Он жалел, что поддался ее уговорам и ушел из полиции. Она пилила его, и он стал терять самообладание.

Их агентство провернуло несколько удачных дел, но работа была нерегулярной. Мелочевка, за которую платили гроши. Обычная слежка в связи с делами о разводах, потом посещения суда, которые занимали много времени.

Пачеллино был холостяком, ему жилось легче. Он обитал в маленькой наемной квартире и имел подружку, которая работала в торговле недвижимостью. О'Халлорен нес главную нагрузку. Когда прошло два дня, а богатая стерва из Нью-Йорка все не подавала признаков жизни, он скис. Ему показалось, что там есть чем поживиться. Но потом она позвонила лично и пригласила его на ленч. О'Халлорен не поверил удаче. Он даже согласился на ее просьбу сохранить их встречу в тайне. Чтобы знали только он и она. У нее к нему есть предложение.

Он ничего не сказал Пачеллино. Просто ушел на обеденный перерыв и поехал в мотель, который она назвала. Она уже сидела в кафетерии, перед ней на столе стоял стакан виски. Он извинился, на случай, если заставил ее ждать. Она была совершенно спокойна. Приподняла рукав, показала часы, так что он успел быстро взглянуть на них, и попросила сесть. Он нутром чуял, что дело тут вовсе не в заблудшем муже.

 

* * *

 

В тот день мысли О'Халлорена витали далеко от текущего расследования. Он сидел в машине, наблюдая за женой клиента, которая вошла в дом, чтобы провести время со своим дружком, и думал о предложении той женщины. Она хотела иметь собственное сыскное агентство, но не желала, чтобы об этом знали. Она подчеркнула необходимость держать все в полной тайне и повторила это тоном, в котором слышался оттенок угрозы. Красивая, сексапильная дамочка, признал О'Халлорен, но дотронуться до нее — все равно что сунуть руку в клетку тигра в городском зоопарке. Когда она упомянула о капиталовложении, он постарался, чтобы его лицо не дрогнуло. Если дело будет процветать, добавила она, можно будет открыть филиалы в больших городах.

— Тогда через несколько лет у нас будет целая сеть, — сказала она, и он с готовностью кивнул.

Что-то здесь было не так, и он это знал: инстинкт посылал ему предупреждения, они вспыхивали как неоновые огни; но он продолжал сидеть и слушать — очень уж убедительно она говорила. Агентство переедет в Нью-Йорк, она уже присмотрела подходящее помещение. Он наберет надежных сотрудников. Связи в полиции должны ему помочь. Конечно, согласился он. У агентства должна быть широкая реклама, предлагающая клиентам всестороннее обслуживание и призывающая к деловому сотрудничеству корпорации.

Тут О'Халлорен перебил ее:

— Леди, я прослужил двадцать лет в полиции, дослужился до сержанта, но о корпорациях мне ничего не известно!

— Вам и не нужно о них знать, — возразила она. — За это буду отвечать я. А вы будете делать, что потребуется и когда потребуется. Идет?

— Идет, — сказал он и погасил предупреждающе вспыхивающие огни. Он нуждался в деньгах; ему предлагают богатство при условии, что он будет выполнять ту же работу, какую выполняет сейчас за гроши. Он сможет отправить детей в хорошие школы, купить жене красивую одежду, автомобиль. Он наклонился к ней и сказал:

— Поскольку все в рамках закона, мне кажется, что это отличная сделка.

Сидя сгорбившись на сиденье автомобиля, выслеживая еще одну неверную женушку, он вдруг вспомнил ее улыбку. Это была странная улыбка, в какой-то миг почти дружелюбная. Он дал ей то, чего она хотела, и она была им довольна. В основе их партнерства лежала ложь: он солгал и она ответила таким же враньем.

— Все будет в рамках закона, — сказала она. — Я обещаю. Итак, решено, мистер О'Халлорен?

— Решено, — сказал он.

Она торжественно пожала ему руку. Он настоял, что по счету уплатит он. Она поблагодарила. У нее были красивые черные глаза. Она купила его; это было ясно из того, как она на него смотрела. Его слегка мучила совесть из-за Пачеллино с продырявленным животом.

— Вы уверены, что вам не нужен Тони?

— Абсолютно, — был ответ. — Я основываю новую контору, и вы должны порвать с ним. Позвоните мне, когда будете готовы переехать. И постарайтесь сделать это поскорее.

У него в кармане лежала ее карточка. Миссис Клара Фалькони и адрес в Ист-Сайде, от которого так и разило богатством.

Он отметил время, когда из дома вышла блудная жена, и поехал в агентство отметиться. Партнера не было на месте. Он огляделся. Тесно, грязно, неуютно. Он помедлил несколько минут, борясь с искушением позвонить кое-кому в Нью-Йорк и попросить последить за одной дамой. Он даже протянул руку к телефону. Но не поднял трубку. Он не хотел знать ответа. Не хотел знать наверняка то, о чем догадывался.

Он напечатал отчет о работе за день и пошел домой. Дома он устроил переполох, сообщив жене и детям, что получил предложение основать новое агентство в Нью-Йорке.

 

* * *

 

Стивен оказался прав, расхваливая сентябрь на Сицилии. Было чудесно. Яростная августовская жара сменилась постоянным приятным теплом, по вечерам дул легкий ветерок.

Они отправились в путь из Мессины и по вьющимся горным дорогам выехали на побережье. Стивен показывал им греческие развалины и римские амфитеатры, две тысячи лет назад брошенные на произвол солнца и ветра. Они бродили втроем по горным селеньям, где улицы так узки, что даже расписные повозки, запряженные грустными осликами, не могли проехать по ним. Видели огромные замки старой аристократии, в основном заброшенные, — их владельцы переехали в Палермо или в континентальную Италию, где жить гораздо легче. Стивен понемногу рассказывал сыну о Сицилии, и слово “мафия” естественным образом появилось в его рассказах.

Чарли слушал, и ему передавался страстный интерес Стивена к этой странной, выжженной солнцем стране с такой бурной историей. Этому способствовало и то, что Стивен был прирожденный рассказчик. Древние развалины и ветхие здания оживали в его словах, а Чарли охотно задавал вопросы и хотел знать еще и еще.

Для Анжелы это стало паломничеством в страну воспоминаний. Они нахлынули по пути в Палермо. Когда приехали в город, она показала Чарли Тремоли, место, где стоял их госпиталь. На его месте построили четырехэтажную гостиницу.

— Я работала здесь медсестрой, — сказала она. — Моя лучшая подруга, Кристина, погибла во время бомбежки госпиталя. Теперь от него ничего не осталось.

Чарли взял ее под руку.

— Не расстраивайся, мам. Это же было давно. Давай лучше пойдем посмотрим то место, где ты венчалась с папой. Ты говорила, это где-то здесь, в горах?

Он не заметил, как она быстро взглянула на Стивена, а тот кивнул в знак согласия.

Она улыбнулась.

— Почему бы и нет? Это было в маленькой деревне под названием Альтофонте. Как ты думаешь, милый, ты найдешь туда дорогу?

— Конечно, найду, — сказал Стивен. — Я тоже хочу взглянуть на это место.

Там мало что изменилось. Верный обещанию, данному священнику, Стивен обеспечил неприкосновенность деревне и ее жителям. Они не платили дани и не страдали под игом мафии. Деревня была солнечной и сонной. Краска на стенах выцвела и облупилась, герани по-прежнему цвели в яростном изобилии, выстиранное белье развевалось, как знамена бедности, над темными узкими улочками между домами. Церковь оказалась меньше, чем в воспоминаниях Анжелы, внутри стало как будто еще темнее.

— Странная это, наверно, была свадьба, мам. Тут как-то мрачно, — заметил сын.

Они прошли по проходу к позолоченному раскрашенному алтарю, где стояли статуи святых, в настоящей одежде, с увядшими букетами цветов у ног. Над ними горел красный глаз лампы в сакристии.

— Это была чудесная свадьба, — сказала Анжела и сжала руку Стивена.

Дверь сакристии открылась. Молодой священник вышел к ним, на ходу застегивая сутану.

Стивен заговорил с ним на диалекте. Священник улыбнулся им всем по очереди. Анжела и Чарли пожали ему руку, не понимая, что он говорит.

— Мы поженились здесь в войну, падре, — объяснил Стивен. — Это моя жена и сын. Вы новый приходский священник?

— Я отец Альберто. Старый священник умер три года назад. Вы здешний?

— Да, — ответил Стивен. — Стефано Фалькони.

Они еще раз обменялись рукопожатием, и священник тихо сказал:

— Мы знаем это имя. У нас есть причины благословлять его. Вы дали нам защиту. Наше зерно и наше вино принадлежат нам, и мы живем в покое. Спасибо вам, дон Стефано. Благослови Бог вас и вашу семью.

Он поклонился Анжеле и мальчику.

Стивен достал из бумажника несколько купюр и протянул их священнику.

— Раздайте это самым бедным семьям, — сказал он. — А остальное оставьте для себя и для вашего храма, падре.

— Папа, видно, сделал ему хороший подарок, — прошептал Чарли, когда они вышли. — Ты видела его лицо, мам? Он глазам своим не поверил.

— Это обычай, — объяснила она. — Потом, ты же знаешь, какой отец щедрый. — И, зная, как это важно для Стивена, добавила: — А теперь пойдем посмотрим дом, где жила его семья до переезда в Америку.

Чарли недоверчиво уставился на нее.

— То есть как? Его родители тоже отсюда? Из той самой деревни, где ты венчалась с моим отцом?

— Да, надо же, какое совпадение, правда, Стивен? Я как раз говорила Чарли, что в этой деревне жил твой дед. Ты знаешь, где этот дом? Мы хотим посмотреть на него, правда, Чарли?

— Дом как дом, ничего особенного, — сказал Стивен. Он обнял Анжелу за плечи и прижал к себе в знак молчаливой благодарности. — Мы были бедные крестьяне.

— А он еще стоит там? — спросил Чарли.

— На Сицилии ничего не меняется, — ответил Стивен. — Он наверняка еще цел.

Дом действительно стоял на том же месте, такой же, каким видела его Анжела много лет назад. Дверь и ставни были недавно выкрашены зеленой краской, а на пороге сидела молодая женщина с ребенком, зарыв в пыль босые ступни. Она подозрительно посмотрела, когда они проходили мимо. Ребенок жадно сосал, и, когда чужие удалились, она переключила внимание на него.

— Не этого ты ожидал? — спросил Стивен Чарли. — Я же говорю, мы были бедны как церковные мыши. Поэтому мои родители и эмигрировали в Америку.

— Не надо их обвинять, — сказал Чарли. — Зато там они здорово поправили свои дела. Посмотреть хотя бы на тебя, папа!

— Да, — ответил Стивен. — Они преуспели, Чарли. Им только и нужен был случай. Я горжусь своим дедом. Он был беден, но в деревне его уважали. А теперь давайте посмотрим, где здесь можно поесть и попить. Ты хочешь есть, дорогая?

— Да, и пить, — ответила Анжела. — Как хорошо, что ты помог священнику, милый.

— Он этого ожидал, — заметил Стивен.

 

* * *

 

Они заняли лучший многокомнатный номер в отеле “Палаццо Палермо”. После плотного сицилийского обеда с большим количеством местного терпкого вина Чарли ушел в свою комнату почитать.

Анжела расхохоталась, увидев кровать в спальне. Старинная и по современным понятиям узкая, но недостаточная ширина ее с лихвой искупалась роскошью отделки: она была обтянута малиновым шелком; позолоченные херувимы держали балдахин, спускавшийся с потолка. Еще несколько таких же херувимов расположились у подножия, а над подушками высилось алое с позолотой сооружение, увенчанное герцогской короной и гербом. Это номер для новобрачных, сообщил им управляющий. Обставлен мебелью с последней распродажи в поместье герцогини Финчула. У вычурного туалетного столика маленькие херувимы поддерживали искусной работы зеркало в шелковых оборках, а стулья напоминали троны с такими же пышными подставками для ног.

— Невообразимо, — воскликнула Анжела. — Просто потрясающе! Неужели люди правда жили в таких комнатах?

— Финчула — обедневший род, — сказал Стивен. — У них большие поместья, а денег нет. Наверное, продали все это оптом и за гроши. Мне не терпится увидеть тебя в этой кровати! — И они оба рассмеялись.

Кровать действительно была очень узкой, и их тела так близко соприкасались, что они кончили заниматься любовью и уснули только в середине ночи. Утром, когда солнечные лучи струились в окна с отдернутыми шторами и открытыми ставнями, они заговорили о сыне.

— Я знаю, что это тебя раздражает, — твердила Анжела. — Я знаю, как тебе хотелось рассказать ему все, когда мы были в Альтофонте.

— Я надеялся, что представится случай и он спросит о чем-нибудь, но он не спросил. Так что еще не время рассказывать. Это произойдет само собой. — Он притянул ее к себе; она положила голову ему на плечо.

— Может быть, мне следовало сказать ему, — проговорила она. — Я знаю, что тебя это расстраивает, Стивен, ведь ты так его любишь. А я так люблю тебя. — Крепко прижимаясь к нему, она повернула голову, чтобы поцеловать его. — Эта ночь была самая лучшая, — прошептала она.

— Это все кровать, — поддразнил Стивен. — Эти высохшие герцоги и герцогини, должно быть, помирали от зависти, глядя на нас.

— Что-что? Какую ерунду ты болтаешь, милый. — Она отодвинулась, дразня его и не давая себя поцеловать.

— Это не ерунда. Когда занимаешься любовью в чужой постели, все мертвецы приходят и смотрят на тебя. Это знают все сицилийцы. Поэтому они селят сюда только иностранцев. — Он опрокинул ее на себя. — И есть еще одно поверье. Когда делаешь так, рождаются дочки. Хочу дочку.

 

* * *

 

Чарли улетел в Англию прямо из Италии.

— Прекрасная поездка, — сказал он Стивену. — Просто замечательная. Хотел бы я приехать сюда еще.

Стивен обнял его. Анжела увидела, что муж доволен.

— Приедешь. Как-нибудь мы проведем на острове целые каникулы. А теперь учись как следует, а то мне достанется от мамы, что я позволил тебе прогуливать.

Стоя рука об руку, они смотрели, как взлетал самолет.

— Ему понравилось, правда? Может быть, он почувствовал, что его что-то связывает с этим местом.

Анжела считала, что Чарли проявил обычный восторг школьника, но она знала, как Стивену хотелось видеть в этом нечто большее.

— Неудивительно, если так. У тебя такие крепкие корни; но ты оживил это все для него, милый. Ты сделал это реальностью. Он очень расстроился из-за того, как помещики обращались со своими арендаторами. Он так и заявил мне, мол, единственным защитником этих бедняков была мафия. А раньше он думал, что это просто шайка гангстеров в Америке.

— А что ты на это ответила? — поинтересовался он.

— Я сказала так, как ты говорил мне. Что это хорошо начиналось и плохо кончилось.

— Да, это действительно так, — сказал он. — Мой дед убивал сборщиков налогов. А теперь мы сами — сборщики налогов. Ну, пойдем, дорогая. Мне уже хочется домой. Я позвоню Мэкстону и скажу, чтобы в Ницце нас встречал автомобиль. Мне хочется устроить что-нибудь особенное к закрытию первого сезона.

 

* * *

 

— А почему вы не хотите провести Рождество здесь? — спросил Ральф Мэкстон.

Анжела покачала головой.

— Мой отец недостаточно здоров, чтобы приехать. Он твердит, что останется дома, так что мы полетим туда и будем с ним.

У старика ничего серьезного, просто немного хуже стало с сердцем, успокоил ее Джим Халберт. Но долгих путешествий и волнений в таком возрасте лучше избегать. Особенно в плохую погоду. Стивен согласился провести второе Рождество в Хэйвардс-Хит, хотя Анжела знала, что ему хочется остаться во Франции.

Вилла теперь принадлежала им. Он уговорил владельцев продать ее — правда, взяли вдвое дороже, чем она стоила. Но теперь это был их собственный дом, и Анжела наконец могла сменить мебель и внутреннюю отделку. Правда, она не стала почти ничего менять. Ей нравился вкус прежней хозяйки, а после отделки казино ее воображение иссякло. Она купила несколько картин в галерее в Каннах, которая специализировалась на хорошей современной французской живописи, сменила шторы в столовой и решила оставить прочее до весны.

На середину октября был назначен гала-вечер. После этого, по рекомендации Мэкстона, они закрывались до весны. Когда казино станет приносить прибыль, они смогут позволить себе работать и в спокойные зимние месяцы, но пока это невозможно. Ральф и Стивен решили устроить под закрытие благотворительное представление.

Мэкстону пришло в голову связаться с агентом Ренаты Сольди. Она считалась наиболее многообещающей молодой оперной певицей после Марии Каллас.

— Она приедет, потому что браконьерствует на территории Каллас, а остальные — чтобы насолить Каллас. У нее много врагов. Рената Сольди в подметки Марии не годится, но не в этом дело. Народ на нее сбежится. Пустим выручку на благотворительные цели и подцепим несколько крупных игроков, которые не могут позволить себе пропустить такое мероприятие. Закроем лавочку с треском!

Как всегда, Анжела была бы рада, если бы он сдерживал свой безжалостный цинизм. Это портило впечатление от вечера. Ей очень хотелось послушать пение Сольди. И не хотелось думать о вражде и злобе великой артистки по отношению к другой выдающейся певице, не хотелось видеть в публике всего лишь болельщиков этого светского спорта.

Ральф Мэкстон заметил ее реакцию и попытался исправить положение, заговорив о чем-нибудь другом.

— Как приятно, должно быть, Рождество в Англии, — сказал он. — В прошлом году там шел снег, верно? А здесь было холодно и сыро.

Они, как обычно раз в неделю, обедали вместе, и Стивен оставил их за столом допивать кофе, а сам ушел звонить. Анжела знала, что в это время он всегда связывается с Нью-Йорком, и старалась задержать Мэкстона в столовой.

— А куда поедете вы? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Зависит от обстоятельств. Я надеялся провести Рождество с приятельницей, но у нее сейчас сложности со старой родственницей, я не уверен, что она выберется. Там еще есть кофе, Анжела? Спасибо.

Мадлен не была уверена, что сможет провести с ним Рождество. Ее любовник требовал, чтобы она находилась поблизости, в Лионе, чтобы он смог вырваться из семейных тисков и навестить ее. Как объяснила Мадлен, в этом году она собиралась выставить его на крупный подарок и боялась, что не получит его, если ослушается. Она уверяла Ральфа, что взбешена, корчила хорошенькие гримаски и обзывала старикана самыми последними словами, но Ральф ее понимал. Конечно, она не откажется от ценной побрякушки или пакета акций только ради того, чтобы поваляться с ним в постели и посмеяться в праздничные дни.

Он собирался провести рождественские праздники в новой гостинице в Валь-д'Изер. Он хорошо катался на лыжах, а Мадлен была спортивнее, чем казалась. Им было бы хорошо. Он ненавидел Рождество: всегда такая тоска, семейные сборища с детьми. Ну, значит, он поедет туда один. Найдет там кого-нибудь подходящего. У него хватит денег, чтобы потратиться на хорошенькую девушку.

Он услышал слова Анжелы:

— А что вы будете делать, Ральф, если ваши планы расстроятся?

Он улыбнулся кривой улыбкой, полной самоиронии:

— Придумаю новые. Я очень быстро ко всему приспосабливаюсь. И будьте умницей и не уговаривайте меня ехать домой, потому что я хочу видеть своих родственничков не больше, чем они желают лицезреть меня.

— Я и не собиралась этого делать, — сказала она. — Я собиралась спросить вас, не хотите ли вы приехать к нам и отдохнуть с нашей семьей.

К ее удивлению, он слегка покраснел.

— Как мило с вашей стороны. Неужели правда?

— А почему бы и нет? Если вы не можете или не хотите ехать к себе, почему не приехать ко мне? Чарли будет рад, отец тоже, а мы со Стивеном будем в восторге. Если только вам подойдет этот уровень. У нас очень скромный деревенский домик, но я обещаю вам, что мы чудесно проведем время. Я обожаю все приготовления, и елку, и подарки, и всенощную службу. Вы сами говорите, что в прошлом году здесь было сыро и противно.

— Я сказал, что было сыро, а противно было потому, что я был на мели, вы же знаете.

— Не увиливайте, — потребовала Анжела. — Почему вы не соглашаетесь? Если ваша приятельница решит свои проблемы с родственницей, то никто не обидится, узнав, что вы передумали. Ну как?

— Более прелестного шантажа и не придумаешь, — сказал он. — А вы не хотите сообщить об этом Стивену? Может быть, он не пожелает, чтобы наемный служащий ел его рождественскую индейку.

— Заткнитесь и не болтайте глупостей. Он вас очень любит. Мы оба вас любим.

Он настолько научился скрывать чувства, что Анжела ничего не заметила, кроме этой легкой краски. Но и это выглядело странно, она не представляла себе, что Мэкстона можно чем-то смутить.

Ральф слегка наклонился к ней через стол. Она выглядела такой хорошенькой, такой нежной в притушенном свете, и, как ни старался, он не увидел в ее глазах ничего, кроме доброты. Он взял ее руку. Он это сделал преувеличенно торжественно, чтобы нельзя было подумать, что это всерьез. Поднес ее руку к губам и коснулся ее на долю секунды.

— Моя прекрасная благодетельница, — продекламировал он, — благодарю вас. Теперь мне не грозит отмечать праздник в одиночестве, рыдая в подушку! Скажите, ну почему вы такая хорошая?

— А почему вы все превращаете в шутку? — парировала она. — Не такая уж я хорошая. Я могу быть очень противной, если захочу, так что берегитесь!

— Что-то я сомневаюсь, — сказал он. — Не пора ли нам присоединиться к Стивену? А то он ворвется и уволит меня за то, что я целую вам руку!

— Что вы за чудак! — рассмеялась она. — Пойдемте. Пусть Жанин уберет со стола. Стивен говорит, что она действует ему на нервы, потому что все время крутится вокруг нас. Он даже предлагал мне избавиться от нее.

— Тогда вы потеряете и мамашу, а она отличная кухарка, как мы только что имели случай убедиться. А следующая будет не только шпионить, но и воровать. Все служанки-француженки шпионят за хозяевами, а итальянки обкрадывают их. Может быть, мне поговорить с ней?

— Не надо, не утруждайте себя. Когда-нибудь я поймаю ее под дверью, разозлюсь и сделаю это сама. Вы правы, Ральф, я не хочу терять обеих. Рыбное суфле было замечательное правда?

— Изумительное, — ответил он. Он открыл дверь и посторонился, пропуская ее. — Но держу пари, ему далеко до вашей рождественской индейки.

 

* * *

 

— Милый, ты ведь не возражаешь, правда? Мне показалось таким ужасным, что на Рождество он останется один.

— Не думаю, что для него это так же важно, как для тебя, — сказал Стивен. — Он бы нашел себе компанию. Но если тебе это доставит удовольствие, то пусть едет.

— Спасибо, милый. Я считаю, это добрый поступок. Он так озлоблен на жизнь, но где-то в глубине он очень симпатичный. И такой одинокий, а это грустно.

Стивен улыбнулся.

— Ты во всех находишь хорошее, милая, вот в чем беда. А самое ужасное — что с тобой они правда делаются хорошими! Только не слишком жалей его, а то я буду ревновать.

— Ну еще бы, — подыграла ему Анжела. — Он — само очарование, так что будь начеку.

Они крепко обнялись и расхохотались.

 

* * *

 

Билеты на гала-вечер успешно распродали. Анжела была зачарована силой и чистотой голоса молодой оперной звезды. Она никогда не слышала на сцене Марию Каллас и должна была поверить Мэкстону на слово, что Рената Сольди — певица классом ниже.

Все вокруг так и сверкало; дамы были разряжены и увешаны драгоценностями, как павлины; после того как кончился концерт и был убран буфет, она поднялась наверх и стала вместе со Стивеном смотреть на телеэкран. Он был в веселом настроении и показывал ей на экране крупных игроков. Среди них было много женщин, в том числе известная голливудская звезда.

Анжелу утомил долгий вечер, а пение так потрясло ее, что она чувствовала себя опустошенной. Следующим утром казино закроется на зиму. Сотрудники перейдут на половинные ставки, кроме крупье и банкометов, которые будут получать полные оклады и при этом смогут найти себе временную работу то открытия весной. И уже приближается их отъезд в Англию на рождественские каникулы. Чарли звонил и писал. У него было хорошее настроение, и он уверял, что учится изо всех сил.

 

* * *

 

Однажды ноябрьским морозным вечером, когда она сидела рядом со Стивеном, смотрела, как в камине горят дрова, и ощущала полный покой и счастье, зазвонил телефон.

— Это брат, — сказал Стивен. — Я возьму аппарат в кабинет, дорогая.

Разговор длился долго. Анжела чуть не уснула в теплой комнате.

— Анжела. — Она, вздрогнув, очнулась. В эти дни она часто дремала вечерами.

— Стивен? Что случилось? Неприятности? — Она мгновенно насторожилась.

Он тяжело опустился рядом.

— Клара снова выходит замуж, — сказал он.

— Но разве это не хорошая новость? — спросила она.

— Моя семья так думает, — ответил он. — Но я не уверен. Совсем не уверен.

— Но почему же? Это доказывает, что они верят в твою смерть.

— Это и брат так говорит. Дескать, запарка кончилась. Она нашла себе мужа, и после Рождества будет свадьба. Этот муж работает у двух братьев из Вест-Сайда. Послушать Пьеро, так это какой-то сосунок, который умеет только приударить за девчонками.

— Может быть, ей это и надо, — предположила Анжела. — Противоположность тебе.

Стивен хмурился, слушая вполуха. Клара, умная, образованная, разбирающаяся в музыке и живописи, — он вспомнил, как в Париже, во время медового месяца, она сказала, что хотела бы стать художницей. И эта Клара выходит замуж за смазливого обормота с накачанными мускулами из банды Джамбино?

Может быть, Анжела права. Возможно, единственный способ для Клары удовлетворить свою ревнивую сексуальность — это опуститься на дно. Но он в это не верил. Такого мужа она могла съесть живьем и выплюнуть косточки.

— Ну ладно, иди ложись, дорогая, — сказал он. — Я скоро приду. Просто хочу все обдумать.

— Хорошо. Я чуть не уснула, пока ты разговаривал. Не волнуйся, все должно быть хорошо. Она начнет новую жизнь. Разбуди меня, если что не так. Обещаешь?

— Обещаю, — сказал он и поцеловал ее.

Конечно, здесь что-то не так. Чем больше он думал об этом, тем меньше все это походило на благополучную версию Пьеро. Клара Фабрицци могла выйти замуж за мелкую мафиозную шпану только в одном случае: если она беременна. Но, судя по времени свадьбы, это исключено. Значит, причина тут другая.

Причина, по которой ее отец допускает такой брак. Пышная свадьба в Нью-Йорке, сказал Пьеро. Все приглашены. Наливая себе стакан виски, Стивен повторил это вслух. Все соберутся в одном месте.

Стивен с такой силой поставил стакан, что донышко откололось. Он не заметил этого. Потянулся к телефону, чтобы нарушить все правила и позвонить отцу. Пьеро не поймет. Только Лука, сам хитрый как змея, прислушается к инстинкту сына и примет его предупреждение.

Мать плакала в трубку:

— О, сынок, мой мальчик. Как я рада слышать твой голос. Как ты живешь?

— Прекрасно, мама. Просто замечательно. Я тоже рад тебя слышать. Пьеро тебе передавал мои пожелания? — Слушая, как мать старается подавить слезы, он почувствовал, что сам вот-вот расплачется, он, взрослый, сильный, через многое прошедший мужчина. Конечно, он себе не позволит этого, а как бы хотелось по-мальчишески пожаловаться и поплакаться маме. Ему было плохо и страшно.

— Да, да. Он говорит мне, когда ты звонишь. Я все время думаю о тебе. Молюсь за тебя.

— Я знаю, мама, я тоже думаю о тебе, о папе, о семье. Я так скучаю о вас. — Пьеро говорил ему, что она снова болеет бронхитом. — Как ты себя чувствуешь, мама? Бережешь себя? Ты слишком часто простужаешься.

— Мне лучше, не беспокойся за меня. Пьеро слишком суетится из-за всего. К нам приехала Лючия — присматривать за мной и заботиться о твоем отце.

— Мне нужно с ним поговорить, — сказал Стивен. — Пускай обязательно подойдет к телефону, скажи, что это важно. Мне необходимо с ним поговорить.

— Я попробую, Стефано. Сейчас попробую. Не вешай трубку.

Стивену показалось, что прошла вечность. Он знал отцовскую гордость.

Лука Фалькони посмотрел на жену. Он не сочувствовал ее слезам.

— Нет, — сказал он. — У меня нет сына, с которым я могу говорить. Ему нечего сказать мне. Если ты хочешь говорить с ним, то говори.

Он демонстративно усилил звук у телевизора. Жена медлила, собираясь с силами на новую попытку. Не глядя на нее, он сказал:

— Закрой дверь, Анна.

Она в отчаянии хлопнула дверью.

— Он не хочет с тобой говорить, — сказала она в трубку. — Я не могу его убедить. Извини меня, Стефано.

Стивен выругался в бессильной ярости. Потом ласково сказал:

— Мама, мама, не расстраивайся. Не плачь. Я понимаю его. Слушай меня. Ты только скажи ему. Сделай так, чтобы он тебя послушал. Скажи ему, чтобы не ходил на свадьбу Клары. И Пьеро скажи, чтобы не ходил. Это ловушка, которую они устроили для вас всех. Скажи ему, мама. Заставь его выслушать.

Она пообещала, и он повесил трубку. Он сжал кулак и в отчаянии ударил им по ладони. Он сейчас же позвонит Пьеро, предупредит его о том же, постарается, чтобы брат принял его слова всерьез. Но Пьеро — оптимист. Он не видит дальше своего носа. Он так беззаботно говорил, что наконец-то Клара слезет с их шеи, и еще грубо пошутил для убедительности. Он не захочет понять, что это липа, затеянная, чтобы застать Фалькони врасплох.

Но нужно попытаться.

Стивен застал Пьеро полусонным после плотного обеда. И, как он и опасался, брат не пожелал слушать. Стивена слишком долго не было рядом. Благоговение Пьеро перед старшим братом стало сменяться верой в собственные способности. Сполетто — настоящий сторожевой пес, и он не учуял ничего подозрительного. А он, настаивал Пьеро, всегда так осторожен, что и под кровать заглядывает, е-мое.

— Ты там стал нервный. Мы здесь просто работаем и ведем тихую жизнь. Клара нашла себе здорового бугая, вот и дело с концом. Спокойно, брат, спокойно. — Он закончил разговор бодрым смехом.

Утром Стивен рассказал все Анжеле. Он не мог оставаться на месте, ему не лежалось и в постели рядом с ней. Рассказывая, он мерил шагами комнату.

— Я знаю точно, — твердил он. — Я чувствую это — здесь! — Он ударил себя в грудь. — Все это липа, все подстроено. Клара не вышла бы просто так за шпану, и Альдо бы ей не позволил. Все это чушь, что она хочет благословения моего отца. Я тебе не сказал об этом? Да она ненавидела папу, и в конце концов он возненавидел Клару. И вот они врут с три короба, они назначают день свадьбы, а моя семейка спокойно сидит и глядит сквозь пальцы. Если бы я только мог увидеться с Пьеро, поговорить с ним с глазу на глаз. Ночью он посмеялся надо мной, Анжела. Представляешь? Какого же дьявола мне делать?

Она встала и подошла к нему.

— Успокойся, — тихо сказала она. — Это прежде всего. Свадьба через несколько недель. Не нужно ничего делать сгоряча. У тебя есть время, Стивен. И у твоей семьи есть время.

Он отстранился.

— Вовсе нет, — резко сказал он. — Я знаю Фабрицци. Они сварганят алиби и добьются согласия других “семей” на то, что собираются сделать. Они соорудят из этого дело чести. Вот что. У отца и брата нет никаких шансов. А у таких операций всегда бывает запасной вариант. Если жертва что-то подозревает или показывает, что понимает происходящее, они наносят удар раньше времени. Не следовало мне говорить с Пьеро. Нужно было сесть на самолет и лететь туда, когда отец отказался говорить со мной.

Анжела побледнела.

— Стивен, не вздумай!.. Не вздумай туда лететь. Тебя же убьют!

— Я дал отцу клятву. И брату тоже. Если будет беда, я вернусь. Ничто не заставит меня нарушить свое слово. Даже ты, Анжела.

— А твой сын? — спросила она. — Как же Чарли? Если с тобой что-то случится, что, по-твоему, будет с ним? Да и не только в Чарли дело. — Она отошла и села на кровать.

Он не слушал ее. Он вдруг стал чужим — человек, захваченный пугающим, неведомым миром.

— Ты езжай домой, к отцу, — сказал он. — Готовься к Рождеству. Мэкстон закроет виллу. Я присоединюсь к вам, как только смогу.

— Нет, Стивен кет!

Его удивил ее тон, он повернулся к ней.

— Анжела, не пытайся меня остановить. Пожалуйста, не надо. Я обязан это сделать.

— Ты обязан остаться со мной, — сказала она. — Ты не можешь рисковать жизнью из-за своей семьи, потому что у тебя есть другая семья, о которой ты должен заботиться. Я беременна. Приберегала новость на Рождество, как сюрприз.

Она осеклась и заплакала. Он подошел, сел рядом с ней, обнял ее. Она повернулась и прижалась к нему.

— Если ты уедешь, ты не вернешься. Тебя засосет та жизнь. И для нас все будет кончено.

— Анжелина, — теперь в его голосе звучала мольба, — у меня есть обязанности. Я же поклялся.

Она отстранилась.

— Ты и мне поклялся, когда венчался со мной. Ты поклялся заботиться обо мне, и беречь меня, и ставить меня и детей превыше всего. Это главная клятва, Стивен!

— Нужно было сказать мне, — медленно проговорил он. — Нужно было сказать, что ты беременна.

— Я все спланировала заранее. Это был мой рождественский подарок тебе, Стивен. Ты сказал, что хочешь второго ребенка, и я тоже хотела. Постарайся заставить своего отца рассуждать здраво. Попробуй еще раз, прежде чем делать то, что может уничтожить всех нас. Ты бросил прежнюю жизнь. Ты не имел права давать клятв, из-за которых можешь снова втянуться во все это.

— Что ты такое говоришь, Анжелина? — спросил он.

Она сделала глубокий вдох.

— Вот что я говорю. Я люблю тебя всем сердцем, Стивен. Но ты должен найти другой выход. Если ты оставишь меня и уедешь в Штаты, я не хочу, чтобы ты возвращался.

 

* * *

 

В конце ноября Ральф Мэкстон заметил, что между Анжелой и Стивеном пробежала кошка. Стивен был мрачен, вспыльчив, напряжен, как провод. Оба не в силах были скрыть, как им плохо. Мэкстон не мог выносить вида бледной, поникшей Анжелы. Но еще более он не выносил Стивена Фалькони за то, что тот причиняет ей боль. Он собирался ехать с ней на Рождество. Стивен кратко сообщил, что у него деловая поездка и он приедет в Англию позже. Он не сказал, куда едет и зачем. Спросить Мэкстон не рискнул.

Он отправился покупать подарки. Для старика отца отыскал набор для игры в нарды. Он может научить доктора играть в нее. Именно на этой игре он точил зубки игрока, когда был подростком. Для Чарли — теннисная ракетка из модного спортивного магазина в Монте-Карло. Ральф купил ее, собственно, для себя еще летом, но ни разу ею не воспользовался. Для Анжелы — что же? Что можно подарить ей — личное и в то же время не слишком личное? Безделушки, bibelots[23]от “Гермеса” — шарфики, дорогие позолоченные брелоки и прочее — все это не в ее стиле. В конце концов он нашел картинку — вышитые шелком цветы в овальной рамке. Это ей понравится. Он тщательно завернул подарок. Может быть, Стивена и не будет с ними, когда она раскроет пакет. Похоже, что он будет отсутствовать на Рождество, но точно это неизвестно.

Утром, когда ехали в аэропорт в Ницце, Анжела плакала. Мэкстон заметил, что у нее много багажа. Стивен вел машину. Вид у него был мрачный. Анжела сидела рядом со Стивеном на переднем сиденье, а когда он протянул руку, чтобы коснуться ее, Мэкстон заметил, что она отстранилась. В зале для пассажиров Ральф притворился, что не смотрит, как они обнимаются. Прощание было тягостным, как будто они расставались надолго.

Анжела на миг подняла голову.

— Ты не передумаешь?

— Не могу, — прошептал он. — Мы все говорим и говорим об этом. О дорогая, я умоляю тебя, попробуй понять.

— Меня не волнуют твои обещания кому бы то ни было. Ты нарушил обещание, данное мне, — сказала она. — Мне пора. Объявляют наш рейс.

Она буквально вырвалась от него и двинулась к выходу. Мэкстон попрощался со Стивеном. Тот, казалось, не заметил его. Фалькони стоял, глядя вслед жене, потом вдруг резко повернулся и ушел. Ральф устроился рядом с ней на сиденье. Он порылся в кармане.

— От одного трусишки другому, — пробормотал он. — Выпейте капельку перед взлетом. — Он протянул ей маленькую серебряную фляжку бренди. — Вам станет лучше.

Анжела взяла фляжку. Он отвернул крошечную чашку сверху.

— Вряд ли мне что-нибудь поможет, — сказала она и выпила.

Самолет разгонялся, дюзы набирали силу, готовясь к взлету. Она закрыла глаза и тут же снова открыла, глядя, как удаляется земля.

— Если хотите уцепиться за что-нибудь... — сказал Мэкстон, и она схватилась за его руку; самолет толчком поднялся и стал резко набирать высоту. — Все кончилось, — сказал он. — Держитесь, если хотите, на случай воздушных ям.

— Спасибо, Ральф, — сказала Анжела. — Все в порядке. Я не люблю только взлет.

— А я не люблю воздушных ям, — признался он.

— По-моему, вы совсем не боитесь, — сказала она. — Вы это говорите, просто чтобы мне было легче.

Они больше не держались за руки. Над головами у них погасли таблички “Не курить” и “Пристегнуть ремни”. Люди вокруг успокоились, зашелестели газетами. Послышался звон. По проходу двинулась тележка с напитками.

— Помните, что вы сказали, когда мы взлетали, — сказал ей Ральф Мэкстон. — Если что-нибудь не так и я могу помочь, вы меня попросите, правда, Анжела?

— Да, Ральф, конечно.

Он больше не давил на нее. Он заказал для них напитки. На борту были английские газеты. Она попыталась читать. Ее тошнило из-за беременности, а на душе было тошно от того, что ждало ее впереди. Слава Богу, что с ней будет Ральф. В крайнем случае, она сможет ему довериться. Отца и Чарли надо оберегать до последнего мига: до конца праздников она будет притворяться, что Стивен уехал по делам. Он не передумал. Она тоже не передумает. Она не вернется во Францию.

 

 

Глава 7

Собрались в задней комнате траттории на углу улиц Малберри и Гранд, в том районе Нью-Йорка, где селились первые иммигранты.

Они приезжали с Сицилии, из Неаполя, из Калабрии, из нищих промышленных городов севера и селились в кишащих крысами домишках, в полуразваленных халупах растущих трущоб. Это место прозвали Малой Италией. Здесь все еще были маленькие магазинчики, где продавали pasta[24], салями и вино со старой родины. Кафе и рестораны, жилые дома, католические школы и большие церкви, выстроенные на деньги бедняков; похоронные бюро и цветочные магазины, рынки, где старые женщины с удовольствием собирались поторговаться и поговорить на родном диалекте. Это было сердце мафии и ее неаполитанской ветви, cosa nostra. Тратторией владела одна из нью-йоркских “семей”, которая контролировала азартные игры, производство наркотиков и публичные дома в этой части города. Эта “семья” была подчинена гораздо более обширной и могущественной “семье” Фабрицци.

Тратторию выбрали, чтобы провести там совет незадолго до Рождества. Шел снег, стоял лютый холод. Люди приезжали на автомобилях, закутанные в пальто и шарфы, с шапками, надвинутыми на лоб от ветра, который порывами дул из-за угла. Они входили по очереди, и их вели в заднюю комнату. Они рассаживались за столом. Когда дверь в последний раз открылась и закрылась и за стол уселся последний приглашенный, собрание было открыто. Его вел Джо Нимми, старый приятель и соратник Альдо Фабрицци.

Среди присутствующих были братья Рой и Виктор Джамбино.

Джо Нимми был могущественный человек, старый саро mafioso, его уважали за верность и мудрость. Он заговорил с подобающей случаю торжественностью.

— Все вы знаете, зачем мы собрались здесь, — начал он. — Это печальный день для меня; может быть, самый печальный в моей жизни. Сорок лет я был другом Альдо Фабрицци. Мы вместе работали на улицах, мы были как братья. Мы сражались бок о бок в те давние дни, когда ирландцы пытались захватить наши территории. Доказательство тому — мои шрамы вот здесь. — Он положил руку себе на грудь. — Альдо стал большим человеком. Мы уважали его. Мы были верны ему. Но, говорю я вам, он нас обманул. — Джо огляделся вокруг. — Несколько месяцев назад он собрал нас на совет. Он сказал, что хочет стереть с лица земли Фалькони за то, что они оскорбили честь его дочери. Но он солгал. У него были другие причины. Моя племянница Николь жила в доме Альдо. Скажу вам правду, я сам послал ее туда. Я услышал вещи, в которые не мог поверить. Николь слышала, как Альдо говорит с дочерью о деле. О нашем деле. Она видела, как Клара просматривает бухгалтерские книги. Проверяет цифры. Альдо Фабрицци хочет уничтожить Фалькони. Он хочет забрать их территории, бизнес и отдать своей дочери Кларе. Он хочет, чтобы мы работали на нее. — Он умолк и услышал недовольный шум. Он повернулся к Виктору Джамбино: — Разве это не правда?

— Это правда, — подтвердил Виктор. — Они назначили свадьбу, чтобы дон Альдо мог отдать всю власть Кларе. Бруно — наш парень, и он рассказал, к чему они клонят. Мы навели справки и узнали, что она ведает защитой магазинов одежды. Кто-то отдает команды, но приказывает она.

Джо Нимми снова заговорил:

— Мужчины возглавляют наше общество, так же как они возглавляют свои семьи дома. Никогда во главе не стояла женщина. Мы — Мужчины, Которых Уважают. — Он со всей торжественностью произнес старинное сицилийское звание. — Он совершил преступление. Обесчестил нас всех. Друзья мои, не так давно мы дали клятву. Это была фальшивая клятва. Я больше не связан ею. Должны ли мы пустить пулю в лоб Луке Фалькони, чтобы Клара Фабрицци смогла верховодить нами?

— Нет, — крикнули все почти в один голос. Он кивнул.

— То, что делает Альдо, означает открытую войну. Мы много лет жили в мире. Я говорю вам: он обречен. Призываю вас голосовать.

Он сел на место. Руки стали постепенно подниматься. Воздержавшихся не нашлось. Это был торжественный миг.

Виктор Джамбино задал только один вопрос:

— А как быть с Бруно Сальвиатти?

Джо Нимми пожал плечами.

— Мы подумаем, как быть с Бруно, — сказал он, откашлялся и произнес длинную, прочувствованную речь.

Постепенно атмосфера разряжалась. Обсуждали семейные планы на Рождество, стали обмениваться праздничными поздравлениями.

Они ушли так же, как пришли, по одному, с промежутками, и быстро отъезжали в автомобилях, торопясь домой или в контору.

Джо Нимми удалился последним. Он поговорил с хозяином траттории и его женой, выпил с ними кофе, прежде чем выходить на холод. Он дал им конверт, набитый деньгами, и поздравил с Рождеством. Ущипнул за пухлую щечку мальчугана, сидевшего на коленях у матери.

— Какой очаровательный мальчик, — сказал он и сунул в руку матери десятидолларовую бумажку. — Купите ему от меня подарок.

Он вышел на улицу. Почти стемнело. В больших магазинах люди в костюмах Санта-Клауса звонили в колокольчики и собирали деньги для бедняков.

 

* * *

 

— Что случилось?

Анжела собиралась выйти из дома, но Чарли загородил ей дорогу.

— Да ничего, ничего.

— Ты плакала, — сказал он. — Я же вижу. Почему папа не приезжает? Слушай, я не маленький. Я имею право знать.

— Я же тебе сказала, у него дела, — ответила Анжела. С сентября Чарли успел подрасти. Подрос и быстро возмужал — недаром в нем сицилийская кровь. И был до невозможности похож на отца. Совсем взрослый. Глупо было с ее стороны думать, что он ничего не заметит.

— Я не верю, что у него дела, — заявил Чарли. — Казино закрыто на зиму, Ральф мне сказал... Вы поссорились, верно? Он даже не позвонил мне...

— Да, — созналась она. — Мы поссорились, сынок. Я не хотела, чтобы он пропускал Рождество. Он может еще передумать. Так что ты не беспокойся об этом, ладно? Ну пожалуйста.

— Как же мне не беспокоиться, — сердито сказал он. — Это не похоже на вас — вы никогда не ссоритесь. Мам... — Он вдруг замолчал и покраснел. — Неужели он встретил другую женщину?

— О нет, милый. Ничего подобного! Я не могу об этом говорить. И я задержалась, а дедушка ждет в машине. Мне надо идти... — Она протиснулась мимо него.

Если бы они продолжали говорить, она бы расплакалась. Внешне она сохраняла бодрость. И надеялась, вопреки здравому смыслу, что Стивен позвонит и скажет, что передумал. Она заметила, что Чарли враждебно относится к Ральфу Мэкстону, и это ее огорчало. Теперь она поняла, в чем дело. Он не желает видеть рядом с ней никаких мужчин, кроме Стивена.

— Ты почему так долго? — заворчал Хью Драммонд. — При таких темпах я ничего не успею купить.

Она нашла отца очень одряхлевшим и склонным к брюзжанию. Он хотел купить еще что-нибудь в подарок внуку и подарок для Мэкстона. Он постоянно говорил, как ему нравится Ральф, и это тоже раздражало Чарли.

Мэкстон был очень обходителен со стариком; он терпеливо слушал сумбурные рассказы Хью о начале его врачебной практики и ни разу вида не подал, что ему скучно.

Приготовления к Рождеству шли полным ходом, а перед Анжелой стоял вопрос, ответ на который с каждым днем становился все яснее. Стивен не пойдет на попятную. Его долг перед семьей перевесил любовь к ней, к их сыну и к ребенку, который должен родиться. А она никогда не сможет смириться с этим и как ни в чем не бывало продолжать жить с ним. Ни о чем другом она думать не могла. В Америке свершится ужасное кровопролитие, и ее муж неизбежно окажется в нем замешан.

— Извини, папа, — сказала она. — Не волнуйся, до закрытия магазинов еще много времени.

Чарли смотрел, как они отъехали. Он опустил штору и уставился в огонь камина. Он любит отчима. Он так хотел, чтобы они вместе отпраздновали это Рождество, как тогда, после их свадьбы. И ему вовсе не нравится, как этот крючконосый игрок Мэкстон увивается вокруг матери, проявляет о ней заботу. Смотреть противно, как он обхаживает деда. Чарли не проведешь, даже если дед думает, что его истории из больничной жизни двадцатых годов интересуют кого-то, кроме него самого. Поссорились, сказала мама. Ничего себе — ссора из-за бизнеса, после которой они так разошлись.

— Из-за бизнеса, черта с два, — вслух произнес Чарли. Его друг Джордан, вдохновитель той поездки в Нью-Йорк, провалил семестровый экзамен и был отправлен домой. Его родители разводились. Он был потрясен. Чарли тоже сильно разволновался, когда новость облетела школу. Если такое случилось с Джорданом, значит, может произойти и с ним? Если только он не предпримет чего-нибудь. Этому его научил Стивен. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока судьба нанесет тебе удар. Нужно вскочить и ударить первым... Он вспомнил, как Стивен сказал ему эти слова, когда у Чарли были неприятности со старостой класса.

— Ну и ладно, — сказал Чарли, подбадривая себя, — возьму и позвоню ему. Скажу, что без него у нас будет поганое Рождество.

 

* * *

 

Стивен упаковал вещи. Он купил билет на самолет до Парижа, а оттуда — до Нью-Йорка. Позвонил Пьеро, но наскочил на Лючию, которая пришла в ужас, услышав, что он приезжает. Он не стал спорить с ней, успокаивать.

— Передай это Пьеро, — сказал он. — Я свяжусь с ним, как только приеду. А папе ничего не говорите.

На вилле уже стоял холод запустения; отопление работает вполсилы, окна закрыты ставнями. Жанин выводила его из себя, бесшумно шныряя вокруг и задавая каверзные вопросики: когда же он поедет к мадам? Она наверняка видела его билет на столе. Они с матерью собирались уехать до возвращения хозяев. Он осмотрелся — не забыл ли чего.

Его охватило грустное чувство конца. Анжела уже почти неделю как уехала, и несколько раз он доходил до того, что набирал номер ее английского телефона, но тут же клал трубку. Сказать ему было нечего, все уже произнесено. Он не хотел лгать сыну и не хотел думать о том, что сказала ему Анжела перед отлетом. Не может быть, чтобы она выполнила свою угрозу. Она примет его назад, простит его... она не может поступить иначе, ведь скоро родится ребенок. Но все же ужасное сомнение не покидало его. У него было свое чувство чести. У нее свое. При всей ее мягкости и доброте она уже смогла доказать, что обладает железным мужеством, чтобы поступить так, как она считает правильным. Она ведь однажды оставила его, притом что ее ожидало гораздо более трудное будущее...

Он подошел к двери, застегнул пальто перед выходом на холод, когда зазвонил телефон. Он остановился. На миг нахлынула надежда. Она сжалилась, она звонит ему. Он вернулся и взял трубку.

— Послушай, пап, эти твои дела, они не могут подождать? На бедную маму смотреть жалко. Нам без тебя будет плохо, просто ужасно... Что это за дела у тебя?

— Семейные, — сказал Стивен. Почему он не вышел на минуту или две раньше, зачем подошел к телефону! Каждое слово Чарли было для него как острый нож в сердце. — У моего отца неприятности. Я ему нужен, Чарли.

— Я и не знал, что у тебя есть отец, — сказал сын. Его голос звучал озадаченно. — Ты о нем никогда не говорил. Слушай, пап, я знаю, что у вас с мамой что-то неладно. Она мне не говорит, но я не верю в эту историю про бизнес. Это просто отговорка! У Джордана родители разводятся. Он так расстроился, что уехал домой посреди экзаменов... Пап, у вас мамой ничего такого, правда? Пап? Ты слушаешь?

Помолчав, Стивен ответил:

— Да, сынок, я слушаю. А мама дома? Я хочу поговорить с ней...

— Она повезла деду в город. А почему ты нам не позвонил?

— Чарли, я пробовал, но не дозвонился... — Он даже не попытался придумать сносное объяснение. Прикрыв трубку рукой, Стивен с горечью выругался.

На столе стояли часы. Если он не выйдет сию минуту, то опоздает на самолет. Впрочем, возможно, и успеет, если будет мчаться как сумасшедший и на всех светофорах будет зеленый свет. Он еще успеет на самолет из Ниццы, сделает пересадку в Париже и отправится в Нью-Йорк. Сын пока оставался на проводе; Стивен мог сказать ему, чтобы он не беспокоился, не думал о Джордане и его родителях и не воображал, что такое может случиться и с ними.

Он услышал, как Чарли говорит:

— Пожалуйста, приезжай на Рождество. Помирись с мамой.

Стивен еще раз посмотрел на часы. Потом он сказал:

— Что ж, думаю, дела могут подождать. Не говори маме, что звонил мне. Я приеду, не беспокойся. Мне очень жаль Джордана.

— Я и не думал ничего такого, — возразил сын.

— Конечно, не думал, — мягко сказал Стивен. — Ты об этом помалкивай, пусть это будет наш сюрприз, идет?

— Идет, пап, потрясно! Пока!

В голосе Чарли прозвучало явное облегчение. Стивен повесил трубку. Пуговица за пуговицей он расстегнул пальто и сел за стол. Он взял часы и стал смотреть, как медленно движутся стрелки, пока не исчезла последняя возможность. Потом позвонил в аэропорт, чтобы поменять билет и взять бронь на ближайший прямой рейс в Лондон. Он еще говорил, когда дверь открылась и в комнату заглянула Жанин.

— Месье... а я думала, вы уехали.

— Я еще пробуду тут часа два, — сказал он. — Берите мать и поезжайте. Я сам запру все двери. — Он отвернулся, выпроваживая ее. Она неохотно ушла.

Он сидел и ждал. Позвонили из аэропорта, чтобы удостовериться, что у него изменились планы. Ему зарезервировали билет на семичасовой рейс.

“Я и не знал, что у тебя есть отец. Ты никогда не говорил о нем”. Стивен закрыл лицо руками. Жизнь, построенная на лжи: он обманывает собственную плоть и кровь. Жизнь, где клятва в семейной верности противоречит куда более сильной любви к сыну и жене.

Чувство вины и гордость заставили его поставить на карту все то, чем он дорожил по-настоящему. Он пошел против Анжелы, потому что такое отношение к жизни он впитал с молоком матери, с воздухом, которым дышал с рождения. Когда зовут, мужчины идут, оставляя жен и детей плакать.

Но не сейчас. Против сына он беззащитен. Он вспомнил ее яростные упреки в те несчастливые дни, когда они спорили и спорили. Они ранили и очень злили его.

“Ты считаешь, что должен рисковать жизнью ради отца и брата? Они выбрали для себя жизнь среди насилия и смерти! Разве ты большим обязан им, чем этому мальчику, который тебя боготворит? Если так, то ты недостоин быть его отцом...”

Отчаянные ссоры, слезы, мольбы с обеих сторон. Гордость и старые традиции встали между ними непроходимой стеной.

Он поехал бы в Нью-Йорк, если бы не услышал ужаса в голосе Чарли. “Родители Джордана разводятся... он ужасно расстроен...” Мальчик нутром почуял опасность.

Такой инстинкт — Божий дар, внезапно подумал он... И этот дар всегда будет сыну защитой. Но тут же сообразил, что эта мысль — из прошлого. Из его прошлого, когда он учился остерегаться незнакомых людей, садился спиной к стене в общественных местах, а в автомобиле, останавливающемся рядом на красный свет, видел возможную смертельную угрозу. Именно в такой ситуации в него однажды стреляли, и пуля расплющилась о пуленепробиваемое стекло. Автомобиль с визгом сорвался с места. Нет, это не для его сына. Не для Чарльза Стивена Фалькони жизнь, какую вел в молодости его отец. Сыну не понадобится это шестое чувство опасности.

Он произнес вслух:

— Господи Иисусе, что же будет, если Пьеро так и не послушает меня, а я не приеду?

И тут зазвонил телефон, как будто его божба была молитвой, и Бог ответил на нее.

— Стефано? — Это был не брат, а дальний родственник Тино Сполетто. — Пьеро не будет в городе до конца недели, — объяснил он. — Лючия не успела тебе сказать. Она прибежала ко мне, очень обеспокоенная. Можно с тобой поговорить? — Голос Тино звучал еле слышно, на линии стоял треск.

— Можно, — ответил Стивен. — Она объяснила тебе, почему я хочу приехать?

Телефон внезапно дал двойное эхо: до него донеслись слова “хочу приехать”. Затем линия очистилась.

— Она сказала. Твоя мать очень волновалась. Я тоже, но теперь больше нет причин волноваться.

— Почему? Ты хочешь сказать, что Пьеро наконец послушался меня? Позавчера вечером я говорил с ним, и он сказал, что все это чушь. Этими самыми словами. Я понял, что должен повидаться с ним; иначе мне не удастся открыть ему глаза.

— Теперь они открыты, — был ответ.

— Что случилось? — с усилием спросил Стивен. — В чем дело, Тино?

— Ничего, ничего. Пьеро уехал в Вегас, у него там дело. Мы с твоим отцом вчера вечером были на совете. Там собралось много важных людей. Из “семей”. Ты был прав — Альдо замышлял нас устранить. На свадьбе — все как ты говорил. Но на совете это отменили. Ты понимаешь, я не могу говорить много. Но “семьи” решили убрать Альдо. Твой отец дал согласие. Так что теперь беспокоиться не о чем. Мы все — я, моя жена Нина и дети — шлем тебе лучшие пожелания. Счастливого тебе Рождества. И следи за газетами. Где-то в районе двенадцатого января. Это будет еще та свадьбочка.

Снова послышалось эхо. Стивен повесил трубку. Значит, инстинкт не подвел его. Отец Клары решил устранить Фалькони, прикрываясь свадьбой. Теперь ему самому вынесли тот же приговор. Стивен медленно поднялся. Он невольно представил себе эту сцену. Свадьба, свадебная месса в соборе Святой Марии и Ангелов, кортеж автомобилей едет на свадебный пир. Как они сделают это? Устроят засаду, где-то спрячется снайпер...

В его сердце не было кровавого чувства мстительности. Одно только отвращение.

 

* * *

 

Анжела с семьей смотрела телевизионную передачу, когда дверь гостиной открылась и вошел Стивен.

Он услышал радостный возглас сына, Анжела вскочила на ноги и подбежала к нему. Хью Драммонд, улыбаясь от радости, силился встать, а Ральф Мэкстон благоразумно держался на заднем плане. Для него не было места в этом семейном воссоединении.

Когда они остались одни в своей комнате, Стивен рассказал ей, что произошло.

— Мне позвонил Чарли. Ты не должна сердиться, Анжела. Он ведь хотел как лучше.

— Сердиться? Слава Богу, что он позвонил. Ох, милый, когда ты открыл дверь и вошел, я глазам своим не поверила! А он был просто счастлив. И я тоже...

Они крепко обнялись.

— Я решился, — продолжал он. — Я понял, что не могу так поступить с ним и с тобой. Я уже собирался лететь сюда, и вдруг позвонил кузен из Нью-Йорка. Они вне опасности. Мне не нужно ехать. Но я решился и сказал об этом нашему сыну раньше, чем узнал об этом. Я хочу, чтобы ты меня поняла, милая. Ты мне веришь?

— Ты же знаешь, что верю, — ответила она. Потом спросила: — Ты ошибался насчет этой свадьбы?

— Я был прав, — медленно произнес он. — Мой тесть все рассчитал. Семью Фалькони собирались стереть с лица земли.

— Ох, Стивен, не надо. Это какой-то кошмар.

— Теперь это будет кошмар для него, а не для нас, — сказал он. — И больше нам ничего знать не нужно. Забудь об этом, дорогая. Это подошло близко, но, надеюсь, больше никогда нас не коснется. Прости меня, хорошо?

Она поцеловала его.

— Ты вернулся домой, к нам, — сказала она. — Больше меня ничто не волнует. Мы чудесно проведем Рождество и сделаем вид, что ничего этого не было. Все трое. — И она положила его руку себе на живот.

Этой ночью она крепко и спокойно спала в объятиях Стивена.

 

* * *

 

Рождество было по-настоящему веселым. В холле сверкала елка, снег в этом году не выпал, но погода стояла морозная и солнечная — как нельзя лучше для прогулок. Стивен и Анжела не отходили друг от друга и увлекали с собой Чарли, как будто их сплотила пережитая опасность.

Мэкстон взял на себя роль компаньона старого доктора. Ему нравился Драммонд, и, несмотря на ревнивые инсинуации Чарли, он вовсе не считал старика занудой. Старик казался ему близким человеком — настоящая фигура отца вместо той отдаленной абстракции, которая в день Рождества сядет за стол со своей многочисленной родней в Большом зале в Дербшире. Мэкстон иногда представлял себе эту картину, сам причиняя себе легкую боль, а потом превращая ее в издевательство над собой. Он ненавидел формальные сборища под Рождество. Неизвестно откуда берутся все родственники; согласно ритуалу, подарки разворачивают ровно в три тридцать, после того как все в принудительном порядке слушают королевскую речь.

Принужденное веселье никогда не распространялось на него, потому что он всегда оказывался в немилости за какой-нибудь проступок. То подарил престарелой тетушке вульгарную комическую книжку; то вообще забыл принести кому-то подарок; то не вовремя вылез с просьбой о деньгах, чтобы покрыть свои траты. С самого детства у него все было наперекосяк, а как-то раз он выпил слишком много шампанского, и его стошнило прямо посреди рождественского завтрака. Он предпочитал старого доктора Драммонда с его историями и был ему благодарен.

Он признавал, что Анжела теперь счастлива, счастлива, что Стивен вернулся и их ссора, из-за чего бы она ни была, позади. Она была счастлива и очень старалась передать свое настроение остальным Он вспомнил, как его родители презирали средний класс. Опора Англии, безусловно, но ужасно скучные и просто смешные. Его семья многому могла бы поучиться у таких людей, как Драммонды. Он был рад, что находится среди них, и в то же время ему уже много лет не было так одиноко. Он скучал по Мадлен, скучал по дну общества, где он был в своей стихии и свободен от сантиментов. Он не имел отношения к рождественскому празднику, который начался в местной церкви. Интересно; кто здесь более неуместен, думал он: он сам или раскаявшийся мафиози, преклонивший колени рядом с женой и сыном.

Родным сыном, как отметила Мадлен. Когда-нибудь, думал Мэкстон, листая молитвенник, но не принимая участия в пении, когда-нибудь я узнаю, что там было на самом деле. Куда делась первая жена, которую я с ним видел, новобрачная во время медового месяца... Он соблазнил Анжелу и бросил ее с незаконным ребенком. Женился на одной из своих. А потом вернулся и предъявил права на Анжелу. Многим ли мужчинам сошло бы такое с рук? Когда-нибудь я все узнаю. Этой мыслью Мэкстон подбадривал себя на протяжении всей службы.

В рождественское утро, посреди суматохи рассматривания подарков, появился Стивен с бутылкой шампанского и, одной рукой обнимая Анжелу за талию, объявил, что у нее будет ребенок. Пробка выстрелила, бокалы наполнены, и все выпили за хорошую новость.

— Как замечательно, — твердил старый доктор. — Какая прекрасная новость — как хорошо, Чарли, что у тебя будет брат или сестра. — Сияя, он обошел всех, шампанское переливалось через край.

Мэкстон смотрел, как мальчик подходит и обнимает мать и Стивена. Может быть, меньше станет задирать нос, когда перестанет быть единственным предметом родительского внимания. Мэкстон надеялся на это. Чарли ему не нравился. В нем было больше от отца, чем от Анжелы. Когда-нибудь лоск английской привилегированной школы сотрется... Он подошел и поздравил их.

Анжела нежно сказала:

— Спасибо, Ральф, дорогой, я так рада, что вы сегодня с нами. Настоящий семейный праздник, правда?

И Стивен с любовью посмотрел на нее и согласился.

Они строили планы на Новый год и настаивали, чтобы Мэкстон остался у них. Он не мог просто так удрать отсюда и рискнул позвонить Мадлен и попросил ее прислать липовую телеграмму. Меньше всего на свете ему хотелось остаться и праздновать Новый год с обитателями этих аккуратных маленьких сельских домиков. Славные, порядочные люди, соседи доктора и его покойной жены, люди, с детства знавшие Анжелу. Он мысленно высмеивал их; хватит с него праведной жизни. Ему нужно хорошенькое бесчинство, чтобы отбить вкус индейки и сливового пудинга во рту. Он не любит второго сорта, и роль доброго друга семьи ему не по нраву. Он наигрался с доктором в шахматы, теперь ему нужны другие игры.

Мадлен сделала, как он просил. Она прислала неуклюжую телеграмму о больной тетке, которой он необходим, и он очень искусно обратил ее в шутку, прочитав вслух.

— Моя приятельница решила, что мне нужно алиби, — сказал он. — Это потому, что оно нужно ей самой. Вы ведь простите меня, не правда ли, если я сбегу до праздника? Она у меня особенная, и ей было трудно освободиться.

— Конечно, мы не возражаем, — сказала Анжела. — Там, куда вы едете, хорошо?

— Это наш первоначальный план, — ответил он. — Немного лыжного спорта и много aprus![25] — Он засмеялся резким бесцветным смехом.

Сейчас он соберет вещи, попрощается, и между ними проляжет пространство. Если уходишь, то, ради Бога, уходи побыстрее. Это был старый девиз его семьи. Уходящего гостя торопили; тех, кто задерживался, недолюбливали. Стивен предложил отвезти его на машине в аэропорт в Гэтвике, но он наотрез отказался.

— Вы очень добры, но спасибо, не надо. Не годится вырывать вас из семейного круга. Через две недели я вернусь в Антиб; пригляжу за виллой и посмотрю, что нужно поменять у “Полякова” — вы говорили что-то о гардеробе. — Снова к делу, снова к безопасным взаимоотношениям.

— Хорошо, сделайте это. Жаль, что вы покидаете нас.

— Как мне с вами связаться, когда я приеду? Вы будете еще здесь?

— Нет, — сказал Стивен. — После Нового года я увезу Анжелу и мальчика куда-нибудь на юг. Я вам сообщу.

Доктору было жаль, что он уезжает; он все кашлял и яростно возился с трубкой, и Мэкстон понял, что старик не может сказать прямо, как он будет скучать без него. Ральф пожал доктору руку и потрепал по плечу. Он никогда не позволял себе такой фамильярности с собственным отцом.

Потом подошла Анжела и поцеловала его в щеку, и он почувствовал, что краснеет, выдает себя.

— Спасибо, что были так добры с папой и с нами всеми, — сказала она. — С Новым годом, Ральф.

— Это вам спасибо, — сказал он. — У меня это лучшее Рождество за много лет. С Новым годом, Анжела, берегите себя.

Он вскочил в такси, помахал всем и откинулся на спинку сиденья. Он долго тешил себя надеждой, но теперь отбросил ее навсегда.

Назад, к прежней жизни.

Он напевал песенку. Когда он был совсем маленьким, он всегда напевал, когда ему было плохо. Это утешало его.

 

* * *

 

Новогодний праздник прошел успешно. Так говорила Анжела. Стивену он показался очень скучным. Они такие безжизненные, эти англичане. Они радуются шепотом. Он старался быть обаятельным и дружелюбным со всеми и терпеливо сносил любопытствующие взгляды. Анжела выросла среди этих людей, и Чарли тоже. Он видел, как хорошо его сын ладит с мальчиками и девочками своего возраста; ему с ними интересно. Стивену они казались нудными и надутыми. Он вспоминал безудержные, шумные праздники у себя дома, где Новый год встречали криками и музыкой, все целовались и обнимались, а вокруг елки, когда било полночь, носились дети всех возрастов. Он ничего не сказал, но ему не терпелось попасть в Марокко, на солнышко. Он с намеренной точностью рассчитал срок поездки. Двенадцатое января, сказал кузен Сполетто.

В этот день он, Анжела и сын будут за тысячи миль от газет и телевидения. Фалькони в безопасности. Больше он ничего не хочет знать. Не хочет думать о Кларе и ее папаше.

Это не его дело.

 

* * *

 

В этом году Клара возненавидела Рождество. Возненавидела, ибо обычай требовал, чтобы ее семья провела праздник вместе с матерью-вдовой и всеми родственниками Бруно Сальвиатти. Они собрались в доме Альдо на большой традиционный обед, обменялись подарками и выпили за жениха и невесту. Миссис Сальвиатти была толстая, дерганая, настоящий пузырь; на нервной почве она без умолку болтала, доводя Клару до исступления. Она то и дело поглядывала на сына и говорила Кларе или Луизе: “Правда, он красивый мальчик? Так похож на отца. А какой он хороший сын...” Все они были крестьяне: тугие костюмы сковывали их движения, галстуки душили их, женщины безвкусно расфуфырены; дети раздражали ее, без удержу носились взад-вперед, поощряемые любящими родителями, вопили и путались под ногами. Клара ненавидела их и еле сдерживалась, чтобы не взорваться. Бруно вел себя с ней как собственник, то и дело лапая ее, пока она потихоньку не рявкнула, чтобы он оставил ее в покое. Ее отец был превосходным хозяином: шутка ли, Дон принимает своих будущих свойственников — мелкую сошку. Он снисходительно обращался с Бруно, который льстил ему и подлизывался, а жених выпендривался перед ней. Он подарил ей хорошее кольцо: кто-то, имея виды на будущее, одолжил ему денег. Все они слишком много ели, а некоторые и сверх меры пили. Один из престарелых дядюшек Сальвиатти заснул за столом. Альдо заметил это, и взгляд его стал холодным. Старика подняли из-за стола и уложили. Кто-то из детей расплакался от усталости и перевозбуждения. Их наперебой утешали и кудахтали над ними. Кларе казалось, что она видит кошмарный сон наяву.

Свадебные подарки прибывали. Дарили все — от самых скромных до самых уважаемых членов приглашенных “семей”. Слишком много серебра и хрусталя для второго брака. Ящики вина, постельное белье и искусно вышитые скатерти, безделушки, среди которых была и ужасная, кричащая безвкусица, и несколько хороших старинных вещиц. Картина с видами старой родины. Клара не переносила сентиментальности девятнадцатого века, а Бруно обожал такие картинки и гравюры. С самого начала она сказала ему, что подобной дряни в ее доме не будет.

Свадебный наряд она заказала у Бергдорфа Гудмена. Она тщательно выбирала его, решив выглядеть как можно красивее. Какой контраст с ее первой свадьбой, когда она пошла к алтарю в девственно-белом платье, сгорая от девичьей страсти к жениху. Она стала вспоминать тот день. Прекрасное пение в церкви — первый знак, что Стивен ждет ее у алтаря. Радость званого вечера, когда все поздравляли ее, говорили, какая она красивая, как светится от счастья. Свадебный вальс в его объятиях. Теперь воспоминания не причиняли ей боли, а если и возникали, то это только подстегивало ее ненависть и укрепляло решимость выйти за человека, в котором она видела лишь средство для достижения цели. Эта цель — власть и независимость, жизнь, предварительно очищенная от всех следов чувства актом кровавой расправы с врагами.

Сквозь ткань этой будущей жизни проходила лишь одна алая нить. Агентство, которое она основала и возглавила, найдет Стивена Фалькони. Уже ищет.

 

* * *

 

О'Халлорен был счастлив. Ему нравилась его новая контора на окраине Нью-Йорка. Ему нравилось, что двое помощников занимаются повседневной слежкой — тоскливой рутиной, что столько лет была его уделом. Ему нравились батареи пишущих и копировальных машинок и диктофонов: все это говорило о деньгах и успехе, так же как название, написанное позолоченными буквами на матовой входной двери конторы. Сыскное агентство “Ас”. Хозяйка сохранила это неуклюжее название. Ему нравилась молодая секретарша, сидевшая в его приемной; она называла его мистер О'Халлорен и варила ему кофе. Больше всего ему нравились деньги. Жена и дети тоже переехали и поселились с ним; почему бы и нет, спрашивал он себя, если у него приличный домик и сад в пригороде, новая машина и гараж? Он был счастлив и работал старательно, как только мог, потому что был еще и напуган.

Пугала его владелица агентства. Когда она вызывала его к себе, он сразу чувствовал присутствие ее отца, как будто тот стоит за дверью.

Он осторожно навел кое-какие справки у старых знакомых в полиции. Идти на попятную было поздно, но он считал себя вправе выяснить, кто, собственно, такие его покровители. Достаточно оказалось назвать фамилию Фалькони. Ее сразу же связали с другой, столь же одиозной — Фабрицци. У Альдо Фабрицци была дочь, которая вышла замуж за одного из Фалькони. Кто-то поджарил его в автомобиле на Юго-Восточном побережье. Из нью-йоркской полиции не присылали венков на похороны. Так же как из Флориды и Лас-Вегаса. Обе семейки порядочное дерьмо. О'Халлорен согласился. Он спрашивает просто в связи с делом, которое раскручивает.

Тогда будь поосторожнее, предупредили его знакомые. Если это связано с мафией, лучше брось. Последний частный сыщик, который хотел что-то о них разнюхать, кончил тем, что пролетел шесть этажей вниз из окна своей квартиры. От агентства тоже камня на камне не осталось.

О'Халлорен пообещал оставить это дело и сказать, чтобы клиентка поискала других идиотов. Но вернувшись в свой новый дом, он убедил себя, что ему слишком хорошо платят, чтобы он праздновал труса. До сих пор он делал все, что от него хотела черноглазая стервоза. А хотела она побольше грязи. Любой грязи. Первых клиентов она подыскала сама. Слежка, связанная с разводом; такая же паршивая штука, как всегда, но на сей раз объекты были богаты. Он работал очень хорошо, и они оставались довольны. Платили тут же. В их с Пачеллино старой конторе им приходилось часто грозить подать в суд на обратившихся туда же клиентов — так трудно было выколотить из них деньги. Вскоре по денежным кругам поползли слухи, что это очень надежное агентство. Появились новые клиенты — жены, мужья, бизнесмены, желающие выследить неплательщика. Были и корпорации, которые желали провести проверку тех, кого собирались назначать на руководящие должности. Или последить за сотрудниками конкурирующей фирмы в надежде, что всплывут какие-нибудь неблаговидные истории из их личной жизни. О'Халлорен провел свою жизнь среди неимущих и мелких преступников; когда он оставил полицию и основал с прежним партнером новое дело, он увидел во всей неприглядности и жителей предместий. Но у богатых все было несколько по-другому. Они умели вываляться в грязи и вылезти из нее, продолжая благоухать.

И вдруг владелица послала за ним перед самым Рождеством. Он пришел в дом из коричневого кирпича, где ему пришлось подождать. Он не курил. В доме все было в точности как на картинках в журналах, которые обожала его жена. Когда хозяйка вошла, он вскочил на ноги. Она не извинилась за то, что заставила ждать. Даже не предложила сесть. Просто подошла и вручила конверт.

— Это ваш рождественский подарок, Майк. У меня нет времени на подарочную упаковку. И у меня к вам личная просьба. Подробности в конверте. Я в январе выхожу замуж, так что меня не будет здесь до середины февраля. Но я хочу, чтобы начали прямо сейчас. Счастливого вам Рождества.

— Спасибо, миссис Фалькони. И вам также. Поздравляю вас со свадьбой. Кому-то крупно повезло.

— Я ему передам, — сказала она. — А то вдруг он не знает. До свидания. — Она вышла из комнаты, оставив его с конвертом в руках.

Он открыл его в машине. Там было десять тысяч долларов и подробности ее просьбы к нему. Она хотела, чтобы отыскали ее бывшего мужа Стивена Фалькони, который, по ее мнению, жив. Она считала, что он инсценировал свою смерть и удрал с другой женщиной.

Она особо упомянула посещение одного из самых известных ресторанов города, “Лез Амбасадер”, и указала дату — больше года назад. Она предложила — очень тактично, отметил он, — начать со списка всех, кто там обедал в тот вечер, и плясать от него. Предыдущий сыщик не смог ничего добиться, потому что стал с места в карьер спрашивать о Стивене Фалькони. И кто-то сделал из него яйцо всмятку. О'Халлорен скорчил рожу. Здесь нужно было действовать очень осторожно. Если леди обращается к нему с личной просьбой, то нельзя сказать: извините, не могу. Он понимал, что об этом пришлось бы очень пожалеть. Никакому помощнику доверить это нельзя. Он вздохнул. Если она говорит “личная просьба”, значит, он должен заняться этим лично.

Вернувшись в контору, он сел и задумался. Значит, Фалькони не умер. Обгоревший труп принадлежал кому-то другому. По крайней мере, она так думала. Первое, что нужно сделать, — это проверить обстоятельства его гибели и свидетельство о смерти. Он решил, что лучше заняться этим сразу же, прежде чем она отвлечется от своего замужества и спросит, как идут дела.

Он положил десять тысяч в банк на свой личный счет и на следующее утро выехал из Нью-Йорка, направляясь в город, неподалеку от которого произошел тот несчастный случай. Настоящее захолустье: несколько разбросанных домишек, магазин и авторемонтная мастерская. Местная полиция патрулировала обширную территорию. Прежде чем иметь дело с полицией, он просмотрел старые подшивки местных газет.

Он отметил, что умершего опознал его родной брат. Так что, если леди не ошибается, ее свойственники участвовали в заговоре. Если она только не ошибается. Он еще не был уверен в этом. У женщин иногда возникают настоящие мании в связи с их мужьями, даже у дам с ледяной кровью, вроде этой леди.

Он называл ее так про себя и в разговорах с женой. Его жена сначала сгорала от любопытства. Он успокоил ее ловким враньем, прибавив Кларе Фалькони лет двадцать. Ей-де нужно вложить куда-то капитал и потешить свое любопытство, влезая в чужие дела. Это, может быть, чудачество, но, по крайней мере, платит она хорошо. После этого жена отстала.

Местные газеты раздули целую историю вокруг трупа в сгоревшей машине. Причиной несчастья сочли сигарету и течь в бензобаке. Казалось, обычная невинная авария в провинции. Но изощренный нюх Майка О'Халлорена чуял неладное. Тихие похороны, скромная кремация, сказал он себе. Любому уважающему себя мафиози полагался полный обряд по католическому обычаю. Родной брат Фалькони опознал его и распорядился о похоронах.

Так хоронили собак. Если только не было другой основательной причины: боялись, скажем, что кто-то может выкопать тело, заинтересоваться им. Он уже не удивился, узнав, что прах был развеян, а безутешный брат не дождался даже конца панихиды. Они убивали друг друга как мух, но у них были свои похоронные ритуалы. Когда умирала большая шишка, убийцы посылали на похороны цветы и нередко рыдали над гробом. Это входило в традицию уважения. Кого бы там ни поджарили в этой машине, это явно не был сын и наследник Луки Фалькони.

Майк не стал больше ни о чем спрашивать. Тот, кто это сделал, мог иметь знакомых в здешнем районе. Он вернулся в Нью-Йорк и воспользовался советом своей хозяйки.

Он начал расследование со списка обедавших в “Лез Амбасадер” в день, указанный Кларой.

Он не пытался подкупить метрдотеля. И не совал пачки купюр бармену или гардеробщице. Он отправился прямо к управляющему и рассказал, что ему нужно. У него была наготове правдоподобная история. Он дал управляющему свою карточку; адрес конторы произвел должное впечатление. Сам О'Халлорен тоже. Хорошо одет, учтив. Под давлением Клары он сбросил личину провинциального филера. Она заказывала ему костюмы, учила, как вести себя с обходительными и умными господами, вроде этого управляющего самым модным рестораном в Нью-Йорке.

— Мои клиенты, — говорил О'Халлорен, — желают сохранить инкогнито. Пока не будут уверены, что выиграют дело.

Управляющий это понимал. Он разбирался в клиентах и уважал их желание сохранить инкогнито. Он сказал:

— Но, наверное, этим лучше всего заняться полиции?

О'Халлорен согласился.

— Разумеется. Но мои клиенты не хотят огласки. Они чувствуют, и я пообещал им это, что, когда мошенничество будет раскрыто, эта пара предпочтет возместить убытки, а не предстать перед судом. — Управляющий решил, что это разумное решение.

— Они работают и в гостиницах, не только в ресторанах?

— Гостиницы — их специальность, — ответил О'Халлорен. — В последние три года они поработали в гостиницах, принадлежащих моим клиентам, и в их ресторанах. Общая сумма денет оказалась достаточно большой. Последний счет, который они не оплатили, — он сверился с несуществующей записью в блокноте, — это был счет на три тысячи восемьсот долларов. За четыре дня. — Он откашлялся. — Кроме того, они уносили в чемодане предметы интерьера, принадлежащие гостинице, в том числе гравюры со стен номера. Это их фирменный знак.

— А рестораны? Там они тоже оставляют фирменный знак? — Теперь управляющий заинтересовался всерьез.

— Заказывают лучшее коллекционное шампанское, всегда большую бутылку, — сказал О'Халлорен. — Мужчина говорит, что они что-то празднуют. Потом берут икру, самое дорогое, что есть в меню, и исчезают, прежде чем им успевают положить на стол счет.

— Ясно. — Управляющий был явно доволен. — Уверяю вас, у нас такого случая не было. Так что вы зря тратите на нас свое время.

— Они обедали здесь, — сказал О'Халлорен, — одиннадцатого августа позапрошлого года. Мы знаем точно, потому что в мусорной корзине номера, который они занимали в одной из наших гостиниц, мы нашли счет с подписью из вашего ресторана. Это единственная наша возможность установить их личности. Если только вы позволите мне узнать их фамилии и дадите о них какие-нибудь сведения. Насколько я понимаю, вы храните записи в течение трех лет.

Управляющий кивнул.

— Верно. У нас есть список постоянных клиентов с указанием размеров их кредита и список случайных посетителей. Я вам принесу.

Через час О'Халлорен вышел из кабинета. У него был длинный список фамилий и уйма сведений; все это к делу не относилось, за исключением пяти или шести пар. Стивен Фалькони обедал там с конгрессменом и его женой. Об остальных шести парах О'Халлорен стал выяснять у метрдотеля Луиса. Луису было ведено оказать посильную помощь. К тому же парень, который задавал вопросы, и словом не обмолвился о Стивене Фалькони. Двоих посетителей Луис знал только в лицо; оба они бизнесмены, время от времени приезжают из-за города со своими клиентами. О'Халлорен сказал, что это неважно.

Один из оставшихся четверых был постоянным клиентом. Мистер Форрест, крупный кожевенный промышленник. С ним в тот вечер была дама. Остальных Луис не знал: они больше не появлялись в ресторане.

О'Халлорен поблагодарил за помощь и поехал обратно в контору. Форреста найти легко. Луис как-то уклончиво говорил о нем. Форрест, изделия из кожи. Парк-авеню.

Майк О'Халлорен решил позвонить ему.

 

* * *

 

Клара примеряла свадебный наряд. Простой костюм из гладкого кремового шелка: прямая юбка и облегающий жакет с воротником и манжетами из искусственной норки. И к нему шляпка, простая таблетка из того же материала.

Ее мать сидела в спальне дома из коричневого кирпича, и вид у нее был убитый.

— Нельзя этого делать, — повторяла она. — Это не к добру — ты же знаешь, что надевать его накануне приносит несчастье!

— Чушь, — сказала Клара. — Я никогда не верила в эту чепуху. — Она сняла шляпку и уложила в картонку, в гнездо из материи.

Позади нее Луиза быстро сделала пальцами “козу” от дурного глаза. Клара с детства ее не слушалась. Теперь она вообще ни с кем не считалась, кроме отца. Луиза была простая женщина, но в таких важных вещах, как ревность, она разбиралась. Бруно ревновал, и сама Луиза тоже. Отец с дочерью отгородились от них, даже не пытаясь проявить какой-то такт. Они выставляли напоказ свою близость, особенно Клара, которая наслаждалась своим положением дочери, заменяющей сына. Она жестока и бессердечна. Совсем потеряла женственность, потому что Альдо оказывает дочери уважение, полагающееся мужчине.

Это плохо кончится, твердила про себя Луиза. Брак будет неудачным, как и первый. Да еще Клара бросает вызов всем старинным суевериям, красуясь в подвенечном наряде накануне свадьбы.

В дверь спальни постучали. В доме была теперь новая служанка. Марию отправили куда-то в другое место; она не Могла больше терпеть выходок и вспышек Клары, и ее здоровье начало ухудшаться.

У новой служанки выдержки было больше.

— К телефону, мадам, — сказала она и закрыла дверь.

— Кто это? — крикнула Клара ей вслед. — Такая идиотка, — заметила она, повернувшись к матери. — Сто раз ей говорила спрашивать, кто звонит. — Она взяла отводную трубку у кровати. Звонил О'Халлорен. Она сказала матери: — Мама, это по делу. Пойди почитай журнал, ладно? Я быстро.

В свадебном наряде она сидела на краю кровати и слушала. Недавно у нее появилась привычка постукивать пальцами, разговаривая по телефону. Вот и сейчас длинные пальцы беззвучно отбивали дробь по колену, и вдруг они замерли.

— По-моему, я кое-что нашел, — говорил О'Халлорен. — Как я уже говорил, все отпадают, кроме этого Форреста с дамой. Я встречался с ним; он быстро разговорился, до сих пор считает себя оскорбленным: его дама сбежала от него посреди обеда, сообщила ему через гардеробщицу, что у нее заболел сын, и не вернулась. Позже она звонила и извинялась, но его не проведешь. От него я многое узнал о ней. Англичанка, представляла какую-то лондонскую рекламную компанию, услугами которой он пользовался. И я решил поговорить с той гардеробщицей. Эта девушка уже не работает в “Лез Амбасадер”, но я ее нашел. Теперь слушайте внимательно, миссис Фалькони. Пришлось долго ее умасливать и даже выложить несколько долларов, но в конце концов она мне сказала, что та женщина ушла вместе с мистером Фалькони. Она также сказала, что женщина вроде бы не хотела идти, но он ее заставил. Гардеробщица перепугалась. Она знала вашего мужа и сделала все, что он ей сказал. Я спросил, говорили ли они что-нибудь, а она ответила, что ваш муж просил сообщить конгрессмену, с которым он обедал, что ему надо уйти, а дама сказала, что у нее заболел сын. И была при этом напугана. Девушка говорит, что ваш муж перепугал бы кого угодно одним своим видом. Она вспомнила, что он называл ее Анжелиной... Алло? Миссис Фалькони?

— Я слушаю, — сказала Клара. — Анжелина? Вы говорите, он так называл ее?

— Это ее имя, — сказал О'Халлорен. — Анжела Лоуренс; так ее назвал Форрест. Он дал мне адрес квартиры, где она останавливалась, и я туда пошел. Там живут два гомика. Я им навешал лапши на уши, сказал, что миссис Лоуренс разыскивает родственник в Штатах, и они клюнули. Они любят поболтать. Они сдали квартиру миссис Лоуренс и ее сыну по просьбе парня, у которого она работала в Лондоне. Они выболтали все, что только можно... Послушайте, может быть, мне лучше приехать и рассказать вам? У меня куча сведений.

Она не ответила.

Он тут же пошел на попятную, испугавшись вдруг, что слишком увлекся.

— Можно и подождать, если сегодня вам неудобно.

— Нельзя ждать. — Она тяжело дышала, ее голос звучал так, будто она задыхается. — Приезжайте, — сказала она. — Через полчаса. Тогда и поговорим. Привезите с собой все, что у вас есть. — Она положила трубку и разжала свободную ладонь.

Длинные накрашенные ногти впились в ладонь так, что повредили кожу.

Анжела. Она произнесла это имя вслух. “Анжела. Анжелина”. То самое имя, которое он произнес в первую брачную ночь с ней.

Мать вернулась в спальню. Под мышкой она держала один из модных журналов Клары. Такое чтение было не по ней.

— Клара, Клара, что с тобой?

К ее удивлению, дочь ответила спокойно, почти кротко:

— Ничего, мама, все в порядке.

— Что-то не похоже. — Материнский инстинкт в Луизе взял верх. Она поспешила к дочери. — Ты выглядишь больной, — обеспокоенно сказала она.

Она села рядом с Кларой и обняла ее за плечи. Теперь ей было стыдно, что в последние месяцы она так строго судила дочь. Девочка бледна как полотно. А огромные черные глаза полны слез.

— Расскажи мне, что с тобой? — сказала Луиза. — Ты волнуешься из-за завтрашнего дня? Ты не хочешь выходить за Бруно? Он же хороший человек и любит тебя, Клара. С ним ты будешь счастлива. — И тут она сказала то, о чем не решалась упоминать долгое время. — Он тебе больше подойдет, чем тот, другой. С тем ты не была счастлива. Ты заботься о Бруно. Будь ласкова с ним, и он будет добр к тебе. Я знаю.

Клара медленно повернулась к ней, подняла руку и вытерла единственную слезу в уголке глаза. Она сказала:

— Не беспокойся за меня, мама. С Бруно все будет хорошо. Завтра мой праздник, правда? Эта свадьба будет лучше той. О ней будут долго говорить. А теперь я вызову машину и ты поедешь домой. Скажи папе, что я его буду ждать ровно в одиннадцать. Я не опоздаю. — Она крепко обняла мать за талию и внезапно поцеловала ее в щеку.

Луиза покраснела. В этом вся Клара, такая своевольная и избалованная, а потом вдруг становится ласковой, и ей все прощается. Она сказала:

— Может быть, все-таки переночуешь у нас? Разве тебе хочется сидеть тут весь вечер в одиночестве?

— Я не буду в одиночестве. — Клара встала. Она начала расстегивать пуговки на жакете. — Ко мне приедет один человек по делу. Мне нужно с ним о многом поговорить. И не волнуйся. Завтра я не опоздаю.

Майк О'Халлорен непонимающе уставился на нее.

— Миссис Фалькони, — сказал он, — она же умерла. Семнадцать лет назад...

Она ходила по комнате туда-сюда, туда-сюда, как арестант по камере.

— Это та самая, — сказала она. — Анжела. Анжелина. То самое имя. И она уехала из Нью-Йорка в тот самый день, когда мой муж бросил меня!

— Анжел тысячи, — сказал он. — Это же распространенное имя. Налить вам чего-нибудь выпить? Я бы сам не отказался, — добавил он.

Она нетерпеливо отмахнулась.

— В тот вечер она была в “Лез Амбасадер”. Я поссорилась со Стивеном и не пошла. Они встретились там, вот что случилось. Тогда-то все и началось.

О'Халлорен налил себе виски без содовой.

— У нее был сын, — продолжала Клара. — Мальчик пятнадцати — шестнадцати лет, ведь так сказал вам владелец квартиры? Это тоже сходится. Та женщина была беременна, когда мой муж женился на ней...

— Слушайте, миссис Фалькони, — возразил он. — Та женщина погибла. Ведь ваш муж говорил вам. Так как же она могла оказаться живой в Нью-Йорке? На основании одного только имени...

Он отпил большой глоток. Ее не остановить: не хочет ничего слушать. Она решила — и все.

— Все сходится! — накинулась на него Клара. — Откуда он знал, что она умерла? Он не видел трупа. Видел какие-то дурацкие часы, которые подарил ей. Да она могла уронить их! Она не умерла, Майк. Она не погибла. Она родила ребенка и в тот вечер в “Лез Амбасадер” встретила моего мужа. Бог знает, что она ему наговорила. Но он бросил меня ради нее. Он удрал от своей родни, они инсценировали его смерть в машине, чтобы его прикрыть, и он удрал с ней. — Она налила себе виски. Руки у нее дрожали, она не могла удержать стакан, и он звякал о бутылку. Потом она подошла, села напротив него и тихо произнесла: — Он хотел иметь детей. Когда я назвала ее шлюхой, он ударил меня. У нас никогда не было детей. — Она сжимала бокал обеими руками, и внезапно он полетел через всю комнату; виски разлилось, на ковер посыпались осколки. У О'Халлорена были крепкие нервы, но сейчас он так и подскочил.

Она свихнулась, внезапно подумал он. Черт возьми, ну и в историю я вляпался... Он снова попытался урезонить ее:

— Вы выдумываете. Вы мучаете себя пустыми подозрениями, ей-богу. Ну ладно, допустим, ваш муж сбежал от вас, допустим, он жив. Но у вас нет доказательства, что первая жена не погибла в госпитале. Вы не можете доказать, что та женщина в ресторане имеет с ней что-то общее.

— Я чуть не получила доказательство, — сказала она. — Я пустила за ним сыщика, уже не в первый раз. Но на этот раз все было не так, как всегда. Он был счастлив. Он пел. Я знала, что это не просто какая-нибудь лахудра, с которой он валяется в постели. Но сыщик не смог продвинуться дальше того вечера в “Лез Амбасадер”. Об этом позаботился мой муж. У него было что скрывать. И вы ненароком узнали, что именно. Умница Майк. — Он испугался, когда она начала хохотать и так же внезапно перестала. — Он женился на ней, — сказала она. Ее глаза превратились в черные щели.

— Вы мне говорили, — сказал он. — На Сицилии.

— Я хочу, чтобы вы туда поехали.

Он поперхнулся виски.

— Что-о?

— Я хочу, чтобы вы туда поехали. Выяснили все об этом венчании, о бомбардировке госпиталя. Потом я хочу, чтобы вы шли по этому следу. Поехали в Англию. Вы ведь знаете, где она работала в Лондоне. Ну да, они вам сказали. Найдите ее, Майк, и дайте мне знать. Дайте мне знать, действительно ли мой муж, Стивен Фалькони, живет с ней. — На этот раз она не смеялась. Она улыбалась, причем так, как будто превозмогала страшную боль. — Вы сказали, будто у меня нет доказательств, что это та же женщина. Мне они и не нужны. Я знаю это — вот здесь. — Она приложила руку с длинными пальцами к сердцу. — Я права. Вы убедитесь, что я права, а потом приедете и скажете мне об этом.

— А как же агентство? — Он знал, что это безнадежно, но решил все-таки попытаться.

— К дьяволу агентство, — сказала она. — Обойдется без вас. Там хватит народу. Я хочу, чтобы вы работали сейчас только над моим заданием. И не беспокойтесь, Майк, я же знаю вас. Вы любите деньги и, если справитесь, получите их предостаточно. Можете составить список ваших расходов, я не буду даже проверять его.

Она молча наблюдала за ним. Он колебался, спорил сам с собой и наконец сделал выбор.

— Ну хорошо, если вам так хочется.

Майк О'Халлорен поднялся.

— А если в этом сумасшедшем деле окажется, что правы вы, — что тогда?

Клара встала. Она разгладила руками отсутствующие морщинки на юбке.

— Однажды, когда у нас были нелады, — сказала она, — я его припугнула. Я устроила так, чтобы в его машину стреляли. Конечно, не для того, чтобы попасть в него. Машина была бронированная, пуленепробиваемая. Я просто хотела напугать его, чтобы он был со мной подобрей. В следующий раз я сделаю это по-настоящему. А теперь идите. Мне нужно выспаться этой ночью. Завтра я выхожу замуж. До свиданья.

— Спокойной ночи, миссис Фалькони.

— Спокойной ночи. И приступайте немедленно.

— Сию минуту, — сказал он. Выходя из комнаты, Майк взглянул на нее. Она стояла на том же месте. Ее руки продолжали разглаживать юбку. Сицилия. Англия. Она сказала, что он может составить свою собственную смету расходов.

По пути домой он остановился у цветочного магазина и купил жене букет за пятьдесят долларов. Он надеялся, что так ему будет легче сказать ей, что он надолго уезжает по делам службы.

 

* * *

 

Стивен собирался лететь в Париж, а оттуда в Марокко. Но Анжеле хотелось провести несколько дней в Париже и показать Чарли достопримечательности.

Сын изъявил мало восторга по этому поводу, а Стивен — еще меньше. Чарли не хотелось тратить часть драгоценных каникул на юге на посещение музеев и картинных галерей с матерью, а Стивен не желал здесь задерживаться, потому что Париж напоминал ему о Кларе. Он думал о Кларе тех дней, и мысль эта преследовала его во сне и наяву.

Клару не тронут: заговоры против мафиозных боссов высшего уровня никогда не касались женщин. Умрет Альдо, и новый муж Клары Бруно Сальвиатти, и несколько старших “лейтенантов” Фабрицци, которые не предадут его. Все это произойдет на глазах у Клары. Она будет жить, и этот ужас останется с ней навсегда. Мысль о Кларе не давала ему покоя, отравляла дни, проведенные в Париже. Стивену казалось, что, посещая Лувр, Тюильри, могилу Наполеона в доме Инвалидов, они буквально ходят по ее следам.

Чарли невольно залюбовался могилой Наполеона. Он долго стоял у огромного мавзолея из черного мрамора, тонущего в глубине монументального здания, и не мог оторвать глаз. Эта торжественная роскошь подействовала на его воображение.

— Должен сказать, папа, — заметил он наконец, — что у нас в Вестминстерском аббатстве нет ничего подобного.

— Пошли, — сказала Анжела. — Меня она угнетает. Слишком мрачная.

— Смерть всегда мрачна, — сказал Стивен. — Такая огромная могила для такого маленького человечка.

— Он был великий человек, — возразил Чарли. — Хотя в конце концов мы его победили. Ладно, мам, ты что-то побледнела. Пошли. Но пока эта штука — лучшее, что я видел.

Переходя через дорогу, Стивен взглянул вверх и чуть не остановился посреди проезжей части. Это была улица Константин, и на противоположной стороне высился классический фасад здания, где находилась прекрасная квартира, которую хотела купить Клара. На окнах были ставни. “Мы бы могли возвращаться сюда в память о том, как мы были счастливы”. Он так и слышал эти слова, чувствовал, как она тянет его за руку.

— Стивен, — спросила вечером Анжела, — ты не заболел? Ты какой-то бледный.

— Я не хочу больше здесь оставаться, — сказал он. — Я же говорил тебе, я хочу в Марокко. Мы с Кларой провели медовый месяц в Париже. Мы посещали те же самые места, делали все то же самое. Я все время думаю о ней.

— Ой, извини меня, — сказала Анжела. — Что же ты молчал? Мне так хотелось, чтобы Чарли все это увидел. И ему по-настоящему понравилась эта ужасная могила!

Она подошла и обняла его.

— Почему ты сейчас думаешь о прошлом? Ты же сказал мне, что твоя семья в безопасности. Она скоро выйдет замуж. Почему же, милый?

Он притянул ее поближе к себе.

— А знаешь, ты смягчила меня. Я теперь чувствую совсем не так, как прежде.

Альдо собирался убить его отца и брата Пьеро; он не заслуживал жалости. Анжеле не приходило в голову, что убийцы сами будут убиты.

Он поцеловал ее.

— А может быть, хватит с нас, поедем завтра? Я позвоню в “Мамулиан” и поменяю наши брони. У Чарли уже полное брюхо культуры, а у меня — полное брюхо Парижа.

— У меня, кстати, тоже полное брюхо, — напомнила она. — Сегодня ребенок пошевелился. У тебя было такое странное настроение, что я тебе не сказала. Позвони прямо сейчас.

Он повернул ее к себе лицом и тесно прижался щекой к ее животу.

— Если это девочка, — спросил он, — как мы ее назовем?

— Если ты будешь так делать, — пробормотала Анжела, — это будет сексуальный маньяк, независимо от пола. Так ты будешь звонить в гостиницу?

— В скором времени, — сказал он. — Позвонить можно и из спальни.

На следующий день по дороге в аэропорт он остановился у книжного киоска и купил Чарли английский перевод книги “Жизнь Наполеона”.

 

* * *

 

— Похоже, у тебя температура, — сказал Альдо. Он пощупал ладонью лоб Клары. На щеках у нее горел лихорадочный румянец, но кожа была холодной.

— Я прекрасно себя чувствую, — сказала она. — Нам не пора?

— Еще есть время, — успокоил ее Альдо. — И помни, когда это случится, ты должна быть потрясена. Как думаешь, тебе удастся упасть в обморок?

— Нет, — ответила Клара. — Но я постараюсь не аплодировать и не кричать “ура”. Надеюсь, твои люди не подведут.

— Лучших не найдешь ни за какие деньги, — сказал Альдо. — Два первоклассных стрелка с Западного побережья. Они их застигнут при выходе из церкви. А мы все будем на месте, и все наши люди тоже. Все увидят, какие у нас чистые руки, — Он рассмеялся. Картина, которую он представлял себе, воодушевила его. Ненависть давно уже тлела в нем, а месть займет не больше часа.

Они обманули его дочь; они опозорили и оттолкнули его плоть и кровь и пытались одурачить его самого. Фалькони заплатят за это в полной мере. Он нанял убийц, которые пристрелят их, как только кончится свадебная церемония. Два отличных стрелка, бывшие армейские снайперы, которые занялись наемными убийствами. Они стоили целое состояние, но за результаты приходится платить. А результат должен удовлетворить всех. Он с удовольствием готовился к этому, лично вручил убийцам фотографии Луки и Пьеро, а также снимок Тино Сполетто, тайно сделанный на улице. Они изучили их и кивнули. Эти люди не тратили лишних слов. Один из них сказал, что хочет посмотреть на всех поближе, чтобы не ошибиться. Альдо дал им адреса и не задавал больше вопросов. Он посмотрел на часы. Одиннадцать десять. Свадебный автомобиль, украшенный белыми лентами, ждет у дверей.

Бруно Сальвиатти уже на месте, в церкви, ждет невесту. Вчера вечером Альдо вместе с Луизой ходил проверять, все ли сделано правильно. Церковь напоминала цветочный магазин: большие букеты оранжерейных цветов, гирлянды, протянутые вдоль нефа, и сам алтарь утопал в лилиях и мимозах — цветах Италии. Их специально доставили оттуда на самолете.

Луиза ничего не знала об их планах. Женщинам о таких вещах не рассказывают. Она была в восторге от церкви, беспокоилась, потому что Клара нарушила обычай, примеряла свадебный наряд накануне... Альдо слушал ее болтовню и улыбался про себя. У Клары есть выдержка: он гордился ее спокойствием, ее стальной решимостью. У нее сердце мужчины, ликовал он. И, может быть, от Сальвиатти у нее будут дети. Тогда чаша счастья Альдо переполнится.

— Пойдем, — сказал он. — Возьми свои цветы, Клара. Ты счастлива? Рада тому, что устроил для тебя твой старый папочка?

Она повернулась к нему.

— Я буду счастлива, когда увижу, что эти подонки лежат мертвыми у наших ног, — сказала она. — Когда все будет кончено, папа, я расскажу тебе кое-что еще.

Они направились к машине, которую, как всегда, прикрывали телохранители.

— Расскажи сейчас, — предложил он.

— Не сейчас, — ответила Клара. — Потом. После свадьбы.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал отец. Дверцы захлопнулись, и машина двинулась к церкви Святой Марии и Ангелов. — Ты думаешь о Стивене. Не беспокойся: он заявится, надо только подождать.

Клара на миг выглянула в окно. Сияло зимнее солнце.

— Я не собираюсь ждать, — сказала она.

 

* * *

 

Бруно нервничал. Свадебный костюм был тесен, или ему так казалось; в церкви было жарко, и он вспотел. Цветы одуряюще пахли. У его двоюродного брата лежало в кармане кольцо. Клара из каких-то подлых соображений отказалась обменяться с ним кольцами. Мол, он свое получит позже. У всех женатых мужчин были золотые обручальные кольца. Она отказалась из чистой стервозности.

Когда они поженятся, обещал он себе, он покажет ей, как вести себя. Если она попробует отшить его так, как до свадьбы, он возьмет ремень и спустит с нее шкуру. Его тешила эта мысль. Благодаря ей он не так остро чувствовал унижение. Заиграл орган, все ждали; люди на скамьях вертели головами, глядя, как заполняется церковь. Он увидел, что старый дон Лука Фалькони, его сын Пьеро и десятая вода на киселе Сполетто заняли места на передней скамье. Почетные места, предназначенные для родственников невесты. Лука поклонился матери Клары, которая улыбнулась ему и помахала рукой. Бруно было известно все о Кларином первом муже. Он предал семью и Клару, и его укокошили... Бруно почти не думал об этом.

Это будет сногсшибательная свадьба. Все так говорят. Его друзья и родственники прямо обалдели. Он станет большой шишкой. Восходящая звезда, сказал кто-то. Ему это понравилось. Потом музыка сменилась торжественным звоном и все встали. Клара с отцом шли к нему по проходу.

 

* * *

 

— Какое чудесное место, — сказала Анжела. — И погода чудесная. — Она взяла его за руку. Они сидели в саду гостиницы “Мамулиан” и грелись на теплом солнце. Она была спокойна и очень довольна. Беременность протекала легко; только вначале ее чуть-чуть тошнило, а потом она ничего не чувствовала, кроме ожидания нового ребенка. Стивен утверждал, что она прекрасно выглядит, и поддразнивал перспективой родить в будущем целый выводок детей.

Чарли играл в теннис с девочкой, с которой только что познакомился. Она была американка. На два года моложе Чарли, кокетливая и хорошенькая. Чарли уже признался Стивену, что обычно позволяет ей выигрывать.

Гостиница была роскошной, пища — экзотической, а обслуживание лучше, чем в знаменитых отелях Европы. К тому же сияло солнце, хотя к вечеру становилось прохладно. Делать было совершенно нечего — разве что гулять по живописным окрестностям или предаваться лени на террасе.

— Как хорошо, что мы бросили Париж и приехали пораньше, — сказала она. — Ты был совершенно прав.

— Ненавижу Париж, — сказал он. — Больше никогда в жизни туда не поеду. Я рад, что тебе здесь нравится, дорогая. Рад, что ты счастлива. — Он крепко сжал ее руку. Его часы показывали дату: двенадцатое января. — Это значит, что все идет как надо.

— Почему ты так говоришь? — спросила Анжела. — У нас ведь все так прекрасно. Ты, и я, и Чарли, и скоро родится еще ребенок. И как раз когда счастье было готово изменить нам, оказалось, что твоя семья в безопасности. Я каждую ночь молилась, чтобы ты к нам вернулся. И ты вернулся.

Он не ответил. Он продолжал держать ее за руку и смотрел, как она улыбается ему. Пусть верит в свои молитвы. Пусть будет счастлива и видит мир сквозь призму своей невинности и честности.

Сейчас, когда они греются на солнце Марокко, Альдо Фабрицци еще жив. Клара еще не проснулась, чтобы идти на свою свадьбу. Он не хотел высчитывать разницу во времени. Не хотел смотреть на часы, чтобы сказать себе: сейчас. Это должно произойти сейчас. Он сделал так, чтобы океан отделял его от того, что должно случиться. К тому времени, когда они вернутся во Францию и Чарли пойдет в школу, все забудут об этом. Анжела никогда ничего не узнает.

— Может быть, посмотрим игру в теннис? — предложила Анжела. — Чарли прямо без ума от девчушки; это так забавно.

— Он растет, — сказал Стивен. — У меня в его возрасте было много девушек. Скоро он станет мужчиной. Ну пойдем, посмотрим, как у них дела.

Он помог ей подняться с кресла. Ей не требовалась помощь, это был повод коснуться ее, на миг прижать к себе.

— Пойдем, милый. — Она за руку повела его туда, где слышался стук прыгающего мячика, пронзительные возбужденные возгласы и смех Чарли.

Американская чета с дочерью совершала путешествие по Европе. Они жили в округе Вестчестер и оказались весьма общительны. Фамилия их была Торп; их дочь была в семье единственным ребенком, над нею, что называется, тряслись. Муж был высокопоставленным служащим нефтяной компании; он находил Анжелу очаровательной, но ничего не мог сказать о ее муже. Стивен, признался он своей жене, какой-то скользкий. И, по мнению Торпа, владеть казино — не очень респектабельный бизнес. Но сын — хороший мальчик. Хорошо воспитанный, и он нравится Ширли. Главное, чтобы Ширли было здесь хорошо. Ее долго пришлось уламывать, чтобы она согласилась сюда приехать. Но вообще-то она легкий подросток. Никаких проблем. Они поощряли Чарли, но от Стивена и Анжелы отступились, один раз пообедав с ними.

Торп сказал жене:

— Пусть дети дружат, а нам необязательно с ними общаться. — Он не мог понять, почему соотечественник, американец, заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке.

Направляясь перед обедом в коктейль-бар, Стивен встретил сына, тот бежал переодеться. Анжела не торопилась: она спустится позже.

— Пап? — Они остановились на лестнице. — Ты в бар?

— Да, хочу выпить. Поторопись и присоединяйся ко мне. Мама придет попозже. Хорошо провел время?

— Здорово, — сказал Чарли. — У мистера Торпа — прямо фантастический радиоприемник. Он каждый день слушает новости из Штатов — я тоже слушал. И представляешь, пап, там было какое-то массовое убийство во время свадьбы. Он сказал, что это гангстеры. Кошмар!

Стивен остолбенел. У сына был возбужденный вид.

— Мистер Торп сказал, что это вроде дня Святого Валентина. Я не понял, что это значит.

— Ничего особенного, — сказал Стивен. — Это очень давняя история. Я не хочу, чтобы ты говорил об этом при маме. Она ненавидит такие вещи. Расстраивается и плохо себя чувствует. Так что забудь об этом.

— Конечно, я ничего не скажу. — Чарли был слегка озадачен. — Пойду переоденусь и спущусь. Посмотреть, готова ли мама?

— Посмотри, — сказал Стивен. Он по-прежнему стоял не двигаясь. — И помни, что я тебе сказал. Беременной женщине вредно слушать про убийства.

Он увидел, как сын добежал до лестничной площадки, и спустился в бар. Там сидели Торпы. Он подошел к ним, без тени улыбки, и сказал:

— Чарли сообщил мне, что слушал новости по вашему радиоприемнику. Сейчас сюда придет моя жена. Вы меня очень обяжете, если не будете рассказывать ей всякие ужасы.

Он отошел и сел за столик; Торпы переглянулись. Через несколько минут Торп что-то шепнул жене, они встали и вышли.

К приходу Анжелы Стивен уже пропустил два больших бокала бурбона со льдом, а для нее и Чарли охлаждалась бутылка шампанского.

 

* * *

 

Клара произнесла брачные обеты. Она услышала, как их произносит Бруно, почувствовала, как он надевает кольцо ей на палец. Она делала все то же, что в первый раз, когда выходила за Стивена, но двигалась как будто во сне. Она хладнокровно и безжалостно ждала кровавой мести, которую осуществит ее отец. Но теперь, стоя у алтаря рядом с Бруно, она вдруг начала дрожать при мысли о приближении насильственной смерти. Она никогда не видела смерть вблизи. Размышлять о ней было легко — ведь это только мысли. Она смотрела на алтарь, и в ней, как сигнальный огонь, вспыхнуло суеверие. Луиза с детства учила ее произносить молитвы, она воспитывалась у монахинь, соблюдала все католические таинства и обряды. Когда она выросла, для нее, как и для Альдо, это стало простым соблюдением формы. Но теперь, в присутствии самого Бога, она перепугалась. Нельзя делать это здесь. Другое дело под покровом тьмы, в глубине какой-нибудь аллеи... Но не под сводами церкви. Охваченная ужасом, она стала озираться в поисках отца. Он занял свое место на скамье: его участие в обряде кончилось.

— В чем дело... — услышала она шепот Бруно. Потом она встретилась глазами с Альдо. Он смотрел на нее яростным взглядом, в котором не было жалости. Она вновь повернулась к жениху. Слишком поздно.

Слишком поздно для угрызений совести. Она подавила страх, подавила мгновенное желание повернуться и выбежать по проходу на улицу, так, чтобы не видеть, как это произойдет. Ее бросили, предали. Человек, которого она любила, бросил ее ради своей первой любви. Ради женщины, что родила ему ребенка... И Фалькони знали это, потворствовали его побегу, надели его кольцо на чужой мертвый палец и отрезали этот палец, чтобы доказать свою верность законам мафии. Когда орган заиграл гимн, Клара взяла под руку новоиспеченного мужа и, кивнув отцу, твердым шагом прошла мимо скамей и вышла в открытую дверь.

На улице ждали фотографы. Бруно задержал ее там, позируя им, сопротивляясь ее попыткам побыстрее утащить его в машину. Он улыбался, ему доставляла удовольствие эта комедия. Он поцеловал ее перед камерами. Она увидела, как за ними на ступени выходит Альдо Фабрицци.

— Бруно, — твердила она. — Бруно, хватит. Пойдем!

— А куда спешить? — спросил он. Он улыбался, глядя прямо перед собой.

Она не слышала выстрелов, только щелканье камер, и вдруг ее жакет оказался залит кровью, а Бруно падал на спину и увлекал ее за собой. Она услышала крики, потом снова крики. Она лежала на земле, рядом с ним. Из его затылка струилась кровь. Кто-то пытался помочь ей встать. Потом она стала кричать, и плакать, и отталкивать поднимающие ее руки, потому что увидела, что ее отец лежит распростертый на ступенях, и во лбу у него маленькая круглая дырочка, и из нее течет длинная алая струйка. В сумятице двое из фотографов исчезли. Съемки их больше не интересовали.

 

 

Глава 8

Ральф Мэкстон любил читать газеты лежа в постели. Мадлен пристроилась рядом и гладила его бедро, чтобы привлечь к себе внимание. В газетах ее интересовали только светские сплетни.

— Перестань, милая, — рассеянно сказал он. — Все равно не заставишь журавля снова нырнуть в колодец...

— А вот и заставлю, — захихикала она.

Он уже был готов подтвердить ее способности. Или свои способности, подумал он и улыбнулся своей остроте.

Потом он увидел заголовок и фотографии. “УБИЙСТВА НА СВАДЬБЕ У МАФИИ”. Фамилия Фалькони, напечатанная жирным шрифтом, бросалась в глаза. Он стряхнул с себя Мадлен и схватился за газету. Он даже не слышал ее возмущенных протестов.

— Замолчи, ради Бога, замолчи...

Она с обиженным видом села в постели.

— Что случилось? Ну и пожалуйста. Пойду приму ванну. Подавись своей дурацкой газетой!

Он ничего не замечал. Он снова и снова перечитывал сообщение об убийстве главаря банды Альдо Фабрицци и человека, который только что обвенчался с его дочерью, Кларой, вдовой знаменитого мафиози Стивена Фалькони. Полицейские, расследовавшие дело, говорят о мести одной банды другой и предсказывают войну за наследство Фабрицци между соперничающими кланами.

Мэкстон встал. Он позвонил вниз и заказал другие американские газеты. Через час они с Мадлен собирались на лыжную прогулку. Они устроили себе очень удачный короткий отдых в Валь-д'Изер, с лыжами и без лыж, и до этого мига он был уверен, что счастлив и что жизнь прекрасна. Уютные встречи Рождества в Англии, по выражению Мадлен, предназначены строго для пижонов. Он не говорил ей, почему его так смешит это выражение, чтобы она не перестала его употреблять.

Он посмотрел на фотографию. Та, щадя зрителя, была не очень отчетливой. Кто-то набросил пальто на труп на переднем плане; видны были только торчащие из-под покрова ноги. Другой труп лежал поодаль, на ступенях церкви, частично заслоненный столпившимися людьми.

Мэкстон сел, положив газету на колени. Звук льющейся воды в ванной умолк, и появилась Мадлен, завернутая в полотенце.

— Милый, что случилось? — спросила она. — У тебя ужасный вид.

Мэкстон поднял голову и посмотрел на нее.

— Негодяй, — медленно проговорил он.

— Кто? Что такое? — Она подошла и села рядом. Взяла в руки газету. — Это убийство в Америке? Тебе-то что до этого? И кто негодяй?

Он забрал у нее газету и продолжал, словно разговаривая сам с собой:

— Он даже не разведен с той — это двоеженство. Он обманул ту несчастную идиотку и ее тоже...

— Я одеваюсь, — объявила Мадлен. — Мы опоздаем.

Он больше ничего не сказал. Принял душ, переоделся в лыжный костюм, и они не опоздали. Но она знала, что каникулы придется прервать. Женщины, которые живут за счет мужчин, инстинктивно чувствуют в них перемену настроения. А Мэкстон даже не пытался притворяться. Он, правда, вел себя очень мило: смягчил удар тем, что повел ее по магазинам. Она слегка наказала его за нарушение планов, потратив больше, чем он рассчитывал, но ему, казалось, было все равно. Они уезжали каждый своей дорогой, и в аэропорту она поцеловала его.

— Я тебя люблю, — сказала она. — И нам было весело, правда?

— Очень весело, — подтвердил Мэкстон. Она была очень хорошенькой в лисьей шубке с большим капюшоном, завязанным под подбородком. У нее не будет недостатка в мужчинах, которые бы заботились о ней, пока в ней жива способность ублажать их и выкачивать из них деньги. И говорить всем, что любит их, так же как любит его.

На месте сердца у нее пустота, величиной с кулак, не меньше. Он поцеловал ее и посадил в самолет, отправлявшийся в Париж. Сам он вечером улетал в Ниццу.

Американские газеты сообщили об этой истории со всеми подробностями, а если бы ему требовалось доказательство, то в “Нью-Йорк таймс” была фотография Клары Фалькони. Он сразу узнал ее. Та самая темноволосая итальянская красотка, которую он видел в казино во время медового месяца, только старше, строже. Так значит, Фалькони инсценировал свою смерть, чтобы сбежать. Он женился на Анжеле при живой жене. Новый ребенок тоже будет незаконным, как Чарли.

Неудивительно, что он взял фамилию Лоуренс. Неудивительно, что не хотел фотографироваться в казино. Он лгал Анжеле, Мэкстон в этом не сомневался. Эта внезапная поездка в Марокко оказалась очень кстати, в прессе как раз должна была разорваться кровавая бомба. Он, наверное, знал... Его отец был упомянут в списке гостей, которые ничего не видели и не узнали убийц.

Omerta. Круговая порука, ее принимают те, кто отрицает законное правосудие. В одном из сообщений кратко говорилось, что невеста упала в обморок и ее отвезли в больницу.

Мэкстон поехал в казино. Начиналась работа. Он все проверил, проследил за реконструкцией и расширением гардеробных. Ничто не выдавало его внутреннего смятения.

Теперь он может сказать правду себе самому. Он освободился от самообмана. Он ненавидит Стивена Фалькони, и не потому, что тот — гангстер, а потому, что он обладает единственной женщиной, которую Мэкстон когда-либо в своей жизни любил. Стивен завладел ею с помощью обмана и лжи. Она морально не принадлежит ему, Мэкстон всегда это чувствовал. И по закону она ему не жена. Мэкстон не мог ничего сделать и решить до рождения ребенка. Но у него была надежда, а надежда породила отчаянную решимость. Он выполняет свой долг перед хозяином. Он заслуженно получает большой оклад и оправдывает доверие Стивена. Но он будет ждать. Он прекрасно знает, что такое выдержка и терпение. Недаром он один из лучших игроков в покер своего времени.

— Ты выглядишь лучше, — сказал Джо Нимми. — Мы рады это видеть.

— Прошло много времени, — сказал Виктор Джамбино. — Нам было жаль услышать о смерти вашей матери. Но может быть, для нее это было лучше, чем такая жизнь.

Они все собрались в гостиной у Альдо. Они пришли выказать свое уважение его дочери. Она понесла двойную утрату: умерла ее мать. И сама она только месяц как выписалась из больницы.

Выглядит она плохо, но что еще я мог сказать? — спрашивал себя Джо Нимми. Она была бледна и худа до прозрачности. Но ей лучше. Вышла из больницы и вернулась в родительский дом. Она сидела в отцовском кресле. Вся в черном, выделяется только бледное лицо и жуткий мазок ярко-красной помады на губах. Как будто кровь пила. Джо считал, что неуместно красить губы по такому случаю. Он возглавил делегацию, пришедшую повидать ее и предложить ей помощь, если нужно. И дать совет. Разумный, трезвый совет женщине, у которой нет мужчин, чтобы направлять ее. Совет, которому ей придется последовать, потому что они не хотят неприятностей. Эти чертовы газеты уже осипли орать о войне кланов, что должна разразиться на улицах. Не было никакой войны. Все уладили мирным путем. Территории Фабрицци разделили, пока Клара лежала в больнице. Все прошло гладко. У ее матери был удар; всем было жаль ее. Ее парализовало, отнялся язык. Ее навещали в больнице, приносили ей цветы.

Альдо похоронили по всем правилам, и родственники Сальвиатти похоронили своего сына рядом с ним. Уличное движение останавливалось, чтобы пропустить похоронные процессии, на старой родине разыскали несколько родственников Фабрицци, их усадили в машину главных плакальщиков, потому что жена и дочь были больны и не могли присутствовать на церемонии. Цветы были роскошные. Все собрались в церкви и на кладбище: главы “семей”, многочисленные представители от Флориды, Чикаго, Детройта, все боссы Нью-Йорка. Вытирали слезы, когда гробы опускали в землю и кропили святой водой. Все было сделано честь честью, с уважением и торжественностью, которые пристали человеку такого ранга, как Альдо. Жаль, что пришлось его убрать, но он сам виноват. Никаких личных чувств, никакого удовлетворения, никакого сведения счетов не было. Только деловая необходимость, все они понимали, что дело — это самое главное.

Клара сидела сложив руки. Она оглядывала посетителей, одного за другим. Джо Нимми, старый друг отца еще с уличных дней. Его племяннице дали приют в этом самом доме. Джамбино, боссы Бруно, главы более мелких “семей”. Лука Фалькони не пришел. Он болен, сказали ей. Брат Стивена Пьеро тоже отсутствовал, он уехал из города по делам. Был только двоюродный брат, Сполетто.

— Спасибо, что вы пришли, — сказала она. — Моей матери лучше, чем мне. Она ушла быстро и без страданий. Что до меня, то я смирилась. Я потеряла отца и мужа. Двух мужей. Я испытала достаточно горя.

Раздался сочувственный говор.

— Да, Клара, — сказал Джо Нимми. — Господь знает, как тебе тяжело. Мы все тебе сочувствуем. И поэтому, — сказал он, слегка повысив голос, — мы здесь. Все мы твои друзья. И хотим помочь.

Она промолчала. Все они замешаны в этом. Они знают, что, говоря о смерти Стивена Фалькони, она лгала; знают, что пули предназначались для Луки, Пьеро и Сполетто. Они знают, и она тоже знает, что это комедия, но ломают ее с определенной целью. Все дело в этой цели. Теперь ей скажут, что это за цель.

— Я рада принять вашу помощь, Джо. Буду благодарна за нее, — произнесла она.

— Так мы и думали, — сказал он, ласково улыбаясь. — Мы желаем тебе счастья, Клара. Тебе теперь не надо заботиться о маме, и у тебя есть шанс. Бизнес твоего папы в надежных руках. Никаких неприятностей не было; мы выделили часть и тебе. Ты увидишь, мы были достаточно щедры.

— Спасибо, — сказала Клара. Они налетели на имущество Альдо, как вороны на падаль. — Спасибо, я знаю, вы сделали все, как лучше для меня, и знаю, что вам не будет покоя, пока вы не найдете убийц моего отца и моего мужа.

Они ждали, что она заговорит об этом. Джамбино сказал:

— Мы до них доберемся и посчитаемся с ними; и за Бруно тоже. Он был хороший парень. Мы его знали с детства. — Снова послышался одобрительный говор.

— Но пока, — снова вступил Джо Нимми, он слегка наклонился к ней, держа сжатые руки перед собой, говорил ласково, как дядюшка: — Пока лучше предоставь все нам. Это наше дело, Клара. Больше не думай об этом. Если бы мой старый друг был сейчас с нами, я знаю, чего бы он хотел от тебя. Я знал его, как родного брата.

— Скажите мне, — попросила Клара, — скажите, чего бы хотел от меня отец?

Джо беспокоил этот алый рот; он не сводил с него глаз. На старой родине, когда мужчину убивали, женщины целовали его раны, прежде чем призвать к вендетте.

— Он хотел бы, чтобы ты уехала, — сказал он. — Сменила обстановку. Оставила этот дом, развеяла горе. Тебе нужен длительный отдых. Полгода, может быть, год. — Он ободряюще улыбался ей, чуть склонив голову набок. — Верь мне, Клара, для тебя это самое лучшее.

Она улыбнулась ему в ответ. Алые губы приоткрылись и снова сомкнулись. Она очень тихо произнесла:

— Вы хороший советчик, Джо. Папа всегда это говорил. Вы правы; он тоже почитал вас как родного брата.

Кто-то предложил ей погостить у него на Багамах.

— Сногсшибательная вилла, Клара. Полно прислуги, все, что хотите, и на любой срок. Приезжайте, будьте как дома.

Она поблагодарила за предложение.

— Вы добры ко мне, — сказала она. — Я ценю ваше приглашение. Я ценю все, что папины старые друзья сделали для него и для меня.

Виктор ткнул брата локтем в бок.

— Она на что-то намекает или как? — прошептал он.

Рой тоже ткнул его, призывая молчать. Он сказал:

— Для вас мы сделаем все, Клара. У нас нет владений за пределами города, но кроме этого... — Он не закончил фразы.

Она оглядела их и медленно поднялась с кресла Альдо. Черное траурное платье висело на ней мешком.

— У меня есть место, где я могу пожить. Достаточно далеко отсюда.

Старые друзья отца подходили и обнимали ее; другие, не столь близкие, жали руку. Все обещали помочь.

Подошел Тино Сполетто. Он слегка поклонился.

— Дон Лука говорит, что сделает для вас все, только скажите.

Он был худой, бледный, в очках, с высоким лбом, готовым скоро перейти в раннюю лысину. На миг он посмотрел Кларе в глаза; его глаза были искажены толстыми стеклами очков. Никогда в жизни он не боялся женщин и редко боялся мужчин, несмотря на небольшой рост и вес. От Клары у него мороз пробежал по коже.

— Я благодарна дону Луке, — сказала она. — Передайте ему, чтобы скорее поправлялся. — Она отвернулась.

Она не пошла к двери, только попрощалась; они по очереди выходили из дома и садились в машины с уже заведенными двигателями. Она стояла за шторами, пока не отъехал последний. Улица была пуста. Она осталась одна в доме. Она угощала их вином и традиционными оливками. Некоторые курили, и в комнате еще плавал дым, заметный при искусственном освещении. Был сырой облачный мартовский день, и тяжелые шторы не отдернули до конца. Дом траура, дом мрака. Клара нашла сигарету, закурила, потом открыла буфет, налила чистый виски со льдом. “Клара, Клара, — возмущалась ее бедная покойная мать, — ты пьешь как мужчина...”

Они договорились об убийстве. Они нарушили свою клятву Альдо и решили не трогать Фалькони. Связались с людьми, которых нанял отец, и указали им другую цель. Так просто. А теперь пришли с сочувствием, с предложениями помощи, а на деле — дать ей понять, чтобы она убиралась прочь и не думала поднимать шум. Она села, но не в отцовское кресло — это был жест специально для них, — а на диван, где они обычно сидели вдвоем. Она выпила виски, докурила сигарету. Больше она не принимает лекарств. Никаких транквилизаторов. Теперь ее лечение — отдых и покой. Она сыграла роль, какая от нее требовалась, потому что знала не хуже их, что она беспомощна. Она не может нанести ответный удар. Они — мужчины, обладающие властью. Она всего лишь женщина, и ради нее никто не пойдет против них. Ни за какие деньги. Ей остается лишь изгнание и безвестность. Вилла на Багамах — она засмеялась вслух. Место, где за ней можно следить, где мафия пользуется влиянием и имеет друзей.

Париж. Вот о чем она начала думать еще в больнице, как только оправилась от шока и вышла из тумана транквилизаторов. Париж, где квартира, купленная тайком, ожидает в пыли и запустении. Ею не воспользовались ни разу за все годы. Квартира... О ней она думала, как об убежище для себя и Стивена, где можно будет вновь испытать блаженство медового месяца. Она поедет в Париж. Она сбросит черные траурные одежды.

Пусть они думают, что они в безопасности, что ужасный призыв к мести не прозвучит. Она символически, напоказ намазала губы, предлагая им прочесть знак. Они заплатят за Альдо. За ее мать, убитую горем. За Бруно, упавшего на спину с простреленной головой. Но первым заплатит Стивен Фалькони.

В ящике отцовского стола у нее были заперты документы расследования О'Халлорена.

Джо Нимми этим вечером собирался в театр; он беспокоился, успеет ли зайти домой сменить рубашку. Он обожал оперу, больше всего любил Верди. У него была хорошая коллекция пластинок; он считал Тито Гобби лучшим тенором в мире.

Виктор и Рой шли домой. Они жили на одной и той же улице, в двух домах друг от друга. Их дети вместе играли, учились в одной школе. Жены их были родственницами. Каждые два года они возили свои семейства отдыхать в Неаполь, откуда два поколения назад приехали Джамбино.

Виктор сказал брату:

— У меня на душе до сих пор кошки скребут из-за Бруно.

— Ага, у меня тоже. Но ничего не поделаешь. Бруно бы наделал нам неприятностей; уж она бы позаботилась об этом. Он же был ее мужем. У него была честь. Он был не просто шпана.

— Он был неплохой парень. Рой, по-моему, она все знает. Как она это сказала: я, мол, ценю все, что вы сделали для папы и для меня.

— Конечно, знает, — согласился Рой. — Но, черт побери, что она может сделать? Она сама заварила всю эту проклятую кашу. Она и Альдо. Она знает, чего от нее ждут. Уберется куда-нибудь подальше. Не думай о ней. Почему бы нам всем не пойти сегодня пообедать у Джино? Прихватим детей, устроим праздник?

Виктор просиял.

— Давай! У меня есть мысль, как устроить старуху Бруно. На Семьдесят первой есть хорошенькая маленькая бакалея. Ее хозяин — настоящий прыщ. Мы можем отдать лавочку мамаше Бруно и его брату. Это будет для них неплохой заработок.

— Почему бы и нет? — согласился Рой. — Мы перед ними в долгу. Решено; идем к Джино, а потом, может быть, в кино. Интересно, что дети хотят посмотреть...

 

* * *

 

Клара отдала последние распоряжения в родительском доме. Она оставила присматривать за ним горничную, у которой были два сына и муж-лежебока, притворявшийся, что у него больное сердце, всякий раз, когда речь заходила о работе. Клара давно бы выставила его за дверь, но отец испытывал к нему слабость. Когда-то он был мужик что надо, говорил Альдо и не желал слушать никаких жалоб на него. Клара из уважения к Альдо оставила семью в доме.

В собственном доме из коричневого кирпича она не была с самого дня свадьбы. Настоящее испытание выдержки. Что, если она придет туда, а там ее ждет Альдо, как в последнее утро его жизни? Ждет, чтобы свести ее по лестнице к машине, убранной шелковыми лентами. Она отчаянно злилась на себя, презирала за суеверность. Это просто нервы, короткий звонок смерти, при шедший из тех кошмаров, от которых она кричала в больнице.

Она выпила очень крепкий виски и поехала к себе. В доме было очень тихо, жалюзи опущены. Не было горничной, которая вышла бы навстречу, внеся хоть какое-то оживление. Она ушла от Клары после трагедии. Она не считала, что чем-то обязана Кларе. Как тихо, подумала Клара. Но Альдо нет. Нет призрака в углу. Стакан виски прогнал его. Она засмеялась и услышала странное эхо, которое напугало ее.

— Давай-давай, продолжай в том же духе, — сказала она себе, — и отправишься снова в Портчестер, а не в Париж... ради Бога, держи себя в руках... и хватит пить. Тебя же предупреждали!

Она подняла жалюзи; солнечный свет тотчас же хлынул в окна. Она провела пальцем по крышке стола, где лежали журналы двухмесячной давности. Палец оказался в пыли. Она глубоко вздохнула. Никаких призраков. Только воспоминания, и все они горькие как желчь.

Жизнь со Стивеном в первые годы. Ее рушащиеся надежды на материнство. Месяц за месяцем кончался слезами. Супружеские объятия без любви в последние годы, когда она изнывала по нему, а он только выполнял свои обязанности. Ссоры, уходы, когда он оставлял ее и она знала, что он пошел по бабам.

Ревность, которой она мучила себя. Последний безумный поступок, продиктованный злостью, — когда она отказалась идти с ним на обед, он пошел один и встретил женщину, чье имя произнес в их первую брачную ночь. “Анжелина”. Она схватилась рукой за щеку, будто ее ударили. Он ударил ее тогда, она помнит. Даже сказала об этом О'Халлорену. Он дал ей пощечину, когда она назвала ту бабу шлюхой.

Она открыла отчет и стала его читать. Все из-за той женщины. Словно какая-то зловещая фигура греческой трагедии она время от времени выплывала на сцену жизни Стивена из-за кулис и разрушала Кларино счастье. Встала из гроба и забрала его. Этот кровавый круг измены, мести и, наконец, смерти начался с нее. И ею закончится. Уж Клара позаботится об этом сама. Не то что тогда, с француженкой, которая увела от нее Стивена. С тех самых пор Клара ни разу не подумала о той женщине. Но сейчас воспоминания заставили ее улыбнуться. Клара чувствовала, что ее обуяла жестокость, пьянящее чувство власти. Француженка заплатила за то, что побывала в постели со Стивеном.

Папа тогда постарался. Только и нужно было позвонить по телефону и сказать несколько слов рыдающим голосом — и вот она изувечена, чуть не убита.

Но тогда, чтобы потешить ее гордость, хватило газетной вырезки. Теперь же, когда Альдо умер, она должна справляться с такими проблемами сама.

У нее есть деньги. Она так богата, что может заплатить любую цену за то, чего хочет. К тому же агентство приносит доход. Она правильно сделала, что выбрала О'Халлорена. Она подумала о нем. Он оказался как раз таким мерзавцем, каким, она тогда угадала, он и должен был быть. И таким продажным, каким она сделала его. Нет ничего хуже, чем фараон, вступивший на дурную дорожку. Слава Богу, от него есть толк: он набрал людей, не имеющих отношения к “семьям”. Агентство было под ее началом, но там работали люди, ничем никому не обязанные, кроме подставного лица, платившего им. Она потянулась к телефону, взяла трубку. Она не разговаривала с агентом с того дня, как он вернулся в Нью-Йорк. Он присылал цветы в больницу. Она об этом не знала, кто-то ей сказал. Она была слишком больна, чтобы интересоваться этим. До настоящего момента. Теперь, прочитав отчет, она начала строить планы. Подошел его помощник.

— Мистера О'Халлорена, — сказала Клара. — Какая разница, кто спрашивает? Позовите его!

— Майк? Да, это я. Со мной все в порядке. Да, видела. Вы хороша поработали. Как дела с шантажом? — Она засмеялась, услышав, что он удивленно выругался. — Все нормально? Не сомневаюсь. Вы должны ввести меня в курс дел. Я вылетаю завтра. В Париж. Да-да, в Париж. Хочу там немного пожить. И хочу, чтобы вы тоже приехали. Я остановлюсь в “Криллоне”. Приезжайте в четверг, хорошо? Нам о многом нужно по говорить.

Тишина окутала ее как саван. Она села на кровать, надел; туфли. Продам я этот дом, подумала она. За него хорошо заплатят. Когда вернусь, буду жить в папином. Я сумею вести его. Она нарочно подумала “когда”, а не “если”. Они от нее избавились, Нимми и остальные старые друзья, которые приговорили ее отца к смерти. Она сама исполнит свой долг чести. Нужно только время. Решимости ей не занимать.

 

* * *

 

— Милый, — встревоженно сказала Анжела, — а ты уверен, что это безопасно?

Стивен обнял ее.

— Уверен, — сказал он.

Они готовились к гала-вечеру в казино в начале нового сезона. И он разрешил свободный вход фотографам из газет. Это ее обеспокоило.

— Если твой снимок попадет в Америку... почему ты теперь не боишься, ведь в прошлом году это было опасно? Он усадил ее к себе на колени.

— А ты стала тяжелая, — сказал он. — Знаешь, я уже волнуюсь.

— Не увиливай, — сказала она. — Зачем ты рискуешь, Стивен? Стоит ли?

Теперь она должна узнать, решил Стивен. Это случилось уже давно. Я могу смягчить новость, сделать ее не такой сокрушительной.

— Клара теперь нас не тронет, — мягко сказал он. — Ее отец умер. Семейное дело разделено. Я разговаривал с братом, и больше мы не будем тебя тревожить.

— Почему ты мне не сказал? — спросила она.

— Потому что это случилось, когда мы были в Марокко. Ее отец ошибся. Людям не понравилось то, что он хотел сделать с нами. И теперь... все кончено.

— Он умер? — спросила она.

Он кивнул.

— Не думай об этом. Нас это не касается.

— А что случилось с ней? — спросила Анжела.

— Ничего. Уехала на длительный отдых. Ей дали понять, что так надо. Никаких проблем. Она поняла. — Он прижал ее к себе. — Я не говорил тебе, — продолжал он. — Я знал, что тебе это будет неприятно. Ты была на четвертом месяце. Я не рад этому, можешь мне поверить. Это больше не относится ко мне. Я сделал свой выбор на Рождество и больше никогда не вернусь туда, даже мысленно. У нас есть наша жизнь здесь, наш сын, наш будущий малыш. И вот что я тебе скажу, дорогая моя. Я должен возместить тебе то, что с мальчиком ты осталась одна. С этим малышом ты у меня будешь принцессой.

Анжела позволила ему обнять себя. Опасности больше нет, больше не надо прятаться. Но за это пришлось заплатить. Не могу об этом думать, сказала она себе. Не знаю и не желаю знать больше того, что он мне говорит. Это легко сказать, когда он рядом и я чувствую, как нужна ему. Вот когда я одна или просыпаюсь ночью, тогда все по-другому...

— Я бы хотела родить дома, — сказала она.

— Ни в коем случае. — Он был непреклонен. — Ты поедешь в клинику, у тебя будут лучшие врачи, лучший уход. Мы не можем рисковать. А теперь иди и отдыхай. И ни о чем не беспокойся. Обещаешь?

— Обещаю, — сказала она.

Он продолжал обнимать ее.

— Я тебя очень люблю, — сообщил он. — Иди, ложись. Я разбужу тебя, когда вернусь.

Она заснула, сама того не желая, и проспала дольше, чем собиралась. Природа сама помогала ей сдержать данное ему обещание. Не волноваться, не думать.

Она пробудилась уже после полудня, и телефон у ее постели звонил. Она сонно ответила. Звонили из Англии.

Это был Джим Халберт. Как можно мягче он сказал ей, что Хью Драммонд умер от инфаркта. Миссис П. обнаружила его в кресле после завтрака и подумала, что он спит. Он умер мирно и безболезненно.

 

* * *

 

— Я должна была поехать на похороны, Ральф!

— Ничего подобного, — ответил Мэкстон. — Вы чуть не потеряли ребенка. Стивен совершенно прав, Анжела, ваш отец не пожелал бы, чтобы вы так рисковали. Я сам не полетел по единственной причине — я должен следить, чтобы вы лежали в постели и делали то, что вам ведено.

Через несколько часов после того звонка у нее начались боли. Когда ей предложили отправиться в больницу, она так расстроилась, что врач оставил ее на ночь дома, в надежде, что схватки прекратятся от лекарства. При первом признаке кровотечения, сказал он Стивену, нужно срочно везти ее в больницу.

Пока она спала под действием снотворного, муж сидел и смотрел на нее. Утром она проснулась.

— Со мной все в порядке, — еле слышно проговорила она. — О бедный папа... — И она разрыдалась от горя в объятиях Стивена.

И не думать никуда ехать, потребовал врач. Никаких эмоциональных потрясений. Иначе она потеряет ребенка, а ему еще нет и семи месяцев. Мэкстон предложил остаться с ней. Стивен согласился, при условии, что он переедет на виллу.

— А то она, чего доброго, встанет с постели или выкинет еще что-нибудь, например, попытается в последний момент улететь к отцу, — сказал он Мэкстону. — Жанин не сумеет ее остановить, а вы сможете. Это все потому, что он умер столь внезапно... Если бы Анжела была подготовлена, она бы не так тяжело переживала.

— Она не станет рисковать ребенком, — разуверял его Мэкстон. — Она достаточно ответственна, чтобы не сделать ничего подобного. — Он так ненавидел Стивена, что сам удивлялся, как ему удается скрывать это. Преувеличенная тревога казалась ему оскорбительной для Анжелы. Он не понимал, что Стивен говорит так резко из страха за нее и за ребенка. Ведь Мэкстон не сидел над нею всю ночь, ожидая признаков преждевременных родов, что могло привести к гибели их обоих.

— Присматривайте за ней, — сказал Стивен Мэкстону. — Врач приходит каждый день. Я привезу с собой Чарли, когда вернусь. Там я все улажу. Пусть не вздумает волноваться из-за дурацкого завещания или из-за того, что будет с домом и с миссис П. Я ей так и сказал. Она должна предоставить все это мне и думать только о себе и о ребенке.

Мэкстон поднялся в комнату Анжелы. Он принес ей цветы и перевод нового французского романа, купленный в магазине английских книг в Каннах.

Она сидела в кровати, бледная и осунувшаяся. Он никогда не выражал чувств открыто: его родители и няньки не поощряли бурных проявлений привязанности. К тому же он был непривлекательным ребенком. И впоследствии ему никогда не хотелось обвить руками женщину просто для того, чтобы успокоить, утешить ее. Он присел на край кровати и позволил себе взять ее за руку.

— Вы должны быть умницей, — сказал он. — А не то я позвоню старику Мартино и скажу, что вы отплясываете в спальне твист; он вас мигом загонит в свою больницу!

Анжела улыбнулась.

— Я не умею танцевать его, даже когда не беременна, — сказала она.

— Я тоже, — признался он. Это было новое танцевальное безумие, оно пришло из Америки и захлестнуло Европу. — Остеопаты зарабатывают состояния, вправляя вывихнутые суставы.

— Спасибо за цветы. — Анжела взяла книгу. — И за это тоже. Мне бы уже пора прочитать ее по-французски. Говорят, это очень хорошая книга. — Свободной рукой она утерла слезу. — Никак не перестану. Я так ужасно себя чувствую оттого, что не поехала... И вам не дала поехать. Он был очень привязан к вам, Ральф.

— Я тоже был очень привязан к нему. Может быть, постараетесь не плакать, а, Анжела? Для меня.

— Не буду. Я не хочу вас огорчать. Знаете, так странно, мы с ним вовсе не были так уж близки. И с матерью тоже. Но когда она умерла, мне страшно ее не хватало.

— Неудивительно, — сказал он. — Одна с ребенком, и все надо делать самой. Для вас это было, наверное, ужасно. — Сейчас-то он вовсю суетится вокруг тебя, подумал Мэкстон, а тогда предоставил тебе тонуть или выплывать с мистером Чарли на руках.

— Да, было нелегко, — согласилась Анжела. — Но они хорошо меня приняли, учитывая...

— Учитывая, что вы были не замужем? — Он спросил это очень мягко и при этом слегка сжал ее руку. Еще один шаг к сближению. Он рискует, но он всю жизнь рисковал. И никогда — ради чего-то столь желанного.

Она не ответила. Она оставила свою руку в его руке, подумав: он такой добрый. Таким, наверное, был бы мой брат Джек, если бы не погиб...

— Откуда вы знаете? — наконец спросила она.

— Я догадался, — ответил Мэкстон. — Я понял, что Чарли — сын Стивена, как только увидел их вместе. — Это была неправда, но произнести ее было легче, чем правду. — И, кроме того, я встречал его первую жену в Монте-Карло. Не так трудно было понять, что произошло.

— Мы обвенчались в маленькой церкви на Сицилии, — сказала она. — Мои родители сказали, что это не считается. Стивен никогда не говорил мне, что вы встречались с ней.

— А что тут говорить? — отмахнулся Мэкстон. — Она была не очень-то приятная особа. А теперь давайте-ка я скажу Жанин, чтобы поставила в воду букет, и узнаю, как там насчет чая для вас. У меня с собой карты. Если хотите, можем поиграть в джин. Я бы не отказался выиграть несколько фунтов. — Когда он играл в карты с Хью Драммондом, он всегда позволял ему выигрывать.

— Мне не хочется ни во что играть, — сказала она. — Давайте лучше вместе выпьем чаю.

У него была очаровательная улыбка, которая совершенно преображала его уродливое лицо с орлиным носом.

— Давайте, — согласился он. — Это будет замечательно.

 

* * *

 

О'Халлорен никогда не бывал в Париже и вообще в Европе — до того, как совершил свою первую поездку на Сицилию. Он летел через Неаполь. Ему приходилось слышать старую поговорку “увидеть Неаполь и умереть”. По его мнению, это была чушь. Город показался ему беспорядочным и грязным; у него сделалось расстройство желудка от какого-то блюда из моллюсков. Сицилия предстала холодной и сухой, как пустыня, с яркими красками, которые понравились ему, и со скудным пейзажем, где преобладали горы. Когда он отправился в родную деревню Фалькони, ему пришлось взять переводчика.

Тот говорил за него с молодым священником. Как странно, что он спрашивает о синьоре Фалькони. Это благодетель деревни. Ее защитник. Да, он обвенчался здесь во время войны и всего несколько месяцев назад побывал здесь со своей женой и славным взрослым сыном. Он щедрый человек, и в деревне его почитают.

О'Халлорен переписал графу из приходской книги 1943 года. Он записал все по-английски с помощью переводчика. Стивен Антонио Фалькони. Анжела Фрэнсис Драммонд. Дата и подписи. Священник, улыбаясь, проводил их. Он даже не спросил, зачем американцу понадобились сведения об этом браке. Он был простым человеком и не знал, что такое недоверие.

Имея на руках доказательство брака и неожиданное сообщение о визите далеко не мертвого Стивена Фалькони в прошлом сентябре, Майк О'Халлорен полетел с Сицилии в Англию. Он думал, что это худшая часть поездки. Погода выдалась гнусная: дождливая, пасмурная и холодная.

Он остановился в маленькой удобной гостинице, связался по телефону с Дэвидом Уикхемом и преподнес ему тщательно продуманную “легенду”. Одно дело — обмануть сельского священника из маленькой деревни. Гораздо труднее выудить сведения из ловкого преуспевающего бизнесмена. Он выяснил, что агентство Уикхема процветает. Одно из лучших в Лондоне. Уикхем был въедлив, но вежлив.

О'Халлорена поразила вежливость англичан, все эти “спасибо” и “пожалуйста”. От этого они не стали нравиться ему больше. Его отец был закоренелым ирландским республиканцем. Он воспитал детей на рассказах о бесчинствах английской власти в Ирландии в течение семисот лет. В элегантной конторе Уикхема Майк чувствовал себя неловко и неудобно, как будто он забыл застегнуть ширинку. Но Уикхем клюнул на рассказ о родственнике из Огайо, который оставил наследство кузине по имени Анжела Драммонд; последнее, что о ней известно, — это как она ездила в отпуск в Нью-Йорк. У него больше не было о ней никаких сведений, тогда он дал объявления в “Гералд трибюн” и “Нью-Йорк таймс”, на которые откликнулись люди, сдававшие ей квартиру.

Когда агент упомянул ее имя, Уикхем разговорился. Да, он знал Анжелу Драммонд, она устроилась к нему на работу секретарем. Ему не повезло, что она поехала тогда в Нью-Йорк, а он ведь даже устроил для нее эту квартиру. Невезение, объяснил он О'Халлорену, заключалось в том, что она встретила там кого-то и вышла замуж, даже не приступив к работе. Неприязнь к жениху окончательно развязала ему язык. У О'Халлорена начало складываться определенное представление о Фалькони как о зловещем, по словам Уикхема, американце итальянского происхождения, которого, однако, в сицилийской деревне почитают как защитника.

По этим двум описаниям он мог нарисовать портрет Фалькони. За годы службы в полиции он видел множество таких людей. Уже немолодых. Людей в дорогих костюмах, при золотых часах, людей, кому нелегко далось их место в иерархии. Они завоевывали его пистолетами, ножами и ледорубами. У них были головы на плечах, и со временем эти люди усаживались за конторские столы, предоставляя другим пачкать руки кровью. Да, он хорошо представлял себе Стивена Фалькони.

Но потом изображение смазалось. Оно смазалось в небольшом английском поселке, так не похожем на лепившуюся к горному склону кучку домишек на Сицилии, — у самой границы Хэйвардс-Хит, неподалеку от вымокшей под дождем лужайки, с каменным крестом на постаменте в память о погибших на войне; где стояли старые дома, безусловно живописные, окруженные небольшими оградами, заборами и палисадниками, голыми и промокшими в эту зимнюю пору. Там он нашел дом с медной дощечкой; в баре, за теплым пивом, которое он с усилием глотал, ему сказали, что старый доктор больше не практикует.

Старик Хью Драммонд поначалу был не слишком дружелюбен. Но Майк нашел к нему подход. Не зря он был ирландцем, как говаривал о себе его отец. Он рассказал доктору Хью Драммонду ту же историю, что и Уикхему, только с другим концом. Он, дескать, уверен на девяносто процентов, что Анжела Драммонд, которую он разыскивает, не имеет отношения к доктору Драммонду, но он наметил себе определенный план работы и теперь хочет свести воедино все нити. Он полагает, сказал О'Халлорен, что молодая дама скорее всего находится в Шотландии. Он назвал Шотландию, так как знал, что Драммонд — шотландское имя. Он умел быть хорошим собеседником, и доктор в конце концов предложил ему чашку чаю и начал говорить. Больше всего о внуке. Майку пришлось отвлечь его от рассказа, как мальчик хорошо играет в крикет и в регби и как сдает экзамены в школе. О дочери он говорил хорошо, но отстраненно. Гораздо больше восторга вызывал у него зять.

— Сначала я был не очень доволен: я бы предпочел англичанина, сами понимаете, не в обиду будь сказано... ясное дело, мне хотелось, чтобы она поселилась здесь. Но, должен вам сказать, ей повезло. Очень повезло. Он отличный парень. Любит ее и к мальчику прекрасно относится. И мне всегда рад. Даже хотел, чтобы я жил с ними во Франции. Я-то, конечно, не согласился. Для меня там слишком жарко. Не выношу такой жары... — Он проводил О'Халлорена до дверей, обменялся с ним рукопожатием и извинился, что задержал его, как он выразился, своей трескотней. — Стариковская болезнь — слишком много болтать. А вовсе не та, что вы думаете. — И он усмехнулся собственной шутке.

Так Майк О'Халлорен узнал, где искать их. Фалькони открыл казино. Доктор, казалось, даже гордился этим. Видя, что собеседнику интересно, он поведал ему множество подробностей.

Пора было ехать домой. Пора писать отчет и получить жирный куш. Он купил жене английский кашемир и кучу сувениров детям. Вернувшись домой, он узнал о мафиозных убийствах.

Это было на следующий день после его визита к Кларе Фалькони. Он в это время как раз летел в Италию. Его жена тогда подняла шум из-за того, что он так поздно ее предупредил об отъезде. Цветы не помогли. Он звонил из Неаполя по телефону, но связь была плохая, и к тому времени, как он приехал в Лондон, жена уже соскучилась и спрашивала, когда он вернется. Он надеялся, что кашемировые свитера понравятся ей. Он купил три штуки разных расцветок. Дел у него было по горло, но он беспокоился и звонил в больницу, узнать, как себя чувствует Клара. “Тяжелый шок” — вот все, что ему сказали. Неудивительно. В газетах за прошедшие дни были фотографии убитых на ступенях церкви, репортеры рассказывали о невесте в залитом кровью платье, которую увезла “скорая помощь”.

Если она не выкарабкается, что, черт возьми, будет с его агентством? Потом он успокоился. От клиентов не было отбою; а с ними поступали и деньги. Если Клара окажется в дурдоме, он может просто продолжать в том же духе, пока кто-нибудь не явится за ее долей. Но она оказалась крепкой. Выписалась из больницы и потребовала его отчет. Он почувствовал некоторое облегчение. Жалеть ее он не мог — сама мысль об этом казалась нелепой. Такие, как она, не вызывают жалости. Но он невольно восхищался ее железной выдержкой.

Он сказал жене, что улетает в Париж, на этот раз ненадолго. И привезет ей что-нибудь особенное.

Клара встретила его в баре “Криллона”. Боже мой, подумал он при виде ее. Она так исхудала, что на осунувшемся лице остались только огромные черные горящие глаза. Такая худая и такая яркая в алом костюме. Он подошел и пожал ей руку.

— Рад вас видеть, миссис Фалькони, — сказал он. — Вы превосходно выглядите. — Он в самом деле так думал: Клара производила особое, неповторимое впечатление необычностью всего облика.

— Садитесь, Майк, — сказала она. — Давайте выпьем. И я теперь не Фалькони, а Сальвиатти. Я ведь все-таки вышла замуж. Едва успела.

— Извините, — сказал он. — Я не подумал. Постараюсь запомнить новую фамилию. Что вам заказать?

— Скотч, — сказала Клара. Она боялась, что он будет выглядеть нелепо, но ошиблась. Правда, она сама выбирала для него деловой костюм. Для Бруно она тоже выбирала одежду. А то он был похож на Ромео из подворотни... Она отбросила воспоминания. Странно, как он незаметно пробирался в ее мысли. Она просыпалась ночами, и ей казалось, что он прикасается к ней. В отличие от Альдо, его тень не обрела покоя.

О'Халлорен вернулся.

— Сейчас принесут.

— Прежде чем говорить о делах агентства, скажите, как наши дела?

Она вела себя прохладно; могла вспылить и тут же снова стать спокойной, почти обаятельной. Никогда не известно, что она сейчас выкинет. Она недолго возилась со своим скотчем. Выпила раньше Майка и сделала знак официанту.

— Повторить, — сказала она. — Майк, а вам?

— Мне то же самое, — сказал он. — Вот, я принес показать вам. — Он открыл портфель и протянул ей папку. — Всего несколько очков в нашу пользу со времени вашей болезни. И несколько имен. Среди них парочка интересных.

Она прочла очень быстро и все поняла. Ее вопросы были по существу. Она повторила одно имя и склонила набок гладко причесанную темную голову. Ее волосы напоминали блестящий шелк. Они были стянуты в тяжелый узел на затылке. Должно быть, очень длинные, если вытащить шпильки. Она улыбнулась, обнаружив имя известного американского сенатора среди клиентов проститутки с очень своеобразными садомазохистскими наклонностями.

— Один из столпов церкви, — согласился О'Халлорен. — Я никогда не доверял этому мерзавцу с его вечным елейным тявканьем.

Клара закрыла папку.

— Надеюсь, родные постараются изъять его имя из списка клиентов этой дамочки. Мы еще ничего не предприняли?

— Я пустил пару пробных шаров. Но все не так просто. Они играют грубо, и у них есть друзья, которые могут играть еще грубее.

— Знаю, — сказала Клара. — Но когда им станет известно, что у нас наготове копии, которые мы разошлем во все газеты в разных штатах, они заткнутся. Ну перехватят одну-две, но ведь не полдюжины. Уж мы постараемся. По последним подсчетам, его папаша стоит около восьмидесяти миллионов долларов.

Напитки были принесены и выпиты, и он сказал:

— Ну что, миссис Фалькони, поговорим о другом деле?

— Сальвиатти, — поправила она. — Если вы не можете запомнить мою дурацкую фамилию, называйте меня просто Кларой.

— Хорошо. — Он был удивлен. — Хорошо, Клара. Спасибо.

— Нам о многом нужно поговорить, — сказала она. — Вам следует остаться на обед. Я не хочу спешки. И вы мне понадобитесь, Майк. Надеюсь, вы не торопитесь домой?

Он помолчал.

— Пока нет, — сказал он. — Я же не знал, чего вы хотите.

Он ощущал уже знакомое чувство; включилась давнишняя система предупреждения — как в те времена, когда Клара только предложила ему работать на нее. Он выключил ее.

 

* * *

 

— Не могу понять, — сказал он, — как кто-то мог тебя бросить. — Волосы у нее оказались именно такими длинными, как он и представлял. Он укутал ее ими, прикрыв обе груди, и обвел пальцем ее живот.

Слишком худа, но тело ее гибко как хлыст. Она откинулась на подушки, заложив руки за голову. Он наклонился над ней, поглаживая ее. Она вздохнула и выгнулась навстречу его ищущим рукам.

Ему никогда не приходилось встречать такой волнующей женщины, а уж в бабах он знал толк с отрочества. Быстрота и интенсивность соития вызывала в мыслях образы животных. Что-то сильное и гибкое внезапно оказалось в его власти, и он был поражен. Удовлетворяя ее, он казался себе великаном.

Она притянула его к себе и закрыла глаза. Конечно, это не Бруно. И не Стивен. Но он тоже хорош: казалось, он угадывает ее желания без слов. Как мужчина он имел свой характер, и этот характер ей нравился. К тому же он был необходим ей. Она не хотела одиночества. Слишком многое подстерегало ее в тишине; она купалась в новом удовольствии, которое он давал ей, тонула в своих ощущениях, хотела еще и еще... Сегодня в ее сновидениях не будет Бруно, не будет кошмарной струйки крови, стекающей по ступеням от мертвого тела ее отца, грозящей запачкать ее.

Он был сентиментален: ему хотелось подержать ее в объятиях, рассказать ей, как с ней было хорошо. Сначала я купила его за деньги, думала Клара. Теперь он действительно мой. И в промежутке она спросила:

— Ты поможешь мне, Майк? Ты так нужен мне. Не хотела в этом признаваться, но это правда...

Он обещал; ему было все равно, чего она потребует от него.

— Мы хорошая пара, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты бросил свою занюханную гостиницу и перебрался ко мне. Он не стал спорить. Предложение ему понравилось. На следующий день он переселился в “Криллон”. Когда Клара велела ему отправиться на юг и точно узнать, где живет Стивен Фалькони с семьей, он не стал медлить, забыв послать телеграмму жене. Кларе пришлось напомнить ему об этом.

 

* * *

 

О'Халлорен и Клара разговаривали по телефону. Он обнаружил казино. Он побывал там, где, по его расчетам, находилась вилла Фалькони, но не стал наводить прямых справок. Когда ему возвращаться в Париж? Она заметила, что он ни словом не обмолвился о возвращении домой, в Штаты.

— Пока не надо, — сказала она. — Оставайся там, попробуй что-нибудь выведать. У меня здесь дела. Когда вернешься. Майк, походим по городу.

— Ты знаешь, куда мне хочется, — сказал он. — Мне трудно общаться с тобой только по телефону.

Она хрипловато засмеялась.

— Ну, смотри, не растеряй свой пыл. Я скоро съеду отсюда. Я тебе позвоню.

Она повесила трубку и перестала думать о нем. Сегодня утром она поедет на улицу Константин, посмотрит, как ее квартира. Это будет испытание ее выдержки и решимости — когда она придет туда, оживут все ее бесплодные надежды первых лет жизни со Стивеном.

 

* * *

 

— С ней ничего не случится, папа?

Стивен ждал, пока Чарли вернется из комнаты Анжелы. Он оставил их горевать вдвоем.

— Все будет хорошо. Я только что говорил с доктором Мартино; он был у нее утром и считает, что беспокоиться больше не о чем. Так что ты тоже не волнуйся. — Он обнял Чарли за плечи.

— Ты такой молодец, пап, ты все так быстро устроил. По-моему, деда зря все завещал мне, хотя мама, кажется, не возражает.

— Конечно, нет. Твой дедушка знал, что ей ничего не нужно. Он сделал все правильно: хотел, чтобы все, что у него было, досталось тебе. Об этом мы с тобой как-нибудь поговорим. Может быть, ты захочешь продать дом или что-нибудь сделать с мебелью. Но спешить некуда. Когда сдашь экзамены и кончишь школу, мы потолкуем о будущем. А теперь я пойду к маме. Мартино говорит, что к концу недели она сможет вставать.

— Пап? — Стивен остановился у лестницы. — Пап, а когда Ральф от нас съедет?

— Не знаю, а что? — Он нахмурился. — Чарли, в чем дело?

— Он мне не очень нравится, — сказал Чарли.

Стивен вернулся в холл.

— И не нужно, чтобы он тебе нравился, — сказал он. — При чем здесь это? Он тут, потому что я попросил его приглядеть за мамой, пока я буду на похоронах. Он оказался ей очень полезен, она мне говорила.

— По-моему, он слишком полезен, — тихо сказал сын. — Мне не следовало бы этого говорить, но не нравится мне, как он крутится вокруг мамы. И я знаю, что он тебя не любит.

Меньше всего на свете Стивену хотелось услышать это. Он резко сказал:

— Не болтай чепухи, Чарли.

Но, к его удивлению, сын стоял на своем:

— Это не чепуха. Я же был там на Рождество, когда у вас с мамой были нелады. Нужно было видеть его физиономию, когда ты вошел! В общем, я сказал, что думаю.

— Да, — согласился Стивен. — Это уж точно.

— Пап, я же не дурак, — сказал Чарли. — Я понимаю, что тебя это взбесило, но он мне не нравится, и я ему не доверяю. — Он вышел, прежде чем отец успел что-либо сказать.

Стивен пошел наверх к Анжеле. Перед дверью он остановился. Он услышал голоса. Мэкстон там, с ней.

Он быстро открыл дверь и вошел. Глупо было ожидать чего-то другого, кроме того, что он увидел в комнате. Анжела сидит в кровати, Ральф Мэкстон — в другом углу комнаты.

“Он мне не нравится, и я ему не доверяю”, — сказал Чарли.

Стивен присел на кровать и взял жену за руку. Он сказал:

— Когда Анжела встанет с постели, приходите обедать, Ральф.

Он не был уверен, что ему не показалось, будто у Мэкстона рассерженный вид. Это было такое мимолетное впечатление, что он тут же отбросил его. Мэкстон был сплошное очарование, он сразу превратил свое изгнание в шутку. Он даже опередил Стивена, заявив, что нужно готовиться к весеннему открытию, и он надеется, они не возражают, если он немедленно отправится работать. Анжела тепло поблагодарила его; это он тоже обратил в шутку, посмеявшись над собой.

— Дорогая моя леди, я только и делал, что распивал с вами чаи и благодушествовал. Теперь, когда вы вернулись, Стивен, все пойдет как по маслу!

Когда он вышел, Анжела сказала:

— Милый, не слишком ли ты резок? Не следовало избавляться от него так быстро. По-моему, он обиделся.

— Переживет, — сказал он. — Ты мне самому нужна.

 

* * *

 

Ставни раскрыли, консьержка вытерла пыль и подмела паркетный пол. Клара стояла посреди огромной гостиной. Гобелен Бове был зачехлен. Консьержка оправдывалась, что не сняла чехол. “Это трудно, мадам, я не знала, что будет, если я сниму его”.

Комната была меньше, чем казалось Кларе; воздух был затхлым, несмотря на широко открытые окна. Какие она строила планы, когда ходила по квартире со Стивеном много лет назад. Какие приемы она надеялась здесь устраивать во время их приездов. Они были счастливы в Париже; тогда она рассказала ему, что хотела стать художницей. Он в конце концов принял это всерьез, но не слишком. Она была девчонкой двадцати одного года; только что она стала женщиной и женой. Ее надежда на скорую беременность не оправдалась, и она уцепилась за квартиру, как будто это могло поправить дело. Еще так много времени, настаивала она; они собирались ехать в Монте-Карло до конца медового месяца. Она пророчески не хотела ехать. Квартира казалась ей чем-то вроде талисмана, и она купила ее в счет своего приданого тайком от Стивена. Он так и не узнал о ней. Когда они приехали в Штаты, их супружество уже было на грани краха.

Тайное любовное гнездышко. Она горько засмеялась вслух. Нет, воркующие голубки не поселились здесь; квартира так же пуста и бесплодна, как вся ее жизнь. Она закурила. Прежде всего ее нужно обставить; отделка может подождать. Нужно выехать из “Криллона”, не оставляя следов своего пребывания. Она прошлась по комнате, шаги по голому паркету отдавались гулким эхом; она отвернула уголок чехла, закрывающего гобелен. Насколько она помнила, гобелен был выполнен в ярких красках; изображена типичная пасторальная сценка восемнадцатого века — любовники, одетые пастушкой и придворным. Она потянула за уголок. Чехол упал на пол, и перед ней предстала яркая картина, свежая и красивая. Влюбленные любезничают, и оттенок тонкого эротизма придан их тщательно вытканным лицам и плутоватым глазам. Она стояла как завороженная. Это не любовь в ее понимании: никаких мук желания и ревности, никакой страсти. Они обнимали друг друга в цветочной беседке, а из-за облаков за ними подглядывали купидоны. Бескровная чувственность, любовь, представленная как благоухающая галантность, и не более того. Клара потянула гобелен за край. Она дернула изо всей силы; подкладка слегка затрещала, но полотно осталось на месте. Она не смогла сдернуть его со стены. Влюбленные продолжали жеманно глядеть друг на друга, а на них таращились похотливые братья бога любви. Она отвернулась и поспешно вышла.

Клара не теряла времени даром. Она обошла магазины предместья Сен-Оноре. Она заказала ковры, гарнитуры удобных стульев и диванов, кое-что из старой французской мебели. Она продала гобелен, и цена доставила ей болезненное удовлетворение. Она окупила почти всю мебель, приобретенную сейчас.

Консьержка, учуявшая очень богатую жиличку, подыскала ей подходящую горничную и алжирскую кухарку. Деятельность подстегивала Клару, она трудилась без устали, пока чудо не совершилось и квартира не приобрела жилой вид. Она сказала себе, что убила память о Стивене, когда сняла этот ненавистный гобелен. Позолоченные зеркала и прелестная картина, изображающая цветы, придали комнате совершенно другой вид. Теперь она может быть счастлива здесь. Возможно, даже останется жить в Париже.

Но фантазии ее длились недолго. Реальностью был О'Халлорен, он позвонил из Вальбонна и сообщил, что гала-вечер в казино Стивена состоится в мае. И он достаточно много узнал об его управляющем. Может быть, к тому удастся найти подход. Клара сказала, чтобы он возвращался в Париж. Выехав из “Криллона”, она отказалась от номера. Но она не поселит его на улице Константин. Она назначит ему здесь деловую встречу и пригласит остаться на ночь. Она не хотела, чтобы он неправильно понимал ее. Она могла обмануть его мольбами о помощи, когда они лежали в постели; но вне спальни это она оплачивала счета и заказывала музыку. Так она держала дело в своих руках.

Интересно, думала она, что он мог разузнать; что это за человек, которому доверяет Стивен и которого Майк считает недостаточно надежным. Не похоже на Стивена, подумала она. Он всегда такой проницательный, так безошибочно угадывает фальшь. Она с ненавистью улыбнулась. Может быть, один раз он промахнулся. А одного раза достаточно.

 

* * *

 

Это все мальчик, решил Ральф Мэкстон. Не столько мальчик, сколько парень шести футов роста, он скоро станет взрослым мужчиной, копией своего отца. Он уже не долговязый подросток. Для своих семнадцати лет он достаточно зрелый. Итальянская кровь, думал Мэкстон. Как и женщины, мужчины у них быстро взрослеют и быстро блекнут. Чарли никогда не нравился ему; поначалу он испытывал ревность из-за того, что родители все время носились с мальчиком, а потом Ральф понял, что подросток все больше раздражает его. Он вовсе не милый английский мальчик из среднего класса, который скоро закончит школу и начнет самостоятельную жизнь; хотя он ведет себя и разговаривает именно так, Мэкстон был уверен, что если его поскрести, то очень скоро обнаружится совсем иное. Теперь он знал: Чарли его ненавидит.

Чарли, со своей не по годам тонкой интуицией, почувствовал, что Ральф влюблен в его мать. И не пытался скрыть свою ненависть. Он не грубил, потому что знал, что этого от него никто не потерпит. Но он достаточно ясно демонстрировал Мэкстону свои чувства. И к тому же сказал нечто такое, что изменило отношение к нему Стивена. Пусть они утонченны и хитры, но такие люди, как Фалькони, не умеют долго скрывать свои чувства. Покер — не их игра.

Перемена была почти неощутимой для кого угодно, только не для Мэкстона. Прохладный взгляд Стивена, сдержанность, когда они все вместе. И настороженность, заставляющая Ральфа быть очень осторожным с Анжелой, тщательно скрывать маленькие знаки близости, которые появились между ними за то время, что они были одни. Она-то, конечно, ничего не замечает. Она слишком открыто, слишком прямодушно относится к людям. Она щедра на привязанность, верит и доверяет всем тем, кого любит. И он полагал, что и его она включает в этот круг. Как друга, как наперсника. Она не смотрела на него так, как, надеялся он, могла бы когда-нибудь посмотреть. Она еще к этому не готова. Мэкстон не знал, когда это случится, но не сомневался, что случится. Фалькони погубит себя. В прошлое Рождество это чуть не произошло. И произойдет, рано или поздно.

Ральф работал как одержимый и ждал, пока его юный враг уедет в Англию. Приходилось соблюдать некоторую дистанцию между Анжелой и собой. И из-за этого он еще сильнее ненавидел отца и сына.

На открытие они собирались устроить потрясающий фейерверк. Стивен тщательно подсчитал его стоимость, но скопидомничать не захотел. Во втором сезоне они должны укрепить свое положение на побережье. Им нужно вновь привлечь клиентов и сделать их постоянными; в особенности интересовали Стивена крупные игроки.

Он потратил значительные средства на предварительную рекламу и потребовал, чтобы Мэкстон нашел ему новых знаменитостей.

— Может быть, какие-нибудь известные кинозвезды...

Мэкстон с удовольствием отверг это предложение.

— Известные кинозвезды в наше время в гробу видали открытие казино. Это вы думаете о Монте-Карло пятидесятых годов — о Брандо и компании. Но я что-нибудь придумаю.

Он посоветовался с Мадлен. Они встретились в Монте-Карло, в отеле “Де Пари”.

Она была в прекрасном настроении, прямо-таки бурлила от переполняющей ее радости. Она бросила верного Бернара ради более молодого и более богатого мужчины.

— Он просто чудо, — поведала она Мэкстону, который не испытывал ни капли ревности к этому идеальному любовнику, как бы она его ни нахваливала. — Персы такие щедрые — смотри, что он мне подарил в прошлый раз. — Она протянула гладкую руку, охваченную болгарским браслетом с изумрудами и рубинами. Правда, он ей посадил несколько синяков, призналась она, но что поделать, если ему это нравится. Она ничего не имеет против нескольких тычков в виде разминки. При условии, что награда за это достаточно велика.

— Мне осточертел этот старый пердун Бернар, — говорила она, надув губки. — Он только и твердил, что о проигранных деньгах; это мне тоже надоело. Так что, когда появился Махмуд, я подумала: адье, Бернар. — Она радостно захихикала и выставила напоказ свою новую драгоценную побрякушку.

И благодаря ей Мэкстон заполучил для гала-вечера такую знаменитость, что, когда придет время, все побережье только рот разинет.

— Я рада тебе помочь, милый Ральфи. Мой друг очень близок с шахом — у него вся комната набита фотографиями с подписью и личными подарками. Я сказала ему о гала-вечере, потому что хотела, чтобы он взял меня с собой. Он говорит, что для шаха этот день не подходит. Зато сестра шаха сейчас здесь. Она изъявила желание посетить казино в Монте-Карло, и угадай, что я сказала?

Мэкстон не стал портить ей игру. Мадлен не часто оказывала кому-либо услугу.

— Понятия не имею, — сказал он. — Что же?

— Я предложила, чтобы она пошла именно в твое казино. И он согласился! Правда чудесно? Она играет как сумасшедшая. А какая она богатая, ты просто не представляешь...

— Ты умница, милая, — сказал ей Мэкстон. — Мой распрекрасный босс будет доволен. А то он мне уже плешь проел: вынь да положь ему знаменитостей.

— Это тот красавец, которого я видела? Фалькони? Ты что, больше не любишь его?

— Я никогда не был от него в восторге, — весело сказал Мэкстон. — Гангстеры мне как-то не очень нравятся. В честь этого я закажу нам шампанского. И сколько времени ты еще пробудешь со своим богатым иранским дружком?

— А когда ты встречаешься со своим боссом мистером Фалькони? — в свою очередь спросила она. Ее голос стал пронзительным: верный признак, что она возбуждена. Он наклонился вперед и погладил ее по коленке.

— Завтра утром. Я заказал нам номер, на случай, если ты будешь свободна.

Она улыбнулась ему, ущипнула за руку, которая поднималась все выше.

— Надеюсь, не этот противный чердак?

— Нет. Хороший номер на двоих на втором этаже.

— Это мой любимый отель, — объявила она.

— Мой тоже, — ответил он. — Может быть, попросим прислать бутылку в номер?

— Давай. — Они вышли из бара рука об руку. Она оглянулась через плечо и прошептала: — Боже, опять эта уродка! Сидит там, в углу...

— Какая уродка? — спросил он.

— Ну, та женщина с ужасным лицом... ты ее знаешь. Она здесь живет. Фу, ей надо носить чадру.

— Теперь я вижу, что ты спишь с персом, — сказал он, и они рассмеялись так, что было слышно в баре.

Полина Дювалье сидела неподвижно. Перед ней была колода карт для пасьянса и ежедневная бутылка шампанского в ведерке со льдом. Она держалась в тени; угловой столик всегда оставляли за ней. Она проводила там большую часть дня, пила и раскладывала пасьянс. Обедала она наверху, в номере. Там она смотрела телевизор. Вечером она переодевалась к одинокому обеду и украшала себя драгоценностями. Никто не видел ее, кроме гостиничных официантов.

Ниша в тускло освещенном баре была ее окном во внешний мир. Если она хотела что-нибудь купить, товары присылали ей в гостиницу.

Иногда она слушала разговоры других людей, но не часто. Англичанина и его французскую шлюху она видела уже несколько раз. Она помнила, как реагировала девушка, когда впервые увидела ее. Ахнула, на лице появилась гримаса отвращения. Такое часто случалось за эти годы. Ей сделали множество пластических операций и с большим искусством восстановили то, что осталось от ее лица. Она лишилась одного глаза, его прикрывала шелковая повязка. У нее больше ничего не болело; ей восстановили разбитую челюсть и сделали все возможное, чтобы восстановить форму носа. Зрелище получилось отвратительное, но она привыкла. Ее поддерживало шампанское. Когда врач предупредил ее, что это вредно для печени и почек, она перестала к нему обращаться.

Вот когда она заболеет, тогда и остановится. Ограбление, сказали ей. Мелкий воришка, которого она застигла в спальне. Но Полина Дювалье лучше знала, в чем дело. Она подозревала, что и полиция знает, но не может ничего сделать. Она была не ограблена, она была наказана. Не она застигла вора врасплох, а он застиг ее. Ее удивляло, как отчетливо она помнит все до того момента, как пошла в спальню, чтобы переодеться; потом удар и полная темнота. Он выследил ее, пробрался вслед за ней в дом, а потом методично избил ее. За все эти годы она так и не поняла почему. А недавно прочла об убийствах на свадьбе у мафиози. Она сидела в постели с завтраком на подносе и с кучей газет вокруг. И там было это имя. Фалькони. Вдова Стивена Фалькони. Она прочла все подробности, рассмотрела кровавые фотографии. Фалькони. Это была фамилия последнего мужчины, с которым она спала. Красивого американца, проводившего медовый месяц в этой самой гостинице.

Вдова. Значит, он умер. Она не знала, что он крупная шишка в мафии. А то бы она еще подумала, прежде чем подойти к нему в этом самом баре. А может быть, это подхлестнуло бы ее, придало бы остроты ощущениям. Тогда она ничего не боялась. Он был очень приличным любовником. Рассерженный мужчина, который занимается любовью с незнакомкой, в то время как его молодая жена проводит ночь одна.

Она больше не видела его. А через неделю на нее напали и изуродовали на всю жизнь. Чуть не убили.

Ее друзья проявили верность, люди, знавшие ее покойного мужа, предложили помощь и гостеприимство, когда она вышла из больницы. Но, едва посмотрев в зеркало, она поняла, что ответит им. Управляющий и сотрудники отеля “Де Пари” прислали ей цветы, и это натолкнуло ее на решение. Она никогда не сможет больше жить в доме одна и вообще находиться в одиночестве. Выйдя из больницы, она навсегда поселилась в номере-люксе в гостинице. Это был ее дом, она может жить там, пока не допьется до смерти. Но этого еще очень долго ждать.

Фалькони. Она шепотом произнесла это имя. Что это она только что слышала? Возбужденные голоса совсем рядом обсуждают открытие какого-то казино... и девушка пронзительно спрашивает:

— Фалькони? Ты что, больше не любишь его?

И ответ — с носовым английским акцентом:

— Я никогда не был от него в восторге... Гангстеры мне как-то не очень нравятся...

Она слушала, не касаясь карт, наклонившись к ним. Сердце отчаянно заколотилось. Об этом ее тоже предупреждали. Значит, у Фалькони есть казино. Англичанин там работает; она смутно знала его в лицо: видела как-то в казино в Монте-Карло. Это было давно; он там работал, еще когда ее муж ездил туда играть. Она не любила играть ни в рулетку, ни в карты и после смерти мужа ни разу там не была. Она не знала фамилии англичанина, не знала, по-прежнему ли он там служит. Они вдвоем вышли рука об руку, чтобы продолжить свидание в номере. Тело Полины стало пустой оболочкой; мужчина, уничтоживший ее лицо, истребил в ней также все женские желания.

Она очень живо помнила его. С какой прохладной вежливостью они обращались тогда друг к другу — мадам Дювалье, месье Фалькони. Ни разу — Стивен или Полина, даже в ленивой полудремоте, кончив заниматься любовью. Фалькони... Мафия... “Гангстеры мне как-то не очень нравятся...”

Она позвала бармена. Он трудился здесь уже три года. Он заботился о ней. Никто никогда не занимал ее угловой столик, даже в дни, когда ей не хотелось выходить из номера. Он был ей почти другом, потому так ласково смотрел на нее.

— Мадам?

Она спросила:

— Кто эти люди — эта пара, что только что вышла?

Он наклонился к ней.

— Мистер Мэкстон и дама? Я точно не помню ее имени. По-моему, Мадлен. Он иногда приводит ее сюда. А что — они мешали вам?

— Нет, нет. Просто громко разговаривали. Он служит в казино, верно?

— Теперь уже нет, мадам. Он управляющий новым казино в Антибе. Говорят, оно пользуется большим успехом.

— А-а, — сказала она. — А кто его владелец? Он вроде бы говорил о каком-то Фалькони?

— Нет, не Фалькони. — Бармен покачал головой. — Прикрытием служит американец, Стивен Лоуренс. А кто стоит за ним, неизвестно. Ходят слухи, что мафия. — Он говорил очень тихо. — Здесь единственное место, куда они не могут пробраться. Мэкстон не мог бы сюда заявиться, если бы был связан с ними. — Потом он спросил: — Вы, кажется, взволнованы, мадам? — Ему было искренне жаль ее. Она была со странностями, порой раздражительна и требовательна. Но всегда щедра и никогда не жаловалась управляющему.

— Нет, не взволнована. С чего бы это? Мне просто интересно, вот и все. Эжен, я хочу вас кое о чем попросить... — Она открыла сумочку и стала доставать купюры. — Узнайте об этом казино... Они говорили о гала-вечере. — Она сунула ему деньги.

Он покачал головой.

— Это необязательно. Я и так могу узнать для вас. — Он вытащил бутылку шампанского из ведерка и посмотрел, сколько осталось.

Полина Дювалье сунула купюры ему в карман.

— Не дурите, возьмите. И налейте мне то, что там осталось. Дайте мне знать об этом вечере...

— Хорошо, мадам. Большое спасибо.

Почти десять лет она не выходила из гостиницы. Он вернулся к стойке. Как странно. Может быть, она теряет рассудок. Но пачка банкнотов была внушительной. На ее вопросы ответить нетрудно. К середине дня он подошел и помог ей покинуть столик. Она всегда твердо держалась на ногах. Она отдала ему колоду карт.

— Оставьте их для меня на вечер, — сказала она. — И еще одна просьба. Узнайте, как выглядит этот Стивен Лоуренс.

 

* * *

 

— Сногсшибательная квартирка, — сказал Майк О'Халлорен. — И ты обставила ее за полтора месяца!

Клара пожала плечами.

— Ничего особенного. Ее нужно как следует отделать, но это не срочно.

— Ты собираешься жить здесь одна? — спросил он.

Она встретила его в аэропорту Шарля де Голля, когда он прилетел внутренним рейсом из Ниццы. Он не ожидал этого и был доволен. Она — человек настроения. То ей хотелось заниматься любовью, то она становилась вдруг агрессивной, а иногда в ней появлялась несвойственная ей мягкость, и она давала ему понять, что он ей нужен.

— У меня есть горничная, — ответила Клара. — Она спит в холле. Тебе я заказала комнату в “Пляс-дель-Опера”.

— Спасибо, — сказал он. Она не предложила ему жить с ней. Но обнадеживало то, что она пригласила его остаться на ночь, ему очень хотелось этого. Она, казалось, нервничала: слишком много курила, ей не сиделось, и она энергично расхаживала по комнате. Он сказал: — Клара, почему бы тебе не успокоиться? Перестань изводить себя.

— Тогда приготовь нам выпить и займемся делом. Мне нужны подробности, все-все.

— Ладно, ладно. Сейчас принесу скотч, а потом отчет о работе. Только, ради Бога, сядь и успокойся. А то пол протрешь...

Она хотела огрызнуться, но удержалась. Она затащила его в постель; естественно, он ведет себя соответственно. Она слишком нуждается в нем, чтобы отшивать его. Она плюхнулась на мягкий диван и смотрела, как он ходит по комнате, наливает напитки. У него хорошие движения: складные и быстрые. И с револьвером умеет обращаться. Он говорил ей, что у него есть награды за меткую стрельбу.

— Он живет под фамилией Лоуренс. Под ее фамилией. Он купил это здание чуть больше года назад. Купил как никому не нужную развалюху и превратил в самое модное казино, не считая Монте-Карло. Он нанял этого типа Мэкстона, чтобы тот вел переговоры и все наладил для него. Они снимали виллу, в прошлом году выкупили ее. Ее отец недавно умер в Англии. Сыну около семнадцати, он кончает там школу. Хочешь посмотреть фотографии?

— Откуда ты узнал все это и где взял фотографии?

— У горничной. Там довольно большой поселок. Я снял комнату и стал болтаться вокруг. Сказал, что я художник. Садился с мольбертом и что-то мазал. Поскольку я тратил деньги и заказывал вино, всем было на меня наплевать. А она приходила за покупками, и старухе за прилавком было невтерпеж сообщить мне, какое хорошее место нашли себе эта горничная и ее мать — у богатого американца, хозяина казино в Антибе. Тогда я заговорил с горничной в кафе, и так мы познакомились.

Клара почти не слушала. Он держал конверт, оттуда торчали фотографии — Стивена, той женщины, сына, которому скоро семнадцать. Она протянула руку и взяла их. Майк продолжал:

— Заставить ее разговориться о господах было нетрудно. Болтунья каких мало. По-моему, он ей не очень нравится. За фотографии мне пришлось заплатить — они знают цену деньгам.

Улыбающийся Стивен обнимает за плечи высокого темноволосого мальчика. Она почувствовала себя так, словно ей в сердце всадили нож. Его сын, никаких сомнений быть не может. Другая фотография: женщина со светлыми волосами смеется в объектив; на ней купальник, и видно, что у нее полная грудь и гладкая кожа.

— Это она. — О'Халлорен наклонился над снимком. — Надо же, как ты все вычислила. Я не верил в это, пока не побывал на Сицилии...

— Она ничтожество, — сказала Клара. — С виду настоящее ничтожество.

Он увидел, что она готова разорвать снимок в клочки, и отобрал его. Потом сложил все фотографии обратно в конверт и сунул в карман.

— Я же сказал тебе, — напомнил он, — не понимаю, какой дурак мог тебя бросить? Действительно ничтожество. Самая обычная блондинка.

— Ради нее он все бросил, — проговорила Клара. — Он мог стать главой всех “семей”. Если бы он не сбежал, мой отец был бы жив и сегодня. Наверное, он ушел из-за сына. Вот что его привлекло. Этого я не могла ему дать. И не знаю, по какой причине. По какой дьявольской, треклятой причине я не могла от него забеременеть.

Она вскочила на ноги. Он не пытался остановить ее. Он и не представлял себе, что она умеет плакать.

— Где я только не была. Каждый специалист, каждый шарлатан сулил мне чудо. Я даже его заставила сделать анализ: думала, это по его вине. Думала, что та баба его обманула, и так ему и сказала. Он возненавидел меня за это. Он ненавидел меня за ревность. Он... ненавидел... меня... точка! Его анализ оказался положительным. Он гордился своими погибшими женой и сыном, а у меня не было ничего! Ты знаешь, что случилось в нашу брачную ночь? Он лежал со мной, Майк, а в конце выпалил ее имя — Анжелина!

— О Боже, — шепотом произнес О'Халлорен.

Она остановилась перед ним.

— Я была от него без ума. Во время медового месяца он переспал с другой женщиной. Я хотела убить его, себя...

Он смотрел и слушал, и в какой-то миг его передернуло. У него была своя слабость: он был преданным отцом и любил свою жену, хотя время от времени ему случалось переспать с другой женщиной. Это ничего для него не значило. Но здесь — другое дело. Ему не по душе такое отчаянное проявление чувств. Казалось, она сейчас начнет рвать на себе одежду, царапать собственную кожу. В его понимании это не любовь. Зло, подумал он и испугался. Его подмывало подняться и уйти, пока не поздно.

— Плачу полмиллиона долларов, — сказала она.

Он не двинулся с места.

— Что ты покупаешь, Клара? — спросил он, помолчав.

Она вдруг успокоилась. Села рядом с ним, взяла свой стакан и стала неторопливо пить. Она была совершенно хладнокровна.

— Свой душевный покой, — сказала она. — Честь моей семьи. Я хочу, чтобы он умер, Майк. И все они. Я плачу полмиллиона долларов человеку, который это устроит. Или сделает.

Он тоже взял стакан. Рука его слегка дрожала.

— За такие деньги можно прикончить президента США, — сказал он.

— За меньшие, — поправила она.

Он так и не встал и не ушел.

— С твоими связями это должно быть не очень трудно, — сказал он.

— Я не могу ими воспользоваться, — ответила она. — Дома никто для меня палец о палец не ударит. Все предупреждены. Чтобы было тихо. Поэтому я здесь. Поэтому ты мне нужен, Майк. Мне нужно, чтобы ты нашел мне убийцу. Но сейчас не будем об этом говорить. Расскажи мне о человеке, которого нанял мой муж. Как его зовут?

— Мэкстон, — ответил он. — Ральф Мэкстон. — Ему было трудно сосредоточиться. И скотч тут ни при чем. Голова отяжелела как камень.

— Расскажи мне о нем, — настаивала Клара. Голос звучал мягко. Она положила руку ему на колено. Длинные ногти и очень белая кожа. Полмиллиона долларов. Она говорит всерьез. У нее есть деньги.

— Мэкстон англичанин, — сказал он. — Его отец — какой-то лорд, который вышвырнул его из дома за воровство и азартные игры. Он побывал во всяком дерьме, прежде чем осесть здесь. Работал в Монако; там его поймали за игрой в рулетку и выгнали. Его подобрал твой муж. Похоже, ради денег он сделает что угодно.

— А откуда ты все это узнал?

— От его прежних боссов в казино в Монте-Карло. Там его не очень жалуют. Он слишком хорошо поработал и переманил некоторых постоянных посетителей в новое заведение. Поэтому они недовольны. Им хотелось бы, чтобы у него были какие-нибудь неприятности.

— Ему нужны деньги, — сказала она задумчиво. — Если он игрок, ему всегда нужны деньги.

— Я так и подумал, — сказал О'Халлорен. — Но нельзя пороть горячку. Сначала нужно подцепить этого типа на крючок. Он как-то не соответствует описанию, которое мне дали в Монако.

— Почему это?

— Потому что горничная, Жанин, тоже о нем говорила. По ее словам, он что-то вроде друга семьи. Живет на вилле, чтобы заботиться о жене Фалькони, празднует с ними Рождество в Англии. Он там свой человек.

— Тогда зачем тратить на него время? — нетерпеливо рявкнула Клара. — С какой стати ты решил, что от него будет толк?

— Потому что, по словам горничной, он без ума от дамы.

Клара недоверчиво уставилась на него. Она сказала:

— И мой муж ничего не знает? Они его обманывают?

— Нет. Эта мамзель, горничная, обольет помоями кого угодно, но тут она даже не пыталась. Она говорит, что это только Мэкстон влюблен. “Мадам ничего не замечает, — сказала она. — А месье Лоуренс, наверное, слепой...” Она из тех, кого такие истории приводят в восторг. Небось глядит в замочную скважину, когда хозяева ложатся в постель.

Клара молчала. Он ждал. Он не сказал ей, что та женщина беременна. Он считал, что она еще не готова к такому известию.

Он произнес:

— Если бы нужно было разделаться только с твоим мужем, он бы подошел. У него могло бы быть два мотива: деньги и вдова. Но мы переливаем из пустого в порожнее, Клара. Первым делом мне нужно завязать с ним знакомство.

— Думаешь, ты сможешь разобраться в нем? — спросила она.

— Я провел почти двадцать лет среди мошенников и всегда считал, что за милю вижу того, кто способен убить. Почему бы мне не пойти на вечер и не посмотреть на него?

— Действительно, — сказала Клара. — И если он тебе понравится, то, может быть, есть смысл и мне поговорить с ним. Я была в казино в Монте-Карло во время медового месяца со Стивеном. Возможно, и он был там. Когда этот праздник?

— В середине мая, — сказал он. — Мне нужно раздобыть приглашение. Они там очень разборчивы насчет публики.

Она улыбнулась.

— Ничего, ты все устроишь. Сунешь кому-нибудь пачку купюр и включишь на полную мощность свое обаяние. Давай-ка поедим. Тебе нравится алжирская еда?

Он погладил ее затылок, ощутив под пальцами маленькую ямку и шелковистые волосы.

— Никогда не пробовал, — сказал он.

— Она острая. Мне нравится. И ты останешься, да?

— Я останусь, — сказал он, наклонился и поцеловал ее. Полмиллиона долларов. С такими деньгами он бы ничего не боялся.

Она извивалась в его объятиях, как красивая змея. Поели они только поздно ночью.

 

 

Глава 9

— Девочка, — сказал Стивен. — Она красавица!

— Здорово, — сказал Пьеро. — Просто здорово! А мать в порядке? — Он прикрыл ладонью телефонную трубку и крикнул Лючии: — У Стивена родилась девочка! Да-да, я слушаю. Так сколько она весит? — Пьеро был специалистом по младенцам. Лючия ждала четвертого.

— Около шести фунтов, — ответил Стивен. — Она родилась чуть раньше времени, но роды были легкие, и Анжела чувствует себя прекрасно. Скажи маме, ладно? И папе...

— Скажу, — пообещал Пьеро. — Мама будет счастлива. Ты же знаешь, как она любит малышей. Слушай, Стивен, что, если бы мы как-нибудь приехали в гости и ее с собой привезли? Как ты на это смотришь?

— Думаешь, папа ее отпустит?

— Вообще-то, нет, думаю, не отпустит. Но хорошо бы. Мы с Лючией и с детьми так хотим тебя увидеть. Поговорили бы о наших малышах. Мы скучаем о тебе, Стивен.

— Я тоже скучаю, — был ответ. — Как дела? Все спокойно?

— Все спокойно, — заверил его Пьеро. — Пет Фабрицци — значит, все спокойно, — засмеялся он. — А Клара улетела на метле! Если бы папа образумился, ты мог бы приехать к нам со своей семьей!

Стивен не ответил. Он никогда не вернется обратно, никогда не привезет туда жену и детей. Неважно, простит его отец или нет, этого не будет никогда. Он сказал:

— Я рад, что поговорил с тобой, Пьеро. Передай всем привет, а я пришлю тебе фотографии малышки. Она красавица. Похожа на Анжелу. Я скоро позвоню еще.

На миг прежняя тоска омрачила его счастье. Он скучал с них. Ему не хватало тепла, к которому он так привык во время прежней жизни дома. Рождение ребенка было таким большим праздником. Участвовали все. Двоюродные, троюродные и совсем дальние родственники. Событие касалось всех до единого. Но это чувство было мимолетным; не успев выйти из больничной телефонной будки и вернуться к Анжеле, он уже забыл о своем сожалении. Девочка родилась раньше срока; поздно ночью он отвез Анжелу в больницу, и малышка появилась на свет за два часа. Он взял ее на руки и сразу полюбил. Так, как любил ее мать.

Его не было при рождении сына; он даже прослезился при мысли о тогдашнем одиночестве Анжелы, когда рядом с ней не было мужа, чтобы успокоить ее и порадоваться вместе.

Она улыбалась, держа на руках ребенка, и говорила, чтобы он не болтал глупостей. Эти слезы сочувствия были ей дороже, чем его последующая радость и гордость.

— Ты говорил, что у нас будет девочка, — напомнила она. — В той нелепой старинной кровати в Палермо.

В конце концов сиделка потребовала, чтобы он шел домой и дал им спокойно поспать. Через три дня Анжелу с ребенком привезли на виллу. Он заполнил дом цветами; невзирая на протесты Анжелы, нанял няню присматривать за ребенком.

Она позвонила Чарли в школу. Стивен уже сообщил ему новость, когда девочка только родилась.

— Жаль, я не могу приехать, — сказал Чарли. — Я так хочу тебя видеть, мам. Но у нас как раз экзамены. Их удар хватит, если я хотя бы заикнусь об отъезде. Но мне бы очень хотелось. Ты нормально себя чувствуешь? Папа сказал, что все прошло легко.

— Прекрасно, сынок, — сказала она. — И не думай ни о чем, кроме экзаменов и самых лучших отметок. Ты полюбишь малышку, она прелесть. Похожа на маленькую обезьянку; Стивен бесится, когда я так говорю! Нет, она светленькая. Может быть, с возрастом потемнеет. Но вряд ли. Да, обязательно. И ты тоже.

Прекрасная новость; жаль только, что он не может ее увидеть и принять участие в общей радости. На обратном пути от телефона он встретил старшего воспитателя. Тот работал в школе всего два семестра; он был совсем молод и очень нравился Чарли. У него была славная жена, которая нередко приглашала шестиклассников на чай или на ужин.

— А у меня есть сестра, — приветствовал его Чарли, — сегодня утром родилась!

— Поздравляю. — Казалось, воспитатель очень рад. — Какая чудесная новость. Твои родители, наверное, счастливы.

— Конечно, — восторженно заявил Чарли. — Мой отчим прямо на седьмом небе.

— А я думал, он твой отец, — сказал молодой человек. — Вы так похожи. Значит, сводная сестра? Отлично! Приходи к нам вечером, отпразднуем событие.

— Спасибо, сэр, с удовольствием.

В это время у них не было уроков. Чарли пошел к себе в комнату заниматься. На следующее утро в девять у него первый экзамен. Сводная сестра. Ему это и в голову не приходило. Он не думал о Стивене как об отчиме. Уже очень давно.

Девочку назвали Анна Джой, в честь бабушек. Церемонию крещения отложили до окончания экзаменов у Чарли. К удивлению Анжелы, Стивен отказался пригласить Ральфа Мэкстона в крестные отцы. Девочку крестили их знакомые-французы. Даже не близкие друзья. Зато католики. Стивен хотел крестить свою дочь по католическому обряду, и Анжела не возражала. Для нее все религии были одинаковы. Она предпочитала менее пышные англиканские службы, но только потому, что привыкла к ним с детства. Это был счастливый день, и на виллу пригласили гостей. Она ходила среди них с дочкой на руках. Под аплодисменты разрезали красивейший торт.

Мэкстон оказался очень щедр. Слишком щедр, думала она, учитывая, что он, возможно, надеялся стать крестным отцом. Его подарок лежал на столе среди прочих — коробок засахаренного миндаля, изящно перевязанных голубыми и серебристыми лентами, детской одежды, серебряных блюдец и ложек, которые подарила французская чета, приглашенная вместо Мэкстона. Он преподнес серебряную погремушку с коралловой ручкой, украшенную маленькими серебряными колокольчиками. Анжела поблагодарила его; крошечная девочка, завернутая в кружева и шелк, крепко спала у нее на руках.

— Какой прелестный подарок, — сказала она. — Похоже, она очень старая.

— Да, довольно старая, — сказал он. — У меня есть приятель в Англии, который мне ее прислал.

Приятель был его младшим братом, а погремушка — семейной реликвией Мэкстонов. По традиции она перешла к Ральфу, когда крестили его самого.

— Я рад, что вам нравится; — сказал он. — Надеюсь, она будет с ней играть. — Кончиком пальца он коснулся крохотного сжатого кулачка. — Хорошенькая малышка. Очень похожа на вас.

— Милая. — Рядом с ней вырос Стивен. — Может быть, отдадим ее няне, а ты пообщаешься с гостями и повеселишься?

— Мне весело, — сказала Анжела. — Смотри, какое чудо подарил Ральф! Какого она года?

— Около тысяча семьсот двадцатого, — сказал он. — Вон она, ваша няня. Позвать ее?

— Спасибо, — сказал Стивен. Его голос звучал любезно, но в нем звучало явное требование уйти.

Мэкстон криво улыбнулся.

— К вашим услугам, как всегда. — И начал быстро проталкиваться сквозь толпу.

— Хоть бы сказал спасибо за прелестную погремушку, — сказала Анжела.

— Я же вроде сказал, — ответил Стивен. — Дай-ка мне ее на минуточку. Bellissima, — прошептал он своей крошечной дочурке и нежно поцеловал ее в пушистую головку. — Ну, иди к Натали. — Он передал ее няне и взял Анжелу под руку. — Не смотри ты на меня с таким упреком, — тихонько сказал он. — Ты слишком носишься с ним. Он может это неправильно понять. К тому же это раздражает Чарли. И даже начинает раздражать меня.

— Значит, вы оба очень глупые, — сказала она.

— Может быть, но мы слишком любим тебя, чтобы с кем-то делить, — прошептал он.

Она рассердилась, а он не хотел портить ей этот день. Зря он так сказал о Мэкстоне. И не надо было припутывать сюда Чарли. При всей своей мягкости Анжела могла быть удивительно строгой с сыном. Гораздо строже, чем он сам, подумал он. Но почему бы не побаловать мальчика? таким сыном можно гордиться — его внешностью, его поведением. И конечно, он прекрасно сдаст экзамены. Он поговаривал об университете.

Вот это я понимаю, ликовал Стивен. Оксфорд или Кембридж. Они котировались даже в Штатах. Самые лучшие на свете. Он с восторгом строил планы, не слушая Анжелу, когда она пыталась сказать, что вдруг Чарли не такой уж необыкновенный. Есть и другие университеты, достаточно престижные для большинства юношей.

— Только не для моего сына, — отвечал он, и разговор был окончен.

— Какой прекрасный вечер, какой прелестный ребенок. — Комплименты лились рекой, как и шампанское.

Как не похоже, думала Анжела, как это не похоже на те первые крестины дома, в приходской церкви. Были ее родители, несколько знакомых пришло к ним на чай. И милый Джим Халберт, хороший человек, за которого, надеялись они, Анжела когда-нибудь выйдет замуж. Теперь он был женат на вдове. Анжела смутно помнила, как он выглядит.

— Ты счастлива? — спросил ее Стивен. — Сегодня такой хороший день, правда? Она не заплакала, даже когда священник крестил ее.

— Я очень счастлива, — ответила Анжела. — Я только жалею, что с нами нет моих родителей.

— Я думал об этом же, — сказал он. — Мои родители тоже были бы счастливы увидеть девочку. Моя мать обожает детишек брата. Но я пошлю ей фотографии.

Позже, когда гости разошлись и все следы праздника были убраны, они вместе вышли в сад.

— Я думаю о Чарли, — сказал он.

— Что же? Опять Оксфорд и Кембридж? Скоро ты захочешь, чтобы он получал именную стипендию. — Она улыбалась, поддразнивая его.

— Я думал, когда же мы скажем ему правду, — отвечал он. — Тебе не кажется, что сейчас самое время? Я слышал, как он кому-то говорит: “Моя сводная сестренка”. Мне это не нравится, Анжела. Он должен знать, что у него настоящая, полноценная семья.

— О, милый, я уверена, что он ничего такого не имел в виду. Конечно, у него настоящая семья! Он обожает тебя, он в восторге от Анны Джой и ко мне вроде бы тоже привязан. Не расстраивайся из-за какой-то оговорки.

Он посмотрел на нее.

— Ты не хочешь, чтобы я ему сказал, правда?

— Не хочу, — призналась она. — Не сейчас.

— И никогда, да? Чего ты боишься, Анжела?

— Не знаю, — призналась она. — Он Фалькони; в нем почти ничего нет от меня. Не знаю, к чему это может привести, если он начнет все выяснять. Может быть, подождешь хотя бы, пока он кончит школу и выберет профессию? Поступит в университет — ты же сам этого хочешь?

Они подошли к вилле. Анжела уселась на террасе.

— Стивен, милый, еще немножко. Ладно? А когда настанет время, я расскажу ему сама. Я хочу рассказать ему о нас все: как мы встретились, как любили друг друга. Я не хочу, чтобы он увидел в этом дешевку или грязь. Хочу, чтобы он знал, как все было на самом деле. Единственная ложь, которую я сказала ему, когда он был совсем маленьким, это что его отец погиб на войне. Так ему было легче. Посиди со мной.

— Ты права, — наконец сказал он. — Пусть будет по-твоему.

 

* * *

 

Бармен отеля “Де Пари” ушам своим не верил. Управляющий тоже. Мадам Дювалье собиралась на гала-вечер в казино “Де Полякоф”. Впервые за столько лет она выходит из гостиницы. Управляющий был так обеспокоен, что пришел к ней в номер.

— Мадам, — мягко сказал он, — вы считаете это благоразумным? Такой праздник, там будут толпы людей — не чересчур ли это для вас?

— Не волнуйтесь, — сказала она. — Я спрячу лицо. Не смущайтесь, я понимаю, что вы не это имели в виду. Вы хороший друг. Вы хорошо заботитесь обо мне. Мне понадобится машина с шофером.

— Это мы устроим. Я подумал, может быть, вам дать провожатого? Он бы приглядел там за вами.

Она засмеялась.

— Надеюсь, вы не имеете в виду кого-нибудь из мальчиков? Я сама выбираю себе мужчин. Может быть, если бы не это, я бы не стала такой.

Он не понял, что это значит. Иногда она бывала довольно чудной. Он пропустил мимо ушей намек на платных партнеров, работающих в гостинице.

— Кто-нибудь из персонала с радостью поехал бы с вами, — сказал он.

— Нет, спасибо. Я сама могу заказать себе напитки и приехать домой, когда мне станет скучно. Спасибо за ваше предложение. Надеюсь, что я проведу интересный вечер. Не хотите выпить со мной шампанского?

Он, извинившись, отказался. По его мнению, это было чистое безумие — предпринимать такой поход после десяти лет затворничества. Лицо она спрячет. Интересно, каким же образом?

Когда он вышел, Полина Дювалье вновь взялась за свой стакан. Он хороший друг, и не потому, что она — постоянный источник дохода. Не так уж она нужна гостинице. Но он добрый, заботливый. Она это ценит. Он удивится, узнав, насколько она это ценит, когда она умрет, завещав все свое имущество ему и служащим, которые заботились о ней.

Стивен Лоуренс. Она вслух произнесла это имя. Совсем не итальянское. А Эжен говорил, что в нем, несомненно, течет романская кровь. Он очень высокий и очень смуглый; по виду, возможно, француз с юга или монегаск. Никто о нем ничего не знает, кроме того, что у него жена-англичанка и сын. Он не позволял рекламировать или фотографировать себя. Он нанял на работу Ральфа Мэкстона, когда тот оказался чуть ли не под забором, так как его выгнали из казино и никуда не принимали на всем побережье. По-видимому, он очень богат, судя по тому, как он преобразил старый дворец Полякова.

Эжен мог так много рассказать, потому что его сестра работала в казино официанткой. Полина знала, что на побережье едва ли не все — родня между собой. Его описание можно было проверить и подтвердить. А может быть, оно окажется ложным и ошибочным? Гангстер Стивен Фалькони умер. Так написано в газетах. Его вдова только что вышла замуж вторично, и тут начались убийства. Через несколько минут после церемонии, было сказано в заметке. На ступенях церкви.

У “Полякова” не было никаких Фалькони: Эжен был в этом уверен. Мэкстон работал у Стивена Лоуренса. Но она же слышала, как эта парочка смеялась в баре: “Фалькони... Ты больше не любишь его? Гангстеры мне не очень нравятся...” Она допила шампанское. Кончиками пальцев ощупала свое лицо.

— Я еду, — сказала она вслух. Она часто разговаривала сама с собой. — Я еду, чтобы узнать, он ли это. И тогда я задам ему вопрос. Покажу ему это и спрошу: “Скажите, это сделали из-за вас?”

К обеду она переоделась, как обычно, надела нарядные кольца и рубиновое колье. Когда явился официант с подносом, он глазам своим не поверил. Она сидела на диване, закутанная в черную вуаль.

— Входите, — сказала она. — Входите. Поставьте здесь, пожалуйста. Вам не кажется, что мне это идет?

Он вышел, и вслед ему прозвучал хрипловатый смех. Она смеялась над собой. Он признался коллеге-официанту, что она перепугала его насмерть.

 

* * *

 

Гала-вечер назначили на двадцать восьмое мая. Его широко разрекламировали, и, к удовольствию Стивена, от желающих не было отбоя. Мэкстон умело пустил слух о шахе и императрице Фаре, и никто его не опровергал. Ничего, обойдутся принцессой Ашраф. Она достаточно шикарная фигура. Они открылись в апреле, и казино усердно посещалось, в том числе и крупными игроками. Новые гардеробные были просторнее и шикарнее. Приготовления к гала-вечеру шли полным ходом, и, по мере того как он приближался, среди персонала росло возбуждение. Стивен работал так же много и старательно, как остальные: следил за мельчайшими деталями, раздумывал о меню, о фейерверке. Цветы были монополией Анжелы, и он просил не скупиться на них.

— Или пан, или пропал, — твердил он. — Мы не можем позволить себе устраивать такое каждый год, значит, нужно, чтобы этот вечер запомнили надолго.

Ральф Мэкстон созвал весь персонал. Крупье и банкометы собрались в salon prive на последнюю “летучку”. Все было готово: колеса рулеток отполированы, зеленое сукно столов вычищено до стерильности. “Господа, завтра знаменательная ночь. Нужно, чтобы успех был большим, чем на открытии. Излишне вам напоминать, что от этого зависит наша работа. У вас есть списки фамилий; вы знаете всех, с кем следует обращаться как со звездами, и тех двух-трех, с кем не следует”.

Некоторые засмеялись. Имелись в виду те, кто пытался расплачиваться чеками, будучи некредитоспособным. Крупье знали их и знали, как с ними бороться. Им нелегко будет принять участие в игре.

— А как насчет правила о спасении душ? — спросил кто-то. — Оно по-прежнему в силе?

Мэкстон пожал плечами.

— Таковы распоряжения. Босс говорит, чтобы никому не позволяли делать ставки не по средствам. — Он обратил это в шутку. — Мы хотим, чтобы у нас на деревьях не висело ничего, кроме огней иллюминации!

Они не понимали такой благотворительности. Простофили есть простофили; чем больше они втягиваются, тем лучше для казино и тем выше прибыль, которую они все делят. Но если Стивен установил такое правило, никто его не нарушит во избежание неприятностей. Они разошлись, и Мэкстон отправился в свой кабинет, чтобы свободно вздохнуть. Иначе он свалится с ног. Они уже много дней работали без отдыха.

Придет Анжела; он по-прежнему обедал у них раз в неделю, и она изо всех сил старалась оказывать ему знаки дружеского расположения. Она пыталась компенсировать сдержанность Стивена. Ральфу стоило огромного труда сохранять выдержку, вести себя ровно и непринужденно. В противном случае его Просто выгонят. Он знает Стивена Фалькони. Он перестал думать о нем как о Лоуренсе с того утра в Валь-д'Изер, когда прочитал об убийствах на свадьбе мафиози в Нью-Йорке. Он называл его именем, которое обозначало его истинную сущность. Бандита и обманщика.

Он не может допустить, чтобы его уволили. Приходится крепко держать в узде свои чувства, не смотреть на нее слишком часто, не разговаривать с ней больше, чем со Стивеном или с другими людьми, оказавшимися с ними рядом. Потеряв работу, он потеряет свой шанс. А шанс у него есть. Он знал это наверняка.

 

* * *

 

— Помнишь первый гала-вечер, когда мы только открылись? — спросил Стивен. — Этот должен пройти лучше — без сучка, без задоринки!

— Так было и в прошлый раз, — сказала Анжела. — Беда в том, что тебе подавай совершенство. Выглядит все чудесно, и ты прав, милый, — атмосфера сегодня особая. Должен быть колоссальный успех.

— Хорошо бы, — пробормотал он. — Я истратил целое состояние на один фейерверк. А я тебе говорил, какая ты красивая?

— В прошлый раз ты говорил то же самое, — напомнила она.

— Ты подобрала платье к ожерелью, — заметил он. — Тебе идет синее. Подожди минуту, дорогая. Мне нужно кое-что проверить.

Анжела видела свое отражение в большом зеркале в позолоченной раме, что висело в холле. После рождения Анны Джой муж подарил ей колье из брильянтов и сапфиров. Оно сверкало, когда она поворачивалась. Слишком дорого, слишком щедро, тем более он признался, что с некоторым трудом набрал средства на гала-вечер. По ее настоянию он перестал дарить ей драгоценности, потому что она в них чувствовала себя неловко. На этот раз он ее не послушал. Он хотел украсить ее видимым знаком своей любви и благодарности. Она бы предпочла простую нить жемчуга. Она сохранила стройную фигуру; на ней было облегающее темно-синее платье, оно ей очень шло. Хотя она и не любила выставляться напоказ, блеск и сверкание драгоценных камней вокруг шеи привели ее в приятное возбуждение. Это будет особенный вечер. Большой успех.

Он вскоре вернулся к ней, и, когда прибыли первые гости, они стояли бок о бок, отвечая на приветствия. Фотографы начали щелкать, вспыхивал магний. Он больше не прятался. Стивен Фалькони умер навсегда. Его место занял Стивен Лоуренс, живой и вне опасности. Иранская принцесса приехала почти в полночь. Прием к тому времени давно закончился; они вышли на ступени встретить ее.

Стивен проводил ее наверх, на ужин для избранных, состоявшийся до начала фейерверка. После этого она может поиграть в баккара, если захочет. Она захотела. После сорокаминутного созерцания разноцветных звезд и ракет, пылающих в небе, наконец загорелась картинка — иранский королевский герб — и рассыпалась яркими блестками.

Принцесса со своим эскортом поспешила в salon prive. Ее усадили за стол, где лежали сигареты на случай, если ей захочется курить; наготове стоял официант с шампанским на случай, если ей захочется пить, и Стивен наконец смог подняться с Анжелой в свой кабинет и смотреть на телеэкраны. А Мэкстон решил, что может на время отойти в бар, чтобы выпить с общительным американцем по имени О'Халлорен.

— Это можно сравнить с Монте-Карло?

Мэкстон не счел нужным проявлять такт.

— Никоим образом. Хорошо сделано, очень зрелищно, но все-таки новодел. Гала-вечер изобрела старая “Королева”, а мы здесь выдумываем трюки.

— Что за королева? Я думал, Грейс Келли — княгиня, — сказал Майк. Смех Мэкстона ему совсем не нравился.

— О, я вас ввел в заблуждение — это мы так называем казино в Монте-Карло. “Королева”. “Королева побережья”. Вам бы надо съездить и посмотреть самому.

— Что же вы рекламируете своих конкурентов? — О'Халлорен допил скотч. — Давайте я закажу вам еще, мистер Мэкстон. Официант!

Мэкстон согласился.

— Я просто предлагаю вам посмотреть, — сказал он. — У меня слабость к тому заведению. Я там проработал десять лет.

— Тоже управляющим? — спросил Майк. В его голосе звучал неподдельный интерес. Большинство людей, которых развлекал Мэкстон, говорили только о себе. Нечего с ним долго беседовать, решил Ральф. Надо сделать, чтобы он выпил все до дна, а самому при этом только отхлебнуть разок. О'Халлорен — не богатый клиент, которого стоит подцепить. Он получил приглашение через гостиницу “Карлтон” в Каннах. Специально поселился там, чтобы попасть в новое казино.

— Там я занимался связями с общественностью, — сказал Ральф. — Моим полем деятельности были знаменитости, которые напивались, пытались убежать, не заплатив, щупали дам за игрой в баккара. Я рассказывал газетчикам хорошие вещи о дурных людях и следил за тем, чтобы никто не устроил никаких неприятностей. Однако это не улучшило моего мнения о роде человеческом.

— Не сомневаюсь, — сказал О'Халлорен. — А почему вы ушли? Или именно поэтому?

— Боюсь, что нет. — Мэкстон обладал своеобразным очарованием, частью которого была улыбка самоиронии. — Никто не оставит хорошо оплачиваемую работу в таком раю, как Монако, только потому, что ему не нравятся люди. Здесь мне предложили нечто лучшее. Скажем так: мне хотелось испытать свои силы.

— Для того чтобы начать здесь с нуля, наверное, потребовалась большая выдержка. Но вашему хозяину, видно, ее не занимать. Он выглядит очень впечатляюще. Я, правда, только поздоровался с ним и прошел мимо, но все равно... — Он оставил фразу незаконченной.

— Выдержки у него достаточно. Он в точности знает, чего хочет, и делает все, чтобы этого добиться. С такими людьми хорошо работать. Всегда знаешь, что тебе делать. Либо делаешь, что надо, либо летишь вверх тормашками. Но я вам надоедаю, мистер О'Халлорен. Пойдемте лучше и посмотрим, не можете ли вы возместить часть расходов на билет. Вы играете в рулетку?

— Всегда хотел научиться, дома я играю в кости.

— Ну, тогда я вам расскажу. Это очень просто. Вы ставите деньги, а мы их у вас выигрываем. — Он весело заржал, подвел Майка к рулетке и вручил ему фишек на тысячу франков. — Бесплатно, — заявил он. — За счет хозяев. Когда вы проиграете эту мелочь, начнете выписывать чеки...

О'Халлорен ухмыльнулся.

— Это политика казино?

— Только не этого казино. Других — да. В терминах рыбной ловли это называется наживлять крючок, но мы этим не занимаемся. За бесплатными фишками не тянется никакой лески. И я не буду подначивать вас играть дальше, если вы проиграете. Это так, шутка. Мы плывем очень прямым курсом. Что-то я заговорил в терминах мореплавания. Это, наверное, ваш виски.

— Наверное, — согласился Майк. Он заметил, что Мэкстон едва пригубил его.

— У нас царит высокая мораль, какую вы вряд ли найдете в других казино побережья. И вообще где-либо. Что имеет свою забавную сторону. Ну, если вы действительно начинающий, давайте сделаем простенькую ставку на красное и черное и посмотрим, что из этого получится.

 

* * *

 

Анжела сбросила туфли. Праздник длился уже давно, и почти никто не ушел домой. Комнаты были полны игроков и зрителей. Стивен смотрел, как иранская принцесса играет в баккара. Он был сосредоточен и задумчив. Анжела на миг закрыла глаза. Это был триумф. Это превосходило их первый вечер. Венец всего — приезд одной из самых высокопоставленных и богатых картежниц в мире. Даже Стивену пришлось отдать должное Мэкстону за эту находку. Она, очевидно, задремала, потому что ее разбудил внезапный стук в дверь. Стивен выключил экран.

— Войдите.

— Извините, месье Лоуренс. Вас спрашивает дама. — Это был Франсуа, один из помощников управляющего. Он увидел, что Стивен нахмурился, и быстро проговорил: — Я нигде не нашел месье Ральфа и испугался, что она поднимет шум. Она требует. Она поднялась со мной сюда, я не смог остановить ее. — Он понизил голос.

— Она назвалась? — спросил Стивен. — Что ей надо?

— Не знаю. Она только сказала, что хочет поговорить с вами наедине. Месье, на ней вуаль, так что лица не видно... Я не знаю, как от нее избавиться. — Он оглянулся на закрытую дверь. — Она весь вечер просидела в баре. Одна.

— Хорошо. — Стивен решился. В каждом казино были свои чудаки. Если на ней вуаль, как говорит Франсуа, может быть, она как-то связана с принцессой Ашраф. Мусульманам ведь запрещено играть в азартные игры. Меньше всего он хотел, чтобы кто-нибудь устроил сейчас сцену.

— Отведите ее в кабинет месье Ральфа, — сказал он. — Я поговорю с ней там. Скажите Жерару, чтобы прислал сюда женщину из гардеробной и одного из привратников. На случай, если она тут что-нибудь устроит. Пусть подождут за дверью.

— Что случилось? — спросила Анжела.

— Наверное, какая-то чокнутая. Не волнуйся. Я быстро.

Он открыл дверь в кабинет Мэкстона. В кресле сидела женщина. Франсуа сказал правду. Ее лицо закрывала густая вуаль, прикрепленная красивым брильянтовым гребнем.

— Добрый вечер, — сказал он. — Вы хотели меня видеть?

Она молчала, только смотрела на него из-за тюлевого покрывала.

Он подошел к ней.

— Мадам, чем могу служить?

Ему ответил хрипловатый голос:

— Здравствуйте, месье Фалькони. Прошло много лет, но вы совсем не изменились.

— Кто вы? — медленно произнес Стивен.

Она встала и оказалась небольшого роста.

— Чего вы хотите? — спросил он. Фалькони. Было что-то смутно, смутно знакомое в этом голосе. Что-то из прошлого, которое он надеялся похоронить.

— Я так и знала, что это вы, — сказала она. — Я увидела вас внизу и убедилась в этом. Я узнала вас, хотя мы провели вместе всего одну ночь.

— Снимите это! — сказал он. — Я не играю в такие игры...

— Если хотите, — ответила она, — но не уверена, что вы меня узнаете.

Она медленно откинула вуаль и посмотрела на него. Не удержавшись, он потрясенно ахнул.

— Не очень-то красиво, — заметила она. — До того как это случилось, я была привлекательной женщиной. Я Полина Дювалье. Мы как-то переспали с вами в отеле “Де Пари”. У вас тогда был медовый месяц. Помните?

— Да, да, — сказал Стивен. — Я помню. Помню вас. Простите, пожалуйста. Садитесь.

— Спасибо. У вас есть шампанское? Я бы выпила стаканчик.

— Найдется, — сказал он. Полина Дювалье. Ночь в гостинице, когда он хлопнул дверью и оставил Клару одну. Элегантная женщина старше его, которая подошла к нему в баре, когда он напивался, пытаясь убежать от самого себя и от кошмара Клариной ревности. Они поднялись к ней в номер, и он лег с ней в постель. На несколько часов он забыл свою злость и отчаяние. Он слишком хорошо помнил все это.

Мэкстон хранил у себя запас напитков для гостей. Стивен откупорил бутылку шампанского. Он налил бокал и протянул ей. Ее рука слегка дрожала. У нее не было одного глаза. Ее лицо выглядело шутовской маской. Он сел рядом.

— Что с вами случилось? — спросил он.

Она отпила из бокала.

— Ограбление, — ответила она. — Так это назвали газеты. Но полиция думала другое. Я никого не видела. Меня оглушили и избили. Только по лицу, месье Фалькони. Он, кажется, взял золотые часы и несколько побрякушек. Чтобы это выглядело как кража. Меня даже спрашивали, не имела ли я дела с преступным миром. Это случилось ровно через неделю после того, как я провела с вами ночь.

— О Боже, — едва выговорил он, — о Боже.

— Дело именно в этом, правда? Кто мог сделать это, месье Фалькони? Кто избил меня чуть ли не до смерти?

Он закрыл лицо руками. Повисло долгое молчание. Потом он поднял голову и взглянул на нее. Он взял ее руку и задержал в своих.

— Я знаю, кто это сделал, — сказал он наконец. — Да простит меня Бог, я рассказал ей, и вот что она сделала.

— Кому рассказали? — спросила Полина Дювалье. Он до боли сжал се руку.

— Моей жене, Кларе. Я рассказал ей, что провел ночь с женщиной. Она набросилась на меня, чуть с ума не свела. Она, должно быть, выследила вас. О Боже, что я могу вам сказать? Что могу сделать?

— Это ее мужа застрелили в Нью-Йорке во время свадьбы? Там было сказано, что она ваша вдова. Вы скрываетесь от нее, месье Фалькони?

— Да, мадам, — сказал он. — Я скрываюсь от нее. У меня жена и дети. Вы видели мою жену сегодня вечером.

— Блондинка, очень хорошенькая, — сказала Полина Дювалье. Она протянула пустой бокал. — Этим я живу, — сказала она. — Вы знаете, что с того времени, как я выписалась из больницы, я в первый раз покинула отель “Де Пари”? Я живу там круглый год. Меня все знают, они больше не замечают моего лица. Врачи сделали все, что могли, но сделать они могли очень немного.

— Вы были красавицей, — сказал Стивен. — Я хорошо помню. Скажите, чем я могу вам помочь? Могу ли я сделать для вас хоть что-нибудь?

Она улыбнулась; это было мучительное зрелище.

— Ничего. Вы очень добры. Я вам благодарна. У вас тут есть управляющий, я его видела. Англичанин?

— Да. Ральф Мэкстон. Вы его знаете?

— Только в лицо. Он бывает в отеле “Де Пари”, у него есть женщина, которую он туда приглашает. Так я нашла вас. Он говорил о вас, месье Фалькони, и женщина вслух произнесла ваше имя. Может быть, вам следует поговорить с ним об этом?

— Спасибо, обязательно, — сказал Стивен.

— Теперь мне пора, — сказала она и снова опустила вуаль.

Стивен помог ей подняться.

— Я бы очень хотел, чтобы вы еще как-нибудь пришли сюда, — сказал он. — Как моя личная гостья. Я бы хотел, чтобы вы познакомились с моей женой. Мы бы помогали вам.

— Спасибо, не стоит труда. Я довольно счастлива. Я просто хотела узнать, почему это случилось, вот и все.

— Я провожу вас к машине, — сказал он.

Когда они спустились вниз и прошли через холл, все на миг замерли. Женщина под вуалью вызвала всеобщее любопытство. Он вместе с ней подождал, пока ее шофер не подвел машину к ступеням.

— До свиданья, месье Лоуренс. — Она протянула руку; Стивен поднес ее к губам и поцеловал.

— Я хочу, чтобы вы знали одно, — сказал он. — Если бы я узнал об этом, я бы убил ее.

Он захлопнул дверцу машины и стоял на ступенях, пока она не скрылась из вида.

 

* * *

 

— Здорово, что вы нашли время прийти, — сказал Майк О'Халлорен.

— Спасибо, что пригласили меня, — ответил Мэкстон.

О'Халлорен похлопал его по спине.

— Чем еще я могу отблагодарить вас за прекрасный вечер? К тому же я выиграл несколько долларов!

Ему, конечно, везло. Он в жизни не прикасался к рулетке, но быстро сообразил что к чему и к концу вечера имел в кармане двадцать тысяч франков. Мэкстон принял приглашение выпить с ним в “Карлтоне”. Он взвинчен, подумал Майк. С виду безмятежный, но чувствуется внутреннее напряжение. Его смех звучал как неприятное карканье, в котором не было ни тени веселости.

— Да, вчера вечером вы имели успех! Газеты только и кричат об этой персидской принцессе, как там ее зовут...

— Ашраф, — сказал Ральф. Они пили бурбон. Шампанское сегодня скисло бы у него в желудке. Американец прав. Успех был сногсшибательный.

Наградой ему было то, что Стивен позвал его в свой кабинет и заявил, что после лета он здесь больше не работает.

Ральф все прокручивал в уме этот разговор, рассеянно поддакивая О'Халлорену, который говорил о себе. “Я вас не выгоняю, — в ушах его снова и снова звучали слова Стивена, — потому что вы хорошо работали. Я просто ставлю вас в известность, чтобы вы искали другую работу. Я дам вам характеристику, с которой это будет нетрудно сделать. Но здесь вы больше не работаете”.

Он был ошеломлен. Помолчав, он спросил:

— На это есть причины или мне знать необязательно?

Стивен посмотрел на него.

— Когда я нанимал вас, я поставил условие: держать язык за зубами. Вы его распустили, поэтому мы расстаемся. — Он с презрением отвернулся.

— Не очень конкретное обвинение, — сказал Мэкстон. — Я думаю, вы должны сказать мне больше.

— Я ничего вам не должен. Когда я нанял вас, вы были на мели. Считаю, что мы квиты, — сказал Стивен, не глядя на него.

Мэкстон вышел из кабинета.

Он только сейчас вспомнил, что вечером встречается с американцем. Никто ничего не узнал. Он вернулся к своей работе как ни в чем не бывало. Фалькони он больше не видел. Еще несколько месяцев здесь...

О'Халлорен наклонился и постучал по его колену. Мэкстон был так погружен в свои невеселые мысли, что вздрогнул.

— В чем дело? Вас что-то мучит? Слушайте, может быть, я могу помочь?

— Я потерял работу, — выпалил Мэкстон, прежде чем успел остановиться и подумать. Ну и что с того, что посторонний человек узнал об этом? Случайный знакомый, который уедет через несколько дней. Должен же он с кем-то поделиться.

У О'Халлорена был удивленный вид. Он и вправду очень удивился.

— Боже, — сказал он, — вы-то, наверное, не ожидали такого. А почему? Не обижайтесь, что я спрашиваю...

— Не знаю почему; во всяком случае, не по той причине, которую мне назвали. — На щеках у него горели красные пятна, словно мазки краски. Он был от природы бледен, поэтому казалось, будто у него жар.

— Вы извините, — произнес О'Халлорен, — но такое впечатление, что вам просто дали пинка под зад.

— Очень справедливое замечание, — сказал Мэкстон. — Вам, кажется, очень понравился мой босс, верно? Хотя вы с ним только поздоровались.

— Теперь он не так-то уж мне нравится, — ответил он. — Каким же надо быть дерьмом, чтобы так обойтись с вами!

— Особого сорта, — проговорил Мэкстон. — Я построил заведение в одиночку. Он ничего не смыслил в казино. Не знал никого на побережье, не знал, кого нанимать, как заинтересовать прессу — ничего! У него были только деньги. Я на него ишачил, Майк. А теперь он решил, что он на лихом коне, и вышвырнул меня. Разумеется, с прекрасной характеристикой. — Его глаза горели от ярости.

О'Халлорен пристально наблюдал за ним. Этот тип может обозлиться, думал он. Здорово обозлиться, если его довести. Он решил надавить чуть посильнее.

— Слушайте, Ральф... только поймите меня правильно... я выиграл деньги благодаря вам... если вам что-нибудь нужно, я всегда рад...

— Спасибо, — сказал Мэкстон.

Он не чувствует благодарности, решил Майк. Какая уж тут благодарность, если он так и кипит от ярости.

— Деньги мне не нужны, он всегда хорошо платил.

Значит, капитала у него нет, прикинул Майк. Он решил в этом убедиться:

— Будете искать другую работу?

— О да, придется. У меня дорогие вкусы. И совсем не накопительская психология. Попытаю счастья в другом месте. Может быть, в Италии...

Майк перестал задавать вопросы. Оба молчали. Значит, деньги — не главная проблема. Во всяком случае, на несколько месяцев, пока он не подыщет новую работу. Наконец он сказал:

— Каков мерзавец. Слушайте, давайте пообедаем вместе. Мне все равно нечего делать вечером. Знаете, может быть, я могу чем-нибудь вам помочь. У меня есть связи. Если вас не ждет девушка...

Мэкстон покачал головой.

— Моя девушка сегодня занята, — сказал он. — Мою шлюху колотит ее богатый ухажер. А женщина, которую я люблю, сидит за обедом с ним... Я свободен. И, раз я такой зануда, плачу за обед я.

В голосе Клары слышалось нетерпение.

— Какого дьявола ты там застрял? Ты уже неделю не звонил!

— Если хочешь, чтобы я все испортил, я потороплюсь... — сказал Майк. По телефону он был смелее, чем лицом к лицу с ней. — Я наладил контакт с этим Мэкстоном, и, сдается мне, нам здорово повезло.

— Почему? Что-то изменилось?

— Его только что выгнали с работы, и он из-за этого зол как черт. Я целый вечер втолковывал ему, как хреново с ним обошлись.

— Он это сделает? — требовательно спросила Клара. — Где твой распроклятый инстинкт, о котором ты болтал? Меня не интересуют ничьи переживания, мне нужен человек, который выполнит договор! — За неделю неизвестности ее нервы напряглись до крайности. Она не спала ночами, мысленно кляня О'Халлорена за то, что он зря тратит время, ничего не предпринимает.

— Такой человек есть, — услышала она его голос. — Подожди орать на меня. Готовь лучше полмиллиона долларов.

Она выругалась в трубку по-итальянски.

— Мэкстон, что ли? Ты даже не знаешь...

— Не Мэкстон, — перебил он. — Это я, Клара. Я все обдумал. Верь мне. — Он повесил трубку.

Он ждал, что телефон снова зазвонит. Но этого не случилось. Она в бешенстве. Он представил себе взрыв этого кровожадного темперамента, но ему все равно. Он ухмыльнулся сам себе. Пусть себе бесится, ничего она ему не сделает. Кому еще она доверит совершить для нее три хладнокровных убийства. Она наняла его, а теперь они партнеры.

И она заплатит. Он откинулся на спинку кресла, прихлебывая скотч и представляя себе, как он плюнет на агентство, заберет жену с детьми и купит домик в Мексике. И будет спокойно жить до конца своих дней. Они как-то проводили там отпуск, что стоило очень дешево, и пришли в восторг. Солнце, никакой суеты. И опять же — недорого. Там вполне можно жить, ни в чем себе не отказывая. Он сможет работать, если ему захочется. Полмиллиона долларов.

Он тщательно все обдумал, оценивая свою выдержку. Ему приходилось стрелять в мужчин, а два раза — и в женщин, когда он служил в полиции. Он знал, каково это: нажимаешь курок, видишь, как человек на миг замирает и падает. Он знает запах крови и человеческих экскрементов, которыми пахнет смерть. А сейчас, на более далеком расстоянии, это будет гораздо легче. Он прекрасно стреляет. Фалькони он видел во время гала-вечера и запомнил его. Есть такой психологический фокус, которому их учили в полиции. Смотришь на жертву, не видя ее. Как будто она из картона. Чучело, стоящее в тире. Перестаешь видеть в них людей, и тогда все становится очень просто. Из-за Фалькони муки совести не станут терзать его. Белобрысая жена — не человек, а просто мишень. Он не мог бы описать ее лицо, но легко узнал бы в любой толпе. Он за милю чуял тех, кто может убить, потому что он понимал их. Это было сродство, более глубокое, чем полицейская форма или клятва блюсти закон. Иногда закон был хорошим прикрытием. Полмиллиона долларов.

Мэкстон поехал домой. После сочувствия Майка ему стало еще хуже. А Майк сделал один вывод. Он мог бы прикончить Стивена Фалькони задаром. Вот что самое смешное.

 

* * *

 

Стивен был в конторе. Он проводил в казино все вечера: приветствовал гостей, обходил заведение, наблюдая за обслуживанием и за игрой. Он мельком виделся с Мэкстоном, так же мельком говорил с ним о каких-то делах, связанных с казино. Он никак не ожидал, что поздно вечером Ральф явится к нему в контору.

— Можно зайти на минуту?

— Конечно. Входите. Что-то не в порядке внизу?

— Все в порядке. Вы, как всегда, в выигрыше.

Стивен остался сидеть на месте. Он знал этот издевательский тон, эту высокомерную улыбку на тонких губах.

— Так что же привело вас сюда? — спросил он.

У Мэкстона была привычка стоять, засунув обе руки в карманы. Он сказал:

— Я тут думал о нашем позавчерашнем разговоре. Не хочу болтаться до конца лета. Не лучше, если я уйду сейчас?

Стивен колебался. Кажется, это самый достойный выход для них обоих. Ничего не придется объяснять Анжеле. Этого он боялся больше всего. И откладывал. Поступок джентльмена. Почему-то это представилось ему именно так. Он видел в блеклых глазах Ральфа Мэкстона холодную и горькую ненависть. Он сказал:

— Кому вы облегчаете жизнь, Ральф? Мне или себе?

— Себе, — был ответ. — Не следует напоминать человеку слова, сказанные им в гневе. Так мне говорил один напыщенный осел. Тогда я подумал, что это чушь. Вы сказали, что ничего не должны мне. Я не могу претендовать даже на достойное объяснение, почему вы вышвыриваете меня за дверь. Так что не обманывайтесь мыслью, будто я думаю о вас. Меня устраивает уйти побыстрее. В таком случае я вам тоже ничего не должен. И так легче попрощаться с вашей женой. Если только вы не рассказали ей того, чего не желаете сказать мне. Почему я уволен?

Стивен чуть было не выложил ему то, что услышал от Полины Дювалье. Но тут же отказался от этой мысли. Он не хотел припутывать ее. Вдруг Мэкстон решит ее найти. А она уже и так слишком сильно пострадала.

Он сказал:

— Я больше не собираюсь говорить вам ни слова. Я вам доверял, относился к вам как к члену семьи. Когда я не доверяю человеку, он у меня не работает. Хорошо, если хотите уйти побыстрее, уходите. Что-нибудь еще?

— Нет, — ровным голосом сказал Мэкстон. Он отвернулся и направился к двери небрежной походкой, засунув руки в карманы; дерзость была в каждой линии его долговязой, угловатой фигуры.

Он открыл дверь и обернулся.

— Знаете, Стивен, вы мне напоминаете тех джентльменов из Лас-Вегаса, которые заставили моего бедного друга утопиться из-за пары тысяч долларов. Каким же я был идиотом, когда вообразил, что вы от них чем-то отличаетесь. — Он тихо закрыл за собой дверь.

 

* * *

 

Он лежал на кровати, сбросив ботинки, закатав рукава рубашки. Он сделал красивый жест, сохранил некоторую долю самоуважения. Стивен вздрогнул, получив этот прощальный удар. Это утешало, но не слишком. Придется теперь стать практичным, вспомнить голодные дни после того, как пришлось покинуть Монте-Карло. Тающие деньги, долги, переезды в более дешевые гостиницы и наконец тесная комнатушка в дешевом пансионе. Он достал свои банковские счета и прикинул. Достаточно, чтобы с удобствами прожить на побережье с полгода, прежде чем он найдет работу. Благодаря высокому окладу и щедрым премиям, которые, как было ему известно, Фалькони выплачивал из собственного кармана, так как казино еще не давало дохода.

Но полгода пройдут очень быстро; он человек инертный и, оказавшись в тяжелом положении, будет просто ждать, пока что-нибудь не подвернется. Нет, больше он не будет рисковать. Поедет в Италию, как он сказал Майку О'Халлорену. На Итальянской Ривьере есть богатые курорты, прекрасные казино. Но это значит потерять связь с Анжелой. С глаз долой — из сердца вон. Он ведь был так уверен, что будет на месте и сможет выступить на первый план, когда случится неизбежное, когда наступит следующая размолвка между ней и Фалькони. Когда повторится то, что чуть не случилось на Рождество. Но тогда карты его подвели. Теперь Фалькони нашел случай от него избавиться. По мнению Мэкстона, босс ждал такого случая с того момента, как этот паршивец Чарли наговорил о нем гадостей после смерти Хью Драммонда. Он разочтется с ним за это. Он никогда не думал о Чарли как о сыне Анжелы. Для Мэкстона это был враг, копия своего отца.

Он был погружен в свои горькие мысли, когда зазвонил телефон. Это был вездесущий американец. Славный парень этот американец. Ральф едва удержался, чтобы с ходу не отделаться от него.

— Приезжайте, Ральф, — услышал он голос О'Халлорена. — У меня есть для вас предложение. Вы можете приехать прямо сейчас?

На этот раз в его голосе не было дружелюбия. Он звучал трезво и по-деловому. Мэкстон на миг задумался. Почему бы и нет? Что он теряет, кроме одинокого вечера, проведенного в тоске по той, что теперь стала еще более недосягаемой?

— Что ж, можно выпить и поболтать, — сказал он. — Через полчаса приеду. — Он попытался что-нибудь разведать, чтобы не ехать зря. — А что за предложение? — спросил он.

— Жду вас через полчаса, — сказал О'Халлорен и повесил трубку.

Несмотря на работающий кондиционер, в комнате было душно и накурено. Как только Ральф открыл дверь и увидел О'Халлорена, водрузившего ноги на кофейный столик, все представилось ему в другом свете. Американец тоже был совсем другим. Без галстука, измятая рубашка, окурки, полупустая бутылка виски, стакан рядом с ним на полу. Он пьян, подумал было Ральф и выругал себя за то, что приперся сюда. Но это было не так. О'Халлорен просто сбросил личину.

— Давайте, приятель, берите стакан, наливайте себе. Нашли работу?

— Нет. — Мэкстон соблюдал осторожность. Он не стал пить. — Я и не искал. Еще рано, торопиться некуда.

— Вы часто видите этого подонка Фалькони? — Это было сказано напрямик, как удар в лоб.

Мэкстон всегда гордился тем, что воспринимал неожиданное как само собой разумеющееся. Ему и сейчас это прекрасно удалось.

— Простите, — переспросил он, — кого-кого?

Майк покачал головой. У него были пронзительные глаза и рот, напоминающий ловушку. Совершенно другой человек; вовсе не тот дружелюбный и в небольших дозах симпатичный. Очень он убедительно сыграл, этот мистер Майк О'Халлорен.

— Не дурите, Ральф, — сказал О'Халлорен. — Я знаю, кто он, не хуже вас. Собственно, поэтому я здесь. Вы не единственный, кому он испортил жизнь. И вы не единственный, кто его ненавидит. Сдается мне, у вас хватит пороху кое-что сделать. Как вы смотрите на то, чтобы заработать полмиллиона долларов?

 

* * *

 

— Жаль, что я спала, когда ты вернулся домой, — сказала Анжела. — Как прошел вечер?

Они завтракали на террасе. На следующее утро Чарли отправлялся в школу, где заканчивался последний семестр. Они сидели и ждали, пока он спустится к ним.

— Превосходно, — сказал Стивен. — Полно народу, много крупных игроков. Наше дело в шляпе, дорогая! Как говорил твой отец...

— Да, говорил; — так смешно, когда ты повторяешь его словечки. Я часто думаю, как ты был добр к нему. Он был к тебе привязан.

— Он мне очень нравился, — мягко сказал Стивен. — А Анна скоро спустится?

— Еще рано. — Анжела улыбнулась ему. — Любящему папаше придется подождать, пока ее искупают и вывезут в коляске. Пойду-ка позову Чарли; он опять проспал. Мы будем скучать о нем, когда он уедет, правда?

— Правда, — согласился он. — Но через несколько недель он вернется уже насовсем. Я тогда поговорю с ним о его будущем. Анжела... пока ты здесь...

— Что? — Она уже встала, собираясь взбежать наверх, чтобы разбудить сына.

— Ральф предупредил меня, что уходит, — сказал Стивен.

Она вернулась и снова села.

— О, не может быть... почему? Когда?

Он не стал лгать ей.

— Я уже раньше знал, что он уйдет. А вчера он пришел и сказал, что не хочет ждать до конца сезона.

— И ты не пытался его уговорить? — спросила она.

Он помолчал, потом взглянул на нее.

— Нет, не пытался. Я думаю, будет лучше, если он уйдет.

— Стивен, но это не из-за той ерунды, что наговорил Чарли? Не уверяй меня, будто ты в самом деле решил... — Вид у нее был убитый.

Он поспешно сказал:

— Нет, дорогая. Может быть, он к тебе и неравнодушен — мне-то что? Дело вовсе не в этом, клянусь тебе. Он стал слишком много говорить. Упомянул фамилию Фалькони.

Она так и ахнула.

— О нет... не может быть...

— Мне об этом сказали. Мне кажется, по каким-то причинам он на меня рассердился. У него есть женщина, с которой он хороводится; он даже ей назвал мою настоящую фамилию. Сама видишь, так будет лучше.

— Да, — твердо сказала Анжела, — так лучше. Только представь, что могло бы случиться несколько месяцев назад, если бы это кое-кто услышал, если бы об этом прознали газеты...

— Верно, — сказал Стивен. — Попробую назначить на его место Франсуа, он знает, как вести дела. До конца года найду нового служащего по связям с общественностью. О нас столько трубят в газетах, что нам пока никто не нужен.

— Надеюсь, он придет попрощаться, — сказала Анжела. — Мне очень жаль, что все так грустно кончается. В нем есть что-то трогательное, я всегда это чувствовала.

— Кто это тут трогательный, мам? — Около нее стоял улыбающийся, бодрый Чарли. Красивый молодой человек, переполненный уверенностью в себе и в своем окружении.

— Я о Ральфе, — сказала она. — Он уходит.

— Я знаю. Папа сказал мне вчера вечером.

— Чарли не спал, когда я вернулся, — объяснил Стивен. — Мы с ним выпили немного, и я ему все рассказал.

— Он не трогательный, мам. Он только прикидывается, чтобы обмануть тебя. Я умираю с голоду — тут еще есть кофе? — Чарли уселся и принялся за завтрак.

— Пойду посмотрю, как там Анна. — Стивен поднялся. — Дорогая, может быть, приедешь попозже и мы с тобой сходим куда-нибудь поесть?

Она улыбнулась.

— С удовольствием, а куда мы пойдем?

— Предоставь это мне. — Он наклонился и поцеловал ее. — У меня для тебя сюрприз.

Анжела посмотрела на сына и спросила:

— За что ты ненавидишь Ральфа?

Чарли поставил на стол свою чашку кофе.

— За то, что он ненавидит папу, — спокойно ответил он. — Вот за что. К тому же мне не нравилось, как он крутится вокруг тебя, поддакивает бедняге деду — все это одно к одному. Но главное — то, как он смотрел на отца. Он думал, что я не замечаю. Он мне не нравится, и я ему не доверяю. И я рад, что он уходит. Я так и сказал вчера вечером. Нечего его жалеть, мам. Он противный тип. Можно, я съем еще круассан?

— Я и не знала, что ты такой беспощадный, — сказала мать. — Ты еще слишком молод, Чарли. Нельзя судить слишком резко.

Она встала и оставила его в одиночестве. Он кончил завтракать. Слишком уж она мягкосердечна. Если у тебя есть враг, зачем относиться к нему как к другу? Чушь какая-то. И он отправился к приятелю, чтобы поиграть в теннис.

Полмиллиона долларов. Этой ночью Мэкстон и не пытался заснуть. Он сел в машину и поехал вдоль побережья: мимо Жуан-ле-Пэн, мимо казино в Антибе, где его двоюродный дед проводил счастливые деньки перед русской революцией; мимо Ниццы, где в ресторанах и барах все еще бурлила жизнь. Он проехал Болье и маленькую рыбацкую деревню Виль-франш и направился дальше — к Муайенн-Корниш над самым Монте-Карло. Оттуда, где он остановил машину, открывался удивительный вид на Монако, на освещенные яхты в гавани, на сверкающие дворцы развлечений для богатых и на величайший из них — казино с его экстравагантной роскошью. Море походило на черный шелк с блестками лунного света. Легкий ветерок овевал лицо, а он стоял около автомобиля, глядя на этот мираж, в котором была вся его жизнь. Полмиллиона. Пятьсот тысяч долларов. За жизнь Стивена Фалькони.

Он закурил. Поначалу он пытался обратить все в шутку. Но американцу было не смешно. Он продолжал говорить, обрывая Мэкстона, когда тот пробовал возражать. Конечно, был и другой вариант: повернуться и уйти. Вовсе не обязательно было выслушивать предложение, когда речь зашла об убийстве. Необязательно было наливать себе виски и оставаться. Но он остался. И О'Халлорен знал, что он останется. Мэкстон это видел. Он видел, что американец приметил в нем то, о чем он и сам не догадывался. Ральф был готов к тому, чтобы выслушать этого человека.

Он помнит, как сказал тогда:

— Почему столько денег? Это же целое состояние. Вы могли бы нанять кого-нибудь в Марселе за несколько тысяч франков.

Но О'Халлорен, как выяснилось, знал, что делает. Никаких связей с преступным миром. Ничего такого, что могло бы навести на след его клиента. Чистое убийство, плата и билет на ближайший авиарейс из Ниццы. В любом преступлении, связанном с азартной игрой, в первую очередь будут заподозрены гангстеры из Марселя и мафия из Ниццы. Поэтому он выбрал его. А потом Мэкстон стал задавать новые вопросы, увязая все глубже.

— Кто платит за это?

— Клиент, — ответил О'Халлорен, — имя вас не касается. Вам нужно время подумать?

Мэкстон решил проверить его. Или, точнее, себя.

— Откуда вы знаете, что я не сообщу в полицию?

Американец ухмыльнулся. Издевательской ухмылкой, которую даже не попытался скрыть.

— Не сообщите. Даже и не подумаете, вы ведь уже решились, приятель. Я позвоню вам завтра. Не пытайтесь связаться со мной. Я исчезаю отсюда прямо сейчас.

Мэкстон сделал последнюю попытку.

— А если я откажусь?

— Никаких проблем, — ответил О'Халлорен. — Кто-нибудь другой поработает и заберет бабки. — Он поднялся и распахнул перед Мэкстоном дверь.

Целое состояние. Достаточно денег, чтобы начать все сначала. Изменить жизнь. Дом в Англии, надежное будущее. Он станет нужен Анжеле. Она обратится к нему, как обращалась раньше. Он будет в выгоднейшей позиции. Верный друг, готовый поддержать и защитить ее после трагедии. Нужно только набраться решимости и совершить единственный отчаянный поступок — и он сорвет банк. Совесть не станет мешать ему. У него ее нет. Он всегда гордился тем, что никогда ни о чем не сожалеет, за исключением поступков, которые оборачиваются против него самого. Если он сделает то, что от него требуется, совесть не будет его тревожить. Он не будет страдать от чувства вины. Единственный раз в жизни он сорвет банк и уйдет, не обернувшись. Он бросил окурок через дорогу в пропасть. Затем сел в машину, завел мотор и осторожно съехал по крутой дороге на побережье, где было безопаснее.

Сейчас не время испытывать судьбу лихой ездой.

 

* * *

 

Стивен отыскал прелестный ресторанчик в горах над Мугэном. Старая ферма, оригинально перестроенная, со столиками на террасе с видом на долину. Еда была простой, но превосходной; ресторан стоял на отшибе и не привлекал туристов. Стивен был в веселом настроении, всю дорогу держал ее за руку. Они уселись в тени олив и заказали еду. Он смотрел на нее, и его душа была преисполнена удовлетворения.

Везет ему в жизни, думал он. Жена, сын, маленькая дочь. Малышка заметно подрастает, улыбается, превращается в самостоятельную личность. У него есть все, чего только можно пожелать, и этим он обязан Анжеле.

— А знаешь что, — вдруг сказал он, — ты такая же хорошая, как и красивая. Правда, хорошая.

Она смутилась.

— Что за глупости, милый. Ничего подобного.

— Нет, правда, — настаивал он. — Благодаря тебе я многое понял. И ты вырастила хорошего сына. Я как раз думал: я же в жизни не слышал, чтобы ты о ком-нибудь сказала гадость. Не пойму, чем я заслужил тебя.

— Действительно непонятно. — Она обратила разговор в шутку. — Ты сегодня странный.

— Счастливый, — поправил он. — У нас все так славно, правда?

— Ну конечно.

— Может быть, не следовало этого говорить. На Сицилии не принято хвастаться удачей. Боги ревнивы.

— Мы не на Сицилии, — мягко напомнила она. — Так что нам нечего беспокоиться.

Он погладил ее руку, сжал пальцы, повертел обручальное кольцо. То самое кольцо, что дал ему перепуганный ювелир в Палермо много лет назад.

— Ты права, — сказал он. — Нечего беспокоиться. А вот и наш ленч. Может быть, после еды забежим на часок домой?

— Давай. Наше с тобой лучшее время — после полудня.

 

* * *

 

На вилле стояла тишина: было время сиесты. Чарли на весь день ушел куда-то с друзьями. Жанин с матерью отдыхали, няня и крошка Анна тоже. Самый жаркий час дня даже в прохладных горах. Солнце пульсировало в бронзовом небе. Воздух был неподвижным и тяжелым от жары.

Когда они шли по саду, он сказал ей:

— Помнишь наш с тобой первый раз? Когда я возил тебя в горы? Было так же жарко.

— Ты говорил о богах, — напомнила она. — А я лила вино на землю.

— И мы занимались любовью. А давай пойдем и найдем место...

Под оливами была тень, земля поросла мягкой травой.

Когда все кончилось, Стивен заговорил:

— Это было не так, как тогда, дорогая... Что-то новое — как никогда. И нигде.

Она поцеловала его.

— Интересно, мне когда-нибудь надоест заниматься с тобой любовью? Каждый раз не похож на предыдущий. И каждый раз — самый лучший...

Они голыми поплавали в теплой воде бассейна, лениво вытерли друг друга на жарком солнце. Ему нравилось ухаживать за ней, касаться твердых грудей, чувствовать гладкость ее кожи. Он сказал ей, какая она красивая и что он к ней испытывает. Она немного научилась итальянскому, и теперь, когда он говорил на своем родном языке, его речь была для нее не просто музыкой и ритмом. Шло время, сиеста кончилась. Скоро проснутся домочадцы. Они набросили друг на друга халаты, завязали пояса и вернулись на виллу. Он подхватил ее сзади и поднял в воздух.

— Наверх, — прошептал он. В этот миг пронзительно зазвонил телефон. Он отпустил ее.

— Немезида[26], — засмеялась она и подошла к телефону. Ральф Мэкстон спрашивал разрешения прийти попрощаться с ней.

 

* * *

 

— Ты все устроил? — спросила Клара.

— Около часа назад он согласился. Я даже дал ему время перезвонить, если он струсит, но он не перезвонил.

Он услышал возбужденный смех Клары на другом конце провода.

— Умница Майк, — ликовала она. — Умница Майк, но когда же? Когда это произойдет?

— Думаю, чем раньше, тем лучше, — ответил О'Халлорен. — Я не хочу, чтобы мерзавец остыл. И не хочу здесь болтаться. Он желает узнать насчет оплаты. Что ему сказать?

Она поспешно соображала.

— Он вернется, чтобы получить деньги?

— Он думает, что да, — был ответ. — Он требует банковский чек.

— Выпиши ему чек в мой банк в Париже, — сказала она. — А потом вернешь. Я хочу присутствовать, Майк.

Это его добило.

— Не сходи с ума, — запротестовал он. — Оставайся на месте. Ты все узнаешь, как только я смогу позвонить тебе.

— Не буду я сидеть и ждать, — сказала она. — Не спорь со мной. Я вылетаю.

Он почти завопил в исступлении:

— Ради Бога, Клара! Ты хочешь стоять рядом и смотреть?

— Это был бы идеальный вариант, — сказала она. — Говорю тебе, не спорь со мной. Я долго ждала этого. Я хочу быть рядом, когда они все получат по заслугам!

Он пытался отговорить ее, но она повесила трубку.

Она собиралась: швыряла вещи в чемодан. Руки у нее дрожали. Она позвала горничную и в своей властной манере объявила, что уезжает на несколько дней. Нет, отрезала она, не знаю, когда вернусь. Когда все кончится, сказала она себе. Первым будет Стивен. Потом эта бесцветная блондинка и мальчишка.

— О папа, — вслух сказала она, — папа, когда это кончится, ты упокоишься с миром. Они заплатят за все, что сделали со мной. А потом я вернусь домой, и Джо Нимми с компанией ответят за то, что они сделали с тобой. Это займет много времени, но я клянусь, клянусь, что доберусь до них всех... — Она улыбнулась мысли, пришедшей ей в голову. Где ей остановиться? О'Халлорен выехал из “Карлтона”. Он устроился в маленьком пансионе подальше от побережья на случай, если Мэкстону придет в голову искать его с дурными намерениями; он был осторожен, ее умница Майк. Это хорошо, полицейские учатся осторожности у преступников. Он получит свои деньги. Когда сделает то, чего она хочет. Всегда плати по договору, Альдо научил ее этому. Они делают, ты платишь.

Он может вернуться в Нью-Йорк, к своей жене и детям, к работе в агентстве. Ей все равно, что он будет делать, когда все кончится.

Где же ей остановиться? В единственном месте, которое она знает. В гостинице, где они жили во время медового месяца, где ее муж впервые изменил ей с женщиной. И пообещал ей, что так будет еще много раз, а она плакала, и умоляла, и задыхалась от запаха духов той женщины, “Жуа”. Отель “Де Пари”. Она позвонила и заказала номер на неопределенный срок. Потом билет на дневной рейс в Ниццу.

— Стрелять умеете? — спросил О'Халлорен.

— Умею, из охотничьего ружья. В фазанов, не в людей.

О'Халлорен со злостью взглянул на Мэкстона.

— Кончайте дурака валять, — рявкнул он. Достал свой пистолет, выложил на стол. Разрядил его, снова зарядил и протянул Ральфу. — Теперь вы, — сказал он.

Он удивился, как ловко Мэкстон управлялся с оружием. Затем Майк взял с кровати подушку, взгромоздил ее на стул.

— Теперь прицельтесь и спустите распроклятый курок.

У Мэкстона был наметанный глаз; великий сельский спорт кое-чему научил его, невзирая на его сопротивление. Не то чтобы он был против ежегодного массового истребления куропаток и фазанов, просто ему это было неинтересно. Он поднял пистолет, прицелился в середину подушки и выстрелил. Звук выстрела оказался пугающе громким. Дыра зияла как раз посередине. Несколько перьев покружились в воздухе и медленно упали на ковер.

— А вы не боитесь, что кто-нибудь услышит? — спросил он.

— Нет. Они все на кухне. Если попасть в человека пулей такого калибра с такого расстояния, дыра будет с кулак. Хотите попробовать еще раз?

— Откуда я знаю, что расстояние будет именно таким? — сказал Мэкстон. — Дайте мне меньшую мишень. Если вы уверены, что никто сюда не прибежит на шум. — Он осмотрел пистолет. Стандартный “смит-и-вессон”. Действительно большого калибра. Он стал наблюдать за О'Халлореном.

Все это происходило в номере маленькой гостиницы. В пустом номере, не там, где жил американец. Мэкстон не знал его адреса. Он заметил, как этот человек осторожен. Как недоверчив.

— Попробуйте-ка так, — предложил О'Халлорен. На той же подушке он нарисовал шариковой ручкой мишень. Круг размером с человеческую голову. И снова пристроил подушку на стуле. — Валяйте; — скомандовал он.

Мэкстон попал в середину круга.

Майк снял подушку и засунул под покрывало. В воздухе плавало еще несколько перьев. Он сказал:

— Можете не беспокоиться. У вас прямо природный дар. Теперь обсудим подробности.

Ральф протянул ему пистолет.

— А именно деньги и способ, которым они будут уплачены, — уточнил он.

Через час они расстались. Они вышли из гостиницы порознь. Ральф Мэкстон вышел первым. “Смит-и-вессон” лежал у него в саквояже с маркой местного универмага. Они договорились, что он убьет Стивена Фалькони вечером через два дня. Когда дело будет сделано, Майк даст ему чек, и он получит по нему деньги, как только приедет в Париж. Чек будет выписан на вымышленное имя — подставное лицо, прикрывающее клиента О'Халлорена, решил Мэкстон.

О'Халлорен тоже вышел и заплатил за комнату. Его ни о чем не спрашивали. Он провел там только полдня. К нему наверх поднимался другой человек. В гостинице решили, что это обычная причина. Комната оставалась свободной, пока не прибыл следующий случайный посетитель. До того времени никто и не взглянул на постель.

 

* * *

 

Полина Дювалье неважно себя чувствовала. Она проводила почти все время в своей комнате, отдыхая после гала-вечера в Антибе. Ничего страшного, успокаивала она управляющего, который пришел справиться о ее здоровье. Просто устала. Поездка слишком возбудила ее. Она больше не собирается выходить в свет. Бармен Эжен навестил ее. Он принес колоду карт. Она поблагодарила, но ей не хотелось раскладывать пасьянс.

На следующий день она решила, что в состоянии добраться до своего привычного уголка бара и посмотреть, как жизнь идет мимо. Она спустилась поздно. С трудом поднялась, позволила горничной помочь ей одеться. Ей приходилось бороться с апатией, когда хотелось только лежать в постели и не замечать, как проходят часы. Ее шампанское охлаждалось, ее карты лежали наготове.

Но кто-то пытался сесть за ее столик. Она увидела женскую спину и услышала, как Эжен упрямо повторяет: очень жаль, мадам, но это место всегда занято. И громкий голос женщины, выдающий в ней американку.

— Это нигде не написано. Здесь нет таблички. Если он занят, почему на нем нет таблички? В общем, я буду сидеть здесь. Принесите мне скотч с водой и много льда.

Эжен не сдвинулся с места. Полина держалась поодаль, за дверью в бар. Внезапно она ощутила, что слабеет и вся дрожит.

У нее отнимают ее место, ее укромный уголок в жизни. Ей пришлось ухватиться за дверной косяк. Она слышала голос Эжена. Он уже не был увещевающим. Он звучал сердито, на повышенных тонах.

— Извините, мадам, но этот столик всегда зарезервирован для одной нашей постоялицы. Она здесь живет, и это ее постоянное место в баре. Если вы будете так добры и пересядете, я приму у вас заказ.

Женщина проговорила в бешенстве:

— Черт бы вас побрал, позовите управляющего!

Эжен только этого и ждал.

— Я как раз собирался его позвать. И не ругайтесь, мадам!

Что-то яростно бормоча про себя, он метнулся мимо стойки, чтобы поймать женщину на слове и привести самого месье Жака, — пусть он разбирается с ней.

Он был потрясен, увидев Полину у дверей бара. Он взял ее под руку и отвел в сторону.

— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я провожу вас до лифта, а когда месье Жак скажет этой дамочке пару теплых слов, я вам позвоню и вы спуститесь, хорошо? Сейчас кто-нибудь проводит вас наверх. Отведите мадам в ее номер... — Он сдал ее с рук на руки молодому официанту и поспешил в кабинет управляющего.

Полина вошла в комнату и упала на кровать. Она хотела снять туфли, но тут же забыла об этом и стала пальцами ощупывать лицо.

Она не пойдет вниз. Никогда больше она не рискнет спуститься. Приди она на несколько секунд раньше — и та женщина увидела бы ее, особую постоялицу, которую защищал Эжен. Она ляжет обратно в постель, там она будет в безопасности. Тут в дверь постучали. Это был сам управляющий. Он был потрясен. Она вдруг постарела на много лет; повязка съехала с глаза, обнажив уголок пустой глазницы.

— Мадам Дювалье, я пришел извиниться. Такая неприятная сцена... Эта дама ушла из бара. Ваше место ждет вас. Я пришел, чтобы проводить вас.

— Нет, — сказала она, — только не сегодня. Сегодня я не пойду.

Он был добрым человеком; много лет ее мужество восхищало его. Он подошел и сел рядом.

— Мадам, — мягко сказал он, — вы должны спуститься в бар как обычно. Если вы не пойдете сейчас, вы, может быть, никогда больше не выйдете из этой комнаты. Вы меня понимаете? И все ваше мужество окажется напрасным. Ну, дайте мне руку, мы вместе спустимся на лифте. В честь этого я выпью с вами бокал шампанского, если вы позволите. Разрешите. — Он протянул руку и поправил повязку. — Ну, — сказал он, — пойдемте.

У двери спальни она вдруг замешкалась.

— Вы говорите, она ушла из бара?

— Ушла и больше не придет. Так она сказала. Я намекнул, что ей будет лучше в другой гостинице. Нежеланные постояльцы, мадам, обычно не остаются надолго.

В это утро она выпила много шампанского. Бар наполнялся людьми, но та женщина не вернулась. Полина видела ее только со спины и слышала голос, но чувствовала, что узнала бы ее. Теперь она не ощущала такой усталости; у нее три раза подряд сошелся пасьянс, она выкурила полпачки сигарет и снова обрела уверенность. Кто-то еще больше отгородил ее от зала, поставив большую вазу с цветами так, что ее не было видно. Скорее всего Эжен. Он добрый, подумала она; благодаря шампанскому все ее чувства были притуплены. Она оказалась слабовольной, так глупо вела себя утром из-за того, что кто-то посторонний покусился на ее привычный образ жизни, ее безопасный мирок. Она презирала себя за это.

После полудня, когда народу поубавилось, она подозвала бармена.

— Я прекрасно провела утро, — заявила она, — у меня три раза сошелся пасьянс! Знаете, как это редко бывает? Три раза подряд! Кто эта тварь, что утром кричала на вас? Месье Жак сказал, что она поселилась здесь.

Эжен наклонился к ней.

— Вы бы только ее послушали, мадам. Эти богатые американцы воображают, что могут купить все, что им заблагорассудится. “Я когда-то приезжала сюда, — заявила она ему, — и тогда ваш персонал знал, как обращаться с высокопоставленными гостями, а управляющий умел проследить за этим! В гробу я видела ваш паршивый кабак”. И вылетела отсюда. К сожалению, она занимает здесь лучший номер. Я потом о ней спрашивал. Ее фамилия Сальвиатти. Миссис Сальвиатти. Когда здесь работал мой отец, в гостиницу не пускали такую шваль!

Полина еще долго сидела в баре. Возвращаясь в номер, она совершенно твердо держалась на ногах, по ней нельзя было сказать, что она выпила целую бутылку шампанского и еще половину той, что стоит в ведерке с тающим льдом.

Днем она поспала и проснулась как раз вовремя, чтобы переодеться к обеду и выбрать драгоценности для одинокого вечера в гостиничном номере.

Как сказал Эжен?.. Сальвиатти?.. Почему эта фамилия кажется ей знакомой? Она ненавидела свои провалы в памяти. Они случались, только когда она расстраивалась, как сегодня утром. Пришел официант, чтобы принять у нее заказ, и она перестала думать об этом. Если не напрягаться, память скоро восстановится. Она вспомнит.

 

* * *

 

— Такой хороший вечер, давайте выпьем на террасе, — предложила Анжела. Ральф принес ей цветы. Как это печально и трогательно, что нужно прощаться.

Он ненавидит папу, утверждал Чарли. Неужели правда, думала она.

Ральф вышел на террасу следом за ней. Был прекрасный вечер, завершение очередного знойного дня, когда жара казалась чрезмерной.

Приятный ветерок шевелил ветви деревьев над головой; в этом было преимущество жизни на холмах. В долине в такие дни зной беспощаден.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал он. — Простите, что я не зашел раньше. Я думал, может быть, сегодня вечером вы приедете в казино.

— Я не приеду сегодня вечером, — сказала она. — Мне нравится сидеть с малышкой, а Стивен всегда так занят. Ральф, как грустно, что вы уходите.

— Вы правда так думаете? Я, честно говоря, на это надеялся. — На этот раз никакой иронии, никакого шутовства. У него были светлые глаза водянистого изменчивого цвета: то зеленые, то серо-голубые. Он пристально смотрел на нее.

— Вы же знаете, — сказала она, — мы всегда так дружили. Мы все. Стивену тоже будет не хватать вас.

— Вряд ли, — заметил он. — Мы с ним дошли до конца пути. Я ему больше не нужен.

Она тут же принялась защищать мужа.

— Не надо так говорить, Ральф. Вы же знаете, что это неправда.

— Не надо, — согласился он. — Во всяком случае, вам. Забудьте об этом, не будем портить прощание.

— Что вы собираетесь делать теперь? — спросила Анжела. После этой легкой перепалки ей стало неловко.

— Немного отдохну и буду искать другую работу. Может быть, подвернется что-нибудь в Италии. Нужно передохнуть от побережья, я слишком тут засиделся.

— Домой не поедете? — спросила она.

— Нет. — Он покачал головой. — Там я не чувствую себя дома. За исключением Рождества, которое я провел с вами. Мне будет не хватать вас, Анжела. Вы очень много значили для меня. — Он зашел дальше, чем предполагал; им двигала потребность игрока испытать судьбу. Запустить воздушного змея, чтобы посмотреть, не поднимет ли его ветер хотя бы на миг. Она ничего не ответила. Налила бокал вина и отпила. Ни дуновения, змей не шелохнулся.

— Надеюсь, и я для вас что-то значу, — продолжал он.

Тут она поняла, что ее сын был прав. Прав в том, что Ральф любит ее. Она ничего не замечала, полагалась на него, невольно заставляла его думать, что он для нее больше чем друг. Почти брат, взамен погибшего на войне.

— Милый Ральф, — мягко сказала она, — конечно, вы для меня много значите. У меня был старший брат... я вам рассказывала, помните? Именно так я воспринимаю вас. Я часто говорила Стивену: если бы Ральф нашел себе хорошую девушку, женился, остепенился... Я надеюсь, вы не думали... — Она могла не продолжать. Когда она взглянула на него, его длинное худое лицо было непроницаемой маской. Ни чувства, ни выражения. — Я так все перепутала, — в отчаянии сказала она.

— О, вовсе нет, — ответил он. — Это я все перепутал. Но вы меня простите, правда? Мы останемся друзьями?

— Конечно, останемся. Ведь вы не из-за этого уходите, верно? Пожалуйста...

— Нет. Это здесь ни при чем. Можно задать вам один вопрос перед тем, как я уйду?

Она кивнула.

— Вы на самом деле счастливы? Я иногда задумывался об этом.

— Я счастлива, — сказала она. — Он — единственный мужчина, которого я когда-либо любила или буду любить. С того мига, как встретила его, Ральф. Для меня никогда никого не будет, кроме Стивена.

Он встал, и она поднялась вместе с ним.

— Все ясно, — сказал он. — Надеюсь, он понимает, как ему повезло в жизни. До свиданья, Анжела.

— До свиданья, Ральф, — сказала она. — Не теряйте с нами связи, хорошо? И берегите себя. — Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку.

Он не прикоснулся к ней, никак не ответил. Его кожа осталась холодной.

— Киньте кость бедному псу, — сказал он и засмеялся высоким, невеселым смехом, потом повернулся и вышел.

 

* * *

 

— Ральфи, — голос Мадлен звучал жалобно, — я никак не могу уйти сегодня вечером.

Он сказал в трубку:

— Мне нужно с тобой поговорить. Найди предлог, придумай что-нибудь. И приходи. Нет, голубушка, для постели у нас времени не будет. Речь о деньгах. О больших деньгах для нас с тобой.

Она не ответила; он слишком хорошо знал ее. Несчастье, смерть не сдвинут ее с места; она рискнет потерять богатого покровителя, только если речь пойдет о еще больших деньгах.

— Ну хорошо, я попробую. Он ведет себя по-свински, когда я хочу уйти без него. Где мы встретимся?

— В баре на скале Эдем.

Она восторженно хихикнула.

— О-о, Ральфи... ты, видно, чувствуешь себя миллионером...

— В семь тридцать, — сказал он и повесил трубку.

У него был час в запасе. Он уже сложил вещи; билет на самолет из Ниццы в Париж утренним рейсом лежал у него в кармане. День он провел в казино, прощаясь с сотрудниками, после чего поехал на виллу, чтобы увидеться с Анжелой. Он из кожи вон лез, чтобы казаться жизнерадостным. Он нахваливал Стивена, говорил, как жаль ему покидать их всех и насиженное место, но ему предложили нечто сногсшибательное... Он ловко ушел от вопроса, что же это за предложение. Лезть в чужие дела было не принято, поэтому никто ничего не выспрашивал. Он особенно дружелюбно отнесся к своему преемнику Франсуа, шутил и подсказывал, как вести себя с отдельными клиентами. Расставание прошло в атмосфере добрых пожеланий и благодушия. Важно было оставить о себе хорошее впечатление. Разобиженный уволенный сотрудник обязательно попал бы под подозрение.

Мэкстон оглядел квартиру. Он жил здесь, на Круазетт, с того времени, как Стивен нанял его на работу. Ему не жаль расставаться с ней. Просто меблированные комнаты, ничем не лучше и не хуже других им подобных. Он отнес багаж в машину. Пусть подождет в аэропорту, пока он не попросит кого-нибудь пригнать ее. Он отдал ключи консьержке. Сказал, что уезжает, но время от времени будет возвращаться. За квартиру было уплачено до конца года. Он заплатил ей дополнительно за то, чтобы она приглядывала за квартирой. Пробился сквозь пробки на дорогах Канн и по береговому шоссе поднялся на красивую скалу Эдем.

В ожидании Мадлен он заказал бокал перно. Бармен удивленно приподнял брови. Это был не тот напиток, который обычно заказывали посетители. Горький, терпкий напиток обжег ему язык.

— О Ральфи, милый, извини, ради Бога...

Она быстро подошла к нему, легко поцеловала в щеку. Она была очень хорошенькой. Красивая дорогая одежда, новые драгоценности. Люди с восхищением смотрели на нее. Удивляются, зачем ей понадобился такой урод, подумал он, истязая себя. Конечно же, из-за денег. Что еще он может ей предложить?

— А теперь скажи, что это за разговоры о богатстве? — потребовала она. Посмотрев на бокал перно, скорчила гримаску.

— Что это такое? Такая гадость — ее пьют одни работяги!

— У меня очень низменные вкусы, — ответил он. — Именно поэтому мне так нравишься ты. Тебе, конечно, шампанского?

— Конечно, — сказала она. — И не будь гадким, Ральф. — Она знала это его настроение. Знала, что он может быть жестоким, может оскорбить. Иногда она с этим мирилась, иногда нет. Вообще-то она привыкла, что мужчины плохо обращаются с ней. Но иногда он бывал очень щедрым и довольно нежным. — Ну, говори, что случилось? Я умираю от любопытства!

Он медленно пил перно. Он держал ее в напряжении, заставляя ждать. Вот ведь алчная какая. Так и облизывается в предвкушении денег.

— Мне слегка повезло, — сказал он наконец.

Она в восторге подпрыгнула.

— Ты играл? Выиграл кучу денег?

— Нет, не играл. Я ведь в жизни не выигрывал. Во всяком случае, столько, сколько проигрывал. Нет, моя радость, кое-кто умер и оставил мне наследство. Что ты на это скажешь?

— Потрясающе, — сказала она и положила руку ему на колено. — Сколько?

Смотреть на выражение ее лица было забавно.

— Полмиллиона долларов, — сказал он. — Закрой ротик, милая, а то муха влетит... — Ее рука начала сжимать его колено. Он оттолкнул ее. — Не у всех на виду, — проворчал он. — Ты не в своем старом притоне.

Она начинала в марсельском районе красных фонарей. В борделе высшего класса, где девушкам можно было уходить и приходить. Мадлен зацепилась за одного из клиентов и сбежала. После этого ее карьера пошла в гору.

Она пропустила колкость мимо ушей. Он пытается обидеть ее, разозлить. Он чем-то расстроен. Она улыбнулась, показав прелестные белые зубки, и одновременно облизнула губы.

— Я так счастлива за тебя, — сказала она. — И что ты собираешься с ними делать?

— Потратить. Поехать в хороший круиз, где смогу поиграть в бридж или в покер, если мне станет скучно. Зиму проведу на Карибском море. Мне всегда туда хотелось. Может быть, даже куплю дом на побережье, где буду жить, когда мне надоест путешествовать. Я только хотел спросить, поедешь ли ты со мной.

— Ральф, милый, ты это всерьез?

— А почему бы и нет? Мы с тобой всегда ладили. Нам вместе весело. И, по крайней мере, со мной тебе не придется служить боксерской грушей. Твой приятель по-прежнему колотит тебя?

Она опустила глаза и пожала плечами.

— Иногда, — призналась она.

— Ну, так что скажешь? — спросил он.

Она вздрогнула.

— Ты что же, хочешь, чтобы я решила сейчас? Сию минуту?

— Нет. Примерно в ближайшие десять, пока мы допьем.

— А что за спешка? — спросила она. Внезапно ее глаза сузились. — Ты говоришь правду — ты их не украл? Кто-то умер?

— Кто-то умер, — подтвердил он. — Но сегодня ночью я улетаю в Париж. Или ты едешь со мной, или не едешь.

Она колебалась. Но недолго. Он мог быть милым. Он очень активный любовник. И без выкрутасов. Перс слишком увлекался сексуальными фантазиями. Она боялась, что когда-нибудь он зайдет слишком далеко.

— К дьяволу эту свинью, — объявила она. — Я решила: еду с тобой, Ральфи. Ты знаешь, я, кажется, немножко влюблена в тебя!

— Мадлен, — с иронией возразил он, — ты влюблена в меня не больше, чем я в тебя. Ровно настолько, насколько хватит денег. А теперь иди укладывай вещи, встретимся в аэропорту перед одиннадцатичасовым рейсом. О'ревуар, милая моя.

На маленькой лесенке у выхода из бара она обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Жест был очарователен. Он заплатил по счету и вышел. Хозяин шепотом выругался. Английская свинья. Даже чаевых не оставил.

 

* * *

 

Клара приехала рано. Она договорилась встретиться с О'Халлореном в Болье. Там был неприметный маленький ресторанчик с баром. Она заказала стакан виски. Чувствовала, что ее модная одежда бросается в глаза. Злилась, что приходится ждать, нервы ее были на пределе. Когда он прибежал, ссылаясь на заторы, она рявкнула на него:

— Где тебя черти носят! Ты опоздал! — Несмотря на то что он спал с ней и благодаря этому чувствовал над ней непрочную власть, она по-прежнему легко нагоняла на него страх.

— Извини... — сказал он и сел.

Она спросила без предисловий:

— Ну?

Он взглянул на нее.

— Сегодня вечером.

Она внезапно задохнулась, но в тот же миг овладела собой. От возбуждения на ее бледном лице проступил густой румянец.

— Рассказывай, — потребовала она. — Я хочу знать все!

Он решил не вдаваться в подробности. Она запросто могла явиться туда, чтобы смотреть.

— Мэкстон подстережет его по дороге в казино, — сказал он, понизив голос.

— А потом ты отправишься на виллу, — выдохнула она. — И убьешь ее и этого их сынка...

Он не сказал ей, что там есть еще новорожденная девочка. Он чуял, что она может потребовать и этого...

— Из того самого пистолета, из которого он застрелит мужа, — продолжил он. — Горничная мне сказала, что слуги кончают работу в девять. После обеда. Свидетелей не будет. Только выстрелы и звук отъезжающего автомобиля. Я устрою так, чтобы шины панически завизжали и мотор взревел.

Она чуть заметно улыбнулась, наслаждаясь воображаемой картиной.

— Ты — Мэкстон, — сказала она. — Ты только что убил мужа. Ты борешься с женой, вмешивается сын, ты теряешь голову и стреляешь в обоих.

Он кивнул.

— Теряю голову настолько, что еду не разбирая дороги и сваливаюсь с этой стофутовой кручи.

Они снова и снова прокручивали будущие события, стараясь не упустить ни одной детали. Разговорчивая Жанин с ее неуемным любопытством подкинула им мотив. Мотив, который объяснит три убийства и самоубийство. Любовь Мэкстона к жене своего хозяина. Жанин успела насплетничать не одному только американцу, который приезжал в деревню рисовать плохие картины. Об этом было известно всем: владельцам кафе, хозяевам паштетной лавки, старухе бакалейщице.

Мэкстона выгнали с работы; так был запущен механизм мести и крайнего отчаяния. Это попадет в разряд преступлений, которые французы считают своими. Преступления из-за любви.

— И все будет шито-крыто, — сказал О'Халлорен.

— Когда я обо всем узнаю? — спросила она. Он быстро сделал в уме подсчет.

— Не раньше одиннадцати. Я вернусь в гостиницу и позвоню тебе оттуда. Все будет в точности так, как мы планируем. Будь спокойна.

Он поднял ее сумочку, сигареты и зажигалку.

— Ты только сделай это, Майк, — тихо сказала она. — Сделай это ради меня.

И ради денег, мысленно добавил он, и ради того, чтобы удрать от тебя, пока не поздно...

— Считай, что дело сделано, — сказал он.

 

* * *

 

Ральф Мэкстон ехал по дороге среди холмов. Он знал здесь каждый поворот. Он ведь так часто ездил по ней. В первый раз вез Анжелу на виллу, которую он снял для них. Она чувствовала себя разбитой после трудного перелета из Англии. Потом обеды каждую пятницу. Тогда он думал про себя: наконец-то удача тебе улыбнулась. Ты необходим ему и нравишься ей. Все, что от тебя требуется, дружок, — это быть самим собой, острить, переделывать развалину деда Олега на берегу так, как он того желает, и рассказывать за обедом забавные истории. К сожалению, все обернулось иначе.

Он бывал там слишком часто, позволил себе втянуться. Он даже с удовольствием играл в пикет с ее стариком отцом. Обманутый обманщик, пробормотал он. Но кончается все деньгами. Значительными деньгами. Достаточными, чтобы осуществить совсем другую мечту. Конечно, ненастоящую.

 

* * *

 

“Для меня никогда никого не будет, кроме Стивена”. Добрый легкий поцелуй в щеку. “Не теряйте связи... берегите себя”. Не она будет сидеть с ним при свечах, а Мадлен. Он заслужил Мадлен. Они с ней заслужили друг друга. Он съехал с дороги на обочину. Посмотрел на часы. Стивен всегда выезжал из дома в одно и то же время и приезжал в казино ровно в девять тридцать. Очень пунктуальный человек наш мафиози. Никогда не опаздывает на деловую встречу. И на эту приедет вовремя, хотя сам он об этом не узнает. Если только не возьмет с собой Анжелу. Мэкстон не предупредил об этом американца. Сегодня днем он решил узнать наверняка. “Я не приеду сегодня вечером, Ральф”. А то не хватало еще, чтобы он, остановив машину, увидел, что рядом со Стивеном Фалькони сидит Анжела и спрашивает: “Ой, Ральф, у вас авария?” Он снова посмотрел на часы. Казалось, стрелки стоят на месте.

Он потряс рукой, решив, что часы остановились. Я здесь уже Бог весть сколько... Нет, часы идут.

Зимой — на Карибское море. Ему будет весело с Мадлен. Она будет доводить его до исступления постельными фокусами, которым выучилась, еще когда была шестнадцатилетней шлюшкой. Они будут обедать вместе и танцевать под музыку джаз-банда погожими теплыми вечерами. Будут жить в лучших номерах отменных гостиниц. Он будет держать ее при себе как счастливый талисман, и пусть весь мир увидит, какой прелестной женщиной он обладает. Да, он же забыл о круизе.

Куда они поедут? На Дальний Восток? В Гонконг? Он давно мечтал съездить туда. Китайцы — отчаянные игроки. Может быть, он бы даже выиграл немного денег. Там есть потрясающий ипподром. Мадлен будет в восторге. Он будет водить ее по магазинам. Говорят, там тебе за день могут сшить костюм. Не хуже, чем на Сэвил-роу. Ну, может быть, немного хуже. Люди склонны преувеличивать. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец заказал ему одежду у своего портного. Отец шил там все свои вещи. И дед тоже. Они говорили, что их можно носить тридцать лет, если сохраняешь фигуру. Наверное, в Гонконге так не умеют. Каким же он был идиотом, решив, что может поселиться в тоскливой английской деревне, с женой, а то и с ребенком. Что за глупая, идиотская мысль. Он, видно, лишился последнего умишка.

Вдали на холме он увидел фары автомобиля, заворачивающего за угол. Фалькони; через несколько минут он будет здесь. Он выключил двигатель и отпустил сцепление. Вскоре мимо него промчался большой “пежо” со Стивеном за рулем.

Он пропустил его и рванулся с места. Сейчас он поедет по узкой боковой дороге и выедет на шоссе впереди Стивена. Так, чтобы частично развернуться и загородить дорогу. Заряженный “смит-и-вессон” лежит рядом на сиденье. Ему останется только выйти из машины и выстрелить в окно с близкого расстояния. Один шанс против тысячи, что на всегда пустынной дороге окажется не та машина.

 

* * *

 

О'Халлорен должен был встретить Мэкстона на шоссе у поворота на Ниццу в половине десятого. Он вел машину очень осторожно, потому что сбоку был высокий обрыв. В кармане у него лежал чек. В другом кармане пряталась резиновая дубинка. Она не повредит кожу на голове, как удар металлическим предметом.

Половина десятого. Он не волновался. Мэкстону нужно еще несколько минут, чтобы развернуть машину и поехать обратно. Может быть, когда Фалькони пришлось остановиться, он вышел из машины... Несколько минут — это ничего.

Девять тридцать пять.

— Черт возьми, — пробормотал он. — Где этот сукин сын? — Он услышал автомобиль раньше, чем увидел его. Спортивная модель, чего и следовало ожидать от этого типа; верх откинут, водителя ничего не стоит узнать. Он замедлил ход и остановился. О'Халлорен открыл дверцу своей машины и вышел. Он неторопливо пошел навстречу Мэкстону. Совсем спокойно, без малейших признаков волнения. Как фараон на дежурстве. Рука сжимала в кармане дубинку.

Он остановился сбоку от маленького автомобиля. Посмотрел сверху вниз на Мэкстона. Может быть, виноват лунный свет, но тот был смертельно бледен.

— Сделали?

— Да. Где деньги?

— Вот они, — сказал Майк О'Халлорен. Держа чек в левой руке, он протянул его Ральфу Мэкстону. — Никаких хлопот?

— Никаких.

Он увидел блеск пистолета и открыл рот, чтобы завопить. Но пуля опрокинула его прежде, чем он успел пикнуть. Он развернулся и упал лицом вниз.

Мэкстон вышел из машины. Американец был прав насчет пули такого калибра. В спине у него зияла огромная дыра.

Мэкстон смотрел на него. Ничто вокруг не шелохнулось. По дороге растекалась большая лужа крови, похожая на пролитые чернила.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Но ты бы нашел кого-нибудь другого. — Он снова забрался в машину. Чек лежал на сиденье. — Тебя тоже жаль, — сообщил он чеку, — но я не могу получить по тебе деньги. В конце концов, у меня тоже есть принципы.

Он разорвал его и со смехом бросил клочки в воздух. Ветерок подхватил их и унес в долину.

Он повел машину, огибая повороты на своей обычной скорости. Он был первоклассным водителем, с орлиным зрением, с молниеносной реакцией. Он добрался до береговой дороги меньше чем за десять минут.

Остановился у бистро на окраине Жуан-ле-Пэн. Заказал бренди. Хозяин сказал, что, если ему очень нужно, он может воспользоваться телефоном в задней комнате. За пять франков.

— Месье Лоуренса, пожалуйста, — сказал он. Бренди он взял с собой и выпил почти до капли, ожидая у телефона.

— Стивен Лоуренс слушает.

— Добрый вечер, — сказал Ральф Мэкстон. — Это я.

— Что вам нужно? — Голос Стивена действовал ему на нервы.

— Просто хочу сообщить вам, что на дороге у выезда на шоссе лежит мертвец. Он предлагал полмиллиона долларов любому, кто убьет вас. Вы не поверите, как я был близок к этому. Если бы не ваша жена, я был бы сейчас богатым человеком. Передайте ей мое почтение.

Он повесил трубку, допил бренди и оставил на столе бумажку в двадцать пять франков. Хозяин изумленно посмотрел ему вслед. Но не кинулся за ним, чтобы отдать сдачу.

Какой чудесный вечер. Замечательный вечер, чтобы прокатиться по превосходной дороге до Муайенн-Корниш, а затем насладиться величественной панорамой, открывающейся с Гран-Корниш, самой высокой точки горы. Яркий лунный свет, легкая прохлада там, наверху, ветерок, овевающий его, когда он ведет машину. Он нашел подходящее место и остановился, осторожно откатившись от края обрыва. Жутковато и прекрасно стоять на такой высоте: внизу лежат крошечные города, огни которых кажутся светящимися точками, черное море с серебряной лунной дорожкой: она, как говорят, манит самоубийц. Как приманила его давнего друга много лет назад. Он уплыл в открытое море, потому что акулы на суше истерзали его сердце.

Какой бессмыслицей была его жизнь. Растрачена попусту. И он едва не обрек себя еще на долгие годы бессмыслицы. Со своей задушевной подружкой Мадлен. Теперь не будет круиза к соблазнам Дальнего Востока. Не будет ямайских джаз-бандов и танца “лимбо” с подружкой, такой же никчемной, как он сам. И все потому, что он знал, какую боль это причинило бы Анжеле. Его остановила не совесть, не нравственность. Он же понятия не имеет ни о первом, ни о втором. И всегда даже гордился этим. Просто он не мог сделать ее несчастной.

Его сделала трусом не совесть, а любовь. Бедняжка Мадлен, она ведь ждет в аэропорту. Она будет так взбешена, так разочарована. Слава Богу, что он не едет с ней. Кошмарная перспектива.

“Ты плохо кончишь, если не исправишься”, — бушевал его отец. Такой уж он есть, викторианец: никак не мог освоиться в современном мире. А мать вопреки здравому смыслу надеялась, что у него такой возраст и он перебесится. Он стащил у нее драгоценности из спальни. В награду за доверие. Он не исправился. Но кончил все-таки не так плохо, как мог бы.

Мэкстон включил зажигание и выжал сцепление. Капот машины был повернут к черной пропасти, лежавшей перед ним. Нет, мысль об этом прыжке вниз не очень-то ему улыбается. Он нажал на тормоз, мотор продолжал работать. Потом сунул себе в рот пистолет американца и спустил курок. Через несколько секунд вдалеке послышался лязг, взрыв, и машина начала гореть, выбросив вверх столб пламени.

 

* * *

 

Расталкивая всех на пути, Стивен бегом мчался вниз по парадной лестнице. Скорее к машине. Новый управляющий Франсуа окликнул его. Он повернулся и крикнул из окна машины:

— Я еду домой — подмените меня!

Никогда в жизни он не гнал так быстро. В ушах у него звучал голос Мэкстона: “Полмиллиона долларов любому, кто убьет вас... мертвец на дороге...” Анжела, Анжела, и сын, и крошка дочь, беззащитные на вилле, не подозревающие об опасности.

Дважды он чуть не столкнулся с другими машинами, он не слышал, как ему яростно сигналили и возмущенно кричали. Вверх, на холмы, по извилистым темным дорогам, к повороту на шоссе. Он увидел там вспышки фар, полицейскую машину, “скорую помощь”. Уже нашли, кто бы он ни был...

Он нажал на акселератор и прибавил скорость. Увидел свет на вилле, в окне гостиной на первом этаже, где, наверное, сидят жена и сын, после того как Анжела покормила малышку перед сном.

Он влетел в дом, распахнув двери. Они сидели вдвоем; работал телевизор, Анжела читала. Он увидел, что они невредимы, и на миг забыл обо всем на свете.

— Милый, милый, что случилось? — услышал он ее голос. — В чем дело? — Он увидел, как на него уставился Чарли; оба вскочили на ноги от испуга.

Он сказал Анжеле:

— Позвонил Мэкстон. Он сказал, что на меня есть договор. Это Клара... больше некому.

Она побелела.

— О Боже...

Чарли перебил:

— Договор? Что это такое, папа?

— Договор, чтобы меня убить, — тихо сказал Стивен. — Он провалился. Но может быть еще одно покушение — на тебя или на маму. Это долгая история, и теперь пора тебе все рассказать.

— Стивен... не надо! — вскричала Анжела.

Он поднял руку, чтобы она замолчала.

— Перестань, дорогая; пора ему узнать правду. — Он повернулся к сыну. — Чарли, послушай меня. Твой отец не погиб на войне. Я твой настоящий отец. — Он умолк, увидев, что лицо мальчика исказилось от боли и смятения. — Я любил твою мать, — продолжал он, — полюбил ее с первого взгляда. Мы поженились на Сицилии, но нам пришлось расстаться. Я думал, она погибла при бомбежке. Через несколько лет я женился на другой. Потом я снова встретил твою маму в Нью-Йорке и обрел тебя, сынок. — В глазах у него стояли слезы.

Анжела подошла, обняла его, глядя на Чарли.

— Я тебе соврала, Чарли, — сказала она. — Мы оба врали, но из лучших побуждений. Твой отец бросил все, чтобы быть с нами, чтобы мы все могли начать новую жизнь. И с тех пор он находится в страшной опасности. Я надеюсь, ты простишь меня, но его ты не должен ни в чем винить!

— Я никого и не виню. — Голос Чарли звучал ровно. — Не знаю, что и сказать... Мне не верится, что все это правда.

— Я люблю тебя, Чарли, — сказал Стивен. — Ты мой сын, и я тебя люблю. Сейчас важно только это. И я прошу тебя сделать вот что. Я хочу, чтобы ты взял мать и сестренку и как можно быстрее уехал отсюда. Садись в машину и уезжай. Как можно дальше.

— Только с тобой! — возразила Анжела. — Без тебя я не поеду!

— Поедешь, — сказал Стивен. — Если ты с детьми будешь в безопасности, я сумею за себя постоять. Теперь это мое и Кларино дело. Чарли!

— Да?

— Пойди сюда, сынок.

Какой-то миг он колебался. Долгий миг, который показался Стивену и Анжеле вечностью. Потом он кинулся в объятия отца. Они молчали, просто стояли, обнимая друг друга, затем Чарли поднял голову и проговорил:

— Я очень рад. Я тоже тебя люблю. — Щеки у него были влажные.

— Сейчас у нас нет времени разговаривать, — сказал Стивен. — Но мы обязательно обо всем поговорим. Обещаю. Больше никаких тайн. Теперь выгоняй машину, а я выведу маму с Анной.

Через несколько секунд Чарли выехал на подъездную дорожку. Руки у него дрожали. Он увидел, как в детской зажегся и тут же погас свет, потом из дома вышли Стивен и мать со спящей малышкой на руках. Он открыл дверцу и помог им забраться внутрь. Стивен положил руку сыну на плечо.

— Я полагаюсь на тебя, Чарли. Пригляди за ними. Позвони мне завтра и скажи, где вы. И не возвращайтесь, пока я не скажу.

— Хорошо. Не беспокойся. И еще, пап... смотри, будь осторожен...

Чарли услышал отчаянный шепот Анжелы: “О Стивен, дорогой”. Стивен успокоил ее:

— Не волнуйся, скоро мы опять будем вместе.

Отъезжая, Чарли быстро обернулся и увидел, как отец машет им из дверей. На заднем сиденье, держа на руках спящую девочку, плакала Анжела.

 

* * *

 

— Вы уверены? — спрашивала Мадлен. — Это точно, что для меня нет никаких сообщений?

Дежурной по аэропорту это надоело. Она уже третий раз подходит.

— Нет, мадам. Ничего.

Мадлен отвернулась и шепотом выругалась. Потом позвонила ему домой. Никто не ответил. Позвонила консьержке, сонной и злой. Месье Мэкстон давно уехал. Квартира заперта.

А она сидит в аэропорту, и с ней весь багаж, все драгоценности, все имущество, нажитое за пять лет на побережье. Последний самолет улетел. Не иначе как что-то случилось. Несчастный случай? Он всегда гнал машину, как сумасшедший. На миг она засомневалась, не сыграл ли он с ней дурную шутку. Вечером он был такой странный.

Она не может вернуться к своему, приятелю персу. Он разозлится. Ох как разозлится. Нет, рисковать нельзя.

Она снова подошла к справочному столу. К ее облегчению, теперь дежурил мужчина. Он сказал, что следующий рейс в Париж в семь часов утра. Не хочет ли она отправиться в гостиницу? Нет, решила Мадлен. Она не хочет рисковать и тащить свой багаж, одежду и драгоценности в какое-то незнакомое место. Дежурный дал указание носильщику перенести все в салон для очень важных персон, который открыл специально для нее. Она была такая хорошенькая, и он видел, что она расстроена.

Она улыбнулась, поблагодарила. Если с Ральфи что-то случилось, что ей теперь делать? Она останется здесь на ночь. Всего-то несколько часов. Посадка на утренний рейс начнется в шесть пятнадцать. Вполне удобно. Она устроилась на диванчике; ее багаж был составлен вокруг. Может быть, это судьба.

Пора покинуть побережье и начать все сначала. У нее немалые сбережения в банке. Чем плох Париж? Там много богатых мужчин. Она сбросила туфли, устроилась поудобнее и задремала.

 

* * *

 

Клара переоделась к обеду. Тщательно выбрала наряд для случая, о котором знала только она. Длинное кремовое вечернее платье, часть ее гардероба, приготовленного для медового месяца с Бруно Сальвиатти. Брильянтовые серьги, которые Стивен подарил ей к свадьбе. Она носила их в этой самой гостинице. Она крутилась и вертелась перед зеркалом, прихорашиваясь. Это ее вечер, миг ее торжества. Она торжественно войдет в ресторан, чтобы пообедать в одиночестве. Тогда люди смотрели на нее, красивую, желанную, рядом с красавцем мужем. Теперь мужа не будет. Она посмотрела на часы. Восемь тридцать.

После возвращения из Болье время тянулось медленно. Парикмахер, косметичка — это надолго отвлекло ее. Но не очень надолго. Она поправила левую серьгу. Она всегда ей жала, хотя в Париже к ней приделали новую застежку. Клара спустилась вниз на лифте, вошла в ресторан. Метрдотель проводил ее к столику; он был почтителен. Она занимала лучший номер в гостинице и остановилась на неограниченное время. Ей не хотелось есть, но она сделала заказ. Шампанское, решила она и объяснила, что у нее сегодня праздник.

Она почти не могла есть, только ковыряла то одно, то другое блюдо и в промежутках курила. Неторопливо пила шампанское. Она наслаждалась, воображая себе пустынную дорогу, где Стивен Фалькони встретит заслуженный конец. Как она обожала его много лет назад, когда они были здесь, вместе обедали в этом самом ресторане.

А как она страдала на дыбе собственной ревности на протяжении всей их супружеской жизни. Она была бесплодна, потому что несчастна. Вот единственная причина. Он отверг все, что она могла предложить ему: любовь, сексуальную страсть, семейные традиции, которые связывали их.

И все из-за женщины, фотографию которой она видела. Бледная, бесцветная блондинка, самая заурядная. Ничтожество, сказала о ней Клара, и О'Халлорен поддакнул ей. Как ей повезло с ним. Как правильно она поступила, выбрав для своей цели его, а не бывшего фараона с итальянской фамилией. Она разбиралась в людях не хуже своего отца Альдо. В обшарпанной маленькой конторе так и пахло продажностью. Детективное агентство “Ас”. Она улыбнулась. Сама судьба вела ее в тот день. Судьба, которая настигла Стивена Фалькони вот сейчас, когда она смотрит на брильянтовые часики на запястье. Он уже мертв. Женщина и сын, которого она родила ему, тоже мертвы. Все случилось, пока она сидела за кофе, мечтая о мести. Без четверти одиннадцать. Она поблагодарила метрдотеля за превосходный обед и вернулась в свой номер. Красивый мужчина, сидевший за столиком с девушкой намного моложе его, восхищенно взглянул, когда она проходила мимо. Она соблазнительно улыбнулась. Она свободна. Наконец-то. Она вошла в номер. Дверь в спальню открыта, постель разобрана, на ней лежит шелковая ночная рубашка. Она сбросила туфли, закурила. Одиннадцать. Она устроилась в кресле у телефона и стала ждать. Серьга жала. Клара сняла ее, положила на столик. Она немного покачалась на столе, сверкая под лампой. Клара протянула руку, чтобы снять вторую, но тут в дверь постучали.

— Майк... — Она вскочила. Он решил не звонить, а прийти. — Входи! — крикнула она и бросилась ему навстречу.

 

* * *

 

Это был самый ужасный день в истории гостиницы. Хуже, чем пожар 1937 года, уничтоживший треть здания. Тогда хоть не было жертв. Все началось в семь часов утра с суматохи на первом этаже. Управляющего разбудили. Он бросился в номер. Он привык улаживать разные неприятности.

Молодой коридорный трясся как осиновый лист.

— Я об нее споткнулся, — повторял он. — Я открыл дверь и чуть не упал на нее.

Он уронил поднос с завтраком. Управляющий присел на корточки рядом с мертвым телом миссис Клары Фалькони Сальвиатти. Она лежала на спине, заколотая насмерть острым кухонным ножом, принадлежащим самой гостинице. Он был воткнут прямо в сердце. Из груди торчала рукоятка. От одного этого мороз по коже подирал. Но лицо мертвой было искажено гримасой такого ужаса, что он поспешно накрыл его носовым платком.

Он поднялся, ласково заговорил с дрожащим парнишкой и отправил его вниз. Но под угрозой немедленного увольнения велел ему молчать. Молчать, пока не приедет полиция. Он отошел от тела. Слава Богу, лица не видно. И одному Богу известно, что повергло ее в такой ужас в миг смерти. Он подошел к телефону, набрал личный номер суперинтенданта полиции Монако. Перед тем как к телефону подошли, он вдруг ощутил, что в комнате стоит сильный запах.

Он узнал отчетливый аромат “Жуа”.

 

* * *

 

Полину Дювалье похоронили в конце недели. Она мирно скончалась во сне от сердечного приступа, но ее смерть была отодвинута на задний план убийством в номере на том же этаже.

Ее имущество заперли. Старые газеты, которые она хранила, выбросили. Было найдено ее завещание, адресованное управляющему. Она отплатила им за многолетнюю доброту и заботу и разделила все, что у нее было, между персоналом гостиницы. Ее похоронили в Монако, согласно ее желанию, и старые друзья вроде Эжена плакали на могиле. Среди скорбящих был владелец казино “Де Полякоф”. Ходили слухи, что он собирается продать заведение.

Эпилог

Перелет с Барбадоса был долгим. Перерыв после двух недель солнца, моря и любви. Когда Чарли вернулся из Кембриджа, у него уже была невеста. Стивен считал, что они слишком молоды, но Чарли этого возражения и ждал. Их поддержала мать; этого он тоже ждал, потому что девушка ей нравилась и потому что она верила в романтическую любовь. Неудивительно, думал Чарли; его родители до сих пор держатся за руки и смотрят друг на друга так, как будто кроме них на свете никого нет. Он гордился ими. Гордился отцом. Тот очень успешно сменил занятие. Теперь он владел гостиницей и сетью первоклассных ресторанов.

Биарриц оказался лучше, чем Лазурный берег. Чарли был в восторге от дома, который они купили, когда переехали туда. Дом был больше, чем вилла среди холмов Вальбонна. Климат прохладнее, с постоянным ветерком с моря. Он стал заядлым моряком. Все были счастливы; Анна подрастала, а два года назад родился еще один мальчик. Его назвали Хью, в честь деда. Чарли нашел, что малыш похож на покойного, и высказал это, к радости матери.

Она была особенная; Чарли гордился ею не меньше, чем Стивеном. На ней держалась семья. Благодаря ей они были счастливы. И она не давала им сбиться с пути. Он и его отец сообща делали вид, что не обращают на нее внимания, но это никого не обманывало. Стивен отдавал приказания, но правила создавала Анжела. Чарли надеялся, что его брак будет таким же, как у них.

Собственно, у него не было причин делать то, что он сейчас делал. Никакой логики. Только инстинкт, который уже давно подсказывал ему это. Вопрос возник, когда он посмотрел на себя в зеркало. Чарльз Лоуренс, в недалеком будущем — английский адвокат. В недалеком будущем он женится на славной английской девушке и начнет самостоятельную жизнь. На Барбадос его пригласили ее родители. В тоскливые зимние месяцы они снимали там дом. Чарли не хотелось ехать; у него было много дел. Но он поехал, и влекло его нечто большее, чем отдых на Карибском море.

Под каким-то предлогом он покинул остров на два дня. Все они остались, а он уехал один.

Когда самолет пошел на посадку сквозь густые облака, он вспомнил другое путешествие много лет назад, тогда они тоже летели в Нью-Йорк, и рядом с ним сидела Анжела. Он был тогда так взволнован, что до сих пор помнил это чувство. Те каникулы изменили его жизнь.

Что бы было, если бы они не поехали? Он, вероятно, стал бы врачом, унаследовал дедовскую практику. Он всерьез подумывал, не выбрать ли ему медицину: ему по-прежнему принадлежал дом в Хэйвардс-Хит, который был сдан партнеру Хью Драммонда, Джиму Халберту.

Он вырос с представлением об отце как о погибшем герое, ощущая какую-то смутную неправду. С той ночи, когда он увозил во тьму мать и сестренку, спасая их от угрозы убийства, он пытался до конца осознать, кем и чем он является на самом деле. И теперь он уверен, что это ему удалось.

Он взял себя в руки и зажмурил глаза, в точности как советовал его отец. Это был единственный выход.

Он солгал родителям. Они не знали, почему он прервал занятия и поехал на Барбадос. Они не знали, что сейчас он летит в Нью-Йорк. Но Чарли должен был сделать это. И надеялся, что они никогда ничего не узнают.

В аэропорту Кеннеди сновали такси, и ему не пришлось долго ждать на холоде. Водитель не очень хорошо говорил по-английски, но разобрал адрес, когда Чарли написал его на бумажке.

Широкая улица, обсаженная деревьями. Старомодные дома с обширными садами. На дороге играли дети; увидев такси, они разбежались. Из окна на другой стороне улицы высунулась женщина и прокричала что-то по-итальянски. Чарли заплатил водителю, и такси отъехало.

Входная дверь долго не открывалась. Наконец появился долговязый подросток в свитере и джинсах и подозрительно воззрился на него.

Чарли спросил:

— Твой отец дома?

— Кто его спрашивает? — требовательно произнес мальчишка.

Позади него в коридоре замаячил здоровенный мужчина без пиджака. Чарли плохо видел его при тусклом освещении, но ему показалось, что в руке у мужчины был пистолет.

— Кто-то спрашивает Дона? — поинтересовался мужчина.

Из открытой двери до Чарли донесся запах итальянской стряпни. Ему оставалось только повернуться и уйти.

Но он не повернулся и не ушел. Он обратился к мужчине в тускло освещенном коридоре:

— Я его спрашиваю. Я его племянник, Чарльз Фалькони.

 



[1] Сакристия (лат.) — ризница в католическом храме: место, где хранятся принадлежности культа.

[2] Я люблю тебя, любовь моя (ит.).

[3] Дорогая, красавица, красавица (ит.).

[4] МRСР — член Королевской коллегии врачей; LRCP — лиценциат Королевской коллегии врачей; В.Сh — Британское благотворительное общество.

[5] Дети (ит.).

[6] Спасибо, ваше высочество (фр.).

[7] Литературная аллюзия с героем известного произведения немецкого писателя Э. Распе (1737 — 1794) “Приключения барона Мюнхгаузена”.

[8] Гуннландия — ироническое название Германии; образовано от слов “гунны” и “Land” (земля).

[9] PR — комитет по установлению общественных связей.

[10] Шикарная проститутка (фр.).

[11] Харли-стрит — улица в Лондоне, где практикуют самые дорогие врачи.

[12] Хозяин (фр.).

[13] Внутренний салон (фр.).

[14] Дворец Полякова (фр.).

[15] Persona non grata (лат.) — лицо, присутствие которого нежелательно.

[16] Уинчестер — одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных средних школ в Англии.

[17] Монегаски — так называют жителей. Монако.

[18] Прекрасная удача (ит.).

[19] Главарь (ит.).

[20] Дерби — ежегодные скачки лошадей-трехлеток на ипподроме Эпсом-Даунс недалеко от Лондона.

[21] Я очарован (фр.).

[22] Слава Богу (фр.).

[23] Побрякушки (фр.).

[24] Макароны (ит.).

[25] После того (фр.).

[26] Немезида — в греческой мифологии: богиня мщения.



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека