Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

Шарль ЭКСБРАЙЯ

СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, ТОНИ!

     Мэтру Антуану Дэлуму в знак дружбы.

     Ш.Э.

 

Пролог

 

     Мне нравится Куршвель. Там, наверху, возникает ощущение, будто я больше не принадлежу к тому миру людей, где обычно вынужден вести довольно странный образ жизни. Под предлогом служения отчизне мне пришлось совершить немало поступков, хоть и необходимых, но такого свойства, что гордиться особенно нечем, во всяком случае, когда, как говаривали во времена монархии, я возвращаюсь к "партикулярной" жизни. Единственным оправданием того, что к тридцати четырем годам я успел прикончить полдюжины ближних, может служить лишь их собственное откровенное стремление отправить меня туда, где оказались сами. Причина проста - последние восемь лет я работаю в секретных службах, а при таком ремесле не рекомендуется ни воротить нос от грязи, ни щепетильничать.

     Да, мне нравится Куршвель, но особенно - до начала сезона, пока на этот модный горный курорт не понаехали наслаждаться дорогостоящими удовольствиями зимнего спорта многочисленные семейные пары. Не очень-то я люблю смотреть на чужие семьи. Возможно потому, что моя собственная давным-давно развалилась, а создать новую не хватало ни желания, ни упорства. Меж тем с возрастом невольно начинаешь об этом жалеть. В то же время за годы работы я навидался таких дряней и стерв, что определенная недоверчивость вполне оправданна. Короче, я еще не встречал женщины, которая внушила бы мне достаточно сильные чувства, чтобы навсегда оторвать от ненавистной, но уже въевшейся в плоть и кровь работы. Да и кем бы я тогда стал? Нужных бумаг у меня нет, а взглянув на мои, ни один хозяин явно не пришел бы в восторг.

     В тот раз я против обыкновения оказался в Куршвеле незадолго до Рождества, но лишь потому, что слишком долго меня удерживало вдали от него одно дело более чем деликатного свойства. По правде говоря, я вообще чуть не отказался от отпуска, несмотря на настоятельную потребность проветрить легкие и подышать чистым воздухом после всех тех мерзостей, с которыми мне пришлось возиться почти три месяца. Однако шеф моего отдела отлично все понял и чуть ли не силой затолкал меня в поезд. Он относится ко мне с большой симпатией, особенно после удачно выполненного задания.

     Итак, я приехал около недели назад. Днем я старался держаться подальше от шумных снобов и от тех мест, где избалованные девицы, с трудом ковыляя на роскошных лыжах, демонстрируют последние творения парижских законодателей спортивной моды. Но по вечерам, закрыв за собой дверь комнаты, я чувствовал, как на меня наплывает куда более тяжкое, глубокое и неизбывное одиночество, чем в любом большом городе. Нет ничего тоскливее мертвой тишины безликого гостиничного номера. Хочешь не хочешь, но стоит сесть в кресло - и в голове начинают прокручиваться одни и те же невеселые мысли. Тишина волей-неволей заставляет ворошить прошлое, а возвращаюсь я из его глубин усталый, расстроенный и совсем упавший духом. Ох уж все эти "если бы", которыми неудачники ежевечерне растравляют старые раны или пытаются тешить себя надеждами, в глубине души уже ни во что не веря! Наконец, сообразив, что окончательно тону в бесцельных сожалениях, я встаю, встряхиваюсь, как угодившая в лужу собака, и бегу в бар или ресторан "Шале де Луз" - туда, где собираются люди. Пусть я их не выношу, но одиночество еще нестерпимее.

     В баре-то я и познакомился с Даниэль. По правде говоря, в нашей встрече трудно было бы усмотреть волю свыше или хотя бы начало романтического приключения, но каждый из нас сидел за столиком один, и этого вполне хватило, чтобы перекинуться парой слов. На высоте более полутора тысяч метров условности стираются. Мы с первого взгляда понравились друг другу. Даниэль рассказала, что работает секретаршей в крупной парижской фирме стекловолокна. А я представился сотрудником страховой компании, для пущей важности назвав Ллойда. Потом девушка познакомила меня с братом. Смазливый Жан-Клод смахивал на одного из тех многочисленных альфонсов, которых богатые и слегка чокнутые пожилые дамы вечно таскали с собой в период между двумя мировыми войнами. Очень скоро парень начал действовать мне на нервы. Очевидно почувствовав это, он не стал навязываться. А мы с Даниэль поужинали вместе, немного потанцевали, выпили по рюмочке и договорились утром встретиться и побродить пешком (как и я, Даниэль не испытывала особого пристрастия к лыжному спорту).

     Даже странно, насколько мы с первой минуты настроились на одну волну. Общие вкусы, симпатии и антипатии, почти одинаковые надежды и мечты... И я начал всерьез думать, что наконец обрел ту, кого, не решаясь себе в том признаться, уже давным-давно искал. Однако продвигался я очень осторожно, тщательно прощупывая почву. Я так боялся нового разочарования... Но все, казалось, идет как нельзя лучше. Даниэль было двадцать девять лет, родители ее умерли много лет назад, и девушке пришлось самой воспитывать Жан-Клода - брат на четыре года младше. Теперь же она устала от этой опеки. Жизнь далеко не всегда баловала Даниэль, но она и не пыталась строить из себя образец добродетели. Однако сейчас, ближе к тридцати годам, достигнув определенного благополучия, ей вдруг захотелось устроить свою судьбу, короче, бросить якорь. Что до меня, то я тоже далеко не лауреат премии Монтиона <Награда за особые достижения на стезе добродетели. - Здесь и далее примеч. перев.>, да и вообще с некоторой подозрительностью отношусь к непорочным голубкам. Не говоря уж о том, что подобные барышни сами не жалуют ребят вроде меня. Единственное, что меня беспокоило, так это необходимость рано или поздно признаться Даниэль, чем я занимаюсь на самом деле. Само собой, я мог бы сделать вид, будто служу в министерстве, к которому приписана наша контора, но Даниэль не дурочка и очень скоро заметила бы, что у меня довольно-таки своеобразный режим работы. К тому же я вообще не любитель наводить тень на плетень, по крайней мере в тех случаях, когда этого вполне можно не делать, а Даниэль я достаточно доверял и успокаивал себя, думая, что она воспримет известие с полной невозмутимостью.

     Между прочим, события развивались совсем не так быстро, как получается на бумаге. И, если поразмыслить, это даже удивительно, поскольку я вовсе не из тех, кто робеет с девушками. Мое существование настолько неопределенно, что я просто не могу позволить себе роскошь долго бродить вокруг да около. Бесконечные ухаживания, ахи да охи и прочая чушь хороши для людей, прочно стоящих на земле и уверенных в будущем. Зато мне и приходилось иметь дело в основном с не слишком взыскательными подружками, не привыкшими ломать голову над чем бы то ни было. Такие в перерыве между двумя свиданиями отнюдь не задумываются над доказательствами божьего милосердия или взаимоотношениями человеческого существа и бесконечности. И все же, насколько я помню, двух или трех женщин, с которыми я бы, наверное, смог довольно долго жить в полном согласии, мне встретить довелось. К несчастью, все они занимались тем же ремеслом, что и я, и их уже нет на свете. Мы служили под разными флагами.

     На следующий же день после знакомства Даниэль предупредила меня:

     - Если вы ищете приключений, Тони, давайте лучше сразу расстанемся добрыми друзьями. В Куршвеле вы без труда найдете то, что вам нужно. Я же хочу и ожидаю совсем другого.

     Выяснив этот вопрос, мы провели три восхитительных дня, я говорю восхитительных, потому что именно в это время зародилась сначала зыбкая, но с каждым часом крепнущая нежность. По правде сказать, в подобных случаях на спутницу сначала толком не обращаешь внимания, по-настоящему интерес возникает в ту минуту, когда вдруг начинаешь тяготиться ее отсутствием. Нечто похожее я испытал уже во второй вечер, когда Даниэль под каким-то предлогом ушла, оставив меня одного. И я лег спать, мечтая поскорее дождаться утра и снова ее увидеть. Значит, попался. Чувства Даниэль, по-моему, развивались в том же направлении. Во всяком случае, мы не раз подолгу молчали, радуясь, что мы вместе и не надо ничего говорить, а такие вещи не обманывают. И я даже стал поглядывать на детей с гораздо меньшим отвращением, чем обычно. В голове невольно мелькало, что, быть может, в один прекрасный день я все-таки покатаю на санках маленького Тони... О, стоит только дать волю воображению - и попробуй потом его угомонить! Однажды, когда мы с Даниэль стояли на краю площадки, нависающей над долиной, я взял девушку за руку.

     - Я счастлив, искренне счастлив, Даниэль, что мы сможем вместе отпраздновать наше первое Рождество!

     Она пристально посмотрела мне в глаза, словно желая убедиться в моей искренности.

     - Я тоже, Тони.

     Мы не поцеловались, как это принято в романах, просто я чуть крепче сжал ее пальцы, и, по-моему, это было нашей первой лаской, первым признанием. Мы стояли и улыбались холодному ветру, как будто омывавшему, очищавшему нас от прошлого, чтобы мы почувствовали себя совершенно новыми людьми, готовыми начать все сначала. Пожалуй, никогда в жизни я не испытывал такой радости. Мне казалось, с Даниэль любые испытания станут легче и проще. В гостиницу, где жили моя невеста (мысленно я уже называл Даниэль именно так) и ее брат, мы спустились под руку. В камине горел огонь, на столике дымился чай, и мы, не сговариваясь, начали вслух мечтать о будущем. Я парил в облаках, и Даниэль, поставив чашку на стол, вдруг рассмеялась.

     - Представляю выражение лица Жан-Клода, когда он узнает о наших планах!

     Про себя я от души пожелал, чтобы это выражение было по крайней мере любезным. А девушка, вероятно угадав мои мысли, добавила:

     - Надеюсь, вы с ним поладите, иначе я буду глубоко несчастна!

     У меня не хватило духу возражать, и я поклялся, что Жан-Клод обретет во мне самого преданного старшего брата. Стыдновато, конечно, но, во-первых, я вовсе не желал создавать Даниэль лишние трудности, а во-вторых, надеялся, что, возможно, со временем и вправду начну лучше относиться к парню. Мы провели удивительно приятный час, представляя череду ожидающих нас безоблачных дней и все дальше и дальше уносясь в будущее. Потом Даниэль на минутку вышла, и я подозвал проходившего мимо торговца газетами. Купив "Франс суар", я стал машинально листать страницы, пока не наткнулся на крупный заголовок в разделе хроники: "Убийство в Кэнконс". Сначала заметка не вызвала у меня особого интереса, и лишь когда я увидел фамилию жертвы, все поплыло перед глазами. Я даже не заметил, как снова подошла Даниэль.

     - В чем дело, Тони? Что с вами?

     Я стряхнул оцепенение и молча ткнул пальцем в статью. Девушка села напротив и вполголоса прочитала, что сегодня утром на набережной, в двух шагах от бордоской площади Кэнконс, нашли застреленным некоего Бертрана Тривье. Даниэль удивленно посмотрела на меня.

     - Ну и что? Вы знали этого типа?

     - Да...

     Она с отвращением скривила губы.

     - Я вижу, впредь мне придется внимательно следить за кругом ваших знакомств!

     - Почему?

     - Так ведь этот тип, судя по тому, что здесь написано, был чем-то вроде фараона!

     - А вы... не любите полицию?

     - Да я просто ненавижу этих мерзких ищеек!

     Жаль, она мне и вправду очень нравилась...

     - Это более чем досадно, Даниэль...

     На сей раз пришла ее очередь спрашивать почему.

     - Просто я тоже, как вы говорите, "ищейка".

     Девушка смерила меня недоверчивым взглядом, и, когда наконец удостоверилась, что я не вру, лицо ее окаменело, внезапно утратив всякую привлекательность.

     - Мерзавец! - процедила Даниэль.

     Я смотрел на нее в полном недоумении. Возможно ли, что это та самая женщина, чью руку я сжимал всего несколько минут назад?

     - Фараон! И вы посмели?.. Подонок! Да от таких типов, как вы, Тони-легавый, меня с души воротит! Слышите? Меня от вас тошнит!

     Да, я отлично слышал, но отвечать не хотелось. Зачем? А Даниэль продолжала в том же духе:

     - И вы вообразили, будто я стану женой фараона? Это я-то? Да за кого ж вы меня принимали? Вам неймется из-за того, что пристрелили вашего дружка. Ну а я, представьте, очень рада! И надеюсь, он чертовски помучился, прежде чем сдохнуть!

     Тут уж она хватила через край. Не знаю, что за неприятности были у Даниэль с полицией, но говорить в таком тоне о Бертране Тривье она не имела права. И даже не успев сообразить, что я делаю, я отвесил красотке пару самых крепких оплеух, какие мне только приходилось раздавать с тех пор, как я появился на свет.

     Даниэль так и застыла, открыв рот и вытаращив глаза. Я думал, сейчас поднимется крик, но она не проронила ни слова. Лицо ее мертвенно побледнело, и лишь на щеках горели багровые полосы. Я встал, чувствуя, что на меня смотрят все сидящие за соседними столиками. Вот бы кому-нибудь из этих красавчиков взбрело в голову рыцарски вступиться за честь публично оскорбленной дамы! Это принесло бы мне немалое облегчение... Но никто не двинулся с места, кроме наблюдавшего эту сцену с порога Жан-Клода. Парень бросился на меня в тот момент, когда я уже выходил из зала, ухватил за плечо и слегка развернул. Жан-Клод - крепкий малый, но ему недостает моего опыта, а потому не прошло и нескольких секунд, как он уже корчился на ковре, жадно хватая ртом воздух.

     А я вернулся к себе в гостиницу, потребовал счет и, собрав чемодан, распрощался с Куршвелем. Мне не терпелось поскорее добраться до Брида и сесть на скорый парижский поезд.

     В купе, пока попутчики спали, я так и не смог забыться хотя бы на минуту. Я ни о чем не жалел: ни о погибшей любви, ни об испорченном отпуске, нет, меня терзало одно-единственное желание: как можно скорее снова взяться за работу, разыскать убийцу Бертрана Тривье и отправить его следом.

     Ведь Бертран был моим самым давним, самым близким другом.

 

Глава 1

 

     Кристиан с каменным лицом, плотно сжав губы, наблюдала, как я путаюсь в словах и бормочу нечто невразумительное. Обычно-то я могу без запинки болтать о чем угодно, но на сей раз, видно оттого, что я говорил чистую правду, язык прилипал к гортани. Гибель Бертрана нанесла мне тягчайший удар. Теперь, без него, я чувствовал, что остался один на свете. Это-то я и пытался объяснить Кристиан, вдове моего друга, но мучительно путался, с трудом связывая слова. Правда, честно говоря, поведение Кристиан не только не помогало мне, а, напротив, совсем обескураживало. Когда дверь открылась и вход преградила суровая и отчужденная женщина в черном, я неожиданно оробел. А ведь мы знали друг друга много лет. Кажется, они и с Бертраном познакомились не без моей помощи. Но сейчас Кристиан сверлила меня холодным взглядом и даже не предлагала войти, поэтому я невольно растерялся. В конце концов, я же нисколько не виноват в смерти ее мужа!

     - Можно мне зайти, Кристиан?

     Она молча, но с явным неудовольствием впустила меня в дом. Услышав мой голос, маленький Марк, сын Бертрана и Кристиан, выскочил в прихожую и прильнул ко мне так крепко, как только может семилетний человек, но мать почти сразу одернула его.

     - Иди к себе в комнату, Марк, - сухо приказала она, - и не возвращайся, пока я сама тебя не позову!

     - Но, мама, это же... крестный! - растерянно пробормотал малыш.

     - Не заставляй меня повторять еще раз, Марк!

     Малыш, захлебываясь слезами, покорно ушел. А Кристиан, как только мы остались в гостиной вдвоем, осведомилась:

     - Что вам угодно?

     На мгновение я испугался, не повредило ли горе ее рассудок.

     - Но, Кристиан... Разве не естественно, что, прочитав в газете о смерти Бертрана, я тут же примчался из Куршвеля?

     Она, словно смирившись с неизбежным, вздохнула.

     - Ладно, валяйте начинайте... Скажите мне про достоинства Бертрана... про мужество Бертрана... про вашу братскую привязанность к Бертрану... и что мы с Марком всегда можем рассчитывать на вас в трудную минуту... Давайте же, Тони, вперед! Прошу на сцену! Выкладывайте соболезнования и убирайтесь!

     Совершенно сбитый с толку, я долго не мог выдавить из себя ни звука. Неужели горе настолько изменило Кристиан, что она готова отвергнуть такую испытанную дружбу, как моя? Но потихоньку растерянность уступала место раздражению, и это в какой-то мере помогло вернуть утраченное самообладание. Как и предлагала Кристиан, я заговорил, пытаясь передать, какую боль причинила мне гибель Бертрана, как одиноко стало после его исчезновения и мне тоже, и закончил именно тем, чем она и предсказывала: уверениями, что вдова и сирота всегда могут положиться на мою дружескую поддержку. Все это я промямлил запинаясь и спотыкаясь, а суровое лицо Кристиан отнюдь не помогало справиться с волнением. Жалкое зрелище... Когда же я, запыхавшись и не в силах подобрать нужные слова, умолк, она холодно бросила:

     - Все?

     Я кивнул.

     - Я, вероятно, должна поблагодарить вас. Стало быть, считайте, что это уже сделано. А теперь будьте любезны оставить меня...

     - Но, Кристиан... есть ведь еще Марк и...

     - Марк не только ваш крестник, но в первую очередь мой сын, а я не желаю, чтобы он поддерживал с вами какие бы то ни было отношения!

     - Но ведь Бертран избрал меня...

     - Нет, Бертран всегда поступал по-своему, и вот к чему это привело! Его и мой сын никогда не пойдет по стопам отца! Я не желаю видеть у себя в доме ни вас, ни других людей вашей профессии! Не хочу, чтобы они отравили душу малыша, с которым мне надо заново учиться жить! Только из-за таких, как вы, Марк стал сиротой! Уходите! Неужели вы не понимаете, что я ненавижу вас и вам подобных?

     Идя к вдове друга, я знал, что меня ждет мучительная сцена, но никак не ожидал такой вспышки ненависти. Кристиан отлично знала, что я никоим образом не влиял на Бертрана в выборе профессии, к тому же он был на два-три года старше. И то, что казавшаяся такой прочной давняя привязанность могла рухнуть в одночасье, повергло меня в полную растерянность. Возможно, Кристиан угадала, что творится в моей душе, а может, нервы не выдержали, но, так или иначе, она вдруг упала ко мне на грудь и разрыдалась.

     - Тони... О, Тони...

     И я, несмотря на все ее отчаяние, подумал, что так-то оно лучше.

     Марк получил разрешение вернуться к крестному. И хотя к тому времени, как я собрался уходить, они, конечно, не утешились, зато по крайней мере твердо знали, что смерть Бертрана не оставила их одних на свете: в нужный момент я всегда буду рядом. Я попрощался с Кристиан и ее сыном и, после того как малыш исчез в своей комнате, тихо добавил:

     - Я еще не знаю, какое дело расследовал Бертран, но сейчас же иду к патрону просить, чтобы он разрешил мне довести работу до конца, потому что теперь у нас с убийцей личные счеты. Даю вам слово, Кристиан, я до него доберусь.

     Спускаясь по лестнице, я вдруг услышал, что из-за приоткрытой двери квартиры этажом ниже доносится мотив очень популярной после Освобождения песенки "Толстяк Билл". Я так и замер на ступеньке, задыхаясь от волнения. Любимая мелодия Бертрана... Старина Тривье насвистывал ее с утра до ночи. И в голову сама собой явилась странная мысль, что таким образом Бертран дает мне понять, что вполне одобряет и мой разговор с Кристиан, и дальнейшие планы.

 

***

 

     Шеф нашего отдела, которого мы называем просто Патрон, внешне нисколько не отвечает расхожим представлениям о такого рода людях. Скорее вы приняли бы его за коммерческого директора какой-нибудь крупной фирмы. В общем, этот высокий и худощавый седой господин в неизменно строгом темном костюме - из тех, кто всегда внушает доверие мелким вкладчикам и приходскому священнику. Помимо прочих достоинств шеф отличается безукоризненной вежливостью, никогда без толку не впадает в гнев и терпеть не может никаких разговоров на повышенных тонах. Однако на совести этого благообразного респектабельного господина больше покойников, чем у самых известных убийц в криминальной истории человечества. В тиши уютного кабинета Патрон безжалостно приговаривает к смерти людей, которых и в глаза не видел. Несомненно, именно это, честно говоря, довольно зловещее занятие и придает ему такой отрешенный, почти нечеловеческий вид. Да он и вправду живет в несколько ином мире, нежели обычные смертные. Патрон - холостяк, и никто из служащих ровно ничего не знает о его личной жизни (если таковая у него есть). Трудно даже представить, что шеф существует и вне своего кабинета, что он ест, пьет и спит, как все прочие. Пожалуй, сама мысль об этом способна поставить в тупик любого из его подчиненных.

     Патрон принял меня сразу и предложил сесть в кресло напротив своего стола.

     - Я вижу, вы прервали отпуск, Тони?

     - Да.

     - Из-за Бертрана?

     - Да.

     Шеф вздохнул.

     - Скверная история... - Он немного помолчал. - Я очень ценил Бертрана Тривье, - добавил он.

     Вот и вся надгробная речь, какой удостоился мой товарищ, но, невзирая на ее краткость, я почувствовал, что Патрон искренне скорбит о Бертране.

     - И вы, естественно, хотите продолжить его дело?

     - Само собой.

     - А как себя чувствует вдова?

     Я пожал плечами. Что тут ответишь?

     - Я выясню у министра, что мы можем сделать и для нее, и для мальчика... вашего крестника, если не ошибаюсь?

     - Совершенно верно.

     Он устало пригладил волосы.

     - Тривье - не первый из моих агентов, кто так внезапно покинул наш мир, но с этим тяжко, очень тяжко свыкнуться. Вы что-нибудь знаете о его задании?

     - Нет.

     - Тогда слушайте. В Бордо, точнее, в его пригороде Бегле, есть завод Министерства-национальной безопасности. Возглавляет его некий господин Турнон. Там ведутся разнообразные исследования, связанные с созданием сверхточных приборов. Но чем занимаются тамошние инженеры на самом деле, мало кто знает, и официально завод выпускает бытовую технику. В последние несколько лет группа Турнона бьется над проблемой миниатюризации. Успех в этой области позволил бы значительно сократить расходы на производство ракет-перехватчиков и несколько поколебать, казалось бы окончательное и бесповоротное превосходство русских. До сих пор наверху относились к такой возможности довольно скептически, но чуть больше месяца назад один из инженеров Турнона, Марк Гажан, добился очень интересного, с точки зрения специалистов, решения. Дабы не возбудить любопытства иностранных агентов, мы решили еще на некоторое время оставить Гажана в Бегле, сделав вид, будто он продолжает работу. Очевидно, это было ошибкой. Две недели назад инженер исчез.

     - Вместе с планами?

     - Разумеется.

     - И не оставил следов?

     - В том-то и дело. В прошлые выходные они с женой ездили отдыхать. В воскресенье соседи видели, как подъехала их машина, мадам Гажан передала супругу ключ от гаража, который находится в нескольких сотнях метров от их виллы, и с тех пор об инженере ни слуху ни духу. Можно подумать, он просто испарился.

     - Вместе с машиной?

     - Да. Мы обследовали всю границу с Испанией, но и это не дало никаких результатов. Наши агенты по ту сторону Пиренеев даже не слышали ничего, что имело бы хоть косвенное отношение к Гажану или его исследованиям.

     - А жена?

     - По-прежнему в Бордо. Похоже, она действительно волнуется и сама первой сообщила об исчезновении мужа.

     - А как выглядит ее счет в банке?

     - Очень скромный, и за последние полгода - никаких изменений. Ни значительных трат, ни новых вкладов.

     - Планы, вы сказали, тоже исчезли?

     - Да, вместе с Гажаном. Он ни на минуту с ними не расставался, якобы опасаясь утечки.

     - А что вы думаете о Турноне?

     - По всей видимости, он вне подозрений.

     - Так что же тогда?..

     - К несчастью, я знаю не больше вашего. В Бордо у нас есть свой агент, Антуан Сальваньяк. Время от времени мы пользуемся его услугами, хотя он и не в штате. Но и Сальваньяк в таком же недоумении. Этот Гажан, казалось, вел самую образцовую жизнь. Никаких пороков или страстей за ним не замечали. На окружающих он производил впечатление ученого, помешанного на своих вычислениях. По общему мнению, обожал жену. Короче говоря, никому бы и в голову не пришло, что такой человек способен кинуться в бега.

     - А как насчет политических взглядов?

     - Да вроде бы политика его не особенно интересовала. Гажан почти никогда не разговаривал на такие темы. По свидетельству жены и друзей, не похоже, чтобы он питал какие бы то ни было пристрастия к восточному лагерю, хотя, будь это так, он, разумеется, тщательно скрывал бы свои симпатии.

     - А что он читал?

     - В основном научную литературу и детективы.

     - Кто его друзья?

     - Это скорее знакомые. Коллеги с завода и еще некий Фред Сужаль, преданный воздыхатель Эвелин Гажан, своего рода рыцарь, утративший всякую надежду на взаимность и смирившийся с существующим положением.

     - А могу я узнать, каково ваше личное мнение?

     - По правде говоря, у меня его нет. Однако я склонен думать, что Гажан давно готовился к побегу и просто удрал.

     - На Восток?

     - Конечно.

     - И бросил жену?

     - А почему бы и нет? Стоит человеку вообразить, будто он выполняет особую миссию, и все остальное уже не имеет для него никакого значения. А кроме того, не исключено, что супруга Гажана морочит нам голову и спокойно выжидает удобного момента присоединиться к мужу. Мы ведь не сможем следить за ней до бесконечности!

     - А зачем ей бежать за мужем? Из любви?

     - Может, и так. Но не забывайте, что исследования Гажана стоят многих миллионов. Вне всякого сомнения, найдется немало желающих купить его изобретение очень и очень дорого. Мадам Гажан около тридцати лет, говорят, она на редкость хороша собой и к тому же любит одеваться. По-моему, мысль о весьма обеспеченной жизни под чужими небесами не должна ее испугать. Скорее наоборот. Но, повторяю, это лишь более или менее недоброжелательное предположение, и пока у нас нет никаких оснований считать его оправданным.

     - А какова роль Бертрана во всей этой истории?

     - Я отправил парня в Бордо разобраться, что там произошло. Сама его гибель доказывает, что он вышел на очень любопытный след. К несчастью, Тони, у вашего друга был один крупный недостаток: он любил удивлять и обожал театральные эффекты. В результате Тривье ни словом не обмолвился Сальваньяку о возникших у него подозрениях, и мы не смогли предупредить удар. Но и своей смертью он оказал нам последнюю услугу. Теперь мы точно знаем, что Гажан не исчез бесследно - в Бордо остались какие-то зацепки. Сам я думаю (хотя и не могу утверждать наверняка), что, возможно, Бертран вышел на тех, кто помогал инженеру скрыться.

     - Хорошо. И что я должен делать дальше?

     - Садитесь на бордоский скорый. Он уходит в половине седьмого. В Бордо вы остановитесь в отеле "Сплендид", спокойно переночуете, а утром отправитесь к Сальваньяку - у него свой гараж. Там попросите внаем машину, но не какую-нибудь, а непременно зеленый "воксхолл". Машина эта скоро начнет барахлить (не волнуйтесь, я говорю о воображаемых неполадках), и вы получите прекрасную возможность поддерживать постоянную связь с коллегой.

     - Значит, в Бордо мне надо искать Гажана?

     Патрон пристально посмотрел мне в глаза.

     - На Гажана мне чихать, Тони. Я хочу получить обратно чертежи.

 

***

 

     Я ничуть не устал, и спать мне не хотелось. Поэтому я оставил чемодан на попечение грума, а сам пошел прогуляться по ночному Бордо. Я давно питаю слабость к этому городу и, поднявшись вверх по бульвару Интенданс, стал с удовольствием бродить наугад по старинным улочкам. Никакой определенной цели у меня не было. Просто я надеялся таким образом восстановить прежнее знакомство со столицей департамента Жиронда. Хоть и приближалось Рождество, ночь стояла довольно теплая, и мне нравилось идти быстрым шагом, сунув руки в карманы и подняв воротник пальто. Время от времени я вспугивал влюбленные парочки, явно недовольные вторжением незнакомца на их территорию. Ничего, пройдет совсем немного времени, и они в свою очередь станут досадной помехой для влюбленных, которым сейчас еще только предстоит родиться на свет. Машинально скользнув глазами по написанному на одной из витрин имени владельца магазина, я снова подумал о своем друге Бертране. Быть может, приехав в Бордо, Тривье гулял по тем же улочкам и с улыбкой раздумывал, что подарить на Рождество Кристиан и Марку? Этого хватило, чтобы приподнятое настроение вмиг улетучилось, и, словно напоминая, что я приехал в эти края вовсе не отдыхать, задул пронизывающий ветер. Где-то в этом городе спит человек, убивший моего друга Бертрана Тривье, и я его тоже убью.

 

***

 

     Гараж Сальваньяка находился неподалеку от площади Люз, на улице, перпендикулярной одноименной аллее. Встретивший меня механик слегка удивился, узнав, что на все время пребывания в Бордо я хочу нанять именно "воксхолл".

     - Вы и впрямь настаиваете на этой марке? - переспросил он, растерянно почесав затылок.

     - В Париже у меня точно такая же, и я к ней привык.

     - Да, конечно... Но, знаете, лучше б вам потолковать об этом с хозяином, потому как, хоть у нас и есть один "воксхолл", я даже не представляю, в состоянии он двинуться с места или нет.

     Именно этого я и хотел: теперь меня отведут к Сальваньяку без всяких просьб с моей стороны.

     - Вы не подождете минутку?

     Да сколько угодно, милейший! Я стал болтаться по гаражу, от машины к машине, наблюдая, как один механик копается в моторе, другой моет кузов, третий лежит под стареньким "ситроеном", и всеми силами стараясь привлечь внимание к собственной персоне. Мне хотелось произвести впечатление обычного клиента, которому незачем оставаться незамеченным, - этакого доброго малого из тех, кому охотно прощают докучливую болтовню.

     - Вот этот господин, шеф...

     Я медленно повернулся.

     - Это наш хозяин, месье, он вам все и расскажет насчет "воксхолла"...

     И механик удалился с сознанием добросовестно выполненного долга.

     - Так вы хотите нанять "воксхолл", месье?

     Сальваньяк оказался добродушным великаном и, не будь в его волосах нескольких серебристых нитей, вполне сошел бы за нападающего бордоской команды регби.

     - Да, я привык к этой марке, в Париже у меня такая же машина зеленого цвета.

     - Правда? Занятно... Как ни странно, та, что я могу вам предложить, тоже зеленая.

     - Тем лучше!

     - Но это обойдется довольно дорого...

     - Довольно или... слишком?

     - Пойдемте ко мне в кабинет и все обсудим.

     Едва за нами закрылась дверь, Сальваньяк неожиданно бросил:

     - Вы знали Тривье?

     - Он был моим лучшим другом.

     - Ага... и вы приехали сюда...

     - ...встретиться с тем, кто его застрелил.

     - О'кей!

     Хозяин гаража протянул мне огромную лапищу.

     - Желаю вам удачи, тем более что за время нашего недолгого знакомства Тривье произвел на меня очень приятное впечатление. Разумеется, я в вашем полном распоряжении, чем могу - помогу!

     - Откровенно говоря, помимо всего прочего я должен еще разыскать чертежи некоего Гажана, а если удастся - и его самого.

     Сальваньяк кивнул:

     - Боюсь, это уже задачка потруднее.

     - Почему?

     - Да потому что сейчас он уже наверняка успел удрать на другой край света!

     - У вас есть доказательства?

     - Да нет, просто я так думаю.

     - Но если бы Гажан так далеко бежал, зачем понадобилось убивать Тривье?

     Хозяин гаража немного подумал.

     - Сдается мне, ваш друг обнаружил цепочку, по которой Гажан улизнул на Восток. Боясь разоблачений, эти люди предпочли разделаться с Тривье.

     - Вы знали Гажана?

     - До тех пор, пока не получил приказ им заняться, - нет.

     - Не понимаю...

     - Как только в Париже стало известно, что работы Гажана близятся к завершению, там, вероятно, сочли необходимым позаботиться о его безопасности. Тогда меня и подключили к делу, но приказали вести себя крайне осторожно и наблюдать в основном за окружением инженера, а если среди его знакомых неожиданно появится новое лицо, сразу сообщить в Париж. Однако я ничего подозрительного не заметил и, честно говоря, должен признаться, что ума не приложу, как он все это обстряпал.

     - Но должно же у вас быть какое-то свое мнение?

     - Не мне вам говорить, что в нашем ремесле ценятся только факты... Но, коли вас интересуют мои личные впечатления, могу сказать, что, по-моему, Гажан удрал вместе с бумагами, собираясь или уже продав их за хорошую цену.

     - Кому?

     - Ну... вы не хуже меня знаете, что покупатель не станет трезвонить об удачной сделке.

     - В Париже мне говорили, что инженер нисколько не интересовался политикой. Это верно?

     - Я убежден, что в этой истории политические соображения следует искать только со стороны покупателя. Гажан заключил обыкновенную сделку: продал нечто такое, что мог в какой-то мере считать своей собственностью. Должно быть, парня ослепили такой суммой, о какой он никогда и мечтать не смел.

     - И этот скромный, увлеченный работой ученый, прекрасный муж и добропорядочный гражданин в мгновение ока бросает жену, работу и родину?

     - Ну, на сей счет у меня есть кое-какие соображения, - понизив голос, проговорил Сальваньяк, - но лучше не говорить об этом здесь. Может, пообедаем вместе?

 

***

 

     Люди часто воображают, что агенты секретных служб, на какую бы страну они ни работали, - этакие авантюристы, не расстающиеся с пистолетом и в любую минуту готовые открыть пальбу по коллегам и противникам. Какое ребяческое заблуждение! По большей части мы ведем долгие и кропотливые расследования, благодаря которым нередко удается выйти на человека, готового помочь нам обезвредить целую шпионскую сеть, и все это - без малейшего кровопролития. Бывают, разумеется, и несчастные случаи, как это произошло с Бертраном. Но случайности возникают главным образом из-за того, что в дело вмешиваются не специалисты, а самые вульгарные убийцы, или же обычное нарушение государственного права выливается в резкое столкновение разведки и контрразведки двух враждебных сторон. Если, паче чаяния, Бертран Тривье обнаружил убежище Гажана, не исключено, что тот, оберегая будущие дивиденды, избавился от опасного врага, способного обратить все его надежды во прах. В таком случае я переверну небо и землю, чтобы разыскать инженера, а уж когда я его найду...

     Сальваньяк назначил мне свидание в портовом ресторанчике на набережной Сент-Круа, где нас точно никто не заметит. Прежде чем уехать из Парижа, я навел кое-какие справки о будущем помощнике и таким образом узнал, что Сальваньяк всегда был на хорошем счету, а потом, получив на задании тяжелую рану, до срока ушел в отставку, точнее, в "полуотставку", поскольку окончательно с работой так и не порвал. На такого парня можно положиться, как на скалу, а я чувствовал, что мне очень понадобится помощь, - дело выглядело более чем туманным, и я даже не знал, с чего начать. Само собой, я повидаю директора завода, где работал Гажан, его жену и коллег, но особых иллюзий насчет того, что они могут рассказать мне что-то интересное, питать не следовало. Поиски, бесконечные вопросы, ответы и проверка разных предположений - вот чем в основном мы вынуждены заниматься с утра до ночи, и, не стану скрывать, мне это уже начинало чертовски действовать на нервы. Если хотите знать, в тот грустный, ничем не примечательный день я совсем пал духом. И мне вконец обрыдли все секретные службы на свете! Ну мне-то какое дело до Национальной безопасности? В моем возрасте куда разумнее поскорее жениться, иначе даже детей вырастить не успеешь. К несчастью, чтобы осуществить этот замечательный проект, надо быть как минимум вдвоем... И, думая о том, что в это же самое время куча ребят свинчивает себе мозги, читая о воображаемых приключениях людей, якобы похожих на нас, мне хотелось выть от омерзения! Виски, девочки, драки... что за чушь! Что до виски, то денег не всегда хватает даже на бутылку, а красотки ищут более состоятельных кавалеров. На нашу долю остаются только драки и больше ничего.

     Продолжая играть роль беспечного туриста, я пошел на набережную Сент-Круа пешком, через Кэнконс, по улицам Сент-Катрин и Виктора Гюго, а потом по берегу Гаронны. В таких кабачках, как тот, что выбрал мой помощник, собираются в основном рабочие порта; моряков - и тех гораздо меньше. Я сказал темноволосой толстухе официантке, что пришел от господина Сальваньяка, и меня проводили за столик в нише у самой кухни. Там мы, бесспорно, могли не опасаться нескромных ушей, зато имели немало шансов помереть от удушья. В ожидании хозяина гаража я заказал анисовку, прибывшую, очевидно, прямиком из Испании и, подозреваю, без санкции таможни и таможенников.

     Сальваньяк, продолжая игру, с порога громогласно объявил, что выполнил мое поручение и зеленый "воксхолл" с полным баком уже стоит у двери кабачка. Мы обменялись рукопожатием, и владелец гаража пустился в восторженное и стопроцентно лживое описание достоинств машины, которую якобы надеялся мне продать. Поток дифирамбов "воксхоллу" прекратился лишь на минуту - пока Сальваньяк заказывал миноги и антрекоты. Рабочие за соседними столиками, сначала с интересом смотревшие на нового компаньона, быстро перестали обращать на нас внимание. Сальваньяк, несомненно, знал свое дело, и меня это порадовало. С таким помощником у меня, возможно, оставался хотя бы шанс выбраться из осиного гнезда, в которое я сунулся не рассуждая, очертя голову, из одной братской привязанности к Бертрану.

     После того как официантка принесла нам антрекоты, Сальваньяк, не меняя тона, заметил:

     - Во всей этой истории больше всего меня сбивает с толку жена.

     - Жена?

     - Мадам Гажан... Эвелин...

     - Почему?

     - Да просто-напросто у меня не укладывается в голове, что, раз уж парню повезло жениться на такой красотке, он мог за здорово живешь ее бросить.

     И Сальваньяк нарисовал такой портрет покинутой супруги, что мне чертовски захотелось познакомиться с ней как можно скорее.

     - Ну и что же?

     - Эвелин Гажан - на редкость элегантная дама, явно любит роскошь и красивую жизнь... Она из тех женщин, что мечтают сорить деньгами и бесятся от несбыточности своих надежд, если положение мужа обрекает их на более скромное существование.

     - А заодно и готовы на что угодно, лишь бы удовлетворить свои аппетиты?

     - Думаю, да.

     - Вывод: узнав от супруга (что совершенно естественно) о ценности его открытия, мадам Гажан понимает, что есть возможность заработать целое состояние, и в конце концов уговаривает Гажана позаботиться не о будущем страны, а об их собственном счастье. Так?

     - Возможно.

     - Значит, по-вашему, ради жены инженер мог забыть о долге?

     - Познакомившись с Эвелин Гажан, вы быстро убедитесь, что парень, не слишком избалованный вниманием женщин, вряд ли сможет долго противиться ее желаниям!

     - Ого!.. Вы меня так заинтересовали, что и вправду хочется поскорее взглянуть на эту даму.

     - Я полагаю, вы так или иначе собирались ее допросить?

     - Естественно...

     - Ну так будьте осторожны!

     - Не беспокойтесь, у меня хороший иммунитет. Но вернемся лучше к вашим предположениям... Итак, заручившись согласием мужа, Эвелин Гажан связала его с иностранным агентом? Но каким образом? Вряд ли она просто-напросто отправилась в какое-нибудь посольство, верно?

     - Разумеется, нет. Но у мадам Гажан есть верный поклонник Фред Сужаль... Красивый малый, владелец процветающего кабаре "Кольцо Сатурна" и почти друг детства...

     - А больше ничего интересного о нем не известно?

     - Не знаю, но кто тут может сказать наверняка? У Сужаля бывает куча народу, и от посетителей не требуется ничего, кроме туго набитого кошелька, а в Бордо, сами понимаете, съезжаются люди со всех концов света. "Кольцо Сатурна" - идеальное место, где можно найти покупателя на любой товар.

     - Тогда, вы думаете, Сужаль - сообщник?

     - Не обязательно, хотя исчезновение Гажана в какой-то мере благоприятствует его ухаживаниям... Возможно, он надеется, что, коли месье Гажан больше не даст о себе знать, Эвелин наконец согласится выйти за него замуж. Впрочем, мадам Гажан часто бывает в "Кольце Сатурна" и могла сама без ведома Сужаля выйти на возможного покупателя мужниных разработок, подготовить бегство и все прочее...

     - Но тогда при чем тут Бертран?

     Сальваньяк отхлебнул глоток бордо. Выглядел он немного смущенным.

     - Послушайте... Я бы не хотел причинять вам боль, но у вашего друга были довольно странные представления... вернее, своя собственная теория насчет того, как ему следует выполнять задание.

     - Что вы имеете в виду?

     - Не вздумай Тривье действовать в одиночку, наверняка и сейчас был бы жив-здоров. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что, кажется, вышел на очень серьезный след, но отказался объяснить, какой именно. А через несколько часов его нашли мертвым, и теперь придется все начинать заново.

     На это я ничего не мог возразить, потому что и сам знал о несчастной слабости Бертрана к театральным эффектам. Он любил расследовать дело самостоятельно и до глубины души радовался, сообщая уже готовое решение. Вот только на сей раз бедняга либо не рассчитал собственные силы, либо недооценил противника...

     - Бертран не говорил вам, с кем успел повидаться?

     - С месье Турноном, мадам Гажан и, несомненно, Сужалем... А насчет прочих я не в курсе.

 

***

 

     Месье Турнон, директор завода, где работал Гажан, маленький, нервный и явно встревоженный человечек, откровенно не желал ввязываться в наши дела. Встретил он меня довольно прохладно. И, даже не дав рассказать о цели моего визита, сухо прервал объяснения.

     - Это излишне, месье Тони Лиссей... Мне звонили из Парижа. Я, конечно, весьма сожалею о том, что произошло с вашим коллегой, но, полагаю, таков профессиональный риск... Что до Гажана, то вот его досье, и вряд ли я сумею сказать о нем что-либо еще. Так что берите досье, если угодно - можете унести его с собой, но тогда попрошу вас оставить секретарше расписку.

     Похоже, ему просто не терпелось меня спровадить.

     - По правде говоря, месье Турнон, меня очень мало заботят служебные характеристики Гажана. Что меня действительно интересует - так это чисто человеческая сторона дела...

     - Не понимаю...

     - Ну, если не касаться работы, что он за человек?

     - Вообще-то мы очень мало сталкивались вне службы... Но почему бы вам не поговорить об этом с супругой Гажана?

     - Вы с ней знакомы?

     Директор завода удивленно вытаращил глаза.

     - Знаком ли я с ней? Естественно! Впрочем, это очаровательная женщина.

     Последнюю фразу он проговорил таким тоном, будто речь шла о погоде: скажем, "дождь начинается" или "дождь кончился".

     - Жена - плохой свидетель.

     - В самом деле?

     Мое замечание, по-видимому, крайне удивило Турнона.

     - Мы не так уж много знаем о тех, с кем живем бок о бок долгие годы... - пояснил я.

     - Так-так...

     Директор завода как будто погрузился в бездну размышлений, но я заставил его снова выплыть на поверхность, задав очередной вопрос:

     - А о чем вы разговаривали с Гажаном?

     - О чисто научных проблемах.

     - И никогда ни о чем другом?

     - Не помню... У нас здесь очень сложная работа, месье Лиссей, и требует предельной сосредоточенности. На светскую болтовню почти не остается времени. Я всегда считал Марка блестящим инженером. Что до его личной жизни, то, согласитесь, она ни в коей мере меня не касается, не говоря уж о том, что просто не интересует...

     - Но... вас не удивило бегство Гажана?

     - Да, конечно, хотя я бы не сказал, что потрясен. Такое ведь случалось и раньше, не так ли?

     - Быть может, Гажан дружил с кем-нибудь из коллег и держался с ним откровеннее, чем с другими?

     - Не думаю... Он был весьма замкнутым человеком... К тому же ваш предшественник уже расспрашивал всех инженеров и, по-моему, не добился никаких результатов. Все случившееся, конечно, прискорбно, но какой смысл пережевывать бесцельные сожаления? Нам остается лишь попробовать смягчить последствия предательства и надеяться, что в следующий раз те, кому поручено охранять ученых, выполнят свою задачу более добросовестно. А теперь прошу прощения, месье Лиссей, но у меня масса работы...

     Короче, милейший директор выставлял меня за дверь.

     В крошечном предбаннике, где сидела личная секретарша Турнона, тихая женщина лет сорока, во-видимому ничуть не опечаленная тем, что уже успела изрядно обрасти жирком, я подмахнул расписку, как того требовал директор, и, разумеется, не упустил случая поговорить.

     - Ваш шеф всегда такой?

     - Какой?

     - Неужели он и вправду так безразличен ко всему на свете и относится к посетителям, как к назойливым мухам?

     Женщина улыбнулась:

     - Месье Лиссей, я зарабатываю тут восемьсот франков в месяц, а потому не имею права на особое мнение о начальстве или по крайней мере не должна высказывать его вслух.

     Неглупая у Турнона секретарша!

     - А вы мне нравитесь, - невольно вырвалось у меня.

     - Жаль, что вы не пришли сказать мне об этом лет двадцать назад... - И она без малейшего перехода добавила: - Меня зовут Сюзанна.

     Это сообщение погрузило меня в некоторую растерянность, и, признаюсь, я довольно глупо брякнул в ответ:

     - Очень красивое имя...

     Банальность ответа явно удивила секретаршу.

     - Вы находите?

     - Вне всяких сомнений.

     Я прикусил губу, потому как едва не ляпнул, что так звали мою маму. А секретарша, полуприкрыв глаза, пробормотала себе под нос:

     - Мне нравится имя Тони... очень оригинально...

     Что это, попытка вскружить мне голову? Какая нелепость! И я, поблагодарив Сюзанну (раз уж ее так зовут) за любезность, начал тихонько пятиться, но не успел переступить порог, как секретарша подала новую реплику:

     - Надеюсь, мы еще увидимся? Вы мне куда больше нравитесь, чем ваш коллега!

     Может, она все-таки дура или хочет намекнуть, будто знает нечто такое, о чем на работе сказать нельзя? Любопытно... И я снова подошел к ее столу.

     - Так вы видели Тривье?

     - Разумеется... Он, как и вы, приходил к месье Турнону.

     - Сюзанна... Бертран Тривье был моим лучшим другом... вот уже десять лет... до сих пор не могу поверить, что его больше нет... Я должен поймать того, кто убил Бертрана!.. Вы можете мне помочь?

     Прежде чем ответить, секретарша долго смотрела на меня своими большими и печальными, как у коровы, глазами.

     - Вы... вы, должно быть, умеете любить... - проникновенно заметила она. - А ваш друг вообще не обратил на меня внимания. Мне показалось, что он воспринимает меня как часть обстановки этой комнаты... И в этом он был глубоко неправ, месье Лиссей... Секретарша, много лет проработавшая в одной фирме, волей-неволей узнает немало интересного...

     - Например, о Марке Гажане?

     - В частности, и о нем...

     Я, от волнения вцепившись в столешницу, нагнулся к самому лицу Сюзанны.

     - Послушайте... Я думаю, нам имеет смысл обсудить все это подробнее...

     - Возможно.

     - И где я могу найти вас после работы?

     - Я живу на улице Траверсан, у самой площади Мокайю на... четвертом этаже, слева. Жду вас после восьми вечера... Может, вы отведете меня куда-нибудь поужинать?

     Я не успел ответить, поскольку месье Турнон, выскочив из кабинета, бесцеремонно вмешался в наш разговор. Похоже, его так и трясло от ярости.

     - Сюзанна! Это... это постыдно!.. Отвратительно! Так бросаться на шею первому встречному! И в следующий раз, когда вам вздумается разыгрывать столь смехотворные сцены соблазнения, будьте любезны хотя бы выключить интерфон! Не заставляйте меня слушать ваши глупости!

     Я расстроился, что стал невольной причиной этой грубой выволочки, однако Сюзанна, судя по всему, отнеслась к упрекам шефа с невозмутимым хладнокровием. Когда Турнон, окончательно выдохшись, наконец умолк, секретарша вскинула на него глаза.

     - Ты чертовски действуешь мне на нервы, Эрнест, - спокойно заметила она. - Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет?

     Месье Турнон, по всей видимости, хотел разразиться новой гневной речью, но запнулся, искоса поглядел на меня и, покраснев до ушей, исчез в кабинете.

     - Ревнует, - все так же спокойно пояснила секретарша.

     - Так я и подумал. И все-таки в следующий раз вам лучше бы и в самом деле выключить интерфон.

     Она пожала плечами:

     - Если б вы только знали, до какой степени мне на это наплевать!

 

***

 

     По дороге в Кодран, к мадам Гажан, я раздумывал, что собирается рассказать мне Сюзанна. А вдруг это просто-напросто ребяческая уловка? Ведь не исключено же, что секретарше только хотелось провести вечерок в моем обществе, - Турнон-то наверняка не самый веселый компаньон... А кстати, означенный Турнон начинал меня всерьез интересовать - уж очень не схожи те два лица, что он показал мне всего за несколько минут. Ревнивец, устроивший любовнице сцену, несмотря на присутствие постороннего, нисколько не походил на отрешенного от земных дел и озабоченного исключительно научными проблемами директора завода. Так когда же он лгал? Мне казалось совершенно невероятным, чтобы человек, так страстно влюбленный в свою секретаршу, мог ничего не знать ни о чувствах, ни о личной жизни подчиненных. И чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что Турнон нарочно устроил спектакль. Вот только зачем? Настроение у меня поднималось - я чувствовал, что вышел на след. Возможно, он никуда не приведет, но чем черт не шутит... В окружавшем меня густом тумане загадка Турнона казалась неким огоньком, и даже если она не имеет особого отношения к делу, разобраться в ней все же очень любопытно.

     От Сальваньяка я знал, что мадам Гажан живет в Кодране - западном пригороде Бордо, на улице Лоншан. Отправляясь туда, я понятия не имел, дома она или нет, но предпочитал проездить впустую, чем предупреждать о своем появлении особу, которую намеревался подвергнуть самому серьезному допросу. Мне хотелось застать ее врасплох. Кроме того, даже в случае неудачи я все же получу некоторое представление о психологии этой Эвелин, взглянув на дом и на квартал, где она живет. Я очень верю во влияние окружающей обстановки на духовный склад человека и не сомневаюсь, что у обитателей нынешних крупных агломераций в конечном счете сложился совершенно особый менталитет.

     Эвелин Гажан оказалась дома. Услышав звонок, она почти тотчас открыла дверь, а я с первого взгляда влюбился без памяти. Да, знаю, подобные слова кажутся ужасно глупыми, но тут уж ничего не поделаешь, и не стоит даже пытаться утопить истину в потоке фраз, все равно никакие увертки не могут изменить того очевидного факта, что, как только дверь открылась и на пороге возникла Эвелин, я замер, не в силах издать ни звука. Для того чтобы вы меня поняли, могу напомнить, что каждый мужчина всю жизнь носит в душе более или менее смутный образ идеальной женщины, той, что и внешне, и внутренне соответствует его мечтам. Вполне естественно, он никогда не встречает такой женщины по той простой причине, что сие порождение грез не имеет ничего общего с действительностью. Более того, столкнись он случайно со своим идеалом, чаще всего просто его не узнает. Так вот, приехав в Кодран, я внезапно попал в число редких счастливчиков, которым довелось увидеть, что их мечта воплотилась в живом существе. И с первой же минуты я понял, что никогда не буду счастлив в полном смысле слова, если Эвелин в конце концов не станет моей подругой.

     Какой смысл описывать ту, кого я уже любил всем своим существом? Да, конечно, она была очень красива и, по-видимому, на редкость ладно скроена, насколько я мог судить по изящным линиям стройной фигуры, облаченной в строгое черное платье. Светлые волосы, бархатная, свежая кожа... но, наверное, больше всего потрясали ее глаза: не то чтоб невероятно большие, но такие ласковые и сияющие, что, стоило Эвелин поглядеть на вас - и сразу теплело на сердце.

     То, что агент спецслужбы может вести себя или, точнее, чувствовать как подросток, ошалевший от первой любви, наверняка покажется странным, но мы - такие же люди, как и прочие, и нам свойственны те же слабости, иллюзии и желания. Должно быть угадав мое смятение, Эвелин улыбнулась, словно хотела меня приободрить.

     - Что вам угодно?

     - Мадам Гажан?

     - Да, месье...

     - ...Лиссей... Тони Лиссей. Я хотел бы поговорить с вами о вашем муже...

     Выражение лица мадам Гажан сразу изменилось, и прекрасные глаза заволокло слезами.

     - Прошу вас, входите!

     Закрыв дверь, она проводила меня в небольшую гостиную, обставленную добротно, но без претензии на оригинальность. На комоде в стиле Людовика XV стояла фотография молодого мужчины с довольно вялым, невыразительным лицом, и я подумал, что оно как нельзя более соответствует банальной обстановке гостиной. Я повернулся к хозяйке дома и указал на фотографию.

     - Это месье Гажан?

     Она кивнула.

     - Может быть, вы расскажете мне о нем?

     - Но... с какой стати? Кто вы такой?

     - Допустим, я принадлежу к некоей государственной организации, которую особенно интересуют научные открытия... настолько интересуют, что она страшно не любит, когда последние уплывают в чужие края...

     - Так вы коллега того несчастного молодого человека...

     - Вот именно.

     Эвелин предложила мне сесть.

     - Я бы предпочла, чтобы вы сами задавали вопросы.

     - Ладно... Но я заранее прошу прощения, если некоторые из них покажутся вам неприятными.

     - Полагаю, вы не станете грубить мне ради собственного удовольствия?

     - Разумеется, нет. Вы любили своего мужа, мадам?

     Она вздрогнула.

     - Но... естественно. Мы с Марком прожили вместе шесть лет и ни разу не поссорились... Вне работы Марк - сущее дитя... Рядом со мной он чувствовал себя в полной безопасности от жизненных треволнений. Говорят, многие ученые таковы.

     - И тем не менее он вас покинул?

     - Я в это не верю! - возмутилась мадам Гажан.

     - И однако...

     - Да, однако его здесь нет... он исчез... Но я по-прежнему доверяю Марку и уверена, что в один прекрасный день все объяснится.

     - Позвольте выразить вам свое восхищение, мадам, но, согласитесь, мы никак не можем разделить вашу слепую веру.

     - Это только пока... просто вы его не знаете.

     - Короче, по-вашему, надо лишь терпеливо ждать возвращения месье Гажана?

     - Ничего другого мне не остается, да я бы и не хотела думать и чувствовать иначе.

     - Надеюсь, вы понимаете, что в отличие от вас я не могу довольствоваться пассивным ожиданием? Но перейдем к фактам. Итак, у вас нет никаких известий о Марке Гажане с позапрошлого воскресенья? Я буду очень признателен, если вы подробно расскажете, что произошло в тот день.

     - Как всегда в выходные, мы с Марком поехали отдыхать на дачу к нашему другу Сужалю - это небольшой загородный домик на берегу Аркашона. Марк ловил рыбу, для него это единственное настоящее увлечение, помимо работы... В воскресенье около шести вечера мы вернулись домой. Я вышла из машины и забежала в дом за ключом от гаража - он у нас на улице Серей. Ключ этот настолько массивен, что мы никогда не таскаем его с собой. Потом я отдала ключ Марку, он уехал, и больше мы не виделись...

     Эвелин с трудом сдерживала слезы, но в конце концов все-таки разрыдалась.

     - Поймите, мадам, я вынужден бередить эти тяжкие для вас воспоминания - такая уж у меня работа.

     Она вытерла глаза и грустно улыбнулась.

     - Простите меня, но, несмотря на то что я уверена в скором возвращении Марка, бывают минуты, когда...

     - ...когда вы все же сомневаетесь?

     Я скорее угадал, чем услышал ее "да".

     - У вас есть состояние, мадам Гажан?

     - Нет... мы жили на то, что зарабатывал Марк.

     - А вы думали, как быть дальше, если ваш супруг все-таки не вернется?

     - Нет... Наверное, пойду работать... Я ведь раньше была секретаршей...

     - И где же?

     - На заводе Турнона.

     - Вот как?

     - Да, там-то мы с Марком и познакомились.

     Решительно, этот Турнон во многом мне солгал, вернее, не счел нужным выкладывать все, что ему известно.

     - Так вы знакомы с Сюзанной?

     - С Сюзанной Краст, секретаршей Турнона?

     - Кажется, она не только секретарша?

     - О, это очень давняя история...

     - И тем не менее она продолжается до сих пор?

     - По-видимому, да.

     - Сегодня я должен встретиться с Сюзанной у нее дома... по-моему, она не так молчалива, как ее шеф.

     - И о чем же вы собираетесь говорить?

     - О вашем муже, о его привычках, о том, с кем из коллег он поддерживал более тесные отношения. Во всяком случае, надеюсь...

     - Ну, не думаю, чтобы Сюзанна могла вам рассказать нечто такое, о чем бы я не знала. Марк всегда держался очень замкнуто.

     - В конце концов, возможно, секретарша Турнона просто хочет поужинать в хорошем ресторане?

     Эвелин улыбнулась.

     - Не исключено. Сюзанна любит поесть, а Турнон ее не особенно балует.

     - А он женат?

     - Вдовец.

     - Тогда почему не женится на любовнице?

     - Ну, уж об этом вам лучше спросить самого Турнона.

     Настойчивый звонок в дверь прервал наш разговор. Эвелин встала.

     - Прошу прощения...

     Мадам Гажан отсутствовала всего несколько секунд и вернулась в гостиную уже не одна. Ее не в меру красивый спутник мгновенно вызвал у меня живейшую антипатию. Впрочем, судя по тому, как он на меня поглядел, я произвел не более приятное впечатление.

     - Месье Лиссей... позвольте представить вам Фреда Сужаля, моего старинного друга... В эти тяжкие для меня дни его помощь просто неоценима... Фред, месье Лиссей приехал на смену тому несчастному молодому человеку, который расследовал обстоятельства исчезновения Марка.

     Сужаль чуть заметно поклонился. Я ответил тем же, и он немедленно перешел в наступление:

     - Ну, я вижу, вы упорно не хотите оставить Эвелин в покое?

     - Позволю себе напомнить вам, что нас интересует не сама мадам Гажан, а ее супруг.

     - Тем не менее все неприятности сыплются на нее.

     На правах друга дома Сужаль подошел к буфету, достал бутылку виски, налил себе бокал и залпом выпил, нарочно не предложив мне разделить удовольствие. Столь откровенная грубость, по-видимому, смутила мадам Гажан.

     - Может быть, вы тоже выпьете чего-нибудь, месье Лиссей? - спросила она.

     - Благодарю вас, мадам, но мне пора. Я должен еще со многими сегодня поговорить, но, с вашего позволения, еще вернусь.

     - И даже без позволения, не так ли?

     - Да, вы правы.

     - Не понимаю, почему вы подняли такой переполох из-за сбежавшего мужа? - грубо влез в разговор Сужаль.

     - Да просто потому, что в таких случаях мужья, как правило, не прихватывают с собой документы, интересующие Министерство национальной безопасности, месье Сужаль.

     - Вы, вероятно, читаете слишком много детективных историй, месье Лиссей?

     - Да нет, мне их вполне хватает наяву, месье Сужаль.

     - Ну а я уверен, что Гажан решил малость поразвлечься и очень скоро прибежит к Эвелин с повинной! А все мы будем иметь самый дурацкий вид!

     - В том числе и мой убитый коллега Бертран Тривье? Неужто вы думаете, месье Сужаль, что бегство шалого мужа, которому ударил бес в ребро, непременно требует кровопролития?

     - Разумеется, нет... но ведь ничто не доказывает, что это преступление связано с исчезновением Марка, правда?

     - Напротив, мы в этом убеждены, и не без оснований. Вы, кажется, содержите кабаре, месье Сужаль?

     - Да, "Кольцо Сатурна" на улице Кастийон, и что с того?

     - Я с удовольствием к вам загляну.

     - Но я вас, кажется, не приглашал?

     - Не важно, я имею обыкновение сам платить по счетам.

 

***

 

     Возвращаясь в центр Бордо, я пытался подвести итоги первых часов расследования, но такая норовистая машина, как старый "воксхолл", требовала предельного внимания, и спокойно поразмыслить не удалось. Поэтому, добравшись до площади Комеди, я зашел в кафе.

     Поведение месье Турнона казалось все более странным. Вне всяких сомнений, он принял меня очень скверно - как обычного надоедливого посетителя, от которого нужно поскорее избавиться. Почему? Он отлично знал Эвелин, но и не подумал сообщить мне, что раньше она тоже работала на его заводе. Занятно... А эта вспышка ревности? Действительно ли Турнон кипел от бешенства или притворялся? И еще Сюзанна... Она-то что за игру затеяла? Что до Сужаля, то, по всей видимости, мое появление ему ужасно не понравилось. Парень безусловно любит мадам Гажан. Это вполне понятно, но не мог же он сразу догадаться, что и мне она небезразлична? Тогда откуда вдруг такая неприкрытая враждебность? Раз личных мотивов тут нет, значит, Сужаль испытывает крайнюю неприязнь не столько ко мне лично, сколько к моей профессии... С чего бы это? Да и с мадам Гажан не все ясно. Слепая преданность красивой молодой женщины мужу конечно очень трогательна и все такое, но отнюдь не снимает с Эвелин подозрений, тем более что Сальваньяк откровенно предостерегал меня против ее чар. Короче говоря, полная неразбериха... И Бертран, бедняга, воображал, будто сумеет во всем этом разобраться один? Само собой, я и мысли не допускал, что Марк Гажан просто решил гульнуть. Никто не стал бы убивать человека только для того, чтобы сохранить в тайне любовное гнездышко. Не говоря уж о том, что Гажан не мог не понимать, какая на нем лежит ответственность, а стало быть, ему и в голову не пришло бы пускаться во все тяжкие, имея при себе досье, за которым охотятся люди, готовые на все, лишь бы его раздобыть! По-моему, тут возможны лишь два варианта: либо инженер сбежал на Восток, намереваясь продолжать любимые исследования там и пожертвовав ради этого женой (если, конечно, они не сговорились воссоединиться в ближайшее время), либо Гажана убили, чтобы похитить его бумаги.

     Как бы то ни было, пока оставалось только одно: терпеливо собирать сведения. Возможно, не пройдет и нескольких часов, как флегматичная толстуха Сюзанна наконец-то даст мне первую стоящую зацепку и я смогу двигаться в нужном направлении...

     Без нескольких минут восемь мне удалось кое-как пристроить машину на площади Мокайю, и в уже сгустившихся зимних сумерках я направился к дому номер один на улице Траверсан. В подъезде на почтовом ящике значилось имя Сюзанны Краст, значит, я не ошибся адресом. Я вскарабкался на четвертый этаж и постучал в дверь слева. Она слегка подалась под пальцами. Может, хозяйка, решив принять меня как можно гостеприимнее, на минутку выскочила в магазин?

     - Мадемуазель Краст! - крикнул я.

     Никто не отозвался. Странно, что я тут же не почуял неладное, но самые простые ловушки всегда срабатывают наилучшим образом...

     - Сюзанна, вы дома? - спросил я чуть громче.

     По-прежнему - тишина. Я решительно толкнул дверь и вошел в квартиру, но не успел сделать и двух шагов, как получил по голове чуть выше уха и растянулся на полу.

 

Глава 2

 

     Сначала мне показалось, что я раскачиваюсь на маятнике, и к горлу подступила тошнота, потом затылок пронзила резкая боль, настолько невыносимая, что я не мог сдержать стон. И тут же, как эхо, отозвался незнакомый голос:

     - Глядите-ка, а этот подонок живехонек...

     И кто-то далеко, бесконечно далеко добавил:

     - Жаль...

     Меня настолько возмутили несправедливость и нахальство выпада, что я окончательно пришел в себя. С невероятным трудом разлепив веки, я выпрямился, сел и окинул комнату туманным взглядом. Сперва мне подумалось, что это церковь, иначе с чего бы прямо перед носом торчали две колонны? Но очень скоро до меня дошло, что это ноги. Сдерживая тошноту и гримасничая от боли (затылок ломило немилосердно), я кое-как поднял голову и узрел маячившую где-то в заоблачных высях крайне несимпатичную физиономию.

     - Ну, проснулись? - пророкотало сверху.

     Скорее следовало бы сказать, что я вернулся из небытия. Во всяком случае, так казалось мне самому. Я протянул этому типу руку.

     - Вы не поможете мне встать?

     Он хмыкнул:

     - Месье так ослабел?

     Но прежде чем я успел в отборных выражениях высказать все, что думаю о его поведении, меня ухватили под мышки и рывком поставили на ноги. Перед глазами опять все завертелось, и, не подхвати меня вовремя пара крепких рук, я бы снова упал. Потом я не без удовольствия оказался в кресле и залпом осушил протянутый бокал. И в ту же секунду подошел еще один незнакомец.

     - Вам лучше? - вежливо осведомился он.

     - Да... вроде бы полегчало...

     - Вы получили страшный удар по затылку... Работа специалиста... Странно, что он вас не прикончил, но, очевидно, это и не входило в его намерения. Вероятно, парень, зная пословицу, что "на падаль всегда слетаются грифы", рассчитывал на наше скорое появление.

     - Весьма утешительная мысль, благодарю вас... Так это один из ваших людей обработал меня таким образом?

     Мой собеседник - невысокий, но широкоплечий молодой человек с грустным лицом - выразительно пожал плечами.

     - Что бы там ни болтали, но такого рода подвиги - вовсе не в наших правилах... Я инспектор Лафрамбуаз из сыскной полиции.

     - Не может быть!

     - Да, меня зовут Иеремия Лафрамбуаз, и не вздумайте смеяться <La framboise (фр.) - малина.>, иначе я расквашу вам физиономию.

     Инспектор сказал это совершенно спокойно и как бы между прочим, но даже самое неискушенное ухо уловило бы в его голосе непреклонную решимость. Лучше было вести себя поосторожнее. Впрочем, я так и эдак не испытывал ни малейшего желания смеяться.

     - Так вы из полиции?

     - Вас это пугает?

     - Нет, просто удивило... Но почему вы оказались здесь, у Сюзанны Краст?

     Вместо ответа Лафрамбуаз сделал знак двум другим полицейским, и те, подхватив меня под руки, отвели в соседнюю комнату. Увидев распростертую на полу Сюзанну, я медленно повернулся к инспектору.

     - Она мертва?

     - Да, голову разбили вот этой мраморной статуэткой. Это вы?

     - Что - я?

     - Вы ее убили?

     - Вы что, с ума сошли?

     - Не думаю. Просто выполняю свои обязанности. А кстати, как насчет ваших?

     - Что вы имеете в виду?

     - Кем вы работаете?

     - Я полагаю, вы уже заглянули в мои бумаги?

     - Разумеется, но, между нами говоря, бумаги в наше время...

     - Я представитель торговой фирмы.

     - И что же вы продаете?

     - Электронику.

     - Так вы надеялись, что мадемуазель Краст сделает крупный заказ?

     - По-вашему, это очень остроумно?

     - Это не ответ на мой вопрос, месье Лиссей.

     - Знаете, инспектор, я не торгую все двадцать четыре часа в сутки!

     - Так вы знали мадемуазель Краст?

     - Я не хожу в гости к незнакомым людям.

     - Значит, вы с ней дружили?

     - Нет, подружиться мы так и не успели.

     - Вы пришли сюда впервые?

     - Да.

     - Когда вы приехали в Бордо?

     - Вчера вечером.

     - А вы были знакомы с мадемуазель Краст, скажем... вчера утром?

     - Нет.

     - Странно... Вы не находите?

     - Тем, кто привык все осложнять, и самые простые вещи кажутся замысловатыми.

     - Спасибо. Вы не особенно любите полицию, а?

     - Да, пожалуй.

     - А могу я узнать почему?

     - По-моему, это достаточно красноречиво иллюстрирует наш разговор.

     Лафрамбуаз приказал снова отвести меня в кресло, но я быстро восстанавливаю силы и уже не нуждался в посторонней помощи. Как только я удобно устроился, Лафрамбуаз сел рядом.

     - Вы, надеюсь, понимаете, месье Лиссей, что я обязан прояснить ситуацию, которая кажется мне более чем туманной? Полчаса назад какой-то неизвестный предупреждает нас по телефону, что мадемуазель Краст убита. Мы мчимся на место преступления и обнаруживаем тут вас. По всей видимости, вас хотели поставить в очень скверное положение. Конечно, в крайнем случае вы могли разыграть обморок, но быстрый осмотр убедил меня в том, что вы действительно ранены и никак не могли нанести удар сами...

     - И однако я слышал, как ваши люди обменивались замечаниями на мой счет...

     Лафрамбуаз, слегка смутившись, велел подчиненным оставить нас вдвоем.

     - Бедняги и в самом деле простоваты - из тех, для кого всегда открыто Царствие Небесное... - признался инспектор, как только за его помощниками закрылась дверь. - Вас нашли в таком месте, где, теоретически, вам было совершенно нечего делать, а в соседней комнате лежал труп... Вполне естественно, что ребята сразу ухватились за самое примитивное решение... Постарайтесь на них не обижаться и вернемся-ка лучше к нашей проблеме... Может, у вас есть какие-нибудь предположения, почему убили мадемуазель Краст?

     - Да.

     - Вот как?

     - Кто-то знал, что она собирается передать мне крайне важные сведения.

     - О том, как лучше пристроить вашу электронику?

     - По правде говоря, я в жизни ничем не торговал.

     Инспектор улыбнулся:

     - Представьте себе, я об этом догадывался... Так о чем же вы хотели побеседовать с мадемуазель Краст?

     - Я думаю, она что-то знала об убийстве Бертрана Тривье.

     Лафрамбуаз, не скрывая любопытства, присвистнул сквозь зубы.

     - А почему его смерть вас интересует?

     - Бертран Тривье был моим лучшим другом.

     - И, вероятно, еще и коллегой?

     - Вы попали в самую точку, инспектор.

     - И вы можете это доказать?

     Я назвал номер телефона в Париже, и очень скоро полицейский получил желаемое подтверждение.

     - Дело об убийстве Бертрана Тривье у нас забрали, месье Лиссей. По-видимому, сочли, что это нас не касается. Однако я на дух не выношу, когда в моем любимом городе убивают людей, и поэтому готов неофициально помогать вам по мере сил и возможностей, а заодно сохранить все в строжайшей тайне. Можете располагать мною.

     - Большое спасибо, но я все-таки не забуду о теплом приеме ваших земляков! - проворчал я, легонько потирая затылок.

     - А помните, что писал святой Лука? - елейным голосом спросил Лафрамбуаз. - "Услышав это, все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его. Но Он, пройдя посреди них, удалился" <Лк. 4.28-30. Здесь и далее ссылки на Библию даны по изданию Московской Патриархии, М., 1988.>.

     Я так обалдел, что даже не нашелся с ответом, а инспектор спокойно добавил:

     - Я отвезу вас в гостиницу.

 

***

 

     Почему меня не убили, как Бертрана Тривье? Я принял очень горячую ванну и вызвал врача. Тот долго ощупывал мой череп и наконец заявил, что серьезных повреждений нет и дело обойдется мигренью. Когда он ушел, я лег, надеясь обрести благодатный покой. Не тут-то было. Мрачные мысли о смерти бедняжки Сюзанны и о моем собственном приключении никак не давали уснуть. Кроме того, меня терзали своего рода угрызения совести. Не вмешайся я, Сюзанна Краст осталась бы жива. Я отчетливо представлял, как она, спокойно улыбаясь, сидит у себя за столом, с одинаковой флегмой делая мне недвусмысленные намеки и ставя на место шефа. Да, Сюзанна бесспорно была яркой индивидуальностью! И если она позволила кому-то достаточно близко подойти с ее же собственной тяжелой статуэткой в руках - значит, хорошо знала этого человека и не имела оснований его опасаться. Первым, разумеется, на ум приходил Турнон с его безумной ревностью, но он не произвел на меня впечатления человека, способного на физическую расправу. Нет, Сюзанну явно убили, стараясь помешать нашему разговору. Меня же не стали добивать только потому, что мертвая мадемуазель Краст уже ничего не могла рассказать, а просто так, за здорово живешь, никто не станет убивать агента спецслужб - известно ведь, что такие вещи даром не проходят... И если Бертрана все-таки решились прикончить, то, стало быть, он сумел найти зацепку, которую я безуспешно ищу.

     Лишь одно не вызывало у меня сомнений: раз убийца пошел на новое преступление - значит, боится, что я до него доберусь. Но тем самым он доказал мне, что убийцу Бертрана Тривье, а возможно, и Марка Гажана, следует искать здесь, в Бордо. Если только не сам инженер, охраняя свое убежище, вышел на тропу войны... За годы службы я такого навидался, что уже ничему не удивляюсь.

     Но каким образом убийца узнал о моем свидании с Сюзанной? Не исключено, конечно, что секретарша сама сказала об этом кому-то из знакомых, но это маловероятно, поскольку мадемуазель Краст, считая предстоящий разговор тайным или, во всяком случае, конфиденциальным, вряд ли стала бы болтать лишнее. Так кто, кроме нас двоих, был в курсе? Директор, слышавший весь разговор, поскольку его секретарша так и не нашла нужным выключить интерфон, и, возможно, Сужаль, которому Эвелин могла сказать об этом после моего ухода. Я почти не сомневался, что, едва за мной захлопнулась дверь, милейший Фред потребовал от хозяйки дома подробного отчета о нашем разговоре. Следовательно, он мог выяснить, что вечером я собираюсь к Сюзанне.

     Я наглотался аспирину и выпил полбутылки рома, который предпочитаю всем другим крепким напиткам. Эта микстура после мучительных интеллектуальных усилий и тщетных попыток хоть что-нибудь понять в кошмарной головоломке внезапно погрузила меня в полное отупение, и я забылся тяжелым сном. Проснулся я с ощущением, что на голову надет тяжеленный шлем. Вдобавок я был зол как собака, да еще из самых свирепых. И больше всего мне хотелось поскорее добраться до господ Турнона и Сужаля. Пусть оба дадут исчерпывающие объяснения, если не хотят получить хорошую трепку! Но для начала я позвонил Сальваньяку и попросил приехать как можно скорее. Очевидно почувствовав по моему тону, что это не пустой каприз, он не стал спорить.

     Романтики, люди с болезненным воображением и верные поклонники кино воображают, будто агенты спецслужб сплошняком крутые ребята, которые появляются в городе, куда их призывает долг, с грозным видом, плотно стиснутыми челюстями и пистолетом на поясе, под мышкой или просто в кармане. Они думают, мы с утра до ночи либо защищаем собственную шкуру от вражеских пуль, либо пытаемся отправить в лучший мир коллег из противного лагеря. Действительность куда прозаичнее. Мы не больше других спешим расстаться с радостями бытия, а потому, зная о законе действия и противодействия, стараемся поменьше лить кровь - в конце концов, и противникам стоит поберечь друг друга. Но в истории с Гажаном у меня складывалось стойкое ощущение, что это не обычная стычка агентов спецслужб, а чистая уголовщина с участием иностранных наемников. Предательство, осложненное двумя убийствами... Честно говоря, не будь тут замешано изобретение Гажана, все это следовало бы передать полиции.

     - Что, неприятности? - прямо с порога спросил Сальваньяк.

     - Да еще такие, что чуть не стали мне поперек глотки!

     - Стало быть, крупные?

     - Для меня - да.

     Он уселся у моего изголовья, и я начал рассказывать о последних событиях в том порядке, в каком они происходили, с тех пор как мы расстались накануне после обеда.

     - Либо Турнон, либо Сужаль убили или приказали убить Сюзанну Краст, - мрачно подытожил я. - Отсюда до вывода, что Тривье прикончил тоже кто-то из двоих, - всего один шаг, и я с легкостью готов его сделать.

     - А мадам Гажан?

     - Что - мадам Гажан?

     - Вы, кажется, запамятовали, дорогой мой... А ведь именно ей первой вы сказали о свидании с Сюзанной Краст.

     - И вы можете представить ее в роли убийцы?

     - Почему бы и нет? Кого, как не прежнюю коллегу, Сюзанна стала бы меньше всего опасаться?

     Сальваньяк был, несомненно, прав, но подозревать такую очаровательную женщину в убийстве казалось мне настолько кощунственным, что все мое существо восставало против такого предположения.

     - Впрочем, если вас шокирует мысль, что прекрасная Эвелин собственноручно стукнула по голове свою подружку Сюзанну, почему бы не допустить несколько иной вариант?.. Разве она не могла поручить это дело сообщнику?

     - Сужалю?

     - Или, например, самому Гажану?

     Я недоверчиво уставился на собеседника.

     - Вы это серьезно?

     - Еще бы! Послушайте, дружище, я постарше вас, а вы сами прекрасно знаете, что в нашем ремесле каждый год имеет немалый вес, правда? Так вот, до того дня, как меня вывели из игры, я каждый день видел, что мы сплошь и рядом упускаем почти готовый результат только потому, что упорно отказываемся от наиболее простых решений. Возьмем дело, которым мы заняты сейчас. Инженер делает открытие, за которое многие правительства готовы отвалить изрядную сумму, в то время как на родине его отнюдь не собираются осыпать золотом... Наш инженер говорит о своем изобретении молодой и красивой жене. Оба они производят элементарный математический расчет... В конце концов, это ведь плод его исследований... Но Гажан - человек слабый, поэтому в первую очередь думает о бегстве и подыскивает надежное укрытие... Больше всего он хочет спрятаться, пока страсти не поутихнут. А потом, когда о нем почти позабудут, Гажан спокойно уедет вместе с верной супругой, все это время изображавшей соломенную вдову... Вот только в Бордо неожиданно приезжает ваш друг и портит им всю картину. В том-то и ошибка Бертрана Тривье! Вместо того чтобы попытаться успокоить парочку, войти в доверие и полюбовно сторговаться либо с обоими, либо с одним Гажаном, он, видно, начал угрожать и привел инженера в такую панику, что тот его убил или поручил это сообщнику. После этого появляетесь вы и покоряете сердце Сюзанны Краст. Возможно, она знает, где прячется муж ее приятельницы. Но и вы, в свою очередь, делаете неверный шаг (уж простите меня за прямоту, Лиссей!), рассказав о предстоящем свидании Эвелин Гажан. Сюзанну убивают. Вас, уж не знаю почему, решили пощадить, но, впрочем, надо думать, еще не все потеряно.

     - Не очень-то вы любите Эвелин, как я погляжу!

     - А вы?

     Этот прямой выпад привел меня в полное замешательство.

     - Понимаете... э-э-э... короче, она мне показалась... Я хочу сказать, мадам Гажан - очень милая женщина, разве нет? - пробормотал я.

     - Только потому что красива?

     По правде говоря, этот Сальваньяк начинал здорово действовать мне на нервы. И от него, конечно, не укрылось мое смятение.

     - Окститесь, Лиссей! Неужели я должен напоминать вам, что в нашем деле красотки - самые опасные противники? Сколько хороших ребят полегло только из-за того, что имели слабость поддаться на улыбку!

     Больше всего меня раздражало, что он был абсолютно прав, собака!

     - Ладно, Сальваньяк, ваша взяла. Обещаю вам исправиться. Тем более что теперь мне надо отомстить уже за двух покойников.

     - Ну так постарайтесь хотя бы сами не увеличить счет, а то вряд ли вы сумеете довести дело до конца.

     После его ухода я решил еще немного вздремнуть. На душе кошки скребли, и я с раскаянием думал, что независимо от возраста мы иногда ведем себя как полные идиоты.

 

***

 

     Около пяти часов вечера, стряхнув лихорадочный сон, я, как ни странно, вдруг почувствовал себя в отличной форме. Голова почти не болела. Очевидно, желание поскорее взять реванш придавало сил, иначе я бы вряд ли так легко оправился от вчерашнего угощения. Да поможет мне Небо в ближайшее время встретиться лицом к лицу с тем, кто убил или приказал убить Бертрана и Сюзанну Краст! Можно великолепно отдавать себе отчет, что покушения и раны - элементарный профессиональный риск, и тем не менее мы, как и все прочие граждане, ужасно не любим, когда кто-то поднимает руку на нас самих. Так что, улыбнись мне удача встретить того, кто съездил мне дубинкой по голове, я бы с удовольствием вернул ему должок.

     Любой француз - раб обычаев и традиций, поэтому, когда я вызвал официанта и попросил принести обед, тот наотрез отказался, ссылаясь на неурочное время. "Ведь не воображает же месье, что плита работает с утра до вечера? - оправдывался он. - Да и вечерняя смена еще не пришла..." Короче, после долгих переговоров мне удалось убедить парня, что цивилизованный человек имеет полное право проголодаться когда угодно, а не только в часы, раз и навсегда установленные общественными условностями. В конце концов я уговорил его заглянуть на кухню и выяснить, не найдется ли там человека, способного сделать яичницу, отрезать ломтик-другой бекона, отыскать кусочек сыра и бутылку вина. И официант ушел с таким видом, какой, должно быть, был у Вильгельма Телля, когда Гесслер положил яблоко на голову его сына.

     Выходя из гостиницы, я чувствовал себя готовым к любым сражениям. С неба сыпались хлопья снега, но такие легкие и прозрачные, что, казалось, даже не долетают до земли, а продолжают парить в густом вечернем сумраке. До Рождества оставалось всего несколько дней, и я поклялся себе непременно провести этот семейный праздник вместе с вдовой и сыном Бертрана. Может, внешне это и не заметно, но в душе я очень сентиментален. Пожалуй, мне не мешало бы последить за собой и не давать волю чувствам, а то они уже не раз играли со мной довольно скверные шутки. Достаточно вспомнить хотя бы крошку Уллу из Гамбурга... Но, как говаривал Киплинг, это уже совсем другая история...

 

***

 

     Такси доставило меня в Бегль, чуть ли не к самому крыльцу завода Турнона. Я не слишком рассчитывал застать кого-нибудь на месте (в таких лавочках никто не работает круглые сутки), но швейцар, окинув меня подозрительным взглядом, неохотно признался, что господин директор все еще у себя в кабинете. По моей просьбе он позвонил Турнону и предупредил, что я здесь, внизу, и хотел бы его повидать. К нашему общему удивлению, Турнон тут же согласился на встречу.

     В маленькой приемной, где обычно сидела Сюзанна Краст, у меня сжалось сердце. Я, словно наяву, увидел перед собой пухленькую, флегматичную молодую женщину и услышал ее спокойный голос. Плохо дело... очень плохо. Людям вроде меня не гоже предаваться такому нездоровому умилению. Я постучал в дверь Турнона, и он сразу предложил мне войти, но таким странным тоном, что я немного удивился и решил на всякий случай благоразумно принять кое-какие меры предосторожности. За дверью ощущалась смутная угроза, да и, честно говоря, настораживало уже одно то, что директор решился принять меня в столь поздний час, хотя после смерти своей секретарши не мог не питать ко мне самые недобрые чувства. Я колебался, не зная, как быть дальше, а из-за двери снова послышался голос Турнона:

     - Ну же, месье Лиссей?

     Почему он не вышел взглянуть, отчего я медлю? Теперь я больше не сомневался, что любовник Сюзанны надумал сделать ужасную глупость, а мне придется расхлебывать ее последствия. Я медленно повернул ручку и, резко толкнув дверь, мгновенно прижался к стене. Это было очень мудрым решением, ибо, как только дверь открылась, загремели выстрелы. Останься я на пороге - Турнон превратил бы меня в решето.

     - А ну, покажитесь, несчастный трус! - стреляя, ревел директор. - Покажитесь, подлый убийца!

     Странная у людей мания обзывать вас трусом только за то, что вы не желаете служить им мишенью... С лестницы послышался топот - очевидно, швейцар вообразил, что я убиваю его хозяина.

     - Вы что, непременно хотите прикончить собственного швейцара, Турнон? - спокойно осведомился я, подсчитав выстрелы и придя к выводу, что он уже израсходовал весь магазин.

     Вопрос, очевидно, вернул его на землю, нервы не выдержали, и я услышал сдавленный стон. Осторожно заглянув в кабинет (с этими любителями никогда толком не знаешь, чего ждать!), я увидел что Турнон сидит за столом, закрыв лицо руками. Похоже, он плакал. И в ту же секунду у меня за спиной раздался повелительный окрик:

     - Руки вверх, живо! Или я стреляю!

     Я выполнил приказ и, медленно обернувшись, обнаружил, что швейцар вооружился огромным старинным револьвером - таких монстров не делают уже добрых лет шестьдесят.

     - Вы ошиблись, старина, это не я стрелял, - проговорил я с необычайной кротостью.

     - Не вы? А кто же тогда?

     Я кивнул в сторону все еще не опомнившегося Турнона.

     - Ваш шеф.

     Судя по выражению лица, утверждение показалось ему чудовищным.

     - Он?.. Да быть такого не может!

     - Отсюда вам должен быть виден пистолет у него на столе. Если вы возьмете его в руки, то почувствуете, что он еще не остыл.

     Скажи я, что его выбрали мэром Бордо, честный малый и то не удивился бы сильнее.

     - Но... Почему? Почему?

     - Ну, это уж вы у него самого спросите!

     Швейцар приказал мне идти в кабинет, а сам, не выпуская из рук револьвера, двинулся следом. Я молил бога, чтобы в пистолете Турнона не осталось больше ни одной пули.

     - Господин директор! - окликнул хозяина швейцар, когда мы остановились у его стола.

     Тот опустил руки, и мы увидели искаженное отчаянием лицо.

     - В чем дело, Ламблуа?

     - Господин директор... эти выстрелы...

     - Ах да!.. Произошла ошибка... Я потерял голову... Сам не знаю, что на меня нашло. Можете возвращаться к себе, Ламблуа.

     Швейцар указал на меня.

     - А как насчет него? Прихватить с собой и выставить за дверь?

     - Нет, пускай остается.

     Милейший Ламблуа все еще не мог побороть сомнения.

     - Так вы и вправду не хотите, чтобы я остался тут, господин директор?

     - Нет. Спокойной ночи, Ламблуа.

     - Спокойной ночи, господин директор.

     Избавившись от швейцара и его артиллерии, я облегченно перевел дух и повернулся к Турнону.

     - И часто у вас бывают такие приступы?

     - За что вы убили Сюзанну?

     - А что, по-вашему, я смахиваю на убийцу?

     Он пожал плечами:

     - Только что я лишь по чистой случайности не отправил вас на тот свет, и однако не думаю, чтобы я походил на преступника.

     - Но зачем же мне было убивать мадемуазель Краст?

     - Именно об этом я вас и спрашиваю!

     - Когда я пришел к вашей секретарше, ее уже не было в живых и на меня самого напал прятавшийся в квартире убийца. Если хотите, инспектор Лафрамбуаз из сыскной полиции охотно подтвердит правдивость моих слов.

     Турнон посмотрел на меня.

     - Прошу вас, простите мне эту минуту безумия! - с бесконечной усталостью в голосе сказал он.

     - Для ученого вы маловато размышляете, прежде чем действовать, а?

     - В несчастье голова отказывается работать...

     - Жаль... Для кого-нибудь еще это могло кончиться очень плохо. Вы любили Сюзанну, верно?

     Турнон молча кивнул.

     - И она была вашей любовницей?

     - Да, уже пять лет... Я один как перст. Теперь, после ее смерти, у меня совсем никого не осталось... Не понимаю, почему ее убили...

     - Потому что Сюзанна собиралась сделать то, о чем я тщетно просил вас.

     - Не понимаю.

     - Потолковать со мной о Марке Гажане и о многом другом. Например, о том, что когда-то вы питали более чем дружеские чувства к будущей супруге Гажана. Впрочем, тогда она еще не вышла замуж...

     Я говорил наобум - просто хотелось взглянуть на его реакцию. Турнон не стал отнекиваться.

     - Временное увлечение... Эвелин всегда была честолюбива. Она первой из нас по достоинству оценила Гажана и поверила, что он добьется успеха.

     - Значит, она в определенном смысле карьеристка?

     - Вне всяких сомнений.

     Меня словно полоснуло по сердцу. От одной мысли, что этот тип мог обнимать Эвелин, просто тошнило.

     - Насколько я понимаю, месье Турнон, вы настоящий донжуан?

     - Повторяю вам, история с Эвелин закончилась очень быстро. Мы совершенно не подходили друг другу и прельстило ее лишь мое директорское положение. Зато Сюзанна...

     - ...которую вы отчаянно ревновали, судя по уморительной сцене, которую вы вчера устроили нам с мадемуазель Краст?

     - Я не хотел потерять Сюзанну...

     Какой смысл возражать? Влюбленные всегда видят предмет своей страсти совсем иначе, нежели другие смертные. И тем не менее надо обладать очень богатым воображением, чтобы представить стареющую толстуху Сюзанну в роли вамп!

     - Как видите, не я отнял ее у вас, месье Турнон.

     Он всхлипнул и сжал кулаки.

     - Ох, если б я только знал, кто это...

     - Могу напомнить, что я приехал сюда как раз для того, чтобы разоблачить этого человека, поскольку он же убил моего друга Бертрана Тривье. У нас с вами общая цель, месье Турнон, - отомстить за наших мертвых.

     Директор завода встрепенулся, охваченный каким-то лихорадочным возбуждением.

     - Вы правы! Нам надо действовать сообща! Но, к несчастью, я вряд ли смогу вам существенно помочь...

     - Почему вчера вы отказались отвечать на мои вопросы?

     Турнон опустил голову:

     - Я боялся...

     - Кого?

     - Сам не знаю... Исчезновение Гажана, и в особенности гибель вашего коллеги меня глубоко потрясли... Я заподозрил, что на моем заводе творится нечто ужасное, совершенно мне непонятное... Я не боец по натуре, месье Лиссей...

     - Правда? А Гажан?

     - Тоже... во всяком случае, мне всегда так казалось...

     Турнон немного помолчал.

     - И то, что кто-то счел нужным убить мою бедную Сюзанну, доказывает, как я был прав, - угроза вполне реальна...

     - А вы не знаете, что хотела мне рассказать мадемуазель Краст? Может быть, у вас есть какие-нибудь предположения?

     - Ни малейших.

     - Сюзанна дружила с мадам Гажан?

     - Не думаю. Во всяком случае, после свадьбы Эвелин ни разу сюда не приходила.

     - А Гажан знал о вашем романе с его будущей женой?

     - Понятия не имею. Сами понимаете, я никак не мог задавать ему подобные вопросы.

     - И все-таки даже самый закоренелый преступник, если, конечно, он не маньяк, никого не убивает просто так, месье Турнон. По-моему, Тривье и Сюзанну убили либо ради собственной безопасности, либо оберегая кого-то...

     - Кого?

     - Если бы я мог вам на это ответить, то считал бы свою миссию почти законченной. Но пока, месье Турнон, могу лишь еще раз повторить тот же вопрос, на который вчера так и не получил ответа: хорошо ли вы знали Марка Гажана?

     - Нет. Теперь, когда вам известно о моих прежних отношениях с Эвелин, я думаю, вы без труда поймете, что я не пытался сблизиться с ее мужем. Мы никогда не общались больше, чем необходимо начальнику и подчиненному... И наши разговоры касались исключительно научных проблем... Если можно так выразиться, носили безличностный характер.

     - Вы, конечно, знали о его исследованиях?

     - Разумеется, но весьма поверхностно... Проблема миниатюризации меня никогда особенно не увлекала.

     - А вы верили, что его поиски увенчаются успехом?

     - Нет. Гажан казался таким сереньким и заурядным... В глубине души я не сомневался, что, выйдя за него замуж, Эвелин здорово промахнулась.

     - Но если даже вы, по вашим собственным словам, имели самое поверхностное представление об исследованиях Гажана, то каким же образом Эвелин могла узнать о них больше и оценить перспективы?

     - О, она необычайно умная женщина! Эвелин всегда живо интересовалась тем, что здесь происходит. А мои инженеры, разумеется, весьма охотно разговаривали с такой красивой, элегантной и обаятельной женщиной. Кроме того, Эвелин часто куда-нибудь приглашали после работы, а она великолепно умела слушать.

     - Если верить вашему описанию Гажана, для того чтобы поверить в его блестящее будущее, потребовалась немалая проницательность...

     - Эвелин и в самом деле уникальная женщина.

     - Наверное, ваши служащие страшно завидовали Гажану, узнав, что она выходит за него замуж?

     - Не знаю. Я стараюсь как можно меньше вмешиваться в такие... дела. От них - одни неприятности...

     Есть с чего прийти в отчаяние... Этот, при всех своих познаниях, бесцветный человечек казался мне удручающей посредственностью. Однако это не помешало и Эвелин, и Сюзанне... Я начинал его просто ненавидеть (само собой, в основном из-за мадам Гажан) и, хотя прекрасно отдавал себе отчет, насколько это несправедливо, ничего не мог поделать.

     - Короче, насколько я понимаю, мне нечего рассчитывать на вашу помощь? - спросил я напоследок гораздо холоднее, чем следовало бы.

     Турнон удивленно посмотрел на меня.

     - Но... разве я не сказал вам, что готов сделать все от меня зависящее?

     Я пожал плечами и, даже не удостоив его ответом, вышел из кабинета. Внизу навстречу мне выскочил швейцар.

     - Как он себя чувствует, месье?

     - Малость пришиблен, но, не сомневаюсь, быстро излечится.

     Старик тихонько покачал головой:

     - Вряд ли, месье. Господин директор очень дорожил мадемуазель Краст.

     Сам о том не подозревая, он дал мне хороший урок.

 

***

 

     Оказавшись на улице, я с раздражением признал, что Турнона никак не заподозришь в убийстве Сюзанны. Попытка разделаться со мной гораздо красноречивее, чем любые уверения и клятвы, свидетельствовала и о его горе, и о... полной невиновности. Но что же тогда получается? Не нужно быть великим детективом, чтобы сделать один-единственный возможный вывод: Эвелин могла рассказать о моих планах лишь Турнону или Сужалю. Ведь не стала бы она предупреждать первого встречного-поперечного, даже не подозревающего о моем существовании, что я собираюсь нанести визит мадемуазель Краст?

     Тайный агент должен всегда держаться начеку - это первое, чему учат в контрразведке. Сколько людей погибло только потому, что позволили себе на секунду расслабиться! Мы не имеем права спокойно размышлять, отключившись от всего происходящего вокруг, иначе как в надежном, хорошо защищенном убежище. Но Эвелин Гажан настолько занимала мои мысли, что я чуть не закончил свою карьеру на этой пустынной улочке в Бегле, неподалеку от Малого порта, так и не успев свернуть на набережную Президента Вильсона, где осталась моя машина. Я спокойно шел посередине улицы, и вдруг, на мгновение ослепнув от света фар, замер в полном оцепенении. Так летом на шоссе обмирают от страха несчастные кролики, и слишком торопливые автомобилисты давят их сотнями. Одновременно послышался рокот мощного мотора. Прямо на меня мчалась машина. Я совсем растерялся от неожиданности и, вместо того чтобы отскочить, выхватил револьвер. Когда башка не работает, тебя и самому бестолковому новичку-убийце пара пустяков отправить в мир иной. Однако за долю секунды до рокового мгновения мощный толчок отшвырнул меня на противоположную сторону улицы. Как ни странно, револьвера я так и не выпустил, зато от встряски немного очухался и сразу сообразил, что машина меня не коснулась. Увы, она уже успела развернуться и опять приближалась с угрожающей скоростью. Мой спаситель вырвал у меня из рук револьвер, с поразительным хладнокровием выскочил на середину улицы и тщательно, словно на учении, прицелившись, четырежды выстрелил в машину убийцы. Четыре почти одновременных выстрела погасили фары, и водитель, растерявшись в неожиданно наступившей темноте, невольно притормозил. Мой неизвестный помощник все так же невозмутимо разрядил в автомобиль последние две пули, и по тому, как тот поехал дальше, я понял, что шофер серьезно ранен. У самой стены завода машина замерла. Стрелок подбежал, распахнул левую дверцу, и на асфальт вывалилось тело. Незнакомец сел на корточки, быстро обыскал карманы покойника и тут же встал.

     - Пусто... как и следовало ожидать. Обычный наемник на ворованной машине. И все-таки нам лучше поскорее отсюда убраться.

     Только теперь я наконец узнал инспектора Лафрамбуаза.

     - Право слово, я, кажется, обязан вам жизнью! Быстро же вы подкрепили делом наш уговор!

     - Помните, месье Лиссей, "тот, кто предан в малом, и в великом не подведет"...

     Он взял меня под руку.

     - Вы едва не погибли, а я только что убил человека. Есть с чего разволноваться. Пойдемте-ка опрокинем по стаканчику.

     Мы сели в машины и, вернувшись в центр Бордо, без труда нашли почти пустое кафе. Я был не слишком доволен собой и честно сказал об этом Лафрамбуазу - полицейский невольно вызывал у меня все большее почтение.

     - Вы замечательный стрелок, инспектор.

     - Не моя заслуга - просто мне нравится стрелять.

     - Неужто вы принадлежите к числу тех, кто идет служить в полицию только для того, чтобы на законном основании удовлетворять собственную страсть к насилию? А я-то думал, такие полицейские встречаются только в романах и в кино, - с улыбкой заметил я.

     Лафрамбуаз вскинул на меня непроницаемые бледно-голубые глаза.

     - Боюсь, так оно и есть, - просто сказал он.

     - Удивительно, правда?

     - Да... и даже больше, чем вы думаете... Я ведь собирался стать пастором и уже начал учиться. К счастью, мои наставники быстро сообразили, что я стану истинным бичом для прихожан, ибо куда более склонен служить суровому и непреклонному Богу Авраама, никогда не шутившему с дисциплиной, нежели евангельскому Агнцу. И мне посоветовали подыскать иное поприще. Думаю, они поступили правильно. Я бы пинками загонял паству в храм, а это далеко не лучший метод...

     - Инспектор, ваше имя...

     - Мой отец жил в Канаде и любой другой литературе предпочитал Библию. Это объяснит вам и почему мне дали имя пророка, и откуда взялось мое мнимое призвание служить церкви. Но в двадцать один год я решил навсегда перебраться во Францию.

     Честное слово, парень нравился мне все больше. Его хладнокровие, поразительная меткость, мужество и своеобразный юмор не могли не вызвать восхищения, но тем мучительнее я раскаивался в собственной глупости. И как я мог угодить в такую детскую ловушку? А ведь не вмешайся вовремя Лафрамбуаз, она бы наверняка сработала!

     - Но каким образом вы так своевременно оказались на месте и сумели вызволить меня из дьявольски скверного положения?

     - Да просто с тех пор как мы познакомились, я либо слежу за вами сам, либо посылаю кого-нибудь из своих людей, - не моргнув ответил полицейский.

     - Вы все еще подозреваете меня в убийстве Сюзанны Краст?

     - Нет, но очень рассчитываю, что вы выведете меня на след убийцы - у вас куда большие возможности и полномочия, и вы можете использовать не дозволенные для меня методы.

     - Извините, конечно, но... откуда у вас такой интерес к самой, в сущности, банальной истории?

     - Мы с Сюзанной вместе росли и очень дружили, да и потом сохранили самые добрые отношения. Поэтому я своими руками прикончу ее убийцу, месье Лиссей.

     - Если я не успею вас опередить. Не забывайте, что этот тип застрелил и моего друга Бертрана Тривье.

     Лафрамбуаз покачал головой:

     - Прошу прощения, месье Лиссей, но вы же сами признали, что обязаны мне жизнью, верно?

     - Согласен! И что с того?

     - Ну так вот, в обмен на вашу я хочу получить жизнь убийцы Сюзанны!

     - Боюсь, в такой ситуации мне было бы трудно отказать вам, инспектор.

     Мы обменялись крепким рукопожатием, еще не зная, что положили таким образом начало долгой дружбе. Но чем большей симпатией я проникался к исключительным достоинствам Лафрамбуаза, тем с большим стыдом представлял, что он может подумать обо мне после недавнего конфуза.

     - Сам не знаю, что за муха меня укусила... Впервые в жизни я вел себя так по-дурацки... Как-никак следовало догадаться, что, раз убийца Сюзанны знал о нашей с ней предполагаемой встрече, наверняка он не спускает с меня глаз... А я попался, как молокосос... Просто невероятно!

     - Зато вполне объяснимо, если ваши помыслы заняты чем-то другим.

     К своему величайшему смущению, я покраснел. Иеремия никак не мог знать о моей слабости к Эвелин Гажан, и все-таки сразу нащупал болевую точку. Давно пора взять себя в руки! Я поглядел на часы.

     - Еще есть время нанести пару визитов. Вы опять поедете следом?

     - Нет. Во-первых, вы дали слово оставить убийцу Сюзанны мне, а во-вторых, я знаю, где вас искать. До свидания, месье Лиссей, и позвольте мне дать вам добрый совет: думайте только о том или о тех, кто собирается отправить вас следом за вашим другом и моей подругой. До скорого.

     Провожая взглядом Иеремию Лафрамбуаза, я невольно подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем врагом. Под его внешней отрешенностью угадывались несгибаемая воля и полное отсутствие жалости к кому и чему бы то ни было. Если бы Лафрамбуаз не служил закону и, возможно, не сохранил остатки былой религиозности, из него получился бы идеальный тип хладнокровного и методичного убийцы, "человека без нервов" - достаточно заглянуть в его ледяные, не выражающие никаких человеческих чувств глаза. Перебрав в памяти последние часы, я пришел к выводу, что инспектор не совершил ни одной ошибки. Вся мизансцена, устроенная убийцей Сюзанны, пропала даром. Я подумал о безжалостной, хоть и молчаливой ненависти, которой с той минуты проникся к преступнику Иеремия. Пожалуй, можно поспорить, что тот заранее обречен. И все-таки разоблачить его я обязан сам, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах инспектора, а заодно и в своих собственных.

     Мне бы радоваться поддержке такого человека, как Лафрамбуаз, но кое-что ужасно мешало видеть будущее в розовом свете: Иеремия, как и Сальваньяк, явно предостерегал меня против Эвелин, а уж этого я никак не мог стерпеть. И я упрямо повторял себе, что оба они ошибаются. Лафрамбуаз - потому что, видимо, презирает женщин и любовь, а Сальваньяк верит и настаивает на виновности мадам Гажан, поскольку это самое простое решение. При этом я отлично знал, что рассуждаю несправедливо, недаром в Париже Сальваньяка считали прекрасным агентом с безукоризненным прошлым. Что до Лафрамбуаза, то со свойственным всем влюбленным отсутствием логики я видел в нем первоклассного полицейского и одновременно обвинял в самой неразумной необъективности. Я встал из-за столика, очень недовольный собой. Прелестная вдова и впрямь не в меру занимала все мои помыслы. Впервые за время службы я дал явную слабину. Стыдновато, конечно, но мне никак не удавалось вызвать в душе настоящее раскаяние. Так или иначе, я уже довольно давно подумывал жениться и подыскать другую работу. Так почему бы не попробовать начать новую жизнь с Эвелин Гажан, чья хрупкая красота всколыхнула все самое лучшее, что во мне есть? И, подобно древнему рыцарю без страха и упрека, я готовился защищать честь Прекрасной Дамы. И потом, доказав Сальваньяку и Лафрамбуазу ее невиновность, я наверняка вплотную подберусь к преступнику.

 

***

 

     Эвелин не сразу открыла дверь. Но когда она в халате и с заспанным личиком наконец появилась на пороге, сердце у меня совсем растаяло. Как бы твердо я ни решил сохранять полное беспристрастие, справиться с волной нежности, буквально захлестывавшей меня при виде молодой женщины, не удавалось.

     - Вы? В такой час?

     - Можно мне войти?

     - А это... очень нужно?

     - Необходимо!

     - Что ж, в таком случае...

     Она пропустила меня в дом и заперла дверь.

     - Я думаю, вы не вполне отдаете себе отчет, до какой степени ваше ночное появление у еще не очень старой женщины может... удивить моих соседей? - заметила Эвелин, проводив меня в гостиную.

     - Но, наверное, не больше, чем исчезновение вашего супруга?

     Она закусила губу.

     - Это вовсе не одно и то же!

     - А по-моему, да! - так же сухо бросил я.

     Мадам Гажан оскорбленно выпрямилась и напустила на себя самый официальный вид.

     - Что ж, я вас слушаю.

     - Сюзанна Краст умерла.

     В глазах Эвелин мелькнуло крайнее изумление.

     - Сюзанна... умерла? - недоверчиво переспросила она. - Не может быть! Но ей еще и сорока нет!

     - Возраст тут ни при чем. Что молодой, что старый, если ему разбить голову, умирают совершенно одинаково.

     Мадам Гажан быстро поднесла руку к губам, словно сдерживая крик. Нет, конечно же, она не могла с таким совершенством ломать комедию!

     - Вы хотите сказать, она... ее...

     - Да, убили, так же, как и моего друга Тривье.

     - Но почему? Почему?

     - Потому что убийца опасался, как бы она не рассказала мне нечто такое, что могло бы навести на след вашего мужа.

     Эвелин сложила руки на коленях и, уставившись на рисунок ковра, в полной растерянности повторяла:

     - Неправда... неправда... неправда...

     Я ухватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.

     - Послушайте меня, мадам Гажан! Никто не знал, что я собираюсь к Сюзанне Краст, кроме вас и Турнона... Но Турнон искренне любил Сюзанну и только что чуть не прикончил меня, решив, будто в убийстве его секретарши повинен я... Но и вы тоже не убивали Сюзанну, не так ли, мадам Гажан?

     Она изумленно воззрилась на меня.

     - Я?.. Бедняжку Сюзанну?.. Это... это просто чудовищно!

     Я взял ее за руки и осторожно притянул поближе.

     - Но если это сделали не вы и не Турнон - значит, кто-то из тех, кому вы или он рассказали, что я поеду к мадемуазель Краст. Иного не дано. И вряд ли о намечающемся свидании стал бы распространяться Турнон - он слишком страдал от ревности, хоть это и было ужасно глупо...

     Я немного помолчал, давая ей время обдумать мои слова, а потом отчеканил, нарочно выделяя каждый слог:

     - Мадам Гажан, кому вы говорили, что вечером я увижусь с Сюзанной Краст у нее дома?

     - Да никому! С тех пор как мы с вами расстались, я ни на минуту не выходила из дому!

     - Да, но после меня здесь остался месье Сужаль.

     - Но ведь не думаете же вы, что Фред...

     - Однако вы упоминали при нем о моей предполагаемой встрече с мадемуазель Краст?

     Эвелин замялась.

     - Возможно... не помню... но, вероятно, да... я привыкла рассказывать Фреду обо всем... После того как Марк... уехал, он моя единственная поддержка и опора...

     - И он вас любит!

     Она посмотрела мне в глаза.

     - Думаю, да. Но вам-то какое дело?

     - Никакого... просто мне это не нравится.

     - Вот как? И по каким же таким причинам?

     - По личным. А вы?

     - Что - я?

     - Вы его любите?

     - А вы не думаете, что вмешиваетесь в чужие дела, которые вас нисколько не касаются?

     - Меня все касается, мадам, когда нужно во что бы то ни стало докопаться до истины.

     - Но какое отношение мои чувства к Фреду...

     - Так вы отказываетесь мне ответить?

     Эвелин явно начинала сердиться.

     - Ладно! В конце концов, мне все равно! Нет, я не люблю Фреда в том смысле, в каком вы это понимаете... Для меня он друг, брат...

     Меня вдруг охватило такое счастье, что, не удержавшись, я воскликнул:

     - Спасибо!

     И, не понимая толком, что делаю, я расцеловал Эвелин в обе щеки. Этот поцелуй вернул меня к действительности, и, сообразив, что натворил, я смущенно пробормотал:

     - Извините!

     Мадам Гажан ошарашенно поглядела на меня.

     - Ну, знаете!

     - Прошу прощения, но я так обрадовался, узнав, что вы не любите Сужаля...

     - Хотела бы я знать почему?

     - Послушайте, мадам Гажан, я уже попросил у вас прощения за свой необдуманный поступок... И давайте больше не будем о нем говорить... Хорошо?

     - Пусть так... Хотите чего-нибудь выпить?

     - Нет, спасибо.

     - Тогда, может, вы хотя бы сядете?

     - Охотно.

     Мы оба опустились в кресла.

     - Давайте еще раз вспомним все факты, мадам Гажан... Итак, ваш муж исчезает, прихватив досье очень дорогостоящего изобретения, которое интересует Министерство национальной безопасности. Моего коллегу Тривье, направленного сюда расследовать дело на месте, убивают. Его сменяю я, и, как только Сюзанна Краст предлагает сообщить мне интересные сведения, она в свою очередь гибнет. Только что в Бегле меня тоже пытались убить, и, не подоспей вовремя инспектор Лафрамбуаз, я бы уже пополнил список жертв. Вывод напрашивается сам собой: либо ваш муж по-прежнему прячется в Бордо и убивает каждого, кто пытается напасть на его след, либо его кто-то надежно охраняет.

     - Боюсь, у вас чересчур разыгралось воображение. Марк меня искренне любит и не мог бросить. Кроме того, он прямая противоположность убийце. Наконец, чтобы так последовательно устранять всех, кто его ищет, надо все время поддерживать связь с преданным другом, способным ради него даже на преступление...

     - Инспектор Лафрамбуаз, решивший во что бы то ни стало мне помогать, полагает, что, возможно, такой человек у Гажана есть, и это вы.

     - Вы тоже так думаете?

     - Нет.

     - Почему?

     - Не знаю...

     Она тихонько накрыла мою руку ладонью.

     - По той же причине, которая заставила вас меня поцеловать, когда я сказала, что не люблю Фреда Сужаля?

     - Представляю, как я сейчас смешон...

     - Нет, напротив... Я думала, вы наглухо закрыты для любых человеческих чувств, и, уверяю вас, мне очень приятно знать, что вы нормальный мужчина... Тони... Я ненавижу несправедливость, кровь, насилие и жестокость, и, если бы вдруг поверила, что Марк так невероятно изменился... и стал убийцей, он бы навсегда для меня умер!

     Настал мой черед взять ее за руку, а Эвелин меж тем продолжала:

     - И все же куда вероятнее, что моего мужа похитили и держат где-то под замком... но уж никак не Фред! Он, бедняга, слишком импульсивен, слишком много кричит... Вдобавок у Фреда есть подружка, к которой, невзирая на все уверения в обратном, он очень привязан.

     - И кто же это?

     - Певичка из его кабаре, Линда Дил.

     - И все-таки Сужаль ухаживает за вами?

     Эвелин пожала плечами.

     - Фред неисправимый юбочник.

 

***

 

     По дороге в "Кольцо Сатурна", кабаре Фреда Сужаля, мне хотелось петь от радости. Я не привык лгать себе самому и честно признаю, что радовался согласию Эвелин принять мою дружбу. Само собой, в глубине души я надеялся на нечто большее, но - терпение. Лиха беда начало. Кроме того, я убедился, что Эвелин и вправду не любит Сужаля, а следовательно, я мог действовать против него, не оскорбляя ее чувств. Обычно я не позволяю себе руководствоваться личными симпатиями и антипатиями, но среди знакомых Гажана Фред Сужаль и вправду выглядел наиболее подозрительной личностью, и я полагал, что он спрятал инженера, либо надеясь со временем занять его место подле Эвелин, либо рассчитывая воспользоваться знаменитым досье. И в ту же секунду супруг моей возлюбленной, которого я всего несколько часов назад считал безжалостным убийцей и предателем, превратился в жертву.

     В раздевалке "Кольца Сатурна", как, впрочем, и всех кабаре мира, гостей встречала пухленькая блондинка с невероятно глубоким декольте.

     - Месье Сужаль сейчас у себя? - спросил я, отдавая ей пальто.

     - Как всегда, месье.

     Положив номерок в карман, я осторожно вошел в зал - на крошечной сцене как раз пела женщина, а поскольку считается, что артисту для пущего вдохновения необходим полумрак, можно было запросто на кого-нибудь наткнуться или задеть столик. Во избежание неприятностей я направился прямо к стойке и шепотом заказал виски. Физиономия бармена выражала полное равнодушие ко всем и ко всему на свете. Но вообще-то за долгие годы ночных скитаний я давно подметил, что точно такой же вид у большинства его коллег.

     - Я хотел бы поговорить с месье Сужалем.

     - И как о вас доложить?

     - Тони Лиссей.

     Бармен слегка поклонился и пошел в уголок бара звонить хозяину. А я, больше не обращая на него внимания, стал слушать певицу. Очень красивая девочка - такая запросто может позволить себе петь как угодно и что угодно. Прелестное дитя меж тем исполняло очередной "шедевр" реалистического жанра и горько жаловалось на матросов, которые вечно смываются куда-то, оставляя возлюбленную то на песке, то на мостовой. Я так увлекся, что даже не заметил появления Сужаля.

     - Решили-таки меня навестить?

     - Нет, мне надо поговорить с вами.

     - О чем?

     - О смерти Сюзанны Краст.

     - Прошу прощения... а кто это?

     - Знаете, Сужаль, я, конечно, терпелив по натуре...

     - Очень рад за вас!

     - ...но все же злоупотреблять этим не стоит, а то я могу рассердиться.

     - Замолчите, вы меня пугаете!

     Парень откровенно нарывался на драку.

     - Вам и без того страшно, Сужаль, иначе вы не стали бы поднимать шум, вместо того чтобы спокойно ответить на мои вопросы.

     - Вы так думаете, да? Ну, тогда пошли!

     Он повел меня за маленький столик, стоявший поодаль от прочих. Как только мы сели, подбежал официант и услужливо осведомился, что мы будем пить.

     - Ничего! - сердито буркнул Сужаль.

     Я насмешливо поклонился.

     - Спасибо, вы очень любезны!

     - Вы мне в высшей степени неприятны, Лиссей. То, как вы вели себя у мадам Гажан сегодня вечером, просто невыносимо. Не говоря уж о том, что я вообще недолюбливаю легавых, как бы они ни назывались.

     - О, я прекрасно вас понимаю! У каждого из нас на кого-нибудь аллергия... Люди вашего типа терпеть не могут полицейских, а я, например, скорее бандитов.

     - Это вы на меня намекаете?

     - Помилуйте, вы не больше бандит, чем я полицейский, не так ли?

     Интересно, сколько еще мы выдержим, пока дело не дойдет до рукопашной? Подумав, я решил, что очень недолго. В это время послышались аплодисменты - певица закончила номер. Когда она подошла к нашему столику, я вежливо встал:

     - Добрый вечер, мисс Дил.

     Девушка широко открыла глаза (между прочим, очень красивые).

     - Вы знаете, как меня зовут?

     - Да, от мадам Гажан.

     Но хозяин кабаре грубо оборвал разговор.

     - Убирайся отсюда! - зарычал он на певицу.

     На глазах у Линды выступили слезы, и она, немного поколебавшись, убежала.

     - Да вы еще и джентльмен, как я погляжу! - кротко заметил я, снова опускаясь на стул.

     - Вы еще раз виделись с Эвелин?

     - А вам-то какое дело?

     - И она рассказала вам о Линде?

     - Да, но, похоже, ошиблась. Мадам Гажан уверяла, что вы любите мисс Дил... а у меня сложилось совершенно иное впечатление... разве что в Бордо влюбленные ведут себя не так, как в других уголках нашей страны.

     - Мне чертовски хочется набить вам морду, Лиссей!

     - Поверьте, дорогой мой, я испытываю к вам точно такие же теплые чувства!

     Честно говоря, наши вызывающие реплики, скрытые и откровенные угрозы выглядели немного комично. Ни дать ни взять дурно воспитанные дети! Сужаль первым решил положить конец нелепой сцене.

     - Довольно! Чем скорее вы отсюда уйдете, тем раньше я снова обрету вкус к жизни. Что вам от меня нужно?

     - Хочу рассказать вам одну историю.

     - Я уже вышел из такого возраста!

     - Это не сказка.

     Он вздохнул, решив, очевидно, что все равно от меня не отделается.

     - Ладно, валяйте... но только так, чтобы я не уснул со скуки!

     - Ну, это вряд ли... И к тому же, если перед уходом из вашей забегаловки мне вздумается уложить вас отдохнуть, уж наверное я найду более эффективный способ.

     И я добросовестно повторил ему все, что меньше часу назад говорил Эвелин, а потом поставил перед тем же незамысловатым выбором: либо он, либо мадам Гажан. Должен честно признаться, что такая альтернатива ничуть не испугала хозяина кабаре. Более того, он весело расхохотался и тем довел меня до полного исступления.

     - Кроме шуток, Лиссей? Неужели в вашей лавочке держат таких ослов? Скажите честно, вы можете представить, чтобы Эвелин ударила по голове эту несчастную женщину, к тому же бывшую коллегу? Или подыскала наемного убийцу и за умеренную мзду велела вас задавить? Может, вы плохо себя чувствуете?

     - Да нет, спасибо за заботу, прекрасно. Но позвольте заметить, что, по-моему, как раз вы-то могли бы гораздо лучше справиться с этой ролью, чем мадам Гажан.

     - А вам ужасно хотелось бы схватить меня за шиворот, да?

     - Вы и представить себе не можете, как!

     - Чертовски жаль огорчать вас, месье Лиссей, но не смогу доставить вам такое удовольствие. К несчастью для вас, мы с Марком Гажаном всегда поддерживали самые дружеские отношения. Я люблю Эвелин, ну и что? При всей своей любви я не стал бы убивать Марка в надежде унаследовать его жену, даже если допустить бредовую мысль, что она согласилась бы на такое преступление. По-моему, у вас довольно причудливый склад ума. Или это чисто профессиональная болезнь?

     - Ну нет, в этом плане нам далеко до тех, кого мы обычно преследуем.

     - Повторяю вам, я люблю Эвелин и, если Марк так и не вернется, несомненно предложу ей руку и сердце...

     - А как же Линда Дил?

     - Оставьте Линду в покое и, прошу вас, не вмешивайтесь в мою личную жизнь! Тем не менее я не настолько ослеплен страстью, чтобы пойти на убийство ради более чем проблематичной возможности стать супругом Эвелин. А уж насчет того, чтобы прикончить Марка из-за каких-то бумажек, в которых я ровно ничего не смыслю, так это вообще полный идиотизм. Возможно, в какой-то мере я и авантюрист, месье Лиссей, но в чисто буржуазном понимании этого слова. Уверяю вас, у меня нет ни малейшей тяги к измене и шпионажу. В этом отношении мне более чем достаточно романов.

     - Но мой коллега Тривье погиб...

     - И я о нем очень сожалею, он показался мне славным малым.

     - А где вы познакомились?

     - Да здесь же! И, если хотите знать, по-моему, ваш приятель всерьез положил глаз на Линду.

     Я постарался не показать, как меня заинтересовало это известие. Если Тривье хотелось поближе познакомиться с мисс Дил, то уж никак не по тем причинам, которые предполагал Сужаль.

     - Но погибла еще и мадемуазель Краст...

     - Ну и что?

     - Значит, обоих кто-то убил.

     - Бесспорно, и, если это единственный плод ваших напряженных размышлений - значит, вам напрасно платят жалованье.

     - Возможно, вы удивитесь, месье Сужаль, но я твердо намерен заслужить эти деньги, отыскав Марка Гажана и поймав убийцу.

     - Браво! Надеюсь, вам дадут медаль?

     Неожиданно я увидел, как за спиной сидевшего задом к двери Сужаля появился Сальваньяк, в пальто и со шляпой в руке. Он кого-то искал глазами и явно не собирался здесь задерживаться. Наконец мы встретились взглядом, и я понял, что он хочет сказать мне что-то важное. И в самом деле, как только я встал, Сальваньяк выскользнул из зала.

     - Я вполне удовлетворен нашим разговором, Сужаль.

     - А я - нет.

     - Неважно. И, думаю, мы еще встретимся.

     - Надеюсь, нет.

     - Ну а я совершенно уверен, что так и будет.

     Я медленно побрел к раздевалке. Хозяин кабаре - следом, и, когда мы поравнялись с переполненным баром, он вдруг громко сказал:

     - Жак, последите, чтобы этот господин уплатил за выпивку, прежде чем удрать.

     Все сразу уставились на меня. Я подошел к бару, протянул бармену десятифранковую банкноту и, получив сдачу, тут же подвинул ее обратно.

     - Это вам, Жак.

     - Большое спасибо, месье.

     - А это вам, Сужаль!

     И, неожиданно развернувшись, я изо всех сил стукнул хозяина заведения в челюсть, вложив в этот удар все раздражение, накопившееся за время разговора. Сужаль попятился, налетел на ближайший столик и рухнул без сознания. Сидевшие за столиком с воплями вскочили. Я заметил, как бармен начал шарить под стойкой, видимо ища оружие, и быстро сунул руку за пазуху.

     - На вашем месте, Жак, я бы воздержался от глупостей, - вкрадчиво посоветовал я.

     Он послушно замер, и я беспрепятственно вышел в холл, где меня дожидался Сальваньяк.

     - Тяжелая у вас рука... - лаконично заметил он. - Завтра утром у Сужаля будет хорошенький вид! На вашем месте я бы следил за ним в оба.

     Некоторое время мы молча шли рядом - моя машина стояла довольно далеко от кабаре.

     - Подвезти вас? - наконец спросил я Сальваньяка.

     - Нет, я сам поеду сзади и провожу вас до гостиницы, а то как бы чего не вышло...

     - Очень любезно с вашей стороны. Но как вы догадались, что я в "Кольце Сатурна"?

     - Лафрамбуаз не мог приехать сам и распорядился, чтобы мне позвонили.

     - А почему не мог?

     - Он в больнице.

     - Не может быть! Несчастный случай?

     - Ну, если можно так назвать то, что он заработал две пули в левую руку и одну - в бедро...

 

Глава 3

 

     Известие настолько вышибло меня из колеи, что в первую минуту я даже не нашел слов. Иеремию пытались убить?.. Но почему? Почему? Даже понимая, что Сальваньяк внимательно следит за моей реакцией, я все-таки долго не мог опомниться. Представляю, что он думал в эти минуты о моем самообладании...

     - Я просто потрясен, - с виноватым видом признался я.

     - Вижу.

     - В какой он больнице?

     - Бесполезно, старина, вас все равно не пустят. Лафрамбуаз сейчас наверняка лежит на операционном столе, так что ему, честное слово, не до вас... Возвращайтесь в гостиницу и попробуйте уснуть, тем более что, по-моему, наше дело все больше осложняется, а думать лучше на свежую голову.

     - Иеремия Лафрамбуаз - потрясающий тип.

     - Не сомневаюсь. Ведь даже на носилках он позаботился о том, чтобы мне позвонили и попросили отыскать вас в "Кольце Сатурна", где, по его мнению, вам могла грозить опасность.

     На прощание я все же задал Сальваньяку еще один вопрос:

     - Как по-вашему, что все это означает?

     - Честно говоря, понятия не имею, но, сдается мне, вы сами, не отдавая себе в том отчета, расшевелили осиное гнездо, и кому-то это страшно не понравилось, что вам и пытаются показать всеми возможными способами...

     - Но при чем тут Лафрамбуаз?

     - Возможно, кто-то узнал, что он вам помогает?

     В голове сразу мелькнула мысль об Эвелин. Мне стало больно.

     - Но тогда и вам грозит... - пробормотал я, стараясь, чтобы Сальваньяк не уловил дрожи в голосе и не понял истинных причин моего беспокойства.

     Но он тихонько рассмеялся.

     - За меня вам нечего волноваться. Я умею за себя постоять. То, что случилось с Ламфрамбуазом, для нас - очень полезное предупреждение. В случае чего я постараюсь опередить противника и выстрелить первым. Отправляйтесь отдыхать, старина... А серьезные дела отложим на завтра.

 

***

 

     Машина Сальваньяка обогнала меня у подъезда гостиницы. Он дружески помахал рукой и умчался к себе в гараж, на площадь Люз.

     Вопреки ожиданиям, я довольно быстро уснул и открыл глаза только в девять часов утра. Мне стало немножко совестно, но в нашем деле возможность хорошенько отдохнуть упускать не следует, ибо никогда не знаешь наверняка, скоро ли представится новый случай вздремнуть без помех.

     Но с пробуждением немедленно вернулись вчерашние заботы - так утром надеваешь оставленную у постели одежду. Позвонив в больницу, я узнал, что операция прошла очень удачно и в виде личного одолжения мне разрешат до полудня на несколько минут заглянуть к больному. Покушение на Лафрамбуаза, последовавшее сразу за убийством Сюзанны Краст и попыткой размазать меня по мостовой, ясно указывало, что меня считают не в меру предприимчивым и хотят лишить возможных союзников. Если Марк Гажан действительно удрал за границу, зачем понадобились все эти убийства, как удачные, так и провалившиеся? Нет, кровавая фантасмагория убеждала в том, что муж Эвелин действовал не в одиночку, что в Бордо у него остались сообщники и эти сообщники опасаются, как бы я не узнал, каким образом инженер покинул страну. Очевидно по достоинству оценив профессиональные качества Лафрамбуаза и его знание города и местных жителей, инспектора решили поскорее убрать. И мне давно пора избавиться от пассивности, впрочем, совершенно не свойственной моему характеру и вызванной, как я прекрасно понимал, исключительно тем обстоятельством, что вместо напряженных размышлений о Гажане, и только о нем, я позволил себе чересчур увлечься мыслями о его супруге.

     По дороге в больницу я все-таки успел заглянуть в гараж Сальваньяка и сообщить ему, что Лафрамбуаз - вне опасности.

     - Тем лучше! Во-первых, потому что он хороший парень, а потом, он нам еще пригодится.

     - Послушайте... я бы хотел воспользоваться вынужденным отсутствием Лафрамбуаза и попросить вас заново провести полицейское расследование. Раз инспектор сейчас не у дел, он на нас не обидится.

     - Что вы имеете в виду?

     - К примеру, вы сегодня же могли бы еще раз допросить соседей Гажанов в Кодране. Эвелин вас не знает, стало быть, даже если бы вы столкнулись с ней нос к носу, волноваться не о чем. Главное - проверить, действительно ли, как написано в полицейских рапортах, в тот знаменитый воскресный вечер кто-то видел, что инженер вернулся домой, взял у жены ключ от гаража и снова уехал. Если не возражаете, встретимся в пять часов вечера в "Бордо".

     - Договорились, в пять так в пять.

     Как это обычно бывает в больницах, прежде чем пустить меня в комнату больного, сиделка разразилась целым потоком нудных напутствий. Можно подумать, я впервые в жизни навещал раненого товарища! Агенты спецслужб куда чаще отдыхают на больничной койке, чем с удочкой на берегу реки.

     Иеремия встретил меня цитатой из Писания, которое, похоже, выучил наизусть:

     - "Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" <Мф. 5.10.>.

     - Это точно, но попытайтесь все-таки еще немного побыть здесь, с нами, Лафрамбуаз!

     - Еще бы! Я вовсе не жажду обрести обещанное Царство, пока сторицей не отплачу тому или той, кто собирался отправить меня туда раньше срока!

     - То есть, говоря простым и ясным французским языком, это означает, что вы понятия не имеете, кто именно решил подарить вам на Рождество две-три пули?

     - Да, пока я этого не знаю, Тони, но, не беспокойтесь, рано или поздно непременно выясню.

     Мы говорили вполголоса, почти шепотом, чтобы тот, кто, возможно, подслушивает под дверью (разумеется, из самых благородных побуждений), не подумал, будто я утомляю больного.

     - А теперь, Иеремия, может, расскажете, как было дело?

     - Да самым классическим и банальным образом. Естественно, мне бы следовало держаться настороже, но мы, простые полицейские, как-то не привыкли к подобному обращению.

     - Слушайте, старина, вы, конечно, самый потрясающий малый на свете, и, хотя мы познакомились совсем недавно, я вас чертовски уважаю и все такое, но, между нами говоря, мне жутко действует на нервы, когда собеседник не желает прямо отвечать на вопрос! Ну, так будете вы по-человечески рассказывать мне, что произошло, или нет?

     Моя гневная вспышка, похоже, не произвела на раненого ни малейшего впечатления.

     - Сказано же: "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня" <Мф. 5.11.>, - насмешливо изрек он.

     - Надеюсь, вы не собираетесь пересказывать мне весь Ветхий Завет?

     - Это из Евангелия от святого Матфея, язычник! - хмыкнул Лафрамбуаз. - Просто я не обратил внимания, что за мной уже довольно долго едет какая-то машина и что, когда я собирался войти в дом, мотор заглох. К счастью, у меня пока еще неплохая реакция, но несколько пуль все же попали в цель.

     - А что было потом?

     - Как - что? Больница... Я был почти в отключке, но не настолько, чтобы не вспомнить, что вы, вероятно, сидите в "Кольце Сатурна" и можете схлопотать такое же угощение. Поэтому я и попросил немедленно позвонить Сальваньяку...

     - А почему не мне самому?

     - Потому что, если преступники связаны с кабаре, не стоило поднимать там тревогу... иначе они могли бы несколько изменить планы и прикончить вас каким-нибудь иным способом.

     - Я, кажется, должен вас поблагодарить?

     - Не стоит.

     Мы улыбнулись друг другу.

     - Когда вас отсюда выпустят, Иеремия?

     - Выпустят? Дня через два-три.

     - И вы вернетесь домой?

     - Черт побери! Надо думать, мне еще очень не скоро разрешат выйти на работу... Как ни жаль, Тони, а, боюсь, теперь вам от меня мало проку.

     - Меня гораздо больше заботит ваше намерение торчать дома. Если вас во что бы то ни стало хотят укокошить, вы не сумеете защищаться. Перебирайтесь-ка ко мне в гостиницу, я вас приглашаю.

     - Нет, ибо сказано: "Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия".

     - О нет! Оставьте меня, наконец, в покое со своим Евангелием!

     - Опять мимо, Тони, на сей раз я цитировал Ветхий Завет, псалом восемьдесят третий!

     - Иеремия... А вы случайно не знаете, за что вас хотели убить?

     Он посмотрел мне в глаза, и я, несмотря на всю незамутненную прозрачность его взгляда, смутился. Ну и странный тип этот неудавшийся пастор!

     - Просто-напросто убийца выяснил, что я вам помогаю... Вернее, теперь уже помогал.

     - Но, черт возьми, откуда он мог об этом пронюхать?

     - От того, кому вы сами сказали о нашем договоре, Тони...

     - Но я не...

     Я замер на полуслове, вдруг вспомнив, что и впрямь кое с кем поделился радостью, что обрел такого бесценного помощника, как Лафрамбуаз. А раненый не сводил с меня глаз. Поскольку я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука, он сам мягко спросил:

     - Вы говорили обо мне ей, верно?

     От необходимости отвечать меня избавила сиделка - с решительным видом войдя в палату, она мигом вывела меня из затруднительного положения.

     - Свидание слишком затянулось, месье.

     Я встал.

     - Что же, ладно, ухожу...

     Я положил руку на здоровое плечо Лафрамбуаза.

     - Не мечите икру, Иеремия... Хоть вы и ранены, но все равно сможете оказать мне огромную помощь, особенно если согласитесь еще раз обдумать события и сообщить мне результаты своих размышлений.

     - Для этого надо еще, чтобы вы приняли их в расчет...

     - Постараюсь.

 

***

 

     Неторопливо катя к центру города, я мысленно возвращался к разговору с Лафрамбуазом. В конце концов мне пришлось-таки признать, что о моем альянсе с инспектором, как и о том, что я хочу тайно повидаться с Сюзанной Краст, знала одна Эвелин. В обоих случаях она могла вольно или невольно передать это Сужалю. То, что покушение на полицейского сорвалось, как пить дать, вызвало в лагере противника легкую панику. И, если Эвелин виновна (то есть действовала сознательно), скорее всего, она ожидает бурной реакции с моей стороны и готовится к новому визиту. Поэтому я решил дать ей возможность подольше поломать голову над странностями моего поведения, а потом, свалившись как снег на голову, потребовать отчета. Внезапность нападения поможет мне вывести Эвелин на чистую воду. Решился я на это скрепя сердце, ибо в глубине души никак не мог уверовать в ее двуличие. Вне всякого сомнения, я по-настоящему влюбился, а для любого нормального человека, сколь бы жизненный опыт ни призывал к осторожности, любимый всегда невиновен.

     Я остановил машину на набережной, так, чтобы не мешать движению, и закурил. Хотелось еще раз спокойно разложить все по полочкам. Уже слишком давно я вел себя как последний дурак и понимал, что с этим пора кончать. Мимо ехали набитые елками грузовики - до Рождества осталось всего шесть дней. И я с горечью подумал, что, окажись Эвелин ни в чем не повинной, сумей я найти и обезвредить ее недостойного супруга, мы могли бы провести вместе восхитительный праздник... "Восхитительный"! Я невесело усмехнулся. Взбредет же такое в голову! Как и все влюбленные, я не мог выражать свои чувства иначе как в самых глупых и напыщенных словах... А когда агент секретных служб позволяет себе дойти до подобных слабостей, это почти всегда конец. Но, по зрелом размышлении, так ли уж я дорожу своей работой? Смерть Бертрана Тривье, горе Кристиан, внезапно вспыхнувшая моя любовь к Эвелин - все вместе убеждало, что жизнь, во всяком случае настоящая, протекает в иной плоскости и несовместима с этим нечеловеческим ремеслом. А может, на такой лад меня настроило приближение Рождества? Вид закутанных людей, нагруженных всевозможными свертками и спешащих к домашнему очагу, где их ждут жены и детишки? Короче, во мне больше не было священного огня. Я всегда старался оставаться честным хотя бы с самим собой и признавать собственные ошибки, но сейчас вдруг впервые задумался, уж не составляют ли они, часом, истинную радость жизни? Иными словам, если уж говорить всю правду, Эвелин, будь она сто раз виновна, продолжала мне нравиться и в глубине души я хотел не преследовать ее, а защищать от преследований.

     Но - к делу. Итак, инженер работает над изобретением, интересующим Министерство национальной безопасности и тем самым правительства других держав - как союзных, так и враждебных нашей стране. В один прекрасный день означенный господин ни с того ни с сего проваливается сквозь землю с практически готовой работой, бросив при этом жену, в которой, по общему мнению, души не чает. Направился ли он в государство, готовое заплатить за его работу гораздо дороже нас? Или его похитили? И какова роль супруги в том или ином случае? Жертва она или сообщница? Ясно только одно: Тривье убили, потому что он расследовал дело об исчезновении Гажана. Сюзанну Краст - за то, что она собиралась рассказать мне все, что знала сама. Лафрамбуаз пострадал за помощь мне. И это - не говоря о том, что я сам чуть не расстался с жизнью. Следовательно, либо Гажан все еще прячется в Бордо и располагает достаточно сильными помощниками, готовыми на что угодно, лишь бы помешать нам найти беглеца, либо он попал в руки людей, способных ради наживы пролить моря крови. Возможен, наконец, и еще один вариант: перед нами классическая история о том, как жена и ее любовник (в данном случае Эвелин и Сужаль) убивают докучливого мужа, а заодно проворачивают выгодное дельце, намереваясь продать изобретение жертвы.

     По правде говоря, в свете последних происшествий третья гипотеза выглядит самой убедительной, а это, вполне естественно, отнюдь не внушает мне безумной радости. Странно, вместо того чтобы подумать, каким образом припереть Эвелин к стенке, если, конечно, ее вина будет доказана, я, боясь себе в том признаться, уже подсознательно искал способ спасти ее от расплаты.

     Уже докуривая, я вдруг подумал, что, по сути дела, сражаюсь с призраком. Мне надо разыскать Гажана, а что я о нем знаю? Да ровно ничего! Видел только фотографию. Но что за человеком он был на самом деле? Мне казалось, что, сумей я составить хоть мало-мальски достоверный психологический портрет - и расследование сразу сильно продвинется. Ведь очень важно угадать, на что человек способен или не способен, узнать его вкусы и привычки, от которых не так-то легко избавиться. Короче, мне следовало познакомиться с Гажаном поближе.

     Я снова завел мотор, решив ничего не предпринимать, пока не пойму до конца, кто такой Марк Гажан, а для этого в первую очередь следовало поговорить со всеми, кто его окружал.

 

***

 

     Не стану лгать, будто при виде меня Турнон безумно обрадовался, ничего подобного.

     - Думаю, после сегодняшнего ночного происшествия лишь вашему хладнокровию я обязан тем, что не стал убийцей... И самое меньшее, что я обязан сделать в знак если не симпатии, то по крайней мере благодарности, - это принять вас по первому требованию.

     - Что ж, вы правы, Турнон. А что до вашей симпатии, честно говоря, мне на нее плевать. Если бы я хотел всем нравиться, уж наверное выбрал бы другую профессию.

     - Не сомневаюсь.

     - Вот и отлично. А теперь, когда мы разобрались с этим вопросом, ничто не мешает перейти к главному. Я полагаю, вы достаточно любите свою страну, чтобы не пойти на предательство?

     - Безусловно.

     - Стало быть, у вас есть все основания помочь мне справиться с Гажаном, задумавшим продать свои планы на сторону, иностранной державе. Кроме того, не забывайте, что, охраняя инженера и его бумаги, кто-то убил дорогого для вас человека.

     Я видел, что губы у него дрогнули, как у готового расплакаться ребенка, и поспешил развить мысль:

     - Я думаю, вы очень не прочь узнать имя мерзавца, прикончившего Сюзанну Краст?

     Турнон сжал кулаки.

     - Да, мне хотелось бы узнать его имя, месье Лиссей, - проговорил он со всей энергией, на какую только был способен. - Даже чертовски хотелось бы... И боюсь, да простит меня Бог, что в тот день все-таки совершу убийство!

     - Этот же преступник убил и моего лучшего друга, Турнон, друга, у которого остались жена и маленький ребенок. А потому, хоть мы с вами и не принадлежим к одному кругу, обоими движет одно и то же чувство. Так почему бы нам не объединить усилия, раз успех одного автоматически принесет победу другому?

     Директор немного поколебался, потом, видимо решив, что предложение разумно, протянул руку.

     - Хорошо, я согласен, Лиссей. С этой минуты вы можете полностью рассчитывать на меня, а я буду полагаться на вас.

     Я объяснил, как мне важно получше узнать Марка Гажана, но Турнон с сомнением покачал головой.

     - Это очень непросто... Гажан относился к той категории людей, рядом с которыми хоть сто лет проживи - все равно почти не заметишь их исчезновения... Пожалуй, если вдуматься, в том, что человек способен годами жить настолько незаметно, есть что-то поистине пугающее.

     - Вы только что набросали портрет идеального шпиона, Турнон. Во всяком случае, оставаться невидимкой - мечта любого агента спецслужб.

     Он посмотрел на меня с искренним удивлением.

     - Надеюсь, вы не хотели намекнуть, что Гажан...

     - Пока трудно сказать об этом что-либо определенное. Просто я рассматриваю все возможные варианты. Инженер исчез вместе со своими бумагами, следовательно, либо он мертв, либо кинулся в бега, никакого третьего решения я не вижу. Поэтому, если бы мне удалось составить о Гажане точное представление, в конце концов я разобрался бы, какая из двух версий верна - смерть или измена. Расскажите мне о нем, Турнон, но только с большей искренностью, чем в прошлый раз, когда мы с вами говорили на эту тему.

     - Марк Гажан пришел к нам семь или восемь лет назад. До этого работал где-то на севере Франции. Насколько я помню, его не особенно устраивал тамошний климат. Разумеется, Гажан представил нам свои дипломы и характеристики. Прежнее начальство не скупилось на похвалы, отмечая его компетентность, добросовестность, искреннее увлечение работой, и так далее, и тому подобное. Однако мой завод практически не приносит прибылей в том, что касается реализации, а потому я не могу платить служащим такого жалованья, как на многих других, более крупных производствах. Поэтому меня несколько смутило, что Гажан решился оставить гигантский индустриальный комплекс на севере и просить места на моем скромном заводе. Марк вовсе не страдал никаким серьезным заболеванием, и ссылки на климат выглядели не слишком убедительно. Во всяком случае, вряд ли это могло послужить основной причиной его переезда. Я не стал скрывать удивления, и Гажан наконец признался, что хочет целиком погрузиться в особенно интересное для него исследование и, зная, что я всячески приветствую разработку такого рода проблем, предпочитает перейти под мое начало. Внимательно изучив его досье, я пришел к выводу, что разработки Гажана могут оказаться весьма перспективными. Это меня и соблазнило. Мы довольно быстро сговорились об условиях и о том, что, если его исследования увенчаются успехом, я получу определенный процент. Короче, по условиям договора Гажану надлежало добросовестно работать, а мне - предоставить ему необходимые на это средства. По сути дела, все основывалось на доверии.

     Судя по всему, Турнон говорил правду.

     - Но почему вы не рассказали об этом при нашей первой встрече?

     - Да просто я терпеть не могу, когда посторонние суют нос в мои дела.

     - Если только вы не опасались, как бы я не заподозрил вас в убийстве Гажана.

     - Меня?

     - Давайте вообразим, что инженер и в самом деле довел работу до конца... и честно предупредил вас об этом... Мы с вами прекрасно знаем, что его изобретение стоит бешеных денег, особенно если обратиться к иностранным покупателям... Возможно, в сравнении процент показался вам мизерным, а искушение присвоить всю сумму было слишком велико? Ну, что вы об этом скажете?

     Турнон прикрыл глаза, и, глядя, как он нервно стиснул челюсти, я понял, насколько предположение его потрясло.

     - Что бы вы ни подумали вчера вечером, месье Лиссей, я вовсе не склонен к насилию... и все же за такие слова с удовольствием разбил бы вам физиономию! По-моему, вы так привыкли иметь дело со всякого рода подонками, что напрочь разучились отличать их от порядочных людей.

     - Что делать, они так похожи!

     - Тем не менее, хотите верьте, хотите нет, я честный человек и имею обыкновение соблюдать взятые на себя обязательства. Так что если Гажан удрал, то в первую очередь обвел вокруг пальца меня!

     - И вы намерены жаловаться в полицию?

     - В такого рода делах, хотя бы из-за их крайней секретности, мы не имеем права прибегать к защите закона.

     - А кроме того, существует еще и Эвелин Гажан!

     - Что вы имеете в виду?

     - А то, что в память о более чем дружеских отношениях с этой особой вам, вероятно, не хотелось бы причинять ей боль, преследуя человека, ставшего вашим преемником?

     - В моей работе, месье Лиссей, романтизм совершенно неуместен. Мои прежние отношения с мадам Гажан не имеют ничего общего с изысканиями ее мужа. Наш роман, к тому же довольно непродолжительный, закончился давным-давно и, я бы сказал, окончательно канул в забвение, после того как Эвелин вышла замуж. Как я вам уже говорил, мы были не созданы друг для друга. Я вовсе не любитель искать приключений на свою голову, месье Лиссей!

     - Но и Гажан, судя по вашему описанию, - тоже!

     - Несомненно.

     - Тогда почему Эвелин выбрала именно его?

     - Спросите у нее!

     - Но разве у вас нет никаких соображений на сей счет?

     - Нет, но, даже будь у меня кое-какие догадки, я бы вам о них не сказал. Я не испытываю ни малейшего желания создавать какие бы то ни было осложнения мадам Гажан. Может, вам это и неизвестно, но на свете еще существует такое понятие, как деликатность.

     - Благодарю за урок. А теперь я попросил бы вас отказаться от роли преподавателя хороших манер и добросовестно припомнить все, что вам известно о Гажане.

     Турнон снова прикрыл глаза. Похоже, у него это что-то вроде нервного тика. Во всяком случае, именно так милейший директор поступал каждый раз, когда его что-нибудь раздражало.

     - Марк Гажан значительно выше среднего роста... Волосы - светло-каштановые. Он никогда не улыбался и приходил в крайнее замешательство, как только разговор преступал рамки математических вычислений и его экспериментов. Насколько я знаю, за ним не замечено никаких, даже самых невинных, пороков или особых увлечений. Гажан ни с кем не откровенничал и вообще говорил очень мало. Коллеги не испытывали к нему особой симпатии, но весьма ценили его глубокие познания. Тем не менее после женитьбы на Эвелин Марк, похоже, оттаял. В то время в нем как будто появилось что-то человеческое. Гажану хотелось элегантно выглядеть, и не раз он, оставив в покое науку, снисходил до обычных разговоров, более того, начал ходить в театры. А потом мало-помалу огонь угас. Гажан опять стал тем человеком, которого мы знали. По нашему общему мнению, работа взяла верх над любовью к жене. В понедельник утром, когда Гажан вдруг не явился на завод, никто этого сначала не заметил - коллеги слишком редко заглядывали к нему в лабораторию.

     - Насколько я помню, в прошлый раз вы уверяли, что Гажан практически не общался ни с кем из коллег, верно?

     - С тех пор я навел кое-какие справки... О дружбе говорить было бы преувеличением, но все-таки с двумя инженерами он держался не так замкнуто, как с прочими. Это химик Варанже и специалист по электронике Ордэн. Вероятно, вам стоило бы побеседовать с обоими.

     - Можете не сомневаться - не премину.

     - Если не хотите разговаривать с ними здесь, то вот домашние адреса... Да так оно и лучше - нечего возбуждать излишнее любопытство у прочих коллег.

     Я сунул бумажку в карман и распрощался с Турноном, поблагодарив за то, что на сей раз он проявил большую готовность к сотрудничеству.

 

***

 

     До встречи с Сальваньяком оставался еще час. Не без труда отыскав свободное место на площади Кэнконс и оставив там "воксхолл", я поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и быстрым шагом пошел вперед, надеясь хоть ненадолго избавиться от навязчивых мыслей и влиться в поток сограждан, - приятно чувствовать себя таким же обывателем, как и все прочие честные бордосцы.

     Миновав мост Людовика XVIII, несмотря на то что холодный ветер пощипывал уши, я по-прежнему пешком добрался до площади Жана Жореса, свернул вправо на аллею Шапо-Руж и спортивным шагом вышел на площадь Комеди. Какое наслаждение смешаться с толпой прохожих, деловито снующих по обе стороны аллеи Интепанданс, и от души полюбоваться витринами! Чисто инстинктивно я охотнее останавливался у магазинов игрушек и с удовольствием смотрел на восторженные мордочки малышей, а заодно и на их мам, словно помолодевших от радости за своих детишек. Казалось, они вновь переживают счастливые минуты прошлого, когда сами получали от родителей рождественские подарки. Глядя на чудесные куклы и многообразные машины, все, независимо от возраста, чувствовали себя мальчишками и девчонками. Мне бы тоже хотелось взять за руку сына или дочь и войти с ними в какой-нибудь ярко освещенный магазин, но для начала следовало непременно пройти через мэрию, а я много лет старательно избегал подобных испытаний. Однако в моей душе уже произошли настолько сильные изменения, что теперь возможность навсегда потерять свободу почти не пугала. Даже без особого копания в причинах подобной метаморфозы я прекрасно понимал, что новый взгляд на будущее несомненно связан с Эвелин Гажан. Из-за нее же я остановился и у мебельного магазина. Я выбирал кресло, в котором так удобно, сунув ноги в домашние туфли, наблюдать, как Эвелин готовит нам ужин... Увлекшись подобными материями, я уже не мог остановиться и чувствовал, что готов простить мадам Гажан продажу драгоценного досье за границу, лишь бы она согласилась бросить супруга. Любовь толкает нас к странным решениям и чрезмерному благодушию. Почти каждый рано или поздно открывает для себя этот закон.

     Полностью погрузившись в мечты, нелепость, а пожалуй, и чудовищность которых сглаживало предрождественское сказочное время, я дошел до площади Гамбетты и, как истинный бордосец, перебрался на правый тротуар, чтобы вернуться на площадь Комеди, - коренные жители этого прекрасного города повторяют этот маневр тысячи раз в году.

     Ровно в пять часов я вошел в "Бордо" - одно из самых элегантных кафе столицы Жиронды. Сальваньяк уже ждал, и я сел за его столик.

     - Ну?

     - Похоже, бордоские полицейские великолепно провели расследование. Супруги Банон, соседи из дома напротив Гажанов, уверяют, что в то воскресенье отлично видели, как они возвращались. Мадам Гажан, как обычно, вышла из машины, принесла мужу ключ от гаража - переделанной старой кузницы, и попросила не задерживаться, сказав, что сейчас поставит на плиту чайник и все приготовит к чаю. Супруги Банон даже сочли нужным уточнить, что на Гажане была куртка в черную с белым клетку. Другие соседи тоже заметили возвращение Гажанов, но, поскольку все они живут намного дальше, не смогли сообщить таких точных подробностей. Так или иначе, все они хорошо знали клетчатую куртку инженера. Я думаю, в свое время этот пестрый наряд несколько шокировал обитателей Кодрана.

     - А как Гажан возвращался обратно из гаража, никто не видел?

     - Нет, но зато многие помнят, что мадам Гажан несколько раз выходила на улицу, по-видимому ожидая мужа, а в последний раз появилась уже в пальто и наброшенном на голову шарфе и быстро побежала к гаражу, расположенному в пяти-шести сотнях метров от их дома. Минут через пятнадцать мадам Гажан вернулась с самым озабоченным видом.

     - Неужели эти Баноны вечно сидят у окна?

     - Хозяин дома инвалид. По воскресеньям они с женой играют в шашки у окна, так, чтобы можно было наблюдать за прохожими, и далеко не всегда с благородными намерениями. А что у вас, Лиссей?

     Я рассказал, как побывал в больнице у Иеремии Лафрамбуаза и о разговоре с Турноном.

     - Вам бы следовало прислушаться к словам Лафрамбуаза, Лиссей. По-моему, он человек думающий.

     Сальваньяк мог не продолжать - я и так понял, что он намекает на доказательства против Эвелин и хочет лишний раз привлечь к ним мое внимание. Поэтому я довольно сухо с ним попрощался, сказав, что завтра позвоню и расскажу, чем кончились мои сегодняшние поиски, а в случае неприятностей - позову на помощь.

     Ожесточение обоих моих помощников против Эвелин раздражало меня тем больше, что в глубине души я признавал их правоту.

 

***

 

     Инженер-химик Антуан Варанже жил неподалеку от больницы, где мой приятель Лафрамбуаз вновь обретал вкус к жизни, а именно на улице А. Надеясь немного развеяться и снять нервное возбуждение, я решил отправиться туда пешком. Пешая прогулка вообще полезна, а кроме того, я все равно не нашел бы где поставить свой "воксхолл". Улицу Сент-Катрин запрудила такая толпа, что каждый шаг давался с величайшим трудом. Машины почти не двигались с места, то и дело возникали пробки. Вскоре я свернул направо, в сторону Аира, миновал перекресток, где кончается улица Пастера, и оказался на улице А. На заводе Турнона не слишком строгая дисциплина, и я надеялся, что в этот предрождественский день инженер Варанже постарался прийти домой пораньше.

     Дверь открыла женщина. Не красавица, не дурнушка, а вполне заурядная особа. Впечатление смягчали лишь особая хрупкость и изящество фигуры. Откуда-то из недр квартиры доносились крики детей, особенно пронзительно заявляла о своем присутствии девочка.

     - Что вам угодно, месье?

     - Я бы хотел поговорить с месье Варанже. Меня послал месье Турнон.

     Лицо молодой женщины сразу нахмурилось.

     - Что-нибудь случилось на заводе?

     - Да нет же, нет, не беспокойтесь! Я пришел вовсе не затем, чтобы испортить вам настроение. Просто мне нужны кое-какие сведения, а месье Турнон сказал, что лучше всего обратиться за ними к месье Варанже.

     Успокоенная хозяйка дома проводила меня в типично провинциальную гостиную, сохранившую дух прежних времен. Громоздкая мебель из темного дерева, конечно, не поражала красотой, зато передавалась из поколения в поколение и свидетельствовала о не слишком взыскательных вкусах предков. В этом чувствовалось что-то глубоко трогательное. Обстановка вполне подходила хозяйке дома: такая же надежная и крепкая. Мадам Варанже вполголоса приказала детям уйти, и вскоре в гостиной появился тихий, меланхоличный толстяк. Я поднялся ему навстречу.

     - Месье Варанже?

     - Он самый. Прошу прощения, что заставил вас ждать, но вы ведь знаете, что дома не очень-то следишь за внешностью, - вот и пришлось надеть пиджак, галстук и ботинки.

     Я уверил инженера, что напрасно он устроил себе столько лишних хлопот, но Варанже, очевидно, не понял моих возражений. Люди его круга испокон веков привыкли принимать гостей исключительно в гостиной и в самом безукоризненном облачении. После того как я представился и отклонил предложение хозяина выпить рюмочку домашнего ликера, мы сразу перешли к делу и я изложил Варанже причины, побудившие меня побеспокоить его дома. Химик внимательно слушал, время от времени поглаживая подбородок, - видимо, это означало, что рассказ его всерьез заинтересовал. Судя по всему, Варанже не любил пустой болтовни и принадлежал к тем людям, для которых каждое слово должно иметь значение. Если какая-либо деталь ускользала от его понимания, химик просил повторить. Когда я умолк, он окинул меня сдержанным взглядом.

     - Короче, вам бы хотелось узнать, что я думаю о своем коллеге Марке Гажане?

     - Совершенно, верно.

     - Это очень серьезный вопрос.

     После этого началась бесконечная и совершенно бесплодная дискуссия о возможных последствиях подобного разговора и о том, насколько он, Антуан Варанже, имеет право высказать свое субъективное мнение. Мне пришлось затратить немало усилий, дабы успокоить его щепетильность, и я уже начинал всерьез нервничать, но тут химик наконец сдался.

     - Ладно... вы меня убедили, и я больше не стану уклоняться от ответа.

     - Наконец-то! И что же вы думаете о Гажане?

     - Ничего.

     В первую минуту я настолько опешил, что не мог издать ни звука. А потом меня охватило дикое бешенство, и я уже собирался высказать Варанже все, что думаю о его дурацкой шутке, как вдруг, поглядев на химика, сообразил, что он совершенно искренен.

     - Послушайте, дорогой мой, ваш директор уверял меня, что вы очень дружили с Гажаном. Или это не так?

     - Дело в том, что мы оба занимались химией у одного преподавателя, а потому и рассуждали примерно одинаково. Толковый малый этот Гажан, очень толковый... Во всяком случае, в области химии.

     - И он никогда не говорил вам о своей личной жизни?

     - Никогда! А впрочем, с чего бы ему вдруг вздумалось рассуждать на эту тему?

     - И долго вы проработали вместе?

     - Много лет.

     - Мне трудно поверить, что за все это время вам не удалось составить никакого представления о его характере!

     - Марк вообще молчун... крайне редко давал волю чувствам... и, по-моему, вечно сомневался в себе. По правде говоря, такой человек способен обескуражить кого угодно, по крайней мере если позволишь себе поддаться его пессимизму...

     - А как насчет амбиций? Гажан тщеславен?

     - Меня бы это удивило!

     - Но, в конце-то концов, был же у него какой-то идеал?

     - Продолжать лабораторные исследования. Все остальное не имело значения.

     - И однако, у него были жена, семейный очаг?

     Варанже явно смутился.

     - Мне бы не хотелось злословить, но... что касается жены... Ходили слухи, будто ее гораздо больше интересует не муж, а кое-кто другой...

     - Кто?

     - Ну... это не так просто... Вы же знаете, как это бывает... Всякие россказни, намеки и более-менее злопыхательские шепотки... Короче, болтали об одном типе, содержателе то ли дансинга, то ли казино или чего-то в этом духе... о некоем Фреде Сужале...

     - Значит, по-вашему, если Гажан столько времени проводил в лаборатории, то, очевидно, дома чувствовал себя не особенно уютно?

     - Возможно... Утверждать я бы не решился, но это все же какое-то объяснение, верно?

     - Благодарю вас.

     Я предоставил химика его простым радостям жизни, надежной супруге, размеренному домашнему быту и гомонящим детишкам, а сам отправился на площадь Родесс к инженеру-электрику Жоржу Ордэну. Около десяти вечера я уже звонил в его квартиру. Здесь все выглядело совсем по-другому. Дверь открыла улыбчивая девчушка.

     - Могу я видеть месье Ордэна?

     Девочка окинула меня смущенным взглядом.

     - Понимаете, папа сейчас занят... очень занят...

     - Правда?

     - Он играет со своим поездом.

     - С поездом? Вероятно, электрическим?

     - Конечно.

     - А вы думаете, ваш папа очень рассердится, если я увижу, как он играет?

     - Не знаю...

     - Может, вы спросите у него разрешения?

     Девчушка посмотрела на меня с нескрываемым восторгом. Должно быть, она сочла меня ужасно умным.

     - Входите, месье.

     Воспользовавшись приглашением, я перебрался в прихожую. По коридору прошла молодая женщина в купальном халате.

     - Кто это, Дани?

     - Месье хочет поиграть с папой в железную дорогу!

     Я хотел объяснить истинную причину своего вторжения, но не успел - мадам Ордэн снова заговорила с дочерью:

     - Отведи его к отцу, Дани, но посоветуй не поднимать слишком много шума, иначе у меня разболится голова!

     Супруга инженера тут же скрылась из глаз, а девочка взяла меня за руку, так что мне не пришлось долго размышлять над странным отношением хозяйки дома к незнакомцам, входящим в ее квартиру. Дани распахнула передо мной дверь, и я оказался в небольшой комнате, значительную часть которой занимал огромный стол. Почти всю его поверхность покрывало хитроумное сплетение рельсов. Крошечные поезда, ускользая из всевозможных ловушек по воле множества стрелок, то пересекались, то ехали навстречу друг другу и, к великой радости хозяина дома и двух мальчуганов, каждую секунду избегали аварии. Судя по всему, оба мальчика чувствовали несомненное призвание к трудной работе железнодорожника.

     - Папа! - окликнула отца девочка.

     - Чего ты хочешь? - не оборачиваясь, осведомился инженер.

     - Я привела к тебе гостя!

     - И где же ты его выловила, моя птичка?

     Сообразив, что мне пора взять дело в свои руки, и как можно быстрее, я поспешил опередить Дани с ответом:

     - Просто-напросто на лестничной клетке, месье Ордэн. А за наживку сошел самый обычный звонок у вашей двери.

     Только теперь месье Ордэн соблаговолил наконец обратить на меня внимание.

     - Но... я вас не знаю!

     - Наше знакомство зависит только от вас.

     - Но почему я должен с вами знакомиться?

     - Например, чтобы доставить удовольствие месье Турнону.

     - Он-то тут при чем?

     - Именно он направил меня к вам.

     Инженер немного подумал.

     - Вряд ли здесь самое подходящее место для разговора, а? - наконец решился он.

     - Да, пожалуй.

     Он с явным огорчением вздохнул.

     - Ну что ж... прошу вас, идите за мной.

     В кабинете инженера царил невообразимый хаос, и продвигаться приходилось с величайшей осторожностью, переступая через стопки книг. После множества сложных манипуляций мы кое-как убрали с кресел листы бумаги и смогли-таки сесть. Но беспорядок, по-видимому, нисколько не смущал Ордэна.

     - Я вас слушаю, месье...

     - Лиссей, Тони Лиссей.

     И я в очередной раз объяснил причины своего визита.

     - По словам месье Турнона, - закончил я, - вы были одним из немногих близких друзей Марка Гажана, поэтому-то я и счел необходимым...

     - Чепуха, никто не дружил с Гажаном, - перебил меня Ордэн. - Он использовал наши знания и вообще интересовался коллегами лишь в той мере, в какой они могли принести ему пользу. Даже не знаю, как бы вам объяснить поточнее... Гажан ни к кому не питал бескорыстной привязанности. Вы понимаете, что я имею в виду?

     - Вполне. А как по-вашему, он был человеком тщеславным? Имел какие-нибудь амбиции?

     - Только одну: разбогатеть, и как можно быстрее.

     - Почему? Гажан очень нуждался в деньгах?

     - Если не он сам, то по крайней мере его жена.

     И снова у меня екнуло сердце. Но, странное дело, чем больше обвинений накапливалось против Эвелин, тем упорнее я выискивал смутные основания защитить и оправдать молодую женщину.

     Ордэн, вероятно, что-то почувствовал в моем голосе, ибо кинул на меня довольно странный взгляд.

     - Вы знакомы с мадам Гажан? - спросил я.

     - Раньше, когда она еще работала на заводе, мы нередко виделись.

     Я подумал, что сейчас он начнет рассказывать о прежних отношениях Эвелин с Турноном, - в провинции обожают судачить на подобные темы, но Ордэн оказался человеком благородным и не позволил себе ни малейших намеков на прошлое женщины, все более занимавшей мои помыслы.

     - Эвелин очень красива, - продолжал он, - и мало кто у нас понял, почему ей вздумалось выйти за Гажана. Во всяком случае, удивились те, кто не догадывался о страстном желании нашего коллеги добиться успеха и о его готовности отказаться от любых радостей бытия ради скорейшего завершения работы.

     - А как вы думаете, откуда у него эта страсть во что бы то ни стало достигнуть цели?

     - Я думаю, Гажан хотел показать жене, что чего-то стоит, а кроме того...

     Ордэн слегка замялся, но я продолжал настаивать:

     - А кроме того?

     - Возможно, для него это был единственный способ удержать супругу?

 

***

 

     Вернувшись на площадь Родесс, я мог поразмыслить на досуге о том, как по-разному люди судят о ближних. И это привело меня к довольно своеобразным выводам насчет суда присяжных. Итак, два человека, обладающие высочайшими интеллектуальными способностями и многие годы проработавшие бок о бок со своим коллегой, придерживались о нем диаметрально противоположных мнений. Варанже, как, впрочем, и Турнон, считал инженера ничем не примечательной личностью, человеком слабым, лишенным индивидуальности и женатым на презиравшей его женщине. Зато с точки зрения Ордэна разыскиваемый мной инженер под заурядной внешностью скрывал несгибаемую волю, а заодно и, по-видимому, полную беспринципность. Оба моих недавних собеседника сходились лишь в одном: Марк безумно любил жену.

     И однако это тройное расследование не продвинуло меня ни на шаг: я по-прежнему не мог составить ни малейшего представления о беглом инженере Марке Гажане, равно как о его привычках и склонностях. Но я ужасно упрям. И неудача, вместо того чтобы привести в уныние, заставляла еще более напряженно шевелить мозгами. Я вошел в первое попавшееся кафе и отыскал в справочнике телефон "Кольца Сатурна". К телефону подошел сам хозяин кабаре (я сразу узнал его голос).

     - Алло?

     - Здравствуйте, Сужаль. Вы все еще сердитесь на меня за вчерашний вечер?

     - А, это вы?.. Какое вам дело, сержусь я или нет, чертов вы подонок?

     - Просто я хочу попросить вас об одной услуге.

     - Ну, знаете, в таком случае нахальства вам не занимать! А что за услуга?

     - Она касается мадам Гажан.

     Я чуть не назвал ее по имени, но вовремя прикусил язык.

     - Неужели вам так трудно оставить ее в покое?

     - Это зависит только от вас.

     - Каким же образом?

     - Именно это я и собираюсь вам объяснить.

     Сужаль ответил не сразу, видимо обдумывая мои слова.

     - Ладно... Заходите когда вздумается.

     - А сейчас вас устроит?

     - Милости прошу. Толкните дверь сбоку от входа, и лестница приведет вас прямо ко мне в кабинет.

     - Считайте, что я уже выехал.

     Мне посчастливилось сразу поймать свободное такси и без проволочек примчаться на свидание. Следуя рекомендациям Сужаля, я нашел боковую дверь рядом с главным входом и начал карабкаться по узкой и темной лестнице. Если там и был выключатель, то мне так и не удалось его обнаружить. Все же в конце концов я добрался до лестничной площадки и, чиркнув спичкой, разглядел на двери имя хозяина кабаре. Я постучал и, услышав приглашение войти, доверчиво открыл дверь. И совершенно напрасно, потому что не успел сделать и шагу, как на голову мне обрушилось что-то ужасно тяжелое и я рухнул, уткнувшись носом в ковер.

 

***

 

     Не знаю, сколько времени я пролежал в полной прострации. Помню лишь, что в чувство меня привела какая-то обжигающая жидкость. Я чуть-чуть приоткрыл глаз: Сужаль, нагнувшись и приподняв мою голову, вливал мне в глотку виски. Я слишком ослаб и, не в силах отомстить за коварство, послушно глотал угощение. Как ни странно, виски оказалось превосходным. Сужаль остановился первым.

     - Слушайте, приятель, уж не думаете ли вы, что я собираюсь извести на вас целую бутылку "Джонни Уокера"?

     Я хмыкнул.

     - Да вы еще и скряга, помимо всего прочего?

     Он помог мне подняться и усадил в кресло.

     - Вы что, пытались меня прикончить?

     Сужаль рассмеялся:

     - Я еще никого не убивал, но, надо думать, в подобном случае избрал бы более действенное средство, чем виски. Нет, приятель, мне просто хотелось расплатиться с вами за вчерашнее той же монетой. Вчера вы застали меня врасплох, а сегодня настал мой черед. Ну и теперь, если не возражаете, мы квиты. Согласны?

     - Ладно.

     По правде говоря, я слегка лицемерил, но, как известно, не всегда удается сделать хорошую мину при плохой игре.

     - А сейчас, господин фараон, не угодно ли объяснить, что вам от меня понадобилось?

     - Меня интересует ваше мнение о Марке Гажане.

     - Что за бредовая мысль! А с какой точки зрения?

     - Раз уж я не могу встретиться с самим инженером, мне бы хотелось с вашей помощью хотя бы составить о нем некоторое представление.

     - Понимаю...

     Он поудобнее устроился в кресле.

     - Марк примерно моего роста, но гораздо худее и уже в плечах... На вид - типичный интеллектуал... Из тех, кто сам извиняется, когда ему наступят на ногу... Короче, безобидный малый! По крайней мере производил такое впечатление...

     - Что вы имеете в виду?

     - Мне всегда казалось, что Марк ведет двойную игру... И для меня, и для всех прочих Гажан был человеком не от мира сего, неудачником, совершенно неспособным действовать самостоятельно... и довольно жалким... Вы и представить себе не можете, сколько неловкостей он совершал, когда мы вместе ездили на рыбалку! Порой казалось, Марк нарочно, с потрясающим упорством старался выставить себя на посмешище...

     - И даже в присутствии жены?

     - Да, и при ней - тоже! А это тем более странно, что Гажан привязан к Эвелин куда больше, чем она к нему.

     - Мадам Гажан сама вам в этом призналась?

     - Не то чтобы открыто, но я дружу с их семьей уже много лет. Есть признаки, которые никогда не обманывают.

     - И тем не менее у вас сложилось впечатление, что Гажан с умыслом играет роль человека слабого и крайне неловкого?

     - Да.

     - И на чем основываются ваши подозрения?

     - Трудно объяснить... На том, как менялось выражение лица Марка, когда он думал, что на него никто не обращает внимания. Наедине с собой он всегда выглядел куда мужественнее. Короче, Марк, по-моему, давным-давно замышлял какую-то пакость, так что его исчезновение меня не особенно удивило.

     - Вас не было с Гажанами в то воскресенье, когда инженер сбежал?

     - Нет... У меня есть загородный домик по ту сторону Аркашона, неподалеку от Гран Пикей. Там все устроено так, чтобы со всеми удобствами проводить выходные, особенно в погожие дни... Но Гажан - человек со странностями и, не довольствуясь летом, он таскал туда Эвелин то осенью, то зимой... ему, видите ли, хотелось покоя. У меня же в скверную погоду нет ни малейшего желания корчить из себя Робинзона. Хотите еще виски?

     - С удовольствием.

     Мы еще немного выпили.

     - Послушайте, Сужаль, - сказал я, ставя на столик пустой бокал, - меня ничуть не интересует ваша личная жизнь, но, поскольку я веду полицейское расследование, иногда волей-неволей приходится задавать бестактные вопросы...

     - Ну так валяйте.

     - Вы любовник мадам Гажан?

     - Нет.

     - Но вы ее любите?

     - Да... и все же, повторяю, не до такой степени, чтобы прикончить супруга Эвелин в надежде занять его место.

     - А она вас любит, Сужаль?

     - Мне бы очень хотелось ответить вам "да", но, по правде сказать, понятия не имею. А уж я ли ее об этом не спрашивал? Но Эвелин вечно уклоняется от прямого ответа... Поэтому в конце концов, как ни грустно, я пришел к выводу, что она искренне привязана к мужу... что весьма досадно...

     - Вы находите?

     - Марк не заслуживает такой жены, как Эвелин! Впрочем, если он и в самом деле смылся вместе со своим изобретением (на что, между нами говоря, я от души надеюсь), возможно, Эвелин наконец поверит, что ее драгоценный супруг - всего-навсего подонок!

     - И давно вы любите мадам Гажан?

     - С незапамятных времен.

     - А точнее?

     - С тех пор как мы познакомились лет пять назад.

     - И как же это случилось?

     - Время от времени Эвелин заходила в мое кабаре.

     - Одна?

     Сужаль немного смутился.

     - Наверное, ее сопровождал Турнон? - вкрадчиво предположил я.

     - Так вы уже в курсе?

     - Это моя работа.

     - Да, Турнон был ошибкой в жизни Эвелин. К счастью, она заблуждалась недолго.

     - Однако, связавшись с Гажаном, она совершила еще более крупную, не так ли?

     - Не совсем... Марк ведь все-таки женился на ней.

     Мы немного помолчали.

     - Слушайте, Сужаль... А вам никогда не приходило в голову, что, возможно, Эвелин Гажан тоже ведет двойную игру?

     Скажи я вдруг, что запросто бываю в Елисейском дворце, он и то не удивился бы больше.

     - Не понимаю...

     - Эвелин прежде многих других оценила возможности Марка и его честолюбивые устремления... Долгое время она не мешала ему продолжать работу, а как только он достиг результата - гоп! - Эвелин принимается за дело. Она уговаривает мужа совершить предательство и заработать на этом кучу денег. Потом супруги вместе разыгрывают комедию с бегством Гажана, но дело оборачивается куда хуже, чем они рассчитывали. Сначала появляется мой друг и, разгадав замысел Гажанов, гибнет, затем настает очередь Сюзанны Краст. Секретарша Турнона настолько возмущена поведением бывшей коллеги, что решается открыть мне всю правду, за это ее тоже убивают. Потом пытаются раздавить меня, а далее следует покушение на инспектора Лафрамбуаза, хотя о его дружбе с Сюзанной Краст никто не знал. Очевидно, преступникам хватило того, что полицейский решил отомстить за ее смерть и помочь мне по мере возможностей. Ну, так что вы об этом думаете, Сужаль?

     Он утомленно пожал плечами:

     - У вас богатое воображение... Знай вы Эвелин, как я ее знаю, ни за что бы не поверили, что она способна на убийство... Это полная чушь!

     - Я и не утверждаю, что она убивала сама, скорее какой-нибудь сообщник действовал по ее указке.

     - Сообщник в таком деле? Да где ж, черт возьми, она могла бы его разыскать?

     - Возможно, ей согласился помочь человек, достаточно влюбленный, чтобы исполнить любые требования? Вы, например...

     Ожидая бурной реакции, я внимательно наблюдал за Сужалем, но он только хмыкнул.

     - Да, согласен, я и впрямь люблю Эвелин, но, как я вам уже не раз говорил, отнюдь не до такой степени! Я вовсе не собираюсь мечтать о ней до конца своих дней на каторге! Придется вам подыскать для своей истории другой эпилог! Возможно, я не так романтичен, как вы полагаете...

     - Или не так безумно любите мадам Гажан, как вам кажется?

     - Только потому, что ради ее прекрасных глаз не желаю превратиться в убийцу?

     - А может, по другой причине? Ведь у вас уже есть подруга, Линда Дил, и, по слухам, она весьма дорожит вашей привязанностью...

     На сей раз Сужаль от души расхохотался.

     - Я вижу, у вас совсем плохо с головой, а? Линда? Да между нами никогда ничего не было! Слышите? Ни-ког-да! Она - моя служащая, и ничего больше... И если я обращаюсь с мисс Дил вежливее, чем с гардеробщицей, то лишь потому, что у нее есть своего рода шик, а кроме того, она - звезда моего кабаре. Вот и все. Ясно?

 

***

 

     На улице, закрыв за собой дверь, я столкнулся с Линдой Дил.

     - Я вас узнала, месье Лиссей... Ведь это вы на днях заходили к Фреду? И все - из-за той истории с Гажаном? Умоляю вас, поверьте, вы ошибаетесь. Фред не имеет ни малейшего отношения к этому грязному делу!

     - Но кто же тогда?

     - Я... я не знаю... Но только не Фред, клянусь вам!

     Я поймал ее за руку.

     - Вы его любите, не так ли?

     - Да!

     И, неожиданно вырвавшись, девушка убежала в "Кольцо Сатурна". По дороге к Кэнконс, где осталась моя машина, я думал, что Фред Сужаль разыграл передо мной целый спектакль. Я нисколько не сомневался, что он действительно любит Эвелин Гажан, но и Линда Дил, несомненно, его любовница. Вероятно, милейший Фред успел предупредить ее, но Линда уже одним своим пылом выдала тайну.

     Сев за руль "воксхолла", я еще раз обдумал все сведения, которые мне удалось собрать о Марке Гажане. В настоящий момент он представлялся мне ловким и расчетливым пройдохой. Однако заключительный штрих к портрету могла бы добавить лишь Эвелин, и я направился в сторону Кодрана.

 

Глава 4

 

     Эвелин встретила меня очень холодно и сразу без обиняков заявила:

     - Имейте в виду, я страшно недовольна вами!

     - Не может быть!

     - Что вы сделали с Сужалем вчера вечером?

     - Мне этого безумно хотелось с той минуты, как вы нас познакомили!

     - Но почему?

     - Потому что я не могу спокойно слушать, как он распространяется о своей любви к вам!

     - Уж не ревнуете ли вы, часом?

     - А если и так?

     - Месье Лиссей... вы?

     - Но успокойтесь: ваш драгоценный Фред уже успел отыграться, хорошенько дав мне по голове, как только я вошел к нему в кабинет!

     - Вы оба совсем спятили! Или вы забыли, что я замужем?

     - Именно о вашем супруге я и хотел бы с вами побеседовать.

     Эвелин изучающе поглядела на меня, видимо гадая, уж не смеюсь ли я над ней, но быстро убедилась в моей полной серьезности.

     - Вы, я вижу, любите удивлять, правда, месье Лиссей?

     Я устроился в гостиной и наблюдал, как Эвелин готовит коктейли. В голове снова замелькали те же фантазии, что и утром, и я опять сказал себе, как приятно было бы жить в таком удобном доме с женщиной, которой я пока не решался четко и ясно сказать о своих чувствах. А кроме того, как мне только что напомнила Эвелин, она уже замужем. Впрочем, я не сомневался, что этому браку скоро настанет конец.

     Я объяснил, что хотел бы получше узнать Марка Гажана и таким образом попытаться угадать, что же с ним могло произойти. Эвелин принесла еще одну фотографию мужа, крупнее той, что стояла на комоде. Но и на ней застыло все то же не красивое, не уродливое, а самое что ни на есть банальное лицо. Подобных людей просто не замечаешь в толпе, и это может быть как слабостью, так и преимуществом. Как ни странно, мне показалось, что Гажан слегка смахивает на Сужаля. Немного поколебавшись, хозяйка дома признала, что я, пожалуй, прав.

     - А теперь, мадам Гажан, я попрошу вас как можно откровеннее нарисовать мне моральный портрет своего мужа.

     Она попыталась уклониться от прямого ответа:

     - А что мы вообще знаем о тех, с кем годами живем рядом?

     - Я приехал сюда отнюдь не ради досужих философствований, а с вполне определенной миссией, и без вашей помощи, мадам, мне не довести ее до успешного конца.

     - Мы с Марком познакомились на заводе Турнона...

     Мне вовсе не хотелось выслушивать признания о ее прежней связи с директором завода.

     - Знаю-знаю... Если не возражаете, давайте сразу перейдем к тому, что привлекло вас в Гажане, хорошо?

     - Сначала - любопытство... Этот робкий, почти безмолвный и ни с кем не общавшийся молодой человек казался мне загадкой. Гажан упорно избегал меня, а уже одно это по естественному закону вызывало дух противоречия, и я, напротив, старалась сблизиться с ним. Как-то в воскресенье мы случайно столкнулись на улице, и я, признаюсь, довольно бесцеремонно предложила угостить меня чаем. В первую минуту Марк смутился, но отказать в таком пустяке, конечно, не мог, и мы вместе зашли в кафе. Там он, вероятно, почувствовал себя раскованнее, и я увидела совсем другого человека, а вовсе не того Марка Гажана, каким мне его описывали коллеги. Человек замкнутый, он, несомненно, страдал от своего одиночества и жаждал хоть кому-нибудь открыться. Тогда-то я и узнала, что Гажан обладает железной волей и сторонится коллег не от чрезмерной застенчивости, как все думали, а просто не желая тратить время на пустые разговоры. Этот внешне слабый и безвольный молодой человек мечтал о могуществе, о богатстве... И внезапно я поверила в него, почувствовала, что Марк своего добьется.

     - Так вы полюбили Гажана, понадеявшись на его блестящее будущее?

     - О, легко вам презирать людей, месье Лиссей... Но я пережила далеко не самую счастливую молодость. Как и все на свете, я люблю красивые вещи и всегда мечтала о достатке... а тут вдруг поняла, что в один прекрасный день Марк сможет подарить мне все это... и сделала ставку на его удачу.

     - А вы любили его?

     - Скажем, я всегда относилась, да и продолжаю относиться к мужу с большой нежностью... В какой-то мере это похоже на любовь старшей сестры к нуждающемуся в опеке брату...

     - А он?

     - Думаю, Марк любит меня, насколько он вообще способен любить кого бы то ни было, но, честно говоря, пожалуй, я занимаю в его сердце второе место - на первом стоит работа.

     - Стало быть, вы считаете маловероятным, что Гажан мог покинуть вас и начать в чужих краях новую жизнь?

     - Теперь я уже не знаю, что и думать, месье Лиссей... Еще три-четыре дня назад я ответила бы вам отрицательно, но время идет, и это глухое молчание... Теперь, по правде сказать, я уже начинаю сомневаться...

     - А что вы думаете о двух убийствах и двух неудачных покушениях?

     - Тут уж я вообще ничего не понимаю. Я не вижу абсолютно никакой связи между этими преступлениями и натурой Марка, тем более что ни разу не замечала в нем ни малейшей склонности к насилию.

     - Все это почти ничего не дает для моего расследования, мадам. Я думаю, что тут возможно лишь одно из двух: либо вы совершенно не знаете своего мужа, либо частично виновны в его исчезновении.

     - Да как вы смеете говорить мне такие вещи?

     - Возможно, вам нет дела до того, что Сюзанну Краст убили и что меня самого, равно как и инспектора Лафрамбуаза, тоже пытались отправить на тот свет, но я должен отомстить за смерть своего друга, слышите? А потому заявляю, что ваш муж - мерзавец и я сниму с него шкуру, даже если для этого мне придется побывать на краю света! Или же, если Марк Гажан невиновен, - значит, вы последняя стерва, из любви к содержателю ночного кабака решившаяся на убийство или по крайней мере на пособничество!

     Я нарочно говорил вызывающе грубо, надеясь вывести Эвелин из себя и сорвать наконец маску вежливого равнодушия, так надежно скрывавшую ее лицо. Мадам Гажан, мертвенно побледнев, встала.

     - Не знаю, вправе ли я так поступать с человеком вашей профессии, но если да, то прошу вас немедленно выйти вон и больше никогда не переступать моего порога! А коли у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы, вызовите меня официально. Наконец, в завершение этого неприятного разговора, еще раз повторяю вам, что не имею никакого отношения к исчезновению своего мужа, и, каким бы странным это вам ни казалось, продолжаю верить, что Марк вернется. Ну а месье Сужаль лишь преданный друг, и в эти тяжкие дни он изо всех сил старается меня поддержать, и, между прочим, уж Фред-то никогда не позволил бы себе таких оскорблений!

 

***

 

     Я укладывался спать, очень довольный тем, как провел день. Теперь я точно знал, что все, принимавшие Гажана за безвольного слабака, жестоко заблуждались. Отныне версия о его бегстве, как и о предательстве, становилась вполне оправданной. Серия убийств и покушений невольно наводила на мысль, что в Бордо действует банда, а Марк Гажан - либо ее шеф, либо заложник, либо подручный. И заснул я с улыбкой: ведь если бы Эвелин Гажан любила Сужаля, в приступе бешенства она не преминула бы кинуть мне это в лицо.

 

***

 

     На следующий день, ближе к полудню, я заехал в больницу. Иеремия выздоравливал с поразительной быстротой. Крепкий организм не желал долго мириться с бездействием. Мое появление явно обрадовало полицейского. А я все больше проникался мыслью, что мы, если представится случай, очень неплохо поработаем на пару.

     - Тони, я видел потрясающий сон! - едва увидев меня, начал Лафрамбуаз. - Ваш шеф пригласил меня в гости, а потом договорился с моим начальством, чтобы меня перевели из сыскной полиции к вам, в контрразведку. И вот мы с вами вдвоем разъезжаем по всему свету. Вы и представить себе не можете, сколько побед я одержал нынче ночью над шпионами самых разнообразных стран и народов!

     - Полегче, Иеремия, полегче! Не стоит все же путать секретные службы с агентством Кука <Всемирно известное туристическое агентство.>, а?

     - Вы не романтик, Тони, это-то мне в вас и не нравится.

     - Не вы ли совсем недавно утверждали прямо противоположное?

     - Это свидетельствует лишь о гибкости моего ума и о том, что я не склонен зацикливаться на какой-нибудь навязчивой мысли... А теперь усаживайтесь и поведайте мне о своих последних подвигах!

     Я рассказал ему о результатах вчерашнего расследования, упирая главным образом на то, что теперь, благодаря Эвелин и Сужалю, у меня наконец сложилось вполне определенное мнение о Гажане как об умном, хладнокровном и решительном авантюристе, способном к тому же долго скрывать свои планы и намерения. А такой психологический портрет плохо вяжется с представлением о нем как о невинной жертве...

     - Да... При условии, что Ордэн не ошибся... и что Сужаль и мадам Гажан говорили с вами совершенно искренне...

     - Что вы имеете в виду?

     - А то, что уже давным-давно нас предупреждали, Тони: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их, ибо разве можно собрать с терновника виноград или с репейника смоквы?" <Мф 7.15-16.>

     - Прошу вас, переведите это, пожалуйста, на общедоступный язык!

     - Возможно, Сужаль и мадам Гажан сказали вам правду, но не исключено также, что они лгали.

     - Позвольте заметить вам, у меня есть некоторый опыт в таких делах!

     - Самый богатый опыт обращается в ничто, Тони, когда вы влюблены.

     Мои симпатии к Лафрамбуазу улетучивались с каждой минутой. Ожесточение инспектора против Эвелин приводило меня в бешенство. Но разговор так и не успел принять неприятный оборот - в палату вошел дежурный полицейский и передал больному записку. Иеремия прочитал ее и, отпустив подчиненного, повернулся ко мне.

     - В конце концов, возможно, вы и правы, Тони. Только что обнаружили машину Гажана.

     - Где?

     - В Сент-Иняс.

     - А что это за место?

     - Деревушка в нескольких километрах от Сара, а значит, и от испанской границы.

     - В Саре я - как у себя дома и знаю там нескольких ребят, которые так досконально изучили каждый сантиметр границы, что могут беспрепятственно бродить туда-сюда под носом у жандармов и карабинеров. Если Марк Гажан воспользовался услугами кого-то из них, я это тут же выясню.

     - Значит, вы едете в Сар?

     - Как только заправлю машину. До завтра.

     - До завтра. И - удачи вам!

     - Никаких следов самого Гажана, естественно, не нашли?

     - Само собой, нет.

 

***

 

     В Сар я приехал ближе к вечеру, уже в сумерках. Всю дорогу я опасался снежных заносов, но, к счастью, дело обошлось без бурь. Я снял комнату в гостинице "Аррайя", и отличный домашний паштет и цыпленок с грибным соусом окончательно настроили меня на самый оптимистичный лад. Рано утром я отправился повидать своего друга Испура - преклонный возраст не позволяет ему по-прежнему бродить по горам, и тем не менее он знает обо всем, что творится в округе. Испур встретил меня весьма сердечно - мы уже не раз вместе работали.

     Для начала старик достал бутылку мадиранского вина, мы сели за стол и погрузились в воспоминания. Испур знает всех местных контрабандистов, и это он улаживает порой вспыхивающие между ними ссоры. Старик и сейчас выглядит крепыш крепышом, хоть лицо его и потемнело от горных ветров, в волосах прибавилось седины, да и плечи сгорбились чуть больше прежнего. Зато в глазах старого баска посверкивает все тот же молодой огонек - несомненный признак живого ума. Наконец, покончив с принятым между давними друзьями ритуалом, мы перешли к более серьезным материям.

     - Ну, Тони, что вас привело сюда в такое время года?

     - Надо разыскать парня, который помог перебраться через границу одному типу... я за ним охочусь...

     - А что этот тип натворил?

     - Убил моего лучшего друга, сделал его жену вдовой и осиротил малыша...

     - Зачем?

     - Чтобы не мешал ему предать собственную страну.

     Испур немного помолчал.

     - Такие люди не имеют права жить, Тони, - наконец твердо сказал он, - надеюсь, вам удастся поймать негодяя.

     - Для этого мне понадобится ваша помощь... В первую очередь необходимо выяснить, кто его переправил на ту сторону.

     - Вы приблизительно знаете, сколько дней назад это было?

     Я назвал промежуток времени, когда Гажан мог оказаться в окрестностях Сара. Старик встал.

     - Вы остановились в "Аррайе"?

     - Да.

     - Возвращайтесь туда, выпейте стаканчик за мое здоровье и ждите, пока я позову.

     Около двух часов пополудни Испур передал, что приглашает меня на чашку кофе. Я немедленно бросился к нему. Старик познакомил меня с молодым и красивым парнем. Казался он слишком худощавым, но внешность обманчива, и этот поджарый, стройный юноша наверняка обладал стальными мускулами.

     - Это Вэнсан Изочес... по-моему, он-то вам и нужен.

     Я в нескольких словах объяснил Вэнсану, зачем ищу беглого инженера.

     - Коли Испур говорит "надо помочь", так и я не стану перечить, месье Лиссей. Тот тип приехал сюда утром. Ко мне его послал Байгорри. Клиент объяснил, что на дороге сломалась машина, а ему до зарезу надо попасть в Испанию. Мы, как вы знаете, не задаем лишних вопросов. Кстати, он и оделся точь-в-точь так, как требуется для подобной прогулки.

     - А не могли бы вы мне его описать?

     - О, я его хорошо запомнил!

     И Вэнсан Изочес набросал портрет, по моим понятиям вполне отвечавший описанию Марка Гажана. С этой минуты я уже не сомневался, что инженер удрал за границу, собираясь продать досье иностранным агентам.

 

***

 

     Вернувшись в Бордо, я первым делом заехал в гараж к Сальваньяку и рассказал ему, что полиция нашла машину Гажана, а сам инженер несомненно сбежал в Испанию.

     - Короче, наше дело глухо? - буркнул мой коллега.

     - Ну, это решать не мне.

     - Сегодня едете в Париж?

     - Сегодня же вечером. Ребята из спецбригады попытаются выяснить, существует ли тут какая-нибудь шпионская сеть и не она ли помогла Гажану смыться, а расследование убийств Тривье и Сюзанны Краст передадут сыскной полиции.

     - Так мы с вами больше не увидимся?

     - Что ж... в ближайшее время - вряд ли... Я был чертовски рад с вами познакомиться, старина.

     - Я тоже. Это напомнило мне старые добрые деньки.

     Мы обменялись крепким рукопожатием, и я, оставив "воксхолл" хозяину, уже на такси поехал в больницу к Лафрамбуазу.

     Инспектор выглядел как нельзя лучше. Ему я тщательнейшим образом описал все подробности расследования в Саре.

     - Если когда-нибудь у вас в тех краях возникнут неприятности, не забудьте передать от меня привет Испуру. Старик наверняка сделает для вас все, что сможет, - закончил я, считая, что моя миссия уже завершена и остается лишь сказать "до свидания". Но Иеремия покачал головой.

     - Екклесиаст учит нас: "...чужая жена - тесный колодезь; она, как разбойник, сидит в засаде и умножает между людьми законопреступников... глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит, развратное, и ты будешь как спящий среди моря и как спящий на верху мачты" <На самом деле Иеремия Лафрамбуаз цитирует "Притчи Соломона" (23.28, 33-34).>, - спокойно заметил он.

     - Превосходно! И что же вы хотели этим сказать, любезный Иеремия?

     - Да только то, что вы не желаете копнуть поглубже, поскольку версия о бегстве Гажана снимает подозрения с его супруги.

     - Лафрамбуаз, дружище, боюсь, вы начинаете здорово давить мне на психику!

     - Представьте себе, догадываюсь!

     - Но откуда у вас такое озлобление против Эвелин Гажан?

     - Во-первых, я вообще не доверяю женщинам, а во-вторых, хоть вы и уверены в обратном, по-моему, она по шею увязла в этой истории.

     - Но у вас же нет никаких оснований...

     - Есть! Два убийства и парочка покушений!

     - Неужели вы думаете, будто она могла...

     - Понятия не имею, как, впрочем, и о том, насколько мадам Гажан не виновна в преступлениях, которые стали возможными только из-за ее длинного языка. Откуда мне знать, Тони, нарочно она наболтала лишнего или случайно?

     - И что дальше?

     - Мне казалось, Тривье - ваш лучший друг?

     - Оставьте меня в покое! В любом случае я обязан вернуться в Париж с отчетом, а оттуда меня, возможно, пошлют разыскивать Гажана в Испанию. Прощайте!

     - Вы не хотите пожать мне руку?

     - Да, конечно...

     Однако я невольно сказал это так холодно, что Иеремия с грустной улыбкой заметил:

     - Сдается мне, мы еще не завтра начнем работать в одной упряжке под началом вашего босса, а?

     У меня не хватило мужества возразить.

 

***

 

     Узнав меня, Эвелин попыталась немедленно захлопнуть дверь перед моим носом. И не сумей я доходчиво объяснить, что пришел сообщить очень важные сведения о ее муже, она ни за что не впустила бы меня в дом.

     - Ну, чего вы еще хотите?

     - Попросить у вас прощения.

     - Прощения?

     - За то, что я вас подозревал.

     - Вот уж поистине странная метаморфоза!

     - Она стала возможной только потому, что отыскался след вашего супруга.

     Эвелин, тихонько вскрикнув, прижала руку к груди.

     - Вы... вы нашли Марка?..

     - Во всяком случае, его машину... Ваш муж оставил ее неподалеку от Сара.

     - И что это значит?

     - Что он бросил машину, собираясь перейти границу. Впрочем, я разговаривал с проводником - он высказался на сей счет совершенно недвусмысленно. Так что вам придется смириться с мыслью, что муж покинул вас и сбежал за кордон, мадам.

     Эвелин посмотрела на меня с любопытством.

     - У меня такое ощущение... что вас это радует...

     - Совершенно верно.

     - Но почему? Чего ради?

     Неожиданно для самого себя я решил разом сжечь корабли.

     - Потому что я люблю вас!

     Мадам Гажан нервно рассмеялась.

     - Странная любовь... для начала вы оскорбляете предмет своей страсти самыми дикими... чудовищными подозрениями...

     Одним прыжком я оказался рядом с Эвелин на диване и схватил ее руки в свои.

     - Неужто вы не поняли, что не для себя я искал доказательств вашей невиновности? Сам я в ней никогда не сомневался, но мне нужно было убедить других! Всякий раз, предъявляя вам очередное обвинение, я чувствовал, что у меня разрывается сердце. Ведь я люблю вас, Эвелин, люблю с той минуты, когда впервые увидел... Люблю до такой степени, что готов наплевать на работу... С тех пор как мы познакомились, я уже ни о ком и ни о чем не могу думать... У меня руки опускались, потому что вы принадлежали другому... Правда, я и мысли не допускал, что ваш муж снова появится здесь или позовет к себе... Нет, я опасался Сужаля... Но он сам сказал, что вы его не любите!.. А теперь вам не составит труда получить развод... И, если хотите, обещаю сделать все возможное, чтобы вы наконец стали счастливы!..

     На глазах у Эвелин выступили слезы.

     - Мне... так хотелось бы вам поверить, - глухо пробормотала она, - я боюсь завтрашнего дня... боюсь одиночества... Такой человек, как Сужаль, не сумел бы спасти меня от него... А увидев вас, Тони, я тоже пожалела, что не свободна...

     Я обнял Эвелин, и она прильнула к моей груди. Вот уж никогда бы не подумал, что тепло красивого, молодого тела может взволновать меня до такой степени...

     - Благодаря вам, Эвелин, я сейчас самый счастливый человек на свете... Сегодня вечером я поеду в Париж, доложу шефу о результатах расследования, а потом подам в отставку и сразу вернусь к вам... Вы будете меня ждать, правда?

     - Теперь уже ничто не помешает мне ждать вас, Тони... Но постарайтесь управиться к Рождеству - тогда мы вместе отметим свой первый праздник!

     - Даю слово!

 

***

 

     В скором парижском поезде мне не удалось получить место в спальном вагоне - накануне Рождества наслаждаться комфортом могли лишь те, кто забронировал место заранее. Однако я все же разыскал свободный уголок в вагоне первого класса и втиснулся между толстой теткой, все время принимавшей меня за подушку, и каким-то беспокойным господином. В результате за всю ночь я ни на секунду не сомкнул глаз. Впрочем, я бы все равно не смог уснуть от восторга, смешанного с легкими угрызениями совести. В конце концов, что бы я там ни болтал в свое оправдание, но из-за любви к Эвелин нарушил обещание, данное себе самому, отрекся от мести за Тривье, предал его память, оставил на свободе убийцу Сюзанны Краст, простил негодяя, который пытался сбить меня на машине и ранил Лафрамбуаза... Я отказался от дружбы Иеремии и проявил черную неблагодарность... Да, надо честно признать, итог преотвратный. И я стал искать оправдания. Допустим, я продолжал бы преследовать убийцу Бертрана. Разве этим я сумел бы его воскресить? Кроме того, вместо меня наверняка пошлют кого-нибудь другого, а совесть рано или поздно замолчит. И потом, я люблю Эвелин, она любит меня, а все остальное не имеет никакого значения!

 

***

 

     Патрон принял меня всего через несколько часов после того, как я вернулся в столицу, и выслушал доклад без единого замечания. Лишь когда я наконец замолчал, он подвел итог:

     - Короче, по-вашему, Марк Гажан удрал в Испанию вместе с досье и бросил дома жену, которую, по общему мнению, обожал, - а сделал он это, надеясь повыгоднее продать изобретение иностранной державе и начать новую карьеру в лучших условиях?

     - Да.

     Патрон долго сверлил меня испытующим взглядом.

     - Что с вами случилось, Тони?

     - Не понимаю...

     - Это слишком не похоже на вас. До сих пор вас никогда не удовлетворяли пустые, ничего не объясняющие решения.

     - Однако, мне кажется...

     - Вы неискренни, Тони. Вам не хуже моего известно, что, будь все так, как вы пытаетесь себя убедить, убийство Тривье выглядело бы совершенно абсурдным, равно как и гибель Сюзанны Краст, да и попытки устранить или хотя бы оставить без помощника вас самого. Кстати, этот инспектор, судя по всему, очень дельный малый.

     - Раз уж пришлось к слову, Патрон, Лафрамбуаз хотел бы перейти сюда и работать у вас под началом.

     - Вместо вас?

     - Вместо меня?

     - Разве вы не собирались подать в отставку?

     - Не понимаю, с чего вы вдруг решили...

     - Тони, если агент вашего класса и достоинств ведет себя как новичок, значит, он больше не любит свою работу, а у нас, как, впрочем, и везде, человек бросает нелюбимое дело.

     Мне было так стыдно, что отнекиваться не хватило пороху, и Патрон все понял.

     - Возвращайтесь домой, Тони... Подумайте несколько дней, а потом зайдите ко мне. Тогда мы и решим, что делать дальше. А тем временем я прикажу мадридским агентам поискать следы Гажана в Испании.

 

***

 

     Ближайшие сутки я провел в таком убийственном настроении, что практически не выходил из дому. А потом позвонил в Бордо и долго разговаривал с Эвелин, пытаясь выразить словами, как страшно без нее скучаю. Эвелин спросила, подал ли я уже в отставку, и мой отрицательный ответ, похоже, ее успокоил. Она не хотела, чтобы я действовал сгоряча под влиянием минуты, но я ответил, что, кроме нас двоих, для меня больше ничего на свете не существует. А потом мы, как и полагается влюбленным, до бесконечности бормотали всякие нежные и бестолковые слова. После этого разговора я малость расслабился. Подумаешь, Патрон мной недоволен, так пусть поищет другого!

     Наутро после разговора с Эвелин я получил письмо из Бордо, и на меня вновь нахлынули зловещие предчувствия. Лихорадочно вскрыв конверт, я вытащил листок бумаги и прочитал несколько отпечатанных на машинке строчек:

     "Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" <Мф. 7.13-14.>.

     Лафрамбуаз!.. Только он один мог отправить мне подобное послание! И долго еще этот тип собирается отравлять мне жизнь? Я позвонил в бордоскую больницу и выяснил, что инспектор Лафрамбуаз уже не нуждается в строгом постельном режиме и навсегда покинул палату. Я перезвонил в полицию. Оказалось, Иеремия пока на работу не вышел. Зато дома я его сразу поймал.

     - Алло? Иеремия?

     - Это вы, Тони? Как поживаете?

     - А как, по-вашему, я, черт возьми, могу поживать, если какой-то неудавшийся пастор ни с того ни с сего посылает мне цитаты из Ветхого Завета?

     - Из Нового, Тони, из Нового...

     - Ну и что? Я-то тут при чем?

     - Вам бы следовало поразмыслить над мудрым советом.

     - Да нет у меня времени "размышлять", как вы изволили выразиться!

     - Жаль...

     - Возможно, Иеремия, но, знаете, я буду очень вам обязан, если вы наконец оставите меня в покое. Дело Гажана меня больше не интересует!

     - Правда?

     - Чистейшая!

     - Даже если бы вы узнали, что границу в Саре переходил вовсе не Марк Гажан?

     - Вы что, рехнулись?

     - Не хотелось бы вас сердить, но, по-моему, это скорее вам любовь совсем помутила рассудок и затмила глаза.

     - Я не позволю вам!..

     - Спокойно, Тони, спокойно! Гнев - дурной советчик. Повторяю вам, это не Гажан удрал в Испанию.

     - Но кто, в таком случае?

     - Вне всяких сомнений, убийца Тривье и Сюзанны Краст.

     Наступило недолгое молчание.

     - Я думаю, вам имеет смысл поскорее вернуться сюда, Тони, - вкрадчиво заметил Лафрамбуаз.

     И он, не дожидаясь ответа, повесил трубку, чем окончательно довел меня до белого каления. Вне себя от ярости, я поклялся всеми чертями ада, что не дам какому-то проклятому упрямцу навязывать мне свою волю! До Рождества - считанные дни. Но, поразмыслив, я решил, что, в конце концов, день-два ровно ничего не меняют и я могу приехать в Бордо чуть-чуть пораньше. Я позвонил Патрону, предупредил, что немедленно возвращаюсь на место расследования и, если узнаю что-нибудь новое, сразу же сообщу, однако в любом случае утром двадцать седьмого числа я приду к нему с окончательным докладом.

     - Тони... Что вас опять потянуло туда? Любовь или... самолюбие?

     - Возможно, и то, и другое.

     - Тогда еще не все потеряно.

 

***

 

     В Бордо, на вокзале Сен-Жан, меня охватило странное чувство - нежность с легкой примесью вины. То, что Эвелин сейчас мирно спит в этом городе, и до рассвета, когда все оживет и зашевелится, - еще несколько часов, рождало смутное ощущение обмана. Я как будто предал доверие Эвелин. В то же время из-за того, что она здесь, все становилось удивительно родным и знакомым. Короче, ступив на землю Бордо, я чувствовал себя как этакий повеса-муж, после капитальной попойки на цыпочках крадущийся в дом, чтобы не разбудить жену. Стояла холодная декабрьская ночь, но меня согревала любовь. Мне не терпелось поскорее снова увидеть Эвелин и попросить прощения неизвестно за что. Мои попутчики побежали кто к такси, кто - к друзьям и родным, и очень скоро я остался один. Сперва я чуть было не отправился в одну из ближайших к вокзалу гостиниц, но, заметив медленно едущее такси, решил, что лучше всего сейчас же наведаться к Лафрамбуазу. Раз по его милости я оказался на улице в такой поздний час, так пусть сам и расхлебывает последствия!

     Я думал, что мне придется долго трезвонить в дверь и ждать, пока Иеремия вылезет из постели и стряхнет остатки сна, но, к моему величайшему удивлению, не успел я коснуться кнопки, как передо мной предстал улыбающийся и совершенно одетый Лафрамбуаз.

     - Добрый вечер, Тони.

     - Вы что же, еще не ложились?

     - Я вас ждал.

     - Но откуда вы могли знать?..

     - Просто вы, несмотря ни на что, прежде всего отличный агент.

     И я вошел, полусмущенно-полусердито пробормотав нечто невразумительное.

     - Я приготовил пунш, Тони... Знаете, у нас, в Бордо, первоклассный ром...

     Поведение добряка Лафрамбуаза меня почти растрогало, однако я не желал так быстро сдавать позиции. Но по крайней мере насчет рома Иеремия не соврал: он и впрямь оказался превосходным.

     - А теперь растолкуйте мне, каким образом вы сделали последнее открытие.

     - Да очень просто. Съездил в Сар, повидался с Испуром, а потом с Вэнсаном Изочесом.

     - И что же?

     - Ну и показал парню фотографию Марка Гажана. Изочес отродясь его не видел.

     Я невольно выругался сквозь зубы: как же меня-то угораздило свалять такого дурака? А Лафрамбуаз без тени иронии пояснил:

     - Подсознательно вам настолько хотелось, чтобы клиентом Изочеса оказался наш инженер, что описание проводника не могло не совпасть со сложившимся у вас представлением о Гажане.

     - С чего вы взяли, будто мне этого хотелось?

     - Так ведь бегство Гажана дает полную свободу его жене, верно?

     - Вы действуете мне на нервы, Иеремия!

     - Очень жаль, но тут уж ничего не попишешь.

     - Ерунда! На самом деле сыскному полицейскому ужасно нравится, что он так здорово обскакал агента спецслужбы!

     Лафрамбуаз мигом посерьезнел.

     - Если бы я хоть на секунду мог принять это обвинение всерьез, Тони, немедленно попросил бы вас уйти и забросил расследование. Нет, дорогой мой, я продолжаю ковыряться в истории Гажана только из дружеской симпатии к вам и еще потому, что всерьез опасаюсь, как бы вам не пришлось пережить несколько очень неприятных часов...

     - Я сказал Эвелин Гажан, что люблю ее.

     - Да?

     - И она тоже меня любит.

     - Этого-то я и опасался.

     - А чтобы уж быть откровенным до конца, могу добавить: я женюсь на ней и ухожу в отставку, чтобы иметь наконец возможность жить по-человечески.

     Полицейский долго молчал, видимо обдумывая мои слова.

     - Это случилось с вами впервые в жизни, не так ли? - наконец спросил он.

     - Да.

     - Так я и думал. В вашем возрасте это фатально.

     Я опять начал сердиться:

     - Ну давайте же, старина, начинайте! Расскажите мне, что это Эвелин убила Тривье, прикончила Сюзанну, приказала наемнику превратить меня в лепешку, а вас нафаршировала свинцом!

     - И не подумаю!

     - Ах, вы все-таки признаете, что это чушь?

     - Да, и все-таки мадам Гажан косвенно виновата во всех этих преступлениях, поскольку именно она предупреждала об опасности человека, для которого убрать тех, кого вы только что перечислили, было вопросом жизни и смерти.

     - Вы имеете в виду Марка Гажана?

     - Не уверен. Скорее того, кто сбежал в Испанию, прихватив досье.

     - По-вашему, это любовник Эвелин?

     - Возможно...

     - Вам чертовски повезло, Иеремия, что вы ранены, иначе я съездил бы вам по морде!

     Лафрамбуаз посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

     - Поразительно: то, что мадам Гажан, быть может, преступница, вас как будто не особенно волнует, но от одного предположения, что в ее жизни есть кто-то другой, вы готовы лезть на стенку! А ведь это куда менее тяжкая вина, правда?

     - В общечеловеческом плане - да, но для меня - нет, поскольку это доказывало бы, что Эвелин мне лгала!

     - Или не посмела сказать правду.

     Я прекрасно отдавал себе отчет, что смешон.

     - Ладно. Покончим с этим делом. Выкладывайте уж до конца!

     - Теперь, когда нам известно, что в Испанию ездил не Гажан, придется признать, что это либо его сообщник (иначе откуда бы у него машина?), либо убийца...

     - Убийца Гажана?

     - А вам разве не приходило в голову, что, очень может быть, Марк Гажан - только жертва? Что инженер и в мыслях не держал предавать свою страну, но его убили и обокрали?

     - С ведома жены? Какая гнусность!

     Лафрамбуаз вздохнул.

     - Опять вы все сводите к ней! Да я понятия не имею, участвовала мадам Гажан в предполагаемом убийстве или нет! Могли отлично обойтись и без ее помощи. Представьте, например, что Гажана прикончили, когда он загонял машину в гараж, и сразу спрятали тело? Тогда ваша Эвелин имела все основания думать, что муж ее действительно бросил, особенно если преступление совершил кто-то из близких друзей, хорошо знавших привычки Гажанов, и даже не обязательно любовник. Действуя таким образом, молодчик мог продать изобретение Марка за огромные деньги, а заодно освободил от брачных уз его жену. Возможно, он надеялся, что когда-нибудь Эвелин, устав от одиночества, уступит его домогательствам?

     - Вы пытаетесь меня успокоить или действительно так думаете?

     - Действительно думаю.

     - Ох, до чего же мне хочется вас расцеловать, Иеремия!

     Полицейский улыбнулся.

     - Быстро же вы кидаетесь из крайности в крайность!

     Теперь, когда я наконец и сам поверил, что Эвелин не замешана в этой грязной истории, ко мне быстро возвращалась надежда на будущее.

     - Как по-вашему, Иеремия, кому подошло бы описание Изочеса?

     Инспектор долго колебался.

     - Боюсь торопить события... но, может, это и Сужаль...

     У меня - будто камень с души свалился.

     - Но если Сужаль убил и ограбил Гажана, почему никто до сих пор не нашел тело?

     - Тут у меня тоже есть кое-какие предположения... Но они вполне потерпят до утра. А пока, если угодно, можете переночевать здесь. Лучше, чтобы о вашем возвращении пока не знала ни одна живая душа.

     Я попытался было возразить, что ничуть не устал, но Лафрамбуаз, торжественно воздев перст, изрек:

     - "Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду"... <Псалтырь 36.30.> Надеюсь, вы не собираетесь перечить Псалмопевцу, Тони?

 

***

 

     Как только я открыл глаза, в комнату вошел Лафрамбуаз. В руках он нес так плотно уставленный снедью поднос, что мог бы накормить и самого изголодавшегося гостя.

     - Не надо обращаться со мной, как с каким-нибудь анемичным молокососом, Иеремия! Я вовсе не нуждаюсь в усиленном питании... - возмутился я.

     - Вы провели в поезде большую часть ночи, а нас ждет нелегкий денек.

     - А который час?

     - Восемь.

     - Фу, какой стыд!

     - Ну так, может, утопите его в кофе?

     Пока я завтракал с преотменным аппетитом, Лафрамбуаз, не желая тратить времени даром, продолжал прерванный накануне разговор.

     - Если вы способны сделать над собой небольшое усилие, Тони, попытайтесь на сегодня совершенно выбросить из головы мадам Гажан - я хочу, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали нас от дела. Давайте пока оставим в стороне вопрос, играла она во всем этом какую-либо роль или нет, согласны? Сейчас нам важно одно: это не Эвелин ездила в Испанию. Стало быть, займемся исключительно путешественником, добравшимся до Сара на машине Гажана, а заодно поищем тело.

     Я чуть не опрокинул чашку.

     - Тело?

     - На сиденьях машины обнаружены пятна. Мне только что сообщили о результатах экспертизы, и лаборатория подтверждает, что это, несомненно, кровь. Теперь я окончательно убедился, что мы с вами должны восстановить добрую память убитого инженера.

     - Убитого? Но тогда Эвелин...

     - Молчок, Тони! Вспомните, мы договорились не упоминать о мадам Гажан. Может, она ни о чем не догадывается, а может, знает куда больше нашего, но об этом мы подумаем потом. Что до меня, то я все больше склоняюсь к версии, о которой говорил вам ночью: кто-то подкараулил инженера в гараже, убил его, а потом увез труп с собой.

     - Куда?

     - Надеюсь, еще до вечера мы это выясним. Вы сыты?

     Я отодвинул поднос:

     - Не то слово!

     - Тогда даю вам пятнадцать минут на бритье и все прочее, а потом - за дело.

     - И куда мы поедем?

     - В Кап-Фэррэ...

     - На дачу к Сужалю?

     - Отрадно видеть, что шарики у вас вертятся в нужном направлении, - иронически заметил Лафрамбуаз. - Так я вас жду.

 

***

 

     В половине девятого мы выехали из дома инспектора. Стояло ясное, морозное утро. До Рождества оставалось всего два дня, и сердце у меня сжималось от тревоги. Удастся ли мне отпраздновать его вместе с Эвелин или ее посадят в тюрьму?.. Моя любимая в наручниках... Представляя себе эту картину, я уже не мог спокойно любоваться улицами Бордо - мешал комок в горле. Все мое существо противилось страшному видению. Эвелин? Нет, невозможно! Дичь и бред!

     В Фактюре мы свернули направо - к Андерно-ле-Бэн, миновали Арес и меньше чем в трех километрах от этой деревушки поехали на сей раз налево - в таинственную глубину и безмолвие зимнего леса. Проехав Пикей, мы слегка отклонились от берега моря и наконец увидели стоящий среди высоких сосен домик.

     - Мы на месте, - лаконично оповестил меня Лафрамбуаз.

     В самом коттедже мы не нашли ничего интересного - там было всего две комнаты, причем одна - совсем крошечная, и такая кухня, где и повернуться-то негде, да еще крытая веранда. Короче, самый заурядный загородный домишко. Мы быстро вышли на воздух.

     - Если тело Марка Гажана зарыто где-то здесь, то наверняка не у моря - оттуда кто-нибудь мог бы заметить, как убийца делает свое черное дело, - проворчал Иеремия. - Пойдемте-ка лучше за дом.

     Мы медленно двинулись в сторону сосен, и по дороге мой спутник рассказывал, на чем основаны его надежды:

     - Со дня преступления сюда, очевидно, никто не приезжал. Эвелин Гажан вряд ли пришло бы в голову томиться тут в полном одиночестве. Виновна она или нет, но ехать в этот уединенный уголок было совершенно незачем. Как печаль, так и угрызения совести в равной мере сделали бы поездку невыносимой. Если убийца - Фред Сужаль, то я тоже плохо представляю, зачем ему бродить на месте преступления. В общем, Тони, я очень рассчитываю отыскать какие-нибудь следы - во-первых, воздух здесь слишком влажный и земля почти не затвердела, а во-вторых, волоча на себе тело, человек не мог ступать, как кошка, и должен был оставить довольно глубокие отпечатки подошв. Согласны?

     - Вполне... Вы, вероятно, были отличным бой-скаутом, Иеремия?

     - И по-прежнему им остался, Тони. А теперь - за работу.

     Честно говоря, я не особенно гожусь для игры в индейцев, и все-таки мне доставляло истинное наслаждение наблюдать, как Лафрамбуаз идет, пригибаясь к земле, словно принюхиваясь, и то наклоняется над какой-нибудь сломанной веточкой, то вдруг поднимает комочек земли и разминает в пальцах. Едва зарубцевавшиеся раны, видать, нисколько не стесняли движений Иеремии, разве что он еще чуть заметно прихрамывал. Я тоже старался изо всех сил, но для меня лес всегда есть лес и одно дерево похоже на другое. К полудню мы (во всяком случае, я) совершенно вымотались, но так ничего и не обнаружили. И, по правде говоря, успели исследовать лишь крошечную часть леса. Я прикинул, что в таком темпе мы и за месяц вряд ли прочешем хоть один гектар, и честно признался Лафрамбуазу, что следопыт из меня никуда не годный, а потому не вижу особого смысла в его затее, но мой пастор-недоучка лишь в очередной раз сослался на Писание:

     - "...истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "Перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас" <Мф. 17.>.

     Немного помолчав, он уже обычным тоном добавил:

     - Этот Сужаль куда крепче, чем я предполагал. Вероятно, он уволок тело подальше. А я не желаю верить, будто агенты спецслужб знают, что такое усталость. Давайте-ка перекусим и - опять за дело!

     Иеремия достал из багажника корзинку, и мы быстро утолили как голод, так и жажду. Не будь на дворе зима, такой пикник, пожалуй, доставил бы мне удовольствие, но сейчас, даже кое-как разведя огонь в печурке, мы дрожали от холода.

     Наконец, когда уже начали сгущаться сумерки, где-то справа от меня послышался ликующий вопль Лафрамбуаза. Мы уже успели отойти от хижины Сужаля метров на пятьсот к северу. Я бросился к инспектору, и тот показал мне глубоко отпечатавшийся в земле след каблука. А уж идти дальше по этому следу было для Лафрамбуаза детской игрой. Еще около сотни метров - и мы оказались у груды хвороста. Я принялся энергично расшвыривать ветки и когда наконец добрался до земли, то и не обладая особым полицейским чутьем, можно было сообразить, что тело Марка Гажана покоится именно здесь.

     - Из-за этих чертовых ран мне придется взвалить всю работу на вас, Тони, - сказал Иеремия. - Для начала сбегайте к машине за лопатой. На всякий случай я прихватил с собой все необходимое. Не можем же мы вернуться в Бордо, не убедившись, что он тут?..

     Меньше чем через пятнадцать минут я снова стоял рядом с Лафрамбуазом и свинчивал саперную лопату, а он держал в руке мощный фонарь. Нервное возбуждение удесятеряло мои силы, и не прошло даже получаса, как я извлек на свет - или, точнее, в полутьму зимнего вечера - бренные останки Марка Гажана. Холод сохранил тело, и запах не слишком отравлял наше существование. Иеремия без малейшего отвращения преклонил колени, кисточкой очистил от земли лицо покойника и негромко проговорил:

     - "И это - суета и зло великое! Ибо что будет иметь человек от суеты? И какое же воздаяние всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем?" <Еккл. 2.22.>

     Лафрамбуаз осторожно повернул голову убитого и попросил меня посветить. И мы увидели рану на затылке.

     - Вы не ошиблись, Иеремия.

     - Парня ударили сзади, и сделал это либо кто-то из своих, от кого он никак не ждал нападения, либо убийца подкрался незаметно... Та же история, что и с Сюзанной... Да, скорее всего мое предположение насчет гаража - верно.

     Такая версия меня вполне устраивала, поскольку она обеляла Эвелин, по крайней мере в том, что касалось активной части преступления. Для очистки совести мы проверили карманы покойного, но, конечно, ничего не нашли. Я сказал Лафрамбуазу, что мстить за смерть Марка Гажана - не мое дело, я должен в первую очередь разыскать драгоценное досье, а трупы охотно уступлю другим.

     - Верно, Тони, но раз мы теперь можем вычеркнуть беднягу Гажана из списка подозреваемых, круг значительно сужается. Если, как на то указывают обстоятельства, убийца - Сужаль, ему, хочешь не хочешь, придется заодно рассказать, куда он девал интересующие вас бумаги.

     - Вы собираетесь сразу сообщить о находке к себе в управление?

     - Торопиться некуда... Несчастный инженер вполне может еще денек-другой полежать в одиночестве. Убийца не должен знать, что мы нашли его жертву.

 

Глава 5

 

     Все эти жуткие поиски и раскопки взволновали нас с Лафрамбуазом куда больше, чем нам хотелось показать. Поэтому на обратном пути оба мы угрюмо молчали. Только на подступах к Бордо Иеремия впервые за все это время открыл рот:

     - Вы честно заработали награду, Тони, так что можете навести марафет и, если угодно, повидаться со своей возлюбленной. А заодно сообщите ей и о смерти мужа...

     - И вы еще называете это наградой?

     - По-моему, для вас главное - побыть рядом с ней, а уж тема разговора имеет второстепенное значение, разве нет?

     - Но вы ведь, насколько я помню, хотели пока сохранить известие в тайне?

     - С тех пор я успел подумать. Если мадам Гажан замешана в убийстве, она поспешит предупредить Сужаля, а тот бросится в Кап-Фэррэ и попробует заново спрятать тело, на сей раз - понадежнее. Там мои люди и застукают его с поличным. Но коли Фред Сужаль не двинется с места - ваша Эвелин ни при чем.

     - А вам не кажется, что вы предлагаете мне сделать хорошенькую подлость, Иеремия?

     - Да нет же, это самый обычный тест, старина. И вам он нужен не меньше моего. Вы что, боитесь?

     - Да.

     - А ведь куда лучше узнать правду до того, чем после, верно?

     - Вы несомненно правы...

     - Вот и прекрасно. А потом сошлитесь на срочную работу и приезжайте ко мне часов в десять. Я позвоню Сальваньяку, и мы втроем обсудим, каким образом лучше провести последний (хоть в этом можно не сомневаться!) бой. Да, и еще одно: намекните, будто я собираюсь послать за телом Гажана завтра на рассвете. Таким образом, Сужаль проведет на редкость приятную ночку!

 

***

 

     Я сам себя не узнавал. До сих пор, хоть я и не считал себя "крутым" парнем, по крайней мере старался поддерживать репутацию человека, которому лучше не наступать на ногу без извинений, неплохого агента, весьма увлеченного работой и довольно равнодушного ко всему остальному. И вдруг в тот вечер накануне Сочельника я размяк, как тряпка. Не кривя душой, могу признаться, что забыл о Тривье, о его вдове и малыше, а заодно и о Сюзанне Краст, и что досье Марка Гажана заботило меня не больше, чем прошлогодний снег. По-настоящему меня волновало только одно: любит ли меня Эвелин и удастся ли нам вместе начать новую жизнь. И этой-то женщине, которой я дорожил как зеницей ока, я должен был расставить ловушку, рискуя погубить и ее, и себя? Больше всего меня пугало даже не то, что Эвелин могла оказаться замешанной в убийстве мужа, а последствия разоблачения. И мне же еще доказывать ее вину?

     Я позвонил Эвелин из квартиры Лафрамбуаза. По-моему, она искренне обрадовалась, услышав мой голос, и боялась лишь, как бы я не отменил наше первое совместное торжество - Эвелин уже начала к нему готовиться! Я кое-как постарался успокоить ее на сей счет и, сказав, что позже у меня важные дела, предложил увидеться немедленно. Чувствовалось, что мой странный тон удивил молодую женщину, но она и не подумала спорить, а, напротив, сказала, что я могу приехать когда вздумается.

     Собираясь ехать в Кордан, на пороге комнаты я столкнулся с Лафрамбуазом. Здоровой рукой он похлопал меня по плечу.

     - Наберитесь мужества, Тони, и помните слова, сказанные Им в час смертной муки: "Отче Мой, если не может чаша сия миновать, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя" <Мф. 26.42.>.

     - Ладно-ладно, Иеремия... Можно мне взять вашу машину?

     - Разумеется... Мы с Сальваньяком ждем вас к десяти часам, ну а попозже сходим выпить по рюмочке в "Кольцо Сатурна".

 

***

 

     От улыбки Эвелин мне стало больно. А она, видимо, сразу почувствовала неладное.

     - У вас дурные новости, Тони?

     - Одна - хорошая, другая - плохая.

     - Тогда, если можно, начните с хорошей, ладно?

     - Мы напрасно подозревали Марка Гажана - он не бросал вас и не изменял родине.

     Эвелин просияла от счастья.

     - Это правда? - воскликнула она.

     Я кивнул, моя любимая от радости, наверное, плохо соображая, что делает, бросилась мне на шею и расцеловала в обе щеки. В другой ситуации я бы прижал ее к груди и долго не отпускал, но сейчас даже не шевельнулся, и Эвелин, словно поняв, что творится у меня на душе, резко отстранилась.

     - А теперь скажите мне плохую новость, Тони...

     - Она... связана с тем, каким образом мы... убедились в невиновности вашего мужа...

     - Ну?.. Так как же?

     - Мы нашли его тело...

     Эвелин отшатнулась, будто я ее ударил.

     - Его те... ло?

     - Да, Марка Гажана убили.

     - Уби...

     - Так же, как моего коллегу Бертрана Тривье, так же, как Сюзанну Краст...

     Эвелин беззвучно заплакала, и ее тихая скорбь растрогала меня больше, чем самые бурные проявления горя. На сей раз я подошел и тихонько обнял ее за плечи.

     - А разве вы никогда не думали о такой возможности? - чуть слышно спросил я.

     - Я... я старалась не думать об этом... Бедный Марк... так много работать... так надеяться на блестящее будущее... Где он сейчас, Тони?

     - Там, где мы его нашли, - в лесу за хижиной, где вы проводили выходные.

     - У Фреда?

     - Да, у Фреда.

     - Но... почему он так поступил?

     - Мы как раз собираемся об этом спросить, точнее, Лафрамбуаз, потому что меня, строго говоря, касаются только чертежи и вычисления вашего мужа.

     - А вы их... не нашли? - пробормотала Эвелин.

     - Нет.

     - Значит, Марка убили из-за его изобретения?

     - По-моему, так.

     - Но как мог Фред... Должно быть, он с ума сошел! Иначе это просто необъяснимо! Да, конечно, бедняга повредился в рассудке...

     - Психиатры, безусловно, осмотрят Сужаля, но, между нами говоря, вряд ли они сочтут его больным. Скорее это законченный мерзавец.

     Что тут еще скажешь? Эвелин достала бутылку виски - обоим нам очень не мешало взбодриться.

     - Тони... вы не привезли Марка сюда?

     Грудь мне сдавило, как стальным обручем. Эвелин сама включила дьявольский механизм ловушки, которая, возможно, прихлопнет и ее, и меня.

     - Нет, мы оставили его там... Завтра на рассвете Лафрамбуаз прихватит с собой специалистов и...

     - Бедный Марк... - печально прошептала Эвелин. - Еще целая ночь... и никого рядом...

     Она посмотрела на меня.

     - Тони, а как его...

     - Так же, как Сюзанну Краст, - ударили сзади по голове.

     - Боже мой... Боже мой...

     Ее всхлипывания и трогали меня, и невольно будили ревность, так что я неожиданно для себя рассердился. Если мадам Гажан не любила мужа, то к чему слезы? Или она все-таки притворяется? Может, Сальваньяк и Лафрамбуаз, с самого начала подозревавшие Эвелин по меньшей мере в соучастии, не так уж неправы? Но она, должно быть, снова угадала, о чем я думаю.

     - Я оплакиваю не любимого мужа, Тони, а друга... рядом с которым прожила много лет... Марк не заслуживал такой страшной смерти...

     Мы еще долго говорили обо всем и ни о чем, а потом мне настало время прощаться и ехать к Лафрамбуазу.

     - Вам и в самом деле нужно идти, Тони? Это так необходимо?

     - Да...

     - Я боюсь оставаться одна... Но уже завтра вечером вы обязательно придете, правда?

     - Обещаю вам.

     - Невеселое получится Рождество...

     - Пускай! Для меня главное - провести его с вами!

     - Спасибо, Тони... От всего сердца благодарю вас.

 

***

 

     Первым заговорил Лафрамбуаз.

     - Очень трудно пришлось, Тони?

     Я молча пожал плечами, а Сальваньяк встал и дружески хлопнул меня по спине.

     - Инспектор мне уже все рассказал... Да, как ни кинь, а мерзко выходит... Надеюсь, однако, вы не забыли, что я вас предостерегал?

     - Знаю-знаю! Все меня дружно предостерегали! Все наперебой говорили о ней гадости! И, очень может быть, с полным на то основанием... Только что это меняет, а?

     - Ничего... - буркнул Иеремия. - А теперь нам пора заглянуть в "Кольцо Сатурна" и попробовать тамошнее виски.

     Мне так же хотелось туда ехать, как повеситься.

 

***

 

     Девица в гардеробе, очевидно по нашим лицам поняв, что мы пришли сюда отнюдь не развлекаться, не стала ни любезничать, ни задерживать нас дольше обычного. Метрдотель, судя по всему, пришел к точно такому же выводу, поэтому он выбрал самый неудобный столик и сразу исчез, не поинтересовавшись заказом.

     - Мы, видать, не самые желанные гости в этом заведении, как по-вашему? - заметил Лафрамбуаз.

     Сальваньяк улыбнулся:

     - Боюсь, что так оно и есть.

     - Что ж, как-нибудь переживем!

     В конце концов какой-то официант все-таки снизошел до переговоров и даже принес заказанное виски. Пригласивший нас Лафрамбуаз, услыхав, во что это ему обойдется, невольно вздрогнул и, по обыкновению, процитировал Библию:

     - "Горе тому, кто жаждет неправедных приобретений для дома своего, чтобы устроить гнездо свое на высоте и тем обезопасить себя от руки несчастья!" <Авв. 2.9.> - так говорил пророк Аввакум...

     - Надо полагать, ваш приятель?

     Шутка Сальваньяка немного разморозила атмосферу. Потом на сцену вышла Линда Дил, и мы на время отвлеклись от разговоров. Слушая певицу, я вспоминал о нашей короткой встрече возле кабаре и о мелькнувшем в ее глазах страхе. Вот уж с кем мне непременно надо потолковать по душам!

     Как только Линда покинула сцену, я проскользнул следом, за кулисы. Увидев в зеркало, кто стоит на пороге, девушка не могла скрыть исказившего ее черты ужаса.

     - Чего вы от меня хотите? - резко обернувшись, бросила мисс Дил. - Видела я в зале вашу троицу! Какую гадость вы опять замышляете против Фреда?

     - Всего-навсего пытаемся узнать правду об исчезновении Марка Гажана.

     - Не там ищете!

     - Не уверен, красавица, тем более что, представьте себе, мы его уже нашли!

     - Ну да?

     - Да!

     - И где же он?

     - В лесу, спит себе там, где убийца вырыл могилу.

     - Убийца?

     - Да, поскольку, если уж вас интересуют подробности, сначала несчастному инженеру позаботились разнести голову.

     Мисс Дил бессильно упала на стул.

     - Это не Фред!

     - Откуда вы знаете?

     - Знаю, и все тут!

     - Не очень-то убедительное доказательство, а?

     Казалось, Линда готова броситься на меня с кулаками.

     - Ну скажите наконец, за что вы так упорно преследуете Фреда?

     - Только за то, что тело Марка Гажана обнаружено на его участке в Кап-Фэррэ.

     - Умоляю вас, поверьте, вы ошиблись! - немного поколебавшись, быстро проговорила мисс Дил.

     - Так докажите это!

     - Не здесь... лучше приходите завтра в одиннадцать утра ко мне домой... Адрес - улица Монсле, дом сто тридцать семь, четвертый этаж...

     - Прекрасно, ничего не имею против.

     Внезапно глаза певицы округлились от страха. Я обернулся: в дверях стоял Сужаль. Слышал ли он наш разговор? Я был почти уверен, что да.

     - Вот как, месье Лиссей, вы тоже интересуетесь моей "звездой"?

     - Ты ошибаешься, Фред! - воскликнула мисс Дил.

     - Помолчи! Лучше б петь научилась, чем заигрывать с фараонами!

     Я решил, что пора и мне вставить слово.

     - Как бы фараону не пришлось поучить вас вежливому обращению с дамами, Сужаль!

     Он шагнул навстречу:

     - Когда-нибудь я по-настоящему изукрашу вам физиономию!

     - Тогда советую поторопиться, ибо я всерьез опасаюсь, что скоро вы навсегда лишитесь подобного удовольствия!

     Как ни странно, он умудрился взять себя в руки.

     - Послушайте, Лиссей, можете сколько угодно волочиться за Линдой - мне плевать, но я не потерплю, чтобы вы с утра до ночи таскались за мной с единственной целью позлить!

     - Вовсе не за этим, Сужаль!

     - Тогда чего ради?

     - Я все еще не теряю надежды услышать от вас чистосердечное признание.

     И я вышел из артистической уборной, прежде чем хозяин кабаре нашелся с ответом.

 

***

 

     На лицах моих спутников читалось неприкрытое любопытство, наверное, оба немало поломали голову, раздумывая, куда и зачем я столь стремительно исчез. Я рассказал о разговоре с Линдой и объяснил, чего от него жду. Девушка, по-видимому, искренне убеждена, что своими признаниями может полностью обелить возлюбленного, а стало быть, постарается выложить все, что о нем знает, - уж в этом-то я не сомневался. Беспокоило меня одно - слышал ли Сужаль конец нашего разговора? Понял ли он, что Линда назначила мне свидание? К несчастью, я совершенно не представлял, каким образом это можно выяснить. Но Сальваньяк возразил, что существует вполне надежный способ проверить реакцию Сужаля. Раз мы договорились на одиннадцать, они с Лафрамбуазом могли бы подежурить на улице Монсле с десяти и понаблюдать, кто входит в дом. Если Сужаль в курсе, то, как пить дать, прибежит туда пораньше, понимая, что при нем девушка ничего не скажет, да и впредь воздержится от каких бы то ни было откровений.

     - А что мешает Сужалю зайти к мисс Дил еще раньше, а то и прямо сейчас запретить любые упоминания о его особе? - буркнул Лафрамбуаз.

     - В любом случае мы можем рассчитывать только на психологию этого типа. Вряд ли он доверяет Линде, а раз так - во что бы то ни стало захочет присутствовать при ее разговоре с Лиссеем. Возможно, Тони, для него это еще и шанс отплатить вам за публичное унижение... Если я вас правильно понял, Сужаль тщеславен как павлин и больше всего печется о своем самолюбии.

     В конце концов мы решили рискнуть и договорились, что Сальваньяк заедет к Лафрамбуазу около девяти и отвезет нас обоих на улицу Монсле.

     В ту ночь я спал очень плохо. Казалось, часы нарочно тянутся невыносимо долго. Мне не терпелось дождаться утра и узнать, замешана ли Эвелин в убийстве мужа и предупредила ли она Сужаля после моего ухода. Около шести я услышал, как Лафрамбуаз на цыпочках вышел из дому, собираясь вместе со своей бригадой ехать за телом Марка Гажана... если, конечно, труп все еще там... Тут я наконец погрузился в какое-то отупение и потерял счет минутам, а очнулся лишь когда Иеремия влетел в комнату и, широко распахнув ставни, весело крикнул:

     - Подъем, лентяй! Через пятнадцать минут приедет Сальваньяк!

     Жизнерадостный настрой инспектора мигом привел меня в чувство. Я вскочил.

     - Ну?

     - Можете спокойно пировать со своей очаровательной вдовушкой, Тони. Тело Марка Гажана мы отправили в морг. Никто к нему не прикасался, и моя версия убийства в гараже подтверждается. Я ужасно рад за вас.

     А я испытывал такое облегчение, что просто онемел от счастья. Не будь свидания на улице Монсле и нашей мышеловки, я бы с удовольствием снова залез под одеяло и до полудня промечтал о будущей жизни с Эвелин.

     Как и предполагалось, мы приехали на место около десяти. Каждый выбрал себе надежное укрытие. Иеремия устроился в крохотной лавчонке, словно нарочно расположенной напротив дома 137; Сальваньяк притаился за углом дома 139, а я - в подъезде дома 135. Не в меру любопытной консьержке пришлось сунуть под нос удостоверение. Старуха благоразумно отстала, и началось тоскливое ожидание.

     Без четверти одиннадцать я вдруг заметил Сужаля. Уже то, что он шел пешком, выглядело подозрительно - похоже, Фред на всякий случай решил не привлекать внимания к своей пижонской машине. Я по уговору бросил на тротуар напротив крыльца маленький бумажный шарик, нисколько не сомневаясь, что мои коллеги настороже и готовы выскочить в любую минуту.

     При всей закоренелой враждебности к Сужалю не могу сказать, чтобы он казался испуганным. В дом Линды он вошел, даже не взглянув по сторонам, поэтому, следуя заранее подготовленному плану, никто из нас не двинулся с места. Мы решили, что в подобном случае я ровно в одиннадцать позвоню в дверь певицы, а Лафрамбуаз и Сальваньяк подождут на лестнице, пока я их не позову... например, чтобы познакомить со знаменитой артисткой или задать пару неприятных вопросов ее приятелю Фреду. Но все наши планы неожиданно полетели в тартарары. Без пяти одиннадцать Сужаль как ошпаренный выскочил из подъезда дома мисс Дил, на мгновение замер, словно не зная, на что решиться, потом, очевидно взяв себя в руки, размашистым шагом двинулся в ту же сторону, откуда пришел. Но едва Фред поравнялся с моим подъездом, как я преградил ему дорогу. Хозяин кабаре, с ужасом посмотрев на меня, отскочил, но тут же наткнулся на Иеремию, а замаячивший в ту же секунду чуть поодаль силуэт Сальваньяка лишил его последней надежды на отступление. И парень не выдержал:

     - Это... н... не я... клянусь вам...

     Мы с Сальваньяком и Лафрамбуазом переглянулись и, подхватив Сужаля под руки, вместе вскарабкались на четвертый этаж.

     Иеремия позвонил, предварительно напомнив, что никто не должен прикасаться к дверной ручке. Обалделый вид Фреда вызвал у каждого из нас самые худшие опасения. Мы немного подождали, но никто не отозвался, и Лафрамбуаз сам открыл дверь отмычкой. Сальваньяка он попросил подождать на лестнице с Сужалем, а мне знаком предложил идти вместе.

     Линда Дил лежала ничком у самого входа. Умерла она точно так же, как Сюзанна Краст и Марк Гажан. Да и орудие убийства - бронзовая ваза - так и лежало рядом с телом. Бедная Линда! Я посмотрел на инспектора.

     - По-моему, на сей раз ему конец, Иеремия.

     - Я тоже так думаю. Ведь предсказывал же Софония: "И я стесню людей, и они будут ходить, как слепые, потому что они согрешили против Господа..." <Соф 1.17.> А пророчества всегда сбываются, Тони, и Сужаль очень скоро убедится в этом на собственной шкуре.

 

     В квартире мы не заметили никакого беспорядка. Все указывало на то, что Линду, как и остальных, убил человек, не внушавший ей опасений. И все же одна мелочь привлекла мое внимание: на пианино стояла рамка без фотографии. Иеремия взял ее в руки, осмотрел и покачал головой:

     - Фото слишком торопились убрать и поэтому действовали грубовато: запор сломан, а на картоне - свежие царапины. Пожалуй, самое время задать несколько вопросов месье Сужалю.

     Проходя мимо тела Линды, Фред невольно всхлипнул. Лафрамбуаз позволил ему сесть, а потом, как и положено полицейскому, начал допрос:

     - Скверная история, а?

     - Это не я, клянусь вам!

     - Вы знали, что Линда назначила здесь свидание месье Лиссею?

     - Нет.

     - Так-так... стало быть, вы заглянули совершенно случайно?

     - Линда сама меня позвала!

     - Вот как?

     - Да, позвонила часов в девять утра... сказала, что ей надо поговорить со мной о чем-то очень важном... что она может довериться только мне одному и просит прийти чуть раньше одиннадцати... Так я и сделал.

     - А потом?

     - Дверь в квартиру была неплотно притворена. Я вошел и чуть не споткнулся о тело Линды. Сначала я подумал, что ей внезапно стало плохо, и, нагнувшись, попытался поднять. Вероятно, при этом я испачкался в крови...

     - И что дальше?

     - Я остолбенел от ужаса, боясь шевельнуться... Ну а придя в себя, думал только об одном: как бы поскорее унести ноги.

     - Почему?

     - Я испугался... - Сужаль ткнул пальцем в мою сторону. - Этот тип так и ходит за мной по пятам... И я подумал, что для него это идеальный случай взвалить на меня убийство! Поэтому я потерял голову и удрал, захлопнув за собой дверь...

     - Вы, конечно, не имеете ни малейшего представления, чего от вас могла хотеть Линда Дил?

     - Нет... более того, сейчас я даже не очень уверен, что звонила именно она...

     - Вам что, голос плохо знаком?

     - Разумеется, я прекрасно знаю ее голос! Но звонок меня разбудил, и поскольку она назвалась, я не стал вслушиваться... а вот теперь думаю, что тембр вроде бы и похожий, но не совсем...

     - Сужаль... Линда была вашей любовницей?

     - Никогда в жизни!

     - Покажите карманы!

     - Но...

     - Покажите карманы!

     Не смея спорить, Фред дрожащими руками выложил перед нами на стол клочки разорванной фотографии. Как мы быстро убедились, своей собственной...

     - Значит, у вас все-таки хватило времени вытащить ее из рамки?

     - Да.

     - Выходит, любовницей вашей мисс Дил не была, но карточку на пианино держала?

     - Я ничего об этом не знал! Я тут вообще в первый раз!

     - А зачем же вам понадобилось рвать фото?

     - Как раз в надежде избежать того, что происходит сейчас!

     - Сужаль, - вклинился в разговор я, - вы хоть не станете уверять, будто понятия не имели, что Линда вас любит!

     - Нет, но сам я оставался к ней равнодушен, и вам, Лиссей, должно быть лучше других известно, что все мои помыслы устремлены в другую сторону!

     - Ну, старина, не вы первый, не вы последний могли запросто кормиться в двух стойлах разом!

     Не ухвати Сальваньяк Фреда за плечи, тот точно бы на меня бросился. А Иеремия по-прежнему невозмутимо подвел итог:

     - Фред Сужаль, вы признаете себя виновным в убийстве Линды Дил?

     - Нет.

     Полицейский не стал настаивать. Он молча снял трубку и вызвал бригаду.

 

***

 

     Мы втроем обедали в "Лагайярд". Против всех ожиданий, особого удовлетворения никто не испытывал. Общее недоумение наконец высказал Лафрамбуаз:

     - Все как будто указывает, что Сужаль и есть убийца Марка Гажана, Тривье, Сюзанны Краст и Линды... Но если первое и последнее убийства можно объяснить сердечными делами - прикончив инженера, Фред освободил его жену, а влюбленная в него Линда, возможно, мешала осуществить давнюю мечту, угрожая разоблачениями... то при чем тут Сюзанна Краст и Тривье?

     Не он один мучился подобными вопросами.

     - А вдруг на самом деле Сужаль только симулировал безумную страсть к Эвелин Гажан? - предположил Сальваньяк. - Волей-неволей подумаешь, что парень всех обвел вокруг пальца. Он убил инженера только из-за досье, которое так интересует нас с Лиссеем.

     - Значит, по-вашему, он отвез бумаги в Испанию?

     - Честно говоря... не вижу другого объяснения.

     Иеремия недоверчиво покачал головой:

     - Странно... Может, я питаю кое-какие иллюзии и придерживаюсь слишком высокого мнения и о вас, агентах спецслужб, и о ваших противниках... но, положа руку на сердце, никак не могу поверить, что Сужаль - ловкий преступник международного класса, совершивший все эти преступления... Как бы это выразить поточнее?.. Ну, короче, по-моему, калибр не тот...

     Я чувствовал примерно то же самое и возразил лишь для порядка:

     - Знаете, Иеремия, вам все-таки не стоит давать волю фантазии! Самых ценных разведчиков вербуют среди горничных, домохозяек, мелких клерков да гостиничных служащих... Правда, Сальваньяк?

     - Вне всяких сомнений... Впрочем, разве Изочес не описывал вам парня, которого он водил в Испанию через сарские Громы? Помнится, вы говорили, он смахивает на Сужаля...

     - Это верно... Что ж, ладно! Оставим-ка Сужаля размышлять о превратностях судьбы в тюремной камере... по меньшей мере до утра. А уж потом идите и расспрашивайте его о знаменитом досье. Потом, независимо от того, добьетесь ли вы результата, я займусь им сам. Так что постарайтесь не затягивать. А на сем я с вами прощаюсь, господа, и желаю обоим счастливого Рождества. Вам, Тони, я отдаю свой ключ. Уходя, оставьте его, пожалуйста, консьержке - у меня еще полно дел в управлении...

 

***

 

     Я подвез Сальваньяка до гаража, а сам вернулся к Лафрамбуазу в таком же подавленном настроении, как и у моих коллег. Я не отличаюсь излишней чувствительностью - иначе наверняка выбрал бы работу поспокойнее, но такое нагромождение дурацких, бессмысленных убийств даже меня невольно вышибало из колеи. А больше всего злило ощущение, что с самого начала я был отнюдь не на высоте. Те, кто доверился мне - Сюзанна Краст и Линда Дил, - погибли, да и Иеремия лишь чудом спасся от смерти. И особенно унижало, что решительно все вокруг видели, как бездарно я веду расследование. В первую очередь, конечно, Лафрамбуаз... и Сальваньяк тоже поглядывал на меня с откровенной жалостью, словно говоря, что в его времена агентов спецслужб кроили на другую стать. И наконец, Патрон без лишних проволочек поставил диагноз...

     Ночью я так плохо выспался, что решил немного полежать, но в голове продолжали прокручиваться последние события. В конце концов я пришел к выводу, что Иеремия опять, бесспорно, прав, и, невзирая на все мои личные симпатии и антипатии, Фред Сужаль даже отдаленно не напоминает тех людей, с которыми мне приходилось бороться в последние десять лет. Но тогда, быть может, мы изначально сделали ошибку, сведя в одно два совершенно разных дела? Вероятно, нас ввело в заблуждение то, что в обоих замешаны те же лица... Кто знает, не перепуталось ли наше с Сальваньяком расследование с самой обычной сентиментальной драмой?

     Сужаль любил Эвелин, а та в свою очередь не питала особой привязанности к мужу, слишком занятому работой ученому. Тогда Фред мог убить Марка просто для того, чтобы избавиться от него. В таком случае можно предположить, что влюбленная в Сужаля Линда, узнав каким-то образом о преступлении, попыталась с помощью шантажа отбить его у прекрасной вдовы... Впрочем, возможно также, что, сообразив, как тщетны все ее усилия, певица задумала отомстить, выдав мне с головой убийцу Марка Гажана. Но так или этак, а подобные истории касаются исключительно Лафрамбуаза... Нас же, что самое паршивое, эта версия ни в коей мере не продвигает к заветному досье - судьба его по-прежнему туманна, не говоря уж о том, что убийства Тривье и Сюзанны остаются полной загадкой. Меж тем я нисколько не сомневался, что гибель обоих напрямую связана с изобретением Гажана. И внезапно в моей памяти всплыло еще одно имя: Турнон.

     Я воображал, что маленький директор завода бесится от ревности, но на самом деле, возможно, он отчаянно боялся, как бы Сюзанна не рассказала мне о его роли в убийстве Тривье... А Бертрана Турнон мог застрелить, если тот нашел какую-то связь между ним и похищением досье... Кто лучше директора завода знал истинную цену бумагам инженера? Но тогда почему бы не допустить, что он же прикончил и Марка? В конце концов, Турнон наверняка слышал о загородных поездках Гажанов... Я помнил, с какой настойчивостью директор завода пытался внушить мне, что приличия ради перестал поддерживать с Гажанами дружеские отношения... Кроме того, от страха Турнон мог визжать фальцетом, и не исключено, что спросонок Сужаль действительно принял его голос за женский...

     Само собой, в таком сценарии набиралось неправдоподобно много благоприятных для Турнона случайностей. И мне скрепя сердце пришлось признать, что выглядит куда убедительнее, если допустить, что Эвелин не разорвала связи с бывшим шефом, а вместе с ним подготовила убийство мужа, похищение досье и его продажу за кордон. Но кто же тогда ездил в Сар? Да кто угодно! Может, сюда приезжал тамошний агент, а может, они сами отправили посредника... От одной мысли, что Турнон ухитрился меня провести, а Эвелин бессовестно обманула, кровь застилала глаза. Ей я готов был простить решительно все, кроме тайных шашней с противным коротышкой. И это само по себе красноречиво свидетельствовало, что я больше не имею права оставаться агентом спецслужбы, ибо предал общее дело, как и своего друга Бертрана. В какую же первостатейную сволочь я превратился! Угрызения совести заставили меня позвонить Иеремии, чтобы поделиться с ним последними умозаключениями, но мне ответили, что инспектор Лафрамбуаз улетел на вертолете в неизвестном направлении. На вертолете? Вот странная мысль! Что это ему взбрело в голову? Я чуть не перезвонил Сальваньяку, но, представив, чего он еще наговорит об Эвелин (в конце концов, не Сальваньяк ли с самого начала настраивал меня против нее?), малодушно оставил телефон в покое.

 

***

 

     Около восьми вечера, хорошенько отлежавшись, я полностью восстановил если не душевное равновесие, то хотя бы спортивную форму, и еще раз попробовал связаться с Иеремией, но мне снова сказали, что не знают, где он. Я выяснил лишь, что около семи Лафрамбуаз забегал к себе в кабинет, но всего на несколько минут. Впрочем, у инспектора могли быть свои дела и он имел полное право на какое-то время забыть обо мне, тем более он прекрасно знал, что я собираюсь праздновать Рождество с Эвелин. И все-таки мне очень хотелось изложить ему с таким трудом вымученную новую версию... Что ж, справлюсь сам, как большой... Полчаса спустя я вышел на улицу. Резко похолодало, но на прояснившемся небе мерцали звезды. Вскоре я добрался до почти опустевшей Интендантской аллеи. Закутанные в шубы и пальто мужчины и женщины спешили с подарками к друзьям. Именно в такие праздники, как Рождество, одиночество ощущаешь особенно остро. Можно сколько душе угодно хохотать над прописными истинами, но рано или поздно всем нам приходится на себе проверить их справедливость.

 

***

 

     Пешая прогулка меня здорово взбодрила. Похоже, физические усилия вообще помогают поставить нервы на место. И я уже без прежней горечи думал о безнадежности всех моих попыток найти себе место под солнцем. Да, конечно, с материальной точки зрения мне жаловаться не на что... Ну а завтра? У нас не накопишь денег на обеспеченную жизнь в отставке, меж тем ее срок обычно наступает рано, слишком рано... И при этом ты крайне редко способен на что-либо путное. Правда, идя на работу в спецслужбу, человек никогда не задумывается, чем все это кончится. Так оно лучше.

     Я вышел на площадь Комеди, свернул в Аллеи Турни и двинулся по бесконечной улице Фондодеж. Счастье еще, что мне удалось поймать таксиста, возвращавшегося в Кодран и не утратившего надежды кого-нибудь подвезти по дороге.

     Около десяти часов я уже звонил в дверь Эвелин. Молодая вдова встретила меня очень мило, и ее нежность так согрела мне сердце, что я устыдился черных мыслей, не дававших покоя весь день.

     - Тони... как бы мне хотелось, чтобы мы праздновали этот день в других обстоятельствах...

     - Но когда б не они, Эвелин, мы бы никогда не познакомились!

     Она проводила меня в гостиную. Нас страшно тянуло друг к другу, но, словно сговорившись продлить удовольствие, мы долго наслаждались разговорами, вспоминая разные эпизоды прежней жизни. Разумеется, моя отличалась куда большей пикантностью, чем размеренное существование Эвелин. Но так или иначе, описывая то некогда любимые места, то погибшего друга, то делясь сокровенными мыслями, мы как будто возводили фундамент будущего счастья и почти не заметили, как стрелки подошли к полуночи.

     С последним ударом часов Эвелин, повинуясь внезапному порыву, упала в мои объятия, и мы обменялись первым поцелуем.

     - Тони... Узнай об этом кто-нибудь, меня бы, наверное, осудили... но Марк был только верным другом... братом... А я хочу жить!

     Я еще крепче прижал ее к себе.

     - И я тоже! Довольно с меня прежнего существования... и вечной неуверенности в завтрашнем дне... Надоело болтаться в чужих городах, которые так навсегда и остаются враждебными... И вечно - смерть, страдания, боль, насилие, преступления... Нет, любовь моя, я тоже мечтаю совсем о другом!

     Мы сели друг напротив друга за маленький столик в стиле Второй империи. Эвелин составила весьма изысканное меню: паштет в желе, холодный цыпленок, вычищенный внутри и залитый ароматным соком с мякостью ананас и шампанское. Оба и без слов чувствовали себя упоительно счастливыми. Я так опьянел от восторга, что из головы напрочь вылетели все мрачные подозрения, вернее, они просто перестали меня волновать. На свете больше не существовало ничего, кроме нас двоих. Возможно, где-то далеко, очень далеко и существует "земля людей", но нас она нисколько не интересовала. Мы тихонько включили радио.

     - Тони, время летит так быстро... ужасающе быстро... Как подумаю, что прошло только три недели с тех пор, как Марк покинул меня навсегда... а теперь и вся моя жизнь вот-вот совершенно изменится... Кажется, я так и вижу: Марк берет у меня ключ от гаража, потом издали машет рукой... Да, Тони, этот черный с белым рукав, наверное, в какой-то мере был символом, знаком судьбы... и указывал он полный поворот...

     Ледяное покрывало внезапно опустилось мне на плечи, сдавило грудь, мешая дышать. Куртка Гажана... как я мог о ней забыть? Эвелин сразу почувствовала происшедшую во мне перемену.

     - Что с вами, Тони?

     - Пустяки, дорогая Эвелин, почти ничего... Просто вы дали мне неоспоримое доказательство того, что с первой встречи лгали мне!

     - Вы с ума сошли?

     Причудливая смесь печали и ярости, как ни странно, вернула мне утраченную ясность мысли.

     - Не пытайтесь оправдываться, Эвелин... Избавьте меня от унизительного зрелища... Я сам нашел тело вашего мужа, дорогая, и на нем было что-то вроде блузона... Зачем убийца стал бы переодевать жертву?

     - Я... я, наверное, ошиблась... Память подвела... Марк всегда надевал ту яркую куртку, когда мы уезжали на выходные... Теперь я действительно припоминаю, что в тот день на нем был блузон... Но я так привыкла к этой крупной черно-белой клетке, что она невольно застряла в памяти...

     - Тогда... Принесите мне эту куртку, Эвелин!

     Она тут же сникла. На красивом личике ясно читались страх и злоба. И все-таки она еще пробовала разыграть оскорбленную добродетель:

     - Значит, вы мне не верите?

     - Нет.

     Эвелин попыталась пустить в ход другое оружие.

     - Тони, неужели вы готовы все испортить из-за какой-то дурацкой истории с курткой?

     - Не такой уж дурацкой, Эвелин, поскольку этот пустячок, мелочь запросто может обернуться для вас пожизненным тюремным заключением...

     - Вы уже сами не знаете, что говорите!

     - Да то-то и оно, что знаю... если угодно, могу объяснить, почему вы не в состоянии принести сюда черную с белым клетчатую куртку своего мужа. Просто ее еще в Кап-Фэррэ, совершив убийство, надел ваш сообщник, и это он привез вас домой. Соседи из дома напротив приняли его за Марка - вот их-то как раз ввела в заблуждение привычка видеть его в черно-белом, да и разглядели они только протянутую за ключом руку. И эти честные, порядочные люди, сами того не ведая, с первых минут повели следствие по ложному пути, без всякого злого умысла обманув Сальваньяка и Лафрамбуаза. Так ваш любовник убил мужа, чтобы украсть у него досье, верно?

     Эвелин ответила не сразу. Стараясь оттянуть время, она нарочито медленно закуривала. На радио легкие песенки сменила литургия, а мы уже вернулись к повседневности. Конец празднику!

     - Не любовник, Тони, а компаньон.

     - Турнон?

     Она на мгновение замялась.

     - Вы намного проницательнее, чем я думала.

     - Где досье?

     - Здесь.

     - Значит, в Испании вы только наводили мосты?

     - Да.

     - И кого же вы туда посылали?

     - Какая разница?

     Я встал.

     - Вы правы... Я не служу в уголовной полиции. С трупами разберется Лафрамбуаз... Мне нужны только бумаги, на остальное - чихать.

     Эвелин в свою очередь поднялась.

     - Насколько я понимаю, у меня нет выбора?

     - По-моему, тоже.

     Она подошла к секретеру. Раздался щелчок, и деревянная панель соскользнула в сторону. Эвелин повернулась ко мне. В левой руке она держала объемистый пакет, в правой - револьвер. Я восхищенно присвистнул.

     - Что, почувствовали вкус к кровопролитию?

     - Я не хочу, чтобы все, уже совершенное, оказалось бесполезным... Эти бумаги стоят целое состояние! Сейчас на них есть три покупателя. Для меня это твердая гарантия приятной, хорошо обеспеченной жизни... Вы не такой, как другие, Тони, вы не из стада... И я уверена, что вы любите меня. Я тоже вас люблю. Зачем нам думать о других? Уедем вместе. Устроимся за границей и попробуем жить счастливо. Я не сомневаюсь, что у нас это получится. Но если вы своим упрямством вынудите меня убить вас, я уж точно никогда не смогу быть счастливой. Да и вы, сдав меня полиции, тоже не утешитесь до самой смерти.

     Эвелин говорила чистую правду. Да, я любил ее и к тому же потерял всякий интерес к работе. Так зачем приносить себя в жертву какой-то заскорузлой морали? Я тоже (хоть, разумеется, и по совсем другим причинам) совершил несколько убийств. Да, Эвелин цинична, но разве я - нет? Взаимная любовь может изменить нас обоих. При этом я ничем не рискую. Признав, что задание провалено, я подожду несколько месяцев и действительно уйду в отставку. Кстати, очень удачно получилось, что об этом уже шла речь. А потом уеду к Эвелин, куда-нибудь в Америку, и мы заживем вместе.

     - Ну, Тони, так что вы решили?

     Я хотел раскрыть объятия и тем навсегда скрепить договор, но радио вдруг заиграло "Толстяка Билла", песенку, которую непрестанно насвистывал Тривье. Удивительная случайность... И меня охватило такое чувство, будто мой прежний товарищ нарочно вернулся из мира теней, чтобы напомнить о прежних обещаниях, о том, что я имею право сделать, что - нет. А за спиной Бертрана стояли несчастная Сюзанна и хрупкая Линда, погибшие по моей вине...

     - Эвелин... кто убил Тривье?

     - Мой компаньон.

     - Зачем?

     - Ваш коллега застал нас за разговором.

     - А Сюзанна?

     - Она ревновала... А от ревности порой умнеют, Тони. Сюзанна знала, что мы с Турноном часто видимся. Очевидно, она испугалась, как бы я снова не взяла его в оборот. А потом, вероятно, Марк поделился с ней своими терзаниями - он тоже, скорее всего, думал, что я ему изменяю... в прямом смысле слова.

     - А Линду за что?

     - Слепая любовь к Сужалю помогла ей сообразить, какая над ним нависла опасность. Меж тем нас вполне устраивало то, что ваши подозрения падали на Фреда.

     - Так, значит, это Турнон в то утро...

     - Да.

     - А как же с фотографией?

     - Турнон вставил ее в рамку уже после того, как убил Линду.

     - И вы не испытывали ни малейшей жалости ни к несчастной молодой женщине, ни к человеку, который так преданно вас любил?

     - Дураки меня не интересует.

     - Тогда стреляйте, Эвелин, потому что я тоже дурак! Глупо было верить вам, полюбить вас... и еще глупее - что я по-прежнему вас люблю!

     Она слегка приподняла дуло револьвера.

     - Подумайте еще немного, Тони... Мы любим друг друга... Зачем же нам ссориться из-за каких-то покойников?

     - Слишком поздно, Эвелин, я уже принял решение. Предпочитаю умереть дураком.

     Но рука с револьвером вдруг бессильно опустилась.

     - Я не могу в вас выстрелить, Тони, потому что и в самом деле люблю... Вот уж никогда бы не подумала, что со мной это может случиться!.. Послушайте... Отпустите меня... дайте себе время на раздумье... Может, когда-нибудь вы все-таки ко мне приедете? Я готова ждать сколько угодно...

     - Нет... Могу вам предложить только одно: вы отдаете мне досье, а я жду несколько часов, чтобы вы успели сбежать в Испанию. Перебравшись через границу, вы мне позвоните, и тогда я отправлюсь в Париж с докладом.

     - И потом приедете ко мне?

     - Не думаю.

     - Значит, мне надо либо убить вас, либо отказаться от всех надежд, ради которых я стала соучастницей стольких преступлений?

     - Совершенно верно.

     Эвелин пристально смотрела на меня. А мне хотелось умереть. Агент контрразведки, способный вести себя так, как я, не заслуживает ничего, кроме смерти. Она снова вскинула револьвер, и я чуть-чуть напрягся. Казалось, палец вот-вот нажмет на курок. В голове мелькнуло, что Лафрамбуаз с Сальваньяком, обнаружив завтра мой труп, наверное, скажут, что либо я напрасно не слушал их предупреждений, либо мою славу хорошего агента сильно преувеличили. Но Эвелин вновь опустила руку.

     - Не могу! - жалобно простонала она. - Тони, у меня не хватает мужества убить единственного человека, которого я когда-либо любила!..

     Я поймал на лету брошенное ею досье, а Эвелин сквозь слезы добавила:

     - Хорошо, я уеду, Тони... и позвоню вам, когда перейду границу... но все же, несмотря ни на что, я до конца жизни буду надеяться, что когда-нибудь вы приедете... Дайте слово, что мы еще увидимся, Тони!

     Все это настолько меня потрясло, что я не успел ответить, как вдруг сзади послышался еще один голос:

     - Нет, Эвелин, он не приедет.

     Я медленно повернулся. У двери, держа нас обоих под прицелом, стоял Сальваньяк. Я остолбенел. Сальваньяк! А он, видимо прочитав в моих глазах безмерное удивление, рассмеялся.

     - Ну да, Тони, за всем этим стоял я.

     - Сальваньяк... Не могу поверить!

     - Почему же? Садитесь, Тони, и вы тоже, Эвелин... Только не дергайтесь, ясно? Иначе я сразу выстрелю... Эвелин, дорогая, вы собирались поступить со мной очень некрасиво... Продали меня с потрохами, а? И кто бы мог заподозрить, что у вас есть сердце и что это сердце воспылает к нашему Тони? Ведь она вас и вправду любит, Тони, тут не может быть ни малейшей ошибки... Кстати, если это еще способно вас порадовать, могу уверить, что между нами нет ничего, кроме нескольких убийств.

     Эвелин словно окаменела на стуле. Казалось, взгляд Сальваньяка ее гипнотизирует. А я по-прежнему недоуменно таращил глаза.

     - Ну вот, Тони, а теперь мне придется убить и вас. Правда, сделаю я это без особого удовольствия, потому что, честно говоря, вы мне нравитесь, но речь идет о моей безопасности, а вы достаточно долго варитесь в нашем котле и, следовательно, должны понимать, что в таких вопросах ни о каких личных симпатиях даже и думать нечего.

     - Но почему? С какой стати? Вроде бы ваш гараж на полном ходу... Чего вам еще не хватало?

     - Боюсь, вы подумаете, что у меня мания величия, но - тем хуже! Они вышвырнули меня в отставку, Тони, решив, что я заработал на их службе слишком много ран и уже никуда не годен! Вот мне и захотелось доказать обратное. Присутствующая здесь дама предоставила мне такую возможность, поэтому-то, отделавшись от вас, я заберу ее с собой и честно вручу половину денег. Этого вполне хватит, чтобы вести жизнь, о которой она всегда мечтала. Да, я готов забыть о чуть не совершенном предательстве и даже посочувствовать. Все мы знаем, что такое ослепление страсти...

     Эвелин попыталась меня спасти.

     - Антуан... я готова уступить вам свою долю, но, прошу вас, не трогайте Тони...

     - Невозможно, дорогая моя... Что бы он сейчас ни говорил, но потом крепко сядет на хвост и не отцепится или, во всяком случае, изрядно осложнит жизнь. А я не хочу никаких неприятностей.

     По правде сказать, я вовсе не думал о своем крайне ограниченном будущем. Все мои мысли занимало сейчас одно: я хотел понять, почему и каким образом Сальваньяку удалось обмануть нас с Иеремией. Но это не укладывалось в голове. А Сальваньяк все урезонивал Эвелин:

     - Берите пример с него, дорогуша. Поглядите, как он спокоен. Не то чтоб смирился, но не рыпается. А почему? Потому что понимает: у меня нет другого выхода. Люди нашей профессии слишком хорошо знают, что против лома нет приема.

     Она умоляла. Сальваньяк не желал ничего слушать.

     - Вот что, дорогая, постарайтесь вести себя с таким же достоинством, как наш друг Тони. Его куда меньше занимает собственная судьба, чем то, что тут произошло на самом деле. Именно это он сейчас и надеется угадать.

     Я посмотрел ему в глаза.

     - Так оно и есть.

     - Что ж, старина, поскольку сегодня Рождественская ночь и нам никто не помешает, я не прочь просветить вас на сей счет. Говоря по правде, мне и самому будет приятно услышать от вас, что я всех очень ловко обставил. На самом деле и эта история, как все гениальное, до смешного проста. Для начала талантливый ученый Марк Гажан женился на безумно тщеславной женщине, поставившей не на любовь, а на его будущие достижения. Истинная натура этой дамы известна, пожалуй, лишь ее прежнему любовнику, господину Турнону, человеку слабому и безвольному, а также одной из бывших коллег - ныне покойной Сюзанне Краст.

     Эвелин опустила голову, и я не видел выражения ее лица.

     - Вопреки его собственным уверениям, если Турнон и впрямь не поддерживал с Гажанами дружбы домами, то с Марком он остался в превосходных отношениях. Он первым узнал, что инженер добился результата. И почти сразу в дело вступил я. Поскольку влюбленный в Эвелин Фред Сужаль считался ближайшим другом семьи, мадам частенько бывала у него в "Кольце Сатурна", где работала моя подружка Линда Дил...

     - Что? Линда Дил была...

     - Ну да... Надеюсь, ваше изумление вызвано скорее обстоятельствами, нежели моими внешними данными... Впрочем, наша связь оставалась для всех тайной, и даже Сужаль о ней понятия не имел - во-первых, потому что не видел никого, кроме своей Эвелин, а во-вторых, Линда любила Фреда. Мы с мадам Гажан здоровались как завсегдатаи кабаре, а потом, когда я получил из Парижа приказ приглядывать за Марком, быстро сговорились. Как-то вечером Эвелин поделилась со мной жестоким разочарованием: муж закончил работу и как истинный патриот собирался даром отдать изобретение родине, в то время как весьма заинтересованные в подобных исследованиях правительства других стран с удовольствием отвалили бы за него миллионы. С этой минуты все шло как по маслу.

     Эвелин подняла голову, и я увидел, что она плачет.

     - Замолчите, Антуан... хотя бы из сострадания...

     - Почему? Разве я не обязан по крайней мере все объяснить уважаемому коллеге? И потом, я не желаю лишать себя удовольствия доказать месье Лиссею, что при всей своей блестящей репутации он оказался куда слабее меня!

     Я полагал, что лучше дать Сальваньяку выговориться до конца. Как только он умолкнет - мне конец. Так что стыдливость Эвелин Гажан меня не особенно тронула.

     - Поскольку Марк не желал ничего слушать, оставалось только избавиться от него и забрать бумаги. Я убил его в машине, в Кап-Фэррэ, надел его куртку, и это мою руку видели соседи Гажанов. В тот же вечер я помчался к испанской границе и там оставил машину, чтобы создалось впечатление, будто инженер сбежал. Сам же, пользуясь случаем, встретился в Испании кое с кем из возможных покупателей. А когда я вернулся, тут уже подняли тревогу и из Парижа приехал Тривье.

     - А вы его убили...

     - Что ж мне еще оставалось делать, если мадам, нарушив строжайший запрет, явилась ко мне в гараж? Тривье видел нас вместе, и я сразу понял, что мое знакомство с женой внезапно растворившегося в воздухе инженера показалось ему более чем подозрительным. Этим ваш приятель и обрек себя на смерть. К несчастью, прежде чем идти к Турнону, он успел поболтать с Сюзанной Краст и рассказать ей о неожиданной встрече. После убийства Тривье Сюзанна сделала вывод, что его предположения были верны. Судя по тому, как Турнон обошелся с вами, Тони, ему секретарша не сказала ни слова. Зато, увидев вас и сразу поддавшись вашему обаянию, она решила все выложить. Но мне повезло - вы разоткровенничались с Эвелин, она меня предупредила, и я успел вовремя убрать Сюзанну Краст. Однако после этого дело осложнилось - теперь в него вмешался еще и Лафрамбуаз, и я, хорошо зная редкое чутье нашего Иеремии, стал опасаться неприятностей.

     - И не без оснований, Сальваньяк, он не оставит вас в покое.

     - Не сомневаюсь, потому-то нам с мадам Гажан и придется удрать чуть раньше, чем мы хотели. Не стану скрывать, Тони, после смерти Сюзанны Краст я попал в ужасно затруднительное положение, но судьба снова сыграла мне на руку - вы по уши влюбились в Эвелин. Потрясающее везение! С помощью своей сообщницы и одновременно то и дело предостерегая вас против нее (кстати, согласитесь, что это было тонко разыграно), я старался укрепить ваши подозрения против Сужаля. А вы от ревности очертя голову бросились прямиком в ловушку! Когда же вы откопали тело Гажана на участке Фреда, подозрения превратились в уверенность. Но на сей раз случай меня чуть не погубил, и опять из-за женщины! Только Линда Дил, обожавшая Фреда, угадала правду. И если она до сих пор не говорила вам ни слова, то лишь потому, что имела все основания меня бояться. Правда, я кое-что пообещал на случай возможного предательства, и у Линды было множество причин хорошенько подумать, прежде чем лезть на рожон. Однако любовь оказалась сильнее страха. Убедившись, что вы не шутите и действительно готовы обвинить Сужаля в убийстве, Линда решила все рассказать и назначила вам свидание. По доброте душевной вы меня и об этом любезно предупредили. Следовательно, настала очередь мадемуазель Дил перебраться в мир иной. И я придумал замечательный фокус, которым, уж простите за нескромность, Тони, и сейчас немало горжусь. Эвелин звонком разбудила Фреда и, подражая голосу Линды, сказала, что хочет сообщить нечто очень важное о смерти Марка, и попросила зайти к ней около одиннадцати. Поставив вас с Лафрамбуазом на улице Монсле, я разыграл вас как мальчишек. Дом сто тридцать девять, у которого я выбрал укрытие, граничит с маленьким двориком, куда выходит пожарная лестница дома сто тридцать семь. За несколько минут до появления Сужаля я поднялся к Линде, убил ее и, вынув из рамки свою фотографию, сунул туда карточку Фреда в полной уверенности, что страх толкнет его на очередную глупость и этот дурень порвет "компромат". У Сужаля куда больше мышц, чем мозгов. Все прошло великолепно, без сучка без задоринки, и я уже облегченно перевел дух, как вдруг с удивлением услышал из ваших уст, старина, что вы празднуете Рождество с Эвелин. Меня это до крайности изумило. Я позвонил мадам, и у нее не хватило ловкости обвести меня вокруг пальца. Я понял, что в очередной раз столкнулся с любовью и придется снова принять меры предосторожности. Поэтому в конечном счете именно ей вы и обязаны своей преждевременной смертью, Тони.

     Эвелин тихонько вскрикнула:

     - Нет! Нет! Хватит крови! Довольно преступлений!

     - Успокойтесь, дорогая... Теперь мы просто вынуждены довести дело до конца. Между прочим, Тони, я уже давно стоял за этой дверью и слушал ваш разговор. Поздравляю, отличная работа. Вы блестяще использовали мою единственную ошибку. Да, я напрасно не переодел труп Гажана, после того как разыграл небольшую сценку для соседей. Но, по правде сказать, у меня не хватило решимости вернуться в Кап-Фэррэ, снова откопать тело, а потом еще раз зарыть. Согласитесь, однако, что вы и не догадывались о моей роли в этой истории, пока я не появился здесь собственной персоной?

     - Верно, Сальваньяк, вы до последней минуты водили меня за нос.

     - Спасибо. Поверьте, Тони, даже выслушав ваши разоблачения, я долго не решался закончить дело таким образом, но любовь к вам мадам Гажан не оставила мне выбора. Слушая ее влюбленный лепет, я понял, что не пройдет и нескольких минут... и Эвелин назовет вам мое имя, как уже отдала досье, ради которого я стал преступником... Мы оба - жертвы любви, Тони. Уж простите, старина.

     Он поднял револьвер, но Эвелин выстрелила первой. На беду, она слишком нервничала и пуля, не причинив Сальваньяку никакого вреда, пробила дверной косяк. Зато Антуан, ни разу за все это время не утративший выдержки, не промахнулся. Эвелин умерла мгновенно, прежде чем ее тело коснулось пола. А стрелок, как ни странно, вовсе не обрадовался собственной меткости.

     - Жаль... Я этого не хотел. Но, сами видите, она заставила меня защищаться, а стреляю я быстро и хорошо. Досадно, что так получилось... Эвелин по-настоящему вас любила, и сейчас представила лучшее тому доказательство.

     Я не ответил. Зачем? А Сальваньяк меж тем колебался.

     - Слушайте, Тони, чтобы жертва Эвелин не пропала даром, я готов сохранить вам жизнь, но при одном условии: вы возвращаете мне досье и даете честное слово не предпринимать ничего в течение суток. Согласны?

     - Нет.

     - Вы подписываете себе приговор.

     - Тем хуже.

     - Но это же настоящее самоубийство. Чего ради?

     - Я вынужден поступить так по причинам, которых вы больше не в силах понять: из верности данному слову, ради памяти погибшего друга и, можете смеяться, из чувства долга.

     - Ну, вы сами сделали выбор, Тони.

     Он поднял руку, а я зажмурился. Прогремел выстрел, но я так ничего и не почувствовал. Неужели Сальваньяк нарочно промазал? Я открыл глаза. Сальваньяк, держась за грудь, со стонами корчился на полу. По пальцам его струилась кровь. А на пороге стоял старый добрый Иеремия.

     - По-моему, я успел вовремя, - только и сказал он.

     Сальваньяк, с трудом разогнувшись, сел на полу.

     - Скорее позвоните в больницу! - взмолился он. - Или я сдохну от потери крови...

     Я молча нагнулся и вынул из судорожно сжатых пальцев Эвелин револьвер. Сальваньяк сразу все понял.

     - Вы... вы ведь не...

     - Да!

     - Не посмеете...

     - Еще как! Хотя бы ради профессиональной чести, Сальваньяк... Никто из наших людей не может быть предателем.

     Я выстрелил, не дав ему ответить ни слова, а потом обернулся к Лафрамбуазу.

     - Прошу прощения, что нарушил слово, Иеремия... Но я любил Эвелин... Постарайтесь устроить так, чтобы вскрытия не делали или по крайней мере чтобы его результаты не создавали нам лишних трудностей. А если понадобится, я попрошу шефа вмешаться.

     Иеремия кивнул и, прежде чем вызвать подкрепление, заметил:

     - "...и Я употреблю их обольщение и наведу на них ужасное для них: потому что Я звал, и не было отвечающего, говорил, и они не слушали, а делали злое в очах Моих и избирали то, что неугодно Мне" - так свидетельствует пророк Исайя.

 

Эпилог

 

     Иеремия захотел непременно проводить меня на вокзал Сен-Жан - я возвращался в Париж на утреннем скором, увозя в чемодане досье Гажана. Время еще оставалось, и мы стали бродить по перрону.

     - Короче, - объяснил Лафрамбуаз, - впервые у меня возникли кое-какие сомнения, когда мы втроем обедали в "Лакайярд". Помните, я говорил, что никак не могу представить Сужаля в роли международного преступника такого класса? Но если он невиновен, то где искать убийцу? Однако по-настоящему подхлестнуло меня то, что Сальваньяк назвал точное место, где Изочес якобы вел Фреда через границу. Ни вы, ни я не знали, какой маршрут тогда выбрал проводник. Так откуда это мог выяснить наш коллега? Поэтому, распрощавшись с вами, я сел в вертолет и помчался в Сар показывать Изочесу фотографию Сальваньяка. Тот сразу сказал, что это тот тип, которого он в ночь после первого убийства водил через границу. С этой минуты все стало ясным как божий день, и то, что нам казалось фантастикой и абсурдом, на самом деле было проще простого, поскольку вы ставили преступника в известность о каждом нашем шаге. Вернувшись из Сара, я, чередуясь кое с кем из своих инспекторов, начал следить за Сальваньяком, а когда узнал, что он отправился к мадам Гажан, где вы празднуете Рождество, тут же примчался.

     Громкоговоритель оповестил пассажиров, что пора занимать места. Я пожал Лафрамбуазу руку.

     - Завтра же я попрошу Патрона устроить ваш перевод к нам, Иеремия. По-моему, мы с вами многого добьемся вместе.

     - Я тоже так думаю, Тони, - спокойно отозвался Лафрамбуаз, пристально поглядев мне в глаза.

 



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека