Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

Шарль ЭКСБРАЙЯ

САМЫЙ КРАСИВЫЙ ИЗ БЕРСАЛЬЕРОВ

Глава 1

 

     - Ma que! <Характерные итальянские восклицания даются без перевода, поскольку вставлены автором исключительно "для колорита".> Вы слишком торопитесь, Алессандро! Повторяю вам: прежде чем добавлять бульон, подождите, пока вино испарится, иначе вместо "оссо буко" <Блюдо из телятины на косточках с рисом и томатным соусом. - Примеч. перев.> у вас получится гнусная бурда, недостойная нёба Тарчинини! Просто невероятно, до чего у вас, пьемонтцев, упрямые головы!

     - Может, это оттого, что нам, пьемонтцам, живется куда тяжелее, чем обитателям Вероны, а потому у нас гораздо меньше времени на кухонные изыски? Или, возможно, туринцы просто глупее веронцев?

     - Я думаю, Алессандро, вы попали в самую точку!

     Пронзительный телефонный звонок оборвал разговор, грозивший закончиться перепалкой. Инспектор Алессандро Дзамполь снял трубку и, послушав, передал ее собеседнику.

     - Это вас, синьор комиссар... из Вероны...

     - Pronto? - завопил Тарчинини. - Это ты, моя обожаемая Джульетта?.. Да, твой Ромео слушает! Есть новости о проклятой? О неблагодарной? О бессердечной?

     Инспектор Алессандро Дзамполь, тощий и на редкость сдержанный пьемонтец, никак не мог составить о веронском полицейском определенное мнение. Ромео Тарчинини считали человеком недюжинного ума - недаром же его на несколько недель пригласили в Турин делиться собственными методами расследования преступлений. Инспектора Дзамполя назначили его помощником, но оба не испытывали друг к другу особых симпатий. Все в Тарчинини шокировало Алессандро: и его краснобайство, и привычка все время кричать, стонать, хихикать, умиляться по поводу и без оного, и обыкновение по пустякам призывать в свидетели Небо, и его манера одеваться. Здесь, в суровом Турине, прохожие то и дело оборачивались, с изумлением глядя на кругленького человечка лет пятидесяти, чьи темные с проседью волосы были завиты и уложены локонами благодаря густому слою бриолина, и на его пышные усы, воинственно подкрученные на концах, как во времена Виктора-Эммануила II. Внимание привлекала и манера Ромео постоянно жестикулировать на ходу, поблескивая огромным перстнем на безымянном пальце левой руки и не менее внушительным самоцветом - на правой. Черный костюм оживляли белый пикейный жилет и поразительный пышный галстук, волнами ложившийся на грудь и заколотый большой пряжкой в форме усыпанной жемчужинами подковы, а белые гетры издали создавали впечатление, будто синьор Тарчинини, невзирая на изысканность прочих деталей туалета, нацепил холщовые туфли на веревочной подошве. Все вместе выглядело невероятно комично, и никто не мог поверить, что сей опереточный персонаж обладает необычайно острым умом. Но тут общественное мнение, несомненно, заблуждалось. Однако больше всего Алессандро Дзамполя раздражала нелепая теория Тарчинини, которую тот излагал ему с утра до ночи, будто чуть ли не все преступления совершаются на любовной почве. Только потому, что он родился в Вероне, зовется Ромео, а его жена - Джульеттой, комиссар желал говорить исключительно о любви, видел ее повсюду и мгновенно приходил в умиление. А инспектор Дзамполь так же упорно уверял всех и каждого, что это бесспорный признак старческого маразма. Впрочем, Алессандро чудовищно не повезло в семейной жизни, и с тех пор он затаил упорную злобу на весь женский пол.

     - Что бы ты ни говорила, моя Джульетта, я все равно не изменю мнения об этой бессовестной! И однако, тебе ли не знать, как я ее любил! Ma que! Увы, неблагодарность - удел слишком покладистых отцов!.. Что ты говоришь? Да, конечно, и матерей - тоже. Нет-нет, я вовсе не забыл, что мы с тобой вместе породили эту отщепенку, этот отрезанный ломоть... Что ж, нам остается нести свой крест, опираясь друг на друга... Что?.. Здесь?.. А как, по-твоему, я могу жить среди пьемонтцев?.. Да, как изгнанник, как ссыльный!.. А малыши? С ними все в порядке?

     Наконец, успокоившись насчет своих сыновей Дженнаро, Фабрицио и Ренато, дочерей Розанны и Альбы, бабушки из Бардолино, дядюшки из Вальданьо, кузена из Болоньи и племянников из Мантуи, Ромео Тарчинини, краса и гордость веронской полиции, начал прощаться с женой, и, слушая его стенания, образованный инспектор Дзамполь вдруг вспомнил, как изгнанный неблагодарными согражданами Аристид <Аристид - греческий государственный деятель и полководец. - Примеч. перев.> покидал Афины.

     - До свидания, душа моя... Ты ведь знаешь, что всегда можешь положиться на меня?.. Как бы он ни страдал, Ромео Тарчинини - не из тех, кто сдается... Да, я несчастен, но буду держаться достойно. И тем не менее меня точит скорбь... Я живу лишь тобой и детьми, моя Джульетта... И мы не заслужили таких мук, нет, не заслужили! Ну да ладно, хоть на мгновение оставим слезы, и я поцелую тебя, любовь моя! О, как бы мне хотелось сейчас пощекотать твою шейку усами!..

     Последнее "прощай", завершившее монолог Тарчинини, прозвучало подобно сирене в туманной мгле северных морей или вою верного пса, почуявшего, как к хозяину подкрадывается смерть. На Алессандро это произвело неизгладимое впечатление. И, когда Тарчинини положил трубку, он счел своим долгом поинтересоваться:

     - Надеюсь, вам не сообщили ничего неприятного?

     Комиссар посмотрел на него с кротким смирением христианского мученика, в глубине рва ожидающего диких зверей, и так тяжко вздохнул, что со стола слетело несколько листов бумаги, а совершенно ошарашенный Алессандро даже не подумал их поднять.

     - Дзамполь... вы молоды... красивы...

     Инспектор попытался возразить.

     - Нет, помолчите! К тому же я говорю не о вас, а о себе... вернее, о том Тарчинини, каким мог по праву считаться больше двадцати лет назад... Я был молод, красив и встретил прекраснейшую из веронок... Ее звали Джульетта, а меня - Ромео... Сама судьба предназначила нас друг другу... И мы полюбили так, что Лаура и Петрарка, Данте и его Беатриче побледнели бы от зависти! И от любви родилось дитя, прелестнейшая на свете девочка - тоже Джульетта... Вся Верона с восхищением наблюдала, как она растет, а я... я думал, на земле не найдется такого достойного принца, которому я мог бы отдать свою Джульетту...

     Не будь лицо комиссара залито слезами, Дзамполь наверняка рассердился бы, решив, что тот над ним издевается.

     - И вот однажды к нам приехал какой-то дикарь... американец... Он попросил у меня руки дочери... Да, самый настоящий варвар, но, признаюсь, очень симпатичный... и такой богатый, что вы и представить себе не можете... Сайрус его звали... Парень поклялся, что они с Джульеттой будут жить в Вероне. Я поверил и отдал ему свое сокровище. А когда Джульетта стала его женой, Сайрус попросил у меня разрешения свозить ее в Бостон и представить родителям, дав слово вернуться не позже чем через месяц... И вот прошло уже семь недель... Он украл у меня дочь, Алессандро... Этот американец сохранил привычки своей страны... и я ничего не могу поделать... Закон, насколько мне известно, за него... Чудовищно, Дзамполь, слышите? Чудовищно! Говорю вам, закон не желает защитить родителей, лишившихся любимой дочки! И если мне придется стареть, не видя своей Джульетты... и ее детишек, из которых этот негодяй вполне способен сделать маленьких американцев... нет, уж лучше умереть прямо сейчас!

     Растроганный инспектор встал и дружески взял шефа за руку.

     - Не стоит так расстраиваться, синьор комиссар...

     Тарчинини вырвал руку.

     - Нет... для меня все кончено... Я совсем утратил вкус к жизни... лишь по привычке тяну лямку, и все!

     Продолжая стенать, он подошел к большому окну, выходящему на пьяцца <Площадь (итал.).> Кастелло.

     - А вон три девушки! - не меняя тона, сказал веронец. - Madonna mia! Какие милашки! Эх, будь я помоложе... Подойдите-ка взгляните, Алессандро!..

     Совершенно сбитый с толку непостижимыми перепадами настроения Тарчинини, способного то плакать, то смеяться, то впадать в глубочайшее уныние, то радоваться жизни (и все это - без какого бы то ни было перехода), Дзамполь подошел к окну. Через площадь и в самом деле шли три очень красивые девушки и с самым решительным видом направлялись, похоже, к полицейскому управлению.

     - Ну, Алессандро, как они вам нравятся?

     Инспектор пожал плечами:

     - Знаете, у меня так много дел...

     - Несчастный! Да разве это причина? Посмотрите на меня! Стоит мне утром увидеть красотку - и на весь день отличное настроение!.. Да взгляните же, какие прелестницы, а? Почти так же хороши, как моя Джульетта...

     Вспомнив о дочери, хоть и на законном основании, но все равно похищенной американским мужем, комиссар Тарчинини опять нахмурился и сел за стол.

     - Порой невольно спрашиваешь себя, Алессандро, чего ради мы так упрямо цепляемся за жизнь...

     - Возможно, для того, чтобы давать уроки и обучать премудростям полицейского расследования недоразвитых пьемонтцев?

     Ромео в свою очередь пожал плечами:

     - Допустим даже, я способен научить кого бы то ни было... И как, скажите на милость, я стал бы это делать, коль скоро у вас в Турине все так уважают закон?

     - Надеюсь, вы не станете упрекать нас за порядочность, синьор комиссар?

     - Нет, не за порядочность, а за равнодушие, Алессандро! Раз нет страстей - так и драме взяться неоткуда, верно?

     - Ах да! Ваш знаменитый конек: всякое преступление - любовная история...

     - Нет, но каждое преступление связано с любовью. Это не совсем то же самое... Разница невелика, но вы, пьемонтцы, вечно упускаете из виду нюансы...

     И снова телефонный звонок помешал инспектору ответить. Он снял трубку.

     - Алессандро Дзамполь слушает... Что?.. А, понятно... Право же... Погодите, я у него узнаю...

     Прижав трубку к груди, чтобы на том конце провода не услышали разговора, Алессандро сказал комиссару:

     - Насколько я понял из болтовни Амедео, который сейчас дежурит внизу, у двери, там три синьорины спрашивают, к кому обратиться насчет убийства... Я думаю, это те самые крошки, что несколько минут назад шли через площадь... Так что, пусть отправят их к нам?

     - Еще бы!

     Дзамполь снова прижал трубку к уху.

     - Pronto, Амедео? Пусть поднимутся... Если Федриго на месте, скажи, чтоб проводил.

     Тарчинини отодвинул кресло подальше от стола и, поймав удивленный взгляд инспектора, пояснил:

     - На случай, если одной из красоток захочется сесть ко мне на колени!

     Добродетельный Дзамполь возмутился:

     - Ну как вам не совестно, синьор комиссар, в вашем-то возрасте!

     - Ma que! Я не больше вашего верю в подобную возможность. Но почему бы не помечтать? Это так приятно!

     Федриго распахнул дверь, пропуская трех посетительниц. Это и в самом деле были девушки, за которыми комиссар и его помощник только что с восхищением наблюдали в окно. При всей их решимости красавицы замерли, оробев под суровым взглядом Алессандро Дзамполя, да и само место внушало почтение. Ромео не мог видеть представительниц так называемого слабого пола в затруднении, а потому сразу же поспешил на помощь:

     - Ну, мои очаровательные барышни, я слышал, вы хотели поговорить с нами об убийстве?

     Самая маленькая из трех девушек, живая и энергичная брюнетка, повернулась к комиссару.

     - Вы здесь начальник, синьор?

     - В этой комнате - да, дитя мое... И не волнуйтесь, а? Мы не обижаем красивых девушек... Ну, чем можем служить?

     - Это насчет убийства...

     - Я знаю... и где же оно произошло?

     - Пока никто никого не убил, но за этим дело не станет!

     - Правда? И каким же образом вы оказались в курсе?

     - Да просто я сама его совершу!

     - Вы?

     - Да, я... или Валерия...

     Девушка пальцем указала на другую брюнетку, чуть повыше ростом и, судя по всему, гораздо более флегматичную.

     - ...или Иза.

     На сей раз она кивнула в сторону блондинки. Иза, самая застенчивая из троицы, явно смутилась. Дзамполь, решив, что девушкам вздумалось разыграть с ними дурацкую шутку, разозлился.

     - Вам не стыдно нести такую чушь? - резко одернул он маленькую брюнетку.

     - Спокойно, Алессандро, - поспешил вмешаться Тарчинини. - Спокойно, а? Если милые крошки вроде этих трех говорят об убийстве, значит, у них должна быть на то серьезная причина...

     Маленькая брюнетка посмотрела на него с восхищением:

     - У вас есть сердце, синьор, а кроме того, сразу видно, вы человек умный.

     Довольный Ромео замурлыкал, словно толстый кот, которому почесали за ухом. Дзамполю стало противно. А комиссар, ласково подмигнув девушке, тихо проговорил:

     - Вы тоже не производите впечатления дурочки, синьорина... синьорина?..

     - Фьори. Тоска Фьори...

     - А где вы живете?

     - На виа <Улица (итал.).> Роккьямелоне, двести тридцать семь.

     - И чем же вы зарабатываете на жизнь, прекрасная Тоска?

     С того дня как он начал служить в полиции, Алессандро Дзамполь еще ни разу не слышал подобного допроса.

     - Я работаю в парикмахерской "Ометта" на виа Барбарукс.

     - И девушка с такими прекрасными глазами, с такой нежной улыбкой хочет кого-то убить?

     - Еще как!

     Тарчинини повернулся к помощнику.

     - Вот это огонь, Алессандро, а? В Вероне они все такие!

     Он снова посмотрел на девушку и, указав на ее спутниц, спросил:

     - И эти юные создания питают столь же преступные намерения?

     - Не то слово!

     - Может быть, вы их представите?..

     Тоска не заставила себя упрашивать и, схватив темноволосую подругу за руку, вытащила вперед.

     - Вот это - Валерия Беллато. Она живет совсем близко от меня, на виа Фьяно, а работает в колбасной лавке "Фабрия" на виа Неукки. А вон та, блондинка, - Иза Фолько. Те, кто не любит брюнеток, уверяют, будто она - самая красивая девушка в нашем приходе - Сан-Альфонсо де Лиджори... Живет Иза на виа Никола Фабрицци, всего в нескольких шагах от Валерии и от меня, а работает машинисткой у Праделла на виа Пио Квинто.

     - Вы подруги?

     - Мы знаем друг друга с тех пор, как научились ходить.

     - Скажите, синьорина Фьори, а у вас в приходе Сан-Альфонсо де Лиджори все такие красавицы?

     Тоска покраснела, смущенно рассмеялась и кинула на Тарчинини такой выразительный взгляд, что комиссар невольно подкрутил кончики усов.

     - Я полагаю, все вы собираетесь убить одного и того же человека?

     - Конечно!

     - И, разумеется, мужчину?

     Тоска кивнула.

     - А можно мне узнать, как его зовут?

     - Нино... - дрогнувшим голосом пробормотала девушка, и от ее взволнованного тона у Тарчинини аж закололо в кончиках пальцев.

     Все три посетительницы вздохнули.

     - Нино - это только имя, - заметил комиссар.

     - Нино Регацци.

     - И где он живет?

     - В казарме Дабормида.

     - А?

     - Он берсальер <Итальянский солдат легкой инфантерии. - Примеч. перев.>.

     - Красивый берсальер! - добавила Валерия.

     - Самый красивый из всех берсальеров! - чуть слышно простонала Иза.

     - И вам так хочется отправить на тот свет самого красивого из берсальеров?

     - Этого требует наша честь!

     - Вот как?.. Алессандро, друг мой, вы чувствуете, какой пыл, какое благородное кипение крови? Настоящие веронки! Должно быть, они родились в ваших краях по ошибке... Ну, мои свирепые мстительницы, так вы пришли меня предупредить... А чего вы хотели? Чтобы я помог вам прикончить красавца берсальера или помешал это сделать?

     - Нет, мы пришли узнать, чем это нам грозит!

     - Что?

     - Да убийство же!

     Тарчинини сразу помрачнел.

     - Алессандро, они все взвешивают и рассчитывают! Нет, я ошибся, это настоящие пьемонтки!.. У нас они явились бы ко мне потом!.. Ну, мои кровожадные, за преднамеренное убийство вы просидите в тюрьме по меньшей мере двадцать лет. И - прощай муж, прощайте детишки!.. А выйдя из тюрьмы, вы и друг друга-то не узнаете... Если хотите знать мое мнение, ни один берсальер на свете, будь он и впрямь самым красивым, не стоит таких жертв... А кстати, что такого он вам сделал, этот солдат?

     - Он нас обесчестил!

     - Ай-ай-ай... Как, совсем?

     - Ma que! - возмутилась Иза. - Не надо принимать нас бог знает за кого, синьор комиссар!

     - Нино растоптал нашу репутацию, чудовище этакое! - уточнила Валерия. - И теперь в Сан-Альфонсо де Лиджори, стоит нам выйти на улицу, ребята кричат вслед: "Эй, глядите, а вот и берсальерки!" Никто даже не решается с нами заговорить...

     Девушка горько зарыдала, Иза бросилась ее успокаивать, а отважная Тоска продолжала изливать свои любовные огорчения Ромео, словно почувствовав, что тот всегда готов слушать такого рода истории:

     - Я думаю, вряд ли найдешь другого такого красавца, как Нино... Приехал он сюда из горной деревушки Растро... Ни отца, ни матери нет... Туда его привезли младенцем, откуда - неизвестно, так что, можно считать, Растро - его родина, верно? Сначала Нино служил подмастерьем у кузнеца, а потом, решив кое-чего достигнуть в этой жизни, перебрался в Турин и стал учиться на механика. До армии парень вкалывал в гараже и очень неплохо получал. Поэтому, когда он предложил мне пожениться, я сразу согласилась. Мы встречались почти год, а потом как-то раз, когда Нино сказал мне, будто дежурит, я застукала его в кино с Изой. Ну и, разумеется, бросилась в бой...

     - Да, разумеется... - в полном упоении повторил Тарчинини.

     - Но в тот вечер Валерия тоже пришла в кино. С родителями. Услышав крики Изы, которую я таскала за волосы...

     - Так вы, значит, взялись не за берсальера, а за соперницу?

     - Ma que, синьор комиссар! Его я хотела получить обратно, но в приличном состоянии... Ну а Валерия, сообразив, в чем дело, накинулась на Нино, потому как ей тоже он обещал жениться... С тех пор-то мы и сдружились по-настоящему, а раньше были только знакомы...

     - И все вместе договорились убить обманщика?

     - Да, потому что потом еще узнали, что до меня Нино долго встречался с Эленой Пеццато. А еще раньше она обручилась с другим парнем. Он только что вернулся из армии. Говорят, малый шутить не любит и, коли узнает о шашнях своей милой с берсальером, запросто может нас опередить! Так что, если мы не хотим опоздать, надо поторопиться!

     - Да в том-то и дело: так ли уж вам это необходимо? Я надеюсь, что нет. Бросьте вы своего берсальера, раз он не совершил ничего непоправимого!

     - А как же наша репутация?

     - Двадцать лет в тюрьме ее не украсят, верно? Ну а чем сейчас занимается ваш солдат?

     - Ходят слухи, что ему пришлось обручиться со Стеллой Дани - ее брат не привык играть семейной честью. По-моему, на сей раз он влип по-настоящему, наш Нино!

     - Ma que, poverelle <Ну вот, бедняжки! (итал.)>! Так вот она, ваша месть! Лучшего и желать нечего, а?

     - Да, но нам обидно, что Нино получит другая!

     - Но вы же все равно не смогли бы разделить его на три части, а? Знаете, мои кошечки, что бы я сделал на вашем месте? В тот день, когда ваш берсальер поведет невесту в церковь, я бы подождал его у выхода, так, чтобы он увидел всех трех разом и понял, как много потерял навеки!.. Подобное зрелище здорово отравило бы парню брачную ночь!

     Синьорины переглянулись, и все три личика вдруг просветлели, а Тоска, прыгнув на шею Ромео, расцеловала его в обе щеки.

     - Вот это мысль! Синьор комиссар, вы просто ангел!

     Тарчинини порозовел от волнения, глаза его увлажнились, губы подрагивали. Он охотно поцеловал бы всех трех девушек, но, поскольку ни Валерия, ни Иза явно не собирались падать в его объятия, ограничился кратким напутствием:

     - Ну, ангелом я, может, и стану, но попозже, а пока буду вашим советчиком и наставником! А теперь быстренько возвращайтесь в Сан-Альфонсо де Лиджори и забудьте об этом берсальере!

     Взметнулись юбки, заскрипели под каблучками половицы старого паркета, и девушки исчезли. Инспектор Дзамполь изумленно взирал на комиссара.

     - Говорили мне, что ваши методы работы очень оригинальны, синьор комиссар... Ma que! Но мне и в голову не приходило, до какой степени! - невольно вырвалось у него.

     Тарчинини добродушно рассмеялся:

     - Неужто я вас шокировал, друг мой Алессандро?

     - В первый раз вижу, чтобы кто-то из наших посетительниц целовал комиссара!

     - Ну и что? Даже полицейским надо быть человечнее, Алессандро! И потом, меня поцеловали от чистого сердца, и я в жизни не простил бы себе отказа! Да, согласен, инспектор Дзамполь, я полицейский! Но это же не повод превращаться в грубое животное, а? - Ромео на мгновение умолк, потом мечтательно добавил: - И тем не менее мне бы ужасно хотелось на него взглянуть.

     - На кого, синьор комиссар?

     - Да на этого Нино Регацци... Наверняка прелюбопытный экземпляр... Представляете, инспектор Дзамполь: самый красивый из берсальеров!

 

***

 

     В окружении товарищей, давным-давно признавших его превосходство в этой области, Нино Регацци снисходительно обучал приятелей по казарме любовной стратегии - все равно до того момента, когда он сможет побегать по Турину в поисках новой жертвы, еще оставалось время.

     - Самая деликатная проблема - это знакомство... Тут нужно проявить массу такта и ловкости, сечете? Для начала напустите на себя скромный вид и глядите с таким восхищением, будто еще не встречали подобной красотки... Голос должен чуть-чуть подрагивать - тогда синьорина поверит, что вы и впрямь волнуетесь. Все ясно?

     Приятели дружно кивнули. Они и вправду внимали каждому слову, не сомневаясь, что советы специалиста помогут соблазнить любую девушку. Маленький рыжий солдат с туповатой физиономией, спустившийся с родных гор всего полгода назад, никак не мог привыкнуть к городскому ритму жизни.

     - Но как же ты так быстро ухитряешься назначить свидание? - спросил он.

     Нино снисходительно пожал плечами:

     - Нет ничего проще, мой мальчик...

     Заметив идущего в их сторону приятеля, красавец берсальер крикнул:

     - Эй, Нарди, ты не поможешь мне втолковать этому дикарю, как надо себя вести?

     Нарди, невысокий худощавый паренек, был одним из немногих, кто принимал красавца Нино не слишком всерьез.

     - И чего ты от меня хочешь?

     - Сыграй роль крошки, от которой я хочу добиться рандеву!

     - Когда на меня нацепили эту форму, - с притворной горечью заметил Нарди, - я ждал чего угодно, но все же никак не думал, что меня заставят изображать прелестниц для берсальерского донжуана! Ну да ладно, коли тебе это позарез нужно...

     Парень уселся рядом с Регацци, и тот начал нежно поглаживать его по руке. Все заулыбались, а Нарди, воспользовавшись весельем приятелей, предупредил:

     - Ну, за руку еще можешь подержаться, но имей в виду: попробуешь меня лапать - врежу по физиономии. Идет?

     Не обращая внимания на шутки приятеля, Нино принялся демонстрировать искусство соблазнителя.

     - Синьорина, - нежно проворковал он. - Я и надеяться не смел, что встречу девушку вроде вас!

     К огромной радости слушателей, Нарди тут же вошел в роль.

     - Лгунишка... - жеманно просюсюкал он.

     - Нет, клянусь вам, я не обманываю!

     - А вы не ошиблись адресом? Я, знаете ли, порядочная девушка!

     - Я это сразу понял! У вас такой неприступный вид... Можно подумать, ваш отец - какой-нибудь принц...

     Глупое хихиканье Нарди окончательно покорило аудиторию.

     - Нет... папа - мусорщик...

     Послышались смешки, и Нино тут же обвел приятелей суровым взглядом.

     - У некоторых мусорщиков - королевская душа, и, я уверен, ваш отец как раз из таких!

     - Вы с ним знакомы?

     - Нет, но достаточно посмотреть на вас... Ведь только необыкновенный человек мог создать такое чудо!

     - Ma que! Мама, между прочим, тоже кое-что для этого сделала, а? И она, кстати, не очень-то обрадуется, если я вовремя не вернусь домой!..

     - Но неужели вы меня так и оставите?

     - А как же, по-вашему, я должна вас оставить?

     - Ну, например, пообещав, что мы снова увидимся!

     - Не знаю, можно ли вам доверять...

     - Я так одинок... Войдите в мою жизнь - и вы станете в ней королевой!

     - Ой, какие вы слова говорите... так и хочется поверить...

     - И надо верить, Эмилия!

     - Рената.

     - Что?

     - Мне не нравится "Эмилия" - так зовут мою старую тетку, а я ее терпеть не могу! Пусть лучше будет Рената!

     Солдаты захохотали, а Нино в ярости набросился на приятеля:

     - Ты испортил мне всю картину!

     - Прости, старина... Но зови меня Ренатой, или я не смогу нормально продолжать.

     - Ладно, Рената так Рената!

     Несколько секунд Нино молчал, восстанавливая атмосферу любовного свидания, потом продолжал с прежним вдохновением:

     - Рената, успокойте меня...

     - Вам что, страшно?

     - Да.

     - Такому здоровому парню? И что же вас напугало?

     - Что у вас есть жених... или друг...

     - Да нет, ни того, ни другого...

     - Какое счастье! Хотите, погуляем вместе послезавтра? Это как раз воскресенье!

     - Воскресенье? Тогда ничего не выйдет.

     - Почему? Вы заняты?

     - Я-то свободна, ma que! Зато вы никак не сможете прийти.

     - Я? Но уверяю вас, смогу!

     - А я говорю: ничего подобного!

     - Хотел бы я знать, по каким таким причинам?

     - Да просто лейтенант Паскуале де Векки назначил тебя дежурить с утра и до вечера!

     Забыв о любовной сцене, Нино в отчаянии завопил:

     - Что ты болтаешь?

     - Да я и шел сообщить тебе об этом, когда ты вздумал сделать из меня игрушку собственных страстей!

     О том, чтобы продолжать урок, не могло быть и речи. Уязвленный Нино Регацци призывал в свидетели небо, землю, приятелей и всю Италию, что его преследует злой рок.

     - Лейтенант просто взъелся на меня! Другого объяснения не подберешь. И за что он меня так ненавидит?

     - А ты, случаем, не сманил у него подружку? - насмешливо спросил Нарди.

     - Ох, отвяжись!

     Они оставили красавца берсальера пережевывать обиду в полном одиночестве, а сами ушли в казарму переодеваться. Каждый собирался идти в город.

     По натуре Нино был оптимистом, но все же порой и ему надоедало ни за что ни про что огребать шишки, и новость, сообщенная Нарди, переполнила чашу его терпения. И будь это хотя бы единственным огорчением! Так нет! Во-первых, эта дура Элена. Она больше не желает встречаться, и только потому, видите ли, что ее жених, отслужив, возвратился в Турин. Во-вторых, чудовищное невезение, приведшее в кинотеатр "Скала" Валерию и Тоску в тот самый момент, когда он пришел туда с Изой! И наконец, катастрофа со Стеллой. Вот уж порадовала так порадовала! Она, оказывается, ждет ребенка и требует побыстрее узаконить отношения, если Нино не хочет иметь дело с ее братом Анджело. Когда на человека сваливается столько несчастий разом, волей-неволей почувствуешь себя несчастным. Однако Нино не умел долго грустить и, сам не зная зачем, тоже пошел в казарму надеть свою лучшую форму. Одеваясь, он раздумывал, каким бы образом отделаться от мстительной Стеллы. Вообще-то она неплохая девчонка, и Нино она нравилась, но не отказываться же так рано от всех прелестей холостяцкой жизни, чтобы взвалить на шею жену и ребят! Регацци начал энергично драить ботинки, решив наповал сразить их блеском сержанта Фаусто Скиенато - жуткого типа, ненавидевшего Нино за головокружительный успех у женщин, поскольку сам он решительно никому не нравился. В утешение себе Регацци нараспев повторял имена всех девушек, кому клялся в любви, уверяя, будто именно она - первая и последняя любовь в его жизни. Для полноты наслаждения он даже закрыл глаза. Бруна... Ассунта... Карла... Рената... Анджела... Анна... Мария... Лина... Андреа... Тоска... Элена... Иза... Валерия... Стелла... Несмотря на то что в казарме стоял крепкий и не слишком приятный запах, берсальер вдыхал нежный аромат самых разнообразных девичьих духов. Воспоминания убаюкивали, уносили далеко-далеко, и Нино блаженно улыбался милым видениям, как вдруг насмешливый голос разрушил очарование.

     - Вернись к нам, о мой Нино! - шутливо взмолился он.

     Берсальер вздрогнул и, открыв глаза, увидел капрала Арнальдо Мантоли, одного из самых близких своих приятелей. Тот опустился на одно колено и, сложив на груди руки, с самым уморительным видом молил отринуть мечты и выслушать то, что просил передать сержант Фаусто Скиенато. От одного этого известия у Регацци кровь застыла в жилах. Что еще за гнусную шутку приготовил для него сержант? Капрал встал.

     - Поторопись, парень! В проходной тебя ждут два богатеньких и очень важных синьора. Оба уверяют, будто должны сообщить тебе необычайно серьезную новость, если, конечно, ты пожелаешь приклонить слух!

     - Два синьора?

     - Говорю ж тебе: два богатых и важных буржуа!

     По правде говоря, берсальер совершенно не представлял, чтобы у кого-то из его недавних подружек могли оказаться состоятельные отец с дядей.

     - Может, родичи какой-нибудь из твоих красоток явились требовать, чтобы ты загладил вину? - саркастически бросил Мантоли.

     От одной мысли об этом у Нино пересохло во рту. Если потребуется, он, конечно, узаконит отношения, но кодекс позволяет сделать это только один раз, если ради берсальера Регацци не сделают исключение и не разрешат многоженство!

     - Ладно, Арнальдо, - чуть дрогнувшим голосом проговорил он, - я иду за тобой.

     Вид посетителей сразу же произвел на Нино сильное впечатление - бесспорно, буржуа, и не из мелких! Даже по тому, как они смотрели на окружающих, чувствовалось, что оба привыкли повелевать.

     - Нино Регацци из Растро? - спросил старший из них.

     - Да, синьор.

     - Можем мы где-нибудь поговорить с вами наедине?

     Под любопытными взглядами солдат и сержанта Нино увел посетителей в комнату для свиданий. Минут через пятнадцать он снова вышел, проводил гостей до ворот и низко поклонился седому синьору, а тот снисходительно протянул парню руку. Сержант Фаусто Скиенато насмешливо фыркнул:

     - Вот дела! Можно подумать, ему предложили корону где-нибудь у дикарей!

     - Ну, по-моему, лучше быть королем у варваров, чем капралом у берсальеров, - с горечью отозвался Мантоли.

     - Что за бред!

     - Не бред, сержант, а плод размышлений. У дикарей я бы командовал, а здесь, если хотите знать мое мнение, все наоборот: мной командуют дикари!

     Скиенато соображал медленно, зато отличался большим упорством.

     - Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили свою мысль поподробнее, капрал, - вскинув брови, заметил он.

     К счастью для Мантоли в ту же секунду на пост прибежал Нино. Парень так и подпрыгивал на месте, не в силах скрыть буйную радость. Все немедленно окружили его и стали расспрашивать. Вместо ответа Регацци вытащил из кармана пачку банкнот. Сержант быстро прикинул, что там никак не меньше тридцати тысяч лир. Коченея от зависти, он стал мысленно подыскивать предлог лишить Нино Регацци сегодняшней увольнительной до полуночи. А красавец берсальер, не подозревая, какие козни против него затеваются, воскликнул:

     - Ну, ребята, завтра я всех угощаю! У меня куча денег!

     - Тогда почему бы нам не выпить сегодня? - спросил практичный Мантоли.

     - Потому что сегодня, мой дорогой Арнальдо, я должен увидеться с одной не в меру приставучей барышней и дать ей достаточно бабок, чтобы она наконец оставила меня в покое!

 

***

 

     По вечерам комиссар Ромео Тарчинини особенно тяжко переживал одиночество. В этом большом городе у него не было друзей - только коллеги, которых нисколько не волновало, чем занимается веронец в нерабочие часы. Ромео провел в Турине уже десять дней, и от одной мысли, что командировка рассчитана на три недели, у него сжималось сердце. Богатое воображение рисовало картину вечного изгнания, и Тарчинини без труда представлял, будто никогда больше не увидит ни Верону, ни Джульетту, ни малышей. Этого вполне хватало, чтобы оплакивать горькую судьбу, и окружающие жалели так тяжко страдающего беднягу, даже не догадываясь, что Тарчинини с упоением проливает слезы над вымышленными несчастьями, в которые, если докопаться до самой сути, и сам даже не слишком верит.

     Но уж таковы веронцы. Тому, кто хочет, как встарь полагать, будто Ромео и Джульетта все еще среди нас и возрождаются в каждом новом поколении, волей-неволей приходится отметать логику и ставить на первое место сладкие грезы.

     Вспомнив о жене, Ромео по естественной ассоциации тут же подумал и о старшей дочери, тоже Джульетте, запертой гнусным американцем в Бостоне, - Тарчинини и мысли не допускал, что его дочь может оставаться там добровольно и не без удовольствия. И комиссар клялся выложить зятю все, что о нем думает, когда тот вернется... и если это вообще произойдет.

     Всякий раз, когда Ромео чувствовал, что вот-вот погрузится в беспредельную меланхолию, он заказывал хороший ужин. Лекарство срабатывало безотказно.

     Поэтому Тарчинини, хоть и едва волоча ноги, но все же мужественно и целенаправленно двинулся в "Принсипи ди Пьемонте" - один из лучших туринских ресторанов. Там он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом заказал баньякаузо <Смесь растительного и сливочного масла, чеснока, анчоусов, трюфелей и сельдерея. - Примеч. авт.> с бутылкой кортезе. Немного подумав, он со стоном предупредил метрдотеля, что, пожалуй, после этого замечательного блюда отведает капельку трота боллита <Слегка обжаренная форель. - Примеч. авт.> - во всяком случае, это поможет ему управиться с вином. Потом комиссар с тяжким вздохом решил сделать над собой усилие и проглотить несколько каппони <Мясные шарики, обернутые капустными листьями. - Примеч. авт.>, запивая их барбареско, затем добавить кусочек горгонцолы, ибо этот сыр удивительно вкусен с красным вином, и, наконец, завершить трапезу, "поклевав" миндального печенья. К последнему блюду он заказал полбутылки асти.

     Предвкушение вкусного ужина совершенно успокоило Тарчинини, и, позабыв о недавних огорчениях, он принялся разглядывать сидевших за соседними столиками женщин.

 

***

 

     Разговор между Стеллой и Нино сразу же принял самый неприятный оборот. Девушка начала с упреков. Опоздание любовника она сочла намеренным оскорблением, поскольку на глазах у коллег по кафе "Чеккарелло", где работала кассиршей, пришлось слишком долго ждать. Тщетно Регацци пытался объяснить, что он на военной службе и не может располагать своим временем, как заблагорассудится. Стелла не желала ничего слушать и сердито попросила парня проводить ее домой. Они сели в автобус, доехали до остановки "Риволи" и прошли пешком всю виа Джибрарио до больницы Виктории. Оба упорно хранили молчание, и, лишь миновав больницу, девушка вдруг спросила:

     - Когда ты наконец придешь просить моей руки?

     Этого-то Нино с самого начала и опасался больше всего. Он начал смущенно бормотать какие-то довольно туманные объяснения, пытаясь хоть на время свалить с себя ответственность, но девушка не сдавалась.

     - Все это пустые слова, Нино, а сейчас не время для болтовни. У меня будет ребенок... твой ребенок, Нино... Ну, так покинешь ты нас обоих или возьмешь к себе?

     - Послушай, Стелла, сейчас это невозможно...

     - Но если невозможно, что меня тогда ждет?

     - Я дам тебе денег... сколько захочешь...

     - Нашему сыну понадобятся не деньги, а отец! Берегись, Нино! Когда Анджело узнает, что мы натворили, прежде чем выгнать меня из дому, он разделается с тобой!

     Хоть берсальер и пожал плечами, показывая, как мало его трогают подобные угрозы, на самом деле перспектива столкновения с братом Стеллы представлялась ему в высшей степени неприятной. И Регацци довольно трусливо воспользовался удобным предлогом.

     - Я не потерплю, чтобы ты так со мной разговаривала, Стелла! Коли тебе вздумалось угрожать, я уйду! До скорого!

     И, повернувшись на каблуках, берсальер быстрым шагом пошел прочь. Вслед неслись проклятия Стеллы, и Нино нарочно напустил на себя самый беззаботный вид, словно девушка костерила вовсе не его. Однако парень напрасно так торопился, ибо, когда он заметил дома Марино, настоятеля прихода Сан-Альфонсо де Лиджори, прятаться было уже поздно. Священник крестом раскинул руки, загораживая Нино дорогу.

     - Остановись на минутку, берсальер!

     - Добрый вечер, отец мой...

     - Не лицемерь, солдат! Тебе бы очень хотелось, чтобы я оказался за тысячу миль отсюда, но я слишком давно ждал случая поговорить с тобой, и тебе придется-таки послушать!

     Цепкие руки дома Марино, старого, но еще очень крепкого крестьянина, не привыкли упускать добычу. Священник заставил Регацци пойти рядом.

     - Хочу сразу предупредить, берсальер, что я не позволю тебе и дальше сеять смятение в моем приходе!

     - Но, отец мой...

     - Молчи! Ты хуже самого похотливого козла! Хочешь, я назову все имена твоих жертв?

     - Интересно, что вы можете об этом знать?

     - Не нахальничай, а то, хоть ты и солдат, получишь по физиономии! Или ты забыл, что сан повелевает мне выслушивать исповеди?.. Ну, так когда ты женишься на Стелле Дани?

     - Не знаю.

     - Постарайся решить этот вопрос поскорее, иначе наживешь очень крупные неприятности!..

     - Вы тоже угрожаете мне, отец?

     - То, чем я могу пригрозить, сын мой, принадлежит миру иному... Но в конце-то концов, почему ты преследуешь только моих прихожанок?

     - Потому что они - самые красивые девушки в Турине, отец мой.

     - Я предпочел бы видеть их самыми добродетельными!.. Ты усложняешь мне работу, берсальер... и потом, не стоит забывать о малышке Стелле... Надеюсь, ты не собираешься бросить ее на произвол судьбы?

     - Конечно нет, отец мой.

     Голос Регацци звучал так неуверенно, что дом Марино воскликнул:

     - А ну, посмотри мне в глаза!

     Нино поглядел на священника.

     - Неужто ты посмеешь совершить такое преступление? Ведь она носит твоего сына или дочь, упрямая голова!

     - Я дам ей денег... Много денег...

     Дом Марино резко оттолкнул берсальера.

     - Проклятый! Да накажет тебя Бог! Да и обо мне ты еще услышишь, Нино Регацци!

     - Обо мне - тоже, отец мой...

     Они обернулись. Рядом стоял брат Стеллы, Анджело Дани. Вся его высокая, крепкая фигура свидетельствовала о спокойной, несокрушимой силе. Дани медленно подошел к берсальеру.

     - Ты обесчестил мою сестру, Регацци... - тихо проговорил он.

     Нино попытался отшутиться:

     - Не стоит преувеличивать, Анджело...

     Но Дани ухватил его за грудки и притянул к себе так, что их лица почти соприкасались.

     - Даю тебе время до воскресенья, берсальер. И, если в понедельник ты не обручишься со Стеллой, я тебя убью!

     Дом Марино поспешил их разнять.

     - Кто смеет в моем присутствии говорить, будто отнимет у ближнего жизнь? Уходи, Анджело... Я уверен, милосердный Господь наставит берсальера на путь истинный и он выполнит свой долг...

     - Мне бы очень этого хотелось, падре... Так будет лучше и для него, и для нас... До встречи, берсальер!

 

***

 

     Комиссар Ромео Тарчинини, полузакрыв глаза, чтобы не отвлекаться от изысканного наслаждения, допивал последний бокал барбареско и с улыбкой думал, что порой жизнь удивительно хороша... Его Джульетта, несмотря на некоторую тучность, все еще очень привлекательна, но и пожить немножко на холостяцкий манер иногда тоже приятно... Что до младшей Джульетты, то Ромео сейчас не сомневался, что она приедет домой со дня на день - ведь не зверь же его зять и не захочет разбить девочке сердце, навеки оторвав от родных. Под благотворным влиянием кортезе и барбареско Ромео Тарчинини так разнежился, что сердце его, казалось, могло бы вместить весь мир. Когда метрдотель откупоривал бутылку пенистого асти, комиссар вдруг вспомнил о трех юных красавицах, явившихся к нему сегодня признаваться в намерении убить берсальера, и не какого-нибудь, а самого красивого из всех! Ромео тихонько рассмеялся, так что его внушительное, как у молодого будды, брюшко заходило ходуном. Тарчинини хотелось бы взглянуть на солдата, так смущавшего сердца прелестных обитательниц Пьемонта, но у них было мало шансов познакомиться.

 

***

 

     Нино Регацци умел за себя постоять, но встреча с домом Марино, а потом и с Анджело Дани его смутила. Парень начинал понимать, что вляпался в скверную историю, но пока не видел способа выпутаться, если таковой вообще существует. В надежде разогнать неприятные мысли он зашел в бар на пьяцца делло Статуто и один за другим выпил три карпано, но не успел допить последний, как кто-то хлопнул его по плечу. От удивления берсальер поперхнулся и закашлялся. Наконец, отдышавшись, он обернулся и увидел невысокого, коренастого и очень смуглого парня. Тот сверлил Регацци настолько странным взглядом, что тот невольно смутился.

     - Чего вы от меня хотите? - не слишком уверенно спросил берсальер.

     - Это не вы, случаем, Нино Регацци?

     - Да... а что?

     - Имя Элена Пеццато вам что-нибудь говорит?

     Решительно, это какой-то день неприятных сюрпризов! Надо же, чтоб его угораздило притащиться в тот же бар, где пил жених Элены! Потрясающая невезуха! Нино попытался изобразить полное недоумение.

     - Элена? Какая еще Элена?

     - Пеццато.

     - Нет, не слыхал о такой...

     Парень сунул берсальеру под нос фотографию.

     - Вы не знакомы с Эленой, а я почему-то нашел вашу карточку у нее в шкафу! Вам это не кажется странным? По-моему, так прелюбопытная история...

     - Нет, это вы слишком любопытны! Что за манера копаться в чужих вещах и...

     Рука собеседника с такой силой врезалась в лицо Нино, что берсальер чуть не рухнул на пол. На сей раз его тоже охватило бешенство. Регацци уже хотел броситься на противника, но хозяин и несколько завсегдатаев бара скрутили его и вытолкали за дверь, посоветовав немедленно испариться, пока не случилось непоправимое. Уходя, Нино слышал, как жених Элены кричал ему вслед:

     - Впредь веди себя осторожнее, берсальер! Считай, я тебя предупредил!

 

***

 

     Поднимаясь из-за стола, Тарчинини не был пьян, но пребывал в том легком возбуждении, что всегда свойственно не страдающим несварением желудка людям после роскошного ужина. Метрдотель лишь самую малость помог ему восстановить равновесие, ибо мужу Джульетты вдруг показалось, что он совершенно свободен от земного притяжения. В вестибюле он игриво пощекотал подбородок гардеробщицы, но девушка нисколько не рассердилась - Тарчинини выглядел так забавно...

     Ромео долго вдыхал ночной воздух, и предательская прохлада вдруг снова напомнила о недавнем приступе тоски. Родная Верона - так далеко... И слегка помрачневший комиссар, изредка спотыкаясь, побрел на корсо <Проспект (итал.).> Витторио-Эммануэле II - к себе в гостиницу "Дженио".

 

***

 

     После недавних стычек Нино Регацци чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что едва не вернулся в казарму. Но когда у тебя битком набит карман, негоже ложиться спать натощак, как какой-нибудь нищий! И берсальер решил устроить себе роскошное пиршество в одном из тех шикарных ресторанов, где ему наверняка не помешают ни Стелла, ни Анджело, ни священник, ни жених Элены. Их просто не пустят на порог. Эта мысль словно вдохнула в Регацци новые силы, и он бодро вошел в ресторан гостиницы "Венеция" на виа XX Сеттембре, чем немало изумил тамошний персонал, не привыкший обслуживать простых солдат. Метрдотель подумал, что Нино - сын крупного промышленника, банкира или коммерсанта, угодивший на военную службу. Регацци был так красив, что его почти инстинктивно причисляли к более высокому социальному слою, нежели тот, к которому он принадлежал на самом деле. Внешность так часто обманчива!

 

***

 

     Перед сном Тарчинини долго писал жене, с юмором рассказывая, как три девушки пришли к нему посоветоваться, чем рискуют, если убьют берсальера.

     "Согласись, моя Джульетта, что эти пьемонтцы - удивительный народ! И как только в них уживаются страсть, обостренное чувство риска и неискоренимый инстинкт сначала взвешивать все "за" и "против", а уж потом действовать... Ах, уж ты-то никогда не поступила бы так, моя голубка, a? Ma que! В твоих жилах течет романтическая кровь, которую мы, веронцы, наследуем из поколения в поколение... Ложась спать так далеко от тебя, я чувствую, что ни за что не смогу согреться..."

     Ромео цинично добавил, что разлука с женой совершенно отбила у него аппетит, отлично зная, что столь материальное доказательство его грусти произведет на Джульетту большее впечатление, чем любые заверения и клятвы. Наконец, снова уверив жену, что она остается его единственной, вечной и неизменной любовью, что он ее целует, обнимает, ласкает, щекочет тысячью самых разнообразных образов, и прося передать самые нежные поцелуи детям, а передать привет бабушке в Бардолино, дяде в Вальданьо, кузену в Болонье и племянникам в Мантуе, комиссар запечатал письма. Он забрался в постель и, поскольку и впрямь отличался на редкость счастливым характером, едва натянув на голову одеяло, тотчас уснул.

 

***

 

     В половине первого, проверив списки уходивших в увольнение, сержант Фаусто Скиенато убедился, что только Нино Регацци еще не вернулся в казарму. Злорадно предвкушая будущее наказание ослушника, он поделился новостью с капралом Мантоли, но тот стал защищать приятеля:

     - У парня были так набиты карманы, сержант, что немудрено, если он это дело отпраздновал! Наверняка наш Нино сейчас в стельку пьян!

     - Ну, пусть не волнуется, уж я заставлю его протрезветь!

     - Слушайте, сержант, будьте великодушны, а? Ведь не каждый же день берсальеру удается покутить на полную катушку!

     - А я, по-вашему, кучу? А у меня есть деньги? Или за мной бегают девчонки? Нет, капрал, нет! И поэтому не вижу причин помогать негоднику Регацци нарушать устав!

     - Но...

     - Молчите, Мантоли, или я заставлю вас в воскресенье дежурить вместе с вашим дружком Регацци! И не пытайтесь втихаря провести его в казарму - это вам дорого обойдется!

 

***

 

     В два часа ночи весь приход дома Марино крепко спал. Ложась в постель, священник еще раз попросил Господа смягчить сердце Нино Регацци и внушить ему чувство ответственности. Тоска, Валерия и Иза мирно почивали. Первой из них снился жизнерадостный полицейский комиссар, которому она, видать, пришлась по душе. Жаль, что он так стар... Валерия отдыхала от дневных трудов, но, не отличаясь буйным воображением, никаких снов не видела. Иза и во сне мечтала, что в конце концов Нино вернется к ней одной. Элена долго не могла заснуть, поскольку заметила исчезновение из шкафа фотокарточки берсальера. Девушка почти не сомневалась, что похититель - ее жених Лючано. Поди узнай, что он теперь натворит! Только бы не разорвал помолвку... А Стелла так долго плакала, что подушка насквозь промокла. Лучше бы эта ночь никогда не кончалась... Будущее слишком пугало девушку.

     Анджело вернулся поздно и в очень скверном настроении. Сначала он хотел заглянуть к сестре, но, поскольку в глубине души очень ее любил, решил не доставлять новых огорчений.

     А Лючано, стараясь забыть об измене Элены, изрядно накачался вином...

     И весь этот маленький мирок с его радостями и печалями, надеждами и сожалениями, любовью и ненавистью более или менее спокойно отдыхал под защитой Сан-Альфонсо де Лиджори, покровителя прихода.

 

***

 

     Около трех часов ночи полицейские Диего Джезиотто и Энцо Джиральди, обходя квартал корсо Париджи, заметили в нише у двери одного из домов темную массу. Они подошли поближе и, включив электрический фонарик, обнаружили, что какой-то берсальер, похоже, спит прямо на тротуаре. Диего Джезиотто вздохнул.

     - Здорово перебрал приятель... Ну, что будем с ним делать?

     - Отволочем в казарму.

     Диего нагнулся и попробовал поднять солдата.

     - Алле - хоп! Вставай! Ты не в постели у своей милашки! Ох, свинюха, он даже не думает мне помогать!

     Полицейский отпустил берсальера, и тот тяжело осел на землю. В ту же секунду луч фонаря упал на руки Джезиотто, и оба приятеля одновременно увидели кровь.

     - Господи Боже! Да он не пьян, а мертв!

     - Видать, нам сегодня не удастся даже подремать, старина, - сказал практичный Джиральди. - Ну, надо сообщить в контору... Оставайся тут... Парень, само собой, никуда не сбежит, но порядок есть порядок...

     - Идет.

     Собираясь уходить, Джиральди осветил лицо покойника.

     - А красивый был берсальер, правда?

     Полицейский, естественно, не знал, что это не просто красивый, а самый красивый из берсальеров...

 

Глава 2

 

     Вооружившись маникюрными ножницами, Ромео Тарчинини перед зеркалом в ванной приступил в деликатнейшей ежеутренней операции - подравниванию кончиков усов и выстриганию каждого непокорного волоска. Только поработав ножницами, он мог со спокойной душой нанести на усы тончайший слой косметики, превращая таким образом это волосяное украшение в своего рода произведение искусства. Резкий телефонный звонок едва не привел к катастрофе, ибо от неожиданности комиссар чуть-чуть не отхватил половину уса. Бледный от волнения, Ромео немного постоял, опираясь на раковину и переводя дух. Наконец он подошел к телефону.

     - Pronto? В чем дело?

     - Сейчас с вами будут говорить, синьор.

     - Надеюсь! Не хватало только, чтобы вы меня чуть не искалечили просто ради удовольствия послушать мой голос!

     - Pronto! Синьор комиссар?

     - Тарчинини слушает.

     - Это Дзамполь.

     - Ma que! Что это вам взбрело в голову, инспектор, звонить мне ни свет ни заря?

     - Так сейчас, по-вашему, рано? Между прочим, уже половина десятого!.. Вы помните берсальера, которого три девушки мечтали отправить в мир иной?

     - Да... и что дальше?

     - И вы еще говорили, что не прочь на него взглянуть?

     - Верно.

     - Ну так вот: он вас ждет вместе со мной!

     - Не может быть! И где же?

     - В морге...

     Тарчинини на мгновение застыл как громом пораженный.

     - Я еду! - наконец почти беззвучно выдавил он.

     Комиссар медленно опустил трубку. Раз свидание назначили в морге - значит, собираются показать труп, а поскольку Дзамполь разговаривал по телефону, очевидно, роль пациента, ожидающего в холодильнике, выпала на долю берсальера... Решительно, у этих пьемонтцев более чем своеобразное чувство юмора!..

     Сердце Тарчинини вдруг захлестнула волна горечи, хотя сам он пока не мог понять почему. Совсем помрачнев, он закончил одеваться. Итак, для красивого юноши, так волновавшего девичьи сердца, все кончено?.. Дзамполь ни слова не сказал, как погиб берсальер. Но, если бы речь шла о самоубийстве или несчастном случае, инспектор не стал бы тревожить комиссара. Следовательно, солдата убили. Но Тарчинини никак не мог поверить, что кто-то из девчушек, приходивших к нему накануне, мог совершить преступление. Все его существо возмущалось против самой мысли об этом. Конечно, все они немного взбалмошны, но никак не способны на убийство. Комиссар так расстроился, что забыл позавтракать и, поймав такси, помчался на зловещее свидание с Алессандро Дзамполем и самым красивым из берсальеров.

     По лицу инспектора было видно, что он наслаждается своего рода реваншем. Тарчинини он встретил на редкость лицемерной улыбкой.

     - Ну, синьор комиссар... Еще одна любовная история закончилась преступлением, подтвердив тем самым ваши теории?

     - Не стоит делать выводы заранее, Дзамполь!.. Где он?

     - Пойдемте.

     Ведя комиссара по коридорам, где стоял такой холод, что Ромео невольно бросало в дрожь, инспектор объяснял положение:

     - Я распорядился, чтобы об этом убийстве не сообщали по крайней мере до полудня... Газеты напечатают о нем только в вечерних выпусках. За это время мы должны многое успеть.

     - Благодарю за инициативу, Алессандро! Прекрасно!

     Инспектор горделиво выпрямился:

     - Надеюсь, вы понимаете, синьор комиссар, что эти милые крошки оказались не так наивны, как вы полагали, и не обратили никакого внимания на ваши предупреждения? Кто знает, возможно, именно убийца вас так нежно расцеловала, а?

     - Так вы уже нашли виновного? Быстро же в Турине ведут расследование, как я погляжу!

     - Раз уж мы, пьемонтцы, лишены воображения, так и не любим ничего усложнять. Мы только размышляем и стараемся как можно скорее решать простые проблемы.

     Тарчинини остановился как вкопанный.

     - Сколько лет вы работаете в уголовной полиции, Дзамполь?

     - Примерно лет десять, а что?

     - И за десять лет вы так и не поняли, что ни одну проблему, связанную с человеческими отношениями, нельзя назвать простой? И что как раз самые легкие на вид задачи на поверку оказываются наиболее сложными?

     - Допустим, но на сей раз - совершенно иной случай.

     - С чего вы взяли?

     И, не слушая ответа, комиссар пошел дальше. Скоро они добрались до холодильника, где под белой простыней покоилось тело Нино Регацци. Служитель поклонился Тарчинини, но тот его даже не заметил, и Дзамполь отпустил обиженного стража мертвых:

     - Оставьте нас, Казаротти...

     Служитель вышел. А Тарчинини поднял простыню и долго вглядывался в безукоризненно четкий профиль.

     - Да, парень и впрямь был красавцем... - задумчиво пробормотал он.

     - Короче, от избытка красоты и помер?

     - Возможно... А где рана?

     Инспектор обнажил грудь покойника и показал узкую щель точно на уровне сердца.

     - Удар нанесен с поразительной точностью!

     - Каким оружием?

     - Чем-то вроде кинжала, я полагаю.

     - Вы его нашли?

     - Нет, во всяком случае, не тот, которым воспользовался убийца.

     - Что вы имеете в виду?

     - Рядом с трупом валялся новенький нож без единого отпечатка пальцев... но лезвие совершенно не соответствует ране.

     - Занятно, а?

     - И даже очень...

     Тарчинини внимательно осмотрел рану. Крови вокруг почти не было.

     - Внутреннее кровоизлияние... Ни разу не видел кинжала с таким тонким лезвием...

     - Вероятно, чисто женское оружие!

     Комиссар пожал плечами:

     - Раз уж вы так любите размышлять, так делайте выводы на основании того, что видите, а не исходя из заранее придуманных схем, Дзамполь!

     И, на глазах у сначала удивленного, потом слегка растерянного и, наконец, совершенно обалдевшего инспектора Ромео склонился над покойником, дружески потрепал его по щеке и зашептал:

     - Ну что, теперь уже все кончено, прекрасный берсальер? Наверняка ты малость зарвался, а? Лучше девушек нет ничего на свете, но никто не обрушивает на наши головы больших неприятностей... Тебе бы следовало вести себя поосторожнее... Ты же не первый, с кем такое случается. Само собой, ты скажешь, от этого не легче... Но теперь, когда ты снова принадлежишь к числу разумных людей - мертвых, лишенных всяких фантазий, - ты должен помочь нам отыскать того или ту, кто тебя прикончил, верно? Ты не оставил нам никакого знака, ни единой зацепки, короче, ничего такого, что могло бы навести нас на след, а? Но ты же все-таки не хочешь, чтобы твой убийца вышел сухим из воды, правда? В карманах не нашли ничего интересного, Дзамполь?

     Инспектор не без труда стряхнул оцепенение.

     - Н-нет, - пробормотал он.

     В оправдание Алессандро Дзамполя надо сказать, что он никогда не слыхал о привычке Тарчинини дружески беседовать с покойниками, а без предупреждения зрелище выглядело совершенно фантастическим, особенно для логичного и трезво мыслящего пьемонтца. Ромео осторожно накрыл простыней лицо мертвого берсальера.

     - Поехали в управление, - сказал он.

 

***

 

     "Жертвы" Нино Регацци уже покинули родной квартал Сан-Альфонсо и разошлись по рабочим местам. Тоска возилась с непокорной шевелюрой клиентки, Валерия отрезала первые за день кусочки мортаделлы <Вареная колбаса. - Примеч. перев.>, Иза печатала утреннюю почту, Элена взвешивала фунт поленты <Кукурузная каша. - Примеч. перев.>, а Стелла выбивала чек за два кофе. Лючано, жених Элены, шел чинить водопровод, не зная куда деваться от головной боли. Анджело, брат Стеллы, орудовал рубанком за своим верстаком. Но кто из них (если Дзамполь не ошибся) уже знал, что самый красивый из берсальеров переселился в мир иной?

     В полицейском управлении Тарчинини внимательно изучал заключение медицинского эксперта, а инспектор не сводил с него критического взгляда. Отложив бумаги, он немного посидел в задумчивости, потом повернулся к Дзамполю:

     - Вы уже ознакомились с наблюдениями и выводами врача, Алессандро?

     - Разумеется!

     - И ничто вас особенно не поразило?

     - По правде говоря... нет. Эксперт утверждает, что Регацци погиб незадолго до полуночи, но это и так ясно, раз его отпустили до двенадцати, а тело нашли совсем рядом с казармой.

     - А какое жалованье получают берсальеры? Хотя бы приблизительно?..

     - Берсальеры?.. У них не жалованье, а денежное содержание. Ну, скажем, двадцать - двадцать пять лир в день...

     - А Регацци, насколько я помню, не купался в золоте?

     - Наверняка нет.

     - Тогда каким образом вы объясните, что в желудке нашли мясо бекаса, телятину и шампанское? По всей видимости, парень роскошно поужинал перед смертью, меж тем в карманах не нашли ни гроша.

     - Может, на него напали грабители?

     Тарчинини рассмеялся:

     - А вас бы это ужасно огорчило, верно? Потому что тогда и думать нечего о преследовании тех девчушек... Но не беспокойтесь: очень возможно, он сам все истратил... или же кто-то хотел внушить нам, будто парня зарезал вор... Вот только убийца забыл снять с запястья Регацци золотые часы. Так что, похоже, для него важнее всего было прикончить нашего берсальера и побыстрее удрать с места преступления. Ладно, для начала отправьте людей по шикарным ресторанам с фотографией Регацци. Надо полагать, вчера вечером далеко не во всех туринских кабаках подавали бекаса?

     - Хорошо, синьор комиссар... Но что это нам даст?

     - Наш берсальер мог заказать такой ужин только в двух случаях: либо имея кучу денег, либо получив от кого-то приглашение в ресторан. Если он ужинал один, придется выяснять, откуда у парня взялись деньги. А коли Регацци пировал в компании, я бы с удовольствием повидал его спутника.

     Как только Дзамполь отдал соответствующие распоряжения, Тарчинини встал.

     - Алессандро, я хочу прогуляться в Сан-Альфонсо де Лиджори, где наш берсальер так смущал женские сердца.

     - Но вы же никого там не знаете, синьор комиссар!

     - У нас в Вероне, инспектор, когда хотят узнать, что делается в квартале, обращаются к священнику... С вашего позволения, именно это я и собираюсь сделать.

     - Я пойду с вами?

     - Нет, Алессандро. Сходите-ка лучше на работу к нашим трем барышням, попытайтесь вытянуть из них как можно больше и угадать, не имеет ли хоть одна какое-либо отношение к смерти Нино Регацци.

     - Договорились, синьор комиссар!

     В голосе инспектора звучало такое неприкрытое злорадство, что Тарчинини замер.

     - Дзамполь...

     - Да, синьор комиссар?..

     - Вы терпеть не можете этих девушек, не так ли?

     - Да, синьор комиссар!

     - А почему?

     - Потому что они женского пола.

     - Согласитесь все же, что это не их вина, а?

     - Зато они виновны в том, что у них безмозглые головы, черствые сердца и безграничное себялюбие, что думают только о себе, не заботясь о тех, кто живет вокруг них и для них...

     Тарчинини вдруг охватила жалость. Он подошел к помощнику и ласково похлопал по плечу.

     - Похоже, вам здорово досталось?

     - Да, синьор комиссар.

     - Насколько я понял, вы вдовец?

     - Да, синьор комиссар.

     - И смерть...

     Дзамполь резко перебил его, ибо в эту минуту вся боль, терзавшая беднягу инспектора денно и нощно, внезапно прорвалась наружу.

     - Смерть ничего не искупает!

     Алессандро, упав на стул, заговорил как во сне:

     - Познакомься вы с моей Симоной, сами невольно полюбили бы ее... Когда мы познакомились, ей было только-только восемнадцать, а мне - двадцать пять... Маленькая, хрупкая девушка с огромными наивными глазами... Короче, как раз такая, какую мы все мечтаем встретить в один прекрасный день... Целый год мы только гуляли по вечерам - ее родители, владельцы бакалейной лавки, долго не хотели отдавать мне дочку, считая, что ни один мужчина не заслуживает такого сокровища... В конце концов мы все-таки поженились, но, став моей женой, Симона вдруг превратилась в совершенно другую женщину. Я мечтал о спокойной семейной жизни и о ребятишках, а она думала лишь о развлечениях и о детях даже слышать не хотела. Наше существование стало истинным адом, и так продолжалось до тех пор, пока Симона не разбилась насмерть в машине парня, с которым, по всей видимости, поддерживала более чем дружеские отношения. Да, синьор комиссар, я действительно вдовец, но не имею хотя бы печального удовольствия оплакивать свою жену!

     Инспектор Дзамполь умолк. Во-первых, он закончил рассказ, а во-вторых, залитое слезами лицо Тарчинини тронуло его до глубины души. Алессандро не подозревал, что кто-то способен проявить такое сострадание к его горю... Забыв о полицейской иерархии, он сейчас чувствовал себя просто человеком, внезапно обретшим брата, и пожал Тарчинини руку.

     - Спасибо, что так хорошо меня поняли...

     - Я не о вас плакал, Дзамполь... Нет, не о вас... Я оплакивал ее, эту несчастную девочку...

     - Ее? После всего, что я вам рассказал?

     - А что вы мне рассказали, Алессандро? Просто-напросто - что прелестная Симона не обрела с вами того счастья, о котором мечтала, верно? И кто же, в таком случае, виновен?

     Обиженный инспектор опять вскочил.

     - Господин комиссар...

     - Она не желала иметь детей? И правильно!

     - Что?!

     - Да-да, она была совершенно права, Алессандро! Потому что красивых, здоровых детей нужно зачинать только в радости и в счастье, а бедняжка Симона вовсе не чувствовала себя счастливой!.. Поэтому она родила бы вам какого-нибудь желтушного, плаксивого уродца, точно такого, как все младенцы, которых производят на свет с сожалением!

     - Значит, по-вашему, то, что Симона мне изменяла, тоже хорошо? - взорвался Дзамполь.

     - Нет, этого я бы не сказал, но, во всяком случае, ее можно понять.

     - И вы простили бы свою жену, если бы она вас обманывала?

     Ромео вытаращил глаза:

     - Ma que! У Джульетты нет ни малейших причин мне изменять! Я ее люблю, она любит меня, у нас самые красивые в мире дети...

     - Но если бы, несмотря на все это, супруга вам изменила, неужто вы сумели бы простить?

     - Несомненно!.. Заметьте, возможно, сначала я бы ее придушил, но в конечном счете, разумеется, простил бы... Да ну же, Дзамполь, выкиньте всю эту мерзость из головы!

     - Не могу!

     - Что ж, другая любовь вас вылечит! Идите допрашивать тех трех красавиц, Дзамполь... чем черт не шутит? Возможно, одна из них заставит вас забыть Симону и нарожает детишек, о которых вы так страстно мечтаете...

     - О!

     Лицо инспектора побагровело, челюсть слегка отвисла, глаза вылезли из орбит, а Тарчинини при виде этой живой статуи гнева и изумления заботливо спросил:

     - Вам нехорошо, Алессандро?

     Инспектор шумно набрал полную грудь воздуха.

     - Вы меня оскорбляете, синьор комиссар!

     - Оскорбляю? Ma que! Да чем это я вас оскорбляю, Алессандро?

     - Вы смеетесь над моим несчастьем! Вы оправдываете бесстыдницу! Вы обвиняете во всем меня, государственного служащего! Вы даете мне поручение с тайным подтекстом, унизительным для полицейского! Ох, не будь вы комиссаром...

     - Но я комиссар, - кротко заметил Тарчинини, - и, с вашего позволения, это дает мне надежду остаться в живых... Алессандро, я еще ни разу не встречал подобных вам итальянцев. Пожалуй, вы немного напоминаете мне зятя... но он-то из Америки, а не наш соотечественник... В отличие от нас он не имел счастья родиться в лучшей на свете стране! Знаете, что я думаю, Алессандро? Вам удивительно повезло!

     Это заявление совсем доконало Дзамполя, и у него не хватило сил ответить. Лишь какой-то жутковатый хрип вырвался из груди инспектора, но Тарчинини и бровью не повел.

     - Возьмите себя в руки, Алессандро. Что бы вы ни делали, что бы ни болтали, в конце концов любовь все равно восторжествует и я стану крестным вашего первенца... Или вы не достойны называться итальянцем! А пока - бегите допрашивать Тоску, Валерию и Изу... Вы записали, где они работают?

     - Да, я пойду к этим маленьким стервам! - вне себя от ярости завопил Дзамполь. - Да, я их допрошу! И лучше бы им отвечать как на духу, не то пусть меня повесят, если я не приволоку сюда хотя бы одну в наручниках!

     Выходя из кабинета, Ромео обернулся и с улыбкой проговорил:

     - Я ничего не имею против ваших методов работы, Алессандро, потому что, даже не отдавая себе в том отчета, вы начнете преследовать именно ту девушку, которая вам больше всех понравится... ту, что когда-нибудь в отместку за наручники наденет вам на палец кольцо!

     Оставшись один, инспектор долго приходил в себя. Не найдя ничего оригинальнее, сначала он долго и со вкусом изрыгал проклятия, потом сломал два карандаша, изорвал листов двадцать бумаги, швырнул на пол шляпу и принялся свирепо топтать. Алессандро, пожалуй, вообще превратил бы ее в лохмотья, но вовремя вспомнил, что головной убор обошелся ему в три тысячи лир. Лоб инспектора пылал, и в охваченном лихорадочным возбуждением мозгу мелькали отвратительные картинки: Симона и Тарчинини, сговорившись, издеваются над ним...

     Начальник уголовной полиции Бенито Дзоппи, человек на редкость уравновешенный, любящий свою работу и подчиненных, слыл чуть ли не ясновидящим. Это он попросил направить Ромео Тарчинини в Турин, после того как однажды за обедом с веронским коллегой долго слушал хвалебные речи об удивительном комиссаре и его не менее поразительной манере вести следствие. Из всех своих сотрудников Дзоппи особенно ценил инспектора Алессандро Дзамполя, и его очень тревожило, что после катастрофы с женой тот как будто впал в черную меланхолию. Дзоппи считал Алессандро превосходным полицейским, но всерьез опасался, что мрачный настрой в конце концов скажется на работе. Благодаря этой симпатии к подчиненному шеф сразу согласился принять Дзамполя, узнав, что тот хочет обсудить с ним какой-то служебный вопрос. Крайнее возбуждение Алессандро, нервное подрагивание рук и слегка перекошенная физиономия навели Дзоппи на мысль, что инспектор только что пережил сильное потрясение.

     - В чем дело, Дзамполь?

     - Синьор директор... синьор директор...

     Инспектор так нервничал, что не мог договорить до конца.

     - Садитесь же... Да, вон там... Ну а теперь рассказывайте, что привело вас ко мне.

     - Комиссар Тарчинини...

     - А!

     Бенито Дзоппи явно не выказал особого удивления, ибо, зная репутацию веронца, вполне ожидал такого рода происшествий.

     - Он сумасшедший!

     - Вот как?

     И тут Алессандро, дав волю душившему его возмущению, рассказал о вчерашнем фантастическом допросе трех девушек, закончившемся поцелуем. Когда он описывал эту сцену, Дзоппи, скрывая улыбку, поднес руку к губам. А инспектор уже перешел к скандальному поведению Тарчинини в морге и его непристойному разговору с покойником. На финал он признался, что комиссар оскорбил его, Дзамполя, приняв сторону неверной Симоны...

     - Вы сами поведали Тарчинини свою историю? - перебил его Дзоппи.

     - Да, синьор... Я надеялся встретить понимание и сочувствие... А комиссар не нашел ничего лучше, как пожалеть Симону, которая, видите ли, не обрела со мной того счастья, на какое, по его мнению, имела право рассчитывать!

     - Ну и что?

     - А то, синьор директор, что я прошу вас дать комиссару Тарчинини другого помощника или принять мое заявление об отставке!

     Дзоппи ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал спокойно и сурово.

     - Вам, вероятно, известно, Дзамполь, что я считаю вас полицейским, подающим большие надежды?

     Инспектор кивнул.

     - Тогда я могу со спокойной душой сообщить вам, что не принимаю вашей отставки и что вы по-прежнему будете работать с комиссаром Тарчинини.

     - Ma que! Синьор директор...

     - Я не принимаю вашей отставки, Алессандро, потому что солдату негоже дезертировать посреди сражения! Ведь если я не ошибаюсь, вы сейчас разыскиваете убийцу берсальера, найденного мертвым сегодня ночью?

     Дзамполь пожал плечами и презрительно фыркнул:

     - Судя по тому, как ведет расследование комиссар Тарчинини, у нас нет ни тени надежды когда-либо добраться до типа, прикончившего Нино Регацци!

     - Правда?

     - Синьор директор, девицы сами пришли к нам и предупредили, что собираются убить берсальера, а комиссар Тарчинини, вместо того чтобы арестовать их, начал любезничать и теперь еще предрекает, будто я женюсь на одной из этих маленьких негодяек!

     Начальник уголовной полиции решил как можно скорее увидеться с Ромео и попросить объяснений - методы Тарчинини и вправду выглядели весьма странно. Но сейчас он хотел прежде всего успокоить инспектора.

     - В отличие от вас, Дзамполь, я не сомневаюсь, что комиссар Тарчинини непременно представит суду того или ту, кто расправился с берсальером.

     - Разговаривая с покойниками?

     - А почему бы и нет?

     - Но, синьор директор... Подумайте! С мертвыми...

     - Во всех происшествиях, которые вы расследуете, Дзамполь, обязательно есть мертвые, и чаще всего они умерли не самой красивой смертью... Так почему вы должны их бояться? Комиссар Тарчинини пытается установить какие-то отношения с жертвой, незнакомой ему при жизни... Ну и что? У каждого - свои привычки, а для нас важен только результат. Я хочу, чтобы вы разделили успех человека, с которым так жаждете расстаться, вместо того чтобы воспользоваться его уроками.

     - Уверяю вас, синьор директор, я больше не могу работать с комиссаром!

     - И однако придется, Дзамполь, поскольку Тарчинини - как раз тот человек, чье благотворное влияние вернет вас к нам, вашим коллегам. Вы слишком удалились от нас после своего несчастья... Обдумайте мои слова, Алессандро, и я верю, у вас хватит ума. До свидания.

 

***

 

     В ризнице Сан-Альфонсо де Лиджори дом Марино подсчитывал расходы за неделю. Похоже, в следующее воскресенье ему придется прочитать такую проповедь, чтобы хорошенько встряхнуть прихожан и заставить их с большей щедростью вознаградить труды своего пастыря. К несчастью, туринцы не особенно верят в ад, и дом Марино с тревогой раздумывал, какую бы мрачную картину нарисовать своим подопечным, чтобы они поспешили раскрыть кошельки. Невеселые размышления священника прервала старая экономка Анджела, объявившая, что дома Марино хочет видеть какой-то странный тип.

     - А что в нем странного, Анджела?

     Старуха наморщила лоб, пытаясь выразиться как можно точнее, но так и не нашла нужных слов. Наконец, устав от бесплодных потуг, она пожала плечами:

     - Не знаю... Не похож он на здешних... во всяком случае, сегодняшних...

     - Что ты хочешь этим сказать, моя добрая Анджела?

     - Ну... вроде как он смахивает на префекта, что приезжал к нам в тринадцатом году...

     "К нам" означало маленькую пьемонтскую деревушку неподалеку от Криссоло, у подножия горы Визо. Анджела плохо разбиралась в перипетиях нынешней жизни, зато обладала удивительной памятью и говорила о самых незначительных событиях пятидесятилетней давности так, словно они произошли только вчера и потрясли весь мир. Дом Марино очень любил Анджелу. Не строя никаких иллюзий насчет умственных способностей старой служанки, священник ценил ее потрясающее умение хранить в памяти прошлое.

     - Ну что ж, Анджела, проводи ко мне этого пришельца из былых времен.

     Странные фантазии служанки развеселили священника, но при виде гостя он невольно вздрогнул. Тот и вправду казался щеголем начала века, и дом Марино с недоумением разглядывал пикейный жилет, гетры и пышные усы.

     - Дом Марино?

     - Он самый, синьор... синьор?..

     - Тарчинини... Ромео Тарчинини... Ромео - в честь молодого человека, который умер в Вероне, потому что слишком сильно любил свою Джульетту!

     Дом Марино предупреждающе воздел руку.

     - Знаете, синьор, светская любовь чужда и моему сану, и возрасту... Во всяком случае, в той мере, в какой выходит за пределы моих пастырских обязанностей, ибо мне надлежит заботиться, дабы она развивалась в нужном русле и в соответствии с волей Господней. Так чем могу вам служить, синьор?

     - Например, дать адрес девушки, с которой мне очень хотелось бы побеседовать подальше от нескромных глаз и ушей. Вы меня понимаете?

     - Боюсь, что даже слишком хорошо, синьор! - сухо отозвался священник. - И это ко мне, ко мне вы посмели обращаться с подобными просьбами? Чудовищно!

     Не ожидавший столь бурной реакции Тарчинини на мгновение опешил.

     - И однако в Вероне я всегда поступаю именно так!

     - Довольно, синьор, вы кощунствуете! Вы бросаете тень на моих веронских собратьев! Я прошу вас уйти, и радуйтесь, что я не вызвал полицию!

     Ромео рассердился:

     - Ma que, padre! Зачем звать полицию, если я уже здесь, а?

     - Как раз потому, что вы здесь, синьор! Уходите!

     Тарчинини не отличался ангельским терпением, особенно когда переставал понимать собеседника.

     - Меня предупреждали, что вы, пьемонтцы, малость тронутые, потому что живете слишком близко к горам, но я даже не подозревал, до какой степени!

     Дом Марино выпрямился во весь рост (а он был на редкость высок и аскетически худ) и сверху вниз поглядел на кругленького коротышку.

     - Вы можете не уважать меня, синьор, но обязаны с должным почтением отнестись к моему сану! Иначе я сейчас же отведу вас к комиссару!

     - Ma que! Клянусь Святым Дзено, но я же и есть комиссар!

     Теперь уже священник остолбенел от изумления.

     - Что?

     - Ну да, я комиссар Тарчинини, временно прикомандированный к управлению уголовной полиции Турина! Именно в этом качестве я и прошу вас помочь правосудию, сообщив мне нужный адрес!

     - Что ж вы мне об этом раньше-то не сказали?

     - О чем?

     - Что вы полицейский!

     - Простите, падре, просто упустил из виду.

     - Охотно прощаю, синьор комиссар. Садитесь и расскажите, чем вам может помочь пастырь не слишком послушного стада.

     - Я разыскиваю одну девушку... Кажется, ее зовут Стелла...

     Как всегда в минуты затруднений, дом Марино начал пощипывать кончик носа.

     - Знаете, в моем приходе не один десяток Стелл...

     - Очень возможно, падре, но, я думаю, не у каждой из них был роман с берсальером Нино Регацци?

     - А, так вам нужна Стелла Дани!

     - Я вижу, вы в курсе, дом Марино?

     Священник воздел руки к небу:

     - В курсе, синьор комиссар? Скажите лучше, что из-за этого берсальера я потерял сон и покой!.. И чем я прогневил Господа, чем заслужил, что Он наслал на мое стадо этакого донжуана? Господь-то ведь знает женщин лучше меня и ведает все их слабости... С тех пор как проклятый берсальер появился в нашем приходе, все эти дурочки словно взбесились! Каждую или почти каждую неделю какая-нибудь сумасбродка является умолять меня склонить берсальера к узам брака! А как с ним поговоришь, с чудовищем? Бежит от меня, как нечистый от ладана! Но бросить Стеллу я ему не позволю! Сделал ей ребенка - пусть женится! А не захочет - я сам отправлюсь в казарму и за шиворот приволоку парня к самому подножию алтаря!

     - Нет, падре.

     - Нет? Вы плохо меня знаете, синьор комиссар!

     - Туда, где теперь красавец берсальер, вы не сможете за ним пойти...

     - Правда? И где же он, скажите на милость?

     - В морге.

     - Иисусе Христе!.. Вы имеете в виду, что он... он...

     - Да, дом Марино, Регацци мертв. Ему всадили нож в сердце.

     Горестный стон священника пробудил под сводами ризницы зловещее эхо.

     - Бедняга... Ничего другого с ним и не могло случиться в наше паршивое время, когда торжествуют нечестивцы и бандиты! Будем же усердно молиться, чтобы там его пожалели... Подумать только, еще вчера он бегал тут франт франтом... несчастный! И даже не догадывался, что смерть уже цепляется за плечи!

     - Так вы вчера вечером видели берсальера? - с самым небрежным видом осведомился Тарчинини.

     - Случайно... Увидев меня, Регацци попытался удрать, но опоздал. Я как раз хотел потолковать с ним насчет Стеллы... Он вел себя трусливо, синьор комиссар, трусливо, как человек, не желающий взять на себя ответственность... да еще и подло, потому что обещал дать Стелле сколько угодно денег, лишь бы она оставила его в покое. Счастье еще, что брат девушки этого не слышал!

     - Брат?

     - Ну да, Анджело Дани.

     И дом Марино бесхитростно описал Тарчинини встречу Анджело с Нино.

     - То, что вы мне сейчас рассказали, очень серьезно, падре, - вкрадчиво заметил комиссар.

     - Серьезно? Ma que! Это еще почему?

     - В шесть или семь часов вечера Анджело угрожает убить Нино... а в полночь полицейский патруль находит бездыханное тело берсальера...

     - Надеюсь, вы все-таки не думаете, что парня прикончил Анджело Дани? Я знал его еще ребенком, от меня он принял первое причастие. Да это же самый славный малый во всем приходе!

     - Все преступники когда-то были очень милыми детьми, падре. А где живут Дани?

     - На виа Леванна... дом сто семьдесят девять... Но вы же не...

     - Пока я хочу просто поговорить с ними, падре... Вы думаете только о человеке, выросшем у вас на глазах, и хотите его защитить. Я же не могу забыть тело берсальера, распростертое на мраморном столе... и все это очень невесело как для вас, так и для меня.

     Дом Марино протянул веронцу руку.

     - Простите, но и дожив до седин, я все никак не привыкну к человеческой мерзости... Анджело так и не женился, чтобы как следует опекать сестру... Смешно, правда? И еще тянет на себе такой тяжкий крест, как старая тетка, совершенно выжившая из ума бывшая учительница, - парень категорически отказывается отдать ее в приют для умалишенных... А родители у них давно умерли. Да, Анджело очень хороший мальчик, синьор комиссар.

     - Но ведь он нежно любит сестру, а еще больше - заботится о чести семьи, верно?

     - Я думаю, да, - немного поколебавшись, вздохнул священник.

 

***

 

     Все в том же отвратительном настроении Алессандро Дзамполь явился в парикмахерский салон "Ометто" на виа Барбарукс. Завитый и жеманный молодой человек тут же подлетел к нему с легкостью балерины.

     - Синьор! Синьор! Вы, наверное, зашли сюда по рассеянности! Здесь не место мужчинам!

     Полицейский окинул собеседника брезгливым взглядом.

     - Это я уже понял, взглянув на вас, - буркнул он.

     Молодой человек покраснел.

     - Вы что, пришли сюда меня оскорблять?

     - Нет, поговорить с некоей Тоской Фьори!

     - Тоска не имеет права в рабочее время приглашать сюда приятелей!

     Дзамполь угрожающе шагнул к нему.

     - Я что, похож на кавалера?

     Молодой человек с тревогой взглянул на странного посетителя.

     - Нет, синьор... нет... не думаю... А что вы... хотите... от То... Тоски?

     Алессандро сунул ему под нос полицейский значок.

     - Полиция!

     - Полиция?.. Ma que! Но ведь Тоска не...

     - Нет, только свидетель.

     - Ну ладно... Per favore <Пожалуйста (итал.).>, проходите сюда... Сейчас я вам ее пришлю, синьор инспектор...

     Вскоре Тоска вбежала в комнату, где ее ждал полицейский, и со свойственными ей энергией и бесстрашием тут же перешла в наступление.

     - Это еще что такое... Ой, я вас узнала...

     - Не важно! Садитесь напротив меня, вот тут...

     - Но я сейчас...

     - Я сказал вам: сядьте!

     Девушка явно не привыкла, чтобы с ней разговаривали таким тоном.

     - Нет, послушайте, да за кого вы меня принимаете? Некогда мне вести разговоры с грубиянами вроде вас!

     - Замолчите!

     Резкость приказа несколько смутила Тоску. А Дзамполю казалось, будто он наконец получил возможность расквитаться с воскресшей Симоной.

     - Не заставляйте меня, синьорина, тащить вас в участок!

     - А по какому праву? Думаете, раз вы полицейский, можно...

     - По-моему, я уже велел вам придержать язык, синьорина Фьори! Где вы были вчера вечером?

     - Ma que! А вам какое дело?

     Дзамполь встал.

     - Ну, если вы не желаете отвечать, синьорина, я вас арестую!

     - Арестуете? Меня?

     Тоска схватила со стола зеркало с длинной ручкой и, замахнувшись, уже хотела опустить его на голову полицейского, но тот совершенно спокойно продолжал:

     - Чтобы вы могли дать исчерпывающие объяснения насчет одного убийства...

     Последнее слово как будто остановило порыв Тоски, и рука с зеркалом бессильно опустилась.

     - Убийство? Вы обвиняете меня в убийстве?

     - Не обвиняю, а подозреваю.

     - Вот как?

     Горячая кровь Тоски снова закипела.

     - Господи вечносущий! Просто не знаю, что бы я сделала с такими, как вы!

     - Может быть, упокоили бы навеки?

     - О Боже! Ну что он пристал ко мне со своими покойниками?! Так кого же я, по-вашему, отправила на тот свет?

     И Дзамполь, глядя ей прямо в глаза, отчеканил:

     - Берсальера Нино Регацци!

     Ему показалось, что девушка слегка пошатнулась, как от удара, но смысл слов еще не вполне дошел до ее сознания.

     - Это... это неправда...

     - Вчера около полуночи его закололи кинжалом.

     И тут гордая, кокетливая Тоска Фьори вдруг превратилась в маленькую, убитую горем девчушку. Несчастная тяжело опустилась на стул.

     - Нино... Нино... Нино... - горестно бормотала она.

     Инспектор понял, что Тоска не имеет ни малейшего отношения к убийству берсальера, и немного устыдился своего поведения. Он встал.

     - Простите меня, синьорина... Я и не подозревал... короче, совсем наоборот... И потом, так или этак вы все равно бы узнали...

     Тоска не ответила - она целиком ушла в тот тайный мир, куда не было доступа никому, кроме нее и Нино. Девушка даже не заметила, как полицейский выскользнул из комнаты.

 

***

 

     Тарчинини долго стучал в дверь обиталища Дани, пока наконец чей-то надтреснутый голос не предложил ему войти. Комиссар толкнул дверь и оказался в чистенькой, бедно обставленной комнате, вероятно служившей одновременно и столовой, и спальней. В высоком кресле сидела аккуратно причесанная седая старуха в строгом темном платье. Комиссар отвесил изысканный поклон, но не успел произнести ни слова, как услышал вопрос:

     - Опять опаздываешь, а?

     Мало что могло смутить Тарчинини, но на сей раз он просто окаменел. А старуха, воспользовавшись его молчанием, продолжала:

     - Насколько я тебя знаю, снова шалил по дороге? Ну-ка, покажи руки!

     - Простите, что?

     - Покажи руки, или я тебя хорошенько отшлепаю!

     В последний раз Ромео Тарчинини грозили такой карой добрых лет пятьдесят назад, и у комиссара невольно мелькнула мысль, уж не грезит ли он наяву. Сначала священник... теперь эта старуха... пожалуй, многовато на один раз!.. Он машинально протянул руки, и пожилая дама, внимательно осмотрев их, с удовлетворением кивнула.

     - Ладно... Хорошо, что ты их вымыл... А уроки выучил?

     Нет, этот нелепый разговор не мог продолжаться до бесконечности! Тарчинини взял себя в руки.

     - Послушайте, синьора, тут какое-то недоразумение...

     - Так я и знала! Ну, что ты еще выдумал в оправдание собственной лени, а? В жизни не видела другого такого бездельника! Слышишь? Сейчас же встань в угол!

     - Но, синьора...

     - Ну, сам пойдешь или тебя отвести?

     И тут Тарчинини вдруг вспомнил, что говорил ему священник о тетке Дани - полупомешанной старой учительнице. Ромео побрел в указанный ему угол, но, прежде чем успел обернуться, снова услышал голос старухи:

     - Прошу прощения, синьор, я не заметила, как вы вошли.

     Комиссар вздрогнул, решив, что в комнате есть кто-то еще, но нет, они по-прежнему были вдвоем и разговаривала с ним больная тетка Стеллы и Анджело.

     - Я уже имел честь приветствовать вас, синьора, - чуть-чуть удивленно заметил он.

     - Прошу вас, не сердитесь на меня, синьор, у меня случаются какие-то провалы памяти... Чем я могу вам служить?

     Ага, значит, на нее только временами находит...

     - Я хотел бы поговорить с вашей племянницей Стеллой...

     - Она еще не вернулась, но теперь уже скоро придет... Хотите, подождем вместе?

     - С удовольствием.

     - Тогда садитесь вот тут, рядом, и...

     - И?

     Тарчинини увидел, как лицо старухи преобразилось. С него как будто сняли серое газовое покрывало. Молодой задор, бьющий изнутри, настолько оживил его черты, что тетка Анджело и Стеллы, казалось, сбросила много лет в считанные секунды. Она схватила со стола линейку и погрозила Тарчинини.

     - А теперь расскажи-ка мне таблицу умножения! И постарайся не сбиться, иначе - береги пальцы!

 

***

 

     Сворачивая на виа Неукки, где работала Валерия Беллато, инспектор Дзамполь чувствовал себя немного не в своей тарелке. Перед глазами у него все еще стояла Тоска, как громом пораженная вестью о смерти человека, которого, видимо, и вправду любила. Из-за нее Алессандро стал думать о своей Симоне с меньшей горечью. В конце концов, возможно, он сам отчасти виноват, что они не поняли друг друга и семейная жизнь так и не сложилась? Но инспектор настолько веровал в собственную непогрешимость, что сразу же с возмущением отмел крамольную мысль. И с тем удивительным отсутствием логики, что так характерно для людей, не желающих терзаться угрызениями совести, Дзамполь вдруг воспылал одинаково праведным гневом и против несчастной Тоски, и против певца радостей бытия Ромео Тарчинини. Тем не менее, не желая снова попасть впросак, он решил допрашивать Валерию со всей осторожностью, на какую только способен.

     В колбасной "Фабри" свежие и румяные личики продавщиц радовали глаз покупателя ничуть не меньше, чем разложенные среди бумажных фестончиков и цветов деликатесы. Дзамполь сразу заметил невозмутимо спокойную Валерию. Девушка тонкими ломтиками резала мортаделлу для клиента, внимательно наблюдавшего за этой операцией. Одна из девушек тут же подошла к полицейскому и спросила, что ему угодно.

     - Поговорить с Валерией Беллато.

     - Ma que! В такой час это совершенно невозможно, вы ведь сами должны понимать, а?

     - Для меня все возможно, синьорина. Я из полиции!

     Девушка так смутилась, что, оставив инспектора, побежала к кассе и что-то зашептала на ухо внушительной матроне, которая показалась Алессандро живой рекламой своих товаров. Кассирша и не подумала выйти из кабинки, где она царила, как некая Юнона колбасно-паштетно-ветчинного Олимпа, а лишь послала к Валерии эмиссара. Девушка тут же вскинула голову и улыбнулась инспектору, как старому знакомцу. Если берсальера прикончила синьорина Беллато, то, похоже, содеянное ничуть не нарушило ее душевного равновесия. Алессандро увидел, как она отошла от прилавка и скрылась за дверью. Девушка, подходившая к полицейскому раньше, отвела его к Валерии. Та стояла у стола в просторной кладовой и на сей раз резала салями, правда, такими же тонкими ломтиками. Можно подумать, она вообще не умела делать ничего другого!

     - Вы хотели поговорить со мной, синьор инспектор?

     - Да... А не могли бы вы хоть ненадолго остановиться?

     - Синьора Фабри терпеть не может, когда мы теряем время попусту.

     - Я вижу, вы привыкли ловко орудовать ножом!

     - Да я уж почти пять лет тут работаю...

     Памятуя о реакции Тоски, Дзамполь думал, как бы помягче сказать девушке о смерти берсальера. А Валерия с четкостью метронома продолжала резать салями, и, казалось, ничто не может нарушить размеренного ритма ее движений.

     - Синьорина Беллато... Вы очень любили Нино Регацци?

     - Нет.

     - Вот как? Однако вчера...

     - Это безумица Тоска подбила нас на совершенно дурацкий поступок!.. А мы с Изой ни в чем не можем ей отказать. А что до Нино... в какой-то момент я поверила, будто он и впрямь хочет на мне жениться, ну а потом, в кино, все поняла...

     - И вы на него больше не сердитесь?

     - Нет... В первую минуту я ужасно разозлилась, но Тоска и Иза куда красивей меня... А уж коль он и вправду сделал ребеночка Стелле, так и вообще говорить не о чем, так ведь?

     - Да, как вы верно сказали, говорить больше не о чем...

     - Не понимаю...

     - Нино Регацци мертв.

     Нож почти с той же равномерностью продолжал стучать по доске, и ухо инспектора уловило лишь чуть заметный сбой. Наконец, отрезав еще десяток кусочков салями, Валерия проговорила:

     - А отчего он умер?

     - Его закололи кинжалом.

     - О! Бедный Нино... Мы-то болтали, что хотим его убить, но скорее для смеху... А может, еще какая девушка, которой он морочил голову, так и не смогла простить?

     - Где вы провели вчерашний вечер, синьорина?

     Вопрос нисколько не смутил девушку.

     - У синьоры Ветуцци. Мы там готовились к празднику Сан-Альфонсо. Я ушла только в двенадцать часов, и домой меня провожала Лоретта Бонджоли.

     Для порядка Дзамполь записал имена и адреса людей, названных Валерией, но заранее не сомневался, что алиби окажется вполне надежным. Теперь ему оставалось поговорить только с Изой Фолько.

     - До свидания, синьорина... И желаю вам удачи...

     Валерия не ответила. На пороге Алессандро оглянулся: она продолжала механически резать салями, и только на один аккуратный ломтик упала слезинка.

 

***

 

     С того дня как она поняла, что беременна, и особенно после вчерашнего разговора с Нино, когда ей открылся весь его отвратительный эгоизм, Стелле было совсем не до смеха, и все же, войдя в дом и узрев пожилого синьора, под угрозой линейки старательно рассказывающего тетушке таблицу умножения, девушка невольно расхохоталась. Раскаты ее звонкого смеха привели тетку в чувство.

     - Ma que! Стелла! - возмутилась она. - Как ты себя ведешь? А вы, синьор? Что вам понадобилось здесь, у самых моих ног? И как вы сюда вошли? Я не заметила...

     Немного успокоившись, Стелла подбежала к Тарчинини.

     - О, синьор, простите нас... простите меня... Но я еще ни разу в жизни не видела такого ученика... Я вам все объясню насчет тети...

     Больная еще больше рассердилась.

     - Что это ты собираешься объяснять, Стелла? Здесь все объясню я, и никто другой!

     Ромео собирался без обиняков выложить все, что думает о таком обращении с комиссаром полиции, но, покоренный нежным очарованием Стеллы, промолчал. Паскуднику берсальеру явно не составило особого труда соблазнить эту хрупкую, большеглазую блондинку - такие девушки верят каждому слову. Стелла подхватила тетушку под белы руки и заставила встать.

     - Пойдемте на кухню, zia mia <Здесь: тетушка (итал.).>. Вам придется помочь мне с ужином, иначе Анджело страшно рассердится!

     - Анджело - хороший мальчик... - пробормотала больная и ушла на кухню, к плите и кастрюлькам. Стелла закрыла за ней дверь.

     - Синьор, прошу вас еще раз простить нас, но бедная женщина...

     - Я знаю, синьорина... синьорина Дани, так? Стелла Дани?

     - Да, синьор... Вы хотели поговорить со мной?

     - С вашего позволения, синьорина.

     Девушка предложила комиссару сесть. Ромео она все больше и больше нравилась, так что симпатия к красавцу берсальеру почти угасла - и как он мог не оценить по достоинству такое сокровище! Веронец совершенно позабыл и о том, что ему надлежит расследовать преступление, и что прелестное создание, сидящее напротив, вполне может оказаться убийцей. Вечный влюбленный, Тарчинини без всякой задней мысли, а лишь ради удовольствия говорить о любви, восторгаться и таять от умиления, принялся ухаживать за слегка изумленной Стеллой. А девушку этот поток слов совершенно сбивал с толку, хотя странный синьор казался ей добрым и славным человеком.

     - Только что ваша бедная тетя живейшим образом напомнила мне детство, приняв за одного из своих прежних учеников, но когда вошли вы, синьорина, - Santa Madonna! - я подумал, что вижу фею!

     - Фею, синьор? Будь я феей, умела бы творить чудеса...

     - Ma que! Так вы и сотворили чудо!

     - Я?

     - Ну да, вы вернули мне мои двадцать лет!

     Стелла подумала, уж не ухлестывает ли за ней этот господин. Во всяком случае, он делает это совсем не так, как Нино... И кроме того, совершенно невероятно, чтобы он явился сюда просто наговорить любезностей...

     - Но, синьор...

     Нежный грудной смех Тарчинини походил на воркование.

     - Я смутил вас, дитя мое? В таком случае мне нет прощения! Я ведь себя знаю... И мне бы следовало осторожнее относиться к словам... Но это сильнее меня! Как только вижу красивую девушку - не могу не говорить о любви! Ну, и в результате так смущаю девичьи души, что бедняжки только и мечтают властвовать надо мной безраздельно... Но это лишь мечта... дивный, прекрасный сон... Забудьте, дитя мое! Ромео Тарчинини умеет отличать действительность от грез! Вы вернули мне мои двадцать лет, но я не имею права их сохранить! И потом, я не свободен! Любовь навеки сковала Ромео Тарчинини с его Джульеттой, у меня шестеро детей, и старшая дочь - такая же красавица, как вы, синьорина!

     Стелле стало страшновато. Судя по всему, незнакомец не менее безумен, чем тетушка Пия. Что ему надо? И почему он то говорит о любви, то рассказывает о своем семействе? И как бы его выпроводить до прихода Анджело? В последние дни брат и так в отвратительном настроении. И вдруг девушке пришло в голову, что, возможно, гость - самый обыкновенный коммивояжер и воспользовался таким необычным трюком, надеясь заставить ее слушать. Стелла привстала.

     - Я должна вас сразу предупредить, чтобы вы попусту не теряли время: мне ничего не нужно!

     Ромео, которого перебили на середине великолепной тирады, настолько поэтичной и трогательной, что у него увлажнились глаза, на мгновение застыл в совершеннейшей растерянности.

     - Ma que! Чем вызвано это прозаическое замечание, синьорина?

     - Разве вы не представитель какой-нибудь фирмы?

     - Представитель? Честное слово, вы правы... Как вы верно угадали, я и в самом деле кое-что представляю... Carissima! <Дражайшая (итал.).> Но неужели вы и впрямь вообразили, будто я нарочно болтаю о Ромео и Джульетте, чтобы всучить вам мыло, пылесос или воск для паркета?

     - Но, в таком случае, кто же вы, синьор?

     - Я вам повторяю это уже добрых пятнадцать минут, graziossima! <Изящнейшая (итал.).> Ро-ме-о! Я - Ромео Тарчинини!

     - И что вы представляете?

     - Закон, bellissima! <Прекраснейшая (итал.).>

     - Закон?

     - Да, я комиссар полиции.

     - Dio mio! <Боже мой (итал.).> Полицейский - у нас в доме? Но почему?

     - Ну... это - вопрос куда более деликатный... и касается он берсальера...

     Девушка сразу встревожилась:

     - Нино?.. Он что-нибудь натворил?..

     - Да вообще-то он... Но... давайте по порядку. Мне шепнули на ушко, синьорина, будто вы ждете ребенка от не в меру ретивого воина. Это правда?

     Стелла покраснела.

     - Нино сам вам сказал?

     - Не совсем... Допустим, передал через третье лицо.

     - Вам?.. Но почему?

     - Какая разница, синьорина? Для меня главное - узнать, так это или нет.

     - Да...

     - И вашему брату Анджело это совсем не по вкусу, верно?

     - Мне тоже, синьор комиссар, но я уверена, что Нино на мне женится. Он не захочет, чтобы его сын был незаконнорожденным...

     - Так или иначе, но он уже сирота.

     Смысл последнего слова как будто ускользнул от Стеллы, по крайней мере девушка совершенно не представляла, какое отношение оно имеет к ее будущему ребенку. Это не укладывалось в ее голове. Внезапно тетушка Пия распахнула кухонную дверь и, поднеся к губам свисток, пронзительно свистнула.

     - Перемена кончилась! - крикнула она. - Загляните в укромное место и быстро возвращайтесь в класс! Я никому не позволю выходить во время урока!

     И она исчезла так же быстро, как появилась. Если племянница не обратила на выходку больной никакого внимания, то Тарчинини не без труда восстановил драматическую атмосферу объяснений со Стеллой. Девушка встала и, подойдя поближе, склонила бледное личико к самому лицу Тарчинини.

     - Почему вы назвали моего малыша сиротой? Я вовсе не хочу умирать, синьор!

     - Что вы, я совсем не имел в виду, что он лишится матери... и так оно гораздо лучше для ребенка... во всяком случае, по-моему.

     Стелла понизила голос, словно хотела поделиться с Ромео важной тайной.

     - Что-то случилось с Нино?

     - Да.

     - И... и серьезное?

     - Боюсь, хуже некуда.

     - Он... он... умер?

     - Вчера около полуночи.

     Девушка закрыла глаза, пошатнулась и упала бы, не успей Ромео вовремя подхватить ее и усадить к себе на колени, как маленького ребенка. Комиссар думал о своей старшей дочери Джульетте, которую не раз утешал, точно так же взяв на руки. И Ромео Тарчинини, не замечая, что делает, начал тихонько укачивать рыдавшую у него на плече юную вдову, приговаривая, как некогда дочке:

     - Ну-ну... agnellina mia... dolcezza de mio cuore <Овечка моя, услада моего сердца (итал.).>... Не плачь больше... Ни один мужчина, кроме меня, не стоит того, чтобы о нем плакали. Но я, я уже занят... А малыш? Ты ведь его вырастишь, правда? Он станет таким же красивым, как его папа... нет, даже лучше, потому что унаследует и красоту мамы... Представляешь? Если родится мальчик, из него выйдет настоящий сердцеед!

     Но Стелла погрузилась в такое отчаяние, что не слышала ни слова. Вздрагивая от рыданий, она замкнулась в своем горе. Несчастная девушка овдовела, не успев выйти замуж, и безвозвратно потеряла не только любимого, но и уважение соседей. А о малыше и говорить нечего...

     Ромео никогда не мог спокойно смотреть на так тяжко страдающую женщину. Его тоже душили слезы. И не только потому, что Тарчинини вообще имел обыкновение плакать и от радости, и от грусти, а просто богатое воображение помогло ему мгновенно отождествить себя со Стеллой и разделить ее боль. Он ласково гладил волосы девушки.

     - Успокойся, бедняжка... Подумай о малыше... Ты же не можешь накормить его слезами, верно?.. Disgraziata creatura <Бедняжка, несчастное создание (итал.).>... На свете нет ничего страшнее любви, и уж я кое-что об этом знаю!

     Но Стелла не успокаивалась, и Тарчинини стал гладить ее по спине, по плечам, целовать в щеку и нашептывать все ласковые слова, какие только приходили ему в голову.

 

***

 

     Войдя в контору Праделла на виа Пио Квинто, инспектор Дзамполь сразу понял, что там происходит что-то необычное. Секретарши, машинистки и стенографистки как угорелые метались по коридорам, словно муравьи в развороченном бессовестным прохожим муравейнике. На Алессандро никто не обращал внимания, и ему пришлось остановить какую-то рыжеволосую девушку, бежавшую по коридору со стаканом воды.

     - Синьорина...

     - Подождите минутку!

     Девушка попыталась вырваться, но инспектор крепко держал ее за руку.

     - Нет! Полиция!

     - А?

     - Что здесь происходит?

     - Одна из наших коллег потеряла сознание, и мы никак не можем привести ее в чувство... Боюсь, как бы она не умерла, Santa Madre! Может, теплая вода с сахаром...

     - Ну, если она при смерти, вряд ли это поможет, правда?

     Девушка посмотрела на полицейского с крайним отвращением.

     - Ma que! Неужто у вас совсем нет сердца?

     Дзамполь пожал плечами:

     - Когда-то было...

     Он отпустил девушку, и та мгновенно исчезла. Зато откуда-то выскочил плюгавый человечек и, явно очень нервничая, сердито завопил на всю контору, еще больше переполошив всех вокруг. При виде полицейского он бросился в нападение, очевидно решив сорвать досаду и раздражение на незнакомце.

     - Что вам здесь надо?

     - А вам?

     От возмущения коротышка так широко открыл рот, что полицейский увидел, в каком плачевном состоянии его зубы. Наконец зияющий провал исчез, гневливый малыш подскочил на месте, затопал ногами, и это принесло куда больший результат, нежели недавние крики и угрозы, - странный балет служащих прекратился в мгновение ока, и все они с живейшим интересом уставились на собеседника Алессандро.

     - Вон отсюда! - завопил тот полицейскому.

     - Нет.

     - Ах нет? Ну, мы сейчас поглядим!

     - И глядеть нечего - полиция!

     - Что?

     - По-ли-ция! Вы что, оглохли?

     Человечек мгновенно успокоился и сменил тон:

     - И что вам угодно?

     - Сказать пару слов Изе Фолько.

     Как волшебные слова в сказке, упоминание имени Изы оживило застывших от любопытства девушек. Они снова заволновались и застонали, а сердитый коротышка рявкнул:

     - Ma que! Так ведь Иза Фолько - та самая, что сейчас лежит в обмороке!

     Алессандро Дзамполь бросился в комнату, где уложили больную, и, выгнав всех, остался с ней наедине. По правде говоря, Иза вовсе не собиралась на тот свет. Просто кто-то из сослуживиц, услышав по радио о смерти Нино Регацци, передал ей, и девушка потеряла сознание. Отчаянно всхлипывая, Иза призналась полицейскому, что нисколько не сомневается: останься берсальер в живых, он бы непременно к ней вернулся, потому что никого, кроме нее, не любил. Дзамполь, сообразив, что рассуждения девушки, несомненно, почерпнуты из сентиментальных романов и модных шлягеров, в досаде покинул контору. Последний допрос позволял сделать лишь два вывода: что Иза неповинна в убийстве и что она непроходимо глупа.

 

***

 

     Увидев, что его сестра сидит на коленях у пожилого господина, а тот ее гладит, целует и нашептывает какие-то нежности, Анджело Дани на мгновение остолбенел, потом так яростно выругался, что зазвенели стекла, Стелла вскочила, а из кухни вылетела тетушка Пия.

     - Тихо! - приказала она. - Я все слышала! Анджело, ты пять раз напишешь фразу: "Я плохо воспитанный мальчик и прошу Господа простить меня за то, что оскорбил Его слух!" Стелла, садись вместо меня за кафедру и потом расскажешь, как вел себя Анджело!

     Она ушла в кухню, Тарчинини, вытирая глаза, размышлял, уж не снится ли ему вся эта сцена, а Дани, вне себя от бешенства, отчитывал сестру:

     - Ну а мне и за кафедру садиться не надо, я и так вижу, как ты себя ведешь! Afrontata! Vergogna della famiglia! <Бесстыжая! Позор семьи! (итал.).> Что, солдат тебе уже мало, шлюха?

     Незаслуженная обида и напоминание о Нино так потрясли Стеллу, что она разразилась жутким, нечеловеческим воем. Соседи на верхних и нижних этажах распахнули окна и начали переговариваться: "Что случилось?" - "В чем дело, режут кого-нибудь, что ли?" - "Вы слышали, донна Мария?"

     Анджело замахнулся на сестру, но Тарчинини бросился между ними.

     - Piano! <Потише! (итал.).>

     Анджело попытался ребром ладони отшвырнуть полицейского, но тот крепко вцепился в него.

     - Attenzione! <Осторожнее (итал.).>

     Парень в свою очередь схватил комиссара за лацканы пиджака:

     - Это вы, синьор, поберегитесь, если сию секунду не объясните мне, по какому праву держали мою сестру на коленях!

     - А разве отец семейства не имеет права утешить девочку, которая годится ему в дочери?

     Анджело хмыкнул:

     - Так, по-вашему, Стелла нуждается в утешениях?

     Решив, что слова излишни, Ромео молча указал на девушку - та все еще рыдала, уткнувшись в спинку кресла.

     - Что это с ней?

     - Да все из-за берсальера Нино Регацци.

     Анджело сжал кулаки и стиснул зубы.

     - Лучше б этому типу добром попросить у меня руки Стеллы, до поживее!

     - Он не придет!

     - Вот как? И прислал с поручением вас?

     - Нет, но мне все же пришлось сообщить вам...

     - Я убью Нино Регацци!

     - Нет!

     - Нет? А кто мне помешает?

     - Не кто, а что. Он уже мертв, синьор.

     - Мертв? Нино мертв?

     - Сегодня ночью его закололи кинжалом возле самой казармы.

     Наступила тишина. Тарчинини внимательно вглядывался в лицо молодого человека.

     - Поэтому она и плачет? - спросил Анджело.

     - А по-вашему, не с чего?

     - Да уж... и кто теперь даст имя ее малышу?

     - Вы.

     - Вы что, рехнулись?

     - Почему? Хотите вы того или нет, а ребенок в любом случае будет носить фамилию Дани.

     - Никогда!

     - Ну, знаете, вас никто даже не спросит.

     - Это мы еще увидим! И вообще, вы-то кто такой, синьор В-Каждой-Бочке-Затычка?

     - Ромео Тарчинини, комиссар уголовной полиции.

     Сообщение потрясло Дани как гром среди ясного неба.

     - Из уголовной полиции? - тупо повторил он.

     - Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц - наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?

     - Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!

     - Правда?

     - На что вы намекаете?

     - Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?

     - Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?

     - Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци...

     Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.

     - Анджело! - сурово одернула она племянника. - Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!

 

Глава 3

 

     Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.

     - Parola d'onore! <Честное слово (итал.).> - воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. - Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!

     Инспектор тут же взбеленился.

     - Не понимаю, что тут особенного! - с раздражением воскликнул он. - Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?

     - Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!

     - Я же все-таки не бесчувственная скотина!

     - Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..

     И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:

     - Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!

     Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:

     - Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?

     - Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.

     - И тогда нашли бы работу получше... Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой... А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине...

     - О жемчужине?

     - Ее зовут Стелла Дани.

     И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах "больной тети" Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.

     - И вы не арестовали парня, синьор комиссар?

     - Нет, Алессандро... Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности... И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.

     - Вы очень великодушны, синьор комиссар.

     - Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство... И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно... по крайней мере свои личные обиды...

     Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.

     - Что случилось, синьор комиссар? - спросил тот.

     - Ничего-ничего... просто мне пришла в голову неплохая мысль... Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд... Да, три человека сразу обрели бы счастье - малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?

     - Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю...

     - Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока... А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы...

     - Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм...

     - То-то и оно, что совсем неподалеку!

     - Ma que! И вы оставили его на свободе?

     - Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро... Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере... Хорошенькая прогулка - туда и обратно... Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут...

     - Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.

     - Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!

 

***

 

     Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот - простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке "смирно", как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:

     - Вольно!

     Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.

     - Вы все уже знаете о смерти своего товарища... о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом... Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга... Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.

     Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.

     - Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! - ворчал Фаусто. - Регацци умер, как очень и очень многие бабники. Когда парень бегает от блондинки к брюнетке, лжет одной, обманывает другую, то рано или поздно рискует заработать нож под ребра, и, пожалуй, в какой-то мере заслуженно...

     Мантоли не выдержал. Отстранив товарищей, он вырос перед сержантом.

     - Только последний подонок может позволить себе говорить такие вещи, сержант!

     Неожиданный и явно нарушающий дисциплину выпад капрала на некоторое время лишил Скиенато дара речи. Наконец, взяв себя в руки, он подошел вплотную к Мантоли и сунул ему под нос свои нашивки.

     - Как по-вашему, что это такое, Мантоли?

     - Нашивки!

     - А вам известно, что они означают, капрал?

     - Что вы - сержант!

     - Вот именно! Так вот, позволив себе обругать меня, как вы это только что сделали, вы взбунтовались против начальства! Я составлю рапорт и готов съесть со своей униформы все пуговицы до последней, если вас не разжалуют, Мантоли!

     - Разжалуют или нет, а все равно никто не помешает мне утверждать, что только законченный негодяй может так отзываться о мертвых, и я готов повторить это хоть при самом полковнике! Посмотрим, чью сторону он примет!

     Страстную речь капрала Мантоли сопровождал одобрительный шепоток. Сержант Скиенато понял, что ни у кого не найдет поддержки и, коли начальству вздумается узнать, как было дело, его поведение наверняка осудят. Поэтому он решил замять дело.

     - Я всегда относился к вам с уважением, Мантоли... Мне известно, что вы были лучшим другом Регацци, и потому, я думаю, ваши необдуманные слова вызваны печалью. Только скорбь могла заставить вас забыть о дисциплине и уважении к начальству. Но впредь постарайтесь держать себя в руках, Мантоли, поскольку я не прощу вам больше никаких дерзостей! Ясно?

     И, не дожидаясь ответа, сержант повернулся на каблуках. Больше всего его сейчас занимало, какую бы работу поомерзительней взвалить на непокорного капрала. И Скиенато заранее радовался мести. А Мантоли вместе со своим приятелем Нарди пытался понять, кто, за что и почему убил Нино. Нарди, вспоминая о любовных подвигах Регацци, проговорил:

     - Видишь ли, Арнальдо, сержант, конечно, подлец, но все-таки, возможно, в какой-то мере он прав... Бедняга Нино и в самом деле малость перебарщивал... менял девчонок каждые две недели! Помнишь, как его застукали в кино и втроем учинили скандал? Если кто-то из этих красоток оказался злопамятнее прочих... А может, одна из тех, кто, по его милости, оказался в очень скверном положении. Ну, ты меня понимаешь... А, Арнальдо?

     - Еще бы не понимать, Энцо! И, если хочешь знать, Нино в самом деле здорово влип, сделав девице ребенка...

     - Santa Madonna! Ты уверен?

     - По-твоему, я стал бы такое выдумывать, да?

     - И Нино не хотел жениться?

     - Нет... Ты ведь его не хуже меня знал... Ну какой из нашего Нино отец семейства?

     - И как он думал выйти из положения?

     - Сказал, что даст девице денег, сколько та захочет, лишь бы оставила его в покое.

     - Денег? А где бы он их взял?

     Тут капрал рассказал Нарди, как накануне в казарму явились два богатых синьора и дали Нино огромную пачку банкнот.

     - Почему?

     - Ну, знаешь, старина... Об этом они не сочли нужным мне сообщить.

     - А Регацци?

     - Слишком торопился...

     - Не знаешь, эти деньги при нем нашли?

     - Нет.

     Они молча прошли несколько шагов, потом Энцо Нарди посоветовал:

     - На твоем месте, Арнольдо, я бы рассказал об этом лейтенанту.

 

***

 

     Комиссар Тарчинини, пытаясь умерить негодование помощника, терпеливо объяснял:

     - Не стоит все-таки принимать меня за идиота, Алессандро! Стелла Дани - самая очаровательная девушка, какую я когда-либо видел, не считая, конечно, моей Джульетты...

     - Мать-одиночка! - презрительно хмыкнул инспектор Дзамполь.

     И тут, быть может впервые в жизни, Ромео Тарчинини по-настоящему рассердился. Голос его зазвучал горько и жестко, а с лица исчезла привычная добродушная улыбка.

     - Боюсь, я ошибся в вас, инспектор... Я принимал вас за упрямца, но в глубине души славного малого... А теперь вижу, что у вас, видимо, черствое сердце и недалекий ум! Зато ваша Симона становится мне все милее, и я от души скорблю о бедной девочке!

     Алессандро попытался возразить, но комиссар заткнул ему рот:

     - Помолчите, сейчас говорю я! Так вы смеете презирать несчастную девчушку только за то, что она поверила клятвам соблазнителя? А на каком основании, синьор Дзамполь? Кто дал вам право судить ближних? Кто позволил вам корчить из себя судью над невинными жертвами? Неужто вы всегда будете преследовать обиженных и беззащитных? Я надеялся избавить вас от неврастении - этого прибежища слабых душ - и вернуть вкус к жизни, но вижу, что тут и надеяться не на что: у вас низкая душа, Алессандро Дзамполь, а другую, светлую и чистую, не в моей власти вам дать!

     Тарчинини встал.

     - Пойду к Бенито Дзоппи и попрошу перевести вас куда-нибудь. Я не могу работать с человеком, к которому больше не испытываю ни доверия, ни уважения.

     Слушая суровую отповедь комиссара, Дзамполь сначала хотел было возмутиться, но мало-помалу и слова, и удивительное преображение Ромео его тронули. Алессандро задумался и в конце концов признал, что, возможно, он и в самом деле не такая возвышенная личность, как ему хотелось думать. И, хотя самолюбие Дзамполя ужасно страдало, хотя манера Тарчинини вести расследование выводила его из себя, инспектор не мог не чувствовать странной симпатии к забавному, но доброму и честному веронцу. И, видя, что тот собирается уходить, Алессандро понял, что ему чертовски тяжко вот так, навсегда, расстаться с маленьким толстяком, наделенным огромным, как гора, сердцем. Инспектор в свою очередь вскочил и, не раздумывая, крикнул:

     - Синьор комиссар!

     Тарчинини уже поворачивал ручку двери, но, услышав этот отчаянный призыв, обернулся.

     - Синьор комиссар... я... прошу у вас прощения. По-моему, я действительно идиот!

     Ромео окинул Дзамполя критическим взглядом, и лицо его вдруг снова осветила улыбка. Подойдя к инспектору, он дружески обнял его за плечи.

     - Ну нет, никакой ты не дурень, Алессандро мио! Просто ты разозлился на весь свет из-за своей любовной неудачи! Раз ничего не вышло с Симоной, ты вбил себе в голову, будто никогда не сможешь обрести счастье ни с одной другой. А это чушь! Что тебе сейчас надо, Алессандро, - так это найти девушку, к которой ты мог бы относиться человечнее, чем к той, а я стану крестным вашего первого малыша, и он получит имя Ромео.

     Дзамполь улыбнулся. Поразительный тип этот Тарчинини: с ним волей-неволей уверуешь, будто мир прекрасен, люди добры и жизнь - очень стоящая штука.

     - Спасибо, синьор комиссар, - растроганно пробормотал он.

     - Да ну же, обними меня и забудем об этом!

     Они упали друг другу в объятия, и, если бы в кабинет случайно заглянул посторонний, он наверняка счел бы, что служащие уголовной полиции Турина на редкость добросовестно следуют евангельской заповеди "возлюби ближнего своего".

     Наконец Тарчинини вернулся в кресло и, указав Дзамполю на стул, возобновил прерванный разговор.

     - Итак, я говорил, что при всей симпатии к Стелле Дани уже надел бы на ее брата наручники, если бы смог доказать его виновность в убийстве берсальера.

     - А почему бы не вызвать парня сюда и не допросить?

     - Нет, Дзамполь... Будь вы знакомы с Анджело, вы бы так не говорили. Представьте себе тридцатилетнего парня, отказавшегося от семейного очага ради сестры и больной тетки, которую ни под каким видом не желает отдавать в сумасшедший дом. Вообразите, что однажды какой-то мерзавец, заботясь лишь о собственных удовольствиях, поставил под угрозу все, ради чего бедняга жертвовал собой... А ведь мы, итальянцы, очень дорожим своей репутацией... И наконец, попробуйте воссоздать ход мыслей Анджело: Стелла - мать-одиночка (помните собственную реакцию, Алессандро?), в доме появится незаконнорожденный, а полубезумная тетка, ничего не понимая в происшедшей драме, начнет изводить племянников неуместными замечаниями. Разумеется, Анджело не мог не подумать, что все его жертвы оказались напрасными, и пришел в ярость. Вне себя от гнева, парень отправился к берсальеру раньше, чем обещал. Сначала он следил за Регацци издалека и видел, как тот вошел в шикарный ресторан. Анджело не имел возможности позволить себе такую роскошь, да и место слишком людное. Поэтому наш мститель догнал обидчика только у самой казармы. Произошло объяснение. Возможно, берсальер начал насмехаться над заботливым, как мамаша-наседка, братом, а тот, не выдержав, нанес удар...

     - Вы и в самом деле думаете, что все было именно так, синьор комиссар?

     - Пока не вижу других объяснений.

     - Но тогда почему бы не арестовать Анджело Дани?

     - У нас нет доказательств, инспектор, а такой парень никогда не скажет больше, чем сочтет нужным.

     - Но не можем же мы совсем оставить его в покое?

     - То-то и оно, Алессандро... Мы бессильны, пока не вынудим Дани к признанию, а для этого придется не давать парню покоя... Надо, чтобы кто-то из нас ежедневно появлялся у него в доме. Анджело должен постоянно чувствовать, что за ним наблюдают, изучают каждый его шаг... Здесь все зависит от того, у кого окажется больше выдержки и кто устанет первым...

     - Ну, если Дани такой крепкий орешек, как вы говорили...

     - Да, но есть еще Стелла и злосчастная тетка... Без всякого худого умысла обе они тоже начнут изводить Анджело непрестанными расспросами... Возможно, ему в конце концов надоест все время видеть нас в доме и вести бесконечные разговоры... А кроме того, мы должны убедить Дани, что не сомневаемся в его виновности и что ему от нас не уйти... В остальном придется положиться на время. И заметьте, Дзамполь, я не испытываю к Анджело никакой враждебности, даже наоборот... Его поступок мне вполне понятен, хотя я и не решился бы его одобрить... Впрочем, могу без особой натяжки сказать, что, в сущности, красавец берсальер получил по заслугам.

     - Ну, это уж слишком, синьор комиссар!

     - Погодите, Алессандро! Сначала познакомьтесь со Стеллой, а потом мы вернемся к этому разговору! Кстати, как насчет ножа, который вы нашли возле трупа Регацци? Не дал он вам какой-нибудь зацепки?

     - Нет, синьор комиссар, да и надеяться не на что: такие ножи сотнями продают по меньшей мере двадцать магазинов...

     - Так я и думал... И все-таки мне очень хотелось бы знать, почему он валялся рядом с телом... По-моему, разгадав эту загадку, мы сразу же вышли бы на преступника...

     Рассуждения комиссара прервал телефонный звонок. Инспектор снял трубку.

     - Звонит некий Ренато Бурдиджана, - объявил он комиссару. - Хозяин бара на пьяцца делло Статуто...

     - И чего он хочет?

     - Поговорить с тем, кто расследует убийство берсальера. Вроде бы у него есть важные сведения!

     Ромео пожал плечами:

     - Ну, начинается!.. Ладно, раз нам так или иначе придется выслушать всех этих психов, лучше уж начнем немедленно!

     Очень скоро в кабинет впустили Ренато Бурдиджана - высокого, плотного мужчину средних лет. Хитрая, заросшая темной шерстью физиономия кабатчика не вызвала у полицейских ни доверия, ни симпатии. Прежде чем он успел открыть рот, инспектор Дзамполь подвинул стул и сухо бросил:

     - Садитесь...

     - Спасибо...

     Ромео вперил в посетителя самый грозный взгляд, свидетельствовавший, что он вовсе не расположен тратить время на пустую болтовню.

     - Я комиссар Тарчинини, и расследование убийства берсальера Нино Регацци поручено мне. Вы действительно можете сообщить что-то важное?

     - Да, синьор комиссар!

     - Тогда я вас слушаю.

     Ренато набрал полные легкие воздуха, как будто собирался проплыть стометровку кролем.

     - Я держу бар на пьяцца делло Статуто, синьор комиссар, у меня много постоянных клиентов, и среди них - Лючано Монтасти, лудильщик... Он только что вернулся из армии. Служил в Бари. Это далеко... денег у парня не так уж много, и за все время службы в отпуск он приезжал всего один раз. Ну, вы сами знаете, как оно бывает, синьор комиссар... Невеста Монтасти, Элена Пеццато (заметьте, я вовсе не хочу сказать, будто она плохо себя вела, но, черт возьми, нельзя же требовать от молоденькой девушки, чтоб жила монашкой?), так вот, Элена хотела немного развлечься, ну и познакомилась с парнем... Они довольно часто гуляли вместе... а парень был берсальером...

     - Вы имеете в виду нашего?

     - Совершенно точно, синьор комиссар... Нино Регацци. Не знаю, слыхали вы или нет, как он вел себя с девушками?

     - Немного.

     - Стихийное бедствие, синьор комиссар! Ну, и когда Монтасти вернулся, само собой, нашлись добрые души - шепнули ему на ушко, что в его отсутствие Элена не особенно горевала. Парень стал докапываться и в конце концов узнал имя берсальера. Дальше - больше, ему рассказали о репутации Регацци. Короче, Монтасти решил, что ему изменили, и впал в самое мрачное расположение духа. Знаете, синьор комиссар, я даже не раз корил его по вечерам: "Ma que, Лючано! Ты и так уже перебрал! И к чему тебе это? До добра не доведет..." А он отвечал: "Мне остается одно из трех, Ренато: убить либо ее, либо его, либо себя... Но кто-то из троих точно должен умереть!"

     Кабатчик поднял широкую, как валек прачки, ладонь и торжественно изрек:

     - Клянусь головой своей покойной Эльвиры, так все и было!

     - Ну, это только слова... - буркнул Дзамполь, которому доносчик внушал изрядное отвращение. - У нас, в Италии, вздумай кто-нибудь принимать всерьез угрозы и проклятия, что сыплются каждый день как из рога изобилия, очень скоро полстраны сидело бы под замком, а остальным пришлось бы охранять тюрьмы!

     Ренато Бурдиджана рассердился. Как всякий человек, воображающий, будто сообщает необыкновенно важные сведения, а в ответ наталкивается на равнодушие и недоверие, он не мог скрыть обиду:

     - Может, по-вашему, то, что случилось вчера вечером у меня в баре, - тоже пустая угроза и сотрясение воздуха?

     Тарчинини подмигнул помощнику.

     - Вы хотите сказать, что вчера произошла стычка между... как его там?.. Ах да, Лючано Монтасти и... Нино Регацци? - вкрадчиво спросил он.

     - Вот именно, синьор комиссар!

     Ромео поудобнее развалился в кресле, сложил руки на кругленьком брюшке и замурлыкал, как огромный кот.

     - А вот это уже чертовски интересно... - заметил он. - Вы истинный помощник правосудия, синьор Бурдиджана...

     Тупая и самодовольная физиономия кабатчика просияла от удовольствия.

     - Может, вы нам несколько подробнее расскажете об этом происшествии, а?

     Ренато с легким презрением взглянул на Дзамполя.

     - Было часов семь-полвосьмого, синьор комиссар... Честно говоря, я не обратил внимания на время... Нельзя же обо всем подумать заранее, верно?

     Тарчинини кивнул, и кабатчик воспринял это как поощрение.

     - Как всегда или почти всегда по вечерам, Монтасти хандрил над бокалом вина... А тут откуда ни возьмись - берсальер. Ну, я сразу поглядел на Лючано, а тот еще ничего не заметил... Регацци - тот ни разу не встречался с женихом Элены, так что, если даже и увидел парня, все равно не заподозрил худого. Понимаете, синьор комиссар?

     - Ma que! Еще бы!

     - Берсальер выпил один за другим три карпано... И я подумал, что у него, должно быть, неприятности...

     - Очевидно, он зашел к вам после встречи с домом Марино и братом Стеллы Дани.

     - Ну, я в основном мыл бокалы да рюмки, а потому не очень-то смотрел, что делается на другом конце стойки... и только обернувшись, вдруг увидел... как думаете, что, синьор комиссар?

     - Не знаю, но, надеюсь, вы нам расскажете!

     - Я увидел, что Монтасти хлопает берсальера по плечу! Тот удивленно вытаращился на жениха Элены и спросил, чего ему надо.

     Ренато Бурдиджана добросовестно описал дальнейшие подробности сцены между Нино и Лючано, правда для вящего интереса несколько драматизировав и приукрасив события.

     - Ну вот, поэтому, прочитав в газете, что беднягу Регацци зарезали, я счел своим долгом поставить в известность полицию.

     - И совершенно правильно! Вы на редкость сознательный гражданин, синьор Бурдиджана.

     - К вашим услугам, синьор комиссар, и к услугам правосудия!

     - Это одно и то же, синьор... Вы случайно не знаете, где живет Монтасти?

     - Нет...

     - А где он работает?

     - Тоже нет, но могу дать вам адрес его невесты, Элены Пеццато... Виа Карло Видуа, десять... Это тоже в квартале Сан-Альфонсо де Лиджори.

     - Evidentemente! <Разумеется (итал.).>

     Выпроводив кабатчика, Дзамполь повернулся к шефу.

     - В конечном счете, возможно, Анджело Дани ни при чем? - заметил он.

     - Это мы решим, после того как немного побеседуем с Монтасти. Поехали на виа Карло Видуа, Алессандро!

     Уже возле дома Пеццато инспектор предупредил, что днем у них очень мало шансов застать Элену.

     - Ebbene! <Ну, все-таки (итал.).> Тогда нам скажут, где она работает, и мы отправимся туда.

     Полицейские долго звонили в дверь и, ничего не добившись, решили, что все семейство отсутствует. Но, когда они уже собирались уходить, Ромео вдруг схватил спутника за руку и велел прислушаться. Дзамполь тоже навострил уши и скоро уловил чьи-то крадущиеся шаги в глубине квартиры. Тарчинини рассердился и замолотил в дверь кулаками.

     - Мы знаем, что тут кто-то есть! - крикнул он. - Отоприте, или нам придется вышибить дверь!

     Прошло еще несколько секунд, потом мужской голос приказал:

     - Открой, Эмилия!

     Однако Эмилия, видимо испугавшись, начала возражать.

     - Оттавио, умоляю тебя! Подумай, что ты... - услышали полицейские.

     - Прекрати хныкать и отопри дверь!

     В замке повернулся ключ - синьора Эмилия, очевидно, не привыкла спорить с мужем. Дверь отворилась, комиссар шагнул в квартиру, но почти сразу с живостью отскочил, не желая стоять под дулом охотничьего ружья. Дзамполь никак не ожидал столь резкого маневра, поэтому комиссар навалился на него всей тяжестью и, что хуже всего, пребольно наступил на ногу.

     - Per bacco! <Здесь: черт возьми (итал.).> - взвыл Алессандро.

     Пытаясь высвободить ногу, он резко толкнул шефа в спину, и тот, вне себя от ужаса, снова оказался перед самым дулом.

     - Стойте! - грубо рявкнул державший ружье Оттавио.

     Муж Джульетты с удовольствием выполнил бы приказ, но, потеряв равновесие, поскользнулся, с бешеной скоростью налетел прямо на ружье и, чтобы не упасть, инстинктивно вцепился в ствол. Оттавио от испуга спустил курок, и весь заряд дроби, пробив полу пиджака Тарчинини, угодил в пол у ног инспектора. Тот побледнел как полотно. Испуганный крик Эмилии, удивленный - Оттавио, проклятия Дзамполя и дикие вопли комиссара смешались в невыразимо разноголосый гул, а потом наступила гробовая тишина. Каждый думал, что могло произойти, если бы... Больше всех явно переживал Оттавио - дрожь сотрясала его с головы до ног. Алессандро, сердито сверкая глазами и угрожающе выставив вперед подбородок, надвинулся на хозяина дома и сунул ему под нос револьвер.

     - Ma que! Насколько я понимаю, вам вздумалось поиграть в гангстеров, а?

     Эмилия, не сомневаясь, что сейчас станет вдовой, отчаянно заревела. От неожиданности инспектор чуть не выстрелил, что, несомненно, стоило бы Оттавио жизни. А Тарчинини все еще сидел на полу, судорожно соображая, каким образом он очутился у ног Оттавио и почему держится за ствол ружья. Что-то тут было явно не так... Всеобщее напряжение достигло крайнего предела и, вероятно, разрешилось бы самым неприятным образом, не появись в тот момент закутанная в цветастый домашний халатик юная особа.

     - Dio mio! - сквозь слезы воскликнула она. - Что тут творится? Революция?

     Синьора Эмилия, как и следует хорошей матери семейства, тут же забыв обо всех заботах, бросилась к дочери.

     - Клянусь Распятием, ты что, сошла с ума, Элена? Неужели ты хочешь умереть? Встать в таком состоянии...

     И она увела девушку подальше от поля сражения. Комиссар поднялся на ноги, печально разглядывая изуродованную полу пиджака.

     - Смотрите, что вы наделали! - с горьким упреком сказал он хозяину дома, чуть не отправившему его на тот свет. - И что это за странная привычка встречать гостей с ружьем?

     Дзамполь, решив, что объяснения неуместны, повернулся к комиссару.

     - Я его арестую, шеф?

     - Минутку, Алессандро. Пусть сначала расскажет, что на него нашло. Кто вы такой, синьор?

     - Оттавио Пеццато... А вы?

     - Комиссар Тарчинини... А это инспектор Дзамполь... Кто нам открыл дверь?

     - Моя жена Эмилия... Девчушка в халате - наша единственная дочь Элена.

     - И чего ради вы взялись за ружье?

     - Я думал, что пришел Лючано, дочкин жених...

     - Вот это да! Похоже, вы его здорово недолюбливаете?

     - Парень совсем спятил!

     - Может, объясните нам все спокойно и по порядку?

     Пеццато позвал жену. Эмилия, проводив мужчин в крошечную гостиную, усадила за стол, поставила перед ними бутылку вина, бокалы и вышла. Вскоре Тарчинини уже чокался с Оттавио, но Дзамполь, соблюдая устав, отказался в рабочее время принять хоть что-нибудь от людей, в чьем доме намеревался вести следствие. Кроме того, Алессандро все еще не мог простить Оттавио едва не начавшуюся бойню и уже в который раз удивлялся поразительной способности комиссара так быстро переходить от слез к смеху. Инспектор успел привязаться к добродушному веронцу, но к симпатии примешивалось легкое презрение, ибо люди вообще склонны свысока взирать на то, что не укладывается в привычные рамки.

     Оттавио рассказал, что два-года назад Элена обручилась с Лючано Монтасти, парнем без гроша в кармане, но красивым и работящим. К несчастью, Лючано оказался ужасным ревнивцем. Отправляясь в Бари, он измучил Элену и ее родителей, требуя обещаний и клятв верности. Послушать Монтасти, так бедняжка Элена должна была жить затворницей целых два года. Но ведь она совсем молоденькая девушка и очень любит потанцевать, сходить в кино и съездить на загородную прогулку. Среди ее друзей оказался и берсальер с очень дурной славой, но об этом родители узнали лишь потом. Короче, вполне возможно, что Элена, подобно многим другим, не без удовольствия слушала комплименты Нино Регацци, но, само собой, дальше дело не пошло. Однако, когда Монтасти вернулся, злые языки поспешили оповестить его об "измене", бессовестно перевирая факты и преувеличивая, а ревнивец, вообразив, будто невеста ему изменила, поклялся отомстить. Весь квартал слышал, как он обещал разделаться сначала с берсальером, потом с Эленой и, наконец, покончить с собой. Поэтому, узнав о смерти Регацци, Оттавио сразу подумал: "Очередь - за Эленой". Естественно, он не пошел на работу и решил с оружием в руках охранять дочь, пока Лючано не отправят в тюрьму. Он надеялся, что в случае чего успеет выстрелить первым.

     - Короче, если я вас правильно понял, синьор Пеццато, по-вашему, убийца берсальера - Лючано Монтасти?

     - Еще бы!

     - Но у вас, очевидно, нет никаких доказательств?

     - А угрозы?

     - Да... только этого мало.

     - А вам что, трупы нужны?

     - М-м-м, да, это, разумеется, самый веский аргумент. И что думает обо всем этом синьорина?

     - Ничего. Элена уже, можно сказать, умерла.

     - Ma que! Как - умерла? Разве не она только что выходила в прихожую?

     - И да, и нет...

     - Как это?

     - Вы, синьор комиссар, видели только тень моей девочки! Она так исстрадалась! Этот ревнивец Лючано выгрыз ей все внутренности! Чудовищу теперь незачем убивать Элену, это уже сделано! Будь у вас дочь, синьор комиссар.

     - Она у меня есть...

     - Так берегите ее хорошенько!

     Тарчинини тяжко вздохнул.

     - Слишком поздно... У меня ее похитили... - похоронным тоном признался он.

     - Dio mio!.. Похитили? И полиция молчит?

     - Да!

     - Е imposibile! <Не может быть (итал.).>

     Ромео скорбно покачал головой в знак того, что все возможно в нашем несправедливом мире, где отцам не дано сохранить при себе дочерей. Дзамполь сердито заметил, что Джульетту Тарчинини увезли в полном соответствии с законом, поскольку она вышла замуж. Комиссар удивленно посмотрел на помощника.

     - И что это меняет, а? Со мной моя Джульетта или не со мной, я вас спрашиваю?

     - Нет, разумеется, но...

     - Вот видите, Алессандро...

     Оттавио вдруг схватил руки Тарчинини и крепко сжал.

     - Сочувствую вам... - пробормотал он.

     - Спасибо...

     И оба старались больше не обращаться к инспектору, ибо он, не имея детей, не мог понять, какие муки терпит отец, у которого отнимают любимую дочь, зеницу ока и радость жизни. Распознав в комиссаре брата, чье сердце стучит в унисон с его собственным, Оттавио Пеццато согласился отвести его к одру дочери, причем сделал это с таким благородством и сдержанностью, что Дзамполь сразу почувствовал себя не у дел и не посмел даже шевельнуться, когда его шеф встал со стула.

     У изголовья постели, ловя каждый вздох дочери, сидела встревоженная мать, а сама Элена, прикрыв глаза, с ужасом думала, как бы теперь, после того как за ней ухаживали два самых завидных поклонника, не остаться старой девой. От одной мысли об этом девушку бросало в дрожь. Услышав скрип двери, Элена приоткрыла один глаз, но при виде отца и одного из полицейских снова зажмурилась и издала такой горестный стон, что он разжалобил бы кого угодно, включая инспектора Дзамполя! Оттавио нагнулся и взял ее за руку.

     - Очнись, моя Элена... Этот синьор все понимает...

     Тарчинини, в пароксизме отцовской нежности, тоже склонился над страдающей Эленой.

     - Вам больше нечего бояться, дитя моя, я здесь...

     - Он убил Нино... Он убьет меня... всех нас поубивает! - забормотала девушка, словно предчувствуя скорую кончину.

     - Да нет же, нет... Я поймаю этого дикаря и отправлю в тюрьму! Там он уже никому не причинит вреда!

     Элена привскочила в постели.

     - В тюрьму? Моего Лючано? - возмутилась она. - Dio mio! Но почему?

     Ромео подумал, что, будь сейчас рядом с ним Дзамполь, тот не упустил бы случая в очередной раз посмеяться над женской непоследовательностью.

     - Послушайте, синьорина... Не вы ли сами только что утверждали, что этот Лючано убил берсальера?

     - Потому что он меня любит!

     - Но это же еще не повод...

     Несмотря на отеческую задушевность тона, Тарчинини так и не удалось вразумить Элену. Девушка зарылась лицом в подушки и, отчаянно рыдая, умоляла защитить ее от убийственного гнева жениха, но в то же время не трогать и волоска на его голове. Наконец, уверившись, что его редкий талант успокаивать и внушать надежду не производит на нервную барышню ни малейшего впечатления, комиссар вместе с хозяином дома вернулся в гостиную, к Дзамполю. Пеццато, опасаясь, что Ромео поддался мольбам его очаровательной крошки и теперь не захочет ничего предпринимать, счел нужным высказать свое мнение:

     - По-моему, Элена сама не знает, что говорит... Но я не сомневаюсь, что, пока этот Монтасти на свободе, всем нам грозит опасность!

     - Успокойтесь, синьор Пеццато, мы с инспектором займемся молодым человеком. Где он работает?

     - У жестянщика Сампьери, на виа Татукки. Это почти на углу пьяцца Райнери.

 

***

 

     Выслушав рапорт капрала Мантоли и узнав, что накануне к Нино Регацци приходили два богатых синьора, очевидно передавших ему очень крупную сумму, лейтенант Векки позвонил в уголовную полицию. Но там ему сказали, что ведущий расследование комиссар отсутствует, и попросили позвонить еще раз через часок-другой или подождать, пока синьор Тарчинини сам перезвонит ему в казарму. Векки в тот день дежурил и предпочел второй вариант.

 

***

 

     Дзамполь не выносил запаха свинца и сварки, поэтому, едва переступив порог мастерской Сампьери, почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Разумеется, это не улучшило его настроения. Хозяин мастерской, добродушный и ужасающе грязный гигант, с улыбкой вышел навстречу посетителям, распространяя довольно тягостный для обоняния аромат.

     - Если вам надо что-нибудь починить, синьоры, придется малость подождать... Разве что дело ужасно серьезное...

     - Синьор Сампьери?

     - Он самый.

     - У вас работает некий Лючано Монтасти?

     - Да... А что?

     - Полиция!

     - А-а-а... И что он натворил?

     - Именно об этом мы бы и хотели у него спросить, с вашего позволения или без оного. Хотя я лично предпочел бы получить от вас согласие...

     - Монтасти чинит сифон в маленьком павильоне во дворе.

     - Спасибо.

     Тарчинини и Дзамполь пересекли мастерскую и свернули в коридор, пропитанный тошнотворной, хотя и не имевшей ничего общего с расплавленным металлом, вонью. Наконец они выскользнули во внутренний дворик и сквозь застекленную стену крохотного павильона увидели склонившегося над работой парня. Услышав голос Тарчинини, тот вздрогнул и едва не поранился.

     - Лючано Монтасти?

     - Да. Что вам угодно?

     - Полиция! Мы пришли поговорить с вами.

     Парень побледнел и, вскочив со стула, ухватил тяжелый разводной ключ. Дзамполь тут же вытащил револьвер.

     - А ну, живо брось эту штуковину, или я рассержусь!

     Но Монтасти был уже не в состоянии слушать что бы то ни было.

     - Я знал, что вы придете! - заорал он. - Так и думал, что в его смерти обвинят меня! Но я не убивал его, слышите? Не убивал! Да, я ужасно рад, что проклятый берсальер мертв, но прикончил его не я! И попробуйте только спорить, я вам морды порасшибаю, грязные шпики!

     Дзамполь прицелился Лючано в ноги.

     - Положи разводной ключ, а то схлопочешь пулю в лапу! Ты что, хочешь стать калекой?

     Немного поколебавшись, Монтасти положил ключ.

     - Хорошо, теперь иди сюда... Ну, давай пошевеливайся!

     Лючано задыхался и дрожал всем телом, но все же выполнил приказ.

     - Что вы теперь со мной сделаете? - спросил он, приблизившись к инспектору.

     - Прихватим с собой.

     - Я не хочу в тюрьму!

     - Хочешь ты или нет, нам плевать, ясно?

     Монтасти подобрался и, прежде чем кто-либо из полицейских успел сообразить, что сейчас произойдет, распрямившись, как пружина, боднул инспектора головой в живот. Дзамполю показалось, что его долбанули тараном. Он выронил револьвер и упал навзничь, потеряв сознание прежде, чем голова коснулась пола. Лючано повернулся к Тарчинини.

     - Если вам не в чем себя упрекнуть, ничего глупее вы не могли придумать, - невозмутимо заметил комиссар.

     Спокойствие веронца, по-видимому, немного привело парня в чувство.

     - Клянусь, я никого не убивал! - снова крикнул он охрипшим от волнения голосом.

     Потом Монтасти распахнул дверцу, выходившую в соседний дворик, и рванул прочь. Ромео решил, что преследовать беглеца бесполезно, тем более что сам он никак не смог бы мчаться с такой скоростью. В это время на пороге мастерской появился Сампьери.

     - Кажется, я слышал крики? А что, Лючано тут нет?

     - Удрал!

     - Удрал? Но почему?

     Тарчинини кивнул в сторону все еще бесчувственного инспектора. Сампьери в ужасе отшатнулся.

     - Madonna!.. - каким-то придушенным голосом пробормотал он. - Лючано его убил?

     - К счастью, нет... Помогите мне привести малого в чувство.

     - Погодите, сейчас сбегаю за граппой <Виноградная водка. - Примеч. перев.>.

     Сампьери исчез и почти тотчас вернулся с бутылкой. Опустившись на колени, он влил в рот Алессандро Дзамполя изрядную порцию водки, и тот, почувствовав на губах ее обжигающий вкус, потихоньку пришел в себя. Инспектор обвел мастерскую более чем туманным взором, вспомнил наконец, что произошло, и, подобрав револьвер, вскочил.

     - Где этот бандит? - зарычал он.

     Комиссар знаком показал, что Монтасти скрылся.

     - И вы не бросились в погоню?

     Ромео задумчиво посмотрел на помощника.

     - Вы что же, Алессандро, принимаете меня за бегуна, достойного представлять Италию на Олимпийских играх? Судя по тому, с какой скоростью парень сорвался с места, догнать его мог бы разве что чемпион мира!

     - Я тоже не чемпион, шеф, но, готов прозакладывать что угодно, этого типа я догоню! И тогда ему придется вести себя очень и очень вежливо, не то...

     - Да ну же, Дзамполь, не пытайтесь строить из себя злюку! Вы совсем не такой!

     - Верно, синьор комиссар, я человек не злой, но не слишком люблю, когда меня бьют головой в живот... Кому что нравится, non e vero? <Не так ли? (итал.).>

     - Не стоит так нервничать, Алессандро... Мы запустим машину, и ваш обидчик далеко не убежит. Впрочем, меня бы очень удивило, вздумай он покинуть город, не попытавшись хотя бы увидеться с возлюбленной... По-моему, лучше всего беглеца подкараулить на виа Карло Видуа...

     - Разве что Монтасти окажется гораздо хитрее и поспешит смыться, даже не заглянув туда.

     - И не подумает!

     - Почему вы так уверены?

     - Потому что он влюблен и ему отвечают взаимностью.

     Инспектор пожал плечами. Когда Тарчинини садился на любимого конька, он предпочитал не спорить.

 

***

 

     - С утра у нас был всего один возможный убийца, а сейчас их уже двое, - заметил инспектор, когда они с Тарчинини вернулись в кабинет. - Если и дальше пойдет в том же духе, к концу недели нам, чего доброго, придется иметь дело с целой дюжиной подозреваемых!

     Но подобная перспектива, казалось, нисколько не омрачила настроение Ромео.

     - Чем сложнее задача, тем большее удовольствие я получаю от расследования.

     - Как по-вашему, это Анджело или Лючано?

     - Я бы скорее поставил на Анджело - он сильнее, спокойнее и храбрее. Такой человек, придя к определенному решению, ни за что не отступится. Но нам предстоит тяжелая схватка. И нападать "в лоб" значило бы заранее обречь себя на неудачу. Единственный выход - попытаться взять парня измором.

     - А Лючано?

     - Вряд ли он виновен... Правда, малый насмерть перепуган, но всему виной воображение, да еще ревность подтачивает беднягу с того дня, как он вернулся из армии... Монтасти ненавидел нашего берсальера, но не думаю, что он способен убить кого бы то ни было... Пороху не хватит.

     - И однако меня он вывел из строя в мгновение ока! Видали, как налетел?

     - Рефлекс загнанного зверя... Но заметьте, Алессандро, я вполне могу ошибаться, и на самом деле убийца - Лючано. Тем не менее у меня сложилось довольно стойкое впечатление, что парень не сможет долго скрывать от нас правду и расколется на первом же допросе.

     - Ну, для этого его надо сначала найти!

     - Не волнуйтесь, Монтасти мы поймаем, потому что влюбленный далеко не убежит. Возвращайтесь домой, Алессандро, и пораньше ложитесь спать - и тем скорее забудете об этом дурацком ударе в живот. А я перед ужином еще разок загляну к Дани...

     - Ого, шеф! Я вижу, вам у них понравилось?

     - Да, признаюсь, малышка Стелла - прелестна, но, чтобы раз и навсегда покончить с вашими оскорбительными подозрениями, впредь мы будем сменять друг друга, так что следующий визит - ваш. Мы должны вывести Анджело из терпения. Это единственный шанс узнать правду.

     Комиссар Тарчинини уже собирался уходить, когда Дзамполь вдруг обнаружил среди множества бумаг, принесенных в их отсутствие, записку, оповещавшую, что насчет убийства берсальера звонил лейтенант Векки и просил комиссара при первом же удобном случае перезвонить ему в казарму Дабормида.

     Ромео набрал номер и с неподдельным интересом выслушал рассказ собеседника, но час был уже поздний, поэтому он обещал заехать завтра с утра и побеседовать с капралом Мантоли. Повесив трубку, комиссар немного подумал, а потом повернулся к Дзамполю.

     - Пусть то, что с нами сейчас произошло, Алессандро, послужит для вас уроком... Мы с величайшим пылом и рвением преследуем двух молодых людей, которых, казалось бы, можем с полным основанием подозревать в убийстве... И вдруг какой-то капрал заявляет, что перед уходом Нино из казармы его навестили два незнакомых синьора и передали кучу денег. Вам не кажется, что это очень любопытно?

     - Да...

     - Занимаясь Анджело и Лючано, я совершенно упустил из виду, что у Регацци неожиданно завелись деньги и что покойника, видимо, обобрали... За что могли так много заплатить солдату?

     - Ну, например, это его доля в какой-нибудь махинации?

     - Не исключено, но уж слишком романтично... Вы не находите?

     - Тогда как вы это объясните?

     - Пока не знаю, но надеюсь, что завтра сумею лучше разобраться во всем этом деле. До свидания, Алессандро.

 

***

 

     Решив завоевать симпатии "бедной тети", Тарчинини подумал, что лучше всего - подыгрывать ей и ни в чем не перечить. Поэтому, как только Стелла открыла дверь, он бросился к сидевшей в кресле старухе.

     - На сей раз вам не придется ни ругать меня, ни бить линейкой по пальцам - я выучил все уроки!

     Тетушка Пия воззрилась на него с искренним изумлением.

     - Прошу прощения, синьор, - спокойно заметила она. - Но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду...

     Совершенно растерявшись, комиссар застыл посреди комнаты, не зная ни что делать, ни что говорить дальше. И угораздило же его появиться у Дани в одну из тех редких минут, когда "бедная тетя" вернулась к действительности! И снова Стелла поспешила на помощь. Полицейский немножко ее пугал, но в то же время, бесспорно, вызывал симпатию. Девушку тянуло к Тарчинини, как к доброму и всепонимающему отцу, хотя она и внушала себе, что если в доме случится несчастье, то исключительно по вине все того же комиссара.

     - Не обращайте внимания, zia mia, комиссар Тарчинини хочет поговорить со мной... Я не ошиблась, синьор, вы пришли ко мне?

     Ромео вновь обрел хладнокровие и превратился в галантного кавалера, каковым переставал быть лишь под влиянием слишком сильных и неожиданных потрясений.

     - Не будь я сейчас занят расследованием убийства, синьорина, несомненно благословил бы счастливый случай, познакомивший нас с вами!

     Напоминание о Нино омрачило лицо Стеллы.

     - Это не случай, а несчастье, синьор комиссар, - пробормотала она.

     - Scusi <Простите (итал.).>, синьорина... Но, надеюсь, все же настанет день, когда вы поблагодарите судьбу за встречу с Ромео Тарчинини!

     Комиссар поймал вопросительный взгляд девушки и, не желая давать никаких объяснений, решил немного поухаживать за "бедной тетей".

     - А вы знаете, синьора, что ваша племянница - самая красивая девушка, какую я только видел в Турине?

     Но Пия уже успела вновь погрузиться в свой ирреальный мир, а потому сурово заметила:

     - Попробуй только насмехаться над нашим Дуче - и, сам знаешь, я мигом задам тебе хорошую трепку!

     И снова Ромео потерял почву под ногами - старуха как будто поклялась лишить его дара речи. А Стелла, воспользовавшись замешательством комиссара, быстренько увела тетку на кухню - обычное место заточения бывшей учительницы в минуты кризисов. Пока обеих женщин не было в комнате, Тарчинини вытащил из кармана нож, найденный возле тела берсальера, и положил его на стол. Вернувшись из кухни, девушка еще раз извинилась за поведение тети.

     - С ней становится все труднее и труднее... Но Анджело и слышать не хочет о больнице... Правда, она совершенно безобидна. Но тем, кто ничего не знает, конечно, может стать не по себе. Ой, а откуда этот нож?

     Комиссар изобразил на лице крайнее недоумение.

     - Разве это не ваш?

     - Нет... я его только что заметила... Странно, правда?

     Появление Анджело избавило Тарчинини от необходимости отвечать.

     - Опять вы тут? - буркнул он, смерив полицейского отнюдь не доброжелательным взглядом.

     - Поразительно, - вздохнул Ромео, - и почему никто никогда не радуется моему приходу?

     Стелла почувствовала, что самое время вмешаться и сменить тему разговора. Взяв со стола нож, девушка показала его брату, а комиссар внимательно наблюдал за этой сценой.

     - Это твой, Анджело?

     - Мой? А зачем, по-твоему, мне мог понадобиться такой ножик?

     Великолепный актер этот Анджело, или же он в самом деле не виновен!..

     - А с какой целью вы к нам пожаловали на этот раз, синьор комиссар?

     - Я жду.

     - Чего, если не секрет?

     - Когда убийца Нино Регацци себя выдаст!

     - Вы надеетесь, что он сам все расскажет, а вам останется только надеть наручники? И долго же вам придется этого ждать!

     - Кто знает? Преступник и не догадывается, что я слежу за каждым его шагом...

     - Так он вам известен?

     - Конечно!

     - И кто это?

     - Вы, Анджело Дани!

     Стелла, боясь крикнуть, прижала руки к губам. Анджело сначала немного опешил, но оторопь быстро сменилась бешенством. Только Ромео, казалось, чувствовал себя превосходно, словно обвинить человека в убийстве - для него самое простое и естественное дело. Меж тем разъяренный Дани набрал в легкие воздуха и, схватив нож, который его сестра снова положила на стол, бросился к полицейскому, но Стелла преградила ему дорогу.

     - Нет-нет, Анджело! Ради Бога! Возьми себя в руки, Анджело!

     Парень упрямо стоял на своем:

     - Прочь с дороги... Я его убью!

     - А потом, несчастный? Ты подумал, что с тобой сделают потом?

     - Плевать!

     Девушка вцепилась в брата, изо всех сил пытаясь его удержать. Тарчинини медленно отступал к кухне, в надежде переждать там грозу, если Стелла не сумеет урезонить кровожадного братца оставить мрачные замыслы.

     - Анджело! Тебя посадят в тюрьму, тетю запрут в сумасшедший дом... а я? Представь, что станет со мной!

     Но Дани не желал ничего слушать.

     - Тетку я тоже прикончу, чтобы избавить от приюта для умалишенных... тебя - чтобы никто не узнал о твоем бесчестье, а себя - чтобы не торчать до конца своих дней за решеткой... Но сперва я выпущу кишки ему!

     Представив себе эту жуткую бойню, Стелла издала похоронный вопль, а Тарчинини, сочтя, что дело и в самом деле может обернуться крайне скверно, с неожиданной для такого толстяка прытью отскочил к кухонной двери. К несчастью, тетя Пия в ту же самую секунду ее распахнула. Старуха поспешно отпрыгнула в сторону, и Ромео, пролетев через всю кухню, машинально вцепился в плиту. От его диких криков кровь застыла в жилах стоявшего на пороге инспектора Дзамполя. Он уже добрых пять минут звонил в дверь, но в суматохе никто ничего не слышал. И лишь сообразив, что так отчаянно завывает его шеф, Алессандро решил вышибить дверь.

     Впоследствии инспектор уверял, что, проживи он хоть сто лет, никогда не забудет зрелища, представшего его глазам в квартире Дани: какой-то здоровенный парень, словно обезумев, размахивал ножом и осыпал проклятиями неизвестно кого. Заплаканная девушка цеплялась за ноги этого типа, очевидно пытаясь его повалить (потом Алессандро признался, что отчаяние этого юного и прекрасного создания потрясло его до глубины души, тем более что даже слезы не смогли испортить очаровательного личика), наконец, в углу комнаты прямо на полу сидела старуха и, похоже, нисколько не интересовалась происходящим. И однако полицейский клялся, что самое сильное по драматизму впечатление произвели на него странные гимнастические упражнения комиссара Тарчинини. Маленький кругленький веронец подпрыгивал на месте, взмахивая руками, как крылышками, и тихонько подвывая. Алессандро окончательно поверил, что все это ему не снится, лишь когда обезумевший парень, отшвырнув девушку, кинулся к Тарчинини с явным намерением вонзить нож ему в грудь. Дзамполь выхватил пистолет и что было мочи гаркнул:

     - Ferma! <Прекрати, остановись (итал.)>

     Приказ прозвучал так внезапно и повелительно, что Анджело заколебался. Благодаря этому Дзамполь успел подскочить к нему и так стукнуть рукоятью пистолета, что тот рухнул на пол. Пока Тарчинини объяснял помощнику, что тут стряслось, Дани в легком обалдении стоял на четвереньках под дулом пистолета и мучительно пытался сообразить, какая блажь на него вдруг нашла. Комиссар аккуратно прихватил платком валявшийся на полу нож и подмигнул инспектору.

     - Надеюсь, здесь мы найдем самые что ни на есть замечательные отпечатки!

     Потом он спросил Дзамполя, каким образом тот успел вмешаться вовремя, избавив его от, возможно, очень крупных неприятностей.

     - Тут нет никаких чудес, шеф... Обычная рутина... Как вы и предполагали, Монтасти побежал, к своей милой... Войти ему не помешали, а вот выйти обратно... никто не позволит, по крайней мере до вашего прихода!

     - Отлично, пошли!

     Брату Стеллы наконец удалось принять вертикальное положение. Судя по всему, приступ безумия миновал, и парень потихоньку возвращался к обыденной жизни, но в то же время в нем снова начал закипать гнев.

     - Эй, слушайте, вы... - начал Анджело, увидев, что полицейские собрались уходить.

     Ромео Тарчинини мгновенно повернулся, подскочил к Дани и, вдруг напрочь утратив все свое легендарное благодушие, зарычал:

     - Вам крупно повезло, что мы сейчас торопимся в другое место! Но мы еще вернемся и объясним вам, что никто не имеет права охотиться на комиссара полиции и травить его, как опасного зверя! Да, синьор Анджело Дани, поблагодарите Мадонну! Вам просто фантастически подфартило!

     И, закончив эту гневную речь, комиссар Тарчинини, словно Ахилл, готовый удалиться в палатку, после того как высказал соратникам все, что думает об их отвратительном поведении <См. "Илиаду" Гомера. - Примеч. перев.>, с шумом покинул квартиру Дани. А Дзамполь, с трудом поспевая за шефом, думал, что, похоже, изучил комиссара далеко не так хорошо, как ему казалось.

     После ухода полицейских Анджело Дани довольно долго стоял неподвижно, потом, по-прежнему не двигаясь с места, начал бормотать под нос самые страшные проклятия, и так монотонно, будто служил какую-то кощунственную литургию. Наконец, к ужасу сестры и тетки, парень издал похожий на хрип смешок и забился в самой настоящей истерике. Плача и смеясь как одержимый, он упал на стул и невидящим взглядом уставился в пространство.

     - Повезло... - тупо проворчал Анджело. - Так мне, значит, подфартило?.. Моя бедная тетя рехнулась, сестра обесчещена, меня самого обвиняют в убийстве, лупят почем зря, а потом уверяют, что я везунчик...

     Парень вдруг вскочил и, обращаясь к невидимым слушателям, рявкнул:

     - Ma que! Хотел бы я знать в таком случае, что называется дьявольской непрухой! А?

 

Глава 4

 

     Агенты, сидевшие в засаде на виа Карло Видуа, сказали комиссару и инспектору, что тот, кого они ловят, еще не пытался выйти из дому.

     - А вы ничего не слышали? Скажем, выстрелов?

     - Нет, синьор комиссар!

     - Ладно. Что ж, пойдем все-таки подбирать трупы, Дзамполь.

     Решив на всякий случай принять кое-какие меры предосторожности, инспектор уже на лестнице вытащил револьвер. Жизненный опыт подсказывал, что всегда лучше выстрелить первым, и Алессандро твердо решил руководствоваться этим мудрым принципом. На лестничной площадке они на цыпочках подошли к двери и прислушались. Из квартиры Пеццато доносился приглушенный шум, а потом полицейские услышали звук, похожий на приглушенный выстрел. Оба выпрямились, Тарчинини повернул ручку и, обнаружив, что дверь не заперта, ринулся в прихожую. Следом с револьвером в руке бежал Дзамполь. Сначала они никого не обнаружили и, лишь войдя в маленькую гостиную, замерли от удивления: Оттавио, Эмилия и Элена Пеццато сидели за столом вместе с Лючано Монтасти и дружно чокались асти "Спуманте" <Марка пенистого вина. - Примеч. перев.>. Очевидно, хлопок пробки полицейские и приняли за выстрел. Тарчинини и Дзамполь недоуменно хлопали глазами, а ошарашенные их внезапным вторжением хозяева и гость буквально окаменели за столом.

     - Очень своеобразная резня, а? - наконец хмыкнул Ромео.

     Перепуганный Монтасти хотел встать, но к нему в ту же секунду подскочил инспектор.

     - А ну, не двигайся, бандит, не то заработаешь!

     Лючано, дрожа всем телом, снова плюхнулся на стул, и Элена положила голову ему на плечо. Дзамполь презрительно фыркнул. Тарчинини сурово посмотрел на отца семейства.

     - И что это значит, синьор? В полицейских вы стреляете, а с человеком, которого мы разыскиваем, пьете асти?

     - Послушайте, синьор комиссар, сейчас я вам все объясню...

     - Это было бы весьма разумно с вашей стороны!

     - Само собой, я жуть как сердился на Лючано - и за угрозы, и за дурацкую ревность... Клянусь, синьор комиссар, - и это так же верно, как то, что я сижу здесь, - мне даже в голову не приходило, что у парня хватит духу заявиться сюда... Вот только я не принял в расчет любовь...

     Тарчинини, тут же растаяв, с улыбкой поглядел на Лючано и его Элену. Алессандро Дзамполь досадливо выругался сквозь зубы.

     - Любовь... - вздохнул комиссар.

     А приободренный этим явным знаком расположения Оттавио продолжал:

     - Я понял, что, раз парень прибежал к моей дочке, несмотря на страшный риск (мы ведь слышали по радио, что его повсюду ищет полиция, и у бедняжки Элены чуть сердце не разорвалось), значит, Лючано любит ее больше жизни! Ну а потому отложил я ружье в сторонку и раскрыл объятия... А вы что сделали бы на моем месте, синьор комиссар?

     - То же самое!

     - И теперь нам остается только выпить за упокой души берсальера Нино Регацци, если, конечно, его смерть еще хоть кого-то волнует! - с горечью заметил инспектор.

     - Согласитесь, Алессандро, они очень милы, а? Разве один их вид не напоминает вам о счастье?

     - Прошу прощения, синьор комиссар, но я пришел сюда вовсе не за этим! Я должен думать не о счастье, а о парне, который лежит сейчас на столе в морге!

     Элена всхлипнула. А Тарчинини воспринял это как урок.

     - Ладно, инспектор. Давайте запретим себе любые проявления человеческих чувств и будем жить только ради мертвых и мести!

     - Синьор комиссар, вы же не... - попытался вмешаться Пеццато.

     - Сожалею, синьор, но инспектор напомнил мне о законе, который я обязан соблюдать... Монтасти, я нашел ваш нож!

     Молодой человек так поглядел на комиссара, словно никак не мог взять в толк, о чем речь.

     - Мой нож?.. Какой нож?.. У меня вообще нет ножа!

     - Но вы ведь купили ножик, когда решили разделаться с тем, кого считали соперником?

     - Если бы мне вздумалось прикончить берсальера, я сделал бы это голыми руками! У меня хватит сил свернуть шею кому угодно!

     - Чем вы занимались вчера вечером?

     Монтасти колебался, время от времени бросая смущенные взгляды на Элену.

     - Вам трудно ответить на мой вопрос, а?

     - Да, синьор комиссар...

     - Почему?

     - Потому что я пьянствовал!

     Девушка возмущенно вскрикнула.

     - А что вы хотите? С того дня как я пришел из армии, жизнь превратилась в пытку! И я до сих пор думаю, обманула меня Элена или нет... Ох, не люби я так, давно плюнул бы на все, но я люблю ее!

     Польщенная и счастливая этим публичным признанием девушка с улыбкой взяла Лючано за руку, а тот продолжал:

     - Вчера вечером в баре Ренато Бурдиджана, когда мы с берсальером распрощались, точнее, когда его выставили вон, я еще немного посидел, а потом побрел куда глаза глядят...

     Дзамполь насмешливо хмыкнул, и голос Монтасти снова задрожал. Парень чувствовал, что ему не верят.

     - ...Помню только, что я пил во многих кафе неподалеку от Санта-Мария Аузилиатриче...

     - Дабормида... Занятно, а? - насмешливо подчеркнул инспектор.

     - Занятно или нет, но это чистая правда! - истерически закричал Лючано. - Слышите, вы, подонок? Чистая правда!

     Дзамполь с угрожающим видом пошел к Лючано, явно намереваясь проучить за дерзость, но Тарчинини остановил его:

     - Алессандро!.. Вы ведь понимаете, что парень не в себе? Чего только не наговоришь со страху!

     Инспектор сжал кулаки, но послушно вернулся на прежнее место у двери, где стоял на случай, если бы кому-нибудь взбрело в голову выйти из комнаты до того, как комиссар закончит допрос. А Монтасти бросился искать поддержки у Тарчинини.

     - Хоть вы-то мне верите, правда, синьор? Клянусь вам, я не убивал берсальера! Мне было грустно, и я пил вино... А что еще мне оставалось делать?

     - Например, вернуться домой... - мягко заметил Ромео.

     - Разве это помешало бы мне думать, что, возможно, Элена меня больше не любит... а этого... этого я никак не мог выдержать!..

     Эмилия, мать семейства, тихонько заплакала. Оттавио, отец, смахнул скупую слезу, а Элена, невольная виновница драмы, бросилась на шею жениху и пылко его расцеловала.

     - Bene mio! <Дорогой мой (итал.).> Я никого не люблю и не полюблю, кроме тебя!

     Если бы за ним не наблюдал Дзамполь, веронец охотно поплакал бы вместе с семейством Пеццато, но из-за помощника ему приходилось вести себя "как полицейский".

     - Все это очень мило, но я предпочел бы получить более весомое доказательство того, что вы находились в квартале Санта-Мария Аузилиатриче, а не караулили у казармы!

     Лючано только руками развел в знак полного бессилия.

     - Боюсь, вам придется-таки пойти с нами, Монтасти...

     - Значит, и вы тоже считаете меня убийцей?

     - Что я считаю или не считаю, касается только меня, молодой человек, но вы ударили присутствующего здесь инспектора... а потом сбежали... Этого более чем достаточно, чтобы посадить вас за решетку, пока мы не разберемся, какова же на самом деле ваша роль в убийстве берсальера.

     И тут начался настоящий концерт. Слышались крики, жалобы, стенания. Всех святых рая умоляли прийти на помощь, Мадонну - заступиться за них перед своим Божественным Сыном, дабы он прояснил головы упрямцев полицейских, и даже самого Всевышнего просили явить любовь к своим созданиям, сотворив небольшое чудо в доме Пеццато, и лично засвидетельствовать невиновность Монтасти. Элена уговаривала своего Лючано поднапрячься и вспомнить хоть что-нибудь из ночных похождений, доказав таким образом свою полную непричастность к убийству, а инспектор предлагал комиссару арестовать всю компанию за противодействие расследованию. Наконец, когда Тарчинини уже хотел приказать Дзамполю надеть на Монтасти наручники, молодой человек вдруг завопил как безумный:

     - Ага, вот оно!

     Невообразимый гвалт сразу смолк, и все уставились на Лючано.

     - Готово дело!.. Я вспомнил! Меня вышвырнули из кабака, потому что им пришло время закрываться, а я не желал уходить! Да, точно, и даже отвесили на прощание немало пинков!

     - А где этот кабак?

     - Ну... этого точно не скажу... По-моему, где-то рядом с институтом Салезиано... Вроде бы на виа Сассари... или на виа Салерно... Или на виа Равенна... а может, и на виа Бриндизи... Знаю только, что я лежал на земле и видел прямо перед собой стены института... Хозяин кабачка - здоровенный верзила... Когда он сгреб меня в охапку, я и рыпнуться не мог... Само собой, я был мертвецки пьян, но все же...

     Дзамполь пожал плечами:

     - Пустая болтовня!.. Ну, сам пойдешь или хочешь прогуляться в наручниках?

     Лючано повернулся к комиссару:

     - Но, в конце-то концов, чего он на меня так взъелся, этот варвар?

     Инспектор побледнел от ярости:

     - А ты что, сам не догадываешься? Или воображаешь, будто я забыл, как ты мне врезал башкой в живот? Терпеть не могу таких подарков! И пока не верну его тебе с лихвой, не усну спокойно! Ну, basta! Пошли!

     - Минутку, Алессандро...

     Дзамполь удивленно посмотрел на шефа:

     - По-моему, мы и так слишком затянули это дело, разве нет?

     - Вот что, Алессандро, надо дать парню последний шанс оправдаться, верно? Синьорина Элена, у вас найдется фотография жениха?

     - Certamente <Конечно (итал.).>, синьор комиссар!

     - Дайте ее инспектору!

     Девушка сбегала в спальню и робко протянула Дзамполю фотографию.

     - И что я, по-вашему, должен с ней делать, шеф?

     - Вы сядете в такси, Алессандро, и объедете все кабаки вокруг института Салезиано. Таким образом мы и выясним, соврал Монтасти или нет. Я подожду вас здесь.

     Вернувшись через час, инспектор увидел мирную семейную сцену. Ромео Тарчинини устроился в самом удобном кресле. Справа от него - Оттавио и Эмилия, слева - Лючано, у ног - Элена. Комиссар рассказывал о своих двух Джульеттах - жене и старшей дочке, о младших девочках - Розанне и Альбе, и о сыновьях Дженнаро, Фабрицио и Ренато. Все хохотали, потому что, слушая байки Ромео, никто и никогда не мог удержаться от смеха. И Дзамполь снова явственно ощутил, как сам он чужд этому миру радости, счастья, настоящей жизни...

     - Надеюсь, я вам по крайней мере не помешал? - ядовито осведомился он.

     Все тут же притихли, ибо вместе с инспектором в маленькую гостиную как будто ворвались самые темные стороны человеческого бытия - несправедливость и злоба.

     - Ну, Алессандро? - спросил комиссар.

     - Монтасти говорил правду, синьор... - весьма неохотно признал Дзамполь. - Я нашел кабатчика, который выгнал его вон. Было больше часу ночи, и парень накачался по ноздри... сидел там безвылазно часа два... Хозяин кафе сразу узнал его по фотографии...

     - В таком случае...

     - ...Монтасти не мог убить берсальера...

     Послышались радостные возгласы, Оттавио обнял жену, та расцеловала Элену, девушка чмокнула в щеку Тарчинини, тот не остался в долгу, Элена поцеловала жениха, он - Эмилию, а хозяйка дома - мужа. Круг замкнулся. Дзамполь мрачно наблюдал эту идиллическую картину.

     - Ну а мне достался удар в живот? - буркнул он. - Может, я еще должен поблагодарить синьора Монтасти?

     Лючано встал:

     - Синьор инспектор, я искренне сожалею, что так получилось, и прошу у вас прошения...

     - И вы воображаете, что этого достаточно?

     Тут к Дзамполю подошла Элена и, прежде чем полицейский успел увернуться, нежно поцеловала в обе щеки.

     - А теперь, синьор инспектор? - шепнула она.

     Алессандро не ответил. Зардевшись как роза, он молча выскользнул из комнаты. На виа Карло Видуа все еще дежурили два агента. Дзамполь отпустил их, объяснив, что наблюдение потеряло смысл. Наконец, когда он тоже собрался уходить, появился Тарчинини. И оба полицейских отправились восвояси. Довольно долго они шли рядом, не говоря ни слова. Первым прервал молчание веронец:

     - Удачный денек... Хотя бы один из подозреваемых отпал так же внезапно, как появился... Решительно, у нас остается один Анджело, верно?

     Дзамполь не ответил.

     - Прошу вас, инспектор, будьте любезны слушать, когда я говорю! - не отставал Тарчинини.

     - Извините, синьор комиссар...

     Ромео по-приятельски взял спутника под руку.

     - Что с вами, Алессандро?

     - Не знаю...

     - Наверное, во всем виноват поцелуй крошки Элены?

     - Вероятно... Меня сто лет не целовала ни одна женщина...

     Ромео дружески подтолкнул его локтем.

     - Но это не последний раз, Алессандро, уж поверьте специалисту! Кризис миновал, и вы созрели для женитьбы!

     Минут пятнадцать назад Дзамполь разразился бы возмущенными воплями, но теперь, после поцелуя Элены...

 

***

 

     Это небольшое приключение так растрогало добряка Тарчинини, что, вернувшись в гостиницу, он тут же позвонил в Верону. Отсутствие жены его сейчас особенно тяготило. Услышав голос своей Джульетты, Ромео наконец дал волю чувствам:

     - Это ты, моя голубка?.. Я звоню только сказать тебе, что меня истерзали заботы... Почему?.. И ты еще спрашиваешь? Ma que! Да потому что тебя нет рядом, вот почему! Джульетта моя, я могу дышать только одним воздухом с тобой!.. Я страдаю, гибну и пропадаю... я постарел на двадцать лет! Короче говоря, превратился в дряхлого старика и одной ногой - уже в могиле!.. Что?.. Преувеличиваю?.. О Джульетта, ну как ты могла подумать такое?.. В квестуре <Полицейское управление. - Примеч. перев.> при моем приближении все отворачиваются - так им тяжко смотреть на мое лицо!.. Ты смеешься?.. Да-да, смеешься, я слышал!.. Ах, Джульетта, поистине ты мать этой неблагодарной, бессердечной и бесстыдной девчонки, которая бросила родного отца, хотя клялась вернуться, и предпочла жить среди дикарей в Америке!.. Что?.. Что ты говоришь?.. Написала? Она возвращается?.. О благородная душа!.. Можешь болтать что угодно, Джульетта, но девочка - вылитый мой портрет! И когда же появится наш ангелочек? Когда вернется услада моего сердца? Счастье твое, что мы встретились, моя Джульетта, потому что иначе, может, у тебя и родились бы дети, но они и в подметки не годились бы тем, которыми ты сейчас по праву гордишься! Что? Когда я приеду?.. Да если б мог, примчался бы прямо сейчас! Хотя бы для того, чтобы сохранить остатки жизненных сил и лелеять тебя еще несколько лет, любовь моя... Но сначала мне надо арестовать убийцу... Чего я жду? Доказательств... О да, я знаю, кто преступник!.. Вернее, у меня есть очень серьезные подозрения... Нет, одного этого мало, моя соловушка... Вот заставлю его сознаться - и тут же приеду! С детьми все в порядке? А как бабушка? Дядя? Кузен? Племянники?

     Получив от жены самые утешительные ответы, Ромео наконец повесил трубку, напоследок уверив Джульетту, что живет лишь ради нее и в разлуке ни к чему не испытывает ни интереса, ни вкуса. В оправдание Тарчинини можно сказать только, что он сам искренне верил собственным словам. Известие о скором возвращении старшей дочери преисполнило его неизъяснимой радостью. Теперь в его маленьком мирке снова восстановился мир и покой. И комиссар улегся спать с легким сердцем, блаженно улыбаясь, а во сне видел ангелов, причем каждый из них явно напоминал кого-нибудь из членов клана Тарчинини.

 

***

 

     Сначала капрал Арнальдо Мантоли отчаянно робел перед следователями, тем более что ни один из них не отвечал его представлениям о полицейских. Но мало-помалу, поддаваясь обаянию добродушного комиссара, парень расслабился. Теперь он испытывал к маленькому кругленькому человечку с забавными усами и трогательно простодушным лицом безграничное доверие. Внутренний голос подсказывал, что если кто и отомстит за гибель его друга Регацци, то именно комиссар.

     - Короче говоря, ваш друг никак не ожидал гостей?

     - Бесспорно нет!

     - Расскажите мне все...

     - Что именно?

     - Ну, как Регацци встретился с ними.

     - Нино пошел со мной... Я уверен, что, пока он не увидал тех типов своими глазами, вообще думал, я его нарочно разыгрываю... Ну а потом, убедившись, что я не вру, растерялся.

     "Арнальдо, - сказал он мне, - как по-твоему, кто бы это мог быть?" Я же, ясное дело, ни ухом ни рылом... Старший из двух синьоров, тот, у которого из кармана торчала толстая золотая цепка часов, спросил: "Это вы - Нино Регацци из Растро?" Ну а парень, конечно, ответил "да". "Отлично, - кивнул тот синьор. - У меня для вас приятные новости. Где бы мы могли спокойно поговорить?" Нино увел их в комнату для свиданий, а я вернулся в кордегардию...

     - И что было потом?

     - Минут через пятнадцать, а может и меньше, Нино вышел вместе с гостями. Пожали они друг другу руки, и буржуа укатили в своей машине - она стояла у самой казармы, но на другой стороне тротуара... "Фиат" то ли с кокардой, то ли с какой-то бумажкой на лобовом стекле... Я стоял слишком далеко, чтобы разобрать... Нино подбежал к нам и вытащил из кармана толстую пачку тысячелировых банкнот. Вид у него был совершенно очумелый! Парень даже приплясывал на месте...

     - И он ничего не объяснил вам?

     - Нет, слишком торопился в город...

     - А к кому, не знаете?

     - Нино бежал на свидание с девушкой, из-за которой у него могли быть неприятности...

     - А как выглядели его гости?

     - Два настоящих синьора... оба - очень важные... Старший, тот, что, видать, командовал, повыше ростом... Лицо гладко выбрито... и очки у него золотые. Одет в черный костюм и перчатки, на жилете - толстая золотая цепочка часов...

     - А как он говорил?

     - Не знаю... По-моему, как священник, но не приходский, повыше чином...

     - А второй?

     - Тот вообще рта не открывал... А одет... в синий с белыми полосками костюм, черную шляпу с загнутыми полями и тоже в перчатках. Еще у второго - густая черная борода...

     - Они не показались вам... гангстерами?

     Капрал расхохотался:

     - О нет! Скорее оба смахивали на судей!..

 

***

 

     Ромео Тарчинини пригласил помощника пообедать. Он заказал пикката <Медальоны из жареной телятины. - Примеч. авт.> и, запивая ее кортезе, разливался соловьем, воспевая достоинства своей Джульетты с благородным намерением подтолкнуть Алессандро к скорейшей женитьбе, дабы тот наконец восстановил утраченное душевное равновесие. Однако Дзамполь, очевидно, слушал вполуха и, воспользовавшись минутной паузой, вдруг заметил:

     - Как вы думаете, что за люди приходили к Регацци в казарму? - Мне кажется, Алессандро, вас не особенно интересует моя семья, верно? - немного поколебавшись, с досадой проворчал комиссар. - Неужто вы настолько "ищейка", что не в состоянии говорить ни о чем, кроме работы?

     - Но, синьор комиссар, эта парочка...

     - Ох, отстаньте от меня со всеми этими делами! Сейчас мы занимаемся не расследованием, а гастрономией! Так что наслаждайтесь пикката и скажите мне, разве это кортезе не благоухает всеми альпийскими травами?

     О вине и вкусной пище Тарчинини мог говорить почти с таким же лиризмом, как о любви. Чтобы доставить ему удовольствие, инспектору пришлось долго распространяться о пьемонтских винах и кулинарных рецептах своей матери. А Ромео поведал о том, как готовит Джульетта-старшая и как много хитростей она унаследовала от родительницы, та - от своей и так далее, из поколения в поколение...

     - Помните, Алессандро! - Тарчинини торжественно воздел перст. - Победы, поражения и тысячи погибших забываются очень быстро, зато рецепт хорошего блюда торжествует над любыми препятствиями и живет веками, игнорируя все человеческие глупости... Никто толком не знает, как выглядел Карл Великий, но всем известно, что он ел и что пил! Весьма утешительно, не правда ли?

     - Утешительно?

     - Вот именно, Алессандро! Мне нравится думать, что любая слава, достигнутая ценой крови, страданий и несправедливости, меркнет, тускнеет и исчезает, в то время как секрет какого-нибудь соуса, изобретенного чуть не тысячу лет назад, остается! Ну разве не замечательно, Алессандро, что ветер жизни уносит неизвестно куда любые договоры, составленные самыми ловкими дипломатами после победы какого-нибудь знаменитого полководца, а плоды раздумий безымянного древнего кулинара продолжают радовать нас до сих пор? Как правило, мы довольно смутно представляем, о чем думали наши предки в средние века, зато можем безошибочно сказать, что в постные дни они лакомились рагу из устриц, а в обычные - мясной похлебкой и что у них слюнки текли при виде утиного или "адского" соуса! Когда приедете в Верону, я дам вам все это попробовать, потому что в свободное время с удовольствием занимаюсь... археологической кулинарией.

     За десертом, дабы вспрыснуть жирный, сочащийся кремом торт "Сан-Онорато" <Марка тосканского сладкого вина. - Примеч. авт.>, Ромео велел принести бутылку "Санто", которое сразу разгорячило две лучшие головы туринской уголовной полиции (впрочем, одна из них безусловно принадлежала Вероне!).

     Наконец, аккуратно промокнув усы (на случай, если к ним прилипло немного крема), Тарчинини блаженно прикрыл глаза и допил последний бокал "Санто".

     - Как по-вашему, Алессандро, что за человек мог показаться простому парню вроде капрала Мантоли похожим на судью? - вдруг спросил он, поставив бокал на стол.

     Внезапное напоминание о профессиональных заботах, о которых он, по милости комиссара, на время забыл, застало инспектора врасплох, и он не сразу собрался с мыслями.

     - Право же, трудно сказать... Наверное, важность... или манера одеваться, или особо торжественный вид... Бог его знает, что навело парня на такую мысль!

     - Вот именно - важность и торжественность! А какого рода профессии требуют таких качеств?

     - Ну, не знаю...

     - Для начала скажите, почему людям приходится напускать на себя такой вид?

     - Чтобы внушить доверие?

     - Отлично, Алессандро! Вы слышали, как капрал говорил, что старший из двух посетителей напоминал священника высшего ранга, иными словами, он, очевидно, имел в виду епископа... Чувствовалось, что по первому же знаку незнакомца парень охотно исповедался бы ему во всех грехах - значит, этот человек его подавлял и в то же время производил впечатление, будто может выслушать и простить что угодно. Однако наш незнакомец наверняка не принадлежит к духовенству. А кому еще охотно изливают душу?

     - Врачу?

     - Да, но врачи держались так степенно лет пятьдесят назад...

     - Тогда - нотариусу?

     - Правильно, Алессандро, вы попали в самую точку! И, если я не заблуждаюсь с начала и до конца, таинственный посетитель, несомненно, окажется нотариусом. Это тем более вероятно, что он передал берсальеру крупную сумму - нотариусы чаще выполняют подобные поручения, чем врачи.

     - Но с какой стати он принес Регацци деньги?

     - Об этом нам придется спросить у него самого, инспектор.

     - Так вы что ж, знаете, кто он?

     - Пока не имею ни малейшего представления.

     - Но тогда...

     - Вот что. Нино Регацци родился в Растро, почти на границе, и я предлагаю съездить к тамошнему нотариусу.

     - Но ничто не доказывает...

     - Разумеется, но лучше проверить, чем допрашивать одного за другим всех туринских представителей этой полезной профессии!

     - Если вы правы, синьор комиссар, то почему нотариус Растро не дал нам о себе знать сразу после смерти своего клиента?

     - И это тоже я хочу у него узнать, Алессандро. Заметьте, что в деревушке, скорее всего, нет своего нотариуса, но там нам по крайней мере скажут, кто обычно занимается передачей собственности, кто составляет завещания и заботится о наследстве местных жителей.

     Около трех часов дня они уже подъезжали к Растро. Под конец с магистрали, ведущей к границе, пришлось свернуть на дорогу, куда более удобную для пешеходов, чем для машины. Сидевший за рулем Дзамполь от всей души молился, чтобы ему не пришлось разворачиваться на месте, потому что из подобной попытки явно не вышло бы ничего хорошего. А бледный как смерть Тарчинини закрыл глаза, чтобы не видеть пропасти, по краю которой они то и дело скользили, и думал, что такая прогулка кому угодно испортит пищеварение. Промыкавшись полчаса, они заметили вдали жалкую деревушку, и Дзамполь, чувствуя, что просто не в силах двигаться дальше, остановил машину. У дороги на камне сидел какой-то старик. Ромео вышел из машины и, с радостью ощутив под ногами твердую землю, снова пришел в отличное расположение духа.

     - Добрый день, nonno! <Дедушка, дедуля (итал.).>

     Старик поднял на него светлые, как небо ранней весной, глаза, и на фоне почерневшего от солнца, прорезанного глубокими морщинами лица их голубизна выделялась так же ярко, как прозрачная вода ручья в каменном гроте. Внимательно изучив Тарчинини с ног до головы и хорошенько прочистив горло, старик плюнул на землю. Не то чтобы горец хотел оскорбить комиссара, нет, скорее его поведение выражало полное безразличие человека, окончательно отрешившегося от всех земных забот. Но веронец и не подумал оставить его в покое.

     - Это Растро, а?

     - Угу...

     - А мэрия - на площади?

     - Угу...

     - А мэра вы знаете?

     - Угу...

     - И кто же он?

     - Дурак!

     Выражение лица Тарчинини, услышавшего столь краткую и выразительную характеристику главы администрации Растро, развеселило инспектора, и он с трудом сдерживал смех.

     - А как его зовут?

     - Кого?

     - Мэра!

     - Так же, как и меня.

     - Как вас?

     - Это мой сын.

     - В таком случае как зовут вас?

     - Не ваше дело!

     На сей раз Дзамполь все-таки прыснул, а его шеф рассердился.

     - Я вижу, вас это забавляет, Алессандро?

     - Простите, синьор комиссар, но этот тип...

     А старик начал в свою очередь расспрашивать Ромео:

     - Вы опять насчет цирка?

     - Цирка? Какого еще цирка?

     - Разве вы не бродячие артисты?

     - Мы?!

     - Я думал...

     - Черт возьми! Да с чего вы взяли, будто мы циркачи?

     - Да просто давеча, когда приезжал цирк... клоун был одет точно как вы...

     Старик немного покопался в памяти:

     - Только у него были еще трость и складной цилиндр...

     Инспектор предпочел побыстрее выйти из машины и, словно испытывая острую необходимость справить столь же естественную, сколь и безотлагательную нужду, отошел подальше, предоставив шефу и его собеседнику наедине вести самый удивительный диалог из всех, что ему когда-либо доводилось слышать. Комиссара маневр не обманул, но он мысленно оценил такт подчиненного.

     - Скажите, nonno... Имя Регацци... Нино Регацци вам знакомо?

     - Угу... Так звали паренька, который ушел...

     - Верно! Он здесь родился?

     - Нет... привезли мальчонкой в одну семью.

     - Как их зовут?

     - Крочини.

     - Прекрасно. И где же я мог бы найти Крочини?

     - На кладбище.

     Тарчинини, поняв, что все равно не добьется от старика ничего путного, подозвал инспектора, и они отправились дальше.

     Приземистые домишки напоминали устало свернувшихся зверей. Чувствовалось, что здесь идет борьба за выживание. У мужчин, женщин и даже детей, выскакивавших на шум автомобиля кто на облупившееся крыльцо, кто - на улицу, были унылые, словно застывшие лица. Полицейская машина выехала на перекресток, который с натяжкой мог бы сойти за крохотную площадь. Над входной дверью чуть меньше пострадавшего от времени дома красовалась надпись "Мэрия". Какой-то мужчина, стоя на коленях у входа, ремонтировал дверную раму. На сей раз комиссар отправил вперед Дзамполя.

     - Salute! <Здравствуйте (итал.).> - с самым любезным видом поздоровался инспектор.

     Мужчина, не поднимаясь с колен, повернул голову.

     - Salute!

     - Вы знаете мэра Растро?

     - Угу...

     Все начиналось, как со стариком! Алессандро с трудом взял себя в руки.

     - А вы можете сказать, где он?

     - Угу.

     - Тогда, пожалуйста, объясните, как его найти.

     - Незачем!

     - А?

     - Ну да, я и есть мэр.

     - Мы из полиции. В машине - комиссар Тарчинини, а я - инспектор Дзамполь. Мы приехали из Турина.

     - Ну и что?

     - Вы помните Нино Регацци?

     - Угу.

     - А вам известно, что он умер?

     - Угу.

     - Я вижу, вас это не особенно волнует?

     Мэр пожал плечами.

     - Он был не здешний... И у каждого свои заботы, верно?

     - А где живет нотариус?

     - Какой еще нотариус?

     - Тот, что ведет дела жителей Растро.

     - Это мэтр Серантони... Армандо Серантони. Он живет в Сузе.

 

***

 

     Сузе оказался совсем небольшим городком, и полицейские без труда нашли красивую виллу мэтра Серантони. У двери стоял "фиат" с врачебным удостоверением на лобовом стекле. Тарчинини указал на него инспектору:

     - Вот что, скорее всего, капрал издали принял за кокарду! - заметил он.

     Дверь открыла горничная и тут же заявила, что мэтр Серантони болен и никого не принимает, зато старший клерк Валериотти - в их полном распоряжении. Тарчинини отвесил самый изысканный поклон и, сняв шляпу, проговорил:

     - Scusi, grazioza <Прошу прощения, прелестная (итал.).>... Но нам надо видеть самого мэтра Серантони, а не кого-то другого. То, что он болен, не имеет значения, если, конечно, ваш хозяин не при смерти.

     - Дело в том...

     - Быстро доложите о нашем приходе, grazioza, и можете не сомневаться, что нас примут... Комиссар Тарчинини и инспектор Дзамполь из уголовной полиции Турина.

     Девушка широко открыла глаза.

     - По... полиция?.. Но мы же ничего такого не сделали...

     - Стало быть, вас не посадят в тюрьму, adorabile <Очаровательная (итал.).>... о чем я весьма сожалею, потому что с удовольствием послужил бы вам тюремщиком...

     Девушка была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на лицемерные комплименты собеседника (на самом деле она отнюдь не блистала красотой). Наконец ей удалось стряхнуть оцепенение.

     - Оставайтесь здесь... я сейчас доложу...

     Алессандро и Ромео оглядывали богатую, но строгую обстановку прихожей. Чувствовалось, что хозяин дома - не какой-нибудь мелкий чиновник. Каждый предмет свидетельствовал о достатке, хотя и не поражал изяществом. Никаких безделушек и украшений - лишь удобная прочная мебель, по-видимому веками хранившая достояние семейства Серантони. Казалось, стоит приоткрыть шкафы, комоды и кофры - и весь дом окутает запах лаванды или нафталина. Вне всяких сомнений, в этом доме моль считали наследственным врагом.

     - А вы заметили, Алессандро, что, где бы мы ни появлялись, все пугаются, даже самые почтенные люди?

     - Это и преимущество, и большое неудобство, впрочем, скорее все же последнее...

     - Но почему мы внушаем страх и тем, кому не в чем себя упрекнуть?

     - Потому, вероятно, что таковых не существует в природе.

     Вошел элегантный мужчина лет сорока. Полноту его слегка обрюзгшего лица скрадывала легкая тень коротко подстриженной иссиня-черной бородки. Оба полицейских тут же вспомнили о молчаливом спутнике важного господина, передавшего берсальеру деньги.

     - Насколько я понял, вы хотите видеть мэтра Серантони, синьоры?

     - Мы специально приехали из Турина... А что, он серьезно болен?

     - Нет-нет... Я его лечащий врач... Доктор Джузеппе Менегоццо... С моим другом Серантони произошел несчастный случай... короче говоря, он сам вам объяснит, хотя чувствует себя очень неважно... Не проделай вы ради этой встречи столь долгий путь, я бы попросил вас зайти в другой раз... Ну да ладно, пойдемте.

     Врач проводил полицейских в просторную комнату, и с первого же взгляда на больного они поняли, что нашли-таки важного синьора, в день убийства навестившего Нино Регацци в казарме. Покрытое синяками лицо, замазанные марганцовкой кровоподтеки, раздувшаяся верхняя губа и разноцветный фонарь под глазом свидетельствовали, что почтеннейшего нотариуса из Сузе прежестоко избили. И комиссара Тарчинини, как учуявшего дичь пса, охватило лихорадочное нетерпение.

     - Нам очень жаль, мэтр, что приходится беспокоить вас в постели... Очевидно, с вами произошло несчастье?

     Но, прежде чем нотариус успел ответить, в разговор вмешалась плотная, седеющая дама.

     - Раз уж вы из полиции, синьоры, прошу вас не оставить это дело без последствий! Мой муж стал жертвой гнуснейшего покушения! Если бы вы только видели, в каком состоянии он явился домой... Когда бедняжка вышел из такси, я просто-напросто подумала, что это мой свекор восстал из гроба!

     Нотариус прервал поток возмущенных воплей супруги:

     - Довольно, Мафальда...

     Он посмотрел на посетителей:

     - Это моя жена... синьора Серантони...

     Ромео поклонился:

     - Я - комиссар Тарчинини, временно прикомандирован к уголовной полиции Турина, а вот мой помощник, инспектор Дзамполь.

     - Чем могу служить, синьоры? Честно говоря, на первый взгляд я никак не вижу связи...

     - Мы просто хотели бы кое-что уточнить, мэтр... Скажите, не вы ли вместе с доктором Менегоццо побывали в казарме Дабормида позавчера вечером и разговаривали с берсальером Нино Регацци?

     - Совершенно верно. У доктора были собственные дела в Турине, и он любезно согласился меня подвезти.

     Инспектор Дзамполь подумал, что комиссар Тарчинини, вне всяких сомнений, умеет шевелить мозгами и все его предположения быстро подтверждаются. А комиссар, по-видимому, нисколько не удивился.

     - И вы по-прежнему не понимаете, что привело меня к вам?

     Нотариус поглядел сначала на врача, потом на жену, как будто ища объяснения или желая узнать, понимают ли они что-нибудь в странной причинно-следственной связи, установленной полицейским.

     - По правде говоря, нет, синьор комиссар...

     - Нино Регацци мертв.

     - Мертв? Не может быть!

     - Его зарезали позавчера вечером всего в нескольких шагах от казармы!

     - Dio mio!

     - Madonna Santa!

     Удивленные возгласы супругов послышались одновременно, и только врач не стал призывать на помощь силы небесные.

     - Вы были в курсе, доктор? - спросил Ромео.

     - Да, я проглядывал газеты, но, учитывая состояние своего друга, не счел нужным его расстраивать.

     Тарчинини снова повернулся к больному:

     - А вы разве не читаете газет, мэтр?

     - У меня так болит глаз, что Джузеппе на всякий случай запретил его утомлять.

     - А вы, синьора?

     - О, я... на меня в этом доме просто не обращают внимания, если, конечно, муж не болен... Я и в самом деле читала об убийстве какого-то солдата, но понятия не имела, что мой супруг с ним знаком...

     Мэтр Серантони довольно невежливо оборвал жену:

     - Хватит, Мафальда! Прошу тебя, будь поскромнее! Твои супружеские огорчения не интересуют комиссара! А могу я узнать, синьор, нашли на теле Регацци пятьдесят тысяч лир, которые я ему передал?

     - Нет.

     - И однако я думал, что поступаю правильно... Мне казалось, человеку, никогда не имевшему ни гроша, особенно приятно сразу получить такую сумму... Вероятно, он показал деньги кому-то из приятелей, а тот...

     - По-вашему, преступление совершил кто-то из берсальеров?

     - Во всяком случае, убийца наверняка знал о деньгах, а только очень стесненный в средствах человек способен убить за пятьдесят тысяч...

     - Возможно, вы и правы... А теперь, мэтр, я полагаю, вам пора рассказать мне о своих отношениях с Нино Регацци.

     - Весьма охотно, синьор комиссар... Мафальда, прикажи Лючии принести стулья.

     Как только все удобно устроились, нотариус начал рассказ.

     - Приблизительно год назад ко мне в контору зашел некий господин по имени Серафино Дзагато. По виду настоящий вельможа. Я позволил себе удивиться, что он выбрал меня, а не кого-нибудь из моих туринских коллег, но синьор Дзагато объяснил, что нарочно решил обратиться к незнакомому человеку, поскольку тому, кого видишь в первый и последний раз, проще сделать мучительное признание... Еще он сказал, что детей у него нет и все состояние по закону наследует племянница, некая вдова Валерия Росси из Пинероло. Однако мой клиент на склоне лет стал задумываться о спасении души и вспомнил о дурном поступке, совершенном много лет назад. В молодости Дзагато бросил девушку, узнав, что она беременна. Он поручил мне разыскать эту особу, сообщив только, что когда-то она жила в Сан-Амброльс. Мне повезло. Благодаря тому, что клиент не скупился на расходы, дело удалось распутать очень быстро. Выяснилось, что молодая мать, Нина Регацци, родила сына и отдала на воспитание в крестьянскую семью Крочини из Растро, а сама устроилась на работу в Турине, где и умерла, когда малышу шел всего пятый год. Приемные родители не захотели бросить мальчика, и он оставался у Крочини до тех пор, пока те в свою очередь не перебрались в мир иной. Тогда юный Нино отправился на заработки в Турин. Как вы уже догадались, он и есть берсальер, которому позавчера я поехал сообщить, что в соответствии с последней волей отца он наследует все его состояние, если согласен посмертно принять усыновление. Естественно, молодой человек не колебался ни секунды, поэтому я авансом выдал ему пятьдесят тысяч лир. А теперь горько в этом раскаиваюсь...

     - И насколько велико наследство?

     - Приблизительно шестьдесят миллионов лир.

     - А теперь они достанутся вдове из Пинероло?

     - Да, племяннице покойного.

     - Вот уж кому следовало бы поставить свечку за здравие убийцы берсальера!

     Нотариус покачал головой.

     - Такова жизнь... - напыщенно проговорил он.

     Комиссару мэтр Серантони явно не нравился: так и не сумев поверить в искренность нотариуса, Ромео счел его бессовестным лицемером.

     - Ну а теперь займемся вами, мэтр... - холодно бросил он. - По словам синьоры Серантони, вы стали жертвой нападения, верно?

     - Да.

     - В Турине?

     - Да, в Турине, в ту же ночь, когда бедного мальчика...

     - Странное совпадение, не так ли?

     - В нашей жизни все либо случайность, либо совпадение...

     Комиссару, при всем его неисчерпаемом добродушии, ужасно хотелось взять нотариуса за грудки и трясти до тех пор, пока с него не слетит омерзительно лживая, ханжеская личина, но подобные методы допроса закончились бы крупным скандалом, и Ромео сдержался.

     - Расскажите мне, как это случилось.

     - Ну вот... Я решил поговорить с Нино Регацци именно позавчера, потому что все равно собирался участвовать в заседании нотариата. А когда собрание закончилось, пошел ужинать с коллегами.

     - Куда?

     Мэтр Серантони вздрогнул:

     - Вы хотите знать, где мы ужинали?

     - Да, если это вас не затруднит.

     - Интересно, по каким таким причинам это может его затруднить? - сердито проворчала синьора Серантони.

     Нотариус поспешил сгладить неприятное впечатление:

     - Моя жена права, синьор комиссар, мне вовсе не трудно ответить на ваш вопрос. Просто он меня несколько удивил. Мы с коллегами ужинали в ресторане "Тернандо" на виа Сан-Франческо де Паола. Вы удовлетворены?

     - Не совсем. Мне хотелось бы услышать от вас еще имена хотя бы двух-трех сотрапезников.

     - На сей раз, синьор комиссар, вы явно перегибаете палку! Да что ж это такое? Вы, кажется, устраиваете мне самый настоящий допрос!

     - Так оно и есть, мэтр.

     И снова супруга бросилась на помощь нотариусу:

     - Не волнуйся, Армандо! Назови полицейским фамилии, и пусть они наконец дадут тебе отдохнуть.

     Больной уступил.

     - Хорошо, но только чтобы доставить тебе удовольствие, Мафальда... Ибо я далеко не уверен, что этот господин имеет право обращаться со мной таким образом. Я все-таки не кто-нибудь, а помощник мэра Сузе, как и мой несравненный друг и почти брат Джузеппе Менегоццо!

     Врач с улыбкой поклонился:

     - Спасибо, Армандо... но поторопитесь ответить комиссару. Чем скорее вы покончите с этой крайне неприятной сценой, тем раньше вас оставят в покое.

     Тарчинини одобрительно кивнул.

     - Мэтр Рибольди... - начал нотариус, не отводя пристального взгляда от веронца. - Мэтр Джонелли... Мэтр Поревано... мэтр Ланцони... мэтр Криспа... Довольно с вас?

     Ромео, писавший под диктовку законника, закрыл блокнот и сунул в карман.

     - Да, вполне, мэтр. Однако, позволю себе заметить, вы до сих пор не рассказали мне ни где, ни при каких обстоятельствах на вас напали. Я полагаю, вряд ли это могло случиться прямо в "Тернандо", а?

     - Разумеется, нет! После ужина, за которым, должен признаться, мы слишком увлеклись воспоминаниями о студенческой юности, а потому выпили чуть больше, чем подсказывал разум, все вышли из ресторана в превосходном настроении и чувствовали себя так, будто нам снова по двадцать лет. Только я один живу не в Турине, и мы всей компанией отправились провожать каждого до дому, пока я не остался один. Честно говоря, голова у меня слегка кружилась, и я не помню, кого проводил последним - то ли Джонелли, то ли Криспа. Но, так или иначе, я оказался возле Понте Моска, прохлада Дора Рипариа <Река. - Примеч. авт.> несколько прояснила мне мозги, и, немного устыдившись, я поспешил к себе в гостиницу "Лиджуре" на пьяцца Карло Феличе. Я шел, злясь, что никак не могу поймать такси, немного сбился с дороги, и неподалеку от пьяцца Моска на меня напали двое бандитов. Они стали требовать денег... я отбивался, кричал... Но в такой поздний час улицы пустынны... Потом захлопали окна, бандиты убежали, а я остался лежать - сами видите, что они со мной сделали!

     Синьора Серантони снова не смогла сдержать возмущения.

     - Какой позор! - взорвалась она. - Чтобы в Турине на человека охотились, как в джунглях!

     - Prego <Прошу тебя (итал.).>, Мафальда...

     Супруга нотариуса покраснела:

     - Scusi, Армандо...

     - Прохожие помогли мне встать и отвели в аптеку. Там меня перевязали, и я наконец смог добраться до гостиницы... А на следующее утро нанял машину и приехал домой.

     - Где вы подали жалобу?

     - Где? Э-э-э... Аптекарь позвонил в ближайший полицейский участок, оттуда прислали агента, я дал показания и расписался...

     - Отлично! Я сделаю все возможное, чтобы ускорить розыски, синьор Серантони, и поймать тех двух бандитов... А теперь мне остается лишь пожелать вам скорейшего выздоровления... Mirei ossequi <Мое почтение (итал.).> синьора... А кстати, мэтр, вдова из Пинероло уже знает, что смерть Нино Регацци принесла ей так много денег?

     Алессандро Дзамполь с улыбкой стал ждать, угодит ли нотариус в ловушку, расставленную Тарчинини с напускным простодушием. Но мэтр Серантони оказался на высоте.

     - Если она и в курсе, то никак не моими стараниями, поскольку вы сами только что уведомили меня о смерти клиента! Во всяком случае, я полагаю, что, узнай Валерия Росси о многомиллионном наследстве, она бы уже мне позвонила... Вы ведь понимаете, что такого рода нетерпение сдержать очень трудно...

     - Вне всяких сомнений... A rivederci fra росо <До скорого свидания (итал.).>... Синьор Серантони...

     Комиссар и его помощник вышли из комнаты нотариуса. Доктор Менегоццо проводил их до парадной двери. Когда они уже попрощались и Тарчинини взялся за ручку двери, он вдруг обернулся.

     - Кстати, синьор... Мне не хотелось тревожить синьору Серантони, но вашему другу, конечно, следовало бы как можно скорее приехать ко мне в Турин... Это в его же интересах!

     Врач заговорщически улыбнулся.

     - Хорошо... - тихо сказал он. - Можете рассчитывать на мое содействие...

     В нескольких шагах от виллы нотариуса полицейские столкнулись с юной служанкой, которая открывала им дверь, и Тарчинини, поклонившись ей, как знатной даме, спросил, где здесь можно купить нож. Смущенная непривычно почтительным обращением горничная поспешила ответить, причем ее невзрачное личико удивительно похорошело от волнения:

     - На площади, у Моретти... Это единственное место, где вы можете купить хороший ножик.

     - Тысячу благодарностей, синьорина... А могу я позволить себе спросить ваше имя?

     - Лючия...

     - Вы не рассердитесь, Лючия, если я честно скажу, что редко имел удовольствие видеть такие интересные лица, как ваше?

     Горничная настолько привыкла, что ее с детства дразнили дурнушкой, что на мгновение потеряла дар речи.

     - Эт-то правда? - заикаясь, пробормотала она.

     - Да, чистая правда! Верно, Алессандро?

     Инспектор, немного поколебавшись, решительно подтвердил слова шефа:

     - Несомненно!

     Девушка звонко рассмеялась, и в ее смехе чувствовалась свежесть весеннего ручья, а потом пошла прочь такой легкой походкой, словно ложь Ромео озарила ее будущее.

     - Позвольте заметить вам, синьор комиссар, что обманывать это несчастное дитя - просто бессовестно, - проворчал Дзамполь, как только горничная отошла на безопасное расстояние.

     - Бессовестно?

     Тарчинини дружески хлопнул инспектора по плечу:

     - Povero <Бедняжка (итал.).>... Ты никогда ничего не смыслил в женщинах, и я догадываюсь, что твоя Симона... Нет, помолчи, о сем предмете ты способен наговорить одних глупостей! Да пойми же, упрямая голова, любая женщина ровно настолько хороша собой, насколько сама в это верит!.. Эту девочку наверняка высмеивали за неблагодарную внешность, но теперь в ее взгляде появилось что-то новое... Готов спорить, она тут же побежит домой, к зеркалу, и благодаря моим словам признает, что до сих пор ошибалась... Сначала наша Лючия скажет себе, что не так уж безобразна, потом начнет думать, что, пожалуй, даже привлекательна, и, наконец, уверует в свою красоту, а тех, кто этого не замечает, сочтет непроходимыми дураками... Но самое любопытное, Алессандро, - что со временем Лючия, возможно, и впрямь станет прехорошенькой!

     Так, болтая, полицейские добрались до площади и вошли в магазин Моретти. Но тщетно Тарчинини искал там нож, похожий (как догадался Дзамполь) на тот, что нашли возле тела берсальера, - поиски его не увенчались успехом.

     Уже в машине Алессандро спросил:

     - Что вы думаете о нотариусе, шеф?

     - А вы?

     - Мне показалось, что он нам наврал...

     - Можете не сомневаться, так оно и есть. В жизни не встречал более отъявленного лгуна!

     - Но зачем ему это понадобилось?

     - Либо это Серантони убил берсальера, либо он обманывал из-за того, что при разговоре присутствовала жена.

     - Не понимаю, что за корысть нотариусу в смерти Регацци?

     - Я тоже, но, если бы удалось найти хоть малейшее доказательство или даже намек, что гибель клиента принесла Серантони какую-то выгоду, я бы с удовольствием его арестовал!

     - А пока надо бы выяснить, в каком комиссариате зарегистрирована его жалоба.

     - Бесполезно.

     - Но, синьор комиссар...

     - Говорю вам, Дзамполь: это зряшная трата времени. Он вообще не подавал никакой жалобы.

     - Но тогда откуда синяки и кровоподтеки? Кто-то же наверняка избил Серантони...

     - Кто знает? Возможно, наш берсальер перед смертью?

 

***

 

     В Турине, прежде чем отпустить инспектора, Тарчинини попросил отвезти его в Сан-Альфонсо де Лиджори и высадить на виа Леванна, неподалеку от дома Дани.

     - Несмотря на то что нотариус из Сузе меня всерьез заинтриговал, я не могу и не имею права забывать, что пока наш единственный стоящий подозреваемый - это Анджело Дани, и сейчас идет своего рода соревнование на выдержку. Только нас двое, а Дани - один... Стало быть, мы должны победить и победим! Я не могу спокойно сесть за ужин, пока не прощупаю противника еще раз - вдруг за это время в его панцире образовалась какая-нибудь брешь? До свидания, инспектор. Завтра - ваша очередь сюда прогуляться, а я отдохну... Спокойной ночи.

     - Спокойной ночи, синьор комиссар...

 

***

 

     "Бедная тетя" не обратила на Тарчинини никакого внимания. С головой погрузившись в мечты, она объясняла воображаемому классу все тонкости употребления апострофа при выпадении гласного и усечении. Иногда она умолкала, словно внимательно слушая ответ невидимого ученика, потом исправляла ошибки, хвалила правильный ответ или ругала за нерадивость. Тарчинини буквально заворожил этот странный, как будто происходивший вне времени и пространства урок. Он все больше проникался симпатией к несчастной больной, уже много лет одиноко живущей в одном ей внятном мире прошлого. Комиссар испытывал едва ли не угрызения совести, думая о том, какие катаклизмы ему придется вызвать в семье Дани, став, в сущности, злым гением этих бедолаг. Но, в конце концов, никто ведь не заставлял Анджело убивать берсальера! Из кухни вышла Стелла. Ромео она встретила без особого удивления.

     - А, вы здесь, синьор? - только и сказала девушка.

     - Где ваш брат?

     - Думаю, вот-вот придет... А что, у вас появились новые подозрения против него?

     - Нет... и прежних - более чем достаточно.

     Девушка подошла к полицейскому:

     - Синьор комиссар... вы знаете, что означает для меня смерть Нино... и что меня теперь ждет... Я жизнь готова отдать, лишь бы убийца понес наказание... Но, клянусь вам, вы ошибаетесь - Анджело никого не убивал!

     - У вас есть доказательства?

     - Вы не знаете моего брата, а я знаю!

     В словах девушки чувствовалась такая горячая вера, что Ромео заколебался, однако опыт подсказывал ему не слишком поддаваться природной склонности считать страдающих женщин правыми.

     - Такого рода доказательства в суд не представишь, синьорина, - лаконично заметил он.

     Тарчинини отчетливо видел, как у Стеллы подогнулись колени.

     - Вы... вы нас просто преследуете! - почти прошептала она.

     - Да нет же! Что за глупости! Напротив, ваша семья мне очень нравится... вот только у меня есть работа, и ее хочешь не хочешь надо выполнять, верно?

     Девушка снова заплакала, и веронец, естественно, тут же обнял ее за плечи и прижал к груди, как поступил бы, утешая родную дочь.

     - А вы ведь кажетесь совсем не злым... - сквозь слезы пробормотала Стелла.

     Простодушие девушки тронуло комиссара. Он тихонько взял ее за подбородок и слегка запрокинул голову.

     - Ma que! Так оно и есть, Стелла...

     Честно говоря, в эту минуту Ромео не смог бы сказать, чисто ли отцовская нежность вызывает у него безумное желание поцеловать бедняжку или совсем иное чувство... Однако долго размышлять на эту тему ему не пришлось - тетушка Пия, незаметно подкравшись сзади, крепко ухватила комиссара за правое ухо и изо всех сил дернула вниз. Тарчинини взвыл от боли и выпустил Стеллу, а та слишком удивилась, чтобы немедленно отреагировать должным образом.

     - Я поймала тебя на месте преступления! - визжала меж тем старуха. - На сей раз ты не посмеешь отпираться, а? Какой позор! Пользоваться тем, что ты сильнее, и обижать маленьких девочек! Продолжай в том же духе - и непременно попадешь в тюрьму! Ты самый настоящий варвар!

     Тарчинини потирал ухо. Боль мешала ему оценить весь комизм положения. А Стелла попыталась вступиться за тетку.

     - Ну вот, не обращаешь на нее внимания, воображаешь, будто она сидит себе спокойно и бормочет - и вот вам, пожалуйста... Вы очень сердитесь?

     - А по-вашему, не с чего, да?

     Но бывшая учительница не желала сдаваться. Она снова налетела на комиссара, и тот, защищаясь, инстинктивно поднял руки.

     - Не смей на меня злиться! Я тебе запрещаю, слышишь? Я хочу, чтобы вы немедленно помирились! А ну, поцелуй ее сейчас же!

     Ромео колебался, но девушка посоветовала ему не спорить и таким образом успокоить больную. Полицейский нежно поцеловал девушку в обе щеки, и, естественно, именно в эту минуту вошел Анджело.

     - Кажется, это уже вошло у вас в привычку, а? - хмыкнул он.

     Девушка отскочила от комиссара.

     - Я тебе сейчас объясню, - начала она.

     - Нечего тут объяснять... - перебил брат. - Короче, насколько я понимаю, вы уже освоились в нашей семье, синьор комиссар?

     - Меня привел сюда профессиональный долг!

     - Знай я раньше, что работа полицейского - одно удовольствие, тоже бы от нее не отказался! Мы-то, дураки, думаем, будто страж порядка обязан бегать за бандитами, хватать преступников... Ничего подобного! Оказывается, полицейские ходят по домам и, пользуясь отсутствием мужчин, целуют девушек, короче, ведут себя как самые настоящие... воры!

     - Думайте, что говорите! - вскинулся Тарчинини. - Иначе угодите за решетку гораздо быстрее, чем до вас дойдет, что произошло!

     - Ах, так я еще должен обдумывать свои слова? Второй раз я застаю сестру в ваших объятиях, и мне же, видите ли, надо придержать язык? Это что, закон такой? Может, вы, помимо всего прочего, имеете право садиться за мой стол без приглашения и есть заработанный мной хлеб? Что ж, если вам вдобавок захочется вздремнуть в моей постели, можете не стесняться!

     - Как тебе не стыдно, Анджело? - возмутилась сестра.

     - А тебе, распутница? Бесстыжие твои глаза!

     Гневные тирады Дани прервал звон посуды. Все бросились на кухню - "бедная тетя" тупо смотрела на лежавшие у ее ног осколки супницы и разлитый по полу суп.

     - Что с тобой, тетя? Что случилось?

     - А кто тебе позволил разговаривать со мной на "ты", девочка? Знаешь, я уже давно за тобой наблюдаю! По-моему, ты все время замышляешь что-то дурное... Придется поговорить с твоей тетей... порядочной и весьма уважаемой особой!

     Анджело в полном отчаянии схватился за голову.

     - Это уже слишком! - крикнул он. - С меня хватит! Хватит! Хватит! Тетка все больше сходит с ума! Сестра ведет себя как последняя потаскушка! В доме вечно торчит какой-то полицейский! Я ухожу! Поужинаю где-нибудь в другом месте! До сих пор я никого не убивал, но, черт возьми, мне начинает чертовски этого хотеться!

     Дани с такой силой захлопнул за собой дверь, что висевшая на стене картинка с видом Венеции упала на пол. Стелла опустилась в теткино кресло.

     - Боже мой! Само Небо против нас! - простонала она.

     Ромео, чувствуя, что за все неприятности, обрушившиеся в тот вечер на семью Дани, львиная доля ответственности лежит на нем, остался со Стеллой и "бедной тетей". Первой он помог приготовить легкий ужин, а со второй поддерживал довольно странный разговор, ибо старая Пия, видимо, совсем ушла в прошлое. Сейчас, когда обе женщины нуждались в его помощи, Тарчинини позабыл и о работе, и о том, что привело его в дом Дани. После скудной совместной трапезы (инспектор Дзамполь умер бы на месте от удивления, узнав, что его шеф осмелился сесть за стол в доме предполагаемого убийцы берсальера), полицейский даже скинул пиджак и, пока Стелла штопала дыры, пробитые пулями Пеццато, Ромео, глядя на девушку, вспоминал своих двух Джульетт, жену и дочь, и разливался соловьем - говорить на эту тему он мог до бесконечности. Поэтому, даже когда девушка покончила с добровольной работой, он все не умолкал. Однако ей, по всей видимости, рассказ веронца не доставлял особого удовольствия, так что в конце концов Тарчинини удивился и даже обиделся. Стелла поспешила объяснить, в чем дело:

     - Простите, синьор комиссар, но вы рисуете мне картину счастливой семейной жизни... жизни, которой мне теперь уже не видать. И мне больно... очень больно...

     Она отчаянно пыталась сдержать слезы, и Ромео, с его вечной жаждой утешить горюющую женщину, во что бы то ни стало решил заставить ее улыбнуться.

     - Да ну же! Не надо плакать, бедняжка! У вас ведь будут и муж, и детишки, как у всех на свете, верно?

     - Обычно у нас принято сначала выходить замуж, и только потом рожать детей... А у меня уже скоро появится ребенок, но насчет мужа...

     - Basta! Вы молоды, красивы и наверняка найдете человека, который вас полюбит!..

     - А кто, кроме меня, сумеет полюбить моего малыша?

     - Как - кто? Да, конечно же, тот, кто влюбится в его маму и предложит ей выйти замуж!

     - Ни один парень не захочет взять меня с таким подарком в придачу!..

     Девушка так тяжко страдала, что Тарчинини не выдержал:

     - И однако я сам знаю человека, который с удовольствием женится на вас!

     Стелла удивленно уставилась на полицейского, пытаясь понять, смеется он над ней или нет.

     - Бедняге ужасно не повезло с женой, но теперь она умерла... Потом он и слышать не хотел о женщинах... Черствел и буквально на глазах превращался в этакого бирюка, пока... не увидел вас!

     - Меня?

     Комиссар подумал, что хватил через край и давать волю фантазии наверняка не стоило, а теперь он вляпался в безвыходное положение, но, глядя на посветлевшее от восторга личико Стеллы, уже не мог остановиться.

     - Ну да, любовь с первого взгляда...

     - И... и он знает, что...

     - Все знает... и про берсальера... и про бамбино...

     - И, несмотря на это, я ему нравлюсь?

     - Нравитесь? Мадонна! Да он с утра до ночи донимает меня разговорами о вас! "Шеф, - говорит, - как вы думаете, может она меня полюбить?.. Шеф, как по-вашему, она не рассмеется мне в лицо, если я скажу о своей любви? Я никогда не осмелюсь, шеф..."

     Тарчинини выдумывал, вышивая по новой канве историю любви, вечно звучавшую в его душе. Он никогда не напишет ее, но будет жить ею до конца своих дней. В сущности, Ромео даже не лгал. Нет, он совершенно искренне думал, что ради общего счастья все должно случиться именно так. По правде говоря, очень скоро веронца уже не смущали никакие условности и ограничения. Идиллия рисовалась ему исключительно в лазурных тонах.

     - Он любит вас и не смеет в том признаться, Стелла. Неужели вы откажетесь от своего счастья? Нет, это вы должны взять парня за руку и сказать, что знаете о его чувствах...

     Ромео с блеском разыграл всю сцену. Он изображал отважную девушку, ради собственного счастья готовую отринуть предрассудки, и молодого человека, от восторга не смеющего верить собственным ушам. Описывая их встречу, он как будто сам переживал каждый миг, и обжигавшие его веки слезы умиления были настоящими, ибо Тарчинини, как и "бедная тетя" Пия, жил в не совсем реальном, далеком от нашего мире. И лишь прямой вопрос Стеллы Дани вернул его на землю:

     - А почему он называет вас шефом, синьор комиссар?

     В голове Ромео произошло что-то вроде сейсмического толчка. Сообразив, куда завели его краснобайство и природная восторженность, полицейский на минуту окаменел, но отступить он не мог, не рискуя прослыть лжецом. Тарчинини лишь проклял про себя неумеренную страсть к речам и попробовал утешиться мыслью, что все равно подумывал соединить инспектора и несчастную девушку. И все же, отвечая на вопрос Стеллы, Ромео чувствовал комок в горле, словно заведомо обманывал ее доверие.

     - Потому, - смущенно пробормотал он, - что я говорил об Алессандро Дзамполе, инспекторе, который вчера вечером вырвал меня из когтей вашего брата...

 

Глава 5

 

     Проснувшись, Ромео Тарчинини не ощущал обычной жизнерадостности. Для него это было настолько странно, что комиссар встревожился и сразу вообразил, будто здесь, вдали от близких, к нему прицепилась какая-то болезнь, ибо, с точки зрения Ромео, дурное настроение наверняка предвещает ужасный недуг. А стоило только подумать об этом - и богатая фантазия принялась рисовать картины одну страшнее другой. Одолей Тарчинини серьезное недомогание дома, в Вероне, у двери уже толпились бы друзья, но здесь, в Турине... Там, если бы его повезли в больницу (а уже одно это слово навевало мысли о бесконечно грустных событиях), на улице пришлось бы наводить порядок. А тут, у пьемонтцев, - хоть умри, никого это ничуть не взволнует! Комиссар померил температуру, внимательно изучил в зеркале язык и глаза, прощупал живот (на случай острого аппендицита), помял печень и, прикрыв глаза, стал прислушиваться к сердцебиению, однако с некоторой досадой и без особого облегчения убедился, что организм работает совершенно нормально.

     Надеясь отогнать тревогу, Тарчинини снова натянул на голову одеяло и в тепле кровати стал мечтать о Вероне. Будь он дома, Джульетта уже готовила бы для него завтрак, а детишки подняли бы возню... Ромео слушал бы привычный шум в квартирах соседей... Но, увы, он в Турине, среди чужаков, а здесь, если какой-то звук и доносился из других номеров, то весьма тактично и чуть слышно - и комиссару не хватало человеческого тепла, той семейной атмосферы, благодаря которой он всегда оставался самим собой. Положа руку на сердце - Ромео просто нужно было ощущать рядом присутствие Джульетты. Без нее комиссар чувствовал себя немного потерянным. Тарчинини так привык приукрашивать все, что его окружало, что видел жену прежней, времен их молодости, и, несмотря на рождение шестерых детей, всегда думал о ней как о девушке, пленившей его четверть века назад. Комиссар вскочил и попросил телефонистку как можно скорее соединить его с Вероной.

     Голос Джульетты ничуть не изменился с годами, и, едва услышав его, Ромео почувствовал, как сердце его тает от любви и нежности. Синьора Тарчинини несколько удивилась столь раннему звонку, но когда муж объяснил ей, что тревога и тоска по дому вот-вот доведут его до самой настоящей неврастении, матрона добродушно рассмеялась и в голосе ее зазвучала ответная нежность. Джульетте льстило, что ее комиссар, уже в который раз оказавшись в разлуке, не находит себе места, поэтому она так же искренно поклялась, что и сама безумно тоскует. Кроме того, Джульетта сказала, что приехавший в Верону по делам кузен Амполи заходит к ним каждый день, и это действует ей на нервы, потому что в конце концов соседи могут дать волю языкам. Тарчинини взвился под потолок. Сердце его охватила ревность, и этот пятидесятилетний седеющий толстяк закатил своей Джульетте дикую сцену ревности (впрочем, синьоре Тарчинини это не доставило огорчений - напротив, она упивалась бурной реакцией супруга). Забыв о почтенном возрасте и изрядно пострадавшей от времени внешности, комиссар и его дражайшая половина осыпали друг друга смехотворными упреками, глупыми угрозами и, припоминая друг другу некогда совершенные ошибки, с восторгом плакали и обвиняли друг друга в равнодушии и бессердечии, в глубине души нисколько не сомневаясь в обратном. Ромео обожал проливать слезы, его супруга - тоже, и когда наконец, совершенно обессилев и заикаясь, Тарчинини поклялся жене, что никогда больше не вернется в Верону, где другой уже занял его место, Джульетта решительно положила конец излияниям:

     - Поторопись-ка лучше домой, дурачок, а то я совсем иссохла, ожидаючи твоего возвращения!

     Умиротворенный ее словами комиссар подумал, что единственное препятствие, мешающее ему вновь обрести семейный очаг, - упрямое нежелание Анджело Дани признаться в убийстве берсальера. Но мысль об Анджело тут же напомнила и о его сестре. И, сообразив, что он накануне наговорил девушке об инспекторе Дзамполе, Ромео на мгновение сник. Однако комиссар очень быстро внушил себе (уж очень ему этого хотелось!), что из Стеллы получится великолепная супруга для Алессандро. Тарчинини и в голову не приходило, что молодые люди могут не понравиться друг другу, а будущий ребенок берсальера - стать серьезным препятствием его планам. И, как всякий раз, когда его немного угнетало неприятное предположение, веронец попытался больше о нем не думать и сосредоточиться на чем-нибудь другом, в данном случае - на Анджело, от которого ему позарез надо было скорее добиться признания, ибо это единственная возможность поскорее вернуться к Джульетте и малышам.

 

***

 

     Анджело работал в мастерской у столяра, нанимавшего всего двух рабочих. Хозяин как будто нарочно подобрал людей своего склада - суровых, крепких и молчаливых парней. Все трое славных пьемонтцев искренне веровали, что созданы для работы, и только для нее. Хозяин, Бомпи, ревностный католик, неизменно благодарил Небо за тяготы и невзгоды, полагая, что Всевышний просто испытывает его веру и смирение. Его компаньон Люкка, убежденный коммунист, возлагал все надежды на конечную победу пролетариата. Правда, он плохо себе представлял, как должна выглядеть означенная победа и к чему она приведет, но сама перспектива выглядела утешительно и помогала терпеливо мириться с судьбой, а также прощать ярость жены, когда он приносил в дом свой жалкий заработок. Что касается Дани, то он в равной мере злился на всех - и на милосердного Бога, и на синьора Тольятти <Тогдашний лидер коммунистической партии. - Примеч. авт.> - за все несчастья, преследовавшие его с детства: смерть родителей, безумие тети Пии, бесчестье Стеллы, а теперь, в довершение всего прочего, идиотское обвинение в убийстве мерзавца берсальера! От одной мысли о Нино Регацци у Анджело сжимались кулаки, и парень начинал жалеть, что соблазнитель Стеллы уже мертв, ибо Дани с удовольствием придушил бы его собственными руками!

     Едва переступив порог мастерской синьора Бомпи, улыбающийся, любезный и жизнерадостный Тарчинини очень скоро почувствовал себя в совершенно чуждом, если не враждебном, мире. Все три столяра окинули его оценивающим взглядом и тут же снова принялись за работу. Угрюмое молчание пьемонтцев обескуражило привыкшего к словесным баталиям Ромео.

     - Кто из вас хозяин? - осведомился он, не зная толком, как себя вести дальше.

     Бомпи, не поднимая головы от верстака, проворчал:

     - Ну, я.

     Ромео попытался настроить его на более доброжелательный лад.

     - Я - комиссар Тарчинини, - вежливо представился он.

     - Ну и что?

     - Мне хотелось бы поговорить с Анджело Дани.

     Хозяин мастерской пожал плечами:

     - Это его дело...

     Анджело, казалось, нисколько не волновало, что речь идет о нем, - парень продолжал спокойно обстругивать доску. Даже ритм его движений нисколько не изменился. Тарчинини подошел поближе.

     - Вы что, не слышали?

     Брат Стеллы покачал головой.

     - А не могли бы вы остановиться хоть на минутку?

     - У меня сдельная работа.

     Комиссар выругал себя за то, что ему взбрело в голову явиться сюда, к этим бессловесным варварам! Но уйти сразу он не мог из опасения "потерять лицо" - Ромео воображал, что таким образом он уронил бы престиж Вероны. Однако разговаривать с Дани при посторонних под скрип пилы и треск дерева... И все же комиссар решил сделать все возможное, чтобы этот визит не оказался напрасным.

     - Анджело...

     Обращение по имени настолько удивило парня, что он все-таки замер на секунду, и Ромео немедленно воспользовался паузой:

     - Анджело... Мне бы хотелось вернуться домой, в Верону... Бедняжка жена тоскует, да и малыши...

     - А кто вам мешает?

     - Кто? Ma que! Да вы же!

     - Не понимаю.

     - Я не могу вернуться домой, пока не арестую убийцу берсальера...

     - А мне-то что до этого?

     - У меня нет никаких материальных доказательств против вас... а лишь глубокая уверенность. Но арестовать кого бы то ни было на подобном основании невозможно!

     - А дальше-то что?

     - Немедленно признавшись, вы оказали бы мне большую услугу!

     - Признавшись в чем?

     - Что это вы убили Нино Регацци!

     Анджело нервно рассмеялся:

     - Неужто у вас в Вероне все такие?

     - Послушайте, Анджело Дани! Вы ведь славный малый, а? Да-да, я вас хорошо изучил! От вас не зависело, послушает Стелла берсальера или нет. Кстати, в какой-то мере я понимаю ваш поступок и без труда представляю, что скажет адвокат, стараясь добиться самого легкого приговора... Но, поверьте мне, Анджело, больше всего облегчит вашу участь добровольная помощь правосудию...

     - То есть я должен броситься перед вами на колени и слезно молить, чтобы вы отвели меня в тюрьму?

     - Не надо преувеличивать!

     - А вам не кажется, что это вы преувеличиваете?

     Бомпи и Люкка вскинули головы, разглядывая собеседников, и комиссар почувствовал, что дело принимает угрожающий оборот, а следовательно, дабы сохранить чувство собственного достоинства, ему лучше удалиться.

     - Не будем ссориться, а попробуем рассуждать логически...

     Хозяин мастерской спокойно подошел к комиссару:

     - У нас нет времени.

     - На что?

     - Да на рассуждения!.. Если мы устроим болтовню, станет не до работы, а этого мы себе позволить не можем. Мы же не какие-нибудь чиновники и не буржуа... Так что оставьте нас в покое и не мешайте заниматься делом...

     - Черт возьми! Но я ведь тоже должен выполнять свои обязанности! Или вы думаете, я пришел сюда ради собственного удовольствия?

     - Никто вас тут не удерживает!

     Тарчинини указал на Анджело:

     - Он!

     Дани положил рубанок, выпрямился, набрал полные легкие воздуха и, в свою очередь встав перед Ромео, ткнул его пальцем в грудь.

     - Проклятье! Так вы упорно не желаете от меня отцепиться?

     - Как только вы признаетесь, я оставлю вас в покое!

     - Но не могу же я назваться убийцей только для того, чтобы доставить вам удовольствие?

     - Это вы убили Нино Регацци, Анджело!

     - Повторите еще раз, и уж тогда я точно совершу убийство!

     Тарчинини был далеко не трусом, но всякий раз в минуту опасности представлял Джульетту вдовой, а детей - сиротами, и мысль об этом, смиряя отважные порывы, побуждала его к осторожности. Впрочем, Ромео попытался держаться стойко и, напустив на себя величественный вид, снисходительно бросил:

     - Как вам угодно, синьор Дани. И не говорите потом, что я вас не предупреждал, да еще при свидетелях! Не стоит воображать, будто ваше поведение хоть в какой-то мере повлияет на ход расследования. Придя сюда, я хотел воззвать к тому лучшему, что еще сохранилось в вас, но вы ответили угрозами! Ладно... Что бы ни случилось, теперь пеняйте только на себя... И во всяком случае, знайте одно: мы не выпустим вас из поля зрения! Денно и нощно мы будем следовать за вами по пятам! И так до той минуты, пока вы наконец не скажете правду!

     Анджело упрямо набычился.

     - В конце концов вы таки заставите меня отправить вас к праотцам... - проворчал он.

     - И таким образом сами же дадите превосходное основание посадить вас под замок? Да, тогда уж точно двери тюрьмы захлопнутся за вами навеки, можете не сомневаться... Arrivederce presto, Angelo. Salute, signori! <До скорой встречи, Анджело. До свидания, синьоры (итал.).>

     И комиссар Тарчинини с невозмутимым видом и слегка насмешливой улыбкой выплыл из мастерской. Он остался весьма доволен собой.

 

***

 

     Однако, войдя в кабинет и увидев инспектора Дзамполя, Ромео почувствовал, как у него защемило сердце. Один Господь ведает, что произойдет между Стеллой, удивленной и несомненно обрадованной известием, что Алессандро влюбился в нее с первого взгляда, и ни о чем не подозревающим инспектором, для которого девушка ровно ничего не значит! Впрочем, комиссар имел обыкновение во всем, что выходило за рамки его возможностей, полагаться на Всевышнего: такая позиция, с одной стороны, позволяла проявить какую-то заботу о ближнем, а с другой - снимала всякую ответственность с него самого.

     Ромео рассказал о неудачном посещении Анджело Дани, и Дзамполь, успевший проникнуться к столяру глубочайшей неприязнью, предложил:

     - Позвольте мне взять Дани на себя, синьор комиссар, и, клянусь, я вырву у него признание!

     - Анджело - крепкий малый, с ним лучше не шутить!

     - Я тоже не калека! И мы еще поглядим, осмелится ли он поднять руку на служителя закона!

     Ромео не счел нужным делиться с ним уверенностью, что Дани вполне способен отлупить кого и чем попало. Кроме того, он подумал, что враждебность Дзамполя к брату Стеллы еще больше осложнит положение, когда девушка огорошит инспектора известием о его несуществующей любви... Даже будучи большим оптимистом по натуре и не сомневаясь, что в конце концов все непременно уладится, супруг Джульетты предпочитал не думать о ближайшем будущем и непосредственных результатах своего разговора со Стеллой. Однако он решительно не умел скрывать что бы то ни было от ближних, а потому уже хотел покаяться в содеянном, но в кабинет вошел дежурный и доложил, что мэтр Серантони, нотариус из Сузе, хотел бы поговорить с комиссаром и ждет у двери. Ромео облегченно вздохнул и приказал ввести законника (впрочем, он предвидел, что тот скоро явится с повинной).

     Прежде чем нотариус, чья внушительная внешность несколько пострадала от недавних побоев, успел открыть рот, комиссар добродушно заметил:

     - Судя по тому, что вы пришли сюда, мэтр, доктор Менегоццо добросовестно передал поручение... С его стороны это было весьма разумно, да и с вашей - тоже.

     - Дело в том... я должен вам объяснить...

     - Да нечего тут объяснять, мэтр... садитесь.

     Серантони опустился на стул. Вид у него был несчастный.

     - И что же вы хотели мне если не объяснить, то поведать, мэтр?

     - Я даже не знаю, как подступиться к одному довольно тяжкому признанию, синьор комиссар...

     - Да самым простым и естественным образом, мэтр Серантони. Например, можно так: когда вы допрашивали меня в Сузе, синьор комиссар, я вам соврал...

     Посетитель вздрогнул:

     - Позвольте...

     - ...а солгал я вам, поскольку при нашем разговоре присутствовала моя жена, - невозмутимо продолжал веронец.

     Нотариус слегка замялся.

     - Это правда, - наконец признал он.

     - Что ж, сами видите: откровенность - самая простая на свете штука (конечно, если мы можем позволить себе такую роскошь). А теперь, мэтр Серантони, расскажите мне, что произошло на самом деле.

     Сначала голос нотариуса слегка подрагивал, но по мере рассказа обретал все большую твердость.

     - Вы видели мою супругу... побывали в Сузе и успели понять, что это за городишко... Все это не очень-то весело, и не стану скрывать, синьор, что при первой же возможности я стараюсь поскорее удрать в Турин, где... у меня есть добрая подруга... То, что я говорил в прошлый раз, в основном верно. Я действительно присутствовал на заседании нотариата и встретил там коллег, чьи фамилии вам тогда перечислил. Но ужинал я не с ними, а с одной молодой особой... Вы позволите мне назвать только ее имя?

     И нотариус с таким пылом шепнул "Андреа", что комиссара охватило живейшее любопытство.

     - Мы с ней отправились в ресторан "Бьяджини" на виа Салюццо... Там меня хорошо знают, и вы можете проверить... Но только спрашивайте о синьоре Карло Поньести... Вы ведь понимаете, почему в данных обстоятельствах я вынужден пользоваться... псевдонимом?

     Тарчинини кивнул, и нотариус воспринял это как знак одобрения.

     - Узнай об этом моя жена, случилось бы что-то страшное! Не только мое положение в Сузе стало бы совершенно невыносимым, но, что самое паршивое, в нашей семье все состояние принадлежит не мне, а ей... Боже милостивый! Но это же не повод хоронить себя заживо, верно?.. Я тоже имею право хоть иногда вздохнуть спокойно, а?

     - Несомненно, синьор, несомненно... Значит, насколько я понимаю, это синьорина Андреа привела ваше лицо в такое плачевное состояние?

     - Она? Caro angioletto!.. <Милый ангелочек (итал.).> Да она готова умереть за меня! Я - радость всей ее жизни! Разве Андреа могла бы сделать мне больно? О, синьор комиссар, сразу видно, что вы не знаете эту крошку!

     - Но ваши раны...

     - После ужина мы решили выпить шампанского в баре, о котором Андреа однажды слышала... Мы посмотрели аттракционы, немного потанцевали, а потом я вдруг заметил, что мой кошелек исчез... Разумеется, я стал возмущаться, но на меня тут же набросились двое здоровенных верзил, зверски избили и вышвырнули на улицу...

     - А синьорина Андреа?

     - Что она могла сделать, poveretta, против таких чудовищ? Очевидно, бандиты знали, с кем имеют дело, и догадывались, что я не посмею жаловаться... Вот и вся история, синьор комиссар...

     - Ради ваших клиентов, мэтр Серантони, надеюсь, вы гораздо лучше разбираетесь в хитросплетениях закона, нежели в особах слабого пола...

     - Что вы имеете в виду, синьор комиссар?

     - Да ничего... Доктор Менегоццо знает о ваших шалостях?

     - А как же иначе? Порой ему случается принимать в них участие, но в тот вечер он не смог остаться со мной, поскольку в Сузе собирался муниципальный совет, а Джузеппе - первый заместитель мэра. После того как мы заехали в казарму и поговорили с несчастным молодым человеком, доктор отвез меня на пьяцца Кастелло, а сам вернулся в Сузе.

     - Короче, вы ничего не знали о смерти Нино Регацци?

     - Ничего, синьор комиссар... По правде говоря, я читал об этом в газете, но ждал подтверждения, прежде чем оповестить наследницу, синьору Валерию Росси.

     - Гибель берсальера для нее - большое везение, а?

     - Несчастье одних приносит...

     - Да-да... - перебил Ромео. - Вот только я никак не могу допустить, чтобы кто-то нарочно приносил несчастье другому... Но теперь синьора Росси уже, наверное, знает, какая ей привалила удача?

     - Сегодня утром я ей позвонил.

     - И что же?

     - Представьте, синьор комиссар, она не особенно удивилась и не так обрадовалась, как я ожидал... Честно говоря, синьора даже обругала меня, вместо того чтобы поблагодарить. Ее, видите ли, удивило, что я слишком долго медлил и ей пришлось узнать новость из газет. А это, оказывается, с точки зрения синьоры Росси, просто недопустимо! Если хотите знать мое мнение, синьор комиссар, женщины - престранные создания!

     - От души советую никогда не забывать эту мудрость, синьор нотариус... Скорее поезжайте к себе в Сузе и не беспокойтесь, мы никому не расскажем о ваших тайных развлечениях, хотя на будущее я рекомендовал бы вам быть осторожнее. Правда, нам придется проверить ваши утверждения (правила есть правила), но постараемся действовать потактичнее. Как называется заведение, где вас ограбили и избили?

     - "Желтая бабочка" на виа делле Розине.

     - Мне нужны еще фамилия и адрес синьорины Андреа.

     - Это и впрямь так важно?

     - Необходимо!

     - Андреа Грампа, виа Вокьери, сто семьдесят семь... но надеюсь на вашу...

     - Даю вам слово!

     После ухода нотариуса Ромео вздохнул:

     - Вот что вас ожидает, Дзамполь, если вы не женитесь вовремя!

     Инспектор хмыкнул:

     - Вы, наверное, запамятовали, синьор комиссар, что я тоже видел супругу мэтра Серантони?

     - Нет, конечно нет... Тем больше у вас оснований, Алессандро, с толком выбрать жену, пока не поздно... А пока сообщите имя и фамилию этой Андреа Грампа полиции нравов. Сдается мне, что нотариуса очень ловко провели... И посоветуйте, кстати, своим коллегам устроить облаву в "Желтой бабочке" - наверняка они накроют там громил, которые так варварски отделали беднягу Серантони. Покончив с этим общественно полезным делом, вечером вы прогуляетесь к Дани, дабы показать Анджело, что мы не намерены упускать добычу и не менее упрямы, чем он.

     - Как прикажете, синьор комиссар!

     - Ну а я сразу после обеда попрошу кого-нибудь отвезти меня в Пинероло - мне не терпится взглянуть на выражение лица дамы, на которую с бухты-барахты свалилось шестьдесят миллионов лир!

     - Значит ли это, синьор комиссар, что, по-вашему, эта особа каким-то образом замешана в убийстве берсальера?

     - По правде говоря, Алессандро, меня бы это очень удивило... Женщины довольно редко орудуют ножом. Нет, пока мне не докажут обратного, я буду подозревать в убийстве Анджело Дани. И все же для очистки совести я должен проверить все варианты, не хочу ничего оставлять на волю случая. А кроме того, прогулка доставит мне удовольствие, так что визит к синьоре Росси напрашивается сам собой.

     По обыкновению плотно пообедав, Тарчинини сел в машину, уже ожидавшую его у входа в ресторан. Он попрощался с помощником, закурил сигару и, удобно устроившись на заднем сиденье, приказал шоферу ехать в Пинероло, но не слишком торопиться, ибо, по мнению комиссара, быстрая езда портит пищеварение и мешает любоваться окрестностями. Повинуясь приказу, водитель потратил на дорогу из Турина в Пинероло около часу, хотя проехать им надо было всего тридцать шесть километров. Тарчинини пригласил шофера выпить кофе в "Турисмо", угостил рюмкой граппы и велел терпеливо ждать, пока он не покончит с делами. Радуясь неожиданному отдыху, водитель поклялся здоровьем своей многочисленной родни, что не двинется с места, даже если синьор комиссар вернется в кафе через год.

     Вдова Росси жила на виа Савойя у подножия холма, в старинном доме, который Ромео счел достойным украсить какую-нибудь улицу Вероны. Соседка с первого этажа сказала комиссару, что синьора Росси занимает квартиру на четвертом. Лестницы всегда внушали Ромео непреодолимый ужас, и, прежде чем взяться за дверной молоток, он долго переводил дух, пытаясь успокоить колотившееся после тяжкого восхождения сердце. Отдышавшись, он наконец постучал. Дверь осторожно приотворила пропахшая камфорой и росным ладаном старуха. На вопрос, что ему угодно, Тарчинини ответил, что хотел бы поговорить с синьорой Росси. Старуха покачала головой.

     - Никак нельзя, синьор... хозяйка больна... - прошамкала она.

     - Che peccato! <Какая жалость (итал).> А я-то специально приехал из Турина!.. Надеюсь, у нее ничего серьезного?

     - Une storta <Вывих (итал.).>.

     - Но это совсем не опасно! Разве что - довольно болезненно...

     - По-вашему, этого мало?

     - Я не то имел в виду... Просто подумал, что вывих не помешает вашей хозяйке принять меня. Может, вы любезно спросите у нее разрешения?

     Прежде чем ответить, служанка долго сверлила Тарчинини изучающим взглядом.

     - А кто вы такой?

     - Комиссар Ромео Тарчинини.

     - А!

     Упоминание о полиции, как всегда, подействовало - старуха испугалась.

     - Сейчас узнаю... Подождите! - поспешно сказала она.

     И служанка захлопнула дверь перед носом полицейского, оставив его на лестничной площадке. Комиссар давно привык к манерам старых слуг и нисколько не обиделся, а, напротив, стал терпеливо ждать. Тем не менее минут через пять, сочтя, что о нем забыли или понадеялись, что ему надоест околачиваться на лестнице, Ромео решил постучать еще раз, но посильнее. К счастью, служанка как раз распахнула дверь.

     - Долго же вы возились! - буркнул веронец.

     - Что ж, входите, синьор...

     Старуха тщательно заперла за ним дверь, задвинув два или три засова, потом сделала знак идти следом, и вскоре комиссар оказался в обставленной на старинный лад гостиной. Все здесь дышало аскетизмом давно минувших времен. Темная мебель без всяких излишеств, тусклые ковры, а на стенах - портреты важного вида мужчин и гордых дам. Ромео невольно пробрала дрожь. Внезапно почувствовав чей-то взгляд, комиссар обернулся. За ним наблюдала сидевшая в мягком кресле и сплошь укутанная одеялами мертвенно-бледная женщина. Полицейский поклонился.

     - Синьора Росси?..

     - Да, синьор...

     Казалось, это не голос, а чуть внятный шепот. Ромео на мгновение растерялся. Что это значит? Похоже, Валерия Росси вот-вот отдаст Богу душу...

     - Вы больны, синьора?

     Она ответила слабой улыбкой: вопрос явно выглядел идиотским. Тарчинини покраснел.

     - Не то слово, синьор комиссар... Если будет на то воля Божья, скоро я покину этот мир... но я ни о чем не жалею... Я успела в полной мере порадоваться жизни!..

     - Прошу прощения, синьора, но я, право же, смущен... ваша служанка упомянула только о вывихе...

     - Паскуалина вообще простовата... Ее мать немного занималась костоправством, и для нее все, что не касается переломов, - сущие пустяки... Я и в самом деле вчера подвернула ногу, но, кроме того, у меня туберкулез... и жить осталось недолго. Поэтому я попрошу вас говорить покороче, синьор, и не подходить слишком близко... сами понимаете... болезнь заразная...

     Комиссар не испытывал ни малейшего желания приближаться к больной - он терпеть не мог микробов и уже искал подходящий предлог удрать из этого дома как можно скорее, не нарушая, впрочем, правил вежливости.

     - Я ни в коей мере не хочу утомлять вас, синьора... Позвольте мне удалиться... Возможно, в следующий раз вы почувствуете себя лучше?..

     - Нет, синьор комиссар, раз уж вы здесь, расскажите, что вас ко мне привело. В моем положении неразумно откладывать дела на потом... ибо наверняка я просто не смогу вас выслушать...

     Слезы уже начали пощипывать веки Ромео. Он корил себя за этот нелепый визит и в то же время стыдился собственной сентиментальности.

     - Вы знаете о смерти Нино Регацци, синьора?

     - Да... бедный мальчик... В его-то возрасте... Ужасно так быстро расстаться с жизнью...

     - Вы были с ним знакомы?

     - Каким же образом мы могли познакомиться? Я никогда не выезжаю из Пинероло... Пожалуй, уже лет двенадцать не бывала даже в Турине... с тех пор как умер мой бедный Альфонсо...

     - А вы слышали о существовании Регацци?

     - Краем уха...

     - А со своим дядей Серафино Дзагато вы поддерживали отношения?

     - Нет, я знала только, что где-то здесь, в Италии, живет брат моей матери. Лет в пятнадцать Серафино удрал из родительского дома и нанялся юнгой на корабль, капитан которого не особенно строго соблюдал правила. С тех пор никто из нас не имел о нем никаких известий. Сама я ни разу не видела дяди. Тем не менее несколько месяцев назад он написал мне и сообщил, что жив, хотя и стоит одной ногой в могиле, а кроме того, просил прощения, что не может оставить мне состояние, поскольку у него есть незаконнорожденный сын, Нино Регацци, и наследником по справедливости должен стать он. А чтобы я простила и не таила обиды на своего, в сущности, призрачного родственника, Серафино прислал великолепные брильянтовые серьги, те, что сейчас на мне. С ними меня и положат в гроб, когда настанет время встречи с дядей, которого я так и не повидала на этой земле...

     - И вас нисколько не уязвило известие, что наследство попадет в другие руки?

     Синьора Росси тихонько рассмеялась - так смеются очень старые и уставшие от жизни люди.

     - Это в моем-то состоянии, синьор комиссар?

     - А как вы распорядитесь дядиными миллионами теперь, когда они все же перешли к вам?

     - Обеспечу безбедную старость Паскуалине, а остальное распределю между благотворительными обществами.

     - Вы прочитали о смерти берсальера в газете?

     - Да... меня это страшно потрясло... особенно потому, что и дядя умер совсем недавно... Подумать только, бедняга даже post mortem <Посмертно (лат.).> лишился радости исправить прежние ошибки... Господь порой бывает очень суров, синьор комиссар... Счастье еще, что Серафино скончался, не догадываясь, как ненадолго переживет его сын!

     Больная закашлялась, и Тарчинини с тревогой подумал, не подцепит ли он тут микробов. Не хватало еще привезти их в Верону и заразить малышей! Комиссар встал и начал прощаться.

     - Благодарю вас, синьора, за то, что вы меня приняли... Должно быть, это стоило вам немалых усилий. Но я, честное слово, не догадывался, что вы так измучены...

     Она вяло махнула рукой в знак того, что все это уже не важно.

     - До свидания, синьора, желаю вам сил и мужества...

     - Grazie tante <Большое спасибо (итал.).>, синьор комиссар.

     Дребезжащий звонок оповестил Паскуалину, что ей пора проводить гостя. Ромео в последний раз поклонился хозяйке дома и уже собирался последовать за служанкой, как вдруг вспомнил замечание мэтра Серантони насчет бурной реакции наследницы на его телефонный звонок. Тут что-то явно не вязалось. И комиссар вернулся к вдове.

     - Прошу прощения, синьора, но мэтр Серантони сказал мне, что сегодня утром, когда он сообщил вам о наследстве, вы ответили резкостью, довольно удивительной, если учитывать обстоятельства...

     Синьора Росси снова издала жалкий, надтреснутый смешок.

     - У мэтра Серантони богатое воображение... Одна из его бабок была актрисой... Поэтому он не может отказать себе в удовольствии разыграть комедию и наговорить всяких нелепостей, лишь бы порисоваться и привлечь внимание собеседника. Правда, по его мнению, всегда недостаточно драматична. Я сказала только, что мэтр мог бы сам предупредить меня о смерти Нино Регацци, а не ждать, пока я узнаю об этом из газет, и добавила, что такая бестактность с его стороны меня поражает.

 

***

 

     Медленно поднимаясь вдоль виа Савойя, Тарчинини смутно чувствовал, что от него ускользнула какая-то мелочь, но никак не мог сообразить, какая именно. Лишь одно казалось бесспорным: синьора Росси так слаба, что, вопреки утверждениям нотариуса, не могла грубо разговаривать по телефону. Но действительно ли нотариус так склонен к преувеличениям?.. Комиссару не терпелось проверить, насколько рассказ мэтра Серантони о ночных неприятностях соответствует истине. Если, к несчастью, выяснится, что он солгал, придется заново изучать и эту версию убийства берсальера. И неожиданно Тарчинини сообразил, что совсем не испытывает прежней уверенности в том, что солдата убил Анджело Дани.

 

***

 

     Официанты кафе "Чеккарелло" с удовольствием отметили, что кассирша Стелла Дани (к которой все они относились с большой симпатией) больше не выглядит такой печальной, как несколько дней назад, когда она казалась постаревшей лет на десять. Вместе с улыбкой к ней вернулся молодой задор, и в кафе снова воцарилась легкая, непринужденная атмосфера. Стелла и впрямь чувствовала себя счастливой: теперь после рождения ребенка весь квартал Сан-Альфонсо де Лиджори уже не станет показывать на нее пальцем. По правде говоря, девушка еще с трудом верила в такую удачу, но верить так хотелось, что в конце концов она себя убедила. Воспользовавшись редким моментом просветления "бедной тети" Пии, Стелла поведала ей великую новость: полицейский инспектор влюбился в нее с первого взгляда и, несмотря на то что скоро родится ребенок, готов жениться на его матери. Тетушка на коленях возблагодарила милосердного Бога. Зато Анджело отнесся к известию скептически. Во-первых, он сомневался, что любовь может поразить человека в столь рекордный срок, во-вторых, не слишком жаловал полицейских, а в-третьих, предчувствовал ловушку, ибо не ожидал от подобных субъектов ровно ничего хорошего. Объяснение между братом и сестрой проходило довольно бурно - честно говоря, они чуть не поссорились. Исчерпав все разумные доводы (а в глубине души Анджело больше всего на свете хотел, чтобы его сестра вновь заняла достойное место в обществе), он воскликнул:

     - Но в конце-то концов, если парень любит тебя так, как уверяет его приятель, почему он не скажет об этом сам?

     - Потому что стесняется...

     - А... насчет берсальера... он в курсе?

     - Да.

     - И это его не смущает?

     - Он и сам был несчастлив...

     - Каким образом?

     - Из-за женщины... своей жены... Он любил ее, а она - нет.

     - И где же его жена теперь?

     - В чистилище или в аду!

     - Ma que! И в твои-то годы ты собираешься выйти за вдовца?

     - А кто я, по-твоему, теперь, если не вдова?

     Последний аргумент попал в цель, и Анджело долго молчал, не зная, что возразить. Но парень нежно любил сестру - как-никак он посвятил ей всю жизнь и больше всего думал о ее счастье.

     - Но ты, Стелла... - задал он главный вопрос, - ты-то сможешь его полюбить?

     - Может быть, не сразу... но я настолько благодарна инспектору... что впоследствии...

     - Ладно... Поступай как знаешь, но предупреждаю: если этот тип немедленно не попросит у меня твоей руки, я сверну ему шею! Довольно того, что один мерзавец уже посмеялся над тобой!

     Стелла разрыдалась.

     - Я... я... я запрещаю тебе!.. Ты... ты меня ненавидишь!

     - Это я-то тебя ненавижу? Несчастная! Да ежели б я тебя ненавидел, думаешь, согласился бы стать шурином человека, который подозревает меня в убийстве?

 

***

 

     Тарчинини, опустив голову, с озабоченным видом шел к гостинице "Турисмо", где его ждал шофер. Комиссар ненавидел неразрешимые загадки, а сейчас что-то явно ускользало от его понимания. Официанта, подбежавшего узнать, что ему угодно, полицейский попросил принести напиток покрепче, способный убить любые микробы. Мужчина за соседним столиком расхохотался и в ответ на сердитый взгляд Ромео отвесил легкий поклон.

     - Простите, синьор, я невольно слышал ваши слова, и они меня немало позабавили... Позвольте мне как врачу заметить, что, будь на свете жидкость, убивающая все микробы, мы поспешили бы добиться ее запрета, чтобы не потерять практику и не впасть в нищету! А потому, синьор, я бы посоветовал вам забыть о микробах и, если вы не против, охотно угостил бокалом хорошего вина в знак дружеского расположения. Согласны?

     Ромео всегда ценил вежливость.

     - Volentieri! <Охотно (итал.).>

     Он перебрался за столик врача.

     - Комиссар уголовной полиции Ромео Тарчинини, - представился он. И, шутливо погрозив пальцем, добавил: - Решил прогуляться сюда на машине с шофером.

     Доктор вздохнул с притворным облегчением:

     - Синьор комиссар, вы меня успокоили... Доктор Феличе Рацаньони. А можно мне узнать, синьор комиссар, чем вызвано ваше особое отвращение к микробам, к которым - и вы без труда угадаете причину - я испытываю некоторую нежность?

     - Да просто я всегда боюсь привезти домой какую-нибудь болезнь и заразить малышей!

     Врач спросил Ромео о его семье, и комиссар воспользовался случаем поговорить о своей Джульетте и детях. Он так долго и со вкусом распространялся на эту тему, что не прошло и получаса, как мужчины, осушив полдюжины бутылок, уже знали решительно все о предках, потомках и родичах обоих. Тарчинини и Рацаньони теперь чувствовали себя чуть ли не друзьями детства. Однако время шло, и комиссар с сожалением подумал, что пора наконец попрощаться с милейшим эскулапом. Тот удержал его за руку.

     - Кстати, - заметил он, - вы так и не сказали мне, с чего вдруг испугались нашествия микробов. Между прочим, Пинероло славится как один из самых здоровых городов... увы!

     - Когда мы с вами встретились, я как раз шел от больной туберкулезом в последней стадии, точнее, почти на смертном одре!

     - Ну да? Здесь, в Пинероло?

     - На виа Савойя.

     - Дорогой мой комиссар, я лечу всех больных в городе. На виа Савойя у меня немало пациентов, но, клянусь вам, в настоящий момент я не знаю там ни одного больного туберкулезом и никто не выказывал ни малейших симптомов этого недуга!

     - И однако синьора Росси...

     - Синьора Росси? Синьора Валерия Росси?

     - Она самая.

     Рацаньони звонко расхохотался, а когда приступ безудержного веселья наконец миновал, врач дружески хлопнул Тарчинини по ляжке.

     - Можете не переживать за Валерию, синьор комиссар! Не позднее чем сегодня утром я встретил эту даму на улице, и, уверяю вас, она была весела, как жаворонок. Впрочем, это и понятно, поскольку нотариус только что сообщил ей о наследстве в бог знает сколько миллионов!

     Полагая, что произошло какое-то недоразумение, Ромео потребовал подробностей, но очень скоро убедился, что смертельно бледная, умирающая особа, с которой он только что разговаривал, и жизнерадостная синьора, делившаяся нежданной удачей с доктором Рацаньони, - одно и то же лицо. Комиссар совершенно растерялся.

     - Но чего ради она разыгрывала передо мной комедию?

     - Валерия - очень эксцентричная женщина! Она всегда обожала устраивать представления!

     Слова врача не особенно убедили комиссара, и он вышел из кафе в глубокой задумчивости. Только опасение выставить себя в глазах Валерии Росси полным идиотом помешало ему вернуться на виа Савойя. Ромео не желал признавать, что его, веронца, сумела провести какая-то пьемонтка. Когда он уже сел в машину, доктор Рацаньони просунул голову в открытое окно.

     - Кстати, хотите получить бесспорное доказательство, что наша Валерия чувствует себя преотлично? Она выходит замуж, дорогой мой! И это - в пятьдесят семь лет! Впрочем, приданое заставит жениха позабыть обо всем остальном, а?

     - И за кого же она выходит?

     - Валерия отказалась назвать мне счастливого избранника!

     - Как только вы узнаете фамилию этого человека, доктор, пожалуйста, позвоните мне в управление уголовной полиции Турина. Могу я рассчитывать на вашу помощь?

     Полицейский говорил так серьезно, что врач слегка оробел и у него пропало всякое желание смеяться.

     - Положитесь на меня, - с самым важным видом уверил он.

 

***

 

     Алессандро Дзамполю вовсе не нравилось поручение, возложенное на него Тарчинини. Не обладая самоуверенностью комиссара, он с тревогой спрашивал себя, под каким предлогом явится к Дани и уж тем более проведет в их доме какое-то время. Ближайшее будущее не сулило инспектору ничего хорошего, ибо, зная себя, он понимал, что не потерпит ни малейшей дерзости от Анджело, с которым Тарчинини неизвестно почему так смехотворно цацкается. И чем больше Дзамполь размышлял о брате Стеллы, тем сильнее его охватывало раздражение. Поэтому, добравшись до виа Леванна, где жил тот, кого он намеревался хорошенько встряхнуть, Алессандро сумел подавить природную робость и довольно энергично постучал в дверь Дани.

     Полицейскому открыла "бедная тетя" Пия. К счастью для инспектора, старуха переживала один из редких для нее моментов просветления и сразу его узнала. Последний тут же перешел в наступление, боясь успокоиться и растерять скопившуюся по дороге злобу.

     - Я пришел, чтобы...

     "Бедная тетя", издав дребезжащий смешок, перебила гостя:

     - Знаю, знаю, малыш...

     Уже много-много лет никто не называл Алессандро малышом, поэтому обращение старухи его несколько смутило и растрогало.

     - Вы одна дома, синьора?

     - Да... - лукаво заметила Пия. - А вы об этом очень жалеете, правда? Но не стоит переживать - она сейчас вернется!

     - Кто?

     - Стелла.

     - А, ну ладно...

     - "Ладно"? И это все, что вы можете сказать?

     Она снова засмеялась и, взяв полицейского за руку, усадила в свое собственное кресло.

     - Вам незачем притворяться, - шепнула она, - я уже в курсе.

     - Вообще-то, синьора, я предпочел бы...

     - И совершенно правильно! Я - на вашей стороне!..

     - А?

     "Бедная тетя" нагнулась к инспектору.

     - Мне выйти замуж не удалось, - заговорщическим тоном проговорила она, - но ведь это не повод мешать чужому счастью, верно?

     - Несомненно, - согласился Дзамполь.

     Впрочем, он готов был принять любое утверждение старухи, ибо уже проникся явственным ощущением, что ровно ничего не понимает. Инспектор уже хотел потребовать объяснений, но в квартиру с той стремительностью, что свойственна юным созданиям, всегда готовым забыть обо всех огорчениях, чуть небо слегка прояснится, вбежала Стелла. Уже с порога она крикнула:

     - Здравствуй, zia!

     И тут же заметила Дзамполя. Девушка застыла на месте и покраснела.

     - Простите, синьор, я не предполагала... - пробормотала она.

     Радуясь возможности ускользнуть от Пии, Алессандро встал, поклонился девушке и начал объяснять, что привело его в дом.

     - Синьорина... я пришел сюда, чтобы...

     - Знаю, синьор, и благодарю вас за это.

     То, что Стелла догадывалась о причинах его появления здесь, полицейского нисколько не удивило, но вот с чего бы ей за это благодарить, ускользало от его понимания. Впрочем, Алессандро счел это еще одним доказательством, что от женщин можно ожидать любых каверз. Судя по всему, Стеллу радовало несчастье брата, и такое поведение окончательно укрепило женоненавистнические настроения инспектора.

     "Бедная тетя" удалилась на кухню, а Алессандро Дзамполь, по приглашению девушки, снова занял ее кресло. Пия уже слишком давно пребывала в здравом уме, и это не могло продолжаться долго. Устроившись в удобном кресле, Алессандро наблюдал, как Стелла хлопочет по хозяйству, и нехотя признавал, что, вопреки всем его предубеждениям, смотреть на девушку доставляло ему удовольствие. Все они такие! Сверху мед, а внутри - яд! Неожиданно из кухни выскочила Пия и, остановившись на пороге, возопила:

     - Я думала, вы оба уже умерли! Не слышно ни слова, ни звука - ничего! - Потом старуха накинулась на гостя: - Ну? Она уже здесь, ваша Стелла! Только что вы спрашивали о ней, и если не хотели поговорить, то к чему все это, хотела б я знать!

     Внезапное нападение так ошарашило инспектора, что он не нашелся с ответом. И, что хуже всего, от возмущения странным молчанием предполагаемого воздыхателя племянницы Пия вновь вернулась к дорогим ее сердцу химерам. Она приблизилась к Алессандро и, уперев руки в боки, учительским тоном принялась отчитывать его, как нерадивого ученика:

     - И по какому праву ты уселся на мое место, шалопай? Что ж это такое? Стоит мне на минутку выйти - и ты начинаешь озорничать? Погоди, пока я не увижусь с твоим отцом, - он услышит много интересного! Да он спустит с тебя шкуру, мой мальчик! Уж я позабочусь, чтобы ты как минимум две недели не смог садиться без стона! Тогда ты наверняка запомнишь этот урок! Ну! Su! <Живо (итал.).> Убирайся, паршивец, или я всерьез рассержусь!

     И, поскольку опешивший Дзамполь не двигался с места, пытаясь уловить смысл обвинений старухи, "бедная тетя" подскочила к нему, вцепилась тощими пальцами в ухо и так вывернула, что полицейский взвизгнул от боли и мигом вскочил. Но едва инспектор оказался в вертикальном положении, бывшая учительница дважды с размаху стукнула его линейкой по ягодицам.

     - Будешь знать, как себя вести, malcalzone! <Шалопай (итал.).>

     Совершенно ошалевший и парализованный удивлением полицейский, не в силах разобраться, как вести себя в столь нелепом положении, чувствовал, что в нем закипает безумный, убийственный гнев. Чего только с Дзамполем не случалось за время работы в полиции, но еще ни разу в жизни его не драли за уши и не лупили линейкой пониже спины, да еще в присутствии девушки, казалось, пораженной не меньше его самого. Инспектор уже хотел взорваться и излить все свое негодование, но внезапно старая Пия зычным голосом, какого никто, несомненно, не ожидал услышать от столь тщедушной особы, затянула псалом в честь Пресвятой Девы. Пела она очень чисто, с таким жаром, что ни Алессандро, ни Стелла, глядя на нее во все глаза, не смели шевельнуться. Наконец бывшая учительница, словно вдруг заметив их присутствие, сурово приказала:

     - На колени!

     От ее хрупкой фигуры исходила такая сила, что и Дзамполь, хоть и считал все происходящее самым настоящим кошмаром, и Стелла, отуманенная мечтами, в которых полицейский занимал теперь первое место, молча повиновались. Появись в эту минуту Анджело, вероятно, он подумал бы, что грезит наяву, - уж очень своеобразное зрелище являли собой полицейский и Стелла, преклонившие колена перед "бедной тетей" и хором распевающие псалом по мановению ее линейки. К счастью для репутации помощника Ромео, в квартиру никто не вошел, и, как только поющие издали последнюю ноту, Пия с улыбкой объявила:

     - А теперь вы можете немножко поиграть...

     И она с достоинством ретировалась на кухню, в свою излюбленное убежище. После этого ненадолго наступила тишина. Стелла первой обрела хладнокровие и краем глаза наблюдала за полицейским. Зато Алессандро медленно стряхивал своего рода опьянение, в которое погрузила его фантастическая череда событий, неуместность и нелепость коих напрочь парализовала его мозг. Сообразив, что по-прежнему стоит на коленях, он покраснел от стыда, вскочил и, не имея возможности накинуться на "бедную тетю", поскольку та уже ушла, решил отомстить за унижение молодой женщине, но та смотрела на него с такой доверчивой и кроткой улыбкой, что все упреки застряли в горле. Сестра Анджело первой нарушила молчание:

     - Простите нас, синьор... Вы же знаете, какое несчастье случилось с моей бедной тетей... Вы очень добры... спасибо, что исполнили ее каприз... Впрочем, я и так знала, что вы человек милосердный... и заранее хотела выразить вам всю свою признательность...

     Инспектор с тревогой подумал, уж не сошел ли он с ума, но, так или иначе, у кого-то здесь явно не все дома. Стелла взяла Алессандро за руку и почти силком усадила на стул.

     - Вы не согласитесь выпить немного карпано, синьор? - нежно спросила она.

     Полицейский кивнул, решив смириться с неизбежным. Впервые в жизни ему довелось вести расследование таким образом! В домах подозреваемых в убийстве его встречали по-разному: криками, оскорблениями, угрозами, мольбами, но еще ни разу не принимали с улыбкой, а уж тем более не предлагали аперитив, уверяя в вечной признательности! Может, над ним издеваются? Видя, что гость молчит, Стелла взяла инициативу на себя:

     - Синьор... вы, кажется, хотели мне что-то сказать?

     - Скорее вашему брату! - сухо ответил Дзамполь.

     - Да, верно, прошу прощения... Анджело заменил мне отца, и вполне естественно, что сначала вы решили обратиться к нему... но хочу сразу вас успокоить: я согласна, и вряд ли мне хватит всей оставшейся жизни, чтобы хоть попытаться оплатить долг перед вами.

     Алессандро уже успел отхлебнуть из рюмки и, услышав слова девушки, чуть не подавился. У него потекло из носу, в горле запершило, и несчастный инспектор долго хрипел, чихал, кашлял, пока наконец не отдышался, но и тогда все его тело сотрясала дрожь, а в глазах стояли слезы. Стелла с материнской заботой хлопала его по спине и вытирала лицо своим платочком. "Все это, несомненно, очень мило, - думал полицейский, - но все же несколько нарушает привычные отношения между преступниками, их родней или сообщниками и теми, кто обязан их преследовать!" Окончательно придя в себя, Дзамполь решил, что эта юная особа, должно быть, настроена не на ту волну, нежели он сам.

     - Послушайте, синьорина... с тех пор как я переступил порог вашего дома, со мной творится что-то непонятное...

     - Может, от волнения?

     - Меня бы это крайне удивило! Я ведь, знаете ли, не новичок!

     - Ваша история мне известна... Она очень печальна, но, поверьте, со временем все забывается... Наша память недолговечна, как говорит Анджело...

     - Анджело?! Потолкуем-ка немного о нем! Ваш брат, случаем, не забыл, что пырнул ножом Нино Регацци? А?

     - Давайте больше не вспоминать о Нино... Поклянитесь мне, что мы никогда не будем говорить о нем!

     Дзамполь посмотрел на нее круглыми глазами.

     - Вы хотите, чтобы...

     - Это лишь причинило бы боль нам обоим, и совершенно напрасно... Нино не заслуживал моей любви... Я просто ошиблась... Ради себя я ничего не прошу, но ведь малыш, который скоро появится на свет, ни в чем не повинен и не должен отвечать за мои ошибки, правда?

     - Бесспорно нет!

     И, прежде чем Алессандро успел сообразить, что сейчас произойдет, Стелла бросилась ему на шею и крепко обняла - так утопающий, надеясь удержаться на поверхности, хватается за соломинку. Открыв дверь, Анджело буквально подскочил при виде этой сцены. Парень настолько обалдел, что, не сообразив, кто кого держит в объятиях, как водится, принял воображаемое за действительное. А поскольку обычно инициативу проявляют мужчины, Дани решил, будто полицейский, не в силах совладать со страстью, осыпает Стеллу жгучими поцелуями. Первым его побуждением было броситься на Дзамполя, но с гораздо менее нежными намерениями, чем его сестра, однако потом молодой человек вспомнил, что Стелла говорила насчет возможного союза с инспектором и что это зависит от согласия самого Анджело. Поэтому парень лишь довольно громко и отчетливо проговорил:

     - Если я вам мешаю... может, зайти в другой раз?

     Услышав голос брата, Стелла испуганно вскрикнула и отпустила покрасневшего, как маков цвет, Алессандро. Последний вскочил со стула.

     - Я... я должен вам... все объяснить... - заикаясь от волнения, пробормотал он.

     Анджело благодушно пожал плечами:

     - Да нет же, нет, я и так все отлично понял... Вы хотели заставить меня сказать "да", верно?

     - Сказать "да"?

     Полицейский никак не мог взять в толк, почему то, что он обнял девушку или позволил ей себя обнять, должно вынудить Анджело признаться в убийстве берсальера... Правда, с тех пор как он вошел в этот дом, Дзамполь испытывал явственное ощущение, что попал в мир, управляемый совершенно иными законами, нежели те, к которым он привык.

     - Значит, вы признаете себя виновным в убийстве берсальера Нино Регацци?

     И тут же полицейский сообразил, что совершил промах. Поглядев на него сначала с недоумением, а потом и с любопытством, Дани спросил:

     - Вы с ума сошли?

     А Стелла, тихонько потянув инспектора за рукав, шепнула:

     - Да ну же, синьор, речь вовсе не о том!

     - О чем же тогда?

     Анджело Дани угрожающе нахмурился.

     - Вы что, явились поиздеваться на нами? Тогда глядите в оба! Посмейте только продолжать в том же духе - и я не отдам вам руки своей сестры!

     - Вы мне не...

     Десять лет назад, катаясь на мотоцикле, Дзамполь попал в аварию. Не будь каски, дело кончилось бы похоронами - он неминуемо разбил бы голову о дерево. После этого столкновения в памяти Алессандро осталось жуткое ощущение шока, парализовавшего все его умственные способности, и он хорошо помнил, как сидел на обочине дороги, озирая окрестности, не в силах понять что бы то ни было. Мозг лишь регистрировал происходящее, но отказывался его анализировать. Точно такое же ощущение он испытывал, глядя сейчас на Дани. Замечание Анджело вызвало у бедняги такой же шок, как и резкое столкновение с деревом. Алессандро лишь отчетливо видел, что по щекам Стеллы текут слезы, и слышал ее жалобное бормотание:

     - Вы больше не хотите жениться на мне? Тогда почему вы говорили о любви?.. И что теперь станется с малышом?..

     Анджело огромной лапищей ухватил Дзамполя за грудки.

     - Вы пришли сюда просить у меня руки сестры, да или нет?

     - Я?! Что за дурацкая мысль!

     - Святая Мадонна! Ma que! Да я своими глазами видел, как вы целовали ее в губы и так сжимали в объятиях, что едва не задушили!

     - Это не я! Она сама бросилась мне на шею!

     - Теперь вы еще и оскорбляете мою сестру?

     Одним толчком Анджело швырнул инспектора на пол и, усевшись ему на грудь, принялся душить, невзирая на отчаянные мольбы Стеллы. Скорее всего, полицейскому спасло жизнь опять-таки лишь неожиданное вторжение "бедной тети". Не обращая внимания на разыгрывающуюся у нее на глазах драму, больная жизнерадостно предложила:

     - А теперь, раз вы вели себя паиньками, давайте поиграем в салочки.

     Предоставив Пию ее грезам, а Стеллу - печали, инспектор, с трудом сдерживая натиск противника, принялся угрожать ему всевозможными карами. Для начала он обещал засадить Анджело в тюрьму за нападение и ущерб, причиненный полицейскому при исполнении служебных обязанностей. Брат несчастной девушки презрительно хмыкнул:

     - И вы сумеете объяснить комиссару, почему ваши служебные обязанности потребовали обнимать и целовать мою сестру, да?

     - Это ложь!

     - Тогда уж скажите сразу, что у меня паршиво со зрением!

     - Она сама повисла у меня на шее!

     - Так, по-вашему, моя сестра - распутница?

     - Я этого вовсе не хотел сказать...

     - И все же сказали, а?

     Дзамполь пережил за этот вечер так много, что совсем вышел из себя.

     - Ну, хватит! Я пришел сюда не для того, чтобы разыгрывать перед вами шута горохового, а заставить вас признаться в убийстве, Анджело Дани!

     Стелла уцепилась за Алессандро.

     - Но, синьор, вы же уверяли, что полюбите моего малыша, как если бы он был вашим собственным!

     - Я?

     Анджело оттолкнул сестру.

     - Я согласен с вами, синьор, - крикнул он. - Довольно ломать комедию! Однажды доверие Стеллы уже обманули, и, клянусь, этого больше не повторится!

     - Вы совершенно правы!

     - Очень рад, что вы разделяете мое мнение, а теперь, синьор, скажите четко и ясно: хотите вы жениться на моей сестре и признать ее ребенка своим или нет?

     - Ma que! Но почему вы решили выбрать именно меня?

     - Да потому что вы любите Стеллу!

     - Неправда!

     Молодая женщина, поняв, что все ее радужные мечты улетучились, горестно запричитала. "Бедная тетя", мирно дремавшая в кресле, вздрогнула и, хлопнув в ладоши, снова уснула.

     - Но, если вы не любите мою сестру, зачем вы ей об этом говорили? С какой бесчестной целью? А?

     Вне себя от возмущения, Дзамполь призвал в свидетели Стеллу.

     - Разве я когда-нибудь говорил вам о любви?

     - Не мне, а комиссару, поручив ему сделать признание от вашего имени.

     Алессандро, почувствовав, что его сейчас хватит удар, большим пальцем рванул пуговицу на вороте рубашки, а девушка продолжала объяснять:

     - Он поклялся, что вы влюбились в меня с первого взгляда... что вам страшно не повезло в супружестве... и вы хотели бы начать новую жизнь вместе со мной... а малыша полюбите как родного... Так разве я могла усомниться? И потом, мне настолько хотелось верить...

     Тарчинини!.. Этот гнусный Тарчинини! Вечно он сует нос в то, что его не касается! Дзамполя охватила такая бешеная жажда убийства, что все его мускулы напряглись, как для прыжка... Тут уж не до почтения к иерархии! Он, Дзамполь, сейчас же разыщет комиссара и с глазу на глаз выложит шефу все, что думает о нем, а заодно и о его методах работы! А потом он все расскажет начальнику полиции! Посмотрим, на чью сторону встанет Бенито Дзоппи!

     Ни с кем не прощаясь и оттолкнув в сторону загораживавшего дверь Анджело, инспектор ринулся на улицу, вопя во все горло:

     - Ах, комиссар Тарчинини, да?

 

Глава 6

 

     Под впечатлением недавней поездки Ромео Тарчинини совсем забыл об угрызениях совести, мучивших его после того, как он сыграл скверную шутку с Алессандро Дзамполем. Будучи до мозга костей полицейским, комиссар не терпел бессмысленных загадок, а потому с особым тщанием обдумывал недавнее путешествие в Пинероло и все, что там произошло. Тем не менее Ромео никак не мог взять в толк, чего ради вдове Росси понадобилось его разыгрывать. Тарчинини не выносил, когда его принимали за дурака, и готов был приписать этой женщине все возможные грехи и заподозрить в самых дурных намерениях только за то, что позволила себе обвести его, комиссара, вокруг пальца.

     Утром Ромео встал, все еще обдумывая проблему, не дававшую ему покоя вчера по дороге в гостиницу, и в той же глубокой задумчивости пришел в управление уголовной полиции. Зачем синьоре Росси вздумалось симулировать агонию, если еще утром она рассказала всему городу о своем скором замужестве? Навязчивая мысль настолько занимала Тарчинини, что он даже не заметил, как холодно поздоровался с ним Дзамполь, впрочем, холодность его выражалась всего-навсего в несколько натянутом молчании. Однако комиссар больше привык говорить сам, нежели выслушивать других, а потому внезапная немота подчиненного привлекла его внимание далеко не сразу. Усевшись за стол, Ромео по обыкновению принялся разглагольствовать:

     - Феноменальная актриса эта Росси!.. Я вхожу в дом, представляюсь, а служанка говорит, что у хозяйки вывих и она никого не принимает... Я настаиваю на встрече... и вижу умирающую, буквально при последнем издыхании! Вы меня знаете, Алессандро, такт - основная черта моего характера...

     Комиссар даже не слышал вздоха подчиненного, гораздо больше похожего на рык разъяренного тигра, готового броситься на добычу.

     - Само собой разумеется, я смущенно предложил отложить разговор до лучших времен, но она меня удержала, заявив, что в ее положении загадывать на будущее было бы слишком опрометчиво... Деликатно задав несколько вопросов, я выяснил, что синьора знала о Нино Регацци лишь понаслышке, точнее, из письма дяди, сообщившего племяннице, что оставляет все состояние своему незаконнорожденному сыну, то есть нашему берсальеру... Короче, я ретировался чуть ли не на цыпочках, в полной уверенности, что имел неосторожность без особой нужды нарушить покой последних минут особы, и без того не слишком избалованной жизнью... Однако в кафе лечащий врач синьоры Росси поведал мне, что его пациентка чувствует себя превосходно, утром он встретил ее бодрой и свежей как огурчик, и, более того, синьора оповестила его о своем скором замужестве! Ну, Алессандро, что вы на это скажете?

     - Что мне плевать!

     До Тарчинини не сразу дошла вся непристойность такого ответа. И немало времени утекло, прежде чем он уверовал, что корректный Алессандро Дзамполь и в самом деле позволил себе подобную грубость, несовместимую ни с иерархией, ни с правилами вежливости, принятыми среди воспитанных людей. Бедняга Ромео настолько опешил, что лишь пробормотал:

     - И это вы... вы, Алессандро, по... позволяете себе раз... говаривать со мной таким тоном?

     - Совершенно верно, синьор комиссар!

     - Но послушайте, Алессандро, вы ведь воспитанный молодой человек, превосходный полицейский и, наконец, мой друг?

     - Я действительно люблю свою работу и стараюсь выполнять ее как можно лучше. И я был-таки воспитанным человеком, как вы любезно заметили, однако лишь до тех пор, пока некоему веронцу не взбрело на ум сунуть нос в мои личные дела! Что до нашей дружбы, то, может, я и был вашим другом, но, поистине, теперь считаю вас своим самым опасным врагом!

     - Меня?

     - Да, вас, господин комиссар, и я ждал вашего возвращения, прежде чем отправиться к синьору Дзоппи и попросить его перевести меня в другой отдел или же принять отставку!

     Тарчинини с трудом сдержал слезы, чувствуя, что проявление слабости в такой момент окончательно погубит его престиж, но гнев Дзамполя потряс его до глубины души, ибо добряк Ромео уже успел привязаться к молодому человеку.

     - Но почему, Алессандро?

     - Почему?!

     Инспектор встал. Он был бледен как полотно, глаза смотрели в одну точку, а губы кривила недобрая усмешка. Короче, весь облик Дзамполя являл собой живое воплощение попранной справедливости и оскорбленной добродетели.

     - Потому что вчера вечером, выполняя ваш приказ, я сходил к Дани!

     Ромео почувствовал, как вдоль его позвоночника заструился холодный пот, а волосы встали дыбом, ибо он хорошо представлял дальнейший ход событий - замечание помощника живейшим образом напомнило комиссару о вырвавшихся у него неосторожных словах. В тщетной надежде сделать вид, будто он совершенно ни при чем, Ромео попытался напустить на себя самый беззаботный вид.

     - Ну и что?

     Тарчинини отчетливо видел, как Алессандро закрыл глаза, сжал кулаки и зашевелил губами, видимо умоляя ангела-хранителя удержать его от кровопролития и помешать броситься на шефа. Осторожности ради комиссар слегка отодвинул кресло от стола, дабы в случае необходимости быстрее добраться до двери.

     - И там я неожиданно узнал, что, оказывается, безумно влюблен в Стеллу Дани и мечтаю лишь об одном: поскорее жениться и дать свое имя маленькому незаконнорожденному, которого она носит во чреве! Я попытался возражать - и этот убийца Анджело чуть не отправил меня в мир иной. Так что, не вмешайся чокнутая бабка, я бы уже наверняка был покойником! А знаете, почему в этом сумасшедшем доме все вообразили, будто я готов предложить руку и сердце чужой любовнице, признать своим ее чадо, согласиться иметь теткой рехнутую старуху, а шурином - убийцу? Да только потому, что какой-то чертов комиссар, сунувшись не в свое дело, осмелился уверить Стеллу Дани, будто я обожаю ее больше всего на свете и полюблю ее отпрыска, как своего собственного!

     - А это неправда?

     Теперь уже Алессандро лишился дара речи - уж очень беспардонно прозвучал вопрос. Комиссар воспользовался его молчанием, вскочил и, обогнув стол, левой рукой схватил правую длань Дзамполя, а другую положил на плечо тому, кого, невзирая на легкое (с его точки зрения) недоразумение, продолжал считать другом.

     - Алессандро... Неужто ты и мне осмелишься сказать, будто эта крошка тебе не по душе?

     Инспектор на мгновение запнулся, и Ромео почувствовал, что, хоть до победы еще далеко, контуры ее уже вырисовываются.

     - Не в том дело! - буркнул Дзамполь.

     - Не пытайся лукавить с самим собой, Алессандро!.. Тебе нравится Стелла? Отвечай: да или нет? И сразу предупреждаю: если ты ответишь отрицательно, я все равно не поверю! Это дитя просто прелесть!

     Дзамполь с горечью хмыкнул:

     - Ничего себе дитя!.. Она уже успела пожить в свое удовольствие, не так ли?

     - А ты?

     - Это совсем другое дело!

     - Только потому, что ты побывал в мэрии и церкви? Подобные аргументы недостойны тебя, Алессандро! У Стеллы был муж, у тебя жена, так что вы - квиты! Она вдова, ты - вдовец! Бедняжке не повезло с мужем? Ты тоже не обрел особого блаженства в браке. Да вы просто созданы друг для друга! Ты попросишь руки Стеллы, женишься - и делу конец. Тут и говорить не о чем!

     - Не о чем говорить? - возопил инспектор. - Так, значит, вы меня жените, делаете отцом семейства, прежде чем я успею все обдумать, а в утешение не находите ничего лучше, как заявить, будто тут и без того все ясно? Ну нет! Разговор еще далеко не исчерпан! Не знаю, как принято поступать у вас в Вероне, синьор Тарчинини, но мы, туринцы, не имеем обыкновения заключать браки с бухты-барахты, наплевав на общественное мнение! И, кстати, по какому праву вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?

     - По праву дружбы! А еще потому, что ты мне очень нравишься, Алессандро... и я запрещаю тебе смеяться над этим... Возможно, я ошибся, но... с тех пор как мы познакомились, у меня возникло ощущение, что ты глубоко несчастлив и взъелся на всех женщин только за то, что крайне неудачно выбрал себе спутницу жизни... И потом, мне ужасно жаль очаровательную крошку Стеллу, которая за первую же совершенную глупость расплачивается внебрачным ребенком и вдобавок потеряла того, кто мог бы стать ее мужем... Вот я и сказал себе: в его годы мой друг Алессандро уже ни за что не найдет такой красивой девушки! И он наверняка обретет с ней истинное счастье, поскольку Стелла никогда не забудет, что именно он вернул ей честь! А что до малыша... Он, как пить дать, вырастет настоящим красавчиком. Уж прости меня, Алессандро, но вряд ли тебе удастся зачать такого, поскольку хоть покойный берсальер и немногого стоил чисто по-человечески, но уж насчет внешности - пардон! А ребенок так и не узнает, что ты ему не родной отец: во-первых, никто об этом даже не догадается, а во-вторых, мой Алессандро, с его золотым сердцем, привяжется к малышу! Вот что заставило меня заговорить о тебе со Стеллой... А она так обрадовалась... Будто я вернул ей смысл жизни! И еще я подумал, что в первый раз ты настолько неудачно выбрал подругу, что разумнее хоть теперь воспользоваться дружеской помощью... Мне бы не хотелось огорчать тебя, Алессандро, равно как и принуждать к чему бы то ни было. И лишь искренняя привязанность побудила немного обмануть Стеллу. Прости, если я не прав... Сейчас же пойду к Дани и повинюсь перед девушкой. Видно, бедняге на роду написано остаться матерью-одиночкой, а ее ребенку - незаконнорожденным, несчастным безотцовщиной... Ma que! В конце концов, это же ее вина, правда?

     - Ее вина, ее вина... Не стоит все-таки преувеличивать! Этот берсальер оказался записным соблазнителем и обманщиком! А чем чище и неискушеннее девушка, тем легче ей угодить в сети...

     - Короче говоря, - елейным тоном заметил хитрюга Ромео, - если я тебя правильно понял, Алессандро, тем, кто поддавался очарованию берсальера, в сущности, следовало бы выдавать свидетельство о благонравии?

     - Право же...

     Тарчинини так тяжко вздохнул, что человек более проницательный, нежели бедняга инспектор, наверняка заподозрил бы его в лукавстве.

     - А теперь повторяю тебе, Алессандро, без всякой горечи: оставим этот разговор... Забудь мой необдуманный и неловкий поступок, хоть я и пытался действовать из самых добрых побуждений. И давай вернемся к нашей работе...

     - По-вашему, я сейчас в состоянии работать? Вы хоть представляете, что подумает обо мне Стелла? Да она запросто может счесть меня таким же мерзавцем, как берсальер... хотя и менее красивым, о чем вы мне столь любезно напомнили!

     - Но ты ведь совершенно ни при чем, виноват я один!

     - Да, но вы-то не можете жениться на девушке!

     - А ты не хочешь! По-моему, результат - один и тот же, разве нет?

     - Не совсем... По вашей милости Стелла поверила, что я ее люблю!

     - Так я скажу, что ошибся и на самом деле ты вовсе ее не любишь... Доволен?

     - Доволен? Послушать вас, синьор Тарчинини, иногда невольно задумаешься, есть ли у вас сердце! Кто же это может радоваться, причиняя другому разочарование и горе? И потом... в глубине души я вовсе не уверен, что не испытываю к Стелле никаких чувств... О, разумеется, это еще не бог весть что... Робкий намек на нежность... так что не стоит и огород городить...

     - А уж тем более жениться?

     - Вне всяких сомнений!

     - Но в таком случае, Алессандро, почему ты не хочешь, чтобы я сходил к Дани и попросил прощения?

     - Это уже не ваша забота! И вообще мое дело! Ну скажите, что вы можете возразить, если бы мне и впрямь захотелось жениться на этой Стелле?

     - Что она уже не девушка...

     - А я, по-вашему, сосунок? Уж не принимаете ли вы меня за наивного мальчишку?

     - И кроме того, у нее будет ребенок...

     Дзамполь хмыкнул:

     - Сколько мужчин с гордостью прогуливаются под руку с беременными женами, воображая, будто те носят во чреве их дитя? Я, по крайней мере, заранее знаю, как обстоит дело! Говорю же вам, это касается меня одного! И по какому праву вы мешаете мне жениться?!

     До Алессандро вдруг дошло, что он сейчас сказал. Молодой человек осекся, но при виде растроганной, улыбающейся физиономии и не подумал идти на попятный. Инспектор улыбнулся в ответ, и они, рыдая, упали друг другу в объятия.

     - Когда ты понял, что любишь ее, Алессандро?

     - Сегодня ночью... Я никак не мог уснуть... Злился на вас, на нее, на целый свет... и прокручивал в голове все гадости, которых наговорю вам, Стелле и ее брату, а потом в мертвой тишине комнаты вдруг словно наяву услышал ее нежный и доверчивый голосок... Тогда-то до меня и дошло, что я больше не смогу жить счастливо, не слыша его... Но только, понимаете... тут еще вмешалось самолюбие... Не мог же я допустить, чтобы вы без меня меня женили?.. Ну и хитрец же вы, синьор комиссар!..

     - Нет... Всего-навсего - вечный влюбленный и таковым останусь до конца своих дней... Я чувствую настоящую любовь, где бы она ни таилась и как бы тщательно ее ни пытались скрыть... Это истинный дар, Алессандро! Отныне я считаю тебя своим сыном и готов стать крестным твоего первенца, но только ты должен назвать его Ромео. Обещаешь?

     - А если родится девочка, пусть будет Джульеттой? Клянусь!

     Мужчины снова сели в кресла.

     - С божьей помощью, - заметил Тарчинини, - похоже, в семье скоро будет три Джульетты: моя жена, дочь и крестница - твоя дочка, Алессандро!

     - Вы и впрямь думаете, что она станет моей?

     - Пусть только кто-нибудь при мне посмеет усомниться в твоем отцовстве! Как только мы арестуем убийцу берсальера, я позвоню жене и вызову ее сюда - пусть познакомится с вами обоими!

     Они помолчали, восстанавливая душевное равновесие, ибо всего несколько минут назад едва не разругались насмерть, а теперь, после примирения, Тарчинини сообразил, что чуть ли не силком, в сущности, женил помощника, несмотря на глубокое отвращение последнего к брачным узам. Так что обоим было с чего перевести дух! И теперь подобно двум противникам, неожиданно для себя самих уступившим не свойственному им порыву, они в полной растерянности глядели друг на друга, не зная, что еще сказать. Наконец Дзамполь нарушил затянувшееся молчание:

     - Кстати, насчет мэтра Серантони... Мы проверили его рассказ. Все верно. Синьорина Грампа без особого нажима призналась, что работает сообща с громилами из "Желтой бабочки" и все они извлекают немалую выгоду, облегчая кошельки неосторожных буржуа, решивших поразвлечься на стороне. Молодую особу арестовали вместе с сообщниками, а заведение прикрыли. Коллеги обещали мне не упоминать на суде имя нотариуса. Впрочем, думаю, вся компания отделается легким испугом, ибо огласка в таком деле весьма нежелательна. Вы меня понимаете?

     - Конечно... и синьорина Грампа не замедлит наложить лапу на мэтра Серантони... ибо он по-прежнему питает иллюзии, что на склоне лет обрел сокровище, которого дотоле никак не мог найти, в отличие от нас с вами, Алессандро...

     И теперь, когда смущение окончательно рассеялось, мужчины заговорщически подмигнули друг другу. Оба чувствовали себя вполне счастливыми.

 

***

 

     Стелла Дани провела мучительную ночь. После стремительного бегства инспектора Анджело совершенно озверел, обвиняя сестру в преднамеренном обмане и ругая последними словами. Еще долго он на весь квартал выкрикивал имена всех, кого твердо намерен отправить к праотцам, причем совершенно забыв, что самый красивый из берсальеров уже может не опасаться возмездия, добавил и его к числу тех, кого приговорил к смерти, дабы восстановить поруганную честь семейства. "Бедной тете" Пии пришлось вмешаться и попробовать восстановить спокойствие в доме, словно охваченном бушеванием свирепого циклона, а поскольку в тот момент к ней снова вернулся рассудок, старуха принялась с жаром отчитывать племянника:

     - Ma que! Да за кого ты себя принимаешь, Анджело? За Аттилу, Тамерлана или, может, за Чингисхана? А то и за Гитлера вкупе с Муссолини? Немедленно сбавь тон, малыш! Тебе бы следовало постыдиться так разговаривать с той, кого доверили тебе родители! Хорошенькую же помощь ты оказываешь сестре! С девочкой стряслась беда, а вместо утешения ты осыпаешь ее оскорблениями? У тебя что же, совсем нет сердца?

     Но Анджело пребывал в таком бешенстве, что не мог сразу успокоиться. Он подошел к тетке.

     - Выслушайте меня, zia, и попытайтесь хоть на сей раз понять!

     - Grazie tante! <Здесь: Благодарю покорно (итал.).> Я отлично знаю, что порой не в себе, но это не значит, будто я окончательно рехнулась! И постарайся зарубить себе это на носу, иначе схлопочешь оплеуху, ясно?

     Анджело огромным усилием воли попытался взять себя в руки.

     - Вот что, zia, я вас очень люблю и уважаю, несмотря на все ваши странности, но лучше не вмешивайтесь в то, что касается Стеллы, тут вы все равно ничего не в силах понять!

     - Зато ты, надо думать, понимаешь очень много! Прямо-таки специалист! Ну так я тебя спрашиваю: откуда такие познания, знаток? Ты хоть раз влюбился в девушку? Или, может, собирался жениться? Думал ты когда-нибудь о собственном семейном очаге?

     - Иисусе Христе! По-вашему, мне мало нашего? Хватит того, что Стелла нас обесчестила!

     - Ты рассуждаешь совсем как твой дед! И знаешь, что я тебе скажу, Анджело: я вовсе не считаю, что ошибка нашей дорогой Стеллы лишила меня доброго имени! Да, ее обманули, но что с того? Многих других морочат уже после свадьбы, а с ней, бедняжкой, несчастье случилось раньше... Ты ведь не станешь упрекать всех обманутых жен, скажи?

     - А что вы будете делать, когда Стелла родит ребенка без мужа?

     - Что делать? Помогу ей воспитать малыша, разумеется!

     - Я ненавижу его заранее, прежде чем он появился на свет!

     - Que vergogna! <Какой стыд (итал.).> Ну что ж, тогда мы уйдем из дому все втроем и докажем, что вполне способны обойтись без твоей помощи!

     - Могли бы доказать мне это и раньше!

     - Ты упрекаешь меня за кусок хлеба? Va bene! <Отлично (итал.).> Ты ужасный человек, Анджело! И если хочешь знать, меня нисколько не удивит, если в конце концов окажется, что ты и убил этого берсальера!

     И "бедная тетя" удалилась в комнату Стеллы, оставив племянника в полной прострации.

     Наутро Анджело ушел из дому, даже не позавтракав, дабы показать, что больше не желает иметь ничего общего с женщинами, вдруг превратившимися в его врагов. По правде говоря, ни он, ни Стелла, ни Пия не придавали особого значения собственным словам, однако делали вид, будто не сомневаются в их истинности, что позволяло каждому упиваться своим горем.

 

***

 

     Ромео, полагая, что совершил один из лучших поступков за всю свою сознательную жизнь, пребывал в полной эйфории и тут же попросил у инспектора разрешения оповестить о событии жену. Дзамполь не стал возражать, а, более того, с восторгом согласился. И Джульетта, в который раз оторвавшись от домашних хлопот, узнала от супруга, что им предстоит стать крестными будущего ребенка инспектора, причем, несомненно, самого выдающегося младенца в Турине, ибо его папа - достойнейший человек во всей Италии. Джульетта немедленно отнеслась к новости с подозрением.

     - Скажи-ка, Ромео, уж не ты ли, случаем, собираешься стать отцом?

     Тарчинини на мгновение остолбенел, потом, оправившись от изумления, расхохотался.

     - Да нет же, Джульетта миа, мало того, что на всей нашей планете лишь одна женщина способна очаровать меня до такой степени, но, поскольку я провел в Турине всего несколько дней, сама понимаешь, это было бы слишком...

     Джульетта обещала приехать в Турин, как только ей сообщат день и час, когда потребуется ее присутствие.

     - Ты же отлично знаешь, cuor mio <Мое сердечко (итал.).>, что я живу лишь тобой, и, если Всевышний, снизойдя к моей просьбе, позволит мне умереть первым, я буду ужасно страдать в раю, пока ты снова не присоединишься ко мне! - проворковал Ромео.

     У Тарчинини, как и у его супруги, не возникало никаких сомнений, что обоим уготовано место в раю, если только справедливость Всевышнего не преувеличивают.

     Когда Ромео повесил трубку, лицо его выражало такое блаженство, что комиссар выглядел лет на десять моложе обычного, и Алессандро от души понадеялся, что однажды и с ним произойдет нечто подобное после телефонного разговора со Стеллой, той самой Стеллой, которой он, в сущности, еще почти не знал.

     - Алессандро, надо ковать железо, пока горячо! Я бегу в гостиницу за белыми перчатками, а потом мы вместе отправимся к Дани просить руки Стеллы!

     Дзамполь почувствовал, что сопротивляться бесполезно. И потом, в глубине души он вовсе не испытывал желания спорить с шефом! Оба они уже собирались уходить, как вдруг зазвонил телефон. Инспектор снял трубку и почти сразу передал ее комиссару.

     - Это вас... врач из Пинероло...

     - Да, знаю... Здравствуйте, доктор... Вы хотите сообщить мне, кто покорил сердце богатой наследницы?.. Что?! Кто?! Не может быть!.. Она сама вам сказала?.. В таком случае... Совершенно невероятно... О нет, я не могу вам ничего объяснить по телефону... И часто он приезжал в Пинероло?.. Вы его ни разу не видели?.. Странно, правда?.. Во всяком случае, спасибо, доктор! И - до скорой встречи, ибо я наверняка не сегодня завтра снова загляну в Пинероло... До свидания и еще раз спасибо!!!

     Тарчинини задумчиво опустил трубку на рычаг и суровым, довольно удивительным для такого весельчака тоном заметил:

     - Очень возможно, Алессандро, что вам не придется стать зятем убийцы...

     - Вы думаете, Стелла не согласится выйти за меня замуж?

     - Не в том дело! Боюсь только, я с самого начала угодил пальцем в небо и, по всей видимости, Анджело Дани не имеет ни малейшего отношения к убийству берсальера... Угадайте, кто женится на вдове Росси и ее шестидесяти миллионах лир? Доктор Джузеппе Менегоццо!

     - Ну и ну! А это точно?

     - Куда уж точнее! Я даже вроде бы уловил легкую досаду в голосе собеседника... Похоже, везение коллеги его здорово уязвило...

     - Но в таком случае, синьор комиссар...

     - Dolcemente <Здесь: Спокойнее (итал.).>, Алессандро! Не стоит проявлять излишнее рвение! Пока ничто не доказывает, что доктор Менегоццо - не самый обычный охотник за приданым! Не стоит забывать, что в момент убийства берсальера он присутствовал на муниципальном собрании в Сузе! Верно?

     - Так чем мы сейчас займемся?

     - Программа - та же. Мы едем к Дани!

     - Но, шеф, вам не кажется, что...

     - Я полагаю, инспектор Дзамполь, что мы всегда успеем обелить или арестовать подозреваемого, зато хорошая жена не валяется на дороге! И раз уж вам повезло найти подходящую супругу, лучше не выпускать ее из рук! В путь, Алессандро!

 

***

 

     За столом Дани царила мертвая тишина. Мрачный настрой Анджело, печаль Стеллы и отрешенность тетки не располагали к разговорам. Поэтому все в полном молчании ели поленту с горячей свининой. Из троих сотрапезников Пия меньше других поддавалась общему пессимизму. Судя по ее отсутствующему виду и внезапным приступам смеха, бывшая учительница вновь вернулась в свой собственный призрачный мир. Неожиданно она стукнула Анджело по руке черенком ножа.

     - Перестань класть локти на стол!

     И, прежде чем парень успел отреагировать, старуха повернулась к Стелле.

     - А ты прекрати шмыгать носом! - приказала она. - Хотела бы я знать, где вы набрались таких отвратительных манер! Если будете продолжать в том же духе - попрошу священника не допускать вас с первому причастию! Слышишь, Анджело?

     Молодой человек, не выдержав, так неприлично выругался, что Стелла вздрогнула, а "бедная тетя" отвесила ему здоровенную оплеуху.

     - Turco! - возопила возмущенная старая дева. - Bestiemmiatore! Maledetta! <Язычник! Богохульник! Проклятый! (итал.).> Я лишаю тебя десерта!

     И, дабы не быть голословной, она утащила из-под носа Анджело тарелку с полентой, унесла ее на кухню и вытряхнула в помойное ведро. Племянник сначала замер от удивления, потом вскочил и спокойно (что придало еще больше веса его словам) бросил сестре:

     - Чокнутая и шлюха - это чересчур для одного дома! Я отступаюсь! Завтра же утром собираю манатки, и выкручивайтесь сами, как хотите! Может, у меня тоже есть право жить по-человечески, а?

     Негромкий стук в дверь помешал этой сцене закончиться мелодрамой.

     - Кто бы это мог быть? - пролепетала Стелла.

     - Как по-твоему, откуда мне знать? - сухо отозвался Анджело. - Если ты не в курсе, могу сообщить, что пока не научился видеть сквозь стены!

     Стелла открыла дверь и при виде полицейских мучительно покраснела. Тарчинини решительно вошел в дом, а за ним - смущенный Дзамполь. Анджело встретил гостей недовольной гримасой.

     - Решительно, сегодня у меня на редкость невезучий день! Просто невероятно! И надо ж, чтоб все свалилось на голову разом!

     Комиссар вежливо кивнул тете Пии, а синьору Дани отвесил весьма церемонный поклон. Однако прежде чем Тарчинини начал заготовленную по дороге речь, "бедная тетя" бросилась к нему и, прижав к тощей груди, возопила:

     - Как хорошо, что ты надел белые перчатки, мой мальчик! Это просто замечательно! Падре будет очень доволен тобой! Право, ты заслуживаешь конфеты!

     Покопавшись в складках юбки, старуха извлекла нечто липкое, весьма сомнительной чистоты, и насильно засунула в рот несчастного комиссара. Стелла наблюдала за сценой с ужасом, ее брат насмешливо, инспектора же мучили сомнения, ибо он никак не мог решить, стоит ли вмешаться. Ромео бросил на помощника взгляд, явственно сказавший последнему, что он приносит себя на алтарь дружбы во имя будущего семейного благополучия Алессандро. И это тронуло инспектора до глубины души. А тетушка Пия ласково похлопала страдальца по щеке.

     - Теперь можешь поиграть, - заявила она и с достоинством удалилась к себе на кухню.

     - Мы должны проявлять особое снисхождение к тем, у кого поврежден рассудок, и подчиняться их капризам, если, конечно, это не требует от нас слишком больших жертв, - изрек Ромео с таким пафосом, словно вещал с кафедры собора. Однако к Анджело он обратился уже совсем другим тоном: - Синьор Дани, мы пришли сюда повидать вас.

     Парень пожал плечами и с горечью усмехнулся.

     - Так я и думал... Вы меня арестуете?

     - Вовсе нет! Ни о каком аресте и речи быть не может, мы хотим испросить вашего согласия... Мой помощник инспектор Дзамполь, кстати, весьма достойный полицейский, - вдовец. Не секрет, что его супружеская жизнь сложилась не особенно удачно... Инспектор уже смирился с мыслью об одинокой старости, ибо первый брак нанес ему тяжкую рану, но, к счастью, познакомился с вашей сестрой, синьориной Дани. И вот Алессандро подумал, что они вместе могли бы начать жизнь заново. Поэтому-то, синьор, как будущий крестный их первенца (того, что скоро появится на свет) я имею честь просить вас отдать руку вашей сестры моему другу, инспектору первого класса Алессандро Дзамполю.

     Анджело недоверчиво уставился на комиссара:

     - А вы, случаем, не издеваетесь надо мной?

     - Знай вы получше Ромео Тарчинини, синьор, никогда не позволили бы себе заподозрить, будто он способен шутить на такую серьезную тему, как любовь!

     И, не в силах более сдерживать природную восторженность, Ромео дал наконец волю чувствам:

     - Ma que! Ну что за манеры, Анджело? Эти двое любят друг друга, так чего вы ждете? Трудно вам, что ли, дать согласие? Поглядите на этого беднягу! Да парень просто гибнет с тоски, так что, глядя на него, сердце разрывается! И с каждым днем несчастный все больше чахнет... Нет-нет, не спорьте, Алессандро! Это чистая правда! Если так пойдет и дальше, с вами просто-напросто станет невозможно общаться! Вас надо срочно женить, коли не хотите в сумасшедший дом! А она? Скажите на милость, что будет с несчастной, когда родится ребенок, а? Предупреждаю вас, Анджело Дани, попробуйте только заартачиться - и я живо упеку вас в тюрьму, уж там-то у вас хватит времени поразмыслить!

     Стелла, естественно, рыдала, правда сама не зная почему: то ли от радости, что ее так любят, то ли огорчаясь упрямством брата. Что до Дзамполя, то он еще ни разу не видел и не слышал, чтобы сватовство происходило таким странным образом. Зато минуту назад кипевший от злости Дани при упоминании о тюрьме мигом успокоился.

     - Ах, вы все-таки твердо намерены усадить меня за решетку? Похоже, у вас это навязчивая мысль! То вы жаждете отправить меня туда по обвинению в убийстве, то потому что я не тороплюсь принимать в семью полицейского!

     Он повернулся к Алессандро:

     - И вас не смущает перспектива иметь шурином преступника, а?

     Тарчинини поспешил вмешаться:

     - Теперь я уже отнюдь не уверен, что вы имеете какое бы то ни было отношение к убийству Нино Регацци...

     - Это правда?

     - Правда! Даю вам слово! А слово веронца кое-что значит, per bacco! И я не позволю ни одному пьемонтцу в нем усомниться!

     Дани больше не колебался. Оглядев всех присутствующих, он подошел к сестре, взял ее за руку и подвел к Дзамполю.

     - Берите ее, инспектор, вы возвращаете честь нашей семье, а взамен я не стану наносить урон вашей... Я и впрямь не убивал берсальера Нино Регацци и сейчас вам это докажу...

     Они услышали, как Анджело возится на кухне, а "бедная тетя" во весь голос поет "Приди, Создатель". Наконец Дани вернулся с каким-то грязным свертком в руках и протянул его Тарчинини.

     - Ваши ищейки не так уж проницательны, синьор комиссар, - заметил он. - Это лежало в каминной трубе...

     Ромео без особого энтузиазма взял сверток и с брезгливой гримасой осведомился:

     - Что там такое?

     - Оружие, которым закололи Нино Регацци.

     Парень ответил так спокойно, что никто не издал ни звука, лишь Стелла, вообразив, будто новое происшествие помешает ей стать синьорой Дзамполь, жалобно застонала, придав и без того драматичной сцене скорбный музыкальный фон. Ромео развернул пакет.

     - Каким образом это оружие оказалось у вас?

     - Я сам вытащил его из груди покойника.

     - Зачем?

     - Да просто я не хотел, чтобы вы поймали убийцу! Прикончив берсальера, он, сам того не ведая, отомстил за честь Дани!

     - Но в таком случае, почему вдруг...

     - А сейчас я не хочу мешать счастью Стеллы... И кроме того, вы ведь сказали, что больше не верите в мою виновность.

     Тарчинини размотал тряпку и, увидев на лезвии засохшие пятна крови, невольно вскрикнул.

     - На сей раз, Алессандро, все ясно, а?

     - Я в себя не могу прийти от удивления, шеф!

     - Что ж, торопиться некуда... А вас, Анджело Дани, мне следовало бы арестовать за намеренное сокрытие важных улик, да нельзя тянуть со свадьбой вашей сестры, ее надо отпраздновать как можно скорее... Ну, так согласны вы или нет?

     - Разумеется, да!

     - Хорошо... А теперь расскажите нам, как к вам попал этот нож.

     - Пригрозив берсальеру в присутствии дома Марино, я тихонько пошел следом... Мне хотелось набить мерзавцу морду и предупредить, что не отстану, пока он не даст слово жениться на Стелле. Весь вечер я ходил за Регацци по пятам, собираясь хорошенько вздуть его возле казармы, поскольку ночью там нет ни души. И вот, когда я уже хотел подойти, из тени вынырнул какой-то тип, ударил берсальера и тот упал. Я бросился туда, и тот, кто нанес удар, тут же исчез в темноте. Убедившись, что Регацци мертв, я решил не выдавать убийцу, поскольку он невольно отомстил за нашу честь. Я обернул его нож платком и вытащил из раны, а рядом с телом бросил другой, тот, что купил незадолго до этого. Таким образом я надеялся сбить вас со следа.

     - Черт знает что! - взорвался Тарчинини. - Я просто обязан за подобные фокусы отправить вас на каторгу! Однако ради Стеллы уж придется лишить себя такого удовольствия. А сейчас самое время объявить о помолвке. Сегодня ближе к вечеру нам с Алессандро надо съездить в горы, а вернемся к праздничному ужину и тогда уж отпразднуем обручение. Расходы я беру на себя! Пойдемте, Дзамполь!

     События с такой стремительностью следовали одно за другим, что у Стеллы кружилась голова. Она уже чувствовала, что сейчас упадет в обморок, как вдруг дверь кухни с шумом распахнулась и "бедная тетя", неся зажженную свечу, торжественно прошествовала в комнату, распевая:

 

     Il campanile scocca

     La Mezzanotte santa

     E'nato!

     Alleluja! Alleluja!

     <"Колокол бьет святой час полуночи. Он родился! Аллилуйя! Аллилуйя!" (итал.).>

 

     Стелла бросилась к тетке.

     - Ma que, zia! Сейчас еще вовсе не Рождество!

     А Тарчинини, поторапливая помощника в управление уголовной полиции, заметил:

     - Если хотите знать мое мнение, Алессандро, с тетушкой Пией вы никогда не соскучитесь!

 

***

 

     Утром Валерия Росси велела Паскуалине приготовить на ужин "оссо буко", и весь день доносившиеся с кухни ароматы дразнили ее обоняние. Наконец, около шести вечера, синьора Росси села за стол, с нежностью думая о том, кто вскоре разделит ее трапезы, но, поскольку время романтических грез, лишающих молодых людей аппетита, для Валерии уже миновало, она с таким рвением принялась за "оссо буко", что вскоре для Паскуалины осталась лишь ничтожная часть лакомого блюда, да и эта жертва стоила синьоре Росси некоторых сожалений. Во избежание удушья вдова осушила бутылку барбареско, а изрядный кусок сыра помог ей допить вино до дна. Однако на этом ужин не закончился, и Валерия с удовольствием отведала приготовленного служанкой на десерт кастаньячика <Пирог с каштанами. - Примеч. авт.>, запивая его мускатом.

     После столь плотного ужина Валерия несколько отяжелела, но, подумав, как много вкусных кушаний и разнообразных вин сулит ей будущее наследство, сразу развесели все точки над i при новой встрече, а до нее оставались считанные минуты. Об этом и размышляла синьора Росси, когда в дверь тихонько постучали. Сначала вдова немного удивилась, но потом с умилением подумала, что жених проявляет весьма лестное нетерпение... В дверь снова постучали, на сей раз громче, и вдова весело крикнула:

     - Паскуалина! Открывай скорее, а то он, пожалуй, ворвется силой!

     Потом вдова поспешно опустилась в кресло и приняла позу, которая, по ее мнению, должна сразу внушить жениху почтение и заставить его повиноваться. Однако вместо суженого в комнату вошел уже знакомый ей полицейский, а вместе с ним - еще какой-то мужчина. Вдова вздрогнула от неожиданности.

     - Синьора Валерия, они меня оттолкнули! - пожаловалась служанка.

     - Довольно, Паскуалина, возвращайся к себе на кухню, а со стола уберешь потом. Что означает это вторжение, синьоры?

     Вдова уже успела прийти в себя, и голос ее звучал более чем сухо. Тарчинини любезно поклонился:

     - Вчера я оставил вас в столь плачевном состоянии, синьора, что мне непременно хотелось справиться о вашем здоровье...

     Ромео, выразительно окинув взором уставленный остатками недавней трапезы стол, вздохнул с нескрываемым облегчением.

     - Я вижу, вам стало намного лучше. Искренне рад за вас, синьора.

     Вдова содрогалась от с трудом сдерживаемой злобы.

     - По-моему, эта комедия - весьма дурного вкуса, синьор комиссар! - едко заметила она.

     Тарчинини в свою очередь изменил тон:

     - Так или иначе, она куда менее отвратительна, нежели та, что вы разыграли передо мной вчера, прикидываясь умирающей! И сейчас я пришел сюда узнать причины столь недостойного маскарада! А в крайнем случае - и потребовать объяснений!

     - По какому праву?

     - По праву полицейского, разыскивающего преступника, синьора!

     - Преступника?

     - Да, того или ту, кто убил Нино Регацци, собираясь присвоить шестьдесят миллионов лир!

     - Что? И вы смеете...

     - Я готов пойти даже еще дальше, синьора, и обвинить вас как минимум в пособничестве убийце!

     - Меня? Меня?.. Ах, только потому, что я одинокая и беззащитная женщина, вы позволяете себе обращаться со мной таким непозволительным образом! Будь у меня муж...

     - Если верить молве, синьора, вы, кажется, не замедлите обзавестись таковым?

     Прежде чем хозяйка дома успела ответить, в комнату вошла Паскуалина.

     - Пришел доктор, синьора Валерия! - доложила она.

     Тарчинини встал и настежь распахнул дверь.

     - Входите же, доктор, не стесняйтесь! - громко пригласил он врача. - Вы нам нисколько не помешаете, более того, по правде говоря, мы ожидали вашего появления!

     Сначала у врача был довольно жалкий вид, но он быстро взял себя в руки.

     - Вы шутите, синьор комиссар?

     - И не думаю! Совсем наоборот, доктор... Разве что для вас преступление - веселый фарс!

     - Не понимаю...

     - Речь идет о смерти берсальера, того самого - помните, доктор? - который унаследовал шестьдесят миллионов... а теперь они переходят к синьоре Росси... а вы ведь собираетесь на ней жениться, не так ли?

     - И что с того?

     - Это мы еще обсудим, а пока позвольте заметить, что убийца Нино Регацци оказал вам крупную услугу, доктор... и подобной любезности никто не делает бесплатно...

     - Поосторожнее, синьор комиссар!

     - С чем?

     - Вы намекаете, будто я нанял убийцу и натравил на несчастного берсальера, чтобы Валерия унаследовала шестьдесят миллионов, а потом я мог бы на ней жениться!

     - Но я вовсе не намекаю, доктор, а просто-напросто утверждаю, что почти все, сказанное вами, - чистая правда!

     - Правда?

     - Да, с той небольшой разницей, что вы совершили убийство собственными руками!

     - Так вы обвиняете меня еще и в убийстве берсальера?

     - Совершенно верно, доктор, и вот доказательство!

     Тарчинини вытащил из кармана пакет, переданный ему Анджело Дани, развернул грязную тряпку и сунул под нос Джузеппе Менегоццо скальпель.

     - Это оружие убийства вы оставили в ране, услышав, как кто-то приближается к месту трагедии... и нашел его не кто иной, как наш друг Анджело Дани.

     Доктор смертельно побледнел, но все еще пытался хорохориться.

     - Любопытно было бы узнать, каким образом, находясь на собрании муниципалитета Сузе, я мог одновременно оказаться в Турине и совершить там убийство?

     - Да очень просто, доктор. Сегодня днем я виделся с секретарем мэрии Сузе и попросил показать мне протокол заседания, проходившего в тот вечер. Вы действительно присутствовали на его открытии, но потом вас вызвали к больному, и вы больше не вернулись. А знаете, откуда вам звонили, доктор? Из Пинероло, где у вас, между прочим, нет ни единого пациента! Быть может, синьора Росси сумеет объяснить нам, кто звонил в муниципалитет?

     Однако вдова предпочла благоразумно упасть в обморок, и, пока Паскуалина подносила ей нюхательную соль, комиссар продолжал:

     - По-моему, дело было примерно так. Мэтр Серантони рассказал вам о своеобразном завещании Серафино Дзагато, а некоторое время спустя - и о смерти старика. Вы сообразили, что Нино Регацци наследует состояние, однако в случае его гибели шестьдесят миллионов перейдут к Валерии Росси. В Сузе вам уже так наскучило, что вы даже не раз соглашались участвовать в сомнительных приключениях нотариуса, зато шестьдесят миллионов позволили бы вести существование, о котором вы всегда мечтали. Итак, вы поехали в Пинероло, представились Валерии Росси и то ли очаровали ее, то ли предложили сделку - не важно. Но, так или иначе, прежде чем попрощаться до лучших времен, вы уже обо всем сговорились. Брак - в обмен на наследство. Вам предстояло разделаться с берсальером, а в награду получить руку синьоры Росси.

     Из кресла послышался глухой стон, и Паскуалина начала тихонько молиться.

     - Замечательно продуманный план, доктор, и, думаю, никто бы вас ни в чем не заподозрил, не взбреди вдруг синьоре неудачная мысль разыграть передо мной смехотворную сцену. Да и то я, вероятно, принял бы ее игру за чистую монету, но случайно познакомился в кафе с одним из ваших коллег, который и уверил меня, что Валерия Росси пребывает в самом что ни на есть добром здравии... Счастливый случай, а? Да, вынужден признать, что без него мне так и не удалось бы разгадать загадку. Но почему, черт возьми, вы решили убедить меня, что вот-вот отправитесь в мир иной, синьора?

     - Это от страха... мне хотелось отвлечь от себя внимание...

     - Проклятая идиотка! - рявкнул врач.

     Валерия не осталась в долгу.

     - Убийца! - завопила она.

     Менегоццо бросился на нее и схватил за горло.

     - Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! - как безумный рычал он.

     Тарчинини и Дзамполю лишь с величайшим трудом удалось оторвать его от жертвы и привести в чувство Валерию, над которой Паскуалина горестно завывала, словно преданный пес. Как только синьора Росси пришла в себя, комиссар, обращаясь к обоим преступникам, самым дружеским тоном посоветовал:

     - Не лучше ли вам спокойно сделать добровольное признание?

     - Это все он! - крикнула вдова. - Он все затеял! И он же убил берсальера!

     Менегоццо снова вскочил и, пока полицейские удерживали его на месте, последними словами ругал сообщницу:

     - Старая карга! Гнусная сова! Да я бы и пальцем не шевельнул, не предложи вы мне жениться на ваших шестидесяти миллионах лир в обмен на убийство берсальера!

     - Я отказалась от этих денег, когда вы явились сюда предложить мне эту подлую сделку!

     - Надо полагать, она показалась вам не такой уж подлой, раз в конце концов вы дали согласие!

     Тарчинини не мешал им переругиваться, пока не счел, что услышанного с лихвой хватит для обвинительного заключения против обоих сообщников. Тогда он их утихомирил, приказал Дзамполю увести доктора в соседнюю комнату и держать под наблюдением, а сам стал записывать показания Валерии.

 

***

 

     В тот же вечер Тарчинини и Алессандро Дзамполь, сидя в кабинете начальника уголовной полиции Турина, докладывали об окончании расследования убийства Нино Регацци, при жизни считавшегося самым красивым из берсальеров. В общих чертах рассказ сводился к следующему:

     - Возможно, придержи мэтр Серантони язык, ничего бы и не случилось, но Джузеппе Менегоццо был его ближайшим другом и доверенным лицом. Холостяк, доктор отчаянно скучал в Сузе, где его держало лишь полное безденежье. Поэтому Менегоццо безумно позавидовал берсальеру, на чью голову неожиданно свалилось громадное состояние, решив, что парень наверняка не сумеет даже распорядиться им как следует. По словам врача, сначала он и не думал об убийстве, а в Пинероло поехал скорее из чистого любопытства, нежели с определенной целью. Пожалуй, его толкнуло туда циничное желание взглянуть на физиономию особы, которая могла бы стать сказочно богатой, если бы не... Однако, как все наследники, считающие себя несправедливо обделенными, Валерия Росси не могла скрыть горечи и обиды. "И почему только этот проклятый Регацци не умер еще во младенчестве?" - злобно крикнула она. Менегоццо утверждает, будто именно эти слова натолкнули его на мысль убить берсальера. Вроде бы сначала вдова разразилась возмущенными воплями, но потом надежда получить шестьдесят миллионов взяла верх над прочими соображениями, и Валерия согласилась заключить с врачом сделку. Менегоццо вместе с нотариусом съездил в Турин повидать Нино Регацци, а познакомившись с человеком, которого уже твердо решил убить, вернулся в Сузе - присутствие на заседании муниципалитета обеспечивало алиби. Он подписал список присутствующих, однако заранее договорился с вдовой Росси, что она почти тотчас же вызовет его якобы к больному.

     - По правде говоря, - заметил Тарчинини, - мы бы распутали это дело гораздо быстрее, если бы чертов дурень Анджело Дани не вбил себе в голову выгораживать убийцу, в котором, видите ли, усмотрел мстителя за семейную честь. Вот и вся грязная история о враче, слишком любившем деньги. А теперь ему придется до конца жизни сидеть в тюрьме и раскаиваться за чрезмерную алчность.

     - Да, уж не такого свадебного путешествия ожидала Валерия Росси, - проворчал Дзамполь.

 

***

 

     Командировка Тарчинини в Турин закончилась, и он возвращался в Верону. Удачное расследование убийства берсальера в очередной раз прославило его имя. А кроме того, комиссар радовался, что совершил доброе дело, соединив Стеллу Дани и Алессандро Дзамполя. Все трое на станции Порта Нуова ожидали поезда из Вероны, а вместе с ним - и Джульетту Тарчинини, которая, как обещала, должна была приехать за мужем. Когда состав приблизился к перрону, Стелла и Дзамполь деликатно отошли в сторонку. А Ромео бросился вдоль вагонов, выкрикивая имя супруги под хохот и улюлюканье путешественников, коих он, впрочем, даже не замечал. Стелла и ее жених пытались угадать, какая же из пассажирок поезда - та, что заслужила такую безумную любовь комиссара, все его хвалы и дифирамбы. Наконец Стелла указала на красивую светловолосую женщину - похоже, Тарчинини устремился именно к ней.

     - Смотрите! Вот она!

     И у Стеллы слегка защемило сердце, ибо незнакомка поражала такой необычайной красотой и элегантностью, что скромная кассирша из кафе "Чеккарелло" и в подметки ей не годилась.

     - Не может быть! - возразил инспектор. - Не стоит забывать, Стелла, что у них замужняя дочь, а этой женщине не больше тридцати пяти лет!

     Впрочем, комиссар пробежал мимо восхитительной блондинки, даже не поглядев в ее сторону, и кинулся в объятия особы, чья ширина почти равнялась росту, так что вместе с мужем они походили на пару китайских или японских ваз. Стелла и Алессандро недоуменно поглядели друг на друга и разразились неудержимым хохотом. Так эта бесформенная масса и есть несравненная Джульетта, равной которой не найдешь на всей Земле? Молодые люди не без тревоги думали, каким образом им удастся сохранить серьезное выражение лиц при виде этой забавной парочки, но когда сияющий от счастья Тарчинини, взяв жену за руку, подвел ее к своим спутникам, неожиданно произошло чудо.

     - Джульетта... вот Стелла и Алессандро... Они скоро поженятся и, надеюсь, будут так же счастливы, как мы с тобой...

     Дзамполю вдруг расхотелось смеяться, и он подумал, что эта заплывшая жиром женщина в молодости, должно быть, отличалась редкостной красотой, да и сейчас сохранила прекрасные глаза и ослепительную улыбку. А Стелла даже не знала, как ответить на матерински нежный взгляд синьоры Тарчинини. И когда Ромео, гордо выпрямившись во весь рост, спросил: "Ну как, разве в Турине можно встретить такую красавицу?" - у Стеллы и Дзамполя перехватило дыхание, ибо до них внезапно дошло, что такое истинная любовь.

 



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека