Александр Шленский. Желание умереть

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     

WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/

---------------------------------------------------------------
     Человек - удивительно  нелогичное  существо. Казалось  бы, с пониманием
этого  факта он должен придти к большему согласию с самим собой, к осознании
нелепости  собственных  желаний  и поведения  и попытаться упорядочить  их и
согласовать между собой.
     Но  как  выясняется,  согласовать самого  себя  с самим собой не так-то
просто.  И более всего это сказывается на отношении к смерти. В детстве и  в
ранней юности я боялся смерти. Не процесс умирания, не мучения, связанные  с
расставанием   с   жизнью,  а   именно  вечное   небытие,   которое   должно
воспоследовать за актом смерти, внушало мне неизъяснимый ужас.
     Это  был совершенно иррациональный страх, с которым  почти нельзя  было
бороться.  Никакие  приятные мысли  -  например,  о  предстоящем  свидании с
любимой,  о  возможности  заработать  много   денег,  о  перспективах  стать
знаменитым - ничто  из этого не помогало от этого постыдного страха, который
раз в месяц непременно охватывал  меня среди ночи, заставляя стискивать зубы
и  подолгу  держаться за пульс, считая  одно  за другим частые  вздрагивания
лучевой артерии под  тонкой кожей  запястья - сколько их  еще осталось, этих
ударов? Что станет со мной после того как эта жилка перестанет вздрагивать?
     В  те годы  жизнь телесная и ее радости еще  занимала  в моем  сознании
гораздо более места, нежели жизнь непосредственно духовная, и от того смерть
воспринималась  прежде всего как лишение этих радостей  и  казалась ужасной.
Как же так  -  я, такой молодой  и  жадный до  удовольствий, даримых жизнью,
привыкший  их получать,  когда-то  перестану  не  только  получать  приятное
ощущения от жизни, но и вообще, любые ощущения.
     Становясь  старше, я все  более и более рассматривал смерть как предел,
который не  дает человеку времени для постижения  сути  вещей, для духовного
самосовершенствования, и это также казалось и  обидным,  и  страшным. Но это
был  уже совсем  другой  страх - страх  не  успеть, страх умереть раньше чем
сумеешь постичь самое главное в жизни, соприкоснуться с истиной. Умереть, не
познав  истины,  тоже  страшно,  но  этот  страх  уже  не  вызывал  животные
содрогания тела, боящегося умереть,  а только горечь,  доходящую  до  легкой
степени скорби.
     Наконец,  оказавшись  в  эмиграции  и  скоропостижно  объевшись благами
потребительского  общества,  я увидел  насколько  быстро  насыщаем  человек,
чересчур умный и  неоправданно глубокий, вещами и услугами, предназначенными
для того, чтобы дать поверхностное телесное удовольствие, не оплодотворенное
ни работой мысли, ни эстетической оценкой.
     Промышленная  эстетика  вещей,   сделанных  по  единым   стандартам,  и
профессиональная  этика людей,  удовлетворяющих  мои  потребности за деньги,
вызвала у меня не ощущение комфорта, как у большинства приезжающих  в США, а
глубокое разочарование, ощущение тотальной фальши и отторжение. Я в принципе
могу купить, но не  хочу нового, еще более совершенного  телевизора,  потому
что по нему гонят туфту. Я не хочу нового удобного телефона, потому что не с
кем  вести  душевных  разговоров,  я не  хочу покупать  пищашую,  пиликающую
электронику,  потому что  она только нервирует  меня, а сервисы, которые она
дает, мне не  нужны. Я не хочу покупать новую, красивую одежду,  потому  что
хочу, чтобы видели во мне,  а не на мне,  но  всем наплевать и на то,  и  на
другое.
     Когда все общество вокруг озабочено только двумя вещами: как заработать
денег на развлечения, и как на заработанные деньги  получить больше комфорта
и  удовольствия,  к  сердцу  медленно  и  неуклонно  подступает  тоска.  Это
происходит не вдруг, а постепенно, незаметно, но неуклонно прогрессирует все
больше и  больше,  как раковая опухоль, которая сперва  никому  не видна, но
рано или поздно вырастает до огромных размеров и душит породившую ее ткань.
     И   когда  эта   тоска  прорывается  на  уровень  сознания,  становится
совершенно очевидно, что  смысла  в жизни никакого нет,  ибо если бы он был,
люди  искали  бы  именно  его,  а не крутились  все  как  один  в  конвейере
"заработок - удовольствие". Когда все вокруг живут именно  по этим правилам,
а ты  сам  живешь  по совершенно иным, становится понятным,  что  жизнь твоя
совершенно излишняя, они никому не нужна,  и  все попытки  найти  ее смысл и
соприкоснуться с истиной абсолютно тщетны, ибо нельзя искать ее в  одиночку,
и нельзя быть лишь одному озабоченным ее поиском.
     И тогда начинаешь искать себе подобных, но находишь их, только для того
чтобы убедиться, что разговор о поиске истины всякий раз подменяется борьбой
авторитетов.  Утверждение  своего авторитета есть  не  что иное как один  из
сортов  поверхностного удовольствия,  от  поисков  которого пытался убежать.
Многократное  и   бесполезное   бегство  от  того,   чего   убежать  нельзя,
изматывающий темп  жизни, заставляющей делать множество вещей - работать  на
дурацкой работе, или того хуже, эту  работу искать, общаться с неинтересными
людьми на неинтересные темы,  - вызывает  все  большую  усталость и  желание
забыться сном. Долгим сном. Долгим как смерть.
     Мне  хочется  умереть,  потому  что жизнь представляется мне совершенно
бессмысленным занятием. И  даже  не потому что я оказался слаб,  и  не  могу
поднатужиться   и   понять   какие-то   вещи  поосновательнее   и  поглубже,
соприкоснуться с истиной. Усталое тело, гудящая  голова, ноющий позвоночник,
боль  в мышцах  предплечья, сведенных компьютерным спазмом от  многочасового
сидения за  клавиатурой говорят: зачем тебе все  это надо?  С  кем  ты  этим
поделишься? А если не с кем, то ты с этим  и умрешь. Не все ли тебе равно, с
чем  тебе  умирать?  Ведь смерть - это вечное небытие, и тебе не понадобится
собранный тобой багаж.  Ты все равно оставишь его перед тем как сесть в свой
последний поезд. Так не мучай нас понапрасну -  умри сейчас, дай  нам отдых,
дай нам покой.
     И  вечное  небытие  уже  вовсе  не кажется  страшным, оно  не пугает, а
наоборот, странным  образом притягивает, манит, кажется избавлением  от всех
разочарований,  от постоянной  боли  изношенного  тела,  от первых признаков
старения, от постоянной усталости.  Я беру свой любимый японский разделочный
нож, за  который  заплатил  семнадцать долларов,  медленно прикладываю его к
груди пониже  мечевидного  отростка, берусь двумя  руками за рукоять  и хочу
нажать  со  всей силы, чтобы лезвие вспороло аорту, чтобы моя горячая  кровь
излилась через  рану тугими толчками,  и  чтобы наступил долгожданный вечный
сон.
     Я  медленно  усиливаю  нажим,  показывается  первая  крохотная капелька
крови.  И  тут на меня внезапно  нападает нелепый животный  страх,  телесный
страх, страх процесса умирания,  страх физической  боли, вызванной процессом
насильственного  расставанием  с  жизнью,  несмотря  на явную  бесполезность
последней.
     Тело  начинает дрожать крупной дрожью, на лице выступает постыдный пот.
Я отнимаю нож  от груди  и  пробую на вкус  соленую кровь на кончике лезвия.
Потом  аккуратно споласкиваю нож в раковине, отрезаю им  кусок  швейцарского
сыра  и  медленно,  сосредоточенно  жую.  Затем накапываю в  стакан  с водой
тридцать капель валокордина, и глотаю залпом.
     Потом долго сижу  на корточках в  углу,  пытаясь унять дрожь в мышцах и
думаю от  том, что человек - удивительно нелогичное существо.  Я держу  себя
левой рукой за правое запястье,  и  тонкая жилка  под моими пальцами  бьется
частыми тугими толчками.
     March 2002
     Dallas, TX