Владимир Шигин Всадник
рассвета Анонс И он приходит — морской пехотинец в полосатом тельнике... ... Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, которые
ныне с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с
отцами нашими... и увидели, как скачет по небу всадник на белом коне. И
поднимает он меч до небес, и рассекает облака, и гром гремит, и течет вода
живая на нас. И мы пьем ее... Книга Белеса ... Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на
ходу своем, и возвращается ветер на круги свои... Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет
ничего нового под солнцем... Из Экклезиаста Над Дворцом Мрака трепетала
вечная ночь. Ужас летал по гулким залам, отражаясь и дробясь в бесчисленных
холодных зеркалах. Тысячелетние мумии в золотых саркофагах скалили зубы. Здесь
пахло тленом, если бы кто-нибудь мог ощущать это. Но никого здесь не было, да и
не могло быть, ибо всюду царствовала беспредельная тьма. Здесь никогда не было
света, здесь не было даже смерти, потому что никогда не было жизни, и не было
границ между днем и ночью и ничего не имело своего бытия. Ибо сам Мрак парил в
пустоте за пределом и пониманием всего сущего. Но призвал Восседающий На
Троне посланцев своих и спросил их голосом гулким, как эхо: — Что нового в земных мирах и что замышляют
против нас враги наши? И отвечали Восседающему
посланцы его, бестелесные и невидимые смертным: — Не утруждай себя, о великий, ибо тщатся
враги твои в жалких потугах своих изменить порядок вещей! Мы всюду и везде, зря
и слыша, вникая и следя! — Где ныне обитает
Посланник Неба? — спросил Восседающий, и дрогнули разом звезды далеких миров,
хотя голос его был ровен, ибо не ведал он ни радости и ни печали. — Он готовится вступить на свой путь по предначертанному кругу, и
силы Мрака уже ведут его все дальше от задуманного врагами твоими! — Я доволен вами! Да
сбудутся все мои желания и не нарушится вечный ход событий! Идите и будьте
всюду! — Верь в нас, о великий!
Потому как мы знаем то, что ты поручил нам! И никто не в силах нам в том
помешать! Неслышными вихрями
воспарили бестелесные и невидимые. Мутной дымкой колыхнулись они, исчезая,
словно их никогда и не было здесь. Восседающий На Троне сжал
огромными когтями свой посох, что увенчан оскаленной головой шакала. Он
откинулся на троне и застыл, недвижимый и вечный. И снова над Дворцом Мрака
затрепетала нескончаемая ночь, потому что даже время бессильно проникнуть
сквозь его границы и запоры, разбиваясь о них, так же как разбивается сама
жизнь, когда встречается со смертью. А Земля все так же летела в
пустоте Вселенной, свершая предначертанный ей свыше путь. И еще ничего не было
совершено и не было решено, потому как никому ничего еще не было известно. Часть первая СВЯЩЕННЫЙ МЕЧ КЛАДЕНЕЦ Глава первая ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ Мокрое ночное шоссе.
Летящая по нему машина. Почти ослепленный встречными фарами, что есть силы жму
педаль газа. Противно визжат тормоза на поворотах. Меня то и дело отчаянно
подбрасывает на ухабах, порой я едва успеваю вписаться в поворот, но все равно
упрямо держу ногу на педали газа. Справа на сиденье матово и зловеще
поблескивает вороненой сталью верный автомат. Вперед, только вперед! Бросаю
взгляд на часы и внезапно понимаю, что отчаянно опаздываю. С силой вдавливаю
педаль газа. Я знаю, что там, куда убегает черая лента ночного шоссе, меня ждет
враг, там скоро должно решиться что-то чрезвычайно важное для меня. Мимо в реве
дизелей проносятся огромные рефрижераторы, воздушной волной мои “жигули” почти
отбрасывает на обочину. Но я упорно продолжаю мчаться к цели. Мой враг
наверняка давно готов к встрече. И пусть обратного пути уже нет, я хочу теперь
только одного: забрать его жизнь раньше, чем он заберет мою. Я еще раз бросаю взгляд на
лежащий на сиденье автомат. Кажется, без него сегодня не обойтись. Что ж,
пусть он скажет свое веское слово. Правда, у меня всего лишь один магазин.
Хватит ли патронов, чтобы поставить все точки над “i”? Но
иного варианта все равно нет, так чего ж печалиться и переживать? Я пытаюсь представить себе
того, кого мчался сейчас убивать, но не могу, как ни стараюсь. Я видел лишь
черную фигуру. Кто он, человек или зверь? Этого я еще не знаю. Что ж, пусть он
и будет для меня просто врагом. Мой самый страшный, смертельный враг. Он стоял
ко мне спиной. Обернись, и я узнаю, кто ты есть! Обернись! Я только хочу
взглянуть в твои глаза! Я уже почти знаю, кого должен увидеть, и от этого мне
не по себе. Вот он обернулся ко мне, и я обмер. На меня смотрят жуткие желтые
глаза. Ну вот мы снова встретились! Что ж, ждать осталось уже совсем недолго, и
мы наконец-то сойдемся в последней решающей схватке. Пусть же победит
справедливость, если она еще есть на этом свете! Внезапно я почувствовал на
себе еще один взгляд, на этот раз любящий. Я скосил глаза в сторону и внезапно
за стеклом машины увидел девушку-фантом. В легком сарафане, с ослепительно
желтыми волосами, заплетенными в две толстые косы, она не отрываясь смотрела на
меня, и взгляд ее молил: будь осторожен! Я был готов поклясться, что никогда
раньше не видел ее, но в то же время лицо было до боли родным. Кто ты? Откуда?
Зачем? Наверное, я отдал бы сейчас все за то, чтобы узнать о ней хоть что-то.
Внезапно виденье исчезло, а я, снова утопив до предела педаль газа, помчался
навстречу своей судьбе... Тело ныло от саднящей боли,
будто его кто-то долго и без жалости молотил ногами. Глаза мои были закрыты, и,
боясь их открыть, я лишь вслушивался в звенящую тишину вокруг. Что со мной? Я сел. В спине отдалось
резкой болью. Осмотрелся по сторонам. Вдалеке был лес. Сам же я находился
посреди заросшей травой и цветами поляны. Вот рядом с жужжанием тяжеловесно
пролетел шмель, вот в немыслимой карусели промчались бабочки. Осмотрел себя.
Внешний вид оставлял желать лучшего. Старая выцветшая тельняшка и спортивные
штаны. Куртка куда-то подевалась, вместе с ней пропала и одна кроссовка. Машины
нигде не было видно, как не было видно и шоссе. Посидев некоторое время в
тщетных попытках сообразить, что к чему, я поднялся и сделал несколько шагов,
разминая затекшие ноги. Куда идти, да и надо ли? Оставшуюся кроссовку я с силой
забросил в кусты. Не ковылять же в одной! В конце концов надо было
что-то делать, к тому же мне безумно хотелось пить. Встав, я побрел к
видневшемуся лесу. На краю поляны протекал небольшой ручей. Припав к нему,
долго и жадно пил. Вода показалась какой-то особенно вкусной. Я пил, а жажда
все никак не проходила. Куда идти дальше, было совершенно все равно. К моей
радости, лес оказался сух и редок. Я шел, оглядываясь по сторонам, но нигде не
было никаких признаков людей. Спустя некоторое время вышел на какую-то
тропинку. Человек ли, зверь проторил ее, мне было не известно, да, честно
говоря, и не особенно интересно. Главное, что мне был указан хоть какой-то
путь. Рано или поздно тропа сама должна меня куда-нибудь вывести. Лес расступился, и,
оказавшись на его опушке, я увидел вдалеке холм над речкой, а на холме изгородь
из заостренных бревен. За изгородью угадывались какие-то приземистые домишки.
Скорее всего, это был дачный поселок. Слава богу, значит вышел! Обрадованный, я
сделал шаг в сторону увиденного мною селения, и страшный удар в затылок поверг
меня на землю. В сознании вспыхнул яркий свет, и все снова погрузилось в
непроницаемую тьму. *
* * ... Итак, вот уже несколько
дней я сижу в какой-то яме. Иногда сверху мне бросают некое подобие хлеба.
Хорошо, что еще нет дождей и меня не заливает. Днем над головой видны лишь
проносящиеся по небу облака, зато ночью — ослепительные звезды. Смотреть на них
мое единственное развлечение. Несколько раз я пытался завести разговор с бросающими
мне еду, но всякий раз безрезультатно. Если я заложник, то почему меня об этом
не известят, если пленник — почему не допросят? Ну и влип! Было до соплей
обидно, что меня так легко взяли. Это с моим-то опытом. Яма весьма похожа на
чеченский зиндан, однако люди, находящиеся наверху, были славянской наружности.
Вполне возможно, что меня взяла какая-то местная преступная группировка, но на
кой ляд я ей нужен? Что ж, как говорится, и на старуху бывает проруха, но все
же было очень обидно из-за собственной неосмотрительности. Времени для обдумывания
сложившейся ситуации у меня было предостаточно, однако думать особенно было не
о чем, так как я совершенно ничего не знал и еще меньше понимал в происшедшем.
Прежде всего я никак не мог понять: куда это я мчался ночью на машине, да еще с
автоматом. При этом я готов был поклясться чем угодно, что в действительности
ничего подобного со мной не было. А что тогда было? Впрочем, сейчас волновало
другое: как выбраться из ямы. А так как мои похитители явно не торопились, то
оставалось лишь действовать в соответствии с правилом: слушай, смотри и молчи.
Но как я ни успокаивал себя, непонимание происходящего просто изводило. Куда я
попал? Кто и почему меня держит в этой проклятой сырой яме? Что меня ждет
дальше? “Успокойся, — говорил я себе, — будь терпелив и наблюдателен. Что толку
терзать себя домыслами, когда ничего путного все равно не узнаешь!”. Проходило
немного времени и я опять, в который уже раз, начинал терзаться этими
вопросами. Впрочем, я был твердо
уверен, что когда-нибудь все должно проясниться. Не век же мне прозябать в этой
треклятой яме! Наконец настал день, когда
над ямой показалось сразу несколько голов. Они долго разглядывали меня и о
чем-то шептались. Я же, в свою очередь, задрав голову, молча смотрел на них со
дна своей тюрьмы. Затем один смачно плюнул вниз. Но я исхитрился уклониться от
летящего плевка. Наверху дружно загоготали, а затем сбросили веревку в узлах.
Отказываться от приглашения было явно не в моих интересах, и я быстренько
выбрался наверх, где сразу же очутился в тесном кольце обступивших меня людей.
Они с интересом разглядывали меня, а я их. Еще бы! Люди вокруг выглядели более
чем странно. Белокурые и сероглазые, в домотканых рубахах и сарафанах, они
словно сошли с каких-то сказочных картин. Может, я на съемках какого-то
исторического фильма? Но при чем тогда яма? А может, это все же чей-то нелепый
и идиотский розыгрыш? — Здравствуйте! — разлепил
я наконец свои губы. — Кто здесь, в конце концов, объяснит мне, что все это
значит? Вопрос мой повис в воздухе.
Никто и не подумал на него отвечать. Более того, под лопатку мне тут же уперся
острый наконечник копья. — Эй, полегче, приятель! —
попытался было возмутиться я, но копье ткуло меня в спину еще сильнее. Ободряемый таким образом, я
побрел к центру селения. Толпа безмолвно последовала за мной. Мы вышли на
поляну с вытоптанной травой, которая, видимо, играла здесь роль главной
площади. В центре поляны в землю был воткнут деревянный столб с вырезанной из
дерева жутковатой рожей. Подле столба, опершись на посох, стояло несколько
седобородых стариков. Очередной толчок копьем в спину был так неожидан и силен,
что я упал перед стариками на колени. — Встань, незнакомец! —
сказал один из седобородых. — Негоже валяться в ногах, когда тебе того не велят! Речь его была весьма
странновата и сильно акающая, но в общем-то вполне понимаема. Этому своему
открытию я обрадовался несказанно. Поднявшись на ноги, я покосился на
преследовавший меня наконечник копья, который, разумеется, снова был рядом. — Кто ты? — спросил старец. — Человек! — ответил я с
вызовом, хотя понимал, что такой ответ никак не может понравиться
спрашивающему. Но не пересказывать же им сейчас всю свою биографию! Однако вопреки моему
предположению никаких эмоций на лицах седобородых я не увидел. — Откуда ты? — продолжили
они свой допрос. — Из Москвы! Старики недоуменно
переглянулись. Что я им такого удивительного сказал? — Где это? Ну не идиоты ли! Я уже
начинал заводиться: — За кудыкиной горой! — Значит издалека! —
покачал головой один из старцев. — Зачем следил за
городищем? — спросил второй. — Я ни за кем не следил, а
искал дорогу, чтобы добраться домой! Ответ мой был, разумеется,
из природы самых идиотских, но что еще я мог ответить? — Что это за одежды? —
ткнул в меня пальцем третий. — Одежда как одежда! —
пожал я плечами. — Тельняшка и штаны. Вот кроссовки потерял! Старички переглянулись. Мой
ответ им явно не понравился. Им вообще, кажется, не нравилось ничего из того,
что я говорил. — Глаза твои черны и власы
тоже! — покачал головой один из старцев, который, как мне показалось, был
старше всех остальных. — Ты не из нашего племени. Однако хорошо знаешь наш язык
и понимаешь речь. И в наших краях ты объявился тоже не зря! И шел ты к нам не с
добром, ибо, идя с добрым сердцем, тебе незачем было прятаться в лесу. А потому
ты нам враг! “Этого мне еще не хватало!
Теперь меня еще и в шпионаже обвинят! Почему я обязательно должен быть
блондином? Чего им вообще от меня надо? Ну идиот, ну вляпался! Ни дать ни взять
нарвался на какую-то секту! Вот расплодились, заразы, уже у самой Москвы
обосновались и ни черта не боятся!” — подумал я и сразу же почувствовал себя
весьма и весьма тоскливо. — Да какой же я вам враг,
когда я ваш друг! — начал я было свой оправдательный монолог, но меня уже никто
не слушал. — Враг! Враг! — вопила
толпа, обступая меня все теснее. — У меня же нет даже
оружия! — закричал я в отчаянии. — За тобой идут орды
степей! Перун требует искупительной жертвы, а небо ниспошлет за нее дождь на
наши поля! — сердито затопал в ответ ногами один из стариков, чье морщинистое
лицо напоминало мне печеную в костре картошку. — Смерть! Смерть! — вопила
толпа, впадая в настоящее неистовство. Кто-то наиболее усердный
сразу же заломил мне руки. — Эй, поосторожней, не
нарывайся! — оттолкнул я его. — Сейчас схлопочешь по соплям, сатанист паршивый! — Свяжите его и готовьте
алтарь! — велел самый древний из старцев. — Нам нужна искупительная жертва! На меня разом навалилось
несколько здоровенных лбов. Скрутив веревками, меня бросили в траву. Краем глаза
я видел, как эти дюжие молодцы уже с радостью стаскивают бревна, споро сооружая
мой погребальный помост. Обреченно вздохнув, я перевел взгляд на траву, что
буквально лезла мне в глаза, и разглядел, как совсем рядом с моим лицом ползет
по траве букашка. Как бы я хотел в этот миг быть на ее месте! Вот так бы, как
она-сейчас, скрыться под листом, чтобы жить, жить и жить. Но счастливая букашка
уползла куда-то по своим букашечьим делам, а я остался лежать и ждать своей
незавидной человечьей участи. От собственного бессилия
мне хотелось грызть зубами землю. Что же это происходит? Куда подевалось ночное
шоссе и машина, откуда взялись на мою голову эти идиоты-сектанты, которые явно
собираются меня жарить? Что же делать? Кричать, что я невиновен? Но им на мои крики
явно наплевать. Молить о пощаде? Но, судя по решительным рожам, разжалобить эту
публику просто невозможно. Мимо меня то и дело
пробегала босоногая ребятня, весело таская хворост для будущего костра.
Несколько умельцев наскоро сбивали столы, вероятно, для будущей пирушки. Да,
веселье по поводу моего убиения, а может быть, и последующего поедания,
предстояло здесь самое серьезное. И снова череда липких
бесполезных мыслей: что произошло со мной, почему и за что меня собираются
убивать, да еще и столь изуверским способом? Кому и для чего все это надо?
Какая жертва? Какой алтарь? Какой Перун? Дребедень какая-то! Театр полного
абсурда, в котором почему-то именно мне уготованна самая незавидная роль...
Куда смотрит милиция, когда рядом с Москвой творятся такие дела? По щекам моим
непроизвольно текли слезы. Было безумно жаль себя, идиота, столь бездарно
попавшего на костер. Душила обида, что меня, прошедшего огонь и воду, взяли как
последнего пацана! Но что я мог сделать: только ждать смерти да еще скрежетать
от бессилия зубами! Меж тем суета по
приготовлению к моему убиению, видимо, стала подходить к концу. Не знаю почему,
но за устроителей предстоящего действа я даже невольно порадовался. Уж больно у
них все было отработано. Наверное, подобные развлечения здесь были не столь уж
большой редкостью. Наконец все, радостно
гомоня, снова собрались вокруг деревянного истукана. Женщины расставляли по
столам кувшины с каким-то питьем и огромные миски с кусками жареного мяса. Меня
подняли с травы и тоже потащили в центр. Толпа расступилась предо мною опять
оказались знакомые старички-душегубы. Но теперь вместо старых дерюг на них были
чистые белые рубахи. Что ж, гулять так гулять! — Несите жертвенный нож! —
прокашлял старец с лицом, напоминающим печеную картошку. Ему подали какую-то
немыслимую секиру. “Печеный” деловито опробовал ее остроту пальцем, а
опробовав, довольно поцокал языком. — Несите и возложите на
алтарь тело! — велел он стоявшим сзади меня молодцам. Ничего себе! Я для них уже
только тело! Ну не мерзавцы ли! Скорее всего, меня хотят вначале зарезать, а уж
потом поджаривать! Это все же несколько лучше, чем поджариваться заживо, но
хуже, чем остаться в живых! Только тут я разглядел, что
перед деревянным истуканом лежал большой плоский камень темно-бурого цвета.
Подхватив под мышки, меня подтащили к нему. Я тоскливо глянул в пустые глазницы
деревянного урода. Уж не во имя ли тебя меня собираются кончать? И почему
камень такого необычного цвета? Да это же запекшаяся кровь! Это кровь моих предшественников,
чью незавидную участь мне тоже предстоит сейчас разделить. Двое здоровенных детин в
одно мгновение завалили меня навзничь на камень. Да это, впрочем, было не
так-то и сложно сделать, ведь я был связан по рукам и ногам и даже не пытался
сопротивляться. Да и что я мог? Кусаться, что ли? В высоком небе неторопливо
плыли белые облака. Как хорошо и покойно, наверное, сейчас там! Внезапно мне
показалось, что я увидел смотрящее на меня с небес женское лицо. Я был готов
поклясться, что совсем недавно уже видел его. Девушка пристально и изучающе
смотрела на меня. Глаза ее были печальны и полны сострадания. Наши взгляды
встретились, и видение, вздрогнув, тут же растворилось в облаках. Распнув мое тело на камне,
детины из рук меня, однако, не выпускали. Ребята были опытные. На площади тем
временем приступили к первому действию разыгрывающегося спектакля. — О Перун, повелитель
дождя, грома и молний! О Перун, тучегонитель и победоносец! Будь милостив к
нашему скромному дару и ороси водой наши поля и пашни! — заорал во весь голос,
воздев руки к небу, старший из старичков. — О хозяйка нив и хлеба
полногрудая Жива, дай нам добрый урожай! Подари нам удачу! — тонко заголосил
другой. — О крылатый страж посевов
Симаргл, не побрезгуешь ли и ты нашей скромной жертвой! Остереги поля от
напастей! — вторил обоим, поигрывая ножиком, “печеный”. “Не больно щедры что-то вы,
ребята, — подумалось мне злорадно, — одного меня сразу трем предлагаете, а
запросы при этом будь здоров! Хрен вам за меня что-то обломится!” “Печеный” тем временем
что-то яростно троекратно прокричал и, бубня себе при этом под нос какие-то
заклинания, уже подступал ко мне. Я невольно напрягся. Сердце в ожидании
неминуемого билось отчаянно. Я тяжело дышал. Старик занес надо мной свой нож.
Безоблачное небо слепило бездонной синевой. Я закрыл глаза. Ну вот, кажется, и
все! — Сдерите с тела рубаху! —
рявкнул вдруг в самое ухо мой убивец. — Священный нож не может касаться
грязного тряпья! Подскочивший подручный
резким рывком разорвал тельняшку. Я вздохнул полной грудью и снова закрыл
глаза. И тут над моим ухом раздался жуткий вопль. Неужели это кричу я, уже
пронзенный дурацким ритуальным тесаком? Но нет, кричал нависший надо мной
дед-убивец. Отбросив в сторону свою секиру, он тыкал в меня пальцем и голосил
не переставая. Что именно он кричал, я разобрать не мог, да, честно говоря, и
не пытался. Стыдно признаться, но я был безумно счастлив тому, что судьба
подарила мне по какому-то своему капризу еще несколько лишних минут жизни. Меж тем под вопли старца
вся окружавшая меня толпа внезапно разом рухнула на колени. Впечатление было
такое, что у всех столпившихся одновременно подкосились ноги. Люди ползли ко
мне со всех сторон. Я невольно дернулся, и тут же державшие меня за руки и за
ноги молодцы тоже бухнулись в ноги. Происходило нечто невероятное, но что? Над
поляной стоял сплошной нескончаемый крик. Теряя остатки рассудка, я боком сполз
с лобного места. Напрягая слух, пытался разобрать, о чем столь дружно голосят
ползшие на четвереньках ко мне люди. И я расслышал слово. Всего одно лишь
слово. Но какое! — Посланник! Это Посланник!
— голосила поляна не переставая. “Ну, слава богу, —
подумалось мне. — Вот и имечко мне подыскали! Надо ж, какая радость! Однако что
и кому я должен переслать?” Мог ли я представить, что
случайно задал себе вопрос, ответ на который буду искать долгое время не только
в иных землях, но и в иных мирах... Но тогда для меня было куда более важно то,
что я пока все еще оставался живым. К тому же было еще непонятно, сколь хорош
или плох для ползущих ко мне буду я в образе неведомого посланника. Как знать,
может, вся эта свистопляска будет иметь своим продолжением еще более
мучительную казнь? От этих субчиков ожидать можно что угодно. У меня
отчего-то внезапно заболела грудь. Боль была такая, словно кто-то ткнул туда
горящей головешкой. Однако сейчас было не до этого. А потом внезапно хлынул
дождь. Но не обычный. Сплошная стена воды, буквально обрушившаяся на землю и в
одно мгновение превратившая ее в сплошную грязевую лужу. При этом я готов был
поклясться, что еще минуту назад небо было совершенно безоблачным. Росчерк
молнии вновь поверг всех на землю. Оглушительные громовые раскаты добавили
сцене драматизма. Прошло еще несколько мгновений, и поток воды исчез так же
внезапно, как и появился. Я поднял голову. Небо было таким же
безоблачно-голубым, как и минуту назад. Это могло показаться галлюцинацией,
если бы не грязь и лужи вокруг, если бы и я сам не был мокрым с головы до ног. — Посланник! Посланник! —
снова закричали люди. — Сварог дал нам знак! Боги не желают великой жертвы! Я по-прежнему полулежал,
прижавшись спиной к своей каменной плахе. По-прежнему горела и пылала огнем
грудь, по-прежнему била предательская дрожь от всего пережитого, по-прежнему я
был в полном неведении, что же меня ждет теперь. “Идиоты, — думалось мне
тоскливо. — Хоть бы развязали меня!” Словно поняв мои мысли,
один из седовласых убийц, жалобно поскуливая, подполз ко мне и, целуя мои
грязные ступни, перерезал ножом все веревки и так же, скуля и заискивающе
заглядывая мне в глаза, отполз обратно. Теперь я уже с явным интересом окинул
взглядом валявшихся в грязи и воде. Все складывалось не так уж и плохо. По
крайней мере, я все еще был жив. Меня наградили именем. Правда, оно достаточно
дурацкое, но все же лучше чем вообще никакого. Стыдно признаться, но я поймал
себя на мысли, что мне приятен вид валяющихся в грязи людей, которые еще совсем
недавно желали моей смерти с той же неистовостью, с какой они сейчас меня
боготворили. В небе засияла радуга. — Сварог доволен! Боги
радуются вместе с нами! — кричали и обнимались люди. Кто такой этот Сварог и
почему он должен быть доволен, я не понял, да, честно говоря, и не пытался.
Какое мне до этого дело! Если кто-то чем-то доволен, ради бога! Наконец, поднявшиеся с
колен старцы дали знак покинуть поляну. Сами же старики стали робко
приближаться ко мне, не смея поднять глаз. Особенно подобострастно вел себя
“печеный”, будто это не он еще несколько минут назад собирался вырвать из моей
груди сердце. От этого зрелища мне стало противно, и я поморщился. Увидев это,
старики снова разом грохнулись в грязь. — О великий Посланец! —
истошно и с надрывом возопил один из них. — Как вымолить нам у тебя прощение?
Как умилостивить тебя? — Может, Посланник желает
хорошей жертвы в честь своего прибытия на нашу землю: юношу, девушку или
младенца? — деловито поинтересовался тот, который должен был лишить меня жизни. Этот старикашка был просто
патологическим маньяком! — Ну уж нет! — выкрикнул я
им, отрываясь от камня. — На сегодня убийств хватит! — Что же ты желаешь,
Небесный? — недоуменно спросили седобородые старцы. — Чтобы меня оставили в
покое! — ответил я без раздумий. Спустя четверть часа я уже
был переодет в чистую рубаху и широченные порты, уписывал за обе щеки куски
горячего жирного мяса и запивал поедаемое сладкой брагой. В глубине избы два
здоровяка, те самые, которые распинала меня на камне, усердно взбивали толстую
перину. — Чистый лебяжий пух! —
простодушно улыбнулся, поймав мой взгляд, один из них. Странно, но к этим простодушным
крепышам я не испытывал никакой ненависти. Хотя сложись сегодня ход событий
несколько по-иному, они с такой же милой улыбкой сбросили бы сейчас мои
обугленные кости в какую-нибудь выгребную яму. — Да пребудет с вами покой,
Небесный! — кланялись, покидая избу, старцы. — Пребудет, пребудет! —
нетерпеливо махнул я им в ответ.— И двери за собой закройте! Все! Теперь я наконец-то
один! Как же я устал от всего происшедшего! Посланник! Небесный! Ну и дела!
Рассказать кому, не поверят! Как я от всей этой белиберды устал! Даже думать о
чем-то было для меня сейчас выше всяких сил. Опрокинув залпом еще чарку
золотисто-сладкой браги, я кое-как добрался до перины и буквально упал в ее
мягкое лоно. *
* * Где-то совсем рядом кричали
петухи. Я открыл глаза и, глядя в потолок из тесаных бревен, начал
восстанавливать в памяти то, что произошло со мной вчера. Я еще не знал, как
попал в этот мир, но то, что это был не мой мир и не мое время, до меня уже
начало понемногу доходить. Сквозь небольшое оконце, затянутое бычьим вузырем,
пробивалось солнце. По тому, что стояло оно высоко, да по отдаленному гаму
голосов было ясно, что день уже в самом разгаре. Взгляд невольно упал на
запястье. Часов там не было. А жаль, хорошие были часы — наградные
“Командирские”. Дотронулся рукой до груди: вспомнил, как болела она вчера.
Теперь она лишь немного ныла от небольшого ожога. Опять и опять я вспоминал
минувший день, шаг за шагом восстанавливая все со мной происшедшее. Шоссе...
автомат... черный враг... девушка-фантом... неведомое селение и весь кошмар
вчерашнего жертвоприношения. Стоп! Девушку я, кажется, видел вчера еще и среди
облаков! Чертовщина какая-то! Впрочем, пора было вставать и готовиться к новым
самым невероятным сюрпризам. Потянувшись, я выбрался из
пуховика. Несмотря на сытный ужин, хотелось есть. Дни голодухи в яме
сказывались: организм требовал восполнения сил. В избе было пусто. Позевывая,
вышел на крыльцо. Перед крыльцом на траве, видимо, уже давно сидели в ожидании
меня три вчерашних деда-убивца. Глаза их лихорадочно блестели, а руки тряслись. — О великий! — тотчас
начали они биться лбами о землю. Терпеливо подождав, пока
старички завершат весь ритуал, я подошел к ним. — Хочу есть и пить! —
сказал кратко. Злость на моих вчерашних
погубителей еще не прошла. Один из ползающих дедков метнулся куда-то, и спустя
несколько минут предо мной уже был солидный кувшин с медовухой, каравай
свежего, еще горячего хлеба и солидный кусок жареного мяса. Забрав все, я
демонстративно хлопнул у них перед носом дверью и вернулся в избу. Сел за стол.
Перекусил. Рукавом вытер губы. Что же мне делать теперь? В это время в избу вполз на
карачках мой друг “печеный” и запричитал быстрым полушепотом: — О великий! Наш род принял тебя и теперь стал
самым счастливым из всех родов! Этого прихода ждали еще наши деды и прадеды, но
именно нам выпало счастье лицезреть чудо! Каждый твой взгляд и слово, каждый
клочок твоей одежды — это величайшая радость для нас, ничтожных! Возжелай... — Хватит, папаша! — прервал
я жестом его бесконечное словоблудие. — Теперь вопросы буду задавать я. — Как скажешь, великий! —
смиренно вздохнул седобородый. — Прежде всего, где я? — В земле раксолонов! — Кто такие раксолоны? — Мы великое племя! — Кто вами правит? — Наши вожди! — Что вы знаете обо мне? — Ты Посланник! — Почему вы так решили? — У тебя его знак! — Где? — На груди! Еще одна новость! Что у
меня за знак на груди? Сразу же возникло непреодолимое желание глянуть на этот
знак, но не делать же это перед седобородым! — Хорошо! Пока говоришь
верно! — кивнул я со всей возможной важностью. Старик обрадованно ощерил
беззубый рот, счастливый моей похвалой. — Хочу видеть вашего самого
главного вождя! — совсем обнаглел я. — Пусть явится ко мне сюда! Но по тому, как мгновенно
изменилось лицо деда, как в испуге вытянулся его подбородок, каким стало
выражение его глаз, я понял, что переборщил и спорол явную чушь, но отступать
было уже поздно. Блефовать так блефовать! — Я Посланник! — выкрикнул
я ему в лицо. — А потому желаю говорить лишь с тем, кто равен мне! Старики, которые вслед за
“печеным” по одному вползли в избу, сразу же задергались. Ага, теперь я точно
знал, как себя вести с этими разбойниками! — Мы уже послали гонца на
Небесный Холм! — доверительным полушепотом сообщил мне один из них. — Это вы сделали правильно!
— кивнул я. — Давно бы так! Что у них там еще за
Небесный Холм? Столица? Ставка? — На Небесном Холме в
ожидании тебя скоро соберутся самые достойные. Тебя же мы тоже нижайше просим
отправиться туда! — Далеко ли ваш холм? — Пять дней конного пути. — Что ж, поехали сейчас же!
— махнул я рукой. Оставаться в этом мрачном месте хотя бы еще на день у меня не
было ни малейшего желания. — У нас все уже готово к
поездке! — обрадованно заголосили, перебивая друг друга, седобородые. — Хорошо! — осадил я
ледяным взглядом их не по летам горячий пыл. — Едем, но вначале я хочу умыться!
Да, еще верните мне мою тельняшку! —?!! — Ну, мою рубашку! — Я
ткнул пальцем в одеяние одного из старцев. Тот торопливо покачал головой. Старики вышли. Спустя
несколько минут мужчины принесли мне берестяные ведра с речной водой, а женщины
быстро и бесшумно накрыли стол. Мой затянувшийся пост явно завершился. От
запаха и вида пищи у меня вновь пробудился аппетит, и я не отказал себе в удовольствии
еще раз порадовать свой отощавший желудок. Когда ланч был завершен и все
присутствующие удалились, я снял рубаху и окатил себя двумя ведрами воды.
Обмывшись таким образом, я, вперив подбородок в грудь, принялся рассматривать
свой спасительный “посланнический” знак. Увы, ничего, кроме старого, еще
дедовского, нательного креста, на груди у меня не было. Под крестом, правда,
был все тот же небольшой ожог. Где и когда это меня угораздило обжечься?
Потрогал пальцем. Ожог еще побаливал. Пора было отправляться в путь. Безмолвная женщина внесла и
положила предо мной выстиранную тельняшку. Надев ее, почувствовал себя сразу же
как-то уверенней. Ведь я не какой-то там дурацкий Посланник, а офицер морской
пехоты, а это дорогого стоит! Теперь я был готов к любым испытаниям, которые
приготовила мне злодейка судьба. За оконцем кто-то деликатно кашлял, давая
понять, что все готово и ждут только меня. На проводы вышло все
селение. Дети с завидным воодушевлением сыпали предо мной на дорогу цветы. Это
были те самые детишки, которые с таким же воодушевлением еще вчера таскали
хворост для костра, на котором мне предстояло поджариваться. Лошадь, которую мне
подвели, была маленькая и косматая. Когда я взгромождался на нее, то не на
шутку испугался, выдержит ли? Но лошадка довольно стойко перенесла мое
водружение на свой круп. Ни седла, ни стремян, естественно, не было.
Присутствовала лишь уздечка и какая-то расшитая попона, так что поездка обещала
быть веселой. Вместе со мной в путь собралась целая свита: десяток воинов с
копьями и щитами и неутомимый друг — “печеный”, с ними еще несколько бородачей
неопределенного возраста на лошадях, с мешками. Итак, вперед в неизвестность из
той же неизвестности! Глава вторая НЕБЕСНЫЙ ХОЛМ Поездка наша заняла не пять
дней, как уверяли меня ревнители кровавых алтарей, а почти вдвое больше. К тому
же она была, прямо скажем, не из приятных. Так как на лошадь я сел первый раз в
жизни (не считая катания на игрушечных лошадках в детстве), то кавалерист из
меня получился, прямо скажем, никудышный. После первых же часов нашего конного
пробега вся нижняя часть тела болела у меня немилосердно. И хотя мои спутники
подкладывали мне под попону какие-то подушки, помогало это мало. Правда,
бородачи с мешками сооружали на привалах весьма обильные трапезы, — это было
единственное, что радовало. Где-то на полпути к
неведомому мне Небесному Холму, когда мы проезжали какое-то болото, оттуда
внезапно начало вылезать нечто, облепленное тиной и истошно кричащее. Не знаю,
чего больше было в этом нечеловеческом крике, злобы или испуга. Больше всего
меня поразили глаза — две огромные иссиня-черные плошки. Мои спутники, впрочем,
ничуть не удивились. В одно мгновение они выпустили в зеленое чудище несколько
десятков стрел. Я даже не успел понять, что произошло, как болотная образина с
жутким воплем погрузилась в мутную жижу. — Что это было? — спросил я
чуть погодя ехавшего рядом со мной старца. — А! — махнул тот в ответ
рукой. — Обыкновенный упырь. Не стоит вашего внимания! Ничего себе! Представляю,
что было бы со мной, столкнись я с этакой уродиной один на один! Теперь я уже с
интересом оглядел свою охрану. Лица воинов были непроницаемы, а их вид говорил
о том, что молниеносная расправа с болотным гадом — дело для них совершенно
обыденное. На привале ночью снова
кто-то пытался напасть на нас. По крайней мере, я явственно слышал чей-то вой,
но мои охранники дружно бросились во тьму и скоро вернулись, деловито отирая
травой окровавленные наконечники своих копий. Сон, однако, был прерван, и до
самого восхода солнца я беспокойно проворочался, вслушиваясь в шум ночного
леса. Больше в дороге с нами
ничего существенного не произошло. На десятый день пути, миновав несколько
сторожевых застав, мы подъехали к высокому холму. Меж деревьев вверх уходила
широкая тропа. У подножия холма мы остановились. — Дальше, Посланник, мы
пойдем вдвоем! — сказал, слезая со своей лошади, мой седобородый попутчик. — Это и есть ваш Небесный
Холм? — спросил я. — Да, это и есть Небесный
Холм, Посланник! — ответил он мне. Воины тоже молча слезли с
коней и начали тут же деловито обустраиваться. В обратный путь, судя по всему,
они пока не собирались. Подъем в гору был
достаточно крут, а утомленный дорогой старик едва переставлял ноги. Шли мы
поэтому довольно медленно. Через каждые полсотни метров встречались
воины-охранники. Молча пропуская нас мимо себя, они лишь наклоняли головы в
знак приветствия. Впрочем, я особенно никуда и не торопился. Пусть все идет
своим чередом, откуда я знаю, что ждет меня там, на вершине! Истерзав себя за
время дороги всевозможными предположениями и сомнениями, я уже пришел к
гениальному выводу: надо пока просто радоваться каждому дарованному дню и
ничего не загадывать наперед. Но вот за деревьями стала
понемногу видна и вершина. Затем показалась большая поляна, заставленная по
периметру деревянными столбами с вырезанными на них жутковатыми рожами. Около
каждого из столбов были видны следы недавних кострищ. Посреди поляны лежал
огромный темно-бурый камень — штука мне уже хорошо знакомая. — Мы здесь! — внезапно
визгливо закричал во всю свою старческую мочь мой спутник. Не успел я и глазом
моргнуть, как напротив меня появился еще один древний старик в белой рубахе.
Седая борода его свисала до самых колен. Дед был бос, а в руках держал
сучковатый посох. — Здрав будь, Посланник! —
поздоровался со мной старик и протянул руку. — Я Любомудр, верховный жрец
Небесного Холма. — И ты будь здрав,
Любомудр! — Я пожал протянутую мне руку и ощутил ее немалую силу. Старик смотрел прямо, не
пряча взгляда. В его выцветших голубых глазах угадывались и ум, и
проницательность. Не знаю почему, но в отличие от всех ранее встречавшихся
жрецов этот дед показался мне куда более симпатичным. — Я знал, что ты скоро
придешь! — улыбнулся мне тем временем хозяин поляны так, словно знал меня уже
тысячу лет, и от этой улыбки мне стало как-то спокойней. — Как добрался? — Хорошо! — кивнул я и
улыбнулся ему в ответ. — Запомни навсегда — я твой
друг, и ты должен верить мне! А теперь пойдем. — Старик взял меня под локоть и
повел мимо столбов в глубь своего капища. Пройдя несколько шагов, он,
вдруг вспомнив о чем-то, обернулся к моему спутнику: — Разожги костер Перуна,
соверши все требы и поддерживай огонь! Мы зашли в
полуизбушку-полуземлянку. — Садись! — сказал старик,
показывая на лавку. Я послушно сел. — Покажи свой знак! — велел
главный жрец голосом, не терпящим возражений. Я молча снял тельняшку и
оголил грудь. Но старец даже не стал на нее смотреть. Закрыв глаза, он долго
держал в руках мой нательный крест. — Да, — сказал он, наконец
открыв глаза. — Ты истинный Посланник. Я чувствую твою силу! Я рад, что дожил
до этого дня и смог дождаться твоего пришествия! Будь ты благословен и ныне, и
присно, и от века до века! После этого Любомудр уже
совсем по-отечески положил мне руку на плечо. — Располагайся! Здесь
отныне будет твой дом! — Что же мне делать дальше?
— спросил я его. — Вначале ты получишь от
меня необходимые знания, а затем уже сами боги укажут тебе твой путь! — Как долго ты будешь меня
учить и чему? — Времени мне отведено
мало, придется поторопиться. Ты познаешь наш мир и свое место в нем. Ты
научишься владеть оружием и властвовать над собой, творить требы и уничтожать
врагов! — Кто же мои враги? —
поинтересовался я. — Те, кто боятся
Посланника! — был весьма туманный ответ. Затем жрец оставил меня
отдыхать, а сам покинул жилище. За что я был ему весьма благодарен. Значит, все дело в моем
нательном кресте! Сняв висевший на тесемке крестик, я принялся внимательно его
рассматривать. Крест был самый обыкновенный, только что очень старинный. Нося
его уже немало лет, я, казалось бы, знал его до мельчайших царапин, но теперь
разглядывал, словно в первый раз. Ничего необычного в кресте не было: на
внешней стороне распятие Спасителя с черепом и перекрещенными костями в ногах,
на тыльной стороне изображено всевидящее око с исходящими от него солнечными
лучами и словами “спаси и сохрани”. Сделан крестик был, судя по всему, из
какого-то медного сплава и от старости в углах давным-давно позеленел. По семейному преданию, этот
неказистый с виду нательный крест из века в век передавался по мужской линии
нашей семьи и неизменно приносил удачу. Крест передавали тем, кто уходил на
войну, и, как гласит семейная легенда, за все времена еще ни один обладатель
фамильного креста не пал на поле брани. Сколь давно находился этот крест в
нашем роду, никто не знал. Бабушка говорила мне, что этот крест был у нас
всегда, а потому на войне моим предкам неизменно сопутствовала удача. Упоминала
она и о каком-то древнем пророчестве, связанном с этим крестом, но суть
пророчества была утрачена. Если насчет времен отдаленных я ничего конкретного
не знал, то что касаемо более близких, все выходило именно так, как говорила
бабушка. Семейная хроника сохранила
сведения, что в екатерининские времена один из моих пращуров участвовал в
знаменитом штурме Измаила, откуда вышел цел и невредим. Его сын, в свою
очередь, защищал родину в Смоленском и Бородинском сражениях, в битве при
Березине. Без единой царапины прошел весь заграничный поход 1813-1814 годов,
дойдя до Парижа. Мои предки были участниками длиннейшей Кавказской войны, а
также Венгерского похода, одиннадцатимесячной обороны Севастополя. Там дрался
уже мой прапрапрадед Никанор. На долю прапрадеда Трофима пришлись Среднеазиатские
походы и Порт-Артур. Прадед Тимофей честно прошел дорогами Первой
империалистической, а Гражданскую войну закончил на врангелевском фронте. Деду
Степану выпала уже Великая Отечественная: оборона Одессы, Севастополя и
Северного Кавказа, затем их же освобождение и освободительный поход до Вены. Из
всех передряг он выходил сухим из воды, что же касается креста, то до конца
своей жизни относился к нему как к живому существу и даже разговаривал с ним. О
многом, что происходило с ним во время войны, дед не считал нужным говорить со
мной по моему малолетству, но однажды проронил такую фразу: — Наш крест не обычный, а
живой. Он хранит какую-то очень большую тайну. — Какую? — попытался
допытаться я у деда. — Этого я, внучек, не знаю!
— погладил он меня по голове. — Впрочем, когда придет твой черед его надеть,
то, может быть, крест будет к тебе более добр, чем ко мне! Особых чинов и наград мои
предки никогда не имели. Большинство из них так и закончило службу если не
унтер-офицерами, то капитанами, а в лучшем случае — подполковниками. Все они
были храбрыми воинами, но спин перед начальством не гнули. Может, потому и
карьер особых не сделали. Отец тоже изрядно помотался
по горячим точкам. Он был инженером-электронщиком, работал в оборонном КБ по
проектированию ракетных комплексов ПВО. По этой причине командировки во Вьетнам
и Египет, Анголу и Алжир были для него делом привычным. Не раз позиции ракетных
комплексов, где находился отец, подвергались налетам неприятельской авиации. Но
всякий раз судьба уберегала. Будучи убежденным коммунистом, отец фамильный
крест никогда на шее не носил, а держал под обложкой партийного билета, тем не
менее крест, как оказалось, помогал. Что касается меня, то знаменитый семейный
крестик мне передали отец с бабушкой в день окончания училища. За годы моей офицерской
службы я так сроднился со старым крестом, что обращал внимание на него только
тогда, когда надо было заменить в очередной раз поистершуюся тесемку. В
таинственную суть креста я не особо верил, но относился к фамильному талисману с
должным почтением и бережностью. И вот теперь дедовский крест, оказывается, не
только спас мне жизнь, но еще обеспечил титул некого неведомого Посланника!
Может, в этом и была его главная тайна и именно об этом говорило наше древнее
родовое пророчество? Еще раз оглядев ожог на
груди, я пришел к потрясающему выводу: ожог этот мог быть сделан только крестом.
Форма и место ожога говорили сами за себя. Значит, в тот самый момент, когда
меня распнули на жертвенном камне, нательный крест внезапно сильно раскалился.
Именно вид моего полыхающего огнем креста и напугал тогда старичков-вурдалаков.
Покопавшись в памяти, я с удивлением обнаружил, что нынешнее спасение меня
крестом было, скорее всего, далеко не первым. Как же я был слеп, что не сумел
разгадать этого раньше! И сбывающиеся семейные
пророчества, и недавнее собственное спасение были просто невероятными, однако
никакого иного объяснения происшедшему я не находил. А если учесть мое не менее
непонятное перемещение в древний языческий мир, то чего удивляться всему
остальному! Здесь было над чем подумать... *
* * В последующие две недели
ничего особенного не произошло. Все было достаточно однообразно. Хотя на
обхождение жаловаться было бы грешно. Поили и кормили же как на убой. Каждое утро перед рассветом
ко мне приходил Любомудр, и мы вместе с ним поднимались на вершину Небесного
Холма встречать солнце. Едва огненный диск показывался на горизонте, верховный
жрец вставал на колени, а я рядом с ним. — Здравствуй, Пресветлый! —
протягивал к солнцу свои иссохшие морщинистые руки Любомудр. — Здравствуй и
благослови нас на новый день! Затем я, сидя у подножия
холма, подолгу беседовал с Любомудром о смысле жизни и строении окружающего
мира, о богах и обычаях здешних земель. — Где я нахожусь? —
спрашивал я моего седобородого учителя. — Все мы, и ты тоже,
находимся в Яви! — Что такое Явь? — Явь — это все текущее и
настоящее, все, что сотворено Правью! — А что же было до Яви? — До и после Яви есть Навь.
А в Прави есть Явь! — Понятно, — кивнул я
Любомудру, хотя, разумеется, все услышанное еще предстояло хорошо обдумать. — Кроме Яви, Нави и Прави,
— продолжал старый волхв, — есть еще и Ирий! —?!! — Из Ирия сияют нам души
наших пращуров. Там плачет и речет Желя, если мы пренебрегаем Правью, Явью и
Навью. — Но как можно пренебречь
сразу прошлым, настоящим и будущим? — уже совсем запутавшись, вопросил я. — Кто сим пренебрегает и
глумится над истиной, тот не достоин быть Дажьбоговым внуком, ибо лишь моля
бога и имея чистые души и тела, можно получить духовное единство с праотцами
нашими и богами, слившись в единую Правду! — Спасибо! — искренне пожал
я руку старому и мудрому волхву. — Кажется, я что-то понемногу уже начинаю
понимать! — Наша жизнь бренна, —
сказал уходя Любомудр. — И мы сами тоже. А потому нам надо трудиться над своей
Душой и биться с врагами, не выпуская из рук освященный кровью меч! Я и вправду не кривил душой
перед стариком Любомудром. Может быть, я не до конца еще разобрался во всем
сказанном, но общую суть того, что объяснял мне Любомудр, я уже начал
чувствовать. Придет время и я непременно разберусь во всем до конца. Встретив солнце, старец вел
меня к себе в землянку, где поил тягучим и сладким напитком. — Что это? — спросил я его,
с удовольствием осушив деревянный ковш впервые. — Это лучший из напитков:
мед-сурья с девясилом и щавелем! — К чему он мне? — удивился
я. — Когда вполне достаточно и простого молока! — Сурья — это молоко воинов
и наш небесный корм! — терпеливо пояснил мне Любомудр. — Дадена же она нам от
священной коровы Земун. В сурье мы варим тайные травы и пьем ее для бодрости
тела и духа, а также для чистоты душ и помыслов! — Ну тогда все ясно! —
кивнул я, а старик налил мне еще один ковш целебного напитка. Время до обеда мы проводили
в беседах, после обеда я обычно отдыхал (адмиральский час есть адмиральский
час!), а затем до темноты упорно осваивал нелегкое дело верховой езды. Вечером меня, по
обыкновению, поили каким-то сладким отваром, и я почти замертво падал на свое
ложе из свежескошенного пахучего сена. Что случилось со мной, что происходит
теперь и что будет дальше — все по-прежнему оставалось для меня полной
загадкой. Впрочем, постепенно что-то в моей непонятной жизни все же менялось. В один из дней Любомудр
повел меня вниз с холма к стоявшей в отдалении кузнице. Краснолицый
кузнец-бородач уже поджидал нас. Едва я подошел, он встал на одно колено и,
склонив голову, протянул мне двумя руками меч. Я принял его молча и так же
молча стал разглядывать. Меч был достаточно тяжел, обоюдоостр, лезвие отливало
матовым светом. Судя по рукояти, меч предназначался для удержания двумя руками. — Зачем два лезвия, когда
достаточно и одного? Кроме того, это, наверное, затрудняет изготовление? —
поинтересовался я у кузнеца. Тот поднял на меня глаза.
Во взгляде его читался интерес, смешанный с недоумением. — Куя мечи наши, чтобы
поражать врагов с обеих сторон, я передаю им силу божественную! — В таком случае все ясно!
— кивнул я коленопреклоненному кузнецу. — Бери этот меч, он твой! —
велел мне Любомудр. — Однако вначале тебе предстоит еще научиться владеть им! —
Старик сделал едва заметный знак рукой, и из-за деревьев выступил здоровенный
кряжистый воин. — Это Вакула! — кивнул на здоровяка Любомудр. — Он научит тебя
драться!