Владимир Иванович ЩЕРБАКОВ
ДАЛЕКАЯ АТЛАНТИДА
Повесть
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Рута
Путешествие Ману
Полеты над руинами
Великий морской змей
Черная статуэтка
«Читайте отчеты Фосетта...»
Снова Рута
Встреча
Каринто
Экспедиция Беррона
Диалог при свечах
Антлантида погибла летом!..
Антиразум: новые симптомы
На шоссе близ Боа-Виста
Сыны леопарда
Ночной электропоезд
________________________________________________________________
«Далекая Атлантида» — романтическое
произведение о неведомой земле, которая, по
словам Платона, располагалась некогда в
Атлантике. Но у писателя на этот счет собственная
концепция: ему удалось создать стройную гипотезу
катаклизма, относящегося к десятому тысячелетию
до н. э., в результате которого якобы и погибла
Атлантида Платона. Писатель-ученый разыскал во
время своих творческих командировок на Дальнем
Востоке нечто такое, что, может быть, имеет
прямое отношение к решению проблемы. Упавший на
Землю гигантский метеорит или даже астероид
непременно должен был разбудить земные недра.
Вулканический пепел мог осесть после небывалых
извержений далеко от главного места действия. И
что же? Автор нашел в долине реки Берелех именно
вулканический пепел. Это мощные слои глинистого
лёсса, в которых и погребены мамонты.
Радиоуглерод указывает на время события — 11 800
лет тому назад. К тому же оказалось, что и
отложения ила на дне ирландских озер, то есть на
другом конце земного шара, — того же возраста...
Это лишь один из примеров, который
показывает, с какими поисками и умозаключениями
связан жанр фантастики.
Герои повести «Далекая Атлантида» — люди
ищущие, как и сам автор.
Летчик-космонавт СССР, профессор
К. Феоктистов
Рута
Над бамбуковой рощей проросли три звезды, когда мы вышли из темной
воды, легли на деревянные лежаки, еще теплые, не остывшие после дневного
зноя.
— Поймай мне богомола и расскажи об Атлантиде, — сказала Рута
Беридзе.
— Ты видела когда-нибудь богомола? — спросил я, не оборачиваясь к
ней, потому что мысленно перенесся к одной из трех звезд и мне не хотелось
сразу возвращаться.
— Нет. Ни разу не видела богомола. Только на картинке. Знаю, что это
большой зеленый кузнечик.
— Это не кузнечик.
— Знаю, знаю. Но похож!.. В Тбилиси их нет.
— Здесь, на Пицунде, их тоже немного. — Я помолчал и спросил: —
Хочешь, расскажу об Атлантиде? Боюсь только, что ты долго не уснешь потом.
— Это страшно?
— Да. Все атланты погибли во время катастрофы. Было это в
незапамятные времена.
— Почему погибли?
— Почему случилась катастрофа?.. Думаю, упал тогда в океан гигантский
метеорит, поднял водяной вал с километр или даже больше. Наверное, он
пробил земную кору, выплеснулась магма, смешалась с водой, все там
вскипело, и град раскаленных камней засыпал волшебный остров. Был взрыв
космической силы. Тучи пыли и пара скрыли солнце, луну и звезды на много
лет. И потому все в мифах начинается с хаоса. Сначала тьма, тьма, ни моря,
ни суши, ни света, потом появляется Солнце.
— Я об этом так мало знаю!
— Но ведь твоя будущая специальность — кибернетика.
— А какая у тебя специальность?
— Атлантолог.
— Как ты ее приобрел?
— Читал Платона. Думал. Читал все, что написано об Атлантиде. Снова
думал и читал, но уже по-другому: не соглашаясь с написанным.
— Хорошая специальность, интересная.
— Да. А богомола, Рута, я поймаю завтра, идет?
— Идет, атлантолог... Спокойной ночи!
* * *
В эту ночь мне снился город, древний и полуразрушенный... Вокруг ни
души. Город атлантов? Не знаю.
Я всматривался в груды камней, обломки плит, выступавшие из-под
земли, в мрачные трещины, разорвавшие улицы пополам. Когда-то здесь
всколыхнулась твердь, и город умер. Землетрясение прокатилось, сметая
дома, рассыпая их, как игрушки. Сколько с тех пор прошло времени? Во сне я
будто бы пытался ответить на этот вопрос. Подспудная мысль становилась
яснее и яснее: может быть, время текло здесь иначе, чем всюду. Как такое
могло быть? Могло. Если только я видел следы той самой страшной
катастрофы, о которой сложили мифы и легенды во многих местах, удаленных
от этого города на тысячи километров.
Атлантиде не помогли божества, высеченные из черного базальта.
Столица ее вместе с островом погрузилась в морскую пучину. Но по обе
стороны океана располагались провинции и колонии атлантов. Что с ними
сталось, с этими городами, которые были удалены от эпицентра небывалой
катастрофы? И может быть, я видел как раз один из них?
Пустынно на улицах, лишь тень пролетной птицы скользит неслышно по
краю провала. Может быть, здесь шумели некогда орды завоевателей,
набегавшие, как волны прибоя? Кровь обагрила стены и пороги жилищ, капли
ее застыли на солнце, ветер превратил их в пыль. Затем в долгие годы
благоденствия женщины с браслетами на запястьях и щиколотках, увешанные
драгоценными каменьями на подвесках, были главным украшением города, и
живые волшебные лики их после смерти остались на фресках среди домашней
утвари, статуй богов, больших и малых, каждый лик хранил улыбку, страсть
или невысказанную мысль — на веки вечные. Камни впитывали в себя жизнь
людей с их силой и слабостью, удивительными находками ума, заблуждениями и
фантазиями. Город мертв, но когда-то он жил своей особой неповторимой
жизнью.
Что я вижу вокруг? Вот ящерица скользнула по обломку облицовочной
плитки. На грани, присыпанной красноватой землей, остались отпечатки
сухоньких лапок. Бусины ее глаз отразили свет на одно мгновение — и
пропали. Я не слышу звука шагов — так бывает лишь во сне. Но я внимателен:
передо мной неведомое. Ни за что не угадаешь, в какое время я попал, какие
боги витали над крышами храмов, на каких наречиях здесь говорили.
Если вдуматься в значение увиденного, то множество догадок будут
теснить друг друга, но это случится позже. А сейчас я как бы пробираюсь
ощупью, словно в лесу. Свет солнца едва пробивается сквозь сеть лиан. И
никого вокруг, кто смог бы ответить на мои вопросы.
За площадью, за разрушенными улицами я угадываю присутствие людей.
Они далеко от меня. Может быть, это совсем другие люди, не те, что строили
город и жили в нем. Но крепнет убеждение: я потому и увидел этот город,
что кто-то здесь есть, кроме меня. И я, возможно, нужен им. Что ж,
последуем дальше, на площадь, где теперь грациозно высятся капустные
пальмы и папайи. Рядом со мной скользит тень. Очертания тени размыты. Я
поднимаю руку, и тень повторяет мой жест. Выхожу на широкую лестницу,
укрытую ползучими растениями. Справа и слева — квадратные в сечении
колонны из черного камня, передо мной — площадь. Гигантская черная колонна
в центре площади служит постаментом — наверху статуя человека, одна рука
его покоится на бедре, другая указывает на север. Обелиски из такого же
камня установлены по углам площади. На всем — следы забвения, запустения.
Упавшие стволы гниют у самого постамента. Можно угадать линии улиц. Камни,
из которых были выложены плоские циклопические кровли, обрушились.
Напротив дворца — руины храма. Каменные стены покрыты резьбой,
полустершейся от вихрей, несущих песок. Но когда-то с каменных стен
смотрели на людей боги, а над их головами вещали священные птицы. Сверху,
с портала, я пытаюсь разобрать надпись. Буквы напоминают греческие, но я
не узнаю ни одной из них.
Я вхожу внутрь, вижу статуи, каменную резьбу, глубокие ниши, в
которых гнездятся летучие мыши. Отсюда хорошо виден барельеф юноши над
главным входом дворца. У юноши безбородое лицо, обнаженный торс, лента
через плечо, в руке щит.
С площади — по древней улице. Потом направо. Город — за моей спиной.
Оглядываюсь — тени и камни, камни и тени. Внизу — следы, они ведут к
пропасти. Под кручей бежит поток, красные и черные глыбы выступают из
голубовато-серой воды. Каменный коридор расходится в обе стороны, стены
его, снижаясь, сходят на нет. Камень выскальзывает из-под ноги, и я падаю.
Руки цепляются за стебли, загребают щебень. Тщетно. Я не могу удержаться
на краю обрыва. Остается одно: оттолкнуться из всех сил от кручи и упасть
в воду. В считанные мгновения пытаюсь сообразить, как перевернуться в
воздухе, чтобы войти в воду ногами. Руки сами собой скребут шершавый край
последней каменной плиты, по которой тело мое неумолимо съезжает вниз...
Только проснувшись и вспомнив сон, я осознал опасность. У меня и
сейчас кружилась голова от высоты: двести метров, не меньше!
Что-то останавливало меня там... мешало приблизиться к краю обрыва.
Что это было? Предчувствие, едва слышный сигнал, который, как ультразвук,
остается за порогом восприятия?.. Словно кто-то невидимый предупреждал
меня об опасности.
Путешествие Ману
Ранним утром — купание в море. Чаша синей, успокоившейся за ночь
воды. Далеко-далеко светилась широкая струя течения, уходившего на
юго-восток, к турецкому берегу; вблизи вода была жемчужно-мерцающей,
ленивой, сонной.
И все утро потом — стыдно признаться в этом — я бродил поодаль от
Дома творчества в зарослях ежевики, где надеялся поймать богомола. Ежевика
уже созрела, я дотягивался до черных мягких ягод, и моя голубая рубашка
стала пестрой от их сока и зелени. Я вернулся в корпус, переоделся,
позавтракал. Снова пляж... Рута царственно сидела в тени, ее окружали трое
молодых людей. Была она в оранжевой юбке, расшитой бисером, алых туфлях,
каблуки которых расписаны золотыми треугольниками, легкой жакетке.
Я расположился неподалеку. Она подошла.
— Вы уже полчаса как пришли и до сих пор не соблаговолили
поздороваться со мной!
Так и сказала: «Вы... не соблаговолили...»
— Но что я могу предложить вам, — ответил я в тон ей, — кроме
очередного купания? К тому же я не поймал богомола, несмотря на обещание.
— Вздор. Мы будем говорить об Атлантиде.
— Хорошо.
— Продолжайте с того места, на котором вчера мы остановились.
Она присела на лежак, и мы снова перешли с ней на «ты».
— Я расскажу тебе о том, как рыба предупредила Ману о потопе.
— Расскажи. Если это связано с Атлантидой. И если это не сказка.
— Конечно, связано. Потоп случился тогда же. Вслед за Атлантидой
погибли многие цветущие города морских побережий. И само собой разумеется,
это не сказка.
— Милостиво разрешаю рассказывать...
— Когда-то давным-давно жил мудрец по имени Ману. Много позже его
провозгласили богом, как многих мудрецов. Но при жизни нередко было ему
несладко от людских козней, и он всерьез подумывал, что пришла пора
построить корабль и отплыть к другим берегам.
— Учти, если это окажется сказкой, тебе не поздоровится. Будешь
тащить мой чемодан в день моего отъезда до самого вокзала.
— И тебя в придачу. Неужели ты думаешь, что подобная кара остановила
бы меня, вздумай я рассказать сказку?
— Продолжай.
— Отдыхая после дневных трудов, Ману увидел рыбешку, выброшенную
волной на берег. Он поместил ее в кувшин с водой и выхаживал семь месяцев
и семь дней, кормил ее крохами со своего стола, не забывал менять воду.
Отлучаясь надолго из дома, он поручал заботы о рыбе верному другу
Сауаврате. Наконец пришло время расстаться с рыбой, ведь она выросла, и
кувшин стал ей тесен. Принес ее Ману на берег реки Ганг, королевы всех
рек, положил кувшин в воду. Выплыла из него рыба и говорит человеческим
голосом: «О Ману, самый добрый из мудрецов! Знай, что наступают дни
страшного конца всего живого. Будет потоп, и погибнут три мира, погибнут
люди и звери, растения и птицы. Построй корабль, Ману, тот самый, о
котором ты мечтал. Взойди на корабль и возьми с собой все, что хочешь
спасти. Увидишь ты в море на седьмой день плавания мою старшую сестру,
великан-рыбу, и она подскажет тебе, куда плыть дальше. На седьмой месяц
плавания увидишь мою мать родную, самую большую и мудрую из рыб. Она
поможет тебе!» С этими словами всплеснула рыба хвостом и была такова. А
Ману задумался...
Задумалась и Рута, словно решая, сказка это или нет. Но вот она едва
заметно кивнула, и я продолжал:
— Утром рано, с восходом, вышел Ману к лагуне, заложил корабль и стал
каждый день приносить по кедру; звенел бронзовый топор в руках мудреца,
ибо знай, Рута, что топоры тогда делались из бронзы, лишь руки у мастеров
были золотыми, что же касается железа, то провидцы еще в незапамятное
время наложили запрет на него, чтобы оно не смогло привести к гибели
лесов, пастбищ и зверя лесного и морского... Вскоре корабль был готов.
Киль его соорудил Ману из самого крепкого дерева, мачту поставил такую,
что она не ломалась при самом сильном ветре, лишь гнулась и поскрипывала.
Все сделал Ману своими руками, все до последнего шпангоута! И отплыл, взяв
на борт друзей своих, семена злаков, детенышей зверей. Плыл-плыл, увидел
на седьмой день голову огромной рыбы, и что-то она говорила ему, но таким
низким голосом и так медленно, что стоял он на якоре еще семь дней и семь
ночей, пока не выслушал ее. Указала ему рыба дорогу. И снова пустился
корабль в путь со свежим попутным ветром. Семь месяцев незаметно прошли. У
Ману отросла такая борода,