Джейн Уэлч

Плач Абалона

(Онд-1)

Это — мир, в яви которого причудливо переплетено многое и многое из того, что мы — люди! — привыкли считать просто древними легендами.

Ибо живут и сражаются в мире том могущественные жрицы таинственном Богини-Матери...

Ибо обитают в горах мира того коварные кобольды, а в холмах — дивно прекрасные фэйри.

Ибо носится по лесным чащобам мира того страшная, неистовая Дикая Охота — и оживают глухими ночами обитатели высоких замков — химеры...

Мир «меча и магии». Мир героизма и волшебства...

Мир, в коем юный сын сурового барона Торра-Альты Каспар, волею высших сил назначенный в хранители Вещи Великой Магической Силы, любой ценой не должен допустить появления в землях человеческих монстров, порожденных Тьмою, веселый же и отважный друг Каспара Холл — избавить от страшного жребия прекрасную деву, служащую Великой Матери.

...Собран уже Совет двенадцати фэйри.

...Зазвучала уже над миром музыка дудочки, открывающей путь в Мир Иной.

Плачет Абалон. Начинается сказание Книги Ёда...

Пролог

Ржавые железные челюсти с лязгом захлопнулись, обломки кости пропороли шкуру. Вапека завыла, изогнув длинную шею — боль в задней лапе была невыносимая.

Она стала яростно биться, чтобы вырваться на свободу, но капкан не желал ее отпускать. В панике Вапека пыталась, скрести зубами металл, вгрызавшийся в плоть. Безуспешно. Только запятнала густой темной кровью серо-голубую морду.

Надежды не осталось. Безумие боли сменилось сонным оцепенением. Вапека поняла, что все кончено.

Она обернулась, чтобы взглянуть в глаза трем глядящим на нее щенятам. Оба мальчика один серый, другой рыжеватый подались ближе и начали сосать молоко, однако девочка держалась поодаль. Она была вся белая, как бурлящие воды Лососинки, а таких глаз Вапека не видела ни у одного волка: красивые, но пугающие пристальностью взгляда, сине-зеленые, темные, блестящие, как иней на листьях падуба. Ее шерстка была запятнана кровью матери. Так поздней осенью, когда ложится первый снег, пятнают его опавшие ягоды. Щенки принялись толкать Вапеку носами, чтобы она встала.

Мать-волчица смотрела на них сквозь затягивающую глаза дымку. Она ничего больше не могла сделать для своих детей. Зима в Желтых горах сурова. Без Вапеки волчата умрут с голоду, а если нет, люди изловят их, как сегодня поймали ее.

Она-то думала, что перехитрила людей, даже самого жестокого да, того, с длинной бородой, в куртке из сине-серой шкуры. Однако он все-таки нашел ее логово. Она оставила следы, ведущие к Лову, а потом опять вернулась на север и так гордилась своим умом, когда одно го за другим перетаскивала щенят, прыгая с камня на камень, чтобы не ступить лишний раз на снег!.. Она-то думала, что перехитрила его, того, в куртке из сине-серой шкуры.

Эта шкура была ей знакома. Мать ее матери когда-то тоже не сумела обмануть охотника. Откуда же возникла безрассудная уверенность, будто это удастся ей самой?

Она проиграла. Вапека приняла поражение и только надеялась, что умрет в ловушке прежде, чем человек придет причинить ей еще больше боли. Она смирилась со своей смертью: это лишь составная часть круга жизни. Но не сейчас, не сейчас. Ради ее детей не сейчас!

Волчица перекатилась на бок, чтобы щенки могли вдоволь насосаться молока прежде, чем она их прогонит. Кормить их было больно сладкая боль, тихая радость оттого, что даешь детям все, что только можешь. И горечь: это в последний раз. Вапека знала, что волчата вряд ли выживут. Она закрыла глаза, чтобы было не так мучительно скорбно, и уже едва могла поднять голову. Потеряла много крови. Вороны собирались на голых ветвях деревьев, ждали, кричали, чтобы сообщить охотнику: ловушка захлопнулась. Скоро он придет.

Малыши повизгивали. Самый маленький, рыжеватый, наелся и собирался уснуть. Вапека сердито зарычала, прогоняя волчат, затем подтолкнула мокрым носом самого большого: мол, ступай на север, к высоким горам и перевалу, где лежит глубокий снег. В зимние месяцы человек не осмеливается приблизиться к белым вершинам. Там ее сестра. Она защитит племянников.

А человек был уже на подходе. Вапека объяснила это щенкам.

Они смотрели на нее своими огромными глазами, не веря.

Вапека засопела, пытаясь казаться спокойной и надеясь, что они поймут: пришло их время, как приходит время для каждого. Им пора оставить мать.

Самый крупный из щенков его серая шерсть была все еще пушистой, глаза круглыми, хвостик стоял торчком поднялся, пошатываясь, на слишком большие лапы и стал тереться об ее морду. Уходить он не хотел. Белоснежная девочка чуть взвыла и подползла ближе, всем своим видом прося маму встать.

Вапека отчаянно старалась не показать, как ей боль но... и как грустно. Ужасное чувство — ей не суждено увидеть, как ее прекрасные малыши станут взрослыми, она должна умереть, зная, что и им не пережить зимы, ошеломило ее. Она перевела взгляд с волчат на высокие заснеженные пики на севере, у самого горизонта. Но дети еще так малы...

Белоснежная девочка жалобно заскулила и попыталась зарыться поглубже в густую и теплую мамину шерсть.

Вапека зарычала и грубо оттолкнула ее носом. Может быть, щенкам хватит сил пережить без нее жестокий мороз и голод. Они должны добраться до высокогорных охотничьих угодий, где им поможет сестра. Вапека велела детям держаться в тени: на утесах разбойничали орлы.

И не только! Она вспомнила, как в начале года мать ее матери предупреждала об опасности: в небе собирались летучие хищники. Остальные волки стаи смеялись над словами старухи, говоря, что она ослепла от возраста, и принимает грозовые тучи за чудовищ. Но Вапека ей верила.

Она повернула голову и стала через сгущающийся перед глазами туман смотреть, как волчата спотыкаются о камни и ползут по снегу. Белая девочка заколебалась, нерешительно обернулась, и Вапеке пришлось снова зарычать. Девочка всхлипнула и потащилась за братьями. Лапки у нее подгибались.

Вапека смотрела детям вслед, пока они не исчезли вдали. Потом закрыла глаза, не в силах переносить печаль, и едва ли не радуясь мучительной боли в задней лапе. Когда она слишком ослабела, чтобы поднять голову, первый ворон слетел с дерева и принялся клевать кровавую рану. Скоро должен прийти человек, человек в сине-серой шкуре. Вапека чувствовала его запах, осевший на металле капкана.

Сил уже не хватало даже на то, чтобы свободными лапами оттолкнуть падальщиков. Оставалось только стонать. Она умирала долго, мучительно. Из пасти вывалился распухший язык. На мгновение Вапека открыла глаза и увидела, что вороны осторожно приближаются к ее морде. Ей было уже все равно. Хорошо бы вороны не так опасались и поскорее прикончили ее. Но нет, вместо этого они вдруг вспорхнули черным, перепуганным облаком.

Он был близко. Его запах, кислый запах человека, становился все сильнее.

«Великая Мать, защити моих щенков, — молилась Вапека. — А меня прими в свои объятия и введи в блаженство Аннуина, в единый разум. Но превыше всего — превыше всего, о Мать, защити моих волчат... »

Он стоял над нею. Его сапог был совсем рядом с ее мордой. Вапека почувствовала боль, когда он пнул ее в ребра, проверяя, жива ли она. Она была еще жива, но не пошевелилась. Что-то, что человек держал в руках, блеснуло на солнце; ярко-белая вспышка залила все вокруг.

Когда нож вонзился в тело Вапеки, она дернулась.

«О Мать, я иду домой», — подумала она, с радостью погружаясь в нежные объятия милосердной смерти.

Я — в рунном посохе, в котле

У ведьмы, я — в пещерной мгле:

Я, магия, по всей земле.

Я — некроманта зов ночной;

Друид и маг меня хранят;

Не высечь руны без меня;

Я — сила Магии Земной.

В святом источнике плещусь,

В соленой бездне моря мчусь,

В рубине солнечном свечусь.

Теку в багульника корнях,

В дубах, в омеле золотой,

Во взмахе ястребиных крыл,

В крови звериной и людской.

Внутри и вне — все власть моя.

Я — Онд, дыханье жизни я.

Глава 1

Каспар оглянулся через плечо. Никто за ним не следил. Тогда он побежал вниз по покрытым слизью ступенькам.

Поскользнулся, ободрал руку о шершавый камень. Гул кое эхо разнеслось по узкому лестничному проему, ведшему в запретный подземный мир. Каспар вздрогнул и стал спускаться помедленнее, потому что проходил мимо боковой двери, запасного входа в колодезную комнату, которым никто уже давно не пользовался. За мощной дверью звенели цепи и скрипели колеса: при их помощи из-под корней Желтых гор выкачивали насыщенную серой воду, которую потом очищали в раскаленных печах. Из щелей лился золотой свет, и тянуло жаром.

Каспар нерешительно стал красться дальше. Может, лучше вернуться и не рисковать вызвать неудовольствие трех высших жриц?..

Он подумал о том, как огорчена, будет его поведением матушка и как разочаруется Брид, и хотел, уже было действительно вернуться. Но какое-то неясное ощущение заставило его идти дальше. В темноте что-то изменилось. Каспар нахмурился и потянул носом горячий воздух. Среди паров серы пахло еще чем-то, чего он раньше не замечал. Причем чем-то неприятным.

Пройдя мимо двери в колодезную, он взял обгоревший факел, который всегда оставлял на вделанной в стену скобе, и чиркнул огнивом. Пламя быстро разгорелось, и в его дрожащем свете Каспар пробежал несколько последних ступенек до входа в темницу. Внизу было сыро и пахло затхлостью — сюда давно никто не заходил.

Каспар снял с пояса связку ключей и шепотом выругался: они зазвенели. Он быстро отыскал нужный ключ, грубо сработанный, длиной примерно в ладонь. С чувством тайного стыда вставил его в скважину стальной двери. Замок заскрипел и щелкнул. Каспар навалился плечом на тяжелые створки с такой силой, что стало больно, и сумел слегка их приоткрыть. В щель как раз могла протиснуться его щуплая фигурка.

За три года, прошедших с ваалаканской осады, он стал не таким худым, и мальчишеские мускулы окрепли, хотя в росте он прибавил меньше, чем хотелось бы. На подбородке начала пробиваться рыжая щетинка, правда, слишком светлая, чтобы ее было видно. Но самые заметные изменения произошли в выражении лица и манерах. Несмотря на то, что возвращение матери придало ему чувство собственной значимости, которого он был лишен в детстве, многие говорили, что его характер сделался замкнутым и угрюмым.

Пламя зачадило, сжалось в красную точку, на миг моргнуло и погасло. Каспар опять выругался. Дрожащими пальцами он привел факел в порядок и попытался снова высечь искру.

В темнице воняло. Не потом, не гнилью — под этажами колодезной комнаты давно уже не держали заключенных, с тех самых пор, когда во время кеолотианских войн предок Каспара, барон Пеллинор, посадил сюда пойманных шпионов. И все же в сыром воздухе висел запах смерти.

Каспар опять ударил кремнем по огниву... Огонь не хотел заниматься. Волосы у Каспара на загривке зашевелились. Он повторил попытку.

В короткой вспышке света по сторонам метнулись тени. Подвесная клетка, в которой мог бы поместиться человек, стала почти неузнаваемой, потому что ее всю затянула густая паутина. Следующая искра выхватила из темноты тиски, предназначенные для того, чтобы ломать лодыжки. На пыльном полу змеиными кольцами свернулись ржавые цепи. Когда опять стало темно, запах сделался сильнее. Ноздри у Каспара раздувались. Он не мог понять, чем же это пахнет: не то гниющей соломой, как на конюшне, не то тухлой рыбой... Трут все не загорался.

Надо скорее зажечь свет, а то воображение сведет его с ума. Рассудком Каспар знал, что ничего тут нет, кроме старых железок, пары пауков, случайно забредшей крысы и, конечно, тяжелого дубового ларца, в котором лежит Друидское Яйцо. За последние три года он сотни раз приходил посмотреть на ларец. Пограничную крепость тем временем успели починить, гарнизон усилить. Казалось, что с тех пор, как ваалаканские орды были отброшены прочь, прошло не три года, а куда больше, а уж о том дне, когда они с Халем впервые повстречали Брид, и говорить нечего. Порой Каспар тосковал по невинным дням детства. Слишком многое с тех пор переменилось.

Но темница, палаты горя, не переменилась вовсе. И только сегодня Каспар почувствовал накатившую на него волну страха.

Наконец трут затлел, и Каспар прижал его к факелу. Пламя с треском пробудилось к жизни, заметалось, испустило черный дым, растаявший во мраке под потолком. Каспар сделал глубокий вдох.

Запах исчез. Темница вновь стала такой, как всегда, и страх сменился привычным восхищением Друидским Яйцом. В предчувствии Каспар облизнул губы, подошел к не представлявшей собой с виду ничего особенного дверце в дальнем углу, отпер и медленно, почти благоговейно открыл ее. Во рту у него пересохло.

За дверью была небольшая каморка, вырубленная в скале; там едва мог поместиться человек, да и то пригнувшись. У стены стоял старинный ларец, окованный сталью, дерево потемнело оттого, что его долго натирали льняным маслом. На крышке висел простой, но тяжелый замок.

Руки у Каспара так и чесались отпереть ларец, очень хотелось потрогать Яйцо. Его мать, Керидвэн, говорила, что это ужасный предмет, обладающей страшной силой, которую слишком просто использовать неправильно. Она говорила о Яйце зловещим тоном и называла его древним именем Некронд. Все три высших жрицы предупреждали Каспара, чтобы он никогда не касался Яйца, и вообще не разрешали ему сюда приходить; но он ощущал, что каким-то образом ответственен за Некронд, а лет ему было уже достаточно, чтобы мнение жриц его не слишком интересовало. Разумеется, надо было вести себя осторожно, но, даже ощущая беспокоящую силу Яйца, Каспар не боялся.

Некронд мог вызвать к жизни древних тварей из легенд об Иномирье и дать им тела. В его скорлупе томилось дыхание жизни, сущность Онда этих существ, изгнанных из мира Первым Друидом. Неугасающая ненависть к любому другому живому существу не позволяла тварям сосуществовать с людьми, потому чудотворец и заключил их жизненную силу в Яйцо. И теперь они не могут ходить по земле, они заперты в ином мире, в мире духов. Лишь тот, кто владеет Некрондом, способен вызвать их вновь. А Некрондом владеет Каспар. Так чего же ему бояться?

Каспар проверил замок на ларце и на всякий случай, чтобы знать, если кто-нибудь в его отсутствие будет тут что-нибудь делать, выдернул у себя волос и привязал так, чтобы крышку нельзя было поднять, не порвав его. Он уже собирался сесть рядом с ларцом, когда дверь за спиной глухо застонала. Пламя факела дернулось под порывом ветра. Каспар успокоил дыхание и сказал себе, что это просто токи холодного и теплого воздуха — ведь рядом колодезная с печами.

Настроение нарушилось, однако он все медлил уходить от Друидского Яйца. Надо бы было бежать скорее наверх, но Каспар стал вглядываться в вырезанные на дубовом ларце руны. Под руководством Брид он выучил уже много рунных заклятий, и хотя еще не помнил наизусть значения всех знаков, прочесть их мог без особого труда.

После того как была снята ваалаканская осада, леди Керидвэн отобрала Некронд у сына и заперла в ларце. Вместе с двумя другими высшими жрицами, Морригвэн и Брид, она начертала на его крышке руны, а потом с помощью отца Каспара спрятала в темнице. На то, что бы отыскать все три необходимых ключа, у Каспара ушло несколько месяцев, но в конце концов это удалось, и он сделал с ключей копии, прежде чем жрицы успели заметить пропажу. Позднее Каспар решил выкрасть и оригиналы. С каждым проходящим годом быть стражем Яйца казалось ему все труднее, и в конце концов он пришел к выводу, что даже собственной матери не может позволить иметь к нему доступ. Но снова найти ключи у него так и не получилось.

Каспар побаивался, что сидеть здесь опасно. Что, если отец, барон Бранвульф, узнает о его непослушании? Это ведь совсем другое дело!.. Каспар поднялся на ноги, запер каморку и пошел к выходу. По дороге он споткнулся о лежащую на полу цепь и, падая, толкнул «железную деву», которая пошатнулась и громко заскрипела. Каспар подхватил ее, чтобы не упала. Металл был шершавый и холодный. Потом он побежал к выходу, но у самой двери остановился, опасаясь, не смотрит ли за ним кто. Слышно ничего не было, однако Каспара не покидало какое-то неловкое чувство. Может быть, Морригвэн послала человека следить за ним? В последнее время она все время интересуется, что он делает. Пожалуй, лучше будет погасить факел, прежде чем открывать дверь — вдруг на лестнице все же кто-нибудь есть.

Каспар потушил пламя, ткнув факел в грязь на полу. Едкий дым заставил его прослезиться и закашляться. Из-под высокого потолка спустилась тьма, и вновь долетел затхлый запах, слабый, будто принесенный издалека легким ветром. Каспар потянул на себя тяжелые стальные створки. Щеки коснулось чье-то тихое дыхание, затылок будто погладила мохнатая лапа. Каспар протиснулся в щель, с грохотом захлопнул дверь, стал суетиться с ключами и выронил их на пол. По всей лестнице разнесся громкий звон. Каспар наклонился, поднял связку и наконец мокрыми от страха пальцами сумел запереть замок.

Весь, дрожа, он побежал по винтовой лестнице, прыгая через ступеньки, по пути сунул факел на место, не останавливаясь, но наверху помедлил, приходя в себя, прежде чем снова окунуться в жизнь крепости.

Во внутреннем дворе Торра-Альты было уже светло занимался новый день. Каспар вдохнул морозный поутру воздух. Стояла середина рогеня. Этот месяц он любил за пронзительную свежесть и серебро, которым отливало все вокруг. Изо рта вырвались клубы теплого белого пара.

— Спар, Спар, — донесся мягкий печальный голос, — ведь я тебя предупреждала.

Каспар понуро обернулся и вытер рукой нос, прежде чем поднять голову и посмотреть матери в ярко-голубые глаза. Спокойный взгляд проникал в самую его душу. Долго выдержать его Каспар не мог.

— Ничего страшного не будет. Я его хозяин, на меня эти правила не распространяются.

— Ты не понимаешь, что такое сила. Не играй с ней, потому что случись что, и я не сумею тебя защитить.

Больше Керидвэн не сказала сыну ничего. Она повернулась и пошла к башне, а ее слова повисли в воздухе, не давая Каспару покоя. Чувство вины усилилось.

Может, не стоит ему больше ходить к Друидскому Яйцу, ну хотя бы не каждый день. Мать ждала, что он побежит, за ней следом и будет просить прощения, но Каспар решил, что не сделает этого. Он сердито повернулся спиной, просто чтобы показать: его так просто не запугаешь, и бросил взгляд на стоявшего под сводом ворот крепости Бранвульфа. Надо поскакать на коне в горы и проверить там, слушаются ли охотники отцовских приказов. Впрочем, Каспар тут же передумал, стоило ему еще раз взглянуть вслед Керидвэн. Он не хотел причинять матери боль, а подобное поведение лишь заставляло его и в самом деле выглядеть виноватым. Так что он все-таки побежал за нею следом.

— Как дела у Морригвэн? — спросил Каспар деланно спокойным тоном, чтобы сменить тему.

— Лучше бы ты о своих собственных делах беспокоился... — проговорила высшая жрица, отвернулась и стала смотреть на запад, где сияли в лучах солнца заснеженные вершины гор. — Время идет. Она старше всех, кого я знаю.

Керидвэн перевела взгляд на голубое с золотом знамя Торра-Альты над западной башней. Башню отстроили заново, еще выше, чем прежняя, и она взметалась над коренастыми стенами крепости, будто копье. Драконий Штандарт хлопал и развевался на сильном ветру.

Старая Карга вытребовала себе комнату под самой крышей западной башни — оттуда, мол, лучше всего видать Желтые горы. Мощную крепость возвели на похожей на колонну скале, высившейся над ущельем. Эта скала Тор была почти одной высоты с горами во круг, и с нее прекрасно просматривался весь Проход.

Но, сказать по чести, зрение у Морригвэн стремительно ухудшалось, так что вряд ли она может из своей комнаты что-нибудь разглядеть.

Каспар стал подниматься по винтовой лестнице на башню. Он родился и вырос в горах, так что бегать вниз и вверх по лестницам ему было совсем не тяжело. Однако он совершенно не удивлялся, что Морригвэн почти не выходит из комнаты. Должно быть, ей уже не под силу одолевать подъем. Если жрице все-таки хотелось отправиться куда-нибудь, вызывали солдата, и тот нес ее на руках.

В приоткрытую дверь Каспар вошел почти бесшумно. Если не обращать внимания на скромную кровать, комната выглядела нежилой: вместо мебели она была полна удивительных и мрачных артефактов, применявшихся при гадании. Но сегодня Каспар мало, что успел разглядеть. Его потрясло, какой дряхлой сделалась Морригвэн. Спутанные седые волосы закрывали ей лицо и свисали на плечи, как клочья паутины. Жрица сидела в кресле спиной к двери и смотрела через сводчатое окно-бойницу на запад, в сторону гор. А у ног ее на стульчике примостилась девочка, гладившая по чешуйчатой спинке красную саламандру. Та жмурилась от удовольствия и попыхивала огоньками. Густые каштановые кудри у девочки были сколоты на затылке золотым гребнем. Она читала вслух лежавший у нее на коленях том в темном кожаном переплете, и желтые неровные страницы хрустели, когда их переворачивали.

Нежный голосок девочки и ее мягкий северный акцент так говорят люди из Кабаньего Лова, очень Каспару нравились. Он замер на пороге, разглядывая девочку, пока та не видит его. Солнечный ранний лучик играл на ее волосах. Может, она была и не так красива, как Брид, но все равно сердце у Каспара затрепетало. Ведь Брид он уже давно проиграл своему молодому дядюшке Халю, и они собирались пожениться, как только тот вернется.

Старая Карга подняла худую, страшно искореженную руку и велела девочке замолчать.

— Итак, Спар, ты нашел в себе силы оторваться от Некронда и решил почтить меня визитом.

Каспар вспыхнул и залился яркой краской. Май обернулась к нему.

— Как вы узнали? — пробормотал он, чувствуя себя последним дураком.

— Я всегда знаю. Глаза меня подводят, но чувств я еще не лишилась. Ты потемнел за этот год, и вокруг тебя делается холодно. Подойди поближе, сядь у огня. Здесь, рядом со мною. Мне кажется, тебе нужно посидеть в тепле и подумать. Читай дальше, Радостная Луна. — Старая жрица всегда звала Май по данному ей имени.

Май встала и вежливо поклонилась сыну своего сюзерена:

— Л-лорд Каспар...

— Ох, не надо. Пожалуйста, — прошептал он и устроился у ног старой Карги. Как он ни старался, девочка все никак не могла привыкнуть чувствовать себя рядом с ним спокойно. Кажется, она боялась дружбы и, хоть Каспар уже три года пытался за нею ухаживать, держалась на расстоянии. — Зови меня просто Спар, — в очередной раз попросил он.

Май обняла себя за колени и затеребила подол шерстяной юбки. Потом бросила на Каспара короткий, полный загадок взгляд и снова вернулась к книге.

— Пожалуйста, Май!.. — запротестовал баронский сын.

Морригвэн посмотрела на него белыми, словно за порошенными поземкой глазами, беспомощно пытаясь различить черты лица.

— Оставь ее в покое, Спар, и сядь, — нетерпеливо приказала она.

Каспар не мог ее ослушаться. Старая Карга всегда имела власть над сыном одного из самых могущественных баронов в Бельбидии. Правда, Каспар любил делать вид, будто это не так.

— Читай дальше, Радостная Луна. — Морригвэн откинулась на спинку кресла-качалки, а девочка отыскала место, где остановилась.

— «... И прежде, нежели старая Карга умрет, Дева должна отыскать в мире ее наследницу». — Май опять прервалась и посмотрела на жрицу. — И это читать, Морригвэн? Здесь говорится о том, о чем лучше не говорить... Ведь время еще не пришло...

— Дитя, я в тебе разочарована. Время давно уже пришло. Неужели ты хочешь, чтобы я вечно мучилась в этом дряхлом, больном теле? Брид вскоре выйдет замуж — если, конечно, этот молодой и бесцеремонный юнец сумеет исполнить королевский приказ и вернется из Фароны. И тогда она больше не будет Девой. Кроме того, неужто ты всерьез полагаешь, что я перенесу еще одну зиму? Мы должны найти девочку, которая по очереди выполнит обязанности Девы, Матери и Карги, и как можно быстрее. Троица высших жриц должна выжить.

Морригвэн бессильно вцепилась пальцами в подлокотник кресла и несколько раз хрипло вздохнула.

Глава 2

Темный колодец с истертыми неровными ступенями, жадно глотавший солнечный свет, манил к себе. Каспар мог бы добраться до комнаты Морригвэн и другим путем, не пересекая внутренний двор, однако не в силах был устоять перед искушением еще раз пройти мимо Некронда. Кроме того, со стороны конюшен раздавался гулкий голос отца; наверняка пошлет его руководить тренировками младших рекрутов и никаких возражений не потерпит, даже если сослаться на Морригвэн.

Каспар собирался просто посмотреть вниз, в темноту, и пройти мимо. Но стоило ему приблизиться к лестнице, как все тело заныло, и он застыл на месте, борясь с соблазном спуститься и еще раз хоть глазком взглянуть на артефакт. Сам ларец он уже больше месяца как не открывал, так что просто необходимо было дать взору насладиться видом прекрасной скорлупы. Восхитительно: как такая хрупкая и простая вещь, как яйцо, может содержать в себе столь могучую темную силу!

Каспару нужно было посмотреть.

Да нет же, не нужно, поправил он себя — он просто обязан посмотреть! Ведь за Некронд отвечает именно он, и пусть его утренние страхи были по большей части просто игрой воображения, запах-то все же ощущался на самом деле! Морригвэн может немного подождать.

Как всегда, Каспар поспешно оглянулся через плечо и скользнул в темноту. Кряхтя, отвалил стальную дверь темницы.

Дыхание перехватило. Чадящий факел бросал на пол призрачные пятна света, и казалось, будто висящая на ржавых цепях «железная дева» бесшумно раскачивается. Каспар поежился и, нашарив на кольце нужный ключ, пошел в дальний угол, оставляя в густой пыли следы. Он отпер деревянную дверцу, нырнул в каморку, чтобы опуститься на колени перед дубовым ларцом, и пробежал взглядом сперва по рунам, потом — по замку.

Волоса не было!

Каспар тут же стал вспоминать, как все обстояло утром. Он ведь перевязал замок собственным волосом, так? Точно, перевязал... Кажется... Утром случилось так много всего... Он заметил необычный запах, отвлекся и, может быть, забыл сделать, как всегда. Может быть, когда он захлопнул дверь, выбегая наружу, движение воздуха сбросило волос на пол? Но ведь раньше такого никогда не случалось.

Сердце у Каспара трепыхалось под самым горлом, вспотевшие пальцы неловко теребили засов ларца. Он боялся заглянуть внутрь и увидеть, что Некронд поврежден... или пропал.

Каспар перевел дыхание. С Яйцом все было в порядке. Он тщательно осмотрел Некронд, и мир вокруг озарился спокойствием и радостью. Поверхность артефакта была гладкой, белой, как жемчужина, и пронизана голубыми нитями, похожими на вены. Сразу понятно, что этот предмет — магический. Такой маленький, такой хрупкий и такой могущественный! Каспар медленно потянулся пальцами, чтобы коснуться Некронда. Все проблемы были бы решены, если бы только ему позволили воспользоваться артефактом. Но высшие жрицы, смертные воплощения Великой Матери, строго-настрого это запретили. А их надо слушаться.

Если бы жрицы только позволили Каспару еще разок высвободить силу Некронда, уж он бы объяснил королю Рэвику, что волчий налог — это большая ошибка. Всего-то и нужно было бы вызвать какое-нибудь подходящее чудовище. Не дракона, конечно — не такой уж он дурак; а вот парочка великанов, движущаяся маршем на столицу, совсем не помешала бы. Каспар улыбнулся. Брид наверняка бы понравилось.

Не сводя глаз с Яйца, он продолжил размышлять на эту тему, и мысль стала представляться ему все более и более заманчивой. К тому же, если удастся заставить короля Рэвика отменить налог, зачем на этом останавливаться? Может, вовсе его убрать? Политика Рэвика приносила Бельбидии огромный вред. Король был преданным последователем Новой Веры, врагом Великой Матери; его законы причиняли боль стране. Слишком много пшеницы, слишком много ожиревших коров — они терзали землю, ослабляли ее, увечили. Хорошо бы сместить короля Рэвика и посадить на трон кого-нибудь более подходящего, кого-нибудь верного Вели кой Матери.

Кого-нибудь вроде Халя, подумал Каспар и рассмеялся. Вот это выдумал!..

Мысли его потемнели. Если можно сделать королем Халя, то почему бы ни стать королем самому? Конечно! Это было бы правильно: ведь именно он владеет Некрондом.

Каспар моргнул, сглотнул, поперхнувшись. Его мысли были прикованы к сердцу Яйца. Под хрупкой скорлупой ощущалась огромная кипящая жизнь. Вдруг Каспар понял, что уже держит Некронд в руках. Губы у него пересохли, сердце стучало от чувства вины, и в ушах отдавался грохот.

Покраснев, Каспар опустил Яйцо обратно на моховую подстилку и вытер ладони о штаны, задевая плеча ми сразу за обе каменные стены по сторонам. Он сел на пятки, чтобы подумать и собраться с силами.

Друидское Яйцо, покоившееся в гнездышке из мха, казалось таким безопасным. Кто угодно мог бы сказать, что Некронду скорее следует лежать на бархатной подушечке, отороченной горностаевым мехом, но Керидвэн, услышав такое предложение, расхохоталась. «Это яйцо, — сказала она, — и место ему в гнезде, а гнезда лучше всего выкладывать мхом. Нет ничего более правильного и достойного, чем дары земли, которые взрастила сама природа».

Каспар отпрыгнул, кожа у него пылала — вдруг оказалось, что он опять касается Яйца рукой. Отвратительно. Как можно быть таким слабым? Он ведь наследник Торра-Альты, а барон пограничной крепости не вправе позволить себе слабость. Надо доказать свою силу: вызвать демона и овладеть его волей.

Тоненький голосок где-то на задворках сознания укорительно, как матушка, заметил, что именно того твари по ту сторону скорлупы от него и хотят: он начал им поддаваться. Но Каспар упрямо не стал его слушать. Он вынес Некронд из тесной каморки туда, где было попросторнее, и сосредоточился на образе чудовища.

Однако перед глазами так и кишели другие существа. Дракон с раздувающимися ноздрями, в которых бились язычки пламени, заставил Каспара прижать Некронд к груди. Образ расплылся и превратился в широкоголового коренастого офа его тоже вполне можно использовать для того, чтобы принудить короля Рэвика подчиниться. Следом появилось создание, которое Каспару часто приходилось лицезреть в виде геральдической фигуры: у него был лошадиный зад, а голова и передние лапы — как у льва. Как это существо называется, Каспар не знал, но сложные формы его заворожили. Какое оно красивое, подумал Каспар и сосредоточился именно на этом образе.

Волосы взметнул порыв ветра: огромные крылья взбили воздух. Перед Каспаром возникли блестящие глаза, а вокруг них — неясные, полупрозрачные очертания. Красный цвет. Опять ветер. Факел почти потух, и вокруг стало темно. На губах расплылась медленная улыбка: иметь силу было так приятно!

Каспар вскочил, сжимая в руках Друидское Яйцо.

— Нет, — закричал он, вдруг осознав, что натворил. — Нет, я запрещаю тебе!..

Воздух задрожал, потом успокоился. Видение растаяло, будто впиталось в каменную кладку стен темницы. Каспар снова почувствовал затхлый запах и подумал: уж, не от призрака ли он исходит? Чтобы удержать равновесие, пока факел снова не разгорится, ему пришлось широко расставить ноги.

Тень чудовища исчезла, хотя «железная дева» теперь, в самом деле, раскачивалась на скрипучих цепях. Каспару стало нехорошо. Он использовал силу Некронда, при чем без всякой достойной причины — просто из детского любопытства. Ну и дурак!

Он решительно положил Яйцо на место, захлопнул крышку ларца и запер замок. Руки у него дрожали. Каспар выдернул у себя волос, облизнул, чтобы тот лучше прилип, и привязал так, чтобы ларец нельзя было открыть, не порвав его. Затем поспешил прочь.

Помня, что Морригвэн ждет, Каспар, в конце концов, побежал. Если его долго не будет, жрица придет в ярость. Надо придумать объяснение... только вот что сказать? Да нет, без толку, ей врать нельзя. Каспар со стыдом понял, что Некронд превращает его в лгуна. Соврать нельзя, но и признаться, что играл с Яйцом — тоже. В конце концов, он ведь сын барона! Следует просто с достоинством и благоразумием сообщить жрице, что был занят.

Чуть не доходя двери в колодезную, Каспар остановился перевести дух. Его внимание опять привлек знакомый легкий запах. Он явно отличался от серной вони, которой тянуло из-за двери: совсем не такой едкий, зато сырой и затхлый. Каспар оперся рукой о стену. Вдоль нее тянуло легким ветерком. Удивительно: камень оказался совсем мягким, словно тонкая шерсть или мех, но, ледяным, пальцы тут же закоченели. Каспар вспомнил, какой была на ощупь волчья шкура, принесенная охотником, и сглотнул горькую слюну. Может, это он во всем виноват? Что, если эта чума, черномордые волки, вызвана его играми с Некрондом? Каспар лишь изредка позволял себе коснуться Друидского Яйца. И всякий раз, как и сегодня, отсылал зверей обратно. Да нет, ничего дурного он, конечно, сделать не мог.

Щурясь от яркого солнца, Каспар вышел из подвала и быстро пошел к другой двери, собираясь добраться до западной башни по длинным коридорам и анфиладам комнат и не пересекать открытый двор. Там его могла заметить мать, а он не хотел, чтобы его видели идущим со стороны темницы.

Нижний зал замка остался нетронутым со времен ваалаканской осады, закоптившиеся от пожаров потолочные стропила еще не починили. Светлые прямоугольники на почерневших стенах помечали места, где когда-то висели гобелены с яркими картинами битв, охоты и драконов. Теперь остался всего один гобелен; хорошо видимый в ярком свете, что падал из высокого окна, он просто блистал новизной. Действительно, его прислал в честь победы барон Бульбак Йотуннский. Бранвульф был рад подарку, хотя и предпочел бы получить что-нибудь более практичное: например, пару волов, чтобы таскать на Тор тяжелые камни, необходимые для ремонта укреплений. Изображен был на гобелене сам барон, вновь поднимающий над замком Драконий Штандарт. Далеко внизу, на дне ущелья, грудами валялись гниющие трупы ваалаканцев. В глазах барона пламенело торжество, его кулак был поднят кверху в знак победы.

Каспар поспешил скорее пройти мимо гобелена: у него было такое чувство, словно отец следит за ним.

Перед дверью в коридор, который вел в сторону подножия западной башни, Каспар задержался. Он хорошо помнил когда-то висевший там гобелен с изображением случившегося больше четырехсот лет назад нападения кеолотианцев.

Изображение великого предка Каспара, барона Пеллинора, стоящего в рост на крепостной стене в одном ряду со своими лучниками и пускающего стрелы во врагов, прочно отпечаталось в памяти Каспара. Битва была кровавая, кеолотианцев перебили неимоверное множество. В результате в войне победили. Ни тогда, ни теперь у Кеолотии не было кораблей, способных сравниться с великими флотами Бельбидии, что господствовали на Кабалланском море. Единственный путь, которым кеолотианцы могли проникнуть в Бельбидию, вел с севера через ваалаканский Драконий Пал, а потом — через перешеек Торра-Альты. Этот гобелен особенно нравился Каспару: он гордился отвагой благородного предка, проявленной в бою против такого количества врагов.

Но хоть у него в жилах и течет кровь Пеллинора, а гнев Морригвэн может оказаться пострашнее армии кеолотианцев. Ее вопросы кого угодно заставят хотя бы слегка содрогнуться.

Остаток пути Каспар проделал бегом, оскальзываясь на холодных темных камнях сводчатых коридоров. По винтовой лестнице он летел через ступеньку и в результате прибыл, запыхавшись и с кружащейся головой.

На этот раз окно оказалось закрыто ставнями, и в комнате было темно, хотя горели очаг и четыре свечи. Каспару много раз приходилось видеть у Морригвэн необычные предметы, однако сейчас из-за полумрака все казалось еще более страшным и зловещим, чем обычно. В тенях, лежавших повсюду, таились артефакты, предназначенные для гаданий и предсказаний. Над углями негромко булькал котелок, сверху над очагом висел драконий коготь, грозный и изогнутый, как сабля, а рядом — конский череп. Свечи, чаши и кинжалы, разложенные причудливыми узорами на круглом столе посреди комнаты, отливали красным. Глаза у Каспара разбегались при виде бесчисленных заячьих лапок, крохотных телец птиц-корольков и горностаевых хвостиков. Наконец он поднял взгляд, чтобы поприветствовать старую жрицу.

Каспар был готов говорить с Морригвэн... но не с матерью. А именно она там и стояла, облаченная в жреческое одеяние. Легкие белые шелка, туго схваченные под грудью золотым поясом, ниспадали к стопам. Огненные волосы были распущенны по плечам, а голову охватывал обруч со знаком полной луны на лбу. Волосы были хорошо освещены пламенем, но ее глаз Каспар не мог различить в темноте. Однако он знал, что мать смотрит на него: чувствовал, как ее взгляд пронзает его душу.

— Матушка, я... — начал, было, он.

— Я знаю, — оборвала его Керидвэн с мягким горским акцентом, доставшимся ей по наследству. — Я знала, что ты не обратишь внимания на мои слова. Некронд обрел над тобой слишком много власти, Спар. По этой причине мы и вызвали тебя. Ты должен на время уехать, чтобы научиться жить без него.

— Но матушка, я не могу!.. — стал возражать Каспар. Керидвэн заставила его чувствовать себя маленьким мальчиком, а не подростком, почти уже вошедшим в возраст. Чтобы не встречаться с матерью взглядом, он стал смотреть на гобелен у нее за спиной. В отсветах углей из очага Каспар сумел разобрать очертания тринадцати деревьев священной рощи. Он перебрал в голове их имена: падуб, орешник, ольха, ясень, боярышник, дуб, жимолость, ива, дрок, рябина, терн, береза и бук. Брид научила его тайным именам их духов: Тинне, Колл, Феарнс, Нуйн, Хуатэ, Дуйр, Уйллеанд, Сайлле, Охн, Луис, Страйф, Бейт и Фагос. Чтобы заучить руны, соответствовавшие каждому дереву, понадобилась уйма времени, а на понимание их магических значений — еще больше. Эти самые руны и были вышиты на гобелене серебряной нитью, сиявшей в неярком свете. Чтобы не слушать, что говорит мать, Каспар повторял в уме значение каждого дерева.

— Само то, что ты не можешь оставить Некронд, означает, что ты должен это сделать, — сказала она мягко, но властно.

Каспар еще больше сосредоточился на значениях деревьев. Он видел, как шевелятся губы Керидвэн, однако слова таяли в тишине. «С Тинне в битве победишь; с Колл же разум озаришь... »

На какое-то время это помогло, но в конце концов Керидвэн пробила его защиту:

— Мы с Морригвэн обсуждали тебя. Говорили о нем? Да что тут вообще происходит?!

— Меня нельзя обсуждать! Я не предмет! — вспыхнул Каспар. — И не говорите мне, что мне можно, а чего нельзя! — Он шагнул на середину комнаты и вдруг запнулся, увидев, что за дверью сидит Брид. Каспар залился краской.

— Ты играешь с ним, мальчик, и всякий раз твоя воля становится все слабее, — резко проговорила Морригвэн. — Ты должен оставить крепость и Некронд на некоторое время, чтобы вернуть себе власть над собой. Смерть волчицы-матери принесет зло нам всем, и мы не можем позволить, чтобы в такое опасное время ты играл с силами Некронда.

— Я... — промямлил, было Каспар, а потом вспомнил, кто, собственно, он такой. Все-таки Карге удалось заставить его чувствовать себя беспомощно маленьким. — Такой приказ вправе отдать только мой отец. Я нужен...

Керидвэн перебила сына:

— Сегодня утром руны Морригвэн предупредили о том, что должно случиться какое-то важное событие. А потом охотник привез тело убитой священной волчицы. Теперь я сама раскину руны, чтобы увидеть, что еще мы можем узнать и как можем исцелить столь страшное зло. Ты здесь, чтобы помочь мне, Спар.

— Нет нужды раскидывать руны. И так ясно: надо отыскать щенков этой волчицы, — проскрипела Морригвэн.

— Руны мудры, — мягко сказала Керидвэн, кладя ладонь на плечо старой Карге.

Морригвэн немного расслабилась и погладила ее по руке.

— Ты права. Больно уж я устала. Брид, расставь свечи и начерти круг. Посмотрим, что мы можем сделать.

Брид взяла четыре большие белые свечи, разместила их по четырем сторонам света и поставила Каспара на западе: запад означал будущее. Две старшие жрицы стояли у своих свечей, пристально смотря на него. Под их взглядами Каспар почувствовал себя, как голый. Он хорошо ощущал их недовольство и разочарование.

Дева прошла вдоль стен, рассыпая по полу рябиновые прутья для защиты от злых духов. Когда она завершила круг, Каспар почувствовал в воздухе какое-то звонкое трепетание, будто сила жизни пробудилась и стала ярче.

По ту сторону рябиновой ограды зашевелились призрачные тени, стали шептать жестокие слова, мучавшие Каспара, насмехавшиеся над его мыслями: «Ты стоишь в священном круге с Брид. Здесь вы вместе. Прикоснись к ней, ты же знаешь, что ты ее хочешь», — дразнили они.

Каспар вспыхнул от стыда. Бесплотные голоса хохотали, как хобгоблины. Они сводили его с ума, и он не мог понять, раздаются они из воздуха или это часть его собственного сознания.

Морригвэн достала из складок синей мантии, казавшейся на ее иссохшем теле огромной, мешочек. Он был сделан из кожи священного журавля, птицы предсказаний. Внутри оказалась пригоршня небольших белых вещиц. Морригвэн стиснула их в кулаке.

— Эти кости, Спар, взяты из черепов женщин, занимавших мое место до меня. И с благословения Великой Матери скоро я тоже окажусь среди этих рун.

Морригвэн наугад вытянула три кости и подбросила их в воздух, чтобы они упали так, как пожелают боги. Круг был разделен на три части: первая представляла настоящее, вторая — будущее, третья — прошлое. Руны со стуком легли на пол. Морригвэн опустилась в кресло, не выпуская остальные кости из руки.

— Брид, прочти мне руны, — приказала она, закрыв глаза от усталости.

— Они легли четким узором. Эар, руна конца и смерти, выпала в место прошлого. Ир, руна возрождения, выпала в место настоящего. В месте же будущего лежит Беорк, руна нового начала, именной знак Девы. Редко бывает, чтобы руны выпадали столь четко, и значение их кажется простым и ясным в свете последних событий, — уверенно добавила Брид, не дожидаясь, пока двое старших дадут свое толкование. — Руна Эар означает смерть волчицы, руна Ир жизнь новорожденных волчат, и обе они ведут к руне Беорк, к будущей Деве.

— Ничего не понимаю, — вмешался Каспар. — Ну, найдем мы бродячих волчат — что само по себе нелегко; а как мы узнаем, что это те самые, которые нам нужны?

Морригвэн вдруг уставилась в никуда, часто и неглубоко дыша. Керидвэн подскочила к ней и схватила ее за руку.

— Спар! — отругала она сына. — Думай, что говоришь! Надо больше доверять замыслу Великой Матери. Если волчата должны помочь нам отыскать новую Деву, ты это поймешь, как только их увидишь. Великая Мать найдет способ просветить тебя. Она подаст тебе знак.

Дыхание Морригвэн сделалось глубже.

— Многое в жизни было бы бессмысленным, не имей мы мудрости быть непредусмотрительными. А то, что кажется исполненным значения, часто оказывается вообще его лишенным. Все станет ясно, Спар, — загадочно продолжила Карга, — когда ты принесешь мне волчат. Брид отправится с тобой. Руны сказали мне, что волчата, если они еще живы, сыграют свою роль в нашем поиске. Ты должен их найти.

— Сейчас середина зимы. Охотник сказал, что убил их мать возле Волчьих Зубов. Неподходящее время приближаться к перевалу, — возразил Каспар, хотя по большей части его мысли были все еще прикованы к Друидскому Яйцу и к тому, как избежать расставания с ним.

Карга посмотрела на него невидящими глазами.

— Тем более надо отправляться немедленно. Без твоей помощи волчата не протянут долго. Ты должен найти их, к тому же, возможно, пока Некронд будет для тебя недоступен, твоя одержимость им сойдет на нет. Ведь кто знает, что ты уже успел натворить! — Ее скрипучий голос окреп, крючковатые пальцы стискивали руны. — Сколько раз тебе надо говорить, чтобы ты, наконец, послушался?

Жрица была так дряхла, что рука у нее тряслась, но все равно обладала какой-то огромной силой. Хоть Каспар и знал, что она почти ослепла, однако чувствовал, что Морригвэн видит его насквозь. Смешанные чувства переполняли его. Как это баронский сын может позволить, чтобы какая-то старуха говорила с ним в таком тоне? Халь бы ни за что подобного не потерпел. Но Морригвэн была Каргой, представляла самый страшный лик Великой Матери, а Халь вряд ли настолько тонкая натура, чтобы чувствовать стоящую за спиной у Троицы высших жриц богиню. Понимание их силы испугало Каспара. Во всех них и в каждой он видел Великую Мать и потому любил и почитал жриц.

Дрожа всем телом, разгневанная старуха вцепилась в подлокотники кресла и рывком подняла себя на ноги. Каспар протянул ей руку... Морригвэн отбросила ее в сторону.

— Мне не нужна твоя помощь. Ничего не хочу от юнца, который не внемлет голосу разума. Я уже говорила тебе оставить Некронд в покое. Ты рискуешь своей душой, Некронд уже отчасти поглотил ее. Что же, ты так и не будешь нас слушать? — Она двинулась, спотыкаясь, навстречу тонкому лучику света, пробивавшемуся из-за ставней.

Покраснев от стыда, Каспар пошел за ней. Отойдя в сторону, чтобы остальные две жрицы ее не слышали, Морригвэн втянула в себя воздух, собираясь заговорить, но судорожно закашлялась и упала на руки Каспару. Губы у нее посинели. Костяшки с рунами выскользнули из руки. Две руны Каспару удалось поймать, остальные разлетелись по плитам пола. Морригвэн оперлась на его плечо.

— Дай их мне, — велела она.

Каспар подал ей кости, и жрица, вместо того, чтобы посмотреть на руны, ощупала резные линии потрескавшимися пальцами. Глаз она не отрывала от падавшего из щели между ставнями луча света. Свет зажег ее волосы серебром.

— Эти руны метнули боги. Я не хотела их ронять, а ты поймал две, не раздумывая. Первая — Страйф, руна злой судьбы. А про вторую тебе знать еще рано. — Она погладила руну пальцами. — Эту руну вырезали из черепа моей матери. Не настоящей матери, конечно, а такой, какой я сама прихожусь Керидвэн, матери, вырастив шей меня, любившей меня, окружавшей заботой, учившей меня старым путям. Я до сих пор скучаю, и мне без нее тяжело. Когда она умерла, мне на плечи легла тяжелая ноша. Всякий раз, как у меня что-нибудь не получалось, мать брала меня за руку и давала покой и силу. Но она ушла, а теперь и я должна за нею последовать. Вскоре меня не станет, и бремя ответственности ляжет на плечи твоей матери. — Старуха стала беззвучно шевелить губами, будто забыла, о чем говорит. В пальцах она все так же вертела костяную пластинку. — И все же моя мать до сих пор мне помогает. Она отдала руну Каспару.

— Возьми. Боги хотели, чтобы ты ее выбрал, и да ведет она тебя на твоем пути. Найди волчат. Равновесие мира нарушено. Смерть священной волчицы заставляет нас поспешить с поисками Девы. Будем молиться, что бы волчата скорее привели нас к ней. У меня больше нет сил, творить нужные заклинания.

Карга замолчала, и Каспар вдруг почувствовал, что за плечом у него стоит его мать.

— Отыщи волчат, — сказала Керидвэн. — Забудь на время о Некронде, Спар, разорви свою связь с ним, а не то уничтожишь и нас, и самого себя.

— Открой окно настежь, — велела Морригвэн так громко, что ее было хорошо слышно по всей комнате. — Мне еще есть, что сказать тебе, глупый мальчишка, при свете дня — надеюсь, он даст ясность твоим запутавшимся мыслям.

Не выпуская из руки кусочек кости, Каспар распахнул деревянные ставни, закрывавшие бойницу, и в круглую комнату хлынул свет и свежий воздух. Пламя свечей заплясало, западная погасла, и к потолку лениво потянулась струйка дыма. Каспар вздрогнул, лицо у него покраснело, а рука невольно потянулась к носу. Там, где раньше была Брид, сидела, поглаживая красную саламандру-дракончика, Май. Она все слышала, каждое слово.

Не в силах снести позора, юноша выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Глава 3

Каспар запахнул покрепче плащ из медвежьей шкуры. Раз уж ему надо отправляться к Волчьим Зубам, спутника лучше, чем Брид, и придумать нельзя.

Он усмехнулся, глядя на ее поношенные охотничьи кожаные штаны совершенно неподходящие для юной девы, и со смехом подумал о том, что сказал бы Халь, увидь он сейчас невесту. Дядюшка предпочитал, чтобы его возлюбленная одевалась в просторные шелковые одеяния. Увы, за три года ему так и не удалось уговорить ее отказаться от любимой одежды. Каспар позволил себе задержать взгляд на сияющих зеленых глазах, на изгибе алых губ и на четких, будто бронзовых, чертах эльфийского лица.

Брид деловито оглядывалась по сторонам, замечая все, что происходит вокруг, и не оставляя без внимания стоявшую перед нею Май. Стоило ей взглянуть на Каспара, тут же отвел, глаза и как ни в чем не бывало, побежал через двор к чалому жеребцу по имени Огнебой. Двое дюжих конюших едва могли удержать его поводья.

По мощенному булыжниками двору загрохотали шаги барона, и конюшие принялись отряхивать с одежды солому.

— Поездка пойдет тебе на пользу, — сказал Бранвульф сыну. — Снег в горах слежался, смерзся, а кузнец поставил лошадям шипы на подковы. Так что наслаждайся. Только как следует, присматривай за Брид, — добавил он тише, — а то Халь тебе ни за что не простит.

Отец явно дразнился. Каспар обиделся.

— Я сам себе ни за что не прощу, — резко ответил он. — Я скорее умру, чем позволю кому-нибудь причинить ей вред.

— Знаю, — выпрямился Бранвульф, услышав, как серьезен сын. — И все равно помни, что брать с собой юную леди на охоту в середине зимы означает большую ответственность.

— Да я ее не беру, сама едет, — сказал Каспар. — Она с самого начала настаивала, чтобы отправиться со мной. — Он мрачно взглянул на барона. Каспар очень любил отца, но терпеть не мог его властную манеру говорить. Что он, не видит, что сыну уже семнадцать и он больше не глупый мальчишка? Неужели обязательно надо сомневаться в каждом его решении?

Интересно, подумал Каспар, может, будь он повыше ростом, люди относились бы к нему серьезнее? Жаль, что он от рождения такой тонкокостный. Вот Халь уже выше его почти на голову и превратился в статного молодого человека с загадочными мрачноватыми чертами. Каспару казалось, что наследник северного великого баронства Торра-Альта не должен быть таким хрупким. Ни на отца, ни на Халя он не походил. Юноша передернул плечами: отец явно не понимал, что, значит, быть молодым.

— Я ей говорил, что мы с Пипом замечательно сможем найти волчат, но она все равно настояла. Говорит, для того, чтобы их узнать, необходимы умения высшей жрицы. К тому же с нами на всякий случай едет еще Брок, так что все будет в порядке. Я вполне способен руководить охотничьим отрядом.

Взять с собой старого Брока посоветовал сам Бранвульф. Это был один из немногих в гарнизоне людей, переживших осаду. Теперь Брока поставили передавать свой опыт молодым рекрутам, и характер у него так испортился из-за их глупости и безалаберности, что Бранвульф нашел полезным для старика немного развеяться.

Каспар легко вскочил в седло, радуясь тому, как Огнебой нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Трое его спутников Брид, старый Брок и Пип, младший брат Май сидели на мощных широкогрудых лошадях гор ной торра-альтанской породы, крепко державшихся на ногах в суровых северных землях. Пипа Каспар сперва брать не хотел, но Керидвэн убедила его, что это было бы добрым поступком: в таком возрасте Пипу еще не сравнялось четырнадцать мальчикам нужно, чтобы к ним относились как к взрослым. К тому же в тринадцать лет парень уже вполне может выезжать в Лов, даже если стоит рогень. А если Пипа оставить в темные зимние месяцы скучать в замке, это может привести к чему-нибудь не тому. Энергия в мальчике так и кипела, и надо направить ее в какое-нибудь более полезное русло, чем на стрельбу по цыплятам в курятнике. По счастью, стрелять Пип еще как следует, не научился, а то не избежать бы ему больших неприятностей.

— Где это ты все утро прячешься? Мы уже сто лет как готовы и тебя ждем, проворчала Брид, когда жеребец Каспара загарцевал рядом с ее лошадью.

Не обращая внимания на ее слова, Каспар проскакал мимо, чтобы попрощаться с матерью и Май. Керидвэн посмотрела на сына с упреком.

— Спар, шепотом сказала она, когда тот наклонился с седла поцеловать ее в лоб, ты опять спускался к Некронду. Мать потянулась и откинула ему волосы, чтобы не лезли в лицо. Оставь. Его сила не для тебя, если им неправильно воспользоваться, все мы по гибнем. Думай лучше о поездке. Ты должен научиться жить без Некронда. Ты ведь мой сын, Спар, и я знаю, что ты силен. Я молюсь, чтобы ты меня не подвел.

Каспар смущенно улыбнулся Май, гадая, будет ли та его уважать, услышав, как жрицы его ругали. В конце концов, он потер нос и решил, что думать об этом больше не стоит. Но улыбка его получилась более нервной, чем ему бы хотелось.

— Хорошо бы ты могла поехать с нами. Может, весной... — Каспар не знал, что сказать. Наверное, Май кажется несправедливым, что Брид едет с ними, а она нет, но жрица была опытной всадницей, а Май едва держалась в седле, особенно когда все кругом обледенело.

— Это не страшно, мой лорд, — ответила она, стараясь не встречаться с Каспаром взглядом. — Дочери дровосека не место в подобной экспедиции.

Каспар вздохнул. Год назад как хотелось бы Май скакать рядом с ним, радостно болтая без умолку!.. А теперь нет. После того как ей исполнилось шестнадцать, Май со всем отдалилась от него.

Чтобы отбросить сомнения в чувствах Май и несмолкающий зов Некронда, Каспар ударил каблуками в бока коню и во главе своего небольшого отряда выехал за ворота.

Узкая дорога, спиралью сбегавшая к подножию Тора, была необычайно крута и по большей части затенена, так что ехать приходилось осторожно. Река Лососинка сверху походила на серо-стальную ленту, брошенную на белую простыню. Ее извилистое русло петляло по заснеженной долине, поднимавшейся навстречу течению к северу до Желтых гор, которые закрывали Проход между Ваалакой и Бельбидией. Внизу Каспар ненадолго остановился оглянуться на свой дом.

Крепость Торра-Альта одиноко стояла посреди Прохода, вознесенная почти до самого неба на скальном столбе когда-то на его вершине было драконье гнездо. Больше тысячи лет назад праотцы Каспара убили драконов и выстроили над их логовом могучую твердыню, которая, по их замыслу, должна была навсегда защитить Бельбидию от любого нападения с севера. Больше тысячи лет Торра-Альта господствовала над перевалом через Желтые горы, возвышаясь на своем каменном троне над всяким, кто осмеливался бросить вызов ее власти. Каспар истово гордился своим наследством.

Но та, старая крепость пала под ударом ваалаканцев. Лишь обновленная вера в Великую Мать и воссоединение Троицы высших жриц вырвали ее из лап варваров. Каспар вспомнил, как Морригвэн предупреждала его о своей скорой смерти, и как охотник принес в Торра-Альту зло. Волчат надо было отыскать, во что бы то ни стало.

Спустившись к подножию Тора, отряд погрузился в его похожую на иглу тень. Над обледеневшей землей висел холодный туман, вихрями окутывавший ноги лошадей.

Пип сидел на своем сером коротконогом мерине неуклюже, хоть Каспар его и учил.

— Мастер Спар, мы хотим горы напрямик пересечь? спросил он.

— Нет, вмешалась Брид, прежде чем Каспар успел ответить. — Там слишком глубокий снег. Мы поедем к северу вдоль Лососинки, потом на запад под покровом Кабаньего Лова и, наконец, свернем на юг к Волчьим Зубам.

— Да, кивнул Каспар, чувствуя себя ужасно глупо из-за того, что Брид оказалась быстрее. Впрочем, приятно было хотя бы то, что Пип взглянул на него, ожидая подтверждения сказанного ею.

— Раз там такой глубокий снег, как же волчата вы живут? Простодушный Пип задал вопрос, который Каспар тоже хотел бы задать, да боялся расстроить Брид.

— Стая будет помогать им изо всех сил. Волки всегда заботятся друг о друге, — ответила Брид. Каспар надеялся, что она права.

— Но если они со стаей, мы же их ни за что не отличим от других! — возразил мальчик.

Брид терпеливо вздохнула.

— Отличим, разумеется. Великая Мать оставит нам знак.

Каспар искоса посмотрел на нее и закусил губу. По его мнению, Брид относилась к делу слишком легкомысленно. Сам он, как и Пип, сомневался в том, что щенки выживут. А если даже они окажутся, живы, труд, но будет подобраться достаточно близко, чтобы различить какие-нибудь знаки, если, конечно, не переловить всех волчат в стае. И все же думать о том, как он выведет свой первый отряд из Кабаньего Лова, было просто замечательно! Всякий раз, как Каспару удавалось загнать мысли о предстоящих трудностях и о Некронде на задворки сознания, поездка начинала казаться ему великолепной.

— Что это ты о себе думаешь, вот так задавая вопросы леди и мастеру Спару? — проворчал ехавший сзади старый Брок, как только Пип вернулся к нему. — Твое дело знать место да слушать приказы, а не распускать язык в присутствии тех, кто получше тебя.

— Беда с тобой, Брок, — ответил Пип ломающимся от восторга голосом, — вечно ты ворчишь, как старая дева. Я соблюдал этикет, как никто другой.

— Этикет? Больно ученое слово для такого балбеса! Нечего выпендриваться. Что тебе нужно, так это запомнить: каждый человек должен знать свое место.

Пип улыбнулся своей обычной беззаботной улыбкой.

— Этикет не такое уж трудное слово. Я-то ведь читать умею. Ну да, ты прав, человек должен знать свое место. Только это не значит, что он должен на этом месте так век и просидеть. Может, кто-то из нас поподвижней тебя, старика.

— Да ты, парень, ремня захотел! — проворчал Брок, хотя на лице у него не отразилось ни капли гнева.

— Ха! И кто же мне даст ремня? Не ты ли, старик? — стал дразниться Пип, но Брок его больше не слушал.

Как и Каспар с Брид, он смотрел на серебряную реку и дивился ее суровой красоте.

Выехав, наконец, из долгой тени Тора, отряд оказался на хорошо утоптанном отрезке дороги, блестевшем под ярким солнцем. Чтобы дать свежим лошадям вдоволь пробежаться, всадники перешли на легкий ровный галоп. Копыта застучали по твердому смерзшемуся снегу. Брид направила свою кремовую кобылу поближе к резвому жеребцу Каспара.

— Что такого тебе сегодня утром сказала Морригвэн, что ты так выбежал из комнаты? — выкрикнула она быстро, будто долго ждала возможности задать вопрос. — Кроме того, конечно, что опять велела тебе не трогать Некронд.

Ее тон заставил Каспара закусить губу и притормозить коня. Чтобы прийти в себя, он ослабил поводья, и Огнебой опустил голову.

— Если будешь так со мной говорить, не скажу. Брид звонко засмеялась. На миг Каспару показалось, будто туман рассеялся, и солнце поцеловало снег золотым летним лучом.

— Ну, пожалуйста, Спар!

Он взглянул на Брид повеселее.

— Вот что она мне дала. — Юноша полез рукой под туго схваченный на груди плащ и достал из-под кожаной куртки плоскую косточку.

Брид протянула руку. Пальцы у нее побелели от холодного северного воздуха. Она посмотрела на косточку и мрачно спросила:

— Только эту?

— Нет, еще одну, — серьезно ответил Каспар. — Терновник, руну Страйф. — Сущность этой руны была ему хорошо известна.

— Понятно, — сказала Брид. — Ничто хорошее не достается легко. Ни любовь, ни удача, ни даже просто счастье. Если это чего-то стоит, значит, за него приходится бороться. Даже за саму жизнь.

Каспар ощутил за этими словами искреннее чувство и подумал о сложных отношениях между Брид и его дядей. Ах, если бы Брид не предпочла ему Халя, насколько проще ей было бы жить!

Дева снова посмотрела на руну, которую держала в руке.

— Я еще не учила тебя ее значению. Морригвэн тебе объяснила?

Каспар покачал головой. Брид перевернула костяшку.

— Эту руну никогда не используют для письма, и редко — для предсказаний. Она священна. Руна волка, ее значение — дикая и жестокая сторона жизни.

— Морригвэн просто сказала, что она может указать мне путь.

— Могла бы сказать и больше. В сочетании со Страйф эта руна может означать, что ты должен опасаться всего жестокого возможно, диких зверей Иномирья, которыми управляет Некронд. Но ты ведь не задержался послушать, верно? Увидел Май и сбежал.

— Я не сбежал, — резко возразил Каспар. Хорошо, что Пип был слишком занят спором с Броком, чтобы услышать слова Брид.

Он оглянулся через плечо, заметив, как неудобно парнишке сидеть на сером мерине. В последнее время Пип вдруг стал, очень быстро расти, и в результате сделался не уклюжим. Очевидно, что сын дровосека многое получил в наследство от отца и станет крупным и сильным мужчиной. Вот сестра его, Май, пошла в мать — маленькую и легкую, а Пип уже выше Каспара. Волосы у него темно-русые, прямые, взгляд — острый, и не было такого мужчины, с которым Пип боялся бы встретиться глазами.

Как и старый Брок, Май с Пипом были одними из немногих людей в Торра-Альте, выживших после послед него натиска ваалаканцев, так что Пип, осиротевший сын бедного дровосека, быстро вошел в жизнь крепости. Он оказался удивительно полезен (если только он не чинил кругом беспорядок), всегда с готовностью помогал на конюшне и в кузнице, только вот в колодезной комнате работать не любил: почти всю осаду ему пришлось трудиться в духоте у печей, так что до сих пор, три года спустя, руки у него были в желтых пятнах от долгих месяцев, проведенных за чисткой котлов от выпаренной из воды серы. Когда прибыли новые рекруты, Пип немедленно понял, как приятно быть одним из немногих имеющих опыт гарнизонной жизни. При каждой возможности он оказывался рядом с Каспаром, особенно если это означало помогать ему в организации тренировок лучников. Прав да, сам Пип с луком обращался не лучше, чем любой парень из окрестных деревень.

До того, чтобы растягивать длинный боевой лук Торра-Альты, Пип еще не дорос, так что обычно как и сейчас носил за спиной короткий охотничий, щедро изукрашенный накладками из слоновой кости. Для простолюдина это было слишком дорогое оружие, но Пипу подарил его Каспар, когда ему самому лук стал не нужен. Он предпочитал другой, простой, сделанный из драконьей кости и падуба драгоценный подарок старой шаманки. Где-то позади, завыла собака. Пип тут же взял в руки лук и стал угрожающе размахивать им.

— Что это? Неужто волки могут подойти так близко к замку?

Брид рассмеялась и легким касанием каблуков, раз вернула лошадь мордой к крепости.

— Нет, конечно.

Вой перешел в пронзительный визг, и Каспар расхохотался.

— Это Трог! Выбрался наружу.

Белый пес бежал к ним со всех ног, время от времени подпрыгивая над туманом. Увидев, что отряд остановился и ждет его, Трог успокоился и пошел вразвалочку, свесив на сторону длинный мокрый язык.

— Эй, Трог, как же ты сбежал из караулки? Придется тебе вернуться. Брид журила пса, но на лице у нее сияла широкая улыбка. Вечно ты нас задерживаешь, да?

— К тому же охотник из тебя никакой, — добавил Каспар.

— Эй, не груби моей собаке! рассмеялась Брид.

— Да ведь правда же. Когда надо подкрадываться к добыче, он как залает, как завизжит — все олени тут же разбегаются. А на кабанов бросается, словно ненормальный. Не знает, что ему по силам, а что нет. Сколько раз мне его приходилось выручать! Трог, ты ни на что не годное животное.

Услышав свое имя, пес задрал уродливую морду и весьма самодовольно оскалился.

Через три мили Каспару пришлось посадить белого терьера, недостойного потомка офидийских змееловов, на седло позади себя: Трог успел ободрать лапы о мерзлую землю и слишком устал, чтобы идти дальше.

— Сам теперь видишь, надо было тебе сидеть у очага и не высовываться, — сказал ему Каспар. Пес удовлетворенно засопел, развалившись на спине у Огнебоя и мотая головой из стороны в сторону. Дорога шла теперь среди деревьев, в небо тут и там взлетали стаи испуганных птиц. Отряд приближался к Кабаньему Лову.

— Вроде раньше тут не было столько ворон и грачей, пробормотал Пип. Орлы да, кречеты сколько угодно. От самого Лова было видать, как они кружатся над утесами Желтых гор. А ворон я чего-то не помню.

— И воронов тоже, согласилась Брид. Наверно, неподалеку лежит какая-то падаль.

Огромный ворон медленно описывал круги над долиной, скрытой за стенами ущелья. Постепенно черная птица собирала вокруг себя сородичей, и небо потемнело от их крыльев. Должно быть, они ждали, пока какое-то несчастное животное умрет, чтобы спуститься и обглодать его до костей.

Каспар почувствовал себя виноватым. Он боялся, что ему непонятно как удалось помочь им пересечь границу, облачить в плоть их зловонные души, и теперь у него перед глазами стояли чудовища, когда-то кишевшие в диких горах.

Вот уже три года каждую ночь его преследовали страшные сны. Кошмарные твари с еще зияющими ранами на телах выбирались из Яйца, и Каспар чувствовал, как они ненавидят людей, родичей тех, кто их убил. Он мог управлять чудовищами, но боялся их. Может, во сне он невольно высвободил зверей, заточенных в Некронде?.. От этой мысли юноша вздрогнул.

Вскоре отряд приблизился к опушке Кабаньего Лова. Брид и Каспар не уставали восхищаться лениво текущим почти из-под корней красно-ствольных сосен се ребром реки. Под сенью леса Лососинка становилась дымчато-зеленой, тихой и таинственной, будто готовящейся к тому, чтобы вдруг яростно вспениться и стремительно пробежать по камням ущелья.

Пип ехал теперь самым первым, пытаясь заново познакомиться со своей лесной родиной. Каспар заметил от части с радостью, отчасти с раздражением, как это было похоже на Халя. Хоть Пип и не родился быть вождем, по чему-то он всегда исхитрялся оказаться впереди. Похоже, он хотел когда-нибудь сделаться командиром, и Каспар полагал, что, хотя мальчик всего-навсего сын дровосека, когда-нибудь так оно и будет.

Дорога разделилась надвое, и Пип задержался, дожидаясь остальных. Он потянул за поводья, и его хорошо вы школенный конь развернулся кругом. Блистательной фации Огнебоя ему, конечно, недоставало, зато послушности было не занимать.

Стоило Каспару подъехать к Пипу, как жеребец под ним вдруг попятился назад и в сторону, так что всаднику пришлось прижаться к самой гриве, чтобы нависающая над дорогой ветка не содрала ему кожу с головы.

— Спокойно, спокойно! — Каспар погладил Огнебоя по чалой шее. Под кожей у жеребца перекатывался тугой узел напряженных мышц. — Что случилось?

Как бы Огнебой ни брыкался, сбросить Каспара ему ни разу не удалось. Тот держался в седле легко и словно сливался с движениями коня. Возбужденный жеребец потряс мордой, и в морозном сумраке леса далеко раз несся звон сбруи.

— Чего это он, мастер Спар? — негромко спросил Пип, обращаясь к Каспару по-свойски — так, как в гарнизоне Торра-Альты было принято говорить со всеми начальниками, кроме самого барона.

— Не знаю. Ничего не видно. — Каспар огляделся вокруг, всматриваясь в тени и крепко держа Огнебоя за поводья. Жеребец снова вздрогнул и заржал, словно вызывая кого-то, прячущегося в полутьме, на бой.

Это тут же вывело Каспара из равновесия и вернуло его к мыслям о Некронде и призрачных зверях, которых он призывал. Нельзя было оставлять артефакт без присмотра. Что бы ни думали Морригвэн и Керидвэн, а он опасен. Слишком много всего странного случилось в последнее время.

Каспар примотал поводья к высокой луке седла и перетянул тетиву с походной петли на боевую, глядя в темноту. Густой лес сомкнулся вокруг путников. Воздух здесь был другой, сухой и сладкий от смолы, почти убаюкивающий, если бы только в лесу не стояла такая неестественная тишина. Деревья защищали от ледяного ветра, так что Каспару стало жарко в тяжелой медвежьей шкуре.

Трог низко рычал, то ли чувствовал что-то, то ли ему попросту было неудобно на крупе у неспокойной лошади. Каспар оглянулся посмотреть, все ли у пса в порядке, и в этот момент краем глаза заметил движение. Что-то темное выскользнуло из-за росшего в ложбинке дерева и метнулось через подлесок.

— Куница, облегченно вздохнул Каспар. Старый Брок согласно кивнул, но Брид и Пип, оба выросшие в лесах, покачали головой.

— Не, больно уж здоровая, убежденно сказал Пип. И шерсть слишком длинная.

Внезапно раздался вопль, от которого Огнебой поднялся на дыбы. Ноздри у него злобно раздувались.

— Сойка? неуверенно предположил Каспар. Или сорока?..

— Может, и сорока, с сомнением проговорила Брид, но мне так не кажется. У нее голос более трескучий.

Когда впереди показался голый холм, поднимавшийся среди деревьев, как спина кита в зеленом море, Каспар почувствовал себя спокойнее. Ему вообще больше нравились открытые места там легче заметить приближающуюся опасность. Непонятно, почему он так тревожился, но хорошо знакомые звуки глухих ударов топора и звонкие трели лесного жаворонка развеяли страх. Что бы за существо ни пряталось в лесу, оно уже далеко позади.

Брид грустно смотрела на вырубку. До недавних пор холм, как и весь Лов, был покрыт лесом. А теперь на нем остался лишь венец выкорчеванных деревьев с покрытыми землей корнями, похожими на могильные камни. Вокруг ровными рядами росли молодые саженцы высотой не больше чем по пояс. Несомненно, все это плоды трудов человека.

В вырванных из земли деревьях было что-то невыносимо жалкое. Каспару они казались воинами, брошенными без всякой поддержки защищать безнадежный рубеж и павшими там, а строй молодых саженцев — по бедным шествием армии захватчиков. Брид развернула кремовую кобылу и печально осмотрелась по сторонам.

— Они хотя бы посадили новые деревья на месте вырубленных, сказала она. Но как можно было обнажить сразу такую большую площадь?

Хлипкие саженцы занимали едва две сотни акров, а вершина холма так и осталась не засаженной. Голая земля вздымалась, будто могильный курган, памятник погибшим деревьям. Каспар не мог понять, почему дровосеки не стали туда подниматься и бросили срубленные деревья гнить.

— Вот уже три года прошло, но наследие живет, грустно проговорила Брид. Я проезжала тут в прошлом году, когда навещала деревни лесорубов, и то кольцо деревьев еще стояло. Когда-то здесь был древний круг, священная роща.

Пип кивнул.

— Батя хоть сам и был Новой Веры, всегда нам говорил, что нельзя трогать деревья в священных рощах. А то можно проклятие заработать.

— Тогда почему же эти деревья лежат на земле? спросил Каспар.

— Коли корни так повывернуты значит, ветер их повалил, мастер Спар. Только так, ответил Пип.

— В последние три года сильных ветров не было, не согласился Каспар. Если деревья повалило ветром, почему это не случилось много лет назад?

Брид снисходительно улыбнулась ему.

— Рощу закрывал от ветра густой лес вокруг. Но перед ваалаканским нашествием срубили столько деревьев, что оставшиеся уже не могли ее защищать. Холм открытое место, так что даже не слишком сильная буря могла повалить деревья, объяснила она, спешившись и пробираясь через поваленные стволы к молодым березкам. Хотя теперь баронство Торра-Альта и вернулось на пути Матери, кое-что спасти оказалось уже поздно. Многое погибло и никогда не возродится.

Вывороченные из земли корни были все облеплены глиной и похожи на обломки стен развалившихся домов. Кругом росли пухлые белые поганки, по мертвым телам былых королей леса распустилась «утеха зимнего путника» поросль снежного дерева. Брид выбежала на сере дину погибшей рощи. Кое-где кругами лежали грубые камни, опаленные огнем. Странно, подумал Каспар. Кто будет разбивать лагерь на таком открытом месте?

Брид это, очевидно, тоже показалось непонятным. Она прильнула к земле и стала раздвигать упавшие ветви и листья, пока не добралась до голой почвы.

— Эй, дайте-ка лучше я, встревоженно предложил Брок, но жрица лишь отмахнулась выпачканной рукой. Старый воин пожал плечами и отступил.

Каспар знал, что не стоит мешать Брид, когда она занята, и заметил, что Пип тоже явно не собирается участвовать в работе. Мальчик внимательно осматривал корни упавших деревьев, особенно терна. Каспар успел уловить то, что заметил Пип: какое-то животное поспешно улизнуло с глаз. Ему показалось, что у животного был черный мех и длинные тонкие ноги, как у фазана.

Старый Брок стоял с важным видом и охранял своих юных спутников. Пип повернулся к Брид и опустился на колени посмотреть, что она отыскала. Оба нахмурились.

— Похоже на следы какой-то большой птицы, задумчиво проговорила Брид.

— Не знаю такой, сказал Пип.

Каспару не понравилось, что мальчик говорит с Девой, будто с равной, а не с Одной-из-Трех. К тому же его раздражало то, что в лесу эти двое так быстро сошлись друг с другом, а он остался вроде как на обочине. Сам Каспар немало времени провел в Кабаньем Лове, охотясь на разную дичь, но так и не смог вернуть себе то беззаботное отношение к лесу, что было у него в детстве, когда он в одиночестве бродил по всему миру без всякого дела.

Пока Пип с Брид обсуждали, кто же оставил такие следы, Каспар снял пса с седла и пустил его порыться среди корней упавших деревьев. Змеелов беспокоился, он прильнул к земле самой мордой, тут же выпачкал нос, чихнул и опять стал что-то вынюхивать и копать, возбужденно повизгивая. Комья грязи дождем летели из-под его лап.

— Барсука почуял, — предположил Каспар.

Пип обернулся к нему и уже собирался кивнуть, однако Брид покачала головой, глядя на привлекшую внимание собаки поваленную рябину.

— Нет, вряд ли. Посмотрите-ка, — показала она. Трог тем временем уже занялся корнями терна.

На стволе болтался мокрый клок содранной коры, под которым кишели мокрицы. В одном месте бледное дерево было гладко выскоблено и помечено несколькими царапинами — кажется, специально.

— Древесные руны? спросил Каспар, вспоминая, что нечто похожее они видели в Каддее.

Брид кивнула и оглянулась на странные следы на земле.

— Кобольды, объявила она.

— Кобольды? не понимая, переспросил Пип. В жизни о таких не слыхал. А я ведь всякую тварь в Лове знаю.

— Это вроде древесных человечков, начал объяснять Каспар.

— Эльфы, что ли? Оставьте, мастер Спар, я уж не маленький.

Брид бросила на него недовольный взгляд.

— Кобольды это небольшие, в половину человеческого роста, существа с тонкими руками и ногами. Они живут среди деревьев. Но я согласна, в наших местах их не бывало с рождения Морригвэн по ее словам, во всяком случае. Они смешные, глуповатые, не жестокие, но плохо понимают разницу между добром и злом. Так гласит «Книга имен».

— А что означают руны? спросил Каспар, вглядываясь в ряд вертикальных царапин и не понимая даже, где у них начало, а где конец.

Как ни странно, Брид тоже мало что поняла.

— «Отец Леса спаси Хобомань Толлесье», прочла она, еще раз внимательно просмотрела руны, пожала плечами и, наконец, беспомощно улыбнулась. Троллесье это, кажется, в Кеолотии?

— А что тут делают кобольды, и чего это кобольды из Кеолотии говорят по-нашему, и разве Отец Леса это не просто сказка? на одном дыхании выпалил Пип. Батя говорил, что сказка.

Брид замахала руками, будто защищаясь от града вопросов, а Брок крякнул и недовольно посмотрел на мальчика: сын дровосека был слишком уж нетерпелив.

— Большинство старых народов гоблины, феи, пикси и так далее пользуются языком Бельбидии, потому что от него происходят наречия всех земель вокруг Кабалланского моря. Однако у кобольдов рот устроен так, что звуки человеческой речи они произносить не могут. Поэтому у них есть собственный язык, непонятный для людей. Но когда они пишут древесными рунами, то все равно используют бельбидийский.

Брид остановилась перевести дыхание, и Каспар воспользовался возможностью ее перебить:

— А что с Отцом Леса?

— Существует он или нет, сказать не могу. Есть такая легенда, что это белый олень, который странствует по свету и защищает леса. Очевидно, кобольды верят в его существование. Полагаю, они пришли на это место, в бывшую священную рощу, потому что и он вполне мог бы сюда заглянуть: это что-то вроде духовного колодца, если угодно.

Вдруг Брид резко обернулась, подняла руку и на что-то указала. Каспар успел заметить, как существо, покрытое черной шерстью, бежит на длинных тонких ножках к густому кустарнику, чтобы там спрятаться.

— И как мы могли его принять за куницу? рассмеялся Каспар.

— Я его за куницу не принимала, строго ответила Брид. Я была права: определенно, это кобольд. Хороший знак. Бельбидия становится более безопасна для старых существ, изгнанных в эпоху Новой Веры.

— Для горных волков она безопаснее не становится, сухо заметил Пип.

Брид ничего ему не ответила и посмотрела в сторону оставленных лошадей.

— Что ж, если мы навсегда здесь останемся, то волчат не найдем.

Каспар улыбнулся, увидев, как на лице Пипа появилось озорное выражение. Именно это ему особенно нравилось в мальчике. Рядом с малолетним проказником Каспар чувствовал себя куда более взрослым. Правда, многих в крепости нахальное поведение Пипа выводило из себя. Особенно им были недовольны пожилые женщины: мальчик, по их словам, «совершенно переходил всякие рамки». Каспар рассмеялся. Пип хотя бы не был таким подобострастным, как многие новые рекруты. Он, конечно, звал его «мастер Спар», но во всем остальном относился как к любому нормальному человеку. С Пипом можно было просто поговорить и вырваться из создавшегося вокруг Каспара из-за его высокого положения кольца отчужденности. Особенно важно это было теперь, когда уехал Халь.

Каспар отвязал поводья Огнебоя от корней поваленного дерева и уже собирался сесть в седло, как вдруг ощутил такое чувство, будто что-то пропало. Он ощупал себя, проверил лук и висевший на поясе кинжал и непонимающе огляделся. Наверное, показалось.

Брид тоже осматривалась по сторонам, но с гораздо более встревоженным видом.

— Где Трог? — спросила она.

Все четверо стали обеспокоенно искать собаку.

— Трог! — позвала Брид, потом сунула пальцы в рот и свистнула удивительно громко для девушки, так что в небо взлетела стая перепуганных грачей.

Ответа не было.

Глава 4

Крыши, нависавшие над узкими улицами, сверкали от сосулек. Халь гнал лошадь быстрой трусцой, так что кольчуга у него позвякивала: надо было, как следует оторваться от Кеовульфа.

Он постарался отбросить эти мысли и поощрительно похлопал Тайну по тонкой шее, радуясь, как блестит утреннее солнце на ее гнедой шкуре, будто на полированном дереве. Молодой человек легонько пришпорил лошадь, и она пошла резво, но, не теряя чувства собственного достоинства.

Не хватало только лат: Бранвульф не дал. Каспару-то барон, несомненно, выделил бы латы по первой же просьбе, сколько бы это ни стоило. А Халю пробормотал что-то о расходах на каменщиков, плотников и материалы для ремонта стен Торра-Альты. Халь надул губы. Ах, как ему нужен хотя бы нагрудник! Что за рыцарь, когда у него нет ни лат, ни сияющих на солнце доспехов для лошади? Как красиво он мог бы смотреться! Тайна была бы просто великолепна, если ее одеть в искусно выделанную и начищенную сталь. А сам Халь, как только представился бы королю, получил бы высокий и почетный пост в его армии. Можно было бы даже предложить свои услуги в качестве главного полководца!

Стоял страшный холод. Наверное, подумал Халь, Фарона не видела такой морозной зимы много лет. Во всяком случае, горожане кутались во множество слоев шерстяной ткани. Уютному теплу его медвежьего плаща они могли только завидовать. Многие ребятишки обматывали ноги каким-то тряпьем, чтобы их не так жгло холодом от выложенной сталью мостовой. Рэвик должен для них что-нибудь сделать, подумал Халь. Уж в Торра-Альте его брат ни за что не допустил бы такого.

Пригорюнившись, он снова вспомнил о своем спутнике. Они с Кеовульфом поссорились, и весь день Халь пытался держаться от здоровенного калдейца подальше, однако теперь, в тени серых дворцовых стен, подумал, что надо с ним как-то мириться. Халь развернул Тайну и стал поджидать рыцаря.

— Итак, — спокойно улыбнулся Кеовульф, когда их кони поравнялись, — ты решил извиниться.

— И не подумаю, — твердо ответил Халь. — Ты был неправ, и ты это знаешь. — Опытный рыцарь вызывал у него огромное уважение, но приятно было осознавать, что за последнее время сам Халь сделался выше и шире в плечах. Халь и подростком-то знал, что хорошо сложен, а теперь, в двадцать лет, с радостью понимал, что попросту красив собой. — Я сам себе хозяин и буду делать что захочу.

Темноволосый рыцарь поднял густую бровь.

— Не глупи, Халь. Никто на свете не хозяин самому себе. Каждый из нас кому-нибудь обязан.

— Что за лицемерие! — вспыхнул Халь и стегнул Тайну поводьями, пустив ее в галоп. — Не желаю представать перед королем в такой компании. Мне стыдно, что мы с тобой связаны. И ты еще зовешь себя рыцарем! Да ты просто раб своей женщины. — Халь понимал, что грубит, но ничего не мог с собой поделать. То, что Кеовульф над ним посмеялся, уже вывело юношу из себя, а полное наплевательство рыцаря на проявленное им не довольство еще больше.

— Рад это признать. Я верный раб Кибиллии в той же степени, в какой она — моя верная рабыня. Опасаюсь, что потому-то ты и злишься. Ты боишься, что не имеешь над Брид такой же власти, как она над тобой.

— Ложь! — Халь обнаружил, что сжимает в ладони изысканно украшенную рукоять своего широкого, покрытого рунами меча. — Как ты смеешь меня оскорблять? Я требую удовлетворения!

Кеовульф рассмеялся.

— Чего-чего? Хочешь устроить дуэль прямо у короля на пороге? Ну и глупый же у нас будет вид! Халь, я знаю тебя уже три года и все жду, когда же ты повзрослеешь.

— Ты слишком труслив, чтобы со мной драться? — бросил Халь вызов своему старшему товарищу.

— Нет, но слишком ослаб от смеха. Только потому, что дама, с которой мы разминулись по дороге, не была немедленно очарована твоим знаменитым обаянием и обиделась, когда...

— Я не сказал ей ничего неблагородного! — запротестовал Халь. — Если ты осмелишься возражать, я проткну тебя насквозь!

Кеовульф закрылся руками, трясясь от смеха.

— И верно, юный лорд, вы действительно не произнесли ни одного лишнего слова. Все, что нужно, сказали ваши глаза. А они ее просто раздевали на месте. Ты же видел это жена купца, а они терпеть не могут, когда благородные к ним пристают. Неудивительно, что она тебя хлестнула по рукам плетью.

— Да я ей просто сказал, как красиво она смотрится, сидя в седле по-дамски, и выразил пожелание вновь увидеть ее в Фароне. Все было совершенно невинно.

— Да нет, Халь. Взгляды, что ты на нее бросал, даже не были двусмысленными.

— И все равно ты не имел права высмеивать меня в ее присутствии и разглагольствовать о том, что подумала бы Брид.

— Я решил, что должен тебе напомнить — ты ведь уже поглядывал на ее служанку. Та-то с виду была посговорчивей.

— Как ты смеешь мне указывать, что можно, а чего нельзя? — Халь почувствовал, как кожа у него чуть не лопается от гнева.

Кеовульф пожал плечами.

— Друг мой, я просто хотел тебя избавить от мук совести. Поверь, таких ситуаций лучше избегать.

Халь с прискорбием обнаружил, что Тайна уже давно движется вялым шагом. Нет, так не пойдет. Приближаться к королевскому дворцу надо стильно, сверкая кольчугой на солнце. Халь хотел, чтобы его заметили как достойного рыцаря, а не как своенравного, неопытного и почти заброшенного родителями младшего брата барона. Он не желал быть ни подданным собственного племянника, ни марионеткой в руках Брид и не собирался позволять Кеовульфу так думать.

— Видишь ли, мы с ней еще не женаты. И пока я не пробормочу брачные клятвы, я свободный человек.

— Ах, — усмехнулся Кеовульф, — если бы у меня было столько сил, чтобы с такой легкостью сбрасывать оковы совести.

Халь хотел, было огрызнуться, но ему пришлось вы давить хотя бы слабую улыбку: всадников уже приветствовали дворцовые стражники.

— Мы прибыли по повелению короля, — прогремел рыцарь. — Я лорд Кеовульф, сын барона Кадроса Калдейского. Со мною лорд Халь, брат барона Бранвульфа Торра-Альтанского, призванный из самых северных земель во владениях Его Величества. Мы желаем быть представлены государю.

— Добро пожаловать, рыцари! — Старший стражник, облаченный в красно-желтую с золотом ливрею, знаком велел конюху взять лошадей и дальше повел благородных господ пешком.

Королевский дворец Халю не нравился. Конечно, тут было на что подивиться. Залы украшали самые разнообразные ценности, привезенные с золотых пшеничных полей в сердце Бельбидии. Яркие гобелены и оленьи рога размером с ветви дуба ряд за рядом покрывали стены длинных сводчатых коридоров. Полированные мраморные полы гулким эхом разносили быстрые ловкие шаги пажей, слуг и младших вассалов, спешащих по делам. Но сам дворец был похож на сломленного человека, лишившегося души, скучного и безжизненного. Халю подумалось, что тут не хватает каких-нибудь сплетников или скандалистов.

Следуя за стражником, они молча прошли по коридорам, и, наконец, путь в тронный зал преградили тяжелые двойные двери, обитые тканью. Пока стражник не постучал, и им не разрешили войти, Халь нервно переминался с ноги на ногу. Кеовульф продолжал ухмыляться, так что Халю пришлось стиснуть зубы, чтобы не сорваться.

Он не любил, когда ему напоминали об их взаимоотношениях с Брид. Девушка была красива, как звезды мо розной ночью или первые цветы, распустившиеся по весне и еще не задавленные яркостью лета. Вокруг нее все оживало. Она была всегда полна сил и идей порой, пожалуй, даже слишком. Что Халя раздражало, так это ее положение, выше которого ему в жизни не подняться. И Кеовульф не уставал обращать на это внимание.

Халь позабыл о том, что кругом люди короля, и скривился, глядя на невозмутимое лицо калдейца. Кеовульф отвратительно хладнокровен, но что поделать Халь не мог не признать, что рыцарь прав. Не следовало так себя вести с женой купца. Впрочем, Кеовульфа это не касается нечего его учить.

Правда, подумав, Халь пришел к выводу, что друг его вовсе не осуждал. Кеовульф вообще никого ни в чем старался не упрекать. Он скорее удивился, видя происходящее, а Халь стал злиться только потому, что знал: на самом деле Кеовульф прав.

Гнев развеялся так же быстро, как и нахлынул. Если не имеешь других добродетелей, знай хотя бы свои недостатки. Халь улыбнулся калдейцу, и тут же они оба вошли в тронный зал своего короля.

Худощавый, с острым, ястребиным лицом, король Рэвик сидел, держа спину прямой, как копье, облаченный в накрахмаленную одежду строгого покроя. Редкие седеющие волосы закрывали его шею, высокая золотая корона охватывала блестящую лысину. Через зал тянулись мрачные ряды первосвященников, а за ними собрание вельмож.

Король сверкнул глазами в сторону Халя и Кеовульфа, не прерывая речи, обращенной к придворным. За вершив, наконец, свой монолог, он кивнул приехавшим. Это означало, что они могут занять места поближе к трону и ожидать изъявления воли государя.

Халю это сразу не понравилось. Король вызвал их в приказном порядке, они приехали и зачем? Чтобы слушать, как Его Величество обсуждает сорта мрамора для личного капища? Халь попробовал представить себе, что сказала бы на это Брид, но не смог. При мысли о ней он тепло улыбнулся. Удивительно: с отъезда из Торра-Альты прошло чуть больше недели, а он уже скучает по Брид. Интересно, скучает ли и она по нему, подумал Халь и вдруг ощутил сомнение. Брид осталась одна со Спаром.

В чувствах Брид он мало сомневался, а вот Спара всегда в чем-то подозревал. Конечно, последние три года тот ухаживал за Май, замечательной девочкой доброй, благородной и весьма красивой, во многом напоминавшей Брид, только помоложе. Но, учитывая слухи, ходившие по крепости, Халь подумывал: не выбрал ли Каспар Май просто в замену Брид, которую, как все знали, обожал? Непонятно лишь, как сама Май это терпит.

Даже Бранвульф пытался повлиять на страстную любовь сына к Брид, все время приглашал купцов и дворян с дочерьми на выданье и нанимал работать в крепости самых симпатичных девушек. Но и Брид, и Май были тут же, и Каспару удавалось их всех игнорировать. Только когда они с Халем уезжали в столицу участвовать в турнирах или отправлялись погостить в соседские замки, парень увлекался шумным весельем, и ему вполне хватало любой из девушек, жаждавших компании двух молодых дворян.

Но все же Халь доверял Брид и гордился тем, что Бранвульф выбрал его, когда король приказал каждому баронству отправить во дворец представителя на собрание в этот день в середине рогеня.

Рэвик глубоко вздохнул и сурово посмотрел на ново прибывших.

— Вы опоздали. Я велел вам прибыть сегодня и ожидал вас после завтрака. Сейчас же уже почти полдень. Все остальные явились, как требовалось. Есть ли вам что сказать в оправдание?

— Лишь то, что у нас в Торра-Альте принято завтракать очень долго, Ваше Величество, — съязвил Халь.

Под куполом тронного зала прошелестела волна сдавленных смешков, однако Рэвик холодно посмотрел на молодого торра-альтанца с волосами цвета воронова крыла. Кеовульф аккуратно наступил Халю на ногу мол, придержи язык.

Наконец король отвернулся. Растянув узкие губы, он одарил собравшихся редкой улыбкой.

— Я решил жениться.

Брови у Халя сами собой полезли на лоб. Среди дворян и купечества Бельбидии давно было принято считать, что после смерти короля на трон взойдет его брат принц Ренауд. В конце концов, Рэвику было уже за пятьдесят, и до сих пор он ни разу не выказывал желания выбрать себе супругу. Халь не мог понять, что привело короля к такой неожиданной мысли. Он поискал взглядом принца Ренауда интересно, как он прореагирует?

Принц был похож на брата такой же высокий и худой, но двигался с большей долей грации. Волосы у него были темно-русые, а глаза зеленовато-карие, как у большинства людей в Бельбидии. Сорокалетнего принца все считали красивым. Их мать страдала каким-то недомоганием и потеряла много детей, отсюда и разрыв в возрасте между двумя выжившими.

Если Ренауд и был обеспокоен внезапным решением Рэвика, то не подавал виду. Несомненно, для него это известие не явилось неожиданностью, как для остальной толпы, с неясным бормотанием переводившей взгляды с короля на принца и обратно. На все любопытные взгляды он отвечал спокойной улыбкой, хотя Халь мог догадаться, какая буря чувств под ней кроется.

Чтобы это понять, ему хватило одного быстрого взгляда, который Ренауд бросил себе под ноги, а потом на короля. Уж Халь-то знал, что значит быть вторым в очереди.

Но никто никогда не предполагал и даже намека не делал на то, что вместо Каспара следующим бароном может стать Халь. А вот Ренауд много лет считал, что он наследник своего брата. Как его, наверное, потрясло известие о намерениях короля!.. Халь слегка улыбнулся. Торра-Альта ему больше не нужна. Нет, у него есть Брид, а ее муж всегда будет занимать заметное положение. Впрочем, где-то на заднем плане сознания все равно свербела мысль о том, что вообще-то он достоин собственной славы, не зависящей от супруги. Но баронов в Бельбидии семь, а высших жриц во всех странах Кабалланского моря лишь одна Троица. Так что, когда он женится на Брид, его положение будет, пожалуй, повыше, чем у Каспара.

Рэвик снова заговорил. Первые слова что-то такое скучное по поводу государственного протокола и того, что они все, представители баронств, должны подписать договор о своем согласии на брак короля Халь прослушал. Это была пустая формальность.

— На ком женится-то? — шепотом спросил он у Кеовульфа.

Мрачный рыцарь насмешливо покачал головой.

— Порой у тебя в голове такие же опилки, как у Спара... На принцессе Кимбелин.

— Из Кеолотии? — не поверил своим ушам Халь.

— Именно. А что, есть еще какая-нибудь?

— Да ей же вроде едва за двадцать! — воскликнул Халь и стал считать по пальцам. Он встречался с братьями принцессы на знаменитом турнире в Камаллии и знал, что и принц Тудвал, и принц Турквин ее старше. Отбросив с глаз черные волосы, Халь взглянул в сторону трона. Нет, вряд ли речь шла о браке по любви. Несмотря ни на что, Бельбидия оставалась могущественной державой, и Кеолотия, несомненно, рассматривала ее как полезного союзника. Интересно, подумал он, видела ли принцесса Рэвика хоть раз в жизни. Хотя бы на портрете.

Король снова вздохнул и продолжил говорить:

— Свадьба состоится в Фароне после подобающей помолвки. Принцессу Кимбелин сопроводят сюда, что бы она могла освоиться в своем новом доме. Командовать эскортом будет мой брат принц Ренауд, не пристало королю самому ездить за невестой.

— Ага, конечно, — пробормотал Кеовульф сквозь зубы. — Просто у него морская болезнь, да к тому же неохота кланяться королю Кеолотии, а пришлось бы.

— Полагаю, для того, чтобы придать посольству принца Ренауда надлежащую пышность, было бы уместно, чтобы с ним поехало несколько видных дворян. Кто из вас желал бы вызваться добровольцем?

Стоило Рэвику произнести эти слова, как Кеовульф уже ухватил Халя за руку и вытащил вперед, громогласно провозглашая, что они оба почли бы за честь участвовать в посольстве.

— Мы оба?! — воскликнул Халь, но Кеовульф уже утащил его обратно в толпу. — Кто тебе позволил говорить за меня? — прошипел он.

Калдеец беспечно передернул плечами.

— А как же Брид? Я ей обещал устроить свадьбу, как только вернусь из Фароны, а... — Халь проглотил последние слова, поняв, что на самом деле хочет поехать с Кеовульфом. Брид подождет. К тому же разлука поможет ей понять, что Халь не ее собственность. Конечно, он всем сердцем любит Брид, но, в конце концов, она всего лишь женщина, не станет же он всякий раз прибегать по первому зову, как собачонка. Путешествие в дальние страны заманчивая перспектива, а обещание Халь не нарушит: он ведь отправится прямо отсюда и, таким об разом, просто задержится с возвращением из Фароны.

Рэвик поджал губы и несколько секунд пристально смотрел на Кеовульфа и Халя, после чего обвел тронный зал взглядом в надежде увидеть более достойных добровольцев. Однако остальные бароны и баронские представители уже обсуждали другие вопросы и не высказывали ни малейшего желания участвовать в поездке.

Старший сын барона Виглафа Наттардского жаловался на пограничные споры с Йотунном. Барон Годафрид из Овиссии столь громко рассказывал о расплодившихся в его землях волках, что никто не мог расслышать, почему же именно барон Писцерский так спешит домой. К тому же его слова заглушало всеобщее пошаркивание ногами, собравшиеся пытались как-нибудь бочком спрятаться от взора короля.

Один из самых мудрых королевских советников кивком указал на Халя и Кеовульфа.

— Позвольте предположить, мой государь, что эти люди могли бы стать превосходными спутниками для принца. Им обоим приходилось участвовать в боевых действиях, а в наши дни среди дворян Бельбидии это большая редкость.

Но Рэвика эти слова не убедили.

— Принцесса Кимбелин образованная леди и так же, как и я, почитает бога Новой Веры. Послать за ней эскорт, состоящий из моего брата и двоих дворян, известных своею близостью к иной религии, было бы, по меньшей мере бестактно.

— Сир, — громко возгласил Халь, — я должен возразить...

Рэвик прервал его:

— Мои первосвященники убедили меня позволить людям поклоняться божествам земли, хотя с этой идеей и не может смириться присущее мне чувство логики. Однако я не желаю оскорбить великолепную принцессу Кимбелин, дав ей в сопровождение неверных.

— С позволения Его Величества, я мог бы уравновесить их присутствие.

Молодой человек года на три старше Халя с не большим острым носом, выгнутыми бровями и низко свисающими мочками ушей выступил вперед. Он был легче сложением, светлее волосами и не имел длинных усов, как у отца, но все равно нельзя было не заметить его фамильного сходства с бароном Овиссийским. Солнечные лучи, падавшие сквозь разноцветные стекла витражей, играли на беспокойных, все время шевелящихся пальцах молодого человека; в остальном он казался вполне уравновешенным, а его голос звучал мягко и почтительно.

— Ради столь важного дела, как безопасность путешествия будущей невесты короля, я готов оставить проблему волков отцу и младшему брату. Позвольте мне уверить Его Величество, что мы в Овиссии навеки верны истинному богу, и нам можно доверить сопровождать принцессу.

— Хорошо, лорд Тапвелл, — кивнул Рэвик с гораздо более довольным видом. — Так будет гораздо лучше.

А вот Халю новый спутник не понравился. Выглядел сын барона Годафрида слишком представительно, а по положению превосходил и его самого, и Кеовульфа. Халь не имел ни малейшего желания подчиняться приказам человека, мало в чем разбирающегося, кроме овцеводства именно этим занимались в Овиссии от века. Он раздраженно зашипел, и Кеовульфу пришлось бросить на спутника испепеляющий взгляд давай, дескать, повежливей.

— И я, Ваше Величество! — Из толпы вышел еще один дворянин, его Халь с первого взгляда не узнал. Одет он был в изумрудного цвета камзол и облегающие шелковые панталоны, прямо как с картинки придворных мод одна беда, ноги кривоваты. Впрочем, улыбка у него была приятная. Великая Мать!.. До Халя внезапно дошло, что это Хардвин, младший сын барона Писцерского. С их последней встречи в Калдее — всего-то год назад — он прибавил в весе фунтов тридцать. Насколько Халь помнил, тем летом Хардвин не принимал участия в тренировках перед турниром, устроенных Кеовульфом, а просто приехал поразвлечься.

— Хорошо! Впятером вы, наконец, можете ехать. Рэвик щелкнул пальцами, и тут же прибежал паж со свитками. Халь с раздражением понял, что их без лишних церемоний выгоняют.

Дворяне разошлись, и Халь, вежливо кивая всякому, с кем встречался взглядом, двинулся к принцу Ренауду. Кеовульф, обладавший ко всему прочему безупречными придворными манерами, обменивался рукопожатием с ближайшим соседом своего отца, бароном Квертосским, и нежно целовал ручку его младшей дочери. Девушка, на взгляд Халя, была недурна собой, хотя, конечно, с Брид ей не сравниться.

— Итак, — сказал принц в своей небрежной манере, — юный лорд Халь из Торра-Альты. Как мило, что вы будете моим спутником.

— Много людей с нами поедет? — спросил Халь, что бы завязать разговор. Он постарался говорить низким уверенным голосом, как его брат, и смотреть Ренауду прямо в глаза пусть знает, что лорд Халь не потерпит покровительственного отношения к себе.

— Что? — Принц, похоже, отвлекся и не расслышал вопроса. — А, людей?.. Дюжина, не больше. Нет нужды волноваться, просто Кеолотия велика, и в нецивилизованных районах царит беззаконие. Так меня предупреждали, во всяком случае. — Он смотрел мимо Халя, в сторону трона, что тот счел вопиющим оскорблением. — Вы ведь, полагаю, умеете ездить верхом? Первую часть пути мы проделаем морем, но потом больше ста лиг до королевской столицы Кастабриции придется тащиться на лошадях по отвратительным кеолотианским дорогам. Не могу позволить, чтобы плохой всадник выставлял на посмешище все посольство.

Халь насупился. Принц явно до сих пор не обращал на него внимания.

— Сир, я умею держаться в седле. Никто еще в этом не сомневался.

Ренауд, похоже, не заметил, что обидел юношу.

— Тогда будьте готовы к утру, — сказал он, развернулся и ушел как раз в тот момент, когда Кеовульф собирался ему представиться.

Рыцарь поднял бровь.

— Великолепные манеры, нечего сказать. Халь саркастически улыбнулся.

— Надеюсь, лорд Кеовульф, вы способны ехать верхом. Нельзя, чтобы вы позорили королевский эскорт. Будь я...

Халь замолчал, улыбка погасла, стоило ему услышать у себя за спиной обрывок слишком громко произнесенной фразы.

— ... кроме того, я удивлен, что король решил отправить в Кеолотию человека из Торра-Альты. Странный выбор, на мой взгляд. Они даже своих собственных женщин не могут держать в узде. Ни за что бы не доверил таким грубиянам сопровождать невесту.

Халь развернулся на каблуках, рука сама собой рванулась к рукояти меча. Клинок вылетел на свободу, и на лезвии заплясали разноцветные отсветы витражей. Шеренга первосвященников отшатнулась назад, бормоча слова недовольства больше не тем, что в тронном зале вынуто из ножен оружие, а выгравированными на клинке рунами, принятыми у неверных. В твердую холодную сталь были вбиты четкие знаки, отливавшие кроваво-красным. Король, однако, смотрел на происходящее безучастно, будто желая видеть, как его подданные будут сами разрешать возникший между ними спор, и только через несколько мгновений щелкнул пальцами, давая команду выстроившимся вдоль тронного зала стражникам.

— Ты оскорбил имя Торра-Альты, ты оскорбил моих родичей, ты оскорбил мою невесту! — выкрикнул Халь, заносчиво глядя на разбогатевшего, на мягких сырах и жирном масле барона Наттардского.

— Халь, не место тут затевать ссору, — проговорил Кеовульф.

— Слышишь ты, бычье вымя, коровий барон, имя Торра-Альты слишком славно, чтобы ты своим полным жвачки ртом его пачкал! — не унимался Халь. Стражники с пиками в руках уже смыкались вокруг него. — А вы что, думаете, ваши палочки не дадут мне защищать честь моего баронства?

— О какой чести ты говоришь, если по всей Торра-Альте рыщут хищные волки, а твои люди ничего с этим не хотят поделать? — Виглаф, осмелевший при виде поддержки со стороны королевской стражи, упер пухлый палец чуть не в лицо Халю. — Разве не известно, что Бранвульф противится волчьему налогу, и расплодил в Желтых горах целые стаи этих бестий, а теперь они движутся на юг?

— Верно, верно! — закричали в толпе.

— Позволь Бранвульф моим людям пересечь границы Торра-Альты, и с волками было бы покончено за не сколько недель, — продолжал Виглаф. — Полсотни людей, привычных к этой работе, вывели бы их всех до последнего щенка! А он вместо этого запрещает — запрещает, говорю вам! — охотиться на волков, как только будет выбито установленное законом количество. Я вам говорю: он решил отогнать волков на юг, чтобы уничтожить всю остальную Бельбидию. Вот что он задумал!

Вокруг слышалось согласное бормотание.

— Это потому что у него нет овец, — сокрушенно, хотя и негромко, произнес барон Годафрид Овиссийский. — Он бы тут же передумал, угрожай опасность его лошадям или кабанам. Лошади и овцы две большие разницы.

Сын Годафрида, Тапвелл, посмотрел на отца как на придурка.

— Он это делает, чтобы нарушить гражданский мир в Бельбидии, — ревел Виглаф. — Насылает на нас волков, а потом придет с армией и со своими ведьмами, чтобы навязать нам свою гнусную веру. Этот человек — предатель!

Халь взглянул на окружавшие его со всех сторон наконечники пик. Нападение на королевскую стражу приравнивается к измене. Однако, на скорую руку оценив ситуацию, он решил, что может никого не задеть. А позволить, чтоб барону Наттардскому просто так сошло с рук назвать его брата предателем, никак невозможно.

Халь занес меч, желая лишь попугать толстяка и заставить его извиниться, но тут краем глаза заметил, как Кеовульф качает головой — «не делай этого! ».

Все, хватит! Довольно! Кеовульф слишком часто сегодня говорит ему, что делать, а что нет. Меч со свистом прочертил крутую дугу, и по плитам тут и там зазвенело железо да так громко, что людям пришлось заткнуть уши.

Халь зло улыбнулся.

Четверо стражников смотрели на свое оружие, не веря глазам. Там, где пронесся рунный меч, благословленный силой богини, в воздухе висела мелкая пыль. В дрожащих руках остались лишь обломанные древки.

— Благодарю тебя, Мать, — прошептал Халь. — Благодарю за то, какие у них стали лица.

Он обернулся полюбоваться бароном Наттардским — тот пытался поднять нижнюю челюсть, свесившуюся на грудь, и быстро-быстро моргал ресницами. Халь лениво шагнул вперед и посмотрел ему прямо в глаза.

— Возьми свои слова обратно, — велел он с презрительной ухмылкой на бронзовом лице и угрозой во взгляде.

— В-ваше Величество, — неуверенно позвал барон. Рэвик щелкнул пальцами, где-то застучали по полу шаги, распахнулись двери, и в зал ворвался целый отряд стражи. Халь знал, что перед королем придется извиняться, но сперва надо было заставить Виглафа во всеуслышание признать, что Бранвульф по меньшей мере величайший и благороднейший из баронов Бельбидии.

— Давай-давай, — прорычал он, упирая острие меча в самую середину баронского камзола, только что не трещавшего от распирающего его жира. — Скажи, что солгал и берешь свои слова назад, и объяви барона Бранвульфа Торра-Альтанского великолепнейшим и самым выдающимся из дворян. Говори, живо!

Барон Наттардский бросил на короля беспомощный взгляд, но не смог встретиться с ним глазами. Наконец он поднял руки.

— Беру, беру свои слова назад. Барон Бранвульф — достойнейший из дворян.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Халь и убрал меч в ножны.

Как только стражники опять его окружили, Виглаф начал кричать, покраснев от стыда и топая ногами, словно разозлившийся ребенок:

— Сир, сир, Ваше Величество, этого безумца надо заковать в цепи, его надо бросить в яму!..

Халь даже не посмотрел на него, довольный тем, что сумел выставить Виглафа трусом. Он повернулся к королю, тот уже сошел с трона, разъяренный тем, что кто-то посмел напасть на его стражников, и почтительно поклонился.

— Государь, прошу простить меня за неподобающее поведение, — с достоинством и уверенностью, только выросшей за последние несколько лет, проговорил молодой человек, — я был вынужден защищать честь своего родича, которого здесь представляю. Я всегда остаюсь вашим верным слугой и молюсь о том, чтобы не оскорбить вас.

Халю казалось, что примерно это и следовало сказать, но Рэвик, похоже, не был впечатлен. Повисшее напряжение разорвал смех принца Ренауда.

— Брат, вы не считаете, что этот пылкий юноша показал себя вполне подходящим для сопровождения принцессы Кимбелин по опасным дорогам Кеолотии? Посмотрите, как ловко он обращается с мечом!

Суровость на лице Рэвика сменилась легкой улыбкой.

— Вы правы, брат. Забудем о происшествии. Король жестом отослал солдат прочь. Разумеется, как только молодой лорд Халь извинится.

Халь заметил, что Кеовульф смотрит на него в упор мол, веди себя как следует. На миг у юноши мелькнула идея, что надо отказаться, но тут же он передумал. Раз Кеовульф ожидает продолжения ссоры, почему бы его не удивить? Он снова изящно поклонился королю.

— Прошу простить меня за неумышленный порыв. Мысли о столь великом почете участвовать в посольстве Вашего Величества вскружили мне голову, сказал он вежливо, хотя и не честно.

Король кивнул, и Халь с удовольствием заметил на лице Кеовульфа оторопь. Калдейца вообще-то нелегко было сбить с толку, однако сейчас он явно изумился.

Дело было кончено.

Принц Ренауд со своего конца тронного зала замахал рукой, созывая будущих спутников. Тапвелл бросил на Халя насмешливый взгляд, тот ответил широкой улыбкой, еще раз поклонился королю и зашагал к Ренауду. Поравнявшись с одной из компаний, он уловил обрывок приглушенного шепота:

... слишком силен. С тех пор, как возродилась Старая Вера, многие простолюдины больше смотрят на Бранвульфа, чем на своих собственных лордов и даже на короля. И все лишь потому, что его жена высшая жрица Керидвэн. А теперь мы слышим, что его сводный брат собирается жениться еще на одной ведьме из того же шабаша. К тому же в последние два года был мор на скотину и на посевы. Не слишком ли это много? Да и волки из его баронства движутся на юг, а в Торра-Альты те сосредотачивается сила неверных. Простолюдинов она привлекает просто неестественно! Так что я начинаю себя чувствовать неспокойно, очень неспокойно. Так может...

Халь обернулся, но в толпе не сумел разобрать, кто говорит о нем с такой враждебностью.

Глава 5

— Не мог он далеко уйти, — сказал Каспар, стараясь, чтобы его слова звучали поувереннее.

— Если только за какой-нибудь сукой не погнался, вставил умудренный опытом Пип.

— Да замолкни ты, — отмахнулась Брид. Замолкни и ищи.

— Ну, извините, — обиделся Пип. — Я только хотел...

Каспар показал ему кулак.

— Трог никогда никуда не убегал, — сказала Брид. — Начать с того, что он слишком ленив. Так что я волнуюсь.

Она опять позвала пса по имени, не дождалась ответа и принялась искать, не осталось ли на земле каких-нибудь следов.

— Госпожа моя, земля мерзлая и твердая, как кость. Собака не могла на ней оставить отпечатков, — заметил старый Брок. — Должно быть, почуяла что-нибудь.

Каспар вернулся к поваленной рябине, желая повнимательнее рассмотреть выцарапанные кобольдами древесные руны. Разобрать он их по-прежнему не мог, так что в конце концов пожал плечами и пошел туда, где в последний раз видел, как Трог рылся под вывороченными корнями терна. Конечно, все только и думали о кобольдах, так что пес вполне мог улизнуть незамеченным. Но больно уж это было на него непохоже. Скажем, запах оленя или кабана ни разу не возбуждал Трога до такой степени.

— Мы ведь в самой глуби Лова, пробормотал Пип хриплым ломающимся голосом. — Тут всякое чудное случается. — Глаза у него сделались большие, и в них зажглись огоньки: почувствовал грядущее приключение. Однако стоило мальчику встретиться взглядом со жрицей, как он тут же посерьезнел. — Да ладно, не убивайтесь вы так. У Трога зубы острые, он и от троллей отобьется.

Брок оттащил Пипа в сторону и зашипел, как хищная птица:

— Не смей так говорить с госпожой! Может, сестра твоя и обращается к Морригвэн попросту, но тут дело другое, она сама учится на служительницу Великой Матери. А ты уже довольно взрослый и не должен подавать дурной пример всему гарнизону. Твоя сестра...

— При чем тут моя сестра! — внезапно закричал Пип, и не думая говорить потише, как Брок. Не она меня поставила на мое место! Я сам себе хозяин, она мне не нянька.

Каспар обернулся и поймал брошенный Пипом взгляд в его сторону.

— Я знаю, что солдаты говорят у меня уши есть! — гневно продолжал тот. — И...

— О чем это ты, Пип? — оборвал его Каспар. — Должно быть, недоразумение какое-то. Какое касательство к тебе могут иметь отношения между Май и Морригвэн? Никто против тебя ничего не имеет.

Пип уронил голову и вздохнул.

— Да ладно вам, мастер Спар. Давайте лучше собаку искать. — Он пошел прочь, продираясь через молодую поросль.

Брок сперва не мог промолвить ни слова, а потом возмущенно запыхтел:

— Сир, я его тотчас притащу обратно. Пащенок! Ремня захотел! Подумать только — так говорить с баронским сыном! Я его... я его...

Каспар покачал головой, глядя Пипу в спину. Конечно, следовало велеть парню вернуться и пропесочить его за невежливость, но делать этого совершенно не хотелось. Таков уж был Пип. Непонятно только, что его так расстроило. Тринадцать лет жуткий возраст, подумал Спар, чувствуя себя семнадцатилетнего взрослым, опытным, уравновешенным.

Интересно, что же он все-таки услышал в крепости такого... Единственный слух о Пипе, известный Каспару, состоял в том, что кое-кто из горничных помоложе пытался его приворожить, но все получили решительный отказ. В результате одна-две девушки терпеть его не могли, зато остальные стали обожать.

Халь перед тем, как отправиться в Фарону, с улыбкой сказал, что Пип для них всех слишком хорош. Он, мол, ждет девушку с титулом, положением и хорошим будущим. Услышав это, Брид подняла жениха на смех: «Вот уж попал пальцем в небо! ».

Тогда их что-то отвлекло, и Каспар так и не спросил, что Брид имела в виду. Теперь было бы неплохо спросить, да время самое неподходящее. Жрица опустилась на колени и отломанным корнем падуба копала землю возле поваленного терна там же, где до этого рылся пес. Гнилой темный ствол порос жимолостью. Брид остановилась перевести дух и рассмотреть ползучее растение.

— Уйллеанд, хранительница сокрытых тайн, — проговорила девушка, перебирая пальцами стебли жимолости, а потом опять вернулась к работе и забормотала: — Ах, Трог, Трог, что же ты тут искал? Сто раз тебе говорила: не подходи к терну!.. Тут большая нора. Может, он докопался до корней и застрял?

Она замерла, прислушиваясь, не скулит ли подзем лей пес, потом подняла запачканное землей лицо.

— Ну вы что там, не собираетесь мне помогать?! Каспар притащил крепкий сук и яростно врылся под поваленный терн, говоря при этом:

— Не мог он здесь оказаться. — Чем глубже они копали, тем уже делалась нора. — Тут и барсуку-то места не хватит, не то, что собаке.

— Знаю, — нетерпеливо откликнулась Брид, отодвигаясь в сторону, чтобы не мешать Каспару.

— И чего же я в таком случае силы трачу? — спросил тот, не переставая делать, как она велела.

— Трог тут копал, — коротко ответила жрица. Каспар ее не понял, оглянулся через плечо и рыть стал чуть менее самоотверженно.

Возведя глаза к небу, Брид воскликнула:

— Да пойми же ты! Мне надо знать, что он хотел вырыть. Что-то привлекло его внимание, и кобольды тут ни при чем. Они живут на деревьях, а не в норах. Если мы отыщем то, что искал Трог, у нас будет больше шансов и его самого найти. Не можешь копать как следует, подвинься, сама буду.

— Позвольте мне, госпожа моя, — предложил Брок, но на него не обратили никакого внимания.

Каспар удвоил усилия, из-под палки полетели комья земли. Парочка длинных корней не хотела поддаваться. Каспар поднатужился и вдруг отскочил, сев на корточки.

— Что там? — требовательно спросила Брид.

— Мертвечина. Похоже на ребра оленя.

— Оленя? Да ты рехнулся, Спар. Зачем кому-нибудь зарывать оленя под корнями терна?

— Может, это какое-нибудь жертвоприношение. В конце концов это же древняя роща.

— Если бы это было жертвоприношение, оленя бы сожгли, зарезали, а потом сожгли. А скорее всего съели бы. Дай-ка взгляну.

Без тени брезгливости Брид руками раскидала землю, и Каспар увидел, что действительно нашел тушу животного не оленя, а волка. Изъеденная червями грудная клетка еще держалась на сухожилиях и мышцах, но внутренностей никаких не осталось.

Вместо них среди ребер лежал маленький пухлый сверток, аккуратно перетянутый кожаными шнурками.

С минуту Каспар и Брид смотрели на него, не в силах сказать ни слова. Потом баронский сын перерезал веревку, которой сверток был привязан к хребту мертво го волка, и не раздумывая передал его Брид, но тут же об этом пожалел. Конечно же, надо было самому разбираться, в чем тут дело, а не перекладывать ответственность на других. Вечно так получается: то с отцом, то с кем-нибудь из жриц, то хуже всего — с Халем.

— Зачем, спрашивается, было прятать сверток внутри волчьего трупа? — удивилась Брид, замерзшими пальцами распуская завязки.

На землю упал шершавый камешек примерно с грецкий орех величиной. Брид поймала его, пока он не закатился под корни. Камень был почти весь серый, и только в одном месте, на сколе, виднелась поверхность яркого самоцвета.

— Смотри-и... — восхищенно протянула девушка, поворачивая драгоценность к свету зимнего солнца. — Какой красивый! Золотой цвет такой глубокий, а красная искра!.. В жизни такого большого не видела.

— Солнечный рубин, — определил Каспар, как толь ко Брид передала камень ему. Жрица стала развязывать кусок кожи, из которого выпал самоцвет.

— Странная записка, — пробормотала она себе под нос.

— Ну, что там написано? — спросил Каспар, когда тишина затянулась.

— «Богатые залежи возле Зеркального озера и долины Драконьего Когтя», — прочла Брид.

— Богатые залежи чего? — не понял Каспар.

— Наверное, таких камней.

Каспар задумчиво сморщил лоб, переводя взгляд с рубина на мертвого волка, а потом — на записку.

— Почему... — начал он, — почему из этого сделали такую тайну? Зачем прятать записку в волчьем трупе? Надо же было так стараться! Если в Желтых горах можно найти солнечные рубины, зачем скрывать? Могли бы просто пойти к отцу и все ему поведать...

Брид посмотрела на него, как на дурачка обычно этим славился Халь.

— Скрывали, очевидно, потому, что не хотели, что бы барон об этом знал. Любые драгоценности, найденные в Желтых горах, по праву принадлежат ему. А все эти тайны означают лишь то, что кто-то желает забрать рубины себе и никаких отступных не платить. Те, кто на западе добывает железо, платят, и хозяева серных шахт на границе с Овиссией тоже, а эти не хотят.

— Глупости, какие, — заспорил Каспар. — Конечно, сколько-то камней можно стащить, но развернуть целую шахту, и чтобы отец об этом не узнал никак.

Брид подумала и ответила:

— Пожалуй, ты прав. В этом смысла нет. Прежде чем начинать добычу, они бы попробовали добиться баронского разрешения. Но все равно записку спрятали. Не бес цельно же? Выходит, кто-то считает, что дело того стоит.

— Воры! — возмущенно воскликнул Каспар.

Брид сунула камень и кусок волчьей кожи в сумку, встала и задумчиво огляделась вокруг. Хотя могло показаться, что жрица смотрит куда-то вдаль, Каспар-то знал: она погружена в глубины своего сознания, гадает, что может выйти из этой находки.

— Труп надо положить обратно, как было, — велела Брид, и Брок тут же подскочил выполнить приказ. — Нет, погодите.

Жрица достала из сумки заячью лапку, потом осторожно отрезала кусок от плаща из медвежьей шкуры, подумала еще, морща брови, и поцарапала острием кожу у себя на внутренней стороне запястья. После этого стала кровью выводить буквы.

— Что это ты пишешь? — спросил Каспар, не сводя глаз с пореза.

Брид улыбнулась и с довольным видом прочла:

— «Ждите там, где встречаются Лешая река и Белоструй». Конечно, можно бы было укрыться где-нибудь неподалеку и подождать, кто придет за запиской, но тут особо не спрячешься место голое. К тому же надо сперва найти волчат.

Каспар радостно закивал.

— Ага, точно, а слияние двух рек — место заметное, и у нас на пути. Займемся этим делом, когда будем возвращаться с перевала. Если там кто-нибудь окажется, значит, его и надо подозревать.

Брид закатала заячью лапку в обрывок шкуры с надписью и привязала ее к хребту мертвого волка на месте прежней записки. Брок быстро забросал кости землей. Каспар уже шагал к своему коню.

— Надо бы скорее ехать. Найдем волчат, а потом будем наблюдать за слиянием рек. Только вот где Пип? Брок, ты его не видел?

Старый солдат осмотрелся вокруг и покачал головой.

— Коня его тоже нет, мастер Спар. Должно быть, глупый мальчишка ускакал один.

— Тьфу ты, — плюнул Каспар. — Без него не уедешь, да и без Трога тоже. Может, Пип напал на след пса?

На то, чтобы отыскать на хрустящей от мороза земле следы шипастых подков мерина, много времени не потребовалось. Каспар понял, что покамест вожак отряда из него никудышный. Всего ничего проехали, а уже потеряли пса и мальчика.

— Мать Великая, ну и дурак! — ругалась Брид.

Следы вели в тень под высокими вечнозелеными со снами. Земля под копытами лошадей была покрыта опавшей хвоей. Каспар не сразу привык к полутьме и поэтому не заметил низко нависшую ветку, пока та не хлестнула его по щекам.

— Простите, сир, это все я виноват, — не переставал извиняться Брок, как Каспар ни пытался его унять.

— Надо мне было с парня глаз не спускать. Не знаю, что на него нашло. Моя вина, моя вина, мастер Спар.

— Да не твоя, — урезонивал его Каспар.

— Может, Пип заметил пса.

— С удивлением он обнаружил, что защищает мальчика.

Брид оглянулась и взглянула на него так, будто хотела сказать: «Нельзя быть таким доверчивым». Стоило Броку слегка отстать, как она подъехала к Каспару поближе и негромко произнесла:

— Это из-за вас с Май. Думаю, парень захандрил после того, как Брок ему напомнил, что весь гарнизон над ним смеется.

— А что у нас с Май? — вспылил Каспар. — Он, наверное, знает что-нибудь, что мне неизвестно. Май на меня сто лет внимания не обращает.

— Ой, ли? — усмехнулась Брид и углубилась в чтение следов.

Брид всегда знала о происходящем куда больше, чем Каспар. Ум у нее был быстрый, а сама она то вся кипела жизнью и идеями, то делалась мудро-безмятежной. Чужая и тем более привлекательная. За три последних года мальчишеские очертания ее фигуры стали более женственными, но не потеряли легкости и грации. И еще эти глаза! Казалось, что они проказливо смеются, и в то же время во взгляде всегда ощущалась какая-то древняя мудрость. Брид была соткана из противоречий, и, глядя на нее, Каспар чувствовал в горле ком.

О чем это он думает?! Хоть никто ничего и не заметил, Каспар покраснел от стыда. Ведь сто раз обещал Май, что та будет в его сердце единственной!

Каспар вздохнул, вспомнив о кроткой девочке, считавшей себя такой малозначительной и так много заботившейся о других. Она тоже уродилась необычно легкой и тонкой, как все три высшие жрицы и он сам. Хоть яркости и пылкости Брид ей не хватало, они все равно были похожи друг на друга.

Уже темнело. Северное зимнее солнце уходило за деревья, и их прямые стволы зажглись пламенем. Каспар понятия не имел, куда заехал. Куда, спрашивается, запропастился Пип? Вновь перед баронским наследником встал знакомый вопрос: как призвать к порядку младшего брата девушки, на которой хочешь жениться? Положение неловкое, а неловких положений Каспар терпеть не мог. Они приводили его в замешательство.

Не следовало так распускать мальчишку. В прежние времена это было бы немыслимо. Но сейчас... Пережить ваалаканскую осаду удалось немногим, и всех уцелевших связывали узы товарищества, рожденного тяготами, горем и, наконец, победой. А потом три года трудов плечом к плечу. Естественно, что выжившие, скажем, Май с Пипом, капитан, повариха еще больше сблизились с семьей барона.

Пип всегда был озорником, и многим это нравилось. Повариха и даже Керидвэн смеялись вместо того, чтобы таскать мальчишку за уши, когда он тырил с кухни пироги или передразнивал кого-нибудь из стражников. Пожалуй, все женщины в крепости жалели осиротевшего мальчика. Но Каспар понял, что это зашло слишком далеко. Однажды он унаследует Торра-Альту, и если Пип займет при нем какое-нибудь место, придется ему научиться проявлять должное уважение вроде того, что капитан оказывает отцу. С Бранвульфом никто не смеет пререкаться. Кстати, мрачно подумал Каспар, с Халем тоже. Нет, должно быть, Пип не виноват, а виноват он сам. Определенно.

Юноша потряс головой, разгоняя лишние мысли, и сосредоточился на разглядывании следов, прильнув к плечу Огнебоя. Наступали сумерки.

Похоже, Пип скакал быстро должно быть, имел какую-то цель. Каспар сел прямо и наконец прервал общее молчание:

— Потеряться он не мог, так в чем же дело? Никто не мог дать разумного ответа.

Там, где ветви сосен были реже, пробивались лучи низкого солнца. На земле лежали длинные тени. Всадники ехали по следам Пипа уже долго, стал подниматься туман. Скоро должно было стать совсем темно. Наконец Брид повернулась к Каспару.

— Ничего больше не вижу. Надо найти, где заночевать.

— Пипу тоже придется остановиться, — возразил Каспар. — Если мы еще немного проедем, может быть, нагоним его.

Брид — ее силуэт едва виднелся в полумраке — пожала плечами.

— Не думаю, что мы его отыщем до завтра, но по пробовать можно. Пи-и-ип! — позвала она.

— Тро-о-ог! В ответ лишь лесная тишина.

— Не понимаю, — чуть не всхлипнула Брид. — Трог бы меня ни за что не бросил, и с нашего следа он сбиться никак не мог. Как они оба могли потеряться?

Вдруг она сунула пальцы в рот и громко свистнула по-мальчишечьи. В ответ раздался протяжный печальный вой, перешедший в хриплое визжание. Каспар стиснул поводья, Огнебой замер на месте.

— Волк из Желтых гор воет не так, — проговорила себе под нос Брид, останавливаясь рядом с Каспаром.

— Надо скорее найти убежище.

Каспар больше не спорил. Живьем он черномордого волка никогда не встречал, но шкуры видел. Размером они были почти с медвежьи, а клыки выступали дюйма на два под нижнюю губу.

— Где предлагаешь остановиться? Деревню мы давно проехали там можно было бы заночевать в «Клыках и рогах». А до следующей еще скакать и скакать.

— От главной дороги мы тоже далеко, — ответила Брид, — но когда я тут жила, где-то неподалеку обитал углежог. Если мы его найдем, он нас укроет, только углежоги народ скрытный.

Она пришпорила лошадь и свернула на едва заметную извилистую тропинку, кое-где проглядывавшую из-под тумана. Корни деревьев в сгущающейся темноте становились, похожи на почерневшие лица висельников. Их неподвижность сводила с ума. Наконец показалась луна, и Каспар, оставив Брока прикрывать тыл, пустил Огнебоя порезвей.

Волчий вой доносился издалека, но он не сомневался: зверь где-то рядом. Правда, ни хруста веток, ни шелеста опавшей хвои слышно не было. Жеребец прижал уши и то и дело беспокойно брыкался.

— Надо бы поскорее найти твоего углежога, — сказал Каспар, нервно сжимая в руке лук.

В луче лунного света, пробившемся сквозь деревья, лицо Брид засияло белизной. Снова раздался вой, такой громкий, что в ушах у Каспара зазвенело, а сердце затрепетало. На этот раз волк оказался куда ближе, уже слышно было, как он дышит. Кобыла Брид всхрапнула и дернулась в кустарник. Зверь с рычанием, скрежеща зубами, бросился вперед. Все три лошади, перепугавшись, понесли...

Каспар прильнул к спине Огнебоя, вздрагивая всякий раз, как над головой у него проносились ветви деревьев. Лишь бы с Брид ничего не случилось — ни о чем другом он думать не мог. Слева и справа мелькали горящие глаза и белые, блестящие под луной зубы. Брид сдавленно вскрикнула.

Всадники вырвались на прогалину. Впереди пылали красным две пары глаз, остальная стая готовилась к рывку. Один волк, ростом с небольшого пони, прыгнул и вцепился лошади Брид в ногу. Клыки у него были, как кинжалы. Каспар тут же поднял лук и неуклюже повернулся — стрелять пришлось между ушами Огнебоя. Волк взвыл и рухнул, однако поздно: кобыла уже волочила ногу и едва не заваливалась набок.

У Каспара вдруг мелькнула мысль, что за черномордого волка ему причитается двенадцать гиней... К Брид приближались уже две твари — стая собиралась вокруг раненой лошади. Брок, тяжело дыша, сделал несколько выстрелов, но убить сумел только одного волка. Каспар потянулся к колчану, прицелился и тут услышал у своих ног щелчок челюстей.

Как их много! Надо было спасать Брид — у нее ведь из оружия только охотничий нож и ритуальный серп, больше ничего. Каспар искусно пускал стрелы одну за другой, едва слыша, как волки скулят от боли. Чтобы получше прицелиться, он загнал Огнебоя в самые зарос ли на краю поляны. Успел выстрелить еще один раз — и вдруг полетел на землю: Огнебой попытался лягнуть приблизившегося волка, но запутался в кустарнике. Каспар ударился головой о выступающий корень дерева, вскрикнул, и тут ему на ногу рухнул конь. Коленный сустав вывернулся.

... Через несколько мгновений Каспар пришел в себя. Поляну заливал яркий лунный свет. Издалека было слышно, как пробираются через лес волки, как ржут и фырка ют испуганные лошади. Голова кружилась.

— Брид, — пробормотал он, еще ничего как следует не видя. — Брид...

В волосах оказалось полно земли и прелых листьев. Каспар отбросил челку с перепачканного лица и вдруг заметил какое-то движение. Это был олень — да, точно, олень, самец с огромными ветвистыми рогами. Он стоял на темном пригорке у подножия старого тиса. Каспар приподнялся на локтях (в голове загудело). Олень повернулся к нему, и свет луны на миг упал на его морду нет, на лицо, на человеческое лицо!

Они встретились взглядами, а потом животное — кем бы оно ни было — исчезло в лесу.

Каспар подполз к лежавшей на земле Брид, перекатил ее на спину, и к его огромному облегчению девушка застонала. Прижав ее к груди, Каспар закрыл глаза, шепча слова благодарения.

Через некоторое время он заметил, что над ними кто-то стоит.

— Вы чего это тут? С ума, что ли, сошли ночью по лесу бродить? Тут небезопасно. Давайте-ка скорей ко мне в дом.

Голос был мягкий, низкий, уверенный, как у отца, успокаивающего расплакавшегося ребенка. У незнакомца оказались большие темные глаза и длинные, спутанные седые волосы, похожие на побеги плюща, свисающие с обломка ствола поваленного дерева. Человек был вы сок и крепок в кости, как самый сильный лучник, и Каспару от его присутствия стало уютно и радостно.

— Я видел оленя с человечьим лицом, — проговорил он, еще не до конца справившись с головокружением.

Человек рассмеялся.

— Наверное, просто в свете луны так показалось. Оле ней-то в лесу много, должно быть, тебе повстречался молодой самец. Не беспокойся. Иди лучше попробуй собрать лошадей, а я понесу парня.

— Это девушка, — поправил Каспар, думая о другом. Олень точно не мог быть молодым: у него на рогах было не меньше дюжины отростков.

— Я сам ее понесу, — сказал из темноты Брок и поднял Брид на руки, словно ребенка.

— Девушка, говоришь? И чего же вы, молодежь, тут делаете ночью в самой глуши? — спросил незнакомец у Брока.

— Небось, из дому сбежали?

Брок даже заикаться стал от таких слов, а Каспар, наоборот, расхохотался, мысль была совершенно абсурдная.

— Да нет, волков ищем. Человек помрачнел.

— Так вы что же, охотники?

— Ни в малейшей степени! — оскорбился Каспар. — Хотя на черномордых тварей я бы не прочь поохотиться.

Он захромал к Огнебою, храпевшему и бившему копытом неподалеку. Кремовая кобыла Брид опустила го лову, тяжело дыша; Каспар положил ей руку на шею и почувствовал, что лошадь вся дрожит. Он стал гладить кобылу по гриве, шепча бессмысленные слова, чтобы ее успокоить:

— Тихо, милая, тихо, волков больше нет. Давай посмотрим, что они тебе сделали. — Юноша потянул кобылу за поводья, и та послушно двинулась вперед, припадая на заднюю ногу.

— Бедная ты моя. Ну да ничего, Брид тебя вылечит.

Он подвел лошадей к высокому незнакомцу, а тот уже держал в руках поводья коня Брока. Каспар с удивлением и восхищением заметил, какой длинный у него лук. Наверное, этот человек как раз и прогнал оставшихся волков.

Они продвигались все глубже в чашу. Каспару приходилось опираться на спину Огнебоя, чтобы не так болело колено. Наконец среди леса показался мерцающий огонек — свет в оконце длинной приземистой хижины.

Это был скорее хлев, чем дом просто вырытая в земле яма, накрытая навесом, хоть и со стенами из как следует переплетенного вьюнами хвороста. Из щелей торчал зеленый мох. Но внутри горел теплый очаг, и ласковый дымок, пробивавшийся через дыру в похожей на шалаш крыше, смешивался с туманом

Вход, достаточно широкий, чтобы внутрь могла пройти корова, закрывал сшитый из шкур занавес. Незнакомец шагнул вниз, помог Броку спустить в землянку Брид и махнул Каспару, чтобы тот вел следом лошадей. Вырытый в земле ход разделялся впереди надвое.

— Подождите, — сказал Каспар.

— Мы днем потеря ли одного мальчика, его зовут Пип. Я должен вернуться его найти.

— Оставлять Брид не хотелось, но и Пипа одного в лесу не бросишь.

— Никого ты в чаще ночью не найдешь, — ответил хозяин. — Лучше поспи, а утром я тебе помогу.

Его уверенность успокоила Каспара. Незнакомец прав. Туман сгущался, становилось все темнее, к тому же Пип ведь вырос в лесу. Наверняка у него тут есть друзья, которые пустят его переночевать, а в крайнем случае может залезть на дерево. Конечно, ночь холодная, но на мальчике медвежий плащ.

Покряхтывая, косматый незнакомец отвалил в сторону несколько поленьев, перевязанных веревкой они тут были вместо двери, и, запалив факел, повел Каспара в подземную конюшню

— Раньше я в сарае жил, — объяснил он, — да от волков там никакой защиты не было. Вот, пришлось землянку выкопать. Тут обороняться куда проще. Так, посмотрим-ка, что с кобылой. Он принялся промывать лошади рану и вскоре объявил:

— Укус, конечно, глубокий, но сухожилия не порваны. Ей теперь главное отдохнуть. И тебе тоже.

Никаких вопросов Каспар задавать и не думал. Он почему-то сразу стал доверять этому человеку. Брид лежала у огня на оленьей шкуре, под голову Брок пристроил ей скатанное одеяло, а сам скорчился в тени.

— Все из-за меня, — заговорил он, как только Каспар вошел в жилую комнату. Мальчишка-то убежит я должен был знать, что негодник отправится навестить старых дружков. Надо было мне за ним приглядывать. Вы уж меня простите, мастер Спар.

Каспар покачал головой, сам-то он считал виноватым как раз себя.

— Похоже, я упала с лошади, — пробормотала жрица, она заметила Каспара, слабо улыбнулась, а потом с удивлением стала разглядывать комнату. Странного вида старуха поправила ей подушку и принялась мешать какое-то варево в черном горшке, уютно булькавшем над огнем на треноге. Каспар почуял запах мясного бульона и облизнулся. Брид, морщась, приподнялась на локте и посмотрела на старуху, а потом — и на мужчину, показавшегося в дверях.

— Кто вы? — подозрительно спросила она. — Я вас знаю?

— Может, и знаешь, — ответил тот, опускаясь всем своим немалым весом на приземистый трехногий табурет у огня, — да только вряд ли. Я тут много лет не бывал — годков шестнадцать, наверно. А ты с виду больно молода, чтобы меня помнить — На его покрытом морщинами лице заиграла улыбка. — А вот я тебя знаю, Брид. Ты, наверно, была еще совсем малышкой, да только другого человека с такими глазами на свете нету.

Брид смело улыбнулась в ответ.

— Стало быть, у тебя есть преимущество, стрелок, — сказала она, бросив взгляд, на повешенный, у двери длинный лук.

После тяжелой паузы мужчина сказал:

— Харле. Зови меня просто Харле. А это — моя мать. Женщина улыбнулась, и, к удивлению Каспара, зубы у нее оказались белые и здоровые. Ничего себе старушка. Как и у сына, волосы у нее были спутанные, но более тонкие, они свисали на плечи, словно ивовые ветви. Лицо ее в свете огня казалось зеленовато-серым, но скорее просто чумазым, нежели нездоровым.

— Иди сюда, сын Керидвэн, посиди у огня, тут твой человек уже устроился, — прошептала она, указав кивком на Брока, тот неуютно скорчился на низком табурете. — Тебе, Брид, надо поесть. Попробуй-ка мой бульончик. А за кормежку расскажешь нам свою историю.

Говорила старуха голосом скрипучим, как сучья старого дерева, которые тревожит ветер. Брид поднялась и села, хоть и была еще бледна.

— Мне нечего вам рассказывать.

— Нечего? — недоверчиво покачала головой женщина.

— Ну, ладно, все равно давай поешь. Не пропадать же добру.

Голодный Каспар облизнулся, не поднимая головы: странная женщина и человек, от которого тянуло плесенью, вызывали у него беспокойство, и лишний раз к ним обращаться не хотелось. Что за суп сварила старуха, он тоже понять не мог. Пахло кабанятиной, да, несомненно, а вот грибы... Необычный запах, землистый, поду мал Каспар, постепенно осваиваясь. Харле встал, едва не метя космами потолок, и, тяжело ступая, пошел к грубо сработанному столу, уставленному множеством кувшинов и крынок. Оттуда он притащил прошитый кожаный мех и пять роговых чаш, плеснул в одну янтарной жидкости и протянул ее Каспару.

Питье было по-летнему сладким от меда, с резким вкусом. Юноша подержал его во рту, потом проглотил, но закашлялся: напиток оказался куда крепче, чем ему сперва показалось.

Брид пить не стала. Она смотрела поверх края своей чаши на старуху, внимательно ее изучая. Та была сложена необычно руки и пальцы очень длинные, а туловище плотное, коренастое. Каспар решил, что женщина напоминает ему старую иву, пустившую побеги. Брид молчала, пока старуха не спросила ее про Морригвэн.

— Боюсь, она в последнее время себя плохо чувствует, — печально ответила девушка.

— Ну, так ей же лет-то сколько! Я все удивляюсь, что она вообще до сих пор жива. Человеческое тело так мало может протянуть! Жалко, она ведь такая мудрая. Старуха посмотрела на Брид неодобрительно, будто виня ее в том, что та отнюдь не так мудра, как Морригвэн, а потом, кряхтя, налила девушке еще бульона.

Брид, сидевшая у огня, скрестив ноги, похоже, по теплела по отношению к незнакомке, во всяком случае, плошку приняла с благодарностью. Каспар удивился: Брид редко ела помногу, значит, видимо, пытается порадовать хозяйку.

Девушка смешно надула губы и повторила:

— Так я вас знаю, да?

— Знаешь, — ответила мать Харле. — Я тебя на руках качала. Только ты не помнишь. Теперь, маленькая Дева, ты выросла, и пора тебе муженька завести. Скоро придется тебе избавить Морригвэн от ее старых костей. А ты этого сделать не в силах, покуда не найдешь девочку себе на смену, так? — Женщина подняла мохнатые брови. — Морригвэн ведь тебя на поиски послала, верно?

— Почему вы так думаете? — спросила Брид, потирая затылок.

— У-у, я много чего знаю. Были всякие знаки, что бы мы сюда возвращались. Ну-ка, давай говори: права я или нет?

— Морригвэн отправила меня искать волчат, оставшихся без матери, — сказала Брид. — Один охотник убил волчицу-мать.

Старуха вскрикнула и выронила чашу. Даже не взглянув под ноги на разлившееся по полу медовое питье, она посмотрела на Брид долгим тяжелым взглядом.

— Убил волчицу-мать? Да, ты должна найти детенышей. Но это будет нелегко. Охотники напугали волков, и те настороже.

— Пока все выглядит довольно просто. Мы собирались пересечь Кабаний Лов, а потом повернуть на юг, к Волчьим Зубам волчата должны быть там. Но мы потеряли пса, а потом Пип пропал, и, в конце концов...

— Да-да, и, в конце концов встретили черномордых волков, — пробормотала женщина, опускаясь на табурет. Наклонившись к Брид, она с заговорщицким видом шепнула: — Парень-то притих чего-то, да? По глазам у него, как говорится, все видать, а рот на замок.

Брок вежливо удалился в дальний угол землянки и стал там греть мозолистые руки о плошку с бульоном. Харле сел рядом с Каспаром. Сперва тот отвечал на его вопросы односложными словами, но потом, хоть и не охотно, разговорился. Уверенность Харле передалась и юноше, помогла забыть о проблемах. Не упомянуть о находке в лесу он не мог. Каспар заметил, что высокий неумытый незнакомец слегка потеет. От него шел странный запах, вроде как от лошади.

Брид вытащила из сумки солнечный необработанный рубин и кусок волчьей шкуры.

— Что за человек мог это спрятать в грудной клетке волка, а потом закопать?

— Дело нехитрое, — ответил Харле. — Любой, кто хотел, чтобы их нашел охотник. Лучше места, чтобы спрятать весточку для кого-нибудь из этих бестий, не приду мать. Собака почует волка за милю, а больше никто не отыщет.

Разговор стал затихать, и мать Харле принесла одеяла. Каспар растянулся у огня — больше спать было не где. Сладкий напиток ударил ему в голову, боль в колене прошла, и он без труда задремал, хотя его отдых и тревожили дурные сны.

Каспар ворочался, со всех сторон из темноты скалились блестящие зубы. Вдруг он оказался в Торра-Альте и пополз вдоль подземной темницы. Какие-то люди пытали каленым железом гниющих заживо пленников. Зловонный труп стоял, не падая его держала «железная дева», и по-прежнему сжимал руками прутья решетки.

Каспар старался остановить пытки, но как только он поворачивался к кому-нибудь из палачей, его смеющееся лицо удлинялось и становилось мордой волка. Волки были повсюду! Юноша побежал в глубину подземелья, чтобы спасти Некронд, но не мог пробраться — не пускали волки. Целые сотни их заполонили темное помещение, они корчились и извивались, ползали друг по другу. А откуда-то доносился крик человека, просившего Каспара о помощи...

Он проснулся — Брид звала его по имени.

Каспар потряс головой, чтобы разогнать сон. В землянку ворвался порыв холодного предутреннего ветра: Харле стоял у входа, откинув занавеску, и всматривался в лес.

— Брок пропал, — взволнованно сказала Брид.

Глава 6

Пип закусил губу, пытаясь выдумать себе оправдание, развернул лошадку и поскакал обратно к поваленным деревьям. Конечно, надо было крикнуть мастеру Спару, как только увидел следы Трога. Но уж больно его обидели слова Брока. А с тех пор прошло уже больше часа.

Мальчик лишь пытался доказать, что чего-то стоит, отыскав пса в одиночку. Однако оказалось, что идти по следу вовсе не так легко, как можно было подумать, глядя на Брид и мастера Спара, и вскоре Пип потерял из виду отпечатки собачьих лап. Трог оставил на мерзлой земле всего дюжину следов, и ни одного больше Пип найти не смог, как ни старался. Теперь, отсутствовав так долго и заехав так далеко, он просто не мог вернуться с пустыми руками. Может, если поискать еще немного...

Лес он знал лучше всех. Надо доказать, что в своих родных местах он умеет больше, чем Брок, что он чего-то стоит, что он мужчина. Пип знал, что многие в крепости считают его маленьким заносчивым выскочкой, выезжающим за счет везения сестры: если Май когда-нибудь выйдет замуж за лорда Каспара, ее брат, разумеется, тоже займет высокое положение. Но Пип хотел добиться всего сам. К совершеннолетию ему надо было стать хотя бы сержантом.

Только кто его сделает сержантом, раз он бросил баронского сына без всякой веской причины? Вот дурак! Надо было давно уже вернуться и принести извинения. Положение сложилось отчаянное. Мастер Спар теперь решит, что на него совершенно нельзя положиться. Как возвращаться, не найдя сперва Трога? Пес должен быть где-то неподалеку.

Мастер Спар всегда был с ним так добр, никогда к нему не относился, как к сыну простого дровосека. Нет, такой сюзерен ничего кроме любви не вызывает... Вот только его отношения с Май!

Пип оставил пока в стороне вопрос о том, следует ли возвращаться с пустыми руками или продолжать искать Трога самому, и принялся обдумывать отношения своей сестры с дворянином. От размышлений он проголодался и стал копаться в седельном мешке в поисках еды. Ну, сушеную оленину оставим совсем на черный день — она попросту несъедобна, решил Пип, и вытащил толстую краюху хлеба и небольшой пирог с яйцом. Это уже что-то, но где же яблочный кекс? Пип ведь лично проследил, чтобы повариха его положила.

— Шикарно! — провозгласил он, обнаружив, наконец, кусок кекса, обильно сдобренный специями. Чтобы больше не пришлось перелопачивать весь мешок, сушеную оленину и овсяные лепешки Пип переложил к себе в карманы, а потом вернулся к мыслям о Май и том, какие у нее перспективы с мастером Спаром. Вообще-то ему бы радоваться тому, как все складывается, да только вот... Конечно, хорошо, что Май может удачно выйти замуж (если принять, что у Каспара благородные намерения), но Пипу не хотелось ничего получать за счет сестры. Он знал, что завоевал, огромное уважение молодых рекрутов тем было проще обращаться с вопросами и за указаниями к нему, чем к старшим солдатам, однако теперь... Пип тяжело вздохнул. Он проявил полную безответственность; ничего не оставалось, как только вернуться к мастеру Спару и извиниться. Может, на обратном пути он успеет придумать хорошую причину, заставившую его отсутствовать так долго. Можно сказать, что видел подозрительных людей уж не браконьеры ли они? или даже самого Трога и потому-то не вернулся немедленно доложить о замеченных следах.

Нет, не годится. Брид сразу все поймет. От одной этой мысли у Пипа по спине пробежал холодок. Глаза, пронизывающие до самой души... Матери еще можно было иногда соврать, а повариха вообще никогда вопросов не задавала, но вот три высшие жрицы те всегда знали правду. Интересно, как мастеру Халю удается общаться с Брид? Стоит только взглянуть на какую-нибудь другую девушку, и Брид тут же все знает, даже если сама ничего не видела. А Халь, похоже, любит посмотреть на девушек. Некоторые не понимают, что у них в руках драгоценнейший изумруд, так поговаривают в крепости. Кстати, приятно, что слухи ходят не об одном только Пипе.

Он все еще выдумывал себе оправдание, когда услышал неподалеку справа отрывистый лай. Пип повернулся туда и стал вглядываться в густые заросли куманики, засохшей на корню.

Конечно же, это Трог, подумал он с облегчением. Дело не в том, что мальчик беспокоился о псе. Просто теперь его должны были простить за отлучку. А то на душе просто кошки скребли при мысли о том, что скажет Брок.

Пип принялся свистеть и звать пса по имени. В зарослях завизжали. Пип погнал своего тяжелого мерина напролом через колючие кусты и вскоре уже стоял на коленях над раненым Трогом.

Пес перестал биться, лег и доверчиво посмотрел Пипу в глаза — будто был уверен, что тот избавит его от мучений. Мальчик с ужасом разглядел, что передняя лапа у Трога зажата в стальном капкане, и из раны течет кровь.

— Бедный ты мой, — проговорил он, стараясь успокоить пса, а потом закричал, что было сил: — Брид! Мастер Спар! Помогите, помогите! — Пип знал, что никто его не услышит, но все равно ничего не мог с собой поделать. — Брок!

Трог заскулил, жалобно стуча по земле коротким хвостом. Остальные остались слишком далеко. Придется вытаскивать пса самому.

— Что за ублюдки это сделали, — сказал Пип собаке. — Кровавые убийцы, варвары! — Он положил ладонь Трогу на спину и почувствовал, что пес дрожит. — Храбрый ты мой, молодец!

Трог застучал хвостом быстрей, но стоило мальчику потянуться к ржавым зубьям капкана, как пес издал предупреждающее рычание и легонько куснул его за ладонь. Пип тут же отдернул руку, поняв, что усиливает боль собаки. Что же делать? Паника спутала все мысли, и Пипу пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Он не мог приблизиться к лапе Трога, а отсюда не видел, как открыть капкан. Может, подцепить чем-нибудь?

Пип стиснул зубы, готовясь сделать то, что был должен. Он подсунул пальцы под зубья, не обращая внимания на то, что Трог вгрызается ему в руку.

Капкан был тугой, и Пип боялся за свои пальцы — если он захлопнется, то уж точно переломает кости. На миг ему показалось, что сил не хватит, и зубья опять врежутся псу в лапу. Мальчик откинулся назад и потянул со всех сил, капкан подался настолько, что Пипу удалось упереться ногой... Наконец что-то хрустнуло, и ловушка рас крылась.

Пип так и не увидел радости в черных узких глазах пса: что-то тяжелое ударило мальчика по голове, и он утонул в темноте.

Его тащили головой по прелым листьям. Пип поморгал глазами, пытаясь прийти в себя. Оказалось, что его за руки и за ноги привязали к длинной жерди, как оленью тушу, и несли. Чтобы не так тошнило, пришлось сжать зубы. Что же происходит?

«Трог!» — внезапно вспомнил мальчик и вскрикнул. Со всех сторон словно заболтали сороки. Краем глаза Пип увидел птичьи лапы и тела, одетые до колена в густой мех. Кобольды! А Брид говорила, что они безобидные. Ничего себе!

Собаку тоже тащили на жерди, из раненой лапы текла кровь. Морду Трогу туго затянули какой-то тряпкой, голова безжизненно свесилась и качалась в такт неровному шагу кобольдов.

Пип порадовался за пса: раз тот потерял сознание, значит, больше не чувствует боли. Лишь бы не умер. Все в крепости обожали нахального проказника, хоть он и гонял кур и таскал с кухни еду. И Пипу ли этого не понять! Пироги, вечно одни только пироги. Пес бы отдал огромные куски мяса и здоровенные круги крепко пахнущего сыра ради одного только пирога. Повариха пыталась его отвадить, но куда там! Как-то раз на столе специально оставили пирог с горчицей вместо начинки, целый горшок угрохали, и что? Трог на него ни капли внимания не обратил, будто знал, что тут неладно. В последний раз он стянул лимонные пирожные из кладовки. Никто до сих пор так и не понял, как Трогу удалось туда забраться, а Пип только посмеивался про себя. Не будет же он раскрывать тайну и портить все веселье!

Трог, жадно следящий за тренировками стрелков и норовящий поучаствовать в щитовом бою, составлял важную часть жизни крепости. Он шествовал перед шеренгами солдат, задрав нос, будто их инспектировал, и только перед бароном Бранвульфом всегда почтительно поджимал хвост. Повариха не раз упрашивала барона, чтобы Трога вышвырнули из крепости или хотя бы приструнили, но пес проявлял к Бранвульфу такое уважение и с такой яростью рычал на всякого, кем тот был недоволен, что барон и слышать ничего не хотел. Пса не то что не наказывали ему даже позволено было сидеть за господским столом на особом высоком стуле. Такой дерзостью Пип мог только восхищаться. Трог был ему по сердцу: пес знал, как надо жить в этом мире.

Голова у Пипа кружилась, в запястья врезались веревки, а ногти побелели. Было больно, но совсем не страшно: мастер Спар их, конечно же, найдет и разберется с этими мохнатыми недомерками. Пип нахмурился: как же он дал этим отбросам себя захватить? Вся крепость будет над ним смеяться.

В самоуничижениях прошло немало времени, прежде чем мальчик почувствовал первую тень беспокойства. Кобольды двигались на восток и все больше удалялись от мест, где он вырос. Лес кругом сделался уже совсем незнакомым. Где-то на севере журчала вода, должно быть Лешая река она течет через среднюю часть Кабаньего Лова с запада на восток, а потом впадает в Лососинку. Пип застонал при мысли о том, что мастер Спар может их здесь и не отыскать, а потом еще раз, вспомнив, как ушел, не сказав ни слова. Мастер Спар решит, что он просто сбежал и вернулся в свой родной лес. Пип даже представить себе боялся, что сюзерен о нем будет думать.

Это конец. Он принес бесчестье своей семье. Что теперь случится с Май? После смерти матери старшая сестра все время хлопотала вокруг Пипа и пыталась его воспитывать, но мальчик все равно ее любил. А теперь вот так опозорил. Наверное, мастер Спар ее бросит, раз у нее та кой глупый брат?

— Аи! — невольно вскрикнул Пип, ударившись головой о лежащее поперек дороги бревно.

Длинные пальцы с узловатыми суставами ухватили его за волосы и рывком подняли голову. В лицо Пипу уставилось существо с покрытой бородавками мордой, огромными глазами и узкими прорезями ноздрей. По телу проскребла серовато-коричневая кожа, похожая на мягкую кору старого тиса, в нос ударил прелый землистый запах. Шершавая лапа ущипнула за щеку, будто проверяя: вкусный ли мальчик? Уж не сожрать ли его собираются?! Пип признался себе, что начинает ощущать не которую неуверенность.

Кобольды вдруг остановились и сбросили его на землю. По лицу хлестнули сухие ветки. И все же это не так унизительно, как болтаться подвешенным на жерди!.. Пип стал растирать пальцы.

— Эй, ублюдки, развяжите меня! Я человек барона. Он вас всех за это повесит. Если вы меня не отпустите... — Рядом заскулил Трог, и Пип со всех сил дернулся, пытаясь освободиться. — Что вы сделали с псом? Ну-ка раз режьте веревки! Вы что, не видите — он ранен! Ему же больно!

Трог был по-прежнему привязан к жерди, но тугие путы хотя бы помогли остановить кровь. Пип лишь надеялся, что лапа у пса не сломана. Впрочем, кости у приземистого коренастого Трога были, пожалуй, раза в два толще, чем у легконогих желтогорских волков.

Пип позвал пса по имени, и тот с трудом поднял голову.

— Ах вы, ублюдки! — снова стал ругаться мальчик. — Развяжите его, живо! Это же собака барона Бранвульфа, кретины вы этакие! Барон с вас живьем шкуру сдерет, как только я ему все расскажу. Глупые отродья!

Кобольды разбежались, хрипло щебеча. Пип увидел большие меховые сапоги. Кто-то подошел и встал над ним.

— На кой ляд вы притащили сюда мальчишку? — говорил человек родом из Бельбидии, но определенно не из Торра-Альты: слова звучали резко и грубо.

Из кроны старого бука раздался другой голос, более низкий:

— Эй, Палец, что там за шум? Вели этой мрази заткнуться, а то я...

Вдруг он оборвался. Пип услышал рычание собак, повернул голову и увидал человека, ведущего вереницу пони. Их поклажа позвякивала: это были капканы, из вороненой стали, а также всевозможные цепи, ножи, мясницкие топоры и прочие скобяные изделия.

— Придурки! Всех сожгу!

Кобольды в ужасе закричали и тут же затихли. Шерсть у них встала дыбом, и слышался только шорох, будто кустарник шелестел на ветру. Меховые шубки на крохотных тельцах смотрелись нелепо. Бедные глупые создания, подумал Пип. Они же понятия не имеют, что делают.

— Я вам говорил: если будете лодырничать, мы сожжем Хобомань, — продолжал пугать охотник. Он был низенький, коренастый, с длинными космами светлых волос. К нечесаной бороде тут и там пристал всякий лес ной мусор видно, охотник пробирался через кустарник. Подумайте о крошках-кобольдятах, которые еще привязаны корнями к матерям и не могут убежать, представьте себе, как они будут трещать в пламени.

Человек говорил побельбидийски свободно, однако с монотонным акцентом; слова ему были хорошо знакомы, только гласные он произносил как-то не так. Несомненно, иноземец. Мастер Спар, когда рассказывал про свои путешествия за границу, говорил, что во всех странах, которые омывает Кабалланское море, в качестве общего языка пользуются бельбидийским. Бельбидия стала первой торговой державой, потому и язык ее распространился повсюду.

Пип хотел сесть, но жердь не пускала можно было только неуклюже перекатываться с боку на бок. Подняв голову, он посмотрел на переднего пони в веренице охотника. Через спину у лошади было перекинуто мертвое тело с морозно-серой, чуть с голубизной, шерстью. Убитый желтогорский волк. Они живут высоко в горах, далеко от людей, охотятся на коз и зайцев и никакого вреда человеку причинить не могут. А овец, наверное, и во сне не видели.

У копыт пони вились, рыча, четыре крупные собаки неопределенной породы. Шерсть у них была красновато-бурой масти и торчала пучками. Так вот кого Трог тогда учуял, подумал Пип: две из четырех были суками.

— Ты кто? — спросил бельбидиец. Волосы у него были темные, глаза круглые, а челюсть шевелилась вяло. Пип сперва не понял, почему его прозвали Палец, а не Рыбий Глаз, а потом заметил, что на правой руке у того не хватает трех пальцев, остались только большой и мизинец. — Шпион? Чего у моих капканов терся?

— Хотел освободить собаку барона, — резко ответил Пип, недоумевая при этом, с чего бы охотникам на волков так бояться шпионов.

Ответ привел к желаемому результату. Рыбоглазый бельбидиец выпрямился и стал неуверенно переминаться с ноги на ногу. После долгой напряженной паузы он обвиняюще произнес:

— Врешь!

— С чего бы мне врать?

— Чтобы из неприятностей выбраться.

— Из каких неприятностей? — презрительно усмехнулся Пип, стараясь не уронить голову. — Эти мелкие просто ошиблись, и все тут.

— Что будем с ним делать, Всадник? — спросил бельбидиец своего более матерого спутника.

— Ну, отпустить-то его нельзя, — ответил тот. — Может, он еще и мальчишка, а ну как все же шпион? Придется его либо убить, либо забрать с собой.

Пип все не мог понять, почему охотники не могут его просто освободить и оставить в покое.

— Может, к дереву привяжем? — предложил Палец. — Лес тут густой, его сто лет никто не отыщет. А может, первыми волки придут.

Пип вздрогнул.

— С ним больше никого не было? — Светловолосый охотник повернулся к кобольдам, ежившимся от страха и тщетно пытавшимся спрятаться друг за друга. Одни яростно кивали головами, а другие так же отчаянно трясли. — Что за бестолковые твари! Нам рисковать нельзя. Потащим его хотя бы до границы Бельбидии. Если кто-нибудь наткнется на труп мальчишки, могут начаться поиски. Так что безопаснее взять его с собой. А пса-то вы зачем приперли? — опять закричал он.

Один из кобольдов, оказавшийся чуточку храбрее остальных, несколько раз указал на Трога и попытался изобразить вой.

— Эти отродья приняли пса за волка, — понял рыбоглазый. — Ну, нельзя не признать странная собака. Я такой в жизни не видал. Пожалуй, можно с нее содрать шкуру и получить денежки. Барон небось и не заметит.

— Не заметит шкуру собственной собаки?! Сам суй голову в петлю, а меня за собой не тяни. Вдруг мальчишка правду говорит и он действительно на баронской службе? Видишь, какой у него лук? — Иноземец схватил оружие Пипа и сунул его под нос товарищу. — Я тебе скажу, что мы будем делать. — Пип окончательно понял, кто тут принимает решения. — Возьмем обоих с собой. От мальчишки избавимся, как только пересечем границу. Или, может... — Он задумался на миг, а потом позвенел монетами в нагрудном кармане. — Ну, скажем так, у меня могут быть и другие планы. Ага, точно, ты прав: собака необычная, пожалуй, я и с ней что-нибудь придумаю.

— Дайте мне хоть посмотреть, что у Трога с лапой, — взмолился Пип.

— Никто не скажет, что я позволяю животному страдать без необходимости, — сказал светловолосый охотник и сам рассмеялся своей шутке.

— Можешь посмотреть.

Он сунул холодный нож между пальцев Пипа и од ним движением рассек веревку, стягивавшую его руки, а ноги оставил привязанными к жерди. Следом он освободил лапы Трога.

— Пес никуда не сбежит — слишком много крови потерял. Другой бы сдох давно.

— Ах вы ублюдки, — выругался Пип сквозь зубы и пополз к Трогу, волоча жердь за собой. Руки саднило оттого, что в них снова возвращалась кровь.

Мальчик прошелся онемевшими пальцами по раненой лапе. Зубья капкана пронзили мышцы до самой кости, но перелома не было. Трог даже не шевельнулся.

— Храбрый пес, молодец, — похвалил его Пип. Он перевязал рану тряпкой, которой кобольды замотали собаке морду и, не зная, что еще можно сделать, обнял Трога, чтобы согреть.

Двое охотников тем временем возились с косматыми пони. Всадник бородатый иноземец с серой, как пепел, кожей, обвисшими веками и высоким лбом снял с седла мешок. Внутри что-то шевелилось и повизгивало.

— Подождите минутку, — хмыкнул он в бороду и достал из кармана толстую кожаную перчатку. Его товарищ нахмурился, видя, как Всадник развязывает мешок.

— Видеть не могу этих паразитов живьем. У меня аж все чешется. Почему ты их не прикончил?

Всадник оскалился, натянул перчатку и сунул руку в визжащий мешок. Тут же все стихло, а потом взорвалось протестующими воплями и рычанием. Наконец охотнику удалось, вытащить за шиворот крохотного волчонка тот сперва беспомощно обвис, а спустя мгновение принялся яростно биться.

— Смотри, какой беленький, — сказал Всадник. — Ни одного пятнышка. Думаю, Его Важность будет благодарен за такой подарок.

— На кой ему сдался живой волк?

— Ну, кто мы такие, чтобы задавать вопросы? Он сказал, что дорого заплатит за живого детеныша, а эти ведь еще даже молоко сосали! Так что берем пацана, собаку и волчат, и поехали-ка прямо домой. Если мальчишка, правда, человек барона, может, его послали за нами шпионить. Вдруг они нас учуяли?

— С чего мне за вами шпионить? — возразил Пип.

— Мы по делам ехали. — Что именно за дела были у отряда, он решил, поглядев на извивающегося в руках Всадника волчонка, не уточнять. Все равно охотники не поверят. Чего ради Брид нужны эти щенки, Пип тоже никак не мог скумекать. Она только сказала, найти каких-то волчат, помеченных богиней. А гадать о замыслах трех высших жриц было без толку: они всегда хотят от людей чего-нибудь непонятного. Май рассказывала, что у Морригвэн в комнате полно всяких страшных штук.

— Как тебя звать-то, парень? — Всадник сунул волчонка обратно, туго затянул узел и бросил мешок на землю.

Пип закрыл глаза, не мог вынести плача детенышей. Он несколько раз повторил себе, что вовсе не сентиментален, а это, в конце концов, всего лишь волчата. Только вот они плакали! Плакали прямо как дети, зовущие маму. Остались одни, перепугались, проголодались и замерзли.

— Эй, отвечай! — Всадник легонько пнул Пипа сапогом.

— Тебе-то что за дело, как меня зовут? — огрызнулся Пип, стараясь не морщиться от боли. На жестокость этого человека мальчик решил ответить упрямством и даже не взглянул в его сторону, а стал гладить Трога.

Глаза у охотника сузились, он занес было ногу, что бы ударить покрепче, но тут его внимание отвлек пошевелившийся пес.

— А зверюга-то жива еще! Вот это да! И размерчик у этого демона подходящий: не слишком велик, зато силен. Из него выйдет толк... Поглядим, хватит ли псу сил не загнуться по дороге до дому через Склон, а там еще Троллесье...

При слове «Троллесье» кобольды, сгрудившиеся под корнями ясеня, забеспокоились. Некоторые из них за шипели, будто птицы, отгоняющие от своего гнезда хищника.

Всадник пнул каблуком землю так, что в сторону стайки кобольдов полетели комья грязи, и они тут же затихли. Потом он опять повернулся к Трогу.

— Эй, Палец, у тебя еще осталось то ведьмино лекарство?

Бельбидиец ощупал карманы и нашел в одном узелок из ткани, но откликнулся с сомнением:

— Ну да, только ты же не будешь его тратить на собаку?

— Думаю, собака нам может пригодиться. Его Важности она понравится. Порода незнакомая, но, сдается мне, из него выйдет славный бойцовый пес. Гляди, какие зубы. В жизни таких здоровенных скрежеталок не видал! У-у, наверное, эта зверюга и три волчонка Его Важность порадуют, как следует! На что барону Торра-Альты такой пес, если не для боев? Не охотиться же с таким уродом!

Пип хотел, было возразить, что барон Бранвульф ни за что не потерпел бы собачьих боев, однако прикусил язык, догадавшись, что, возможно, только благодаря бойцовским качествам Трога до сих пор не убили.

— Вот. — Всадник взял узелок у Пальца из здоровой руки и бросил его Пипу. — Размешаешь порошок в воде и намажешь псу лапу. Это у нас на случай, если капканом руку защемит. — Он мотнул головой в сторону своего спутника. — Так бывает иногда.

Пип вздрогнул.

— Кто его знает, что это задрянь, — откликнулся Палец. — Ведьма сделала. Помогает, и ладно.

Пип рассмотрел желтый порошок. Сера и еще что-то. Запах серы он ни с чем другим перепутать не мог столько-то дней проведя в колодезной. После ваалаканской осады Бранвульф поговаривал, желая его поддразнить, что когда-нибудь Пип сделается новым начальником колодцев, потому что он, пожалуй, знает обо всех тамошних механизмах больше, чем кто-либо еще. И хотя Пип любил почет и жадно хватался за любую идею о карьерном росте, в такие моменты он всерьез подумывал, не сбежать ли ему из крепости. Колодезная была последним местом на свете, где он хотел бы оказаться; серная вонь до сих пор его преследовала. А хотел он быть солдатом, научиться сражаться, как следует хоть первые его попытки, взять в руки меч и вызвали у Халя громкий смех. Нет, он все равно станет солдатом, как капитан, и о нем будут слагать баллады. А ни об одном начальнике колодцев еще никто ни одной баллады не сложил.

Конечно, понадобится новое имя. У всех героев старинных легенд имена куда более достойные. Вот о человеке по имени Кеовульф можно написать балладу оно звучит вполне прилично. Абеляр, Брунгар или Беотрик, Аттертон и Хальгард вот это имена, как у героев. А Пип... Если бы его еще звали Пиппином куда ни шло. Был такой король по имени Пиппин, в честь него много кого назвали. Если бы имя «Пип» было сокращением от «Пиппин»!.. Но нет. Просто Пип, и все тут. Халь говорил, что и так хорошо. Вот его же зовут просто Халь, хотя многие думают, что это сокращение от «Хальберт» или «Хальгард».

— Да, — возражал Пип, — но «Халь» звучит благо родно, а «Пип» — нет!

— Так оно и есть, — криво улыбался черноволосый дворянин.

Пип клялся себе, что однажды сменит имя и сделается капитаном стражи.

Он развязал Трогу лапу, осторожно соединил края рваной раны и втер мазь. Пес задергался, поднял голову и попытался оттолкнуть его руку носом.

— Знаю, что больно, — посочувствовал ему Пип. — Знаю. Но так быстрее заживет.

— Не могу понять, почему капкан не перебил ему кость, — сказал Палец, глядя на пса. — Обычно всегда перебивает — если, конечно, черномордый волк не попадется. Ну, их-то я всего дважды ловил, и ни у одного лапа не была сломана. Нет, они себе сами лапы отгрызали и удирали прежде, чем я успевал вернуться проверить ловушку. В жизни бы не поверил, что так бывает, если бы сам не видал. Жуть, какая: капкан, а в нем огрызок лапы. Кость цела, а чуть выше перекушена. Что за создания! Отчаянные просто до безумия.

Палец говорил спокойно, а у Пипа едва живот не подвело от его слов.

— А что, из лука нельзя стрелять, как все нормальные люди? Обязательно надо такие жестокие ловушки расставлять?

Охотник нахмурился, а его товарищ расхохотался.

— Зря ты ему такое говоришь, парень. Он этих тварей слишком хорошо знает, чтобы просто так на них выходить. Вот, взгляни, что они с ним сделали.

Бельбидиец развязал платок, которым была замотана его шея, и показал старые шрамы, стягивавшие кожу. Они отливали багрянцем.

— Это я дома, в Овиссии, получил, — сказал он. — Иные говорят повезло, что жив остался, да только я так не думаю. Мальчонку-то своего я не спас. Бедолага овец пас, а тут с холмов волки пришли. Ну, он был хороший пастух, пытался стадо защитить. Они его и убили, а тело утащили с собой. Проклятые волки из Торра-Альты! О чем, спрашивается, барон думает? Я хотел спасти сына, только не сумел. Один из этих демонов мне в горло и вцепился. Думаешь, я мог после этого опять овец пасти? Оставил ферму своему старшему и с тех пор только тем и занимаюсь, что их убиваю. А эти трое, он топнул ногой, я видеть не могу, что они живые. Из этого баронства всегда демоны лезут. Оно и понятно: тут же ведьмы заправляют. Барон Бранвульф у них под каблуком. Кто из приличных людей будет поклоняться богине земли?

— Кто из приличных людей будет убивать животных ловушками? — воскликнул Пип, кипя от возмущения. Как он смеет так говорить о Великой Матери? — Великая Мать не имеет ничего общего с дьявольщиной! Она хранит равновесие природы. Она создает естественные законы, — повторил он слова Брид.

— Да ну? Хочешь сказать, эти волки — естественные? — рявкнул рыбоглазый овиссиец. — На мой взгляд, ваша драгоценная богиня вселила в них демонов.

Пип не нашелся, что ответить, и опять повернулся к Трогу.

— Как ты хочешь доставить пацана в Кеолотию? — спросил Палец своего спутника.

Кеолотия! Так вот откуда родом второй человек: он охотник из бескрайних лесов севера Кеолотии. Похоже, волчий налог короля Рэвика оказался куда более прибыльным делом, чем думалось Пипу.

Кеолотианец посмотрел на Пальца, как на идиота.

— А ты как думаешь? Пешком пойдет. Железа-то у нас хватает, кандалы смастерим как-нибудь, дело нехитрое.

— Тебе не кажется, что нехорошо так поступать со своим соотечественником? — спросил Пип у овиссийца тот на вид был подобрее.

— Тоже мне соотечественник! С тех пор как ваш барон расплодил волков, никто в Бельбидии не считает Торра-Альту частью страны. Звери ему дороже людей, вот в чем дело, а это неправильно.

Тогда Пип повернулся к Всаднику:

— Ну, меня вы можете заковать, но пес все равно идти не сможет.

— Ерунда, через пару дней пойдет как миленький. А до тех пор посажу его в мешок. К тому же у него еще три здоровые лапы. Просто диву даешься, как животные мо гут обходиться тремя ногами, если им надо.

— Ублюдок, — пробормотал Пип.

Всадник стал копаться в седельных мешках, донесся звон железа. Наконец на свет показался капкан с приделанной к нему длинной цепью.

— Вот, — сказал Всадник, — как раз пойдет.

Он поработал немного, и наконец Пип оказался за кован в ошейник и накрепко привязан цепью к дереву. Пип тут же попробовал освободиться, но прочная сталь не поддавалась.

Кеолотианец расхохотался.

— Можешь хоть всю дорогу дергаться, все равно не вырвешься.

Мальчик был вынужден признать, что охотник прав. Хорошо еще, что он не стал связывать Пипу руки и ноги!

— Кобольды тебя постерегут, а нам с Пальцем надо проверить оставшиеся ловушки, — сказал Всадник. Волчат покормлю, когда вернусь. Я так думаю, если они поголодают немного, то будут поспокойнее. — С этими словами он кинул Пипу тыквенную бутыль, полную воды, а сам пошел к пони.

Пип привалился спиной к стволу дерева и как следует, глотнул из бутыли. Охотники ушли по своим делам, а кобольды окружили его плотным кольцом. Мальчик швырнул в них грязью, и, к его удовлетворению, маленькие создания тут же разбежались и попрятались за деревьями, а вернулись на свой пост только через некоторое время. Ему удалось немного напоить Трога, потом оставалось только сидеть и мрачно думать о том, что же надо делать. Мастер Спар и Брид решат, что Пип их бросил. При этой мысли на душе становилось холодно. Конечно же, с карьерой покончено. Интересно, найдут ли его когда-нибудь. Сам-то он даже не знал в точности, где находится.

Через некоторое время Пип вспомнил о волчатах. Те ворочались и повизгивали в мешке неподалеку. Мальчик потянулся к ним, но ошейник врезался в горло. При шлось лечь на спину и понемножку подтащить мешок к себе ногой. Наконец Пип мог взять его и развязать.

— Бедные крошки, — невольно сказал он, глядя в мигающие от света глаза волчат. Те жалобно скулили. Пип сунул руку в мешок, чтобы их погладить, однако тут же вскрикнул и отдернул ее.

На указательном пальце показались капельки крови: кто-то из волчат вонзил туда зубки, маленькие, зато острые, как иголки. Пип натянул рукав на пальцы и приоткрыл мешок пошире.

— Надо вам покушать, — сказал он волчатам и наконец сумел ухватить одного за шиворот и вытащить. Щенок был рыжеватый и выглядел больным, он даже не шевельнулся, когда Пип легонько щелкнул его по носу.

— Похоже, ты долго не протянешь, — печально сказал мальчик и положил его себе на колени, чтобы заняться двумя остальными. Следующий волчонок оказался серым, явно самым большим из выводка, с желто-зелеными глазами. Он глухо рычал и яростно бился. Пип решил сунуть его обратно и, обмотав руку тряпкой, достал третьего. Тот был весь беленький, а глаза — темные, сине-зеленые. Он тут же успокоился и затих. Пипу показалось — неприятное ощущение! — что волчонок его изучает. Потом щенок внезапно изогнулся и пребольно укусил Пипа за большой палец.

— Мать Великая, да ты хуже хорька, — выругался Пип и швырнул волчонка обратно в мешок. — Вот не благодарная тварь. Я же тебе помочь хотел!

Он сел на землю, сунув укушенный палец в рот. Что, спрашивается, он вообще собирался делать? Это всего лишь волчата, такие теперь гибнут каждый год сотнями. Ничего такого особенного в детенышах нет. Брид говорила, что те, которых они ищут, должны чем-то выделяться. Нельзя же причитать над всеми волчатами в округе! Они с Трогом и так уже попали в беду. Солдат из гарнизона не стал бы возиться с детенышами, тем более, если рядом есть люди-злодеи, с которыми надо разобраться.

И все-таки бедняжкам надо поесть. Пип никак не мог избавиться от желания помочь волчатам. Он вытащил пробку из оставленной Всадником бутыли, плеснул в пригоршню немного воды и протянул слабому бурому детенышу, лежавшему у него на коленях. Тот немедленно поднял голову, чтобы полакать, но тут же опять ее уронил. Пип перевернул беднягу на спину, и сам влил воду ему в рот. По большей части все расплескалось, хотя сколько-то малыш выпил.

Замечательно. У Пипа полегчало на душе. Охотники ушли, стерегут его лишь кобольды, значит, бояться особо нечего. Мастер Спар его спасет, несомненно. Он ведь из Торра-Альты, а торра-альтанцы никогда друг друга не бросают.

Мальчик посмотрел на кобольдов и с удивлением заметил, что те подались вперед и с любопытством смотрят, что он делает с волчонком. Пара-тройка из них даже склонила головы, глядя на детеныша почти с сочувствием. Впрочем, понять их Пип не мог, так что снова вернулся к вопросу о волчатах. Может, если удастся, их выпустить? Нет, хуже не придумаешь: добрее было бы их просто убить, чем бросить умирать от голода.

В ладонь Пипу ткнулся мокрый нос: Трог пытался сесть, ему тоже было интересно взглянуть на щенят. Пип напоил его из ладони, а потом собрался с мужеством и опять достал серого волчонка. У того хватало сил, чтобы полакать из пригоршни, он напился и успокоился должно быть, ему понравилось. Тогда Пип сунул детеныша в мешок и вытащил белого. При ближайшем рассмотрении это оказалась девочка. Она была больше напугана, ее понадобилось задабривать несколько минут, прежде чем она наконец тоже согласилась попить. Пип почувствовал себя победителем.

— Гляди, Трог, гляди, лакает! — провозгласил он и тут же недовольно скривился: нельзя быть таким восторженным!

Трог лениво поднял веко, и Пип решил, что попробует посадить белую рядом с ее рыжим братиком. Та свернулась рядышком со слабым волчонком и тут же уснула, не переставая поскуливать должно, быть, от голода.

Что же делать? Пип чувствовал, что теперь отвечает за несчастных детенышей. Он ощупал карманы: не найдется ли какой-нибудь еды? Нашлась сушеная оленина фу, какая дрянь! Всю осаду они только ею и питались, и теперь Пип всякий раз, как ее ел, вспоминал о матери. Он предложил кусок мяса большому серому волчонку, но тот, похоже, не понимал, что это такое. В конце концов, Пип сам разжевал немного, выплюнул на ладонь и сунул волчонку под нос. Тот понюхал, однако есть все равно не стал. Тогда мальчик перевернул его на спину, дождался, пока волчонок откроет рот, и запихал оленину туда. Щенок кашлял, плевался, но, наконец, сглотнул.

Таким манером Пипу удалось накормить всех троих немало потребовалось терпения! хотя рыжеватый скушал совсем мало. В конце концов волчата привыкли к мальчику, и даже серого больше не пришлось сажать в мешок. Так что Пип прислонился к дереву, довольный, что все трое быстро уснули, приткнувшись под бок Трогу. Пес ласково посопел и тоже закрыл глаза.

С запоздалым унынием, осознав, что скормил волчатам и собаке почти всю бывшую у него про запас еду, Пип стал задаваться мыслями о том, скоро ли вернутся охотники. Он выпил остатки воды и стал смотреть в темнеющее небо. Взойдет ли луна? Хорошо бы лунная магия помогла мастеру Спару и Брид его отыскать. А то больно уж есть хочется.

Глава 7

Было морозно. Утреннее солнце бледным призраком показалось из белесого тумана, затянувшего лес. Каспар держался поближе к Брид, боясь, как бы не потерять ее тоже. Они обыскали все вокруг следов Брока не было. Деревья звенели эхом, но никто не откликался.

— Солнышко-то скоро раскочегарится, — сказал Харле. — Давайте позавтракаем и возьмем лошадей, а потом продолжим.

Все кивнули.

— Брок ушел искать Пипа, — заключила Брид, когда они вернулись к входу в подземное жилище Харле. — Он ведь весь вечер повторял, что это его вина.

Каспар застонал.

— Сперва я потерял Трога, потом Пипа, и вот теперь еще Брок пропал. А сам-то говорил отцу, что могу один вести отряд!.. Ты понимаешь, что я впервые повел людей в Лов без того, чтобы Халь за мною приглядывал? И все пошло наперекосяк. Все! О чем Брок только думал? Обычно он такой разумный...

— Наверное, решил, что сам приведет обратно парнишку, и юной леди не придется таскаться по лесам, где полно волков, — предположил Харле. — Может, после завтрака вернется.

Да, позавтракать было просто необходимо. Однако мучения совести едва не помешали Каспару доесть полную тарелку щавеля с сушеными грибами. Брок так и не появился. Покончив с едой, решили опять отправляться на поиски.

Харле Каспару нравился. Хоть он и был обычным простолюдином, а все равно имел над баронским сыном какую-то естественную власть и явно знал в лесу все дорожки. В путь он отправился пешком и ничуть не отставал от резвой рыси Огнебоя и лошади, которую дали Брид. Кремовую кобылу оставили в конюшне лечить ногу, а вместо нее взяли одного из пони Харле.

Лесные жители обычно верховых коней не держат, только рабочих, чтобы таскать бревна и грузовых пони, на которых отвозят домой убитых оленей. Кабаний Лов был лесом старинным, вся дичь в нем от веку считалась принадлежащей самому барону, но олени так расплодились, что дед Каспара изменил правила и дозволил охотиться всем, кто жил в лесу. Бранвульф объяснял, что эта мера была необходима не только затем, чтобы обитатели Лова могли прокормиться, но и для защиты самого леса от оленей.

Брид слегка нахмурилась, глядя, как длинноногий человек бежит по ковру прелых листьев, лишь слегка вспотев. Она повернулась к Каспару, подняв бровь, больно уж быстро Харле двигался. Тот пожал плечами и хотел, было посмотреть на стрелка, но вдруг оказалось, что Харле исчез. Каспар натянул поводья и остановил коня.

— Куда он делся? Только что же был рядом!

— Это-то понятно, — ответила Брид со странной улыбкой. У него седая клочковатая борода и такие же волосы, землистая кожа, зеленная с серым одежда, похожая на буковую кору. Ему достаточно встать возле дерева, чтобы слиться с лесом. А вот как он не отстает от коней это вопрос.

— Мне это не нравится, — сказал Каспар, разворачивая Огнебоя. — Это неестественно.

— Тут ты не прав. Все естественно, даже слишком. У него получается лучше, чем у меня. Кто бы он ни был, а старые пути ему ведомы. Лучше бы он оставался с нами. — Девушка обмотала конец косы вокруг пальца и тут же подняла руку, чтобы Каспар не отвечал, шепнув: — Слышишь? Птицы перестали петь.

По спине у Каспара пробежал холодок.

Брид кивком указала вперед мол, надо ехать дальше.

— От черномордых волков идет особый запах, — сказала она, подумав. — Желтогорский волк может пройти в десяти футах от тебя, а ты его и не заметишь. Но черномордый дело другое. Они воняют плесенью, как домашняя скотина, которую слишком долго держали в сарае, хоть и не так едко.

Каспар кивнул, вспомнив этот запах.

— Они пахнут неестественно, — продолжила Брид. — Как ты думаешь, откуда они берутся? Из северной тундры Ваалаки, из лесов Кеолотии?

Каспар потер нос. Сердцем он чувствовал, что тут его вина. Лучше бы он взял Некронд с собой. Оставлять артефакт в Торра-Альте без охраны было опасно.

Без охраны? Что за дурацкая мысль. Он ведь в самом глубоком подземелье крепости, за стальной дверью. Во всей стране нет места надежнее.

И все же...

Брид остановилась и потянула носом воздух.

Каспар замер в седле.

— Я тоже что-то чую.

Юноша вытащил лук и положил на тетиву стрелу, весь напрягся, предчувствуя нападение. Куда делся Харле? Когда он рядом, чувствуешь себя куда спокойнее. Справа хрустнула ветка, Огнебой вздрогнул и заплясал, но Каспар расслабился: он узнал сопение и хриплое хрюканье кабана, роющегося в поисках желудей.

Куда же делись Пип и Брок? Совершенно непонятно. Каспар пылал яростью, думая, что Пип мог его бросить, но в то же время жутко беспокоился за мальчика. А теперь пропал еще и Брок, и все из-за невоспитанности и безответственности Пипа!

— Я уверена — как только стало темнеть, Пип отправился туда, где раньше жил, — сказала Брид, пригибаясь, чтобы ее не задело сучьями сухого вяза.

— Надеюсь, с ним ничего не случилось, — ответил Каспар. — С чего, интересно, он вообще ушел?

— Просто он еще маленький. И очень разозлился.

— Почему?

— А ты не понимаешь? — хмыкнула Брид. — Он решил, что ты его не уважаешь. Ему хочется, чтобы его ценили самого, а не только из-за сестры.

Каспар прикусил язык.

— Ох, что подумает Май? Пип ведь ее единственная родня. Она меня навсегда возненавидит и так-то в последнее время становится все холодней, теперь же...

Они с Брид были знакомы уже почти четыре года, и за это время жрица стала для Каспара самым близким человеком. Ей можно было рассказать все, что угодно, не боясь непонимания. Он знал, что Халю не нравится, как тесно Каспар общается с его невестой, что сам не видел в этом ничего дурного. Халь всегда был ревнивцем и завистником. Вот если бы Халь командовал отрядом, Пип бы ни за что не ушел, даже думать бы не посмел об этом. А пропади он, Халь бы его тут же отыскал. У него вообще всегда все получалось.

Каспар снова остановил коня. Прямо перед ним, прислонившись к стволу орешника, стоял и терпеливо ждал Харле.

— Как вы нас обогнали? — подозрительно спросила Брид.

Харле взглянул на нее с непроницаемым видом, не отвечая ни слова. Никто на свете, подумал Каспар, не мог бы смотреть на Брид без всякой тени трепета. Чем старше она становилась, тем большее почтение к себе вызывала. Она уже не тот ребенок, что прежде. Жаль...

— Я нашел серого мерина, — холодно сказал Харле.

— Конь Пипа! — воскликнул Каспар, обрадовавшись.

— К сожалению, новости дурные. Советую вам на него не смотреть.

Каспар тут же понял, в чем дело. Неподалеку раздавалось карканье птиц-падальщиков.

— Волки?

— Судя по ранам, черномордые, — кивнул Харле. — Они обычно больше дерут тело, чем едят.

— Есть какие-нибудь следы Пипа или Брока? — тут же спросила Брид.

— Не уверен, — ответил стрелок, хотя Каспар заподозрил, что следы все-таки были.

— Покажите, — велел он.

— Юной леди лучше не смотреть, — напомнил тот. Каспар бросил взгляд на Брид. Ему не понравилось, что Харле считает его невнимательным по отношению к девушке. Но Каспар знал, что Брид куда лучше, чем он сам, умеет смотреть на кровь, и что увидеть мертвое животное для нее будет ничуть не большим потрясением, чем услышать о его смерти.

— Хочешь взглянуть? — спросил он ее на всякий случай.

— Да, конечно, — кивнула Брид. Каспар торжествующе посмотрел на Харле.

— Ведите нас, — приказал юноша, стараясь, чтобы в голосе звенела подобающая сыну барона твердость.

Когда Каспар увидел труп, то на шее и руках у него выступил холодный пот. Он представил себе, что бы сделали волки с Брид, Броком и им самим, если бы не Харле. Тело мерина было все в длинных бороздах от волчьих клыков, брюхо разодрано, кишки вывалились наружу и тянулись длинными кольцами. Стояло страшное зловоние. Каспар сглотнул и спешился, стараясь не наступить на разбросанные повсюду кровавые ошметки.

— Человеческих следов не видно, и непохоже, чтобы что-нибудь тащили по земле. Видимо, Пипа здесь не было, — попытался он сказать как можно авторитетнее.

Брид осмотрела мертвое животное и следы его копыт, глубоко врезавшихся в твердую почву. Хоть земля и смерзлась, отпечатки подков четко виднелись.

— Сюда! — позвала девушка и двинулась туда, откуда мерин пришел.

Харле опять пропал, но спустя милю или около того Каспар вновь его увидел. Стрелок склонился над кустом сухой куманики.

— Тут на земле кровь, — сказал он и вдруг предупредил: — Осторожно! — Схватил какую-то ветку и стукнул ею по земле.

Каспар вздрогнул от хруста дерева и лязга металла. Харле отшвырнул обломок ветки прочь и поднял с земли черненую железку.

— Ловушка, капкан на волков, — произнесла Брид голосом, полным гнева. Она соскочила с пони, чтобы осмотреть землю.

— А вот след Пипа! — объявил Каспар. — Во всяком случае, мне так кажется. Хоть что-то мы нашли.

— Трог тоже тут был, — печально добавила Брид, держа в руках капкан. Она сняла со стальных зубьев едва заметный белый волосок.

— Может, волчий... — предположил Каспар. Брид взглянула на него с сомнением.

— Мог бы быть и волчий, только ведь нет. — Она собрала с одежды еще несколько волосков, которые оставил пес, и тоже протянула Каспару. — Вот, сравни.

— Такие же, — заключил Харле, заглянув ему через плечо.

Лицо у Брид побледнело, а глаза сделались темнее обычного.

— Трог, — нежно шепнула она, — если тебя кто-нибудь обидел...

Харле поискал на земле, осторожно раздвигая куманику и заглядывая под ствол упавшего дерева, и показал место, где землю усыпали сосновые шишки. Между ними виднелись три следа, будто оставленных большой птицей.

— Кобольды, — объяснил он. — Огромное множество кобольдов. Идут в глубь Лова.

После долгих споров все пришли к выводу, что кобольды, должно быть, утащили Трога и Пипа никаких признаков того, что пес или мальчик ушли пешком, не было. Зато нашлось еще несколько отпечатков, крупных, более свежих и перекрывающих старые.

— Судя по размеру Брок, — решил Харле. — Если нам повезло, то он не успел далеко уйти.

Почти весь день отряд шел по едва различимым следам кобольдов. Каспар начал уже отчаиваться.

— Вот ненормальные, — выругался он, когда отпечатки птичьих лап в третий раз оказались сдвоенными. Хорошо заметные следы человека порой тоже путались, но по большей части шли прямо это хотя бы помогало сберечь время. Что им может быть нужно от Пипа? — спросил он, когда следы кобольдов уперлись в берег лесного озерца.

Брид его не слушала.

— Где Харле? — произнесла девушка, оглядываясь по сторонам.

— Опять пропал, небось, — откликнулся Каспар. Исчезновения Харле его уже не беспокоили.

— Нет, на этот раз — нет. — Брид понюхала воздух. Каспар никакого особого запаха не ощущал, только на миг почувствовал легкий аромат чего-то вроде сушеных трав — затхлого, но сладкого.

Брид, похоже, была озадачена.

— Я за ним следила очень и очень внимательно. Обычно он просто останавливается, а потом заходит за дерево. А сейчас — нет. Я точно видела. Только что он был тут, и вдруг... — Она оборвала себя на полуслове и прижала палец к губам. — Смотри! Там, впереди!

Смеркалось. Свет и тени играли со зрением Каспара всякие шутки. На миг ему показалось, что он видит про стой куст... потом он разглядел рога — могучие рога со множеством отростков.

У Каспара захватило дух. Огромный белый олень стоял у самой воды по ту сторону озерца, опустив голову, и пил. Уши у него дрогнули и прижались к голове, и тут же тонкие сильные ноги перенесли оленя через упавший бук, легко, как крылья, и он исчез. Сразу же раз дался хруст подлеска и рычание. Волки! Каспар схватил лук, но хищники явно гнались за оленем.

Между деревьями метнулись крупные черные тени. Каспар нахмурился. В темноте почудилось, будто на спине у вожака волков кто-то сидит. Юноша поморщился от мерзкой вони и понял, почему запах кажется знакомым: так пахло в темных пыльных подземельях Торра-Альты.

Волки пропали так же быстро, как появились. Лошади под оцепеневшими всадниками дрожали.

— Запах заметил? — спросила Брид. Каспар кивнул. Еще несколько минут они не двигались с места. Потом обеспокоенная Брид сказала:

— Что-то давно нет Харле. Как ты думаешь, у него все в порядке?

Каспар полагал, что Харле может о себе позаботиться лучше, чем большинство людей на свете, и в этом духе и высказался.

— Нам бы надо найти, где переночевать. Раз тут волки шастают, нельзя оставаться под открытым небом.

Брид задумчиво огляделась по сторонам.

— Мы немного к северу от Лешей реки. Если не ошибаюсь, милях в полутора отсюда на нашем берегу есть деревня. Только на рассвете надо будет вернуться и опять отыскать след.

Каспар кивнул, не задавая лишних вопросов.

Они проехали совсем немного, и оказалось, что Брид все помнит правильно. Впереди, в излучине реки, действительно сгрудилось несколько хижин, окруженных плакучими ивами. С их веток свисали яркие фонарики.

Деревня была совсем маленькая всего шесть домов со стенами, сплетенными из сучьев и обмазанными глиной. Печных труб не сделали, дым поднимался прямо из дыры в середине каждой крытой торфом крыши.

— Эй, — крикнул Каспар, чтобы никого не напугать своим внезапным появлением. — Нам нужно где-нибудь укрыться на ночь!

Никто не откликнулся, хотя в хижинах горел яркий огонь и обитатели явно были дома. Брид соскочила с лошади и негромко постучалась в ближайшую дверь. Опять никакого ответа. Она постучала посильнее.

— Ради Великой Матери, ответьте нам. Вы же не мо жете оставить своих соотечественников-бельбидийцев в лесу, где полно волков! Пожалуйста, пустите нас пере ночевать.

Дверь приотворилась, и в щель выглянул безбородый мужчина с блестящими глазами. Он хмуро осмотрел девушку и наконец спросил:

— Как тебя звать?

— Брид, — тихо ответила та.

— Брид! — повторил мужчина и наполовину открыл дверь, по-прежнему загораживая проход. — Эй, жена, — позвал он, не оборачиваясь, — иди-ка взгляни, пускать ее или нет. Леди говорит, что ее звать Брид, а сама похожа на эльфа какого-нибудь, и одета по-лесному.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возникла, отодвинув мужа, высокая и широкая в кости женщина средних лет со стянутыми в пучок волосами. Она ухватила Брид за руку и втащила ее в хижину, а Каспару сказала:

— Быстро, быстро! Запри лошадей в сарае, да покрепче. А потом входи. Да не мешкай! Уже темно, волки вышли на охоту.

Каспар не стал возмущаться тем, как к нему обратились. В таких обстоятельствах понятно, что его приняли за слугу Брид. Он отвел лошадей в сарай за домом, дал им соломы и воды. Когда Каспар побежал обратно, вокруг деревни мужчины уже ладили костры.

— Только так волков и можно отвадить, — объяснил приютивший их хозяин.

Брид дождалась Каспара на крыльце, и теперь их гостеприимно пригласили в хижину.

Внутри оказалось полно женщин и детей, а за длинным столом сидело и ужинало пятеро молодых мужчин. У каждого на поясе висели нож и топорик. Все разом замолчали, глядя на Брид и Каспара.

— Госпожа, — неуклюже присела в реверансе самая старшая женщина, — добро пожаловать в наш дом. Большая честь принимать Одну-из-Трех. Прошу простить нашу простоту. А ваш паж...

Брид рассмеялась и подмигнула Каспару.

— Благодарю вас за гостеприимство. Только это не мой паж. Этот юноша лорд Каспар Торра-Альтанский.

В хижине повисла немая тишина, сменившаяся обескураженным лепетом: женщины принялись одергивать платья и наспех вытирать чумазые лица детей, а сидевшие за столом побросали еду и поднялись.

Каспару сделалось неловко. Он не привык вызывать такой переполох и вообще предпочитал путешествовать, не привлекая к себе внимания.

— Прошу вас, прошу вас, не надо церемоний. Брид, похоже, нравилось смотреть, как он мучается.

Ее смех, мягкий и легкий, как эльфийская музыка, звенел по всей хижине. Поселяне обернулись к жрице, потихоньку приходя в себя.

— Садитесь! Садитесь и продолжайте, есть, — сказала она.

Каспар ощущал себя последним дураком и не знал, что говорить. Слишком много людей одновременно смотрели на него, так что пришлось потереть нос, чтобы никто не видел, как он покраснел. Тут же Каспар расстроился: ему казалось, что эта детская привычка давно ушла в прошлое. Нельзя себя вести так по-простецки!

Стол быстро расчистили, перед Каспаром поставили самый удобный табурет. Он застонал. До его прихода люди были так спокойны, а стоило ему появиться — тут же началась суматоха!

— Не надо, пожалуйста, — попросил юноша.

Все тут же опять замолчали и посмотрели в его сторону. Ох, только не это. Каспару стало совсем стыдно. Он повернулся к Брид и произнес ей на ухо:

— Зачем ты им сказала?

— Ой, Спар, — шепотом ответила та, — я просто не могла удержаться так хотелось посмотреть, какое у тебя будет лицо! — Глаза у Брид сверкали от смеха, а вот Каспару ее шутки совсем не нравились. Садись и веди себя естественно. Нельзя же ездить по собственному баронству и делать вид, что ты кто-то другой. Можешь себе представить, чтобы так делал твой отец?

— Не... конечно, он-то нет. — Каспар и подумать не мог о том, чтобы Бранвульф стеснялся собственных подданных. Он сделал глубокий вдох. Все только и смотрели, что на него. Каспар прокашлялся и провозгласил:

— Госпожа моя Брид, я буду польщен, если вы займете наиболее почетное место, ибо вы представляете здесь Великую Мать. — Проявление куртуазное хотя бы поможет немного отвлечь общее внимание от себя.

Брид уселась среди поселян. Она-то где угодно себя чувствовала, как дома, и сразу сумела успокоить простолюдинов. В конце концов, она сама была из них. Брид взяла на колени какую-то малышку и, ласково улыбнувшись, завела оживленную беседу с ее куклой, сделанной из прутьев и клочка старой мешковины. Мать девочки тут же подключилась и стала смеяться вместе с Брид. Вскоре все вернулись на свои места и принялись жевать овсяные лепешки, политые белым горным медом. Глаза у Каспара сделались большие-пребольшие: он уже сто лет ничего не ел.

— Вкусно, — невольно произнес юноша с набитым ртом.

Хозяйка улыбнулась и пододвинула к нему блюдо.

— Мой собственный рецепт.

Каспар взял еще одну лепешку и вгрызся в нее.

— Просто роскошно!

— Мяса-то у нас нет, — извинилась женщина. — Как волки появились, так дичи мало стало.

При упоминании о волках все в хижине замолчали, а девочка на коленях у Брид расплакалась. Ее мать подхватила малышку на руки, а мужчина, открывший дверь, наклонился к Каспару:

— Просим вас, сир, вы должны с этими тварями что-нибудь сделать.

— Есть же волчий налог, — запинаясь, пробормотал Каспар.

— Конечно, сир, это мы знаем. Из-за этого налога желтогорские волки быстро вымирают. Только с ними-то мы отвеку бок о бок жили и большой беды от них никогда не видели. До недавнего тут скорее можно было кабану на клыки попасться, чем волку. Все наши горести — от черномордых волков, вот они-то вокруг деревни все кружат, даже если огни горят. И с каждым днем все смелей делаются.

— Тихо ты! — шикнула старшая женщина. — Не говори при детях.

Каспар ответил шепотом:

— Знаю. На нас самих напали в лесу, и если бы ваш сосед, Харле, не подоспел вовремя, загрызли бы.

— Да тут таких нет вроде, — недоуменно сказал мужчина. Он оглянулся на свою жену, и та тоже покачала головой.

Каспар был уверен, что правильно запомнил имя спасителя, но от дальнейших размышлений его отвлекли мысли о еде.

— Я бы еще съел медовых лепешек, — сказал юноша. — Наша повариха так не умеет готовить. Правда, я бы не осмелился это сказать ей самой.

Общество простых людей ему нравилось. С ними было легче, чем в Торра-Альте.

Женщина засияла улыбкой от уха до уха, явно довольная похвалой, и немедленно притащила еще одно блюдо.

— Мой сын за медом в горы ходит, высоко, — сказала она, кивнув на длинного парня, сидевшего у огня. — Вы, дворяне, наверное, все сладкое любите. Другой-то джентльмен мне заплатил, чтобы я ему с собой испекла целый противень. Когда бишь это было? Да как раз зима начиналась. Сказал, далеко поедет, а в дорогу брать — лучше не придумаешь. — Очевидно, она очень гордилась своими лепешками.

— Тут был другой дворянин? — удивился Каспар. Женщина кивнула.

— Ага, был. С юга пришел, из-за гор. Храбрый человек! Сынок-то мой его как раз и нашел. Он вроде с дороги сбился, должен был с проводником встретиться, да, видно, разминулся. Заплатил за ночлег и за то, чтобы его довели до северной опушки леса.

Это известие обеспокоило Каспара, и он вспомнил об их находке — солнечном рубине. Все это выглядело странно. Какие-нибудь отребья еще могли устраивать заговор, чтобы похитить принадлежащие барону Торра-Альты самоцветы, но дворяне? Это дело совсем другое.

— А он не сказал, кто такой или куда идет? — спросил Каспар, пытаясь скрыть свою заинтересованность.

— Ну, мы и не спрашивали особо. С виду он не из баронства. Ни лука при нем не было, ни плаща медвежьего. В Торра-Альте мало кто без медвежьей шкуры ходит. Парнишка мой его до края леса довел, а там тот дождался какого-то охотника из иноземцев. Зато за лепешки заплатил щедро!

Тут заговорил ее сын, высокий и слегка сутулый парень, до сих пор молчавший и только вертевший в руках длинную палку, из которой собирался вырезать посох.

— Да он не один был. К ним еще мужик пришел, до сих пор как вспомню — страх берет.

— Да показалось тебе, — перебила его мать. — Сам знаешь, в лесу что угодно примерещится.

Но парень покачал головой.

— Ну, нет. Он на миг ко мне повернулся. Одет в черный плащ, а лицо хоть и под капюшоном, я видел, как у него глаза сверкнули красным, будто у волка.

Каспар невольно вздрогнул, захваченный богатым воображением юноши, но тут же стал укорять себя. Несомненно, женщина права ее сыну просто почудились какие-то ужасы в лесном полумраке.

Ночь они провели возле очага, а проснулись рано. Наскоро попрощались с поселянами и поскакали вдоль берега Лешей продолжать поиски. За ночь следы кобольдов успели кое-где пересечь мелкие грызуны, несколько оленей, парочка кабанов и барсук. Оставалось лишь надеяться, что они идут в верном направлении: следы все время петляли, несколько раз обошли вокруг старого ясеня, а потом снова повернули на запад.

Брид пребывала в расстроенных чувствах.

— Глупые создания, что же им надо от Пипа? Кобольды по своей воле стараются с людьми не сталкиваться. Значит, их что-то заставило так поступить. — Она задумалась. — Знаешь, мы ведь в первый раз наткнулись на их следы там, где нашли рубин. Может, кобольды и к этому имеют какое-то отношение?

Но Каспар ее не слушал.

— Тихо! — махнул он рукой. — Как будто кто-то поет...

— Это не пение, это плач, — поправила Брид. Ехали они по лесной тропе, протоптанной, скорее всего оленями, которая вела от одной прогалины к другой. Мокрый по зимнему времени подлесок от него остались в основном сухие прутья, хрустевшие под копытами лошадей, льнул к земле. Зато двигаться было проще. Брид поскакала туда, откуда доносился звук, Каспар за ней.

— Это не Пип он никогда не плачет.

Жрица молча указала на лежащее посреди леса большое бревно, поросшее похожими на блюдца грибами. Сперва Каспару показалось, что он видит там крупного козла, потом у него создалось четкое впечатление, что у животного растут руки.

— Кобольд, — отрезал Каспар, натягивая лук. — Лучше бы ему рассказать нам, где Пип.

— Нет, не кобольд, — возразила Брид.

— И точно, скорее похоже на... — начал было Каспар.

Существо пропало, совершенно исчезло из виду. Они с Брид целую минуту глазели на бревно.

— Я же прямо на него смотрела, — пробормотала Брид. — Смотрела, смотрела, а оно раз — и делось куда-то.

— Может, в медовых лепешках было что-нибудь не то, — с напускной беспечностью предположил Каспар. Однако успокоиться никак не мог. Он видел существо так же ясно, как бревно, на котором оно сидело, и вдруг оно просто пропало. Каспар решил подъехать по ближе, чтобы рассмотреть бревно. Огнебой зарыл копы том землю, двигаться с места ему не хотелось.

— Вот тут оно и сидело, в тени вон того дерева. По том ветер качнул ветви, тень сдвинулась, и существо исчезло. — Брид спешилась и стала носком сапога раскидывать сухие листья и шевелить бревно. Из-под сырой коры показались личинки, жившие в древесине.

— Может, это гоблин? — спросил Каспар. — Если не кобольд, то, наверное, гоблин.

Брид присела и вытащила из-под кучи листьев что-то блестящее.

— Смотри-ка, свирель!

Инструмент был сделан из полированного дерева, а дырочки по краям инкрустированы перламутром. Брид поднесла свирель к губам и тихонько подула. Раздался низкий печальный звук.

Каспара не удивило, что Брид умеет играть. Она вообще все на свете умела. Но вот мелодия его поразила: таинственно красивая, но безрадостная колыбельная. Каспар обнаружил, что раскачивается в такт музыке...

Когда в воздухе разлился густой запах плесени, Брид выронила свирель из пальцев. Пахло сильно и неприятно, совсем неподходяще для такого звука, напоминавшего летний туман, тихо сползающий с гор на заре.

Каспар невольно притянул Брид к себе. Она уже не играла, тем не менее, мелодия, кажется, еще продолжалась где-то вдалеке, разлетаясь эхом, будто в горном ущелье. Брид прижалась к Каспару.

Никогда раньше он не видел жрицу испуганной, однако сейчас она дрожала. Каспар не понимал, в чем дело, и на миг порадовался, что та словно просит его о покровительстве. Это чувство наполнило его силой. Давно подавленные желания любить ее и защищать вновь всколыхнулись, и Каспар обнял Брид покрепче.

Но раз она чего-то боится... Уверенность Каспара тут же растаяла.

Лес вокруг будто стал таять, расплываться в дымке. Каспар опять услышал всхлипывание, плач потерявшегося ребенка, лишившегося всякой надежды. Так плакала после осады Май. По ночам Каспар слышал, как девочка рыдает по погибшей матери. Сердце от этого разрывалось. Теперь уже самому Каспару, чтобы утешиться, пришлось прижаться к Брид.

Очертания деревьев снова приобрели четкость, а звуки плача унесло ветром. В голове у Каспара проясни лось, и он вздрогнул.

— Лошади!

Огнебой пятился задом, натягивая привязанные к ветке дерева поводья, а пони Брид бешено ржал. Каспар ухватил жеребца за уздечку и застыл на месте. За спиной у Огнебоя низко припал к земле черномордый волк, пристально глядя на коня узкими желтыми глазами. Из-под черной губы у зверя торчали длинные зубы. Каспар похолодел от страха.

— Брид, — шепнул он, стараясь не отводить взгляда от хищника в надежде, что тот не станет бросаться, — тут волк. Медленно отходи.

Медленно, дюйм за дюймом, Каспар потянулся за луком, притороченным к седлу, все так же глядя на волка.

— Огнебой, спокойно, — велел он, обходя хищника сбоку.

Пони забился от страха, и тогда волк прыгнул. Каспар выстрелил, тетива ударила его по запястью, а стрела вонзилась в цель. Волк завыл от боли и покатился по земле с торчащим из шеи древком. Каспар вздохнул.

— Еще один! — закричала вдруг Брид.

Каспар обернулся, но никого не заметил. Благодаря долгим годам тренировок стрела легла на тетиву немедленно, но волк так и не показался.

— И еще! Справа от тебя! — кричала Брид.

Внезапно Каспар увидел их. Звери продирались через кусты, неяркое зимнее солнце отражалось в их глазах. Первый направлялся прямо к Огнебою. Каспар выпустил стрелу, понимая, что на остальных волков у него времени уже не останется.

— Нет! — воскликнула Брид.

У Каспара кружилась голова от ее безумного крика, от ржания коней и воя волков. Страха не было — тело действовало само собой. Волк уже летел прямо на него, и Каспар потянулся за новой стрелой. Не успеть он это знал, но все равно должен был попытаться... Пальцы сомкнулись вокруг оперения, и Каспар вдруг выставил стрелу перед собой, как кинжал. По коже прокатилось горячее дыхание зверя, перед глазами замаячила багряная глотка.

Брид кричала не от страха, а в бешеной ярости. В воздухе снова повисли печальная песня свирели и плач. Мир вокруг Каспара стал вращаться и меркнуть.

Волк таял в воздухе. Каспар понял, что падает. Споткнувшись, он повис на Брид. Та держала свирель обеими руками.

Вместе они рухнули наземь.

Волки пропали. Каспар огляделся вокруг, не веря своим глазам. Бревно с грибами лежало на своем месте, как прежде, и на нем опять сидело, заунывно плача, серое существо. Волк со стрелой в горле лежал неподалеку, только ему как-то удалось отползти в кусты, а остальные просто исчезли.

— Брид, — заикнулся, было Каспар, но жрица отмахнулась и только стояла с растерянным видом, осматриваясь по сторонам.

Каспар весь дрожал от возбуждения. Куда же делись волки? И где лошади?

— Брид, ты не ранена? — снова спросил он. — Все в порядке?

— Да, Спар, — откликнулась Дева, а потом улыбнулась. — Что бы ни случилось, ты всегда обо мне заботишься.

Каспар ничего не понимал. Странные слова, если учесть, что на них только что напали волки. Впрочем, все вокруг казалось странным, как во сне. Ему казалось, что он как-то выпадает из окружающего мира, погружается в себя. Будто все эмоции вдруг стали четче, острее, а действительность, наоборот, сделалась размытой и абстрактной. Каспар поморгал глазами и потряс головой. Может, он ранен и бредит? Лошади, наверное, просто сбежали, а волки погнались за ними.

Маленькое серое существо, сидевшее на бревне, все так же тихо плакало, словно не замечая их. Брид подошла поближе.

— Осторожно, — предупредил Каспар, — оно может быть опасно.

— Как может такое несчастное создание быть опасным? — возразила жрица, опускаясь на колени и протягивая руку, чтобы погладить существо по голове. — Привет...

На Брид, а потом и на Каспара посмотрели большие круглые глаза, покрасневшие от слез. У существа было необычное лицо, Каспар решил бы, что человечье, если бы не коротенькие, как у олененка, рожки.

Глава 8

Халь давно уже стосковался по горячей ванне и куску мыла. Каждый вечер ему удавалось более или менее отчистить Тайну, но вот стереть с попоны въевшуюся соленую дрянь ничем было нельзя. Некогда роскошная голубая с золотом ткань поблекла и покрылась пятнами. Так что лошадь выглядела отвратительно.

Сам Халь тоже. Тело чесалось от грязи, собранной по всему пути через равнины Кеолотии от единственно го в стране приличного порта Нарвал-Ри. Погода стояла премерзкая. Ветер с моря тянул соленую морось на много миль в глубь материка, и даже постоянный дождь, шедший уже несколько недель, не мог смыть белый налет с медвежьего плаща и кожаных штанов. Дорога, что вела через низину на северо-запад, к столице, от сырости превратилась в чавкающее болото, последнюю сотню лиг они только и делали, что вытаскивали лошадей, по колено увязавших в грязи. Ох, горячая ванна с мылом просто необходима!.. Даже немного мыльной травы и чистый ручей вполне бы подошли только не было в этой забытой богами земле ничего подобного.

Остальные члены отряда выглядели столь же непривлекательно, особенно бедняга Хардвин. Коротконогий писцерец, так гордившийся своим платьем, когда они выезжали из Фароны, за время дороги совсем обносился. Он в отчаянии поддергивал облегающие шелковые панталоны и теребил образовавшуюся на мясистом колене дырку. У принца Ренауда дела тоже обстояли не важно. Только лорд Тапвелл, наследник баронства Овиссия, более или менее держался молодцом. У него, похоже, имелся бесконечный запас чистых камзолов.

К тому времени, как вдалеке показалась Кастабриция, столица Кеолотии, Халь стал испытывать к грузному калдейцу, ехавшему рядом с ним, самые неблагородные чувства. В конце концов, именно Кеовульф его сюда затащил!

Глядя сквозь дождь на каменные террасы домов, карабкавшиеся вверх по склону к дворцу, Халь спросил:

— Ты тут бывал?

Впрочем, ответ он почти знал заранее. Кеовульф раньше служил в наемниках и благодаря этому ремеслу изрядно попутешествовал по странам Кабалланского моря, посетив едва ли не все, что только можно. Во всяком случае, по его рассказам создавалось такое впечатление.

Великан кивнул.

— Странный город. Повсюду стены, запретные кварталы... Йомены, слуги и купцы живут по отдельности. В Кеолотии вообще ценят иерархию и очень серьезно относятся к вопросам протокола.

— Скука, какая, — простонал Халь и стал думать о дочери короля Дагонета. С его старшими сыновьями, принцем Турквином и принцем Тудвалом, он уже встречался и приятных воспоминаний не сохранил. Появляться при великолепном дворе короля Дагонета в таком виде совершенно не хотелось. Что о нем подумают юные придворные леди? Халь знал, что сам по себе весьма привлекателен, это ему неоднократно говорили многие дамы правда, Брид никогда и словом не обмолвилась, и хотел сохранить о себе именно такое впечатление.

Стало стыдно. Мысли о Брид и других дамах напомнили о том, как тем летом Бранвульф посылал его к калдейскому двору. Кеовульф устроил при отцовском замке специальную учебную площадку, надеясь посоперничать с рыцарской школой в Камаллии, и Халю представилась прекрасная возможность потренироваться в искусстве верхового копейного боя. Было здорово, но не слишком ли много времени он проводил с юными леди? Они всегда так радовались его обществу!..

Когда он возвратился, Брид вела себя холодно. Сама-то сколько времени общалась с его племянником, Спаром, да и тот, в свою очередь, и думать забыл о Май! Остальные Май жалели, считая, что Брид ее затмевает, но только не он. Девочка была осиротевшей дочерью дровосека, и ясно, что когда-нибудь Каспар на ней женится. Просто волшебная сказка какая-то.

У Каспара много месяцев ушло на попытки снова наладить отношения с Май, однако Халь и Брид и не думали мириться. Сперва дулись друг на друга, к вящему восторгу всех сплетников в крепости, а, в конце концов, каждый решил забыть о случившемся. Халь ее очень любил, только бы еще Брид не оказывалась все время так отвратительно права!

Брид родилась и выросла в чащобах Кабаньего Лова, с детства научилась путешествовать по диким Желтым горам, и он думал, что жизнь в крепости Торра-Альта ее утихомирит. Увидит Брид, как он способен все упорядочивать и организовывать и как уважают его люди, и станет к нему повнимательнее. Но она сама вызывала к себе такое почтение, что Халь уже начинал чувствовать себя на втором плане.

Он вздохнул. Хоть Брид и подрывала его уверенность в себе, куда деть любовь? С Брид Халь чувствовал себя самим собой, свободным от всякого притворства, потому что она все равно видела его насквозь.

Он нахмурился и вдруг заметил, что Кеовульф насмешливо улыбается.

— Что смешного? — вспылил черноволосый торра-альтанец.

— Ты такой серьезный!

— Просто вымыться хочу, только и всего. Чересчур смелое желание? Мы едем ко двору Дагонета, не хватало только, чтобы принц Тудвал надо мной насмехался. — Этого молодого человека Халь вспоминал с особой не приязнью. — Ты посмотри! Мы же все похожи на каких-то бродяг!

— По одежке встречают, — вступил в беседу принц Ренауд. — Ценность человека определяется его душой, а не внешностью. Или у вас, неверных, не так?

— Нет, сир, — вежливо, но без подобострастности ответил Халь. — У нас говорят, что о человеке следует судить по одежде не больше, чем о боевом коне по попоне. Хотя мой личный опыт показывает, что часто так и делается. Что касается меня, я бы предпочел создать у людей благоприятное впечатление и не выглядеть каким-то золотарем.

— Боится, что его тонкие черты окажутся, неразличимы под слоем глины, — отпустил шуточку Кеовульф. Халь бросил на товарища суровый взгляд.

— Вы слишком серьезно к себе относитесь, лорд Халь. Никто при дворе короля Дагонета не будет о вас думать ни хорошо, ни дурно, — мягко сказал принц. — В конце концов вы всего лишь сопровождаете меня.

— Все же я предлагаю остановиться в первой же таверне и вымыться, — настаивал Халь.

Принц приподнялся на стременах и посмотрел на Халя сверху вниз.

— Я человек королевской крови и не стану мыться в какой-то таверне! Кто знает, что за болезнь там подхватишь?

На взгляд Халя, принц Ренауд поступал неблагоразумно. Король Дагонет может счесть за оскорбление, если они явятся заляпанные грязью, пусть даже это грязь с дорог Кеолотии. Ох! А вдруг это намеренная хитрость? Все знают, что принц Ренауд сам домогается трона Бельбидии. Уж не намерен ли он нанести Дагонету обиду, чтобы тот отказался выдавать дочь за его брата?

Кеовульф дипломатично перекрывал раздосадованное сопение Халя громкими рассказами о Кастабриции:

— Город построен над одной из первых в Кеолотии минеральных шахт, хотя говорят, что залежи солнечных рубинов уже выработаны, и королю Дагонету приходится полагаться на копи в труднодоступной северной части страны.

— Залежи солнечных рубинов, говорите? — Принц вдруг проявил интерес к его лекции.

Халь отошел к солдатам. Те ему вежливо закивали.

— Здорово быть бельбидийцем, да? — улыбнулся Халь, подставляя лицо дождю.

Люди расхохотались.

— Всегда своей родиной гордился, — согласился пожилой солдат со смеющимися глазами и румянцем на щеках. На мокром плаще у него был сержантский значок.

— А откуда ты родом, Огден? — спросил Халь. Он давно уже позаботился выучить на память имена всех солдат отряда и любил с ними поговорить. Принц Ренауд бросал через плечо обеспокоенные взгляды и, несомненно, собирался потом пропесочить Халя. Принцу вообще не нравилось панибратство с солдатами. Но Халю до того дела было мало. В конце концов, принц Ренауд приходился ему дальним родственником.

— Из Блехэма, что в Фароншире, сир. Вообще-то я мельничий сын, только бросил семью и поступил на королевскую службу.

— Нравится работать на короля? — с улыбкой спросил Халь.

Сержант пожал плечами.

— Мы ведь все на него работаем, сир, верно? И солдаты, и землепашцы, и купцы. Почти половина нашей платы тут же уходит на налоги, говорят, это чтобы страну от волков избавить. Не знаю, правда, почему так дорого обходится нанять несколько человек для охоты на волков. — Он смолк и вдруг взглянул беспокойно. — Не надо мне было такого вам говорить, сир, вы-то славный бельбидиец. Надеюсь, вы мои слова позабудете. Я не хо тел никого оскорбить.

— Ты и не оскорбил, друг мой, — ответил Халь с улыбкой. — Вовсе не оскорбил. Я из Торра-Альты и люблю, когда люди говорят свободно.

Кастабриция возвышалась над равниной, будто гора. Над городом висел серый дым от тысяч огней, безуспешно пытавшихся разогнать зимнюю сырость. Халь тосковал по ясному морозцу Торра-Альты. Хоть порой там бывало и холодно, а глубокий снег мог угрожать жизни, все же это было куда лучше, чем здешняя промозглая, всюду проникающая влажность, от которой ныли даже его молодые кости.

Последнюю милю пути подковы Тайны четко звене ли по каменной кладке. Вот и городская стена. Путь преградили ворота в огромной арке футов двадцать высотой мощные деревянные створки, укрепленные стальными воронеными брусьями. На двух каменных столбах слева и справа красовались высеченные гербы короля Дагонета стоящие на задних лапах медведи, окаймленные орнаментом из завитков. У ворот ждали стражники, шестеро верховых.

Один выехал вперед и поклонился, не сходя с седла.

— Принц Ренауд Бельбидийский, король Дагонет приветствует вас, — объявил он на хорошем бельбидийском, но несколько монотонно, как характерно для всех кеолотианцев. Стражник оглядел их вооружение, задержав взгляд на длинных мечах, легких копьях и дротиках Халя и Кеовульфа, и к большому удовлетворению Халя пригласил прямо в отдельный домик, где путников ждали еда, вино и баня.

В отличие от принца и остальных дворян Халь с Кеовульфом сами позаботились о своих лошадях. Этому Халь научился у племянника, хотя и делал так совершенно по другой причине. С жеребцом Спара никто другой справиться не мог, Халь же ни за что не стал бы ездить на таком своенравном коне, зато не раз замечал, какое впечатление это вызывает у людей. Вокруг лошади тут же возникал ореол таинственности и непредсказуемости, что Халю очень нравилось.

С той же целью к уздечке Тайны вместо подгубного ремня он приделал три стальные цепочки, которые восхитительно звенели, хотя никогда не затягивал их достаточно туго, чтобы это имело какой-либо практический смысл. Такая послушная и воспитанная лошадь считалась большой редкостью, однако Халь научил Тайну еще и пятиться назад, если он ударит ее по плечу, а по приказу кусаться.

Изо всех сил даже вспотев, оттирая толстый слой грязи с гнедой шкуры, Халь обнаружил, что улыбается и думает о Брид. Это она выбрала для него лошадь. Конечно, увидев цепочки на сбруе, девушка посмеялась... Халь по ней очень скучал.

Медовый напиток опалил горло, обжег желудок и наполнил свежими силами. Стены дома для гостей короля Дагонета были увешаны огромными скалящимися головами черных медведей, когда-то изобиловавших в Северной Кеолотии. Глядя на них, Халь задумался, что сказала бы по этому поводу Брид, но мед оказался крепким, так что вскоре мысли затуманились. Пропустив еще несколько кубков, Халь в конце концов влез на стул и поднял чашу, расплескав при этом напиток по рукаву.

— За невесту короля Рэвика! — громогласно провоз гласил он.

Ренауд от двери бросил мрачный взгляд. Халь не собирался так уж буйствовать и присоединился к общему веселью лишь потому, что принц удалился мыться. Но надо же было Ренауду войти именно тогда, когда Халь сверзился со стула на руки заботливому Огдену!

Надувшись, Халь сел и стал раздумывать о том, что Ренауд, конечно же, не мог порадоваться тосту за принцессу Кимбелин. В конце концов, из-за нее пришел конец его притязаниям на трон.

Прошло несколько часов. Халь сунул голову в холодную воду, чтобы протрезветь, потом вымылся и переоделся в платье почище. Все были готовы идти во дворец. Сложная система улиц, аллей и площадей оказалась весьма обескураживающей. Кеовульф объяснил, что город разделен на четыре концентрических круга: снаружи — самые бедные районы, дальше мастерские ремесленников, потом дома купцов и, наконец, в самом центре столицы расположился королевский дворец. Путь к нему пролегал не напрямую, а по спирали, почти опоясывавшей каждый квартал, будто в лабиринте. Наконец путешественники достигли золотых врат дворца.

Из окон и приоткрытых дверей на торжественную процессию глазели люди. Халю такая длинная дорога до центра города представлялась ужасно глупой. Наверное, решил он, король Дагонет специально это придумал, что бы всякий его гость чувствовал себя не в своей тарелке. Так Халь и сказал Кеовульфу.

— Вот здесь ты прав, — ответил тот. — Наверное, для собственного пользования у него есть тоннель под землей.

— Так что же он, с подданными никогда не встречается? — спросил Халь.

— Кто бы хотел ходить по этим улицам? — перебил его принц Ренауд. Оказывается, он слушал разговор. Принц высоко держал голову, старательно игнорируя толпы беловолосых кеолотианцев, размахивавших руками, кричавших или просто бесстрастно смотревших на проезжающих. Единственными светлыми пятнами в полумраке было белье, раз вешанное сушиться на протянутых между крышами веревках. Впрочем, Халь сомневался, что под таким дождем что-нибудь может высохнуть.

Принц Ренауд в своем репертуаре, подумал он. Может, идти пешком по темным улицам и отвратительно, но ведь нет другого способа, как следует править народом, чем понимать его нужды. Халь презрительно хмыкнул, и Кеовульф предостерегающе взглянул на него. Как только Ренауд вырвался вперед, рыцарь прошептал:

— Неужели нельзя хотя бы немного скрывать свои мысли? Однажды, Халь, твое отношение к принцу выйдет тебе боком.

— Что ты имеешь в виду?

Кеовульф пожал плечами, глядя вперед темными глазами из-под ровных черных бровей. Он был не слишком красив собой, зато так уверен в себе и в то же время скромен, что дамы его обожали.

— Это зависит от того, захочешь ли ты остаться в Торра-Альте под властью своего племянника или попробовать занять какой-нибудь пост при короле.

— Я лучше останусь в Торра-Альте, — ответил Халь, не раздумывая. Дело было не только в том, что он любил горы, свежий морозный воздух и охоту. И не только в том, что он скучал бы по Спару, если бы пришлось уехать, хоть мальчишка порой страшно назойлив. Просто Халь ни за что не увезет из Торра-Альты Брид. В городе она будет, словно в ловушке. Конечно, Кеовульфу Халь все го этого рассказывать не хотел, боясь, что рыцарь сочтет его сентиментальным. Человек не должен строить свою жизнь, исходя из желаний и прихотей женщины. Или, по меньшей мере никто не должен этого видеть.

— Ну, я бы не стал сжигать мосты, — глубокомысленно произнес Кеовульф. — Не надо делать врагов из собственных родичей.

— Я Ренауда не боюсь.

— Да уж ясно, — согласился Кеовульф. — А лучше бы боялся. Он ведь брат короля, не забывай.

Халь ухмыльнулся. Ренауд ему не нравился: тот всегда относился к себе как к принцу, а не как к человеку. Почти все за спиной у Ренауда посмеивались, но кое-кто особенно люди Хардвина ему симпатизировал. А принц даже не знал по именам собственных сержантов! Представить только: на поле боя ему придется кричать: «Эй, ты, сделай то-то! » или «Эй там, давай туда! ». Да полдюжины солдат обернется, не понимая, чего он хочет!..

— Решили остаться в Торра-Альте при собственном племяннике? Думаете, больше ни на что не сгодитесь? — вмешался в разговор Тапвелл, наследник Овиссии.

Именно из-за него Халь едва не жалел, что они останавливались вымыться. Самому ему просто нравилось выглядеть прилично, как подобает рыцарю, а вот Тапвелл с Хардвином буквально изощрялись над своей внешностью.

Тапвелл, хоть и имел хорошее сложение и широкие плечи, одевался вычурно и ярко. По случаю визита к королю он напялил пурпурную шляпу, украшенную длинным павлиньим пером, и немало времени потратил на то, чтобы спрятать под нею оттопыренные уши. Но они все равно торчали. Перо выглядело совершенно чистым, и Халь задавался вопросом, где Тапвеллу удалось его всю дорогу прятать от сырости. У самого Халя промокло абсолютно все. Еще на Тапвелле был зеленый камзол и легкий плащ, сотканный из лучшей шерсти, переплетенной золотыми и серебряными нитями так, что получился роскошный орнамент. По мнению Халя, такие одежды совершенно не подходили рыцарю по причине своей непрактичности.

— Взглянуть только, как он держится на коне, — пробормотал Халь себе под нос. Тапвелл и вправду размахивал руками и подпрыгивал в седле. Ко всему прочему, он приходился своему отцу старшим сыном. О чем говорить, если все в жизни ему подносили на блюдечке с голубой каемочкой? Тапвеллу никогда не придется бороться за богатство или положение в обществе достаточно просто подождать, и Овиссия сама свалится к нему в руки.

Халь велел Тайне идти следом за пестрой кобылой Тапвелла и подумывал, не приказать ли ей укусить ту за мотающийся из стороны в сторону крестец, но, в конце концов, сдержался.

Впереди послышался шум рынка. Звуки становились все громче. Путники проехали под очередной аркой во внутренних стенах, разделявших город на части, и очутились в торговом квартале. Жестянщики, свечники, ткачи, ювелиры, картографы тут можно было найти кого угодно. Дома на узких улочках, карабкавшихся по террасам, нависали друг над другом и едва не встречались на верху, так что на мостовую падали лишь тоненькие лучики солнечного света. Неудивительно, что у кеолотианцев такая бледная кожа, подумал Халь.

Проезжая через этот район, Тапвелл начал интересоваться происходящим вокруг, больше не делая вида, что людей на улицах просто не существует. У лавки серебряных дел мастера он задержался и обернулся к Халю.

— Взгляните-ка, может, купите тут своей маленькой женщине какую-нибудь побрякушку? Говорят, неверные любят дешевые украшения, — с насмешкой произнес он. — Как, по-вашему, Хардвин? Не странно ли быть не верным, как Халь и его невеста? Я имею в виду, что все знают: у неверных женщины управляют мужчинами.

Ладонь Халя уже легла на рукоять меча, но Кеовульф вклинился между ним и Тапвеллом, беспечно смеясь.

— Друг мой, — сказал он Тапвеллу, — я еще в жизни не встречал человека, который мог бы добиться от своей жены всего, чего хотел. Так что тут говорить?

Его слова нимало не успокоили Халя. Он был по-настоящему задет. Неужели все на свете так и будут его высмеивать? Но он не подкаблучник! Он покажет Тапвеллу, покажет всему миру, и самой Брид тоже покажет!

Пылая гневом, Халь смог справиться с яростью, лишь стиснув зубы. Несколько лет назад он просто расквасил бы наглецу рожу!

Молодой человек погрузился в мрачные мысли и едва замечал происходящее вокруг, пока они не выехали с узких крутых улочек на просторную рыночную площадь.

За прилавками меховщиков, заваленными волчьими шкурами, и возле вонючих загонов для скота стояли печальные усталые люди, скованные цепями. Их тоже привели на продажу. Сгрудившись, они дрожали под дождем, а работорговцы отбирали самых сильных для работы в глубоких шахтах на обледеневшем севере Кеолотии. От этого зрелища Халю сделалось не по себе.

Вскоре процессия пересекла площадь и опять стала подниматься по террасам следующего квартала. Здесь стояли роскошные и ярко раскрашенные купеческие особняки, а над ними, будто белая роза среди анютиных глазок, возвышался королевский дворец. Его мраморные стены сияли даже тогда, когда небо затянуло облаками. К дворцовым зданиям вела высокая стройная арка.

Глядя на ворота, усеянные солнечными рубинами, Халь позабыл обо всех своих печалях. Да, король Дагонет богат. Очень богат! Одно плохо возле ворот сидел на цепи, как сторожевой пес, огромный черный медведь. Когда всадники проезжали мимо него, зверь рванулся. Судя по безумным глазам и белым шрамам на морде зверя, тот, кто его натаскивал, любил поработать хлыстом.

Бельбидийские дворяне въехали под арку стройным шагом: впереди принц Ренауд, за ним Тапвелл, как второй по рангу, потом Кеовульф и Халь и, наконец, Хардвин. Солдаты верхом на одинаковых гнедых лошадях скакали следом. Принц, явно уставший после долго го пути по улицам, выпрямился. Справа затрубили фанфары. Из конюшни прибежали конюхи и увели коней (Халь не забыл предупредить их обращаться с Тайной поосторожнее, чтобы не попасть под удар копыта). Посланцев короля Бельбидии провели в приемную.

Во дворце было светло и свежо. Высокие окна прикрывали резные ставни из слоновой кости; солнечный свет, пройдя через них, падал на полы из полированных известняковых плит, выложенных по швам серебром. Вдоль стен стояла ажурная мебель, такая легкая, что, казалось, ее способен унести любой порыв ветра. Пажи повели путников через лабиринт богато украшенных коридоров и залов, распахивая двери одну за другой. По всюду висели выставленные напоказ предметы оружия и трофеи, нелепо смотревшиеся рядом с изящными стульями и шкафами. Халь споткнулся о настоящий слоновый бивень, вделанный в какую-то сложную скульптуру, и вся конструкция с грохотом рухнула на пол. Молодой человек тут же поспешил дальше, не оборачиваясь и делая вид, что он тут ни при чем.

— У короля Дагонета была бы страна получше, трать он свое богатство на более важные вещи, — пробормотал Кеовульф на подходе к тронному залу.

Ответ Халя утонул в оглушительном реве фанфар. Двери отворились, и гостей пригласили в круглую палату. Вдоль стен вздымались стройные колонны, с каждого капителя спускались гирлянды и ленты. На мраморном возвышении находился высокий трон, резное дерево украшали ряды медвежьих зубов. Вокруг стояли троны поменьше, а за ними ряды мягких кресел. Принц Ренауд незваным прошествовал вперед и нагнул голову в небрежном поклоне. Халь огляделся по сторонам, быстро запоминая лица придворных, а когда поднял голову, то встретился взглядом с самим королем Дагонетом.

Это был дородный человек с пухлыми щеками и волосами то ли светлыми, то ли седыми, длинными локонами, лежавшими по плечам. Король тепло улыбнулся вошедшим, чего Халь никак не мог ожидать от отца принца Тудвала. Золотая корона, украшенная огромным рубином, явно мешала королю, потому что он снял ее и держал на коленях, поглаживая пальцами грани драгоценного камня. По сторонам от Дагонета стояли двое его сыновей, глядя на корону с досадливым видом. За три года принц Турквин и принц Тудвал почти не изменились.

Старший, принц Турквин, даже не посмотрел на вошедших. Принц Тудвал же, обладавший прямыми жестки ми волосами и квадратным лицом, напротив, изумленно поднял брови, увидев Халя. На лбу у Тудвала блестел пот; судя по его кольчуге, искусно укрепленной стальными пластинками, и гофрированным перчаткам Халь решил, что тот только что пришел с тренировки и не стал утруждать себя переодеванием для встречи королевского посольства из Бельбидии.

Халь стиснул зубы и посмотрел Тудвалу в голубые глаза, пламеневшие заносчивостью. Когда ледяное противостояние прервалось, он, наконец, увидел за спиной у принца третьего сына короля, которого раньше не встречал. Тот сидел рядом с королевой, сияя широкой улыбкой на беззаботном лице. Юношу коротко представили как принца Туллиса, суровые братья явно стыдились его доброжелательности.

Как тут было не вспомнить о темном пятне на долгой и блистательной истории королевской семьи Кеолотии! Король Дардонус, отдаленный предок Дагонета, женился на дочери короля Лониса, темноволосой красавице, однако за много лет та не сумела родить ему наследника. Как ни странно, однажды король Дардонус представил двору двух малышей, мальчика и девочку, ничуть не напоминавших его супругу, зато как две капли воды похожих на его очаровательную сестру. Сын короля рос сильным, но таким недалеким умом, что был сочтен, неспособным занять престол, и корона перешла напрямую к сыну его сестры (ни одна женщина никогда не правила Кеолотией, и сама мысль об этом показалась бы смешной). С тех пор в каждом поколении королевского рода, по меньшей мере, один сын рождался с тем же прискорбным недостатком.

Все в семье Дагонета отличались необычайно светлыми волосами, прямыми, тонкими и блестящими, как серебро. Но никто из них не превосходил красотой пре красную юную девушку, что сидела на изящном троне, покрытом горностаевым мехом. Голову ее украшал бело-золотой венец, покрытый, как все работы ювелиров Кеолотии, солнечными рубинами; на плечи ниспадали серебряные кудри. Халь позабыл, что в комнате есть еще кто-то, кроме этого сокровища единственной дочери короля Дагонета.

«Почему я? Почему я должен был ехать сюда, в дикую даль, за таким искушением? » подумал Халь. Он постарался вспомнить Брид и не смотреть на невесту короля Рэвика... Не получалось. Принцесса была так красива, что честный человек не мог совладать с собой. Заметив, что Тудвал не сводит с него холодного взгляда, Халь вежливо улыбнулся, по-прежнему не в силах оторвать взгляда от принцессы Кимбелин.

Атласный лиф охватывал грудь и талию, а дальше начиналась юбка, шире которой Халь никогда не видал. По подолу шли ленты и кружева, все платье сияло бесчисленными сапфирами и бриллиантами. Одно одеяние принцессы могло стоить всего королевского выкупа за невесту. Король Дагонет представил своих сыновей, без лишних церемоний назвав их по именам, а затем перевел дыхание.

— Это моя дочь, принцесса Кимбелин, вне всякого сомнения, прекраснейшая из дев всего мира, непрестанная услада моего сердца. — Он закашлялся и промокнул глаза, будто только что вспомнил, что вскоре принцессу придется отдать королю Бельбидии.

— Не срамись, — негромко и сухо проговорила королева.

Принц Турквин, похоже, застеснялся, а принц Тудвал бросил на сестру короткий взгляд, не выражающий никаких чувств.

Король Дагонет не обратил на супругу ни малейшего внимания и продолжил с любовью глядеть на дочку. Та смотрела на него с такой же преданностью. Кимбелин была непохожа на мать: черты мягкие, округлые, женственные, на губах веселая улыбка, не такая, как у Турквина, Тудвала и самой королевы. Несомненно, принцесса пошла в отца. И король это тоже знал, потому что все время смотрел на нее, лучась от гордости.

Халь встряхнулся. Кто-то упомянул Торра-Альту, и он поднял голову с умным видом, будто ясно слышал, о чем речь. Ах, ничего. Всего лишь принц Ренауд он представил его, назвав почему-то Хальгардом. К сожалению, люди порой принимали имя «Халь» за сокращение от более длинного имени.

— Халь, — поправил молодой человек. — Не Хальгард, а Халь.

Ренауд презрительно взглянул на него.

— Как вы смеете меня перебивать? Но король улыбнулся.

— Ничего, ничего. Человека следует звать правильно. В конце концов, если у нас отнять имена, то, что останется?

Халь ответил такой же улыбкой, с удовлетворением заметив, что это пришлось не по нраву Тудвалу и Турквину. Кимбелин его слова тоже понравились, и Халь почти уже убедился, что принцесса смотрит на него, когда она вдруг опустила ресницы. Халь вздохнул про себя. От того, чтобы посмотреть, дурного ведь не будет, верно? А Брид не обидится, потому что ничего даже и не узнает.

Кто-то пихнул его под ребра.

— Куда глазеешь? — прошипел Кеовульф.

Халь сглотнул. Хватит Кеовульфу его поучать. Он закусил губу и упрямо продолжал смотреть на красавицу принцессу. Неужели эта прекрасная девушка, в самом деле, должна выйти замуж за дряхлого тощего короля Рэвика? Ужасная мысль!

Глава 9

Брид опустилась на колени возле хнычущего существа и ласково погладила его.

— Что случилось, маленький?

— Осторожно, — предупредил Каспар.

Из косы у Брид выбилось несколько медных волосков. Она сунула их за ухо и повернулась к Каспару.

— Что значит осторожно? Шутишь, что ли? Бедняжка плачет.

Жрица нежно потянула существо за мохнатые ручки, чтобы оно не закрывало мордочку, но то лишь громче зарыдало. Тогда Брид стала терпеливо его гладить, пока несчастная зверушка не уткнулась ей в плечо. Девушка прижала его к себе и стала качать на руках, как ребенка.

Каспар постепенно успокаивался и, оглядываясь по сторонам, с удивлением заметил цветущие колокольчики. На каштанах набухли маленькие липкие почки, а на ветках ив показались желтые пушистые комочки. Но ведь стоял рогень, до весны еще далеко! Тем не менее, казалось, будто наступил радолунь. Воздух благоухал, откуда-то слышалось пение птиц.

Наверное, это сон, подумал Каспар. Должно быть, волк его ранил, и теперь он бредит в лихорадке. Голоса принадлежат лесным поселянам, очевидно, они подоспели на подмогу, унесли его к себе в хижину, положили у огня и теперь поют. Музыка походила на пронзительные трели далекой дудочки.

Вдруг Каспар вспомнил о свирели. Когда это все началось, Брид держала ее в руках.

Плач стих. Мохнатый карлик прерывисто дышал, пряча голову на груди у девушки, а потом, наконец посмотрел ей в лицо.

— Пропала, — прошептал он. — Не могу ее найти.

— Это часть круговорота, — ответила Брид, будто понимала, о чем идет речь. Каспар-то точно не понимал.

У существа оказалось длинное узкое личико с плоским носом и темно-карими глазами. Кожа на лице поросла мягким рыжеватым пушком, на подбородке делавшимся длиннее и превращавшимся в бородку. Волосы у него были короткие и курчавые, а на голове торчали два маленьких рога, как у детеныша косули. Лёсик, догадался Каспар, полуолень-получеловек, он читал про таких в сказках.

— Моя Примула, — хныкало существо, — меня бросила.

— Если ты ее по-настоящему любишь, вы снова встретитесь, — сказала Брид.

— А вдруг нет? — Лёсик в унынии посмотрел на свои ручки с короткими толстыми пальчиками и слишком крупными и толстыми ногтями. — Кажется, Великая Мать еще не решила, кем мне быть. Ты ее знаешь, пожалуйста, попроси за меня. Я должен вернуться. Примула мертва, кто еще будет приглядывать за моей Петрушкой? Кто о ней позаботится? А ведь кругом звери!

— Какие звери? — спросил Каспар, совершенно не в силах уразуметь, о чем говорит лёсик.

— Да волки же, глупый. Большие злые волки. Ты что, их не заметил? Ты кто вообще такой? А главное, не встревай. Невежливо говорить, не представившись. Мохнатый человечек дернул головой, а его уши Каспар мог бы поклясться! сами навострились и повернулись туда, от куда доносилось пение. Они приближаются... Надо уходить! За мной, быстро, возбужденно велел он, но никуда не пошел, а только стал оглядываться по сторонам, подпрыгивать и пинать кусты. — Куда она делась? Она мне так нужна!

Каспар подумал, что лёсик просто сумасшедший. Та кого абсурдного сна он никогда еще не видел.

— А, вот она, у тебя! — Существо повернулось к Брид и облегченно вздохнуло, увидев у нее в руках дубовую свирель. — Ну, так чего же мы ждем?

Лёсик нырнул под бревно и секундой позже показался на другой стороне прогалины, где вскарабкался на пригорок и принялся лихорадочно махать им ручкой. Брид бросилась туда, пригибаясь под ветками и стараясь не отставать, а Каспар в полном замешательстве побежал за ней. Когда пение наконец сделалось едва слышным, существо остановилось, сорвало пучок травы и принялось задумчиво жевать.

— Давай сюда свирель, — сказало оно, протягивая ручку к Брид. — Она мне нужна.

— Сам знаешь, лучше не надо, — ответила запыхавшаяся жрица, пряча инструмент за спиной. — От нее одни неприятности.

— Давай сюда, говорю! — Лёсик топнул раздвоенным копытцем.

Каспар решил, что требуется вмешательство.

— Слышишь ты, мелкий, в чем дело? Раз Брид сказала, что не отдаст...

— Я тебе уже говорил, что невежливо вступать в беседу, не представившись, — прервал его мохнатый коротышка и стал жевать побыстрее.

— Ты ведь с Брид разговариваешь без знакомства, а почему со мной не можешь?

— Ну, с ней-то мы знакомы, — фыркнул лёсик. — Ее все знают. Она Дева. Птицы ее знают, зайцы ее знают, в общем, мы все ее знаем. — Он неуверенно оглядел свое тельце. Даже волки помельче.

— Но черномордые волки нет, — заметила Брид.

— Нет, злые волки нет, — согласился крошка лёсик. — А остальные все знают. И мы, конечно. Она Дева, Одна-из-Трех. Он взглянул на Брид, склонив голову на сторону.

Та засмеялась, а Каспар нахмурился.

— Кто это мы?

Лёсик буквально спал с лица.

— Мы больше не мы. Раньше мы ходили стадом, а теперь у Петрушки шерстка блестит, как полированный каштан, а глаза темные, будто глубокое лесное озеро. Я что же, никогда к ней не вернусь? — Он посмотрел на Брид молящим взглядом. — Пожалуйста, отдай мне свирель, пока не поздно.

— Уже поздно, — ответила жрица твердо, но ласково. — Слишком поздно. Смирись. Ты ничего не можешь поделать и ничего не должен. Это против Природы.

— Мне надо вернуться к крошке Петрушке. Волки! — воскликнул он. — Дай мне свирель.

— Ну-ка не смей! — Каспар ухватил лёсика за руку. Тот вырвался и отскочил.

— Не говори со мной, пока не представишься!

— Спар, — назвался юноша, протягивая ладонь. Лёсик искоса на него поглядел.

— Это мне ничего не говорит. Из какого ты стада?

— Он из Торра-Альты, — объяснила Брид. — Мой самый дорогой друг.

Сердце у Каспара забилось под самым горлом. Ничего подобного Брид никогда не говорила. С той самой минуты, как они повстречались, Каспар полюбил ее всем телом и душой. А теперь она называет его своим самым дорогим другом! Стало быть, он ей дороже, чем Халь?

— Любой твой друг... — начало существо, подступая поближе. — Папоротник, — поклонилось оно, — из стада Лешей реки. Это самое старое стадо в лесу. Рад познакомиться. — Лёсик резко обернулся к Брид: — А теперь можно мне свирель?

— Нет, — отрезала девушка. — Она не твоя. Ты ее взял у них и лезешь в дела, к которым не должен и прикасаться. Они ее ищут.

— Пожалуйста, — вскинул руки Каспар, — пожалуйста, объясните мне кто-нибудь, что тут происходит. Брид, что случилось с волками?

При упоминании о волках лёсик побледнел, перестал жевать и уронил изо рта комок травы.

— Их тут нет, — успокоила его Брид.

— Прошу тебя, — взмолился Каспар, не в силах больше терпеть. — Мне надо знать, в чем дело.

Было тепло, в воздухе приятно пахло колокольчиками, что росли в тени деревьев огромными множествами, похожими на волнующееся море. Дубы покрылись раскрывающимися почками, а на ветвях буков уже трепета ли на ветру зеленые листочки. Точно, сон.

Брид села среди цветов, внимательно следя, чтобы заплаканный лёсик не приближался к свирели, глубоко вздохнула и посмотрела на Каспара.

— Садись, я все тебе объясню.

— Некогда рассиживаться. Надо найти Пипа и Брока. Я первый раз повел отряд и потерял двух человек. Что отец обо мне подумает?

— Спешить некуда. Такова природа этого места. Здесь время идет по-другому.

— Брид! — воскликнул Каспар в отчаянии, чувствуя, что скоро окончательно свихнется.

— Мне кажется, это Свирель с большой буквы, — начала она. — Теперь садись, Спар, и не смотри больше, как загнанный заяц. Все не так сложно, только дай мне объяснить. Свирель обладает силой, несколько напоминающей Некронд, она может открывать врата между жизнью и Иномирьем. Должно быть, когда Папоротник на ней играл, такие врата ненадолго открылись, и нас затянуло в Иномирье.

— И мне надо вернуться обратно, пока я окончательно не изменился, — встрял Папоротник.

Каспар все равно ничего не понимал.

— Ты хочешь сказать, что мы в Иномирье? — Брид кивнула. — Так значит, мы мертвы?

— Папоротник мертв, — спокойно ответила жрица. — А мы сюда попали потому, что музыка Свирели перенесла нас через границу между мирами.

— Нам надо вернуться! — Каспару тут же перестало тут нравиться. Вокруг мир мертвых!.. И все-таки все казалось таким безопасным и спокойным, а Папоротник не выглядел ни гниющим трупом, ни привидением, хоть Каспар и заметил у него вокруг шеи пропитанный кровью платок. Наконец юноша опустился рядом с Брид и стал слушать дальше. Он ей доверял. Раз Брид сказала, что спешить некуда, значит, так оно и есть.

— Итак, мы в Иномирье.

— В Ри-Эрриш, — поправил лёсик. — Певцы это место называют Ри-Эрриш.

Брид кивнула.

— Это земля истины, где мы все лишаемся лжи и притворства, очищаемся перед вступлением в блаженство и всепрощение Аннуина, чтобы слиться с Великой Матерью.

— А откуда это известно? — недоверчиво спросил Каспар. В другой раз он придержал бы язык, но сейчас почему-то вынужден был говорить откровенно.

— Оттуда, что раз примерно в тысячу лет перерождается кто-нибудь, кто это помнит.

Каспар стал моргать, пытаясь осознать сказанное Брид, а та продолжала:

— К тому же порой по земле ходят духи, привидения, если угодно, образы мертвых. Это души умерших, так отчаянно желающие вернуться к жизни, что они сопротивляются преобразованию и уходят в мир, как тени. Иногда они тоже об этом рассказывают.

Каспар так до конца и не понял. Он осмотрел свои руки и убедился, что они по-прежнему состоят из плоти и крови, а когда Каспар задел пальцем за колючий куст, из царапины выступили капельки крови.

— Папоротнику надо вернуться, но уже слишком поздно, — продолжила Брид.

— Не может быть слишком поздно. Я еще не до конца изменился. На нас напали волки, я хотел их отвлечь, а Примула осталась с малышкой. А они... они поймали Примулу, и пока она лежала и умирала, я пообещал ей смотреть за Петрушкой. Волки вернулись. Я увел их, но, в конце концов, они меня догнали. Кто теперь будет ее защищать? Не важно, что я изменяюсь. Я все равно могу о ней заботиться. Я ведь обещал ее маме. Мне надо вернуться. Отдай Свирель!

— Нет, Папоротник. Нельзя вращать обратно колесо жизни, которое для нас, смертных, крутится только в одну сторону. Мы должны вернуть Свирель им.

— Им? — спросил Каспар.

— Певцам магии, — объяснил Папоротник. — Брид, я ведь обещал!

Дева покачала головой.

— Ты прошел через смерть и очутился в Иномирье, в Ри-Эрриш. Смерть освобождает от обещаний прошедшей жизни.

— Но Петрушка в беде. Я должен ей помочь.

— Брид, — встрял Каспар, — если колесо жизни вращается лишь в одну сторону, как мы-то собираемся воз вращаться?

Жрица не ответила, она все так же смотрела на рога того лёсика.

— Ты не можешь вернуться, Папоротник. Великая Мать уже решила, кем ты будешь. Ты больше не олень, посмотри на себя. Скоро ты превратишься в человека.

— Не хочу я быть человеком! — заспорил Папоротник, у которого начала линять шерсть на руках. — Я должен вернуться и заботиться о ней. Отдай мне Свирель, я попробую еще раз.

— Не выйдет. Ты появился всего на миг.

— Знаю, — повесил голову Папоротник. — Наверное, мелодию неправильно подобрал. Я все утро пытаюсь. Я хотел пройти через двери Нуйн, но так и не успел поговорить с Высоким Кругом. Меня хотели задержать, и я ухватил Свирель Дуйра.

Брид замерла.

— Слушай. Пение становится громче. Надо отдать им Свирель.

— Нет. Ты что, не знаешь, что они со мной сделают? — Папоротник ухватился за руку Брид, как ребенок. — Люди ведь такие медлительные! Не хочу быть человеком, хочу быть оленем.

— Должно быть, в момент смерти ты хотел, — сказала Брид.

— Хотел, — согласился Папоротник. — Я хотел быть человеком, потому что никто больше не умеет убивать злых волков. А человек может, кого угодно убить.

— Да, — грустно сказала Брид. — Да, и это — наше тяжкое бремя.

— Почему? Это ведь свобода! Подумать только: жить свободным от страха!

— Потому что мы расплачиваемся ответственностью. А настоящая свобода — это жизнь без ответственности.

Чем сильнее человек, тем меньше у него свободы. Мы должны вернуть Свирель, Папоротник, и придется тебе смириться.

— Не могу. Не сейчас. Я долго учился. Я уверен, что уже почти правильно подобрал ноты.

— Тебе удалось отправить через грань лишь саму Свирель, а когда я ее нашла, она притащила сюда нас.

До Каспара начало доходить, что случилось. Благодаря смешному маленькому существу, наполовину человеку, наполовину оленю, они спаслись от волчьих зубов и очутились в другом мире, в Иномирье, во вселенной духов.

— Так мы все-таки умерли, — в ужасе проговорил он.

— Да нет же, — спокойно ответила Брид. — Мы вообще здесь не должны быть. Это ошибка. Харле нас спас, мы все объясним, вернем Свирель и попросим, чтобы нас отправили назад.

Вдруг Брид замолчала и стала смотреть Каспару за спину. Таинственная песня делалась все громче. Песня почти знакомая... Да, точно, Каспар слышал ее в детстве, во снах. Он медленно обернулся.

Перед ними стоял человек, во всяком случае, Каспар так решил. Человек был невысок, наверное, на дюйм ниже его самого, с яркими светлыми волосами, отливавшими в тени деревьев золотом. Каспар принял бы его за эльфа, но Брид говорила, что в «Книге имен» эльфы не упоминаются и, следовательно, их на свете нет. За не имением лучшего слова он назвал бы человека просто красивым. Его кожа напоминала темную слоновую кость, а широко расставленные глаза над высокими скулами сияли пугающим желто-зеленым цветом. Незнакомец был одет в изумрудно-зеленые штаны, голый торс прикрывала лишь кожаная куртка. Гибкое тело охватывала шитая золотом перевязь, к которой крепился колчан со стрелами. С шеи на красном шнурке свисал рог. Человек стоял, широко расставив ноги, и смотрел на них заносчиво, как лорд, недовольный своими крестьянами.

— Итак, мы наконец нашли маленьких воришек, — объявил он твердым, но мелодичным голосом, и двинулся к ним неспешно, размеренно, так Каспар подходил бы к испуганной лошади.

Что-то в этом человеке торра-альтанец немедленно признал за волшебное: голос, плавность движений... К своему стыду, Каспар обнаружил, что боится его. Папоротник, дрожа, спрятался за Брид.

— Лесничий, — попискивал он, — певец Ри-Эрриш, Я тут ни при чем! Совсем ни при чем! Это даже не я придумал!

Лесничий, как его назвали, переводил взгляд с Папоротника на Брид, усмехаясь краем рта. Каспар никак не мог понять, что у него на уме.

— Миледи, Свирель у вас. — Он поклонился Брид с немалым почтением. — Вы очень храбры, раз осмеливаетесь так оскорблять Высокий Круг.

— Я не нарочно, — ответила Брид. — Я не хотела нанести оскорбление, собиралась лишь вернуть — вернуть Свирель вам, а сама возвратиться в...

— Возвратиться, говорите? Значит, вы знаете, где оказались и что делаете? Большинству это неизвестно.

Брид склонила голову.

— И все же мне нужно вернуться. Я должна сделать большую работу.

— В последнее время я слышу эти слова очень часто, — откликнулся лесничий, не раздумывая и с удовольствием оглядывая Брид.

Каспар почувствовал, что у него взыграли инстинкты защитника.

— Кто бы вы ни были, оставьте ее в покое! — сердито велел он, вставая между Брид и незнакомцем.

Тот посмотрел ему в глаза, юноша вздрогнул. Неожиданно лесничий шагнул вперед, поднял руку и хлестнул Каспара по губам.

От удара, оказавшегося куда сильнее, чем можно было предположить, баронский сын упал на землю и удивленно взглянул на человека.

— Кто вы?

— Я Талоркан, старший лесничий. Я отвечаю за все души, проходящие через этот лес, — ответил тот с само довольной улыбкой. — А ты, мальчик, мне мешаешь.

Вот уже несколько лет никто, кроме, конечно, Морригвэн, не называл Каспара мальчиком.

— Со мной нельзя так говорить, я обладаю силами, — вскричал он, вспоминая о Некронде.

— Спар! — воскликнула Брид.

— Ты мне не указ, Брид. Ни здесь, ни где-либо еще.

— Пожалуйста, — она сменила тон, — пожалуйста, Спар, ради меня, помолчи и дай мне самой разобраться.

— Да, — добавил Папоротник, не высовываясь у нее из-за спины, — помолчи, Спар. Делай, как леди говорит.

Талоркан посмотрел на Каспара и на Папоротника совершенно презрительным одинаковым взглядом и уверенно протянул руку к Брид.

— Свирель моя. Верните ее мне. Вы обязаны.

— Нет, — хладнокровно покачала головой жрица, — пока что не верну. Похоже, мне нужно кое-что за нее получить. Я отдам вам Свирель, но только после того, как увижу Высокий Круг. Полагаю, вы можете меня туда отвести. Нам нужно вернуться.

Талоркан засмеялся.

— Ни один человек не в силах вернуться. Песни магии не позволяют смертным просто так ходить взад вперед по мирам. С чего бы давать вам такую привилегию?

— Мы не должны были сюда попадать, — терпеливо объяснила Брид. — Мы оказались здесь не по своей воле и должны вернуться — не ради себя, а ради высшего добра.

Талоркан недоверчиво хмыкнул.

— Я видел, как все произошло. Никто не заставлял вас подбирать Свирель, а без этого вас разорвали бы волки. Не так ли? Иди все своим чередом, вы все равно бы здесь оказались. Смерть не обманешь.

Каспар похолодел. Волки. Он медленно прошелся ладонями по телу, ощупал запястья, чтобы удостовериться, что цел.

Брид опустила глаза, а потом опять посмотрела на Талоркана — встречаться с ним взглядом было нелегко.

— Допустим, это правда. Однако Свирель оказалась у меня в руках без всякого моего участия. Я поняла, что это за предмет, благодаря полученному мною образованию, но никаких противоестественных заклинаний, что бы получить артефакт, я не творила.

— Да, — согласился Талоркан. — Да, но кто-то другой это делал. На путях магии появились трещины и завихрения. А потом появились вы! Вы — первые люди, прорвавшиеся через грань, за весьма долгое время.

Лесничий коснулся пальцами рога, висевшего у него на груди, не сводя пристального взгляда с Брид. Слегка улыбнувшись, он произнес: — Простите, юная леди, я должен созвать Круг. Этот вопрос вправе решить лишь он.

Талоркан набрал полную грудь воздуха и сильно подул в рог. Каспар ожидал долгой мелодичной ноты, а услышал лишь что-то вроде завывания ветра в ущелье. Звук нарастал, пока лес не заполнился шелестом крыльев, а воздух не заколыхался от чего-то невидимого. Потом все стихло, будто весь мир затаил дыхание, предчувствуя что-то важное. Молчание нарушил безумный плач, разнесшийся эхом повсюду.

Воздух на краю прогалины задрожал. В небе повисли крохотные радуги, будто лучи солнца пронизали струи огромного водопада.

— Старейшины Высокого Круга, — простонал лёсик. — Я пропал!..

Каспар передвинулся поближе к Брид, чувствуя себя таким же маленьким и беспомощным, как дрожащий от страха Папоротник. Разноцветные лучи плясали и перемигивались. Их красота зачаровывала, восхищала. Эльфийские огни, подумал Каспар, и рассмеялся, вспомнив давно забытые детские сказки.

Ветер стих, радуги постепенно стали тускнеть. На их месте возникли человеческие фигуры. Тринадцать муж чин и женщин с ярко-золотыми волосами пели; их песнь звучала красиво и в то же время больно ранила. Их одеяния сияли малиновым, лиловым, изумрудным и шафрановым роскошно, как любой цветок в лесу. Каждый был подпоясан кушаком, помеченным особым знаком Каспар с удивлением узнал руны древ. Женщина, стоявшая посередине, казалось, излучала свет более яркий, нежели остальные.

Она была не выше других, но обладала самой великой силой. Белые шелка ниспадали до земли, золотые волосы струились до самого пояса, и в прядях блестела серебряная нить. Тонкий нос смотрелся дерзко, внешние уголки глаз загибались чуть кверху. Каспар посмотрел, что за руну она носила. Это оказался знак ясеня, на древнем языке звавшийся Нуйн. Нуйн отворяет понимание того, что все события и существа, как бы малы они ни были, связаны с высшим замыслом, вспомнил Каспар уроки магии древ.

Женщина приблизилась. Зрачки ее глаз были удлиненными, словно у кошки, а сами глаза — желтыми, огненно-желтыми, и пылали чувством. Женщина смотрела на них с Брид, и ослепительный свет струился вокруг нее.

— Госпожа моя Нуйн. — Талоркан опустился на одно колено и почтительно склонил голову.

Каспар почувствовал, как Брид напряглась, но не мог оторвать глаз от леди Ри-Эрриш. Дело не в том, что она была красива, а она была красива! и каждым своим дюймом сияла и лучилась светом... Она летела к ним, плыла над травой.

Двенадцать ее спутников продолжали петь. Каспару хотелось закричать, чтобы они умолкли. Их песня переполняла сознание, откликаясь, то тут, то там, мысли путались. Женщина в белом платье остановилась всего в нескольких шагах от Брид и грациозно опустилась на землю. Сияние потухло. Белые, как жемчуг, обнаженные стопы, едва видимые из-под подола, коснулись травы.

Каспар ущипнул себя за бок, понимая, что челюсть у него отвисла от удивления.

Нуйн протянула к Брид тонкую руку.

— Отдай мне Свирель Абалона. Ты воровка и будешь наказана.

Папоротник рухнул наземь и принялся что-то бессвязно лопотать. Никто не обратил на него внимания, только Каспар хотел протянуть бедолаге руку, чтобы хоть как-то утешить, но не смог больно уж ярко, будто тлевшие угли, которые раздул ветер, горели глаза женщины.

— Я не могу отдать вам Свирель, — мягко ответила Брид. — Я получила ее честным способом. Она оказалась в моем мире, и я могла бы навсегда ее там оставить.

Дама возмутилась, и вокруг нее вновь появились белые искры. Она приподнялась в воздух, нависая над Брид.

Каспар нахмурился. За спиной у женщины оказались крылья, тонкие, как паутинка, и двигавшиеся так быстро, что заметить можно было лишь пятна света.

— Я — Нуйн, дух ясеня. Хрупкое создание, оказываясь на моем пути, ты рискуешь своей душой!

Каспар не мог ни поверить, ни допустить, чтобы кто-нибудь разговаривал с Брид в таком тоне. Он шагнул вперед, но дорогу ему заступил Талоркан. Лесничий протянул руку и одним пальцем уперся Каспару в грудь. Юноша тут же отпрыгнул назад, пронзенный острой болью.

— Не волнуйся, — негромко сказала ему Брид. — Мы не сделали ничего дурного, они не могут причинить нам вреда.

— Ничего дурного? — воскликнули остальные двенадцать членов Высокого Круга, подлетая ближе. Их пение прекратилось, и Каспару стало легче. — Ничего дурного? — хором повторили они. — Вы обманули смерть!

— Так нечестно, — запротестовал Каспар. — Мы просто нашли в лесу свирель.

— Нечестно? — мрачно переспросил мужчина с очень темной кожей. — А кто сказал, что в смерти есть что-нибудь честное? Вас должны были съесть волки. Вы играли со смертью с того мига, как вошли в лес.

Каспар взглянул на его руну и без всякой радости узнал Страйфа, духа терна.

— Как много вас приходит к Высокому Кругу с мольбами и глупыми оправданиями, — произнесла Нуйн. — «Ошибка, случайность» — эти слова я слышу все время. Пора вам научиться смиряться со своей судьбой. Только когда смерть разделяет две души, связанные любовью, я могу позволить заводить разговор о каком-то воссоединении. Но у вас нет оправданий, нет смягчающих вину обстоятельств. Ваш выбор ограничен. Можете либо двигаться дальше по кругу, либо остаться здесь и терпеть наказание до тех пор, пока не будете готовы.

Ее голос был ужасен. Выглядела женщина молодо, чуть старше Брид, но говорила, словно старуха без дрожи, не хрипло; так древний ветер, не знающий конца и не ведающий времени, колышет листья дерева.

— Вы несправедливы, — выпалил Каспар.

— Тихо, Спар, — попросила Брид, не отрывая глаз от Нуйн. — Есть вещи, которые тебе не понять.

Каспар стушевался и посмотрел на Папоротника. Похоже, Брид ценила его не больше, чем крошку лёсика. А ведь он ее так любит... Знание того, что девушка не разделяет его чувств, заставляло Каспара ощущать себя полным ничтожеством. Это длилось уже три года, но ему удалось подавить жгучую страсть и обратить свои взгляды на Май. Бедная Май. Он ей тысячу раз говорил, что любит, а сам в это время мечтал о Брид.

— Как ты осмелилась? — вскинула голову женщина, и ее золотые волосы рассыпали искры.

— Я дух ясеня, связующего все части вселенной. Никто не может бросить мне вызов!

— Я Брид, я Одна-из-Трех. Ты не смеешь так говорить со мною. Брид в своих потертых кожаных одеждах, с волосами, заплетенными в растрепавшуюся косу, встала навстречу страшному созданию с отчаянной уверенностью в себе. Каспар захлебнулся любовью к ней.

Остальные члены Круга рассвирепели от этих слов, а Талоркан стал переминаться с ноги на ногу. В присутствии Нуйн ему было не по себе, а оттого он смотрел на Брид с еще большей насмешкой. Но ее сила воли явно впечатлила лесничего.

— Я превыше ваших законов, — гневно провозгласи ла Нуйн. — Я содержу в себе великую опасность. Я могу оставить тебя здесь до самого конца времен.

— Не можешь, — ответила Брид заносчиво, хотя голос ее чуть заметно дрожал. — У меня твоя Свирель, и я способна вновь отправить ее в мир живых, если ты будешь мне грозить.

— Грозить? — переспросила Нуйн внезапно мягко и ласково, глядя на дубовую Свирель, украшенную перламутром, которую Брид медленно поднесла к губам. — Я вовсе тебе не грожу. Мне это не нужно, ты ведь не знаешь, мелодии, способной сотворить подобное заклятие. Несложно выдуть ноты, которые переносят смертных из вашего мира в Ри-Эрриш по естественному ходу колеса, однако для того, чтобы обратить вращение Природы вспять, необходимы силы бессмертных. Ни в моем, ни в вашем мире нет такого места, откуда я не могла бы вернуть себе Свирель Абалона.

— В самом деле? — тихо и прерывисто проговорила Брид, так что женщине пришлось податься вперед, что бы лучше слышать. — Кое-чего ты обо мне не знаешь, Нуйн. Может, в Ри-Эрриш ты и правишь, но в моем мире ты не всесильна. Я Одна-из-Трех, а Троице доступно природное волшебство Великой Матери.

Талоркан сверкнул глазами и облизал алые губы.

— Я — Нуйн. В моих руках ключи, отпирающие ворота магии и связующие вселенную, и сила моя проистекает прямо оттуда. — Она подняла взор к небу, где пламенел огромный ярче, чем в мире живых, диск солнца. Его сияние еще больше усилилось, словно подчеркивая слова Нуйн. Солнце дарует мне силу. Солнце первый среди богов, и я подчиняюсь лишь ему. Здесь, в Ри-Эрриш, правлю я и двенадцать остальных духов Высокого Круга.

— На земле есть места, где темно, — ответила Брид, — его лучи не достают туда. Я способна сплести заклятия, которые сокроют Свирель в таких местах, и твои рабы ни когда ее не добудут.

— Рабы, — повторил Талоркан со смехом, встретив взгляд Брид и не моргнув. Что-то в нем казалось Каспару холодным и не вызывающим доверия.

— Молчи, Талоркан. — Нуйн зажглась гневом, и воздух вокруг нее задрожал. — Я больше не намерена спорить посреди леса. Отведи этих троих во дворец; когда у меня выдастся свободное время, я решу, что с ними делать. А Круг будет заседать в совете.

Леди Нуйн поднялась в воздух и расправила крылья. Похожие на стекло паутинки преобразились в мягкое оперение вроде лебединого, хоть и столь же прозрачное, как прежде. Остальные двенадцать членов Круга полетели следом за нею. У Талоркана, видимо, крыльев не было. Он призвал два десятка других лесничих, одетых похоже на него, но не так бросавшихся в глаза.

Каспар заметил, что Брид смотрит на старшего лес ничего чуть дольше, чем можно было ожидать. Та перехватила его взгляд и возмутилась:

— Ты что теперь, моя совесть?

— Ты на него пялишься! — воскликнул Каспар.

— Ты тоже, — ответила Брид. — И что с того?

— Я — по-другому. А ты обручена с Халем. — Чувства у Каспара возобладали над разумом. — Тебе нельзя так смотреть на других мужчин.

Брид рассмеялась, но ответила с прохладцей:

— Это не мужчина, а существо из Ри-Эрриш. Ему нет места на земле, и блаженство Аннуина ему недоступно. Я просто думала о том, как печально должно быть находиться вне круговорота жизни.

— Хочешь сказать, они бессмертны? — удивился Каспар.

— Конечно. Но я не могу придумать ничего хуже, чем никогда не рождаться и никогда не умирать... А ты кто такой, чтобы следить за моим поведением? Ты, постоянно домогающийся невесты своего родича?

Каспар подавленно отвернулся. Прежде Брид никогда не говорила о его любви. Все эти годы они оставались друзьями, и оба делали вид, что никакой проблемы не существует. Брид наконец произнесла слова правды, горькой правды. Он не знал, как теперь сможет посмотреть ей в глаза. Находиться в Ри-Эрриш было больно, все чувства здесь выступали на поверхность.

— Так и должно быть, — сказала Брид. — Ри-Эрриш — край честности, где нельзя спрятаться от самого себя. Каждый должен встретиться с правдой о своей жизни, чтобы очиститься, освободиться и следовать дальше, в Аннуин.

— Я не хочу в Аннуин, я хочу жить, я хочу... — у Каспара перехватило горло.

Лесничие, вооруженные копьями с серебряными наконечниками и короткими охотничьими луками, сомкнули ряды. Они были так уверены в своем превосходстве, что даже не стали забирать у Каспара нож.

Талоркан поклонился Брид.

— Мы можем причинить вам значительную боль. Вам будет проще самим сделать, как приказано, и проследовать к Высокому Кругу.

— Ведите нас, — кивнула та.

— Брид, не надо, — попросил Папоротник. — Пожалуйста, подуй в Свирель, пока не поздно. Вдруг они нас никогда не отпустят? Мы ведь можем тут остаться навечно!

— Знаю, Папоротник, — ласково ответила Брид, потом наклонилась и прошептала ему на ухо, так, чтобы лесничие не слышали: — Но Нуйн кое о чем не догадывается. Я не способна отправить Свирель туда, где она ее не найдет, и не знаю, как сыграть мелодию, которая помогла бы нам отсюда выбраться. Я только могу облечь Свирель запретными чарами так, что никто не сможет ею воспользоваться. Выбора у нас нет придется подчиниться им и ждать, пока мы не сумеем как-нибудь справиться с этим положением.

Каспар так и не понял, что она имела в виду.

Глава 10

Маленький рыжеватый волчонок умер.

Пип печально смотрел на него и думал о том, как похожа судьба беспомощных волчат на его собственную. Потом вырыл между корнями неглубокую могилку, положил туда крохотное тело и забросал землей. Глубины не хватило, пушистый хвостик остался торчать на поверхности. На то, чтобы копать дальше, сил уже не оставалось, и Пип просто забросал его сухими листьями.

Там, где грубая сталь ошейника терла кожу, возникла боль. Пип прижал к ссадине руку и почувствовал что-то мокрое — кровь. Он вытер пальцы о штаны и, внутренне поморщившись, подумал о заражении. Впрочем, это его не слишком волновало. В конце концов, он пережил великую осаду, как-нибудь и тут выкарабкается.

Мысли о перенесенных бедствиях вызывали странную гордость и в то же время мучительные воспоминания о матери. Пип твердил ей, что умрет, ее, защищая, а потом получилось так, что умерла она, защищая его. Он ее подвел. Когда погиб отец, обязанность заботиться о матери легла на его плечи, как единственного сына в семье, а он не справился. Хотя в ту пору Пипу сравнялось лишь десять лет, он вполне осознавал свой долг. И хотел теперь доказать, что никогда больше не потерпит неудачи.

Чтобы отогнать тягостные размышления, мальчик хмуро взглянул на кобольдов, забравшихся на ночь на нижние ветви деревьев. Один из них принялся кидать в Пипа гнилыми треснутыми желудями, оставшимися с прошлой осени, и с отвратительной точностью все время попадал в голову. Пип решил не обращать на это внимания, стиснул зубы и не шевелился. Пусть демоново отродье не радуется.

Трог нежно тыкался носом в оставшихся двух волчат. Те свернулись у него под боком, и пес только упреждающе порыкивал, если кто-нибудь приближался к его раненой лапе. Пип лег рядом, набросил на всю компанию теплый плащ и стал думать, скоро ли вернутся охотники.

— Трог, Трог, — прошептал он, — когда же мастер Спар нас отыщет? — Несомненно, их должны вскоре найти, ведь кобольды натоптали столько следов. Мастер Спар не бросит его в наказание за нарушение дисциплины, правда?

— Простите меня, мастер Спар, — вслух произнес Пип. Услышав имя, Трог заскулил, и мальчик погладил его по спине. — Он придет, Трог. Не за мной, так за тобой. Брид тебя любит до безумия, а мастер Спар ни за что не позволит ей расстраиваться.

Внезапно Пип почувствовал обиду на баронского сына, решив, что Трог тому дороже, чем он сам. Потом он подумал о том, как мастер Спар обижает его сестру. Кроме Май, у Пипа никого на свете не было, и хотя после смерти матери та принялась его воспитывать изо всех сил, мальчик не хотел, чтобы она страдала. Пип вздохнул. Определенно, Май была не первой любовью мастера Спара, все так говорили. Но что поделаешь? Брид ему не видать она обручена с Халем. За неимением лучшего мастер Спар выбрал Май.. В последнее время та не отвечает на его ухаживания, но как может крестьянская девушка отказать дворянину? Баронский сын ставил Май в невозможное положение, и Пип совершенно не желал, чтобы сестра вышла замуж без любви ради его блага и продвижения.

Потом он вспомнил, как мастер Спар тратил день за днем, пытаясь научить Май верховой езде, а та все ни как не могла справиться ни с одной лошадью, бегавшей достаточно быстро, чтобы не отставать от охотничьих отрядов. Зато Брид умела ездить даже на Огнебое, если, конечно, мастер Спар ей позволял. Жеребец был ему едва ли не дороже самой жрицы.

— Стелется не только перед Брид, но и перед своим конем, — сказал Пип псу. — Так нельзя.

Трог заворчал, и мальчик решил, что пес согласен. Пип весь окоченел, проголодался и очень хотел, чтобы мастер Спар объявился раньше, чем охотники.

Похоже, он на какое-то время задремал и проснулся от тихого поскуливания. Откинув плащ с головы и плеч, Пип посмотрел, моргая, на двух волчат, жалобно тыкавшихся Трогу в живот. Пес вылизывал их и ласково урчал.

— Кто бы мог от тебя ждать таких нежностей? — сказал Пип и сел, думая, сколько еще волчата протянут без пищи. Сам он жутко страдал от голода и молил уже не о том, чтобы мастер Спар поспешил на подмогу, а том, чтобы охотники вернулись и принесли чего-нибудь съестного. Однако когда молитвы были услышаны, мальчик об этом тут же пожалел.

Кобольды вдруг попадали с деревьев и поспешно окружили его, словно всю ночь так и провели. Пип бросил в них грязью и вскочил на ноги. Суставы ныли, ошейник ободрал кожу. Он огляделся, чтобы увидеть, что встревожило охранников.

В тумане шли двое охотников, ведя за собой вереницу пони, груженных волчьими трупами и капканами. Они спорили и ругались, но тут же замолчали, как только увидели, что Пип с отвращением на них смотрит. Лошади были все заляпаны волчьей кровью.

Бородатый кеолотианец обмотал поводья вокруг об ломаного сука и уселся прямо в грязь, даже не думая разгрузить пони. Овиссиец тоже выглядел усталым. Он неодобрительно, но сдержанно взглянул на товарища, вздохнул и принялся снимать поклажу.

— Слышь, Всадник, надо нам их освежевать до выхода, а то черви шкуры попортят.

— Знаю, — раздраженно сплюнул кеолотианец, привалился спиной к пню, скрестил ноги и закрыл глаза, теребя что-то в руках. — Клятая кроличья лапка. Тоже мне, заплатили! Да еще трать время на новую встречу...

Пип взглянул на то, что кеолотианец вертел между пальцами, и подумал, что этот дурак не может даже кролика от зайца отличить.

— Так что мы теперь будем делать? — спросил овиссиец.

— Пойдем туда, где сливаются реки, и будем надеяться, что получим пристойную плату и вести с гор. Не хочу тут вкалывать за здорово живешь, и на встречу на Знаменном Откосе без новостей приходить тоже не хочу. А потом отправимся в Кеолотию продавать шкуры, — сказал коренастый неряха-иноземец. — Придется нам самим о себе позаботиться. Можешь начинать свежевать, а я пока отдохну. И состряпай чего-нибудь позавтракать.

Пип увидел, что охотник, хоть и притворяется спящим, следит за ним из-под опущенных ресниц.

— Все с волчатами нянчишься? — насмешливо спросил тот. — Эй, постой-ка, а третий где?

Он вскочил и с рассерженным видом шагнул к Пипу, который невольно сжался от страха, что его ударят.

— Он ночью умер, и неудивительно, — сказал мальчик, кивком указывая на засыпанную листьями могилку. — Он был слишком слаб, чтобы есть, как следует. Остальным я отдал свою еду, а не то они тоже умерли бы.

— Он две сотни дукатов стоил, — застонал охотник и злобно велел Пипу: — Остальных валяй, дальше корми. — Потом улыбнулся и добавил: — Говорят, тут на севере бельбидийцы суровые ребята, а на самом деле они мягкие, как костный мозг. Палец, фазаны у тебя? Парнишка-то может нам пригодиться.

На колени Пипу швырнули несколько связанных за лапы фазанов. Что ж, раз хочешь завтракать — не ленись. Он принялся ощипывать птиц. Охотники, давно уже забравшие у мальчика драгоценный лук и колчан, ножа ему не доверяли, и в конце концов Палец решил, что лучше сделает это сам. Когда фазаны были нанизаны на вертел над огнем, он опять вернулся к пони и их кровавому грузу. Пип сел возле дерева и стал со страхом смотреть, как охотник режет и выкручивает волчьи тела, сдирая с них шкуры. Изуродованная рука мешала ему больше, чем Пип ожидал.

— Со всего баронства в год положено всего сто волков, — сказал неугомонный мальчишка.

— Да неужто? Ну, эти-то не для короля Рэвика, — засмеялся Всадник. — Сто волков в год. Чушь! Так Бельбидию от этих демонов никогда не очистят. Нет, эти пойдут на рынки в Кастабриции, там купцы все как один славные ребята, хорошо платят. От барона Торра-Альты я получаю по двенадцать гиней, а в Кеолотии — по пятьдесят дукатов.

Палец с неприязнью взглянул на двух волчат, тершихся о брюхо Трога.

— Надо их убить.

—Знаешь, Палец, — сказал Всадник, — твоя беда в том, что ты не видишь возможностей. Живьем они для нас — большая удача. Добавят перцу в лучшую линию бойцовых собак. Скрестить их с кем надо, и раз — лицо королевской крови мною довольно. Волчата, да еще пес — лучшего подарка для Его Важности и не придумаешь. Получу его расположение.

— Мы получим, — поправил Палец.

— Ну, мы. Только что-то я не вижу, чтобы ты мне помогал. Только жалуешься все время.

Фазан кое-где обуглился, а кое-где остался почти сы рым, но все равно оказался жуть как вкусен. Пип жадно смолотил свою долю, Трогу отдал кости, а для волчат разжевал немного мяса. «Кто бы мог подумать, что я сделаюсь нянькой на псарне», — вздыхал он, но огорчился, когда Всадник отобрал у него серого волчонка и сунул обратно в мешок.

— Эй, — крикнул Пип, — ему же больно! Всадник пнул его сапогом в бедро, цепь зазвенела и натянулась. Пип уже почти успокоился, и тут кеолотианец подхватил белую девочку. Она вцепилась ему зубами в большой палец. Пил не мог не улыбнуться, но сразу же об этом пожалел, кеолотианец хлестнул его по губам. На языке почувствовался вкус крови.

Охотники взвалили Трога на спину одному из пони, рядом с дюжиной волчьих шкур. Пип знал, что в Лове то и дело ставят капканы, и волков скоро вовсе не останется. Вернее, желтогорских волков, поправил он себя. Во всей поклаже он не видел ни одной шкуры черномордо го волка.

— Куда направляемся? — мрачно спросил он.

— Ты что все болтаешь, пацан? — рявкнул Палец. — Не нравится мне тебя слушать. Может, поймешь, что лучше тебе помалкивать? — Он отвернулся и посмотрел на нервно переговаривавшихся кобольдов. — Всадник, там какой-то крупный зверь.

— Да кабан, небось, — отмахнулся тот. — Будь это черномордый волк, они бы все уже на верхушках деревьев сидели.

Пип услышал, как хрустнула ветка, и расслабился. Это были не волки.

Они двинулись в путь. Кобольды все так же беспокоились. Один-другой время от времени отбегал в тень, а потом возвращался и шептался с остальными.

— Ведите себя, как следует, слушайтесь меня. А то помните, что я говорил про Хобомань! — пригрозил им Всадник. Затем пронзительно свистнул, подзывая собак.

Бурые длинномордые гончие, тяжело дыша и пуская слюни, сгрудились у его ног. Один из кобольдов заверещал и указал куда-то рукой.

Пип посмотрел туда и увидел наверху, в кроне большого бука, тень. Всадник уже щелкнул пальцами, прокричал что-то на своем языке, и собаки кинулись вперед, в погоню. Почти сразу они исчезли из виду. Одна залаяла, стихла, потом все завыли, и Пип услышал шаги бегущего по сухим листьям человека. Хворост трещал у него под ногами. Всадник бросился за гончими. Палец, подгоняя лошадей и таща Пипа, следом.

На земле лежала собака с торчащей в груди стрелой. А оперение стрелы — гусиное! Стрела из Торра-Альты! Пип задохнулся от радости. Мастер Спар их нашел!

Собачий лай заглушал все остальные звуки. Мальчик огляделся по сторонам. Должно быть, кто-то из отряда решил отвлечь Всадника и гончих, чтобы остальные могли тем временем освободить его. Конечно!.. Но где ж они?

Пип похолодел: впереди послышался вой собак и человеческий крик. Всадник орал что-то по-кеолотиански, и мальчик понял: дело пошло не так, как ожидалось.

Палец повел пони дальше, Пип заковылял следом. На земле лежал лицом вниз Брок, он тяжело дышал и стонал. Всадник ногой перекатил его на спину, пнул под ребра.

— Вот тебе за мою собаку. Вставай, живо.

Брок приподнялся на локтях, оберегая искалеченную правую руку. По пальцам потекла кровь, и лицо старого солдата исказилось от боли. Брок встал и двинулся, спотыкаясь, к Всаднику; тот оттолкнул его к лошадям. Собаки с рычанием пытались ухватить пленника за ноги, по-змеиному выгибая шеи.

— Связать его, — приказал Всадник кобольдам, и те принялись, мешая, друг другу, обматывать Брока длинной веревкой. — Тьфу ты! Проваливайте, недотепы! — Он сам крепко стянул торра-альтанцу запястья и потащил его к Пипу.

— Где остальные? — с отчаянием в голосе спросил мальчик.

Брок не ответил, и Пип в ужасе понял, что солдат пришел один.

Палец дернул его вперед; острая кромка ошейника, сделанного из волчьего капкана, врезалась в кожу. Пип был вынужден, громко ругаясь, бежать трусцой, чтобы не отстать от лошадей. В конце концов охотники остановились у ручья. Палец развязал Брока, плеснул ему на руки немного воды, смазал рану вонючим ведьминым лекарством и снова стянул солдату запястья.

— Не хочу, чтобы загноилось, а то идти не сможешь. Не на лошадь же тебя грузить, такого-то здоровенного, — проворчал он.

Брок постепенно приходил в себя, хотя лицо у него по-прежнему оставалось болезненно бледным. Охотники погнали пленников дальше, и солдат на ходу повернулся к Пипу:

— Какого лешего, спрашивается, ты сбежал? Видишь, что теперь?

— Ничего я не сбежал, и спасать меня тоже не просил, и где вообще мастер Спар? Он-то бы хоть в лапы им не попался, как старый дурак, — ответил мальчик. Ему было жалко Брока, но торра-альтанцы не любили признаваться, что им больно.

— А, разбаловал тебя барон. Что за безрассудство! Уважай ты старших, как положено — не попали бы мы в такую переделку. А то разобиделся, видишь ли, взял да и свалил, так?

— Да не свалил я! Я Троговы следы нашел, вот. — Оба посмотрели на пса, лежавшего, словно мертвый, на крупе пегого пони. Рядом висел мешок с волчатами.

— Все равно нельзя было одному уходить.

— Да ты вроде и сам один, — поддел Пип.

— Тут другое. Я не хотел, чтобы леди Брид искала тебя по всему лесу, когда вокруг черномордые волки кишат.

— Так что теперь она будет искать Трога, искать меня, а еще вдобавок — и тебя, — заключил Пип.

— Вот молодежь, — пробормотал Брок себе под нос. — До осады-то все по-другому было. Тогда не посмел бы пацан со мной так говорить.

Охотники вели их на восток, еще глубже в чащу Лова, уходя даже от самых дальних лесных деревушек. Пип сомневался, что в этой округе могут оказаться люди, даже углежоги. Тут никто не жил, кроме волков да редкого молодого оленя, едва различимого на фоне бурого и бледно-серого зимнего леса. Издалека еле слышно доноси лось журчание воды пожалуй, это Белоструй, подумал Пип, река, текущая с Волчьих Зубов и в конце концов впадающая в Лешую.

Всадник, видимо, тоже услышал этот звук, потому что сменил направление и двинулся в ту сторону. Высокие деревья, заросли куманики, и кусты зимнего шиповника тянулись к воде, словно желая напиться. Поначалу охотники не могли пробраться к реке все заросло, но потом нашли тропинку, выбитую конскими подковами.

Травянистые берега полого сбегали к воде, в которой перекатывались, негромко шурша, гладкие голыши. На той стороне стоял и пил огромный олень с густой косматой гривой и могучими рогами, очень старый, судя по количеству отростков. А шкура у него была белая. У Пипа захватило дыхание: он достаточно долго прожил в лесах, чтобы знать, какая это редкость. Малышом он слышал, как дровосеки говорили, что белого оленя видят только раз в сто лет; белый олень предвещает время больших перемен.

— Отец Леса, — прошептал мальчик. Кобольды притихли.

— Волчий зуб, ты только посмотри! — выдохнул Всадник, потянувшись к луку. — Шкура белого оленя! Да еще рога!

Пип в страхе взглянул на него. Не может же охотник убить белого оленя, стража леса! Ни за что!

— Нет, нет, — закричал мальчик как сумасшедший, пытаясь спугнуть оленя. — Уходи отсюда! Беги!

Кобольды залопотали. Уши у оленя тут же дрогнули, на мгновение он посмотрел на них, а потом бросился бежать, и из-под изящных задних ног полетели брызги воды. Всадник пустил стрелу, и в тот самый миг, когда олень почти уже скрылся за старой ольхой, она вонзилась ему в ногу над коленом.

Палец прыгнул в реку и, борясь с течением, попытался догнать ускользнувшую добычу.

Всадник выругался, взглянул на свой лук так, будто в промахе виновато оружие, а потом посмотрел на Пипа.

— Проклятый мальчишка, вечно ты лезешь под руку! Охотник резко дернул цепь. Ошейник врезался в кожу, и мальчик, потеряв равновесие, упал на колени. Тогда Всадник подскочил и яростно пнул его в живот.

— Оставь парня! — крикнул Брок, попытавшись оттолкнуть кеолотианца, но веревка его не пустила. Всадник ударил Брока в лицо. Тот упал, сплевывая кровь.

— Оставить парня, говоришь? А ты такой особенный, что ужинать сегодня не хочешь? Олень бы нам ой как пригодился!

— Лучше умереть, чем есть мясо священного оленя, — тихо сказал Пип и склонился над Броком, чтобы помочь ему подняться.

Всадник обмотал цепь вокруг кулака и ударом ноги сбил мальчика на землю. Боли Пип не боялся. В детстве ему пришлось перетерпеть немало ушибов и порезов, а потом, в стычках с другими мальчишками в крепости — еще больше. Решив доказать свою силу, он научился подавлять боль, чтобы дольше, крепче и отважнее драться. Подумаешь — пинок в живот!

Он поднял голову и посмотрел себе на руки. Кожу пятнали капли крови — ободрался об острые камни. Пип холодно посмотрел на Всадника и улыбнулся, медленно-медленно.

— Если ты ранил белого оленя, расплачиваться придется твоей душе.

Бородатый кеолотианец захохотал.

— Ну, этим ты меня не напугаешь. Я человек цивилизованный, держусь Новой Веры. Божье всепрощение защитит меня от предрассудков.

К тому времени, как вернулся Палец, Брок уже стоял на ногах. Пип с облегчением увидел на лице у охотника раздосадованное выражение.

— Убежал, как сквозь землю провалился, — сказал тот. Над глазом у него была глубокая царапина.

— Что у тебя с лицом? — спросил Всадник без всякого сочувствия.

Пип подошел к берегу и опустил в быстрый ручей руки с саднящими царапинами. Ледяная вода, бежавшая со снежных вершин, заглушила боль.

— Веткой падуба хлестнуло, — сплюнул Палец. — Будто нарочно.

Пип посмотрел на него, пытаясь не улыбаться. Лес был живой, как огонь, — им управлял собственный дух.

Сердитый Всадник повел отряд быстрым шагом на север вдоль русла Белоструя, туда, где тот сливался с Лешей. Броку было трудно идти с такой скоростью, по лицу у старого солдата тек густой пот, хоть в лесу и стоял крепкий морозец. Пип беспокоился о нем; кроме того, его тревожило, что земля под ногами сделалась твердой как камень, и следов на ней не оставалось.

— Если так дело дальше пойдет, мастеру Спару нас ни в жизнь не отыскать, — тихо пожаловался мальчик Броку. — Если он нас за два дня не нашел...

Брок долго молчал, глубоко вздыхая и будто соглашаясь с Пипом. Затем, облизнув губу — она треснула и кровоточила, — произнес:

— Надо оставить какой-нибудь знак, что мы тут проходили.

Он поковырял каблуком землю, но без толку. Пип дождался, пока Палец отвернется, шагнул на край тропинки, где почва была помягче, и подобрал подходящий камень, удобно легший в ладонь. Брок довольно кивнул.

Волчата в мешке принялись возиться, и Палец раздраженно на них рявкнул.

— Им еда нужна, — сказал Пип. — Парочка трупиков вашего вожака вряд ли порадует. Псу тоже надо поесть.

— Вожака, говоришь? — закашлялся Палец. — Слышь, Всадник? Как думаешь, что бы он сказал, такое услышав?

Пип не понял, что его так восхитило, и стал думать о двух голодных детенышах. Но тут Всадник велел делать привал, и сам поспешно шагнул к волчатам.

Брок осел на землю, тяжело дыша. Пип не переставал о нем беспокоиться. Старику приходилось идти слишком быстро, к тому же силы отнимала сочащаяся кровью рука. Он уловил взгляд мальчика и покраснел.

— Не вздумай меня жалеть. Я посильней тебя буду. Лучше поразмысли, какие неприятности доставил мастеру Спару и девушке-красавице.

Интересно, подумал Пип, что бы сказала Брид, услышь она, как ее называют красавицей. И почему старики вроде Брока вечно норовят делать вид, будто они за все в ответе? Вот Брид охотники ни за что не поймали бы! Нет, так глупо попасться мог только старик... и сам Пип.

Мальчику сунули черствую краюху и объедки, оставшиеся от фазана. Он вонзил зубы в хлеб и, хоть сам чуть не помирал от голода, разжевал немного для волчат. Серый сердито скалился, зато белая сразу потянулась к его руке. Она впервые посмотрела Пипу в глаза и издала звук вроде кошачьего мяуканья. Мальчик с улыбкой погладил ее по голове.

— Бедные крошки, — вздохнул Брок.

Пип был так увлечен кормлением волчат, что едва не забыл о Троге. Пес тихо подвывал. Мальчик протянул ему остатки хлеба, и Трог проглотил его, почти не жуя.

Потом их подняли на ноги и опять потащили за лошадьми. Журчание воды сделалось громче очевидно, место, где сливались две реки, уже близко. Палец насторожился и вглядывался в тени между деревьями, покрывавшими оба берега. Мальчик, не теряя времени, оставлял следы и заламывал ветки везде, где только мог, хоть уже и не особо надеялся, что мастер Спар его найдет.

Да нет, найдет, конечно, и очень скоро. Только вот долго ли он будет искать непослушного, безответственного грубияна? Надо оставить какой-нибудь знак, чтобы мастер Спар уж точно его заметил. Руны, решил Пип. Рунных заклятий он не знал, зато мог составлять из знаков слова.

Возможности выцарапать записку все не было. На конец Всадник остановился, раздумывая, какую тропу выбрать, и Пипа привязали к большому ясеню с рас трескавшейся от старости зеленовато-серой корой. Он тут же принялся исподтишка царапать дерево своим камнем.

— Ты чего это задумал? — спросил Брок. — С тобой неприятностей не оберешься.

— Не попробуешь — не получится, — ответил Пип.

— Вот я в жизни не пробовал по воде ходить, а знаю, что не выйдет.

Пип только прищурился, считая эти слова недостойными ответа.

Спустя какое-то время они дошли, наконец, до места, где Белоструй впадал в Лешую. По приказу Всадника разбили лагерь и просидели в нем два долгих голодных дня, доедая черствый хлеб и остатки фазана. Охотники все больше нервничали. Когда второй день стал клониться к вечеру, Всадник вдруг вскочил на ноги, велел товарищу оставаться на месте, покуда он сам пройдется по окрестностям, и скрылся в лесу.

Рыбоглазый овиссиец сел на краю прогалины так, чтобы видеть острый угол двух сливающихся рек. Пипу было чудно: два потока вдруг оказывались одним, соединяясь легко и просто, будто ладони влюбленных.

Всадник отсутствовал довольно долго. Палец явно встревожился. Он проверил тюки, тщательно осмотрел оружие Пипа и Брока, притороченное к седлам, и, довольно крякнув, достал из колчана пару стрел. А затем принялся отвязывать украшенный слоновой костью Пипов лук.

— С ума сойти, какое дорогое оружие для пацана из простых, — проговорил он себе под нос, вглядываясь в тени — не покажется ли Всадник. Рявкнул на кобольдов, потом привалился спиной к стволу старой ивы и стал натягивать тетиву в боевое положение. — Где его носит?..

Ну, решил Пип, вот она и возможность. Дюйм за дюймом он стал продвигаться поближе к вьючному пони, к которому был привязан цепью. Палец смотрел в другую сторону. С каждым шагом сердце мальчика билось все сильнее. Наконец до пони оставался всего фут... и тут Палец с безразличным видом наложил на лук стрелу и направил ее Пипу в живот.

— Слышь, парень, садись-ка ты, где сидел.

— Да я только хотел волчат проверить, как они там, — невинно ответил Пип.

Охотник кивнул.

— Ага, конечно. Я так и думал. Ты ведь о побеге и не мечтаешь. Только и хочешь волчат погладить, мать их так. А у меня, небось, от рождения зубы золотые... Клятый Всадник, куда он запропастился? И эти, с которыми он встречаться должен, где, спрашивается?

— Слушай, а чего ты вообще с кеолотианцем связался? — спросил его Брок. — Ты ведь сам-то из Бельбидии.

Овиссиец отвернулся и щелчком сбил с плеча сосновую иголку.

— Нравится мне, старик, вот и хожу с ним. И не думай меня увещевать, все равно не выйдет. Волки моего мальчика загрызли, так что я их хочу перебить как можно больше, покуда сам не помру. Сотнями, тысяча ми буду их бить! Я, старик, горжусь тем, что делаю. Горжусь, ясно тебе?

— Может, и так, — согласился Брок, — только те-то волки, что на парнишку твоего напали, другие были — руку даю.

— Волк всегда волк, разве нет? Брок покачал головой.

— Ты еще скажи, что человек всегда человек, и меж дубельбидийцем и ваалаканцем никакой разницы.

— Что-то ты умничаешь. С чего, спрашивается, старику умничать? Настоящим солдатом тебе уже не бывать, больно ты старый. — Палец вскочил и теперь нависал над пленниками. — Только и можешь, что барону своему задницу лизать. Видел я у тебя брошку с драконом, какие у вас в Торра-Альте носят. — Он рванул Броку плащ, содрал с воротника серебряную фибулу, швырнул наземь и втоптал каблуком. — Гордый такой, да? Все из-за вашего баронства, будь оно проклято. Ведь мы ваши демонов на нас натравили. Все знают — это ваш барон волков разводит и посылает через Желтые горы, как чуму какую!

— Неправда! — воскликнул Пип, но только и мог, что топнуть ногой: цепь не пускала.

Палец расхохотался и подергал тетиву его лука. Мальчик сел спиной к дереву и стал мрачно смотреть в воду.

— Все равно кеолотианцам нельзя верить, — сказал он, чтобы оставить за собой последнее слово.

— А я и не верю, — с ухмылкой ответил Палец. — Мне только надо волков убивать, а раз так получилось, что мне за это еще и платят неплохо, то, что ж с того?

Овиссиец пошел проверить Трога и вскоре объявил:

— Заживает лапа-то. — Потом, бросив ненавидящий взгляд на мешок с ворочавшимися внутри волчатами, отвязал его от седла и швырнул Пипу. — На вот, возись. Раз они Всаднику живьем нужны, лучше тебе не зевать. Деньги есть деньги.

Пип покормил обоих детенышей и сунул серого обратно в мешок, а белой стал разглаживать мягкую шерстку. Она была такая красавица! Таинственно-зеленые глаза — просто прелесть. Казалось, они вдумчиво изучают мальчика. При этой мысли он рассмеялся. Крошка тихонько заурчала, и Пип почувствовал себя спокойнее и увереннее. Да, мастер Спар уже недалеко. Они ведь движутся медленно и часто останавливаются, выследить их нетрудно.

Глаза у Пипа стали закрываться. Сидеть столько времени на одном месте оказалось так же утомительно, как и шагать, спотыкаясь, вслед за пони. Прижав к себе волчонка и пригревшись на солнышке, мальчик погрузился в сладкую дремоту, а потом, наверное, и совсем заснул, потому что понял, что видит сон. Он смотрел на узкую полоску берега между руслами двух рек, похожую на острие стрелы. Узловатые дубы стояли стройным кругом и махали на ветру ветвями. Потом, как часто бывает во сне, стало появляться всякое странное. Сперва Пипу показалось, что он видит замок не могучую крепость вроде Торра-Альты, а высокие тонкие башни; камень башен волшебно переливался серебром и перламутром. Но только замок этот был необычайно мал, словно в нем жили феи. И ров, и подъемный мост, и все остальное было совсем крохотным и помещалось между дубами.

Потом замок пропал, а дубы остались, хотя и какие-то не такие. Пипу пришлось поразмыслить, пока он не догадался: они ведь зеленые! А дубы из всех деревьев последними распускают по весне листья. Стояла еще середина рогеня, как же так получилось? Что за странный сон! Пипу все это перестало нравиться. Он попробовал проснуться, но не смог.

Словно издалека донеслась чарующая песня, красивая, но такая печальная!

— Ой!

Пип ухватился за палец. Белый волчонок тяпнул его острыми, как иголки, зубами, и по коже текли капли блестящей красной крови. Пип сунул палец в рот и скорчил рожу.

Сон не отпускал его: больно уж настоящим все казалось, Мальчик глубоко вдохнул, чтобы в голове прояснилось, но без толку. Как странно, подумал он, глядя на голые ветви древних дубов у реки. Пахло цветами. Колокольчиками.

Его размышления прервал Палец, вскочивший на ноги: приближался Всадник.

— Ну? — спросил овиссиец.

Ответа Пип не расслышал. Охотники принялись перешептываться, поглядывая на пленников. Донеслись лишь отдельные слова, произнесенные сердитым Всадником:

— Нету никого на несколько миль вокруг. Не можем же мы всю жизнь тут его любимчиков ждать! Надо идти к Знаменному Откосу.

Глава 11

Каспар держал Папоротника за руку. Хотел и Брид тоже взять, но та вся погрузилась в себя.

Их вели на восток, глубже в лес. Следом за ними, перескакивая с ветки на ветку, двигался, щебеча, черный дрозд. Землю под мягкой тенью деревьев повсюду, насколько мог видеть человеческий глаз, покрывал пышный ковер из нарциссов и колокольчиков. Дикие примулы и тюльпаны яркой россыпью окружали стволы дубов и буков.

К удивлению Каспара, ладошка Папоротника стала меняться, делаться не такой грубой на ощупь. Короткие черные ногти становились мягче, как у человека, хотя кожу по-прежнему покрывал желтоватый пушок. Папоротник тоже разглядывал, свои руки и моргал, огромны ми скорбными глазами. Он хотел, было опять заговорить про Петрушку, однако слова утонули в потоках слез. Каспар сжал его руку чуть покрепче.

Стражники, ведшие их, шагали легко и надменно, напевая каждый свою мелодию. Их тонкие голоса сплетались, и вместе получалась могучая и магическая песнь.

По человеческим меркам лесничие были невелики, зато прекрасно сложены, молоды и полны здоровья. Халю бы они тут же поперек горла встали, подумал Каспар. Халь вообще ненавидел чванство.

— Мне страшно, Спар, — хныкнул маленький лёсик.

— Не бойся, — ответил Каспар, стараясь говорить как можно спокойнее. — Брид с нами. Она Дева и сможет о нас позаботиться. Вот увидишь.

— Вот у оленей, — фыркнул Папоротник, — у самца есть рога, потому что он должен защищать детенышей. А у людей по-другому?

— Конечно, по-другому, — ответил Каспар. — У Брид рогов нету.

— Она на меня злится, — сказал Папоротник и прижался к Каспару потеснее.

Из-за деревьев послышался плеск воды. Наверное, Белоструй, подумал Каспар, или то, что в Иномирье вместо Белоструя. Звук был громкий, и Каспар догадался: раз тут стоит весна, растаявший горный снег питает ручьи, сбегающие по желтым утесам в Кабаний Лов.

Папоротник замер и стал принюхиваться, беспокой, но шевеля ноздрями и вертя головой.

— Что такое?

— Кровь. Пахнет кровью. — Его глаза сделались еще больше. — И им! Я его чую!

— Кого чуешь? — не понял Каспар.

— Короля.

— Папоротник, ты не мог бы говорить понятнее?

— Короля леса. — Папоротник повис у Каспара на руке и принялся раскачиваться, будто позабыл, что их окружает целый отряд лесничих.

Те, заметив возбуждение лёсика, стали внимательно вглядываться в бурлящую реку. Один указал рукой, и Каспар на миг увидел белую шерсть и рога. Олень с трудом брел вниз по течению по отмели, опустив голову, его бока тяжело вздымались, а ноги омывала ледяная вода; на задней ноге виднелась пурпурно-кровавая рана.

Каспар моргнул. По фигуре оленя бежала такая же рябь, как по струям реки. Может, это солнце играет на бурной воде?.. Он моргнул еще раз и больше оленя не видел.

У Папоротника по щекам текли слезы. Лесничие двинулись дальше, но лёсик ухватил Каспара за руку, не пуская.

— Он же ранен, надо что-нибудь сделать!

— Мы не в силах. — Брид, до сих пор молчавшая, взглянула на них. Ее темно-зеленые глаза блестели от слез, а руки едва заметно дрожали, хотя она сумела справиться с голосом и выражением лица. — Он не в этом мире, мы видели лишь его тень. Я ничем не могу ему помочь.

— Кто он? — спросил Каспар.

— Тот, кого просили о помощи кобольды. Старый белый олень, отец лесов. — Брид оглянулась через плечо. — Он защищает их.

Процессия свернула на север и двинулась вдоль стремительной реки. Песня лесничих сделалась громче и настойчивее. Все они видели оленя, и было ясно, что это зрелище их сильно взволновало.

При виде открывшейся картины Каспар позабыл обо всем, дыхание перехватило. У слияния двух рек стояли кругом огромные, больше ста футов высотой, дубы, расправив одетые весенней зеленью листья. Но это еще что! Посреди них был замок, крохотный замок, сложенный, словно из льдинок, припорошенных снегом. Шпили сияли, над каждой крышей бился яркий стяг. Решетка была сработана из чистого золота, а барбакан над воротами сверкал статуэтками и башенками, выложенными перламутром. Земляного вала возле замка не устроили, зато его окружал ров.

И чем ближе подходил отряд, тем больше делался сияющий замок, превращаясь в огромное строение, тянущееся к небу. Деревья росли вместе с ним, так что к тому времени, когда путники достигли кольца дубов, каждый ствол в обхвате оказался уже больше пятидесяти футов.

Замок нависал над ними, но, как ни велик он был, Каспару подумалось, что есть в нем что-то неуловимо женственное. Замысловатые фасады украшали вытесанные из камня цветы и птицы. Витиеватые шпили взмывали ввысь. Как непохожа их легкость, почти хрупкость, на мощь Торра-Альты!

Талоркан прошелся взад-вперед вдоль рядов лесничих, строя их в ровные шеренги. Песня становилась все громче, и вдруг оказалось, что поют они уже в один голос. Каспар понял, что сходит с ума. Песня подавляла волю. Юноша пытался сопротивляться, но песня затяги вала; пытался не забыть, кто он есть, но понимал: не получится. Папоротник стоял рядом, не двигаясь.

Брид Каспар знал это, боролась. Она боролась всегда. Он чувствовал, как искрит ее сознание, отражая натиск колдовской музыки. Брид опустила глаза, смотрела себе под ноги, лишь бы не глядеть на замок.

Кажется, Талоркан пел для нее одной, и голос его слегка выделялся из общего хора: настойчивый, соблазняющий. Каспар ощущал его могучее вожделение, вожделение, направленное на Брид, но ничего не мог сделать. Он весь кипел от ненависти. Как смеет лесничий так смотреть на Брид? Как смеет он испытывать на ней свою холодную иномирную магию? Каспар видел, как девушка пытается не поддаться, как гневно отворачивается прочь. Потом на миг Брид расслабилась, взглянула на лесничего, и по ее губам скользнула ласковая улыбка.

— Нет, Брид, нет! — Каспар подскочил к ней, схватил за руку, потащил к себе.

Талоркан выступил вперед, внезапно оборвав песню, оттолкнул Каспара и тонкими длинными пальцами взял Брид за подбородок.

— Десять тысяч лет не видел я смертной девы, что была бы прекраснее тебя. Ты будешь меня любить, — объявил он, словно произнес слова пророчества.

— Не будет! — Каспар снова дернул Брид к себе.

— Почему же? — рассмеялся лесничий.

— Потому что она любит... — Каспар запнулся, чувствуя, как сияющий взгляд Талоркана проникает в глубины души. — Потому что я люблю ее! — Что-то в этом месте не позволяло говорить ничего, кроме самой истинной правды. — Я люблю ее!

— Итак, ты ее любишь, — кивнул Талоркан. — Что ж. Многие, многие мужи должны любить столь красивую девушку, но это ничего не значит. Она свободна и полюбит меня, ибо моя магия сильна.

Каспар властно стиснул ладонь Брид, и та посмотрела на него почти беспомощно. С приязнью, с дружбой, но без любви.

Талоркан вновь запел, и Каспар почувствовал, как Брид оцепенела. И все же она гневно повернулась к лесничему спиной и стала смотреть в лес. Там стоял огромный ясень, и его изящные листья танцевали на легком весеннем ветру, так что на землю тут и там ложились тени. Брид моргнула.

Тихо, без скрипа и лязга механизма, подъемный мост замка опустился и лег на воду почти там, где две реки мирно сливались в одну, на камень между двумя огромными обелисками. С того берега донесся раскатистый аккорд труб. Песня лесничих переменилась и против его воли повлекла Каспара вперед. Он пытался сопротивляться, мотал головой, силясь понять, куда же смотрела Брид, и вдруг понял: на гладкой серебристо-серой коре были выцарапаны глубокие отметины. Тут же ясень заслонили от него марширующие лесничие.

— Видел? — тихо спросила Брид.

— Руны, — ответил Каспар. — Что, тут пользуются рунными заклятиями?

Взглянуть на надпись он успел лишь мельком, одна ко теперь, закрыв глаза, попытался восстановить ее в памяти.

— Руна Тиу, — начал он, — потом Рад... — И тут вспомнил: — Дальше — Ос, а последняя — Гифу.

Каспар попытался разобрать, что это может быть за заклятие. Значение каждой руны в отдельности ему было известно: , Тиу, — знак войны; , Рад, — пути; , Ос, — всевластной мудрости; , Гифу, — дара. Но общий смысл ускользал от понимания. Юноша объединил четыре слова, как учила его Брид, и все равно ничего не понял. Может, в Ри-Эрриш заклятия складывают как-нибудь иначе?

— Больно глубоко копаешь, — улыбнулась Брид, высвобождая руку из пальцев Каспара, чтобы вытереть лоб. — Он жив. Собственно, они оба должны быть живы.

Каспар смотрел на нее, совершенно ничего не понимая.

— Это вовсе никакое не заклятие, — рассмеялась девушка.

— Но это же руны?

— Руны, только неумело использованные. Их написали просто как буквы, из которых состоит имя.

— «Трог», — догадался, наконец, Каспар. — А имя Трога написать мог только Пип. Он нашел пса. Надеюсь, Брок тоже с ними. Ох... Но если они в Ри-Эрриш, значит, они мертвы?

— Вовсе нет, — покачала головой Брид. — Руны — письмена богов. Они не связаны обычными законами, а движутся путями магии. Если они существуют в настоящем мире, то появляются и здесь... — Она вдруг смолкла, будто подумала о чем-то.

— Если они существуют здесь, значит, появляются и в реальном мире? — подхватил ее мысль Каспар.

Брид кивнула.

— Пип сейчас должен быть на этом самом месте, только в настоящем мире. Надо хотя бы как-то дать ему знак, что мы здесь. — Она вздохнула. — Правда, что толку? Он ничем не сможет нам помочь.

Все же, когда Каспар на миг очутился возле огромного обелиска у входа на мост, он огляделся и, увидев, что никто за ним не следит, коснулся кольца у себя на мизинце. Металл, на котором был вырезан тот же дракон, что и на знамени Торра-Альты, казался достаточно твердым, чтобы царапать камень. Каспар поспешно начертил несложные руны, складывавшиеся в его имя, «Спар». Больше ничего писать смысла не имело, Пип не сможет прочесть. Да и от этих четырех знаков вряд ли будет толк. Но надо же попробовать!

Они пересекли ров по мосту, прошли под решеткой и оказались в маленьком внутреннем дворе, где с одной стороны стояла конюшня, а с другой клетки для охот ничьих ястребов. Ворота мягко закрылись, и Каспар, подняв голову, увидел огромные, хорошо смазанные шестерни механизма. Как удивительно! Впрочем, оказалось, что двигать громадное колесо лесничие заставляют троллей. Бедные существа тоже вынуждены слушать их песни, догадался Каспар, понимая, что и его воля клонится к подчинению.

В замке пахло медом, и все сверкало в лучах солнца, будто мокрое. По ту сторону двора высились двери с золотыми изображениями солнца. Створки беззвучно распахнулись наружу, и процессия следом за Талорканом прошествовала в просторную зеленую залу с высокими сводчатыми потолками и витражными окнами. В лучах света, плясавших на мозаичных плитках пола, играли радуги. Хор лесничих смолк, но воздух по-прежнему полнился музыкой.

Это птицы поют, с удивлением догадался Каспар и скользнул взглядом вдоль колонны из зеленого мрамора, изукрашенного серебром, туда, куда уже смотрела Брид. У самой капители висела на крючке золотая клетка, а в ней щебетал дрозд. На другой колонне — жаворонок, на третьей — ласточка... Каждая колонна наверху распускалась, будто холодной пародией на древесную крону, и на каждой сидела в клетке птица и пела свою грустную песню.

— Ужасно, — шепнула Брид. — Сперва, кажется, будто все сияет чистотой и волшебством. — Она скользнула пальцами по золоченой резьбе, спиралью взбегавшей по очередной колонне. Орнамент изображал ветви жимолости. — Зеленый мрамор, изукрашенный золотом и се ребром, работы искуснее я никогда не видала, она даже тоньше, чем у древних мастеров, что сделали мой амулет... А приглядишься — все здесь мертвое!

Они прошли через залу, увешанную гобеленами, золотыми и серебряными блюдами и лентами, а также охотничьими трофеями, оленьими рогами ряд за рядом. Все было очень красиво, но безжизненно. Впрочем, чего и ждать от Ри-Эрриш, страны мертвых?

Следующая зала была такой же, только ленты висели пурпурные, а гобелены — рубиновые. Отовсюду здесь доносились хрипы, сопение и звон цепей: за колоннами лежали прикованные, к стенам горные львы с мохнаты ми кисточками на ушах. Были они старыми, усталыми и очень печальными, так что Каспару трудно, оказалось, представить себе, что это и есть опасные дикие звери, охотящиеся на коз на самых высоких пиках Желтых гор.

Талоркан подошел к Брид совсем близко.

— Как они красивы! Нам нравится держать здесь все, что красиво. А в моей собственной коллекции не хватает лишь малого.

Наконец перед ними встала новая дверь, закрытая, с огромным изображением солнца. Один из подчиненных Талоркана ударил в нее посохом, и створки разошлись. За ними лежала круглая комната с беломраморными нишами по стенам. В каждой такой нише находилось зеркало. По колоннам ползли серебряные вьюны, а пол был вымощен кремовым мрамором. От зеркал, отражавшихся друг в друге, у Каспара голова пошла кругом. Посреди залы стоял постамент двенадцати футов в высоту, сложенный из не знакомого переливчатого камня, а на нем огромный каменный круг.

— Словно стол для великанов, — шепнул Каспар Брид. Та посмотрела на него безучастно.

— Надо очень внимательно следить за своими словами. А то можем остаться здесь навсегда.

Хотя ее голос звучал по обыкновению твердо и уверенно, что-то во взгляде зеленых глаз взволновало Каспара. Кажется, Брид была не вполне властна над собой.

Сильные руки оттащили его к стене, а девушку ухватил Талоркан.

— Брид! — Каспар пытался вырваться, однако лесничие опять запели, и их воля прижала его к стене.

Он ничего не мог сделать, только стоять и смотреть. Тринадцать старейшин выступили каждый из своего зеркала, сошлись к середине комнаты, взялись за руки. По комнате разнесся шелест прозрачных крыльев. Сердце у Каспара заколотилось от страха.

Члены Высокого Круга поднялись в воздух, вспорхнули, вдоль столба с каменным кругом наверху и повис ли над ним. Их крылья трепетали так быстро, что воздух дрожал.

Лесничие в зеленых куртках и кожаных штанах стояли, молча, вслушиваясь в речи старейшин. А членам Круга спешить было некуда, и они спорили между собой (слишком тихо), не приходя ни к какому решению. Минуты слагались в часы. Каспар все больше уставал и отчаивался: против Талоркана он был бессилен. Да еще Папоротник чуть не вывел его из терпения стал опять дергать за руку.

— Мастер Спар, вы им не давайте меня в обиду, пожалуйста!

Каспар посмотрел на маленькое существо. Пушок у того на лице пропал, но все равно лёсик был похож на оленя: мягкие бархатистые рожки, большие круглые глаза, тоненькие ручки и ножки... Двигался он порывисто и нервно.

— Не могу я тебя защитить, — честно ответил ему Каспар.

— Я ведь сам этого хотел, — проговорил Папоротник, глядя на свои ладошки. Ногти у него еще оставались толстыми и черными. — А теперь мне кажется, что я такой слабый... Что, люди все такие слабые?

— Слабые, — ответил юноша.

— А почему тогда они правят всеми другими животными? Не понимаю.

— Тут вообще мало что поймешь. — Вообще-то Каспар Папоротника не слушал. Поскольку бесконечная дискуссия членов Круга, паривших под потолком, до него едва доносилась, он сосредоточился на Брид. Та стояла у стены по ту сторону комнаты, окруженная лесничими, и куталась в плащ из бурой медвежьей шкуры, будто пытаясь от них защититься

Вот вам вся Брид, как на ладони. Она ведь высшая жрица Матери Земли и должна иметь ту же силу и надежность. Брид была свежа, как лес, дика, как горы, бодра, как весенние ручейки, опасна, как водопады, нежна и мягка, как покрытые травой лужайки. Так много у нее лиц!.. Каспар вздохнул. Брид прекрасна.

Она куда красивее, чем яркие, блестящие женщины лесничих, глядевшие сквозь открытую дверь, входить в комнату, пока не закончится заседание Круга, им, видимо, запрещалось. Каспар слышал, как женщины переговариваются волшебными голосами, и видел их блестящие шелковые платья, золотые волосы, лица с зелеными глазами и тонкими чертами, будто точеные из слоновой кости. Они были не такие, как Брид, неземные, сотканные из солнечных лучей, сияющие, но бесплотные.

Каспар нахмурился. Талоркан стоял слишком близко к Брид и шептал ей что-то на ухо. Конечно, лесничие мужчины так же красивы, как и жительницы замка. Что думает по этому поводу Брид?

Тут внимание Каспара привлекла внезапная вспышка света: спор членов Высокого Круга перерос в ссору, они занесли короткие посохи и принялись колотить друг друга. В воздух летели шипящие искры.

Противоестественное, похожее на сон зрелище показалось Каспару едва ли не восхитительным. Непонятно, как получилось, что эти существа вошли в сказки под видом крохотных, не больше бабочки, созданий с хрупкими волшебными палочками? Конечно, они были невелики ростом, едва ему по плечо, но уж никак не могли бы перепархивать с цветка на цветок, да и посохи их напоминали не тонкие белые жезлы, лучащиеся магией, а скорее вырезанные в лесу дубинки. И размахивали ими члены Высокого Круга куда как яростно.

Наконец они слетели вниз, и безмолвно выскользну ли из комнаты. Почтительно выждав, Талоркан со своими подчиненными вышел следом, вновь затянув песню, и Каспара потянуло вперед. Он пытался закрыть свой разум, не подчиниться, однако голоса лесничих проникали в самые темные глубины сознания. Как юноша ни сопротивлялся, ноги сами несли его, куда велено.

Это было отвратительно. Каспар бросил на Талоркана злобный взгляд. А Брид... Брид улыбалась лесничему, слушая его лживые россказни! Это нечестно! Брид ведь его не любит, она просто вынуждена подчиняться его песне!

Пройдя через очередную дверь, они оказались в комнате меньше прежней, но с еще более высоким потолком. Тут было так светло, что Каспар заморгал. Все сияло золотом. Даже мраморный пол покрывали золотые изображения солнца, отражавшие настоящий солнечный свет он проникал в помещение через круглое отверстие в крыше. Властвовали же здесь тринадцать тронов, и именно к ним устремились члены Высокого Круга. За тронами находилась еще одна дверца, сработанная из огромной доски с вырезанной на ней кроной могучего дерева. Каспара тут же потянуло туда, будто он догадывался, что за этой дверцей путь домой.

Тем временем тринадцать старейшин спорили, кому надлежит занять какое место. Двое даже опять подрались, и их посохи ударились друг о друга, исторгнув алую вспышку. Каспар сперва думал, что главная тут Нуйн, однако оказалось, что все тринадцать членов Круга равны.

— Это мое место! — убежденно провозгласила дама с пахучими белыми цветами в волосах. Каспар посмотрел, какой у нее знак, и узнал руну Хуатэ, дух боярышника.

— Нет, мое! — возразил бородатый мужчина с серой кожей — Фагос, старинное древо знания. В отличие от остальных он вместо посоха держал в руках книгу, а в бороде у него запутались буковые орешки.

Покуда эти двое ругались, стоявший в середине трон поспешно заняла еще одна женщина. Она была одета в простое зеленое с коричневым платье и, похоже, ни минуты не могла усидеть на месте: тут же расправила крылья и приподнялась на несколько дюймов в воздух.

— Я — Колл, и председательствовать сегодня буду я! — объявила она.

Орешник, вспомнил Каспар, дерево озарения. Юноша улыбнулся, подумав, как довольна была бы его по знаниями Брид.

Стоило Колл сесть на трон, как остальные члены Круга успокоились, и только темнокожий мужчина продолжал угрожающе размахивать посохом, покрытым острыми колючками. Каспару не пришлось даже смотреть, какая руна у него на поясе, чтобы узнать его: это был Страйф, дух терна — дерева злой судьбы.

— Неправильно! Сегодня очередь Хуатэ. Я все хорошо помню. В прошлый раз председательствовала Нуйн, а до того Тинне.

Солидного вида мужчина, коронованный венцом из дубовых желудей, произнес низким голосом, полным здравомыслия:

— Довольно, Страйф. Вопрос уже решен.

— Но очередь моя! — громко возразила Хуатэ, тряхнув головой так, что ее тиара, покрытая белыми цвета ми, сверкнула пламенем.

— Да какая разница? Не важно, кто занимает это кресло, лишь бы кто-нибудь его занимал. Колл ничуть не хуже других, у нее хорошо получается. А ты будешь председательствовать в следующий раз, успокоил ее солидный мужчина. Каспар решил, что это Дуйр, дух дуба, пожалуй, самый привлекательный среди собравшихся. Остальные, во всяком случае, были еще хуже.

— Да следующий раз может еще через сто лет случиться! — ответила расстроенная Хуатэ. — У нас уже давно не было подобного диспута. С чего это Колл должна быть председателем?

— И, правда, с чего? — вмешался Страйф. Старейшины снова принялись ругаться, разбрасывая по сторонам алые и желтые искры.

Каспар не мог прийти в себя. Члены Высокого Круга выглядели так царственно — и ссорились, словно дети. А ему оставалось только стоять и смотреть на них, пока ноги не затекли. Сколько это еще продлится?

Папоротник подергал юношу за руку. Каспар взглянул на Брид: почему она ничего не пытается сделать? Уж у нее-то должно хватить силы воли, чтобы разорвать око вы чар и навести порядок!.. В конце концов, Каспару стало казаться, что прошла уже не одна неделя. Правда, солнце в окне сдвинулось лишь самую малость и все так же лило золотые лучи на мраморный пол.

Эх, будь тут Халь! Он бы не потерпел всей этой ерунды. А раз Халь бы не потерпел, подумалось Каспару, значит, и он не должен. Каспар крепко зажмурился и стал дергать невидимые путы. В висках загрохотали удары пульса. Узы чужой воли чуть подались, Каспар собрался с силами и вырвался!

Впрочем, ему удалось лишь поднять голову и издать низкий звериный стон. Члены Круга внезапно смолкли и с удивлением посмотрели на него. Колл поднялась, расправила зелено-коричневое платье и, весьма довольная собою, объявила:

— Как председатель сегодняшнего собрания, — при этих словах Хуатэ бросила на нее злобный взгляд, — с пленником буду говорить я. Приказываю его освободить.

Четверо лесничих, стоявших вокруг Каспара и не сводивших с юноши горящих глаз, отступили на шаг назад. Он почувствовал себя, как бившаяся на берегу рыба, которую вдруг выпустили в воду.

Колл скользнула к нему и ткнула его жезлом.

— Ты не больно-то велик, так? — спросила она, хотя Каспар был на добрую голову выше любого из старей шин. — Что ты тут делаешь? — продолжила Колл, не дожидаясь ответа. — Ты не должен здесь быть, не пройдя очищения смертью, при котором душа освобождается от разума. Боль расставания обмануть нельзя. Она коротка, но необходима. Без боли нет пути дальше. Ты попытался нарушить закон.

— Ничего я не пытался, — ответил Каспар. — Мне домой надо, только и всего.

Страйф стукнул шипастым посохом об пол.

— Тебе надо!.. Ты лишь смертный, и боги вольны с тобой делать, что придет им на ум.

Фагос, раскрыв книгу и задумчиво выковыривая из бороды буковый орешек, произнес:

— Ты часть круга, колеса жизни, нарушать его ход запрещено. Закон гласит, что ты должен понести кару.

— Я бы сперва выслушал, — перебил Дуйр, — что он сам скажет. Он интересен. Ведь только что ему удалось, хоть и всего на миг, перебороть волю лесничих.

— Их следует наказать. Закон говорит об этом без всякой двусмысленности, — бесстрастно произнес Фагос.

— Вопрос требует обсуждения, — вмешался звонкий голосок. В воздухе разлился сладкий, манящий аромат меда, и Каспар узнал Уйллеанд, или жимолость, растение сокрытых тайн. — Закон беспределен, а наш долг — изъяснять неписаные истины, которые он содержит.

— Вечно тебе надо вмешаться, Уйллеанд, — проворчал Страйф. — Каждой бочке затычка!

Тут же ему пришлось отскочить: с конца жезла Уйллеанд, тонкого и гибкого, словно хлыст, слетели пурпурные брызги пламени.

— Как я говорила, прежде чем меня столь грубо прервали... — продолжила она.

— Сегодня председательствую я. — Колл ударила жезлом о мраморные плиты. — И решать, кому говорить, буду тоже я.

Словно дети малые, подумал Каспар. До скончания века будут спорить, а он стой тут и жди... Юноша с горечью вспомнил о родном доме, о Торра-Альте, о Морригвэн, которая все стареет, и о гибели волчицы-матери. Волчат они так и не нашли, а Пип, Брок и Трог пропали. Надо скорее возвращаться.

— Ни за что не признаю твоего права указывать, говорить мне или молчать! — воскликнула Уйллеанд. — Зачем нам вообще нужен председатель?

— У нас всегда есть председатель, — терпеливо произнес Дуйр, — иначе все будут перебивать друг друга.

— А тебя, Уйллеанд, никто не будет слушать, — добавил Страйф, поднимаясь со своего трона. — Так что порядок нужен, точно.

— Да кто тебя спрашивает? — вскочила Хуатэ. — Сейчас моя очередь.

— Заткнитесь же вы все! — вдруг крикнула Брид. Ну вот, наконец-то, облегченно вздохнул Каспар. Не могла же воля лесничих связать жрицу крепче, чем его самого.

Члены Круга опять пораженно замолчали.

— Вы и представить себе не можете, насколько это важно, — тихо сказала им Брид. — Вы должны отпустить нас обратно. Я — Дева.

Однако эти слова не произвели на старейшин желаемого действия. Тинне, дух падуба, раздраженно засмеялся, указывая на девушку длинным пальцем.

— Она нам выдвигает требования! На мой взгляд, надо ее проучить, чтобы в следующий раз обращалась к нам более уважительно.

— Точно, точно, — тут же согласились еще несколько членов Круга, — всех их надо проучить!

— Их следует наказать и заставить вернуть Свирель Дуйра, — произнес Фагос, склонив умудренную голову.

— Ни за что, — ответила Брид. — Скорее я ее уничтожу.

— Не сможешь, — прошипел Страйф.

— Да нет, смогу, — улыбнулась она. — Конечно, Свирель — предмет неземной, но к миру магии она все же принадлежит.

Девушка подняла свирель так, чтобы все ее видели, и Каспар разглядел выцарапанную на дереве надпись. Так вот чем занималась Брид все это время!

— Это руны сокрытия и уничтожения, и начертаны они так, что освободиться от их действия можно лишь способом, известным одной мне. Они искажают звучание Свирели, играть на ней невозможно. Я сниму заклятие, только если вы нас отпустите.

В комнате повисла тишина, раскаленная тишина таким бывает небо, когда ждет бури.

— В темницу! — воскликнула Нуйн, давно уже не говорившая ни слова. — Талоркан, в темницу их!

— Прошу вас, измените свое решение, — произнес старший лесничий с почтением, но настоятельно. — Позвольте мне для начала поместить их в своей охотничьей башне в замке Абалон. Оттуда они смогут смотреть на красоту леса и, видя ее, печалиться о том, что никогда не сумеют пересечь его и достигнуть блаженства Аннуина, если только не вернут Свирель и не признают, что жизнь их кончена. Похоже, они хорошо умеют терпеть боль; заклинания моей охотничьей башни принесут больше пользы.

После этих слов он обернулся к Брид и негромко шепнул ей:

— К тому же там я смогу навещать тебя. И вскоре ты научишься ценить мое общество.

Глава 12

В тот год зима в Кеолотии выдалась особенно влажная и угрюмая. А еще угрюмее был король Дагонет, не желавший расставаться с дочерью.

— Не могу позволить, чтобы Кимбелин отправлялась в путь сразу после дождей. В этом году паводок сильнее, чем в прошлом. Как пересечь равнины?.. Необходимо подождать.

Однако короля никто не слушал: эти слова были лишь очередным поводом отложить отъезд принцессы.

В данный момент Его Величество осматривал крытые повозки, подготовленные для Кимбелин, ее фрейлин и огромного приданого. Халь едва не терял дар речи, видя, какие груды драгоценных камней доставляют ежедневно с северных копей. Длилось это все уже три недели.

Повозок было шестнадцать. В одних офидийское золото, в других лонисианские шелка, в-третьих, раскрашенная ориаксианская керамика. Халь не знал, как этот хрупкий груз перенесет путь по разбитым за зиму дорогам до побережья. Остальные повозки были за валены ожерельями и амулетами, сработанными лучшими мастерами Кеолотии, и, конечно же, солнечными рубинами, как еще не ограненными, одетыми грубой породой, так и вправленными в венцы, цепи, щиты и рукояти мечей. Неудивительно, подумал Халь, что король Рэвик решил на старости лет жениться.

Дагонет и бельбидийские дворяне стояли посреди четырехугольного двора, окруженного конюшнями, а вокруг кипела работа. Люди в последний раз проверяли, как лежит груз, смазывали оси шестиколесных повозок и подтягивали упряжь. Халь поднял взгляд к затянутому серыми тучами небу. Обещался дождь, вряд ли повозки хорошо пойдут по размокшей грязи.

— Не будет беды, если повременить, — обратился он к принцу Ренауду. — Лучше дождаться, когда дороги высохнут; тогда мы, возможно, прибудем в Нарвал-Ри не позднее, чем, если бы выехали прямо сейчас.

— Возможно, — ответил тот, — но если...

— Конечно, мы могли бы направиться на север, через старый лес, и двигаться сушей, — перебил принца Тапвелл. — Хотя путь через Ваалаку длиннее, таким образом, мы бы обошли стороной залитые паводком равнины.

Ренауд отнесся к его словам со вниманием и отвел Тапвелла в сторону, чтобы обсудить вопрос с королем Дагонетом. Любопытно, подумал Халь, откуда Тапвелл так много знает о северной дороге через лес?.. Молодой человек раздраженно топнул ногой по сияющим, дочиста вымытым дождем булыжникам, взметнув из лужи тучу брызг, и побрел прочь. Принц никогда его не слушал, а если хотел совета обращался к Тапвеллу или Хардвину. Правда, Хардвин советов никогда не давал, а только поддакивал, что было еще противнее, чем постоянное всезнайство Тапвелла.

— Что бы нам просто тут не подождать? — пробормотал Огден, выглядывая из-под повозки. Руки у него были заляпаны смазкой, по щеке тянулась черная полоса. — Мастер Халь, может, скажете им что? А то ведь глупостей понаделают.

Халь покачал головой.

— Давно уже пытаюсь, но они уперлись, решили, что в лесу будет суше. Без толку, в общем. — Он пнул сапогом ближайшее колесо, и дерево отозвалось не звонко, а глухо: оно уже успело пропитаться водой. Огден, изогнувшись, стал проверять, в чем дело.

— Я, мастер Халь, с сержантом кеолотианским поговорил, Каем звать. Лес, про который лорд Тапвелл рассказывает — Троллесье, а в нем — Хобомань. Лучше туда не соваться.

— Это все суеверия кеолотианские. Кай небось тебе еще не того наговорил.

— Вы, сир, как хотите, а это не ерунда. Кай руку давал, что там чудное творится.

— Ладно тебе, Огден, ты что, эльфов боишься? Крохотных созданий, что на поганках сидят?

— Вот не припомню, чтобы они были крохотными. Лучше бы нам, сир, подождать до весны, а там ехать. Больно уж повозки тяжелы.

Халь задумчиво прикусил губу. Никакой причины избегать леса он не видел, однако и в Кастабриции не прочь был задержаться, хоть Тапвелл явно выступал против. Собственно, сам факт того, что Тапвелл был против, усиливал это желание. Тапвелл Халю не нравился, то есть даже наоборот.

Взяв себя в руки, молодой человек вернулся к остальным дворянам, решив, что должен все же что-нибудь сказать.

— Не знаю. Не уверен, — говорил Ренауд. — Лорд Хардвин, как вы думаете?

— Поверьте нам, сир, — опять вмешался Тапвелл, — надо направляться домой. Неразумно так надолго задерживаться за границей, ваш брат будет беспокоиться, к тому же он может в вас нуждаться.

Кеовульф смотрел на овиссийца хмуро и с недоверием. Халь тоже сомневался, чтобы королю Рэвику может вдруг понадобиться брат.

— Полагаю, нам следует подождать, — заметил рыцарь. — Всего через пару месяцев дожди кончатся.

— Ну, вас-то не спрашивали, не так ли? — Тапвелл повысил голос до резкой пронзительной ноты. — Не забывайте, что я выше вас по положению. Я — старший сын барона.

— Однако вы не выше принца, — напомнил ему Халь и повернулся к Ренауду: — Сир, я согласен с королем Дагонетом и с Кеовульфом. По-моему, нам лучше задержаться. Каковы будут ваши распоряжения?

Ренауд оказался в затруднительном положении.

— Я... ну что ж, посмотрим. — Он взглянул на терпеливого Кеовульфа, на возмущенного Халя, на упрямого Тапвелла.

— Мы люди дела и посему не должны слишком надолго покидать пределы страны. Мы нужны королю Рэвику, — высокопарно объявил Тапвелл. — Мне же необходимо возвратиться домой и позаботиться об уничтожении волков, что идут на юг Бельбидии, — добавил он, бросая на Халя обвиняющий взор.

— Да, да, полагаю, что вы правы. Не следует пренебрегать своим долгом, как бы ни было приятно провести здесь еще немного времени. Двинемся старым трактом через лес, как предлагает Тапвелл, — заключил Ренауд.

«Как приказывает Тапвелл», — горько заметил про себя Халь, и не в первый раз за последнее время его пальцы легли на рукоять меча, сделанную в виде двух сплетающихся в сражении драконов. Прикосновение к оружию успокаивало.

Подошел чванливый принц Тудвал и тут же снисходительно сказал:

— Если вы так сильно беспокоитесь, я отправлюсь с вами, чтобы вас защищать.

— Защищать! — фыркнул Халь.

Тудвал улыбнулся и продолжил с тем же нудным кеолотианским акцентом:

— В Троллесье ничего страшного нет. Хотя оно и названо в честь троллей, мои знаменитые предки загнали последнего из этих чудовищ много поколений назад. Так что на этот счет можете не опасаться, если только вас не пугает Хобомань. — Он расхохотался. — Конечно, бельбидийцы непременно должны бояться всяких сказок.

— Мы не боимся. — Халь подавил нарастающее раздражение и нарисовал на лице вежливую улыбку. Не радовать же Тудвала, попавшись на его приманку! Нам лишь представляется глупым отправляться в суровые северные земли, имея с собою юную принцессу и ее фрейлин, когда нужно подождать лишь немного, чтобы кончились дожди, и можно будет ехать к морю по хорошим дорогам.

— Принцесса Кимбелин кеолотианка. Она не так хила, как бельбидийские леди. Старый лес ей не страшен.

— Бельбидийские леди не хилы, — в один голос воз разили Халь и Кеовульф.

— В самом деле? Выходит, вы сами боитесь леса, — довольно усмехнулся Тудвал, откидывая назад голову, чтобы прямые светлые волосы не падали на глаза.

— Мы намерены ехать на север, как раз через лес, — объявил Халь, будто от него и зависело решение. Тут же вспомнив, кто на самом деле главный, он обернулся к Ренауду и произнес: — Я согласен, что нам следует ехать через Троллесье, раз принц Тудвал столь любезно вызвался послужить нам проводником.

— Защитником, — подчеркнул младший принц Кеолотии. — Я с удовольствием поведу ваш отряд по землям моего королевства.

— Моего королевства, — поправил его король Дагонет. — Ни я, ни твой брат пока что не подаем признаков близости безвременной кончины, а раз так — попридержи язык.

Тудвал закусил нижнюю губу.

— Откуда Тапвелл столько всего знает об этих землях? — негромко спросил Кеовульф, когда они с Халем наконец двинулись к себе, чтобы собрать немногочисленные пожитки.

— У меня в Кеолотии родственники, — ответил неожиданно оказавшийся у них за спиной овиссиец. — Удивительно, Халь, вы один желали здесь задержаться. Ваша дама не накажет вас за столь долгое отсутствие? — Он пренебрежительно усмехнулся и обогнал их, оставив Халя наливаться гневом. Молодой человек в очередной раз ухватился за меч, но отвратительная мысль о том, что наглая шутка основана на правде, остановила его руку. Покраснев, Халь стиснул зубы и еще раз поклялся доказать, что Тапвелл не прав.

Тайне хотелось побегать. Халь старался не думать о Тапвелле, чему весьма способствовало присутствие принцессы Кимбелин. Она до сих пор промокала платочком глаза после долгого прощания с отцом. В последний момент король сунул дочери в руки целый кошель золота, а потом, будто того было мало, с трудом стянул с пухлых пальцев все перстни, кроме печатки, и тоже отдал ей.

— Если вдруг что-нибудь понадобится, извести меня. Обещай, что известишь, — просил он, когда принцесса уже проезжала через усеянные самоцветами золотые ворота. Прикованный у них медведь рычал и дергал цепь.

Предводительствовал эскортом Тудвал, окруженный полудюжиной длинноногих черных собак. Сидел он на блестевшем от пота боевом коне, гордо изогнувшем шею с четко выступающим переплетением жил. Одним коротким взмахом руки принц отдал приказ к выступлению. Сестра скакала с ним рядом в сопровождении пяти фрейлин (еще семь заняли места в повозках). Бок о бок с солдатами-бельбидийцами ехали люди Тудвала общим числом до двух десятков.

На этот раз отряду не пришлось плутать по извилистой дороге через весь город: принц повел его в выложенный мрамором подземный тоннель, где через каждую дюжину шагов горели светильники. У Халя в ушах звенело от стука подков по камню. Наконец они опять оказались под серым кеолотианским небом. Впереди лежала широкая болотистая равнина, кое-где помеченная лесистыми бугорками. Равнина тянулась до самого горизонта, подернутого дымкой, а там размытые бледно-багровые холмы сливались с тяжело нависшими над ними дождевыми облаками. Путь лежал на северо-запад. Вместо того чтобы любоваться мокрым пейзажем, Халь нашел взглядом принцессу.

Одетая по-дорожному, девушка выглядела ничуть не менее прекрасно и величественно, нежели в дворцовом облачении. Ярко-зеленое платье, отороченное серебром, охватывало бедра и талию так, что Халю немедля сделалось стыдно за свои мысли. Возникло неприятное ощущение, будто Брид за ним наблюдает.

При этой мысли он фыркнул. Конечно, Брид прелестна, и конечно, он ее по-настоящему любит, но нельзя позволить, чтобы она всецело им повелевала. Обидные слова Тапвелла до сих пор не смолкали у Халя в ушах. Сжав кулаки, молодой человек постарался забыть об этом и стал думать о принцессе Кимбелин. Как не восхищаться тем, сколь элегантно она сидит в своем дамском седле, сколь ровно держится! Вот принцесса протянула руку, чтобы взять у одного из сокольничих голубого кречета в кожаном колпачке. Халь улыбнулся. Вот это — дама, она не позволяет себе разъезжать в кожаных штанах, как Брид. Хоть Халь и старался смотреть на ее проделки сквозь пальцы, все же ему хотелось, чтобы девушка хотя бы иногда вела себя, как подобает настоящей бельбидийской леди.

Тапвелл вырвался вперед, а Тудвал по-прежнему держался рядом с сестрой, ревниво охраняя ее и следя, что бы никто не мог с нею заговорить. Принцесса посмотрела в сторону Халя, тот ответил галантным кивком и был уверен, что Кимбелин залилась румянцем. Ну, чуть-чуть.

На плечо ему легла рука — это Кеовульф, наклонившись вперед, одарил товарища одним из своих обычных взглядов. Не то чтобы неодобрительным рыцарь не был склонен открыто проявлять неодобрение, но по меньшей мере предупреждающим.

— Чего тебе надо? — недовольно спросил Халь.

— Ничего, — мягко ответил Кеовульф. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Да я просто смотрю. Нельзя же...

— Тапвелл был прав, — перебил его Кеовульф с холодной улыбкой на губах. — Ты слишком давно не был дома. К тому же просто смотреть невозможно.

— Возможно! Я ничего не сделал, даже ничего не сказал.

— Гм, — с сомнением отозвался Кеовульф, — раз смотришь, значит думаешь. А она знает, что ты думаешь. Она не только принцесса, но еще и женщина. Помнишь, как под Фароной ты оскорбил жену купца? С принцессами-то еще посложнее бывает. Даже если на время забыть о Брид, принцесса Кимбелин невеста короля Рэвика. Так что не суй голову в петлю.

— Я просто смотрел на нее, — уперся Халь. — И кто сказал, что ей это оскорбительно? Может, я ей, наоборот, нравлюсь.

— Полагаешь, принцесса Кимбелин, невеста короля Бельбидии, будет развлекаться мыслями о мелком дворянине без земли и богатств? Не смеши меня.

— А почему бы и нет? — вспыхнул Халь, потом добавил уже спокойнее: — Разве я не хорош собой в рыцарской амуниции и на прекрасной лошади? — Он задрал голову и озорно ухмыльнулся.

Кеовульф рассмеялся.

— Держу пари, — объявил Халь со всей серьезностью, — что добьюсь от нее благосклонного взгляда. Ставлю свою лошадь. Сам знаешь, она славно вышколена и хорошо держится в ближнем бою. Ставлю!

Хохот Кеовульфа огласил всю округу.

— Хорошо, что это просто шутка, — сказал он. Халь улыбнулся, однако переубеждать друга не стал.

Он терпеть не мог, когда над ним смеялись — хоть Тудвал, хоть Тапвелл, хоть даже сам Кеовульф. И собирался всем доказать, что способен завоевать милость принцессы Кимбелин. Да, поклялся Халь, до конца пути он получит от нее в знак приязни желтую шелковую ленту с вытканным на ней кеолотианским медведем! Единственная сложность вырвать принцессу из-под неусыпной опеки брата.

Эта идея так захватила Халя, что он принялся мечтать дальше. В конце концов, король Рэвик еще не заполучил принцессу. Она может по собственной воле отказаться выходить за него замуж, если найдет себе кого-нибудь получше. Подумать только какое у нее приданое! А как богата Кеолотия! Одни рубиновые копи чего стоят. Ему достанутся земли, титулы! Власть!

Впрочем, тут же Халь скривился. Принцесса вовсе не столь красива, как Брид. Чуть полновата, без неуемной живости в глазах, лицо больно уж идеальное. Сказать по чести, Кимбелин напоминала статуэтку из слоновой кости.

Но из-за Брид люди над ним насмехались!.. Халь прожег взглядом спину Тапвелла. Если жениться на жрице, не получишь ни титулов, ни земель, ни приданого. А вот за принцессами за той же Кимбелин приданое, дают о-го-го какое. Несомненно, ради своей дочери Дагонет сделает все, что угодно, и земли подарит, стоит только попросить. Вот это будет жизнь!

И кто его за язык тянул делать Брид предложение? Ошибки молодости, одно слово. Женитьба на ней лишь ухудшила бы его положение в обществе. И так-то плохо, а когда в конечном счете брат умрет и Спар станет бароном Торра-Альты... Представить только — подчиняться Спару! О чем он раньше думал? У Кимбелин одно платье стоит целого состояния.

Почувствовав укол совести, Халь недовольно взглянул на Кеовульфа — конечно, это он виноват. Потом рассмеялся: вот так нелепость! Что толку мечтать о приданом и титулах и о том, как унаследуешь долю в богатствах короля Дагонета? Конечно, от одной мысли о рубинах по спине бегут мурашки, но принцесса Кимбелин пока что не проявила к нему и самой малой доли любезности. И все же она прекрасна. Брид никогда ничего не узнает. Приятно будет завоевать принцессу даже лишь затем, чтобы доказать свою способность это сделать.

Дорога тянулась на северо-запад через равнину, по крытую болотами. Тут и там к самой обочине подбиралась, прячась в камышах, предательская трясина. Пахло сыростью. Халь решил, что так рано покидать двор Дагонета было все же неразумно. Правда, дождь на время перестал, и все же, по его мнению, хмурая погода не подходила для Кимбелин и ее фрейлин. Отряд двигался медленно, то и дело приходилось ждать, пока люди в очередной раз вытащат то одну, то другую повозку, застрявшую в грязи. Принцессу же, казалось, вовсе не волновал резкий северный ветер она откинула капюшон плаща и дала ветру играть своими серебристыми волосами. Халь невольно вздрогнул. Кимбелин сняла колпачок с кречета, сидевшего у нее на руке, и птица, взмахнув изогнутыми крыльями, с резким криком устремилась в небо.

Размышления Халя прервал голос лорда Тапвелла:

— Скачки. Надо устроить скачки.

— Надо ли? — негромко сказал Халю Кеовульф. — Ты только погляди вокруг. Куда он скакать-то собирается? По такой грязи лошадям придется тяжело.

— Что же? Никто не осмелится принять мой вызов? — Овиссиец, снявший шляпу с пером, чтобы не помялась, указал на Халя концом хлыста.

— Не подождать ли до более подходящего места? — дипломатично предложил Кеовульф.

— Ха! Все знают, что нет труса больше, чем наемник, — произнес Тапвелл, — и вот вы еще раз это доказываете.

Халь оскорбился за товарища, но сам Кеовульф лишь ответил с улыбкой:

— Милый друг, мне нет нужды что-либо доказывать таким, как вы.

— Принимаю вызов, — объявил Тудвал. — Я с двумя людьми против вас и двоих бельбидийцев. Что скажете, Ренауд? — обратился он к принцу со всей возможной фамильярностью. — Увидим ли мы, на что годится конь члена королевского дома?

— Мать Великая, — выдохнул Халь.

— Не смей ввязываться, — предупредил его Кеовульф. — Всякому видно, что это нелепость.

— И не подумаю! — Халь постарался сделать вид, будто возмущен самой идеей скачек, но на самом деле причина у него была другая. Он очень сомневался, что Тайна обойдет великолепного коня Тудвала. Лучше пусть все считают, что он победил бы, если бы стал участвовать. Плохо, если они увидят, что гнедая кобыла, хоть и красива, вынослива и выучена брыкаться, бегает довольно медленно.

— Видите тот бугор у леса с необычным камнем на вершине? — указал Тапвелл. — Что скажете, господа? Расстояние хорошее.

Все посмотрели туда. Путь к бугру лежал через лощину, заросшую камышом и, стало быть, очень сырую, а потом проходил через рощу. В конце концов тропа, превратившись в тонкую ниточку, поднималась на пологий холм, увенчанный камнем, похожим на наковальню.

Расстояние было не меньше лиги, однако Тапвелл, Ренауд и Хардвин после долгих просьб со стороны остальных выстроились в линию рядом с Тудвалом и еще двумя кеолотианцами. Их лошади уже взмокли, предчувствуя скачку.

— Подождите, — остановила их принцесса Кимбелин. Подъехав к брату, она развязала желтую ленту и подала ему, с вялой улыбкой сказав: — Ради чести Кеолотии ты должен выиграть.

— Больно далеко, погубят лошадей, — пробормотал Кеовульф. — Чем старше делаюсь, тем больше радуюсь, что не имею нужды строить из себя придурка.

— Сир, не желаете сделать ставку? — спросил Огден. — У нас трое поставили, что первым из болота придется вытаскивать лорда Хардвина, а шестеро что принца Ренауда.

— Крайне непочтительно, — засмеялся Халь. — Может, лучше на победителя ставить?

— Тут и так все ясно, сир. Принц Тудвал выиграет, кому еще?

Халь посерьезнел и нахмурился. Он не мог понять, зачем Тапвелл предложил устроить скачки, когда было ясно, что у Тудвала конь куда лучше всех остальных. Никто ведь не устраивает состязаний, не имея надежды в них победить.

Впрочем, дальше раздумывать было некогда. Шестеро всадников сорвались с места, взметнув комья грязи. Одна из фрейлин вскрикнула — конь под ней захрапел и вскинулся, брыкнул пеструю кобылу принцессы, после чего ринулся за остальными. На помощь перепуганной даме, ухватившейся обеими руками за конскую шею, поскакал стражник-кеолотианец. Но Халь смотрел не им вслед, а на Кимбелин. Ее лошадь, получившая могучий удар копытами в грудь, пятилась задом, и принцесса едва могла ею управлять. По счастью, Кимбелин удалось вы пустить кречета прежде, чем ее лошадь тоже понеслась следом за соревнующимися.

Слишком горячее животное для юной девы, подумал Халь, радуясь спокойному характеру Тайны, и поскакал следом. По счастью, принцесса как ни странно не теряла головы. Она откинулась назад в седле и натянула поводья, однако кобыла ее не слушалась.

Тайна не отставала. Привстав на стременах и склонившись над самой холкой лошади, Халь подгонял ее так, что брызги летели из-под копыт. Он надеялся, что слетев с дороги и оказавшись в густой черной грязи, кобыла принцессы замедлит свой бег.

Так оно и случилось. Теперь у Халя было преимущество. Он свернул чуть влево, объехав самое сырое место, и благодаря этому выиграл несколько шагов. Впереди замаячили деревья.

— Сворачивай! — закричал Халь, поняв, как это опасно. — Сворачивай!

— Не могу! — откликнулась принцесса. Кречет метался туда-сюда, еще больше пугая кобылу.

Халь про себя выругался: Тайна скакала слишком медленно. Одно дело если лошадь понесла на открытом месте, и совсем другое — среди густых деревьев. Он крикнул принцессе, чтобы та прыгала на землю, но она была слишком напугана. Кругом затрещали кусты, сучья деревьев стали рвать платье. Халь едва мог видеть, что происходит с девушкой — ему то и дело приходилось зажмуриваться, чтобы по глазам не хлестнуло колючим побегом.

Любой низко растущей ветви хватило бы, чтобы сбить Кимбелин наземь или расколоть ей голову. Последствия были бы ужасны. Что скажет король Дагонет, если бельбидийский эскорт подверг принцессу такой опасности? Случится война! Война между двумя столь могущественными государствами немыслима. Но если по вине бельбидийцев пострадает драгоценная дочь Дагонета...

Тайна споткнулась, запутавшись ногами в зарослях ежевики, упала на колени, но тут же снова поднялась. Внезапно на морду ей легло белое покрывало — должно быть, это Кимбелин его обронила. Лошадь забилась в панике, однако Халю удалось сорвать ткань.

Сдавленный крик. Халь похолодел, натянул поводья, чтобы Тайна перешла с галопа на резвую рысь. То и дело приходилось подныривать под ветви боярышника.

Кимбелин лежала лицом вниз на куче опавших листьев. Лошадь ее, продравшись сквозь терновник, умчалась дальше.

Спешившись, Халь с облегчением заметил, что принцесса стонет и пытается пошевелиться. Он подбежал к ней, жалея, что ни слова не может произнести по кеолотиански это, возможно, успокоило бы Кимбелин.

— Миледи, вы не ранены?

Надо было ощупать, не сломано ли у нее что, но Халь решил, что лучше сперва дать принцессе отдышаться. Сам он, если бы упал с лошади, едва ли хотел бы, чтобы его тут же начали тормошить.

Кимбелин посмотрела на молодого человека, часто моргая и бормоча что-то на родном языке, потом, наконец, перешла на бельбидийский:

— Ничего не могла поделать. Она не останавливалась, и все тут.

Халь, поняв, что принцесса не пострадала, предложил ей руку.

— Вы сможете встать?

Та кивнула, но, когда принялась подниматься, поморщилась. Эти минуты наедине с принцессой начали Халю нравиться. Появилась идеальная возможность, сделавшись отважным спасителем девушки, завоевать ее благосклонность.

Однако солдаты-кеолотианцы уже приближались, продираясь через рощу, и вскоре окружили принцессу суетой и беспокойством, а Халя оттеснили в сторону. Он плюнул и вернулся к Тайне та мирно жевала побеги яснотки, которыми порос ствол упавшего и гниющего дерева.

— Пойду, найду кобылу, — объявил он, хотя в общей суматохе никто его слов не расслышал.

Спокойной трусцой Халь побежал по следам кобылы Кимбелин, ожидая, что в конце концов наткнется на ее труп рано или поздно животное должно было со всей дури врезаться в какое-нибудь дерево. Однако, оказавшись на краю небольшой прогалины, он увидел, что лошадь вполне жива и спокойно пасется.

Сверху донесся тонкий крик, и Халь поднял голову. Над голыми деревьями кружил голубой кречет принцессы. Заглядевшись на птицу, он забыл, что к лошади надо подходить осторожно, та дернула головой и резко скакнула в сторону.

Халь выругался и двинулся за ней уже внимательнее. Лес опять сделался гуще. Впереди послышалось что-то вроде хлопанья крыльев, и Халь вдруг забеспокоился о кречете. Позабыв о лошади, он стал продираться на звук и вышел на маленькую, необычного вида полянку. По границе ее стояли деревья орешника, перевитые жимолостью. Кречет вцепился во что-то большое, висевшее на веревке, и так дергал, что Халь не мог разглядеть, что же это. Подбежав, он отогнал птицу и наконец увидел...

Это был волчий череп. Веревку пропустили через глазницы. Что сказала бы Брид, увидев, как голову животного вывесили глодать стервятникам? При этой мысли Халь достал нож и перерезал веревку.

Волка убили недавно, череп кое-как обскоблили, ножом, оставив тут и там клочки высохшего побуревшего мяса. Халь нахмурился. Следы, какого-то языческого культа?.. Вряд ли такое возможно в Кеолотии.

Молодой человек огляделся, не найдется ли еще чего необычного, и на глаза ему попалось несколько ярко окрашенных поганок, угнездившихся вокруг корней увитого плющом дерева. Рядом, едва заметный среди мха, лежал скомканный пергаментный листок. Халь подобрал его, развернул и увидел, что пергамент изорван в клочки и запятнан кровью. Может, его достали из волчьего черепа?

На обрывках обнаружились слова, написанные побельбидийски в глубине кеолотианской территории это выглядело необычно, но не то чтобы совсем невозможно. Бельбидийский всегда использовался для общения между народами Кабалланского моря. Правда, прочитать оказалось, возможно, не все: кое-где не хватало кусков, в других местах буквы стерлись или были заляпаны.

Сами по себе прочитанные слова ничего не значили. Халь переложил клочки по-другому, и ему удалось составить фразу «Принцесса и ее 16». Должно быть, речь шла о шестнадцати повозках с драгоценным приданым! Сердце у него забилось сильнее, он опять принялся мудрить с пергаментом, но больше ничего осмысленного разобрать не смог, за исключением слов «Троллесье» именно туда они и направлялись и зловещего «засада».

Мысли так и запрыгали в голове. Неужели ему, в самом деле, удалось раскрыть заговор, направленный на по хищение принцессы и приданого? Пергамент выглядел так, будто его поспешно вытащили из волчьего черепа, изорвали, смяли и спрятали. Может быть, сам Халь и потревожил заговорщика, когда тот читал или даже писал это послание. Надо немедленно сообщить принцу Ренауду и принцу Тудвалу.

Он повернулся бежать к отряду и вдруг заметил еще один клочок пергамента, валявшийся среди листьев. Подхватив его, Халь понял, что это нижняя часть листка, к тому же менее рваная и перепачканная, как будто ее уронили прежде, чем докончить уничтожение улики. Халь раз вернул пергамент, и губы у него вдруг пересохли.

«Она не должна добраться до Бельбидии».

Подписи, к сожалению, не было.

Как это понимать? Кто мог написать такую записку?

Халь взял под уздечку лошадь Кимбелин, отвел ее к принцессе и, сев на Тайну, вернулся к повозкам. Принц Тудвал и принц Ренауд еще скакали к своему заветному бугру. Хардвин же, покрасневший и растрепанный, при соединился к остальным.

— Конь испугался и меня сбросил, — объяснял он, но никто его не слушал, только Халь. Прочие же суетились вокруг принцессы Кимбелин: та настаивала на том, что желает опять подняться в седло. Догадавшись, что случилось что-то дурное, принцы поскакали наконец обратно.

Тудвал, растолкав столпившихся людей и увидев сестру, побелел.

— Кимбелин, ты ранена!

— Ничего страшного. Лошадь понесла, я упала, — резко ответила девушка, отряхивая платье. Ей явно не нравилось, что все видели, как она оплошала.

Халь скрыл улыбку, Брид тоже пришла бы в ярость. Правда, ей-то, пожалуй, удалось бы удержать лошадь. С другой стороны, Кимбелин привлекала именно тем, что не была во всем безупречна. Она дала ему возможность проявить себя в качестве героического защитника. Кимбелин нуждалась в нем там, где Брид он был ни к чему.

Эта мысль согревала. Халь улыбнулся принцессе, и та ответила тем же медленной, неуверенной, но заинтересованной улыбкой. Чуть склонив голову набок, Кимбелин посмотрела на него долгим взглядом, а потом вдруг с девчоночьим смехом пустила лошадь в быстрый галоп. Растерянная свита поспешила следом.

Перед Халем выросла квадратная фигура Тудвала. Прищурившись, принц заступил ему дорогу.

— Держись от нее подальше, — прорычал он с обычной для кеолотианцев свирепостью. — Не хочу, чтобы она говорила с неверным.

Халь не обратил на оскорбительные слова никакого внимания. Ему нравилось выводить Тудвала из себя, а сестра принца была слишком красива, чтобы всерьез на него обижаться. Что за стыд будет, если этой прелестной девушке придется выйти замуж за Рэвика!

— Какой-то ты хмурый, — произнес Кеовульф, и Халь от неожиданности подпрыгнул в седле.

— Правда?

— Мрачные мысли, да? — спросил рыцарь. — Принцесса тебя чем-то расстроила?

— Слишком она хороша, чтобы старый стервятник на ней женился, — ответил Халь и стиснул зубы, но тут же расплылся в улыбке — Кимбелин опять смотрела на него из-под унизанного рубинами венца.

Кеовульф понимающе поднял бровь. Этот взгляд был Халю хорошо знаком и обычно означал, что сейчас Кеовульф примется его поучать. Но тот не проронил больше ни слова, и это еще больше разозлило юношу. И все же ему надо было поговорить с рыцарем наедине. Халь жестом показал в хвост колонны, натянул поводья и стал трепать Тайну по гриве, ожидая, пока отряд их обгонит. По сторонам стали появляться невысокие холмы, вдали горизонт прорывали скалы. Принц Тудвал громко распорядился, чтобы несколько человек выехали вперед: среди камней могла затаиться какая-нибудь опасность.

— Здесь есть где спрятаться разбойникам, — объяснил он. — Шестнадцать повозок — завидная добыча.

Принц Ренауд тоже не хотел отставать.

— Сержант Ото, ко мне, — приказал он, глядя в упор на Огдена. Тот сперва не понял, что обращаются к нему, потом догадался и подъехал.

— Сир?

— На разведку. Возьмите несколько людей и проследите, чтобы нас не поджидали неприятности. Шестнадцать повозок — завидная добыча для разбойников.

Халь переглянулся с Огденом и возвел очи к небу. Оба принца спешили вперед, чтобы возглавить колонну.

— Так что, никто ставку не выиграл? — спросил он. Его нисколько не волновало, кто победил в скачках, зато хотелось поговорить с солдатами. Этому Халь научился у брата: дружеское общение с подчиненными помогает завоевать их доверие и поднимает боевой дух. К тому же Халю это попросту нравилось.

— Выиграли, сир, — ответил сержант. — Остальные-то вокруг принцессы Кимбелин суетились, не заметили. А я проиграл: из болота пришлось лорда Тапвелла вытаскивать.

Халь этого момента тоже не заметил и теперь привстал на стременах, ища взглядом Тапвелла. Тот рассыпался мелким бесом перед принцем Тудвалом. Каким-то образом овиссиец успел переодеться в чистый камзол и панталоны, а на шляпе все так же сияло отвратительное павлинье перо.

Халь отпустил Огдена выполнять приказ Ренауда и дождался Кеовульфа. Когда товарищ, наконец, подъехал, он, оглядевшись вокруг, рассказал ему о своей находке.

— Позволь поглядеть? — спросил Кеовульф.

Халь сунул руку в нагрудный карман, куда спрятал клочки пергамента.

— Только тише. Прочесть можно лишь несколько слов о засаде, которую готовят для принцессы Кимбелин, и еще в конце — что она не должна добраться до границ Бельбидии.

Брови Кеовульфа полезли так высоко на лоб, что чуть не скрылись под волосами, но он быстро справился с удивлением.

— Надо сообщить... Да нет, нельзя ведь!

— Нельзя, — кивнул Халь. — Я тоже сперва решил, что мы должны рассказать обоим принцам, а потом подумал об этой последней строчке. С чего бы кому-то хотеть, что бы принцесса, не достигла Бельбидии? Ответ прост: этот человек желает не допустить ее свадьбы с королем Рэвиком. А кто может этого желать? Только Ренауд. Да и письмо написано побельбидийски. Вдруг он и писал?

— Тудвала тоже нельзя предупредить, — вздохнул Кеовульф, потирая затылок. — Решит небось, что все бельбидийцы одна шайка, связанная общим заговором.

— И тогда... война? Представь, если король Дагонет услышит про бельбидийский заговор против его драгоценной дочери...

— Войны начинались и с меньшего, — согласился Кеовульф. — Придется помалкивать. Все, что в наших силах, это обеспечить безопасность Кимбелин.

— И еще приглядывать за принцем Ренаудом и теми, кто может быть с ним в сговоре, — добавил Халь.

— Угу. Скажем, за Тапвеллом и Хардвином. В конце концов это ведь Тапвелл предложил устроить скачки. Хотел отвлечь чье-то внимание?

Халь задумался. Принц Ренауд был не в состоянии хоть что-то сделать незаметно для остальных он ведь все время скакал бок о бок с Тудвалом. А вот Хардвин и Тапвелл по каким-то странным причинам отстали.

Вдруг Кеовульф рассмеялся.

— Да нет, ерунда это все. Не мог Ренауд ничего подобного замыслить.

— Почему же? — спросил Халь.

— Да потому что он глуп, как пень.

— Согласен. Но вдруг, поняв, что трон Бельбидии от него ускользает, Ренауд тут же поумнел?

— Да, — кивнул Кеовульф, — если дело выгорит, добыча его ждет немалая. Хардвин бы не стал в это ввязываться. А вот Тапвелл... Ренауд мог предложить ему земли, деньги...

— Да у Тапвелла и так всего достаточно! Целое баронство Овиссия. Что еще человеку нужно?

— Это ты так говоришь потому, что у тебя самого нет баронства, — ответил Кеовульф и тут же заговорил громче задержавшийся Хардвин оказался слишком близко и мог их услышать. Вот взять, скажем, Огдена. У него, пожалуй, и хижины своей нет. Уверен, он считает, что ты вполне удовлетворен своим дворянством. А ты полагаешь, что баронский титул — предел мечтаний. Будь у тебя...

— Знаю, — перебил его Халь. — Большинство из нас все время хочет оказаться на ступеньку выше, чем стоит. Такова природа человека — вечно ему мало. — Фраза звучала напыщенно, но нельзя было, чтобы Хардвин заподозрил неладное.

— Ну, если не считать тех немногих, у которых вовсе ничего нет, — с философским видом добавил Кеовульф.

— Это противоестественно, — присоединился к их беседе Хардвин.

— Отнюдь нет. Разве вам не случалось замечать, что крестьяне-простолюдины более довольны своей жизнью, чем прочие? — спросил его Кеовульф.

Халь стал думать об этом и вспомнил, как мила Май. А потом — как холодно она стала относиться к Каспару, сделавшись достаточно взрослой, чтобы понять непостоянство его ухаживаний. Впрочем, сейчас это все не важно. Халь бросил взгляд на Хардвина, потом посмотрел в спину принцу Ренауду. Что делать?

— Сир, лорд мой Халь! — К нему скакал во весь опор Огден. — Сир, справа что-то не то. — Сержант тяжело дышал, его конь взмок.

— Рассказывай, — велел Халь.

Огден кивнул на север, в сторону череды острых скал.

— Отсюда не видать. Там стервятники кружатся, а на деревьях полно воронов. Если я что-нибудь понимаю, больно их много для обычной падали.

Глава 13

Брид ушла в глубь холодной башенной комнаты и сидела там. Каспар сперва пытался с нею заговорить, но девушка не слушала.

Вид из окна был чудесный. Блестящие воды реки струились между зеленых буков, темных елей и тополей с шумными кронами. Река напоминала оброненный кем-то кушак. Бессчетное множество тропинок, пересекавшихся друг с другом, петляло между деревьями, будто накрыв лес волшебной сетью; по ним здесь и там степенно ходили животные. Кто проложил эти пути, Каспар не знал.

Голод напоминал о себе. Каспар оторвался от окна и задумался о том, сколько их тут продержат без еды. Лесничий поместил пленников в круглой комнате под самой крышей. По пути сюда они проходили мимо нескольких закрытых дверей, одну Талоркан отворил, что бы дать Брид заглянуть внутрь. За нею на стенах висели богатые гобелены, пахло крепким вином. На низком столике были разложены фрукты, а на диване лежала обнаженная девушка и тихо плакала, уткнувшись лицом в ладони. Подле нее сидели две печальные женщины, облаченные в легкие шелка. Каждая из трех была красива по-своему: одна — бледная и черноволосая, другая — белокурая, с бронзовой кожей, третья — будто выточена из черного дерева, а глаза карие. Брид с ее медными локонами дополнила бы эту коллекцию, с отвращением подумал Каспар. Талоркан не сводил с нее глаз.

— Конечно, им довольно грустно здесь, — заметил он, — но без их красоты мне не было бы счастья. Однако ради тебя я отпустил бы их всех. В твоих руках ключ к их свободе и радости. Как только ты отдашься мне, я позволю им перейти в блаженство, что лежит за лесом.

Потом он опять запел.

Смотреть, как плачет девушка, было тяжело. Брид побелела.

— Здесь нет моей вины, — заговорила она. — Их страдания не положишь к моему порогу.

Песня Талоркана сделалась еще нежнее, по его губам скользнула самодовольная улыбка.

— Учти, красавица, — сказал он, вводя пленников в круглую комнату. — Слушай их плач и помни, что единственный ключ к их свободе у тебя в руках.

С этими словами он вышел и запер дверь.

И вот Каспар сидел, привалившись к стене, и смотрел за окно. Сколько они тут уже находятся? Дни, недели?.. Оставалось лишь скрипеть зубами. Так часто делал Халь. Тьфу, пропасть! Что за дурацкая привычка? Чтобы от нее избавиться, Каспар прикусил кончик языка. Не прерывающийся плач, что доносился снизу, вонзался в самое сердце. Брид молчала, только теребила кончик косы.

Каспар начал терять самообладание. Неужели Брид не видит, что лесничий хочет ее обмануть? Впрочем, возмущаться несправедливо: он сам чувствовал на себе силу песни Талоркана. И все же Каспар не мог избавиться от мысли, что Брид недостаточно сопротивляется, и злился.

Теперь, названный по имени, гнев выплеснулся из глубины сердца, залив все тело. Да, Каспар злился на Брид. До сих пор жрица казалась ему воплощением совершенства, и вдруг нате вам застыла и жалеет саму себя. Лучше бы подумала, как им отсюда выбираться, воспользовалась Свирелью! Но нет: только держит ее в руках и поглаживает блестящее дерево пальцами. Каспар глядел на Деву почти с отвращением.

— Раз ты нас сюда затащила, изволь вытащить обратно, — резко сказал молодой человек, позабыв про Папоротника — тот сидел посреди комнаты, хныкал и в отчаянии рассматривал свои удлинившиеся пальцы.

— Как ты смеешь со мной так говорить? — вспыхнула Брид, и Каспар вдруг понял, что боится. Боится потерять ее дружбу, боится ее презрения. Всеведущая высшая жрица, исполненная мудрости и понимания она всегда была так сильна, так возвышалась над ним. С первой их встречи Каспар боготворил Брид. И впервые увидел ее слабость.

— И как ты смеешь меня винить? — гневно продол жила она.

— Я тебя не виню. Просто тебе лучше думать о том, как нам вернуться, а не грезить о Талоркане, — ответил Каспар и по вспышке зеленых глаз понял, что попал в самую точку.

Брид встала, пересекла комнату и выглянула в узкое зарешеченное окно.

— До Талоркана мне нет ни малейшего дела, — проронила она так, что ясно было: это не так.

— А до Халя? — холодно спросил Каспар, тоже поднимаясь на ноги.

— А что Халь? — Брид даже покраснела от гнева. Сжав кулаки, она шагнула к Каспару, будто разъяренная львица. — Собираешься мне указывать, что мне думать и что чувствовать?

— Да.

— Как ты смеешь? Халя даже нет в этом мире. Мы в Иномирье! Это как смерть, разве ты не понимаешь? Думаешь, я обязана любить Халя и в следующей жизни?

Каспар не знал, что ответить. Мертвым он себя не чувствовал, даже наоборот. И едва мог справиться с волнением.

— Как ты могла влюбиться в Талоркана?! Как ты посмела поддаться его песне? Это же просто магия! Как ты можешь его любить, когда я здесь!

Вот оно. Он произнес эти слова, сказал то, что хотел сказать вот уже несколько лет. Наконец Каспар признался себе, что любит Брид больше всех на свете. А Май? Что — Май? Ни о ком больше он не мог думать, только Брид ранила его сердце. Каспару сделалось одновременно стыд но, горько и тошно.

— Ты? — презрительно переспросила Брид. — Ты? Папоротник вскочил и сунулся между ними.

— Чего это вы? Не понимаю. Ну-ка прекратите! По чему ссоритесь? Вы же только что были друзьями.

Брид яростно взглянула на беднягу лёсика; Каспару даже показалось, что она сейчас и на него накричит. Однако девушка чуть улыбнулась, опустилась на колени возле маленького рогатого существа и прижала его к себе.

— Прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Пыталась сдержаться, но чувства так и захлестнули. И ты извини меня, Каспар.

Но Каспар извинять не хотел. Он был слишком оскорблен.

— Что с тобой случилось? — спросил его Папоротник. — Почему ты вдруг разозлился?

Каспар знал почему. Потому что он любит Брид, а она его — нет.

Внезапно тяжелая дубовая дверь распахнулась. На по роге стоял сияющий Талоркан.

— Вы теперь в краю духов и не в силах скрывать свои чувства. Для вас это земля честности. Он смеялся над их страданиями! Приятно наблюдать за человеческими душами, проходящими через Ри-Эрриш. Я знаю ваш мир, знаю, какие усилия прилагают люди, чтобы сдерживать себя, и каждый по-своему старается навести порядок в своей коротенькой жизни. А потом оказывается здесь и плачет, и стонет, и жалуется на других... Что за создания! Обманывают сами себя!

— Ни-че-го не понимаю, — честно признался Папоротник.

Брид, не сводя взгляда с Талоркана, сжала лёсику ручку.

— Конечно, не понимаешь. Тебе еще предстоит узнать, что люди — извращенные и запутанные существа, разрывающиеся от противоречивых чувств. Мы часто бываем нечестны и с самими собой, и с другими, чтобы достигать того, чего желаем, и избегать ссор.

— Правда? — недоверчиво спросил Папоротник. — А почему?

— Потому что иначе жить было бы слишком больно. Так, как сейчас. — Она продолжала пристально смотреть Талоркану в глаза. Губы лесничего дрогнули, с них опять слетела песня: будто солнечный луч пронзил грозовые тучи; прекрасные и таинственные ноты сулили радость и освобождение от тягот и обязанностей. Каспар умоляюще взглянул на Брид... В ее зеленых, как драконья чешуя, глазах отражались золотые очи Талоркана. Брид дрожала. Наконец ей удалось отвести взгляд.

Талоркан поджал губы.

— Ты будешь моей, госпожа. Ты слишком красива для грязной земли. Твое место — здесь.

Он шагнул вперед и страстно поцеловал девушку в губы, потом грациозно повернулся и вышел. Брид сплюнула с отвращением, но долго еще смотрела ему вслед.

Каспар вновь стал глядеть в окно. Лес тянулся на много миль повсюду, куда хватало глаз, буйно зеленели деревья. Какое страшное одиночество! В Иномирье нет Халя, нет отца с матерью, может, даже самой Торра-Альты нет. Юноше отчаянно хотелось домой. Чего бы он ни сделал, чтобы вернуться в реальный мир!.. Талоркан прав. Глядя на бескрайний лес, Каспар все больше падал духом.

— Нам нужно назад, — выпалил он, обернувшись к Брид. — Почему ты не можешь ничего придумать?

Та опустилась на пол и еще крепче обняла Папоротника.

— Не получается. Я не знаю, что делать. На Свирели я играть не могу, и...

— И домой вовсе не хочешь, — докончил Каспар.

— Хочу, с чего ты взял? — Брид протянула ему руку. — Мы должны вернуться — не только для блага Троицы, но и просто ради наших душ. Если нам не удастся убедить в этом членов Круга, мы останемся тут навечно.

Она решительно встала и забарабанила в дверь.

— Требую встречи с Высоким Кругом! Они обязаны меня выслушать!

Несколько минут девушка колотила в дубовые доски, не получила никакого ответа и, наконец, пнула дверь ногой.

Совсем как Халь, подумал Каспар. Такой он Брид никогда прежде не видел. Обычно она была так спокойна, и вдруг настоящая буря незамутненных чувств! Оказывается, они с Халем похожи, одинаково вспыльчивы.

Каспар невольно засмеялся, и Брид, обернувшись, спросила:

— Что смешного?

— Да подумал: вот Халя все время ругают за несдержанность, а окажись он тут — он бы справился лучше, чем мы. Вовсе бы не изменился.

Брид тоже улыбнулась.

— Вот это мне в Хале и нравится. Он такой честный! Никогда ничего из себя не строит.

— Ха! Это он-то из себя ничего не строит? А кто Тайне на уздечку повесил три цепочки, чтобы все ее считали бешеной? На свете нет лошади лучше вышколенной.

— А ты откуда знаешь? — рассмеялась Брид. — Он ведь тебе покататься ни разу не позволил.

— Да знаю вот, — ответил Каспар, сам не понимая, что его так развеселило. — Всякому ясно, что цепочки Тайне вовсе не нужны, хоть Халь ее и выучил по команде кусаться и лягаться. В том-то и дело: она кусается, когда он прикажет, а не когда сама захочет.

— И я о том же. Халь все эти глупости не просто так делает. Перед самим собой-то ему не надо притворяться. Он хорошо знает, что чувствует, а мы, все остальные, пытаемся убедить себя в каких-то высших мотивах. С ним нелегко, потому что он не понимает уступок, зато если он говорит, что любит, значит, в самом деле, любит.

— А я — нет?

— А ты — нет.

— Но я люблю тебя, Брид. — Слова непрошеными сорвались с губ.

— Ох. Знаю, что любишь. По-своему, — ответила она, будто Каспар всего лишь сделал ей комплимент по поводу удачного платья. — Я о том, что ты столько лет говоришь Май, что любишь ее, а на самом деле это не правда.

Она опять стала стучать в запертую дверь.

Каспар залился краской стыда. Брид сказала правду. Чтобы скрыть чувство вины, он вскочил на ноги и тоже принялся барабанить в дверь. Надо вернуться домой, там он хотя бы сможет делать вид, будто больше ее не любит. Здесь становится слишком больно.

— Откройте! Нам нужна аудиенция у Высокого Круга. Если вы нас не выпустите, Троица погибнет! — кричала Брид.

Ответа не было ни в тот день, ни наследующий. Нудные сутки тянулись одни за другими, и Каспару становилось все труднее не ругаться с Брид даже по самым незначительным поводам. Он был слишком расстроен, чтобы оставаться в рамках вежливости. Холодными ночами юноша сидел на другой стороне комнаты и слушал доносившиеся снизу, из леса, звериные вопли и вой. Кровь леденела, в обрывках снов копошились полупрозрачные чудовища, они раскалывали скорлупу Некронда и старались выползти из подземелья. Потом оказывалось, что темницы переполнены, и разросшиеся тела вдавливали Каспара в каменную стену, а после звери в неистовстве принимались метаться по Торра-Альте и с ненасытной яростью пожирать людей.

Теперь уже Каспар был уверен, что их здесь просто забыли и оставили гнить. Еды им не давали, голод мучил все сильнее. И когда он почувствовал, что сил бороться против безумства паники, свившей гнездо у самых корней его разума, уже почти не осталось, дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял Талоркан, облаченный поверх кожаной с золотом куртки в длинный зеленый плащ. Лесничий шагнул вперед и запел; его голос звучал прекраснее, чем звук переливающейся холодной воды. Песня была дикая и вольная, обещала вечное счастье. Каспар чувствовал это сам и видел, какое действие она производит на Брид. Та закусила дрожащую губу.

— Ты ее обманываешь! — зарычал юноша.

— Обманываю смертную? — рассмеялся Талоркан.

— Она тебя не любит. Не смей пользоваться магией.

— Любовь — тоже магия.

Каспар понял, что его подстрекают. Талоркан презрительно усмехался, видя их беспомощность. Кровь прилила Каспару к голове. Он убьет эту тварь!

Что-то заставило его помедлить. Если потеряешь власть над собой, будешь как животное. Каспар сделал несколько медленных глубоких вдохов, чтобы подавить гнев. Но стоило Талоркану протянуть руку к Брид, как все тут же пошло прахом. Юноша бросился на лесничего, однако несколько внезапных нот песни немедленно отшвырнули его назад к стене.

— Смертный, ты бессилен передо мной. — Талоркан стоял над Каспаром, прожигая его взглядом ярко-желтых глаз. — Мы источник всей магии, мы знаем все слова песни. Здесь, в Ри-Эрриш, ты не больше, чем насекомое.

— Вы должны нас отпустить, — запинаясь, проговорил Каспар.

— Вы нарушили законы богов. Те, кто принадлежит земле, должны пройти через Ри-Эрриш, а отсюда в Аннуин, после же вновь переродиться. Круг бесконечен. Вы же его прервали. Мы, бессмертные, живущие в Ри-Эрриш, создания солнца. Мы не привязаны к кругам времени. Поэтому наше дело — судить вас.

— Как могут судить нас создания столь бездушные и безжалостные? — выдохнул Каспар. — Вы должны нас отпустить.

— Нет, — покачал головой Талоркан. — Вы останетесь здесь, это решено. На пути через лес у вас будет время разобраться со своей прежней жизнью.

— Не хочу быть человеком, — всхлипнул Папоротник. — Хочу домой. А то кто за Петрушкой присмотрит?

— Лес позаботится о ней, — терпеливо ответил Талоркан.

— Так что ж она, помрет, что ли? Не надо! — разрыдался лёсик. Каспару стало, так жаль беднягу, что у него тоже потекли слезы. Папоротник выглядел почти совсем по-человечески, остались только мягкие рожки и черные раз двоенные копытца на ногах, да кожа была еще песочного цвета, как у лесного оленя, а движения порывисты. Лёсик мотал головой из стороны в сторону, сверкая большими круглыми глазами. Мне домой нужно, — повторил он, заглядывая Каспару в лицо. — Нужно. Каспар кивнул.

— Мне тоже.

Брид давно уже молчала и смотрела на Талоркана, спеленатая сетями магии. Вот она сделала несколько коротких шажков в его сторону... Лесничий довольно улыбнулся и шагнул ей навстречу.

Каспар ухватил Брид за рукав.

— Брид, ты его не любишь! Это же просто заклинание! Это не по правде!

Она не слышала. Ее взгляд слился со взором Талоркана. В песне лесничего зазвенели ноты страсти.

— Иди ко мне, Брид, леди Великой Матери, иди и живи со мною в прекрасном Ри-Эрриш, иди и вкуси блаженство вечного счастья. Живи со мною вечно! Вечно! — Слова Талоркана лились, словно мед, теплый и липкий, и Брид не имела сил освободиться. — Вместе мы сможем сотворить немало добра. В своем мире ты обладаешь великим могуществом. Объедини его с моим, и мы сделаем все, как надлежит. Сообща мы исцелим все страдания в обоих мирах!

— Не поддавайся, Брид, — умолял Каспар, чувствуя, что лесничий лжет. — Ты нужна миру. Не поддавайся, не то Троица погибнет!

Брид обернулась к нему и вновь с тоской посмотрела на Талоркана.

— Вечно... — проговорила она, будто обдумывая это. — Мне мешают король Рэвик и дворяне Новой Веры, мне мешают даже Керидвэн и Морригвэн, и я мало, что могу исправить. А с тобой...

— Брид, мы должны вернуться! — Каспар услышал в своем голосе страх. У Брид менялись глаза: на смену зеленому цвету, травы приходило золотое сияние солнца, отражение взгляда Талоркана. — Вспомни о Керидвэн и Морригвэн. Что они без тебя будут делать?

— Да, — медленно обернулась Брид. — Да, мы должны вернуться. У меня в руках — Свирель Дуйра.

— Верно, — сказал Талоркан, протягивая руку, — и ты отдашь ее мне.

— Н-нет, — неуверенно ответила Брид. — Нет... Не сейчас.

Здесь, в этом проклятом краю, Брид казалась Каспару совсем чужой...

Его мысли прервал какой-то шум на лестнице. Талоркан сощурился и резко обернулся.

Одетая в бледно-зеленое, самая легкая и улыбчивая из всех членов Высокого Круга, Уйллеанд вплыла в комнату, а сопровождал ее Дуйр напротив, самый плотно сложенный из всех тринадцати. В его присутствии Каспар, как ни странно, почувствовал себя спокойнее, а Брид шепнула ему на ухо:

— Дуб и жимолость!

Никакой нужды в этом не было, Каспар и так их без труда узнал; но хорошо знакомый наставнический тон жрицы придал ему еще больше уверенности.

— Госпожа моя Уйллеанд, господин мой Дуйр, — поклонился Талоркан.

— Старший лесничий, — торжественно обратился к нему Дуйр, и его глубокий голос заполонил всю комнату. Каспар вспомнил о своем отце. — Что ты здесь делаешь? У тебя есть более важные задания. Мы постановили, что смертные будут содержаться здесь до тех пор, пока их судьба не будет решена. — Он милостиво улыбнулся Каспару, Брид и Папоротнику. — Что же, расскажите, удобно ли вам здесь было?

— Нет, — коротко ответил Каспар.

Дуйра это, похоже, опечалило, а Уйллеанд мягко произнесла:

— Раз так, мы поместим вас в другое место, получше. Ведь вам, похоже, придется провести у нас немало времени. Должно быть, вы голодны? Идемте, примите участие в нашем пире. Вам понравится. Лесничий, проследи, чтобы эти существа были доставлены на пир.

«Существа! » — подумал Каспар. Что же их, за животных тут держат?

Члены Высокого Круга вылетели из комнаты, но на пороге Дуйр вдруг обернулся.

— Мне нужна моя Свирель.

Стоило двери захлопнуться, как Талоркан, до тех пор стоявший навытяжку, расслабился.

— Ха! Возомнили, что лучше знают, как должно быть. Пир! Все пленники — моя забота!

— Ты хочешь забрать Свирель себе, а Брид только используешь для этого! — воскликнул Каспар.

Лесничий засмеялся.

— Свирель бесполезна. Ее силы ограничены. Мне нужна она! — Он указал на Брид. — А пока Свирель у нее, она может сбежать. Она так красива, что я ни за что этого не позволю. Ни за что.

... Отряд лесничих, подчиненных Талоркана, сопроводил их в огромный зал. С потолка свисали на золотых цепях искусно сделанные канделябры. Повсюду горели свечи, и в свете их пламени настенные гобелены оживали: звери переливались пурпуром и изумрудом, по лесным пейзажам бежали медные, и бронзовые нити. Господствовал в зале огромный стол из полированного вяза. Вокруг него сидели на бесчисленных резных стульях, подбитых серебряной тканью, смеялись и пировали лесничие и их женщины в пышных нарядах. В дальнем конце зала высился еще один стол, и оттуда взирали на празднество члены Высокого Круга.

Прислуживали пирующим их же сородичи, тоже безумно красивые, но, подойдя ближе, Каспар заметил между ними нескольких мужчин с русыми или темными волосами и ничего не выражающими глазами. Они вы глядели устало и печально, кожу их покрывали язвы и порезы, из которых сочилась кровь. Люди! Смертные люди, такие же, как он сам, обращенные в рабство, подумал Каспар с отвращением... и страхом.

Как ни злился он на народ Иномирья, а слюнки все же потекли. Чего только не было на столе! Запеченная утка, тушеная зайчатина, оленьи седла, окорока с медом, марципаны и печенье, кровяные колбасы, шипучие вина, густой сидр... и пироги с яблоками. Пироги с яблоками Каспар просто обожал. Кругом веселились, танцевали и пели прекрасные дамы, одетые в платья цвета колокольчиков, нарциссов, анютиных глазок и брионий. Туда и обратно сновали слуги с серебряными блюдами в руках, от которых пахло самыми разнообразными пряностями. Каспар пожирал глазами лососину в сладком кляре, тарталетки и заварные пирожные. Вот бы поварихе из Торра-Альты на это посмотреть!.. Есть хотелось до дрожи.

Папоротник взвизгнул от ужаса, увидев поднос с жирной олениной на ребрышках.

— Как они могли?

Брид ухватила его за руку и обняла за плечо.

— Идите сюда, вы сядете за высоким столом, вместе со старейшинами, — любезно пригласила их Нуйн. — Я распоряжусь, чтобы оленину не подавали.

В руках она держала связку длинных ключей, а глаз не сводила со Свирели, которую Брид не выпускала из рук. Каспар вспомнил, что семена у ясеня напоминают по виду ключи.

Одна из старейшин взяла Каспара за руку и шепнула ему на ухо:

— Идем, сядь со мною. — Она была стройная, с очень печальными глазами. Каспар взглянул на руну у нее на поясе и узнал Сайлле, дух ивы. — Расскажешь, почему вы считаете, что должны вернуться, когда по закону вам следует оставаться здесь. Вы ведь обманули смерть от волчьих зубов. Скажи, почему ради вас мы должны нарушить правила?

— Потому что если Брид не вернется домой и не найдет себе преемницу, Троица погибнет. Тогда люди забудут, как поклоняться Великой Матери, и уничтожат ее.

— Значит, ты просишь не за себя? А самому-то тебе, зачем назад? Необходимо лишь возвращение твоей спутницы.

Об этом Каспар раньше не думал. Он почувствовал, что вот-вот расплачется от скорби по утерянной жизни.

— Да, — честно сказал он. — Я не могу представить вам причины, по которой должен вернуться. Но вот Брид должна оказаться дома непременно.

— Тебе больно, мальчик, — склонила голову Сайлле. — Отхлебни сладкого питья, отведай вкусной еды, и ты забудешь боль. Людям всегда бывает тяжело, когда они здесь оказываются. Слишком часто они в своей жизни скрывают правду о своих желаниях, и потому после смерти высвободившиеся страсти глубоко вгрызаются в их души. Печально это видеть.

— Но где они? — спросил Каспар. — Где все люди? Тут кругом только старейшины и лесничие, а прислуживает им лишь крохотная горстка смертных.

— В лесу, разумеется — если не считать тех, что находятся в замке Абалон. Все должны отправляться в лес. Иные задерживаются там надолго, прочие спешат. Все должны преодолеть опасности леса прежде, чем достигнут Аннуина.

— А кто попадает в замок?

— Те, кто пытается обмануть смерть, — грустно ответила Сайлле. — Они остаются в подземельях замка до тех пор, пока Круг не решит, что с ними делать, или пока их не убедят следовать дальше по доброй воле.

— Долго ли это?

— Убеждают их быстро, лесничие умелы. А вот членам Высокого Круга договориться друг с другом бывает нелегко. Страйф, например, всегда со всеми спорит. А время идет... Здесь трудно сказать, сколько лет...

— Лет?!

— Да, конечно, лет. Десятки, может быть — сотни. Каспар оказался на грани отчаяния.

— Видишь ли, — продолжила Сайлле, — мы лишь хотим, чтобы они перешли в следующую часть круга, где их ждет совершенное блаженство и забвение, а после — рождение вновь. Но некоторые этого не хотят. Они предпочитают страдать в надежде вернуться к своим любимым... Или к своим врагам. Сама я этого не понимаю, однако и боль их переносить не могу. По моему мнению, их следует отправлять назад. Но Фагос и Нуйн со мною не соглашаются. А теперь ешь и пей. Ничего лучше ты в своей жизни не пробовал.

Каспар рад был принять это предложение, однако тут кто-то наступил ему на ногу. Он хотел было возмутиться, но понял, что это не один из яркоглазых золотоволосых жителей Ри-Эрриш, а человек, хоть и необычно одетый.

Человек смотрел на Каспара суровым взглядом и твердо произнес:

— Ничего не трогайте. Не пейте яблочного вина.

— Что за глупости? Отведай, тебе станет лучше, — проговорила Сайлле материнским тоном.

— Ничего не трогайте. Тронете никогда не вернетесь домой.

— Лесничие! — воскликнула Сайлле. — Лесничие, уведите это существо! Уведите!

Ее голос взметнулся, словно порыв ветра, и немедля несколько лесничих подскочили и ухватили несчастного за руки. Одет он был в старомодную котту и штаны такие носили еще лет семьсот назад, а говорил в торра-альтанской манере и чуть с придыханием, как Брид.

— Не троньте их еду, сир, — еще раз крикнул незнакомец, когда его уже тащили прочь.

Брид держала в руке яблоко, но теперь замерла, не откусив. Сидевший рядом с нею мрачный мужчина, Тинне, яростно приказал:

— Ешь!

— Не буду! — Брид встала, прижимая к груди Свирель. — Если вы нас не выслушаете, я отправлю Свирель в небытие, туда, где вы ее никогда не найдете. Я Одна-из-Трех и обладаю необходимой силой.

Только бы они не догадались, что это блеф, подумал Каспар и в то же время улыбнулся. Наконец-то! Вот она, настоящая Брид. Должно быть, это оттого, что здесь нет Талоркана и некому ее смущать.

— Вы пытались обмануть нас, — сказал он громче, чем собирался, — подсунули заколдованную еду. — Каспар схватил стоявшее перед ним блюдо и швырнул через весь стол, так что из перевернутых чаш полилось вино и молоко. — А обещали нам честный суд!

Что за мерзость! Бессмертные с ним играют, дурачатся, как будто его жизнь семена одуванчика, которые можно сдуть просто так... Каспару хотелось домой.

— Если мы вернем вам Свирель Дуйра, отпустите ли вы нас?

— Отчего бы и нет, милый, — мягко ответила Сайлле. — Успокойся и выпей яблочного вина. Я знаю, что оно тебе понравится. Боль пройдет.

Она протянула Каспару сияющий бокал, и тот, ничего уже не боясь, вышиб его у Сайлле из рук.

— Лесничие! — закричал Страйф. — Усмирите это существо! Сайлле, что ты делаешь? Вечно ты всем сочувствуешь, а у нас из-за тебя неприятности. Пора бы научиться не жалеть таких, как он. Они похитители времени, они вне закона. А наше дело — следить, чтобы все подчинялись закону богов. Их надо наказать.

— Но не без суда, — объявил Дуйр. — Все они должны пойти под суд.

Двенадцать членов Высокого Круга принялись спорить между собой, а тринадцатый, Страйф, кричал лесничим:

— Уведите этого раба!

— Ты бесчувственный, — укорила его Сайлле. — Ты не дал им ни малейшей возможности. Это из-за тебя у нас неприятности.

Каспара потащили в ту же сторону, что и человека в котте. На этот раз лесничие не стали пользоваться маги ей и просто силой погнали юношу вниз по винтовой лестнице, в темноту. Появившийся откуда-то Талоркан с факелом в руке не скрывал удовольствия.

— Хорошо, что тебя убрали. Так мне будет проще разговаривать с той прекрасной леди, что тебя презирает.

— Брид меня не презирает, — крикнул ему Каспар, но его уже тянули вниз по ступенькам.

Сперва Каспару показалось, что он слышит журчание воды. Потом понял: ошибся. Это были стоны и плач множества людей, мужчин и женщин, рыдающих в отчаянии, неспособных забыть, неспособных спрятаться от собственных чувств. Каспар вздрогнул. Он оказался в подземельях посмертия. В аду.

Лестница привела в длинный темный коридор, целиком, высеченный в камне. В стенах невысоко над полом виднелись забранные решетками отверстия, и оттуда доносились жалобные крики терзаемых душ. Человеку, что говорил с Каспаром на пиру, было трудно идти, он все время спотыкался и держался за стену, чтобы не упасть. К концу пути бедняга совсем задыхался. Талоркан достал связку ключей, открыл дверцу всего фута в два высотой и в два шириной и пихнул человека туда. Потом запер и погнал Каспара дальше по темному тоннелю.

Глава 14

Дурные предчувствия не давали Каспару покоя. Камень под ногами был горячий, в воздухе пахло горелым жиром. Над жаровнями поднимался густой дым. Юноша закашлялся, на спине и на лбу выступил пот.

Сквозь стоны послышался вопль боли. Страшной боли. Каспар постарался унять дрожь. Он понял, что ждет его впереди.

Языки горевшего в душной темнице пламени лизали ноги людям, подвешенным на цепях за запястья. Одного нанизали на вертел и медленно поворачивали над огнем; его кожа трещала. Другого растянули на дыбе, Каспар никогда прежде не видел такого устройства, но сразу понял, что это. Он встретился с пленником глазами. Лицо человека исказилось от боли: несчастного дернули за вывихнутые из суставов руки и стали жечь огнем. Теперь Каспар понял, чем тут пахло обуглившейся плотью. Темная липкая жидкость, заливавшая пол, была вытопленным человеческим жиром.

К горлу подступил комок, но Каспару удалось вытеснить страх гневом. Он развернулся и ткнул кулаком в красивое лицо Талоркана. Тот легким касанием руки остановил удар и со смехом сказал:

— Слабый смертный, тебе меня не ранить. Вскоре ты узнаешь и научишься уважать мою силу и ту боль, что я могу тебе причинить. Прекрасная дева увидит твои страдания. И будет знать, что лишь ей под силу их прервать подчинившись мне. Знаю, это жестоко, но необходимо, чтобы сломить ее дух.

Талоркан отошел, а двое лесничих схватили Каспара за руки и потащили к железным тискам. Юноша извивался всем телом. Устройство было снабжено зажимами для голеней и шипами, чтобы раскалывать кости. Каспара дернули за волосы, заставили поднять голову, и сквозь стоящий под куполом потолка дым он увидел смотровую галерею, высеченную в толще камня. Там, за деревянными перилами, Талоркан держал за руку Брид. Девушка стояла неподвижно, не в силах пошевелится — песня лесничего не пускала ее.

Каспар взглянул ей в лицо и обмер, увидев неизбежное. Она поддастся, перестанет защищаться, чтобы избавить его от боли, и тогда песня Талоркана проникнет в ее душу. Брид будет потеряна навсегда. Чтобы спасти ее, он должен молчать.

Но как молчать, когда стаскивают ботинки и железные полосы смыкаются вокруг коленей и лодыжек, когда затягивают винты?.. Каспар не помнил себя от страха, однако знал, что обязан вытерпеть. Кость голени стала белоснежной, кожа натянулась. Боль была невыносима. Юноша пытался ухватить за руки окружавших его лесничих, выгибал дугой спину, колотил кулаками вокруг себя бесполезно.

В тот самый миг, когда кость должна была уже переломиться, винты ослабили. Каспар лежал, хватая ртом воздух, как рыба на берегу.

— Еще, — разнесся ужасный голос Талоркана. Каспар похолодел. Острые шипы потянулись к его плоти. Тело застыло в предчувствии боли.

— Нет, нет! — кричала Брид. — Не делайте этого!

Каспар стиснул зубы и посмотрел на нее: «Не поддавайся! » Ему нужна была сила, а он не знал, откуда ее взять. Страшно, очень страшно. Повсюду плескались ужас и боль других пленников. Надо было как-то закрыться от боли.

Винты врезались в голень, медленно выгибая ее в сторону. Скоро кость треснет. Давление нарастало медленно, вот острия шипов проткнули кожу... Каспар напряг все мышцы. Он будет сражаться, он ни за что не попросит пощады! Иначе Талоркан заставит Брид подчиниться.

Каспар накрепко зажмурился, закусил губу и закричал. Его разум захлестнула алая волна боли.

Откуда-то издалека доносился умоляющий плач Брид.

Вдруг давление ослабло. В лицо Каспару смотрели непроницаемые золотые глаза лесничих.

— Больно. Обещаем, что будет еще больней. Поддайся. Попроси о милости. Это ради твоего же блага. Ты должен следовать дальше по кругу.

Каспар дышал отрывисто, коротко. Донесся человеческий голос, грубый по сравнению с мелодичными речами лесничих:

— Не слушай их. Это все ложь.

Этот несчастный слишком ослабел, чтобы сопротивляться. Его тащили к огню, и ноги — костяные клешни с содранной кожей — скребли по каменному полу.

Каспар принялся ругать лесничих, а те уже затягивали винты опять. Но на этот раз он не стал биться, а лишь откинул голову и повторял: «Торра-Альта! Торра-Альта! »... Боевой клич его предков. Он был бельбидийским дворянином, более того наследником самого баронства Торра-Альта, он не мог посрамить гордой крови героев, что текла в его жилах. «Торра-Альта! » — кричал Каспар вновь и вновь. И гнев, вытесняя страх, давал силы.

По голени потекла кровь. Каспар изгнал из сознания мысли о ломающейся кости и вместо того стал думать о сотнях душ, благородно отдавших свои жизни за великую крепость во время ваалаканской войны. «Торра-Альта!» кричал он в их честь, укрывшись в стальных палатах в глубине разума, куда не могла проникнуть боль. «Торра-Альта! » это было все, что он мог сделать ради Брид, все, чем мог показать свою способность вытерпеть пытку.

Боль отступила. Каспар глядел на свою ногу и повторял, что это что-то отдельное от него самого.

Но Брид так и не увидела, как он отважен. Лесничий увел ее прочь, а Талоркан остался на галерее, довольно глядя вниз. Он подал знак палачам, и те опять ослабили винты.

Ногу Каспара вытащили из тисков и рывком подняли юношу так, что кровь плеснула лесничим на сапоги. «Торра-Альта! — вновь яростно воскликнул он. — Торра-Альта!»

И с дальнего конца темницы ему ответили, будто эхом.

Сквозь клубы дыма Каспару удалось разглядеть того, кто откликнулся. Голову человека охватывал железный венец, и на глазах у Каспара в рот ему забили кляп. Два винта упирались несчастному в глаза. Крик, вырвавшийся из сдавленного горла, наполнил Каспара ужасом. Его потащили прочь, в коридор, куда выходили двери камер. Талоркан долго смотрел ему вслед.

Дверца распахнулась, лязгнув прутьями решетки по камню, и Каспар увидел человека, велевшего ему не касаться еды. Тут же его швырнули внутрь.

Ноги бешено ныли. Камера была круглая, тесная, в середину ее бил призрачный луч солнца. Дверца захлопнулась, и Каспар остался наедине со своей болью и с человеком в котте.

Тот осмотрел его с ног до головы и, поняв, что Каспару больно, лишь кивнул ему. Хорошо, что не заговорил. Почему-то получалось так, что страх пыточной комнаты казался не таким настоящим, если о нем молчать. И человек, похоже, это понимал.

— Вы ведь не ели? — хрипло спросил он.

— Чего не ел? — Каспар, все еще тяжело дыша, опустился на твердый пол.

— Пищу, что подавали на пиру.

Каспар ответил не сразу. Ему хотелось плакать. На конец, обернув кровоточащую голень полосой ткани, оторванной от рубахи, он осмелился взглянуть на незнакомца.

У того оказалось открытое, честное лицо. Кожа бледная, волосы прямые и густые, напоминающие цветом сушеную гвоздику. Карие глаза были обычными для жителей Бельбидии, только смотрели печально и устало, будто человек нес какое-то тяжкое бремя.

— Нет, — сказал Каспар, и голос его чуть дрожал. — Нет, не ел.

— Хорошо.

— Там что, все отравлено? — Воспоминания о чудесной пище вытеснили даже боль. — Мне надо поесть, а не то скоро умру от голода.

— Здесь не умирают, — улыбнулся человек. — Мы ведь все и так уже мертвые. Поначалу есть хочется ужасно, но от голода не слабеешь.

Каспар собирался спросить еще о чем-то, однако тут дверца распахнулась, и в проеме показалось сочувственное лицо Сайлле с грустными золотыми глазами. Она протянула юноше полоску бледной коры и ушла, сказав лишь:

— Мне жаль.

— Съешьте, — посоветовал человек. — Это не опасно. Исцеляет все раны, полученные в Ри-Эрриш, — кроме той, от которой ты погиб. Правда, стальные старейшины позволяют Сайлле раздавать лекарство лишь затем, чтобы потом лесничие могли причинять нам новую боль.

Каспар сразу узнал лечебную кору ивы, но удивился насколько более сильно ее действие здесь, в Иномирье. Вскоре боль в ноге перестала его беспокоить. Он осторожно поднялся, обнаружил, что вполне может стоять, и принялся мерить шагами камеру, думая о Брид. Каждый раз, проходя мимо зарешеченной двери, он останавливался и ударял по прутьям. Было почти темно, только из отверстия высоко над головой падал неяркий солнечный свет, а в коридоре горели факелы, расчерчивая камеру причудливым узором. Каспар начинал чувствовать боязнь замкнутого пространства.

— Сядьте вы, сир, — попросил его спустя некоторое время человек. — Сидеть, правда, не на чем, только на полу, но все равно постарайтесь успокоиться.

— Да как я могу успокоиться? Мне нужно найти Брид и забрать ее домой.

— Сир, сядьте. Вам тут еще долго быть. И не кричите, а то ушам больно. Рано или поздно вы научитесь сдерживать свои чувства, а волноваться можно и сидя.

— Не, не сяду! — отрезал Каспар. — Как ты можешь здесь сидеть без дела?

— За четыреста лет привыкнешь.

Каспар замер и уставился на незнакомца. На вид ему нельзя было дать больше сорока. Руки у него были обветренные, а на пальцах мозоли, как от тетивы лука.

— Что ты городишь?

Человек пожал плечами, не заботясь, верят ему или нет, что совершенно разозлило Каспара. Он продолжил ходить взад и вперед и даже ускорил шаг, но второй пленник больше не говорил ни слова. Наконец Каспар сел и подергал его за рукав.

— Ну? Собираешься мне объяснить, что тут творится?

— Если не успокоитесь — сойдете с ума, — грустно улыбнулся тот. — Что вам непонятно?

Каспар не хотел говорить о пыточной, полной горящей плоти и человеческих мучений. Не доверял своему голосу: вдруг сорвется на плач?

— Это они делают, чтобы вы отказались от жизни, — медленно и мягко стал объяснять пленник. — Здесь, в Иномирье, души сталкиваются со своей жизнью, очищаются и следуют дальше. Здесь надо попрощаться со своей жизнью, прежде чем начнется другая. Но иногда люди, например, мы с вами не хотят. Тогда лесничие силой заставляют нас отказаться. Конечно, кое-кто покрепче других.

— Я не могу отказаться от жизни! — выдохнул Каспар. — Мне надо назад.

— Да, и мне тоже. Только я еще не придумал, как вернуться. Но вернусь непременно.

— Как тебя зовут? — спросил Каспар.

— Какая здесь разница? Разве у потерянной души может быть имя?

— Ну, хорошо, как мне тебя называть?

— Абеляр, лучник барона Пеллинора Торра-Альтанского. — Он отсалютовал Каспару. — Судя по знаку у вас на одежде, вы из того же славного дома. Я заметил дракона еще в большом зале, потому и предупредил вас, чтобы вы не ели.

— Пеллинор! — поразился Каспар. — Это ведь он построил внешние бастионы и северную башню!

— Верно. Мы как раз занимались строительством, когда это случилось. — По губам Абеляра скользнула легкая улыбка. — Теперь-то оно завершено?

— Разумеется, — уверил его Каспар.

— А войну мы выиграли? Мне уже говорили, что да, но приятно было бы еще раз услышать.

— Какую войну?

— С предателями кеолотианцами.

— Конечно, — со смехом ответил Каспар. — Мы с ними уже много сот лет как союзники.

— Никогда, сир, не верьте кеолотианцам, — сплюнул Абеляр. — Какой бы договор они ни подписали. Однако позвольте спросить, сир, как мне-то к вам обращаться?

— Меня зовут Каспар. Я единственный сын барона Бранвульфа, лорда Торра-Альты.

— Лорд Каспар, — поклонился лучник.

— Пожалуйста, зови меня просто мастер Спар. Меня почти все так зовут. Или даже просто Спар, здесь титулы ни к чему.

Абеляр пожал протянутую ему руку.

— Ну, не знаю, что бы сказал на это барон Пеллинор, — улыбнулся он. — Итак, Спар, как ты здесь очутился?

— На нас напали волки, и Брид подобрала свирель.

— Свирель?

— Да. И Высокий Круг был этим очень недоволен. Абеляр восхищенно уставился на него.

— Свирель Абалона? Свирель лорда Дуйра? Каспар кивнул и спросил:

— А ты?

Абеляр вздохнул, будто проглотив слезы.

— Кеолотианцы несколько раз ходили на приступ крепости. Тогда лорд Пеллинор решил устроить вылазку в ущелье и отбросить их назад. Мы видели, как враг что-то копает на пределе полета стрелы, и боялись, как бы под крепость не подвели подземные ходы.

Каспар слушал очень внимательно. Одно дело читать об этом эпизоде в истории баронства, и совсем другое — повстречать его очевидца.

— Юный принц Галланд приехал поучиться военному делу под началом барона Пеллинора. Лорд Пеллинор велел мне охранять наследника престола. Большая честь, конечно...

Внезапно Каспара озарило. Абеляр. Абеляр Лучник, не может быть!..

— Я не отходил от принца ни на шаг, но кеолотианцы подкопались куда ближе к Тору, чем мы ожидали. Я не знал, что это произошло, пока не увидел стрелу у себя в груди. Рядом был лорд Пеллинор, я ничего не понял, только после догадался. Потом кровь потекла из раны, я почувствовал боль. Не мог вдохнуть. Мне пробило легкое, я захлебывался собственной кровью. Упал с лошади, но лука из рук не выпустил.

На глазах Абеляра блеснули слезы, он откинул одежду и показал гнойную рану с почерневшими краями — кожа вокруг нее омертвела.

— Лесничие говорят, что могут ее вылечить, и боль пройдет. Однако если я позволю им лишить меня раны от стрелы, что меня убила, значит, я смирюсь со своей смертью и отрекусь от права на возвращение, — вздохнул он. — А вообще-то они любую рану в состоянии исцелить.

— Знаю, — откликнулся Каспар, глядя на свою ногу.

— Принц Галланд еще совсем парнишка был, куда ему умирать. Я увидел, что кеолотианец в него целится. Я бы мог застрелить врага легко, только тетиву не сумел натянуть — слишком быстро слабел. Последнее, что я помню — как лорд Пеллинор на полном скаку врезается в строй кеолотианцев. Если бы мне хватило сил, я бы спас принца Галланда.

— Не понимаю. Неужели принц Галланд для тебя так важен, что ради него ты четыреста лет терпишь мучения?

— Нет, не сам принц. Но у короля не было других прямых наследников. Поэтому трон должен был достаться его двоюродному брату.

— Сорстану, — вспомнил историю Бельбидии Каспар.

— Да. А если бы я выполнил свой долг, королем стал бы Галланд.

Каспар поморщился, вспоминая, почему это так важно, и наконец догадался. Конечно! Сорстан происходил из Офидии: его мать вышла замуж за дворянина из этой страны и там воспитала сына в местной вере. Люди Офидии давно уже отреклись от Великой Матери и стали поклоняться богу южных пустынь. Именно Сорстан впервые представил Новую Веру дворянам Бельбидии.

— Так началось угасание Старой Веры, — глухо сказал он.

— Да, — отозвался Абеляр, сидя на холодном полу и разглядывая свои руки. — И теперь ты видишь, в чем моя вина. Я должен был охранять принца. Теперь мне нужно вернуться и исправить свою ошибку. Я уже семи кратно обращался к Высокому Кругу, и всякий раз они выносили решение против меня. По их словам, есть лишь две причины для возвращения.

— Какие?

— Первая — это истинная любовь, — ответил Абеляр. — Любовь, что превыше гибели, любовь, которая объединяет души так крепко, что даже в смерти они остаются неразлучны. Для таких душ недостижимо блаженство Аннуина, если только они не вступят в него вместе. Вторую же причину Фагос назвал справедливостью, и вот здесь-то старейшины не могут прийти к общему решению. На последнем слушании моего дела Круг объявил, что не находит причины позволить мне вернуться. Но как могу я предстать перед Великой Матерью, если моя неудача подорвала основы веры?

— Значит, ты не обманывал смерть? — спросил вдруг Каспар. Ведь его собеседник по-настоящему погиб от страшной раны, умер медленно, захлебнувшись собствен ной кровью, залившей легкие. Должно быть, он боролся за жизнь до последнего мига, и даже здесь, в Ри-Эрриш, продолжает сражаться.

— Не обманывал. Оказавшись здесь, я не остался в лесу, чтобы лесничие провели меня по какой-нибудь из множества троп в Аннуин. Нет, я сбежал и пробрался к замку. Попросил даровать мне аудиенцию и с тех пор сижу тут. Не могу двигаться дальше, потому что не примирился со смертью. Мне предлагали еду, чтобы я обо всем забыл, пытались заставить идти силой... Только мне туда нельзя. Я должен вернуться. А когда увидел у вас торра-альтанского дракона, сир, понял, что обязан вас предупредить. Вот так... — Абеляр раскинул руки — простой знак откровенности. — Вот так, теперь ты обо мне все знаешь. Твоя очередь рассказывать. Почему тебе нужно назад?

— Потому что я оказался здесь не один. Со мной Дева Брид, Одна-из-Трех. Если она сейчас умрет, мы не сможем найти ей преемницу. Карга быстро дряхлеет, а вера после десяти лет преследований еще не оправилась. Мы лишимся Троицы, и мир погибнет.

Абеляр долго смотрел на юношу, не говоря ни слова и уронив руки. Потом в его глазах зажегся огонь.

— Теперь я понял, почему до сих пор нахожусь здесь. Замысел Великой Матери присутствует во всем. Я не могу возвратиться в свое время, чтобы исправить совершенную ошибку, однако в пору нужды сумею вам помочь. Нам надо вернуться домой. Ты говоришь, Свирель Абалона у вас?

— У Брид, но та не умеет ею пользоваться.

— Не важно как, важно где.

— Но когда Брид на ней стала играть, мы попали сюда.

— Нет, — махнул рукой Абеляр. — Свирель просто возвратилась домой, в Абалон, в круг дубов Дуйра, сама собою. А вас лишь потащила следом. Нам, смертным, слишком трудно управлять ее силами, как бы долго мы ни учились. Но во вселенной есть места, где грань между мирами лишь тонкая вуаль. Это как если хочешь из одной комнаты попасть в другую: проще пройти через дверь, чем сквозь стену. Свирель же ключ к двери.

— Откуда ты это все знаешь?

— Я здесь уже четыреста лет, почти в шесть раз дольше, чем живет человек. За это время можно было многому научиться. В моей камере перебывало немало душ, в том числе весьма мудрых. Даже одна шаманка была, она знала больше всех. А когда я тут оказался, в камере уже сидел старый друид. Он рассказывал, что существует лишь три предмета артефакта, как он их назвал, дающих возможность душам переходить из Ри-Эрриш в наш мир: Свирель Дуйра, Ключи Нуйн и еще Некронд, Друидское Яйцо. При помощи Свирели лорд Дуйр отправляет лесничих в мир живых и возвращает сюда. Самим членам Высокого Круга эти инструменты не нужны: они единственные, кто способен пересекать границу простым усилием воли. А Ключи Нуйн отпирают дверь в тронном зале. Дверь ведет в наш мир, потому многих невольно тянет к ней. Некронд же принадлежит миру людей, и те его бережно охраняют.

При упоминании Некронда Каспара передернуло.

— Надо добыть Свирель, — продолжил Абеляр. — Это наша единственная надежда. На вызволение Девы. Последние следы отчаяния на его лице растаяли. Если я смогу это сделать, мне самому больше не нужно будет возвращаться.

Холодная игла правды коснулась сердца Каспара. Ему тоже не нужно возвращаться. Судьба мира зависела лишь от Брид. А сам он, как и Абеляр, уже умер.

Глава 15

Халь проскакал до середины колонны и занял место рядом с обоими принцами. В небе на северо-западе кружили стервятники. Тудвал долго смотрел на них и наконец промолвил:

— Не на самой дороге, но слишком близко. Что скажете, Ренауд? Не дать ли лошадям поразмяться? Посмотрим, не угрожает ли что-нибудь принцессе.

Принц Ренауд недовольно взглянул на него, потом обернулся к Халю с Кеовульфом.

— Вы двое будете сопровождать меня и принца Тудвала. Лорд Тапвелл, остаетесь за старшего вместе с лордом Хардвином. Принц никогда не опускал титулы, что Халю казалось жуткой формальностью.

Чем больше торра-альтанец думал о полученном приказе, тем меньше хотел его исполнять. Среди деревьев с обеих сторон от дороги могло затаиться сколько угодно разбойников. Сопровождать принцев означало оставить Кимбелин и ее приданое почти без охраны. Из шести рыцарей только Тудвал, Кеовульф и сам Халь были вооружены мечами, копьями, дротиками, боевыми топора ми и метательными ножами, а у Тудвала на седле висела еще и палица. Втроем они составляли боеспособный от ряд, в то время как остальной эскорт принцессы довольствовался короткими мечами и пиками.

Может, принц Ренауд удаляется от повозок затем, что бы, когда случится преступление, никто не мог его обвинить? Халь подумал о том, какую роль могут играть в заговоре остальные бельбидийцы, и исподтишка взглянул на Тапвелла. Тот разъезжал взад и вперед, торжественно демонстрируя всем значимость своей особы. Хардвин выехал в голову колонны, не переставая причитать над дырой на шелковых панталонах. Халь вспомнил, как долго тот был один в лесу, и подумал, что порой надо опасаться таких тихонь.

— Не очень удачное решение, — шепнул он Кеовульфу. — Принцесса остается почти одна.

— По-моему, ты слишком волнуешься, — успокоил его рыцарь. — С ней еще сорок человек, а Кай и кеолотианские солдаты хорошо обучены. Король Дагонет любит, чтобы его люди были всегда готовы к бою.

Все же Халю приказ принца не нравился. Может, тут все, кроме Хардвина, и выше его по положению, но молчать он не станет.

— Сир, неразумно оставлять с принцессой одних Хардвина и Тапвелла.

— Умница, Халь, — простонал Кеовульф. — Всегда найдешь нужное слово.

— Командую здесь я! — гневно бросил Ренауд. — По возвращении мой брат узнает о ваших выходках.

Халю тоже было о чем рассказать королю Рэвику, так что отступать он не стал.

— Вы берете нас с Кеовульфом осматривать какую-то ерунду, а с принцессой рыцарей практически не оставляете. Или вам того и нужно? — прошипел он, глядя Ренауду прямо в лицо.

Тот удивленно заморгал.

— О чем вы говорите? Хотите назвать меня трусом? По-вашему, я боюсь остаться и охранять дам без вас?

Халь ожидал совсем другого, но Ренауд оказался куда умнее, чем он думал. Торра-альтанец собирался, было уже прилюдно обвинить принца в заговоре, однако поймал взгляд Тудвала. В присутствии кеолотианца он не мог позволить себе опозорить имя Бельбидии.

— Отнюдь нет, сир, — немедля переменил свой тон молодой человек.

— Вот и хорошо, — с облегчением ответил принц Ренауд. — Рад это слышать.

— Я ни за что не назвал бы бельбидийца трусом, — продолжил Халь. — Любой бельбидиец отважнее, чем десять кеолотианцев. Четыреста лет назад, во время войны, это было не раз доказано.

Он ожидал, что принц Тудвал яростно вступится за честь Кеолотии, но тот был занят, рассматривал черную тучу воронов, рассевшихся на скале, и явно предпочитал действовать, а не спорить о политике.

— Если вы, бельбидийцы, закончили перебранку, я собираюсь ехать туда. И, конечно же, могу поехать в одиночку. Я принц Кеолотии, мне не страшны и полсотни бандитов.

Заявление громкое, однако, не лишенное оснований. Халь видел Тудвала на турнирном поле — тот был отважен и искусен в обращении с оружием.

Принц Ренауд возмущенно поджал губы, хотел, было что-то сказать, потом развернул коня и поскакал к скале.

— Чего это они пытаются друг другу доказать? — пробормотал Огден, когда Тудвал двинулся следом за бельбидийцем.

Халь не хотел отставать от принцев, но и Кимбелин не мог бросить, не обеспечив сперва ее безопасность.

— Не отдаляйся от повозок, — велел он Огдену, а потом добавил тише: — Что бы ни приказывали Хардвин с Тапвеллом.

Мрачно посмотрев на двух дворян, молодой человек поскакал за принцами и Кеовульфом.

Тудвал и его черные псы давно уже обогнали Ренауда. Могучий боевой конь нес принца туда, где расселись насмешливые вороны, а над ними высоко в небе летали стервятники. Кеовульф ехал осторожнее, привстав на стременах и глядя по сторонам. Халь нагнал его, и рыцарь посоветовал:

— Не гони лошадь, нет нужды ломиться вперед, как последний дурак.

Халь кивнул. На голом холме они присоединились к принцам, и все вместе стали смотреть вниз с обрыва. Там текла река, а то, что Огден принял за скалу с плоской вершиной, оказалось узким каменным хребтом, обточенным ветрами и ливнями Кеолотии. Поднимался он так круто, что за скользкий камень мог уцепиться лишь болотный мирт. Конь Тудвала ржал и бил копытами, как ни старался принц его успокоить.

Ренауд недовольно взглянул на бельбидийцев.

— Что вас так задержало? От меня не отставайте. Меч у вас наготове, лорд Халь?

Кажется, он испугался, подумал Халь. И тут же напомнил себе, что нельзя позволить принцу себя одурачить.

Тудвал перевалил через гребень холма. За гомоном птиц почти ничего не было слышно. Халь, по примеру опытного Кеовульфа, задержался, чтобы осмотреться. Река такой огромной Халь никогда прежде не видел, текла быстро, но несла огромное количество ила. Она корчилась, протискиваясь сквозь узкое ущелье, словно зверь в клетке. На противоположном берегу, в дюжине футов над водой, зияло несколько черных пещер.

С той же стороны, откуда они подъехали, над рекою нависал огромный камень. На нем лежали искалеченные тела трех черных кеолотианских медведей, и стервятники, мечась вокруг, бросали на них тени.

— Чего вы ждете? — спросил Ренауд. — Тудвал сочтет нас трусами.

— Нельзя также, — ответил Кеовульф, перекрикивая шум воды и птичий гомон, — чтобы он счел нас глупцами.

Стервятники кружились над медвежьими тушами, но ни один не садился.

— Тудвал не задумался, почему птицы держатся поодаль от падали.

Ренауд внезапно вскинул голову, и впервые Халь понял, что тот не притворяется. Страх принца был настоящим.

Кеовульф стал спускаться к воде. Халь с восхищением смотрел, как слушается его выносливый боевой скакун. Он знал, что Кеовульф никогда не любил высоты, но довольно часто гостил в Торра-Альте и там выучился ездить верхом по горным тропам: откинулся в седле на зад, чтобы не перегружать передние ноги коня, и почти отпустил, поводья само животное лучше могло отыскать себе путь. Обернувшись к Халю, Кеовульф с улыбкой произнес:

— Да, я тебе не говорил, слишком рано было, Кибиллия беременна. А я тут рискую себе шею сломать.

Халь прокричал ему вслед поздравление, однако Кеовульф уже смотрел вперед, сосредоточившись на непростом спуске. Дав ему отъехать на безопасное расстояние, Халь пустил Тайну следом. Лошади было нелегко, но Халь спокойно расслабился в седле, уверенный, что она справится. В конце концов, Тайна принадлежала к горной торра-альтанской породе.

Молодой человек взглянул через плечо на принца Ренауда. Тот все медлил, сдерживал переступающего ногами коня, и лицо у него сделалось серым, как пепел. Неудивительно. Халю нередко приходилось видеть, как самые храбрые люди бледнели, видя обрывистую тропу, что вела с вершины Тора.

— Принц Тудвал, осторожно! — крикнул Кеовульф, но даже его громовой голос заглушила река.

Кеолотианец уже достиг каменной площадки и спешился. Норовистый конь ржал и рвал из рук поводья. Широкоплечий принц подошел к ближайшей туше и пошевелил ее концом меча. Сверху он казался необычайно могучим впрочем, хоть Тудвал и был ниже ростом, чем Кеовульф, но грудь имел мощную, а ноги его напоминали стволы дерева. Нельзя было отрицать, что он силен. И храбр. Тудвал не дрогнул, спускаясь по крутому обрыву, и к медвежьим трупам приблизился, не задержавшись. Обходя по очереди каждого мертвого медведя, он лишь хмуро поглядывал на стервятников и воронов.

Однако Халь заметил, что кеолотианец чует недоброе. Почему вороны не клюют кровавые раны медведей? Халь знал тому лишь одно объяснение... Похоже, кеолотианцу оно в голову не пришло.

Трупы тошнотворно пахли запекшейся кровью, и вывалившимся наружу содержимым желудков. Должно быть, тот, кто их убил, не успел далеко уйти.

Первая мысль Халя была о троллях. Только троллю, а скорее, нескольким троллям под силу схватиться с тремя взрослыми медведями. Кеовульф потянул носом воздух, отстегнул от седла легкое копье, взяв его на изготовку, и крикнул что-то Тудвалу.

Халь посмотрел вверх, не только опасаясь нападения, но и желая увидеть, что делает принц Ренауд. Худощавый бельбидиец все еще медлил на гребне холма, разъезжая вдоль него словно бы в поисках более удобно го спуска. Халь решил о нем больше не вспоминать.

Среди всего этого шума сосредоточиться оказалось, трудно все время отвлекал гвалт воронов. Халь смотрел, не отрывая глаз, на медвежьи тела, будто брошенные чьей-то гигантской рукой. Вивьерна?.. Может, сегодня у него будет возможность убить ее!

Халь осторожно продолжил спуск, заметив, что на их берегу тоже есть пещеры, как раз над площадкой с туша ми медведей.

— Отчего вы так медлили? — сердито спросил Тудвал.

— Здесь неподалеку должен быть хищник, — ответил Кеовульф.

— Я не боюсь медведей, — презрительно фыркнул принц. — Как, по-вашему, откуда у меня на седле эта шкура? Я убивал зверей побольше этих еще прежде, чем научился считать.

Халь и не сомневался. Храбрецом Тудвал был отменным, а вот считать хорошо умел вряд ли.

— Возможно, это не медведь, — сказал Кеовульф, глядя в сторону темных провалов как раз над ними.

Он сошел на землю, чтобы осмотреть туши, потыкал их носком сапога.

— Погибли совсем недавно, еще не начали коченеть... Пожалуй, вы правы. Во всяком случае, убила их не вивьерна. Вивьерны своей добыче вырывают лапы. Ноздри у рыцаря дрогнули. Запах странный, для вивьерны недостаточно резкий.

— Вивьерна! — зашелся смехом Тудвал. — В жизни не встречал человека, который бы их видел своими глазами. Детские сказки!.. Впрочем, вы, бельбидийцы, сказки любите, не так ли?

Кеовульф не ответил, только спокойно мотнул головой в сторону ближайшей пещеры.. Камни возле нее были запятнаны кровью.

— Что бы это ни было за существо, оно там.

— Неверные, — хмыкнул принц и двинулся к входу в пещеру. — Что за напыщенность!

— Вот дурак, — сказал Кеовульф и полез за ним следом.

Халь вытер руки о штаны и достал меч. Солнце засверкало на великолепном клинке, одна из алых рун, украшавших его желоб, вспыхнула кровавым пламенем. Как всегда в такие минуты, Халь почувствовал себя непобедимым.

Они с Кеовульфом стояли плечом к плечу, вглядываясь в темноту.

— Там пусто, — объявил Тудвал, бросая неприязненный взгляд на обнаженное оружие в руке Халя. — Чего вы боитесь? Уверяю вас, внутри никого нет. — С этими словами он шагнул в пещеру.

И тут Халь с ужасом увидел, как над силуэтом принца поднимается огромная черная фигура.

— Что за?..

С громким звоном Тудвал, одетый в стальную кирасу, врезался в стену пещеры и тут же перекатился через спину и вскочил, готовый к бою. Да, он был прекрасным воином и часто упражнялся на турнирной арене, умел не терять даром времени. Но все же и он отшатнулся, когда по пещере разнесся оглушительный рев.

Это был не громовой голос дракона, подобный буре нет, скорее мычание разъяренного быка, смешавшееся с тигриным рыком. Но кто его издавал, Халь не видел. Чудовище растаяло, словно тень в ночи, когда лик луны вдруг затягивает туча. Молодой человек моргнул и сделал шаг вперед. Что бы это ни было за существо, оно испугалось их оружия и отступило. Рунный клинок защитит хозяина от любой опасности. Халь подошел к Тудвалу.

— Вы оба, не двигайтесь, — прошипел Кеовульф.

— Зверь спрятался в глубине пещеры, — отмахнулся Халь. — Лучше всего немедленно выходить отсюда и возвращаться к принцессе. Нам сейчас не с руки заниматься медведем.

— Это не просто медведь.

В голосе Кеовульфа звенело ледяное спокойствие. Халь медленно поднял оружие.

Зверь опять бросился на них, быстрый и яростный, злобно рычащий: нанес могучий удар Тудвалу, метнулся к Кеовульфу, однако от меча Халя держался подальше. Все трое стали шаг за шагом отступать, Халь держал перед собой клинок, покрытый рунами. Было темно и душно, по пещере разносились отголоски воя, и в любой миг зверь мог вновь напасть из тьмы. Тудвал, еще не до конца оправившийся после удара о камень, споткнулся. Кеовульф подхватил его.

— Не отвлекайся, — предупредил калдеец Халя.

— Да я не вижу ничего, — ответил тот, тщетно вглядываясь в темноту.

Наконец рыцари вышли из пещеры и оказались под серым небом. Зверь следом за ними. Халь тут же понял, кого они повстречали, и с удовольствием услышал, как принц Тудвал сдавленно вскрикнул от страха. Самому Халю уже приходилось видеть такие существа, потому он испугался меньше. На них шел огромный медведь не меньше десяти футов ростом, вот только его тело было размыто, словно сплетено из блестящей от утренней росы паутины. Медведь-призрак раскачивался на задних лапах, и густая шерсть просвечивала насквозь.

Зверь зарычал. В ответ Халь зарычал тоже, чтобы собрать всю свою смелость. Чуть помедлив, медведь выступил из пещеры. Горло животного охватывал покрытый шипами ошейник, за ним тянулась по камню длинная цепь. А на плечах... на плечах у медведя росло две головы! Одна была обычная медвежья, с разинутой пастью и сверкающими клыками. Другая поменьше, словно сморщенная, смотрящая в никуда, но она тоже ревела и скрежетала растрескавшимися зубами. В ее черепе Халь заметил вмятину, будто туда ударили палицей. Шею покрывали следы когтей. Должно быть, животное пыталось оторвать себе изуродованную голову.

— Зверь Некронда! — воскликнул Кеовульф. — Это из-за Спара! Мать Великая, что же он натворил!

Халь понял его. Такое чудовище, призрачный двухголовый медведь, мог появиться только от черных чар Некронда. А к артефакту имел доступ лишь Каспар. Очевидно, мальчишка так и не внял предупреждениям жриц и не оставил Друидское Яйцо в покое. Ох, и задаст ему Халь, вернувшись, домой!..

Он взмахнул мечом, и медведь резко подался вперед. Должно быть, когда-то зверь умер от руки человека. В глазах его горела ненависть.

— Великая Мать, дай мне силы возвратить это существо в глубины Иномирья, — стал молиться Халь, занося рунный меч, но внезапно между ним и медведем вклинился кеолотианский принц.

— Прочь с дороги! — гневно крикнул он и метнул в зверя дротик. Оружие пролетело сквозь призрак и ударилось о камень.

— Назад! — крикнул Халь. — Тудвал, назад!

— Я кеолотианец. Мы не боимся медведей, сколько бы у них ни было голов!

Тудвал, решив показать свою отвагу, бросился на зверя с боевым кличем Кеолотии на устах, его уродливые гончие жались у ног. Халь вдруг вспомнил про Трога. Он не так любил пса, как Брид, но знал, что Трог непременно вцепился бы в медведя без малейшего промедления. При всех своих недостатках пес не ведал страха. Дворнягам Тудвала далеко до духа офидийского змеелова.

Тудвал кричал что-то по-кеолотиански должно быть, приказывал собакам отвлечь медведя, чтобы он сам мог на него напасть.

— Отойди! Только поранишься! — закричал Халь, глядя, как Тудвал один за другим наносит зверю могучие удары, и его вороненый клинок почти сливается с темнотой.

— Бельбидийца вперед не пущу, — рявкнул тот. — Вы хилый народ, принц ваш, небось, до сих пор боится спускаться по склону. А уж тебя, младший сын мелкого барона, и подавно.

— Кеовульф, убери его! Сделай что-нибудь, а то этот дурак нас всех погубит!

Кеовульф попытался зайти сзади, но не смог — меч Тудвала описывал широкие дуги вокруг хозяина. Принц наступал с громким криком, его оружие то и дело пронзало призрак, не причиняя тому ни малейшего вреда. В какой-то миг двухголовый медведь подался назад и тут же дотянулся лапой до груди Тудвала. Полупрозрачные когти пропороли кирасу и оставили глубокую борозду на шее принца. Он покатился по земле. Кеовульф оттащил его, ухватив за ноги.

Халь выступил вперед, почувствовал на лице смрадное дыхание зверя.

— Великая Мать, отправь это существо в мир, где ему место!

Искалеченная голова медведя открыла наполовину вытекшие, сгнившие глаза и посмотрела на Халя.

Надо подобраться поближе, но как?.. Халь зажмурился, призывая всю свою смелость, и впустил в тело силу Великой Матери, таившуюся в твердом камне под ногами. Потом, как разозлившийся ребенок, кинулся на зверя, и с его губ слетели слова боевого гимна Торра-Альты.

Он вонзил меч в тело призрака, целясь в шею туда, где шкура у медведей тоньше всего. Клинок со звоном расколол железный ошейник, струя крови плеснула Халю в лицо, залив глаза. Зверь вздрогнул, заковылял вперед и растаял в воздухе.

Ничего не осталось, лишь растекшаяся лужа крови да обломок ошейника, со звоном покатившийся по камню. Тудвал держался за горло, но ему хватило сил оглядеться. Долгую минуту все трое смотрели на лежащую, словно дохлая змея, цепь и не могли произнести ни слова.

Халь вытер лицо. Вороны каркали теперь по-другому. Глянув в их сторону, он увидел, что птицы уже начали растаскивать внутренности мертвых медведей.

Тудвал непонимающе разглядывал свою залитую кровью руку.

— Не понимаю, — проговорил он. Показную отвагу и гнев словно смыло.

— Зверь был не из нашего мира, — попытался объяснить Халь. — Когда-то его изгнали в Иномирье, а теперь ему каким-то образом удалось вернуться.

Он не стал добавлять, что единственный способ, которым призрачный медведь мог появиться здесь, был связан с Некрондом, и что вот уже много веков ни один человек не касался этого артефакта, если не считать его племянника.

— Бредни сумасшедшего, — сплюнул Тудвал.

— Однако вы сами видели, — пришел на защиту соотечественнику Кеовульф. — Медведь был видением, тенью.

— Ха! Тварь из Иномирья! Вы же не думаете, что я поверю в ваши языческие сказки?

Халю Тудвал отчасти нравился. Во всяком случае, его вера и его неверие были искренни. Но все же глупо отрицать то, что видел собственными глазами.

Тудвал оттолкнул протянутую ему руку и рывком встал.

— Это был какой-то демон. Еще я слышал о том, что в Торра-Альте расплодились демоны-волки. Похоже, куда вы, неверные, ни ступите, везде за вами идут создания тьмы.

Халь не знал, что ответить. В словах кеолотианца содержалось немало правды.

Тудвал коснулся пальцами шеи и с отвращением по смотрел на кровавые пятна. Он перевязал рану платком, однако ни Халю, ни Кеовульфу не позволил на нее взглянуть. Тяжело дыша, принц сел и стал кричать на собак, которые вились вокруг темной лужи медвежьей крови, начавшей уже впитываться в трещины камня.

Кеовульф скрылся в глубине пещеры и вскоре вы шел обратно, бормоча что-то себе под нос. Он нагнулся, подобрал обломок ошейника и, рассмотрев его, нахмурился.

— Никогда такой работы не видел. Должно быть, кеолотианская, судя по узорам — они похожи на те, которыми украшены городские ворота Кастабриции.

Тудвал и не взглянул.

— Вполне возможно. У нас много где держат медведей. Такой, двухголовый, стоил бы целого состояния. Отец и за того громадного, что сидит на цепи во дворце, немало заплатил. А этот...

Кеовульф скривился, но помолчал и лишь добавил:

— Старинная вещь. Вот уже тысячу лет ни один кузнец не взял бы на медвежий ошейник железо вместо стали.

— Медведь хотел вернуться домой, — вдруг догадался Халь. — Наверное, его поймали еще детенышем и отвезли в город развлекать людей. Потом он взбесился, и его убили, размозжили одну из голов палицей. А после этого, каким-то образом оказавшись снова в мире живых, он отправился туда, где родился. Точно. Он вернулся в свою пещеру, а там уже поселилась другая медвежья семья. Так что он лишь защищал свой дом.

Тудвал подошел к телам убитых медведей и в безумной вспышке ярости взмахнул мечом. Стервятники, переполошившись, взлетели в воздух, остались лишь обсевшие искалеченные тела мухи. Тудвал отвязал от седла метательный топорик и принялся могучими удара ми рубить медведям лапы. Халь не сразу понял, что принц хочет забрать их когти в качестве трофеев. Его собаки жалобно подвывали.

— Надо возвращаться к повозкам, — сказал Тудвал, закончив работу.

Они стали подниматься по крутому склону, причем кеолотианец все время держался рукой за горло.

Ренауд взволнованно смотрел на них сверху, но стоило Халю встретиться с ним взглядом, как принц тут же откинул голову и уставился в небо. Интересно, что за оправдание он себе выдумает? Мол, заметил еще одну опасность и отправился один ее исследовать, или лошадь вдруг охромела... Халь очень удивился, услышав честные извинения Ренауда:

— Простите, склон оказался для меня слишком крут. Принц Тудвал, вы ранены — надеюсь, не сильно?

Кеолотианец с отвращением пробормотал что-то о привидениях и медведях-выродках. Ренауд посмотрел на него непонимающе.

— Не хочу об этом говорить, — процедил Тудвал. — Нужно скорее возвращаться к принцессе.

Оба принца поскакали к дороге. Кеовульф отстал, и Халь понял, что рыцарь хочет ему что-то сказать.

— Раз тут оказался один медведь, могут появиться и еще. Надо быть начеку.

— Это ведь Каспар виноват, так? — сказал Халь почти извиняющимся тоном. Ему было стыдно за племянника.

Кеовульф с беспокойством смотрел на запад, туда, где вдалеке за неровной грядой холмов стоял высокий темный лес.

— Возможно. Но уверен ли ты, что любой из нас сумел бы лучше противостоять искушению этой силой?

Глава 16

Лишь скудный луч света, в котором медленно кружились пылинки, проникал в глубокую подземную темницу потерянных душ. Но его хватало. Каспар видел обреченные лица, а сквозь узкую зарешеченную дверь доносились негромкие звуки страданий: стоны, вздохи, гулкие шаги.

Юноша съежился в дальней части комнаты, спрятав лицо в ладонях, и не знал, как считать время, текущее сквозь пальцы. Сколько часов прошло... или дней? Наконец лучник вызволил Каспара из темных глубин тоски.

Абеляр гремел чем-то железным о прутья решетки. Каспар поморщился, увидев у него на запястьях и лодыжках багровые раны. Кожа там покрылась пузырями, из которых сочилась дурно пахнущая жидкость.

Лучник перехватил его взгляд и потер язвы.

— Как-то раз меня поймали при попытке к бегству. И заковали в кандалы... Даже кора Сайлле не смогла до конца вылечить. Ну и Талоркан постарался, конечно. Бил меня. Сам знаешь, работа у него такая. Он вел души через лес, а я сбежал и вернулся в замок, думал как-нибудь пробраться через дверь Нуйн. Не получилось, попал опять к Талоркану в пыточную. На мой взгляд, больно уж у него тут много власти.

— Он что-то сделал с Брид, — произнес Каспар, глядя сквозь решетку на пятно солнечного света на полу коридора. Очень хотелось есть. Он не помнил, сколько уже дней провел здесь, слушая крики и безумные стоны других пленников. Каспар не похудел, его тело вообще никак не изменилось, даже из ссадины содрал кожу, убегая от волков, порой выступала кровь, но голод с каждой минутой становился все мучительнее.

Абеляр рассказал, что пленников часто заставляют прислуживать на господских пирах, чтобы они не забывали о голоде. Переносить голод и жажду всем было не легко. По ночам юноше снились хлеб с сыром и холодная вода, да и днем эти видения постоянно маячили перед глазами, так что все остальные мысли путались.

— Хочешь сказать, он чего-то хочет от Девы? — спросил Абеляр после долгого молчания. — Хватит смотреть за решетку. Будешь слушать, как бесятся души, не желающие смириться со смертью, — сам с ума сойдешь.

Каспар отошел от дверцы, сел, обхватив колени, и привалился к стене. За долгие годы камень стал совершенно гладким, так много сгорбленных спин его касалось. Он сойдет с ума. Интересно, как Абеляру за столько лет удалось не потерять рассудок? Хуже всего постоянные побои и крики из соседней камеры. Все это время пленник, сидевший там, не умолкал ни на минуту, раз, за разом повторяя все те же три ноты.

— Это песня, которую он пел, когда умер. Он был великим менестрелем, — объяснил Абеляр. — Его король собирался заплатить за последний шедевр тысячу золотых крон, сделать такой свадебный подарок невесте. Менестрель всю жизнь искал самую красивую мелодию на свете, а умер, так и не докончив ее.

На взгляд Каспара, песня вовсе не звучала красиво.

— Ну конечно, — мягко рассмеялся Абеляр. — Как, по-твоему, если лицо самой красивой девушки отрезать от всего остального, красота сохранится?

Каспар сказал, что бесконечно повторяющиеся ноты сводят с ума быстрее, чем голод.

— Сосредоточься, — посоветовал Абеляр. — Надо сосредоточиться, а не то лишишься души. Если поддашься безумию и почувствуешь к себе жалость, старший лесничий превратит тебя в раба. У Талоркана десятки рабов со сломленной волей, он любит власть. Это видно по тому, как горят его глаза. А если он подчинит себе Деву, его власть возрастет еще больше. — Лучник облизнул сухие растрескавшиеся губы.

— Брид, — в отчаянии прошептал Каспар. Чувство собственной беспомощности разрасталось в сознании, как опухоль. Он ничего не мог поделать, чтобы спасти ее от рабства Талоркана.

Абеляр пожал плечами.

— Мы мало, что знаем о том, как живут лесничие и старейшины Высокого Круга. Ни один человек не провел здесь достаточно времени, чтобы их изучить. — Он язвительно усмехнулся. — Бессмертие. Многие жаждут бессмертия, сами не зная, чего добиваются. Я хочу соединиться с Великой Матерью, вернуться в ее чрево и в блаженство всепрощения, но не могу, пока не исправлю совершенной ошибки. Так что стисни зубы и сосредоточься, Спар. Думай о чем-нибудь одном, или безумие вечности захлестнет тебя. — Он глубоко вздохнул и попросил: — Расскажи мне о Брид и Талоркане.

Каспар не видел Брид уже несколько дней. Или недель? Путаясь в словах, он принялся медленно рассказывать и, в конце концов, упомянул, что Папоротник остался с нею. Вряд ли маленький рогатый лёсик мог чем-то помочь Брид, но больше у нее сейчас никого не было. Бедный Папоротник, подумал Каспар и обнаружил, что опять думает обо всем сразу, монотонная песня менестреля мешала сосредоточиться.

— Расскажи мне о Брид. — Абеляр ласково положил ему руку на плечо и повернул к себе.

— Я ее люблю, — просто ответил Каспар. — Я ее люблю, а она собирается выйти замуж за моего родича. Несколько лет я пытался себя убедить, что люблю другую, но больше не могу врать.

Абеляр погладил его по руке.

— Правду о себе всегда нелегко вынести. Я это знаю, я сотни лет провел, пытаясь со всем разобраться, и, в конце концов, признал все свои ошибки. Жизнь не может быть совершенна, и нельзя винить себя за подобные трудности.

— Но я же говорил Май, что люблю ее, а теперь оказывается, что я ей лгал, и что я люблю Брид! Я всегда ее любил и всегда буду.

— А она тебя? — серьезно спросил Абеляр.

— А она меня — нет, — ответил Каспар, уронив голову на руки. — Может, как брата или как друга...

— Ну, раз так, не терзайся. Безответная любовь это больно, и от этого страсть порой только разгорается, но она не настоящая.

— А ты откуда знаешь? — вспыхнул Каспар. — Кто ты вообще такой, чтобы судить о моей любви?

Абеляр пожал плечами. Ему нечего было терять, так что он говорил честно и обоснованно.

— Представь, я видел немало душ, проходивших через Ри-Эрриш, и возвратиться в мир живых могли лишь те, кто имел истинную любовь. Нуйн пропускает их через свою дверь, и им не приходится иметь дела ни с простолюдинами, ни с ужасами леса. Высокий Круг понимает, что их любовь настоящая, поскольку эти души не способны перенести путь в Аннуин без второй своей половины. Они едины, и смерти их не разлучить. Если же любовь безответна, этого не происходит.

— Но я же ее люблю!

— Конечно, любишь, — согласился Абеляр. — Для тебя Дева это жизнь, это природа. Ты ее любишь, однако души ваши не соединены.

— А раз я ее люблю, то, как могу любить Май?

— Видишь ли, — задумчиво объяснил лучник, — есть много разных видов любви. Пока любовь не вознаграждена взаимностью, она не в силах расти, и вполне можно назвать ее простым увлечением. С истинной же любовью все иначе. Куда важнее другое: любит ли она твоего дядю, юношу по имени Халь, о котором ты мне рассказывал?

— Какая разница? — спросил Каспар, недовольный тем, что его чувства так обнажились.

— Может, это защитит ее от Талоркана.

— Не понимаю. — Впервые Каспару удалось сосредоточиться на сложившихся обстоятельствах и забыть о голоде и безумных криках соседей.

— Если она влюбится в Талоркана, она отдаст ему то, чего он добивается.

— А чего он добивается? — невинно спросил Каспар.

— У нее Свирель лорда Дуйра. Кто знает, какие беспорядки способен учинить Талоркан? Он уже собирает вокруг себя недовольных. Здесь, в подземельях, творится страшное. Когда наконец ему удается сломить волю пленников, он не всех отправляет в лес иных оставляет при себе, по большей части тех, чьи сердца черны. Я должен помочь Деве вернуться в край живых, чтобы сохранить Троицу. Наверное, правильно, что все эти годы Высокий Круг отказывал мне в возвращении, теперь я вижу, что нужен здесь. — Абеляр слабо улыбнулся, словно эта мысль избавляла его от страданий. — Но они целую вечность будут спорить, следует ли отпустить Брид или нет.

— Нужно бежать, и... — начал Каспар. Смех Абеляра прервал его на полуслове.

— Бежать!.. Куда? В лес? Там опасно. Звери, простолюдины... К тому же Талоркан немедленно устроит облаву. Если нас поймают, мы потеряем свои души и никогда больше не переродимся. Будем, как те несчастные, что вечно маются возле проходов, где завеса между мирами тонка, и вечно алчут возвращения. Тебе не понравится навсегда стать тенью.

— А почему лес так опасен? Ведь все души должны пройти через него, чтобы достичь блаженства Аннуина. Я думал, путь через лес служит тому, чтобы обрести мира со своей жизнью, чтобы, очистившись, шагнуть в следующую.

— В лесу есть то, с чем не захотела бы встретиться ни одна душа. Вот почему нужны лесничие. Они ведут души по лесным тропам и защищают их от таящихся в тенях зверей. И от простолюдинов. Без их помощи мы далеко не уйдем.

— А нельзя притвориться, что мы идем по доброй воле, а потом сбежать?

— Умный парень, — усмехнулся Абеляр, но тут же улыбка исчезла с его лица. — А как же Брид? Как мы сообщим ей о своем замысле? Да и согласится ли она? Что, если она не захочет покидать Талоркана?

Теперь Каспар понял, как сложна стоящая перед ними задача. Они долго сидели молча, обдумывая ее, хотя Каспару тяжело было сосредоточиться, мешал голод.

— Абеляр, — позвал, наконец, он.

— Мм?

— Как нам устроить аудиенцию у Высокого Круга? Должно быть, вечерело: свет, лившийся с потолка, потускнел, и сверху доносились звуки веселья.

— Это несложно, — ответил лучник. — Они всегда рады нас видеть. Попроси пощады. Скажи, что готов идти в лес, однако сперва хочешь поговорить со старейшинами. Тебя примут. Только если начнешь спорить и отстаивать свою правоту, сразу же попадешь обратно в темницу. Тебя отправят прямиком в пыточную, зато на какое-то время вырвешься из камеры, — со смехом добавил он. И тут его осенило: — Попросим, чтобы Деве позволили вернуться. Возможно, они согласятся на сделку. Скажем, что готовы следовать дальше, если ей разрешат возвратиться в мир живых. Попытка не пытка.

— Не пытка, — кивнул Каспар. Он больше никогда не увидит Торра-Альту, мать, отца, даже Халя...

Юноша затряс прутья решетки.

— Лесничий!

— Лесничий! Лесничий! — откликнулись безумным эхом из других камер те, кто потерял рассудок в темном сыром одиночестве. Каспар зажал уши руками. Сколько же душ томится в бескрайних подземельях?

— Если провести Брид через лес к проходу, возможно, ей удастся воспользоваться Свирелью и вернуть нас в мир живых. Но лучше уговорить Высокий Круг выпустить ее через дверь Нуйн. В лесу опасно.

Лесничие появились внезапно, вытащили пленников из камеры и повели их дальше в глубь темницы, а вовсе не обратно по длинному коридору к винтовой лестнице.

— Старайся не заглядывать в камеры, — одними губами прошептал Абеляр. Из-за вывихнутых коленей он едва поспевал за легкой поступью лесничих.

Но Каспар не мог не заглядывать. Почти из-за каждой решетки смотрели безучастные глаза, кое-откуда начинали кричать, а одна женщина, закусив стальные прутья, брызгала слюной и рычала, как медведь в клетке, сплевывая сломанные зубы. В другой камере человек стоял на коленях и бился головой о решетку, по лицу у него текла густая кровь.

Воздух сделался теплее, Абеляр напрягся, и Каспар понял, что они приближаются к пыточной палате. Лучник потер подбородок и ободряюще улыбнулся.

— Они захотят ослабить нашу решимость, но мы же люди Торра-Альты!

— И хребет у нас стальной, — добавил Каспар, чувствуя, как все у него внутри переворачивается от доносящихся из пыточной криков боли.

— Лучше не смотреть, — сказал Абеляр. — Твоей душе не будет легче от вида страданий, а позабыть их ты еще долго не сможешь. А может, и вообще никогда.

Но Каспар опять не сумел последовать его совету и не отводил глаз от извивающихся тел. С почерневшей кожи капал в шипящее пламя жир. Человек, висевший на дыбе в ожидании своей очереди, встретился с ним взглядом.

— У него в глазах нет ни страха, ни жалости! — воскликнул Каспар.

— Знаю. Почти все здесь хотят вернуться по дурным причинам. Они поглощены мстительностью, ненавистью или завистью, одержимы каким-нибудь злом своей прошлой жизни. Единственная их мысль о возвращении к этому злу. Пока их души не очистятся, они не смогут идти дальше. Это крепкие люди, уже перенесшие бесконечные годы страданий. Ненависть дает им силы. Помни: их ненависть так сильна, что следует за ними даже через рубеж смерти.

Все же Абеляр вздрогнул, проходя мимо трех людей, подвешенных за ноги. Голени несчастных закрепили параллельно полу, и вес тела приходился на коленные суставы, постепенно, по мере того, как слабели мышцы, смещавшиеся. Теперь Каспар понял, почему лучник хромает. Не в силах перенести эту мысль, он отвернулся, и его взгляд упал на человека в стальном венце.

Рядом стоял Талоркан, наблюдая почти с восторгом, как тот молча переносит боль. Винты глубоко вдавились пленнику в глаза. Лицо и руки у него были покрыты темно-серыми волосами, а челюсти выдавались вперед. Он напоминал волка. Должно быть, превращался в человека так же, как Папоротник.

Человек-волк рывком поднялся и, если бы шипы не выдавили ему глаза, можно было бы решить, что он смотрит в упор на Каспара. Внезапно он вырвался, издал гортанный крик ненависти и потянулся к Каспару, гремя цепями.

Тот, пойманный врасплох, мог лишь пригнуться. Руки волка мелькнули у него над головой, выдрав клок волос. Трое лесничих поспешно усадили безглазое существо обратно, Талоркан же задумчиво оглядел его, пытаясь понять, почему ослепленный так себя повел.

— Спар, ты в порядке? — взволнованно спросил Абеляр.

Каспар промолчал, пытаясь успокоиться. Нападение бешеного человека-волка напомнило ему о Некронде. По чему непонятно, но образ Друидского Яйца вмиг встал перед глазами.

Лучник яростно дернул его за руку.

— Думай о цели. Мы должны найти Брид.

— Да, Брид, — пробормотал юноша.

— Сколько ненависти! — вновь сказал Абеляр, когда их потащили в дальний конец пыточной. Там в стене был проем, а за ним — лестница.

Каспар не мог избавиться от впечатления, будто волк хотел пожрать его душу.

Винтовая лестница казалась бесконечной. Сперва шли ступеньки, высеченные в скале, потом — перекрытые старыми и гнилыми досками, потом — истертые каменные, и наконец, когда пленники достигли нижних этажей дворца, под ногами лучился жемчужный мрамор Абалона.

Оглянувшись, Каспар увидел, что оставляет на безупречно чистой поверхности грязные следы, и почему-то почувствовал стыд. Наконец они добрались до дворцовых этажей с величаво-белыми палатами, такими, что кружилась голова. Выложенный золотом узор на высоких мраморных колоннах изображал побеги плюща, ползущие по тонким древесным стволам. Яркие птицы в клетках под капителями печально пели.

Каспар обернулся к Абеляру.

— Должно быть, они тоскуют по блаженству Аннуина?  Тот кивнул.

— Все говорят о блаженстве Аннуина, — тихо произнес Каспар.

Пленники проходили зал за залом, их шаги гулко отдавались от твердого холодного камня. Маленькие лица, похожие на эльфийские, выглядывали из полуоткрытых дверей, и вскоре следом собралась целая процессия детей лесничих, смеявшихся и радостно отплясывавших на ходу, будто увидели клоунов.

— Но откуда известно, что это блаженство?

— Тот же вопрос я однажды задал шаманке, очень древней женщине, — сказал, нахмурившись, Абеляр. — Она ответила, что доказательств блаженству Аннуина не нужно. Если будешь искать в своем сердце, ощутишь, что блаженство есть и что однажды все мы воссоединимся с Великой Матерью. Это нельзя осознать, можно только почувствовать.

Наконец они пришли в судебную. Там было пусто. Сияние солнца лилось сквозь отверстия в сводчатой крыше, зажигая золотым пламенем узор на дверных створках и колоннах. Вдруг затрубили фанфары, и впорхнули тринадцать членов Круга, сопровождаемые отрядом лесничих, тут же выстроившихся вдоль стен. Все они запели, принуждая Каспара и Абеляра молча встать перед тронами.

— Не сопротивляйся, — велел лучник. — Иначе быстро потратишь силы и потеряешь сосредоточение.

Нуйн, дух ясеня, велела пленникам выйти вперед. Ее мягкие волосы вольно раскинулись по плечам, на шее звенела связка ключей. Увидев, что Каспар смотрит на них, Нуйн властно прикрыла ключи ладонью.

— Лорды мои и леди, — заговорил Абеляр в торра-альтанской манере, — мы пришли просить не о своих жизнях, а о жизни другой.

— О другой! — Члены Круга удивленно переглянулись, их прозрачные крылья затрепетали.

— О чьей жизни вы просите? — вопросил Дуйр, оглаживая клочковатую бороду. На его лице появилась бес страстная улыбка.

Абеляр заговорил мягко, но настойчиво:

— О жизни Брид, о жизни Девы. Она должна возвратиться в мир живых, чтобы не прервалась череда Троицы. В то время, когда она очутилась по эту сторону границы, она была занята поиском ребенка, который со временем занял бы ее место. Близок час смерти Карги, а если останется лишь одна из трех высших жриц, вера исчезнет.

— Она обманула смерть! — выкрикнул Страйф, ударяя об пол усеянным шипами посохом. — Ни при каких обстоятельствах мы не можем позволить ей вернуться. Никогда!

— Послушаем еще, — вступился Дуйр. — Ведь дело касается нас всех. Свирель Абалона у нее, а Талоркан пленил ее своей песней.

— Неразумно, неразумно, — проговорил Фагос, глядя в книгу. — Весьма неразумно. У Талоркана слишком много власти. Он уже сделал ее своей рабыней?

Дуйр вздохнул.

— Редкий смертный способен выстоять против любви лесничего. Все жители Ри-Эрриш представляются им чудесно красивыми.

— Мы просим о ее жизни, — прервал Абеляр, и члены Высокого Круга, как один, посмотрели на него. — Если Дева умрет, другие веры, неприязненно относящиеся к Великой Матери, заполнят нишу и нарушат равновесие мира. Мы с радостью предлагаем себя вместо Брид.

— Вы не вправе предложить свои души, потому что вы уже переступили грань, и души ваши в нашей власти, — сообщил Фагос. — Сделка невозможна.

— Однако ее возвращение необходимо, — настаивал Абеляр.

Фагос недовольно хмыкнул.

— Такой необходимости нет. Единственный случай, четко оговоренный в законе, — тот, при котором две души объединяет любовь. Есть ли у нее такая любовь?

— Со всей очевидностью, нет, поскольку она поддалась моему заклятию, — откликнулся Талоркан, входя в зал и даже не думая извиняться за задержку. Следом за ним шла Брид, а за ее руку держался Папоротник.

— Брид! — крикнул Каспар, но девушка, похоже, его не слышала.

Ее перепачканная и потертая охотничья одежда исчезла, вместо кожаных штанов и куртки на Брид были блестящее шелковое платье, белое, украшенное сверкающими рубинами, и покрывало, вышитое по краям жемчугом. Ее красота напоминала розу, обвитую унизанной каплями росы паутинкой. Но эта красота не подходила Брид и казалась чужой ведь обыкновенно девушка не носила никаких драгоценностей, кроме серебряных знаков жреческого достоинства, и теперь бывших при ней. В руке она держала Свирель Абалона, на которой вы царапала связующие руны. Талоркан ввел девушку в круг, Брид споткнулась, будто слепая, и в страхе ухватилась за плечо Папоротника. Лесничий откинул покрывало с ее лица и гордо улыбнулся старейшинам.

— Она моя невеста и останется со мною в Ри-Эрриш. Каспар рухнул в ледяные глубины отчаяния.

— Брид, Брид... — слабо зашептал он. Дуйр в гневе поднялся:

— Нет! Эти люди создания Великой Матери, а не порождения солнца и звезд, как мы. Ты не можешь отказать ей в блаженстве Аннуина.

— Она любит меня, — объявил Талоркан, взмахнув рукою.

— Ты имеешь в виду, что она подпала под влияние твоей магии, — поправила его Нуйн.

Рот у Каспара раскрылся. Брид была бледна, казалась изможденной, словно проиграла тяжелую битву. Ее глаза, когда-то ярко-зеленые, потеряли цвет, в них появились желтые прожилки. По лицу скользнула слабая бездумная улыбка.

— Видите! — показал Талоркан. — Я предложил ей вечную жизнь в качестве создания солнца, и ее сердце склонилось к согласию.

— Брид! — беспомощно воскликнул Каспар. — Пожалуйста, Брид, вернись к нам. Я люблю тебя, Брид. Я люблю тебя.

Впервые девушка взглянула на него; в глазах у нее стояли слезы. Она подняла руку, словно умоляя Каспара о чем-то, но тут же упала без чувств.

Талоркан подхватил ее и запел. Мелодия полилась, как сдобренное медом вино. Брид плакала, сжимала кулаки, однако ее губы расходились в улыбке. Папоротник дотянулся до ее руки, стал трясти... Брид не обращала на него внимания, утонув в магии.

Талоркан сжал ее в объятиях, девушка обвисла, как кукла.

— Я пообещал научить ее играть на Свирели. Подумай, Брид, сколько хорошего мы с тобой могли бы сделать. Вместе мы способны исправить мир. — Он облизнул губы, будто пробуя на вкус хмельной напиток власти.

— Нет. — Сайлле тихо двинулась к Брид. — Не слушай его. Не играй для него на Свирели. Он лесничий, а не один из Круга, и справедливость не правит им.

— О какой справедливости идет речь, когда вы лишь болтаете? — воскликнул Талоркан. — В вашей праздности нет добродетели.

— Как смеешь ты в подобном тоне обращаться к Высокому Кругу? — Тинне вскочил, тыча в лесничего острым, как кинжал, пальцем.

Талоркан самодовольно улыбнулся и не отступил.

— Дело в том, что в моих руках находится Свирель. Ради меня девушка снимет заклятие, и тогда, старейшины, с вашей властью будет покончено. Я один буду судить всех проходящих через лес. Мой народ каждый день страдает, пытаясь защитить души на их долгом пути. Я покончу с его тяготами. Я стану править вместо вас, глупцов. Тринадцать это слишком много. Хватит и одного властителя.

— Осторожнее, Талоркан, Брид еще не стала играть для тебя на Свирели, — заметила Нуйн. — А ключи до сих пор у меня.

— Все меняется. Вскоре я получу и второй предмет силы.

Страйф расхохотался.

— Есть еще лишь один такой предмет, и тебе он не доступен. Он от века находится в мире смертных.

— Воистину, — с улыбкой кивнул лесничий. — Но, как я уже сказал, все меняется. Вскоре вы будете меня покорно почитать. Власть не для вас. Слишком долго вы сидите в замке и потому забыли, каково в лесу. Я обеспечу, чтобы те, кому должно, следовали в Аннуин, а прочие оставались здесь или шли в свой последний путь к солнцу.

Каспар почувствовал тошноту. Абеляр говорил о трех предметах силы. Два из них находились в зале: Свирель Абалона и Ключи Нуйн. А третьим, по словам лучника, был Некронд.

Талоркан, не заботясь о том, что вызвал неудовольствие собравшихся в тронном зале, запечатлел нежный поцелуй на лбу Брид, а после вновь завел свою чарующую песню. Каспар видел, как девушка лишается послед них сил. Она пыталась отвернуться, но лесничий рассмеялся.

— Сопротивляйся, и боль лишь усилится. — Он взял ее руку — Брид до сих пор не выпустила из пальцев Свирель, и поцеловал. — Ты будешь сидеть на троне подле меня, и исправлять все ошибки. Ты сможешь избавлять мир от страдания. Помнишь, как в прошлой жизни тебе не хватало сил? Как все эти могущественные дворяне мешали тебе достичь своей цели и восстановить равновесие? Здесь все будет иначе. Мы положим конец беспорядку, созданному этими глупцами. — Он нежно опустил Брид на пол возле Папоротника, в последний раз взглянул на ее прекрасное лицо и шагнул к дверям. — Лесничие, оставим их спорить. Пришло время прочесать лес и собрать новоприбывшие души.

Каспар знал, что Талоркан лжет, знал, что тот специально предлагает Брид то, от чего ей нелегко отказаться облегчение чужих страданий. Девушка слегка улыбнулась, глядя лесничему вслед, глаза ее мягко сияли.

Стоило огромным створкам захлопнуться, как Тинне закричал, что Талоркана следует покарать. Остальные старейшины принялись возбужденно спорить, а Страйф пробормотал себе под нос, что он один предсказывал нечто подобное.

Фагос поднялся, кашлянул и терпеливо дождался тишины.

— Мы не в состоянии его покарать. Талоркан уже слишком силен, и лесничие встанут на его сторону.

Старейшины опять заговорили все вместе, и так продолжалось, пока Нуйн не заставила их замолчать.

— Тогда мы должны выкупить у него девушку и позволить ей вернуться. Нельзя допустить, чтобы Талоркан завладел Свирелью Дуйра. Она обещала отдать нам Свирель, если мы отправим ее обратно.

— Закон не позволяет отправлять смертных назад ради достижения наших собственных целей, — провозгласил Фагос, выковырял из бороды буковый орешек и, швырнув на пол, растоптал. — Мы, поддерживающие закон, не вправе его нарушать.

— Лучше бы ты так не делал, — злобно прошипел Тинне.

На миг все смолкли, потом, наконец, Страйф вздохнул, причем спокойнее, чем обычно.

— Выбора у нас нет. Она должна сама выковать себе судьбу. Мы можем лишь выпустить девушку в лес и посмотреть, сумеет ли она добраться до прохода.

— Без помощи лесничих ей не спастись от простолюдинов, — произнес Дуйр.

— К тому же, — добавила Нуйн, — Талоркан устроит облаву, чтобы ее вернуть.

Страйф кивнул в сторону Абеляра, Каспара и Папоротника.

— У нее есть друзья. Отправим их с нею. Вдруг Талоркан не успеет нагнать их прежде, чем они уйдут в глубину леса. Он сейчас собирает новые души, к тому же слишком много в последнее время занимается темница ми.

Нуйн откинула легкие волосы и стала задумчиво перебирать пальцами ключи.

— Впервые, Страйф, я не стану с тобой спорить. Будем надеяться, что ловчие их не поймают. — Она скользнула к Каспару и остальным. — Постарайтесь понять, благородные смертные, что ничего больше мы не способны для вас сделать. Мы не можем своей силой отправить вас обратно, но позволяем вам попробовать самим. Если вам удастся достичь прохода и хватит умения вернуться в мир живых, отдадите ли вы Дуйру его Свирель?

Брид слабо кивнула, и сердце у Каспара радостно заколотилось он понял, что заклятие Талоркана не имеет над девушкой полной власти. Он-то боялся, что Брид откажется покидать лесничего.

Уйллеанд взялась за голову, спрятав пальцы в кудрях, заглянула Брид в глаза и кивнула.

— Она ничего не скрывает и вернет Свирель, как обещала.

— Хорошо, — произнесла Нуйн. — Я мало, чем могу вам помочь, разве что посоветую не ходить на юг, к ближайшему проходу. Талоркан будет ждать вас именно там. Ступайте на северо-запад. Однако путь туда нелегок, им идут лишь те, кому нужно долгое время, чтобы обрести покой.

Глава 17

Пип терял надежду. Несколько дней он радовался найденным рунам, но с тех пор ничего такого больше не видел и не слышал. Мальчик постепенно падал духом.

Сразу после того, как они прошли через брод у слияния двух рек, Лешей и Белоструя, Пип собирался оставить знаки на заметном камне, но с удивлением обнаружил, что на нем уже выцарапаны четыре руны. . «Спар». Тут же они с Броком решили, что мастер Спар и Брид, наконец, их выследили и просто ждут возможности прийти на помощь.

С тех пор прошло уже несколько дней. Пип даже не помнил точно сколько. Он шел, спотыкаясь, по мерзлой до железной твердости земле Южной Ваалаки.

Трог хромал рядом с ним, то и дело оборачиваясь. В отличие от людей, пса не стали связывать, однако он не проявлял желания улизнуть. Пипу это досаждало. Он уже сто раз велел собаке бежать домой, но терьер лишь мо тал головой.

— Вот Брид бы ты послушался, — сердито выругал его Пип.

Пес прижал уши, услышав имя Девы, остановился и стал оглядываться, а потом опять затрусил за людьми. Мальчику стало обидно, что Трог бегает свободно, а им с Броком приходится тащить на шеях тяжелые цепи.

Сперва Пип думал, что пес не убегает из верности ему и Броку, а потом понял: во время каждой остановки Трог спешил потыкаться носом в мешок с волчатами. Поначалу охотники привязывали пса веревкой, но после того, как он трижды ее перегрыз, и все равно не покидал отряд, больше не утруждали себя.

— Ступай домой! Ступай домой и приведи помощь, — в очередной раз велел ему Пип.

Пес скосил глаза на юго-запад, однако продолжал обнюхивать пищащих волчат в мешке, притороченном к поклаже пегого пони.

— Кончай на пса злиться, парень. Сам виноват. Из-за тебя мы в такой переплет попали, — сказал Брок. Он очень устал.

Пипу сделалось его жалко, но все же мальчик огрызнулся:

— Вот еще! Тебя-то я не просил мне помогать. Брок, даже не оборачиваясь, бросил:

— Когда станешь постарше, поймешь, что мы с то бой оба торра-альтанцы и обязаны помогать друг другу.

— Я сам себе хозяин.

— Да нет, тебя просто пороли мало. Подрастешь — поймешь. Никто не хозяин самому себе, а уж ты-то пока и подавно.

— Да я тут вовсе ни при чем! — стал препираться Пип. — Я хотел Трога найти. Если кто и виноват, так это он. А еще он ленивая непослушная псина, потому что не хочет идти домой!

На миг мальчик умолк и взглянул на распухшую лапу терьера. Все-таки Трог был мужественным псом, выведенным специально для охоты на смертоносных змей, наводнявших песчаное побережье Офидии, и не боялся боли. Охотники все время замечали, как он хорош. Такой пес со стальными челюстями и несокрушимым духом великолепно подходил для поединков. Только Пип знал, что на самом деле характер у Трога совсем другой. Что это за человек, на которого работают охотники, если он любит собачьи бои? Барон Бранвульф сурово наказы вал устроителей подобных зрелищ, и кое-кто порой со смехом поговаривал, что он лучше обходится с собаками, лошадьми и соколами, чем со своими подданными, хотя Пип и знал, что это не так. Бароном он восхищался. Как и его молодой сводный брат, Бранвульф был прекрасным вождем.

А вот о мастере Спаре такого не скажешь. Баронского сына Пип любил, но уважать его так же, как отца, не мог больно мягок тот был с людьми и больно неуверенно отдавал приказы. Если бы отряд вели Бранвульф или Халь, ничего подобного не случилось бы. Так что виноват во всем как раз мастер Спар. И где он, спрашивается? Что за наследник барона, коли, не может справиться с двумя выродками охотниками?

Пип задержался перевести дух. Ваалака забытый богами край, подумал он. Леса давно остались позади, и теперь они шли на восток через высокогорное плато, то и дело пересекая русла высохших рек. По весне, когда начнет таять лед на северных вершинах, здесь будут реветь бурные потоки. Сейчас землю намертво сковал холод, и лошадиные копыта не оставляли следов.

Всадник и Палец долго спорили, идти ли в Кеолотию по большому тракту или держаться безлюдных мест. Неудивительно, что победил, в конце концов, Всадник. Он явно опасался встречи с другими путешественниками больше, чем трудностей пути по бездорожью.

Пегий пони шагал, не замечая, что мальчик остановился; цепь натянулась, и Пип невольно ойкнул. Ошейник натер ему кожу до крови, думать получалось мало о чем, кроме собственных несчастий. Путники медленно поднимались по широкой расщелине.

— Что-то ты стал не такой прыткий, — усмехнулся Палец. — К тому же мне показалось, что отважный воин Торра-Альты вскрикнул от боли? Кстати, Пискля, не хочешь ли, наконец, сказать, как твое имя? Или ты слишком испуган, чтобы говорить?

— Оставь парня в покое, — сказал Брок, подходя ближе.

Несмотря на всю свою гордость, Пип был ему благо дарен. Все же его раздражало и то, что охотники больше следят за стариком, чем за ним самим, и то, что Брок считает своим долгом его оберегать. Хотя, конечно, ни чего он не добился, только сам в плен попал.

Пожилой солдат продолжал ворчать:

— Такие негодяи только и могут подкрадываться в темноте и нападать на бессловесных животных и бедно горебенка.

На бедного ребенка!.. Пип скрипнул зубами (эту привычку он перенял у мастера Халя) и молча бросил на Брока ледяной взгляд, а потом посмотрел на свой драгоценный лук, притороченный к седлу Пальца.

— Ах, маленький воин из Торра-Альты уже не может сам за себя постоять, — продолжал издеваться тот. — Так что, волколюбы, как нам вас звать Ворчун и Пискля?

— Молчи, — прошипел Пип Броку. Он поклялся не обращать на охотников внимания и, уж конечно, не собирался называть им свое имя, особенно теперь, когда они решили прозвать его Писклей. Унизительно вдвойне кличка походила на его настоящее имя! Пип обругал покойную матушку за то, что так его назвала, и тут же покраснел от стыда. Но, в самом деле, не могла, что ли, придумать имя поблагороднее, вроде Кеовульфа? Даже какое-нибудь простое солидное, скажем, Дунстан, вполне бы подошло. Но Пип... Капитан Пип! Подумать только!

Дело в том, что капитан стражи Торра-Альты занимал эту должность уже много лет, и Пип поклялся прийти ему на смену, когда высокий сухопарый солдат отправится наконец в отставку. Мальчик улыбнулся, вспомнив вдруг, что капитана всегда называли только по чину. Может, его родители тоже дали сыну какое-нибудь кошмарное имечко?

К вечеру открытое плато кончилось, и Всадник повел группу вниз по долине, где росли лишь колючий дрок да редкие скрюченные рябины. По обе стороны возвышались острые скалы, за много веков обглоданные ветром до костей. Тут и там лежали крупные темно-серые обломки камня.

Пип чуть не валился с ног от усталости, однако отчаянно старался не подать виду. Может, он еще и не взрослый, зато торра-альтанец, а любой торра-альтанец сильнее жителя Овиссии, думающего лишь об овцах, а уж иноземца тем более. Мальчик стиснул зубы и смотрел себе под ноги. По счастью, лошади шагали небыстро, сопя под тяжестью поклажи.

Приземистый, с растрепанной бородой Всадник не довольно оглядывался на багровое солнце, медленно сползавшее за горизонт.

— Гони их там сзади побыстрее, — крикнул он товарищу. — Надо до заката перевалить в долину под Знаменным Откосом.

Рыбоглазый овиссиец принялся хлестать кнутом от стающих пони. Пип вздрогнул.

— Надеюсь, на этот раз мы получим что-нибудь по дороже кроличьей лапки, — с кислой миной сказал Палец. Твои выдумки нам добра не принесли. Занимались бы лучше продажей шкур.

— Этим богатства не наживешь, — откликнулся Всадник. — С тем, как он нам заплатит, не сравнить.

Кобольды, сбившись в кучку и попискивая, трусили следом, не отставая, но держась подальше от Трога, которого явно раздражали. Всякий раз, как они оказывались радом, пес рычал и показывал зубы. Пип заметил, что с тех пор, как кобольды увидели в Кабаньем Лове белого оленя, они стали куда менее послушны.

— Злобные твари, — с отвращением сплюнул Палец, покосившись на кобольдов, отчего те возбужденно залопотали что-то по-своему.

Всадник лукаво ухмыльнулся.

— Зато слушаются. В этом году в Хобомани выпало мало дождя; если поджечь, все вспыхнет, как факел. Кто-то из кобольдов в отчаянии вскрикнул. Всадник осклабился, сознавая свою власть над ними. В окружении рычащих собак он зашагал вперед, оставив Пальца подгонять пони. В шкуры лошадей въелась смерзшаяся грязь, на которой оставались четкие следы кнута.

Брок с отвращением посмотрел на охотника.

— Чего ради бельбидийцу заниматься таким дурным ремеслом? Ты что, совсем себя не уважаешь?

Палец дернул за веревку, охватившую запястья Брока, и потуже затянул узел. Пип закусил губу, видя, как больно старику, но тот лишь глубоко вздохнул.

— И чего ты связался с кеолотианцем и его подлыми замыслами? Неужели не придумал полегче способа заработать себе на жизнь? Даже в рубиновых шахтах на севе ре Кеолотии проще работать.

— Я же говорил: был пастухом, теперь охочусь на волков. Только и всего, — отрезал овиссиец. — Продаю шкуры кеолотианцам. Иначе не проживешь, барон Бранвульф не дает убивать зверюг. А Бельбидию надо очистить от волков до последней твари. Просто выполняю работу барона Бранвульфа вместо него самого.

Брок, чтобы не наговорить грубостей, опять сделал глубокий вдох.

— Вы ведь оба не охотники, ни ты, ни он. Я видел, как твой приятель пытался с волков шкуры содрать, не больно-то он хорошо умеет это делать.

— Да уж получше, чем ты, — отмахнулся Палец.

— Все равно не понимаю, — продолжил Брок, — как ты мог связаться с кеолотианцем и пойти против своих же соотечественников...

— Ха! Тоже мне, соотечественники! Никто больше не считает Торра-Альту частью Бельбидии. Вам уже долго осталось. Король Рэвик с вами нянчится, но бароны его, наконец, убедили, что надо что-то делать.

Пип хмуро смотрел в землю.

К перевалу они пришли перед самым закатом. Обернувшись, мальчик увидел за спиной безлесный склон, лишь кое-где простроченный грядами черных камней, от которых тянулись к путникам длинные тени. А впереди тонула в полумраке долина. Пипу показалось, что он различает внизу деревья. Им завладело дурное предчувствие. Кобольды же, наоборот, приободрились, запрыгали, указывая пальцами в темноту.

— Это, наконец, Кеолотия, — объявил Всадник, взмахнул бичом и взгрел по загривку одного кобольда. Тот заверещал, остальные тут же столпились вокруг него, сплетаясь ручками и ножками, словно заросли боярышника на ветру.

— Не забывайте про Хобомань, — пригрозил им охотник. — У меня там друзья, одно слово, и... — Отвернувшись, он отдал приказ: — Здесь остановимся.

Пип так устал, что привалился спиной к камню и не мог пошевелиться, только смотрел, как Всадник и Палец готовятся ко сну. Они разожгли костер, что было приятно, зато весь мир за границей светлого круга погрузился во мрак. Всадник достал соленую оленину и копченое кабанье мясо, причем Трогу отмерил огромную порцию и принялся тискать и гладить пса, неуклюже пытаясь завоевать его доверие.

— Я думал, ты собирался его сделать злобным, чтобы лучше дрался, — хмыкнул Палец.

— Нормально он будет драться, — откликнулся кеолотианец. — Это у него в крови. А пока хочу, чтобы он был здоров и сговорчив. Он должен выглядеть так, будто может наделать здоровых щенят, так за него больше дадут. Боевой пес! Только посмотри, как он, верно, держится возле пацана и как наступает на лапу, будто совсем боли не чувствует. Дело верное, Его Важность будет мною доволен.

Пип занялся кормежкой волчат. Пальца удивляло, как пленник может столь охотно работать. Особой любви к волкам мальчик не испытывал, но не мог вынести мыс ли о том, что эти несчастные крошки, лишившиеся матери, будут голодать. Он знал, что, значит, потерять родителей, и собирался заботиться о детенышах так же, как заботился о нем самом барон Бранвульф.

— Надо бы нам выпустить бедняжек, чтобы их не продали, — прошептал Брок.

— Они умрут с голоду, — не согласился Пип. — К тому же Брид ищет волчонка. Она бы не хотела, чтобы они страдали.

— Ну, это-то ведь не те волчата? Она нам ясно сказала, что мы их узнаем, как только увидим. А эти обычные, таких в Желтых горах двенадцать на дюжину.

— Зато они мне доверяют. Не могу их бросить, — тихо сказал Пип, прижимая детенышей к себе. Он отвечал за волчат и молча поклялся, что не подведет их так, как подвел свою мать.

Кормление волчат занимало много времени. Надо было разжевать мясо в нежную кашицу, чтобы малыши могли его втянуть в желудок. Пип не отвлекался, хотя Трог, принявшийся вылизывать детенышей, ему мешал.

— Да что ты, как сука взбалмошная, — обругал Пип терьера, сплюнув волчатам, остатки мяса им пища была нужна больше, чем ему. Сам Пип довольствовался при береженой краюхой черствого хлеба.

— Ты бы, парень, не тратил на них всю еду, — проворчал Брок. — А то мне придется тебе половину своей отдать.

— Не нужна мне твоя еда! — вспылил Пип. — О себе лучше беспокойся. Я знаю, что это простые щенки, но они ничего дурного не сделали. Он не мог объяснить, что видит в судьбе волчат отражение своей собственной, ведь они с сестрой тоже остались сиротами.

Брок покачал головой.

— Нельзя так говорить с тем, кто тебя старше и опыт нее.

— Посмотрим еще, кто опытнее, — скорчил рожу Пип. — Я однажды сделаюсь капитаном стражи. — Он не понял, отчего Брок рассмеялся.

— Ты-то? Твоя беда, парень, в том, что ты забываешь, кем родился. Сколько ни учись, а капитаном тебе не стать.

Пип злобно хмыкнул и съежился под медвежьей шкурой. Ветер усиливался, ночь стала так холодна, что мальчик больше обычного радовался не только плащу, но и тому, что Брок с Трогом лежали рядом. Пес был теплый, прижимался к нему и громким сопением заглушал раздраженное ворчание охотников. Те сами улеглись, а кобольдов оставили сторожить. Впрочем, сбежать торра-альтанцы не могли, да и обратный переход через Драконий Пал без всяких припасов представлялся чистым самоубийством.

Несмотря на усталость, заснуть оказалось нелегко. Пипу не давал покоя вопрос: с кем Всадник собирается встретиться на перевале? Мальчик нашел взглядом одинокую рябину, склонившуюся под ветром и трепетавшую на фоне лунного неба, как флаг. Должно быть, в честь нее, видимой за много миль, это место и получило свое название.

Пип натянул плащ до самого носа и стал смотреть, как звезды над головой разгораются ярче. В полудреме он раздумывал, что сейчас поделывает его сестра и бес покоится ли она о нем, и еще отправил ли барон кого-нибудь на поиски. Вдруг мастер Спар их бросил?.. Эта мысль его окончательно разбудила. К тому же серый волчонок принялся лизать ему руку. Зная, что кобольды начеку, мальчик не сводил глаз с гребня горы. Наконец стражники загомонили. Всадник вылез из-под груды волчьих шкур и пнул своего спутника.

— Вставай, они тут.

На гребне вырисовался темный силуэт всадника.

Может, просто снизу так казалось, но незнакомец выглядел необычайно худым и высоким. Стати его коня это лишь подчеркивали. Вскоре рядом с наездником появился еще один, видимый не столь четко. Вместе они поскакали вниз и растаяли в темноте, а потом опять появились, остановившись футах в двадцати от костра. Всадник вышел к ним навстречу. Пип, ослепленный ярким пламенем, мало что мог разглядеть сквозь кустарник, зато слышал тяжелое дыхание лошадей и обрывки негромко го разговора. Он растолкал Брока.

— О плате спорят, — пробормотал тот, послушав.

— Знаю. Молчи, а то не слышно.

Ветер порой менялся, относя слова, прочь, порой опять дул с востока. Один голос вроде бы принадлежал бельбидийцу, но не селянину — в нем слышались те же четкие ноты, что в речи барона и его родни, непохожие на говор простолюдинов. Что могло привести сюда бельбидийского дворянина, и зачем ему тайно, в темноте, о чем-то договариваться с кеолотианцем? Вряд ли речь шла всего лишь о волчьих шкурах.

— Я буду рад сообщить брату, что ваши люди отгоняют их на юг. В Желтых горах им не хватит еды, и они двинутся дальше, в Овиссию... А черномордые волки не ограничатся овцами. Порой они станут нападать и на людей... Тогда у нас будет повод. Их надо усмирить...

Пип нахмурился. Несомненно, они говорили о Торра-Альте. Когда очередной кусок разговора достиг его ушей, он едва не подпрыгнул.

— Что с другим нашим делом? — продолжил бельбидиец.

Слов Всадника Пип не расслышал, зато уловил ответ дворянина:

— Хорошо. Тебя вознаградят. Принц об этом позаботится.

Принц, повторил про себя мальчик, и сердце у него затрепетало. Выходит, брат короля Рэвика плетет какой-то заговор против Торра-Альты? Все знают, что он жаждет власти, и Халь об этом не раз говорил, но пойти на предательство?.. Пип гадал, что же на самом деле услышал, и что с этим делать.

Глава 18

С каждым шагом, который Каспар заставлял Брид сделать, замок с перламутровыми шпилями становился меньше.

— Талоркан, — шептала девушка. — Отпусти меня. Мне надо к нему. — Она попыталась выдернуть руку, безумными глазами глядя на Абалон.

— Он отравил тебя своей магией, — старался объяснить Каспар. — Это все обман.

— Он обещал мне вечную жизнь. И власть — чтобы восстановить равновесие природы в нашем мире.

— Это все обман, — мягко повторил Абеляр. — Такое под силу лишь богам.

Слезы выступили на пожелтевших глазах девушки. Она опять хотела вырваться, до крови расцарапала Каспару предплечье. Тот не обращал на боль внимания. Важно было лишь одно путь через лес.

— Давайте побыстрее! — Папоротник стоял шагах в пятидесяти от них и подпрыгивал от нетерпения. — Мы так никогда не придем!

— Мне нужна музыка, — вздохнула Брид. — Его ласковый голос...

— Пожалуйста, Брид, вспомни о своем доме, — стал просить Каспар, — вспомни о том, что нам нужно сделать. Морригвэн умирает, цепь Троицы будет разорвана, если ты не вернешься.

— Талоркан обещал, что ради меня все исправит. С помощью Свирели мы способны на все, что угодно. Он обещал!

— При всем моем уважении, госпожа, — произнес Абеляр, — Талоркан мало известен готовностью держать свои обещания. Он жаждет власти над старейшинами, и хотя у членов Круга есть свои недостатки, подобное могущество в руках одного лесничего...

— Он не один, — возразила Брид, — я буду с ним и смогу его направлять.

— Госпожа моя, я пробыл здесь достаточно, чтобы заметить, как низко ценят лесничие своих женщин. Он лишь желает воспользоваться вашим мастерством в рунном деле в конце концов, ведь вы сковали Свирель рунами.

— Лжешь! — выкрикнула Брид. — Я нужна тебе лишь затем, чтобы провести тебя через рубеж!

Нет, не эту девушку знал и любил Каспар. Что мог он сделать против песни Талоркана, раз та исполняла все ее желания?

— Брид, ты должна разорвать пелену. Сейчас ты не властна над собой. Вспомни, как ты боролась против заклятия до того, как поддалась ему, чтобы избавить меня от пытки. Борись опять. — Каспару хотелось сесть на землю и разрыдаться. Он не знал, что делать.

— Пожалуйста, пожалуйста, — подбежал Папоротник и повис у Брид на руке. — Мне надо обратно. Мне надо, понимаешь? Петрушку сожрут волки. Брид, мне больше не на кого надеяться.

Он потянул Деву за собой, и она неуверенно пошла.

— Да. Я должна спасти твою дочку, Только подожди, пожалуйста, пока я наберусь здесь сил. Ловчие уже близко, Талоркан мне поможет.

При упоминании о ловчих Папоротник подскочил и принялся оглядываться, боязливо втягивая носом воздух.

— Госпожа, он никогда не даст тебе силы, — произнес Абеляр.

Папоротник заплакал, весь дрожа.

— Мне надо домой. Пожалуйста, помоги мне. Мне надо! — Ему не хватало ума думать о чем-нибудь еще.

— Магия сильно на нее повлияла, — вздохнул Абеляр, оборачиваясь к Каспару. — Будь Брид из простецов вроде Папоротника, песня влетела бы ей в одно ухо и вылетела в другое. Так, великая сила животных в простоте их природы. Их нужды и желания чисты и прямы, оттого их трудно совратить. А вот людей... Мы хотим столь многого, что всегда найдется, за какое обещание купить нашу душу.

— Только не Брид. — Каспар отказывался в это верить.

— Может, Брид в особенности. Ведь у нее как у высшей жрицы множество забот, множество обязанностей, а она еще только юная девушка. Ее душа плачет о своих собственных нуждах. Никто на свете не может жить только ради других. К тому же она не сама выбирала этот путь. Какая-то ее часть должна страдать от всей этой ответственности, плакать о потерянном детстве. Видишь ли, она верит Талоркану потому, что отчасти в этом и вправду нуждается. Абеляр взял Брид за одну руку, Каспар за другую, и они потащили девушку дальше. Но решимость придала ей сил, и приходилось буквально бороться. Эх, был бы здесь Халь!.. Но желать, чтобы Халь оказался здесь, означало желать ему смерти. Каспар переворошил все свои мысли, ища способа пронзить темную завесу Талорканова колдовства и дотянуться до Брид. Та брыкалась и рвалась прочь.

— Подумай, что будет, если Морригвэн умрет и окажется с нами в Ри-Эрриш до того, как мы найдем новую Деву, — сказал Каспар.

— Морригвэн, — медленно повторила она, будто пытаясь вспомнить, кто это. — Тяжело... — Закашлялась. — Все мое прошлое, будто в тумане. Морригвэн...

— Морригвэн будет очень сердиться, — произнес Каспар.

Брид закусила губу и, похоже, обдумывала его слова.

— Морригвэн...

Ее глаза сузились, будто девушка пыталась разогнать серый полумрак, затенявший разум.

— Она теряет память о своей жизни, — сказал Абеляр. — Я видел такое. Песня лесничего обладает великой силой. Он может заставить человека замереть на месте или, наоборот, идти, бежать. Ему несложно проскользнуть в ее рассудок и дать надежду на то, чего она хочет.

Брид молчала.

— Для простого лучника ты знаешь много мудрых слов, — заметил Каспар.

Абеляр потер свободной рукой лоб и искоса взглянул на него.

— Спар, ты зря считаешь людей простыми. Никогда не суди человека по его ремеслу, суди по тому, кто он есть, потому что мало кто оказывается тем, кем кажется сперва. Козопас может быть переодетым принцем, познающим жизнь своего народа, а принц — разбойником, ищущим, какие бы еще земли захватить, а лучник ни когда не бывает только лучником. Он чей-то отец, чей-то муж, чей-то друг или враг, и жизнь его не ограничивается колчаном со стрелами. Не суди человека, пока не попробуешь отобрать у него оружие.

Каспар смущенно пробормотал какие-то извинения, а потом сам посмеялся над собой. Он так часто считал других глупцами за то, что они относились к нему лишь как к баронскому сыну, оторванному от жизни, испорченному и надменному. На самом деле богатство и власть еще не делали его важной птицей. Вообще говоря, Каспар всю жизнь чувствовал себя человеком довольно не значительным, особенно по сравнению с Халем. Вот Халь сумел бы заставить Брид позабыть Талоркана и осознать ложность его обещаний. Но помнит ли она его намного четче, чем Морригвэн?

— Разве ты не хочешь вернуться к Халю? — спросил юноша, взглянув Брид в лицо. Яркие, как солнце, и со всем чужие глаза испугали его, он был не в силах в них долго смотреть. И не смог ничего разглядеть в них за блеском.

— К Халю, — проговорила Брид. — Он ведь?.. Нет, не помню.

— Песня не отпускает ее, — произнес Абеляр.

Каспар попытался поднять девушку на руки, но та не далась. Тогда Абеляр он был куда сильнее, хоть и хромал из-за покалеченных коленей, взвалил ее на плечо. Каспару очень хотелось взять на себя хоть часть боли лучника. Избегая троп, чтобы не наткнуться на лесничих, они двинулись через лес, слишком медленно на взгляд Папоротника тот бегал кругами, постоянно вырываясь вперед, однако не удалялся больше чем на полсотни шагов. Будто пастушья овчарка, подумалось Каспару, когда лёсик в невесть какой раз опять вернулся и стал их, поторапливать.

— Хочешь, ступай вперед один, — предложил ему Каспар, понимая, что времени мало и вскоре Талоркан устроит облаву.

— Он не может, — покачал головой Абеляр. — Он ведь никогда раньше не был человеком и умеет жить только в стаде. Оленю опасно покидать остальных. Так что Папоротник далеко от нас не отойдет.

Брид опять стала вырываться, и Абеляр споткнулся.

— Давай я помогу, — предложил Каспар.

Вместе они потащили девушку через густые заросли ежевики, цеплявшие их за ноги. Спустя полтора часа Каспар, совершенно обессилевший, к своему стыду понял, что почти весь ее вес по-прежнему приходится на плечи лучника.

— На то, чтобы обыскать все тропы, ведущие к ближайшему от Абалона проходу, им много времени не понадобится. Пожалуй, кони у них быстрые, и преимущество наше невелико. К тому же они знают лес. Раз так, нам не успеть, — вздохнул Абеляр. — Умоляю вас, госпожа, помогите нам.

Брид покачала головой.

— Нет, не могу. Это неправильно. Нас должны были съесть волки. Смерть не обманешь, как не вернешь вы пущенную стрелу.

Папоротник принялся трясти ее за руку.

— Пожалуйста, Брид, давай поспешим! Они сожрут мою дочку. Ты должна мне помочь. Ты должна! — Желтый блеск в глазах девушки потускнел. — Они ее на части разорвут, оставят только рожки да ножки. Петрушка не умеет так быстро бегать, чтобы ее не догнали. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне! Найди проход! Отведи нас туда и сыграй на Свирели!

Вдруг Брид перестала сопротивляться и взглянула на Каспара с Абеляром.

— Освободите же меня, глупцы вы этакие! — крикнула она. — Я должна помочь несчастному созданию. Разве вы не понимаете, что нам надо провести его через лес, пока не подоспели ловчие?

Голос жрицы был так властен, что они немедленно ее отпустили. Девушка подхватила блестящую юбку и побежала за лёсиком, оставляя клочья шелка на ветвях боярышника. В какой-то момент она остановилась и оторвала подол чуть ниже колен, чтобы легче было двигаться.

Папоротник большими прыжками скакал через поваленные вкривь и вкось стволы и подлесок, так что Абеляр вскоре сильно отстал. Каспар корил себя за то, что позволил лучнику так долго нести Брид. Теперь бедняга неуклюже спотыкался, на своих искалеченных ногах, то и дело хватаясь за плечо Каспара, чтобы не упасть. Рана от стрелы у него в груди раскрылась, дыхание вырывалось прерывисто.

На весь лес прозвучало горделивое завывание трубы. Папоротник вытянул шею на несколько дюймов, глаза его потемнели. Страшный звук прервал щебетание лесных птиц.

— Идите без меня, — крикнул Абеляр, когда в воздухе разнесся второй аккорд. — Облава началась.

— Сначала они пойдут на юг, — ответил Каспар, надеясь, что окажется прав. Он задержался, чтобы подхватить лучника под руку. — А что случится, если лесничие нас поймают?

— Заберут наши души, — тяжело дыша, ответил тот, — так что мы никогда не вернемся к прошлой жизни и ни когда не достигнем блаженства Аннуина. Мы останемся в лесу, как другие.

— Они живут здесь вечно?

— Да, если только их не поймают простолюдины.

— А что простолюдины с ними делают?

— Простолюдины — хищники, они пожирают их, и тогда — всё.

— Что всё? — спросил Каспар, помогая ему идти. Брид с Папоротником убежали далеко вперед.

— Если здесь умрешь, больше не будешь существовать. От тебя ничего не останется, — загадочно ответил лучник. Он уже не поспевал даже за медленным шагом Каспара, а в конце концов остановился и принялся растирать колени. — И вернуться в солнечное сияние, как лесничие, ты тоже не сможешь. Просто исчезнешь. В этом и состоит задача лесничих — не давать простолюдинам убивать души.

Каспар вздрогнул от ужаса и быстрее потащил Абеляра через лес.

— Нет, не могу. — На лице лучника застыла гримаса боли. — Ты должен идти без меня. Должен привести Деву к проходу.

— Нам нужна твоя помощь. Ты знаешь, лес и жизнь в Иномирье, — стал уговаривать его Каспар, хотя со страхом думал о другом. Что будет, если ловчие нагонят их? Что сделается с Торра-Альтой? Что сделается с Бельбидией, со всеми теми, кого он знал и любил, и с хрупким равновесием природы, если нарушится преемственность Троицы? Новая Вера вновь воспрянет, и насилие над природой станет необоримо. Люди будут валить леса, повсюду распахивать поля как раз тогда, когда они начали, было вновь искать хоть какой-то порядок в своей жадной жизни. Нужно, чтобы Брид вернулась домой. Так нужно, что ради этого все они должны быть готовы обратиться в пыль на неспокойном ветру Ри-Эрриш.

Стук копыт отвлек его от этих мыслей. Кто-то бежал быстро, как лошадь, однако куда легче. Может, лань?.. Слева мелькнул между деревьями белый бок, и вдруг животное возникло впереди, а с ним еще множество, и все они летели со скоростью, какой Каспар никогда прежде не видел. Стадо неслось через густой подлесок, через заросли, выбежало на поляну и там замерло, все как один, склонив головы к земле. Каспар выпустил руку Абеляра и, задыхаясь, рванулся туда. Белые животные стояли повсюду, стояли и спокойно паслись, залитые весенним солнцем.

Опять запела труба, и юноша сжал кулаки. Стадо не обратило на звук ни малейшего внимания. Похоже, это были единственные животные во всем Ри-Эрриш, которых не волновали тоскливые переливы, раскатившиеся над лесом. Папоротник тут же замер, глядя на пасущихся животных. Каспару сперва показалось, что это белые пони, но стоило одному дернуть головой в густой траве, как он понял свою ошибку. Абеляр грустно улыбнулся.

— Значит, это правда. Я о них слышал, хотя сам ни когда не встречал.

— Мне раньше доводилось видеть единорогов, — сказал Каспар, — но те были стройные, сильные. А эти мелкие и нахальные, будто козы.

— Шаманка рассказывала, что это души мертворожденных и погибших во младенчестве детей, — объяснил Абеляр. — Их почитают благословенными и лесничие, и простолюдины, ни те, ни другие на них не охотятся. Они живут в Иномирье беззаботно, пляшут в лесу, пока не придет их время предстать в блаженстве Аннуина. Ведь им неведома боль расставания.

— Пошли, пошли! — закричал с той стороны поляны Папоротник и резво поскакал между буками дальше. Вскоре даже Брид стало тяжело за ним угнаться.

— Мы за тобой не успеваем, — выдохнул Каспар, когда лёсик опять вернулся к ним. Охотничья труба, похоже, звучала теперь дальше, и Каспар позволил себе немного расслабиться, думая, что старейшины Высоко го Круга правы насчет первых действий Талоркана.

Он уже собирался поблагодарить Абеляра за то, что тот так умело находит дорогу через лес, как вдруг земля ушла из-под ног. Каспар покатился по крутому откосу.

— Река! — Брид чуть не задохнулась от восторга. — Похожа на Белоструй.

Каспар, сидя на берегу, с радостью смотрел, как девушка, приходя постепенно в себя, ступает по прозрачному мелководью. Возбужденный Папоротник носился вокруг. Абеляр смотрел на него с неодобрением, и даже сама Брид взмахом руки велела лёсику утихнуть и прижала палец к губам. Каспар медленно подался вперед, чтобы взглянуть, что она такое заметила.

Великолепный олень стоял меньше чем в полусотне шагов от них. Из ноги у него торчала стрела, а бока тяжело вздымались. Олень опустил голову, окунув огромные рога с двенадцатью отростками в воду. Каспар узнал его это было то животное, что встретилось им перед входом в замок Абалон. Должно быть, олень держался речных русел.

— Он ранен, — в отчаянии воскликнула Брид и бросилась к нему, расплескивая воду.

— Осторожнее, госпожа моя, — предупредил ее Абеляр, но девушка уже протянула руку к оленю. Тот всхрапнул, и по воде побежали круги.

Свет солнца померк: его затянуло облаком. Олень растаял среди теней. Там, где он стоял, остались лишь белые мерцающие искры. Каспар дернулся, а Брид спокойно дождалась, пока яркие лучи опять упадут между древесных ветвей. И белый олень появился вновь, хотя и лишь отчасти — под водой, бурлившей вокруг его колен, были видны лишь серебряные очертания копыт.

— Он еще не полностью перешел в Иномирье. Умирает, но еще не мертв. Скоро за ним придут лесничие, — сказал Абеляр. — Нам надо спешить.

— Он ранен, — мягко ответила Брид. — Я не могу его бросить. Не шевелись, мой хороший. — Она вытащила висевший на груди под платьем мешочек с травами, порылась в нем, достала небольшой побег щавеля и протянула оленю в знак дружбы. Тот поднял голову и потерся носом о ее руку. Довольно кивнув, девушка потянулась к его шее. Животное вздрогнуло, но осталось на месте. В глазах его застыл страх.

— Я тебе помогу, — произнесла Брид самым успокаивающим своим тоном, медленно продвигаясь вдоль бока оленя.

Тот, слишком ослабший, чтобы убежать, упал на колени, а потом, вздохнув, рухнул набок и выгнул шею, глядя на Брид. Девушка опустилась в воду рядом с ним.

— Стрела прошла насквозь, и рана загноилась, — пробормотала она себе под нос, осматривая распухшую заднюю ногу оленя. Быстрым движением Брид достала ритуальный серп и перерезала древко, чтобы вытащить наконечник.

— Прости, будет больно, — предупредила она и взялась за оперение стрелы. Каспар тут же понял, что Брид понадобится помощь, и поспешил ухватить животное за рога, отвернув лицо на случай, если олень вдруг на него бросится.

Брид взглянула на него, и Каспар кивнул готов. Тогда одним рывком девушка вырвала стрелу из раны. Брызнула темная кровь. Олень рванулся и пытался вскочить, но Каспар всем весом прижал его голову.

— Молодец, Спар, — выдохнула девушка, одной рукой зажимая оленю рану, а другой, копаясь в мешочке с травами. Сердце Каспара заколотилось от радости Брид его узнала. — Иссоп, вербейник и донник. — Она стиснула травинки в кулаке, выдавливая сок, а потом перемешала его с глиной и залепила животному поврежденную ногу. — Должно помочь. — Вздохнув, Брид обошла оленя, погладила по морде и влила ему в рот пригоршню воды. — Он был слишком слаб, чтобы пить. Вода — лучшее лекарство, помогает восполнить потерю крови. Морригвэн всегда так говорила.

Она помнит Морригвэн! Каспар с надеждой посмотрел на Брид, не выпуская рога оленя. Вздумай животное дернуть головой, любой из огромных и острых отростков вполне мог оставить человека без глаза. Однако спустя мгновение-другое оно потянулось мордой к воде, и Каспар перестал его держать, тут же отскочив подальше. Сперва олень лежал неподвижно, затем с трудом поднялся и шагнул глубже в реку. Понюхал воду и стал пить большими глотками. Из раны сочилась кровь, Каспар надеялся, что с нею высочится и ядовитый гной.

— Он не умрет? — беспокойно спросил Папоротник, когда они уже шли вниз по течению, и олень скрылся из виду.

— Рана глубоко заражена, на то, чтобы она очистилась, потребуется время. Но теперь ему будет легче, — ответила Брид. Девушка остановилась смыть кровь с ладоней, а потом зачерпнула пригоршню воды и поднесла к губам. Глотнула немного и стала удивленно смотреть, как вода стекает меж пальцев. — Тот же вкус. — Она перевела взгляд на серебряный браслет у себя выше локтя. Вырезанные на нем руны говорили о ее сане Девы, Одной-из-Трех. Медленно опустив и снова подняв ресницы, Брид испуганно обернулась к Каспару. — Прости меня, Спар, пожалуйста, прости. — Тут же она решительно схватилась за Свирель Абалона, висевшую на поясе. Глаза у нее опять были зеленые, как листья деревьев.

— Наверное, это благодаря оленю, — произнес, подумав, Абеляр. — Она ведь коснулась его, когда он еще отчасти находился в мире живых, и память пробудилась.

— Лесничий украл мой рассудок! — Брид побелела от мысли о том, что едва не случилось. — Он обещал мне свободу и возможность сделать так много добра. Был таким гордым и красивым, его песню переполняла радость. Ох, Спар, простишь ли ты меня когда-нибудь за мою слабость?

Ответа Брид ждать не стала, и Каспар заподозрил, что не перед ним она оправдывается. Девушка бросила быстрый взгляд на Абеляра с Папоротником, а потом посмотрела в воду.

— Даже если ловчие отправились на юг, вскоре они почуют наш запах. Нам нельзя идти вдоль реки.

— Надо направляться домой, — вздохнул Каспар, тоскливо глядя на юго-восток, в ту сторону, где должна была находиться Торра-Альта.

Абеляр покачал головой.

— Крепости там нет, только скала Тор. И драконы. Нам идти еще много лиг, так что лучше двигаться по прямой.

— Рано или поздно ловчие нас нагонят, — произнес Каспар.

Брид взяла его за руку и взглянула в глаза.

— Мы должны это сделать, Спар. Никаких «но», ни каких «если». Мы просто должны. От нас зависят слишком много людей, слишком много душ. Нельзя допустить гибели Старой Веры.

От этих слов Каспар воспрянул духом. Отвага жрицы придала им всем сил, особенно Абеляру. Они двинулись дальше, продираясь сквозь кустарник, и бежали, пока лучник не растянулся на земле, запутавшись в ежевике. Каспар подхватил его за руку и помог подняться, и тут же трое торра-альтанцев опять заспешили следом за неутомимым Папоротником, не прекращавшим к тому же ругать недостатки своего нового тела:

— Подумать только, всю жизнь относился к людям с трепетом, а они, оказывается, даже новорожденного детеныша не обгонят!

— Ты бы лучше носом так не подергивал, — недовольно сказал Каспар. — А то мне чихать хочется.

Папоротник взглянул на него и принялся шевелить ноздрями еще быстрее. На мордочке у него нарисовалось совершеннейшее непонимание.

— Думаю, к тому времени, как мы доберемся до прохода, он окончательно превратится в обычного человека, если, конечно, кого-нибудь из людей можно назвать обычным, — произнес Абеляр. — Идемте быстрее, нам еще далеко.

— Откуда ты так много знаешь о лесе? — спросила Брид.

— Я уже говорил Каспару, что ходил здесь раньше. Думал, что сумею вступить в блаженство Аннуина и возродиться к новой жизни, чтобы сражаться за Великую Мать. Молился, чтобы мне сохранить память о своей цели, даже на руке ее выцарапал, надеясь, что отметины останутся. Вот, смотри.

Он закатал рукав и показал вырезанные прямо на коже бельбидийские буквы: «Защищать Троицу».

— Не получилось бы, — спокойно сказала жрица. — Рубеж могут пересечь только руны. Они ведь письме на богов, вещественные законы над ними не властны.

— Ну, не важно. Все равно я не смог войти в Аннуин, только на миг его увидел. Это ведь край блаженства, — мечтательно проговорил лучник. — Я не сумел шагнуть через границу, потому что не хотел отречься от прошлой жизни. Великая Мать меня не приняла бы.

— А как там, в Аннуине? — прошептала Брид.

— Трудно объяснить. Он будто весь укрыт легким кружащимся туманом, похож на лес, уходящий в озеро. Четкого берега я не различил, да и вообще, по чести сказать, ничего особенного не видел. Это была, словно в детстве мысль о возвращении домой, к матери. Я почти чуял запах свежего горячего хлеба и дыма от очага, едва не слышал ее ласковый голос. Я устал, боялся, а матушка будто вышла мне навстречу и стояла за самой границей, раскинув руки, чтобы меня обнять. Мне так хотелось домой, но я все равно не мог отказаться от прошлой жизни. Другие проходили мимо и скрывались в тумане, а меня бы там не приняли, пока я сам того не пожелал всем сердцем. Туман вокруг стал гуще, я не мог шагнуть вперед. Пришлось возвращаться. Лесничие отвели меня обратно, и никто тому не был рад.

— Нам надо в мир живых, — решительно сказала Брид. — Надо.

Быстрая река осталась далеко позади, когда они услышали ломящихся через лес животных. Путники втиснулись в заросли падуба. Земля под ногами дрожала. Мимо, сметая все на своем пути, неслось стадо кабанов числом в несколько дюжин. Наконец они убежали, зато Каспар услышал хриплое кряхтенье другого животного, куда больше. Не понимая, кто это может быть, он обернулся к Абеляру. Лучник беспокойно кусал губу, но заметив, что Каспар на него смотрит, весело улыбнулся.

— Нет нужды беспокоить Деву. Это просто лесной зверь.

Юноша кивнул. Меньше всего на свете ему хотелось тревожить Брид без нужды. Они зашагали дальше.

— А что, — спросил Каспар, соскучившийся по от крытому небу и горам, — весь Ри-Эрриш покрыт лесом?

— Весь, но не везде растут деревья, — ответил Абеляр.

— Как это?

— Да ладно тебе. Неужели не понятно? — вякнул Папоротник, забегая сзади, чтобы пободать Каспара в спину.

— Не понятно.

— Лес это вся земля, где властен лесной закон, всем животным известно. Везде, где правят лесничие, там лес будь то пустошь, будь то болото или деревья. Хотя вообще-то деревьев больше.

— Верно. Например, как в Кабаньем Лове, — добавил Абеляр.

— Да ведь в Лове нет никаких особых законов, — сказал Каспар.

— Ну, в мое-то время во всем Лове охотиться имел право только сам барон. Простолюдины и взглянуть на дичь не могли. Лесные законы тогда были весьма суровы. Всякому, кто убивал оленя, отрубали руку, чтобы он никогда больше не натягивал лук. А если у человека, жившего в лесу, была собака, ей надлежало отрезать пальцы на задних лапах, чтобы она не могла быстро бегать.

— Ужас, какой, — воскликнул Каспар.

— А по-моему, никакого ужаса, — возразил Папоротник. — Будь моя воля, пусть бы все охотничьи псы сгнили в подземельях Абалона.

— Что за бессердечие, — упрекнула его Брид.

Лёсик гордо вскинул голову.

— Вы не понимаете, какие они страшные!

— Это не их вина. К тому же для собаки естественно охотиться. Она ведь хищник, — стал объяснять Каспар. Кто бы мог подумать, что рогатый лёсик окажется таким заядлым спорщиком!

— Не могу понять, почему это одни животные считают, что вправе поедать других, — провозгласил Папоротник. — Вот еще. То есть я хочу сказать — надо, чтобы все питались травой и зелеными ветками. Вот я, например. Больше всего люблю, свежую буковую листву и кору рябины.

— Ну, подумай, что бы о тебе сказала рябина, — усмехнулся Абеляр. — Нельзя ругать собак, раз сам пожираешь несчастные растения.

— Совсем же другое дело... — с обиженным видом протянул Папоротник. — Кстати, нельзя ли побыстрее? Вы, небось, и оленей едите.

— Едим, — мягко сказала Брид. — И ты когда-нибудь будешь. Если мы вернемся в мир живых, ты ведь сделаешься человеком. А человеку нужно мясо.

— Не буду я.

— На равнинах это еще не так трудно, там довольно зерна, фруктов и сыра. А вот в высокогорье без мяса не проживешь, — объяснила ему Брид.

— Ну, значит, буду собак есть.

— Собак не едят! — испугался Абеляр.

— Почему же. Какая разница, Или ты хочешь сказать, что люди так низко ставят оленей, что предпочитают питаться ими вместо своих мерзких псов?

— Все не так просто, Папоротник, — произнесла девушка. — Дело в том, что с собаками человек дружит, а нельзя же съесть собственного друга, верно?

— Достал уже, — пробормотал Абеляр, милю за милей слушая, как крошка лёсик на все лады ругает предательский нрав людского рода.

— Ему нелегко, — вступилась за Папоротника Брид. — Он привык думать, как олень, а теперь вынужден смотреть на мир глазами человека.

— Знаешь, в любой толпе всегда найдется один, у кого все из рук валится. Скажем, вечно не понимает шуток или ждет кого-нибудь не в том месте, — сказал Каспар. — Может, такие люди в прошлой жизни были животными и не до конца переделались.

— Я об этом раньше не думала, — ответила Брид, переводя дыхание после особенно тяжелого участка пути, за росшего густыми кустами. — Да, пожалуй, вполне возможно.

— И с чего это Папоротнику вздумалось стать человеком? — пробормотал лучник. — Олень из него куда лучше.

— Он хотел убивать волков, — объяснил Каспар.

— Я тогда еще не знал, что люди ни на что не годятся, — мрачно объявил рогатый лесик. Он ничуть не устал.

— Ты сейчас так говоришь, — возразила Брид, — потому что еще не знаешь, что обретешь, став человеком.

Вот переродишься — все изменится. Никогда не задумывался, почему маленькие дети часто плачут? Потому что учиться быть человеком очень больно.

Папоротник одарил ее презрительным взглядом и умчался вперед.

— Тихо! — шепнул вдруг Каспар. Он почувствовал, что бледнеет, а колени у него начинают дрожать.

— Что такое? — таким же шепотом спросила Брид. Каспар указал на Папоротника, внезапно замершего в тени большого дерева. Вытянув шею, лесик насторо­женно смотрел вперед.

Глава 19

Отрубленные медвежьи лапы Тудвал положил перед собой на седло, и с них капала кровь, пятная попону. Халь смотрел на это с отвращением: зачем было уродовать тела мертвых медведей? К словам принца о целебных свойствах медвежьих когтей он отнесся недоверчиво. Вообще-то Халь гордился тем, что не слишком чувствителен. Он ведь вы рос в гарнизоне, где людям, чтобы выжить, приходилось становиться суровыми. Но все равно при виде довольного выражения на лице кеолотианца, поглаживающего свои трофеи, в груди у него что-то переворачивалось.

К облегчению Халя, впереди показались повозки, так что можно было позабыть о случившемся. Тем более что на смену одной неприятности пришла другая: навстречу им скакал во весь опор лорд Тапвелл. Он выпалил слова приветствия принцу Ренауду, но поговорить явно спешил с Тудвалом.

— Сир, — грациозно поклонился овиссиец, — у нас проблемы.

— С принцессой Кимбелин?

— Нет, сир. С ней все в порядке. Один из наших разведчиков нашел странные отпечатки. — Он повернулся к Ренауду. — Сержант-бельбидиец проявил неподчинение: отказался покинуть повозки и осмотреть следы, несмотря на прямой мой приказ. Прошу вас сурово его наказать.

Халь порадовался тому, что Огден всерьез отнесся к его просьбе не оставлять принцессу.

— Сами посмотрим, — сказал Тудвал, заметно успокоившись.

— А у вас, сир, все ли в порядке? — спросил его Тапвелл, явно пренебрегая Халем и Кеовульфом.

— Разумеется. — Принц похлопал по лежавшим перед ним медвежьим лапам. — В полном порядке.

Халь скрипнул зубами.

Они подъехали к повозкам. Лошадям с трудом удава лось проворачивать тяжелые колеса, вязнувшие в грязи.

— Лучше бы запрягли йотуннских буйволов, — произнес Кеовульф. — Полагаю, мой тесть с радостью бы их вам продал.

— Королевские повозки должны везти только лошади, — высокомерно ответил Тудвал.

— Не больно-то быстро они их везут, — резко заметил Ренауд, словно пытаясь восстановить свое достоинство после того, как опозорился, не сумев спуститься по крутому склону.

Женщины казались испуганными, даже принцесса Кимбелин, вышедшая из крытой повозки на голос брата, вела себя тише обычного. Она заговорила с Тудвалом по-кеолотиански: спрашивала, все ли у него хорошо — так, во всяком случае, решил Халь. Он уже лучше владел этим языком, но все равно мало что понимал. Кимбелин, видимо, очень обеспокоила полученная принцем рана. Когда она потянулась сдвинуть повязку, брат поймал ее руку и обнадеживающе сжал. Девушка взглянула ему в глаза, улыбнулась, тут же, будто вспомнив, что вокруг иноземцы, с застывшим лицом перешла на официальный бельбидийский:

— Я весьма рада, брат мой, что вы возвратились.

— Что случилось в мое отсутствие? — спросил он.

Халь и забыл уже, как прекрасна Кимбелин. Она долгим взглядом посмотрела на Тудвала, и Халь, ожидая, пока принцесса объяснит свое беспокойство, увлекся изучением ее красоты. Ни один волосок не торчал из гладкой прически, и даже на тусклом солнце Кеолотии ее тонкая коса, перевитая золотой нитью, сияла, будто полированное серебро. Мягкие локоны должно быть, фрейлинам пришлось немало потрудиться, завивая их, ведь от природы Кимбелин достались волосы прямые, как у брата обрамляли лоб.

— Солдат наткнулся на странные следы, — сказала она. — Ни Хардвин, ни Тапвелл таких прежде не видели, так что, разумеется, все стали беспокоиться. Впрочем, полагаю, тут нет ничего опасного.

Тудвал, взяв с собой сержанта Кая, отъехал проверить находку, пока повозки тащились по дороге на запад, скрипя от тяжести драгоценного груза. Какое-то время Кимбелин смотрела ему вслед, потом произнесла:

— Дворяне с мягких равнин Бельбидии, такие, как Тапвелл и Хардвин, едва способны отличить кабаний след от оленьего. В отличие от вас, разумеется, — добавила она, любезно кивнув Халю.

Тот сверкнул глазами. Приятно было думать, что принцессе нравится его мужественная стать, многочисленное и впечатляющее оружие, а также покрытый изящной резьбой рог, висящий на серебряной цепочке. Длинный рог, украшавший когда-то голову йотуннского буйвола, если в него дунуть, издавал необычайно могучий звук. Довольный собой, Халь тронул рукоять меча.

Когда принц вернулся, сестра посмотрела на него с разочарованием. Тудвал поднял светлую бровь, словно повелевая Кимбелин держаться подальше от торра-альтанца.

— Кеовульф, Халь, поедете со мной, — властно приказал он. — Может статься, вы лучше умеете... — Прервав сам себя, Тудвал махнул рукой. — Вперед!

Халь не любил получать столь резкие приказы, зато был доволен, что принцу понадобился его совет. Тудвалу, должно быть, нелегко просить другого о помощи. Вот и славненько.

Однако когда Халь увидел следы, радость его растаяла.

Тудвал соскочил с коня и указал на глубокие отпечатки, оставшиеся во влажной почве, такие четкие, что можно было даже различить стрелку в копыте. Здесь прошла неподкованная лошадь, решил Халь, и Кеовульф согласно кивнул.

— Так я и думал, — сказал Тудвал. — Ничего удивительного. Но взгляните вот сюда.

Рядом с лошадиным копытом отпечаталась сомнений быть не могло когтистая лапа огромного хищника, раза в четыре больше волчьей. След был ровный и круглый, не такой, как у медведя, разве что размером его напоминал.

— Очень крупная кошка, — не задумываясь, определил Халь. — Очень-очень крупная, больше тех, что живут в горах вокруг Торра-Альты. Наверное, со льва размером. И что странно... — Он смолк на полуслове.

— Люди заволновались из-за размера следа, но я вижу тут что-то более необычное, — сказал Тудвал, и голос его впервые звучал рассудительно.

Халь спешился, чтобы поближе рассмотреть отпечатки.

— Лошадь не подкована, так что, возможно, она дикая. — Он взглянул на Тудвала, тот согласно кивнул, и Халь продолжил: — Огромная кошка кралась за лошадью? Не исключено.

— Только вот здесь, видите ли, след лошади перекрывает кошачий. — Тудвал указал на еще один отпечаток. — Диких лошадей у нас немало, и я сперва подумал то же, что и вы. Но чтобы дикая лошадь преследовала кошку, да еще такую крупную?

Халь поставил ногу рядом со следом, наступил, как при ходьбе, потом склонился посмотреть, что получилось. Оказалось, что его сапог ушел в грязь на добрых два дюйма, тогда как лапа огромной кошки — совсем чуть-чуть.

— След свежий, сомнения нет, — сказал Кеовульф, будто читая его мысли. — Земля слишком сырая и дождь чересчур силен, чтобы отпечатки могли сохраниться надолго. Но они выглядят слишком мелкими. Животное такого раз мера должно было глубже проваливаться под тяжестью своего веса. Кажется, кошка была бестелесной.

— Как и тот двухголовый медведь, — добавил Тудвал. — Все это противоестественно. Ни при каких обстоятельствах никому об этом не рассказывайте. Не хочу пугать дам.

Бельбидийцы согласились, что это разумно. Халь впервые решил, что, несмотря на свое удивительное высокомерие и уверенность в естественном превосходстве кеолотианца, Тудвал неглуп.

— Прикажу людям высматривать, не приближаются ли какие-нибудь крупные львы, — сказал принц. — Вы двое отправляйтесь на разведку, если увидите еще что-нибудь, доложите мне. Все ясно? — Он пристально посмотрел на Халя, чтобы подчеркнуть свою власть, потом пришпорил коня и поскакал обратно к повозкам.

Как им и было приказано, Халь с Кеовульфом двинулись по неглубокому следу в том же направлении, куда двигался караван. Их кони оставляли за собой целую борозду.

— Странно, Кеовульф, — неуверенно начал Халь. — Не понимаю. Мы ведь до сих пор видели только следы задних копыт лошади и передних лап кошки. Вот взгляни, тут когти отпечатались.

— Хочешь сказать, что лошадь не только преследует кошку, но еще и идет на задних лапах, а кошка на передних? — со смехом спросил Кеовульф.

— Брид, наверное, знает, как называется такой зверь, у которого передняя половина кошачья, а задняя лошадиная, — прямо ответил Халь.

— Я тоже знаю. Леквус. — Кеовульф больше не улыбался. — Лучше нам вернуться к повозкам.

Увидев их, Ренауд щелкнул пальцами.

— Итак, господа? Что вы нашли?

Халь не видел смысла рассказывать о таинственном звере — принц бы все равно ему не поверил.

— Следы большой кошки, возможно, льва или тигра, — ответил он.

Принц кивнул и оглянулся по сторонам.

— Халь, мне нужно сказать вам пару слов. — Они отъехали в сторону, и принц прокашлялся. — Вы знаете, я не боюсь медведей. И мне очень жаль, что я не смог вам помочь. Я видел сверху медвежьи трупы и слышал, как вы кричали, но не сумел спуститься.

Халь выдавил улыбку.

— Я много раз видел, как люди несомненной отваги не осмеливались подняться по дороге в крепость Торра-Альта, и еще больше — как те, кто поднялся, не могли заставить себя спуститься тем же путем.

— В любом случае я хочу извиниться. Не люблю притворства. Я подвел вас и прошу прощения. По возвращении в Бельбидию я исправлю сложившиеся обстоятельства, посетив Торра-Альту и приучившись к горным условиям.

— Вам надо было спешиться, сир, — запоздало посоветовал Халь. — Сидя в седле, вы оказываетесь еще на пять футов выше земли, а это может оказаться важно.

— Мне казалось, будто мир уходит из-под ног.

Халь невольно почувствовал, что чистосердечная честность Ренауда ему нравится. Возможно, принц, как и Тудвал, на самом деле не так уж плох. Впрочем, напомнил он себе, Ренауд уже один раз оказался куда хитрее, чем все думали. Может, и эти его слова — лишь уловка, чтобы усыпить бдительность?

Он отстал от остальных дворян, слушавших рассказ принца Тудвала о дороге, по которой они ехали, главном торговом пути в Ваалаку. Как вообще можно было назвать эту полоску грязи дорогой, Халь не понимал.

Принцесса Кимбелин удалилась в повозку. Она устала ехать верхом, потому что лошадь ее все время спотыкалась и оскальзывалась. Халь был не рад, это лишило его возможности поговорить с девушкой. Если бы только ему удалось завязать беседу, он бы, вне всякого со мнения, добился от нее ленты. После скачек Тудвал вернул ленту сестре, и Халь не забывал сделанного самому себе обещания. Он знал, что редкая женщина устоит против его суровых черт, и никогда еще не терпел неудачи, если хотел добиться внимания какой-нибудь леди.

Подняв голову, Халь увидел впереди деревья. На холмах раскинулось Троллесье. Дорога, как Тудвал упрямо называл эту размокшую полоску земли, перемешанной колесами и копытами, вела прямо туда. Халь опять вспомнил о призрачном медведе и необычных следах и решил, что хуже лесной чащи места не придумаешь. Там нелегко будет заметить приближающуюся опасность.

— Не лучше ли свернуть влево и обогнуть лес с юга? — предложил он.

Кеовульф кивнул, но Тудвал лишь рассмеялся.

— Что, бельбидийцы, боитесь деревьев? Зачем было королю Рэвику посылать вас в сопровождение? Мы поедем через лес, нравится вам то или нет. На юге повозки не пройдут.

Халь недовольно скривился.

— Не верите? — мрачно прорычал Тудвал. — Спросите любого из моих людей. К югу отсюда — бездорожье, да к тому же холмы. Наша дорога хотя бы держится ровных мест.

Халь кивнул, соглашаясь, что принц прав. Тудвал торжествующе вскинул голову и оскалился.

— Хотя, может, вы знаете мои земли лучше, чем я? — Халь подумал о том, как хорошо смотрелся бы принц со следами от зубов Тайны на заду, и ответил улыбкой на улыбку.

— Скоро ли будет привал? — с надеждой спросил Хардвин. Он держался в седле, неуклюже скрючившись на один бок должно быть, натер ягодицы.

— В Водскьерте, на самой опушке леса, — ответил Тудвал. — Там пополним запасы пищи и проведем ночь под крышей. До Таллаксы, это следующая деревня, еще много дней, а оттуда еще не меньше двух недель до Горт-хольмы, последнего хутора перед Хобоманью. Дальше сердце леса, там никто не живет. Дамам приятно будет отдохнуть.

Наутро, проведя в Водскьерте спокойную ночь в настоящих кроватях, чего уже давно не было и долго еще не ожидалось, они ступили под сень леса. Поначалу Халю показалось тут скучно, но когда повозки покатились не много быстрее земля в лесу была суше, — начало нравиться. Деревья хотя бы защищали от промозглого ветра и непрестанного дождя.

Спустя много дней пути рядом с повозками и неуютных ночей, когда спать приходилось чуть ли не на голой земле, путники с огромной радостью увидели сквозь вечерний полумрак горящие над воротами Таллаксы жаровни. Халь облизнул губы в предчувствии доброго ужина. Префект деревни выехал им навстречу, чтобы приветствовать и сопроводить в таверну. По дороге на конюшню Халь исподтишка дернул Тайну за удила, и та послушно взбрыкнула копытами. Одна из кеолотианских лошадей отскочила в сторону, выбив подковами искры из булыжников, которыми был мощен двор.

— Прошу прощения! Она у меня опасная зверюга, — громко извинился Халь. Конюхи почтительно отступили и дали ему провести «опасную» лошадь в стойло. — Молодчина. — Он нежно похлопал лошадь по спине и достал из кармана кусок яблока, который Тайна учтиво схрумкала. Рядом послышалось ржание, и Халь увидел, как жеребец Тудвала прижал двух конюхов к стене. Он еще раз порадовался доброму нраву своей лошади и тому, как искусно вышколила ее Брид.

Интересно, как она там без него в Торра-Альте? Скучает ли? Лучше бы скучала. Впрочем, в этом Халь был не уверен. В последнее время у Брид было много дел, она беспокоилась о здоровье Морригвэн, и порой ему казалось, что он ей не нужен.

Как Халь и ожидал, таверна оказалась такой же, как по всей Кеолотии. Внутри было темно, и большинство путешественников уходило в дальний конец, где в от крытых угольных очагах горел огонь и шкворчало на вертелах мясо. Кеолотианцы любили мясо, обычно жарили его большими кусками над пламенем. Еще они пекли тяжелый солоноватый хлеб, должно быть, на соде, хотя точно Халь не знал. И то, и другое ему нравилось, хотя от однообразия он уже начал уставать.

Стены таверны были сложены из больших камней и увешаны разнообразными трофеями от медвежьей головы до козлиной. Было тут даже чучело горностая в зимней шубке. Небольшие окна уже закрыли на ночь тяжелыми деревянными ставнями. Потолок нависал так низко, что принцу Ренауду и Кеовульфу приходилось пригибаться, что бы не удариться головой о толстые брусья.

Трактирщик хлопнул в ладоши и велел освободить место вокруг двух накрытых заранее длинных столов: не сколько дней назад Тудвал выслал вперед солдата, чтобы предупредить хозяина таверны о скором приезде почетных гостей. Судя по сияющим лицам и чистым белым фартукам служанок, те позаботились принарядиться.

Халь уселся спиной к огню и стал греть ноющие кости. Помимо всего прочего, он надеялся, что свет пламени превратит его фигуру в мрачный черный силуэт. Ему нравилось казаться таинственным. Остальные дворяне, за исключением Кеовульфа, разошлись по отведенным им комнатам в задней части дома, велев принести горячей воды и смену одежды. Халь в этом смысла не находил все равно завтра все будет мокрым и грязным. Лучше обсушиться наскоро у огня и скорей начинать ужин.

Собаки Тудвала подползли к очагу, но тут же поджали хвосты и отступили, ворча, стоило Халю на них замахнуться.

— Трусливые твари, — упрекнул он псов. — У вас, небось, и блохи есть.

Вот у Трога, при всех его недостатках, блох никогда не заводилось. Брид об этом заботилась, время от времени смазывая псу шкуру смесью лавандового и кипарисового масла. Терьер так часто забирался к ней в кровать, что уж блох бы она никак не потерпела. Пфе!.. И еще. Брид обращала на Трога больше внимания, чем на Халя. Пес вырос таким упрямым, что Халь вообще сомневался, что когда-нибудь сумеет его отвадить от постели своей невесты. Интересно, не было ли у Кимбелин такой же собаки. Хорошо бы, чтобы не было.

Он принялся разглядывать других посетителей. Все это были одни мужчины, по большей части с косматыми бородами и въевшейся в натруженные ладони грязью. Наверное, торговцы, подумал Халь, судя по тому, сколько мулов ревело и кашляло в стойлах. Однако три чело века в поношенных и грязных куртках из медвежьего и волчьего меха явно занимались другим ремеслом. По спокойным рукам и быстрым взглядам Халь тут же признал в них охотников. Чувствовалась в их движениях некая терпеливая уверенность. Все трое сидели за одним столом с хорошо одетым господином. Его явно сшитый на заказ плащ был сколот дорогой фибулой. Тудвал опустился на скамью напротив Халя.

— В холмах к югу от Троллесья можно недурно по охотиться на козлов, — сказал он. — Но места там дикие, нужен проводник.

— На козлов! — удивленно повторил Халь. Что интересного в охоте на козлов?

— Вы, бельбидийцы, не знаете настоящей дичи. Кеолотианские козлы, которые там живут, велики. Больше оленя. — Тудвал кивком указал на голову, висевшую неподалеку на стене. Морда у нее была размером как у пони, а огромные витые рога — не меньше, чем у барана-великана.

— Это козел, что ли? — не поверил своим глазам Халь.

Принцесса Кимбелин изящно спустилась по ступенькам и села рядом с братом. Халь тут же заметил, какие у нее серьги огромные солнечные рубины вспыхнули в отсветах пламени. Любопытно, куда запропастился Ренауд... Впрочем, молодой человек тут же забыл о принце и сосредоточился на том, чтобы наполнить чашу Кимбелин сладким кеолотианским медом, разбавленным молоком, этот напиток предпочитали дамы. На вкус Халя, дрянь получалась редкостная, но Кимбелин нравилось. У нее на щеках заиграл румянец.

Серьги принцессы не давали Халю думать ни о чем другом. Их цены хватило бы на покупку полного набора стальных доспехов для Тайны. Ах, как замечательно было бы въехать в Фарону, словно один из гордых рыцарей древности, чтобы все видели отметины на искусно сработанных латах знак того, что хозяин лошади только что сразил в бою дракона или вивьерну.

Он не раз просил Бранвульфа дать денег на то, чтобы заказать у кузнеца доспехи для Тайны, однако в ответ лишь слышал от брата назидательные слова о дороговизне восстановления крепости.

Даже одной такой серьги вполне хватило бы, подумал Халь.

Наконец к ужинающим присоединился чисто вы бритый принц Ренауд, за которым тенью шел Хардвин. Идя через зал, бельбидийский принц предпринимал огромные усилия, чтобы не коснуться никого из бородатых простолюдинов, а потом заставил трактирщика лишний раз поскоблить стол.

— Заразные болезни, — объяснил он. — Лучше не рисковать.

Хардвин заметно просветлел ликом при виде еды и дружески улыбнулся Халю. Тому нелегко, оказалось, ответить такой же любезностью, ведь он подозревал писцерца в двуличии. Хардвин опустил голову, покраснев, и попытался завязать разговор с принцессой Кимбелин.

— Фарона вам понравится, госпожа моя. Все дамы при дворе с нетерпением ожидают встречи с вами. К тому там есть на что посмотреть: гобелены, розовые сады, пышные процессии... А еще у нас множество шутов, акробатов и мимов. Они устраивают увлекательнейшие спектакли. Фарона город искусств и веселья.

Забавно, подумал Халь. Лично ему столица показалась довольно скучной по сравнению с диким раздольем гор, где сам воздух заставлял человека, будто звенеть от жизненных сил.

Тудвалу надоело их слушать, и он стал молча разглядывать богато разодетых господ, вернувшихся с охоты. Один поднял голову, встретился с ним взглядом, и челюсть у него отвисла на целый дюйм. Он поспешно вскочил и отвесил глубокий поклон.

— Ваше королевское высочество!.. Простите, я вас не узнал.

Тудвал отмахнулся от извинений и спросил:

— Хорошо ли поохотились?

— Прекрасно. Собираемся снова выступить рано с утра. В холмах испортилась погода, так что мы решили укрыться в лесу.

— Разумно, — кивнул принц. — Славные собаки. — Он взглянул на рыжих гончих, к немалому смущению хозяина принявшихся на него рычать. Слегка улыбнувшись, Тудвал завел долгий разговор об охотничьих делах.

К разочарованию Халя, вечер клонился к раннему завершению без каких-либо заметных событий он-то надеялся, что-либо принц Ренауд, либо ходящий за ним хвостом Хардвин случайно проронит какое-нибудь слово, которое изобличит заговорщиков. Недовольно хмыкнув, Халь поднялся и двинулся в комнату, которую должен был делить с Кеовульфом, Тапвеллом и Хардвином. Простыни на кровати оказались сырые и пахнущие плесенью. Дрожа от холода, он лег и вскоре уже видел сны о лошадях, доспехах и солнечных рубинах.

К утру постель так и не просохла. Халь выкарабкался из кровати. Ничего хорошего еще один холодный промозглый день не обещал. Кеолотианцы почему-то волновались о предстоящем пути, проверяли и перепроверяли упряжь и оружие. Даже Тудвал проявлял беспокойство, переводя взгляд бледно-голубых глаз с одного солдата на другого и отдавая приказы. Такого Халь не мог ожидать от принца, постоянно выставлявшего напоказ свою кеолотианскую отвагу. Принц Ренауд и Хардвин не отходили от дам, благодаря чему оставались в самом безопасном месте колонны.

— Надо обеспечить им надежную защиту по дороге через лес, — громко говорил Ренауд.

Вокруг самой Таллаксы росли по большей части огромные дубы, но вскоре им на смену пришли более привычные высокие сосны с красной корой. Прочные ветви защищали путешественников от ветра и постоянной мороси. Однако под ними было темно, и люди невольно теснились возле грохочущих в тиши повозок. Халь ненадолго задержался послушать лес. В кустах щебетал в поисках пищи черный дрозд, откуда-то издалека доносилась барабанная дробь дятла, рыжая сплетница-белка с кис точками на ушах деловито лущила сосновые шишки. Сладко пахло смолой. Один из солдат раскашлялся.

Деревья Халю не нравились. За любым мог легко спрятаться хищник, и он не забывал о странных следах, приписанных Кеовульфом небывалому зверю леквусу. С холма, где стволы были потоньше, Халь с недоверием взглянул вниз, где лес скрывал свои тайны под густым слоем растительности. Тяжелые повозки неспешно катились сквозь полумрак.

Затем сосны опять стали уступать место дубам, древ ним и могучим, с кривыми сучьями и морщинистой корой. К собственному удивлению Халь вспомнил, что дуб дерево силы и мощи, а также врата в мир таинственного. Еще Брид говорила, что из дубовых досок часто делают двери домов, потому что они защищают живущих внутри. Наверное, Халь тогда обратил на ее слова больше внимания, чем думал.

Почти всю дорогу Хардвин, Тапвелл и Ренауд держались вместе, и потому Халь был немало удивлен, когда овиссиец не только подъехал к нему, но и принялся не довольно ворчать на принца. Тапвелл потер оттопыренное ухо и с отвращением сплюнул:

— Вы только посмотрите, как он прячется за повозками. Нашел повод ехать там, где больше всего солдат. И еще смеет считать себя принцем!..

Халь хотел было рассказать ему, как Ренауд испугался спускаться по склону, но прикусил язык. Во-первых, он не любил Тапвелла и при виде его чувствовал во рту неприятный вкус. Во-вторых, это опозорило бы благородное имя Бельбидии. Странно, что Тапвелл заговорил о принце дурно, ведь в последнее время они были так близки.

Размышления Халя прервала внезапная перемена в поведении овиссийца.

— Чувствую запах волков, — произнес Тапвелл. Халь потянул носом воздух. Пахло прелыми листьями и зеленью.

— Друг мой, воображение играет с вами дурные шутки, — со смехом сказал он. — Волки не стали бы приближаться к такому большому количеству людей, а если вы чуете их запах больше, чем за десять шагов, обоняние у вас острее моего. — Халь не сомневался, что этот разодетый франт с павлиньим пером, до сих пор торчащим из шляпы, вообще не знает, как пахнет волк.

Тапвелл сделал глубокий вдох, глаза у него стали огромными от возмущения. Могло показаться, будто овиссиец вот-вот вспыхнет гневом, но он лишь поджал губы и промолчал.

Зато впереди ссорились.

Халь слышал, как высокий голос Кимбелин звенел на фоне рева принца Тудвала, однако сути разобрать не мог, оба кричали по-кеолотиански.

— Лучше бы она его послушалась и сидела себе в повозке, — подумал вслух Тапвелл, и тогда только Халь понял, в чем дело. Он улыбнулся: серебряноволосая принцесса одолевала брата. Благодарение звездам небесным, что у самого Халя сестры нет! С Брид-то не всегда справишься, а уж сестры и вовсе на шею сесть готовы. Забавно было смотреть, как воинственный принц Кеолотии отступает перед женщиной.

Тудвал махнул рукой и поскакал вперед, а Кимбелин, развернув лошадь, поехала в хвост колонны. Солдаты почтительно потеснились. Халь ухватился за возникшую возможность поговорить с принцессой наедине. Непременно надо получить от нее ленту это дело чести, сказал он себе.

Отстав на несколько шагов от арьергарда, молодой человек посмотрел на раскрасневшуюся Кимбелин с самой обворожительной своей улыбкой. Та, похоже, хотела побыть одна, но ничего не сказала, и Халь вывел Тайну на середину дороги, изборожденной колесами повозок.

— Прекрасная принцесса Кимбелин, ваше присутствие подобно радуге, что возвеселяет истомившееся от дождей небо. — Это сравнение ему нравилось. До того, как сойтись с Брид, Халь не раз использовал его в разных случаях и находил весьма действенным. Слова он выдумал не сам, а случайно на них наткнулся в толстой книге в кожаном переплете, полной изысканных миниатюр и ярких буквиц, когда искал рисунки доспехов.

Кимбелин ответила хмурым взглядом, однако улыбка Халя делалась все шире... Наконец принцесса поддалась и рассмеялась. Халь был доволен. Впервые ему удалось завязать с Кимбелин разговор, и смех ее обещал многое. Конечно, неусыпность Тудвала оставалась препятствием, но, оказывается, принцессе надоела постоянная опека со стороны брата.

— Слишком долго вы скрывались в повозке. Подобной красоте не место взаперти, — продолжил свое победоносное шествие Халь, решив, что раз принцесса поссорилась с Тудвалом, не вредно будет встать на ее сторону, даже если не знаешь, в чем суть их спора. — Брат вас не понимает.

— Ему всегда кажется, что он лучше знает, как надо. Но я не могу просидеть в повозке весь день, — пылко произнесла девушка. Принц нельзя не признать, смотрелся он впечатляюще уже кричал на кого-то еще. В небо вспорхнула стая перепуганных птиц. Кимбелин смотрела в ту сторону с гневом едва ли не большим, чем у Тудвала, но когда опять повернулась к Халю, произнесла неожиданно мягко: — Какой он?

— Кто, ваш брат? — не понял он.

— Да нет, — засмеялась Кимбелин. — Король Рэвик.

— Он вас не стоит, — прямо ответил Халь. Большинству девушек, как он давно уже обнаружил, подобная откровенность всегда льстила. Если сначала щедро проявить интерес, а потом вдруг сделаться равнодушным, это разжигает в них страстный аппетит к твоему вниманию. Между Халем и принцессой стояло многое, и все же Халь полагал, что нащупал шаткое равновесие. К тому же Кимбелин оказалась легкой добычей. При столь обожающем ее отце она всегда была ограждена от поклонников и потому мало что знала о мужских ухищрениях. Можно было просто начать с нескрываемого восхищения и посмотреть, что получится. Получилось. Принцесса залилась краской.

Халь с улыбкой подумал, сколько всего мужчины говорят о хитрости женщин. Он собирался лишь внести свою малую лепту в общий ответный удар.

Впрочем, что подумает Брид?.. Халь почувствовал укол совести, но лишь на миг. Дочь короля Дагонета слишком ценный трофей, чтобы проходить мимо. Она уже заглотала наживку, и выпускать ее молодой человек не собирался.

Кимбелин рассмеялась.

— Король Рэвик Бельбидийский во всех отношениях прекрасная пара для принцессы Кеолотии.

— Нельзя же вам выходить за человека замуж только потому, что он король! В жизни еще много...

— Возможно, для вас, а у меня есть долг и обязанности, — твердо сказала она, прищуривая глаза и глядя сквозь длинные оленьи ресницы на Тудвала, продолжавшего грубо ругать солдат. Стоило принцу, привстав на стременах, взглянуть в сторону сестры, как она тут же отвернулась и подъехала поближе к Халю. Та же быстрая улыбка вновь скользнула по ее губам.

— У всех свои обязанности, — величественно сказал Халь, хотя мысли о Брид мешали сосредоточиться на поставленной задаче, что заставляло его злиться на невесту. Ведь он еще не в том возрасте, чтобы неразрывно себя связывать с одной девушкой! Рано еще делать подобный выбор. С чего это Брид должна управлять всей его жизнью и вовсе не давать повеселиться? Слишком она серьезная. У нее всякие там высшие заботы, и вообще она...

И вообще она высшая. Если бы это под Брид понесла лошадь, жрица бы тут же ее обуздала. Ее никогда не приходится спасать. Ей не нужна его помощь. А вообще он ей нужен?

Зато Кимбелин... Вот прямо сейчас Халь ей просто необходим. Ее надо избавить от этого стервятника Рэвика. В скучном дворце девушка увянет и иссохнет. Она такая беззащитная... беспомощная... При этой мысли сердце билось от радости. Великодушно придя ей на помощь, Халь сделается ее верным рыцарем и спасителем, а чего еще можно желать в жизни?.. Вновь его внимание привлекли сверкнувшие на солнце бесценные рубины. Халь указал на луч, небесным благословением легший на грязную землю и озаривший ее всеми цветами жизни, и произнес:

— Вы словно золотое солнце, вы сама красота и сияние. Глядя на вас, представляешь себе первый нарцисс, распустившийся в сумраке зимнего леса.

Проведенной аналогией можно было гордиться. Правда, чем-то она напоминала о Брид, однако для принцессы, решил Халь, более подходящих слов и не найти.

Кимбелин скользнула взглядом по его губам, лицу и черным волосам и улыбнулась — несомненно, довольная.

— Милорд, вы не должны так говорить, — пожурила она Халя, глазами умоляя продолжать.

Он засмеялся, зная, впрочем, что если зайдет слишком далеко, сделается, похож на подобострастного пажа.

— Сколько ни восхваляй красоту радуги, она не станет прекраснее. Но если вам угодно, я не пророню больше ни слова, если только вы сами ничего не хотите сказать мне.

— Я принцесса и обручена с королем! — гордо воскликнула Кимбелин. Тут же царственную надменность прорвало девичье хихиканье. — А что, он, правда, такой жутко старый?

— Король Рэвик? Просто кошмарно. Ему лет сто пять, по меньшей мере.

— Да ну, вы, должно быть, шутите? — Принцесса перепугалась, пока не поняла, что Халь и в самом деле над ней смеется.

Кеолотианцы все понимают буквально, подумал он, а вслух продолжил:

— Шучу, хотя Рэвик и в самом деле стар. Похож на покрытую морщинами водяную черепаху. Едва ли он позволит своей невесте выезжать на соколиную охоту. В Бельбидии дамы этим не занимаются.

— Я введу среди них такую моду, — гордо откликнулась принцесса, однако ее лицо побледнело от сомнения. Она погладила кречета, сидевшего на резной луке седла. Птица встала на одну ногу и изогнулась, чтобы достать клювом и почесать спинку. — В любом случае, почему бы даме не поохотиться?

На миг Халь представил себе, как бы выглядела Брид в этом прекрасном платье — удобном, но чрезвычайно женственном, со всеми его покрывалами, шелками и блестящими нитями, вплетенными в ярко-зеленый бархат. Должно быть, зеленый подчеркнул бы цвет ее глаз. Впрочем, Брид лишь посмеялась бы, предложи он ей надеть в поездку что-нибудь подобное. Беда с Брид в том, что она вечно пыталась забраться в самые дикие места, где леди находиться не подобает.

Халь нахмурился. Всякий раз, как он смотрел на принцессу, тут же появлялась какая-нибудь мысль о Брид и портила все настроение. Вертя в пальцах поводья, молодой человек стал обдумывать положение. Должно быть, если он способен в таком духе думать о Кимбелин, Брид он на самом деле не любит? Иначе бы вообще не замечал ни одну другую девушку. А что он получит с женитьбы на жрице? В народе ее, конечно, почитают, но ни власти среди аристократии, ни земель Брид не имеет. Брак с принцессой Кеолотии другое дело. Как отнесется Дагонет к тому, что его самая большая драгоценность достанется другому? Ерунда, уж дочь родного отца всегда уговорит! Если принцесса будет счастлива, то со временем и король со всем согласится. А сделать Кимбелин счастливой Халь готов был взяться без малейшего сомнения.

Девушка повернулась, чтобы заглянуть ему в глаза, и со стыдливой улыбкой призналась:

— Я рада, что вы со мной.

— Я тоже, — ответил Халь.

Чувство вины его не отпускало. Если вместо Брид обручиться с Кимбелин, зло подумал он, не придется смотреть на сторону принцесса удовлетворит все его нужды. С Брид жить нелегко, даже больно; она его слишком хорошо знает и не обращает внимания на великолепные волосы, красивые черты лица, стройную фигуру и отточенные манеры. Брид видит его насквозь и заставляет чувствовать себя недостойным. А Кимбелин позволит ему быть таким, каким он хочет, тем, кем он стал бы, родись не младшим, а старшим сыном барона.

Халь продолжил беседу, но следил за тем, чтобы не переусердствовать и потому в основном поощрял принцессу рассказывать о кречете, благо она явно любила птицу. Спустя некоторое время он заметил в поведении Кимбелин небольшие изменения. Девушка перестала поглядывать вперед, на брата, и вообще расслабилась. Халь был доволен. Еще немного, и ему удастся вызвать у нее подлинный интерес к своей персоне. Сомневаться не приходилось. Ни разу он не терпел неудачи в попытках завоевать сердце девушки; правда, надо признать, в последнее время долго не тренировался и несколько потерял форму.

Однако все удовольствие испортил подъехавший Тапвелл. Вежливо кивнув Кимбелин, он пристроился рядом, не говоря ни слова. Халь прожег овиссийца взглядом, всем своим видом показывая, что третий тут лишний, но тот и виду не подавал, что понимает намек. Ко всему прочему появился еще и Кеовульф. Выглядел он обеспокоенно, хотя тоже ничего не сказал.

Тапвелл потянул носом воздух и опять повторил то, что утверждал раньше:

— Определенно пахнет волками.

Халь уже было собирался сбить с овиссийца спесь, сказав, что это лишь его трусливая выдумка, но тут тоже почувствовал отчетливый запах. Только не волчий. Пахло чем-то вроде плесени, непонятным.

Кеовульф проверил оружие.

— Миледи, полагаю, нам следовало бы сопроводить вас поближе к середине колонны.

— Не стоит, мне хорошо и здесь, — возразила она. Рыцарь покачал головой.

— Нет, миледи. Вы можете оставаться в седле, однако должны на время переместиться вперед. Здесь для вас слишком опасно.

Принцесса молча уступила, в основном, как подозревал Халь, потому, что ей надоело общество Тапвелла.

— Лорд Халь, вы поедете со мною? — спросила Кимбелин, на что он, к ее радости, с любезной улыбкой и поклоном ответил:

— Следом за вами.

Сперва ему хотелось переброситься парой слов с Кеовульфом, а потом уже продолжать охоту за сердцем принцессы.

Кимбелин ускакала вперед, и Халь уже почти начал говорить, но осекся. Кеовульф смотрел на него весьма мрачно и неодобрительно.

— Полагаю себя обязанным предупредить, что неразумно...

— Запах! — перебил друга Халь, не желая выслушивать очередной реприманд по поводу своего поведения. — Тапвелл все говорит о волках, но это ведь что-то другое, да?

Кеовульф, не переставая хмуриться, покачал головой.

— Сначала я думал, что с наветренной стороны попросту какое-нибудь застоявшееся болото, но тогда мы бы его в конце концов проехали, и дело с концом. А запах нас как будто преследует.

— Может, вивьерна? — предположил Халь.

— Нет. Не вивьерна и не волки. Просто смерть. Пахнет смертью.

Глава 20

— За нами следят, — прошептал Абеляр. — Посмотрите на Папоротника — он весь дрожит и раздувает ноздри. Чувствует хищника, хотя сам этого уже не понимает.

— Охотники! — вздрогнул Каспар. Абеляр покачал головой.

— Нет, мы бы услышали их трубы. Папоротник успокоился, будто опасность миновала, и беглецы поспешили дальше. Они шли через лес, пока не стало слишком темно, а тогда укрылись в ложбинке, но, как ни устали, поспать смогли лишь урывками: по всему лесу кто-то стонал и выл, порой доносились крики неведомых зверей. Вот над деревьями разнеслось, будто гром, раскатистое рычание, и на долгую тягучую минуту все остальные звуки стихли. Дракон, в страхе подумал Каспар. Спустя несколько часов, еще до рассвета, путники заставили себя подняться и двинулись дальше. Ветви деревьев, тяжелые от листвы, густо переплетались между собою и свисали едва не до земли, так что приходилось подлезать под них и колоться о шипы кустарника. К тому времени, как поднялось солнце, щеки у Брид покрылись глубокими царапинами, из которых сочилась, не запекаясь, кровь.

— К концу пути от нас мало что останется, — заметил Абеляр, ковыляя на своих искалеченных ногах.

— Надо остановиться передохнуть, — тяжело дыша, выговорил Каспар.

— Нет, мы должны идти, — не согласилась Брид.

— У нас у всех в голове плывет от усталости, — настаивал юноша. — Надо остановиться. Посмотри на себя. Нужно время, чтобы подумать, а не то мы, в конце концов, будем ходить кругами.

Брид тревожно взглянула на кусочки голубого неба, проглядывавшие сквозь зелень листвы, и кивнула.

— Ты прав. Мы зашли слишком далеко к северу. Не удивительно, что устали уже несколько часов идем вверх. Будь мы дома, в той стороне находилось бы Ваалаканское плато. Впрочем, здесь все по-другому, я сбиваюсь.

Она рухнула на землю и принялась растирать ноги. Все, кроме Папоротника, сели рядом.

Абеляр взглянул на лёсика, нетерпеливо крутившегося на месте, потом на лук, висевший у Каспара за спиной.

— Я, наверное, четыре сотни лет не натягивал лука. Говорят, один раз научившись, никогда не забудешь.

Каспар не знал, так ли это. В Торра-Альте он тренировался каждодневно.

— Тетива запасная есть, Спар? — спросил его лучник.

— Конечно. И не одна.

— Хорошо. Хоть этот обычай в Торра-Альте не забыли, — усмехнулся Абеляр, хотя Каспар не понял, как тому удалось сохранить чувство юмора. Сам он от усталости не мог и улыбнуться. — А нож найдется? Я бы себе вырезал лук из тиса. Получится, конечно, не ахти, но это лучше, чем ничего.

Брид тут же принялась делать из остатков покрывала колчан, а Каспар поделился с лучником стрелами. Спустя некоторое время Абеляр решил, что из такого плохого дерева ничего болеепутного не выйдет.

— Стрелять, конечно, будет, но до торра-альтанского боевого лука ему далеко. И маловат, конечно, да уж ни чего не поделаешь иначе твоей тетивы не хватит.

Он повел затекшим плечом и, упершись ногой, согнул тисовую палку, чтобы натянуть на нее тетиву, по том, наконец, взял стрелу и наложил на лук. Тщательно прицелившись в бородавчатый нарост на коре кривого орешника меньше чем в тридцати шагах от них, Абеляр выстрелил и лишь чуть задел край мишени. С сожалением, покачав головой, старый солдат сказал:

— Я думал, получится лучше. Папоротник при виде луков пришел в ужас.

— Это же нечестно!

— Нечестно, — со смехом согласилась Брид. — Человек существо слабое, и чтобы убивать, использует палку с веревкой.

— Ты до сих пор думаешь по-оленьи, — проворчал Абеляр. — Олени глупые, а вот у человека есть мозги. Страшнее оружия не придумаешь. Правда, у тебя они еще маленькие.

Крошка лёсик вдруг застыл на месте, раздувая ноздри. Лучник схватил Каспара за руку и указал на него.

— За нами опять следят, Спар.

— Кто? — спросила Папоротника Брид. Тот испуганно потряс головой.

— Похоже на волков. Обходит сбоку, как волки, но пахнет по-другому. И он там один, ну, может, двое их.

— Почему раньше не сказал? — спросил Каспар.

— А ты что, сам не знаешь? — недоверчиво нахмурился лёсик. — Должен знать!

Все четверо невольно подались поближе друг к другу — Глядите, за боярышником — тропинка направо и просвет, — прошептала Брид. — Быстрее туда! Нам нужно больше пространства, чтобы защищаться.

Проломиться через цветущие заросли боярышника было нелегко. Глядя на маячащие перед глазами белые лепестки, «майский цвет», как их порой называют, Каспар впервые за долгое время вспомнил об их тезке Май. Вдруг оказалось, что он тоскует по ней, хочет взглянуть в ее добрые карие глаза и погладить по каштановым волосам. С Май всегда спокойно. Конечно, здесь с ним есть Брид, но уж больно мир вокруг дик и жесток.

Где-то справа хрустнула ветка. На миг все застыли на месте, а потом опять побежали. Впереди уже показалась тропа. Вдруг Каспар услышал в кустах за спиной глухой рык. Толкнув Брид вперед, он развернулся с луком в руках, чтобы ее защищать.

Так смотрят в лицо собственной смерти. Волк, черномордый волк. Густая шерсть блестела на солнце. Между зубами, с которых капала кровь, метался мокрый красный язык. Из углов рта, будто клыки, свисали потеки густой слюны. Зверь зарычал опять и ринулся на Каспара. Глаз его тот не видел.

— Беги, Спар, беги, — кричал Абеляр, но Каспар будто прирос к месту.

Тот же волк, что должен был его убить в Кабаньем Лове, никаких сомнений. Как можно было оставить Некронд в Торра-Альте? Чудовищная глупость.

— Спар! — Абеляр дернул его за плечо. — Прочь с дороги, беги к остальным. Ты им нужен.

Будто во сне... От волка не оторвать взгляд. Только глаз его, огромных горящих красным глаз, не видно. Словно какая-то тень окутала зверя. От страха Каспар не мог пошевельнуться. Так и смотрел, беспомощный, на бегущего к нему из тьмы волка, на клыки и когти, на черную пасть провал между длинными челюстями.

Сзади звон тетивы Волк взвизгнул, потом еще раз, но продолжал рваться вперед Из груди и из бока у него торчали стрелы. Прыжок и Каспар лежит на спине. Каспар понял, что волк сбил его, еще прежде, чем услышал крик, свой собственный крик. Почувствовал слабость, тошноту, стало ужасно холодно. Деревья закружились в хороводе. Каспар понял, что быстро теряет кровь, и едва слышал сдавленные возгласы спутников. Откуда-то появилось лицо Брид, а Абеляр оттащил извивающегося волка. Зверь бился в предсмертной агонии.

— Спар, Спар, ты меня слышишь? — умоляла Брид.

Ее фигура расплывалась в алом тумане. Каспар шевельнул рукой и на миг сумел сжать ее ладонь Умереть здесь значило умереть навечно, обратиться в ничто. Нет, он не мог умереть. Слишком дорога была ему жизнь.

Он услышал пение, не легкое и сладкозвучное, а медленный плач на одной ноте, переполненный скорбью.

— Брид, пожалуйста, не бросай меня, — попытался сказать юноша, но губы не шевелились.

— Я здесь, Спар. — Брид стояла на коленях возле него, низко склонив голову. — Милый мой, я рядом. Я тебя не брошу.

— Я слышу песню своей смерти, — хрипло прошептал он. — Она печальная. Я думал, будет радостная, будет ликующая, празднующая завершение достойной жизни. А получаю то, чего заслужил.

— Спар, это настоящая песня. Мы все ее слышим.

— Я ранен, и мне страшно холодно.

— Знаю, — сказала Брид. — Я знаю, но эта песня — она в самом деле настоящая, Спар. Поверь мне.

— Это ведь не облава, — закашлялся он.

— Не облава. — Голос Брид казался далеким и нечетким. Лежа на холодной сырой земле, Каспар слышал, как отдаются в ней поспешные шаги, слышал, как тр щит подлесок. — Нет. Абеляр говорит, что это лесничие ведут несколько душ через лес. Тропа, которую мы нашли, — один из их путей... — Она умолкла и взяла Каспара за руку. — Абеляр ушел посмотреть, что там, так что лежи тихо.

Пение звучало громче и настойчивее. Каспару стало тяжело дышать. Должно быть, это оттого, что легкие заполняются кровью. Брид крепче стиснула его ладонь, прижалась к нему, боясь потерять навсегда.

— Брид, я люблю тебя, — прошептал он, прощаясь. Брид погладила его по щеке, уложила его голову к себе на колени.

— И я тебя люблю.

И в сей миг Каспар понял, что это не истинная любовь, потому что Брид не стала частью его души. Он чувствовал, как по щекам у нее текут слезы, падают ему на лицо и смешиваются с кровью, выступившей у него на губах. Он едва мог дышать: в груди будто торчал острый нож. Ощущения притупились, и страх исчез. С годами, постепенно, стервятники Ри-Эрриш обгложут его тело, а после черви и личинки доедят все, что останется. Тог да умрет его душа, а вместе с нею — боль.

Уже не чувствуя больше руку Брид, он закрыл глаза. Как холодно... Каспар попытался сосредоточиться на ее голосе, потому что все еще, хоть сам и не мог говорить, слышал и хотел, чтобы она не замолкала, не оставляла его в одиночестве. Вскоре ему предстоит одиночество, одиночество вечное, отрешенное от блаженства Аннуина, от слияния с Матерью.

Брид его не оставила. Словно поняв, она прижала Каспара к груди, стала баюкать, как маленького, и все время тихо молилась Матери. Но никакими молитвами его боль исцелить было нельзя.

— Я тебя не брошу, Спар, — повторила она. Другие голоса. Брид теперь не шептала ему на ухо, а громко обращалась к кому-то. Может, к вернувшемуся Абеляру.

— Ты должен их позвать. Нам нужна целительная сила лесничих. Любой ценой, даже если мы присоединимся к отряду душ, который они ведут.

— А если они сообщат ловчим?

— Без их помощи мы лишимся Спара. Возможно, они не знают об облаве. Ты сам сказал, что они движутся медленно, значит, вышли из Абалона задолго до нас. Ведь ты уже ходил с ними и знаешь, чего ожидать. Ты сам рассказывал, что лесничие могут вылечить любые раны, полученные в лесу.

— Спрячьте Свирель, госпожа моя. И постарайтесь, чтобы лицо у вас было спокойное и мирное. Не хотелось бы идти с ними, но выбора у нас, кажется, нет.

Каспар понял, что его тащат на руках через кусты. Он знал, что из-за него под угрозу поставлена возможность добраться до прохода, но мало о чем мог думать, кроме своих мучений. Если лесничие сумеют прекратить боль...

Он открыл глаза и посмотрел на солнце. На золотое солнце, отраженное в очах лесничего.

— Мы несчастные души, — сказал Абеляр, — заплутавшие на пути через лес. Просим, проведите нас через ваши земли к Великой Матери и новой жизни.

Холодная рука с длинными пальцами легла Каспару на лоб, и кругом зазвучала музыка так, наверное, пели бы нарциссы и колокольчики, если бы только умели. Под язык ему положили полоску коры. Спустя несколько минут боль исчезла без следа, словно была лишь грязью, которую смыло водой. Рваные раны там, где волк вонзил зубы ему в грудь, остались, однако Каспар чувство вал, как возвращаются силы. Чувствовал, что легок, будто перышко.

— Пойдете с нами, — бесстрастно приказал лесничий.

Каспар понял, что поднялся на ноги и шагает рядом с Брид. Та не сводила с него глаз, словно боялась, что он упадет. Вместе с ними шло, порой с трудом передвигая ноги, больше четырех десятков душ. У многих на лицах не было никакого выражения, иные с надеждой смотрели вперед, а кое-кто оглядывался, желая, должно быть, знать, как дела у оставшихся в мире живых, но все они шаг за шагом примирялись со своей смертью. По большей части души принадлежали людям, однако было и несколько таких, кто, подобно Папоротнику, претерпевал преображение из животного в человека. Одна несчастная душа время от времени падала на четвереньки, мотала головой и брыкалась по-лошадиному; выглядело это совершенно нелепо. Каспар решил, что, будь он лошадью, он бы и не хотел делаться человеком. Человеческая жизнь слишком сложна. Папоротник, возбужденно шнырявший впереди, пытался пообщаться со всеми сразу. Большинство не обращало на него никакого внимания, а некоторые даже злились, когда он на них наталкивался.

— Зря это мы, — сказал лёсик Абеляру. — Теперь все пропало. Все!

— Помолчи-ка, малыш, да подумай минутку.

— Не-а, — не унимался Папоротник. — Ты только посмотри вокруг. Повсюду охранники, а в колчанах у них полно серебряных стрел на случай, если мы попытаемся прорваться.

— Послушай, — мягко сказала ему Брид. — Сейчас это наша лучшая возможность. Лесничие отведут нас прямо к проходу и к тому же будут защищать от зверей. Ловчие и не подумают, что мы можем быть тут.

— Так-то оно так, да ведь мы же все в Аннуин идем, а мне домой надо, ясно тебе?

— Послушай, Папоротник, мы все понимаем, — с истощающимся терпением проговорил Абеляр. — Но нас ведут к проходу, а у Брид есть Свирель. С лесничими нам лучше всего.

— Не верю я тебе. Нам надо одним идти.

— Нет, Папоротник. Так лучше, — мягко, но властно сказала Брид.

Маленький лёсик взглянул на нее снизу вверх и доверчиво пошевелил носом. Тому, что говорила Брид, он явно доверял больше, чем словам Абеляра. Папоротник пристроился рядом с девушкой и только время от времени принимался прыгать на ходу, а на лучника поглядывал сердито.

Абеляр сильно выделялся среди других душ. Одежда его напоминала Каспару о вызолоченных иллюстрациях в старинной книге сказок, которую он любил разгляды вать в детстве.

Юноша еще не до конца оправился от испуга после нападения волка, и успокаиваться стал, только пройдя медленным шагом много миль. В любом случае сейчас опасности нет. Однако, как и Папоротник, он начал тревожиться: стоило ли идти с лесничими? Вдруг те поймут, что они не хотят переходить в Аннуин? Что тогда — отведут их обратно в темницы Абалона или выдадут ловчим?

Лесничие, похожие на эльфов, легким шагом шли по обе стороны от колонны, управляя ею при помощи не прерывающейся песни. Что-то в их лицах беспокоило Каспара: похоже, лесничим не терпелось воспользоваться своими прекрасными золотыми с серебром луками. Подтянутые и бодрые, они в любой момент были готовы к попытке какой-нибудь души скрыться в лесу.

— Что им толку пытаться бежать? — спросила Брид.

— Те, кто так же не способен смириться со своей смертью, как Папоротник, ищут способа вернуться, — ответил Абеляр. — В основном они направляются обратно к Абалону, надеясь, что смогут убедить Нуйн отпереть дверь в сердце замка.

Каспар старался не смотреть на свою грудь. Боли не было, но глубокая рана дурно пахла и выглядела страшновато. Рукой он то и дело бессознательно потирал голову там, где лишился нескольких волос. Получившаяся залысина его раздражала.

Вдруг сзади послышался грохот копыт и фырканье. Лесничие поспешно отогнали своих подопечных на обочину тропы. Буйволы! Каждый как две капли воды напоинал другого. Каспар понял, что это все одно стадо, вне всякого сомнения, одновременно пущенное под нож.

Брид смотрела на него большими от страха глазами. Каспар догадался, что она тоже поняла: в Ри-Эрриш можно повстречать любое животное, которое ты же сам убил или съел в мире живых.

— Знаешь, что странно? — заговорила Брид, негром ко, чтобы не привлекать чужого внимания.

— Что?

— Человек их использует, сгоняет в стада, ведет, куда хочет, а потом убивает. А они все равно возвращаются, чтобы опять терпеть то же самое.

— Трава на пастбищах вкусная, а жизнь легка и не принужденна, — предположил Абеляр, когда Каспар не нашел, что ответить. — Все животные рано или поздно должны умереть, и быстрая безболезненная смерть — все, о чем большинство могло бы мечтать. Так что почему бы не вернуться на зеленые поля?

Каспару эта мысль показалась разумной, но Папоротник ужаснулся.

— Вот я могу бродить по лесам на свободе, и ни один человек меня никогда никуда не поведет.

— Ну, став человеком, ты лишишься свободы, — сказал ему Каспар. — Мы, люди, все кому-то подчиняемся.

— Ты-то, Спар, будучи наследником Торра-Альты, вполне свободен и можешь делать, что тебе угодно, — указал Абеляр.

— Я подчиняюсь своим людям точно так же, как они подчиняются мне. И делать, что мне угодно, могу лишь до тех пор, пока это идет на благо народа.

Абеляр склонил голову набок, обдумывая эти слова, после чего промолвил:

— Однако это твой выбор, служить им или нет. Я уверен, что на свете есть дворяне, не считающиеся со своими подданными.

— Пожалуй, есть, — согласился Каспар и тут же вы сказал самый сокрушительный аргумент: — Но свободны ли они от собственной совести?

— Нет у них никакой совести, — разрушила его построения Брид. — Такие люди, как Рэвик, считают, что на них лежит великая ответственность, но знают ли они нужды своего народа? Часто бывает, что бремя, которое они чувствуют на своих плечах, это лишь вес их самолюбия и жажды власти. — Вдруг она схватила Каспара за руку. — Не оглядывайся. Сзади один человек смотрит на нас слишком уж внимательно.

Каспар кивнул и тут же попытался исподтишка взглянуть назад.

— Не делай так, — велела Брид. — Постарайся вы глядеть спокойным.

— Не могу.

— Ну, посильней постарайся.

Сама Брид опустила голову и изменила походку так, чтобы не выделяться среди остальных. Каспар попробовал последовать ее примеру. Ему было не по себе. Юноша чувствовал, что кто-то смотрит ему в спину, и искушение обернуться делалось все менее переносимым. Наконец, как ни шипела ему в ухо Брид, не в силах больше противиться любопытству, Каспар бросил взгляд через плечо.

Сначала он заметил лишь поющего лесничего, поглядывавшего в его сторону. На миг Каспара охватил страх: не идет ли следом человек-волк из подземелий в стальном венце? Но тут же он услышал раскатистый, старый, давно знакомый голос:

— Мать Благая! Только не мастер Спар!

Глава 21

Принцесса Кимбелин вскинула голову и бросила брату несколько негромких, но едких слов по-кеолотиански. Судя по тому, как принц Тудвал отбросил волосы с глаз и мрачно посмотрел на девушку, слова ему не понравились. Натянув поводья, принц развернул могучего коня и поскакал в хвост колонны. Халь был рад. Без Тудвала он мог опять вернуться к приятной беседе с принцессой.

Дни тянулись долгие. Повозки медленно тащились по узкой дороге через казавшийся бескрайним лес, так что вскоре Халь стал очень ценить общество Кимбелин. Та тоже все чаще хотела с ним поговорить, а он пользовался любой возможностью, чтобы остаться с принцессой наедине. Тем более что Тудвала это явно бесило. Принца надо было время от времени ставить на место, и Халь восхищался способностью Кимбелин делать это. Похоже, сестры вообще имеют над братьями немалую власть. Жена Кеовульфа, Кибиллия, всегда заправляла всеми своими братьями, даже старшим, который должен был унаследовать богатое баронство Йотунн.

Вот уже несколько дней как пропал неприятный затхлый запах, замеченный Тапвеллом. Не попадались больше и странные следы. Халь почти наслаждался поездкой, особенно учитывая, что рядом была Кимбелин, пока к ним не присоединился принц Ренауд. Тогда улыбка молодого человека сошла на нет, и он принялся разглядывать обочину дороги, надеясь, что, не найдя себе приятного собеседника, принц отправится на поиски Хардвина или Тапвелла.

На смену голым по зиме дубам, тянувшим корявые руки-сучья к небу, пришли буки с гладкой корой. Кончился месяц рогень, за ним и гладень прошел, начиналась весна. Буки это вам не дубы, что всегда одеваются, листвой последними покрылись крепкими липкими почками, кое-где уже полопавшимися. Заметив, что ниже уровня человеческого плеча нет ни одной зеленой ветки, Халь решил, что их, должно быть, все до последней обгладывают лесные олени. Слева что-то шевельнулось, привлекая его внимание. Хотя ничего, кроме негромко го шороха опавшей прошлой осенью листвы, он не услышал, там, оказывается, пробежало целое стадо оленей десять.

Принцесса Кимбелин при виде оленей радостно вскрикнула. Должно быть, встречать этих животных ей случалось нечасто. Хотя по большей части Кеолотия была покрыта лесами, столицу окружали обширные равнины, где олени не водились.

Кимбелин подалась вперед в седле.

— Нельзя ли нам последовать за ними?

— Небезопасно отдаляться от эскорта, ваше высочество, — сказал ей Ренауд.

Принцесса была разочарована.

— Они так красивы, — мечтательно проговорила она. — Движутся быстро, бесшумно, будто на крыльях. Хочу завести оленей. У меня будет сад, полный оленей.

Халь хотел было сказать, что от сада в таком случае мало что останется, но вовремя прикусил язык.

— Будь у меня олененок, он бы повсюду за мной ходил, как собачка, — продолжала Кимбелин. — Вы ведь можете поймать мне олененка, Халь?

Торра-альтанец полагал эту идею совершенно бессмысленной, но лишь поклонился.

— Я ваш верный слуга.

Остаток дня он провел, высматривая в лесу вдоль дороги олениху с маленьким детенышем, надеясь при этом, что ни одной не увидит. Совесть голосом Брид шептала на ухо, что нехорошо об этом даже думать. Одно дело охотиться ради пропитания, а совсем другое убить олениху, чтобы принцесса могла держать олененка в саду на привязи. По счастью, олени не показывались, хотя для виду Халь постоянно склонялся к гриве Тайны, что бы заглядывать под листву буков.

Когда он увидел зверя, то сперва решил, что ему померещилось. Но нет, ошибки быть не могло: животное крупное, не меньше быка, с бивнями и щетинистым гребнем на спине один в один ваалаканский тролль вроде тех, что Халю доводилось встречать, только шкура не серая, а черная.

— Тролль! Кеовульф, справа тролль! Солдаты сомкнули ряды и обнажили оружие.

— От повозок не отходить, — приказал им Халь. — Если это самец, он первым делом двинется к женщинам.

Из одной повозки послышались испуганные вскрики. Однако Тудвал расхохотался.

— Тролль? Что за бельбидийские глупости! Я же говорил, что их ни одного не осталось. Наверняка просто медведь. Солдаты, отдыхайте. Едем дальше.

Халь был уверен, что не ошибся, и не отъезжал от Кимбелин.

— Тролль! — опять презрительно фыркнул Тудвал. — Ерунда, бельбидиец. Просто дерево, наполовину скрытое в тени. Бояться нечего.

Халь знал, что видел, и потому не стал спорить. Время покажет, кто прав. Злоба у троллей в крови, и раз они заметили добычу, рано или поздно нападут.

Тудвал свистом подозвал собак и, одарив Халя глумливой усмешкой, а сестру — долгим укоризненным взглядом, отправился в голову колонны. Интересно, подумал Халь, чем Кимбелин сумела так обидеть брата?

Подозвав к себе Огдена, молодой человек велел ему передать, бельбидийским солдатам держаться поближе к женщинам, ни при каких условиях не нарушать строй и не бросаться преследовать троллей. Потом кивнул Кеовульфу, показывая, что совершенно уверен в том, что видел. Великан-калдеец склонил голову и повернул своего вороного коня так, чтобы ехать, справа от повозки, где сидели дамы. Халю досталась левая сторона, а между собой и повозкой он пропустил Кимбелин.

— Вы, в самом деле, думаете, что это тролли? — спросила она с невинным восхищением. — Мой брат редко ошибается.

— Тролли, — подтвердил Халь. — Что бы ни случи лось, не отходите от повозок. Тролли кажутся на вид неуклюжими, но легко обгоняют лошадь, так что очень вас об этом прошу.

Почти полчаса они ехали в натянутом молчании, и Халь, несмотря на свою уверенность, потихоньку начал чувствовать себя по-дурацки.

— Я же говорила, что Тудвал всегда прав, — с улыбкой поддразнила его Кимбелин. — Троллесье давно очистили от этих тварей.

Халь неуверенно покивал. Он не сомневался, что видел тролля, и то обстоятельство, что зверь до сих пор не напал, еще ни о чем не говорило. К тому же буки сменились более густым смешанным лесом, заросшим понизу боярышником и терном. Халь снова насторожился. Тролли животные умные, они вполне могли забежать вперед и устроить засаду в более удобном месте.

Он тщательно проверил оружие, вытащил рог из-под плаща, чтобы быстро поднести его к губам, и отстегнул от седла легкое копье.

Слева, среди берез, что-то шевельнулось. Халь перехватил копье поудобнее. Крепкие деревца дрожали, как пшеница, через которую бежит собака. Без промедления Халь поднял рог и выдул протяжную ноту, а потом метнул копье в показавшееся из чащи короткое рыло тролля. Шкура у него была красноватой, не такой, как у замеченного раньше, и поняв, что троллей несколько, Халь испугался, как бы они не напали сразу на все по возки в караване, от хвоста до головы.

Копье раздробило троллю зубы и вонзилось в нёбо. Как ни громко трещали кусты, когда зверь рухнул и забился, крик Кимбелин оказался громче.

Будь у Халя хоть несколько торра-альтанских лучников, они бы могли перебить троллей, не подпуская их близко. Но лучников нет, так что и думать об этом без толку. Пришпорив Тайну, Халь поскакал вперед с мечом в руке.

— Держитесь крепче в седле! — приказал он принцессе, перекрывая возгласы солдат, рев и скрежет зубов нападающих троллей, и перепуганный визг женщин. По том перестал обращать на все это внимание: прямо на него ломился через подлесок коротконогий зверь с обвисшими губами и загнутыми бивнями.

Сжав бока Тайны коленями, Халь развернул ее грудью к троллю так, чтобы тот не сбил лошадь с ног, и наклонился, целясь мечом в горло зверю. Так сосредоточился, что разглядел даже, что левый бивень у тролля с трещиной. Тайна дрожала. Халь крепче сжал латной перчаткой рукоять меча.

Когти тролля взрывали на бегу мягкую землю. Халь смотрел ему в глаза, занеся над головой меч, и вдруг поскакал навстречу. Тролль, метивший Тайне в голову, напоролся прямо на рунный клинок. Халь застонал, такой огромный вес навалился ему на руку, прижал его к задней луке седла. Тайна подалась назад, меч провернулся в ране. Тролль завопил, и из его глотки плеснула струя алой крови.

Поняв, что завалил зверя, Халь больше ни мгновения о нем не думал. Быстро оглядевшись по сторонам, он заметил Тудвала. Принц, превратившийся в вихрь сверкающей стали, с топором в одной руке и палицей в другой, пытался пробиться к сестре мимо трех троллей.

— Кимбелин! — в страхе закричал Халь.

Принцесса, боясь за брата, склонилась к гриве лошади, высматривая его. Но Тудвал был могуч и вооружен целым арсеналом, так что крошить троллей ему оказалось одно удовольствие. Кеовульф скакал на помощь Каю, нацелив копье в бок вцепившемуся в спину сержантской лошади, словно лев, зверю. Вот наконечник пронзил густую шерсть, тролль упал, и Кеовульф тут же развернулся навстречу другой атаке.

Халь заставил себя не слушать крики солдат, которых тролли стаскивали с коней. Ваалаканские тролли обычно убивали человека, раздирая ему когтями грудь и горло; кеолотианские, похоже, держались той же привычки.

Справа тролль свалил лошадь, а всадника зацепил кривыми когтями и тянул к себе, чтобы нанести еще один удар. Халь кинулся туда с занесенным над головой мечом и одним ударом рассек зверю лапу и раскроил череп. Солдат, чудом оставшийся в живых, уже полз к оброненному оружию.

Поняв, что отдалился от Кимбелин, Халь собрался, было опять пробиться к ней, однако услышал крик с другой стороны колонны. Что делать? Его долг защищать принцессу, но на помощь звал Кеовульф, друг. А бросить друга Халь не мог.

На рыцаря наседали двое троллей. Халь перехватил меч в левую руку, а правой взялся за метательный нож, но слишком поспешил: оружие свистнуло у тролля над головой, даже не задев, и улетело в кусты. Халь выругался. В неуклюжих руках метательные ножи могут оказаться, опасны как для врага, так и для союзника. Он достал второй нож и на этот раз как следует, прицелился в за гривок троллю, скакавшему в тыл Кеовульфу. Острая сталь, скользнув по плечу зверя, вонзилась ему в скулу: недостаточно, чтобы свалить, и все же у Кеовульфа появилась возможность сосредоточиться на первом противнике. Тролль, поднявшись на задние лапы, попытался ударить коня Кеовульфа в голову, и одним стремительным движением рыцарь глубоко вбил ему копье в открывшуюся грудь.

Оставив Кеовульфа добивать второго, Халь обернулся посмотреть, что с Кимбелин. Повозка с дамами оказалась незащищенной, а тролль врезался в ее борт с силой тяжелого тарана. Лошади испуганно ржали. Огромные бивни пропороли доски, с другой стороны хрустнуло колесо. Лапы тролля продолжали двигаться, повозка сперва заскребла землю обломком оси, потом совсем завалилась набок и вдруг перевернулась, сбив с ног лошадей. В воздух взметнулись копыта, люди, оказавшиеся рядом, попадали. Еще четверо троллей, до сих пор прятавшихся в кустах, понеслись к опрокинутой повозке.

— Женщины! Спасайте женщин! — закричал Халь, видя, как звери вытаскивают двух фрейлин за ноги и колотят их о землю.

Лошадь Кимбелин в панике брыкалась и вставала на дыбы. Халь думал лишь о принцессе. Фрейлин пусть спасают другие. Если лошадь сбросит всадницу или понесет, все пропало.

Молодой человек во весь опор поскакал к ней.

Вместо того, чтобы пытаться поймать поводья, он ухватил принцессу за пояс. Кимбелин оказалась тяжелее, чем Брид, и держать ее было неудобно. Впрочем, она тут же сама уцепилась за луку седла Тайны.

Двое троллей рванулись, было к ней, но при виде меча Халя испуганно отскочили. Еще несколько воплей частью звериных, частью человеческих разнеслось над лесом, и вдруг все стихло. Тролли ушли. Все, затаив дыхание, ждали нового нападения. А не дождавшись, разом радостно загомонили.

Кеовульф тяжело спрыгнул с коня и вытащил свой меч из туши тролля. Тот, хотя уже и мертвый, продолжал крепко сжимать лапой ногу одной из фрейлин. Девушка лежала неподвижно, Халь надеялся, что она лишь упала в обморок. Другой фрейлине помогал держаться на ногах Огден, гордо поглядывавший на лежащего рядом искромсанного зверя. Из глубоких ран в груди тролля текла густая темная кровь, над глазами и хвостом уже кружили мухи.

Постепенно Халь стал слышать разные звуки: конское ржание, стоны раненых, плач женщин. Кеовульф перерезал постромки, чтобы освободить запряженных в опрокинувшуюся повозку лошадей. Прискакал, стоя на стременах, бледный от беспокойства Тудвал, повсюду разыскивавший сестру. Когда принц увидел кобылу без всадницы, его голос сорвался на отчаянный всхлип.

Кимбелин откликнулась, и Тудвал тяжело осел в седле, посмотрев на Халя с неким подобием благодарности. Правда, подъезжая, принц помрачнел и нахмурился.

— Сестра, позвольте помочь вам вернуться на вашу лошадь. Надеюсь, вы не ранены? — сказал он, беря Кимбелин за руку.

— Однако не благодаря вам. — Прежде чем позволить брату снять себя с седла Тайны, принцесса на миг покрепче сжала талию Халя, за которую держалась все это время. — Своим спасением я обязана вам, о благородный рыцарь Бельбидии.

Тот поклонился.

— Ваш слуга, принцесса.

Теперь ему следовало на время оставить девушку и помочь перевязывать раненых, восстанавливать порядок и хоронить мертвых. Принцесса Халь это чувствовал, еще долго смотрела ему вслед.

Погибло трое, еще двое получили тяжелые раны. Этих последних разместили в повозке, где им могли оказать помощь. Восторг, какой бывает, когда кончается битва, утих, и над караваном повисла тяжкая тишина. Люди скорбели о потерях.

Халь спешился и пошел вдоль колонны, находя для каждого слова похвалы и каждому, раздавая по простому, но важному заданию, дабы чем-то занять. Все почтительно склоняли головы, а Огден осмелился улыбнуться.

— Вы молодец, мастер Халь. Люди это ценят.

Оба принца сошлись вместе, с ними Тапвелл и Хардвин. Ренауд дрожал и до сих пор не убрал окровавленный меч должно быть, ему удалось поразить тролля. Халь даже удивился. Ни один из четырех не обращал на своих людей ни малейшего внимания. Кеовульф был занят починкой сломанного колеса, так что с солдатами из всех дворян остался один Халь.

Когда похоронили мертвых, Халь предложил скорее трогаться в путь. Для поддержания духа лучшее какая-нибудь деятельность, и принц Тудвал, хотя и неохотно ведь предложение исходило от Халя, согласился.

Уже темнело, а до наступления ночи надо было добраться до места следующей стоянки лесного хутора под названием Гортхольм. Халь занял место возле повозки с дамами, и Кимбелин приветствовала его милой, хотя и усталой улыбкой. Халь ожидал от девушки каких-нибудь слов о том, как страшно, что три человека погибли, защищая ее Брид бы непременно сказала, что-нибудь подобное; но то была Брид, а это принцесса, привыкшая иметь телохранителей. Кимбелин едва ли задумывалась о подобных пустяках. В конце концов, на что нужен эскорт, если солдаты не готовы за нее сражаться?

— Благодарю вас, лорд Халь, — любезно произнесла она, распуская шелковую ленту. — Вы были правы, тролли действительно появились. Мы все обязаны вам своей жизнью. — Принцесса подъехала поближе, чтобы обвязать ленту вокруг шеи Халя. — Спасибо, мой рыцарь. Вы спасли меня. — Наклонившись, Кимбелин коснулась губами его щеки.

Молодой человек постарался не подать виду, как рад. Он получил долгожданный трофей! Стоило принцессе отвернуться, как Халь поднес ленту к губам, вдохнул впитавшийся в шелк сладкий аромат тела, и широкая довольная улыбка расплылась на его лице. Он показал, на что способен. Однажды кто-нибудь сложит эпическую балладу о том, как он героически спас принцессу Кимбелин от похотливых зверей Троллесья и завоевал ее сердце.

Солнце давно уже скрылось, когда караван, наконец, достиг таверны в укрытом среди лесной чащи Гортхольме. Впрочем, таверна громко сказано: это была всего лишь ветхая, увитая плющом бревенчатая хижина. Посетителей внутри не оказалось: вперед опять послали солдата предупредить трактирщика о приближении особ королевской крови, и он попросту выгнал своих менее именитых завсегдатаев. Халь задался вопросом о том, где же в таком случае будут спать прочие путешественники, которых ночь застала в Гортхольме, а принц Тудвал произнес краткую, но полную чувств речь против троллей.

— Много лет назад троллей в этом лесу перебили специальные отряды охотников. Их уже давно никто не видел. И вдруг оказывается, что у самой дороги завелось целое непуганое стадо!

— Прямо как волки в Бельбидии, — вставил Тапвелл. — В последнее время они так и рвутся на юг из Торра-Альты.

— Неверные! — сплюнул на пол Тудвал. — Все это проделки неверных.

Халь, пылая гневом, вскочил, однако заметил обеспокоенный взгляд Кеовульфа и заставил себя медленно опуститься обратно на скамью. Он вспомнил о призрачном медведе, о необычных следах и подумал: не та ли черная магия породила и волков? Но переговорить об этом с рыцарем ему удалось лишь намного позднее, когда они стали укладываться спать.

— Черномордые волки и тролли, темные порождения земли, — покачал головой Кеовульф. — Следующими нам встретятся гоблины.

— Это из-за Спара, да? — У Халя в животе похолодело. — Я всегда знал, что парню не хватит твердости. Сила Некронда одолевает его.

— Похоже на то, — грустно согласился Кеовульф.

— Я знал, — повторил Халь, одновременно и злясь на Каспара, и стыдясь за него.

Спал он в эту ночь плохо. Снились тролли и волки, вгрызающиеся ему в ноги. Потом, к счастью, им на смену пришла принцесса Кимбелин, но и та растаяла у него в объятиях, оставив в руках только горсть огромных не обработанных рубинов. Потом он скакал на Тайне вверх по дороге, поднимавшейся к Торра-Альте, чтобы похвастаться Каспару новыми доспехами, усеянными драгоценными камнями. Но Каспара на месте не оказалось, только слышно было, как где-то горько плачет Брид. Халь не мог ее найти, перепугался и стал бегать по крепости, выкрикивая ее имя. Наконец отыскал, одинокую, чего-то очень боящуюся, забившуюся в какой-то люк в самой глубине пахнущих плесенью подземелий, но не сумел вытащить. Новые доспехи вдруг стали необычайно тяжелыми, мешали протиснуться в узкие коридоры, скребли по стенам. Халь стал тянуть Брид за руки, та застряла еще крепче...

Он проснулся. Кеовульф уже растирал ноги, пытаясь согреться. Со двора доносился обычный утренний шум.

Расстроенный увиденным сном, Халь рад был бы по скорее отправляться в путь. Когда все благородные собрались в таверне поесть перед дорогой, теплая улыбка Кимбелин его подбодрила, но после короткого завтрака, за которым поговорить с принцессой почти не удалось, он опять заторопился. А вот принц Тудвал, напротив, не спешил. Чтобы скрыть нетерпение, Халь как следует, вычистил Тайну.

Только когда они наконец выехали на дорогу и двинулись на восток, молодой человек заметил, что люди чем-то встревожены. Вместо понятной мрачности, сурового солдатского траура по погибшим накануне, многие о чем-то волновались, вертели в руках концы поводьев и сидели как-то напряженно.

Спустя несколько часов березы кончились, и опять пошли могучие дубы, стоявшие поодаль друг от друга. У них были необхватные стволы, короткие сучья, а тут и там торчали пучками молодые ветки, начавшие покрываться почками. При виде таких старых деревьев Халю показалось, будто он попал в прошлое.

Проехали хижину углежога, вокруг которой, будто не большая деревня, высились груды напиленных дров и торфа, однако никаких других признаков, что тут живет человек, не увидели. Лес умолк, лишь шелестели на тихом ветру кусты, да хрустел под копытами лошадей золотой ковер опавших листьев.

Только теперь Халь осознал, как огромны леса Кеолотии. Вот уже несколько недель караван ехал среди деревьев. Халь вдруг понял: сойдя с дороги, он мог бы навсегда заблудиться.

Кеолотианские солдаты о чем-то шептались, Халь пожалел, что до сих пор плохо понимает их язык. Он подъехал к Огдену, и тот вежливо поклонился.

— Доброго утра, сир.

Халь кивком указал на кеолотианцев.

— Кажется, они чем-то обеспокоены. Ничего тебе не говорили?

— Говорили, еще как. От Кая и остальных кеолотианцев только и слышишь про то, как они ничуть не боятся ехать через Хобомань. Верно, Кай? — спросил Огден кеолотианского сержанта. Тот коротко кивнул. — Они такие же суеверные, как и все другие солдаты, сколько я их ни встречал. Говорят, что там лес заколдованный, вроде как эльфы там живут. Я-то сам не знаю, а только дорога эта проходит от Хобомани совсем близко. Кай хотел предложить принцу Тудвалу свернуть южнее, да только не посмел. К принцу так просто не подступишься.

— Но ведь южнее никакой дороги нет, — возразил Халь. — Пришлось бы ехать через холмы, перебираться через овраги и реки. А у нас шестнадцать тяжело груженых повозок.

Кай указал на узкоплечего юношу, ехавшего чуть впереди.

— Видите того парня? До того, как господин его послал на королевскую службу, он жил в холмах к югу от Троллесья. Говорит, там только поначалу трудно, а дальше начинается дорога, где могут проехать три всадника в ряд.

Халь взглянул на сержанта с сомнением. Будь это правдой, Тудвал, несомненно, выбрал бы южный путь.

Вскоре колонна остановилась набрать в ручье воды, и у Халя появилась возможность спросить принца, что он думает.

Тудвал неприятным жестом отбросил с глаз волосы и безучастно взглянул на холку своего жеребца, жевавшего мундштук уздечки.

— Бесполезно обсуждать с людьми подобное, а уж такой глупости, чтобы поверить их россказням, я не ожидал даже от вас! Мы никогда не ездим тем путем. Дорога заброшена. Она, конечно, неплохо сохранилась, но там нет постоялых дворов, почти ни одной деревни, где можно было бы отдохнуть и пополнить запасы, да к тому же те места славятся разбойниками. Они поднимаются по реке Нар, чтобы проникнуть в глубь страны. Так что там для принцессы неудобно и небезопасно. Этого вам хватит?

Халь чувствовал, как закипающий гнев поднимается вдоль горла, но сумел заставить себя кивнуть. Спорами ничего не добьешься принц Тудвал в своей стране, а сам Халь гордится тем, что годы, когда чувства безраздельно правили его действиями, позади. Молча, поздравив себя с проявлением сдержанности, Халь стал обдумывать сказанное Тудвалом. Скорее всего, принц лучше знает дороги на своей земле, чем молодой солдат. Впрочем, позднее Халь решил, что Тудвал в своих решениях все же ошибся, каковы бы ни были недостатки южного пути. Караван уперся в берег вздувшейся от половодья реки.

— Шкурий Ручей, — вспомнил название один из кеолотианцев, глядя в быструю темную воду. Поверхность реки густо покрывали опавшая хвоя и сломанные ветки. То и дело вода захлестывала низкий деревянный мост, стоявший на шатких сваях. Мусор, застревая между сваями, мешал течению, так что уровень воды над этой невольно получившейся плотиной быстро нарастал. Доски моста трещали и вообще казались изрядно подгнившими.

Тудвал спал с лица.

— Лучше бы подольше остались в Кастабриции, — пробормотал Ренауд.

— Надо просто идти вверх по течению, пока не найдем подходящей переправы, — сказал Тудвал, глядя так, что никто не осмелился его винить в неправильном выборе дороги. — Мосты должны чинить каждую весну. Кто-то за это поплатится.

Солдаты кеолотианцы тихо переговаривались и бросали друг на друга беспокойные взгляды. Огден подъехал к Халю.

— Они говорят, к северу с повозками придется туго. По счастью, в этой части леса обитало множество кабанов и оленей, не дававших разрастись кустарнику. Повозки протискивались между деревьями, под колеса ми хрустели сучья и буковые орешки. Тапвелл делал вид, что прикрывает колонну с тыла, Тудвал ехал впереди, принц Ренауд, весь день выглядевший обеспокоенным, держался середины. Халь мог лишь надеяться, что караван не слишком отклонится от намеченного пути и что вскоре обнаружится другой мост, потому что в идею переправляться через реку вброд он не верил. Во всяком случае, не на протяжении ближайших миль. Бурная вода Шкурьего Ручья почернела от смытой с берегов грязи.

Халь мрачно размышлял о том, что в следующий раз горячий ужин его ждет еще через сто лет, и тут по листьям пробежал порыв ветра, а Тайна, обычно такая спокойная и благоразумная, неожиданно дернулась вперед.

— Тихо, милая, — успокоил ее молодой человек. — Что это с тобой? — Он обернулся к Кеовульфу. Тот тоже смотрел неспокойно и гладил коня по лоснящейся шее.

— Тпру, тпру, — говорил калдеец жеребцу, направляя его поближе к Халю, — это просто ветер. А ты приглядывай за дамами. Лошади просто так, ни с чего, волноваться не станут.

Несколько минут ничего не происходило, пока одна из Тудваловых собак, трусивших впереди колонны, не замерла на месте. Шерсть у нее встала дыбом, густая, будто у лисы зимой. Недовольно и испуганно подвывая, пес смотрел на обычное дерево. Другой, поджав хвост, укрылся под брюхом коня принца. Халь заметил, что перестали щебетать птицы.

Тудвал пригрозил собакам хлыстом, и те двинулись дальше.

— Кеовульф хочет мне продать буйволов, а я бы лучше купил хорошего охотничьего пса, — проворчал принц и все же огрел хлыстом ближайшую собаку.

Солдат-бельбидиец, ехавший прямо перед принцессой, внезапно остановился и потянулся к рукояти меча.

Произошло это так быстро, что лошадь принцессы наткнулась на его коня.

— Ты что делаешь?! — закричала на солдата Кимбелин.

Тот был бледен как смерть и пристально смотрел вправо. Весь, дрожа, он указал куда-то в лес. Халь ничего там не видел, кроме древнего, с растрескавшимися от старости корнями дуба.

— Спокойно. Ничего там нет, — сказал он, беря коня солдата под уздцы, чтобы принцесса могла проехать.

Кимбелин благодарно улыбнулась, робко склонив голову и поморгав темными ресницами. Халь снова почувствовал запах шелковой ленты, обвязанной у него вокруг шеи, и ответил долгим взглядом, прежде чем опять повернуться к остолбеневшему солдату.

— Ну? Что случилось?

— Я человека увидел.

— Наверное, это углежог, — спокойно предположил Халь. Хоть он и сердился на солдата, но знал, что, если его отругать, будет лишь еще хуже.

— Нет, сир. У него из глаза кровь текла, и за плечо он держался. И еще на нем кольчуга была, сир.

Халь ободряюще похлопал солдата по спине.

— Думаю, после вчерашнего нападения мы все не много не в своей тарелке.

Однако нарастающее беспокойство уже среди собственных соотечественников его волновало. Многие начали то и дело ерзать или вздрагивать. Кое-кто порой вскрикивал и указывал на что-то, чего Халь не видел. Другим, тоже ничего не замечавшим, передавался страх товарищей. Еще хуже было то, что лошади принялись грызть удила, всхрапывать от испуга и закатывать глаза. В любой миг могла начаться паника.

— Застряли, — послышался голос одного из возничих. Его большая шестиколесная повозка скатилась с узкой тропы, шедшей вдоль берега, и засела между двумя дубами.

— Бросай ее! — крикнул молодой солдат, едва не срываясь на визг. — Здесь нельзя останавливаться, они уже близко.

— Всем оставаться на местах, — приказал Тудвал. — Подавай назад, будем вытаскивать повозку. — После этого он принялся ругаться по-кеолотиански.

Еще один солдат, тоже еще молодой, вдруг стал кричать:

— Уйди! Уйди! Оставь меня в покое!

Наконец Халь увидел: всего в десяти шагах стояло полупрозрачное, похожее на туман видение девочка в платье из мешковины, с растрепанными по плечам светлыми волосами. Босые ноги, исцарапанные в колючем кустарнике, кровоточили. Девочка рыдала и протягивала руки к ближайшему солдату-кеолотианцу. Его конь пятился задом: девочка пыталась ухватиться за поводья.

— Соберись, солдат, — гневно крикнул принц Ренауд. — Если не сумеешь успокоить лошадь, я тебя в порошок сотру.

Но его слова утонули в тревожных криках, донесшихся сзади. Там солдат-бельбидиец размахивал мечом. Ниоткуда, из воздуха, доносился шум битвы, боевой клич Кеолотии, который Халь уже слышал из уст Тудвала. Кеолотианцы немедленно выхватили оружие. И тут же Халь увидел человека, словно сошедшего со старинных гобеленов, когда-то украшавших стены Торра-Альты. Перед ним стоял одетый на древний манер кеолотианский пехотинец в стальном шлеме со стрелкой наносника и кожаной куртке, усиленной на груди металлическими пластинами. На плече у него было вышитое изображение медведя, а в руках короткий меч, предназначенный для ближнего боя.

— Бельбидийские убийцы! — С этим криком призрак бросился на солдата-бельбидийца и нанес его коню удар в горло. Клинок прошел сквозь шею животного, не причинив никакого вреда. Однако конь от страха поднялся на дыбы и завалился на спину, придавив всадника. Солдаты бросились врассыпную, женщины истошно завопили.

— Всем собраться! Держать строй! — кричали принц Тудвал и Тапвелл. Ренауд и Хардвин же выглядели перепуганными не меньше, чем любая из дам.

Перекрывая шум, прогремел уверенный голос Кеовульфа:

— Солдаты, спокойствие! Они не могут вам причинить никакого вреда, они бесплотны.

Халь покачал головой. Для того, чтобы кто-нибудь покалечился или даже погиб, достаточно было страха. Лошади сделались неуправляемы, а чем больше людей доставало мечи, чтобы отбиваться от выходящих из лесного сумрака привидений, тем хуже становилось положение. На его взгляд, не стоило говорить солдатам, что они в безопасности слишком они были перепуганы. Им требовались чьи-то приказы, чье-то управление, что бы побороть страх.

Халь выхватил меч и встал на стременах.

— Солдаты, сюда! Надо защищать женщин. К оружию! Сомкнуть ряды!

Глава 22

— Нет, пожалуйста, только не мастер Спар! Вот беда-то! Я ведь умер счастливым, думал, что вы живы остались. А вы тут с нами, оказывается.

У Каспара на глазах выступили слезы. Среди погибших во время ваалаканской войны больше всех ему не хватало Катрика. Он бросился к старому колодезному мастеру, и они крепко обнялись.

— Вот оно как вышло, — говорил Катрик, то и дело шмыгая носом. — Я счастливым умер, думал, вы живы остались, а теперь... Что ж такое стряслось-то? — Он слегка отодвинул Каспара, чтобы получше его разглядеть, и воскликнул, увидев раны: — Что за зверь с вами такое сделал?

— Древний волк. Уже здесь, в лесу.

— Ш-ш-ш! — Брид поднесла палец к губам. — Не привлекайте внимания.

Катрику представили спутников Каспара.

— Стало быть, обогнали вы Халя, — печально заметил старик. Брид покраснела и взяла себя за плечи, пробормотав короткую молитву, Халю в защиту, понял Каспар.

— Вот уж не думал, что доживу до такого дня, когда вы с Халем расстанетесь, мастер Спар, — произнес Катрик. Потом он задумался, нахмурив брови, и поправил себя: — Хотя я, в общем, и не дожил, верно?

— Не дожили. Но тут все сложнее: мы не мертвы, или, по меньшей мере, не должны быть мертвы, — сказала Брид.

— Думается мне, барышня, вы ошибаетесь, — покачал головой Катрик. — Тут, видите ли, такое правило есть. Вам разве лесничие не объяснили? Отсюда назад не попасть. Это вроде реки: течет только в одну сторону, а против течения не поплывешь. Больно оно сильное. Попробуешь — утонешь.

— Мы попали сюда по случайности, — попыталась прояснить положение Брид.

— Да тут ведь все так. Ну, почти все. Разве что еще несколько бедолаг, что сами себя убили, да еще кое-кто от старости умер — те только и думают, о том, что могут опять ходить, как в молодости. Я-то, скажем, не шибко убивался: и пожил вдоволь, и барону хорошо послужил, да и умер, думая, что мастер Спар жив останется. А он возьми да и помри следом за мной. Гвион таки и до вас добрался? — спросил Катрик, но ответа ждать не стал. — Знаете, я Гвиону столько лет верил, все слушал его россказни о том, как он о вас заботится, а потом как мы в колодец спустились, тут он взрыв и устроил, чтобы вас завалить. Я уж думал, вы погибли. А барон говорит, нет, мол. Вот как сейчас помню: приходит он к моей кровати, где я раненый валялся, и говорит, что только я и пострадал, а вы невредимы остались. Только я так сил и не набрался, чтобы кому рассказать, что Гвион предатель. Вот он до вас и добрался, в конце концов. Беда, какая! Как мне теперь с жизнью-то своей помириться, ежели я господина подвел?

Абеляр посмотрел на Катрика так, будто нашел родную душу.

— Никого ты не подвел, — успокоил старика Каспар. — Я спасся, а Гвион потом упал с утеса в Камаллии и разбился насмерть. — По некой причине он не хотел упоминать, что сам и стал причиной смерти своего дяди. В Иномирье говорить о таком представлялось неразумным.

— Не знал, что в Камаллии утесы есть, — нахмурился Катрик. Он, должно быть, не понимал происшедшего и потому выхватывал только самые простые обстоятельства.

— Да есть же... — начал было Каспар. Брид ухватила его за руку.

— Позволь, я расскажу. Ты все только запутываешь. — Она коротко объяснила Катрику, почему они очутились в Кабаньем Лове и как по неосторожности попали в Иномирье из-за того, что Папоротник украл Свирель Абалона. — Вот видите, мы не должны были здесь оказаться, нам очень нужно вернуться, и, сверх всего, за нами гонятся ловчие.

Катрик растерянно крякнул и указал на лучника.

— А он чего? О нем-то вы ничего не сказали.

— Абеляр, друг мой, — представился тот. — Баронский лучник первого разряда.

Катрик с улыбкой протянул ему руку.

— А я — баронский колодезный мастер и верный его подданный до самой смерти. Баронский значит, барона Бранвульфа.

— А я служил барону Пеллинору.

— Ну, ты, похоже, подзадержался в лесу. Впрочем, наверное, имел на то причину. Что ж, для меня большая честь такого героя повстречать. Ты ведь собой закрыл барона от стрелы.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросил Абеляр.

— В летописях написано. О тебе все знают, — рассмеялся Каспар.

Абеляр посмотрел на него недоверчиво, будто опасаясь, не разыгрывают ли его.

— Точно тебе говорю, — настаивал Каспар. — А еще баллада есть. Так и называется — баллада об Абеляре Лучнике.

— Обо мне? Баллада? — опять не поверил тот. Каспар набрал воздуху и запел негромко, зато мелодично:

Принц Галланд, юн и невинен, Бельбидии наследник,

С бароном Пеллинором ехал утром крови и бед.

Брунгар и Беоторик, Аттертон и Хальгард

В шторм кеолотианский попали за ними вослед,

Но тут Абеляр отважный, барона первый лучник,

Храбрейший в Торра-Альта, устремился в бой.

Бесстрашен перед лицом врага, из свиты барона лучший,

Сражался он отчаянно, рискуя головой.

Увы, Абеляр Лучник, первый стрелок барона,

Отважнее, чем драконы, древле правившие страной,

Он спас своего господина, но убит был наследник трона,

Не смог уберечь Галланда, принца не спас герой.

Так Абеляр отважный стрелу смертоносную принял, Метившую в Пеллинора — был закрыт героем барон.

Воспойте же Абеляра! Пойте об Абеляре!

Да славится имя героя, будь вечно прославлен он!

— Хватит! Не могу больше! — в замешательстве закричал лучник. — Это все незаслуженно. Я его подвел! Принц погиб, а я ведь знал, что тогда на трон взойдет Сорстан. Я должен был защищать принца и не защитил, из-за меня рухнула Старая Вера.

Катрик склонил голову.

— Что ж, как бы то ни было, а я горд встречей с тобой, мастер лучник. Ух! Ведь были люди раньше! Теперь-то молодежь...

— Совсем стыд потеряла? — предвосхитил Каспар его вечную присказку.

Катрик удовлетворенно кивнул.

— Я в свое время тоже так считал, — рассмеялся Абеляр.

Брид замахала на них руками.

— Тише! Вы опять привлекаете к себе внимание! Каспар оглянулся через правое плечо и решил, что Брид зря беспокоится. Ближайший лесничий смотрел не на них, а просто пробегал глазами туда-сюда. Другие души тоже переговаривались на ходу, правда, большинство задумчиво смотрело вперед, уже обретя мир с собой и со своей прошедшей жизнью, найдя ответ на вопрос о ее смысле.

— Не туда смотришь. — Брид указала глазами налево.

— Да он тоже на нас не смотрит, — возразил Каспар.

— На нас — нет, зато глядит на Папоротника и скоро поймет, что тот с нами.

Больше Каспару ни о чем спрашивать не требовалось. Папоротник вел себя даже хуже, чем человек-лошадь. Остальные души шли спокойно, а лёсик все время метался то влево, то вправо, расталкивая их локтями и поминутно оглядываясь назад.

Брид скользнула к нему, чтобы сделать строгое внушение. Папоротник тут же ухватил ее за руку и повеселел, но не успокоился. Однако же Брид удалось заставить его идти помедленнее, и вскоре остальные торра-альтанцы поравнялись с ними.

— Что за глупое животное? — прошипел Абеляр. — Куда тебя несет все время?

— Надо бежать, — пискнул Папоротник. — Видишь, какие у них луки!

— Научись себя сдерживать, — сказала рогатому лёсику Брид.

— Ты что, не видишь, что только хуже делаешь? — сердито спросил его Абеляр. — Или ты совсем дурак?

— Да тебе попросту все равно! — вспылил Папоротник. — Ты просто не понимаешь, как это важно. Не твоего ведь детеныша в любой миг могут волки разорвать.

— Да замолкни же ты! — зарычал лучник. — Что один какой-то детеныш значит по сравнению с судьбой...

— Это моя дочка! Тебе неясно — я за нее отвечаю! Я ей нужен, и я должен вернуться и о ней заботиться! — В отчаянии Папоротник затопал копытцами и принялся заламывать ручки.

Брид погладила его по плечу.

— Мы вернемся, Папоротник, обещаю тебе. — Абеляр, ворча, отвернулся. — Это не объяснишь тому, у кого своих детей никогда не было.

— Откуда вы знаете, что у меня не было детей? — сердито спросил лучник.

— Всякому понятно, — со смехом ответила Брид. — Человек, у которого они есть, не стал бы так отважно бросаться в бой, защищая барона и принца. Тот, кому нужно заботиться о своих детях, в первую очередь думает именно о них.

Катрик был впечатлен ее способностями.

— Вот ведь — вроде такой молодой девушке рано еще знать, что чувствуешь, когда воспитываешь детей, а она знает!

— Достаточно посмотреть, как ведут себя люди, — объяснила Брид. — Если у человека нет детей, мир принадлежит ему, а если есть, то мир сводится к детям. Так и должно быть, потому что дети это будущее.

Они шли через темный лес. Настроение у Каспара понемногу улучшалось. Звука охотничьей трубы давно не было слышно, и как он надеялся, до прохода оставалось уже немного. На деревьях по-прежнему шелестела весенняя листва, а вот земля стала сырой, и росший вдоль тропинки орляк сменился тростником и миртом с белыми, похожими на звезды цветами. Путь шел под уклон. Чибис кружил над гнездом, повторяя жалобную песню. Каспар испугался за его птенцов: нет ли в камышах горностая или травяной змеи? Впереди показалась пустошь, над ковром рыжего вереска торчали высокие стебли дрока, одетые по весне победоносным желтым цветом.

Начало моросить. Каспар раньше думал, что в Ри-Эрриш дождя никогда не бывает; оказывается, ошибался. Вода смыла все краски природы, оставив лишь тени, бледный туман и едва видимые очертания. Деревьев уже не было, но, как и говорил Абеляр, лесной закон действовал и здесь.

— А что, птицы тут тоже принадлежат к колесу жизни? — спросил Каспар, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.

— Вряд ли, — ответила Брид. — Морригвэн считает, что существа Иномирья рождаются и умирают всего один раз. Им страшен не возраст, только насильственная смерть, а тогда они возвращаются в сияние великого бога солнца. Его пламя сжигает душу дотла. Здешние животные не похожи на тех, что обитают в нашем мире и после смерти возвращаются к Матери, чтобы она возродила их своей любовью и дала новую жизнь.

— Места кругом напоминают Кеолотию, правда?

— Это и есть Кеолотия! — раздался сзади насмешливый голос. Он принадлежал женщине в пурпурном платье из атласа, растянутом обручами, обшитом по подолу узорчатой бахромой и снабженным глубоким декольте, так что обширная грудь так и переваливалась в такт шагам. Туфли у женщины были на высоких деревянных подошвах, чтобы добавить хозяйке росту.

— Ведь идет дождь, вы заметили? — продолжила она. — Каждому совершенно ясно, что мы в Кеолотии. Или ты йомен-недоучка?

— Может, и так, — ответил Каспар, не видя причины рассказывать о себе правду.

Лицо у женщины было раскрасневшееся, хотя и с приятными чертами. И фигура, должно быть, тоже отличалась когда-то красотой, только с возрастом уж слишком расплылась. Причем не здоровой полнотой, какая от хорошего питания, уравновешенного тяжелым трудом или необходимостью подолгу бывать на морозе, а жирной тучностью, причина которой лень.

— Я так и думала, — пропыхтела женщина. — Невежественная чернь. Ненавижу это место, и ходить пешком тоже ненавижу. Кушать нечего, слуги все куда-то разбежались... О! Мальчик, ты будешь моим лакеем, — объявила она, потом взглянула на Брид. — А ты, девушка, пойдешь ко мне в горничные. Я богата, и платить вам стану хорошо.

— С удовольствием! Почту за честь служить столь прекрасной леди. — Брид еще больше усилила свой и без того звучный горский акцент и присела в неуклюжем почтительном реверансе. — Только чем, госпожа, вы будете мне платить?

— Мой муж об этом позаботится, — отмахнулась та. — Итак, когда мы в следующий раз остановимся, первым делом расчешешь мне волосы.

К ее потрясению, Брид прыснула.

— Сперва мне надо договориться с вашим мужем, — сказала она, подавив смех.

— Его здесь нет, — сварливо произнесла женщина. — И этих твоих глупостей я не потерплю. Разве моего слова недостаточно? Ты хоть знаешь, кто я такая?

— Нет, госпожа, мы ведь люди простые, с благородными не тремся, — встрял Каспар, и Брид не смогла не поморщиться от его ужасного крестьянского говора.

— Ясно. — Женщина подтянулась, от чего могучая грудь стала выпирать дюйма на два сильнее. — Я жена богатейшего после самого барона Виглафа человека в Наттарде Мой муж величайший сыроторговец во всех странах Кабалланского моря.

— Ой, в самом деле? — воскликнула Брид с ожидавшимся от нее трепетом.

— Этакий огромный круг сыра! — Каспар был не в силах больше сдерживать смех. Брид тоже чуть не расхохоталась.

Катрик посмотрел на них неодобрительно.

— Ох, мастер Спар, нехорошо над ней шутить. Она ведь еще не поняла.

К ним скользнула маленькая девушка, похожая на робкую мышку.

— Она на самом деле хорошая. Просто привыкла так со всеми обращаться, а зла-то никому не желает. В жизни ей досталось мало любви, разве что от мужа подарки получала, а по ночам плакала о чем-то.

— Милочка, ты давно уволена, так что не смей говорить с моими новыми слугами. Это одно из моих правил. Я подобного не потерплю.

— Она еще не понимает, что случилось. Не знает, что мы все мертвые. Слишком потрясена.

— А что случилось? — спросил Каспар своим обычным четким тоном, явно выделявшим его из толпы простонародья.

— На нас напали в дороге, хотели отнять деньги. Велели отдать драгоценности, а она решила не отдавать. Ей даже палец отрезали с обручальным кольцом. Храбрая она была, как буйвол, а глупая — как два буйвола.

— Девчонка! Я велю мужу тебя наказать!

— Зря она тут, — грустно сказала девушка. — Боюсь, когда она поймет, что случилось, то не сможет войти в Аннуин. Это ведь одно из самых дальних ее путешествий

Каспар удивился, откуда в бедной служанке столько любви к этой мегере? Девушка пыталась объяснить должно, быть, уже не в первый раз:

— Госпожа, ваш муж не может меня наказать, Его здесь нет.

— Что значит — его здесь нет? Я знаю, что его здесь нет, но скоро он вернется домой и тут же пошлет людей на мои поиски. Я для него значу больше, чем все на свете. Он мне дарит драгоценные камни изумруды и бриллианты.

— Ее отец очень влиятельный человек. У него много торговых кораблей, и он по выгодной цене перевозит сыры ее мужа, — рассказала служанка. — Тот не мог рисковать отношениями с тестем, поэтому без конца покупал ей драгоценности. Но никогда не любил.

— Как грустно, — проговорила Брид. — Жизнь, в которой столько денег, а любви нет.

В глазах женщины мелькнул страх.

— Со мной еще никто несмел так разговаривать! — воскликнула она. — Я жена купца, у меня есть богатство и власть, и больше я не собираюсь идти пешком. Пусть меня кто-нибудь понесет.

Каспар посмотрел на нее.

— Я старший сын барона Бранвульфа Торра-Альтанского, но даже с собакой не стал бы говорить так, как вы говорите со своими слугами.

Женщина смутилась, поняв, что сама себя выставила на посмешище.

— Если так, значит, твои люди тебя ничуть не уважают. Слугам надо давать понять, кто тут главный, не то их не заставишь работать. Я плачу им хорошие деньги и ожидаю соответствующей отдачи. Однако, мальчик, ты мне лжешь! — воскликнула она с возвратившейся уверенностью в себе. — Определенно ты не можешь быть дворянином, иначе знал бы это сам и не якшался бы с чернью. А ты, девушка, — повернулась она к Брид, — изволь найти мои кольца. Я их куда-то положила, только не помню куда.

— Их у вас отняли. — Веселье исчезло из голоса Брид. Как ни ужасно женщина обращалась со своими слугами, она попала в беду. — И получить их обратно вы не мо жете, потому что погибли и попали в Иномирье. Здесь у вас нет ни слуг, ни денег. С этим нужно примириться. Вы в Иномирье, а через грань не возьмешь с собой ни богатство, ни власть, ни положение в обществе.

— Ложь! — Женщина презрительно вскинула голову и, переваливаясь, пошла прочь, бормоча что-то с все нарастающим раздражением. Вдруг она остановилась и поглядела на свою служанку. У той лицо пересекала глубокая рана, а одна рука свисала под неуклюжим углом. Потом женщина уставилась на свою ладонь с отрезанным безымянным пальцем.

— Люди! — внезапно всхлипнула она. — Трое людей в масках, двое с мечами, а один — с арбалетом. Я вспомнила. Они напали на нас. Мы должны были погибнуть.

— Мы погибли, — сказала ей девушка и с улыбкой взглянула мимо хозяйки на восток, где с каждым днем все ярче разгоралось теплое сияние. Каспар не сомневался, что это свет любви Великой Матери, ждущей дома своих детей.

— Я мертва! — закричала женщина. Она рванула платье, откинула голову назад и разрыдалась. — Я мертва! Деньги, все мои деньги, где они? Они мне нужны!

— Блаженство посмертия дороже миллиона драгоценных камней, — произнесла служанка.

— Не смей со мной так говорить! О чем думают все эти люди? Они уходят прочь от жизни! Мои деньги. Без денег у меня не будет слуг. Нет, я не могу умереть без денег!

— Их нельзя забрать с собой, — попыталась объяснить Брид.

— Но ведь без денег нет счастья. Без денег ничего нет!

Между вересковыми пустошами и укрытыми туманом болотами лежали заливные луга. Лесничие теснее сомкнулись вокруг путников. Иные нацелили на идущих луки, но большинство смотрело по сторонам, туда, где среди чертополоха паслись косматые коровы и серые ослики. Пробежало стадо гривастых коротконогих пони, искавших, должно быть, травы посочнее.

— Вот они! — Абеляр толкнул Каспара локтем и указал в сторону. — Простолюдины.

Теперь Каспар их заметил: два высоких худых человека с плоскими лицами и сутулыми спинами жадно разглядывали путников. Руки и ноги их казались слишком длинными. У одного был короткий лук, у другого — нож. Оба, тяжело ступая, шли вдоль тропы, держась на некотором расстоянии.

— Они голодны, — прошептала Брид. Папоротник прижался к ней, нутром чуя опасность.

Лесничие велели душам держаться ближе друг к другу.

Все тревожно смотрели на сгорбленных простолюдинов и на их собак, неуклюже ковылявших у ног хозяев.

— Смотри, Спар. Помнишь, я говорил, что по лесному закону каждый простолюдин, у которого есть собака, обязан отрезать ей пальцы на задних лапах? — негромко сказал Абеляр. — Так ей труднее догнать... — он на миг замялся, — ну, дичь.

— То есть нас, — спокойным тоном произнесла Брид.

Лучник кивнул. Катрик расправил плечи и вышел вперед Каспара с Брид. Каспар хотел, было воспротивиться попытке его защищать, однако решил не возражать, Катрику надо было почувствовать свою значимость. Папоротник ухватился за руку Брид и закричал, с каждым словом подпрыгивая все выше:

— Там собаки! Собаки! Надо бежать! Опасность! Опасность! Опасность!

— Иногда бывает, что убегать нельзя, только раззадоришь противника, — не пустила его Брид.

— Нет, надо!

— Ты теперь человек, а мы не всегда убегаем.

— Надо бежать! — Других слов Папоротник, похоже, не помнил.

Абеляр возвел очи горе.

— Вот из-за таких дураков люди начинают зря тратить стрелы, когда им велено ждать до последнего. — Он посмотрел на Папоротника с презрением. — Никакого терпежу не знает.

— Тише, — укорила лучника Брид. — Он так привык. Мы ведь не знаем, что значит вдруг превратиться из животного в человека. Должно быть, это очень тяжело.

Каспар подумал и решил, что он и сам-то в предыдущей жизни человеком был вряд ли. Вот люди вроде Халя или отца это да, они уверены в себе и умеют управляться с чужим честолюбием. И Пип тоже. А он нет, точно, не всегда он ходил в человечьей шкуре. Точно так же, как Огнебоя раздражала лошадиная участь, Каспара пугала ответственность, ложившаяся на плечи каждого человека.

— Вот трус, — продолжал ругать лёсика Абеляр. — Он-то и привлечет к нам простолюдинов.

От простолюдинов пахло потом, страхом и голодным предвкушением.

Лесничие громко запели, заставляя души сплотиться потеснее. Папоротник чуточку успокоился.

Одна хромая собака подошла так близко, что Каспар увидел торчащие под покрытой лишаями шкурой ребра. Пес зарычал, должно быть, голод оказался сильнее, чем страх перед луками лесничих. Те держали его на прицеле, пока он, наконец, не отступил. Каспар понял, что под защитой лесничих бояться нечего. Напасть на них простолюдины не осмелятся.

Он сжал руку Брид, одно движение стоило тысячи слов любви, дружбы и заботы. Та ответила тем же, но куда слабее, будто понимала его чувства, признавала их, но не вполне разделяла.

Отряд двинулся дальше. По спинам струился пот, идти по сырой земле было трудно. По счастью, вдали показались деревья.

— Хорошо. Туда простолюдины не сунутся, — сказал Абеляр. — Хищники для них слишком опасны.

— Почти пришли, — произнес Катрик. — Костями чую.

— Нам нужен план, — сказал Каспар Брид. — Если кругом так и будут все эти души, ты не сможешь сыграть на Свирели. Не забирать же их всех с собой. Они должны уйти в Аннуин.

Ответить Брид не успела — над тропой разнесся вопль жены купца:

— Я без денег никуда не пойду! Не могу их оставить! Отведите меня обратно! Кто-нибудь, отведите меня обратно! У меня хватит золота и бриллиантов для вас всех, если кто-нибудь отведет меня обратно. Не могу оставить деньги! — беспомощно кричала несчастная, хватаясь за голову искалеченной рукой. — Я хочу к своим деньгам!

Другие души отшатнулись от нее, будто боясь, что внезапное желание держаться за жизнь передастся и им. Бледная девочка в простом белом платьице и деревянных башмачках посмотрела на женщину в ужасе и вдруг тоже закричала:

— Я хочу к маме!

У Каспара сердце обливалось кровью от жалости к ней. Души принялись разбредаться, юноша в отчаянии оглядывался по сторонам, зная, что должен что-то предпринять, чтобы не допустить надвигающегося хаоса, но мог лишь повторять:

— Надо держаться вместе!

Лесничие сосредоточились вокруг жены купца, пытаясь магической песней заставить ее замолчать, но, кажется, от ее личности уже мало что осталось. Женщина завывала столь безумно, что Каспар вообще сомневался, слышит ли она их пение. Сам он мог думать лишь о рыдающей девочке в белом платьице.

— Мама! — плакала та. — Мама! Я заблудилась. За чем ты меня бросила? Мама!

Брид не выдержала, бросилась к малышке и прижала ее к груди.

— Мама тебя не бросила. Мама тебя любит. Девочка обхватила ее обеими руками, продолжая всхлипывать. Слишком поздно Каспар понял, что нельзя отвлекаться на беду одной души, когда остальным грозила опасность. Люди мужчины, женщины, дети разбежались. Лесничие, занятые женой купца, перестали обращать внимание на простолюдинов, и те уже почти подобрались к добыче. Внезапным рывком они бросились вперед, с ними тощие собаки, щелкавшие зубами налево и направо. Перепуганные души кинулись кто куда, псы хватали несчастных за ноги. Человек-лошадь упал прежде, чем лесничие успели, как следует прицелиться.

Истощенные великаны — целые толпы их! хлынули из зарослей. Лесничие открыли стрельбу, однако души в панике метались, кто куда, и защитить их всех одно временно не хватало возможности. Каспар неуверенно потянулся за луком.

— Сир? — Абеляр смотрел на него, ожидая приказаний. Фамильярность как ветром сдуло, теперь он был воином Торра-Альты, а Каспар — наследником барона.

Что делать? Как поступил бы отец, как поступил бы Халь?

— Ко мне! Ко мне! — закричал Каспар. — Все сюда. Занимаем круговую оборону!

Большинство послушалось. Только жена купца бежала прочь, безумно крича и размахивая руками.

— Нет, назад, назад, — попытался вернуть ее Каспар.

Поздно. Большая часть душ оказалась далеко впереди, и все лесничие убежали к ним. Молодой простолюдин, свистом подозвав трех собак и держа нож острием книзу, бросился в погоню. Один пес ухватил жену купца за ногу, и та рухнула наземь; два других тут же принялись рвать зубами ее руки и лицо. Женщина кричала до тех пор, пока простолюдин не перерезал ей горло. Потом он распорол ей живот и содрал с тучного, еще дергающегося тела кожу, как охотник освежевал бы оленя. Тем временем кому-то из собак удалось отгрызть женщине руку, и пес с победным видом побежал в кусты, унося свой трофей. Два других отправились следом.

— Ко мне! — кричал Каспар. — Не расходиться!

— Вставайте все в круг, — велела Брид. Души послушно собрались к ней, она сверкнула дружеской улыбкой в сторону Каспара.

— Абеляр, ты с этой стороны, я с той, — распорядился юноша. — Катрик, возьми мой нож.

— У меня свой есть, — откликнулся старик, нашаривая висящее на поясе оружие.

— У меня тоже! — крикнул кто-то из душ.

Итак, четыре бойца. Лесничие, золотоглазые лучники Ри-Эрриш, были заняты отчаянно пытались защитить основную часть своих подопечных. Воздух в той стороне звенел от серебряных стрел, обращавшихся в тумане белыми молниями.

Шайка простолюдинов, испугавшись, побежала в сторону отряда Каспара. Тот почувствовал, как быстрее забилось сердце, и сглотнул, чтобы побороть страх.

Тщательно прицелился, но стрелять пока не стал надеялся, что простолюдины, увидев и здесь лук, отступят. Стрел было мало.

Простолюдин с голодной улыбкой смотрел Каспару в глаза. Тот опять сглотнул, обещая себе, что не погиб нет здесь, в краю, где смерть его пройдет незамеченной и будет означать вечное небытие.

Простолюдин оскалился, обнажив острый язык и редкие зубы. Рядом с ним встало еще четверо. У одного вместо рук торчали лишь обрубки несомненно, когда-то его наказали за незаконную охоту. Внезапно все пятеро рванулись вперед. Каспар спустил стрелу, наложил на тетиву еще одну, выстрелил снова. Могучий простолюдин схватился с Катриком, мигом повалил его на колени и вонзил зубы в кожу на голове. Оттолкнув противника, старик, держа нож обеими руками, полоснул его по горлу.

Кровь не хлынула. Вместо этого простолюдин просто осел, будто сухая змеиная кожа, оставшаяся после линьки.

Остальные лишь переступили через его останки и продолжали кромсать ржавыми ножами налево и на право. Едва слыша крики, Каспар стрелял по каждому, кто подворачивался, будь то человек или пес, и думал только о том, чтобы оставаться между простолюдинами и Брид. Остальное не важно. Главное, чтобы уцелела она.

Из строя вырвалась, одна душа вырвалась и бросилась на врагов, склонив голову, как разъяренный бык. Это был сильный широкоплечий мужчина, и ударил он простолюдина так, что враг распластался на земле. Остальные души закричали от радости. Но тут же человека-быка окружили собаки. Тот нагнулся, угрожая им давно уже отвалившимися рогами.

Как ни старался Каспар отогнать псов последними оставшимися стрелами, всего за несколько мгновений они разорвали свою жертву в клочья. Только одна собака упала с пронзенной глазницей, а другая бросилась прочь, унося глубоко засевшую стрелу в плече. Сзади Каспар слышал резкие хлопки тетивы: это Абеляр одного за другим расстреливал смыкавших кольцо простолюдинов. Вдали, за полосой тумана, уходили под сень деревьев лесничие, уводя с собой тех, кого могли. До Каспара донесся обрывок их песни, которая должна была отпугивать простолюдинов, однако на таком расстоянии те ее и не замечали. Стрелы кончились. Каспар вынул нож и приготовился к новому натиску.

Сырой воздух пах кровью. Каспар слышал, как заливаются слюной простолюдины, как скрежещут зубами их собаки, споря из-за кусков мяса, оторванных от еще бьющегося тела.

И вдруг все они кинулись на него. Один пес врезался ему в живот, Каспар отлетел на руки стоявшим сзади. Второй вцепился в горло. Катрик, метнувшись вперед, взмахнул ножом, чтобы их отогнать. Каспар понял, что стоит на коленях и пытается подняться. Абеляр и Катрик заступили путь собакам, полные решимости защитить наследника Торра-Альты.

Нельзя было позволить, чтобы его люди рисковали своими душами! Каспар хотел поползти вперед хоть на четвереньках, но не хватило сил. Трое простолюдинов разом рванулись в бой, в воздухе, словно гнилой запах, повисли их крики. Это конец, подумал Каспар.

Но почему-то простолюдины отступили, растаяли в тумане и зарослях.

Он лежал в грязи, не в силах встать, не в силах даже пошевелиться.

Лесничие преследовали отступающих простолюдинов. Однако с другой стороны вынырнули еще двое. Души, праздновавшие было избавление, в страхе разбежались. Остались лишь торра-альтанцы.

— Вы не бойтесь, мастер Спар, я уж позабочусь, чтоб вы домой вернулись. — Катрик стоял над лежащим Каспаром. Простолюдины, осмелев при виде того, как на пуганы души, принялись кружить по пустоши, выжидая момент для нападения.

В тумане, словно тень, показалась фигура. Непохожая на простолюдинов. Вокруг нее шли, прильнув к земле и извиваясь по-змеиному, черномордые волки.

Великая Мать, сбереги Брид, безмолвно молился Каспар.

Те лесничие, что остались на краю пустоши защищать укрывшиеся среди деревьев души, запели, созывая остальных.

Каспар не мог двинуться с места. Разум хотел бы гнать его вперед, только ноги не отзывались. Не хватало сил даже на колени встать, как ни требовала того песня лесничих. Души уходили без него, а он мог лишь лежать в грязи и ждать страшного конца. С ним остались торра-альтанцы их верность была сильнее, чем магия лесничих, стоявших вдалеке.

— Вы должны идти. Брид надо добраться до прохода. Абеляр, уведи ее, — приказал Каспар. — Защищайте Брид. Ей необходимо вернуться в мир живых. Идите!

Он почти ничего не видел, однако почувствовал, как дрожит земля от удаляющихся шагов. И понял, что остается наедине с собаками.

Чья-то широкая ладонь сгребла его за ворот.

— Давайте-ка, шевелитесь, мастер Спар. Не время вам еще помирать. Я ж вас еще новорожденным видел. Вы нужны Торра-Альте. И отцу вашему я поклялся, что буду вас защищать хоть бы и ценой своей жизни.

— Нет, Катрик, — прошептал Каспар. — Ценой жизни, но не ценой души. Ступай с остальными. Тебя ждет блаженство Великой Матери.

— Мое место с вами, мастер Спар. Вы ведь мальчонка совсем. Что ни говорите, а я вас не брошу.

Глава 23

Стальной ошейник начал уже окончательно выводить Пипа из себя. К тому же и Брок как-то болезненно позеленел, по его лицу катились капли холодного пота. Старик припадал на одно колено. Мальчик молча подставил ему плечо.

— Что им от нас нужно? — ворчал Брок, баюкая поврежденную руку. Несмотря на зелье Всадника, края воспалившейся раны до сих пор сочились густым зеленым гноем.

Ответа Пип не знал. А и знал бы, не смог бы сказать: дыхания едва хватало на то, чтобы идти, спотыкаясь, следом за пегим вьючным пони. Знаменный Откос остался далеко позади. Путь теперь лежал в пятнистой тени березовых рощ, окаймлявших с запада огромное Троллесье, что в Кеолотии. Потом в воздухе запахло смолой путники окунулись в полумрак под ветвями сосен. Идти по заросшим тропинкам было трудно.

Безмерность леса вселяла в мальчика трепет. Дни сливались в недели, а деревьям все не было конца. Кобольдам это, похоже, нравилось: они время от времени похлопывали и гладили друг друга по плечам, хотя от Всадника и его злобных собак держались как можно дальше. Спустя несколько недель Пип стал испытывать к кобольдам некоторое сочувствие, видя, как укоризненно те поглядывают на светловолосого кеолотианца, когда он не видит. Он уже размышлял, не выйдет ли из кобольдов какой-нибудь пользы, когда вдруг всепоглощающую тишь леса прорвал шум быстротекущей воды.

Между деревьями показалась бурая поверхность реки, вздувшейся от половодья. Палец помрачнел.

— Шкурий Ручей! Разлился, зараза. В прошлый раз, как мы тут проходили, куда меньше был. В жизни не переберемся.

— Это от весенних дождей, — сказал Всадник, тоже не ожидавший такого. — Пойдем вверх по течению. Оно и к лучшему, не придется в Хобомань углубляться. Там дальше несколько мостов, первый уже близко.

Ну, мостом бы Пип эти наваленные между торчащими из воды валунами доски и брусья называть не стал. Шкурий Ручей был хоть и куда меньше Лососинки, но тоже бурлил вокруг камней еще как. Кобольды, как ни странно, оказались совершенно бесстрашны и перебежали на ту сторону без малейшего промедления.

Всадник отвязал пленников от пегого пони и помахал у них перед лицами ножом, которым снимал с волков шкуры.

— И не думайте слинять!

Брок так устал, что просто опустился на землю, уткнув голову в колени, а Пип подумал, не броситься ли на охотника. Но нет: без помощи Брока он бы Всадника не одолел, а тот выглядел так, словно и шагу больше ступить не мог, не то, что бежать. И все же впервые за множество долгих и тяжких недель он был свободен от веревки.

Всадник остался их сторожить, пока рыбоглазый овиссиец осторожно переводил трех вьючных пони через мост. Последний из них задержался, было, недоверчиво обнюхивая шаткие доски, однако Всадник подбодрил его своим любимым кнутом. Потом Пипу велели вести пегого пони с притороченным к поклаже мешком, в котором сидели волчата.

— С этим-то грузом ты, Пискля, осторожненько пойдешь, я-то знаю. И не забывай: чуть, что учудишь, старика твоего ждет еще одна трепка.

Пип бросил на кеолотианца взгляд, полный презрения и, крепко взяв пони под уздцы, шагнул на мост. Внизу, совсем рядом, бесновалась темная от грязи вода. Пони, весь, дрожа, с трудом переступал растрескавшимися копытами. Все же он добрался вскоре до первого камня. Пип сделал глубокий вдох, чтобы немного успокоиться. По воде неслись обломки веток и сосновые шишки. Упадешь, затянет в водоворот, подумал он.

— Эй, Пискля, давай пошевеливайся! Перетрусил, что ли? — крикнул с берега Всадник, потом рывком поднял Брока на ноги и толкнул вперед. — Давай, старый дурак, ты следующий. — Разрезав веревку, стягивавшую солдату руки, он сунул ему поводья еще одного пони.

Палец, стоявший на другой стороне реки, нацелил на Пипа его же собственный лук.

— Без глупостей там, — предупредил он, и появившиеся было у мальчика надежды, на побег рухнули.

— Я из Торра-Альты, я ничего не боюсь, — крикнул он Всаднику, потянув пони вперед.

И замер через лес к Пальцу мчалось какое-то крупное черное существо. На миг Пипу показалось, что это небольшой медведь.

Черная фигура скользнула мимо охотника и кинулась к шаткому мосту. Нет, не медведь человек в плаще, бегущий со всех сил. Бегущий прямо на него!.. Пип успел только пошире расставить ноги, чтобы ударом его не сшибло в воду.

Однако удара не последовало. Мальчик заморгал, сердце на миг застыло, будто в него вонзился ледяной клинок. Так не бывает. Человек пробежал прямо сквозь него. Обернувшись, Пип увидел слишком поздно! — что пегий пони пятится задом и вот-вот свалится с моста. Его задние ноги уже соскользнули в воду, передние заскребли по доскам... Пип со всех сил потянул животное за уздечку. Волчата! В мешке — волчата! Он уперся каблуками, заскрежетал от натуги зубами, но пони тащил его за собой.

— Брок, на помощь! — закричал мальчик. Старик — он уже был на мосту — вместо того, чтобы помочь вытаскивать пони, ухватил Пипа за руки.

— Отпусти его, Пип! Отпусти, а то сам пропадешь! Мальчик попытался вырваться, но не смог. Пони упал брюхом на доски, потом сполз в реку... течение завертело его. Животное старалось упереться копытами в дно, чтобы не захлебнуться. Мешки у него на спине то скрывались в темной воде, то опять показывались на поверхности.

— Мои волчата! Нет! — кричал реке Пип. Он столько времени заботился о детенышах, они от него зависели, как допустить, чтобы щенята утонули?

Трог бросился вслед за пони и плюхнулся в воду, подняв тучу брызг! Лапами он до дна достать не мог и тут же едва не утонул, однако, в конце концов, выплыл и, барахтаясь, потянулся мордой к мешку с волчатами.

Одного взгляда на пса Пипу хватило, чтобы выдраться, наконец, из прочной хватки Брока. Ладно, волчата, но потерять еще и собаку Брид — любимую собаку самого барона! — он не мог. Что скажет тогда мастер Спар?

Трог держался за пони, вцепившись зубами в мешок, как крокодил. Вот он случайно мотнул головой, и мокрая ткань треснула.

При виде комочка белого меха дыхание у Пипа пере хватило. Волчонок-девочка выпала из мешка, и ее потащило течение. Раскинув лапки, природное умение плавать, еще не пробудилось в малышке, она лишь булькала ротиком. Трог бросился за ней, и оба скрылись за поворотом реки. Последнее, что видел Пип, это как терьер ухватил волчонка зубами за шкирку. А серый, застрявший в мешке, так и не сумел выбраться.

Пип собирался уже сам прыгать в воду, но тут Палец ухватил его за ремень и, резко развернув к себе, хлестнул изуродованной рукой по губам.

— Ах ты мразь! Ублюдок! Думал, столкнешь пони в реку и сбежишь? Валяй живо туда! — Он встряхнул мальчика за плечи так, что у того щелкнули зубы. — Не вы ловишь волчьи шкуры — самого тебя освежую и продам вместо них.

— Не толкал я! — крикнул Пип.

— Ну да, его небось ветром с камня сдуло.

— Не толкал я! — повторил мальчик уже слабее. — Зачем мне его толкать? На нем же мешок с волчатами был... Это все из-за того человека!

— Какого еще человека? — Палец потащил мальчика к затопленному броду — там могло выбросить пегого пони. Пип не мог понять: неужели охотник не видел человека в плаще?

— Не было там никого, — задыхаясь, прохрипел на бегу Брок. — Чего на тебя нашло?

Пип совсем запутался. Зачем тому человеку, было, стал кивать пони в реку, и как случилось, что никто больше его не видел? Почудилось, что ли? Что он, совсем с ума сошел от того, что все время разговаривал с собакой и волчатами?

— Вон он! — Всадник махнул рукой в сторону отмели, где лежал на боку пегий пони. Голова у него раскачивалась на волнах. — Мертв, кляни его так. И шкуры, считай, все испорчены.

Увидев пони, Палец ослабил хватку, и Пип сумел вырваться. Подбежал, расплескивая воду, дрожащими пальцами развязал мешок, вытащил серого щенка... Щенок был мертв.

— Так. — Всадник ухватил мальчика за ворот и встряхнул. — Шкуры испортил, волчонка утопил. Сейчас ты мне за это заплатишь.

Он с силой окунул Пипа головой в воду и держал, испуганно бьющегося и пинающегося, пока тот не почувствовал, что задыхается. Изо рта у него вырывались белые пузыри. Кеолотианец мотал его, как терьер крысу, и, наконец выдернул на поверхность. Мальчик, обжигаясь, стал хватать ртом воздух.

— Эй, довольно там, — крикнул Палец, потом толкнул кеолотианца. — Может, он и из Торра-Альты, а только мы с ним все равно соотечественники, и пока я тут, ты у меня на глазах бельбидийца не убьешь. Как бы он волков ни любил, я тебе его убить не дам, хоть и не думал, что стану торра-альтанца защищать.

Только если Трог потерялся, Пипу жить было незачем. Как теперь доказать мастеру Спару, что чего-то стоишь?.. Охотники уставились друг на друга, мальчик выбрался на берег и побежал со всех ног вниз по течению, зовя собаку.

Лишь бы спасти Трога! Тогда мастер Спар его простит, а Брид всю жизнь будет благодарна. И барон тоже! Он сделается героем.

— Ладно, валяй, ищи пса, — крикнул ему вслед Всадник.

Берег порос деревьями и густым кустарником, бежать было трудно. Значит, единственный способ пой мать Трога плыть за ним.

Пип прыгнул вниз с обрывчика. Шкурий Ручей был не холоднее горных рек Торра-Альты, но все равно дыхание перехватило от ледяной воды. Мальчик пошел на глубину и тут же запутался в водорослях и мусоре, который тащила река. Бороться против течения было бесполезно, он мог лишь колотить руками, чтобы не уйти под воду.

На излучине его все же перевернуло и ударило о камни на дне. Пип оттолкнулся ногами, сумел вдохнуть воздуху. Тут течение перенесло его через быстрину и швырнуло на отмель. Всего в нескольких ярдах от себя он увидел Трога там, где в русле ручья лежала поваленная береза, замедляя ток воды.

Кажется, пес до сих пор держал в зубах что-то белое, но точно было не разглядеть, столько брызг Трог поднимал. Мальчик обругал себя за то, что никогда раньше не считал нужным выучиться, как следует плавать. Мастер Халь или даже мастер Спар давно бы уже догнали собаку.

Когда он в свое время впервые попал в крепость, то думал, будто двое благородных юношей и не знают, как сурова жизнь, потому что за них все делают другие. По том понял, что ошибся. Оба всегда сами делали все, что могли, и много в чем успели набраться опыта, так что вскоре Пип обнаружил, что собственные его навыки ограничены лесной жизнью и работой дровосека. Он решил расширить свои способности. Только вот умение плавать почему-то не счел важным.

Трог пропал. Секунду назад его большая белая голова торчала из воды, и вдруг исчезла, оставив на своем месте вихрь пузырей.

Пип нырнул и стал перебирать руками по дну. Так делал на прошлогоднем летнем празднике солнцестояния мастер Халь: вызвал всех желающих пересечь туда и обратно широкую излучину Лососинки, кто быстрее, и, как всегда, когда сам предлагал какое-нибудь состязание, выиграл. А вот Пип, как ни старался, едва сумел сдвинуться с места. Легкие уже разрывались. Бросив это, мальчик решил плыть и кое-как добрался до места, где последний раз видел Трога. В дюжине ярдов оттуда мелькнуло в воде что-то белое — кажется, это пес пытался грести своими короткими лапами! Он высунул морду, чтобы сделать глоток драгоценного воздуха. Во рту у него ничего не было. Волчонок куда-то делся. Пип забарахтался с удвоенной силой, однако увидел лишь, как Трог опять скрывается под водой.

Пес выныривал еще трижды, каждый раз дальше и дальше вниз по течению. Пип потерял надежду его выловить. Среди пенящейся воды и так-то почти ничего не было видно, а тут еще вдоль берега пошли сосны, за крывшие высокими стволами и густой хвоей небо.

Сзади Пипа ударило бревно. Мальчик попытался за него ухватиться, но кора оказалась скользкой, не смог. Ветка хлестнула его по спине, тут же еще одна оцарапала щеку. Он почувствовал, что выдыхается. На жуткий миг запутался ногами в водорослях, еле сумел вырваться. Увидел, Трога пса вынесло на очередную излучину, где течение было чуть медленнее.

Надо было непременно спасти собаку. От этого зависело все его будущее. Пип принялся лихорадочно барахтаться, и тут его накрыло целой кучей ветвей и мусора. Вынырнув, мальчик увидел, что пес совсем, рядом.

Трог на мгновение показался на поверхности и снова исчез в мутной глубине, сам нырнул, точно! Не может быть, пес пытался выловить белого волчонка! Неужели малышка еще жива?

Ухватив, сколько мог, воздуху, Пип погрузился следом за собакой. Нырять ему никогда не приходилось, так что он не сразу догадался, что надо открыть глаза, а то ничего не увидишь.

Внизу смутно маячил светлый силуэт пса. Трог мотал головой, пытаясь вытащить что-то, что мальчик не мог разглядеть. Воздух у Пипа в легких быстро кончился, ему пришлось вынырнуть. Жив белый волчонок или нет, а ясно, что Трог его не бросит.

Немного отдышавшись, Пип снова нырнул в темную воду и, схватив пса за шкирку, потащил его вверх.

И вдруг увидел!.. Серебристый хвост, плавники, чешуя огромной рыбы и лицо! Бросив от страха собаку, мальчик рванулся к поверхности.

Что-то ухватило его за лодыжку, потянуло вниз. Рука!

Пуская пузыри, цепляясь скрюченными пальцами за воздух, Пип не осмеливался взглянуть вниз. Не осмеливался взглянуть еще раз в это лицо, тонкое, с острым носом и безглазое. Один раз посмотрев в пустые глазницы (каждая черный провал в пустоту смерти! ), мальчик ни за что бы не повторил этого.

Легкие рвались от нехватки воздуха. Пип брыкался, пытаясь вырваться, потом согнулся пополам и вцепился в руку ногтями. Опять увидел чудовище. Огромная, футов шести в длину, щука с чередой кривых зубов в пасти, но на груди у нее... на груди у нее был человеческий нос, губы и пустые глазницы. Сразу за жабрами из боков рос ли руки. Одна сжимала за шею волчонка, другая держала Пипа за ногу.

Вода будто вскипела: это Трог снова нырнул и вцепился в щучью голову своими мощными клыками. Рыба забила хвостом, выпрыгнула на поверхность Пип успел ухватить воздуха и опять обрушилась в реку. По том еще раз, в тот самый миг, когда мальчик уже думал, что задохнется. Он успел увидеть, как склонились над рекой высокие темные сосны и как Брок пытается вырваться из рук охотников. Хотел крикнуть, но щука снова утащила его вглубь.

Трог продолжал яростно трепать щуку. Пипу показа лось, что волчонок шевелится, хотя в бурлящей воде точно разглядеть было трудно.

Об опасности утонуть Пип и не думал, так напугало его безглазое лицо на щучьем брюхе. Чудовище стало втягивать свои ужасные руки в тело, не затянет ли и его?! Перед глазами расплылось красное облако. Мальчик не знал, чья это кровь Трога или щуки. Только чувствовал, как его тащит по камням.

Сил не осталось. Пип наглотался воды и едва не терял сознание от усталости, но и рука, сжимавшая его лодыжку, постепенно слабела. Вот огромная рыба вы гнула спину... и вдруг он понял, что свободен и ползет к берегу! Трог все глубже вгрызался щуке в череп и мотал головой.

Наконец пес понял, что уже стоит на земле, а щука мертва. Выпустив ее, Трог скользнул взглядом по воде, жалобно взвыл и опять бросился в реку.

Пип лежал на берегу, задыхаясь, и смотрел на тело чудовища. Это была просто щука, большая старая щука. Кошмарное лицо и руки исчезли. Несколько мгновений он моргал, приходя в себя, потом вспомнил о Троге. Пес барахтался среди бурунов, словно мышь, попавшая в маслобойку. Впереди мелькнуло белое пятнышко. Пип, хоть голова у него и кружилась, заставил себя подняться и шагнул в воду.

Плыть он уже не мог, так что дал течению нести себя вниз, огибая отмели на излучинах — то с безумной скоростью, то чуть медленнее. Вдоль реки густо росли высокие сосны. Пип глотал воздух напополам с брызгами. Между деревьями скользили тени серебристых фигур. Мальчик закоченел и не только от холода. С берега смотрели на него несчастные создания, их измученные лица искажали боль и ненависть. То были побольшей части люди, рыдавшие и огрызавшиеся сквозь слезы друг на друга; лишь несколько собак, медведь и пара горных кошек затаились в кустарнике.

Сперва Пип решил, что у него видения от холода и усталости. Какой-то человек прыгнул в воду, протянул ему руку, но коснуться не смог, пальцы прошли насквозь. Только дрожь пробежала. Должно быть, я сей час утону, подумал мальчик. Потом понял, куда попал. Всадник говорил, что им надо идти на север, чтобы не углубляться в Хобомань. А Шкурий Ручей отнес его далеко к югу.

— Эй, дай мне руку! — Безмолвный голос зашелестел у мальчика в голове: к нему пробирался по воде худой человек в одежде лесного следопыта. — Я тебе помогу!

Пип потянулся к нему, но опять бесплотная ладонь не сумела его удержать, и крик следопыта был полон горести:

— Не смог! Я не смог спасти моего мальчика! Другой голос.

— Пип, сюда! Плыви ко мне! — Это Брок, Брок, он вырвался и бежал по дальнему берегу.

Мальчик взглянул на него и тут же отвернулся. Может, Брок и собирается бросить пса, но сам он ни за что. С новыми силами Пип стал размахивать руками... Опять оказалось, что он больше брызгается, чем плывет. Вскоре он уже кашлял и плевался грязной водой и об рывками речной травы.

Трог пытался вырулить к каменистой отмели, тянувшейся к нему будто дружеская рука. Наконец пес вскарабкался на берег, держа в зубах обвисшее лоскутом белое тельце. Отряхнулся, как умеют только собаки, забрызгав все вокруг. При этом волчонка метало из стороны в сторону.

— Трог, не смей! — закричал Пип, испугавшись за детеныша.

Однако встряска, похоже, пошла на пользу. Малышка дернула задней лапкой; пес положил ее на землю и принялся вылизывать, приглаживая языком шерсть. Ее надо было отогреть. Пип вылез на берег и побежал к ним... Тут Трог опять ухватил волчонка за шкирку, тревожно сверкнул глазами и бросился бежать. Щенячьи ножки болтались по воздуху в такт его скачкам.

Пип заковылял следом, не надеясь догнать пса, по том обернулся посмотреть, что же его так испугало — вдруг Трог тоже увидел в кустах призраков? Но нет: это были охотники. Они, наверное, срезали угол, чтобы его нагнать. Овиссиец держал Брока и колотил старика рукоятью хлыста по голове. Всадник целился в собаку из лука. Вот он выстрелил, потом еще раз. Белый терьер несся зигзагами.

— Беги, Трог, беги! — закричал Пип, не зная, что ему делать. Пес оставался в пределах досягаемости стрелы. — Беги!

И, не думая ни о чем больше, мальчик бросился к кеолотианцу.

— Пип, назад! — воскликнул Брок. — Он тебя убьет! Пусть. Главное собака. Спасение Трога принесло бы мальчику славу, а за это и умереть можно. К тому же Пип видел, как плохо Всадник стреляет, когда тот пытался завалить оленя.

И все же охотнику повезло. Первая стрела лишь оцарапала мальчику руку, он и не заметил, а вторая вонзилась в плечо с такой силой, что Пипа развернуло, и он с криком упал. Всадник достал третью, снова прицелился в пса. Брок боролся с овиссийцем, обмотал ему вокруг шеи цепь от своих кандалов. Кобольды суматошно вопили.

— Нет, нет, — кричал Пип, страх за собаку был сильнее боли. — Мать, Мать Великая, помоги нам!

Всадник спустил стрелу.

Ответом на молитву Пипа был громкий визг. Он стиснул раненое плечо, перекатился и увидел, что Трог лежит, скорчившись, на земле и тихо скулит.

Оставив овиссийца драться с Броком, Всадник побежал к Пипу и схватил его за загривок. Палец одолевал противника. Ему удалось поймать конец цепи и с размаху ударить им старика в лицо. Тот упал на колени.

Всадник швырнул Пипа рядом и велел кобольдам сторожить обоих. Маленькие создания принялись грозить пленникам своими коротенькими заостренными посохами, хотя толку с того уже не было. Брок лежал неподвижно, уткнувшись лицом в хвою.

Потом кеолотианец притащил пса. В зубах тот до сих пор сжимал безжизненного волчонка. Пип поднялся, преодолевая боль, чтобы помочь животным. У Трога из шеи торчал конец стрелы. Острие ушло так глубоко, что воткнулось в тельце щенка. Трог медленно опустил детеныша на колени мальчику и уронил голову.

По счастью, толстая собачья шкура задержала стрелу, и волчонку досталось совсем немного. Пипа тошнило от боли — вся рука была как в огне. Мир потихоньку вращался. Из последних сил мальчик сосредоточился на волчонке. Малышке нужно тепло, сказал он себе и стал, как мог, растирать ее тельце. В конце концов, в голове у него помутилось, он упал рядом с Броком и только чувствовал, что детеныш сосет его палец, чтобы утешиться. Когда Пип пришел в себя, то рукой уже пошевелить не мог. Кожа блестела от пота, тугая повязка слишком давила. Пахло чем-то мерзким.

— Надо их тут и прикончить, — говорил кеолотианец. — Мальчишка слишком слаб, все равно сдохнет по дороге. Рана у него воспалилась.

— Я тебе уже говорил, что не стану убивать соотечественников, пусть они даже и торра-альтанцы, — отвечал Палец. — Ты не понял, что ли? Да к тому же если их продать на рубиновые копи, нам дадут кучу денег. Там всегда люди нужны. А если бросим их тут — ничего не получим.

Пип повернул голову посмотреть на волчонка. Того тоже кто-то перевязал.

Больше Пип почти ничего об этом дне не запомнил. Его взвалили на спину пони; лежать поверх цепей и ржавых капканов было неудобно. Трогу надели тугой железный ошейник. Кобольды тащились рядом все с большей неохотой, то и дело хмуро поглядывая на охотников.

К ночи Пип решил, что умрет от боли. Левая половина тела и даже лицо распухли. Но все равно он так намучился, что задремал, и во сне услышал крики мертвых: «Мама, мама, помоги мне! » Проснувшись, мальчик понял, что кричит сам.

Но его мама давно погибла. Память о ней была словно облако, в котором нельзя дышать. До сих пор Пип никогда не позволял себе думать о том дне, когда она упала под секирами ваалаканцев. Держался только тем, что не думал. Это ведь его вина. Он поклялся, что станет ее защищать, поклялся так искренне и страстно, как может лишь десятилетний мальчик. И все же она погибла. Потом мастер Халь нашел ее тело. Пипу не показали. Ходили слухи, будто ей рассекли голову, но, сколько он ни задавал вопросов никто не отвечал.

Не в силах поднять больную голову, Пип свернулся клубочком, прижимая волчонка к себе.

Больше боль ему заснуть не дала. Рогатый месяц так медленно полз по небу, путаясь в острых верхушках елей, что казалось, будто утро никогда не наступит. Среди деревьев виделись танцующие в белых лунных лучах серебряные фигуры, и почти каждая что-то злобно бор мотала. Иные девочки-подростки, почти нагие, лишь прикрытые полупрозрачными вуалями подбегали, дразнясь, пытались тащить его за руки, звали поплясать вместе с ними.

— Идем, мы знаем, как унять твою боль. Идем к нам, пожалуйста, — просили они, весело смеясь. — Поиграй с нами.

Пип протер глаза, а когда взглянул снова, волосы фигурок горели, а нежная кожа обугливалась, потом пошла пузырями, когда под ней стал с шипением плавиться тонкий слой жира. Мальчику было так больно, что он не мог даже бояться и лишь отчужденно смотрел на происходящее.

— Мать Великая, смилуйся, — прошептал он, когда видения стали таять. Он бредит — или к нему пришли призраки Хобомани?

Наконец месяц скользнул за деревья. Впрочем, уснуть все равно не удалось. Боль в руке накатывала в такт ударам сердца. Среди елей снова показались люди, а с ними лошади. Пип не стал обращать на них внимания, решил, что это просто горячка из-за зараженной раны.

Только когда под полог хвои просочилось серое зарево рассвета, он увидел, что люди настоящие. Склонив головы, друг к другу, они вели сосредоточенный разговор.

— И тот, что на лесной дороге, тоже. На ваалаканском тракте мы уже побывали, но он хочет, чтобы северный мост тоже был сломан. Потом велел заманить их глубже в чащу, чтобы уж точно никто не нашел. Говорит, что необходимо отвлечь внимание.

— Отвлечь, стало быть? Ну, я давно уже грозился подпалить рассадник.

Пип узнал голос охотника-кеолотианца, и хоть тот говорил скучно и однообразно, на мальчика его слова подействовали, как ушат ледяной воды.

Он прикрыл глаза, чтобы не догадались, что ему все слышно, и задумался: что же это значит? Брока решил пока не будить, пусть поспит. Лицо у старика почернело и раздулось от кровоподтеков.

У костра сидело восемь человек, неподалеку стояли пони, груженные шкурами и капканами. Всадник поднялся и пошел проверить, крепко ли связаны пленники, пнув по дороге попавшегося под ноги кобольда. Тот взвизгнул и отбежал к остальным, скучившимся подальше от огня.

Пип взглянул на них. Несчастные создания, столкнувшись с жестоким людским нравом, совершенно растерялись. Мальчик их терпеть не мог за причастность к своей беде, но все же был полон решимости разрушить любые замыслы Всадника.

— Они хотят лес поджечь, — прошептал он, когда охотник вернулся к костру. — Слышите вы? Они сами так сказали.

Один из кобольдов посмотрел на него близко посаженными глазами, потом разинул рот и скакнул к самому большому, вокруг которого все и собрались.

Внезапно кобольды смолкли. Всю дорогу Пип слушал их непрерывную болтовню, и вдруг наступила тишина. Еще миг, и маленькие существа просто пропали, исчезли в лесу неведомо каким образом.

Как ни странно, без них Пип почувствовал себя одиноко.

Глава 24

Каждый вдох давался с трудом. Чтобы заговорить, пришлось собрать последние остатки сил.

— Ступай с остальными.

Катрик покачал головой и погладил Каспара по лбу, отбросил с глаз слипшиеся от крови волосы.

— Думаете, я могу вас бросить? Барон мне никогда не простит.

— Он и не узнает, — уговаривал его Каспар.

— Вот уж не уверен. — Старик, кряхтя, приноровился тащить юношу за руки. — Ставлю фунт нюхательного табаку против щепоти, что эти мужички, вроде эльфов, раз, да и объявятся и шепнут ему на ухо пару слов. Я ведь счастливым умер, довольный, что хорошо хозяину послужил. И менять своих привычек не собираюсь. Так что подсобите-ка мне, я вас на плечо взвалю...

— Нет, Катрик, ты должен идти с остальными и спасать свою душу, — настаивал Каспар.

Однако колодезный мастер не слушал и продолжал его тянуть.

— Отпусти, пожалуйста, очень больно, — застонал Каспар.

— Вот это мне совершенно все равно. Доброта, говорят, штука жестокая. Гнить вас здесь я не брошу, тем более вы и не должны были тут оказаться. Вечно вы, мастер Спар, нос суете, куда не надо — видите, что вышло?

Как ни состарился Катрик за последние месяцы своей жизни, а все же сил в его коренастом теле хватило, чтобы поднять юношу на плечо. Кровь из раны стекала у Каспара по рукам и капала с пальцев, так что за ним оставался алый неровный след. Собаки принялись его вылизывать, прильнув мордами к мокрой земле, но близко не подходили, боялись лесничих.

Катрик шатался под тяжестью, и Каспар еще раз велел ему спасаться самому, но старик даже не ответил. Слева и справа стояли в зарослях дрока простолюдины, стояли и смотрели. Каспару было почти все равно. Он думал о другом. О тени. Чувствовал, что тень идет рядом. Кажется, почуяли ее и собаки, потому что стали испуганно озираться и отступили, поджав хвосты.

— Эй, лесничие! — крикнул Катрик. — Вы про нас забыли, что ли?

Серебряная стрела свистнула у него над головой, разбивая струи дождя, и улетела в кусты. Оттуда донесся сдавленный крик. Подбежавший лесничий, не переставая петь, перехватил Каспара и без труда понес на руках. Катрику он едва достигал плеча, но явно был куда сильнее.

— Это последние, — с вздохом облегчения сказал он товарищам.

— Последние! А те, что разбежались? — сухо спросил один, с зеленым пером на остроконечном колпаке. — Что скажет на это Талоркан?

Большинство душ столпилось у опушки. Несколько лесничих ходило между ними и обрабатывало раны, остальные стояли на страже с луками на изготовку.

Каспара положили рядом с четырьмя неподвижными телами, от которых несло кровавым запахом смерти.

— Брид, — позвал он и почувствовал прикосновение ее теплой ладони. С трудом поднял потяжелевшие веки, увидел милое лицо, зеленые глаза, полные тревоги. Другой рукой она прижимала к себе плачущую девочку. Ее нрав меняется, подумал Каспар. Она становится Матерью. Только бы это не значило, что старая Карга умерла.

— Я не могу тебе помочь, — печально произнесла Брид. — Мне не хватит сил.

— Эй, лесничие! — требовательно позвал Катрик. — Сюда! Тут человек живой, позаботьтесь о нем. Вы что, за столько лет так ничему и не научились?

Каспар не думал, что хоть что-нибудь на свете может избавить его от мучений, пока не почувствовал прикосновения магии. В самой глубине сознания низкие ноты песни стали заглушать трескучий ритм боли. Целительное волшебство бессмертных наполнило Каспара небывалой силой, даровало надежду, что он сумеет пройти через Ри-Эрриш и вступить в Аннуин. Раны на плече и руках затянулись; грудь больше не пылала огнем. Только кожу на голове саднило — там, где вырвал клок волос человек-волк. На это небольшое повреждение песня по чему-то не подействовала.

Закончив, лесничие ушли помогать другим раненым. Каспар собрался с мыслями и спросил:

— Брид, ты веришь, в Отца Зла? Та удивленно посмотрела на него.

— Нет, конечно. С чего бы мне?

— С того, что я его видел! Он там был, шел через дрок, весь темный, как бездонный колодец. Я видел Отца Зла и его черномордого волка.

— Нет, Каспар. — Брид покачала головой. — Ты видел лишь проявление своего страха: простолюдин с собакой, которых ты боялся, превратились для тебя в демона из книг Новой Веры и его гончего пса.

— Не пес это был, а черномордый волк, и вовсе я не боялся.

— Нет на свете человека, который не испугался бы вечного небытия.

Каспар помнил, конечно, тот смертельный страх, однако признаваться в нем вовсе не собирался. И был уверен, что испуганное воображение тут ни при чем. Брид подняла бровь, словно желая спросить, чего ради он это все выдумывает. Так что Каспар решил лучше рассмотреть девочку, что до сих пор цеплялась за ее руку. Глаза у бедняжки покраснели от слез, губы дрожали, но теперь она крепилась и молчала. Папоротник тоже прижался к Деве. Оглядевшись по сторонам, Каспар понял, что еще несколько душ подбираются к ней поближе, ища утешения, в особенности служанка купеческой жены и бойкий парень в белом от муки фартуке должно быть, мельник. Раздробленная правая рука у него свисала, будто плеть, а здоровую левую он протянул Каспару, чтобы помочь ему подняться и заодно познакомиться.

— У бати моего мельница в Блехеме, от северных ворот неподалеку. Ну, я в жернова и угодил, рукав затянуло, — объяснил парень. — Муки перепортил жуть сколько. Батя небось так и не решил, что делать вы бросить ее к лешему, вроде как в память обо мне, или на пироги с имбирем да корицей пустить, чтобы не видно было, что красная.

— Ужасно, — закашлялся Каспар.

— Да не, ничего, порой и хуже в продажу идет. Батя у меня шутник большой. Мука нынче в цене, пшеница-то не удалась, вроде как болезнь на нее напала. А сыновей у него и без меня навалом. — Парень отвернулся, даже не договорив, и стал смотреть на восток, где из-за горизонта сияло теплое зарево. — Здорово, правда? — вздохнул он. — Будто весь день вкалывал, а теперь домой идешь. Ух, наконец-то!

Мельничий сын отошел, все так же глядя в ту сторону, и Каспар позавидовал его покою. Может, так и бывает, когда умираешь в свой час?

Вскоре лесничие, исцелив своих подопечных, подняли их, и повели дальше. Каспар шагал с такой страстной бодростью, какой никогда прежде не испытывал, дышал полной грудью, легкие и сердце полнились силой. Он решил бы даже, что сделался дюймов на шесть выше ростом, если бы не то, что головы идущих впереди по-прежнему заслоняли обзор.

Юноше хотелось идти рядом с Брид, но оказалось, что теперь это не просто. Приходилось толкаться с Абеляром лучник, вместе с Папоротником и той девочкой, тоже старался держаться возле нее. Вскоре Каспар отчаялся. Сутью Брид было великодушие, она всегда брала на себя ответственность за каждого, кто встречался ей в жизни.

— Надо чтобы они все достигли Аннуина. Все, — твердо сказала она.

Девочка, бледная и худая, словно маленькая бродяжка, вскоре оказалась у Брид на руках. Теперь она улыбалась и играла с длинными медно-каштановыми волосами Девы, наматывала их на палец и с восторгом смотрела, как они раскручиваются. Еще через несколько миль, пригревшись и укачавшись, словно в колыбельке, она крепко уснула. Девочка доверилась Брид, и Каспар видел, что этого доверия та никогда не предаст.

Тропа опять пошла в гору, и лесничие вздохнули с облегчением. Свет с востока делался ярче. Должно быть, до цели путешествия оставалось уже немного.

— Хуже похода еще не бывало, — пожаловался один стрелок другому.

— Талоркан будет в ярости, — кивнул тот. — Всех нас отправит работать в темницы. Или хуже того — на кухню, с женщинами.

Первый передернул плечами.

— Лучше об этом не думать. Скоро дойдем до озера.

С вершины холма открывался вид на вересковую пустошь, а за ней темнели густые сосны. У самого горизонта можно было разглядеть рощицы каких-то лиственных деревьев. Ноги обволакивала грязь, отчего идти стало труд нее, одежда липла к телу — серое небо все плакало дождем. Но вот из-за облаков веером пробились лучи солнца, осветили тропу далеко впереди и зажгли алым, озерную воду. Над покатыми берегами стоял густой белый туман, лишь кое-где в нем мелькали теплые пятна цвета крови.

— Славно быть бельбидийцем, а не кеолотианцем, — заметил Абеляр к шумному одобрению многих попутчиков.

— Славно-то славно, только, само собой, не из Торра-Альты, — насмешливо фыркнул кто-то. — Все горцы негодяи! Вот скоро бог Новой Веры нас у ворот встретит, тогда-то увидите, как вы ошибались насчет своей богини. Неверные! Это вы на остальную Бельбидию беды насылаете, чуму и всякое такое прочее. Ну да ничего, скоро король Рэвик вами займется, барона Бранвульфа из крепости вышвырнет, а вместо него поставит кого получше. Я от того мора в прошлом году, когда у животных гнойные нарывы вскакивали, да от лихорадки лучшего барана потерял и двадцать овец в придачу. До сих пор как вспомню их, бедных, плачущих, будто дети, сам разрыдаться готов. Оттого и сердце надорвал, точно. А в этом году волки на стада напали, как раз когда овцам ягниться пора пришла. Тут оно и не выдержало. Так что барону Бранвульфу много за что придется ответить.

Каспар бросился защищать отца. Остановили его не крики Брид — «успокойся! » — и не внезапные властные ноты в песне лесничих. Остановила резкая боль в голове. Он споткнулся и застонал, прижав руки к макушке. Силы покидали его, будто их кто-то высасывал. Лесничие сбежались к нему, оставив души без защиты на случай нападения. И нападение случилось.

Услышав со стороны деревьев рычание, Каспар понял, не оборачиваясь: черномордые волки.

— Никому не разбегаться! — закричал он слабым голосом. — Лесничие нас защитят!

Однако по толпе уже успела прокатиться волна страха. Души потеряли самообладание.

— Папоротник, нет! — воскликнула вдруг Брид, но было слишком поздно. Маленький лёсик скрылся в листве поваленной березы, что лежала среди нарциссов и примул. Волки бросились в погоню.

— Папоротник, назад! — Голос Брид утонул в пронзительном аккорде трубы. Весь лес замер, будто внемля сигналу. Внемля, зову вечной смерти. Ловчие выследили беглецов. Неужели это черномордые волки привели за собой Талоркана?

Каспар схватил Брид за плечо.

— Нам тоже надо бежать. Мы должны себя вести, как все остальные, иначе нас заметят.

Души уже разбегались в разных направлениях. Каспар и Брид, все еще державшая на руках девочку, бросились следом за Папоротником, с ними, хромая и закусив губу от боли, — Абеляр. Последним шел, прикрывая тыл, Катрик.

Тяжело дыша только что переполнявшие его силы, исчезли, — Каспар нырял под сучья деревьев, продирался сквозь кусты, пытаясь забраться в самую чащу. Там ловчим, было бы труднее их преследовать. Впереди мелькнул Папоротник, пересек прогалину, прыгая на ходу через поваленные стволы и вопя:

— Бегите! Бегите!

Брид тяжело было поспевать за остальными. Каспар перехватил у нее девочку и понес сам. Надо было ее оставить, билось у него в сердце. Надо было ее оставить.

— Мы совсем близко к проходу, — прохрипел Абеляр. — Бежим в сторону озера.

— Может, и близко, а только как мы поймем, что это он и есть, когда туда попадем? — спросил Катрик.

— Быстрей, быстрей! — Папоротник, умчавшийся было далеко вперед, возвращался их поторопить.

— Тисы! — пришло в голову Брид. — Где-то возле озера должны расти тисы, кольцо тисов. Это дерево перерождения, оно должно отмечать проход. Я уверена.

— Быстрей! — кричал Папоротник, и вдруг его голос заглушило волчье рычание.

Каспар сунул девочку обратно в руки Брид и бросился, ломая кусты, к лёсику. Он не знал, чем сможет ему помочь, просто вдруг понял, что полюбил бедолагу, полного решимости возвратиться и защищать свое потомство. За спиной он слышал, как кто-то приближается с огромной быстротой, и копыта почти беззвучно касаются земли. Ловчие, подумал Каспар в отчаянии. Все-таки догнали.

Промелькнула белая вспышка, такая звездно-яркая, что сначала Каспар принял ее за что-то, принадлежащее Высокому Кругу. Потом он решил, что это, судя по безумной скорости, единорог. А затем увидел: через лес несся огромными скачками большой белый олень, и рога его с двенадцатью отростками были нацелены пря мо на волка, что уже почти хватал Папоротника за ноги.

Черный зверь попал оленю под копыта, взлетел в воздух и, перевернувшись, рухнул, чтобы больше никогда не подняться. На боку у него, от груди до ляжки, зияла рваная рана. Олень легко бежал рядом с Папоротником, склонив рогатую голову и не подпуская волков. Постепенно он стал разворачиваться, описывая широкую дугу и подталкивая лёсика боком, как детеныша в стаде.

Оба двигались теперь обратно, навстречу Каспару и Брид, вдвоем несшим девочку. Абеляр и Катрик достали ножи, но волки и не смели, подступиться к ним боялись огромного оленя. Лучник на бегу спотыкался, изуродованные колени у него подламывались.

— Спешите! Уходите без меня! — крикнул он, услышав, как над лесом опять разнесся звук трубы. — Вы почти у цели.

Каспар разрывался — оставаться ему с Брид или вернуться к Абеляру? Он неуверенно замедлил бег. Брид обернулась.

— Ради всего святого, помоги ему, Спар, а я понесу девочку. Мы почти пришли. Я уже вижу там, впереди, озеро и тисы.

Каспар подбежал к Абеляру, подхватил его под руку, но лучник запнулся о корень кривого орешника, боровшегося за жизнь среди стройных берез.

— Беги, Спар, беги, — стал просить он. — Не задерживайся. Прошу тебя, спасай Деву. Ради всех на свете, она должна вернуться! Пожалуйста!

Брид тоже остановилась. Стало ясно, что никто из них не готов бросить Абеляра. Неподалеку замер, дрожа, белый олень, от его мокрой спины шел пар. У плеча оленя стоял Папоротник, что-то сопя, будто переговариваясь с ним.

— Отец говорит, что он вас понесет, — объявил рогатый лёсик.

Каспару некогда было переспрашивать, как Папоротник назвал оленя. Он потащил Абеляра к могучему, вы сотой в добрых шестнадцать пядей, животному.

Олень стоял и ждал, но ему явно было не по себе от приближения людей, тем более от того, чтобы позволять им касаться себя. Он раздувал ноздри и то и дело встряхивал грозными рогами. Каспар, у которого тоже мурашки бежали по спине, осторожно протянул руку, олень горячо дохнул на нее и отступил на шаг. Ему и хотелось помочь, и было страшно.

— Дай я. — Брид оттеснила Каспара в сторону и принялась шептать самым нежным и ласковым своим то ном: — Не бойся, мы тебе не сделаем ничего дурного...

— Это тот же самый! — узнал вдруг оленя Каспар. — Видишь, у него на ноге след от стрелы.

Брид не ответила, а только медленно, дюйм за дюймом, протянула руку и наконец погладила оленя по холке. Тот сперва задергал ушами, потом успокоился и опустил голову.

— Ты ему нравишься, — сказал Каспар. — Если ты сядешь первой, он легче смирится с Абеляром.

Брид кивнула и легко вскочила оленю на спину. Тот всхрапнул, замотал головой... Брид опять его ус покоила. Каспар стал помогать, Абеляру взобраться и сесть за нею.

Какое-то время хриплые крики облавы, от которых стыла кровь в жилах, делались все тише должно быть, ловчих отвлекали разбежавшиеся души. Но теперь вдруг собачий лай, и треск кустов стали приближаться.

— Скачи к тисам, — крикнул Каспар Брид и хлопнул оленя по спине так, что тот припустил вперед.

— Мама! Я хочу к маме! — плакала девочка. Каспар сгреб ее в охапку и, задыхаясь, побежал следом за оленем.

— Нарушители! Там нарушители! Я их вижу! — кричал кто-то у него за спиной.

Первые ловчие уже показались на краю прогалины. Копыта их лошадей взметали опавшие листья, гладкие золотые шкуры блестели. И сами они все были одеты не в зеленое, как обычные лесничие, а в красное с золотом, и перья на их шапочках взметались в такт бешеной скачке.

Еще мгновение, и чья-то рука уже хватала Каспара за ворот куртки. Он вырвался и побежал к деревьям, неся на руках девочку, там всадникам будет труднее его преследовать. Вот еще один ловчий обогнал Катрика, не обратив на него никакого внимания, и устремился за Каспаром. Юноша нырнул под сучья большого бука, так что ловчему пришлось, чтобы не врезаться в дерево, от вернуть в сторону. Всадники так хотели изловить беглеца, что мешали друг другу проехать, и в конце концов оба, пытаясь не столкнуться, запутались в кустарнике. Каспар скользнул между ними и на подгибающихся ногах рванулся к озеру. Над водой стоял туман.

Впереди маячило кольцо тисов. Брид и Абеляр верхом на великолепном олене были уже почти там, и Каспар не сомневался, что они успеют. Только бы Свирель сработала. Вот девушка и лучник пригибаются, чтобы их не задело ветвями, вот спрыгивают на землю в середине круга темных деревьев... Брид удалось спасти Абеляра, однако стоило ей обернуться и взглянуть Каспару в глаза, тот похолодел от дурного предчувствия.

Он постарался бежать быстрее, но мешала девочка. Легкие рвались, Каспар не знал, сколько еще сможет ее нести. Рука постепенно слабела. Ловчие уже нагнали его, скакали рядом. Каспар махнул ножом, но всадники и не думали его хватать. Вместо этого один из них бросил лошадь вбок и сбил Каспара в густые заросли. Тот рухнул, придавив собой девочку. На миг в мире не осталось больше ничего, кроме вихря ежевичных веток, раздирающих кожу, и стука копыт. Юноша покатился по земле, пытаясь встать на ноги и бежать, бежать, чтобы его не поймали.

До тисовой рощи оставалась всего сотня ярдов, когда второй всадник развернул сеть. В голове у Каспара мелькнула мысль, что ловчим достаточно всего лишь запеть, чтобы он остановился, лишенный воли. Но одного взгляда на их лица хватило, чтобы понять: петь они не станут. Облава была для них развлечением. В их глазах пылало веселое пламя. Магии ловчие предпочитали забаву: кто кого одолеет?

И все равно: от них не убежишь. Даже пешими они легко догнали бы Каспара, а уж тем более верхом на золотых конях Абалона, мчавшихся в галопе так, будто летели по воздуху, способных развернуться на любом пятачке. Ехали ловчие без седел, а уздечками им служи ли лишь тонкие шелковые шнуры, хотя лошади ржали и яростно взрывали копытами землю.

Колючие ветки хватали Каспара за одежду, как когтями, хлестали по щекам. Девочка плакала от испуга, но крепко держалась за его плечо. Он опять запутался, упал, прикрывая свободной рукой, лицо от шипов, распорол обо что-то ладонь... И понял, что скрылся в густом кустарнике, что ловчие его не видят.

Первый всадник спешился и легкий, быстрый, привычный к лесной жизни — шел через кусты. Ежевика, будто сама, расступалась перед ним. Схватил девочку, отшвырнул в сторону, вскрикнула от боли, оцарапавшись. Каспар заполз еще глубже в заросли и...

И запутался. Прорваться через густое переплетение колючих ветвей было невозможно. По лбу и рукам у него текла кровь.

Ловчий схватил его за ногу, потащил лицом вниз через кустарник. Каспар мог лишь прикрывать из последних сил голову, чтобы ветки не выкололи глаза.

Приближались собаки. Вот они почуяли след, залаяли. Ловчий заломил Каспару руки за спину, хотя нож доставать не стал. Решил отдать беглеца псам.

Дорогая моя Мать, прости меня, я тебя подвел, молился Каспар. Я мало чего достиг в жизни, а теперь умираю, не исполнив твоей воли.

Собаки бежали, перепрыгивая через упавшие стволы и огибая деревья. Каспар смотрел на их прижатые к голове уши, на разинутые пасти, на зубы, делавшиеся тем крупнее, чем быстрее сокращалось расстояние... Какое бесчестие! Псы Ри-Эрриш разорвут его на тысячи кусков. Он застыл. Лучше бы было умереть от ножа.

Но голос девочки, лежащей в кустах, вырвал Каспара из оцепенения.

— Мама! — в истерике кричала она. — Та госпожа обещала, что отведет меня домой к маме. Где моя мама?

Каспар увидел, как одна из собак свернула в ее сторону, и ему стало невыносимо плохо. Потом нахлынула паника, такая же, как у девочки.

В последний миг он подумал о Хале. Он не вернется, но останется Халь. Брат отца займет его место, и в память о нем будет беречь Торра-Альту.

И будет по нему скучать.

— Халь, — прошептал Каспар, потом в голос крикнул: — Халь!

Горячее дыхание собаки коснулось его лица.

Глава 25

— Кеовульф, займись повозкой, — велел Халь. Думал он лишь о том, как спасти положение, и вся его вежливость растаяла, хоть он был самым младшим по возрасту и по чину. Но еще немного, и солдаты запани ковали бы.

— Всем спешиться! — прорычал он, опасаясь, как бы кони не понесли. — Мечи из ножен!

Кеовульф пытался вытащить застрявшую между деревьями повозку, но ему мешала бешено брыкавшаяся лошадь Хардвина.

— Хардвин, прочь с седла! Тапвелл, принц Ренауд все быстро на землю! — заорал Кеовульф, перекрикивая и людей, и призраков, скользивших между деревьями.

— Как вы смеете? Не забывайте, с кем... — Договорить Ренауд не успел — конь под ним испуганно заржал и стал пятиться, припадая на задние ноги.

— Прошу вас, сир! — Халь ухватил его под уздцы. — Это придаст людям храбрости.

Принц уступил. Халь обвел взглядом остальных дворян. Тудвал пусть остается верхом, раз ему так хочется — его скакун, как и Тайна, был спокоен, словно первосвященник Новой Веры на молитве.

— Принц Тудвал, скачите в голову колонны, — крикнул Халь, удивляясь, что всегда готовый к бою кеолотианец до сих пор этого не сделал. — Принц Ренауд и Хардвин, оставайтесь у повозок. — Этим среди солдат будет не так страшно. Тапвелл в хвост.

К великому его облегчению и к бурной радости солдат, Кеовульфу наконец удалось высвободить повозку. Люди, хоть и побледневшие от страха, делали все так, как приказывал Халь. А ему надо было быстрее увести караван, да к тому же еще убедить солдат, что видения не могут причинить им никакого вреда, даже если сам он не до конца в это верил.

Халь поднял высоко над головой свое оружие.

— Смотрите! Вот меч, что дала мне Великая Мать. Вот покрытый рунами клинок, которого страшится любое порождение тьмы. Люди, забудьте страх и идите следом за мной! — закричал он, разъезжая взад и вперед вдоль колонны. — Кеовульф, песню!

Калдеец громовым голосом затянул вдохновенный на пев, солдаты Бельбидии подхватили. Не желая подчиняться страху, Халь заставил себя смотреть прямо в страшные лица призраков. Он построил людей в шеренги, и с возрожденной отвагой они зашагали вперед. Лес стал темнее, похожие прежде на дымку очертания жалобно кричащих мужчин и женщин сделались четче. Одна девушка упала на колени и принялась рыдать.

— Великая Мать, — бормотал Халь, крепче стискивая рукоять, — отврати от меня образ смерти. А ты, женщина, возвращайся в Иномирье! Ищи утешения у Великой Матери, ибо все мы ее дети. Она даст тебе покой.

Плач и крики не смолкали. На миг Халь пожалел, что его вера не так тверда, как у Брид. Все же силуэт девушки померк, и вот она уже была не плотнее, чем кружащиеся в воздухе пылинки, захваченные лучом света. Халь поднял меч выше и запел громче. Четкая мелодия давала солдатам ощущение единства.

Слева вдоль дороги, по оленьей тропе, шагала череда теней. Они шли в ногу и, казалось, вовсе не замечали ни эскорта принцессы, ни остальных душ, заполнявших своей болью лес. Так заняты они были тем, чтобы держать строй, и так погружены в себя, что Халь вовсе не чувствовал при виде их никакого беспокойства.

Он поскакал вперед, к Огдену; сержант встретил дворянина кривой улыбкой, но по глазам было понятно, что страх еще не отпустил его. Халь подмигнул: «держись». Подъехал бледный, бегающий глазами по сторонам Кай.

— Принц Тудвал желает сообщить вам, лорд Халь, о том, что на некотором расстоянии вверх по реке имеется прочный мост, которым пользуются лесорубы, — сказал он самым официальным тоном. — Повозки с трудом будут ехать по лесным тропам, однако мы хотя бы сумеем выбраться из самых темных участков Хобомани.

Халь кивнул и пустил по колонне приятную весть о том, что нелегкий путь на север вдоль Шкурьего Ручья постепенно выводит их из заселенных призраками мест.

Действительно, вскоре видения начали бледнеть, и Халь уж думал, что они вот-вот исчезнут окончательно, но тут с другого берега донеслись отчаянные вопли: кто-то звал на помощь.

Призраки пытаются заманить нас в глушь, подумал Халь и стал подпевать Кеовульфу, чтобы не слушать их. Однако голоса становились все яснее, и желание переправиться через реку и проверить, в чем дело, возрастало. Вдруг Тудвал, ехавший впереди, заорал:

— Пожар! Пожар! — Он указывал направо — там мерцающие рыжие отсветы превращали стволы деревьев в черные силуэты. — Кеовульф, Халь, берите дюжину людей и туда.

Халь заколебался: стоит ли оставлять повозки и принцессу? К тому же огонь с виду казался небольшим и угрозы для каравана не представлял. Несомненно, он бы сам вскорости потух, тем более что погода стояла самая дождливая. Вдруг Халь услышал крик.

Кеовульф уже собирал людей, но Халь его ждать не мог. Сухая древесина трещала, занимаясь, и кто-то визжал тонкими нечеловеческими голосами. И еще старуха: старуха в зеленых лохмотьях, с волосами как растрепанная пакля; она будто умоляла Халя поторопиться.

Меч в руке звенел и тащил его за собой к огню. Что-то в этой женщине было таким природным, земным Брид, несомненно, хотела бы, чтобы Халь ей помог. Слов ее он не слышал, но понимал, что старуха зовет его. Из глубины души пришла мысль: она узнала силу меча, меча, врученного ему, дабы чтить имя Великой Матери; меч откликается ее голосу. Надо было непременно ей помочь.

Рядом со старухой, сжимая ее ладонь, стояло крохотное существо, отчаянно размахивавшее свободной рукой, тоненькой, будто ветка дерева. Чуднее зрелища Халь в жизни не видал и решил, было, что это ерунда какая-то, призраки, но тут вспомнил: ведь Брид когда-то рассказывала, что в лесу живут этакие маленькие созданьица, как же их?.. кобольды! Наполовину человечки, наполовину родня деревьям.

Старуха опять заговорила, и теперь Халь понял:

— Помоги нам. Во имя Великой Матери.

Она повернулась и скрылась, ковыляя, в густом дыму. И тут собаки Тудвала сорвались с места, обогнали Халя и бросились за нею.

— Отзови их! — завопил Халь, вонзая шпоры в бока Тайне, и поскакал едва ли не в самое пламя.

Однако старуха пропала. Только что Халь видел, как она хватается за старую иву, чтобы удержаться на ногах, и вдруг раз и исчезла. Собаки забегали вокруг того места, возбужденно сопя, будто учуяли оленя.

Удивительное зрелище открылось перед ним: несколько человек сгребали сухие листья и хворост и наваливали большими кучами у корней деревьев, а потом подносили к ним факелы и принимались размахивать куртками, чтобы пламя побыстрее разгоралось. Из клубов дыма доносились отчаянные вопли.

Увидав Халя, люди застыли на месте.

— Живо все тушите! — громко приказал он. Поджигатели тут же разбежались. Халь спрыгнул на землю и велел Кеовульфу с людьми скорее спешить сюда.

От жары и дыма было нечем дышать. Закрыв локтем, низ лица и низко нагнувшись, Халь побежал между очагами пожара в ту сторону, откуда доносились крики. Пламя быстро распространялось, ветер разносил его по опавшей листве.

Вдруг Халь закашлялся и едва не споткнулся от удивления. Не может быть! Испуганные крики доносились от маленьких кривых березок, заламывавших ветви, будто руки. Наверное, какой-то обман зрения. Он поморгал, посмотрел еще раз нет, среди берез стояли живые существа с похожей на кору кожей и напоминавшими поросль снежного дерева «утехи зимнего путника», как его назвали в горах Торра-Альты волосами, из которых едва торчали остроносые мордочки. Они-то и кричали, размахивая ручками-ветками. Каждое из этих существ вросло в землю корнями, а к корням, обхватив их лапками, прижимались малыши, плакавшие, как любой перепуганный ребенок.

Со стороны реки бежало еще множество кобольдов. Вот они похватали всякий сушняк и принялись сбивать пламя. То и дело кто-нибудь неосторожно оказывался чересчур близко к огню, вспыхивал и начинал корчиться. Остальные кричали от страха и отчаяния, но продолжали попытки спасти свое потомство.

Халь, зажав нос и рот ладонью, стал тоже затаптывать огонь, надеясь, что остальные подоспеют вовремя. Однако вместо Кеовульфа и солдат из леса вновь появилась старуха. Выглядела она дряхлой, а как стала тушить пламя — откуда только силы взялись!

— Мечом давай, — прохрипела она неожиданно властным голосом.

Халь немедля послушался, выдернул клинок из ножен и принялся размашистыми ударами косить сухой подлесок вокруг кобольдов-деревьев. Подбежал Кеовульф с Огденом и дюжиной солдат. У калдейца по лицу катились капли пота, у Халя резало глаза, а вся кожа чесалась.

Наконец им удалось затоптать последние уголья. Халь дышал с надрывом, руки были все в крови от ссадин, а на щеках уже начали набухать багряные ожоги. Но передохнуть не дали кобольды: с радостным визгом они набросились на него, чуть не затискали до смерти и тут же схлынули, побежали обниматься со своими ростками и материнскими деревьями.

Веселого было мало. Многие кобольды лишились рук и ног, иным опалило шерстку, а кое-где лежали сморщенные, ссохшиеся черные трупики.

Кеовульф смотрел по сторонам, не веря своим глазам.

— Значит, это все не выдумки. Мне-то казалось, Керидвэн вроде как сказки рассказывает мол, кобольды-матери пускают корни и врастают в землю, чтобы тянуть жизненную силу от Великой Матери, пока их детеныши не вырастут...

Лицо у него почернело от сажи, и струйки пота оставляли на нем белые полосы.

Теперь, когда пожар был потушен, Халь стал думать о том, как бы изловить поджигателей. Однако со стороны дороги раздались тревожные возгласы. Позабыв и думать о кобольдах, молодой человек вскочил в седло. Женские крики, лай собак, и лязг оружия все громче доносились через лес. Когда Тайна вынесла Халя на берег

Шкурьего Ручья, он увидел, что отстал от последних по возок на две сотни шагов. На караван наседала целая шайка людей, одетых в истрепанные шкуры такие же, как на поджигателях. Солдаты-кеолотианцы сомкнули ряды вокруг Кимбелин, но Тудвал оставался еще в самой голове колонны, далеко от принцессы.

Хардвин сражался с пылом, какого Халь от него не ожидал, однако из-за недостатка навыков быстро потерял равновесие; всего через несколько мгновений разбойникам удалось зацепить его алебардой и стащить с лошади. Тут же они принялись яростно прорубаться к принцессе.

— Кимбелин! — закричал Халь. — Тудвал, Тудвал! Спасай сестру! — Но принц не мог оторваться от троих противников, вооруженных дубинками и ножами.

Выхватив меч, Халь врезался в самую гущу битвы и одним ударом отсек руку разбойнику, ближе всех подобравшемуся к Кимбелин. Тот рухнул под копыта запряженных в повозку лошадей. Другому Халь пронзил плечо, постаравшись не задеть ничего жизненно важного, что бы его потом можно было допросить.

Тапвелл тоже защищал принцессу, размахивая влево и вправо своим коротким, искусно изукрашенным мечом. Солдаты старались держаться от него подальше, чтобы их случайно не зацепило. Ренауд, как и ожидал Халь, молча прятался за двойной шеренгой охраны.

Кеовульф на могучем боевом коне вырвался на дорогу, тут же подмяв под копыта одного из головорезов, а второму пропоров горло копьем. В следующий миг третий упал с расколотым мечом черепом. Оставшиеся разбойники поспешили отступить в лес.

Халь соскочил с лошади и ухватил того, которому проткнул плечо.

— Кимбелин! — кричал Тудвал, тоже спешившийся и расталкивавший солдат, даже раненых. — Ты не ранена? Кимбелин!

Принцесса тяжело дышала, плечи ее дрожали, хотя она всеми силами старалась держаться прямо. Увидев брата, девушка бросила ему несколько резких слов по-кеолотиански и оттолкнула, когда он попытался ее обнять.

— Сестра, вы ранены, — громко произнес он побельбидийски. — Посмотрите, у вас на щеке кровь.

Лицо Тудвала потемнело от гнева, а все тело напряг лось, как у пантеры, готовящейся к прыжку. Халь ощутил повисшую в воздухе угрозу. И не ошибся. Тудвал развернулся и с огромной силой и мастерством глубоко вонзил меч пленнику в грудную клетку. Тот тут же, дернувшись, испустил дух.

Халь не мог поверить, что такое возможно.

— Мы же взяли его в плен! Его можно было допросить!

— Он ранил мою сестру! — Тудвал, еще дрожа от злости, так пнул убитого им разбойника, что тот перекатился набок. Халя передернуло, когда он услышал, как хрустнули от удара ребра. Принц поставил ногу на лицо мертвецу и выдернул меч из его груди.

— Не надо! Тут дамы... — напомнил ему Ренауд. Халь обтер кровь со своего рунного клинка и вложил оружие в ножны.

— Вам не следовало его убивать. Он был нужен для допроса.

— Что толку его допрашивать? Обычные разбойники. Увидели повозки, и...

— Они старались прорваться прямо к принцессе, — перебил его Халь.

— Что с того? За тщательно охраняемую даму можно получить огромный выкуп. Повторяю, это обычные разбойники. По возвращении я займусь тем, что очищу эти места от них и всех их сурово покараю. Но сейчас моя главная задача обеспечение безопасности сестры. Нам некогда прочесывать лес. Пожар потушен, и, я полагаю, никто не станет спорить с тем, что лучшее для нас сей час продолжить путь как можно скорее.

Солдаты, тяжело дышавшие после боя, согласно забормотали. Хардвину помогли сесть в повозку. По счастью, оказалось, что он не ранен, а просто ушибся и еще не оправился от перенесенного потрясения.

Повозки снова поползли по тропе, жавшейся к берегу Шкурьего Ручья, в поисках моста, о котором говорил Халю Кай. Собаки Тудвала, бежавшие впереди, возбужденно засопели, и угрюмый принц поскакал туда проверить, что привлекло их внимание. Внезапно, оказавшись на повороте тропы река в этом месте имела излучину, он остановился.

— Что за...

— Кобольды, — сказал ему Кеовульф. Очевидно, маленькие существа забежали вперед.

— Демоново отродье, — сплюнул Тудвал.

Увидев приближающегося Халя, кобольды принялись радостно подпрыгивать и верещать по-птичьи, видимо, выражая восторг. Один, самый храбрый, подбежал и погладил его по ноге, быстро-быстро кивая головой благодарил. Халь невольно покраснел. Потом он опять увидел ту старую женщину. Кожа у нее потемнела от лесной грязи, а волосы еще больше спутались.

Старуха поклонилась обоим принцам, хотя и не слишком почтительно, а Халю и Кеовульфу кивнула, чуть приподняв одну бровь. Можно было подумать, она знает, с кем встретилась. Потом заговорила не в скучной и монотонной манере кеолотианцев, а живо, певуче, будто на древнем наречии Кабалланского побережья.

— Благодарю вас за спасение маленьких кобольдов. Кобольды опять раскудахтались, дергая ее за руки.

Парочка из тех, что помельче вскарабкалась на сутулые плечи и принялась рыться темными шершавыми пальчиками у нее в волосах. Старая женщина нежно погладила их без всяких признаков раздражения. Остальные бросились к Халю и стали так приседать и кланяться, ни на миг не умолкая, что у него закружилась голова, а потом подбежали к солдатам и потащили их в сторону реки.

Должно быть, старуха их язык понимала. Она склонилась к одному из кобольдов покрупнее и поспокойнее, выслушала его и тут же обеспокоено перевела:

— Они говорят, что кому-то еще нужна помощь. Какие-то люди держат кого-то в плену.

— Надо выслать вперед отряд, — вызвался принц Ренауд.

Тудвал кивнул.

— Лорд Халь, лорд Кеовульф, возьмите людей и не медленно отправляйтесь.

— Но принцесса... Разбойники могут устроить еще одну засаду.

— Верно, — согласился Кеовульф и взглянул на кобольдов. — Сколько там человек, не считая пленных?

Кобольды принялись спорить, подняв жуткий шум и размахивая руками. Несколько из них опустились на четвереньки и стали в таком положении подпрыгивать и пыхтеть. Наконец старуха произнесла:

— Полагаю, двое, и с ними — множество собак.

Мохнатые создания забегали на четвереньках, изображая охотничьих псов и то и дело указывая ручками на гончих Тудвала, которых солдаты держали на привязи, чтобы не бросились на кобольдов. Те явно казались псам не менее заманчивой добычей, чем крысы. Но старая женщина возбуждала их еще больше, и они так тянулись к ней, что даже привставали на задние лапы, натягивая поводки.

Халь рассмеялся.

— Всего двое! Ну, тогда мне хватит одного Огдена. Если Кеовульф останется с принцессой, я буду спокоен. — Он отвесил девушке вежливый поклон и с удовольствием увидел, что Кимбелин в ответ одобрительно улыбнулась. Халь потеребил пальцами желтую ленту у себя на шее.

— Будьте осторожны, — негромко сказала принцесса, и одних этих заботливых слов было достаточно, что бы уверить Халя в одержанной им победе.

Весьма довольный собой, он пустил Тайну следом за странной старухой, отказавшейся от предложенной ей лошади. Трусишки кобольды пристроились за ним, вернее — за его мечом. Огден молча улыбался.

— Ты чего? — спросил его Халь.

— Да вот думаю: скучно мне будет в Фароне после всего этого. — Предстоящее столкновение с двумя неизвестными людьми и их собаками его явно беспокоило не больше, чем самого Халя. Оба скорее думали о том, какие необычные у них спутники. — Я к тому, что в Фароне-то ничего такого давно уж не видали.

— Стало быть, не хочешь возвращаться на королевскую службу? — спросил Халь, объезжая корни поваленного дерева. Женщина, шедшая впереди, несмотря на свою старость, без труда обгоняла лошадей.

— Ну, сир, у меня выбора-то нет, верно? Мало кому от рождения так повезло, что он сам за себя решает, чего ему делать. — Сержант с улыбкой взглянул на Халя. — Только мне бы больше по душе пришлось, поставь король во главе своей армии кого-нибудь вроде вас. Слухи ходят, что главным полководцем сделают принца Ренауда. Меня спроси скажу, что добра с того не выйдет. Со всем моим должным уважением, сир, он с людьми-то обращаться не больно умеет. Вот вас все слушают. А почему? Потому что вы сами любого выслушать готовы. Солдаты это ценят. Говорил он без малейшей доли подобострастия, просто вы сказывал свое мнение. И сказал бы я, сир, что вам бы, пожалуй, очень даже недурно было бы, как вернемся в Фарону, поступить в королевскую армию.

Халь не настолько еще возгордился от бесхитростной похвалы, чтобы не заметить, что Огден поглядывает по сторонам и понижает голос, будто не уверен в том, каков будет ответ.

— Пожалуй, так, — согласился он и вдруг спросил неожиданно жестко: — Но к чему это ты клонишь, сержант?

Огден замялся.

— Да ни к чему такому. Просто спросить хотел... ну... с принцессой Кимбелин... В общем, я подумал, что вам Фарона приглянется, и...

— А, с тобой говорил лорд Кеовульф! — осенило Халя.

— Говорил, сир, — кивнул Огден с облегчением от того, что так или иначе с задачей, данной ему, покончено. — Друг ваш о вас волнуется, вот и велел, чтобы я вас поостерег. — Его круглое лицо залилось краской. — Только я, сир, скажу, что не мое это дело. Да к тому же нам лучше бы сейчас подумать, с чего это тварюшки наши вдруг переполошились, — поспешно переменил тему сержант.

— Что? — рассеянно переспросил Халь, думая, что Кеовульфу пришлось потратить немало сил, убеждая Огдена поговорить с ним о Кимбелин. Впрочем, хмурился он недолго и тут же расплылся в улыбке, увидев, каково приходится самому сержанту. Тот смущенно бормотал извинения, снова и снова повторяя, что это не его дело и что он тоже когда-то был молодым и все помнит.

Халь вглядывался в лесной сумрак, ища старуху. Она время от времени исчезала, будто растворялась в тени или в дупло какое забивалась. Халю это не нравилось, а еще больше не нравилось, когда женщина внезапно возникала прямо перед ними и, обернувшись, бросала хмурый взгляд, словно укоряя его за слишком несерьезный подход к положению. От этих взглядов Халю делалось не по себе, и он подгонял Тайну. Кобольды болтали без умолку.

Молодой человек натянул поводья. Из леса доносился собачий лай: яростное гавканье, перемежавшееся позорным визгливым скулежом — так умел только один пес на свете. От изумления Халь открыл рот, а тело уже действовало: пришпорив Тайну, торра-альтанец встал на стременах и с мечом наголо поскакал вперед.

— Трог! — кричал он. — Трог! Трог!

Без малейшей мысли о собственной безопасности Халь проломился сквозь подлесок и вырвался на небольшую поляну у кромки воды. Вереница косматых пони пыхтела под тяжелым грузом. У их ног сновали поджарые охотничьи псы темно-бурой масти. Породу Халь узнал бы где угодно: ему частенько приходилось видеть таких собак, сопровождавших хозяев в Торра-Альту на продажу волчьих шкур. Двое гнусного вида людей один со светлыми волосами, другой с темными, оба в одеждах из волчьего меха боролись с мужчиной и мальчиком лет тринадцати: один тащил вопящего мальчика по земле, ухватив его за ноги, а другой тянул мужчину за цепь, уходившую ему куда-то под воротник.

Еще одну цепь пытался перегрызть приземистый терьер, весь белый, если не считать кровавых полос на плечах. Одним концом цепь была закреплена к тесному железному ошейнику, сжимавшему горло пса, другим привязана к упряжи пегой лошадки.

Думать было некогда. Халь бросился вперед, как безумный. Охотники поймали собаку Брид!

Светловолосый бородач обернулся как раз в тот миг, когда Халь занес ногу, и получил острой шпорой прямо в рожу. Тут же второй охотник бросил мальчика и потянулся за луком. Халь развернул Тайну и выхватил метательный нож. Одно движение запястья и человек уже держался за пробитое плечо. Надо будет еще потренироваться, недовольно подумал Халь: метил он не совсем туда, куда попал.

Огден занимался бородачом. Тот пытался встать, по лицу у него текла кровь — шпора Халя пропорола щеку до кости. В рукопашной он мало чего стоил, так что сержант попросту хватил его мечом поперек груди, а следующим движением рассек толстое кривое бедро.

Все было кончено, драться охотники больше, не мог ли. Халь успокоил дыхание, спешился и шагнул к темноволосому, корчившемуся от боли. Но Трог успел первым, бросился, вцепился в лицо, и Халь едва сумел его оттащить. В зубах у пса остался кусок кожи. Сперва Халю показалось, что терьер еще и пальцы сумел охотнику обгрызть, но потом он понял, что это след старой раны. В любом случае опасности со стороны негодяя ждать уже не приходилось, и Халь повернулся к мальчику и мужчине с цепью на шее.

Мужчина, к его удивлению, ему отсалютовал.

— Мастер Халь, сир! Ну, я и не сомневался, что барон кого-нибудь нам на выручку пошлет. Я-то знал, что вы нас отыщете, — закричал он со слезами на глазах. Лицо у него с одной стороны все почернело от кровоподтеков, шея и запястья были стерты ржавыми кандалами, и весь он выглядел исхудавшим и измученным. Халь узнал его, но не поверил своим глазам.

— Брок?!

— Так точно, сир.

Халь взглянул на мальчика. Темные волосы закрывали ему лицо, а в руках он что-то держал, прижимая к груди. Услышав слова Брока, мальчик вскинул голову, и Халь с еще большим недоумением узнал в нем Пипа.

— Мастер Халь, вы нас нашли! Вы нас нашли!.. Вот, посмотрите, она ранена. И еще ее покормить надо как можно скорее. — Мальчик шатнулся вперед, протягивая Халю комочек белого меха.

Халь посмотрел на комочек, потом опять на Пипа. Уж не тронулся ли парнишка умом?

— Пип, это же волчонок! Чего ради ты над ним так хлопочешь?

— В нее стрелой попали! Эти ублюдки, они в нее стрелой попали, а она ведь сирота, как я, и она моя, а они в нее стрелой!.. — сбивчиво говорил Пип.

— Так. Забудь о волчонке. Ты сам тяжело ранен. У тебя стрела в плече. Теперь слушай меня. Сделай не, сколько глубоких вдохов и успокойся, — твердо сказал Халь. — Это всего лишь волчонок, и раз он ранен и остался без матери, его надо добить, чтобы не мучился зря.

Глаза у Пипа сделались огромные от страха, как у выгнанной из норы лисицы.

— Он, сир, много всякого перенес, — объяснил Брок, устало, опускаясь на землю. — Щенок для него — чуть ли не все на свете. Едва не утонул, его спасаючи, совсем свихнулся, бедняга.

Халь сам глубоко вздохнул, как только что велел Пипу. О состоянии его рассудка будет время подумать после, сейчас главное другое. Первым делом следовало освободить Брока и мальчика от цепей.

— Огден, посмотри в поклаже, чем бы сломать око вы, — велел он. — Охотники обычно возят с собой кучу всяких инструментов.

Потом занялся ранеными, лежавшими на земле. Тот, что пониже, светловолосый, с глубокой и сильно кровоточащей раной на бедре, потерял сознание. Другой без пальцев жалобно стонал. Халь рывком поднял его на ноги.

— Зачем вы похитили людей барона Бранвульфа?

— Сир, мой лорд, я простой охотник, овиссиец. Во все никакого понятия не имею, в чем тут дело. Это все Всадник, он сказал, что надо их взять с собой. Я бы сам ни за что, я только хотел честной работой заниматься, волков убивать. — Говорил он так поспешно, что на губах лопались пузыри крови. Но Халь его слушать не стал, только заметил себе, что мерзавец родом из Овиссии.

— Ну, повезло тебе, — жестоко усмехнулся молодой человек, нимало не заботясь, что у охотника течет кровь, и весь он дрожит от боли. Со мной в отряде едет лорд Тапвелл Овиссийский. Он с тобой разберется.

Халь сомневался, что раненый протянет долго, а вернуться к принцессе надо было как можно скорее. Слишком много жутких вещей происходит в этом лесу.

— Так, давайте-ка мы вам каждому подберем по пони, — сказал он Броку с Пипом. — А покормим и перевяжем, как только вернемся к каравану.

Огден взвалил Брока на спину выносливой лошадке, Халь помог взобраться в седло Пипу. Мальчик все еще прижимал волчонка к себе, словно одержимый. Потом, связав пленных охотников и посадив их еще на двух пони, Халь сам вскочил на Тайну и повел всю вереницу в об ратный путь.

Но отъехав совсем немного, он вдруг остановился, приподнялся в седле и принялся оглядываться по сторонам: кто-то позвал его по имени. Рука невольно скользнула к мечу. Заклекотал кречет. А потом голос Тудвала:

— Кимбелин! Кимбелин!

Принцесса кричала, кречет испуганно шипел, а все это перекрывал какой-то яростный рев. Вместо того, чтобы скакать туда, очертя голову, Халь натянул поводья и прислушался, пытаясь разобраться. Голос Кимбелин удалялся вниз по реке, обратно в сторону Хобомани. Только поняв это, Халь сунул веревку, привязанную к уздечке переднего пони, Огдену, а сам помчался вперед. Кусты затрещали.

Почему Кимбелин оказалась в седле? Наверняка это ее брат, придурок, приказал всем снова сесть на коней.

Лесные звери выли от страха. Птицы тоже заходились испуганными криками. Голос принцессы звенел между деревьями откуда-то справа, но туда Халь проломиться не мог, слишком густо сплелся терновник. Оставалось толь ко скакать по тропе, пока не удастся свернуть.

— Держись, Кимбелин! Я уже рядом! — выкрикнул молодой человек, еще сильнее пришпоривая Тайну и ни на миг, не забывая о том, что носит на шее подаренную принцессой желтую ленту. Чтобы доказать право называться ее рыцарем, он обязан был спасти девушку.

Сглотнул, закашлявшись: впереди стояли шеренгой, перекрывая тропу, люди. Мужчины, женщины, дети...

— Прочь с дороги! — закричал Халь. Никто даже не поднял головы. Он снова очутился в сердце Хобомани. Они не настоящие, сказал он себе, стиснул зубы и погнал лошадь еще быстрее. Та тревожно задрожала.

— Вперед, — приказал Халь, пытаясь сам себя убедить, что это лишь тени и никакого вреда Тайне они причинить не смогут.

Вышколенная лошадь послушалась и даже не сбилась с шага, врезавшись в толпу призраков. Только вол на холода пробежала по телу Халя. За краткое мгновение он успел хорошо разглядеть призраков. Вихрь их чувств едва не закружил его. В этот миг короче вспышки он почувствовал запах крови и блевотины, мешавшихся со сладкими благовониями. Услышал стоны и крики, смех и обещания вечной любви. Прожил их жизни и стал свидетелем их смертей. С одними познал спокойствие, с другими медленное увядание сил, когда каждый вздох становится пыткой, с третьими острую боль. Но хуже всего, самое страшное агония лихорадки и вонь гнойных язв. Халя едва не стошнило, он пришпорил лошадь, чтобы это, как можно скорее кончилось. Голос Кимбелин звучал уже где-то совсем рядом. Терновник сменился тонкими серебристыми березками.

Халь свернул вправо, ветви захлестали по лицу, вы рвался на тропу, по которой ехала принцесса, и тут же увидел ее впереди. На запястье у Кимбелин бился, как безумный, кречет принцесса сжимала ремешки, привязанные к его лапам, в руке. Следом скакал, крича и яростно хлеща коня, Тудвал. Он постепенно нагонял сестру. Халь вонзил шпоры Тайне в бока.

Могучий кеолотианец нагнулся подхватить поводья Кимбелин и со звериной силой дернул, так что ее кобыле пришлось задрать голову и замереть на месте. Кречет в страхе захлопал крыльями, громко клекоча. Ремешки не давали ему взлететь.

— Отпусти его! — крикнул Халь принцессе.

— Не могу. Ремешки запутались, — отозвалась та. По ее испуганному лицу катились слезы. — Помоги мне!

Кречет мотал ее руку из стороны в сторону.

Тайна вот умница! не дергалась, будто не замечая птицу. Отворачиваясь от хлестких крыльев, Халь ухватил кречета за лапы. Теперь принцесса могла отвязать его. Дрожащими пальцами она размотала спутавшиеся ремешки. Халь выпустил птицу, и та тут же рванулась набирать высоту. Небо расколол крик кречета, напоминавший свист летящей стрелы.

Халь смотрел на летящую птицу, закусив губу, чтобы не подать виду, что чувствует боль: кривые когти глубоко изорвали ему ладонь. Кимбелин вот-вот расплачется в ужасе взглянула на его залитые кровью пальцы, потом в лицо.

— О, Халь! — Она не могла найти нужных слов, но глаза ее так сияли благодарностью и восхищением, что юноша немедленно почувствовал себя героем. О, Халь, ваша рука!..

Он отважно улыбнулся.

— Ничего страшного. — Промокая кровь платком, и перевязывая руку, молодой человек постарался не морщиться и говорить глубоким спокойным голосом. — Вы не ранены? — Впрочем, он уже сам видел, что, к счастью, толстая кожаная перчатка защитила запястье принцессы. Чтобы скрыть боль, он опять стал смотреть на кружащегося в небе кречета, зализывая царапины помельче. — Что его так напугало?

Но ответа Халь так и не услышал.

— Нет! — закричала Кимбелин. Ее кобыла с безумными глазами подалась назад, и Тудвалу едва хватало сил удерживать одновременно и ее, и своего брыкающегося и ржущего скакуна. Принцесса потеряла самообладание, выронила поводья и ухватилась за шею кобылы.

— Стоять! — приказал принц по-кеолотиански и хлопнул своего коня по шее, чем только еще больше его напугал. Изо рта у животного потекла струйка крови — мундштук уздечки врезался в губу. Халь попытался поймать лошадь Кимбелин за поводья, не дотянулся и тогда решил хотя бы заступить ей путь.

— Слезай! Прыгай на землю! — закричал он.

— Не могу! — Кимбелин вся побледнела от страха. — Халь, помоги мне, помоги! Оно возвращается!

Принцесса уткнулась лицом в гриву лошади и разрыдалась.

Огромными скачками к ним бежала размытая тень, похожая на сгусток тумана. Тайна, вся, дрожа, обернулась к ней. Халь увидел очертания огромной кошачьей головы, когтистые передние лапы... а задняя половина чудовища задняя половина принадлежала дикой лошади! Довершала картину пара красных кожистых крыльев. Леквус! Увидев его, лошадь Кимбелин вырвалась, наконец, у Тудвала и понесла. Принц поскакал за сестрой, оставив Халя один на один с призраком.

Бесплотное существо бросилось на него. Халь по очереди метнул все три своих ножа, и все три прошили видение насквозь, ничуть не задержавшись. Оставался меч. Молодой человек выдернул его из ножен и приготовился вонзить леквусу в грудь... Но стоило клинку сверкнуть в воздухе, как чудовище остановилось и, ворча, отступило в лес.

Халю не было дела до того, испугался призрак его рыцарской доблести или узнал в оружии силу Великой Матери. Без промедления он развернул Тайну и, пригнувшись к ее гриве, поскакал за принцессой.

Плохо. Они удалялись от реки и все больше углублялись в Хобомань. По спине у Халя пробежали мурашки — рядом с ним, бок о бок, ехали всадники. Он их не видел, но чувствовал, как они чуть не касаются его локтями, коленями. Тайна возбужденно дрожала, но — удивительно! — не от страха, а от ликования погони.

Незримые всадники обогнали Халя. Он заморгал, ослепленный внезапной вспышкой золота и серебра: луч солнца, пробившийся через кроны деревьев, блеснул на полированной стали. В воздухе пахло, потом так бывает, когда жадные до крови охотники гонят испуганную дичь. Серебристые тени метались туда-сюда среди деревьев. Халь зажмурился, посмотрел вновь, они исчезли.

Он понял, что от обогнавших его всадников исходило ощущение огромного могущества, и устрашился. От призраков не тянуло ни смертью, ни гниением только силой. Впрочем, думать о них было некогда: приходилось то и дело пригибаться, чтобы не получить по голове каким-нибудь суком. Кимбелин впереди истошно кричала.

Тропа вывела на опушку. Впереди, у самого берега озера, стояли кольцом высокие тисы. Лошадь Кимбелин, яростно взбрыкивая, рвалась туда, но что-то ей мешало. Мелькнуло что-то красное, послышался львиный рев, леквус догнал ее.

Кровь хлынула ручьем из раны на кобыльем крупе. Принцесса звала на помощь, а поверх ее голоса неясное, как если спишь и во сне слышишь, что происходит вокруг, — накладывалось рычание. Его ни с чем не перепутаешь, так могут только гончие, напавшие на след. У Халя вдруг закружилась голова. Какое-то неожиданное чувство заставило его остановиться. Остальные члены эскорта быстро нагоняли.

— Помоги! — опять крикнула Кимбелин, обернувшись. — Халь, помоги мне!

Глаза у нее потемнели от страха, прекрасное лицо исказилось, такой можно было бы нарисовать аллегорию боли. Халь необходим принцессе. Вот она, возможность навсегда сделать так, чтобы она была перед ним в долгу!..

— Халь, Халь! — В голосе Кимбелин звенела паника. Ее лошадь рухнула на колени.

Солдаты поравнялись с принцессой, даже Огден с пони, на которых сидели Пип и Брок, показался на краю поляны, окруженный толпой верещащих кобольдов.

Халь не двигался с места.

— Халь! — Все звали его на подмогу. Он не мог ответить.

— Мастер Халь! — Тонкий крик Пипа перекрыл мужские возгласы, но и мальчику не удалось ничего добиться.

Халя звал другой голос, неясно откуда. Кажется, из глубины души. Кто это? Совесть? Нет. Кричала будто часть его самого, часть, которой он лишился. Мир вертелся колесом. Принцесса, рыцари, солдаты все расплывались в дымке, как тихо скользящий по спокойному морю корабль. Голос звал его, полный отчаяния, так, будто через огромную пустошь, когда ничего не видно в тумане.

— Халь!

Глава 26

Крик застрял у Каспара в пересохшем горле. Пес, готовый уже вцепиться в него, повалился на землю с серебряной стрелой в плече. В воздухе звенело еще несколько стрел. Стрелять с такой скоростью может лишь умелый лучник из Торра-Альты, но почему серебряные?

Абеляр, подумал он. Обернулся и увидел: да, тот и в самом деле стоял рядом с Брид в кольце тисов и натяги вал тетиву, чтобы выпустить еще одну серебряную стрелу. Каспар вдруг догадался, что лучник собирал по пути стрелы лесничих, ушедшие мимо цели.

Стрела скользнула по волосам. Каспар вздрогнул, но стиснул зубы и остался стоять как вкопанный, чтобы Абеляру было легче целиться. Сзади он слышал быстрые легкие шаги ловчего и знал, что убежать от него все равно не сможет, так что приходилось лишь довериться мастерству лучника. Закусив губу, Каспар смотрел Абеляру прямо в глаза. Тот сделал глубокий вдох, чтобы не дрожала рука... Ловчий приближался и вдруг победно запел. На плечо Каспару легла рука, он съежился. Острая сталь...

Острая сталь не вонзилась ему в спину. Серебряная стрела свистнула у самого уха, и наступила тишина.

Каспар обернулся. Ловчий исчез, только на примятом орляке лежали его нож и островерхий колпачок с перьями. Над ними поднималась блестящая пыльца, похожая цветом на зимние звезды. Взметнулась, закружилась, и вот ее уже сдуло ветром.

Перед девочкой, беспомощно кричавшей в зарослях, стояла, готовясь к броску, собака. Каспар подхватил нож ловчего, метнул, хоть и никогда этому не учился просто больше, ничего не успел бы поделать. Клинок закувыркался в воздухе, но, будто подчиняясь его воле, вонзился псу точно в шею и рассек яремную вену. Волшебное оружие, догадался Каспар.

Вокруг повсюду сновали души, пытаясь укрыться от облавы, и всадники в красных куртках ликующе гикали от восторга погони.

— Беги, Спар, беги! — кричал стоявший в кольце тисов Катрик.

Вот ловчие заметили Каспара, и свернули в его сторону. Неуклюже подхватив девочку и выдрав нож из собачьего трупа, он стал прорубаться через кусты. Их ветви пытались уклониться от оружия вот почему лесничим удавалось так легко передвигаться по зарослям!

— Мама! — Девочка залилась плачем и вцепилась Каспару в шею, до крови расцарапав ее ногтями. Облава быстро приближалась.

Лошадь! Лошадь убитого Абеляром ловчего не ушла далеко, ее золотая шкура блестела под солнцем, серебряная грива и хвост развевались, а копыта колотили по воздуху, животное брыкалось от страха. При виде ее Каспар чуть не застыл на месте.

— Великая Мать, помоги мне, — прошептал он, протягивая руку к лошади. Та мотала головой, фыркала и неуверенно переминалась с ноги на ногу. Каспар пощелкал языком, иногда это помогало, потом отвернулся и встал как можно спокойнее. Кобыла сама должна была к нему подойти.

И правда: через несколько мгновений, негромко заржав, лошадь шагнула к нему и ткнулась в ладонь бархатной мордой. Все-таки Каспар умел с ними обращаться. Он погладил лошадь по шее, потом оперся о холку и вскинул ей на спину девочку, а следом вскочил сам. Как и нож, лошадь делала все так, как он хотел, будто понимала. Взяв с места в галоп, ветер свистел, как выхваченный из ножен клинок, она поскакала к кольцу тисов, где стояли, крича «скорее, скорее! », Абеляр, Катрик, Папоротник и Брид. Брид сжимала в руке Свирель Абалона.

Каспар услышал за спиной стук копыт еще одного коня и поскакал быстрее. Вдруг, к его отчаянию, Катрик выбежал ему навстречу.

— Быстрее, мастер Спар! Быстрее! А ты, злодей этакий, отвяжись от него!

— Катрик, назад! — Брид сунула Свирель Папоротнику и бросилась за стариком.

— Нет! — воскликнул Каспар, увидев, что лёсик, дрожа от страха, подносит Свирель к губам.

Великая Мать, лишь бы ему не хватило смелости дунуть!.. Катрик бежал к Каспару, за Катриком Брид, а за нею Абеляр.

— Назад! — заорал Каспар.

— Оглянись! Слева! — крикнула Брид.

Через кусты прорубался ловчий в красном колпачке, но это еще ничего! Хуже: его псы уже вырвались на открытое место прямо перед Катриком с Брид. Каспар пришпорил лошадь. Вокруг девушки плясал белый олень, не подпуская собак, но старик остался без всякой защиты и только мог размахивать ножом. Злобно рыча, гончие окружили его, ища слабое место.

Ветер разметал Каспару волосы. Одной рукой прижимая к себе девочку, он еще раз пришпорил лошадь. Вот Катрик вскрикнул от боли, пес ухватил старика за руку. На миг Каспару показалось, что дорогу ему заступили прозрачные, как паутина, фигуры каких-то людей. Призраки уже исчезли, когда он вдруг понял: один из них как две капли воды походил на брата короля Рэвика.

Олень грозно склонил увенчанную острыми рогами голову, и псы отскочили на безопасное расстояние. Абеляр и Брид поспешили оттащить Катрика к тисам, тот едва мог держаться на ногах. Поравнявшись с ними, Каспар соскочил с седла и принялся им помогать. Теплая липкая кровь, покрывавшая руки старого колодезного мастера, сочилась у Каспара между пальцев. Золотая кобыла с девочкой на спине шла за ним следом.

Папоротник протянул Брид Свирель.

— Играй, прошу тебя!

Та взяла инструмент, но даже не взглянула, только погладила.

— Брид, Брид! — кричал лёсик. — Играй! Пальцы девушки задумчиво пробежали по перламутровой отделке Свирели, а смотрела она в лес. Каспар понял: она видит лишь одного всадника, всадника на бешеной лошади, несущегося к ней во весь опор.

— Брид! — Каспар бросил старика и побежал к ней, попытался схватить, но девушка вырвалась. Ничто не могло заставить ее оторвать взгляд от Талоркана. Золотоволосый эльф вклинился в гущу ловчих, остановившихся на краю кольца тисов. Голос его звенел прекрасно и неодолимо. Птицы смолкли, и само время, казалось, замерло, слушая песню лесничего, что разбивала все за коны природы.

Поверх красной куртки ловчего, на Талоркане был плащ из блестящего черного бархата, отороченный горностаем. В черной гриве его коня сияли бирюзой вплетенные павлиньи перья, а с ними — нити чистого серебра и шелковые ленты, похожие на звезды в полуночном небе. Его огромные золотые глаза сияли, а голос плел сети магии.

— Свирель, Брид, Свирель! — Папоротник подпрыгивал от возбуждения. — Играй же!

Абеляр сжал ее ладонь.

— Госпожа моя, я почти полтысячи лет ждал дня, когда смогу обеспечить безопасность Троицы. Сыграйте на Свирели, умоляю вас.

Брид бессильно уронила руки, глядя на Талоркана.

— Это всего лишь заклятие, — тихо сказал ей Каспар, пытаясь проникнуть в потаенные закоулки разума. — Все го лишь заклятие. Он тебя не любит. Он хочет использовать твою силу, чтобы увеличить свою собственную. Ему нужна не ты, ему нужна твоя сила!

Брид и не замечала его. Она провела пальцами по лбу, смахивая выбившиеся волосы — будто Каспара отбрасывала прочь. Видя, что девушка не собирается играть на Свирели, ловчие ближе придвинулись к тисам.

— Брид, я люблю тебя! — в отчаянии выкрикнул Каспар. Слова соскользнули с губ, но перед глазами встала Май: нежное, почти еще детское, лицо, вьющиеся каштановые волосы... В этот миг, за одно лишь мгновение, Каспар понял, что на самом деле любит девочку. Она в нем нуждалась, с ней они равны, а глядя на Брид, он видел у нее за спиной образ собственной матери и Морригвэн. Брид была Одной-из-Трех, ее окутывал ореол сияния Великой Матери, вызывавший благоговейный трепет. На то, чтобы осознать свои чувства, у Каспара ушла вся дорога через лес. Да, он любил Брид, но не той безотчетной, возникающей ниоткуда любовью, что бывает у мужчины к женщине.

Должно быть, его крик прорвал густую паутину заклятия, потому что Брид — мелькнула надежда! обернулась к нему. Потом ее губы сжались в презрительной ухмылке. У Каспара подкатил ком к горлу: он разочаровал ее. Разочаровал тем, что любил как жрицу, а не как девушку. Брид моргнула, и всякое выражение сгладилось с ее лица. Песнь лесничего захватила ее.

— Облава, Брид, облава же! — верещал Папоротник. Ловчие нетерпеливо склонились к лукам седел. Их псы скалили зубы, готовясь к прыжку.

Брид подняла руку со Свирелью и коротко взглянула на нее так, будто просто любовалась тонкими узорами на дубовом дереве и переливами перламутра вокруг отверстий. Свирель вся была блестящая, только темнели глубоко выцарапанные жрицей руны. Солнечный блик не мог их осветить.

Талоркан запел громче и настойчивее. Свободной рукой Брид потянулась за ритуальным серпом, потом принялась соскабливать руны. Посыпались искры. Но все же Свирель могла теперь играть. Каспар прикусил язык в предчувствии.

— Брид, Брид, давай скорее! — надрывался Папоротник. — Мне надо вернуться к своему детенышу!

Абеляр, весь заляпанный кровью и держащий на коленях голову Катрика, молчал в терпеливом ожидании Вот добрые честные люди, что верны до самого конца, подумал Каспар. Чем отплатить им за службу, как не возвращением домой?

Девочка потянула его за руку.

— Госпожа обещала, что отведет меня к маме.

— Так и будет, — откликнулась Брид, не отрывая взгляда от глаз Талоркана.

Вокруг тисов собиралось все больше ловчих, в смятении слушавших песню своего командира. В его голосе звучало не торжество облавы, нет, из уст старшего лес ничего лилась мелодия любви. Мелодия, порабощающая свою жертву. Белый олень отступил в середину рощи, склонил голову, целя в Талоркана рогами. Тот соскользнул с коня и встал перед Брид.

— Папоротник, — одними губами выговорила девушка. Лёсик поднял взгляд, и она вложила ему в руку Свирель.

Каспар не понимал, что она делает, и лишь тупо смотрел.

— Спасай своего детеныша, — прошептала жрица. Лёсик ухватил Свирель и без промедления прижал к губам. Раздался визгливый бессмысленный звук.

— Не надо! — закричал Абеляр. — Папоротник, прекрати!

Но рогатое существо не могло думать ни о чем, кроме как о возвращении на помощь своему детенышу; лёсик все дудел и дудел. Брид бросилась прочь из круга, Абеляр не успел ее удержать: заклятие Свирели Абалона высвободилось. Каспар почувствовал, как воздух густеет от магии, как звук проникает в сущность стихий.

Весь мир за пределами кольца тисов расплылся, будто взгляд залили слезы. Беспомощно смотрел Каспар, как Талоркан хватает Брид за запястье, как победно вскидывает голову.

Девушка обернулась, медленно подняла руку махнуть на прощание? Глаза у нее постепенно тускнели, губы двигались, однако Каспар не мог расслышать ни слова. Ему показалось, будто Брид говорит «прости меня», но может, он и ошибся.

Потом все смешалось. Он увидел меч, сияющий меч с кроваво-красными рунами на клинке, будто паривший в воздухе. Каспар тут же его узнал: рунный клинок, оружие Халя! В мире живых ему равных не было, а уж в этом и подавно. Ловчие тоже его видели, и Талоркан тоже — в полумраке Каспар увидел, как тот оборачивается.

— Халь! — кричала Брид сорванным голосом. — Халь, помоги мне!

Талоркан притянул ее к себе.

В сердце у Каспара будто натянулась, вот-вот оборвется тетива. Сквозь темнеющую дымку он видел, как Брид вырывается из-под власти заклятия. Но слишком поздно. Он рванулся к ней...

Катрик окровавленной рукой зацепился за его пояс.

— Простите, мастер Спар, только я вас не пущу. Я вас должен защищать и доставить домой, к лорду Бранвульфу.

— Пусти! — Каспар попытался вырваться, но Катрик держал крепко.

Поздно. Брид утонула в серых и розовых пятнах, такие бывают, когда первые лучи утреннего солнца касаются тумана над болотами. Все, кроме тисов и озера, растаяло. Каспар почувствовал, что неведомая сила влечет его к воде. Туман, клубившийся над ее кромкой, сделался гуще. Вскоре все, оставшееся за пределами кольца тисов, залилось чернотой, превратилось в сплошную тьму, безбрежную пустоту, слишком огромную, чтобы представить ее себе. Страх: неужели это вечное небытие?..

Так стоят в одиночестве молчаливой безлунной ночи на открытом всем ветрам скалистом мысу. Глядя во мрак, Каспар понимал, что бесконечность сведет его с ума, если он постарается дать ей хоть какое-то имя.

А потом первой вечерней звездой зажегся крошечный огонек. И стал, постепенно расти. Глядя на него, Каспар чувствовал, как на сердце у него теплеет от надежды. Предвкушение грядущего блаженства захлестнуло его. Свет лился ему навстречу. Все, чем он жил, все, чего хотел, ожидало впереди. Слияние, единство... Все стоявшие в круге потянулись туда, даже золотая лошадь.

— Мама! — со слезами радости на глазах пролепетала девочка. — Мама, я иду домой!

— Свет небесный... — выдохнул Катрик. Абеляр упал на колени.

— Великая Мать, я опять подвел тебя.

Нет. Блаженство Аннуина звало, но час еще не пришел. Каспар мог еще подождать. Он не достиг цели своей нынешней жизни, и возвращаться домой было рано. В тоске он смотрел на сияющий свет, зная, что послед него шага сделать не сумеет.

Юноша отвернулся, Абеляр и Папоротник тоже. Белый олень величественно встряхнул рогами и ударил копытом в землю, приветствуя сияние блаженства, но также не двинулся к нему. Кобыла отпрянула: Аннуин был не для нее, она, сотканная из ветра и звездных лучей, принадлежала Иномирью. Каспар положил ей руку на холку.

Все случилось так быстро и все же, казалось, целую вечность. За один бесконечный вздох Каспар заново вспомнил каждую свою мысль, какая только была у него в жизни, увидел каждое лицо. Успел даже понять, что если бы не ловчие, с ними в кольце тисов оказалась бы не одна сотня душ, и Свирель не лишила бы тех, кто желал войти в Аннуин, этого права, а лишь дала бы каждому выбор.

Тонкий луч потянулся к ним от сияющей звезды. Вот он превратился в полупрозрачную дорожку, коснулся земли, охватил тисовую рощу, как ласковая рука. Девочка побежала к нему. Катрик тоже шагнул вперед. Стоя уже одной ногой на луче, он обернулся.

— Мастер Спар, я исполнил свой долг и с радостью иду дальше.

Луч нежно омыл тело девочки силой жизни. Глаза ее сделались ярче, бледные щеки зажглись румянцем. Удивленная, она растопырила пальцы, глядя, как свет течет между ними. Каспар улыбнулся: Брид сдержала свое обещание, девочка отправлялась домой.

Но все же неуверенность скользнула по ее личику. Она обернулась к Каспару и ухватила его за руку со словами:

— Еще рано...

Сердце Каспара томилось по защите, которую обещал свет, по свободе от бремени земной жизни. Однако он не мог шагнуть навстречу лучу. Его задача еще не выполнена.

Свет плотно окутал Катрика. Тот и сам едва не светился от радости и прижимался к лучу нежно, как котенок к матери. Еще миг и когда никто из остававшихся так и не ступил к свету, он скользнул прочь, и только звезда все так же сияла среди тьмы.

Каспар знал, что упустил свою возможность и дол жен теперь снова вернуться к тяготам жизни. Свет потух, запах сырой земли делался все сильнее. Свежий ветер играл волосами, деревья скрипели голыми ветками. За кольцом тисов стояли дубы, березы и буки, терны и па дубы. Солдаты и кони. И...

Каспар не верил своим глазам. Халь. Он размахивал над головой рунным мечом и кричал:

— Брид, моя Брид! Где ты?

Глава 27

— Брид, Брид!

Ее голос Халь не мог спутать ни с чьим другим.

— Мастер Халь, что случилось? — Огден выпустил веревку, к которой был привязан передний пони, и ухватил Тайну под уздцы.

— Отвали, дурак! — рявкнул Халь — голос Брид сводил его с ума. — Ты что, не слышишь?

Старый Брок, хоть и ослаб от ран, крепко ухватил его за ногу. Трог, бросившийся было за леквусом, застыл на месте, прижав уши, а потом развернулся и побежал к тисовой рощице.

Халь с холодным спокойствием повернулся к Огдену и Броку и вынул из ножен меч. Алые руны на белой стали, будто налились кровью. Острие прикоснулось к горлу старика.

— Отойди, Брок.

— Сир, вы не в себе, — возразил тот.

Собачий лай смолк. Леквус тоже исчез, будто испугавшись неведомо чего. Тудвал держал Кимбелин в объятиях, стараясь, чтобы она не видела растерзанного трупа своей лошади.

— Ее могли убить, а вы и пальцем не пошевелили, — прошипел принц, глядя поверх плеча сестры на Халя. Губы Тудвала дрожали от ярости, но Халь его едва замечал.

Он думал совсем о другом, а эти полоумные глупцы только путались под ногами. Кеовульф попытался его задержать, но Халь оттолкнул рыцаря и побежал вслед за Трогом к стоявшим кольцом тисам. Он ведь слышал голос Брид и знал, что тисовая роща для нее — место особое. Из уроков жрицы Халь запомнил, что тис — одно из самых священных деревьев, дерево вечной жизни, дерево перерождения. А здесь их был целый круг!

Мысли прыгали в голове, но Халь все равно ничего не мог понять. Как Брид оказалась в Кеолотии? Может, тоже попала в плен к охотникам? Окончательно во всем запутавшись, Халь почувствовал, что чего-то боится, а остальные, вьющиеся вокруг словно мухи, его раздражают.

Внезапно они перестали его донимать, и повисла мертвая тишина. Только Трог бежал впереди. А люди все остановились: в воздухе запахло запекшейся кровью, будто тут произошло жестокое убийство. Опять замелькали полупрозрачные серебристые очертания. Тени шныряли у опушки тисовой рощи, нагибаясь, чтобы пронырнуть под ветвями. Призрачная толпа — мужчины, женщины, дети — металась в панике. Потом Халь увидел яркие пятна: золотые лошади, блеск оружия... Приближаясь к тисам, фигуры делались четче, плотнее. Черные гончие псы рычали на разбегающихся людей, хватали их зубами. Охотники метали серебряные копья, слышались крики боли. Раненые продолжали ползти к роще.

Какая-то женщина заходилась криком.

Халь слышал ее, но не обращал внимания. Это всего лишь принцесса, отстраненно думал он, испугалась, увидев вокруг него искалеченные трупы. Что ему за дело? Это же не Брид.

Все остальное не имеет значения. Все на свете не имеет значения, только Брид. В глубине своей души Халь понимал, что нужен ей.

Он набрал воздуху и громко выкрикнул ее имя. По том, держа перед собой меч, стал медленно поворачиваться вокруг. Трог визгливо лаял на что-то, чего Халь не видел.

Халь закрыл глаза, призывая на помощь всю свою отвагу.

— Великая Мать, проведи меня сквозь безумие, — прошептал он. — Прости меня, я согрешил, согрешил против тебя и против своей любимой. Кимбелин была лишь тщетной надеждой на богатство и власть, на то, что искушает воображение, но в действительности ничего не значит. Великая Мать, помоги мне найти Брид!

Подняв взгляд, он посмотрел на жалобно скулящего Трога, потом вперед, на кольцо тисов. Надеялся сверх всякой надежды, что она там...

Кеовульф догнал его, и вместе, с мечами наголо, оба побежали к тисам. За ними тяжело дышал Огден, морщась, всякий раз, как видел чье-нибудь корчащееся от боли тело. Халь не оборачивался.

Брид должна быть там.

— Сила Некронда высвобождена. Кто-то доигрался и выпустил всех этих небывалых тварей. Спар придурок, выругался на ходу Кеовульф.

— Мы в самом сердце Хобомани, — выдохнул Огден, будто это могло помочь скрыть испуг.

Они замерли.

Мир вокруг вздрогнул, будто остановился, и начал вращаться в обратную сторону. Сладко запахло нарциссами и свежо росой на весенних листьях. На миг хрустящие листья под ногами превратились в буйное разнотравье. По глазам хлестнуло ярким лучом. Халь за крыл лицо ладонью, а когда смог опустить руку, то увидел свет, полный надежды будто маяк, что сквозь тьму шторма ведет корабль домой. Потом все опять стало обычным... только... нет, не обычным.

Халь поморгал глазами, сделал несколько неуверенных шагов, поморгал опять. Вдруг показалось, что он видит перед собой старого колодезного мастера по имени Катрик. Что за бред! Катрик умер три года назад, его убил подлый жрец Гвион, дядя Спара. Но впечатление было таким четким, что Халь не смог удержаться и по звал:

— Катрик!

— Катрик... — откликнулось скорбное эхо.

Халь испугался, что сходит с ума. Этот голос он знал почти так же хорошо, как свой собственный. Пошатнувшись, он замер, не веря своим глазам. Руки ослабели, и тяжелый рунный меч коснулся концом земли. Каспар. Халь медленно потянулся к родичу, коснулся тот не растаял. Тогда он схватил Каспара за руку, подтащил к себе. Одного взгляда хватило, чтобы понять: случилось что-то страшное. Что-то, что не должно было случиться. Племяннику не пришлось объяснять, как ужасно положение отчаяние было написано у него на лице.

— Халь, она... Брид... — заикался он.

И Каспар был не один! У него за спиной стоял муж чина в старинном одеянии, будто пришедший из поры великих напастей. За его руку цеплялась маленькая бледная девочка. Чуть поодаль держалось существо, которому Халь не сумел подобрать названия какой-то нелепый карлик с рожками на голове и копытцами. Выглядел он вполне спокойным и даже довольным, только подходить побаивался. А в середине кольца тисов чуть дрожал рядом с золотой кобылой огромный белый олень. Лишь Брид не было.

— Где она? — задыхаясь, но ледяным тоном спросил Халь.

Каспар не отвечал, в глазах у юноши стояли слезы. Вместо него заговорил человек в старинной одежде. Голос, полный отчаяния, как ни странно, звучал в торра-альтанской манере.

— Дева... После стольких лет я вновь подвел ее.

— Во имя Матери, где Брид? — повторил Халь.

— Это из-за тебя, трусливая себялюбивая тварь, — обернулся мужчина к карлику. — Почему ты стал играть на Свирели, не дождавшись ее?

— Мне же надо было вернуться...

— Я тебя придушу!

Каспар положил ему руку на плечо.

— Папоротник не виноват. Она сама сделала свой выбор. Талоркан...

Он нерешительно взглянул на Халя, и тот понял: у племянника есть для него вести, которых лучше бы не слышать. Во взгляде Халя пылал гнев и трепетал страх, он ждал слов Каспара, как ждут, пока из колодца достанут тело убитого.

— Она осталась на той стороне.

— На той стороне чего? — Его голос дышал льдом.

— Она в Иномирье. За пределами жизни.

— Она не захотела возвращаться, — выпалил, будто защищаясь, карлик, которого Каспар назвал Папоротником. — Решила остаться с Талорканом.

Халь ухватил Каспара за ворот и подтащил к себе.

— Ты, чтоб тебя!.. Где она?

Каспар не отвел голубых, как небо, глаз и печально объяснил:

— В Иномирье, Халь. В Ри-Эрриш, стране волшебства. Мы провалились через проход, врата между мирами. Нас должны были загрызть волки, но не загрызли, и вместо этого мы оказались в Иномирье. Уже возвращались, однако в последний миг Брид передумала. Там было одно существо, лесничий. Он сплел над ней заклятие и удержал ее в мире призраков. Пленил ее душу, и она навсегда останется там. Вернуть ее невозможно.

Юноша скользнул взглядом по кромке тисовой рощи. Халь медленно выпустил его и посмотрел туда же. Тринадцать человек... Человек ли? Сперва они были призрака ми, тонкими, как паутинка, затем постепенно превратились в парящие над землей существа, искрящиеся огненными вспышками. Маленькие, на голову ниже Каспара, они источали ощущение силы. У всех были неземные желтые глаза, невероятно красивые, будто в них сияли лучи солнца.

— Старейшины Высокого Круга, — прошептал Каспар.

Один выступил вперед. Был он невысок по людским меркам, но все же выше остальных и мускулист. Венец на его голове украшали желуди. Он мог бы показаться нелепым, но Халь увидел лишь величественность.

— Вы заслужили право возвратиться к жизни, торжественно сказал старейшина. — Вы ушли от облавы. Теперь исполните обещание Девы и верните мне мою Свирель.

Каспар взглянул на маленькое существо с короткими рожками, торчащими из шевелюры, и кивнул. Робко дрожа, Папоротник протянул старейшине Свирель, тот, немедля, схватил ее и принялся заботливо осматривать.

— Как же Брид! Лорд Дуйр, верните ее нам, — взмолился Каспар. — Мы не можем ее потерять.

— Воистину я сожалею о случившемся. Земля нуждается в ней, — ответил Дуйр, не отводя глаз от своей драгоценной Свирели. — Мы понимаем, что бесконечная цепь мудрости, переходящей от одной высшей жрицы к другой, прервется. Сие печально, но она сама приняла это решение. Все вы в конце встали перед выбором, и она предпочла остаться.

— Нет! Лорд Дуйр, вы не должны этого допустить, — выкрикнул Каспар сквозь слезы.

Халь поднял меч.

— Отдайте ее мне! — Он двинулся к стоявшим полу кругом старейшинам, но тут же попятился назад, будто получив удар щитом в лицо. Все тринадцать запели, глядя на него. Халь упал на землю, оружие отлетело далеко в сторону.

— Ты не можешь ее получить. — Женщина с ниспадающими, как струи воды, волосами и в белом одеянии выступила вперед. Остальные продолжали петь. — Существуют законы.

— Я ее получу, — крикнул Халь, не понимая, о чем речь и не заботясь о том. — Брид! Брид! Она мне нужна. Я не могу без нее жить. Брид! — Боль утраты сжимала сердце будто стальной перчаткой.

— Ты ничего не можешь поделать. Не сопротивляйся печали.

Халь был не в силах пошевелиться. Тело словно залили свинцом. Оставалось лишь моргать и смотреть в лицо этой прекрасной женщины, в ее солнечные глаза, лучащиеся жалостью. Хотелось плакать от боли... Вместо этого он лишь яростно зарычал, не желая принимать сказанное.

— Как вы смеете отнимать у меня Брид?

Один из старейшин — тот, у кого в отличие от других вместо посоха была книга, — раскрыл ее и коснулся пальцем страницы.

— Мы ничего не сделали, о смертный. Мы лишь соблюдаем закон.

— Что за закон позволяет вам похищать у меня Брид? Она мне нужна! Я люблю ее!

Старейшина с книгой ответил:

— Тебе ее не получить. Она перешла в Ри-Эрриш и находится теперь вне круговорота. Там она останется на вечно.

Он говорил спокойно, даже торжественно, но в желтых глазах мелькнул намек на сожаление. Потом старейшина присоединился к хору остальных. Халь почувствовал, что тело его против воли напрягается, становится жестким.

Он хотел дотянуться до рукояти меча, собрал все свои силы... Пальцы будто вмерзли в лед. Это было невероятно мучительно: пытаешься пошевелиться и не можешь. Но Брид! Он должен был спасти ее!

— Пожалуйста, Брид, пожалуйста, — со слезами на глазах умолял он, — я не могу тебя потерять.

Если бы только ухватить меч! Он убил бы их, убил бы их всех, до последнего, лишь бы вернуть Брид. Он не мог без нее жить. Душа падала в ледяную бездну, каждый удар сердца, словно глубже вгонял в тело кинжал.

Каспар плакал. Пип и человек в странной одежде плакали тоже, и Халь понимал — это из-за страшной скорби утраты. Он знал, как много людей любили Брид, но все не так, как он. Он не мог плакать их слезами. Слишком сильна была боль. Горе вырывало из него душу, выдирало ее крючьями, но он не мог плакать.

Он их убьет. Лишь бы дотянуться до меча.

Халь свел все свои мысли к руке. Дюйм за дюймом, будто окунаясь в кипящее масло, пальцы двинулись к рукояти.

Песня старейшин сделалась громче, а боль сильнее. Тьма разлилась вокруг. Алый гнев, кричащий зверь поселился в голове. Халь заставил себя собрать остатки воли к сердцу души, как можно глубже. Надо было встать над чувствами, встать выше боли; отделить свое сознание от ощущений тела. Найти последнее убежище в глубинах разума, недоступное снаружи. Переступить пределы плоти.

Он быстро слабел, тьма сгущалась. Закрыл глаза и стал смотреть внутрь себя, пока не увидел свою боль неистового дикого буйвола, бьющего копытами, с кровью, капающей с рогов. Потом представил себе, что строит вокруг буйвола загон. И как тот ни ярился, как ни бодал прочную ограду, теперь он не мог вырваться из крохотного уголка разума, а воля обрела свободу действовать.

В миг, когда захлопнулись ворота загона, рука Халя метнулась к мечу. Он сжал зубы, не выпуская боль. И вот пальцы стиснули знакомую рукоять. Через ладонь потекла сила богини. Внезапная и непостижимая волна покоя смыла гнев, будто Халь очутился на материнских коленях, как малыш в колыбельке. Будто черные волны бури выбросили его на теплый песчаный берег. Бешено вращавшийся вокруг мир остановился.

— Благодарю тебя, Великая Мать, — прошептал он. По всему телу разлилась небывалая легкость. Но миг сей, был краток. Халь рухнул на землю, на твердую, холодную, не знающую любви землю. На землю Иномирья.

От потрясения он забылся, и боль вновь вырвалась, желая отомстить. Ударила в живот. Халь согнулся пополам.

Остальные пропали. Каспар, Кеовульф, солдаты все исчезли, оставив вокруг него лишь тринадцать старейшин Высокого Круга. Песня их прекратилась. Один, одетый в черное, с покрытым острыми шипами жезлом, широко улыбался. Прочие стояли, пораженные ужасом.

Тот, что с книгой, держался за голову.

— Закон нарушен. У него не было права по своей воле очутиться здесь. Ни малейшего права.

— Закон не есть закон, если его нельзя нарушить, — с довольным видом ответил тот, что с шипастым посохом.

— Ты глупец, Страйф. Закон отнюдь не нарушен, — спокойно произнесла дама в белом. — Его душа умирала без нее. Он пересек грань между мирами потому, что без нее более не имел цельности.

Халь едва мог их слышать — такое тепло разрасталось внутри. Она здесь, он знал она здесь. Сердце стучало все громче.

— Халь! — услышал он ее голос, полный надежды, полный любви. — Халь, ты пришел за мною. Ты услышал меня.

Юноша обернулся. Брид сжимал в объятиях гибкий человек с тонкими чертами лица, едва выше ее самой. Одежда его сияла алым, только на голове был зеленый остроконечный колпак, украшенный павлиньим пером, а на плечах блестящая черная накидка.

— Эльф, — сплюнул Халь. — Гнусный льстивый эльф. Отпусти ее!

— Нет, — покачал тот головой, — она моя. Она пришла ко мне по своей воле.

— Брид! — Сердце у Халя сжалось. — Как... как ты могла? — сбивчиво спросил он. Чувствовал, будто его обманули, предали. — Я пришел за тобой через грань миров.

— Он опутал меня заклинанием, — оправдываясь, ответила девушка. — Поймал в ловушку своей песни.

— Не суди ее так поспешно. Разве ты сам не попался точно так же в сети порабощающего заклятия? Вспомни о богатствах Кимбелин! — У его плеча встала одна из тринадцати, необычайно красивая женщина в белом платье и с ожерельем из ключей, похожих на семена ясеня, на шее.

— Это другое!

— В самом деле? Мы все видим. Мы все знаем. Законы миров над нами не властны, мы можем свободно переходить через грань. Временами вы нас видите, и тогда вам представляются, будто крохотные фигурки в каплях росы на цветочных лепестках, похожие на бабочек, это значит, что роса отражает происходящее за гранью. Мы все видим, и все знаем, и ты не можешь надеяться обмануть нас.

— Я не любил Кимбелин, — начал было возражать Халь, но тут желтая лента у него на шее шевельнулась под порывом ветра.

— Разумеется, не любил. Хотя некая часть тебя желала от нее того, чего не могла дать тебе Брид. Богатство, земли, положение в обществе?.. От Брид ты получал лишь любовь. Но ради денег или власти пересечь грань невозможно. Только ради любви. Это единственное, что проникает в душу.

Самый широкоплечий член Высокого Круга, сжимавший в руках Свирель, повернулся к похожему на эльфа существу.

— Отпусти ее, Талоркан. Ради нее этот смертный пересек грань. Их души не могут быть разлучены.

Халь с отвращением смотрел на пленителя Брид. Вдруг сердце у него похолодело: за спиной Талоркана тенью поднялась фигура. Вокруг нее скалили клыки черномордые волки, а сзади прижимался к земле, склонив голову, крылатый леквус.

— Держи ее, Талоркан, — приказал темный человек. — Она нужна мне, и я хочу видеть ее страдания. Она должна страдать! Я дам тебе силу куда больше, чем заключенная в Свирели Абалона, если только ты не отпустишь ее.

— Это невозможно, — прогремел лорд Дуйр. — У тебя нет выбора.

— Если так, Талоркан, убей ее! — Человек выступил из тени. Он был одет в волчью шкуру, лицо его скрывала маска из черепа волка. — Убей ее! Или ты потеряешь обещанную тебе власть. Возьми нож, и пусть она исчез, нет навеки!

— Халь, помоги мне! — Брид забилась, пытаясь вырваться.

— Еще шаг, и я перережу ей горло, — произнес Талоркан. — Она отойдет к солнцу и станет сутью вселенной, утратив сознание. Ее душа сгорит.

Халь обернулся к тринадцати.

— Остановите его!

— Они не могут, — хрипло произнес человек в волчьей шкуре. — Они не могут его остановить. Их песня не властна над лесничими, и прежде, чем вынести суждение против него, им нужно заручиться поддержкой двенадцати его сородичей, что невозможно.

Старейшина с книгой выдернул из бороды буковый орешек и стал задумчиво его разглядывать.

— Мы не можем его остановить, но можем совершить обмен, — сказал он и посмотрел на Халя. — Иди все правильно, ты не оказался бы здесь, и, отправив тебя обратно, мы не нарушим закона. Но желаешь ли ты отдать свою душу вместо ее души? Закон дозволяет такую сделку.

— Нет! — крикнула Брид.

— Лучше я, чем ты, — тихо ответил Халь. — Ты нужна миру, а обо мне такого не скажешь. — На его лице дрогнула улыбка. — Так должно быть.

Он обернулся к Старейшинам Круга. Понял, хоть и неясно, что прощается со всем и всеми навсегда. И навсегда теряет Брид.

— Я согласен. По своей воле я остаюсь. Отправьте Деву домой.

Глава 28

— Нет, — ответил Талоркан. — Девушка нужна мне, и я её не отдам.

— Отдашь! — прогремел лорд Дуйр. — Любовь дает ему право принести себя в жертву за нее.

— Ха! Какая любовь? Они сами доказали, что не имеют такой любви, — возразил Талоркан с победным видом. Она поддалась моей песне, а он богатствам принцессы. Разве после этого можно считать, что между ними есть истинная любовь?

Вперед выступила дама из членов Высокого Круга, не говорившая прежде. Подняв ореховый посох, она провозгласила:

— Глупец! Это люди, их нужды и желания недоступны твоему бездушному воображению. Взгляни на них. Она почти еще девочка, а несет на своих плечах скорби всего мира. А он обладает честолюбием и великой отвагой, силой воли и разумом, но не занимает места, на котором нашел бы применение своим дарам, и едва ли займет, если женится на Деве. Истинная любовь не дает им бескрайней радости и покоя, она лишь не позволяет им жить друг без друга. В истинной любви нет ни чисто ты, ни праведности, а есть лишь объединение душ. Любовь не изменит того, что они люди.

— Но она нужна мне, — в гневе воскликнул Талоркан. Брид пыталась вырваться из его рук. Халь бросился на лесничего, однако человек в волчьей шкуре скользнул вперед, заступив ему путь, и стая волков следовала за ним, скаля зубы. Халь занес над ним меч. В этот миг луч солнца коснулся маски из волчьего черепа, и сквозь ее глазницы Халь увидел лицо. Глаз не было, лишь слепая плоть, сочащаяся чем-то блестящим. Похолодев, споткнувшись, Халь опустил оружие, ослабла рука.

Тут же к нему прыгнул один из волков: кривые клыки, ребристое нёбо, темно-красная глотка, яростный рык. Страха не было: ведь Халь держал в руках рунный меч. Острая сталь свистнула в воздухе, пропорола волку грудь, а другому врезалась в голову. Брид закричала.

Халь рубил налево и направо, тут проломил челюсть, здесь отсек лапу, и наконец оставшиеся в живых волки отступили. Между ним и похожим на эльфа существом, державшим Брид, никого не было.

— Я скорее убью ее, чем отдам, слышишь? — прошипел Талоркан. — Я видел, как миллионы миллионов душ проходили через наш мир, следуя навстречу единому со знанию, и ни одна из них не была так прекрасна, как эта. Она принадлежит мне!

Лесничий прижал нож к бьющейся жилке на горле Брид, и Халь не осмелился сделать следующий шаг. Та кого оружия он никогда прежде не видел. Лезвие, сияющее лунным светом, крепилось к белой с бирюзой рукоятке, блестевшей в лучах солнца. Откуда, как не с неба, мог взяться подобный клинок?

Мертвая точка, тупик. Халь и лесничий смотрели друг другу в глаза, сражались взглядами, пока тела их пребывали в напряженной неподвижности. Очи Талоркана кружащиеся желтые ирисы, окаймленные черным.

Взглянешь в глаза человеку, видишь его душу, того, кем он является на самом деле. А смотреть в глаза лес ничему все равно, что взирать на солнце в его неизмеримом могуществе.

Талоркан отступил чуть назад и еще крепче прижал нож к коже Брид. Девушка побледнела, на губах ее застыли слова молитвы.

Халь стиснул рукоять меча. Это не может длиться вечно. Надо было атаковать.

Лесничий испустил пронзительную ноту, ударившую Халя в живот, будто широкий нож, каким снимают шкуры с убитых животных. По позвоночнику взметнулись к голове яркие искры, перед глазами поплыло. Звук делался громче, боль заливала все тело. Халь постарался сосредоточиться, и думать лишь о руках руки дрожали. Меч, не выронить меч. Это единственная надежда.

— Великая Мать, — прошептал он, но почувствовал, что отделен от нее какой-то преградой. Не было привычного ощущения бьющей из почвы струею силы, что дарует смелость и неуязвимость. Земля здесь не знала тепла, не знала любви. Ведь это Иномирье, а не край Великой Матери. Здесь прикосновение к ее мечу не вселяло отвагу.

Халь крепко сжал рукоять. Голос Талоркана стал выше и настойчивее. Боль превратилась в тысячи ос, жалящих пальцы. Халь задохнулся. Что противопоставить ей? Он вспомнил о храбрых героях, в пору кеолотианской войны переносивших ужасные пытки: их руки погружали в кипящее масло, а кости ломали одну за другой. Прежде он не понимал, как им удавалось терпеть, а теперь понял, потому что главное спасти Брид. Надо сосредоточиться. Меч. Думай только о мече. Холодная сталь, острое лезвие, которое ты каждый вечер с такой любовью гладишь оселком, снимая малейшие заусеницы. Руны. Руны надежды, руны победы, руны смелости.

Сила потекла сквозь пальцы в руку, хватка окрепла. Волшебство меча возвратилось к Халю. С грозным кличем, он взметнул клинок над головой. Зная, что не успеет нанести удар до лесничего слишком далеко, доверился последней своей надежде. Взглянул Брид в глаза: лишь бы она поняла его намерение, лишь бы была готова. Молча взмолился пусть получится вернее, чем тог да с метательными ножами. Верить бы...

С яростным криком Халь метнул меч в Талоркана. Клинок вонзился, как копье, лесничему в сердце. Не задел Брид, пройдя лишь в нескольких дюймах от нее.

Она не дрогнула.

Она не дрогнула, и в глазах ее не было ни страха, ни слез радости от спасения. Лишь спокойное удовлетворение тем, что сделал Халь, будто Брид всегда ведала меру его отваги и силы и знала, что ему хватит мужества перенести боль. Впервые в жизни Халь почувствовал себя с ней равными. Ей было нужно, чтобы он победил, чтобы он перетерпел все ради нее, и он ее не подвел.

Не глядя по сторонам, Халь шагнул вперед, чтобы взять Брид себе. Пусть она Дева, пусть она Одна-из-Трех, но она принадлежит ему. Она часть его.

Она вступила в его объятия и ласково поцеловала в губы.

— Я звала тебя, плакала, и ты пришел. Пришел через грань, пересек рубеж между жизнью и смертью.

Что-то мелькнуло над головой, и Халь взглянул вверх. Серебро и бирюза — крылья членов Высокого Круга; они несли тело Талоркана в небо. Смотреть на солнце было больно. Брид крепко обняла его, прижавшись лицом к груди. Халь опустил глаза, но перед ним продолжали полыхать огненные пятна. Он стал моргать, пытаясь от них избавиться, и на миг ему показалось, будто он увидел между деревьями крадущегося волка... Но нет, зрение прояснилось, и он разглядел, что это не волк, а Каспар, бежит к нему и кричит:

— Халь! Халь!

Едва веря, что это правда, Халь лишь покрепче прижал к себе Брид.

Кто-то за пределами кольца деревьев орал.

— Волк! Волк! Мальчишка притащил волка! На смердов мне наплевать, а вот за волка на моих землях тебе придется ответить! — Голос Тудвала, громкий и властный. Пип стоял, пошатываясь и держась за спину пони, испуганно пятившегося от разгневанного принца. — Законы Кеолотии суровы к тем, кто разводит волков. Отвечай, негодник! Что ты делаешь с этим зверем?

Халь был слишком потрясен, чтобы что-нибудь сделать. Он лишь тихо застонал при мысли о том, что Пип уже успел навлечь на себя неприятности. Он-то думал, что мальчик слишком слаб, чтобы что-нибудь натворить.

— Эй, кто-нибудь! — распорядился Тудвал. — Заберите у него волка и сверните зверю шею.

— Ты умрешь первым, — прошипел Пип. Сам яростный, как волчонок, он выдернул из поклажи пони нож и угрожающе выставил перед собой. — Я ради этого детеныша через Мать знает, что прошел. Никому его не отдам.

По толпе солдат прокатился вздох. Брид вскинула голову.

— Волчонок! — и отпрянула от Халя.

Миг, когда девушка принадлежала ему одному, прошел. Теперь она снова была жрицей.

Вступаться за Пипа не пришлось, Каспар успел первым.

— Оставьте парня в покое, — рявкнул он принцу Тудвалу, хоть тот и возвышался над ним, как башня. — Он мой подчиненный, и вы его наказывать не будете.

Принц взревел было, но видя, с какими лицами собираются вокруг мальчика бельбидийцы, махнул рукой. — У меня есть дела поважнее, чем заниматься сумасшедшими торра-альтанцами.

С этими словами он развернулся на каблуках и отправился к сестре.

Халь был поражен впервые в жизни Тудвал оставлял подобный поступок безнаказанным.

— Пип, можешь о нем больше не беспокоиться, — объявил Каспар. Пока он пытался вытащить из мальчика хоть какие-то внятные объяснения, Брид занялась извивающимся белым комочком меха.

— Осторожнее, госпожа моя, — предупредил ее мальик. — Щенок совсем дикий, может укусить.

Но, оказавшись в руках Брид, детеныш без малейших признаков боязни принялся лизать ей щеки, будто они с Девой были старыми друзьями. Выпустив волчонка, Пип ухватился за раненое плечо и зашатался, как пьяный. Огден помог ему сесть на землю.

Бледная и худая, как тростинка, девочка, цеплявшаяся за руку Каспара, бросилась к Брид и обхватила ее ноги. Дева потрепала ее по волосам.

— Кажется, всем нам есть что рассказать, хотя думаю, что эти истории связаны между собой. Ведь не будь на то божественного замысла, как бы нам всем оказаться в одном месте? — Она распушила волчонку шерстку и нашла у него на плече красный шрамик. Улыбнулась. — А вот и знак.

— Какой знак? — спросил Пип, приподнимаясь. — Я ж ее всю осмотрел вдоль и поперек.

— Вот, — показала Брид.

— Госпожа моя, это просто след от стрелы. Бедняжка померла бы, если бы Пип за ней не ухаживал, — сказал Брок.

Каспар с удивлением смотрел на заросшую рану, стянувшуюся в форме руны:

— Это же Беорк, именной знак Девы! Одна из тех рун, что выбросила перед нашим отъездом Морригвэн.

Брид улыбнулась.

— Ты нашел ее, Пип. Ты нашел малышку. Будем молиться, чтобы это хоть как-то исправило зло, совершенное убийцей священной волчицы-матери. Благодаря этому все мы уже оказались вместе. Пип, ты герой.

Она опустилась на колени и обняла мальчика, который тут же покраснел и гордо заулыбался.

Халю стало смешно. Пип герой, спаситель щенка!.. Но как ни нелепо это звучало, сам он тоже испытывал к мальчику самые добрые чувства. Брид вернулась к нему, а значит, ничто на свете не могло его огорчить. Он огляделся по сторонам. Кимбелин стряхивала липших к ней кобольдов, как блох, и крепко держалась за руку брата. Неужели он мог подумать, что с принцессой будет счастлив? Со стыдом Халь вспомнил ее унизанный солнечными рубинами венец.

Несмотря на свою радость — ведь Брид была спасена! — Халь чувствовал, будто что-то стоит между ним и остальными торра-альтанцами. Все они — Пип, старый Брок, Брид, Каспар и даже Трог — имели что-то общее с этим волчонком, что-то, еще не доступное ему. Наверное, они объяснят, когда закончат дурацкое ликование и перестанут суетиться вокруг Пипа, который слишком уж доволен собой. Халь застонал. Его дурак племянник уже предлагает мальчишке чин сержанта. Сержант Пип! Звучало ужасно.

— Где же ты ее нашел? — спросила Брид, тщательно осматривая плечо Пипа.

— Ее охотники поймали, только это были не охотники, — начал рассказывать тот.

Халь чуть не подскочил. О простом совпадении не могло идти и речи. Чтобы люди, ставившие капканы на волков в Кабаньем Лове, пришли в самую чащу Хобомани это уж слишком. Несомненно, они одна шайка с теми, кто напал на принцессу и ее эскорт.

Пип подергал его за штанину мол, хочу кое-что сказать на ухо. Халь опустился рядом с ним. Черные глаза мальчика скользнули по солдатам и остановились на одном, который сидел на лошади и тоже, в свою очередь, пристально его разглядывал. На нем была бельбидийская форма.

— Мастер Халь, я его в Ваалаке видел, он с охотниками о чем-то говорил. Точно! Я хорошо запомнил, у него ноги больно длинные, а кобыла низенькая.

Халь взглянул на солдата, как следует, запомнив его лицо. Сделать ничего было нельзя, пока караван не пересечет границу Бельбидии. Если обвинить в чем-то собственного соотечественника в присутствии кеолотианцев, это может дурно повлиять на их отношения с остальными бельбидийскими солдатами. Так что он просто успокаивающе сказал Пипу:

— Ты устал и ранен. Ни о чем не беспокойся. Брид перевязала мальчику плечо, дала выпить сока каких-то растертых трав и положила ладонь на лоб. Вскоре Пип уснул.

С Брид Халю было легче. Она брала на себя изрядную долю ответственности. Вдвоем они смотрели, как охотников связывают, сажают на их же собственных пони и увозят.

— Нельзя исключить возможность еще одной засады. Надо быть бдительнее, ведь с нами принцесса, — заговорил Халь и тут же пожалел о сказанном.

— Принцесса! Твоя драгоценная принцесса! — Брид вспыхнула негодованием, глядя на желтую ленту у него на шее.

Халь поспешно сдернул ее и огрызнулся:

— А Талоркан?!

Миг, когда радость встречи переполняла жениха и невесту, закончился.

Кеовульф коснулся руки Халя и кивнул в сторону Каспара. Тот стоял над трупом лошади Кимбелин и смотрел на глубокие раны, оставшиеся от когтей леквуса. Вот он потер нос и принялся беспокойно оглядываться. Юноша выглядел одиноким и несчастным. Потом поднял взгляд. Голубые глаза почти почернели от страха.

— Это из-за меня? Керидвэн предупреждала... Я ходил к Некронду и выпустил из Иномирья чудовищ... — Он погладил мертвую лошадь, и в воздух поднялась стайка жужжащих мух. — Даже Великая Мать не может даровать мне прощение.

Халь положил ему ладонь на плечо.

— Скоро будем дома. Морригвэн, Керидвэн и Брид придумают, что делать.

Брид улыбнулась, глядя на волчонка, которого баюкала в руках. Малышка пискнула и лизнула ее длинным розовым язычком.

— Все будет хорошо, Спар. Мы нашли волчонка, о котором говорила Морригвэн, и Троица устоит.

Брид поцеловала осиротевшего детеныша в лобик, а потом взглянула на бледную девочку, цеплявшуюся за подол ее платья.

Папоротник возбужденно подпрыгивал и ругался:

— Столько шуму из-за волка. Из-за волка! Так нельзя. Я должен вернуться домой, к Петрушке. Когда это стадо, наконец, двинется? Почему они не торопятся? Надо поспешать.

Лучник в необычной одежде шагнул к рогатому человечку и взял его за руку.

— Мы отправляемся домой прямо сейчас, — произнес он. — Так что кончай строить из себя недоумка.

— Кто это? — спросил Халь у Каспара. Тот слабо улыбнулся.

— Абеляр Лучник...

— ... первый стрелок барона, — докончил Халь строку из всем известной баллады и рассмеялся, думая, что племянник шутит.

— Я хочу домой, — опять заныл Папоротник. Халь взглянул на Брид.

— Я тоже, — сказал он. — Я тоже.