Марк Твен. Об искусстве рассказа

            (Юмористический рассказ как чисто американский жанр.
              Его отличия от комического рассказа и анекдота)
     ---------------------------------------------------------------------
     Марк Твен. Собр. соч. в 8 томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
     Перевод Б.Носика
     OCR & : Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------
     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
     Я  не  утверждаю,  что  умею  рассказывать так,  как  нужно.  Я  только
утверждаю, что знаю, как нужно рассказывать, потому что в течение многих лет
мне почти ежедневно приходилось бывать в обществе самых умелых рассказчиков.
     Рассказы бывают различных видов,  но  из  них только один по-настоящему
труден -  юмористический рассказ.  О  нем главным образом я и буду говорить.
Юмористический рассказ -  это  жанр  американский,  так  же  как  комический
рассказ  -   английский,  а  анекдот  -  французский.  Эффект,  производимый
юмористическим рассказом,  зависит от того, как он рассказывается, тогда как
воздействие комического рассказа и  анекдота зависит  от  того,  что  в  нем
рассказано.
     Юмористический рассказ может тянуться очень долго и  блуждать вокруг да
около, пока это ему не прискучит, и в конце концов так и не прийти ни к чему
определенному;   комический  рассказ  и  анекдот  должны  быть  короткими  и
кончаться "солью", "изюминкой". Юмористический рассказ мягко журчит и журчит
себе, тогда как другие два должны быть подобны взрыву.
     Юмористический  рассказ  -  это  в  полном  смысле  слова  произведение
искусства,  искусства высокого и тонкого, и только настоящий артист может за
него браться,  тогда как  для того,  чтобы рассказать комическую историю или
анекдот,  вообще никакого искусства не  нужно,  -  всякий может это сделать.
Искусство юмористического рассказа,  -  заметьте,  я  имею  в  виду  рассказ
устный, а не печатный, - родилось в Америке, здесь оно и осталось.
     Юмористический рассказ требует полной серьезности; рассказчик старается
и  вида не подать,  будто у него есть хоть малейшее подозрение,  что рассказ
смешной;  с  другой  стороны,  человек,  рассказывающий комический  рассказ,
заранее говорит вам, что смешнее этой истории он в жизни ничего не слыхал, и
он рассказывает ее с огромным наслаждением,  а закончив,  первый разражается
смехом.  Иногда, если рассказ ему удается, он так радуется и так ликует, что
снова и  снова повторяет "соль" рассказа и  заглядывает в  лица  слушателям,
пожиная аплодисменты,  и потом снова повторяет все сначала. Зрелище довольно
жалкое.
     Очень часто, конечно, нестройный и беспорядочный юмористический рассказ
тоже кончается "солью",  "изюминкой", "гвоздем" или как там угодно вам будет
это  назвать.  И  тогда слушатель должен быть начеку,  потому что рассказчик
здесь  всячески старается отвлечь  его  внимание от  этой  "соли"  и  роняет
главную фразу так  это невзначай,  безразлично,  делая вид,  будто он  и  не
знает, что в ней вся соль.
     Артимес Уорд часто использовал этот прием, и когда шутка вдруг доходила
до   зазевавшейся  аудитории,   он   с   простодушным  удивлением  оглядывал
слушателей,  как будто не  понимая,  что они там нашли смешного.  Дэн Сэтчел
пользовался этим  приемом еще  раньше  Уорда,  а  Най,  Райли{379} и  другие
пользуются им и по сей день.
     Зато уж  рассказывающий комический рассказ не скомкает эффектную фразу,
он всякий раз выкрикивает ее вам прямо в лицо. А если рассказ его печатается
в Англии, Франции, Германии или Италии, он выделяет эту фразу особым шрифтом
и ставит после нее кричащие восклицательные знаки,  а иногда еще и объясняет
суть  дела  в  скобках.  Все  это  производит довольно гнетущее впечатление,
хочется покончить с юмористикой и вести пристойную жизнь.
     Давайте рассмотрим метод комического рассказа на примере одной истории,
которая пользовалась популярностью во  всем мире в  последние 1200-1500 лет.
Она была рассказана так:

РАНЕНЫЙ СОЛДАТ

     В  ходе некоей битвы солдат,  чья  нога была оторвана ядром,  воззвал к
другому солдату,  поспешавшему мимо,  и,  сообщив ему  о  понесенной утрате,
просил доставить его  в  тыл,  на  что доблестный и  великодушный сын Марса,
взвалив несчастного себе на плечи,  приступил к исполнению его желания. Пули
и ядра проносились над ними,  и одно из последних внезапно оторвало раненому
голову,  что,  однако,  ускользнуло от  внимания  его  спасителя.  А  вскоре
последнего окликнул офицер, который спросил:
     - Куда ты направляешься с этим туловом?
     - В тыл, сэр, он потерял ногу.
     - Ногу,  неужто?  -  ответствовал изумленный офицер. - Ты хотел сказать
голову, болван!
     Тем временем солдат,  освободивши себя от ноши,  стоял, глядя на нее, в
совершенном замешательстве. Наконец он произнес:
     - Так точно,  сэр!  Так оно и  есть,  как вы сказали.  -  И,  помолчав,
добавил: - Но он-то сказал мне, что это нога!!!
     Здесь  рассказчик  разражается взрывами  громового  лошадиного  ржания,
следующими друг за другом с короткими перерывами,  и сквозь всхлипывания,  и
выкрики, и кашель повторяет время от времени коронную фразу анекдота.
     Этот комический рассказ можно рассказать за полторы минуты,  а можно бы
и  вообще не рассказывать.  В  форме же юмористического рассказа он занимает
десять минут,  и так, как его рассказывал Джеймс Уитком Райли, это была одна
из самых смешных историй, которые мне когда-либо приходилось слышать.
     Он  рассказывает ее от лица старого туповатого фермера,  который только
что услышал ее впервые,  -  она показалась ему безумно смешной,  и теперь он
пытается пересказать ее соседу.  Но он не может вспомнить ее целиком, у него
все уже перепуталось в голове,  и вот он беспомощно блуждает вокруг да около
и  вставляет нудные  подробности,  которые  не  имеют  никакого  отношения к
повествованию и  только замедляют его;  он добросовестно освобождает рассказ
от этих подробностей и вставляет новые,  столь же излишние;  делает время от
времени всякие  мелкие ошибки и  останавливается,  чтобы  исправить ошибку и
объяснить,  как получилось,  что он ошибся;  и вспоминает мелочи, которые он
забыл привести в нужном месте,  и теперь возвращается назад,  чтобы вставить
эти детали в  рассказ;  и  прерывает повествование на  довольно значительное
время,  чтобы припомнить,  как  звали солдата,  который был ранен,  а  потом
вспоминает,  что имя его и не упоминалось вовсе,  и тогда спокойно замечает,
что имя,  впрочем,  и не имеет значения, - вообще-то, конечно, лучше было бы
знать и его имя тоже, но в конце концов это не существенно и не так важно, -
и так далее и тому подобное.
     Рассказчик простодушен и  весел,  и страшно доволен собой,  и все время
вынужден останавливаться,  чтобы удержаться от смеха;  и ему это удается, но
тело его сотрясается,  как желе,  от едва сдерживаемых всхлипываний,  -  и к
концу этих десяти минут зрители изнемогают от смеха,  и слезы текут у них по
щекам.
     Рассказчик в совершенстве передал простодушие, наивность, искренность и
естественность  старого  фермера,  -  и  в  результате  мы  присутствуем  на
представлении изысканном и  чарующем.  Это  искусство,  искусство  тонкое  и
прекрасное,  и  только художник может  им  овладеть,  тогда как  другие виды
рассказов могла бы исполнять и машина.
     Нанизывание несуразиц и  нелепостей в беспорядке и зачастую без всякого
смысла и цели,  простодушное неведение того, что это бессмыслица, - на этом,
сколько я могу судить,  основано американское искусство рассказа. Другая его
черта  -  это  то,  что  рассказчик  смазывает  концовку,  содержащую "соль"
рассказа. Третья - то, что он роняет выношенную им остроумную реплику как бы
ненароком, не замечая этого, будто думая вслух. Четвертое - это пауза.
     Артимес Уорд особенно широко использовал третий и четвертый приемы.  Он
с  большим воодушевлением начинал рассказывать какую-нибудь  историю,  делая
вид,  что  она  ему  кажется  страшно интересной;  потом  говорил уже  менее
уверенно;  потом наступало рассеянное молчание, после которого он, как будто
рассуждая сам с собой, ронял фразу, не имеющую ничего общего с тем, о чем он
говорил раньше.  Вот она-то и была рассчитана на то, чтобы произвести взрыв,
- и производила.
     Например, он начинал, захлебываясь, возбужденно рассказывать:
     - Вот знал я одного типа в Новой Зеландии, у которого во рту ни единого
зуба не было...
     Здесь  возбуждение его  угасает,  наступает молчание;  после задумчивой
паузы он вяло произносит, как будто про себя:
     - И все же никто лучше его не играл на барабане...
     Пауза - это прием исключительной важности для любого рассказа, и к тому
же  прием,   употребляющийся  в  рассказе  неоднократно.  Это  вещь  тонкая,
деликатная,  и в то же время вещь скользкая, предательская, потому что пауза
должна быть нужной продолжительности,  не длиннее и не короче, - иначе вы не
достигнете цели и  только наживете неприятности.  Если сделать паузу слишком
длинной,  то  вы  упустите момент,  слушатели успеют смекнуть,  что их хотят
поразить чем-то  неожиданным,  -  уж  тогда  вам,  конечно,  не  удастся  их
поразить.
     Мне приходилось рассказывать с эстрады страшную негритянскую историю, в
которой прямо перед коронной фразой была пауза.  Так  вот  эта пауза и  была
самым важным местом во всем рассказе. Если мне удавалось точно рассчитать ее
продолжительность,  то  я  мог выкрикнуть концовку достаточно эффектно,  для
того чтобы какая-либо впечатлительная девица из публики издала легкий вскрик
и вскочила с места, - а этого я и добивался. История эта называлась "Золотая
рука",  и рассказывали ее следующим образом. Можете и сами попрактиковаться,
но следите, чтоб пауза была должной длины.

ЗОЛОТАЯ РУКА

     Жил да был,  это значит,  в самых прериях один старый злыдень, и жил он
один,  совсем один, только что вот жена. Ну, а погодя немного и жена померла
у него, и он понес ее, понес далеко в прерии и там закопал. А у нее, значит,
одна рука была золотая -  ну чистое золото,  от самого плеча. А он был страх
какой жадный, до того, это значит, жадный, что целую ночь после этого не мог
уснуть, так ему хотелось эту руку себе взять.
     И  вот в полночь чувствует:  ну нет просто больше его мочи,  и тогда он
встал,  встал, это значит, взял свой фонарь и пошел, а на дворе метель была,
метель... пошел и выкопал ее из могилы и забрал ее золотую руку. А после так
вот нагнул голову -  против ветра -  и побрел,  побрел, побрел через снег. И
вдруг  как  остановится (здесь нужно замолчать с  испуганным видом и  начать
прислушиваться), а после и говорит:
     - Господи боже милостивый, что же это такое?
     Слушал он, слушал, а ветер все жужжит (здесь стисните зубы и подражайте
жалобному завыванию ветра) -  вжжжжж-ж-ж,  вз-з-зз;  а потом с того, значит,
боку,  где  могила,  -  голос,  даже не  голос,  а  будто ветер вперемежку с
голосом, толком не поймешь даже, что к чему:
     - Вж-ж-ж-жжж!  К-т-о  в-з-з-з-ял м-о-ю-у-у з-з-з-о-л-от-у-ю р-у-у-у-ку?
Вжж-дзз! К-т-о-о в-з-зя-л м-о-ю-у-у з-з-о-л-о-т-у-ю р-у-к-у-у?
     (Здесь вы начинаете дрожать всем телом.)
     Он задрожал и затрясся и говорит:
     - О господи!
     Тут ветер задул его фонарь,  а снег,  значит, в лицо ему налепился так,
что прямо дышать нельзя,  и он заковылял,  по колено в снегу,  к дому,  чуть
жив;  а после снова, значит, услышал голос и (пауза)... теперь этот, значит,
голос прямо за ним идет!
     - Вжж-жжж-ззз!    К-т-о-о   в-з-з-я-л   м-о-ю-у-у   з-з-з-о-л-о-т-у-у-ю
р-у-у-к-у-у?
     А когда, значит, дошел он до выгона, то опять слышит голос - еще ближе,
все ближе и ближе,  а кругом и буря,  и тьма кромешная,  и ветер. (Повторите
завывание ветра и голос.) Добрался он это до дому -  и скорее наверх; хлоп в
постель -  и  накрылся одеялом с  головой,  и лежит,  значит,  дрожит весь и
трясется -  и потом слышит: оно тут, в темноте, - все ближе и ближе. А потом
слышит  (здесь  вы  замолкаете  и  прислушиваетесь  с  испуганным  видом)...
топ-топ-топ -  поднимается по лестнице!  А потом замок -  щелк!  И тут уж он
понял, что оно в комнате!
     А  потом он  почуял,  что оно у  его кровати стоит.  (Пауза.)  А  после
почуял, что оно над ним наклоняется, наклоняется... у него аж дух занялся от
страха!  А  потом...  потом  что-то  х-о-л-л-о-о-д-н-о-е,  прямо около лица!
(Пауза.)
     А после, значит, голос прямо ему в ухо:
     - К-т-о в-з-я-л м-о-ю... з-о-л-о-т-у-ю... р-у-к-у?
     Вы должны провыть эту фразу особенно жалобно и укоризненно,  после чего
нужно  немигающим  тяжелым  взглядом  остановиться  на   лице  какого-нибудь
наиболее захваченного рассказом слушателя -  лучше  всего слушательницы -  и
подождать,  чтобы эта устрашающая пауза переросла в глубокое молчание. И вот
когда пауза достигнет должной продолжительности, нужно неожиданно выкрикнуть
прямо в лицо этой девице:
     - Ты взяла!
     И  тогда,  если пауза выдержана правильно,  девица издаст легкий визг и
вскочит с  места сама не  своя.  Но  паузу нужно выдержать очень точно.  Вот
попробуйте - и вы убедитесь, что это самое хлопотное, тяжкое и неблагодарное
дело, каким вам приходилось заниматься.

ПРИМЕЧАНИЯ

     Об искусстве рассказа (How to tell a Story), 1895.
     Стр.  379.  Най Эдгар Уилсон (1850-1896) -  американский юморист; Райли
Джеймс Уитком (1849-1916) -  американский поэт.  В  1888 году,  когда Най  и
Райли совместно выступали в  концерте в Бостоне,  Твен представил их публике
как "сиамских близнецов".
                                                                 А.Николюкин