Н.А.Тэффи. Счастливая


                                           А. А. Ц.
     (*60)Да, один раз я была счастлива.
     Я давно  определила,  что такое счастье, очень давно - в шесть  лет.  А
когда оно  пришло ко  мне,  я  его не сразу узнала. Но вспомнила,  какое оно
должно быть, и тогда поняла, что я счастлива.
     * * *
     Я помню: мне шесть лет, моей сестре - четыре.
     Мы долго  бегали после обеда  вдоль длинного зала, догоняли друг друга,
визжали и падали. Теперь мы устали и притихли.
     Стоим рядом, смотрим в окно на мутно-весеннюю сумеречную улицу.
     Сумерки весенние всегда тревожны и всегда печальны.
     И мы молчим. Слушаем, как  дрожат хрусталики канделябров от проезжающих
по улице телег.
     Если бы  мы были большие, мы бы  думали  о людской злобе,  об обидах, о
нашей любви, которую оскорбили,  и о той любви, которую мы оскорбили сами, и
о счастье, которого нет.
     Но  мы - дети,  и  мы ничего не  знаем.  Мы только  молчим.  Нам  жутко
обернуться. Нам  кажется, что зал  уже совсем потемнел и потемнел весь  этот
большой, гулкий дом, в котором мы живем. Отчего он такой тихий сейчас? Может
быть, все ушли из него и забыли нас, маленьких девочек, прижавшихся к окну в
темной огромной комнате?
     (*61)Около своего  плеча  вижу  испуганный,  круглый  глаз сестры.  Она
смотрит на меня - заплакать ей или нет?
     И  тут я  вспоминаю мое сегодняшнее  дневное  впечатление, такое яркое,
такое красивое, что забываю сразу и темный дом, и тускло-тоскливую улицу.
     - Лена! - говорю я громко и весело.- Лена! Я сегодня видела конку!
     Я не могу рассказать ей все о том безмерно радостном впечатлении, какое
произвела на меня конка.
     Лошади  были белые и  бежали  скоро-скоро; сам  вагон  был красный  или
желтый, красивый, народа в нем сидело много, все чужие, так что могли друг с
другом познакомиться и даже поиграть  в какую-нибудь тихую игру. А сзади  на
подножке стоял  кондуктор, весь в золоте,- а может быть, и не весь, а только
немножко, на пуговицах,- и трубил в золотую трубу:
     - Ррам-рра-ра!
     Само  солнце  звенело  в  этой  трубе и  вылетало из  нее златозвонкими
брызгами.
     Как расскажешь это все! Можно сказать только:
     - Лена! Я видела конку!
     Да и не надо ничего больше. По моему голосу, по моему лицу  она  поняла
всю беспредельную красоту этого видения.
     И неужели каждый может вскочить в эту колесницу радости и понестись под
звоны солнечной трубы?
     - Ррам-рра-ра!
     Нет, не всякий. Фрейлейн  говорит, что нужно за это платить. Оттого нас
там и не возят. Нас  запирают в скучную, затхлую карету с дребезжащим окном,
пахнущую сафьяном и пачулями, и не позволяют даже прижимать нос к стеклу.
     Но когда мы будем большими и богатыми, мы будем ездить только на конке.
Мы будем, будем, будем счастливыми!
     * * *
     Я  зашла далеко,  на окраину города. И дело, по  которому я пришла,  не
выгорело, и жара истомила меня.
     Кругом глухо, ни одного извозчика.
     Но  вот, дребезжа  всем своим существом,  подкатила  одноклячная конка.
Лошадь, белая, тощая, гремела костями и  щелкала болтающимися постромками  о
свою сухую кожу. Зловеще моталась длинная белая морда.
     "Измывайтесь, измывайтесь,  а вот как  сдохну на  повороте - все  равно
вылезете на улицу".
     (*62) Безнадежно унылый кондуктор подождал, пока  я влезу, и безнадежно
протрубил в медный рожок.
     - Ррам-рра-ра!
     И больно было в  голове  от этого резкого  медного крика  и от палящего
солнца, ударявшего злым лучом по завитку трубы.
     Внутри вагона было душно, пахло раскаленным утюгом.
     Какая-то темная личность в фуражке  с  кокардой долго  смотрела на меня
мутными  глазами  и  вдруг,  словно  поняла  что-то, осклабилась, подсела  и
сказала, дыша мне в лицо соленым огурцом:
     - Разрешите мне вам сопутствовать.
     Я встала и вышла на площадку.
     Конка остановилась, подождала встречного вагона и снова задребезжала.
     А  на  тротуаре стояла маленькая девочка  и смотрела нам вслед круглыми
голубыми глазами удивленно и восторженно.
     И вдруг я вспомнила.
     "Мы будем ездить на конке. Мы будем, будем, будем счастливыми!"
     Ведь  я, значит,  счастливая! Я еду  на конке  и  могу познакомиться со
всеми пассажирами, и кондуктор трубит, и горит солнце на его рожке.
     Я счастлива! Я счастлива!
     Но где она, та маленькая девочка в большом темном зале, придумавшая для
меня это  счастье?  Если  бы  я  могла  найти  ее  и  рассказать ей,  она бы
обрадовалась.
     Как  страшно, что никогда не  найду  ее, что нет ее больше и никогда не
будет ее, самой мне родной и близкой,- меня самой.
     А я живу...