Эдвин Табб. Колокольчики Ахерона

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - А.Прокофьева.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 18 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   У каждой планеты своя атмосфера, не только та, которой мы дышим,  но  и
та, которую мы ощущаем. Рвущиеся ввысь, изрезанные  волнами  бурных  морей
горы Кальтурии -  исполинские  откосы,  голые  и  бесплодные,  -  отражают
багровый свет зловещего солнца на небе, столь низком и хмуром, что человек
чувствует себя букашкой на ладони мироздания. Локраш, теплый  и  ласковый,
покрытый лесами и пологими холмами; ароматный ветерок  раскачивает  цветы,
красный  и  зеленый  свет  двойного  солнца   сливается   и   переливается
бесконечным переменчивым мерцающим чудом. Снега, льды  и  непрекращающиеся
электрические бури Рагнарока, а  по  ночам  ослепительной  красоты  сияние
заполняет  небо  лентами  и   полотнищами   разноцветного   огня.   Поющие
колокольчики Ахерона.
   Мы заходили на эти планеты во время Большого путешествия,  приземлялись
на  день-два,  пассажиры  глазели  и  восхищались,  затем   снова   вверх,
гравитационные  двигатели  гудели,  поднимая  нас   в   Космос,   кружение
гиперпрыжка, бросающего нас от звезды к звезде, и снова посадка,  и  снова
чудеса природы, поражающие и ошеломляющие. Могло бы и надоесть, но никогда
не надоедало. Вселенная слишком велика, слишком много в ней  миров,  чтобы
оставалось место для скуки. Поэтому экипаж ждал  посадки  не  меньше,  чем
пассажиры, а после нам также не хотелось взлетать, а взлетев, мы  снова  с
нетерпением ждали посадки на новой диковинной планете.
   У каждого из нас были любимые миры.  Я  знал,  что  капитану  нравились
живые кристаллы Альмури, за  главным  инженером  надо  было  приглядывать,
когда мы высаживались на Хоумлайне, где в удивительных  морях  плавали  не
менее удивительные рыбы, а для меня ничто не могло  сравниться  с  поющими
колокольчиками Ахерона.
   Хольман рассказывал о них, когда я появился  в  кают-компании.  У  него
вошло в привычку говорить о мирах,  которые  нам  предстояло  посетить,  с
научной точки зрения объяснять явления природы  и,  в  некоторой  степени,
подготавливать пассажиров к чудесам, которые они увидят,  хотя  это  и  не
входило в его обязанности. Несчастных случаев было мало, болели  редко,  а
гиперпрыжок занимал иногда несколько дней. Для доктора,  как  и  для  всех
нас, время от звезды до звезды тянулось медленно.
   Я тихо двигался по кают-компании, собирая  пустые  стаканы,  вытряхивая
пепельницы, прибирая разбросанные книги и журналы -  превосходный  стюард,
как всегда. Хоть  эта  работа  и  была  лакейской,  меня  она  устраивала,
жалованья хватало, иногда перепадали щедрые чаевые,  служба  не  утомляла,
она помогала скоротать время,  и,  пока  мы  заходили  на  Ахерон,  я  был
доволен.
   - Удивительный мир, - рассказывал Хольман. - По  ряду  причин  животная
жизнь так никогда и не возникла на Ахероне. Это  царство  флоры.  Там  нет
даже насекомых.
   - Нет насекомых? - Кляйнман нахмурился. Этот маленький лысый  человечек
много читал, но знал мало. - А как же тогда происходит опыление?
   - Растения двуполые, - объяснил доктор. - Они самоопыляются. Семена  же
разносит ветер.
   - Колокольчики, - сказал Кляйнман. - Что это такое?
   - Знаменитые колокольчики. - Хольман замолчал и взглянул на слушателей.
   Они все были в кают-компании, все тридцать пассажиров, которых мы везли
в  этот  раз.  Пожилые  люди  в  большинстве  своем,  потому  что  Большое
путешествие стоит недешево. Парочка молодых влюбленных,  проводивших  свой
медовый  месяц,  перешептывались,  держась  за  руки.  Толстая  матрона  с
бриллиантами на жирной шее следила за своим сыном, долговязый нелепый юнец
не сводил щенячьих глаз с привлекательной пепельноволосой женщины.  Я  был
знаком с ней - Лора Амхерст, молчаливая и сдержанная блондинка, она  редко
говорила, а улыбалась еще реже.
   - Поющие колокольчики Ахерона,  -  продолжал  Хольман,  и  я  осторожно
подошел ближе. - На самом деле никакие это не колокольчики. Просто  каприз
эволюции. Преобладающая растительная форма представляет  собой  кустарник,
достигающий высоты в два человеческих роста. Он плодоносит круглый  год  и
обычно покрыт  стручками  разной  степени  зрелости.  Стручки  сферической
формы, около дюйма в диаметре, и в каждом полдюжины семян.
   - А я-то думал! - потрепанный фат разочарованно надул губы, как было  в
моде, когда я родился. - Я воображал, что это настоящие колокольчики.
   - Стручки, - недовольно фыркнул Кляйнман. - Только и всего?
   - Только и всего, - Хольман бросил быстрый взгляд  на  меня.  -  Просто
каприз природы. - Он улыбнулся пассажирам. - Но есть в них  все  же  нечто
особенное. Видите ли, в почве Ахерона содержится очень много кремния.  Так
много, что ни одно земное растение здесь бы не выжило.
   - Ничего удивительного, - казалось, Кляйнман нарочно действует всем  на
нервы. - Во многих мирах земная растительность не смогла бы развиваться.
   - Вы правы. - Хольман вновь замолчал, и я знал, что он пытается  скрыть
раздражение. Настоящим проклятием были для него невежды, воображавшие, что
они знают все на свете. - Дело в том, - спокойно продолжал он, - что из-за
высокого содержания кремния в  стручках  они  представляют  собой  хрупкие
стеклянные шары. Семена внутри не закреплены,  и  при  порывах  ветра  они
ударяются об оболочку.
   - Правда, они похожи  на  плоды  физалиса?  -  внезапно  спросила  Лора
Амхерст.
   - Да, - сказал Хольман и вновь взглянул на  меня.  -  Очень  похожи  на
плоды   физалиса.   В   поющих   колокольчиках   в   помине   нет   ничего
сверхъестественного.
   Затем последовал шквал вопросов и ответов. Кляйнман  старался  выказать
свою начитанность  и  преуменьшить  познания  доктора.  Хольман  терпеливо
отвечал. В конце  концов,  он  был  членом  команды,  и  ему  не  хотелось
показывать всем, каким дураком был Кляйнман. Только Лора  Амхерст  хранила
молчание, прекрасные пепельные волосы, подчеркивали ее бледность. Позднее,
когда пассажиры ушли отдыхать и на корабле  все  затихло,  Хольман  вызвал
меня.
   - Садись, Джон, - он указал на стул в тесной амбулатории.  -  Как  тебе
наши пассажиры?
   - Как всегда.
   - Кажется, невысокого ты о них мнения? - Он не ждал ответа и не получил
его. - А что ты думаешь о блондинке?
   - О Лоре Амхерст?
   - Да, о ней. - Он уставился на шкафчик с инструментами.  -  Она  вдова,
вдобавок овдовела недавно. Не нравится мне все это.
   Я знал, что он имеет в виду, но ничего не сказал.  Есть  темы,  которые
можно обсуждать сколько угодно, а есть такие, что раз поговорил - и баста.
Я не мог говорить об Ахероне. Я сделал вид, что смотрю на часы, и  Хольман
понял намек.
   - Итак, ты не хочешь говорить об этом, - сказал он упавшим  голосом.  -
Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но  она
вдова, и я уже пригляделся к ней. - Он тряхнул головой. - Черт  бы  побрал
эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?
   - Может быть, она и поверит. - Я встал и пошел к дверям. - Ты все очень
убедительно объяснил.
   - Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? -  Он  посмотрел  на  меня
исподлобья. - Так я и думал. - Он вздохнул. - Ладно, подождем  до  завтра.
Спокойной ночи, Джон.
   - Спокойной ночи, доктор.
   Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.
   Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро,  и  мы
завтракали под пронзительное гудение  гравитационного  двигателя.  Завтрак
уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда  еще  до  посадки  была
убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы.  Хольман,  как
обычно проводил инструктаж вместо капитана.
   - Ничто не может причинить вам вреда на  этой  планете.  Но  есть  одна
серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и  том  же  месте,
среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни на шаг.
   - Почему? - Кляйнман, как всегда, был невыносим. - Если нам  ничего  не
угрожает, то что же в этом опасного?
   - Вы можете заблудиться, - терпеливо объяснил Хольман. - Кусты высокие,
и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок, и вам это не  грозит.  -
Он улыбнулся. - Честное слово, вы ничего  не  потеряете,  если  последуете
моему совету.
   Дело было не только в этом,  но  он,  видимо,  решил  не  тратить  слов
попусту.  По  обыкновению  пассажиры  выслушали  инструктаж   беспечно   и
равнодушно и явно  собирались  поступать  как  им  заблагорассудится.  Под
наблюдением Хольмана  они  прошли  через  шлюз,  сопровождавшие  их  члены
экипажа  следовали  в  некотором  отдалении.  Он,  должно  быть,   заметил
выражение моего лица, потому что подошел ко мне и  серьезно  посмотрел  на
меня.
   - Может, не пойдешь на этот раз?
   - Не могу.
   - Смог бы, если бы захотел! - рявкнул он, затем уже  мягче  добавил:  -
Зачем тебе это, Джон? Что тебе это даст?
   - Извини, - я не хотел спорить с ним. - Мне нужно идти работать.
   Работа не заняла у меня много времени, об этом я  позаботился  заранее.
Как всегда на Ахероне, я торопливо  покончил  с  делами,  мысли  мои  были
далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман,
вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне  было  слышно,  что
говорил доктор, перевязывая раны.
   - Я ведь предупреждал вас, - говорил он. -  Кремний  -  это  стекло,  а
стекло - вещь твердая, нехрупкая. Что случилось?
   - Я хотел сорвать несколько стручков, - сказал  Кляйнман,  -  попытался
сломать ветку. - Он выругался, возможно, от боли. - С тем же успехом я мог
бы схватить пригоршню ножей.
   Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что ответил Хольман.
   Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся  лицом  к
зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже  через
поляну был слышен звон колокольчиков.
   Я побежал в сторону долины, и звук усилился.
   Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу. Я  осторожно  пробирался
между высокими кустами и остановился, только когда добрался  до  знакомого
мне места. Передо мной был крутой обрыв, а  далеко  внизу  долина,  сплошь
покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал
затаив дыхание, наконец ветер усилился, и началось.
   Звон колокольчиков невозможно описать словами. Другие пытались  сделать
это, но не смогли, а я не поэт. Нужно услышать эту музыку и понять, а один
раз услышав, невозможно забыть. В долине  были  тысячи  кустов,  усыпанных
стручками, она звучала, как огромный  резонатор.  Звук  поднимался  наверх
волной, множество нот, все, какие только  возможны,  вместе  и  по  одной,
сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке
были все звуки, все, какие только могли быть.
   Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня  смотрел
Хольман.
   - Джон!
   - Оставь меня в покое. - Я сбросил его руку. - Зачем ты вмешиваешься?
   - Уже поздно, - сказал он. - Я начал беспокоиться. - Он взглянул  вниз,
на долину, и я понял, что он имел в виду. - Пойдем на корабль.
   - Нет, - я шагнул в сторону. - Оставь меня в покое.
   - Не дури, - сказал он хриплым от  злости  голосом.  -  Сколько  раз  я
должен повторять тебе, что это - иллюзия?
   - Какое это имеет значение? - Я посмотрел на долину. - Я верю в это. Он
живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.
   - Иллюзия, - повторил Хольман. - Мечта.
   - Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. - Я взглянул на него: -
Не беспокойся, я верю тебе.
   - И надолго хватит твоей веры? - Он  выругался  грубо  и  зло.  -  Черт
возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя
бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе  и  перестать
растрачивать себя понапрасну.
   - Да, - я шагнул в сторону корабля. - Работа. Меня будут искать.
   - Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то,
чему ты учился, а не нянчиться с кучей туристов. - Он обнял меня за  плечи
и заглянул в глаза: - Когда-нибудь ты попытаешься забыть, что это иллюзия.
Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может,  мне  нужно  рассказать
тебе, что тогда произойдет?
   - Нет, - я посмотрел вниз. - Не нужно.
   - Пора образумиться, Джон, - сказал он устало. - Ты должен вернуться  к
своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?
   Этот довод был не нов, я слышал  его  много  раз,  но  как  я  мог  это
сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине  поющих
колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который  так  терпеливо  ждал
моего возвращения.
   По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка. И на это  были  свои
причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на  закате,  когда
утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью. Проходили часы,  и
пассажиры изменялись. Они  стали  спокойнее,  задумчивее,  не  вступали  в
споры. После первой посадки никто  не  пытался  собирать  сувениры.  И  не
потому, что боялись порезаться о  стеклянные  ветки,  с  этим  можно  было
как-нибудь справиться, - скорее, они боялись,  что  планета  лишится  даже
малой части того, что рождало такую чудесную музыку.
   Наступила вторая ночь и прошла очень  быстро.  Рассвет  залил  горизонт
сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний  ветер  тронул
колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой.  Все
слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и  красота
Ахерона переполняла их души и сердца.
   Потом, когда корабль готовился к  отлету,  пропала  Лора  Амхерст.  Это
известие принес мне Хольман, в его голосе был ужас.
   - Вдова, - сказал он. - Колокольчики. Черт возьми, Джон, ты должен  был
быть внимательнее.
   - Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули  корабль.  Но
мне кажется, я знаю, где она.
   - В долине? - опередил он меня. - Ты уверен в этом?
   - Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. - Я бросился
к двери. - Я приведу ее.
   Я побежал прочь от корабля, продираясь через кусты, не обращая внимания
на ветви, в клочья  раздиравшие  мою  одежду,  не  вслушиваясь  в  музыку,
звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений. Я  свернул  с
протоптанной тропинки и побежал в сторону долины.  Надо  было  спешить,  я
мчался наперегонки с ветром,  и,  когда  я  добежал,  все  мое  тело  было
изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора  Амхерст
с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.
   - Лора! - Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.
   Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко,
стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и
слушать.
   - Этого нет на самом деле. Ведь это иллюзия. - Я крепко прижимал  ее  к
себе, предупреждая внезапное движение. - Ваш муж?
   - Вы знаете? - Она ловила мой взгляд. -  Вы  знаете.  Правду  говорили.
Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.
   - Нет, - я искал слова, которые могли бы разбудить ее.  Сколько  раз  я
слышал их, сотни раз повторял их Хольман и другие, но все же  я  с  трудом
находил их. - Это обман чувств.  Приходишь  сюда  и  слушаешь  все  звуки,
которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те,  которые  больше  всего
хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа,  смех  и  слезы  тех,
кого  уже  нет.  Человеческое  сознание  -  странная   вещь,   Лора.   Оно
воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то,  что  есть  на
самом деле.
   - Я говорила с ним, - сказал она. - И он отвечал мне. Я знаю, он здесь.
   - Его здесь нет. - Она попыталась вырваться, и я еще крепче прижал ее к
себе. Я знаю, что  один  неверный  шаг,  и  мы  оба  угодим  с  обрыва.  -
Закрываешь глаза и начинаешь  слушать  и  слышишь  голос,  который  хочешь
услышать. Говоришь - и он отвечает, но все  это  время  говоришь  с  самим
собой. Говоришь и отвечаешь самому себе, а слова и интонации подбираешь из
звона колокольчиков. Это самообман, это еще менее реально, чем  фотография
или магнитофонная запись. Память подсказывает слова.
   - Там мой муж, - настаивала она. - Он звал меня. Я должна идти к нему.
   - Нельзя. - Меня прошиб пот при мысли о том,  что  случится,  если  она
вырвется. - Послушайте, слышали ли вы его голос или  думали,  что  вы  его
слышите, но вы пошли с закрытыми  глазами  на  звук.  Но  звук-то  шел  от
кустов. - Я встряхнул ее. - Вы понимаете? От кустов!
   Она не понимала.
   - Кремний, - сказал я. - Листья, как бритвы. Долина вся ими покрыта,  а
здесь обрыв. Еще два шага, и вы бы сорвались вниз. - Я сжал ее за плечи  и
повернул лицом к обрыву. - Мы недаром  не  водим  сюда  туристов.  Слишком
многие вели себя так же, как и вы, верили, как и вы. -  Я  показал  на  то
место среди бледно-зеленых зарослей, где что-то смутно белело. - Мы  зовем
это место Долиной поющих колокольчиков, а правильнее было бы  назвать  его
Долиной смерти.
   Она долго смотрела на побелевшие кости. Ветер стих, и лишь нежный  звон
доносился из долины, и, когда она заговорила, ее голос звучал громко.
   - Вы приходите сюда, - сказала она. - Почему?
   - Ради своей мечты, - я рассказал ей все. - Но теперь  я  понимаю,  что
напрасно потерял пять лет. Не повторяйте моей ошибки, не  живите  прошлым.
Надо жить настоящим и будущим. Не стоит терзать себя воспоминаниями. Пусть
мертвые покоятся с миром.
   - А вы?
   - И я последую своему собственному совету.
   Еще раз я оглядел сверкающее пространство долины и,  наверное,  впервые
увидел ее. Не то, что о ней рассказывали, не  последний  приют  покинувших
нас, не единственное место во  Вселенной,  куда  мертвые  приходят,  чтобы
знакомыми голосами говорить с теми, кто их любит и помнит.  Я  увидел  то,
что видел Хольман. Колокольчики - чудо природы, не более. Каприз эволюции,
в них нет ничего  сверхъестественного,  не  больше,  чем  в  любом  другом
растении.
   Когда мы шли обратно к кораблю, Лора улыбалась. Я понял почему  раньше,
чем мы вернулись на Землю.
   Я забыл, что Хольман - психолог. Я недооценивал себя. Не учел того, что
крупных ученых не  так  уж  много.  И  правительство,  очевидно,  все  еще
нуждалось во мне. Но им был нужен здравомыслящей человек.
   - Все было подстроено, - сказал мне Хольман в последнюю ночь полета.  -
Я не прошу прощения, врачу не нужно искать оправдания  для  своих  методов
лечения. Лора-то вдова. Она  актриса  божьей  милостью  -  Он  внимательно
посмотрел на меня: - Ты удивлен?
   - Нет, - честно ответил я. - Я не удивлен.
   Умный  не  поглупеет  только  потому,  что  у  него  в  голове   слегка
помутилось.  У  меня  было  время  все  обдумать,   и   некоторые   детали
прояснились. Намеки Хольмана, обстоятельства, при которых Лора пропала,  и
даже то, что Хольман дал мне понять, куда она могла пойти. Конечно же, она
слышала, что я приближаюсь, и рассчитала все  до  мелочей.  Ей  ничего  не
угрожало,  но  я-то  этого  не  знал.  Испугавшись  за  нее,  я   разрушил
собственную иллюзию, взглянул на себя со стороны и все понял. Но я получил
взамен неизмеримо больше.
   Я улыбнулся Хольману и ушел, он обескураженно смотрел мне вслед. Я  мог
все объяснить ему, впрочем, все и так разъяснилось бы позже.
   Меня ждала Лора.