Отдали меня на Пересыпи в детский сад. Первый день. Завтрак.
Кипяченое молоко с пенкой и манная каша. Мы, Юрий Николаевич, этого не
едим, не пьем ни под каким видом. Воспитательница говорит:
- Никто не встанет из-за стола, пока новенький все не съест!
Тогда мне привязывают руки полотенцем к столу и кормят насильно, преподнося
первый в моей жизни урок коллективного воспитания.
Давясь кашей, я успел сказать:
- Все, теперь папа вас убьет. Кто не спрятался - я не виноват!
Я не предполагал тогда, что финал детской считалки мог стать эпитафией
всему коллективу детского сада завода "Продмаш".
После моего рассказа (мягко говоря, приукрашенного) о пытках, папа
всю ночь не спал. Утром он завернул топор в белый медицинский халат, положил
это в портфель и повел меня в садик.
Бабушка Женя короткой дорогой через железнодорожное депо первой прискакала
в детский сад и, видимо, успела предупредить о грозящей опасности. Когда
мы подошли к садику, двери и окна были наглухо закрыты. Тут подоспели моя
мама, дед и папина сестра Варя. Начались увещевания и причитания, отца
потащили к трамвайной остановке, а он кричал в сторону детсада:
- Калмыки! Калмыки! Калмыки!
Вечером мне разъяснили, что означает слово "калмыки". Первыми отцовское
село в 1941 году оккупировали румыны. От них можно было узнать все последние
новости "Совинформбюро", так как они ходили по дворам и меняли антифашистские
и антирумынские листовки, которые разбрасывались с наших самолетов, на
кур, брынзу, молоко и хлеб. После румын пришли немцы. Эти чуть не уволокли
отца в Германию, но никого в селе не расстреляли. Некий стукачок - болгарин
показал фашистам, где прячется бывший колхозный активист. Активиста выпороли.
Стукача - тоже.
А потом в село вошла красная калмыкская дивизия. Эти все разорили,
разграбили и перед уходом публично расстреляли парочку недовольных. Так
что калмыками для моего папы были не те, кто живет в Элисте, а те, кто
грабит, убивает или привязывает детей к стулу, чтобы накормить манной кашей.
