Была у меня в 1981 году мечта. Нет, не Гамлета сыграть. Я мечтал
о зимних женских сапогах. Фирменных. Итальянских. Двести пятьдесят рублей
они тогда стоили у фарцовщиков. Не поймите меня неправильно! У меня-то
сапоги были. А у моей будущей жены - нет...
Знаете, как называется концертный костюм артиста? С подачи Вадима Александровича
Медведева концертный костюм артиста - это кормилец. А любой побочный заработок
театральные актеры называют халтурой. Концерты, съемки, радио - все это
халтура. Но на халтуре никто не халтурит. Отношение к халтуре - святое.
Ведь основные деньги артиста - на стороне.
Еще задолго до перестройки, до образования всяких там преступных сообществ
и группировок в актерской среде уже были поделены сферы влияния в том,
что касалось халтуры.
На ленинградском телевидении во всех детских сказках снималось от силы
десять моих коллег, в телеспектаклях - тридцать, на радио звучали шесть
до боли знакомых голосов. На дубляже фильмов - своя "братва". Самой демократичной
халтурой, в которой могли забить себе нишу все остальные, оставались концерты.
Моей "крышей" стало Объединение Ленконцерт.
Низкий поклон всем редакторам и администраторам этой конторы.
Благодаря им я был сыт и сохранял человеческий внешний вид, достойный
артиста Большого драматического театра, в котором мне платили 120 рублей.
Весной 1981-го артистка Ленконцерта Эрна Крепс набирала народ для грандиозной
летней халтуры в Ивановской области. Обещали семьдесят "палок" за двадцать
один день. Круто? Кстати, "палка" на профессиональном жаргоне - это концерт.
И надо вам сказать, что если бригада дает больше двух концертов в день,
то такая поездка называется уже не халтурой, а чёсом. Ставка у меня тогда
была 9 руб. 50 коп. за выход, так что в итоге могла получиться круглая
сумма. Хватило бы и на зимние, и на осенние сапоги.
В то время я выступал на эстраде как автор-исполнитель своих песен
и всяких пародий. Песни были лирические, пародии - заумные. Правда, на
гитаре я играл весьма прилично. Мне было выделено в программе пятнадцать
минут. Больше бы я тогда и не потянул. По подсчетам Эрны каждый должен
был продержаться на сцене определенное время. Иначе бы концерт "посыпался".
Приехали мы в Иваново. Восемь человек. Среди нас двое из штата Ленконцерта.
По сценарной легенде они должны выдавать себя за артистов БДТ. А мы должны
их в этом ощущении поддерживать. Ведь на афише написано: "Артисты БДТ на
эстраде". Какие именно артисты? Об этом афиша тактично умалчивала. В коллективе
не было ни одного "паровоза", то есть актера, которого бы все знали и на
которого пошла бы публика. В связи с этим Женя Чудаков предложил Эрне вариант
вступительного обращения к зрителям:
- Друзья! Сегодня! На этой сцене! В нашем концерте... народные артисты
Владислав Стржельчик, Олег Борисов, Евгений Лебедев и Олег Басилашвили...
НЕ участвуют!
Готовимся к первому выезду в райцентр фурманов. Эрна сообщает:
- Ребята, с нами может поехать директор ивановской филармонии. Наденьте
все самое лучшее.
(Что - "лучшее"? У всех с собой по одному "кормильцу". Он же и лучший
автоматически. У меня был "кормилец" цвета кофе с молоком. К последнему
концерту этой поездки цвет молока был вытеснен цветом кофе.)
- Юра, - обращается ко мне Эрна, - вы с Женей Шевченко уже разучили
романс?
- Какой романс? Первый раз слышу.
- Ну давайте, давайте, ребятки, у вас еще есть полчаса.
Заслуженный артист Женя Шевченко, милейший человек, работал чтецом
в Ленконцерте. В этой поездке по замыслу Эрны он должен был запеть. С моей
помощью. Мы на ходу разучили с ним "Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная".
Никакой директор филармонии с нами не поехал. У водителя "пазика" был
на руках заказ-наряд. Водитель же был по совместительству и администратором.
Звали его Вовой. У Вовы на лобовом стекле был закреплен портрет Сталина.
Всю дорогу Вова излагал нам свою теорию относительно того, "почему в стране
хреново". По Вовику выходило, что все беды идут от того, что Брежнев хочет
лежать в мавзолее рядом с Лениным. Что он (Брежнев) только о том и думает,
как бы ему поскорее умереть и перебраться в мавзолей. Кроме того, Брежнев
на самом деле - еврей.
Его настоящее имя - Леонид Израилевич Борхес. Еврей, в Вовиной трактовке,
это не национальность, а плохой человек". На вопрос, где в Фурманове у
нас будет концерт, Вова буркнул:
- Где надо, там и будет.
Приехали. Когда выходили из автобуса, Вовик решил со всеми познакомиться,
чтобы каждый представился согласно списку в его заказ-наряде. Артист БДТ
Изиль Захарьевич Заблудовский на всякий случай назвался Игорем.
- Ну-ну, Игорь, выходи.
Как вы думаете, где состоялась премьера нашей программы? В Доме для
умалишенных. Стриженные наголо мужчины и женщины, одетые в больничную униформу,
стали нашими первыми зрителями. Обитатели сумасшедшего дома обедали по
расписанию, а мы в это время должны были выступать между столиками в столовой.
В порядке психотерапии, наверное. Директор Дома предупредила нас:
- Только, пожалуйста, категорическая просьба - ничего грустного! Здесь
возможны неадекватные коллективные реакции. Что-нибудь веселенькое, пожалуйста!
Концерт открывала Эрна белыми стихами Владимира Солоухина под звяканье
алюминиевых ложек:
Здравствуйте - то есть будьте в хорошем здоровье!
Я вам самого главного, самого лучшего в жизни желаю-
Здравствуйте! Как я рада, что могу вам это сказать!
В столовой послышались первые одиночные всхлипывания. Эрна объявляет:
- Дорогие вы наши! Приятного вам аппетита! Посмотрите сцену из спектакля
по повести Валентина Распутина "Последний срок".
Из моечной выходит актриса нашего театра Таня Тарасова в театральном
костюме. Рваные валенки, ситцевый платочек, телогрейка... В общем - мало
чем отличается от зрителей. Татьяна играет деревенскую бабку, но первую
фразу, вводящую в сюжет, произносит "от автора", с трагической интонацией:
- Старуха Анна дожидалась смерти...
Ну а дальше по ходу отрывка старуха Анна долго рассказывает своей соседке,
как ее надо похоронить, как обмывать, как отпевать и т.д. К концу отрывка
плач сумасшедших носил уже более организованный характер.
Я стою за стеной и лихорадочно перебираю в голове свой небогатый репертуар.
Эрна шепчет на ухо:
- Забудь про свою лирику! Пой что-нибудь чужое. Умоляю, оживи зал!
Выхожу я с гитарой третьим номером и дрожащим голосом затягиваю, непонятно
почему, Окуджаву:
Девять граммов в сердце...
Постой, не зови.
Не везет мне в смерти,
Повезет в любви.
Эрна издалека покрутила пальцем у виска и махнула на меня рукой. Четвертыми
отработали Женя Чудаков и Ира Комарова с какой-то сценкой, в которой, слава
Богу, никто не умирал. Зал немного успокоился. Рыдания поутихли. Эрна с
облегчением вздохнула. Закрывал наш траурный вечер Евгений Шевченко. Он
с моего разрешения перестроил гитару на семиструнный лад, вышел и запел:
Умру ли я...
Ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда!
Провожали нас, естественно, со слезами... Как вы думаете, где состоялся
наш второй концерт? Наш (точнее - мой) второй концерт состоялся в колонии
общего режима. Автобус с артистами остановился у ворот зоны, и в него вошел
пожилой прапорщик. Он скептически окинул нас взглядом и спросил:
- Ну и какая у вас программа?
Эрна отрапортовала:
- "Артисты театра на эстраде".
- Это которые говорят все время? Не-е, это у нас не пройдет. Мы сегодня
осужденных в соседний колхоз возили на сельхозработы, поэтому они все пьяные...
Я вам наряд не подпишу. Вот если б у вас музыка была...
Все, кто сидел в автобусе, молча повернулись в мою сторону. Я начал
перешнуровывать ботинки. Прапорщик спросил:
- А этот, с гитарой, играет или поет?
- И играет, и поет, - ответила Эрна с интонацией гипнотизера.
- Минут сорок продержится?
- Он и час продержится.
- Ну, пусть следует за мной.
Женька Чудаков напутствовал:
- На выход с вещами!
Когда передо мной со скрипом открылись железные ворота зоны, я обернулся
и посмотрел на наш автобус. От него бежал ко мне Женька и размахивал шнурком
от моего ботинка.
...Я так и не понял, были в этот день зэки пьяными или трезвыми, но
этот концерт стал одним из лучших в моей жизни. Первый мой сольный концерт.
Я стоял в маленьком зале под плакатом "На свободу - с чистой совестью!"
и говорил:
- У меня в руках гитара. Классическая шестиструнка работы ленинградского
мастера Вениамина Михайлова. Гитары бывают кленовые, ореховые, красного
дерева. Дешевые делают из сосны и березы. Мой инструмент сделан из палисандра.
Поскольку сам палисандр, или его шпон, должны быть многолетней выдержки,
то, как правило, корпус изготовляется из деки старинного рояля. Для этого
рояль надо...
- Стырить, - перебил меня пожилой зэк.
- Нет. Его нужно сломать.
- Замочить, - поправился зэк.
- Или так, - согласился я. - Таким образом большой инструмент, умирая,
как бы дает жизнь маленькому.
Вот такое я ввинтил вступление. А потом начал петь все блатные песни,
которые знал. Зэки подпевали... Напоследок подарили мне наборную самодельную
шариковую авторучку из цветных пуговиц. "Какие милые люди", - подумал я.
Один зэк, прощаясь со мной, пожал руку и хриплым голосом попросил:
-Передайте, пожалуйста, Брежневу, как нам здесь плохо. Хозяин лагеря,
сука, голубю - птице мира - голову оторвал.
Когда прапорщик подписывал нам наряд за состоявшийся концерт, то объяснил,
что голубь-почтовик доставлял в зону с воли пакетики с коноплей...
Кинешму, Плес, Заволжск, Фурманов, Палех и еще много городков, поселков
и деревень объездили мы тогда. Нищета и запустение российской глубинки
тех лет потрясли нас. Нас, живущих в Питере, который снабжался по первой
категории. Нас - артистов привилегированного театра, иногда выезжающих
за границу. Нас, приехавших в Ивановскую область, чтобы заработать на зимние
итальянские сапожки.
Прошло много лет. Мы уже познакомились с Ильей Олейниковым. Он работал
на эстраде, я еще служил в театре. Когда Илья уезжал в какую-нибудь поездку,
я спрашивал:
- На халтуру едешь?
Он обижался:
- Это для тебя - халтура, а для меня это - работа!
В 1995 году я ушел из театра. И теперь мы с Олейниковым вместе выходим
на эстраду.
Теперь это и моя работа.
