Как хорошо, что есть друзья!
Я к ним могу прийти голодным,
Не будет их прием холодным,
И мы закусим, как князья.
Но если у моих друзей
Мы не найдем и черствой булки, -
Вперед! - в соседнем переулке
Живут друзья моих друзей.
Друзья друзей моих - друзья,
Конечно, неплохие,
Они и для меня такие,
Которых не любить нельзя.
Кого же из друзей моих
Люблю я больше, чем других?
Скажу вам честно, не тая:
Всех тех, что влюблены в меня!
О каких таких друзьях, живущих в соседнем переулке, я сочинил эту студенческую
песенку на первом курсе? Все мои друзья жили в соседних комнатах на втором
этаже общежития.
Очень немосковский был у нас курс. Совсем не блатной. На нашем курсе
никто не продолжал актерской династии. Сплошь провинциальные основоположники
династии собственной. Было, правда, несколько москвичей - замечательные
ребята, которые проводили все свое свободное время с нами.
Адрес нашей общаги - Трифоновская, 45б.
Поскольку нравы там царили довольно свободные, то в ходу была такая
шутка: "А почему только сорок пять "б", если б... там значительно больше?"
Всем курсом мы вываливались в девять утра на Трифоновку, а если опаздывали,
то разбивались на группы по четыре человека и брали такси.
Двадцать пять копеек с носа - и за рубчик нас подвозили по бульварам
до Никитских ворот, а там - по Герцена налево уже рукой подать до Собиновского
переулка.
Перед занятиями по мастерству актера у нас всегда была часовая пауза,
которую мы заполняли весьма оригинально. Два человека становились на шухер
- один на лестнице, второй у дверей - и начинались подпольные практические
занятия по истории КПСС в лицах.
В 19-й аудитории было свое закулисье и небольшая сцена, не которой
мы инсценировали даты календаря. Например: "Ночь перед штурмом Зимнего".
В роли Ленина - Виктор Сухоруков, Крупская - Татьяна Догилева, Керенский
- Юрий Стоянов, Лицо от театра - Геннадий Залогин, исполнители массовых
сцен (революционные солдаты, матросы и проститутки) - студенты курса.
Мы ни о чем не договаривались заранее. Сценарий импровизировался на
ходу.
Витя Сухоруков Ильича играл гениально. Маленький, лысый, с раскосыми
глазами, он пародировал все штампы актерской лениниады от Штрауха и Щукина
до Каюрова и Ульянова.
Витька лежал с Таней Догилевой под одеялом. На авансцену выходило лицо
от театра,и Генка с пафосом говорил в зал:
- В ночь перед штурмом Зимнего Ленину, как никогда, хотелось спать.
Ничто человеческое ему было не чуждо.
При этих словах Сухоруков - Ленин начинал домогаться Догилевой - Крупской.
Под одеялом шла возня. Догилева кричала:
- Володя, только не сегодня! Завтра наши мальчики берут Зимний! Тише,
товарищ Ульянов, уберите ручонки. Феликс может услышать.
Лицо от театра торжественно - проникновенным голосом прервало эту пикантную
разборку под одеялом:
- "Ленин - человек". Как мало на самом деле мы о нем знаем! Ленин -
сын, Ленин - муж, Ленин - отец... - Тут Генка Залогин поперхнулся, он понял,
что с его, точки зрения исторической правды, занесло. - Ленин - друг и
товарищ! - поправился он.
Сухоруков подхватывал:
- Гусь свинье не товарищ! Плевать я хотел на этого железного Феликса!
На этого ржавого поляка! На этого стукача! Я хочу тебя! Надежда, я загадал,
- вдруг он начинал по - поповски окать, - если ты не отдашься мне, дочь
моя, то восстание провалится. Это такая примета.
В это время массовка сама начинала восстание. Драка, крики, стоны...
И я в роли Керенского бегаю и кричу:
- Господа, одолжите кто - нибудь лифчик и чулки. Умоляю. Мне по учебнику
истории КПСС положено драпать в женском платье!
На авансцене Надежда Константиновна выполняла требования вождя, а Лицо
от театра резюмировало:
- Да, сегодня мы перелистнули еще одну неизвестную страничку из жизни
Ильича. Он был суеверен. Эта распространенная человеческая слабость была
присуща и ему - великому человеку. И кто из летописцев знает: не пойди
Надежда Константиновна ему навстречу, чем бы обернулась для истории эта
примета?!
Таким образом, когда в аудиторию входили наши учителя - Всеволод Порфирович
Остальский, Евгения Николаевна Козырева и любимый мой, поистине гениальный,
педагог Владимир Наумович Левертов, - мы уже были хорошо "размяты" с актерской
точки зрения.
Всеволод Порфирович Остальский. Умный, добрый, толстый, смешной. Все
время говорил:
- Вы все - мои дети. Здесь нет любимых и нелюбимых. Все вы - мои дети!
И договорился.
Однажды в три часа ночи к нему пришел мой друг и однокурсник латыш
Арик под хорошим газом. Почти на бровях. Арик рос без отца. И когда на
пороге появился Остальский в трусах, Арик сказал:
- Всеволод Порфирович, усыновите меня! Я хочу быть Арием Всеволодовичем...
Папа!
Заплакал и упал. Евгения Николаевна Козырева. Знаменитая Медея и исполнительница
роли матери в кинофильме "Убийство на улице Данте". Красавица с огромными
глазами и невероятным темпераментом. Показывая, как надо играть любовь,
могла запросто сломать стул. Внушала мне, что я по амплуа - герой. Не внушила.
Владимир Наумович Левертов. Великий педагог. Сделал меня актером. Проходят
годы. Прибывают понемногу профессиональная свобода и какие - то штампы,
которые кое - кто называет мастерством. Но если иногда что - то получается
у меня искренне и органично в кадре или на сцене, то именно потому, что
был в моей жизни именно этот человек.
С появлением педагогов в аудитории замолкал шум "Октябрьского переворота"
и начинались "петельки - крючочки", "верю - не верю" и так далее. Недавнего
исполнителя роли Ленина Витю Сухорукова двадцать минут подряд заставляли
проделывать воображаемую нитку в ушко воображаемой иголки, а Таню Догилеву
- делать бесконечный этюд по физическому самочувствию на тему: "Что такое
- холодно?" Мы же с Залогиным обычно забивались в угол, потому что азы
профессии нам давались с трудом...
Никто из нас не читал тогда Солженицына. Импровизируя на тему Октября,
мы просто валяли дурака и, слава Богу, на нас не стучали куда следует.
А если бы стукнули и если Витька Сухоруков не учился продевать нитку в
иголку, то может и не сыграл бы он Ленина в фильме "Комедия особого режима"
по Довлатову. И Танюша Догилева не стала бы выдающейся актрисой. И, возможно,
Илья Олейников делал бы "Городок" с кем - нибудь другим...
Как давно все это было. В юности. В 1974 году.
... А в 1975 - м я переехал из общежития на частную квартиру стоимостью
тридцать рублей в месяц, включая коммунальные услуги. К этому же времени
относится начало моего увлечения любительским собаководством. В выходные
дни я пропадал на Птичьем рынке недалеко от Таганской площади. Чего там
только не продавали! Купить можно было все, что шевелится, бегает и плавает
на земном шаре. Я околачивался преимущественно в собачьих рядах. Всех собак
мне было жалко.
Первого моего пса мне продали как Той-терьера. Щенок не рос, остался
двадцати сантиметровый в холке, не лаял, а мяукал, и язык не поворачивался
назвать его кобелем. Через два месяца он перекочевал к отцу моей первой
жены в Минеральные Воды и там продолжил свою странную породу.
Второго пса мне выдали за "русскую гончую". Три месяца я лечил его
от глистов, а потом подарил одному егерю.
Третьим был двухлетний курцхар, у которого затянулся период полового
созревания. Однажды я пришел из института домой и застал жену сидящей на
шкафу. Внизу лаял пес, и глаз у него был какой - то очень весенний. Курцхара
я отвез обратно на Птичий рынок и подарил двум школьницам из Подмосковья,
дав еще и денег на электричку. Как они доехали до дома, не знаю.
Так что благотворительность я понимал очень по - своему: помогите собаке
и подари ее другому. Все же если я пропускал занятия, староста курса Юра
Богданов объяснял педагогам мое отсутствие так:
- Он болен.
- Чем?
- Любовью к животным.
... Уже четырнадцать лет у меня живет Тиль - беспородный пес, обаятельное
существо с человеческим взглядом, которое я называю "карликовым ньюфаундлендом".
Из всех команд он понимает только одну: "Сделай заиньку". Выполняя ее,
он садится на задницу и ждет куска колбасы. С этим трюком Тиль и кочует
из одного выпуска "Городка" в другой.
