Сергей СИНЯКИН
Операция прикрытия
Анонс
Над нашей страной потерпел катастрофу НЛО! И произошло это — в конце
1930-х гг., вблизи базы военных летчиков. Возможно, это было в
действительности... по крайней мере так говорили и говорят. Но точно не
известно ничего — ни то, что случилось с «чужим» звездолетом, ни то, что
случилось с летчиками-свидетелями... Сергей Синякин предлагает читателям
СОБСТВЕННУЮ версию этих событий — ОРИГИНАЛЬНЫЙ и УВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ роман «ОПЕРАЦИЯ
ПРИКРЫТИЯ»!
Одни его лениво ворошат,
Другие — неохотно вспоминают,
А третьи даже помнить не хотят, —
И прошлое лежит, как старый клад,
Который никогда не раскопают...
B.C. Высоцкий
Бой с тенью — поединок, который боксер ведет на ринге, отлично зная,
что в действительности противника нет. Зная это, он все-таки обливается потом,
стараясь нанести воображаемому противнику максимальные повреждения.
Памяти моего отца, жившего в то странное, страшное и интересное
время.
Пролог
К новым самолетам привыкали трудно.
Непривычно эти самолеты выглядели, если сравнивать их со
стремительными «яками», на которых в войну была одержана не одна боевая победа.
Короткие, едва скошенные крылья и бочкообразный корпус с полным отсутствием
винта делали самолет на вид ненадежным, и только позже летчики оценили
достоинство нового самолета — его огромную по сравнению с «яком» или
«лавочкиным» скорость, позволяющую в считанные минуты набирать недосягаемую
прежде высоту и вести бой с винтовыми самолетами, легко ставя их в неравные
условия.
Полк базировался на неприметном аэродроме в отрогах Уральских гор.
Прежний аэродром новым машинам не подходил, пришлось заливать бетоном почти
двухкилометровую взлетно-посадочную полосу, но аэропланы этого стоили.
Это вам не сорок седьмой год, когда в воздушном параде над Тушино
участвовали «МиГ-9» и «Як-15» с трофейными реактивными двигателями. Новые
самолеты смотрелись солидно, это была не прежняя парадная бутафория, способная
поразить лишь воображение обывателя. К новым «МиГам» нужно было еще привыкнуть,
но овчинка стоила выделки, ясно же, что новые скорости не даются легко. Вместе
с тем возможности новых истребителей разительно отличались от возможностей
винтовых машин.
Капитан Вережников совершал сегодняшний полет с лейтенантом Серовым,
только что окончившим Качинское училище. Это училище в свое время оканчивали
много славных летчиков, среди выпускников училища были даже такие знаменитости,
как сын вождя Василий Сталин, который, впрочем, был не самым плохим летчиком.
Он прошел войну, участвуя в боях, а плохие летчики, как известно, до конца
войны не доживали, немцы их, к сожалению, сбивали.
Что сказать, инструктора у парня были неплохие, это Вережников
почувствовал сразу. Взлет нельзя было назвать безупречным, но он был достаточно
уверенным, как и последующее выстраивание за ведущим.
Два «МиГа», серебристо поблескивая, набирали высоту. Погода была
облачной и посадка обещала сложности, но Вережникова это не особо беспокоило,
зря, что ли, летчики округа осваивали ОСП-481? Ни ночь, ни сложнейшие погодные
условия не могли оказаться помехой в работе истребителей, освоивших систему
слепой посадки. Волновало, как поведет себя в условиях облачности лейтенант
Серов. Обычно молодняк допускал две ошибки — либо начинал жаться к ведущему,
что было чревато столкновением в воздухе или при посадке, либо, опасаясь такого
столкновения, молодые летчики старались разойтись с ведомым как можно дальше, а
это в свою очередь грозило потерей ведомого и ошибками в ориентирах при подходе
к аэродрому. Искусство пилотировать в любых погодных условиях не являлось
самоцелью, этого требовал бой. Первый групповой пилотаж над Тушинским
аэродромом в августе 1947 года продемонстрировали бывшие сослуживцы Вережникова
Коля Храмов, Петр Соловьев и Виктор Ефремов, с их легкой руки групповой пилотаж
начал приживаться и в других полках, пока не стал обязательным элементом в
подготовке не только истребителей, но и других летчиков.
— Триста второй, триста второй, — сказал Вережников, по привычке
прижимая ларингофон к гортани. — Как самочувствие?
— Триста первый, я — триста второй, — хрипло про звучало в
наушниках. — Слышу вас хорошо. Самочувствие нормальное.
— Режем пленку2, триста второй, — сказал Вережников и ободрил
напарника: — Держись, словно ты над Бекетовским аэродромом. Высота — пять тысяч
метров. Поехали, триста второй!
Набрав высоту, Вережников огляделся, и невольная улыбка шевельнула
его губы.
Лейтенант не посрамил честь своих инструкторов, держался рядом, но
не настолько, чтобы опасаться столкновения. Толковый был парнишка, с таким
можно было бы на «мессеров» поохотиться!
— Триста второй, — снова сказал Вережников. — Начинаем работать!
Задание было несложным, предстояло отстреляться по конусу, который
тащил на шести тысячах «Ил-28». Основная сложность заключалась в том, чтобы
своевременно обнаружить буксировщик. Приходилось поработать шеей.
Отличился Серов.
— Триста первый, триста первый, — зачастил лейтенант. — Вижу цель.
Разворот — четыреста, идет на грани облачности.
В первый момент Вережников даже удивился, конус-мишень показался
ему необычным, но когда истребители приблизились к нему, стало видно, что это
не конус-мишень, а что-то совершенно необычное. Буксировщика рядом с целью
видно не было, да и сама мишень была слишком большой, не было таких мишеней в
округе, не было и не могло быть.
— Триста второй, — проверился Вережников. — Доложи, что наблюдаешь?
— Непонятно, — отозвался Серов растерянно, а оттого не по уставу. —
Какой-то диск, товарищ капитан! Огромный какой!
— Триста первый, триста первый, — сухо вклинился в их разговор
руководитель полетов. — Что там у вас? Триста первый, доложите!
— Второй, второй, — отозвался Вережников. — Высота шесть тысяч
двести метров, над горами в трехстах пятидесяти метрах южнее аэродрома
наблюдаем неизвестный объект, движущийся на границе облачности. Объект
представляет собой диск с характерным металлическим блеском, диаметр диска
ориентировочно достигает двухсот метров. Нахожусь в удобной для атаки позиции.
Жду указаний.
Диск неторопливо двигался над меняющими форму белыми и похожими на
снежные вершины облаками. Над облаками царила густая чистая синева дня,
поэтому, наблюдая за объектом, Вережников видел даже частые огоньки, методично
вспыхивающие и гаснущие по периметру объекта.
— Триста первый, — вновь подал голос руководитель полетов. — Прошу
сообщить, наблюдается ли вами объект?
— Как на ладони, — проворчал Вережников, но тут же спохватился и
официально добавил; — Второй, сопровождаю объект, вижу его хорошо, высота шесть
тысяч триста. Жду указаний.
— Триста первый, триста второй, — приказал руководитель полетов. —
Атакуйте нарушителя воздушного пространства СССР. Триста второй, триста второй,
выполняй те приказы ведомого. Триста первый, атака!
— Вас понял, — сообщил Вережников, чувствуя, как в груди начинает
раскручиваться тугая пружина напряжения. — Триста второй! Триста второй! Делай
как я!
Спустя несколько секунд две серебристые машины уже рвали воздух,
стремительно нагоняя диск, нарушивший государственную границу.
Вережников атаковал первым. Расстояние было небольшим, а по целям
такого размера бывший фронтовой летчик Илья Вережников промахнуться просто не
мог. Следом атаковал неизвестную машину Серов. Атаковал он грамотно, Вережников
с удовлетворением отметил, что очередь трассирующих снарядов из авиационной
пушки самолета ведомого пошла прямо в центр серебристого диска. Однако разрывов
он не увидел. Вместо этого серебристый диск начал стремительно набирать
скорость, уменьшаясь в размерах.
Скорость диска потрясала. Не мог самолет набрать такую скорость,
просто не мог. Скорость неведомого лета тельного аппарата быстро превысила
скорость звука, по том превысила 2М1, аппарат наращивал скорость, одно временно
набирая высоту, теперь он уже казался маленьким белым облачком, небесное
пространство и расстояние скрадывали его размеры.
— Он уходит, командир, — послышался в наушниках голос Серова, —
Триста первый, триста первый, противник уходит! Прошу разрешить преследование!
Вережников усмехнулся.
— Второй, второй, — дисциплинированно сообщил он на базу. — Атака
нарушителя воздушного пространства СССР оказалась безуспешной. Объект набрал
высоту двадцать тысяч метров, что делает преследование невозможным. Уходит на
скорости, превышающей 2М. Выполнить учебную задачу в сложившихся условиях также
не представляется возможным. Прошу разрешить посадку. Как меня поняли, второй?
— Триста первый, триста первый, — сказал руководитель полета
подполковник Гайзер, и по его сухому тону Вережников понял, что разноса не
избежать. — Посадку разрешаю. Прошу сообщить, производилась ли фотосъемка в
момент атаки?
Вережников удивился нетерпению отцов-командиров, задающих подобные
вопросы еще до посадки.
— Картинки при атаке отснял, — сообщил он. — Прошу освободить
посадочную полосу.
Истребители по очереди нырнули в белесые сугробы облаков, но
прежде, чем они пробили нижний край низкой облачности, Вережников вдруг
осознал, что они встретились с чем-то необычным. Раньше, занятый атакой и
отчаянно мандражирующий от привычного охотничьего азарта, он просто не успевал
задать себе вопросы и удивиться, но сейчас, возвращаясь на аэродром, где разбор
полета обещал быть крайне неприятным — ведь и учебно-боевую задачу не
выполнили, и нарушителя упустили! — он вдруг осознал, что встретился с чем-то
крайне необычным и непривычным. Не было таких самолетов на Земле! У американцев
не было, у русских не было, а у других их и быть не могло!
За этими лихорадочными размышлениями Вережников даже понервничать
за Серова не успел, все таки бывший курсант ОСП-48 совершал, а не опытный
летчик, прошедший нелегкую фронтовую школу. И как оказалось, хорошо, что не
успел, Серов посадочку совершил отменно, на три точки, даже лучше, чем в небо
взлетел.
Что ж, братцы, если по совести, то этим можно было гордиться!
Часть первая
ВЗГЛЯД СВЕРХУ. АНГЕЛЫ Узнать о будущем нельзя ни от богов, ни от демонов; нельзя этого
сделать и копируя настоящее путем измерений и. расчетов,
О противнике же узнать можно с помощью человека.
Для этого используется пять категорий шпионов:
шпионы из числа местных жителей; шпионы, находящиеся
в стане противника; шпионы-маршрутники, засылаемые
к противнику и возвращающиеся назад после выполнения задания;
шпионы, идущие на смерть, и шпионы, приносящие жизнь.
Если будут задействованы все эти пять видов шпионов, никто не
сможет узнать, каким путем получены сведения.
И назовут это божественной тайной. И станет она
самым ценным сокровищем властителя.
Правитель должен лично руководить работой шпионов.
Возвращающиеся после выполнения задания шпионы дают ему
возможность познать противника. Поэтому правитель должен быть с
ними особенно щедр.
Трактат о военном искусстве Сунь-цзы
Глава первая
Рабочий день товарища Сталина начинался в десять часов утра и
заканчивался около трех часов ночи. Этот порядок был заведен еще в напряженные
предвоенные месяцы, когда Сталин почувствовал угрозу со стороны гитлеровской
Германии и поставил страну на дыбы, пытаясь в кратчайшие сроки добиться ее
технического перевооружения. С тех пор порядок не менялся. Под этот режим
работы подстраивались и на местах — никому из областных и республиканских
руководителей не хотелось, чтобы звонок из Москвы не застал их на рабочем
месте. Два-три таких случая — и с руководящей должностью можно было смело
прощаться. Соответственно под режим работы областных руководителей
подстраивались и районные звенья.
Товарищ Сталин работал интенсивно.
Начиналась его работа со сводок по стране, которые ему приносил
хмурый неразговорчивый Поскребышев. Глядя на него, Сталин не раз задумывался,
не поменять ли ему заведующего особым сектором Центрального комитета партии,
который после ареста жены компетентными органами все чаще и чаще отводил в
сторону глаза. Но Поскребышев дело свое знал хорошо, а менять что-то в
прекрасно отлаженном механизме Сталин не любил, поэтому Поскребышев оставался
на месте. Товарищ Сталин любил повторять, что сын за отца не ответчик, так с
чего бы человеку отвечать за бабу? Сам товарищ Сталин женщин не любил, они
всегда предавали его, поэтому он и посчитал, что в отношении жены Поскребышева
органы не ошибаются. Возомнила баба о себе, что является женой ответработника,
вот и повела себя неправильно. Конечно, думать, что она шпионка, глупо, в
шпионов вербуют других, более умных и пронырливых, например, как, скажем,
Лазарь Каганович или Вячеслав... Сталин усмехнулся. Слишком Вячеслав в
последнее время суетится, почувствовал, негодяй, старость товарища Сталина,
задница у Молотова свербит о трон потереться. Значит, пришло время его
приспустить немного с небес, подрезать крылышки.
Он придвинул к себе принесенные сводки и принялся внимательно читать
их. Сводки были посвящены мало-мальски значительным событиям в стране за
прошедшие сутки. Товарищ Сталин считал, что он просто обязан быть в курсе
событий, из-за того и полетел царский режим, что не интересовался
государь-император положением дел в стране, больше шарлатанам да министрам
своим верил. А вот товарищ Сталин никому не доверял, все предпочитал делать
сам. Потому он и Троцкого в свое время переиграл, разных любимцев партии в
дураках оставил, войну выиграл, потому и Черчилля с Рузвельтом заставил стоять,
держа руки по швам.
Сводки печатались на китайской рисовой бумаге так, как любил Сталин
— крупным шрифтом, необходимым старческим глазам вождя, и с большими полями, на
которых было так удобно ставить визы и замечания специальным красным
карандашом, постоянно находящимся под рукой. Визы товарищ Сталин накладывал
лаконичные, но ясные и не допускающие какого-либо неправильного толкования.
Ведь если пишешь товарищу Абакумову «Разобраться и доложить в три дня, виновных
строго наказать», то и товарищ Абакумов должен понимать, что разобраться и
доложить необходимо именно через три дня, а виновные к тому времени должны быть
достойно наказаны. И не надо быть торопыгой, не надо приходить раньше, иначе
товарищ Сталин подумает, что ты в вопросе разобрался поверхностно,
невнимательность и бездушие проявил в работе по управлению государством. Стало
быть, ты или не тот винтик, что необходим, либо вкручен не туда, куда надо.
Винтик заменить нетрудно, гораздо труднее найти ему необходимое место, чтобы
польза была работающему механизму.
Сталин читал сводки.
В стране кипело строительство. Война кончилась, пришло время
зализывать раны, которые она нанесла могучему телу советского государства. Надо
было торопиться подняться и укрепиться, потому что, если ты не будешь твердо
стоять на ногах, тебя обязательно собьют и затопчут.
Поэтому вождь особенно внимательно следил за происходящим в Сибири.
Россия будет произрастать Сибирью. Вождь помнил это гениальное предвидение
Михаилы Ломоносова и делал все, чтобы страна этой Сибирью произрастала.
Помнится, в свое время в Туруханском крае его охватывала дрожь, когда он видел
могучую реку, спокойно несущую свои воды в Ледовитый океан, и бескрайние
таежные просторы, которые тянулись на сотни и тысячи верст. Это была страна
будущего. И именно ему, Иосифу Джугашвили, предстояло сделать ее такой страной.
В годы войны было сделано многое, теперь же предстояло сделать еще
больше.
УЗТМ выпустил первый шагающий экскаватор. Замечательно! Не зря он в
прошлом году наградил группу инженеров УЗТМ государственными премиями.
Оправдали они доверие своего вождя, оправдали! Сталин вспомнил, как Ванников
представлял ему награжденных. Помнится, тогда еще вождь обратил внимание, что
среди награжденных почти не было старых пердунов, кичившихся своим
образованием, полученным еще при царском режиме. Ставка на молодых себя
оправдывала. Оправдала она себя в предвоенные годы, как никогда оправдала в
войну, оправдывала и сейчас.
Вождь оставил чтение сводок и подошел к окну.
Был великолепный день, в такой день неплохо было бы побродить в
роще, запастись энергией у деревьев. Такие прогулки, особенно если их не портит
своим нытьем Лаврентий, давали товарищу Сталину такой заряд бодрости, что его
хватало на целую неделю.
Н-но! Сталин помрачнел, щелкнул задумчиво пальцами и вернулся к
столу. Читать оставалось немного, в этом разделе помещалась забавная, а иногда
и не проверенная до конца информация. Читать эти последние страницы было крайне
интересно, но, как ни странно, именно этот раздел чаще других оставался без виз
и пометок вождя. И не потому, что вождь не интересовался загадочными историями,
таинственными случаями или просто дающими простор для обыкновенного
человеческого любопытства. Но товарищ Сталин был вождем, он великолепно
понимал, что все эти документы лягут в архивы с пометками «Хранить вечно» и
будут изучаться потомками. Поэтому вождь должен быть достойным своего могучего
государства. Сталин давно уже не удивлялся, что в газетах и статьях его
личность наделяют такими эпитетами, как «гениальный», «мудрый» и «прозорливый».
Человек, который принял государство с деревянной сохой и превратил это отсталое
нищее государство в одну из великих держав мира, по его мнению, несомненно, был
достоин этих эпитетов.
Он вернулся к столу и принялся дочитывать сводку, задумчиво
посасывая трубку. Приятно было ощутить вкус табака. Последнее время он уже не
курил, врачи категорически запрещали — здоровье вождя слишком важно для народа,
поэтому вождь просто обязан поступиться своими вредными привычками в интересах
страны. Лечащий врач вождя — Виноградов, конечно же, льстил товарищу Сталину
Все вокруг льстили и заглядывали в рот вождю. Не дай бог умереть, эти льстецы
станут так же яростно поносить вождя, как раньше славили его. Сталин
поморщился. Мысль о смерти всегда некстати, а после того, как вчера вождь
почувствовал сердечное недомогание, была вообще невыносимой. Раньше Сталин не
задумывался о смерти, он не отделял себя от строительства вечной и бессмертной
формации — коммунизма, в котором личное бессмертие вождя было естественным, как
окружающий воздух или звезды на небе. Он все время ждал, что ученые откроют
способ продлить жизнь вождя. Может быть, именно поэтому он так верил академику
Александру Александровичу Богомольцу, который утверждал, что человек может и
должен жить до ста пятидесяти лет. Вождь очень внимательно следил за его
работой, не отказывал Богомольцу в средствах, дал ему звезду Героя
Социалистического Труда, в 1941 году, таком трудном для всего народа, наградил
Сталинской премией. И что же? Богомолец умер в сорок шестом, едва самому ему
исполнилось шестьдесят пять лет. Узнав об этом, Сталин сокрушенно сказал: «Вот
жулик. Всех обманул!» С тех пор его вера различным медицинским светилам была
сильно поколеблена, но все-таки надежда продолжала жить в нем, и товарищ Сталин
продолжал выделять средства институтам и лабораториям, которые работали над
проблемами долголетия, разве что оделять их работников премиями и наградами
стал реже.
Взгляд его рассеянно бежал по тексту, но что-то заставило вождя
остановиться. Сталин еще раз глазами пробежал текст. Он читал быстро, но
внимательно. Это было искусство, которым вождь гордился. Сейчас он пытался
понять, что же заинтересовало его.
«В последние дни многие жители Свердловской области наблюдают в небе
странные объекты, напоминающие Диски. По свидетельству очевидцев эти диски
обладают немыслимой скоростью, легко меняют направление в воздухе, приземляются
на участки земли, не пригодные для посадки обычных летательных аппаратов.
24 ноября 1949 года летчик 322-го авиационного полка капитан
Локтионов Г.П., выполняя тренировочный полет и учебные стрельбы на истребителе
«Ла-7», в районе полигона встретился со странным летательным аппаратом, по
форме напоминающим диск. В момент встречи с объектом связь с землей прервалась.
Капитан Локтионов Г.П., не имея связи с землей, попытался самостоятельно
прижать неизвестный летательный аппарат к земле и принудить его к посадке,
однако неизвестный аппарат на это не прореагировал. Капитан Локтионов Г.П.
провел две воздушные атаки на летательный аппарат, обстреляв его из авиационных
пушек и пулеметов своего истребителя. Видимых результатов обстрел не дал. После
неудачных атак летчика летательный аппарат набрал скорость и стремительно ушел
на северо-запад, не предпринимая каких-либо агрессивных действий в отношении
истребителя. Капитану Локтионову Г.П. удалось благополучно вернуться на
аэродром, где он доложил о случившемся командованию полка.
В настоящее время армейская контрразведка и территориальные органы
государственной безопасности ведут активное расследование данного инцидента».
Сталин, задумчиво постукивая трубкой по столу, еще раз перечитал
текст.
«Странно, — подумал он. — Ранее подобные сообщения ко мне не
поступали. Что это может значить? Американцы? Вряд ли они вели себя так открыто
и нагло. В конце концов, четырнадцатая десантная дивизия все еще безвылазно
сидит на Чукотке, да и на Дальнем Востоке наши позиции слишком крепки. Тогда
что это может быть? Немецкая секретная база на одном из островов северного
океана? С окончания войны прошло почти четыре года, невероятно, что они могли
обеспечить ее автономность на такой длительный срок. Какие-то природные
феномены? Может быть, это вполне вероятно, но что именно? Может это явиться
угрозой нашим планам освоения Сибири?»
Он встал и бесшумно прошелся по кабинету, вновь пососал трубку.
Вернувшись за стол, нажал кнопку,
На пороге возник сумрачный понурый Поскребышев.
— Абакумова ко мне, — приказал вождь. — И пошлите кого-нибудь за
Капицей. Если его нет дома, выясните в Академии наук, где он.
Поскребышев исчез.
Собственно, так и должно быть, подчиненные не должны задавать лишних
вопросов, они обязаны выполнять указания. Все-таки Поскребышев прекрасный
секретарь, жаль будет его терять, хотя Лаврентий уже не раз намекал, что
обиженных людей нельзя приближать к столу, они — как прирученные хищники,
никогда не знаешь, что у них на уме. А Берия чаще всего оказывался прав,
особенно в случаях, прямо касавшихся безопасности товарища Сталина. Он был до
такой степени прав, что порой товарищ Сталин побаивался своего энергичного
земляка и подумывал о том, чтобы найти Лаврентию достойную замену.
Жаль только, что никому верить нельзя.
Абакумов пришел почти сразу же.
Высокий и плечистый, с открытым волевым лицом, министр
государственной безопасности нравился вождю и одновременно вызывал у него
раздражение. Уж больно не вязалось открытое выражение лица министра с теми
хитрыми операциями, которые он в последние годы проворачивал. Последовавшие за
окончанием войны дела на генералов-мародеров, тащивших из Германии трофеи
железно-Дорожными вагонами, борьба с безродными космополитами, которая велась с
явным антисемитским душком, да мало ли каких дел не было за плечами министра,
который сейчас с простецкой улыбкой стоял перед товарищем Сталиным,
верноподданнически ловя каждое его слово.
— Абакумов, — глухо сказал Сталин. — Я зачем тебя в министрах держу?
Абакумов промолчал, прекрасно понимая, что сейчас перед ним
разыгрывается сцена из театра одного актера, может быть, даже гениального
актера. Он только переступил с ноги на ногу, внимательно разглядывая зеркальный
блеск своих хромовых сапог. Кремль силу дал, но с таким же успехом он мог ее
забрать обратно. Какие-либо прежние заслуги, как бы велики они ни были, здесь
ничего не значили.
— Что ты молчишь, Абакумов? — сипловатым голосом заядлого курильщика
спросил Сталин. — По какому вопросу я тебя вызвал, знаешь?
Вопросов, по которым вождь мог вызвать своего министра
государственной безопасности, было великое множество, поэтому Абакумов поднял
глаза от пола и открыто глянул в глаза вождю:
— Никак нет, товарищ Сталин.
Как все приближенные люди, министр знал, что вождь очень не любит,
когда его называют по имени и отчеству. Исключение делалось лишь для Молотова и
Берии, которые по привычке называли вождя старой партийной кличкой Коба, может,
подспудно понимая, что этим именем возвращают вождю молодость или хотя бы
воспоминания о том возрасте, когда он был молод.
— Вот, — удовлетворенно сказал Сталин. — Не знаешь. А ты, между
прочим, у меня государственной безопасностью занимаешься, ты должен, как Вольф
Мессинг, мои мысли читать.
Абакумов сам присутствовал на удивительных экспериментах, в которых
проверялись фантастические способности бежавшего в Союз польского еврея, и
после этих экспериментов Абакумов ни на день не терял этого странного и
удивительного человека из виду. Министр Мессинга не понимал и боялся. Даже
пишущий пьесы для театров интеллигент Всеволод Меркулов, который являлся
наркомом внутренних дел до него, министру был в целом понятен — заигрывает
человек с богемой, себя считает незаурядной личностью и талантливым писателем,
да и пьесы, что шли в театрах, давали Меркулову неплохие деньги. Это Абакумов
понимал. Но Мессинга, который еще в сороковом году предсказал войну с немцами,
ее течение, а главное — дату, когда эта война будет победоносно завершена, он
не понимал. Но, слава богу, речь шла все-таки не о Мессинге.
— Что у нас происходит на Урале? — спросил Сталин, отходя к окну.
Отходил он боком, чтобы не терять собеседника из виду: сразу чувствовался
подпольный до революционный опыт вождя — такие и слежку за собой вовремя
заметят, а если того потребует революция, то и с соглядатаем разделаются без
лишней суеты и угрызений совести. — Не знаешь? Это плохо, что ты, Абакумов, не
знаешь. — Вождь ткнул в сторону министра труб кой, Абакумов почувствовал толчок
в груди, словно трубка и в самом деле уткнулась ему в ребра. На тщательно под
бритых висках министра появились маленькие капельки пота. — Шпионы на Урале
чувствуют себя как дома, а министр об этом даже не подозревает. Чем ты
занимаешься, Абакумов? Пьесы своего предшественника в театрах смотришь, с
актрисами развлекаешься?
— Никак нет, товарищ Сталин! — бледнея, сказал министр. Актрисы и в
самом деле у него в любовницах были, но Абакумов полагал, что вождю об этом
знать не обязательно. Теперь надо было потратить немало усилий, чтобы высчитать
человека, сдающего его ЦК. Скорее всего это был человек всесильного Берии,
бороться с Лаврентием Павловичем министр, разумеется, не мог, но изолировать
его человека, чтобы тот не представлял особой опасности, Аба кумову было вполне
под силу.
— Что МГБ известно о неизвестных летательных аппаратах в
Свердловской области? — спросил Сталин от окна. Он говорил с легким
придыханием, делая между словами большие паузы, которые заставляли собеседника
внимательно следить за разговором и вместе с тем придавали необыкновенную
взвешенность каждому произнесенному слову. — Представляют ли они какую-нибудь
угрозу людям? Где они базируются? Имели ли место акты агрессии со стороны этих
аппаратов? Поддерживает ли МГБ конструктивные контакты с базирующимися на
территории Свердловской области армейскими подразделениями? И наконец,
располагает ли МГБ образцами такой техники? Несомненно, что ее изучение будет
крайне полезно для советской науки.
Министр собрался.
— Непростой вопрос, товарищ Сталин, — сказал он. — Конечно же,
министерство занимается этим вопросом. Но делать какие-то выводы пока
преждевременно. Мы пола гаем, что к этому вопросу нужно подключить специалистов
из Академии наук и конструкторских бюро. Разрешите, через день мы обобщим
имеющуюся информацию и доложим вам ее отдельной справкой.
— Вы считаете, что через день во всем разберетесь? — с вежливым
любопытством спросил Сталин, внимательно вглядываясь в неподвижное лицо
министра. Сталин по мнил, как в сорок четвертом году на вопрос, сколько времени
потребуется контрразведке, чтобы поймать группу диверсантов, ведущих разведку в
тылу и путающих карты в большой стратегической игре, именно начальник СМЕРШ
Абакумов браво сказал: «Сутки, товарищ Главком!», практически подписав этими
словами свой приговор, если бы не его невероятное, фантастическое везение. В
течение су ток группа армейской контрразведки СМЕРШ взяла диверсантов, и,
вместо того чтобы отстранить Абакумова от должности, Сталин с удовольствием
подписал наградные листы на участников операции, куда был включен и будущий
министр. Именно тогда он понравился Сталину своей решимостью и умением
рисковать. Тогда вождю это нравилось, но сейчас, когда войны не было, то же
самое качество Сталина раздражало.
— Вы думаете, что суток вам хватит, чтобы раздобыть образец
летательного аппарата, разобраться в происходящем и доложить ЦК? — Сталин
перешел на «вы», и это был недобрый признак. — В таком случае вы или большой
оптимист, либо его неисправимый синоним.
— Не хотел бы с вами спорить, но... Сейчас у меня будет Капица.
Дождитесь окончания беседы, обсудите с ним все аспекты проблемы, а потом еще
раз примите решение о приемлемых сроках. Или эти сроки для вас будут
установлены другими, — закончил вождь, с любопытством наблюдая, как лицо, шея и
уши министра становятся багровыми. — Вы меня поняли?
— Так точно, — с усилием сказал министр. — Задачи, поставленные ЦК
перед госбезопасностью, будут ею вы полнены. Разрешите идти?
— Вы свободны, — сказал вождь, возвращаясь за стол. — И еще...
Он явно намеревался задать какой-то вопрос, потом махнул рукой и
опустил глаза в бумаги.
Абакумов тихо вышел из кабинета, стараясь, чтобы его сапоги не
скрипели, и благодаря себя за то, что надел сегодня мундир. В противном случае
вождь не преминул бы ехидно спросить у него: «Вам что, не нравится форма,
товарищ министр? Вы предпочитаете гражданскую должность?» После этих слов
трудно понять, что тебя ждет в Дальнейшем — останется все сказанное просто
дежурной шуткой вождя или все закончится неожиданным освобождением от
должности.
А Сталин остался в кабинете, ожидая приезда Капицы. Не нравился ему
министр государственной безопасности. Но работать приходилось и с сырым
человечьим материалом, что же делать, если другого пока не было.
Человек, которого вождь ждал, был необычным. Такой судьбы Сталин
желал бы себе, если бы не был Сталиным. Ученый с мировым именем, Капица жил в
Англии, работал с Резерфордом и был одним из многообещающих его учеников. По
возвращении в Россию Капица затосковал о привычной ему Англии, попытался
вернуться назад к Резерфорду, но Сталин сказал: «Перелетная птица. Дайте ему
институт, дайте ему, что он требует, и пусть Капица занимается наукой,
Талантливые люди нужны и СССР. Что ему делать в Англии? Пусть делает свои
открытия здесь!» И Капица остался в России. Вел он себя довольно независимо,
Берия его не переваривал и не раз приходил к вождю с агентурными данными на
ученого, добиваясь ареста физика. Но стукачей в стране много, а гениев,
подобных Капице, не хватало. «Забудь о нем, — сказал Сталин раздосадованному
Берии. — Я понимаю, тебе не нравится, что он о тебе нелестно отзывается,
генацвале. Но это же лебедь, который парит в небесах, а ты всего-навсего
ястреб, который гоняется за пичугами. Что тебе, врагов не хватает?»
Капица был в строгом английском костюме тонкой шерсти и в
накрахмаленной сорочке. Обувь у него была подстать костюму — прекрасные туфли
на широкой подошве. И держался он с достоинством, но уважительно. Это вождю
понравилось.
— Садитесь, — сказал Сталин, стараясь держаться про сто и обыденно.
— Надеюсь, я не оторвал вас от важных научных занятий?
Капица улыбнулся.
— Почитайте, — сказал Сталин, пододвигая Капице сводку, и карандашом
отчеркнул нужное место. Некоторое время он смотрел, как Капица читает.
— Что вы обо всем этом думаете? — с легким акцентом поинтересовался
вождь.
— Ничего, — безмятежно и спокойно сказал Капица. — Я не усматриваю в
произошедшем особых причин для беспокойства. Подобной летательной техники нет
ни у кого в мире. Вполне вероятно, что все случившееся с летчиком имеет более
прозаическое объяснение. Он мог встретить в воздухе метеозонд, или это мог быть
воздушный шар, который американцы применяют для зондажа нашей территории. Это
очень удобно, товарищ Сталин, — дождаться благоприятного ветра и запустить с
подводной лодки воздушный шар с прикрепленной к ней аппаратурой. Это возможно,
но особой тревоги вызвать не может.
— А если это не люди? — осторожно спросил Сталин, покусывая трубку.
Собеседника вождь слушал внимательно и сосредоточенно, он словно
обдумывал каждое его слово, которое, казалось, имело для Сталина особое
значение.
— Кто же тогда? — удивленно вскинул брови Капица.
— Ну, скажем, герои одного из романов английского писателя Уэллса, —
усмехнулся Сталин. — Как он у него назывался? «Война миров»?
— Вы имеете в виду жителей других планет? — Брови физика поднялись
еще выше. — Не думаю, товарищ Сталин. По современным данным, других обитаемых
планет в Солнечной системе нет, Нет причин считать эти летательные аппараты
чем-то вроде космических кораблей.
Сталин бросил трубку на стол.
— Теперь уважаемый Капица будет рассказывать, что товарищ Сталин
боится не только империалистического, но и инопланетного вторжения, — проворчал
он. — А товарищ Сталин вынужден думать о государстве. Поэтому он обязан
предполагать даже невероятное. Кстати, вы долго жили за рубежом. Подобные
истории тогда имели место в буржуазной прессе?
Капица задумался.
— Нет, товарищ Сталин, — после минутного молчания сказал он. — А вот
в этом или в прошлом году какой-то шум был. Какой-то летчик преследовал
непонятные летающие объекты, которые в зарубежной прессе за их форм именовали
довольно удачно летающими тарелочками. Но подробностей я не знаю.
— Товарищ Капица читает зарубежную буржуазную прессу? — удивился
вождь. — Он не может забыть Англию?
— Это была перепечатка в польском рабочем журнале, — твердо сказал
Капица. — Помнится, это было подано как курьез.7
Сталин улыбнулся в усы.
— Мы не будем интересоваться, где товарищ Капица берет буржуазную
прессу, — сказал он. — Нетрудно догадаться, он берет ее у наших дипломатов. Но
это не страшно. Для умного человека и яд может быть лекарством, не грамотный
дурак и лекарством может отравиться. Все зависит от точки зрения, а мы знаем,
что товарищ Капица имеет верную точку зрения на политические события в мире.
Значит, товарищ Капица рекомендует нам не беспокоиться? Хорошо. Но я бы
попросил вас проконсультировать по данному вопросу товарища Абакумова.
Он увидел, что при упоминании о министре государственной
безопасности по лицу физика пробежала легкая тень.
— Я понимаю, — уже почти весело сказал Сталин. — Но в данном случае
речь идет о безопасности государства, поэтому личные пристрастия не имеют
значения. Товарищ Сталин это хорошо понимает, думается, что товарищ Капица тоже
все поймет так же правильно. Кстати, кто из наших ракетчиков наиболее
авторитетен?
— Сергей Павлович Королев, — не задумываясь, сказал Капица. —
Выражаясь шахматной терминологией, если остальных специалистов можно
рассматривать на уровне слонов, то Королев является безусловным ферзем. Он
сейчас активно занимается с немецкими «Фау», но, насколько мне известно, имеет
и свои довольно добротные наработки.
«Вчера на стадионе «Динамо» состоялся один из главных матчей
чемпионата страны по футболу —
московское «Динамо» принимало «Спартак». Напряженный матч
закончился со счетом 5-4 в пользу хозяев.
Во втором тайме в воротах А. Хомича заменил молодой вратарь В. Саная,
который спас «Динамо» от нескольких верных мячей».
Газета «Правда», 2 октября 1949 года, воскресенье
Глава вторая
Оперуполномоченный МГБ Свердловской области лейтенант Бабуш пришел в
органы по партийному набору сорок седьмого года. Войну он закончил в Польше,
поставить свой автограф на развалинах рейхстага ему не пришлось, но Александр
об этом не слишком грустил. Демобилизовавшись, Бабуш вернулся домой, поступил в
конструкторское бюро завода «Уралмаш» и отдался всей душой работе. Ему всегда
хотелось заниматься конкретным делом и видеть практическое воплощение своих
идей.
В конструкторском бюро завода работа еще шла по военным канонам —
опоздания на работу были недопустимыми, и вольности с рабочим временем не
поощрялись. Бабуш на фронте привык выполнять приказы и беречь время, поэтому
заводская дисциплина давалась ему легко, и настороженность начальства быстро
сошла на нет, уступив место дружелюбию и пониманию.
В мае сорок седьмого к рабочему столу Бабуша подошел секретарь
первичной партийной организации Иван Сидельников. Мужик он был общительный, но
карьеру партийного работника сделать вряд ли сумел бы, не получалось у него
лавировать и интриговать, да и собственное мнение по самым разным вопросам
Сидельников имел и не боялся это мнение высказывать.
Удивительно было, что его вообще выбрали секретарем первички, но в
рабочих коллективах так оно обычно и бывает — грузят того, кто будет везти воз.
— Как, дружище, работается? — спросил он. — Начальство тобой
довольно, да и все говорят, что фронтовика сразу видно — и дело спорится, и
личная жизнь в порядке.
Бабуш настороженно молчал. Он еще с армии усвоил, что начальство
лучше не перебивать, иначе не узнаешь, что оно о тебе думает.
— Значит, так, Саша, — сказал Сидельников, внимательно разглядывая
сослуживца. — С тобой хочет секретарь парткома познакомиться.
— Это еще зачем? — удивился Бабуш. — Работаю, никуда не лезу. О чем нам с
ним говорить?
— Иди, иди, — сказал Сидельников. — Если начальство на ковер вызывает, то
уж оно точно знает зачем!
— Прямо сейчас? — поднял голову Бабуш.
— А чего оттягивать? — удивился Сидельников. — Иди паря, ждут тебя.
Секретарь парткома был не один. Кроме него, в кабинете сидел
незнакомый Бабушу мужчина. На первый взгляд он ничем не отличался от любого
другого человека, разве что неопределенным возрастом и некоторой безликостью.
Одет он был в гражданский костюм, но вся выправка этого человека
свидетельствовала, что военная форма ему хорошо знакома.
— Солнцев, — представился незнакомец
— Бабуш... Александр, — неловко проговорил Бабуш.
— Товарищ хочет познакомиться с вами и побеседовать, — сказал секретарь и
отошел к окну.
— А чего со мной знакомиться, — пробурчал Бабуш. Родился здесь, учился
тоже здесь, военную форму надел в сентябре сорок первого. Воевал. Два ранения.
Демобилизовался в сорок шестом. Сразу же пошел на завод. Женат. Один ребенок —
сын Толя, шесть месяцев.
Солнцев и секретарь парткома переглянулись и засмеялись.
— Я так и думал, — сказал Солнцев.
— А чего вы хотели? — пожал плечами секретарь. — рабочая косточка.
Тем не менее, разговор получился долгим и обстоятельным. Солнцев
задавал вопросы, уточняя скупые данные анкеты, которую Бабуш заполнял при
поступлении: какие награды, за что награжден, где конкретно воевал, получал ли
предложение стать кадровым офицером.
— Получал, — сказал Бабуш. — Но не остался. Домой хотелось.
— Немецким языком владеете? — спросил Солнцев.
— В объеме школьного курса, — усмехнулся Бабуш. — Ну и потом в окопах
навтыкался, да и в Восточной Пруссии подучился самую малость.
Он прищурясь оглядел Солнцева и неожиданно спросил его:
— Вы из МГБ?
Солнцев и секретарь парткома вновь обменялись короткими взглядами.
— Почему ты так решил? — спокойно спросил Солнцев,
— Вопросы специфические, — сказал Бабуш. — Я в разведроте не один день
пробыл. Угадал?
— Угадал, — в тон ему отозвался собеседник. — Значит, и предупреждать
тебя не надо?
— Язык за зубами держать? — поинтересовался Бабуш. — Не надо. Только вы
зря на меня время тратите, не шпион я и не военный преступник.
— Конечно, — без улыбки сказал Солнцев. — Вы — язва, Александр
Николаевич. И чересчур догадливы. Значит, чего сослуживцам сказать, сами
придумаете. А еще через месяц Бабуша вызвали в райком партии.
Милиционер на вахте спросил, куда он идет, выслушав Александра,
обстоятельно разъяснил, где находится кабинет. В приемной, куда Бабуш попал,
уже сидели с напряженными лицами несколько человек. Казалось, что они
обдумывают ответы на вопросы, которые им будут задавать.
Бабуш принял независимый вид и сел на свободный стул.
Однако долго ему сидеть не пришлось,
— Бабуш Александр Николаевич здесь? — спросила вышедшая в приемную
женщина.
Бабуш встал.
— Проходите, — сказала женщина.
Бабуш вошел в кабинет. В кабинете буквой «Т» стояли столы. За малым
столом сидел среднего роста худощавый человек с утомленным лицом. Он был в
белой рубахе с завернутыми рукавами. Это был первый секретарь. За длинным
столом, накрытым зеленым сукном, сидели десятка полтора людей, которые
внимательно смотрели на Бабуша, Александру вдруг стало холодно и неуютно.
Захотелось сжаться и стать маленьким, лишь бы избежать столь пристального
внимания сидящих в кабинете людей.
Тишина повисла в накуренной комнате.
— Товарищ Бабуш, — сказал секретарь райкома. — Как вы относитесь к
рекомендации партии о направлении вас на работу в МГБ?
Бабуш вздрогнул.
Три десятка глаз пронизывали его.
— Как коммунист отношусь положительно, — сказал Александр и
торопливо добавил: — Вот только не уверен, справлюсь ли. И потом, я ведь
работаю на заводе, на хорошем счету там... — Он сам не понимал, что говорил.
Перед глазами у Александра все расплывалось, мысли бились в голове.
С органами Александр дел никогда не имел, один раз только и наблюдал
за их работой, когда ночью тридцать девятого арестовывали его соседа дядю Колю
Мирошникова, а отца с матерью пригласили понятыми для производства обыска.
Александр помнил, как люди в форме и гражданской одежде прямо в обуви ходили по
свежевымытому полу коридора, курили на кухне, где сидел бледный и неестественно
спокойный сосед, а потом, дав подписать матери и отцу какие-то бумаги, уехали и
увезли с собой Мирошникова. Как оказалось — навсегда.
— Вы хотите лишиться партийного билета? — откуда-то издалека раздался
спокойный голос.
— Вы меня неправильно поняли. — Бабуш облизал пересохшие губы. —
Партбилет мне вручали в окопе... Сомнения у меня, товарищи, не справлюсь я с
этой работой.
— Все сомневаются, — с легкой усмешкой сказал первый секретарь. — Я
повторяю вопрос, как вы относитесь к рекомендации партии?
— Согласен, — сказал Бабуш обреченно.
— Какие будут мнения у членов бюро? — спросил секретарь райкома.
Сидящие в кабинете люди зашевелились, зашептались, потом закивали и
снова уставились на Бабуша, но теперь уже разглядывая его по-другому — как
человека, который уже почти вошел в круг особых людей, в ту самую организацию,
которой одни боялись и которой другие восхищались.
Прошло немного времени, и Александр Бабуш стал оперуполномоченным
УМГБ по Свердловской области. Самым ярким воспоминанием первого года были
шестимесячные курсы в школе госбезопасности. Да еще, пожалуй, выявление
полицая, который, боясь возмездия, уехал с Украины и поселился в глухой
уральской деревушке.
Бабуш получил квартиру в знаменитом Доме чекистов, Расположенном в
самом центре Свердловска. Дом занимал целый квартал и состоял из четырех
секций, составляющих четырехугольник с зеленым двориком. В каждой секции был
свой выход, но начальство посчитало, что при таких условиях не соблюдается
режим безопасности. Поэтому три чугунные кованые арки намертво заварили, а у
четвертой поставили будочку, в которой постоянно дежурил сержант с синими
погонами. Сержант этот за место свое держался истово, и это было понятно: более
спокойное место в Свердловске было трудно найти, поэтому документы у входящих
во двор сержант проверял внимательно, не обращая внимания на то, что многих
жильцов он уже знал в лицо и, приветствуя их, называл по имени-отчеству.
В Свердловске об этом доме ходили разные неприятные слухи. Особенно
о жильцах, которые в доме жили до тридцать седьмого года. Но Бабуш этим слухам
не верил. Обеспечение государственной безопасности — дело секретное, мало ли
куда люди уезжают, быть не могло, чтобы довоенных чекистов просто расстреляли,
а уж поверить в то, что люди, оберегавшие государство от заговоров, сами в
таком же заговоре участвовали, было совсем невозможно. Честно говоря, тем самым
Бабуш просто прятал голову в песок. Как страус. Перед войной ведь не только
Ежова расстреляли, но и многих из тех, кто с ним вместе работал. Но ведь если
подходить к этому щекотливому вопросу с другой стороны, можно было бы отметить,
что перед войной и многих посаженных людей выпустили. Как оказалось, посадили
их без особой вины, просто рвение ненужное проявлено было, перестарался Николай
Иванович, слишком многих своими стальными ежовыми рукавицами ухватил. Вот
товарищ Сталин его и поправил.
Александр Бабуш уже привык, что отпуска у сотрудников МГБ случаются
чаще зимой. С путевками проблем не было: когда на Урале трещали морозы, можно
было спокойно отдохнуть в санатории Девятого управления на черноморском
побережье или вообще полакомиться дынями и арбузами в Ашхабаде или Ташкенте.
Правда, в Ашхабад после сорок восьмого года ехать не стоило. В октябре сорок
восьмого Бабуш побывал там в командировке и вернулся совершенно потрясенным.
Землетрясение не пощадило города, он выглядел так, словно армада
бомбардировщиков бомбила его ежедневно не меньше месяца. Трупы погибших быстро
разлагались в южном климате, поэтому группам военных и спасателей приходилось
работать в противогазах. Милиция ловила бежавших уголовников, которые пытались
уйти в Иран. За городом интенсивно копали братские могилы. Страшна была смерть
рабочих на бутылочном заводе — эти люди были заживо сожжены выплеснувшимся из
печей расплавленным стеклом. Техники было мало, и могилы копали лопатами
несколько тысяч военнослужащих. Все это походило на ад, и в этом аду Бабуш и
его товарищи обеспечивали сохранность секретных дел республиканского
министерства государственной безопасности и его секретных структурных
подразделений, расположенных в черте города. Они раскапывали развалины,
извлекая покалеченные сейфы, отсортировывали из мусора бумаги с грифом
«секретно», а в это время мимо проходили «ЗиСы» и «студебеккеры», чьи кузова
были набиты трупами. Этот месяц своей работы Александр Бабуш всегда вспоминал с
ужасом. По ночам они патрулировали городские развалины, ловили мародеров. С
мародерами не церемонились, их расстреливали на месте. Именно там впервые в
своей новой жизни Александр. Бабуш убил человека. Зто было на развалинах
ашхабадских государственных складов неприкосновенного запаса, где пахло горелым
зерном и паленым мясом. Майор Худабергенов, бывший за старшего, скороговоркой
зачитал постановление и кивнул Бабушу. «Давай!» Александр расстегнул
непослушную кобуру и достал ставший тяжелым «ТТ». Задержанный стоял у остатка
кирпичной стены, острым клыком взрезающимся в темное небо, и его высвечивали
фонарики патруля. Бабуш поднял пистолет, еще не представляя, как он будет
стрелять в задержанного. Задержанный опустился на колени и что-то тонко
закричал по-туркменски. «Давай! — прошипел Худабергенов. — Чего ты возишься? Он
хоть и плохой, а все-таки человек!» Странно, но эти слова словно бы подстегнули
Александра. Сухо щелкнул выстрел. Задержанный замолчал, потом медленно упал
лицом вниз. «Хоп, мужики, — сказал майор Худабергенов. — Быстренько, пока еще
не потек, закиньте его в грузовик. — И хлопнул бледного Бабуша по плечу. — Не
бледней, привыкнешь!» А потом они обеспечивали режим секретности сведений об
ашхабадском землетрясении. Бабуш не понимал, зачем это делается, но искренне
полагал, что людям незачем знать все эти ужасы, люди должны спать спокойно, а
не просыпаться в поту из-за того, что стены их домов внезапно дрогнули от
далекого и безопасного удара молнии и грома.
На этот раз Бабуша не манили южные санатории, они с женой собирались
в Ленинград, но поездке не суждено было состояться, как и отпуску Бабуша. При
этом задание, полученное лейтенантом, особой конкретностью не отличалось и даже
несколько ставило его в тупик. Что значит выехать в район области для сбора
оперативной информации? Какую информацию и о чем необходимо собирать? В какой
район выезжать? Не мог же Бабуш выехать в любой район по собственному желанию?
Самостоятельность в его службе исключалась.
Бабуш терялся в догадках и потому ходил мрачным.
Начальники разводили руками и призывали ждать. Ожидалось, что в
область приедут чины из союзного министерства. В общем, по принципу: вот
приедет барин, барин всех рассудит.
В ожидании Бабуш сел писать справку по Верхнетагильским подземельям,
которыми он занимался последние пять месяцев. Оперативно-наблюдательное дело по
этим подземельям называлось «Паучок».
Люди, попадающие на Урал в первый раз, немало удивляются парности
уральских городов. Если нашел на карте, скажем, Верхнюю Салду, можешь не
сомневаться, есть на карте и Нижняя. Если имеется Нижний Тагил, смотри
внимательнее и ищи Верхний. Североуральску соответствует Южноуральск. А уж
населенных пунктов помельче с повторяющимися названиями пруд пруди.
Верхний Тагил, притаившийся среди светлых Уральских гор, в далекие
времена приглянулся заводчикам Демидовым. А старые люди не зря говорили: где
Демидовы, там ищи тайные подземелья, обязательно найдешь. Ну, была такая
страстишка у людей, любили они хорониться от постороннего взгляда, тем более
что хоронить им многое надо было. Документации по демидовским заводам, что
построены были в Верхнем Тагиле, не сохранилось. Пожар середины девятнадцатого
века уничтожил контору, а с ней и весь заводской архив, включая многочисленные
чертежи.
В годы гражданской войны архивами интересовались белые, но и они не
многого достигли — сохранившиеся после пожара остатки заводского архива
бесследно исчезли, а живых свидетелей к тому времени не осталось.
Однако легенды гласили, что был подземный ход на господствующую над
окрестностью высотку, которую называли в народе Теплой горой. Тайна эта
госбезопасность не особо вроде бы должна была волновать, поэтому Бабуш даже
огорчился, получив от начальства подобное задание. Подумалось даже, что
начальство убедилось в никчемности молодого оперативника, вот и поручило ему
задачу, далекую от разных государственных секретов.
Это какой же объем работ надо было выполнить, чтобы пробить туннель
в скальных породах и оборудовать его бесчисленными лестничными подъемами и
спусками? Быть того не могло, кайлом да киркой с такой задачей справится было
невозможно, а экскаваторов и отбойных молотков в демидовские времена не было.
Так думал Бабуш, приступая к исследованиям.
Каково же было его изумление, когда в Пермском архиве он нашел
записки члена архивной комиссии Воеводина, датированные концом девятнадцатого
века. Воеводин подтверждал наличие подземелий под Теплой горой, более того, в
свое время Верхний Тагил был центром уральского раскола. Теплая гора называлась
еще, оказывается, горой старческих могил, и в ней имелись старообрядческие
скиты, куда для поклонения могилам старцев приходили издалека странники.
Пришлось лезть в архивы, чтобы получить сведения о старообрядческих скитах.
Раскольничьи скиты на Урале были двух видов — или избушки, поставленные
где-нибудь в глухомани, а еще лучше — на окруженном болотами острове, или
разветвленные подземелья, соединенные внутри туннелями и имеющие общий вход в
виде длинной штольни колодезного типа.
Тут и сомнений не было, что вблизи населенного пункта раскольники
избушек не ставили, предпочитали подземелье.
Бабуша сразу же заинтересовал сохранившийся с демидовских времен дом
управляющего заводом. На плане местности сразу бросалось в глаза, что дом
управляющего является центром хитрой композиции. Дом походил на паучка,
застывшего в паутине, это и дало Бабушу повод назвать оперативное дело
соответствующим образом.
Подвал в доме управляющего был широким, снабженным вентиляционными
трубами. Подвал соединялся с двумя помещениями, имеющими цилиндрические своды.
Входы в них еще сохраняли чугунные дверные рамы с литыми фигурными обводами по
краям. Недалеко от одного такого входа была кирпичная кладка, которая явно была
поставлена позже и закрывала от любопытных глаз какой-то ход.
Любопытных, однако, хватало, Бабуш установил несколько местных
жителей, которых в Верхнем Тагиле называли кладоискателями. Один из них
рассказал Бабушу, что проникал в третье помещение, которое сейчас было заделано
кирпичом, и обнаружил там множество ниш, в некоторых из них были тяжелые
кандалы и даже части скелетов.
Этот кладоискатель также обнаружил тайный ход, который вел за
пределы дома управляющего. Более всего этот ход напоминал волчью нору — так он
был узок и темен, что искатель приключений не рискнул исследовать его, а потому
не мог рассказать, куда вход выводит.
Еще один местный житель по фамилии Бороздин рассказал Бабушу, что он
тоже бывал в третьем помещении и даже нашел выход из него, который вел в
глубины Теплой горы. Он расчистил вход и попытался проникнуть в подземелье.
Однако при попытке открыть дверь за ней что-то с шумом обрушилось, и Бороздин
решил не рисковать.
— Своя шкурка дороже, гражданин следователь, — подслеповато помигивая
красными воспаленными веками, объяснил он. — Попадешь под обвал, на кой тогда
тебе все эти демидовские цацки? Да еще и неизвестно, существуют ли эти цацки на
деле или нам фуфло задвигают.
— А что это вы меня гражданином называете? — поинтересовался Бабуш. —
Сталкивались уже с законом?
Глаза Бороздина забегали.
— Так ведь как сказать, гр... товарищ следователь, —уклончиво сказал
он. — У нас здесь каждый второй если некрещеный, так меченый.
Полученная из оперативно-справочной картотеки УКГБ справка указывала
на то, что Бороздин был меченым — в июле 1938 года он был приговорен к пяти
годам лишения свободы за антисоветскую агитацию по статье пятьдесят восемь —
десять прим и наказание отбывал в одном из местных лагерей.
Второй свидетель, Владимир Алексеевич Глинский, был более
словоохотлив. В начале тридцатых годов он, спустившись в люк, попал в отрезок
подземного хода, прошел по нему десятка два метров и уткнулся в глухую
замуровку.
Все это было хорошо, но ничего не проясняло. Тогда Бабуш нашел
одного старика, который славился своим умением находить воду, и попросил его
обнаружить потайные каверны в Теплой горе. Водоискатель взял в руки ивовый
прутик и принялся обходить гору. Возвратившись, старик сказал, что искать
пустоты в горе дело глупое, она этими пустотами пронизана, и даже указал, где
могут находиться лазы в пещеры, Один такой лаз удалось найти, но проникнуть в
скит оказалось невозможно — при попытке пролезть по нему в галерею,
опоясывающую гору, глухо ударил взрыв, и солдатика, который полез в
обнаруженный лаз, с трудом удалось вытащить живым, но безногим. После этого
начальство запретило Бабушу лезть в щели на склонах горы и велело ограничиться
архивными документами, более упирая на то, чтобы установить, кто в недрах горы
живет оторванным ото всего остального мира.
Как известно, раскольники тоже были разными. Исходной формой всех
религиозных течений, что противостояли официальной церкви, было
старообрядчество. Оно отрицало обрядовую форму русской православной церкви,
предложенную патриархом Никоном, за что и почиталось ересью. А с ересью на Руси
издавна вели борьбу не на живот, а на смерть. Вот и приходилось старообрядцам
бежать от репрессий в малозаселенные местности — в Поморье. Заволжье, в Сибирь,
на Урал и Яик. Люди, жившие старой верой, по своему положению были разными, а
это в свою очередь обусловило многочисленность религиозных группировок, на
которые разделилось старообрядчество. Первое время Бабуш путался во всех этих
беспоповщинах, часовенных согласиях, поповцах и нетовщинах, трудно было ему
понять, чем рябиновский толк отличается от поморского, федосеевского или,
скажем, страннического толка. Но консультации, которые Бабуш получал у
историков и в церквях постепенно сделали из него неплохого специалиста Через
некоторое время уже у него стали получать справки о бегунах, хлыстах, скопцах и
духоборах. Более иных Бабуша заинтересовали бегуны, они же странники, они же не
имеющие дома своего, тем более что в верхнетагильских катакомбах обитали именно
странники христофоровского толка.
Христофор Зырянов объявился на Староверченском тракте незадолго до
Первой мировой войны. Было ему тогда лет сорок. Зырянов принял бегунскую веру и
принялся ее распространять. Несомненно, что проповедником он был талантливым —
уже через десять лет в Вятской губернии он стал полновластным наставником
единоверцев. Он стал бегунским государем, царство его было устроено по
испытанной полутора веками схеме страннического подполья. Верноподданные
бегунского государя были разделены на несколько категорий — благодетелей,
последователей, странников и скрытников.
Несомненно, что на территории дома верхнетагильского заводского
управляющего находился благодетельский притон, где прятались странники и
скрытники. На это указывали многочисленные подземные лазы, тайники, да и ниши с
оковами и костями этому не противоречили. У странников в миру было немало
последователей, оказывавших христофоровцам различные мелкие услуги. Бабуш даже
выявил несколько таких последователей и с согласия руководства путем несложной
вербовочной комбинации установил за выявленными последователями постоянный
агентурный контроль.
Труднее было установить такой контроль над странниками, которые, по
сути дела, являлись вербовщиками и связными между сетью благодетелей и скитами.
И совсем невозможно было контролировать скрытников — монахов и монахинь, давших
обет поститься и молиться до смерти. Для мира эти люди уже считались умершими,
для отвода глаз их даже хоронили при всем честном народе пронося на деревенские
кладбища пустые или наполненные какой-нибудь рухлядью гробы.
Теперь уже и Бабушу стало ясно, почему МГБ интересовалось
странниками. По сути своей странничество представляло собой идеальную тайную
организацию, располагающую .немалыми возможностями, которыми пользовалась сама
и которые не могли не привлекать иностранный разведки. Более того,
странничество было идеальной средой для тех, кто хотел затеряться в этом мире,
— для военных преступников, полицаев и прочих гитлеровских пособников, которых
в послевоенные годы бродило по стране более чем достаточно.
Главная столица странников починок Град находилась в лесах
неподалеку от деревни Даниловки рядом с истоком реки Великой. Центр этих
великих конспираторов, по некоторым данным, располагался где-то между Вычугой и
Кинешмой, более точной информации Бабуш, несмотря на в
|
