Владимир Алексеевич РЫБИН

                             ЗЕЛЕНЫЙ ПРИЗРАК

                          Фантастический памфлет

                                          Если случается то, чего не может

                                       быть, - это абсурдно; то, что может

                                       быть, но не случается, - типично.

                                                             Габриэль Лауб

                              ОБЕЩАННЫЙ РАЙ

     ...Петер проснулся от странной радости в  сердце.  Он сел на кровати,

прислушался.  Тишина была не  мертвой,  как всегда,  а  словно бы  звенела

неведомой,  умиротворяющей мелодией.  С  новой  для  себя  нежностью Петер

коснулся плеча Мелены. Она потянулась и открыла глаза.

     - Что это?

     - Ты тоже слышишь?

     Он оделся и вышел на улицу. Видные издалека большие часы на городской

башне показывали начало седьмого. В глубине длинной улицы занималась заря.

Словно огоньки большого пульта электронной машины,  вспыхивали окна домов.

Люди  толпились у  подъездов,  счастливо улыбались,  сами  не  зная  чему.

Какой-то  человек судорожно чихал,  опираясь на стекло шикарной магазинной

витрины.  По-ночному закутанный старичок,  должно быть сторож, совал ему в

нос какие-то пузырьки и чуть не плакал от того, что они не помогали.

     - Не простудитесь,  утро холодное, - услышал Петер и не узнал старуху

соседку, еще вчера изводившую его беспричинной руганью.

     Петер прошелся до угла по влажному от росы тротуару. За это время ему

восемь раз  предложили закурить,  одиннадцать раз  справились о  здоровье,

двадцать девять раз сказали <Доброе утро>.

     Он  возвращался домой в  полной уверенности,  что  в  мире  случилось

что-то  очень важное и  что отныне жизнь пойдет совсем иначе.  В  подъезде

вынул  из  ящика  вчерашнюю газету и  сразу все  понял:  на  первой полосе

сообщалось,  что последний теплоход возвратился в порт из последнего рейса

в центральную часть океана. Последние десять тысяч тонн урановых растворов

рассеяны  на   пятикилометровых  глубинах.   Газета   давала   интервью  с

политическими  деятелями,   бизнесменами,   домохозяйками.  <Мы  выполнили

условия, - писала газета. - Очередь за цвагами...>

     <Ну  что  ж,   -   подумал  Петер,   тщетно  стараясь  побороть  свой

беспричинный восторг.  - Утешать цваги умеют. Посмотрим, как они справятся

с  мириадами человеческих проблем  -  общественных и  частных,  крупных  и

мелких, тех, что были и что появятся потом...>

     Мелена уже  приготовила кофе и  ждала Петера с  мягкой,  мечтательной

улыбкой.

     <Все будет хорошо,  -  подумал Петер, целуя Мелену. - Люди не захотят

расстаться с обретенной радостью>.

     Они распахнули окна в  прохладу улицы и пили кофе,  не зажигая света.

Стекла в домах напротив разгорались отраженным золотом восхода.  Снизу,  с

улицы доносился гул голосов, какой бывает по большим праздникам.

     Из  долгого странного шока  неги  и  доброты их  вывел резкий стук  в

дверь. И еще до того, как они успели ответить, на пороге появился репортер

Штангель.

     - Поздравляю!  -  крикнул он.  -  Ты назначен редактором нашей газеты

<Ай-Люли>.

     - Час  от  часу  не  легче,  -  сказал Петер,  не  слишком,  впрочем,

удивляясь. В это чудесное утро должно же было случиться какое-то чудо.

     - Я так много рассказывал о тебе, что там, наверху, не выдержали.

     - Благодарю. Хочешь кофе?

     - Какой кофе!  -  взревел Штангель.  -  Ты  знаешь,  что  творится за

городом?

     - А что творится за городом?

     - Я не ошибся,  -  рассмеялся Штангель. - Ты еще не в кресле, а уже с

руководящими интонациями.

     - Подумаешь!  Руководящих интонаций всегда было больше, чем кресел...

Так что там за городом?

     - Не знаю.

     - Чего ж ты так возбужден?

     - Именно потому,  что не знаю.  И никто не знает. Рассказывают, будто

на окрестные холмы лег зеленый туман. И в нем что-то сверкает. И все это в

полной тишине...

     Они помчались на машине Штангеля, непрерывно сигналя пешеходам. Толпа

текла в том же направлении, густая, торопливая, радостно возбужденная. Еще

издали в просвете улиц увидели что-то сверкающее в косых лучах восходящего

солнца.  Зеленый  туман  опадал,  как  полотнище,  с  высокого пьедестала,

открывая сказочный  город.  Он  был  весь  белый  и  сверкал,  как  единый

кристалл.  Широкие  провалы  улиц  пересекали  его  во  всех направлениях.

Вспыхивали  на  солнце  бесчисленные  окна.  Башни  и  купола  непонятного

назначения  тянулись  к  утреннему  небу.  Многотысячная толпа восторженно

гудела вокруг как орда, жаждущая штурма.

     - Внимание, внимание! - услышал Петер и повернулся к Штангелю.

     - Это ты?

     Мелена засмеялась.

     - Как он мог говорить женским голосом?

     - Я слышал мужской.

     - Да, да, и я тоже, - подтвердил полненький мужчина, стоявший рядом.

     - Ах,  ты вечно споришь! - Спутница полного мужчины закатила глаза. -

Я ясно слышала женщину.

     - Внимание, внимание! - снова повторил голос.

     - Что я говорила! - сказала женщина.

     - Что я говорил! - сказал мужчина.

     Женщина  глотнула воздуха для  длинной и  страстной тирады,  но  лишь

пошевелила губами,  потому что женско-мужской голос сказал такое,  от чего

впору перестать спорить не  то  что мужу и  жене,  а  даже и  политическим

деятелям.

     - Перед вами город - первый подарок цвагов. Идите и живите в нем, как

вам хочется...

     И  тут толпа словно опомнилась,  кинулась через пустырь к  сверкающим

стенам.  Мчались разбитные парни,  таща  за  руку  стократно перекрашенных

девчонок.   Пыхтя,   как  локомотивы,   бежали  степенные  отцы  семейств,

обвешанные детишками,  с  женами  на  прицепе.  Семенили  тихие  старушки,

активно работая локтями.  А таинственный голос,  не отставая, все гремел в

ушах торжественно и спокойно:

     - ...Никакого чуда в  этом нет.  Мы заложили ваши запрограммированные

мечты в  основу кристаллической решетки,  и  кристаллы-дома  выросли точно

такими,  какими вы  их  хотите видеть.  Материалом для них послужили камни

холмов...

     - О  боже!  -  воскликнул кто-то в  толпе бегущих.  -  У  меня ж  там

зарыто...

     Что зарывал в  холмах несчастный скупец,  Петер не  расслышал:  толпа

увлекла его в  сверкающее ущелье первой улицы.  Он крепко держал Мелену за

руку, опасаясь, что в этой стадной истерии никто не заметит оступившегося,

упавшего человека.

     Но  цваги,  видно,  неплохо знали свое дело.  Как потом Петер писал в

газете,  <заселение новых  квартир прошло организованно>.  Было  лишь  два

несчастных  случая:   умер  от  разрыва  сердца  тот  самый  человек,  чье

золотишко,   спрятанное  в  холмах,  пошло  на  постройку  домов,  да  еще

поссорились муж  с  женой,  потому что  он  хотел взять квартиру окнами на

запад, а она на восток.

     Сотрудники  местной  газеты  не  удивились  неожиданной транформации,

случившейся в  редакторском кабинете.  Куда делся старый редактор и откуда

взялся новый,  никто этим не интересовался.  Они давно усвоили:  это не их

ума дело.  И  оставались невозмутимыми,  если,  придя в редакцию,  слышали

вдруг  за  обитой  пластиком дверью  незнакомый голос.  Тем  более  что  с

редакторами им  все  равно  почти не  приходилось встречаться:  какую роль

играли редакторы в редакции - это для всех оставалось тайной.

     Петер оказался исключением:  он любил работать сам. Полдня он метался

по городу, наблюдая за толпами, ошалевшими от свалившегося на них счастья.

Другие  полдня уходили на  чтение материалов,  каждый из  которых в  былое

время явился бы сенсацией.

     Счастье,  принесенное цвагами, было слишком окончательным. Люди стали

превращаться в  свою  противоположность.  Вчерашние скряги  переродились в

первейших транжир,  эгоисты в  добряков.  Бандиты и  поджигатели воспылали

желанием изучать пожарное дело, а полицейские приобрели страсть залезать в

чужие карманы.  Но  это им  было совсем ни  к  чему,  потому что последний

бедняк превратился в богача,  готового и так отдать свои драгоценности.  А

поскольку бедняков прежде было большинство, то полиция просто растерялась,

не зная,  кого теперь хватать.  Да и зачем было хватать?  Чтобы привести в

участок, напоить чаем, вручить сувенирный блокнот с авторучкой и отпустить

с миром?  <Одна срамота!> - как говорил Петеру бывший торговец папиросами,

который прежде больше всего боялся воров, если не считать полицейских.

     Вначале Петер  думал,  что  цваги не  так  уж  и  хитроумны и  просто

перевернули мир.  И поскольку прежде на Земле всегда было больше зла,  чем

добра,  то теперь стало как раз наоборот.  Однако вскоре он убедился,  что

цваги дальновиднее.  После знаменательного дня Пришествия то  там,  то тут

начали вспыхивать странные эпидемии:  отдельных людей и  даже целые группы

без  всякой  видимой причины вдруг  охватывало неудержимое желание чихать.

Это случалось где угодно:  на улице, в трамвае, на пляже, реже дома и чаще

в гостях. Не помогали ни патентованные пилюли, ни иглоукалывание.

     Ответ на загадку нашел пронырливый Штангель.  Откуда-то он узнал, что

чаще  всего  чихают в  военных ведомствах.  Стоило только штабу собраться,

разложить  на  столах  карты  соседнего  государства и  начать  обсуждение

очередного плана <обороны>,  как  штабистов охватывал неудержимый чих.  От

натуги рвались кожаные портупеи,  багровели лица,  как на  парадах,  а  на

праздничные мундиры, стыдно сказать, падали непристойные брызги.

     Штангель написал фельетон,  в  котором высказал невероятную гипотезу,

что цваги каким-то образом связали в  человеческих мозгах центры чихания с

центрами недоброжелательства. Стоило убийце или бандиту задумать очередной

план, как они попадали в самый центр эпидемии.

     Наверное,  еще никогда ни один газетчик так точно не угадывал истину.

Фельетон,  опубликованный в <Ай-Люли>,  привел к неожиданным последствиям:

на другой день чихало полгорода.  Ведь это же очень трудно -  удержаться и

не думать <о белой обезьяне>, когда надо о ней не думать. Газету перестали

покупать.  Но Петер не унывал,  он понимал: лучшая реклама, когда читатели

знают,  почему не читают.  И не ошибся. Скоро <Ай-Люли> в глазах читателей

стала самой авторитетной газетой.

     Петер все больше убеждался, что если бы репортерам ставили памятники,

то  Штангель был бы  первой кандидатурой.  Он улавливал новое общественное

мнение  не  менее  безошибочно и  быстро,  чем  <свободное  мнение>  былой

конъюнктуры. Это он пустил в обиход шумный лозунг <Даешь рекорды!>.

     Гениальное,  как известно, всегда просто. Человечество, освобожденное

от материальных забот и  погони за свободным временем,  должно было что-то

для  себя придумать.  И  оно придумало.  Пышными букетами стали расцветать

скрытые таланты людей. Нередко случалось, что какой-нибудь министр забывал

о своем высоком долге и принимался раскрашивать картинки в книжках, да так

искусно,  что ахали бывалые ретушеры.  Выяснялось,  что раскрашивание-то и

есть  самый главный его  талант,  долгие годы  мучивший министра тоской по

детским радостям.  Находились ученые и писатели, которые, наплевав на свои

пробирки и рукописи, уходили на тихие берега и там с увлечением плевали на

червяков,  полностью  отдаваясь своей  единственной и  главной  страсти  -

рыбной ловле.

     Но большинство за долгие годы самообмана растеряли свои  призвания  и

теперь  не  знали,  как  убить  время.  Люди искали себя в различных видах

творчества.  Некий мистер решил на вдоль и  поперек  изъезженном  Ла-Манше

поставить  новый  рекорд.  Это было непросто,  ибо Ла-Манш уже переплывали

по-всякому:  и в лодке, и в ванне, и даже в гробу. Но мистер не растерялся

перед этим обилием рекордов,  он придумал то,  чего еще никто не делал,  -

переплыл пролив задом наперед.

     Штангель первым пронюхал об этом,  и  с  его легкой руки началась эра

рекордов,  открывшая  величайшие  потенциальные способности  человеческого

рода.  Цваги получили полную возможность убедиться,  что и  люди <не лыком

шиты>. Один побился об заклад, что, не вставая, проползет по-пластунски 25

километров,  и  выиграл пари,  другой 850  часов  подряд играл  на  рояле.

Женщины ставили рекорды по плачу и  болтовне.  Некая Эдит Уиллер,  стоя на

пьедестале,  заливалась слезами три часа подряд,  ее соотечественница Зела

Хингли доказала,  что женщина в состоянии ругаться со скоростью 300 слов в

минуту.  Как  и  следовало ожидать,  женщины  во  многом  оказались слабее

мужчин. Олтон Клепп болтала на соревнованиях 97 часов кряду. Но ее оставил

позади некий Шихин.  Его  время -  133  часа.  Одна  леди заявила о  своем

рекорде по  разводам:  она  имела 16  законных мужей.  Но  над  ней только

посмеялись,  когда  пришло  сообщение от  доверенных лиц  Мохаммеда Ахмеда

Иссы. Они представили документы на 60 разводов. Говорили, что знатная леди

едва не умерла от злости и поклялась побить рекорд.

     Самыми  популярными оказались  так  называемые  <желудочные рекорды>.

Карол Герри меньше чем за  два часа умудрился съесть 10 метров колбасы,  а

Уолтеру  Пинчелу  понадобилось всего  полминуты,  чтобы  сжевать  огромную

луковицу.  Сотни претендентов на первенство в  этом виде спорта отделались

слезами и изжогой.

     Жажда  первенства охватила человечество.  Многочисленные соревнования

показали,  что даже цваги не смогли изменить традиционных увлечений людей.

Сыпались каскады рекордов по выжиманию гирь,  по свисту,  по танцам. Некий

Вальнер,  несмотря на преклонный возраст, протанцевал тысячу километров. У

него  хватило  сил  подойти к  финишу  быстрым фокстротом.  Карлос  Гимнес

установил  <рекорд  мертвеца>  -   повесился  и  провисел  в  петле  целых

пятнадцать минут.  Был зарегистрирован даже <рекорд утопленника>.  Человек

находился под  водой  полчаса.  К  сожалению,  родственники рекордсмена не

пожелали назвать его имя.

     Сказывались и профессиональные навыки. Бывший общественный деятель за

один только день пожал свыше девяти тысяч рук. Бывший дипломат протанцевал

на  проволоке 175  часов.  Неизвестным остался  рекорд  бывшего  помощника

президента.  Он забрался в  бочку,  установленную на 16-метровом шесте,  и

заявил,   что  пересидит  там  всех  и  бывших,  и  настоящих,  и  будущих

претендентов.  Ему бросил вызов Альфред Хэли,  в  свое время просидевший в

тюрьмах 29  лет.  Но  публика по  привычке больше верила бывшему помощнику

президента, чем бывшему уголовнику.

     Не  побитым остался также  рекорд  Финиса  Кастадимаса.  Переодетый в

тигровую шкуру,  он  пробыл в  клетке с  тиграми три  с  половиной минуты.

Никому не удавалось увеличить этот срок, потому что цваги по недосмотру не

наделили тигров способностью чихать...

     Но даже в  раю всему приходит конец.  О  его приближении пронюхал все

тот же проницательный Штангель.  Он раньше других понял,  что эра рекордов

подходит к  концу:  людям стали надоедать глупости,  и  они затосковали по

былой деловитости.

     Для прессы наступила новая эпоха:  репортеры бросились искать в людях

человеческие черты. Как и прежде, на первых полосах газет стали появляться

фотографии  знатных  невест,   улыбающихся  боксеров,   задумчивых  бывших

королей.  Однако в  новом  перевернутом мире  знатность оказалась понятием

растяжимым.   Прежде   знатность   переплеталась   со   знаменитостью,   а

знаменитость с богатством и популярностью. Это были гангстеры, совершившие

какой-либо особый грабеж,  бедные девочки,  сумевшие соблазнить осторожных

богачей,  дельцы,  сделавшие что-то  из  ничего.  Теперь  деньги никого не

интересовали.  Злоумышленники исчезли  за  стенами <чихоточных> клиник,  а

бывшие  миллионерши вместе  с  толпами простых девчонок тщетно  добивались

автографов своих кинокумиров.

     И  Штангель сделал ставку на единственное сохранившееся без изменений

- на  человеческое тщеславие.  Он  разыскивал завистливых актеров,  мужей,

брошенных женами  и  потому особенно ревнивых,  бывших генералов,  живущих

отшельниками,  чтобы не  нервничать при  виде  нижних чинов,  не  желавших

отдавать  честь.   А  однажды  Штангель  разузнал  о  человеке,   которого

вездесущие цваги,  как видно,  просто обошли.  Этот человек занимался тем,

что  коллекционировал  золото.   Он  набивал  мешки  монетами,   слитками,

водопроводными кранами, которые с приходом цвагов стали золотыми.

     Но   проинтервьюировать  нового   <скупого  рыцаря>   не   удавалось.

Единственная дельная мысль,  которую Штангелю удалось вытянуть из соседей,

сводилась к тому,  что будто бы когда-то скупец сказал, что цваги приходят

и уходят, а золото остается.

     Чтобы  выманить  <паучка>  из  норы,  была  предпринята операция  под

кодовым названием <Самосвал>.  Целую  неделю сотрудники <Ай-Люли> носили в

редакцию тяжелые свертки с  золотом,  которого с  приходом цвагов на  всех

свалках было предостаточно.  Когда свертков накопилось много, их ссыпали в

кузов самосвала и повезли к дому <скупца>. Вся редакция пошла поглядеть на

представление. Самосвал шумно подъехал к дверям и с грохотом высыпал целую

гору золота.  Тут было все:  слитки,  бунты проволоки,  подсвечники,  даже

почему-то тоже ставшие золотыми оконные шпингалеты. Было все кроме женских

украшений.  Их в городе по-прежнему не хватало.  Как видно, цвагам было не

под силу справиться со страстью женщин к безделушкам.

     Самосвал уехал,  и  тишина повисла над  улицей.  Такая тишь падает на

землю,  когда грозовая туча готовится перейти от громовых угроз к действию

ветром, дождем, градом...

     В этой тишине все услышали,  как скрипнула дверь. Выглянувший человек

был невысок,  некрасив и  узкогруд и  вполне соответствовал представлениям

Петера, сложившимся под влиянием некогда прочитанных книг. <Естественно, -

подумал Петер,  -  человек всегда стремится к  самоутверждению.  Никто  не

согласен считать себя последним, каждый желает хоть в маленьком, но все же

быть  единственным,   непохожим  на  других.   Ибо  человеку  надо  чем-то

оправдывать свое существование.  Не  ценности сами по себе делают человека

злым,  а  злые люди особенно крепко хватаются за <соломинку> искусственных

ценностей.  Не деньги порождают зло, а злое и недостойное упорно стремится

превратить деньги в  единственное мерило всего и в том числе самого Добра.

Так Добро, оцениваемое деньгами, приобретает Зло в качестве судьи...>

     Пока Петер так рассуждал, человечек выволок мешок и стал набивать его

даровым золотишком.

     - Эй, приятель, не надорвись! - крикнули ему.

     Человечек присел от неожиданности,  потом резко кинул мешок на спину,

шагнул к двери.  Но тотчас будто переломился,  уронил мешок,  схватился за

поясницу и  упал на тротуар.  Гримаса жестокой боли вывернула его лицо.  И

вдруг в эту чужую боль со всех сторон покатился веселый хохот,  понесся по

булыжнику, словно обезумевшая лошадь, впряженная в пустую подводу.

     Оказывается,  это  может быть  смешным,  когда в  руку  нищему кладут

камень,   когда  человеку,   умирающему  от  жажды,   дают  ложку  уксуса.

Оказывается, это весело - подталкивать падающего...

     Впервые за дни всеобщего счастья Петеру стало нехорошо. <Не предстоит

ли Штангелю открыть новую эпоху?  -  подумал он. - Не начнут ли обалдевшие

от  достатка  и  безделья  люди  гасить  равнодушие  созерцанием страданий

ближнего?..>

     И  полезло в  душу совсем уж  несусветное для  этого мира,  где <Я> и

<Мое> всегда было  на  первом плане.  <Могут ли  принести счастье человеку

блага, не заработанные своим трудом, доставшиеся задарма?> - думал Петер и

удивлялся своим думам.  Такое было  под  стать тем,  кто  живет на  другой

стороне  планеты,   но  никак  не  ему,  свободному  репортеру  свободного

общества. Общества <полной демократии>. <Разнузданной демократии>, - вдруг

подумал Петер и снова удивился сам себе.

     Его  душу  неостановимой  волной  начала  заливать  смутная  тревога,

предчувствие какой-то неизвестной опасности...

     И в  этот  момент  небо  над  улицей погасло,  словно кто-то внезапно

выключил солнце,  и  в  кромешной  тьме  с  далеким  разбойничьим  свистом

заструились к неведомому центру тонкие зеленые лучи...

                          СПАСИТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

     Снова  перед ним  расстилался лунный пейзаж,  похожий на  гигантскую,

резко контрастную фотографию.  И  Земля ничуть не  сдвинулась с  места,  и

солнечный диск  все  так  же  сверкал в  вышине,  будто был  лишь  деталью

неподвижной декорации, нарисованной раз и навсегда на все спектакли.

     <Это всего лишь сон?> - устало подумал Петер.

     - Вы недовольны? - услышал он знакомый металлический голос.

     - Радоваться нечему.  Кроме того,  пора бы уж и домой. На Земле меня,

наверное, похоронили.

     - На Земле вас ждут. Связь продолжается семнадцать земных минут.

     - За семнадцать минут побывать и в аду и в раю?..

     - В своих снах вы успеваете не меньше.

     - Сны непроизвольны.

     - И эти непроизвольны. Мы лишь помогаем логике вашей фантазии.

     - Но зачем?

     - Чтобы вы яснее представили себе  перспективы  и  рассказали  о  них

людям.

     <Каким  образом?>  -   усмехнулся  Петер.  Он  хотел  сказать  своему

таинственному собеседнику, что от тех, кого он знает, ничего не зависит, а

кто кое-что может, того непросто увидеть. Но голос опередил:

     - Вы сможете увидеть всех,  кого захотите.  Для этого там,  на Земле,

проглотите шарик, закройте глаза и положите руки на живот...

     - Какой шарик? - спросил Петер.

     Но  ответа не последовало.  Голубой ореол вокруг Земли начал гаснуть,

исчезли густые тени лунного ландшафта, а сияющий диск Солнца стал падать и

превратился в освещенный снаружи светлый люк иллюминатора.

     Петер  услышал  голоса  снаружи  бака,   встал  со  стула,  шагнул  к

иллюминатору.  И  тут  почувствовал в  руке  что-то  холодное  и  круглое,

напоминающее голубиное яйцо, только со свинцовой тяжестью.

     <Проглотите шарик>,  - вспомнил он последнее напутствие цвагов, сунул

его  в  рот,  погладил  языком  странно  податливую скорлупу и,  борясь  с

желанием куснуть, проглотил. Мелодичный звон поплыл издалека. Так звенит в

ушах полная тишина, когда тщетно напрягаешь слух. Звон приближался, звучал

свирелью,   скрипкой,   флейтой,  контрабасом,  наконец  ударил  громом  и

оборвался.  И  снова  Петер  услышал голоса  снаружи бака.  В  распахнутом

иллюминаторе виднелось лицо Мелены в потеках слез и круглые от любопытства

глаза Вонани.

     Петер высунул голову в  люк и  стал вылезать.  Был момент,  когда он,

лежа животом на  краю люка,  вдруг почувствовал,  что смертельно устал,  и

закрыл глаза,  представив себе маленькую комнатку Мелены,  где  так хорошо

отдыхалось от всех сует...

     Когда он открыл глаза,  то увидел,  что лежит на кровати в комнате, о

которой только что подумал.  Минуту он  оглядывал стены,  не веря видению.

Потом встал, прошел к окну, потрогал тяжелую гардину.

     <С ума можно сойти от всех этих превращений!> -  подумал он.  И вдруг

вспомнил голос  в  тишине  лунного мира:  <Вы  можете  увидеть всех,  кого

захотите>.

     И внезапная радость охватила его. Стало быть, яичко-то непростое! Оно

делает мечту реальностью!

     Петер  закрыл глаза и  снова представил себе  сумрачную лабораторию с

большим старым баком посередине. И тотчас услышал голос Мелены:

     - Хватит...  не пущу... не могу больше! Тебя не было целую вечность и

опять ты как умер!..

     Она вцепилась в него и повисла, обхватив плечи и руки.

     Подошел  белобородый Вонани,  сверкнул  какими-то  бездонными,  почти

безумными глазами.

     - Опыт продолжался восемнадцать минут, - сказал он.

     - Семнадцать, - поправил Петер.

     - Мы надеемся услышать подробный отчет.

     - Непременно...

     Они вышли с  Меленой в  тихую ночь.  Шептались липы над улицей.  Луна

бросала мягкие  тени.  Где-то  далеко с  завыванием брехала собака.  Земля

катилась своей вечной дорогой, и жизнь шла своим чередом. И никто не знал,

что очень скоро взорвется эта монотонность жизни и сенсации, каких не было

с  сотворения,  завалят мир  развалинами или вознесутся башнями невиданных

городов. Никто еще не подозревал, что тихой жизни приходит конец.

     ...Помните ли  вы,  читатель,  свой  первый  барабан?  Мама  просила:

<Перестань барабанить,  дай отдохнуть>.  А  вы все не могли,  в  сотый раз

пробовали, как он звучит...

     Вот и  Петер,  оказавшись дома,  тотчас лег на кровать,  зажмурился и

нажал себе на  живот,  как на  пусковой клавиш.  И  очутился на  городской

площади.  Часы на башне показывали семь двадцать девять.  Полицейский, как

всегда, ходил вокруг большой клумбы левкоев, помахивал дубинкой.

     - Эй ты! - крикнул Петер. - Сорви цветочек!

     Полицейский наклонил голову, как бык перед атакой.

     - А то я сам сорву!

     И  он  пошел  по  цветам на  середину клумбы.  Трели  свистков тотчас

собрали толпу любопытных. Люди хохотали, любуясь, как полицейский бегал по

цветам за странным зеленым парнем, вытаптывая запретную клумбу.

     Петеру это скоро надоело.  Он закрыл глаза,  вновь открыл их и увидел

знакомую люстру, шторы, встревоженное лицо Мелены.

     - Что с тобой? Ты бредил, - сказала она.

     - Ничего,  дорогая,  свари-ка кофе,  а потом я тебе все расскажу. Мне

понадобится твоя помощь.

     Мелена ушла на кухню,  а Петер подумал,  что теперь самая пора начать

выполнять миссию,  возложенную на  него цвагами.  Он снова положил руку на

живот,  закрыл глаза  и  очутился...  в  спальне самого главного в  стране

<первого босса>.

     - Как  вы  сюда  попали?  -  испуганно спросил босс и  будто случайно

наступил на  качающуюся паркетину.  Тотчас  вбежали двое  дюжих  молодцов,

замерли у двери.

     - Возьмите его, - сказал босс. - Выясните и доложите.

     <Молодцы> кинулись на  Петера,  с  деревянным стуком налетели друг на

друга и завертелись,  стараясь схватить то,  что им казалось Петером. Босс

выхватил из-под  подушки  дамский  пистолетик и  принялся стрелять во  все

стороны.  Вскоре один из телохранителей упал,  а другой,  наконец-то найдя

для себя настоящее дело, уволок его за дверь.

     - Что  будет  дальше?  -  спросил  Петер,  снова  оставшись наедине с

<первым боссом>.  - Не дурите голову ни себе, ни другим. Со мной ничего не

поделаете. Меня не убить и атомной бомбой.

     Последнее он придумал, ибо и сам не знал пределов своих возможностей.

Но  простим ему эту маленькую ложь.  Ведь он был газетчиком и,  случалось,

даже не  в  таких чудесных ситуациях изображал живого слона там,  где была

лишь одна дохлая муха. Он и прежде знал, что если желаешь в чем-то убедить

другого, хотя бы и в ложном, говори увереннее.

     - Да,  да,  запомните хорошенько,  вам от  меня не  избавиться даже с

помощью  атомной  бомбы.   Так  что  лучше  слушайте  и  запоминайте.  Мое

требование:  сегодня же вы официально призовете мир к уничтожению атомного

оружия. Не выполните - пеняйте на себя...

     И он исчез.  Но прежде чем вернуться к своей Мелене, Петер заглянул к

редактору <Ай-Люли>.

     - Вам нужна информация, мне нужны деньги...

     Но редактор был дока в своих делах. Он привык иметь дело с призраками

всякого рода, поэтому ничуть не удивился предложению.

     - Если вы  такой вездесущий,  скажите,  что сейчас делает моя дорогая

жена?

     - Лежит в постели и пьет кофе с ликером.

     Редактор снял телефонную трубку,  позвонил жене и  выяснил,  что  она

действительно еще лежит в постели и пьет кофе.

     - Беру!  -  воскликнул редактор,  обрадованный не  столько уникальной

способностью Петера,  сколько преданностью своей молодой жены.  -  Что  вы

можете предложить для начала?

     - Репортаж из интимной жизни <первого босса>.

     Еще до того, как подпрыгнувший от изумления редактор успел опуститься

в свое кресло,  Петер вернулся под теплое крылышко Мелены.  Первое, что он

увидел, были ее большие испуганные глаза.

     - Я не могла тебя добудиться. Ты был такой бледный и бредил.

     - Поняла что-нибудь?

     - Смеялся, говорил с кем-то. Что тебе снилось?

     - Это не сон.

     И  Петер рассказал ей  все  о  цвагах,  о  чудесном яйце,  которое он

проглотил, и о новой способности путешествовать.

     - Теперь я сам могу быть <Зеленым призраком>,  -  хвастался он.  -  Я

буду лежать тут  и,  не  сходя с  места,  летать по  миру в  своем зеленом

облике.   Я  покажу  людям  их  безрассудность  и  спасу  человечество  от

катастрофы.  А ты будешь охранять меня тут и никого не впускать в комнату,

пока я не проснусь.

     - А если ты будешь там, а что-то случится тут?

     - Ты меня вызовешь.  Сбросишь руку с живота, и все. Но не делай этого

без крайней надобности. Поняла?

     Он похлопал себя по животу и  услышал в ответ глухое ворчание.  Будто

сидел там какой зверь и сердился за то, что его беспокоят.

     - Ой! - испугалась Мелена.

     - Не бойся, это у меня и прежде бывало...

     Ей  пришлось вызвать Петера из таинственного сна в  тот же день.  Как

только он  после обеда отправился в  очередное свое путешествие,  в  дверь

забарабанили с полицейской вежливостью. Ворвались четверо, скрутили Петера

и увезли.

     Его бросили в глухую камеру без окон и с дверью о четырех запорах. Он

лег  на  топчан,  положил руку  на  живот и  сразу отправился с  визитом к

<первому боссу>.  Тот сидел в  своем великолепном кабинете и грелся чаем в

обществе молоденькой секретарши.

     - Вам,  кажется,  не хочется жить!  - развязно сказал Петер. Он знал,

что  такой тон больше всего действует на  обывателей,  привыкших надеяться

только   на   закон.   -   Почему   вы   приказали  арестовать  журналиста

Петера-Метера? Только потому, что я похож на него?

     - Это сделано без моего ведома, - пролепетал босс.

     - Старо. Начальники ссылаются на самоволие подчиненных, подчиненные -

на  приказы свыше.  Есть  преступления и  нет  преступников...  Немедленно

освободите журналиста.

     Через десять минут в  камеру к Петеру ворвались надзиратели,  раздели

его догола и унесли всю одежду на исследование.

     С  этого момента босс потерял покой.  Петер преследовал его всюду:  в

кабинете,  на заседаниях, в бронированных авто, в спальнях и даже в шкафу,

куда тот залез было, прячась от <Зеленого призрака>.

     На другой день газета вышла с  сенсационным репортажем о личной жизни

<первого босса>.  Репортаж содержал такие подробности,  что  босс  сдался.

Петеру вернули одежду и отвезли домой.

     А  через четверть часа в  городе началась паника.  Виданное ли  дело,

чтобы  по  улицам со  скоростью такси  носился зеленый человек,  исчезал в

одном месте и  внезапно появлялся в другом.  То он ехал на крыше автобуса,

то шагал по банковским столам,  заваленным деньгами, то легко, не разрушая

конфетных сооружений,  проходил по витринам гастрономических магазинов.  И

часто,  не рассчитав, влетал с разгону в комнаты, куда входить совсем было

ни к чему.  Представьте, читатель, что в окно вашей квартиры где-нибудь на

49-м  этаже  в  самый  неподходящий момент  вдруг  заглядывает  незнакомый

мужчина с  растрепанной зеленой шевелюрой,  и  вы  поймете,  какого страху

нагнал Петер на своих сограждан...

     Вечером,  уставший от долгой скачки по городским улицам,  Петер лежал

на своей кровати и  думал о  сложностях мира.  Уж на что велика и поистине

вездесуща способность,  подаренная ему цвагами,  а  и  она может оказаться

бессильной.  Петер убедился,  что никак не успеть заглянуть во все закутки

города,  куда может спрятаться человек.  А  ведь есть еще  закутки душ.  И

первая иголочка сомнения уколола его:  смогут ли  цваги контролировать всю

множественность людского мира?..

     Тихая  ночь,  причудливо расцвеченная уличными рекламами,  вползала в

комнату. <Спаситель человечества> крепко спал, не видя ни людей, ни стран,

ни  даже обычных снов.  А  Мелене не  спалось.  Держа Петера за руки,  она

глядела в темный потолок и напряженно прислушивалась к тихому пощелкиванию

цваговского шарика у него в животе.  По привычке ей все казалось,  что это

от сухомятки.

                         СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

     Наконец-то  Петер  обрел покой.  Исправно пошли гонорары,  и  хозяева

соседних магазинов стали кланяться вдвое ниже.  Мелена хлопотала по дому и

старалась никуда не отлучаться,  зорко охраняя Петера. Хотя в этом не было

надобности:  дом  охранялся  тайной  агентурой.  Петер  только  усмехался,

наблюдая за <мальчиками>,  гулявшими у подъезда. Это даже льстило: ведь ни

один гангстер не удостаивался такого внимания.

     Некоторое время  Петер  надоедал  <первому  боссу>,  требуя  хотя  бы

официального заявления,  осуждающего атомное оружие. Но тот признался, что

от  него ничего не зависит,  что он связан круговой порукой с  семнадцатью

другими высокопоставленными господами,  а кто из них главней,  он и сам не

знает.

     И  Петер  решил  <выяснить отношения> со  всеми семнадцатью,  начав с

самого толстого из них. Для этого ему не нужно было больших сборов: лег на

кровать, положил руку на живот и...

     Был  вечер  -  веселое время  суток.  Косматыми чудищами метались над

улицами рекламы.  Дома-великаны сверкали огнями,  как  солдаты начищенными

пуговицами.  Люди прятались в  коробки автомобилей,  уносились куда-то  на

край великого города.  А те,  кому некуда было спрятаться,  робко жались к

стенам домов,  словно молящие о  пощаде побежденные к сапогам победителей,

и,  жаждущие иллюзий,  прятались в  норы ночных баров,  уходили в истерику

джазов, в мутный блеск дешевых витражей и бутылок.

     А там,  где жил самый толстый, была тишина. Полицейские глядела в оба

на  все движущееся,  готовые в  любую минуту сорваться с  места,  догнать,

остановить.

     Петер  без  труда  нашел  тихий  особняк,  вспорхнул  на  подоконник,

огляделся,  неслышно сел в глубокое кресло. Самый толстый играл с детьми в

войну.   Три   мальчика  и   две  девочки  подкрадывались  с   игрушечными

автоматиками к доброму папеньке, спрятавшемуся за широкий стол.

     - Папочка, я тебя убил! - радостно кричал старшенький.

     - Нет, это я тебя убил!..

     Петер кашлянул,  и все юное воинство вмиг исчезло, побросав оружие. И

папочка пополз было к  дверям,  по пути нажимая на все кнопки,  спрятанные

под ковром.

     - Не пугайте охрану, - сказал Петер. - Я не убийца.

     - Не обманываешь?  -  спросил самый толстый,  отряхивая штаны. - А то

ведь у нас все так говорят.

     - А я не ваш.

     - Красный?

     - Просто зеленый. Мне надо с вами поговорить.

     - Я дома не принимаю.

     - На этот раз придется.

     - А кто вы такой?

     - Посланец цвагов.

     - Их не существует, - сказал самый толстый, пятясь к двери. Вдруг он,

как  молодой  спринтер,  сорвался с  места,  выскочил в  другую  комнату и

захлопнул дверь.

     - Ай-я-яй!  -  сказал Петер, появлясь у него за спиной. - Такая прыть

при вашей комплекции?

     - Что вы хотите?! - взвыл самый толстый.

     Петер сказал, что в ответ на обещанные блага цваги требуют намедленно

начать уничтожение атомного оружия.  Не жалея красок, он обрисовал картину

ада,  который ждет людей,  если они ослушаются.  Но то ли самый толстый не

поверил,  то  ли был приучен к  сгущенным краскам,  но он не удивился,  не

испугался и не обрадовался. Только спросил занудливо:

     - Ну и что?

     - Как это? - удивился Петер. - Надо действовать.

     - Вы рассуждаете как последний  булочник.  Впрочем,  где  уж  чужакам

разобраться  в  тонкостях  нашей  политики,  если  мы  сами в ней не можем

разобраться.  Я,  по-вашему,  бог?  Да  я  свободен  меньше,  чем  рядовой

полицейский.  Если  я хоть пальцем пошевельну самостоятельно,  Джеймс меня

тут же и похоронит.

     - Кто этот Джеймс?

     - Первый человек в государстве.  Если чего хотите добиться, начинайте

с него...

     Джеймс    произвел   на    Петера    хорошее   впечатление:    этакий

красавец-мужчина, не робкий и понятливый.

     - Да,  человечество надо спасать,  - твердо сказал он,  - и мы готовы

это  делать...  Ах,  атомное  оружие?  Да,  пора  за него взяться.  Только

уничтожать его пусть начинают наши враги.  И нужен надежный контроль.  Кто

его обеспечит?

     - Я, - сказал Петер.

     - Один? Вы сможете всюду успеть? А ну-ка скажите, что сейчас делается

вот в этой точке?

     Он пошарил по карте и ткнул пальцем куда-то.

     - Ничего,  -  ответил Петер уже через минуту. - Лес, поляна большая и

маленький поселок неподалеку, Тишина, солнце...

     - Тишина, говорите? - Джеймс оживился. - А вот тут?

     Петер поглядел и догадался.

     - Не выйдет. Вы используете меня как шпиона.

     - Ну что же,  -  вздохнул Джеймс.  -  И на том спасибо. Заглядывайте,

ежели что, поговорим...

     - А как насчет атомного оружия?

     - Я же говорю - действуйте.

     - Это вы должны действовать.

     - Не будем обманывать себя,  -  сказал Джеймс.  - Я лишь исполнитель.

Есть и поглавнее. Например, Касс...

     Судя  по  габаритам,  Касс  был  действительно солидной  фигурой.  Он

выпучил на Петера глаза и вызвал секретаршу.

     - Откуда взялся этот черт?

     - Я его не пропускала! - испугалась секретарша.

     - Я от цвагов, - сказал Петер.

     - Не помню такой фамилии. Кто они?

     - Посланцы иных миров.

     - А,  эти чудаки,  которые думают, что с уничтожением ядерного оружия

наступят мир и  благодать?  Да мы и без атомных бомб можем передушить всех

цвагов поодиночке и оптом.  Вместе со всеми людишками,  если кто помешает.

Да, мы... Впрочем, это же военная тайна.

     - От меня нет тайн.

     - Неужели? А ну-ка скажите, что делается вон в том доме?

     - Какой ужас! - воскликнул Петер. - Что вы сделали с человеком?

     - Неплохо,  а?  Он  смертник,  ему все равно на  тот свет,  так пусть

сначала послужит науке.

     - Разве это наука?

     - О,  у  нас лучшие профессора.  Ваши цваги умрут от  зависти,  когда

узнают,  что мы умеем.  -  Касс махнул рукой.  - Раз уж вы все можете, так

лучше я  сам  расскажу.  Сколько,  к  примеру,  нужно ядерных бомб,  чтобы

перебить всех людей?  То-то,  что  много.  А  у  меня есть одна вот  такая

пробирочка, и в ней достаточно яда, чтобы отравить все человечество. Разве

это не поражает воображение?  <Мелиондоза>, <Лихорадка Кью>! Не правда ли,

звучит как песня?  Да и старушка чума у нас переродилась.  Теперь ее ничем

не вылечить.  А психические газы! Пролетел самолет над городом, и все люди

веселятся,  ни  политика им  не  нужна,  ни  работа,  только бы плясать да

целоваться.  И умирать с улыбкой.  Разве это не гуманно?.. А можем и такой

туманчик пустить, что враги сами себя перебьют до единого. Как в сказке...

Мы   все  можем.   Даже  сделать  зиму  среди  лета.   Побрызгаем  деревья

<дефолиантиком>, и они осыпаются, осыпаются...

     Касс закрыл глаза от удовольствия.  Петер молчал,  потрясенный новыми

перспективами.

     - Ну стоит ли,  скажите,  хлопотать о каких-то атомных бомбах? Это же

вчерашний день,  что-то вроде лука и  стрел.  -  Касс хохотнул,  довольный

собой.

     - И  вы можете пустить в  ход свои <гуманные средства>?  Я  сейчас же

сообщу об этом в газеты.

     - Валяйте, - рассмеялся Касс. - В газетах сочиняют и не такие страхи.

В них никто не верит.

     Это  была  правда.  Сам  газетчик,  Петер  отлично знал,  как  трудно

ориентироваться в  каменоломнях  противоречивой  информации.  Ему  впервые

пришла мысль, что, может быть, это делается сознательно, чтобы читатель не

смог сделать вывода о действительном положении дел и, не дай бог, не начал

бы думать самостоятельно.

     - И  все  же  давайте  уничтожать  ядерное  оружие.   -  Петер  решил

оставаться верным своей миссии.

     - Ну зачем же? Мгновенная смерть от бомбы, согласитесь, куда гуманнее

кровавой рвоты от ядов.

     - Вы же человек,  черт возьми!  -  разозлился Петер.  -  Должны же вы

думать о будущем!

     - Будущее - это забота Бухелы. Мое дело - настоящее.

     - Кто эта Бухела?

     - Прорицательница.  Мудрейшая женщина. На десять лет вперед видит. Мы

с ней всегда советуемся...

     Через  секунду Петер  стоял  возле  шикарного двухэтажного особняка в

конце улицы.  На железных витых решетках ворот висела вспыхивающая реклама

с огромной надписью: <Предсказываю все, кроме погоды>.

     В большой угловой комнате второго этажа,  обитой черным бархатом, был

полумрак.  У  светящегося изнутри столика сидели  двое  -  пожилая дама  в

черном и сморщенный старичок,  одетый как на официальный прием.  Дама,  не

мигая,  глядела в  глаза  старичка.  Потом  она  быстро  опустила взгляд к

столику и сказала так, будто ее душили:

     - Скажи  мне,  дух  Абадонны,  должны  ли  мы  вкладывать  капитал  в

производство дамских лифчиков?

     Столик вдруг вспыхнул ярко, осветив лица.

     - Я так и знала!  - воскликнула женщина. - Абадонна говорит, что мода

на лифчики падает, и что капитал нужно помещать в производство ракет...

     - Врет  он,  ваш  Абадонна,  -  сказал Петер,  появляясь на  потухшем

столике.

     Женщина завизжала и  мигом исчезла из  комнаты,  словно тоже обладала

способностью цвагов.  Старичок повесил челюсть на грудь и вывалил глаза на

переносицу.

     - Ты, папаша, посиди пока, а я пойду поговорю с гадалкой.

     Он нашел ее не сразу: не вдруг догадался, что женщины с испуга обычно

залезают под кровать.

     - Не  бойтесь!  -  крикнул  он  ее  вздрагивающим  ногам.  -  Я  хочу

поговорить с вами о том, как поднять авторитет вашей фирмы.

     - Вы не обидите бедную женщину?

     - Слово джентльмена.

     - Как вы меня напугали,  - сказала она, выползая из-под кровати. - Вы

в самом деле дух?

     - Вроде этого.

     - Хорошо,  что вы  возникли прямо из столика.  Мой клиент сделает мне

рекламу.

     - Я вам сделаю рекламу, о какой вы и не мечтали.

     И он рассказал ей все о пришествии цвагов,  о близком конце света,  о

необходимости уничтожить ядерное оружие.

     - Ну нет, - сказала Бухела, едва он кончил. - На это я не пойду. Я же

потеряю всех клиентов. Если вы дух, то должны знать: пока идут эти войны в

джунглях,  никто и слушать не будет о разоружении.  Остановите войну, если

это в ваших силах. Тогда можете на меня рассчитывать...

     И Петер снова решил начать с <первого босса>.

     На этот раз перед его домом было шумно.  Клоуноподобные юнцы лезли на

фонари и кричали что-то непонятное.  Другие хохотали, свистели, обнимались

с девчонками, целовались, дрались.

     Петер  появился на  верхушке столба  и  крикнул сверху в  осатаневшую

толпу.

     - Боритесь за уничтожение атомного оружия! Иначе все вы погибнете!

     Дикий хохот и гвалт были ответом.

     - Ай да ловкач!

     - Ты как туда залез?..

     В соседних переулках,  как по команде, заревели полицейские сирены, и

черные мундиры начали пробиваться к столбу.  Но Петера там уже не было. Он

стоял на другом конце площади возле паренька, тренькавшего на гитаре:

                   - Привет тебе, мамуля,

                   Твой сын забрит в солдаты,

                   Поэтому не жди его пока...

     Вокруг кольцом стояли люди, молча слушали.

     - Через три месяца все вы погибнете!  - крикнул Петер, когда гитарист

умолк и стихли аплодисменты.  -  И все человечество погибнет.  Если за это

время не будет уничтожено ядерное оружие!

     - С чего ты взял?

     - У него жена рожает через три месяца!

     - Не мешай слушать! - кричали Петеру со всех сторон.

     Паренек с гитарой наклонился к нему, сказал тихо:

     - Вы слишком прямо. Они так не привыкли.

     И запел, откинувшись к черной коре липы:

                   - Богатым бедные - бельмо в глазах,

                   Голодным сытые - как боль в зубах,

                   И так из года в год,

                   Из рода в род...

                   Вот анекдот...

     Завыли  сирены.  Из  толпы  вынырнул полицейский,  взмахнул дубинкой,

ударил по гитаре. Разноголосый стон вскинулся и умер, утонул в реве толпы.

     - Как вы смеете! - крикнул Петер.

     - У нас свобода,  - оскалился полицейский. - Вы смеете петь, а я смею

вас лупить.

     Он замахнулся на Петера и выпучил глаза. Бить было некого...

                             СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ

     После  нескольких дней  мотаний по  свету  в  поисках здравого смысла

Петер решил вернуться к  <первому боссу> и  во что бы то ни стало добиться

от него толку.  Но босс к  этому времени успел опомниться.  Едва он увидел

Петера,  как изобразил на лице величайшую радость и пошел к нему навстречу

с протянутыми руками.

     - Куда вы пропали? Я всю полицию поднял на ноги!

     - Неужели понадобился?

     - Представьте себе. Мне пришла в голову гениальная идея. Правда, пока

я <первый>,  они у меня все гениальные.  Но эта в особенности... Знаете ли

вы,  у  кого больше всего врагов?  Конечно,  у  <первого>.  Ибо его деяния

касаются всех.  А всем,  как известно,  не угодишь. Вот и погибают <первые

боссы>  во  цвете  лет.  Ведь  у  нас  свобода,  каждый может  купить хоть

пулемет...  Вы  понимаете,  что я  с  вами до конца откровенен?  -  Тут он

попытался похлопать Петера по плечу,  но рука его упала, не найдя опоры. -

Простите,  никак не могу привыкнуть к вашему облику.  То ли вы есть, то ли

вас нет.  Но ведь это и хорошо, и отлично! Вас же нельзя убить! Берите все

полномочия,  поезжайте  вместо  меня,  выступайте с  предвыборными речами,

обещайте  избирателям что  хотите  и  делайте,  делайте  свое  благородное

дело...

     Идея была неплохой: не через чьи-то руки, а самому лично обратиться к

людям,   убедить  их,  пользуясь  привлекательным  мандатом  представителя

<первого босса>. А уж людей только разозлить, напугать как следует, зажечь

только -  не  погаснут.  Толпа  -  стихия,  шарахнется -  никакие стены не

удержат...

     Так думал Петер. А босс, не дожидаясь ответа, уже звонил куда-то.

     - Алло,  Пат? Тут к тебе явится... Именно явится, а не приедет... Это

он  умеет.  Увидишь как.  Жди через пару минут...  Он будет действовать от

моего имени.  Да, да, пусть выступает где хочет и говорит что хочет. Он от

цвагов.  От  тех,  что  будто бы  собираются прийти на  Землю...  Да,  да,

зеленый,  совсем  зеленый и  немного прозрачный.  Можешь сообщить газетам,

что,  мол,  представитель зеленых цвагов выступает... Впрочем, ему реклама

тоже не помешает.

     Босс положил трубку, повернулся к Петеру.

     - Сделал все, что в моих силах. Поезжайте... то есть отправляйтесь...

Ха-ха!..  Поработайте пока, а я отдохну. Совсем выдохся от речей... - И он

помахал ручкой, как это всегда делал перед избирателями.

     Петер на мгновение закрыл глаза и  очутился в другом кабинете.  Перед

ним сидел молодой улыбчивый человек в сером костюме и с короткой прической

рыжеватых волос.

     - Привет!  - сказал он, ничуть не удивившись появлению Петера. - Меня

зовут Пат.  Репортеры сейчас будут, вы им все сами и расскажете. Не хотите

ли пока рюмочку?

     - Спасибо. Я лучше пройдусь по городу, - сказал Петер. И исчез.

     Это был всем городам город.  По  широченным магистралям неслись толпы

автомобилей.   Длинноволосые  юноши,  нанятые  автомобильными  кампаниями,

задирали на  перекрестках прохожих,  предпочитавших ходить  пешком.  Рыжие

блондинки выглядывали из лакированных лимузинов,  зазывали мужчин. Рекламы

свисали с крыш до самых тротуаров и снова возносились в темное небо.

     <Приобретайте наши товары заблаговременно>, - звали рекламы.

     <Приятное с  полезным.  Томики  стихов  лучших  поэтов  для  чтения в

туалете!>

     <Самые короткие ночные рубашки для спящих царевен!>

     <Покупайте новый бестселлер: <Как стать счастливым без денег>!..

     <Наслаждайтесь жизнью автоматически.  Пользуйтесь автоматами фирмы <Я

и К°>!..

     Всюду чувствовал комфорт,  довольство и беззаботность. Казалось, люди

достигли всего, чего хотели, и теперь изощряются, тешат свои прихоти.

     - Все вы скоро погибнете!  -  не удержавшись,  крикнул Петер в  толпу

зевак на углу.

     - Кто это? - спрашивали люди друг у друга.

     - Может, сумасшедший?

     - Наверное, агент косметической фирмы. Вишь как перекрасился.

     А репортеры уже ждали его, шумели в тесном зале. Ничуть не удивившись

неожиданному  появлению   Петера,   забегали,   отталкивая   друг   друга,

ощетинились сотней объективов, ослепили вспышками.

     Добрых полчаса Петер рисовал перед ними страшную картину конца света.

Почти  час  рассказывал  о  том,   что  могут  приобрести  люди,  если  не

ослушаются.  Накаленный злостью на  равнодушие властей,  он  кидал  в  зал

фельетонный сарказм,  сыпал афоризмами,  метался по  залу в  своем зеленом

ореоле и  сам  будто  со  стороны любовался своим мессианским величием.  И

замирал от  предчувствия завтрашних сенсационных заголовков.  Он  мысленно

уже видел толпы взбудораженных горожан, митинги, демонстрации <антиатомных

бунтарей>.

     Когда он кончил,  в зале на минуту наступила тишина.  И тотчас словно

взорвалась:  репортеры кинулись к телефонам. Пришлось объявить перерыв. За

это  время  Петер  успел  заглянуть в  редакции,  постоять у  взбесившихся

телетайпов. Дело, кажется, началось неплохо.

     А после перерыва посыпались вопросы:

     - Как цваги относятся к крику женской моды - вырезу на животе?

     - Действительно ли существует перевоплощение душ?

     - Если  цваги  против  атомного  оружия,   то   что   они  думают  об

использовании в войне летучих мышей?

     - Есть ли у цвагов женщины и каков у них бюст?

     - Кто победит в завтрашнем матче?

     - Известен ли пришельцам новый фильм <Мои милашки> и  признают ли они

его секс-бомбой?

     - На  верном  ли  пути  омфалопсики?  Те  самые,  что  ищут  истину в

созерцании собственного пупа?..

     Сначала Петер пытался отвечать, потом возмутился.

     - На карте судьба человечества! - крикнул он.

     И снова со всей страстью принялся расписывать ужасы,  которые видел в

полуреальном сне,  навеянном цвагами.  И  осекся,  заметив,  что репортеры

начали зевать и потихоньку расходиться.  Они это уже слышали,  они спешили

за новеньким.

     Вскоре  в  зале  осталось  лишь  несколько человек,  совавших  Петеру

банковские чеки.

     - Мы  понимаем,  фирма  индивидуальных атомоубежищ  очень  богата,  -

твердил один из  оставшихся.  -  Но  и  мы можем хорошо заплатить.  Только

упомяните  в  проповедях  о  спасительных свойствах  нового  пластика  для

надувных матрацев...

     - Я из музея восковых фигур,  -  приставал другой.  -  У нас есть все

знаменитости. Не хватает только вас...

     - Что?!  -  заорал Петер.  И  исчез,  кинулся по  улицам,  редакциям,

типографиям.

     <Зеленый  призрак  одобряет  бюст  Мери  Бейл!>  -  кричали  газетные

заголовки.

     <Зеленый призрак - наш радиокомментатор>, - ворковали радиодикторы.

     Из  типографских  машин  вылетали  афиши,  предлагавшие новый  боевик

<Зеленая смерть>,  который выйдет уже  через неделю.  И  с  каждой глядели

угрожающие зеленые глаза...

     <Что ж,  этого следовало ожидать,  - подумал Петер. - Люди есть люди.

Каждого интересует только то, что его интересует>.

     Даже в своей бестелесности Петер почувствовал тяжкую усталость. Но он

все же заглянул в зал, где его дожидались чекодержатели.

     - Мне  бы  ваши  заботы,  -  сказал Петер.  И  добавил равнодушно:  -

Беззаботные вы идиоты!..

     Если бы он знал,  как опрометчиво для знаменитости говорить в  рифму.

Эти его последние слова вызвали особый восторг прессы. Их потом обсасывали

все   газетные  поэты.   Композиторы  сочиняли  на   них  модные  песенки.

Эстрадники,  выбивавшие <атомные чечетки>, непременно вставляли <стишок> в

свои куплеты...

     А Петер вернулся к своей Мелене и... запил. Стоит ли удивляться? Ведь

это  такое обыденное явление в  обществе,  где иными средствами так трудно

добиться цели!

     Время от  времени он снабжал газеты скандальной информацией,  накупал

<утешительного> и, подталкиваемый <зеленым змием>, метался по миру в своих

чудесных  зеленых  снах.  Он  пугал  главнокомандующих,  уличных  девочек,

футбольных   кумиров   своими   неожиданными   явлениями   и   непонятными

требованиями.  Иногда  он  попадал  на  высокие  научные собрания,  слушал

премудрых мужей,  тешивших свое  тщеславие заумными дискуссиями.  Там  ему

казалось,  что перед ним вовсе и не люди, а некие далекие от мира существа

вроде  цвагов,  только менее  терпеливые.  Он  лез  на  трибуны со  своими

антиатомными заявлениями,  но  его не  слушали,  ибо в  научных дискуссиях

существовала давным-давно  расписанная  очередь  и  всякая  внеочередность

воспринималась присутствующими как личное оскорбление.

     Однажды ему пришло в голову навестить Штангеля.

     - Ну и  пусть все к черту взрывается!  -  крикнул Штангель,  выслушав

Петера.  -  Кто-то мудро заметил:  если умного человека можно ударить так,

что  он  ополоумеет,  то  почему полоумного нельзя ударить так,  чтобы  он

поумнел?  Людям нужны удары судьбы,  люди без них не могут...  Ну а  лучше

всего, если цваги уберутся ко всем чертям...

     Петер не согласился, сказал, что людям для прогресса непременно нужно

искать контакты с инопланетными цивилизациями.

     - Не  хочу  никаких  контактов,  -  вскричал  Штангель.  -  Не  желаю

превращаться в очередного профессора Псишку!

     - Кто это?

     - Один чудак. Вбил себе в голову, что муравьи тоже цивилизация.

     - Ну и что же?

     - Ищет контактов.  Газеты им читает,  книжки показывает с картинками.

Муравьи,  конечно,  чихать хотели на  его  уроки.  А  Псишка одно твердит:

главное  -  непрерывность посылаемой информации.  Говорит,  что  рано  или

поздно они догадаются. Ты сходи к нему, тебе это полезно.

     - И схожу.

     Петер закрыл глаза и сразу услышал слоновий топот и далеко не научные

словечки.

     - Я вам покажу цивилизацию!  Варвары,  людоеды проклятые!  -  скрипел

астматический голос.

     Петер   увидел   седовласого  старца,   сплошь   облепленного  рыжими

муравьями. Старец пинал муравейник, бил его, как хлыстом, тонкой указкой.

     - Профессор Псишка?

     - Ну я,  ну и что?  У каждого бывают ошибки.  Если  хотите  знать,  в

научной работе отрицательный результат тоже результат.

     Профессор подпрыгнул, поджал ножки и с размаху сел на муравейник.

     - Я  к  ним и  так и этак,  а они кусаться!  Дождались,  когда уснул,

залезли под одежду да ка-ак куснут все разом!..

     Профессор изогнулся и  мастерски вонзил в  муравейник указку,  словно

шпагу.

     - Постойте, профессор! Так вы говорите, что они книжек не читают?

     - Хоть бы усами пошевелили.

     - И радио не хотят слушать?

     - А вы кто такой? - спохватился профессор.

     - Ваш друг. Вы говорите, что они вас куснули все разом? Одновременно?

     - Э... видите ли... я спал...

     - Так  это  же  величайшее открытие!  Они откликнулись!  А  поскольку

челюсти у  них  -  единственный известный нам  способ общения,  то  они  и

пустили его в ход.

     - Вы полагаете?..

     - Терпите,  профессор.  Терпите и  старайтесь понять,  что  они хотят

сказать,  кусая вас.  Терпите, мученик от науки. Не обижайте ваших братьев

по эволюции...

     Петер шутил,  но  ему  было  не  до  шуток.  Иногда по  утрам,  когда

рассеивался туман  спиртного и  кошмарных снов,  он  с  тоской  смотрел на

календарь и считал часы до катастрофы. Тогда он распахивал окно, глядел на

город и плакал от бессилия.  Как в детстве, когда тверда была вера, что на

слезы слетаются добрые ангелы.

     Однажды это  протрезвление пришло поздно вечером.  Петер  взглянул на

календарь и ужаснулся: до пришествия цвагов, а стало быть и до катастрофы,

которая за этим последует, оставалось восемь часов.

     - Нет! - закричал он, перепугав Мелену.

     Он   накинул  плащ  и   выбежал  на  улицу.   Тихий  дождь  сгонял  в

канализационные трубы дневной зной,  оживлял полузадушенных жарой горожан.

Люди шли пестрые в свете реклам и улыбались дождю. А Петер бежал мимо них,

думая о  том,  что  завтра,  всего лишь  завтра такие дожди будут вызывать

ужас.

     Мелена едва поспевала за  ним,  ни  за  что не желая отпускать Петера

одного. Ночью они вломились в квартиру белобородого Вонани.

     - Вы же обещали рассказать... - начал ученый.

     - К черту счеты!  - раздраженно перебил его Петер. - В шесть утра мир

взлетит на воздух!

     К  счастью,  Вонани относился к той редкой категории людей,  которые,

несмотря ни на что,  предпочитали верить другим. Он провел ночных гостей в

лабораторию,  где все еще стоял старый ржавый котел. Петер забрался в люк.

Мелена решительно полезла за ним.

     - Я буду с тобой, - заявила она.

     Он не стал спорить. Теперь ему было все равно.

     Цваги заставили долго ждать. С полчаса Петер видел перед собой только

светлый круг люка-иллюминатора и за ним белый халат Вонани.  И когда нервы

готовы были лопнуть от нетерпения,  он почувствовал невесомость и  услышал

далекий свист в зеленом трепетании тонких лучей.

     На  этот раз все было как-то  иначе.  Петеру даже показалось,  что он

чувствует холод.  Так во сне идешь босиком по снегу и  знаешь,  что это не

реальность,  и  знаешь также,  что  за  этим какая-то  реальная основа.  И

просыпаешься и  находишь,  что  сон не  фантазия,  что ногам действительно

холодно,  потому что во сне ты их высунул из-под одеяла.  Вот и теперь был

словно сон, только такой, от которого нельзя самому проснуться.

     Мелена что-то сказала, но Петер ее не услышал. Он взял Мелену за руку

и стоял так, переступая по серому лунному гравию.

     - Что вы хотите?

     Мелена вздрогнула и оглянулась.

     - Вы не должны этого делать! - крикнул Петер в черную пустоту.

     - Мы давали вам время.

     - Что  нам  ваше  время?  Мы  же  совсем  другие.  Вы  приходите  как

диктаторы,  предъявляете ультиматум,  сулите золотые горы.  А мы не умеем,

понимаете,  еще не можем ничего принять. Если ваша цивилизация так высока,

то она должна быть доброй. Как же иначе?!

     Петер умолк,  не слыша возражений. Ему показалось, что он говорит сам

с собой. Так бывает на больших митингах, когда теряется неуловимая ниточка

- связь между оратором и толпой.  Оратор все еще говорит, накаляет себя, а

вокруг уже космический холод равнодушия.

     - ...Давайте нам то,  что мы можем взять.  Укажите для начала хотя бы

лекарства от наших болезней.  Вы молчите?  Вы понимаете, что для этого вам

понадобится изучить болезни,  а стало быть,  и всего человека со всеми его

историческими,  биологическими, психическими противоречиями и сложностями.

Для этого вам пришлось бы  повторить нашу жизнь,  начав все сначала.  Но в

этом случае еще неизвестно, сумеете ли вы указать лекарства раньше, чем мы

найдем их сами... Что же вы не возражаете? - раздраженно крикнул Петер.

     И снова ему не ответили.

     - ...Нельзя ребенка сделать сразу большим.  Он  должен сам пройти все

стадии роста. У нас тоже бывают резкие скачки, мы их называем революциями.

Но они закономерный,  необходимый этап эволюции.  А  вы предлагаете взрыв.

Чтобы ничего старого и  все новое.  Это гибель эволюции.  Это не  наш мир.

Человечество погибнет сразу или выродится. Возможно, вы нас будете кормить

и  баловать,  как мы  наших кошек и  собак.  Но не думаете же вы,  что нам

понравится такая  перспектива?  Неужели вы  не  понимаете,  что  вся  суть

социальной эволюции  в  праве  самим  разрешать  свои  трудности.  Помощь?

Давайте нам помощь,  которую мы в состоянии принять. Решение наших проблем

без нас и за нас - это гибель...

     - Что же  вы предлагаете?  -  услышал Петер и  обрадовался блеснувшей

надежде.

     - Выход есть, - быстро заговорил он. - Живите себе на Луне, на Марсе,

где хотите,  но оставьте нас в покое. И давайте общаться в тех пределах, в

каких мы можем вас понять. Наши ученые найдут пути к вашим знаниям. Будьте

учителями,  а не фельдфебелями.  И не надо ни отметок,  ни розог. Пусть мы

сделаем не все так,  как вам нравится,  но мы не покусимся на ваш покой. А

со  своими  дураками мы  сами  справимся.  И  атомные бомбы  уничтожим,  и

глупость обезоружим.  Нужно только время.  В  конце концов мы  же разумные

существа...

     И  вдруг  упало  густое черное небо.  Беззвучно рухнули,  провалились

белые  острые скалы.  И  розовый свет  стал  заливать черную ночь.  Петеру

показалось,  что свет пахнет.  Он потянул носом, уловил запах левкоев. И в

тот же миг почувствовал,  что лежит на чем-то неровном и  колючем.  Открыл

глаза, увидел бело-розовые цветы и за ними густое рассветное небо.

     Петер приподнялся,  опираясь рукой о рыхлую влажную землю.  И увидел,

что сидит посреди цветов на  большой клумбе городской площади,  той самой,

по которой за ним бегал полицейский.  Мелена лежала рядом в неудобной позе

неожиданно упавшего человека.  Он наклонился над ней,  расстегнул блузку и

обрадовался, увидев живую пульсирующую кожу в ложбинке под горлом.

     - Который час? - спросила Мелена, открывая глаза.

     Внезапный страх  придавил ему  плечи.  Может,  именно  теперь большая

стрелка часов подходит к цифре шесть,  может, уже через секунду сами собой

взорвутся накопленные на земле арсеналы атомных бомб.

     Петер заметался глазами,  не  сразу нашел большой циферблат на башне.

Часы показывали двенадцать минут седьмого.  Белый гаснущий диск Луны висел

над башней,  а внизу, на залитой ранним солнцем площади, уже шумели первые

зеленщики.

     Мелена прижалась к нему и вдруг нервно и судорожно разрыдалась.

     - Что ты,  глупая,  -  уговаривал Петер.  - Теперь только радоваться,

теперь все будет хорошо.

     Он не видел, что с другой стороны, нетерпеливо поигрывая дубинками, к

ним спешили двое полицейских...

__________________________________________________________________________

     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 31/08/2000