Владимир Алексеевич РЫБИН

                          ЕСЛИ РАЗБУДИТЬ ПАМЯТЬ

                                 Рассказ

     В  нашем  классе  завелся вундеркинд.  И  надо  же,  стал  им  Петька

Самойлов,   для   которого  тройка  всегда  была  единственным  <средством

передвижения> из четверти в четверть.

     Однажды  он  пришел  в  класс,   бросил  портфель  на  парту  и  стал

декламировать:

     - Эх, тройка, птица тройка! Кто тебя выдумал!..

     Мы, конечно, засмеялись.

     - Сам, - говорим, - тройку заработал.

     - Эх  вы!  Это сочинил писатель Николай Васильевич Гоголь,  -  сказал

Петька.  И  пошел декламировать наизусть,  словно артист в  телевизоре:  -

Знать, у бойкого народа ты могла только родиться...

     И так далее. Как в учебнике, который мы еще не проходили.

     А тут как раз урок литературы.  Танька Воробьева, ясно, не выдержала,

пискнула из-за парты:

     - А Петя про тройку выучил.

     Анна Петровна поглядела на нас, а потом в журнал. Видно, не поняла.

     - Что мы приготовили дома? Кто готов отвечать?

     Каждый раз она так спрашивает,  и  каждый раз после этого ее  вопроса

парты скрипеть начинают.  Это мы сползаем пониже.  А тут все повернулись к

Петьке. И Анна Петровна тоже на него поглядела.

     И Петька не стал ломаться,  вылез из-за парты, даже рот открыл - и ни

слова.  Молчит.  Мы  уж  подсказывать начали.  Анна Петровна закрыла глаза

ладонью - верный признак двойки. Но тут Петька словно проснулся. Всхлипнул

как-то странно и сказал:

     - Я лучше <Евгения Онегина> прочитаю.

     И,  не  дожидаясь  разрешения,  пошел  скороговоркой про  того  дядю,

который не в шутку занемог и уважать себя заставил.

     Анна Петровна не поверила даже, подошла, посмотрела - не по книжке ли

он  читает.  Да так и  простояла рядом чуть не весь урок.  А  когда звонок

прозвенел, взяла Петьку за руку и увела в учительскую.

     Вышел он оттуда красный как рак, улыбающийся.

     - Пятерку получил?

     - Что  пятерка!  -  сказал Петька таким  тоном,  будто никогда ничего

другого не получал. - Она меня представлять будет.

     - Как это <представлять>?

     - Обыкновенно. Перед всеми учителями <Евгения> читать буду.

     И  он  пошел по коридору таким зазнайкой.  А  мы все стояли на месте,

удивленные,   восхищенные,   пораженные  возможностями,   которые   отныне

открывались перед Петькой.  Мы-то знали:  если кто попадает в вундеркинды,

тому тройку не поставят. Лучше спросят еще раз.

     На другой день было Петькино <представление>. В клубе. Впереди сидели

учителя,  потом  мы  всем  классом (все-таки  он  наш  вундеркинд),  а  на

последних рядах - остальные.

     Представляла сама Анна Петровна. Она говорила недолго, но здорово.

     - Товарищи!  -  говорила она.  -  Ребята!  Кое-кто из нас жалуется на

плохую память.  А ведь память наша обладает фантастическими возможностями.

История знает  немало примеров,  когда простой человек выучивал невероятно

много.  Приведу  только  один  пример  -  Маццофанти.  Итальянец  Джузеппе

Маццофанти,  живший  во  времена Пушкина,  выучил пятьдесят шесть  языков.

Конечно,  не  у  всех такие способности.  Но все могут развить свою память

настолько, чтобы хорошо помнить не только уроки, но и многое другое. Живой

пример этому...

     Тут Анна Петровна убежала за  кулисы и  вывела на  сцену красного как

рак нашего Петьку.

     - Это Петя Самойлов.  Вы все его хорошо знаете. Он сумел развить свою

память.  Сейчас  Петя  прочтет  по  памяти  отрывки  из  романа  в  стихах

Александра Сергеевича Пушкина <Евгений Онегин>.  -  И  первая  похлопала в

ладоши.

     А потом наступила тишина.  Слышно было, как воробьи за окном чирикали

на весеннем солнце, да половицы под Петькой скрипели. Он все переминался с

ноги на ногу, уже не красный, а бледный. И молчал.

     - У лукоморья дуб зеленый, - подсказал кто-то. Видать, для смеха.

     Потом мы зашушукали:

     - Мой дядя... Дядя честных правил...

     Вдруг Петька словно проснулся:

     - Богат и славен Кочубей, - сказал. - Его поля необозримы. Там табуны

его коней пасутся...

     Анна  Петровна  попыталась  возразить,  что  это,  мол,  не  <Евгений

Онегин>,  а  <Полтава>.  На нее замахали руками из учительских рядов:  все

равно,  мол,  Пушкин.  И  так Петька и  продолжал без запинки говорить про

Мазепу да про Марию.  С выражением говорил, какого мы от него никогда и не

слышали. Особенно это: <...И грянул бой, Полтавский бой!..>

     Прямо мурашки по коже.

     Петьку долго не отпускали со сцены.  А после мы за него взялись. Мы -

это  Колька Еремеев,  Ваня  Колосков и,  стало быть,  я.  Еще  с  утра  мы

договорились взять <вундеркинда> под свою опеку.  Скоро был конец года,  и

нам тоже не помешало бы вызубрить по поэмке.

     На улице мы подошли к нему с трех сторон.

     - Что вы, ребята? - испугался Петька.

     - Не бойся,  -  успокоил его Ваня. - Мы только хотим узнать, как тебе

удалось столько вызубрить.

     Но Петька еще больше испугался.  Видно,  решил, чудак, что мы драться

собрались. А чего тут драться, кулаки учебе не помощь.

     - Я и не зубрил вовсе,  -  сказал Петька.  - Чтоб мне лопнуть. Я этих

стихов и в глаза никогда не видел.

     - Наверное,  ты  их сам сочинил,  -  съязвил Коля Еремеев.  Он всегда

такой язва, прямо не может без своих шуточек.

     - Да  они  мне приснились,  честное слово.  Пусть меня на  второй год

оставят, если вру.

     Это была всем клятвам клятва. В такую поневоле поверишь.

     - Обучение во сне,  -  обрадовался Ваня.  -  Известное дело. Я читал:

включаешь магнитофон и спишь себе. А во сне все само выучивается.

     - Да нет у меня никакого магнитофона, - взмолился Петька.

     - Может, у тебя кровать такая волшебная?

     - Ничего не волшебная.

     - А ну покажи кровать...

     Мы  пошли  к  Петьке домой.  Оглядели кровать,  ничего интересного не

нашли. Кроме царапины на деревянной спинке да еще гвоздя, вбитого зачем-то

снизу.

     - А  может,  ты все-таки врешь?  -  растерянно спросил Коля.  Хотя по

Петькиной  физиономии было  видно,  что  ему  самому  все  это  до  смерти

интересно.

     - А чего ты <Евгения>-то своего не читал со сцены?

     - Забыл,  -  шепотом сказал Петька.  -  На  другую ночь мне <Полтава>

приснилась.

     И мы зашептались,  удивленные.  Шепот ведь такая штука, только начни,

потом слово вслух сказать страшно.  Так  мы  стояли и  шептались,  пока не

дошептались до  одной идеи:  кому-то  остаться у  Петьки ночевать.  Кинули

жребий - досталось мне.

     Родителей мы быстро уговорили.  Сказали, что надо вместе уроки учить,

чтобы  получить пятерки  по  литературе.  А  родителям,  известно,  только

пятерку пообещай - что хочешь разрешат...

     Постелили мне на полу.  Лег я и стал глядеть в потолок.  А по потолку

тени ползали:  должно быть, на улице гулял ветер, фонари качал. Петька уже

храпел давно, а я все лежал с открытыми глазами и завидовал ему, зубрящему

во  сне  свою очередную поэму.  Потом догадался,  подтянул свой матрасик к

самой его кровати и  скоро уснул.  Во сне я  стоял у  доски и  рассказывал

какую-то сложнющую теорему.  А учитель по математике - наша самая страшная

гроза - стоял и улыбался.

     Вдруг на  задней парте кто-то  тоскливо завыл.  Я  хотел проснуться и

встать,  но почувствовал,  что меня держат за трусы.  Тут мне стало совсем

страшно.  Дернулся я,  ударился обо что-то головой.  И  вдруг кто-то ка-ак

прыгнет на меня сверху, ка-ак закричит диким голосом...

     Тут  зажегся свет.  В  дверях стоял  Петькин отец.  А  мы  с  Петькой

барахтались на  полу и  кричали со  страху.  Оказалось,  что это я  во сне

скатился под кровать и  зацепился там за  гвоздь.  Оказалось,  что Петька,

услышав,  что под кроватью кто-то возится, с испугу свалился на пол. А выл

это соседский щенок,  которого ночью выгнали на балкон.  Одним словом, все

было ясно, понятно и смешно.

     На другой день мы дружно посмеялись над этим ночным происшествием. Но

смеялись мы только до урока математики.  Выйдя к доске, я вдруг совершенно

ясно  вспомнил  свой  сон  и  начал  исписывать доску  тригонометрическими

знаками.

     - Это же из программы девятого класса! - удивился учитель.

     Он взял меня за руку и повел в учительскую.

     После  этого  моего триумфа вся  школа потеряла покой.  На  переменах

только и  разговоров было,  что о  <вундеркиндах> из  5-го <В>.  С  других

этажей приходили смотреть на нас. Как на артистов.

     Потом к Петьке стал проситься Коля Еремеев. Но прежде чем удалось еще

раз  уговорить  родителей,  мы  сделали  открытие.  Случайно  узнали,  что

<волшебные сны> можно видеть не только в Петькиной комнате, но и по другую

сторону стены, на улице, и не только ночью, но и вечером, если задремать.

     Мы вкопали в  том месте скамеечку и допоздна стали просиживать на ней

с закрытыми глазами.

     Сны  наши  были как  кино.  Даже интереснее.  Потому что  кино быстро

забывается,   а  сны  помнились  целый  день  во  всех  подробностях.   Мы

рассказывали их  и  друг  другу,  и  приятелям в  школе,  кому  можно было

доверять.  Жаль только,  что пятерки нам уже не ставили.  Учителя,  прежде

говорившие:  <интересно>,  стали говорить:  <подозрительно>.  И  требовали

ответов на заданные уроки. А уроки нам почему-то не снились.

     Так продолжалось месяца два.  Однажды мы, как всегда, сидели на своей

скамейке и спорили о причинах странных снов.

     - Дом у нас старый,  -  говорил Петька. - А в старых домах привидения

водятся. Когда я был маленький, мне бабушка такое рассказывала!..

     - Заколдованный дом! - прошептал Коля Еремеев.

     А Ваня, который ничего не представлял себе без загадок космоса, стоял

на своем:

     - Это  космические лучи.  Кто-то  с  другой  звезды внушает нам  свои

мысли.

     - Откуда же они знают про <Евгения Онегина>?

     - А может, они тебе только помогли вспомнить.

     - Было бы чего вспоминать. Я этого <Евгения> и не читал ни разу.

     - А может, отец читал? - сказал кто-то над нами.

     Мы чуть со скамейки не попадали.  Рядом стоял высокий дядя в  плаще и

шляпе.

     Первым опомнился Петька.

     - При чем тут отец? - сказал он.

     - Вот тебе раз! Ты же сын своего отца.

     - Дяденька,  -  сердито сказал Ваня.  -  Вы ведь не знаете,  о чем мы

говорим.

     - Подумаешь - тайна. Вы разговариваете об обучении во сне.

     Мы рты поразевали от удивления.

     - А вы кто? - наконец спросил Ваня.

     - Гражданин, как и вы. Живу во-он в том доме. Видите крышу?

     Ваня безнадежно махнул рукой.  Но  и  это  незнакомый дядя понял так,

будто неделю невидимо сидел рядом с нами.

     - Могу утешить. Вы не одни мучаетесь. Мне тоже эти сны не дают покоя.

     - Ка-акие сны?! - чуть не хором воскликнули мы.

     - Эти  самые.   Вы  только  любуетесь  ими,   а  мне  еще  приходится

разбираться в  их  природе.  Понимаете,  какая штука?  Замечено,  что  под

воздействием  определенных  излучений  в  человеческом  мозгу  просыпаются

какие-то неведомые центры памяти. Происходит это во сне...

     - Во  сне  просыпаются?  -  спросил Колька Еремеев.  Я  дернул его за

рукав,  Петька наступил на  ногу,  а  Ваня толкнул в  бок.  Чтобы не мешал

слушать.

     - Ну а что видите вы во сне?

     Тут уж таиться было ни к чему, и мы, перебивая друг друга, рассказали

все.

     - Интересно, интересно, - говорил незнакомый дядя.

     А когда мы все высказались, он встал и собрался уходить.

     Должно быть,  на  наших физиономиях выразилось что-то этакое.  Потому

что он снова сел рядом с нами.

     - Вы хотите спросить,  что это такое?  Не знаю,  ребятки. Да и никто,

думаю, не знает. Ясно только, что это память.

     - А Петька никогда не читал <Евгения Онегина>, а вспомнил. Как он мог

вспомнить, чего не читал?

     - Вероятно,  отец читал или дедушка.  Говорят же -  весь в отца. Если

наследуется внешность,  разные физиологические особенности,  почему же  не

быть наследственной памяти?  Почему бы  детям не перенимать знания и  опыт

родителей?  Такая память,  похоже,  существует в каждом из нас.  Только не

может вспомниться.

     - Во была бы жизнь!  -  заволновался Коля Еремеев. - Учиться не надо,

ведь папка все проходил уже.

     Мы поглядели на Кольку с завистью: его отец был кандидатом наук.

     - Все  пройти нельзя.  Может,  учиться тогда пришлось бы  еще больше.

Только не с первого класса, а, скажем, сразу с института.

     - Все равно легче.

     - Легче  ли?  Ведь  тогда  непременно надо  будет  только на  пятерки

учиться. Ибо ваши знания станут реальным наследством, они перейдут к вашим

детям.

     - Лет через сто это какие же головы у людей будут?!

     - Наверное, такие же. Речь идет не о том, чтобы все всегда помнить, а

чтобы,  когда  понадобится,  вызывать в  памяти нужные знания.  Будут люди

ходить с какими-нибудь аппаратиками. Нажал нужную кнопку - и все вспомнил.

     - Как электронная машина?

     - Вот-вот.  Только запоминающее устройство - твоя голова. А в руках -

пульт управления.  Улавливаете идею?  Ведь что  такое мозг?  Это миллиарды

нервных клеток, миллиарды и миллиарды связей между ними. Вероятно, никогда

не удастся создать электронную машину,  подобную мозгу. Вот мы и подумали:

а зачем ее создавать,  когда она уже создана?  У каждого своя. Надо только

научиться управлять ею...

     Он щелкнул Ваню по лбу. А Ваня даже не отодвинулся, смотрел на дядьку

круглыми глазами, стараясь что-то понять.

     - А чего же память? - спросил он.

     - Скажи-ка, что ты проходил в прошлом году?

     - Вона! Разве я помню?

     - Помнишь. Все, что читал или видел когда-нибудь, навсегда остается в

голове.

     Мы  засмеялись:  взрослый человек,  а  не понимает.  Даже учительница

говорит, что у нас в одно ухо влетает, а из другого вылетает.

     - Ничего не забывается, - сказал он. - И вы сами в этом убедились. Мы

работали с нашими излучениями во-он там. Видно, один лучик пробился, дошел

до вашего дома.  Он-то и заставил вас вспомнить то, что когда-то проходили

ваши отцы...

     Дядька  начал  говорить  о  каких-то  сложностях,  которые  при  этом

возникают,  о  переизбытке информации,  о  самозащите мыслящих  систем  от

информационного взрыва,  о том,  что,  может быть, невозможность в обычных

условиях пробудить память предков и есть результат такой самозащиты...

     Но  эти  рассуждения мы  плохо  поняли.  Мы  мечтали о  возможностях,

которые открылись бы  перед  нами,  будь  у  нас  такой  аппаратик,  чтобы

вспоминать все.  И  за  папу,  и  за маму,  и  за дедушку.  Чем больше они

проходили, тем больше мы помним и знаем...

     - А у меня деда на фронте убило, - сказал Ваня грустно.

     И нам стало очень жаль Ваню. Мы вдруг заметили, что уже поздно и дома

нам здорово влетит. Для памяти...

     Но  на  другой день после уроков мы  снова сидели на  своей скамейке,

ждали этого дяденьку.  А он не пришел.  И волшебные сны все пропали.  И на

скамье,  и даже в Петькиной комнате снилась теперь всякая чепуха,  которую

ни запомнить, ни понять.

     Но  мы  все  собираемся по  вечерам возле  Петькиного дома.  Сидим  и

спорим, мечтаем о том времени, когда станем взрослыми и сами сделаем такую

машинку для пробуждения памяти.  Чтобы не только свое,  а все помнить -  и

отцово и дедово. И не забывать никогда.

__________________________________________________________________________

     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 31/08/2000