Сергей Раткевич

Покрывало ночи

Два цвета вечности – 2

— Человек — совершенно сумасшедшее существо: смертен, всеяден и глуп, — сказал однажды древний посох Анга Каум Да Эгинай Гох Туренар Лекле Лорма Мур Шуех Арамбур своему приятелю великому магу Курту. Ответ великого мага история не сохранила по причине его абсолютной нецензурности.

ПРОЛОГ

Если после долгих странствий и поисков удача, наконец, улыбнулась тебе — оглянись на всякий случай: вдруг смотрит кто недобрым взглядом?

Если вокруг твоей жизни ошиваются некие зловещие маги, заволакивая все вокруг смутным туманом — оглянись еще раз: вдруг заметишь что-то, что пропустил в первый?

Ну, а если ты хоть раз слышал, как под тяжелыми шагами неведомого мягко прогибается мир — оглянись трижды: мало ли что?

И если тебе повезет и никакая злокозненная мерзость не собирается незамедлительно тобой полакомится — тогда вперед! Дуй, что есть духу, приятель! Хватай свою удачу в охапку! Хватай и тащи подальше отсюда! И не смотри, что брыкается. Это ее проблемы. Пей ее полными пригоршнями — тебе повезло, парень. Так тоже бывает.

Ничего этого Курт не знал. Судьба заботливо хранила его от мудрых советов. Потому, собственно, и жив остался…

Оглянись он трижды — ни черта бы не заметил. Рвани к воротам крепости — тут ему и конец. Соврал ведь Зикер. Черные Маги — они такие. Им или убивать, или мучить кого — ну, или хоть соврать, на худой конец. Против натуры не попрешь, знаете ли…

Но Курт никуда не рванул. Во-первых, Мур не велел. Он посох, ему видней. Он тут у себя дома, в конце концов. А, во-вторых, судьба хранила Курта для чего-то иного, и у судьбы было весьма ехидное настроение. Кое-что ее безмерно раздражало. Например — Зикер. Ишь, мерзавец, с судьбой он поспорить вздумал! А вот не советую! Да еще по дури своей человеческой такого парня угробить решился. Крепость — ладно, мало ли крепостей в Джанхаре? Новую отстроят. А вот такого славного, такого ладного страшилища, как Курт, земля давно не носила. Куртами просто так не разбрасываются! И ты, Зикер, мне не раз еще в ножки поклонишься, что парень в живых остался. Тебе же первому и пригодится. Или… не первому… а… третьему. Да. Второму или третьему. Пока так, а там посмотрим. Крутись покуда сам. Надо же накзать тебя за наглое желание со мной поспорить. Тоже мне — спорщик выискался!

Нахмурясь, судьба рассматривала одинокого странника, терпеливо стоящего у стен джанхарской сторожевой крепости.

Ждет, бедолага.

Ну, хитрец Зикер! Ну, мерзавец! Стоит Курту лишь соприкоснуться с любой стационарной крепостной защитой, как от него и от несчастной крепости вместе со всеми ее доблестными защитниками одни щепки останутся. Или клочья. Или что там остается от крепостей? Запамятовала.

А Зикер, конечно, молодцом! Выиграет несуществующую битву. В одиночку выиграет! Уничтожит несокрушимую джанхарскую твердыню вместе с немалым гарнизоном. Освободится от — ему кажется, что опасного — Курта. И вообще — герой. Ну, нет уж!

У судьбы были свои планы относительно Курта в частности и войны в целом — а вот желания так упрощать игру у нее не было. Зикер решил поспорить с судьбой? Спорили тут всякие! Давно пора понять, что с судьбой спорят только мошенники и идиоты. Этот старый пень считает себя мошенником? Ох, напрасно! Судьба торопливо порылась в карманах, где среди медяков, пуговиц, крошек табака, тюбиков помады, стреляных гильз, каштанов, литературных шедевров и сушеных ящериц завалялось то самое, нужное… ах, вот ты где! Еще и упирается! Брыкаться вздумал. Это, между прочим, твой единственный шанс, идиот! Бог ты или кто?! Ах, Бог? Да еще и Всезнающий? Вот как? Тогда стряхни с себя весь этот мусор. Стряхнул? Молодец. Нет, пирожок пока не получишь. Заработай сперва. Вон туда смотри. Видишь этого? Он тебя обидел. Как это — когда? Склеротик. Вечно вы, Всезнающие, ничего не помните. Все знаю, но забыл, да? Ладно. Короче, дело было так…

Быстренько оттарабанив историю оскорбления Куртом личности Всезнающего, Судьба решительно выпихнула всезнающую личность Курту навстречу.

— Иди и разрази!

А сама подменила разражающее заклинание другим. Вот такая она загадочная. Судьба, одним словом. Сказал бы — каким, но разве ж это слово напечатают?

В общем, кто его знает, так оно было или как-то иначе — а только Всезнающий оказался рядом с Куртом, вооруженный заклинанием, которое он, по своей божественной наивности, действительно считал смертоносным.

Курт стоял, терпеливо ожидая, когда же, наконец, врата крепости откроются, и кто-нибудь впустит их с Муром вовнутрь. По умиротворенному бормотанию посоха Курт догадывался, что все наконец-то идет как полагается.

— Стоишь? — раздался почти над самым ухом резкий неприятный голос.

Ну, надо же!

Курт аж подскочил от неожиданности. В животе нехорошо заныло. Рядом с ним возник неприятного вида человечек, судя по выражению лица — явный маг. С трудом взяв себя в руки («Это же Джанхар. Джанхар. Здесь не может быть никаких врагов»), он ответил.

— Стою, — произнес Курт, стараясь ничем не выказать охватившей его паники.

«А что, если Джанхар — это совсем не так хорошо, как показалось? И кто сказал, что это и вправду Джанхар? А если даже и Джанхар — кто сказал что этот злобный старикашка действительно имеет отношение к Джанхару? И ведь где-то я его видел… вот только где?»

— Ждешь? — неприязненно поинтересовался незнакомец и зачем-то сунул руку в карман.

— Жду, — ответил Курт, окончательно понимая, что происходит что-то скверное.

Беспокойно встрепенулся замечтавшийся Мур — но было поздно.

— Можешь больше не ждать! — с явной злобой проговорил незнакомец и достал из кармана некую омерзительно мерцающую субстанцию.

— Почему? — холодеющими от ужаса губами прошептал Курт.

— Потому что уже дождался, — объявил незнакомец, швыряя субстанцию в Курта. — Нечего было оскорблять меня, Всезнающего Бога.

— Мур! — взвыл Курт, пытаясь уклониться — но заклятье уже размазалось по его физиономии.

Еще миг — и он пропал.

— Странно… — пробормотал Всезнающий. — Его должно было разразить, а он просто куда-то исчез. Странно… Однако, я победил… этого! Отомстил. Да!

Еще несколько долгих, бесконечно сладостных мгновений Всезнающий стоял, гордо озирая окрестности. Чувствовать себя сильным, победительным, могучим — такое приятное занятие! Потом кусты позади него затрещали, и он испуганно обернулся.

Из кустов высунулось что-то настолько страшное, что Всезнающий задрожал и съежился. Нечто подошло к нему, брезгливо подняло двумя пальцами, установило тыльной частью к себе, а потом выдало такого хорошего пинка, что… кажется, он и в самом деле проломил небесную твердь. Возможно, именно отсюда и берут свое начало сквозняки и прочие простудные заболевания. Впрочем, легенды всегда немного привирают. Возможно, про небесную твердь — это просто выдумки несознательных менестрелей…

И тут, наконец, ворота крепости отворились, и сам Командующий, со свитой дружинников выехал поприветствовать Великого Мага, так внезапно посетившего вверенную его попечению сторожевую крепость Рилэйн. Каково же было его удивление, когда никакого мага — ни белого ни черного — он не обнаружил, а магическая защита померцала еще немного, да и уснула.

Впрочем, непродолжительные изыскания по части магических и обыкновенных следов привели Командующего и его людей к выводу что маг все-таки был, причем именно великий, и даже не один, а с каким — то Богом, да притом у мага был джанхарский посох. А кроме того, был еще… кто-то. Кто именно, понять не удалось. Но очень сильный. Очень. А вот куда они все делись…

Командующий приказал на всякий случай удвоить посты, а постам — утроить бдительность. А что ему еще оставалось?

Так он никогда и не узнал, что же произошло у самых границ охраняемой им территории. Не узнал, потому что Судьба этого не захотела. Ну вот не входило в ее расчеты уведомлять всяких там командующих…

Часть 1

Курта несло куда-то со страшной скоростью. Только ветер ревел в ушах, да пятна света мешались с пятнами тьмы. Его вертело, болтало и подбрасывало. Вокруг не было ничего, что имело бы название, не было ни верха ни низа — и уж какие там стороны! Как в последнюю надежду на спасение, Курт вцепился в свой посох — единственное, что у него осталось из того, что было. Последняя щепка реального Мира. Утопающий хватается за соломинку? Попробуй тут не схватись, когда вокруг вообще ничего нет.

Скоро Курту перестало казаться, что его куда-то несет. Он просто висел в неизмеримой, неназываемой бездне, и равнодушный ветер тяжко трепал его тело.

Впрочем, нет. Он все же двигался. Неведомая стихия порожденная брошенным заклятьем исправно делала свое дело. Волокла со страшной силой. Волокла, волокла и…

Внезапно Курт со всей дури врезался во что-то твердое и при этом весьма основательное. Тут бы ему и конец. На такой скорости даже в стог сена лучше не падать. Но ему повезло. Его собственная магическая сила, до сих пор гнусно дремавшая или даже шлявшаяся непонятно где, неведомо с кем, вдруг пробудилась — и за миг до удара, окутала его тело тонким слоем защитной магии.

Все равно чертовски больно.

Если в вас когда-нибудь швыряли ежа, проглотившего утюг вы знаете как это бывает. А если нет — значит вам повезло. От всей души желаю вам продолжать оставаться в неведенье и дальше. Слишком уж травматичное знание.

Итак, невероятная сила швырнула Курта на нечто неразличимое в темноте, после чего это самое неразличимое качнулось и с грохотом куда-то рухнуло, а Курт шлепнулся на гладкий и ровный камень. Шлепнулся, словно старый дорожный мешок, пустой и прокисший от дождя пополам с грязью. Защитив своего владельца, магическая сила опять ушла — и Курту почудилось, что вместе с ней из него ушел весь воздух, как из старого продранного мяча. Самому себе он казался жалкой никчемной тряпицей. Впрочем, в дрожащих руках этой «тряпицы» по-прежнему находился боевой посох королевства Джанхар… так что… может, еще не все потеряно?

Курт застонал и попытался сесть.

Наконец ему это удалось. Он сел, скрестив ноги, и положил посох на колени.

— Джанхар!!! — душераздирающе простонал посох.

— Джанхар… — как эхо повторил Курт.

— Мы же почти дошли!!! — чуть не плакал Мур.

— Почти… — выдохнул Курт.

— Будь прокляты все мелкие Боги вместе и по отдельности!!! — стонал Мур. — И почему у меня нет рук?!!

— Рук?! — устало удивился Курт.

— Рук! — восклицал посох. — Я бы их заламывал! А еще ног! Я бы ими топал…

Спать.

Спать хотелось так отчаянно, что Курту было почти наплевать на вопли Мура. Этот невиданный перелет его полностью вымотал. Таких усталых людей просто не бывает. Даже если они маги — не бывает.

Спать.

— Послушай, Мур, можно я потом все это проделаю? — зевая, спросил он. — Позаламываю ноги, потопаю руками, могу даже ушами помахать, если хочешь — но потом, ладно? Завтра…

Курт уснул внезапно. Уснул посреди фразы. Уснул, где сидел. На том же месте, в полной темноте, на холодном гладком камне, так и не разобрав, где именно он находится. Уснул сидя, положив посох на колени.

Спать.

Где-то в глубине души скреблось некое несчастное существо, заявляющее, что оно хочет кушать. Очень хочет. И пить тоже.

Курт не обратил внимания на его жалобы. Мало ли чего оно там себе хочет? А вот ему спать хочется. Такой усталый человек просто не может хотеть есть. Он несовместим с едой.

Курт уснул под многоцветные проклятия Мура, достававшиеся всем Богам без разбору. Однако Боги ему не снились. Ему снилось, что он спит — и это было прекрасно.

Курт проснулся от скрипа открываемой двери.

— Большая дверь завсегда громко скрипит, — со вздохом заметил дребезжащий старческий голос.

— Ахар опять петли не смазал, — поддакнул другой. — Праздник же! Совсем обленился…

— Он и дверь не запер, — опять вздохнул первый. — Вон замок-то валяется.

— Пьяница проклятый! — прогундосил третий голос. — Ну-ка, братцы, потянем! Сейчас она у нас как миленькая…

Дверь со скрипом отворилась, и на Курта хлынул яркий поток света. В потоке света купались три невзрачные скрюченные фигуры. Словно небрежные письмена, торопливой скорописью да чернилами дешевыми оставленные на дорогой белоснежной бумаге.

Курт сощурился, и несчастные закорючки превратились во вполне представительных, хоть и бедно одетых стариков. Старики нерешительно топтались на пороге.

— Ну что, идем? — спросил один из них.

— Погоди, — отозвался другой. — Постоим еще немного.

— Ну, не пьяницу же этого ждать?! — возмутился первый.

— Жрец все-таки… — гнусаво вздохнул третий, переминаясь с ноги на ногу.

— Пьяница! — воскликнул первый.

— Оно конечно. — согласился третий. — Кто спорит? А только, в храм это… так сказать, без воли жреца… как-то оно…

— И я о том же. — проговорил второй. — Нескладно выходит.

"Ага, значит, я в храме, " — понял Курт. — «Везет же мне на всяких жрецов.»

— Ну?! Куда лезете, богохульники?! — прорезался новый голос.

Еще одна закорючка легла на яркий солнечный квадрат распахнутой двери. Она выглядела куда ярче и неопрятнее остальных.

«А вот и жрец, собственной персоной!» — подумал Курт.

— Так что… как бы… службу начинать следует! — виновато, но настойчиво проговорил второй старикашка.

— Службу! — прогудел третий. — Праздник же!

— А ты проспаться не можешь! — ядовито добавил первый. — Жрец называется! Храм нараспашку! Сам — невесть где! Приходи, чужой человек, бери что хочешь! Так, оно ведь, — страшно подумать! — и Самого украсть могут!

«Чужой человек — это про меня, что ли?» — испуганно подумал Курт. — «Ведь примут за вора, и нипочем не докажешь, что это не так. Что я им скажу? Как я здесь оказался? Кто мне поверит? Какие там чудеса, если дверь открыта! Черти бы побрали этого растяпу жреца!»

— Ну… как е-э — эсть… богохульники… — жрец отчаянно старался подавить зевоту, но у него это плохо выходило. — Я… можно сказать… в ночных бдениях… только о вас… паразиты… и думаю!.. так сказать… молюсь, значит, а вы чего?! Ох… Ну — проспал малость! Так вы что?! Хотите, чтоб я совсем не спал? Так ведь и Боги спят. И святым сон потребен. Вот… а я, увы, — обычный грешник, в силу своей малой учености над вами, неучами, поставленный…

Жрец зевнул так отчаянно, что Курт подумал, что он сейчас проглотит свой храм.

— Идите отсюда! — приказал жрец старикам.

— Но… как же?!! — в три голоса возмутились они. — Ведь праздник же!!! И…

— Через час! — отрезал жрец. — Нам с Богом видней, когда праздновать! Через час всех собирайте — и ко мне. Будет вам праздничная молитва, олухи!

Курт подумал о том что и ему бы неплохо как-нибудь выскользнуть из храма, пока его и в самом деле не обвинили в какой-нибудь краже, богохульстве, а то и в чем похуже. Как-нибудь! Хорошо сказано. А как?! Тело словно деревянное. Курт боялся пошевельнуться, чувствуя, что вот-вот упадет с того постамента, на котором сидит. Постамент, конечно невысок, но грохоту, пожалуй, не оберешься.

Жрец еще что-то крикнул вслед уходящим старикам, а потом решительно шагнул навстречу Курту и захлопнул за собой дверь.

Помещение погрузилось во тьму.

Бежать?

Если да — то сейчас. Тихонько встать и спуститься. Спрятаться за постамент, а потом к двери. Жрец не догонит. Не должен.

Курт уже приподнялся, собираясь претворить в жизнь свой замечательный план, но тут жрец затеплил огонь в небольшом светильнике.

Курт остался сидеть. Его как гвоздями пригвоздило. Никакой магии в пламени светильника, конечно, не было, но странная нерешительность — кто знает, какой природы? — очень странная нерешительность сковала усталое тело. Курт так и не встал, молча глядя на подходящего к нему жреца, с ужасом ожидая того, что сейчас неминуемо произойдет. Однако жрец подходил к нему вполне спокойно, не выказывая ни удивления, ни агрессии. Он смотрел на Курта, как на предмет обстановки, ничем не отличающийся от прочих. Шаг. Еще шаг. Ближе. Еще ближе. Жрец ужасающе зевнул и вдруг подмигнул Курту.

— Сидишь, дурень? — спросил он.

Курт не знал, что и думать. Уж тем более он не знал, что говорить. Поэтому он молчал. Молчал и смотрел на приближающегося жреца.

Быть может, в пламени светильника все же что-то было… такое?

Курт смотрел на жреца, и на лице его медленно проступала самая что ни на есть дебильная улыбочка. Жрец был сонный, помятый, совсем не страшный.

«И чего я так перепугался?»

— Все улыбаешься? — спросил жрец. — Взял бы хоть раз язык показал, что ли. Ну, ничего. Сейчас мы с тобой опохмелимся малость и приступим к службе.

Жрец повернулся и, покачиваясь, побрел в дальний угол храма.

«Интересно, за кого он меня принимает?» — вяло подумал Курт. — «Что не за вора — это точно. А может, я еще сплю?»

Жрец вернулся с бутылкой вина и вареным куриным яйцом. И тотчас Курт вспомнил, что он хочет пить и есть. Что он убить готов за глоток воды и кусок хлеба.

— Ну… с праздничком тебя, каменюка! — зевая, возгласил жрец и с размаху треснул Курта яйцом по лбу.

Курт аж моргнул от неожиданности. Хорошо, хоть не завопил.

— Моргаешь, — осуждающе заметил жрец и глотнул вина. — Интересно, почему мне с похмелья всегда кажется, что ты моргаешь? Статуи не должны моргать. Это запрещено.

Он еще раз глотнул вина и, поставив бутыль рядом с Куртом, сноровисто ободрал скорлупу с яйца. Курт ничего не мог с собой поделать.

Пить. Есть. Сейчас.

Он ухватил бутыль и сделал один огромный, оглушающий глоток. Жрец уставился на него в немом ужасе, так и не донеся до рта руку с яйцом. Развеселившись, Курт подмигнул перепуганному жрецу, и тот испуганно мигнул в ответ.

— Моргаешь, — в тон ему заявил Курт. — Жрецы не должны моргать. Это запрещено.

Отобрав у жреца яйцо, Курт отправил его себе в рот. Жрец судорожно потряс головой, сделал несколько неверных шагов в сторону и мягко упал на пол.

— Обморок, — заметил Мур.

— Что это он тут нес? — спросил Курт. — За кого он меня принял?

— А ты еще не понял? — удивился Мур. — Ну, ты даешь!

— Я знаю, что я тупой. Дальше! — усмехнулся Курт.

Но Мур не успел ничего сказать, потому что двери храма распахнулись, и плотный поток верующих, по большей части старичков и старушек, медленно и торжественно втек вовнутрь. Едва войдя, они запели. Хор был тихим, но слаженным, и пламя светильника плавно плясало в такт песне.

Поющие смотрели на Курта со странной смесью требовательности и надежды, ясно светившейся в добрых усталых глазах. Курт бы содрогнулся от столь неожиданного пристального внимания, но что-то внутри него предпочло этого не делать. Поэтому он просто сидел, глядя на то, как медленно и чинно опускаются на колени поющие старики и старушки, как, продолжая петь, они кланяются ему, как пляшет огонь светильника, придавая всему происходящему волшебный и трогательный вид.

"Словно картинка из старой сказки, " — подумал Курт.

Пение окончилось. Взгляды остались.

Взгляды, полные требовательной надежды.

Курт все еще держал в руке бутыль с вином, но, кажется, этого никто не замечал, хотя он мог бы поклясться — все взгляды были устремлены именно на него.

Я где-то не там сижу.

Настала такая тишина, что, казалось, из нее можно сделать подушку. Такой толстой и мягкой тишины Курт еще не слыхивал.

Старички и старушки смущенно переминались с колена на колено. Переглядывались. Словно бы ждали чего-то.

Курт догадывался, чего они ждут.

Жрец.

Осторожно скосив глаза, Курт убедился, что тот все еще находится в обмороке, если только не уснул. Густая тень небрежно скрывала его от посторонних взглядов.

«Он еще долго там проваляется, пока его обнаружат.» — с тревогой подумал Курт.

— Жрец, паскуда! — негромко произнес кто-то — кажется, тот, первый старичок, что так героически боролся с тяжелой храмовой дверью.

— Ты что, богохульник мелешь?! — тут же накинулись на него две бойкие старушки, стоявшие на коленях неподалеку от него. — Ругаться в Храме! Да еще и в разгар праздничной службы!

— Быстренько проси прощения у Боженьки! — внушительно добавила третья.

Из всего сказанного вконец ошалевший Курт только и уяснил, что он не просто сидит во храме, а что сейчас здесь будут молиться какому-то боженьке… а он тут — посреди праздника, посреди молитвы, посреди чужой надежды и веры расселся, да еще с бутылкой в руке… ой, как нехорошо-то… и уйти никаких сил нет, да и куда уйдешь — они же вокруг… и дар речи куда-то потерялся, а даже если б и нашелся — ну что тут скажешь? Вот честное слово, лучше б его вражеские маги окружали! С врагами, оно проще. А что тут сделаешь?

— Быстренько проси прощения у Боженьки! — с нажимом повторила старушка.

— Так ведь я к тому сказал, что нет его, жреца то есть… — растерянно пролепетал старичок. — Жрец, значит, виноватый выходит, а не я… вот…

— Ты виноват про то, что ругань учинил, а жреца вообще гнать мокрой тряпкой. Ничего. Без него справимся, — решительно заявила старушка. — В старое время справлялись и сейчас справимся. Тоже мне… ученый человек.

Она тряхнула головой и встала.

— Внемли мне, добрый и милостивый Отец Наш Сиген! Протяни руку помощи своим усталым детям!

Говоря эти слова, она устремила на Курта огненный взор, простирая руки ему навстречу. Остальные последовали ее примеру. Горящие надеждой взгляды, протянутые руки — все было обращено к нему.

Вот теперь Курт уже не мог надеяться, что его не замечают. Еще как замечают! Уж если кого и замечают, то его. Да он здесь главное действующее лицо, не иначе! Точней, главное бездействующее лицо — он-то как раз ничего не делает! Точней — не делал. Не нужно было, вот и не делал. А теперь, похоже, придется. Потому что теперь они все от него чего-то хотят. А значит, сбежать потихоньку уже не выйдет. Как тут сбежишь, когда на тебя во столько глаз смотрят? Нужно что-то сказать. Они ведь ждут. Сказать. Как они его там назвали? «Отец Наш Сиген.» Интересно, кто такой этот самый «Отец» и где он, черти его задери, шляется? Исполняй тут неизвестно за кого непонятно какие обязанности!

Нужно им объяснить. Обязательно нужно. Вот сейчас встану и объясню. Объясню, что ошибка вышла. Чудовищная ошибка. И я никого не хотел оскорбить. Никого. Просто…

Курт решительно спрыгнул с постамента. Протянул руку в сторону коленопреклоненных старичков и старушек, откашлялся и сказал:

— Э-э-э… как бы это сказать… дело в том, что я… меня зовут…

Курт хотел сказать, что его зовут вовсе не Сиген, что он оказался тут совершенно случайно и что произошла ошибка, но толпа дружно ахнула и как по команде закатила глаза.

— Воплощение! — сухим ветром прошелестело по рядам верующих. — Отец Наш Сиген воплотился! Услышаны мольбы наши!

Курт в ужасе потряс головой.

Нет.

Не может быть.

Это слишком ужасно.

Пусть мне лучше на голову свалится маг. Или даже два. Или целый выводок магов. Пусть на меня лучше дракон нагадит. Пусть…

И ведь я не посмею их разочаровать!

— Достукался? — ехидно поинтересовался Мур. — Ну, и?.. как самочувствие, «боженька»?

— Я тебе набалдашник оторву, — мрачно пообещал Курт.

А вокруг гремело многолюдное — и когда оно только успело стать многолюдным? — радостное торжество верующих в Отца Нашего Сигена.

— Воплощение! — пели они. — Воплощение! Наш Бог пришел к нам! Наши мольбы услышаны!

Они вскочили на ноги. Они плясали и пели. Мотив был тот же самый. А вот ритм поменялся. Строгий негромкий хор сменили почти карнавальные распевы. Почтенный возраст, казалось, совершенно не тяготил танцующих. Они веселились, как дети, радуясь воплощению своего Бога.

Двери храма то и дело распахивались. Все новые и новые прихожане спешили в храм. Видно весть о воплощении разнеслась подобно пожару в сухой степи при сильном ветре.

— Кто такой Сиген? — наклонившись к посоху спросил Курт.

— Бог Повседневных Мелочей, — ответил тот. — Сейчас эти люди напляшутся и забросают тебя просьбами.

— Просьбами?

— Будешь чинить им заборы, склеивать разбитые горшки, ковать коней, точить серпы, рвать зубы и лечить коз.

— Но… я не умею лечить коз! — растерялся Курт.

— Да… тебе потребуется все твое могущество, — задумчиво произнес Мур и хихикнул.

— А почему они решили что я — это он? — Курт решил не обращать внимания на неуместное веселье своего посоха.

— Еще не знаю, — ответил посох. — Я плохо знаком с культом Сигена. Впрочем, догадка у меня есть, но… не знаю. Когда они уйдут, проверим, прав я или нет.

— Если они уйдут, — вздохнул Курт.

— Да уж, — хмыкнул посох. — Твой способ обретения силы — это нечто неподражаемое. Однако я предпочел бы просто послушать повесть о твоих приключениях, а не самому в них участвовать.

— Ты ведь сам как-то говорил, что безопасные приключения вымерли, — напомнил Курт. — Осталась только опасная разновидность.

— А ты больше слушай разных ослов, вроде меня! — грустно усмехнулся посох. — Нет, ну надо же! Ведь мы были почти что в Джанхаре! Вечно тебя заносит невесть куда…

Эстен Джальн и его Ученик сидели в траве на берегу реки, до ушей перемазанные красками и счастливые. Перед ними в дразнящем стремительном танце извивалась парочка апсар.

— Этих тоже нарисуем? — спросил Ученик.

— Нет, — мечтательно вздохнул Эстен Джальн. — Этих не будем. Эти красивые.

— А как ты с судьбой-то договорился? — промолвил Ученик.

— Насчет Курта, что ли? — усмехнулся Эстен Джальн.

— Ну да. — Кивнул Ученик. — Кстати, зачем он тебе? Он такой… такой страшный… и вообще…

— Ну, видишь ли… в общем, я виноват перед ним… — задумчиво сообщил Эстен Джальн. — Ведь это я нарисовал Архимага. Теперь из-за этой сбрендившей карикатуры у бедняги Курта одни неприятности. А когда старый пройдоха Зикер захотел протаранить им защиту Джанхарской крепости… ну, это уж ни в какие ворота не лезло! Парень чертовски талантлив. Такой должен жить. Поэтому я и переговорил с Судьбой. Кому, как не ей решать подобные вопросы?

— Но ведь она никого не слушает, кроме себя, — удивленно сказал Ученик. — Как же?..

— Верно, — кивнул Эстен Джальн. — Не слушает. Но я — особый случай. Кто, по-твоему, писал ее портрет?

— Ее портрет? — восхитился Ученик. — Так, значит…

— Пустое, — отмахнулся Эстен Джальн. — Вернемся лучше к нашим красавицам!

Это случилось таким ранним утром, что его и утром бы никто не назвал. Это произошло в миг, когда властвовали серебристые сумерки, и предощущение зари еще не тронуло досыпающую свои рассветные сны землю.

… из облаков и легкого дуновения ветра вновь соткался всадник… Облачный Всадник… Хранитель Края… Он уже почти поднес к губам свой вековечный священный рог… кто знает, что случилось бы, если бы он успел?

… но…

Что-то темное и тяжелое могучим усилием прошило облака. Разбросало их в стороны. Со звоном лопнули тонкие струны ветра, сотрясся небосвод, и тяжким стоном отозвалась враз поблекшая земля.

Что-то пришло с небес на землю, и тусклый след еще долго дрожал в воздухе, не в силах рассеяться. Воздух никак не мог забыть свой испуг и принять прежнюю форму. Что-то темное и тяжелое, закутанное во мрак, стояло в светлеющих сумерках. И там, где оно стояло, свет, казалось, терял силу. Дрожала, прогибаясь, земля — и если б могла, она сбежала бы прочь. Страх оседал кристаллами инея. И если бы случайный взгляд торопливого путника ненароком упал на это невероятное существо — он бы отдернулся незамедлительно, как машинально отдергивается палец, по оплошности коснувшийся огня. Взгляд бы отдернулся, а человек… Он бы просто ничего не запомнил. Не заметил бы ничего. Люди никогда не замечают и не запоминают такие вещи, просто потому что им жить охота, а заметивший — и уж тем более запомнивший такое — умрет незамедлительно. Это все равно как если бы лягушка вместо комара вздумала быка проглотить. Не влезают в людей такие видения. Рвут их на части. Безумие — еще самая легкая участь.

Однако в серебристых сумерках ожидали совсем другие люди. Люди, которые знали о пришествии этого существа, ждали этого пришествия и были к нему готовы. Этим людям было позволено видеть его покров и оставаться в живых. Темный Бог стоял в лучах начинающегося рассвета и ждал, когда его последователи приблизятся.

Где-то далеко звучал бешеный стук копыт, ревело яростное море — но все было глухим и бесцветным, словно мир исчез за тяжкой каменной дверью, которую плотно притворила безжалостная и могучая рука.

— Подойдите, — велел голос, ужасней которого давно не слышали в Мире.

Приверженцы Темного Бога содрогнулись, но послушно приблизились.

— Оннер должен остаться среди теней, — сказал Темный Бог. — Арамбур не должен получить помощи.

— Приказывай, Владыка! — в торжестве и страхе воскликнули верные слуги.

— Убейте их, — повелел Темный Бог. — Прежде всего — Линарда.

Он зевнул, чем ощутимо подпортил мрачную торжественность церемонии, но собравшиеся вокруг него этого не заметили. То есть они, конечно заметили зевок, ведь они ловили каждое движение, каждый жест своего Бога — но для них этот зевок был так же торжественен, так же исполнен ужасающей святости, как и все прочее. Поведение Бога необсуждаемо, оно священно в принципе, исключений здесь быть не может. Да навали он кучу дерьма им на головы — они бы восприняли это с радостью. Счастью и восторгу их не было бы границ.

Однако он не стал этого делать. Он просто исчез. Растаял. И только след его еще долго лежал в Мире, словно незарастающая память о недобрых делах.

Закрыв глаза, верные слуги Темного Бога вознесли благодарственную молитву. Глаза были закрыты недаром: сквозь закрытые глаза они все еще могли видеть рассеивающийся след их уходящего властелина.

— Навсегда, — густым голосом произнес их предводитель.

— Навсегда! — эхом откликнулись его сподвижники.

— По коням! — приказал предводитель. — Да свершится воля Его!

Когда топот копыт стих, из кустов вдруг вылезло такое страшилище, что лужи от ужаса сморщились, отказываясь его отражать.

— Да свершится воля его! — кривляясь, передразнило страшилище. — Я вам свершу, идиоты! Вы у меня такого насвершаете!

Оно скорчило омерзительную гримасу, сделало шаг и пропало.

Окрестные лужи разгладились с видимым облегчением. И с таким же точно облегчением вздохнула земля, вздохнула, выгнула спину, и кажется, даже мурлыкнула.

… Ах, если бы Облачный Всадник успел протрубить… но живущим ныне часто приходится самим вершить великие дела, заменяя ушедших героев, даже если дела эти им не по силам…

Рыжий Хэк сказал заветное слово, и еще одна завитушка исчезла с его изукрашенной порталами груди.

— Я не смогу! — глядя в глаза Рыжего Хэка, простонал Роади, едва они оказались в портале.

— Сможешь, — внушительно отозвался тот. — У меня нет ни тени сомнения, что ты сможешь. Ради НЕЕ.

— Она… вы же ничего не понимаете… — простонал Роади. — Она — принцесса… а я…

— Она любит тебя. — сказал Рыжий Хэк. — А ты — будущий король. Тоже мне, тему для мелодрамы нашел.

Портал открылся.

Принцесса пребывала в трауре.

Ее траур был полным и несомненным. Ее глубокая скорбь была неподдельна. Принцесса танцевала, и лицо ее светилось от счастья.

Роади подумал, что он ни разу еще не видел ее такой счастливой. Он поклонялся ей, как богине, а она говорила, что любит его. Но… как это могло быть? Так ведь не бывает… Богини, конечно, могут говорить и делать все, что им заблагорассудится, но смертные должны помнить свое место. Роади не смел любить свою богиню. Не смел. Только благоговение. Только священный трепет. Он помнил каждое слово, каждый жест, каждое дыхание. Когда она попыталась его поцеловать, он сознание потерял.

Но его богиня была грустной богиней. Потому что был еще и король. И у короля была власть. Над всеми. Даже над ней. По какой-то роковой, несправедливой случайности она была его дочерью.

Король не был для Роади божеством. Глупый, похотливый, омерзительно безумный старик, не раз пытавшийся заставить Роади принять участие в его отвратительных развлечениях. На счастье, память короля была еще короче, чем то, посредством чего он пытался развлекаться. Глупый старик, наделенный страшной властью казнить и миловать. Роади, не задумываясь, правил его бредовые приказы — ведь король спустя минуту уже и сам не помнил, что же он приказал. Если вообще что-то приказывал.

Во сне Роади часто видел короля в образе омерзительного жирного паука, в сетях которого запуталась яркая чудесная бабочка. Его богиня. Принцесса. Оанхиль.

Она часто была печальной. Редко — веселой. Но… такой, как сейчас… такой, как сейчас Роади ее еще не видел. Грозовые тучи траурных одежд не в силах были спрятать ее солнечной радости.

Рыжий Хэк нарочно открыл портал в спальне принцессы. Возможно, это было довольно нескромно, но… сначала Роади должен был увидеться именно с нею. Дворец ведь еще подготовить нужно к встрече нового короля, убрать разный там мешающий мусор, всяких там претендентов и прочий хлам, а принцесса… Рыжий Хэк не сомневался, что она готова.

— Роади! — радостно воскликнула Оанхиль, бросаясь на шею любимого. — Ты так незаметно вошел! Я забыла запереть дверь, да? Где ты был все это время? Ты уже слышал, что мой отец убит?!

— Да, — напряженно ответил Роади. — Слышал.

— Жаль, мама не дожила! Она бы… — в упоении выдохнула принцесса. — Я как с ума сошла… такая свобода… больше никто… никогда…

— Да, — повторил Роади.

— Мы теперь точно поженимся! — Принцесса подхватила Роади и закружила его по комнате. — Никуда ты теперь от меня не денешься! Подумать только — мы живы! Мы — молоды! А этого гада нет, нет, НЕТ — и никогда не будет!

Рыжий Хэк стоял в сторонке, в тени от занавесей и ждал, когда же принцесса обнаружит постороннего или Роади обратит на него ее внимание. Однако этого пока не происходило.

— Плевать я хотела на все законы! — пела принцесса. — А будут много языками молоть — я и вовсе отрекусь. Пусть кто хочет, садится на этот мерзкий трон, а я пойду работать прачкой! Прачкой! Нет, но как же чудесно! Кто-то повесил меч над самым троном. И он упал. Прямо на Вечернем Королевском Совете. Король умер на месте! Знала бы, кто это сделал — сапоги бы ему поцеловала, честное слово!

— Не стоит, — смущенно кашлянул Рыжий Хэк выбираясь из темного угла. — Они у меня грязные.

Принцесса вздрогнула и ухватилась за Роади.

— Не пугайтесь, — сказал Рыжий Хэк.

Принцесса отлично владела собой. Испуг она подавила почти мгновенно.

— Кто вы? — резко спросила она. — Как вы здесь оказались?

— Он со мной, — глядя в пол ответил Роади. — Или я с ним… не знаю. Это он повесил тот меч. Я не знал тогда. Правда, не знал! Он хочет, чтоб я стал королем, а ты — королевой. И другие тоже хотят, чтоб мы стали. Их много… я даже не знаю с чего начать… столько всего случилось… Но я не убивал короля, правда! Я даже не знал об этом тогда…

— Это ничего, — улыбнулась принцесса Оанхиль. — Я все равно люблю тебя.

— Вы даже не представляете, что вы сделали для меня! — обернувшись к Рыжему Хэку, выдохнула принцесса.

— Представляю, — ответил он. — В свое время для меня никто этого не сделал. Пришлось обойтись собственными силами.

— О-о-о! — с чувством воскликнула принцесса. — Что я могу сделать для вас?

— Не отказывайтесь от трона, — ответил Рыжий Хэк. — Станьте королевой. Сделайте Роади своим королем. Вдвоем вы удержите Аргелл от хаоса. А я по мере моих скромных сил помогу вам двоим удержать трон.

— Вы ничего не просите для себя? — удивилась принцесса.

— Я хочу видеть вас с Роади на королевском престоле Аргелла. — улыбнулся Рыжий Хэк.

— И все?

— Мне трудно ответить на этот вопрос одним словом, — вздохнул Рыжий Хэк. — Ответь я «да» или «нет» — вы все равно поймете меня неверно. Я предлагаю нам всем присесть на эти замечательные кресла, и обсудить создавшееся положение. Когда вы, Принцесса, узнаете то, что уже известно нам с Роади, тогда и решите — много я у вас прошу или мало. И что для Вас лучше — стать нашей сообщницей или кликнуть стражу.

— Я никогда не предам убийцу своего отца, — твердо ответила принцесса. — Никогда. Я слушаю вас.

— Присядем, — повторил предложение Рыжий Хэк.

— Ах, да! Простите, — пробормотала принцесса. — Присаживайтесь, ради всех Богов, и простите меня… просто у меня такой праздник… вы ведь понимаете, о чем я?.. я сама не понимаю… но вы — вы должны понимать… вы сделали это… сначала — для себя, потом для меня… о, вы должны понимать меня… разве не безумие — радоваться смерти своего отца?.. а я рада!.. и разве не безумие — сидеть здесь, с его убийцей?.. а я сижу! Отец…

— Он не отец вам, если это важно, — сказал Рыжий Хэк. — И… вам известно, что именно он убил вашу мать?

— Я так хотела его отравить… — сказала принцесса. — Каждый день… каждый час… каждую минуту… Но — говорите! Вы ведь не об этом собираетесь рассказывать. Я права?

— Вы правы, — кивнул Рыжий Хэк. — Не об этом.

— А… он действительно не отец мне? — спросила принцесса.

— Действительно, — ответил Рыжий Хэк. — Но это должно остаться тайной. Ваши права на престол… и прочее. Править должен тот, кто может это делать, а не тот, у кого больше прав.

— Все. Говорите. Больше я вас не прерву, — кивнула принцесса.

Когда требовалось изложить что-либо ясно понятно и коротко, никто не мог бы сравниться в этом нелегком деле с Рыжим Хэком. Чем больше он говорил, тем больше прояснялось лицо принцессы.

— Я тоже слышала старые сказки, — задумчиво сказала она. — Арамбур… Линард… Оннер… неужели это правда? И старые времена возвращаются, в самом деле возвращаются… и мы можем им помочь…

— Аргелл нужен Оннерскому Союзу, — сказал Рыжий Хэк.

— И что мы должны делать? — спросила принцесса.

— Вы будете пытаться править, — сказал Рыжий Хэк. — Мудро и справедливо. А я постараюсь освободить ваше правление от тех недальновидных личностей, которые по недомыслию своему захотят мешать столь праведному делу. Так что необходимо будет подумать о союзниках и противниках. Итак, Ваше Высочество, кто Вас поддержит, если Вы заявите свои права на престол? Сколько у Вас противников? Есть ли еще желающие приложить свою задницу к трону? У кого из них есть реальное право, а у кого — сильные сторонники? На чьей стороне будет армия? Кого больше любят чиновники? А народ? Жрецы?

— Я могу ответить на эти вопросы, — сказала принцесса. — Но не на все сразу.

— Начнем с претендентов. Я должен знать их имена уже сейчас.

— Я… понимаю, — вздрогнув, тихо сказала принцесса.

— Раз нельзя иначе, я бы хотел сам их убить, — мрачным тоном произнес Роади. — Потому что все равно ведь — ради меня… ради меня все… и я хочу поэтому, чтоб так… чтоб не чужими руками… а то ведь как я потом дальше-то буду?.. Я знаю, Хэк, что ты скажешь сейчас… что не ради меня, что ради великого дела, что король такой же солдат, как и прочие, я знаю это, но… знаешь, есть такие мерзкие насекомые — вши захребетные называются, такие, что возле любого великого дела обитают и кормятся от него, гады… Так вот, я такой вошью быть не хочу! И раз нельзя иначе, значит я претендентов сам должен… сам… чтоб потом до конца жизни об этом помнить…

— А кто тебе сказал, что я собираюсь их убить? — удивился Рыжий Хэк.

— А разве есть другой выход? — еще больше удивилась принцесса.

— А вот это, уж простите, моя забота, Ваше Высочество, — развел руками Рыжий Хэк. — Теперь дальше. Ваше Высочество, Ваш будущий венценосный супруг устал чрезвычайно, у него была умопомрачительно трудная ночь, а у Вас здесь такая удобная и мягкая постель… Снимите с него сапоги и вообще помогите раздеться, слуг не зовите, не стоит, справьтесь как-нибудь сами, а потом назовите мне имена… а еще лучше, напишите их — и я не буду Вас больше беспокоить. Встретимся утром.

Роади едва в обморок не упал, когда нежные руки его боготворимой принцессы аккуратно освободили его от сапог и одежды, а потом ласково уложили в постель, которой он не смел коснуться даже в мыслях.

Принцесса подошла к столу и быстро написала что-то на листке бумаги. Рыжий Хэк взял листок и выпрыгнул в окно.

У короля Арвалирена даже постельные принадлежности были возведены в дворянское достоинство. Похищая короля, Орн Тарнай наскоро соорудил из Графинь Подушек некое подобие королевского тела, которое аккуратно прикрыл Герцогом Одеяло. Разумеется, он не знал об этих невероятных званиях. У короля Арвалирена даже ночной горшок был маркизом! Однако думается, даже знай он о том, с какими высокими особами ему приходиться иметь дело, это не повлияло бы на его обращение с ними. Теперь, когда разведчик доставлял короля обратно во дворец, тот не преминул попрекнуть его в том числе и этим. Навешивать оплеухи союзнику вроде бы не годилось. Орн Тарнай терпел.

Первое, что он увидел в открывшийся портал — длинное тусклое лезвие кинжала, с размаху втыкающееся в Герцога Одеяло. Графини Подушки так и посыпались во все стороны. Треснула рвущаяся Баронесса Перина. Орн Тарнай удержал метнувшуюся в мозгу веселую непристойность. Дело-то выходило серьезное.

— Это еще что? — потрясенно пробормотал король Арвалирен.

— Покушение на Ваше Величество, — пожал плечами Орн Тарнай. — Вовремя же я Вас похитил. Можно сказать, от смерти уволок — а Вы еще брыкались.

Злоумышленник растерянно замер над растерзанной постелью. Орн Тарнай уже определил, что он здесь не один. Хорошо организованное покушение. Много людей. Часовые, вероятно, убиты или подкуплены. На помощь рассчитывать не приходится.

— Идемте, Ваше Королевское Величество. — Разведчик ухватил Арвалирена за руку и решительно выдернул из портала. — Идемте. Пришла пора вершить королевское правосудие.

Заслышав голоса, злоумышленник оторвался от созерцания разоренной королевской кровати и повернул к ним перекошенное гневом и яростью лицо.

— Ах, ты… — хрипло выдохнул он.

— Сам такой! — ответил Орн Тарнай и пнул убийцу между ног.

Тот сложился вдвое, но все же попытался метнуть свой нож в Арвалирена. Орн Тарнай «взял» лезвие из воздуха и буквально пригвоздил им к двери некую смутную тень, попытавшуюся было бежать.

— Да их тут много! — возопил Арвалирен.

— Немало, — согласился Орн Тарнай, подхватывая Маркиза Ночной Горшок и запуская его в очередную тень, метнувшуюся к ним с мечом в руке.

— Измена! — завизжал Арвалирен.

После чего немедленно получил от Орна Тарная тяжелую оплеуху и отлетел в угол. В место, где он только что стоял, вонзилось не меньше десятка арбалетных стрел.

— Ну, измена, — негромко заметил Орн Тарнай. — Подумаешь, большое дело. Было бы чего орать.

Он прыгнул во тьму, и какое-то время слышался только резкий свист его меча и короткие обрывчатые стоны.

— Арбалетчиков развелось, — проворчал Орн Тарнай, приканчивая последнего. — И откуда у Вас столько разной пакости в спальне? Сами коллекцию собирали или помогал кто?

— А вы сначала всех убейте, а там уж я и посмотрю, сам или не сам, — пробурчал из угла Арвалирен.

— Так я уже, — усмехнулся Орн Тарнай.

— Что — «уже»? — недоверчиво переспросил Арвалирен.

— Убил, — ответил Орн Тарнай.

— Всех? — уточнил Арвалирен.

— Нет, конечно, — ответил Орн Тарнай. — Нужно же нам узнать, кто за всем этим безобразием стоит? Двое еще живы.

Он быстро нашел свечи. Зажег свет.

— Ох, — только и сказал Арвалирен.

— Узнаете кого-нибудь? — поинтересовался Орн Тарнай.

— Вон того… на двери… — дрожащим голосом ответил Арвалирен. — Но… но где моя охрана?!! Я велю их всех казнить!!

— Не казнить, а похоронить с честью, — с тихой яростью сказал Орн Тарнай. — Такое количество людей просто не могло пролезть в окошко. Думаю, Ваши стражи мертвы…

— Мертвы… — повторил Арвалирен.

— Вот именно, — кивнул Орн Тарнай, связывая двух уцелевших злоумышленников. — У Вас есть допросных дел мастера?

— Конечно, — кивнул Арвалирен. — В любом государстве есть такие люди.

— И еще… на допросе должен присутствовать маг, — добавил Орн Тарнай. — Вдруг на них наложено заклятье?

— Заклятье? — не понял Арвалирен. — Какое еще заклятье? Зачем?

— Они могли совершать покушение находясь под властью каких-либо чар, — пояснил Орн Тарнай. — Или, возможно, на них наложен магический запрет на правду. Тогда они умрут, пытаясь назвать имя своего заказчика, и тайна останется тайной. Любое покушение можно повторить. Исполнителей найти нетрудно.

— Я понимаю, — кивнул Арвалирен. — Нам нужен главный организатор. Впрочем, думаю, что все проще. Полагаю, главный организатор висит на двери. Никогда не думал, что можно вот так — насквозь ножом, да еще чтоб намертво к двери…

— По-разному бывает, — пожал плечами Орн Тарнай.

— Я вызову мага, — пообещал Арвалирен. — Хорошего мага. Надежного. Своего человека.

Король, казалось, оправился от шока и начал понемногу приходить в себя. Он тряхнул головой и даже попытался расправить плечи. Он сумел улыбнуться. Он сел за свой письменный стол — так он наверное чувствовал себя увереннее.

— Послушай, а ведь ты мне жизнь спас! — вдруг вырвалось у него. — Они бы меня убили, если бы не ты!

— Наверное, — пожал плечами Орн Тарнай.

— Меня не мог спасти простолюдин! — возгласил Арвалирен, дергая шнур звонка.

Где-то далеко, потом все ближе, послышался топот. Шум. Испуганные возгласы. Торопливая речь. Шорох. Звяканье. Скрип двери. Тяжелая нынче дверь. Плохо открывается. Ну еще бы — где ж ей хорошо открываться! Двери с нанизанными трупами завсегда плохо открываются.

Вбежали.

Остановились.

Перепуганные до полусмерти.

— Ваше Величество, Вы живы?!! — с порога заголосили перепуганные придворные.

— Жив, — язвительно ответил Арвалирен. — Но не вашими молитвами.

— Ваше Величество! Там… — начал один из них.

— Тут тоже! — ядовито заметил Арвалирен, зло пнув труп одного из убийц. — И если бы не этот достойный молодой человек, ваш король был бы мертв! Одеяние герцога — живо!

Не успел Орн Тарнай и глазом моргнуть, как уже сделался герцогом — человеком в очень странном для разведчика костюме с кучей неожиданных побрякушек и фамильными землями «где-то там, за дальним холмом.»

Арвалирен развил бурную деятельность. Убитых часовых — шестеро были насквозь проткнуты арбалетными стрелами, еще двое заколоты кинжалом — отнесли в дворцовый храм, дабы жрецы могли позаботиться о достойном погребении погибших на посту. Двух еще живых убийц отволокли в темницу для подробного расспроса. Арвалирен собрал в своей спальне всех придворных. Всех рыцарей, баронов, графов и герцогов, которых только смог найти. Он то отдавал какие-то распоряжения, то рассыпался в похвалах и благодарностях новому герцогу, то самолично таскал за бороду начальника дворцовой стражи. Наконец Орн Тарнай решил, что с него хватит. Он честно отработал все оскорбления, которые посмел нанести Его Величеству. Король сполна отыгрался на нем за все оплеухи и зуботычины. Так что дальше пусть развлекается сам. Без его участия. Придворные не в счет, у них работа такая — а его за что мучают?

Глубоко вздохнув и призвав на помощь всю свою вежливость, Орн Тарнай напомнил Его Величеству Королю Арвалирену, что он на службе и ему пора возвращаться.

— Ты находишься на службе у моего царственного брата Короля Эруэлла, — важно кивнул Арвалирен. — Отправляйся. Я отпускаю тебя. Но помни! Твое герцогство будет ждать тебя, где бы ты ни был. Запомни это. Простолюдины не спасают королей. Нет у них такого права.

Дарман, король Балурсы, был пьян и выглядел так, будто с утра пораньше наглотался пуговиц, а потом весь день занимался прыжками с шестом через крепостную стену собственного королевского замка.

Король Дарман сидел за огромным пиршественным столом. Впрочем, пиршественным этот стол был вчера, а сегодня…

Если бы через этот стол промаршировала рота гвардейцев в полном обмундировании и со всеми побрякушками, он, пожалуй, выглядел бы лучше…

Или все-таки нет?

«Так. Помню. Это мы быка на скорость ели. Или на ловкость? Кажется, нужно было держать руки за спиной… или не за спиной? А это мы тортами швырялись. Помню. Хриплый Молот здорово швыряется. Чуть не убил, зараза! Это кремом-то! Р-разведчик, мать его…»

В правой руке Его Величества была кружка с вином. Немного подумав, он вылил ее себе на голову.

«Освежиться, так и проснусь…»

В левой руке Его Величества был рог.

При ближайшем рассмотрении Дарман обнаружил что к рогу прилагается корова. Она к нему прикреплена намертво. Никак не оторвать. Не вареная, не печеная, не жареная — живая корова стояла слева от короля и мирно жевала салфетку. Рыженькая такая. Глаза карие, удивленные.

"Допился, " — с испугом подумал Дарман. — «Всякое мерещилось, но чтоб корова?»

Собрался с духом, закрыл глаза, досчитал до десяти и решительно потряс головой. Открыл глаза. Посмотрел.

Корова.

Снова закрыл, снова потряс, опять открыл.

Корова.

Дарман вздохнул.

Корова не исчезла. Она доела салфетку и принялась за скатерть. Дарман отобрал скатерть и сунул животине миску с салатом. Салат пришелся корове по вкусу.

На спине коровы, ухватившись друг за дружку, спали сидя три прекрасные юные фрейлины, одетые только в аромат духов. Король Дарман смутно припомнил, что собирался «заняться ими попозже», но потом Хриплый Молот предложил такое пари… Кажется, девицы так и уснули, не дождавшись обещанного. Ничего. Жизнь не кончена. Сейчас как следует проснемся и наверстаем. И все же… откуда взялась корова?

Кажется, последние слова он произнес вслух.

— Черт, я тоже хотел бы это знать! — раздался насмешливый голос Хриплого Молота, сидящего напротив. — Нет, все остальное я еще мог как-то вообразить, но этот номер меня просто потряс! Ты бы еще слоном попытался жонглировать, Твое Величество!

— Я пытался жонглировать коровой?! — ошалело пробормотал король.

— Да. Когда тебе надоело ронять своих бедных фрейлин и несчастных стражников, — кивнул Хриплый Молот. — Я едва поспевал их ловить. А потом ты решил что они слишком легкие, куда-то убрел и явился с коровой. Но к тому моменту, почти все фрейлины и стражники уже разбежались. И, честно говоря, я их вполне понимаю. Ты должен очень высоко оценить подвиг этих трех девушек, Твое Величество. Им было очень страшно, но они остались несмотря ни на что.

— И в результате ни одна из них не получила обещанного, — виновато пробормотал Дарман.

— Да. Все, на что тебя хватило, это посадить их на корову, — пожал плечами Хриплый Молот.

— Все ты со своим пари… — укорил Дарман.

— Но я ж не мог знать что ты так быстро устанешь, — возразил разведчик.

Он сидел за столом напротив короля и ловкими ударами меча рубил здоровенную колбасу на тоненькие аккуратные кружочки. У его ног сидели сорок четыре королевских пуделя. Хриплый Молот честно делил колбасу поровну между собой и собачками, после чего вновь принимался орудовать мечом.

— А ты — м-молодец, — проговорил Дарман. — И собачек не забыл. А как ты вчера днища из бочек вышибал…

— И тортами я тоже неплохо кидаюсь, — улыбнулся Хриплый Молот. — Вот только… пора мне, Твое Величество. Служба. Сам понимаешь… А фрейлинам своим передай, что очень мне их прелести понравились, но у меня… э-э… невеста есть. В общем, пусть не обижаются.

— Хорошо, — кивнул Дарман. — Иди. А то этот твой Эруэлл нам обоим башку открутит. Тебе-то что, а мне корону носить не на чем!

— Вот и я о том же… — вставая, проговорил Хриплый Молот.

Он ловко швырнул собачкам остатки колбасы, оглянулся по сторонам, и, пожав плечами, вытер руки о скатерть.

— Да, чуть не забыл, — воскликнул король. — Скажи, а почему мы красили этих сумасшедших лошадей именно зеленой краской?

— Защитный цвет, — важно ответил Хриплый Молот, шагая в портал. — Теперь их с воздуха ни один дракон не увидит! Держись, Твое Величество!

— Удачи! — ответил король Балурсы и вылил на голову еще одну кружку вина.

Он представил как ошалеет конюх, когда с утра пораньше, заглянув на конюшню, обнаружит, что все лошади Его Величества приобрели защитный зеленый цвет, и сполз на пол от хохота.

Корова неодобрительно на него покосилась, вздохнула и вновь принялась за салат.

Наиболее гладко прошло возвращение короля Найрита. В его отлаженном, как часы, государстве просто не могло быть места каким-то там заговорам и прочим смутам. Особенно когда личным телохранителем короля состоял Рыцарь Отрубленной Головы. Заживо Отпетый. Мертвец. Воин, которого невозможно убить. Ну и кому охота с таким то связываться? То-то и оно, что никому.

Так что насколько тяжело Усатому Могиле было похитить короля Найрита, настолько же легко оказалось его вернуть.

Едва они очутились в спальне Его Величества, король тут же бросился к груде бумаг, возлежащих на его рабочем столе.

— Вам придется подождать меня, — проговорил он, перебирая бумаги. — Полчаса или чуть больше.

— Думаю, мне лучше вернуться, — заметил Усатый Могила.

— Думаю, вам лучше подождать, — не отрываясь от бумаг, в тон ему ответил король Найрит. — Я обещал Верховному Королю отряд воинов. Я намерен сдержать обещание. И я бы хотел сделать это быстро, иначе вся затея потеряет смысл, а я не принимаю участия в бессмысленных затеях.

Он помолчал, задумчиво покусывая кончик пера.

— Я бы хотел, чтобы именно вы отобрали тех, кто отправится в Оннер под начало Верховного Короля, — наконец сказал он.

— Я? — удивился Усатый Могила.

— Именно, — кивнул король. — Я полагаю, что вы обладаете гораздо большей осведомленностью о том, что предстоит этим людям и с кем им придется взаимодействовать. Мне кажется логичным, чтобы выбор осуществляли именно вы.

— Пожалуй, — задумчиво сказал Усатый Могила.

— И сейчас самое подходящее время, — добавил король. — Ночью, когда люди спят, они такие, как на самом деле, а не такие, какими стараются быть или казаться.

Усатый Могила только удивленно покачал головой.

— А Вы недаром трон протираете, Ваше Величество! — восхищенно заметил он.

— Надеюсь, — кивнул король Найрит.

В руке короля быстро мелькало перо, словно бы выхватывая из воздуха буквы, а потом роняя их на бумагу. Точными движениями король откладывал просмотренные и помеченные бумаги в несколько разных стопок. Груда перед ним уменьшалась с поистине сказочной быстротой. Вот легкими парусами прошелестели последние бумаги — и король Найрит быстро встал.

— Я готов, — сообщил он. — Мы можем идти.

В казарме Королевской Гвардии было темно. Все, кроме часовых и дежурного офицера, спали глубоким сном. Тусклый свет потайного фонаря в руке личного телохранителя короля выхватывал лица людей. Лица, настежь распахнутые сном.

Они шли молча. Время от времени Усатый Могила опускал руку на спинку кровати и король утвердительно кивал, а дежурный офицер записывал имя воина, которому предстояло отправиться на особое задание.

Они были разными, эти спящие гвардейцы. Во сне они не были солдатами. Скорей уж детьми. На детских лицах легко читать. Тот, например, днем наверняка выглядит бравым служакой, а на деле — нерешителен. Другой наверняка кажется образцом выдержанности, но случись что, и с трудом сдерживаемая горячность прорвется наружу. А ведь им предстоит действовать в очень сложных условиях. Усатый Могила хорошо знал, что от героя до паникера один шаг. Тот, кто будет хорошо сражаться в одних условиях, может оказаться совершенно небоеспособен в других. Горячие хороши в атаке, со спокойными и опытными лучше выдерживать осаду. Одно дело — участвовать в большом сражении на своей земле, в составе большой армии, и совсем другое — с малым отрядом пробираться по вражеским тылам и быть ежеминутно готовым и к нападению и к обороне, а главное, к внезапной безвременной смерти, про которую, кстати сказать, никто, скорей всего, не узнает и песен о твоей славной гибели не споют. Такое мужество дано не каждому.

Усатый Могила старался отбирать умных, спокойных и стойких.

— Вы уверены? — удивленно спросил король, глядя на его очередной выбор — щуплого паренька, служившего оруженосцем у одного из старших офицеров.

— Совершенно уверен, — ответил Усатый Могила. — Этого хоть завтра к нам в разведку.

— Вам видней, — пожал плечами король Найрит и шагнул дальше.

Усатый Могила передвигался бесшумно. Телохранитель короля Найрита — почти бесшумно. Король и дежурный офицер тоже старались не шуметь. Все разговоры велись шепотом. И все же следущий воин услышал их, проснулся и сел. Его взгляд сделался осмысленным почти мгновенно.

— Какие будут приказания, Ваше Величество? — негромко спросил он ясным чистым голосом.

— Никаких, — ответил Найрит. — Спи.

— Слушаюсь, — коротко кивнув, воин лег и закрыл глаза.

Еще миг — и он спал. Его дыхание было ровным и глубоким.

— А этого — командиром, — негромко заметил Усатый Могила. — Лучшего и не надо.

Но раньше, чем отобранные Усатым Могилой гвардейцы короля Найрита добрались до Эруэлла, на помощь Верховному Королю пришли совсем другие воины.

Солдаты Аргелла.

Лучшие из лучших.

Личная гвардия Седого Герцога.

А привел ее не кто-нибудь, а сам Герцог Седой — живая легенда Аргелла. Воин и полководец, впавший в немилость у короля Лимеа и почти десять лет безвылазно проведший в своих землях. Отгородившись от всего мира, герцог не бывал нигде и у себя никого не принимал, никакой дани не платил, на грозные королевские послания не отвечал, а потом даже и гонцов перестал к себе пускать. Король попытался пойти на герцога войной — но, сравнив свою армию с герцогской, позорно бежал с поля так и не состоявшейся битвы. Вслед за ним вернулись опозоренные королевские вояки. Герцог их не преследовал. Король Лимеа запретил всякое упоминание о нем, а потом и вовсе приказал распустить слух о его смерти.

И вдруг невероятный герцог воскрес из небытия и с отрядом фантастических воинов явился к Эруэллу.

Вот как это случилось.

Вначале у Рыжего Хэка дела шли хорошо — и даже очень. Покушение на принцессу Оанхиль было так скверно подготовлено, что предотвратить его не составило никакого труда. Убийца споткнулся и ненароком упал на собственный нож. В коридорах дворца такие скользкие ковровые дорожки… а тут еще, как назло, лестница…

Отравительница по ошибке выпила то, чем собиралась угостить принцессу, вместо лекарства от мигрени. Эти пожилые дамы такие рассеянные…

Остальные достойные люди тоже что-нибудь съели — или выпили, или споткнулись… после чего у них появились дела более важные, чем лишение жизни кого бы то ни было. А поскольку дела эти находились в мире, чересчур отличном от мира живых, не стоило забивать себе голову их вероятным возвращением — возвращение было невероятным.

Устранив убийц, Рыжий Хэк занялся врагами, недоброжелателями и претендентами. Этих нужно было по возможности оставить в живых.

Рыжий Хэк очень по-человечески сочувствовал Роади и Оанхиль. Садиться на трон и вообще противно, если ты не псих — а уж на трон, залитый кровью…

Рыжий Хэк очень старался избежать крови. Но ему все же пришлось разбить нос пятнадцатилетнему юнцу, вообразившему, что именно его задница имеет наиболее приемлемую для трона форму. Юнец провалился в портал — вослед за десятком других претендентов. Портал Рыжий Хэк открыл в Армакангре, южном крае, расположенном слишком далеко не только от Аргелла, но и от чего бы то ни было в этом Мире. Главное, там нет магов — а значит, нет и порталов. Зато есть горячее южное солнце, множество мелких, вечно враждующих царств, все пытающихся решить, кто же из них кому принадлежит, а также суровые пограничные законы и прочие милости Богов. Пройдет не меньше трех лет, прежде чем претенденты сумеют добраться до Аргелла. Если захотят: быть может, им там больше понравится? Если сумеют: может, их там вообще убьют. Или усадят на тамошние троны. Чем черт не шутит? Тамошние черти шутят абсолютно всем. Там все бывает.

В любом случае, Рыжий Хэк очень не советовал им возвращаться — а он выглядит чрезвычайно убедительно, когда дает такие советы.

Да, вначале все шло хорошо.

Ничто не предвещало беды и в тот час, когда наступило утро, и Рыжий Хэк пришел засвидетельствовать свое почтение Их Будущим Величествам.

Величества были очень сонными и весьма довольными друг другом. Из глаз Роади, наконец, исчез священный ужас святотатца, и юноша весь светился тихой радостью.

«Молодец, девочка!» — подумал Рыжий Хэк. — «Так держать!»

— А мы уже успели добежать до дворцового храма, — поведала Оанхиль, нимало не смущаясь тем, что у дверей ее спальни и помимо Рыжего Хэка, собралось довольно много народа.

— И обручиться, — добавил Роади — правда, смутившись.

— А я разобрался с большей частью ваших проблем, — усмехнулся Рыжий Хэк, вызвав бурное оживление среди разномастного народа, собравшегося у дверей Ее Высочества. Как оказалось, это была «партия принцессы». Люди, по тем или иным причинам поддерживающие Ее Высочество Принцессу Оанхиль.

— Вы имеете в виду те препятствия, которые могли бы мне помешать исполнить свой долг наследницы престола? — острожно спросила принцесса.

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество! — ответил Рыжий Хэк. — Большинства этих проблем отныне не существует.

Вот тут он ошибался.

Что ж… и с аналитиками случается.

Тем более, что всего предвидеть нельзя.

Например, нельзя предвидеть, что у сумасшедшего короля окажется не менее сумасшедший Королевский Совет.

«И как они вообще не разнесли королевство вдребезги? Такое ощущение, что Роади один что-то делал в этом бедламе — а остальные по мере сил все портили. Все, что могли, портили. Даже не выгоды ради, а просто так, от скуки.» — подумал Рыжий Хэк. — «И как он, бедняга, один управлялся? Как только смелости и воли на все хватило? И ведь управлялся же. У парня железные нервы. Нет, правильно я выбрал! Правильно.»

И, разумеется, нельзя было предвидеть, что у каждого из сорока трех членов Королевского Совета окажется СВОЕ Королевское Завещание.

Свое.

Все написаны королем Лимеа лично — и ни одно из них не похоже на другое. Бред какой-то. Словно король нарочно задался целью как следует насолить своим несчастным потомкам. И всему остальному миру заодно. Наверно, чтоб не скучно было. Только в трех завещаниях Принцесса называлась в качестве наследницы. Зато в трех других король требовал положить ее вместе с собой в гроб — в качестве законной посмертной жены.

— Воля короля священна! — тут же завопила партия противников принцессы.

Несколько человек тут же выступили со слезливыми соболезнованиями. Оказывается, в глубине души они очень любили несчастную принцессу — но разве можно нарушить волю отца, да еще и посмертную?!

Возмущенная принцесса заявила, что она не намерена ложиться в гроб с кем бы то ни было. И вообще, она только что обручилась. Так что пусть уважаемые члены совета сами составят компанию ее папаше, если им охота!

— Возмутительно! Она посмела выбрать себе жениха, даже не спросив мнения членов Королевского Совета! — дребезжащим голосом прокричал какой-то старикан.

Но тут приспело очередное «единственное завещание Его Величества», которое вызвало бы неприличный хохот в любом другом обществе.

Король Лимеа, оказывается, требовал, чтобы после его смерти на трон была посажена… огромная куча навоза. В любом другом обществе такое «завещание» не приняли бы всерьез. Здесь же его рассматривали со всяческим уважением — и долго рассуждали, какого размера должна быть куча, раз в завещании об этом прямо не сказано.

Этот вопрос вызвал серьезные разногласия.

Каждый член Королевского Совета имел собственное мнение. Разумеется, именно оно и было единственно верным. А как же иначе?

"Я не тех прикончил, " — подумал Рыжий Хэк. — «Нет, не тех. Подумаешь, убийцы — эка невидаль. Они хоть вменяемы. С ними договориться можно.»

Постепенно страсти накалялись, и, наконец, произошло окончательное столкновение. Забыв о своих высоких титулах, званиях и прочих завитушках, члены Королевского Совета орали друг на друга так, что им бы позавидовали базарные зазывалы.

— Много вы понимаете в размерах навоза! — орал один.

«Сам-то ты в навозе больно разбираешься!» — подумал Рыжий Хэк. — «Небось, ручки свои холеные только раз в месяц моешь, потому что пачкать не приходится. Тоже мне, навозных дел мастер!»

— Как бывший первый королевский советник!!! — надсаживаясь, голосил другой.

Но чего именно хотел «бывший первый», разобрать не удалось.

Все прочие голоса перекрыл истошный визг. Рыжий Хэк аж вздрогнул от неожиданности.

— Воля Его Покойного Величества священна! — визжал невзрачный человечек, сидящий неподалеку от Рыжего Хэка.

«Ну, вопит!» — подумал Рыжий Хэк.

— Которая из сорока трех? — спросил он вопливца.

— Что?! — взвизгнул тот, бешено вращая глазами.

— Его Величество изволил оставить сорок три изъявления собственной королевской воли, — мягко пояснил Рыжий Хэк. — Которая из них является священной?

— Все, разумеется! — злобно взвизгнул вопливец.

— У меня меч свербит, — шепнул Рыжий Хэк устроившемуся рядом Роади.

— А я всю жизнь — вот так… — пожал плечами тот. — К ним можно привыкнуть, но я не очень понимаю, как ты собираешься их победить.

— Теперь и я не знаю, — вздохнул Рыжий Хэк. — Но их необходимо победить. ТАКОЕ не должно править. Ты выйдешь отсюда королем. Даже если мне придется для этого отлакировать тутошний пол ихней кровью — королем выйдешь, и никак иначе.

Рыжий Хэк стряхнул с носа солнечный зайчик и потянулся медленным страшным движением — словно бы он уже схватил кого-то за горло и теперь мягко и неумолимо выдирает его наружу.

Но он и сам понимал, что это не выход. Эти люди должны добровольно признать Роади и Оанхиль. Добровольно. Потом их можно будет отправить в отставку. Потихоньку. Одного за другим. Одного за другим. Незаметно меняя их на психически нормальных людей. На тех, с кем можно работать. Отстраняя человека за человеком. Дурака за дураком. Медленно. Очень медленно. Король не может остаться в пустоте. Она его не удержит. Оставшись в пустоте, он упадет. Неминуемо упадет. Пустота никого не держит. Кровавая резня возможна только тогда, когда королю есть на кого опереться… но даже и тогда она нежелательна. Кровавые тирании не вызывают доверия народа. А без такого доверия ни одно государство не может вести войну с внешним врагом. Ему приходиться вести эту войну с собственным народом. Да и живут такие тираны недолго. Потому что являют собой весьма соблазнительный пример: вот он убил и стал королем — убей его и будешь королем сам!

Охотники всегда найдутся.

Нет уж. Нужно решить эту проблему по-другому. Но как?

Рыжий Хэк встал и, призвав на помощь все свое красноречие, попытался убедить «Уважаемых Членов Совета» снять с обсуждения все эти завещания, как явно абсурдные, и решить вопрос, исходя из необходимости и здравого смысла.

В ответ он услышал, что недостаточно родовит, чтобы вообще открывать рот в столь почтенном собрании.

— Кто вы, собственно, вообще такой? — брезгливо поинтересовались у него.

— Вопрос, недостойный рыцаря и дворянина, — ответил Рыжий Хэк.

— Ответ, достойный черни, — нагло улыбнулся спросивший. — Будь у вас хоть сколько-нибудь значительный титул, вы не постеснялись бы назвать его.

— Свою принадлежность к рыцарскому сословию я могу доказать с оружием в руках, — негромко пообещал Рыжий Хэк.

— Голь перекатная часто дерется на мечах, — пожал плечами «благородный рыцарь». — У людей родовитых и знатных существует масса других обязанностей. В частности, они должны принимать важные решения на собраниях, подобных этому. А любители подраться пусть отправляются на турниры и не открывают рот на собраниях Королевского Совета.

— Вы и не представляете, какое важное решение мне предстоит принять, — негромко, как бы в раздумье проговорил Рыжий Хэк. — Например, кто из вас выйдет отсюда живым, а кто нет. И с оружием в руках такое решение принимать значительно удобней.

Ревнитель чистоты родословных испуганно замолк, а Хэк мысленно выругал себя последними словами за то, что не сдержался.

У принцессы, конечно, были сторонники — и немало… но узнав, кто именно стал ее избранником, многие от нее отшатнулись.

Тем более, что постоянно вставал вопрос о других претендентах, и никто не мог ответить — а Рыжий Хэк мог, но не хотел — куда же они все подевались. Выглядело это все… ну, скажем так — подозрительно.

Просовещавшись несколько часов, Королевский Совет так и не пришел к мнению, ну что же ему такого решить по данному вопросу. И мудро решил ничего не решать. Так оно как-то спокойнее, знаете ли…

Самый родовитый и важный предложил отложить дело до выяснения, куда подевались остальные претенденты на престол — а пока все это будет выясняться, назначить его, как самого знатного и уважаемого, Местоблюстителем при королевском троне.

— Кошмар! — сказала принцесса Оанхиль. — Этот еще хуже отца.

— Ну… проживет он гораздо меньше, — утешил ее Рыжий Хэк, и на его лице сама собой образовалась очень неприятная улыбка.

Родовитый Местоблюститель, важно поводя глазами по сидящим перед ним членам Королевского Совета, вдруг наткнулся взглядом на эту улыбку. Наткнулся — и замер. Казалось, он разучился дышать. Яростно рванув тесный ворот своего пышного одеяния, он уставил палец на Рыжего Хэка и уже открыл было рот, намереваясь что-то сказать — но тут запертая дверь Зала Королевского Совета внезапно с грохотом влетела вовнутрь. Вслед за дверью в зал влетели двое стражников. С лязгом теряя оружие и доспех, они с маху приземлились на собственные металлические зады, да так и остались сидеть. Наступила зловещая тишина.

Обернувшимся на грохот членам совета был виден только участок полутемного коридора, ведущего в Зал Совета, да громадная темная фигура, недвижно стоящая в нем. В невероятном молчании фигура шагнула в зал.

— Седой! — прошелестело по залу ледяным ветром.

— Мертвец! — прошуршала паническая волна.

— Мертвый пришел… мертвый… — вторило эхо.

— Это он за королем пришел! — пискляво выкрикнул кто-то. — За королем! Не за нами! Не за нами… Не за нами?

— Короля здесь нет! — подхватил другой. — Нету его! В покойницкой он лежит! В покойницкой!

Фигура стояла молча.

Не двигаясь.

Но Рыжий Хэк мог бы поклясться, что она дышит. Значит — живой. Кто бы он ни был — живой. Не призрак, не колдовской морок. Обычный человек, пусть и наделенный немалой силой, но — живой. Живые не являются большой проблемой.

Рыжий Хэк видел перед собой громадного, сходного с медведем воина. Совершенно седые волосы длинными прядями ложились на плечи. Густая серебристая борода почти скрывала лицо, словно бы вырезанное из древесных корней. Но самым удивительным был длинный плащ. Тяжелая, почти непробиваемая кольчуга работы северных гномов — вот из чего был изготовлен плащ этого воина. Точней говоря, кольчуга эта изначально делалась как плащ, причем делалась именно для этого воина.

«Сколько же должна весить такая штука?» — подумал Рыжий Хэк. — «Ну и дядя!»

Рыжий Хэк был потрясен — но, в отличие от всех остальных, отнюдь не испуган. Откуда ему было знать, что этот невероятный плащ вошел во многие воинские поговорки Аргелла, а самого герцога задолго еще до того, как его стали звать Герцогом Седым, прозывали Герцог Стальной Плащ — и не было в Аргелле воина, равного ему в доблести. Именно этот плащ заметал мрамор дворца, пока личная гвардия герцога вежливо просила королевскую охрану «пойти и выпить за здоровье Его Светлости!» Королевская охрана сочла за лучшее не спорить. С такой убедительной штукой, как холодная сталь, ну совершенно невозможно спорить. Тем более, что король умер, и на его месте все еще никто не здравствует. Так кого охранять? Всех этих претендентов и членов совета? А если герцог станет королем? Нет, это понятно, что не положено… ну а — ЕСЛИ? И что тогда? Нет уж, лучше быть пьяным и живым, чем трезвым, но покойником. Королевская стража с достойным удивления мужеством удалилась, и теперь дворец был, по сути, в руках Седого. И это от его решения зависела дальнейшая судьба Аргелла.

Рыжий Хэк услышал шум во дворце и быстро догадался о его происхождении.

«Вот тебе и справился с заданием!» — подумал он. — «Нет, ну надо же было такого дурака свалять!»

— Кто это такой?! — шепотом спросил он у Роади.

— Герцог… — чуть приметно заикаясь, ответил тот. — Герцог Седой. Мертвец.

— На мертвеца он не похож. — ответил Рыжий Хэк. — Совсем. А вот на будущего короля Аргелла похож гораздо больше, чем бы мне хотелось. Его люди только что расправились со стражей. Кто он такой? Ну же, быстро.

— Прославленный воин. Полководец. В сражении ему нет равных. Лимеа казнил его сыновей… по обвинению в измене… но измены не было. Герцог был в походе. Жена умерла от горя… он вернулся — и никого… — глотая слова, заторопился Роади. — Он отказался от места… плюнул на пол… ушел… хотевший на его место в совете… поскользнулся… шею сломал на плевке… теперь только сорок три члена совета… место герцога свободно. Лимеа объявил о его смерти — значит, неправда… Раньше еще герцог заперся у себя, король ходил с войском, но… потом значит, и появились эти слухи о смерти герцога…

— Герцог ненавидел короля, — сказал Рыжий Хэк. — Но свергать не стал. Почему?

— Не знаю, — ответил Роади, неотрывно глядя на герцога.

— Да живой он, живой… — вздохнул Рыжий Хэк. — А лучше бы — мертвый… мертвый не может претендовать на трон. Оставайтесь пока здесь, — добавил он, подымаясь с места и направляясь к неподвижно застывшему герцогу.

Герцог и впрямь стоял неподвижно. Как скала. И так же неподвижно сидели перепуганные насмерть члены королевского совета. Вот только похожи они были не на скалы, а на диковинные грибы, вдруг выросшие прямо посреди Зала Королевского Совета.

Рыжий Хэк медленно приближался к Герцогу Седому, на ходу примериваясь, как его в случае чего убить.

«Вот это претендент!»

— Здравствуйте, детки! — внезапно раздался голос Герцога Седого. — Я — злая фея! Меня забыли пригласить. Но я все равно пришел. С подарками. Это добрые феи могут забывать свои подарки дома. Злым феям ни в коем случае этого делать не следует.

Его глаза еще раз обежали зал и остановились на Рыжем Хэке. Брови герцога удивленно поползли вверх.

— Что ты здесь делаешь, солдат? — спросил он. — Могу поспорить, что смертная невесомость меча знакома тебе так же хорошо, как и потная тяжесть пешего перехода. Что ты делаешь среди этих кремовых пирожков с дерьмом?

— Пытаюсь их не есть, — улыбнулся Рыжий Хэк. — Противно же…

Он теперь стоял почти рядом с Седым Герцогом. За его спиной медленно приходили в себя члены Королевского Совета. Им казалось, что все еще можно поправить. Они покуда верили, что контролируют ситуацию. Вот сейчас прибежит стража. Вот сейчас…

Веселый, звонкий и какой-то лихой голос герцога понравился Рыжему Хэку.

«Человек с таким голосом не может быть совсем уж откровенным мерзавцем.»

А кроме того Рыжий Хэк внезапно понял одну очень важную вещь. Ну, не совсем чтобы понял… скорей, вспомнил кое что, а также догадался кой о чем. Ему бы только суметь переговорить с герцогом с глазу на глаз. Возможно, они поладят. Почему обязательно — враг? Быть может — союзник?

Когда Рыжий Хэк еще только прибыл в Аргелл, когда он только еще пришел к выводу о необходимости смены здешнего короля, когда он только еще собирал информацию… среди прочего ему удалось прочитать тайный дневник покойной королевы. Там очень смутно говорилось о том, кто именно был настоящим отцом принцессы Оанхиль. Очень смутно. Королева явно боялась доверить такую тайну даже скрытому от всех глаз, спрятанному надежней надежного манускрипту. Тогда Рыжий Хэк не понял намеков, не мог понять. Так… поэзия… стихотворные образы… Тогда — не понял. Теперь же…

… высокий воин с добрыми руками, в кольчуге чуть звенящего тумана… в плаще блистающем, от смерти берегущем…

Поэтический образ? Как бы не так! Северные гномы действительно называют свое кольчужное плетение «туманом»! И не так много в мире воинов, носящих кольчужный плащ. Вот Рыжий Хэк ни одного не знает! А вроде не вчера родился.

Вот такие-то дела.

Старый король и молодая королева. Старый король пьет и веселится с фрейлинами. А молодая королева? Она даже наследника родить не может. Старый король ее не посещает! Он не собирается обзаводиться наследником. Он будет жить вечно. С безумцами это случается.

А юного короля все нет. И никто не пытается взять штурмом опостылевший королевский замок. Юного короля нет… зато есть старый герцог. Он добр. Он все понимает. Он хороший. Он… А двое его сыновей — чем не королевичи? Так. Герцог был женат и жену любил. Кто-то из сыновей? Но нет, вряд ли кто из них носил звенящий кольчужный плащ. Не так уж много подобных плащей. Сам. Жену любил, а королеву… пожалел? Или тоже полюбил. Всяко бывает. И у королевы появилась дочь, а у короля — подозрения. Сыновей герцога король казнить велел. Жена герцога умерла. Сама? Или помогли? Свою жену король просто убил. Даже не прятал этого толком. Об этом все, кому не лень, шептались. Интересно, знает ли герцог, что принцесса — его дочь? А если знает… что он вообще собирается делать?

Он бесспорный хозяин положения. Что дальше? Чем обернется его молчание? Члены Королевского Совета уже опомнились от первого шока. Скоро самые умные сообразят, что для призрака герцог ведет себя несколько странно — ни стонов ни завываний, ни прочих зловещих действий. Каким будет следующий ход Седого?

— После поговорим, — коротко бросил Седой.

— После, — согласно кивнул Рыжий Хэк и отступил в сторону.

Герцог распахнул плащ и одним движением выхватил огромный меч.

Зал ахнул.

Дернулся.

И замер.

— До меня дошли сведения, будто отдельные нехорошие подданные отличаются настолько дерзким и неблаговидным поведением, что отказываются присягать законной наследнице, — мягким насмешливым голосом произнес Герцог Седой.

При этом он устремил на самозванного Местоблюстителя, все еще стоящего посреди зала, такой взгляд, что у знатного родовитого вельможи попросту ноги отказали. Он тихо сполз на пол, не в силах оторвать взгляда от ужасного герцога.

— Призрак… — одними губами произнес он, силясь поднять руку для знака, отгоняющего наваждения — но рука не поднималась. Он шептал очень тихо, так что даже сам едва слышал — но, видать, у герцога был очень чуткий слух.

— Да! — язвительно усмехнулся тот. — Я нарочно выкопался из могилки и прибыл, чтоб не дать свершиться несправедливости.

— Мертвец! — еще раз метнулось по залу. — Мертвец! Мертвец!

— Предлагаю всем добрым подданным последовать моему примеру, — проговорив эти слова, герцог нашел глазами принцессу и отсалютовал ей своим мечом.

"Нет, " — подумал Рыжий Хэк, глядя на преклонившего колени герцога, по всем правилам присягающего принцессе. — «Не буду я ему ничего говорить. По крайней мере пока — не буду.»

Оанхиль наклонилась к герцогу и что-то прошептала ему на ухо. Герцог удивленно приподнял брови. Посмотрел на Роади. На Оанхиль. Опять на Роади. Снова на Оанхиль. Маленький кулачок принцессы — то есть уже не принцессы, а Ее Величества Королевы — с размаху треснул герцога по плечу. Принцесса схватилась за ушибленную о кольчугу руку, а герцог усмехнулся и что-то спросил у Роади. Тот усмехнулся и ответил.

Ай да Роади! Глаза в глаза. Без страха.

Усмешка герцога стала шире, он коротко хлопнул Роади по плечу своей тяжеленной ручищей — и тут же принес присягу Его Величеству Будущему Королю.

Потом герцог встал и выразительно посмотрел на зал. Очень выразительно. Первой в себя пришла какая-то фрейлина. Завопив от восторга, она бросилась на колени перед Их Величествами — и встала графиней. Представители партии принцессы поспешили следом. За ними тяжело потянулись остальные. На герцога они старались не смотреть.

«Местоблюститель» с горсткой прихлебателей постарался незаметно выбраться из зала, но у входа его встретила не подвластная ему королевская охрана, а люди герцога. Дрожа от ужаса, он бросился в ноги Их Величествам, моля о прощении. Его свита последовала за ним. Их Величества переглянулись.

— Казнить! — прорычал герцог, но осекся и, обернувшись на молодых короля и королеву предложил. — Лишить всех званий и привилегий и выгнать за границы Аргелла?

— Пустое, герцог, — вдруг сказал король Роади. — Я милосерден, но… не до такой степени. Они обязаны исправить хоть что-то из того, что сотворили за эти годы. И я лично прослежу, чтоб их жизнь не была легкой.

— Но… Ваше Будущее Величество! Они же враги! — возмутился герцог. — Они предадут при первой же возможности!

— Я не дам им такой возможности, — ответил король.

— Помните! — обратился Роади к дрожащим мерзавцам. — Меч герцога все еще занесен над вашими головами!

— И лишь милостью ваших великодушных монархов вы живы, — добавил герцог. — Бойтесь прогневать их хоть в самой малости, потому что тогда мой меч опустится.

Дрожащими голосами бывшие фавориты покойного короля принесли присягу своим новым владыкам.

— Идите! — приказала Оанхиль и пощаженные уползли прочь.

— Сейчас они лижут пальцы, — сказал герцог. — Но уже мечтают откусить руку. Ваше Величество, зачем они Вам?

— Даже предателей и врагов можно использовать, — заметил Роади. — Они хотят предавать? Прекрасно. Пусть предают. Важно организовать события так, чтоб их предательство пошло на пользу Аргеллу.

— Хм… Вы… потрясающе практичны… Ваше Величество, — ошарашено выдавил герцог.

— Скорей сентиментален, — вздохнул Роади. — Я слишком хорошо знаю их всех. Слишком ненавижу. Чересчур. Нельзя так. Я не воин. И я боюсь упиться кровью. Это ведь так легко. Особенно если не сам… если чужими руками… Боюсь. Боюсь стать гнусным трупоедом. Мне ведь многим охота отомстить. И что? Я буду просить об этом Вас, а Вы — убивать их для меня?! Но разве ТАК — правильно?..

— Не знаю, — честно признался Герцог Седой. — Я никогда не думал о подобных вещах. не приходилось как-то.

— Если вырвать у змеи ядовитые зубы, она ведь не перестанет быть змеей, — сказал Роади. — Просто она станет бесполезной змеей. Убитая змея тоже не перестанет быть змеей — она будет мертвой змеей, только и всего. Гораздо лучше, чтоб оставаясь змеей и желая укусить нас, она ошиблась и цапнула наших врагов.

— У Вашего Величества есть враги более могущественные, чем эти? — тихо спросил герцог.

— А Вы как думаете, герцог? — так же тихо промолвил король Роади. — Есть у Аргелла враги? Или тех, кто разрушает наши крепости и наводняет наши земли своими магами, пользуясь сомнительным договором о мире, следует считать союзниками? Они просили всего лишь прохода, но они не ушли…

— Они все еще идут, — сказал герцог.

— И ведут себя как хозяева, — добавил Роади.

— Они слишком сильны, — заметил герцог.

— Если биться с ними лицом к лицу, — проговорил король.

— О! — только и сказал герцог.

— Пусть их кусают змеи, — улыбнулся король. — Нам понадобится много змей, герцог. Очень много.

— А кем Вы видите меня? — полюбопытствовал герцог.

— Змееловом, разумеется, — усмехнулся король.

— Но не только, — подходя, добавил Рыжий Хэк.

— Солдат? — удивился герцог. — Ты — единственный — не присягал. Почему?

— Я присягал другому монарху, — ответил Рыжий Хэк. — Но я союзник — и смиренно прошу возрожденный Аргелл о союзнической помощи.

— Так ты — посол?! — воскликнул герцог.

— В некотором роде, — усмехнулся Рыжий Хэк. — Мои полномочия более широкого свойства. Я думаю, нам стоит побеседовать с глазу на глаз по окончании всех приличествующих случаю церемоний.

Вот так и случилось, что наиболее боеспособные воины Аргелла, личная гвардия Седого Герцога во главе с ним самим, оказались у короля Эруэлла раньше, чем даже отобранные Усатым Могилой гвардейцы короля Найрита.

Тенгере открыл глаза, и движение его ресниц разбудило ее.

"Моя жена, " — нежно подумал он. — «Бывает же.»

Сквозь черные кудри, водопадом рассыпавшиеся по его груди, в глаза дерзко смотрело рыжеволосое солнце. А потом Богиня подняла глову с его груди, и ее улыбка затмила нахальное светило.

— Здравствуй, — промолвила она, и ему показалось, что весь мир вопит от восторга.

— Я люблю тебя, — ответил он, и ей показалось что дождь вновь касается ее своим звездным дыханием.

Наверно, так оно и было.

— Люблю, — повторил Тенгере.

— А я — тебя, — кивнула Богиня. — А на носу у тебя сидит солнечный зайчик. — Она зевнула, потом хихикнула. — Ты злой и жестокий муж! Нельзя бедной девушке совсем не давать спать…

— Это кто кому спать не давал? — радостно возмутился Тенгере. — Ах ты, врушка!

— А я Богиня. Мне можно, — она показала Тенгере язык. — Боги, они знаешь, какие? Они существа гнусные, мерзкие, противные и аморальные к тому же. Разве ты не знал?

— Какой кошмар! — восхитился Тенгере. — Где была моя голова?!

— Там же, где и все остальные части тела! — расхохоталась Богиня.

— Значит я попался, — комично развел руками Тенгере.

— Попался, попался! — весело подтвердила Богиня. — До самой смерти.

— А чего ты вся, как кошками царапанная? — вдруг спросил Тенгере.

— А я люблю с ними царапаться, — ответила Богиня. — А ты чего, не разглядел меня вчера, что ли?

Она тут же вскочила, принимая наиболее эффектную, по ее мнению, позу.

Разглядел, — любуясь ответил Тенгере. — Вот только царапин почему-то не заметил. И сейчас не вижу, потому что на тебя смотрю, а не на царапины.

— Ну так и что?

— Да ничего, наверное, — пожал плечами Тенгере. — Просто ребята… ну то есть ученики магов… болтали что у богинь самая шелковистая кожа… и все такое…

— Это к моей бабушке, — ответила Богиня. — У нее действительно — самая… но ей по должности положено. А я… конечно, я могу наколдовать себе такую, но тогда это буду уже не совсем я, то есть я, конечно, а только… понимаешь, это все равно что заниматься любовью в одежде. Эта знаменитая шелковистая кожа — все равно что платье. А мне нравится чувствовать твое тело.

— То-то я удивлялся, отчего это боги так любят разгуливать неодетыми, — кивнул Тенгере.

— На самом деле они одетые, — сказала Богиня. — Таких кож у каждого бога или богини — семь штук. И снимают их только перед теми, кому доверяют. Я жутко всех разозлила, когда сняла все, напялила кольчугу и отправилась к тебе. Но мне хотелось, чтоб между нами ничего не находилось.

— Я понял, — очень серьезно кивнул Тенгере. — Ничего, кроме нас. Спасибо тебе.

Светлые Боги Фарин и Арилой отчаянно резались в черный покер, безбожно ругаясь из-за каждого хода и запивая восхитительные переживания дорогущим пивом «Владыка Преисподней» из личных запасов самого Зикера.

Означенный великий маг, пройдоха, плут, обманщик каких мало, ясновидящий, убийца и просто хороший человек задумчиво сидел в собственном кресле и меланхолично плевал в потолок.

Некоторые плевки исчезали, не достигая потолка. Некоторые возвращались обратно. Тогда они исчезали, не достигая Зикерова глаза. Некоторые попадали в левитирующего неподалеку крокодила. Тогда крокодил переставал насвистывать какой-то фальшивый мотивчик и начинал ругаться. Зикер только головой качал, поражаясь его обильному словарному запасу, и вновь возвращался к прежнему занятию. Большинство плевков, однако, просто повисали в воздухе, образуя надпись: «АРХИМАГ — ДУРАК!»

Что-то готовилось. Что-то неведомое тяжело стучалось в закрытые двери. Что-то тяжелое шло из невообразимой дали, прогибая самую ткань миров. Шло, чтобы вмешаться. А еще что-то глухо копошилось где-то там, внизу. В таинственном запределье.

Зикер знал, что есть события за гранью событий. Есть случайности, неподвластные ни одному магу. Есть будущее, которое не разглядеть ни в один хрустальный шар. Ни один ясновидящий его не увидит.

Оно еще идет. Еще не свершилось.

Зикер отдыхал перед битвой. Он собирался насмерть стоять за все завоеванное. Демоны, вновь ставшие Богами. Летучий крокодил. Женатый ученик.

Что бы там ни было. Откуда бы оно ни явилось. Зикер своего не отдаст.

— Мне кажется, они собрались петь и плясать до ночи! — насмешливо заметил Мур.

— Не может быть! — Курт с ужасом посмотрел на верующих в него, после чего зажмурился и старательно потряс головой.

— И не надейся! — усмехнулся Мур. — Не поможет.

Курт открыл глаза и убедился в правоте друга.

Не помогло.

Верующие в него по-прежнему веселились, а самому ему было отнюдь не весело.

— Послушай, Мур, а на какое время нас… этот… ну, как его… черный маг который… — запинаясь, начал Курт.

— Ты про Зикера? — уточнил посох.

— Да. Про него, — кивнул Курт. — На какое время он снял приступы?

— На неделю, — промолвил посох.

— В таком случае у меня есть хорошая мысль: давай убежим отсюда, — предложил Курт.

— Мысль неплохая, но… — замялся посох.

— Разве есть какое-то «но»? — прошипел Курт, глядя на счастливые лица танцующих. — Нам же в Джанхар нужно!

От волнения он повысил голос и, тотчас вскинув голову, испуганно всмотрелся в зал. Верующие в него должны были бы услышать. Ведь считается, что верующие должны стараться ловить каждое слово своего Бога. Однако они были глухи ко всему, кроме своей веры. «Отец Наш Сиген» не мог произнести этих слов — значит, он их не произносил. Что ж тут непонятного? Если чего-то не может быть — значит, его и не было. О чем тут еще говорить?

— Конечно, нам нужно в Джанхар, — вздохнул Мур. — Вот только в ближайшее время нам туда не попасть.

— А я думаю — попасть, — не уступил Курт. — Я хорошо помню ту крепость. Стены. Ворота. Я перенесу нас туда. Вот увидишь.

— Прямо сейчас? — спросил Мур.

— Прямо сейчас, — решительно проговорил Курт. — У меня от их пения скоро голова лопнет.

— А по мне — так неплохо поют, — заметил Мур.

— Может, и неплохо, но чем скорей мы будем в Джанхаре, тем лучше, разве нет?

— Да, — сказал Мур. — Ты прав, конечно.

— Тогда я начинаю.

— Пробуй, — негромко сказал Мур. — Только…

— Что… только? — насторожился Курт.

— Ты… не очень огорчайся, если не получится, — сказал посох.

— Не получится? Почему? — пробормотал Курт, глядя на улыбающиеся лица. — Обязательно получится. Сейчас. Приготовься.

— Готов, — пробурчал Мур. — С тобой я всегда готов… к чему-нибудь эдакому… это, знаешь ли становится привычкой.

Курт закрыл глаза. Сосредоточился. Отчетливо представил себе джанхарскую крепость — вплоть до последней трещинки в ее фиолетовых стенах. Вплоть до последней медной заклепки в ее могучих воротах. Вплоть до… он уже ощутил землю у себя под ногами, влажный ветер, лежащий на щеках, он уже открыл глаза и увидел грозное сияние крепостной защиты прямо перед собой. Он уже…

— А ты мне не верил! — успел сказать он, обращаясь к Муру.

И чудовищный рывок швырнул его обратно.

— Ох! — только и сумел сказать Курт, с треском приземляясь собственным задом — честное слово, уж лучше бы чужим! — в собственную, еще не успевшую раствориться и остыть в камне, тень.

Постамент, на который он приземлился, основательно поддал ему каменным коленом, а верующие в него… верующие в него, разумеется, ничего не заметили. Их «Отец Наш Сиген» просто не мог треснуться задом о постамент — а значит, они были не в состоянии увидеть, как брызги этого треска кустами взметнулись вокруг их ошарашенного божества.

— Ну, так и есть, — огорченно констатировал Мур.

— Что «так и есть»?! — выдохнул Курт.

— Твоя магия, — сказал посох. — Раньше у тебя были неприятности, потому что ее не было. Теперь она есть — а неприятности… может, это просто твой стиль?

— Сам такой! — огрызнулся Курт. — Объясни лучше, что произошло.

— Твоя магия уже вполне проявилась, — проговорил посох. — Она громадна, если тебе это интересно. Но ты не слишком умеешь ею управлять. Вера этих людей тоже в какой-то мере — магия. Они верят что ты — их бог. Их вера поймала тебя. Она управляет твоей магией, понимаешь? Их вера отлично знает, что ей нужно — не то, что ты! Поэтому она захватила твою магию и диктует ей свои, в сущности, очень простые требования. От бога ведь немногое требуется. Главное, чтоб он был.

— Ужасно, — сказал Курт. — И что теперь? Я так и останусь воплощением этого… Сигена? Или что-нибудь все-таки можно придумать?

— Магов иногда принимают за воплощения каких-то богов, — задумчиво промолвил Мур.

— И что?

— Им приходится нелегко. Они попадают в заколдованный круг. Чужая воля начинает контролировать их магию.

— А они не пытались объяснить? — мрачно поинтересовался Курт. — Ну, сказать всем, что никакие они не боги.

— Верующие обычно глухи к голосам собственных богов, — печально сказал Мур. — Они всегда придумывают угодное им толкование и никогда не слышат того, что действительно хотят поведать им боги. Особенно если это не боги…

— Так вот отчего боги гневаются… — потерянно произнес Курт.

— Я же говорю, что твой путь обретения силы — это нечто, — усмехнулся посох. — Успокойся. Выход есть.

— Хочешь сказать — я могу просто встать и уйти?! — обрадовался Курт. — Не применяя магию, да?

— И первая же попытка ее применения вернет тебя обратно, — заметил Мур. — Если только кому-нибудь из этой толпы не придет в голову раньше того как следует помолиться. Тогда даже и без магии обойдется.

— Но что же делать?

— Не торопиться, — усмехнулся Мур. — Перестать болтать ерунду и слушать старого мудрого меня.

— Слушаю, — вздохнул Курт.

— Уйти просто так тебе не удастся, — начал посох. — Их вера уже поймала тебя за магию. И так легко не отпустит.

— Но… тогда как?

— Ты должен выполнить их самые насущные требования, — поведал посох. — Устроить какое-нибудь впечатляющее чудо. Наложить какой-нибудь не слишком страшный запрет. А потом объявить о своем торжественном отбытии. Устроить красочное празднование прощания и под шумок сбежать.

— У нас шесть дней, — напомнил Курт. — Потом приступы вернутся. Через шесть дней мы должны быть в Джанхаре.

— Нужно успеть, — сказал Мур.

— Тогда не будем тратить время, — проговорил Курт. — Знать бы еще, как остановить эту… церемонию, что ли?

— Ну, вообще-то считается, что именно ты тут главный, — усмехнулся посох. — Требуй.

— Думаешь, услышат? — усомнился Курт.

— Не сразу, — поразмыслив, ответил Мур. — Считается, что это ты обязан выслушивать их молитвы и славословия, им же слушать тебя совершенно не обязательно. Но ты не унимайся! Требуй громче. А еще лучше — присоединись к хору и спой что-нибудь им в ответ.

— Может, мне еще и сплясать?! — рассердился Курт.

— А что?! Неплохая идея! — обрадовался Мур — Ты — гений. Действуй!

— Сам такой! — огрызнулся Курт, но все же встал и сделал шаг навстречу своим верующим.

Подхватив под руки самую бойкую старуху, Курт закружился в стремительном танце.

«Ну и ну!» — подумал он, чувствуя, как размашисто скользит под ногами пол. — «Танцы у них, однако! В самый раз ноги переломать! Интересно, смогут ли они верить в Бога с переломанными ногами?»

Курт перетанцевал со всеми бабками и дедками, а также со всеми парнями и девками, наводнявшими танец. Некоторые девицы прижимались к нему так призывно, что он окончательно смешался и пару раз чуть не уронил посох. Он неоднократно пытался обратиться к своим возлюбленным чадам, но они пели так громко, славили его так старательно, так самозабвенно, что просто не замечали его, не слышали.

Он пытался пропеть свок обращение к ним, но когда один человек поет:"Ребята, изложите свои просьбы по одному!", а все остальные хором тянут:"Славься!", то, разумеется, у этого одного ничего путного не выходит. Не услышит его никто.

В конце концов Курт смирился. Пел, плясал, праздновал вместе с остальными. А потом нашел у жреца еще одну бутылку вина. Выпил ее — и очнулся утром с такой тяжелой головой, что ее даже подымать не хотелось.

Когда они вошли, трактирщик закончил протирать стаканы. Он только что проводил за дверь теплую компанию ронских магов и теперь вовсю радовался жизни. Нет, ну вот ведь как хорошо! Снизу — земля, сверху — солнышко. Круглое. И эти… маги проклятущие… не убили же! Честное слово, живой!

Трактирщик осторожно нащупал правую руку левой, проверяя свое наличие в окружающем мироздании. Наличие имело место.

Живой.

А что не заплатили, так это… ерунд, а в сущности. Ерунда. Не в деньгах счастье. Не в деньгах. Вот.

Придя к такому потрясающему умозаключению, трактирщик дрожащей рукой налил себе полный стакан своего лучшего вина и единым махом опрокинул его в себя. Дорогущее, зараза! Но… для живого себя — ничего не жалко. Ничего. Честное слово.

Трактирщик уже собрался было повторить подвиг щедрости, но тут открылась дверь и тихо вошли они. Трактирщик так и не понял, сколько их было. Они все входили и входили. Трактирщику казалось, что им не будет конца. Они входили — и солнечный свет умирал, соприкасаясь с ними. Но спасительная тьма не опускалась взамен. Место теплого солнечного света занимала белая мгла. Ледяная и жуткая. А они все входили и входили… и трактирщик не мог сказать, сколько их уже вошло. Он просто стоял и молился всем Богам, каких знал. Даже тем, в которых не верил. Он просил Богов, чтобы входящие, наконец, вошли и закрыли дверь. Быть может, тогда он вспомнит, как дышать — а иначе ему не жить. Те, кто не дышит, обычно умирают.

Кошмар. А ему казалось, что страшнее ронских магов ничего и на свете не бывает. Как же.

Трактир заполнился до отказа, и и дверь захлопнулась.

— Садись, — приказал кто-то, и вошедшие быстро и дисциплинированно сели.

Трактирщик умудрился затолкать в себя небольшой комок воздуха и теперь пытался повторить эту полезную для здоровья процедуру.

— Трактирщик! — продолжил тот же голос. — Еды на всех!

— Что прикажут уважаемые господа? — стараясь не дрожать, спросил трактирщик.

— Вино и мясо, — прозвучал ответ. — И шевелись! Повелитель не должен ждать.

Содрогнувшись от непередаваемого ужаса и наконец-то сумев как следует вздохнуть, трактирщик опрометью бросился выполнять приказ.

— Эй, кто там! — придушено заорал он на попрятавшуюся от греха прислугу. — Живо сюда, вы! Убью, зарежу, а потом уволю без выходного пособия!!!

— Хорошая идея! — воскликнула его лучшая служанка, опрометью убегая через заднюю дверь.

— Главное — своевременная! — добавил старший повар, улепетывая следом, прямо в чем был, даже не переодевшись.

Трактирщик с тоской посмотрел, как развеваются узорчатые полы его поварского халата, как смешно подпрыгивает его треугольный поварской колпак, и вздохнул.

«Хорошо им. Они себе везде работу найдут. А мне бежать некуда. Это мой трактир.»

— Ну, чего стоите? — бросил он второму повару и двум оставшимся служанкам.

— Мы с вами, хозяин, — ответили те.

— Тогда живо тащите вино и мясо из погребов! — рявкнул он. — И не дрожите так. На столы… сам подавать буду.

— Но… — жалобно пискнула одна из девиц. — Эти… они так смотрят, словно вот-вот съедят!

— Вот поэтому и нужно накормить их досыта! — рявкнул рассерженный трактирщик. — Чтоб не съели. Бегом, дуры!

Обрадованные тем, что в зал им идти не придется, девицы мигом притащили все, что следовало. Второй повар от них не отставал.

"Я даже не думал, что он такой здоровый, " — отрешенно помыслил трактирщик, завидев, как повар единым духом доволок из подвала тяжеленный бочонок вина. — «Да его ж втроем катить нужно!»

Тут же, хлопнув себя по лбу, трактирщик кинулся за кувшинами.

«Стою тут, разинув рот, а эти-то… не приведи Боги, если осерчают! Ведь и впрямь — сожрут!»

Сжав зубы и стараясь не глядеть на ужасных посетителей, трактирщик обнес их вином и мясом.

«Только бы ноги не подвели!»

Собрав всю волю в кулак, он поинтересовался не желают ли восхитительные господа какого-нибудь гарниру. Есть замечательные салаты. Изумительный картофель. А еще…

— Мы этого не едим, — ответил все тот же голос.

«А остальные что — немые? Верно, что так. Не иначе. Гарниров не едят. Да что ж это деется-то, люди?!»

Посетители молча пережевывали мясо, запивая вином. Молча и монотонно. Их однообразные движения завораживали.

«Не смотреть на них. Только не смотреть. Это главное.»

— Подойди, — велел голос.

Трактирщик вздрогнул и повиновался.

— Протяни руку.

Протянул.

Ладонь дрогнула от тяжести кошеля.

— Золото, — произнес голос. — Повелитель хорошо платит тем, кто оказывает гостеприимство его слугам.

«Даже если там серебро — я в барыше!» — мелькнуло в мозгу трактирщика.

— Благодарю, господин, — трактирщик склонился в низком поклоне.

— Благодари моего Повелителя, — отозвался тот.

— И его тоже! — кланяясь пробормотал трактирщик, а сам скрутил в кармане кукиш.

«Кто знает, что вы за птицы, но упаси меня Боги от вашего Повелителя!»

И в этот момент снаружи послышался топот копыт.

"Много лошадей, " — с тревогой подумал трактирщик. — «Армия, небось. Или опять маги.»

Ему стало очень интересно, что случится, если новые гости сунутся в трактир. А ведь сунутся. Как пить дать, сунутся. Жрать-то всем охота, а другого трактира поблизости нет. Нет и не было никогда.

Ну… точно!

Грохнула дверь, и сочный увесистый гомон с треском ворвался в трактир.

— Все вон! — с порога взревел кто-то. — Освободить место для гвардии Его Величества!

На ослабевших ногах трактирщик доплелся до стойки. Опустил в укромный уголок кошель с деньгами.

«Жив останусь — заново трактир отстрою!» — подумал он.

После чего сел на пол и накрыл голову пустым мешком. Мешок пах ветчиной. С грохотом и смехом, звеня доспехами, ронские гвардейцы ввалились в зал.

— Я сказал — все вон! — вновь заорал кто-то из них.

— Пива! Вина! Жаркого! — орали другие. — Где хозяин? Шевелись, падла, не то трактир разнесем!

— Уходим, — сказал предводитель нелюдей, сидящих в трактире, и его тихий голос легко заглушил громкие вопли гвардейцев.

Трактирщик сидел, с головой укрывшись мешком, и пытался припомнить хоть одну молитву. Поэтому он не видел, как нелюди внезапно одним общим движением встали. Он не видел, как взлетели тусклые мечи. Как один за другим на пол стали валиться гвардейцы. Один за другим. Один за другим. Изрубленные до того чудовищно, что некоторых нельзя было признать за людей. Немногие, успевшие выхватить оружие, так и не смогли пустить его в ход. Стремительность, с какой действовали нелюди, не оставила их противникам никаких шансов. Трактирщик не видел, как на изукрашенных латах и ярких плащах расцвели чудовищные кровавые цветы. Зато он отчетливо услышал, как грозный рев ввалившихся гвардейцев прорезали короткие вздохи свистящей стали — а потом рев и крики сменились страшным булькающим хрипом, страшным еще и оттого, что он был многоголосым. Впрочем, хрипели гвардейцы недолго.

— Теперь у тебя вдоволь мяса, — произнес все тот же ужасающий голос.

Входная дверь хлопнула, и на трактир обрушилась вязкая тишина.

— Так вот они какие… эльфы… — шумно выдохнул второй повар.

Трактирщик стянул мешок с головы и недоуменно уставился на своего работника.

— Эльфы? — спросил он. — Какие еще эльфы?!

— Ну, а кому ж еще такое под силу? — дрожащим голосом спросил второй повар, утирая холодный пот.

— Нет, — затряс головой хозяин, — не эльфы это. Точно, не эльфы. Тех-то я знаю.

Ему не хотелось вылезать из под стойки и смотреть на то, что осталось лежать в зале. На такое нельзя смотреть. Никому нельзя. Никогда. Потому что тот, кто на такое посмотрит, уже никогда не будет прежним. Он должен стать или подонком, или святым. Или сойти с ума. Трактирщик не верил в возможность собственной святости. Сходить с ума ему тоже не хотелось. А третий вариант — ну это уж вообще… как-нибудь без меня, ладно? Трактирщику не хотелось смотреть на то, что лежит в зале. Зачем видеть то, что и так представляешь себе слишком хорошо? То, что даже не увиденное не даст заснуть. Никогда не даст. Совсем никогда. Ну почему я не надумал жениться? Я же теперь вообще не смогу один спать. И никакие девки тут не помогут. Жена нужна. Да только где ж ее взять?

Трактирщику не хотелось ничего решать. Слишком много всего. Сначала маги. Потом эти. А потом еще и это. Сырое мясо, тяжело падающее на пол.

«В моем трактире. В моем трактире!»

Трактирщику не хотелось ничего решать. Лучше просто сидеть вот так, глядя на землистое от пережитого ужаса лицо своего повара, и говорить — все равно о чем…

"Нельзя ему убирать эти трупы. Никак нельзя, " — подумал трактирщик. — «Монахов каких надо просить. Они святой жизни люди… а с этим парнем мне еще работать.»

— Не эльфы это, — продолжал трактирщик, — с теми-то я куда как близко знаком. Я с ними даже и побродить успел. Это когда молодой был. У меня была одна… ну, ты понимаешь о чем я… такая женщина!.. шелковистая вся, в глазах чертики, а бедра-то…

Он потряс головой, чувствуя, что краснеет. Нашел о чем рассказывать наемному работнику! Тоже мне, респектабельный господин. Перцу вам на язык, господин трактирщик! Надо же так разболтаться. Девки, небось, тоже слышали. Будут теперь языками мести.

— Но… если не эльфы… — Второй повар все еще не мог прийти в себя, — Если не эльфы — кто тогда? Я к тому, что мне этих ронских бандюг, положим, не слишком то жалко, но чтобы такой ужас…

— Это люди, — вдруг сказал трактирщик, сам ужасаясь внезапности пришедшей в его голову мысли. — Это люди, вот что я скажу!

— Но…

— Это люди, — еще раз повторил трактирщик. — Но они что-то такое с собой сделали. Что-то ужасное. Эльфы нам гораздо ближе. Даже драконы нам гораздо ближе.

Он услышал рядом тихий вздох и поднял голову. Одна из его служанок стояла рядом с ним.

— Бедненький, — сказала она, — тебе нужно прилечь.

«Ну вот. Доболтался.» — подумал он. — «Служанки — и те уже со мной на ты.»

— Пойдем-ка наверх, — сказала девушка.

— Я… боюсь… — храбро выдохнул он.

При мысли о том, что он может заснуть, и сон вернет его в то, что уже закончилось, трактирщика заколотила нервная дрожь.

— Я не могу спать! — почти выкрикнул он. — Совсем не могу! Никогда больше не смогу… — в отчаянии добавил он.

— Я умею прогонять дурные сны, — сказала девушка, помогая бедолаге подняться. — Я немножко ведьма. Правда-правда.

— Это хорошо, — сказал трактирщик, отправляясь наверх. — Это просто замечательно.

«Где бы найти парочку порядочных девушек? Одна, гадюка, сбежала. На второй я, кажется, женюсь. И пусть только попробует не согласиться! Как бы по-тихому от трупов избавиться?»

Уходя он заметил, как обнимаются вторая служанка и повар.

— Закройте хоть дверь, — бросил он им.

— А это кто такой? — зоркие глаза Линарда цепко скользнули по щуплой фигурке юноши в форме солдата комендатуры.

На самом деле юноша был высок и широкоплеч. Как он при этом умудрялся выглядеть маленьким и щуплым — одним Богам ведомо.

Воин старательно тер стену в одном и том же месте так, словно вознамерился непременно протереть в ней дыру.

— Этот — новенький, — вздохнул Винк Соленые Пятки, шедший рядом с Линардом.

— Новенький? — удивился Линард, — На вашего брата разведчика непохож, на пехтуру калеченную — тоже. Одень его в гражданское платье, и я б нипочем не догадался.

— Да он, почитай, гражданский и есть, — досадливо фыркнул Винк Соленые Пятки, — а числится нашим. Разведчиком, то есть. Он, бедолага, едва призваться успел, так на первых же учениях в магическую ловушку и угодил. Куда его? А числится вроде как разведчиком. Там наверху уже знают, что наш командир увечных разведчиком подбирает. Ну и сунули, не подумав. Из него такой же разведчик, как из меня горный дракон.

Ну, это Винк зря. Если из кого и получится самый преотменный горный дракон, так это из Винка Соленые Пятки. А если постараться, то даже и равнинный. И водоплавающий тоже.

— Когда прибыл? — спросил Линард.

— Утром, — досадливо поморщился Винк Соленые Пятки. — Я только собирался прилечь после всего.

— Хорошо вам, молодым. — усмехнулся Линард. — А я вот даже и не пытался. Один черт не смогу, пока все не образуется.

— Так оно когда еще образуется, — обронил Винк Соленые Пятки.

— Скоро, — пообещал Линард, — можешь мне поверить — скоро. Самое трудное позади. Я страшно боялся, что с королями не выйдет дело. А теперь… конечно, трудненько будет. Нам придется руководить окраинами, фактически не имея центра. Ну, окраины нам в конце концов и помогут его достроить… но постепенно, слишком постепенно.

Линард умолк и уставился на новобранца с недоумением, плавно переходящим в возмущение.

— Я не понимаю, что это он делает?

— Кажется, он пытается протереть в стене отверстие, — предположил Винк Соленые Пятки. — Вот только зачем оно ему?

— Безобразие, — сказал Линард. — Как главный уборщик я не могу этого позволить.

С этими словами он решительно зашагал к новобранцу.

— Ты что это делаешь? — весело поинтересовался Санга Аланда Линард, подойдя к юноше.

— Стену отмываю, — ответил тот и покраснел.

— Так в ней же сейчас дырка будет! — с преувеличенным ужасом заметил Линард.

— Дырка? — удивился юноша. — Какая дырка? Зачем?

— Обыкновенная, — окончательно развеселился Линард. — Ты ее сейчас протрешь. Ты так старательно трешь одно и то же место, что она просто не может не появиться.

— Ой! — виновато выговорил юноша, поспешно отдергивая от стены тряпку. — Я не хотел…

— Вот я и думаю, а нужна ли нам тут бойница? — продолжил Линард.

— Извините… — потупился юноша. — Я как-то задумался. Дом вспомнил, и…

— Ничего, бывает, — утешительно проговорил Линард. — Дай-ка покажу, как надо. Вроде и невелика хитрость — стену мыть, а все же и тут свои приемы есть. И зачем, спрашивается, столько сил тратить? Вот, смотри… сначала делаем так. Потом — так. И вот так. Смотри, как выходит. А теперь сам попробуй!

— Так гораздо быстрее! — восхищенно отозвался юноша. — И чище. Спасибо, дедушка!

— Дедушка? — удивился Линард. — Почему дедушка?

— Ну… вы так похожи на моего дедушку… — смутился парень. — Просто он уже умер. Вот я и… простите, я не хотел вас обидеть.

Окончательно смешавшись, он уставился в пол. Его уши полыхали, как сторожевые костры.

— Дедушка, — повторил Линард. — Давненько у меня внука не было. Что ж… быть по сему.

— А… а вы кто такой будете? — внезапно насторожился парень. — Потому как здесь все-таки комендатура и…

— Как это — кто я такой? — шутливо возмутился Линард. — Мы же договорились. Я — твой дедушка. Сам сказал.

— Да я же не против! — огорчился парень. — Но все же здесь есть Господин Военный Комендант, и он…

— Не беспокойся, парень. Все в порядке. Я здесь самый главный уборщик и подметальщик, — успокоил юношу Линард. — Кстати, раз уж мы теперь родственники, давай хоть представимся друг другу. Меня, например, зовут Санга, а тебя?

— Керано, — ответил юноша.

— Ну, вот и отлично, — проговорил Линард. — А теперь… не сбегаешь ли ты за пирожком для дедушки, а заодно и для себя? Слышишь, как разносчик надрывается? Поедим малость, тогда и закончим с уборкой. Вместе оно веселей пойдет.

Дорога, по которой скакали выбравшиеся из трактира нелюди, шла под уклон. Она давно свернула в сторону от основного тракта, становясь все более заброшенной, неезженной и дикой. И хотя был день и на небе ярко светило солнце, сквозь него, казалось, проглядывала бледная, будто бы выпитая луна. А может, и не луна даже. Словно бы взгляд чей-то, мутный и страшный, тускло светил над этой дорогой. А вокруг него, в небе, зыбкими неверными чертами лезли сквозь ясную синеву черные дыры неправильных звезд.

Дорога чем дальше, тем больше уверенно превращалась в тропу, а тропа змеей скользила в непроходимые гиблые болота. Когда-то здесь была развилка дорог. Одна дорога отсюда вела в Рионн, другая в Аргелл. Потом пришли болота. Наползли неожиданно и пожрали старые дороги. Маги их какие наслали или само так получилось, никто уж и не упомнит. Давно дело было. Люди проложили другие дороги. В обход болот. А эти остались лишь в сказках стариков да в песнях менестрелей.

Не каждому дано пройти исчезнувшими путями. Нелюди были способны на это. Властью своего Повелителя они могли совершить и не такое. Темный Бог хорошо позаботился о своих прислужниках. Отобрав у них право зваться людьми, он много чего дал им взамен. Магами они не были — но против силы их амулетов устоял бы далеко не каждый маг. Вот почему они смело гнали коней вперед — даже и тогда, когда тропинка давно исчезла из виду. Их кони бежали по гиблой трясине с той же легкостью, что и по твердой земле. Добравшись до развилки, они остановились. Предводитель разделил своих людей на две группы. Одни направлялись в Рионн перехватить гвардейцев короля Найрита, посланных на помощь королю Эруэллу. Другие двигались в Аргелл, наперерез гвардии Седого Герцога.

— Уничтожить всех до единого! — напутствовал их предводитель.

Сам же он, постояв немного и поглядев на удаляющихся приспешников, коснулся амулетом своего лба и тут же исчез. Он собирался перехватить короля Эруэлла, возвращающегося от королевы Шенген. Проникнуть внутрь чужого портала — нелегкое дело даже и для мага. Однако амулеты Темного Бога справляются еще и не с такими фокусами.

Прислужник Темного Бога исчез и только след его какое-то время еще держался на содрогающейся трясине.

Едва нелюди исчезли, как все стало приходить в норму. Скомканый мир словно бы расправился. Погасли черные звезды. Солнце вновь выглядело нормально. Больной взгляд мертвой луны из него больше не высвечивал. Мир вновь обрел реальность. Жуть убралась. И даже гиблое болото улыбнулось и, перевернувшись на другой бок, спокойно уснуло под комариный перезвон.

Все еще только должно было случиться.

— Уже пора? — спросила Шенген, королева Анмелена.

Глаза жены пристально посмотрели в глаза мужа.

— Пора, — вздохнул Эруэлл, верховный король Оннерского Союза. — Я вернусь. Я вернусь, как только смогу.

— Не нужно, — покачала головой Шенген. — Я сама поспешу тебе навстречу. Вот только распоряжусь дома. И, с лучшей дружиной — к тебе.

Она положила ладони ему на грудь, и король с королевой нежно поцеловались. Вокруг стояли анмелеры, но Эруэлл не чувствовал смущения. Почему-то ему не было неудобно целоваться вот так, прилюдно, у всех на глазах. Почему-то не было.

Быть может, потому, что так было правильно?

Еще мгновение они глядели друг на друга. Глаза в глаза. Потом Эруэлл шагнул в замерцавший портал. Пора и в путь! Он и так задержался дольше возможного. Нельзя подвергать такой опасности доверившихся тебе людей.

Внезапно мерцающая чернота портала продырявилась фиолетовым грохотом. Слева от Эруэлла пустота натужно вспучилась, раздался оглушительный искрящийся треск. Во все стороны сыпанули острые осколки пустоты, и Эруэлл обнаружил, что он уже не один.

Едва взглянув на «гостя», он тут же полез в карман за «серебристой смертью». То, что убивает магов, должно справится и с этим. Должно. Должно, потому что это — не человек. Он только притворяется человеком. Когда-то был. А теперь только притворяется.

Предводитель прислужников Темного Бога недаром решил лично забрать жизнь короля Эруэлла. Только у него были шансы справиться с бывшим разведчиком. Темный Бог вручил ему особо мощные амулеты. С их помощью можно было добраться до верховного короля. И то, что король Эруэлл как раз шагнул в портал, ничего не меняло — скорей наоборот. Исчезая из Анмелена, Эруэлл рассчитывал появиться в своем кабинете в Денгере. Этого не случилось. Эруэлл завис в пустоте наедине со своим врагом. Ушедший из одного места, но не добравшийся до другого. Он стоял в искореженном портале, и смерть смотрела прямо ему в глаза.

Прислужник Темного Бога выхватил меч и бросился. И тотчас под ноги ему полетела «серебристая смерть». Яростная белизна окутала нападавшего — окутала, но не уничтожила. Даже не остановила. Эруэлл едва успел уклониться от чудовищного удара. Вражеский меч пропел у него над головой. Ответным ударом меч Эруэлла коротко клюнул бьющую руку. Прислужник Темного Бога охнул, отпрыгнул назад, схватил один из своих амулетов, быстро провел им по ране и вновь ринулся в бой. Казалось, врага питает какая-то неведомая сила. Эруэлл не знал, какая. Неизвестный не был магом. «Серебристая смерть» ему вреда не причинила — но и человеком он быть не мог. И даже не потому, что был невероятно страшен. Эруэллу случалось видывать уродов и пострашнее. Одно такое страшилище заведовало приютом для сирот и подкидышей. Замечательной доброты человек! Нет. Здесь дело было в другом. Что-то чуждое топорщилось в каждом его движении, что-то нездешнее было в его неукротимой злобе и яростной мощи его частых ударов.

«Выдохнется!» — думал Эруэлл, уворачиваясь от ужасающих ударов. — «Должен выдохнуться!»

Он и не пытался всерьез парировать рушащийся меч противника. Падающую с неба скалу может парировать только другая такая же скала. Человеку лучше отскочить в сторонку. Эруэлл так и делал. Отскакивал, уворачивался, контратаковал. Он уже несколько раз серьезно ранил своего противника, но того всякий раз выручали развешанные по всему телу амулеты. Эруэлл дважды провел прием, после которого меч противника должен был сломаться — но добился лишь того, что едва не потерял кисть руки. Меч врага был заколдован, не иначе.

«И почему его „серебристая смерть“ не берет?» — недоумевал Эруэлл.

Они сражались все отчаяннее, все быстрее. А вокруг них извивалась раненая пустота.

Скоро Эруэлл понял, в какой фехтовальной школе обучался его противник. Гуан Энери. Солидная школа для богатых и очень богатых людей. Средний Запад. Школа дорогая, не признающая простонародных выкрутасов, а значит, не имеющая в своем арсенале сколько-нибудь действенных приемов против «поцелуя в локоток», «платочка на ладошку», «зеленой лошадки» и прочих в том же духе.

«Простолюдинов, дерзнувших схватиться за меч, следует пристреливать из лука» — любимая поговорка мастеров этой школы. А что, если нет лучников? Вот, например, здесь их нет. И не будет.

Эруэлл уклонился от очередного классического финта, и простонародные боевые ухватки так и посыпались из него. Руки, плечи, а потом и бока прислужника Темного Бога мигом покрылись длинными кровоточащими царапинами. Эруэлл еще ускорил темп, не давая тому времени на заживление ран. Каждая попытка отвлечься для исцеления приносила с собой новую царапину. Появилась царапина на бедре. Следущая наискось перечеркнула грудь. Прислужник Темного Бога глухо зарычал от ярости — но достать Эруэлла не мог. Зарычав, он потерял равновесие, оступился и едва успел парировать коварный удар снизу вверх, в живот… а от очередной царапины не уберегся. Царапина наискось перечеркнула лицо. Прислужник Темного Бога заорал и схватился за лицо. Эруэлл прочертил еще одну царапину у него на руке. Что тут началось! Видно, лицо много значило для этого бывшего человека. В один миг он забыл все уроки фехтования. Бросив меч, он поднял над головой амулет и прыгнул на Эруэлла. Тот отскочил. Амулет загорелся странным огнем, врезаясь в мерцающую тьму портала. Еще миг — и портал распался.

Они вывалились в коридоре комендатуры. Прямо перед ними Санга Аланда Линард мыл пол. Оружия при нем не было. Прислужник Темного Бога с воем бросился на него. Санга Аланда Линард поднял голову и приятно улыбнулся.

— С возвращением Вас, Ваше Величество! — сказал он Эруэллу и хлопнул в ладоши.

Тело бегущего к нему нелюдя буквально взорвалось. Линард сокрушенно вздохнул.

— Ну вот. Опять все перемывать придется.

— Это… — выдавил из себя Эруэлл. — Это ты как?

— Да так, — пожал плечами Линард. — Так уж вышло.

— А говорил — магией не владеешь!

— Да при чем здесь магия? — усмехнулся Линард. — Доживешь до моих лет, и ты так научишься, Твое Величество.

Курт очнулся утром. С такой тяжелой головой, что ее даже поднимать не хотелось. Тоже мне, нашли ярмарочного силача — такие тяжести ворочать. Им, между прочим, за такую работу большие деньги платят.

«И что у этого проклятущего жреца за вино было?»

Голова болела. Очень.

«Может, это вообще не моя голова?» — сонно подумал Курт. — «Моя никогда себя так не чувствовала.»

— Мур! — простонал он.

Тишина.

«Ну вот, теперь еще и посох исчез!»

— Мур! — повторил Курт, стараясь вложить в свой голос всю глубину страдания по поводу несовершенства окружающего мира. Мир в котором существует такое спиртное, несовершенен. Это точно.

Никакого ответа.

«Кошмар!»

— Мур!!! — взвыл он во всю мочь.

— Чего тебе? — раздался заспаный голос посоха. — Мало тебе, что ты из меня всю душу вытряс, танцор несчастный, так ты еще и поспать не даешь!

— Мур, скажи, это моя голова? — перебил его Курт. Он вдруг и в самом деле испугался. С магами ведь еще и не то случается. Опасная, знаете ли, профессия.

— Какая голова? — не понял посох.

— Ну… та которая на мне! — нервно уточнил Курт.

Ему очень хотелось себя ощупать, но он боялся, что посох поднимет его на смех.

— А на тебе есть какая-то голова?! — и в самом деле развеселился посох. — Вот не замечал. Знаешь, лучше сними ее. Без нее ты гораздо симпатичней.

— Мур. Я серьезно, — чуть не плача, сказал Курт. — Та голова, которая на мне — моя?

Вместо ответа Мур увесисто треснул его по лбу.

— Ой! — вскричал Курт хватаясь за голову. — Больно же!

— Твоя, — констатировал Мур.

— Изверг, — простонал Курт. — Убийца. Она и без того болела! А теперь совсем отвалится!

— Отвалится — болеть перестанет. И вообще, будешь знать, как хлебать всякую гадость, — мстительно заметил посох.

— А тебе завидно… — простонал Курт. — Жадюга.

Тут он столкнулся глазами с чьим-то внимательным взглядом.

Рядом с ним сидел жрец. Вид у жреца был самый что ни на есть разнесчастный.

— Ты кто? — спросил он у Курта с этим самым видом.

— Я-то? — удивился Курт.

И тут же удивился еще больше.

«А и в самом деле — кто?»

Видно, вчерашнее вино вкупе с религиозными танцами и божественными песнопениями оказало на него слишком сильное действие. А может, Мур был прав, и вера этих людей и в самом деле была магией — кто знает? Магия, она такая. С ней никогда ничего точно не знаешь. Курт не мог вспомнить точно, как его зовут. Имена «Курт» и «Сиген» звучали одинаково достоверно. И, если так подумать, имя «Сиген» даже несколько перевешивало.

Если так подумать. Если так подумать. А если не думать? Лучше уж не думать. С такой головой много не надумаешь. Пусть лучше Мур думает. У него головы совсем нет.

— Мур, — просительно поинтересовался он, — ты не помнишь случайно, как меня зовут?

— Сиген тебя зовут, отец ты наш родимый! — ехидно ответил посох.

— Значит все-таки — Сиген, — самому себе уточнил Курт. — И никаких Куртов.

— Вот видишь, приятель, — вновь обратился он к жрецу, — все и разъяснилось. Меня, оказывается, зовут Сиген.

— Но Сиген — Бог, — почти пожаловался жрец. — Сиген — наш Бог.

— Значит я — ваш Бог, — пожал плечами Курт. — А в чем проблема? Может быть, ты против?

В этот миг для него казалось совершенно естественным быть чьим-то Богом. А, собственно говоря, кем же еще можно быть? Всегда приходится быть тем, кем рождаешься. Можно, конечно, в кого-нибудь превратиться. Например, в бабочку. Или в тигра. Но рожденный Богом всегда останется Богом, какие бы личины он ни принимал. У него так же нет выбора, как у любого другого существа.

— Так ты что, против? — еще раз спросил он у оторопевшего жреца.

— Нет! — испугался жрец. — Не приведи…

Он споткнулся и замолчал тараща глаза на Курта.

— Не бойся. Не приведет, — утешил его Мур. — Он добрый Бог. Ты только похмелиться ему раздобудь, и порядок. Смертные муки тебя минуют.

— С радостью повинуюсь! — ошарашено пробормотал жрец, выпученными глазами глядя на Божество, потирающее шишку на лбу. Он потряс головой, словно силясь избавиться от наваждения, а потом вскочил и опрометью бросился вон из храма.

— Курт, — позвал Мур, когда топот жреца затих.

Тишина.

— Курт! — недовольно воскликнул посох.

Никакого ответа.

— Курт!!! — взревел посох. — Чего молчишь?! Нимбом язык придавило?!

— Чего кричишь? — удивилось восседающее рядом с ним божество. — Кто это — «курт»?

— Курт — это ты! — возмутился посох.

— Сам такой! — обиделся Курт. — Я — Сиген. Наш Отец. А ты… ты этот… как его? Отцехульник, вот!

— Что? — не понял Мур. — Отце… чего?

— Отце… того! — передразнил Курт. — Как тебе не стыдно над Богом издеваться!

— А, вот оно что! — сообразил Мур. — Над Богом. Бедняга. Ничего, сейчас будем лечиться.

Очередной удар по голове был гораздо круче предыдущего. Курт даже побоялся за нее схватиться: а вдруг их уже две? А что — от такого удара очень даже может быть. Зато в голове сразу посветлело.

— Ну, все вспомнил? — устало поинтересовался Мур.

— Вспомнил! — радостно выдохнул Курт, и счастье обретения себя оказалось сильнее боли.

— Одна у тебя голова. Одна, — как маленького успокоил его посох. — Пока здесь нет этого дурака, давай посмотрим, что стояло на алтаре, до тех пор пока ты не изволил там приземлиться.

— Пойдем. Посмотрим, — покорно согласился Курт.

Он встал. Тело было как с чужого плеча: там жмет, тут болтается.

"Придется поверить, что все это хозяйство — мое, " — мрачно подумал он, шагая к алтарю.

За алтарем лежала лицом вниз каменная статуя.

— Подними ее, — предложил Мур.

— Тяжеленная небось, — вздохнул Курт. — Может жреца дождемся?

— Лучше бы нам разобраться, что к чему, до его прихода, — заметил Мур. — Да ты не руками, ты магией подымай.

— Магией? — удивился Курт. — А как?

— Обыкновенно, — отозвался посох. — Как все маги. Берешь и подымаешь. Что тут необычного?

— Но… я же не умею, — удивился Курт.

— Теперь умеешь, — поведал Мур. — Вера этих людей сотворила из тебя Бога Повседневных Мелочей. А он умеет, можешь не сомневаться.

— Но… я просто не знаю как приняться за дело…

— А ты принимайся, — посоветовал посох. — Начнешь делать — разберешься.

Курт наклонился над статуей.

«Я бы хотел поднять тебя.» — собирался проговорить он. Но его язык вместо этого, словно бы сам собой, выдал до того странно звучащую фразу, что Курт аж вздрогнул. Этаких словечек он отродясь не слыхивал. И не говаривал. Уж это точно. И не стал бы говаривать. Это все язык проклятый. Да за этакие словечки в любом денгерском трактире мигом по роже дадут, да так, что добавки уже не потребуется.

«Магия.»

Тут Курт вздрогнул еще раз — потому что статуя шевельнулась и стала медленно подыматься. А потому как он все еще оставался в согнутом положении, она неслабо треснула его своей каменной лбиной прямиком по башке. Курт взвыл и рухнул на задницу. Пол и не пытался прикинуться периной. Он был тверд, как и подобает подлинному храмовому полу, о который верующие поколение за поколением должны расшибать свои лбы, демонстрируя преданность и усердие в вопросах веры. Зато если божеству самому случается приложиться о собственные установления и порядки…

Курт взвыл еще раз и схватился за оба пострадавших места сразу. Мур хохотал.

А потом замолк.

— Что, ехидством своим подавился? — простонал Курт, потирая ушибленные места.

— Курт, посмотри на нее, — тихо попросил Мур.

— На кого? — не понял Курт.

— Да на статую, — вздохнул Мур. — На статую посмотри.

Курт посмотрел.

— Ой, — жалобно сказал он.

— Ага, — промолвил Мур. — «Ой» — и больше ничего… а что тут еще скажешь?

Статуя была точной копией Курта. Абсолютной.

— Послушай, Мур, — нерешительно начал Курт. — Но… ведь я — это не он? Ведь не он же?!

— Не он, — твердо ответил Мур. — Хотя доказать это будет трудно. Я бы даже не стал пытаться.

— Поклянись, что я — не он! — потребовал Курт.

— Клянусь, — вздохнул посох. — Не дури, Курт. Ты отлично знаешь, кто ты есть. Не дергайся, ладно?

— Неудивительно, что они не удивились, — сказал Курт.

— Неудивительно, — согласился Мур. — Было бы куда удивительнее, если бы они удивились.

— И что теперь делать? — проговорил Курт.

— Мы ведь уже говорили об этом, — заметил посох. — У тебя опять с памятью проблемы? Прочистить?

— Нет уж! Спасибо. Твои методы прочистки…

— Но ведь действует!

— Оставим эту тему, — с легкой угрозой в голосе проговорил Курт. — Я помню, о чем мы говорили. Я о другом спрашиваю.

— О чем же?

— Статуя.

— Что — статуя?

— Ну… ее увидят. Все поймут, что я — самозванец.

— Это было бы не так плохо, — вздохнул посох. — Вытолкали бы тебя взашей, и дело с концом. Богохульство, конечно, грех серьезный, но смертная казнь у них здесь не в ходу. Это ж тебе не Храм Бога Смерти на каком-нибудь диком юге. Увы, боюсь, богохульство нам не светит. Так что придется тебе отработать свое воплощение по полной программе.

— Но если они увидят статую, разве они не поймут…

— Изображение Бога не отрицает его существования. А также его возможного воплощения. Ты слишком похож на эту статую, в этом вся беда. Иначе тебя просто согнали бы утром с алтаря. Ну, поколотили бы, как воришку, — сказал Мур. — Вот увидишь, никто ни о чем и не спросит. Для них статуя — все равно что твой портрет. Не будешь же ты утверждать, что если с кого нарисован портрет, то его, значит, уже и не существует?

— Не буду, — сказал Курт и вздохнул. — Нет, ну почему мне так не везет?

Тем временем с вожделенной бутылкой вернулся жрец. При этом он смотрел на нее такими глазами, что Курту не потребовалось божественного всеведенья, дабы постичь глубину страданий несчастного.

«У бедняги такое же жуткое похмелье, как у меня.»

Впрочем, у самого Курта похмелье каким-то волшебным образом рассосалось. Боги все же не чета людям и куда как покрепче будут до разных там нектаров, амброзий и прочих непотребных самогонов самопроизвольного изготовления.

Жрец протянул бутылку своему Богу. Протянул, как умирающий, отдающий последний глоток воды. Курт уже хотел заявить, что ему не нужно, когда услышал тихий голос в голове.

«Символический глоток. Иначе его жертва потеряет цену.»

«Спаибо, Мур. Я — идиот.» — подумал Курт и, приняв бутылку, смочил свои губы вином.

— Выпей за мое здоровье! — велел он жрецу, возвращая бутылку.

Глаза жреца просияли восторгом истиной веры. Преклонив колени, он единым духом осушил бутыль.

— Да будет твое опьянение приятным, а похмелье кратким, — поддаваясь наитию, произнес Курт.

А потом он вытянул руку, и с его губ слетело Слово Власти. Курт совершенно точно знал, что это именно оно, хотя и не мог бы сказать, откуда он взял это знание.

"Твоя сила — древняя, " — вновь раздался голос в его голове.

"Мур, " — подумал Курт.

"Когда она откроется тебе вся, ты многое будешь знать, " — продолжал голос. — «Не только то, как сделать опьянение этого недотепы божественным ощущением.»

Курт посмотрел на жреца. Тот стоял на коленях, и лицо его сияло от счастья. По щекам текли слезы, которых он не замечал — да он и вообще ничего не замечал, весь погрузившись в какие-то сладостные грезы.

Курт знал, что мог бы подсмотреть эти зрелища, но… нельзя же — вот так. Непрошенным. Даже если ты Бог — нельзя. Особенно, если ты — Бог. Нехорошо.

Вместо того, чтобы любоваться чужим счастьем через замочную скважину, Курт обратился к своему посоху.

— Значит все дело в моей силе? — спросил он.

— О чем ты? — удивился Мур.

— Ну ты же мне только что мысленно сказал:"Твоя сила — древняя…", и все такое…

— Я ничего тебе не говорил, — ошарашено возразил посох. — А что? Тебе что-то такое почудилось?

— Я слышал голос, — сказал Курт. — Голос в голове. Дав раза слышал. Сначала про «символический глоток», потом про «древнюю силу». Хочешь сказать про глоток — тоже не ты?

— Про глоток-то я сказал, — насторожился посох. — И, как видишь, мой совет сработал. Полчаса назад он сомневался в том, что ты Бог, теперь же рыдает от счастья. А все оттого, что ты разделил с ним эту выпивку. Ну и магия, конечно, действует. Их вера делает тебя Богом, а как Бог, ты не лишен некоторого всемогущества. В данном случае это только на пользу.

— Магия, и точно, действует, — сказал Курт. — Но… дело не только в магии.

— А в чем же?

— Голос, — сказал Курт. — Я слышал его дважды. Второй раз он звучал так же, как и в первый. Или… очень похоже. Раньше я решил бы, что это один и тот же голос. Твой. Теперь… думаю, он похож на твой так же, как эта статуя — на меня.

— Становясь магом, невольно вторгаешься в неведомое, — задумчиво проговорил Мур. — Вмешиваешься в чудеса. Натыкаешься на будущих друзей… и врагов, — помолчав, добавил он. — Таков путь любого мага. Исключений тут не бывает. Будь у тебя Учитель, он мог бы предупредить тебя о том, что ждет тебя на новом повороте твоей дороги. Но даже учитель не в силах предвидеть всего.

— К тому же у меня его нет, — усмехнулся Курт.

— Поэтому ты обречен вслепую наталкиваться на разные вещи, — сказал посох. — Не очень приятно, а что поделать?

Дверь храма скрипнула и приоткрылась. В образовавшуюся щель хлынуло яркое солнце. Окромя солнца в щель проюркнул чей-то любопытный нос. За носом угадывались восторженно-перепуганные глаза.

— Входите! — приветливо сказал Курт. — Да входите же! Я не кусаюсь.

Дверь осторожно заскрипела, открываясь. На миг Курт зажмурился от яркого света — а когда открыл глаза, бойкая улыбчивая старушка уже кланялась ему.

Курту было немного не по себе оттого, что почтенная и уважаемая дама кланяется ему, молодому оболтусу, но поделать он ничего не мог. Разве у богов кто спрашивает? Напридумывают сами себе разных дурацких знаков почтения — а ты внимай! Благосклонно внимай. Слушай ритмичный грохот тысяч и тысяч голов об пол — а в разных храмах их набирается тысячи, если всех сосчитать. Тысячи, честное слово! Внимай завываниям и воплям, что по какому-то гнусному недоразумению считаются искренней молитвой. Изволь терпеть скаредные требования и ужасающие своим искренним бесстыдством признания. Молчи. Терпи. Слушай. Прощай. Помогай. Сочувствуй. Понимай. И знай: тебя не пожалеет никто — потому что это ОНИ пришли сюда за помощью. И никто не помилует: это твоя работа — миловать. Ты — Бог. Добро пожаловать в Королевство Проклятых. Ты — Бог. Работа у тебя такая. И днем и ночью ты доступен для любой молитвы. И днем и ночью их искренние стрелы терзают твою плоть. И никаким нектаром это не зальешь. Вот почему Боги так любят воплощаться. Вот почему они сходят к людям. А вовсе не девиц потискать, как думают некоторые. Просто… воплотившись, перестаешь слышать и видеть все это. То есть не то что бы совсем перестаешь, но… когда ты больше, чем наполовину — человек, легче отгородиться от божественного. Ощутив, каково это — БЫТЬ БОГОМ, Курт сильно их зауважал.

«Чтоб у меня язык отсох, если я еще раз по пустякам молиться вздумаю.» — подумал он. — «Только в самом крайнем случае!»

Меж тем улыбающаяся старушка поднялась и приблизилась к Курту.

— Стой спокойно, милок, — добродушно и безлично обратилась она к нему. После чего, вынув откуда-то тряпку, сноровисто прошлась ею по физиономии остолбеневшего от изумления и неожиданности Курта — раз и еще раз.

— Вот так, — довольно заявила она.

Тряпка была пыльной. Курт чихнул.

— Не балуйся, — строго сказала она. — Богу баловать не положено.

— Я балуюсь?! — возмутился Курт. — По-моему, это вы хулиганите!

— Я сполняю обряд, — строго ответила старуха. — А ты не балуй.

— Ты кто? — с любопытством спросил Курт.

— А как же, — ответила старуха. — Жрец этот тут без году неделя, а храм уж не один век стоит. И никаких тут тебе жрецов ранее не было. Сами справлялись. И всегда у храма бла хозяйка. Вот я — она самая и есть. А ты не шевелись. Стой тихонько. Обряд сполнять не мешай. Сполню, тогда поговорим. Воплощение — оно, конечно, дело новое. Людям непривычное. Может, я что не так делаю. А только обряд есть обряд. Ты хоть и воплотился, а все же — Бог. Значит, понимать должен.

Она старательно прошлась своей тряпкой по всем частям тела Курта, вновь земно ему поклонилась и отправилась прибирать статую. Процедура повторилась.

— Морока с этими воплощениями, — ворчала она себе под нос. — Как ступить, что сказать — ничего не ведаешь. А морду чистить все едино изволь. А теперь не одна морда-то. Целых две. Экое баловство.

Бормоча все это, она продолжала улыбаться. Курт содрогнулся.

— Ты ей скажи, что свою морду будешь мыть сам, — шепотом посоветовал Мур, — а то ведь каждый день повадится.

— Может, мне разгневаться? — растерянно проговорил Курт.

— Не стоит, — шепнул Мур. — Мне кажется, с ней лучше не ссориться. Кто знает, какие у нее на этот случай обряды припасены? От этой бабки всего можно ожидать.

— Да уж, — вздохнул Курт и снова чихнул.

Покончив со своими загадочными обрядами, старуха вновь подошла к Курту, вновь поклонилась, поднялась и требовательно уставилась на него.

— Ну? — спросил Курт.

— Там просители с утра дожидаются, — сообщила она. — Так что — гнать?

— Зачем же гнать? — возмутился Курт.

— А чтоб не баловались, — пояснила старуха и улыбнулась.

— А я хочу, чтоб они баловались! — разозлился Курт. — И тебе приказываю, слышишь?!! Баловаться! Баловаться! И еще раз баловаться!!

Старуха попятилась, запнулась и с размаху села на пол. Распахнув рот и вытаращив глаза, она испуганно глядела на своего Бога. С ее точки зрения, он только что совершил святотатство. Нарушил обряды. Но… когда обряды нарушает Бог… когда обряды нарушает Бог — они меняются. Старуха знала это.

— Три раза баловаться?! — ошарашенно выдавила она.

— И немедленно! — ответил Курт. — Вот позовешь мне сюда просителей — и ступай баловаться! И пока не набалуешься как следует, обратно не приходи!

Старуха поклонилась и стрелой метнулась к выходу.

Во весь опор скакали нелюди по забытым, утонувшим в людской памяти и болотах дорогам, скакали, разрывая туман, стряхивая лохмотья ветра, скакали, не имея ни прошлого, ни будущего, ни памяти, ни сожаления — только поставленную цель. Скакали — одни в Рионн, другие в Аргелл. Перехватить отряды, посланные на подмогу Оннеру. Уничтожить. Всех уничтожить.

Они скакали, не ведая ни страха, ни жалости, и тени зла земного, утопая в болотах, спешили убраться с их выморочного пути. Уж лучше утонуть, чем попасться этим. Нелюди скакали, не ведая врагов — ибо какой враг устоит перед ними? Они скакали размеренно и ровно. Их кони, как и они сами, не знали усталости. А еще они не знали своей участи. Участь их была чудовищной — под стать им самим. А еще она была неминучей.

Она шагала широким шагом, и под ее тяжкой поступью прогибался мир.

Быстро скачут кони нелюдей. Невдомек им, что есть нечто побыстрее. В разные стороны ведут их дороги. Одна в Рионн. Другая в Аргелл. Невдомек им, что у этих дорог один конец, один исход. Торопятся нелюди. Поспешают исполнить слово своего Повелителя. Уверены в успехе.

А только посреди тех дорог по самым кромешным болотам шагает то, чего даже в сказках не описывают — потому как слов таких нету. И ни один менестрель про такое петь не возьмется — потому как кто ж его, психа ненормального, слушать-то станет? От таких песен у любого ведь уши отвалятся. И добро бы только уши… (Все. Все! Молчу. Не накликать бы!) И никакими красками не нарисовать — нет таких красок! — то чудовищное чудовище, что уже обгоняет… уже почти обогнало торопящихся нелюдей. Обгоняет… обгоняет… все! Обогнало.

В разные стороны торопились дороги. Чудище — только в одну. Но такова уж его чудовищная суть, что оно везде поспело. Ухватило своими чудовищными ручищами обе дороги. Дернуло. Застонали дороги, вырываясь из болота. Заскрипели, освобождаясь из забвения людского. Струнами запели, пробиваясь из песен минувших, затеряных. Завертелись в гробах незапамятных сложившие их мертвые менестрели. А чудовище те дороги в единый узел вяжет — и нехорошо так себе посмеивается.

— Я вам, — говорит, — устрою…

Тут и ночь пала. Темная, как на заказ. Самое время, значит. Луна было наружу посунулась, да чудище ее сграбастало и — в карман, в карман ее до времени. В разные стороны летели-торопились нелюди. В разные места грохотали копыта коней. А только все не по их вышло.

Встретятся они ночью на голом месте. Там, где дороги незапамятные в тугой узел вязаны — не человечьими руками вязаны. Не человечьих рук дело. Откуда такое человеку по силам? Где он есть, такой человек?

Встретятся они ночью на голом месте. Там, где дороги незнаемые в темный узел скручены. Тут и быть битве. Кто ж им еще противник, кроме них самих? Где ж им взять по себе поединщика? В темноте сами с собой встретятся. Жаркая будет пляска.

Встретятся.

Встречаются.

Встретились.

Тусклые мечи покинули холодные ножны. Пустые глаза увидели тьму. Ни один не ушел живым. Ни один не ушел мертвым. Ни один не ушел. Все легли на голом месте — легли, укрыли его собой. Ни один не добрался до цели.

Мягко качнулась ночь под ногами чудовища. Колыхнулась вернувшаяся на небо луна. Все стихло. И только петухи в дальних селах всю ночь орали, как оглашенные.

Когда плоть странных существ, именовавших себя слугами Темного Бога, стала гибнуть под ударами тех мечей, которые Он сам им вручил, Темный Бог ощутил смутное беспокойство. Слишком могуч, слишком высок он был. Слишком глубоко в небо уронила его непомерная сила, слишком невероятна была его гордыня, чтобы он прислушивался всерьез к тому, что происходит с его слугами. Да и что с ними может произойти? Кто одолеет их неземную, амулетами дарованную силу? А потому, когда их гибнущая плоть воззвала к нему, он откликнулся не сразу.

О помощи взывала плоть — ибо именнно она и гибла. Души о помощи не взывали, ибо давно были погублены. Погублены, вынуты и брошены прочь. У таких существ никогда не бывает душ. Ни живых ни мертвых. Вместо душ у них разные вещи. Причудливые, омерзительные и смешные. Страшные до смешного. Смешные до страшного.

Слишком поздно спохватился Темный Бог. Слишком долог путь из небесных глубин. Когда достиг Он, наконец, земли и прошел по успевшим уже согреться следам своих слуг, начало вовсю светать. Молча стоял Он, глядя на изрубленные тела своих посланцев. Темный гнев горел в глубине его глаз.

— Вы все равно послужите моим целям, — сказал Он.

В его руке появился серый, тусклым серебром мерцающий посох. Он повел посохом над грудой тел — и мертвая плоть запузырилась, растекаясь омерзительной жидкостью. Жидкость, кипя, стеклась в одну странно подрагивающую фигуру. Ее лишь условно можно было назвать человеческой. Обрывки одежд, там и сям разбросанные по земле, закружились грязной пестроцветой метелью, а потом враз налипли на фигуру. Кто знает, чем это было — одеждой? второй кожей? Осколки погибших амулетов стеклись в один — с мельничный жернов размером. Темный Бог коснулся его посохом, и амулет уменьшился. После этого Он коснулся посохом сотворенного им чудища, и оно также уменьшилось до вполне человеческих размеров и даже стало отдаленно напоминать человека… особенно если не присматриваться. Да и то, если рассудить, кому охота присматриваться? Кто на такую поганую рожу дважды-то глянет? На нее и один разочек глядеть неохота. Привидится еще потом во сне, страхолюдина эдакая.

— Возьми амулет и отправляйся в Орден Черных Башен, — сказал Темный Бог сотворенному им страшилищу. — Отдай амулет ихнему Архимагу. Потом можешь умереть.

— Будет исполнено, — поклонилось оно.

На окраине Денгера комендантский патруль задержал подозрительного бородатого типа. Коротышку, с виду больше всего напоминавшего гнома. На цепи коротышка вел громаднейшего медведя, чем сильно напугал местную шпану и городскую стражу. Шпана просто попряталась, тогда как стража позорно бежала, побросав свои алебарды. Призванный на подмогу комендантский патруль собрал потерянные стражниками алебарды, арестовав заодно подозрительного гнома вместе с его медведем.

— Ты из каких будешь и почто людей пугаешь? — приступил к допросу задержанного Винк Соленые Пятки.

— Я из цирковых буду, — ответил гном. — На руках хожу, как на ногах, на ушах пляшу, на носу музыку играю, бровями дирижирую.

— А медведь? — спросил Рэй Сломанный Дракон.

— Он жонглер, — ответил коротышка. — Котлетами жонглирует.

— Котлетами? — улыбнулся Хриплый Молот.

— Котлетами, — кивнул гном. — Умереть мне на этом месте, если хоть одна котлета на землю упала. За все эти годы — ни разу! Только в пасть.

— Значит, ты цирк представлять собираешься? — сообразил Винк Соленые Пятки.

— А вы кто такие будете, что я вам докладаться обязанный? — поинтересовался коротышка.

— Ну, мы — комендантский патруль вообще-то, — сказал Рэй Сломанный Дракон. — Так что лучше тебе нам доложиться. Тебе же проще. Неприятностей меньше. Ребята мы не злые. Цирков запрещать не собираемся.

— Ну, раз уж вы и есть тот самый знаменитый комендантский взвод, — усмехнулся коротышка, — то я, пожалуй, скажу вам правду. Я не собираюсь цирк представлять.

— В таком случае, какого черта… — начал Винк Соленые Пятки.

— А это я скажу вашему начальнику, — оборвал его коротышка. — И чем скорее я его увижу, тем лучше. Для всех лучше. Добавлю лишь, что он давно меня ждет.

— Только начальнику скажешь? — уточнил Винк Соленые Пятки.

— Только, — кивнул коротышка.

— Ясно, — сказал Винк. — Покараульте его, ребята. Я за командиром.

Во внутреннем дворе комендатуры происходило каждодневное представление. Эруэлл и Линард стояли меч к мечу. Вот Эруэлл внезапно крутанулся, словно свихнувшийся флюгер в бурю, и сделал неожиданный выпад. Его меч молнией устремился к горлу противника. Легко, будто пушинка, несомая ветром, Линард уклонился. Вот Эруэлл подскочил, имитируя атаку сверху и, тут же упав на одно колено, нанес неожиданный укол снизу. Метнулся вправо. Нанес рубящий удар. Отскочил. Бросился снова.

Раз за разом он пытался пробить защиту старого мастера, все новые и новые финты шли в дело — но тщетно.

— Сегодня уже лучше, чем вчера, Ваше Величество, — с мягкой улыбкой опуская меч, заметил Линард. — Но… все еще недостаточно хорошо…

— И то хлеб, — вздохнул Эруэлл утирая вспотевшее лицо.

— Командир, — обратился Винк Соленые Пятки. — Мы там поймали подозрительного субъекта. С медведем. Назвался циркачом. С вами хочет встретиться. Ждете его, говорит.

— С медведем? — усмехнулся Эруэлл.

— Здоровенная зверюга, — откликнулся Винк Соленые Пятки. — Полгорода напугала. Стражи местные до сих пор по кустам сидят.

— Хорошее место для стражей, — фыркнул Эруэлл. — По крайней мере, под ногами путаться не будут. Сейчас посмотрим на этого циркача.

Когда они добрались до места, там уже собралась небольшая толпа. Правда, завидев Эруэлла, люди стали потихоньку расходиться. Мало ли что? Хоть и говорят, что нынешний комендант мужик неплохой, а все же комендант — он и есть комендант, и простому человеку от него лучше держаться подальше. И еще подальше. И еще… А вот тут такая симпатичная подворотня. Незаметная такая. Разве ж Господин Комендант такую маленькую подворотню углядит? Он человек большой. И не нашенский. Тихонько, значит, лезем вот здесь… эту доску сюда… да не торопись ты! Зачем ломаешь? Зря, что ли, люди добрые этот гвоздь до половины вытащили? Не суетись, говорю. Во-от так. Теперь лезь. Циркач, конечно, дело хорошее, кто спорит? И на медведя поглазеть приятно. Да вот только неохота потом с этим самым медведем в одной кутузке сидеть. А ну как пхнут в одну и ту же камеру? Комендант, конечно, не зверь. Тут спору нет. Повезло Денгеру. А все же зря его злить не стоит. Посмотрели малость — и хватит.

Коротышка явно забыл о своем обещании не устраивать цирк. Медведь увлеченно жонглировал котлетами, а сам он выводил презабавнейшие рулады на собственном носу, потешно дирижируя бровями. Толпа просто со смеху покатывалась. Коротышке даже кое-что бросили в подставленную шляпу — неслыханная по военному времени щедрость! А потом толпа, продолжая покатываться со смеху, рассосалась, как кусок сахара, брошенный в горячую воду. Люди с окраин, бедняки, босота… они обладали этим загадочным свойством — мгновенно растворяться в переулках и подворотнях собственного квартала. Окраина есть окраина. Это вам не надутые спесью вельможи, которые дверь собственной спальни по полчаса ищут и без прислуги нипочем не найдут. Конец представления Эруэлл досматривал в компании Винка Соленые Пятки, Рэя Сломанного Дракона и Хриплого Молота. Увы, такова участь любого оккупационного режима. Боятся люди чужой власти. Даже если своя сколь угодно жестокая и страшная. Даже если жуткая. Чужой все равно боятся больше. А если ты всю жизнь прожил в вольном городе — пусть даже и последним из нищих — а теперь власть держит страшненькое королевство Рон, захватившее все, что только можно и даже то, чего ни в коем случае не можно, а совсем даже нельзя… и к тому же ходят слухи, будто заправляют в том королевстве Темные Колдуны… нет! Тут уж любому все ясно. И какой бы раззамечательный и прехороший ни был этот самый Господин Комендант — да разве могут быть сомнения, что он по ночам грудными младенцами питается и девственницами закусывает? Не может быть таких сомнений. Питается. Как это — никто не видел? Все видели. Даже те, кто не видел. Вот честное слово. Кого хочешь спроси. Народ, он соврать не даст.

— Ну, кому я здесь понадобился? — спросил Эруэлл, глядя на коротышку.

Гном отвернулся и посмотрел куда-то в сторону. Точней говоря, он смотрел во все стороны, медленно поворачиваясь вокруг себя. Его взгляд скользнул по Эруэллу, как тяжелая шелестящая завеса, сместился дальше… Закончив полный оборот вокруг собственной персоны, гном посмотрел еще и вверх, словно надеялся, что Богиня Зрелищ как раз сейчас совершает над ним свой знаменитый прыжок, и ее стройные ножки соблазнительно высвечивают из под развевающихся облаков. Потом он уставился на землю, будто верил, что найдет там как минимум горсть золотых монет, выпавшую из ненароком прохудившегося кармана Бога Богатства.

А потом он поднял глаза и уставился на Эруэлла. И все прежние сравнения вылетели у того из головы. Потому что глаза гнома пронзили его насквозь почище стального клинка.

— Это он? — спросил мягкий выразительный голос.

Эруэлл вздрогнул — голос принадлежал медведю.

— Верховного Короля не узнать невозможно, — ответил гном. — Кровь Арамбуров в нем несомненна.

Эруэлл вздрогнул еще раз и уставился на гнома во все глаза.

«Верховный Король?! Кровь Арамбуров?!»

— И он… такой же как тот? — спросил медведь. — Или… еще хуже?

— Старое вино не всегда превращается в уксус, — ответил гном. — Иногда оно делается крепче и благородней. Хвала Богам, этот лучше.

Эруэлл не знал, что и сказать. Во все глаза он глядел то на гнома, то на медведя.

«Говорящий медведь! Это надо же!»

— Он стоит нашей поддержки? — спросил медведь.

— Он достоин верности, — ответил гном.

Эруэлл оглянулся на своих разведчиков, но они так же, как и он, таращили глаза, ничего не понимая в происходящем.

— Верно, контузия сказывается, — пробормотал Хриплый Молот.

У него было лицо человека, яростно желающего проснуться.

— Хм. Господа! — обратился Эруэлл к медведю и гному, — А могу я узнать, кто предлагает мне свою верность? Кстати, раз уж вы столько всего знаете, возможно вам известно, что такие разговоры в подобном месте небезопасны?

— Ну конечно, безопасны, — возразил гном. — Правда, недолго. Нас с вами сейчас даже и не видит никто.

— В стенах домов много щелей, а в щелях — глаз, — заметил Эруэлл.

— Нас они не видят, — ответил гном. — И не увидят. С их точки зрения, вы арестовали меня вместе с медведем и увели в комендатуру. Я — очень слабый маг, но уж соткать покров невидимости и отвести от него глаза вполне в моих силах.

— Маг, — сказал Эруэлл.

— Маг, — кивнул гном.

— И медведь, — сказал Эруэлл.

— Я представлюсь немного позднее, — промолвил медведь и улыбнулся.

Улыбка медведя — зрелище редкое. Может, и вовсе небывалое. По крайней мере, Эруэлл не знал никого, кроме себя и своих ребят, кому бы повезло насладиться столь небывалым событием.

— Тут за городом, в том лесочке, что у горки, деревушка обосновалась, — продолжил медведь. — Я был бы рад, если бы вы составили нам компанию и прогулялись до тех мест.

— Командир! — предостерегающе проговорил Винк Соленые Пятки.

— Там нет никакой деревушки! — добавил Рэй Сломанный Дракон.

— Там не было деревушки, — уточнил медведь. — Она появилась три часа назад. Не скрою, я приложил свою лапу к этому темному делу.

— Командир! — еще раз воззвал Винк.

— Не стоит беспокоиться, — отозвался медведь. — Флаги Аргелла приветствуют Флаги Оннера! Смерть Голорской Империи! Да здравствует Союз!

— Мы идем, — кивнул Эруэлл. — Благодарю Вас за столь любезное приглашение, господа! Прошу простить мою недоверчивость и неучтивость. Первое объясняется военным временем. Второе — недостаточным воспитанием.

— Воспитание — бумажный кораблик, Ваше Величество! — усмехнулся гном. — Дайте время, и благородная кровь Великих Королей унесет его прочь. Подлинное Величие не испортить никаким воспитанием.

Вопреки всем предостережениям разведчиков, деревушка была. Она оказалась именно в том месте, где и обещали медведь с гномом. Впрочем, насчет медведя у Эруэлла появились отдельные сомнения. Медведь, конечно, самый что ни на есть медведистый. Однако по некоторым его, впрочем, тщательно скрываемым движениям Эруэлл совершенно четко определил, что махать двуручником или тяжелым боевым топором тому гораздо привычнее, чем жонглировать котлетами. Трудно спрятать такие движения от разведчика — все равно что реку в карман засунуть. Да и то сказать — ну откуда в Аргелле боевые медведи? К тому же еще и говорящие. Ни о чем таком Рыжий Хэк не докладывал. Неоткуда Роади взять такую диковину. Зато Рыжий Хэк докладывал о некоем герцоге весьма громадного роста, оказавшем неоценимую помощь ныне здравствующим монархам Аргелла в их трудной борьбе за престол. Что ж, если Его Светлости охота поиграть в маскировку, значит, так тому и быть. Правду сказать, оно и нелишне. Человек такого роста — это ж как постараться надо, чтоб не заметить! Заметят. Языки у людей длинные, глаза зоркие, в башках невесть что бродит, мало ли… А медведь, он и есть медведь. Цирк — дело обычное. Денгер ведь не деревушка какая. Здесь и не такое видали. Жаль вот, Господин Комендант досмотреть не дал…

А деревушка была. Там, где сказали, там и была. В том самом месте. В том самом месте, где ее никогда не было. В том самом, где ее и быть не могло. Незачем ей было тут появляться. Незачем и неоткуда. Однако вот же она! Стоит себе, покосившись ветхими сараюшками, подмигивает окошками не слишком-то новых домиков, голосит играющими где-то на другом конце детишками, кудахчет курами и хрюкает свиньями.

— Какая совершенная иллюзия, — медленно промолвил Эруэлл.

— Я старался, — коротко поклонился гном. — В нее можно войти, побеседовать с жителями, можно поймать курицу и сварить из нее суп. Его даже съесть можно. Правда, сытым от этого не станешь, но…

— Превосходная маскировка, — восхищенно сказал Хриплый Молот.

— Благодарю, — еще раз поклонился гном. — А сейчас… Ваша Светлость, я думаю — пора.

— Ты прав, — произнес медведь. — Снимай свой наговор.

Гном что-то пробурчал себе под нос, потом сильно дернул медведя за ухо. Мягко дрогнул воздух. Пространство на миг заволокла сероватая дымка. Медведь исчез.

Герцог Седой неспешно поклонился Королю Эруэллу. Его серебристый кольчужный плащ мелодично зазвенел. Так же неспешно король Эруэлл поклонился в ответ.

— Я приветствую Ваше Величество от имени Короля Роади и Королевы Оанхиль, — сказал герцог. — Я привел с собой лучших воинов Аргелла, согласно Вассальной Клятве Королей участников возрожденного Союза Оннера.

— Да будет он отныне именоваться так! — поддаваясь настрою герцога, вскричал король Эруэлл. — Возрожденный Союз Оннера. Какое правильное имя вы нашли, герцог!

— И да воплотится оно несокрушимой твердыней! — добавил Герцог Седой. — Скатывай свою деревню, Йолнн. Хочу показать Королю, кого я ему привел.

Гном вытянул руки перед собой, ухватился за что-то невидимое и начал делать такие движения, словно и впрямь что-то сворачивал, скручивал в рулон. Эруэлл посмотрел на деревню и вздрогнул. Деревня плясала, подергиваясь и короткими рывками ползла на них. Плясали домики, подпрыгивали сараи, перекликались мужики да заполошно орал застигнутый у сметаны кот. Коту полагалась взбучка, однако получить он ее не успел. Шустрые пальцы гнома свернули его в трубочку раньше.

— А… они живые? — растерянно спросил Эруэлл.

— Ни в коем разе, — ответил гном. — Что я, черный маг какой? Обычная иллюзия. Просто очень качественная. Собственно, иллюзии — это почти все, что я могу. Иллюзии, невидимость, маскировки разного рода… Я не могу зажечь огонь, выставить настоящую магическую защиту, вызвать дождь или сотворить кошку. Так что я очень слабый маг. А магические картины на невидимом холсте — это и вообще мой коронный номер. Лучшее, на что я способен. Мне даже магов обманывать случалось. Один Великий Магистр, не будем упоминать его имя, с большим удовольствием отведал нарисованного мной вина. Ну… извольте!

Магическая картина исчезла в руках гнома. Перед Эруэллом воздвигся четкий строй воинов.

Эстен Джальн пихнул в бок своего Ученика и восторженно взвыл:

— Какой художник! Нет, ну ты посмотри, какой талант! Какой талантище! На холсте всяк дурак сумеет! А ты вот на отсутствии холста попробуй! Ты вот вообще без холста попробуй такое намалевать!

— Попробую, — сказал Ученик и в глубине его глаз зажглась решимость, — Я давно хотел тебя хоть в чем-то переплюнуть.

— Правильно, — одобрил Джальн. — Так и надо! Что ж я за учитель, если ученик меня ни в чем не переплюнет?! Самая пора.

— Жалко будет, если этого чудилу убьют, — вздохнул Ученик.

— Кого?! Его?! — взревел Джальн. — Не позволю!! Не допущу!! Не дам!! Тоже мне придумали — художников убивать! Словно перевелась во всех Мирах мерзость, которая только того и достойна! Я им убью! Я им так убью, что до самой смерти помнить будут и потом не запамятуют!

Гном, не зная, что отныне находится под покровительством самого Эстена Джальна — бывшего Великого Магистра Ордена Черных Башен, злодейского черного мага, бунтовщика и создателя нынешнего Архимага, а теперь попросту вольного художника, проживающего в собственной картине, — аккуратно свернул свое магическое полотно и упрятал в карман дорожной куртки.

Эруэлл смотрел на воинов Аргелла. Полторы сотни бойцов привел ему герцог. Не армия, конечно. Далеко не армия. Но зато какие воины! Не хуже его разведчиков будут. Честное слово, не хуже.

— Отличные воины!

Невесть откуда возник Линард.

— Отличные! — повторил он. — А воевода до чего хорош!

Эруэлл глубоко вздохнул и шагнул навстречу первому отряду своего нарождающегося войска. Солнце, словно только и ждало этого момента, вымахнуло из-за туч, заливая поляну жарким радостным светом.

Герцог Седой подал знак, и воины Аргелла приветствовали Верховного Короля.

Где-то далеко — или это только показалось? — звонко пропела боевая труба.

Случалось ли Вам когда-нибудь побывать в шкуре воплотившегося Бога? В единый миг перестать быть недосягаемой вершиной — вершиной, на которую отваживались взбираться лишь отчаянные сумасшедшие одиночки. Перестать быть вершиной. Упасть, обрушиться, спуститься к подножию. Туда, откуда на вас с вожделением взирали несметные толпы. Им так нужна ваша сила и чистота. Так нужна. Они так нуждаются в большом и чистом. Они такие маленькие и грязные. Они так устали от грязи и слабости. Они смотрят на вас, как неделю не жравший бродяга на кусок только что поджаренного мяса, висящий у него прямо перед носом. Вас не пугает эта перспектива? Вы все же решили воплотиться? Что ж, как говорится, Бог вам судья! Да-да. Именно это я и имел в виду. Вот сами себя и судите. Поделом вам по делам вашим. Но только помните: никто не услышит ваших рецептов чистоты. Вас просто используют, как большое полотенце. И, возможно, разорвут на клочки. Борьба за чистоту и святость — серьезное дело.

Просителей было много. Курт отважно уселся на алтарь и повелел присутствующим приблизиться.

— Мур, будешь запоминать, — шепнул он посоху.

— Придется, — вздохнул тот. — Сам-то ты нипочем не запомнишь.

— Сейчас вы сообщаете мне свои просьбы, — обратился «Отец Наш Сиген» к собравшимся. — Потом я иду и выполняю их.

«Если смогу.»

— Услышал! Услышал наши чаяния! — тоненько взвизгнула какая-то старушка.

— Я воплотился, дабы исполнить их! — гордо объявил Курт, изо всех сил стараясь держаться так, как, по его мнению, и должны держаться уважающие себя Боги.

Просители вознесли ему хвалу, после чего дисциплинированно выстроились в очередь и стали потихоньку приближаться.

«Опозорюсь ведь. Обязательно опозорюсь.»

Первой шла рослая увесистая бабуся. В своем цветастом до пят платье она напоминала то ли ушедшую погулять садовую клумбу, то ли тяжеловооруженного рыцаря, на полном скаку протаранившего фруктовую лавку, то ли вообще шагающую храмовую колонну, разукрашенную к празднику урожая. Совершив подобающий случаю церемониальный поклон, она уставилась на Курта взглядом тяжелым, как оплеуха.

«Вот кого нужно было на алтарь сажать!» — мелькнуло в голове Курта.

— Я слушаю, — мягко сказал он.

Старуха безмолвствовала.

«Черт, я сейчас испугаюсь и сбегу!»

— Я слушаю! — повторил он громче.

«Вдруг бедняга плохо слышит?.. а может, она собралась надрать мне уши и просто не знает, с которого начать?»

Старуха продолжала молчать. Взгляд ее из тяжелого сделался растерянным. Она оправила платье. Оглянулась по сторонам. Еще раз оправила.

— Я слушаю, — в третий раз произнес Курт, глядя на немалое число собравшихся и гадая, сколько же времени потребуется, чтобы всех выслушать — особенно если каждый проситель примется эдак вот молчать.

— Я забыла… — виновато проговорила старуха. — Забыла, что просить хотела… Пока шла — помнила. Пока стояла — помнила. А теперь — вот…

Ее взгляд был откровенно беспомощным.

— Помоги ей вспомнить, — шепнул Мур.

— Но… я не знаю, как… — растерянно ответил Курт.

— Мне что, опять полечить тебя от забывчивости? — прошипел посох. — Ты — Бог! Твое слово — закон.

Курт опасливо взглянул на посох — вот как врежет сейчас при всех по лбу! — потом протянул руку навстречу старухе.

— Ты вспомнишь все, что хотела сказать мне! — повелительно проговорил он. — Все, о чем собиралась просить. Вспомни!

Растерянный взгляд старухи мигом прояснился. Она приосанилась. Еще раз оправила платье.

«Ну, Хвала Богам!»

— Помню! — воскликнула она.

— Слушаю, — вздохнул Курт. — На что ты жалуешься?

— На память жалуюсь, — заявила бабуся, явно едва не прибавив «милок». — Совсем никудышная стала. Ты уж полечи, сделай милость, мою невестку.

— Какую-такую невестку? — растерялся Курт.

— Мою, — безмятежно заявила старуха. — Совсем она плоха памятью. Ничего не может упомнить, дура старая.

— Да сколько ж ей годков? — не удержался Курт.

— Не помню, — проговорила старуха. — Шестьдесят, кажись. Нет, шестьдесят ей уже было. Еще до того, как ей семьдесят два исполнилось. Или после?

— По-твоему, это такой важный вопрос? — ехидно поинтересовался Мур. — И потом — что за невоспитанность, Курт! Спрашивать женщину сколько лет даже не ей, а ее старенькой невестке… Фу!

— Да где ж твоя невестка? — спросил Курт.

— А она тоже сюда идти собиралась, — ответствовала старуха. — На мою память жаловаться. Забыла, наверное.

Курт с трудом подавил нервный смешок. Неприлично Богу смеяться над верующими в него.

— Хорошо, — сказал он. — Я исцелю вас обеих. Как мне вас найти? Где вы обе живете?

— Дома, — удивилась старуха. — А где ж еще жить-то можно?

— А где находится ваш дом? — терпеливо спросил Курт.

Старуха вновь мучительно задумалась.

— Седьмая Левая улица, дом Жаворонка, — подсказал невысокий седенький старичок, стоящий за ней. — Невестка там же проживает.

— Точно! — обрадовалась старуха. — Там эта дурища и проживает! Вместе со мной. Да. Намучилась я с ней — сил нет. Постоянно все забывает да путает.

— Обе они такие, — пожал плечами старичок. — Сейчас это еще что… недавно они позабыли, кто из них невестка, а кто свекровь. То-то шуму было! Едва все волосья друг дружке не повыдергали.

— Ты наверное их сосед? — спросил Курт.

— Если бы! — вздохнул старичок. — Я муж этой достойной женщины и свекр другой не менее достойной.

— Хорошо, — кивнул Курт. — Я займусь твоей женой и твоей невесткой. Вот выслушаю всех просителей, отдохну и займусь.

Старуха поклонилась и отошла в сторону. Старичок остался стоять.

— У тебя тоже просьба ко мне? — спросил Курт.

— Кузнец я, — ответил старичок и замолчал.

«И этот туда же!» — подумал Курт. — «Ну что у них за привычка! Скажут что-нибудь эдакое — и понимай, как хочешь!»

— Используй всезнание, — раздался ехидный шепот Мура. — А если не догадываешься, как — брось заниматься ерундой и просто посмотри на него. Он кузнец, понимаешь? Вот этот хрупкий сморчок — кузнец! Не дошло?

— Не очень, — виновато признался Курт. — Может я и Бог, но тупой.

— С Богами это случается сплошь и рядом, — заметил Мур. — Объясняю. У каждого кузнеца есть молот. Он большой и тяжелый. Понял теперь?

— Мне бы силы, — сказал старичок, — из той, что была, хоть бы одну каплю вернуть. Хоть крошку. Чтоб не только ложку за столом подымать.

— Я понял, — проговорил Курт. — Я постараюсь.

«Неверно!» — раздался в его голове возмущенный окрик Мура.

— Я сделаю, — поправился Курт. — Я помогу. Обязательно.

Старик поклонился до самой земли. Новый проситель занял его место.

— У меня крыша съезжает! — заявил кудлатый толстоморденький тип в зеленых штанах и желтой с орнаментом куртке.

Мур фыркнул.

— Крыша? — удивился Курт.

— Ну да, — ответил тип. — Все время съезжает.

— Куда съезжает? — не понял Курт.

Мур фыркнул еще раз. Курт щелкнул его по набалдашнику.

— Обычно в левую сторону, — подумав, ответил тип. — А иногда в правую.

«Только психов мне и не хватало с утра пораньше!» — обреченно помыслил Курт.

— Где находится твоя съезжающая крыша? — спросил он.

— Как это — где? — удивился тип. — Где обычно!

Он посмотрел на Курта недоверчиво и обиженно.

«Ну вот еще!» — возмутился тот, хоть и не вслух, а только мысленно. — «Я не обязан знать где растут съезжающие крыши! Даже в качестве Бога не обязан!»

— У меня, — наконец соизволил пояснить тип. — На моем собственноручно выстроенном новеньком доме. Крыша. Съезжает. Вот. А я его хорошо строил. А только его наверняка заколдовали. Сглазили. Мне бы заклятье это снять, а? Я хотел мага звать, да нету никого поблизости. А из города приглашать — так дешевле еще один дом выстроить.

— Где находится твой дом? — спросил Курт.

— Девятая Правая улица, дом Кролика. — ответил тип. — Его сразу узнать можно. У него одного крыша набекрень. Других таких нету!

— Хорошо, — сказал Курт. — Помогу. Следующий.

Следующей оказалась статная красавица. Ее поклон был невероятно изящен, а просьбы многочисленны. У нее покосился забор. Сломалась калитка. Испортилась прялка. Перебилась посуда. Ведра утонули в колодце. В дымоходе застрял здоровенный чугунный котел. Порвалась почти вся одежда. Вот что на себе — то и цело. Затупились иглы. И много чего еще требовало скорой божественной помощи.

— Мур, ты запоминаешь? — испуганно шепнул Курт.

— Да! Черти бы ее драли! — выдохнул посох.

— Как же ты живешь в таких ужасных условиях? — спросил Курт.

— А я все это вчера устроила, — простодушно ответила красавица.

— Зачем?! — потрясенно поинтересовался Курт.

— Чтоб ты мог показать свою силу и величие! — кланяясь, вымолвила она.

— И для этого ты переломала все у себя дома! — ахнул Курт.

— Я не могла выказать небрежение моему Богу, — ответила красавица. — Мы всей семьей ломали. Я, муж, дети…

— Хорошо, — сквозь зубы пообещал Курт. — Я приду. И покажу! И силу и величие. И все-все починю. Следующий!

— У меня — курица, — заявил следующий проситель после церемониального поклона.

Курта уже не удивляла здешняя манера выражать свои мысли.

— Что с ней? — спросил он напрямик.

— С кем? — вопросом на вопрос ответил проситель.

— С курицей! — не отступал Курт.

— С какой курицей? — пожелал уточнить проситель.

— С твоей! — не сдавался Курт.

— Так у меня их много, — парировал проситель.

— Очень? — ехидно поинтересовался Курт.

— Очень, — с радостной гордостью кивнул проситель. — Я до столька считать не умею, сколько!

— Так чего ж ты пришел? — терпеливо поинтересовался Курт.

— Да я же говорю — курица у меня, — развел руками проситель.

— И что с ней? — вздохнул Курт.

«Спокойно, парень. Ты на работе.»

— С кем? — терпеливо осведомился проситель.

Мур тихонько повизгивал от смеха. Курта так и подмывало ухватить его покрепче и треснуть им бестолкового просителя между глаз. Курт посмотрел на длинную очередь и сжал зубы.

«Я — добрый Бог.» — подумал он, стараясь дышать глубоко и спокойно. — «Добрый. ОЧЕНЬ добрый. Я не буду разбивать ему череп. Выдавливать глаза. Я не стану перегрызать ему горло. Не вырву кишки. Хотя очень хочется. Очень.»

Добрый Бог глубоко вздохнул и постарался правильно задать вопрос.

— Я спрашиваю, что случилось с той курицей, о которой ты говорил? — медленно и чуть не по слогам произнес он.

— Ах, о той?! — обрадовано воскликнул проситель. — А то я и в толк не возьму. А с той беда просто. Ну никак нестись не хочет. Ведь совсем здоровая. И петух есть — как не быть? Справный петух. Должна, значит, нестись, как же иначе? А она — вот… Остальные все как одна несутся — чистый доход. А эта… Так и ходит пустая — явное разорение! Я бы в суп ее, нахалку… Да уж больно красива.

— Как тебя найти? — спросил Курт.

— Так я ж тут! — удивился проситель. — Зачем искать?

Посох на коленях Курта вновь задрожал от сдерживаемого хохота.

— Как найти твой дом? — вздохнул Курт.

«Я ОЧЕНЬ добрый Бог!» — напомнил он себе. — «Очень. Везет же черным магам! Им не нужно быть добрыми.»

— Ах, дом! — обрадовался проситель. — А то я и в толк не возьму… А найти просто. Третья Левая улица. Дом Черной Курицы. Отсюда недалеко.

— Хорошо. Я помогу, — проговорил Курт. — Следующий…

Просителей было много.

— Мур, ты запоминаешь? — пересохшей глоткой шипел Курт.

— Не беспокойся, не забуду, — ответствовал посох.

Просители сменялись просителями. До самого вечера сменялись.

— Ну и много же людей на белом свете! — устало выдохнул Курт, выслушав и отпустив последнего.

— Много! — согласился Мур. — Кстати, некоторые становились в очередь по нескольку раз.

— Да? — постарался удивиться Курт. — А я и не заметил. Но зачем?

— Не знаю. — ответил посох. — Быть может, для собственного удовольствия. Или для твоего.

Курт только рукой махнул. Ему казалось, что хуже его денгерского ремесла и на свете не сыщешь, а вот поди ж ты — Богам еще хлеще того приходится. И притом ведь нищему босяку, кое-как дергающему струны, хоть иногда хоть что-то да подавали за его работу. Мало ли на свете глухих? А вот сегодня он целый день трудился в качестве Бога — и что-то не заметил никакой платы. Считается, что это он должен всем все давать. Бедные Боги! И как они терпят, бедняги? А может, он неправильно себя повел?

В довершение всех бед Курту захотелось есть — да так, что хоть помирай. Еще бы. Он ведь и не ел ничего сегодня… да и вчера тоже. Какое-то несчастное яйцо и бутылка вина. Даже для человека этого маловато. А уж для Бога… кстати — а где там этот жрец? Его похмелье должно было давно пройти. Вот пусть и добудет еды для своего повелителя. Курт поискал глазами. Протрезвевший жрец сидел неподалеку: смотрел на Воплощенного Бога и ждал приказаний.

— Протрезвел? — спросил у него Курт.

Жрец мигнул и вскочил на ноги.

— Хорошо было? — продолжил Курт.

Вместо ответа жрец низко, благодарно поклонился.

— Замечательно, — проговорил Курт. — Рад, что тебе понравилось. А теперь отвечай: у вас что, богов совсем не кормят?

— К-кормят! — испуганно выпалил жрец. — Об-бязательно к-кормят!

— В таком случае — где завтрак, обед и ужин?!!! — рявкнул Курт.

Жрец подскочил на месте, крутанулся волчком и бросился прочь.

— Как он только потолок не прошиб? — хихикнул Мур. — Нет, ты определенно делаешь успехи! Еще немного, и из тебя такой боженька получится, что только держись…

— Сам такой! — проворчал Курт. — Никогда не думал, что в мире столько людей… и что все они окажутся психами. Никогда не думал, что мне придется все это выслушать…

— Тебе еще и выполнить все это придется, — ввернул посох.

— Вот-вот. — мрачно кивнул Курт, — Но что меня при этом еще и кормить не будут… по-моему, это подлость! Нет?

— Боюсь, они просто не подумали, — заметил Мур. — «Ваша Божественность не изволили приказать»… что-нибудь в этом роде. Видел, как этот жрец бросился выполнять приказ? А он, между прочим, весь день тут просидел. Глаз с тебя не спускал. Может, он весь день этого приказа ждал? А ты молчишь. Ну, молчишь так молчишь. Молчишь — значит, не изволишь. Ты — Бог. Тебе виднее.

— Если он только попросту не сбежал, — вздохнул Курт. — Тогда я этот алтарь сожру. Вот честное слово, использую служебное положение. Превращу его в булку и съем!

Однако жрец не сбежал. Скрипучая дверь храма вывела сложную музыкальную руладу, и Курт узрел тощий зад жреца. Жрец впятился внутрь храма, развернулся и взгляду Курта предстало то, что окончательно примирило его с мирозданием. Вкусить радостей использования служебного положения в личных целях Курту так и не довелось.

— Мне кажется, я не стану превращать алтарь в булку, — задумчиво сообщил он посоху.

— Пожалуй, — важно согласился тот. — Вряд ли она оказалась бы свежей.

В руках жреца был поднос с едой.

Мясо. Виноград. Сдобный хлеб. Кувшин с вином. Сыр.

— Ты меня спасаешь, — прочувствованно сказал Курт жрецу. — Тащи все это сюда! Ставь на алтарь.

Жрец приблизился и с поклоном водрузил поднос на алтарь. Засим он шагнул назад и еще раз поклонился.

— Ну , вот и славно, — усмехнулся Курт, приступая к еде. — Ты это… ну, в общем, заканчивай кланяться! Иди сюда. Садись вот рядом. Алтарь широкий. Да не таращь ты глаза! Воплощенные Боги, знаешь ли — компанейские ребята. Так что не стесняйся, и если что не так — говори прямо.

Жрец со страхом и благоговением приблизился.

Сесть на алтарь?

Немыслимо!

Ослушаться Бога?!

Нашли дурака! Сами ослушайтесь, если такие умные!

Сел.

Бог устроил поудобнее свой говорящий посох, велел угощаться и чувствовать себя как дома. Жрец очень старался. Он сидел, ел и боялся.

Архимаг был недоволен?

Недоволен — это слабо сказано!

Архимаг был в бешенстве. Он пребывал в этом состоянии уже давно. Собственно, после битвы с Зикером он постоянно пребывал в этом огорчительном расположении духа. Вот ведь подлец Зикер — какую власть забрал! Опять на голову сел. И не сковырнешь его оттуда. Потому что другого такого нет. Нет и не предвидится. Эх, если бы удалось тогда с проклятым мальчишкой… Это нечестно, что не удалось. Это неправильно. Должно было получиться. Должно. Ведь это он нашел мальчишку. Раньше всех учуял. Распознал талант. Раньше всех понял. Всех обставил. Даже этого пройдоху Зикера. Почему? Почему не вышло? Должно было выйти. Ведь это он обнаружил сопляка. И купил его. Честь по чести купил. Все, как у людей делается. Тенгере его собственный был. Его. Проклятый мальчишка. Предатель. Он не смел. Не смел делать того, что сделал. Но сделал ведь! Сделал. А старик защитил его. Хитро так защитил. Он это умеет! У него Архимаговы недруги будто в кармане сидят. Чуть только надоел он Архимагу, осерчал тот на него — р-раз! Из кармана достается очередной враг и наглядно так демонстрируется. Смотрите, дескать, все, кому не лень — и ты, господин Архимаг, не проворонь. Вот она, та самая бяка, от которой Орден и Архимага могу избавить только я. Зикер Великолепный. И так всегда. Раз за разом старик одерживает верх. И теперь снова. И от них не избавиться. Ни от того, ни от другого. За горло держат. «Старший Магистр Тенгере!» Убил бы поганца!

Нельзя.

Нельзя, господин Архимаг. Вдруг из его смерти и твоя выскочит? Мерзавцы. Предатели. Я не хочу, чтоб они были — но я не могу сделать так, чтоб их не было. А тут еще эти Боги! Три Светлых Бога в Черном Ордене. Кошмар. Надо мной уже наверняка смеются. Пока шепотом. Но это пока. Потом хохотать начнут. Вслух. Открыто. А кроме того, есть Оннер. Загадочный неуловимый Оннер. Он есть. Зикер сказал, есть — значит, есть. Он всегда врет, но никогда не ошибается. Подозрительное шевеление в захваченных королевствах убедило Архимага в том, что такое, по крайней мере, возможно. Архимагу очень хотелось что-нибудь стереть с лица Мира. Ну хоть что-нибудь! Однако ничего путного под руку не попадалось. Ну в самом деле — не Орден же собственный стирать?

Архимаг парил в пустоте кабинета, медленно леденея от ярости. И ведь даже выказать эту ярость… нет, не выкажешь. Нельзя. Зикер теперь его правая рука. А Тенгере высок и недосягаем, как первородное зло. Для сверстников он и вообще легендарный герой. Надо же — жениться на Светлой Богине! Да еще такой красавице, что перед ей любые гурии всего лишь бледные тени.

Нет, как же все скверно! Тенгере и Зикер — как два бревна в глазу. Поглотить бы их обоих, да и дело с концом. И поглотил бы. Толку-то! Так можно взять их силу, их память — но не Дар. Проклятье! Ну почему мерзкий мальчишка успел? Как вышло, что он нашел себе Богиню?! Не должно было выйти. Он похитил у меня свой Дар. Украл. Подлый вор. Обманщик. Он даже в мыслях своих меня обманывал! А теперь… «Старший Магистр Тенгере!»

Надо же!

Завтра он захочет в мое кресло. Придет и скажет: «Убирайся!» Это Зикеру ничего не надо. Конечно, если он не врет. А он всегда врет. Хитрит. Выгадывает. Нет, нельзя их пока убивать. Сначала нужно убить Оннер. Потом Джанхар. Потом то самое Пророчество потеряет силу — и тогда… Вот тогда-то я с ними и посчитаюсь. Поглощу обоих. Медленно. Так, чтоб они успели понять, что я с ними делаю. А Светлых Богов я вышвырну обратно в небо. Да. Так. Так все и будет. А пока — молчать. Терпеть. И все время улыбаться. Придет время, Зикер, и я твоей головой разнесу вдребезги твою Башню. А пока получи удовольствие от моей улыбки. Улыбающийся больше похож на дурака. Вот и считай меня дураком… умник! Считай. А там посмотрим.

Архимаг был в ярости. Яростью сочилась его легкая доброжелательная всепрощающая улыбка, завидев которую, мухи, случайно залетевшие в его Башню, дохли на лету, с глухим шорохом падая на пол. Архимаг исходил яростью на свою разведку, неспособную обнаружить проклятый Оннер.

"Нынешний центр Оннерского Союза может находиться в любом месте в пределах его прежней территории, " — заявил ему недавно главный маг-аналитик.

Архимаг испепелил его с наслаждением. Однако Оннер от этого не появился, а заместитель этого засранца бежал. Пришлось унять ярость. Так ведь и вовсе без разведки останешься. А вообще Архимаг бы с радостью убил всех кого только можно… так ведь нельзя! Он уже почти собрался самолично отправиться в путь: поискать зловредный Оннер, а заодно присмотреть — нет ли где мага ну хоть с крохотным росточком дарования, сходного с даром Тенгере и годного к поглощению. Архимагу с его силой хватило бы и крупицы такого дара. Заполучить такой дар целиком при живом Зикере он и не надеялся. Только бы его найти. Найти и сожрать. Сразу. Не раздумывая. Тогда Тенгере и Зикер станут не нужны. Или, по крайней мере, станут не до такой степени важны. Архимаг уже почти собрался в путь. Отдать последние распоряжения — и…

В дверь постучали.

— Дозволяю! — раздраженно бросил Архимаг.

«Всегда не вовремя! Всегда!»

Низко кланяясь, вошел начальник Черной Стражи.

— Слушаю, — недовольно буркнул Архимаг. — Что там еще стряслось?

— Прибыл гонец, Ваша Милость, — почтительно ответил начальник Черной Стражи.

— Какой еще гонец? От кого?! — Недовольство Архимага росло. — Я никого не жду.

— Он не представился. И он отказался назвать имя своего Господина, — поведал начальник Черной Стражи. — Он требует личной встречи с Вами, Ваша Милость.

— Ну так испепелите его, пока я не испепелил вас! — рявкнул Архимаг. — В конце концов, начальник Черной Стражи не такая уж незаменимая фигура!

— Верно, — кивнул тот. — Это Зикер незаменим. И Тенгере. А таких, как я, заменить легко. Однако именно мы верны Вашей Милости, если только это что-нибудь для Вас значит.

— Выходит, в моих фаворитах нет верности? — тяжко спросил Архимаг.

— Нет, — не смигнув, ответил начальник Черной Стражи.

— А в тебе, выходит, есть?! — проревел Архимаг.

— Есть, — спокойно кивнул начальник Черной Стражи. — И я не собираюсь испепелять того, кто принес Вам подарок. Я оказался бы плохим слугой, когда бы стал выполнять приказы, идущие во вред Вашей Милости.

— Какой еще подарок?! — продолжал рычать Архимаг.

— Амулет, — ответил начальник Черной Стражи.

— И на черта мне сдался этот амулет?! — тихо и страшно спросил Архимаг. — Ты почему-то решил, что я никогда их не видел?!

— Я не стал бы беспокоить Вашу Милость из-за обычного амулета. — чуть испуганно, но по прежнему твердо проговорил начальник Черной Стражи. — Да никто и не посмел бы предложить Вам такой подарок.

— Ну, и что необычного в этом твоем амулете? — чуть успокоившись спросил Архимаг.

— Огромная сила, — ответил начальник Черной Стражи.

— Которая убьет меня, едва я притронусь к этому «подарочку», — пробурчал Архимаг. — Что ж, благодарю тебя за твою верность, бдительность и так далее.

— Насколько я могу судить, — негромко проговорил начальник Черной Стражи, — посланец не является магом. А тот амулет, что он принес, не похож на орудие убийства. Скорей он имеет защитные свойства. Кроме того, думаю, он может служить источником информации или средством связи. Возможно, что пославший его неизвестный таким образом пытается связаться с вами. Не исключено, что у него нет для этого других средств — и кто знает, какого рода информацией он может располагать. Неразумно отвергать неведомое, даже не попытавшись узнать, не является ли оно полезным.

— Ты еще будешь меня учить, что разумно, а что неразумно, — проворчал Архимаг.

— Я стараюсь честно служить Вашей Милости, — поклонился начальник Черной Стражи.

— Хорошо, — сдался Архимаг. — Я гляну на этого… посланца неизвестно кого.

Одним движением кисти он извлек из воздуха хрустальный шар и затеплил в нем магический огонь. Не каждому магу дано видеть линии реальности. Не каждому дано провидеть будущее. Но каждый, даже если он Архимаг, может воспользоваться шаром, чтобы разглядеть хоть что-нибудь — особенно если оно находится не слишком далеко. Для Архимага не составило труда разглядеть посланца Темного Бога. И Архимагу он не понравился. Да и как может понравится нечто, слепленное из груды мертвой плоти? В Ордене Черных Башен пытали и умерщвляли изящно, тонко, с большим умом и вкусом. Груда неаккуратно изрубленных тел, неведомой силой стиснутая в некое подобие человека, вызвала у Архимага чувство брезгливого удивления.

«Что за гадость?» — подумал он. — «Замучили плохо. Сляпали некрасиво.»

— Гоните его в шею вместе с его амулетом! — приказал он. — Пока не назовет имя своего Господина, я его не приму. Все! Идите. Дозволяю.

Происшедшее отвлекло Архимага от идеи немедленно тронуться в путь. А потом навалились дела. Прибыл гонец из Ронского Королевства с богатыми дарами и льстивыми заверениями в верности. Потом доставили последние известия с Джанхарских границ. Потом поступили доклады о действиях магов Осназа. Прибыл разведчик из Аргелла. Потом группа молодых Старших Магистров преподнесла своему Архимагу особо удачный эликсир из драконьей крови. Потом настало время мучить девственниц и жрать крокодилов. А настоящему, уважающему себя Черному Магу никак нельзя пропускать такие вещи. Поэтому Архимаг старательно истязал девственниц и жрал крокодилов, не морщась, и даже без соли. Потом…

Потом наступил вечер, и пришел Зикер.

— Слушай, ты чего на того дохлого беднягу осерчал? — весело спросил он. — Прими его. Жалко ведь. Да и вид он портит. И запах…

— Что запах? — не понял Архимаг.

— Запах, говорю, от него жуткий, — поморщился Зикер. — Бродит вокруг Ордена и воняет.

— Воняет? — удивился Архимаг.

— Ну да, — кивнул Зикер. — Дохлый ведь. Так еще, чего доброго, подумают, что это от нашего Ордена воняет. Одно дело, когда люди считают, что черные маги страшные. И совсем другое, когда все, что они могут о нас думать — это то, как мы жутко воняем. Знаешь, это не та слава, которую мне хотелось бы поддерживать.

— Мне что, самому испепелить его?! — рассердился Архимаг.

— Боюсь даже у тебя это не выйдет, — развел руками Зикер. — Пока у него Амулет… не знаю… такое разве что Богу под силу. И то не каждому. Возьми у него этот дурацкий амулет, он ведь для этого и пришел, чтоб тебе его отдать — а потом испепеляй его, сколько хочешь. Перед тем, как начнешь испепелять, спроси кто его послал, такого вонючего. Такие вещи лучше знать, чем не знать.

— Он не опасен? — поинтересовался Архимаг.

— Для тебя — абсолютно, — зевнул Зикер.

— Ты уверен? — продолжал допытываться Архимаг.

— У него ни малейшего шанса оборвать твою линию жизни, — сказал Зикер. — После встречи с тобой он просуществует недолго. Я знаю это наверняка.

— Смотри, не ошибись, — покачал пальцем Архимаг.

— Делать мне больше нечего — ошибаться, — фыркнул Зикер. — У меня и без того дел хватает.

А ведь ошибся, бедняга. Не для Архимага ошибся — для себя.

— Хорошо, — сказал Архимаг. — Я приму его.

Если бы Зикер знал, какую беду он накликал на себя и своих друзей, он испепелил бы посланца Темного Бога вместе с его Амулетом — и никакая защита тому бы не помогла. Если бы он только знал! Если бы… Увы, он не мог предвидеть того, что случится. Даже ясновидящие зачастую пасуют, когда вмешиваются Темные Боги. Насвистывая, Зикер покинул кабинет Архимага — и думать забыл о случившемся.

Эстен Джальн иногда наблюдал, как поживает его творение. Чувства он при этом испытывал самые разные — от злой радости до ехидной гордости, от ужаса, похожего на холодную вонь, до презрительного омерзения. Ему не нужен был для этого хрустальный шар. Достаточно взять кисть и медленно водить ею по текущей воде. Вот так. Вот так. И видишь все, что захочешь. И чего не хочешь — тоже. Это как повезет. Ага. Вот и он. Архимаг, твою мать.

И воздух над его головой темнеет в том месте, где растеклись и поблекли те пресловутые иероглифы. Темнеет так, словно пространству подбили глаз.

"А ведь так оно и есть, " — подумал Эстен Джальн. — «Архимаг — синяк под глазом Мира. И это я его поставил. Надо же.»

Черные Маги редко раскаиваются в содеянном — и все же…

«Если б я мог вернуться в прошлое, я б его зачеркнул.» — виновато подумал Эстен Джальн. — «А теперь — что я могу? Он куда сильней меня. Эх, знать бы заранее, что все так выйдет.»

Эстен Джальн видел, как единым мановением руки Архимаг создал себе что-то вроде трона.

«Какая безвкусная вещь!»

Уселся. Принял гордый вид.

«Идиот идиотом!»

Видел, как с поклоном к Архимагу вошло нечто, отдаленно напоминающее человека. Нет, человеком это не было. Это были… части человека. И даже не одного человека. Разных людей. Части, слепленные, скрученные воедино прихотливой и злой волей.

«Чьей?»

Жуткая тварь еще раз поклонилась Архимагу и протянула ему амулет.

— Назови имя твоего Господина, — приказал Архимаг.

— Только должность, — глухо прозвучало откуда-то из глубин твари. — Имени ты недостоин. Пока недостоин.

— Какова наглость! — восхитился Архимаг. — А ведь твой Господин явно ищет моего покровительства. Иначе зачем он стал бы присылать тебя с подарком?

Архимаг кивнул на амулет, который тварь все еще протягивала ему. Кивнул, но не взял.

— Мой Господин не ищет твоего покровительства, — провозгласила тварь. — Он предлагает тебе свое. Возьми амулет Темного Бога.

— Темного Бога? — переспросил Архимаг.

— Проводника Темных Богов, Впередсмотрящего Зла, Спутника Смерти, — возвестила тварь. — Так звучит его должность на языке смертных.

— Замечательно, — кивнул архимаг. — Я польщен. И что может мне предложить столь высокая особа? Что он может мне дать?

— Безопасность, — ответила тварь. — Безопасность и безнаказанность. То, чего тебе больше всего хочется. И чего тебе постоянно не хватает. Он освободит тебя от надоевших ясновидящих. Поможет окончательно стать человеком. Победить в войне. Достичь высших форм магического искусства. Основать Голорскую Империю.

— А что он за это хочет? — с подозрением спросил Архимаг.

Вот уж чем никогда не отличались Темные Боги, так это приступами филантропии. Чтобы получить так много, придется совершить не меньше. А то и больше. И еще вопрос, стоит ли оно того.

— Господин сам скажет, что ему от тебя нужно, — прогундосила тварь. — Возьми амулет. Тогда он сможет говорить с тобой.

— Значит, амулет — средство связи? — спросил Архимаг.

— Не только, — ответила тварь. — Возьми — и увидишь.

Увидишь — о да! Эстен Джальн видел, как рука Архимага протянулась, дрогнула и, наконец, взяла амулет. И тотчас жуткая тварь рассыпалась на то, из чего была составлена. Кабинет Архимага заполнили изрубленные тела — но его это уже не занимало.

Дрожащими руками он сжимал амулет. Он понял, что ему дали. Это…

— Я приветствую пришедшего к Темной Лестнице! — объявил Темный Бог, внезапно появляясь из глубин амулета. То есть появился он, конечно, не весь. Просто амулета не стало, а вместо него на ладонях Архимага теперь лежала голова Темного Бога. Архимаг от неожиданности ее чуть не уронил.

— Готов ли ты совершить первый шаг по Лестнице Темного Знания? — спросила голова.

— Я знаю достаточно, — обиделся Архимаг. — Меня трудно назвать новичком.

— Все, что ты знаешь — пыль перед ступенями Темной Лестницы. — сказал Темный Бог. — Но, ты пришел к ней по этой пыли. Тебе есть чем гордиться и есть за что уважать себя. Не спорю. Однако пришло время двигаться дальше. Ты готов к первому шагу?

— А что ты потребуешь взамен? — Уж кто-кто, а Архимаг прекрасно понимал, что за бесплатные пирожки приходится дороже всего платить. Сам такие дарил.

— Ничего, — ответил Темный Бог. — Это подарок. И подарок не последний. Я не говорю о том, что уже сейчас, незаметно для тебя, амулет окружил тебя дополнительной защитой. Так что — никаких расчетов. Я всего лишь хочу просить о небольшой услуге.

— Услуге? — переспросил Архимаг.

— Совсем небольшой, — усмехнулся Темный Бог. — Для тебя это сущие пустяки.

Архимаг насторожился еще сильнее. Именно небольшие услуги чреваты самыми большими осложнениями.

— Ты что-нибудь слышал о маге по имени Курт? — спросил Темный Бог.

— Что-нибудь слышал, а что? — ответил Архимаг.

— Меня порадует его смерть, — промолвил Темный Бог. — На радостях моя щедрость возрастет.

— То есть… ты согласен платить за известие о его смерти? — уточнил Архимаг.

— Платят слугам, — поморщился Темный Бог. — Равные обмениваются между собой подарками. И потом, ты не понял. Мне не нужно известие о его смерти. Мне нужна его смерть. Полная. Абсолютная. Я хочу, чтоб он исчез. Чтоб его не стало. Нигде не стало.

— А почему такой интерес к ничтожному магу? — поинтересовался Архимаг.

— Он опасен, — ответил Темный Бог. — Если бы ты знал, до какой степени, ты сам желал бы его смерти пуще всего на свете. И если я, пребывая на небесах, опасаюсь его, задумайся и ты — топчущий ту же землю, что и он. Он опасен. Очень. Его нужно истребить, пока не поздно. Пока он не изведал пределов своей силы.

— Хорошо, — сказал Архимаг. — Я подумаю. Ты что-то говорил о подарке?

— Поднеси меня к лицу, — проговорила голова.

Архимаг так и сделал.

— Открой рот, — приказала голова.

Архимаг открыл.

И голова Темного Бога плюнула ему в рот.

Архимаг охнул. Дернулся. Выпучил глаза. Машинально сглотнул и содрогнулся еще раз.

— Это мой первый подарок, — произнесла голова и разразилась ужасным хохотом.

Бешенство.

Тяжелое и страшное бешенство колыхнулось внутри Архимага, вспенилось, накренилось и выплеснуло наружу. Глаза Архимага вмиг превратились в струи яростного всепожирающего пламени. Две струи пламени огненными пиками уткнулись в амулет. Ни одна вещь в Мире — из тех что были известны господину Архимагу — не могла устоять против его огня. Не могла. А проклятый амулет даже не нагрелся! И он по-прежнему был головой Темного Бога. Смеющейся головой.

— Уничтожить сделанное Темным Богом может только другой Темный Бог, — поведала голова. — Но зачем уничтожать то, чем можно пользоваться? Ты что, оскорблен? А как иначе я мог бы передать тебе Силу?

Архимаг все еще не мог прийти в себя. Он пребывал в ярости и растерянности. Он только тряс головой, порой издавая какие-то не поддающиеся описанию звуки — то ли сила в нем прорастала, то ли гнев искал выхода.

— Силы, что я подарил тебе, достаточно для коротких моментов предвиденья, — сообщил Темный Бог. — В дальнейшем ты сможешь развить ее. Кроме того, я дал тебе росток силы Темных Богов. Немногие смертные удостаивались такой чести. Кто знает, быть может тебе повезет, и ты станешь Богом?

— Значит, вот такие подарки ты мне приготовил? — овладев собой, усмехнулся Архимаг. — Небольшая порция ясновиденья. Еще один магический щит…

— Очень прочный щит, — ввернул Темный Бог.

— Я так благодарен, что слов нет! — ехидно заметил Архимаг. — Значит, очень прочный щит и сила Темных Богов, которая то ли прорастет, то ли нет. И все это вперемешку с оскорблением, которого… которое… не знаю, смогу ли я простить… смогу ли смириться с этим…

— Станешь Темным Богом — разберемся, — вдруг переходя на простонародный говор, объявил Темный Бог. — Набьешь мне морду, и дело с концом.

— Не знаю, — сказал Архимаг. — Не знаю, зачем мне это. Зачем мне сила Темных Богов и прочее. А взамен ты хочешь, чтоб я связался с опаснейшим магом.

— Он опасен не для тебя, — сказала голова.

— Ты же говорил, что опасен! — возразил Архимаг.

— Он опасен для меня уже сейчас, — поведал Темный Бог. — Для тебя — все еще нет. Не жди, пока он станет опасен и для тебя тоже.

— Я и без того занят войной, — проворчал Архимаг. — Джанхар этот. А теперь еще и Оннер.

— Я помогу тебе воевать с Джанхаром, — сказал Темный Бог. — Помогу искать Оннер. Убей Курта. Убей.

— Я подумаю, — сказал Архимаг.

— Подумай, — согласилась пустота по ту сторону амулета.

Темный Бог исчез.

— Напыщенный глупец! — прошипел Архимаг глядя на амулет.

Достав из воздуха стальной ларец, он бросил туда амулет, запечатал заклятьем и вернул обратно в ничто.

— Напыщенный глупец! — дрожа от торжествующей ярости, прошептал Архимаг еще раз. — Хотел обмануть меня! Обманул? Радуйся, глупец! Вместо истинной силы Темных Богов болван Архимаг поглотил Тень этой силы. Торжествуй, недоумок! Недолго тебе торжествовать! Ты не учел того что я и сам — Тень. Тень от сгоревшего рисунка, обернутая в магию и ярость. Ни одному магу такая сила ничего не дала бы! Ни одному настоящему магу! Но Тени Мага подобает Тень Силы! Именно ее я и могу взять. Взять — и сделать своей. Самонадеянный кретин! Вздумай ты быть со мной честным — и мне бы это ничего не дало. Решив обмануть меня, ты обманулся сам. Именно поддельная сила дает поддельному магу настоящее могущество! Ты хотел кормить меня иллюзиями и моими руками выполнить грязную работу. Ты посчитал излишним разбираться с тем, кто я таков и откуда взялся. «Пыль у подножия!» Ишь ты! Ну, ничего. Эта пыль переварила достаточно чужой силы. Ее хватит, чтоб переварить Тень Силы Темных Богов! Такой магии нет ни у кого. И защиты от нее не придумали. Кому нужна защита от того, чего нет? Теперь-то у меня все попляшут. Пусть только сила прорастет как следует.

Оглядевшись вокруг себя, он заметил груду обезображенных трупов.

— Как все-таки неаккуратно, — поморщился он. — Никакого эстетического чутья. А еще Бог! Надо приказать, чтоб прибрались тут. Да не выбрасывали, а сложили в холодке. В хозяйстве все пригодится.

— Какой кошмар, — пробормотал Эстен Джальн, и кисть дрогнула в его руке.

Архимаг вдруг остро глянул ему в глаза, и Эстен Джальн понял, что тот видит его.

— Кто ты такой? — спросил Архимаг. — Уже не впервые я ощущаю твой взгляд.

Эстен Джальн поспешно стер картину, нарисованную на бегущей воде, но взгляд Архимага еще преследовал его какое-то время.

— Они всерьез заинтересовались Куртом, — вздохнул Эстен Джальн. — Рановато пронюхали. Он еще не готов к таким битвам. Нужно будет за ним приглядывать. В случае чего напишу судьбе еще один портрет. Или натюрморт. Однако каков этот господин Архимаг! Совсем очеловечился. Умный. Хитрый. Ему б еще душу, и такое страшилище вышло бы — прямо хоть не рождайся! Но чего нет, того нет. И правильно. Душу я в этот шедевр не вкладывал. Ну, да оно и к лучшему. Страшилища с душой гораздо опаснее. И страшнее. А он и так… страшнее некуда. Эк он меня углядел! До сих пор мороз по коже. Вот нарисовал так нарисовал! Шедевр на всю жизнь, будь она неладна! Руки бы себе повыдергал за такие художества, ну так ведь тем делу не поможешь. И что они все к бедняге Курту цепляются? Ну — сильный маг, согласен! Так ведь не один он такой. Есть гораздо сильнее.

Эстену Джальну нравился Курт, нравилось его свободное неприкаянное странствие, полное забавных приключений и неожиданных всплесков силы. Наверное, Джальн завидовал Курту — как художник может завидовать изображению, чарующему вымыслу. Как статуе завидовал, как картине. Завидовал его удаче поступать, как заблагорассудится, идти, куда хочется, принимать жизнь такой, какая она есть. Сам Эстен, с детства связанный законами и уставами Ордена, был всего этого лишен. О да! Его обучали лучшие учителя. Но лучше уж набивать шишки и мучиться как Курт, чем постоянно ощущать, как чьи-то ловкие пальцы аккуратно отбирают кисть, заменяя ее чем-то отвратительным как по виду, так и по содержанию.

Эстену Джальну очень хотелось, чтобы Курту повезло больше, чем ему. Потому что должно же, черт побери, хоть кому-то хоть иногда везти! Особенно такому потрясающему парню. И если для этого требуется усадить в лужу всех Архимагов Мирозданья — значит, они будут там сидеть!

Интересно, кто его выдумал, этого Курта? Я бы и сам от такой идеи не отказался. Восхитительное чудовище, попирающее этот косный мир Орденов Архимагов и бронь-конниц. Ничего-ничего. Он им всем еще покажет. А я на это посмотрю. Люблю красивые картины.

Однако для того чтобы эти картины вырисовались, нужно время. Курту не выстоять в таких битвах. Время! Как выиграть время? Совсем немного времени выиграть. Курт ведь быстро взрослеет. Не имея никакой подготовки, одолеть команду Осназа — это немало. Конечно, это не то же самое, что встретиться с магом Ордена, но все-таки… Время. Как усадить Архимага и прочих охотников за Куртом в обширную надежную лужу, как продержать их там подольше? Как?

И тут Эстен Джальн с наслаждением вспомнил Архимага после битвы с Зикером. В луже. На коленях свинья. Во рту лягушка. А ведь для этого даже с судьбой договариваться не пришлось! Зикер постарался.

Зикер.

Он, конечно, тот еще овощ — а все же не мешало бы послать ему весточку. Не о Курте , конечно. Курта он не любит и… пожалуй, боится. Если он вообще кого-то боится.

Нет.

Не о Курте весточку… о другом. О той силе, коей овладел или в ближайшем будущем овладеет Архимаг. О тех крохах ясновиденья, что ему уже перепали. И пусть Зикер подумает, что с этим делать. Подумает. Зикер уж наверняка подумает. Что он в таком разе сделает? Я бы сбежал. А Зикер? Сбежит — или… или ударит! На упреждение и до смерти. Зикер, он такой. Он может.

Хотя… у него сейчас слишком много людей, к которым он по-настоящему привязан. Так что, возможно, он попросту сбежит вместе с ними. Не станет рисковать. Все равно хорошо. Архимагу придется заниматься не только Куртом. А если Архимаг сдуру станет Зикера преследовать — а ведь станет! — Зикер его, возможно, что и одолеет. Не в Ордене, где Архимаг действительно силен — а в тихом месте, где-нибудь в пути. И никто ничего не узнает. Никто не укажет на Зикера пальцем. Он даже в Орден сможет вернуться — потом, после. И быть может, его даже возглавит. Хорошо бы… А Темному Богу самому нипочем не отыскать Курта. Придется ему поискать себе новых прислужников. Пусть поищет. Я помогу.

«Ударит или сбежит?» — думал Эстен Джальн — а кисть его уже чертила на бегущей воде послание для Зикера. Вот так. Вот так.

«Пусть он увидит мое послание во сне!»

— Опять Курт этот… кто о нем только не говорит… — пробормотал Архимаг, глядя в хрустальный шар. — Сперва Зикер. Теперь этот Темный Бог. Зикер, правда, наоборот, уверял меня, что Курт — ничтожество… но энергии он при этом потратил, помнится, многовато. Странно. Стал бы он так волноваться, если б Курт и в самом деле был никем? Жаль, не помню точно, что он мне тогда наговорил. Надо бы еще одного библиотечного демона сожрать, а то память слабеет. Ладно. Решено. Куртом займутся. Темные Боги зря подарков не делают. Что-то тут кроется. Вот только… не предложить ли этому Курту союз? Против Зикера, Темного Бога и остальных.

Интересная мысль.

Зикер проснулся и сел. В небесах сонно потягивалась ночь — а у него не было привычки просыпаться по ночам от привидевшихся кошмаров. Черных Магов с таким стажем кошмары не мучают. И не пугают. Скорей уж это кошмары их боятся — вежливо обходят. Ну, а если какой-нибудь молодой, неопытный и слишком глупый кошмар все же решится на столь необдуманный поступок, как забраться в голову к Черному Магу и затесаться промеж его снов — ему же хуже. Он этих самых обычных снов Черного Мага до того перепугается, что помрет от ужаса, не дожив до начала просмотра себя, кошмарного и жуткого. Только парочка особо живучих кошмаров дотерпела до просмотра в голове Зикера. И оба раза он проснулся от хохота. Наивные создания эти кошмары. Нашли, чем пугать. Да такого и малый ребенок не испугается — конечно, если он в Ордене родился. Те самые долгоживущие кошмары Зикер пожалел, отпустил подобру-поздорову и больше приходить не велел. Наверное, они остальных тоже предупредили. С того разу — ни одного кошмара.

Зикер проснулся не от кошмаров. Его разбудило соприкосновение с чужой магией. С магией, которую он узнал бы из тысячи тысяч других. Это было схоже с легким движением кисти. Впрочем, почему — схоже? Оно и было им, этим легким уверенным касанием. Эстен Джальн рисовал на воде. Рисовал снящиеся Зикеру сны. Внутри одного из снов был дремучий лес. В глубине леса пруд. А в глубине пруда сновали невероятные многоцветные рыбины. Зикер прочел их танец. Это и было послание.

«Ну начудил, авангардист фигов! Нет бы, как все нормальные маги, отправить послание копьем в задницу или каким другим человековредительским способом! Рисовальщик чертов. Уху бы сварить из твоих рыбок.»

Сердце старого мага замирало от красоты танца — но в самом послании ничего красивого не было. Эстен Джальн предупреждал, что Архимаг вступил в союз с кем-то из Темных Богов. Получил в свое распоряжение ограниченное ясновиденье и почти неограниченную силу. Да какую! Тень Силы — страшная вещь. Зикер сразу понял, насколько опасной она может оказаться, если применить ее надлежащим образом. Самоуверенности Архимагу не занимать. А значит… а значит, он вполне способен решить, что раз какое-никакое ясновиденье у него есть, то Тенгере и Зикер ему больше не нужны. А раз не нужны… Архимаг не любил хранить ненужные вещи. А люди для него ничем не отличались от вещей. Вот так. Есть еще некоторое, совсем небольшое время, пока Архимаг осваивает свои новые возможности. Потом он нападет. «Ударишь или сбежишь?» — недвусмысленно интересовалось послание. Зикер со вздохом обвел глазами привычный уют спальни.

— И не надейтесь, уважаемый бывший Великий Магистр Эстен Джальн! — с усмешкой промолвил он. — Сбегу несомненно. Не видать вам новой великой битвы, если вы на это рассчитывали. Спаисбо, конечно, за предупреждение… а только батальное полотно вам придется писать с кого-то другого. Староват я для роли натурщика. Будь я один, еще подумал бы — а так…

Коротким толчком силы он уничтожил посланные сны.

«Красивые были рыбки. Жалко.»

В бескорыстную помощь Эстена Джальна верилось слабо. Какие-то свои планы у него есть. Если не картина, так другой какой замысел. Черный Маг всегда остается Черным Магом, Великий Магистр — Великим Магистром. Что бы он ни делал, чем бы ни занимался. Нет. Не стал бы Эстен Джальн просто так делиться информацией. Предупреждать. Важно понять, с какой целью он это делает, чтоб, избегая одной ловушки, не угодить в другую, еще худшую.

С другой стороны… врать Эстен Джальн тоже не стал бы. Не в его характере. Это ниже его достоинства. В его устах правда может быть смертоноснее иной лжи — но до вранья он опускаться не станет. Раз сказал, значит, так и есть. Впрочем, проверить нетрудно.

Что ж, проверим.

Зикер никогда не дружил с мятежным Великим Магистром.

Как раз когда звезда Эстена Джальна начинала восходить, и он уверенными шагами двигался вверх по ступеням иерархии Ордена, звезда самого Зикера медленно, но верно клонилась к закату. Сила его убывала. Враги подняли головы. Зикер старательно изображал из себя старого дурня, чтобы выжить — и ему нечего было делать в компании блестящего молодого мага, увенчанного славой, друзьями, женщинами и достижениями. Один старательно маскировал свои прошлые подвиги теперешними анекдотическими случаями, другой уверенно шел к подвигам нынешним, не зная недостачи ни в силе, ни в таланте.

Они просто не могли оказаться друзьями. Даже близкими знакомыми. Зикер по натуре своей скорей склонен был оказывать покровительство, чем принимать его — а старый маг, лишившийся большей части своих сил и тратящий оставшиеся на то, чтоб его не принимали всерьез, не способен оказывать покровительство Великому Магистру, введенному в Малый Круг, пользующемуся доверием самого Архимага. Принять покровительство молодого нахала? Спасибо, но это для кого-то другого. Тем более что он и не предлагал. А если б даже и предложил…

Кроме того, Зикера раздражали манеры Эстена Джальна. Чересчур, избыточно яркий, блестящий, феерический… его было слишком много для Зикера, привыкшего к умеренности и точности во всем. Старый маг был в восторге от его живописных талантов и талантов вообще — и единственно Зикер угадал точку, после которой Эстен Джальн пошел вразнос. Он рос, как дерево в закрытом помещении. Рос… и вырос. Он мог бы расти еще — но дальше был потолок. Зикер ведь тогда посоветовал отпустить молодого мага из Ордена. Пусть создает собственный Черный Орден! Может ведь. И если б тогда к словам Зикера прислушались, многое сложилось бы по-другому. Но слово Зикера тогда мало что значило. Очень уж талантливо он убедил окружающих в собственной ничтожности. Поэтому никто Великого Магистра Эстена Джальна из Ордена не отпустил.

«Ишь чего удумал, старый дурак! Такими силами разбрасываться.» — так, кажется, высказался бывший Архимаг. — «И конкурирующий Орден нам ни к чему. И вообще. Пусть поработает пока со всеми вместе этот юный нахал — а вот годков этак через четыреста, когда я уйду на покой…»

Но Эстен Джальн не собирался ждать так долго.

При всей своей способности к ясновиденью, Зикер даже не был уверен, в том, как Эстен Джальн относился к нему. Зикер не знал, что планировавший переворот Эстен Джальн не собирался становиться Архимагом. А уж что он собирался предложить этот пост ему, Зикеру… такое старому магу и во сне не снилось. Тем не менее это было так. Эстен Джальн относился к Зикеру с уважением и даже восхищением. Он помнил все легенды о его подвигах и все анекдоты о его глупостях. Джальну нравилось и то, и другое. Он хотел бы подружиться со старым магом — но просто не догадывался, как к нему подступиться. А кроме того… маска, которую он себе создал, чтоб защитить свою живопись от окружающей его реальности орденской жизни — маска блестящего, подающего надежды, яркого и пустого первого ученика и гордости Ордена не давала ему сблизится с кем бы то ни было. Она ведь на то и создавалась, чтоб к нему не лезли разные скользкие типы, развлекающиеся страданиями девственниц и пожирающие драконов натощак. Создавалась, создавалась — и создалась. Теперь к нему не только мерзавцы, к нему и хорошие люди не приближаются. Маска не пускает.

Ничего этого Зикер не знал — а потому сразу заподозрил, что Эстен Джальн ведет какую-то свою игру. Хоть и сообщил ему правду, а все же с каким-то хитрым умыслом. Ведь как сбежал в свой нарисованный мир, так и носа оттуда не казал. А теперь — на тебе! Послание. Хитрое. Вычурное. Рыбки у него, понимаешь ли… Кроме Зикера, такое и не прочтет никто. Даже если сумеет в его сны забраться — все равно не прочтет. Архимаг уж точно не прочтет. Ну, и что теперь? Что этому сумасшедшему художнику нужно? Чего он добивается для себя?

Ничего?

Извините, это вы кому-нибудь другому скажете. Причем о ком-нибудь другом.

Так-то вот. Какое ему дело до Зикера? До Тенгере? Тенгере… Быть может ему тоже нужен Тенгере? Или ему нужно убрать Зикера из Ордена? Зачем? А этот Темный Бог… в самом ли деле он был? И как же он, Зикер, опытнейший маг, не почуял, кем является посланец! Не сообразил, кто его послал и зачем. Разве что чары амулета таковы, что способны прятать любую информацию… И ведь как хитро спрятано! Идеальный способ спрятать информацию — придать ей вид чего-то несущественного и сделать общедоступной. Не принял Зикер всерьез полусгнившего человечка с грошовым амулетиком «для самого главного мага». Не принял. Заставил Архимага выслушать это страшилище. Пусть, дескать, вони понюхает, чтоб жизнь праздником не казалась.

Позлорадствовал да и пошел дальше. Выбросил ситуацию из головы. А зря выбросил. Лучше бы я голову свою выбросил. К чему она, если думать не хочет? Потому что ситуация развивается. Если верить Эстену Джальну. А если не верить? Если не верить, то…

Зикер достал из воздуха хрустальный шар, одними губами прочел заклинание и увидел Архимага. Архимага, удивленно вытаращившгося в другой хрустальный шар.

Архимаг пытался сосчитать линии реальности.

— Умник! — пробурчал Зикер, гася свой собственный шар. — А капли дождя считать не пробовал? Увлекательное занятие…

Эстен Джальн был прав. Уже одно то, что Архимаг умудрился увидеть эти линии… не просто событие из будущего — сами линии… уже одно это было очень плохим знаком. Стоит этому недоумку хоть пару раз подряд угадать — и он решит, что уже во всем разбирается. А тогда…

Что ж… неважно, что задумал Эстен Джальн. Неважно, почему он поделился информацией. Пока — неважно. Важно, что он сказал правду.

«Пора уносить ноги.» — подумал Зикер.

Солнечным утром Курт вышел, наконец, из храма. Начинался третий день его, Курта, божественности. Храм стоял на высоком месте, со всех сторон к нему карабкались дома и домики обширно раскинувшейся деревни.

— Ну, и куда нам сначала? — спросил Курт.

— Седьмая Левая улица. Дом Жаворонка, — откликнулся Мур.

— Везде дома с номерами, а улицы с названиями, — заметил Курт. — А у этих… у этих все наоборот. Странные люди.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько странные, — усмехнулся Мур. — Я как эти названия услыхал — сразу понял, где мы. Такое место во всем мире одно только и есть. И только в нем Сиген почитается за главного Бога. Да ты не стой столбом. Сворачивай налево, и пойдем. А я пока расскажу.

— Годится, — кивнул Курт, неторопливо, как и подобает Богу, спускаясь с холма.

— Ну так вот, — продолжил Мур, — когда-то здесь был магический Орден. Давно, правда. Он поссорился с другим магическим Орденом. Кто там из их был прав, из-за чего все началось и так далее — теперь дело темное. Для нас важно то, что здешний Орден был побежден. Часть магов погибла в бою, остальные бежали. Свои магические инструменты они прихватили, разумеется — в здравом уме ни один маг такими штуками разбрасываться не станет — а вот слуг, стражников и гаремы, всяких там фей и гурий бросили. Не с руки им было все это за собой волочить. Слишком хлопотно, а они не могли мешкать. Враги шли за ними по пятам. Какое-то время остававшиеся в Ордене люди жили, как раньше, ожидая возвращения магов, но те так и не пришли. Кто знает, что с ними сталось? Стражники и часть слуг разошлись, подыскав себе другие места службы. А феи и гурии остались. Не захотели покинуть это место. Одни повыходили замуж за тех стражников и слуг, что так и не собрались уйти, другие за случайных путников, которые захотели остаться. Так и образовалась эта деревня. А Сиген у них за главного Бога еще с тех времен — потому как маги не позволяли своим наложницам к серьезным Богам обращаться. Боялись, верно, что те им нажалуются. Думаю, это были не очень светлые маги.

— Да уж, — сказал Курт. — Значит, феи и гурии.

— А также люди, — добавил Мур. — А случайными прохожими могли оказаться и эльфы, и гномы, и оборотни, и много еще кто.

— Да уж, — еще раз повторил Курт.

Кто-то торопился им навстречу.

— Ох! — разглядев, испугался Курт. — Это та самая старуха, которую я баловаться послал. Что-то у нее больно уж грозный вид.

— Небось, решила, что тряпкой тебя протирать бесполезно — все равно не блестишь! — хихикнул Мур. — Наверно, решила точильным камнем попробовать.

— Чтоб у тебя набалдашник треснул за такие шуточки! — отозвался Курт. — От этой ведьмы всего ожидать можно.

Ждать пришлось недолго. Несмотря на явно солидный возраст, старуха двигалась широким бодрым шагом хорошо выспавшегося боевого коня, вдруг угодившего в табун с отборными кобылицами. Подойдя, она отвесила подобающий случаю поклон и подняла на Курта виноватый взгляд.

— Я ухожу, — сообщила она.

— Да ты ж придти не успела! — удивился Курт.

— Я с должности своей ухожу, — степенно промолвила старуха.

— Почему? — спросил Курт, стараясь, чтоб в голосе не прозвучала смесь радости с облегчением, переполнявшая его.

— Потому как в должности Хозяйки вдове либо девице незамужней быть надлежит, — поведала старуха. — А раз я уже таковая не есть, , значит, согласно обряду мне полный поворот вышел, и замена необходима есть.

— Не понял, — честно признался Курт.

Мур фыркнул. Старуха улыбнулась.

— Следуя твоему божественному велению, я отправилась баловаться. — Старуха распялила пальцы, загибая их по одному на каждое следующее сообщение. — На одной ножке скакала — раз, в кошку плевалась — два, а потом старосте язык показала — три. А староста, он обиделся. И я ему сказала тогда, какой мне от тебя приказ вышел. Чтоб он за обиду себе того не держал. А он тогда сказал, что он вдовец, и что я вдова, и что нечего мне, как маленькой девочке баловаться. И предложил пойти ко мне и побаловаться, как взрослые люди балуются. Как от Богов заповедано. И сказал еще, что он давно на меня заглядывался. А я ему тогда сказала — а что ж мне с должностью-то делать? А он ответил, что я тебя неверно поняла, и что если б ты хотел, чтобы я в кошек плевалась, то не меня бы выбрал бы, а и вправду маленькую девочку. А что до него самого, то он давно в мою сторону смотрит, но против обряда поступать не можно, вот он и молчит. Ну, а раз ты сам велел… Я ему, конечно, много чего сказать хотела, да только ведь и он мне по нраву, что тут скажешь… А потом он меня слушать не стал, а просто взял на руки и понес. И вся деревня это видела. А отбиваться я не стала, потому что он сильный и всем смешно бы вышло, а разве ж я маленькая девочка, чтобы всем смешно делать? Так что я теперь — мужняя жена. А жена не может быть Хозяйкой, это все знают. Вот я и боюсь, не прогневала ли я тебя, и хочу знать, кто все-таки был прав тогда — я или мой муж?

Посох мелко вибрировал от сдерживаемого смеха. Курт не мог себе позволить даже такой роскоши.

— Твой муж прав, женщина! — мягко, но властно изрекло Божество. — Возвращайся к нему и будьте счастливы. Мне, пребывающему во плоти, не нужна Хозяйка. Уходя, я подберу тебе смену. Иди с миром женщина. Я благословляю тебя и твой брак.

Благодарно улыбнувшись, старуха низко поклонилась и тронулась обратно. А Курт получил основательный удар по лбу.

— Мур! — тоненько взвыл он.

Зато пришел в себя. Произнося «божественный», монолог он сам почти уверовал в свою божественность.

— Очнулся? — поинтересовался посох.

— Вроде бы… — выдохнул Курт.

— Тогда порадуйся, — предложил Мур. — Старая курица добаловалась, и теперь никто не будет вытирать грязные тряпки о твою физиономию.

— Это хорошо, — проворчал Курт, ощупывая лоб, — а только ты все же поосторожней. Синяки и шишки плохо сочетаются с сиянием божественности.

— Я тебе не говорил, что у тебя совсем нет художественного чутья? — поинтересовался посох.

— Нет, — удивился Курт. — Не говорил. А что, и вправду нету?

— Пойди к ближайшей луже и полюбуйся на себя! — гордо воскликнул Мур. — Я создал из тебя совершенное произведение исскуства! Ничто так не сочетается с сиянием нимба, как пара-тройка шишек и добрый синяк под глазом.

— Врешь ты все, — вздохнул Курт, возобновляя шествие по склону холма.

— И вовсе я не вру, а стараюсь тебя утешить, — проговорил посох. — Ну сам подумай, стало бы тебе легче если бы я сказал — ну и поганая у тебя рожа, Курт! Просто ужас! Кстати, мы пришли! — добавил он. — Сворачивай в эту улицу. Видишь во-он тот пестренький дом?

— Вижу, — сказал Курт. — Кстати, напомни-ка что нас там ожидает?

— А ты не помнишь? — удивился Мур. — Да-а… для мага у тебя просто отличная память. Дырявое ведро, а не голова.

— Я тебе не говорил, что просто обожаю разводить костры? — невинно поинтересовался Курт.

— При чем здесь костры? — поймался Мур.

— При том, что ты неплохо пойдешь на растопку! — с угрозой в голосе сообщил Курт.

— Ты злой, — укорил посох. — Злой, противный, не обладаешь навыками бесконфликтного коммуникабельного общения… и вообще деградируешь на глазах.

— Зато ты умный, — фыркнул Курт. — Давай, шевели набалдашником! А то я решу, что ты и сам ни черта не помнишь. Что я должен делать в этом красивом пестреньком доме?

— Снимать штаны и бегать! — хихикнул Мур.

— Чего? — оторопел Курт.

— Снимать штаны и бегать! — повторил посох.

— Неудобно бегать со спущенными штанами, — усмехнулся Курт. — Давай скорей, говори правду, а то дошутишься — я ведь так и сделаю!

— Там две пожилые дамы — по их собственному выражению, «плохие памятью». Совсем как ты, — ехидно добавил Мур. — А еще старичок-кузнец, который силы просил.

— Да, — сказал Курт внутренне холодея. — Теперь помню.

«А вдруг ничего не выйдет? Вдруг не получится?»

Томительная нота неуверенности, словно плащ, стекала с плеч, и прохладный ветер играл его мягкими складками.

«Отец Наш Сиген» решительно шагнул на порог.

«А вдруг не выйдет?! Вдруг… Ну, вперед!»

Вышло.

Курт даже удивился — с какой легкостью.

Правда, последствия оказались не такими, как он ожидал, но с последствиями всегда так. Ожидай, не ожидай — все равно случится не первое, не второе, не третье, а вовсе даже неожиданное.

На пороге дома его встретил старик. Старух видно не было, зато их было хорошо слышно. Даже слишком хорошо.

— Шумят, — вздохнул старик. — Позабыли, кто сколько соли в суп насыпал и куда этот несчастный суп потом дели, и почему вместо него на плите оказалось замоченное белье, и кто положил в это неладное белье мои клещи…

— Сейчас поправим, — бодро пообещал Курт и двинулся на шум голосов.

Когда две пожилые, но не утратившие девичьего задора, склонные все на свете забывать женщины пытаются выяснить друг у дружки, кто же из них все-таки назабывал больше и у кого это лучше выходит — шум образуется просто необыкновенный. Даже божественное присутствие его не окорачивает, в чем Курт убедился на собственном опыте. Он вошел, но тише не стало. Да что там — его попросту не заметили! Они бы сейчас даже заезжего фокусника не разглядели, а тут всего-то навсего какой-то Бог!.. Бабки до того раззадорились, что уже и друг дружку, быть может, не замечали. Впрочем, почему «быть может»? Забыли они друг о друге — делов-то! Возможно, потому и не дошло до ухватов и сковородок. Тем более, что и те и другие здесь были отменного качества. Ухватом наверняка можно было пробить шкуру какого-нибудь дракона, а на любой из сковородок этого самого дракона можно было зажарить, причем целиком.

Курт послушал еще минуту-другую, а потом решительно скомандовал:

— Стоп!

Короткий толчок силы встряхнул его самого, а старухи просто замерли на месте с открытыми ртами.

Кособокие ругательства и нескладные доводы, помесь ерепени с околесицей и окончательная чепуха повисли в воздухе, немного повисели и шлепнулись на пол, обернувшись жабами. Жабы заквакали к выходу. Старухи продолжали молчать, ошарашенно таращась на Курта.

— Повелеваю вспомнить все, что вы забыли! — проговорил тот, и мягкая волна силы качнула мир. — Повелеваю впредь забывать не больше, чем прочие люди. И быть немного добрей, чем прежде. Да станет так!

И стало так. Еще как стало! Так стало, что дальше некуда. Даже Мур вздрогнул. Старухи не только вспомнили все, что забыли — ох, если бы! Нет, они тут же поспешили поведать об этом окружающему мирозданию. Они вперемешку и вперегонки излагали все, что им вспоминалось, а голоса у них были — дай Бог всякому! Впрочем Бог стоял рядом, испуганно прикрыв уши, и думал — не отобрать ли?

От размышлений его оторвал старик. Мягко взяв Бога за руку, он деликатно увлек Курта в смежную с кухней комнату, аккуратно притворив дверь.

— Ишь орут… звездноглазые отродья! — с нежностью проговорил он. — Эльфья кровь — что с них взять? Обрадовались, дуры…

— Эльфья? — удивился Курт.

— Сам-то я из гномов, — ответил старик. — Не чистокровный, конечно, у нас чистокровных, почитай, что и вовсе нету. А жену из эльфов взял, тоже полукровку. И сын туда же — весь в меня — эльфку ему подавай! Вот они теперь и ревут друг на друга. Глотки-то у них эльфьи, луженые, в такую глотку луну пропихнуть можно, если поднатужиться, а вот красота у той голосистости, увы, человечья — некрасивая. Ты уж прости их. Не со зла они.

— Да я и не думал сердиться, — сказал Курт. — Кстати, а сын твой где? Ему от меня ничего не надо?

— Из пешеходов он, — ответил старик.

«Эта здешняя манера отвечать не на вопрос, а на его двоюродного дедушку меня скоро доканает!» — подумал Курт.

— Из кого, ты сказал? — терпеливо спросил Курт.

— Я-то? — удивился старик. — Я из себя говорю. А разве можно говорить из кого-то другого?

Курт сделал глубокий вдох. Потом медленно выдохнул.

«Спокойно. Правильно поставленный вопрос — основа долголетия и хорошего самочувствия. Боги никогда не бьются головой о стены. Это разрушает нимбы и общественное мнение. Спокойно. Правильно поставленный вопрос…»

— Я спрашивал о твоем сыне, — напомнил Курт. — Ты говоришь, что он пешеход.

— Ну да, — кивнул старик, — пешеход он. Торговец, значит.

— Ах, торговец! — воскликнул Курт, словно это все объясняло.

«Лучше я у Мура потом спрошу!» — подумал он. — «А кроме того, кто знает, быть может я и вообще обязан это знать? Мало ли что…»

— Так он что, в отъезде? — наудачу спросил Курт.

«Или торговцам запрещено обращаться к Сигену?»

— В отходе, — кивнул старик. — Кто знает, когда будет? Пешеходы, они такие…

— Значит, сейчас твоя очередь. — сказал Курт. — Сколько силы тебе нужно?

— Да хоть половинку прежней бы, — вздохнул старик. — У меня помощник есть, конечно, оно так, но для счастья чтоб — самому за молот хочется… а такой, как сейчас, я и молоточком-то с трудом ворочаю. Меня скоро таракан затопчет.

— Не затопчет, — возразил Курт. — Повелеваю: стань вдвое сильней прежнего и оставайся таковым, пока тебе самому эта сила в радость! Да станет так!

Мягкая волна силы вновь встряхнула Мир. Старик вроде бы ничуть не изменился — но никто уж теперь не назвал бы его маленьким и хлипким. И если бы он пообещал в одиночку поднять и перенести свой собственный дом, ему бы поверили.

Старик подхватил неведомо откуда взявшийся кузнечный молот и легко, как перышко, крутанул его в воздухе. А потом он поднял на Курта взгляд — и в этом взгляде было такое, что Курту стало неловко.

«Да я же ничего особенного не сделал!» — хотел сказать он… но Боги никогда не говорят таких слов. Поэтому он сжал зубы, милостиво простился с хозяевами дома и пошел к выходу.

— Счастья этому дому! — произнес он на пороге — и воздух дрогнул еще раз, откликаясь на проявление божественной воли.

«Хамы они изрядные, все эти Боги!» — думал Курт. — «Хотя… если они каждый день с таким сталкиваются… за сотни веков привыкнуть, наверное, можно… и охаметь… и перестать принимать близко к сердцу… и наплевать… и злоупотребить… и еще раз… быть может, так и становятся Темными?..»

Разница между ритуальным почитанием и живой благодарностью потрясла Курта. И то и другое было искренним — а как же иначе? Но все же… все же… А может, старик и вправду был необыкновенным человеком? Или это жаркая кровь гномов придала столько силы его взгляду? Курт мог бы поклясться, что старик куда больше похож на Бога или на святого, чем он сам. И почему другие этого не замечают? Или все дело в том, что старик — здешний? К нему привыкли — вот и не видят очевидного. А Курт, напротив, совсем чужой, вот и выглядит этаким божеством.

Бедняга Курт давно не смотрелся в зеркало — а если б по-предложению Мура заглянул в лужу, пожалуй, убежал бы с криком, перепугавшись самого себя. Жителям деревушки было проще. В их жилах текла кровь фей и гурий — ослепительных красавиц, привыкших созерцать разные там могущества сотню раз на дню и повидавших эти самые могущества во всех видах, в том числе и без штанов… а ведь даже само Средоточие Силы без штанов выглядело бы нелепо и смешно. Так что жители знали — точней, их кровь знала — чего на самом деле стоят все эти могущества. А кроме того, их Бог и должен быть могуч и грозен. Какой же он иначе помощник и защитник?

Иное дело — Курт. Бедняга никогда не сталкивался ни с какими божествами. В тех подворотнях, где ему случалось переночевать, они не водились. Поэтому испугался бы он себя, доведись ему полюбоваться на это неописуемое зрелище, до полусмерти. Счастье, что он так и не удосужился заглянуть в лужу. Воспринимал он свою внезапную божественность, как дурную шутку подвыпившего мироздания, и надеялся что с похмельем она выветрится сама собой.

«Сунь себе дракона в штаны и надейся!» — говорят о таких случаях уроженцы Северного Джанхара. К счастью — или к несчастью — Курт не знал этой поговорки.

— Так кто все-таки такие эти самые «пешеходы»? — спросил он, немного оправившись от переживаний.

— А почему ты решил, что я знаю? — ехидно удивился Мур.

— Ну! Ты выглядишь таким мудрым! — решил подольститься Курт.

— Я всего лишь посох, — ответила вредная деревяшка. Лесть не удалась. — Мудрость и всеведенье — это по вашей, по божественной части, уж извините.

— Нахальное бревно! — возмутился Курт. — Ты всерьез веришь в наличие у меня какого-то там всеведенья?!

— Ну разумеется! — хихикнул посох. — Мне по должности положено верить. И вообще, по моему скромному разумению, Вашей Божественности давно пора открыть шкатулку драгоценного всеведенья, дабы почерпнуть из нее зерна истинных знаний о природе окружающих вас вещей, вместо того чтобы постоянно преклонять свой слух к грубым изречениям вашего недостойного слуги.

— Боюсь, я потерял ключ от этой шкатулки, — пробурчал Курт.

— Плохо, — укорил его посох. — Боги не должны быть такими рассеянными. Так ты и нимб, чего доброго, потеряешь. А Боги, утратившие сей замечательный предмет, отличающий их от прочих, с позором изгоняются из божественного сословия без всяческого сохранения содержания и прочее и прочее.

— Сам такой, — улыбаясь, проворчал Курт. — Развлекся?

— Немножко, — смущенно признался посох.

— Тогда рассказывай про пешеходов, — потребовал Курт.

— Экий ты занудный, — вздохнул Мур. — Там и рассказывать-то нечего.

— Ну, вот и рассказал бы сразу, — усмехнулся Курт.

— Нет, пока ты был магом, я тебя еще терпел, — вздохнул Мур, — Но в качестве Бога ты абсолютно невыносим. Абсолютно!

— Да, — гордо сказал Курт. — Мы, Боги — такие. А кроме того, не надо мне на нос башмаки вешать. За твою долгую жизнь тебе наверняка попадались типы куда круче.

— А это смотря с какой башни смотреть, — заметил Мур. — На свой лад ты любого из них его же мантией накормишь.

— Приятно слышать, — проговорил Курт. — Я жду.

Мур вздохнул.

— «Пешеходы», значит, словечко устаревшее. Но не то чтобы очень уж старое, — начал Мур. — Придумали его здесь, то есть не само слово, конечно, а тот его смысл, в котором оно прозвучало. Оттенок у этого его смысла слегка пренебрежительный. А раньше был куда более пренебрежительный. И означает оно всех тех людей, которые не на земле себе хлеб зарабатывают, а каким иным ремеслом помимо крестьянского. Маги, воины, торговцы, искатели сокровищ, моряки, вестники, актеры, фокусники, менестрели, охотники, рыбаки, звероловы, бродячие ремесленники, воры, разбойники, странники и прочие почтенные граждане были скопом занесены в категорию малопочтенных и прозваны пешеходами. В то время деревня уже подзабыла слегка, что сама едва ли не наполовину составлена из потомков бывших пешеходов, и решила, как это часто случается, что только оседлое хозяйство на земле да ремесленные работы того же рода являются почтенным и достойным человека занятием. Прочее же — дело подозрительное и неблагонадежное. А как еще, скажите на милость, относиться к подозрительным и неблагонадежным людям? Вот отсюда и словцо. Кстати, ремесленный труд здесь всегда ставился ниже крестьянского, хоть и ценился выше. В смысле оплаты, конечно. Поэтому первые свои пешеходы и появились в семьях кузнецов и плотников, столяров и бочаров, портных и тележников. С одной стороны, без кузнеца в деревне — никак. С другой… не на земле человек работает. Не такой, как все. Совсем не такой. Деньги за свой труд берет… ну, или продукты там какие. Все одно, торговлишкой попахивает. Хоть и среди своих, а все же пешехожество какое-то получается. И не то чтобы кузнеца не уважают. Попробуй его не уважь — мигом без ножей, серпов, мотыг и топоров окажешься. А все-таки не он на первом месте. При любом раскладе — не он. Даже сейчас, когда среди них самих пешеходы случаются. Уф… устал. Все ли понятно, Ваша Божественность?

— Понятно, — кивнул Курт. — Спасибо.

— Это хорошо, — промолвил Мур.

— Ну и куда мы теперь? — спросил Курт.

— Девятая Правая улица. Дом Кролика, — отрапортовал Мур.

— Отлично. И что там? — полюбопытствовал Курт.

— Да вот, один бедняга на дом свой жалуется, — просветил его Мур.

— Да? — удивился Курт. — И что же, тот и в самом деле его обижает?

— Бьет смертным боем, — фыркнул Мур. — Не выпендривайся. Ты отлично помнишь про этот дурацкий дом со сползающей крышей.

— Помню, — кивнул Курт. — Как думаешь, там и в самом деле заклятье?

— Кто знает, — ответил Мур. — Может, и заклятье… а может из этого парня такой же строитель, как из меня баронская шляпа.

— Ладно. Поживем — увидим, — вздохнул Курт.

— Было бы о чем переживать, — заметил Мур. — Пока ты Бог, можешь не тревожиться. У тебя выйдет все, о чем попросят эти милые люди — твои верующие. Ну… почти все.

— Вот это самое «почти» меня и тревожит, — промолвил Курт.

— Пусть оно тревожит кого другого, — возразил посох. — Просто не соглашайся ни для кого доставать звезды с неба и ловить луну в реке — вот и все.

— А все остальное получится? — спросил Курт.

— А все остальное получится, — ответил Мур. — Честное слово.

— Кажется, пришли, — проговорил Курт. — Да… действительно, не перепутаешь.

Крыша дома и в самом деле основательно съехала на сторону, напоминая какую-то залихватскую и даже несколько разбойничью шляпу.

— Вот так-так, — сказал Мур.

Хозяин дома уже спешил к ним, на ходу теряя свою собственную шляпу. Второй раз уронив ее в лужу, он отказался, наконец, от попыток ее надеть и теперь нес в руке слегка, отставив в сторону. Тяжелые грязноватые капли стекали с изумрудно-зеленых полей. На хозяине были ярко-красные сапоги, коричневые с черной шнуровкой штаны и прежняя желтая куртка.

— И чего он такой пестрый? — задумчиво пробормотал Курт. — Остальные одеты просто нарядно, а этот…

— А он у них павлином работает, — хихикнул Мур.

— Павлином? — удивился Курт. — А что это?

— Ты не знаешь кто такие павлины? — шепотом возопил Мур.

— Не знаю. А что? — честно ответил Курт.

— Понятно, — фыркнул Мур. — А еще Бог…

— Сам такой! — возмутился Курт. — Богам, между прочим, необязательно знать про разных там павлинов!

— Ты дикарь, темнота и невежда, — резюмировал Мур.

— Заткнись, солнышко ясное! Он нас услышит! — прошипел Курт.

Хозяин дома со съехавшей крышей уже добрался до них и теперь размашисто кланялся.

— Ну, и что я должен делать с этой замечательной крышей? — пробормотал Курт, а вслух сказал. — Приступим!

И если первый его жест и вышел слегка неуверенным, то каждый последующий прямо-таки по ходу движения наливался могуществом и непререкаемой божественной силой.

Курт воздел руку.

Опустил.

Опять воздел и немного помахал ею, словно бы воздух перемешивал — а впрочем, может, и впрямь перемешивал? Кто их знает, этих Богов! Потом он произнес какую-то божественную тарабарщину, потом опять помахал рукой, потом…

Мур уже собрался предложить ему помахать ради разнообразия и ногой тоже, когда Курт, наконец, начал произносить нечто внятное.

— А ну-ка, родимая, стань прямо! — сказал Курт крыше.

И все наконец-то его поняли. Все, кроме крыши.

На миг встав прямо, она тут же съехала на другую сторону.

— А я сказал — стань прямо! — рассердился Курт.

И опять что-то такое божественное произнес.

— Никогда таковской ругани не слыхивал! — потихоньку восхитился Мур. — Надо будет потом слова переписать.

Крыша скрипнула и съехала на третий бок. Курт топнул ногой. Волна силы качнула воздух. Крыша подпрыгнула и съехала на четвертый бок.

— Назад! — прорычал Курт. — Кому сказано!

Крыша еще раз подпрыгнула, а потом соскочила с дома и попробовала удрать. Хозяин съехавшей крыши завопил и сиганул в случившуюся неподалеку канаву. Курт зарычал еще громче и бросился в погоню. Переваливаясь с боку на бок, крыша резво убегала вдоль по улице. Рыча от божественного гнева, Курт бежал за ней. Над его головой вспыхнул ослепительный нимб. Крыша взвизгнула от ужаса и попыталась взлететь. Курт ухватил ее за трубу и удержал.

— Покорись! — прорычал он.

— Ну ладно, — черепичным голосом промолвила крыша. — А ты драться не будешь?

— Не буду, — пообещал Курт. — Если вернешься на место и скажешь, кто тебя заколдовал.

— Я скажу, — пообещала крыша. — Но только тебе. На ушко. Потому что… в общем, когда скажу, сам поймешь.

Курт протянул крыше свое божественное ухо и услышал. И понял.

— Хорошо, — сказал он. — Я никому не скажу. Только посоху.

— Ему можно, — сказала крыша. — А теперь отпусти меня. Я ведь живая. Я все равно сбегу.

— А раньше чего не сбежала? — спросил Мур.

— А раньше я была не совсем живой, — вздохнула крыша. — Я как бы спала. Потом просыпалась. И съезжала. Съезжала не для того, чтобы позлить кого-нибудь, а чтоб убежать. Сползти на землю и уковылять тихонько. Но ничего не получалось. Я снова засыпала. А проснувшись, ползла уже почему-то на другую сторону. А теперь твой хозяин коснулся меня своей божественной силой, и я ожила. Даже летаю. А мне так давно этого хотелось! Ведь я все время была тут. Сверху. И смотрела на небо. А смотреть в небо и не летать… Ведь я теперь совсем-совсем живая. Нельзя живое существо в плену держать.

— Нельзя, — молвил Курт. — Лети. Разрешаю.

И выпустил трубу.

Крыша взлетала медленно, покачивалась, словно лодка на волнах. Вот она достигла облаков и улеглась на самое кудрявое. Курту даже казалось, что из трубы идет дым… впрочем, он не мог знать этого наверняка. Быть может, то были другие облака.

— Ужас какой! — сорванным голосом прохрипел хозяин улетевшей крыши. — Как же это я так? Животную такую… гвоздями приколачивал… ай, грех!

— Нет на тебе греха, — успокоил его Курт. — А вот тебе другая крыша взамен улетевшей. Обычная.

Всплеск силы — и над несчастным Домом Кролика возникла новая крыша.

Кто знает, в каком королевском лесу недостанет деревьев? И у какого мастера топор, пила и рубанок окажутся чуть более изношенными? В каком ящике, на каком складе станет меньше гвоздей? Бог знает, говорят люди… но Бог совсем не всегда знает. И уж наверняка ничего не скажет об этом его нечаянный заместитель. Откуда ему знать про такие вещи? Да, божественное изволение — странная штука.

Впрочем, Курт об этом не думал. Сотворение крыши его изрядно утомило. Не думал и хозяин. Он благодарил. Возможно, Мур и подумал о чем-то таком, но промолчал. Тем более что его интересовал совсем другой вопрос:"Что же такого Курту сказала крыша?"

— Кто у нас дальше? — спросил Курт.

— Весьма красивая женщина, переломавшая у себя в доме все, до чего смогла дотянуться. То, до чего не дотянулась она сама, переломали дети, вставая друг другу на головы. Муж следил, чтоб они не упали.

— Что-то я не помню таких подробностей, — заинтересовался Курт.

— А что ты вообще помнишь? — вопросом на вопрос ответил Мур.

— Помню, что в качестве Бога должен быть снисходителен к занудам, — вздохнул Курт.

— Благодарю Вас, Ваша Божественность! — ехидно фыркнул Мур.

— Ладно. Где живет эта достойная женщина? — терпеливо спросил Курт.

— Не сказала, — отозвался посох.

— Как — не сказала?! — испугался Курт.

— А ты не спросил. — Если в голосе Мура и было злорадство, то оно было чертовски хорошо замаскировано.

— Проклятье! Да ты-то что молчал?! — взорвался Курт. — Трудно было напомнить?!

— Слишком близко стояла, — ответил посох. — Боялся, что услышит.

— Пусть бы лучше услышала! Подумаешь, посох говорящий! У Богов и не такие диковины водятся! А вот где мы ее теперь искать будем?! — сердито проговорил Курт.

— Я не того боялся, что она про меня что-то поймет, а того, что ведь ясно же станет, что ты сам ни черта запомнить не можешь. За Богами, знаешь ли, такого не водится. — пояснил Мур.

— Как ее хоть зовут? — без особой надежды спросил Курт.

— Не представилась. — безмятежно откликнулся посох.

— Экая невежливая особа. — пробурчал Курт. — Ну? Что делать-то будем?

— Я буду ждать, пока ты используешь божественное всеведенье. — сообщил Мур. — А ты — использовать его, надеюсь.

— Опять ты об этом, — вздохнул Курт.

— Должен же ты учиться, — наставительно заметил посох. — Кто знает, когда тебе повезет еще раз Богом сделаться? В общем, не тяни. Используй свою божественность, пока вечность не чихнула.

— Пока вечность — что? — оторопел Курт.

— Не чихнула, — пояснил Мур. — Выражение такое. Маги считают, что каждый чих вечности изменяет судьбы миров. Ну, и тех кто в них обитает тоже конечно.

— Но я даже не знаю, с чего начать, — растерянно сказал Курт.

— С начала, — усмехнулся Мур. — Начинать всегда следует с начала. Вот, смотри… тебе сейчас что нужно?

— Узнать, где живет та, о которой мы говорим, — послушно ответил Курт.

— Тебе именно это нужно? Ты не ошибся? — тоном опытного педагога вопросил посох.

— Нет. А что?

— А ничего. Мне вот кажется, что тебе нужно не узнать, где она живет, а просто оказаться у ее дома. Разве нет?

— Разве да! Но какая разница?! — рассердился Курт.

— Будь ты обычным человеком — никакой. Хотя и в этом случае я могу представить себе ситуацию, в которой некие люди запихивают тебя в мешок и несут к дому этой достойной женщины. В этом случае ты ничего не узнаешь о том где это находится, равно как и о дороге к ее дому — и тем не менее ты все-таки там окажешься.

— Не понимаю! — раздраженно проговорил Курт. — Какое отношение эта идиотская идея имеет к тому…

— Самое прямое! — прервал его Мур. — Сейчас ты не человек, ты — Бог, и тебе не обязательно знать, где находится и как называется место, в которое ты хочешь попасть. Выскажи повеление — и твоя сила сама найдет дорогу.

— Так просто? — пробормотал Курт.

— Как и все остальное, — промолвил Мур. — Впрочем, если тебе охота, ты можешь вначале высказать пожелание узнать о том, где это находится и как туда попасть, но…

— Что «но»?

— Да ничего. Просто работы у тебя сегодня много, — сказал посох. — Стоило бы несколько поспешить.

— А если я растяну время? — Курта поразила открывшаяся возможность. — Ведь ты же сам говоришь, что я — Бог?! Могу я такое сделать?

— Можешь, — ответил посох. — Но… я бы не советовал. Не стоит сердить Хранительницу Времени. Она весьма вздорная Богиня. Вдобавок она гораздо сильней Бога Повседневных Мелочей и к тому же весьма злопамятна. Хватит тебе и одного божественного врага.

Курт припомнил Всезнающего. Мелкого мстительного божка. Это из-за него он оказался здесь, а не то б… Ладно, чего там. Нельзя так нельзя.

— Ясно, — сказал он своему посоху. — Сейчас попробую воспользоваться твоими мудрыми советами.

Когда Курт добрался, наконец, до дома «весьма красивой женщины», никакого дома уже, по сути, не было. Высокий статный красавец доламывал оставшееся. Его красавица жена утомленно сидела неподалеку на поваленном заборе. Трое их детей с радостными визгами носились по всему этому безобразию. Они были в полном восторге. Мама с папой никогда еще так не развлекались!

— Велика вера ваша, — с достоинством промолвил «Отец Наш Сиген»

«Чертовы фанатики!» — подумал Курт.

Вздохнув, он приступил к починке старательно разгромленного дома.

"Перепившаяся орда троллей вряд ли смогла бы причинить больший ущерб, " — раздался у Курта в голове голос Мура. — «Впрочем… кто знает, кем были их дедушки-бабушки? Браки между эльфами и троллями иногда дают чертовски красивое потомство.»

Наблюдая за действиями Курта, дети пришли в еще больший восторг. Этот день они запомнили на всю жизнь. Вот была целая вазочка, а потом мама ее хрясь! — и только стеклышки на солнышке… а потом этот пришел… ну, который воплощение, которого из статуи вытянули. Как это — из какой? Что, совсем глупый? В храме которая стоит. Еще жрец об нее все яйца разбивал, когда праздник. Вот из этой и вытянули. Вот он пришел и сказал — повелеваю! И как он сказал — все стеклышки взлетели, закружились, словно комарики, и обратно в вазочку сделались. Да нет же, так не говорят, глупый. Надо сказать: «вазочкой сделались» или «в вазочку превратились». Сама ты глупая, а я видел, что они в вазочку сделались! А как папа крышу обрушил, помнишь? Конечно! А ты?! Еще бы! Жалко, что он не каждый день так делает! А здорово этот Бог ее чинил, да? Еще б не здорово! Почти как фокусник! Что ты понимаешь, глупый! Да фокуснику до него, как ему до княжеского герольда! Сама такая! Где ты герольда видела? Врешь все! Вот и не вру! В книжке видела на картинке. А ты еще маленький, чтобы книжки читать. А явидела-видела-видела! Он в красном плаще и весь с такими вот усами. С усами таракан! Сам ты таракан! А мне вот интересно, что он такое бормотал все время. Это, наверно, магия. Сам ты магия. Это у магов магия, а он — Бог! Бог? Ну, тогда богия. Какая еще «богия»? Такого и слова-то нет. Почему это — нет? Потому это нет! Что есть, то есть, а чего нет, того нет. Ну, а как тогда сказать про Бога? У мага — магия, а у Бога что? У Бога — божественная сила. Опять врешь! Божественная сила у Божественного Силача. А этот вовсе на силача не похож. На силачей-то я на ярмарке глазел уж. Они завсегда толстые такие. А этот тощий.

Курт взмок от пота и чуть не лопнул с натуги, вещь за вещью восстанавливая дом. Где-то на задворках его сознания восторженно хихикали дети. Кажется, они ломали то, что он уже починил. Кое-где то ли магии не хватало, то ли Курт не догадывался, как ею правильно распорядиться, поэтому приходилось затыкать посох за пояс и браться за дело вручную. Впрочем, магические действия порой утомляли больше физических. Словно тот поток божественных сил, что проходил сквозь него, уносил своим могучим течением и частички его обычных человеческих сил.

Кто знает, быть может так оно и было?

Когда Курт основательно выдохся, Мур ласково посоветовал ему починить все вещи скопом. То есть попросту повелеть им починиться.

— Я идиот! — шепотом пробормотал Курт.

— Зато потренировался, как следует, — возразил Мур.

— Ничего себе как следует! — возмутился Курт. — Да я сейчас умру от усталости! Мог ведь сразу сказать, как правильно. Смерти моей ты хочешь.

— Боги бессмертны, — безжалостно отпарировал посох.

— И это жестоко, — выдавил из себя Курт. — Если бы мне удалось умерерть, я бы отдохнул.

— Ничего. Дальше легче пойдет! — утешил его Мур. — Колдуй давай!

Наконец работа была окончена, и развеселое семейство фанатиков(предположительно троллей) громко восславило своего Бога. Когда они совершали подобающий ритуальный поклон, Курт не удержался от маленькой мести. Собрав небольшой сгусточек силы в крохотную щепоть, он протянул невидимую руку и основательно ущипнул виновницу всего этого безобразия за ее великолепную задницу. Она вздрогнула но, кажется, так и не поняла, чья это проделка. А Курт не стал ее просвещать. Вместо этого он наложил на дом охранительные чары. Теперь хозяева никогда ничего в нем не разрушат. Кто угодно, но не они.

Курт догадывался, что его чары развеются когда он уйдет из деревни — но ведь тогда это будет уже не его дело, правда?

— Кто там дальше? — спросил Курт, утирая пот со лба.

— Повели сперва самому себе сил набраться, — посоветовал Мур. — А то ведь упадешь сейчас.

— То-то у тебя появится повод похихикать, — проворчал Курт.

— Вряд ли, — возразил Мур. — Падая, ты меня, скорей всего, уронишь. Здесь не слишком чисто, если ты заметил. Перспектива побывать в грязи меня не слишком привлекает. Так что воспользуйся моим советом, очень тебя прошу.

— А выйдет? — устало поинтересовался Курт.

— Ты делай, не болтай, — распорядился посох.

Курт тяжко вздохнул, собрал остатки своей истерзанной божественности и повелел. Сработало. Усталость пропала, словно ее и не было. Курт облегченно вздохнул.

— Бывает же! — удивленно сказал он.

— Бывает, — подтвердил посох. — Еще и не такое бывает, можешь мне поверить.

— Ну, так кто у нас там дальше?

— Зануда с курицей, — ответил посох.

— Кто-кто?!

— Ну, тот у кого курей много, и одна из них не несется. Тот, который тебя чуть не уморил своей болтовней.

— Кошмар какой! — искренне сказал Курт. — Я и забыл про него. Ладно… мы, Боги, народ подневольный. Что смертные прикажут, то и… пошли, чего уж там. Надеюсь, адрес я у него не забыл спросить?

— Не забыл, — утешил Мур. — Кстати, открой мне страшную тайну.

— Какую? — спросил Курт.

— Что тебе сказала ожившая крыша? — проговорил Мур. — Я так растерялся, что позабыл подслушать.

— Нам куда — налево или направо? — спросил Курт.

— Прямо, — ответил Мур. — Так что?

— Крыша мне сказала, кто ее заколдовал и как, — ответил Курт.

— И кто же этот талантливый оживитель крыш? — полюбопытствовал Мур. — Он должен обладать весьма оригинальным магическим талантом.

— Дяденька маг, а дяденька маг! — послышался тонкий детский голосок.

Курт подпрыгнул, словно его тропинка за пятки куснула.

«Маг?! Кто-то его все-таки разоблачил! Но кто?! Как?! И что теперь будет?!»

Еще недавно он обрадовался бы этому разоблачению, но теперь… теперь, когда он столько всего наворотил от имени «Отца Нашего Сигена»… а вера этих людей обладала несгибаемым могуществом…

«Вот разгневаются они на самозванца и…»

— Дяденька маг!

Курт вздрогнул еще раз и повернулся.

— Ну-ну, спокойно приятель! Не выпрыгивай из кожи. Из штанов тоже не надо, нечего детишек пугать, — посоветовал посох. — Кстати, я снимаю свой вопрос насчет крыши. Сам вижу, чья это работа. И вполне догадываюсь, почему они это сделали. А ты не дергайся. Узнали тебя? Ну и что? Велика беда! Поболтаешь немного с коллегами. Опытом обменяешься. Для профессионального роста полезно. И потом — это же хорошие дети. Не ябеды. Они никому не скажут. Ведь ты тоже никому про них не скажешь, верно?

— Верно, — кивнул Курт.

— Верно, — слажено откликнулись четыре голоса. — Мы большим ничего не скажем. Они не поймут. Глупые еще.

Два мальчика и две девочки лет примерно шести-семи смотрели на него. Да уж… ничего себе — смотрели. Такие глаза и бывают у магов. Невероятно юные и при этом очень мудрые. Не старые — никак уж не старые! Старые глаза бывают у слишком богатых людей, у бессердечных правителей и совсем уж отпетых душегубов. А у магов старых глаз не бывает никогда. Даже у черных магов старые глаза — редкость. И обычно это никуда не годные маги. Из тех, что даже злодеяние мало-мальски путное сотворить не могут. Так, гадят помаленьку. А эти… да уж, действительно, коллеги!

— Дяденька маг, сделай нам дудочку! — попросил старший мальчишка.

— Дудочку? — удивился Курт.

— Ну да! Дудочку. Звонкую такую! — обрадовались ребята.

— У нас звонкие не получаются. А у тебя — получится, — сказала одна из девочек.

— Но, по правде говоря, я и совсем их делать не умею, — растерянно признался Курт. — Разве что воспользоваться божественным изволением…

— Нет, — покачала головой другая девочка. — Божественное изволение тут не подходит. Дудочка, конечно, здоровская выйдет, но не такая, как надо. Как нам надо, — поправилась она. — Такая, как нам надо, руками делается. Только у нас не выходит, а у тебя выйдет. Мы знаем.

— Но… я же говорю, я не умею, — развел руками Курт.

— А мы тебя научим! — радостно загалдели дети и, подхватив Курта под руки, потащили его куда-то в сторону от дорожки. Вскоре они вломились в кустарник, и густые ветви скрыли их с головой.

— Вот дяденька маг, смотри! — сообщил один из мальчиков. — Сначала делаешь так…

Курт смастерил десять дудочек подряд. Дети очень смеялись, пробуя играть на его дудочках, после чего неудачные дудочки переколдовывались в ослепительно прекрасных бабочек. Бабочки улетали. Девять бабочек взлетело над Куртом.

Десятая дудочка запела. Запела сама собой. Просто оттого, что в нее заглянул ветер.

— Звонкая! — хором воскликнули дети.

— Давай пусть Леля! — сказал старший мальчик. — Леля лучше всех играет. Пусть, значит, первая.

Одна из девочек взяла дудочку и заиграла.

Она играла… нет! Курт не мог бы этого высказать. Ему казалось, что весь уносится куда-то вслед за этой нехитрой мелодией.

«А я еще считал себя музыкантом!»

Так прозрачно, так далеко, так… ловкие пальцы мерцали странным неземным светом. Лицо вмиг стало старше и в то же время моложе.

«Вырастет — красавицей будет!» — подумал Курт.

Мелодия кончилась. Леля опустила дудочку.

— Дяденька маг, сделай и другим тоже! — попросила она.

Когда четвертая дудочка была закончена, Мур с преувеличенной важностью произнес:

— Поздравляю, хозяин! Теперь ты не просто великий маг, теперь у тебя профессия есть! Ты теперь дудочник.

— И с этого дня я стану называть себя Курт Дудочник. Посмотрим, как тебе это понравится.

— Мне нравится, — изрек посох. — Попрощайся с коллегами, Курт, тебе пора.

— Мы придем к тебе как-нибудь еще, — сообщил один из мальчиков.

— Мы проводим тебя, когда освободишься от старших, — пообещал другой. — Места здесь неспокойные. Опасно одному ходить.

Четверо магов повернулись и медленно растаяли в воздухе.

— А я так не умею, — растерянно охнул Курт.

— Маленький еще! — хихикнул посох. — Подрастешь немного — научишься.

— Сам такой, — проворчал Курт. — Куда нам дальше? У меня все из головы выскочило.

— Курица, — напомнил Мур.

— Ах, да! — вздохнул Курт. — Помню. Пойдем.

— Ты запомнил, как делаются эти дудочки? — строго спросил посох.

— Да. А что? — удивился Курт.

— А то. Эти дети подарили тебе профессию. Шутя подарили. Забавы ради. Но ты не шутя можешь торговать этими дудочками на любой ярмарке. И я бы хотел посмотреть на того, кто их не купит.

— Что, настолько хорошие дудочки вышли?

Всем приятно, когда их хвалят, даже Богам. Зачем иначе столько храмов и славословий?

— Настолько, — объявил Мур. — Да ты и сам это знаешь. Все же тебе не медведь на ухо наступил, а всего лишь его годовалый отпрыск. Так что ты не мог не слышать. Да такая дудочка мертвого плясать заставит!

— Ты серьезно? — испугался Курт.

— Не знаю, — хмыкнул посох. — Но на кладбище играть не советую.

— Понял, — кивнул Курт.

— Во всяком случае, теперь тебе не придется голодать и принимать предложения отобедать в разных не вызывающих никакого доверия компаниях, — заметил посох.

— Эльфочки были славные, — возразил Курт.

— Славные, — согласился посох. — Повезло тебе. Думаешь, всегда так будет?

— Нет, — вздохнул Курт.

— То-то и оно, — наставительно промолвил посох. — Мне бы хотелось, чтобы предложение разделить совместную трапезу принимал твой ум, а не твой желудок. Так что запомни-ка все про эти дудочки. Накрепко запомни. Не раз они тебе пригодятся. А теперь пошли. Мы в самом деле задержались.

Да уж. Вот тебе и дело сыскалось. В самый раз для Бога. Ну ладно — забор поправить, колодец прочистить, крышу перелетную усмирить или еще чего. А как заставить курицу нестись? И ведь нормальная же курица! Хоть сейчас в суп. И петух есть. Ишь, бродит, хохлатый разбойник! Чуть глаз Богу не выклевал. Никакого почтения. Курт даже заподозрил петуха в богоборчестве. Впрочем, хозяин на петуха не жаловался, а объясняться с ним — не с петухом, с хозяином — было до того затруднительно, что Курт предпочел закрыть глаза на петушиные выходки. Так оно проще выходило. Да и для глаз безопаснее.

И все же — что делать с проклятой курицей?

— Ты же Бог, — в который раз напомнил Мур. — Прикажи ей.

— Думаешь? — с сомнением пробормотал Курт. — Ну, ладно. Давай попробуем.

Уставя на означенную курицу указательный палец, он решительно приказал:

— Несись!

И курица понеслась.

Так понеслась — куда там петуху!

На лошади не догонишь.

— Вот это да… — вытаращив глаза, пробормотал хозяин.

А курица неслась, стрелой летела по деревне, пугая собак, кошек и прочих мирных прохожих. Она неслась, не разбирая дороги, перепрыгивая заборы, перелетая дома и сараи, она неслась — и перепуганный визг следовал за ней.

— Вот это… несется! — выдохнул хозяин и вдруг залился смехом, хлопая себя ладонями по коленям. — От несется — так несется! Чешет — так чешет! А что?!! — он поднял на Курта восхищенный взгляд. — Простых несушек у меня и без того полно, а эту я буду выставлять на скачках! Подумаешь, кони! А вот моя кура — всем коням конь! Добьюсь разрешения, и тогда…

— Ты доволен? — прервал его разглагольствования Курт.

Видимо, разнообразия ради хозяин не стал интересоваться, чем именно он должен быть доволен и по какому поводу. То ли он действительно это понял, то ли сделал вид, что понял.

— Я-то?! Да я в восторге! — заявил он и низко-низко поклонился своему Богу.

А курица неслась по деревне во весь опор, неслась с дикой скоростью. Завидевшие ее деревенские собаки не лаяли. Они икали от удивления.

Долго потом еще люди говорили: «Это было в том году, когда собаки икали.»

А Курт продолжал свою трудовую деятельность. Под конец он настолько замучился, что уж и не помнил толком, что это он такого делал. То ли лечил забор от склероза, то ли яичницу чинил. Спасибо, хоть небосвод зашивать не заставили, а то вон сколько в нем дырок — звезда на звезде сидит и звездой погоняет.

В сгустившихся ночных тенях пролегли еще более непроглядные тени. Непроглядные, непролазные, вовсе нечеловеческие. Укрытые этими тенями, на Курта смотрели двое.

— Смотри-ка — он! — прошептал один, теребя боевой жезл.

— Где? — осведомился второй.

— Да вот же! — указал первый.

— Не может быть, — покачал головой второй.

— Описание совпадает полностью, — настаивал первый. — Полностью.

— Брось, мы же мага ищем, — отмахнулся второй.

— И что? — возмутился первый.

— У него нимб, не видишь, что ли?! — рассердился второй. — Мага с Богом перепутать — это уметь надо!

— Но описание… — попробовал возразить первый.

— Мало ли кто на кого похож, — отмахнулся второй. — Тоже мне, описание. Совпало так.

— До такой степени? — усомнился первый. — Ой, вряд ли! Даже оттенки ауры… Не забывай, Его Милость ищет этого человека.

— Стал бы он так разгуливать, да еще и нимб нацепив, этот твой «человек», если б знал, что Его Милость им интересуется, — резонно заметил второй.

— А если он не знает? — проговорил первый.

— Знаешь, если это и вправду он, — вздохнув, сдался второй, — то лучше нам его не находить. Пусть Его Милость сам его находит. Нас с тобой этот нимбоносец по стенке размажет и не вспотеет.

— Так что же делать? — растерялся первый.

— Как — что? — удивился второй. — Искать, конечно! Искать дальше. Как можно дальше. И чем дальше отсюда, тем лучше.

— Тише, — шепнул первый. — Сюда идет.

Укрывшись густой тьмой, стояли маги, посланные на поиски Курта. Он не заметил их; не заметил их и Мур — сильно утомились оба. Они прошли мимо, направляясь к храму. Прошли мимо — и ничего не заметили, прошли мимо, а то.. кто знает, как бы все сложилось, заметь они два сжавшихся клубочка тьмы… они прошли мимо, не заметили, прошли мимо…

Была глубокая ночь, когда утомленный многочисленными и разнообразными просьбами верующих Бог Повседневных Мелочей добрел, наконец, до своего храма. Он, вероятно, мог бы оказаться здесь и во мгновение ока, божественным изволением, но от усталости он попросту забыл о такой возможности. Верующие в «Отца Нашего Сигена» уже давно смотрели сладкие сны, полные божественных видений. И даже верный жрец свернулся клубочком у подножия алтаря.

— И все же мне очень интересно — где шатается тот парень, за которого я тут отдуваюсь? — устало бурчал Курт. — Хотя если он просто-напросто сбежал, я могу его понять…

Деревня давно спала, угомонилась даже сумасшедшая курица. Только Курт все еще вертелся на твердом холодном камне. Никто ведь даже и не подумал, что Богу может быть жестко и неудобно.

— Нужно будет повелеть, чтоб кровать какую притащили, — сонно пробурчал Курт.

— Ага. И красавицу под бочок. Чтоб не холодно было, — ехидно подсказал посох.

— А что? — мечтательно улыбнулся Курт. — Может, и красавицу. Зря я, что ли, надрываюсь?

— А наколдовать себе кровать ты не хочешь? — еще более ехидно поинтересовался посох.

— Может, мне еще и красавицу… наколдовать? — зевнул Курт.

— Ну уж нет! — возмутился посох. — Только попробуй! С твоими талантами ты такую стерву наколдуешь, что мы от нее потом век не избавимся!

— А я… ее… обратно… отколдую… — вызевал Курт.

— Отколдуешь, как же! Отколдовал один такой! Его потом от стены отскребать замучились! — рассердился Мур. — От наколдованной женщины избавится — трудней, чем дохлого дракона вручную зарыть.

— Ну… и ладно… — еще раз зевнул Курт. — А… кровать… завтра кровать… сегодня — спать…

— Не зевай так страшно. Храм… проглотишь… — зевнул Мур.

— Сам такой, — сонно шепнул Курт.

В следующий миг он уже спал.

Ему снился калейдоскоп из красавиц и кроватей. Потом в сон пришел Зикер. Он схватил калейдоскоп и, превратив его в ожерелье, повесил Курту на шею. Ожерелье было очень тяжелым. Оно гнуло к земле, но Курту отчего-то сделалось очень смешно. От его хохота кровати стали взрываться. Красавицы выскакивали из них. Все они были голыми. Курт никогда еще не видел такого количества голых девушек. Девушки убегали от его хохота по тропинкам, ведущим в темноту, убегали и превращались в звезды. Скоро вокруг Курта, сверху, и даже снизу от него мерцало восхитительное ночное небо.

— У магов бывают сумасшедшие сны, — поведал Мур.

В этом сне он был человеком. Рыжеволосым парнем чуть старше Курта — и если б не кошачьи усы, Курт ни за что не понял бы, что перед ним его посох.

Когда все кровати сгорели, а красавицы сбежали, Курту стало легко. Однако кое-что еще висело у него на шее. Впрочем, оно быстро улетело. Хотя нет… не улетело. Село неподалеку. Тоже кровать. Только не такая здоровенная, как те. В те кровати гвардейский полк заворачивать можно было, а эта — нормальная. На двоих. Из кровати выбралась совершенно одетая девушка. Не так чтоб обалденная красавица, но Курт сразу понял, что она лучше всех. Такое или понимаешь сразу, как только оно случается, или не понимаешь уже никогда, сколько бы раз оно с тобой не происходило. Курт понял. Вот понял, и все тут. Замечательная девушка. Она взяла его сид и заиграла. У нее здорово выходило. Куда лучше чем у самого Курта… а потом она пожала ему руку и, подмигнув, исчезла. Курт глубоко вздохнул, перевернулся на другой бок и уснул без сновидений.

Мягко дрогнула земля. Чьи-то чудовищные руки осторожно сняли с храма крышу. Чудовищный взгляд уперся в уснувшего Бога. Чудовищные руки протянулись к нему и… легко сняли некую невидимую завесу. Завесу, которая незримо укутывала Курта с момента рождения. Незримо для людей, эльфов, гномов — даже для магов! — но не для чудовищ. С их чудовищными способностями эту завесу увидеть — раз плюнуть. А снять ее и того проще.

Еще миг чудовище смотрело на спящего Курта. Чудовищные губы шептали чудовищные слова. Потом крыша храма вернулась на свое место, а мир незримо качнулся, словно корабль, задетый случайной волной среди полного штиля. А когда Курт проснулся…

Когда Курт проснулся, он закричал. Закричал громко, неистово, закричал всем своим существом. Закричал не от боли, не от ужаса — от радости. Радость переполняла его существо, пенилась, переливаясь через край, радость звенела в воздухе полнокровной неистовой силой.

Было утро. Двери храма открылись сами собой, и первые краски рассвета плеснули Курту в лицо незабываемым счастьем. От неистовой силы крика задрожал храм, на долгие дни пути сотряслась земля. И Курт, даже не думая, что именно он делает, пробудившейся силой удержал взбесившуюся, вставшую на дыбы землю, поймал и привел в порядок готовый обрушиться храм.

Проснувшийся Мур в самых красочных выражениях поведал, что он думает обо всех и всяческих сбрендивших магах, от которых даже и ночью покою не стало. Он уже собрался обстоятельно поведать, что проделал бы с такими идиотами, если бы мог, как вдруг замолк ровно на середине фразы.

— Не может быть… — пробормотал он. — Так неожиданно…

Курт сидел и тупо пялился в пространство. По его губам блуждала блаженная улыбка.

— Говори, — сказал он, — мне нравится слушать твой голос…

— Ты ж находил его отвратительным? — удивился Мур. — По крайней мере, ты ни разу не попросил меня спеть тебе колыбельную.

— Он и в самом деле не слишком хорош, — рассеянно заметил Курт. — Но… со мной что-то случилось, и… мне теперь многое нравится. Даже то, что раньше раздражало. Я обязательно послушаю колыбельную в твоем исполнении. Знаешь, у меня такое чувство, будто я всю жизнь болел. Вот родился — и заболел. А теперь это прошло. Я выздоровел. Может, алтарь этого Сигена обладает целебной силой?

— Вряд ли, — усмехнулся Мур. — Кажется, я знаю что с тобой случилось. Ты наконец-то познакомился со своей силой. Вплотную познакомился. Получил, можно сказать, прямой доступ. Может, еще и не совсем… но твое пребывание на этом божественном посту явно идет тебе на пользу. И теперь твоя сила помогает тебе ощущать мир вокруг себя ярче и полнее. Со временем ощущения ослабнут, а пока — наслаждайся.

— Ослабнут? — огорчился Курт.

— Ну разумеется, — усмехнулся Мур. — Иначе ты так и останешься тут сидеть, блаженно таращась в никуда.

Ночь.

Орден Черных Башен.

Башня Архимага. Самая черная Башня из всех.

Из окон кабинета господина Архимага сочится бледный призрачный свет. Архимаг не спит. До сна ли тут! Темный Бог не солгал. Правда… все правда! Ясновиденье — вот оно!

Архимаг с наслаждением взирает в мерцающий магический шар. Линии мира… Он видит их! Да, он пока не может их коснуться, как Тенгере — но ведь он только начал! Да, Зикер их коснуться так и не смог — но ведь он только Зикер. Жалкий, слабый старик. Архимаг верит в успех. Архимаг силен. Архимаг могуч. Архимаг еще не стар. У него хватит времени… и тогда… тогда…

Одно только страшно. Проклятый мальчишка может касаться линий. Может сейчас. Что, если он догадается, какая участь его ждет, когда господин Архимаг достигнет цели? Что, если он ударит раньше? А старик… старик подскажет ему, если щенок сам не догадается. Подскажет. Обязательно подскажет! Кто-то ведь подглядывал за господином Архимагом, когда он вел беседу с Темным Богом. Кто из них? Кто? Зикер или мальчишка?

Или… кто-то третий?

Курт? Да нет. Быть не может. Этот еще не готов. Кстати, пора им заняться. Привлечь на свою сторону — или убить. Впрочем, лучше всего сначала привлечь, а потом убить. После того, как он убьет Темного Бога. Хотя… можно ведь и в обратном порядке: сначала убить, потом привлечь. Так оно еще надежнее получится.

Однако довольно о Курте. Это потом, после. Сначала — линии. Их никак не удается сосчитать. И это с его-то памятью! Неужели библиотечного демона, сожранного вчера, все-таки мало? Такой здоровенный был демон. Интересно, как же Зикер справляется? Он не жрет демонов. Совсем не жрет. Он даже драконов не жрет. Изжога у него, видите ли… Он и вообще ничего такого магического не… или все-таки жрет?! Когда никто не видит. Ночью. Под подушкой.

"Надо бы проконтролировать количество библиотечных демонов, " — думает господин Архимаг. — «Надо бы…»

Устав от созерцания линий реальности, Архимаг переходит к видениям попроще: что, скажем, произойдет завтра… завтра у… завтра у Дорна Вифара? Вечером… так-так… старый дурень хлещет по голой заднице одну из своих фей… мантия сбилась на бок… мог бы и снять, между прочим… штаны зачем-то себе на шею повесил… дурак дураком… в зубах магический жезл и… и второй жезл виднеется. Немагический. Фу, как вульгарно! Совсем рехнулся, старый дурак!

«Нет!» — тут же поправил себя Архимаг. — «Еще не рехнулся. Завтра рехнется. Полезная, однако, штука это самое ясновиденье!»

Так. А что происходит у Итле Чханлана — то есть, конечно, будет происходить? Как?! И у этого та же картина?! Всей-то разницы, что у того зеленый плащ, а у этого белый! И красоток у него побольше. Так-так-так, господа маги! Так-то вы заботитесь о процветании Ордена. Ладно. Пойдем дальше. Кто там следующий? Сайт Келери?! Так. Смотрим. Не может быть! Господа маги, вы что, рехнулись?!! Никто никого не пытает. Не жрет драконов. Никто не пишет доносов. Даже заклинания новые никто не разрабатывает! Господа, это Орден или бордель? Нет, я все понимаю. Я и сам люблю эти радости, но чтобы все… все… только этим и ничем другим… ну, господа… или, может, мне не повезло?.. случайно так совпало?

Ладно. Хорошо. Разгневаться всегда успею. Дальше. Кто там у нас? А вот хотя бы… Гох Каумги! Серьезный мужик. Великий Магистр. В Малый Круг, правда, не входит. Не доверяю я ему почему-то… интересно, а почему? Вот сейчас и выясним — почему. Или не выясним. Смотрим. Ух, какая красивая девка! Имея такую задницу, принадлежать всего-то навсего какому-то Великому Магистру? Даже не введенному в Малый Круг? Безобразие! Бездарное расходование таких великолепных ресурсов. Хм. Может, отобрать?! Отберу. Отберу обязательно. Вот завтра и отберу. И ничего этого не сбудется. Это я ее буду этак вертеть. Дальше. Кого бы еще посмотреть? Развлекательное, однако занятие! Эгинай Санган. Да. И этот туда же. Соорудил себе ложе из демонов. Оригинал. Посмотреть, что ли, на Зикера? Чем этот гадкий старик по ночам занимается? Так. Смотрим. Ох… что это…

Архимаг потряс головой и погасил шар.

«Может, я что-то не так сделал?» — подумал он. — «Не бывает ведь такого. Даже я так не смогу.»

На его глазах Зикер положил собственную Башню себе в карман, а потом улыбнулся и подмигнул Архимагу.

Подмигнул, помахал рукой и ушел.

Даже магические силы иногда кончаются. И божественные тоже. Тенгере и Богиня лежали рядышком и целовались. Только целовались. Потому что ничего другого они уже не могли.

— Ой! — вдруг сказала Богиня.

— Ой! — подхватил Тенгере.

Потому что на их усталые от любви тела вдруг напала одежда. Напала и, невзирая ни на какие заклятия и даже проклятия, одела их. После чего сквозь запертую дверь шагнул Зикер со свечой в руке.

— Учитель! — возмущенно воскликнул Тенгере. — Учитель, как вам не стыдно! Вы…

— Потом оторвешь мне голову, — перебил его Зикер. — Сперва ее сохранить нужно. Что отрывать будешь, если она пропадет? Да и свою собственную тебе сохранить не худо. Вряд ли ты сможешь оторвать мою, не имея собственной.

— Но… что случилось? — растерянно спросил Тенгере.

— Нам нужно бежать! — ответил Зикер. — У нас всего несколько часов. А может, и тех нет. Я получил ужасающие сведения.

— Но…

— Потом! — вскричал Зикер. — Собирайтесь! Брать только то, без чего не выжить, а также то, без чего выживать не стоит.

— Тогда я возьму только меч и моего мужа, — заявила Богиня, одним движением подымаясь на ноги.

— Дельная идея, — усмехнулся Зикер. — Но все же пошарьте по углам, может и пригодится что — в узелок бросить.

Развернувшись, он стремительно шагнул сквозь запертую дверь. Наружу.

— Ну? Все тихо? — негромко спросил он у Фарина с Арилоем.

Сидя на корточках, Светлые Боги созерцали магический шар, плавающий в бутылке с топталовкой. Шар неярко светился, показывая окрестности Башни Зикера.

— Пока тихо, — осторожно ответил Фарин.

— Вещи собрали? — спросил Зикер.

— Делов-то! — фыркнул Фарин.

— Собрали, — кивнул Арилой.

— Булькать не будут? — поинтересовался Зикер.

— Кто? — не понял Арилой.

— Да вещи ваши, — улыбнулся Зикер.

Фарин хихикнул. Арилой последовал его примеру.

— Не будут, — заверил Фарин. — Залито доверху.

— Хорошо, — кивнул Зикер. — А крокодил где?

— Послан в воздушную разведку, — ответил Фарин. — Обнаружил и употребил двух разведчиков противника. Сейчас третьего ищет.

— А третий обязательно должен быть? — удивился Зикер.

— Обязательно, — серьезно кивнул Фарин. — Иначе бедняга останется без сладкого.

— Да. Обед из двух блюд — это неправильно, — ухмыльнулся Зикер. — Без сладкого никак нельзя. А теперь соберитесь. Мы выходим с минуты на минуту.

Зикер, Фарин, Арилой, Тенгере, Богиня и крокодил Даграмант бесшумно крались к стене окружающей Орден Черных Башен. Крокодил было заявил о своей готовности на лету снять часового, но Зикер отверг это авантюрное предложение и повелел крокодилу спуститься с небес на землю. Теперь крокодил, переваливаясь с боку на бок, трусил вслед за всеми и на ходу беспрерывно бурчал, пока Зикер не велел ему заткнуться, после чего необходимая бесшумность действительно наступила. Однако часовой все же что-то заподозрил.

— Кто идет? — послышался со стены голос караульного из Черной Стражи.

— Снотворное, — ответил Зикер, делая усыпляющий магический пасс.

Караульный был надежно защищен от всех современных средств магического воздействия специальной многослойной непробиваемой аурой. Его беда была в том, что Зикер выучил свой пасс задолго до того, как родился изобретатель многослойной непробиваемой ауры. Бедняга ничего не знал о древних пассах и не снабдил свою ауру защитой от них. Еще меньше о пассах знал караульный. Поэтому он зевнул, клюнул носом звездное небо и заснул на посту.

Зикер коснулся руками стены и произнес заклятие, раздвигающее камень. Стена раздвинулась, но Зикер не спешил проходить. Он старательно обезвреживал сторожевые и охранные заклятья. Счастье еще, что большинство из них он же и устанавливал. Давно это было… Как поставил тогда, в самом начале, так и стоят. Тут, конечно, и молодежь кой-чего навертела, не без этого… но ничего такого, с чем бы он не справился. Тем более, что лениво ведь этим соплякам сплести надежную основу для своих гениальных озарений в области охранных и защитительных чар — да и зачем плести по новой, если старая основа хороша? Вот и не стали плести, на те же самые коренные заклятья и навесили. На его, Зикера, заклятья. Казалось бы — ну и что с того? Да, в общем, и ничего. Вот разве что так, мелочь. Заклятья эти удержат любого, кто рвется снаружи, любого, кто вырывается изнутри. Любого. Кроме того, кто создавал их основу. Мелочь, а приятно. Стоило Зикеру взяться за основу всех этих крутейших новомодных заклинаний — и они распались, не оставив ни следов, ни последствий.

Так… так… а теперь так…

Порядок.

— Идем, — тихо сказал Зикер и шагнул в ночь.

Остальные последовали за ним.

— Хорошо, — вздохнул Тенгере. — Жаль только…

Он замолчал и посмотрел на Зикера.

— Что? — удивился тот.

— Башня, — еле слышно вымолвил, почти шепнул Тенгере.

— Что — Башня? — потряс головой Зикер.

— Башню жаль, — пояснил Тенгере. — Жалко ее тут бросать. Она хорошая.

— Хм. А ведь ты прав, — усмехнулся Зикер. — И кроме того, я позабыл прихватить походный шатер, а в моем возрасте вредно спать на свежем воздухе.

Протянув невероятно удлиннившуюся руку, Зикер взял башню, смутно чернеющую в ночи, и положил ее себе в карман.

— Ох, — только и сказал Тенгере.

Такого он не ожидал даже от своего учителя.

— Да. Этот фокус ты еще не скоро освоишь, — довольно усмехнулся Зикер. — Тут придется попыхтеть.

— Я… я тоже так не могу… — восторженно прошептала Богиня.

— А Боги вообще так не умеют, — заметил Зикер. — У них ведь карманов нету…

— Значит мне нужны карманы, — озабочено сказала Богиня. — Потому что я тоже так хочу.

— Будут тебе карманы, — пообещал Зикер. — Даграмант, можешь взлетать.

— Слушаюсь, — бодро ответил крокодил, взлетая в воздух.

— Ну… пойдем отсюда! — добавил Зикер.

Крокодил неслышно парил над их головами, высматривая вкусных врагов.

Стоя в собственной спальне, королева Шенген раздумчиво оглядывала развешанное на стенах оружие. Наконец, решительно тряхнув головой, она отложила в сторону привычный к руке меч и сняла со стены древний, от прадедов завещанный, топор.

Священный — но ведь и война какая!

Пояс с метательными ножами, лук со стрелами, еще кое-какие полезные в хозяйстве мелочи — и она была готова. К чему обременять себя лишней поклажей? Ехать придется быстро.

Дружина ждала во дворе, а время ждать не собиралось.

Теплая шероховатость утра толкнулась в лицо. Из-за мохнатых туч высматривало солнышко.

Обратившись к дружине, Шенген подняла над головой топор, и древние зачарованные руны вспыхнули в лучах восходящего светила.

Эруэлл спал и видел сон. Во сне он опять был в лодке вместе с Шенген. А потом она, сбросив одежду, прыгнула в воду, он разделся сам и последовал за ней. Ощутил на миг гибкое сильное тело, а потом…

— Так было, — произнес голос в его сне.

Невидимый бесплотный голос. Казалось, он звучал отовсюду.

— А так — будет, — продолжил тот же голос.

На миг все исчезло. Не было ничего. Эруэлл не ощущал даже своего тела. Лишь зрячий разум, содрогающийся от ужаса пребывания в абсолютной пустоте. Потом пустота куда-то подевалась, ужас кончился, и возникла другая картинка. Эруэлл увидел себя и Шенген в королевских нарядах. Вот они сидят в восхитительном старинном парке… вот — несутся на великолепных лошадях по высокой траве… и любят друг друга, сойдя с коней в этой же траве. Он видел прекрасный древний замок, пиршественную залу, лица друзей. Все, все живы! Видения наплывали одно за другим, текли, как вода — роскошь королевской спальни, снова Шенген…

Жена.

Объятия. Свечи. Ночь. Рассвет. Утро. Четверо детей, с радостным визгом несущиеся к отцу с матерью.

"Это наши дети, " — понял Эруэлл. — «Мои и ее.»

И вновь древний замок. Развевающиеся знамена. Скачущий Белый Всадник. Всадник из легенд. Облачный Всадник. Трубящий В Рог.

Оннер.

«Я вижу древний Оннер!» — подумал Эруэлл. — «Замок и парк такие же, как тогда.»

«Откуда я могу знать, как они тогда выглядели? Откуда?!»

— Понравилось? — поинтересовался голос.

— Да, — ответил Эруэлл.

И его голос странно забулькал, закувыркался пузырями во внезапно опустевшем пространстве.

«Опять пустота. Проклятье. Хуже любой пытки. Ни верха, ни низа.»

— Древний Оннер. — одними губами прошептал Эруэлл.

— Древний Оннер можно вернуть обратно, — сообщил голос. — Это нелегко, но… ты сильный. У тебя может получиться.

— Кто ты такой? — спросил Эруэлл.

«Проклятая пустота. Не подавать виду, что мне плохо и страшно. Хотя он наверняка знает, как я себя чувствую. Сволочь. Гад.»

— Ну, скажем так, я твой… хм, доброжелатель, — с легкой насмешкой объявил голос. — Я являюсь посланником одной весьма могущественной особы, которая — по достижении нами определенной договоренности — могла бы тебе помочь в твоих весьма честолюбивых планах. Если же означенная договоренность достигнута не будет… я буду весьма опечален преждевременной и полной страданий кончиной близких тебе людей. Я буду скорбеть вместе с тобой… прежде, чем помогу тебе последовать за ними.

«Ненавижу. Скотина. Спокойно, Эруэлл, только не подавать виду. Поболтай с ним. Кажется, на данный момент это все, что ты можешь, парень. Пусть говорит. Дадим ему понять, что мы его не боимся!»

— Из сказанного я заключаю, что у тебя нет имени, — нахально заявил Эруэлл, стараясь не поддаваться панике.

Трудно ведь быть никем и висеть в нигде. Трудно.

— Имя мое не имеет значения, — ответил голос.

«Значит, не имеет. Так-так.» — А я слыхал, что добрые люди не стыдятся своих имен, — усмехнулся Эруэлл.

«Что, съел?»

— А кто тебе сказал что я — добрый? — откликнулся голос. — Я не злой и не добрый. Я — никакой, если ты успел заметить. Меня, вообще-то, строго говоря, и нет вовсе… но вышло так, что, кроме меня, некому предложить тебе то, ради чего ты готов на все.

Калейдоскоп ярких манящих образов вновь замелькал перед Эруэллом.

"Готов на все, " — продолжало звучать у него в ушах.

Что-то нехорошее было в том, как это прозвучало. Опасное.

«Готов на все.»

«На что — на все?»

«Что такое — „все“?»

«Я не должен говорить даже в мыслях!» — внезапно подумал Эруэлл. — «Он же сам не видит того, что мне показывает! Я назвал Древний Оннер — и он увидел. А больше не назову. Пусть не надеется!»

— А мне и не нужно, — беспечно заметил голос. — Важно, что ты это видишь. И только я могу тебе это предложить.

— Только ты?! — насмешливо проговорил Эруэлл. — Что-то не верится. До сих пор я думал, что сам могу себе это предложить.

— Сам?! — осерчал голос. — Сам себе ты можешь предложить только вот это!!!

Последовала серия столь ужасающих образов, что Эруэлл едва сдержался, чтоб не назвать их в своих мыслях, и старался потом никогда их не вспоминать. Никогда. Мы тоже не станем их описывать.

— Что ты хочешь? — отдышавшись, прохрипел Эруэлл.

«Сволочь. Убью. Сволочь. Убью. Сволочь…»

— Давно бы так! — рассмеялся голос.

«Если я когда-нибудь встречу тебя наяву…»

— Я собираюсь предложить военный, политический, а впоследствии и торговый союз Возрождающемуся Оннеру и его Верховному Королю, — невозмутимо продолжил голос.

— Кто же стремится к заключению такого союза? — выдохнул Эруэлл.

«Союзнички, вашу маму… да я бы таких союзничков…»

— Возрождающаяся Голорская Империя, — ответил голос.

— Что?! — ахнул Эруэлл.

«Союз Оннера с Голором?!!»

— Знаю, что ты хочешь сказать, — вздохнул голос. — Оннер и Голор всегда воевали. Непримиримые враги и все такое… Но ответь — разве не может быть по-другому? К чему новая война и новая гибель? Вновь лить кровь лучших из лучших? Опять идти старыми путями, повторять ошибки прадедов? К чему?

«Ах ты, сволочь! Нет, ну какая же все-таки сволочь!»

— Наверно, это я должен был спросить — к чему? — усмехнулся Эруэлл. — Я ведь помню, как началась эта война. И кто ее начал, тоже помню. Я только все никак не мог понять — зачем? К чему такое — не слишком большое, если правду сказать — королевство, как Рон, вдруг решило завоевать весь мир? Я тогда еще не знал такого слова — Голор. Теперь знаю. И кровь лучших из лучших уже льется. С начала войны льется. И сейчас — тоже. И если все что происходило — ошибка, не мне нести за нее ответ. И не Оннеру. И если Голор хочет мира, ему нужно просить прощения, а не проповедовать."

— Может случится так, что ты окажешься прав, — поведал голос. — И Голор будет готов принести извинения в любой доступной для подобной империи форме.

— Мир между Оннером и Голором на вечные времена? — настороженно спросил Эруэлл.

— Ну да, — жизнерадостно согласился голос. — Причем никаких серьезных дополнительных уступок со стороны Оннера. Голорская Империя убирает все свои, равно как и наемные, войска в пределы своих границ, восстанавливает все разрушенные во время ведения боевых действий крепости, выплачивает определенные суммы для возмещения ущерба городам и государствам…

— Воскрешает всех убитых, — ехидно продолжил Эруэлл, — восстанавливает девственность всем изнасилованным…

— Можно особо оговорить эти проблемы, — в голосе послышалась улыбка. — Прошу прощения, но не уполномочен. Это дело посольств и прочих бумажных людей.

— Даже так? — вырвалось у Эруэлла.

«Ох, что-то больно вы хорошие.»

— Даже так, — довольно продолжил голос. — А кроме того, Голорская Империя дает торжественную клятву более никогда не переступать своих границ военной силой, разве что ради оказания союзнической помощи Верховному Королю Великого Оннера. Великая Голорская Империя не требует никаких территориальных уступок, контрибуций, смен династий в малых королевствах или уничтожения каких-либо Богов и верований.

— Ты сказал — никаких серьезных уступок, — напомнил Эруэлл. — А несерьезные?

«Что у тебя за пазухой? Ты врешь, конечно, насчет мира. Мир заключается не так. Я не знаю, как, но что не так — наверняка. И какова же должна быть цена у такого мира? Мне ее не уплатить, это точно. Даже будь я королем уже созданного королевства, имей за собой нечто большее, чем мечту — мне все равно нечего предложить тебе. И ты знаешь это. Имей ты действительно то что предлагаешь, ты бы говорил не со мной. Ты бы говорил с тем, кто действительно может заплатить такую страшную, непредставимую цену. Я не могу. А значит, ты врешь. Ты предлагаешь то, чего у тебя нет, в надежде, что я поверю — разведчик ведь не обязан разбираться в высоком исскустве государственной лжи. Вот только ты в нем тоже не слишком силен. Слишком уж много предлагаешь за „несерьезные уступки“. Оплошал ты, братец. Впрочем, ври дальше. Послушаем.»

— Так что там с несерьезными уступками? — повторил Эруэлл.

— Да так, мелочи… стоит ли о них говорить? — зевнул голос.

— Чутье подсказывает мне, что стоит, — упрямо проговорил Эруэлл. — Именно о них и стоит.

«Давай-давай! Выкладывай!»

— У тебя верное чутье, разведчик, — сухо заметил голос. — Согласись ты сейчас — и тебе не отвертеться. Впрочем, ты и так согласишься. Помучаешься немного совестью — и согласишься.

— Я еще раз вынужден задать все тот же вопрос, — вздохнул Эруэлл. — Что тебе от меня нужно?!

— Есть некоторые фигуры, которых не должно быть в высокой политической игре между нашими великими государствами, — поведал голос.

— Вот как? — притворно удивился Эруэлл.

«Так вот к чему ты клонишь. Не должно быть, значит. Некоторые, говоришь. И тебе просто нужен исполнитель. Тихий, опытный, никому не известный. Вот только не слишком ли много ты всего наобещал?»

— Они должны быть сняты с доски до начала игры, — сообщил голос.

— А при чем здесь я? — невинно поинтересовался Эруэлл. — Ты давай проще, а то мы, верховные короли, в хитрых материях не разбираемся.

— А если проще — нужно убить несколько человек, — ответил голос. — Убить, не задавая вопросов. Не пытаясь разобраться в ситуации. Просто убить. Ты уже делал такие вещи раньше. Сделаешь и теперь. Путь к славе часто проходит по трупам. Тебе хорошо известно это. А не служи ты в разведке, не убивай, не раздумывая, по приказу, правого и виноватого — разве годился бы ты в короли? Разве мог бы возглавить раздробленную, воюющую страну? И разве не является одной из основных привилегий короля — убить, не раздумывая? Да что там привилегия — порой это становится обязанностью, и только готовность подобного рода спасает страну от полного краха. И ведь ты смог. Ты возглавил. Стал королем. Таким королем, про которого всякий скажет — этот не станет раздумывать. И сильные мира сего вынуждены считаться с тобой и твоей сотней воинов, предлагая почетный мир, вместо того чтобы попросту уничтожить.

— Я убивал по приказу, — сказал Эруэлл. — Но я не был тогда королем. Тогда другие люди принимали за меня решения. Теперь я отвечаю за все. Король может убивать или не убивать — так же, как и все прочие — но он не имеет права не думать, не отвечать за свои поступки.

— «Король» — всего лишь слово, — возразил голос. — Сейчас ты тот же, что и раньше.

— Король — не просто слово, — покачал головой Эруэлл. — Я знаю это.

— Это слово даже менее реально, чем прочие слова, — усмехнулся голос. — Вот смотри, я говорю: «вода»!

Перед Эруэллом заструился горный поток. Из тучи хлынул дождь. Замерцала золотистая гладь моря.

— Достаточно слова и предмета, который оно называет, — пояснил голос. — А теперь я говорю: «король»!

Перед Эруэллом возник тщедушный человечек в короне, зябко кутающийся в горностаевую мантию, со скипетром в руке.

— Обрати внимание, — промолвил голос. — Есть слово. Есть человек. Есть предметы, символизирующие его власть и прочее. А короля нет! Чтоб стать королем, ему нужно вот что…

За королем возникло могучее войско ощетинившееся копьями.

— А еще вот это… — добавил голос.

И король вознесся на мешках с золотом.

— И это, — продолжил голос.

У ног короля воссел совет мудрецов.

— И это, — сказал голос.

Верные слуги короля, обнажив оружие, окружили мудрецов, дабы те говорили свои премудрости лишь на пользу монарху.

— И это, — рассмеялся голос.

И под горностаевой мантией короля зазвенела тонкая непробиваемая кольчуга гномьей работы — а вдруг верные слуги захотят убить своего возлюбленного монарха?

— И это, — шепнул голос. Шепнул почти нежно, словно не врагу врал, а любимой девушке сердце открывал.

И на поясе короля появился невиданный меч. Волшебный. Любые преграды рассекающий. Чтобы мог разгневанный монарх без помех убить и слуг своих, и мудрецов, и вообще кого угодно, буде придет ему в голову такая блажь.

— Вот сколько всего полагается королю дополнительно, — поведал голос. — А у тебя этого нет. Пока нет. И может никогда не быть, если ты будешь спорить попусту.

«А ты мне это все дашь. Ага. Как же.»

По мере появления войска, золота, совета мудрецов, верных слуг, меча и кольчуги тщедушный король здорово преобразился: он изрядно раздался в брюхе — не то бурдюк налился водой, не то паук налился кровью. Тощенькие плечики расправились. Тощий хрящеватый носик выдернулся орлиным клювом. В глазах блеснуло что-то такое, что Эруэлл предпочитал убивать, даже не спрашивая имени.

— Вот-вот! Ты, главное, имени не спрашивай! — торопливо обрадовался голос. — Убей, и все!

— У вас что — убийцы перевелись?! — разозлился Эруэлл.

— Этого добра всегда хватает. Но должен же ты доказать свою преданность, — заметил голос.

— Преданность чему? Великому Голору что ли?! — позлорадствовал Эруэлл.

«Ай да проговорился, гад! Нет, ну надо же! Преданность доказать… И что ты мне теперь скажешь? Чем отоврешься?»

— Нет. Ну что ты… К чему обиды? Я имею в виду, преданность идее мирного развития наших государств, — вывернулся голос.

— Убить во имя мира? — наседал Эруэлл.

«Все это, конечно, хорошо, но как бы мне проснуться?»

— Ты сам знаешь, что так бывает. И разве великое дело не стоит некоторых жертв? — ответил голос.

— А Великий Голор также идет на «некоторые жертвы»? — спросил Эруэлл.

— У нас тоже есть противники мира, — ответил голос. — Их не станет. Скоро.

«Смогу ли я проснуться, если это сон, и что мне делать, если это явь? Как бороться?»

— Логика подсказывает мне, что сами вы не в состоянии убить тех, о ком говорите, — сказал Эруэлл.

— Можем, но тебе это проще, — отозвался голос.

— Проще?

— Некоторых из них ты считаешь своими друзьями. По ошибке, конечно. У короля не может быть друзей. Только враги и подданные.

— Ах во-от как… — протянул Эруэлл. — Оч-чень любопытно. Значит, друзья. А еще кто?

— Других ты пока не знаешь. Но они станут искать твоей дружбы и помощи. Мы покажем тебе, кого следует убить и как это сделать, не вызывая подозрений.

— Никогда я не покупался на подобные предложения! — с омерзением заявил Эруэлл. — Гадость какая! Слушай ты, бесплотный, пошел прочь из моего сна!

— Не дело для Великого Короля говорить таким образом с могущественным союзником! — прогремел голос.

Кроме гнева, в голосе звенели удивление и досада. Надо же такое! Ведь все этому тупому солдафону растолковал, на пальцах, можно сказать, разъяснил, разжевал, в рот положил, в глотку пропихнул — а он не желает, видите ли! Он все это проглоченное — обратно, сволочь!

— А я и не говорю с союзником! — ответно зарычал Эруэлл. — Я говорю с мерзавцем! И лучше быть никем, чем королем, которого ты показал мне! Убирайся! Пошел вон!

— Что ж, я хотел купить тебя красиво. Как дорогую танцовщицу, — зло усмехнулся голос. — Ты сам отказался. Возможно, ты слишком умен, чтобы согласиться, а быть может, наоборот, слишком глуп. Остается взять тебя как портовую девку — грубо и решительно, а потом отказаться платить.

— Вот теперь ты говоришь то, что думаешь, — сказал Эруэлл. — Я все ждал, когда это случится. Зачем только бесплотному портовые девки?

— Смеешься? — прошипел голос. — Я покажу тебе первого, кого нужно убить. Посмеешь отказаться — умрешь, не просыпаясь!

Перед Эруэллом замаячило лицо Линарда.

— Он верит тебе, — поведал голос. — И охотно выпьет из твоих рук кубок вина. Вот этот.

Пустота сбоку от Эруэлла заворочалась. В ней образовался проем — вроде как дверь открылась. В пустоте стояло нечто, обернутое в ничто, и сизая мгла густела вокруг его вкрадчивых движений. Нечто, подобное руке, протянуло Эруэллу кубок.

Восхитительный, сияющий кубок. Он так и притягивал взор.

— Это не яд, — сообщил голос. — И твой наставник не умрет от него.

— Что же это? — спросил Эруэлл.

— Это не яд, — повторил голос. — Это лучше яда. Это вино вызывает жажду самоубийства.

— Ага. И, значит, меня никто не заподозрит, — сухо уточнил Эруэлл.

— Никто, — пообещал голос.

— И я смогу и дальше пользоваться подобным оружием? — спросил Эруэлл.

— Сколько угодно! Хоть бочку дадим! — обрадовался голос. — Ты согласен?!

— Давай свое вино, — сказал Эруэлл таким безликим голосом, что даже самый последний полудурок из рода людей заподозрил бы неладное. Увы, посланец Великой Голорской Империи был магом.

— Держи, — рука вытянулась еще дальше, а Эруэлл внезапно ощутил свое тело и смог взять протянутый кубок.

Взял.

Приладился.

Выдохнул.

И с размаху выплеснул его в то, что было лицом существа.

Икающий и захлебывающийся вопль показал, что удар достиг цели. Эруэлл запустил кубком в содрогающуюся пустоту и шагнул назад. Он двигался, жил, сражался… обретенное тело пьянило сильнее любого вина.

Он долго еще не сможет смотреть на вино. Разве что на пиво.

— Счастливого самоубийства! — бросил Эруэлл в содрогающуюся пустоту. — Вот иди и сам зарежься! Руки об тебя марать противно.

Проем в пустоте съеживался, словно скручивающаяся на огне бумага.

— Противоядия, господин! Умоляю! — донесся до Эруэлла полный ужаса вопль из проема. Видно, неведомый маг пытался умолить своего хозяина подарить ему жизнь. Однако не справившихся с заданием редко милуют. Опытное ухо разведчика уловило глухой удар и тихий стон. Не умолил.

После чего съеживающийся проем разлетелся в клочья. То, что шагнуло внутрь, казалось, состояло из одного только движения. Чудовищный вихрь катил на Эруэлла. Само время словно бы замерло, а пространство стало бесконечным. Но, конечно, это было не так. Совсем не так. Просто…

Чудовищный вихрь катил на Эруэлла.

— Умри! — ревело из глубин вихря. — Сдохни!

Эруэлл почувствовал себя песчинкой, пытающейся противостоять буре. Маленькой жалкой песчинкой. Песчинкой, которая настолько мала, что ее, собственно, и нет вовсе. Но он был не просто песчинкой. Хотя об этом было трудно, так трудно вспомнить. Невозможно вспомнить. Но он вспомнил. Вспомнил — потому что должен был вспомнить. Он был не просто песчинкой. Он был Верховным Королем, и за его спиной был Оннер — еще не воскресшая древняя страна… Он был Королем. А Король не может быть просто песчинкой — особенно когда за его спиной целая страна. Страна, которая еще не родилась… а без него и не родится никогда…

Эруэлл поднял руку, чтоб заслониться… и проснулся.

Захлебнулся и смолк чудовищный, пожирающий пространство вой. Эруэлл поднял руку и проснулся. Рука продолжила движение, выбивая тускло сверкнувший кинжал. Пальцы другой руки впились в горло напавшего, разрывая плоть, ломая хрящи. Эруэлл не успел увернуться от хлынувшей крови.

«Отстирывай теперь!»

— Однако они хорошо подготовились, — пробормотал он, сбрасывая на пол тело убийцы и оглядываясь по сторонам.

Никого.

Что ж, спасибо и на том.

Взять меч. Утереть кровь с лица. Слушать.

Никого.

Еще слушать.

Опять никого.

Эруэлл скатился на пол. Тенью скользнул к двери. Открыл.

Никого.

Только часовой в конце коридора.

— Винк?! — возмущенно воскликнул он.

— Что, командир? — мигом отозвался тот, и тут же, охнув, подскочил к королю. — Что это с вами?

— Ты, никак, на посту дрыхнешь? — не отвечая, сердито проговорил Эруэлл. — У меня в комнате грохот, черт-те что творится, а ты…

— Грохот?! — потрясенно проговорил Винк. — Какой грохот, командир?

— Загляни внутрь, — ядовито предложил Эруэлл.

Вернувшийся Винк Соленые Пятки виновато развел руками.

— Не было грохота, командир, — потерянно промолвил он. — Правда… не было!

Эруэлл посмотрел в глаза своего разведчика — и тот не отвел взгляд.

Люди, столько пережившие вместе, не лгут друг другу. А значит, не было грохота. Не было. Если Винк говорит, что была тишина, значит, так оно и есть. Потому что если не поверить в это, тогда нужно верить очевидному. Потому что грохот был. Не могло не быть грохота. Ладно, пусть не грохота, но шум обязательно должен был быть. Когда два человека сражаются не на жизнь, а на смерть. Когда на пол падает кинжал, звеня острием. Когда громко булькает умирающий, а его длинное тело с шумом падает на пол. Всегда есть шум. То, что для обычного человека шум, для разведчика грохот несусветный. А Винк — разведчик. Один из лучших.

И он — он! — говорит, что не было грохота. Совсем не было.

Так не бывает.

Так не может быть.

А значит, придется поверить этому. Именно потому, что так не бывает. Придется. Потому что если не верить своим, очень быстро можно превратиться в того короля, которым маг хвалился. С мечом против своих и кольчугой на всякий случай, чтоб свои от великой любви не зарезали. А если быть таким — зачем тогда быть?

— Ума не приложу, откуда этот взялся? — Винк кивнул в сторону комнаты. — Я все время слышал ваше дыхание. Спокойное. А потом вы вышли. В крови…

— Это не моя кровь, — отмахнулся Эруэлл.

— Я понял, — кивнул Винк. — И все же… как такое могло случиться? Не понимаю.

— Стоп, — сказал Эруэлл. — Мне пришла в голову одна мысль.

Эруэлл стремительно шагнул вглубь коридора. На то место, где находился Винк.

— Иди-ка сюда! — позвал он своего подчиненного.

Винк подошел и замер. Лицо его вытянулось от удивления.

Из комнаты Эруэлла доносилось легкое дыхание спящего человека.

— Вот так, — сказал Эруэлл. — Спорим на что угодно — если в моей комнате орать или даже грохотать в полковые барабаны, отсюда ни черта слышно не будет. Забавно.

— Колдовство? — пробормотал Винк.

— Скорей всего, — кивнул Эруэлл. — Заклинание снять позабыли. Прости, Винк, ты и не мог ничего услышать.

— Пустое, командир, — отмахнулся тот. — Наши могучие враги что-то пронюхали?

— Похоже, — кивнул Эруэлл. — А приятель, что так сильно запачкал мои простыни, скорей всего, порталом воспользовался.

Хотел еще что-то сказать…

Не смог. Удавка. Невидимая и прочная удавка захлестнула горло. Где-то рядом болтались остатки суматошных, невероятных, опасных сновидений — видать, из них и дотянулись. Маги… они могут. Эруэлл попытался разорвать удавку… куда там… Как разорвать то, чего не существует?

Нарастающее гудение в голове, темные круги перед глазами, встревоженный голос Винка где-то далеко, все дальше и дальше, потом только эхо голоса. И нет ни верха, ни низа. Есть только падение в пустоту. Падение в никуда. В никуда, где уже поджидает маг, выпивший нехорошего вина, маг, не получивший противоядия, безумный маг, покончивший с собой.

Что? Это и есть смерть? Вот так она и выглядит?

Да ладно вам! Не смешите!

Сознание Эруэлла уже погружалось в темные пучины несуществования, но тело все еще боролось. Оно не хотело умирать. Оно слишком хотело оказаться рядом с другим телом, а для этого прежде всего следовало выжить.

Рука скользнула в потайной карман (счастье, что есть у господина коменданта и командира разведчиков такая скверная привычка — спать одетым. Служба, господа!), скользнула и вытащила серебристый шарик. Ненароком подобранная драгоценность. Серебристая смерть. Древняя тайна. Субстанция, уничтожающая любую магию. Магию и магов. Немеющие пальцы коснулись удавки, и она исчезла. Эруэлл судорожно вдохнул и с хрипом выдохнул. Серебристая смерть скользила по обрывку магической удавки, распространялась, словно огонь по запальному шнуру, и Эруэлл слышал, как корчатся магические мосты, склизкой паутиной оплетшие его сны, как истошный погибающий вой сотрясает своими стенаниями некое отдаленное место. А еще… Эруэлл видел дрожащую, как в лихорадке, башню. Колдовскую башню — обычным людям такие ни к чему. Башня кричала и корчилась. Вот на ее боку зазмеилась трещина. Зазмеилась, поползла, распахнулась страшно. Распахнулась, обнажив чудовищные бессмысленные внутренности. Захлопнулась. Вновь распахнулась, как чудовищный рот, жующий пустоту. Опять захлопнулась. Распахнулась, и… Эруэлл чуть не заорал — башня кусала губы! Еще миг — и она рухнула. И только пыль поднялась над тем местом. Злая безжизненная пыль. А потом далеко, в самом сердце древнего Голора раздался и оборвался глухой мучительный стон.

Еще миг, и все смолкло.

Эруэлл сидел, привалившись к стене. Над ним с вытаращенными глазами застыл Винк Соленые Пятки.

— Я победил! — прохрипел Эруэлл.

— Д-да здрав-ствует К-король! — дрожащими губами пробормотал Винк Соленые Пятки. — Ух!

— Сам знаю, — выдохнул Эруэлл.

— Нет, командир, как хочешь, а для простого разведчика это уж слишком, — Винк Соленые Пятки пытался захихикать, как идиот, но у него пока не очень-то выходило. Впрочем, он старался и постепенно делал успехи.

— Согласен, но кто нас спрашивает? — отозвался Эруэлл. — Пива хочешь?

— На службе? — лукаво прищурился Винк. — Ну вы даете, Ваше Величество!

— К черту службу! — рявкнул Эруэлл. — Какая, на фиг, служба, если тебе король приказывает напиться?!

— Слушаюсь и повинуюсь! — тоном опытного придворного лизоблюда объявил Винк Соленые Пятки.

Потом оба расхохотались. Хорошая штука — жизнь. Особенно если удалось ее сохранить.

— Ваша Милость! Ваша Милость! — верещал знакомый до тошноты голос.

Господин Архимаг поморщился и проснулся.

— Ваша Милость!

Архимаг стиснул зубы и сел.

«Испепелить его, что ли?» — тоскливо подумал он. — «Во всяком случае, не поглощать, это уж точно. Сил нет жрать такую дрянь!»

Господин Архимаг был самым возмутительным, самым непочтительным образом разбужен. И разбудителя ни в коем случае нельзя было испепелять. Талант, чтоб ему наизнанку вывернуться, да так и ходить! Проклятый разбудитель обладал наилучшими способностями к связи на далеком расстоянии. Многочисленные агенты, рыщущие в поисках загадочного Оннера и не менее загадочного Курта, передавали свои послания через этого человека.

— Ваша Милость!

«Вот засранец! Орет так, будто ему Башня на голову рухнула! Впрочем, у него отродясь мозгов не было. Такому никакая Башня повредить не в силах.»

— Ваша Милость!

— Ну, что там еще? — с омерзением выдавил Архимаг.

«Прибежал, идиот, в какой-то обгорелой мантии! Может, все-таки испепелить?!»

— Ваша Милость! Группа разведчиков Ордена под руководством Старшего Магистра Уаресха обнаружила Оннер! — выпалил Младший Магистр Бусх.

— Оннер?! — мигом оживился Архимаг. — Быть того не может — Оннер! Докладывай скорей!

— Осмелюсь доложить, Ваша Милость, — вытянулся Бусх. — Доложить не могу, так как докладывать больше не о чем.

— Как это — не о чем?! — взревел взбешенный Архимаг. — Так они нашли проклятый Оннер или нет?!

— Нашли! — испугался Бусх. — Но докладывать все равно не о чем!

— Что ты несешь?! — заорал Архимаг. — Страх потерял, да?! Говори быстро, в чем там дело!

— Я вышел на связь как раз в тот момент, когда Старший Магистр Уаресх заканчивал беседу с Верховным Королем Оннера. Они не поладили, и Король уничтожил Старшего Магистра вместе с его Башней и всеми магами, что были с ним. Сила удара была такова, что и мне досталось. Я с трудом разорвал связь, а то бы… страшно подумать… их Башня кричала и кусала губы от боли… — торопливо поведал Младший Магистр Бусх.

— Какие губы? — хрипло спросил Архимаг.

— Не знаю, — вздрогнув, ответил Бусх. — У их Башни перед смертью выросли губы. Я… я сам видел. Это ужасно.

— Король Оннера — маг? — озабоченно спросил Его Милость.

— Нет, — жалобно пролепетал Бусх. — Это и есть самое ужасное. Он владеет чем-то, уничтожающим магию и ее носителей.

— Антимаг?

— Хуже. Гораздо хуже.

— А где это находится? Где засел этот проклятый король несуществующего королевства? — жадно спросил Архимаг.

— Не успел засечь, — виновато прошептал Бусх. — Не успел. Я только связался, а тут… оно как полыхнет… как закричит… я ничего не понял про направление…

— Ясно, — брезгливо скривился Архимаг. — Пошел вон. Не мешай думать.

«Лучше бы этот проклятый дурак и вовсе сгорел, но выяснил, где находится Оннер. Что толку — потерять таких опытных разведчиков и узнать то, что мне Зикер и без того говорил.»

— Значит, Зикер не врал, — пробормотал Архимаг, когда за Младшим Магистром Бусхом закрылась дверь. — Не врал. Есть Оннер. И он опасен. Ха! Такой король опасен даже и без королевства. Никаких пророчеств не нужно, чтоб понять, что он опасен. Что-то, уничтожающее магию. Магию… и магов. Этот обгорелый дурак! А ведь далеко же. От Башни Уаресха до Ордена — далеко. Интересно, я сам смог бы поразить Башню Уаресха так, чтоб эхо силы до Ордена докатилось? И немаленькое эхо… Ишь как его отделало. У Старшего Магистра Уаресха была неплохая защита. Конечно, временная Башня есть временная Башня — но все же, все же… А защита самого Ордена? Да. Зикер прав. Орден в опасности. И я — тоже.

С грохотом открылась входная дверь.

— Ваша Милость! Ваша Милость! — возопил кто-то за его спиной.

— Проклятье! Здесь в конце концов что — спальня Архимага или проходной двор какой-то?! — зарычал Архимаг. — Почему ко мне сегодня все шляются без стука, без доклада, без… Испепелю!!!

— Ваша Милость! Башня… — Старший Магистр Глорен вползал в спальню на коленях, дрожа от ужаса.

— Башня?! — взвыл Архимаг. — Слышал я уже про эту вашу проклятую Башню! Слышал, понятно?! Вы что, так и будете теперь целый день мне про нее сообщать?! Один за другим, один за другим! Идиоты!

— Так точно, Ваша Милость! — пролепетал Старший Магистр Глорен. — Не пепелите меня, пожалуйста. Я вам пригожусь.

— Пригодитесь! — бушевал Архимаг. — Все вы только на то и годитесь, что будить меня по утрам гнусавыми воплями! «Ваша Милость!», «Ваша Милость!» На что еще вы годитесь? Что можете предложить? Я вас, Старший Магистр, спрашиваю — что?! Вы не ученик, не посвященный, не рядовой маг, вы — Старший Магистр! За какие заслуги?! За то, что спать мне не даете?! Орете на весь Орден?!

— Я… я буду стараться, — непослушными губами прошлепал Глорен. — Я приложу…

— Я тебя сам как-нибудь приложу! — грубо пообещал Архимаг. — Беги, зови Зикера, раз сам ни на что не способен! Уж Зикер-то знает, что делать с этой вашей проклятой Башней! Распелись, паникеры! Ах, Башня! Ох, Башня! А я говорю — тьфу Башня! В печенках у меня эта самая Башня! Подумаешь, горе. Ну, что стоишь, идиот? Беги. Зови Зикера! Шевелись, пока цел!

— Но… Ваша Милость… ведь Зикер… Зикер…

— Что такое?! — заорал Архимаг. — Я сказал — зови Зикера! Что, неясно?!

— Я не могу… не могу исполнить… исполнить ваше…

— Кошмар! — простонал Архимаг. — Где я?! С кем я работаю?! Одни недоумки! У тебя две ноги, тупица! А во рту — язык. Отвечай, сын больного ежика и рогатой свиньи, почему ты не можешь ножками добежать до Зикера и языком передать ему мое повеление?!

— Потому что его нет, — выдавил Старший Магистр Глорен. — И я не знаю, куда он направился. А только его нет. И Башни его нет. Он ушел и… и унес Башню.

— Кто ушел?! — заорал Архимаг — уже понимая, но еще не желая верить.

«Обманул. Бросил. Предал.»

— Зи-зикер у-ушел… — выдохнул Глорен. — Он… он бежал! Скрылся! Нет его. И… и Башни… Башни нету… совсем нету…

Внезапно Архимаг почувствовал себя совсем усталым.

— Иди, — сказал он Глорену. — Сгинь, лягушка мокрая. Я тебя потом испепелю.

Верховный Король всея Оннера Эруэлл Первый и его будущий Министр Двора Винк Соленые Пятки пили пиво. Вообще-то с утра пораньше добрые люди пива не пьют, но… разные бывают обстоятельства. Иногда напиться гораздо, лучше чем не напиться. В процессе употребления означенного напитка Эруэлл сбивчиво пересказывал Винку отдельные фрагменты своего сна.

— Линарду нужно рассказать, — дослушав заявил Винк Соленые Пятки. — Обязательно нужно. У него в таких делах опыта побольше нашего. А вообще… повезло тебе, командир. Маги эти — наглые попались! Наглость их подвела, вот что.

— Точно, — кивнул Эруэлл. — Наглость.

— … вот такие дела, — растерянно закончил Эруэлл.

Линард долго молчал, глядя на своего Короля. Потом улыбнулся.

— Хорошо, — неожиданно сказал он. — Мне нравится.

— Хорошо?! — возмутился Эруэлл. — Какой-то поганый маг забрался в мой сон!

— Ты говоришь, что тебе он все это показывал, а сам не видел?! — живо перебил его Линард.

— Ну да, — чуть удивленно ответил Эруэлл. — Что ты этим хочешь сказать?

— Очень хорошо, — счастливо вздохнул Линард. — Лучше и быть не может!

— Объяснись! — рассердился Эруэлл. — Что ты имеешь в виду?!

— Монарх не должен сердиться, — поморщился Линард. — Неприлично. Монарх должен гневаться. Вот так! — Линард соорудил на своем лице такое, что Эруэлл вздрогнул. Потом вздохнул. — Экий ты непонятливый. Учу тебя, учу… Ладно. Об этом потом как-нибудь. А теперь — главное. Раз маг этот сам ни черта не видел, значит, не его это видения, а твои. Значит, не колдовской морок, а правда. Они бы сами к тебе пришли, видения эти, просто не сейчас. Он, маг этот, сумел — раньше времени вытащил, заклинание соорудил — а увидеть не смог. Сил не хватило. Не так просто подсмотреть видения Верховного Короля Оннерского Союза. Древняя магия все еще хранит их. Ну, а раз эти видения твои, значит, где-то все это есть. И воскресший Оннер, и твоя счастливая семейная жизнь, и все твои друзья, и прочие, волей ли неволей связавшие себя с этим делом. В конечном итоге победа ведь — не главное. Победа должна быть утверждением гармонии. А если это не так — чем отличается она от поражения? У такой победы невысокая цена. Она как гнилой товар: выбросить жаль, а продать… кто такую купит? За такую никто не станет жертвовать жизнью. Но и оставаться в живых ради нее не стоит. И что ты будешь делать ни живой, ни мертвый? Твоя победа не такова. А то, что ты видел, было ее плодами, если ты еще не понял. Твоя победа была гармонией — потому что только достойно сражавшиеся воины могут быть так счастливы после боя. Воин, проливший слишком много крови, плохо спит. А то, что этот твой маг ничегошеньки не видел — ясный знак всем нам. Не морок, не ложные видения твой сон. Истина. Осталось только отыскать тропинку к этой истине.

— Она есть? — тихо, одними губами, спросил Верховный Король.

— Она должна быть, — твердо ответил Линард.

А после баньки-то как хорошо! Вы что думаете, Богу приятно ходить грязным? Ну так я вам со всей очевидностью заявляю: Богу очень неприятно ходить грязным. Это ведь только говорится так, что, дескать, к божественной ауре ни одна грязь не липнет, а на самом-то деле…

На самом деле — кто их там знает, как оно у настоящих-то Богов происходит? А вот Курт за время своей божественной службы изрядно поизвозился. Конечно, ему ничего теперь не стоило починить свою одежонку при помощи магии, а заодно и придать ей более пристойный вид. Особенно удались башмаки. При всей своей внешней неброскости они выглядели настолько божественно, что Курт просто страшился надевать их на ноги. Его так и подмывало не то помолиться им, не то вознести хвалу.

"Чудаки эти верующие! Молятся всяким там Куртам и прочим мелким божествам, " — размышлял он, разглядывая свои башмаки. — «Нет бы обратить свое внимание на вещи воистину божественные.»

Одно время он вообще собирался наколдовать себе золотой плащ и штаны алого бархата, но Мур отсоветовал, заявив что все это — атрибуты каких-то совсем других божеств — и может выйти некрасиво, а то и больно, если эти самые другие божества как следует рассердятся. Богу Повседневных Мелочей, как оказалось, приличествует умеренность и скромность.

Ну, так то — одежда. А вот магическим способом освобождать себя от пота и грязи Курт так и не научился. Равно как и отправлять иные телесные надобности. Поскольку сортир Богу явно не полагался, пришлось довольствоваться густыми кустами, росшими позади храма. В кустах жили какие-то особенно злые комары, которые явно были закоренелыми безбожниками, поскольку жрали несчастного Бога без зазрения совести. Курту так и не удалось их испепелить, что навело его на глубокие раздумья: кем же они питались тут до него, раз уж стали такими неуязвимыми.

А вот баньку Курт себе догадался организовать. Вот как только разобрался с повседневными мелочами, так и организовал. Впрочем вру, сам бы он никогда со всеми этими мелочами не разобрался. Мур посоветовал.

— Жалко мне тебя, — заявил он чуть живому Богу.

Бог — это такой специальный общественно полезный бедолага, который всем все должен, и даже помереть не может, чтоб отдохнуть немного.

— Жалко мне тебя, — заявила нахальная деревяшка и дала потрясающий совет.

— Потренировался ты уже, пора и отдохнуть, — заявила она и дала вышеупомянутый совет, который давно могла бы дать… но как же тогда обретение опыта?

Опыт — весьма важное приложение к могуществу. Все посохи знают об этом. Поэтому и держат свой язык за… ну, не знаю, за чем они его там держат, но за чем-то держат — это точно. В общем, помалкивают до поры до времени, пока несчастные ученики магов разбивают свои лбы в попытке пройти сквозь стену. И только когда посох сочтет, что шишек уже достаточно, он милостиво укажет вам дверь. И вы войдете в нее, поражаясь собственному идиотизму. А когда поймете, что ваш посох, ваш верный товарищ, ваша опора, вера, ваше второе "я", эта гнусная, мерзкая, лживая деревяшка… что все это время ваш посох водил вас за… сами выбирайте ту часть тела, за которую он это проделал. Разные бывают случаи. И посохи тоже — разные. Некоторые весьма своеобразные.

— Повели, чтоб все повседневные мелочи, с которыми к тебе обратятся эти несчастные, замордованные бытом смертные, чтоб все эти мелочи сами собой улаживались, — посоветовал Мур. — На это тебе придется потратить часть своей силы, но уж чего-чего, а силы у тебя хватает.

Курт так и сделал. А потом приказал организовать себе баньку. Да чтоб как следует. Да погорячей. Потому что путаясь в крышах, курицах, заклинаниях и заборах, перемазался, как последний трубочист.

— Не хватало еще, чтоб верующие в тебя при твоем приближении морщились и затыкали носы, — проворчал Мур.

— Точно, — согласно кивнул Курт и приказал топить баню.

И баньку ему сделали. Еще какую! И куча красивых девушек вызвалась его парить. И там же, в баньке, незаметно для самого себя он стал мужчиной. А вы что думали — в этом мире много девушек, готовых предложить свою любовь нищему попрошайке? Как бы не так! Ждите. Иное дело — Богу. Даже если это один и тот же человек.

Это произошло незаметно и легко, а девушек было много, и еще больше было пива и пара. Поэтому Курт никого не запомнил. Мог, конечно, призвать божественное всезнание и всезапоминание — но зачем? Ну не хотелось ему в этот момент быть Богом. Нисколечко.

А после баньки-то как хорошо! Лежишь себе с кружечкой вина на мягкой-мягкой кроватке. (Это было вторым повелением, сразу после бани.) Лежишь так, хорошо тебе. Похмелье тебя завтра не замучает: Боги не занимаются такими глупостями, как похмелье. Лежишь, отдыхаешь. Справа одна красивая девушка, слева другая, еще с десяток танцуют какой-то восхитительно-непристойный танец. Мур, наконец, заткнулся и перестал ворчать какую-то ерунду о нравственности. Ну, был я нравственным! Всю эту жизнь был! Что, и отдохнуть нельзя? Жрец только что принес какую-то совершенно восхитительную бутылку вина. И где он их берет? Принес, да… и удалился с одной из девушек к себе в келью, дабы предаться молитве. А сквозь щели в крыше храма улыбается солнце.

Вот только какие-то глупые люди мешают. Вошли — и мешают. Хотят чего-то.

— Вы чего хотите-то? — приподнявшись на подушках, спросил Курт.

Спрашивать не хотелось, но надо же что-то делать? Эти придурки к девушкам пристают.

— Отстаньте от них! Это не ваши девушки! — крикнул Курт.

— Что за безобразие творится в этом храме?! — оборотившись к Курту, пролаял высокий тощий старик. — Где жрец?!

— Сам ты жрец! — огрызнулся Курт.

— Да! Я — жрец! — взбеленился старик. — Я — Главный Жрец Бога Повседневных Мелочей! А это, — он ткнул пальцем в направлении остальных, — моя свита! Вот. А ваш жрец где?!

— Не помню… — зевнул Курт. — Кажется, за бутылкой побежал. Или за девкой…

— Безобразие! — освирипел старик. — Что тут вообще происходит?!

— А фиг его знает, — зевнул Курт.

— Что вы себе позволяете?! — завопил Главный Жрец.

— Да так, разные мелочи… — лениво проговорил Курт.

— Зачем здесь эта кровать?! Кто разрешил?! — вопил Главный Жрец. — В Культе Отца Нашего Сигена нет никаких кроватей! Никаких!

— Я исправил это досадное упущение, — усмехнулся Курт. — Теперь — есть. И баня тоже. И девушки. А еще сортир нужен. Нехорошо это — Бога без сортира оставлять.

— Да по какому праву вы тут распоряжаетесь?! — завизжал Главный Жрец. — Кто вы вообще такой?!

— По праву хозяина дома, — нагло ответил Курт. — Бог Повседневных Мелочей это я.

Главный Жрец дернулся. Икнул. Уставился на Курта.

— Врешь, — хрипло сказал он.

— Гадом буду, коли вру, — парировал Курт.

— Будешь, — пообещал Главный Жрец, подымая жезл. — Вот прямо сейчас и будешь. Гадом будешь. Земноводным будешь. Паукообразным будешь. Кем надо, тем и будешь.

— Так ведь это если вру, — усмехнулся Курт. — А если нет?

— Тогда… тогда я буду! — уперся старик. — Гадом. Пауком буду.

— Старый ты уже, — вздохнул Курт. — Паутину плести не научишься. Что мне тогда — самому за мухами гоняться, чтоб ты с голоду не умер? Я хоть и Бог Повседневных Мелочей, но пауки в моем списке не значатся.

Главный Жрец отчаянно затряс головой. В его свите произошло легкое шевеление.

«Если б они не опасались старика, они бы, пожалуй, захихикали.» — подумал Курт.

Но тут Главный Жрец воздел свой жреческий жезл и произнес заклинание. В тот же миг жезл в его руке с хрустом переломился. Главный Жрец в ужасе уставился на обломки. Разумеется, заклинание, вызванное и освященное силой Бога Повседневных Мелочей, не могло повредить тому, кто исполнял его обязанности, да еще и обладал при этом собственным могуществом.

— Ну вот, — вздохнул Курт, — старый человек, а хулиганишь. Хорошие вещи портишь. Не стыдно?

Легким движением мизинца Курт починил жезл, вторым движением вернул его оторопевшему жрецу.

Тот вцепился в него обеими руками — рот широко открыт, глаза вытаращены, лицо побагровело от гнева.

— Я не позволю! — заревел он страшным голосом. — Не позволю! Не позволю! Взять его! Взять богохульника!

Трясущийся палец недвусмысленно указывал, кого именно следовало бы взять, но свита отнюдь не спешила справляться с тем, с кем только что не справился ее предводитель.

— А я говорю — взять его!! — Главный Жрец явно перестарался: посреди устрашающего рева голос его вдруг сорвался на сиплый визг.

— Взять!!! — он пискнул так, что у Курта уши заложило, после чего тяжело закашлялся.

Девушки захихикали. Сгрудившись возле Курта, они преспокойно пили вино и явно не придавали никакого значения воплям неизвестно откуда взявшихся чужаков.

В этот момент из какого-то закоулка вынырнул жрец. Одной рукой он обнимал девушку, в другой была только что откупоренная бутылка.

— Благослови! — воззвал он к Курту.

— Да будет твое опьянение божественным, а похмелье кратким! — ответствовал тот.

— Ага! — зловеще просипел Главный Жрец. — Вот он — истинный виновник творящегося в храме непотребства!

Жрец вздрогнул, уставившись на свое высокое начальство. Бутылка вина в его руке жалобно булькнула.

Главный Жрец открыл рот и обрушил на своего подчиненного лавину теологической мудрости, густо прошитую громами угроз и молниями обвинений. Бутылка в руке жреца издала еще один жалобный бульк, но он крепче прижал к себе девушку, оглянулся на Курта — и дал достойный богословский отпор своему весьма посредственному, хоть и непосредственному начальству.

Буквально с первой же фразы Курт перестал понимать их диалог. Тем более, что говорили они оба одновременно, не слишком-то слушая друг друга. Перестав понимать, Курт перестал и слушать. Вот уж в чем он не был силен, так это в теологии. Впрочем, боюсь, что и настоящие Боги в ней не очень-то сильны.

Курт допил вино, заставил чашку медленно растаять в воздухе и посмотрел направо. Там была девушка. Красивая, улыбчивая, на все готовая. Посмотрел налево — та же картина. Посмотрел прямо — два жреца продолжали теологический спор. Свита Главного Жреца застыла немой декорацией.

«Нет. Справа и слева все выглядит гораздо лучше, чем прямо.» — подумал Курт. — «Надо что-то делать с этими спорщиками.»

Сам по себе Курт, может, и смолчал бы, но Бог в нем не желал мириться с подобным безобразием.

Коротким толчком силы он Главного Жреца вверх ногами перевернул — перевернул и над полом приподнял.

Тот какое-то время продолжал говорить, вися в воздухе вверх тормашками, видимо, слишком увлеченный своей речью, чтобы заметить перемену в своем положении относительно окружающего мироздания. Из карманов его сыпалась мелочь — не повседневная, металлическая. Потом Главный Жрец сообразил, наконец, в каком он находится состоянии испуганно взвыл и смолк.

— Ну? И какое мне нужно совершить чудо, чтоб ты в меня поверил?! — сердито спросил Курт, вылезая из постели и надвигаясь на Главного Жреца, усердно избивающего воздух ногами в тщетных попытках перевернуться.

— Что я должен совершить такого, чтоб ты понял что я и есть твой Бог? — бушевал Курт. Вокруг Главного Жреца вспыхнула магическая защита, но это не остановило разбушевавшегося Бога. — Вырастить тебе рога? Хвост? Дерево на голове?!

Все это на миг появлялось на голове Главного Жреца и тут же исчезало. Магическая защита не спасала.

— Богохульник! — стонал Главный Жрец. — Колдун! Пытай меня! Режь на куски! Оторви мне нос! Все равно не признаю!

— Ну и не признавай, — пожал плечами Курт. — Надоел.

Поставив Главного Жреца на ноги он зевнул.

— Забирай своих людей и уходи отсюда.

Главный Жрец посмотрел на него с интересом.

— А ты и в самом деле веришь в то, что ты Бог Повседневных Мелочей? — вкрадчиво спросил он.

— Нет, — ухмыльнулся Курт. — Я в это верить не обязан. Это твоя работа — верить. У меня других дел хватает.

— Ты и в самом деле похож на него, — признал Главный Жрец. — Но… почему здесь? Почему не в Главном Храме?

— Тут девушки красивые, — усмехнулся Курт. — И… тут меня любят, а там всего лишь верят.

— Но согласно канону… — не сдавался Главный Жрец.

— Разве не я определяю канон? — удивился Курт. — Ну надоел мне старый, мало ли…

— Все равно не верю, — уперся Главный Жрец.

Он и в самом деле не мог поверить. Просто не мог. Слишком много времени он пробыл на посту Главного Жреца. Слишком привык подменять волю Бога своей собственной. Дело даже не во власти — как раз властью он бы согласился поступиться. Дело было в другом. Явившийся самолично Бог разрушал его мир. Мир, в котором ему одному была известна подлинная воля Бога. Он один знал все толкования канона и все толкования толкований. Он один мог ясно и несомненно трактовать подлинную суть божественного. Он один прикасался к истине. Знал ее. И вот — на тебе! Появляется какой-то нахал, возлежащий на постели с девицами, и заявляет что он — Бог. Бог! Причем не какой-то другой Бог, до которого ему, Главному Жрецу Бога Повседневных Мелочей, нет никакого дела — так, мимоходом уважение оказать — а тот самый, единственный и неповторимый Бог Повседневных Мелочей, который может оспорить его правду, отменить его приказы и толкования, тем самым обрушив многолетнее здание собственной непогрешимости, которое старый жрец старательно возводил всю свою жизнь.

Недаром ведь говорят:"Мертвецы и Боги безопасны. Они далеко и слова не имеют." В результате чего толкователям раздолье. А тут — надо же! И ладно бы еще самозванец настаивал на собственной божественности. Пытками угрожал или еще чем — тогда понятно. Страшно, чудовищно, но вполне понятно: враждебный маг захватил храм с какими-то злыми целями.

Главный Жрец не был трусом. Он не боялся пыток и смерти. В конце концов, он прожил долгую жизнь, а магия позволит ему умереть достаточно быстро. Есть у него в запасе парочка заклинаний. Никакой Бог не одолеет. Так нет же! Презрительно брошенное:"Ну и не признавай!" ошарашило Главного Жреца больше, чем все остальное. Потому что Бог ответил бы именно так. Что за дело могучему божеству до какого-то жалкого последователя, который вдруг отказывается таковым быть? Вот уж чего-чего, а верующих в Отца Нашего Сигена хватает. Вот уж кому-кому, а Главному Жрецу хорошо это известно.

Главный Жрец не боялся пыток и смерти. Он прожил долгую жизнь, и ему нравилось то, что у него получилось.

Главный Жрец боялся совсем другого. В конце такой долгой, так тщательно отстроенной жизни, он боялся оказаться неправым. Это страшило его хуже любой пытки и любой смерти.

— Не признаю! — проскрипел Главный Жрец.

— Уходи, — поморщился Курт.

— Не гони его, — возразил Мур. — Он, по-своему, неплохой человек, а если ты его выгонишь — его там побьют.

— Побьют? — удивился Курт.

— Не иначе, твои красавицы тебе уши отдавили! — фыркнул Мур. — Неужели не слышишь? У входа в храм здоровенная толпа. Здешние обитатели прослышали, что их Бога обижают и… сюда они не войдут. Постесняются. Особенно после того, что ты в бане утворил.

— Я утворил? — возмутился Курт.

— Ну не я же! — хихикнул посох. — Так что если ты выгонишь этих красавцев, их как следует разукрасят, а то и убьют.

— Ладно. Не стану я их гнать, — вздохнул Курт. — Но что мне тогда с ними делать?

— Повелеть им уверовать в тебя, — ответно вздохнул Мур. — Мог бы и сам догадаться.

— Я идиот, — констатировал Курт.

— Боги тоже имеют на это право, — снисходительно поведал Мур. — Правда, в свободное от работы время, — тут же добавил он.

— Я все равно не поверю! — набычившись, пробормотал Главный Жрец. — Особенно после того, что услышал.

— Поверишь, — вздохнул Курт. — Сейчас ты у меня во все поверишь.

Необходимые для всеобщего уверования повеления были произнесены, и Главный Жрец со своей свитой признал, наконец, Курта своим божеством. После чего оказалось, что свита может быть весьма оживленной и даже восторженной, что она способна не только изображать из себя слабо колышущуюся декорацию, но также петь, плясать, молиться, радоваться — да и вообще она состоит из весьма интересных людей. Впрочем, именно сейчас Курт с радостью обошелся бы и вовсе без людей. Даже интересных. Две девицы справа и слева от него были куда интереснее жизнерадостных богословов. Их общество Курта вполне устраивало. Впрочем, кроме тех девушек, общество которых так понравилось, Курту были и еще девицы. Как ни странно, их было столько же, сколько жрецов. Курт решил, что он не станет жадничать. Боги должны делиться с ближними. Собственно, для этого они и существуют.

Курт вновь вздохнул и обратился к девушкам с прочувствованной речью.

— Господа жрецы очень устали с дороги, — сказал он. — Все, что им необходимо — хорошее вино и долгая молитва в вашем обществе. Разведите господ жрецов по храмовым пристройкам и молитесь до утра. Так, как мы с вами здесь молились. Им такая молитва, верно, в новинку выйдет — ну, да ничего. Они ребята старательные. С вашей помощью — справятся. Да смотрите, как следует молитесь!

Обнаженные девицы с визгом бросились в объятия растерявшихся богословов.

— А вы обе оставайтесь со мной! — объявил Курт красавицам, начавшим было вылезать из постели. — Я тоже хочу как следует помолиться!

Уходящие в обнимку с девицами жрецы уверовали настолько сильно, что не заметили последнюю, несколько странную фразу своего Бога.

— Кому ты молиться собрался? — хихикнул Мур.

— Своим собратьям-Богам, разумеется, — отпарировал Курт. — А хочешь, тебе помолюсь. Я — Бог. Моего всемогущества хватит еще и не на такие подвиги!

— Расслабься! — скомандовал Линард. — Меч не задирай. Ты ж не дрова колоть собрался. Вот так и держи… Молодец. Хорошо стоишь. Только ноги не напрягай. И плечи расслабь. Хорошо… Не щурься. Поясницу не прогибай. Замечательно. Шаг левой. Удар. Стоп! Шаг короче. Ты не горный тролль с трехметровой секирой. Еще раз. Хорошо! Еще раз. Хорошо. Еще раз… А теперь враг нападает слева! Защищайся! Стоп… Эта защитная стойка хороша, но тебя сто раз убьют, пока ты ее принимаешь. Ты должен впрыгивать в нее. Падать в нее. Одним движением. Ну ка, еще раз! Плохо… Этим нужно будет заняться. Меч не устремляется навстречу противнику, не сверкает молнией в ночи, как это любят описывать барды — он просто оказывается в чьем-либо горле, в паху, в подмышке… Одним коротким толчком. Раз — и он там! И никогда не показывай противнику, как ты собираешься наносить удар, как будешь защищаться. Защита возникает в момент удара. Не раньше! Иначе она никого не защитит. Продолжим! Противник нападает справа. Плечи расслабь. Напряжение твоих мышц любому мало-мальски опытному воину укажет, что именно ты собираешься делать. Защищайся — я напал! Еще раз! Ногами! Ногами за землю держись, когда парируешь! Еще раз…

Керано старался изо всех сил. Раз дедушка сказал — значит, надо. У дедушки сам Господин Комендант уроки берет. Когда-то Керано считал себя неплохим фехтовальщиком. И те, кто направил его в разведку, тоже так считали. А на поверку что вышло? Любой из разведчиков убьет его, не просыпаясь и даже не обнажая оружия. А ведь это же комендантский взвод. Комиссованные. Раненные, контуженные, разными магическими хворями переболевшие — и все равно лучше него бойцы. Ну, а дедушка… дедушка — это вообще… Так что Керано теперь слушается его во всем. Потому что времени мало, а успеть нужно много. И ладно бы только выучить. Это еще полбеды. Забыть о том, что неправильно выучил, гораздо труднее. Так трудно, что кажется, вовек не одолеть. Сам по себе и не одолел бы. А вот с дедушкой…

— Ноги не напрягай, кому сказано! Что у тебя с левым плечом? Вот так. Теперь хорошо. «Неопытный воин роняет меч.» Присел — ударил. Присел — ударил. Присел…

Керано знать не знал и ведать не ведал, что той системы фехтования, которой его сейчас обучают, нет ни в одном учебнике фехтования — да и вообще нигде. Что она есть только в голове у Санги Аланды Линарда. Откуда ему было знать, что, поглядев на неопытного парнишку, у которого тряпка из рук падает, Линард подумал: «Этого убьют в первом же бою.» А потом парнишка назвал его дедушкой. И стал внуком. У Санги Аланды Линарда слишком давно не было внуков, и он не собирался отдавать смерти единственного на данный момент родственника. Но как уберечь его? В предстоящих сражениях неумехам не было места. И слишком мало оставалось времени до того, как Оннер и Голор в открытую скрестят свои клинки на ладонях судьбы. Слишком мало, чтобы подготовить воина.

«Он должен выжить!» — решил Линард.

А решив, принялся действовать. Раз классические техники обучения слишком медлительны — побоку их! К черту! Нужны другие техники — а значит, и другая система фехтования. Новая. Она должна быть простой и неотразимой. Неожиданной и неброской. Линарду очень хотелось создать такую систему. Он обязал себя сделать это.

Он это сделал.

Когда Линард-педагог начал преподавать новую систему своему ученику, Линард-воин с удивлением обнаружил, что некоторые приемы могут пригодиться и ему самому.

«Лягушка проглотила луну». «Поросенок плюхнулся в лужу». «Мышь съела кошку». «Мышь пугает слона». «Великий Маг напился в стельку». «Засоня отгоняет муху». «Задница внезапно прикасается к полу».

— А разве есть приемы с такими названиями? — едва их услышав, потрясенно поинтересовался Керано.

— Ну конечно, есть. Еще и не такие бывают, можешь мне поверить. — усмехнулся Линард, а про себя подумал:"Как не быть, если я их сам вот только что выдумал. Вместе с названиями."

— Так. А теперь «Черепаха учится летать». Ровней! Опять ноги напрягаешь. Оставь их в покое. Пусть сами по себе стоят. И небо не подпирай, не свалится. Ровней. Спокойней. Шаг. Шаг. Удар. Шаг. Стоп. Еще раз. Дышать не забывай. Кто не дышит, тот не живет. Еще раз. Молодец. А теперь «Кошка машет ушами». Молодец! Еще раз. И еще…

Еще раз…

Золотистые сумерки ложаться на плечи.

Еще раз…

Листья в каплях росы.

Еще раз…

Стальной горизонт перечеркнула чернота деревьев… крыши домов, словно огромные блюда, до краев наполненные звездным небом.

Еще раз…

Собственный меч кажется тенью среди теней, и ноги сами собой совершают шаг за шагом.

— Достаточно!

— Спасибо, дедушка!

Тени падают в небо.

Глубоко.

Звезды внутри.

Очередная орава ронских наемников вошла в Денгер ночью. Кони грохотали копытами по мостовой, а город сотрясался от разудалой песни. Три сотни здоровенных развеселых молодцов, в жизни своей не видавших ни одного врага, ни разу не сражавшихся в жестокой и безнадежной сече, когда трупы друзей и трупы врагов — это всего лишь трупы, и когда твое собственное превращение в труп всего лишь вопрос времени… да что там — большинство из них разве что в трактирах дралось после солидной порции пива, когда прекрасные глаза какой-нибудь не внушающей доверия потаскушки кажутся слишком прекрасными, чтобы отказаться от них из-за того, что другой здоровенный мордоворот уже добрался до волнительной незнакомки раньше. Три сотни абсолютно наивных молодых людей, все еще держащих свой меч, как палку, но зато уверенных на все сто, что эта война случилась именно ради них. Нарочно — чтобы они могли так лихо гарцевать, так громко выкрикивать слова песен и вообще быть героями. Они еще не ведали, что быть героем — это простая, трудная и грязная работа.

Смотрите на нас — все! Вот мы! Да, это мы! Мы — это сила! Мы — это слава! Мы — замечательные! Восхитительные! Самые-самые! Нас не победить! Лучше сразу сдавайтесь! Все, что от вас требуется — любить нас! Потому что мы — самые! Самые-самые! Сдавайтесь и любите! Ведь мы такие замечательные, такие славные парни! Наша победа — это и ваша победа! Вперед! Мы победим вас, потому что вы сами этого хотите! Потому что не хотеть этого просто глупо! Потому что потерпеть поражение от нас — лучше, чем победить!

«И откуда они такие взялись, в конце-то войны?» — недоумевали немногие, не побоявшиеся выглянуть в окошко, жители Денгера.

Наемники с ходу влетели на закрытый по ночному времени рынок, разогнали перепуганных сторожей, перевернули половину лавок и с грохотом последовали дальше, оставив на память о себе громадную дыру в заборе. За единственным, на свою беду оказавшимся на улице, прохожим гонялись долго и со самком, то давая убежать, то вновь настигая. Когда бедняга, выбившись из сил, рухнул, наконец, на колени и в голос взмолился о пощаде, выяснилось, что сумасшедшим конникам всего-то и нужно было узнать, где находится военная комендатура. Кстати, загоняли наемники его вполне профессионально, что несколько не вязалось с предыдущими событиями и могло бы вызвать удивление у осведомленных граждан, если бы они в этот поздний час не предавались сновидениям и прочим богоугодным занятиям.

Ошалевший от страха и быстрого бега горожанин указал направление, а сам побрел в противоположном, бормоча все ругательства и молитвы, которые только помнил. Конники двинулись к комендатуре, по пути сшибая вывески с магазинов и трактиров.

— Переигрываете, ребята, — произнес голос спокойный и до того звучный, что легко перекрыл их нестройные вопли.

Возникший словно бы из ниоткуда человек с легкостью поймал передового коня под уздцы. Поймал и остановил. Следом за ним из ночной темноты вышагнули два могучих старца. Белые одежды первого легко струились на ветру. На втором мелодично перезванивали кольца кольчужного плаща.

— Вы искали коменданта Денгера? — поинтересовался человек, поймавший передового коня. — Я — комендант.

— Это — они? — негромко спросил обладатель кольчужного плаща.

— Ну не наемники же! — улыбнулся хозяин белых одежд. — Наемники не столько поют, сколько грабят. Нет. Просто король Найрит выполняет свой союзнический долг.

— Да здравствует Верховный Король! — шепотом произнесли три сотни гвардейцев короля Найрита, и все еще державшаяся на одном гвозде трактирная вывеска не выдержала их могучего шопота и с грохотом рухнула на землю.

— Мерзавцы! — проворчал Эруэлл. — Все заставлю обратно починить. Завтра же.

— Рады стараться! — дружно шепнули гвардейцы.

— А маскировка неплохая. Хвалю, — добавил Эруэлл. — Кто старший?

— Я, Ваше Величество, — ответил воин, чьего коня Эруэлл поймал под уздцы.

Спрыгнув, он поклонился Верховному Королю и представился:

— Фанджур Байет, Ваше Величество! Две недели, как лейтенант!

— А раньше? — удивленно улыбнулся Эруэлл.

— А раньше сержантом, — ответно улыбнулся тот. — Ваш человек указал на меня, как на командира, тогда король мне и присвоил… и дал задание, чтоб до Вас — по-тихому… задание особой важности и все такое… так что мы целиком и полностью, так сказать, в Вашей воле… все, что скажете и что не противоречит чести солдатской… так вот, а раз добраться сказано, значит, нужно добраться, и чтоб никаких битв по дороге, потому как мы же Вам целые нужны, а не битые-калеченые… ну, а как по-тихому, если тихо? — спросил он, и сам себе ответил. — То-то и оно, что никак. На всех дорогах шпиков понатыкано. Маги почем зря туда-сюда ползают. Как ни таись, а… — Фанджур Байет махнул рукой. — Тогда я и решил — чего таиться-то? Вон ронские наемники шпарят. Что, мы так не можем? Можем. Кто их поймет-отличит? Вот Вы отличили, Ваше Величество! А больше — никто.

— Солдат должен узнавать тех, с кем ему придется сражаться плечом к плечу, — усмехнулся Эруэлл.

Архимаг орал. Он проделывал это уже больше трех часов без перерыва и, казалось, только начал входить в раж. Воздух в Зале Собраний Ордена раскалился от его воплей. Требовалось изрядное магическое исскуство, чтобы выжить в таком помещении — и еще большее мужество, чтоб из него не удрать.

— Ну, что молчите?! — ревел Архимаг. — Как вышло, что этот подлец Зикер со своей бандой мерзавцев и предателей сбежал?! Сбежал, прихватив имущество Ордена! Отвечайте, когда спрашивают!

Он задавал этот вопрос уже в двухсотый или трехсотый раз, после чего вновь следовала несметная порция отборных ругательств.

Великие Магистры молчали.

Когда вчерашние «особо доверенные лица» в одночасье превращаются в «банду мерзавцев и предателей», а старейший член Ордена, один из его основателей — в «этого подлеца Зикера»… это не может не настораживать.

Великие Магистры молчали.

Думали.

Думали — удастся ли им повторить подвиг Зикера. Смогут ли они бежать?

Так часто бывает в мировой истории. Пока кто-то один не совершит некоего достохвального или, наоборот, совершенно ужасного деяния, никто и не догадывается, что его можно совершить. Иногда даже необходимо совершить! И все, кто мог или хотел бы, просто не знают о такой возможности. Так и живут — не совершившие. Так и мучаются. Зато потом, когда некто все же совершает это неведомое доселе деяние, все словно с цепи срываются. И совершают, совершают, совершают…

Никто до сих пор не пытался бежать из Ордена (Эстен Джальн не в счет, ибо его побег так и остался тайной за семью печатями) — а если и пытался, то… ну, не обратили тогда на это внимания. То ли попытки были совсем уж дурацкими, то ли пытавшиеся — личностями слишком уж незначительными. Зато теперь! Да еще когда сам Зикер! Это ж представить себе надо — САМ Зикер! А Архимаг совсем сбрендил. Надо же такое заявить — «имущество Ордена»! Да Башня ведь самому Зикеру и принадлежала! Его она, и все тут! Этак завтра он и остальным заявит, что все их Башни ОРДЕНУ принадлежат? Так, что ли?!

Нет уж. Бежать, конечно, опасно, но оставаться… оставаться просто невозможно. Немыслимо.

Вот потому и молчали Великие Магистры. Скажи они, что у них на сердце, и быть им страшной смертью убитыми — а чтоб бежать, нужно остаться в живых.

Как минимум.

Вволю наоравшись, Архимаг отпустил Великих Магистров. Их место занял совсем другой человек. Бывший Старший Магистр Ордена Теней. Ноом Траар Татим. Беглец, просивший защиты от бывших сотоварищей по Ордену. Чужак, искавший покровительства. Маг, изрядно нагадивший собственному Ордену, но… обладающий определенными знаниями, которые делали его своего рода исключительным приобретением.

— Я найду Оннер, Ваша Милость, — сказал Ноом Траар Татим. — Найду Оннер и уничтожу Верховного Короля.

— Если справишься — быть тебе Великим Магистром, — пообещал Архимаг.

И Ноом Траар Татим низко поклонился. Он верил в успех. Верил, потому что не собирался полагаться на магию.

Верховный Король имеет таинственную возможность уничтожать магию и магов на расстоянии?

Ну и ладно. Не будет магии.

Верховный Король — великий воин, он способен справиться с любым наемным убийцей?

Ну и ладно. Не будет наемных убийц.

Он способен разгадать любую хитрость и все предугадает заранее?

Стоп. А вот в это, извините, не верю. У каждого человека есть свое слабое место. Уже одно то, что я знаю о существовании Оннера и Верховного Короля, делает его слабее меня. Он-то о моем существовании и не подозревает.

Ноом Траар Татим не собирался пользоваться магией поиска, демонами, агентами-людьми и прочими инструментами из арсенала разведчиков Ордена Черных Башен. Лучшие ищейки получаются из людей, которые не знают, что они ищейки. То, что как следует спрятано, обычно находит тот, кто вообще его не ищет. Так-то.

А убивать Верховного Короля будет не человек, не маг, не демон и не заклятие. Убивать его будет механический убийца. Чудовище, изготовленное почившими в незапамятные времена магами древнего Ордена Оскаленных Снов. Они давно мертвы, так что Верховному Королю не с кем будет сражаться в магическом поединке… а при создании этой твари не применялось никакой особой магии, так что она устоит. В обычном же поединке механического убийцу не сразил еще никто.

Именно за сокрытие столь страшной боевой машины Ноом Траар Татим и стал изгоем в собственном Ордене. Архимаг же Ордена Черных Башен излишнего любопытства не проявлял. Он требовал выполнения работы и обещал награду. Бывшему Старшему Магистру нравился такой подход к делу. В мыслях он уже видел себя Великим Магистром грозного Ордена Черных Башен.

Был вечер. Стоя на холме, Зикер, Фарин, Арилой, Тенгере, Богиня, и Даграмант любовались видом шедших в атаку демонов, воинов Черной Стражи и других подручных Архимага.

— Что, насмотрелись? — зевнув, спросил Зикер. — Можно испепелять уже?

— Еще минуточку! — попросила Богиня. — Ну хоть малюсенькую! Думаете, часто Светлым Богиням такое показывают?!

— А детям на такие пакости вообще смотреть нечего, — пробурчал Фарин.

— А я уже взрослая, вот! — и Богиня показала язык своему папаше. — И вообще я замужем, так что нечего тут распоряжаться!

— Замужем она! — возмутился Фарин. — Вот надаю обоим по попе! Да! И тебе и мужу твоему! Сорванцы какие!

— Хватит спорить, — сказал Зикер. — Посмотрели, и будет. Испепеляю.

И в этот момент наступающая армия вспыхнула синим пламенем безо всякой помощи Зикера.

— Ну надо же! — пробормотал он. — Что еще за союзничек такой?!

Когда угасло синее пламя и осел белый пепел, стоящие на холме узрели совсем другую картину. На месте грозной армии стояла совсем небольшая кучка людей. На них не было могучих доспехов. В их руках не сверкали кровожадным блеском неотразимые мечи. Их глаза не горели ненавистью и неудержимым стремлением. Это были совсем другие люди. Совсем. Ветер раздувал их серые дорожные плащи. В руках у них были магические жезлы. На лицах — отрешенное спокойствие.

— Черт! — простонал Зикер. — Великие Магистры! Почти в полном составе! Фарин, сюда! Одному мне не выстоять! Да и вдвоем-то… — со вздохом добавил он. — Ударят сейчас, кто во что горазд… каждый на свой манер… попробуй, успей понять, где какое заклятие… Тенгере, забирай свою жену и брысь отсюда! Мы прикроем!

— Учитель! — возмущенно воскликнул Тенгере.

— А я сказал — брысь! — рявкнул Зикер, начиная творить Заклятие Общей Защиты, сплетая его с Заклятием Алмазной Горы и кое-какими старинными наработками.

«Пусть-ка разгадают, сопляки!»

— Брысь отсюда! — повторил он, не отрываясь от заклятий.

— Ну вот еще! — упрямо надув губки, Богиня одним движением выхватила меч. — Кажется, у меня впервые появился такой роскошный повод разгневаться, а вы меня гоните!

— Эй! Эй, Зикер! Тенгере! Мастер Зикер! — кто во что горазд заорали Великие Магистры. — Мы пришли с миром!

— С миром они пришли, — недоверчиво пробурчал Зикер. — Как же… за версту от них миром воняет.

— Вышлите ко мне двоих! Поговорим! — крикнул он.

Великие Магистры посовещались. От сгрудившейся у подножия холма кучки людей отделились двое.

— Гляди ты! И в самом деле выслали! — задумчиво заметил крокодил Даграмант. — Интересно, они вкусные?

— Будут плохо себя вести — проверишь, — пообещал Зикер. — Фарин, внимание! Тот что справа — твой! При первых же признаках угрозы — в пыль его!

Магистры приближались пешком, не используя магию перемещения. При них не было боевых жезлов и прочих угрожающих предметов. Они не делали подозрительных жестов, не произносили подозрительных слов, не окружали себя магическими защитами и вообще вели себя вполне пристойно. Словно и не Великие Магистры, а приличные люди какие-нибудь. Зикер даже удивился — но виду не подал.

— Ну, чего вам? — недружелюбно спросил он у запыхавшихся магистров.

Давненько тем не приходилось так бегать, да еще и снизу вверх, на холм, да еще и не пользуясь магией… но чего только не сделаешь, чтоб о тебе хорошо подумали! Великим Магистрам очень нужно было, чтобы Зикер хорошо о них подумал. Вот и старались.

— Еще раз спрашиваю, что вам нужно? — повторил Зикер еще более недружелюбным голосом.

— Хорошо тебе! — в ответ прохныкал один из Великих Магистров. — Сбежал подальше и чихать на все хотел! А нам что делать?!

— Архимаг после твоего побега и вовсе с ума сошел! — все еще задыхаясь, пропыхтел другой.

Великие Магистры на два голоса жалобились Зикеру на всяческие архимаговы притеснения, творимые обиды, возводимые гонения и прочие непотребства.

Зикер смотрел на них со всевозрастающим недоумением.

Наконец Великие Магистры выдохлись. Поток жалоб иссяк. Рухнул под собственной тяжестью куда-то ниже этого Мира — ибо такого количества могучих огорчений никакая природа не вынесет. Природу от них просто вытошнит.

Великие Магистры молчали, глядя на Зикера с жадной надеждой.

— Хм. Очень сочувствую вашему положению, — промолвил Зикер. — Но… право не вижу, чем бы я мог вам помочь.

Великие Магистры вдохнули побольше воздуха и на два голоса затянули славословие мудрости и силе Зикера, Величайшего из Великих Магов этого Мира. Да разве для него такая задача — затруднение? Ну конечно же, нет! Он все знает, все может, он и только он способен их спасти!

— Я знаю, что я — хороший, — оборвал их Зикер. — И что вы меня любите, тоже знаю. И даже попробую в это поверить. Но как-нибудь потом, ладно? Я куда-то задевал свои магические записи с заклинанием безграничного доверия, уж простите старика! Склероз — страшная штука. Короче, что вам от меня нужно?

— Возглавь Орден! — в один голос выдохнули Великие Магистры.

— Для этого нужно убить или пленить Архимага, — усмехнулся Зикер. — А я старенький. И у меня большая семья. Мне жить охота. Своих детей никогда не было, так хоть на чужих порадуюсь. Не буду я штурмовать Орден. Сами справляйтесь со своим Архимагом!

— Мы и не предлагали возглавить Орден Черных Башен, — проговорил один из Великих Магистров. — Возглавь нас.

— Вас?! — удивился Зикер.

— Нас, — ответили Великие Магистры. — Мы бежали. Искали тебя.

— Вы бежали? — поразился Зикер. — Все?!

— Все, — кивнули оба Великих Магистра. — Без тебя в Ордене стало совсем страшно.

Зикер с минуту таращился на них, а потом оглушительно расхохотался.

— Это будет первый в мире Орден Беглых Магов! — воскликнул он.

— Так ты согласен?! — обрадовались Великие Магистры.

— Столетняя клятва послушания, — ответил Зикер. — Немедленно.

— Столетняя… — пробормотал один.

— Я согласен, — быстро сказал другой. — И остальные согласятся.

— Соглашаюсь, — кивнул первый. — Только по всем правилам. Мы тебе — послушание, ты нам — защиту и руководство. Без обмана.

— Что я вам — бубликами торгую?! — фыркнул Зикер. — По всем правилам, конечно.

— Тогда хорошо, — с облегчением вздохнул первый. — Лучше уж ты, чем в чужом Ордене Старшим Магистром бегать. На побегушках Великим Магистрам платочек подносить. Командуй, Зикер! Мы готовы.

— Приступим, — сказал Зикер.

Принесшие клятву Великие Магистры спустились с холма. На их место поднялись следущие двое. Зикер решил не рисковать попусту и клятву у них принимал постепенно. Скоро новообразованный Орден Беглых Магов в полном составе выстроился у подножия холма, и его новоиспеченный Архимаг Зикер с семьей медленно спустился к своим подопечным.

— Орден Черных Башен много потерял сегодня, — сказал один из Великих Магистров Ордена Беглых Магов.

— Куда больше, чем ты думаешь, — усмехнулся Архимаг Ордена. — Куда больше.

— Сверху девушка… снизу девушка… справа девушка… слева девушка… со всех сторон девушки, а посреди бурдюк с вином — это я! — блаженно мурлыкал Курт.

Приблизительно так он и располагался в окружающем пространстве, разве что девушек и вина было побольше. Везет Богам — у них похмелья не бывает!

— Не хотел бы мешать твоим нехитрым гаремным радостям, — внезапно промолвил посох, — но завтра нам будет больно.

— О чем ты? — томно протянуло божественное создание, стараясь удобнее устроиться среди льнущих к нему красавиц.

— О приступе, болван! — сердито проворчал Мур.

— О приступе… — зевнуло божество. — О приступе? Что?! О каком…

Курт дернулся и вскочил. С него горохом посыпались девушки. Впрочем, они не обиделись, приняв столь резкие движения за какую-то новую разновидность любовной игры. Призывно повизгивая, они ждали продолжения.

— Мур, мерзавец, почему ты молчал?! — возопил Курт.

— Ты был слишком занят все это время, — ехидно фыркнул Мур. — Я пытался. Но у тебя в каждом ухе сидела как минимум одна девушка. Боюсь, они мешали тебе слышать.

— Черт! Что же делать?! — простонал Курт.

— То, о чем мы говорили вначале, — спокойно ответил Мур. — Создаешь впечатляющее чудо. Устраиваешь праздник. И — уходим. Красиво и убедительно. Думаю, остатков твоей божественности хватит на один широкий шаг отсюда и до Джанхара.

— Мур! Ты меня спасаешь! — возликовал Курт.

— Себя тоже, — усмехнулся посох.

— Ты велик! Безбрежен! Ты — мудрейший из посохов! — напевал Курт. — Слушай, а…

— Нет!!! Девушек с собой брать нельзя, — решительно отрезал Мур. — Они останутся здесь и все до одной удачно выйдут замуж. Достаточно тебе произнести таковое благопожелание. Девушка, отмеченная божественной благодатью, завидная невеста. А что они будут делать там, в Джанхаре? Не забывай, что ты вновь превратишься в обычного человека, и тебя одного на них на всех не хватит.

— Серьезно? — огорчился Курт. — А я уж понадеялся… даже привык к этой мысли.

— Отвыкай, — порекомендовал посох. — И побыстрей.

— Ну хоть попрощаться-то с ними можно? — с надеждой спросил Курт.

— Можно, — вздохнул посох. — Но не больше часа. Тебе еще храм в порядок приводить.

— С этим-то я быстро управлюсь! — отмахнулся Курт. — Сам же говорил, что достаточно повелеть…

— Достаточно, — пробурчал посох. — Но больше часа все равно не возись. Мало ли что. Удовольствия удовольствиями, а приступ приступом.

Меж тем девушки прекратили повизгивать и недоуменно уставились на Бога, который о чем-то переругивался со своим посохом.

— Ладно. Иди к ним, — шепнул Мур. — Но чтоб через час они уже шли по домам. Счастливые и довольные. Поблагодари их за службу, награди удачей и все такое прочее. Ты уже наловчился делать такие подарки, так что не мне тебя учить. Вперед!

— Нет, Мур! — улыбнулся Курт. — Именно тебе меня учить. Причем долго. Но у тебя хорошо выходит!

Божество улыбнулось, раскрыв объятия, и шагнуло навстречу своим возлюбленным красавицам. Объятия были огромны, как ночное небо, и в них всем хватило места…

Наконец бурные прощания стихли, и девушки двинулись к выходу из храма.

— Как только крыша не рухнула? — потрясенно пробормотал Мур.

Курт не ответил. Он дышал.

— Это божественная тайна… — отдышавшись, шепнул он.

Кое-как переведя дух, он зачем-то построил девушек в колонну по две и напутствовал благими пожеланиями. Впрочем, в его случае благие пожелания имели силу непреложного закона. Вся мерзость мира может на тебя ополчиться — но если Бог пожелал тебе удачи…

Удачи всем вам! Удачи! И не благодарите за нее! За удачу не благодарят! Никого. Даже Богов.

Девушки уходили, распевая сочиненную на ходу песню. В ней красочно прославлялся тот атрибут божества, который доставил им столько радости и удовольствия.

— Ну, хвала Богам, наконец-то! — выдохнул Мур. — Все же вы, люди, совершено сумасшедшая форма жизни! Потратить столько времени на элементарное дрыганье задницей! Ужас!

— Завидуешь, — констатировал Курт.

— Я?! — возмутился посох.

— Завидуешь, — убежденно повторил Курт.

— Странно. Мой предыдущий хозяин заявил мне то же самое, — задумчиво проговорил Мур. — Может, в этом и в самом деле что-то есть?

Приведение храма в порядок началось немедленно. Появившийся откуда-то совершенно пьяный жрец был отправлен отсыпаться. Мур командовал. Курт трудился в поте лица, потрясая заклятьями и посверкивая нимбом.

— Так вот, оказывается, для чего нимбы-то нужны! — как бы между прочим заметил Мур.

— Для… чего? — отдуваясь, спросил Курт.

— Солнце-то, оно же вниз светит. На землю, — растолковал ему Мур. — А на небе, небось, темно. Вот Боги по мере сил и освещаются нимбами своими. Не в темнотище же сидеть…

— А… ясно, — пропыхтел Курт. Очередное заклинание требовало глубокой сосредоточенности.

— Давай-давай! — подбодрил его Мур.

— Если б не твои дурацкие идеи, мы бы уже давно управились! — пропыхтел, наконец, изрядно выбившийся из сил Курт.

— Зато вполне запоминающееся чудо, — отозвался посох. — После такого и уйти не стыдно.

Храм преобразился совершенно. Он стал больше. Его украсили драгоценные и просто красивые фигулины, ерундовины и ерундовочки, придуманные Муром и воплощенные божественной силой Курта.

— Ни у кого из Богов таких атрибутов нет, — заметил посох. — Так что ты вполне имеешь право.

— А хозяин дома потом догонит и по шее накостыляет, — проворчал Курт.

— Настоящий Бог Повседневных Мелочей?! — спросил посох. — Вряд ли. Ты за него потрудился, ведь так? Значит, он тебе немного должен. Так что не накостыляет. Не бойся.

Кроме всего прочего, храм украсился мозаичными изображениями, повествующими о жизни и деяниях нового воплощения Бога Повседневных Мелочей. Все повседневные чудеса были запечатлены подробно и точно. Особенно хорошо вышла серия картин с девушками.

— «Омовение божественных членов», «Воздвижение атрибута», — читал Мур. — «Положение на…» Положение на … что?!! Курт! Ты рехнулся?!!

— На что надо, на то и положение! — огрызнулся Курт. — Это твоя была идея — все эти картины наколдовывать! Твоя, а не моя! Вот что наколдовалось, то и наколдовалось!

— Меньше бы думал о «положениях», наколдовалось бы что-нибудь другое! — рассердился посох. — А картины красивые. Оставь все, как есть. Только названия убери.

Курт пожал плечами и повиновался.

— И… облачко нарисуй. — добавил посох.

— Какое облачко?

— Обыкновенное. Белое, — ответил посох.

— Где нарисовать? — спросил Курт.

— Сам знаешь, где, — отрезал посох. — Вот там и нарисуй. Да как следует. Чтоб не просвечивало. А то вернувшийся хозяин и в самом деле тебе накостыляет. Только не по шее.

— Кстати, надо бы его статую на прежнее место вернуть, — вспомнил Курт. — А то все убрали, а она как валялась, так и…

— Надо, — согласился Мур. — Верни.

Курт пересек храм и приблизился к лежащей статуе.

Статуя широко улыбнулась и зевнула.

Часть 2

— Кстати, надо бы статую Бога на прежнее место вернуть, — проговорил Курт. — А то все-все убрали, а она как валялась, так и…

— Надо, — согласился Мур. — Верни.

Курт пересек храм и приблизился к статуе. Статуя широко улыбнулась и зевнула. Курт вздрогнул. Статуя открыла глаза.

— Ой… — тихо сказал Курт. И еще тише повторил, — Ой.

— Ты кто? — спросил он у статуи.

Надо же что-то спросить. Неудобно вот так вот глядеть друг на друга и молчать.

— Сам ты кто? — ответила статуя, превращаясь в человека. То есть не в человека, конечно, а… кто его знает, во что такие статуи превращаются? Курт до сего дня и вовсе не знал, что они способны превращаться — так откуда ему знать, во что?

— По-моему он — это ты! — гнусно хихикнул Мур. — Или ты — это он! Короче, познакомьтесь, мальчики! Это — вы!

«Лучше бы ты совсем молчал, чем такую чушь молоть!» — подумал Курт.

— Какие ценные замечания, уважаемый собрат! — язвительно хихикнул посох в руках ожившей статуи.

— Мур… это… ОН?! — тихо спросил Курт.

— Нет. Моя троюродная мамочка, — пробурчал посох. — Не удалось нам с тобой смыться по-тихому.

— Не удалось, — кивнула бывшая статуя. — Придется поговорить. Должен же я знать, кто вы такие и что делаете в моем храме.

На свое несчастье, именно в этот момент протрезвевший и проспавшийся жрец почел себя в состоянии выполнить жреческий долг и засвидетельствовать свое почтение божеству, у которого явно намеревался выпросить еще одно благопожелание на божественное опьянение. Совершив подобающие случаю церемониальные поклоны, он распрямился — и застыл, вытаращив глаза.

Два совершенно одинаковых Бога Повседневных Мелочей с посохами в руках глядели на него мягкими всепрощающими взглядами.

Несчастный жрец тихо икнул и зажмурился. Изо всех сил потряс головой. Открыл глаза. Поглядел.

Два.

Опять зажмурился. Опять потряс. Опять поглядел.

Два.

Протер глаза. Старательно подергал себя за нос и ущипнул за ухо.

Два.

В голове жреца медленно и неуклонно разгорался какой-то мощный теологический процесс.

— Я ведь уже трезвый… — жалобно пробормотал он. — Трезвый! Или… нет? Разве это можно, чтоб у совершенно трезвого жреца живой Бог в глазах двоился?

— Не переживай, сын мой! — откликнулся настоящий Бог Повседневных Мелочей. — У меня легкое раздвоение личности. С нами, Богами, это случается. Иди пока, выпей за мое здоровье, а я тут сам с собой за жизнь побеседую.

— Сам с собой? — пролепетал жрец.

— А ты можешь предложить мне более мудрого собеседника? — улыбнулось божество.

— Я?! — испугался жрец. — Помилуй… да я бы никогда не осмелился на подобную дерзость!

— Ну, так ступай, — пожал плечами Бог Повседневных Мелочей.

— Слушаюсь, — поклонился жрец. — А только… сделай милость… как обычно… пожелай мне чтоб опьянение… ну… того…

— «Того», говоришь? — удивился Бог. — Даже так? Надо же! Ну, быть по-твоему. Желаю, чтоб твое опьянение было божественным, а похмелье кратким.

Когда жрец, вышел Бог укоризненно посмотрел на Курта.

— Один жрец в храме — и тот по твоей милости спивается! — обвиняющим тоном начал он.

— Он и до меня спивался, просто я сделал этот процесс менее вредным и более приятным, — возразил Курт.

— Кто вы вообще оба такие? — спросил Бог Повседневных Мелочей.

— А ты, если и в самом деле Бог, воспользуйся всеведеньем, — ехидно подсказал Мур. — Даже у моего хозяина это вышло — так неужто Бог оплошает?

— Я и в самом деле Бог, — усмехнулся тот. — Воспользуюсь.

Прикрыв глаза, он на мгновение сосредоточился, брови его удивленно поднялись — а потом он неудержимо расхохотался. Расхохотался и сел на пол, уронив посох.

— Курица! — стонал он, хлопая себя по коленям. — Крыша! Чем вы тут занимались, сумасшедшие?! Нет, вы мне скажите, чем вы тут только не занимались?! И что я теперь со всем этим делать буду?! Заборы поправлять! Сараи вручную чинить! Коней ковать! Коз доить! А еще эта курица!

Он вскочил и прошелся по храму качая головой не то с удивлением, не то с недовольством.

— Так. Похоже, очень уж серьезно нам не влетит, — заметил Мур.

— Вам и вообще не влетит, — ответил лежащий неподалеку посох Бога. — Не за что. Вы делали что могли — и весьма неплохо справились. Пусть он только попробует!

— Благодарю, уважаемый собрат! — отозвался Мур. — Ох! Кажется, твой хозяин все же заметил невинные развлечения моего!

У изображений с девицами Бог и впрямь остановился надолго.

— Так, — ошарашено пробормотал он. — Ты еще и это им делал… И что теперь — получается, я тоже должен?! Ну, знаешь ли…

— А я, между прочим, на твое место и не напрашивался! — вскипел Курт. — Если б не этот ваш Всезнающий!

— Да-да, — покивал Бог Повседневных Мелочей. — Этот поганый маразматик. Он уже всех достал. Всех Богов, по крайней мере. Теперь, видать, за людей принялся. Убивать его вроде не за что, да и хлопотное это занятие — богов убивать, вот его Старшие Боги и терпят. А мы, Младшие, мучаемся. Но… все равно, девицы — это перебор!

— Я их уже всех выпроводил, — обиженно заметил Курт. — И… должно же у меня было случиться хоть что-то хорошее! Знаешь, как я с непривычки на твоей работе замаялся?! А ты-то сам где шлялся? Надрывайся тут за тебя!

— Да у любовницы я был! — фыркнул Бог Повседневных Мелочей. — Что ж мне, и отдохнуть нельзя, что ли? Любовью заняться, с Богом Вина море-другое винца молодого выпить? Если я — Бог, так уж и не человек вовсе? Ты в моей шкуре сколько просидел? Неделю? А я веками корячусь! И… хоть бы просьбы, что ли, менялись! Ладно. Наразвлекался я, аж уставать начал. Думал, здесь отдохну — так на ж тебе! Ты мне здесь целый развлекательный батальон организовал, спасибо на добром слове!

— На добром деле, — педантично поправил Бога его посох.

— Зануда, — пробурчал Бог.

— Мой — тоже зануда! — обрадовался Курт.

— Они все такие, — вздохнул Бог.

— От кого слышу! — взревели в один голос оба посоха.

И началось…

Через каких-то неполных два часа Курт и Бог Повседневных Мелочей совершенно точно знали обо всех проявлениях занудства, произошедших по их вине или произведенных ими в их долгой и неблаговидной жизни. А еще часа через полтора они уже в точности знали, почему посохи, как существа деревянные, уступают в занудстве всем недеревянным существам, в том числе людям, богам, сусликам и ослам-иноходцам. А еще через час посохи, наконец, заткнулись. Бог и человек обменялись понимающими взглядами и вздохнули.

— Тихо как… — задумчиво произнес Бог Повседневных Мелочей. — Что ж мне с тобой делать, маг-недоучка?

— Как — что?! — громко изумился Мур. — Разумеется, наградить и в Джанхар доставить!

— Наградить и доставить, — повторил Бог. — Ладно. Будь по-вашему. Награждать так награждать. Есть у меня для тебя подарочек, Курт. В самый раз для такого недотепы, как ты. Вот только сходить тебе за ним самому придется. Мне, как Богу, недопустительно такими делами заниматься — а для тебя, как для мага, в самый раз подвиг.

— Какой еще… подвиг? — осторожно спросил Курт.

«Только подвига мне и не хватало!»

— Не то, чтобы очень уж большой, — усмехнулся Бог. — Но и не маленький. Средний такой подвиг. Тут, неподалеку — дня три пешком — замок один есть. Колдовской, разумеется, замок. Поганый-препоганый. У Верховных Богов до него руки не доходят, а каких-никаких магов или хотя бы Младших Богов здесь и вовсе нет. Кроме меня, конечно. Но у меня очень уж профессия неподходящая, чтоб с колдунами связываться. Я все ж таки Бог Повседневных Мелочей, а не Вооруженных Столкновений.

— С какими еще колдунами? — охрипшим голосом спросил Курт.

— А я не сказал? — удивился Бог. — В замке этом колдун живет. Замок у него, как я уже сказал, поганый-препоганый, а сам он во сто крат поганее своего замка. Он даже не то чтобы черный маг какой-то, а просто гад несусветный. Людей похищает, мучает их всяко, хвори разные насылает на кого ни попадя и прочее. В общем, зажился он на свете, а убить некому. Вот и постарайся.

— Ничего себе — подарочек! — хихикнул Мур. — Божественный, слов нет!

— Это не подарочек. Это всего лишь то, во что он завернут, — ответно усмехнулся Бог Повседневных Мелочей. — А подарочек — зеленое кольцо на руке этого урода. Вэйэрн Лаанрон.

— Что?!! — кажется Мур был потрясен. — Настоящий Лаанрон?!! Не врешь?!!

— Подлинный, — улыбнулось божество.

— Поклянись! — воскликнул посох.

— Честное божественное! — пожал плечами Бог.

— Но как же Курт сможет победить того, кто владеет таким кольцом? — огорченно проговорил Мур.

— Что еще за кольцо? — спросил Курт.

— Потом, ладно? Это долго рассказывать, — торопливо ответил Мур. — Лаанрон — это… в общем, лучшего подарка для тебя и быть не может. Конечно, если это действительно Лаанрон и мы сможем его добыть.

— Это действительно Лаанрон, и вы сможете его добыть, — объявил Бог Повседневных Мелочей. — Конечно, если проявите осторожность и не станете валять дурака.

— Но Лаанрон… — начал Мур. — Если его хозяин им воспользуется… у нас нет шансов.

— Колдун не знает всех свойств кольца, — поведал Бог Повседневных Мелочей. — Он и вообще не осведомлен толком, что за драгоценностью владеет. Так что сражаться вам придется только с ним самим. Он, конечно, серьезный противник, но, думаю, вы справитесь. А когда это кольцо окажется у вас — сами доберетесь, куда захотите.

— Мур, завтра приступ, — напомнил Курт. — Завтра я не то, что с колдуном — с тараканом не справлюсь.

— Приступ? — удивился Бог Повседневных Мелочей.

— Плохо твое всеведенье работает, — пробурчал Мур.

— Да нет. Оно-то как раз — неплохо. Я сам виноват. Просмотрел, видно, — озадаченно проговорил Бог Повседневных Мелочей. — Ничего. Сейчас. Иди ка сюда, Курт. Я тебя лично осмотрю. Безо всякого всеведенья.

Бог Повседневных Мелочей возложил свои божественные длани на плечи Курта и внимательно посмотрел ему в глаза, а потом куда-то глубже глаз — глубже, еще глубже…

— Так. Понятно, — вздохнул он. — Кто-то уже ставил временный блок против этой «болезни юного мага»?

— Ставил, — кивнул Курт.

— Черный маг ставил. Сам Зикер Барла Толлен из Ордена Черных Башен, — добавил Мур.

— Наслышан, — кивнул Бог Повседневных Мелочей. — Добавлю еще десять дней к его хитростям. Хватит?

— Двенадцать, — начал торговаться Мур.

— Тогда уж пятнадцать, — поморщился Бог. — Блок на двенадцать дней ужасно неудобно ставить. Даже божественным изволением неудобно. Примерно как суп через ухо хлебать. Бог, конечно, и с этим справится, но зачем?

— Ладно уж, ставь на пятнадцать, — притворно вздохнул Мур. — Никогда-то вы, Боги, не даете того, что у вас просят. Всегда — что-то рядом. Всегда другое. Хоть чуть-чуть, а другое.

«Ну и нахал!» — подумал Курт. — «Надо ему будет потом по набалдашнику настучать!»

— Не ворчи, — отмахнулся Бог. — Небось, тремя лишними днями не подавишься.

— Ладно-ладно, колдуй, пока я добрый, — проворчал Мур.

— А то — что? — разулыбался Бог.

— Знаешь, как он больно по лбу бьется? — наябедничал Курт.

— Да?! Ты знаешь, мой тоже! — рассмеялся Бог.

И тут же получил по лбу.

— Уй! — взвыл он, хватаясь за божественную лбину. — Осторожней, мучитель! Весь нимб расквасишь!

— А ты не болтай лишнего. Колдуй давай! — проворчал посох Бога.

— Уже начал, — отозвался тот. — Только не дерись больше, а то перед верующими неудобно выйдет. Что это за бог такой с битой-то мордой?

Одно заклятие. Одно повеление. Полтора магических пасса… и дело было сделано.

— Порядок, — выдохнул Мур. — Все пятнадцать.

— Ну за пятнадцать-то дней вы с этим колдуном точно разберетесь., — заметил посох Бога Повседневных Мелочей.

— Постараемся, — ответил Мур.

Курт молча кивнул.

"Из истории в историю, " — думал он. — «Теперь вот колдуна этого убивать… Неужели у магов всю жизнь — вот так? А живут они, черти, долго. Ужас, если всегда так будет. Или… привыкну? За столько-то времени, наверно, все же привыкну. Привыкают же другие как-то…»

— Что ж, — сказал Бог, — осталось дорогу вам указать и до околицы проводить. Снимай личину, Курт. Хватит моей рожей щеголять. Своя, небось, не хуже.

— Твоя любовница и впрямь изрядно тебя утомила! — фыркнул Мур. — Нет на нем никакой личины. Это его лицо.

— Его лицо? — пробормотал Бог Повседневных Мелочей. — Очень интересно. С такой магией — и такое лицо… да… очень интересно.

— Ты что-нибудь знаешь? — требовательно вопросил Мур.

— Видишь ли… я не знаю о том, знаю я это или нет, — осторожно ответил Бог. — Может, знаю, может нет. Тут никакое всеведенье не помогает. И кому, как не тебе знать, насколько это ограниченная штука.

— Ну, а ты все же поделись своими догадками, — настаивал Мур.

— Вот еще! Стану я такими глупостями делиться! — фыркнул Бог Повседневных Мелочей. — Все и так само собой разъяснится. Если моя догадка справедлива, мы еще встретимся. Тогда и разговор будет. А если нет — значит, и говорить не о чем. И не с кем. Ладно. Придется мне тогда самого себя до околицы проводить.

— Ничего. С нами, Богами, еще и не такое случается! — усмехнулся Курт. — Пошли!

До околицы добрались без приключений и без излишнего шума. Правда, немногочисленные встречные не только кланялись, но еще и таращили глаза, однако никто так и не посмел задать вопрос — отчего это у него Бог в этих самых вытаращенных глазах двоится? То ли трезвых среди упомянуых встречных оказалось маловато, то ли подвела врожденная скромность — но только поклоны и удивленные взгляды были, а вопросов не было.

Дойдя до околицы, Курт попрощался с Богом, и тот указал ему прямую дорогу до злого колдуна — после чего повернулся и зашагал в сторону собственного храма.

"Это еще очень большой вопрос, пойду ли я туда, " — подумал Курт. — «Колдунов мне только не хватало для полного счастья! Тоже мне, подарочек! Чтоб ему самому что-нибудь такое подарили!»

— Гляди-гляди! — шепотом возопил Мур и тихо хихикнул.

Навстречу Богу радостно вышагивал девичий строй, громогласно прославляя тот божественный атрибут, который им понравился больше всего. Завидев их Бог вздрогнул и выругался так, что даже Курт с Муром услыхали.

— Пойдем-ка отсюда! — сказал Мур. — А то так и до греха недалеко.

— Девочки мои… — вздохнул Курт. — Оставлять их какому-то… он все равно не оценит.

— Он выдаст их замуж — и правильно сделает, — отрезал Мур. — Пошли, говорю! Не знаю, как тебе — твоя голова, а мне мой набалдашник еще дорог.

— Пошли, — кивнул Курт. — Что нам еще остается?

— Дяденька маг! — внезапно услышал он за спиной.

— Здравствуйте, коллеги! — тут же отозвался Мур. — Приятно видеть вас снова!

Правая рука Курта привычно дернулась в благославляющем жесте божества, но так и не завершила движения — ей было как-то неудобно, как-то неправильно.

Рука еще миг повисела в воздухе. Курт поболтал ею — кажется, лишь затем, чтобы окончательно убедиться, что она вновь отныне принадлежит ему, а не тому образу божества, что он невольно из себя создал. Поболтал — и опустил.

— Здравствуйте, коллеги, — вслед за Муром промолвил он.

— Это хорошо, что ты от больших ушел, — одобрительно сказал мальчик.

— Они совсем глупые, — добавил другой. — Разве же можно кого так мучить? Хорошо хоть, этот Бог, наконец, явился, а то они бы тебя совсем заездили.

— Особенно эти девицы! — фыркнула девочка. — Ненормальные они, что ли? Даже детям известно, что двое на одного — нечестно, но чтобы такой кучей!

Мур раздулся от желания что-то сказать, но получил чувствительный щелчок по набалдашнику и промолчал.

— Нам тебя жалко, — добавила другая девочка. — А дудочки у тебя замечательные вышли. Вот.

— Спасибо, — ответил Курт.

— Это тебе спасибо! — откликнулись все четверо.

— Мы тебя проводить пришли, — сказал мальчик. — Тут, в лесочке… опасность случается. Не каждый раз, конечно, а все же… Местным-то ничего, а чужака одним разом съедят. Не посмотрят, что маг.

— Но… если там опасно даже для взрослого… — нерешительно начал Курт.

— Именно для взрослого там и опасно! — обиженно оборвала его одна из девочек. — Для глупого, самонадеянного взрослого-зазнайки! Ты чужой в этих местах, а мы здесь каждую травинку помним. так что не задавайся!

— И мы не всегда дети, — добавила другая девочка.

— Простите моего дурня, уважаемые коллеги, — виновато проговорил посох. — Вы — уже состоявшиеся маги, а он лишь проходит свой путь обретения силы. Так пусть ваша несомненная мудрость простит нелепые выкрутасы его восторженной юности.

— Во загнул! — уважительно воскликнул один из мальчишек.

— Пойдем, чего зря стоять? Заметят еще, — добавил другой.

Был день. Ярко светило солнце, и лес мягко покачивался в переливах золотисто-зеленой тени. Пели птицы, уютно жужжали насекомые — нет, лес вовсе не выглядел хоть в чем-то опасным.

— Мерк ползет, — негромко и ровно сообщил один из мальчиков.

— И Шуршава шуршавит, — в два голоса добавили девочки.

Откуда-то слева наползло громадное — ростом с дом, не меньше — как бы пятно тяжелого дыма, имеющее форму крысы. Курт вздрогнул, крепче сжимая в руках посох, и тут же услышал легкое шуршание. Шуршание переросло в оглушительное стрекотание, стрекотание — в металлический грохот и лязг. Словно тысяча воинов, закованных в броню, методично молотила друг друга стальными щитами по железным головам. Огромная стальная тварь, слегка напоминающая гигантскую саранчу, медленно наползла справа.

Остановилась.

Чудовищный лязг смолк.

— Так-так, — сказал Мур. — Магические Хранители. Крыса и Саранча. Если мне не изменяет память, именно Крыса и Саранча были Священными Животными того, недоброй памяти, Ордена, что некогда здесь обретался. Местных жителей они, разумеется, не трогают — та же кровь, потомки — а вот чужих… Ну как, Курт, справишься с Магическими Хранителями?

— К-к-как?! — выдохнул Курт.