Нора Робертс

Правдивая ложь

Аннотация

Блистательная кинозвезда и легенда Голливуда Ева Бенедикт решает, что пришло время подводить итоги своей бурной жизни, полной тайн и любовных романов, и предлагает написать книгу о ней молодой талантливой писательнице Джулии Саммерс. Та принимает предложение и приезжает в Голливуд в роскошное поместье актрисы. Но, начав работу над книгой, Джулия понимает, что взялась она за дело нелегкое и даже опасное. Слишком многие в окружении Евы готовы на все, чтобы книга никогда не увидела свет.

Пролог

Страшно! Как же ей было страшно! И все-таки каким-то образом ей удавалось высоко держать голову и подавлять подступавшую к горлу тошноту. Это не был ночной кошмар, который забудется к рассвету, однако все происходило не наяву, а словно в замедленной киносъемке. Она не могла разглядеть лиц. Со всех сторон лишь горящие любопытством глаза и открытые рты, готовые проглотить ее целиком. Голоса доносились до нее, как далекий шум волн, бьющихся о скалы. Гораздо громче, гораздо настойчивее, будто отбивая ритм какого-то дикого танца, грохотало в груди ее обезумевшее сердце.

Держись, держись, командовал мозг, пока сильные мужские руки тащили ее сквозь толпу, бурлившую на ступенях здания суда. От нестерпимого солнечного света заслезились глаза, и она пошарила в сумочке в поисках очков. Они подумают, что она плачет. Нельзя давать им ни малейшего намека на ее истинные чувства. И молчание… молчание – ее единственная защита.

Она споткнулась и запаниковала. О господи! Если она упадет, репортеры и зеваки растерзают ее, как озверевшие псы.

Надо распрямиться, надо продержаться. Еще лишь несколько ярдов. Держаться… уж этому Ева научила ее.

Не подпускай их слишком близко, девочка, используй свой ум, но никогда не открывай душу.

Ева… Ей захотелось закричать. Закрыть лицо руками и кричать, кричать, пока ярость и горе не отпустят ее.

Репортерам не терпелось поставить последнюю точку в спектакле «Предъявление Джулии Саммерс обвинения в убийстве». Микрофоны, как маленькие смертоносные стрелы, метнулись к ее лицу, вопросы молниями вонзились в густую пелену страха.

– Сука! – крикнул кто-то хриплым от ненависти голосом. – Бессердечная сука!

Она хотела остановиться и закричать в ответ: «Откуда вы знаете, какая я? Откуда вы знаете, что я чувствую?

Но дверь уже была открыта. Она забралась в прохладный салон, защищенный тонированными стеклами Зеваки рванулись вперед, словно хищники к еще истекающей кровью жертве, и чуть не смели полицейские заграждения. Пока лимузин трогался с места, она смотрела прямо перед собой, положив на колени сжатые в кулаки руки, не проронив ни слезинки.

Ее спутник налил в бокал на два пальца коньяку и спросил спокойно, почти небрежно… голосом, который так волновал ее:

– Итак, Джулия, ты действительно убила ее?

Глава 1

Ева Бенедикт была легендой, созданной эпохой и собственным талантом, подкрепленным неукротимым честолюбием. Она возбуждала желание в мужчинах на тридцать лет моложе ее и черную зависть в женщинах всех возрастов. Директора киностудий искали ее расположения, прекрасно зная, что ее имя в титрах фильма – залог успеха.

Познав за пятидесятилетнюю карьеру взлеты и падения, Ева научилась и то и другое обращать себе на пользу. И в личной жизни, и в профессиональной она всегда руководствовалась только своими желаниями. Если роль ее интересовала, она добивалась ее с той же неумолимой целеустремленностью, с какой добивалась своей первой кинопробы. Так же она поступала и с мужчинами. Она могла поймать в свои сети любого и отвергала его, когда интерес к нему пропадал. Ева сознавала свою силу и любила ею похвастаться, но всегда – беззлобно. Все бывшие любовники, а имя им – легион, оставались ее друзьями, или им хватало ума притворяться таковыми.

До шестидесяти семи лет – благодаря природе, самодисциплине и искусству пластических хирургов – Ева сохранила великолепное тело. Полвека это выкованное ею грозное оружие внушало страх и уважение Голливуду, где с помощью незаурядного ума и острого язычка она правила безраздельно.

Мало кто знал ее сокровенные мысли и чувства. Никто не знал ее тайн.

– Дерьмо! – Ева бросила сценарий на мозаичный пол и, пнув его ногой, прошлась по солярию. Даже в раздражении она была великолепна – огонь чувственности, чуть смягченный сознанием собственного величия. – Все, что я читала в последние два месяца, – дерьмо.

Ее агент Маргарет Касл, полная, кроткая на вид женщина, пожала плечами и пригубила грейпфрутовый сок, в который была добавлена водка.

– Я так тебе и говорила, но ты захотела убедиться сама.

– Ты сказала – мусор. – Ева взяла со стола сигарету и выудила из кармана спички. – В мусоре всегда есть скрытые возможности. Сколько раз я бралась за мусор и заставляла его сверкать. А это… – она снова лягнула сценарий, – дерьмо.

Маргарет продолжала невозмутимо потягивать коктейль.

– Начнем сначала. Мини-сериал… Ева резко вскинула голову и метнула на Маргарет острый, как скальпель, взгляд.

– Ты знаешь, как я ненавижу это слово. Мэгги отщипнула кусочек марципана и отправила его в рот.

– Называй как хочешь, но роль Мэрил создана для тебя. Со времен Скарлетт О'Хара не было более завораживающего образа несгибаемой южной красотки.

Ева это понимала и уже решила принять предложение, только она не любила сдаваться слишком быстро. И дело было не в гордости, а в ее имидже.

– Три недели натурных съемок в Джорджии, – проворчала она. – Проклятые аллигаторы и гнусные комары.

– Милая, твои сексуальные партнеры – твое личное дело, – заметила Мэгги, чем заработала одобрительный смешок звезды. – Между прочим, на роль Роберта приглашен Питер Джексон.

Ева прищурилась:

– И когда это стало тебе известно?

– За завтраком. – Мэгги улыбнулась, поудобнее устраиваясь на мягких подушках плетеного диванчика. – И подумала, что ты заинтересуешься.

Продолжая бродить по солярию, Ева задумчиво выдохнула струю дыма.

– Он похож на секс-символ-однодневку, но работает прилично. Пожалуй, сможет скрасить беготню по болотам.

Заставив рыбку заглотнуть наживку, Мэгги дернула удочку.

– На роль Мэрил хотят пригласить Джастин Хантер.

– Эту шлюху? – Ева зашагала быстрее, попыхивая сигаретой. – Она погубит картину. У нее нет ни таланта, ни мозгов. Ты видела ее в «Полночи»? Господи, единственное, на чем задерживался взгляд, – ее бюст.

Именно такой реакции Мэгги и ожидала.

– Она неплохо сыграла в «Правом деле».

– Только потому, что играла саму себя – дешевую пустоголовую шлюшку. Боже мой, Мэгги, Джастин Хантер – стихийное бедствие!

– Телевизионная аудитория знает ее имя и… – Мэгги тщательно исследовала еще один кусочек марципана и снова улыбнулась. – У нее подходящий возраст. Мэрил должно быть лет сорок пять.

Ева резко развернулась. Великолепно, подумала Мэгги, невозмутимо ожидая взрыва. Яркое полуденное солнце играло на гладких волосах цвета воронова крыла, освещало точеное лицо с пухлыми губами и зелеными глазами и окутанное ярким шелком тело – длинное и гибкое, с высоким бюстом, воплощение самой смелой мужской мечты.

Знаменитая мелькнувшая, как молния, улыбка, от которой у любого, кому она предназначалась, перехватывало дыхание, сменилась одобрительным смешком.

– В яблочко, Мэгги. Черт побери, ты слишком хорошо меня знаешь!

Мэгги скрестила полные ноги.

– Неудивительно. Мы знакомы двадцать пять лет. Ева подошла к бару, налила в высокий стакан сок, выжатый из апельсинов, растущих в ее саду, щедро плеснула шампанского.

– Начинай работать над контрактом.

– Уже начала. Этот проект сделает тебя богатой женщиной.

– Я и так богатая женщина. – Ева раздавила окурок в пепельнице. – Мы обе – богатые женщины.

– Значит, станем еще богаче. – Мэгги торжественно подняла свой бокал. – А теперь, может, перейдем к главной причине сегодняшнего приглашения?

Облокотившись о стойку бара, Ева глотнула сока с шампанским. Сверкнули бриллианты в ее ушах.

– Да, тебя не проведешь. У меня есть еще один проект, и мне необходима твоя помощь. Мэгги подняла тонкие светлые брови.

– Моя помощь, не мое мнение?

– Я высоко ценю твое мнение, Мэгги, а это со мной нечасто случается. – Ева опустилась в плетеное, обитое алым шелком кресло. Отсюда открывался вид на ее ухоженные сады, аккуратно подстриженные живые изгороди, сверкающий всеми цветами радуги фонтан, бассейн. Чуть дальше – домик для гостей, точная копия дома эпохи Тюдоров из ее самого успешного фильма. За пальмовой рощей – теннисные корты, которыми она пользовалась дважды в неделю, поле для гольфа, к которому она уже потеряла интерес, стрельбище, которое она устроила двадцать лет назад после волны убийств, накрывшей Беверли-Хиллз. И все это – вместе с главным домом, апельсиновой рощей, гаражом на десять автомобилей и искусственной лагуной – окружал каменный забор высотой в двадцать футов.

Ни один квадратный дюйм поместья в Беверли-Хиллз не был ей подарен. Все это стоило ей не меньше трудов, чем превращение секс-символа в уважаемую актрису. Она приносила жертвы, но редко вспоминала о них. Она страдала и о страданиях не забывала никогда. Она карабкалась вверх по лестнице, скользкой от пота и крови, и долгие годы держалась на самой вершине в гордом одиночестве.

Мэгги нарушила воцарившуюся тишину:

– Ева, расскажи мне о своем проекте и узнаешь мое мнение, а потом получишь и мою помощь.

– Каком проекте?

Женщины оглянулись. В приятном мужском голосе слышался легкий британский акцент, хотя его обладатель прожил в Англии не больше десяти из своих тридцати пяти лет.

Ева с улыбкой протянула к нему руки.

– Ты опоздал.

– Неужели? – Пол Уинтроп поцеловал ее руки, затем щеки, нежные, как лепестки роз. – Привет, красотка. – Он взял ее стакан, отхлебнул и ухмыльнулся. – Лучшие апельсины в стране. Привет, Мэгги.

– Господи, Пол, с каждым днем ты становишься все больше похож на отца. Я без проблем могу устроить тебе кинопробы в любой момент.

– Когда-нибудь я поймаю тебя на слове… Пол вернул Еве стакан и прошел к бару – высокий худощавый мужчина с заметной даже под свободной рубашкой мускулатурой. Ева пристально смотрела на него. Волосы цвета красного дерева, взлохмаченные от быстрой езды в открытом автомобиле. Лицо, в детстве слишком хорошенькое, теперь – к огромному облегчению Пола – никто не посмел бы назвать женственным. Прямой нос, впалые щеки, синие глаза. Глаза, перед которыми не могла устоять ни одна женщина. Волевой рот, всегда готовый к улыбке. Красиво очерченные губы, в которые Ева влюбилась двадцать пять лет назад. Губы его отца.

– Как поживает старый шельмец?

– Наслаждается пятой женой и шикарными казино Монте-Карло.

– Рори никогда не избавится от пристрастия к женщинам и азартным играм.

Пол налил себе сока. Никакого алкоголя. Только ради Евы он оторвался от работы, но вечером собирался наверстать упущенное.

– К счастью, удача ему не изменяет.

Ева забарабанила пальцами по подлокотнику кресла. Четверть века назад она была замужем за Рори Уинтропом два коротких сумасшедших года и не могла полностью согласиться с вердиктом его сына.

– Сколько лет этой? Тридцать?

– Если верить ее пресс-релизам. Дорогая Ева, только не говори, что ревнуешь!

Ева лишь пожала плечами, хотя, сделай подобное предположение любой другой, она заживо содрала бы с него кожу.

– Просто противно смотреть, как он выставляет себя на посмешище. И каждый раз, как он бежит под венец, в газетах печатают список его бывших жен. – Мощный вентилятор разогнал облачко дыма, на мгновение окутавшее ее лицо. – А я ненавижу, когда мое имя связывают с его более жалкими избранницами.

– Но твое сверкает ярче всех. – Пол отсалютовал ей бокалом, – Это бесспорно.

– Нужные слова в нужный момент, как всегда. – Ева удовлетворенно откинулась на спинку кресла, однако ее пальцы продолжали беспокойно гладить подлокотник. – Как и подобает преуспевающему писателю. Что является одной из двух причин, по которым я пригласила тебя сегодня.

– А вторая?

– Вторая состоит в том, Пол, что я очень редко вижу тебя, когда ты пишешь очередную книгу. – Ева снова протянула к нему руку. – Пусть я очень недолго была твоей мачехой, но ты все еще мой единственный сын.

Тронутый до глубины души. Пол поднес к губам ее руку.

– А ты все еще единственная женщина, которую я люблю.

– Потому что ты чересчур разборчив. – Ева сжала его пальцы и тут же отпустила. – Я пригласила вас обоих не для чувствительных излияний. Мне необходим ваш профессиональный совет. – Она затянулась сигаретой, прекрасно зная цену драматических пауз. – Я решила написать мемуары.

– О господи! – воскликнула Мэгги. Пол лишь приподнял брови.

Только самое чуткое ухо заметило бы сомнение в голосе Евы, всегда знавшей свои роли назубок.

– Награда за долголетие в киноискусстве заставила меня задуматься.

– Ева, это была честь, а не пинок под зад.

– И то и другое. Мою работу оценили, но моя жизнь, как и карьера, далека от завершения. Мои пятьдесят лет в кинобизнесе были совсем не скучными. Не думаю, что даже буйное воображение Пола смогло бы создать более интересную историю… с такими разнообразными персонажами. – Ее губы медленно растянулись в улыбку, не лишенную ехидства. – Кое-кому очень не понравится увидеть свои имена и секретики напечатанными черным по белому.

– А ты будешь счастлива расшевелить осиное гнездо, – тихо сказал Пол.

– Безумно, – согласилась Ева. – А почему бы и нет? Это бывает очень полезно. И я готова на абсолютную откровенность. Я никогда не стала бы терять время на биографию, похожую на пресс-релизы или почту поклонников. Мне нужен писатель, который не станет ни смягчать мои слова, ни искажать их. – Она заметила, как вытянулось лицо Пола, и рассмеялась. – Не волнуйся, дорогой. Я не прошу взяться за эту работу тебя.

– Думаю, ты кое-кого уже наметила. Поэтому ты послала мне биографию Роберта Чамберса?

– И что ты о ней думаешь? Пол пожал плечами:

– Для такого рода литературы неплохо.

– Не будь снобом, дорогой. Ты наверняка знаешь, что книга получила прекрасные рецензии и оставалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк тайме» двадцать недель. Интересное чтиво. Но лично меня потрясло то, что автор сумела отделить правду от тщательно состряпанной Робертом лжи.

– Джулию Саммерс, – вмешалась Мэгги, – я видела прошлой весной в программе «Сегодня», когда она рекламировала свою книгу. Очень спокойная, очень привлекательная. Ходили слухи, что она и Роберт были любовниками.

– Если и гак, она сохранила объективность. Мы сейчас не обсуждаем ее личную жизнь.

– Но твою личную жизнь будут обсуждать все, – напомнил Пол. – Ева, мне твоя затея не нравится. Я не хочу, чтобы ты откровенничала перед публикой. Слова могут ранить, особенно слова умного писателя.

– Ты совершенно прав, именно поэтому я хочу, чтобы слова были моими собственными. – Увидев, что Пол собирается возразить, Ева нетерпеливо отмахнулась:

– Пол, скажи честно: что ты думаешь о профессионализме Джулии Саммерс?

– То, что она делает, она делает довольно хорошо.

Может, даже слишком хорошо. – Пол поежился. – И все равно, Ева, ты не должна ублажать любопытство публики. Тебе ведь не нужны ни деньги, ни реклама.

– Мой милый мальчик, я хочу сделать это не ради денег или известности, а ради собственного удовольствия, я ведь всегда так поступала. – Ева перевела взгляд на Мэгги, и ей показалось, что она видит, как вертятся колесики в мозгу ее агента. – Мэгги, позвони агенту Джулии и сделай деловое предложение. Я дам тебе список моих условий. – Она поднялась и поцеловала Пола в щеку. – Не хмурься. Поверь, я знаю, что делаю.

И мысленно добавила: «Дай бог, чтобы асфальтовый каток, который я только что привела в действие, в конце концов не раздавил меня саму».

Джулия никак не могла решить, получила ли она лучший в мире рождественский подарок или дело не стоит того, чтобы за него браться. Она стояла в эркере своего дома в Коннектикуте и смотрела, как кружится за окном снег. За ее спиной в большом камине потрескивали поленья. С каминной доски свисали ярко-красные чулки для рождественских подарков.

Голубая ель стояла у окна, точно посередине, как и хотел Брэндон. Они вместе выбрали эту шестифутовую красавицу и, отдуваясь, приволокли домой, а потом целый вечер украшали ее. Мальчик точно знал, где должна висеть каждая игрушка.

Думая о сыне, Джулия перевела взгляд на подарки, сложенные под елкой. И здесь был порядок. Конечно, как любой десятилетний мальчишка, Брэндон с любопытством тряс и осматривал каждую коробку, пытаясь угадать, что спрятано внутри, но потом аккуратно ставил ее на место.

Через несколько часов сын начнет просить разрешения открыть один – только один – подарок сегодня, накануне Рождества. Это тоже традиция. Она будет отказываться. Он будет уговаривать.

И в этом году они наконец отпразднуют Рождество в собственном доме. Не в манхэттенской квартирке, а в собственном доме с большим двором, словно созданным для снеговиков, и с просторной кухней, где так приятно печь печенье. Многие годы Джулия отчаянно желала иметь собственный дом, прежде всего из-за сына. Она надеялась таким образом возместить ему то, что не смогла дать, – отца.

Джулия отвернулась от окна, прошлась по комнате. Маленькая изящная женщина в свободной фланелевой рубашке и мешковатых джинсах. Дома она всегда одевалась так, как удобно, чтобы отдохнуть от образа безупречной деловой женщины. Джулия Саммерс гордилась этим образом, созданным для издателей, телеаудитории и знаменитостей, у которых брала интервью. Она также гордилась умением узнавать то, что хотела узнать, не раскрывая своих секретов.

В официальной биографии Джулии Саммерс было написано, что она – единственный ребенок двух преуспевающих адвокатов – выросла в Филадельфии, окончила университет Брауна, который был в числе самых престижных в Америке, и теперь одна растит сына. Далее следовал список ее профессиональных достижений и наград. Но в подборке для печати ничего не говорилось о кошмаре, в котором она жила три года, предшествовавших разводу родителей. Ничего не упоминалось и о том, как она горевала, когда скончался отец, а еще через два года – мать.

Хотя Джулия не делала из этого секрета, мало кто знал, что ее удочерили в шестинедельном возрасте и что через восемнадцать лет она родила сына, в свидетельстве о рождении которого написано: «Отец неизвестен».

Джулия не считала недомолвки ложью. Просто она умела избегать ловушек, которые расставляла другим, и втайне наслаждалась тем, что может так успешно скрывать нервозность и робость.

Сейчас, беспокойно бродя по гостиной в ожидании возвращения сына с прогулки, Джулия обдумывала телефонный разговор со своим агентом. Предложение Евы Бенедикт обрушилось на нее как снег на голову.

Ева Бенедикт.

Имя крутилось в мозгу Джулии как магическое заклинание. Ева была не просто знаменитостью, она собственным трудом заработала право называться звездой. Ее талант и сила характера были так же хорошо известны и уважаемы, как ее прекрасное лицо, не сходившее с экранов почти пятьдесят лет. Два «Оскара», «Тони», четыре мужа – вот лишь малая часть ее трофеев. Ева Бенедикт знала Голливуд Хамфри Богарта и Кларка Гейбла. Она пережила тяжелые времена, когда система студийного производства фильмов сменилась эпохой продюсеров, но не канула в Лету, наоборот, ее имя засияло еще ярче.

Авторизованная биография Евы Бенедикт… Впервые за пятидесятилетнюю карьеру суперзвезда сама вступила в контакт с писателем и предложила сотрудничество. С условиями, напомнила себе Джулия, опускаясь на диван. И именно из-за этих условий она попросила своего агента потянуть время.

Джулия услышала, как хлопнула дверь, и улыбнулась. Нет, на самом деле только по одной причине она не спешит ухватиться за лестное предложение. И эта причина только что вернулась домой.

– Мам!

– Иду. – Джулия раздумывала о том, когда сообщить новости Брэндону: сейчас или после праздников. Она никогда не принимала важные решения, не посоветовавшись с сыном. Джулия вошла в кухню и улыбнулась. В шаге от порога стоял снежный ком с темными блестящими глазами. – Ты домой пришел или прикатился?

– Это было потрясающе! Я влетел прямо в сугроб! – Брэндон захлопал в ладоши, и льдинки с перчаток полетели во все стороны. – Обалдеть можно!

Внешне Брэндон был очень похож на мать: темный блондин, невысокий, что, как знала Джулия, очень его беспокоило. Худенькое личико, уже потерявшее детскую округлость. Упрямый, как у Джулии, подбородок. Вот только глаза, совсем непохожие на ее серые, а яркие темно-карие – пожалуй, единственное наследство его отца.

Хотя они впервые отмечали Рождество в новом доме, Брэндон точно знал, как все будет. Они поужинают в столовой, потом вместе вымоют посуду. Мама включит магнитофон, и они будут играть на полу перед камином. А потом положат подарки в рождественские чулки.

Конечно, настоящего Санта-Клауса нет, но это Брэндона ничуть не огорчало. Он уговорит маму и развернет один подарок. Тот, что завернут в серебряную бумагу и гремит. Наверняка конструктор.

А утром он разбудит маму еще до рассвета. Они спустятся вниз, зажгут огни на елке, включат музыку и откроют остальные подарки.

– У меня нет сил дожидаться утра, – заныл Брэндон, когда Джулия поставила перед ним кружку горячего шоколада. – Может, откроем подарки сегодня? Очень многие так делают. И тогда не придется рано вставать.

– А я люблю вставать рано. – Джулия вызывающе улыбнулась. Игра началась. – Но если хочешь, мы отправимся спать попозже и откроем подарки в полночь.

– В темноте веселее, а уже темнеет.

– Верно. – Наклонившись, Джулия потрепала волосы сына. – Я люблю тебя, Брэндон.

Брэндон заерзал на стуле. Правила игры нарушились.

– Ну да. Хорошо.

Джулия чуть не рассмеялась и, усевшись напротив сына, обвила ногами ножки табурета.

– Я кое-что должна тебе сказать. Звонила Энн. Поскольку Энн была агентом матери, Брэндон понял, что разговор пойдет о работе.

– Снова рекламный тур?

– Нет. Не сейчас. Новая книга. В Калифорнии живет одна женщина, кинозвезда. Она хочет, чтобы я написала ее биографию.

Брэндон пожал плечами. Мама уже написала две книги о кинозвездах. Старики. Вовсе не такие классные, как Арнольд Шварценеггер или Харрисон Форд.

– Ладно.

– Только есть сложности. Эта женщина – Ева Бенедикт – настоящая звезда. А чтобы написать целую книгу, нам придется поехать в Калифорнию.

Брэндон настороженно взглянул на мать.

– Насовсем?

– Нет. – Она понимала, как много значит для Брэндона этот дом. За десять лет она часто выдергивала его из привычной среды, но никогда больше не допустит ничего подобного. – Нет, мы просто поживем там несколько месяцев.

– Как будто поедем в гости?

– Да, только надолго. Вот почему нам надо хорошенько все обдумать. Тебе придется ходить там в школу, а ты только что привык к местной.

– Почему она не может приехать сюда? Джулия улыбнулась.

– Потому что она – звезда, а я – нет. Одно из ее условий состоит в том, что я приеду к ней и останусь до тех пор, пока не будет закончен черновой вариант. Я сама не знаю, как к этому относиться. – Джулия отвернулась, посмотрела в окно. – Калифорния далеко отсюда.

– Но мы вернемся?

Как всегда, Брэндон задал главный вопрос.

– Да, мы вернемся. Теперь наш дом здесь. Навсегда.

– Мы съездим в Диснейленд?

– Конечно.

Успокоившись, Брэндон вернулся к своему шоколаду.

– Хорошо.

Глава 2

Все нормально, в который уже раз твердила себе Джулия, когда самолет подлетал к Лос-Анджелесу. Дом заперт, надежно законсервирован, все формальности улажены. Последние три недели ее агент и агент Евы Бенедикт непрерывно перезванивались и обменивались факсами. Не о чем беспокоиться. Кто бы говорил! Уж конечно, не Джулия Саммерс, которая возвела беспокойство в ранг науки.

Этот самолет когда-нибудь приземлится? Она нервно начала подворачивать рукава жакета, затем снова одернула их. Брэндон нетерпеливо подпрыгивал в кресле и таращился в иллюминатор. К счастью, ей удалось не заразить сына своим ужасом перед самолетами.

Когда шасси коснулись земли, Джулия испустила долгий-долгий вздох облегчения и поздравила себя: еще один полет позади. Осталось пережить первую встречу с Евой Великой, создать из гостевого домика настоящий дом, помочь Брэндону привыкнуть к новой школе и заработать на жизнь. Только и всего!

Джулия открыла пудреницу, подкрасила губы, припудрила нос. Она может гордиться своим умением маскировать расшалившиеся нервы. Ева Бенедикт не увидит ничего, кроме уверенности.

Брэндон подхватил спортивную сумку, Джулия – «дипломат», и, взявшись за руки, они вышли из самолета. К ним сразу же приблизился мужчина в темном форменном костюме и фуражке.

– Мисс Саммерс?

Джулия притянула Брэндона чуть ближе к себе.

– Да?

– Лайл, шофер мисс Бенедикт. Я должен сразу отвезти вас в имение, а багаж доставят позже.

Ему не более тридцати, решила Джулия, согласно кивая, и сложен, как футболист. А бедрами вихляет так, что скромная форма кажется насмешкой.

Пока Лайл вел их через здание аэропорта, Брэндон глазел по сторонам, стараясь ничего не пропустить.

Автомобиль ждал у выхода. Только «автомобиль» – слишком жалкое слово для длиннющего сверкающего лимузина, подумала Джулия.

– Здорово! – восхищенно произнес Брэндон. Мать и сын перемигнулись. В салоне пахло розами, кожей и духами. – Телевизор, – шепнул Брэндон. – Вот парни удивятся, когда я им расскажу.

– Добро пожаловать в Голливуд, – сказала Джулия и, проигнорировав охлажденное шампанское, налила в бокалы пепси. – Твое здоровье, приятель.

Всю дорогу Брэндон болтал о мелькающих за окном пальмах, и о скейтбордистах, и о будущей поездке в Диснейленд. Когда лимузин въехал в Беверли-Хиллз, Брэндон уже решил, что станет шофером.

Скинув туфли, Джулия погрузила ступни в ковер с высоким ворсом и откинулась на спинку дивана. Назвать это сиденьем язык не поворачивался.

Вскоре показалась высокая каменная стена с массивными чугунными воротами и каменной будкой рядом с ними. С тихим жужжанием ворота величественно распахнулись, пропустили лимузин и снова закрылись. Щелкнули замки. Жизнь взаперти, мелькнуло в голове у Джулии.

Правда, за воротами оказался рай. Рай Евы. Не прошло и нескольких часов, как Джулия с сыном покинули холодное Восточное побережье, а здесь – зеленеющие деревья и цветущие кустарники. Пруд, усеянный глянцевыми листьями лилий. Над ним затейливый мостик. На зеленую лужайку важно выступил павлин, и его самка заворковала, как влюбленная женщина. Брэндон раскрыл рот от изумления.

Показался дом, и теперь Джулия потеряла дар речи. Ослепительно белый, как и лимузин, трехэтажный дворец в форме буквы Е с тенистыми садами между тремя выступающими вперед крыльями казался женственным и неподвластным времени, как и его хозяйка. Арочные окна и переходы смягчали архитектурные линии, не умаляя впечатления силы и достоинства. Ажурные белые балкончики украшали верхние этажи. В ослепительном контрасте с белоснежными стенами тянулись вверх по решеткам яркие цветы: алые, синие, лиловые, оранжевые.

Высокие каменные стены не пропускали сюда ни единого звука из внешнего мира. Ни шум моторов, ни визг шин не смели нарушить тишину. Только пение птиц, чарующий шепот легкого ветерка, играющего с листьями, и журчание воды в фонтане. И все это под сводом сказочно синего неба со словно нарисованными пушистыми облаками.

– Ваш багаж доставят в дом для гостей, мисс Саммерс, – сообщил Лайл. Все долгое путешествие он рассматривал гостью в зеркале заднего вида, пытаясь придумать наилучший предлог, чтобы затащить ее в свою комнату над гаражом. – Мисс Бенедикт просила привезти вас сразу сюда.

Джулия заметила алчный блеск глаз шофера, но не стала ни поощрять, ни порицать его. Взглянув на широкие мраморные ступени, она сжала руку сына.

– Благодарю вас.

Ева отошла от окна. Она хотела увидеть их в этот первый момент. Ей это было просто необходимо. В реальности Джулия оказалась более хрупкой, чем можно было предположить по фотографиям. Элегантный костюм и скромные украшения говорили о безупречном вкусе. Прекрасная осанка.

И мальчик… прелестный мальчик, так и пышущий энергией. Хорошо. Они оба прекрасно подойдут для ее цели.

Ева приблизилась к ночному столику. В ящике лежали таблетки, о которых знали только она и ее врач, и листок дешевой бумаги с большими печатными буквами:

"НЕ БУДИ СПЯЩЕГО ПСА».

Ева считала эту анонимку смехотворной. И стимулирующей. Книга еще не начата, а кое-кто уже струсил. И то, что угроза могла исходить из разных источников, только делало игру более захватывающей.

"Игра по моим правилам, – подумала Ева. – Вся власть в моих руках, и давно пора использовать ее».

Она налила в стакан воды из хрустального графина, проглотила лекарство, проклиная свою болезнь, затем убрала таблетки и остановилась на секунду перед высоким зеркалом в серебряной раме. Не совершает ли она ошибку? Нет. Она не привыкла менять однажды принятое решение, не передумает и сейчас.

Ева придирчиво оглядела свое отражение. Шелковый изумрудно-зеленый комбинезон очень льстит и лицу, и фигуре. Только час назад она сама наложила макияж и сделала прическу. Золото сверкает в ушах, на шее, на пальцах… Удостоверившись, что выглядит как и подобает звезде, Ева направилась вниз.

Толстая неприветливая домоправительница, назвавшаяся Треверс, провела Джулию и Брэндона в парадную гостиную и сообщила, что скоро подаст чай, а пока они могут располагаться, как дома.

Джулия только удивилась про себя, что можно считать домом такой дворец. На девственно-белом фоне стен, ковра и обивки яркими пятнами сверкали подушки и картины, цветы и фарфор. Высокий потолок украшен лепниной. Окна зашторены тонким шелком.

Над всей этой роскошью царил огромный портрет, висевший над камином. Ева Бенедикт почти сорок лет назад во всем блеске своей ослепительной красоты и могущества. Алый атлас словно соскальзывал с обнаженных плеч, драпируя роскошное тело. Черные распущенные волосы струились по плечам. Ни единого украшения. Да она и не нуждалась в них.

– Кто это? – спросил Брэндон. – Королева?

– Да. – Джулия наклонилась и чмокнула сына в макушку. – Это Ева Бенедикт, и ее смело можно назвать королевой.

– Карлотта, – раздался за их спинами голос Евы. – Из «Завтра не наступит никогда». Джулия обернулась:

– «Метро-Голдвин-Майер», пятьдесят первый год. Ваш первый «Оскар». Вы играли с Монтгомери Клифтом.

– Верно. – Глядя Джулии прямо в глаза, Ева пересекла гостиную и протянула руку:

– Добро пожаловать в Калифорнию, мисс Саммерс.

– Благодарю вас. – Крепко сжав ладонь Джулии, Ева продолжала изучать гостью. Зная, что первое впечатление – решающее, Джулия в долгу не осталась. И увидела, что красота и излучаемая Евой сила только закалились со временем.

Прекрасно скрывая собственные мысли, Ева опустила взгляд на Брэндона.

– А вы, молодой человек, мистер Саммерс? Мальчик хихикнул и скосил глаза на мать.

– Пожалуй, но можете называть меня Брэндоном.

– Спасибо. – Ева подавила желание погладить его по голове. – А ты можешь звать меня… мисс Би, за отсутствием лучшего. Ах, Треверс, ты проворна, как всегда. – Она кивнула домоправительнице, вкатившей сервировочный столик. – Пожалуйста, присаживайтесь. Я не задержу вас надолго. Уверена, что вы хотите поскорее устроиться. – Ева опустилась в белое кресло с высокой спинкой, Джулия и мальчик уселись на диване. – Ужин в семь, но, поскольку в самолетах всегда кормят отвратительно, я думаю, вы не откажетесь перекусить. – У Брэндона, не выказавшего энтузиазма при упоминании чая, заблестели глаза, когда выяснилось, что «перекус» включает глазированные пирожные, крошечные сандвичи и лимонад.

– Вы очень добры… – начала Джулия.

– Скоро вы убедитесь, что я редко бываю добра. Не так ли, Треверс?

Треверс что-то пробормотала под нос и, расставив на журнальном столике почти прозрачные фарфоровые тарелочки, гордо удалилась.

– Однако я постараюсь устроить вас как можно удобнее. Мне нужна хорошая работа.

– Я хорошо работаю в любых условиях, но высоко ценю ваше гостеприимство. – Джулия повернулась к Брэндону, потянувшемуся за вторым пирожным:

– Одно.

– Можно два, если я съем два сандвича?

– Сначала сандвичи. – Ева заметила, как смягчилась улыбка Джулии, как потеплел ее взгляд, устремленный на сына. Когда Джулия подняла глаза на Еву, ее улыбка снова была официально вежливой. – Надеюсь, вы не чувствуете себя обязанной развлекать нас. Я понимаю, какой напряженный у вас график. Можете выбрать для бесед любое удобное для вас время.

– Не терпится приняться за работу?

– Конечно.

"Итак, я не ошиблась», – подумала Ева.

– Хорошо, мой секретарь будет предоставлять вам график на каждую следующую неделю.

– Мне необходимо утро понедельника, чтобы отвезти Брэндона в школу и взять напрокат автомобиль.

– В последнем нет необходимости. В гараже стоит полдюжины машин. Одна вам подойдет. Лайл, мой шофер, будет возить мальчика в школу и обратно.

Брэндон вытаращил глаза.

– В этой большой белой машине? Ева рассмеялась.

– Нет, но мы проследим, чтобы иногда ты в ней катался. – Она заметила, что Брэндон снова смотрит на столик. – Когда-то я жила с мальчиком примерно твоего возраста. Он обожал пирожные.

– А сейчас здесь есть дети?

– Нет. – Взгляд Евы в одну секунду стал холодным. Затем одним быстрым плавным движением она поднялась, давая понять, что беседа закончена. – Если выйдете через веранду и пройдете по дорожке к бассейну, то дом для гостей будет справа. Кто-нибудь из слуг может вас проводить.

Джулия тоже встала и положила ладонь на плечо Брэндона.

– Спасибо, мы найдем сами.

В дверях Ева остановилась и обернулась.

– Брэндон, на твоем месте я бы завернула в салфетку пару пирожных и захватила их с собой. Твой желудок еще настроен на время Восточного побережья.

Ева оказалась права. Первый перелет Брэндона через всю страну совершенно сбил с толку его организм. К пяти часам мальчик так проголодался, что пришлось приготовить ему легкий ужин, благо кухня была полна припасов. К шести, сбитый с ног усталостью и волнениями, Брэндон задремал прямо перед телевизором. Джулия отнесла сына в спальню, где кто-то из исполнительных слуг Евы уже распаковал их вещи.

Несмотря на книжки, новый конструктор и любимые игрушки, путешествовавшие вместе с Брэндоном, это была чужая комната с чужой кроватью. Уложив сына, Джулия позвонила в главный дом и попросила Треверс извиниться перед хозяйкой.

Она так устала, что подумала на мгновение, не броситься ли в постель, не приняв душа, однако огромная ванна-джакузи оказалась слишком соблазнительной. И как бы ни ныло от усталости ее тело, мозг отказывался отключаться.

Двухэтажный дом для гостей был отделан с роскошью. Стены светлых пастельных тонов, оконные переплеты из благородного некрашеного дерева. Красивая лестница, плавно изгибаясь, вела из холла наверх, создавая – вместе с открытой верандой – впечатление простора, а цветные коврики на натертых дубовых полах – ощущение уюта.

Сколько же знаменитостей видели эти стены?

Лоуренс Оливье был другом Евы. Готовил ли великий актер чай в прелестной кухне с начищенными медными кастрюлями? Возилась ли в этом английском садике Кэтрин Хепберн? Дремал ли на этом диване Генри Фонда? Сидел ли в этом кресле Грегори Пек?

С самого детства Джулию завораживали актеры кино и театра. Преодолевая застенчивость, она участвовала в прослушиваниях и добивалась ролей в школьных спектаклях. Решимость и целеустремленность питали ее мечты… а потом родился Брэндон. Став матерью в восемнадцать лет, пережив предательство и справившись со страхом и отчаянием, она резко сменила курс. Ну что же. Некоторым приходится взрослеть рано и быстро.

Теперь она пишет об актерах и не жалеет, что сама никогда не станет актрисой. Как можно сожалеть, когда в соседней комнате в полной безопасности спит ее ребенок!

Джулия уже собралась распустить стянутые в узел волосы, когда услышала стук. Она смущенно взглянула на свой старенький махровый халат, затем пожала плечами. В настоящее время это ее дом, и она имеет право расслабиться.

Джулия открыла дверь и оказалась лицом к лицу с хорошенькой юной блондинкой с синими, как озеро, глазами и жизнерадостной улыбкой. Девушка была в джинсах и футболке, в руках – охапка журналов.

– Привет. Я – Сесиль. Я работаю у мисс Бенедикт. Меня послали присмотреть за вашим сыном, пока вы будете ужинать.

Джулия удивленно приподняла брови.

– Очень мило, но я звонила в главный дом и передала, что не смогу прийти.

– Мисс Бенедикт сказала, что маленький мальчик – Брэндон, так? – устал. Я посижу с ним.

Джулия открыла было рот, чтобы отказаться, но Сесиль уже протискивалась в дверь.

– Правда, отличный дом? Обожаю убирать здесь и буду это делать, пока вы тут живете. Только дайте мне знать, если что-нибудь понадобится.

Джулия не смогла сдержать улыбку. Девушка просто излучала энергию и энтузиазм.

– Все прекрасно. Но я действительно не могу оставить Брэндона в первую же ночь с незнакомым человеком.

– Не волнуйтесь. Я сижу с малышами с двенадцати лет. У меня два младших брата. Дастин, самый маленький, поздний ребенок. Ему только десять, и он просто чудовище. – Сесиль улыбнулась Джулии, сверкнув ровными белыми зубами, точно как в рекламе зубной пасты. – Со мной Брэндон в полной безопасности, мисс Саммерс. Если он проснется и захочет видеть вас, мы позвоним. Вы же будете всего в двух минутах ходьбы отсюда.

Конечно, Брэндон проспит всю ночь, а бойкая блондинка – точно такая няня, какую она выбрала бы сама. И хватит окружать сына чрезмерной заботой.

– Хорошо, Сесиль. Я переоденусь и спущусь через пару минут.

Когда пять минут спустя Джулия вернулась, Сесиль сидела на диване, листая модные журналы. Тихо жужжал телевизор. Сесиль подняла глаза и оглядела Джулию с ног до головы.

– Не все могут носить такой насыщенный цвет, мисс Саммерс, а вам он очень идет. Я хочу стать модельером, поэтому обращаю внимание на цвета, линии, ткани.

Джулия одернула красный жакет, который надела к черным вечерним брюкам. Этот костюм всегда придавал ей уверенности.

– Спасибо. Мисс Бенедикт сказала, что ужин неофициальный.

– Идеально. Армани?

– У вас отличный глаз.

Сесиль откинула за спину длинные прямые волосы.

– Может, когда-нибудь вы будете носить Маккенну. Это моя фамилия. Хотя, вероятно, я остановлюсь на имени. Ну, знаете, как Шер или Мадонна.

Джулия снова не смогла сдержать улыбку, но тут же озабоченно оглянулась на лестницу.

– Если Брэндон проснется…

– Мы прекрасно поладим, – уверила Сесиль. – А если он будет нервничать, я сразу же позвоню.

Брэндон не робок, твердила себе Джулия, и не привык цепляться за материнскую юбку. Если он и проснется, то не просто смирится со своей новой няней, а придет в полный восторг. А самой Джулии предстоит работа, и самая трудная часть этой работы – общение, так что чем скорее все начнется, тем лучше.

Прозрачные сумерки благоухали розами, жасмином и влажной после поливки зеленью. Поблескивал бассейн в форме полумесяца. Интересно, можно ли гостям пользоваться бассейном? Если нет, Брэндон просто изведет ее, думала Джулия.

Она решила обогнуть дом и войти с парадного входа. Журчащий фонтан, ароматная живая изгородь, два автомобиля на подъездной аллее: один – ярко-красный «Порше» последней модели, другой – прекрасно отреставрированный «Студебекер» классического бежевого цвета, и оба означали большие деньги.

Треверс открыла дверь и, холодно кивнув, провела Джулию в салон.

Приглушенный свет, тихая музыка Дебюсси, огромный букет алых роз словно подхватывают и усиливают ароматы вечернего сада, проникающие в раскрытые окна. Прекрасно спланированная сцена.

Джулия окинула взглядом собравшихся. Рыжеволосая красотка с пышным бюстом в крохотном черном платьице скучала рядом с загорелым белокурым красавчиком, наверняка владельцем «Порше». Элегантная блондинка с короткой стрижкой, затянутая в голубой шелк, подавала Еве бокал шампанского. Сама хозяйка дома – в ярко-синем брючном костюме – улыбалась мужчине, в котором Джулия мгновенно узнала Пола Уинтропа.

Очень похожий на знаменитого отца и просто обреченный на домогательства женщин, Пол оказался более мужественным, чем на суперобложках своих книг… и более доступным, и более опасным.

Из всех гостей только Пол Уинтроп был одет неформально: свободные брюки, легкий пиджак и кроссовки. Он улыбался, поднося Еве зажигалку, но, когда повернулся к Джулии, улыбка его исчезла.

– Похоже, прибыла твоя последняя гостья, Ева.

– О, мисс Саммерс. – Шелестя шелками, Ева плавно пересекла комнату. – Как я понимаю, Сесиль все держит под контролем.

– Да, она очаровательна.

– Она утомительна, но такова молодость. Что будете пить?

Джулия понимала, что один глоток алкоголя, и ее организм, измученный долгим перелетом, не выдержит.

– Просто минеральную воду.

– Нина, дорогая, – позвала Ева. – Среди нас появился трезвенник. Джулия, позвольте познакомить вас со всеми. Мой племянник Дрейк Моррисон.

– Я сгораю от желания познакомиться с вами. Ведь именно вам предстоит раскопать все тайны Евы. – Моррисон пожал руку Джулии и улыбнулся. Его ладонь была гладкой и теплой. Зеленые глаза – глаза Евы, только более кроткие. – Никто из ее родственников не преуспел в этом.

– Потому что моих родственников это не касается. – Ева невозмутимо выдохнула струю дыма. – А это – как ваше имя, милочка? Карла?

– Дарла, – поправила рыжеволосая красотка, надув губки. – Дарла Роуз.

– Прелестно. – Легкий сарказм, прозвучавший в голосе Евы, насторожил Джулию. Чуть больше иронии, и слово прозвучало бы как оскорбление. – Наша Дарла – актриса-модель или будущая звезда. Такие завораживающие слова. Гораздо приятнее, чем унизительное старлетка моей юности. А это Нина Соломен, моя правая и левая рука.

– Вьючный мул и мальчик для битья в одном лице, – поправила блондинка, протягивая Джулии бокал с минеральной водой. При ближайшем рассмотрении она оказалась старше, чем на первый взгляд. Скорее ближе к пятидесяти, чем к сорока. – Должна предупредить, мисс Саммерс, если вы собираетесь долго работать с мисс Би, одной минералкой не обойдетесь.

– Если мисс Саммерс выполнила домашнее задание, она уже знает, что я профессиональная стерва. А это – моя единственная любовь. Пол Уинтроп, – промурлыкала Ева, погладив его руку. – Жаль, что я вышла замуж за отца, не дождавшись сына.

– Все в твоих руках, дорогая. – Снова теплота в голосе для Евы и ледяной взгляд для Джулии. Пол даже не протянул ей руку. – Так вы выполнили домашнее задание, мисс Саммерс?

– Да, но я никогда не спешу составить собственное мнение.

Пол поднес к губам бокал и стал следить за Джулией, мгновенно втянувшейся в общий непринужденный разговор. Меньше ростом и лучше сложена, чем он представлял себе. И несмотря на яркость Дарлы и элегантность Нины, только она в этой комнате могла соперничать красотой с Евой. Однако сдержанности Джулии Пол предпочел бы откровенную саморекламу Дарлы. Любому мужчине достаточно одного взгляда на рыжеволосую красотку, чтобы понять: она не поскупится, чтобы достичь своей цели. Мисс Саммерс – совсем другое дело, но ради Евы Пол решил выяснить о Джулии все.

Джулия никак не могла расслабиться. Не помог даже бокал вина, выпитый за ужином. Она пыталась убедить себя, что ощущение враждебности – результат ее собственной мнительности. Дрейк из кожи вон лез, стараясь быть обаятельным. Дарла перестала дуться и энергично поглощала фаршированную форель с канадским рисом. Ева пила шампанское, а Нина тихо смеялась над замечанием Пола о каком-то их общем знакомом.

– Курт Драйфус? – вмешалась Ева, ухватив конец разговора. – Научись он держать ширинку застегнутой, лучше бы справлялся с режиссурой. Если бы во время последнего проекта он не позволял исполнительнице главной роли так часто прыгать на него, то добился бы от нее более приличной игры. На съемочной площадке.

– Даже если бы Курт был евнухом, то не добился бы от нее приличной игры, – заметил Пол. – На съемочной площадке.

– Теперь кругом одни сиськи и попки. – Ева с таким насмешливым любопытством взглянула на Дарлу, что Джулия мысленно содрогнулась и понадеялась, что никогда не окажется под прицелом подобного взгляда. – Скажите мне, мисс Саммерс, что вы думаете о современных молодых актрисах?

– Я бы сказала, что в любом поколении происходит одно и то же. Сливки поднимаются наверх. Вы поднялись.

– Если бы я сидела сложа руки, то до сих пор играла бы в низкопробных фильмах у второсортных режиссеров. Я зубами и когтями пробивала себе путь наверх, а потом билась до крови, чтобы удержаться на вершине.

– Тогда остается один вопрос: стоила ли овчинка выделки?

Ева прищурилась, что не скрыло веселого блеска ее глаз.

– Вы чертовски правы.

– Если бы пришлось начать сначала, вы бы что-нибудь изменили?

– Нет. Ничего. – Ева глотнула шампанского. Зарождающаяся головная боль начинала бесить ее. – Если изменить что-то одно, пришлось бы менять все.

Пол положил ладонь на руку Евы, но смотрел на Джулию, и – поскольку он даже не пытался замаскировать свои чувства – Джулия поняла, где источник ощущаемой ею враждебности.

– Почему бы вам не отложить интервью до рабочих часов?

– Успокойся, Пол, – кротко сказала Ева и, смеясь, похлопала его по руке, затем повернулась к Джулии:

– Уверена, он боится, что я выболтаю его секреты вместе со своими.

– Моих ты не знаешь.

В смехе Евы проскользнуло раздражение.

– Мой милый мальчик, нет ни одного секрета, ни одной лжи, ни одного скандала, о которых я бы не знала. И я умею ждать, пока секрет дозреет. – Ева снова отпила шампанского, словно празднуя личную победу. – Нина, на сколько телефонных звонков от встревоженных знаменитостей ты ответила за последние две недели?

Нина вздохнула:

– На дюжины.

– Вот именно. – Довольная, Ева откинулась на спинку стула. В свете свечей ее глаза сверкали, как драгоценности в ушах и на шее. – Дрейк, как мой представитель по связям с общественностью, что ты думаешь о моем проекте?

– Что ты наживешь себе кучу врагов. И заработаешь кучу денег.

– Пятьдесят лет я только этим и занималась. А вы, мисс Саммерс, что вы надеетесь получить?

– Хорошую книгу. – Джулия поймала презрительную усмешку Пола и оцепенела, но не отвела взгляда. Как здорово было бы выплеснуть минералку ему на колени, но приходится соблюдать приличия. – Конечно, я привыкла к тому, что некоторые свысока относятся к биографиям знаменитостей, но найдется не меньше людей, считающих детективный жанр пасынком литературы.

Ева откинула голову и расхохоталась, Пол вонзил вилку в остатки своей форели. Его синие глаза потемнели, но вопрос прозвучал вкрадчиво:

– И что же ваша работа для вас, мисс Саммерс?

– Развлечение, – без колебаний ответила она.

– Значит, эксплуатацию имени известной личности вы считаете развлечением?

Джулии уже не хотелось грызть ногти, ей захотелось засучить рукава и броситься в драку.

– Вы искажаете мои слова. Я не считаю авторизованную биографию эксплуатацией личности и думаю, что Сэндберг, биограф Линкольна, согласился бы со мной.

– Так вы сравниваете себя с Сэндбергом?

– Вас сравнивали со Стейнбеком, – небрежно парировала Джулия, хотя еле сдерживала гнев. – Вы рассказываете историю, основанную на воображении… или лжи. Я – основанную на фактах и воспоминаниях. В результате плоды и ваших, и моих трудов читают с удовольствием.

Нина выступила в роли миротворца:

– А как ваш мальчик? Мы надеялись познакомиться с ним сегодня.

– Он очень устал. – Джулия украдкой взглянула на свои часы. – Думаю, он проснется в четыре утра и удивится, что солнце еще не встало.

– Ему десять? – продолжала Нина. – Для матери десятилетнего мальчика вы выглядите слишком юной.

Борясь с сонливостью, Джулия заставила себя досидеть до конца ужина, затем поблагодарила хозяйку и собралась уходить. К ее величайшему неудовольствию, Пол настоял на том, чтобы проводить ее.

– Я знаю дорогу.

– В темноте легко заблудиться. – Пол взял ее под локоть. – Или вы заснете на ходу и свалитесь в бассейн.

Джулия автоматически отстранилась.

– Я прекрасно плаваю.

– Возможно, но хлорка погубит ваш наряд. – Пол вынул из кармана тонкую сигару и, заслонив ладонями огонек зажигалки, прикурил. За вечер он успел кое-что понять в Джулии Саммерс. Например, она не желает делать своего ребенка темой светской болтовни. – Вы могли сказать Еве, что устали так же, как ваш сын.

– Я в полном порядке. – Джулия подняла голову, изучая его лицо. – Вы не одобряете мое появление здесь, мистер Уинтроп?

– Не одобряю. Но, в конце концов, это затея Евы, а не моя.

– Как бы вы ни относились ко мне, я надеюсь на интервью с вами.

– И вы всегда получаете то, что хотите?

– Нет, но я всегда так или иначе получаю то, что мне нужно. – Джулия остановилась у дверей гостевого дома. – Благодарю вас.

Очень холодная. Очень сдержанная, подумал Пол. Он мог бы принять все это за чистую монету, если бы не заметил обгрызенный ноготь большого пальца ее правой руки. Он умышленно придвинулся чуть ближе.

Джулия не отпрянула, но словно воздвигла между ними невидимую стену. Очень интересно! Она реагирует так на всех мужчин или только на него? Однако в данный момент его больше волновало другое.

– Ева Бенедикт – человек, которым я дорожу больше всего на свете. – Его тихий голос прозвучал угрожающе. – Будьте осторожны, мисс Саммерс. Будьте очень осторожны. Вряд ли вы хотите найти во мне врага.

Почувствовав, как вспотели ее ладони, Джулия пришла в ярость, но не подала виду.

– Похоже, уже нашла, мистер Уинтроп. И единственное, что могу пообещать вам, я буду точной и внимательной. Очень внимательной. Спокойной ночи.

Глава 3

Уик-энд Джулия провела с сыном и, воспользовавшись теплой погодой, подарила ему обещанное путешествие в Диснейленд, добавив в качестве премии экскурсию по киностудии «Юниверсал».

Брэндон быстро приспособился к смене часовых поясов, гораздо быстрее, чем она, но, входя утром понедельника в здание школы, они оба нервничали. После беседы с директором Брэндон, изо всех сил старавшийся держаться мужественно, отправился в класс, а Джулия, заполнив множество бланков, пожала директору руку и, только добравшись до дома, дала себе волю и разревелась.

В десять утра, смыв следы слез и подкрасившись, с диктофоном и блокнотом в портфеле, она звонила в колокольчик парадной двери главного дома. Через пару секунд Треверс открыла дверь и недовольно хмыкнула.

– Мисс Бенедикт ждет вас в кабинете:

– С этими словами Треверс развернулась и направилась к лестнице, показывая дорогу.

Кабинет находился в центральном крыле дома. Вся его передняя стена представляла собой огромное окно, вдоль трех других тянулись стеллажи, заполненные свидетельствами долгой карьеры Евы: статуэтками, почетными знаками, фотографиями, афишами и памятными вещицами.

Джулия узнала белый кружевной веер из одного фильма; красные лодочки на шпильках, в них Ева играла певичку из салуна в другом; тряпичную куклу, которую она прижимала к груди в роли матери, разыскивавшей пропавшее дитя.

Джулия также заметила, что кабинет – роскошно обставленный антикварной мебелью, с шелковыми обоями и ковром с высоким мягким ворсом – далеко не так опрятен, как остальные помещения. На полу у письменного стола красного дерева, за которым сидела Ева, громоздились сценарии и журналы. На столике начала восемнадцатого века – полупустая кофеварка. Рядом с телефонным аппаратом – полная окурков пепельница.

– Пусть подавятся своим почетным приглашением, – прорычала Ева в трубку, жестом пригласив Джулию войти, и глубоко затянулась сигаретой. – Плевать мне на хорошую рекламу, Дрейк. Я не полечу в захолустье на паршивый обед с бандой проклятых республиканцев… Может, для кого-то столица нации, но для меня – захолустье. И я не голосовала за этого простофилю. – Она сердито фыркнула, забарабанила сигаретой по трупикам остальных. – Найдешь выход. За это я тебе и плачу. – Повесив трубку, Ева указала Джулии на кресло. – Политика – для идиотов и плохих актеров.

Джулия села и пристроила портфель рядом с креслом.

– Я могу процитировать вас? Ева улыбнулась:

– Вижу, вы готовы к работе. Я решила провести первый тайм в деловой обстановке.

– В любом месте, где вам удобно. – Джулия взглянула на гору сценариев. – Отвергнутые?

– В одной половине мне предлагают роль чьей-то бабушки, в другой хотят, чтобы я оголилась. – Ева пнула сценарии ногой, и они обрушились на ковер лавиной несбывшихся грез. – Хороший сценарист стоит огромных денег.

– А хороший актер? Ева рассмеялась.

– Знает, как превратить булыжник в золото. – Увидев, что Джулия поставила на столик диктофон, Ева приподняла брови. – Что подлежит оглашению, а что не подлежит, решать буду я.

– Естественно, – согласилась Джулия и мысленно добавила: «А я постараюсь добиться разрешения на все, что мне понадобится». – Я не обманываю доверие, мисс Бенедикт.

– Все обманывают рано или поздно. – Ева взмахнула узкой ладонью с длинными пальцами, украшенными единственным огромным рубином. – Прежде чем раскрывать свои секреты, я хотела бы побольше узнать о вас… не ту чепуху, что пишут в подборках для печати. Ваши родители?

Более раздраженная отсрочкой, чем допросом, Джулия сложила руки на коленях.

– Они оба скончались.

– Братья, сестры?

– Я – единственный ребенок.

– И никогда не были замужем.

– Не была.

– Почему?

Несмотря на легкий укол боли, Джулия ответила ровно, спокойно:

– Не хотела.

– Я выходила замуж и разводилась четырежды и, исходя из собственного опыта, не могу рекламировать институт брака, но мне кажется, что одной очень сложно воспитывать ребенка.

– В этом есть свои плюсы и минусы.

– Например?

Вопрос застал Джулию врасплох.

– Все решения зависят только от меня.

– Это плюс или минус?

Слабая улыбка тронула губы Джулии.

– И то и другое. – Она вынула из портфеля блокнот и карандаш. – Вы можете уделить мне сегодня только два часа, поэтому я хотела бы начать работать. Естественно, я знаю о вашем прошлом то, что было опубликовано. Вы родились в Омахе, второй из трех детей. Ваш отец был торговцем.

– Коммивояжером, – уточнила Ева, когда Джулия включила диктофон. – Я всегда подозревала, что по центральным равнинам разбросаны мои сводные братья и сестры, и действительно, ко мне много раз обращались люди, претендующие на родство и надеющиеся на подаяние.

– Как вы к этому относитесь?

– Это была проблема моего отца, не моя. Случайность появления на свет не дает права на незаработанное. – Ева переплела пальцы, откинулась на спинку стула. – Я собственными силами добилась успеха. Думаете, кто-нибудь из этих людей вспомнил бы о Бетти Беренски из Омахи? Ева Бенедикт – совсем другая песня. Я оставила позади Бетти и кукурузные поля, когда мне было восемнадцать лет, и с тех пор не оглядывалась. Я не верю в жизнь прошлым.

Достойная философия. Джулия с удовольствием почувствовала волнение, всегда сопровождавшее зарождение близости – залог успеха ее работы.

– Расскажите мне о вашей семье. В какой атмосфере росла Бетти?

Ева расхохоталась:

– О, моя старшая сестра придет в ужас, когда прочитает, что я назвала нашего отца бабником. Но от правды никуда не денешься. Папочка регулярно удирал из дома продавать сковородки и кастрюли, но всегда возвращался, и неизменно с подарками для своих дочурок: шоколадками, носовыми платками или лентами. Он был крупный красивый мужчина, румяный, усатый, черноволосый. Мы его обожали. Но мы прекрасно обходились без него пять дней в неделю.

Ева выдернула из пачки новую сигарету и прикурила.

– По субботам мы стирали его белье. От его рубашек несло духами, но именно по субботам моя мать начисто теряла обоняние. Никогда я не слышала от нее ни единой жалобы. Она не была трусихой, просто молчала, смирившись с неверностью мужа. Мне кажется, она знала, что любит он только ее. Когда она умерла, совершенно неожиданно – мне было шестнадцать, – отец никак не мог утешиться. Он оплакивал ее пять лет… до самой своей смерти. – Ева умолкла, подалась вперед. – Что вы там пишете?

– Наблюдения. Впечатления.

– И что вы увидели?

– Что вы любили отца и были в нем разочарованы.

– А если я скажу, что это бред собачий? Джулия постучала карандашом по блокноту. Да, взаимопонимание необходимо. И баланс сил. Иначе ничего не получится.

– Тогда мы обе зря теряем время.

После недолгого молчания Ева потянулась к телефону.

– Я закажу еще кофе.

К тому времени, как Ева закончила инструктаж кухонного персонала, Джулия решила держаться подальше от семейной темы, пока они не познакомятся получше.

– Вам было восемнадцать, когда вы впервые приехали в Голливуд. Совсем одна. Прямо с фермы, можно сказать. Мне интересно, что чувствовала юная девушка из Омахи, когда вышла из автобуса в Лос-Анджелесе?

– Волнение, любопытство.

– И никакого страха?

– Я была слишком молода, чтобы бояться. Слишком нахальна, чтобы думать о неудачах. – Ева встала и зашагала взад-вперед по кабинету. – Шла война, наших парней отправляли на кораблях в Европу, где они сражались и погибали. У меня был кузен, чудесный парень. Он вступил в военный флот… и вернулся в гробу. Его похоронили в июне. В июле я собрала вещи. Я вдруг поняла, что жизнь может быть очень короткой и очень жестокой. Я не хотела больше терять ни секунды.

Треверс внесла кофе.

– Поставь там. – Ева указала на низкий столик перед Джулией. – Девочка нальет.

Джулия налила. Ева взяла чашку с крепким черным кофе.

– Я была наивной, но отнюдь не глупой. Я сознавала, что придется приносить жертвы, терпеть лишения, одиночество. Вы понимаете?

Джулия вспомнила, как – восемнадцатилетней – лежала на больничной койке, прижимая к себе крохотного беспомощного младенца.

– Да, я понимаю.

– Я вышла из автобуса с тридцатью пятью долларами в кармане, но голодать не собиралась. Мой альбом был набит фотографиями и газетными вырезками.

– Вы работали манекенщицей?

– Да, и немного играла в театре. В те дни киностудии рассылали «разведчиков талантов», но это делалось в основном ради рекламы. Я прекрасно понимала, что скорее наступят заморозки в аду, чем такой «разведчик» найдет меня в Омахе… Итак, я приехала в Голливуд, поступила официанткой в дешевую закусочную, пару раз снялась в массовке на студии «Уорнер бразерс». Главный фокус заключался в том, чтобы тебя видели: на съемочной площадке, в буфете киностудии, где угодно. Я стала добровольной помощницей в солдатском клубе «Голливуд кэнтин». Не бескорыстно и не с мыслями о добрых делах, а чтобы общаться с кинозвездами. Я думала только о себе. Вы считаете это бессердечием, мисс Саммерс?

Джулия не верила, что ее мнение может иметь какое-то значение, но тщательно обдумала ответ.

– Нет. Я скорее считаю это практицизмом.

– Пожалуй. Честолюбие требует практичности. У меня кружилась голова, когда я смотрела, как Бетт Дэвис разливает кофе, а Рита Хейворт подает сандвичи. И я была частью всего этого… и там я встретила Чарли Грея.

Прокуренное помещение было пропитано запахами черного кофе, духов и лосьонов после бритья. Оркестр знаменитого Харри Джеймса наяривал джаз, заглушая разговоры и смех. После полной смены в закусочной и долгих часов преследования рекламных агентов ноги Евы в тесных неновых туфлях, купленных по случаю, молили об отдыхе, но она делала все возможное, чтобы усталость не читалась на ее лице. Никогда не знаешь, кто из великих случайно заметит тебя, а Ева была абсолютно уверена, что, как только ее заметят, начнется ее восхождение к вершине.

Музыканты заиграли что-то сентиментальное, мужчины в солдатских кителях и дамы в вечерних платьях слились в томительных объятиях.

Мечтая о передышке, Ева с улыбкой налила кофе еще одному юному солдату…

– Уже неделю я вижу вас здесь каждый вечер. Ева подняла глаза. Высокий узкоплечий мужчина в сером костюме из шерстяной фланели. Зачесанные назад светлые волосы открывают худое лицо. Большие карие глаза печальны, как у бассета.

Ева узнала его и улыбнулась еще ослепительнее. Он не был суперзвездой – Чарли Грей неизменно играл приятелей главных героев, – но его имя было известно. И он заметил ее.

– Все мы стараемся внести свой вклад в победу, мистер Грей. – Ева изящно откинула с лица длинные черные волосы. – Кофе?

– Пожалуйста. – Он облокотился о стойку бара, вынул пачку «Лаки страйк», закурил. – И хотелось бы поболтать с самой хорошенькой девушкой в клубе.

Ева не покраснела. Она могла покраснеть, если бы захотела, но решила сыграть роль умудренной опытом женщины.

– Мисс Хейворт на кухне.

– Мне нравятся брюнетки.

– Ваша первая жена была блондинкой. Чарли ухмыльнулся:

– И вторая тоже. Вот почему мне нравятся брюнетки. Как вас зовут, красотка?

Она уже выбрала имя. Взвешенно, тщательно.

– Ева Бенедикт.

Он решил, что раскусил ее. Юная, восторженная, ожидающая своего шанса.

– И вы хотите сниматься в кино.

– Нет. – Глядя ему прямо в глаза, Ева вынула из его пальцев сигарету, затянулась, выдохнула дым и вернула ему. – Я буду сниматься в кино.

То, как она это сказала, то, как она выглядела, когда сказала это, заставило его изменить первоначальное мнение. Заинтригованный, он поднес сигарету к губам и ощутил еле заметный ее вкус.

– Как давно вы в городе?

– Пять месяцев, две недели и три дня. А вы?

– Чертовски давно. – Его всегда привлекали бойкие на язык, опасные на вид женщины. Он внимательнее взглянул на нее, и от одного взгляда на тело, туго обтянутое скромным синим костюмом, его кровь вскипела, а когда он увидел в ее глазах веселое понимание, то понял, что хочет ее. – Потанцуем?

– Я должна разливать кофе еще час.

– Я подожду.

Грей отошел, а Ева целый час волновалась; не переиграла ли она или недоиграла. Она вспоминала каждое слово, каждый жест. Весь этот час она разливала кофе, флиртовала с юными рядовыми и ослепительно улыбалась, хотя нервы ее были натянуты как струны. Когда смена закончилась, Ева с нарочитой беспечностью вышла из-за стойки.

– Ну и походочка! – воскликнул тут же оказавшийся рядом Чарли, и Ева вздохнула с облегчением.

Они вышли на танцплощадку, его руки скользнули на ее талию и оставались там почти час.

– Откуда вы? – прошептал Чарли.

– Ниоткуда. Я родилась пять месяцев, две недели и три дня тому назад.

Он засмеялся, потерся щекой о ее волосы.

– Не усугубляйте. Вы и так слишком молоды для меня. – Боже, ему казалось, что он обнимает саму чувственность… жаркую, трепещущую чувственность. – Здесь очень жарко.

– Я люблю жару. – Ева откинула голову и испытала на Чарли новую тщательно отработанную улыбку: губы чуть раскрыты, ленивый взгляд из-под полуприкрытых век. – Но если хотите проветриться, мы можем прокатиться.

Он вел машину быстро и чуть рискованно, иногда отвинчивал крышечку серебряной фляжки с бурбоном и прикладывался к ней. Ева со смехом отказывалась и потихоньку позволяла ему выуживать из нее информацию – только ту, что считала необходимой… Она еще не нашла агента, но участвовала в массовке в «Тернистом пути»… Большую часть зарабатываемых денег она тратит на уроки актерского мастерства. Это инвестиции в ее будущее. Она хочет работать профессионально… Она станет звездой…

Ева расспрашивала его о работе – не о ярких звездах, с которыми он снимался, а о нем самом. Чарли выпил достаточно, чтобы клюнуть на лесть, и в нем проснулось желание защищать ее. А когда подъехали к ее пансиону, он уже был безумно влюблен.

– Детка, ты же как овечка в лесу. Тут полно волков, которым не терпится откусить кусочек. Ева откинула голову на спинку сиденья.

– Никто меня не укусит… пока я не позволю. – Когда Чарли нагнулся поцеловать ее, она уклонилась, как только его губы скользнули по ее губам, и открыла дверцу. – Спасибо, что подвезли. – Пригладив волосы, она подошла к парадной двери обветшалого серого строения и улыбнулась через плечо. – Пока, Чарли.

Цветы доставили на следующий день – дюжину красных роз, над которыми ворковали все обитательницы пансиона. Расставляя розы в одолженной вазе, Ева думала о них не как о цветах, а как о своем первом триумфе.

Чарли водил ее на приемы. Ева меняла свои продуктовые талоны на ткани, шила платья, считая это также вложением капитала, и старалась, чтобы платья были чуть-чуть маловаты. Она не видела ничего дурного в том, чтобы использовать для достижения цели свое тело. В конце концов, это ее собственное тело.

Огромные дома, армии слуг, шикарные женщины в мехах и шелках; как и роскошные рестораны, не внушали ей благоговейного трепета. И очень быстро выяснилось, что в дамских комнатах можно узнать многое: на какую роль ищут исполнителя, кто с кем спит, кто из актрис в простое и почему. Ева слушала, смотрела, запоминала.

Когда впервые увидела в газете свою фотографию, где она была запечатлена вместе с Чарли, то провела целый час, критикуя свои осанку, прическу, выражение лица.

Ева ничего не просила у Чарли Грея и держала его на почтительном расстоянии, что давалось им обоим со все большим трудом. Она знала, что, стоит ей только намекнуть о кинопробах, он тут же поможет. И она знала, что он хочет с ней спать. Да, ей нужны были пробы, да, она хотела спать с ним, но она прекрасно сознавала, как важно выбрать подходящий момент.

Накануне Рождества Чарли устраивал прием в своем большом особняке в Беверли-Хиллз. По его просьбе Ева приехала пораньше. Красный атлас стоил ей недельного пайка, но она не жалела. Платье с глубоким декольте обтягивало ее, как вторая кожа. Она даже осмелилась сделать с одной стороны высокий разрез и – более того – заколоть его сверху булавкой с искусственными бриллиантами, привлекая взгляды.

– Ты великолепна. – Чарли, встретивший ее в холле, коснулся пальцами ее обнаженных рук. – У тебя нет накидки?

Ее финансы не позволяли такой роскоши.

– У меня горячая кровь, – ответила она и протянула ему маленький пакет, перевязанный ярко-красной лентой с бантом. – Счастливого Рождества.

Внутри был тоненький зачитанный томик стихов Байрона. Впервые за все время их знакомства Ева почувствовала себя глупо и неуверенно.

– Я хотела подарить тебе что-то свое, – объяснила она и стала неловко копаться в сумочке в поисках сигарет. – Я понимаю, это мелочь, но…

Чарли взял ее дрожащие руки в свои.

– Это очень много. – Невыразимо тронутый, он провел пальцами по ее щеке. – Впервые ты подарила мне частичку себя. – Когда их губы соприкоснулись, она почувствовала его желание и, позволив себе поплыть по течению, обняла его. Раньше ее целовали только мальчишки. Сейчас ее целовал мужчина, опытный и изголодавшийся. Его пальцы скользили по атласу, распаляя кожу.

О, да, думала Ева, она тоже его хочет. Подходящий момент или нет, но их обоюдное желание достигло предела… Она осторожно отстранилась и, выдавив улыбку, сказала:

– В праздники я становлюсь сентиментальной. Ева хотела лишь стереть губную помаду с его рта, но он схватил ее за запястье, прижался губами к ладони.

– Пойдем со мной наверх.

Ее сердце дрогнуло, чего она совсем не ожидала.

– Не настолько сентиментальной. – Она с трудом совладала со своими чувствами. – Твои гости явятся с минуты на минуту.

– К черту гостей.

Ева рассмеялась, взяла его под руку.

– Полно, Чарли. Я понимаю, ты хочешь меня трахнуть, но сейчас нальешь мне шампанского.

– А потом?

– Существует только «сейчас», Чарли. Наслаждайся моментом.

Ева проскользнула в гостиную, где сверкала фонариками и цветными шарами огромная елка. Простая мебель, глубокие, удобные кресла. В огромном камине гудит огонь, с другой стороны – длинный бар красного дерева. Очень мужская комната, и за одно это Ева влюбилась в нее. Она села на высокий кожаный табурет, вынула сигарету.

– Бармен, дама хочет выпить. – Пока Чарли открывал бутылку и разливал по бокалам шампанское, Ева изучала его. Почти красивый в смокинге, Чарли Грей все же не был ни Гейблом, ни Грантом. – Ты – хороший человек, Чарли. – Ева подняла бокал. – За тебя, за моего первого настоящего друга в бизнесе.

– За настоящий момент, – сказал он, поднимая свой бокал. – И за то, как мы им воспользуемся. – Он вышел из-за стойки, взял из-под елки подарок и протянул ей. – Не так интимно, как Байрон, но когда я это увидел, то сразу подумал о тебе.

Отложив сигарету, Ева открыла футляр. На черном бархате ослепительно сияло бриллиантовое колье с огромным кровавым рубином в центре. Бриллианты – в форме звезд, рубин – как слеза.

– О боже, Чарли.

– Только не говори, что я не должен был… Ева замотала головой:

– Я никогда не стала бы лепетать банальности. – Но слезы подступили к ее глазам, к горлу поднялся комок. – Я хотела сказать, что у тебя изумительный вкус. Черт, я не могу придумать ничего умного. Оно потрясающее.

– Как и ты, Ева. Когда стремишься к звездам, проливаешь и кровь, и слезы. Не забывай об этом. – Он надел колье на ее шею и застегнул. – Некоторые женщины рождены для бриллиантов.

– Я знала, чувствовала, что я такая. Теперь я сделаю кое-что очень банальное. – Смеясь, Ева достала из сумочки пудреницу и изучила колье в маленьком квадратном зеркальце. – Боже мой, оно прекрасно. – Она повернулась на табурете, чтобы поцеловать Чарли. – Я чувствую себя королевой.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. – Чарли обхватил ладонями ее лицо. – Я люблю тебя, Ева. – Он увидел, как мелькнувшее в ее глазах удивление быстро сменилось печалью, и, выругавшись про себя, уронил руки. – У меня есть для тебя кое-что еще.

– Еще? – Ева попыталась произнести это как можно беспечнее. Она знала, что он хочет ее, что она ему очень нравится. Но любовь? Она не хотела, чтобы Чарли любил ее, потому что не могла ответить на его любовь. Более того, не хотела даже пытаться. Ее рука дрожала, когда она взяла свой бокал. – Очень трудно будет превзойти колье.

– Если я знаю тебя так хорошо, как думаю, этот подарок будет гораздо ценнее. – Из нагрудного кармана он вынул листочек бумаги и положил на стойку рядом с ней.

– «Двенадцатое января, десять утра. Пятнадцатый павильон», – озадаченно прочитала Ева. – Что это? Ключ к спрятанному сокровищу?

– Твоя кинопроба.

Ее щеки побледнели, глаза потемнели, губы задрожали. Она пыталась заговорить и не могла, только качала головой. Прекрасно понимая ее, Чарли улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

– Да, как я и думал, для тебя это гораздо важнее бриллиантов.

И он уже понимал, что, получив свой шанс, она скоро будет недосягаема для него.

Ева очень осторожно сложила листок и убрала его в сумочку.

– Спасибо, Чарли. Я никогда этого не забуду.

– В ту ночь я осталась с ним, – тихо сказала Ева. Ее голос прозвучал хрипло, но в глазах не блеснуло ни слезинки. Теперь она проливала слезы только по приказу режиссера. – Он был нежен, невыразимо нежен и ошеломлен, когда обнаружил, что он у меня первый. Женщина никогда не забывает своего первого мужчину. Я не сняла колье. – Она засмеялась, отпила кофе. – Потом мы снова пили шампанское и снова занимались любовью. Я хотела бы думать, что дала ему в ту ночь больше, чем секс. В ту ночь и другие в те несколько недель, что мы были любовниками. Ему было тридцать два. Он честно сказал мне, хотя агенты скостили ему четыре года. Чарли Грей никогда мне не лгал. – Вздохнув, Ева отставила чашку, посмотрела на свои руки. – Он сам натаскивал меня к кинопробам. Он был прекрасным актером, недооцененным в свое время. Через два месяца у меня была роль в его следующем фильме.

Молчание затягивалось, и Джулия отложила уже не нужный блокнот. Что-то произошло в это утро, что-то, чего она никогда не забудет.

– … «Отчаяние» с Майклом Торрентом. Вы играли страстную злодейку, соблазнившую и предавшую молодого наивного адвоката, которого играл Торрент. Один из самых эротичных моментов в кино всех времен тот, когда вы вошли в его кабинет, сели на его письменный стол и стянули с него галстук.

– У меня было восемнадцать минут экранного времени, и я выжала из них все возможное. Мне велели сыграть сексуальность, и я утопила их в сексуальности. Тот фильм не стал сенсацией – его иногда показывают по кабельному в три часа ночи, – однако я получила роль следующей шлюхи. Я стала секс-символом Голливуда и заработала студии кучу денег, потому что сама сидела на жалком контракте. Но я ни о чем не жалею. Я многое вынесла из того первого фильма.

– Включая мужа.

– Ах да, моя первая ошибка. – Ева пожала плечами, улыбнулась. – Господи, Майкл был безумно красив, но глуп, как пробка. В постели все было великолепно, но только попытаешься поговорить – дерьмо! – Она забарабанила пальцами по столу. – Чарли гораздо талантливее как актер, но у Майкла были лицо и фигура. До сих пор злюсь, что поверила, будто это ничтожество имел что-то общее с мужчинами, которых он играл.

– А Чарли Грей… – Джулия пристально следила за выражением лица Евы, – покончил с собой.

– У него были финансовые проблемы, карьера застопорилась, он застрелился в тот день, когда я вышла замуж за Майкла Торрента. Трудно поверить в случайное совпадение. – Ева спокойно встретила взгляд Джулии, в ее голосе не было никаких эмоций. – Сожалею ли я? Да. Чарли был один на миллионы, и я любила его. Не так, как он любил меня, но любила. Виню ли я себя? Нет. Мы сделали свой выбор. Чарли и я. Уцелевшие живут со своими ошибками. Не так ли, Джулия?

Глава 4

Да, живут, думала Джулия, сидя за стеклянным столиком на веранде гостевого дома. Выживают и платят за свой выбор. Какую цену заплатила Ева?

Джулия дважды обвела имя Чарли Грея. Надо поговорить с людьми, которые знали его и по-иному смотрели на его отношения с Евой. Джулия отхлебнула холодного сока и начала записывать.

Конечно, у нее есть недостатки. Эгоизм уживается со щедростью. Доброта соседствует с пренебрежением к чувствам других. Ева бывает резкой, холодной, черствой, грубой… Недостатки только делают эту женщину такой же притягательной и человечной, как ее героини. Ее талант, красота и незаурядный ум восхищают. Сила ее личности поразительна. Она сквозит в ее глазах, в ее голосе, в каждом ее движении. Похоже, жизнь для нее – сложная роль, которую она играет ярко и талантливо, не признавая никаких режиссеров. Она берет на себя ответственность за все промахи и испорченные сцены.

– А вы не теряете время зря.

Джулия вздрогнула и быстро оглянулась. Она не слышала приближения Пола, понятия не имела, как давно он читает через ее плечо, но демонстративно перевернула блокнот.

– Скажите мне, мистер Уинтроп, что бы вы сделали с тем, кто без разрешения читает вашу работу?

Пол улыбнулся и непринужденно уселся напротив нее.

– Переломал бы его пронырливые пальчики, но ведь я знаменит своим скверным характером. – Он схватил ее стакан и отхлебнул сока. – А что сделали бы вы?

– Многие считают меня кроткой и очень часто ошибаются. – Джулии было неприятно присутствие Пола. Он прервал ее работу, нарушил ее уединение. И она не собиралась принимать гостей. Шорты, вылинявшая футболка, босые ноги, небрежно стянутые в конский хвост волосы. Тщательно созданный образ полетел ко всем чертям. Джулия многозначительно взглянула на стакан, который Пол снова поднес к губам. – Налить вам сока?

– Нет, меня устраивает этот. – Пола забавляло, что ее так легко смутить. – Вы провели первое интервью с Евой?

– Вчера.

Пол достал сигару, давая понять, что намеревается устроиться надолго. Джулия обратила внимание на его широкие ладони с длинными пальцами. Чтобы легче было подносить ко рту серебряную ложку, с которой он родился?

– Я, конечно, не сижу в офисе, уткнувшись носом в компьютер, но я работаю.

– Да, понимаю. – Пол мило улыбнулся. Намеками ей от него не избавиться. – Не хотите поделиться своими впечатлениями?

– Не хочу.

Совершенно не обескураженный. Пол закурил, закинул руку за спинку стула.

– Для человека, заинтересованного в моем сотрудничестве, вы не слишком-то дружелюбны.

– Для человека, не одобряющего мою профессию, вы слишком напористы.

– Не профессию. – Вытянув длинные ноги, Пол удобно скрестил их в лодыжках, затянулся сигарой и медленно выдохнул. Аромат сигарного дыма повис в воздухе, словно обвивая благоухание цветов… как сильная рука мужчины – неподдающуюся женщину. – Я не одобряю только ваш текущий проект. У меня личный интерес.

Все дело в его глазах, поняла вдруг Джулия, в его главном оружии… и даже не в их цвете, хотя многие женщины наверняка вздыхают по этой бездонной синеве. Взгляд охотника, пронизывающий жертву.

– Если боитесь, что я напишу что-то нелестное о вас, успокойтесь. Вы вряд ли займете в биографии Евы больше пары абзацев.

Отличный удар по самомнению, и Пол оценил его по достоинству.

– Скажите мне, Джил, это я или мужчины вообще? Уменьшительное имя сбило ее с толку не меньше, чем вопрос.

– Не понимаю, о чем вы.

– Уверен, что понимаете. – Его улыбка стала более дружелюбной, но взгляд остался вызывающим. – Я еще не вытащил из тела все острые стрелы, что вы выпустили в меня в первый раз.

Чем больше Пол расслаблялся, тем более напряженной становилась Джулия, однако самоуверенные мужчины всегда заставляли ее вспоминать о чувстве собственного достоинства.

Пол откинулся на спинку стула, внимательно изучая ее. Нет, он еще не раскусил Джулию Саммерс, но обязательно раскусит.

Когда Пол поднялся и бросил окурок сигары в ведро с песком, Джулия нахмурилась. Очень опасное тело… Умная женщина должна обуздывать свое воображение, а Джулия считала себя умной женщиной.

– Нам придется заключить перемирие, Джил.

– Зачем? Поскольку мы оба люди занятые, то вряд ли будем встречаться настолько часто, что потребуются белые флаги.

– Ошибаетесь. – Пол вернулся к столику, но не сел, а остановился рядом с ней, зацепив карманы брюк большими пальцами. – Я буду приглядывать за вами в интересах Евы. И, пожалуй, в своих собственных.

– Если это попытка заигрывания…

– Такой вы мне больше нравитесь, – прервал Пол. – Босоногая, взвинченная. Женщина, с которой я познакомился за ужином, внушала любопытство и страх.

Джулия чувствовала его сексапильность, к которой считала себя невосприимчивой, и попыталась успокоиться: вполне возможно испытывать сексуальное влечение к мужчине, который тебе несимпатичен… и так же возможно сопротивляться этому влечению.

– Я – та же самая, только без туфель.

– Вовсе нет. – Пол снова уселся, оперся локтями о стол, положил подбородок на сложенные ладони. – Не кажется ли вам, что просыпаться каждое утро одним и тем же человеком – тоска смертная?

Такие вопросы Джулия любила – открывались возможности пофилософствовать, но она не сомневалась, что в данный момент и с этим мужчиной философствования заведут ее в опасную трясину. Она перелистала свой блокнот, нашла чистую страницу.

– Раз уж вы здесь и явно настроены поболтать, может быть, дадите мне интервью?

– Нет. Подождем. Посмотрим, как пойдут дела. – Пол просто наслаждался собственным упрямством.

– Какие дела?

Пол улыбнулся загадочно:

– Всякие, Джил.

Хлопнула дверь, раздался крик.

– Мой сын. – Джулия поспешно собрала свои бумаги и встала. – Извините, я должна…

Но Брэндон – в оранжевой бейсболке козырьком назад, мешковатых джинсах, исцарапанных кроссовках, футболке с Микки Маусом на груди и с улыбкой во весь рот на чумазом лице – уже выбежал на веранду.

– Я забросил два мяча!

– Мой герой!

Она снова изменилась, отметил Пол. Любовь в глазах и в улыбке, в том, как она обвила рукой плечи сына и притянула его к себе. Словно говорит: он – мой.

– Брэндон – это мистер Уинтроп. Брэндон снова ухмыльнулся, продемонстрировав щель на месте двух передних зубов.

– Привет.

– Кем ты играл?

Глаза мальчика вспыхнули.

– Принимающим. Я не очень высокий, зато быстрый.

– У меня дома есть кольцо. Загляни как-нибудь. Поучишь меня играть.

– Да? – Брэндон чуть не запрыгал от нетерпения и поднял глаза на мать. – Можно?

– Посмотрим.

– Это тебе. – Брэндон вынул из кармана конверт и повернулся к Полу:

– Вы когда-нибудь видели вживую «Лейкерс»?

– Конечно, – Пол кивнул.

Оставив мужчин обсуждать тонкости баскетбола, Джулия прошла на кухню, насыпала льда в стакан, налила сока. Несмотря на раздражение, сделала то же самое для Пола, поставила на поднос тарелку с домашним печеньем. Она не стала бы этого делать, но не хотела подавать сыну плохой пример.

И тут она вспомнила о брошенном на стол конверте. Ее имя было написано большими печатными буквами. Странно. Она думала, что это записка от учительницы Брэндона. Нахмурившись, Джулия надорвала конверт, вынула листок, прочитала короткую фразу и почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

"ЛЮБОПЫТСТВО ДО ДОБРА НЕ ДОВОДИТ».

Глупость. Джулия перечитала слова, убеждая себя, что это просто глупость, но листок бумаги дрожал в ее руке. Кто мог послать ей такую записку и зачем? Это предупреждение или угроза? Она сунула листок в карман. Откуда этот страх? Чего она испугалась?

Дав себе время успокоиться, Джулия подняла поднос и вышла на веранду. Пол потчевал Брэндона деталями какого-то матча «Лейкерсов»!

Пол поднял глаза, и его улыбка растаяла, как только он увидел лицо Джулии.

– Проблема?

– Нет. Только два печенья, приятель, – предупредила Джулия, когда Брэндон бросился к тарелке.

– Мистер Уинтроп был на многих матчах, – с радостью сообщил Брэндон, запихивая в рот первое печенье. – И он знаком с Ларри Бердом.

– Прекрасно!

– Она не знает, кто это, – прошептал Брэндон Полу и подмигнул как мужчина мужчине. – Ее больше интересуют девчачьи штучки.

Джулия подождала, пока сын допил сок.

– А теперь марш за уроки!

– Ладно. – Брэндон понимал, что если дотянет с уроками до ужина, то не успеет посмотреть телевизор. – До свидания, мистер Уинтроп.

– До свидания. – Когда хлопнула затянутая москитной сеткой дверь, Пол взглянул на Джулию. – Отличный парень.

– Да. Простите, но я должна пойти к нему.

– Подождите минуточку. – Пол поднялся. – Джулия, что случилось?

– Я вас не понимаю.

Он поднял ее подбородок двумя пальцами, теплыми, крепкими, с чуть шершавыми подушечками.

– У некоторых людей все, что они чувствуют, отражается в глазах. Вы напуганы. В чем дело?

Ей очень хотелось рассказать ему, поделиться, и это ей совсем не понравилось. Больше десяти лет она прекрасно справлялась со своими проблемами сама.

– В делении столбиком. Оно пугает меня до смерти. Пол опустил руку.

– Ладно. На данном этапе у вас действительно нет причин доверять мне. Позвоните, и мы договоримся об интервью.

– Обязательно.

Когда Пол направился к главному дому, Джулия опустилась на стул. Ей не нужна помощь – ни от него, ни от кого-либо другого. Зависимость от других людей – ошибка, которую она никогда больше не совершит…

Джулия вытащила из кармана скомканный листок, разгладила, перечитала, затем, вздохнув, встала и начала собирать посуду на поднос.

Пока Брэндон плескался в ванне, Джулия налила себе в бокал французского вина. Если Ева хочет, чтобы гостья чувствовала себя как дома, нетрудно исполнить ее желание… однако листок бумаги в кармане не давал покоя.

Оставил ли записку Пол? Вряд ли. Обходные пути не в духе Пола Уинтропа. Множество людей снует по огромному поместью. Любой мог подбросить этот конверт.

Из окна кухни виднелся свет в комнате над гаражом. Лайл? Может, он и Ева… Нет. Ева любит забавляться с мужчинами, но не с такими, как этот самоуверенный самец.

Треверс? Сомнений нет: хмурая домоправительница с вечно поджатыми губами невзлюбила Джулию с первого взгляда, и, уж конечно, не из-за ее духов. Может, Треверс решила, что загадочная анонимка заставит Джулию в ужасе бежать обратно в Коннектикут? Если так, то Треверс ждет разочарование.

Может, Нина? Шикарная и компетентная. Почему такая женщина полностью подчинила свою жизнь другому человеку, даже такому, как Ева? Джулия вспомнила все, что узнала о Нине. Очень скудная информация: не замужем, детей нет, работает на Еву пятнадцать лет. Умеет охлаждать страсти, что доказала за ужином. Боится ли Нина, что публикация биографии навсегда нарушит так тщательно оберегаемый ею покой Евы?

В этот момент Нина собственной персоной появилась на дорожке с огромной картонной коробкой в руках. Джулия распахнула дверь кухни. Отдуваясь, Нина поставила коробку на кухонный стол.

– Ева попросила собрать для вас фотографии, рецензии. Она считает, это вам поможет.

– О да! – Джулия раскрыла коробку и с восхищением уставилась на одну из журнальных вырезок: знойная красавица Ева обнимает неотразимого Майкла Торрента.

Когда Джулия зарылась в коробку, разрушая созданный Ниной порядок, секретарша – надо отдать ей должное – лишь еле заметно моргнула. Джулия выудила выцветшую, обтрепанную по краям фотографию.

– О господи, это же Гейбл.

– Да, сфотографирован здесь у бассейна на одной из вечеринок Евы. Незадолго до съемок его последнего фильма… и его смерти.

– Передайте Еве, что это не только поможет написать книгу, но и доставит мне море удовольствия. Я чувствую себя ребенком на шоколадной фабрике.

– Тогда не буду вам мешать.

– Подождите. – Джулия с трудом оторвалась от коробки с сокровищами. – У вас не найдется несколько минут?

Нина автоматически взглянула на часы.

– Да, конечно. Вы хотите просмотреть фотографии вместе со мной?

– Я бы хотела взять у вас интервью. Короткое, – поспешно добавила Джулия, заметив тень, промелькнувшую по лицу Нины. – Я понимаю, как вы заняты. Я только схожу за диктофоном. Пожалуйста, налейте себе вина, если хотите.

Джулия бросилась вон из кухни, не дав Нине возможности отказаться. Когда она вернулась, Нина, уже налившая себе вина и пополнившая бокал Джулии, сидела за столом. Красивая улыбчивая женщина, привыкшая подстраиваться под других.

– Ева просила меня помочь вам, но, если честно, я не могу придумать ничего, что заинтересовало бы вас.

– О, я сама решу, что интересно. – Джулия открыла блокнот, включила диктофон. Придется действовать поделикатнее. – Нина, вы наверняка понимаете, с каким восторгом публика воспринимает любую мелочь о Еве Бенедикт. Например, распорядок ее дня, что она ест на завтрак, какую музыку предпочитает, любит ли перекусить, сидя перед телевизором поздним вечером. Однако все это я могу выяснить сама и не стану тратить ваше время на пустяки.

Вежливая улыбка словно застыла на лице Нины.

– Как я и сказала, Ева просила меня сотрудничать с вами.

– И я высоко ценю вашу помощь. Я хотела бы услышать ваше мнение о Еве как о личности. Работая с ней пятнадцать лет, вы почти наверняка знаете ее лучше всех.

– Мне хотелось бы думать, что наши отношения не только деловые, но и дружеские.

– Сложно ли жить и работать в одном доме с женщиной, которая, по ее собственному признанию, очень требовательна?

– Сложно? Нет. Интересно? Безусловно. Все эти годы Ева не давала мне скучать.

– И что запомнилось вам больше всего? Нина рассмеялась.

– О, это легко. Около пяти лет назад во время натурных съемок в Карибском море она решила устроить прием. Ничего необычного – Ева любит приемы, но она решила устроить вечеринку на острове… и через две недели! Джулия, вы когда-нибудь пытались арендовать целый остров?

– Нет, конечно.

– В этом есть свои сложности, особенно если вам требуются современные удобства. Мне удалось найти один островок – прелестное местечко примерно в тридцати пяти милях от Сент-Томаса. По воздуху и морю туда доставили электрогенераторы, мебель, фарфор, серебро, еду, напитки, лед. – Нина закатила глаза. – Горы льда. Я лично три дня следила за садовниками и плотниками. Ева приказала выстроить несколько бунгало. Это была одна из самых… интересных ее идей.

Джулия слушала как зачарованная.

– И как прошел прием?

– С потрясающим успехом. Море рома, туземная музыка. Ева в синем шелковом саронге выглядела как настоящая королева острова.

– И как вам удаются такие проекты?

– Методом проб и ошибок. С Евой никогда не знаешь, чего ожидать. Я закончила юридические курсы, бухгалтерские, курсы декораторов, риэлтеров и – среди всего прочего – брала уроки бальных танцев.

– И все эти курсы не соблазнили вас пойти дальше, заняться собственной карьерой?

– Нет… Я никогда не покину Еву.

– Как случилось, что вы стали работать на нее? Нина опустила глаза, очень медленно обвела пальцем край бокала.

– Я понимаю, это может показаться мелодраматичным, но Ева спасла мне жизнь.

– Буквально?

– Буквально. Без преувеличения. – Нина повела плечами, словно отбрасывая сомнения. – Мало кто знает о моем прошлом. Я предпочитаю не болтать, но, поскольку Ева решила рассказать полную историю своей жизни, полагаю, будет лучше, если вы все узнаете от меня.

– Это всегда лучший путь.

– Моя мать была слабой женщиной, порхала от мужчины к мужчине. У нас было очень мало денег, мы жили в меблированных комнатах.

– А ваш отец?

– Он бросил нас. Я была совсем маленькой, когда мать снова вышла замуж. За шофера грузовика. Он редко бывал дома. К счастью, как потом выяснилось. – Нина крепче сжала ножку бокала. – С деньгами стало полегче, и все было хорошо, пока… пока я не подросла. – Она заставила себя поднять глаза. – Мне было тринадцать, когда он изнасиловал меня.

– О Нина! – Сострадание пронзило Джулию, сострадание, которое чувствует любая женщина при упоминании об изнасиловании. – Мне очень жаль. – Она инстинктивно протянула руку, сжала пальцы Нины. – Очень.

– Я сбежала из дома, – продолжала Нина, явно находя поддержку в сочувствии Джулии. – Вернулась. И потом часто сбегала. Иногда возвращалась сама, иногда меня возвращали. Мне некуда было деваться.

– А ваша мать?

– Она мне не верила. Не хотела верить, что ее дочь составляет ей конкуренцию.

– Это чудовищно.

– Жизнь часто бывает чудовищна. В конце концов я сбежала навсегда. Солгав о возрасте, получила работу официантки, поднялась до менеджера. – Нина заговорила быстрее:

– Пережитое помогло мне сосредоточиться на работе. Никаких развлечений, никаких встреч с мужчинами. Мне было почти тридцать, когда я совершила ошибку. Я влюбилась так, что совсем потеряла голову.

Ее глаза заблестели – от слез? – и она быстро опустила голову.

– Он прекрасно ко мне относился. Был щедр, заботлив, нежен. Он хотел жениться на мне, но прошлое не отпускало. Как-то ночью, разозлившись, что я не соглашаюсь выйти за него замуж, он в гневе выбежал из моей квартиры… и погиб в автокатастрофе.

Нина высвободила свою руку.

– Я не смогла с этим справиться. Пыталась покончить с собой, но не рассчитала дозу и оказалась в больнице. Там я и встретилась с Евой. Она искала типаж для роли склонной к самоубийству женщины. Ева подошла к моей койке, заговорила. Все началось с чисто актерского интереса… но Ева вернулась. Я часто задавала себе вопрос: что заставило ее вернуться? Она спросила, собираюсь ли я потратить остаток жизни на сожаления и угрызения совести или почерпну в прошлом силы для будущего. Она оставила свой номер телефона и велела позвонить, если я решу построить новую жизнь. И ушла. В конце концов я позвонила ей. Она дала мне дом, работу и жизнь. – Нина допила вино. – И поэтому я буду арендовать для нее острова и делать все, что взбредет ей в голову.

Было уже поздно, но Джулия все думала о словах Нины. Личность Евы Бенедикт оказалась сложнее, чем созданный ею образ! Как много людей приняли бы так близко к сердцу трагедию постороннего человека и нашли бы способ пробудить в нем надежду? Не выписать чек – легко отделаться деньгами, когда они есть.

Не произносить высокопарные речи – слова ничего не стоят. А открыть несчастному свою душу…

Джулия уже не просто хотела рассказать историю Евы, она не могла не рассказать ее.

Вспомнив о листке бумаги, Джулия сунула руку в карман и тут же выдернула ее. Не надо перечитывать. Лучше забыть.

Ночь становилась все прохладнее. Напоенный ароматом роз ветерок теребил листья. Раздался пронзительный визг, и Джулия вздрогнула от страха. Господи! Что с ней? Ведь это самка того красавца-павлина. Вздохнув, Джулия напомнила себе, что единственная опасность, которая ей грозит, – привычка к роскоши, да и это маловероятно.

Джулия подняла с пола старые удобные босоножки, убрала их в шкаф. Она всегда бросает обувь где попало. А как часто забывает, куда положила сережки, и оставляет жакет в багажнике автомобиля! Да, она определенно не создана для норковой шубы и бриллиантов.

Среди всей этой роскоши она скучает по своему дому, где сама наводит чистоту и планирует день. Рассказывать о жизни блистательных знаменитостей – одно дело. Жить, как они, – совсем другое.

Джулия заглянула в комнату Брэндона. Он лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. Комната, в которой когда-то спали знаменитые и могущественные люди, теперь принадлежала ее мальчугану. Едва уловимый запах детского пота придавал комнате какое-то трогательное очарование.

Прислонившись к дверному косяку, Джулия с улыбкой смотрела на сына. Она знала это удивительное свойство Брэндона. Окажись он в роскошном номере «Ритца» или в заброшенной пещере, на следующий же день создаст собственный мирок и будет счастлив. Откуда в нем эта уверенность? Не от нее. И не от его отца.

Джулия оставила дверь спальни сына открытой – старая привычка, от которой она никак не могла избавиться, – и прошла в свою комнату, понимая, что слишком возбуждена, чтобы спать или работать. Натянув спортивный костюм, она спустилась в ночной сад, словно припорошенный лунной пылью.

Вспомнилось словесное сражение с Полом Уинтропом. Ей столько еще предстоит узнать о нем. Джулия уже не сомневалась, что маленький мальчик, о котором Ева говорила с Брэндоном, – Пол. Только ей было трудно представить Пола ребенком, обожающим сладости Какой матерью была Ева Бенедикт? Снисходительной и ласковой? Или замкнутой и недоступной? В конце концов, у Евы никогда не было собственных детей. Как она относилась к приемным сыновьям и дочерям, мелькавшим в ее жизни? И какой она осталась в их памяти?

А Дрейк Моррисон, ее племянник? Было бы интересно поговорить с ним о Еве.

Только услышав голоса, Джулия поняла, как далеко ушла от гостевого дома. Она мгновенно узнала голос Евы и различила в нем новые нотки, более мягкие и нежные. Так женщина разговаривает с возлюбленным.

Второй голос был характерен, как отпечатки пальцев. Низкий, хрипловатый… словно наждаком прошлись по голосовым связкам. Виктор Флэнниган – легендарный кинолюбовник сороковых и пятидесятых, романтический герой шестидесятых и начала семидесятых. Даже теперь, когда его волосы поседели, а лицо избороздили морщины, он оставался экранным символом элегантности и чувственности.

У него и Евы было три общих фильма, три сверкающих киноромана, породивших волну слухов о не менее пылком романе за кадром. Однако Флэнниган был женат на благочестивой католичке, и, хотя отголоски сплетен время от времени витали в обществе, ни Виктор, ни Ева не давали повода разгореться им с новой силой.

Раздался смех, и Джулия поняла, что слышит любовников. Даже профессиональное любопытство не позволило бы ей воспользоваться моментом. Она хотела развернуться и броситься к гостевому дому, но осознала, что не успеет, и отступила в тень деревьев.

Через секунду они уже были там, где только что стояла она. Голова Евы покоилась на широком плече Виктора. Никогда еще Джулия не видела Еву более прекрасной и более счастливой.

– Ты когда-либо мог обвинить меня в том, что я не осознаю последствий своих поступков? – спросила Ева.

– Нет. – Виктор остановился, взял лицо Евы в свои ладони. Он был всего на несколько дюймов выше ее, но сложен как борец, мускулистый и мощный.

– Вик, дорогой мой Вик! – Ева смотрела на его лицо, лицо, которое любила и помнила во всем блеске молодости. Слезы подступили к ее глазам. – Не тревожься. У меня есть веские причины. Когда эта книга будет закончена… – Ева сжала его руку, словно черпая в нем силы, – …мы с тобой будем лежать на ковре у камина и читать ее друг другу.

– Зачем бередить прошлое, Ева?

– Потому что пришло время. Не все было плохо. – Она рассмеялась и прижалась щекой к его щеке. – Мое решение заставило меня думать, вспоминать, переоценивать. Я поняла, какое счастье – просто жить.

Он поднес ее пальцы к своим губам.

– Ты – самое лучшее в моей жизни. Как бы я хотел…

– Нет. – Ева затрясла головой, и Джулия услышала печаль в ее голосе. – Не надо. У нас было то, что было, и я бы ничего не стала менять.

– Даже наши пьяные ссоры?

– Ничего. Ты был самым сексуальным пьяницей из всех, кого я видела.

– Помнишь, как я украл машину Джина Келли?

– Спенсера Трейси, упокой господь его душу.

– Мы удрали с тобой в Вегас и позвонили ему оттуда.

– Никогда не забуду, как он обзывал нас. – Ева прижалась к Виктору, вдыхая ароматы табака, мяты и соснового лосьона, которым он пользовался, сколько она его помнила. – Какие это были чудесные времена, Виктор!

– Да, чудесные. – Он чуть отстранился, любуясь ее лицом. – Ева, я не хочу, чтобы ты пострадала. Твоя книга сделает множество людей – множество опасных людей – несчастными.

Она улыбнулась.

– Ты единственный в глаза называл меня бессердечной стервой, и тебе это сходило с рук. Ты забыл?

– Нет. Но ты – моя бессердечная стерва, Ева.

– Доверься мне.

– Тебе – да, но твоя писательница – совсем другое дело.

– Она тебе понравится. – Ева прислонилась к нему, закрыла глаза. – У нее есть стиль. Она честна. Я сделала правильный выбор, Вик. Она достаточно сильна, чтобы закончить начатое, и гордость не позволит ей выполнить работу плохо. Думаю, я с удовольствием посмотрю на свою жизнь ее глазами.

Виктор обнял Еву и почувствовал, как разгорается в нем огонь. Рядом с нею его плотские желания не угасали, не слабели.

– Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пытаться заставить передумать. Видит бог, я сделал все, что мог, когда ты выходила замуж за Рори Уинтропа.

Ее тихий смех искушал, как и легкие прикосновения ее пальцев.

– А ты до сих пор ревнуешь, ведь я пыталась убедить себя, что смогу любить его так же, как люблю тебя.

Боль, пронзившая его, лишь отчасти была вызвана ревностью.

– Я не имел права удерживать тебя, Ева. Ни тогда, ни сейчас.

– Ты никогда не удерживал меня. Вот почему ты – моя единственная любовь.

Его губы обрушились на нее, как тысячи раз прежде: властно, страстно… и отчаянно.

– Господи, Ева, я люблю тебя. – Он рассмеялся, почувствовав эрекцию. – Еще десять лет назад я взял бы тебя здесь и сейчас, но теперь мне необходима кровать.

– Моя недалеко.

Обнявшись, они поспешили прочь, а Джулия еще долго стояла в оцепенении. Она испытывала не смущение, нет, а волнение, рожденное случайно раскрытой тайной любви, бессмертной, всеобъемлющей любви. Слезы текли по ее щекам, как бывало, когда она слушала прекрасную музыку или наблюдала изумительный закат.

Ее восхищение было окрашено завистью. С ней никто не бродил по залитому лунным светом саду. Никто не делал ей таких признаний. Никто. Ее ждет пустая постель и бессонная ночь.

Глава 5

Угловая кабинка в ресторанчике «У Денни» была далеко не тем местом, где Дрейк предпочитал завтракать, но здесь он был уверен, что не столкнется ни с кем из знакомых. Ни с кем из важных знакомых.

Дельрико опаздывал.

Дрейк высыпал в кофе три пакетика сахара и в третий раз за последние пять минут взглянул на свой «Ролекс». Он провел рукой по волосам, убеждаясь, что каждая прядь на нужном месте, поправил узел галстука, нервно одернул пиджак, затеребил золотые запонки.

Для встречи с Дельрико необходимы хладнокровие и уверенность… но он ощущал себя тем маленьким дрожащим мальчиком, которого мать волокла к дровяному сараю.

Однако, как ни ужасны были те порки, им не сравниться с тем, что произойдет, если он провалит эту встречу. Тогда, по крайней мере, он оставался в живых.

Взгляды Дельрико сформировались под влиянием его бизнеса. Он мог бы отрезать жизненно важные органы непокорного с тем же сознанием необходимости, с каким любой другой стрижет ногти.

Дельрико появился, когда Дрейк в четвертый раз смотрел на часы.

– Ты пьешь слишком много кофе. Это вредно для здоровья, – с улыбкой заметил Дельрико.

Майклу Дельрико было около шестидесяти, и к содержанию холестерина в крови он относился так же серьезно, как к бизнесу, унаследованному от отца. В результате он был и богат, и здоров. Худое смуглое лицо с темно-карими глазами, изнеженное еженедельными массажами, контрастировало с седыми волосами и пышными усами. Ухоженные руки с длинными, как у скрипача, пальцами. Единственное украшение – золотое обручальное кольцо.

Дельрико мог с любовью улыбаться своим внукам и рыдать над трогательной арией, но его лицо оставалось непроницаемым, когда он приказывал кого-нибудь убить. Бизнес редко затрагивал чувства Дельрико, правда, к Дрейку он относился по-отечески, хотя и считал дураком. Именно из-за этих отеческих чувств Дельрико сам явился на встречу, а не приказал кое-кому, менее утонченному, перекроить красивое лицо Дрейка Моррисона.

Дельрико взмахнул рукой, и к нему тут же подскочил официант.

– Грейпфрутовый сок, – сказал он с легким бостонским акцентом. – Ломтики дыни, очень холодные, и пшеничный тост, очень сухой. – Когда официант отошел, Дельрико повернулся к Дрейку. – Итак, ты здоров?

Дрейк почувствовал, как повлажнели подмышки.

– Да. А вы?

– Здоров, как бык. – Дельрико откинулся на стуле и похлопал себя по плоскому животу. – У меня дома готовят лучшее лингвини в Калифорнии, но я себя ограничиваю. На ленч ем только салат и трижды в неделю посещаю спортзал.

– Прекрасно, мистер Дельрико.

– Это же мое собственное тело. Дрейку очень не хотелось, чтобы его собственное тело разделали, как рождественскую индейку.

– Как поживает ваша семья?

– Замечательно. – Дельрико расплылся в улыбке любящего папаши. – На прошлой неделе Анджелина подарила мне еще одного внука. Теперь у меня их четырнадцать. – Его глаза затуманились. – В этом бессмертие мужчины. И тебе, Дрейк, следует жениться на хорошей девушке, завести детей. Это упорядочит твою жизнь. – Он наклонился вперед, как заботливый отец, готовый дать мудрый совет. – Одно дело трахать красивых женщин – в конце концов, мужчина должен оставаться мужчиной, – но ничто не заменит семью. Дрейк вымученно улыбнулся:

– Я все еще в поисках.

– Когда перестанешь думать членом и начнешь думать сердцем, ты найдешь. – Дельрико молчал, пока расставляли на столике еду, мысленно подсчитывая калории, заказанные Дрейком, затем перешел к делу:

– Итак… – Он подцепил на вилку ломтик дыни и передернулся, когда Дрейк щедро полил сиропом оладьи. – Ты готов заплатить долг?

Дрейк попытался проглотить застрявший в горле кусок ветчины, почувствовал, как по спине потекла струйка пота.

– У меня небольшие финансовые затруднения. Я готов вернуть десять процентов, как залог моих честных намерений.

– Десять процентов. – Поджав губы, Дельрико аккуратно размазал по своему тосту тонкий пласт клубничного джема. – А остальные девяносто тысяч?

Девяносто тысяч. Эти два слова, словно молот, забарабанили по черепу Дрейка.

– Как только наладятся мои дела. Мне необходим всего один выигрыш.

Дельрико промокнул губы салфеткой.

– Ты это уже говорил.

– Я понимаю, но на этот раз… Дельрико достаточно было поднять руку, чтобы прервать торопливые объяснения Дрейка.

– Из любви к тебе, Дрейк, предупреждаю: твои азартные игры – дурацкое занятие. Для меня это часть бизнеса, но я беспокоюсь, видя, как ты рискуешь своим… своим здоровьем из-за пропущенных кем-то мячей.

– Я все наверстаю в Супербоул ^[1]. – Дрейк начал быстро есть, пытаясь заткнуть дыру, прожженную страхом в его желудке. – Мне нужна всего одна неделя.

– А если ты проиграешь?

– Не проиграю.

Снова вымученная улыбка и струйки пота под рубашкой.

Дельрико начал завтрак. Ломтик дыни, кусочек тоста, глоток сока. Дрейк почувствовал, как пища в его желудке превращается в камни.

– Как поживает твоя тетя?

– Ева? – Дрейк облизнул пересохшие губы. Один из немногих, он знал о коротком бурном романе своей тетки и Дельрико… и никогда не был уверен, очко ли это в его пользу или наоборот. – Прекрасно.

– Я слышал, она решила написать мемуары.

– Да. – Несмотря на протесты желудка, Дрейк снова взялся за кофе. – То есть она пригласила писательницу с Восточного побережья, Джулию Саммерс.

– И насколько твоя тетя собирается откровенничать?

– Кто знает? У Евы все зависит от настроения.

– Но ты выяснишь это, не так ли? Нож Дрейка замер в воздухе.

– Она не говорит со мной о таких вещах.

– Ты выяснишь, – твердо повторил Дельрико и улыбнулся. – И получишь свою неделю. Услуга за услугу. Как и должно быть между друзьями.

После вечера, проведенного с Виктором, Ева вся светилась. Правда, проснулась она позже обычного и с ужасной головной болью, но лекарство и прохладная вода бассейна сделали боль терпимой.

Ева медленно рассекала прозрачную воду, радуясь своим точным движениям. Покорность собственного тела – вроде бы такая малость, но Ева научилась ценить любые мелочи жизни.

Только свидание с Виктором – не мелочь. Секс с ним всегда потрясающий. Страстный или нежный, томительно медленный или стремительный – видит бог, они все познали за многие годы.

Из всех ее любовников никто не мог сравниться с Виктором, может, потому, что только он сумел покорить ее сердце.

Когда-то, много-много лет назад, она проклинала судьбу за то, что они не могли соединиться. То время прошло. Теперь она благодарила судьбу за каждый подаренный им час.

Ева подтянулась на бортик бассейна и накинула длинный махровый халат. Словно по приказу режиссера, Треверс поспешила к ней с завтраком и флаконом увлажняющего крема.

– Нина звонила ей? – спросила Ева. Треверс шумно втянула носом воздух.

– Идет сюда.

– Хорошо. – Ева взяла флакон, лениво встряхнула, наблюдая за своей домоправительницей. – Можешь не проявлять свое неодобрение так явно.

– Я думаю то, что думаю.

– И знаешь то, что знаешь, – с легкой улыбкой добавила Ева. – Почему же винишь ее?

– Лучше отослать ее назад и забыть. Нечего напрашиваться на неприятности. Никто вас за это не поблагодарит.

Привычными движениями Ева нанесла крем на лицо.

– Она мне необходима. Я не смогу это сделать без нее.

Треверс поджала губы.

– Вы всю жизнь делали, что хотели. Сейчас вы совершаете ошибку.

– Надеюсь, нет. И хватит об этом.

Треверс протопала в дом. Все еще улыбаясь, Ева надела солнечные очки и стала поджидать Джулию. Долго ждать не пришлось. Под защитой темных стекол Ева внимательно смотрела, оценивала. Практичные туфли, элегантные синие брюки, накрахмаленная полосатая блузка… и настороженность.

Когда они начнут полностью доверять друг другу и начнут ли?

Ева указала на плетеное кресло.

– Надеюсь, вы не возражаете, что я пригласила вас сюда?

– Нет, вовсе нет. – Интересно, думала Джулия, многие ли видели это знаменитое лицо без всякой краски? И знает ли кто-нибудь, что красота его вовсе не в искусстве макияжа? – Меня устраивает любое место, где вы чувствуете себя непринужденно.

– Я могу сказать то же самое. – Ева налила Джулии сок и уже хотела добавить шампанского, но Джулия отрицательно покачала головой.

– Вы когда-нибудь расслабляетесь, Джулия?

– Конечно. Но не во время работы. Ева задумчиво попробовала свою «Мимозу» – апельсиновый сок с шампанским.

– И что вы делаете, чтобы расслабиться? Джулия пришла в замешательство.

– Ну, я… я…

– Попались, – рассмеялась Ева. – Позвольте мне кое-что сказать о вас, хорошо? Вы молоды и прелестны. Вы – преданная мать. Ваш сын – центр вашей жизни, и вы полны решимости хорошо воспитать его. Работа для вас на втором месте, хотя вы относитесь к ней очень серьезно. Под внешней холодностью и элегантностью скрывается сильная пылкая женщина. Честолюбие вы считаете пороком и стыдитесь его. Мужчины в вашем списке приоритетов находятся, думаю, где-то сразу за аккуратно сложенными носками Брэндона.

Ничто не выдало чувств Джулии, кроме вспыхнувших в глазах искр.

– Звучит весьма скучно.

– Восхитительно, – поправила Ева. – Хотя эти слова иногда становятся синонимами. Я просто надеялась раздразнить вас, расшатать хоть немного это ваше удивительное самообладание.

– Зачем?

– Я хотела бы чувствовать, что обнажаю душу перед ближним своим. – Пожав плечами, Ева отщипнула кусочек круассана. – Из вашей с Полом перепалки за ужином я сделала кое-какие выводы. Я восхищаюсь вашим характером.

– Не все из нас могут позволить себе демонстрировать характер, но я – живой человек, мисс Бенедикт.

– Ева.

– Я настолько человечна, Ева, что прихожу в ярость, когда мной манипулируют. – Джулия достала из портфеля блокнот и диктофон. – Это вы послали его ко мне вчера?

Ева ухмыльнулась:

– Кого?

– Пола Уинтропа.

– Нет. – Глаза Евы вспыхнули любопытством, но Джулия напомнила себе, что эта женщина – актриса. – Пол нанес вам визит?

– Да. Похоже, его волнует книга и то, как я напишу ее.

– Пол всегда меня защищает. – Потеряв аппетит, как часто бывало в последнее время, Ева достала из пачки сигарету. – И думаю, вы его заинтриговали.

– Сомневаюсь, что в его визите было что-то личное.

– Не сомневайтесь. – Ева снова рассмеялась. – Дорогая моя, большинство женщин балдеют после пяти минут общения с Полом. Он избалован. С его внешностью, обаянием и сексуальностью трудно ожидать чего-то другого. Я точно знаю. Я влюбилась в его отца.

Джулия ухватилась за последние слова.

– Расскажите мне о нем. О Рори Уинтропе.

– А, Рори… лицо падшего ангела, душа поэта, божественное тело и мозги добермана, преследующего сучку в период течки. – Ева добродушно рассмеялась. – Я всегда сожалела, что у нас ничего не вышло. Сукин сын мне очень нравился. Проблема Рори заключалась в том, что как только он испытывал эрекцию, то почитал своим долгом воткнуть член в кого угодно: в горничную-француженку, в повариху-ирландку, в кинозвезду или дешевую шлюху. – Ева усмехнулась, снова смешала себе «Мимозу». – Я могла бы стерпеть его неверность – в ней не было ничего личного, но Рори свято верил в необходимость лжи. Я не могла жить с мужчиной, который считал меня идиоткой, готовой поверить его жалким выдумкам.

– Значит, его измены вас не беспокоили?

– Так бы я не формулировала. Развод – слишком простой и безболезненный ответ на постоянное траханье на стороне, а я верю в месть, Джулия. Если бы я больше любила Рори и меньше – Пола, все могло бы закончиться колоссальным взрывом.

И снова Джулия почувствовала трепет взаимопонимания. Она сама слишком любила ребенка, чтобы уничтожить его отца.

– Ваш брак с Рори распался много лет назад, но вы сохранили теплые отношения с его сыном.

– Я люблю Пола, как родного сына. – Затушив одну сигарету, Ева немедленно закурила другую. Признание далось ей нелегко. – Я не создана для материнства, но, встретив этого красивого умного мальчика, захотела стать ему настоящей матерью. Мне было за сорок, и я понимала, что природа почти не оставила мне времени. Пол стал моим последним шансом.

– А мать Пола?

– Марион Харт? Потрясающая театральная актриса… Презирала Голливуд. Они с Рори перебрасывались ребенком, как мячиком. Пол был для Марион чем-то вроде собачки, которую купили, повинуясь порыву, а потом – деваться некуда – приходится кормить ее и выгуливать.

– Но это ужасно.

Впервые Ева услышала в голосе Джулии искреннее чувство.

– Вы мне не поверите, но, клянусь, не все женщины с восторгом принимают материнство. Никакого насилия, никакого пренебрежения – ни Рори, ни Марион и в голову бы не пришло обижать мальчика, – просто снисходительное равнодушие.

– Должно быть, он страдал, – прошептала Джулия.

– Нельзя сожалеть о том, чего не знаешь. – Ева заметила, что Джулия выключила диктофон, отложила блокнот и просто слушает. – Когда я познакомилась с Полом, он был умным, самодостаточным ребенком. Я не смогла бы сыграть безумно любящую мамочку, даже если бы знала как. Но я могла уделять ему внимание и получать от этого удовольствие. На самом деле, я часто думаю, что вышла замуж за Рори, потому что влюбилась в его сына.

Ева откинулась на спинку шезлонга, наслаждаясь воспоминаниями.

– Конечно, мы с Рори были знакомы, ведь вращались в одних и тех же кругах. Мы испытывали симпатию друг к другу, даже влечение, но, когда я была свободна, он был занят, и наоборот. И вдруг мы оказались в одном фильме.

– «Милашка».

– Да, романтическая комедия. И чертовски хорошая. Это был один из моих лучших фильмов. Остроумный сценарий, талантливый режиссер, элегантные костюмы и партнер-звезда, умеющий высекать сексуальные искры на съемочной площадке. Через две недели съемок пламя разгорелось за кадром.

Когда Ева вошла в пляжный дом Рори в Малибу, она чувствовала себя так, словно ей море по колено, и вовсе не от алкоголя.

Съемки затянулись допоздна, а потом они сбежали от всех и застряли в какой-то грязной забегаловке. Пили пиво, жадно поглощали гамбургеры. Рори бросал в музыкальный автомат монету за монетой, и они хохотали и подзадоривали друг друга под вопли «Бич бойз».

Закусочная была полна длинноволосых оборванных подростков – хиппи только начинали завоевывать Калифорнию. Какая-то подвыпившая девчонка надела на Рори бусы братской любви.

Они уже были звездами, но никто их не узнал. Эти юноши и девушки тратили деньги не на кинофильмы с Евой Бенедикт и Рори Уинтропом, а на рок-концерты и наркотики.

Ева и Рори покинули забегаловку и помчались в Малибу в открытом «Мерседесе». Ева специально выбрала эту ночь: на следующий день не было съемок, так что можно было не беспокоиться из-за припухших глаз. Как бы она ни мечтала о безумной ночи с Рори, прежде всего она была кинозвездой.

Ева вступала в связь с Рори, отдавая себе полный отчет в том, что ее душевные раны никогда не затянутся, но на какой-то короткий срок она могла бы забыть о них.

Растрепанная, босая – ее туфли остались в машине, Ева быстро обошла гостиную. Высокие деревянные потолки, стеклянные стены, рокот прибоя. Здесь, подумала она, опускаясь на ковер перед огромным камином. Здесь и сейчас.

В свете зажженных свечей Рори выглядел бесподобно. Бронзовая кожа, волосы цвета красного дерева, синие, как сапфиры, глаза. Она узнала вкус его губ, когда вокруг суетилась съемочная группа, но хотела попробовать их… его… без сценария и режиссера.

Она хотела безрассудного секса, хотела на несколько часов забыть о том, с чем ей предстояло жить до конца своих дней.

Рори опустился перед ней на колени. Нет ничего более головокружительного, чем женщина, готовая подчиниться мужчине.

– Знаешь, как давно я хочу тебя?

– Нет.

– Как давно мы знаем друг друга?

– Пять лет, может, шесть.

– Столько лет я и хочу тебя. – Рори опустил голову, чуть куснул ее губы. – Мне приходилось слишком много времени проводить в Лондоне, а я жаждал быть здесь, с тобой.

О, Рори умел заставить женщину поверить, что думал только о ней.

Ева провела ладонями по его лицу. Физически Рори Уинтроп был самим совершенством, и этого ей было достаточно, во всяком случае, в эту ночь он принадлежал ей.

– Тогда немедленно возьми меня. – Ева подкрепила приглашение тихим смехом и сдернула с него рубашку. Ее глаза сверкали алчно и многообещающе.

Рори почувствовал, что ей не нужна прелюдия, и, хотя для начала он предпочитал романтику и томительное предвкушение, никогда не шел наперекор желанию женщины. Это было частью его обаяния… и его слабостью.

Он стянул с нее одежду, восхищенный и покоренный силой, с какой ее ногти впились в его спину. Женское тело всегда приводило его в восторг, любое женское тело: худое или полное, юное или зрелое, но тело Евы сводило с ума.

Ева хотела забыть обо всем, кроме Рори, и не могла. Она слышала шум воды, набегающей на песок, слышала биение собственного сердца и свое прерывистое дыхание. Он должен заполнить зияющую пустоту в душе, он должен заставить ее забыться. Она не хотела помнить о других руках, о других губах.

Чтобы выжить, ей нужно забыть, и она пообещала себе, что ее избавлением станет Рори Уинтроп.

Колеблющиеся отблески свечей танцевали на ее коже, волосы струились по спине темным водопадом. Она вскрикнула, вобрав его в себя, и этот вскрик был похож на молитву… В конце концов, ей удалось забыться.

Обессиленная, она упала на него и благодарно улыбнулась. Если она смогла так раствориться в этом мужчине, она сможет исцелиться, сможет собрать воедино осколки своего сердца.

– Мы еще живы? – прошептал Рори.

– Кажется.

– Хорошо. – Он погладил ее по спине. – Потрясающая была скачка, Эви.

Ева улыбнулась. Никто никогда не называл ее Эви, но ей понравилось имя, произнесенное его хорошо поставленным голосом. Глаза Рори были закрыты, по лицу расплылась довольная улыбка. Она расхохоталась и поцеловала его, вновь охваченная благодарностью.

– Как насчет второго забега?

Его глаза медленно приоткрылись. Ева увидела в них и желание, и нежность и только сейчас осознала, как сильно жаждала и того, и другого. Люби меня, только меня, думала она, и я из кожи вон вылезу, чтобы полюбить тебя.

– Послушай. У меня наверху есть огромная кровать и огромная ванна. Почему бы тебе не познакомиться с ними?

Они плескались в горячей воде и метались по атласным простыням, не в силах насытиться друг другом, пока их измученные тела не взмолились об отдыхе…

Голод совсем другого рода разбудил Еву после полудня. Рори, раскинувшийся на кровати лицом вниз, даже не пошевелился. Охваченная приятными воспоминаниями, Ева чмокнула его в плечо и отправилась в душ.

В шкафу оказался огромный выбор женских халатов. Предусмотрительность Рори или забывчивость его любовниц? Ева выбрала голубой шелк, гармонировавший с ее приподнятым настроением, и спустилась вниз, чтобы приготовить легкий завтрак и перекусить с Рори в постели.

В кухне тихо жужжал телевизор. Домработница, подумала Ева. Еще лучше. Она закажет завтрак, и не придется самой готовить…

Но она никак не ожидала увидеть маленького мальчика, поразительно похожего на Рори. Такие же темно-рыжие волосы, такой же красивый рот, такие же пронзительно синие глаза. Мальчик аккуратно, почти благоговейно размазывал по куску хлеба ореховое масло. Реклама на телеэкране сменилась мультиком. Кролик Банни выпрыгнул из своей норы, аппетитно похрустывая морковкой.

Не успела Ева решить, войти ли в кухню или ускользнуть незаметной, как мальчик поднял голову… словно волчонок, почуявший чужой запах. Их взгляды встретились.

Еву рассматривало и изучало огромное множество мужчин, однако критический взгляд мальчика лишил ее дара речи. Позже она со смехом отмахнется от своих ощущений, но сейчас ей казалось, что он видит ее насквозь, видит Бетти Беренски – мечтавшую о славе девчонку, превратившую себя в Еву Бенедикт.

– Привет! – Словно прозвучало детское эхо голоса Рори. – Я Пол.

– Привет! – Ей почему-то захотелось пригладить волосы и потуже затянуть халат. – Я Ева.

– Знаю. Я видел вашу фотографию. Ева смутилась. Мальчик смотрел на нее, как на кролика из мультфильма. И – судя по цинично скривившимся губам – он явно понимал, что происходило в спальне его отца.

– Вы хорошо спали?

Маленький шельмец, с восхищением подумала Ева, забыв о неловкости.

– Очень хорошо. – Она вплыла в кухню, как королева в тронный зал. – Я не знала, что сын Рори живет с ним.

– Иногда. – Пол стал намазывать второй ломоть хлеба. – Мне не понравилась последняя школа, так что родители решили переправить меня в Калифорнию на год-другой. – Он аккуратно сложил оба куска. – Я сводил маму с ума.

– Неужели?

– Да. – Он достал из холодильника большую бутылку пепси. – У меня это неплохо получается. Думаю, к лету я сведу с ума папу и вернусь в Лондон. Я люблю летать.

– Что ты говоришь?! – Словно загипнотизированная, Ева смотрела, как мальчик усаживается за кухонный стол. – Не возражаешь, если я сделаю себе сандвич?

– Пожалуйста. – Он сказал это так спокойно, будто не видел ничего особенного в появлении женщины в кухне субботним утром в халате с чужого плеча.

– Ты любишь смотреть фильмы?

– Не все. Я видел вас в одном фильме по телику… по телевидению. Вы играли певичку в баре, а мужчины убивали друг друга из-за вас. – Он впился зубами в свой сандвич. – У вас очень приятный голос.

– Спасибо. – Ева оглянулась, чтобы удостовериться, что разговаривает с ребенком. – Ты хочешь стать актером?

Его глаза весело вспыхнули.

– Нет. Если заниматься кино, то лучше быть режиссером. Думаю, гораздо интереснее приказывать, чем выполнять приказы.

Ева забыла о своем намерении перекусить с Рори и покувыркаться с ним в постели.

– Сколько тебе лет?

– Десять. А вам?

– Побольше. – Она откусила кусок хлеба с ореховым маслом, и ее обожгли воспоминания. Целый месяц до встречи с Чарли Греем она жила на таких вот сандвичах и консервированном супе. – А что тебе особенно понравилось в Калифорнии?

– Солнце. В Лондоне очень часто идет дождь.

– Я слышала.

– Вы всегда жили в Калифорнии?

– Нет, хотя иногда мне так кажется. Скажи-ка, Пол, а что тебе не нравилось в твоей последней школе?

– Форменная одежда, – не раздумывая, ответил он. – Ненавижу форму. Как будто тебя заставляют выглядеть, как все, чтобы ты думал, как все.

Ева чуть не поперхнулась.

– Ты уверен, что тебе десять лет? Пожав плечами, он сунул в рот остаток своего сандвича и очень серьезно сказал:

– Почти десять, но я не по годам развитый ребенок. Ева с трудом сдержала смешок.

– И я задаю слишком много вопросов.

Под маской самоуверенного всезнайки Ева различила хорошо знакомую ей печаль одиночества. Рыбешка, выброшенная на берег, подумала она и чуть не потянулась, чтобы погладить его по голове.

– Люди говорят, что ты задаешь слишком много вопросов, когда они не знают ответов.

Пол снова окинул ее долгим, очень взрослым взглядом, потом улыбнулся и стал десятилетним мальчишкой.

– Я знаю. И злятся, когда продолжаешь задавать вопросы.

На этот раз, покоренная его улыбкой, Ева все же взъерошила его волосы.

– Ты далеко пойдешь, парень. А пока не хочешь прогуляться по пляжу?

Он, не мигая, смотрел на нее секунд тридцать. Ева поставила бы последний доллар на то, что любовницы Рори никогда не обращали внимания на его сына.

– Ладно. – Мальчик медленно провел пальцем по запотевшей бутылке, не желая показывать свой энтузиазм. – Если хотите.

– Хорошо. – Чувствуя то же самое, Ева осторожно поднялась. – Я только найду какую-нибудь одежду.

– Мы гуляли часа два, – сказала Ева, мечтательно улыбаясь. Забытая сигарета догорала в пепельнице. – Даже строили замки из песка. Это был один из самых… интимных дней моей жизни. К нашему возвращению Рори уже проснулся, а я была по уши влюблена в его сына.

– А Пол? – тихо спросила Джулия. Она так ясно представила себе одинокого маленького мальчика, готовящего себе завтрак.

– О, он был гораздо осторожнее меня. Много позже я поняла, что он подозревал, будто я использую его. – Ева лихорадочно достала новую сигарету. – Кто бы стал его винить? Рори Уинтропа домогались многие. Кинозвезда. Очень богат. Состоятельное и влиятельное семейство.

– Вы и Рори поженились еще до того, как фильм вышел на экраны.

– Через месяц после той субботы в Малибу. – Ева помолчала, глядя вдаль. – Признаю, я расставила Рори капкан. У парня не оставалось ни шанса. Романтика была его слабостью, и я использовала эту слабость в своих интересах. Мне необходим был тот брак, та готовая семья. У меня были свои причины.

– А именно?

Переведя взгляд на Джулию, Ева улыбнулась.

– Скажем пока, что одной из главных причин был Пол. Это очень близко к истине, а я не собираюсь лгать. На том этапе моей жизни я еще верила в институт брака. Рори был умен, ласков и сумасброден настолько, чтобы не быть скучным. Мне необходимо было верить, что у нас все получится. Не получилось, но из четырех моих браков я не сожалею только об этом.

– Были и другие причины?

– Вы ничего не упускаете, – прошептала Ева. – Да. Но это другая история для другого дня.

– Хорошо. Тогда расскажите, почему вы взяли на работу Нину.

Мало кому удавалось лишить Еву душевного равновесия. Она моргнула и вежливо улыбнулась, выигрывая время.

– Прошу прощения?

– Вчера вечером я разговаривала с Ниной. Она рассказала, как вы нашли ее в больнице после попытки самоубийства, как вы не только работу предложили ей, но и пробудили желание жить.

Ева взяла со столика бокал, встряхнула остатки сока с шампанским.

– Нина не говорила об этом интервью.

– Мы побеседовали, когда она принесла фотографии.

– Понимаю. Я еще не видела ее сегодня. Я наняла ее по довольно сложным причинам и не хотела бы сейчас углубляться в них. Просто скажу, что ненавижу расточительство.

Однако Джулия, более заинтересованная выражением лица Евы, чем ее ответом, не отступила.

– Я подумала, не хотели ли вы отдать старый долг? Вы не смогли предотвратить самоубийство Чарли Грея, а когда представился случай помочь, помогли.

Глаза Евы стали печальными.

– Вы очень проницательны, Джулия, и отчасти правы, но, поскольку я приобрела очень компетентного работника и преданного друга, можно сказать, что я поработала сама на себя.

Джулия сжала пальцы Евы прежде, чем поняла, что пересекла невидимую черту.

– Что бы вы ни приобрели, сочувствие и великодушие стоят гораздо больше. Всю свою жизнь я восхищалась вами как актрисой. Теперь я восхищаюсь вами как женщиной.

Борясь с нахлынувшими чувствами, Ева опустила глаза на их сплетенные руки.

– Прежде чем мы закончим книгу, вы успеете составить разные мнения обо мне… как о женщине. И не все из них будут напоминать восхищение. А теперь простите, меня ждут дела. – Ева поднялась. – Сегодня вечером состоится благотворительный бал. У меня есть для вас билет.

– Сегодня? – Джулия подняла голову, прикрыла ладонью глаза от солнца. – Не знаю, смогу ли я пойти.

– Вам не удастся написать эту книгу, прячась в доме. Я – светская фигура, Джулия, и хочу, чтобы вы были рядом со мной. Будьте готовы к половине восьмого. Сесиль останется с Брэндоном.

Джулия тоже встала. Сражаться с неожиданностями лучше твердо стоя на ногах.

– Конечно, я пойду, но должна предупредить, я довольно стеснительна и… – она улыбнулась, – …так и не избавилась от детской привычки задавать слишком много вопросов.

Ева тихо засмеялась и направилась к дому. Можно не сомневаться: ей предстоит очень занимательный вечер.

Глава 6

Если Джулия терпеть не могла выслушивать приказы, то подчиняться им она не любила еще больше. Против блестящего приема она не возражала – в конце концов, предстоящее развлечение оправдывалось возможностью продолжить расследование, необходимое для книги, – вот только… ее не пригласили, не попросили, а просто отдали приказ.

Как любая женщина, Джулия потратила пару часов, выбирая подходящий наряд, но никак не могла забыть о том, что собиралась провести вечер за работой. Как раз когда ее раздражение достигло наивысшей точки, в дверь постучали. Это была Нина с тремя роскошными платьями в руках. Эти наряды, как она сообщила, Ева лично выбрала из своего гардероба на тот случай, если Джулия не захватила с собой вечерних платьев.

Опять безапелляционность, подумала Джулия, разложив на кровати тысячи долларов шелка и стекляруса, но и трогательная забота. В какой-то момент она поддалась соблазну и примерила открытое платье без бретелей кораллового цвета. Оно оказалось лишь чуть-чуть широко в груди и бедрах, значит, Еву обтягивало, как вторая кожа.

Джулия замерла, с изумлением глядя на свое отражение. Если бы ее жизнь не сделала тот резкий поворот, может, и она жила бы сейчас в Беверли-Хиллз? Может, и ее гардероб был бы полон роскошной одежды, и ее лицо мелькало на киноэкранах, вызывая восторженные вздохи миллионов поклонников?

Может, да. Может, нет. Джулия с удовольствием покружилась перед зеркалом, но ее здравомыслие победило. Нечего притворяться кем-то, кем ты не являешься.

Зачесав наверх волосы и выбрав серьги с фальшивыми бриллиантами, Джулия надела единственное вечернее платье, которое привезла с собой: прямое, из темно-синего шелка, с коротким жакетом-болеро, украшенным стеклярусом. Купив его на распродаже в «Саксе» два года назад, она надевала его всего один раз.

Снизу донесся смех Брэндона и Сесиль. Эти двое быстро подружились и сейчас были увлечены игрой в «Великолепную восьмерку».

Джулия проверила содержимое сумочки и спустилась в гостиную.

– Эй, мам, ты неплохо смотришься. Брэндон всегда гордился и немного нервничал, когда видел ее такой красивой.

– Сногсшибательно, – поправила мальчика Сесиль. – Но это не платье мисс Би.

– Да. В них мне было неуютно. Надеюсь, мой наряд сойдет.

– Великолепно, – кивнула Сесиль. – Классическая элегантность и сексапильность. Чего еще можно желать?

Шапку-невидимку, подумала Джулия и улыбнулась.

– Можно, мы сделаем попкорн? – поинтересовался Брэндон.

– Конечно. Только… – Джулия обернулась на стук в дверь и увидела Пола.

– Не забудьте положить побольше масла, – закончил он, входя в гостиную и подмигивая Брэндону. – Ева сказала, что вы будете готовы вовремя, – обратился Пол к Джулии. Она была явно взволнована и такой нравилась ему еще больше.

– Я собиралась поехать с Евой.

– Ева уже уехала. С Дрейком. У них какие-то дела. – Пол ослепительно улыбнулся. – Остались только вы и я, Джил.

От этой простой фразы ее нервы натянулись, как струны.

– Ясно. Брэндон, в девять в постель. – Джулия наклонилась и поцеловала сына в щеку. – Помни, слово Сесиль – закон.

Брэндон усмехнулся, учуяв лазейку. Он сможет уговорить Сесиль на половину десятого.

– Не спеши, мам. Мы не возражаем.

Опять все идет не по моему плану, думала Джулия, направляясь к «Студебекеру» Пола. Сначала полетел к чертям тихий рабочий вечер, теперь придется отказаться от наблюдения за знаменитостями из какого-нибудь тихого уголка. Навязанный спутник скорее всего сочтет своим долгом развлекать ее.

– Мне очень жаль, что Ева обременила вас.

– Чем именно?

– Вероятно, у вас были другие планы на этот вечер. Пол открыл ей дверцу и был вознагражден изумительным зрелищем: в разрезе платья показалось изящное колено, мелькнули красивые икры, тонкие пальцы без единого кольца перенесли подол платья в салон.

– Я и сам собирался выпить море кофе, выкурить множество сигарет и закончить восемнадцатую главу, но… Джулия очень серьезно взглянула на него.

– Ненавижу, когда прерывают мою работу. Должно быть, вы чувствуете то же самое.

– Да. – Как ни странно, сегодня он не чувствовал ничего подобного. – Но в такие моменты, как этот, я напоминаю себе, что не занимаюсь нейрохирургией. Мой пациент спокойно доживет до утра. – Закрыв дверцу, Пол обошел автомобиль и сел за руль. – Ева очень редко о чем-то меня просит.

Когда ожил мотор, Джулия тихо вздохнула. Как и платье Евы, этот автомобиль заставлял ее чувствовать себя другим человеком. На этот раз юной, укутанной в меха дебютанткой, выезжающей в свет с самым красивым из своих поклонников.

– Очень вам благодарна, но вы не обязаны развлекать меня. Я не нуждаюсь в опеке.

– О, в этом я не сомневаюсь. Вы явно очень уверены в себе. Никто не говорил вам, что это внушает страх?

– Нет. – Джулия приказала себе расслабиться. – Вы часто посещаете подобные мероприятия?

– Несколько раз в год… обычно по настоянию Евы. Хотя не могу сказать, что они скучны.

– Но вы бы исполнили просьбу Евы в любом случае? Пол ответил не сразу, подождал, пока открылись ворота поместья.

– Да. Ради нее я готов на все.

– Сегодня утром Ева рассказала мне о вашем знакомстве.

Пол усмехнулся:

– В пляжном доме в Малибу за сандвичами с ореховым маслом и джемом.

– Вы поделитесь вашими первыми впечатлениями о ней?

Пол вынул из кармана сигару.

– Все еще на посту?

– Всегда. Вы-то должны понимать.

Пол щелкнул зажигалкой, пожал плечами.

– Хорошо. Я знал, что какая-то женщина провела с отцом ночь. Видел одежду, разбросанную в гостиной. – Он поймал ее взгляд и выгнул бровь. – Шокированы, Джил?

– Нет.

– Значит, не одобряете?

– Я просто представила Брэндона в подобной ситуации. Мне бы не хотелось, чтобы он подумал…

– Что вы занимаетесь сексом? – весело спросил Пол.

Джулия оцепенела.

– Что я легкомысленна и беспорядочна в связях.

– Мой отец был… есть и то и другое. В возрасте Брэндона я уже привык к его похождениям. Не осталось никаких шрамов.

В этом Джулия сомневалась.

– И когда увидели Еву?..

– Был готов отмахнуться от нее, как и от всех остальных. Видите ли, я был вполне сформировавшимся маленьким циником. – Пол выдохнул струю дыма. – Я увидел ее, когда она вошла в кухню. Только большинство женщин, проводивших ночь с моим отцом, на следующее утро выглядели потрепанными, а Ева была прекрасна. Конечно, это чисто физическое свойство, но я был потрясен. И еще заметил печаль в ее глазах. – Пол поймал себя на сентиментальности и скривился. – Ей бы это не понравилось. Но самым главным на том этапе моей жизни было то, что она не стала сюсюкать со мной, как многие из подружек отца. Джулия рассмеялась.

– Понимаю. Брэндон терпеть не может, когда его гладят по головке и называют милым мальчиком.

– Это отвратительно.

Пол сказал это с таким чувством, что Джулия снова рассмеялась.

– А вы говорили, что не осталось никаких шрамов.

– Думаю, что давно избавился от них. В общем, мы с Евой поболтали. Я увидел, что ей интересно. И это был не тот фальшивый интерес, какой дети различают очень быстро. Мы гуляли по пляжу, и я смог поговорить с ней так, как ни с кем другим. Что мне нравится, что не нравится. Чего я хочу, чего не хочу. С самого первого дня она была удивительно добра ко мне, и я влюбился в нее по уши. – Пол лениво затянулся сигарой, стряхнул пепел за окошко. – Почему вы пишете биографии знаменитостей?

– Какая резкая смена темы! Потому что для романов у меня не хватило бы воображения.

Пол остановил машину на светофоре, забарабанил пальцами по рулю в ритме музыки.

– Для правды ответ слишком гладкий. Попробуйте еще раз.

– Хорошо. Я восхищаюсь и интересуюсь людьми, живущими в свете прожекторов, поскольку сама ощущаю себя естественно только за кулисами.

– Опять слишком гладко, Джулия, и правдиво лишь отчасти. – Загорелся зеленый цвет, и автомобиль плавно тронулся с места. – Если это соответствует истине, то как вы объясните тот факт, что когда-то подумывали об актерской карьере?

– Откуда вы знаете? – Ее резкий вопрос доставил ему колоссальное удовольствие. Давно пора пробить брешь в укреплениях невозмутимой мисс Саммерс.

– Я счел своим долгом узнать это и многое другое. – Пол искоса глянул на нее. – Я провел собственное расследование.

– То есть шпионили? – Пытаясь подавить вспыхнувший гнев, Джулия сжала в кулаки сложенные на коленях руки. – Мое прошлое никого не касается. У меня контракт с Евой, только с Евой, и никто не смеет копаться в моей личной жизни.

– Возмущайся сколько угодно. А еще можешь меня поблагодарить. Если бы я обнаружил малейшую ложь, то немедленно бы наподдал тебе под зад и вышвырнул из дома Евы.

Это оказалось последней каплей.

– Высокомерный сукин сын!

– Не спорю. И помни, что на обратном пути я намерен задать кое-какие вопросы. – Пол притормозил у отеля «Беверли-Уилшир» и схватил Джулию за руку, прежде чем она успела распахнуть дверцу. – Если вылетишь отсюда, хлопнув дверью, вопросы стану задавать не только я. – Огромным усилием воли Джулия взяла себя в руки. – Умница. Я знал, что ты справишься, – похвалил Пол.

Когда он, выйдя из машины, вручил служащему ключи, Джулия уже стояла на тротуаре, холодная и неприступная. Пол взял ее под руку и ввел в вестибюль, полный репортеров.

– Ева хочет, чтобы ты общалась, – тихо сказал он, наклоняясь к ее уху. – Сегодня многие будут стремиться посмотреть на тебя, выудить, что ты узнала от нее.

– Меня им не проглотить. – Джулия хотела стряхнуть его руку, но это выглядело бы глупо, особенно в глазах бросившейся к ним парочки репортеров.

– Уверен, – прошептал Пол и, демонстративно взяв ее за плечи, повернул лицом к себе. – Джулия, я не намерен просить прощения, но послушай: все, что я узнал, нахожу достойным восхищения и более чем увлекательным.

Ей захотелось высвободиться из его слишком тесных объятий.

– Плевать мне на твое восхищение.

– И тем не менее я восхищен.

Пол с улыбкой повернулся к телекамере.

– Мистер Уинтроп, это правда, что Мэл Гибсон подписал контракт на исполнение главной роли в экранизации вашей «Цепной реакции»?

– Вам лучше спросить продюсеров… или мистера Гибсона.

– Правда ли, что ваша помолвка с Салли Бауэре расторгнута? – Вам не кажется, что нетактично задавать подобный вопрос мужчине, сопровождающему очаровательную женщину? – К ним устремились еще несколько репортеров. Джулия задрожала. Пол сохранил дружелюбную улыбку. – Эта помолвка – плод воображения прессы. Нас с Салли даже нельзя назвать друзьями. Мы едва знакомы.

Кто-то ткнул микрофон прямо под нос Джулии.

– Можно узнать ваше имя? Она попыталась расслабиться.

– Саммерс. Джулия Саммерс.

– Та самая, что собирается написать биографию Евы Бенедикт?

Прежде чем Джулия успела ответить, на нее обрушились новые вопросы.

– Выйдет книга, тогда узнаете, – отрезала она, с огромным облегчением входя в зал.

– Ты в порядке? – тихо спросил Пол.

– Естественно.

Остановив официанта, Пол снял с подноса два бокала с шампанским.

– Не следует ли нам найти наш стол?

– Дорогая Джил, никто еще не сидит. – Пол легко чокнулся с ней и, не обращая внимания на ее сопротивление, обнял свободной рукой за талию. – И за столом тебя никто не увидит.

– Так уж необходимо все время держаться за меня?

– Нет. – Но он не отпустил ее. – А теперь скажи, с кем бы ты хотела познакомиться?

Поскольку гнев на Пола не действовал, Джулия решила попробовать холодность.

– Можешь не развлекать меня. Я прекрасно справлюсь сама.

– Ева заживо сдерет с меня шкуру, если я оставлю тебя одну… Особенно после того, как она решила разжечь страсти.

Джулия чуть не поперхнулась шампанским.

– Прости, не поняла.

– Детка, она вбила себе в голову, что если достаточно часто сталкивать нас лбами, то в конце концов нам понравится быть вместе.

– Разве не жаль, что нам придется разочаровать ее?

– Да, было бы очень жаль.

Джулия увидела в его глазах вызов. Явный конфликт интересов, но она понятия не имела, как его разрешить. Продолжая улыбаться, Пол опустил взгляд на ее губы.

Чья-то ладонь с размаху опустилась на плечо Пола.

– Пол! Сукин сын! Кому это удалось вытащить тебя сюда?

– Привет, Виктор. – С искренней улыбкой Пол обхватил руку Виктора Флэннигана. – Всего лишь паре красивых женщин.

– Всегда срабатывает. – Виктор повернулся к Джулии. – И это, как я понимаю, одна из них.

– Джулия Саммерс. Виктор Флэнниган.

– Я узнал вас. – Виктор пожал протянутую руку Джулии. – Вы работаете с Евой.

– Да. – Джулия отчетливо вспомнила интимное свидание в освещенном луной саду, невольной свидетельницей которого была. – Рада познакомиться с вами, мистер Флэнниган. Я всегда восхищалась вашим творчеством.

– Счастлив слышать, особенно если это поможет мне удостоиться сноски в биографии Евы.

Пол решил поинтересоваться здоровьем жены Виктора.

– Как поживает Мюриэл?

– Немного нездорова. Я сегодня без дамы. – Виктор поднял бокал с прозрачной жидкостью и вздохнул. – Содовая. Но скажу вам по секрету, эти приемы невозможно пережить без пары стаканчиков виски. Что вы думаете о подобных сборищах, мисс Саммерс?

– Еще слишком рано делать выводы.

– Вы тактичны. – Как и говорила ему Ева. – Я повторю свой вопрос через пару часов. Представляю, что нам подадут. Ненавижу французскую кухню и не смею надеяться на хороший бифштекс с картошкой. – Виктор поймал понимающий взгляд Джулии и подмигнул ей. – Можно изгнать крестьянина из Ирландии, но нельзя изгнать из крестьянина ирландца. Я вернусь. Один танец за мной.

– Жду с нетерпением.

– Впечатление? – спросил Пол, когда Виктор удалился.

– Очень часто в жизни актер оказывается менее значительным, чем на экране, а Виктор кажется еще внушительнее. И в то же время я не чувствовала бы неловкости, играя с ним в карты у камина.

– Ты поразительно наблюдательна. – Пол взял Джулию за подбородок и повернул ее лицо к себе. – И ты перестала злиться.

– Нет, не перестала. Просто приберегаю злость на будущее.

Пол рассмеялся и по-дружески обнял ее за плечи.

– Видит бог, Джил, ты начинаешь мне нравиться. Пошли. Найдем наш столик.

– Черт побери, Дрейк, хватит ворчать, – приказала Ева, усаживаясь за стол, однако раздражение никак не отразилось на ее лице. Нечего давать повод сплетням, ругаясь с собственным пресс-агентом.

Дрейк нахмурился. Он не умел так же ловко скрывать свои чувства.

– Я не стал бы надоедать, если бы ты дала мне прямой ответ. Как я могу что-то рекламировать, если не понимаю, что происходит?

– В данный момент рекламировать нечего. – Ева помахала знакомым за соседним столиком и улыбнулась Нине, весело болтающей с кем-то в центре зала. – В любом случае, если люди заранее узнают содержание книги, не останется ни томительного предвкушения… ни потных ладоней. Сосредоточься на телевизионном проекте.

– Мини-сериал?

Ева поморщилась, услышав ненавистное слово.

– Просто распространи новости о новой роли Евы Бенедикт.

– Но моя работа…

– Делай то, что я тебе говорю. Не забывай об этом, – закончила Ева и нетерпеливо допила шампанское. – Принеси мне еще один бокал.

Неимоверным усилием воли Дрейк подавил поток резких слов. Как и Ева, он понимал ценность имиджа. Точно так же, как представлял убийственную силу теткиного темперамента. Внутренне кипя, он поднялся и увидел приближающихся Джулию и Пола. И негодование его рассеялось. Джулия! Вот где он раздобудет информацию, которую требует Дельрико.

– А вот и вы. – Ева подняла обе руки. Джулия взяла их в свои и поняла, что Ева ожидает поцелуя в щеку. Чувствуя себя довольно глупо, Джулия повиновалась. – Пол! – Сияющие глаза Евы обратились на бывшего пасынка, и церемония повторилась. – Вы поразительно красивая пара. Дрейк, позаботься о шампанском для нас всех.

Джулия заметила мелькнувшую в глазах Дрейка ярость. Его губы сжались, затем растянулись в улыбке.

– Рад видеть тебя, Пол. Джулия, вы прелестны.

– Вы действительно прелестны, – сказала Ева. – Пол уже познакомил вас с кем-нибудь?

– Зачем? – Удобно раскинувшись на стуле, Пол обвел глазами зал. – Как только они увидят, что она сидит с тобой, сами прибегут знакомиться.

Пол не ошибся. Весь ужин Ева сидела, как королева, принимающая подданных. Когда подали крем-брюле, к ним подковылял лысеющий, очень толстый мужчина.

Энтони Кинкейд, второй муж Евы, состарился некрасиво. За последние два десятилетия он превратился в гору дрожащего жира. При каждом вдохе и выдохе огромный живот, распиравший смокинг, трясся, как желе, а двойной подбородок ритмично раскачивался. Путешествие через зал, видимо, стоило ему больших трудов. Жирное лицо стало ярко-розовым, словно обожженное солнцем.

Когда-то Энтони Кинкейд был хорошим режиссером – его фильмы шли первым экраном. Теперь он докатился до второсортной и даже третьесортной продукции. Правда, состояние свое он не потерял, даже приумножил, вложив большую его часть в недвижимость еще в пятидесятых-шестидесятых годах, и теперь, сидя на солидном портфеле акций, мог спокойно обжираться.

Джулия содрогнулась, представив, что эта гора жира была мужем Евы целых пять лет.

– Тони!

– Ева, – он тяжело навалился на ее стул, с трудом глотая воздух, – что за чушь я слышу о твоей книге?

– Не знаю, Тони. Вот ты мне и расскажи. – Она еще помнила, какими красивыми были когда-то его глаза, теперь тонувшие в складках дряблой кожи. Ладонь, сжимавшая спинку ее стула, напоминала кусок мяса. Когда-то эти руки, властные и требовательные, знали каждый дюйм ее тела. – Ты знаком с Полом и Дрейком. – Ева затянулась сигаретой, пытаясь подавить желчь, подступившую к горлу. – А это Джулия Саммерс, мой биограф.

Кинкейд повернулся к Джулии.

– Будьте поосторожнее со своей писаниной. – Теперь, когда дыхание восстановилось, в его голосе послышались отзвуки энергичной молодости. – У меня хватит денег и адвокатов, чтобы вы не вылезали из суда до конца своей жизни.

– Не угрожай девочке, Тони, – кротко сказала Ева, не удивившись тому, что Нина подошла к столу и молча остановилась по другую сторону, готовая защитить ее. – Это грубо. И помни, – она демонстративно выдохнула дым прямо ему в лицо, – Джулия не может написать то, что я ей не расскажу.

Кинкейд с такой силой опустил ладонь на плечо Евы, что Пол вскочил со стула, но Ева жестом приказала ему сесть обратно.

– Ступаешь на зыбкую почву, Ева. – Кинкейд с шумом втянул воздух. – Ты слишком стара, чтобы рисковать.

– Я слишком стара, чтобы не рисковать, – поправила она. – Расслабься, Тони. Джулия напишет только чистую правду. – Понимая, что плечо будет болеть не один день, Ева спокойно поднесла бокал к губам. – Хорошая доза честности может повредить только тому, кто этого заслуживает.

– Давно сложилась традиция убивать гонца, – прошипел Кинкейд, тяжело повернулся и отправился прочь, прокладывая себе путь в толпе.

– Все в порядке? – прошептала Нина, озабоченно наклоняясь к Еве.

– Конечно. Боже, какой омерзительный слизняк. – Ева залпом выпила шампанское и с неприязнью посмотрела на крем-брюле. Разговор начисто лишил ее аппетита. – Трудно поверить, что тридцать лет назад он был интересным и энергичным мужчиной. – Взглянув на Джулию, она рассмеялась и похлопала ее по руке. – Мое милое дитя, я вижу, как крутятся колесики в вашем мозгу. Мы поговорим о Тони, и, обещаю, очень скоро.

Колесики продолжали крутиться, пока Джулия молча слушала разговоры и смотрела концертные номера. Энтони Кинкейд не просто был раздражен тем, что Ева может раскрыть секреты их супружеской жизни, он был в дикой ярости. И угрожал. И Джулия не сомневалась, что его реакция доставила Еве огромное удовольствие.

Поведение мужчин, сидевших за столом, было очень характерным. Пол чуть не ухватил Кинкейда за жирный загривок, наплевав на его возраст и явно не лучшее состояние здоровья. Вспышка ярости в мужчине, одетом в смокинг и потягивающем шампанское из тонкого бокала, была особенно шокирующей.

Дрейк спокойно наблюдал за перепалкой. И улыбался. У Джулии создалось впечатление, что он продолжал бы сидеть и улыбаться, даже если бы Кинкейд стал душить Еву своими жирными пальцами.

– Ты слишком много думаешь.

Джулия заморгала, сфокусировала взгляд.

– Что?

– Ты думаешь слишком много, – повторил Пол. – Потанцуем? – Поднявшись, он потянул ее за собой. – Мне говорили, что, когда я обнимаю женщину, она перестает соображать.

– Как тебе удалось запихнуть столько самомнения в такой тесный смокинг?

– Практика. Долгие годы практики. – Пол притянул ее ближе, провел ладонью по спине. Ему нравилось, как уютно Джулия умещается в его объятиях. И ему казалось, что никогда он не видел такого прелестного подбородка, упрямого и задорного. – Когда живешь в стране грез, лучше плыть по течению.

Джулии казалось, что в ее крови вспыхивают крохотные электрические искры, и она не могла придумать, как приказать Полу перестать гладить ее спину, не признав, что он возбуждает ее.

Когда-то она испытала желание и не хотела повторять свой горький опыт.

– Почему ты живешь здесь? Писать книги можно где угодно.

– Привычка. – Пол взглянул поверх ее плеча. – Ева. – Когда Джулия попыталась что-то сказать, он отрицательно покачал головой. – Снова вопросы. Ты все еще думаешь. Должно быть, я потерял сноровку. – Он притянул ее ближе, и ей пришлось отвернуться, чтобы избежать его губ. – Ты напоминаешь мне пятичасовой чай в английском поместье. Где-нибудь в Девоншире.

– Почему?

– Твой аромат. – Его губы коснулись ее уха, вызвав поток шокирующих ощущений. – Эротичный, эфемерный, потрясающе романтичный.

– Это все твое воображение, – прошептала Джулия, невольно закрывая глаза. – Я совсем не такая.

– Правильно. Трудоголик, воспитывающий ребенка в одиночку. Почему в университете ты изучала поэзию?

– Потому что люблю ее. – Джулия поймала себя на том, что чуть не стала играть кончиками его волос. – Поэзия очень стройна.

– Эмоциональна и романтична. – Пол чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо. – Джил, ты мошенница. Таинственная и очаровательная мошенница.

Прежде чем она успела придумать ответ, Дрейк похлопал Пола по плечу.

– Не хочешь поделиться сокровищем?

– Не хочу. – Но Пол отступил.

– Как вы устроились? – спросил Дрейк.

– Прекрасно.

Джулия изумилась, испытав огромное чувство облегчения. Странно, что она забыла, как объятия одного мужчины отличаются от объятий другого.

– Ева говорила мне, что вы значительно продвинулись. Она прожила удивительную жизнь.

– Да, ее биография необыкновенно интересна. Дрейк грациозно вел Джулию в танце, улыбаясь и кивая знакомым.

– Какой подход вы выбрали?

– Подход? В биографиях не приходится ничего изобретать.

– Ну, почему же. Тон повествования, хроника изложения событий. Вы собираетесь исследовать ее жизнь год за годом?

– Еще рано говорить, но я думаю, это самый естественный способ. Тот факт, что Ева до сих пор остается звездой первой величины, говорит сам за себя.

– Значит, вы сосредоточитесь на профессиональной стороне ее жизни?

Он выуживает информацию, поняла Джулия. Выуживает осторожно, но целеустремленно.

– Нет. Профессиональная и личная жизнь Евы тесно переплетены. Ее отношения с родственниками и друзьями, знакомыми и коллегами, история ее браков так же важны для создания полной картины, как и ее фильмы. Мне понадобятся не только воспоминания Евы, но и факты, мнения, рассказы близких ей людей.

Дрейк сменил тактику:

– Джулия, вы могли бы помочь мне разрешить одну проблему. Если бы вы держали меня в курсе, я лучше спланировал бы рекламную кампанию. Мы же все хотим, чтобы эта книга стала хитом.

– Естественно, но боюсь, пока я мало что могу вам рассказать.

– Однако, когда книга начнет обретать очертания, вы не откажетесь сотрудничать со мной?

– Я сделаю все, что от меня зависит.

К концу вечера Джулия почти забыла об этом разговоре. Столько впечатлений! Столько живых воплощений бесплотных теней, мелькавших на киноэкранах! Когда Виктор Флэнниган пригласил ее на танец, она почувствовала себя восторженной девчонкой.

В два часа ночи Джулия скользнула в машину Пола такая расслабленная и беззаботная, какой и не помнила себя.

– Ты отлично повеселилась, – заметил Пол. Джулия пожала плечами. Пусть ехидничает. Она не позволит ему испортить чудесный вечер.

– Да, ну и что?

– Это было утверждение, а не критика. – Пол взглянул на нее и заметил, что ее веки почти совсем сомкнулись, а на губах порхает легкая улыбка. Вопросы, которые вертелись на его языке, показались неуместными. Он еще успеет задать их. Пусть она подремлет на обратном пути.

К тому времени, как автомобиль остановился перед гостевым домом, Джулия уже крепко спала. Пол вытащил сигару, закурил.

Он все еще не понимал ее. Джулия Саммерс оказалась твердым орешком. Загадочная, парадоксальная. Ничего страшного. Больше всего на свете Пол любил разгадывать тайны. Он сблизится с ней, чтобы лучше защитить интересы Евы. Однако… Он улыбнулся, выбросил сигару за окошко. Кто сказал, что он не имеет права насладиться этой близостью?

Пол легко провел ладонью по ее волосам, и она забормотала во сне. Он провел кончиком пальца по ее щеке, и она вздохнула.

Пол резко отдернул руку, попытался обдумать свои ощущения, потом – как всегда – сделал то, что хотел сделать.

Ее губы, нежные и мягкие, чуть приоткрылись под его губами, и он обвел их языком. Теперь он не просто услышал ее вздох, а почувствовал его вкус. И не насытился. Руки сами собой потянулись к ней, но он сжал их в кулаки. Он пока еще помнил о правилах и не хотел нарушать их.

Джулии снился изумительный, божественный сон. Она плыла по тихой реке. Прохладная прозрачная вода убаюкивала ее. Солнце обвевало теплыми исцеляющими потоками. Мозг, одурманенный усталостью и вином, даже не пытался рассеять золотой туман. Такой блаженный сон!

Но солнце вдруг стало обжигающим, течение – стремительным.

Пол услышал ее стон, почувствовал, как ее губы раскрылись, и забыл о своих колебаниях. Их языки сплелись, и он чуть не сошел с ума от ее ленивого ответа. С тихим проклятием он прикусил ее нижнюю губу…

Джулия мгновенно проснулась, ошеломленная, возбужденная, и оттолкнула его. И он понял, что она гораздо сильнее, чем кажется.

– Ты соображаешь, что делаешь, черт побери?

– Удовлетворяю свое любопытство. И навлекаю неприятности на нас обоих.

Джулия еле сдержалась, чтобы не ударить сумочкой по этой самодовольной физиономии, однако решила, что слова будут эффективнее.

– Понятия не имела, что ты настолько беспринципен. Приставать к спящей женщине – какая низость!

Пол прищурился. Глаза его вспыхнули и потемнели. Когда он заговорил, его голос прозвучал с обманчивой кротостью.

– Я не применял силу. – Он положил руки ей на плечи и притянул к себе. – А сейчас ты не спишь.

На этот раз его губы были не нежными, а горячими и настойчивыми. Она чувствовала вкус гнева и разрушенных надежд, и желание пронзило ее, точно пуля.

Ее тело словно очнулось от долгого сна. Она не помнила, что можно так сильно жаждать мужчину. Все укрепления рухнули. Поток, прорвавший плотину, оставил ее такой слабой, что она сломя голову бросилась в этот поцелуй.

Полу показалось, что ее руки связали их крепче канатов. Ее губы… Господи, ее губы впились в него с… отчаянием? Ее тело задрожало беспомощной дрожью, дыхание стало судорожным. Раздираемый страстью, он забыл о своей злости.

Его пальцы утонули в ее волосах. Он хотел взять ее здесь и сейчас, прямо на переднем сиденье машины. Джулия заставляла его чувствовать себя неловким подростком… жеребцом, почуявшим кобылу… и просто мужчиной, плюнувшим на последствия и готовым броситься в неизвестность.

– В дом! Пусти меня в дом! В твою постель. Пол почти не слышал собственных слов, только биение крови в висках.

Когда его зубы легко царапнули ее шею, Джулия чуть не сдалась, но сумела взять себя в руки. Стоп! Прежде всего ответственность. Осторожность. Сдержанность.

– Нет. – В одном коротком слове сплелись годы воздержания и болезненные воспоминания. – Это не то, чего я хочу.

Обхватив ладонями ее лицо. Пол заметил, что тоже дрожит.

– Джулия, ты не умеешь лгать.

Вцепившись в сумочку мертвой хваткой, она смотрела на него во все глаза. Он выглядел очень опасным. Безрассудным. Неотразимым! Она не имеет права поддаваться порыву. Она должна восстановить самообладание.

– Это не то, к чему я стремлюсь. – Ей пришлось дважды дернуть ручку, чтобы открыть дверцу. – Ты совершил ошибку, Пол.

– Кто бы сомневался, – прошептал он, когда Джулия исчезла в доме.

Джулия прислонилась к закрытой двери, глубоко вздохнула несколько раз, чтобы успокоиться, затем выключила свет, оставленный для нее Сесиль, и поднялась наверх.

Сесиль крепко спала в свободной комнате. Джулия остановилась в дверях спальни напротив.

Вид спящего сына успокоил ее гораздо быстрее дыхательных упражнений и убедил в правильности сделанного выбора. Она не позволит плотским желаниям, какими бы сильными они ни были, разрушить то, что она построила. В ее жизни не будет никаких Полов Уинтропов. Никаких обаятельных любовников, возбуждающих, соблазняющих и исчезающих навсегда.

Джулия расправила одеяло Брэндона и ушла к себе. Дрожь началась снова, и Джулия с проклятием швырнула сумочку на кровать. Сумочка соскользнула с покрывала, раскрылась, содержимое рассыпалось. Джулии захотелось ногами раскидать все по комнате, но она опустилась на колени, подобрала пудреницу, расческу, бумажник.

И сложенный листок бумаги.

Странно. Когда она уходила из дома, в сумочке не было этого листка.

Джулия развернула листок, вздрогнула и вцепилась в край кровати.

"НЕ ЗНАЯ БРОДУ, НЕ СУЙСЯ В ВОДУ».

Оставив разбросанные мелочи на полу, она присела на кровать. Что это значит, черт побери? И что, черт побери, ей с этим делать?

Глава 7

Джулия отправила Брэндона в школу. В надежном «Вольво» с Лайлом за рулем ее сын будет в безопасности.

Не о чем, совсем не о чем беспокоиться. Она повторяла это снова и снова всю бессонную ночь. Пара глупых анонимок не может повредить ни ей, ни Брэндону. Однако насколько было бы легче, если бы она смогла докопаться до истины! И именно это она собиралась сделать немедленно…

Когда автомобиль исчез из виду, Джулия, чуть дрожа от утренней прохлады, закрыла парадную дверь. Из кухни доносились бодрая музыка, звон посуды и голос Сесиль, подпевающей Джанет Джексон. Джулии не хотелось признаваться даже самой себе, но эти беззаботные звуки раздражали ее по одной простой причине: они означали, что она не одна.

Согревая руки о чашку с недопитым кофе, Джулия прошла в кухню. Сесиль вытирала тряпкой рабочий стол, притопывая в такт музыке.

– Отличный завтрак, мисс Саммерс. Я и представить не могла, что вы сами готовите.

Еле разлепив еще тяжелые со сна веки, Джулия подлила кофе в свою чашку.

– Почему?

– Ну, вы знамениты, и все такое. Джулия усмехнулась, с удивительной легкостью избавившись от смутных тревог.

– Разве что стала знаменитой, пообщавшись вчера со звездами.

Сесиль вздохнула. Огромные синие глаза словно стали еще больше и засияли еще ярче.

– Было здорово?

Джулия вспомнила, как танцевала с Полом, как проснулась в машине от его жарких поцелуев. И чего уж кривить душой, ее влекло к нему с какой-то первобытной силой.

– Было… необычно.

– Правда, мистер Уинтроп великолепен? Каждый раз, когда я разговариваю с ним, у меня пересыхает горло, а руки трясутся.

– Он из тех мужчин, кого трудно не заметить, – сухо сказала Джулия.

– Еще бы! Женщины с ума по нему сходят. Не помню, чтобы он дважды привозил сюда одну и ту же. Они просто гоняются за ним. Вы меня понимаете?

– Еще бы! – У Джулии было собственное мнение о мужчинах, беззаботно порхающих от женщины к женщине. – Похоже, он очень предан мисс Бенедикт.

– Конечно. Думаю, он все для нее сделает, кроме того, чтобы жениться и подарить внуков, о которых она мечтает. – Сесиль прислонилась к столу, смахнула с глаз длинную челку. – Странно думать о мисс Би как о бабушке.

Странно – не то слово, подумала Джулия. Скорее, невероятно.

– Как долго ты работаешь у нее?

– Строго говоря, пару лет, но я болтаюсь тут, сколько себя помню. Тетя Дотти разрешала мне приходить сюда по выходным и летом.

– Тетя Дотти?

– Тренере.

– Треверс? – Джулия чуть не поперхнулась кофе, представив суровую подозрительную домоправительницу рядом с экспансивной Сесиль. – Треверс – твоя тетя?

– Да, старшая сестра моего папы. Треверс – сценическое имя. Она снималась в кино в пятидесятых, но так и не прославилась. Она уже целую вечность работает у мисс Би. Немного странно, когда подумаешь, что они были замужем за одним и тем же мужчиной.

На этот раз Джулии хватило ума отставить чашку.

– Я правильно расслышала?

– Энтони Кинкейд, – пояснила Сесиль. – Вы же знаете, режиссер. Тетя Дотти вышла за него замуж первой. – Сесиль взглянула на часы, и ее ленивой позы как не бывало. – Боже, мне пора бежать! У меня занятия в десять. – Она бросилась в гостиную за своими книжками и сумкой. – Завтра я сменю постельное белье. Можно, я приведу младшего брата? Он очень хочет познакомиться с Брэндоном.

Джулия автоматически кивнула, все еще переваривая услышанное.

– Конечно. Мы будем рады.

Сесиль ухмыльнулась и бросилась к двери.

– Скажете мне это после того, как побудете с ним пару часов.

Грохот захлопнувшейся двери вывел Джулию из оцепенения. Энтони Кинкейд. Эта мерзкая гора жира была мужем и блестящей Евы, и незаметной экономки! Любопытство бросило Джулию через гостиную в ее временный кабинет к справочникам. Несколько минут она тихо ругалась, пытаясь отыскать нужную информацию.

"Я все приведу в порядок, я буду организованной, – поклялась она святому – должен же быть такой! – присматривающему за рассеянными писателями. – Сразу после того, как удовлетворю свое любопытство. Потрачу целый час… ну, пятнадцать минут и все разложу по местам».

Похоже, клятва сработала. Пролистав оглавление справочника «Кто есть кто», Джулия с победным воплем раскрыла нужную страницу.

«Кинкейд, Энтони. Родился в Хакенсаке, Нью-Джерси, 12 ноября 1920 г. – Джулия пропустила список наград и достижений. – Женился на Маргарет Брустер, 1942, двое детей, Энтони Младший и Луиза, развелся в 1947-м. Женился на Дороти Треверс, 1950, один ребенок, Томас, скончался. Развелся в 1953-м. Женился на Еве Бенедикт, 1954. Развелся в 1959-м…»

Следующие два брака Кинкейда Джулию не интересовали. Странный треугольник словно загипнотизировал ее. Дороти Треверс – имя вызвало смутные воспоминания – была замужем за Кинкейдом три года и родила ему сына. Не прошло и года после развода, как Кинкейд женился на Еве. Теперь Треверс – домоправительница Евы.

Как две женщины, любившие когда-то одного мужчину, могут жить в одном доме?

Она задаст этот вопрос, но сначала покажет анонимные записки и проследит за реакцией Евы и, может, дождется ее объяснений. Джулия отшвырнула справочник, уже забыв о сделке с многострадальным святым.

Пятнадцать минут спустя Треверс впустила ее в главный дом и пробормотала:

– В гимнастическом зале.

– Простите?

– В гимнастическом зале, – сурово повторила Треверс. Она свернула в восточное крыло и повела Джулию по коридору с многочисленными нишами, хранившими бесценные статуэтки. Огромное окно справа выходило в центральный сад, где садовник с плейером на шее подстригал кусты.

Треверс без стука распахнула одну из створок массивных двойных дверей, коридор наполнился ритмичной музыкой и потоком проклятий Евы.

Джулия подумала, что «гимнастический зал» – слишком невыразительное определение. Это был не гимнастический зал, а храм, возведенный для поклонения божеству идеального тела.

Ева полулежала на одном из тренажеров, разрабатывая ноги, а над ней возвышался сам мистер Мускул. В мужчине было не меньше семи футов роста – скандинавский бог с бронзовым телом, выпиравшим из невероятно крохотного борцовского трико, почти полностью обнажавшего мускулистые ягодицы.

Белокурые волосы были стянуты в конский хвост, в голубых глазах сверкали веселые искры. Гигант одобрительно улыбался, явно пропуская ругательства Евы мимо ушей.

– Пошел к черту, Фриц.

– Еще пять, мой прекрасный цветок. – Отчетливое произношение и музыкальный голос напомнили Джулии о прохладных озерах и горных потоках.

– Ты меня убиваешь.

– Я делаю тебя сильной. – Когда Ева, отдуваясь, закончила упражнения, он сжал ее бедро огромной ладонью, затем интимно погладил ягодицу. – У тебя мышечный тонус тридцатилетней.

Мокрая от пота Ева лежала, не шевелясь.

– Если я когда-нибудь смогу встать, то лягну тебя в твой грандиозный пах Гигант расхохотался, снова погладил ее, затем улыбнулся Джулии:

– Здравствуйте.

Джулия с трудом сглотнула комок, подступивший к горлу. Последнее замечание Евы заставило ее опустить глаза, и она убедилась, что слово «грандиозный» не было преувеличением.

– Простите, я не хотела прерывать занятия. Ева приоткрыла глаза и порадовалась естественной реакции Джулии. У большинства женщин, впервые увидевших «мужское достоинство» Фрица, появлялся такой же ошеломленный взгляд.

– Треверс, налей мне чего-нибудь очень холодного… и подсыпь мышьяка моему милому другу. Фриц снова расхохотался.

– Пару глотков, Ева. Затем поработаем над руками. Ты же не хочешь, чтобы кожа висела складками, как у индюшки.

– Я могу зайти позже, – предложила Джулия.

– Нет, останьтесь. Он почти закончил мучить меня. Не так ли, Фриц?

– Почти. – Фриц взял у Треверс стакан и осушил его прежде, чем та дошаркала до двери, затем уставился на Джулию. Ей стало не по себе. – У вас хорошие ноги. Тренируетесь?

– Нет.

Страшное признание для Южной Калифорнии. Здесь линчевали и за меньшее. Может, стоит извиниться? Но она не успела. Гигант начал щупать ее руки.

– Эй, послушайте…

– Ручонки тощие. – Он вцепился в ее живот. – Живот хороший. Мы быстро приведем вас в порядок.

– Благодарю вас. – У гиганта были стальные пальцы, и Джулии не хотелось его злить. – Но у меня нет времени.

– Вы обязаны выкраивать время для своего тела, – серьезно сказал Фриц, и Джулия проглотила нервный смешок. – Начнем в понедельник.

– Я, право, не думаю…

– Отличная идея, – вмешалась Ева. – Пытки в компании веселее. – Она скорчила гримасу, увидев, что Фриц настраивает тренажер на работу с руками. – Присядьте, Джулия. Можете поговорить со мной и отвлечь меня от страданий. Вам понравился вчерашний прием?

– Да, благодарю вас.

– Какие мы вежливые! Фриц, она уж точно не будет тебя проклинать. Итак, каковы ваши впечатления?

– Слишком большой процент людей, заботящихся не о благотворительности, а о собственной рекламе. Современному Голливуду всегда будет не хватать прежней элегантности и стиля. А Энтони Кинкейд очень неприятный и опасный человек.

– Мне было интересно, легко ли вас ослепить. Явно, нет. Сколько еще, сукин сын?

– Пять.

Ева ругалась, не закрывая рта, и задыхалась, как в родовых муках, но чем виртуознее становились ее ругательства, тем шире расплывался в улыбке Фриц.

– Прелестная женщина, – заметил он, когда Ева вышла из зала. – Сильная.

– Да. – Джулия попыталась представить, как на пороге семидесятилетия качает железо, и содрогнулась. Уж лучше дряблая кожа. – Вы не думаете, что все это слишком, учитывая ее возраст?

Фриц оглянулся на дверь, за которой скрылась Ева. Если бы Ева это услышала, то одними ругательствами не обошлось бы.

– Для любого другого – да. Не для Евы. Я ее личный тренер. Эта программа создана для ее тела, для ее разума. Для ее души. – Фриц отошел. Между окнами стоял массажный стол, над ним полка, уставленная флаконами с маслами и лосьонами. – Для вас я разработаю нечто совершенно другое.

Джулия поспешила сменить тему:

– Как давно вы ее личный тренер?

– Пять лет. – Выбрав флакон, Фриц с помощью дистанционного пульта сменил джаз на классику. – Она привела ко мне множество клиентов, но, если бы я должен был выбрать единственного, я выбрал бы Еву.

Он произнес ее имя почти благоговейно.

– Ева внушает уважение и преданность.

– Ева – благородная дама. – Фриц поднес к носу крохотный флакон, напомнив Джулии огромного быка, вдыхающего аромат цветов. – Вы пишете ее книгу. Обязательно напишите, что она – благородная дама.

Вернулась Ева в коротком халатике, явно прямо из душа: волосы мокрые, порозовевшее лицо сияет. Без слов она подошла к массажному столу, небрежно скинула халатик и, обнаженная, растянулась на животе. Фриц прикрыл ее ягодицы простынкой и принялся за работу.

– Из ада в рай. – Ева вздохнула, положила подбородок на сжатые кулачки и подняла на Джулию сияющие глаза. – Можете включить в биографию, что я подвергаю себя этим мучениям трижды в неделю. Ненавижу каждую секунду, зато Нина ежегодно отвергает предложения «Плейбоя». И я могу работать на площадке десять, даже двенадцать часов. У Фрица лучшие руки на всех пяти Континентах.

Фриц покраснел, как мальчик.

Пока Фриц разминал тело Евы своими волшебными руками, Джулия расспрашивала о здоровье, тренировках, повседневных делах и терпеливо дожидалась своего часа. А когда Ева снова надела халатик и обменялась со своим тренером очень теплым, слишком теплым поцелуем, Джулия удивилась, как женщина, влюбленная в одного мужчину, может так беззастенчиво флиртовать с другим.

Натягивая спортивный костюм, Фриц кивнул Джулии.

– В понедельник начнем вашу программу.

– Она будет здесь, – пообещала Ева прежде, чем Джулия успела вежливо отказаться, и с улыбкой посмотрела вслед Фрицу. – Считайте это частью вашего расследования, дорогая. Ну, так что вы о нем думаете?

– Я что, слишком явно пускала слюни?

– Чуть-чуть. – Ева потянулась и вытащила из кармана халата пачку сигарет. – Господи, умираю, как хочу курить, но при нем не смею. Не смешаете нам «Мимозу»? Мне побольше шампанского.

Ева жадно затянулась сигаретой.

– Не представляю ни одного другого мужчину в мире, которому доверилась бы так беспредельно даже на несколько часов. – Она взяла предложенный Джулией стакан и рассмеялась словно над какой-то только ей понятной шуткой. – Чем дольше я знаю вас, Джулия, тем легче понимаю, что вы чувствуете. В данный момент вы стараетесь не судить меня слишком строго за связь с мужчиной, который годится мне в сыновья.

– Судить – не мое дело.

– Конечно. К вашему сведению, этот потрясающий образец мужской красоты – безнадежно «голубой». – Ева снова рассмеялась. – Теперь вы шокированы и уговариваете себя, что ничего шокирующего не услышали.

– Кажется, я должна исследовать ваши чувства, а не вы – мои.

– Это улица с двусторонним движением. – Ева соскользнула со стола и с кошачьей грацией устроилась в глубоком плетеном кресле. Джулия подумала, что юная Бетти Беренски очень удачно выбрала себе имя. Женственная, соблазнительная, загадочная и неподвластная времени, как первая женщина на земле. – Прежде чем книга будет закончена, мы с вами узнаем друг друга лучше, чем любовники, чем мать и дитя. И когда мы научимся доверять друг другу, вы поймете мою цель.

Джулия опустилась в соседнее кресло, достала диктофон и блокнот.

– Почему я не должна доверять вам? Ева улыбнулась. В глазах появился таинственный блеск.

– Действительно, почему? Ну, вперед, Джулия, задавайте вопросы, жужжащие в вашей головке. Сегодня я настроена отвечать на них.

– Энтони Кинкейд. Расскажите мне, как вы вышли за него замуж и как его вторая жена сменила съемочную площадку на место вашей экономки?

Несколько секунд Ева молча курила.

– Значит, вы расспрашивали Сесиль. Джулия с удовлетворением заметила в этом заявлении легкое раздражение.

– Естественно. Если вы не хотели, чтобы она со мной откровенничала, то забыли предупредить ее. Сегодня утром она сказала, что ребенком часто бывала здесь у тети Дотти. Само собой выяснилось, кто такая тетя Дотти.

– Вы могли просто спросить меня.

– Именно это я сейчас и делаю. – Джулия вызывающе подняла голову. – Ева, если вы хотите сохранить свои секреты, то выбрали не того биографа. Я не работаю с шорами на глазах.

Прищуренные глаза Евы блеснули, как два острых лезвия.

– Это моя история!

– Да, ваша. И моя тоже, по вашему собственному выбору. – Джулия не собиралась отступать, и в ее лице Ева встретила достойного противника. – Если вы хотите, чтобы я кланялась каждый раз, когда вы дергаете за веревочки, я прямо сейчас вернусь в Коннектикут, а наши адвокаты все уладят.

Ева молчала, пытаясь успокоиться, и вскоре уважение к молодой женщине вытеснило гнев.

– Я прожила долгую жизнь, – наконец сказала она. – Я привыкла все делать по-своему. Посмотрим, Джулия, посмотрим, можно ли совместить наши точки зрения.

Ева поднесла стакан к губам, сделала пару глотков и приготовилась открыть давно запертую дверь.

– Расскажите мне, что узнали.

– Дороти Треверс была второй женой Кинкейда, который развелся с ней всего за несколько месяцев до того, как женился на вас. Я не сразу вспомнила, что она снялась примерно в дюжине фильмов второго экрана в пятидесятых. В основном в фильмах ужасов. А потом исчезла из виду. Очевидно, стала работать у вас.

– Не все в жизни так прямолинейно. Треверс начала работать у меня через несколько месяцев после того, как мы с Тони окончательно оформили развод… больше тридцати лет тому назад. Вы находите это странным?

– То, что две женщины, любившие одного и того же мужчину, тридцать лет находятся в таких отношениях? Полагаю, да.

– Любовь? – Ева с наслаждением потянулась. После сеанса с Фрицем она всегда чувствовала себя изумительно. Легкой и полной энергии. – Треверс, может, и любила его очень недолго, но я и Тони поженились из-за честолюбия и похоти. В те дни он был великолепен. Высокий, сильный и безнравственный. Когда я снималась у него в «Параллельных жизнях», его брак уже был обречен.

– У него и Треверс был ребенок, и этот ребенок умер.

Потягивая шампанское, Ева не спешила с ответом. Может, Джулия и загнала ее в угол, но был лишь один способ рассказать эту историю. Ее собственный способ.

– Потеря ребенка разрушила фундамент их брака. Треверс не могла… не хотела забывать. Тони – он всегда был эгоистом – решил забыть. Когда мы начали встречаться, я не знала деталей. Наш роман и последовавший за ним брак не вызвали особого скандала.

Джулия сделала мысленную заметку просмотреть старые номера «Фотоплей» и «Голливуд репортер».

– Треверс была слишком незначительна, чтобы вызвать сочувствие или неприязнь. Не считайте меня высокомерной, это просто правда. Наш маленький треугольник занял несколько колонок и был быстро забыт. Когда Элизабет Тейлор увела Эдди Фишера у Дебби Рейнолдс, люди приняли это гораздо ближе к сердцу. До сих пор не знаю, была ли я той соломинкой, что сломала хребет браку Тони и Треверс.

– Я спрошу Треверс.

– Не сомневаюсь. Хотя вряд ли она вам ответит. А мне, пожалуй, лучше начать сначала, с моего начала с Тони. Как я и сказала, он был очень привлекательным мужчиной, и я уважала его как режиссера.

– Вы встретились в «Параллельных жизнях»?

– О, мы встречались и раньше… как все на этом корабле дураков, но съемочная площадка – крохотный мирок, совершенно оторванный от реальности. Даже не оторванный, а отгородившийся. И как бы ни было тяжело временами, иллюзия затягивает, как наркотик. Вот почему многие из нас обманываются, искренне веря, что отчаянно влюблены в соседа по этому сверкающему мыльному пузырю… на время создания фильма.

– Вы влюбились не в партнера, а в режиссера. Длинные черные ресницы опустились, скрыв глаза, устремленные в прошлое.

– Это был трудный фильм, очень мрачный, высасывающий все силы и чувства. История об обреченном браке, предательстве, супружеской измене и нервном срыве. Целый день мы снимали один и тот же эпизод, в котором моя героиня признает наконец неверность мужа и совершает попытку самоубийства. Я должна была раздеться до черных кружевных трусиков, тщательно подкрасить губы, подушиться. Включить радио и танцевать. Одна. При свечах. Затем открыть бутылку и глотать одну за другой снотворные таблетки, запивая их шампанским.

– Я помню эту сцену, – прошептала Джулия. В ярко освещенной комнате, полной запахов пота и ароматизированных масел, та сцена живо предстала перед ее мысленным взором. – Это было очень страшно, очень трагично.

– Тони требовал возбуждения, почти экзальтации, и отчаяния. Мы снимали дубль за дублем, час за часом. Мне казалось, что меня вывернули наизнанку, что моя душа, мое сердце кровоточат. Когда к концу дня просмотрели отснятый материал, я увидела, что Тони добился своего: изнеможение, ярость, горе и тот свет в глазах, что появляется от ненависти.

Ева улыбнулась улыбкой победителя. Эта сцена была одной из ее лучших работ на экране.

– Когда мы закончили, я ушла в свою гардеробную. У меня тряслись руки. Дьявол, у меня душа тряслась. Он пришел следом, запер дверь. Боже, я помню, как он стоял там, как прожигал меня глазами. Я визжала, рыдала, я выплеснула столько яда, что можно было убить десяток мужчин. Когда он схватил меня, я ударила его. До крови. Он порвал мой халат, я царапалась, кусалась. Он стянул меня на пол, разорвал в клочки трусики, в которых я снималась, и все это, не произнося ни слова. Боже милостивый, мы взорвались в оргазме, как пара диких псов.

Джулия сглотнула комок в горле.

– Он изнасиловал вас?

– Нет. Было бы легче солгать, но к тому моменту, как мы приземлились, я уже обезумела от желания. Я понимала, что, если бы сопротивлялась, он изнасиловал бы меня. И это невероятно возбуждало. – Ева зажгла новую сигарету. – Чертовски возбуждало. Наши отношения были извращенными с самого начала, но это был лучший секс в моей жизни. Всегда почти жестокий, всегда на грани невероятного.

Ева встала, чтобы смешать себе еще один коктейль.

– Я считала себя опытной… – Поджав губы, Ева наполнила стакан до самых краев и то же самое сделала для Джулии. – Унизительно признавать, что я вступила в тот брак невинной, как дитя. Тони был знатоком половых извращений, о которых в те времена даже не упоминали. Оральный секс, анальный, садомазохизм. У Тони был полный шкаф всяких дьявольских штучек. Некоторые я находила забавными, некоторые – омерзительными, некоторые – эротичными. И были наркотики.

Джулия приняла предложенный стакан. Здесь и сейчас ей не казалось странным пить шампанское до ленча.

– С наркотиками Тони опередил свое время. Он наслаждался галлюциногенами. Я сама их пробовала, но меня они никогда не привлекали. Тони был ненасытен во всем. В еде, алкоголе, наркотиках, сексе. Женщинах.

Ева страдает, поняла Джулия. В ней вспыхнуло желание защитить. Она выиграла в схватке характеров, но победа, вызвавшая боль, не радовала.

– Ева, мы не обязаны углубляться во все это. Огромным усилием воли Ева стряхнула напряжение, снова опустилась в кресло.

– Джулия, как вы входите в холодную воду? Дюйм за дюймом или сразу?

– Головой вперед.

– Хорошо. – Ева глотнула шампанского, чтобы очистить горло перед прыжком. – Началом конца стала та ночь, когда он приковал меня к кровати, чего никогда не делал раньше. Бархатными наручниками. Вы шокированы?

Джулия не смогла представить себя настолько беспомощной, в полной власти другого человека. Не смогла представить в таком положении Еву. Является ли такое полное подчинение синонимом доверия?

– Я не пуританка.

– Еще какая пуританка. И это одно из качеств, которые мне нравятся в вас больше всего. Под внешней искушенностью бьется сердечко пуританки. Не сердитесь. Это освежает.

– А я думала, оскорбляет.

– Вовсе нет. Позвольте предупредить вас, юная Джулия, когда женщина попадает в сексуальную зависимость от мужчины, она способна на то, от чего при свете дня сгорает со стыда. Даже если страстно желает повторить свой опыт. – Ева царственно откинулась на спинку кресла, обнимая бокал обеими руками. – Ну, вы сами узнаете. Если повезет.

"Если повезет, моя жизнь просто вернется в прежнее русло», – подумала Джулия.

– Итак, Энтони Кинкейд. Он любил, назовем это маскарадом. В ту ночь на нем была набедренная повязка из черной кожи. Он уже начинал толстеть, что несколько портило впечатление. Горели черные свечи, курились благовония. Он натирал мое тело маслами, пока оно не заблестело и запульсировало. Он делал со мной изумительные вещи, останавливаясь лишь на мгновения, чтобы дать мне передышку. А когда я уже сходила с ума, лишь бы быть с ним – господи, да с кем угодно, – он поднялся и открыл дверь. Он впустил юношу…

Ева отпила шампанского, и, когда снова заговорила, в ее голосе не звучало никаких эмоций.

– Ему не могло быть больше шестнадцати-семнадцати. Я начала ругаться, угрожать, даже умоляла, пока Тони раздевал его, пока касался его своими дьявольски опытными руками. Я обнаружила, что даже после четырех лет жизни с таким человеком, как Тони, все еще во многом невинна. Я не могла смотреть на то, что они делали друг с другом, и закрыла глаза. Потом Тони подвел мальчика ко мне и приказал ему делать со мной все, что угодно… Я поняла, что мальчик гораздо искушеннее меня. А Тони смотрел… и пока мальчик еще был во мне, Тони пристроился за ним на коленях, и… – Ева поднесла к губам сигарету. Ее пальцы дрожали, но голос оставался ровным. – …И мы трахались втроем. Это продолжалось несколько часов… с бесконечной сменой позиций. Я перестала ругаться, молить, плакать и стала вынашивать мщение. В конце концов Тони отпустил юношу и освободил меня. Я подождала, пока Тони уснет, спустилась в кухню и нашла самый большой нож. Когда он проснулся, в одной руке я держала его член, в другой – нож. Я сказала, что, если он когда-нибудь дотронется до меня, я его кастрирую, и предложила тихий и быстрый развод с условием, что мне остается дом со всем содержимым, «Роллс-Ройс», «Ягуар» и домик в горах. Если бы он не согласился, я разделала бы его, как свиную тушу.

Вспоминая, как лепетал перепуганный насмерть Тони, Ева улыбнулась. И улыбалась, пока не взглянула на Джулию, на слезы, струящиеся по ее щекам.

– Не надо плакать. Он расплатился сполна.

– За это невозможно расплатиться. – Джулия охрипла от ярости, на какую не считала себя способной. – Ничем.

– Возможно, но опубликовать все это – хорошая месть. Я долго ждала.

– Почему? – Джулия смахнула слезы. – Почему вы ждали?

– Хотите правду? – Ева вздохнула, допила шампанское. – Мне было стыдно, что меня использовали таким унизительным образом.

– Вам нечего стыдиться.

Впервые Ева говорила о той ночи, хотя переживала ее много раз, но в первый раз воспоминания не были такими мучительными, как раньше. Она даже не представляла, каким целительным может быть сострадание.

– Джулия, вы действительно верите, будто нет стыда в том, что тебя используют?

Джулия только покачала головой. Ее тоже использовали. Не так омерзительно, но она знала, что стыд может кусать годами, как злая собака.

– Я не понимаю, как вы смогли тогда удержаться и не пустить в ход нож или разоблачение.

– Выживание, – просто сказала Ева. – На том этапе моей жизни я не больше Тони была заинтересована в том, чтобы тайное стало явным. И еще Треверс. Я поехала к ней через пару недель после развода, когда обнаружила припрятанные Тони пленки. Не только с ним и со мной в разных сексуальных эскападах, но с ним и с другими мужчинами, с ним и с двумя девочками. И я осознала, что мой брак был болезнью. Думаю, я поехала к Треверс, чтобы доказать себе, что не только я была одурачена и совращена… Треверс жила одна в маленькой квартирке. Деньги, которые ежемесячно выплачивал Тони, едва покрывали арендную плату и содержание в лечебнице ее сына.

– Сына?

– Томми. Ребенка, которого Кинкейд предпочел считать мертвым. Томми – олигофрен.

Задыхаясь от гнева, Джулия вскочила с кресла и бросилась к окнам, где воздух казался чище.

– Он отвернулся от собственного сына?!

– Не он первый, не он последний, не так ли? Джулия услышала сочувствие в голосе Евы и автоматически отгородилась от него.

– Это был мой выбор, и я не была замужем за отцом Брэндона. Треверс была замужем за отцом Томми.

– Да… но у Тони уже было двое абсолютно здоровых и до предела избалованных детей от первой жены. Он не хотел признавать больного ребенка.

– Расскажите мне о сыне Треверс.

– Томми сейчас около сорока. Он не может сам ни одеться, ни поесть. Врачи не думали, что Томми проживет столько лет, но они не сильно ошиблись, ведь живет его тело, а не мозг.

– Как Треверс могла говорить, что ее сын умер?

– Не осуждайте ее, Джулия. Она согласилась на требование Тони, так как боялась, что он убьет ребенка. И еще потому, что винит за состояние Томми себя. Она убеждена, что в умственной отсталости Томми виноваты… скажем так, нездоровые сексуальные отношения, в которых он был зачат. Ерунда, конечно, но Треверс в это верит. В общем, она отказалась от моих денег, которые сочла милостыней, но согласилась работать у меня. И работает уже больше трех десятилетий, а я храню ее тайну.

– Хранили до сих пор. Почему же вы решили раскрыть ее тайну теперь?

Ева откинулась на спинку кресла.

– Я приняла меры предосторожности. Тони больше не может причинить зла ни сыну, ни Треверс, а мой брак с ним – часть моей жизни. Я решила написать всю правду, Джулия.

– Кинкейд попытается остановить вас.

– Я давным-давно перестала бояться Тони.

– Он способен на все.

Джулия молча достала из портфеля анонимки Прочитав их, Ева побледнела.

– Где вы это взяли?

– Одну оставили на ступеньках гостевого дома. Другую незаметно сунули в мою сумочку во время вчерашнего приема.

– Я разберусь. – Ева сунула записки в карман халата. – Если получите еще, принесите мне. Джулия медленно покачала головой.

– Ева, этого недостаточно. Они были предназначены мне, и я имею право на ответы. Должна ли я считать их угрозами?

– Я бы считала их жалкими предупреждениями перепуганного труса.

– Кто мог оставить первую?

– Именно это я собираюсь выяснить, – с мрачной решимостью сказала Ева.

– Хорошо. Тогда ответьте на другой вопрос: кто-нибудь – кроме Энтони Кинкейда – мог бы испугаться настолько, чтобы написать эти записки?

Ева улыбнулась:

– О дорогая моя Джулия, вы даже не представляете, сколько их!

Глава 8

Ева не часто думала о Тони и том периоде своей жизни, когда была рабыней сексуальных извращений. В конце концов, это продолжалось только пять лет из ее шестидесяти семи. Она совершала и другие ошибки, получала и другие удовольствия, однако задуманная автобиография заставляла пересмотреть и в чем-то переоценить прожитую жизнь. Словно эпизоды фильма в монтажной комнате… но в этой драме на полу монтажной не останется ни одного выброшенного кадра.

Она использует каждый эпизод, каждую сцену, каждый дубль… и к черту последствия.

Джулия… Мысли о Джулии облегчали вновь нахлынувшую головную боль не меньше, чем выписанные врачом наркотики, которые только и помогали теперь. Джулия компетентна, умна, целеустремленна. Способна на сострадание. Ева еще не решила, как реагировать на слезы Джулии. Не сочувствия она ожидала, а шока и, может быть, осуждения.

Она не думала, что так болезненно сожмется ее собственное сердце. Может, из-за высокомерия. Она была так уверена в том, что диктует сценарий и назначает исполнителей. Джулия и мальчик не вписываются в предназначенные им роли. Как она могла предугадать, что начнет любить тех, кого хотела всего лишь использовать?

И анонимки. Ева разложила их на туалетном столике. Две для нее и две для Джулии. Все четыре написаны одинаковыми печатными буквами, все четыре – банальные пословицы, которые можно истолковать как предупреждения. Или угрозы.

Анонимки, посланные ей, развлекли, даже стимулировали ее. В конце концов, ей уже никто не сможет навредить. Но угрозы, посланные Джулии, все изменили. Она должна найти автора и остановить его.

Когда в дверь спальни постучали, Ева быстро смахнула записки в ящик столика. Пока это ее секрет. Ее и Джулии.

– Войдите. Появилась Нина.

– Я принесла чай и несколько писем на подпись.

– Поставь поднос у кровати. Мне еще нужно просмотреть пару сценариев.

– Я думала, ты захочешь отдохнуть после сериала.

– Это зависит от обстоятельств. – Ева размашисто расписалась под письмами, не удосужившись даже просмотреть их. – Что у нас на завтра?

Нина раскрыла ежедневник в кожаном переплете.

– В девять часов косметические процедуры и прическа у Армандо, в час ленч в «Чейзен» с Глорией Дюбари.

– Ах да. Прекрасно. – Ева усмехнулась и начала наносить увлажняющий крем на щеки, лоб, шею, внимательно изучая свое отражение в зеркале. – Не хочу, чтобы старая карга заметила новые морщинки.

– Вы же любите мисс Дюбари.

– Естественно. Но она будет придирчиво разглядывать меня, и я должна хорошо выглядеть. Две женщины определенного возраста встречаются за ленчем ради самоуспокоения. Что еще?

– Коктейль с Мэгги в четыре. В «Поло Лонж». Затем вы угощаете ужином мистера Флэннигана. Здесь, в восемь.

– Закажи поварихе бифштекс с кровью.

– Уже заказала. – Нина захлопнула ежедневник. – А на десерт она приготовит забальони ^[2].

– Нина, ты сокровище. Подумай, как скоро мы сможем организовать прием.

– Прием? – Нахмурившись, Нина снова раскрыла ежедневник. – Какого рода?

– Экстравагантный. Скажем, человек на двести. Вечерние костюмы. Оркестр на лужайке, ужин и танцы под звездами. Море шампанского и пресса, избранная пресса.

– Полагаю, за пару месяцев…

– Раньше.

Нина вздохнула, представив отчаянные звонки поставщикам провизии, цветочникам, музыкантам…

– Шесть недель. – Она увидела выражение лица Евы и снова вздохнула. – Хорошо, три. Прямо перед вашим отъездом на натурные съемки.

– Отлично. Список гостей составим в воскресенье.

– А повод? – спросила Нина, продолжая делать заметки в ежедневнике.

– Повод? – Ева удовлетворенно улыбнулась. – Назовем это вечером, посвященным воспоминаниям. Ретроспектива Евы Бенедикт. Старые друзья, старые тайны.

– Ева, почему ты решила разворошить прошлое? Ева аккуратно нанесла крем под глаза.

– Жизнь так скучна!

– Я не шучу. – Нина налила чай для Евы и поставила чашку с чаем на туалетный столик среди баночек и флакончиков, наполнявших комнату чисто женским ароматом, таинственным и эротичным. – Я уже говорила тебе… ну, ты знаешь, что я чувствую. А теперь еще… меня очень встревожила реакция Энтони Кинкейда.

– Тони не стоит и секунды волнений. Он просто слизняк. – Ева погладила руку Нины, затем взяла чашку, вдохнула легкий аромат жасмина. – Давно пора рассказать всем, какие извращения таятся в этом чудовищном теле.

– Но есть и другие заинтересованные лица.

– О да, и немало. – Ева засмеялась, с наслаждением представляя реакцию некоторых. – Моя жизнь была безумным калейдоскопом событий и персонажей. Сколько искусной полуправды и откровенной лжи таится под ослепительным внешним блеском! И самое интересное то, что стоит дернуть за одну ниточку, как тут же меняется весь узор. Даже добро не остается безнаказанным. Я готова к любым последствиям.

– Не все могут повторить твои слова. Ева отпила чай, следя за Ниной поверх края чашки. Когда она снова заговорила, ее голос смягчился.

– Правда, вытащенная на свет, далеко не так разрушительна, как ложь, скрываемая в темноте. – Она сжала руку Нины. – Тебе нечего бояться.

– Кое-что лучше не трогать. Ева вздохнула, отставила чашку.

– Доверься мне. У меня есть причины делать то, что я делаю.

Нина кивнула и криво улыбнулась:

– Надеюсь. Не читай слишком долго. Тебе необходим отдых.

Когда за Ниной закрылась дверь, Ева снова взглянула на свое отражение в зеркале.

– Скоро у меня будет бездна возможностей для отдыха. Очень скоро.

Почти всю субботу Джулия провела за работой. Брэндон развлекался в обществе Сесиль и ее младшего брата Дастина, которого Сесиль называла не иначе как «чудовище». Дастин, не знавший, что такое застенчивость, и говоривший все, что приходило ему в голову, был полной противоположностью Брэндону. Если Брэндон мог часами играть, не произнося ни слова, Дастин считал, что веселье – не веселье, если не лопаются барабанные перепонки.

Из своего кабинета на первом этаже Джулия слышала грохот и звон в спальне наверху. Когда шум становился слишком угрожающим, Сесиль окриком – из того места, где она в данный момент находилась, – восстанавливала относительное и недолгое спокойствие.

Нелегко было балансировать между детскими криками, шумом пылесоса, веселой музыкой и мерзостями, которые Джулия списывала с магнитной пленки.

Принимая предложение Евы, Джулия не ожидала грязи. Что делать? Ева требует опубликовать неприкрашенную правду. Необходимо ли это? Разумно ли вытаскивать на свет такие болезненные и мучительные подробности?

Конечно, спрос на книгу взлетит до небес, но какой ценой?

Сомнения тревожили Джулию. Кого она защищает? Ну уж точно не Энтони Кинкейда. Он заслуживает гораздо, гораздо большего, чем позор, который обрушится на него после выхода книги.

Еву? Откуда эта потребность защитить женщину, которую она едва знает и пока совсем не понимает? Если изложить историю так, как она была рассказана, репутация Евы будет запятнана. Ева сама призналась в том, что темная сторона секса привлекала ее. До той ужасной ночи она была не просто добровольным партнером, она жаждала вкусить запретный плод. И простит ли общество баловство с наркотиками даже королеве экрана?

Может, и простит. В любом случае Еве явно наплевать на общественную реакцию. Она не извинялась, рассказывая о той страшной ночи, не взывала к сочувствию. И обязанность Джулии, как биографа, лишь добавить к рассказу Евы мнения окружающих, собственные впечатления. Интуиция подсказывала: именно брак Евы с Кинкейдом – один из тех жизненных эпизодов, которые выковали из Бетти Беренски Еву Бенедикт.

Джулия заставила себя снова прослушать пленку. Она сделала заметки о паузах, колебаниях, добавила собственные воспоминания о том, как часто Ева подносила к губам бокал или сигарету. Как струился в окна солнечный свет, как витал в воздухе запах пота… Эту часть надо изложить в форме прямого диалога! Безучастный голос Евы усилит остроту ситуации.

Джулия мучилась с этой главой еще часа три, потом отправилась в кухню. Хотелось отвлечься от событий, словно пережитых ею самой. Джулия решила приготовить ужин.

Простые домашние хлопоты всегда успокаивали ее. Обнаружив, что беременна, она провела первые несколько недель, терпеливо протирая оконные рамы и мебель. На полу валялась обувь, по всей ее комнате была разбросана одежда, зато мебель сияла. Позже Джулия поняла, что именно монотонная работа спасала ее от приступов истерики.

Именно тогда она решила, что не будет делать аборт и не отдаст своего ребенка приемным родителям. И теперь, десять лет спустя, она знала, что для нее то решение стало единственно верным.

Домашняя пицца была любимым блюдом Брэндона. Джулия приготовила тесто и занялась соусом. Мысли унесли ее в Коннектикут. Не забывают ли соседи стряхивать снег с можжевельника? Успеет ли она вернуться домой к тому времени, когда надо сажать дельфиниум? Сможет ли этой весной завести Брэндону щенка, о котором он так мечтает? Будут ли ее ночи такими же длинными и одинокими, какими они становятся здесь?

– Отлично пахнет. – Джулия вздрогнула и мгновенно напряглась. Пол! Прислонился к дверному косяку и улыбается как ни в чем не бывало! Может, он и забыл об их лихорадочных объятиях, но она помнила. – Меня впустила Сесиль, а ты, как я вижу, уже познакомилась с Дастином, королем хаоса.

Джулия отвернулась и стала помешивать соус.

– Хорошо, что у Брэндона появился друг его возраста.

– Каждому нужен друг, – прошептал Пол. – Я знаю этот взгляд. Ты ждешь извинений за мое… неджентльменское поведение. – Он вынул руки из карманов тесных выцветших джинсов и провел пальцами по ее шее. – Тут я ничем не могу помочь тебе, Джил.

. Она раздраженно стряхнула его руку и оглянулась, нахмурившись.

– Я не жду извинений, Пол. А что ты ищешь здесь?

– Разговора, общения. – Он с наслаждением втянул носом воздух. – Может, горячей еды.

Когда он поднял голову, его лицо оказалось почти рядом с ее лицом. Его глаза сверкали весело, вызывающе Будь он проклят! Словно раскаленное копье вонзилось в ее грудь.

– И, – добавил Пол, – все, что смогу получить. Джулия резко отдернулась, звякнула ложка.

– Думаю, все это ты смог бы получить в другом месте.

– Конечно. Но я хотел бы здесь. – Он уперся руками в плиту, отрезав ей все пути к отступлению. – Я нервирую тебя. Очень лестно.

– Не нервируешь. Раздражаешь. – Ложь вырвалась, не оставив в Джулии ни малейших угрызений совести.

– В любом случае это реакция. – Пол самодовольно улыбнулся. Теперь она будет мешать соус до скончания века, лишь бы не повернуться и не оказаться в его объятиях… если, конечно, ему не удастся хорошенько раздразнить ее. – Джил, твоя проблема в том, что ты слишком серьезно воспринимаешь простой поцелуй.

Она стиснула зубы.

– Ничего подобного.

– Ты забыла о моем расследовании? Я не нашел мужчины, с которым ты была бы серьезно связана в последние десять лет.

– Сколько бы мужчин я ни впустила в свою жизнь, это моя личная жизнь, и тебя она не касается.

– Согласен. Но мне нравится, что их число равно нулю. Милая Джулия, неужели ты не знаешь, что для мужчины нет ничего соблазнительнее женщины, которая держит свои страсти на коротком поводке? Мужчина не перестает спрашивать себя, не сможет ли он стать именно тем, кто заставит ее ослабить хватку. – Он вытянул шею и коснулся губами ее губ, рассчитывая скорее рассердить, чем возбудить. – Я старался, но не смог удержаться.

– Приложи побольше усилий, – предложила Джулия, отталкивая его локтем.

– Я думал о том вечере. – На столе стояла ваза с виноградом. Пол отщипнул одну виноградину и отправил в рот. Не этого вкуса он жаждал, но пока сойдет. – Беда в том, что я поддаюсь порывам, У тебя такие прелестные ступни.

– Что?

– Когда бы я ни заглянул сюда, ты всегда босая. – Он плотоядно уставился на ее ноги, и Джулия замерла с противнем в руке. – Понятия не имел, что голые пальчики могут так возбуждать.

Джулия не хотела смеяться, совсем не хотела.

– Если это поможет, я начну носить толстые носки и тяжелые башмаки.

– Слишком поздно. – Пол облизнулся. – Я только буду представлять, что скрывается под толстыми носками. Не хочешь сказать, что готовишь?

– Пиццу.

– Я всегда думал, что пиццу привозят замороженной в картонных коробках.

– Не сюда.

– Если я пообещаю не покусывать твои соблазнительные ножки, ты пригласишь меня на ленч? Джулия взвесила все «за» и «против».

– Я приглашу тебя на ленч, если ты согласишься честно ответить на пару вопросов.

Пол снова понюхал соус, облизал деревянную ложку.

– Договорились. Пицца с пепперони?

– Не только.

– Вряд ли у тебя найдется пиво.

Джулия начала месить тесто, и Пол потерял нить разговора. Ее пальцы были ловкими, как у старых поварих, но заставляли думать, как умело они касались бы его тела. Джулия что-то сказала, но он не слышал. Все началось как шутка, но сейчас он пытался понять, почему от простого кухонного ритуала у него пересохло во рту – Ты передумал?

Пол с трудом перевел взгляд с ее рук на лицо.

– Что?

– Я сказала, что Сесиль набила холодильник напитками. Уверена, там есть пиво.

– Как продвигается сбор материала для книги?

– Потихоньку. Естественно, я регулярно беседую с Евой. Поговорила с Ниной, задала пару вопросов Фрицу, но они отскочили от него, словно мячики.

– О, Фриц. Скандинавский бог здоровья. И что ты о нем думаешь?

– Он мил, влюблен в свое дело и потрясающе красив.

– Красив? – Нахмурившись, Пол опустил свою бутылку. – Да он похож на товарный поезд. Неужели женщин действительно привлекают горы мускулов?

Искушение оказалось непреодолимым, и Джулия одарила Пола ослепительной улыбкой.

– Мы не можем сопротивляться обаянию силы. Пол отхлебнул пива, еле подавив желание пощупать собственные бицепсы.

– Кто еще давал тебе интервью?

Довольная его реакцией, Джулия вернулась к пицце.

" – На следующую неделю у меня назначено несколько встреч. Большинство тех, к кому я обращалась, охотно идут на сотрудничество. Думаю, они надеются выудить информацию из меня, а не наоборот.

Пол подумал, что именно это делает он сам… вернее, собирался сделать прежде, чем она отвлекла его.

– И как много ты им скажешь?

– Только то, что они уже знают: я пишу биографию Евы Бенедикт под ее личным руководством. – Теперь, когда они оставили позади острые моменты, Джулия почувствовала себя увереннее. Да и что может случиться, когда наверху играют мальчишки? – Может, ты немного расскажешь о тех, с кем мне предстоит встретиться?

– Например?

– Первым в моем списке стоит Дрейк Моррисон. Пол глотнул пива.

– Племянник Евы… единственный племянник. Сын ее старшей сестры, еще два ребенка родились мертвыми. После этого сестра Евы ушла в религию. Младшая сестра Евы никогда не была замужем. Дрейк красив, амбициозен. Обожает шикарную одежду, машины и женщин. Да, именно в таком порядке.

– Он тебе не очень нравится?

– Я ничего против него не имею. Дрейк прилично работает, но это неудивительно: Ева – его главный клиент, а ее нетрудно продавать. Он любит красивые вещи и часто оказывается в щекотливом положении из-за склонности к азартным играм. – Пол поймал вопросительный взгляд Джулии и пожал плечами. – Дрейк осмотрителен. Просто он обращается к тем же букмекерам, что и мой отец, когда бывает в Штатах.

Джулия решила побольше расспросить о Дрейке после собственного расследования и сменила тему:

– Я надеюсь на интервью с твоим отцом. Кажется, Ева до сих пор его любит.

– Их развод не был мучительным. Отец часто говорит об их браке как о хорошем, но коротком спектакле, хотя не представляю, как он отнесется к обсуждению постановки с тобой. Он сейчас в Лондоне, играет в «Короле Лире».

Джулия кивнула, втайне надеясь, что ей не придется совершать трансатлантический перелет.

– Энтони Кинкейд?

– Я бы не подходил к нему слишком близко. – Пол выдохнул клуб дыма. – Ядовитая змея. И всем хорошо известно, что он любит молоденьких женщин. Берегись.

– Как ты думаешь, насколько далеко он может зайти, чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь?

– Почему ты спрашиваешь?

– На приеме он казался очень встревоженным. Даже угрожал.

– Трудно отвечать, когда задают лишь половину вопроса.

– Просто ответь на ту часть, что задали.

Джулия сунула пиццу в духовку, поставила таймер.

– Я знаю его не настолько хорошо, чтобы иметь свое мнение. Джулия, он угрожал тебе?

– Нет.

Прищурившись, Пол подошел к ней.

– А кто-нибудь другой?

– С чего вдруг?

Пол только покачал головой.

– А почему ты грызешь ногти? – Джулия виновато опустила руку и не успела уклониться, когда Пол взял ее за плечи. – О чем Ева говорит с тобой? Кого она вовлекла в это путешествие в прошлое? – Он посмотрел ей в глаза. – Ты мне не скажешь. И сомневаюсь, что признается Ева, – мягко произнес он, но решил, что обязательно выяснит. – Обещай, что, если возникнут осложнения, ты обратишься ко мне.

Вот уж чего она хотела бы избежать, как ни велико было искушение!

– Я не жду осложнений, с которыми не смогла бы справиться сама.

Его пальцы ласково пробежали по ее обнаженным рукам, губы приникли к ее губам. Ее сознание не успело дать команду «назад». Руки, готовые вцепиться в него, сжались в кулаки, губы раскрылись.

Она почувствовала в его поцелуе и страсть, и обещание и закрыла глаза, пытаясь скрыть свои чувства: блаженство, пьянящее ощущение свободы. Господи, она уже забыла, как чудесно, когда в тебе так нуждаются.

Пол был потрясен больше, чем хотел бы признаться даже самому себе. Слишком часто он думал о Джулии после поцелуя в машине и мечтал о большем. И боялся, что она – единственная женщина, которая заставит его просить, умолять.

– Джулия. – Пол прошептал ее имя и снова губами коснулся ее губ, теперь более податливых. – Я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я хочу показать тебе, как это может быть между нами.

Она знала, как это может быть. Она капитулирует, а он, удовлетворенный победой, насвистывая, уйдет прочь и оставит ее с разбитым сердцем. Больше она подобного не допустит. Никогда не допустит. Но ее тело отказывалось подчиняться разуму. О, если бы она убедила себя, что может быть такой же крепкой, как Пол, такой же невосприимчивой к обидам и разочарованиям, то, вероятно, смогла бы получить удовольствие и остаться невредимой.

– Слишком рано. – И пусть ее голос дрожит. Смешно притворяться, что Пол не возбуждает ее. – Слишком быстро.

– Вовсе нет, – пробормотал он, но отступил. Черт побери, он не будет умолять… никого, ни о чем. – Хорошо. Притормозим. Вообще-то соблазнение женщины на кухне с играющими детьми над головой – не мой стиль. – Пол вернулся к столу за своим пивом. – Ты… все меняешь, Джулия. Думаю, я должен обдумать это так же тщательно, как ты. – Он отхлебнул пива и резко поставил бутылку на стол. – Будь я проклят, если стану думать.

Однако прежде чем он успел шагнуть к ней, на лестнице раздался топот детских ног.

Глава 9

Глория Дюбари находилась в щекотливом для актрисы возрасте. Ее официальная биография сводила эту щекотливость к пятидесяти годам. Ее свидетельство о рождении, выданное на имя Эрнестины Блоуфилд, добавляло пять опасных лет, но – благодаря доброте природы и наследственности – пары легких подтяжек оказалось достаточным, чтобы сохранить образ инженю.

Лицо девчонки-сорванца, украшенное огромными бесхитростными голубыми глазами. Мальчишеская стрижка, которую в зените ее славы копировали миллионы женщин.

Пресса восхищалась Глорией. Мечта любого агента, она позаботилась об этом, охотно раздавая фотографии своей единственной свадьбы и не скупясь на веселые истории о двух своих детях.

За ней закрепилась репутация преданного друга и вдохновителя благотворительных акций. Ее текущим проектом был фонд «Актеры в защиту животных».

В бунтарских шестидесятых средние американцы вознесли Глорию, на пьедестал как символ невинности и нравственности и поклонялись ей уже тридцать лет… не без ее помощи.

В единственном общем с Евой фильме Ева играла роль зрелой женщины, соблазнившей слабовольного мужа юной доверчивой Глории. Эти роли и создали имидж обеим: хорошая девочка, плохая женщина. Как ни странно, актрисы подружились.

Циник мог бы сказать, что эту дружбу укрепило то обстоятельство, что им никогда не приходилось сражаться за роли или мужчин, и это было бы правдой, но лишь отчасти…

Когда Ева неторопливо вошла в «Чейзен», Глория уже сидела за столиком, скучая над бокалом белого вина. Немногие знали Глорию настолько хорошо, чтобы за безмятежным выражением лица различить недовольство. Ева различила и поняла, что разговор будет долгим и не очень приятным.

Не успели женщины чмокнуть друг друга в щеки, как подлетел официант.

– Шампанское, мисс Бенедикт?

– Естественно. – Ева уже достала сигарету и улыбнулась официанту, поднесшему ей зажигалку. Приятно было сознавать, что после сеанса в косметическом салоне она выглядит великолепно. Кожа гладкая и упругая, волосы сияют. – Как дела, Глория?

– Неплохо, учитывая разгром, который «Вэрайети» устроил моему новому фильму.

– Главное – кассовые сборы. Ты достаточно давно крутишься в бизнесе, чтобы обращать внимание на мнение одного высокомерного критика, – Я не такая закаленная, как ты. – Глория улыбнулась с легким превосходством. – Ты просто послала бы критика… ну, ты знаешь куда.

– К дьяволу? – Ева рассмеялась и похлопала по руке официанта, принесшего шампанское. – Не вас, дорогой.

– Ева, полно тебе. – Однако в голосе Глории прозвучал смешок.

Так благовоспитанная девочка хихикает иногда в церкви, с нежностью подумала Ева. Интересно, что чувствуешь, когда действительно веришь рецензиям?

– Как поживает Маркус? Нам не хватало вас обоих на благотворительном приеме.

– О, мы очень жалеем, что не смогли прийти. У Маркуса разыгралась головная боль. Ты не представляешь, как трудно вести бизнес в наши дни.

Разговор о Маркусе Гранте, за которым Глория счастливо была замужем двадцать пять лет, всегда навевал на Еву скуку.

– И нет ничего хуже ресторанного бизнеса, – продолжала Глория, всегда готовая пострадать за мужа. – Санитарная служба сует нос повсюду, а люди только и говорят, что о холестерине и калориях. Уже забыли, что фирма «Быстро и вкусно» вскормила весь средний класс Америки.

– Маленькая красная коробочка на каждом углу, – прокомментировала Ева. – Не тревожься, Глория, как бы американцы ни заботились о здоровье, они всегда найдут в желудке место для хорошего гамбургера.

– Конечно. – Глория улыбнулась официанту. – Салат с лимонным соком и перцем.

Ироничность ситуации явно не дошла до Глории, подумала Ева, заказывая мясо в остром соусе с красным перцем.

– А теперь расскажи мне все сплетни.

– Вообще-то список возглавляешь ты. – Глория забарабанила по бокалу короткими ногтями, покрытыми прозрачным лаком. – Все говорят о твоей книге.

– Отлично. И что же говорят?

– Сгорают от любопытства. Негодуют.

– Я ожидала страха.

– И страха хватает. Боятся, что их упомянут. Боятся, что не упомянут.

– Спасибо, дорогая, ты скрасила мой день.

– Тебе легко шутить, Ева, но люди встревожены.

– Кто именно?

– Ну, Тони Кинкейд не делает тайны из своих чувств. И я слышала, как Анна дель Рио бормотала что-то о судебном иске за клевету.

Ева довольно улыбнулась, намазывая маслом рогалик.

– Видит бог, Анна – прекрасный модельер, но неужели она верит, будто клиентов волнует, что она нюхает в задней комнате?

– Ева! – Покраснев от смущения, Глория отхлебнула вина. Ее взгляд нервно заметался по залу. Не услышал ли кто-нибудь? – Нельзя говорить вслух такие вещи.

Я, конечно, не одобряю наркотики, но Анна очень влиятельна. И если она иногда…

– Глория, не надо быть более глупой, чем необходимо. Анна – наркоманка с ежедневной дозой в пять тысяч долларов.

– Ты не можешь знать…

– Я знаю. – Официант вернулся с заказом. На этот раз Ева тактично замолчала и не произнесла ни слова, пока он расставлял тарелки и подливал в бокалы вино. – Разоблачение может спасти Анне жизнь, хотя я солгала бы, если бы сказала, что бескорыстно забочусь о ее благе. Кто еще?

– Их не счесть. – Глория уставилась на свой салат. Как и все свои роли, этот ленч она репетировала часами. – Ева, эти люди – твои друзья.

– Едва ли. – Не страдая отсутствием аппетита, Ева занялась мясом. – По большей части это люди, с которыми я работала, посещала различные мероприятия. С некоторыми я спала. Что касается дружбы, настоящих своих друзей в бизнесе я могла бы сосчитать на пальцах одной руки.

Глория надула губы, что очаровывало миллионы кинозрителей.

– А меня ты считаешь другом?

– Да. – Ева с наслаждением прожевала кусок мяса, проглотила и только потом заговорила снова:

– Глория, мои откровения могут кого-то обидеть, но могут и исцелить. Однако не в этом дело.

– А в чем же? – Глория наклонилась вперед, пронизывая Еву взглядом распахнутых встревоженных глаз.

– В том, чтобы рассказать о моей жизни все, решительно все. Я не стану лгать ни ради себя, ни ради любого другого.

Глория схватила Еву за запястье. И это движение было отрепетировано, но на репетиции пальцы Глории были нежными, молящими. Сейчас – из-за искреннего волнения – они стали сильными, настойчивыми.

– Я доверяла тебе.

– Не без причины, – напомнила Ева. Она предчувствовала, что грядет, и сожалела, что не смогла уклониться. – Тебе больше не к кому было обратиться.

– И это дает тебе право воспользоваться моим доверием и погубить меня?

Вздохнув, Ева взяла бокал свободной рукой.

– В моей жизни люди и события так переплетены, что их невозможно разделить. Если я что-то вычеркну, чтобы защитить одного человека, рухнет все.

– Как что-то, совершенное мною много лет назад, могло повлиять на твою жизнь?

– Я не могу сейчас объяснить, – прошептала Ева, и боль, которую она почувствовала, не в состоянии было облегчить ни одно лекарство. – Я всем сердцем надеюсь, что ты поймешь, когда прочтешь книгу.

– Ева, ты погубишь меня!

– Глупости! Неужели ты думаешь, что люди будут шокированы или возмущены тем, что наивная девушка, полюбившая недостойного мужчину, сделала аборт?

– Да, когда эта девушка – Глория Дюбари. – Рука Глории взметнулась к вину, заколебалась и потянулась к воде. Глория не могла позволить себе расклеиться на публике. – Ева, я сделала из себя символ. И, черт побери, я верю в те ценности, за которые выступаю. Старомодные ценности. Любовь, чистота, невинность. Ты представляешь, что будет со мной, если узнают, как я спуталась с женатым мужчиной и сделала аборт… и все это, когда снималась в «Застенчивой невесте»?

Ева нетерпеливо оттолкнула свою тарелку.

– Глория, тебе пятьдесят пять лет.

– Пятьдесят.

– Господи. – Ева выхватила из пачки сигарету. – Тебя любят, уважают… разве что не причисляют к лику святых. У тебя богатый любящий муж, к счастью, не имеющий никакого отношения к кино. У тебя двое чудесных детей, которые живут нормальной жизнью. Кое-кто, вероятно, до сих пор считает, что их зачали непорочно или нашли в капусте. Неужели тебе повредит, даже как символу, если выяснится, что в твоей жизни был секс?

– Моя карьера…

– Мы обе прекрасно знаем, что за последние пять лет у тебя не было ни одной приличной роли. – Глория ощетинилась, но Ева подняла руку, призывая ее к молчанию. – Ты прекрасная актриса и еще многое успеешь, но кино давно уже не главное в твоей жизни. Никакие мои слова о прошлом не повлияют на то, что у тебя есть или будет.

– Меня смешают с дерьмом.

– Вероятно, – согласилась Ева. – И вероятно, это принесет тебе интересную роль. О тебе заговорят. Но никто никогда не осудит тебя за то, что ты справилась с трудностями и построила прекрасную жизнь.

– Ты не понимаешь… Маркус не знает.

– Почему, черт побери?

Глория покраснела. Ее взгляд стал жестким.

– Он женился на Глории Дюбари. Он женился на образе, и я сделала все, чтобы не запятнать этот образ. В нашей жизни не было и тени скандала. Ты погубишь мой брак. Ты погубишь меня.

– Мне жаль. Очень жаль. Но я не могу нести ответственность за недостаток доверия в твоем браке. Поверь, когда я расскажу о своей жизни, мой рассказ будет абсолютно честным.

– Я никогда тебе не прощу. – Глория сорвала с коленей салфетку и швырнула ее на стол. – И я сделаю все, чтобы остановить тебя.

Не проронив ни слезинки, она ушла. Маленькая и элегантная, в белом костюме от Шанель.

В дальнем углу обедал мужчина. Он уже сделал полдюжины снимков умещающейся в ладони камерой и был вполне удовлетворен. Если повезет, он рано закончит рабочий день и успеет домой к началу Супербоула.

На огромном телеэкране команды уже разыграли первую подачу. Дрейк смотрел матч в одиночестве. Впервые за всю его взрослую жизнь ему не нужна была женщина под боком. Любая валялась бы сейчас на диване и дулась из-за того, что он больше внимания уделяет телевизору, чем ей.

Дрейк устроился в игротеке своего шикарного дома на Голливудских холмах среди взрослых игрушек, которыми компенсировал жалкое детство. Большой бильярдный стол, баскетбольное кольцо, игральные автоматы, стереосистема. Его видеотека содержала более пятисот фильмов, и в каждой комнате дома был видеомагнитофон. Если бы гости захотели почитать, то не нашли бы ничего, кроме торговых каталогов и программ скачек, но Дрейк мог предложить им другие развлечения.

В комнате за игротекой хранились сексуальные игрушки – от изысканных до нелепых. С малых лет ему внушали, что секс – грех, но он давно уже решил, что семь бед – один ответ, и не гнушался стимуляторов.

Сам он не увлекался наркотиками, однако держал кое-что про запас, чтобы подстегивать угасающее веселье на вечеринках. Дрейк Моррисон считал себя заботливым хозяином.

Он отклонил более дюжины приглашений на приемы, посвященные Супербоулу. Игра на экране была для него не развлечением, а вопросом жизни и смерти. Он поставил на результат пятьдесят тысяч долларов.

До конца первого тайма Дрейк успел проглотить две бутылки пива и полпакета чипсов. Когда его команда повела в счете, он немного расслабился. Телефон звонил дважды, но он не поднимал трубку, считая плохой приметой покидать свой насест. Даже в туалет не отлучался.

Первые две минуты второго тайма его команда стойко держала оборону. Вообще-то Дрейк терпеть не мог футбол, но стремление делать ставки было непреодолимым. Он подумал о Дельрико и самодовольно улыбнулся. Он расплатится с итальянским ублюдком, и ему не придется больше потеть, слыша по телефону холодный вежливый голос.

А потом можно отправиться на короткие зимние каникулы. В Пуэрто-Рико, например. Казино, дорогие шлюхи. Столько сил и нервов потрачено! Он заслуживает отдых.

Он выберется из этой передряги без помощи Евы. Он попал в полосу неудач, а старая ведьма отказалась одолжить ему еще хоть цент. А если бы она знала, что он до сих пор ведет дела с Дельрико… Ну; здесь не о чем беспокоиться. Дрейк Моррисон умеет хранить свои секреты. И чего Ева так цепляется за свои деньги? Кому они достанутся, когда она сдохнет? Дрейк ее единственный родственник – свою мать он не брал в расчет – и всю свою сознательную жизнь старательно обвивался вокруг ее шеи.

Прорыв нападающего команды соперника, закончившийся голом, сбросил Дрейка с небес на землю. Он нервно глотнул пива, выхватил из пакета горсть чипсов и запихнул в рот, обсыпая крошками футболку и брюки.

Ничего страшного. Еще не все потеряно. Его команда успеет отыграться.

В своем пляжном доме в Малибу Пол склонился над клавиатурой компьютера. Новый роман двигался туго, но Пол был полон решимости преодолеть очередное препятствие. Он часто думал о своей работе как о преодолении препятствий, одновременно и любя ее, и ненавидя. Так некоторые мужчины относятся к своим женам. Он занимался литературой не ради денег – денег у него полно. Просто это было для него так же естественно, как еда или сон.

Откинувшись на спинку рабочего кресла, Пол уставился на экран, на маленький белый курсор, подмигивающий за последним написанным словом. И этим словом было убийство.

Пол испытывал огромное удовлетворение, создавая свои триллеры, усложняя жизнь персонажей, рождавшихся в его сознании. Больше всего он любил следить, как они балансируют на грани жизни и смерти, но сегодня его это не очень волновало.

Слишком многое отвлекает внимание, признал он, оглянувшись через плечо на ревущий телевизор. Шел третий период главного матча сезона. Ребячество – притворяться, что следишь за игрой, когда не очень-то интересуешься американским футболом, однако год за годом Супербоул притягивал его все больше и больше. Пол даже выбрал команду, проклиная свою слабость болеть за неудачников.

Только нельзя оправдать сегодняшним матчем то, что он уже две недели не может сосредоточиться на работе, и причина его рассеянности гораздо привлекательнее банды огромных мужиков с подложенными плечами, катающих друг друга по полю. Эту причину, длинноногую и белокурую, с холодными глазами, зовут Джулия.

Пол даже не знал точно, чего хочет от нее. Кроме очевидного, конечно. Джулия возбуждала изумительные фантазии… особенно контрастом холодности и неожиданно прорывающейся страсти. Но если дело только в плотских желаниях, почему он не может выбросить ее из головы, как выбрасывал других, когда приходило время работать?

Видимо, все дело в ее сложности: профессионализм и любовь к домашнему очагу, амбициозность и застенчивость. Именно застенчивость, а не замкнутость, как он думал вначале. И она совсем не циничная. Осмотрительная. И достаточно смелая, чтобы пересечь с маленьким сыном весь континент ради каприза голливудской легенды. Или из желания прославиться?

Некоторые пробелы Пол мог заполнить сам, не зря же он интересовался ее прошлым. Он знал, что она выросла в семье юристов, пережила развод родителей, раннюю беременность, затем смерть и отца, и матери. И несмотря на ранимость, она сильна.

Господи, она же напоминает ему Еву, вдруг понял Пол и рассмеялся. Может, из-за Брэндона, хотя вряд ли сын Джулии похож на того заброшенного мальчишку, каким был он сам.

Ева… Ева не стала ему матерью в общепринятом смысле, но она спасла его. Будучи женой его отца очень короткий срок, она изменила всю жизнь Пола. Она дарила ему внимание, в котором он так отчаянно нуждался, похвалу, которую он перестал ждать, и критику, которая не унижала, а помогала. И самое главное – Ева просто любила его.

Как Джулия любит Брэндона. Естественно, Брэндон – очаровательный ребенок… Странно, подумал Пол, он никогда так не думал о детях. Он считал детей забавными и, конечно, необходимыми для сохранения человеческого рода. Пол вспомнил, как они ели накануне пиццу и обменивались баскетбольными историями.

Надо обязательно повести парня на матч… А если с ними пойдет Джулия, то тем лучше.

Пол снова оглянулся на телевизионный экран, увидел, как его неудачники пропустили четвертый гол, мельком подумал о всех деньгах, которые будут выиграны и потеряны через пятнадцать минут, затем вернулся к работе.

Дрейк сполз почти на край дивана. Ковер был замусорен крошками от чипсов и соленых крендельков, которые он непрерывно поглощал, пытаясь отбить тошноту, вызываемую страхом. Он высосал почти дюжину банок пива, его глаза воспалились и подернулись мутной пленкой, как после тяжелого похмелья, но он не сводил их с экрана.

Четыре минуты двадцать шесть секунд до финального свистка, его команда опережает соперников на три очка… и пропускает гол.

Мазилы! Неужели они подведут его! Дрейк запихнул в рот горсть крендельков. Под мокрой от пота футболкой бешено заколотилось сердце.

Лихорадочно дыша, он поднял очередную бутылку за гладиаторов на экране… и вскочил, как будто его ударили в пах. Игрок соперников перехватил длинный пас и без проблем добежал до зоны защиты.

Гол! Трибуны взревели.

Три минуты двадцать секунд до конца матча, и вся жизнь Дрейка промелькнула перед его глазами.

Козлы, думал он, заливая пивом пересохшее горло. За одну минуту дважды пропустили мяч. Даже он сыграл бы лучше. Неженки. Размазни.

Дрейк глотал пиво, пожирал чипсы и молился.

Когда прозвучало двухминутное предупреждение и на экране замелькала реклама, он вскочил и заметался по комнате, хрустя суставами пальцев.

– Один гол! Только один чертов гол!

Страшно даже подумать, что сделает Дельрико, когда не получит остаток долга… Дрейк прижал трясущиеся ладони к глазам. Как он мог поставить на этих идиотов пятьдесят тысяч, когда должен мафии девяносто?

Реклама закончилась, и Дрейк замер перед двухметровым телеэкраном, уставившись в глаза вратаря. Отчаяние схлестнулось с отчаянием. Натужное хрюканье. Рывок. Огромные потные мужики схватились на экране в нескольких дюймах от лица Дрейка.

Тайм-аут.

Дрейк в волнении грыз ногти.

Команды снова выстроились, приготовившись к схватке.

Время истекало, мелькая секундами в углу экрана. Взрослый мужчина рыдал посреди комнаты, полной игрушек. Мочевой пузырь уже готов был лопнуть, но Дрейк только переминался с ноги на ногу. Во время последнего тайм-аута он сбегал в уборную, а когда вернулся, весь экран был заполнен грязными спортивными формами, сплетенными в огромный клубок.

Дрейк задыхался точно так же, как борющиеся футболисты. Слезы лились по его щекам.

Когда рефери растаскивал в стороны горячие головы, ему хотелось разодрать их всех в клочья.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – молил он.

Мяч пролетел в нескольких дюймах от стойки ворот, в милях от угасающей надежды, и судьба матча была решена.

Дрейк рыдал под рев бушующих трибун. Футболисты снимали шлемы, открывая грязные потные лица, счастливые и печальные.

Финальный свисток. Не одна жизнь перевернулась в этот момент.

Глава 10

Джулия вползла в шикарную приемную Дрейка Моррисона ровно в десять утра, с трудом сдерживаясь, чтобы не морщиться от боли при каждом шаге.

– Мистер Моррисон ждет вас, – произнесла секретарша вкрадчивым контральто. Если голос не вызывал бурных фантазий у посетителей-мужчин, то с этой задачей наверняка справлялся огромный бюст со сверкающим в ложбинке циркониевым кулоном. – Пожалуйста, посидите пару минут.

Ни о чем другом Джулия и не мечтала. С долгим тихим вздохом она опустилась на один из диванов и притворилась, что поглощена последним номером «Премьер». Она чувствовала себя так, словно ее методично избивали бейсбольной битой.

Фриц измывался над ней целый час и весь этот час смотрел на нее, как добрый дядюшка, подбадривал, льстил, а она даже не надеялась на пощаду.

Вспомнив, что надо бы перевернуть страницу, Джулия взглянула на секретаршу. В профиль ее бюст казался еще внушительнее, но, как ни странно, ни один мужчина в приемной не исходил слюной.

Джулия осторожно откинулась на спинку дивана и задумалась.

Похоже, совместные страдания вызывают женщин на откровенность. Ева была дружелюбна и веселилась от души, особенно когда Джулия, забыв о достоинстве, разразилась потоком затейливых ругательств.

И трудно, почти невозможно, сохранять профессиональную дистанцию, когда две голые измученные женщины плещутся под душем.

Во время тренировки они много говорили. Не о людях, а так, обо всем. О садах, которые, как выяснилось, Ева обожает, о музыке, которую она предпочитает, о ее любимых городах. Это было мало похоже на интервью, и в конце концов Ева узнала о Джулии больше, чем Джулия о Еве.

Очень осторожно она повернулась, мышцы пронзила боль, и, не сдержавшись, Джулия жалобно заскулила. Мужчины, сидевшие напротив, взглянули на нее поверх своих журналов и тут же вернулись к чтению. Чтобы отвлечься, Джулия стала размышлять о них. Часы показывали, что она ждет уже десять минут, но двойные белые двери с именем Дрейка на табличке были плотно закрыты. Что или кто задерживает Дрейка Моррисона?

В кабинете, таком же ультрамодном, как и приемная, Дрейк вцепился дрожащими пальцами в сверкающий письменный стол. Его тело словно съежилось и казалось крохотным в огромном кожаном кресле.

– Я лично пришел к тебе, – вкрадчиво говорил Дельрико, – потому что нас связывают почти родственные отношения. – Дрейк не смог выдавить ни слова и лишь кивнул. Дельрико с отвращением поджал губы. – Ты понимаешь, что могло бы случиться, если бы не эти отношения?

Поскольку вопрос требовал ответа, Дрейк облизнул пересохшие губы.

– Да.

– Дружба может влиять на бизнес лишь до определенного предела, и мы достигли крайней точки. Вчера вечером тебе не повезло. Я могу посочувствовать, как друг другу, но, как бизнесмен, я должен думать о собственной выгоде. Ты, Дрейк, стоишь мне больших денег.

– Я… я могу вернуть вам десять тысяч через две, может, через три недели.

Скрывая выражение глаз длинными густыми ресницами, Дельрико вынул из кармана столбик мятных леденцов, отделил один пальцем и положил на язык.

– Этого мало. Весь долг через неделю… Хотя, раз уж мы друзья, через десять дней.

– Девяносто тысяч через десять дней? – Дрейк потянулся к хрустальному графину, но руки так тряслись, что он не смог налить себе воды. – Это невозможно.

– Когда мужчина должен, он платит. Или принимает последствия. Мужчина, который не платит долги, вдруг становится неуклюжим… таким неуклюжим, что может прищемить пальцы дверью или порезать лицо во время бритья… Он может стать настолько рассеянным, что… перережет себе горло, или настолько отчаянным, что выбросится из окна. – Дельрико указал на окно за спиной Дрейка. – Вот такого, например.

Дрейк с такой силой сглотнул комок в горле, что кадык вжался в узел галстука, а слова вырвались из горла, как воздух из проткнутой шины.

– Мне необходимо больше времени.

Дельрико вздохнул, словно разочарованный отец над плохим табелем сына.

– Ты просишь меня об одолжении, а сам не выполнил мою просьбу.

– Ева ничего мне не рассказывает. Вы же знаете, как она упряма.

– Знаю.

– Я пытался расспросить писательницу. – Дрейк увидел слабый свет в конце темного тоннеля и взбодрился. – Я занялся ею вплотную. Она сейчас в приемной.

– И что? – Единственным признаком заинтересованности Дельрико были чуть приподнявшиеся брови.

– Я ее раскусил, – затарахтел Дрейк. – Вы же знаете, эти одинокие деловые женщины так падки на ухаживания. Две недели, и она будет есть с моей руки. Я буду знать все, что Ева рассказывает ей.

Дельрико задумчиво пригладил усы.

– Ты умеешь обращаться с дамами. Как и я в молодости. – Дельрико поднялся, и Дрейк физически ощутил, как волна облегчения омывает его потное тело. – Три недели, дружок. Если принесешь полезную информацию, мы подумаем о долгосрочном кредите. И в доказательство моих добрых намерений – десять тысяч через неделю. Наличными.

Когда двери кабинета распахнулись, Джулия увидела красивого мужчину лет шестидесяти. Двое громил, сидевшие в приемной, встали. Мужчина, вышедший из кабинета, слегка поклонился Джулии, взглядом давая понять, что сохранил способность восхищаться молодыми привлекательными женщинами.

Его жест был таким вежливым, таким старомодным, что Джулия улыбнулась. Мужчина прошел мимо и покинул приемную в сопровождении двух молчаливых… телохранителей?

Прошло еще пять минут, прежде чем секретарша ответила на внутренний звонок и провела Джулию в кабинет.

Дрейк старательно пытался взять себя в руки. Он не посмел принять валиум, но успел броситься в прилегающую ванную комнату и вместе со рвотой почти избавиться от страха. Умывшись, прополоскав рот и пригладив волосы, он встретил Джулию голливудским рукопожатием и поцелуем в щеку.

– Простите, что заставил ждать. Что вам предложить? Кофе? Перье? Сок?

– Ничего, спасибо.

– Располагайтесь поудобнее, и поболтаем. – Дрейк взглянул на часы, чтобы она не забывала: он очень занятой человек. – Как вы устроились у Евы?

– Хорошо. Сегодня утром я встречалась с Фрицем.

– Фриц? – Дрейк не сразу понял, затем усмехнулся. – О да, королева здоровья. Бедняжка.

– Мне понравилась тренировка. И он, – холодно сказала Джулия.

– Не сомневаюсь. А как продвигается книга?

– Думаю, мы можем надеяться на успех.

– О, это точно будет бестселлер. Ева расскажет потрясающую историю… надеюсь, память ее не подведет. Наша старушка – одна на миллионы.

Джулия была абсолютно уверена, что Ева содрала бы с Дрейка шкуру, назови он ее старушкой в глаза.

– Вы говорите как ее племянник или как рекламный агент?

Дрейк хихикнул, погрузив пальцы в вазочку с засахаренным миндалем.

– И то и другое. Без колебаний могу сказать, что как тетя Ева Бенедикт придает особый вкус моей жизни. А как клиент – добавляет остроты.

Джулия отчетливо видела, что Дрейк трясется. Кто напугал его? Утонченный мужчина с седой шевелюрой и вежливыми манерами? Ну ладно. Не ее дело… если только оно не затрагивает Еву.

– Может, начнете с рассказа о тете? К клиентке мы перейдем позже.

Джулия вынула из портфеля диктофон, пристроила на колене блокнот, улыбнулась. Дрейк набирал горсть орешков в одну руку, затем по одному щелчком отправлял в рот, как пули. Интересно, он никогда не промахивается?

– Итак, ваша мать – старшая сестра Евы?

– Правильно. Жили-были три девочки Беренски:

Ада, Бетти и Люсиль. К тому времени, как я родился, Бетти уже стала Евой Бенедикт, звездой, легендой. В Омахе она точно была легендой.

– Она приезжала домой погостить?

– На моей памяти только два раза. – Дрейк слизнул с пальцев сахар и придал своему лицу страдальческое выражение. Он готов был поклясться, что одинокая мать с маленьким сыном посочувствует ему. – Видите ли, мой отец бросил нас. Можете представить, как это сломило мою мать. Я тогда был слишком мал, просто спрашивал, почему папа не приходит домой.

– Я понимаю. – Джулия искренне посочувствовала ему. – Вам наверняка было очень тяжело.

– Очень больно. Иногда я думаю, что так и не оправился от удара. – На самом деле Дрейк не вспоминал об отце больше двадцати лет. Вынув из кармана платок с монограммой, он вытер пальцы. – Однажды отец вышел из дома и не вернулся. Много лет я винил в этом себя. Может, до сих пор виню. – Дрейк сделал паузу, словно пытаясь сохранить самообладание, и чуть повернул голову, демонстрируя Джулии профиль. Ничто – он был в этом уверен – не может пронять женщину быстрее, чем сопливая история, рассказанная мужественно. – Ева тут же приехала, хотя, если честно, она и моя мать никогда не находили общего языка. Ева была очень добра… по-деловому. Мать потом устроилась в универмаг на неполный рабочий день, но именно деньги Евы помогали нам сохранить приличную крышу над головой.

Маленький спектакль не одурачил Джулию, но история заинтересовала.

– Вы сказали, что они не находили общего языка. Что вы имели в виду?

– Ну, я не знаю, что случилось, когда они были девочками. У меня создалось впечатление, что все три сестры сражались за внимание отца. Он часто бывал в отъезде. Что-то вроде коммивояжера. Из слов матери я понял, что они еле сводили концы с концами и Ева всегда была недовольна. Может, были и другие причины. Я видел их фотографии в юности. Думаю, нелегко было трем красивым женщинам жить в одном доме.

Джулия моргнула и чуть не потеряла нить рассказа. Интересно, понимает ли Дрейк, как сильно он блестит? Золотой «Ролекс» с золотым браслетом, золотые запонки, гель для укладки волос.

– Я… я… – Она поспешно взглянула на свои заметки, не подозревая, что Дрейк решил, будто ее рассеянность вызвана его неотразимой красотой. – Итак, Ева покинула родной дом.

– Да. А моя мать вышла замуж. Я слышал, что мой отец был влюблен в Еву. Мать была не очень молода, когда вышла замуж, долгие годы не могла забеременеть. Может, все-таки хотите выпить? – спросил он, проходя к бару.

– Нет. Но, пожалуйста, продолжайте.

– Ну, в конце концов я оказался единственным и неповторимым. – Дрейк бросил в стакан кубики льда, залил их минеральной водой. Он предпочел бы коньяк, но чувствовал, что Джулия не одобрит спиртное до ленча. – Люсиль посвятила свою жизнь путешествиям, кажется, даже жила в коммуне… Очень в духе шестидесятых. Она погибла в железнодорожной катастрофе где-то в Бангладеш или на Борнео около десяти лет назад.

Джулия отметила в блокноте, что о жизни и смерти своей второй тети Дрейк рассказал без всяких эмоций.

– Как я понимаю, вы не были близки.

– С тетей Люсиль? – Дрейк чуть было не расхохотался, но вовремя замаскировал смех кашлем. – Не думаю, что видел ее больше трех-четырех раз в жизни. – Он не стал добавлять, что Люсиль всегда привозила ему шикарную игрушку или красивую книжку. И что она умерла почти нищей. Никакого наследства для Дрейка – никаких теплых воспоминаний о Люсиль. – Она никогда не казалась мне реальной, если вы понимаете, о чем я говорю.

Джулия немного смягчилась. Несправедливо считать человека черствым только за недостаток любви к тете, которую он практически не знал. Или за то, что он самодовольный павлин, считающий себя сексуально неотразимым.

– Думаю, что понимаю. Вашу семью разбросало по свету. Вы помните свою первую встречу с Евой?

Дрейк уселся на край стола, с удовольствием разглядывая ноги Джулии. Пожалуй, общение с ней не будет тяжким испытанием. Используя ее в своих интересах, он получит наслаждение… и постарается, чтобы ей тоже не на что было жаловаться.

– Конечно, я помню, как она была красива. Но у Евы есть очень редкое качество. Врожденная чувственность, наверное. Даже ребенком я это ощущал, хотя и не понимал. Кажется, тогда она была замужем за Энтони Кинкейдом. Она прибыла с горами багажа. Ярко-красные ногти, ярко-красные губы, костюм наверняка от Диора и вечная сигарета между пальцами. Одним словом, она была великолепна.

Дрейк сам удивился, насколько свежо было это воспоминание.

– Я помню одну сцену перед самым ее отъездом. Ева курила и шагала взад-вперед по потрескавшемуся линолеуму, мать, злая, с покрасневшими глазами, сидела за кухонным столом.

– Ради бога, Ада, ты набрала тридцать фунтов. Неудивительно, что Эдди сбежал с тощей официанткой.

Ада поджала губы. Лицо цвета вчерашней овсянки стало совсем серым.

– В моем доме не поминают господа нашего всуе.

– Перестань ныть и возьми себя в руки.

– Я осталась без мужа и без денег, а мне растить сына.

Ева взмахнула сигаретой, и струя дыма молнией пронзила воздух.

– Ты прекрасно понимаешь, что с деньгами проблем не будет. В мире полно одиноких женщин, и иногда это к лучшему. Выслушай меня, Ада. Мамы нет. Папы нет. Люсиль нет. Исчез даже этот ленивый грязнуля, за которого ты вышла замуж. Они не вернутся.

– Не смей называть моего мужа…

– О, заткнись. – Ева стукнула кулаком по столу с такой силой, что солонка и перечница подпрыгнули и перевернулись. – Он не стоит твоей защиты, и, клянусь богом, он не стоит твоих слез. Ты получила новый шанс, новый старт. Мы покончили с чертовыми пятидесятыми, Ада. В январе в Белом доме будет президент, не страдающий старческим слабоумием. В воздухе пахнет переменами. Неужели ты их не чувствуешь?

– Не я выбирала католика в президенты. Национальный позор, вот что это такое. – Ада выпятила подбородок. – И в любом случае какое это имеет отношение ко мне?

Ева закрыла глаза. Свежий ветер перемен никогда не прорвется сквозь горечь и озлобленность ее сестры.

– Ада, возьми мальчика и приезжай ко мне в Калифорнию.

– С чего вдруг?

– Потому что мы сестры. Ты продашь этот чертов дом, переедешь в приличное место, найдешь приличную работу. У мальчика будет нормальная жизнь.

– Такая, как твоя, – фыркнула Ада. Ее воспаленные глаза наполнились негодованием и завистью. – Снимаешься полуголой, и любой, у кого есть мелочь в кармане, может разглядывать тебя. Выходишь замуж и разводишься, когда взбредет в голову, и отдаешься всякому, кто тебе подмигнул. Большое спасибо. Я оставлю сына здесь. Он вырастет, как угодно богу.

– Делай что хочешь, – устало сказала Ева. – Хотя не пойму, почему ты думаешь, что бог уготовил тебе судьбу озлобленной высушенной старухи. Тебе нет еще и сорока. Я буду посылать тебе деньги для мальчика. Используй их по своему усмотрению.

– Конечно, мать брала деньги, – продолжал Дрейк. – Разглагольствовала о грехе, безбожии и тому подобном, но помощь принимала. – Он пожал плечами. – Насколько я знаю, Ева до сих пор каждый месяц посылает ей деньги.

Джулию беспокоило то, что она не чувствует ни тени благодарности со стороны Дрейка. Понимает ли он сам, насколько он сын своей матери?

– Если вы так мало контактировали с Евой в детстве, как случилось, что вы стали работать на нее?

– Окончив школу, я попутками добрался до Лос-Анджелеса с тридцатью семью долларами в кармане. – Дрейк ухмыльнулся, и впервые Джулия различила отблеск обаяния его тети. – Потребовалась неделя, чтобы связаться с Евой. Она перехватила меня в Восточном Лос-Анджелесе. Вошла в грязную мексиканскую забегаловку в сногсшибательном платье и в туфлях на высоченных каблуках. Она поманила меня пальцем, развернулась и вышла. Я пулей вылетел за ней. По дороге она не задала мне ни единого вопроса, а когда мы приехали в ее дом, велела принять ванну и сбрить еле пробивающуюся бороденку. А Треверс накормила меня лучшей едой за всю мою жизнь.

Что-то шевельнулось в нем при этом воспоминании… нежность, которую он похоронил под честолюбием и алчностью.

– А ваша мать?

Нежность тут же испарилась.

– Ева разобралась с ней. Я никогда не спрашивал как. Сначала она приставила меня к садовнику, потом отправила в колледж. После колледжа я прошел выучку у Кеннета Стокли, ее тогдашнего секретаря. Нина появилась как раз перед тем, как Ева и Кеннет расстались. Когда Ева решила, что у меня большой потенциал, она сделала меня своим пресс-агентом.

– У Евы очень мало родственников, – заметила Джулия. – Но она предана им и щедра.

– Да, по-своему. Но родственник ты или служащий, все ходят у нее по струнке. – Дрейк вспомнил о необходимости маскировать недовольство. – Ева Бенедикт – самая щедрая женщина из всех, кого я знаю. У нее бывали тяжелые времена, но она добилась успеха. И вдохновляет своим примером окружающих. Короче, я ею восхищаюсь.

– Вам не кажется, что вы заменяете ей сына? Его зубы сверкнули в самодовольной улыбке.

– Именно так.

– А Пол Уинтроп? Как бы вы охарактеризовали его отношения с Евой?

– Пол? – Брови Дрейка сошлись на переносице. – Здесь нет кровного родства, хотя она его любит. Можете считать Пола частью ее свиты, одним из тех красивых молодых мужчин, которыми Ева любит окружать себя.

Не только полное отсутствие благодарности, подумала Джулия, но и недоброжелательность.

– Странно. По-моему, Пол Уинтроп ни от кого не зависит.

– Безусловно, у него есть своя жизнь, своя карьера, успешная карьера… но стоит Еве щелкнуть пальчиками, можете поставить последний доллар на то, что Пол начнет прыгать на одной ножке. Я часто задаю себе вопрос… строго конфиденциально?

Джулия выключила диктофон.

– Конечно.

– Ну, я часто думаю, не состояли ли они в более близких отношениях.

Джулия окаменела. Не просто недоброжелательность. Черная зависть и злоба.

– Она более чем на тридцать лет старше его.

– Разница в возрасте никогда не останавливала Еву. Что касается Уинтропа, он унаследовал от отца слабость к прекрасному полу, но не привычку жениться.

Находя тему омерзительной, Джулия закрыла блокнот. На данный момент она узнала от Дрейка Моррисона все, что хотела.

– Я уверена, Ева расскажет мне, если решит включить их отношения в книгу.

Дрейк попытался пролезть в приоткрывшуюся щелку.

– Она рассказывает вам такие интимные подробности? Ева, которую знаю я, все держит в себе.

– Это ее книга. Вряд ли стоило начинать дело, желая скрыть правду. Надеюсь еще поговорить с вами.

Джулия протянула руку и постаралась не морщиться, когда Дрейк поднес ее к губам.

– Только назовите время и место. Почему бы нам не поужинать вместе? – Он не отпускал ее руку, легко поглаживая суставы пальцев. – Я уверен, что мы найдем о чем поговорить, кроме Евы.

– Простите. Книга занимает почти все мое время.

– Неужели вы работаете каждый вечер? Вы могли бы заглянуть ко мне неофициально. У меня есть много вырезок и старых фотографий, которые были бы вам полезны.

Вариация избитого приглашения «посмотреть гравюры», пожалуй, не слишком изобретательна.

– Вечера я стараюсь проводить с сыном… но с удовольствием посмотрю вырезки, если вы их пришлете мне.

Дрейк сдавленно хохотнул.

– Очевидно, мои намеки были слишком тонкими. Я хочу снова увидеть вас, Джулия. По личным мотивам.

– Не слишком тонкими. Просто я в этом не заинтересована.

Дрейк опустил одну руку на ее плечо, другую прижал к сердцу.

– Вы сразили меня наповал.

Ему удалось рассмешить ее и пристыдить.

– Простите, Дрейк, я должна была сказать, что польщена вашим приглашением, но момент выбран неудачно. Книга, Брэндон. У меня нет времени на развлечения.

– Так немного лучше. – Не снимая руки с ее плеча, Дрейк проводил ее к двери. – Попробуем по-другому. Вероятно, я лучше всех других пригодился бы для этого проекта. Почему бы вам не показать мне ваши записки, черновики? Я смог бы заполнить некоторые пробелы, предложить несколько имен, оживить воспоминания Евы. А пока я буду это делать… – Его взгляд медленно скользнул по ее лицу. – Мы могли бы получше узнать друг друга.

– Очень щедрое предложение. Если у меня возникнут затруднения, возможно, я обращусь к вам, но, поскольку это история Евы, придется согласовать все с ней. Благодарю вас, Дрейк. Поверьте, я позвоню, если мне что-то от вас понадобится.

Проходя через приемную, Джулия улыбалась про себя. Можно не сомневаться, что-то уже затевается. И Дрейк Моррисон находится в самом центре заварухи.

Глава 11

Джулия сбросила туфли и босиком прошла в свой кабинет. Фрезия, накануне подаренная садовником, излучала тонкий аромат весны. Может, поэтому, споткнувшись о стопку справочников, Джулия выругалась довольно вяло и по привычке пообещала себе очень скоро навести порядок, затем вынула из портфеля пленки с последними интервью.

До возвращения Брэндона из школы она выпьет бокал прохладного вина, может, успеет поплавать в бассейне… Джулия раскрыла ящик письменного стола и, ошеломленная, опустилась на стул.

Кто-то здесь был.

Очень медленно она пробежала пальцами по коробочкам с кассетами. Все на месте, но строгий алфавитный порядок нарушен. Никто не обвинил бы ее в любви к порядку, однако в своей работе она была маниакально организованна.

Джулия вынула из другого ящика отпечатанный черновик и быстро перелистала. Все страницы на месте, но она чувствовала, она знала, что их читали. Джулия захлопнула ящик и открыла другой. В ее вещах точно копались. Но почему?

Паника погнала ее наверх. У нее было очень мало ценностей, но она дорожила несколькими вещицами, оставшимися от матери, и теперь проклинала себя за то, что не положила их в сейф Евы. Есть же у Евы сейф. И наверняка есть охранная сигнализация! Кому понадобилось вламываться в гостевой дом ради горстки фамильных ценностей?

О боже, конечно, кроме нее, они никому не нужны. Ноги подкосились, и Джулия опустилась на край кровати, прижимая к груди потертые футляры. Нитка жемчуга, жемчужные сережки-висюльки, бриллиантовые серьги-гвоздики и золотая брошь в форме весов правосудия. Вот они, никем не тронутые.

Глупо, очень глупо испытывать такую отчаянную привязанность к вещам. Она редко надевала их, только иногда открывала футляры и вспоминала… Когда ей было двенадцать лет, отец подарил эту брошь маме. На день рождения. Мама всегда надевала ее в суд даже после развода.

Джулия поднялась и убрала футляры. Возможно, она сама перепутала пленки. Возможно, но маловероятно. Однако так же маловероятно, что кто-то среди бела дня взломал сигнализацию Евы и похозяйничал в гостевом доме.

Ева! Джулия рассмеялась. Ну конечно же. Ева – самый вероятный кандидат. Они не виделись уже три дня. Сгорая от любопытства, но не желая просить об одолжении, Ева могла прийти сюда и проверить, как продвигается книга.

И надо немедленно поставить звезду на место!

Однако прежде чем звонить Еве, Джулия решила еще раз проверить кассеты. Она уже была на середине лестницы, когда увидела Пола, колотившего по парадной двери.

– Привет. – Он вошел, не дожидаясь приглашения.

– Располагайся как дома. Ее тон насторожил Пола.

– Проблема?

– Ну что ты! – Джулия вызывающе вскинула голову. – Разве проблема, когда кто угодно шляется по всему дому! В конце концов, это не мой дом. Я всего-навсего живу здесь.

Пол поднял руки.

– Извини, полагаю, я слишком привык к калифорнийской бесцеремонности. Хочешь, я выйду и попробую еще раз?

– Нет. Что тебе нужно? Ты застал меня в неудачный момент, так что побыстрее.

Могла и не говорить. Пол уже понял, что момент неудачный. Хотя лицо ее казалось спокойным – она это умела, – пальцы нервно сплетались и расплетались.

– Вообще-то я пришел не к тебе. Я пришел повидать Брэндона.

– Брэндона? Зачем? Что тебе нужно от Брэндона?

– Расслабься, Джил. – Пол устроился на подлокотнике дивана и вдруг понял, что ему здесь нравится. Джулия успела оживить безликий комфорт дома своей очаровательной небрежностью. Сережка, забытая на журнальном столике, рядом – поспешно нацарапанная записка. Фарфоровое блюдо с лепестками роз и розмарина. Посреди комнаты прислонившиеся друг к другу туфельки.

И в кухне он нашел бы ее следы. И наверху. В ванной комнате, и в детской спальне, и в той комнате, где она спит… Пол рассеянно улыбнулся.

– Прости, ты что-то сказала?

– Да, я что-то сказала. – Джулия нетерпеливо вздохнула. – Я спросила, что тебе нужно от Брэндона?

– Я хотел его похитить. Или показать последний номер «Пентхауза». У нас мужские дела. – Джулия затопала вниз по лестнице, и он усмехнулся. – Тяжелый был день?

– Длинный. Брэндон еще не вернулся из школы.

– Я могу подождать. – Его взгляд скользнул вниз, затем вернулся к ее лицу. – Ты опять босая. Я рад, что ты меня не разочаровала.

Джулия сунула руки в карманы жакета. Черт побери! Этот сексуальный голос может вывести из комы любую женщину… Пол должен зарегистрировать его в Центре медицинских исследований!

– Я очень занята. Просто скажи, о чем хотел поговорить с Брэндоном. Я передам.

– Восхищен твоей материнской заботой. Баскетбол. В субботу в город приезжают «Лейкерс». Я подумал, что парень захотел бы пойти на матч.

– Понятно. Я уверена, он будет в восторге. Но… Пол с удовольствием следил за сменой выражений, мелькающих на ее лице. Радость за сына, тревога, сомнение…

– Можешь проверить в полиции, Джил. Я чист, как стеклышко. – Он лениво взял с блюда розовый лепесток и растер его между пальцами. – У меня три билета. Если хочешь, можешь пойти с нами.

Так вот оно что, разочарованно подумала Джулия. Не в первый раз мужчина пытается использовать Брэндона, чтобы добраться до нее. Ну, Пол Уинтроп, и тебя ждет разочарование.

– Не люблю баскетбол, – кротко сказала она. – Уверена, что вы с Брэндоном прекрасно обойдетесь без меня.

– Ладно. – Пол согласился так быстро и беспечно, что Джулия вытаращила глаза. – Не корми его. Мы перехватим что-нибудь на стадионе.

– Я не уверена… – Джулия умолкла, услышав шум автомобиля.

– Похоже, занятия закончились, – заметил Пол и сунул лепесток в карман. – Не буду тебя задерживать. Мы с Брэндоном сами обсудим детали.

Размахивая ранцем, в гостиную вбежал Брэндон.

– Я не сделал ни одной ошибки в контрольной по английскому.

– Мой чемпион!

– А Милли родила детей. Целых пять. – Брэндон взглянул на Пола. – Милли – школьная морская свинка.

– Очень рад за Милли.

– Довольно грязное дело. Ей было так плохо. Она дышала быстро-быстро. А потом полезли эти маленькие мокрые комочки. И кровь. – Брэндон поморщился. – Если бы я был женщиной, то не стал бы это делать.

Пол ухмыльнулся, протянул руку и дернул за козырек бейсболки Брэндона.

– Нам с тобой повезло, парень.

– Я уверен, что это больно. Правда, мам?

– Еще как! – Джулия засмеялась и обняла сына за плечи. – Но иногда нам везет, и результат того стоит. Я почти уверена, что помучилась не зря. – И уверена, что время для дискуссии о сексе и деторождении не совсем подходящее, мысленно добавила она. – Мистер Уинтроп пришел к тебе.

– Правда? – Насколько Брэндон мог вспомнить, лично к нему взрослые никогда не приходили. Тем более взрослый мужчина.

– Так случилось, – начал Пол, – что в субботу в городе будут «Лейкерс».

– Да, они играют с «Кельтами». Это главная игра сезона и…. – Брэндон умолк, потрясенный. Не может быть!

Пол чуть улыбнулся, увидев в мальчишечьих глазах безумную надежду.

– И так случилось, что у меня есть пара лишних билетов. Хочешь пойти?

– Надо же! – Глаза Брэндона чуть не выскочили из орбит. – О, мам, пожалуйста. – Он обхватил Джулию за талию. – Пожалуйста.

– Как я могу сказать «нет» чемпиону по правописанию?

Брэндон издал победный вопль и крепче обнял ее, затем, к изумлению Пола, развернулся и бросился обнимать его.

– Спасибо, мистер Уинтроп! Это самое лучшее, что может быть.

Совершенно ошеломленный, Пол похлопал Брэндона по спине, локтем оттолкнул ранец, впившийся в его почки. Господи, ему это ничего не стоило. Каждый год он покупал два сезонных билета, а третий выклянчил у приятеля, которого в субботу не будет в городе. Когда Брэндон поднял голову и Пол увидел его сиющее восторгом и благодарностью лицо, то пожалел, что не убил за эти билеты парочку огнедышащих драконов.

– Не стоит благодарности. У меня есть еще один лишний билет. Хочешь кого-нибудь пригласить?

Потрясающе! Будто засыпаешь в августе и просыпаешься на Рождество. Брэндон отступил, вдруг подумав, что, наверное, нехорошо одному парню обнимать другого парня. Он точно не знал.

– Может, мама?

– Спасибо, я уже отказалась.

– Ну, Дастин точно чокнется.

– Дастин уже чокнутый, – заметил Пол. – Позвони ему, узнай, сможет ли он пойти с нами.

– Без шуток? Здорово! Брэндон бросился в кухню.

– Не хочу вмешиваться в ваши мужские дела, – сказала Джулия, расстегивая жакет, – но ты хоть представляешь, во что впутался?

– В мальчишник, а что?

– Пол, – Джулия не могла злиться на него после того, как увидела лицо Брэндона, – насколько я знаю, ты был единственным ребенком, никогда не был женат и не имеешь собственных детей. – Джулия сняла жакет и швырнула его на спинку кресла. И осталась в обтягивающей блузке без рукавов. Пол с восхищением уставился на ее плечи. – И в качестве первого опыта ты ведешь двух десятилетних мальчишек на профессиональный баскетбол. Один.

– Это же не путешествие по Амазонке, Джил. Я – вполне компетентный взрослый мужчина.

– Не сомневаюсь… в нормальных обстоятельствах. С десятилетками обстоятельства никогда не бывают нормальными.

– Если я справлюсь, обещаешь угостить меня после матча… выпивкой?

Сопротивляясь отчаянному желанию погрузить пальцы в его волосы, Джулия положила руки на его плечи.

– Посмотрим. – Ее глаза потемнели. Голова начала опускаться…

– Дастин пойдет! – завопил Брэндон. – Его мама согласна, но она ему не верит и хочет поговорить с вами.

– Хорошо. – Пол заметил, как желание в глазах Джулии сменяется изумленным смущением. – Я скоро вернусь.

Джулия вздохнула. О чем она думала, черт побери? Глупый вопрос. Она вообще не думала, просто чувствовала. А это всегда опасно.

Она улыбнулась, прислушиваясь к возбужденному голосу Брэндона и низкому, спокойному – Пола. Интересно, представляет ли Пол хотя бы отдаленно, каким изумленным и счастливым выглядел, когда Брэндон бросился в его объятия. Возможно, он действительно пригласил Брэндона на матч без всяких скрытых мотивов. Ну, что же, поживем – увидим, а сейчас пора подумать об ужине.

Джулия взглянула на каминную полку, и румянец схлынул с ее лица. Старинные часы из золоченой бронзы исчезли. Она не ошиблась! Кто-то действительно побывал в доме.

Борясь с вновь нахлынувшей паникой, Джулия тщательно осмотрела гостиную. Кроме часов, не хватало статуэтки из дрезденского фарфора и пары нефритовых подсвечников, а из горки исчезли три антикварные табакерки.

Из столовой тоже пропало несколько ценных мелочей. Набор старинных солонок, аметистовая бабочка. Одна эта бабочка наверняка стоила несколько тысяч долларов.

Они с Брэндоном неизменно ели в кухне или на веранде. Когда она в последний раз видела эти вещи? Два дня назад?

Должно быть простое объяснение. Может, Ева сама забрала эти вещи. Цепляясь за спасительную мысль, Джулия вернулась в гостиную, где Пол и Брэндон с воодушевлением обсуждали планы на великий вечер.

– Мы поедем пораньше, – сказал Брэндон. – Чтобы познакомиться с парнями в раздевалке. Джулия выдавила улыбку.

– Великолепно. Послушай, почему бы тебе не перекусить, а с домашними заданиями мы разберемся позже.

– Хорошо. – Брэндон вскочил и ослепительно улыбнулся Полу. – Пока.

– Присядь, – посоветовал Пол, когда они остались одни. – Ты белее простыни.

– Я должна позвонить Еве. Из дома пропало несколько вещей.

Пол поднялся, взял ее за руку.

– Каких вещей?

– Часы, табакерки. Вещи. Ценные вещи. Пленки…

– Что с пленками?

– Их переворошили. Кто-то… – Джулия заставила себя сделать глубокий вдох, – кто-то был здесь.

– Покажи мне пленки.

Она провела его в кабинет, открыла ящик.

– Их перемешали. Я всегда складываю их в алфавитном порядке.

Подтолкнув ее к стулу, Пол заглянул в ящик и, увидев имена и даты, тихо сказал:

– Ты времени даром не теряла. Сколько шансов, что ты заработалась допоздна и спутала их сама?

– Ни одного. – Она поймала скептический взгляд, которым Пол обвел комнату. – Я понимаю, как это выглядит, но я всегда держу интервью в строгом порядке. Это часть моей работы.

Пол кивнул, принимая ее объяснение.

– Брэндон мог играть с ними?

– Нет.

– Я тоже так думаю. – Его голос оставался кротким, но в глазах мелькало что-то опасное. – Джулия, на этих пленках есть что-то, что кто-то хотел бы услышать до публикации?

Она заколебалась, но все-таки решила ответить честно:

– Да.

Стиснув зубы, Пол закрыл ящик.

– Вижу, ты не склонна к откровенности. Какие-нибудь записи пропали?

– Все здесь. – От неожиданной мысли Джулия побледнела еще больше и, выхватив из портфеля диктофон, наугад сунула в него одну из кассет. Комната наполнилась тонким гнусавым голосом:

– Мое мнение о Еве Бенедикт? Потрясающе талантливая актриса и огромный гвоздь в заднице. Джулия тихо вздохнула и выключила диктофон.

– Алфред Кински. Я встречалась с ним в понедельник днем. Он был режиссером трех ранних фильмов Евы.

– Я знаю, кто он, – сухо сказал Пол. Кивнув, Джулия убрала кассету в пластмассовую коробочку.

– Я испугалась, что кто-то стер записи. Придется проверить их все, но… – Джулия нервно провела ладонью по волосам. – Это не имеет никакого смысла, ведь я всегда могу повторить интервью. Нет, нет… – Она отложила коробочку и сжала пальцами голову. – Здесь побывал вор. Я должна позвонить Еве. И в полицию.

Она потянулась к телефону, но Пол ухватил ее за запястье.

– Я сам позвоню Еве. Расслабься. Налей себе коньяку.

Джулия замотала головой.

– Тогда налей мне… и оставь для Евы, – сказал Пол, нажимая на кнопки телефона.

Как ни ненавидела она приказы, но этот позволял чем-то занять себя. Пол вошел в гостиную, когда Джулия закрывала графин.

– Она идет. Ты проверила свои личные вещи?

– Мамины украшения на месте.

Пол пил коньяк, наблюдая за ней поверх края бокала.

– Глупо чувствовать себя виноватой.

– Ты не знаешь, что я чувствую.

– Джулия, я почти что читаю твои мысли. «Я виновата. Я должна была это предотвратить». Неужели эти прелестные плечи не устали от тяжести всех мировых проблем?

– Отвяжись.

– Ах да, я совсем забыл. Джулия справляется со всем в одиночку.

Она вышла, не удостоив его ответом. Пол услышал, как она что-то шепчет Брэндону, затем хлопнула дверь черного хода. Отослала сына играть, предположил он. Как бы она ни была потрясена, прежде всего защищает ребенка.

Когда Пол вошел в кухню, Джулия стояла, опершись о раковину, и смотрела в окно.

– Если тебя беспокоит ценность пропавших вещей, уверяю, они застрахованы.

– Не в этом дело. Ты ведь понимаешь?

– Да, не в этом. – Пол отставил бокал и стал массировать ее застывшие плечи. – Дело в том, что кто-то вломился на твою территорию. Это твой дом, раз ты живешь здесь.

– Кто-то смотрел мою работу, выбирал ценные безделушки… а потом спокойно ушел. – Она оттолкнулась от раковины. – Вот и Ева.

Ева влетела в заднюю дверь в сопровождении Нины.

– Что случилось, черт побери? Взяв себя в руки, Джулия рассказала о том, что обнаружила, так коротко и ясно, как только смогла.

– Сукин сын, – прокомментировала Ева, бросаясь в гостиную. Ее острый взгляд отметил все недостающие вещи. – Я чертовски любила те часы.

– Ева, мне так жаль…

Нетерпеливым взмахом руки Ева оборвала извинения Джулии.

– Нина, проверь весь дом по своей описи. Пол, ради бога, налей мне коньяку. – Он уже подходил к ней с пузатой, сужающейся кверху рюмкой. Ева сделала большой глоток. – Где мальчик?

– Я отослала его поиграть.

– Хорошо. – Еще один глоток. – Где вы устроили кабинет?

– В комнате за гостиной.

Не успела Джулия закончить фразу, как Ева уже выдергивала ящики письменного стола.

– Итак, вы утверждаете, что кто-то разворошил пленки. А вы усердная малышка, не так ли? Кински, Дрейк, Гринберг, Мэрилин Дэй. Боже милостивый, вы добрались даже до Шарлотты Миллер.

– Разве вы не для этого меня наняли?

– Да, конечно. Старые друзья, старые враги, – прошептала Ева. – Все аккуратно помечены и разложены. Я уверена, дорогая Шарлотта все уши вам прожужжала.

– Она уважает вас почти так же, как недолюбливает. Ева внимательно взглянула на Джулию и расхохоталась.

– Джулия, вы хладнокровная стерва, но, видит бог, вы мне нравитесь.

– То же самое могу сказать о вас, но ближе к делу. Что дальше?

– Хмм. У вас, конечно, нет сигарет. Я оставила свои дома.

– Простите.

– Не обращайте внимания. Где мой коньяк? Ах, спасибо, Пол. – Ева улыбнулась и погладила его по щеке. – Как удобно, что ты оказался здесь в трудный момент.

Пол пропустил ехидный намек мимо ушей.

– Джулия, естественно, расстроена тем, что кто-то вломился в дом и наложил лапы на ее работу, но что далеко не естественно – она считает себя ответственной за пропажу твоих ценностей.

– Вздор. – Ева откинулась на спинку стула, закрыла глаза и задумалась. – Мы поговорим с охранником на воротах.

– Полиция, – прервала Джулия. – Необходимо вызвать полицию.

– Нет, нет. – Ева уже все спланировала. – Думаю, мы справимся с этим инцидентом более деликатно, чем полиция.

Вошла Нина.

– Ева, я все проверила.

– Сколько?

– Тридцать, может, сорок тысяч. Аметистовая бабочка. Мне так жаль. Ты ее обожала.

– Да. Виктор подарил ее мне почти двадцать лет тому назад. Думаю, стоит провести инвентаризацию в главном доме. Интересно, не поживились ли и там липкие ручонки. – Допив коньяк, Ева поднялась. – Джулия, не сомневайтесь, я лично поговорю с охраной. Не люблю, когда моих гостей беспокоят.

– Можно поговорить с вами наедине? Ева кивнула и уселась на край письменного стола. Джулия закрыла дверь за Полом и Ниной.

– Джулия, мне очень жаль, что вы расстроились, – начала Ева, одной рукой барабаня по столу, другой – растирая пульсирующий висок. – Могло показаться, что я отнеслась к краже беспечно, но на самом деле я киплю от ярости.

– Надеюсь, вы передумаете и позвоните в полицию.

– Не хочу, чтобы мое лицо мелькало во всех таблоидах из-за безделушек даже на сорок тысяч долларов. Гораздо забавнее, когда перемывают косточки из-за связи с культуристом на тридцать лет моложе меня.

Джулия открыла ящик и вынула одну из кассет.

– Это ваши воспоминания о браке с Энтони Кинкейдом. Кто-то мог скопировать пленку. Возможна утечка информации.

– И что?

– Кинкейд пугает меня. И мне страшно подумать, на что он способен, лишь бы предотвратить публикацию этой истории.

– Джулия, Тони – моя проблема. Он ничем не может навредить мне, и я не позволю ему принести вред вам… Я вас не убедила. – Ева возвысила голос:

– Нина, дорогая!

Дверь распахнулась.

– Да, Ева?

– Набросай, пожалуйста, письмо. Энтони Кинкейду… Нина открыла чистую страницу и приготовилась записывать.

– Дражайший Тони. – Ева сплела пальцы почти как в молитве. Ее глаза мстительно засверкали. – Надеюсь, эта записочка застанет тебя в отвратительнейшем состоянии здоровья. Я понимаю, как ты заинтересован в моем проекте, и хочу сообщить, что он продвигается с головокружительной скоростью. Ты наверняка знаешь, что кое-кого очень волнует содержание моей книги… волнует так, что намеками и угрозами меня стараются остановить. Тони, ты лучше всех других знаешь, как плохо я реагирую на давление. Чтобы избавить тебя от лишних хлопот – на тот случай, если ты решил надавить на меня сам, – сообщаю, что серьезно рассматриваю приглашение Опры Уинфри посплетничать о моей биографии на ее телешоу. Малейшее вмешательство из твоего окружения, дорогой, и я ухвачусь за ее предложение и угощу любезную публику парочкой увлекательных эпизодов из нашей совместной жизни. Ева. Надеюсь, его хватит удар.

Джулия села на стол рядом с Евой.

– Я восхищаюсь вашей силой духа, но не вашей стратегией.

– Только потому, что вы пока не понимаете мою стратегию. А теперь примите горячую ванну, выпейте вина и позвольте Полу затащить вас в постель.

Джулия рассмеялась.

– Может, я приму первые два совета.

– Джулия, я понимаю, как вы расстроены. Одно ваше слово, и мы устроим вас с Брэндоном в главном доме, – предложила Нина, когда Ева ушла.

– Нет, благодарю вас. Мы прекрасно поживем здесь. Оставшись одна, Джулия привела в порядок свои кассеты. Взяв пустую рюмку Евы, она направилась в кухню и замерла в дверях при виде Пола, возившегося у плиты.

– Что ты делаешь?

– Готовлю ужин. Ротини с томатами и базиликом.

– Почему?

– Потому что спагетти полезны для души… и ты не сможешь не пригласить меня к ужину, если я их приготовлю. – На столе выдыхалась открытая бутылка бургундского. Пол налил немного в бокал. – Угощайся.

Джулия взяла бокал обеими руками, но пить не стала.

– И у тебя хорошо получается? Поскольку ее руки были заняты, Пол решил не упускать шанс и обнял ее за талию.

– Что именно?

– Ротини с томатами и базиликом, – прошептала она, упиваясь его близостью.

– Потрясающе. – Пол наклонил голову. – Не дергайся, вино прольешь. – Одной рукой он обнял ее за шею. – Расслабься, Джил. Поцелуй не смертелен.

– Твой смертелен.

Улыбаясь, Пол легко поцеловал ее.

Увидел, как расширились и потемнели ее зрачки, словно задымившись от бушующего внутреннего огня. Ему показалось или ее аромат усилился? Он вздохнул. Как жаль, что у него есть принципы.

– Ты разрумянилась. Когда ты расстраиваешься, твоя кожа становится почти прозрачной. И это заставляет мужчину совершать ради тебя подвиги.

Джулия почувствовала, как растаявший позвоночник снова окостенел.

– Мне не нужны подвиги.

– И это только укрепляет решимость мужчины. Ранимость и независимость. Даже не подозревал раньше, какое это невероятное сочетание.

Джулия поднесла бокал к губам.

– В любом случае я получу ужин.

Пол забрал у нее бокал и поставил на стол.

– Мы оба могли бы получить гораздо больше.

– Возможно. – Она смотрела в его глаза, горящие синим огнем. Совсем близко. Так гораздо легче видеть в них себя. Гораздо легче думать о том, что могло бы быть. – Я не уверена, смогу ли справиться еще хотя бы с капелькой.

Правда или нет, но он видел, что она верит собственным словам.

– Тогда, полагаю, нам придется продвигаться вперед постепенно. Теперь ты должна поцеловать меня.

– Кажется, я это уже делала. Пол замотал головой:

– Нет, это я целовал тебя.

Джулия подумала, решила вести себя как взрослая женщина и очень легко коснулась губами его губ. Одно мгновение, и она поняла, что эта стадия далеко не безопасная. И все же подарила себе еще мгновение, смакуя захватывающий вкус риска… и отступила.

– Я позову Брэндона.

Ей требовалось еще много времени на размышления, прежде чем перейти к следующей стадии.

Глава 12

Майкл Дельрико выращивал орхидеи в огромной оранжерее, соединенной с его крепостью на Лонг-Бич широким застекленным переходом. Он очень серьезно относился к своему хобби. Состоял в местном садовом клубе, поддерживая его не только деньгами, но и содержательными лекциями по выращиванию семейства орхидных. Одним из его величайших достижений был гибрид, который он назвал Мадонной.

Очень дорогое хобби, но Майкл Дельрико был богатым человеком. С легальной части своего бизнеса он платил налоги… гораздо больше, чем многие ему подобные. Дельрико уважал государственный институт налоговой инспекции и не имел с ним никаких проблем.

В интересы корпорации «Дельрико энтерпрайсиз» входили недвижимость, перевозки и поставки различных товаров, проституция, азартные игры, электроника и… взлом компьютерных сетей. Дельрико был владельцем нескольких винных складов, клубов, магазинов дорогой одежды и даже половины боксера-тяжеловеса. В семидесятых, смирившись с наркотиками, как с плачевной приметой времени, Дельрико занялся наркобизнесом, ставшим самым прибыльным из всех его начинаний.

Он был любящим мужем и не афишировал свои внебрачные связи. Он редко совершал ошибки, а совершая, всегда признавал их. Одной из его самых серьезных ошибок была Ева Бенедикт. Влюбившись в нее, он потерял голову… и даже через пятнадцать лет после их короткого романа воспоминания об обладании ею возбуждали его.

Сейчас, нянчась со своими орхидеями, Дельрико ждал племянника Евы. Несмотря на недостатки парня, он неплохо к нему относился и даже разрешал некоторое время встречаться с одной из своих дочерей, но, конечно, не позволил бы ничего серьезного. Гибриды хороши лишь в садоводстве… не в потомстве.

Майкл Дельрико свято верил в то, что свое тянется к своему, и именно поэтому так и не простил себя за увлечение Евой. И не простил Еву за то, что она словно загипнотизировала его.

– Крестный.

Дельрико выпрямился. Юный Джозеф, сын одной из кузин его жены, красивый крепкий парень, появился в дверях оранжереи. Вымуштрованный ближайшим помощником Майкла, Джозеф вошел в семейный бизнес пять лет назад. Он был не слишком умен, но предан. Сила и не должна быть умной, просто легко направляемой.

– Да, Джозеф.

– Моррисон здесь.

– Хорошо, хорошо. Приведи его сюда и оставайся поблизости. Дрейку может понадобиться стимуляция.

Дрейк сидел в удобном кресле в просторной гостиной и барабанил пальцами по коленям. Когда ритм переставал успокаивать его, он хрустел суставами. У его ног стоял «дипломат» с семью тысячами долларов. Не хватало трех тысяч, и Дрейк проклинал себя за это. После продажи безделушек Евы у него было пятнадцать тысяч, то есть было до того, как он отправился на ипподром.

Дрейк был абсолютно уверен, что сможет превратить пятнадцать тысяч в тридцать, даже сорок. Он так сосредоточенно изучал программу скачек, так осмотрительно рассчитывал свои ставки. Дома его ждали бутылка «Дом Периньон» и шикарная брюнетка…

И он потерял половину своих денег.

Ничего, все обойдется. Кроме семи тысяч, он принес три скопированные пленки.

Это было так легко, вспомнил Дрейк. Ева и не хватится своих безделушек. Старушка заглядывает в гостевой дом не больше двух раз в году. И у нее столько барахла. Она наверняка и не помнит, что где хранится. А какой он умный, что захватил несколько чистых кассет. Он уже скопировал три, когда услышал, как кто-то вошел через черный ход.

Он успел спрятаться в стенном шкафу и следил, как новый персонаж перекладывает кассеты, слушает их. Дрейк самодовольно улыбнулся. Лишняя страховка никогда не помешает.

– Вас ждут, – прервал его воспоминания Джозеф. Дрейк следовал за громилой, раздуваясь от сознания собственного превосходства. Умный человек всегда может перехитрить тупицу. Головорезы. Старик окружил себя головорезами. Ватные мозги и огромные тела в итальянских костюмах, маскирующих плечевую кобуру.

О боже, они идут в оранжерею, понял Дрейк и закатил глаза. Он ненавидел эту влажную жару, рассеянный свет и цветущие джунгли, к которым должен был проявлять интерес, но, зная ритуал, нацепил налицо улыбку.

– Надеюсь, я вам не помешал.

– Вовсе нет. – Дельрико проверил землю большим пальцем. – Ухаживаю за моими дамами. Рад видеть тебя, Дрейк. – Он кивнул Джозефу, и тот словно растворился в душном воздухе. – Доволен твоей точностью. Что ты принес?

Дрейк гордо положил «дипломат» на рабочий стол и, открыв его, отступил.

– Здесь немного не хватает. – Дрейк улыбнулся, как маленький мальчик, признающийся в безрассудной растрате карманных денег. – Думаю, что пленки возместят разницу.

– Думаешь? – Дельрико отошел к одной из своих самых любимых орхидей, не потрудившись пересчитать деньги. – И сколько не хватает?

– Я принес семь тысяч. – Дрейк вспотел, но сказал себе, что виновата повышенная влажность – Значит, по-твоему, каждая пленка стоит тысячу долларов?

– Я… я… Было очень трудно скопировать их. Рискованно. Но, зная, как вы заинтересованы…

– Заинтересован, да. – Дельрико не спеша переходил от растения к растению. – Итак, за несколько недель мисс Саммерс записала только три пленки?

– Ну, нет. Это все, что я сумел скопировать.

– И сколько там еще?

– Я не уверен. Может, шесть или семь. – Дрейк ослабил узел галстука, облизнул пересохшие губы и решил, что пора переходить к импровизации:

– У нее такой плотный график, мы не успели провести много времени вместе, но…

– Шесть или семь, – прервал Дельрико. – Однако ты приносишь мне всего три и неполный долг. – Его голос смягчился. Плохой признак. – Я разочарован, Дрейк.

– Копировать пленки опасно. Меня чуть не поймали.

– Это не моя проблема. – Дельрико вздохнул. – Я высоко ценю твою инициативность, однако требую остальные пленки.

– Вы хотите, чтобы я вернулся и снова влез туда?

– Я хочу пленки, Дрейк. Способ их получения меня не касается.

– Но я не могу. Если меня поймают, Ева сдерет с меня шкуру.

– Постарайся, чтобы не поймали. И постарайся больше не разочаровывать меня. Джозеф! – Внушительная фигура Джозефа заполнила дверной проем. – Джозеф проводит тебя, Дрейк. Мы скоро увидимся, не так ли?

Дрейк только кивнул и с облегчением вышел в прохладный переход. Дельрико поманил Джозефа в оранжерею.

– Маленький урок. Не трогай его лицо, оно мне нравится.

Самоуверенность Дрейка возвращалась с каждым его шагом. Старик оказался слабаком. Может, даже простит ему остаток долга, если удастся быстренько достать пленки…

– Какого черта!.. – изумленно воскликнул Дрейк, когда Джозеф схватил его за предплечье и сдернул с дорожки в грушевую рощу.

Это все, что он успел сказать. Кулак размером с шар для боулинга вонзился в его живот. Дрейк согнулся пополам, и воздух со свистом вылетел из груди, угрожая потянуть за собой завтрак.

Избиение было бесстрастным, методичным и очень эффективным. Одной рукой Джозеф поддерживал Дрейка в вертикальном положении, другой наносил удар за ударом по жизненно важным органам. Не менее двух минут тишину нарушали лишь хрюканье Дрейка и глухие удары кулака. Затем Джозеф просто разжал пальцы, и Дрейк свалился на землю. Понимая, что слова не требуются, Джозеф молча удалился.

Горячие слезы катились по лицу Дрейка. Он даже не представлял, что бывает такая боль, пронзающая все тело до самых кончиков пальцев. Его вырвало под цветущими грушевыми деревьями, и только страх, что кто-нибудь вернется продолжить избиение, заставил его подняться и на заплетающихся ногах добраться до машины.

Пол никогда не думал, что столь естественная обязанность, как отцовство, такой изнурительный труд. Он играл временного папочку всего один вечер, но половину этого вечера чувствовал себя так, словно проскакал бостонский марафон на одной ноге.

– Можно…

Пол не дал Дастину закончить:

– Парень, ты лопнешь, если съешь еще хоть крошку. Дастин с шумом втянул через соломинку чуть не половину большого стакана коки и ухмыльнулся:

– А попкорн?

Единственное, что они упустили. У парней железные желудки. Пол взглянул на Брэндона, изучавшего автографы баскетболистов на козырьке фирменной кепки. Мальчик поднял глаза, покраснел и улыбнулся.

– Это лучший вечер в моей жизни. – Он сказал это с простотой и уверенностью, свойственной мужчинам очень недолго и только в детстве.

Последнюю половину игры счет колебался в пользу то одной, то другой команды, вызывая бурные всплески эмоций и у зрителей, и у игроков. Неудачный бросок, перехват мяча под кольцом, переросший в драку… удаление.

– Он его толкнул! – завопил Брэндон, вскакивая и рассыпая попкорн. – Удалили не того парня! Вы видели?

Пол не видел, поскольку наслаждался реакцией Брэндона и не смотрел на площадку. Мальчишка, подпрыгивая, махал флажком, как топором. На лице сверкала испарина праведного гнева.

– Дерьмо! – в сердцах выпалил Брэндон и виновато покосился на Пола.

– Эй, не жди, что я вымою тебе рот с мылом. Я сам не смог бы сказать лучше.

Наблюдая за штрафным броском, Брэндон праздновал маленькую личную победу: к нему отнеслись как к мужчине. Как здорово, что мамы нет рядом.

Магнитные записи и черновые наброски унесли Джулию в послевоенные сороковые, когда Голливуд сверкал своими самыми яркими звездами, а Ева мчалась по его небосводу как ослепительная комета. Или – как заявила Шарлотта Миллер, а у нее были на то причины – безжалостная амбициозная пиранья, с наслаждением пожирающая конкурентов.

Шарлотта и Ева часто сражались за одни и те же роли, за одних и тех же мужчин. Дважды их одновременно выдвигали на «Оскар».

Лишь одному режиссеру хватило мужества занять их в одном фильме. Пресса с ликованием описывала ссоры из-за крупных планов, парикмахеров и даже из-за глубины декольте… Фильм имел грандиозный успех, правда, в Голливуде шутили, что отважный режиссер с тех пор не вылезает из больниц. И конечно, актрисы никогда не разговаривали друг с другом, только друг о друге.

Интересно, подумала Джулия. Тем более интересно, что Шарлотте пришлось признать: как актриса, Ева безупречна. А еще интереснее то, что у Шарлотты Миллер был короткий роман с Чарли Греем.

Чтобы освежить память, Джулия решила еще раз прослушать эту часть записи.

– Чарли был восхитительным мужчиной, умным, веселым. – Звонкий отрывистый голос Шарлотты смягчился, когда она заговорила о Грее. – И талантливым актером, хотя и не оцененным по достоинству. Ему просто не хватало напористости и внушительности, необходимых для главных героев. И конечно, он растратил себя на Еву.

На пленке раздался пронзительный лай, и Джулия улыбнулась, вспомнив, как Шарлотта, воркуя и кудахтая, кормила черной икрой из хрустальной вазочки трех капризных шпицев, похожих на тявкающие меховые шарики.

– Детки, мои милые детки. Не жадничай, Лулу. Дай поесть своим сестричкам. Моя милая доченька! Такая хорошая девочка! Так на чем я остановилась?

– Вы рассказывали о Чарли и Еве. – Джулия услышала в своем голосе на пленке сдавленный смех. К счастью, Шарлотта ничего не заметила.

– Да, конечно. Ну, он совсем потерял из-за нее голову. Бедняжка Чарли плохо разбирался в женщинах, а Ева была беспринципна. Она использовала его, чтобы получить первые пробы, а потом держала на коротком поводке, пока не ухватила роль в «Отчаянии» с Майклом Торрентом. Если помните, она играла там шлюху. Абсолютно точное попадание. – Шарлотта презрительно фыркнула, скармливая жадным собачонкам кусочки нежнейшего лосося. – Связь Евы с Торрентом разбила Чарли сердце.

– Не тогда ли с Греем стали связывать ваше имя?

– Мы были друзьями, – чопорно проговорила Шарлотта. – Я сопровождала его на приемы, помогая сохранить лицо. Я не говорю, что Чарли не был влюблен в меня, но боюсь, он считал меня и Еву похожими. Чего никогда не было и нет. Я развлекала его. Утешала. У него начались финансовые проблемы с одной из бывших жен. Видите ли, там был ребенок, и бывшая жена заставляла Чарли платить, чтобы ребенок рос в роскоши. Чарли, добрая душа, платил.

– Вы знаете, что случилось с ребенком?

– Нет, не припомню. В общем, я делала для Чарли все, что могла, но, когда Ева вышла замуж за Майкла, Чарли этого не вынес. – Шарлотта вздохнула. – И даже своей смертью он подхлестнул карьеру Евы. Его самоубийство создало легенду: Ева – женщина, ради которой мужчины убивают себя!

Легенда. Тайна. Звезда. Однако книга вовсе не об этом. Джулия взяла авторучку и нацарапала на чистом листе блокнота:

"ЕВА, ЖЕНЩИНА».

Вот он, мой заголовок, поняла Джулия, включая компьютер, и скоро полностью погрузилась в историю, у которой еще не было конца. Где-то через час она одной рукой потянулась к стакану с пепси, другой открыла ящик и вынула черновик, чтобы сверить кое-какие детали… Бумажный квадратик спланировал на ее колени. Злобно оскалились большие печатные буквы:

"ЛУЧШЕ НЕ РИСКОВАТЬ, ЧЕМ ПОТОМ СОЖАЛЕТЬ».

Как ни старалась, Джулия не могла вырваться из когтей парализующего страха. Смешные… нелепые записки. Банальные изречения… Чье-то дурацкое чувство юмора.

Но чье?

Она ведь пролистывала черновик после вторжения?

Джулия закрыла глаза, поднесла прохладный стакан к щеке. Не хотелось… невыносимо было думать, что вор вернулся после того, как она стала запирать двери и окна, покидая дом.

Может быть, она просто не нашла записку тогда? И к лучшему. Отсутствие реакции наверняка обескуражило автора.

Тишина дома и темнота за окнами стали невыносимыми. Джулия бросилась наверх, натянула купальник, накинула на плечи халат, схватила полотенце и побежала к бассейну.

Скинув халат, она сделала глубокий вдох и нырнула, представляя, как напряжение покидает ее и превращается в такую же иллюзорную субстанцию, как пар, клубящийся над подогретой водой…

Пятнадцать минут спустя Джулия выпрямилась в мелком конце бассейна. От холодного воздуха тело покрылось гусиной кожей, но она чувствовала себя великолепно. Тихо посмеиваясь, она стала подтягиваться на бортик, и тут ей на голову обрушилось полотенце.

– Высушитесь, – проговорила Ева, устроившаяся за столиком с бутылкой шампанского и двумя бокалами. – И выпьем.

Джулия стала машинально вытирать волосы.

– Я не слышала, как вы подошли.

– Вы были слишком заняты. Пытались побить олимпийский рекорд. – Ева с наслаждением вдохнула аромат белой герани, которую сорвала по пути к бассейну. – Так расскажите, что привело вас сюда.

Джулия вспомнила об анонимке, но решила не портить настроение ни себе, ни Еве. И если честно, не только записка выгнала ее из дома… Одиночество. Давящая тишина пустого дома.

– Брэндон уехал развлекаться, а в доме было так тихо!

Евы улыбнулась:

– Я знаю. Встретилась вчера с вашим сыном на корте. У него отличная подача.

– Вы… вы играли в теннис с Брэндоном?

– О, совершенно случайно. И с Брэндоном гораздо веселее, чем с машиной, которая стреляет в меня мячиками, как ворсистыми пушечными ядрами. Вам не о чем беспокоиться. Пол способен на безрассудства, но он не позволит мальчику напиться или подцепить женщину.

Джулия посмеялась бы, если бы удар был менее точным. Неужели она настолько прозрачна?

– Я не привыкла к его отсутствию по вечерам. То есть Брэндон иногда ночует у друзей, но…

– Вы не привыкли отпускать его с мужчиной. Вас очень сильно обидели?

Джулия вздрогнула и распрямила плечи.

– Нет.

Ева только изогнула брови.

– Когда женщина лжет столько, сколько я, она легко распознает чужую ложь. Вы не считаете притворство разрушительным?

– Я считаю забвение созидательным.

– Если бы вы могли забыть. Но вы каждый день видите перед собой живое напоминание.

Выигрывая время, Джулия подлила шампанского в бокалы.

– Брэндон не напоминает мне о его отце.

– Чудесный ребенок. Я вам завидую. Раздражение Джулии мгновенно растаяло.

– А знаете, я вам верю.

– Сейчас я не лгу. Я действительно завидую вам. – Ева быстро поднялась и стала раздеваться, небрежно сбрасывая изумрудный шелк. – Я немного поплаваю. – Обнаженная, молочно-белая в свете звезд, она раздавила сигарету в пепельнице. – Будьте добры, Джулия, принесите мне халат из раздевалки.

Когда Ева вышла из воды, Джулия уже протягивала ей темно-синий велюровый халат и полотенце.

– Господи, что может быть лучше, чем купаться голой под звездами?! Только одно – купаться голой под звездами с мужчиной.

– Простите, не мне об этом судить.

С долгим довольным вздохом, чувствуя себя освеженной и полной энергии, Ева опустилась на стул, подняла свой бокал.

– За мужчин! Поверьте мне, Джулия, некоторые из них почти заслуживают этого.

– Не буду спорить.

– Почему вы никогда так и не назвали имя отца Брэндона?

Внезапное нападение не рассердило Джулию, возможно, потому, что она слишком устала.

– Не для того, чтобы защитить его. Он не стоил ни преданности, ни защиты. Я защищала своих родителей.

– А вы их очень любили.

– Достаточно, чтобы избавить от лишних неприятностей. Хватало и того, что их семнадцатилетняя дочь забеременела. Наверное, я так до конца и не поняла, что они чувствовали. Они никогда не упрекали, не судили, не обвиняли меня… думаю, они винили себя. Когда они спрашивали, кто отец, я не могла сказать им, потому что их душевные раны стали бы лишь глубже.

– И вам не с кем было поговорить.

– Да.

– Джулия, сейчас вы не сможете причинить вред вашим родителям. Если есть на земле кто-то, кто не станет судить другую женщину, то это я.

Джулия не ожидала, что предложение Евы подтолкнет ее излить душу, но, видимо, слишком долго она сдерживалась, или слились воедино правильные момент, время и слушательница.

– Он был адвокатом, что совсем неудивительно. Мой отец принял его в фирму, как только он сдал экзамены в адвокатуру. Папа считал, что из Линкольна получится необыкновенный специалист по уголовному праву. И хотя мой отец никогда не говорил об этом, думаю, подсознательно он всегда хотел иметь сына… талантливого сына, который бы с честью нес имя Саммерсов.

– И Линкольн прекрасно вписывался в этот образ?

– Прекрасно. Папа гордился своим протеже, честолюбивым, полным сил и энергии.

– А вы… вы увлеклись честолюбием или идеализмом?

После недолгого раздумья Джулия улыбнулась.

– Я просто увлеклась. В выпускном классе я помогала отцу с канцелярской работой. Вечерами, по субботам. После развода родителей я очень скучала по нему, а это давало возможность больше времени проводить с ним. Но я стала проводить время с Линкольном. Он был очень красивый… элегантный. Высокий и белокурый, с легкой печалью в глазах.

Джулия с изумлением осознала, что смеется. Странно, она только сейчас поняла, что казавшееся трагическим со временем может обернуться более светлой стороной. Ева подхватила ее смех.

– Ничто не соблазняет женщину быстрее, чем легкая печаль в глазах.

– А самое волнующее – он был старше. На четырнадцать лет старше.

Ева широко раскрыла глаза и тихо вздохнула:

– Боже мой, Джулия, вам должно быть стыдно: вы соблазнили беднягу. Семнадцатилетняя девушка – смертельное оружие.

– И я пристрелю первую же, которая начнет рыскать вокруг Брэндона. Но… я влюбилась. А он был женат. Конечно, его брак к тому времени распался.

– Конечно, – сухо сказала Ева.

– Линкольн попросил меня помогать ему. Отец поручил ему первое по-настоящему важное дело, и он хотел как следует подготовиться. И начались все эти многозначительные взгляды над холодной пиццей и юридическими справочниками. Нечаянные прикосновения. Тихие долгие вздохи.

– Господи, я распаляюсь. – Ева подперла кулачком подбородок. – Не останавливайтесь.

– Он поцеловал меня прямо над делом «Штат против Уилрайта».

– Романтический идиот!

– А потом взял за руку и повел к дивану… большому кожаному дивану… бордовому. Я лепетала, что люблю его, а он говорил, как я красива. И только позже я поняла разницу. Я любила его, а он считал меня красивой. Но дело было сделано. – Джулия отпила шампанского, пожала плечами. – Подобное случается сплошь и рядом и по менее благородным мотивам.

– И обычно страдает тот, кто любит.

– Ему тоже досталось. – Джулия не возразила, когда Ева снова наполнила бокалы. Как чудесно сидеть в темноте, пить чуть больше, чем следовало бы, и разговаривать с чуткой женщиной. – Мы были любовниками неделю. На том большом безобразном диване. Неделя – это так мало по сравнению с целой жизнью. Потом он сказал мне – очень нежно, очень честно, – что он и его жена решили сделать еще одну попытку спасти свой брак. Я закатила истерику. Напугала его до смерти.

– Умница.

– Мне это помогло, но ненадолго. Следующую неделю его не было в офисе, он выступал в суде. Естественно, выиграл дело и начал свою выдающуюся карьеру, а мой отец ходил вокруг него, как гордый папаша. Итак, когда я обнаружила, что беременна, я не пошла ни к отцу, ни к матери. Я пошла к Линкольну, который уже счастливо жил с женой.

Сердце Евы дрогнуло, но она сумела сохранить беспечный тон.

– Наш мальчик не терял времени зря.

– Да, не терял. Он предложил оплатить аборт или устроить усыновление. Ему даже в голову не пришло, что я оставлю ребенка. Если честно, мне это тоже не сразу пришло в голову. И пока он очень компетентно обсуждал нашу маленькую щекотливую проблему, я поняла, что никогда не любила его. А когда я наконец решила оставить ребенка и рассказала родителям о беременности, он долгие месяцы потел от страха, что я ткну пальчиком в виновника. Почти достаточное наказание для мужчины, соблазнившего невинную влюбленную девушку.

– Далеко не достаточное. Но у вас есть Брэндон. Думаю, это и есть высшая справедливость.

Джулия улыбнулась. Да. Она не ошиблась в выборе времени, места и наперсницы.

– Знаете, Ева, я, пожалуй, тоже искупаюсь голышом.

Только когда Джулия сняла купальник и прыгнула в воду, Ева дала волю слезам, но смахнула их прежде, чем кто-либо успел заметить их в лунном свете.

Высушившись и согревшись, Джулия смотрела по телевизору последние новости. Дом был все так же пуст, но это уже не мучило ее. Спокойная, расслабленная, она чувствовала, что всегда будет благодарна Еве за тот час у бассейна… Ее веки опустились.

Когда послышался шум приближающегося автомобиля, Джулия вскочила, прижав руку к бешено забившемуся сердцу. Свет фар метнулся по комнате, рассекая темноту, словно двумя ножами. Уже собираясь набрать 911, она выглянула в окно и… узнала «Студебекер"

Пола. К тому времени, как она подошла к парадной двери, ей удалось преодолеть нервный смех.

При виде сына, сладко спавшего на широком мужском плече, Джулия с трудом подавила вспыхнувшую к Полу нежность – она не может себе это позволить! – и потянулась к Брэндону.

– Он вырубился, – прокомментировал Пол очевидное и чуть отвернулся, прижимая к себе мальчика. – Остальное в машине. Забери, а я отнесу его наверх.

– Хорошо. Первая дверь налево. – Еще дрожа немного, Джулия бросилась к машине. «Остальное» включало три свернутых в трубку плаката, флажок, фуфайку Национальной баскетбольной ассоциации, цветную программку и сувенирную кружку, полную пуговиц, шариковых ручек и брелков. Собирая все это, Джулия уловила слабый запах рвоты и покачала головой.

Когда она вернулась в дом. Пол спускался с лестницы.

– Как прошел вечер?

Сунув руки в карманы, он пожал плечами.

– Я выдержал. Если тебе интересно, мы победили. 139.

– Поздравляю. – Джулия свалила трофеи Брэндона на диван. – Кого вырвало?

– Ничто не ускользнет от матери. Дастина. Я как раз отпирал машину, и он испачкал только свои кроссовки. Домой я сдал его почти здоровым.

– А Брэндон?

– Железный организм.

– А ты?

Пол со стоном опустился на ступеньки.

– Не отказался бы от стаканчика.

– Налей себе сам. Я проверю Брэндона. Брэндон крепко спал. Прямо в бейсболке. Приподняв одеяло и убедившись, что кроссовки и джинсы Пол все же с него снял, Джулия вернулась в гостиную. Пол уже держал два бокала с вином.

– Подумал, что ты не заставишь меня пить в одиночестве. – Он вручил ей бокал. – За материнство. Прими мое вечное уважение.

– Они показали все, на что способны?

– Восемь раз. Именно восемь раз необходимо сводить в туалет десятилетних мальчишек за один баскетбольный матч.

Джулия со смехом опустилась на диван.

– Пожалуй, я не жалею, что не пошла с вами. Пол сдвинул трофеи на край дивана и сел рядом с ней.

– Брэндон говорит, что ты любишь бейсбол.

– Очень.

– Может, сходишь со мной на «Доджерсов»?

– Я подумаю. Если мы еще будем в городе.

– Апрель не так далеко. – Он стал играть ее волосами. – А Ева прожила долгую и полную событий жизнь.

– Это я уже поняла. И раз уж мы заговорили о книге, я бы хотела побеседовать с тобой как можно скорее.

Его пальцы коснулись ее шеи.

– Приезжай ко мне. Скажем, завтра вечером. Поужинаем наедине и… все обсудим.

Ее желудок сжался от страха и искушения.

– Я считаю, что делом лучше заниматься в деловой обстановке.

– Джулия, между нами не просто деловые отношения. – Пол вынул бокал из ее руки и отставил на столик рядом со своим. – Позволь показать тебе.

Она толкнула его в грудь обеими руками.

– Уже поздно.

– Я знаю. – Пол поднес ее руку к своим губам, стал покусывать кончики пальцев. – Обожаю смотреть, как ты нервничаешь. – Он провел языком по ее ладони. – Я вижу в твоих глазах сражение того, что тебе нравится, с тем, что – как ты думаешь – лучше для тебя.

– Я знаю, что для меня лучше. Джулия сжала кулак, и Полу пришлось довольствоваться суставами ее пальцев. Он царапнул их зубами.

– И знаешь, что тебе нравится? Это, подумала она.

– Я не ребенок, кидающийся на все, что нравится. Я знакома с последствиями.

– Есть удовольствия, которые стоят последствий. Ты думаешь, я всех симпатичных женщин преследую так целеустремленно?

– Понятия не имею.

– Тогда выслушай меня. – Пол с неожиданной грубостью обхватил ее лицо ладонями. – Джулия, со мной происходит что-то необычное. Я хотел положить этому конец и не смог. И решил отбросить все попытки и подчиниться судьбе.

Его губы были совсем рядом, и она почувствовала, что не в силах сопротивляться.

– Для этого нужны двое.

– Правильно. – Пол обвел кончиком языка контур ее губ, и она задрожала. – Мы оба знаем, что если бы я настоял, то мы до утра не смогли бы оторваться друг от друга.

Джулия хотела возразить, но его губы уже впились в ее губы. Он прав. Он абсолютно прав.

– Я хочу тебя, Джулия, и добьюсь тебя любыми средствами, честными или бесчестными. Я предпочел бы честные.

Она судорожно дышала, не в силах подавить вспыхнувшее желание, однако умудрилась прошептать:

– И неважно, что предпочла бы я?

– Я не могу понять свои чувства к тебе, только понимаю, что они взрывоопасны. Один бог знает, что случится, когда я отпущу узду.

– Тебе неинтересно, что чувствую я?

– Последние недели я много об этом думал, может, слишком много.

Джулия вскочила и была рада, что он не стал удерживать ее.

– Я тоже много думала. Мне нравится, как я живу, Пол. Я упорно работала, чтобы создать правильную жизнь для своего сына, и не стану рисковать.

– Не понимаю, как наши отношения могут повредить Брэндону.

– Может, и не повредят, но я должна быть в этом уверена. Я всегда все очень тщательно рассчитывала. Случайный секс не входит в мое расписание.

Пол так быстро вскочил и притянул ее к себе, что она не успела отпрянуть и задрожала.

– Это кажется тебе случайным, Джулия? – Он встряхнул ее за плечи. – Ты можешь согласовать это со своим расписанием?

Пол в ярости отпустил ее и схватил свой бокал. Не так он собирался провести этот вечер с ней. Раньше он легко и просто сохранял самообладание, но теперь начинал бояться, что с Джулией не будет ни простоты, ни легкости.

– Ты не заставишь меня силой спать с тобой.

– Ты абсолютно права. На этот раз, но только на этот раз я прошу прощения. – Чуть успокоившись, Пол улыбнулся. – А ведь мне удалось встряхнуть тебя, Джил. Неожиданное обезоруживает тебя. – Он провел пальцем по ее побледневшей щеке. – Я не хотел тебя пугать.

– Ты меня не напугал.

– Я напугал тебя до смерти, чего я обычно никогда не делаю с женщинами. Ты другая. Может, с этим я и пытаюсь справиться. – Он ласково поцеловал ее пальцы. – По меньшей мере, я уйду домой уверенный, что сегодня ночью ты будешь думать обо мне.

– Боюсь, что нет. Я собираюсь еще поработать.

– О, ты будешь думать обо мне. И ты будешь по мне скучать.

Когда Пол закрыл за собой парадную дверь, Джулия уже улыбалась. Черт побери, он был абсолютно прав.

Глава 13

Ева наслаждалась царящей вокруг суетой, самой атмосферой съемочной площадки. Даже подготовительная работа казалась ей особым родом любовной игры. Она с удовольствием узнавала некоторые лица: костюмеров, осветителей, реквизиторов, звукооператоров. Команда. Они были одной командой. Ева любила их как партнеров, как соучастников, и они отвечали ей взаимностью – она была неизменно вежлива и терпелива с самыми незначительными ассистентами ассистентов, если только они не были некомпетентными или ленивыми.

Ева гордилась тем, что без единой жалобы выносила долгие часы под руками парикмахеров и гримеров, никогда не опаздывала ни на примерки, ни на репетиции. Когда было необходимо – а это случалось часто, – она терпеливо ожидала под палящим солнцем или проливным дождем, пока готовили сцену к очередному дублю.

Некоторые режиссеры считали ее капризной, ибо она не была послушной марионеткой. Она спорила, оскорбляла, требовала и, по ее собственным подсчетам, ошибалась так же часто, как бывала права. И никто не мог упрекнуть ее в непрофессионализме. Она первая отбрасывала сценарий, выучив назубок роль, и мгновенно перевоплощалась в свою героиню, когда включались прожекторы и камеры..

Ева молча курила, пока ей поправляли парик. Сегодня первая репетиция сцены бала, на котором Мэрил знакомится с Робертом, а Ева Бенедикт – с Питером Джексоном, ибо, согласно контракту, вся подготовительная работа велась с дублером. Ева знала, что актер в студии, некоторые женщины на площадке уже возбужденно шептались. И когда Джексон вошел, она поняла – почему. Сексуальность была его такой же неотъемлемой чертой, как светло-карие глаза с золотистыми искрами. Смокинг подчеркивал великолепные плечи и грудь, которым большую часть фильма предстояло оставаться обнаженными.

– Мисс Бенедикт. – Безупречные манеры, вкрадчивый голос. – Счастлив познакомиться. Для меня огромная честь работать с вами.

Ева протянула руку, и Питер галантно поднес ее пальцы к губам. Прохвост! Пожалуй, несколько недель в Джорджии не будут очень уж тяжелым испытанием.

– Я с удовольствием смотрела некоторые ваши фильмы, мистер Джексон.

– Благодарю вас. – Он ухмыльнулся. О да, прохвост! Из тех, в ком нуждается каждая женщина хотя бы раз в жизни. – Должен признаться, мисс Бенедикт, когда я узнал, что вы согласились на роль Мэрил, то разрывался между восторгом и ужасом. И сейчас разрываюсь.

– Приятно слышать. Скажите, мистер Джексон… – Ева вынула из пачки еще одну сигарету и забарабанила ею по туалетному столику. – Сможете ли вы убедить зрителей, что молодой честолюбивый мужчина способен без памяти полюбить женщину в два раза старше его?

Глядя ей прямо в глаза, Питер достал коробок, чиркнул спичкой, поднес крохотный огонек к кончику ее сигареты.

– Без всяких усилий, мисс Бенедикт. Ева мгновенно почувствовала почти первобытное волнение.

– Вы работаете по системе Станиславского?

– Естественно.

К вечеру волнение лишь усилилось. Ева испытывала ту невероятную легкость и бодрость, какие вызывало в ней предвкушение новой любовной связи, а она не сомневалась, что Питер Джексон окажется интересным и изобретательным любовником.

– Нина, дорогая, пусть мне поджарят мясо с кровью! – крикнула Ева, поднимаясь в свою спальню. – Я чувствую себя людоедкой.

– Принести наверх?

– Я дам тебе знать. Что случилось. Тренере?

– Мистер Флэнниган в гостиной. И он пьет. Ева замешкалась лишь на секунду.

– Нина, закажи две порции. И, пожалуйста, дорогая, разожги камин в гостиной. Скажи Виктору, что я не заставлю его долго ждать.

Она заставила его ждать целый час. Ей необходимо было время, чтобы подготовиться к встрече.

Виктор Флэнниган был все еще женат, как и много-много лет назад. Он не мог – или не хотел – оставить свою жену. Долгие годы Ева пыталась пробиться сквозь незыблемую стену его религиозных убеждений, но ни ярость, ни слезы не помогали, и в конце концов она смирилась, потому что не смогла отказаться от него. Видит бог, она пыталась. Снова и снова выходила замуж… заводила бесчисленные связи. Бесполезно.

Откинув голову, закрыв глаза, Ева побрызгала духами шею, запахнула шелковый халат с затейливыми застежками из золотой тесьмы.

Она была женщиной Виктора Флэннигана с их первой встречи. Она умрет женщиной Виктора Флэннигана. Бывает судьба и похуже…

Со стаканом виски в руке Виктор ходил взад-вперед по гостиной.

– Прости, что задержала тебя. – Ева подошла к бару, открыла маленький холодильник, отодвинула полупустую бутылку шампанского. Пожалуй, понадобится целая бутылка. Вечер предстоит долгий. – Хотела освободиться от дневных забот.

Она ловко открыла бутылку – Ты прекрасно выглядишь, Ева. Нежной, сексуальной, уверенной.

– Я и есть нежная, сексуальная, уверенная. – Она улыбнулась, наполняя первый бокал. – Разве не поэтому ты меня любишь?

Виктор резко отвернулся и уставился на огонь в камине.

– Господи, я действительно люблю тебя. Больше, чем следовало бы нормальному мужчине. Я не раздумывая совершил бы убийство, если бы это помогло получить тебя.

Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, встревожило Еву.

– В чем дело, Виктор? Что случилось?

– Мюриэл снова в больнице.

Мысль о жене вернула его к бутылке и стакану.

– Мне очень жаль. – Ева накрыла ладонью его пальцы – не для того, чтобы остановить пьянство, а чтобы, как всегда, предложить поддержку и сочувствие. – Я понимаю, как тебе тяжело, но ты не должен вечно винить себя.

– Не должен? – Виктор осушил стакан без всякого удовольствия. – Ева, она до сих пор обвиняет меня и имеет на это право. Если бы, когда начались роды, я был рядом с ней, а не в Лондоне, мы бы все сейчас были свободны.

– Прошло почти сорок лет. Неужели сорокалетнего покаяния мало любому богу? Любой церкви? И твое присутствие не помогло бы спасти ребенка.

– Этого я никогда не узнаю. – И поэтому он не мог простить себя. – Она пролежала без помощи много часов. Черт побери, Ева, с ее слабым здоровьем она вообще не должна была забеременеть.

– Это был ее выбор, – резко оборвала Ева. – И хватит об этом, это слишком старая история.

– Начало всего… и конец. Мюриэл стала такой же хрупкой душевно, какой была физически. Она так и не оправилась от потери ребенка.

– И не позволила тебе. Прости, Виктор, но я не могу без гнева смотреть, как она заставляет страдать тебя за то, что от тебя не зависело. И я нахожу ее болезнь жалким оправданием твоей загубленной жизни. И моей, – горько добавила она. – Бог свидетель, и моей.

– Вряд ли сильная женщина может сочувствовать слабой.

– Я люблю тебя. Я ненавижу то, что она сделала с тобой. И со мной. – Ева затрясла головой, не давая ему ответить, не желая в сотый раз отправляться по исхоженной дороге. – Я выживу. Но мне хотелось бы верить, что я доживу до того дня, когда увижу тебя счастливым. По-настоящему счастливым.

Виктор сжал ее пальцы, тяжело вздохнул, собираясь с силами. Он еще не сказал ей худшего.

– Она приняла секонал.

– О господи. – Ева обняла его. – О Виктор, мне так жаль!

Он хотел бы спрятаться в ней, в ее сочувствии, но не мог: мертвенно-бледное лицо жены все еще стояло перед его глазами.

– Ее откачали, но она в коме. Мне удалось без огласки перевезти ее в частную клинику.

Ева увидела в дверях Нину и отрицательно покачала толовой. Ужин подождет.

– Когда все это случилось, Виктор?

– Я нашел ее утром. – Он не сопротивлялся, когда Ева взяла его за руку и подвела к креслу. – В ее спальне. Она надела кружевной пеньюар, подаренный мной на двадцать пятую годовщину свадьбы, когда мы пытались возродить наши чувства. Она подкрасилась. В первый раз за целый год я увидел помаду на ее губах. – Виктор обхватил голову руками, подавленный чувством вины. – Она сжимала в руках беленькие башмачки, которые связала когда-то для ребенка. Я думал, что избавился от всех детских вещей, но, должно быть, она их где-то спрятала. На полу у кровати валялись бутылочка из-под таблеток и записка. Мюриэл написала, что устала, что хочет быть со своей маленькой девочкой. Виктор выпрямился, схватил Еву за руку.

– Самое страшное то, что мы поссорились накануне. Она собиралась на какую-то встречу и не хотела сказать мне – с кем. Кто-то рассказал ей о твоей книге. Она вернулась в ярости. В дикой ярости. Она визжала, что я должен остановить тебя, что она не вынесет унижения. Что единственное, о чем она когда-либо просила меня, это не афишировать мою греховную связь. Разве она не сдержала свои клятвы перед богом? Разве она чуть не умерла, пытаясь подарить мне ребенка?

И разве она не приковала его к себе цепями брака без любви на целых пятьдесят лет? Ева не испытывала ни сострадания, ни угрызений совести, лишь возмущение. Она ничего не должна Мюриэл Флэнниган!

– Ты должна понять, Ева. Если что-то и поддерживало Мюриэл все эти годы, так только ее вера. Но мысль о твоей книге лишила ее рассудка.

Виктор на мгновение закрыл глаза и вздрогнул, снова мысленно увидев дергающуюся в припадке жену.

– Я позвал сиделку. Нам удалось дать Мюриэл лекарство. Когда мы наконец уложили ее в постель, она тихо плакала, просила прощения. Она цеплялась за меня, умоляя защитить ее. От тебя. Сиделка оставалась с ней до рассвета, но она как-то ухитрилась принять таблетки.

– Мне очень жаль, Виктор. – Ева обняла его, прижалась лицом к его лицу, укачивая, убаюкивая, как малое дитя. – Я хотела бы сделать что-нибудь…

– Скажи, что не станешь писать в своей книге про наши отношения.

– Как ты можешь это говорить? – Ева отпрянула, изумленная, что после стольких мучительных лет Виктор еще способен причинить ей боль.

– Я прошу тебя, Ева! Не ради себя! Видит бог, не ради себя. Ради Мюриэл. Я столько лет обкрадывал ее. Мы обкрадывали ее. Прошу тебя.

– Нет, черт побери! – Ева метнулась к бару, трясущимися руками плеснула в бокал шампанского. Господи, только этот мужчина на всей земле мог заставить ее дрожать. Она хотела бы ненавидеть его, но не могла. – Я обкрадывала ее? Боже, какая чушь! Ты проводил с ней каждое Рождество, ты возвращался к ней ночь за ночью, а я подбирала объедки!

– Мюриэл моя жена, – тихо сказал он. – Ты – женщина, которую я люблю.

– Думаешь, мне от этого легче? – Насколько легче проглотить горсть таблеток, с горечью подумала Ева. Покончить с болью. Отгородиться от ошибок, вместо того чтобы посмотреть им в глаза. – Она носила твое имя, открыто вынашивала твоего ребенка. А мне оставались твои беды.

Ему было стыдно, что он никогда не мог, дать ей больше.

– Если бы я мог изменить…

– Не можешь. Как и я. Просить меня отказаться от этой книги – все равно что просить отказаться от моей жизни.

– Я только прошу исключить нас.

– Нас? Тебя, меня и Мюриэл? И всех тех, кому мы доверяли наши тайны? Доверенных слуг и друзей, лицемерных святош, читавших нотации и отпускавших грехи. – Ева попыталась подавить гнев. – Ты забыл пословицу, что трое могут сохранить секрет, если только двое из них мертвы?

Виктор вскочил и снова схватился за стакан.

– Ты погубишь нас, Ева.

– Нет. Когда-то я так думала. Давно. – Она смотрела, как поднимаются на поверхность пузырьки в бокале, вспоминала, и остатки гнева покидали ее. – Я поняла, что ошибалась. Решение, которое я приняла тогда, было… не правильным. Я могла бы освободить нас.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она улыбнулась.

– В данный момент важно только то, что понимаю я.

– Ева. – Виктор подошел к ней, пытаясь подавить собственный гнев. – Мы прожили большую часть нашей жизни. Книга ничего не изменит для нас с тобой. Но для Мюриэл это вопрос нескольких лет душевного покоя или ада.

"А как быть с моим адом?» Но Ева не стала повторять вопрос вслух.

– Не ей одной пришлось жить с болью потери, Виктор.

– Она может умереть.

– Мы все умираем.

Виктор стиснул зубы так, что желваки заходили под натянувшейся кожей, его огромные руки сжались в кулаки.

– Господи, я забыл, какой холодной ты можешь быть.

– Так вспомни. – Но ее пальцы были теплыми и нежными. – Иди к своей жене, Виктор. Я никуда не денусь.

Он на мгновение сжал ее руку и ушел, не сказав больше ни слова.

Ева долго стояла посреди комнаты, вдыхая запахи древесного дыма, виски и несбывшихся надежд, и вдруг словно очнулась.

– Нина! Нина, пусть кто-нибудь принесет мой ужин в 1 остевой дом.

Нина догнала ее на веранде.

– В гостевой дом?

– Да, и поскорее. Я умираю с голоду.

Брэндон сидел на ковре перед телевизором, но, увлекшись строительством космопорта, давно потерял интерес к веселой комедии.

Когда раздался стук в дверь веранды, он поднял глаза и увидел Еву. Мама сто раз говорила, что никому нельзя открывать двери, но наверняка это не относится к их хозяйке.

Он подошел и откинул задвижку.

– Привет. Вы хотите видеть мою маму?

– Да. – Ева с умилением смотрела на него. Как трогательно выглядит выкупанный, пахнущий мылом ребенок в застиранной пижамке. Она с трудом подавила желание взъерошить его волосы. – Как поживаете, юный мистер Саммерс?

Он захихикал. Ева часто называла его так, когда они случайно встречались в саду или у бассейна. За последние две недели он проникся к ней симпатией. Она часто посылала ему с поварихой пирожные, которые мама давала лишь в награду.

– Нормально. Заходите.

– Ну, благодарю тебя.

– Мама разговаривает по телефону в кабинете. Позвать ее?

– Мы можем подождать, пока она освободится. Не зная, что делать с гостьей, Брэндон переступил с ноги на ногу, пожал плечами.

– Принести вам чего-нибудь? Мама испекла шоколадное печенье.

– Восхитительно, но я еще не ужинала. Мой ужин сейчас принесут. – Ева опустилась на диван, вынула сигарету… Ей вдруг пришло в голову, что она впервые разговаривает с Брэндоном наедине и в месте, которое можно считать его домом. – Наверное, я должна расспросить тебя о школе и спорте, но боюсь, меня это не очень интересует. А что это ты делаешь?

– Строю космический порт.

– Космический порт. – Ева отложила незажженную сигарету. – И как же его можно построить?

– Это нетрудно, если есть план. – Брэндон снова сел на ковер. – Видите, эти детали сцепляются друг с другом, и можно построить все, что угодно. Я хочу соорудить мост между местом стыковки и лабораторией.

– Очень интересно. Покажи мне.

Когда через пять минут прибыла Нина с подносом, Ева сидела на полу рядом с Брэндоном, борясь с пластмассовыми деталями, не желавшими соединяться друг с другом.

– Надо было попросить кого-нибудь из слуг. – Ева указала на журнальный столик. – Поставь там.

– У тебя завтра в шесть тридцать репетиция.

– Не волнуйся, дорогая. – Ева издала победный вопль – детали наконец встали на место. – Я успею выспаться.

Нина потопталась на месте.

– Ужин остынет.

Ева что-то хмыкнула, продолжая строительство. Когда Нина ушла, Брэндон прошептал:

– Она говорила, как мама. Ева расхохоталась:

– Ты абсолютно прав, парень. Когда-нибудь ты мне расскажешь о своей маме.

– Она очень редко кричит. Но все время беспокоится. Вдруг я перебегу улицу и попаду под машину или съем слишком много конфет. Или забуду сделать домашнюю работу. А я никогда.

– Не попадаешь под машину?

Брэндон оценил ее чувство юмора и хмыкнул.

– Не забываю сделать домашнюю работу – Я думаю, мамы должны беспокоиться, если они хорошие мамы. – Ева подняла голову и улыбнулась. – Привет, Джулия.

Джулия только продолжала смотреть на них во все глаза. Ева Бенедикт сидит на полу, играет с ее сыном и обсуждает с ним проблемы материнства!

– Мисс Би пришла к тебе, – сообщил Брэндон. – Но она сказала, что может подождать.

Джулия автоматически выключила телевизор.

– Простите, что заставила вас ждать.

– Не надо извиняться. – На этот раз Ева не стала сдерживаться и погладила Брэндона по голове. – Меня прекрасно развлекли. – Она поднялась, с удовольствием отметив лишь легкую боль в суставах. – Я хотела поговорить с вами, но не успела поужинать. Надеюсь, вы не возражаете, если я буду жевать во время разговора?

– Нет, конечно. Брэндон, завтра в школу. То есть пора спать. Брэндон вздохнул.

– Я хотел достроить мост.

– Достроишь завтра. – Когда сын неохотно поднялся, Джулия обхватила ладонями его лицо. – Отличный космопорт, дружок. – Она поцеловала сына в лоб, затем в нос. – И не забудь…

– Почистить зубы, – закончил он и закатил глаза. – Спокойной ночи, мисс Би.

– Спокойной ночи, Брэндон. – Когда мальчик ушел, Ева повернулась к Джулии. – Он всегда такой послушный?

– Брэндон? Думаю, да. – Джулия улыбнулась, массируя затекшую шею. – Но у меня очень мало незыблемых правил.

– Вам повезло. – Ева сняла крышку с блюда. – Я помню, как многие мои друзья и знакомые растили детей. Как гостье, мне всегда приходилось терпеть нытье, жалобы, истерики. Это отвадило меня от детей.

– Именно поэтому вы не завели своих? Ева вынула салфетку из фарфорового кольца, разложила ее на коленях, выбрала нежную веточку спаржи.

– Скажем, это заставило меня задуматься, почему их заводят другие Но я пришла поговорить о другом.

– Я только хотела бы проверить Брэндона и принести диктофон.

– Пожалуйста.

Хотя мясо было превосходным. Ела она механически. Просто необходимое топливо, чтобы утром быть в форме. В лучшей форме. На меньшее она никогда не соглашалась. Когда Джулия устроилась в кресле напротив, с ужином было наполовину покончено.

– Должна признаться, что прийти к вам меня побудил визит Виктора. Его жена пыталась утром покончить с собой.

– О боже!

Ева пожала плечами, отрезала кусочек мяса.

– Не в первый раз. И не в последний, если врачам удастся ее спасти. Похоже, бог хранит дураков и неврастеников. Вы считаете меня бесчувственной?

– Не тронутой этим происшествием. Это нечто другое.

– Совершенно верно. У меня есть чувства, Джулия. – Ева запила мясо травяным чаем, надеясь облегчить боль в горле. – Что же еще могло заставить меня отдать столько лет жизни мужчине, который никогда не будет принадлежать мне?

– Виктору Флэннигану?

– Виктору Флэннигану. – Вздохнув, Ева отодвинула поднос и откинулась на спинку дивана. – Я любила его и была его любовницей тридцать лет. Он единственный мужчина, ради которого я приносила жертвы. Единственный мужчина, из-за которого я рыдала в отчаянии долгими одинокими ночами.

– Однако за эти тридцать лет вы дважды выходили замуж.

– Да, и наслаждалась любовниками. Любовь к Виктору не заставила меня отказаться от жизни.

– Ева, я не просила вас оправдываться.

– Нет? Но я вижу выражение ваших глаз. Я не пыталась привязать его к себе страданиями, как Мюриэл, но признаю, я пыталась забыть его, заполняя свою жизнь другими мужчинами.

– Он любит вас.

– О да. Это часть нашей трагедии и ее величие.

– Ева, если он любит вас, то почему женат на другой?

– Отличный вопрос. – Ева закурила. – Вопрос, который я задавала себе много раз. И даже когда знала ответ, продолжала спрашивать себя. Когда мы познакомились, его брак с Мюриэл уже дал трещину. Я говорю это не для того, чтобы приукрасить супружескую измену. Я и глазом бы не моргнула, если бы Виктор разлюбил жену из-за меня, но уже тогда он оставался с ней потому, что ее религия никогда не оправдала бы развод. И потому, что Мюриэл так и не оправилась от потери ребенка. И потому, что у нее эпилепсия. Мюриэл Флэнниган из тех, кто упивается собственными страданиями.

Джулия нахмурилась:

– Вы хотите сказать, что она пользуется своей болезнью, чтобы вызывать сочувствие?

– Дорогая, она пользуется ею так же расчетливо и хладнокровно, как генерал, командующий своими войсками. Это ее защита от реальности, барьер, за который она всю жизнь тащит Виктора.

– Трудно затащить мужчину туда, куда он не хочет идти.

Ева поджала губы, затем натянуто улыбнулась.

– Не в бровь, а в глаз, дорогая.

– Простите, я не осуждаю вас. Я не должна была это говорить. Вы знаете исполнителей лучше меня.

– Точно, – прошептала Ева. – Мы трое играем бесконечную пьесу. Страдающая жена, другая женщина, мужчина, разрывающийся между любовью и совестью. Как часто Мюриэл нарочно забывает выпить лекарство, провоцируя свою болезнь… обычно, когда надо принимать какое-то решение.

– Простите, Ева, но почему вы это терпите? Почему год за годом позволяете ей манипулировать вами?

– Пошевелите своими практичными мозгами, Джулия, и скажите мне, что сильнее: любовь или чувство вины?

Ответ сформировался за долю секунды.

– Их сочетание способно перевесить все другие чувства.

– И Мюриэл умеет им пользоваться. Она заставляла Виктора держать ее болезнь в тайне. До сих пор никто не подозревает, что жена Виктора Флэннигана страдает эпилепсией. После потери ребенка ее душевное состояние стало совершенно нестабильным. Мы оба знали, мы оба смирились с тем, что, пока Мюриэл жива, Виктор никогда не будет моим.

Не время критиковать и осуждать, поняла Джулия. Как и тот час, проведенный у бассейна, сейчас время взаимопонимания.

– Мне только казалось, что я люблю мужчину, который никогда не сможет принадлежать мне. Я даже не представляю, как ужасна боль, если любишь кого-то так долго и так безнадежно.

– Надежда не умирает, – поправила Ева. Она так волновалась, что ей пришлось трижды чиркнуть спичкой, чтобы прикурить. – Когда я встретила Виктора, я была старше вас, но еще молода. Достаточно молода, чтобы верить в чудеса. В то, что любовь все побеждает. Однако даже сейчас я не стала бы ничего менять. Я оглядываюсь на те первые головокружительные месяцы с Виктором и благодарю бога.

– Расскажите мне, – попросила Джулия.

Глава 14

– Прошло два года после развода с Тони, – начала Ева, – но мои душевные раны еще кровоточили. Не хотите чаю? Он еще теплый, а Нина принесла две чашки.

– Спасибо.

– Я только что купила это поместье и занималась перестройкой и отделкой, в общем, можно смело сказать, что моя жизнь била ключом.

– Но не профессиональная.

– Не профессиональная, – с улыбкой согласилась Ева. – Было начало шестидесятых. Лица менялись, молодели. Умер Джеймс Дин. До смерти Мэрилин оставалось несколько месяцев. Но главное даже не трагическая смерть молодых. Ушла – кто из кино, кто из жизни – старая гвардия. Грета Гарбо, Дуглас Фэрбенкс, Эррол Флинн, Кларк Гейбл, Рита Хейворт и многие другие. Все те прекрасные лица и потрясающие таланты сменились другими лицами, другими талантами. Стильный Пол Ньюмен, ослепительный Питер О'Тул, воздушная Клэр Блум, озорная Одри Хепберн. – Ева вздохнула, признавая, что караул снова сменился. – Голливуд, как женщина, вечно гонится за юностью.

– И преклоняется перед долголетием.

– О да, вы правы. Но когда я встретилась с Виктором в нашем первом совместном фильме, мне еще не было сорока. Уже не юная, но еще не настолько старая, чтобы претендовать на долговечность. Черт, это было еще до моей первой подтяжки.

Джулия не сдержала усмешку. Где еще, кроме Голливуда, люди измеряют свою жизнь пластическими операциями!

– «Крутой полицейский». Этот фильм принес вам второй «Оскар».

– И Виктора. – Ева лениво подтянула ноги на диван. – Как я и говорила, я еще не оправилась от брака с Тони. Я не доверяла мужчинам, хотя и понимала, что они полезны, и никогда не стеснялась использовать их. Я очень радовалась той роли, тем более что отвоевала ее у Шарлотты Миллер, и потому, что моим партнером будет Виктор. Его считали выдающимся актером и театра, и кино.

– Должно быть, вы встречались с ним раньше.

– Как ни странно, нет. Наши дорожки никогда не пересекались. Он подолгу жил в Нью-Йорке, играл в бродвейских театрах, а в Калифорнии его общественная жизнь в основном сводилась к пьянкам с приятелями. Мы встретились на съемочной площадке, и все случилось так быстро. Как вспышка молнии. Люди говорят о любви с первого взгляда шутливо или с легкой завистью. Не думаю, что это случается часто, но, когда случается, борьба бесполезна. Мы произнесли все, что говорят при знакомстве коллеги, начинающие важный проект, но под вежливыми масками разгорался пожар. Как банально и как правдиво.

Ева умолкла, охваченная воспоминаниями, рассеянно потерла висок.

– Головная боль? Могу я предложить вам что-нибудь?

– Нет, спасибо. – Ева затянулась сигаретой, усилием воли отгоняя боль, возвращаясь в прошлое. – Сюжет был очень простым: я играла проститутку, которая в конце концов спуталась с мафией, Виктор – полицейского, приставленного ее защищать. Но что выделяло тот фильм из ему подобных, так это острые диалоги, великолепная режиссура, прекрасная операторская работа, необыкновенно сильный состав актеров второго плана… и, конечно, электрические разряды между главными исполнителями.

– Не могу сосчитать, сколько раз я видела этот фильм и каждый раз находила в нем что-то новое.

– Маленький сверкающий бриллиант в моей короне. Вы помните сцену, когда Ричард и Сьюзен прячутся в грязном гостиничном номере? Он ждет приказа, она ищет способ сбежать. Они спорят, оскорбляют друг друга, борясь с взаимным влечением.

– Прекрасно помню. Я впервые увидела «Крутого полицейского», когда мне было пятнадцать или шестнадцать. Я была по уши влюблена в Роберта Редфорда, но в тот вечер отбросила его, как старый башмак, и влюбилась в Виктора Флэннигана.

– Как лестно для Виктора. – Пытаясь скрыть волнение, Ева отпила воды. – И как печально для мистера Редфорда.

– Думаю, он пережил это. О, пожалуйста, продолжайте. Я не должна была прерывать вас.

– Я наслаждаюсь вашими замечаниями, – прошептала Ева, затем вскочила с дивана и продолжила свой рассказ, двигаясь по комнате:

– Однако многие, даже участвовавшие в съемках, не помнят, что та сцена была сыграна совсем не так, как было написано в сценарии. Виктор изменил ее… и нашу жизнь.

– Тишина на площадке!

Ева заняла свое место.

– Включить камеры!

Она забыла об операторских тележках, микрофонных журавлях, ассистентах. Вскинула голову, выпятила нижнюю губу. Стала Сьюзен.

– Сцена двадцать четвертая, дубль третий. Щелкнула «хлопушка».

– Начали!

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Милашка, я знаю о тебе все. – Виктор навис над ней, его глаза, мгновение назад спокойные, засверкали гневом и отчаянием. – Тебе не было и двенадцати, когда ты решила, что твоя внешность даст тебе все, что ты захочешь. И ты выбрала легкую дорожку.

Крупный план будет позже. Ева знала, что сейчас камера не поймает ни ледяной блеск ее глаз, ни презрительный изгиб губ, но она использовала все это.

– Если бы ты был прав, я не оказалась бы в грязной дыре с неудачником вроде тебя!

Сунув руки в карманы, он раскачивался на каблуках.

– Ты знала, на что идешь. Такие женщины, как ты, всегда понимают, что делают. И ты прекрасненько выкрутишься. Это твой стиль.

Отвернувшись, она плеснула виски в стакан, стоявший на ободранном комоде.

– Я не выдаю своих друзей копам.

– Друзей. – Он расхохотался. – Ты называешь дружбой, когда кто-то пытается перерезать тебе глотку? Твой выбор, детка. – Сигарета повисла в углу его рта. Он сощурился от дыма, клубящегося между ними. – Но советую передумать, и окружной прокурор хорошо заплатит тебе за информацию. Такая, как ты… должна бы привыкнуть получать деньги за свои услуги.

Она влепила ему пощечину. Его голова резко откинулась, глаза превратились в щелки. Медленно, очень медленно он затянулся сигаретой. Ева снова замахнулась и, когда он схватил ее за запястье, чуть вздрогнула, готовясь к отрепетированному броску, готовясь с размаху плюхнуться в кресло…

Но Виктор швырнул сигарету на пол – ее взгляд, изумленный, понимающий, испуганный, навечно остался на кинопленке – и притянул ее к себе. Когда его губы обрушились на ее рот, она стала вырываться. Она боролась не с его стальными объятиями, а с теми взрывами, что сотрясали ее, и это не имело ничего общего со Сьюзен и касалось только Евы.

Если бы он не держал ее, она бы закачалась. Она чувствовала, как слабеют ноги, слышала, как грохочет в висках кровь, и, когда он отпустил ее, с трудом перевела Дыхание, побледнев так, что не требовалось никаких ухищрений осветителей или гримеров. Она помнила свою реплику только потому, что та полностью соответствовала ее состоянию.

– Ублюдок! Думаешь, этого достаточно, чтобы женщина упала к твоим ногам?

Он ухмыльнулся, но его ухмылка не разрядила сгустившуюся атмосферу.

– Да. – Только теперь он толкнул ее. – Сядь и заткнись.

– Стоп. В проявку. Господи, Виктор, – режиссер выскочил на площадку, – где ты взял это, черт побери?

Виктор наклонился, поднял с пола дымящуюся сигарету, затянулся.

– Просто показалось естественным в тот момент.

– И сработало. Боже милостивый, еще как сработало. Только в следующий раз, когда у тебя появится блестящая идея, предупреди меня. Хорошо? – Режиссер вернулся к камерам. – Снимаем крупные планы.

Ева стойко выдержала еще три часа съемок. Она ничем не выдала своего потрясения и гордилась этим.

В гардеробной она сменила одежду Сьюзен на свою. Сбросила проблемы Сьюзен и осталась со своими. В горле пересохло, и она с благодарностью приняла стакан чая со льдом у своей ассистентки.

– Сьюзен слишком много курит. Идите домой. Я посижу еще немного, успокоюсь.

– Вы потрясающе играли сегодня, мисс Бенедикт. Вы и мистер Флэнниган вместе великолепны.

– Да. – Помоги ей бог. – Спасибо, дорогая. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мисс Бенедикт. О, мистер Флэнниган. Я как раз говорила, как восхищаюсь вами.

– Приятно слышать. Спокойной ночи, Джоан. До завтра.

Виктор вошел, и Ева замерла, следя за ним в зеркало туалетного столика. Он оставил дверь открытой, и она немного расслабилась. Повторения сцены с Тони не будет!

– Я подумал, что должен извиниться. – Однако в его голосе не было и намека на сожаление. Не отрывая взгляда от его отражения, Ева взяла щетку и начала расчесывать волосы.

– За блестящую идею?

– За поцелуй, не имевший никакого отношения к фильму. Я хотел это сделать с того самого момента, как мы познакомились.

– И сделал.

– Но стало только хуже. – Виктор провел рукой по волосам, густым и темным, лишь с легкой сединой на висках. – Я староват, чтобы играть в эти игры, Ева.

Отложив щетку, она взяла стакан с чаем.

– Мужчина никогда не бывает староват.

– Я люблю тебя.

Ее рука дрогнула, кубики льда в стакане звякнули.

– Как глупо.

– Тем более глупо, что это правда. С самой первой минуты.

– Виктор, между любовью и похотью большая разница. – Ева вскочила, схватила большую полотняную сумку, с которой обычно приходила в студию. – Лично меня в данный момент похоть не привлекает.

– А чашечка кофе?

– Что?

– Чашечка кофе, Ева. В людном месте. – Он усмехнулся, заметив ее колебания. – Неужели ты боишься меня, милашка?

Ева рассмеялась. Ричард бросал вызов Сьюзен. И она ответила, как Сьюзен:

– Если я и боялась когда-нибудь, то не мужчин. Ты платишь.

Виктор выбрал ярко освещенную забегаловку с пластмассовыми столиками, разделенными пластмассовыми перегородками, с безнадежно грязным полом и крикливыми официантками – явно не подходящее для обольщения место.

Они просидели там почти три часа, заказав, кроме кофе, мясо и черничный пирог. Виктор рассказывал о Мюриэл, о свеем неудачном браке, о своих обязательствах. И он не начал, как можно было ожидать, с того, что жена не понимает его, или с того, что он может освободиться в любой момент. Наоборот, он признал, что Мюриэл по-своему любит его и – что гораздо важнее – отчаянно нуждается в сохранении этого брака.

– Она нездорова. И физически, и душевно. Вряд ли она когда-либо поправится, а в таком состоянии я не могу оставить ее. У нее больше никого нет.

Как женщина, недавно выбравшаяся из-под развалин собственного брака, Ева попыталась проникнуться чувствами жены Виктора.

– Должно быть, ей трудно смириться с частым отсутствием, которого требует твоя работа.

– Нет. Она любит свой дом, и слуги прекрасно заботятся о ней, когда это необходимо. Вообще-то она могла бы справляться сама, но она часто забывает принимать лекарство, и тогда… – Виктор пожал плечами. – Она рисует, и очень хорошо. Когда бывает настроение. Так мы и познакомились. Я был типичным голодающим молодым актером и подрабатывал натурщиком в художественной школе.

Ева подцепила вилкой кусок пирога и усмехнулась.

– Обнаженным?

– Да. – Ее улыбка помогла ему расслабиться, и он улыбнулся в ответ. – Я тогда был довольно тощим. После сеанса Мюриэл показала мне свой набросок. Одно за другое… Таких, какой она была тогда, мы называем богемой. Очень раскрепощенная, с передовыми взглядами. – Его улыбка растаяла. – Она изменилась. Болезнь… потеря ребенка. Ей диагностировали эпилепсию меньше чем через год после свадьбы, и она отказалась от собственной карьеры. Ударилась в религию, против которой мы оба когда-то восстали. Я был уверен, что смогу встряхнуть ее. Мы были молоды, и казалось, что ничего страшного не может с нами случиться.

Но случилось. Я начал получать роли, у нас появились деньги. Мюриэл превратилась в испуганную несчастную женщину с частыми припадками ярости.

– Ты все еще любишь ее.

– Я люблю редкие, очень редкие отблески той девушки, что очаровала меня. Если бы она вернулась, думаю, наш брак распался бы, но мы остались бы друзьями.

Ева вдруг почувствовала себя очень усталой. Все, что окружало их, вдруг словно навалилось на нее: запах жареного лука, слишком горький вкус слишком горячего кофе, резкое освещение, яркие краски.

– Я не понимаю, чего ты ждешь от меня, Виктор.

– Может, ничего. Может, мне просто необходимо, чтобы ты поняла. – Перегнувшись через стол, он взял ее за руку, и, опустив глаза, Ева увидела, что ее пальцы утонули в его широких ладонях. – Когда мы встретились с ней, мне было двадцать два, сейчас – сорок два. Может, мы были бы счастливы, если бы судьба не отвернулась от нас. Я никогда этого не узнаю. Но я знаю с того момента, как увидел тебя, что женщина, с которой мне суждено провести всю мою жизнь, – ты.

Ева чувствовала, что он верит в это. Ужасающая истина его слов словно переливалась из его сердца в ее. В одно мгновение они оказались отрезанными от назойливого мира.

Она высвободила руку, и, когда заговорила, ее голос дрожал:

– Ты очень долго объяснял мне, почему это невозможно.

– Невозможно, но это не мешает понимать, как все должно быть. Ева, во мне слишком много ирландского, чтобы не верить в судьбу. Ты – моя. Даже если ты сейчас встанешь и уйдешь, ничего не изменится.

– А если я останусь?

– Тогда я дам тебе все, что смогу, так долго, как смогу. Не только секс, Ева, хотя бог свидетель, я хочу тебя. Я хочу быть рядом, когда ты открываешь глаза по утрам. Сидеть днем на солнечной веранде и слушать музыку ветра. Читать у камина вечерами. Пить пиво из одной бутылки на бейсбольном матче. – Виктор тихо вздохнул. – Почти пять лет мы с Мюриэл не были вместе как муж и жена. Я никогда не изменял ей, ни в эти пять лет, ни во все предыдущие. Я не жду, что ты мне поверишь.

– Может, именно поэтому я тебе верю. – Ева нетвердо поднялась на ноги. – Мне нужно время, Виктор, и тебе тоже. Давай закончим фильм, потом посмотрим, что будем чувствовать.

– А если мы будем чувствовать то же самое?

– Тогда… посмотрим, что судьба припасла для нас.

– Когда съемки закончились, мы чувствовали то же самое. – Ева все еще держала в руке бокал с водой, не замечаемые ею слезы катились по щекам. – И судьба уготовила нам длинный и тернистый путь.

– Вы изменили бы что-нибудь? – тихо спросила Джулия.

– Кое-что. Но в целом это не имело бы значения. Виктор по-прежнему был бы моим единственным мужчиной. – Ева рассмеялась, смахнула пальчиком слезу. – Единственным мужчиной, который заставил бы меня плакать.

– Любовь стоит этого?

– Любовь стоит всего. О, я становлюсь сентиментальной. Как бы я хотела выпить, но я уже пила шампанское, а камера замечает каждый чертов глоток. – Ева снова села на диван, откинулась на подушки, закрыла глаза и так долго молчала, что Джулия засомневалась, не заснула ли она. – Вы создали здесь счастливый дом, Джулия.

– Это ваш дом.

– Ммм. Мои стены. Но это вы сунули цветы в лейку, сбросили на ходу туфли, зажгли свечи на камине, поставили на стол у окна фотографию улыбающегося мальчика. – Ева лениво открыла глаза. – Думаю, только умная женщина может создать счастливый дом.

– Не счастливая женщина?

– Но вы не счастливая женщина. О, не спорю, довольная. Удовлетворенная работой, реализовавшаяся в материнстве. Но счастливая? Не совсем.

Джулия выключила диктофон, интуитивно почувствовав, что дальнейший разговор ей не захочется слушать снова.

– Почему вы не считаете меня счастливой?

– Потому что ваша рана не совсем затянулась. Рана, нанесенная мужчиной, с которым вы зачали Брэндона.

– Мы уже обсуждали отца Брэндона. Надеюсь, мне не придется сожалеть об этом, – резко произнесла Джулия.

– Я обсуждаю не отца Брэндона, а вас. Вас использовали и отбросили в очень юном возрасте. И это заставило вас направить свои таланты в другую область.

– Возможно, вам трудно понять, но не все женщины измеряют свои успехи количеством мужчин в их жизни. Ева лишь чуть-чуть выгнула брови.

– Ну, похоже, я проткнула защитный кокон. Вы совершенно правы. Женщины, измеряющие свои успехи подобным образом, так же глупы, как и отказывающиеся признать, что некий мужчина мог бы украсить их жизнь.

Джулия чуть склонила голову, сложила на коленях руки.

– Вы не думаете, что мои отношения с Полом вас не касаются?

– Нет, черт побери. Кому интересны только собственные дела? И вы лучше всех других должны понимать это.

Джулия рассмеялась. Трудно сердиться на такую добродушную честность.

– Я – не знаменитость, так что, к счастью, мои секреты остаются моими секретами. Почему вы так старательно пытаетесь столкнуть меня с Полом?

– Потому что, когда я вижу вас вместе, мне это кажется очень правильным. И поскольку я знаю его гораздо лучше, чем вас, я могу оценить его реакцию. Вы завораживаете его.

– Значит, его легко заворожить.

– Совсем наоборот. Насколько я знаю – и я говорю это со всей подобающей скромностью, – до вас я была единственной женщиной, способной на это.

– Ничего себе скромность! – Джулия закинула ноги на стол и лениво почесала ступню. – В вашем теле нет ни одной скромной косточки.

– Один – ноль в вашу пользу.

Джулия вдруг почувствовала, что умрет без шоколадного печенья. Она сбегала на кухню и принесла полную тарелку. Обе женщины настороженно уставились на темно-коричневые квадратики, затем жадно набросились на них.

– Знаете, – сказала Джулия с полным ртом, – на днях он сказал, что я напоминаю ему вас.

– Неужели? – Ева облизала испачканные шоколадом пальцы, обдумывая услышанное. Интересно, это воображение писателя или интуиция? Заметив озадаченный взгляд Джулии, она покачала головой. – Господи, пора выметаться отсюда, а то я не влезу завтра в костюм. Однако позвольте заронить в вашу головку одну мысль. Вы спросили, хотела бы я изменить что-нибудь в моих отношениях с Виктором. В общем, ответ прост. – Ева наклонилась к Джулии. – Я бы не стала ждать конца съемок. Не стала бы терять ни одного дня, ни одного часа, ни одной минуты. К черту осторожность, Джулия. Живите, наслаждайтесь. Или к концу жизни больше всего будете сожалеть о потерянном времени.

Лайл Джонсон валялся на незастланной постели с бутылкой пива и телевизионным пультом, автоматически переключая каналы. Паршивый вечер. Ни одной интересной передачи. Он лежал в одних нежно-голубых сетчатых плавках, но не потому, что изнывал от жары. Просто таким образом, отправляясь к холодильнику мимо зеркала за очередной бутылкой, он мог наслаждаться видом своего тела. А он чертовски гордился своим телом и особенно – своим пенисом.

И он был вполне удовлетворен своей жизнью. Пусть Ева Бенедикт не Мишель Пфайффер или Ким Бэсингер, но для старой шлюхи – он видел ее голой у бассейна – совсем не плоха. Он бы порадовал ее своим знаменитым пенисом, но дамочка строго придерживалась деловых отношений.

Он водит роскошный лимузин, получает приличные деньги. Квартира над гаражом гораздо больше и лучше той дыры, в которой он провел детство и юность. Микроволновка, кабельное телевидение, и каждую неделю кто-то меняет его простыни и выгребает мусор.

Жаль только, что горничная Сесиль отвергла путешествие в рай. Дура. И стерва. Пригрозила пожаловаться мисс Би, если он повторит попытку.

Ничего, найдется множество других. А пока не помешает косячок. Лайл прятал десяток сигарет с марихуаной в коробке с овсяным печеньем, потому что мисс Би сразу предупредила: один намек на наркотики, и он вылетит.

Натянув спортивные штаны, прихватив косячок, бутылку и повесив на шею бинокль, Лайл выбрался на крышу и закурил. Отсюда было видно почти все поместье, освещенное звездами и луной. Ветер донес аромат свежескошенной травы, и Лайл вспомнил, как тайком проволок в поместье одну официанточку и трахал ее полночи на поле для гольфа. Он, правда, не смог вспомнить ее имени, но решил, что обязательно встретится с ней еще разок.

Лайл лениво перевел бинокль на гостевой дом. Если бы холодная стервочка с Восточного побережья была подружелюбнее, может, он и отказался бы от предложения пошпионить за ней. А может, и нет. Работенка легкая: отметить, когда и куда она уехала, когда вернулась. Мисс Саммерс так трясется над своим сыном, что всегда сообщает о своих передвижениях.

Деньги предложили хорошие. Чего еще желать? Ну, может, чтобы мисс Саммерс была менее осмотрительной. Он не раз видел ее на фоне освещенного окна закутанной в халат или упакованной в мешковатую фуфайку. Но раздевается она всегда за задернутыми шторами.

Зажегся свет в спальне Джулии, и Лайл приободрился. Может, забудет опустить шторы? Джулия остановилась почти в центре окна, подняла руку, распустила волосы.

– О да. Давай, малышка. Не останавливайся. – Одной рукой он прижал к глазам бинокль, другую сунул в штаны. Джулия стянула через голову фуфайку. Под ней оказался кружевной бюстгальтер. – Ну, продолжай, малышка.

Шторы опустились. Однако воображение и мастерство у него никто отнять не мог. К тому времени, как свет в окне погас, Лайл уже «взлетел» до небес.

Глава 15

Сесиль проскользнула в кухню, где Джулия готовила легкую закуску для Брэндопа и Дастина.

– Вы бы видели, что там творится!

– Я слышу, – откликнулась Джулия, уже успевшая отгрызть два ногтя и проглотить несколько таблеток. – И с трудом удерживаю мальчишек.

– Обожаю смотреть на эту парочку. – Сесиль ухватила с блюда ломтик яблока. – Боже, целые грузовики цветов. И столько народу. И все говорят на разных языках. Мисс Соломен уже сбилась с ног, а они все прибывают и прибывают.

– А мисс Бенедикт?

– Ею занимается целая команда. Трое. Телефон трезвонит весь день. А один парень в белом костюме рыдает из-за того, что еще не привезли перепелиные яйца.

– Достойная причина.

– Мисс Би устраивала сногсшибательные приемы, но этот – самый грандиозный. Как будто она боится, что он последний. Тетя Дотти сказала, что эти перепелиные яйца и какие-то грибы должны доставить самолетом из Японии или Китая.

– Мисс Би любит побаловать себя. Сесиль сунула в рот кубик сыра.

– Еще как.

– Я чувствую себя виноватой, ведь тебе придется сидеть с Брэндоном.

– О, я не возражаю. – Сесиль уже решила, что прокрадется с мальчишками в сад и часок понаблюдает из кустов. – У вас есть новое платье?

– Нет, я хотела купить, но забыла. Эй, парни. Еда готова.

С победными воплями мальчишки скатились с лестницы и ворвались в кухню.

– Я что-нибудь придумаю, Сесиль Поможешь мне? Усмехнувшись, Сесиль сунула руки в карманы коротко обрезанных джинсов.

– Конечно. Сейчас?

Джулия взглянула на часы и вздохнула.

– Пожалуй, пора. К такой оргии нельзя подготовиться меньше чем за два часа.

– Не слышу радости в голосе, а ведь это «Голливудский прием года».

– Я больше люблю дни рождения. Когда прицепляешь ослиный хвост и кормишь двадцать пять очумевших детей пирожными и мороженым.

– Сегодня вы не мамочка. – Сесиль подтолкнула Джулию к лестнице. – Сегодня вы главная гостья Евы Бенедикт. – В парадную дверь постучали, но Сесиль загородила Джулии дорогу. – Нет, нет. Я сама. Идите наверх. Я принесу.

– Принесешь что?

– То есть я посмотрю, кто это. Идите. И если на вас лифчик, снимите его.

– Если на мне…

Но Сесиль уже убежала. Качая головой, Джулия поднялась в спальню и стала равнодушно перебирать платья. Синее шелковое… но она надевала его, когда она и Пол…. Сама виновата, что набрала больше деловых костюмов, чем вечерних туалетов. Зато черное годится на все случаи жизни, подумала Джулия, раскладывая на кровати простое платье, верой и правдой служившее ей пять лет. Легко представить реакцию Сесиль. Джулия улыбнулась и снова нырнула в шкаф.

– Мой выбор очень ограничен, – сказала Джулия, услышав, что Сесиль вошла в комнату. – Но немного изобретательности, и кто знает? – Она обернулась. – Что это?

– Только что доставили. – Сесиль положила на кровать огромную коробку и отступила. – Думаю, вы должны открыть.

– Я ничего не заказывала. – Джулия пожала плечами и попыталась разорвать упаковку.

– Позвольте мне. – Сгорая от нетерпения, Сесиль схватила пилочку для ногтей и взялась за работу.

– Хотела бы я посмотреть на тебя в рождественское утро. – Джулия сдунула челку с глаз и сняла крышку. – Китайская шелковая бумага. Моя любимая. – Ее смех захлебнулся в изумленном вздохе.

Затаив дыхание, Джулия осторожно подняла длинное платье из изумрудного шелка. Того шелка, что обтекает тело, как воздух. Лиф заканчивался высоким хомутом, сверкающим стразами. Узор повторялся на манжетах узких рукавов. На спине… кроме воротника, до самой талии ни кусочка ткани!

– О боже, – только и смогла выдавить Джулия.

– Вот карточка. – Закусив нижнюю губу, Сесиль передала Джулии карточку.

– От Евы. Она хочет, чтобы я надела это сегодня.

– А вы что думаете?

– Я думаю, что она поставила меня в неловкое положение. – Джулия неохотно убрала платье в коробку. – Я не могу это принять.

Сесиль посмотрела на платье, потом на Джулию.

– Вам не нравится?

– Не нравится? Оно потрясающее. – Джулия благоговейно погладила шелк. – Великолепное.

– Правда?

– И баснословно дорогое. Нет… Утром я не смогу уважать себя.

– Что вы сказали?

– Ничего. – Джулия прикрыла платье, но шелк продолжал искушать ее, мерцая сквозь тонкую бумагу. – Это не правильно. Очень щедро с ее стороны, но не правильно.

– Платье плохое?

– Нет, конечно же, нет, Сесиль. Платье идеальное, само совершенство. Это вопрос этики. – Господи, как же ей хочется надеть это платье и превратиться в совсем другую женщину. Эффектную, элегантную. – Я – биограф Евы Бенедикт и больше ничего. Я буду лучше себя чувствовать… – Ложь! – Уместнее будет надеть что-то свое.

– Но оно ваше. – Сесиль схватила платье и приложила его к Джулии. – Оно сшито для вас.

– Я признаю, это мой стиль и, похоже, мой размер…

– Нет, нет. Оно сделано специально для вас. Я сама придумала фасон.

– Ты? – Ошеломленная, Джулия развернулась и уставилась на себя в зеркало.

– Мисс Би попросила. Она хотела, чтобы сегодня на вас было что-то особенное. И она любит сюрпризы. Мне пришлось покопаться в вашем шкафу. – Джулия молчала, и Сесиль вытерла вспотевшие ладони о шорты. – Я понимаю, это нехорошо. Но я должна была проверить размер. Вы любите яркие цвета, и я подумала, что изумрудный… и стиль… Я хотела попробовать ненавязчивую сексуальность… Я не очень обидчивая, пойму, если вам не нравится.

– Разве я не сказала, что платье прекрасно?

– Да, но, может, вы щадили мои чувства.

– Когда я это говорила, то не знала, что ты – автор.

– Да, верно.

Джулия положила платье на кровать и взяла Сесиль за плечи.

– Это невероятное платье, самое лучшее из всех, что у меня когда-либо были.

– Значит, вы его наденете?

– Если ты думаешь, что я упущу шанс надеть фирменный наряд от Маккенна, то ты сумасшедшая.

С восторженным визгом Сесиль бросилась обнимать Джулию, затем кинулась к кровати и вытащила из коробки бархатный мешочек.

– Мисс Би сказала, что я могу выбрать и аксессуары. Заколка. Бриллианты фальшивые. Я подумала, что вы поднимете волосы. И серьги. – Глаза Сесиль сверкали не меньше стразов. – Что вы думаете?

Джулия коснулась сверкающих гроздьев. Она никогда не думала, что это ее стиль, но Сесиль излучала такую уверенность, что, пожалуй, на один вечер можно рискнуть.

– Я думаю, что никто не устоит на ногах. Через два с половиной часа после обычной женской возни с кремами, лосьонами, тенями и духами Сесиль помогла Джулии надеть платье.

– Ну как? – Джулия хотела повернуться к зеркалу, но Сесиль схватила ее за руку.

– Еще нельзя. Сначала серьги.

Пока Джулия надевала серьги, Сесиль поправляла ей прическу, одергивала платье. Затем она глубоко вздохнула и отошла.

– Все. Теперь можете посмотреть.

Джулии хватило одного взгляда, чтобы понять: платье оправдало и даже превзошло самые смелые, ожидания. Блеск стразов оживлял классические линии. Спереди – строгость и даже чопорность, а открытая спина намекала на нечто совсем другое.

– Я чувствую себя Золушкой на балу, – прошептала Джулия. Она повернулась и протянула руки к Сесиль. – Я не знаю, как благодарить тебя.

– Это легко. Когда вас начнут расспрашивать о платье, не забывайте говорить всем, что открыли нового потрясающего модельера. Сесиль Маккенна.

Паника Джулии усиливалась с каждым шагом, приближающим ее к главному дому, но она жадно впитывала все детали.

Океан цветов, трио ледяных русалок, белоснежные льняные скатерти на столах, горы изысканной еды, море шампанского. Блеск драгоценностей затмевал свет китайских фонариков. Запах роз, камелий, магнолий смешивался с ароматом надушенных тел. Звенели музыка, смех, разговоры.

Звезд больше, чем в планетарии, думала Джулия, узнавая лица, известные по кино и телеэкрану. Плюс продюсеры, режиссеры, писатели, журналисты. Слава и власть. Голливуд. Чарующая смесь старого и нового, юности и зрелости. И как олицетворение всего этого Виктор Флэнниган, вечная любовь Евы, и Питер Джексон – судя по взглядам, которыми они обменивались, – ее нынешнее увлечение.

Целый час Джулия провела, общаясь со знаменитостями, делая мысленные заметки и сожалея, что правила хорошего тона не позволили захватить диктофон. Затем, отчаянно нуждаясь в передышке, она ускользнула от толпы.

– Прячешься? – спросил Пол.

Воспользовавшись тем, что Пол не видит ее лица, Джулия не стала сдерживать улыбку. Поскольку Пол наслаждался видом ее обнаженной спины, то не огорчился, когда она не оглянулась.

– Перевожу дух, – ответила она, пытаясь убедить себя, что не ждала, не искала его. Не мечтала о нем. – Твое опоздание – дань моде?

– Просто опоздание. Не мог оторваться от седьмой главы. – Пол предложил ей один из двух бокалов шампанского, которые держал в руках, удивляясь, почему борьба с последними страницами казалась ему такой важной. Джулия пахла, как сад в сумерках, и выглядела как сам грех. – Не хочешь ввести меня в курс событий"

– Ну, что касается лично меня, мне целовали руку, чмокали в щеки и, как ни прискорбно признаваться, один раз ущипнули за задницу. Мне задавали множество прямых вопросов о книге Евы. На меня пристально смотрели, шептались, уверена, по той же причине. Я лавировала, уклонялась, избегала ответов и даже предотвратила ссору двух ослепительных созданий из-за какого-то третьего по имени Клайд.

Пол потрогал сережку, касавшуюся ее плеча.

– Занятая девочка.

– Теперь ты понимаешь, как необходимо мне было перевести дух.

Пол рассеянно кивнул, обводя взглядом стайки гостей на веранде и лужайке. Они напоминали ему элегантных животных, пасущихся в шикарном зоопарке.

– Ева все делает с размахом.

– Потрясающий прием. Перепелиные яйца и грибочки с Востока. Трюфели и паштеты из Франции. Лосось с Аляски, артишоки из Испании.

– И это еще не все. Видишь того мужчину? Хрупкий, с редкими седыми волосами. Опирается на палку и рыжеволосую красотку, сложенную, как…

– Да, я его вижу.

– Майкл Торрент.

– Торрент? Но он ведь живет отшельником на Ривьере. Я целый месяц безуспешно пыталась с ним связаться.

Пол поддался искушению и провел пальцем по ее позвоночнику, с наслаждением почувствовав ее ответную дрожь.

– Мне нравится твоя голая спина почти так же, как твои босые ноги.

Джулия не позволила себе отвлечься… даже несмотря на тонкий огненный след его пальца.

– Мы говорили о Торрентс. Ты думаешь, что он перелетел океан ради бесплатной еды и шампанского?

– Видимо, он решил, что этот вечер стоит путешествия. Проклятье!

Джулия забыла, что хотела приказать Полу держаться подальше от ее спины, и сфокусировалась на мужчине, привлекшем его внимание.

– Не понимаю, зачем Ева пригласила Энтони Кинкейда.

– Подумай, детка.

– Ну, двое из ее мужей…

– Трое, – поправил Пол. – Дамиан Прист только что вышел на веранду.

Джулия узнала Приста мгновенно. Единственный из всех мужей Евы, не связанный с кинобизнесом, он сам по себе был знаменитостью. Дамиан Прист покинул профессиональный теннис в тридцать пять лет чемпионом Уимблдона и – в разные годы – всех других турниров Большого шлема.

Высокий и длинноногий, Прист легко поспевал в любой угол корта и обладал смертоносной крученой подачей. А излучаемая им сексуальность мгновенно сбивала с ног любую женщину.

Когда Ева улизнула в Лас-Вегас с теннисистом на двадцать лет моложе себя, в прессе разразился скандал, не утихавший еще долго после окончания брака, продлившегося всего один, но чрезвычайно бурный год.

– Трое из четырех, – прошептала Джулия, размышляя, какую выгоду можно из этого извлечь. – Твой отец?

– Сожалею. Даже это не смогло оторвать его от Лира. Правда, мне приказано доложить обо всем, что представляет интерес. – Пол отхлебнул шампанского, пытаясь заглушить желание попробовать на вкус соблазнительную спину Джулии. – Кроме мужей, я мог бы показать тебе бывших любовников, старых соперниц, недовольных друзей.

– Я была бы очень тебе благодарна.

– И зря. Большинство из них с удовольствием посмотрели бы, как весь этот проект горит синим пламенем.

– И ты тоже?

– Да. После чьего-то вторжения в твой дом я много думал. Сомневаюсь, что кто-то просто полюбопытствовал. Я с самого начала предупреждал тебя: не хочу, чтобы Ева пострадала. И не хочу, чтобы пострадала ты.

– Пол, мы обе большие девочки. И могу успокоить тебя. Все, что рассказала Ева, трогательно, безусловно, интимно, возможно, неприятно для некоторых, но ничего я не могла бы назвать угрожающим.

– Она еще не закончила. И она… – Его глаза сузились, пальцы впились в ножку бокала.

– В чем дело?

– Еще один из Майклов Евы. – Его голос стал холодным, но не шел ни в какое сравнение с его ледяным взглядом. – Дельрико.

– Майкл Дельрико? – Джулия попыталась выделить из толпы человека, на которого уставился Пол. – Я должна его знать?

– Нет. И если повезет, ты проживешь остаток своей жизни, не познакомившись с ним.

– Почему? – Джулия уже узнала мужчину, которого видела в приемной Дрейка. – Этот аристократичный красавец с седой шевелюрой и усами?

– Внешность бывает обманчива. – Пол сунул ей в руки свой полупустой бокал. – Прости меня.

Не обращая внимания на окликающих его людей, на протягивающиеся к нему руки, Пол направился прямо к Дельрико. Чувствуя его еле сдерживаемую ярость, кое-кто пятился, но внушительный Джозеф придвинулся к хозяину. Пол с вызовом взглянул на громилу, затем перевел испепеляющий взгляд на главаря мафии. Чуть заметным взмахом ресниц Дельрико остановил Джозефа.

– Привет, Пол. Давненько не виделись.

– Время относительно, Дельрико. Как тебе удалось проскользнуть мимо охраны?

Дельрико вздохнул и выбрал из закусок на своей тарелке нежную клешню.

– У тебя все еще проблемы с хорошими манерами. Как жаль, что много лет назад Ева не позволила мне поучить тебя.

– Пятнадцать лет назад я был мальчишкой, а ты – гнойником на теле человечества. Изменилось только то, что я больше не мальчишка.

Дельрико давно научился контролировать приступы гнева и сейчас, стиснув зубы, овладел собой за считанные секунды.

– Твое поведение бесчестит женщину, открывшую нам сегодня свой дом. – С нарочитой тщательностью он выбрал на тарелке еще один кусочек. – Даже враги должны уважать нейтральную территорию.

– Этот дом никогда не был нейтральной территорией. Если Ева пригласила тебя, то она совершила ошибку. Твое присутствие здесь говорит только о том, что ты понятия не имеешь о чести.

Гневные искры вспыхнули в глазах Дельрико, но он замаскировал их улыбкой.

– Я приехал насладиться гостеприимством прекрасной женщины. Как и часто в прошлом.

Пол бросился вперед, и Джозеф отреагировал мгновенно: дуло выхваченного из-под смокинга пистолета уставилось в грудь Пола.

– Ой! – Споткнувшись, Джулия вылила полный бокал шампанского на блестящие туфли Джозефа. – О, простите! Какой ужас! Какая я неловкая! – Суетясь и улыбаясь, она выхватила носовой платок из нагрудного кармана Джозефа и опустилась перед ним на корточки. – Я вытру, чтобы не осталось пятно.

Ее возня вызвала взрыв смеха в группе стоящих неподалеку гостей. Продолжая простодушно улыбаться Джозефу, Джулия подняла руку, и ему оставалось лишь помочь ей подняться на ноги… и загородить Пола.

– Я кажется, совсем промочила ваш платок. Пробормотав что-то, Джозеф сунул платок в карман.

– Мы раньше не встречались? К ним подплыла Ева.

– Джулия, ты так прелестно ползала перед ним на коленях. Не разрушай впечатление банальным заигрыванием. Привет, Майкл.

– Ева. – Он взял ее руку и медленно поднес к губам. Давняя страсть забурлила в нем, глаза потемнели. Даже если бы Пол ничего не сказал ей, Джулия поняла бы, что перед ней бывшие любовники. – Еще прекраснее, чем всегда.

– А ты выглядишь… процветающим. Ты, конечно, помнишь Пола. А это мой очаровательный, правда, несколько неуклюжий биограф, Джулия Саммерс.

– Мисс Саммерс. – Дельрико легко коснулся губами и усами ее пальцев. – Счастлив познакомиться с вами… наконец.

Не успела она ответить, как Пол схватил Еву за талию и притянул к себе.

– Ева, что он здесь делает, черт побери'.

– Не груби, Пол. Мистер Дельрико – гость. Майкл, ты уже видел Дамиана? Я уверена, вам есть о чем поговорить.

– Нет.

Глаза Евы сверкали, как бриллианты на ее шее.

– Джулия, вас, вероятно, заинтересует тот факт, что я познакомилась с моим четвертым мужем через Майкла. Дамиан и Майкл были… как бы ты назвал это, дорогой… деловыми партнерами?

– У нас были общие интересы.

– Какая интригующая формулировка. Ну, Дамиан ушел на покой чемпионом, и все получили, что хотели. Кроме Хэнка Фримонта, естественно. Такая трагедия. Вы следите за теннисом, Джулия?

Что-то происходило здесь. Что-то старое и неприятное бурлило под нежным ароматом цветов и духов.

– Нет. Боюсь, что нет.

– Это случилось около пятнадцати лет назад. Как летит время. – Ева изящно отпила шампанского. – Фримонт был главным соперником Дамиана… я бы сказала, его злым роком. Они были заявлены в турнир первым и вторым номерами. Ставки на победителя были очень высоки. Ну, короче говоря, Фримонт вколол себе слишком большую дозу кокаина с героином – «спидбол», кажется, так это называется. Очень трагично. Зато Дамиан без труда стал чемпионом. Все, кто на него поставил, выиграли. – Очень медленно Ева провела кончиком пальца по краю бокала. – Ты ведь азартный игрок, Майкл, не так ли?

– Как все мужчины.

– А некоторым везет больше, чем другим. О Майкл, не буду больше задерживать тебя. Общайся, наслаждайся едой, музыкой, старыми друзьями. Надеюсь, до конца вечера мы еще поговорим.

– Не сомневаюсь. – Дельрико отвернулся и увидел стоявшую рядом Нину. Их взгляды встретились, задержались. Нина первая отвела глаза, отвернулась и поспешила в дом.

– Ева, – начала Джулия.

– Не сейчас. Господи, как я хочу курить. – Ева уже плыла к новым гостям, сияя ослепительной улыбкой. – Джонни, дорогой, как я счастлива, что ты смог прийти.

Джулия повернулась к Полу:

– Что все это значило? Пол взял ее руки в свои.

– Ты дрожишь.

– Я чувствую себя так, словно только что наблюдала бескровную драку. Я… – Она прикусила язык, заметив официанта.

Пол снял с подноса два полных бокала шампанского и приказал:

– Три медленных глотка. Джулия повиновалась.

– Пол, он целился тебе в сердце. Пол весело улыбнулся, но в его глазах все еще мелькало что-то опасное, смертельно опасное.

– Ты спасала меня бокалом шампанского, Джил?

– И очень успешно. Ближе к делу. Почему ты так разговаривал с Дельрико, кто он и почему привел на прием вооруженного телохранителя?

– Я уже говорил тебе, как ты прекрасна сегодня?

– Не увиливай.

Но Пол поставил бокал на столик и обхватил ладонями ее лицо. Не успела Джулия уклониться, не успела решить, хочет ли этого, Пол уже целовал ее с гораздо большей страстью, чем было разумно при свидетелях… и, кроме страсти, она чувствовала кипящий в нем гнев.

– Держись подальше от Дельрико, – тихо проговорил он и снова поцеловал ее. – И если не хочешь испортить остаток вечера, держись подальше от меня.

Пол отпустил ее и направился в дом на поиски чего-нибудь более крепкого, чем шампанское.

– Ну, пока шоу великолепное. Джулия вздрогнула и тут же вздохнула с облегчением. Виктор!

– Я бы не возражала, если бы кто-нибудь показал мне сценарий.

– Ева любит экспромты. И, бог свидетель, любит расшевелить осиное гнездо.

– Вряд ли вы скажете мне, кто такой Майкл Дельрико.

– Бизнесмен. – Виктор улыбнулся. – Не хотите прогуляться по саду?

Ну, что же. Она сама все разузнает.

– С удовольствием.

Они пересекли лужайку и углубились в сад, сияющий разноцветными фонариками. Оркестр заиграл «Лунную ночь», и Джулия вспомнила тот вечер, когда видела здесь Еву и Виктора.

– Надеюсь, ваша жена выздоравливает, – сказала она и по выражению лица Виктора поняла, что поспешила с атакой. – Простите, Ева упомянула, что она больна.

– Вы дипломатичны, Джулия. Уверен, Ева рассказала вам гораздо больше. – Виктор глотнул содовой. – Мюриэл вне опасности. Выздоровление же, боюсь, будет долгим и трудным.

– Вам нелегко.

Виктор устало взглянул на Джулию. Ее лицо, освещенное луной, возбудило в нем смутные воспоминания, задело какие-то струны… Он не нашел ответа.

– Ева наверняка рассказала вам о нас.

– Да, но я и так знала. Я видела вас здесь некоторое время назад. – Виктор окаменел, и Джулия положила ладонь на его руку. – Я не шпионила. Просто оказалась не в том месте не в тот момент.

– Или в нужном месте в нужный момент, – мрачно произнес Виктор.

Джулия кивнула и, пока он закуривал, тщательно подбирала слова.

– Я понимаю, это личное, но не могу сожалеть. Я видела двух любящих людей. И их любовь не шокировала меня и не погнала к пишущей машинке. Я была тронута.

Виктор чуть расслабился, но глаза остались холодными.

– Ева – лучшая часть моей жизни… и худшая. Можете ли вы понять, почему я хочу сохранить наши отношения в тайне?

– Да, могу. – Джулия опустила руку. – И понимаю, почему ей необходимо рассказать о них. Как бы я ни сочувствовала вам, мой первый и главный долг – перед ней.

– Преданность восхитительна. Даже когда неуместна. Ева – необыкновенная женщина, невероятно талантливая, с глубокими чувствами и несгибаемой волей. При этом она импульсивна и, повинуясь сиюминутным порывам, совершает ошибки, способные перевернуть всю жизнь. Она начнет сожалеть об этой книге, но, боюсь, будет слишком поздно. – Виктор отшвырнул сигарету. – Слишком поздно для всех нас.

Джулия не стала удерживать его. Она не могла предложить ему ни сочувствия, ни утешения.

Из-за кустов послышались голоса. Мужчина и женщина. Спорят. Может, Ева? Уйти или остаться?.. Грубое итальянское ругательство, поток резких слов на том же языке, затем горькие женские рыдания… Пожалуй, лучше уйти.

Сжав пальцами виски и массируя их, Джулия встала.

– Я знаю, кто ты такая!

Джулия мгновенно узнала Глорию Дюбари. Рыдания за кустами прекратились, но шатающаяся-маленькая актриса – вся в девственно-белом – ковыляла по дорожке с противоположной стороны.

– Я знаю, кто ты такая, – повторила Глория, надвигаясь на Джулию. – Маленькая доносчица Евы. И я кое-что скажу тебе. Если ты напечатаешь обо мне хоть одно слово, одно-единственное слово, я тут же потащу тебя в суд.

Кинобогиня невинности была пьяна в стельку и настроена на драку.

– Может, вам лучше присесть?

– Не трогай меня. – Глория отбросила руку Джулии и вонзилась ногтями в ее плечи. Джулия поморщилась не столько от боли, сколько от сбивающего с ног дыхания. Глория явно накачалась виски, а не шампанским.

– Это вы меня трогаете, мисс Дюбари.

– Так ты знаешь, кто я! А ты знаешь, что я… Я символ. – Хотя Глория еле держалась на ногах, ее хватка была железной. – Тронь меня, и будешь сражаться с материнством, яблочным пирогом и американским флагом.

Джулия еще раз попыталась освободиться, не смогла и процедила сквозь зубы:

– Если вы немедленно не отцепитесь, я вас ударю.

– Слушай меня, ведьма. – Глория оттолкнула Джулию с такой силой, что та чуть не упала на скамью. – Ты забудешь все, что сказала Ева. Это все ложь, жестокая злобная ложь.

– Я не понимаю, о чем вы говорите?

– Деньги? Все дело в деньгах? Хочешь больше? Сколько? Сколько ты хочешь?

– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Если хотите поговорить со мной, мы сделаем это, когда вы протрезвеете.

– Я не пьяная. – Глория ткнула Джулию в грудь ребром ладони. – Запомни, я никогда не напиваюсь. Ни одна из нанятых Евой грязных доносчиц не смеет обзывать меня пьяницей!

Терпение Джулии лопнуло, и она сгребла в горсть белый шифон, пенящийся вокруг шеи Глории.

– Только дотроньтесь до меня еще раз и…

– Глория, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? – раздался тихий голос Пола.

– Нет. – Слезы хлынули, словно Глория открыла водопроводный кран. – Я не знаю, что со мной. Мне так плохо. – Она уткнулась носом в грудь Пола. – Где Маркус? Маркус обо мне позаботится.

– Давай я отведу тебя в дом, ты приляжешь, а я найду Маркуса.

– Голова раскалывается, – рыдала Глория, вцепившись в Пола.

Он оглянулся через плечо.

– Сядь.

Джулия скрестила на груди руки и села. Пол вернулся через десять минут и, тяжело вздохнув, плюхнулся на скамью рядом с ней.

– Глазам своим не верю. Никогда не видел Глорию пьяной. Не хочешь поведать, из-за чего вы сцепились?

– Понятия не имею. Но припру Еву к стенке при первой же возможности и выясню.

– А что бы ты сделала, если бы Глория дотронулась до тебя еще раз?

– Разбила бы кулаком ее остренький подбородок. Рассмеявшись, Пол прижал ее к себе.

– Боже, что за женщина. Как жаль, что я не пришел на десять секунд позже.

– Я не нахожу удовольствия в ссорах.

– Верю. Но о Еве этого не скажешь. Хочешь узнать, что ты упустила, пока гуляла по саду?

Если таким образом он пытался успокоить ее, Джулия решила ему не мешать.

– Выкладывай.

– Кинкейд ковылял за Евой, жирный и угрожающий, но так и не смог поговорить с ней наедине. Анна дель Рио. Модельер, помнишь? Нашептывала всем гадости о Еве, как я понимаю, чтобы упредить все, что Ева расскажет о ней. – Пол вытащил сигару, щелкнул зажигалкой, и Джулия увидела его – в противоположность беспечному тону – напряженное лицо. – Дрейк дергался, словно ему в трусы накидали горячих углей.

– На прошлой неделе я видела Дельрико и того, второго, в приемной Дрейка.

– Правда? – Пол медленно выдохнул дым. – Ну-ну. Старая песня… Торрент выглядел очень жалким… особенно после того, как они с Евой немного поболтали тет-а-тет. Прист пыжится изо всех сил и смеется во весь голос. Когда они с Евой танцевали, он потел.

– Пожалуй, я должна вернуться и посмотреть своими глазами.

Она хотела встать, но Пол удержал ее.

– Джулия, нам необходимо кое-что обговорить. Я приду завтра.

– Не завтра. – Господи, она лишь оттягивает неизбежное. – У нас с Брэндоном планы.

– Тогда в понедельник, пока он будет в школе. Даже лучше.

– В одиннадцать тридцать я встречаюсь с Анной.

– Я приду в девять.

Глава 16

К трем часам утра почти все гости разъехались. Лишь самые стойкие допивали остатки шампанского и доедали белугу. Может, не стойкие, а разумные. Лучше встретить наступающий день с кружащейся головой, затуманенными глазами и полным желудком, чем полночи бороться с бессонницей без всякой компенсации.

Набросив на колышущуюся тушу парчовую домашнюю куртку, Энтони Кинкейд сидел в постели и, несмотря на слабое сердце, курил сигару, что, как предупреждали врачи, верно приближало его конец. Юноша, выбранный им на эту ночь, посапывал на шелковых простынях, вжавшись лицом в подушки, обессиленный приличной дозой наркотиков и жестким сексом. На его гладкой хрупкой спине вздувался ряд розовых рубцов.

Кинкейд не испытывал угрызений совести – он хорошо заплатил, – но сожалел, что пришлось смириться с заменой. Все то время, что он хлестал парня, все то время, что вонзался в него, он представлял себе, что карает Еву.

Сука. Шлюха. Тяжело дыша, Кинкейд потянулся к бокалу с портвейном. Неужели она думает, что может безнаказанно угрожать ему разоблачением? Неужели думает, что все эти насмешки и поддразнивания сойдут ей с рук?

Ева не посмеет публично выступить с тем, что знает. А если посмеет… Его рука задрожала, и он чуть не пролил вино. Глаза, почти исчезнувшие в складках дряблой кожи, злобно засверкали. Если посмеет Ева, то сколько других найдут в себе силы войти в приоткрытую ею дверь? Он не может допустить это. Не может!

Лавина разоблачений приведет к аресту, суду…

Он этого не допустит.

Кинкейд пил, курил, замышлял мщение. Рядом тихо бормотал во сне продажный мальчишка.

Дельрико нежился в джакузи. Горячая, ароматизированная вода билась о его загорелое тренированное тело. Вернувшись домой, он занимался любовью с женой. Сейчас его обожаемая Тереза спала сном праведницы Господи, он действительно обожал жену и ненавидел себя за то, что, лаская ее, грезил о Еве. Даже то, что Ева делала, даже то, что она угрожала сделать, не могло убить в нем вожделение. И это было его наказанием.

Пытаясь расслабиться, Дельрико смотрел, как ароматные клубы пара поднимаются к застекленной крыше, словно окутывая звезды. Вот так же Ева окутывает его чувства, затмевает разум. Он сделал бы ее счастливой, подарил бы ей все, что только может желать женщина. Если бы она поняла это! Но нет, она отвергла его, жестоко и окончательно. И все из-за бизнеса.

Дельрико разжал кулаки и ждал, пока ярость покинет сердце. Мужчина, думающий сердцем, совершает ошибки. Он убедился в этом на собственном опыте. Только по его вине Ева обнаружила незаконные стороны «Дельрико энтерпрайсиз». Безрассудная страсть лишила его осторожности. Правда, он верил… или заставил себя поверить в то, что с ней можно откровенничать.

А потом она узнала о Дамиане Присте. Дельрико до сих пор помнил, как она швыряла ему в лицо обвинения, как горели презрением ее глаза.

Бывший теннисист – его уязвимое место. Конечно, эту болтающуюся ниточку можно обрезать в любой момент, но вряд ли что-то изменится, ведь Ева, а не Дамиан собирается сорвать с него тщательно сотканный покров респектабельности.

Придется принять меры, с сожалением думал Дельрико. Как бы ни была сильна любовь, прежде всего – честь.

Глория Дюбари свернулась калачиком рядом со спящим мужем и перестала сдерживать слезы. Ее тошнило… слишком большое количество алкоголя всегда плохо действовало на ее организм. И только Ева виновата в том, что она чуть не опозорилась.

Во всем виновата Ева. Ева и ее пронырливая ведьма с Восточного побережья.

Они лишат ее всего: репутации, семьи, карьеры. И все из-за одной ошибки. Одной маленькой ошибки.

Шмыгая носом, Глория погладила обнаженное плечо мужа, крепкое и надежное, как четверть века их брака. Она так любит Маркуса. Как часто он называл ее своим ангелом, своим безупречным незапятнанным ангелом…

Как сможет понять Маркус, как сможет понять любой другой, что женщина, сделавшая карьеру на ролях веснушчатых девственниц, вступила в бурную связь с женатым мужчиной и сделала подпольный аборт, чтобы избавиться от результата этой связи!

О господи, как она могла вообразить, что любит Майкла Торрента? И самое ужасное: встречаясь с ним в грязных мотелях, она играла в фильме его дочь. Его дочь!

Она видела его сегодня вечером. Старый, тщедушный, скрюченный… И это его она когда-то впускала в себя. Как омерзительно. Как страшно. Она возненавидела его, возненавидела Еву. Лучше бы они оба умерли…

Упиваясь своими страданиями, Глория рыдала в подушку.

Майкл Торрент привык к мучительным ночам. Его тело, пораженное артритом, редко давало ему передышку. Старость и болезнь иссушили его, оставив лишь скорлупу, вместилище страданий. Но сегодня душевная, а не физическая боль не позволяла ему забыться спасительным сном.

Он проклинал старость, разрушившую его тело, лишившую его энергии, укравшую радости секса. Когда-то он был королем, сейчас он не был даже мужчиной. Воспоминания впивались в него раскаленными иглами… Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что его ожидало.

Ева угрожала отнять ту малость, что у него осталась. Его гордость. Его имидж.

Он не мог больше играть, но он стал живой легендой. Перед ним благоговели, его уважали, им восхищались. Великий старец, один из королей романтической эры Голливуда. Грант и Гейбл, Пауэр и Флинн мертвы. Майкл Торрент, изящно закончивший свою карьеру ролями мудрых дедушек, жив. И все вставали и аплодировали ему, когда он появлялся на публике.

А теперь Ева расскажет всему миру, что он обманывал своего лучшего друга, Чарли Грея. Годами Майкл использовал свое влияние, чтобы студии давали Чарли лишь роли второго плана. Он наставлял Чарли рога со всеми его женами. Как убедить теперь всех, что для него это была игра, ребячество… и не признать, что он отчаянно завидовал Чарли? Чарли был умнее, талантливее, да и просто лучше. Майкл даже не надеялся когда-либо сравниться с ним. Он не хотел навредить Чарли, нет. А после самоубийства Чарли, снедаемый чувством вины, во всем признался Еве.

Он ждал утешения, сочувствия, понимания… и не дождался ничего, кроме холодной ярости. Своим признанием он вынес их браку смертный приговор. Теперь Ева уничтожит все, что осталось от его жизни.

Его ждет унижение. Если кто-нибудь ее не остановит.

Обливаясь лотом, Дрейк слонялся по своему дому. Сколько ни пил, он никак не мог напиться до бесчувствия. Ему все еще не хватало пятидесяти тысяч, а срок истекал.

Необходимо успокоиться, это он понимал, но, увидев на приеме Дельрико, совсем обезумел от страха.

Дельрико разговаривал с ним приветливо, ласково, но от этого становилось только страшнее.

Как он сможет убедить Дельрико в том, что спит с Джулией, когда все видели ее с Полом Уинтропом?

Но он должен найти подход к ней, к пленкам, к Еве.

Должен найти. Как бы это ни было рискованно, еще рискованнее сидеть сложа руки.

Виктор Флэнниган думал о Еве. О Мюриэл. Такие разные женщины… и обе разрушали его жизнь. Одна – своей слабостью, другая – силой.

Он понимал, что винить должен только себя. Даже любя их, он их использовал. Да, он давал обеим все, что имел, и, делая это, обокрал всех троих.

Невозможно вернуться в прошлое, невозможно что-то изменить.

Беспокойно ворочаясь в большой пустой кровати, он тосковал о Еве… и боялся ее. Почти так же, как жаждал и боялся припрятанной бутылки. Ева и виски. Никогда он не мог насытиться ими. Никогда, сколько ни старался, не мог избавиться от обоих пристрастий. Он научился ненавидеть алкоголь, но женщину мог только любить.

Его религия не прокляла бы его за бутылку, но он будет гореть в аду за ночь любви. А этих ночей были сотни.

Даже страх за свою бессмертную душу не мог заставить его сожалеть хотя бы об одной из них.

Ну почему Ева не хочет понять, что он просто старается защитить Мюриэл? Почему она настаивает на разоблачении после стольких лет лжи? Неужели она не понимает, что сама пострадает не меньше, чем он?

Виктор поднялся, подошел к окну, уставился на светлеющее небо.

Необходимо найти способ защитить Мюриэл… и спасти Еву от самой себя.

В роскошном номере «Беверли-Уилшир» Дамиан Прист ждал восхода солнца. Он не пытался одурманить мозг алкоголем или наркотиками. Наоборот, ему было жизненно важно сохранить ясную и трезвую голову.

Что Ева собирается рассказать? Сколько она осмелится рассказать? Если она организовала этот прием только для того, чтобы напугать его до смерти, он не доставил ей такой радости. Он смеялся, шутил… Господи, он даже танцевал с ней.

Как вкрадчиво она спросила о сети его магазинов спортивных товаров. С каким коварством заметила, что Дельрико прекрасно выглядит.

Но Прист только улыбался. Если она надеялась заставить его трястись от страха, он ее разочаровал.

Дамиан сидел, не шевелясь, слепо глядя в темное окно. И трясся от страха.

Ева устроилась в постели и довольно вздохнула. На ее взгляд, вечер прошел более чем успешно. Как послушно подобранные ею животные прыгали через горящие обручи… А она с наслаждением наблюдала за Джулией и Полом.

Довольно странная, но, несомненно, высшая справедливость, подумала Ева, закрывая глаза. А ведь главное – справедливость, не так ли? И хорошая доза возмездия.

Жаль только, Виктор все еще расстроен. Ему придется смириться с тем, что она делает, с тем, что должна сделать. Возможно, он поймет… пока не будет слишком поздно.

Как жаль, что Виктор не смог остаться с ней сегодня. Их любовь увенчала бы этот вечер, а потом они лежали бы, обнимая друг друга, и сонно болтали до рассвета.

Еще есть время, они еще успеют. Ева крепко закрыла глаза. Уже засыпая, она слышала, как Нина быстро прошла по коридору, как она нервно ходила по своей комнате…

Бедняжка, подумала Ева. Она слишком много тревожится.

К девяти часам утра понедельника Джулия успела растянуть все свои несчастные мышцы, пропотеть на тренажерах и смыть пот под душем. Ее тело крутили, месили, мяли, растирали. И вот теперь со спортивной сумкой через плечо, в спортивном костюме она шла мимо Лайла, лениво натирающего автомобиль у гаража. Ей не нравилось, как он смотрел на нее, не нравилось, что он всегда оказывался рядом, когда она выходила из главного дома после сеанса с Фрицем.

– Доброе утро, Лайл.

– Мисс. – Он коснулся козырька фуражки жестом скорее непристойным, чем подобострастным. – Надеюсь, вы не перетрудились. – Ему нравилось представлять ее в открытом спортивном трико, потеющей, как разгоряченная шлюха. – Я бы не сказал, что вам нужны все эти тренировки.

– Мне очень нравится, – солгала Джулия, не останавливаясь и зная, что он смотрит ей вслед. Она почувствовала зуд между лопатками и напомнила себе о необходимости задергивать шторы в спальне.

Пол ждал на веранде, развалясь в одном кресле и закинув ноги на другое.

– Похоже, тебе не помешал бы стакан чего-нибудь холодного.

– Фриц. – Джулия нашла в кармане сумки ключи. – Он работает над моими дельтовидными мышцами. – Открыв дверь и швырнув сумку и ключи на кухонный стол, она прошла прямо к холодильнику. – Фриц был бы звездой испанской инквизиции. Сегодня, когда я страдала под штангой, он заставил меня признаться, что я люблю хот-доги и гамбургеры.

– Ты могла бы солгать.

Джулия фыркнула, наливая себе сок.

– Невозможно смотреть в эти огромные наивные синие глаза и лгать. Солгавший отправится прямиком в ад. Хочешь сока?

– Нет, спасибо.

Осушив стакан, Джулия почувствовала себя почти нормальным человеком.

– У нас чуть больше часа. Потом я переодеваюсь и еду на встречу. – Освеженная и готовая к делу, она поставила пустой стакан на рабочий стол. – О чем тебе так необходимо было поговорить со мной?

– О многом. – Пол лениво провел рукой по ее волосам. – Например, о пленках.

– Можешь о них не беспокоиться.

– Запирать дом – хорошая мера предосторожности, Джил, но недостаточная.

– Это не все. Пойдем. – Она провела его в кабинет. Повсюду стояли вазы и банки: многие цветы с вечеринки нашли здесь свой дом. – Джулия указала на письменный стол:

– Посмотри.

Пол открыл ящик.

– Где?

Он не казался удивленным, и Джулия немного обиделась.

– В безопасном месте. Я достаю их по одной, только когда работаю. Так что, – она захлопнула пустой ящик, – если кто-нибудь еще сунет сюда свой любопытный нос, его ждет разочарование..

– Если бы это было так безвредно.

– Что ты имеешь в виду? – Только то, что ставки гораздо выше. – Пол присел на край стола. – Вспомни вчерашнее поведение Глории Дюбари.

Джулия пожала плечами.

– Она напилась.

– Вот именно… это само по себе неестественно. Я никогда не видел Глорию даже слегка пьяненькой. – Пол взял в руки пресс-папье, ограненный хрустальный шар, взорвавшийся разноцветными молниями. Интересно, может ли холодная и спокойная Джулия вот так же взорваться при его прикосновении? – Она угрожала тебе. Почему?

– Не знаю. Правда, не знаю, – повторила Джулия, увидев его подозрительный взгляд. – Ее имя не всплывало в наших с Евой беседах, разве что мельком. И сегодня мы говорили о других вещах.

О съемках в Джорджии, о надвигающейся контрольной Брэндона по истории и охватывающем Джулию каждые полгода нестерпимом желании постричь волосы. Ева ее отговорила. Однако совершенно необязательно рассказывать обо всем этом Полу.

Медленно выдохнув, Джулия упала в кресло.

– Похоже, Глория думает, что я напишу о чем-то, угрожающем ее репутации. Она даже предложила мне деньги… хотя думаю, что она предпочла бы меня убить. – Пол прищурился, и Джулия застонала. – Ради бога, Пол. Я просто пошутила. – Откинувшись на спинку кресла, она расхохоталась. – Я уже вижу, как ты написал бы эту сцену. Глория Дюбари в монашеском одеянии подкрадывается сзади к неустрашимому биографу. Надеюсь, ты оденешь меня во что-нибудь воздушное… Глория заносит нож… нет, слишком грязно. Она вытаскивает револьвер… нет, слишком примитивно. Вот! Она душит жертву четками. Ну как?

– Ничего смешного. – Пол отложил пресс-папье. – Джулия, позволь мне прослушать записи.

– Ты знаешь, я не могу это сделать.

– Я хочу помочь тебе.

Он был так трогательно терпелив, что Джулия коснулась его руки.

– Пол, я высоко ценю твою заботу, но не думаю, что нуждаюсь в помощи.

Пол опустил глаза на ее тонкие изящные пальцы.

– А если тебе понадобится помощь, ты обратишься ко мне?

Джулия задумалась.

– Да. – И улыбнулась, поняв, что совсем не трудно и не опасно доверять кому-то. – Да.

Пол перевернул ладонь и обхватил ее пальцы.

– Если ты решишь, что Ева нуждается в помощи? На этот раз Джулия не колебалась.

– Ты будешь первый, к кому я обращусь.

– Теперь я хочу спросить еще кое о чем. Ты веришь, что небезразлична мне?

Джулия не могла бы сказать, что не ждала подобного вопроса, но это не облегчало ответ.

– В данный момент верю.

Это предложение сказало ему гораздо больше, чем простые «да» или «нет».

– Все в твоей жизни было таким временным? Его рука была слишком крепкой, ладонь более шершавой, чем можно ожидать от мужчины, работающего со словами. Однако Джулия могла бы сопротивляться его хватке, но не могла противостоять его взгляду.

Если Фрицу лгать невозможно, то лгать Полу просто бесполезно. Он видит ее насквозь.

– Думаю, что, кроме Брэндона, да.

– И ты хочешь оставить все как есть? – Пол действительно должен был знать и поэтому чувствовал себя неловко.

– Я не думала об этом. – Джулия встала, надеясь отойти подальше от края пропасти, который – когда она забывала об осторожности – оказывался слишком близко.

Не отпуская ее руки, Пол свободной ладонью обхватил ее лицо.

– Пора заставить тебя задуматься.

Пол целовал ее почти так же, как в последний раз, с той же страстью, с подавляемым гневом и с отчаянием. Он чувствовал ее неуверенность, смятение, и вдруг ее кожа стала согреваться – или ему так показалось? От легкого привкуса паники на ее губах у него закружилась голова.

Он сжал ее бедра своими ногами, покусывая зубами, поглаживая языком ее губы, просунул руки под футболку, пробежал ладонями по ее спине, и она застонала от удовольствия.

Джулия дрожала, ее кожа то разгоралась, то леденела, то покрывалась испариной под его прикосновениями. Но страх отступал, не в силах сражаться со всеми остальными чувствами. Желания, на которые она так долго не обращала внимания, как прилив, смывали все на своем пути. Все, кроме него.

Ей казалось, что она парит, цепляясь за него, в нескольких дюймах над полом. И она могла бы так парить бесконечно, купаясь в ощущениях, слабея… и подчиняясь. Волшебство, сон…

Когда Пол обрушил жаркие поцелуи на ее шею, она вдруг поняла, что вовсе не парит, а медленно идет за ним из кабинета… в гостиную… к лестнице.

Реальность. В реальном мире подчинение часто равносильно капитуляции.

– Куда мы идем? – Это ее шепот, такой хриплый и сдавленный?

– В этот раз, в первый раз, тебе нужна кровать.

– Но… – Джулия попыталась пробить туман, окутавший мозги, но его губы снова отвлекли ее. – Сейчас ведь утро.

Его смех был таким же лихорадочным, как ее пульс.

– Боже, ты прелесть, Джулия. Даю тебе последний шанс. – Сгорая от нетерпения, он сдернул с нее футболку и отшвырнул в сторону. – Ты хочешь, чтобы я ждал до захода солнца?

Она тихо вскрикнула, то ли от тревоги, то ли от восхищения, когда он обхватил ее грудь.

Пол прижал ее спиной к стене, лаская, искушая сильными ловкими руками. Он тяжело дышал, словно взобрался на вершину горы, и Джулия чувствовала теплый трепет его дыхания на шее, щеках, губах.

Он сойдет с ума, он умрет, если не испробует эту нежную, как вода в озере, плоть.

– Так что ты хочешь, Джулия?

– Это. – Теперь уже она тянула его в спальню. – Тебя. – Дрожащими от нетерпения пальцами она попробовала расстегнуть пуговицы его рубашки. Господи, откуда эта необходимость прикоснуться к нему? Откуда эта невыносимая жажда, этот пожирающий изнутри огонь… – Я не могу… так давно. – Наконец она уронила руки, проклиная свою неловкость, и закрыла глаза, спасаясь от унижения, стыда.

– У тебя прекрасно получается. – Пол едва сдержал смех. Она и не представляет, что творит с ним своей неловкостью, своими словами. – Расслабься, Джулия, – прошептал он, увлекая ее на кровать. – Все лучшее вернется к тебе само собой.

Она выдавила жалкую испуганную улыбку.

– Так говорят о езде на велосипеде, но я всегда теряю равновесие и падаю.

Пол лизнул ее в подбородок и оцепенел. Ее ответная дрожь поразила его, как удар в солнечное сплетение.

– Я дам тебе знать, если ты зашатаешься.

Джулия протянула к нему руки, и он обхватил ее запястья, стал целовать ее пальцы. Слишком быстро, нельзя так спешить, упрекнул он себя, следя за ней в слабом свете, проникающем сквозь опущенные шторы. Ей необходима нежность, терпение.

Что-то изменилось. Джулия не понимала, что именно, но изменилось. Настроение, атмосфера… такие же возбуждающие, но более сладкие. Его прикосновения больше не были властными. Его пальцы, словно пробуя, скользили по ее телу. И когда он поцеловал ее, она не почувствовала отчаяния. Он словно просил ее, умолял – и невозможно было отказать ему.

Пол чувствовал, как она медленно расслабляется и, словно горячий воск, тает под ним. Он никогда не сталкивался с такой безоговорочной капитуляцией, с таким доверием и уже казался себе героем. И хотел дарить ей больше и больше обещать.

Медленно, не сводя глаз с ее лица, он стянул ленту с ее волос, и они темным золотом рассыпались по розовому покрывалу. Ее губы раскрылись, и он коснулся их нежно, мягко, ожидая, пока она сама поцелует его. И когда ее язык метнулся и сплелся с его языком, утонул в поцелуе.

Возбуждение затуманивало ее сознание, мешало дышать. Хотя ее пальцы еще дрожали, пуговицы его рубашки поддались, и она с долгим удовлетворенным вздохом прижалась к его обнаженной груди, услышала, как бьются в унисон их сердца.

Пелена сменяющихся ощущений накрыла ее, вытеснив все сомнения. «К черту осторожность, Джулия. Живите, наслаждайтесь», – зазвенели в ушах слова Евы. Да. Она хотела, она жаждала пира.

Ее губы метались по его лицу, шее. Она впитывала этот пьянящий, почти животный вкус мужчины. Он что-то сказал, хрипло, резко, и она услышала собственный смех, смех, захлебнувшийся изумленным стоном.

Он целовал ее грудь, и она изгибалась под ним. Ее тело, натянувшееся как струна, словно пело победный гимн. Царапанье его зубов, неожиданная алчность губ, вечный зов плоти ошеломляли ее. Она прижалась лицом к его лицу, требуя и предлагая все, о чем он просил.

И больше.

В этой безрассудной, отчаянной борьбе желаний была свобода, которую она так долго отвергала.

Воздух окутывал их ароматом камелий. Под ними стонали пружины кровати. Солнце, прокравшееся сквозь щели жалюзи, согревало и соблазняло. И при каждом прикосновении Пола ей казалось, что этот свет взрывается ослепительными радугами под ее крепко сжатыми веками.

Именно этого он добивался. Этой томительной дрожи перед кульминацией. Сдерживая собственные желания, он дарил, дразнил, пытал и с восторгом услышал свое имя, сорвавшееся с ее губ.

Ее кожа была гладкой, как шелк, ароматной от масел, так старательно втертых в ее тело. Пол сдернул ее спортивные брюки…

И все же он еще мог ждать, еще немного, довольствуясь ощущением этих длинных изумительных ног, их вкусом. Одно его движение, одно легкое прикосновение, и она сорвалась с вершины, на которой он удерживал ее.

Оргазм сотряс ее, оставил потрясенной, ослепленной, дрожащей. После такой нежной прелюдии исступленный восторг пугал. И привязывал сильнее наркотика. Новая волна наслаждения накрыла ее, и Пол смотрел, как ее глаза распахиваются, затуманенные страстью.

Когда она обмякла, он приподнялся над ней, еле сдерживая собственную дрожь, ожидая, пока туман в ее глазах рассеется, когда ее взгляд сосредоточится на нем… и скользнул в нее. Она приподнялась ему навстречу, и они слились в древнем и прекрасном ритме. Ее веки снова опустились, ее руки крепче сжали его… и на этот раз, когда она сорвалась с вершины, то увлекла его за собой.

Пол лежал неподвижно. Аромат ее кожи окутывал его, смешиваясь с тонким ароматом камелий. Время словно остановилось. Ни день, ни ночь. Волшебство приглушенного света, таинственный островок в необъятной вселенной. Только еле заметные движения ее тела при каждом тихом вздохе, только ее лицо в отблесках догорающей страсти, только вкус любви на ее губах.

Господи, когда-то, сейчас казалось, что давным-давно, он думал, будто знает о любви все. Сколько раз он использовал романтику, чтобы соблазнить женщину? Как часто и умело вплетал любовь в сюжеты своих книг? Но эта женщина все изменила. Эта женщина унесла его к высотам, о которых он и не подозревал. И он сделает все, что в его силах, чтобы убедить ее: для них так будет всегда.

– Я говорил, что все лучшее вернется к тебе. Ее глаза медленно раскрылись. Огромные, темные и сонные. Она улыбнулась. Бесполезно сейчас объяснять ему, что не вернулось… просто потому, что она никогда не испытывала ничего подобного.

– Это похоже на то, что хорошо для тебя? Пол улыбнулся.

– Я бы сказал, что гораздо лучше. Вообще-то я думаю, мы могли бы провести в этом месте очень плодотворный день.

– Плодотворный? – Джулия запустила пальцы в его волосы, легко провела по его позвоночнику. Она не чувствовала себя кошкой, отведавшей сливок. Она чувствовала себя кошкой, обнаружившей прямой путь к корове. – Интересный? Возможно. Приятный? Несомненно. Но плодотворный – это нечто совсем другое. Мое интервью с Анной может оказаться… – Пол целовал ее шею, и было очень трудно сосредоточиться. – Ммм… плодотворным. – Она лениво взглянула на часы и тихо взвизгнула, попыталась вскочить, но оказалась лишь крепче прижатой к матрасу. – Половина двенадцатого. Как может быть половина двенадцатого? Было только девять, когда мы…

– Время летит, – прошептал Пол, необыкновенно польщенный. – Ты все равно уже не успеешь.

– Но…

– Тебе потребуется больше часа, чтобы одеться и добраться до Анны. Перенеси встречу.

– Черт! Это не в моих правилах. – Извиваясь, Джулия высвободилась из его объятий и, открыв ящик тумбочки, нашла номер телефона. – Только я буду виновата, если она откажется предоставить мне еще один шанс.

– Ты мне очень нравишься такой, – заметил Пол, когда Джулия потянулась к телефону. – Вся разгоряченная и взъерошенная.

– Помолчи. Мне надо подумать. – Откинув с глаз волосы, она набрала номер и задохнулась.

Пол только ухмыльнулся и продолжал пощипывать губами пальцы ее ног.

– Прости. Я давно мечтал об этом.

– Сейчас не время… – Джулия снова задохнулась от изумления и удовольствия. – Пол, пожалуйста. Я должна… о боже! Что? – Пока секретарша повторяла стандартное приветствие, ей удалось чуть-чуть отдышаться. – Да, простите. – Язык Пола уже скользил по своду ее ступни. Господи, кто бы подумал, что такие простые прикосновения могут пронзать все те по – Я… говорит Джулия Саммерс. У меня назначена встреча с мисс дель Рио на половину двенадцатого. – Пол уже добрался до ее лодыжек, и она не слышала почти ничего, кроме грохота крови в висках. – Я, ах, мне необходимо перенести встречу. Я… – Он целовал икры ее ног. – Непредвиденные обстоятельства. Я не могу освободиться. Пожалуйста, передайте мисс…

– Дель Рио, – услужливо подсказал Пол, целуя ее под коленками. Джулия вцепилась свободной рукой в скомканные простыни.

– Передайте ей мои извинения и скажите… – Цепочка жарких поцелуев поднялась по ее бедру. – Скажите, что я свяжусь с ней. Благодарю вас.

Телефонный аппарат с грохотом упал на пол.

Глава 17

Дрейк бодро помахал охраннику и, миновав ворота, вцепился ногтями в бедро. Когда он нервничал, его ноги покрывались сыпью, от которой не спасали никакие мази и кремы. До последнего срока оставалось сорок восемь часов. Дрейка прошиб пот, и зудящие бедра превратились в горящие раны. Подъезжая к гостевому дому, он уже хныкал и разговаривал сам с собой.

– Все будет хорошо. Не о чем волноваться. Пять минут, и дело сделано.

Представив неумолимого Джозефа и его огромные кулаки, Дрейк пулей вылетел из машины.

Никто его не увидит. Ева на съемках, Джулия интервьюирует эту суку Анну. Он просто войдет, скопирует записи и уберется отсюда.

Дрейк почти целую минуту дергал дверную ручку, пока до него дошло, что дверь заперта. Стиснув зубы, он обежал дом, проверяя окна и двери, и весь в поту вернулся на исходную позицию.

Он не мог уйти с пустыми руками. Сколько бы ни обманывал себя, он понимал, что ему не хватит мужества вернуться. Сейчас или никогда. Расчесывая ногтями бедра, Дрейк взбежал на веранду, огляделся и схватил горшок с петуниями. Звон разбившегося стекла показался ему орудийной канонадой.

Горшок выпал из его дрожащих рук и дребезжа покатился по мраморным плитам. Все еще опасливо оглядываясь, Дрейк просунул пальцы между торчащими осколками и откинул задвижку.

Оказавшись в пустом доме, он воспрял духом. С каждым шагом его походка становилась все более уверенной. Открывая ящик письменного стола в кабинете, Дрейк уже улыбался… Пусто. Его взгляд на мгновение стал бессмысленным, потом, тихо посмеиваясь, Дрейк выдернул второй ящик… и еще один.

Его улыбка превратилась в гримасу, но он продолжал открывать и захлопывать пустые ящики.

Джулия не могла вспомнить ни одно настолько выматывающее интервью. Анна тарахтела, как пулемет. Джулия допускала, что сможет извлечь интересные обрывки информации из этой оргии слов… если заставит себя прослушать запись.

Она остановила машину перед гостевым домом, прижалась затылком к подголовнику, закрыла глаза. Зато не пришлось ничего выуживать. Достаточно было задать один вопрос: что чувствует модельер, создавая гардероб Евы Бенедикт?

Слова хлынули из Анны, как вода из прорванной трубы. Постоянно взвинченная предыдущей дозой и мечтающая о следующей, Анна не могла усидеть на месте больше двух минут. Мысли метались в ее голове так же, как ее тело – по комнате.

…Непомерная требовательность Евы. Блестящие идеи, осеняющие Еву в самый последний момент. Бесконечные ожидания Евы. Но Анна, и только Анна сделала из Евы королеву в фильме «Леди Любовь». Только благодаря Анне Ева сверкала в «Обретенном рае». И ни одного упоминания о том, что – как говорили и Кински, и Мэрилин Дэй – Ева дала первый толчок ее карьере, настояв, чтобы Анну утвердили художником по костюмам в «Леди Любовь»…

Полное отсутствие благодарности напомнило Джулии о Дрейке.

Когда Джулия вылезла из машины, начинался дождь, мелкий-мелкий, какой может сыпать много дней подряд. Как и сама Анна, подумала Джулия, бросаясь бегом к дому. О, если бы можно было спрятаться от болтовни Анны, как от этого дождя, просто закрыв дверь! Но никуда не денешься. Пленку придется прослушать. И если Анна получится в книге злобной и порочной, винить за это она может только себя.

Переключившись на ужин и решая, что приготовить – свиные отбивные или цыплят, – Джулия открыла дверь, и на нее нахлынул запах увядших цветов. Повсюду валялись перевернутые столики, разбитые лампы, вспоротые диванные подушки. Ее мозг не сразу воспринял то, что видели глаза. Она стояла, сжимая в одной руке ключи, в другой – портфель, затем уронила их на пол и медленно обошла руины того, что пыталась сделать своим домом.

В каждой комнате одно и то же: разбитое стекло, перевернутая мебель. Картины сорваны со стен. Ящики выдернуты и разломаны. В кухне коробки, банки, бутылки были просто сметены с полок, и их содержимое залило плиточный пол неаппетитным месивом.

Джулия бросилась наверх в свою комнату. Вся ее одежда валялась на полу, матрас стянут с кровати, простыни сорваны. Сверху разбросано содержимое ее туалетного столика.

Но только в комнате Брэндона Джулия потеряла самообладание, за которое так судорожно цеплялась. Они посмели войти в комнату ее ребенка! Хватали своими грязными лапами его игрушки, одежду, книги! Джулия выхватила из кучи вещей пижамную рубашонку с Бэтменом на груди и подошла к телефону.

– Резиденция мисс Бенедикт.

– Треверс, мне срочно нужна Ева. Треверс презрительно фыркнула.

– Мисс Бенедикт в студии. Я ожидаю ее к семи.

– Вы свяжетесь с ней немедленно. Кто-то вломился в гостевой дом и превратил его в груду обломков. Если Ева не появится через час, я сама позвоню в полицию.

Треверс разразилась вопросами, но Джулия повесила трубку.

Ее руки тряслись от гнева. Хорошо. Лучше трястись от гнева, чем от страха.

Она снова спустилась в гостиную, присела на корточки перед одной из стенных деревянных панелей, нажала пружинку, как показывала Ева. Панель скользнула в сторону, открыв спрятанный за ней сейф. Джулия поворачивала диск, мысленно повторяя комбинацию, и, когда дверца открылась, проверила пленки, записи, футляры с драгоценностями. Все на месте. Удовлетворенная, Джулия закрыла тайник и отошла к забрызганному дождем окну. Ждать.

Тридцать минут спустя перед домом остановился «Студебекер».

Джулия встретила Пола в дверях.

– Что здесь происходит, черт побери?

– Тебе позвонила Треверс?

– Она мне позвонила, а ты этого не сделала.

– Я как-то не подумала.

Пол молчал, пока не подавил гнев, вызванный ее замечанием.

– Это очевидно. Что это за болтовня о новом взломе?

– Посмотри сам. – Джулия отступила, пропуская его в дом, и последовала за ним. Ее снова охватила ярость. Красные круги поплыли перед глазами. Она сцепила пальцы с такой силой, что суставы побелели. – Первое, что приходит в голову: неудача так расстроила кого-то, что он решил громить все, пока пленки не найдутся. – Она отшвырнула ногой разбитое блюдо. – Они не нашлись.

Пол так резко повернулся, что Джулия попятилась. Его глаза сверкали гневом и… Если бы Пол счел нужным, то сказал бы ей, что страхом за нее.

– И это все, о чем ты можешь думать?

– Но пленки – единственная причина. Я не знаю никого, кто сделал бы это из личной неприязни.

Взглянув на вспоротую подушку, Пол с трудом подавил тошноту. Что, если бы он нашел так Джулию… Когда он снова заговорил, его голос был ровным, лицо – непроницаемым.

– Итак, пленки в безопасности, и это все?

– Нет, не все. – Джулия расцепила руки, и ее гнев вырвался наружу, словно только это его и сдерживало. – Они были в комнате Брэндона. Они трогали его вещи. – Ее серые глаза превратились в штормовые облака. – Никто, никто не смеет так близко подходить к моему сыну. Когда я выясню, кто это сделал, они заплатят.

– Ты говорила, что позовешь меня, если будут неприятности.

– С этим я могу справиться.

– Черта с два! – Пол схватил ее и встряхнул. – Если кому-то так отчаянно нужны пленки, то следующей будешь ты. Ради бога, Джулия, скажи, неужели пара недель в списке бестселлеров и пять минут в шоу Карсона стоят этого?

Джулия отдернулась, потирая предплечья, где только что впивались его пальцы.

– Ты лучше всех других должен понимать: я делаю здесь что-то очень важное. Все, что я напишу о Еве, сильнее, ярче, интереснее любого романа.

– А если бы ты была дома, когда они вломились?

– Если бы я была здесь, они не стали бы вламываться, – возразила она. – Нет сомнений, они ждали, пока дом опустеет. Где твоя логика?

– К черту логику. Я не могу рисковать тобой.

– Ты не…

– Да, то, что ты слышала. – Пол в ярости отшвырнул стол. – Ты думаешь, я буду стоять рядом и бездействовать? Тот, кто был здесь, не просто искал пленки, он отчаянно пытался найти их. – Пол схватил вспоротую подушку и швырнул ею в Джулию. – Посмотри на это. Посмотри на это, черт побери. Это могла быть ты!

Она об этом не думала, и образ, так ярко вспыхнувший в ее мозгу, потряс ее до глубины души. Подушка упала у ее ног.

– Я не мебель. Пол. И ты не будешь принимать за меня решения. То, что мы провели день в постели, еще не делает тебя ответственным за мое благополучие.

Ее слова пронзили его, как остро отточенное лезвие, но он подошел к ней медленно, очень медленно и вцепился в лацканы ее жакета.

– Мы не просто провели день в постели, но с этой проблемой тебе придется разбираться позже. В данный момент опасность грозит тебе из-за этой чертовой книги.

– Если бы даже мне когда-либо приходило в голову отказаться, то теперь я ни за что не отступлюсь. Никакие угрозы не заставят меня сбежать.

– Прекрасно сказано, – похвалила Ева. Она стояла в дверях с мокрыми волосами, в тонком свитере, поспешно натянутом после звонка Треверс. Ее лицо было очень бледным, но голос – сильным и уверенным. – Кажется, Джулия, мы кого-то до смерти напугали.

Пол набросился на Еву с яростью, какой никогда не проявлял по отношению к ней.

– Какой бес в тебя вселился? Ты наслаждаешься этим? Упиваешься мыслью, что кто-то сделал это из-за тебя? Что случилось с тобой, Ева? Неужели твое тщеславие, твоя попытка увековечить свое имя стоят всего этого?

Ева осторожно опустилась на подлокотник изуродованного дивана, закурила. Как странно. Она была уверена, что Виктор – единственный мужчина, способный причинить ей боль. Насколько сильнее удар, нанесенный человеком, о котором она привыкла думать как о сыне.

– Наслаждаюсь? Наслаждаюсь ли я тем, что моя собственность разрушена? Что посягнули на безопасность моей гостьи? – Ева вздохнула, выпуская дым. – Нет, не наслаждаюсь. Упиваюсь ли я мыслью о том, что страх разоблачения толкнул кого-то на этот глупый и бесполезный шаг? Да, клянусь богом, да.

– Речь не только о тебе.

– О Джулии и Брэндоне позаботятся. – Ева небрежно стряхнула пепел на груду осколков. Каждый удар сердца злобным эхом отдавался в голове. – Треверс уже готовит гостевые комнаты в главном доме. Джулия, вы можете оставаться там, сколько захотите, или вернетесь сюда, когда дом приведут в порядок. Или, конечно, вы можете отказаться от проекта.

Джулия подошла к Еве, демонстрируя солидарность с ней.

– Я не брошу проект. И вас. Ева улыбнулась.

– Цельность натуры – завидная черта.

– Но не ослиное упрямство, – возразил Пол, пристально глядя на Джулию. – Как я вижу, ни одна из вас не нуждается в моей помощи.

Когда его непреклонная спина исчезла за дверью, Ева поднялась, обняла Джулию за плечи.

– Мужское эго, девочка, огромная и хрупкая вещь. Я всегда представляю его в виде колоссального пениса из тонкого стекла.

Несмотря на смятение, Джулия рассмеялась.

– Вот так-то лучше. – Ева наклонилась, подобрала черепок разбитой вазы, стряхнула в нее пепел. – Он вернется, дорогая. Позлится, подуется, но он слишком глубоко заглотнул крючок, чтобы не вернуться. – Улыбаясь, она загасила сигарету и швырнула черепок вместе с окурком в груду мусора. – Думаете, я не вижу, что вы были близки?

– Я не думаю, что это…

– Не думайте. – Ева отошла к открытой двери, вдохнула свежий воздух. Ей нравился дождь, нравились холодные капли на лице. На этом этапе жизни ей были дороги любые, самые маленькие радости. – Я сразу поняла, что произошло между вами. И что вы без всяких усилий вытеснили меня с первого места в его сердце.

– Он взбесился.

– Да, и справедливо. Я подвергла опасности его женщину.

– О, уйдите с дождя. Вы простудитесь. – Джулия ощетинилась под веселым взглядом Евы. – И я – самостоятельная женщина.

Ева покорно вернулась в дом, с удовольствием глядя на Джулию. Молодость, отвага, сильный характер.

– Конечно. Даже если принадлежишь мужчине, необходимо оставаться самостоятельной. Как бы вы ни любили его, надейтесь на себя.

Боль вспыхнула так внезапно, что Ева вскрикнула и, пошатнувшись, прижала ладонь к левому глазу.

– Что случилось? – Джулия подбежала к ней, подхватила, помогла добраться до дивана. – Вам плохо? Я вызову врача.

– Нет. Нет. – Ева схватила ее за руку. – Это стресс, усталость, запоздалая реакция. Что угодно. У меня часто болит голова… Просто принесите стакан воды, пожалуйста.

– Сейчас. Я быстро.

Как только Джулия вышла в кухню, Ева нашла в сумке таблетки. Боль наваливалась теперь чаще… как и говорили врачи, и становилась все сильнее… тоже согласно прогнозам. Ева вытряхнула две таблетки, заставила себя убрать одну. Еще не время удваивать дозу. Когда Джулия вернулась с водой, Ева уже спрятала бутылочку и держала на ладони одну таблетку.

Джулия принесла влажную тряпочку и, как делала Брэндону, стала растирать лоб Евы.

– Спасибо. У вас очень нежные руки.

– Просто расслабьтесь, пока боль не пройдет. – Откуда это, подумала Джулия и улыбнулась, когда Ева взяла ее за руку. Дружба возникла и соединила их так незаметно.

– Джулия, вы для меня огромное утешение. Во многом. – Боль уже была почти терпимой, но Ева сидела с закрытыми глазами, наслаждаясь ласковыми прохладными прикосновениями. – Мне очень жаль, что наши дорожки пересеклись так поздно. Потерянное время. Не забывайте, только о потерянном времени стоит сожалеть.

– Мне нравится думать, что все случается тогда, когда должно случиться.

– Надеюсь, вы правы. – Ева снова умолкла, мысленно перебирая неотложные дела. – Я приказала Лайлу привезти Брэндона прямо в главный дом.

– Спасибо.

– Очень маленькая компенсация за вторжение в вашу жизнь. Вы проверили пленки?

– Они на месте. Ева кивнула.

– В конце недели я улетаю в Джорджию. Когда вернусь, мы все закончим, вы и я.

– Я еще должна взять несколько интервью.

– Время есть… Не тревожьтесь. Я знаю, кто это сделал.

Джулия замерла, попятилась.

– Вы знаете. Тогда…

– Я просто поговорила с охранником на воротах. Доверьтесь мне. Я сама с этим справлюсь.

Дрейк швырял одежду в чемодан. Отглаженные рубашки летели вперемешку с туфлями, ремнями, мятыми брюками.

Он должен убраться отсюда. И быстро. После вечера в казино у него осталось пять тысяч. Без денег и пленок он не посмеет явиться к Дельрико. Значит, надо спрятаться там, где Дельрико его не найдет.

Аргентина. Или Япония. Дрейк бросил на плавки кучу носков. Может, сначала затаиться в Омахе?

Мать уже не посмеет избивать его за сараем, не сможет таскать его на молитвенные собрания и держать на хлебе и воде, чтобы очистить от греха его тело и душу.

Пара недель на ферме, пока он не придет в себя. Может, выудит у старухи несколько тысяч. Она неплохо нажилась на нем в свое время.

Он заслужил эти деньги, разве нет? В конце концов, он – единственный ребенок. Разве он не жил с чокнутой Адой первую половину своей жизни и не батрачил на Еву – вторую?

Они обе ему должны.

– Дрейк!

Увидев Еву, Дрейк вздрогнул.

– Как ты…

Ева помахала перед его носом ключом.

– Ты часто просишь Нину поливать цветы в твое отсутствие. – Она демонстративно сунула ключ в карман и уселась на кровать. – Отправляешься в путешествие?

– Дела…

– Довольно неожиданно. – Ева приподняла брови, оглядывая результаты его лихорадочных сборов. – Так не обращаются с костюмом, который стоит пять тысяч долларов.

Зуд стал невыносимым, и Дрейк заскрипел зубами.

– Когда я туда приеду, все отгладят.

– И куда это «туда», дорогой?

– В Нью-Йорк. – На него снизошло вдохновение. – Ты – мой любимый клиент, Ева, но не единственный. Мне надо обсудить… детали одной сделки на телевидении.

Она чуть наклонила голову, изучая его.

– Должно быть, ты очень нервничаешь, если лжешь так примитивно. Один из твоих лучших… может, твой единственный талант – это способность лгать с абсолютной искренностью.

Дрейк хотел возмутиться, но был слишком напуган.

– Послушай, Ева, прости, что не известил о своих планах, но не вся моя жизнь крутится вокруг тебя.

– Может, хватит болтать вздор? – вкрадчиво спросила она. – Я знаю, что ты вломился в гостевой дом сегодня утром.

– Вломился? – Пот заструился по его лицу. Попытка рассмеяться увенчалась хриплым карканьем. – Зачем мне это?

– Прекрасный вопрос. Я не сомневаюсь, что и в первый раз кражу совершил ты. Не могу выразить словами, как ты разочаровал меня, Дрейк. Один из моих немногих родственников – вор!

– Я не намерен это выслушивать. – Дрейк захлопнул чемодан и, не замечая, стал расчесывать бедра. – Оглянись, Ева. Похоже, что мне нужны твои безделушки?

– Да. Когда человек живет не по средствам, он способен на воровство. – Ева устало вздохнула, закурила. – Снова азартные игры?

– Я говорил тебе, что покончил с этим. Ева выдохнула дым.

– Ты лжешь, Дрейк. И если ты не хочешь, чтобы я отправилась со своими подозрениями в полицию, ты немедленно перестанешь лгать… Сколько ты должен?

Он съежился, как лопнувший воздушный шарик.

– Восемьдесят три тысячи и проценты. Ева поджала губы.

– Идиот! Кому?

Он вытер губы тыльной стороной ладони.

– Дельрико.

Ева вскочила, схватила с кровати полуботинок и запустила им в племянника. Дрейк захныкал, закрыл лицо руками.

– Проклятый идиот! Я же говорила тебе. Я же тебя предупреждала. Пятнадцать лет назад я спасла тебя от этого мерзавца. И еще раз десять лет назад.

– Я попал в полосу невезения.

– Дебил! Вся твоя жизнь – полоса невезения. Дельрико! Боже милостивый! Да он завтракает такими хныкающими слизняками. – Ева в ярости бросила сигарету на ковер, раздавила ее носком туфли. – Так ты для него охотился за пленками? Мерзкий предатель, ты хотел скормить ему пленки, чтобы спасти свою шкуру?

– Он убьет меня. – Слезы текли по лицу Дрейка. – Меня уже избили по его приказу. Он хочет только послушать пленки, вот и все. Это же никому не повредит, и, может, он простит часть долга. Я только…

Ева влепила ему пощечину.

– Возьми себя в руки. Ты жалок.

– Я запаниковал. Господи, Ева, ты не понимаешь, как мне страшно. И все из-за восьмидесяти трех тысяч.

– Которых у тебя нет… Ты предал меня, Дрейк, предал мое доверие, мою любовь.

– Я испугался. – Дрейк снова разрыдался. – Если я не верну ему деньги через два дня, он меня убьет. Я точно знаю.

– А пленки должны были заткнуть брешь. Ну, очень жаль, дорогой. Не выгорело.

– Можно не настоящие. Мы можем отдать ему поддельные.

– И он убьет тебя позже за ложь. Ложь всегда выходит наружу, Дрейк. Поверь мне.

– Я должен уехать. Убраться из страны…

– Ты останешься здесь и в первый раз за всю свою жалкую жизнь будешь держать ответ, как мужчина. Его губы задрожали.

– Меня убьют.

Ева раскрыла сумочку и вынула чековую книжку. Она пришла подготовленная, но это не уменьшало ни ее гнева, ни ее печали.

– Сто тысяч долларов. Это покроет твой долг и проценты.

– О боже, Ева. – Дрейк упал к ее ногам, прижался лицом к ее коленям. – Я не знаю, что сказать.

– Ничего не говори. Просто слушай. Ты возьмешь этот чек и отнесешь все деньги Дельрико.

– Да, да, конечно. – Его мокрое лицо преобразилось и засияло, как у раскаявшегося грешника. – Клянусь.

– И если я услышу, что ты снова с ним спутался, я сама убью тебя, причем таким способом, который даже у Дельрико вызовет уважение и восхищение.

Дрейк энергично закивал. За спасение он готов был обещать все, что угодно, и в данный момент искренне верил своим обещаниям.

– На твоем, месте я бы полечилась от склонности к азартным играм.

– Никаких проблем. Я покончил с игрой. Клянусь.

– Ты клялся и прежде, но это твое дело и твоя жизнь, Дрейк. Я спасла ее в последний раз. – Ева с отвращением оттолкнула его и поднялась. Любовь, которую она испытывала когда-то к ребенку сестры, надежды, которые возлагала на него, все ушло безвозвратно. Со временем пройдут и гнев, и отвращение, может, останется жалость. – Ты уволен.

– Ева, ты шутишь. – Дрейк поднялся на ноги, одарил ее своей самой обаятельной улыбкой. – Я виноват, признаю.

– Виноват? Какое удобное слово. И всеобъемлющее. Ты проник в мой дом, ты украл и разрушил вещи, которые я любила. Ты нарушил покой моей гостьи, женщины, которую я люблю и уважаю и которой восхищаюсь. – Ева подняла руку, не давая ему возразить. – Я не стану говорить, что ты больше не будешь работать в этом городе, Дрейк. Это слишком мелодраматично. Но ты больше не будешь работать на меня.

Дрейк мгновенно забыл о своем облегчении, о восторге. Нотации и пару угроз он принял бы со смирением, но подобная кара показалась страшнее, чем несколько ударов ремнем за сараем. Ну нет, ни одна баба больше не посмеет выпороть его!

– Ты не имеешь права отшвыривать меня, как какое-то ничтожество.

– Я имею полное право уволить некомпетентного служащего.

– Я столько для тебя сделал!

– Неужели? Тогда будем считать, что мы квиты. Этот чек – последние деньги, которые ты от меня получаешь. Считай их своим наследством.

– Ты не посмеешь! – Дрейк схватил ее за руку. – Я – твоя семья. Ты не можешь вычеркнуть меня.

– Не сомневайся, могу. Я заработала каждый свой цент… чего ты никогда не поймешь. И то, что я заработала, достанется тому, кого я назову. – Ева выдернула руку. – Я не награждаю предательство, Дрейк, а в этом случае я даже не собираюсь его наказывать. Я просто возвращаю тебе твою жизнь. Сделай из нее что-нибудь.

Ева вышла на лестницу, и Дрейк бросился за ней.

– Ты не оставишь все этому ублюдку Уинтропу! Скорее я увижу тебя в аду.

Уже спустившись в холл, Ева резко обернулась и так посмотрела на Дрейка, что тот остановился как вкопанный.

– Очень возможно. А пока между нами все кончено. Дрейк опустился на ступеньки, обхватил голову руками. Нет, нет и нет! Она не отделается от него паршивой сотней тысяч.

Глава 18

Брэндон сидел на огромной кровати в просторной спальне главного дома и с интересом следил за Джулией.

– Почему, когда женщины собираются на уик-энд, им нужно больше барахла, чем парням?

– А это, сынок, одна из величайших тайн вселенной. – Джулия виновато уложила в складной саквояж еще одну блузку. – Ты правда не огорчен, что не летишь со мной в Лондон?

– Конечно, нет. С Маккеннами гораздо веселее. У них есть «Нинтендо».

– Понимаю. Рори Уинтроп не может конкурировать с игровой приставкой. – Джулия застегнула «молнию» саквояжа.

– Может, возьмешь еще одну куртку? Вдруг пойдет дождь?

Она оглянулась. Надвинув на глаза неизменную кепку «Лейкерсов», Брэндон весело подпрыгивал на кровати и что-то мурлыкал под нос.

– Я буду скучать по тебе, малыш.

Брэндон поморщился, как всякий уважающий себя десятилетний мальчик, которого назвали малышом. Хорошо еще, что никто не слышал.

– Со мной все будет в порядке. Можешь не волноваться.

– Конечно же, я волнуюсь. Это моя работа. – Джулия подошла обнять его и чуть не задохнулась от счастья, когда худенькие ручки обвили ее шею. – Ко вторнику я вернусь.

– Привезешь мне что-нибудь?

– Может, и привезу. – Она поцеловала его в обе щеки. – Не расти слишком быстро, пока меня не будет. Брэндон ухмыльнулся.

– Может, и вырасту.

– Я все равно буду выше. Пошли, пора в путь. – Джулия взяла портфель, пытаясь вспомнить, лежат ли паспорт и билет в специальном кармашке, перекинула саквояж через одно плечо, тяжелую сумку – через другое. Брэндон подхватил битком набитую спортивную сумку. Ни одному из них и в голову не пришло вызвать кого-нибудь из слуг.

– Я буду звонить каждый вечер в семь часов по вашему времени. Как раз после ужина. Я положила в твою сумку карточку с названием отеля и номером телефона.

– Я знаю, мам.

Нина выбежала в холл как раз в тот момент, когда они спустились.

– Джулия, вы не должны таскать все это. Лайл отнесет ваши вещи в машину.

– Большое спасибо, но он вовсе не должен везти меня в аэропорт. – При упоминании имени Лайла у Джулии мурашки побежали по спине. – Я могла бы…

– Вы – гостья мисс Би, – строго сказала Нина. – И вы летите в Лондон по делу мисс Би. – Она улыбнулась Брэндону. – Без тебя здесь будет очень тихо и скучно, но я уверена, что тебе понравится с Маккеннами.

– Они отличные. – Раздался звонок, и Брэндон бросился к двери. – Сесиль, ты здесь?!

– А где же еще? Привет, мисс Соломен. Спасибо за выходные.

– Ты их заслужила. – Нина рассеянно улыбнулась, уже полностью переключившись на собственные дела. – Все разъезжаются, и здесь практически нечего делать. Развлекайся, Брэндон. Счастливого пути, Джулия.

Джулия наклонилась в последний раз обнять Брэндона.

– Веди себя хорошо. Не дерись с Дастином.

– Ладно. Пока, мам.

В то самое время, как над Лос-Анджелесом сияло солнце, в Джорджии сгустились тучи. Ева открыла глаза и сладко потянулась. Дождь мерно барабанил по крыше, значит, никаких съемок сегодня. Только долгие часы безделья в маленьком уютном коттедже… В данных обстоятельствах Ева совсем не возражала против неожиданного выходного.

Она снова потянулась и довольно замурлыкала, когда сильная широкая ладонь погладила ее бедро.

– Не похоже, что дождь скоро прекратится, – заметил Питер, перекатывая ее себе на грудь. И снова изумился, как прекрасно Ева выглядит по утрам. Чуть старше без тщательно наложенного макияжа. Но возраст отступал перед этими чертами лица, глазами, атласной кожей. – Пожалуй, мы застряли тут на весь день.

Ева почувствовала его возбуждение, чуть соскользнула и приняла его в себя.

– Думаю, мы не будем скучать.

– Держу пари, не будем.

Ева изогнулась, впитывая изумительные волны наслаждения. Она не ошиблась. Питер Джексон – потрясающий любовник. Молодой, сильный, энергичный и понимающий желания женщины, как свои собственные. Ева ценила сексуальную щедрость в мужчинах… а то, что Питер ей нравился чисто по-человечески, считала дополнительным вознаграждением.

Что же касается постели… Какая женщина ее возраста не почувствует себя польщенной, возбуждая желание в мужчине, не достигшем сорокалетия? А в его увлечении невозможно сомневаться. Прерывистое дыхание, блестящая от пота грудь… его уже сотрясала дрожь – предвестник оргазма.

Улыбаясь, Ева откинула голову и отдалась бешеной скачке.

– Господи! – Совершенно обессиленный, Питер откинулся на спину. Сердце колотилось в его груди, как отбойный молоток. Он спал с другими женщинами, более молодыми, но ни одна не могла сравниться с Евой. – Ты невероятная.

Ева выскользнула из постели, завернулась в халат.

– И ты хорош. Очень хорош. Если повезет, к моим годам станешь невероятным.

– Милашка, если я слишком часто буду так трахаться, то просто не доживу до твоих лет. – Он потянулся, как сытый ленивый кот. – Но это была бы короткая и счастливая жизнь.

Ева довольно рассмеялась. Питер, не в пример многим молодым мужчинам, не чувствовал себя обязанным помалкивать о ее возрасте, не приправлял секс ни ложью, ни лестью.

– Не хочешь рассказать мне о своей короткой и счастливой жизни?

Питер закинул руки за голову.

– Ну, я занимаюсь любимым делом. Я хотел стать актером лет с шестнадцати… увлекся сценой еще в школе. В колледже специализировался в драматическом искусстве, чем разбил сердце матери. Она мечтала, что я стану врачом.

Расчесывая волосы, Ева смотрела на Питера в зеркало туалетного столика.

– Я бы сказала, что у тебя руки хирурга. Питер усмехнулся.

– Да, но я терпеть не могу кровь. И совершенно не умею играть в гольф.

Ева отложила щетку и стала наносить крем под глаза. Дробь дождя, голос Питера действовали на нее изумительно умиротворяюще.

– Итак, отмахнувшись от медицины, ты приехал в Голливуд.

– В двадцать два года. Поголодал немного, снялся в паре реклам. – Силы возвращались, и Питер приподнялся – Ты случайно не видела, как я расхваливал «Кранч Гранолу»?

Их смеющиеся глаза встретились в зеркале.

– Боюсь, что упустила.

Он взял с тумбочки одну из ее сигарет, закурил.

– Потрясающий ролик. Остроумный, стильный. А это были всего лишь овсяные хлопья с черникой.

Ева подошла к постели, взяла у него сигарету, затянулась.

– Я уверена, что домохозяйки попались на удочку.

– Если честно, у этих хлопьев был вкус картона. И раз уж мы заговорили о еде, хочешь, я приготовлю завтрак?

– Ты?

– Ну да. – Питер забрал у нее сигарету и затянулся сам. – До рекламы я подрабатывал поваром.

– Ты предлагаешь мне яичницу с беконом?

– Может быть… если это поможет сохранить твой интерес.

0-го! Он влюбляется, поняла Ева. Очень мило, очень льстит самолюбию, и в других обстоятельствах она не стала бы ему мешать. Но… необходимо разрядить атмосферу.

– Кажется, я показала, что заинтересована. Питер потянулся к ней и поцеловал в плечо.

– Почему бы нам сначала не принять душ, а потом ты посмотришь, как я готовлю. И у меня появилась еще одна блестящая идея.

– Мы пойдем в кинотеатр.

– В кинотеатр?

– Детка, неужели ты не слышала о кинотеатре! Это такое место, где одни люди сидят и смотрят, как другие люди притворяются другими людьми. Что скажешь, Ева? Мы успеем на утренний сеанс, и я угощу тебя поп-корном.

Она подумала немного. Пожалуй, действительно блестящая идея.

– Я согласна.

Джулия скинула туфли и погрузила ступни в пушистый ковер. Двухкомнатный номер в «Савое» был необыкновенно элегантным, а коридорный – настолько воспитанным, что, внеся ее багаж и дожидаясь чаевых, выглядел виноватым.

Она подошла к окну, надеясь, что вид спокойной реки и городских огней поможет расслабиться. Перелет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк прошел почти безболезненно… никакого сравнения с мучительными часами над Атлантикой между аэропортами Кеннеди и Хитроу. Вот это был настоящий ад.

Но она выжила. И теперь она в Британии. И остановилась в «Савое». Ее до сих пор удивляло, что она может позволить себе такую изысканную обстановку… Удивление это было приятным, напоминая, что она всего добилась сама.

И все же ей казалось, будто она вошла в чей-то сон. Бархатная темнота, окруженный серебристым сиянием ломтик луны, тени на воде. И так тепло, так блаженно тихо. Зевнув во весь рот, Джулия отвернулась от окна, распаковала только самое необходимое и через двадцать минут видела уже свои собственные сны.

Утром Джулия доехала в такси до Найтсбриджа и расплатилась с шофером, прекрасно понимая, что дает слишком много чаевых… и что никогда не разберется в британской валюте. Образ ее бухгалтера, чуть ли не с пеной у рта проклинающего ее безалаберность, напомнил ей, что надо взять квитанцию, правда, она тут же небрежно сунула эту квитанцию в карман.

Огромный викторианский особняк из красного кирпича, окруженный высокими деревьями, оказался именно таким, как она ожидала. Густые клубы дыма, вырываясь из печных труб, быстро таяли в свинцовом небе.

Хотя за ее спиной со свистом проносились машины, она легко могла представить себе цоканье лошадиных копыт, громыхание экипажей и крики уличных торговцев.

Джулия открыла железную калитку. Мощеная дорожка вела через по-зимнему желтую лужайку к сверкающим белым ступеням и такой же сверкающей белой двери.

Ее замерзшие ладони вдруг вспотели, и она раздраженно перехватила портфель. Невозможно отрицать: она думает о Рори Уинтропе не как о бывшем муже Евы, а как об отце Пола.

Пол в шести тысячах миль отсюда. И злится на нее. И разозлился бы еще больше, если бы знал, что она здесь и собирается взять интервью у его отца не только ради книги.

Джулия нажала кнопку звонка, и горничная открыла дверь почти мгновенно.

– Джулия Саммерс. У меня назначена встреча с мистером Уинтропом.

– Да, мадам. Он ожидает вас. Пожалуйста, проходите. Джулия оказалась в огромном холле. Пол выложен темно-бордовыми и кремовыми мраморными плитами. Высокие потолки, хрустальная люстра. Справа почти дворцовая лестница, слева два кресла в стиле Георга III. На столике красного дерева ваза с китайской розой и небрежно брошенная женская перчатка из тонкой синей кожи.

Джулия прошла вслед за горничной в гостиную, мысленно сравнивая обстановку с гостиной Евы. Если у Евы все кричало о богатстве, то здесь тихо перешептывались наследуемые поколениями деньги и глубокие фамильные корни.

– Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, мисс Саммерс. Я доложу мистеру Уинтропу.

– Благодарю вас.

Горничная почти бесшумно вышла из комнаты, закрыв за собой массивные двери. Оставшись одна, Джулия подошла к камину, протянула руки к огню. Дым приятно пах яблоками, напоминая ей о собственном очаге в Коннектикуте. Она расслабилась.

На каминной полке громоздились старые фотографии в витиеватых и тщательно отполированных серебряных рамках. Джулия представила, как ругаются горничные, оттирая все эти завитки, и улыбнулась суровым лицам предков человека, к которому приехала.

На одной из черно-белых фотографий она узнала самого Рори Уинтропа. Черный цилиндр, высокий накрахмаленный воротник. Фильм назывался «Убийства Делани», где Рори с чуть заметной иронией играл неуловимого психопата-убийцу.

Джулия не удержалась и сняла с полки следующую фотографию. Пол. Хотя мальчику на портрете было не больше двенадцати, она была уверена, что это Пол… явно недовольный тем, что его запихнули в костюм, да еще придушили галстуком.

Более светлые и более непослушные волосы. Глаза те же самые. Странно, что даже в детстве у него были такие серьезные взрослые глаза.

– Пугливый мальчишка, не так ли?

Джулия обернулась. Она так увлеклась, что не слышала, как вошел Рори Уинтроп. Он стоял, сунув одну руку в карман светло-серых слаксов, и улыбался ей обаятельной и хитроватой улыбкой. Густые темно-каштановые волосы с легкой сединой на висках зачесаны назад. Моложавое лицо, подтянутая фигура. Рори скорее можно было принять не за отца, а за старшего брата Пола. Ясно, что он сохраняет молодость благодаря не только пластической хирургии, но и обязательным еженедельным массажам лица и маскам из морских водорослей.

– Простите, мистер Уинтроп. Вы застали меня врасплох.

– Самый лучший способ поймать прекрасную женщину. – Он упивался ее восхищенным взглядом. Мужчина может сохранить лицо и тело с помощью тщательного ухода и денег, но только восхищение молодой женщины помогает сохранить самомнение. – Интересуетесь моим маленьким архивом?

Джулия вспомнила о портрете в ее руке и вернула его на камин.

– Да, очень интересно.

– Эта фотография Пола была сделана вскоре после нашей с Евой свадьбы. Я понимал его тогда еще меньше, чем сейчас. Он говорил мне о вас.

– Он… – Удивление, удовольствие, смущение. – Правда?

– Да. Не припомню, чтобы он упоминал имя женщины прежде. Это одна из причин, по которым я счастлив видеть вас. – Рори подошел к ней и взял ее руку обеими руками. Вблизи обаяние его улыбки, покорившей не одно поколение женщин, оказалось еще неотразимее. – Присядем у огня. А вот и наш чай.

Другая горничная вкатила сервировочный столик. Они уселись в глубокие кресла перед камином.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня.

– С огромным удовольствием. – Дружелюбным кивком Рори отпустил горничную и стал сам разливать чай. – В двенадцать я должен быть в театре. Утренний спектакль. Лимон или сливки, дорогая?

– Лимон, благодарю вас.

– И попробуйте лепешки. Поверьте мне, они восхитительны. – Он положил две на свою тарелку и добавил огромную порцию джема. – Итак, Ева решила разжечь страсти.

– Можно сказать, что она возбудила огромный интерес.

– Вы дипломатичны, Джулия. – И снова эта быстрая расплавляющая женские сердца улыбка.

– Конечно.

– Как поживает моя очаровательная бывшая жена? Джулия различила в его голосе нежность.

– Она по-прежнему очаровательна. И говорит о вас с любовью.

– Между нами была та редкая дружба, которая не остывает, когда проходит вожделение. – Рори рассмеялся. – Правда, к концу нашего брака она злилась на меня… и не без причины.

– Неверность часто злит женщин. Его улыбка, так похожая на улыбку Пола, вспыхнула мгновенно, и Джулия не смогла не улыбнуться в ответ.

– Дорогая, я выдающийся эксперт по женской реакции на неверность. К счастью, наша дружба пережила все… как я думаю, благодаря любви Евы к Полу.

– Вы не находите странным то, что ваша бывшая жена и ваш сын так близки?

– Нет. Вовсе нет. – Рори ел лепешку медленно, наслаждаясь каждым кусочком, и Джулия легко представила, как он наслаждался своими женщинами. – Если честно, я был плохим отцом. Когда дети маленькие, ты просто воркуешь время от времени над колыбелью или гордо гуляешь по парку с коляской. Для менее приятных обязанностей у нас была няня.

Совершенно не оскорбленный явным возмущением Джулии, Рори похлопал ее по руке, затем подлил ей чаю.

– Джулия, дорогая, не судите меня слишком строго, я же признаю свои недостатки. Моей семьей был театр. Пол имел несчастье родиться у двух безобразно эгоистичных и достаточно талантливых людей, которые понятия не имели о том, как растить ребенка. А Пол был до ужаса умным ребенком.

– В ваших устах это звучит как оскорбление, а не как комплимент.

Ага, девочка влюблена, подумал Рори и спрятал за салфеткой улыбку нераскаявшегося грешника.

– Точнее, Пол был головоломкой, на решение которой у меня не хватало мозгов, а Ева вела себя с ним так естественно. Внимательно, терпеливо, заинтересованно. Признаюсь вам, она сблизила меня с Полом.

– Вы не возражаете, если я включу диктофон? Так легче соблюдать точность.

Рори колебался лишь секунду.

– Да, безусловно. Нам необходима точность. Джулия поставила диктофон на край столика.

– В первый год вашего брака было очень много публикаций о вас, Еве и Поле. Создался портрет семьи.

– Семья. – Рори попробовал слово на вкус, затем кивнул. – Сначала ваша мысль показалась мне странной, но да, мы были семьей. Ева отчаянно хотела иметь семью. Может, из-за своего детства. Или потому, что достигла возраста, когда женщина страстно мечтает о пеленках и топоте маленьких ножек. Она даже убедила меня в том, что мы должны родить ребенка.

Потрясающая информация.

– Вы и Ева планировали ребенка?

– Дорогая, Ева обладает потрясающим даром убеждения. Мы планировали и претворяли наши планы в жизнь, как два генерала противоборствующих армий. Сражения не были лишены приятности, но мы так и не достигли победы. Ева улетела в Европу… кажется, во Францию, к какому-то специалисту… и он сказал, что она не сможет зачать. – Рори отставил свою чашку. – Должен сказать, она стойко восприняла эти ужасные новости. Ни рыданий, ни жалоб, ни проклятий. Она окунулась в работу. Я знаю, она страдала. Она плохо спала и несколько недель почти ничего не ела.

Джулия, до сих пор пытавшаяся сохранять объективность, слепо уставилась на пламя в камине. Какая, к черту, объективность! Ее сердце разрывалось от жалости.

– Вы не думали об усыновлении?

– Странно, что вы упомянули об усыновлении. – Рори прищурился, словно глядя в прошлое. – Это пришло мне в голову. Я не мог видеть Еву несчастной. И я привык к мысли о новом ребенке. Когда я предложил ей усыновление, она затихла. Даже съежилась, будто я ударил ее, и сказала… как это она выразилась? «Рори, у нас обоих был шанс. И раз уж нет пути назад, почему бы не сосредочиться на будущем?"

– И как вы ее поняли?

– Что разумнее продолжать прежнюю жизнь. Так мы и сделали. В конце концов оказалось, что разумнее нам жить раздельно. Мы расстались очень мирно, даже обсуждали совместный проект. – Рори задумчиво улыбнулся. – Может, мы еще и поработаем вместе.

– Ваш брак считался прочным. Многие были шокированы, когда он распался.

– Мы с Евой были отличной командой, однако рано или поздно занавес должен опуститься.

– Вы не верите в «пока смерть не разлучит нас»?

– Дорогая, искренне верю. Каждый раз, когда произношу эти слова. А теперь вы должны меня извинить. Театр – самая требовательная любовница.

Джулия выключила диктофон, убрала его в портфель.

– Большое спасибо за уделенное мне время и за гостеприимство, мистер Уинтроп.

– Рори, – напомнил он, беря ее за руку и помогая подняться. – Надеюсь, мы не прощаемся. Буду счастлив снова поговорить с вами. Может, завтра за ужином? Театр завтра закрыт.

– С удовольствием, если это не нарушит ваши планы.

– Джулия, мужские планы для того и существуют, чтобы нарушаться ради прекрасной женщины.

Он поднес ее руку к своим губам, и в этот момент двери гостиной распахнулись.

– Красивые жесты, сладкие речи. Ты в своем репертуаре, – прокомментировал Пол.

Не отпуская напрягшиеся пальцы Джулии, Рори повернулся к сыну.

– Пол, какой восхитительный и несвоевременный сюрприз. Я могу не спрашивать, что привело тебя сюда. Пол не сводил глаз с Джулии.

– Можешь. Разве сегодня нет утреннего спектакля? Рори подавил смешок. Впервые он видел в глазах сына такой отчаянный голод.

– Есть, конечно. Я как раз прощался с этой очаровательной леди. Теперь, как я понимаю, придется дернуть за ниточки и обеспечить два билета на вечерний спектакль. Я был бы очень рад, если бы вы пришли.

– Спасибо, но я…

– Мы придем, – перебил ее Пол.

– Чудесно. Джулия, я пришлю вам билеты в отель. А пока оставляю вас в очень надежных руках. – Выходя, Рори остановился рядом с сыном. – Наконец-то ты предоставил мне возможность сказать, что у тебя безупречный вкус. Если бы не Линда, малыш, я бы повоевал с тобой.

Губы Пола дернулись, но – как только отец вышел – его улыбка мгновенно растаяла.

– Тебе не кажется, что путешествие в Лондон – довольно сложный способ избавиться от меня? Почему ты не сказала, что летишь повидать моего отца?

Его слова так же размеренны, как его движения, подумала Джулия.

– Не сочла необходимым посвящать тебя в свои планы.

– Ты ошиблась.

– Не вижу причин отчитываться перед тобой.

– Я напомню тебе одну. – Пол притянул ее к себе и обрушился на ее губы поцелуем, превратившим ее в комок оголенных нервов.

Она даже не успела уклониться, не успела возразить, лишь выдохнула:

– Это не…

Его губы оборвали поток ее слов, затуманили мысли. Застонав, она уронила портфель.

– Я достаточно ясно выразился?

– Заткнись, – пробормотала она, обвивая руками его шею. – Просто заткнись.

Пол закрыл глаза, невероятно тронутый тем, как доверчиво она положила голову на его плечо. Этот жест, этот короткий вздох вызвали в нем отчаянное желание подхватить ее и унести куда-нибудь в тихое и безопасное место.

– Джулия, ты тревожишь меня.

– Потому что прилетела в Лондон?

– Нет, потому что я полетел за тобой. Ты остановилась в «Савое»?

– Да.

– Тогда поехали. Не хочу смущать отцовских слуг.

Комната была тихой и безопасной. Ее тело – пьянящим, как вино. Каждое ее движение, каждый ее вздох быстрее гнали по жилам его кровь. Пол остановил ее, когда она хотела задернуть шторы. Он не хотел лишать себя удовольствия видеть ее лицо в тусклом свете зимнего солнца.

Он не знал, что бывает такое наслаждение. Наслаждение трепетало в нем, когда он освобождал ее от делового костюма, от скользящего под ним шелка. Наслаждение грохотало в нем, когда он опустил ее на простыни, прекрасную, таинственную, соблазнительную.

Теперь она была с ним. Ее атласная влажная кожа скользила по его телу, ее дыхание дрожало в его ушах. Ее руки, сначала осторожные, нежные, теперь были жадными, отчаянными. Он чувствовал дрожь ее желаний, когда не спеша удовлетворял их одно за другим.

Не он, а Джулия изменила ритм.

Комната уже не была ни тихой, ни безопасной, она вибрировала эхом требовательного шепота, прерывистых стонов. За окном низкие тучи поглотили слабеющее солнце, и в нахлынувшем мраке Пол боялся, что никогда не сможет насытиться ею… Даже когда они, обессиленные, лежали обнявшись и слушали вой ветра и шум дождя, он все еще испытывал голод.

– Я должна позвонить Брэндону, – прошептала Джулия.

– Ммм… – Пол прижал ее к своей груди. – Звони.

– Нет, я не могу… то есть не могу звонить ему, пока мы…

– Джулия, телефонная связь – слуховая, а не визуальная.

Она замотала головой и высвободилась.

– Нет, я правда не могу. – Халат лежал на спинке стула в двух шагах от нее. Пол заметил выражение ее лица и ухмыльнулся.

– Хочешь, чтобы я закрыл глаза?

– Конечно, нет. – Но как же нелегко было дойти до халата, зная, что Пол следит за ней!

– Джулия, ты прелесть.

Она запахнула халат, затянула пояс, потупилась.

– Если это твой способ сказать, что я неискушенная…

– Прелесть, – повторил Пол. – И я счастлив, что ты не привыкла к такой ситуации с мужчиной. – Он взглянул на дождевые струи, заливающие оконные стекла. – Хотел показать тебе Лондон, но погода явно неподходящая. Я подожду в гостиной и закажу нам ленч, хорошо?

– Хорошо. И проверь, пожалуйста, письма. Джулия набрала номер только после того, как Пол натянул слаксы. Десять минут спустя она вышла в гостиную. Пол стоял у окна, погруженный в свои мысли, и она сделала огромный для себя шаг: подошла к нему, обняла за талию, прижалась щекой к его спине.

– В Лос-Анджелесе жара. «Лейкерсы» продули «Пистонсам», Брэндон был в зоопарке. Где ты? Пол накрыл ее ладони своими.

– Я думал, почему чувствую себя иностранцем в том месте, где родился. У нас была квартира на Итон-сквер, и мне рассказывали, что няня часто водила меня гулять в Гайд-парк. Я этого не чувствую. Знаешь, даже герои моих книг никогда здесь не жили. Когда я приезжаю в Лондон, все жду: вот что-то щелкнет. Но ничего не происходит.

– Это не так уж важно. Я даже не знаю, где родилась.

– И тебя это не тревожит?

– Нет. Ну, иногда, из-за Брэндона. – Джулия потерлась щекой о его прохладную спину и почувствовала, как согревается его кожа. – А в повседневной жизни я редко об этом думаю. Я любила своих родителей, и они любили меня. Я была им нужна. – Она улыбнулась, когда Пол поцеловал ее пальцы. – Думаю, это самое лучшее для усыновленного ребенка – знать, что в тебе так отчаянно нуждались.

– Наверное, так было с Евой и со мной. До десяти лет я не знал, что такое быть нужным, а потом в мою жизнь вошла она. – Ему необходимо было видеть лицо Джулии, и он повернулся к ней. – А до тебя я никогда не знал, что можно так сильно в ком-то нуждаться.

Его слова что-то изменили в ней. Словно рухнули стены, мешавшие ей раскрыться.

– Я… – Джулия отошла, заметалась по комнате. Даже поняв свое сердце, она не перестала бояться. – Я думала… я надеялась, – поправила она себя, – после того, как поняла, что мы будем вместе, вот так… что смогу относиться к этому… ну, как я думала, относятся мужчины.

Вдруг занервничав. Пол сунул руки в карманы.

– То есть?

– Ну, ты знаешь. Небрежно. Наслаждаясь физической стороной. Не примешивая эмоции или ожидания.

– Понимаю. – Пол следил за ней и понимал, что нервничает не он один. – И ты думала, что я отнесусь к нашей близости так же?

– Я не знаю. Я могу говорить только за себя. – Джулия заставила себя остановиться, повернуться к нему лицом. И насколько легче говорить, когда их разделяет расстояние. – Как бы я хотела просто наслаждаться. Хороший секс между двумя взрослыми людьми, которых тянет друг к другу. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. – И я хотела быть уверенной, что, когда все закончится, уйду невредимой. Проблема в том, что я не могу. Когда ты появился сегодня, я думала лишь о том, как хотела видеть тебя, как скучала по тебе, как была несчастна из-за того, что мы поссорились.

Джулия умолкла, распрямила плечи. Пол ухмылялся, покачиваясь на пятках. Она была уверена, что еще немного, и он начнет насвистывать.

– Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты убрал эту самодовольную ухмылку со своей физиономии. Это не…

– Я люблю тебя, Джулия.

Онемев, она опустилась на подлокотник кресла. Пол не смог бы более эффективно лишить ее дыхания, даже если бы ударил кулаком в солнечное сплетение.

– Ты… предполагалось, что ты дашь мне закончить, а потом скажешь, например, как ты ценишь каждую минуту нашей близости.

– Прости. Неужели ты думаешь, что я прыгнул в «Конкорд» практически с одними запасными трусами только для того, чтобы провести с тобой день в постели?

Джулия сказала первое, что пришло в голову:

– Да.

Пол расхохотался.

– Ты хороша, Джил, но, если честно, не настолько. Не вполне представляя, как реагировать на его слова, она вскинула голову.

– Несколько минут тому назад ты сказал… нет, ты простонал, что я великолепна. Да. – Джулия сложила руки на груди. – Именно это слово. Великолепна.

– Я это сказал? – Видит бог, она великолепна. – Ну, вполне возможно. Но даже великолепный секс не оторвал бы меня от очень трудного этапа моей книги. В любом случае не больше, чем на час.

Ну, что же, он поставил ее на место.

– Тогда почему ты прилетел?

– Когда ты сердишься, у тебя глаза становятся цвета сажи. Не очень лестное сравнение, но точное. Я прилетел сюда, потому что беспокоился о тебе и злился, что ты улетела без меня. Потому что я хочу быть рядом с тобой, если что-то случится. И потому что я так тебя люблю, что не могу без тебя дышать.

Вот теперь он действительно поставил ее на место.

– Это не должно было случиться. – Джулия встала и снова заметалась по комнате. – Я все продумала. Логически, здраво. Не предполагалось, что ты заставишь меня чувствовать так.

– Как?

– Как будто я не могу без тебя жить. Черт побери, Пол, я не знаю, что делать.

– Как насчет этого? – Он поймал ее, чуть не сбив с ног, и стал целовать.

После короткой борьбы Джулия сдалась.

– Я люблю тебя. Я не знаю, что с этим делать, но я тебя люблю.

– Ты больше ни с чем не будешь справляться одна. – Пол чуть отстранил ее, чтобы она видела его лицо, чтобы поняла: он абсолютно серьезен. – Джулия, ты понимаешь?

– Я ничего не понимаю. Может, сейчас и не нужно ничего понимать.

Вполне довольный ответом, Пол снова опустил голову, и, когда раздался стук в дверь, они оба вздохнули.

– Я могу отослать официанта. Джулия засмеялась:

– Нет. Я вдруг почувствовала, что умираю с голоду.

– Хорошо. Значит – шампанское не пропадет. Пол снова поцеловал ее и все еще целовал, когда в дверь снова постучали.

Пол впустил официанта, и Джулия увидела, что Пол заказал и цветы – дюжину нежных розовых бутонов.

Она прижала одну розу к щеке.

– Вам два письма, мисс Саммерс. – Пока Пол подписывал чек, официант передал Джулии конверты.

– Спасибо.

– Приятного аппетита, – пожелал официант и ушел, радуясь щедрым чаевым.

– Шампанское, любовь, цветы, и все это в отеле среди бела дня. Мне нравится.

– Тогда привыкай. – Пол открыл бутылку, налил в бокалы шампанское. – Билеты?

– Да. Первый ряд, середина. Как ему удалось?

– Мой отец добивается почти всего, чего хочет.

– Он мне понравился, – заметила Джулия, разрывая второй конверт. – Не часто встречаешь человека, так точно отвечающего образу. Очаровательный, утонченный, сексуальный…

– О, пощади мое самолюбие.

– Ты очень похож на него. Я надеюсь, мы… Конверт упал на пол. Смертельно побледнев, Джулия не могла отвести глаз от листка бумаги, дрожавшего в ее руке.

"ЗЛОМ ЗЛА НЕ ПОПРАВИШЬ».

Глава 19

Пол отставил бокал, схватил Джулию за плечи и подвел в креслу. Она упала в кресло как подкошенная, в одной руке держа клочок бумаги, а другую прижимая к животу. На стеклянном столике пенилось выплеснувшееся шампанское, жужжал обогреватель.

– Выдохни! – приказал Пол, присев перед ней на корточки и растирая ее плечи. – Джил, ты задержала дыхание. Выдохни!

Воздух вырвался из ее легких, и она судорожно вдохнула снова, словно вынырнула из бурного потока, норовящего затянуть ее обратно.

– Молодец. В чем дело?

Не в силах вымолвить ни слова, она затрясла головой и протянула ему листок.

– Злом зла не поправишь? – Пол с облегчением увидел, что Джулия чуть-чуть порозовела. – У тебя всегда бывает шок от пословиц?

– Да, когда они преследуют меня за шесть тысяч миль.

– Не хочешь объяснить, в чем дело? Пол поднялся, и Джулия вскочила с кресла, зашагала по комнате, заговорила, словно сама с собой:

– Кто-то пытается меня напугать. И больше всего меня бесит то, что им это удается. Это не первое предупреждение. Одно оставили на ступеньках гостевого дома почти сразу после нашего приезда в Калифорнию. Его подобрал Брэндон.

– Когда я был там в первый раз?

– Да. – Джулия резко обернулась. – Откуда ты знаешь?

– У тебя был такой же озадаченный и испуганный взгляд. Пословица была эта же?

– Нет. «Любопытство до добра не доводит». На таком же листке бумаги и в конверте. – Пол чувствовал, как ее страх быстро превращается в гнев. Отлично! – Вторую я нашла в сумочке после благотворительного вечера, третью оставили между страницами черновика сразу после первого взлома.

Когда Джулия проходила мимо него. Пол сунул ей бокал шампанского.

– Почему ты не сказала мне? Джулия залпом осушила бокал.

– Потому что уместнее было обратиться к Еве. Вначале я тебя не знала, а потом…

– Ты мне не доверяла.

В ее взгляде были и смущение, и уверенность в собственной правоте.

– Ты был против книги.

– Я и сейчас против. – Пол нашел свой пиджак, вытащил из кармана сигару. – Как отреагировала Ева?

– Она расстроилась… по-моему, очень расстроилась. Но быстро скрыла свои чувства.

– Это она умеет, – заметил Пол. – О твоей реакции можно не спрашивать, Джил. Что, по-твоему, означают эти записки?

– Угрозу, естественно. Туманную, глупую, но даже затасканные фразы становятся зловещими, когда они анонимны и выскакивают ниоткуда. – Джулия нетерпеливо откинула волосы с лица, и Пол снова подумал о Еве. – Терпеть не могу, когда меня пытаются запугать. – Джулия схватила листок, брошенный Полом на сервировочный столик. – Это означает, что кто-то последовал за мной в Лондон.

– Кто-то, кроме меня?

– Ну, конечно… – Джулия осеклась. Между ними словно выросла стена. – Пол, я вовсе не подозреваю тебя.

– Потому что мы любовники?

– Нет, потому что я люблю тебя. Слабая улыбка появилась на его губах.

– На тебя невозможно долго злиться, Джил. Прежде всего попробуем выяснить, кто оставил эту записку.

Как же она сама не догадалась! Пока Пол набирал номер, Джулия твердила себе о необходимости сохранять ясную голову. Глоток шампанского напомнил ей, что она пьет на пустой желудок.

– Билеты вручил посыльный в форме, – сказал Пол, положив трубку. – Второй конверт оставили на стойке. Портье проверяет, но вряд ли кто-нибудь помнит, как конверт там оказался.

– Это мог сделать любой, кто знал, что Я собиралась в Лондон.

– А кто знал?

Джулия подошла к ссрвировочному столику, положила на тарелку креветки.

– Я не делала из этого секрета. Ева, конечно. Нина, Треверс, Сесиль, Лайл… Дрейк, полагаю. И любой, кто спросил любого из них. Как ты, например.

Несмотря на тревогу, Пол с удовольствием смотрел, как Джулия на ходу поглощает креветки, словно заправляется топливом.

– Мне сказала Треверс. Следующий вопрос: что ты собираешься предпринять?

– Предпринять? По-моему, единственный способ – не обращать внимания. Я же не могу пойти в Скотленд-Ярд! – Однако эта мысль – вместе с креветками – улучшила ее настроение. Отставив пустую тарелку, Джулия подлила себе шампанского. – Что я скажу? Инспектор, кто-то прислал мне записку. Нет, я не могу считать ее угрозой. Просто пословица. Поручите это дело своим самым лучшим людям.

В нормальной ситуации Пол нашел бы ее способность быстро восстанавливать физические и душевные силы достойной восхищения, но ситуация не была нормальной.

– Когда ты увидела записку, она не показалась тебе забавной.

– Может, я была не права. Злом зла не поправишь? Я не должна тревожиться из-за подобной глупости.

– А по-моему, совсем не глупо. Если автора и поймают, то он вряд ли заинтересует полицию. Безобидные, банальные фразы. Было бы трудно доказать, что они таят угрозу. Только мы это знаем.

– Если ты снова скажешь, что я должна отказаться от книги…

– Я уже понимаю тщетность подобных попыток. Я прошу только не отвергать мою помощь. Позволь мне прослушать пленки.

На этот раз она не смогла отказать.

– Хорошо. Как только вернемся домой.

Джулия улетела в Лондон, но Лайл продолжал следить за гостевым домом. Два дня работала целая команда уборщиков. Грузовиками вывозили разломанную мебель, битое стекло, драные шторы. Лайл успел заглянуть в дом до уборки и наблюдал разгром собственными глазами.

Кто-то здорово повеселился. Как жаль, что он не видел – кто. Ему неплохо заплатили бы за имя, но в тот день он трахался с одной из горничных, и эта забава обошлась ему в несколько тысяч баксов.

Ну да ладно. Найдутся и другие способы заработать на шикарную жизнь. Лайл уже расставил приоритеты. Сначала «Порше». Ничто так не привлекает женщин, как стильный парень в быстрой машине. И дом. В мечтах Лайл уже видел себя на веранде пляжного дома, наблюдающим за стройными девочками в крохотных бикини. И конечно, золотой «Ролекс» и соответствующие шмотки. Тогда отбоя не будет от классных телок.

Лайл полагал, что полным ходом движется к намеченной цели. Он почти физически ощущал запах дорогого лосьона… а пока записывал, что вывезли, что привезли. Он даже раздобыл ключ от гостевого дома. В главный дом попасть было сложнее, но он постарался и скопировал телефонную книжку и ежедневник Нины Соломен.

Треверс чуть не поймала его в спальне Евы. Пронырливая старая ведьма охраняет дом, как сторожевая собака… Жаль, что Ева не ведет дневник. Это стоило бы хороших денег… зато в ее тумбочке нашлись интересные лекарства и какие-то странные записки. Зачем ей дурацкие изречения, вроде «Не буди спящего пса»? Лайл решил придержать информацию о таблетках и записках, пока не выяснит, сколько она может стоить.

Самый простой источник информации – охранник на воротах. Джо любил поболтать, а если угостить его пивом и добавить парочку собственных историй, у парня начинался словесный понос.

Даже в отсутствие Евы посетителей было полно.

Майкл Торрент развернулся, узнав, что следующие несколько недель Ева будет на натурных съемках. Глория Дюбари хотела видеть Еву, затем Джулию и, не застав обеих, уехала вся в слезах.

Парочка папарацци попыталась проникнуть в поместье под видом посыльных, но Джо их выпроводил. Все обитатели Беверли-Хиллз преклонялись перед талантом Джо вынюхивать представителей прессы.

Виктора Флэннигана Джо пропустил. Флэнниган оставался в доме меньше двадцати минут, а агент Евы, Мэпи Касл, – минут сорок.

Составленный рапорт показался Лайлу очень профессиональным. Может, стоит заняться частным сыском, думал он, готовясь к свободному вечеру. Во всех телесериалах частные сыщики подцепляют самых красивых девиц.

Лайл выбрал черные узкие плавки, извиваясь, влез в обтягивающие кожаные штаны, натянул поверх красной майки черную кожаную куртку на «молнии»… женщины падки на парней в коже. Он только вручит рапорт, заберет деньги, а потом обследует парочку клубов и выберет счастливицу, которую облагодетельствует своим знаменитым пенисом.

Чего бы ни ожидала Джулия от знакомства с нынешней женой Рори Уинтропа, ей и в голову не приходило, что Линда Тизбери вызовет ее восхищение.

Длинноногой блондинке с пышным бюстом и наивными голубыми глазами доставались обычно кинороли взбалмошных красоток. С первого взгляда казалось, что Линда вот-вот начнет хихикать и кривляться. Джулии не понадобилось и пяти минут, чтобы пересмотреть заранее составленное мнение.

Линда Тизбери оказалась умной и честолюбивой женщиной с прекрасным чувством юмора, эксплуатирующей свою внешность. В простом голубом платье от Живанши Линда прекрасно смотрелась в традиционной английской гостиной.

– Я все ждала, когда же ты наконец навестишь нас, – обратилась она к Полу, подавая аперитивы. – Мы женаты уже три месяца.

– Я нечасто бываю в Лондоне.

Джулия, в свое время настрадавшаяся от пронзительного взгляда Пола, только восхитилась легкостью, с которой его восприняла Линда. Актриса сидела, непринужденно улыбаясь и потягивая вермут.

– Я слышала. Ты выбрал неудачное время года. Это ваш первый визит в Лондон, мисс Саммерс?

– Да.

– Как жаль, что вы попали в такую слякоть. Правда, лично я предпочитаю в первый раз увидеть город с его самой плохой стороны… как мужчину. В таком случае можно сразу решить, смиришься ли ты со всеми его недостатками.

– Линда тонко намекает на то, что знает все мои недостатки, – вставил Рори.

– Вовсе не тонко. – Линда на мгновение, но очень нежно коснулась его руки. – Какая тут тонкость, если мне предстоит выслушать воспоминания об одном из самых бурных романов моего мужа. – Она ослепительно улыбнулась Джулии. – Не волнуйтесь, я не ревнива, просто сгораю от любопытства. Я не верю в ревность, особенно к прошлому. А что касается будущего, я уже предупредила Рори, что, если он поддастся искушению повторить свои прошлые ошибки, я не буду рыдать и не побегу к своему адвокату. – Она очень изящно отпила из бокала. – Я просто убью его быстро и чисто, очень хладнокровно и без всяких угрызений совести.

Рори рассмеялся и поднял свой бокал.

– Она меня пугает!

Почти не участвуя в беседе, Пол прислушивался со все большим интересом. Он никогда бы не поверил, что между Рори и женщиной, годящейся его отцу в дочери, может возникнуть прочная связь, о которой свидетельствовали и жесты, и взгляды, и тембр голосов, и тихий смех.

Внешне похожая на большинство мимолетных увлечений Рори, Линда Тизбери была совсем не такой, как другие. Преодолев обычную неприязнь к женщинам отца, Пол смотрел глазами писателя и с удивлением понимал, что это настоящий брак. Подобного взаимопонимания Пол никогда не чувствовал между отцом и матерью и наблюдал лишь в одном из предыдущих браков отца – когда его женой была Ева. Судя по всему, Рори нашел наконец женщину, с которой сможет жить.

Джулия попробовала фаршированную утку и скинула под столом левую туфлю. Освещенная огромной люстрой, согретая огнем в камине, обставленная старинной мебелью, столовая не подавляла, а, наоборот, словно предлагала расслабиться. Джулия скинула вторую туфлю и обратилась к Рори:

– Я не успела сказать, как вы прекрасно играли вчера, и поблагодарить за билеты. Мы доставили вам столько хлопот.

– Никаких хлопот, – уверил ее Рори. – Я был счастлив, что вы и Пол бросили вызов стихиям и приехали на спектакль.

– Я не пропустила бы его ни за что на свете.

– Вам нравится «Лир»? – спросила Линда.

– Да. Очень мощная и яркая трагедия.

– Ну, не знаю. – Линда подмигнула мужу. – Столько тел, громоздящихся на сцене в конце спектакля, и все из-за стариковской суетности и тщеславия. Рори изумителен в этой роли, но я предпочитаю комедии. Играть так же трудно, но, по меньшей мере, когда уползаешь со сцены, в ушах звенит смех, а не стенания.

– Линда обожает все, что хорошо кончается, – со смехом пояснил Рори Джулии. – В начале наших отношений я водил ее на «Однажды ночью». После этого она заявила, что если я хочу упиваться чужими страданиями, то могу делать это с кем угодно, кроме нее. В следующий раз я повел ее на фестиваль комиков – братьев Маркс.

Линда ласково коснулась его пальцев.

– И я вышла за него замуж, обнаружив, что он знает наизусть почти все фильмы.

– А я-то думал, что из-за моей сексуальности.

– Дорогой, секс ограничен постелью, а с мужчиной, способным ценить юмор, можно пообщаться и утром. – Линда откинулась на спинку стула и, посмотрев на Джулию, невинно похлопала ресницами. – Вы не согласны, дорогая?

– Пол приглашал меня только на баскетбольный матч, – не подумав, ответила Джулия, и Линда восхищенно рассмеялась.

– Рори, если твой сын не может предложить женщине ничего лучшего, чем банда потных мужчин, бросающих мяч в кольцо, ты был очень плохим отцом.

– Не спорю, но у мальчика на все, включая женщин, имелось собственное мнение.

– А что плохого в баскетболе? – невозмутимо спросил Пол, глядя на Джулию. Она лишь пожала плечами и выглядела при этом такой смущенной и так соблазнительно покусывала нижнюю губу, что он решил сам покусать ее губу – и не только губу, – к сожалению, несколько позже. – Линда, утка великолепна.

– Спасибо, большое спасибо.

Кофе и коньяк подали в уютной маленькой гостиной, и пока Джулия пыталась придумать, как потактичнее начать интервью, Линда пришла ей на помощь.

– Я была удивлена, что Ева включила меня в приглашение, и сожалею, что мы не смогли вырваться. Рори рассказывал, что она организует невероятные приемы.

– Вы устраивали много приемов, когда были женаты?

– Ужины для близких друзей, неформальные приемы на свежем воздухе, блестящие вечеринки. Пол, ты помнишь свой день рождения?

– Было бы очень трудно его забыть. Ева пригласила цирк: клоунов, жонглеров, канатоходца и даже дрессировщика со слоном.

– А когда садовник увидел утром лужайку, то потребовал расчет, и мы еле уговорили его остаться, – рассмеялся Рори.

– Вы могли бы охарактеризовать Еву одним словом? – спросила Джулия.

– Еву? – Рори задумался. – Неукротимая, полагаю. Ничто не могло расстроить ее надолго. Я помню, как она потеряла роль из-за Шарлотты Миллер – горькая пилюля для Евы. И что, вы думаете, сделала Ева? Сыграла Сильвию в «Паутине», получила Пальмовую ветвь в Канне и заставила всех забыть, что Шарлотта вообще в это время снималась. Двадцать пять – тридцать лет назад актрисе определенного возраста трудно было найти хорошую роль… Ева уехала в Нью-Йорк, блистала на Бродвее, получила «Тони», и Голливуд на коленях умолил ее вернуться назад. Если вы оглянетесь на ее карьеру, то увидите, что она ни разу не выбрала плохой сценарий. О, я не говорю о начале – она всецело зависела от студии, – но и тогда она блистала даже и самой неудачной роли. Для этого требуется не только незаурядный талант, но и честолюбие. И неукротимая энергия.

– Рори хотел бы снова работать с ней, – заметила Линда. – А я бы с удовольствием на них посмотрела.

– И не ревновали бы?

– Ни капельки. Может, потому, что знаю профессию изнутри… В любом случае я уважаю женщину, сумевшую сохранить дружеские отношения с бывшим мужем. Я и мой бывший до сих пор ненавидим друг друга.

– Как видите, Линда не оставила мне ни шанса на развод. Что же касается Евы, то, поскольку вина всецело была моей, я не мог затаить на нее злобу.

– Вы говорите о своей вине из-за… других женщин?

– Главным образом. Полагаю, именно мой плачевный пример сделал Пола таким осмотрительным. Не так ли. Пол?

– Разборчивым.

– Я не был хорошим мужем, я не был хорошим отцом. Джулия, вы же приехали за честными ответами?

– Да, но мне кажется, что вы были гораздо лучшим отцом, чем сознаете. Вы никогда не притворялись. Его взгляд потеплел.

– Благодарю вас. Во всяком случае, ребенок может извлечь урок из плохого примера так же, как из хорошего. Все зависит от ребенка. А Ева в конце концов устала от моего легкомыслия.

– Я слышала, вы интересуетесь скачками. У вас есть лошади?

– Несколько. Я всегда любил азартные игры. Ипподром, казино. Ева не возражала. Ей самой иногда нравилось рискнуть. Все дело в людях, с которыми приходится контактировать. Букмекеры – далеко не сливки общества. Ева старалась не общаться с профессиональными игроками. Правда, через несколько лет после нашего развода она близко сошлась с одним человеком… Это была моя вина, поскольку именно я их познакомил. Но в то время я сам не знал, насколько тесно он связан с азартными играми.

– Профессиональный игрок? – Хотя все ее инстинкты обострились, Джулия продолжала невозмутимо потягивать вино.

– Нельзя назвать игроком человека, для которого проигрыш невозможен. Я бы назвал его бизнесменом.

Джулия взглянула на нахмурившегося Пола и сразу вспомнила имя.

– Майкл Дельрико?

– Да. Ужасный человек, но, как я и сказал, я не сразу это понял. Мы познакомились в Лас-Вегасе во время одного из моих загулов…

– Такая скверная погода, – перебила его Линда. – Джулия, вы уверены, что не хотите ничего покрепче?

– Нет-нет. Благодарю вас. Рори, вы рассказывали о Майкле Дельрико.

– М-да. – Рори вытянул ноги, обхватил обеими ладонями бокал с коньяком. Джулии пришло в голову, что он выглядит типичным английским джентльменом на отдыхе. Не хватало только пары охотничьих псов у его ног. – Да. Я познакомился с Дельрико во «Дворце пустыни» после того, как обчистил несколько столов. Мне везло в тот день. Дельрико предложил мне выпить, заявил, что он мой поклонник. Я чуть не отказался, но узнал, что он владелец этого казино. Или, точнее, его организация владела этим казино и другими.

Было четыре часа ночи, – медленно продолжал Рори, – однако он выглядел… банкиром на деловом ленче. Он действительно был поклонником не только моим, но и кино вообще. Мы провели почти три часа, обсуждая разные фильмы и кинопроцесс. Он сказал, что скоро будет в Лос-Анджелесе, поскольку занимается финансированием одной независимой кинокомпании… Через месяц я столкнулся с ним на приеме, куда отправился вместе с Евой. Мы оба в то время были одиноки, и я часто сопровождал ее. Пол тогда жил у Евы.

– Я учился на втором курсе Калифорнийского университета, – пояснил Пол. – Отец так и не простил меня за то, что я отверг Оксфорд.

– Ты нарушил семейную традицию.

– А ты вспомнил о семейных традициях, только когда речь зашла обо мне.

– Ты разбил сердце твоего деда.

Пол ухмыльнулся:

– У него никогда не было сердца. Но я думаю, Джулию больше интересует Ева, чем наша семейная история.

Рори улыбнулся.

– Полагаю, Джулию интересует и то и другое, но пока сосредоточимся на Еве. В тот вечер Ева была ослепительна.

– Дорогой, – промурлыкала Линда, – как нетактично говорить это при твоей нынешней жене.

– Честность. – Рори поднес к губам пальцы Линды и поцеловал их. – Джулия настаивает на честности. Кажется, Ева только что вернулась с какого-то курорта. Она выглядела посвежевшей, обновленной. Мы были приятелями и предвкушали бурю, которую пресса устроит из нашего совместного появления. Мы могли бы – прости меня, дорогая, – прошептал он жене, – провести ночь в воспоминаниях, но я познакомил ее с Дельрико. Влечение вспыхнуло мгновенно, по меньшей мере с его стороны. Ева, я бы сказал, была заинтригована. В общем, Дельрико, а не я повез ее домой. О дальнейшем я могу только догадываться.

– Почему вы назвали Дельрико ужасным человеком?

Рори вздохнул.

– Я говорил, что он был заинтересован в одной компании. По-видимому, компания не была в нем заинтересована, но у них начались финансовые затруднения, несчастные случаи, пропажа оборудования… и через три месяца Дельрико… его организация уже владела этой компанией. Я случайно узнал, что у Дельрико сильные связи с… как это теперь называют?

– С мафией, – нетерпеливо вмешался Пол. – Нечего ходить вокруг да около.

– В общем, тогда подозревали, что у него связи с организованной преступностью, но ему никогда не предъявляли обвинений. Ева несколько месяцев встречалась с ним. Очень осмотрительно. Потом выскочила замуж за того теннисиста.

– Дамиана Приста, – подсказала Джулия. – Ева упоминала, что их познакомил Майкл Дельрико.

– Вполне возможно. Дельрико знает множество самых разных людей. Тот брак был коротким, и Ева не обсуждала причин их резкого разрыва. – Рори взглянул на сына. – Во всяком случае, со мной.

– Я не хочу говорить о Дельрико, – заявил Пол, как только они вошли в номер. – Ты целый вечер работала. Отдохни.

– Ты можешь рассказать мне то, чего не знает твой отец. – Джулия скинула туфли. – И я хочу услышать твое мнение.

Пол сбросил пиджак, сдернул галстук. Джулия видела, как закипает в нем гнев.

– Я его презираю. Этого не достаточно?

– Недостаточно. О твоих чувствах к нему я уже осведомлена. Я хочу знать, почему ты так чувствуешь.

– Ненавижу главарей мафии. – Пол тоже скинул туфли. – Вот такой я странный.

Совершенно не удовлетворенная его ответом, Джулия нахмурилась, вынимая шпильки из волос.

– Я видела вас вместе. Ты ненавидишь лично его. – Она с изумлением уставилась на шпильки в своей ладони. Они без стеснения раздеваются друг перед другом, но им все еще не хватает доверия, и это раздражало и причиняло боль. – Я думала, мы можем доверять друг другу.

– При чем тут доверие?

– При всем.

– Я вижу, ты не отвяжешься.

– Это моя работа. – Джулия подошла к окну и задернула шторы, одним движением отгородившись от бури за окном. – Если ты хочешь свести все к моей профессии, прекрасно. Ева расскажет мне все, что я должна знать о Майкле Дельрико. Я надеялась услышать твою точку зрения.

– Пожалуйста. Я считаю его слизняком в итальянском костюме. Самым отвратительным слизняком, поскольку он наслаждается тем, что он есть. Джулия, он извлекает выгоду из чужих страданий. И когда он крадет, шантажирует, калечит или убивает, то считает это бизнесом. Для него это бизнес. Не больше и не меньше.

Джулия села рядом с Полом, но не стала вынимать диктофон.

– Вначале Ева не знала, кто он и что он. Видимо, она находила его привлекательным. У него прекрасные манеры. Он очень эрудирован. Она наслаждалась его обществом и – думаю – его властью.

– Ты жил с ней тогда, – подсказала Джулия.

– Я учился в университете и считал ее дом своим. До сегодняшнего вечера я не знал, как они познакомились. – Но это мало что меняло. Пол знал остальное. И теперь будет знать Джулия. – Он стал приезжать. На ужин, на теннис. Поплавать в бассейне. Ева пару раз ездила с ним в Вегас, но в основном они встречались в ее доме. Дельрико постоянно присылал цветы, подарки. Однажды он привез шеф-повара из ресторана, и тот приготовил изысканный итальянский ужин.

– Дельрико владеет ресторанами? Пол покосился на нее.

– Да. Он никогда сам не водил машину и никогда не приезжал без телохранителей. Он мне не нравился. Мне не нравилось, что он смотрел на Еву как на одну из своих проклятых орхидей.

– Прости, не поняла.

Пол вскочил, подошел к окну и приоткрыл шторы. Дождь со снегом перестал, но стихия не угомонилась.

– Дельрико выращивает орхидеи. Он просто одержим ими. И он был одержим Евой. Все время болтался рядом, настойчиво выпытывал, где она была и с кем. Сама она отказывалась отчитываться перед ним, и это сводило его с ума. – Пол оглянулся, увидел, что Джулия улыбается. – Тебе весело?

– Прости, просто я… ну, наверное, завидую Еве. Как искусно она управляет мужчинами.

– Не всегда, – пробормотал Пол. – Как-то я стал свидетелем неприятной сцены. Майкл бесился, угрожал ей. Я попытался вышвырнуть его из дома, но его телохранители повисли на мне… Еве удалось остановить их.

Джулия перестала улыбаться, вспомнив слова Дельрико. Он что-то говорил о том, как Ева не позволила ему поучить Пола хорошим манерам.

– Тебе было сколько… около двадцати?

– Около. Эпизод был безобразным, унизительным и очень поучительным. Ева разозлилась на Дельрико, но еще больше на меня. Она подумала, что я ревную… может, так и было. Мне разбили нос, помяли ребра…

– Они тебя били? – Ее голос сорвался, и только теперь Пол усмехнулся:

– Малышка, горилл дрессируют не для того, чтобы сделать из них кроликов. Могло быть и хуже… гораздо хуже, поскольку я пытался придушить ублюдка. Может, ты и не слышала, но я склонен к внезапным вспышкам бешенства.

– Не слышала, – сказала она довольно спокойно, хотя ее еще мутило от страха. – Ева из-за этого порвала с Дельрико?

– Нет. – Как же он устал. От этого разговора, от этих воспоминаний. – Я не имел никакого отношения к их разрыву. – Медленно, словно охотник, подкрадывающийся к добыче, Пол приблизился к Джулии. И, как любая жертва, она задрожала. – Знаешь, как ты сейчас выглядишь? Прямая спина, сложенные на коленях руки, торжественный взгляд.

Джулия почувствовала себя глупо и переменила позу.

– Я хочу знать…

– В этом-то вся проблема. – Пол склонился над ней, сжал ее лицо в ладонях. – Ты хочешь знать, когда должна чувствовать. Что ты чувствуешь, когда я говорю, что могу думать только о том, как снимаю с тебя это скромное платье, что хочу проверить, сохранился ли запах духов на твоей коже? Вот здесь.

Пол провел пальцем по ее шее, и она попыталась вскочить, но это было ошибкой, поскольку просто оказалась прижатой к его крепкому телу.

– Ты пытаешься отвлечь меня.

– Черт побери. – Пол дернул вниз «молнию» ее платья. – Меня отвлекает в тебе все с того самого момента, как я в первый раз увидел тебя.

– Я хочу знать, – повторила она и вскрикнула, когда Пол сдернул ее платье до талии. Его губы, его руки уже блуждали по ее телу, но не ласково, а с лихорадочной жадностью. – Пол, подожди. Я должна понять, почему Ева порвала с ним.

– Для этого понадобилось всего лишь убийство. Хладнокровно обдуманное убийство ради выгоды. Дельрико поставил на Дамиана Приста, поэтому он устранил его соперника.

Ее глаза распахнулись от ужаса.

– Ты хочешь сказать, что Дельрико…

– Джулия, держись от него подальше. – Пол снова прижал ее к себе.

Она уже дрожала от возбуждения, и Пол потянул ее за собой на ковер…

Глава 20

Запахнувшсь в халат, Джулия потягивала коньяк. Она чувствовала себя опустошенной и одновременно исступленно счастливой, как человек, выброшенный на сушу после отчаянной схватки со стихией, и потрясенной необыкновенной красотой страсти, такой первобытной и вечной.

Ее пульс успокаивался, сознание прояснялось, и вдруг в голове зазвенело слово, произнесенное Полом, перед тем как он вверг ее в бушующий океан.

Убийство.

Они сидели, прижавшись друг к другу, держась за руки, даже после вспышки страсти нуждаясь в физическом контакте. Джулия понимала, как легко может быть нарушен этот хрупкий покой, и все же не удержалась:

– Ты говорил…

Пол снисходительно улыбнулся:

– Знаешь, Джил, одни могли бы назвать тебя маньячкой, другие – просто назойливой.

– Я – назойливая маньячка. – Она положила ладонь на его колено. – Пол, мне необходимо услышать от тебя. Если у Евы возникнут возражения, все останется между нами. Договорились?

– Цельная натура, – прошептал он, целуя ее волосы. – Именно это восхищает в тебе Еву.

Потрясенная, Джулия встала, чтобы налить себе еще коньяка. Она не проронила ни слова, пока Пол рассказывал о том, как умер соперник Дамиана… о подозрениях Евы, что убийство было совершено по заказу Дельрико.

– Мы никогда больше не говорили об этом, – закончил Пол. – Ева отказывалась наотрез. Прист выиграл турнир, ушел на покой. Их развод вызвал шум в прессе, но страсти быстро утихли. Через некоторое время я начал понимать Еву. Ничего нельзя было доказать, а Дельрико убил бы ее, если бы она попыталась.

– Поэтому ты был против биографии? Ты боялся, что, рассказав эту историю, Ева поставит под угрозу свою жизнь?

– Я уверен. Ева дождалась своего часа. Она ничего не забыла, ничего не простила. Если Дельрико решит, что ты собираешься написать об этом, твоя жизнь будет стоить не больше, чем жизнь Евы.

Джулия снова села рядом с ним. Многие годы она надеялась только на себя, сама принимала решения, следовала своим принципам, и это мешало ей говорить.

– Пол, если бы ты тогда верил, действительно верил, что, заявив в полицию, помог бы свершиться правосудию, ты смолчал бы?

– Не о том речь.

– Может, теперь и не о том. Может, теперь главное – инстинкты, и чувства, и бесконечные оттенки серого, лежащие между черным и белым, между добром и злом. Ева верит в свою правоту, верит в свою книгу. И я тоже.

Пол схватил сигару, яростно чиркнул спичкой.

– Подвергать свою жизнь опасности ради человека, который умер пятнадцать лет назад, неразумно.

Джулия смотрела на его лицо, окутанное тенями и дымом.

– Если бы ты действительно так думал, я не сидела бы здесь с тобой. Нет, помолчи. Между нами не только физическое влечение. Я понимаю тебя… с самого начала. Вот почему я так боялась дать волю своим чувствам. Однажды я позволила чувствам затмить разум и ошиблась, но, поскольку результатом стал Брэндон, я не сожалею. – Джулия взяла руку Пола, медленно сплела их пальцы. – Я люблю тебя. Пол, и, значит, должна доверять своей интуиции не только в том, что касается лично тебя, но во всем.

Пол пристально смотрел на тлеющий кончик сигары, потрясенный и униженный ее словами.

– Ты не оставляешь мне возможности для споров.

– И себе тоже. Я прошу тебя доверять мне и должна доверять тебе. – Джулия оторвала взгляд от их сплетенных пальцев, посмотрела ему в глаза. – Ты не спрашивал меня об отце Брэндона.

– Да. – Пол вздохнул. Решимость Джулии рассказать об отце Брэндона говорит о том, что они преодолели еще один барьер. – Я не спрашивал, так как надеялся на то, что ты собираешься сейчас сделать. – Он улыбнулся ей. – И мне хватило наглости быть в этом уверенным.

Джулия засмеялась, и ее тихий непринужденный смех помог ему расслабиться.

– А мне хватило бы наглости ничего не рассказать тебе, если бы ты спросил.

– Да, я и это знаю.

– Теперь уже не так важно скрывать детали. Просто вошло в привычку. И я думала и сейчас думаю, что так лучше для Брэндона. Если он спросит, а когда-нибудь он обязательно спросит, я расскажу ему правду. Я любила его отца так, как любит семнадцатилетняя девушка. Безумно. Романтично. Он был женат, и я сожалею, что этот факт вовремя не отрезвил меня. Тогда он жил отдельно от жены… во всяком случае, так он мне сказал. А я слишком сильно хотела верить, что он любит меня и женится на мне.

– Он был старше.

– На четырнадцать лет.

– Кто-нибудь должен был завязать ему член узлом. Джулия на мгновение вытаращила глаза, затем расхохоталась от контраста непристойных слов и очень интеллигентного тона.

– О, ты бы понравился моему отцу. Я уверена, он сказал бы то же самое, если бы знал правду. – Джулия крепко поцеловала Пола и отстранилась.

Очень спокойно, очень детально Джулия рассказала Полу о своей безумной влюбленности, о своем страхе, когда обнаружилась беременность, о предательстве Линкольна.

– Если бы можно было что-то изменить, я все равно не назвала бы родителям его имя, не стала бы причинять лишнюю боль отцу. Он думал о Линкольне как о сыне. И я не отказалась бы от того неуклюжего барахтанья на диване, потому что тогда не было бы Брэндона. – Она улыбнулась, спокойная, уверенная. – В конце концов, Линкольн подарил мне лучшие десять лет моей жизни.

Пол честно пытался понять ее, но не мог преодолеть ярость. Она была ребенком, ребенком, взвалившим на себя обязательства и выполнявшим их с большим достоинством, чем мужчина почти в два раза старше ее.

– Он не общается с тобой или Брэндоном?

– Нет, и на данном этапе моей жизни я этому рада. Брэндон мой.

– Жаль, – коротко сказал Пол. – Я с удовольствием убил бы ублюдка ради тебя.

– Мой герой. – Джулия обняла его. – Но это прошлое, а все, что мне нужно, здесь, сегодня.

– Так убеди меня, – тихо произнес Пол, целуя ее.

Глава 21

Ева так радовалась возвращению домой, что даже с удовольствием предвкушала встречу с Фрицем. Оказывается, ей не хватало хорошей порции мучений и пота, в чем она ни за что бы не призналась своему тренеру. Она скучала и по брюзжанию Треверс, и по маниакальной организованности Нины. И по обществу Джулии. Если она, как скряга, копит в сердце такие простые вещи, наверное, подкралась старость, а вот это признавать было далеко не приятно.

Натурные съемки прошли прекрасно. Гораздо лучше, чем она ожидала. И благодарить за это надо Питера… не только за хороший секс, но за его терпение и энтузиазм на съемках, за чувство юмора, не изменявшее ему даже в самые тягостные моменты. Несколько лет назад Ева, вероятно, совершила бы ошибку: продолжила бы их связь или, по меньшей мере, притворилась бы, что влюблена в него… или позволила бы ему влюбиться в нее. Здравый смысл победил, и – по обоюдному согласию – они оставили любовников в Джорджии, вернувшись на Западное побережье друзьями и коллегами.

Ева вдруг поняла, что Питер напоминал ей Виктора, того энергичного, обаятельного и талантливого мужчину, которого она полюбила так давно и которого любит до сих пор. Господи, как же она по нему скучает. И больше всего боится, что они попусту растратят то короткое время, что им осталось провести вместе.

Джулия вошла в зал через пять минут после Евы. Она очень спешила и поняла почему, как только увидела Еву, стройную и ослепительно красивую в обтягивающем ярко-синем акробатическом трико.

"Я скучала по ней, – изумленно подумала Джулия. – По ее язвительным замечаниям, по ее обжигающе честным воспоминаниям, даже по невероятно раздутому самомнению. По всему».

Ева разогнулась, увидела улыбку Джулии и тоже улыбнулась. Фриц перевел взгляд с одной женщины на другую, задумчиво приподнял брови, но ничего не сказал.

Когда Ева выпрямилась, Джулия почувствовала нестерпимое желание подойти и обнять ее, не сомневаясь, что и Ева ее обнимет. Она подошла, но лишь протянула руки, и их пальцы сплелись в дружеском приветствии.

– Как поживают болота?

– Умирают от жары. А как в Лондоне?

– Холодно. – Джулия скинула с плеча спортивную сумку. – Рори посылает сердечный привет.

– Хмм. Мне больше хочется услышать ваше мнение о его новой жене.

– Думаю, она ему идеально подходит. Она чуть-чуть напоминает мне вас.

Джулия проглотила смешок, увидев изумление, вспыхнувшее в глазах Евы.

– Господи, дорогая! Я ведь единственная и неповторимая.

– Вы правы. – К черту сдержанность, подумала Джулия и нежно обняла Еву. – Я скучала.

Глаза Евы заблестели слезами, так неожиданно подступившими, что она не успела их скрыть.

– Мне тоже вас не хватало. Ваши точные и объективные замечания оживили бы утомительные часы между съемками. Однако у вас была чудесная компания в Лондоне.

Джулия отступила на шаг.

– Вы знали, что Пол был со мной?

– Я знаю все. – Ева провела пальцем по щеке Джулии. – Вы счастливы.

– Да. Взволнована, напугана и счастлива.

– Расскажите мне.

– Работать, – прервал Фриц. – Поговорите во время работы. Нечего упражнять одни языки.

– Невозможно одновременно делать приседания и болтать, – жалобно возразила Джулия. – Даже дышать невозможно.

Фриц только усмехнулся.

К тому времени, как Фриц перевел ее на тренажеры, Джулия уже обливалась потом, но дыхание было ровным. Она рассказала Еве о Лондоне, о своих чувствах к Полу, и это казалось таким естественным. Много лет назад она не смогла рассказать о Линкольне собственной матери, а теперь не испытывала ни стыда, ни страха.

Много раз представлялся случай перевести разговор на Дельрико, но присутствие Фрица удерживало ее.

– Сегодня днем я встречаюсь с предшественником Нины, Кеннетом Стокли.

– Правда? Он в городе?

– Нет, в Сосалито. Я лечу к нему на пару часов. Вы не хотите рассказать мне о нем?

– О Кеннете? Думаю, вам предстоит непростое интервью. Кеннет ужасно вежлив, но не очень откровенен. Я обожала его и очень жалела, когда он решил уйти.

– Мне казалось, что у вас возникли разногласия.

– Да, но он был первоклассным помощником. – Ева взяла протянутое Фрицем полотенце и вытерла лицо. – Кеннет был невысокого мнения о моем муже.

Муже номер четыре, если точнее. А я не смогла простить Кеннета за то, что он оказался прав. – Ева пожала плечами, отшвырнула полотенце. – Мы решили, что лучше для нас обоих прервать деловые отношения, а Кеннет, бережливая душа, накопил достаточно, чтобы удалиться на покой с шиком. Вы летите одна?

– Да, к пяти я вернусь. Сесиль присмотрит за Брэндоном после школы. В двенадцать улетает самолет местной авиакомпании.

– Ерунда. Вы возьмете мой самолет. Нина все устроит. – Ева энергично отмахнулась от возражений Джулии. – Он все равно простаивает. А так вы сможете улететь и вернуться, когда вам будет удобно. И это очень практично.

– Спасибо. Я еще хотела поговорить с вами о Глории Дюбари. Она не отвечает на мои звонки.

Ева наклонилась почесать ногу, так что Джулия не видела выражения ее лица, однако колебания, пусть и очень короткие, уловила.

– Интересно, почему вы не упомянули о вашей… ссоре с ней.

– Не видела необходимости. Как вы не раз говорили, вы знаете все.

– Да. – Выпрямляясь, Ева уже улыбалась, но, как заметила Джулия, несколько натянуто. – Поговорим позже… о Глории и о других вещах. Думаю, если вы позвоните ей еще раз, она окажется более доступной.

– Хорошо. Теперь о Дрейке…

– Забудьте пока о Дрейке, – прервала Ева. – У кого еще вы успели взять интервью?

– У вашего агента, правда, очень короткое. Я хочу поговорить с ней еще раз. Мне удалось немного поболтать по телефону с Майклом Торрентом. Он назвал вас последней богиней.

– Еще бы, – пробормотала Ева, чувствуя, что ей просто необходимо закурить.

– Энтони Кинкейд наотрез отказывается общаться со мной, но Дамиан Прист был необыкновенно вежлив и уклончив.

Джулия бодро отбарабанила такой внушительный список имен, что Ева удивленно приподняла брови.

– Вы не теряли время даром, не так ли, дорогая?

– У меня еще полно дел. Я надеялась, что вы расчистите мне дорожку к Дельрико.

– И не подумаю. И попрошу вас держаться от него подальше. Пока, во всяком случае. Фриц, не изматывай девочку.

– Я ее не изматываю. Я ее строю. Ева ушла в душ, а Джулия осталась страдать под штангой. Когда она закончила, появилась Нина.

– Все устроено. – Нина раскрыла блокнот и вытащила из-за уха карандаш. – Студия посылает машину за мисс Би, так что Лайл в вашем распоряжении. Самолет готов, и на другом конце вас ждет машина с шофером.

– Спасибо, но я не хотела доставлять вам лишние хлопоты.

– Никаких хлопот. – Нина проверила свой список и улыбнулась. – И никаких неожиданностей. Ваш рейс могли задержать, у вас могли возникнуть трудности с такси… от аэропорта до побережья двадцать минут езды на машине.

– Нина великолепна, не правда ли? – заметила впорхнувшая в зал Ева. – Я бы без нее пропала.

– Только потому, что ты притворяешься, будто не умеешь справляться сама. – Нина снова воткнула карандаш за ухо. – Автомобиль ждет перед домом.

– Я уже иду. Фриц, моя единственная любовь, я так счастлива, что ты не потерял квалификацию. – Ева так смачно поцеловала его в губы, что он покраснел.

– Я провожу вас, – сказала Джулия, на мгновение опередив Нину. Нина поколебалась, но отступила очень изящно.

– Мне еще надо сделать полмиллиона телефонных звонков. Ева, ты вернешься к семи?

– Если на то будет божья воля.

– Простите, – начала Джулия, когда они вышли во внутренний дворик. – Я знаю, что вела себя не очень тактично, но мне необходимо поговорить с вами наедине.

– Нина не обидчива. Так о чем же вы не могли говорить при ней или Фрице? – Ева остановилась на минуту, восхищенная распускающимися огненно-красными пионами.

– О слишком многом для короткой прогулки к автомобилю, но, думаю, для начала вы должны знать об этом. Конверт оставили для меня у портье в Лондоне.

Ева посмотрела на сложенный листок, который Джулия вынула из сумки. Ей не надо было ни раскрывать его, ни читать. Она уже поняла.

– Господи.

– Похоже, кто-то не поленился полететь за мной в Лондон. Когда принесли конверт, Пол был со мной. Он теперь знает и об остальных посланиях.

– Понимаю.

– Простите, может, вы не хотели, но…

– Нет, нет. – Ева взмахнула рукой и тут же машинально потерла висок. – Нет, может, так даже лучше. Я все еще думаю, что это всего лишь чья-то глупая шутка.

Джулия убрала листок и, хотя понимала, что момент не очень подходящий, сказала:

– Я знаю о Дельрико, Дамиане Присте и Хэнке Фримонте.

Руки Евы сжались в кулаки, разжались. Единственный признак ее напряжения.

– Значит, мне не придется вспоминать весь тот кошмар.

– Я хотела бы услышать вашу точку зрения.

– Услышите. Только сначала нам нужно обсудить кое-что еще. – Ева обогнула фонтан, клумбы с ранними розами и азалиями, вошла в дом и направилась к главному входу. – Приходите поужинать со мной сегодня. В восемь часов. Надеюсь, вы придете с открытым сердцем, Джулия.

– Конечно.

Ева замешкалась у парадных дверей, затем снова вышла на солнечный свет.

– Я совершала ошибки, но сожалею лишь об очень немногих. Я легко уживалась с ложью.

Джулия подбирала слова очень осторожно:

– За последние недели я поняла, что хотела бы так же хорошо принимать собственные ошибки, мириться с собственной ложью. В мои обязанности никогда не входило судить вас, Ева, а теперь, когда я вас узнала, я просто не могу вас судить.

– Надеюсь, после сегодняшнего вечера вы будете чувствовать то же самое. – Ева положила ладонь на щеку Джулии. – Вы именно то, что мне необходимо.

Ева отвернулась и быстро подошла к машине, кивнула шоферу, распахнувшему дверцу… И все встало на место.

– Я надеялся, что ты не будешь возражать, – сказал Виктор. – Я чертовски скучал по тебе, Ева. Она молча скользнула в его объятия.

После телефонного разговора Джулия представляла Кеннета Стокли худощавым седеющим джентльменом, немного чопорным и консервативным, даже старомодным.

Первым намеком на то, что она ошиблась, стал его плавучий дом, очаровательный и романтичный, с белыми ставнями, ослепительными на фоне выцветших голубых стен, и кроваво-красной геранью в белоснежных ящиках на подоконниках. Изумленно уставившись на причудливую крышу из цветного стекла, Джулия различила обнаженную и призывно улыбающуюся русалку.

Ее изумление и восхищение несколько померкли, когда она увидела узкий шаткий мостик, соединяющий дом с пристанью. Пришлось снять туфли. Когда она была на середине мостика, послышались чувственные звуки «Кармен». Подпевая под нос, Джулия изо всех сил старалась ступать в ритме с колебаниями мостика.

Она была на середине опасного пути, когда дверь распахнулась. Мужчина, появившийся в проеме, мог бы сойти за постаревшего Кэри Гранта. Подтянутый, с густыми седыми волосами, очень загорелый и невероятно сексапильный в мешковатых белых брюках и свободном небесно-синем пуловере. Именно от таких мужчин у любой женщины немедленно начинают течь слюнки.

Джулия чуть не потеряла равновесие и свои туфли.

– Я должен был предупредить вас, – сказал Кеннет, выходя ей навстречу. Он забрал у нее портфель и изящно попятился, держа ее за руку. – Неудобно, я понимаю, зато отваживает всех, кроме самых неустрашимых продавцов пылесосов.

– Очаровательно. – Ступив на более надежную палубу, Джулия вздохнула с облегчением. – Я первый раз в плавучем доме.

– Он довольно крепок, – уверил Кеннет, внимательно разглядывая ее. – И дает возможность уплыть вслед за заходящим солнцем, если появится такое желание. Входите, дорогая.

Джулия ожидала увидеть якоря и рыболовные снасти, но оказалась в элегантной, обитой панелями из древесины тика гостиной с низкими диванами цвета персика и мяты, уютной мебелью вишневого дерева и старинным французским ковром. Одна стена была целиком занята полками разной ширины, забитыми книгами. Винтовая лестница круто уходила вверх к нависающему балкону. Солнечные лучи пронзали русалку и рассыпались радугами по светлым стенам.

– Прелестно, – произнесла Джулия, и Кеннет улыбнулся ее изумлению и восторгу.

– Благодарю вас. В конце концов, комфорт прежде всего. Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Саммерс. Я принесу чай со льдом.

– Чудесно, спасибо. – Джулия не ожидала, что будет чувствовать себя так непринужденно, но, сидя на мягком диване в окружении книг и звуков «Кармен», просто невозможно было чувствовать себя иначе. Только когда Кеннет ушел в соседнюю кухоньку, она поняла, что так и не надела туфли.

– Я очень сожалею о том, что пропустил очередную феерию Евы. – Кеннет повысил голос, перекрывая музыку. – Плавал на Косумель понырять с аквалангом. – Он принес поднос с двумя зеленоватыми стаканами и пузатым кувшином. В золотистом чае плавали ломтики лимона и кусочки льда. – Ева устраивает необычные приемы.

Не мисс Бенедикт и даже не мисс Би, заметила Джулия.

– Вы поддерживаете связь с Евой?

Кеннет поставил поднос, вручил Джулии стакан и сел напротив.

– То есть вы вежливо спрашиваете, разговариваем ли мы? В конце концов, она меня уволила.

– Как я поняла, у вас возникли разногласия. Кеннет улыбнулся:

– С Евой вся жизнь полна разногласий. На самом деле мне гораздо проще общаться с ней теперь, когда я на нее не работаю.

– Вы не возражаете против записи?

– Нет, конечно, нет. – Кеннет подождал, пока Джулия доставала и устраивала на столике диктофон. – Я удивился, когда услышал об этой книге. Долгие годы ее раздражали биографии, появлявшиеся без ее ведома.

– Вот и ваш ответ. Такая женщина, как Ева, безусловно, хочет сама рассказать большую часть истории своей жизни.

– И контролировать остальное?

– Да, – согласилась Джулия. – Расскажите, как вы стали работать с ней.

– Предложение Евы поступило как раз в тот момент, когда я подумывал сменить работу. Она увела меня у мисс Миллер. Их вечная конкуренция заставила Еву предложить мне больше денег… намного больше. И, как дополнительный стимул, собственное жилье. Я, конечно, не думал, что работа будет утомительной, однако меня смущала репутация Евы. Возможно, это было вульгарно, но я сказал ей о своих колебаниях и в качестве главного условия выдвинул чисто деловые отношения. – Кеннет снова улыбнулся, как мужчина, лелеющий свои воспоминания. – Помню, как сейчас: мы стояли в кухне мисс Миллер, Ева держала бокал с шампанским. Она расхохоталась, взяла со столика другой бокал, вручила мне и под звон хрусталя сказала: «Знаешь, Кеннет, ты не лезь в мою постель, а я не буду лезть в твою». – Кеннет поднял руки, словно сдаваясь. – Как я мог сопротивляться?

– И вы заключили договор.

– Да. Я полюбил ее, мисс Саммерс, но никогда не терял головы. Между нами возникла дружба, не осложненная сексом. Мы не нарушили договор.

– Вы начали работать с Евой примерно в то время, когда она вышла замуж за Рори Уинтропа.

– Правильно. Жаль, что тот брак распался. С дружбой им повезло больше, чем с любовью. И мальчик. Ева сразу же полюбила его. И она была прекрасной матерью. Я сам очень привязался к Полу. С удовольствием наблюдал, как он взрослел.

– Правда? И каким он был… – Джулия осеклась. – Я имела в виду, какие у них были отношения?

Однако Кеннет не пропустил ни ее первый вопрос, ни выражение ее глаз.

– Как я понимаю, вы знакомы с Полом?

– Да. Я встречалась со многими людьми, в разное время близкими к Еве.

Когда человек провел большую часть своей жизни, обслуживая других людей, получение информации из жестов, слов, тона становится его второй натурой.

– Понимаю. Пол добился успеха. У меня есть все его книги. Я помню, как он царапал на листочках свои первые рассказы и читал их Еве. Они ее восхищали. Все в Поле ее восхищало, и в ответ он любил ее безоговорочно. Они заполнили пустоту в жизни друг друга. Даже когда Ева развелась с его отцом и в конце концов снова вышла замуж, они остались близки.

– Дамиан Прист. – Джулия поставила стакан на поднос. – Пол не любил его.

– Никто из тех, кто любил Еву, не мог хорошо относиться к Присту, – просто сказал Кеннет. – Ева думала, что Пол ревновал, но даже в том возрасте Пол видел людей насквозь. Он с первого взгляда возненавидел Дельрико и презирал Приста.

– А вы?

– Я всегда считал себя знатоком человеческой натуры. Не возражаете, если мы поднимемся на палубу? Я приготовил легкий ленч.

Легкий ленч оказался маленьким пиршеством: сочный салат из омаров, молодые овощи, хлеб с хрустящей корочкой и охлажденное «Шардонэ». Перед ними сверкал залив, усеянный лодками. Паруса раздувались на ветру. Джулия снова включила диктофон, лишь когда они перешли к фруктам и сыру.

– Насколько я знаю, брак Евы с Дамианом Пристом закончился внезапно. Меня также просветили насчет деталей ее отношений с Майклом Дельрико.

– Но вы хотите услышать мою точку зрения?

– Да, хотелось бы. Кеннет помолчал с минуту.

– Вы верите во Зло, мисс Саммерс? В ярком солнечном свете вопрос показался странным.

– Да, наверное, верю.

– Дельрико – Зло. – Кеннет перевел взгляд с ярко-красного треугольного паруса на Джулию. – Зло в его крови, в его сердце. Убить, разрушить надежду, сломить волю – для него всего лишь бизнес. Он влюбился в Еву. Даже Зло может влюбиться. Страсть к ней поглотила его, и, не стыжусь признаться, я испугался. Видите ли, Ева думала, что сможет контролировать ситуацию, как со многими другими мужчинами, но никто не может контролировать Зло.

– И что делала Ева?

– Очень долго она просто забавлялась. Вышла замуж за Приста. Это льстило ее самолюбию. Удрала с ним в Лас-Вегас, повинуясь минутному порыву, но отчасти чтобы поставить буфер между собой и Дельрико, который становился слишком требовательным. И опасным. Был один случай. Пол вошел в дом и наткнулся на страшную сцену. Дельрико угрожал Еве физической расправой. Пол попытался вмешаться… необдуманно, должен сказать… телохранители Дельрико схватили его. Один бог знает, что они сделали бы с мальчиком, если бы не Ева.

Джулия изумленно смотрела на Кеннета.

– Вы хотите сказать, что были там? Вы видели это? Вы видели, что Пола могли искалечить, даже хуже… и ничего не делали?

– Ева прекрасно справилась, уверяю вас. – Кеннет промокнул губы льняной салфеткой. – Я был лишним, но на всякий случай стоял на верхней площадке со снятым с предохранителя пистолетом. – Он засмеялся, подливая вино в бокалы. – И поверьте, так было лучше для самолюбия мальчика.

– И вы бы воспользовались пистолетом?

– Без секундного колебания или сожаления. Вскоре после этого Ева вышла замуж за Приста. Сменила Зло на Честолюбие. Не знаю, что случилось на Уимблдоне, Ева никогда это не обсуждала, но Прист выиграл турнир и потерял жену. Она вычеркнула его из своей жизни.

– Так вас уволили не из-за Приста?

– Гмм. Может, отчасти. Ева не смогла смириться с тем, что я был прав, а она ошиблась. Но был еще один мужчина… который значил для нее гораздо больше и который косвенно стал причиной разрыва наших деловых отношений.

– Виктор Флэнниган.

На этот раз Кеннет не потрудился скрыть свое удивление.

– Ева говорила вам и о нем?

– Да, она хочет честную книгу.

– Я не подозревал, как далеко она собирается зайти, – тихо сказал Кеннет. – Виктор знает?..

– Да.

– Ну, Ева всегда любила фейерверки. Тридцать лет для нее существовал лишь один мужчина. Любила она только Виктора. Его брак, его внутренняя борьба с религиозными убеждениями, чувство вины перед женой сделали невозможными их открытые отношения. Ева в основном мирилась с этим. Но иногда… Как-то я застал ее сидящей в темноте. «Кеннет, – произнесла она, – тот, кто сказал, что полбуханки хлеба лучше, чем ничего, был не очень голоден». В этих словах все ее отношение к Виктору. Иногда этот голод толкал ее на поиски замены.

– Вы с ней не соглашались?

– С ее связями? Я считал, что она растрачивает себя, часто безрассудно. Виктор любит ее так же сильно, как она – его. Может, поэтому они причиняют друг другу столько боли. В последний раз мы говорили о Викторе вскоре после того, как она собралась разводиться с Пристом. Они спорили. Даже в своем кабинете я слышал их крики. Я тогда работал с Ниной Соломен. Ева взяла ее в дом, попросила меня выучить ее. Нина была совсем не той уверенной и элегантной дамой, какую вы знаете сейчас, а просто бездомной несчастной женщиной, боязливой, как щенок, которого слишком часто пинали сапогом. Крики расстроили ее. У нее тряслись руки.

Когда Виктор бросился вон… Ева ворвалась в кабинет. Ее гнев далеко не иссяк. Она выплевывала приказы, пока Нина, бедняжка, не выбежала из комнаты вся в слезах. И тут мы с Евой объяснились начистоту. Боюсь, я настолько забыл о своем положении, что обозвал ее идиоткой за то, что она вообще связалась с Пристом, вместо того чтобы лелеять свою любовь. Я говорил и другие непростительные вещи. О ее образе жизни, о ее характере, о ее недостатке вкуса. Когда мы наорались и успокоились, пути назад уже не было: я сказал слишком много, она позволила мне сказать слишком много. Я выбрал отставку.

– А Нина заняла ваше место.

– Полагаю, Ева смягчилась. Она очень сочувствовала бедняжке, а Нина была благодарна Еве за предоставленный шанс, который мало кому выпадает. В итоге все остались довольны.

– Ева с нежностью говорит о вас.

– Ева не из тех, кто затаивает злобу из-за честных слов или искренних чувств. Я с гордостью могу сказать, что был ее другом почти двадцать пять лет.

– Надеюсь, вы не рассердитесь, но я должна спросить. Оглядываясь назад, вы не сожалеете, что никогда не были ее любовником?

Кеннет улыбнулся, отпил вина.

– Я не говорил, что никогда не был ее любовником, мисс Саммерс. Я говорил, что я не был ее любовником, пока работал на нее.

– О-о… – Джулия засмеялась, заметив веселые искорки в его глазах. – Вряд ли вы станете откровенничать.

– Правильно. Если Ева захочет, это ее дело. Но мои воспоминания останутся со мной.

Джулия чуть не заснула в машине, расслабленная вином, хорошей компанией и удовлетворенная дневными трудами. Во время короткого ожидания в аэропорту она пометила пленку, вставила в диктофон чистую кассету.

Немного стыдясь своей слабости, положила на язык две успокаивающие таблетки и запила водой из питьевого фонтанчика. Выпрямляясь, она заметила в противоположном конце вестибюля мужчину. Сначала ей показалось, что он следит за ней, но тот перевернул страницу журнала, явно поглощенный чтением. И все же что-то мучило Джулию. Ей казалось, что она уже видела эту выгоревшую копну волос, это загорелое лицо. Мужчина был похож на служителя на пляже… или инструктора по плаванию.

Когда ее пригласили на посадку, она забыла о нем.

Устроившись в кресле и пристегнувшись, Джулия собралась с духом, подумала, что, если повезет, это ее последний полет перед возвращением домой.

Она, конечно, хотела оказаться дома в привычном распорядке и уединении. И все же… Как она вернется в свой дом без Пола? Как будет жить без него? Что случится с их любовью, если она будет на одном побережье, а он – на другом? И какие вообще возможны отношения на таком расстоянии?

Закрыв глаза, Джулия попыталась представить себе остаток жизни без Пола и не смогла.

Вздохнув, она прижалась виском к иллюминатору. Что же ей делать? Они говорили о любви, но не о постоянных отношениях.

Джулия задремала. Проснувшись от толчка, она обругала себя за мгновенно вспыхнувшую панику, но не успела расслабиться, как самолет резко накренился влево. Джулия прикусила язык, почувствовала вкус крови и гораздо более страшный вкус страха.

– Не вставайте, мисс Саммерс. Мы теряем давление.

– Теряем… – Джулия с трудом подавила начинающуюся истерику. Напряжение в голосе пилота убедило ее в том, что истерика не поможет. – Что это значит?

– Небольшая проблема. Мы всего в десяти милях от аэропорта. Просто оставайтесь на месте и пристегнитесь.

– Я никуда не собираюсь, – выдавила Джулия и, чтобы успокоить их обоих, опустила голову к коленям. Головокружение прекратилось, почти развеялась паника. Когда Джулия заставила себя открыть глаза, самолет нырнул в пике и из-под кресла выскользнул листок бумаги.

"ДОГОРАЕТ, ДОГОРАЕТ МАЛЕНЬКАЯ СВЕЧКА».

– О боже! – Джулия скомкала в руке листок, попыталась подавить подступившую к горлу тошноту. – Брэндон. О боже, Брэндон!

Я не умру. Я не могу умереть. Я нужна Брэндону.

Багажное отделение над ее головой распахнулось, посыпались подушки, одеяла. Моторы кашляли. Пилот что-то кричал в микрофон.

Мы падаем. Мы падаем очень быстро.

Джулия выпрямилась, выхватила из портфеля блокнот и карандаш. Самолет задрожал, пронзая тонкий слой облаков.

Мое время истекает.

Джулия нацарапала короткую записку Полу. Просила его позаботиться о Брэндоне и благодарила судьбу за то, что встретила его.

Ее руки затряслись так, что невозможно было удержать карандаш, и она выругалась… и вдруг наступила полная тишина.

До Джулии не сразу дошло, что это значит.

– О господи.

– Топливо кончилось, – сквозь зубы процедил пилот. – Двигатели заглохли, но ветер попутный. Я хочу посадить эту малышку, как планер. Нас встречают.

– Хорошо. Как вас зовут?

– Джек.

– Хорошо, Джек. – Джулия сделала глубокий вдох. Она всегда верила, что воля и решимость могут совершить невозможное. – Я – Джулия. Давайте посадим эту малышку.

– А теперь, Джулия, опустите голову к коленям, сцепите руки на шее. И повторяйте любую молитву, какую знаете.

Джулия еще раз вдохнула воздух.

– Уже повторяю.

Глава 22

Пол сделал обманное движение, но Брэндон не поддался и обвел его, сосредоточенно колотя по мячу.

Они оба вспотели, и Пол гораздо больше, чем мальчик. Возраст – коварная штука, подумал Пол, уклоняясь от острого локтя Брэндона.

Брэндон нырнул под его руку и забил мяч. Отдуваясь, Пол уперся кулаками в бедра, прищурился.

– Попал! – вопил Брэндон в победном танце. – Разбит на голову, пижон.

– Не задавайся. – Пол смахнул пот со лба и перехватил мяч. – Если бы я закрепил кольцо на нормальной высоте…

– Слышал, слышал. Хвастун.

– Нахал.

Необыкновенно польщенный, Брэндон покатился со смеху. Он видел веселые искры в глазах Пола и наслаждался, как никогда в жизни. И он до сих пор не мог поверить, что Пол пришел к нему… к, нему, принес кольцо, мяч и вызвал на поединок.

Его счастье ни на каплю не уменьшилось, когда Пол пронесся мимо и послал мяч в сетку.

– Вам просто повезло.

Пол передал мяч Брэндону и тихо выругался.

Может, он привез корзину и привинтил ее над дверью гаража, поддавшись минутному порыву, подумал, что Брэндон с удовольствием побросает иногда мяч. Даже предложение сыграть один на один было экспромтом. Однако самое забавное заключалось в том, что и он веселился от души.

Конечно, корыстные цели тоже присутствовали. Он любит мать, хочет стать частью ее жизни, а самая важная часть ее жизни – ее сын. Пол еще не очень хорошо понимал, как относится к этой готовой семье, сможет ли безоговорочно полюбить ребенка другого мужчины. Однако к тому времени, как счет стал десять – восемь в его пользу, он уже забыл обо всех сомнениях и просто наслаждался жизнью.

"Господи, – подумал Пол, – я влюбляюсь в мальчишку. Эти огромные жаждущие глаза, эта застенчивая улыбка. Если есть на свете мужчина, способный сопротивляться этому взгляду, то его имя не Пол Уинтроп».

Брэндон бросился к мячу. И в эту минуту увидел Джулию.

– Мам! Эй, мам! Посмотри, что принес Пол. И я победил его в первом тайме.

Джулия шла медленно. Просто не могла быстрее переставлять ноги. Шок постепенно проходил, оставался только страх. Но когда она увидела свое дитя, чумазое и потное, с улыбкой во весь рот и сияющими глазами, то бросилась бежать.

Она подхватила его, прижала к себе, уткнувшись лицом в его влажную шею.

Она жива. Жива. И держит свою жизнь в своих руках.

– Эй, мам. – Брэндон не знал, следует ли извиниться перед Полом, а потому только закатил глаза: смотрите, с чем мне приходится мириться. – Что случилось?

– Ничего. – Джулия сглотнула комок в горле, чуть ослабила хватку. Ведь все кончилось. – Ничего, я просто рада тебя видеть.

– Ты видела меня утром. – Озадаченные глаза Брэндона переполнились изумлением, когда Джулия отпустила его и бросилась обнимать Пола.

– Вас обоих, – выдавила она и так прижалась к Полу, что тот почувствовал стук ее сердца. Пол поцеловал ее в губы, положил ее голову на свое плечо, погладил волосы и кротко сказал Брэндону:

– Закрой рот, парень. Привыкай к тому, что я часто буду целовать твою мать.

Взгляд мальчика стал настороженным, подозрительным. Разочарованным. Пол вздохнул, понимая, что придется найти силы и на мать, и на сына.

– Джил, иди-ка в дом. Выпей чего-нибудь холодного, посиди. Я приду через минуту.

– Хорошо. – Ей действительно нужно побыть одной. Чтобы не рассыпаться, чтобы собрать жалкие ошметки самообладания. – Я приготовлю лимонад. Вам обоим не помешает.

Пол подождал, пока Джулия исчезла в доме, затем повернулся к мальчику. Сунув руки в карманы шортов, Брэндон таращился на носки своих ободранных кроссовок, рискуя окосеть навсегда.

– Проблемы?

Мальчик только пожал плечами.

Пол тоже сунул руки в карманы, тоже пожал плечами, затем прошел к своей рубашке, сброшенной в пылу сражения, вынул сигару, зачиркал влажными спичками.

– Думаю, не надо тебе объяснять отношения между мужчинами и женщинами, – сказал Пол, словно размышляя вслух. – Или почему поцелуи – такое популярное занятие.

Брэндон не шелохнулся.

– Значит, не надо. Я так и подумал. – Выигрывая время, Пол закурил, выдохнул дым. – Полагаю, ты должен знать, как я отношусь к твоей матери. – Брэндон молчал. – Я люблю ее. Очень люблю. – Это заявление заставило Брэндона поднять голову и посмотреть в глаза Пола, и это был далеко не дружелюбный взгляд. – Может, ты привыкнешь не сразу. Это нормально, потому что я не передумаю.

– Мама не встречается с парнями и все такое.

– Ну, значит, мне повезло. – Господи, есть ли на свете что-то страшнее немигающего детского взгляда? Пол глубоко вздохнул и понадеялся, что в гостевом доме найдется что-нибудь более крепкое, чем лимонад. – Послушай, ты, вероятно, думаешь, что я могу ее обидеть. Я не обещаю, что не обижу, но обещаю, что постараюсь не обидеть.

Брэндону было очень трудно думать о маме в том смысле, как говорил Пол. Прежде всего она – его мама. И ему никогда не приходило в голову, что ее могут обидеть. У него засосало под ложечкой, и – чтобы скрыть страх и смущение – он гордо выпятил подбородок… почти так, как Джулия..

– Только попробуйте ее ударить, я…

– Нет, что ты. – Пол присел на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Я никогда ее не ударю. Я имел в виду, что постараюсь не оскорбить ее чувства, не сделать ее несчастной.

Брэндон вспомнил маму, когда умерли дедушка с бабушкой… и еще раньше… что-то совсем смутное… он был совсем маленьким и ничего не понимал.

– Как мой папа, – неуверенно проговорил Брэндон. – Наверное, он ее обидел.

Они ступили на очень зыбкую почву.

– Об этом ты поговоришь с мамой, когда придет время.

– Я думаю, мы были ему не нужны. Пол сжал худенькое плечо.

– Мне нужны.

Брэндон отвернулся. Большая птица пронеслась синей молнией на фоне зеленой листвы, и он тоскливо проводил ее взглядом.

– Значит, вы возились со мной из-за мамы.

– Это часть правды. – Пол повернул Брэндона лицом к себе. – Но не вся. Может, я думал, что мне легче будет с Джулией, если мы с тобой поладим. Если бы я тебе не пришелся по душе, у меня не было бы ни шанса. И потом, мне нравится возиться с тобой. Хотя ты короткий, и некрасивый, и обыграл меня в баскетбол.

Брэндон был спокойным и чутким ребенком, он понял простой ответ Пола и, посмотрев ему в глаза, поверил. И улыбнулся.

– Я не всегда буду коротким, но всегда буду вас обыгрывать.

– Я докажу, что ты ошибаешься, но попозже. Сейчас надо выяснить, что расстроило твою маму, а ты сбегай к Треверс, выпроси у нее еще печенья. Дай мне полчаса, хорошо?

– Хорошо. – Брэндон отбежал, обернулся. – Пол! Я рад, что она раньше не встречалась с парнями и все такое.

Пол не смог вспомнить лучший комплимент.

– Я тоже. А теперь беги.

Джулия была в кухне, очень медленно, как автомат, выжимала лимоны. Она сняла жакет, скинула туфли, по контрасту с ярко-синей маечкой ее голые плечи казались очень белыми и очень хрупкими."

– Я почти закончила.

Ее голос прозвучал очень ровно, но Пол чувствовал, что она встревожена. Ничего не говоря, он потянул ее к раковине, сполоснул ее руки холодной водой.

– Что ты делаешь?

Он вытер ее руки посудным полотенцем, выключил радио.

– Я закончу. Присядь, глубоко вздохни пару раз и расскажи мне, что случилось.

– Я не хочу сидеть. – Но она привалилась к рабочему столу и тут же выпрямилась. – Брэндон? Где Брэндон?

– Я отослал его в дом.

Джулия выдавила слабую улыбку и наконец села. Пол снял с крючка деревянную ложку, размешал сахар в кувшине, налил лимонада в стакан поверх кусочков льда, взболтал.

– Тебя так расстроило интервью с Кеннетом?

– Нет. – Джулия сделала первый глоток. – Откуда ты узнал о Кеннете?

– Сесиль сказала, когда я ее сменил. Джулия только сейчас поняла, что Сесиль нет.

– Ты отослал ее домой?

– Я хотел провести некоторое время с Брэндоном. Есть возражения?

Джулия сделала еще один глоток.

– Прости. Я не могу собраться с мыслями. Конечно, все нормально. Брэндон выглядел таким счастливым. Я ему не соперница в баскетболе и…

– Джулия, ты скажешь наконец, что случилось? Она отставила стакан, сцепила на коленях руки.

– Дело не в интервью. Оно прошло очень хорошо. – Джулия потерла глаза. Все казалось таким расплывчатым. Она хотела подняться, подойти к Полу, но ноги не слушались. Странно, ведь все уже в порядке. Все снова в полном порядке.

Она вздрогнула, когда Пол оттолкнул стул и прошел к холодильнику за бутылкой пива.

– Может, я начну сначала?

– Прекрасно. – Пол сорвал пробку, глотнул пива и сел напротив нее, призывая на помощь все свое терпение. – Начинай.

– Мы летели из Сосалито. Я думала о том, что почти закончила сбор материала и что через несколько недель мы будем дома. Потом я думала о тебе и о том, как буду жить там, когда ты будешь жить здесь.

– Проклятье!

Но она его даже не слышала.

– Должно быть, я задремала. Кеннет угостил меня ленчем с вином, а перед вылетом я приняла успокаивающие таблетки. Я проснулась, когда самолет… кажется, я не рассказывала тебе, но я боюсь летать. Ну, даже не летать. Я боюсь замкнутого пространства, из которого нет выхода. И когда самолет стал трястись, я приказала себе не ныть. Но пилот сказал… Он сказал, что у нас проблема. Что мы падаем.

– О боже! – Пол в ужасе вскочил и рывком поднял ее на ноги. Его руки заметались по ее телу, нащупывая возможные повреждения. – Ты ранена? Джулия, ты ранена?

– Нет-нет. Кажется, я прикусила язык. – Она смутно помнила вкус крови и страха во рту. – Джек сказал, что мы выкрутимся. Топливо… что-то случилось с топливопроводом. Потом двигатели заглохли. Я думала только о Брэндоне. Он был лишен отца, и я не могла вынести мысли о том, что он останется совсем один. Я слышала, как Джек ругается… и в радиоприемнике трещали голоса.

Джулия задрожала, и Пол подхватил ее на руки, прижал к груди.

– Мне было так страшно. Я не хотела умирать в этом чертовом самолете. – Она вжалась лицом в его шею, и ее голос зазвучал приглушенно:

– Джек вопил, чтобы я держалась. Потом мы ударились. Мне казалось, будто это я ударилась о бетон, а не самолет. Потом мы запрыгали… не как мячик… как камень… если камень может прыгать. Скрежетал металл, выли сирены. Мы кружились, как потерявший управление автомобиль на льду. И сирены. А потом мы остановились. Мы просто остановились. Наверное, я уже отстегнула ремень, я не помню… но когда Джек подошел, я стояла. Он поцеловал меня. Надеюсь, ты не сердишься.

– Нет, черт побери.

– Хорошо, потому что я тоже его поцеловала.

Продолжая укачивать ее. Пол уткнулся лицом в ее волосы.

– Когда я его увижу, то обязательно сам поцелую.

– Во всей моей жизни никто никогда не заставлял меня чувствовать так, как ты. – Джулия разрыдалась, словно прорвалась плотина. – Прости.

– Ничего. Плачь сколько хочешь.

Пол сам дрожал, когда нес ее в гостиную, когда посадил ее на диван и прижал к себе. Ее рыдания уже затихали, но его обуревали страх и ярость.

Он мог потерять ее. Ее могли отнять у него.

– Я в порядке. – Джулия выпрямилась, насколько позволяли его объятия, вытерла слезы – Но когда я увидела тебя и Брэндона, то совсем расклеилась.

– Я сам еще не пришел в себя. – Пол поцеловал ее не так нежно, как хотел бы, запустил пальцы в ее волосы. – Как пусто было без тебя, как бессмысленно. Я не могу без тебя, Джулия.

– Я знаю. Я тоже не могу без тебя, и это совсем не так страшно, как я думала раньше. – Она погладила его щеку. Как чудесно знать, что можно вот так касаться его, когда захочется. Как чудесно доверять. – Это не все. Пол. И тебе это не понравится.

– Понравится, если только ты не хочешь сообщить, что решила сбежать с Джеком. Джулия не улыбнулась.

– Я нашла это под креслом в самолете. – Она вскочила и, доставая листок из кармана юбки и протягивая ему, уже знала, что он будет чувствовать.

Ярость, бессильную ярость и страх. И гнев, менее взрывоопасный, чем ярость, но всепоглощающий.

– Те, другие были предупреждениями. Это… думаю, мы можем назвать это утверждением.

– Я назвал бы это убийством. Джулия облизнула губы.

– Я жива.

– Прекрасно. – Пол вскочил, и на нее словно обрушились волны его гнева. – Попытка убийства. Тот, кто написал это, повредил самолет. Они хотели, чтобы ты умерла.

– Возможно. Но более вероятно, что меня хотели просто напугать. Если меня хотели убить, зачем записка?

– Я не желаю стоять здесь и разбираться в мыслях преступника.

– Но разве не этим ты занимаешься, когда пишешь об убийствах?

– Это не роман.

– Но правила те же самые. Твои сюжеты логичны, потому что в поведении преступника всегда есть логика. Им движет страсть, или жадность, или жажда мщения. Всегда есть мотив, каким бы извращенным он ни казался. Мы должны мыслить логично.

– К черту логику, Джил. – Пол схватил ее за руку. – Ты полетишь в Коннектикут первым же рейсом.

Джулия помолчала, напоминая себе, что он просто боится за нее.

– Я думала об этом. По крайней мере, пыталась думать. Я могла бы вернуться…

– Ты вернешься, черт побери. Она покачала головой.

– И что это изменит? Все уже закрутилось, Пол. Я не могу стереть из памяти то, что Ева рассказала мне… Более того, я не могу отказаться от своих обязательств.

Пол потряс листком в воздухе.

– С твоими обязательствами покончено. Джулия не посмотрела на записку, может, из трусости, но она пока была не готова.

– Даже если и так… а это совсем не так… мое возвращение в Коннектикут ничего не изменит. Я уже знаю слишком много о слишком многих людях, об их тайнах, их некрасивых поступках. Может быть, если я буду сидеть тихо, все успокоится, но я не хочу прожить остаток жизни с этим «может быть».

Она права, но Пол ненавидел эту чертову логику и хотел одного: чтобы Джулия была в безопасности.

– Ты можешь объявить публично, что отказываешься от этого проекта.

– Нет. И не только потому, что это противоречит моим убеждениям, но и потому, что это вряд ли поможет. Я дам объявление во всех газетах, улечу, займусь чем-то другим и через несколько недель или месяцев начну расслабляться. А потом произойдет несчастный случай, и мой сын останется сиротой. Нет. Я должна все продумать как следует, только сейчас я не могу думать.

Пол хотел спорить, требовать, оттащить ее и Брэндона к самолету, отправить их как можно дальше. Но в ее словах определенно был смысл.

– Пойдем в полицию с этими записками и с нашими подозрениями.

Джулия согласно кивнула.

– Но нам скорее поверят, если Ева заявит о поломке самолета и полиция найдет следы диверсии.

– Я не хочу выпускать тебя из виду. Она с благодарностью сжала его руки.

– Я тоже хочу этого.

– Значит, ты не будешь возражать, если я останусь здесь на ночь?

– Не только не возражаю, но сама постелю тебе в свободной спальне.

– В свободной спальне? Джулия виновато улыбнулась.

– Брэндон.

– Брэндон, – повторил Пол, снова обнимая ее, и она вдруг показалась себе совсем маленькой и хрупкой. – Предлагаю сделку. Пока Брэндон не привыкнет, я буду притворяться, что сплю в свободной спальне.

– Я обычно не иду на компромиссы. – Джулия провела пальцами по его голой груди. – Где твоя рубашка?

– Ты, должно быть, была почти в коматозном состоянии, если только сейчас заметила мою потрясающую голую грудь. Мы с парнем играли в баскетбол, помнишь? Я вспотел.

– Ах да. Баскетбол. Кольцо. Там раньше не было кольца.

– Ну, слава богу, мадам возвращается, – прошептал Пол, целуя ее. – Я привинтил его там пару часов назад. Ее сердце совсем растаяло.

– Ты сделал это для Брэндона?

– Вроде того. Хотел поразить его своей ловкостью, но он меня обыграл. Крутой парень. Джулия обняла ладонями лицо Пола.

– Я никогда не думала, даже представить не могла, что смогу полюбить кого-нибудь так сильно, как я люблю тебя. До того, как встретила тебя.

– Джулия! – Нина вбежала в кухню с черного хода и без стука ворвалась в гостиную. Впервые Джулия увидела ее потрясенной. Бледное лицо, огромные глаза, взлохмаченные волосы. – О боже, вы в порядке? Я только что услышала. – Джулия отстранилась от Пола, и Нина тут же обняла ее дрожащими руками, обдав ароматом дорогих духов. – Позвонил пилот. Он хотел удостовериться, что вы благополучно добрались до дома. Он сказал мне… – Нина умолкла и крепче вцепилась в Джулию.

– Все в порядке. Сейчас, во всяком случае.

– Я не понимаю. Он пилот высочайшего класса, а механик Евы – самый лучший. Я не понимаю, как могла возникнуть подобная проблема.

– Я уверена, мы все выясним, когда осмотрят самолет.

– Они собираются обследовать каждый дюйм. Каждый дюйм. Простите. – Судорожно вздохнув, Нина отпустила Джулию. – Я уверена, последнее, что вам нужно, это моя истерика. Просто, когда я услышала, я должна была убедиться сама, что с вами все в порядке.

– Ни царапины. Вы правы насчет Джека. Он прекрасный пилот.

– Что я могу для вас сделать? – Снова спокойная и компетентная, Нина обвела взглядом обновленную гостиную. – Налить что-нибудь выпить? Приготовить ванну? Я могу вызвать врача мисс Би. Он даст вам транквилизатор, чтобы вы могли заснуть.

– Не думаю, что у меня будут проблемы со сном, но спасибо. – Джулия даже сумела рассмеяться. – Похоже, это вам надо выпить.

– Может, присесть на минуточку. – Нина опустилась на подлокотник дивана. – Вы так спокойны.

– Сейчас. Несколько минут назад была совсем другая картина.

Нина вздрогнула.

– В последний раз, когда я летела, самолет попал в грозу. Я провела пятнадцать самых страшных минут моей жизни на высоте в тридцать пять тысяч футов. Не могу представить, что вы пережили подобное.

– Да, я не хотела бы повторения. – Снова хлопнула кухонная дверь. – Это Брэндон. И я не хочу, чтобы он узнал об этом сейчас.

– Конечно. – Нина с явным усилием поднялась. – Вы не хотите его огорчать. Я постараюсь перехватить Еву, не то Треверс ей все выложит без подготовки.

– Спасибо, Нина.

– Я рада, что с вами все в порядке. – Нина сжала руку Джулии и повернулась к Полу:

– Береги ее.

– Можешь не сомневаться.

Нина вышла через дверь веранды, на ходу приглаживая волосы. Джулия обернулась. Брэндон стоял в дверях кухни и настороженно смотрел на них, над его верхней губой блестели подозрительные усы.

– Почему он должен беречь тебя?

– Это просто такое выражение. – Джулия прищурилась. – Виноградный сок? Брэндон вытер губы.

– Треверс уже открыла его. Было бы невежливо не выпить.

– Естественно.

– После игры один на один умираешь от жажды, – заметил Пол.

– Да, особенно когда выигрываешь, – откликнулся Брэндон.

Они обменялись очень мужскими взглядами, затем Брэндон плюхнулся в кресло.

– Мам, ты в порядке? Пол сказал, что ты расстроена.

– В порядке. Даже в полном. Ты мог бы уговорить меня приготовить парочку королевских брэндонбургеров.

– Здорово. С жареной картошкой и кетчупом?

– Думаю… ой, я совсем забыла. Я же ужинаю с Евой. Я обещала. Может, позвонить ей и отказаться?

– Не надо отказываться ради нас. – Пол подмигнул Брэндону. – Мы с парнем сами позаботимся об ужине.

– Да, но…

Однако Брэндон уже заинтересовался:

– Вы умеете готовить?

– Умею ли я готовить? Я умею гораздо лучшее. Я могу организовать поездку в «Макдоналдс».

– Здорово! – Брэндон вскочил, потом вспомнил о маме и с надеждой посмотрел на нее. Путешествие в «Макдоналдс» означало массу замечательных вещей, включая отсутствие грязной посуды после ужина. – Можно, мам?

– Можно. – Джулия поцеловала сына в макушку и улыбнулась Полу. – Поезжайте.

Глава 23

Горячая ванна с ароматными маслами, кремы, лосьоны… пятнадцать минут за туалетным столиком… К тому времени, как Джулия скользнула в брючный костюм из розового шелка, она чувствовала, что полностью восстановила и душевные, и физические силы… и все же с удовольствием приняла предложение Пола проводить ее к главному дому.

– Ты пахнешь невероятно. Может, не откажешься заглянуть ко мне в спальню после ужина?

– Я готова к переговорам. – Джулия остановилась у парадной двери, обвила руками его шею. – Начинай думать о том, как убедить меня. – Она легко коснулась губами его рта и тут же – удивив и его, и себя – впилась в его губы жадным поцелуем. – А теперь поезжай за своим гамбургером.

Пол не сразу нашелся с ответом, казалось, что вся кровь отхлынула от мозгов и ударила прямо в пах.

– Два условия… Ешь быстро. Джулия улыбнулась.

– А второе?

– Объясню, когда вернешься. – Уже отойдя от нее, Пол обернулся:

– Ешь очень быстро.

Засмеявшись и решив установить мировой рекорд по поглощению ужинов, Джулия постучала в дверь.

Впервые домоправительница не заворчала, она окинула Джулию взглядом, сначала показавшимся озабоченным, но быстро сменившимся на подозрительный и даже раздраженный.

– Вы ее огорчили.

– Еву? Я огорчила Еву? – Когда до Джулии дошел смысл слов Треверс, она не знала, что делать: хохотать или ругаться. – Вы это о самолете? Господи, Треверс! Как можно обвинять меня в том, что я чуть не попала в авиакатастрофу?

Однако, судя по тому, как резко домоправительница ткнула пальцем в сторону гостиной и протопала в кухню, она обвиняла именно Джулию.

– Всегда приятно поболтать с вами! – крикнула Джулия ей вслед и направилась в гостиную.

Ева нервно ходила взад-вперед, как экзотическое животное в элегантной клетке. Ее напряжение было почти ощутимым, глаза блестели, но слезы хлынули, только когда она увидела Джулию.

Разрыдавшись, Ева упала на диван.

– О, пожалуйста, не надо. – Джулия подбежала, обняла ее. – Все в порядке. Все теперь хорошо.

– Вы могли погибнуть. Я не знаю, что бы я тогда делала. – Пару минут Ева боролась со своими нервами и победила. – Клянусь вам, Джулия, я никогда не думала, что кто-то может зайти так далеко. Я понимала, что меня будут стремиться остановить, до и представить не могла, что попытаются погубить вас.

– Я не пострадала. И со мной ничего не случится.

– Да. Потому что мы на этом закончим.

– Ева. – Джулия нашла в кармане бумажный платок и протянула ей. – Мы только что обсуждали все это с Полом. Если мы сейчас прекратим работу, это ничего не изменит, не так ли?

Ева промокнула слезы.

– Вы правы. – Очень медленно, чувствуя каждую секунду своих шестидесяти семи лет, она подошла к бару и налила в бокал шампанского. – Вы уже знаете слишком много. Это я виновата. Мой эгоизм.

– Моя работа, – возразила Джулия. Прежде чем наполнить бокал для Джулии, Ева глотнула шампанского. У девочки нежные на вид, очень хрупкие плечи, подумала она, но достаточно сильные, чтобы поддержать.

– Так вы не хотите покончить с этим делом?

– Не смогла бы, даже если бы хотела, но я не хочу. – Джулия взяла бокал, слегка коснулась бокала Евы. – За продолжение.

Джулия не успела поднести бокал к губам. Ева схватила ее за руку. Ее глаза вдруг стали совсем сухими и очень напряженными.

– Вы можете возненавидеть меня до того, как все закончится.

Хватка была такой крепкой, что Джулия почувствовала, как бьется ее пульс под пальцем Евы.

– Это невозможно.

Ева кивнула. На счастье или несчастье, но она уже приняла решение. Оставалось только довести дело до конца.

– Берите бутылку. Мы поужинаем на веранде. Сумерки окутали сад. В листве мерцали разноцветные фонарики, на столе горели свечи. Шелестели листья, и журчала вода в фонтане. Благоухали распускающиеся гардении.

– Мне так много нужно рассказать вам сегодня. – Ева молчала, пока Треверс расставляла на стеклянном столе тарелки с фаршированными грибами. – Вероятно, слишком много для одного вечера, но я больше не могу ждать.

– Ева, я здесь, чтобы слушать. Ева кивнула.

– Утром в той машине меня ждал Виктор. Не могу передать, как чудесно снова быть рядом с ним, знать, что сердцами мы всегда вместе. Он хороший человек, Джулия. Захваченный в плен обстоятельствами, воспитанием, религией… Есть ли более тяжелое бремя, чем следовать голосу сердца и совести? Несмотря на все проблемы, на все страдания, он принес мне больше счастья, чем выпадает большинству женщин за всю жизнь.

– Мне кажется, я понимаю. – Голос Джулии был мягким, успокаивающим. – Иногда можно любить и без «они жили долго и счастливо, и умерли в один день».

– Не отказывайтесь от собственных «долго и счастливо», Джулия. Я хочу для вас самого лучшего.

Треверс вынесла салаты, хмуро посмотрела на почти не тронутое первое блюдо Евы, но промолчала.

– Каковы ваши впечатления о Кеннете?

– Ну..; – Вдруг поняв, что умирает от голода, Джулия набросилась на салат. – Должна признать, что он оказался совсем не таким, как я его представляла. Более очаровательным, более раскованным, более сексуальным.

Впервые за много часов Ева смогла рассмеяться.

– Боже мой, вы правы. Меня всегда раздражало, что такой сексапильный мужчина придерживается столь строгих правил. Всегда нужное слово в нужный момент. Кроме последнего момента.

– Он мне рассказал. Удивляюсь, что он ушел с целой шкурой.

– Сражение прошло на равных. Конечно, Кеннет был абсолютно прав, но мужчине трудно понять, что чувствует женщина, оставаясь на втором месте. Однако я всегда знала, что могу на него положиться во всем.

– А вы знали, что в ту ночь, когда телохранители Дельрико чуть не избили Пола, Кеннет стоял на верхней площадке лестницы?

Ева оторвала взгляд от бокала, взмахнула ресницами.

– Кеннет?

– Да, Кеннет. С заряженным пистолетом. И готовый им воспользоваться. Вы были совершенно правы, когда сказали, что можете во всем положиться на него.

– Проклятье. – Ева отложила вилку, взяла бокал. – Он никогда и словом не обмолвился.

– И это еще не все. Я думаю, что он любит вас большую часть своей жизни.

Ева хотела отделаться смехом, но Джулия так внимательно смотрела на нее… Отдельные сцены, слова, взгляды мелькнули перед ее мысленным взором. Рука, сжимавшая ножку бокала, задрожала.

– Господи, как мы бываем беспечны.

– Сомневаюсь, что он сожалеет хоть об одной минуте.

– Но я сожалею.

Треверс расставляла тарелки с лососем, и Ева снова умолкла. В ее голове жужжали голоса. Угрозы, обещания. Она боялась сказать слишком много, боялась, что некоторые вещи так и останутся невысказанными.

– Джулия, вы принесли диктофон? – Да.

– Тогда я хотела бы начать. – Пока Джулия доставала Диктофон, Ева изысканно притворялась, что заинтересована едой. – Вы знаете мои чувства ко многим людям. Как переплеталась моя жизнь с их жизнями. Треверс и Нина, которые пришли ко мне, пережив кошмары. Кеннет, которого я переманила у Шарлотты, просто чтобы насолить ей. Майкл Торрент, Тони, Рори, Дамиан – все мои ошибки и их очень разные последствия. Майкл Дельрико, сыгравший на моем тщеславии. Из-за него я потеряла Дрейка.

– Я не понимаю.

– Это Дрейк разгромил ваш дом, украл мои вещи. Ему нужны были пленки.

– Дрейк? – Джулия заморгала, ослепленная огоньком спички.

– Может, нельзя во всем винить Майкла. Страшное детство оставило свою печать на Дрейке. – Ева выдохнула струю дыма. – Однако я предпочитаю винить Майкла. Он знал, что у Дрейка пристрастие к азартным играм. Черт, у мальчика были всевозможные слабости, и Майкл их использовал. Дрейк слаб, расчетлив, ненадежен, но он был членом семьи.

– Был?

– Я уволила его. Как моего пресс-агента и как моего племянника.

– Это объясняет, почему он не отвечает на мои звонки. Мне очень жаль, Ева. Ева отмахнулась.

– Видит бог, я не собираюсь тосковать о Дрейке. Все Те люди, с которыми меня сталкивала судьба, оказывали определенное влияние на мою жизнь и часто на жизни друг друга. Рори подарил мне Пола, и я благодарю за это бога. И если вы не ошибаетесь насчет Линды, я связана и с ней тоже.

Джулия улыбнулась:

– Она бы вам понравилась.

– Возможно. – Ева пожала плечами. – Рори привел мне Дельрико, а Дельрико – Дамиана. Вы видите, как каждая личность незаметно или открыто меняет ход событий? Без любого из персонажей сюжет изменился бы.

– И Чарли Грей изменил вашу жизнь?

– Чарли… – Ева мечтательно улыбнулась. – Чарли ускорил неизбежное. Если бы я могла вернуться в прошлое и изменить только что-то одно, это были бы мои отношения с Чарли. Может, если бы я была добрее и не так эгоистична, его жизнь стала бы другой. Но мы не можем вернуться в прошлое. – Ее глаза, устремленные на Джулию, потемнели. – Из всех людей, кого я знала, больше всего на мою жизнь повлияли двое… Виктор и Глория.

– Глория Дюбари?

– Да. Она в ярости. Считает меня предательницей, ведь я собираюсь обнародовать то, что она считает своим личным адом. Я делаю это не для того, чтобы отомстить или покарать. Я делаю это не с легким сердцем. Из всего, что я рассказывала вам, это самое тяжелое и самое необходимое.

– Я уже говорила, что не собираюсь судить.

– Но вам никуда от этого не деться, – мягко сказала Ева. – В начале карьеры, когда Глория играла невинных девушек, она встретила мужчину. Он был неотразимо красив, знаменит и женат. Глория доверилась мне не потому, что мы были подругами, а потому, что я когда-то подпала под те же самые чары. Этим мужчиной был Майкл Торрент.

– Дюбари и Торрент? – Джулия была поражена. – Я прочитала все, что смогла найти об обоих. Там не было ни намека.

– Они были осмотрительны. Я помогала им. Понимала, что Глория влюблена без памяти. И тогда она еще не была скована своим имиджем и еще не встретила Маркуса. Глория была жизнерадостной, сумасбродной, страстной. Я могу только сожалеть, что она так успешно вытравила из себя все эти качества.

Джулия покачала головой. Просто невозможно было представить Глорию Дюбари сумасбродной и страстной. Все равно что представить Еву отбивающей на столе чечетку.

Даже еще невозможнее.

– В то время Торрент был женат на… – Джулия быстро подсчитала. – На Амелии Грей.

– На первой жене Чарли, да. Их брак быстро развалился. У него был плохой фундамент – чувство вины Майкла. Торрент использовал всю свою власть, все свое влияние, чтобы отстранить Чарли от главных ролей, но так и не научился жить с этим.

Джулия судорожно вздохнула. Если внебрачную связь Глории можно было сравнить с легким толчком, то эта информация была ударом наотмашь.

– Майкл Торрент мешал карьере Чарли? Господи, Ева, они же считались друзьями. Их дружба была легендой, а Торрент стал одним из самых почитаемых киноактеров.

– Он мог бы стать тем же, если бы был терпелив и лоялен, но из-за собственных страхов он предал друга. Майкл страшно боялся, что Чарли затмит его. Он давил на студии, что в те времена звездам прекрасно удавалось, и Чарли получал лишь роли друзей героев.

– Чарли знал?

– Вероятно, подозревал, но никогда не верил. Майкл также развлекался со всеми женами Чарли. Он сам признался мне во всем вскоре после того, как Чарли покончил с собой. Его признание плюс тоска смертная – вот причины нашего развода. Майкл женился на Амелии, и его угрызения совести поддерживали их брак несколько лет. Потом он встретил Глорию.

– И вы помогали им? После всего, что он сделал?

– Я помогала Глории. Чарли был мертв, а она жива. Я только-только начинала оправляться после Тони, и этот роман развлекал меня. Они могли бы встречаться в «Бель-Эйр», как все другие тайные любовники. – Ева чуть улыбнулась. – Включая меня.

– Представляю, сколько коридорных стали миллионерами на чаевых.

– Все знали, что в фешенебельном «Бель-Эйр» можно провести пару часов с чужим мужем или женой.

И Амелия Грей-Торрент не была дурой. Поэтому Глория и Майкл встречались в отвратительных маленьких мотелях. Если бы мой гостевой домик уже был достроен, может, я и предоставляла бы им убежище. Но они и так справлялись. Самое забавное, что, катаясь по простыням в мотелях, в фильме они играли дочь и отца.

– «Застенчивая невеста»! – Джулия расхохоталась. – Простите, но я представила, что было бы, если бы они перепутали реплики! Камера включается, и он говорит: «Юная леди, я должен перекинуть вас через коленку и как следует отшлепать».

– А у нее темнеют глаза, дрожат губы, – подхватила Ева. – «Да, о да, папочка, пожалуйста».

– Неужели они действительно верят, что такая давняя связь может шокировать людей в наши дни? Тридцать лет назад это могло бы вызвать скандал, но кому это важно сейчас?

– Глории… и ее мужу. Он такой пуританин. Из тех, кто первым бросит камень.

– Они женаты более двадцати пяти лет. Не станут же они разводиться из-за того, что случилось еще до их встречи!

– Глория все видит в ином свете. И если даже Маркус выдержит это, то остальное будет для него настоящим испытанием. – Ева помолчала, понимая, что ее следующие слова как снежный ком покатятся с горы, превращаясь в лавину, и ничего уже нельзя будет изменить. – Когда фильм вышел на экраны, Глория обнаружила, что беременна… от Майкла Торрента.

Джулия мгновенно перестала смеяться. Эту боль она понимала слишком хорошо.

– Ужасно. Обнаружить себя беременной от женатого мужчины…

– Глория была в панике, – закончила за нее Ева. – Ее роман с Майклом угасал, но сначала она, конечно, пошла к нему, и не сомневаюсь, что закатила истерику. Он уже собирался разводиться с Амелией, но не собирался сразу прыгать в новый брак.

– Как мне жаль ее, как я ее понимаю, – прошептала Джулия.

– Они оба боялись скандала и еще больше опасались оказаться привязанными друг к другу на неопределенное время. Глория пришла ко мне. Ей больше не к кому было пойти.

– И вы опять помогли ей.

– Я поддержала ее, как подруга, как женщина. Глория уже решила сделать аборт. В те дни аборты были незаконными и опасными.

Джулия закрыла глаза.

– Как же ей было страшно.

– Да. Я нашла одну клинику во Франции, и мы поехали туда, Глория страдала не только физически. Такой выбор никогда не бывает легким.

– Ей повезло, что вы были рядом. Если бы она была одна… – Джулия открыла глаза, повлажневшие от слез. Как серый мокрый бархат. – Какой бы выбор ни сделала женщина, очень трудно одной принимать решение.

– Это было вполне приличное заведение. Я сидела в маленькой приемной с белыми стенами. Когда Глорию увозили прочь, она закрыла лицо руками и разрыдалась. И стало очень тихо, а потом меня пустили в ее палату. Она очень долго молчала. Много часов. Потом она повернула голову и посмотрела на меня. «Ева, – сказала она, – я знаю, что поступила правильно, единственно правильно, но ничто не могло бы причинить большую боль».

Джулия смахнула слезу со щеки.

– Вы уверены, что это необходимо предавать гласности?

– Да, но оставляю решение за вами, за вашим сердцем… после того, как вы услышите остальное.

Джулия встала. Она не понимала, почему волновалась, но нервы ее натянулись, как струны.

– Ева, решение должен принимать не сторонний наблюдатель, а участник событий.

– Джулия, вы не были просто наблюдателем с того самого момента, как появились здесь. Я знаю, вы пытались, вы предпочли бы непредвзятый подход, но это невозможно.

– Может, я не сохранила объективность, а может, надеюсь, что без нее лучше напишу эту книгу. Однако я не имею права включать или вычеркивать настолько интимные вещи.

– А кто тогда имеет право? – прошептала Ева. – Пожалуйста, сядьте, я хочу продолжить.

Джулия заколебалась, сама не зная почему, но села и стала ждать. Ночь быстро обступила их, оставив лишь крохотные звезды и мерцание свечей. Лицо Евы казалось таинственным и торжественным… Где-то заухала сова.

– Продолжайте.

– Глория вернулась домой, снова стала сниматься. Не прошло и года, как она встретила Маркуса и начала новую жизнь. В тот же год я познакомилась с Виктором. Мы не прятались по шикарным гостиницам и грязным мотелям. Нас соединила не вспышка страсти, а ровное пламя. В остальном, полагаю, мы были похожи на Майкла и Глорию. Виктор был женат, и, хотя его брак не был счастливым, мы не могли встречаться открыто. Мне и сейчас трудно это признавать, но вне этих стен мы никогда не были парой. Мы любили друг друга здесь, в этом доме, и только горстка людей, которым мы доверяли, знала нашу тайну. Не буду притворяться, что это меня устраивало. Я возмущалась, обижалась. На Виктора, на его жену, на всю ту ложь, в которой мы жили. У нас столько было украдено, а особенно…

Теперь поднялась Ева, прошла к цветам, склонилась над ними, вдыхая их аромат, затем медленно, очень медленно она вернулась к столу, но не села.

– Глория вышла замуж за Маркуса через год после нашей поездки во Францию. Через два месяца она была снова беременна и исступленно счастлива. Через несколько недель я поняла, что тоже беременна… и ужасно несчастна.

– Вы? – Джулия вскочила и протянула руку. – Мне так жаль.

– Не надо. – Ева обхватила ее руку. – Присядьте.

Дайте мне закончить.

Держась за руки, они сели. Их разделяли горящие свечи, на лице Евы мелькали тени.

– Мне было почти сорок, и я давно перестала думать о детях. Беременность напугала меня не только из-за моего возраста. Я боялась общественного мнения, Джулия, но не из-за себя.

– Виктор, – прошептала Джулия.

– Да, Виктор, связанный законом и церковью с другой женщиной.

– Но он любил вас. – Джулия прижала ладонь Евы к своей щеке. – Как он отреагировал, когда вы ему сказали?

– Я ему не сказала. Я никогда ему не говорила.

– Господи, Ева! Как вы могли скрыть от него?! Это был не только ваш ребенок, но и его тоже. Он имел право знать.

– Вы представляете, как отчаянно он хотел детей? – Ева перегнулась через стол. Ее глаза засверкали. – Он так и не простил себя за потерю своего ребенка. Да, если бы я ему сказала, все могло бы измениться. Я приковала бы его к себе младенцем, как жена приковала его чувством вины. Я не могла этого допустить.

Джулия ждала, пока Ева дрожащей рукой подливала себе вина, и только потом сказала:

– Я понимаю. Мне кажется, что я понимаю. Я не назвала родителям имя отца Брэндона по той же причине. Я не могла вынести даже мысли о том, что он останется со мной только из-за ребенка.

– Ребенок был во мне, и я чувствовала, всегда буду чувствовать, что решение должно быть моим. Я очень хотела рассказать Виктору, разделить это с ним хоть на один день. Но это было бы еще хуже, чем ложь. Я решила вернуться во Францию. С Треверс. Я не могла просить Глорию, даже не могла рассказать ей, ведь она в это время выбирала имя ребенку и вязала башмачки.

– Ева, вы не должны объяснять мне. Я понимаю.

– Да, вы понимаете. Только женщина, стоявшая перед этим выбором, может понять. Треверс… – Ева зачиркала спичкой, но не смогла зажечь ее и с благодарностью приняла помощь Джулии. Закурила, откинулась на спинку стула. – Треверс тоже понимала. У нее был ребенок и в то же время как бы не было. Итак, с Треверс я вернулась во Францию.

Ничто никогда не казалось ей таким холодным и убивающим всякую надежду, как простые белые стены смотровой. У доктора был ласковый голос, ласковые руки, ласковые глаза. Но это не имело значения. Автоматически отвечая на обязательные вопросы, Ева не сводила глаз с пустой белой стены.

Такой была вся ее жизнь. Пустой. Никто бы, конечно, не поверил, ведь она Ева Бенедикт, кинобогиня, звезда, которую жаждали мужчины и которой завидовали женщины. Но в этот момент она хотела быть обыкновенной женой обыкновенного мужчины и родить обыкновенного ребенка!

Но она была Евой Бенедикт, а отцом – Виктор Флэнниган, и поэтому ребенок не мог быть обыкновенным. Он не мог даже быть.

Она не хотела задумываться, был бы это мальчик или девочка. И думала. Она не могла позволить себе представлять, как разрастаются в ее теле крохотные клетки и становятся ребенком. Хотя представляла слишком часто. У ребенка были бы глаза Виктора. Ева задыхалась от любви и тоски.

Любви не будет.

Она слушала, как врач объяснял простоту процедуры, как обещал минимальную боль своим ласковым голосом. Она чувствовала вкус слез, струившихся по щекам и попадавших на губы.

Как глупо, как бесполезно. Другие женщины оказывались на том же самом перекрестке и шли дальше. Она смогла бы смириться, если бы знала, что приняла правильное решение.

Она не проронила ни слова, когда вошла медсестра.

Опять ласковые ловкие руки, опять тихие утешающие слова. Ева с содроганием думала о женщинах, у которых нет ее средств и возможностей.

Она тихо лежала на каталке, едва почувствовала лег-" кий укол. Для того чтобы расслабиться, как ей сказали. Ее выкатили из смотровой. Она не сводила глаз с потолка. Через несколько секунд она будет в операционной. Потом, гораздо быстрее, чем объяснения, все будет кончено, и ее отвезут в уютную отдельную палату с видом на далекие горы.

И она не могла забыть, как Глория закрыла лицо руками.

Лекарство начинало действовать. Ева замотала головой, пытаясь отогнать сонливость. Ей казалось, что она слышит плач ребенка. Но этого не может быть. Ее ребенок еще даже не ребенок. И никогда им не будет.

Она увидела глаза врача, ласковые, сочувствующие глаза над хирургической маской. Она потянулась к его руке, но не почувствовала ее.

– Пожалуйста… Я не могу… Я хочу этого ребенка. Когда она проснулась, то лежала в кровати. Солнечный свет проникал в палату сквозь жалюзи. Рядом на стуле сидела Треверс.

– Все в порядке, – сказала Треверс, беря ее за руку. – Вы их вовремя остановили.

– Вы родили ребенка? – прошептала Джулия.

– Это был ребенок Виктора, зачатый в любви, редкой и бесценной. И когда меня катили по тому коридору, я поняла: что было правильно для Глории, не правильно для меня. И я не знаю, сделала бы я правильный выбор, если бы тогда не прошла все это с ней.

– Как вы смогли незаметно выносить ребенка?

– Приняв решение довести эту беременность до логического конца, я все спланировала. Я вернулась в Штаты, но в Нью-Йорк. Я сумела заинтересовать продюсеров в театральном проекте с моим участием. Для подбора пьесы, режиссера, актеров нужно время, то есть именно то, что мне было тогда необходимо. На седьмом месяце, когда скрывать мое состояние становилось все труднее, я отправилась в Швейцарию, на виллу, которую купила через своих адвокатов, и жила там с Треверс под именем мадам Константин. Практически я исчезла всего на три месяца. Виктор сходил с ума, пытаясь разыскать меня, но я жила очень тихо. В конце восьмого месяца я легла в частную лечебницу уже под именем Эллен ван Дайк. Врачи волновались. В те дни женщины редко рожали первого ребенка в таком возрасте.

И в одиночестве, подумала Джулия.

– Беременность была тяжелой?

– Утомительной, – ответила Ева, улыбаясь. – И тяжелой, потому что я хотела видеть Виктора и не могла. Были осложнения. Только несколько лет спустя я выяснила, что это будет мой единственный ребенок. За две недели до положенного срока у меня начались схватки. Я рожала относительно недолго для первого ребенка. Всего десять часов. Они показались мне десятью днями.

– Я знаю. Я рожала Брэндона тринадцать часов, и они казались мне всей моей жизнью. – Их взгляды встретились над мерцающими свечами. – А ребенок?

– Ребенок был маленьким, меньше шести фунтов. Красивое, самое прекрасное существо на свете. Розовенькая и совершенная, с большими чудными глазами. Мне дали ее подержать. Эту жизнь, что выросла во мне. Она спала, и я смотрела, как она спит. Никогда мне так не хватало Виктора, как в тот час моей жизни.

– Я понимаю. – Джулия сжала пальцы Евы обеими руками. – Я не любила Линкольна к тому времени, как родился Брэндон, но хотела, чтобы он был со мной. Отчаянно нуждалась в том, чтобы он оказался рядом. Как ни поддерживали меня родители, это совсем другое. Я рада, что у вас была Треверс.

– Без нее я бы пропала.

– Вы можете рассказать мне, что стало с ребенком? Ева опустила глаза на их сплетенные пальцы.

– Я оставалась в Швейцарии три недели, а потом вернулась в Нью-Йорк, начала репетировать. Я оставила ребенка в лечебнице, потому что считала, что лучше сразу обрубить все связи. Лучше для меня. У моих адвокатов было несколько заявлений от возможных приемных родителей, и я сама просматривала их. Джулия, я любила то дитя. Я хотела для девочки самого лучшего.

– Конечно, любили. Я могу представить, как вы страдали, отдавая ее.

– Это было похоже на смерть. Но я знала, что она никогда не будет моей, и хотела дать ей наилучший старт. Я сама выбрала родителей, и все эти годы, несмотря на неодобрение моих адвокатов, я заставляла их посылать мне отчеты о ее успехах.

– О Ева, но так вы лишь усугубляли свою боль.

– Нет-нет. Я утверждалась в том, что поступила правильно. Она была всем, на что я только могла надеяться. Умная и красивая, сильная, любящая. Она была слишком юна, когда прошла через то же испытание. – Ева перевернула ладонь и обхватила пальцы Джулии. – Но она не согнулась. Я не имела права возвращать ее в свою жизнь. Но так же, как и тогда, когда я отдавала ее, у меня не было другого выбора.

Джулия затаила дыхание, но не столько от слов Евы, сколько от ее взгляда, от ее жаждущих и полных страха глаз, прозрачных, как стекло. Она попыталась выдернуть руку, но Ева держала крепко.

– Ева, мне больно.

– Я не хотела это делать, но я должна.

– Что вы пытаетесь мне сказать?

– Что никто не имеет большего права услышать эту историю, чем ты. – Ее глаза были такими же неумолимыми, как ее рука. – Ты – мой ребенок, Джулия. Мой единственный ребенок.

– Я вам не верю. – Джулия наконец освободилась и вскочила, отбросив стул. – Как это отвратительно!

– Ты мне веришь.

– Нет, не верю. – Джулия попятилась, вцепившись в волосы обеими руками. Ей приходилось бороться за каждый глоток воздуха, проталкивая его сквозь сжавшееся от гнева горло. – Как вы можете? Как вы можете использовать меня таким образом? Вы узнали, что меня удочерили. Вы все это выдумали. Все это выдумали, чтобы манипулировать мной.

– Ты знаешь. – Ева медленно поднялась, вцепилась в край стола, чтобы не упасть. – Ты знаешь, что это правда. – Их взгляды схлестнулись. – Потому что ты это чувствуешь, ты это видишь. Если тебе нужны доказательства, они у меня есть. Справки из лечебницы, документы об удочерении, письма адвокатов. Но ты уже знаешь правду, Джулия… – Ева протянула к ней руки.

– Не трогайте меня! – взвизгнула Джулия и закрыла руками рот, испугавшись, что так и будет визжать дальше.

– Дорогая, пожалуйста, пойми. Я не хотела причинить тебе боль.

– Тогда зачем? Зачем вы это сделали? – Чувства, безобразные чувства громоздились в ней, угрожая взорваться. Эта женщина… эта женщина, которая всего несколько месяцев назад была лишь лицом на экране, именем в журнале… ее мать? Джулия хотела крикнуть, что это невозможно, но смотрела на Еву, замершую в лунном свете, и знала правду. – Вы заманили меня сюда, вовлекли в свою жизнь, играли в свои игры со мной, со всеми…

– Я нуждалась в тебе.

– Вы нуждались?! – Два слова резанули Еву, как скальпель. – Вы? Да будьте вы прокляты! – Ослепнув от ярости, Джулия отпихнула стол. Он перевернулся, осыпая веранду осколками хрусталя и фарфора. – Будьте вы прокляты! Вы ждали, что я брошусь в ваши объятия? Вы ожидали бурного всплеска любви? – Джулия смахнула слезы с лица. Ева не проронила ни слова. – Не дождетесь. Я презираю вас. Я ненавижу вас за то, что вы мне это сказали, за все ненавижу. Клянусь, я могла бы вас убить. Убирайтесь отсюда! – заорала она на Нину и Треверс, выбежавших из дома. – Убирайтесь к черту. Это вас не касается.

– Идите в дом, – тихо велела Ева, не глядя на них. – Пожалуйста, уходите. Это касается только Джулии и меня.

– Между вами и мной ничего нет, – выдавала Джулия. – Ничего.

– Джулия, я прошу лишь один шанс.

– Он у вас был. Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сделали аборт? Хорошо, большое спасибо. Но моя благодарность заканчивается в тот момент, когда вы подписали бумаги и отказались от меня. И почему? Потому что я мешала вашему образу жизни. Потому что я была ошибкой. Только это у нас общее, Ева. Обоюдная ошибка. – Джулия задыхалась от слез, с трудом выталкивала слова. – У меня была мать, которая меня любила. Вы никогда не сможете заменить ее. И я никогда не прощу вас. Вы сказали то, что я не хотела и не должна была знать.

– Я любила тебя, – произнесла Ева со всем достоинством, возможным в данный момент.

– Это просто еще одна ложь в ряду других. Не подходите ко мне, – предупредила Джулия, когда Ева шагнула к ней. – Я не знаю, что сделаю, если вы ко мне подойдете.

Она развернулась и бросилась бежать.

Ева закрыла лицо руками, раскачиваясь взад-вперед. Когда Треверс обняла ее, чтобы отвести в дом, она почти повисла на ней.

Глава 24

Джулия бежала, но не могла убежать от гнева, от страха, от ощущения потери и предательства. Она несла все это в себе вместе с горем и смятением.

Она все еще видела лицо Евы, ее темные напряженные глаза, ее широкий неулыбающийся рот. Всхлипнув, Джулия поднесла пальцы к своим губам. О боже. Та же пухлая нижняя губа. Ее пальцы задрожали, она сжала их в кулак и снова бросилась бежать, не заметив Лайла, стоявшего на узком балкончике гаража с биноклем на шее, с довольной ухмылкой на лице.

Она вбежала на веранду, задергала дверную ручку, выругалась, лягнула дверь, затем снова вцепилась в ручку. Изнутри Пол распахнул створки и подхватил ее за локти.

– Ну и ну! Ты, кажется, меня не заметила… – Он осекся, когда понял, что она вся трясется, схватил ее за подбородок, поднял ее голову и увидел ее лицо. – В чем дело? Что-то случилось с Евой?

– Нет. – Потерянный, беспомощный взгляд взорвался яростью. – Ева чувствует себя прекрасно. Просто великолепно. А почему бы и нет? Все ниточки в ее руках. – Джулия попыталась вывернуться, но Пол держал ее крепко. – Отпусти меня.

– Как только скажешь, какой бес в тебя вселился. Пошли! – Он вытолкнул ее на веранду. – Похоже, тебе нужен свежий воздух.

– Брэндон…

– Крепко спит. Поскольку его комната с другой стороны дома, он ничего не услышит. Почему ты не садишься?

– Потому что я не хочу сидеть. Я не хочу, чтобы меня держали, успокаивали и гладили по головке. Я хочу, чтобы ты меня отпустил. Пол отпустил ее, поднял руки.

– Пожалуйста. Что еще я могу для тебя сделать?

– Заткнуться. Я не в настроении.

– Хорошо, Джил. – Он оперся бедром о стол. – А на что у тебя есть настроение?

– Я могла бы ее убить. – Джулия заметалась по внутреннему дворику из тени в свет и обратно в тень. Она сорвала на ходу ярко-розовую герань и разодрала ее в клочья. Бархатистые лепестки, трепеща, упали ей под ноги. – Вся эта затея оказалась просто еще одной из ее знаменитых интриг. Вытащила меня сюда, одарила своим чертовым доверием, заставила меня довериться ей… полюбить ее. И она была уверена… так омерзительно уверена, что я попадусь в ловушку. Ты можешь представить: она думала, будто я буду ей благодарна, польщена тем, что так связана с ней!

– Я не могу ничего представить, потому что ничего не понимаю. Может, просветишь меня?

Джулия вскинула голову и посмотрела на него. Он стоял, лениво опершись о стол, и… наблюдал! Вот это у них общее, горько подумала она. Они из тех, кто стоит и наблюдает, записывает, как живут другие, что чувствуют, что говорят, когда судьба тащит их сквозь жизнь своими цепкими пальцами. Только на этот раз протащили ее, манипулировали ею!

– Ты знал. – В ней поднялась новая волна ярости. – Все это время ты знал. Она никогда ничего от тебя не скрывает. И ты стоял в стороне, и наблюдал, и выжидал. Какую роль она отвела тебе, Пол?

Его терпение истощалось. Он оттолкнулся от стола.

– Я не могу ничего подтверждать или отрицать, пока ты не скажешь мне, что я должен был знать.

– Что она моя мать. – Слова сорвались с ее языка, и каждый звук оставлял едкий вкус. – Что Ева Бенедикт – моя мать.

Пол схватил ее за плечи и даже не заметил этого.

– О чем ты говоришь, черт побери?

– Она только что это сказала. – Джулия вцепилась в его рубашку. – Должно быть, мамочка подумала, что настало время поболтать с дочкой. Прошло всего двадцать восемь лет.

Пол резко встряхнул ее, пытаясь предотвратить истерику. Он предпочитал ярость.

– Что она сказала? Точно повтори, что она сказала. Джулия опустила голову и, хотя продолжала судорожно цепляться за него, заговорила спокойно, размеренно, как будто объясняя сложную задачу слабоумному ребенку:

– Что двадцать восемь лет назад она тайно родила в Швейцарии ребенка. И поскольку в ее жизни не было места для подобного неудобства, она отказалась от этого ребенка. От меня. Она отказалась от меня.

Пол со смехом отмахнулся бы от ее слов, если бы не безысходная скорбь в ее глазах. Ее глаза… не цвет, но их разрез. Ее губы задрожали. И этот рот…

– Боже милостивый. – Пол смотрел на ее лицо так, словно никогда не видел его раньше. Может, и не видел. Как иначе он мог не заметить это сходство. О да, не очень явное, но определенное сходство. Как он мог любить их обеих и не видеть, не знать? – Ева сама это сказала?

– Да, хотя я бы не удивилась, если бы она продиктовала Нине: «Рассказать Джулии тайну ее рождения за ужином. В восемь часов». – Джулия отвернулась. – О, я ненавижу ее за это. Ненавижу за все, что она украла у меня. – Джулия снова резко обернулась, ее волосы разлетелись и упали на плечи. Она уже не дрожала, просто стояла совершенно прямо в холодном белом свете луны. – Моя жизнь, каждый момент моей жизни изменились в одно мгновение. Как все может стать тем же самым?

У него не было ответов. Он все еще пытался осознать ее слова. Женщина, которую он любил большую часть своей жизни, оказалась матерью женщины, которую он хотел любить всю оставшуюся жизнь.

– Подожди. Дай мне минутку. Думаю, я представляю, что ты чувствуешь, но…

– Нет. – Джулия словно излучала огонь. Все в ней было обжигающим: глаза, голос, сжатые в кулаки и вытянутые вдоль тела руки. – Ты даже отдаленно не представляешь. Когда я была маленькой, то иногда задумывалась… Это ведь естественно, правда? Кто они, те люди, которым я была не нужна? Почему они меня отдали? Как они выглядели? Какие у них были голоса? Я выдумывала разные истории… что они любили друг друга, а потом он погиб и она осталась одна, в нищете. Или что она умерла в родах, потому что он не успел вернуться и спасти ее… и меня. Множество сентиментальных маленьких историй. Но я оставила их в прошлом из-за своих родителей… – Джулия подняла руку, на мгновение прикрыла глаза. – Они любили меня, я не часто вспоминала, что я им не родная. На самом деле моя жизнь была такой нормальной, что я надолго забывала об этом. Но потом это снова нахлынуло. Когда я носила Брэндона, я думала, была ли моя мать так же напугана, как я. Печальна, одинока.

– Джил…

– Нет, пожалуйста, помолчи. – Она обхватила себя руками, словно защищаясь от него. – Не трогай меня. Я не хочу ни сочувствия, ни понимания.

– Тогда чего ты хочешь?

– Вернуться. – Отчаяние, словно воришка, прокралось в ее голос. – Вернуться в тот момент, когда она еще не начала рассказывать, и остановить ее. Заставить ее понять, что это просто еще одна ложь, с которой жить ей. Почему она это не поняла? Почему не смогла понять, что правда все разрушит? Она отняла мою личность, обезобразила мои воспоминания, лишила меня корней. Я не знаю, кто я. Что я.

– Ты та же, что и час назад.

– Нет, разве ты не видишь? – Джулия протянула руки ладонями вверх. Пустые. – Все, чем я была, построено на одной той лжи и всех последующих. Она родила меня тайно под именем, взятым из одного из ее сценариев. Затем она ушла в свою жизнь. Она даже не призналась ему… – Голос изменил ей, и она хрипло прошептала:

– Виктор. Виктор Флэнниган – мой отец.

Из всего, что Джулия сказала, только это не удивило Пола. Он взял ее руку, негнущуюся и ледяную, разогнул сжатые в кулак пальцы, обхватил их ладонями, согревая.

– Он не знает?

Джулия затрясла головой, потом со страхом взглянула на Пола. Понимает ли он, что смотрит на незнакомку?

– Господи, Пол, что она сделала? Что она сделала со всеми нами?

Он обнял ее, несмотря на ее сопротивление.

– Джулия, что бы ты ни чувствовала сейчас, ты справишься. Ты пережила развод родителей, их смерть, ты привела в этот мир Брэндона одна, без отца.

Она закрыла глаза, надеясь стереть из памяти лицо Евы… через плотно сжатые веки покатились слезы.

– Как я могу смотреть на нее без ненависти, ведь она так легко жила без меня?

– Ты думаешь, это было легко? – прошептал он.

– Для нее – да. – Джулия нетерпеливо смахнула слезы. – Черт побери, я знаю, через что она прошла. Сомнения, паника, боль… все эти фазы. Пол, я знаю, как это больно – обнаружить, что ты беременна, а мужчина, которого ты любишь или думаешь, что любишь, никогда не построит с тобой семью.

– Вероятно, поэтому она чувствовала, что может рассказать тебе правду.

– Ну, она ошиблась. – Джулия медленно, методично заставляла себя успокоиться. – Я также знаю, что, если бы я отказалась от Брэндона, я никогда бы не стала вторгаться в его жизнь, я не стала бы заставлять его вспоминать, как он думал о том, что был недостаточно хорош.

– Если она совершила ошибку…

– Да, она совершила ошибку. И эта ошибка – я.

– Замолчи. Ты хотя бы знаешь, что тебя зачали в любви. Это больше того, в чем может быть уверено большинство людей. Сколько я помню себя, мои родители были вежливыми незнакомцами, еле скрывающими отвращение друг к другу. Вот мое наследство. Тебя вырастили люди, которые любили тебя, и зачали люди, продолжающие любить друг друга до сих пор. Можешь называть это ошибкой, но, клянусь, тебе повезло больше, чем мне.

Джулия могла бы швырнуть ему в лицо все оскорбления, что вертелись в ее мозгу, а потом замирали от стыда, не добравшись до языка.

– Прости. Я не должна была срывать зло на тебе, и хватит упиваться жалостью к себе.

– У тебя полно причин и для того, и для другого. Может, теперь присядешь и поговоришь со мной? Джулия смахнула последние слезы.

– Нет, я правда в порядке. Ненавижу свои срывы.

– Нечего стесняться. У тебя прекрасно получается. – Он пальцами отвел волосы с ее лица и притянул к себе, прижавшись щекой к макушке. – У тебя был тяжелый вечер, Джил. Может, пойдешь спать?

– Я вряд ли засну. Но от аспирина не отказалась бы.

– Сейчас найдем тебе аспирин. – Пол обнял ее за плечи и отвел в кухню, ярко освещенную, с еще не выветрившимися запахами жареной картошки и поп-корна. – Где лекарства?

– Верхняя полка слева от плиты.

Совершенно обессиленная и душевно, и физически, Джулия опустилась на стул, закрыла глаза, прислушиваясь к звукам: дверца распахнулась, закрылась, струя воды ударилась в дно стакана… Вздохнув, она открыла глаза, постаралась изобразить улыбку… довольно неудачно.

– После таких приступов ярости у меня всегда болит голова.

Пол подождал, пока она проглотила таблетки.

– Как насчет чая?

– Было бы чудесно. Спасибо. – Джулия распрямилась, медленными круговыми движениями растирая виски… потом вспомнила, что это один из машинальных жестов Евы, и быстро опустила руки, сцепила пальцы.

Пол достал чашки и блюдца, сполоснул кипятком фарфоровый чайник в форме ослика… Непривычно сидеть и смотреть, как кто-то другой готовит тебе чай. Она привыкла со всем справляться сама, а сейчас приходится призывать на помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.

Один-единственный вопрос неумолимо крутился в ее голове: почему? Почему? Почему?

– Через столько лет, – прошептала Джулия. – Через столько лет. Почему сейчас? Она сказала, что следила за мной все это время. Почему она ждала до сих пор?

Пол задавал себе тот же вопрос.

– Ты спросила ее?

Ссутулившись, Джулия не отрывала взгляд от своих сложенных на коленях рук.

– Я даже не знаю, что я кричала. Я ослепла от ярости, от боли. Мои приступы бешенства бывают… безобразными. Поэтому я стараюсь не терять самообладания.

– Приступы бешенства? У тебя, Джил?

– Ужасные. – Она не смогла ответить улыбкой на его улыбку. – В последний раз я сорвалась около двух лет назад. Школьная учительница поставила Брэндона в угол на целый час. Он не сказал мне за что, и я пошла в школу. Я хотела все выяснить, потому что Брэндон не хулиган.

– Я знаю.

– Оказалось, что дети делали поздравительные открытки ко Дню отца, а Брэндон… он, ну, не захотел.

– Вполне понятно. – Пол залил чайные пакетики кипятком. – И что дальше?

– Учительница сказала, что он должен отнестись к этому как к обычному заданию. Брэндон опять отказался, и она поставила его в угол. Я попыталась объяснить, что это очень чувствительный вопрос для Брэндона. А она презрительно хмыкнула и заявила, что он испорченный и упрямый и если не научить его мириться с прискорбными обстоятельствами его появления на свет – она так и выразилась – прискорбными, – он будет и дальше пользоваться этим, чтобы манипулировать людьми, и никогда не станет полезным членом общества.

– Надеюсь, ты ее избила.

– Вообще-то да.

– Правда? – Пол ухмыльнулся. – Не может быть.

– Ничего смешного. – Однако смех забулькал в ее горле. – Я не помню точно, ударила ли ее, но я так орала, так обзывала ее, что сбежались другие учителя и оттащили меня.

Пол поднял ее руку, пожал, затем поднес к губам.

– Моя героиня.

– Все было не так забавно, как может показаться сейчас. Меня тошнило, я вся тряслась, а она угрожала подать на меня в суд. Когда история выплыла наружу, ее утихомирили. А я забрала Брэндона из той школы и купила дом в Коннектикуте. – Джулия глубоко вздохнула. – Сегодня я чувствовала себя точно так же. Если бы Ева дотронулась до меня, я бы сначала ударила ее, а потом стала бы сожалеть… Я всегда удивлялась, откуда во мне эта вспыльчивость. Кажется, теперь я знаю.

– Ты до смерти испугалась того, что услышала. Джулия с наслаждением пила горячий чай и потихоньку приходила в себя.

– Да.

Пол сел рядом, стал растирать ее шею, словно точно знал, где сосредоточилось напряжение.

– Ты не думаешь, что она тоже была до смерти напугана?

Джулия очень аккуратно поставила чашку на блюдце и подняла глаза на Пола.

– Боюсь, я еще не могу думать о ее чувствах.

– Я люблю вас обеих.

Только сейчас Джулия увидела, что Пол так же потрясен, как она, и что ему почти так же больно… что у него болит душа за них обеих.

– Что бы ни вышло из этого, она всегда будет больше твоей матерью, чем моей. И думаю – поскольку мы обе тебя любим, – мы как-нибудь справимся, только не проси меня быть рассудительной сейчас.

– Не буду. Я попрошу тебя о другом. – Он поставил ее на ноги. – Позволь мне любить тебя.

Так легко и так просто было броситься в его объятия.

– Я уже думала, ты никогда не попросишь об этом.

Пока Джулия зажигала свечи в спальне. Пол задернул шторы, и они остались наедине с мерцающими сумерками. Она протянула к нему руки, и он понял без слов, что ей необходимо найти себя, вернуть свое потерянное «я». И когда она прижалась к нему всем телом, подняла лицо, приоткрыла рот, он поцеловал ее очень нежно, надеясь, что она запомнит каждую секунду.

Он целовал ее долго, словно пробуя на вкус, и ее вкус был тем же. Он гладил ее тело, и оно было тем же самым. Он прижался лицом к ее шее и вместе со слабым запахом духов вдохнул ее неповторимый аромат. Ничто никогда не изменится между ними. Шелковый жакет соскользнул с ее плеч. Расстегивая одну за другой крохотные пуговки блузки, он отступил, чтобы видеть, как постепенно обнажается ее тело. То же возбуждение, то же непреодолимое желание вспыхнуло в нем.

– Ты все, о чем я когда-либо мечтал. Все, в чем я когда-либо нуждался. – Пол прикоснулся пальцем к ее губам. – Молчи. Я все скажу, все покажу тебе.

Она опьянела от первого же жадного поцелуя, а он шептал слова, прекрасные слова, продолжая раздевать ее. Напряжение покидало ее. Нервная дрожь сменилась дрожью предвкушения.

Волшебство. Здесь, с ним, она могла забыть о прошлом, забыть о будущем. Существовало только вечное и таинственное настоящее. Как он узнал, что она отчаянно нуждается именно в этом? В напряженных мышцах под ее пальцами, в аромате его кожи, в этом голоде, в этой жажде?

Она забыла обо всем, кроме него, откинула голову, закрыла глаза. Когда его губы коснулись ее груди, из ее горла вырвались беспомощные тихие стоны.

– Скажи, что тебе нравится? Скажи, что ты хочешь?

– Что угодно. – Ее влажные ладони скользили по его телу. – Что угодно.

Что угодно? Он был более чем готов поймать ее на слове. Ее грудь задрожала под его языком, его губами.

Джулии казалось, что она впервые наедине с мужчиной. Она затрясла головой, пытаясь прояснить сознание, но все плыло перед глазами. То, что он делал с ней, было прекрасно и порочно, пугало и искушало, и ей оставалось лишь впитывать один взрыв наслаждения за другим.

Она вдохнула вдруг загустевший воздух и содрогнулась от неожиданного оргазма.

– Я не могу. – Она вцепилась в его плечи. – Я должна…

– Наслаждайся, – прошептал он. – Просто наслаждайся.

Он встал перед ней на колени, обхватил руками ее бедра, снова дразня, снова искушая. Его тело дрожало от тех же восторгов, что пронзали ее.

Она вцепилась в его плечи, притянула его ближе к себе… ее бедра уже двигались, словно подгоняя его… словно вспыхнула молния и ударил гром… она упала бы, если бы он не держал ее.

Он неумолимо вел ее к одной вершине за другой, и ее утоленные желания словно подпитывали его энергией.

Пол потянул ее на ковер и повел ее дальше. Он должен остановиться… Она умрет, если он остановится.

Джулия цеплялась за него, уже не в силах совладать со своим телом, то напряженным, то безвольно расслабленным. Она думала, что они давно уже знают друг о друге все, что они уже дали друг другу все. Как же она ошибалась. Теперь она поняла, что существует совсем другой уровень доверия. Здесь, в этой то мерцающей, то сверкающей полутьме, не было ничего, что он не мог бы попросить, ничего, что она не отдала бы охотно.

– Пожалуйста, сейчас. Господи, сейчас. Это было все, что он хотел услышать, и он соединился с ней медленно, упиваясь удовольствием и смятением, засверкавшими в ее широко распахнутых глазах.

Она задохнулась, выгнулась, принимая его, поглощая его, наслаждаясь им… И сквозь дрожь утоленной страсти пришло новое чувство, успокаивающее и исцеляющее… А потом не осталось ничего, кроме него и бархатной темноты.

Позже, гораздо позже, когда она заснула, он стоял у окна и глядел на единственный прямоугольник света над кронами деревьев. Ева не спала. Сможет ли он найти способ, чтобы утешить их обеих?

Пол вошел в дом через боковую дверь, пересек полутемную гостиную, благоухавшую увядающими розами, направился через холл к парадной лестнице, и тут его перехватила Треверс.

– Сейчас не время для визитов. Ей нужен отдых. Пол остановился, уже держа одну руку на балясине перил.

– Она не спит. Я видел свет.

– Неважно. Ей нужен отдых. – Треверс потуже затянула пояс махрового халата. – Она расстроена.

– Я знаю. Я говорил с Джулией. Как боксер, вызывающий на бой, Треверс выпятила подбородок.

– Она оставила Еву в ужасном состоянии. Эта девчонка не имела права говорить такие вещи, кричать и бить посуду.

– Эта девчонка, – кротко сказал Пол, – была в шоке. Ты ведь знала, не так ли?

– То, что я знаю, мое личное дело. – Треверс дернула головой в сторону лестницы. – Точно так же, как заботиться о ней – мое дело. Все, что ты хочешь сказать, подождет до утра. Хватит с нее горя на сегодня.

– Треверс, – Ева выступила из тени на верхнюю площадку лестницы, спустилась на две ступеньки, и ее лицо, как овал из слоновой кости, светилось над длинным ярко-красным халатом, – все в порядке. Я хотела бы поговорить с Полом.

– Вы сказали мне, что идете спать. Мелькнула ее ослепительная улыбка.

– Я солгала. Спокойной ночи, Треверс. Ева ушла, зная, что Пол последует за ней.

– Я прослежу, чтобы она побыстрее легла спать, – пообещал Пол встревоженной Треверс.

– Ну, смотри мне.

В последний раз взглянув наверх, Треверс ушла, шурша махровым халатом, хлопая шлепанцами на резиновой подошве.

Ева ждала Пола в маленькой гостиной рядом со своей спальней. Здесь царил обычный вечерний беспорядок. Разбросанные журналы, бокал с остатками выдохшегося шампанского, теннисные туфли, сброшенный после ванны яркий махровый халат. Все в этой комнате было ярким и полным жизни, но, взглянув на Еву, сидевшую в удобном глубоком кресле. Пол впервые понял, как она изменилась.

Ее руки казались слишком тонкими и хрупкими, к глазам подкрались морщинки. Безжалостная старость словно накрыла ее лицо прозрачной маской.

Ева подняла глаза, увидела все, что хотела увидеть, и отвела взгляд.

– Как она?

– Сейчас спит.

Пол опустился в кресло. Не в первый раз он приходил сюда ночью поговорить. Ева любила менять обстановку, но многое оставалось прежним, как запахи, которые он полюбил в детстве: ароматы духов и цветов, очень женские ароматы, говорившие о том, что мужчины здесь только гости.

– Как ты?

От озабоченности, прозвучавшей в его голосе, слезы чуть не хлынули снова, но Ева напомнила себе, что покончила со слезами.

– Злюсь на себя за то, что все испортила. Я рада, что ты был рядом с ней.

– Я тоже.

Пол больше ничего не сказал, зная, что Еву не надо подгонять. И она заговорила сама, потому что ему она могла довериться так, как лишь очень немногим.

– Я носила это в себе почти тридцать лет, как носила Джулию почти девять месяцев. – Ее пальцы тихо барабанили по подлокотнику, но даже этот тихий звук раздражал ее, и она опустила руку. – Тайно, с такой болью и отчаянием, каких не может понять ни один мужчина. Я всегда думала, что, когда стану старше – проклятье, когда состарюсь, – эти воспоминания исчезнут. Я забуду, как изменялось мое тело, забуду, как она шевелилась во мне, как я выталкивала ее в мир. Не забыла. – Ева закрыла глаза. – Господи, ничто не изгладилось из памяти.

Ева вынула сигарету из сигаретницы, покрутила ее, прежде чем закурить.

– Я признаю, что жила ярко и счастливо без нее. Я не могу сказать, что каждый день своей жизни скорбела о ребенке, которого держала на руках всего один час. Я никогда не сожалела о том, что сделала, но я никогда не забывала.

Ее голос, ее пылающие глаза… она словно ждала обвинений. Пол лишь коснулся ее щеки.

– Почему ты позвала ее, Ева? Почему ты рассказала ей?

Ее хрупкое самообладание чуть не рассыпалось на мелкие осколки. Она вцепилась в руку Пола. Затем отпустила и продолжила:

– Я пригласила ее сюда, потому что в моей жизни были оборванные нити, которые я хотела связать. Мне казалось, что было бы очень символично – а может, мною двигало тщеславие, – если бы это сделала моя дочь. – Ее глаза засверкали на бледном, окутанном сигаретным дымом лице. – И я должна была увидеть ее. Коснуться ее. Посмотреть своими глазами, какой женщиной она стала. И мальчик, мой внук. Я хотела узнать его. Я совершила много грехов, но, если попаду в ад только за этот, я согласна. Он того стоит.

– Ты говорила ей все это?

Рассмеявшись, Ева раздавила в пепельнице недокуренную сигарету.

– Не успела. Я немного успела сказать до того, как она набросилась на меня, за что я не могу ее винить. Я отказалась от нее и не имела права пытаться ее вернуть.

Ева встала, подошла к окну. Ее отражение проступило в черном стекле, как призрак.

– Но поверь мне, Пол, чем больше я с ней общалась, тем больше любила. Я видела в ней себя, видела Виктора. Ни к одному человеческому существу, за исключением мужчин, я не чувствовала такой тяги, и ни к кому – такой полной и бескорыстной любви. Ни к кому, кроме тебя. – Ева обернулась, посмотрела на него блестящими от слез глазами. – Она была ребенком, которого я не могла иметь. Моим ребенком был ты.

– А ты была моей матерью, Ева. У Джулии была своя мать. Ей нужно время.

– Я знаю. Я знаю.

– Ева, почему ты не сказала Виктору? Она снова отвернулась, прижалась лбом к оконному стеклу.

– Я думала об этом тогда и сотни раз после. Может, он и оставил бы жену. Может, он пришел бы ко мне свободным. И как бы сильно он ни любил ребенка, я всегда задавала бы себе вопрос: простил ли он меня? Я бы никогда не простила себя, если бы получила его на таких условиях.

– Ты признаешься ему сейчас? Ева обернулась.

– Думаю, это должна решить Джулия. Она знает, что ты здесь?

– Нет.

– Ты ей скажешь?

– Да.

– Ты любишь ее.

Хотя это не был вопрос, он ответил:

– Я никогда не думал, что смогу полюбить так сильно. Она и Брэндон нужны мне, чего бы это ни стоило. Ева удовлетворенно кивнула.

– Я дам тебе один совет. Не позволяй ничему и никому встать между вами. Даже мне. – Она протянула к нему руки, зная, что он подойдет и обнимет ее. – Я должна кое-что подготовить к завтрашнему дню, а ты позаботься о ней.

– Обязательно, хочет она того или нет.

– Тогда иди к ней. Со мной все будет хорошо. – Ева подняла лицо для поцелуя. – Я всегда буду благодарна судьбе за тебя.

– А я за тебя. Не волнуйся о Джулии.

– Не буду. Спокойной ночи. Пол. Он еще раз поцеловал ее.

– Спокойной ночи, красотка.

Как только Пол вышел, Ева направилась к телефону, набрала номер.

– Гринберг, это Ева Бенедикт. – Она откинула голову и взяла сигарету. – Да, черт побери, я знаю, который час. Можете удвоить свой безумный гонорар. Вы мне нужны здесь через час.

Она бросила трубку, не выслушав его протестов, ухмыльнулась. Она чувствовала себя почти прежней Евой.

Глава 25

На следующий день Пол договорился о встрече с пилотом личного самолета Евы, Джеком Брэкерменом, получившим эту работу через него самого. Они познакомились более пяти лет назад, когда Пол собирал материал для романа, включавшего контрабанду, драки и убийства в воздухе, и Джек поразил его своими знаниями и мастерством. Полу хватило бы сведений на две книги, а Джек Брэкермен смог бросить грузовые перевозки и заняться пассажирскими. Его первым клиентом стала Ева.

Мужчины встретились в закусочной возле аэропорта, где еда была жирной, кофе – горячим, обслуживание – быстрым, а круглые столики из древесно-стружечных плит оклеены линолеумом, тщетно притворявшимся мрамором. Кто-то бросил монету в музыкальный автомат, и Хэнк Уильяме Младший застонал о женщине, которая его обманула.

– Чертова забегаловка! – Джек вытащил из металлического стаканчика бумажную салфетку и стал вытирать мокрые круги, оставленные предыдущими посетителями. – Но здесь самый лучший в штате черничный пирог. Хочешь попробовать?

– Конечно.

Джек сделал заказ единственным жестом. Он поднял два пальца. Через пару минут им принесли два толстых ломтя пирога и две кружки дымящегося черного кофе.

– Ты прав, – заметил Пол, прожевав первый кусок. – Отлично.

– Я хожу сюда много лет только ради пирога. – Джек подцепил на вилку здоровый кусок. – Ты пишешь новую книгу?

– Пишу, но поговорить хотел не об этом.

Джек кивнул и осторожно отпил обжигающий кофе.

– Ты хочешь поговорить о вчерашнем. Я уже сдал рапорт. Похоже, все отнесут на счет износа.

– Это официальная версия, Джек. А твое мнение?

– Кто-то испортил топливопровод. Очень аккуратно. Очень профессионально. Похоже на износ. Черт, если бы это был чужой самолет, я сказал бы то же самое. Трубопровод износился, дал течь. Большая часть топлива вытекла над Сьерра-Мадре.

Пол даже думать не хотел о том, что зазубренные горные пики могли сделать с падающим самолетом.

– Но это не чужой самолет.

– Вот именно. Мы с механиком держим нашу птичку в первоклассном состоянии. Не мог трубопровод износиться, не мог дать течь. Кто-то пошуровал с ним, кто-то, кто знал, что делать и как. – Со смесью удовольствия и сожаления Джек проглотил остаток пирога. – Нутром чую.

– Я охотно верю твоему нутру, Джек. – Пол задумался. – Вспомни точно, что ты делал вчера после того, как приземлился в Сосалито.

– Это легко. Поболтался по аэровокзалу, потрепался с парнями, пообедал с парой других пилотов. Джулия сказала, что вернется к трем, так что я занялся бумажной волокитой, утвердил полетный план. Она вернулась точно в три.

– Да, – согласился Пол. – Она обычно не опаздывает. Поспрашиваешь, не заметил ли кто-нибудь посторонних около самолета?

– Уже спрашивал. Люди не много замечают, когда специально не следят. – Джек нахмурился, поцарапал вилкой по тарелке. – Знаешь, что самое противное? Тот, кто это сделал, знает самолеты. Он мог подстроить так, чтобы мы упали гораздо быстрее, скажем, над заливом. И никаких следов. Но он сделал так, чтобы топливо вытекало медленно. Улавливаешь?

– Продолжай.

– Если бы он хотел убить нас, у него было множество способов, и все опять же выглядело бы как несчастный случай, поэтому я думаю, что он не хотел нас убивать. Конечно, все висело на волоске, и мы могли погибнуть, так что, может, ему было наплевать, как обернется. Если бы топливо кончилось на десять-пятнадцать минут раньше, у нас практически не было бы ни шанса, а он оставил ровно столько, чтобы такой классный пилот, как я, посадил самолет.

– Это сложно рассчитать?

– Не знаю. Но если это был расчет, то абсолютно точный. – Круглое симпатичное лицо Джека скривилось в гримасе. – Я столько наобещал богу за последние пять минут полета, что не расплачусь и в следующей жизни. А если я испугался до смерти, то о Джулии и говорить нечего. – Джек покосился на пирог Пола и условным жестом заказал еще кофе.

Пол подтолкнул ему свою тарелку.

– Угощайся.

– Спасибо. Я сразу вижу, если пассажир боится. Джулия точно не любит летать. Когда я сказал ей, что у нас проблема, она стала белая, как мел. Я уж испугался, что она в обморок хлопнется, но она держалась молодцом. Не визжала, не плакала, просто разговаривала со мной. И делала все, что я ей велел. Ты должен восхищаться ею.

– Я восхищаюсь.

– Кто-то хотел напугать ее, и напугать очень сильно. Я не могу доказать, но я знаю.

– Я докажу, – заверил Пол. – Не сомневайся.

Лайл стоял в гостиной Дельрико и переминался с ноги на ногу. Ему совсем не хотелось садиться, потому что громила в пижонском костюме следил за каждым его движением. Ну и костюмчик. Лайл готов был поставить свой следующий чек на то, что это чистый шелк. Если мелкая сошка носит такие шмотки, то какие же доходы у босса?

Стараясь казаться беззаботным, Лайл вытащил сигарету. Когда он достал позолоченную зажигалку, стороживший его пес заговорил:

– Мистер Дельрико не разрешает курить в этой комнате.

– Да? – Лайл щелчком закрыл зажигалку. – Без проблем. Могу жить с ними, могу без них.

Он тихо насвистывал, когда телефон на столике зазвонил. Громила поднял трубку, что-то хрюкнул в нее и кивнул Лайлу:

– Наверх.

Лайл покорно выполнил приказ. Его самомнение уже было задето, когда при входе его обыскали с головы до ног. Жаль, у него нет пистолета. Ничего. На те деньги, что он получит за эту информацию, можно будет купить целый арсенал.

Охранник наверху тихо постучал в дверь и, услышав приглашение, пропустил Лайла в комнату.

– Добрый вечер, – кротко сказал Дельрико, указывая на стул. – Мне казалось, что мы договорились контактировать, когда и если захочу я.

От тихого дружелюбного голоса Лайла прошиб пот.

– Да, сэр, договорились, но…

– Очевидно, что-то заставило тебя пойти против моих желаний.

Лайл почувствовал в горле комок размером с теннисный мячик, но ловко сглотнул его.

– Да, сэр. Я раздобыл очень важную информацию.

– И не мог найти исправный телефон?

– Я… то есть я подумал, что вы захотите услышать это с глазу на глаз.

– Понимаю. – Дельрико затянул паузу и заговорил только тогда, когда Лайл дважды облизнул губы:

– Должен напомнить, что тебе платят за наблюдения и передачу информации, а не за мыслительный процесс. Однако послушаем.

– Джулия Саммерс вчера чуть не погибла в авиакатастрофе, – выпалил Лайл, но Дельрико лишь приподнял брови.

– Я это уже знаю. Ты зря тратишь мое время.

– Они думают, что самолет испортили. Я слышал ее разговор с Уинтропом. Они отослали мальчишку и разговаривали в доме, а я слушал снаружи. Они думают, что кто-то хотел ее убить. Там была записка и…

Дельрико поднял руку, останавливая поток слов.

– Какая записка?

– Саммерс нашла ее в самолете, и, судя по ее словам, это не первая. Уинтроп пытался отговорить ее от дальнейшей работы, но она не соглашалась.

– Что было в записке?

– Я не знаю. – Лайл немного побледнел и откашлялся. – Я не видел. Я только слышал разговор.

– Все это очень интересно, но вряд ли стоит моего времени в такое прекрасное утро.

– Это еще не все. – Всю ночь Лайл обдумывал, как разыграть эту карту. – Потрясающая новость. Важнее всего, за что вы мне платите.

– Я еще не слышал от тебя ничего интересного.

– Гарантирую, вам будет интересно. Я думаю, это стоит премии. Большой премии. Может, даже постоянной работы. Я не собираюсь весь остаток жизни водить чужую машину и жить над гаражом.

– Неужели? Ну, расскажи, потом посмотрим, сколько это может стоить.

Лайл снова облизнул губы. Он понимал, что рискует, но выхода не было.

– Мистер Дельрико, я знаю, вы человек слова. Если вы обещаете заплатить мне столько, сколько стоит эта информация, я вам верю.

Дельрико устало вздохнул, но теперь уже Лайл выдержал театральную паузу.

– Ева Бенедикт – мать Джулии Саммерс. Глаза Дельрико превратились в темные щелки, лицо и шея мгновенно вспыхнули гневным румянцем.

– Ты думал, что можешь явиться в мой дом, сказать мне эту ложь и уйти живым?

– Мистер Дельрико… – Лайл увидел направленный на него маленький смертоносный пистолет, и завизжал:

– Не надо. Господи. Не надо.

– Рассказывай.

– Клянусь вам. – По его лицу уже текли слезы и сопли. – Они были на веранде, я прятался в саду, как мы договорились, и… и Ева, она начала рассказывать о связи Глории Дюбари с тем… с Торрентом.

– У Глории Дюбари была связь с Майклом Торрентом? У тебя разыгрывается воображение.

Дельрико ласково погладил пальцем спусковой крючок пистолета, который уже казался Лайлу пушкой.

– Ева сказала. О боже, зачем мне это выдумывать? Дрожа и заикаясь, не сводя обезумевших глаз с пистолета, Лайл выпалил все, что смог вспомнить. И с каждым словом взгляд Дельрико становился все более задумчивым.

– Итак, мисс Дюбари забеременела от Майкла Тор-рента и сделала аборт. – Дельрико отложил информацию про запас. У Маркуса Гранта успешный бизнес, и вряд ли он захочет, чтобы эта история увидела свет. – Но какое отношение это имеет к тому, что мисс Саммерс – дочь Евы?

– Ева ей сказала. Она сказала, что примерно через год ее обрюхатил Виктор Флэнниган. Она тоже хотела сделать аборт, но передумала и оставила ребенка. И отдала его приемным родителям. Ева призналась этой Саммерс, что она ее мать. Богом клянусь. Саммерс совсем сорвалась с катушек, начала визжать и бить посуду. Выбежали те две, Треверс и Соломен, а я вернулся к гаражу наблюдать. И оттуда слышал ее вопли, а Ева плакала. Потом Саммерс бегом вернулась в гостевой дом. Я знал, что вы хотели бы сразу это узнать. Я не лгу. Клянусь.

Дельрико поверил и убрал пистолет. Лайл слишком глуп, чтобы выдумать клинику во Франции, частную лечебницу в Швейцарии…. У Евы есть дочь, думал Дельрико. Дочь, которую она, несомненно, захочет защитить. Он уже улыбался, не обращая внимания на Лайла. Лайл – просто омерзительная свинья… но и свиньи бывают полезными.

Джулия в жизни не видела столько ситца в одном месте. Видимо, Глория заказала декоратору уютный старомодный кабинет, и получила все это. По полной программе. Розовые шторы с рядами воланов, рюшей, оборочек, ковры на стенах, медные горшки с мотками пряжи и высушенными цветами, крошечные столики, заставленные миниатюрными статуэтками. В общем, кошмар для уборщицы и несчастных посетителей, рисковавших споткнуться или разбить бедро о какой-нибудь острый угол.

И кошки. Три кошки спали в пятне солнечного света, спутавшись в один клубок.

Глория сидела за маленьким столиком на гнутых ножках, более подходящим для будуара, чем для рабочего кабинета. В бледно-розовом платье с пышными рукавами и кругленьким воротничком она выглядела олицетворением невинности и доброжелательности… однако Джулия заметила ее обгрызенные ногти.

– Мисс Саммерс. – Глория поднялась из-за стола, приветливо улыбаясь. – Поскольку вы приехали вовремя, вы легко нас нашли.

– Да, очень легко. – Джулия повернулась к Глории боком, чтобы протиснуться между очередным столиком и скамеечкой для ног. – Я высоко ценю ваше согласие на эту встречу.

– Не стоит благодарности. Ева – одна из моих давних и ближайших подруг. Как я могла отказать? Присаживайтесь, пожалуйста.

Джулия села. Естественно, ни одна из них не станет вспоминать стычку на приеме Евы, но обе знали, что преимущество на стороне Джулии.

– Чай, кофе?

– Нет, ничего. Благодарю вас.

Мучительно размышляя утром, явиться на эту встречу или отменить ее, Джулия выпила столько кофе, что его хватило бы на неделю.

– Итак, вы хотите поговорить о Еве, – начала Глория голосом жизнерадостной монахини. – Я знаю Еву лет тридцать, пожалуй. Признаюсь вам, когда мы познакомились, я была напугана и очарована. Это случилось… это случилось как раз перед тем, как мы начали работать…

– Мисс Дюбари, – очень тихо и очень настойчиво прервала Джулия, – я бы о многом хотела поговорить с вами, о многом расспросить, но я чувствую, что мы не найдем общий язык, пока не проясним один вопрос.

– Неужели?

Сегодня Джулия была уверена только в одном: она не будет играть ни в какие игры.

– Ева рассказала мне все.

– Все? – Улыбка осталась на месте, как приклеенная, но под столом Глория сцепила руки. – И о чем же?

– Майкл Торрент.

Глория моргнула два раза и несколько изменила выражение лица. Если бы режиссер приказал ей изобразить легкое недоумение и вежливое смущение, делать второй дубль не пришлось бы.

– Майкл? Ну, конечно, он ведь был ее первым мужем. Естественно, что вы обсуждали его.

Джулия поняла, что актерский талант Глории до сих пор не оценен по достоинству.

– Я знаю о вашей связи. О клинике во Франции.

– Боюсь, что не понимаю вас. Джулия схватила свой портфель и опустила его на хрупкий столик.

– Откройте. Посмотрите. Ни скрытых камер, ни спрятанных микрофонов. Полная конфиденциальность, мисс Дюбари. Только вы и я. И даю вам слово, все, что вы скажете, не выйдет за эти стены.

– Простите мое смущение, мисс Саммерс, но я думала, что вы пришли поговорить о Еве для книги.

С трудом сдерживая вновь вспыхнувший гнев, Джулия вскочила и схватила портфель.

– Вы прекрасно знаете, почему я пришла. Если хотите играть замешательство, пожалуйста, но без меня. Джулия направилась к выходу.

– Подождите. – Глория была потрясена и не знала, как поступить. Если Джулия сейчас уйдет, один бог знает, сколько и как она напишет… – Почему я должна доверять вам?

– Мне было семнадцать, когда я оказалась беременной и незамужней. Я последняя стала бы осуждать вас.

Губы Глории задрожали. Веснушки, сделавшие ее любимицей всей Америки, ярко выступили на побледневшей коже.

– Она не имела права.

– Может, и так. – Джулия снова села. – Она рассказала мне по личным причинам.

– Естественно, вы ее защищаете. Джулия оцепенела.

– Почему?

– Вы хотите написать эту книгу.

– Да, я хочу написать эту книгу, – согласилась она, подумав: «Я должна ее написать». – Но я не защищаю Еву, а просто говорю вам, что все знаю. То, что выпало на вашу долю, потрясло Еву, изменило ее жизнь, повлияло на ее последующие решения.

"Этим решением была я, – напомнила себе Джулия. – Я здесь, я чувствую всю эту боль из-за аборта, который сделала Глория тридцать лет тому назад».

– То, что Ева пережила с вами в той клинике во Франции, изменило ее… изменило жизни других людей.

"Мою, моих родителей, Брэндона». Джулия заставила себя два раза глубоко вдохнуть воздух.

– Это связывает нас, мисс Дюбари, но я пока не могу объяснить как. Вот почему Ева чувствовала, что должна мне рассказать.

Но Глория не слышала и не видела ничего, кроме того, как рушится так тщательно построенный ею мирок.

– Что вы собираетесь опубликовать?

– Я не знаю. Правда, не знаю.

– Я не хочу разговаривать с вами. Вы не смеете разрушать мою жизнь.

Джулия вдруг почувствовала, что задыхается в этой захламленной комнате.

– Поверьте мне, я не хочу разрушать вашу жизнь.

– Я вас остановлю. – Глория вскочила на ноги, отлетевший стул задел кошек, и они возмущенно завизжали. – Я найду способ остановить вас.

"А может, уже пыталась это сделать?» – подумала Джулия.

– Не я ваша проблема, – тихо сказала она и вышла. «Ева. Ева – моя проблема», – думала Глория, свернувшись в кресле.

Дрейк решил, что дал Еве достаточно времени, чтобы остыть. В конце концов, они – семья.

Он нацепил на лицо обаятельную, слегка виноватую улыбку, поудобнее перехватил букет роз и постучал.

Треверс открыла парадную дверь и тут же нахмурилась:

– Она сегодня занята.

"Настырная ведьма», – подумал Дрейк, но хихикнул и проскользнул внутрь.

– Для меня Ева никогда не занята. Она наверху?

– Наверху. – Тренере ехидно улыбнулась. – Со своим адвокатом. Если хочешь подождать, жди в гостиной. И постарайся не совать ничего в карманы. Я за тобой слежу.

У него не осталось сил на обиду. Вся энергия улетучилась при слове «адвокат». Треверс оставила его в холле ошеломленного, со ставшими ненужными розами в руках.

Адвокат. Его пальцы сжались, но он не почувствовал уколов шипов. Ева изменяет свое чертово завещание. Хладнокровная сука вычеркивает его.

Ей это с рук не сойдет. Раздираемый яростью и страхом, Дрейк бросился вверх по лестнице, но на середине резко остановился.

Так нельзя. Опершись о перила, Дрейк сделал несколько глубоких вдохов. Если он ворвется к ней с криками, то лишь вынесет себе окончательный приговор. Но он не даст всем этим миллионам проскользнуть мимо его пальцев. Он их заработал, и, видит бог, он ими воспользуется.

На большом пальце выступила кровь. Дрейк рассеянно сунул палец в рот. Просто надо включить обаяние, извиниться, дать пару обещаний. Дрейк пригладил волосы, размышляя, спуститься ли в гостиную или подняться к Еве.

Не успел он принять решение, как увидел приближающегося Гринберга. Лицо адвоката было бесстрастным, но под глазами залегли тени, говорившие о бессонной ночи.

– Мистер Гринберг!

Адвокат взглянул на цветы, на лицо Дрейка, задумчиво приподнял брови, потом кивнул и продолжил путь вниз.

Старый лицемер! Дрейк попытался убедить себя, что поджилки у него не трясутся. Он снова проверил прическу, узел галстука. Потом решил, что не стоит выглядеть слишком побитым.

Перед кабинетом Евы Дрейк расправил плечи и тихо постучал. Когда на стук не ответили, постучал снова.

– Ева, – он добавил в голос чуточку раскаяния, – Ева, я хотел бы… – Он повернул ручку. Заперто. Заставив себя проявить терпение, попробовал снова. – Ева, это Дрейк. Я хочу извиниться. Ты знаешь, как много значишь для меня, и эта трещина в наших отношениях просто невыносима.

Дрейк ворковал, испытывая два желания: вышибить эту проклятую дверь и придушить Еву.

– Я просто хочу все уладить… я обязательно верну тебе все до последнего цента… если только ты…

Он услышал, как в конце коридора открылась дверь, и оглянулся, постаравшись выдавить пару слезинок. Затем заскрежетал зубами. Нина!

– Дрейк, – Нина просто излучала смущение, – прости, Ева просила передать тебе… Она так занята все утро.

– Мне нужна пара минут.

– Боюсь… Дрейк, мне действительно жаль, но она тебя не примет. Во всяком случае, сегодня.

Он попробовал замаскировать ярость обаянием.

– Нина, ты не могла бы замолвить за меня словечко? Тебя она послушает.

– На этот раз вряд ли. Сейчас не время для восстановления отношений. Она провела тяжелую ночь.

– Здесь был ее адвокат.

– Да, но… – Нина отвела взгляд и не заметила вспышку злобы в его глазах. – Ты же знаешь, я не могу обсуждать ее личные дела. Подожди еще пару дней. Я сделаю, что смогу.

Дрейк сунул ей розы.

– Скажи ей, что я вернусь. Что я не сдамся. Нина дождалась хлопка парадной двери, затем постучала.

– Ева, он ушел. Замок тут же защелкал.

– Нина, прости, что приходится сваливать на тебя грязную работу. – Ева уже спешила обратно к своему письменному столу. – Сегодня у меня нет на него ни времени, ни терпения.

– Он оставил тебе это. Ева взглянула на розы, – Делай с ними что хочешь. Джулия еще не вернулась?

– Нет, мне очень жаль.

– Ничего. – Ева подумала, что еще успеет поговорить с дочерью. – Не соединяй меня ни с кем, кроме Джулии и Пола. И не тревожь меня по меньшей мере час. Нет, лучше два.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Прости, дорогая, сейчас не время. Нина положила цветы на письменный стол рядом со стопкой аудиокассет.

– Ева, ты совершаешь ошибку.

– Если и совершаю, это моя ошибка. Я приняла решение. Если хочешь снова пережевывать это, мы поговорим позже, но не сейчас.

– Чем дальше ты заходишь, тем труднее будет снова все исправить.

– Я из кожи вон лезу, чтобы все исправить. – Ева прошла к закрепленной на штативе видеокамере, проверила ее. – Два часа, Нина.

– Хорошо.

Цветы остались на письменном столе… словно лужицы крови.

Глава 26

Пол был так поглощен развитием сюжета своей книги, что не слышал телефонный звонок и вернулся к реальности, только когда услышал на автоответчике голос Джулии:

– Пол, это Джулия. Я просто хотела…

– Привет.

– О-о. – Она не сразу собралась с мыслями. – Так ты дома!

Пол оглянулся на экран компьютера, на нетерпеливо подмигивающий курсор.

– Более-менее. – Он оттолкнулся от письменного стола, взял трубку радиотелефона и вышел на широкий балкон. – Тебе удалось выспаться?

– Я… – Джулия не смогла солгать, хотя он уехал к себе только потому, что она согласилась провести утро в постели, не отвечая на телефонные звонки. – Я брала интервью.

– Ты…

Джулия поморщилась, физически ощутив его гнев.

– Черт побери, ты же обещала остаться дома. Ты не имела права выходить одна.

– Если быть точной, то я не обещала, и я…

– Почти обещала. Где ты?

– В телефонной будке в вестибюле «Беверли-Хиллз».

– Я еду к тебе.

– Нет, черт побери. Пол, перестань играть в отважного рыцаря и просто выслушай меня. – Джулия закрыла глаза, нажала на веки пальцами, надеясь хоть немного притупить головную боль. – Со мной все в порядке. Я в общественном месте.

– Ты валяешь дурака.

– Хорошо, я валяю дурака. Дурочку. – Она не закрыла дверь – просто не смогла запереть себя в стеклянном ящике, – и приходилось понижать голос. – Пол, я должна была уехать. Я чувствовала себя как в клетке. И я думала, я надеялась, что если поговорю с Глорией, то смогу лучше понять происходящее.

Подавив ругательство. Пол уставился на пляж внизу, на набегающие на песок волны.

– И поняла?

– Черт, не знаю. Но я знаю, что должна снова поговорить с Евой. Я немножко успокоюсь, потом поеду домой и попробую.

– Хочешь, чтобы я был с тобой?

– А ты бы… Ты бы мог подождать моего звонка? После школы Сесиль заберет Брэндона к себе… я поговорю с Евой… только я даже не представляю, что скажу ей… Но если бы знала, что, как только все закончится, я смогу позвонить тебе, мне было бы легче.

– Я буду ждать, Джил. Я люблю тебя.

– Я знаю. Не тревожься обо мне. Я справлюсь.

– Мы справимся, – поправил он.

Повесив трубку, Джулия не сразу вышла из отеля. Она еще не была готова встретиться с Евой лицом к лицу. В ней было еще слишком много гнева, слишком много боли. Сколько понадобится времени, чтобы они утихли хотя бы чуть-чуть?

Мужчина, в котором она узнала бы – если бы увидела – увлеченного журналом «инструктора по плаванию» из аэропорта в Сосалито, как тень последовал за ней.

Хватит ходить вокруг да около и изображать Мистера Приятного Парня! Дрейк был настолько взбешен, что залез на крышу своей машины, не беспокоясь о том, что царапает щегольскую краску, а неуклюже навалившись животом на гребень высокой стены поместья, даже не подумал, что может порвать трехтысячедолларовый костюм.

Ева считает его идиотом, мрачно размышляя Дрейк, обдирая ладони о камни. Но он не идиот. Он так умен и предусмотрителен, что, выходя из дома, отключил электропитание охранной сигнализации.

Он умен, предусмотрителен и заботится о своем будущем. И Ева не смеет выставлять его из дома, да еще через свою проклятую секретаршу. Ева его выслушает и поймет, что он не шутит.

Неудачно приземлившись и подвернув ногу, Дрейк заковылял через заросли олив к полю для гольфа. Он обильно потел и задыхался от боли и злобы. Ева не посмеет вычеркнуть его из завещания. Пусть только попробует!

Мужчина, следивший за Джулией, проводил ее до ворот поместья, затем решил объехать территорию и провести остаток дня, не выпуская из виду ворота. Работа была монотонной, но платили за нее хорошо. За сотню баксов в день плюс оплата расходов можно и потерпеть некоторые неудобства: жару, скуку и пластмассовую бутылку, в которую приходится мочиться.

Когда мужчина узнал «Порше», естественное любопытство заставило его остановиться. Пара царапин на крыше подсказала дальнейшие действия. Ухмыляясь, он залез на «Порше» и увидел Дрейка, ковыляющего между полем для гольфа и теннисными кортами.

Мужчине понадобилось лишь мгновение, чтобы решиться перелезть через стену. Умный человек не упустит своего шанса. Внутри он узнает гораздо больше, чем снаружи. И чем больше он узнает, тем больше ему заплатят.

Когда Джулия въезжала в ворота, навстречу ей пулей вылетел «Мерседес» Глории. Даже не взглянув на Джулию, Глория вдавила до упора педаль газа.

– Чуть бампер не потеряла! – крикнул Джо, качая головой, затем улыбнулся Джулии. – Эта дамочка водит хуже моего семнадцатилетнего сына.

– Она выглядела расстроенной.

– Выглядела так же, когда приехала.

– Она долго здесь была?

– Не-а. – Джо отделил от столбика один вишневый леденец и предложил Джулии, а когда она вежливо отказалась, кинул его себе в рот. – Может, минут пятнадцать. Люди так и снуют туда-сюда все утро. Я бы сделал состояние, если бы взимал пошлину.

Джулия знала, что от нее ожидается улыбка, и улыбнулась, – Сейчас у Евы есть посетители?

– Не думаю.

– Спасибо, Джо.

– Никаких проблем. Желаю хорошо провести день.

Джулия вела машину медленно, еще не решив, остановиться у главного дома или ехать дальше… и проехала к гостевому дому. Она еще не готова. Ей необходимо еще немного времени, еще немного пространства.

Выйдя из автомобиля, она сразу направилась к саду и не заметила, как за ее спиной приоткрылась и вернулась на место штора.

Джулия присела на каменную скамью, погрузившись в звуки и ароматы сада: тихое жужжание пчел, шелест птичьих крыльев в густой листве, нежные ароматы жасмина, лилий, олеандров и густой запах только что политой травы и земли.

Она всегда любила цветы и, когда жила на Манхэттене, каждую весну высаживала в ящиках на подоконнике герань. Вероятно, она унаследовала любовь к цветам от Евы… но сейчас не хотелось об этом думать.

Джулия успокаивалась, рассеянно теребя брошь, приколотую утром к жакету. Брошь ее матери, единственной матери, которую она знала. Правосудие. Справедливость. Ее родители посвятили свою жизнь правосудию. И ей.

Она вспоминала, как ее везли в школу в самый первый, страшный день, как успокаивали, укачивали. Вспоминала, как ей рассказывали сказки на ночь. И то Рождество, когда ей подарили сверкающий двухколесный велосипед. Вспоминала свою боль и смятение, когда развод разделил людей, которых она любила больше всего на свете. И как они объединились, чтобы поддержать ее во время беременности. Как они гордились Брэндоном, как помогали ей получить образование. Как больно даже сейчас думать о том, что она потеряла их обоих.

Джулия поднялась, уже более уверенная в себе. Что бы ни было сказано, что бы ни произошло между ней и Евой, ничто не ослабит связь с дорогими ей людьми.

Она всегда будет Джулией Саммерс.

Джулия остановилась у двери, завозилась в сумке в поисках ключей. Когда же она научится не бросать их небрежно в черную бездну? Ее пальцы нащупали ключи, и она удовлетворенно вздохнула, а отпирая дверь, уже строила планы: она выпьет бокал вина, замаринует цыплят на ужин и позвонит Еве. И не будет думать, что скажет. Пусть все случится естественно. А потом она позвонит Полу, все ему расскажет, и он поможет ей разобраться.

Может, на уик-энд они куда-нибудь съездят с Брэндоном, просто чтобы расслабиться, побыть вместе… и подальше от Евы. Бросив портфель и сумку на стул, она уже поворачивалась к кухне… и тут увидела ее.

Джулия не могла даже кричать. Она не могла кричать, потому что перестала дышать.

Должно быть, это спектакль. В любую секунду опустится занавес, и Ева, ослепительно улыбаясь, выйдет поклониться публике.

Ева не улыбалась, не вставала. Она раскинулась на полу, неловко выгнувшись, положив голову на вытянутую руку, как будто прилегла подремать. Но ее глаза были открыты. Огромные, немигающие… безжизненные глаза. Кровь капала из зияющей в основании черепа раны и впитывалась в ковер.

– Ева! – Зашатавшись, Джулия шагнула к ней, упала на колени, обхватила ладонями ее холодную руку. – Ева, нет! – Она пыталась поднять ее, заставить встать на ноги. Кровь впитывалась в ее жакет, блузку.

Потом она закричала.

Потом бросилась к телефону, споткнулась… ничего не соображая, нагнулась и схватила лежавшую на полу медную кочергу. Сверкнула незасохшая кровь. Джулия с отвращением отшвырнула кочергу, дрожащими пальцами набрала 911.

– Мне нужна помощь. – Она с трудом подавила тошноту, но уже захлебывалась рыданиями. – Пожалуйста, я думаю, она мертва. Вы должны помочь. – Как в тумане она слышала утешения и инструкции диспетчера. – Просто приезжайте. Быстрее. – Джулия продиктовала адрес, бросила трубку на рычаг, затем автоматически сняла ее и снова набрала номер. – Пол, ты мне нужен.

На это ушли последние силы. Голос Пола еще жужжал в болтающейся на проводе трубке, когда Джулия подползла к Еве. Чтобы взять ее за руку.

Пол увидел у ворот полицейских. Но он уже знал. Он не смог снова связаться с Джулией, но дозвонился из машины до главного дома, и бьющаяся в истерике горничная все рассказала ему.

Ева мертва.

Пол повторял себе, что это ошибка, какая-то жуткая шутка… Всю долгую и мучительную гонку из Малибу он пытался игнорировать ноющую боль в сердце, сухое жжение в горле. Остановив машину у ворот, он уже не мог обманывать себя.

– Простите, сэр. Туда никому нельзя.

– Я Пол Уинтроп, – мертвым голосом сказал Пол. – Пасынок Евы Бенедикт.

Кивнув, полицейский отвернулся и вытащил из-за пояса портативную рацию. После короткого разговора он махнул полицейскому у ворот и проскользнул на пассажирское сиденье.

– Пожалуйста, проезжайте прямо к гостевому дому. Мне придется сопровождать вас.

Пол ничего не сказал и двинулся по аллее, по которой ездил много раз. Еще полицейские. Рассыпались по всему поместью, как поисковый отряд. Что они ищут? Кого?

Гостевой дом окружен полицейскими машинами и людьми в форме. Треверс сидит на траве, закрыв лицо фартуком. Ее обнимает Нина с мокрым от слез и похожим на маску лицом. Воздух дрожит от треска полицейских раций и рыданий Треверс.

Пол вылез из машины, но приехавший с ним полицейский остановил его.

– Простите, мистер Уинтроп, вы не можете войти в дом.

– Я хочу ее видеть.

– На место преступления допускаются только официальные лица.

Пол знал правила, черт побери, он знал их не хуже этого нахального мальчишки-полицейского.

– Я хочу ее видеть. – Его ледяной взгляд заставил юного офицера задуматься.

– Послушайте, я узнаю, но вы должны подождать. Пол вытащил сигару. Ему необходимо было забить вкус горя и потери.

– Кто здесь главный?

– Лейтенант Нидлмейер.

– Где он?

– За домом. Эй… Стойте. Он ведет расследование.

– Со мной он поговорит.

Они были на веранде. Сидели за ярким столиком, окруженные цветами. Взгляд Пола скользнул по лицу Нидлмейера и остановился на Джулии. Ее лицо было бледным, почти прозрачным, холодным. Она так сжимала стакан, что казалось, будто ее пальцы приклеены к стеклу.

И кровь. На ее юбке, на ее жакете. Паника прорвалась сквозь горе.

– Джулия!

Ее нервы были так натянуты, что, услышав свое имя, она подскочила. Стакан вылетел из ее рук и разбился на плитках. Она качнулась, потому что воздух вокруг вдруг стал густым и серым, потом бросилась к Полу.

– Пол! О боже, Пол! – Как только он обнял ее, она снова задрожала. – Ева… Ева…

– Ты ранена? – Пол хотел отстранить ее, проверить сам, но не смог ослабить хватку. – Скажи мне, ты ранена?

Джулия замотала головой, судорожно глотая воздух. Самообладание. Надо вернуть хоть немного самообладания.

– Ева была в доме, когда я вернулась. В доме, на полу. Я нашла ее на полу.

Пол посмотрел поверх ее плеча. Нидлмейер не шевельнулся, сидел молча и наблюдал.

– Обязательно допрашивать ее сейчас? – резко спросил Пол.

– Самое лучшее время.

Они были знакомы. Они знали друг друга больше восьми лет и за эти восемь лет стали друзьями.

Фрэнк Нидлмейер всегда хотел быть только полицейским и стал очень хорошим полицейским, но даже в сорок лет он был похож на студента-старшекурсника. Фрэнк пережил два неудачных брака, профессия сталкивала его со всеми мерзостями человеческой натуры, однако на его лице не было ни одной морщинки, в густых волосах – ни одного седого волоса, и он упрямо верил, что все можно исправить, просто отсекая зло.

И Фрэнк понимал, как много Ева Бенедикт значила для Пола.

– Она была необыкновенной женщиной, Пол. Мне очень жаль.

– Да. – Пол еще не был готов к соболезнованиям. – Я должен увидеть ее. Фрэнк кивнул:

– Я устрою.

Видимо, Джулия Саммерс и есть та женщина, о которой рассказывал Пол, когда они в последний раз встречались, подумал Фрэнк. Как тогда Пол обрисовал ее? «Она упряма, любит руководить. – Пол глотнул пива из бутылки, ухмыльнулся. – Вероятно, потому, что ей приходится одной воспитывать ребенка. У нее потрясающий смех… но она не часто смеется. Раздражает меня до чертиков. Я по ней с ума схожу». – «Да, да, – сказал тогда разомлевший от выпитого Фрэнк и тоже ухмыльнулся. – Но я хочу услышать о ее теле. Начинай с ног». – «Потрясающие. Совершенно потрясающие».

Фрэнк уже заметил, что относительно ног Пол был прав. Только в данный момент ноги Джулии Саммерс не желали ее поддерживать.

– Пожалуйста, присядьте, мисс Саммерс. Пол может остаться, если не возражаете.

– Нет, я… пожалуйста. – Джулия вцепилась в руку Пола.

– Я здесь. Я никуда не денусь. – Пол опустился на стул рядом с ней.

– Хорошо. Начнем с самого начала. Не хотите еще воды?

Джулия покачала головой. Больше всего она хотела поскорее со всем этим покончить.

– Когда вы вернулись домой?

– Я не знаю. – Она сделала глубокий вдох, выдох. Немного помогло. – Джо. Джо на воротах может вспомнить. Я утром встречалась с Глорией Дюбари, потом просто ездила по городу…

– Ты звонила мне около двенадцати, – подсказал Пол. – Из отеля «Беверли-Хиллз».

– Да, я позвонила тебе, потом еще немного покружила по городу.

– Вы часто так катаетесь? – спросил Фрэнк.

– Мне надо было подумать. Я вернулась сюда как раз, когда уезжала Глория, и…

– Мисс Дюбари была здесь? – прервал Фрэнк.

– Да. Думаю, она приезжала… повидать Еву. Она выезжала из ворот, когда я подъехала. Я поговорила с Джо несколько минут, потом поставила машину перед гостевым домом. Я еще не хотела заходить. Я… – Джулия уронила руки на колени. Пол молча накрыл ее пальцы своими. – Я прошла в сад, села на скамью. Я не знаю, сколько я там сидела. Потом я вернулась к дому.

– Откуда вы вошли?

– С парадного входа. Я отперла парадную дверь… – Ее голос сорвался, и она прижала ладонь ко рту. – Я хотела выпить вина, замариновать цыплят на ужин. И тогда я увидела ее.

– Продолжайте.

– Она лежала на ковре. И кровь…. Я, кажется, подошла к ней, попыталась разбудить ее. Но она…

– Ваш звонок в службу спасения зарегистрирован в час двадцать две. Джулия вздрогнула.

– Я позвонила по девятьсот одиннадцать, затем Полу.

– Что вы делали потом?

– Я сидела с ней, пока они не приехали.

– Мисс Саммерс, вы знаете, зачем мисс Бенедикт могла прийти в гостевой дом?

– Подождать меня. Я… мы работали над книгой.

– Ее биография. – Фрэнк кивнул. – Во время вашей совместной работы мисс Бенедикт не намекала вам, что кто-то желает ей зла?

– Очень многие нервничали. Ева столько всего знала. – Джулия потупилась, затем посмотрела ему в глаза. – У меня есть записи, лейтенант, записи моих интервью с Евой.

– Я был бы очень благодарен, если бы вы мне их передали.

– Они внутри. – Джулия сжала пальцы Пола. – Это еще не все.

Джулия рассказала о взломе, краже, инциденте с самолетом. Фрэнк делал короткие заметки в блокноте, не сводя глаз с ее лица, и видел женщину, готовую вот-вот сорваться и полную решимости не допустить этого.

– Почему о взломе и краже не заявили в полицию?

– Ева хотела справиться сама. Позже она сказала мне, что это был Дрейк… ее племянник Дрейк Моррисон… и что она с ним разобралась.

Фрэнк нацарапал инициалы Д.М. и обвел их кружочком.

– Мне понадобятся и ваши заметки.

– Они вместе с кассетами… в сейфе.

– Я понимаю, что вы пережили, мисс Саммерс, и, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Когда немного успокоитесь, вам придется приехать в полицию и сделать официальное заявление.

– Господи, Фрэнк! – воскликнул Пол.

– Обычная процедура. Нам также придется снять у вас отпечатки пальцев, мисс Саммерс, чтобы исключить их из всех, найденных на месте преступления.

– Да, конечно. Я сделаю все необходимое. Вы должны знать… Она была для меня не просто персонажем, лейтенант. Ева Бенедикт была моей матерью.

Какой кошмар!

Фрэнк думал не о месте преступления. Он повидал слишком много последствий насильственной смерти. Он ненавидел и презирал убийство, как самый страшный из всех грехов, но прежде всего он был полицейским, и его работа не располагала к философствованиям. Однако, глядя, как Пол стоит над прикрытым телом, как касается безжизненного лица, он думал о своем друге.

Фрэнк очистил помещение, и эксперты, не закончившие осмотр, не скрывали раздражения. Но иногда приходится нарушать правила. Пол имеет право на пару минут наедине с женщиной, которую любил двадцать пять лет.

Фрэнк слышал движение наверху, куда отослал Джулию с женщиной-полицейским. Ей необходимо переодеться, собрать самое необходимое для себя и ребенка. Какое-то время ни один штатский не войдет в этот дом.

Ева все еще прекрасна, думал Пол. И эта мысль, как ни странно, подействовала на него успокаивающе. Тот, кто убил ее, не смог отобрать у нее красоту.

Конечно, она очень бледная. И абсолютно неподвижная. Закрыв глаза, Пол боролся с новой волной горя. Ева бы этого не хотела. Ему казалось, что он слышит ее смех, чувствует ее ладонь на своей щеке.

"Дорогой, – сказала бы она, – я впихнула более чем достаточно в одну жизнь, так что не проливай из-за меня слез. Я надеюсь… нет, черт побери, я требую, чтобы мои поклонники рыдали и скрежетали зубами и чтобы киностудии закрылись на один чертов день траура. Но я хочу, чтобы люди, которых я любила, напились в стельку и устроили веселую вечеринку».

Пол нежно поднес ее руку к губам. В последний раз.

– Прощай, красотка. Фрэнк взял его за плечо.

– Пойдем.

Кивнув, Пол отвернулся от нее. Видит бог, ему нужен свежий воздух. Выйдя на веранду, он выдавил лишь одно слово:

– Как?

– Удар в основание черепа. Похоже, кочергой. Я знаю, это не очень помогает, но коронер думает, что смерть наступила мгновенно.

– Да. Не помогает. – Пол сунул в карманы сжатые в бессильной ярости кулаки. – Я должен организовать похороны. Как скоро… когда вы отдадите ее мне?

– Я дам тебе знать. Это все, что я могу сделать. Мы должны поговорить официально. – Фрэнк вытащил сигарету. – Я могу приехать к тебе, или ты приезжай в участок.

– Я должен забрать Джулию. – Пол взял предложенную Фрэнком сигарету, наклонился к зажженной спичке. – Она и Брэндон поживут у меня. Ей необходимо время, чтобы прийти в себя.

– Пол, я дам ей столько времени, сколько смогу, но пойми: она нашла тело, она – давно потерянная дочь Евы, она знает, что здесь происходило. – Фрэнк приподнял пакет с кассетами, которые вынул из сейфа после того, как Джулия показала ему тайник и назвала код. – Она – наша лучшая ниточка.

– Может, лучшая, но очень тонкая. Натяни чуть сильнее, и она оборвется. Господи, дай нам пару дней.

– Я сделаю все, что смогу. – Фрэнк выдохнул дым сквозь зубы. – Это будет нелегко. Репортеры уже на посту.

– Проклятье!

– Я постараюсь держать связь Джулии с Евой в секрете как можно дольше, но это обязательно всплывет. А когда всплывет, репортеры облепят ее, как мухи. – Фрэнк поднял глаза на вышедшую из дома Джулию. – Забери ее отсюда.

Задыхаясь, Дрейк запер за собой дверь. Слава богу, слава богу, он дома. Он в безопасности.

И ему необходимо выпить.

Оберегая поврежденную лодыжку, он проковылял через гостиную к бару, наобум выхватил бутылку, отвернул пробку и присосался к горлышку… Коньяк. Дрейк содрогнулся, глотнул кислорода и снова хлебнул коньяка.

Мертва. Королева мертва.

Дрейк нервно хихикнул, всхлипнул. Как это могло случиться? Почему это случилось? Если бы он не убрался до того, как вернулась Джулия…

Не имеет значения. Голова кружилась, и он приложил ладонь ко лбу. Единственное, что имеет значение, это то, что его никто не видел. Пока он сидит тихо, пока играет по-умному, все будет отлично. Даже лучше, чем отлично. У Евы не было времени изменить завещание.

Он – богач. Он – шишка. Дрейк поднял бутылку в свою честь, но тут же выронил ее и бросился в ванную. Вцепившись в унитаз, он изверг из себя тошноту и страх.

Мэгги Касл позвонил какой-то репортер и спросил, что она чувствует по поводу убийства Евы Бенедикт и какие будут комментарии.

– Мерзкий слизняк! Сукин сын! Я сдеру с тебя шкуру за подобные шуточки. – Мэгги бросила трубку и вернулась к своим делам. Ей предстояло просмотреть кучу сценариев и контрактов, ответить на телефонные звонки… – Подонок, – коротко заметил она, недовольно покосившись на телефон.

В животе заурчало. Мэгги умирала от голода и без всяких угрызений совести совершила бы убийство ради хорошего ростбифа. Однако ей предстояло влезть в платье десятого размера, за которое она выложила три тысячи долларов, а до церемонии вручения «Оскаров» оставалось меньше недели.

Мэгги разложила перед собой три цветные фотографии и уставилась на лица знойных красоток. Надо решить, какую из них предложить на роль в новом фильме. А ведь роль создана для Евы, со вздохом подумала Мэгги. Если бы Ева была лет на двадцать пять моложе… Черт побери, даже Ева Бенедикт не может оставаться вечно молодой.

Когда открылась дверь, Мэгги даже не подняла глаз.

– В чем дело, Шейла?

– Мисс Касл… – Шейла вцепилась одной рукой в ручку двери, второй – в дверной косяк. – О боже, мисс Касл.

Ее дрожащий голос заставил Мэгги вскинуть голову. Узенькие очки сползли на кончик носа.

– Что? Что случилось?

– Ева Бенедикт… Ее убили.

– Чушь собачья! – Охваченная гневом, Мэгги вскочила с рабочего кресла. – Если снова позвонил этот мерзавец…

– Радио, – выдавила Шейла, вытаскивая из кармана бумажную салфетку. – Только что передали по радио.

Все еще кипя от гнева, Мэгги схватила пульт и нацелила его на телевизор. Шла новостная программа. Диктор с экрана произносил невероятные слова:

– Голливуд потрясен смертью Евы Бенедикт. Сегодня днем великая кинозвезда была найдена убитой в своем поместье.

Не отрывая глаз от экрана, Мэгги упала в кресло.

– Ева, – прошептала она. – О господи, Ева.

Запершись в своем кабинете, Майкл Дельрико пристально вглядывался в мелькающие на телеэкране фотографии. Ева в двадцать лет, веселая, жизнерадостная. В тридцать, великолепная, чувственная.

Он не мог пошевелиться. Не мог произнести ни звука.

Ушла. Умерла. Все кончено.

Он мог дать ей все, включая жизнь. Если бы она его любила, если бы верила в него, доверяла ему, он смог бы остановить это. Но она его презирала и ненавидела. Она его отвергла. И поэтому мертва. И даже после смерти она смогла погубить его.

Глория лежала в затемненной спальне с прохладной гелевой маской на распухших глазах. Валиум не помогал. Вряд ли поможет хоть что-нибудь. Ни таблетки, ни хитрости, ни молитвы ничего не исправят.

Ева была ее лучшим другом. О, если бы можно было стереть воспоминания.

Конечно, она обижалась, злилась, боялась, но она никогда всерьез не желала Еве смерти. Она не хотела, чтобы все кончилось вот так.

Ева мертва. Из-под успокаивающей маски струились слезы. Глория размышляла, что теперь будет с ней.

В своей библиотеке, окруженный любимыми книгами, Виктор слепо смотрел на запечатанную бутылку «Ирландского тумана». Виски, настоящее ирландское виски – самый надежный способ напиться.

Он хотел напиться, напиться так, чтобы не думать, не чувствовать, не дышать. Сколько времени нужно оставаться мертвецки пьяным, чтобы потом не чувствовать боли? Одну ночь? Одну неделю? Один год? – спрашивал себя Виктор и знал, что, даже если он обречен еще на десять лет жизни, он никогда не переживет эту боль.

Ева. Только Ева могла бы остановить ее. А он никогда больше не обнимет ее, не услышит ее смех, просто никогда больше не будет с ней.

Это не должно было случиться. Он чувствовал, что все могло быть иначе. Можно было переписать конец, как в плохом сценарии.

Она покинула его, и на этот раз не будет ни примирений, ни компромиссов, ни обещаний. Все, что ему осталось, – пустые дни, пустые ночи и воспоминания.

Виктор схватил бутылку и, размахнувшись, швырнул ее в стену. Удар, дождь осколков и виски… Потом, закрыв лицо руками, он долго проклинал Еву, вкладывая в проклятия всю душу.

Энтони Кинкейд торжествовал. Злорадствовал. Хохотал. Запихивая в рот крекеры с паштетом, он не сводил глаз с телеэкрана. Как только заканчивался один экстренный выпуск новостей, Кинкейд переключал каналы, пока не находил другой.

Ведьма умерла, и ничто не могло доставить ему большего счастья. Осталось только разделаться с Саммерс, достать кассеты, которыми дразнила его Ева, и его репутация, его деньги, его свобода в безопасности.

Ева получила по заслугам… Тони только надеялся, что перед смертью она страдала.

Лайл не знал, что и думать. От страха он не мог думать. Как он предполагал, с Евой разделался Дельрико… а он связан с Дельрико. Конечно, он всего лишь шпионил, но такие, как Дельрико, никогда не идут ко дну. Они топят других.

Он мог бы сбежать, но где спрятаться? И полицейские не клюнут на его алиби. Кто подтвердит, что он накурился марихуаны и заснул?

Черт побери, ну почему эта стерва сдохла так рано? Если бы она подождала пару недель, его карманы были бы полны денег… Ему просто не повезло. Ему опять не повезло.

Лайл, голый, сидел на кровати, уставившись на полупустую пивную бутылку. Необходимо твердое алиби. Он глотнул пива, поковырялся в своих жалких мозгах, ухмыльнулся. Дельрико заплатил ему пять тысяч. Если он не сможет обеспечить себе алиби за пару штук… и с помощью своего знаменитого неутомимого члена, жизнь не стоит того, чтобы жить.

Тренере все не успокаивалась. Нина пыталась накормить ее, но та отказывалась от еды. Отказывалась от снотворного. Несмотря на все уговоры и требования Нины, она не желала даже входить в дом.

По всему дому рыскали полицейские. Они заглядывали в ящики, щупали личные вещи Евы. Они все оскверняли.

Нина следила за Треверс распухшими и покрасневшими от слез глазами. Неужели эта женщина думает, что только ей больно? Неужели она думает, что только она потрясена, и напугана, и мучается неизвестностью?

Нина отвернулась от дверей веранды, от Треверс. Господи, как же ей необходимо с кем-нибудь поговорить! Как ей нужна поддержка! Она могла бы позвонить десяткам людей, но все они начнут расспрашивать ее о Еве. В конце концов, Нина Соломен родилась в тот день, когда Ева Бенедикт впустила ее в свою жизнь.

Теперь, когда Евы нет, у нее никого не осталось. Ничего. Как может один человек так всецело поглотить другого? Это не правильно. Это несправедливо.

Нина подошла к бару и налила себе неразбавленного виски. Первый же глоток обжег горло, и она скривилась. Уже многие годы она не пила ничего крепче белого вина.

Вкус виски возродил безобразные воспоминания и не облегчил боль, а лишь усилил ее. Нина глотнула еще раз Ей понадобятся все ее силы на следующие несколько недель. На всю оставшуюся жизнь.

На эту ночь. Надо сосредоточиться на том, чтобы пережить одну эту ночь.

Как она сможет заснуть здесь, в этом большом доме, зная, что пустая спальня Евы совсем рядом?

Можно было бы переехать в отель… но это не правильно. Она должна остаться, она должна как-то пережить эту первую ночь. Потом она подумает о следующей. И о следующей.

Действие снотворного кончилось после полуночи. Кончилось резко, не оставив между сном и бодрствованием ни одной секунды, в которую Джулия могла бы убедить себя, что все это было кошмарным сном.

Очнувшись, она сразу же вспомнила, где находится и что случилось.

Она – в кровати Пола. А Ева мертва.

Джулия повернулась, чтобы поскорее почувствовать Пола, прижаться к теплу и жизни, но наткнулась на пустоту.

Хотя тело казалось невесомым, а голова пустой, она с трудом выползла из постели.

Теперь она вспомнила, как заставила Пола заехать к Сесиль за Брэндоном. Она бы не вынесла, если бы Брэндон услышал новости не от нее, но смогла сказать только, что произошел несчастный случай – какая жалкая замена для слова «убийство»! – и что Ева мертва.

Брэндон поплакал немного – естественная реакция на смерть женщины, которая была к нему добра. Как и когда она сможет признаться ему, что эта женщина была его бабушкой?

Она сделает это позже. Сейчас Брэндон спит… Пол не спал. Он стоял на широком балконе, сунув руки в карманы джинсов, и пристально смотрел на черные волны, набегающие на черный песок. Ее сердце чуть не разорвалось.

Джулия видела его силуэт в лунном свете. Она не видела его лица, его глаз, ей не нужно было слышать его голос – она чувствовала его горе.

Она замерла, не зная, как ему помочь, что сказать.

Как только Джулия подошла к балконным дверям, ветер донес до Пола ее аромат. И ее горе.

Весь вечер он автоматически делал необходимое. Звонил сам, просеивал поступающие звонки. Ел суп, который разогрела Джулия, заставлял ее принять снотворное. У него не осталось сил даже на сон.

– Когда мне было пятнадцать… почти перед самым шестнадцатилетием, – начал он, не оборачиваясь, – Ева научила меня водить машину. Я был у нее в гостях, и в один прекрасный день она просто ткнула пальцем в свою машину В чертов «Мерседес». И сказала: «Залезай, парень. Какая разница? Сначала научишься водить с правой стороны».

Пол вытащил из кармана сигару. Вспыхнувшая спичка на секунду высветила его страдальческое лицо, затем оно снова погрузилось во тьму.

– У меня ноги тряслись от ужаса и восторга. Целый час я мотался по Беверли-Хиллз, натыкаясь на бордюры. Мотор глох, автомобиль дергался, а Ева только хохотала.

Дым обжег горло, и Пол отшвырнул сигару через перила.

– Господи, я любил ее.

– Я знаю.

Джулия подошла к нему, обняла, и в молчании, держась друг за друга, они думали о Еве.

Глава 27

Мир скорбел. Ева была бы в восторге.

Она блистала на обложке и в шестистраничном развороте «Пипл». «Нэшнл инкуайер» уверял, что ее дух витает в павильонах ее первой киностудии. Телепрограмма «Ночной контур» посвятила ей целый выпуск. Почти на всех каналах, включая кабельные, ее фильмы разрушили сетку телепередач. Предприимчивые уличные торговцы распродавали футболки, кружки и плакаты с ее портретами быстрее, чем их успевали подвозить.

За день до «Оскара» Голливуд погрузился в траур. Как бы она хохотала!

Пол старался заглушить свое горе, представляя ее реакцию на все эти почести – ее торжествующую улыбку, ее сияющее лицо…

Джулия держалась. Она делала все, что было необходимо, однако он видел отчаяние в ее глазах, которое ничем не мог облегчить. Она провела в полицейском участке много часов, вспоминая каждую деталь. Безупречное самообладание изменило ей только однажды – когда Фрэнк в первый раз включил магнитофон. Услышав низкий хрипловатый голос Евы, Джулия вскочила, извинилась и бросилась в дамскую комнату.

Вернувшись, она заставила себя прослушать все пленки, сравнивая их со своими записями, уточняя даты и обстоятельства интервью, настроение интервьюируемых и свои впечатления. Она собственноручно пометила копии записей, оставленные в полиции.

Все три страшных дня, пока Пол занимался похоронами, Джулия и Брэндон жили в его доме в Малибу.

Через своих адвокатов Ева оставила Полу очень ясные инструкции. Она завещала похоронить себя пышно. А когда она желала простоты? Год назад Ева сама купила место на кладбище – первоклассную недвижимость, как она назвала его. Она сама выбрала себе гроб. Темно-синий полированный гроб, задрапированный изнутри белоснежным шелком. Она даже составила список гостей и распределила их места в церкви, будто спланировала последний прием.

Она выбрала музыку и музыкантов. И платье – вечернее платье изумрудного цвета, в котором никогда не появлялась на публике. Этому платью предстоял величественный дебют.

Конечно, прическу должен был сделать Армандо.

В день похорон зрители – поклонники Евы – заполонили тротуары прилегающих к церкви улиц, толпились у входа в церковь. Некоторые плакали, другие щелкали фотоаппаратами, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть скорбящих знаменитостей. Жужжали видеокамеры, меняли владельцев бумажники, иногда кто-то падал в обморок. Ева оценила бы. Премьере не хватало лишь прожекторов.

Черные лимузины величественно извергали из своих недр блистательных пассажиров: богатых, прославленных, обаятельных, скорбящих. Лучшие модельеры были представлены в уместном случаю черном.

Толпа охнула и зашепталась, когда, тяжело опираясь на крепкую руку мужа, появилась Глория Дюбари в туалете от Сен-Лорана, увенчанном элегантной шляпой с густой вуалью.

Снова шепот и сдавленные смешки, когда Энтони Кинкейд выволок из лимузина свою омерзительную тушу.

Треверс и Нина проследовали сквозь строй под защитой своей неизвестности.

Питер Джексон не поднял склоненной головы, игнорируя оклики поклонников. Он думал о женщине, с которой провел несколько знойных ночей, и о том, как прекрасно она выглядела дождливым утром.

Толпа зааплодировала и разразилась приветственными криками, когда появился Рори Уинтроп. Не зная, как реагировать, он помог выйти из лимузина жене, затем повернулся к приближающемуся Кеннету Стокли.

– Господи, просто цирк, – прошептала Линда, пытаясь решить, какой стороной повернуться к вездесущим камерам.

– Да. – Мрачно улыбаясь, Кеннет обвел взглядом толпу, напирающую на полицейские заграждения. – А Ева все еще инспектор манежа.

Линда взяла мужа под руку.

– Как ты, дорогой?

Рори только покачал головой. Он вдыхал экзотический аромат духов жены, чувствовал ее поддержку, но холодные тени церкви словно протянули к нему костлявые руки.

– Я чувствую себя смертным впервые в жизни. – Рори увидел у входа Флэннигана и подавил желание подойти к нему. Никакие слова не проникнут сквозь глубокое горе, отпечатавшееся в глазах Виктора. – Идемте. Пора начинать это проклятое шоу.

Джулия знала, что сможет продержаться. Должна продержаться. Однако под внешним спокойствием бурлил страх. Лимузин остановился у тротуара, и она крепко сжала веки, но, коснувшись ее руки, Пол заметил, что пальцы ее сухие и холодные. Увидев Виктора, Джулия вздрогнула… его взгляд равнодушно скользнул по ее лицу.

Виктор не знает! Не знает, как близка и ей женщина, которую они хоронят.

Слишком много людей, в панике думала Джулия. Слишком много и слишком близко, и все ближе и ближе. Таращатся, кричат. Она чувствовала их запах, запах разгоряченной плоти, ощутимое мерцание их горя и возбуждения.

Джулия попятилась, но Пол обхватил ее за талию, прошептал что-то. Она не разобрала его слов из-за звона в ушах. Она попыталась сказать ему, что ей не хватает воздуха, но он уже быстро вел ее по лестнице вверх, к зияющему входу.

Церковь заполнили люди и цветы, однако здесь воздух был прозрачным и прохладным. Вместо могучих стонов органа – нежные трели скрипок и простые, искренние звуки флейт. Никаких траурных венков. Россыпи камелий, роз и магнолий, ослепительно белых, как снежные сугробы, освежали траур. Роскошь и красота. И словно в центре сцены, на которой Ева провела большую часть своей жизни, – сияющий синий гроб.

– Как похоже на нее, – прошептала Джулия. Паника отступила, оставив печаль и восхищение. – Поразительно, что она не попробовала свои силы в режиссуре.

– Именно это она сейчас и сделала, – улыбнулся Пол. Ведя Джулию по проходу между скамьями, он замечал не только слезы и скорбные глаза, но и продуманные позы, испытующие взгляды. Тут и там люди собирались группками и шептались. Обсуждались проекты, заключались сделки. Не в привычках Голливуда упускать любую возможность.

Ева поняла бы и простила.

Джулия не собиралась подходить к гробу, чтобы бросить последний взгляд, сказать последнее «прости». Если это и трусость, она с ней смирилась. Только когда она увидела у гроба Виктора, осунувшегося, поникшего, сжавшего в кулаки огромные руки, она не смогла проскользнуть на скамью.

– Я должна… Пол кивнул.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, я… я думаю, что должна подойти одна. Первый шаг был самым трудным. Затем она сделала второй шаг и еще один. Остановившись рядом с Виктором, она попыталась разобраться в своих чувствах. Эти люди создали ее Женщина, так прекрасно спящая на белоснежном шелке. Мужчина, который смотрит на ее вечный сон полными горя глазами. Джулия не могла думать о них как о родителях, но она могла чувствовать. Следуя голосу своего сердца, она накрыла ладонью пальцы Виктора.

– Она любила вас больше всех на свете. Почти самое последнее из того, что она говорила мне, это как счастлива была с вами.

– Я никогда не мог дать ей столько, сколько хотел бы. Никогда.

– Виктор, вы дали ей гораздо больше, чем сознаете. Для других она была звездой, образом. Для вас она была женщиной. Единственной женщиной. – Джулия всем сердцем надеялась, что поступает и говорит правильно. – Как-то она сказала мне, что по-настоящему сожалеет лишь о том, что ждала окончания съемок того фильма.

Только эти слова заставили Виктора отвернуться от Евы и взглянуть на дочь, о которой он не подозревал. И только тогда Джулия поняла, что унаследовала глаза отца… тот насыщенный серый цвет, который чувства могут менять от дымного до ледяного. Она отшатнулась, но его рука уже крепко сжимала ее руку.

– Мне будет недоставать ее в каждое мгновение, что мне остались, – прошептал Виктор, и Джулия повела его к скамье, где ждал Пол.

Растянувшись на несколько миль, одинаковые черные лимузины плавно поднимались к Форрест-Хиллз. Для каждого гостя или супружеской пары был заказан отдельный автомобиль, и в прохладной роскоши вдали от любопытных глаз можно было дать волю истинным чувствам. Одни застыли в глубоком горе, переживая личную утрату. Другие скорбели абстрактно, как огорчаются, услышав в последних новостях о смерти знаменитости, об уходе личности, олицетворявшей целую эпоху. Это было не оскорблением, а данью памяти.

Некоторые просто ощущали благодарность за то, что их включили в список гостей, ибо подобному событию гарантировано внимание прессы. И это тоже не было оскорблением. Просто бизнесом.

Были и те, кто вовсе не горевал, а лелеял в сердцах, таких же черных, как сверкающая краска лимузинов, радость и злобу.

Некоторым образом и это можно было считать честью.

Джулия, вышедшая из машины, чтобы пройти несколько коротких шагов к вырытой могиле, не попадала ни в одну из этих категорий. Она уже похоронила своих родителей, уже приспособилась к огромной пропасти, разделявшей любимого ребенка и сироту. И все же каждый шаг причинял ей глубокую боль. Сегодня она похоронит еще одну мать, снова посмотрит в глаза собственной неминуемой смерти.

Вдыхая запахи травы и земли, густой аромат цветов, Джулия отгородилась от настоящего воспоминаниями.

Вот она смеется с Евой у бассейна, пьет слишком много шампанского, говорит слишком откровенно… Как она смогла столько рассказать Еве?

Вот она потеет вместе с Евой на тренировках, задыхаясь, ругается и жалуется. Эта странная близость двух полуголых женщин, заключенных в одну клетку тщеславия.

Разделенные секреты, искренность и доверие, никакой лжи. Как легко родилась их дружба!

Не этого ли хотела Ева? Завязать дружбу, доверять и доверяться, открыться полностью, внушить любовь…

Какое это имеет значение? Евы нет. И если что-то осталось неясным, невысказанным, то теперь истина никогда не увидит свет.

Джулия искренне горевала, хотя и не представляла, сможет ли когда-нибудь простить.

– Дерьмо, – выругался Фрэнк. Он рассматривал факты под всеми возможными углами и видел только одну дорогу. И эта дорога вела его прямо к Джулии Саммерс.

Всю свою профессиональную жизнь Фрэнк в основном полагался на интуицию. Хорошо развитое чутье может вывести полицейского из лабиринта улик и подозреваемых. Никогда еще за всю его карьеру интуиция так драматично не противоречила фактам.

Все эти факты лежали перед ним в толстой папке, распухшей за прошедшие три дня.

Отчеты экспертов, результаты вскрытия, отпечатанные и подписанные показания свидетелей, которых расспрашивал он сам или его подчиненные.

В день убийства и домоправительница, и секретарша видели Еву Бенедикт за несколько минут до часа дня, когда после короткой личной беседы с Евой уехала Глория Дюбари. Джулия Саммерс появилась у ворот около часа, поболтала с охранником и въехала в поместье. Звонок из гостевого дома в службу спасения поступил в час двадцать две.

На эти двадцать две минуты, на жизненно важный отрезок времени, в который, судя по заключениям экспертов и показаниям свидетелей, произошло убийство, у Джулии не было алиби.

Смерть Евы наступила в результате удара медной кочергой по основанию черепа. На кочерге были обнаружены отпечатки пальцев только Джулии Саммерс.

Все двери гостевого дома, кроме парадной, которую открыла сама Джулия, оказались заперты. На теле Евы не было обнаружено никаких ключей.

Улики, конечно, косвенные, но достаточно изобличающие даже без учета ссоры, описанной двумя свидетелями.

Узнав от Евы, что она ее незаконная дочь, Джулия Саммерс впала в дикую ярость.

"Она визжала, угрожала, – читал Фрэнк заявление Треверс. – Я услышала ее крики и выбежала из дома. Она перевернула стол, разбила всю посуду. Ее лицо было белым, как полотно. Она предупредила Еву, чтобы та не смела к ней подходить. Она сказала, что могла бы убить ее».

Конечно, люди говорят подобное сплошь и рядом, думал Фрэнк, потирая шею. И если кто-то погибает сразу после таких слов, это просто их невезение.

Беда в том, что он не мог думать о везении или невезении. Под давлением губернатора и собственного начальства Фрэнк не мог позволить интуиции увести его в сторону от фактов.

Он должен вызвать Джулию на допрос. Должен.

Гринберг обвел взглядом собравшихся и откашлялся. Все было точно так, как требовала Ева. Знала ли она, торопя адвоката, что ее часы сочтены?

Он сдержал полет своей фантазии. Жесткость, с которой она составила новое завещание, была присуща ей всегда. Изменения были предельно простыми. Еще одно качество Евы, проявлявшееся тогда, когда у нее было на то настроение.

Гринберг открыл рот, и все в комнате умолкли. Замер даже Дрейк, наливавший себе очередную порцию спиртного. Оглашение завещания началось с рутинного списка подарков слугам и пожертвований в различные фонды. Дрейку стало неинтересно, и монотонное перечисление продолжилось под звук льющейся в стакан жидкости.

Дары близким людям были продуманы очень тщательно. Мэгги Ева оставила пару изумрудных серег, тройную нить жемчуга и картину Уайта, которой Мэгги всегда восхищалась.

Рори Уинтропу досталась пара подсвечников из дрезденского фарфора, которые они купили в первый год своего брака, и томик стихов Китса.

Услышав, что унаследовала антикварную шкатулку, Глория разрыдалась на плече мужа.

– Мы вместе были на аукционе Сотби много лет тому назад. – Ее голос дрожал от отчаянной борьбы горя с угрызениями совести. – И Ева перебила мою цену. О Маркус!

Пока он шептал ей утешения, Гринберг снова прокашлялся.

Нине Ева оставила коллекцию лиможских шкатулочек и по десять тысяч долларов в год за каждый год службы. Треверс она завещала дом в Монтерее, такой же, как Нине, ежегодный доход и трастовый фонд на медицинские нужды ее сына до конца его жизни.

Своей сестре – не посетившей ни похороны, ни оглашение завещания – Ева оставила маленький доходный дом. Дрейк упоминался лишь между прочим, как получивший все свое наследство при ее жизни.

Реакция Дрейка была предсказуемой, настолько предсказуемой, что на лицах всех присутствующих появились мрачные улыбки. Он расплескал содержимое стакана, наполнив комнату запахом дорогого виски.

С разной степенью интереса или презрения все следили за его приступом ярости, прошедшим разные стадии, от ругательств и жалоб к неразборчивому лепету и снова к ругани.

– Чертова сука! – Дрейк чуть не задохнулся. Его лицо приобрело землистый оттенок. – Я отдал ей годы, почти двадцать лет жизни. Я не позволю ей так просто вычеркнуть меня. После того, как я столько для нее сделал.

– Сделал для нее? – Мэгги хрипло расхохоталась. – Ты никогда ничего не делал для Евы, кроме того, что облегчал ее банковский счет.

Дрейк двинулся на Мэгги, вполне готовый ударить. Он был уже достаточно пьян, чтобы присутствие свидетелей его не остановило.

– Ты, как пиявка, высасывала из нее свои пятнадцать процентов. Я был членом семьи. Если ты думаешь, что выйдешь отсюда с изумрудами и чем-то там еще, когда я остался ни с чем…

– Мистер Моррисон, – прервал адвокат, – вы, естественно, имеете право опротестовать завещание…

– Еще как имею!

– Однако, – с достоинством продолжил Гринберг, – я должен предупредить вас, что мисс Бенедикт очень детально обсудила со мной свои желания. У меня также есть видеозапись ее заявления, подтверждающая ее волю. Опротестование этого документа очень дорогостояще и менее чем продуктивно. Если вы все же пожелаете это сделать, вам придется подождать, пока я закончу сегодняшнюю процедуру. Итак, продолжим…

Дар Виктору включал коллекцию поэзии и маленькое пресс-папье – стеклянный купол с красными санями и восемью оленями.

"Очаровательному Брэндону Саммерсу я оставляю на образование и развлечения миллион долларов в трастовом фонде, остатками которого он имеет право распорядиться по собственному усмотрению по достижении двадцати пяти лет».

– Чушь несусветная! – взревел Дрейк. – Она оставляет миллион, целый миллион какому-то сопляку! Какому-то наглому приблудному выродку!

Не успела Джулия отреагировать, как поднялся Пол, и от выражения его лица у нее кровь застыла в жилах.

Все ожидали оскорблений. Несколько ударов кулаком тоже никого бы не удивили. Однако Пол очень ровно и отчетливо произнес всего лишь одно предложение:

– Не открывай больше рот.

Он сказал это очень тихо, но все почувствовали нешуточную угрозу. Когда Пол снова сел, Гринберг кивнул, как будто услышал правильный ответ на особенно щекотливый вопрос, затем очень спокойно прочел:

"Остальное, включая всю недвижимость и личную собственность, все капиталы, ценные бумаги и доходы от них, я оставляю Полу Уинтропу и Джулии Саммерс. Они имеют право разделить наследство так, как сочтут нужным».

Больше Джулия не слышала ничего. Монотонный голос адвоката перестал достигать ее ушей. Она видела, как движутся его губы, видела его темные глаза, устремленные на ее лицо. Она почувствовала покалывание, как бывает, когда отлежишь руку и перестает поступать кровь.

Не сознавая, что делает, Джулия вскочила и, двигаясь на ощупь, как пьяная, проковыляла через комнату на веранду.

Здесь была жизнь, яркие цветы и бодрые трели птиц. И воздух. Джулия глубоко вдохнула и почувствовала, как струя воздуха наполняет легкие, омывает их, очищает. Она выдохнула и вдохнула снова. Жадно.

– Не принимай так близко к сердцу, – тихо и ласково сказал Пол, беря ее за плечи – Я не могу. – Собственный голос показался ей слишком тонким, слишком дрожащим. – Как я могу? Это не правильно. Она ничего мне не должна.

– Она думала, что это правильно.

– Ты не слышал, что я ей наговорила, не знаешь, как я обошлась с ней в последний вечер. И кроме того… ради бога, Пол, она же ничего мне не должна.

Пол взял Джулию за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза.

– Я думаю, ты больше боишься другого: ты чувствуешь, что должна ей.

– Мистер Уинтроп, простите меня. – Гринберг кивнул им обоим. – Я понимаю, какой сегодня трудный день для вас, но я должен выполнить еще одно распоряжение мисс Бенедикт. – Он протянул пухлый конверт. – Копия ее видеозаписи. Она просила, чтобы вы вместе просмотрели это сразу после оглашения завещания.

– Благодарю вас. – Пол принял конверт. – Она высоко оценила бы вашу… компетентность.

– Несомненно. – Легкая улыбка тронула тонкие губы адвоката и тут же исчезла. – Ева была необычной женщиной… беспокойной, требовательной, упрямой. Я буду скучать по ней. Если я вам понадоблюсь, звоните мне без колебаний. У вас могут возникнуть вопросы о некоторой собственности или о пакете акций. И когда вы будете готовы, мы просмотрим необходимые документы. Примите мои соболезнования.

– Я хотел отвезти мисс Саммерс домой, но теперь мы должны уединиться, чтобы просмотреть эту пленку. Вы не могли бы… очистить помещение?

Что-то похожее на веселье мелькнуло в тусклых глазах адвоката.

– С удовольствием.

Они остались на веранде одни. Сквозь стеклянные двери веранды, которые Гринберг закрыл за собой, доносились разгоряченные голоса, горькие рыдания. Старику скучать не придется, подумал Пол, переводя взгляд на Джулию. Ее глаза уже высохли, но лицо было таким бледным, таким прозрачным, что ему казалось, будто он видит сквозь кожу ее горе.

– Думаю, лучше всего посмотреть это в спальне Евы.

Джулия уставилась на конверт в его руке. Часть ее, та часть, в которой она узнала трусиху, хотела отвернуться, схватить Брэндона и улететь на восток первым же рейсом. Может, если очень хорошо постараться, она убедит себя в том, что все это был только сон? Сон с первого телефонного звонка агента, с первой встречи с Евой и до этого момента.

Тогда и Пол был бы сном. Все, что они разделили, все, что они построили, – только сон. Все ее хрупкие надежды разлетелись бы в пыль.

– Хорошо.

– Дай мне минутку. – Пол сунул конверт ей в руки. – Обойди вокруг дома. Я сейчас приду.

Как же нелегко было открыть дверь и войти в комнату, где Ева спала, где Ева любила. Здесь пахло цветами и мебельным воском, и еще витал аромат Евы.

Конечно, Треверс все здесь прибрала. Джулия пробежала пальцами по атласному синему покрывалу, но сразу вспомнила, что Ева выбрала гроб такого же цвета, и отдернула руку. Почему Ева это сделала? Из насмешки или в утешение?

Закрыв глаза, Джулия прижалась лбом к прохладному резному столбику кровати и на мгновение, на одно мгновение прислушалась к своим ощущениям.

Она не почувствовала смерти. Ее окружали только воспоминания о жизни.

Пол молча вошел в комнату. Что он мог сказать? С каждым прошедшим днем Джулия становилась все более хрупкой. Его собственное горе, как маленький дикий зверек, угнездилось в теле, хватая изнутри когтями, зубами. Горе Джулии медленно и коварно высасывало из нее жизнь. Пол налил им обоим коньяку, и, когда заговорил, его голос был нарочито холодным и отстраненным.

– Джил, ты должна взять себя в руки. Если ты будешь и дальше бродить словно в трансе, это не принесет пользы ни тебе, ни Брэндону.

– Я в полном порядке. – Она взяла бокал, переложила его из руки в руку. – Я хочу, чтобы все кончилось. Совсем. Как только пресса узнает об условиях завещания…

– Я с ними справлюсь.

– Пол, я не хотела ни ее денег, ни ее собственности, ни…

– Ее любви, – закончил за нее Пол. Он поставил на столик свой бокал и взял конверт. – Но Ева всегда оставляла последнее слово за собой. Ты не исключение.

Ее пальцы, сжимавшие бокал, побелели.

– Значит, если я несколько дней знала о том, что она моя мать, то теперь должна чувствовать долг, связь с ней, благодарность? Ты этого от меня ждешь? Она манипулировала моей жизнью еще до моего рождения, и даже теперь, когда ее нет, она продолжает управлять мной.

Пол разорвал конверт, вынул кассету и сунул ее в видеомагнитофон – Я не ожидаю от тебя никаких чувств. И если ты что-то поняла в ней за эти месяцы, то знаешь: и она ничего не ждала. Если не хочешь видеть пленку, я посмотрю без тебя.

Будь он проклят! Будь он проклят за то, что заставляет ее испытывать этот жгучий стыд. Ни слова не говоря, Джулия села на диванчик, поднесла коньяк к губам. Пол сел рядом, но она чувствовала, что сейчас их разделяет гораздо больше, чем несколько дюймов мягких подушек.

Пол нажал кнопку, и Ева заполнила экран, как заполняла многие другие всю свою жизнь. Горе, словно стальной кулак, сжало сердце Джулии.

"Дорогие мои, не могу выразить словами, как восхищена тем, что вы вместе. Я хотела бы поговорить с вами в более торжественной обстановке и с кинопленки. Кино более снисходительно к недостаткам».

Ева расхохоталась, потянулась за сигаретой, откинулась на спинку кресла. Ее макияж был безупречен, она сама замаскировала тени под глазами, морщинки вокруг рта. На ней была ярко-красная мужского покроя рубашка с воротником-стойкой, и через секунду Джулия поняла, что в этой рубашке Ева и лежала на пропитанном кровью ковре.

"Это простая предосторожность на тот случай, если мне не хватит силы духа поговорить с вами лицом к лицу. Если вы смотрите сейчас эту запись, я хочу попросить у вас прощения. Простите меня за то, что я не сказала вам о своей болезни. Опухоль мозга – слишком личный изъян, и я решила сохранить ее в секрете. Еще одна ложь, Джулия. Но не самая эгоистичная».

– О чем она говорит? – прошептала Джулия. – Что она имеет в виду?

Пол только покачал головой, но его тело напряглось. «Когда я узнала диагноз, прогноз и все прочие „озы“, то прошла стадии, как мне объяснили, типичные. Неверие, гнев, горе. Как вы знаете, я ненавижу быть такой, как все. Очень неприятно узнать, что тебе осталось жить меньше года и еще меньше соображать. Очень унизительно. Я должна была как-то уравновесить это. Так возникла идея автобиографии. Выяснить, кем и чем я была, что сделала не только для вечно голодной публики, но для себя. Я хотела, чтобы моя дочь, частичка меня, рассказала мою историю. – Ее взгляд устремился прямо в камеру. – Джулия, я понимаю тебя. Поверь мне, ты имеешь полное право ненавидеть меня. Я не оправдываюсь. Я могу только надеяться, что сейчас, когда ты это смотришь, мы пришли к какому-то взаимопониманию. Я не знала, как много ты станешь значить для меня. Как много Брэндон… – Ева замотала головой и глубоко затянулась сигаретой. – Я не хочу плакать. Я надеюсь, что моя смерть вызвала и слезы, и зубовный скрежет. Надеюсь, что теперь все утихло. Эта бомба в моей голове… – Ева чуть улыбнулась, потирая висок. – Иногда мне кажется, что я слышу, как она тикает, отсчитывая оставшиеся мне секунды. Она заставила меня признать, что я смертна, заставила посмотреть в лицо своим ошибкам и своим обязательствам. Я полна решимости оставить этот мир без сожалений. Джулия, если к этому моменту мы не наладили отношения, меня, по меньшей мере, утешает то, что какое-то время мы были друзьями. И я уверена, что ты напишешь эту книгу. Если ты унаследовала хоть долю моего упрямства, возможно, ты больше не захочешь со мной разговаривать, поэтому я записала еще несколько аудиокассет. Я уверена, что не забыла ничего важного».

Ева загасила сигарету, помолчала, словно собираясь с мыслями.

"Пол, думаю, не надо говорить, сколько ты значил для меня. Двадцать пять лет ты дарил мне безоговорочную любовь и преданность, которые я не всегда заслуживала. Ты рассердишься, я знаю, ведь я не рассказала тебе о своей болезни. Может, я и эгоистка, но неоперабельная опухоль мозга – очень личная штука. Я хотела насладиться отпущенным мне временем. Не хотела, чтобы со мной нянчились. Я хочу, чтобы ты помнил, как мы веселились. Ты был единственным мужчиной в моей жизни, не причинявшим мне боли. Мой последний совет тебе: если ты любишь Джулию, не выпускай ее из рук. Вероятно, она попытается сбежать. Я оставила вам обоим основную часть своего состояния не только потому, что люблю вас, а потому, что это осложнит вам жизнь. Вам придется общаться друг с другом некоторое время».

Ее губы дрогнули, но она справилась с собой. Ее глаза заблестели слезами, как изумруды, омытые дождем.

"Черт вас побери, подарите мне еще внуков. Я хочу знать, что вы нашли то, что всегда ускользало от меня. Любовь, которой можно упиваться не только в тени, но и на ярком свету. Джулия, ты была ребенком, которого я любила, но не могла сохранить. Пол, ты был ребенком, которого мне подарили и позволили любить. Не разочаровывайте меня».

Ева откинула голову и ослепительно улыбнулась им в последний раз.

"И неплохо, если первую девочку вы назовете в мою честь».

Экран замелькал. Джулия глотнула коньяку и только тогда смогла заговорить:

– Она умирала. Все это время она умирала. Пол резким движением выключил видеомагнитофон. Ева была права. Он чувствовал гнев, ярость.

– Она не имела права скрывать это от меня. – Он вскочил, сжал кулаки, заметался по комнате. – Я постарался бы ей помочь. Есть специалисты, целители. Экстрасенсы, в конце концов. – Пол остановился, умолк. Господи, что он говорит! Ева мертва, и ее убила не опухоль мозга. – Теперь уже не имеет значения, правда? Ева думала, что мы увидим это после того, как она тихо умрет в какой-нибудь больнице. А вместо этого… – Он отвернулся к окну, но видел Еву, распростертую на ковре.

– Это имеет значение, – тихо сказала Джулия. – Все это имеет значение. – Она отставила бокал, встала, повернулась к нему. – Я хотела бы поговорить с ее врачом.

– Зачем?

– Я должна написать книгу.

Пол шагнул к ней, затем остановился. Его ярость была слишком сильной, и он не мог рисковать.

– Ты можешь думать об этом сейчас?

Джулия видела его гнев, слышала его и не могла объяснить ему, что это единственный способ отдать долг Еве за свое рождение.

– Да. Я должна об этом думать.

– Прекрасно. – Пол вытащил сигару, не спеша закурил. – Если биографию напечатают в течение года, ты разбогатеешь на ее убийстве и станешь автором хита десятилетия.

Ее взгляд стал непроницаемым.

– Да, я именно на это рассчитываю.

Все, что он мог бы сказать, весь яд, что поднимался к его горлу, остановил резкий стук в дверь. Как только Пол отвернулся от нее, Джулия сморщилась от боли, прижала ладонь ко лбу.

– Фрэнк?..

– Прости, Пол, я знаю, какой был тяжелый день, – Фрэнк остановился на пороге. Он пришел как официальное лицо и поэтому ждал, пока его пригласят войти. – Треверс сообщила, что ты и мисс Саммерс здесь.

– Выясняем отношения. Ты не мог бы подождать?

– Боюсь, что нет. – Фрэнк взглянул на Джулию поверх плеча Пола и понизил голос:

– Пол, я нарушаю правила. Я пытаюсь облегчить ситуацию, но дело плохо.

– Вы нашли какой-то ключ к разгадке? Фрэнк сунул руки в карманы.

– Да, можно и так считать. Я должен поговорить с мисс Саммерс, и немедленно.

Пол хотел ответить отказом. Хотел закрыть дверь перед носом Фрэнка. Фрэнк понял и покачал головой:

– Будет только хуже.

Джулия взяла себя в руки и кивнула Фрэнку:

– Лейтенант Нидлмейер.

– Мисс Саммерс. Мне очень жаль, но я должен задать вам еще несколько вопросов.

Все ее внутренности сжались, но она снова кивнула:

– Хорошо.

– В участке.

– В участке?

– Да, мадам. – Фрэнк вынул из кармана карточку. – Я должен зачитать вам ваши права, но сначала я хотел бы посоветовать вам позвонить адвокату. Хорошему адвокату.

Глава 28

Джулии казалось, что она заблудилась в каком-то кошмарном лабиринте. Каждый раз, как она считала, что нашла выход, она расшибалась о новую черную стену.

Она сидела на жестком деревянном стуле за единственным столом в комнате для допросов и смотрела в длинное зеркало. Она видела там свое отражение в черном траурном костюме, свое слишком бледное лицо. Она видела дым, голубоватыми клубами поднимавшийся к потолку и обжигавший ее ноздри, три стаканчика кофе, на вкус такого же горького, как и его запах, и двух мужчин в рубашках с короткими рукавами и полицейскими жетонами, прицепленными к нагрудным карманам.

Джулия пошевелила пальцами, сцепила их. Ее отражение сделало то же самое.

Она знала, что с другой стороны за ней следят.

Ей дали чашку воды, но она не смогла проглотить ни капли. В комнате было слишком тепло, слишком душно. Под черным костюмом ее кожа стала влажной.

Она чувствовала запах собственного страха. Иногда ее голос дрожал, но она подавляла ростки истерии, затем они вырастали снова.

Полицейские были так терпеливы, так настойчивы в своих вопросах. И вежливы, так вежливы.

Мисс Саммерс, вы угрожали мисс Бенедикт?

Вы знали, что она изменила свое завещание, мисс Саммерс?

Мисс Саммерс, разве мисс Бенедикт не пришла повидать вас в день убийства? Разве вы не поспорили с ней снова? Разве вы не потеряли самообладание?

Сколько бы Джулия ни отвечала, они снова и снова задавали одни и те же вопросы, и она снова и снова отвечала.

Она потеряла счет времени. Сколько провела она в этой маленькой комнате без окон? Час? День? Иногда она ловила себя на том, что мысли ее блуждают совсем не здесь.

Покормили ли ужином Брэндона? Успеет ли она помочь ему подготовиться к контрольной по географии? Пока ее мысли уносились за стены этой комнаты, она продолжала отвечать.

Да, она спорила с Евой. Она была разгневана и расстроена. Нет, она не может точно вспомнить, что говорила. Они никогда не обсуждали изменения в завещании. Нет, никогда. Возможно, она касалась орудия убийства. Она не уверена. Нет, она не знала о деталях завещания Евы. Да, да, дверь была заперта, когда она приехала домой. Нет, она не знает, видел ли ее кто-нибудь после того, как она миновала ворота.

Снова и снова Джулия вспоминала свои передвижения в день убийства, осторожно пробираясь сквозь лабиринт, наступая на собственные следы.

Во время всей процедуры ареста Джулия старалась мысленно отделиться от своего тела. Ее фотографировали для полицейского досье. Ей приказали смотреть прямо вперед. Она подчинилась, моргнула от вспышки света, затем повернулась в профиль.

Они отобрали ее костюм и украшения, ее сумку, ее достоинство. Все, что у нее осталось, – это остатки гордости. За них она и цеплялась.

Ее отвели в камеру. Здесь она должна была ждать, пока установят и заплатят залог. Убийство, думала Джулия, ошеломленная, сбитая с толку. Ее только что арестовали за убийство второй степени, за убийство со смягчающими вину обстоятельствами. Где-то в том черном лабиринте она сделала ужасный поворот.

Лязгнули металлические двери, и паника пробила ее защитную оболочку. Джулия чуть не завизжала, почувствовала вкус крови от закушенной нижней губы. О боже, не закрывайте меня. Не запирайте меня в эту клетку.

Джулия сидела на краю койки, сжав на коленях руки. Она готова была поклясться, что воздух застревает в решетке и не пробивается внутрь. Она слышала непристойные ругательства проституток, завывания наркоманов, чьи-то тихие жалобные рыдания.

К стене напротив койки была привинчена раковина, но Джулия боялась подойти к ней. Она подавляла угрожавшую задушить ее тошноту, но не могла заставить себя склониться над стальным унитазом.

Она выдержит. Она не сломается.

Мысленным взором она уже видела газетные заголовки:

ДОЧЬ ЕВЫ БЕНЕДИКТ АРЕСТОВАНА ЗА УБИЙСТВО МАТЕРИ.

МЕСТЬ ОТВЕРГНУТОЙ ДОЧЕРИ.

ТАЙНА, СТОИВШАЯ ЕВЕ ЖИЗНИ.

Как скоро эти заголовки украсят первые страницы газет?

Понравилась бы такая реклама Еве?

Джулия прижала ладонь к губам, чтобы оборвать истерический взрыв смеха. Нет, даже Ева, великий кукловод, не могла предвидеть подобного поворота событий.

Джулия забилась в дальний угол койки, подтянула колени к груди, опустила на них голову и закрыла глаза.

Убийство. Убийство. Убийство. Казалось, это слово проткнет ей мозги. Она начала задыхаться. Крепче сжала веки. И увидела все так, как ей описывали в комнате для допросов.

Спор с Евой. Слепая ярость. Ее пальцы смыкаются на сверкающей медной кочерге. Один взмах. Кровь. Как много крови. Ее собственный крик, когда Ева падает к ее ногам.

– Саммерс!

Джулия вскинула голову. Быстро-быстро замигала, пытаясь сфокусировать взгляд. Неужели она заснула? Сейчас она не спит и все еще в камере. Но дверь открыта, и в проеме стоит охранник.

– Вас отпускают под залог.

Первое, что хотел сделать Пол, когда увидел Джулию, это броситься к ней и прижать ее к своей груди. Один ее взгляд, и он понял, что она может растрескаться в его руках, как яичная скорлупа.

– Готова? – спросил он, беря ее за руку. Джулия молча вышла с ним на улицу и очень удивилась, что еще светит солнце. Автомобили медленно продвигались по улице: работавшие в городе пробивались к своим домам в пригородах, надеясь успеть к ужину. Несколько часов назад, всего несколько часов назад, в мягком утреннем свете они похоронили Еву. Теперь ее обвиняют в убийстве Евы.

– Брэндон?

Джулия покачнулась, и Пол подхватил ее, но она продолжала идти, словно не заметила своей слабости.

– Не волнуйся. Сесиль справляется. Он может переночевать у нее, если только ты не хочешь забрать его.

Господи, она хочет увидеть Брэндона. Обнять. Но она мельком видела себя в зеркале, когда ей отдавали костюм. Ее лицо было белым, под глазами синяки, а в глазах дикий ужас.

– Я не хочу, чтобы он видел меня такой… пока я… пока… – Сконфуженная, Джулия остановилась у машины Пола. Странно, выбравшись из той клетки, она не знает, что делать дальше. – Я должна… я должна позвонить ему. Необходимо ему объяснить… как-нибудь.

Она снова покачнулась, и он снова поймал ее и усадил в машину.

– Ты можешь позвонить ему позже.

– Позже, – повторила она и закрыла глаза.

Джулия не проронила больше ни слова, и Пол понадеялся, что она заснула, однако вскоре заметил в зеркало заднего вида, как сцепились на коленях ее руки. Он был готов к слезам, к вспышке гнева. Он не знал, что делать с этой слабостью, с этой хрупкостью.

Почувствовав запах моря, Джулия открыла глаза. Ей казалось, что она очнулась после долгой болезни.

– Куда мы едем?

– Домой.

Она прижала ладонь к виску, словно пытаясь вдавить в голову реальность.

– В твой дом?

– Да. Проблема?

Она отвернулась, и он не видел ее лица. Перед домом он слишком резко нажал на тормоза. Они оба дернулись вперед, откинулись назад. Когда Пол подбежал к ее дверце, она уже стояла рядом с машиной.

– Если ты не хочешь быть здесь, просто скажи, куда тебя отвезти.

– Мне некуда идти. – Ее глаза были полны боли и страха, как у раненого зверька. – И не к кому. Я не думала, что ты… привезешь меня сюда. Захочешь видеть меня здесь. Они думают, что я ее убила. – Руки Джулии так тряслись, что она выронила сумку, присела, чтобы подобрать ее, и не смогла выпрямиться. – Они думают, что я ее убила.

– Джулия! – Пол потянулся к ней, но она отстранилась.

– Пожалуйста, не надо. Не трогай меня. Если ты до меня дотронешься, я не смогу сохранить ошметки своей гордости.

– К черту твою гордость! – Он подхватил ее на руки, и ее тело сотряслось от рыданий.

– Они посадили меня в клетку. Они задавали мне вопросы. Снова и снова. И они посадили меня в клетку. Они заперли дверь и оставили меня там. Я не могла там дышать.

Пол сжал зубы, но продолжал нашептывать ей утешения:

– Ты должна полежать. Отдохнуть.

– Я не могу забыть, как она выглядела, когда я нашла ее. Они думают, что это сделала с ней я. Господи, они снова посадят меня в клетку. Что будет с Брэндоном?

– Тебя никуда больше не посадят. – Пол положил ее на кровать, обнял ее лицо ладонями. – Тебя больше не посадят в камеру. Верь мне.

Джулия хотела верить, но видела лишь себя в той маленькой зарешеченной комнате.

– Не оставляй меня одну. Пожалуйста. – Заливаясь слезами, она вцепилась в его руки. – Не оставляй меня. Пожалуйста. – Она притянула его лицо к своему. – Пожалуйста.

Пол утешал ее. Но нежные ласки и тихие слова не могли выжечь ни его отчаяние, ни ее. Она нуждалась в страсти. Здесь, с ним она могла опустошить душу, заполнить тело. Ее руки метались, срывая с него одежду, в ее мокрых глазах сверкал ужас.

Больше не было слов. Ей не нужны были слова. Даже самые нежные слова заставляли ее думать. Здесь и сейчас она хотела только чувствовать.

Пол забыл о том, что хотел утешить ее. В женщине, метавшейся с ним по кровати, не было страха. Ее жадные губы и ищущие пальцы обжигали его. Он так же жадно сорвал с нее одежду. Влажная кожа затрепетала под его ладонями, дикий аромат желания, искушающий запах женщины обжег ноздри.

Свет вливался в комнату первым пламенем заката. Она поднялась над ним, уже не бледная, а пылающая жизнью. Схватила его за руки, прижала его ладони к своей груди и вобрала его в себя.

Ее тело замерло, затем содрогнулось в оргазме. Глядя ему в глаза, она поднесла его руку к губам и поцеловала в ладонь. Затем с криком, полным отчаяния и триумфа, бросилась в дикую неистовую скачку, как будто спасала свою жизнь.

Джулия проспала час как убитая. Без снов. Потом реальность прокралась сквозь затуманенный мозг и разбудила ее в одно мгновение. Проглотив крик тревоги, она села в постели. Она была уверена, что снова окажется в камере. Одна. Взаперти.

Пол поднялся с кресла, откуда наблюдал за ней, подошел к кровати, взял ее за руку.

– Я здесь.

Она не сразу смогла дышать.

– Который час?

– Еще рано. Я уже подумывал спуститься в кухню и приготовить что-нибудь на ужин. – Он поймал ее за подбородок, не дав замотать головой. – Ты должна есть.

Конечно, должна. Она должна есть, и спать, и перемещаться, и дышать. Делать все эти нормальные вещи, чтобы приготовиться к ненормальным. И у нее есть еще одна обязанность.

– Пол, я должна поговорить с Брэндоном.

– Сегодня?

Поборов слезы, она отвернулась к окну, к рокоту моря.

– Я должна была сразу поехать к нему, но боялась, что не справлюсь. Я боюсь, что он услышит что-нибудь, увидит по телевизору. Я должна объяснить ему, подготовить его сама.

– Я позвоню Сесиль, а ты прими горячий душ, проглоти пару таблеток аспирина. Я буду внизу.

Когда он направился к двери, Джулия вцепилась в простыни.

– Пол… спасибо тебе. За это и за то… что было раньше. Он прислонился к дверному косяку, скрестил на груди руки, приподнял бровь.

– Ты благодаришь меня за секс, Джил? Она смущенно пожала плечами:

– Да.

– Ну, тогда я, наверное, должен сказать: всегда к твоим услугам, дорогая. Не забудь позвать меня. В любое время.

Прислушиваясь к его шагам на лестнице, Джулия делала то, на что уже не считала себя способной. Она улыбалась.

Душ помог. Помогли и те несколько кусочков омлета, что она сумела проглотить. Пол молчал, и за это Джулия была ему благодарна. Казалось, он понимал, что она должна продумать разговор с Брэндоном. Продумать, как сказать своему маленькому сыну, что его мать обвиняют в убийстве.

Когда подъехал автомобиль, Джулия ходила взад-вперед по гостиной. Сцепив руки, она повернулась к Полу.

– Думаю, было бы лучше, если бы…

– Если бы ты поговорила с ним наедине. Я буду в кабинете. Не благодари меня, Джил, – сказал он, когда она открыла рот.

Поднимаясь по лестнице, он тихо выругался.

Взяв себя в руки, Джулия открыла дверь. И увидела Брэндона. Он ухмылялся во весь рот, с плеча свисал школьный рюкзак. Он удержался, чтобы не броситься к ней и не выложить все, что делал за день. Он помнил, что делала она. Она уехала на похороны, и в ее глазах была печаль.

Из-за его спины Сесиль протянула Джулии руку. От этого безмолвного жеста поддержки, веры Джулия чуть не разревелась.

– Вы только позвоните, – сказала Сесиль. – Когда вам что-то понадобится.

– Я… спасибо.

– Позвоните, – повторила Сесиль и потрепала волосы Брэндона. – Пока, парень.

– Пока. Скажи Дастину, мы завтра увидимся в школе.

– Брэндон. – Господи, она думала, что подготовилась, но он смотрел на нее так доверчиво. Она закрыла дверь и провела его на веранду. – Давай посидим здесь минутку.

Брэндон знал о смерти все. Мама объясняла ему, когда умерли дедушка и бабушка. Люди уходят, поднимаются на небеса, как ангелы. Иногда они умирают от болезней, иногда от несчастных случаев. Или их убивают, как в фильмах ужасов. Пару недель назад они с Дастином вылезли из кроватей, прокрались к видаку и поставили «Хэллоуин».

Брэндон не любил думать о смерти, но он решил, что мама хочет поговорить именно об этом.

Она очень крепко держала его за руку и очень пристально смотрела в темноту. В доме горел свет, и он видел ее лицо.

– Мисс Би была хорошей, – начал Брэндон. – Она разговаривала со мной, спрашивала о школе и все такое.

И она смеялась над моими шутками. Мне жаль, что она умерла.

– О Брэндон, мне тоже. – Джулия набрала в легкие воздуха. – Она была очень знаменитой, и ты узнаешь о ней очень многое… в школе, по телевидению, в газетах.

– Ее называют богиней, но она была просто человеком.

– Да, она была человеком, а люди принимают решения, совершают ошибки. Влюбляются.

Брэндон переступил с ноги на ногу. От разговоров о любви ему всегда становилось неловко. В других обстоятельствах Джулия улыбнулась бы. Не сейчас.

– Давным-давно Ева влюбилась. И у нее был ребенок. Она не могла жить с мужчиной, которого любила, и поэтому решила сделать то, что считала самым лучшим для ребенка. Есть много хороших людей, которые не могут иметь собственных детей.

– Тогда они берут приемных детей, как бабушка и дедушка – тебя.

– Правильно. Я любила твоих дедушку и бабушку, / а они любили меня. И тебя. – Джулия присела на корточки, взяла Брэндона за руки. – Но я узнала несколько дней назад, что ребенок, которого отдала Ева, – это я.

Брэндон не отпрянул, но затряс головой, словно пытаясь привести ее слова в порядок.

– Ты хочешь сказать, что мисс Би была твоей настоящей мамой?

– Нет. Моей настоящей мамой была бабушка. Она любила меня, заботилась обо мне. А Ева была женщиной, которая меня родила. Она была моей биологической матерью. – Джулия вздохнула, взъерошила его волосы. – Твоей биологической бабушкой. Когда она узнала тебя, то стала гордиться тобой. Я знаю, она хотела бы сама рассказать тебе.

Его губы задрожали.

– Если ты была ее ребенком, почему она не оставила тебя у себя? У нее был большой дом, и деньги, и все-все.

– Брэндон, дело не всегда в доме и деньгах. Есть другие причины, более важные для такого решения.

– Ты меня не отдала.

– Нет. – Джулия прижалась щекой к его щеке. – Но что правильно для одного человека, не всегда правильно для другого. Она сделала то, что считала правильным. Как я могу горевать об этом, когда у меня были твои бабушка и дедушка?

Положив руки на плечи сына, Джулия посмотрела ему прямо в глаза.

– Я рассказываю тебе все это сейчас, потому что начнутся разговоры. Я хочу, чтобы ты знал: тебе нечего стыдиться. Ты можешь гордиться тем, что Ева Бенедикт была твоей бабушкой – Она мне очень нравилась.

– Я знаю. – Джулия улыбнулась и подвела сына к скамье. – Это еще не все, Брэндон, и ты должен быть очень сильным, очень храбрым и верить, что все будет хорошо… Полиция думает, что я убила Еву.

Он даже не моргнул. Его глаза наполнились гневом. Маленький рот сжался.

– Это глупо!

Джулия рассмеялась от облегчения.

– Да. Да, это глупо.

– Ты даже пауков не убиваешь. Я могу им сказать.

– Они хотят выяснить правду. Это займет какое-то время. Может, мне придется предстать перед судом.

Он уткнулся лицом в ее грудь и задрожал. Она стала укачивать его, как тогда, когда он был совсем маленьким.

– Не волнуйся. Они все выяснят.

– Почему мы не можем просто уехать? Почему мы не можем просто уехать домой?

– Мы уедем. Когда все кончится, мы уедем. Я обещаю.

Дрейк заполз в свою спальню напиться и похандрить. Ему необходимо было подготовиться к телефонному звонку. Он был чертовски рад, что его кузина увязла по самую шею, но даже без нее между ним и всеми теми деньгами стоял Пол. Может, и нет никакой возможности оспорить завещание и добраться до заработанных денег, однако всегда есть варианты, и одним он запасся.

Он пил водку и улыбался, а когда на другом конце подняли трубку, начал без всяких предисловий:

– Это Дрейк. Нам надо встретиться… Зачем? Ну, это просто. Обговорить кое-что. Например, что тебе понадобилось в гостевом доме? Или зачем надо было копаться в черновиках дорогой кузины Джулии? О, и еще одно, вероятно, заинтересует полицию. Почему в день убийства Евы была отключена сигнализация. Откуда я знаю? – Дрейк снова улыбнулся, предвкушая скорую победу. – Я многое знаю. Я знаю, что в тот день Джулия была в саду. Я знаю, что кто-то другой прокрался в гостевой дом, где ждала Ева, затем вышел один. Совсем один.

Дрейк слушал, улыбался, глядя на потолок. Господи, как же хорошо снова быть главным.

– О, я уверен, что у тебя полно причин, полно объяснений. Можешь выложить их копам. Или… можешь убедить меня забыть обо всем этом. Четверть миллиона меня вполне убедят. Пока… Благоразумным? – Дрейк рассмеялся. – О, да. Я благоразумен. Даю тебе неделю. Встретимся ровно через неделю в полночь. Такое чудесное время. Принесешь сюда. Все. Или я пойду прямо к окружному прокурору и спасу бедняжку-кузину.

Дрейк повесил трубку, затем решил покопаться в своей маленькой черной книжке и выбрать девочку. Он чувствовал, что есть повод для праздника.

Большую часть своей жизни Расти Хафнер делал ставки и в итоге терял больше, чем приобретал, однако, похоже, и он вытянул счастливый билет.

Частный сыск ему наскучил, и он с удовольствием бросил бы эту нудную работу. Бросил бы, если бы не приличные деньги. Трудно отказаться от сотни в день, только теперь старина Расти подумывал, не переметнуться ли на другую сторону.

Поглощая ежевечерний черничный йогурт. Расти смотрел одиннадцатичасовые новости. Вот она на экране – Джулия Саммерс, за которой он следил неделями. Он чуть не чокнулся, когда узнал, что она дочь Евы Бенедикт, а теперь еще и главная подозреваемая в убийстве старой шлюхи, но самое интересное – она должна унаследовать здоровый кусок поместья, по слухам стоившего пятьдесят миллионов.

Такая классная крошка, как Саммерс, наверняка будет очень благодарна тому, кто поможет ей выпутаться из этой заварухи. И ее благодарность стоила бы гораздо больше сотни в день. Пожалуй, ее благодарности хватило бы, чтобы обеспечить его на всю жизнь, размышлял Расти, облизывая ложку.

Конечно, его нынешний клиент может разозлиться и причинить кое-какие неприятности… но, скажем, за пару миллионов наличными Расти смог бы справиться с любыми неприятностями.

Глава 29

Когда потный, воодушевленный и довольный всем на свете Линкольн Хэтуэй ворвался в кухню после утренней пробежки, в кофеварке уже булькал кофе. Линкольн взглянул на часы. Шесть двадцать пять. Минута в минуту.

Линкольн был женат пятнадцать лет, семейная жизнь его текла размеренно и гладко, и ее главным достоинством была гармония. Он наслаждался тем, что являлся одним из самых уважаемых специалистов по уголовному праву на Восточном побережье, Элизабет наслаждалась ролью жены преуспевающего адвоката, а парочка умных и воспитанных детей росла в достатке и стабильности. Правда, десять лет назад их брак дал трещину, но они склеили его так, что не осталось ни шовчика, а если с годами жизнь стала несколько монотонной, то они и не хотели ничего другого.

Линкольн достал свою кружку с надписью «Адвокаты делают это в плавках» – шуточный подарок дочки на его сорокалетие. Он выпьет первую за день порцию кофе, посмотрит утренние новости и отправится в душ. Отличная жизнь, думал Линкольн, включая телевизор… Диктор сообщал об удивительном повороте в расследовании убийства Евы Бенедикт.

Кружка выскользнула из пальцев Линкольна и разбилась. Горячий черный колумбийский кофе разлился рекой по белому, безупречно чистому кафельному полу.

– Джулия, – прошептал Линкольн, хватаясь за спинку стула.

Джулия устроилась в углу дивана с блокнотом в руках. Она приказала себе составить список первоочередных дел, но никак не могла сосредоточиться.

Конечно, ей нужен адвокат. Лучший из тех, кого она может себе позволить. Вероятно, придется второй раз заложить дом… даже продать его. Деньги Евы… даже если бы она на них рассчитывала, недостижимы. Пока ее подозревают в убийстве, она не может воспользоваться деньгами убитой.

Необходимо договориться, чтобы позаботились о Брэндоне. На время суда. И после, если… Нет, нельзя думать о «если». У нее нет родственников. У нее есть друзья, и многие из них уже пытались связаться с ней, но кому она может доверить своего ребенка?

Именно на этом ее список оборвался. С этого пункта Джулия никак не могла сдвинуться.

Каждые несколько минут звонил телефон, щелкал автоответчик и голос Пола сообщал, что никого нет дома. Вперемешку с репортерами звонили озабоченные. Сесиль, Нина, Виктор. Господи, Виктор. Услышав его голос, Джулия закрыла глаза. Знал ли он? Подозревал ли? И что они теперь могут сказать друг другу, не усугубив боль?

Джулия хотела, чтобы Пол вернулся поскорее. Она хотела, чтобы он задержался и она подольше побыла одна. Пол объяснил только, что у него дела. Он не сказал ей, какие, а она не спросила.

Утром он сам отвез Брэндона в школу.

Брэндон. Необходимо сделать распоряжения, касающиеся Брэндона.

Когда телефон зазвонил снова, Джулия не обратила на него внимания, но настойчивость в голосе звонившего заставила ее прислушаться… она узнала… и изумленно вытаращила глаза.

– Джулия, пожалуйста, перезвони мне, как только сможешь. Я отменил все встречи и остался дома. Я только что слушал новости. Пожалуйста, перезвони мне. Не могу выразить словами, как… Просто перезвони. Номер телефона…

Медленно, едва сознавая, что делает, Джулия поднялась, пересекла комнату, подняла трубку.

– Линкольн. Это Джулия.

– О, слава богу. Я даже не был уверен, правильный ли номер мне дали. Я нажал на все возможные кнопки в полицейском департаменте Лос-Анджелеса.

– Почему ты мне вообще звонишь? Он не услышал горечи в ее голосе, только изумление, и чувство стыда стало почти невыносимым.

– Потому что тебе предстоит суд по обвинению в убийстве. Поверить не могу, Джулия. Я не могу поверить, что у них достаточно улик для суда.

Его голос не изменился, поняла она. Он говорит все так же четко и гладко.

– Похоже, они считают, что достаточно. Я была там. Мои отпечатки на орудии убийства. Я ей угрожала.

– Господи! – Линкольн пригладил ладонью белокурые волосы. – Кто тебя представляет?

– Гринберг. Он был адвокатом Евы. На самом деле он ищет кого-нибудь другого. Он не занимается уголовными делами.

– Джулия, послушай меня. Ни с кем не разговаривай. Ты меня слышишь? Ни с кем не разговаривай. Она еле сдержала улыбку.

– Мне повесить трубку?

Линкольн никогда не понимал ее юмора и ринулся дальше:

– Я прилечу первым же рейсом, на который достану билет. Я член калифорнийской коллегии адвокатов, так что б этой стороны проблем не будет. Теперь дай мне свой адрес.

– Почему? Линкольн, почему ты хочешь прилететь сюда?

Он уже сформулировал причины и оправдания, которые изложит жене, коллегам, прессе.

– Я в долгу перед тобой.

– Нет. Ты ничего мне не должен. – Джулия уже сжимала трубку обеими руками. – Ты хотя бы понимаешь, что даже не спросил о нем? Ты ничего не спросил о нем.

В воцарившейся тишине Джулия услышала, как закрылась дверь, и, повернувшись, увидела Пола.

– Джулия! – Голос Линкольна был тихим и очень рассудительным. – Я хочу тебе помочь. Что бы ты обо мне ни думала, ты знаешь, что я лучший адвокат. Позволь мне сделать это для тебя. И для мальчика.

Мальчика. Он не может даже произнести имя Брэндона. Джулия прижала руку к виску, стараясь преодолеть негодование, обиду… но он сказал чистую правду. Он лучший. Она не может позволить гордости встать на ее пути к свободе.

– Я в Малибу, – сказала Джулия и продиктовала адрес. – До свидания, Линкольн. Спасибо.

Пол молча ждал. Он не мог разобраться в своих чувствах. Хотя нет, прекрасно разобрался. Когда он вошел и понял, с кем она разговаривает, ему показалось, что он получил пулю в сердце. И теперь это сердце обливалось кровью.

– Ты слышал?

– Да, я слышал. Кажется, мы договорились, что ты не будешь подходить к телефону.

– Прости. Я должна была.

– Естественно. Он игнорирует тебя десять лет, но ты должна была ответить на его звонок.

Джулия бессознательно потерла ладонью напрягшийся живот.

– Пол, он адвокат.

– Я знаю. – Пол прошел к бару, подумал, что лучше ограничиться минералкой. Алкоголь лишь подольет горючего в бушующее пламя. – И, конечно, он единственный адвокат в стране, способный справиться с твоим делом. Он прилетит сюда и вырвет тебя из когтей несправедливости.

– Я не могу отвергать любую предложенную помощь. – Джулия сжала губы, надеясь, что это ее успокоит. В этот момент ей больше всего хотелось проскочить мимо Пола на веранду и глотнуть воздуха. – Может, ты больше уважал бы меня, если бы я плюнула ему в глаза. Может, я тоже больше уважала бы себя. Но если меня посадят в тюрьму, я не уверена, что переживу это. И я боюсь, я очень боюсь за Брэндона.

Пол отставил стакан и подошел к ней, ласково погладил ее руки.

– Знаешь что, Джил. Пусть он совершит свое юридическое чудо, а когда все кончится, мы вместе плюнем ему в глаза.

Джулия обняла его, прижалась щекой к его лицу.

– Я люблю тебя.

– Слава богу, вспомнила. – Пол поцеловал ее, отвел обратно к дивану. – Теперь сядь, а я расскажу тебе, чем занимался.

– Занимался? – Она попыталась улыбнуться.

– Я начал собственное расследование. В каждом писателе детективного жанра дремлет несостоявшийся сыщик. Ты поела?

– Что? Пол, ты перескакиваешь.

– Поговорим в кухне. За едой. – Пол поднялся, схватил ее за руку и поволок за собой. – Мне лучше думается, когда ты поглощаешь калории. Надеюсь, Брэндон съел не все ореховое масло.

– Я получу сандвич с ореховым маслом?

– И джемом. Слушай, в нем полно протеина. Джулии не хватило духа сказать, что она не голодна.

– Хорошо.

– Это моя специальность, – напомнил Пол. – Садись. Ты должна слушаться выдающегося криминалиста. Она даже выдавила улыбку.

– Договорились. – Глядя, как Пол мажет маслом и джемом хлеб, Джулия подумала, вспоминает ли он то утро, когда впервые встретился с Евой.

Джулия снова улыбнулась, когда Пол поставил перед ней тарелку. Немного орехового масла, джема и любви.

– Итак, как ты играл в сыщика? Садясь, Пол протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

– Я поговорил с Джеком, пилотом. Он клянется, что топливопровод повредили. Может, это и немного, но он может доказать, что кто-то угрожал тебе. И Еве.

Джулия заставляла себя есть, заставляла себя надеяться.

– И я думаю, очень важно убедить полицию, что кто-то посылал угрозы… из-за книги, пленок. Не понимаю, как, прослушав пленки, они могут думать, что я… – Джулия замотала головой. – Невозможно доказать, что кто-то, кроме меня и Евы, знал, что на них записано.

– Обоснованные сомнения – вот все, что нам нужно. Я ездил повидать Треверс. – Пол хотел оставаться честным, но приходилось осторожно выбирать выражения. – От нее осталась одна тень, Джил. Она всю свою жизнь посвятила Еве. Ева столько сделала для нее, для ее сына.

– И Треверс верит, что я убила Еву.

Пол встал, чтобы налить чего-нибудь им обоим. Под руку первым попалось «Шабли», и он решил, что «Шабли» прекрасно подойдет к ореховому маслу.

– Сейчас ей необходимо кого-то винить, и она хочет винить тебя. Но Треверс знала практически все, что происходило в доме, а это для нас главное. Кто-то еще был в тот день в поместье. Кто-то еще входил в гостевой дом. Треверс лучше всех других поможет нам выяснить – кто.

– Я хочу только… я хочу, чтобы она поняла: я не думала всего того, что наговорила в тот вечер… я никогда не хотела, чтобы это было последним воспоминанием Евы обо мне. Или моим о ней. Пол, я буду сожалеть об этом до конца своих дней.

– Что было бы ошибкой. – Он легко сжал ее руку. – Ева вызвала тебя сюда, чтобы вы узнали друг друга. Не по одному эпизоду, не по нескольким необдуманным словам… Джулия, я встретился с ее врачом.

– Пол! Ты не должен был делать это один.

– Я не мог иначе. Ей поставили диагноз в начале ноября прошлого года. Она тогда сказала нам, что хочет провести недельку на курорте, развеяться, а сама легла в больницу на обследование. У нее были головные боли, слабело зрение, часто менялось настроение. Опухоль… ну, короче говоря, было слишком поздно. Врачи могли облегчить боли, поддержать силы, но не могли спасти ее… Они сказали, что ей в лучшем случае остался год. Оттуда она полетела прямо в Гамбург к какому-то специалисту. Новое обследование, те же результаты. Должно быть, тогда она и задумала биографию. Она сказала нам с Мэгги в начале декабря о книге, о тебе. Она хотела завершить свою жизнь и не хотела, чтобы те, кто ее любит, знали, как мало ей осталось.

Джулия отвела взгляд от его полных горя глаз.

– Они не смели украсть у нее то, что осталось.

– Да. – Пол поднял бокал. Еще раз мысленно попрощался с Евой. – И она разозлилась бы до смерти, если бы тот, кто убил ее, остался безнаказанным. – Он коснулся бокалом бокала Джулии. – Пей. Это полезно для души. И если ты расслабишься, мне будет легче соблазнить тебя.

Джулия замигала, подавляя слезы.

– Ореховое масло, джем и секс. И все в один день. Не знаю, смогу ли я все это пережить.

– Давай проверим, – предложил он.

Пол надеялся, что она поспит час или два, и оставил ее в затемненной шторами спальне, с включенным вентилятором под потолком, разгоняющим жару.

Как многие писатели. Пол мог работать где угодно: в автомобиле, в приемной дантиста, на вечеринке, но с годами обнаружил, что лучше всего ему работается в собственном кабинете.

Он сам спроектировал дом и большую часть времени проводил в просторном кабинете на втором этаже. Одна стена была полностью стеклянной, открывая вид на небо и море. Те, кто не понимал суть процесса, не верили, что он может работать, просто сидя в кресле и таращась в окно.

Компенсируя болезненный процесс рождения истории в голове и сердце, он окружил себя максимальным комфортом. Боковые стены были уставлены книгами, некоторые для исследований, другие для удовольствия. Как-то Ева нарушила его уединение и развесила на тонких ветвях двух фикусов крохотные красные и зеленые шарики, чтобы напомнить: Рождество не считается с установленными сроками сдачи книги.

Идя в ногу с веком, Пол работал на маленьком умном компьютере. И до сих пор царапал заметки на клочках бумаги, которые часто терял. Он купил самый лучший проигрыватель компакт-дисков, надеясь, что под музыку Моцарта или Гершвина мозги будут работать лучше. Ему хватило недели, чтобы понять: он ненавидит все, что отвлекает. Маленький холодильник был забит безалкогольными напитками и пивом. Когда на Пола находило вдохновение, могло пройти и восемнадцать часов, прежде чем он, с воспаленными глазами, пошатываясь, вываливался из кабинета в реальный мир.

И теперь именно здесь он думал о Джулии и о том, как доказать ее невиновность.

Если бы он разрабатывал сюжет, Джулия идеально подошла бы на роль убийцы. Сдержанная, собранная, скрытная. Сопротивляющаяся переменам. Ева взорвала ее размеренную жизнь. Ярость прорвала тонкий слой самообладания, и в приступе гнева и отчаяния Джулия нанесла удар.

Именно так будет построено обвинение, думал Пол.

Плюс несколько миллионов наследства, как дополнительный стимул. Конечно, им трудно доказать, что Джулия знала о завещании, однако не так трудно убедить присяжных, если дойдет до суда, что Джулия пользовалась полным доверием Евы.

Стареющая и больная королева экрана пытается вернуть прошлое, завоевать любовь ребенка, от которого когда-то отказалась. Они представят Еву как беспомощную жертву.

Ева презрительно фыркнула бы и назвала все это вздором.

Матереубийство – омерзительное преступление. Окружной прокурор с пеной у рта станет требовать приговора по убийству второй степени.

Пол закурил сигару, закрыл глаза и мысленно перечислил причины, по которым концы с концами не сходились.

Джулия не способна на убийство. Конечно, это всего лишь его мнение и неадекватная линия защиты. Лучше отвлечься от своих чувств и сосредоточиться на фактах.

Записки. Это факт. Он сам был с Джулией, когда она получила одну из них. Невозможно симулировать тот шок и панику. Обвинение может возразить, что Джулия – дочь актрисы и сама когда-то стремилась на сцену, однако Пол сомневался, что даже Ева смогла бы так сыграть.

Самолет был поврежден. Неужели кто-нибудь всерьез поверит, что Джулия рисковала своей жизнью, рисковала оставить своего ребенка сиротой только ради эффекта?

Пленки. Он их прослушал. Они взрывоопасны. Пол не сомневался, что Еву убили, чтобы сохранить чью-то тайну. Какая тайна стоит жизни Евы?

Аборт Глории? Извращения Кинкейда? Честолюбие Торрента? Алчность Приста?

Дельрико. Всем сердцем Пол хотел верить, что виноват Дельрико, но и тут картина не складывалась. Может ли человек, так хладнокровно манипулирующий жизнью и смертью, потерять контроль над собой и убить столь опрометчиво?

Преступление наверняка спонтанное. Тот, кто убил Еву, не мог знать, когда вернется Джулия, и в любой момент мимо окон мог пройти садовник, шофер или еще кто-нибудь.

Ни один посторонний не мог проникнуть в поместье, если, как обнаружила полиция, была включена сигнализация. И все же кто-то вошел.

Пол спросил себя, что бы он сделал, если бы хотел встретиться с Евой наедине и так, чтобы никто не знал. Можно было бы приехать с визитом открыто, затем, уходя, отключить сигнализацию и вернуться. Попытаться запугать Еву. Потерять самообладание.

Этот вариант Полу понравился. Очень понравился. Мешала только включенная сигнализация.

Значит, надо снова поговорить с Треверс, с Ниной и Лайлом. Со всеми, вплоть до самой последней уборщицы.

Он должен доказать, что кто-то мог проникнуть внутрь. Тот, кто был так напуган, что посылал угрожающие записки. Тот, кто дошел до такой степени отчаяния, что не остановился перед убийством.

Пол схватил телефонную трубку, набрал номер.

– Нина. Это Пол.

– О, Пол! Треверс сказала, что ты заезжал. Жаль, что мы не встретились. – Нина обвела взглядом свой кабинет, картонные коробки, которые она методично упаковывала. – Я привожу все в порядок, вывожу свои вещи. Я сняла дом на время… ну, пока не придумаю, что делать дальше.

– Ты знаешь, что можешь оставаться, сколько пожелаешь.

– Спасибо. – Нина нащупала в кармане бумажную салфетку. – Я беспокоюсь о Треверс, но у меня нет сил жить здесь, зная, что мисс Би не вбежит с каким-нибудь невероятным требованием. О боже, Пол, почему это случилось?

– Это мы и должны выяснить. Нина, я знаю, что полиция допрашивала тебя.

– Бесконечно, – произнесла она со вздохом. – И окружной прокурор. Он требует, чтобы я дала показания в суде. О той ссоре. О Джулии.

Пол услышал, как изменился ее голос.

– Ты думаешь, что это сделала она, не так ли? Нина опустила глаза на изодранную салфетку, отшвырнула ее, взяла другую.

– Прости, Пол, я понимаю твои чувства. Но… Да. Я не вижу никаких других объяснений. Я не думаю, что она это спланировала. Я даже не думаю, что она этого хотела. Но это случилось.

– Нина, что бы ты ни думала, ты можешь мне помочь. Я проверяю одну теорию. Можешь сказать, кто приезжал к Еве в день убийства и накануне?

– О боже, Пол!

– Я понимаю, как тебе тяжело, но это помогло бы.

– Хорошо. – Нина быстро вытерла глаза, убрала салфетку и потянулась к еще не запакованному ежедневнику. – Дрейк был здесь, и Гринберг. Мэгги и Виктор приезжали вечером накануне. И ты, конечно. Треверс упомянула, что ты приходил к Еве, и я это отметила.

– Ты педантична, как всегда, Нина. – Пол обдумал еще одну возможность. – У Евы не было связи с шофером?

– С Лайлом? – Впервые за прошедшие дни Нина рассмеялась. – Нет, что ты! Мисс Би нравилось, как он смотрится с лимузином. Вот и все.

– Еще одно. В тот день не было никаких проблем с сигнализацией?

– Сигнализация? Нет, почему ты спрашиваешь?

– Отрабатываю все возможности. Нина, дай мне знать, когда устроишься. И не волнуйся о Треверс. Я присмотрю за ней.

– Я знаю. Я свяжусь с тобой, Пол… мне очень жаль. Мне очень, очень жаль.

– Мне тоже. – Он повесил трубку, задумался, набрал другой номер и стал ждать, пока его соединят с Фрэнком.

– Пол, только одна минута. Меня рвут на части.

– Из-за Джулии?

– В основном. Прилетела важная персона с Восточного побережья.

– Да, я знаю.

– Естественно. В общем, он требует все, что у нас есть по делу, и уже нанял какого-то высокомерного частного сыщика, который дышит нам в шею.

– Хэтуэй работает быстро.

– Да. – Фрэнк понизил голос. – Но окружной прокурор работает еще быстрее. Пол, он зубами впился в это дело. Тут есть все: деньги, власть, блеск, скандал.

– Послушай, Фрэнк, есть ли способ проверить, не была ли отключена в тот день охранная сигнализация? Фрэнк нахмурился, пролистал бумаги.

– Когда мы проверяли, она была включена.

– Но могли ли ее выключить раньше, а потом опять включить?

– Господи, Пол, ты плюешь против ветра. – Не дождавшись ответа, Фрэнк забормотал что-то себе под нос. – Ладно, я поговорю с парой электронщиков, но не думаю, что тут есть шанс.

– Тогда дай мне другой. Ты не собираешься еще раз поболтать с шофером?

– Со Стадли Дорайтом? Зачем?

– Предчувствие.

– Господи, избавь меня от авторов детективных романов. – Однако Фрэнк уже делал заметку в блокноте. – Ладно, встряхну его еще разок.

– Я хотел бы поболтаться рядом.

– Конечно. А почему бы и нет? Зачем мне пенсия, когда можно прожить на добрых делах?

– И еще одно.

– Валяй. Хочешь, чтобы я отдал тебе досье? Потерял какую-нибудь улику? Прикончил свидетеля?

– Я был бы тебе очень благодарен. И раз уж ты на все готов, не мог бы проверить авиалинии? Посмотри, не летал ли кто-нибудь из окружения Евы в Лондон в прошлом месяце. Двенадцатого или около того.

– Никаких проблем. Потребуется всего десять-двадцать человеко-часов. Есть причина?

– Я дам тебе знать. Спасибо.

А теперь, думал Пол, вешая трубку, подождем ответы, покрутим их и посмотрим, сложится ли подходящий сюжет.

Глава 30

Перелет из Филадельфии в Лос-Анджелес даже первым классом не исключает усталости и нарушения суточного ритма организма, но Линкольн Хэтуэй выглядел так, словно только что вышел от своего портного. На темно-синем костюме в едва заметную полоску не было ни морщинки, кожаные туфли ручной работы сияли, как зеркало, и ни один волос в консервативной прическе не сдвинулся с места.

Полу хотелось думать, что именно из-за этой безупречности он возненавидел Хэтуэя с первого взгляда.

– Линкольн Хэтуэй. – Гость протянул ухоженную руку. – Я хотел бы видеть Джулию.

Пол с удовольствием протянул свою испачканную песком руку.

– Пол Уинтроп.

– Да, я знаю. – Естественно, не по обложкам его книг. У Линкольна не было времени на развлекательную литературу, но он приказал секретарше собрать всю информацию о Джулии, попавшую в прессу за последние шесть месяцев. Он знал, кто такой Пол и как он связан и с жертвой, и с обвиняемой. – Я рад, что у Джулии есть убежище до тех пор, пока мы все не уладим.

– Лично меня больше волнует ее душевный покой. – Пол жестом пригласил Линкольна войти. – Хотите выпить?

– Минеральной воды с лимоном, если не трудно. – Поскольку, формируя состав жюри, приходится в основном руководствоваться внешностью и бессознательной мимикой, Линкольн быстро составил мнение о Поле Уинтропе. Богат, нетерпелив и подозрителен. Интересно, как можно будет использовать эти качества, если дело дойдет до суда. – Как чувствует себя Джулия, мистер Уинтроп?

Решив не скрывать свое отвращение. Пол превратился в высокомерного, отчужденного британца.

– Почему бы вам не спросить у нее самой? Джулия стояла в дверях, прижимая к себе худого темноглазого мальчика. Десять лет изменили ее, подумал Линкольн. Теперь она излучает не энтузиазм и доверие, а сдержанность и осмотрительность. Когда-то свободно ниспадающие светлые волосы зачесаны наверх, собраны в узел и открывают лицо, ставшее более изящным, изысканным.

Линкольн перевел взгляд на мальчика, едва ли сознавая, какую напряженную группу представляют они четверо. Он искал какой-нибудь признак, какую-нибудь физическую черту, переданную сыну, которого никогда не видел и не хотел видеть.

Он не нашел ничего своего в этом хрупком лохматом ребенке, и облегчение смыло легкие угрызения совести и дурные предчувствия, покусывавшие его во время всего перелета. Он взглянул, оценил и отверг. Мальчик – его, в этом Линкольн никогда не сомневался, но и не его. Этот краткий миг доказал, что его мир, его семья, его совесть в безопасности.

Джулия все это поняла и крепче прижала к себе Брэндона, словно защищая от удара, который он не мог почувствовать. Затем она расслабилась. Ее сын в безопасности. Если ее раньше мучили сомнения, то теперь все намерения назвать ему когда-либо имя отца рассеялись. Его отец мертв для них обоих.

– Линкольн, как любезно с твоей стороны, что ты приехал так быстро. – Ее голос был таким же холодным и сдержанным, как и наклон головы.

– Я лишь сожалею об обстоятельствах.

– Как и я. Брэндон, это мистер Хэтуэй. Он адвокат и когда-то работал с твоим дедушкой. Он приехал помочь нам.

– Привет. – Брэндон видел высокого надменного мужчину с тем вялым выражением, какое появляется на лицах некоторых взрослых, когда их знакомят с детьми.

– Привет, Брэндон. Не волнуйся, мы все уладим. Пол не мог больше на это смотреть. Еще секунда, и он прибьет Линкольна за его безразличие.

– Пойдем наверх, парень. – Пол протянул руку, и Брэндон тут же ухватился за нее. – Посмотрим, как можно похулиганить.

Линкольн сел, даже не оглянувшись на взбежавшего по лестнице Брэндона.

– Ну, почему бы нам не перейти к делу?

– Это действительно ничего для тебя не значило? – тихо спросила Джулия. – Ты увидел его и ничего не почувствовал?

Линкольн поправил безупречный узел галстука. Он побаивался, что она устроит сцену, и, естественно, подготовился.

– Джулия, как я и сказал тебе много лет назад, я не могу позволить себе установить эмоциональную связь. Я очень, очень благодарен тебе за то, что ты не пошла к Элизабет, сожалею, что из упрямства ты не приняла предложенную мною финансовую помощь, и счастлив, что ты достигла такого успеха в жизни, когда эта помощь тебе не требуется. Естественно, я чувствую себя в огромном долгу перед тобой и искренне сожалею, что ты оказалась в том положении, где требуются мои услуги.

Джулия засмеялась… не тоненьким истерическим смехом, а от души, чем озадачила Линкольна.

– Прости, – сквозь смех произнесла она, падая на стул. – Ты не изменился. Знаешь, Линкольн, я не была уверена в том, что буду чувствовать, когда снова увижу тебя, но я не ожидала, что не буду чувствовать ничего. Поэтому давай отбросим благодарности и перейдем к делу. Мой отец уважал тебя как адвоката, а я высоко ценю мнение отца. Ты получишь мое полное содействие и – на время, необходимое, чтобы все уладить, – мое полное доверие.

Он только кивнул. Линкольн Хэтуэй уважал здравый смысл.

– Ты убила Еву Бенедикт?

Ее глаза вспыхнули. Он удивился, увидев эту мощную и быструю вспышку гнева.

– Нет. Ты ожидал, что я признаюсь, если убила?

– Как дочь двух лучших адвокатов, с которыми я работал, ты знаешь, что было бы глупо лгать мне. А теперь… – Он вытащил из «дипломата» чистый блокнот и дорогую авторучку. – Расскажи мне все, что делала, с кем говорила, все, что видела в тот день, когда была убита Ева Бенедикт.

Джулия все рассказала дважды. Затем, направляемая его вопросами, повторила в третий раз. Линкольн кивал время от времени и делал записи аккуратным почерком.

– К сожалению, у меня было недостаточно времени, чтобы познакомиться с выдвинутыми против тебя обвинениями. Естественно, я известил окружного прокурора и полицию, что буду представлять твои интересы. Перед тем, как приехать сюда, я получил у обвинителя копии некоторых документов, но только мельком просмотрел их в такси.

Линкольн умолк, сложил руки на коленях. Скромно, аккуратно. Как и раньше, вспомнила Джулия. Вежливые манеры плюс печаль в глазах – вот что привлекло к нему романтичную впечатлительную девчонку, какой она была. Теперь, хотя жесты остались теми же, печаль в глазах сменилась проницательностью.

– Джулия, ты уверена, что отпирала дверь, когда в тот день входила в дом?

– Да, мне пришлось остановиться и поискать ключи. После взлома я всегда тщательно запирала дверь. Его взгляд остался непроницаемым, голос ровным.

– Ты абсолютно уверена? Джулия начала отвечать, осеклась.

– Линкольн, ты хочешь, чтобы я солгала?

– Я хочу, чтобы ты как следует подумала. Это привычка, автоматический жест. Ты могла предположить, что отпирала дверь. Особенно после шока. Ты сказала полиции, что парадная дверь была заперта, и, когда они прибыли на место преступления, все другие двери были заперты изнутри. Это убийственный факт. Ни на теле, ни в доме не было найдено никаких ключей. Следовательно, или парадная дверь была не заперта, или кто-то, имевший ключ, впустил Еву.

– Или кто-то забрал ключи Евы после того, как убил ее, – сказал Пол с лестницы.

Линкольн поднял глаза, почти полностью скрыв раздражение непрошеным вмешательством.

– Мы могли бы избрать подобную линию защиты, но, поскольку обстоятельства указывают на преступление, совершенное в приступе гнева, будет трудно убедить судью, что кто-то был с Евой в доме, убил ее и сохранил достаточно хладнокровия, чтобы забрать ключ и запереть за собой дом.

– Но ведь именно в этом состоит ваша задача? – Пол прошел к бару. Его пальцы метнулись к виски, вернулись и остановились на содовой. Он с трудом сдерживал гнев, и не стоило подпитывать его алкоголем.

– Моя задача – предоставить Джулии наилучшую защиту.

– Тогда, Линкольн, я очень сожалею, что не могу облегчить твою задачу. Я отперла дверь своим ключом. Он поджал губы и просмотрел свои заметки.

– Ты не упомянула, касалась ли орудия убийства – кочерги.

– Потому что я не знаю, касалась или нет. – Джулия вдруг почувствовала себя совершенно измученной. – Очевидно, касалась, иначе на ней не было бы моих отпечатков.

– Твои отпечатки могли остаться на кочерге, если ты разводила огонь в камине.

– Не разводила. Ночи были теплыми.

– Орудие убийства было найдено в нескольких футах от тела. – Линкольн достал из «дипломата» папку. – Ты готова просмотреть фотографии?

Джулия поняла, что он имеет в виду, но не знала, как ответить. Собравшись с духом, она протянула руку.

Ева лежала на ковре. Ее лицо было необыкновенно прекрасно. И кровь.

– В этом ракурсе, – словно издалека донесся до нее голос Линкольна, – ты видишь, где лежит кочерга. – Линкольн наклонился и ткнул пальцем в фотографию. – Как будто кто-то швырнул ее туда или уронил, пятясь от тела.

– Я нашла ее там, – прошептала Джулия. – Я подошла к ней. Взяла за руку. Кажется, я звала ее по имени. И я знала, что она мертва. Потом я встала, споткнулась. Схватила кочергу… кажется, на ней была кровь. И на моих руках. Поэтому я ее отбросила. Я должна была что-то сделать. Кому-нибудь позвонить. – Она отложила фотографию и неуверенно поднялась. – Прости, я должна пожелать Брэндону спокойной ночи.

Как только она взбежала по лестнице, Пол набросился на Линкольна:

– Обязательно так мучить ее?

– Да. Боюсь, что да. И будет еще хуже. – Линкольн ловко перевернул страницу блокнота. – Государственный обвинитель – очень толковый, очень решительный человек. И как все, занимающие выборные должности, честолюбив и прекрасно понимает ценность громкого процесса. Мы должны представить правдоподобное объяснение всех имеющихся у него улик. Мы также должны посеять обоснованные сомнения в головах не только судьи, но и присяжных – если дойдет до суда – и широкой публики. Теперь о вас. Как я понимаю, у вас с Джулией интимные отношения…

– Понимаете? – Мрачно улыбаясь, Пол опустился на подлокотник дивана. – Послушайте, адвокат, Джулия и Брэндон теперь мои, и я с огромным удовольствием переломал бы вам кости за то, что вы сделали с ней. Но если вы так хороши, как я слышал, если вы – ее лучший шанс выкарабкаться, тогда я сделаю все, что вы попросите.

– В таком случае я предлагаю начать с того, чтобы забыть о том, что случилось между Джулией и мной более десяти лет назад.

– Кроме этого, – сказал Пол и снова улыбнулся. – Попробуйте еще раз.

Линкольну случалось видеть более приятные улыбки на лицах приговоренных преступников.

– Ваши чувства ко мне только причинят боль Джулии.

– Нет. Ничто больше не причинит ей боль. Включая вас. Если бы я думал иначе, вы не вошли бы в эту дверь. – Не сводя глаз с Линкольна, Пол вытащил сигару. – Мне уже приходилось работать с подонками.

– Пол. Это не поможет, – тихо сказала спустившаяся в гостиную Джулия.

– Прояснение ситуации всегда помогает, – возразил Пол. – Хэтуэй знает, что – при всем моем отвращении – он получит мое полное содействие.

– Я приехал сюда, чтобы оказать помощь, а не предстать перед судом за ошибку, совершенную более десяти лет назад.

Только теперь Джулия не сдержалась:

– Осторожнее, Линкольн. Эта ошибка сейчас спит наверху. Я принимаю твою помощь не только ради себя, но и ради него. У него никогда не было отца. Я не могу вынести даже мысли о том, что он потеряет и меня.

Очень слабый румянец, поднявшийся от узла галстука к щекам Линкольна, показал, что слова Джулии попали в цель.

– Если мы все сможем отвлечься от своих личных чувств, у нас будет гораздо больше шансов на то, чтобы этого не случилось. – Удовлетворенный тем, что щекотливая тема закрыта, Линкольн двинулся дальше:

– Вы оба знали покойную, ее домочадцев, ее друзей, ее врагов. Было бы очень полезно, если бы вы вкратце рассказали о них и обо всех, кто извлек выгоду из ее смерти материально или морально.

– Кроме меня? – спросила Джулия.

– Мы можем начать с тебя и с мистера Уинтропа. Очень коротко. Я забронировал номер в «Беверли-Хиллз». Завтра прилетает моя секретарша, а «Мейерс, Кортни и Лоу» одолжили мне двух своих клерков. – Линкольн взглянул на часы, которые уже перевел на время Западного побережья, нахмурился. – Как только я войду в курс дела, мы поговорим подробнее. В понедельник утром я подам прошение об отсрочке предварительных слушаний.

– Нет. Прости, Линкольн, но нет.

– Джулия, мне необходимо время, чтобы построить твою защиту. Если повезет, дело вообще не дойдет до суда.

– Я не упрямлюсь, но я должна как можно скорее покончить с этим. Отсрочки лишь усилят шум в прессе. Брэндон достаточно взрослый, чтобы читать газеты, смотреть новости. И… если честно, я не выдержу ожидания и неизвестности.

– Ну, у нас есть уик-энд, чтобы все обдумать. – Или убедить ее в своей правоте, мысленно добавил Линкольн. – А теперь расскажите мне о Еве Бенедикт.

Когда Линкольн собрался уходить, было уже два часа ночи, а Пол успел проникнуться к нему некоторым уважением. Хотя педантичность адвоката раздражала – Линкольн при каждой смене темы открывал чистую страницу, ел шоколадное печенье вилкой и ни разу за весь вечер не ослабил галстук, – но Пол заметил, как вспыхнули глаза Линкольна, когда всплыло имя Дельрико. И, вежливо прощаясь, Линкольн совсем не походил на человека, не спавшего больше суток.

– Полагаю, это не мое дело, – заметил Пол, закрывая дверь и поворачиваясь к Джулии. Она напряглась, решив, что ее снова заставят объясняться или вспоминать. – Но я просто должен знать. Он развешивал одежду и складывал носки перед тем, как вы занимались сексом?

Она хихикнула и опустила голову на его плечо.

– Если честно, он складывал одежду и скатывал носки.

– Джил, должен сказать тебе, что твой вкус изменился в лучшую сторону. – Он чмокнул ее в губы, подхватил на руки и понес к лестнице. – И после того, как ты поспишь двенадцать часов, я тебе это докажу.

– Может, ты сначала докажешь, а потом я посплю?

– Еще лучше.

Даже посадив Брэндона в самолет, даже зная, что он в тысячах миль от разразившейся бури, Джулия не могла успокоиться. Она хотела вернуть своего ребенка. Она хотела вернуть свою прежнюю жизнь.

Каждый день Джулия встречалась с Линкольном в его номере, беседовала с ним и нанятым им детективом – еще одно вторжение в ее личную жизнь – и пила черный кофе, как ей казалось, уже прожегший дыру в ее желудке.

Папки с документами, юридические справочники, деловитый перезвон телефонов – все было так упорядочение, так размеренно, что убаюкивало ее… до новых заголовков в газетах, до новых выпусков теленовостей. И тогда ее лицо, ее имя, ее жизнь, брошенные на растерзание алчной публики, вновь ввергали ее в панику. Ее судьба в руках правосудия, чья слепота – не всегда благо для невиновного.

Пол поддерживал ее. Она не хотела на него опираться. Разве давным-давно она не пообещала себе, что больше никогда и никому не доверит свое счастье, свою безопасность, свой душевный покой? Присутствие Пола создавало иллюзию и того, и другого, и третьего, но, понимая, что это всего лишь иллюзия, Джулия постепенно отдалялась от него.

Пол сам был измучен и обескуражен тем, что связи в полиции не помогают ему подобраться к истине. Фрэнк позволил ему присутствовать на допросе Лайла, однако бывший шофер Евы ни на йоту не отклонился от своих прежних показаний: он ничего не видел, ничего не слышал, и точка.

Финансовые затруднения Дрейка никак не связывали его с убийством. Более того, тот факт, что за несколько недель до убийства Ева дала ему сто тысяч долларов, говорил в его пользу. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца?

Полу удалось встретиться с Глорией. Дрожа и заливаясь слезами, Глория призналась, что ссорилась с Евой в день убийства. Да, она говорила ужасные вещи, уехала в ярости, а примчавшись домой, призналась во всем потрясенному мужу. В тот момент, когда Джулия обнаружила тело Евы, Глория рыдала в объятиях Маркуса и просила прощения. Поскольку экономка и любопытный парень, чистивший бассейн, слышали рыдания Глории в час пятнадцать, а дорога между двумя поместьями занимает не меньше десяти минут, невозможно было связать Глорию с убийством.

Ситуация ухудшалась, однако Пол по-прежнему был уверен в том, что ключ к разгадке – биография Евы. В отсутствие Джулии он снова и снова прослушивал записи, выискивая ту единственную фразу, то единственное имя, которое приоткроет дверь.

Вернувшись домой после очередной репетиции с Линкольном ее выступления в суде, Джулия услышала голос Евы.

«Он был диктатором. Никто другой на моей памяти не мог добиться лучших результатов даже менее жестокими способами. Я думала, что ненавижу его… во всяком случае, пока снимался фильм. Однако, когда Маккарти со своей омерзительной комиссией прислал ему повестку, я пришла в ярость. Поэтому я присоединилась ко всем остальным, отправившимся в Вашингтон. Я никогда не ввязывалась в политику, однако, видит бог, в этом случае я готова была бороться не на жизнь, а на смерть. Может, мы принесли какую-то пользу, может, нет, но мы высказали свое мнение во весь голос. А ведь это главное, не правда ли, Джулия?»

– Да, – прошептала Джулия.

Пол выключил магнитофон и обернулся. Он не удивился бы, если бы Ева попросила его зажечь сигарету или открыть бутылку шампанского, но за его спиной стояла Джулия. Всю последнюю неделю она старательно скрывала от него панику, но как только ее самообладание давало трещину, он видел этот затравленный взгляд.

– Сядь, Джил.

– Я хотела сварить кофе.

– Сядь. – Она присела на краешек стула, словно готовая вскочить, как только он подойдет к ней слишком близко. – Сегодня я получил повестку. На завтрашних слушаниях я должен давать показания.

Джулия смотрела не на него, а на какую-то точку между ними.

– Понимаю. Нельзя назвать это неожиданностью.

– Нам обоим придется нелегко.

– Я знаю. Прости. Вообще-то я думаю, что было бы лучше… легче, если бы я переехала в отель… пока все не закончится. То, что я живу здесь, – дает прессе лишние поводы для нападения и только усугубляет и без того невозможную ситуацию.

– Вздор.

– Факт. – Джулия поднялась, надеясь удалиться с достоинством, но Пол просто встал и загородил ей дорогу.

– Только попробуй. – Он схватил ее за лацканы жакета и притянул к себе. – Ты здесь надолго.

– А тебе не приходило в голову, что я хочу остаться одна?

– Приходило. Но ты не можешь исключить меня из своей жизни, я – ее часть.

– Может, у меня нет жизни! – выкрикнула Джулия. – Если завтра я узнаю, что мне предстоит судебное разбирательство…

– Ты справишься. Мы справимся. Ты будешь доверять мне, черт побери. Я не десятилетний мальчик, которого ты должна защищать. И не какое-то бесхребетное ничтожество, которое бросило тебя и сбежало в свою чистенькую жизнь.

Ее глаза вспыхнули.

– Это не имеет никакого отношения к Линкольну, – проговорила Джулия. – И к тебе. Это касается только меня. Это моя жизнь повиснет завтра на волоске в зале суда. Ты можешь бить себя в грудь и вопить что угодно, но это ничего не изменит. Мой выбор невелик. Пол, и, если я захочу уйти, я уйду.

– Попробуй, – кротко предложил он. Джулия в бешенстве развернулась, но он поймал ее на середине лестницы.

– Не смей меня трогать.

– Я еще не закончил бить себя в грудь и вопить. – Абсолютно уверенный в том, что она попытается ударить его. Пол одной рукой схватил ее за оба запястья. – Подожди, Джил. – Чтобы не скатиться вместе с ней вниз, он прижал ее к стене. – Посмотри на меня. Просто посмотри. – Свободной рукой он попытался поднять ее голову. – Ты хочешь уйти от меня?

Джулия взглянула ему в глаза и поняла, что он ее отпустит. Может быть. И если сейчас она от него отвернется, то всю жизнь будет об этом жалеть. Как говорила Ева? Уцелевшие живут со своими ошибками. Но есть ошибки, которые ты не можешь себе позволить.

– Нет. – Она прижалась губами к его губам. – Прости. Мне очень жаль.

– Не жалей. – Он жадно поцеловал ее. – Просто не уходи от меня.

– Мне так страшно, Пол. Так страшно.

– Мы все исправим. Верь мне.

На мгновение она смогла поверить.

Дрейк чувствовал себя прекрасно. На миллион долларов. Ну, пусть не на миллион, но на четверть миллиона точно. Через двадцать четыре часа у него будут наличные в руках и весь мир у ног. После предварительных слушаний Джулию точно отправят в суд и, если повезет, осудят. И тогда он сможет отхватить кусок поместья. Обидно, конечно, что половину получает Пол, но с хорошим адвокатом и со всеми этими деньгами доля Джулии будет принадлежать ему.

Закон не позволит ей воспользоваться наследством, да оно и не понадобится ей там, куда ее отправят. В конечном счете все обернулось замечательно. Преисполненный самодовольством, Дрейк включил стерео на полную катушку и занялся программой скачек. К концу недели он станет еще богаче. Никакого риска. С надежными сведениями об одной прелестной кобылке он приумножит свой капитал.

Конечно, его спонсор еще не знает, что это только первый платеж. Спокойно можно доить этот источник еще год или два. А потом он получит наследство и уедет на Ривьеру или на Карибские острова. Куда угодно, где есть пляжи и знойные женщины.

Дрейк поднял в свою честь бокал с шампанским. «Дом Периньон» – меньшего он не заслуживает. А через два часа его ждет в клубе одна сексуальная штучка.

Счастье бурлило в нем и рвалось наружу. Дрейк сделал несколько па какого-то латиноамериканского танца, выплеснул шампанское и, ликуя, облизал пальцы.

Когда в дверь позвонили, он сначала решил не открывать, потом усмехнулся. Наверное, счастливая крошка. Кто станет винить ее за нетерпение? Ну что же. Можно начать праздник прямо здесь и сейчас.

Новая трель дверного звонка. Дрейк пригладил волосы, расстегнул рубашку и с бокалом в руке открыл дверь. Хотя на пороге стояла не счастливица, он не огорчился.

– Ну-ну. Не ожидал увидеть тебя до завтра. Ничего страшного. Совершенно случайно я свободен. Заходи. Проведем нашу сделку за шампанским.

Ухмыляясь, Дрейк отвернулся и направился к бутылке.

– Может, выпьем за Джулию? – Он налил второй бокал до краев. – Дорогая кузина Джулия. Без нее мы оба тонули бы в глубоком дерьме.

– Может, сначала проверишь чистоту своих ботинок?

Отличная шутка! Расхохотавшись, Дрейк обернулся. Он все еще смеялся, когда увидел пистолет. Пули, попавшей ему в лоб, он не почувствовал.

Глава 31

Зеваки и репортеры толпились на широких ступенях здания суда. Пройти сквозь этот строй – только первое из сегодняшних испытаний, подумала Джулия, вспоминая инструкции Линкольна. Идти быстро, но не бежать. Не опускать голову – покажешься виноватой. Не задирать голову – покажешься высокомерной. Какие бы вопросы ни выкрикивали, ничего не отвечать, даже обычное «без комментариев».

Дождь удержал бы хоть часть любопытствующих и обвиняющих внутри. Джулия всю ночь молила о дожде, но вышла из лимузина в безоблачный калифорнийский день. С Линкольном по одну руку и с Полом по другую она приближалась к стене людей, жаждавших ее тайн и ее крови. Только страх споткнуться и упасть помогал ей игнорировать подступавшую к горлу тошноту и дрожь в ногах.

Внутри было больше воздуха, больше пространства. Скоро все кончится. Ей поверят, ей обязательно поверят. Она снова будет свободна и снова начнет жить.

Прошли годы с тех пор, как Джулия в последний раз была в здании суда. Во время летних каникул ей иногда разрешали смотреть, как работают ее родители, и они казались ей тогда необыкновенно величественными. Как актеры на сцене. Может, именно тогда в ней вспыхнуло желание стать актрисой… Нет. Это было в крови. Это от Евы.

Пол взял ее за руку.

– Пора идти в зал. Я буду сидеть прямо за тобой.

Джулия кивнула, ее пальцы словно по собственной воле коснулись золотой брошки, приколотой к лацкану жакета. Весы правосудия.

Зал был набит битком. В море лиц Джулия различила знакомые. Сесиль ободряюще улыбнулась ей. Треверс с каменным лицом застыла рядом с племянницей, глаза ее горели гневом. Нина потупилась, не желая встречаться с Джулией взглядом. Дельрико сидел между телохранителями, бесстрастно изучая ее. Глаза Глории, комкавшей в руках платок, сверкали слезами. Маркус Грант обнимал жену за плечи.

Мэгги подняла голову и сразу отвела взгляд. Кеннет что-то шептал на ухо Виктору.

Именно страдальческий взгляд Виктора пробил брешь в самообладании Джулии. Она хотела остановиться, закричать, что невиновна… но пришлось пройти дальше и занять свое место.

– Помни, – наклонился к ней Линкольн, – это только предварительные слушания. На них должны решить, есть ли достаточные основания для суда.

– Да, я знаю. Это только начало.

– Джулия!

Она напряглась, услышав голос Виктора, и заставила себя обернуться. Он состарился. За пару недель годы догнали его, оставив мешки под глазами, глубокие морщины вокруг рта. Джулия положила руку на разделявший их барьер. Кажется, большее не разрешалось ни обвиняемой, ни публике.

– Я не знаю, что сказать тебе… Если бы я знал, если бы она сказала мне… о тебе, все могло бы быть по-другому.

– Виктор, значит, так было суждено. Я очень, очень сожалела бы, если бы Ева использовала меня, чтобы изменить вашу жизнь.

– Я хотел бы… – Вернуться, подумал он. На тридцать лет назад, на тридцать дней. И то и другое одинаково невозможно. – Я не мог поддерживать тебя раньше. – Виктор опустил глаза, накрыл ее пальцы своей широкой ладонью. – Я хочу, чтобы ты знала: теперь я всегда буду рядом с тобой. И с мальчиком, с Брэндоном.

– Он… ему очень недостает дедушки. Когда все закончится, мы поговорим. Все мы. Виктор кивнул, убрал руку.

– Всем встать, – объявил судебный пристав.

Шорохи, шарканье ног. Судья занял свое место на возвышении. Круглолицый, румяный, с очень добрыми глазами. Он наверняка во всем разберется, подумала Джулия.

Окружной прокурор Уильямсон оказался энергичным худым человечком, коротко стриженным, с седыми бачками. Очень загорелый. Наверное, не принимает всерьез предупреждений об опасности солнечного излучения. Глаза, в контрасте с темным лицом, казались слишком светлыми.

Прокурор начал излагать обвинение. Не различая слов, Джулия следила за его интонациями. Как проповедник на церковной кафедре… что за глупые мысли лезут ей в голову?

Она смотрела на происходящее как сторонний наблюдатель. Прокурор представил отчеты экспертов, результаты вскрытия, фотографии. Орудие убийства. Костюм, который был в тот день на ней, с похожими на ржавчину пятнами – засохшая кровь Евы.

Один за другим поднимались на место для свидетельских показаний эксперты. Какая разница, что они говорят? Но Линкольн явно придерживался другого мнения, потому что время от времени вскакивал и заявлял протесты и очень тщательно формулировал свои вопросы.

Какой смысл в словах? Фотографии сказали все. Ева мертва.

Окружной прокурор вызвал Треверс. Со стянутыми на затылке волосами, в простом черном платье, Треверс поднялась на свидетельское место, тяжело волоча ноги, шаркая, будто не хотела тратить силы на то, чтобы поднять одну ногу, потом другую. Затем она обеими руками вцепилась в сумку и уставилась прямо перед собой… и не расслабилась после первых вопросов. Когда она объясняла свои отношения с Евой, ее голос стал более хриплым.

– И как доверенный друг и служащий, вы путешествовали с мисс Бенедикт в Швейцарию в… – обвинитель заглянул в свои записи, прежде чем объявить дату.

– Да.

– С какой целью, мисс Треверс?

– Ева была беременна.

По залу пронесся шепот и не затихал, пока судья не постучал молотком.

– Она родила ребенка, мисс Треверс?

– Ваша честь, – 'Линкольн встал, – защита готова подтвердить, что мисс Бенедикт родила ребенка, которого отдала приемным родителям. И что этот ребенок – Джулия Саммерс. Обвинение может не тратить время суда, доказывая уже установленное.

– Мистер Уильямсон?

– Очень хорошо, ваша честь. Мисс Треверс, дочь Евы Бенедикт – Джулия Саммерс?

– Да. – Треверс на мгновение скосила полные ненависти глаза на Джулию. – Ева мучилась, но она думала, что делает как лучше для ребенка. Она даже следила за ней все эти годы. Она очень сильно расстроилась, когда девочка забеременела. Сказала, что невыносимо думать о ее страданиях, которые она перенесла сама.

Линкольн склонил голову к Джулии.

– Пусть продолжает. Это устанавливает связь.

– И Ева гордилась, – продолжала Треверс. – Гордилась, когда девочка начала писать книги. Она говорила мне, потому что никто больше не знал.

– Вы единственная знали, что Джулия Саммерс – биологическая дочь Евы?

– Да.

– Вы можете рассказать нам, как мисс Саммерс появилась в поместье Евы?

– Все из-за книги. Проклятой книги. Я тогда не знала, как Еве это пришло в голову, но пыталась отговорить ее, и ничего у меня не вышло. Ева сказала, что убивает одним ударом двух зайцев. Что должна рассказать историю своей жизни и познакомиться с дочерью. И с внуком.

– И она поведала мисс Саммерс правду об их родственной связи?

– Не сразу. Она боялась, не знала, как девочка отреагирует.

– Протестую. – Линкольн встал. – Ваша честь, мисс Треверс не могла знать, что думала мисс Бенедикт. Треверс гордо вскинула голову:

– Я знала ее. Я знала ее лучше всех других.

– Я перефразирую вопрос, ваша честь. Мисс Треверс, вы были свидетельницей того, как мисс Саммерс отреагировала на признание мисс Бенедикт?

– Они были на веранде. Ужинали. Ева нервничала. Я была в гостиной. Я слышала, как она кричит.

– Она?

– Она. – Треверс ткнула пальцем в сторону Джулии. – Она визжала, кричала на Еву. Когда я выбежала, она перевернула стол. Весь хрусталь и фарфор разбились. Ее глаза горели жаждой убийства.

– Протестую, ваша честь.

– Протест принимается.

– Мисс Треверс, можете рассказать нам, что говорила мисс Саммерс во время этого инцидента?

– Она сказала: «Не подходите ко мне». И «Я никогда не прощу вас». Она сказала… – Треверс впилась горящими гневом глазами в Джулию. – Она сказала: «Я могла бы убить вас за это».

– И на следующий день Ева Бенедикт была убита?

– Протестую, ваша честь.

– Протест принимается. – Судья с легким осуждением посмотрел на обвинителя. – Мистер Уильямсон.

– Вопрос снимается, ваша честь. У обвинения больше нет вопросов.

Линкольн очень тонко провел перекрестный допрос. Верит ли свидетель, что каждый, кто в гневе говорит «Я мог бы убить», действительно угрожает убийством? Какие отношения установились между Евой и Джулией за недели совместной работы? Во время спора, порожденного естественным шоком, пыталась ли Джулия ударить Еву?

Очень умная линия поведения, но убежденность Треверс в виновности Джулии звучала в каждом ее слове.

Нина, шикарная и элегантная в розовом костюме от Шанель, поднялась на свидетельское место и поделилась своими впечатлениями о ссоре. Линкольн подумал, что ее сомнения, ее неуверенность гораздо губительнее убежденности Треверс.

– В ту же ночь мисс Бенедикт вызвала в дом своего адвоката?

– Да, она настояла на немедленном визите. Она хотела изменить завещание.

– Вы это знали?

– Да. То есть после того, как прибыл мистер Гринберг. Ева попросила меня застенографировать изменения и расшифровать их. Я засвидетельствовала ее предыдущее завещание. Не секрет, что большую часть состояния вместе с поместьем она тогда оставила Полу Уинтропу и щедрое содержание – своему племяннику, Дрейку Моррисону.

– А в этом?

– Она завещала трастовый фонд Брэндону, сыну Джулии, а все остальное, за вычетом даров и пожертвований, Полу и Джулии.

– И когда мистер Гринберг вернулся, чтобы мисс Бенедикт подписала новое завещание?

– На следующий день. Утром.

– Вы не можете сказать, было еще кому-нибудь известно о том, что мисс Бенедикт изменила свою волю?

– Я не могу знать наверняка.

– Не можете, мисс Соломен?

– Дрейк заезжал, но Ева не захотела его видеть. Я знаю, что Дрейк столкнулся с мистером Гринбергом, когда тот уходил.

– Мисс Бенедикт принимала еще кого-либо в тот день?

– Да. Мисс Дюбари. Мисс Дюбари уехала около часа.

– Мисс Бенедикт планировала встречу еще с кем-нибудь?

– Я… – Нина поджала губы. – Я знаю, что она звонила в гостевой дом.

– В гостевой дом, где жила мисс Саммерс?

– Я не разговаривала с ней, – зашептала Джулия Линкольну. – Я ни разу не разговаривала с ней после того вечера на веранде.

Он только похлопал ее по руке.

– И что было после телефонного звонка?

– Она казалась очень расстроенной. Я не знаю, дозвонилась ли она до Джулии, но она оставалась в своей комнате не больше двух минут. Когда Ева вышла, она сказала мне, что идет поговорить с Джулией. Она сказала… – Встревоженный взгляд Нины метнулся к Джулии, затем обратно к прокурору. – Ева сказала, что им необходимо выяснить отношения.

– И в котором часу это было?

– Ровно в час дня.

– Откуда такая уверенность?

– Ева дала мне отпечатать несколько писем. Когда она уходила, я вошла в свой кабинет и взглянула на часы на письменном столе.

Джулия отключилась. Ее тело не могло встать и уйти, но к мозгу это не относилось. Она представила себя в Коннектикуте. Она поливает цветы. Если будет желание, можно возиться с цветами целую неделю. Она заведет Брэндону собаку. Она давно собиралась это сделать, но откладывала, боясь, что он захочет забрать из приемника для бездомных животных всех его обитателей.

И качели на веранде. Она давно думала о том, чтобы повесить на веранде диван-качели. Целыми днями она будет работать, а по вечерам станет качаться и наслаждаться закатом.

– Штат вызывает Пола Уинтропа для дачи свидетельских показаний.

Наверное, она издала какой-то звук, потому что под столом Линкольн сжал ее руку. Не утешая, а предупреждая.

Пол ответил на предварительные вопросы, взвешивая каждое слово и не сводя глаз с Джулии.

– Будьте добры объяснить суду суть ваших отношений с мисс Саммерс.

– Я люблю мисс Саммерс. – Легкая улыбка тронула его губы. – Я по уши влюблен в мисс Саммерс.

– И у вас также были близкие отношения с мисс Бенедикт?

– Да.

– Вам не было трудно поддерживать близкие отношения с двумя женщинами, работавшими вместе? Женщинами, которые на самом деле были матерью и дочерью.

– Ваша честь! – Линкольн – олицетворение праведного гнева – вскочил на ноги.

– О, я с удовольствием отвечу на этот вопрос. – Тихий голос Пола прорвался сквозь рев публики. Его взгляд соскользнул с лица Джулии и пригвоздил к месту обвинителя. – Совсем не трудно. Ева была моей единственной матерью. Джулия – единственная женщина, с которой я хочу провести свою жизнь.

Уильямсон сложил руки на плоском животе, забарабанил указательными пальцами друг о друга.

– Значит, у вас лично не было проблем. Интересно, легко ли было двум энергичным женщинам делить одного мужчину?

В голубых глазах Пола вспыхнула ярость, но голос прозвучал холодно и презрительно:

– Ваши измышления не только глупы, они омерзительны.

Пол мог и не отвечать. Перекрывая шум в зале. Линкольн уже выкрикивал протест.

– Вопрос снимается, – охотно согласился Уильямсон. – Мистер Уинтроп, вы присутствовали при споре между покойной и мисс Саммерс?

– Нет.

– Но вы были в поместье.

– Я был в гостевом доме, присматривал за Брэндоном.

– Значит, вы присутствовали при возвращении мисс Саммерс сразу после инцидента.

– Да.

– Она описывала вам свои чувства?

– Да. Джулия была расстроена, потрясена, сбита с толку.

– Расстроена? – повторил Уильямсон, катая это слово на языке, словно пробуя его на вкус. – Два свидетеля показали, что мисс Саммерс покинула веранду в ярости. Вы говорите, что за пару минут ярость успела остыть и мисс Саммерс была всего лишь расстроена?

– Я писатель, мистер Уильямсон. Я тщательно подбираю слова. Ярость – не тот термин, которым я описал бы состояние Джулии, когда она вернулась в гостевой дом. Боль – было бы ближе к истине.

– Не будем тратить время суда на пустословие. Мисс Саммерс звонила вам в день убийства?

– Да.

– В котором часу?

– Около часа двадцати.

– Вы помните этот разговор?

– Его не было. Она едва могла говорить. Она попросила меня приехать, приехать немедленно. Сказала, что я ей нужен.

– Что вы ей нужны, – повторил Уильямсон, кивая. – Вы не находите странным, что она сочла необходимым вам позвонить, когда ее мать лежала мертвая всего в нескольких футах?

Когда суд удалился на двухчасовой перерыв, Линкольн спрятал Джулию в маленькой комнате. Там было блюдо с сандвичами и кофейник с горячим кофе, но она не дотронулась ни до того, ни до другого.

И ей не нужны были постоянные подсказки и репетиции. Она и так помнила, что после перерыва сама займет место для дачи показаний.

Два часа пролетели слишком быстро.

– Защита вызывает Джулию Саммерс для дачи показаний.

Джулия встала, чувствуя спиной пристальные взгляды, слыша шепотки и шушуканья. Подойдя к свидетельскому месту, она подняла правую руку и поклялась говорить правду и только правду.

– Мисс Саммерс, когда вы приехали в Калифорнию, вы знали, что Ева Бенедикт – ваша биологическая мать? – начал Линкольн.

– Нет.

– Вы пересекли всю страну, чтобы поселиться в ее поместье.

– Я согласилась написать ее биографию. Она предложила полное сотрудничество и определенный контроль над этим проектом. Мы решили, что я и мой сын останемся в ее поместье до одобрения первого черновика книги.

– Во время работы над книгой мисс Бенедикт делилась с вами сведениями о своей личной жизни?

Ева у бассейна. Ева потеет рядом с ней на тренажерах. Ева сидит на полу в ярком халате и строит с Брэндоном космопорт. Все эти образы промелькнули перед Джулией и обожгли глаза.

– Она была очень открыта, очень откровенна. Ей было важно, чтобы книга получилась подробной. И честной, – прошептала Джулия. – Она больше не хотела лжи.

– Вы имели возможность записывать беседы с ней и с близкими ей людьми?

– Да. Я работаю с записанными на диктофон интервью и заметками.

Линкольн вернулся к своему столу, приподнял коробку с кассетами.

– Вы узнаете копии интервью, которые вы брали с января этого года?

– Да, это мои наклейки.

– Я хотел бы предложить пленки суду в качестве вещественных доказательств.

– Ваша честь, штат возражает, – вскочил окружной прокурор. – Эти пленки содержат мнения и воспоминания покойной, ее личные наблюдения. И их подлинность не может быть подтверждена.

Джулия не обращала внимания на спор, кипящий вокруг нее. Она не видела смысла в предъявлении суду пленок. Полицейские прослушали оригиналы, и ничто из услышанного не повлияло на их мнение.

– Пленки не будут использованы на этих слушаниях, – заключил судья, – поскольку мистер Хэтуэй не может установить их прямое отношение к защите обвиняемой. Мое знакомство с мемуарами мисс Бенедикт лишь затуманит суть дела. Продолжайте.

– Мисс Саммерс, за время вашей работы вы получали какие-либо угрозы?

– Это были записки. Первую оставили у парадной двери гостевого дома.

– Эти записки вы получали?

Джулия взглянула на листочки в руках Линкольна.

– Да.

Линкольн спрашивал ее о реакции Евы на анонимки, о полете из Сосалито, о споре с Евой, о ее чувствах и о ее передвижениях в день убийства.

Она отвечала спокойно, четко, как он ее и инструктировал.

Затем к допросу приступил обвинитель:

– Мисс Саммерс, кто-либо присутствовал при получении вами этих посланий?

– Пол был со мной, когда я получила одну из записок в Лондоне.

– Он был с вами, когда ее вам вручили?

– Ее принесли в мой гостиничный номер вместе с заказанной едой.

– Но никто не видел, как она попала в отель и когда?

– Ее оставили на стойке портье.

– Понимаю. Значит, любой мог оставить ее там. Включая вас.

– Мог оставить любой. Я этого не делала.

– Мне трудно поверить, что кто-то может воспринять такие банальные фразы как угрозы.

– Даже банальное становится угрожающим, когда оно анонимно. Тем более что Ева делилась со мной взрывоопасной информацией.

– Ева, – повторил Уильямсон. – Давайте поговорим о Еве и взрывоопасной информации. Вы доверяли ей?

– Да.

– Вы полюбили ее?

– Да.

– И когда она призналась вам, что вы – ее внебрачный ребенок, вы были оскорблены и возмущены ее предательством?

– Да, – сказала Джулия и, не глядя на Линкольна, почувствовала, как он поморщился. – Я была ошеломлена. Мне было больно.

– В тот вечер вы использовали слово «манипулировала» – не так ли? Вы сказали, что Ева манипулировала вашей жизнью.

– Я так чувствовала. Я не помню, что сказала.

– Не помните?

– Не помню.

– Потому что ярость мешала вам думать?

– Протестую.

– Протест принимается.

– Вы были разгневаны?

– Да.

– Вы угрожали убить ее?

– Я не знаю.

– Вы не знаете? Мисс Саммерс, у вас часто возникает подобная проблема? Вы часто не можете вспомнить свои слова и поступки во время вспышек гнева?

– У меня не часто бывают вспышки гнева.

– Но бывают. Разве вы не напали на учительницу, наказавшую вашего сына?

– Ваша честь! Это неслыханно! – взвился Линкольн.

– Я просто уточняю темперамент обвиняемой, ваша честь. Ее предыдущие эмоциональные срывы.

– Протест отклоняется Обвиняемая ответит на вопрос.

Интересно, подумала Джулия, сможет ли она спустя годы найти в этом что-нибудь забавное.

– Учительница обидела и унизила моего сына за то, что у него нет отца. – Она взглянула прямо в глаза Линкольна. – Он не заслуживал наказания за обстоятельства его рождения.

– Вы чувствовали себя обиженной и униженной признанием мисс Бенедикт?

– Мне казалось, что она отобрала у меня мою личность.

– И вы ненавидели ее за это.

– Нет. – Джулия подняла глаза, встретила взгляд Виктора. – Я не могу ненавидеть ее. Я не могу ненавидеть человека, которого она любила так сильно, что дала мне жизнь.

– Два свидетеля показали под присягой, что вы кричали, будто ненавидите вашу мать.

– В тот момент я действительно ненавидела ее.

– И на следующий день, когда она пришла в гостевой дом, пришла – по ее собственным словам – выяснить с вами отношения, вы схватились за кочергу и, движимые той ненавистью, убили ее.

– Нет, – прошептала Джулия. – Я ее не убивала.

Под давлением вещественных доказательств ее приговорили к суду. Залог установили в пятьсот тысяч долларов – Джулия, мне очень жаль. – Линкольн уже царапал указания своему помощнику – Мы вытащим тебя. Я гарантирую оправдательный приговор.

– Как долго? – Когда на ее запястьях защелкнулись наручники, ей показалось, что лязгнули замки металлической решетки камеры. – Брэндон. О боже. Пол, он не должен знать.

– Держись. – Пол не мог сейчас коснуться ее. Мог только смотреть, как ее уводят. И вцепился в Линкольна. Ярость в его глазах не отражала той бури, что разразилась в его сердце. – Я заплачу залог. Ты ее вытащишь. Делай все, чтобы вытащить ее из камеры. Понял?

– Я не думаю…

– Не думай. Просто вытащи ее.

Когда ее освободили под залог, толпа еще не рассеялась. Джулия шла сквозь строй, как в кошмарном сне. Ей казалось, что она уже умерла. Она все еще чувствовала холод наручников.

Но ее ждал лимузин. Лимузин Евы. За рулем не Лайл. Новый шофер. Она скользнула внутрь. В чистоту, прохладу, безопасность. Закрыв глаза, она слышала, как льется жидкость в бокал. Коньяк, поняла она, когда Пол сунул бокал в ее руку. Затем она услышала его голос:

– Ну, Джулия, ты действительно убила ее? Вспыхнувший гнев мгновенно вывел ее из шока. Она сорвала солнечные очки и швырнула их на пол, но не успела заговорить, как Пол схватил ее за подбородок.

– Вот так и только так. Будь я проклят, если стану терпеть твой затравленный взгляд, твои поникшие плечи. Ты борешься не только за свою жизнь. – Пол стал растирать ее шею, снимая напряжение. Она нервно сплетала и расплетала пальцы. Изящные пальцы, думал Пол. С обгрызенными ногтями. Он поднес их к губам.

– Что бы ни случилось, я должна написать книгу.

– Я знаю. – Пол увидел набегающие слезы и поцелуями заставил ее закрыть глаза, потом прижал к себе. – Подремли. Мы скоро будем дома.

Когда они вошли в дом, телефон надрывался. По молчаливому согласию они сделали вид, что не замечают его.

– Думаю, я приму душ, – сказала Джулия. Она была уже на середине лестницы, когда включился автоответчик.

– Джулия Саммерс. – Голос дружелюбный, веселый. – Я понимаю, что день был не самый удачный, но окажите себе услугу и перезвоните мне. Мое имя – Хафнер. У меня есть интересная информация на продажу. Может, вам захочется узнать, кто еще шнырял по поместью в тот день, когда прикончили Еву Бенедикт.

Джулия замерла, вцепившись одной рукой в перила. Когда она обернулась, Пол уже снимал трубку и нажимал кнопку.

– Это Уинтроп, – сказал Пол. – Кто вы, черт побери?

– Просто заинтересованный прохожий. Я видел, как вы и прелестная Джулия покидали зал суда. Пахнет жареным.

– Я хочу знать, кто вы и что вы знаете.

– И я с удовольствием скажу вам, приятель. За определенную цену, конечно, скажем, двести пятьдесят тысяч наличными покроют мои расходы.

– За что я плачу?

– Вы платите за обоснованные сомнения, и я могу их обеспечить. Это все, что нужно для того, чтобы вытащить ту сексапильную дамочку из беды. Вы с дамочкой принесете половину денег к дорожному знаку «ГОЛЛИВУД» в девять часов. Послушаете и, если захотите, чтобы я поговорил с копами или с судьей, вручите вторую половину. И я весь ваш.

– Банки уже закрыты.

– Ах да. Какая жалость. Ну, я-то могу подождать, Уинтроп. Может ли она?

Пол оглянулся. Джулия уже стояла за его спиной. И в ее глазах он заметил то, чего не видел уже много дней, – надежду.

– Договорились. В девять часов.

– И не будем привлекать полицию к нашей маленькой сделке. Если почую хоть одного копа, только вы меня и видели.

Джулия стояла как статуя, и лишь ее взгляд двигался вслед за трубкой, которую Пол опускал на рычаг.

– Ты думаешь… он действительно кого-то видел?

– Я уверен, что там был кто-то еще. – Не успел Пол собраться с мыслями, как телефон снова зазвонил, и Пол схватил трубку. – Уинтроп.

– Пол, это Виктор. Я хотел узнать… как она? Пол взглянул на часы.

– Виктор, сколько наличными ты можешь собрать за два часа?

– Наличные? Зачем?

– Для Джулии.

– Господи, Пол, неужели она собирается бежать?

– Нет. У меня нет времени объяснять. Так сколько?

– Через два часа? Придется кое-кому позвонить… Сорок, может, пятьдесят тысяч.

– Ладно. Я заеду. Не позже восьми.

– Договорились.

Джулия прижала пальцы ко рту, затем беспомощно опустила руку.

– Вот так просто. Никаких вопросов. Никаких условий. Я не знаю, что сказать.

– Скажешь, когда придет время. Я могу набрать пятьдесят тысяч в автомате. Твой агент может выслать телеграфом остальные?

– Да-да. – Джулия уже набирала номер и чувствовала, как к глазам снова подступают слезы. Только на этот раз не от страха, а от надежды. – Пол, я верну тебе. Я имею в виду не только деньги.

– Звони быстрее. Мне нужно поговорить с Фрэнком.

– Полиция? Но он сказал…

– Фрэнк надежен. – В глазах Пола что-то вспыхнуло. Возбуждение. Опасный блеск. – Я не собираюсь спокойно смотреть, как этот тип уходит с деньгами. После того, как он выжидал, пока тебя протащут через ад. Мы захлопнем ловушку, Джил.

Хафнер закурил и облокотился о перекладину большой белой буквы. Ему тут нравилось. Отличное тихое место для сделки. Он отшвырнул ногой пустую банку из-под диетической колы и с удовольствием подумал о всех тех девочках, что откроют ему ворота в рай, и о путешествии, в которое можно отправиться со всеми этими деньгами. Йосемитский национальный парк, Йеллоустоун. Большой каньон. Он любил природу, и он заработал каникулы, в основном честно. Хорошим свидетелям всегда платят. Просто так случилось, что его гонорар побольше.

Расти услышал шум автомобильного мотора и, затоптав сигарету, отошел в тень. Если Уинтроп или дамочка попытаются выкинуть какой-нибудь фортель, он просто ускользнет к своей машине и был таков.

Они приближались. Хафнер увидел в руке Пола большую сумку и ухмыльнулся. Отлично. Все идет как по маслу.

– Его здесь нет.

Голос Джулии был так напряжен, что Хафнер даже немного пожалел ее.

– Он появится.

Она кивнула, потом огляделась.

– Может, надо было позвонить в полицию! Опасно приходить сюда одним.

– Ему нужны только деньги, – успокоил ее Пол. – Давай играть по его правилам.

– Отличная мысль. – Хафнер вышел к ним и поднял руку, защищая глаза от вспыхнувшего света – фонарика Пола, потом захихикал:

– Целься ниже, сынок, ни к чему ослеплять меня.

– Хафнер?

– Так меня и зовут. Ну, Джулия, приятно встретиться снова.

Изучая его, Джулия сунула руку в сумочку.

– Я знаю вас. Я вас видела.

– Естественно. Я следил за вами много недель. Небольшая работенка на клиента. Я частный сыщик. Ну, был раньше.

– В лифте перед кабинетом Дрейка. И в аэропорту в Сосалито.

– Хороший глаз, крошка.

– На кого работаешь? – спросил Пол.

– На кого я работал? Мои услуги больше не требуются, поскольку Ева мертва, а Джулия увязла по самую свою прелестную шейку.

Пол схватил Хафнера за рубашку, затрещали швы.

– Если ты имеешь отношение к убийству Евы…

– Тихо, тихо, приятель. Думаешь, я был бы здесь, если бы это сделал? – Расти поднял руки, все еще ухмыляясь. – Я всего-то занимался слежкой для заинтересованной стороны.

– А именно?

Хафнер обдумал вопрос.

– Поскольку мне больше не платят, могу и сказать. Энтони Кинкейд. Он хотел, чтобы я приглядывал за вами, Джулия. Он с ума сходил из-за вашей с Евой книги.

– Записки, – сказала Джулия. – Он посылал записки.

– Насчет записок ничего не знаю. Он хотел знать, куда вы ездите, с кем разговариваете. Купил мне отличное оборудование, чтобы я мог подслушивать. Потрясающая новость об аборте Дюбари. Кто бы мог подумать? Я следовал за вами, когда вы уехали от нее. Вы в тот день были очень непредсказуемы, Джулия. Должно быть, здорово расстроены. Потом я объехал поместье и… – Хафнер умолк, ухмыльнулся. – С удовольствием расскажу вам. Когда увижу денежки.

Пол швырнул ему сумку.

– Считай.

– Посмотрим, приятель. – Хафнер поставил сумку на камень и раскрыл, затем вытащил маленький фонарик и осветил пачки банкнот. Господи! – Я вам верю. В конце концов, мы просто оказываем друг другу небольшую услугу.

– Вы сказали, что видели кого-то в тот день, – подсказала Джулия. – Как вы могли попасть в поместье? Джо был на воротах.

– Таких парней, как я, обычно не приглашают в поместья Беверли-Хиллз. Я заметил автомобиль у стены, и мне стало любопытно. Так что я залез на крышу автомобиля, заглянул внутрь. И, как вы думаете, кого я уви дел? – Он перевел взгляд с Джулии на Пола. – Никаких догадок? Я увидел, как Дрейк Моррисон ковыляет через поле для гольфа прямо к гостевому дому.

– Дрейк? – Джулия вцепилась в руку Пола. – Вы видели Дрейка?

– Он был в жутком состоянии. Думаю, подвернул ногу, когда прыгал со стены. Эти администраторы – спортсмены никудышные.

– А как же сигнализация? – спросил Пол.

– Не могу сказать. Но, похоже, он о ней позаботился, иначе не стал бы перелезать через стену. Увидев, что дорожка расчищена, я прыгнул за ним. Подумал, что Кинкейд заплатит больше за подобную информацию. Я не мог близко подойти, там место открытое. Дрейк сначала направлялся к дому, к большому дому, потом вдруг остановился как вкопанный, бросился за ближайшую пальму, будто увидел кого-то. Потом он изменил направление и пошел к маленькому дому, все время оглядываясь. Он стал искать место, где можно поближе подобраться к окнам, и вдруг отшатнулся и бросился бежать, как будто за ним гнались демоны. Я нырнул в кусты. Хотел сам посмотреть, но не успел – вы приехали. – Хафнер кивнул Джулии. – Я видел, как вы вышли из машины, как пошли в сад, и решил убраться, пока кто-нибудь не включил сигнализацию.

– Вы видели меня. – Джулия оттолкнула Пола и оросилась на Хафнера. – Вы видели меня. Вы знали, что я говорила правду, и молчали.

– Эй, милашка, я же здесь. И как только вы придете с другой половиной, я пропою свою арию перед окружным прокурором. Между прочим, я могу сказать им только то, что видел. Откуда я знаю, может, вы вернулись из сада и прикончили старушку.

Джулия влепила ему такую увесистую оплеуху, что Хафнер зашатался и, споткнувшись о камень, упал.

– Вы знаете, что я ее не убивала. Вы знаете, что Дрейк видел, кто это сделал. И вы ждали, пока я от безысходности буду готова продать свою душу.

Хафнер поднялся на ноги, вытер рот.

– Потише, дамочка, а то я скажу окружному прокурору, что вы пытались подкупить меня и устроить себе алиби. Вы мне никто. Чихать я на вас хотел. Так что ведите себя прилично, а то я могу передумать и забыть о своем гражданском долге.

– Гражданский долг, будь я проклят. – Пол добавил еще одно очень выразительное ругательство. – Тебе достаточно, Фрэнк?

– О, более чем достаточно. Фрэнк, сияя, вышел из кустов.

– Сукин сын! – Хафнер успел сделать один только шаг и был сбит с ног правой в челюсть от Пола.

– Я сам не смог бы сказать лучше.

– Расти? Расти Хафнер? – Мило улыбаясь, Фрэнк схватил Расти за шиворот и поднял его на ноги. – Я тебя помню. А ты меня? Я лейтенант Фрэнсис Нидлмейер, и ты арестован за вымогательство, утаивание улик и вообще за то, что ты гвоздь в заднице. – Защелкнув наручники, Фрэнк вытащил портативную рацию. – Ребята, у меня тут мешок дерьма. Подберите.

– Едем, лейтенант. Между прочим, слышимость была отличная.

Глава 32

Фрэнк, Пол и Джулия свернули на дорожку, ведущую к дому Дрейка.

– Окружному прокурору не терпится встретиться с Моррисоном. Джулия, вы связались с адвокатом?

– Да. Вероятно, Линкольн уже терзает вашего капитана. И он еще сказал, что вы не разрешите мне и Полу брать вместе с вами Дрейка.

– Но что я мог сделать, если вы только что здесь появились? – Фрэнк подмигнул Полу. – И думаю, что Моррисон расколется быстрее, когда увидит тебя.

– Я предпочел бы расколоть его своими руками, – пробормотал Пол.

– Пожалуйста. Только сначала пусть он сделает заявление. – Фрэнк поморщился от громкой музыки, рвущейся из окон. – Господи, как это у него барабанные перепонки не лопаются?

Фрэнк нажал на кнопку звонка, затем застучал по двери кулаком.

– Ублюдок видел, кто ее убил. – Пол так сжал руку Джулии, что она вздрогнула. – Ева дала ему все, что было приличного в его жизни, а неблагодарный ублюдок использовал ее мертвую так же, как использовал живую. Чтобы высасывать деньги.

– Если бы Джулию осудили, его шансы отхватить приличный кусок наследства возросли бы. – Насвистывая, Фрэнк снова забарабанил в дверь. – Теперь ему предъявят обвинение в препятствовании отправлению правосудия. Ублюдок дома. Его машина здесь. Свет горит, музыка орет. Моррисон! – взревел Фрэнк. – Полиция. Откройте дверь.

Фрэнк скосил глаза на Пола. Пол понял и положил руку на плечо Джулии.

– Джулия, подожди в машине. Она тоже поняла.

– И не подумаю. Фрэнк только вздохнул.

– Отойдите. – Дверь поддалась после третьего удара ногой. – Теряю сноровку, – пробормотал Фрэнк, вытаскивая пистолет. – Придержи Джулию, пока я не разрешу.

Как только Фрэнк исчез в доме, Джулия стряхнула руку Пола.

– Ты думаешь, я так и буду стоять здесь и ждать? Дрейк знает, кто ее убил. Пол, Ева была моей матерью.

Пол только подумал, поняла ли Джулия, что впервые смирилась с этим. Кивнув, он взял ее за руку.

– Держись за мной. Музыка резко оборвалась.

– Фрэнк?

– Он здесь. Дерьмо. Не пускай ее.

Но Джулия уже вошла и во второй раз столкнулась с насильственной смертью. Дрейк лежал на спине. Вокруг осколки бокала, пахло кровью и кислым шампанским…

Через час Джулия с Полом вернулись в Малибу. Вскоре к ним присоединился Линкольн.

– Линкольн, я должна знать. Полиция думает, что я его убила?

– Нет. У тебя нет мотива. Как только установят время смерти, отпадет и возможность. И это убийство выглядит профессиональным.

– Профессиональным?

– Один выстрел, очень точный. Через день-два узнаем.

– День-два. – Джулия не знала, выдержит ли еще час-два. – Линкольн, он мог спасти меня, а теперь он мертв, и меня ничто не спасет.

– Может, он тебя еще и спасет. С заявлением Хафнера и тем фактом, что Дрейк убит, дело против тебя выглядит очень шатким. Сигнализация была отключена, значит, в поместье мог проникнуть кто угодно. Хафнер также подтверждает, что ты находилась в саду, а в доме был кто-то другой. Если бы дом был пустым, Дрейк не смотрел бы в окно, не бросился бы бежать в панике.

Джулия ухватилась за соломинку:

– Если суд все же состоится, ты все это используешь?

– Да. Этого более чем достаточно для обоснованного сомнения, и окружной прокурор это прекрасно понимает. А теперь иди спать, Джулия.

– Спасибо за все. Линкольн. – Джулия встала, чтобы проводить его, и в это время зазвонил телефон. – Я возьму.

– Пусть звонит.

– Если это репортер, я с удовольствием брошу трубку. Алло?.. Да, конечно. Линкольн, это твой сын.

– Гаррет? – Линкольн бросился к телефону и остановился, охваченный стыдом. – Моя семья решила прилететь на несколько дней. У детей весенние каникулы.

Джулия промолчала, и он взял трубку.

– Гаррет, вы прилетели? Да, я знаю, что рейс задерживался. Рад слышать твой голос. – Линкольн рассмеялся и повернулся спиной к Джулии. – Ну, сейчас только начало двенадцатого… Да, мы обязательно пойдем на бейсбол и съездим в Диснейленд. Скажи маме и сестре, что я уже еду в отель, так что не ложитесь спать. Да-да, очень скоро. До свидания, Гаррет.

Линкольн повесил трубку, откашлялся.

– Простите, я оставил им этот номер. Их рейс задержали в Сент-Луисе, и я немного тревожился.

Джулия спокойно встретила его настороженный взгляд.

– Все нормально. Тебе пора ехать. Он поспешно ушел. Слишком поспешно, подумала Джулия и повернулась к Полу.

– Какая ирония судьбы! Этот мальчик всего на несколько месяцев моложе Брэндона. Когда Линкольн узнал, что я беременна, он так перепугался, что побежал прямо к жене. Можно сказать, что я спасла его брак и была причиной рождения сводного брата Брэндона. Он показался мне умным и воспитанным мальчиком.

Пол раздавил сигару в пепельнице.

– Я с удовольствием повозил бы Хэтуэя мордой по бетонной стене. За тебя.

– Я давно перестала сердиться. Даже не заметила когда. Но он все еще бежит. – Джулия подошла к Полу, села к нему на колени. – Я больше никуда не бегу, Пол, и я знаю, когда это случилось. В ту ночь в Лондоне, когда я тебе рассказала все свои секреты. Никогда не думала, что смогу доверить их мужчине. – Она поцеловала Пола в губы. – Поэтому я не думаю, что ты должен возить его мордой по бетону.

Они так и заснули, одетые, крепко обнявшись. В начале шестого, когда в дверь постучали, они вздрогнули и, мигая, уставились друг на друга.

Ранним гостем оказался Фрэнк. Пока Джулия доставала сковородку, он уселся за кухонным столом и объявил:

– У меня есть хорошие новости и плохие новости. Плохие состоят в том, что окружной прокурор пока не готов снять обвинения.

Джулия молча достала из холодильника коробку с яйцами.

– Теперь хорошие новости. Расследование вновь открыто. Заявление Хафнера работает на вас, Джулия. Мы должны кое-что проверить, доказать его связь с Кинкейдом. Жаль, что старина Расти не заглянул в окно сам, раз уж Моррисон не сможет ничего рассказать, но тот факт, что они оба там были, рассыпает все дело.

Самыми главными уликами против вас были отсутствие алиби у вас и алиби всех, находившихся в поместье на решающие двадцать две минуты. Если мы поверим Хафнеру, обе эти улики уничтожаются.

– Если… – повторила Джулия.

– Не волнуйтесь, Джулия. Конечно, Расти злится на вас из-за того, что вы его подставили, и хотел бы отказаться от своих показаний, но он понимает реальную ситуацию. В его положении лучше сотрудничать с полицией. Теперь окружной прокурор. Он хотел бы опровергнуть заявление Хафнера, однако, как только мы установим, что Хафнер не врал насчет работы на Кинкейда, ему придется проглотить и остальное. Моррисон был в поместье во время убийства и что-то видел, теперь он мертв. – Фрэнк благодарно вздохнул, когда Пол поставил перед ним кружку с кофе. – Мы связались с телефонной станцией. Будет интересно посмотреть, с кем Моррисон разговаривал после убийства Евы.

Они говорят об убийстве, думала Джулия, а на плите шипит бекон и кипит кофе. За окном птица надрывается так, будто от этого зависит ее жизнь. В трех тысячах миль отсюда Брэндон борется с дробями или пишет контрольную по английскому. Как успокаивает мысль о том, что жизнь продолжает свой неспешный цикл, даже когда ее собственный мир взорван изнутри.

– Вы столько работаете, чтобы вытащить меня.

– Не люблю работать против своей интуиции, – Фрэнк подлил в кофе ровно столько молока, чтобы не обжечься, и с наслаждением отпил из кружки. – И не люблю, когда кому-то сходит с рук убийство. Ваша мать была потрясающей леди.

Джулия подумала сразу об обеих. Об увлеченном адвокате, которая находила время испечь домашнее печенье и подшить подол платья. Об энергичной актрисе, державшейся за жизнь до последнего.

– Да, была. Какую яичницу вы любите, лейтенант?

– Прожаренную, – улыбнулся Фрэнк. – Я читал одну из ваших книг. О Дороти Роджерс. Захватывающая история.

Джулия залила бекон яйцами.

– Она прожила потрясающую жизнь.

– Ну, как человек, зарабатывающий на жизнь допросами, я хотел бы узнать ваш фокус.

– Никакого фокуса. Когда вы разговариваете с людьми, они никогда не забывают, что вы полицейский. А я обычно просто слушаю, поэтому люди увлекаются собственной историей и забывают обо мне и о диктофоне.

– Если бы вы решили продать свои записи, то сколотили бы приличное состояние. Что вы делаете с кассетами, когда заканчиваете книгу?

Джулия вывернула на блюдо яичницу с беконом, довольная тем, что желтки затвердели.

– Храню их в своем архиве.

– Минуточку.

Пол с грохотом поставил на стол свою кружку и выбежал из кухни.

Джулия застыла с блюдом в руках, недоуменно глядя ему вслед.

– Не беспокойтесь. – Фрэнк поднялся и забрал у нее блюдо. – Я съем его долю.

Пять минут спустя Пол крикнул с верхней площадки лестницы:

– Фрэнк, Джил, поднимитесь сюда!

Ворча под нос, Фрэнк навалил побольше бекона на свою тарелку и забрал ее с собой. Джулия последовала за ним с кружками кофе в каждой руке.

Пол был в кабинете, стоял перед телевизором, смотрел на Еву.

– Спасибо. – Он взял у Джулии кружку, кивнул на экран. – Джил, внимательно послушай вот это. «…Я записала еще несколько аудиокассет…» Пол остановил видеозапись и повернулся к Джулии:

– Какие еще аудиокассеты?

– Я не знаю. Ева ничего мне не отдавала.

– Вот именно. – Пол поцеловал ее. – Так где же они, черт побери? Она записала их после того, как вы виделись в последний раз, и до того, как ее убили. Она не отдала их Гринбергу. Она не отдала их тебе, хотя и хотела отдать.

– Хотела, – повторила Джулия, опускаясь в кресло. – И она пришла в гостевой дом повидаться со мной…

– И отдать их тебе. Чтобы не осталось больше никакой лжи.

Фрэнк отставил свою тарелку.

– Мы обыскали весь дом сверху донизу. Не нашли ни одной кассеты, кроме тех, что были в сейфе.

– Потому что кто-то их забрал. Тот, кто охотился за ними.

– Как кто-то мог узнать? – Джулия повернулась к телевизору, к застывшему на экране лицу Евы. – Она записала их ночью или на следующее утро. Она не покидала дом.

– Кто приезжал?

Фрэнк вытащил блокнот, перелистал.

– Флэнниган, Касл, Дюбари. Любому из них Ева могла сказать то, что они не хотели бы слышать.

Джулия отвернулась. Только не Виктор! Она уже дважды потеряла мать. Она сомневалась, что во второй раз переживет потерю отца.

– Ева была жива, когда все они уехали. Как они могли вернуться без ведома Джо?

– Так же, как Моррисон, – тихо сказал Фрэнк. – Хотя трудно поверить, что поместье превратилось в проходной двор.

Глядя на Еву, Пол пробежал рукой по волосам Джулии.

– Может, никому не надо было возвращаться, потому что он уже был внутри. Он был с ней, потому что должен был быть с ней. Кто-то, кому она доверяла, кому объяснила, что собирается сделать.

– Ты намекаешь на кого-то из слуг. – Фрэнк снова стал листать блокнот.

– Я говорю о том, кто живет в поместье, о том, кого не волнует сигнализация, о том, кто последовал за ней из главного дома в гостевой. О том, кто убил Еву сгоряча, а Дрейка хладнокровно.

– Повариха, садовник, помощник садовника, пара горничных, шофер, домоправительница, секретарша. У всех железное алиби на время убийства.

– Можете одно из алиби состряпано. Все сходится, Фрэнк.

– Пол, это не один из твоих романов. В настоящих убийствах никогда все так аккуратно не сходится.

– Но суть одна и та же. Хафнер сказал, что кто-то вышел из главного дома, что Моррисон изменил курс и направился к гостевому дому. Он не остановился у гаража, и, как ни жаль, этот факт, вероятно, исключает Лайла. Я думаю, мы ищем кого-то, очень близкого к Еве. Того, кто знал расписание Джулии и мог подбрасывать анонимки.

– Может, анонимки подбрасывал Хафнер? – предположила Джулия.

– Тогда зачем ему это отрицать? Все остальное он признал. Я хочу знать, кто последовал за тобой в Лондон… и в Сосалито.

– Я просмотрел списки пассажиров, Пол, и не нашел никакой связи.

– У тебя есть эти списки?

– В досье.

– Будь другом, Фрэнк, попроси, чтобы их прислали сюда факсом.

– Господи. – Но Фрэнк взглянул на лицо Джулии, на лицо Евы на телеэкране. – Конечно, конечно, почему бы и нет? Я так устал таскать полицейский жетон.

Ожидание, опять ожидание, и с каждым разом все тяжелее его переносить, думала Джулия, пока Фрэнк звонил в участок, пока Пол курил и ходил взад-вперед по кабинету, пока факс выплевывал длинные бумажные ленты с сотнями имен, из которых только одно имело какое-то значение.

Они установили порядок. Сначала Джулия просматривала один лист и передавала его Полу. Он просматривал его и передавал Фрэнку.

Джулия вздрогнула, увидев среди незнакомых имен свое собственное. Затем в списке пассажиров «Конкорда» нашла имя Пола и улыбнулась. Как он спешил догнать ее. Он был сердит, нетерпелив, настойчив. К тому времени, как они вернулись вместе, он уже был для нее всем на свете.

Потирая усталые глаза, она взяла следующий лист.

Алан Бризуотер. Марджори Бризуотер. Кармин Делинка. Хелен Фитц-Прайс. Дональд Фрэнсис. Сьюзен Фрэнсис. Мэтью Джон Фрэнсис. Чарлина Грей.

Джулия зевнула, потрясла головой и попыталась сосредоточиться. Чарлина Грей.

– О боже!

– Что? – Пол уже смотрел через ее плечо.

– Чарли Грей? – Нахмурившись, Фрэнк поднял глаза от своего списка. Белки его глаз уже покрыла красная сеточка. – Я думал, он мертв.

– Да, он покончил с собой. Но у него был ребенок. Ева сказала мне, что не знает, что случилось с ребенком.

Пол уже нашел это имя.

– Чарлина Грей. Думаю, поздновато думать о случайных совпадениях. Как нам найти ее?

– Дайте мне пару часов. – Фрэнк схватил лист и два ломтя остывшего бекона и направился к двери. – Я вам позвоню.

– Чарли Грей, – прошептала Джулия. – Ева любила его, но он любил ее больше. Гораздо больше. Выйдя замуж за Майкла Торрента, она разбила его сердце. Он подарил ей бриллиантовое колье и ее первые пробы. Он был ее первым любовником. – Джулия задрожала. – О боже, Пол, неужели его дочь убила Еву?!

– Сколько лет может быть сейчас его дочери? Джулия стала растирать пальцами виски.

– Лет пятьдесят. – Она оцепенела. – Пол, ты же не думаешь…

– У тебя есть его фотография? Теперь она задрожала от волнения.

– Да. Ева дала мне сотни фотографий. Все у Линкольна.

Пол бросился к телефону, выругался и повернулся к полке с видеокассетами.

– Подожди…. вот. «Отчаяние». Первый фильм Евы… с Майклом Торрентом и Чарли Греем. – Он на мгновение сжал руку Джулии. – Посмотрим кино, детка.

– Да. – Она выдавила улыбку. – Подержи попкорн. Затаив дыхание, Джулия смотрела, как Пол вставлял в видеомагнитофон кассету со старым фильмом. Бормоча под нос, он прокрутил предупреждение ФБР, титры.

Ева появилась в первом же эпизоде. Она шла по тротуару в кокетливой шляпке. Камера приблизилась, поймала юное прелестное лицо, затем заскользила вниз, когда Ева нагнулась, повернулась, медленно провела пальцем по шву чулка.

– С самого первого эпизода она была звездой, – прошептала Джулия. – И она это знала.

– Мы посмотрим все ее фильмы в наш медовый месяц.

– В наш…

– Это мы обсудим позже. – Пока Джулия пыталась решить, получила ли она предложение, Пол прокручивал фильм дальше. – Мне нужен крупный план. Ну же, Чарли, давай. Вот. – Он остановил пленку. Чарли Грей смотрел на них, чуть виновато улыбаясь.

– О боже, Пол. У нее его глаза.

Мрачно усмехнувшись, Пол выключил телевизор.

– Поехали. Поговорим с Треверс.

Дороти Треверс ковыляла по комнатам пустого дома, вытирая пыль, наводя блеск, разжигая в себе ненависть.

Энтони Кинкейд убил все ее надежды на здоровые отношения с мужчинами, и она сосредоточила свою любовь на двух людях: своем несчастном сыне, до сих пор называющем ее «мами», и Еве.

В ее любви к Еве не было ничего сексуального. Она покончила с сексом еще до того, как Кинкейд покончил с ней. Ева была ей сестрой, матерью, дочерью. Хотя Треверс обожала своих родственников, смерть Евы причинила ей такую боль, какую можно было выносить, лишь покрывая ее ненавистью и горечью.

Как только Джулия вошла в дом, Треверс бросилась на нее, вытянув руки, изогнув пальцы, как когти.

– Убийца. Как ты посмела прийти сюда? Я убью тебя за это.

Пол схватил ее, завел за спину толстые руки.

– Прекрати. Прекрати, Треверс. Джулия здесь хозяйка.

– Я скорее увижу ее в аду. – Слезы хлынули из глаз Треверс. – Она разбила ей сердце, а потом убила.

– Послушай меня. Дрейк убит. Треверс перестала вырываться только на мгновение, чтобы перевести дыхание.

– Дрейк? Убит?

– Его застрелили. Мы нашли его вчера поздно вечером. У нас есть свидетель, который видел его здесь, в поместье, в тот день, когда убили Еву. Треверс, сигнализация была отключена. Дрейк перелез через стену.

– Ты пытаешься сказать мне, что Дрейк убил Еву?

– Нет, но он видел, кто это сделал. Вот почему он мертв.

Треверс снова сосредоточилась на Джулии.

– Если она убила родную мать, она могла убить и двоюродного брата.

– Она не убивала Дрейка. Она была со мной. Она была со мной всю ночь.

Треверс только больше рассвирепела.

– Она ослепила тебя. Ослепила тебя сексом.

– Выслушай меня.

– Не желаю ничего слушать, пока она в доме.

– Я подожду снаружи. – Джулия покачала головой, предотвращая возражения Пола. – Все нормально. Так будет лучше.

Когда Джулия вышла, Треверс немного расслабилась.

– Как ты мог спать с этой шлюхой? – Пол отпустил ее, и она нашарила в кармане салфетку. – Я думала, Ева для тебя что-то значила.

– Ты знаешь, что я любил ее. Иди сюда. Нам надо поговорить. – Усадив Треверс на диван в гостиной, Пол присел перед ней на корточки. – Расскажи мне о дочери Чарли Грея.

Пол заметил, как вспыхнули глаза Тренере, прежде чем она потупилась.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Ева доверяла тебе больше, чем всем другим. Она должна была рассказать тебе.

– Если она доверяла мне, почему не сказала, что больна? – Треверс закрыла лицо руками. – Что она умирает.

– Потому что она любила тебя. И потому что не хотела, чтобы ее последние дни были омрачены сочувствием, жалостью.

– Даже это у нее отняли. То короткое время, что у нее оставалось.

– Ты права. И я не меньше, чем ты, хочу покарать того, кто это сделал. Но это была не Джулия. – Пол схватил Треверс за руки прежде, чем она успела оттолкнуть его. – Это был кто-то, кого она любила, кого впустила в свою жизнь. Она нашла дочь Чарли, правда, Треверс?

– Да.

Глава 33

Солнечный шар подпрыгивал в синей ряби бассейна. «Кто теперь будет плавать здесь? – подумала Джулия. – Кто, скинув купальник, будет смеяться под струями фонтана?» Она стояла неподвижно, следя за колибри, маленькой ракетой, носившейся над водой, затем замершей на ярко-красном бархатистом цветке.

– Джулия.

Улыбка замерла на губах Джулии. Ей показалось, что сердце прыгнуло прямо к горлу. Очень медленно, очень осторожно, сжав кулаки, призывая на помощь все, что унаследовала от Евы, она повернулась к дочери Чарли Грея.

– Нина?! Я не знала, что вы здесь. Думала, вы уехали.

– Осталось упаковать последние вещи. Удивительно, как много хлама собралось за пятнадцать лет. Вы слышали о Дрейке?

– Да. Может, войдем в дом? Там Пол.

– Я знаю. – Вздох Нины прозвучал как всхлип. – Я слышала. Он разговаривает с Треверс. Она не видела, как я прошла наверх… То, что случилось, не должно было случиться. – Нина вынула из сумки пистолет. – Я хотела бы найти другой способ, Джулия, правда, хотела бы.

Глядя в дуло пистолета, Джулия чувствовала больше гнева, чем страха. Нет, она не считала себя неуязвимой. Часть ее сознания признавала, что пуля пронзит ее тело, оборвет ее жизнь. Но невероятная вежливость угрозы заставила забыть об осмотрительности.

– Вы стоите и извиняетесь, как будто опоздали на ленч. Боже милостивый! Нина, вы ведь убили ее.

– Я этого не планировала. – Нина прижала руку к груди. – Видит бог, я старалась убедить ее. Я просила, я умоляла, я посылала записки, чтобы напугать ее. Я даже наняла человека, чтобы повредить самолет.

В голосе Нины слышалось лишь еле уловимое раздражение. Где-то в саду запела птица.

– Вы пытались убить меня.

– Нет-нет. Я знаю, какой отличный пилот Джек, и дала очень детальные инструкции. Я хотела только напугать вас, заставить понять, как важно прекратить работу над книгой.

– Из-за вашего отца.

– Отчасти. – Нина сощурилась, но сквозь ресницы Джулия видела холодный блеск ее глаз. – Ева разрушила его жизнь, из-за нее он умер. Я долго ненавидела ее, но когда она помогла мне, уже не могла ненавидеть. Я полюбила ее, Джулия. Я старалась простить ее. Вы должны мне верить.

– Верить? Вы убили ее, потом спокойно ждали, пока меня повесят.

Нина стиснула зубы.

– Первое, чему научила меня Ева, – выживание. Я должна была выпутаться любой ценой.

– Пол знает. И Треверс. Полиция уже наводит справки о Чарлине Грей.

– Я исчезну раньше, чем они свяжут ее с Ниной Соломен. Осталось сделать последний шаг.

– Убить меня?

– Это будет выглядеть как самоубийство. Мы прогуляемся до гостевого дома. Вернемся на место преступления… Полиции должно понравиться. Вы напишете признание в убийстве Евы и Дрейка. Я убила его из этого пистолета. Он не зарегистрирован и ко мне не приведет. Обещаю, я все сделаю быстро. Меня тренировали лучшие. – Нина взмахнула пистолетом. – Быстрее, Джулия. Если Пол выйдет, мне придется убить и его. Потом Треверс. Вы ведь не хотите кровавой бани?

В этот момент колибри сорвалась с цветка и метнулась над водой. Нина отшатнулась и выстрелила. Ослепнув от ярости, Джулия бросилась на убийцу, и, сцепившись, они свалились в бассейн.

Вода выталкивала их на поверхность, и, захлебываясь, они колотили друг друга руками и ногами. Джулия не слышала собственного крика, когда Нина схватила ее за волосы. Боль затуманила глаза, подхлестнула ярость. На мгновение Джулия увидела лицо Нины в сверкающих каплях воды и сомкнула пальцы на ее горле, успев глотнуть воздуха, прежде чем Нина снова утянула ее под воду.

Она видела глаза Нины, дикую панику в них и вонзила в ее живот кулак. Хотя вода смягчила удар, глаза Нины закрылись от боли, но в этот момент Джулия ударилась головой о дно и стиснула зубы, чтобы не закричать. Искры посыпались из глаз, она наугад ударила ногой и попала в мягкую уязвимую плоть.

Джулия не обращала внимания на ушибы и царапины, однако звон в ушах и жжение в груди заставляли ее рваться к поверхности. Набрав в легкие воздуха, она вцепилась в блузку Нины, пытавшейся пробраться к бортику.

– Сука! – процедила Джулия сквозь зубы и ударила кулаком по ненавистному лицу, затем схватила Нину за полосы и ударила снова.

– Стой! Хватит, малышка, остановись. – Пол подплыл к ней, схватил за руку – Она уже вырубилась. – Он подхватил Нину за подбородок, чтобы та не захлебнулась. – Она оцарапала тебе лицо.

Джулия презрительно фыркнула, стирая с лица воду и кровь.

– Она дерется, как девчонка. Пол чуть не рассмеялся.

– Треверс звонит в полицию. Ты можешь сама добраться до бортика?

– Да. – Но как только она вцепилась в бортик, у нее началась рвота.

Пол вытянул Нину из воды и, не оглянувшись, бросился к Джулии, обхватил ее голову дрожащими руками.

– Давай, малышка. Ты здорово наглоталась. Вот умница. Я в первый раз видел тебя в бою, чемпион. – Пол прижал ее к себе. – Кровожадная амазонка. Напоминай мне почаще, что тебя нельзя раздражать.

– У нее был пистолет.

– Да, я знаю. Он у меня. – Пол содрогнулся. – Идем в дом.

– Я ее отведу. – Мрачная Треверс накинула на Джулию огромное полотенце. – Ты последи за той. – Треверс обхватила Джулию за талию. – Я дам тебе сухую одежду и напою чаем.

Стряхнув с лица воду, Пол смотрел, как Треверс ведет в дом дочь Евы. Затем повернулся к дочери Чарли.

Закутанная в один из шелковых халатов Евы, подкрепленная чаем с коньяком, Джулия откинулась на гору подушек.

– Последний раз со мной так нянчились, когда мне было двенадцать лет и я сломала руку, катаясь на роликах.

– Треверс пытается загладить свою вину. – Пол перестал метаться по гостиной только потому, что раскуривал сигару.

– Ей не в чем винить себя. Она верила, что это сделала я. Господи, были моменты, когда я сама почти верила в это.

Джулия поморщилась.

– Джил, я вызову врача.

– Фельдшеры уже все сделали, – напомнила она. – Промыли все ссадины.

– И огнестрельную рану.

Джулия взглянула на повязку чуть выше локтя.

– Черт возьми, это просто царапина. Пол не улыбнулся.

– Правда, Пол, это царапина, как в кино. Укус в плечо болит гораздо больше. – Скривившись, Джулия осторожно коснулась плеча. – Я хочу остаться здесь с тобой.

– Подвинься, – приказал он и, когда она чуть подвинулась, сел на край дивана, взял ее руку в свои, поднес к губам. – Ты точно знаешь, как напугать до смерти, Джил. Когда я услышал выстрел, я потерял пять лет жизни.

– Если ты меня поцелуешь, я сделаю все, чтобы вернуть их тебе.

Пол наклонился к ней, собираясь лишь легко коснуться ее губ, но она обвила его обеими руками, притянула к себе. Он забыл, что хотел быть осторожным, и впился в нее отчаянным, благодарным, обещающим поцелуем.

– Очень не хочется мешать вам. – Фрэнк скромно остановился в дверях.

Не оглянувшись. Пол легко коснулся губами исцарапанной щеки Джулии.

– Так не мешай.

– Прости, приятель, это официальный визит. Мисс Саммерс, я должен сообщить вам, что все обвинения с вас сняты.

Пол почувствовал, как она задрожала.

– Конечно, после того, как она поймала вам убийцу.

– Заткнись, Уинтроп, я не закончил. И хочу принести официальные извинения за тяжелые испытания, выпавшие на вашу долю. Можно сандвич? Я умираю с голоду.

Пол взглянул на тарелку с мясным ассорти, которую Треверс оставила на столе.

– Забирай с собой.

– Нет, Пол. – Джулия оттолкнула его, но лишь настолько, чтобы сесть. – Я должна знать. Она ведь говорила с вами, правда?

– Да, говорила. – Фрэнк построил огромный сандвич с ветчиной, салями, куриной грудкой, тремя сортами сыра и помидорами. – Она поняла, что отпираться бесполезно. Есть чем запить?

– Поищи в баре, – предложил Пол. Сгорая от нетерпения, Джулия вскочила и сама достала бутылку минеральной воды.

– Нина сказала, что убьет меня быстро и что ее «тренировали лучшие». Вы знаете, что она имела в виду? Фрэнк взял бутылку и кивнул:

– Майкл Дельрико.

– Дельрико? Нина была связана с Дельрико?

– Так Ева ее встретила, – сказал Пол. – Сядь, я расскажу, что узнал от Треверс. – Джулия опустилась в кресло у камина под портретом Евы. – Чарли оставил приличное наследство, но никакими деньгами не смог откупиться от ненависти. Мать Нины вымещала свою ненависть на ребенке физически и эмоционально, настраивала против Евы, рассказывая, как Ева предала Чарли, как стала причиной его смерти. Все, что касается отчима, правда. В шестнадцать лет Нина сбежала из дома, некоторое время работала на улицах, затем отправилась в Вегас, стала стриптизершей. В одном из клубов она и встретилась с Дельрико. Ей было уже около двадцати. Дельрико разглядел в ней скрытые возможности и стал использовать для развлечения самых важных клиентов. Несколько лет у них была связь, и как-то незаметно Нина в него влюбилась. Она больше не хотела развлекать его клиентов. Потребовала от него обязательств, нормальной работы.

– У дамы оказался очень плохой вкус, – сказал Фрэнк с набитым ртом. – И не хватило здравого смысла. Когда Нина устроила сцену, Дельрико приказал одному из своих мальчиков проучить ее. Она на некоторое время притихла, но, как говорит, не смогла разлюбить его. Она выяснила, с какой девицей он встречается, выследила ее и слегка порезала. Дельрико понравилась ее инициативность, и он вернулся к ней.

– Но тут появилась Ева, – вставил Пол. – На этот раз без памяти влюбился Дельрико. Поскольку Нина никак не желала от него отвязаться, он снова поручил своим громилам убедить ее. Ева прослышала об этом и уже знала – от Приста, – как далеко может зайти Дельрико, а потому поехала повидать Нину в больнице…

– И когда Ева узнала, что Нина – дочь Чарли, – тихо сказала Джулия, – она привезла ее сюда.

– Правильно. – Пол взглянул на портрет. – Она подарила Нине новую жизнь, работу, дружбу. И все эти годы лгала ради нее. Узнав о книге, Нина запаниковала, но Ева убедила ее, что она предстанет в книге женщиной, сумевшей преодолеть все невзгоды и построить себя заново.

– Нина не смогла с этим смириться, – продолжил Фрэнк. – Ей нравился созданный ею образ компетентной деловой женщины. Она не хотела, чтобы все ее знаменитые знакомые узнали, что она была проституткой, работавшей на главаря мафии. Она не планировала убийство Евы, но, узнав, что вся ее история записана на пленку и должна быть передана вам, Джулия, сорвалась. Остальное ясно.

– Нина последовала за Евой в гостевой дом, – прошептала Джулия. – Они поспорили. Нина схватила кочергу, ударила Еву, потом стерла отпечатки своих пальцев с кочерги, забрала ключи.

– Она услышала, как вы подъехали, – сказал Фрэнк. – Увидела, как вы пошли в сад. Тогда она и решила навлечь подозрения на вас. Это она снова включила сигнализацию, до смерти испугавшись, когда нашла ее отключенной. И она позвонила в кухню, чтобы Треверс и повариха думали, будто она печатает письма.

– Но она не знала, что Дрейк ее видел. – Джулия откинулась на спинку кресла, закрыла глаза.

– Он пытался шантажировать ее. – Качая головой, Фрэнк построил еще один гигантский сандвич. – Деньги у нее были, но она не могла оставлять свидетеля. Отправив его в могилу, а вас в тюрьму, она оставалась неуязвимой. Треверс была так предана Еве, что никогда никому не рассказала бы о прошлом Нины, да у нее и не было на то причин.

– Я слышала их, – вспомнила Джулия. – На приеме Евы я слышала спор. Теперь я понимаю: это были Дельрико и Нина. Она плакала.

– Встреча с ним потрясла ее, – снова продолжил Фрэнк, – Нина все еще любила подонка. Дельрико сказал, что она может доказать свою преданность, остановив Еву. Должно быть, в ту ночь она и сломалась.

– Как странно, – прошептала Джулия. – Все началось с Чарли Грея. Он помог Еве начать карьеру. Его историю Ева рассказала мне первой. И теперь все заканчивается им.

– Фрэнк, не урони сандвич по дороге, – тихо сказал Пол, указывая на дверь.

– Что? О, да. Окружной прокурор известил Хэтуэя, – вспомнил Фрэнк, вставая. – И Хэтуэй сказал, что Джулия может позвонить ему, если у нее возникнут вопросы. Он пошел с сыном на бейсбол. Пока.

– Лейтенант, – Джулия открыла глаза, – благодарю вас.

– Всегда к вашим услугам. А знаете, я раньше не замечал, как вы похожи на нее. – Фрэнк откусил огромный кусок сандвича. – Она была красавица. – Продолжая жевать, Фрэнк удалился.

– Ты в порядке? – спросил Пол.

– Да. – Джулия глубоко вздохнула. Горло еще жгло немного, но это напоминало, что она жива… и свободна. – Да, в полном порядке. Знаешь, чего я хочу?

Очень большой бокал шампанского.

– Ну, в этом доме шампанское никогда не было проблемой.

Пол прошел к холодильнику за стойкой бара, а Джулия остановилась с другой стороны стойки. Халат Евы соскользнул с одного плеча. Джулия поправила его, погладила… словно коснулась старого друга. Пол улыбнулся, но ничего не сказал.

– У меня вопрос.

– Валяй. – Пол сорвал фольгу с пробки и начал раскручивать проволоку.

– Ты собираешься жениться на мне?

Пробка вылетела с хлопком, но, не замечая хлынувшей пены, Пол следил за Джулией. Ее глаза были настороженными, какими он больше всего любил их.

– Конечно.

– Хорошо. – Джулия кивнула. Ее пальцы скользили вниз по шелку, пока не сплелись с его пальцами. – Хорошо. – Она сделала глубокий вдох. – Как ты относишься к Коннектикуту?

– Ну, вообще-то… Я давно подумывал сменить обстановку. Пожалуй, Коннектикут подойдет. Слышал, там листопады, лыжи и очень сексуальные женщины. – Пол налил два полных бокала и передал ей один из них. – У тебя хватит для меня места?

– Я попробую тебя втиснуть.

– Выпьем за это?

Джулия покачала головой.

– Десятилетние мальчики очень шумные, требовательные и мало уважают чужую личную жизнь.

– Мы с Брэндоном уже договорились. Ему очень понравилась моя идея жениться на его матери.

– Ты хочешь сказать…

– И прежде чем ты начнешь беспокоиться из-за того, что я ему не родной отец, напоминаю, что сам нашел мать, когда мне было десять. Мне нужен весь комплект, Джил, ты и парень. – Пол поднес ее руку к губам, прислонился щекой к ее раскрывшейся ладони. – Кроме того, десять лет – отличный возраст, чтобы сидеть с братьями и сестрами, которых мы ему подарим.

– Ты заключил выгодную сделку.

– Я знаю.

– И мы тоже. Не хочешь поцеловать меня?

– Я подумываю об этом.

– Думай быстрее.

Пол подхватил смеющуюся Джулию и поцеловал ее под портретом женщины, которая жила без сожалений.