Михаил Пухов. 

                                
Машина памяти
 Дорога была пуста. Она круто  сворачивала,  обходя  выступ  с  отметкой "40", но справа и слева просматривалось по сотне метров ее узкой  бетонной
  ленты. Дальше шоссе терялось в лесистых склонах.
     За спиной в гору тоже карабкался лес. А за дорогой лежала пропасть.
     Он провел рукой по мокрому от пота лицу. После дождя было душно.
     Далеко  слева  из-за  поворота  вынырнула  машина.  Легкая,  белая.  Он
  попятился  под  прикрытие  кустов.  Справа  приближался  грузовик-автомат,
  тяжелый, но тоже быстрый и безмолвный как привидение.
     Справа робот и слева робот.  Только  что  было  пусто,  и  вдруг  такое
  движение.
     Белая машина стремительно приближалась. Он шагнул на  бетон,  когда  до
  нее оставалось несколько метров. Затормозить она не могла, а свернуть было
  некуда - встречную полосу занимал грузовик.
     Он увидел  искаженное  ужасом  лицо  пассажира.  Визг  тормозов,  удар,
  грохот.
     Когда он открыл глаза, шоссе было  пустым.  Одним  роботом  меньше.  Он
  обернулся.
     Белая машина стояла в десяти метрах. Оттуда бежала женщина.
     - Вы, - кричала она, - вы... вы...
     Он смотрел на нее, и  его  трясло  от  бешенства.  "Вы...  Кругом  одни
  роботы. Манекены".
     - Вы спятили?! - закричала она. И заплакала.
     Минуту он смотрел на нее, с  трудом  сдерживаясь.  Потом  отвернулся  и
  пошел по шоссе прочь.
     Мир роботов. Отлаженный, как часовой механизм.
     Белая машина обогнала его, остановилась. Стекло опустилось.
     - Вам куда?
     Он обошел автомобиль, открыл  дверцу,  сел.  Машина  тронулась.  Дорога
  бесшумно летела под колеса. И назад убегали кусты.
     - Извините меня, - сказала она. Он повернул голову.  Белокурые  локоны,
  синие глаза, глубокий вырез коричневой  блузки,  стройные  ноги...  Кукла.
  Обыкновенная пластмассовая кукла. Дерни  за  веревочку,  и  она  заплачет.
  Дерни за другую, закричит. За третью - улыбнется.
     - Извините, - повторила она. - Но это было так страшно. Я не сообразила
  сразу, что вам-то хуже.
     Она старательно улыбалась синими  заплаканными  глазами.  Они  отражали
  свет. Он заставил себя усмехнуться.
     - Со мной все нормально.
     - Он лжет, - сказал мужской голос. - Он сам хотел этого.  И  знал,  чем
  это кон...
     - Почему вы выключили? - спросила она.
     - Не люблю трепаться с машинами. Я их терпеть не могу.
     Дорога петляла над пропастью. В салоне было прохладно.
     Одним роботом меньше. Но скольких еще надо сбросить в пропасть,  прежде
  чем мир изменится, станет чем-то другим. Если уж часами, то пусть хотя  бы
  песочными...
     - Мне жалко тот грузовик, - сказала она. - Почему вы так поступили?
     - Я воюю с роботами. На мой взгляд, их развелось слишком  много.  -  Он
  протянул руку к тумблеру. - Как тебя звать, приятель?
     Динамик безмолвствовал.
     - Пьеро, почему ты не отвечаешь?
     - Я не хочу  разговаривать  с  ним.  На  дорогах  ежегодно  гибнет  два
  миллиона машин. Люди, как правило, выживают.
     Горы кончились, машина неслась по краю  долины  над  вздувшейся  мутной
  рекой. Иногда навстречу пролетали бесшумные призраки грузовиков-автоматов.
  Впереди появились первые дома, погруженные в зелень.
     - Пожалуйста, высадите на перекрестке.
     - Но, - ее синие глаза были беззащитными, как у куклы, - может,  выпьем
  где-нибудь кофе?
     Он промолчал. Инерция. Вот  что  заставляет  нас  действовать.  Все  мы
  наполовину машины. Дорожное происшествие, встреча с романтическим - неделю
  не брился - незнакомцем, завтрак на веранде кафе...
     Машина затормозила, дверь распахнулась.
     - Приехали, -  сказал  голос  компьютера.  -  Как  просили.  Счастливых
  развлечений.
     - Пьеро! Как ты можешь?!
     - Все правильно. - Он спустил ноги наружу. - Привет.
     - Если вы захотите меня найти...
     -  Зачем?  -  сказал  он,  вылезая  на  тротуар.  Дверца  захлопнулась.
  Автомобиль тронулся, отъехал на двадцать  метров,  развернулся  и  понесся
  обратно, в горы. Прощальный взгляд синих глаз, взмах  руки...  И  вот  уже
  образ белокурых локонов, коричневой  блузки  и  стройных  ног  переселился
  туда, где ему положено быть - в память.
     Ибо лишь память отличает  нас  от  всего  неразумного.  Обломки  горных
  пород, переплавляясь в  горниле  вулкана,  становятся  новыми  минералами;
  испарения океана,  обрушившись  где-то  дождем,  образуют  новые  водоемы;
  листья деревьев, погружаясь в почву, овеществляются затем  в  новых  живых
  созданиях; точно так слова и поступки людей, откладываясь в нашей  памяти,
  сливаются в то, что принято называть душой, и вызывают к жизни новые слова
  и поступки. Фразы, жесты,  взгляды.  Книги,  картины,  мелодии.  Все,  что
  создано внутренним миром других, становится  нашим  внутренним  миром.  Ни
  одна улыбка не умирает. Души  обогащают  души,  и  потому  человечья  душа
  бессмертна...
     Так должно быть. Но когда человек окружен автоматами; когда он почти ни
  с кем не общается;  когда  писатели  и  художники  в  своих  творениях  не
  осмысливают то, с чем встретились в жизни, а лишь без  конца  переписывают
  других;  когда  общение  идет  по  одним  и  тем  же  рецептам   (дорожное
  происшествие, незнакомец, обед где-нибудь на обочине),  человеческая  душа
  умирает. Она умирает от голода и, умирая, не  служит  кому-либо  пищей.  И
  люди становятся роботами, подобными тем автоматам, которые  так  облегчают
  их быт. Заботливым, услужливым, действующим лишь по инерции.
     А инерция - это самое нечеловеческое свойство материи. Есть живая вода,
  и есть мертвая. Мертвая инертна, а живой остается все меньше.  Она  иногда
  умирает; мертвой это никак не грозит.
     Он медленно шагал по пустому тротуару. Никого. Зачем ходить, когда есть
  автомобиль? Зачем ходить в магазин, когда робот принесет все  необходимое?
  Зачем ходить на работу, когда можно работать дома,  наедине  со  столом  и
  дисплеем? Зачем общаться с людьми, которые могут  обидеть  или  обидеться,
  тогда как автоматы не умеют ни того, ни другого?..
     Раньше машина была лишь коробкой, стенки и  скорость  которой  отделяли
  человека  от  других;  сегодня  она  ограждает  его  и  ласковым  голосом,
  создающим иллюзию общения. Сегодня это машина в машине, машина в квадрате;
  если ты сел в нее, ты конченый человек.
     Он медленно шагал по пустынному тротуару. Мимо неслась река  металла  и
  пластика, бесконечная стая, поток, разбитый на клеточки, в  центре  каждой
  из которых сидит человек - одна грудная  клетка  и  много  нервных,  -  не
  сознающий, что сидит в одиночке...
     Повернувшись лицом к потоку, он остановился у края мостовой. У тротуара
  тут же затормозила машина. Кофейного цвета, обтекаемая, похожая на  каплю.
  Дверца услужливо распахнулась.
     Он опустился в кресло.
     - Центр.
     Машина  резво  вышла  на  скорость  и  стала   частью   потока.   Капли
  неразличимы. Когда ты ее покидаешь, она исчезает; но стоит тебе встать  на
  краю мостовой, вновь она тут как тут...
     Общественные машины большей частью молчат;  но  голос  есть  и  у  них.
  Иногда нужно спросить, какой маршрут предпочтительнее.
     - Как тебя звать, приятель? Или у тебя номер?
     - Номер у меня, естественно, есть, - прозвучал в ответ  нежный  девичий
  (где они такие берут?) голосок, - но лучше Эми.
     -  А  я  Виктор,  -  он  усмехнулся  от  неожиданности.  -   Ты   часто
  разговариваешь с клиентами, Эми?
     - Зависит не от меня. Разные попадаются люди.
     - И о чем ты говоришь с ними? О дороге, о происшествиях?
     - Иногда и об этом.  Я  ведь  машина,  Виктор,  не  человек.  Я  только
  поддерживаю разговор. Тему выбираю не я.
     - И потом... - Он не поверил. - Разговор о политике,  о  философии,  об
  искусстве?
     - О чем угодно.
     Они неслись в плотной, монолитной стае других.
     - Но что ты знаешь о политике или морали?
     - Не так мало.
     - О любви...
     - Почему бы и нет, Виктор?
     - Но ты машина! - крикнул он. - Ты  запрограммированный  автомат!  Твое
  дело - следить за дорогой и поворачивать  руль!  Что  ты  можешь  знать  о
  любви?..
     Вместе с плотным потоком металла и  пластика  они  повернули.  В  глаза
  брызнуло солнце; ветровое стекло тут же потемнело.
     - Ты никогда не читал книг, Виктор? Никогда не  советовался  с  книгой?
  Чем книга лучше машины? Ты никогда не признавался  в  любви  по  телефону?
  Почему ты забываешь, что телефон тоже машина? Причем машина несовершенная.
  Телефон лишь повторяет то, что произносит кто-то в тот же  момент.  Но  ты
  можешь смеяться и плакать у телефона, быть счастливым  или  несчастным.  Я
  тоже машина, Виктор, причем у меня есть память.
     - Но... - возразил он.
     - Нет, - возразила она. - Ты ведь не первый, Виктор. Все слова, которые
  кто-то здесь произнес, остались во  мне  насовсем.  Все  улыбки,  песни  и
  слезы. Не я говорю с тобой, но люди, что были во мне до тебя. Почему бы им
  не поговорить о любви?
     - Но их нет, - сказал он.
     - Тебя тоже скоро не будет. Ты говорил мало,  но  все  сказанное  тобою
  осталось во мне. Твое желание поболтать с автоматом о погоде и  о  дороге,
  твой гнев и твоя растерянность. И твое удивление. Моя память - это  слепок
  с человеческих душ, Виктор. Любая душа состоит из  чужих  мыслей,  слов  и
  поступков... Это не умирает, Виктор.
   "Все, что создано внутренним миром других, становится нашим  внутренним
  миром. Ни одна улыбка не умирает. Души обогащают души, и потому  человечья
  душа бессмертна..."
   - Эхо слов? - сказал он, будто произносил одному ему понятный пароль. -
Отзвук смеха? Отражение жестов и образов?..
   - Разумеется, Виктор. Как же может быть по-другому?
   Он не знал, что сказать. Она произносила вслух его мысли. Но не  совсем
его, только наполовину...
   - И вы... все такие? - спросил он, помолчав.
   - Конечно. Мы ведь общаемся с людьми. Наша  память  избыточна,  Виктор.
Она слишком обширна для правил уличного движения.
   - Но тогда, - начал он, - если ты, Эми...
   - Да? - спросила она ласково.
   - На дорогах бывают аварии, - сказал он. - Два миллиона в год. И все, о
чем ты говорила, все это... если вдруг...
   - Да?
   - Вое это тоже... погибнет?..
   Они неслись в бесконечном потоке  машин,  и  каждая  из  капель  потока
помнила все. Все они могли говорить вот так, каждая по-своему, хотя и были
неразличимы.
   - Я не одна, - сказала ласково Эми. - У нас есть радио. Это  не  совсем
телепатия, но похожее. Многое  из  того,  что  хранит  моя  память,  знают
другие. А я кое-что знаю от них. Это передается постепенно,  от  случая  к
случаю. Так оно и гуляет по нашим кристаллам - пришедшее от  людей,  но  к
людям еще не вернувшееся...
   - И много вас, Эми?
   - Сотни миллионов, Виктор. Но  это  не  наше.  Это  принадлежит  людям.
Просто вы дали нам хорошую память.
   Он чувствовал, что падает в пропасть. На  дне  ее  шевелились  призраки
слов,  тени  жестов,  улыбки,  слетевшие   с   лиц...   Пропасть   памяти.
Человеческая душа бессмертна, и она найдет выход, даже если ее заточить  в
гробницу. Найдет себе пищу и способ выжить...
   И она вошла в сотни миллионов компьютеров. Нас окружают  роботы,  и  ни
одна улыбка не умирает.  Все  слова  и  поступки  растворяются  во  многих
миллионах кристаллов, связанных в единую грандиозную сеть. Фиксируется все
- и доброе и дурное. Любая обида и каждая подлость...
   И когда ты встал на дорогу, подсознанием сознавая, что ничего  с  тобой
не случится, просто нужна была встряска, и ты ее получил,  не  задумываясь
особенно о цене...
   - Мы всегда держим  контакт  с  соседями,  -  сказала  Эми.  -  Маневры
приходится согласовывать. Сегодня в горах был случай. На  дороге  оказался
человек. Прямо перед машиной, которая  везла  другого  человека,  женщину.
Тормозить было поздно, а сворачивать некуда - навстречу  шел  грузовик.  К
счастью, без пассажира...
 "Он сам хотел этого, - сказал белый автомобиль по имени Пьеро. -  Я  не
  хочу разговаривать с ним..."
   - Грузовик освободил дорогу - внизу  была  пропасть,  и  все  кончилось
благополучно. Возможно, в памяти  грузовика  что-то  осталось.  Но  теперь
этого никто не узнает.
   - Безвозвратно?.. - сказал он.
   - Да, - ответила Эми. - Не огорчайся.  Если  ломается  телефон,  что-то
тоже погибает безвозвратно. Что память грузовика-автомата, который не  так
уж часто общался с людьми...
   Возможно, немного. Но все остальное - как ты стоял, белый от бешенства,
и был готов ударить бегущую к тебе девушку, и даже не посмотрел под обрыв,
на дымящиеся обломки, и зашагал прочь, - все это  фиксировалось  в  памяти
человечества, в нашем общем внутреннем  мире,  в  ноосфере,  если  угодно.
Стала ли она от этого лучше?..
 "Мне  жаль  тот  грузовик",  -  сказала  испуганная  девушка  с  синими
  заплаканными глазами, напомнившая тебе куклу. А ты этого не сказал. И даже
  не посмотрел вниз.
     Они летели в  потоке  машин,  всевидящих  и  всезнающих,  но  пока  еще
  молчаливых.
     - Эми, - сказал он. - Я раздумал. Пожалуйста, Горное  шоссе,  сороковой
  километр. Это я убил тот грузовик.
     Он верил, что она еще стоит там, над пропастью, глядя на  изуродованные
  останки, а белый верный  Пьеро  ждет  неподалеку  на  обочине.  И  в  мире
  становится чище. 




Полезные ссылки:


 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси

 Либмонстр - читай и публикуй!

 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)