Александр Прозоров

Люди меча

 Боярская сотня


  Пролог

  Речушка со вкусным названием Осетр делала здесь широкую петлю, огибая луг
и подмывая высокий, поросший соснами берег. Над водой, рядом с небольшим
песчаным пляжем, тянулся на несколько метров, чуть не до самой стремнины,
трамплин: длинное сосновое бревно, поверх которого накрепко приколочена
доска в ладонь толщиной. Вокруг пахло смолой, хвоей, дымом и чуть
кисловатым печеным мясом.
  Самый аппетитный аромат тянулся от небольшого костерка. Точнее, от россыпи
углей, над которыми на сверкающих сталью шампурах запекалось порезанное
щедрыми ломтями мясо. В двух шагах от костра лежал широкий ковер, на
котором сидела, поджав под себя ноги, молодая женщина, голубоглазая и
курносая, в белом шелковом бюстгальтере с тонкими кружевами поверх упругих
чашечек и свободных шелковых трусиках. За ее загорелые плечи опускалась
длинная русая коса, а в руках женщина держала толстую книгу в кожаном
переплете, с тисненым на обложке золотым православным крестом -
молитвенник.
  - И-и, эх! - жалобно скрипнула доска трамплина, и спустя секунду
послышался громкий плеск. Потом новый всплеск, но уже более тихий. - Эх,
хорошо!
  Из реки на пляж вышел гладко выбритый мужчина лет тридцати в полотняных
трусах со свисающими вперед завязками, заменяющими резинку, упал на песок:
  - Ух, какой горячий!
  Солнечные лучи осветили множество рубцов, испещряющих спину во всех
направлениях, короткие темные волосы, сильные руки с тремя оспинами давних
прививок у плеча. Мужчина подгреб песок себе под грудь, поднял голову:
  - Искупалась бы, Настя? Жара ведь жуткая!
  - Благодарствую, государь мой, - со скромной улыбкой кивнула женщина. -
Зной меня, милостью Божьей, не томит. Я посижу.
  - Ну, как знаешь... - мужчина поднялся, подошел к костру, повернул шампуры
с мясом. - Скоро дойдут.
  Внезапно издалека звучно пропела труба. Купальщик выпрямился, задумчиво
вглядываясь за взгорок, ограничивающий луг, потом кивнул женщине:
  - Накинь что-нибудь, Настя. А я пойду, песок смою.
  Он пробежался по трамплину и вниз головой ушел в воду, несколькими
мгновениями спустя вынырнув и торопливо выйдя на берег. Женщина,
поднявшись, одела через голову сарафан, накинула на волосы платок. Успела
как раз вовремя, поскольку стоило ей повязать углы, как послышался гулкий
топот, и через взгорок перемахнул всадник - верхом на вороном коне, в алых
сафьяновых сапогах и шелковых малиновых шароварах, бордовом полукафтане,
отороченном горностаем, из-под которого проглядывала кумачовая рубаха, а
голову прикрывала шитая золотой нитью рубиновая тафья. Красных оттенков не
имели только черная окладистая борода, опускающаяся на грудь, да карие
глаза.
  - Вот это да! - изумленно отер подбородок мужчина. - Да никак сам боярский
сын Андрей Толбузин к нам в гости пожаловал? Это же какими судьбами? Дело
пытаем или от дела лытаем? Да ты слезай боярин, присаживайся к нашему
шалашу. Сейчас как раз шашлычки поспеют. Пробовал когда-нибудь шашлыки,
боярин?
  - Здравствуй, боярин Константин Алексеевич, - спрыгнул на землю гость, - и
ты здравствуй, хозяюшка...
  Он отпустил коню подпругу, хлопнул его по крупу, отпуская пастись на луг,
а сам подступил к ковру:
  - Про что это ты спрашивал, Константин Алексеевич? Слово какое-то странное.
  - Ша-а-ашлык, - нараспев повторил мужчина. - Есть такое блюдо на Кавказе.
Границы-то русские, помнится, как раз туда должны к нынешнему году подойти?
  - Милостью Божией и мудростью государя нашего, - кивнул, принюхиваясь к
мясу, гость, - ханство Астраханское ноне на верность Ивану Васильевичу
присягнуло, черемисские князья и черкесские под его руку попросились,
сибирский хан Едигер тоже власть московскую над собой признал...
  - Но шашлыком угостить никто не позаботился, - кивнул мужчина. - Ничего,
мы этот недочет исправим. А пока, как на счет искупнуться? Я тут велел
трамплин сколотить. Хоть какое-то развлечение из детства босоногого
вспомнить.
  Он легко поднялся, пробежался по ведущей от берега доске, подпрыгнул, и
вниз головой вонзился в воду. Гость, сбив с головы тюбетейку, испуганно
перекрестился и укоризненно покачал головой вынырнувшему хозяину:
  - И как тебе не страшно, боярин Росин? Истинно соседи твои в ябедах пишут,
дескать чернокнижник ты и колдун!
  - Колдун, говоришь? - весело рассмеялся Росин, выходя на берег. - Оттого
соседи пишут, что смерды их все ко мне на мануфактуры перебежали. Денежку
себе зарабатывают, а не боярам ленивым отдают. Вот помещики, заместо того,
чтобы труды приложить, кляузы вовсюда и отписывают. "Отнять и не пущать!"
Так?
  - Разное пишут, - уклончиво пожал плечами Толбузин. - Что в церковь не
ходишь. Что посты не блюдешь...
  - Я Господу не молитвой, а трудами своими служу, - пригладил волосы Росин.
- А коли грешу в чем, так жена замолит, - он улыбнулся сидящей на ковре
женщине. - Настя моя ни одной заутрени не пропускает. За двоих молится.
Зато крест новой колокольни косогорской монахи у меня на мануфактуре
отливали, не побрезговали.
  - Еще ябедничают, что колдовской силой топоры, бердыши да наконечники к
стрелам и рогатинам навораживаешь повозками целыми...
  - От стервецы! - от души расхохотался хозяин, снова поворачивая шампуры. -
"Колдовской силой!" А сила эта речным течением называется, между прочим. Я
как в поместье приехал, в первую очередь мельницу водяную поставил.
Водичка по Осетру течет, да молот пятипудовый поднимает, да роняет. И все,
что моим мастеровым остается, так это раскаленную добела заготовку в
формовочное отверстие сунуть, да дождаться, пока молот сверху саданет.
Бац, и готово! Два смерда за день как раз по паре повозок всякого добра
отковать успевают.
  - Я вижу, Константин Алексеевич, ты эти три года времени не терял, -
покачал головой гость.
  - А чего его разбазаривать? - пожал плечами Росин. - Коли государь решил
меня богатым приданым одарить, так пользоваться нужно. Если есть
возможность не своими руками, а головой поработать, золото подаренное с
толком в дело вложить, школьный курс по производственной практике
вспомнить... В общем, грешно это: мочь и не делать.
  - Да, - признал Толбузин. - Про твои поделки чугунные, Константин
Алексеевич, в Москве уже понаслышаны.
  - Баловство все это, - неожиданно сморщился Росин. - Глупость и баловство.
Чугун не ковать, его лить надо.
  - Так... Лей, Константин Алексеевич, - не понял горечи хозяина боярский
сын. - Коли надобно, запретов чинить никто не станет.
  - Уже чинят, - вздохнул Росин. - Понимаешь, боярин... Что бы лить чугун,
как воду, его нужно греть в больших количествах. Иначе остывает металл
слишком быстро. Тонн по пять-шесть хотя бы, - и тут же поправился: - Пудов
по пятьсот за раз. И процесс этот непрерывный. Один раз печь остынет,
снова ее будет не разогреть. А как я могу рассчитывать на десять лет
непрерывного литья, если о прошлом годе татары Тулу опять обложили? Один
раз эти засранцы на мануфактуру налетят, и все старания - псу под хвост.
Так что, боярин, дело это не от меня зависит, а от оружия русского. Как
рубежи наши нечисть всякая грызть перестанет, так и с делом ремесленным
все куда ходче пойдет.
  - Не грусти, Константин Алексеевич, - улыбнулся Толбузин. - Бог даст,
справимся со всей нечистью.
  - Я знаю, - кивнул Росин. - Со всеми справимся. Просто не терпится.
Однако, как говорится, спешка нужна только... Ага, вот, кажется, и пора...
  Он снял с камней один из шампуров, с гордостью протянул его гостю:
  - Вот, отведай, боярин, кавказского лакомства... Настенька, это тебе...
Ну, и себя, любимого, тоже обижать не след.
  На некоторое время возле дотлевающего костра повисла тишина. Люди,
удерживая в руках шампуры, объедали с них мясо.
  - Да, - признал Толбузин, истребив половину своей порции. - Снедь знатная.
Особливо с дороги.
  - М-м! - спохватился Росин. - Совсем забыл! Настя, бургунского гостю
налей. С красным вином еще лучше пойдет!
  Гость с благодарностью принял кубок, осушил. Продолжил трапезу, но уже не
так жадно:
  - А что ты, Константин Алексеевич, от дворни своей на берегу прячешься? Не
боишься, что крамолу какую за тобой заподозрят?
  - Наоборот, - покачал головой Росин. - Хочется дом свой прежний вспомнить.
Искупаться, позагорать, как у нас принято было... Боюсь, как развлечения
мои увидят, так уж точно в колдуны запишут. Ты вон, боярин, сразу
креститься начал.
  - За тебя испугался, Константин Алексеевич, - облизнулся Андрей Толбузин,
примериваясь к очередному куску мяса. - Как руки, больше не болят?
  - Спасибо, не жалуюсь, - Росин внезапно утратил аппетит, задумчиво вертя
шампур в руке. - Кого же это здоровье мое вдруг заинтересовало? Никак
место свободное на дыбе обнаружилось?
  - Ну что ты, Константин Алексеевич?! - мотнул головой гость. - И в мыслях
ничего близкого нет! Шах-Али с набега на Ливонию с такой богатой добычей
вернулся, что все недоимки в цареву казну с лихвой покрыты. За что тебя,
боярин, государь наш с благодарностью помянул. Спрашивал, почто не видно
тебя давно? Как никак, боярин. Коли поместье тебе дадено, стало быть и
службу нести должен.
  - А много ли пользы будет от одного меча? - Росин все-таки откусил себе
немного мяса. - Я про то тульскому воеводе уже сказывал. Пусть из писцовых
книг вычеркнет, а я и тягло государево, и ямское, и пожилое в полной мере
платить готов. С меня налог получится изрядный, с пяти-то мануфактур. Полк
стрелецкий снарядить можно.
  - Преданность и храбрость за деньги купить нельзя, Константин Алексеевич,
- покачал головой гость. - Государь от тебя не корысть получить желает, а
совет разумный. Поручение хочет дать, кое не всякий и выполнить способен.
  - Зловеще, однако, вступление получается, - вздохнул Росин. - Сразу Ильей
Муромцем себя чувствовать начинаешь, что с печи, да сразу супротив
Соловья-Разбойника кинулся. И на какое Идолище Поганое царь меня послать
желает?
  Андрей Толбузин замялся, покосился в сторону женщины.
  - Да, действительно, - согласился Росин. - Настя, налей нам еще вина. И
давайте спокойно шашлыка поедим, без всяких намеков и загадок.
  Однако настроение было испорчено безнадежно. Вместо того, чтобы
наслаждаться вкусом вина и мяса, Росин пытался угадать, куда это его
собираются заслать, и почему ради этого поручения в тульское имение
Салтыковых царь отрядил одного из доверенных опричников, боярскому сыну
Толбузину явно не терпелось объясниться, а женщина с тревогой смотрела то
на одного, то на другого, тоже не ожидая для мужа ничего хорошего от
нежданного царского зова.
  Наскоро расправившись с угощением, Росин поднялся, обошел ковер, извлек из
чересседельной сумки криво изогнутый медный охотничий рог, облизнул губы,
с натугой затрубил. Потом поднял с травы черную монашескую рясу, оделся.
  - Никак, по сей день в одежке от Посольского приказа ходишь, Константин
Алексеевич? - удивился гость.
  - Другую сшил, - хмуро ответил Росин, которому напоминание о дыбе и
допросе в Посольском приказе настроения отнюдь не улучшили. - Удобная
оказалась. Не маркая. Свободная, движения не стесняет. В холод тепло, в
жару прохладно. Да и привык я к ней.
  - Скромничаешь, Константин Алексеевич, - покачал головой Андрей Толбузин.
- По твоему достатку и званию в горлатной шубе ходить должен, а не рясе
черноризицкой.
  - А мне хвастать не перед кем, боярин. Смерды и так знают, кто здесь
хозяин. А средь людей торговых я не шубой, товаром хорошим и дешевым
известен.
  С нарастающим топотом примчал отряд в полсотни всадников - простоволосых,
молодых, с только начинающей пробиваться бородой и усами; в синих и
красных ярких рубахах, черных шерстяных шароварах и, опять же, цветастых
сапогах. Луг наполнился тревожным ржанием, громкой перекличкой.
  - Федор, коня, - негромко распорядился Росин. - И приберите тут все, пора
в усадьбу возвращаться. Настенька, будь любезна, проследи.
  - Спокоен будь, государь мой, - приложила руку к груди женщина и
почтительно поклонилась мужу.
  Один из всадников, в наброшенном поверх белой шелковой рубахи полукафтане
подъехал ближе, ведя в поводу серого в яблоках скакуна, придержал его,
пока хозяин неспешно забрался в седло.
  - Федор, жену мою до дома проводи, - наказал Росин, усаживаясь и подбирая
поводья. - Тебе поручаю.
  Московский гость тем временем поднялся на спину своему коню, подъехал
ближе, и они с Росиным бок о бок тронулись по неширокой тропе, уводящей от
берега к светлому березняку.
  - Ох, Константин Алексеевич, - опять попытался укорить хозяина боярский
сын. - Дворня твоя богаче тебя одевается. Не ровен час, перепутают, как со
свитой ехать будешь.
  - А коли и перепутают, велика ли беда? - усмехнулся Росин, поправляя
сбившийся набок капюшон. - Кому я нужен, и так узнают, а кто нарядами
любоваться хочет, пусть на дворню смотрят. Я ведь не слон дрессированный,
по улицам напоказ ходить. А коли подумают, что нищ, как церковная мышь,
так пусть и думают. У меня от этого ни на один завод меньше не станет.
  - Слоном подивить ты меня напрасно пытаешься, Константин Алексеевич, -
довольно улыбнулся гость. - Видел я сию диковинку намедни. Зверя сего в
дар царю о прошлом месяце шах персидский в дар прислал. После принятия
Астраханским ханством подданства русского с новым соседом по морю дружбу
установить пожелал.
  - Ну и как впечатление? - покосился на гостя Росин.
  - Чуден зверь, чуден, - кивнул боярин. - Элефантом его митрополит Пимен
прозвал. Два хвоста имеет, рога из пасти растут, огромен, как гора и
разумен изрядно. Пред государем колени преклонил, кивал в ответ на вопросы
вежливые. Однако и есть горазд. По телеге сена в день пожирает, на еще
репы с морковью по два пуда.
  - В конюшню хоть поместился?
  - Нет, - мотнул головой Толбузин и пригладил бороду. - Во дворе с конюхом
персидским остался. Правда, государь повелел сарай ему построить со
слюдяными окнами, но пока не знает, где? То ли в кремле московском, то ли
в слободе Александровской. Но до зимы, мыслю, решит.
  - Уж не по этому ли поводу Иван Васильевич посоветоваться со мной желает?
- поинтересовался хозяин, оглянувшись назад. Оставшаяся на лугу дворня
осталась за взгорком, и теперь говорить можно было спокойно.
  - Государь наш, Иван Васильевич... - Толбузин потрепал коня по шее,
тщательно подбирая слова. - Государь просил лишь о здоровье твоем узнать.
Как чувствуешь себя, Константин Алексеевич, готов ли службу боярскую, как
мужу русскому положено, далее нести?
  - По здоровью, коли честно говорить, службу я нести могу, - вздохнул
Росин, вспомнивший что в нынешнем, шестнадцатом веке служилый человек
обязан было отрабатывать свое звание и дарованную на прокорм землю с
пятнадцати лет и до тех пор, пока рука могла сжимать оружие. - Но вот надо
ли? Я ведь больше пользы принесу, коли тягло честно платить стану, да
снаряжение новое для того же войска изготавливать.
  - Странен ты, боярин Константин Алексеевич, - вздохнул опричник. - Не по
обычаям живешь, и мыслишь странно. Где это видано, чтобы муж сильный,
здоровый, да родовитый от права клинком острым землю свою защищать золотом
откупался? Не по-русски это, Константин Алексеевич. Срамно. И кабы
нехристь какой слова сии произнес, али немец заезжий, еще понятно. Но ты,
боярин?! Ты, на дыбу пошедший, дабы крамолу супротив государя раскрыть?
  - Никак деньги казне более не нужны стали? - Росин пригнулся, пропуская
над головой встречную березовую ветку. - Хорошие, стало быть, времена на
Руси наступают...
  - Нужны деньги государю, завсегда нужны, - Андрей Толбузин ухватил повод
росинского скакуна, потянул, останавливая его, потом привстал на
стременах, оглядывая окружающий березняк. Деревья здесь стояли редко, и
роща просматривалась далеко в стороны, а широкие листья ломкого
папоротника, поднявшегося на светлых полянах, не колыхало ни ветром, ни
ползущими по земле соглядатаями. Да и кому могло придти в голову ждать,
затаившись у лесной тропы, ценного для чужих ушей разговора? А пешком за
конными боярами особо не угонишься - особливо тайком.
  - Нужно золото государю, Константин Алексеевич, - продолжил гость. - Зараз
полсотни городов строить затеял. А крепостей, так и вовсе сотнями считать
впору. Шах-Али, по твоему совету в Ливонию посланный, с богатой добычей
вернулся...
  - Про то ты уже сказывал, - напомнил Росин, тоже оглядевший принадлежащий
ему березняк.
  "Осушить бы его, - мелькнула в голове хозяйская мысль. - Дренажные канавы
к реке прорыть, а года через два редколесье на уголь вырубить. Хорошее
поле будет. Плюс место на берегу Осетра, для новой фабрики удобное".
  - Много добычи привез Шах-Али, - словно не услышав собеседника, повторил
опричник. - Вполне оправдала она недоимки за последние пятьдесят лет, да с
такой лихвой, что еще лет на сто останется. Иван Васильевич доволен,
прегрешения прежние Ливонии забыл, потому как главенство его она опять
признала, платить впредь обязалась исправно и в хлопоты Русь более не
вводить.
  На этот раз Росин промолчал, ожидая продолжения.
  - Однако челом ему купцы псковские бьют, коим надоело пристани на реке
Нарове с ливонскими торговыми людишками делить. На притеснения в городах
ганзейских жалуются, и на разбойных людишек, что на Варяжском море
промышляют. Так же митрополит московский что ни день, государю укоряет,
что храмы православные в ливонской вотчине лютеранцы неведомые наравне с
костелами ихними жгут, и паству православную обижают. Мало царю, так еще и
духовнику его, монаху Сильвестру на тоже указывает и чином духовным
попрекает.
  - А про необходимость выхода к Балтийскому морю ему никто ничего не
говорит? - поинтересовался Росин, и с удовольствием склонил голову, глядя
в изумленно открытые глаза боярского сына и близкого к царю опричника
Андрея Толбузина, никогда не учившегося в советской школе.
  За годы пребывания в шестнадцатом веке Костя Росин, бывший руководитель
военно-исторического клуба "Черный Шатун", уже успел усвоить, что те
дороги, что проходят по земле - это дороги для всадников, да отдельных
повозок смердов али коробейников. Дороги для товара - это реки, озера и
моря, на которых неспешно покачиваются ладьи, везущие в своих трюмах не
пуды, а десятки и сотни пудов груза. Именно поэтому, чтобы доставить груз
из Риги в Москву его требовалось для начала погрузить на кораблик и морем
доставить в Новгород. А если требовалось отвезти его в Вологду - то путь
лежал вокруг всего скандинавского полуострова. Закон этот не менялся от
того, чьи гарнизоны стояли на Даугаве: русские, шведские или китайские.
Чтобы Рига стала русским портом на Балтике, в первую очередь требовалось
подвести к ней железную дорогу.
  Однако до появления первых железных дорог оставалось еще три столетия, а
потому во всей Руси прибалтийские земли интересовали только псковичей,
желавших убрать чужих перекупщиков с ведущей от их города Наровы, и больше
никого. А потому Росин мог прямо сейчас предсказать, что ответил
купеческим лоббистам царь.
  - Государь милостив, - вздохнул боярский сын. - Государь не желает
попрекать иноверцев их заблуждением, и карать их за неверие. Он сражается
с ними глаголом, вступая в прилюдные диспуты с приезжими проповедниками,
он разит их своим разумом и знанием. Но обнажать саблю ради истинной веры
не желает.
  - Что же, - с улыбкой перекрестился Росин. - Наш царь мудр не по годам.
Что же плохого в этом?
  - Ливония, ако плод перезрелый на яблоне, рядом с границами нашими
загнивать начинает, - опричник хлопнул ладонью по крупу коня, и тут же
натянул поводья, не давая ему сорваться с места. - Руку достаточно
протянуть, чтобы взять ее назад в свою волю, чтобы не дань с нее собирать,
а править по разумению своему, как прочими землями. Схизматиков, наконец,
с земель предков наших изгнать, слово христово на нее принести.
  Росин снова промолчал. Подобная история повторялась за время истории
государства российского не раз и не два - когда, прикрываясь громкими
словами о высших целях, страну втравливали в кровавые авантюры ради
чьих-то мелких шкурных интересов. Конечно, Прибалтика, как всегда, окромя
надувания щек никакого сопротивления России оказать не способна, но...
Несколько излишне храбрых придурков обязательно найдется, без сражений не
обойтись - а стоит ли рисковать жизнью даже одного-единственного русского
воина, если для страны из этого никакой пользы не видно? Выход к
Балтийскому морю и возвращение Ливонии в лоно прародины - это лапша на уши
будущим историкам. А на самом деле митрополиту хочется подмять под себя
прибалтийские епархии, и уже самому решать - а разрешать ли там возведение
костелов и молельных домов, и сколько брать золота за такое разрешение?
Псковским купцам - единолично возить товары по Нарове и Чудскому озеру к
своему городу по Балтике. Боярам же хочется прибрать новые,
густонаселенные поместья, принадлежащие ныне римскому престолу и
Ливонскому Ордену, добыть лишней славы и наград в схватках с не очень
опасным врагом.
  - Но государь силы Руси тратить на освоение Ливонии не желает, - словно
отвечая мыслям Росина, продолжил Толбузин.
  - Коли дань платить обещаются исправно, и главенство Москвы над собой
лифлянцы признают, так чего копья ломать? - пожал плечами хозяин. - О чем
спорить?
  - Изгнать давно пора схизматиков немецких с земель наших исконных! -
заиграл желваками боярский сын. - Рыцарей поганых, что столько раз горя на
наши земли приносили, лжесвященников, что имя Господа нечестивыми
молитвами поганят!
  Звучало это, конечно, красиво. Вот только смысл слов оставался все тем же:
освободить земли епископств и орденские владения от прежних хозяев, чтобы
можно было отписать их владельцам новым. И хотя присоединение к Руси новых
земель - дело завсегда похвальное, однако в данном случае возможный
прибыток явно не соответствовал затратам. Платить-то придется кровью...
Ливония - это не Казанское или Астраханское ханство, что только набегами и
жили, на чужих слезах силу свою взращивая. Вот их прижать к ногтю
следовало в первую голову. Что, впрочем, царь уже сделал. А Прибалтика...
  - Государь сил на схизматиков тратить не желает, - покачал головой Росин,
- стало быть, и гадать тут не о чем.
  - Иван Васильевич сам туда глядеть не желает и ратей никаких не даст, -
поправил его Толбузин, - однако и препятствий, коли кто пожелает самолично
во благо Руси пот свой пролить, обещал не чинить.
  - Что?! - бывший руководитель "Черного шатуна" громко расхохотался, отчего
его скакун испуганно всхрапнул и переступил немного в сторону, повернув
своего всадника на пол-оборота к гостю.
  "Ай да царь, ай да Ванька Грозный, - мысленно восхитился Росин. - Мне
такого и в голову не пришло! Значит, России за Ливонию воевать смысла нет,
а коли у кого шкурные интересы имеются - разбирайтесь сами, разрешаю. В
итоге и казна от военных расходов убережется, и границы у Северной Пустоши
раздвинутся. Молодец!"
- Что с тобой, Константин Алексеевич? - забеспокоился неожиданной реакции
Толбузин.
  - Мудрый у нас царь, - отсмеявшись, ответил Росин. - Дай Бог ему долгой
жизни.
  - Дай Бог здоровья государю, - перекрестился в ответ гость. - И долгих лет.
  Между тем Росин, которому женитьба принесла богатые поместья, а труд и
принесенные из двадцатого века знания - хороший капитал и несколько
прибыльных мануфактур, привычно попытался прикинуть, что сможет он
получить, если ввяжется в эту авантюру? Никаких месторождений, на которые
можно наложить лапу, или производств, работающих к нынешнему веку, он
вспомнить не мог. Торговые рынки? Так торговать с Ливонией он мог хоть
сейчас, покорять ее для этого ни к чему. Конкурентов убрать? Так он пока в
Туле живет, ему Ганзейский союз не помеха. Получалось, нет ему от
покорения Прибалтики никакой пользы. Пусть живет, не жалко.
  - Посему, Константин Алексеевич, - продолжил гость, - ищем мы охотников
долг свой перед отчизной исполнить, и в деле возвращения земель древних
помочь.
  - А кто это "мы"? - поинтересовался Росин, но ответить ему гость не успел:
между светлыми стволами замелькали всадники. Оставленная на берегу
охранять боярыню дворня стремительно нагоняла своего господина.
  Собеседники пришпорили коней, и помчались вперед, к обширной боярской
усадьбе.

  * * *

  Доставшийся ему дом с высоким теремом и обширным двором Костя Росин
перестраивать не стал, хотя у углов приказал насыпать высокие бастионы, на
которые поставил откованные на собственной кузне крупнокалиберные пищали.
В конце концов, земли за Засечной чертой - это не те места, где стоит
опасаться появления вражеских полчищ. А коли и случится какая напасть, так
перекрестный огонь из двух десятков стволов отобьют охоту лезть к
хозяйскому добру куда надежнее, нежели частокол, или даже земляной вал. К
тому же, он быстро спровадил на заслуженный отдых, или сторожить другие
салтыковские дома - в Москве, Твери, Праге и Суздале опытных ветеранов,
служивших не первый десяток лет, быстро сманив на их место, в холопы,
молодых пацанов.
  Безусые пареньки луками, да саблями острыми, как отцы их, может и не
владели, зато и пороха не боялись. За пару месяцев он легко научил их и
как пищаль к выстрелу снарядить, и из пушки выпалить. А что касаемо ухода
за конями или баловством с кастетом - то тут они и сами могли хозяину
уроки давать.
  В остальном усадьба выглядела как обычное помещичье жилье: конюшня да две
сотни лошадей, несколько амбаров, огромный сарай для сена, загончик для
скота, угловая домашняя часовня. Под навесом, неподалеку от крыльца,
дымила летняя кухня: сложенная из красного кирпича небольшая печь с трубой
в рост человека и чугунным листом, накрывающим топку.
  Навстречу въезжающему в ворота барину ринулось сразу несколько мужиков,
одетых попроще, нежели холопы в росинской свите: полотняные косоворотки и
штаны, многие босиком. То ли ярыги, то ли просто конюхи и скотники.
  Опричник и хозяин дома спешились, после чего Росин подошел к кобыле жены и
сам снял свою супругу, ненадолго удержав ее на руках.
  - Вижу, плечи твои силу свою вернули, - крякнул боярин Толбузин от зрелища
непривычной ласковости к мужа к своей бабе. Хотя, конечно: дом Константина
Алексеевича, жена тоже его. Что хочет, то с ней и делает, крамолы в этом
никакой нет.
  - Как откушать изволите, государь мой? - покосившись на гостя, спросила
женщина. - Как обычно, али по заведенному обычаю?
  - По обычаю, - кивнул Росин, задумчиво дернул себя за ухо, и решил: - Вот
что, Настя... Прикажи нам с гостем столик на двоих в тереме накрыть.
Поговорить нам вдвоем надобно, в трапезной неудобно будет. Вина прикажи
подать немецкого, кислого. А то мне уже опять жарко.
  Терем для беседы с гостем был выбран Костей отнюдь не случайно. Помещение
над воротами, призванное в случае осады защищать самое уязвимое место
крепости, имело прочные, толстые стены. Вдобавок, справа и слева имелись
открытые со стороны двора площадки для стрелков и пушек, а у самих ворот
стояло два оружных холопа - на всякий случай. Таким образом, незаметно
подкрасться к терему было практически невозможно, услышать что-либо сквозь
стены - тоже. Пробраться в терем заранее и спрятаться там не
представлялось возможным: у пищалей и небольшого порохового припаса,
заготовленного на случай неожиданного наскока лихих людей, постоянно
дежурил один из холопов, уходящий с поста только при появлении барина.
Потому-то именно здесь Росин предпочитал беседовать о делах с солидными
купцами, а иногда, по старой питерской привычке, уединялся сам, с
бутылочкой "белой" собственного перегона и очистки. Показываться пьяным на
глаза жене и слугам он очень не любил.
  - Что значит, "как обычно или по обычаю", Константин Алексеевич? -
полюбопытствовал опричник.
  - Ничего особенного, боярин Андрей, - пожал плечами Росин. - Просто я имею
странную привычку сперва есть суп, потом второе, а уж потом пироги с
сытом, а не наоборот. Многие гости от этого непорядка сильно смущаются.
Ну, да нам за разговором все одно лучше с расстегаев начинать.
  Покинув шумный двор, в котором десятки людей расседлывали скакунов, громко
обсуждали планы на вечер или на день, или попрекали за плохой уход за
лошадьми, бояре по широкой витой лестнице поднялись на второй этаж,
шагнули в прохладу обширной комнаты с бревенчатыми стенами. Хозяин кивком
отпустил холопа, сидящего на одном из тюфяков с бердышом между коленей,
потом жестом пригласил Толбузина к двум низким креслам, стоящим возле
столика с наборной столешницей. Однако гостя куда больше заинтересовали
короткоствольные пушки, через узкие оконца выставившие свои жерла в
сторону дороги.
  - Никак железные тюфяки, Константин Алексеевич?
  - Они самые, - довольно ухмыльнулся Росин.
  - Кто же сделал тебе диковинку такую, боярин? - опричник сунул руку в
ствол, прикинул пальцами толщину стенок, выпрямился, вытерев пальцы о
штаны. - Не разорвет?
  - Нет, не разорвет, - покачал головой хозяин. - Мы из не из полос
сваривали, а длинный железный лист на оправку намотали, постоянно
проковывая. Потом торец так же обковали, да еще обварили сверху. Думаю,
заряд втрое больше обычной пищали выдержит.
  - И не боишься мне тайну сию открывать, Константин Алексеевич? - поднял на
него глаза опричник.
  - Нет, не боюсь, боярин. Больно мороки много. Сперва слиток в ровный
длинный лист расковать, потом намотать его, горячий, проковывая. Тут и
молотом обычным не обойтись, мы его речным, трехпудовым били. И времени, и
железа хорошего много потребно. Проще три бронзовых ствола отлить, нежели
один такой смастерить. И дешевле получится, дальность стрельбы почти та
же. Я четыре штуки на пробу смастерил, да и бросил. Да и какой прок тебе
от этой тайны, боярин? Твое дело советы толковые царю подавать, да саблей
в поле махать. Ремесло железное тебе ни к чему. Ты садись, отдохни с
дороги.
  Боярский сын подошел к столу, недоверчиво посмотрел на низкие - едва не
вдвое ниже обычных лавок - кресла, в тому же с непривычно длинным
сидением, однако сел, положил руки на подлокотники, откинулся на спину.
Усмехнулся:
  - Зело странен ты, Константин Алексеевич. По виду смотришь: в рясе ходит,
шуб и перстней, шапок богатых не носит, на охоту не выезжает, от девок
ладных нос воротит, саней себе не закладывает. Прямо аскет библейский,
столпник али отшельник пустынный. А как в гости заглянешь... И мясо у тебя
хитрым образом изжарено, и забавы ты устраиваешь речные да водные, и
кресла у тебя срамные, не то сидишь, не то в постель укладываешься.
  - Вот как? - поднял брови Росин. - Внимательно, видать, за жизнью моей вы
приглядываете.
  - А как не приглядывать, коли явился иноземец незнамо откуда, крамолу
супротив государя сразу раскрыл, прибытки казне, едва не на треть доход
увеличившие, указал, да еще и награды никакой за совет да муки не спросил?
Странен ты, Константин Алексеевич. Таких людишек забыть трудно, да без
пригляда оставлять грешно.
  - И что докладывают про меня соглядатаи? - заинтересовался хозяин.
  - Перво-наперво, что никаких сношений с иноземцами ты не имеешь, особливо
с литовскими и польскими смутьянами. И что даже купцы тамошние к тебе за
товаром не наезжают. Что на мануфактурах своих ты оружие доброе куешь, и
вполцены его Посольскому приказу и купцам русским продаешь, а торговым
гостям датским и шведским в сем отказываешь, однако прочий скобяной товар
даешь невозбранно. Что две школы при приходах церковных Тульском и
Лаптевском открыл, и деньги на их содержание даешь исправно. Что даров
никаких монастырям и церквям не даешь, однако колокола и кресты льешь им
за полцены, и бумагу для типографий епископских продаешь задешево, а для
московских - по цене аглицкой. Что в церковь ходишь только по праздникам,
перед едой не молишься и постов не блюдешь, ни за столом, ни в постели...
  - Ни хрена себе! - подпрыгнул на своем месте Росин. - Вы что, и в постель
заглядывали?
  - Государь над известием сим долго смеялся, - пригладил бороду опричник, -
после чего сказывал, что блуд с женой таинством церковным освящен, а
посему есть лишь непомерное усердие в супружеском долге. А весть про школы
церковные его изрядно озаботила, после чего государь думскому боярину,
князю Бельскому, Григорий Лукьяновичу, приказал школы сии за счет казны
повсеместно открывать, ибо народ ему сладостно видеть просвещенным, а
людям вольным и разумным для пользы государства путь к должностям воинским
и подьяческим открыт быть должен.
  - Исповедник! - сообразил Росин. - Наверняка он настучал. Ну, попы! Во все
века они одинаковы...
  В этот момент появились трое мальчишек лет по двенадцать с подносами,
споро выставили на стол блюда с грушами и яблоками, резную доску с
пряженцами, серебряные кубки и две пузатые бутылки из прозрачного стекла,
за которым розовело полупрозрачное вино. Гость моментально забыл о
разговоре, любуясь редкостным сосудом:
  - Немецкое?
  - Стекло? - уточнил Росин. - Стекло мое. А вино - рейнское.
  Он выдернул притертую пробку, наполнил кубки, приглашающе приподнял свой:
  - За встречу?
  Они выпили, после чего боярский сын потянулся к пирогам, а хозяин закусил
краснобоким яблоком:
  - Так что, боярин Андрей, много охотников нашлось Ливонские земли воевать?
  - Да нашелся кое-то, - кивнул гость. - Шуйский Петр Иванович пожелал
волостников своих привести, и охотников из вольных смердов; дьяк Адашев
Алексей с земель своих боярских детей привести пожелал; Зализа Семен
Прокофьевич среди бояр Северной Пустоши кое-кого привести обещал; со
Пскова отписали, что и среди них охотники схизматиков покарать найдутся;
духовник царский Сильвестр самолично приехать и благословить на дело
праведное также обещался.
  - Ага, - кивнул Росин, наливая еще по одному кубку. Уже сейчас, услышав
названные гостем фамилии, он мог составить примерный расклад того, как
окажется поделена Прибалтика после ее покорения, кто и что получит в
результате предстоящей войны.
  С Зализой все ясно - опричник и порубежник северных земель, честно
выслуживший себе там неплохое поместье рассчитывает по-соседски прирезать
себе еще кое-что за счет Дерптсокого епископства, благо новые поместья
окажутся недалеко, а коли не получится - так хоть добычу кое-какую домой
привезет, и за рубежи ливонские беспокоиться перестанет. Немцам после
начала настоящей войны станет не до разбойничьих наскоков.
  Дьяк Адашев, чье имя даже в двадцатом веке будет известно любому
школьнику, явно рассчитывает наложить лапу на большинство орденских и
епископских земель. Потому как к царю близок, и коли самолично целовальные
грамоты на верность Ивану Васильевичу привезет, тут же и добытое на саблю
выпросить сможет.
  Сильвестру, по той же причине, наверняка уже снится сан епископа всей
Лифляндии.
  Псковичи, естественно, пеклись о коммерческом интересе.
  Петр Иванович Шуйский принадлежал к нелюбимому царем боярскому роду и
собирался воспользоваться шансом, чтобы проявить себя перед государем и
выслужиться из немилости.
  Оставалось непонятным только то, почему московский боярин приехал с этой
историей именно к нему.
  - Мы так думаем, - отпил кислого, хорошо утоляющего жажду вина Андрей
Толбузин, - никак не менее трех тысяч ратников соберем.
  - Хорошая цифра, - согласился Росин. - Три года назад мы ливонцев семью
сотнями кованой рати встретили, и вырезали, почитай, до последнего.
  - То не Ливония на вас шла, - покачал головой опричник, - а дерптский
епископ и сын Готарда Кетлера сотоварищи. И шли не воевать, а в набег
короткий. Что встретили и положили их на лужском льду, за то честь вам,
хвала и слава. А вот для серьезной войны семи сотен бояр мало.
  Он с достоинством осушил кубок до дна, неторопливо съел пряженец с грибами
и капустой, после чего продолжил:
  - Как знакомцы и купцы сказывают, Рижское, Курляндское, Эзельское и
Дерптское епископства все вместе способны выставить до четырех тысяч
воинов. А коли стены всех замков и заставы оголят - то все шесть. Орден
Ливонский, хоть и слаб стал, но шесть-семь тысяч тоже выставить сможет. А
коли всех способных меч поднять соберет - то и десять. То есть, против нас
в Ливонии до тринадцати тысяч ратников окажется самое большее, а в
реальности, на поле против наших трех тысяч до девяти тысяч ливонцев может
выйти.
  - Понятно, - согласно кивнул Росин, мысленно похвалив себя за правильность
расчетов. Девять тысяч врагов - это конечно, не пятьдесят, восемьдесят, а
то и сто двадцать тысяч всадников, каковые силы обычно выставляли уже
покоренные или не совсем ханства, но и за их уничтожение тоже кровушку
придется проливать, чего царь делать без крайней нужды не хотел.
  - Девять против к трем, - вздохнул опричник, - оно, конечно, одолеть
можно. Но тяжело это больно, Константин Алексеевич. Да к тому же...
  - Да к тому же можно и не одолеть, - закончил за него хозяин. - Это
понятно. Немцы да жмудины, это не татары, их не то что один к трем, один к
одному не всегда одолеть можно.
  - Ну, один на один мы их завсегда разгоним, - обиделся гость. - Но вот
когда их больше втрое получается, Константин Алексеевич, думать что-то
потребно. Хорошо подумать.
  Росин пожал плечами, пытаясь придумать хоть какой-нибудь совет.
Получалось, что затеявшим маленькую войну следовало либо просить помощи у
царя, либо попытаться растрясти мошну митрополита и псковских купцов,
желающих прибыток свой от этой войны получить, да попытаться нанять еще
охотников обогатиться на кровавой работе. Казаков, например, донских. Они
как раз только разбоем и живут. Помнится, по законам Донского войска аж
смертная казнь за мирное хлебопашество полагалась. Хотя, все это бояре и
сами наверняка знают. А ничего оригинального в голову не шло, и потому
хозяин просто еще раз наполнил кубки, убрав опустевшую бутыль под стол.
  - Не желаешь ли ты сам, Константин Алексеевич, - поинтересовался боярин
Толбузин, принимая серебряный бокал, - не желаешь ли ты участия в деле
нашем принять?
  - Мне-то какая корысть? - невольно вырвалось у Росина от неожиданного
предложения.
  - Нет тебе в этом деле корысти, Константин Алексеевич, - согласился
опричник, откидываясь на спинку креста и грея кубок в больших ладонях. -
Но разве мы корысти одной живем? Земли наши исконные под пятой немецкой
томятся, схизматики проклятые имя Господа нашего на ней поносят. Так
неужели ты, боярин русский, сил не захочешь приложить, чтобы в лоно
исконное ее вернуть? Не корысти ради, а ради нашей Руси святой?
  Вот и прозвучали те самые слова, которые должны прикрывать, как дымовая
завеса, шкурные интересы кучки бояр. Однако не презрение они вызвали в
душе Кости Росина, а словно тронули туго натянутую струну, звучание
которой и отличало всегда истинно русского человека от Иванов, родства не
помнящих. Конечно, корысть толкала Адашевых, Шуйских и Толбузиных на
присоединение Лифляндии к остальной Руси, но разве не она же погнала в
Сибирь казаков Ермака и купцов Строгановых? Однако, взяв свое, земли эти
они навеки к государству российскому прибили. Разве не корысть заставила
Гришку Потемкина Крым под руку русскую взять и твердо в нем укрепиться?
Однако по сей день поставленные им Севастополь, Николаев и Херсон символом
русской славы остаются, и флот Черноморский по сей день южные моря
бороздит. И не смог Росин рассмеяться в глаза царскому опричнику, а только
зубами скрипнул:
  - Толку с меня? Три тысячи, плюс один. Хотя, с холопами, может и полсотни
приведу.
  - Не в полусотне твой дело, Константин Алексеевич, - качнувшись вперед,
перегнулся через стол Андрей Толбузин и понизил голос. - А сказывал Семен
Прокофьевич, что во время набега на епископство Дерптское вы там
сотоварищей своих повстречали, кои один из замков ордынских захватили и
успешно его в руках держат, не смотря на вражду соседскую.
  - Есть такое дело...
  Костя с удовольствием вспомнил улыбчивого Витю Кузнецова. На играх и
фестивалях он особо не выделялся, но здесь, когда весь фестиваль на Неве
полным составом гикнулся в шестнадцатый век, ситуация изменилась. Поначалу
клуб "Ливонский крест" прибился к "Шатунам", но после захвата Кронштадта
они решили идти в Ливонию, к тем, кого считали своими. Увы, понимания у
крестоносцев они не встретили. Больше того - их едва не продали в рабство,
но тут душа бывшего старшины взыграла, он схватился за меч и... И вот уже
третий год ребята успешно держат в своих руках Сапиместкую фогтию, и не
просто держат, а ухитряются постоянно устраивать свары с соседями, то
стрясая с них откуп, то оттяпывая кусочки чужих земель. Прежний их Великий
Магистр, так преклонявшийся перед рыцарями, куда-то свалил, решив
мужественно сдаться "цивилизованным" немцам, зато Витя оказался здесь куда
как на своем месте, постоянно готовый влезть в драку по поводу и без
оного, задирающий всех известных ему дворян и мечтающий добиться для себя
настоящей королевской короны, пока Европа пребывает в дикости и раздрае. В
общем, настоящий рыцарь, печать ставить некуда. Что касается прочих
"крестоносцев" - то после первых успехов Кузнецова они доверились ему
безоговорочно, и пока еще новый предводитель своих ребят не подводил.
  - А еще сказывал Семен Прокофьевич, - гость перешел на шепот, - что к Руси
у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и
даже государю нашему на верность желали присягнуть...
  - Да наши ребята, наши, - кивнул Росин. - Не предадут.
  Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся
медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого
напитка. В тереме повисла тишина - стали слышны даже далекое мычание с
невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя
несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и
поинтересовался:
  - Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?
  - Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? - повернул голову
к хозяину опричник.
  - Уверен ли? - Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про
Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в
далеком двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах?
Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не
прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и
собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не
переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс
с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести - а кто от денег
откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал.
Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя...
Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все.
То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А
значит - Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул
головой: - Уверен!
  - Точно ли ты уверен, Константин Алексеевич? Потому, как дело, которое
хотим предложить твоему товарищу зело опасно, и важно необычайно для
общего нашего предприятия.
  - Важно необычайно? - удивился Росин. - Чем же таким помочь он может,
боярин? Ты уж скажи, не томи. А я, глядишь, и отвечу сразу. Потому, как с
ребятами этими знаком, привычки их мне известны.
  - Мысль у нас таковая появилась, - облизнул пересохшие губы гость. - Как
мы с боярами мыслили, сил Ливония супротив наших втрое больше выставить
может. Немногим менее половины из них - силы епископские, из четырех
частей сборные. Другая половина - войско орденское. Из епископств
Лифляндских после Дерптского самым сильным и богатым Эзельское будет. Да
еще оно и островное вдобавок, вести оттуда медленнее доходят, помощь
прислать труднее. И вот кабы Ливонский орден вдруг на остров сей напал и
войну начал, сильно сие нам бы на руку получилось. Во смуте внутренней, ни
Орден, ни Эзельский епископ помощи Дерпту не пришлют. Да и Рижские с
Курляндским епископства границы свои оголять поостерегутся. Тогда ратям
нашим не девять тысяч, а менее тысячи воинов противостоять будут. Силы
свои мы без опасения надвое разделим, одновременно Дерпт осадив, и мимо
Нарвы вдоль берега отряды вглубь земель вражеских послав. А пока не
опомнились немцы, сотоварища твои от Эзеля навстречу нам ударят, и
Лифляндию мы сразу надвое разрежем, половину под свою руку приняв. Поежели
с Эзелем други твои не справятся, то и все одно на равных мы с оставшимися
ворогами окажемся. А коли справятся - так и вовсе противиться нам некому
окажется.
  Андрей Толбузин облегченно вздохнул - словно скинул, наконец, тяжкую ношу,
потянулся к кубку, заглянул внутрь. Росин торопливо налил ему вина, потом
плеснул немного себе. Кивнул:
  - Толково. План, сразу признаю, красивый и изящный. Вот только... Как
заставить Орден напасть на своего вековечного союзника?
  - Коли друзья твои на землях Ливонского Ордена живут, замком орденским
владеют, плащи и вымпелы орденские носят, так и кто же они, если не часть
Ордена? - это вопрос Андрей Толбузин с друзьями явно обсуждали уже не раз
и в подробностях. - И коли нападут они под своими знаменами, то именно
Орден, стало быть, войну с Эзельским епископством и открыл.
  - А сказывал ли Семен Прокофьевич, что людей в замке этом всего два
десятка человек, плюс десяток дворни, да пара женщин? Я имею в виду,
знакомых мне женщин, что при нужде за меч взяться не побоятся? А с двумя
десятками людей против целого епископства войну начинать... - Росин
покачал головой: - Друзья мои боя открытого не боятся, сам бок о бок с
ними сражался. Но двадцать против целой страны, пусть даже такой
крохотной...
  - Главное, чтобы отвага у них оставалась прежняя, а в мечах воинских
недостатка не станет. - Опричник, явно выдерживая паузу, отпил еще вина,
потом взял расстегай с вязигой, неспешно прожевал. - Коли решатся они на
сей подвиг, то из казны, митрополитом и купцами на войну собранных, готовы
мы золота четыре тысячи талеров им передать для набора в немецких городах
наемников для ведения войны. Поскольку сотоварищи твои по вымпелу и землям
своим есть крестоносцы ливонские, труда особого это для них не составит.
  - А-а-а... - не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая
услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь
и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: - Да, да, да!
  Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или
казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами
себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит, тот и
"родина". А все, кто за пределами своего города живет - иноземцы. Рижские
ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.
  - Черт! - повернулся он к гостю. - Гениально. Кому это только в голову
пришло?
  - Даниле Адашеву, - признал Толбузин. - Брату Алексея. Он в ратном деле
хитер, завсегда нежданное что придумает. Так что, Константин Алексеевич,
возьмешься с сотоварищами своими поговорить?
  Росин остановился, подошел к пушкам, выглянул в узкую вертикальную
бойницу. Конечно, привык он уже здесь за три года-то. К жизни спокойной
размеренной, к ежедневным выходам в цеха своих мануфактур, где
простенькие, даже наивные на взгляд человека двадцатого века механизмы все
равно то и дело подбрасывали неожиданные головоломки. Привык подолгу
торговаться к купцами, после чего гордо засыпать в сундуки честно
заработанное серебро. Привык проводить вечера с покорной женой, которую
заставлял носить в спальне и двух светелках рядом с ней коротенькое
кружавчатое шелковое белье. После глухих платьев, платков, убрусов и
подубрусников, в которых ходили днем все приличные женщины и длиннющих
бесформенных сарафанов простых девок - белье выглядело особенно
возбуждающим. Привык к тому, что все, на кого падал его взгляд немедленно
кланялись, и даже богатые купцы проявляли всемерное уважение. Однако, он
прекрасно понимал две вещи: ни с кем другим, кроме него, Витька
разговаривать не станет. Росин всегда был мастером, и ребята всех клубов
на фестивалях запоминали именно его. А кроме того, четыре тысячи талеров -
это огромная сумма, которую просто так никому не доверят. Ему, богатому
боярину, унаследовавшему имущество царского любимца Салтыкова и немало
приумножившему оное, доверят. Он воровать не будет - смысла нет. Ради
мешочка золотых позориться не станет. Как там Толбузин говорил? "Нет тебе
в этом деле корысти. Но ты - русский боярин."
  - Отчего не взяться, - Костя небрежно пожал плечами. - Возьмусь.


                                  Часть первая

  Люди меча


                                  Глава 1

  Август

  Август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года выдался жарким. Испугавшись
раскаленного солнца, облака сбежали куда-то на далекий север, и на всем
небосклоне не имелось ни единого пятнышка, которое посмело бы испачкать
идеальную голубизну. Даже птицы, боясь испепелиться на лету, днем
прятались куда-то в кроны, не желая рисковать жизнью ряди нескольких
мошек, и вместе с ними до вечерней прохлады отсиживался ветер, а потому
нигде не шевелилось ни листика, ни веточки и в воздухе над бескрайней
водной гладью висела абсолютная тишина. Казалось, в этом малом уголке
планеты создалась особенная, своя собственная прозрачно-голубая вселенная.
Голубизна сверху, голубизна снизу, и два солнца напротив друг друга - как
вдруг раздался звонкий девичий смех, легкий плеск и, разрушая совершенную
картину, во все стороны побежали волны.
  - Боже мой, как хорошо! - девушка тряхнула головой, позволяя волосам
растечься в разные стороны, после чего повернулась на спину и тихонько
поплыла от берега. - Поверить трудно, что хоть где-то может быть не
жарко... Жаль, что в твоем замке нельзя поставить кондиционера.
  - Что такое "кондиционер"? - поинтересовался с берега худощавый, гладко
выбритый скуластый мужчина в белой батистовой сорочке с широким отложным
воротником, пурпурных бархатных кальцонах, едва доходящих до колен и
высоких сапогах из тонкой кожи.
  - Это такая машинка, которая превращает тепло в холод, - девушка
остановилась, подняв голову над водой. - Ну же, иди сюда, ко мне! Остынешь
хоть немного.
  - Не хочу, - мотнул головой мужчина. - Прикажу в замке кадушку наполнить.
  - Да ты что?! - фыркнула купальщица. - Тоже мне, сравнил: кадушку и
Чудское озеро! Ты бы еще в луже искупался! Говорю, иди сюда.
  - Не хочу!
  - Ах так... - она подняла из воды руку, набрала побольше воздуха, а потом
повернула сверкнувший на пальце перстень камнем внутрь. При этом она
погрузилась в воду с головой, однако руки, совершавшие непонятное
действие, оставались на виду. Потом девушка вынырнула и вытянула сжатую в
кулак руку в направлении берега.
  - Инга! Не смей! - попятился мужчина. - Не нужно! Я не хочу!
  Однако трава уже зашуршала, выпуская из себя крохотных, не больше кулака,
мохнатых существ, вооруженных острыми палочками. Мужчина повернулся к ним,
но тут вода расступилась, выпуская обнаженных бледнокожих девушек с
блеклыми глазами и длинными зелеными волосами. Не меньше десятка рук
схватили свою жертву и увлекли ее в воду. Мужчина, испуганно барахтаясь
завопил:
  - Инга, перестань! Ты испортишь мне тело!
  Девушки тихонько захихикали, подталкивая его от одной к другой, но тут
Инга опустила руку в воду, и русалки тотчас скрылись под поверхностью воды.
  - Я же не умею плавать! - мужчина, помогая себе руками, торопливо двинулся
назад, на сушу. - Да еще и вымок весь! Теперь переодеваться придется.
  - Тебе помочь избавиться от мокрых тряпок?
  Инга поплыла к берегу, быстро обогнав неуклюжего кавалера, встретила его у
кромки воды. Глядя ему в глаза, собрала волосы в пучок, слегка сжала
пальцами, избавляясь от лишней воды, закинула себе за спину. А потом
начала расстегивать пуговицы сорочки. Обнажив грудь, она наклонилась
вперед, осторожно целуя плечи, соски, шею. Аккуратно стянула рукава,
отбросила снятую одежду на траву, опустилась на колени и принялась
распутывать завязки штанов, одновременно то тут, то там касаясь губами
живота.
  Наконец кальцоны поползли вниз, обнажая тело, и девушка стала стаскивать
тугие штанины вниз, якобы случайно касаясь и без того напрягшейся плоти то
плечом, то щекой, то лбом. Мужчина скрежетнул зубами, запустил пальцы
девушке в волосы, однако смог дождаться того момента, когда его разденут,
после чего повалил Ингу прямо в воду, едва доходящую здесь до щиколоток, и
наконец-то ворвался в манящие врата наслаждения. По водной глади побежала
мелкая рябь, полетели брызги, но в этот миг двое не замечали вокруг себя
ничего.
  Наконец мужчина издал протяжный стон, и отвалился в сторону, на спину,
вытянувшись во весь рост. Набежавшая откуда-то волна перекатилась через
его тело, хлестнула в лицо. Он фыркнул, но не шевельнулся:
  - Какие вы все-таки счастливые, смертные... Столько ощущений, столько
наслаждений и радости.
  - Как хорошо с тобой, - негромко признала Инга. - Как хорошо, что ты
есть... Ты знаешь, я всю жизнь мечтала о принце... Но вот никак не
ожидала, что он окажется демоном.
  - Я тоже никогда не думал, что моей наложницей окажется повелительница
духов, - улыбнулся мужчина.
  - Ты лжешь, демон, - приподнялась на локте девушка. - Ты сам подарил мне
это кольцо. Наверное, ты всегда поступаешь так с девушками?
  - Я всего лишь подарил тебе кольцо, - закрыл глаза мужчина. - Кто же знал,
что из этого получится? Клянусь, за последние пятьдесят тысяч лет я
впервые встретил подобную тебе, певунья.
  - Ты живешь пятьдесят тысяч лет? - девушка перевернулась на живот,
подгребла под грудь песка. Выходить из воды она явно не собиралась.
  - Существую... - ответил ее кавалер. - Воплощаться удавалось всего раз
двести, может, чуть больше. Совсем не часто.
  - И надолго ты здесь? На этот раз?
  - Я же говорил. Мы заключили договор с вызвавшим меня епископом. Два года
я служу ему, два года я владею его телом. Потом снова служу и снова
владею. Это тело мое еще на полгода, после чего я опять становлюсь рабом.
  - Я люблю тебя, демон, - неожиданно призналась Инга.
  - Меня или тело?
  - Дурак ты, хоть и демон, - она обиженно ткнулась лицом в воду.
  - Мне легче.
  - Что? - соизволила вынырнуть девушка.
  - Ты нравишься мне вся, - повернул к ней лицо мужчина, - и душой и телом.
  - Просто нравлюсь?
  - Не знаю... Мне нравится слышать твой голос, нравится созерцать тебя,
говорить с тобой, овладевать тебя и просто прикасаться к твоему телу. Мне
очень хочется, чтобы ты всегда была рядом.
  - Это следует воспринимать как признание?
  - Да.
  - Но я так не хочу! - Инга уселась на песок, поджав под себя ноги. - Ты
должен встать передо мной на колени, сказать, что любишь меня больше всего
на свете и жить без меня не можешь. И осыпать цветами.
  - Почему не могу жить? - удивился мужчина. - Вполне могу. Просто не
хочется.
  - Правда? - не сдержала довольной улыбки девушка.
  - Разве я тебя когда-нибудь обманывал?
  - Не знаю... - она провела ладонью по его груди, животу. - Получается,
через полгода мне снова придется уйти?
  - Иначе епископ сожжет тебя на костре. Помнишь, что он собирался с тобой
сделать?
  - Да уж, - зябко передернула плечами Инга. - Интересно, а что подданные
думают, когда вы в теле меняетесь? Вы ведь оба по-разному правите?
  - А ничего не думают, - мужчина тоже перевернулся на живот, и положил
голову на скрещенные руки. - Не дело смертных мыслить о правителях. К тому
же, ни одного приказа моего епископ не отменял. Он меня эти два года
постоянно гонял купеческие тайны узнавать. Потом кредиты давал или
отказывал, ставки менял, товар покупал. Четыре бочонка серебра, прежде чем
тело покинуть, в подвале замка закопал. Податями да оброком такого ему за
всю жизнь не собрать. Вот сервами больше и не интересуется.
  Демон был прав. Последние годы оказались для Дерптского епископства
золотым веком. Шах-Али, частым гребнем прошедший по прибалтийским землям,
собирая добычу, словно не заметил существования Дерптского епископства. То
ли Господь внял молитвам правителя здешних церковных владений, то ли демон
смог достаточно ловко выполнить приказ господина епископа - но по дорогам
и весям татары рассыпались, только пересеча реку Педью, словно сочли земли
епископства русскими и прошли по ним без грабежей. А после набега во всей
Ливонии хлеб, рыба, мясо, лес, ткани и прочие товары после этого изрядно
поднялись в цене, принеся здешним сервам и ремесленникам хороший доход.
  Но больше всех нажился сам дерптский епископ. Нажился настолько, что не
стал отменять никаких из введенных в честь выздоровления московского царя
послаблений, и даже летописцы псковские и ливонские отметили в своих
трудах, что в священнике словно проснулся предприимчивый купец. И хотя
правитель западного берега Чудского озера по-прежнему вынашивал замыслы
нападения на Русь и даже засылал в сопредельные земли своих лазутчиков, но
сил у него явно не хватало и последние годы ужасы войны не касались
окрестных мест.
  - Думаю, нам пора, - мужчина поднялся, с тоской посмотрел на свои вымокшие
одежды. - Инга, как ты могла? Что я теперь одену?
  - Повесь на кусты и иди ко мне, - девушка, перекатившись с боку на бок,
ушла на глубину больше, чем по колено и, раскинув руки, заколыхалась на
поверхности. - За полчаса ничего не изменится, а тряпье все высохнет.
Жара-то какая!
  - Мы не успеем, Инга. У нас сегодня служба в Пале.
  - Служба? - девушка опустила ноги на дно, поднялась во весь рост. - С чего
это тебя так беспокоят службы христианскому богу, демон?
  - Мне нравится слушать твой голос, - мужчина, развесив штаны и сорочку на
гибких ветвях орешника, повернулся к ней. - Это истинное чудо, с которым и
вовсе нечего сравнить.
  - Так в чем же дело? - Инга набрала полную грудь воздуха, вскинула лицо к
небу:

  Солнце свет, ярким светом,
Над Москвою и вокруг.
  Почему же, люди летом,
Отправляются на юг...

  Мощные голос гулко отразился от поверхности воды, заставил всколыхнуться
листву деревьев, выпугнул в небо стаи птиц, а на озерный простор -
несколько утиных выводков, таившихся в камышах. Хотя, конечно, это были не
те звуки, которые возникают под высокими сводами каменных соборов,
заставляя испуганно креститься неверующих и благоговейно замирать истинных
христиан. К тому же Инга почти сразу смолкла, раскинула в стороны руки и
упала на спину:
  - Господи боже, ну и жара...
  Однако полноватый старец, сидевший в дубовом кресле в большом полутемном
зале, вряд ли согласился бы с этим утверждением певицы, хотя королевский
замок Стокгольма находился от Чудского озера совсем рядом - всего лишь
через море, и над ним тоже расстилалось чистое небо и ярко светило солнце.
  Увы, солнечные лучи уже не могли согреть кровь Густава Вазы, который
собирался отметить в следующем году шестидесятый год, прожитый им на этом
свете и тридцать второй, как он твердо восседает на шведском престоле. Не
могла согреть его и соболья шуба, подаренная восемнадцать лет назад
новгородским наместником, в которую кутался король, глядя через высокое
окно на серые морские волны. Временами он проваливался в полудрему, в
которой перед его глазами катились все те же волны - серые, играющие
яркими солнечными бликами и иногда хвастающиеся белыми барашками на
гребнях. И когда Густав открывал глаза, он даже не замечал, что перешел к
яви из царства снов.
  - Ваше величество, ваше величество! Война! - дверь в залу растворилась и
внутрь ворвался паренек лет восемнадцати, с длинными русыми кудрями,
рассыпанными по плечам, одетый только в тонкие суконные чулки и брасьер:
бархатную короткую свободную курточку с маленькой оборкой у пояса, с
короткими рукавами из отдельных лент, скрепленных выше локтя. Из-под
рукавов брасьера выступали рукава рубашки, перехваченные в нескольких
местах голубыми атласными лентами. На ногах пажа красовались туфли с
высоко загнутыми носками. - Ваше величество, война! Русские напали на наши
суда возле Хакса!
  - Что ты кричишь, Улаф? - вздрогнув в кресле, недовольно повернул голову
король. - Какая война?
  - Русские напали на наши суда возле островов Хакса, - подбежал к правителю
паренек. - Они разбили часть кораблей, а остальных отогнали за острова.
Это война!
  - Война, война, - закряхтел, ворочаясь в своем кресле старик. - У нас вот
уже сорок четыре года с русскими никаких войн не бывало. А если точнее, то
и все двести, потому как договор по Ореховскому миру по сей день в силе
остается. Откуда война, коли у нас никаких споров больше двух веков не
случалось? Ну, говори: какие суда, чьи, откуда и куда плыли? Сколько людей
перебили, сколько купцов?
  - Там купцов не побили, - несколько смутился паж. - То из Оула корабли,
они ставни рыбные проверяли.
  - Ага, вот как, - кивнул король, возвращаясь к созерцанию морских
просторов. - Тогда так и говори: потопили не корабли, а несколько рыбацких
лодок. И не напали русские, а потопили лодки, подравшись на море из-за
мест лова, удобных для ставней рыболовных. Война, война! То у нас каждый
год то тут, то там между рыбаками и промысловиками драки. То тюленей не
поделят, то лосося. Мне что, из-за каждого болвана войну начинать? А то и
вовсе вместе ловят, а потом от податей увиливают, друг на друга кивая.
Много потопло-то людишек?
  - То в письме не указано...
  - Стало быть, ни единого, - подвел итог король. - А сколько лодок
попортили?
  - Три.
  - Вот олухи!
  - Неужели вы, ваше величество, так все это русским и простите, никак
ответно не покарав?
  На этот раз старик повернул голову и внимательно вгляделся в пажа. Что
хочет он сказать этими словами? Уж не в трусости ли пытается упрекнуть? По
сей день этого не смел сделать никто. Да и не удивительно. После того, как
в тысяча пятьсот двадцать первом году он, простой рыцарь, поднял восстание
против короля Кристиана второго и повел своих немногочисленных сторонников
против всего датского войска в его отваге больше не сомневался никто. Ведь
все они должны были погибнуть под мечами датчан... Но они победили. После
этого ригсдаг, окруженный рыцарями-победителями решился избрал Густава
Вазу королем Швеции. Он расторг унию, отделив половину Дании и создав
королевство Швецию.
  Не меньше отваги требовалось и для того, чтобы разрешить в королевстве
свободу проповеди лютеранским священникам. Рим взбесился, а он, выждав
пять лет, пока большинство подданных не перешли в новую веру, конфисковал
все церковное имущество, впервые доверху наполнив казну. Тогда вся страна
ждала карательного крестового похода... Но ничего не случилось. Папа
проглотил оскорбление, а он снова выиграл неравную схватку.
  Знал ли про все это паж? Может быть, и нет: самые лихие годы правления
Густава Вазы завершились как раз восемнадцать лет назад. Добившись для
страны независимости во власти мирской и духовной, упрочив ее финансы он
остепенился и больше искал с соседями мира, нежели ссоры.
  - Нет, русским все это я так просто не прощу, - наконец ответил король. -
Принеси перо и бумагу, я продиктую письмо.
  Улаф, на этот раз не спеша, ушел, но через четверть часа вернулся, неся в
руках дорогую стеклянную чернильницу, два гусиных пера и несколько листов
бумаги. Следом трое слуг внесли легкий стол из темной вишни, стул.
Повинуясь жесту пажа, поставили их возле окна.
  - Я готов, ваше величество.
  - А, да, - вздрогнул король, открывая глаза. - Пиши: "Мы, Густав, божиею
милостию свейский, готский и вендский король, гнев свой сдержать не можем
и тебе, наместнику велеможнейшего князя, государя Ивана Васильевича
попрекаем. Третьего дни людишки разбойные из земель новгородских напали на
рыбаков моих возле острова Хакса и побили их смертным боем, а три лодки их
потопили вовсе. Посему надлежит тебе людишек сих немедля разыскать, под
стражу взять и примерно покарать, дабы безобразий сих никто чинить более
не смел". Написал? Дай, подпись я свою поставлю... Вот, а печать сам
приложишь. Потом письмо адмиралу Якобе отдашь, пусть с гонцом отправит.
Все, ступай, - и король Густав снова закрыл глаза.

  * * *

  Зной стоял и над Северной Пустошью. Болота ушли куда-то глубоко под землю,
в спасительную прохладу, оставив наверху, в память о себе, пересохший
белесый мох, разлетающийся в пыль при малейшем прикосновении. Лишь кое-где
посреди полян стояли зеленые островки камышей, напоминая, что осенью или
весной здесь с железной неизбежностью снова зачавкает топь, заплещутся
окна воды, подманивая к себе на водопой неосторожных зверей.
  Во многих местах влага ушла так глубоко, что начали вспыхивать вековые
торфяники, и над лесами повисла сплошная пелена сизого дыма. Поначалу
появляющиеся то тут, то там дымки доставили людям, принимающим их за
тревожные сигналы, немало хлопот, но вскоре все привыкли к постоянной гари
и валящим местами прямо из земли светло-синим клубам.
  Особенно много пожаров случилось вдоль реки Рыденки. Горело возле самого
Замежья, возле Заозерья, Заручья, Заполья, Заклинья... Вспоминая все эти
названия, Зализа иногда думал о том, что предки специально сговорились
давать названия здешним местам только на "за...": Загорье, Затинье,
Запередолье, Запуговка, Замостье, Заболотье.
  Впрочем, пожары не особо беспокоили опричника. В здешних местах все
селения, кладбища, церкви, усадьбы стояли на холмах, благо возвышенностей,
малых и широких, высоких и не очень хватало в достатке. Поля распахивались
тоже на взгорках, а стога выкошенных в низинах лугов тоже ставились либо
на холмике, либо на каменных кучах: найденные в земле камни смерды обычно
скатывали в одну большую кучу, отчего каждое поле и каждый луг украшались
каменным завалом, а то и двумя. Даже леса, что поднимались над чавкающими
вязями были чахлыми, редкими и низкорослыми. Сгорят - и не жалко.
Настоящие боры все равно на возвышенностях растут, куда огню не добраться.
Куда больше Зализу беспокоил урожай. В извечно сырой земле не смотря на
долгую сушь оказалось достаточно влаги, чтобы напоить хлеба, а под жарким
солнцем рожь поспела неожиданно рано - к началу августа. Уже вовсю
золотились поля овса, его поджимала скороспелая гречиха. Все поспело
нежданно одновременно, и собрать все это, не оставить осыпаться на полях
стало основной заботой помещика.
  Опричник отпустил по домам всю дворню из местных смердов, пошедших к нему
в холопы, дал крепостным, у кого не хватало коней, рабочих лошадей из
своей конюшни, уговорил иноземцев из Каушты отпустить своих баб на
подработки в своих деревни: снопы вязать, серпом жать хлеб в неудобьях.
Разрешил боярским детям, уходящим в засеку к Невской губе обходиться в
дозоре двумя воинами. У боярских детей беда та же, что и у него, и каждые
руки на счету.
  Впрочем, у некоторых дело и вовсе худо. Если опричник и его друзья -
бывшие кожевенники из Углича, ныне тоже боярские дети, в севе и жатве
ничего не понимая, с крепостных только оброк брали, то многие местные
помещики завели еще и барщину. Теперь они в ужасе смотрели на колосящиеся
чати, не зная, что с ними делать. Гнать крепостных на свои поля? Тогда они
собственные отрезы сжать не успеют. Обозлятся на барина, да и уйдут в
Юрьев день куда подальше. Ждать, пока смерды собственный хлеб уберут?
Тогда свои поля осыплются, останешься с пустыми амбарами.
  Прямо беда какая - Бог богатый урожай послал...
  Испугавшись последней мысли, Зализа торопливо перекрестился на крест
церквушки, стоящей за рекой, на холме, рядом с небольшой кленовой рожей,
под кронами которой скрывалось кладбище.
  - Благодарю тебя, Господи, за милость Твою к рабам грешным, за хлеб
богатый, за солнце жаркое...
  Тут он увидел выезжающий из-за дальнего березняка отряд верховых никак не
менее десятка, причем каждый вел в поводу никак не менее двух тяжело
нагруженных верховых коней. На миг в груди государева человека екнуло, и
он схватился за саблю - но тут Зализа сообразил, что едут конники по
уходящей к Новагороду тропе, а значит упущенными порубежным дозором
врагами оказаться не могут.
  Гости пересекли жнивье, спустились к обмелевшей реке, пересекли ее вброд.
С одной стороны - все безбородые, яко немцы. С другой - кроме одного
монаха одеты все, вроде, по-человечески, в рубахи и шаровары. Сабли на
боках изогнутые, не палки прямые. Зализа тронул пятками бока своего
туркестанского жеребца, двинувшись по тропке наперерез. Неизвестный отряд
ненадолго скрылся за склонившимся над прибрежным обрывом рябинником, после
чего снова появился - но уже на расстоянии десятка саженей. И вот тут все
сразу встало на свои места:
  - Константин Алексеевич?! Как? Откуда?
  - Семен Прокофьевич? Никак ждал меня, боярин?
  Не видевшие друг друга почти три года знакомцы съехались и, поддавшись
порыву, обнялись.
  - Как живешь, Константин Алексеевич? Как чувствуешь себя? Какими судьбами
в местах наших? Почто в рясе путничаешь, ако монах сирый? Как жена? Дети
есть? Ехал через Москву? Государя видел? Андрея Толбузина видел? А Батовых
видел кого? Как они живут, какие от них вести? Да что ты остановился-то?
Едем в усадьбу! Баню стопить велю, сбитеня с дороги попьете. А потом
кваску из погреба, да с ледника.
  - Так, - начал загибать пальцы Росин. - Живу я по-разному, но мне
нравится. Детей нет, но будут, это мы еще в школе проходили. В рясе
потому, что она мне нравится. Ехал через Москву, но царя не видел. С
Андреем Толбузиным мы, почитай, неделю вместе пылились, Батовых никого не
видел, и слыхать не слыхивал, что у них поместья вблизи Тулы. Баньку
хорошо, но сбитеня не надо. Лучше сразу квас. Что еще? А-а, дело какое...
Чует моя душа, Семен Прокофьевич, что про мое дело знаешь ты очень даже
хорошо.
  - А-а, ну да, - сразу сообразил опричник. - Это хорошо, что ты согласился,
Константин Алексеевич. Без тебя дело пошло бы куда как тяжелее. А у меня
сын родился!
  - Да ну?! Первенец?
  - Он самый. Но Алевтина вроде как еще одного вскорости обещает.
  - Это дело, боярин, - похвалил Костя Росин. - Без детей дом - сирота.
  Они неспешной рысью миновали зализинскую деревеньку Замежье, по накатанной
телегами дороге обогнули лесную опушку, повернули в лес, перевалили
пологий холмик и увидели впереди помещичью усадьбу - окруженную высоким
частоколом, с обширным домом в два жилья и несколькими сараями.
  - Вот и дома...
  Усадьба выглядела словно вымершей: никто не суетился возле конюшен и
опустевшего скотного загона, не следил за гуляющими по двору курами, не
стучал топорами возле поленницы. Разве только дремала на лавке старая
бабка, да у частокола маленький пацаненок в длинной полотняной рубахе и
без штанов старательно рубил деревянной саблей лезущий вдоль частокола из
земли чертополох.
  - Вот он, - спрыгнув с коня, с гордостью подошел к мальчонке опричник и
подхватил того на руки. - Данилой назвали. Подвластный Богу.
  - У тебя в порядке все, Семен Прокофьевич? - с тревогой оглядел Росин
двор, выглядевший так, словно его бросили все обитатели кроме нескольких
упрямцев. - Может, помочь чем нужно? Ты скажи.
  - В общем, да, - кивнул хозяин. - Алевтина только спит, наверное. Трудно
ей.
  На счет холодного кваса Зализа гостей не обманул, но вот угощать пришлось
скромно: пирогами, вареной убоиной, копченой рыбой, немецким вином.
Мальчишкам из росинской дворни накрыла в людской нянька, отведшая малого к
мамке в спальню, а блюда в трапезную носил и вовсе сам боярин.
  - Не случилось чего у тебя? - опять, не выдержав, спросил Костя Росин. -
Мы ведь все свои. С одного котла ели, вместе кровь проливали. Скажи, к
чему скрывать? Свои мы ведь все, русские! В беде не оставим...
  - О чем ты, Константин Алексеевич?
  - У тебя усадьба выглядит, как тонущий корабль. Разбежались все, кроме
капитана.
  - А, это, - наконец-то сообразил опричник. - Тут уж ничего не поделаешь,
так устроен мир. Весной в нем случается половодье, а осенью - урожай.
Думаю, помочь в этом не в силах даже ты, Константин Алексеевич. Давай
лучше выпьем за твое возвращение, боярин.
  Они осушили кубки, закусив вино холодными пирогами, после чего Зализа
поинтересовался:
  - Ты когда в Ливонию собираешься, Константин Алексеевич?
  - Сперва к своим в Каушту хочу заскочить, проведать. Как они там, кстати?
  - Дурных вестей нет, Константин Алексеевич, а хорошие пусть они тебе сами
рассказывают, - уклончиво ответил опричник. - Так когда поедешь?
  - День туда, день обратно, день на Каушту, - вслух прикинул Росин. - через
три дня могу отправляться. Ты мне лучше скажи, Семен Прокофьевич, когда вы
компанию свою начинать собираетесь? На какое время ребят нацеливать?
  - Я так думаю, уборочную нужно закончить, к зиме подготовиться, коней
подковать. Дождаться, пока зима реки и болота льдом закроет, чтобы к
дорогам привязанными не быть. А хороший лед встает аккурат к декабрю. На
декабрь мы уже и боярину Шуйскому ко Пскову сказали подходить, и мои
охотники у стен Яма-города собираться станут. - Опричник вцепился зубами в
пирог, откусил большой кусок, прожевал. - Потому мыслю, Константин
Алексеевич, начинать друзьям твоим следует в ноябре. Чтобы свара
внутренняя разгореться и панику посеять успела, а разобраться в ней никто
не успел. Коли они месяца два али три продержатся, потом уже все равно
будет, соберутся прочие земли Дерптскому епископству помогать, али нет. Мы
там осесть успеем накрепко, и никакая сила нас не выковыряет.
  - Ноябрь, - задумчиво произнес Росин, по привычке пытаясь откинуться на
спину, и едва не упав с лавки. - Сейчас середина августа. Верхом до
Сапиместкой фогтии дня четыре ходя. Будем считать, до нового года я все
обговорить успею. Ребятам останется еще два месяца на все про все...
Должны успеть... Но как передать им золото?
  - А с собой ты его брать не хочешь, Константин Алексеевич?
  - Ни к чему это, Семен Прокофьевич, - Росин потянулся за вареным мясом,
взял большой кусок и начал старательно объедать. - Рискованно туда-сюда
через границу таскать. А вдруг найдет или узнают про казну такую? А вдруг
ребята откажутся, и придется назад мешок везти? Нет, ни к чему. К тому же,
для такого дела я хочу им два десятка стволов перебросить с готовыми
пулями и изрядным припасом пороха. Таких пищалей, что мои мастера куют, в
Европе днем с огнем не найдешь. К тому же, пристреляны они под этот порох,
пищали. А здесь пока, как я заметил, прицелы на мушкетоны и пушки ставить
пока не принято.
  - Это уже тяжко, - согласился Зализа, тоже налегая на убоину. - Через
заставу пищали провезти не дадут.
  - Я пока ехал, вот что подумал, - продолжил Росин. - А не подбросит ли все
это нашим друзьям Баженов, Илья Анисимович? Как он живет?
  - В дочке своей души не чает, - зачесал в затылке опричник. - Ладью новую
наконец-то купил, а полгода назад еще одну, и еще одну в Новагороде
заказал... Я так мыслю, согласится он. Суда его по Оредежу каждый месяц до
Каушты и назад ходят. Отчего и не забрать сверх товара еще кое-что, коли я
попрошу? И торговать в Лифляндию он ходит, я знаю. Должен согласится!
  - И когда мы это узнаем?
  - Это сложнее, - вздохнул опричник. - К нему в Куземкино, до устья Луги,
только по реке добраться можно. Зимой по льду я на своем туркестанце за
два дня могу домчаться. А сейчас, на лодке... Это только в один конец
неделя получится.
  - Долго, - решительно мотнул головой Росин. - Полмесяца только ответа
ждать! Я думаю, если мы хотим сделать все вовремя, груз Витя должен
получить через месяц. Скажем, самое позднее: двадцатого сентября.
  - Где?
  - По уму, так как раз возле Эзеля свидание назначать нужно, чтобы ходить
далеко не пришлось. Скажем, ганзейский город Гапсоль подойдет?
  - Гапсоль, двадцатого сентября, - кивнул Зализа. - Хорошо, груз будет
ждать их там.
  - Точно? - недоверчиво склонил голову Росин.
  - Я как тебя провожу, Константин Алексеевич, самолично сяду на баженовскую
ладью, спущусь с ней по Луге и попрошу Илью Анисимовича пройти с ней до
Гапсоля. Товар у него для такого плаванья всегда найдется, и мне он
отказывать не станет. Так что, как в Каушту приедешь, прости весь свой
товар загрузить на ближайшую ладью. И он приплывет туда, куда нужно.
  - Ну, коли так, хорошо, - облегченно кивнул Росин. - Тогда все получится.
  Он взялся за кубок, допил вино, заглянул внутрь.
  - Постой! - спохватился опричник. - Я сейчас...
  Он поднялся, быстрым шагом вышел за дверь, после чего вернулся с пузатой
бутылкой чуть зеленоватого стекла, похожей на лабораторную колбу. Разлил
немного плещущейся внутри жидкости по бокалам, кивнул гостю:
  - Отведай, Константин Алексеевич...
  Росин поднял кубок, принюхался. Пахло холодком и чем-то неуловимо
знакомым. Опричник, решительно опрокинув кубок, вылил себе в горло
содержимое. Гость, после короткого колебания последовал его примеру.
Поначалу показалось, что он просто выпил холодной колодезной воды. А потом
пищевод вдруг сообщил, что по нему стекает нечто жутко горячее.
  "Водка! - сообразил он и лихорадочно принялся собирать с блюд и запихивать
себе в рот закуску. - А то и вовсе спирт".
  - То твои сотоварища в Кауште изготовили. И меня угостили.
  - Что же ты... - Росин закашлялся. - Что же ты, Семен Прокофьевич...
Монополия же государева на водку...
  - То на торговлю запрет царский имеется, - поправил его опричник. - А для
личного баловства делать запрещения нет. Твои бояре торговать этим и не
стали. Сами иногда употребляют, да меня угостили. Ну что, боярин, еще по
одной и в баньку пойдем?
  - Давай, - решительно махнул Росин. - Сто лет водки не пил.


                                  Глава 2

  Каушта

  Банька у опричника на этот раз оказалась неудачной. Протоплена слабо, вода
не то чтобы холодная, но и не горячая, пара нет. Девок, спинку потереть -
ни одной. Только и удовольствия, что окатиться от насевшей за долгий путь
пыли, на выпить с хозяином еще по чуть-чуть "беленькой". А потом еще
чуть-чуть, и еще... И кончилось все это тем, что проснулся он лежа голым
поперек кровати, оказавшиеся в тени ноги и голову приятно холодило, а
попавший под утренние лучи живот словно полыхнуло огнем. А голова...
  Осторожно удерживая ее на плечах и избегая резких движений, Росин
поднялся, оделся, спустился на первый этаж и вышел на плечо:
  - Семен, - окликнул он своего холопа, достающего воду из колодца. -
Седлайте, сейчас дальше двинемся.
  - А что так рано, Константин Алексеевич? - услышал он молодой женский
голос, оглянулся и приложил руку к груди, поскольку кланяться побоялся:
  - Благодарствую за все, хозяюшка, но поря нам отправляться.
  - Как же не поевши-то? - Алевтина поправила накинутый на волосы платок.
  - Передай мои извинения Семен Прокофьевичу, хозяйка, но больно дело
спешное у нас, - при мысли о еде Росин почувствовал, как его начинает
мутить, и он убедительно добавил: - Своих сотоварищей я уже три года не
видел. Сама пойми, боярыня. Невтерпеж.
  Семен подвел к крыльцу оседланного скакуна, и Костя Росин торопливо
поднялся в седло, пнул мерина пятками:
  - Н-но, лентяй! - скорее, скорее в лес, на свежий воздух, где наверняка
станет легче. А если и хуже: так хоть не на глазах симпатичной молодой
женщины.
  Дворня нагонит, не потеряется. Не дети малые - по восемнадцать лет уже
каждому. Даже не новики - воины. Бояре в их возрасте уже по три года
службы за плечами имеют. Пару походов воинских, а то и сечь кровавых. Не
пропадут...
  От усадьбы дорога, пересеча широкий луг, нырнула в почти прозрачный
сосновый лес, не имеющий никакого подлеска. Сквозь гарь пахнуло смолой,
пересохшей хвоей и головная боль и вправду отступила. Росин даже попытался
перейти на галоп, но от тряски вчерашняя водка тут же подкатила к горлу, и
он поспешил вернуться к плавной широкой рыси. С интересом оглядываясь по
сторонам и вспоминая первые месяцы пребывания в шестнадцатом веке.
  Тогда всем им казалось, что проще ходить пешком, нежели взбираться на это
непонятное, жутковатое устройство под названием "лошадь"; что без
электричества, телевизора и водопровода они вымрут тут в течение месяца;
что пропадут, не зная толком, как пользоваться сохой и правильно точить
косу; что первый же встречный крестьянин устроит на них облаву и их сожгут
на общем костре, как колдунов или запытают, как вражеских лазутчиков
неведомо какой страны, а то и вовсе продадут в рабство или забреют в
крепостные.
  Смешно... Теперь это смешно - а тогда они еще не знали, что на богатую
сытую Русь бежали ремесленники и пахари со всей нищей полуголодной Европы,
да так лихо, что в Польше, Литве и Ливонии даже кордоны от этих эмигрантов
ставили - а потому в русских землях привыкли к людям самых разных привычек
и обычаев, с терпимостью принимая всех, готовых честно трудиться на общее
благо. Что готовность сражаться за святую Русь с оружием в руках ценится
среди бояр куда выше происхождения, и коли ты храбр и честен - то сразу
признаешься равным среди равных. Что любой родившийся на русских землях
человек считается изначально вольным, пока сам не решится продаться в
холопы или не осядет где-то крепостным - а потому случайный встречный
всегда воспринимается окружающими как человек свободный, а не чей-то раб,
за которым нужен догляд, чтобы потом вернуть хозяину. И что каждый
мальчишка, окончивший среднюю школу в далеком двадцатом веке имеет
достаточно знаний, для занятия каким-нибудь простым, но для шестнадцатого
века экзотическим ремеслом вроде варки стекла или прессования бумаги. Было
бы желание трудиться, а соха в шестнадцатом веке - далеко не самый главный
рабочий инструмент.
  Дорога нырнула вниз, к мостку из четырех бревен с настилом из округлых
жердей, лежащему над пересохшим ручьем, потом потянулась через густой
осинник, лиственная подстилка которого вяло курилась сизым дымком. Только
здесь Росин наконец сообразил, что в его время - три года назад, никакой
дороги здесь не имелось, а вилась токмо узкая тропа, по которой двое
всадников бок о бок проехать не могли.
  - Однако наша Каушта становится популярной, - негромко отметил он. - Скоро
ямской тракт до самого Новгорода проложат...
  Позади послышался гулкий топот: своего господина нагнали пятеро ребят во
главе с зеленоглазым Семеном в темно-синей косоворотке. Все переложили
пищали поперек седла, дабы иметь возможность немедля пустить их в дело:
  - Пошто пугаешь, барин? - попрекнул хозяина холоп. - Как можно одному в
лес? А вдруг станишники у дороги таятся?
  - Остальные где? - Росин не стал объяснять рабу, что ожидал увидеть здесь
всего лишь узкую тропку.
  - Вьюки тяжелые, Константин Алексеевич, - пояснил Семен. - Коней под ними
в галоп не пустить. Подождем?
  - Потом, - медленно качнул Росин головой из стороны в сторону. - До
развилки на Еглино доедем, там у ручья и остановимся. Костер запалим,
пообедаем нормально.
  - Как скажешь, барин, - Семен решительно обогнал хозяина и поехал в
десятке шагов впереди, настороженно поглядывая по сторонам.
  - Прям почетный эскорт, - хмыкнул Росин. - Вам только мигалок синих не
хватает...
  Холопы промолчали. Они привыкли, что их боярин часто употреблял странные
бессмысленные слова, и не особо задумывались над ними. Кормил он своих
людей сытно, одевал не в обноски, а денежку на обнову давал. Оружие
доверил ладное, огневое. А чего еще от хозяина нужно? Не во всяких
княжеских домах и это получить удается! А что боярин временами странен
бывает - так то не их ума дело. Лучше в сытости со странным хозяином жить,
чем в голоде - с нормальным.

  * * *

  Каушта открылась впереди неожиданно - только стояли по сторонам от дороги
плотными стенами высокие сосны, как вдруг резко оборвались, и потянулись
справа и слева загородки, в которых паслись без пастушьего пригляда
коровьи стада и овечьи отары, а впереди показалась широкая россыпь домов в
окружении небольших палисадников, величаво вращающиеся крылья трех
ветряных мельниц, трубы стекловарни на берегу реки, послышалось мерное
шарканье лесопилки. Не смотря на уговоры опричника, одноклубники еще при
Росине решили, что никаких стен ставить не будут. Все прекрасно помнили,
что аж до конца Смуты на берегах Невы и Невской губы ни единого ворога не
появлялось. А это еще шестьдесят лет - чего бояться? Вот потому и стояли
теперь дома широко и вольготно, за сто метров друг от друга, а не давились
как жилища во всех прочих городах вроде Пскова или Смоленска.
  Росин почувствовал, как в груди екнуло - словно не в построенный недавно
на берегу Суйды поселок он въезжал, а в родной дождливый Питер. Издалека
донесся писклявый смех. Боярин поднялся в стременах и с удивлением увидел,
как между стекловарней и сеновалом, на песчаном прибрежном пляже бегают
дружной гурьбой пузатые малыши.
  - Ох, и не хрена себе! Добился, стало быть, своего упрямый Зализа, оженил
моих архаровцев, - Росин дал шпоры коню, с места сорвавшись в галоп.
  На гостя обратила внимание женщина, колдующая на летней кухне, прикрыла
глаза от солнца ладонью, повернулась в сторону старого, еще первого двора
из трех домов и часовни, что-то крикнула. Со двора появилась другая
женщина, всплеснула руками, кинулась внутрь. К тому моменту, когда Росин
осадил коня возле кухни и спрыгнул на землю, вглядываясь в незнакомое лицо
поварихи, от часовни внезапно сполошно ударил колокол.
  Гость оглянулся, увидел, как выскочивший со двора бородач бросил на землю
топор, тут же послышался топот со стороны реки и от мельницы.
  - А-а-а! Костя вернулся!!!
  В последний миг Росин смог-таки опознать в бородаче давно небритого Игоря
Картышева, как тот уже сжал его в своих объятиях. В тот же миг еще кто-то
напрыгнул на него справа, слева, сзади...
  Нагнавшие барина холопы кружили вокруг, тиская рукояти сабель и не зная,
что делать - то ли спасать хозяина от мужиков, что с яростными воплями
кидаются к нему со всех сторон, совершенно скрыв с глаз, то ли ничего
страшного пока не происходит.
  Наконец, страсти немного поутихли и Росину удалось выбраться из удушающих
объятий.
  - Эй Зина, - крикнул в сторону двора Картышев. - Давай, на стол мечи, все
что есть в печи! Гость приехал! Завязываем с работой на сегодня. Гулять
будем!
  - Ну да, - вышла, вытирая передником руки, простоволосая женщина. - Вы там
нажираться будете, а я вам буженину таскать? Мне тоже с Костиком
поговорить интересно. Марью свою в погреб гони.
  - Семен! - крикнул через головы одноклубников Росин. - Лошадей во двор с
часовней заводите, там разгружайте и расседлывайте. Конюшня все еще там,
Игорь? Семен, там и конюшня, и сено. Как со скакунами разберетесь, сюда, к
столу возвращайтесь. Тут, как я понимаю, все еще коммунизм. Так, Игорь?
  - Он самый! - с силой хлопнул гостя по плечу Картышев. - Пошли под навес,
там поговорим.
  Ненадолго толпа рассосалась: одноклубники возвращались к своим мельницам и
печам, заканчивая работу и останавливая механизмы. Тем временем Зинаида с
несколькими помощницами, в которых Росин узнал взятых в Ливонии, во время
набега на Дерптское епископство, невольниц, накрывала на стол. Тут было
уже и привычное вареное или копченое мясо, пироги, миски с солеными
огурчиками, здесь же и почти забытый холодец, заливная рыба. Появились на
столе и запотевшие - с ледника - пузатые колбочки с прозрачной жидкостью,
название которой любой русский мужик угадывал с полувзгляда.
  Вскоре одноклубники начали опять собираться за столом.
  - Ну давай, колись, - опустился Картышев на скамейку рядом с председателем
клуба "Черный шатун". Теперь уже, наверное, бывшим. - Где тебя носило, как
ты сам теперь, что за ребята с тобой? Родить десятерых за три года, при
наличии желания, еще можно. Но вырастить до такого возраста...
  - Холопы, - кратко пояснил Росин, глядя на свою дворню усевшуюся плотной
группой в дальнем конце стола.
  - О-о, да ты теперь рабовладелец? - вопросительно поднял брови Картышев.
  - Уж чья бы корова мычала... - хмыкнул гость. - Невольницы, что мы три
года назад взяли, как я погляжу, до сих пор здесь крутятся. И коли детей
не аистов стая принесла, то и оприходованы они по полной программе.
  - Выстрел прошел за молоком, - улыбнулся Игорь. - Все девки состоят в
честном церковном браке. Отец Тимофей свидетель. А ты, Костя, натуральный
рабовладелец!
  - Отвяжись, - поморщился Росин. - Я никого за уши в холопы не тянул. Сами
продались. И за хорошие, между прочим, деньги. Каждый из них, может
статься, свою семью этим серебром из нищеты в середняки вывел. Теперь,
естественно, отрабатывают. А ты чего хотел? Чтобы я благотворительностью...
  - Да хватит вам трепаться! - перебил обоих Миша Архин. - Выпьем давайте!
За встречу!
  Одноклубники чокнулись, опрокинули в себя рюмки, потянулись к огурцам.
  - Никак, маринованные? - удивился Росин. - Сто лет не ел.
  - Ничего, еще накушаешься, - пообещал Картышев. - Ну, давай,
рабовладельческая морда, рассказывай, как дошел до жизни такой? Что с
тобой Зализа сотворил, после того, как увез?
  - Ну, отвез в Посольский приказ, - почесал лоб Костя. - Там я про крамолу
супротив царя еще раз рассказал... Ну и все...
  - Что, и все? - удивился Игорь. - Что, так просто и поверили?
  - Ну, спрашивали долго, правда или нет.
  - Просто спрашивали?
  - Ну да, - вздохнул Росин. - Повесили на дыбе к потолку, кнутом
нахлестывали и спрашивали... Просто...
  - Ой, мамочки, - испуганно прижала ладони к губам Зина. - Как же ты?
  - Сказал, что правда, - кратко ответил Росин, не желая вдаваться в
неприятные воспоминания. - Они поверили.
  - А потом?
  - Потом... - Костя с усмешкой вспомнил свой визит к царю. - Потом
спросили, чего я хочу в награду. Я, до Государя дорвавшись, сразу целую
программу действий выкатил. И про антихолерные карантины, и про
воспитательный набег на прибалтов, и про государственную монополию на
внешнюю торговлю пушниной. Если вы заметили, Иван Васильевич выполнил все.
  - Ишь ты, как он уважительно заговорил, - покачал бородой Картышев,
пригладив черную бороду. Под густыми мелкими кудрями шрамов от давних
ожогов у бывшего танкиста почти не различалось. - "Иван Васильевич"! Вот
стало быть, откуда у всех реформ уши растут! А то, что этим летом указ
вышел об отмене воевод и введении местного самоуправления на основе
выборных представителей от боярства, ремесленников и смердов... -
договорив до конца длинную фразу, Игорь задохнулся, остановился, набрал
воздуха и закончил: - Это тоже твоя работа?
  - Нет, не моя, - покачал головой Росин. - А вот к созданию
церковно-приходских школ я свою лапу приложил!
  - Ну, ты монстр! - восхитился Картышев. - Везде успел отметиться!
  - То не я, - покачал головой Костя и взялся за рюмку. - Ну-ка, мужики
наливайте! За царя я выпить хочу. За нашего нынешнего государя Ивана
Васильевича, что уже сейчас размеры Руси втрое супротив начала века
увеличил, города строит десятками, крепости сотнями. Который первым право
голоса людям русским дал, смердов к образованию допустил, дорогу наверх им
открыл. Который не десять шкур с мужика драть пытается, а ремеслам и
купцам дороги к прибытку открывает. Повезло Родине нашей с государем. За
него и выпить хочу!
  - Боже мой, до чего мы дошли, - покачал головой Игорь. - Я, коммунист в
третьем поколении, за царя пью!
  Однако от рюмки отказывать не стал.
  - А дальше-то что было? - вернулся к прерванному разговору Архин. - После
того, как отпустили?
  - Ну, короче, когда государь доставать начал: чем, да чем за преданность
вознаградить, я попросил руки другие дать, заместо палачом вывернутых... -
тут Росин выдержал паузу, давая одноклубникам вдуматься в загадку. - И он
дал... Молодую вдову Салтыкову, чтобы вместо рук, пока не выправлюсь, была.
  - Я виду, наш шеф на глазах становится ярым монархистом, -
прокомментировал Картышев.
  - Помолчи ты хоть немного, - отмахнулась от него Зина, - дай дослушать. А
дальше?
  - Да в общем, и все, - пожал плечами Росин. - Обвенчались мы с Настасьей и
уехали в имение салтыковское, под Тулу. Ну а там, имея кое-какую казну и
смердов умелых, я несколько мануфактур поставил, типа здешней. Опыт уже
был, так что получилось все быстро, без накладок. Тула город торговый,
купцы на товар нашлись. Так что, ныне я уже не просто боярин, но и
буржуин. Вот. Ну, а ваши дела как?
  - Юля замуж вышла! - тут же выпалила Зинаида. - Как Зализа с Москвы
вернулся, так она сразу за Варлама Батова и выскочила! Они там все вместе
с братьями куда-то к Осколу поехали.
  - Ах вот почему опричник про Батовых спрашивал, - сообразил Росин. - Они
аккурат мимо моего поместья ехали. А я и не знал.
  - А детей, пока тебя не было, народилось, - продолжил за ней Картышев, -
аж тридцать две души. Некоторые молодцы аж по паре успели настругать. Так
что, Костя, растем, как на дрожжах. Скоро город здесь будет. Мы его
Шатуном в честь клуба назовем.
  - Это дело хорошее, - кивнул гость, грустно заглянув в рюмку: - у него с
женой пока ничего с этим делом не получалось.
  - Да, чего-то мы засиделись, - спохватился Игорь. - Наливайте, мужики.
  Они дружно опустошили рюмки, на этот раз забыв сказать тост.
  - Ну, а хозяйство как, растет?
  - Я прошлой весной пороховую мельницу поставил! - тут же похвастался
Архин. - То есть, мы поставили. Скотины у нас развелось изрядно, говна
хватает, так что селитра своя...
  - Да ну тебя, Миша, - поморщилась Зинаида. - Вечно ты к столу какую-нибудь
пакость ляпнешь! Помолчал бы лучше...
  - А я чего? - возмутился Архин. - Я про мельницу.
  - Я ведь подарки привез, - улыбнулся Росин. - Барабаны железные,
специально для растирания тряпья кованные. С зубьями, с теркой, все как
полагается. А то вы, небось, все еще мельничьими жерновами пользуетесь?
  - Точно-точно! - радостно подпрыгнул Миша. - Мне жернова железные нужны! А
то в порох песок попадает. Мякоть ведь не просеешь, шарахнуть может.
  - Это мы еще посмотрим, кому нужнее, - осадил его Картышев. - С твоего
пороха даже Стрелецкий приказ нос воротит, как их Зализа не подмазывал. А
на бумагу Соловецкий монастырь даже гонца специального прислал, чтобы
заказать.
  - Так не берут-то как раз потому, что с песком получается! - опять вскочил
Архин. - А коли железные приспособить, зелье пойдет самый класс!
  - Чего вы ссоритесь? - пожал плечами Росин. - Коли нужно, я жене отпишу,
чтобы еще несколько штук дала. Привезти, надеюсь, сами сможете? А то дела
у меня тут намечаются...
  - Ну ты деловой стал, буржуинский рабовладелец, - покачал головой
Картышев, поднимая рюмку. - Ладно, давай выпьем, чтобы машины наши
крутились и реки не мелели!
  Растекаясь по жилам, водка быстро привела людей в благодушное настроение,
и на дальнем конце стола уже начали вспыхивать споры о чем-то своем - там
уже и забыли о причине общего сборища за праздничным столом.
  - Какие у тебя дела-то могут быть в нашей глуши, монархист? -
поинтересовался Игорь, хрустя маринованным огурцом. - Скажешь, али тайна
страшная?
  - Какая тайна, через пару месяцев все равно узнаете, - пожал плечами
Росин. - Кажется, к зиме война новая начнется.
  - С кем?
  - А с кем здесь воевать? - даже оторопел от такого вопроса Костя. - С
ливонцами, ес-с-сес-с-с-но... Тьфу, буква в зубах застряла.
  - Ливонская, что ли, уже начинается?
  - Похоже на то, - кивнул Росин. - Только вы не бойтесь. Исполчать никого
царь не собирается. Ближние его бояре охотников только скликнуть хотят, и
все. Вас никто не тронет.
  - Х-ха! - передернул плечами Игорь. - Давай-ка еще по одной, и я тебе
кое-что расскажу.
  - Давай.
  Они выпили, и Картышев подсел к гостю поближе.
  - Понимаешь, Костя. Жил я в свое время в двадцатом веке. Ну, да все мы в
нем жили. Тоска была страшная. То есть, пока в танковых служил,
соскучиться не давали, ты знаешь, но как демобилизовавыва-али, так жизнь
натурально кактусиная началась. Пенсией раз в месяц поливали, чтобы не
засох, да в охране на стройке маленько зряплаты капало. И сидишь в своей
комнатушке, как кактус в горшочке, да телевизор смотришь, и все веселье.
Вот тогда я к тебе в клуб и пришел. Хоть иногда оторваться, мечом и
топором помахать, древним ратником себя вообразить. Понятно излагаю?
  - Вполне.
  - Ну, дальше сам знаешь. Как нас сюда крякнуло, веселье началось по полной
программе. Накушались желанного "ретро" по самое "не хочу". Вот. Ну,
посидели, отдохнули. Три года я окромя стекла и печи ни хрена не видел.
Так вот, Костя. Что-то я себя все больше и больше ощущаю кактусом... Ты
меня понимаешь?
  - Наверное, да...
  - И я так думаю, за этим столом я такой не один. Потому, как в "Черного
шатуна" любители телевизора не записывались. Так что давай, Костя, еще по
одной, и дай мне слово, что своим дружбанам ты шепнешь, что десятка два
добровольцев из деревни Каушта к ним в ватагу записаться отнюдь не прочь.
  - Два десятка? - не поверил своим ушам Костя. - Ты уверен? А как же
хозяйство все: стекловарня, лесопилка, бумажная мельница, пороховая?
  - А что? - пожал плечами Картышев, наливая себе, госту и подставившему
рюмку Мише Архину. - Мы же уже оставляли всю эту тряхомудию на половину
ребят, и ничего, справлялись. Или забыл? Или думаешь, что у нас тут все
разрослось до небес? Фиг! Зализа, гад, людей на работы брать не дает.
Боится, смерды его к нам перебегут, и он без крепостных останется. Вот
так. А новгородцев тоже сюда не зазвать, у них в городе деньги хорошие
крутятся, не чета нашим. Выпьем?
  Он опрокинул рюмку, крякнул, потянулся к копченому мясу, жадно зажевал.
  - Я вот чего не понимаю, Костя, почему нам всю жизнь про безработицу
говорили? У нас, сколько себя помню, все время рук рабочих не хватает.
Так, Миша?
  Архин кивнул.
  - А в поход на ливонцев пойдешь?
  - Конечно пойду! Тоскливо тут больно. Скука, кровь в жилах застоялась. Три
года одних жерновов и мельничных крыльев! Нет, ребята, покой - это хорошо.
Но чтобы понять его прелесть нужно хоть время от времени покувыркаться в
горниле ада! Костя, если ты не возьмешь нас с собой, считай, что мы
никогда не были знакомы, а я стану твоим кровным врагом!
  - Миша, а ты не загибаешь? - покачал головой Росин. - Там, вообще-то, пули
летать будут. И стрелы.
  - Костя, - Игорь опять потянулся за бутылкой, - ты даже представить себе
не можешь, какой это кайф, когда ты промчишься под этими пулями, и
останешься жив! Я клянусь тебе, Костя! Когда тебе в лоб высадили очередь
из крупнокалиберного пулемета, а ты не получил ни царапины, то после этого
даже просто лежать на койке и смотреть в потолок - это и то кайф почище
свежей бабы. Правда, надолго его не хватает и через неделю нужно искать
или бабу, или снова лезть под пулемет. Блин, водка кончается... Ну что, по
последней, или на ледник кого пошлем?
  - Ага, - кивнул Росин. - У вас кончились свежие бабы и теперь требуется
пулемет?
  - Дурак ты, Костя, и шутки у тебя дурацкие. Ч-черт, Миша, посмотри во в
том флаконе, там еще чего-нибудь осталось? Ага, хорошо... Как думаешь,
Костя, как проще срубить денег, работая на огороде, или ограбив
инкассатора? Ну, ответь!
  - Инкассатора срубить проще, - ухмыльнулся Росин. - Но только посадят,
если на месте не пристрелят.
  - Нет, Костя, шанс есть... Ну, скажем, один к двум, что получится. К чему
это я?.. А-а... Так вот, Костя. Все знают, что заработать честно столько,
сколько у инкассатора в сумочке, невозможно. Все знают, что можно взять
все одним махом, хотя и с изрядным риском. Однако решаются рискнуть
единицы. Остальные продолжают копать свои грязные грядки.
  - Игорь...
  - Нет, нет, подожди! - вскинул руки Картышев. - Я знаю, есть еще
честность, есть совесть... Но! Кто-то готов взять в руки меч, а кто-то всю
жизнь предпочитает сажать морковку. Нет, подожди!
  - Я не стану ждать! - стукнул кулаком по столу Росин. - Я хочу, чтобы ты
налил именно сейчас!
  - А, это пожалуйста, - Игорь набулькал понемногу себе, гостю, а оставшуюся
в бутылке водку вылил Архину. - Так вот, Костя. Люди, которые предпочитают
тяпку мечу никогда, ни-ко-гда не придут в наш клуб. Отсюда вывод. Если ты
думаешь, что мы способны сидеть здесь три года и радоваться жизни ты не
прав. Электрическая сила! Да я в двадцатом веке каждую неделю хоть раз, но
на мечах рубился. А здесь, в шестнадцатом, уже три года как баран в стойле
стою.
  - Как боевой конь! - поправил со своей стороны Архин.
  - Да, - кивнул Игорь. - Надоело. И еще... Зализа, говнюк, мужиков
деревенских нанимать не дает. Вот если бы удалось хотя бы полсотни
невольников в Ливонии заловить, мы бы нехило дело расширили.
  - Вот значит как! - поперхнулся Росин. - Я, значит, рабовладелец, а ты
невольников себе у немцев наловить хочешь? Не боишься, что они восстание
Спартака тебе здесь устроят?
  - Не, не боюсь, - мотнул головой Игорь. - Есть те, кто любит меч, и те,
кто предпочитает тяпку. Первых тебе никогда не удастся поймать, потому,
что они не станут прятаться, они выйдут навстречу и попытаются тебя
зарезать. А вторые никогда не устроят бунт. Если, конечно, самому не
свихнуться и сильно их не довести. А Спартак, если помнишь, был
гладиатором. Человеком меча!

  * * *

  Росин проснулся на травке, заботливо укрытый верблюжьим одеялом, и со
свернутым в длинный рулон войлочным ковром под головой. Судя по тому, что
и одеяло, и ковер были из его сумок - о барине позаботились холопы.
Правда, самих их вблизи видно не было.
  "По девкам, небось, разбежались" - подумал Костя, но тут же вспомнил, что
девок в Кауште нет. Те, что народились, для его дворни еще слишком молоды.
А все остальные - староваты. Да и замужем уже поголовно.
  Он покрутил головой, потом откинул одеяло и поднялся. Покачал из стороны в
сторону головой. Как ни странно, она не болела. Наверное, не протрезвел
просто еще толком. Похмелье до мозгов не дошло. Вдоль стола лежало еже не
меньше десятка тел, и Росин подумал, что этой ночью свободные девки как
раз должны иметься.
  Неподалеку зашелестела трава, поднялась взъерошенная голова Антипа.
  - Это ты, барин? У меня рассол есть, ввечеру с огурцов слил. Дать?
  - Давай, - подошел ближе Росин. - Сторожишь?
  - А как же... Вчера, почитай, все мужики накушались. А ну, случись что?
Вот Семен мне, Лешке и Петру хмельного касаться и запретил.
  - Молодец. Сам-то где?
  - В конце стола лежит, - осклабился холоп.
  - Вот засранец! - восхитился Костя. - Других на сухой паек сажает, а сам
ужрался...
  - Кому-то и караулить надо, барин, - пожал плечами Антип и протянул чашку
с рассолом. - Ты извини, что с травы поднимать не стали. Потревожить
боялись.
  - Спасибо, - Росин вернул пустую кружку, потом вернулся на свое место,
раскатал войлочный коврик, лег на него и снова уснул.

  * * *

  Новый день прошел в хлопотах: мужчины распаковывали привезенные Росиным
вьюки, устанавливали на места новые жернова для мельниц, железные валы с
шестернями вместо деревянных слег, примеряли чугунные колосниковые решетки
для печей обычных и верхние плиты для печей кухонных, обменивались
способами литья и выдувания стекла, найденными за то время, пока каждый
работал на своих мануфактурах. Где-то к обеду разобрались со всеми
вопросами, и снова собрались за общим столом - на этот раз уже с женами, и
без водки. Хотя без шипучего яблочного вина, разумеется, не обошлось.
  - Ты на счет участия в походе всерьез говорил? - решился спросить Игоря
еще раз Росин.
  - Вполне, - спокойно ответил тот. - С одной стороны, рабочих рук взять
больше негде. С другой, руки по мечам соскучились. Не на игры же нам здесь
собираться, Костя. Сам согласись - бред. Коли уж играть, так по-настоящему.
  - Наверное... - прикусил губу Росин, вспоминая схватки в лесу на невском
берегу, горячую сечу на люду Луги и берегу Чудского озера, острый холодок
внизу живота при виде набегающих врагов и восторг победы, тяжелые переходы
и отдых у походного костра. Теперь он начинал понимать, почему альпинисты
лезут в горы, почему туристы скатываются на байдарках по бурным рекам, а
спелеологи лезут в пещеры. С одной стороны - дурость, бессмысленное
стремление навстречу смерти. С другой... С другой: отними у человека
возможность хоть иногда взглянуть в глаза смерти и уцелеть - и жизнь
навсегда станет пресной и бессмысленной.
  - "Тачанка-то" наша с пищалями где?
  - Здесь, в сарае стоит. Под сеном, - ничуть не удивился вопросу Игорь. -
Стволам ведь без разницы, лишь бы сухо было. И внимания лишнего не
привлекают.
  - С порохом, как я понимаю, проблемы нет... - Росин принялся загибать
пальцы: - сентябрь, октябрь, ноябрь. Нормально, успею обернуться. Короче,
полсотни ядер под размер стволов и картечь я у себя на кузне сделаю и к
зиме привезу. А ты костыли попытайся сделать у полозьев, чтобы в землю
вколачивать. А то отдачей уже несколько раз лошадям ноги ломало.
  Теперь, когда решение было принято, на душе сразу стало легко и спокойно.
  - Вы к декабрю готовьтесь. Пойдем, я думаю, с Зализой. С ним спокойнее,
уже знаем, что не дурак.
  - Все сделаю, Костя.
  - Самое главное... В доме, в комнате нашей... Теперь твоей... Там два тюка
лежит. Как ладья от Баженова придет, ты эти тюки на нее в первую голову
грузи. А что с ними делать потом Зализа объяснит. Ты кормчего предупреди,
что опричник с ним по Луге вниз пойдет. Обязательно предупреди!
  - Понял, не дурак.
  - Тогда, кажется, все, - поднялся Росин из-за стола. - Семен! Седлайте
коней, отправляемся!
  - Так сразу и уезжаешь?
  - Теперь ненадолго, - улыбнулся Костя, притянул Игоря к себе, обнял,
похлопал по спине, потом помахал рукой всем остальным: - Осенью увидимся,
мужики. До встречи!


                                  Глава 3

  Фогтий Витя

  Зализа самолично проводил старого знакомца до безымянного ручья у
ливонской деревни Трески, за которой стояла епископская застава. Возможно,
предосторожность была излишней - но опричнику не хотелось, чтобы кто-то
проявил излишний интерес к тому, куда и зачем направляется тульский
помещик со своей свитой. А ну, к литовцам решил перебежать? Подметных
писем литовский князь и польский король ноне немало знатным людям
отправляют. Присутствие же государева человека, едущего бок о бок с
боярином, сразу решало все вопросы - значит, нужно так. К царским делам
лишнего интереса лучше не проявлять.
  У мостка опричник остановился, съехал с дороги к рано пожелтевшей акации.
  - Доброго пути тебе, Константин Алексеевич.
  - До встречи, Семен Прокофьевич, - кивнул Росин. Он хотел было напомнить
Зализе про необходимость спуститься с баженовской ладьей по Луге до
Куземкино, про то, что к пятнадцатому сентября драгоценный груз должен
быть в Гапсоле, но вовремя сдержался: ни к чему такие вещи говорить при
лишних ушах. А потому просто кивнул на прощение и пнул пятками бока своего
мерина.
  Конь, гулко стуча копытами по жердям пошел через ручей прямо на ливонского
пикинера, устало привалившегося к перилам и не столько держащего свое
копье, сколько висящего на ней. Воин, одетый в потертую кирасу, с завистью
смотрел на всадников, путешествующих в одних рубахах, и молча обливался
потом. А навстречу путникам из тени клена поднялся другой воин - усатый, в
шапке с широкими полями, похожей на ковбойскую шляпу, но только выкованную
из железа и украшенную длинным петушиным пером, в кирасе с узорчатым
воронением, бордовых кальцонах до колен, серых чулках и черных туфлях с
большим бантом. На боку болтался длинный тяжелый меч, едва не волочась
ножнами по земле. Видать, не просто служивый, а породистый рыцарь из
местных - крестоносцы дерптскому епископу не служили.
  Почему-то именно тонкие суконные чулки, носимые в Европе почти всеми,
вызвали у Росина ощущение беспредметной брезгливости как к подобному
наряду, так и к самому несущему службу кавалеру.
  - Кто таков, куда едете? - лениво спросил начальник караула, оглядывая
отряд из одиннадцати молодых парней, ведущих в поводу по паре заводных
коней.
  - Боярин Константин Алексеевич Салтыков, - откинул на спину капюшон Росин.
- Еду в Гетеборг, к сестре, за барона Ульриха фон Круппа замуж вышедшей,
на крестины. Племянница у меня родилась.
  Костя отнюдь не врал. Получив через жену имение Салтыковых, он мог смело
называть себя по наименованию поместья. В конце концов, так почти все
бояре делают, прикидываясь белыми и пушистыми. Род Годуновых, например, от
Димки Зерна родословную ведет; род Захарьинских и Колычевых - от Андрюшки
Кобылы; Романовы еще полвека назад прозывались Кошкины1. Главное, найти
имение с красивым названием - и ты уже не Ванька какой-нибудь, а
Овчина-Оболенский-Телепнев!
  - А почему через Ливонию?
  - Мне так ближе, - хмыкнул Росин. - Пешком через чухонские болота ехать,
так это вкруголя изрядно получится.
  Рыцарь еще раз окинул собравшуюся за спиной путешественника дворню,
недоверчиво покачал головой:
  - Люди твои, кавалер, одеты богато, а сам ты в рясе монашеской. С чего бы
это?
  - А ты что, портняжка, платья чужие оценивать? - Росин, уже отвыкший от
того, чтобы ему перечили, начал злиться. - Не нравится ряса - отвернись!
  - Я здесь поставлен, чтобы видеть все, а не отворачиваться! - вскинул
гладко бритый подбородок кавалер.
  - Я тебе что, купец какой, али смерд безродный? - тихо поинтересовался
Росин, склоняясь к караульному. - Сейчас кистень возьму, да и в леплю тебе
по голове так, что перо из плеч торчать станет. Что тогда скажешь,
господин рыцарь? Или думаешь, господин епископ из-за тебя войну начинать
начнет? С государем московским ссориться?
  Рыцарь заметно побледнел. Переехав мост, русский боярин ступил на
территорию ливонской конфедерации, и строгий Разбойный приказ за его
поведением более не доглядывал, дыбой за разбой и убийство не угрожал.
Однако внешне ливонец попытался волнения своего не показать, и даже
повысил голос, указывая на лежащие поперек седел холопов пищали:
  - Пошто мушкетонов так много везете?
  - Так ведь земли впереди дикие, - ласково улыбнулся Росин. - Разбойнички
там иногда шалят и прочие крестоносцы. Как же без оружия?
  - С мушкетонами нельзя! - решительно замотал головой кавалер. - Не
пропущу! Оставляйте здесь.
  - Зачем тебе ружья, дикарь?! - взорвался Росин. - Ты все равно не умеешь
ими пользоваться!
  - Нельзя! - рыцарь с надеждой оглянулся на пикинера, сонно наблюдающего за
перебранкой и положил руку на рукоять меча. - Не пропущу!
  - Ты что-то сказал, чухонец? - Росин сунул руку в широкий рукав рясы, и
тут услышал позади тревожное ржание. Оглянулся. Опричник, горяча коня,
крутился на одном месте, ожидая окончания спора. Костя тяжело вздохнул и
выпрямился в седле: - Семен! Собери пищали, подвяжи на спину своему коню и
отведи Семен Прокофьевичу.
  Холоп спрыгнул на мост, в несколько минут собрал огнестрельное оружие
отряда, перетянул ремнем, перекинул через спину чалого коня и под уздцы
отвел обратно к Зализе.
  - Ну, теперь доволен? - кивнул Росин ливонцу и, не дожидаясь ответа, дал
шпоры коню. Холопы немедленно сорвались следом, и начальнику караула
пришлось шарахнуться с моста в сторону - чтобы не затоптали.
  Некоторое время рыцарь смотрел путникам вслед, потом раздраженно сплюнул:
  - Ладно, еще встретимся, - и пошел обратно в тень.
  Конный же отряд, сорвавшись с места, продолжал мчаться все тем же
стремительным галопом, оставляя позади одну версту за другой. Разумеется,
Костя понимал, что домчаться до замка Сапиместкой фогтии за один день он
не успеет, но стремился пройти за первый переход как можно большее
расстояние. Они неслись вскачь примерно час, после чего холопы перекинули
седла на заводных коней, и отряд помчался дальше. Через час настал черед
принять всадников на спины третьей смене скакунов.
  Первым не выдержал Костя - отбив о седло всю задницу, он перешел на более
спокойную рысь, и бешенная гонка превратилась просто в быструю езду. Тем
не менее, еще задолго до темноты они добрались до Дерпта, обогнули его, не
въезжая в город и повернули в сторону Пернова, достигнув к концу дня реки
Педья.
  Здесь Росин и приказал разбить походный лагерь - без палаток и шатров, но
с костром, чтобы сварить нормальную кашу на ужин и на завтрак. Свернуть
такой лагерь можно было так же быстро, как и развернуть - а посему с
рассветом отряд двинулся дальше, на развилке перед следующей рекой
повернув в сторону Вайсенштайна. Здесь боярин снова перешел на галоп,
желая узнать - успеют бывшие "ливонцы" отреагировать на появление конного
отряда, или он застанет их врасплох?
  По узкой, но гладкой ухоженной дороге они домчались до цели своего
путешествия примерно за два часа, перейдя в густом яблоневом саду на шаг,
дабы дать скакунам возможность отдышаться и немного остыть, и спустя еще
десяток минут увидели замок.
  Сложенный из темно-красного кирпича, он представлял собой прямоугольное
знание почти пятидесяти метров в длину и двадцати в ширину, с единой
двускатной крышей из покрытой мхом черепицы. Фасад, смотрящий в открытое
поле, возвышался на высоту девятиэтажного дома, причем его органичную
часть составляла круглая башня со множеством бойниц, с каменными зубцами и
флагштоком наверху. Левую сторону фасада венчала махонькая, укрытая
островерхим шатром башенка с тремя узкими бойницами и тремя же круглыми
окнами над ними, а рядом с узкими бойницами на высоте трех человеческих
ростов над землей раскрывались широкие и высокие окна в готическом стиле.
Уходящие в дубовые заросли тылы замка строители сделали примерно втрое
ниже фасада, однако искать черный ход Росин не собирался. Он спешился у
дубовых, обитых толстыми железными полосами и многократно проклепанных
ворот, толкнул дверь калитки. Та, естественно, не поддалась.
  Гость отступил на несколько шагов назад, поднял голову.
  - Хоть бы спросили, кто пришел, что ли?
  Сверху неожиданно донесся детский плач, который смолк так же резко и
внезапно, как начался.
  - У-у-у, - разочарованно потянул Росин. - Оказывается, и здесь детский сад
появился. Погрязли рыцари в пеленках. Эй, есть кто живой?!
  Никто не откликнулся.
  - Ау, люди! - еще громче закричал Костя. - Пустите доброго человека, а не
то он выломает дверь.
  - Подождите, у нас обед, - откликнулось какое-то из окон.
  - Еще чего! - хмыкнул Росин, и выкрикнул фразу, понятную только тем, кого
он рассчитывал увидеть: - Дайте жалобную книгу!
  Наверху загрохотало, и из окон высунулось сразу несколько голов.
  - Чего смотрите? - миролюбиво поинтересовался гость. - Ворота открывайте,
кабанчика закалывайте, вино на стол ставьте. Баньку можете не топить, я
поутру в реке купался.
  - Ешкин кот! - наконец-то узнали его хозяева. - Да ведь это же мастер из
"Шатунов"! Клепатник, а ну бегом к воротам! Тащи его сюда!
  Спустя несколько минут Росин уже сидел в уже знакомом ему большом зале. Он
увидел все те же грубо сколоченные лавки, столы, составленные из
положенных на козлы сколоченных из досок щитов, на которых во множестве
стояли блюда с мясом, порезанной на крупные куски капустой, печеной рыбой.
Правда, на этот раз тут имелись еще и крупные казаны с какой-то похлебкой,
пахнущей вареной убоиной и миски с рассыпчатой белой сарацинской кашей -
то есть, вареным рисом. Разумеется, здесь же возвышались и кувшины с вином.
  Правда, на этот раз среди мужчин за столами восседали и женщины, одетые,
не смотря на жару, в парчовые платья. Как минимум каждая вторая из них
держала на руках по завернутому в полотняные пеленки младенцу. Время от
времени малютки начинали хныкать, и матери, ничуть не стесняясь
окружающих, обнажали грудь и начинали их кормить.
  Помимо малышей, по залу, радостно визжа, носились еще и голозадые детишки
лет по четыре-пять. Разговаривая между собой, людям приходилось повышать
голос, перекрикивая детей, и в воздухе постоянно висел разноголосый гул.
  - Костя, родной! - Кузнецов встретил гостя в дверях, устало обнял и повел
к столу, посадив на скамью по правую руку от себя, а сам опустившись в
кресло, за спинкой которого, положив на верхнюю перекладину скрещенные
руки, стояла светловолосая Неля. - Давай, угощайся. Мясо вон, рыбка. Тут
на блюде заяц. Сервы вчера принесли, сказали, что посевы портил. Я их за
охоту не наказываю, коли дичь поля травит, но требую, чтобы добытое к нам
на кухню приносили. Думаю, дурят они меня, от силы треть отдают, ну да
ладно. Пусть и сами чего пожрут, коли так добычливы.
  - А сам не охотишься?
  Витя только отмахнулся, потом наполнил высокий оловянный кубок вином,
поставил перед гостем, к себе притянул чей-то оставшийся без присмотра
бокал.
  - Эй, мужики! Давайте на мастера нашего выпьем! За встречу!
  На это предложение откликнулись почти все мужчины и многие женщины, но
некоторые, занятые своими делами, пропустили тост мимо ушей. Можно было
подумать, что Росин приезжал сюда в гости чуть не каждый день и успел
изрядно надоесть.
  - Ты чего в рясе-то ходишь? - поинтересовался Витя. - Никак, в монахи
подался?
  - Достали вы меня уже с этой рясой! - зарычал Росин. - Нравится она мне,
нравится! Неужели непонятно?!
  - Ничего не сделал, - Кузнецов вскинул руки и округлил глаза в деланном
испуге. - Только спросил...
  - Извини, - Костя понял, что перегнул палку. - Я как со своего поместья
выехал, меня про эту рясу чуть не каждый день кто-нибудь спрашивает.
  - Ага, - сделал глубокомысленный вывод Кузнецов. - Раз ты выехал со своего
поместья, значит не монах.
  - Да, кстати, - спохватился Росин. - Дворня со мной, десять холопов.
Лошадей расседлывают. Их как, покормят, или пусть припасы достают?
  - Обидеть хочешь, да? - хозяин замка поднялся, подошел к дверям. -
Клепатник! От, черт, ничего не слышно... - он спустился по лестнице ,
позвал еще раз: - Клепатник, Егор!
  Наконец внизу послышался торопливый топот, показался запыхавшийся слуга.
  - Егор, холопов нашего гостя, как с конями закончат, на кухню отведи пусть
их там накормят досыта.
  - Слушаюсь, господин фогтий, - поклонился серв и снова скрылся внизу.
  - Ну как, теперь твоя душенька довольна? - оглянулся на Росина хозяин.
  - Вполне...
  - Слушай, - Витя, поморщившись, посмотрел в сторону дверей, из-за которых
доносились крики, радостный детский визг, разноголосый гомон. - Слушай,
пойдем лучше в мои покои? Поговорим спокойно. Подожди, я сейчас Неле
скажу, чтобы вина прихватила, и закуски.
  Они незамеченными прошли вдоль стены зала, свернули в скромную дверь в
углу, а потом долго поднимались по круто закрученной винтовой лестнице,
тускло освещаемой светом из редких бойниц. Наконец впереди открылась
прочная дубовая дверь из толстых досок. Кузнецов толкнул ее и первым вошел
внутрь.
  Покои фогтия представляли собой округлую комнату примерно десяти метров в
диаметре с четырьмя бойницами, три из которых шли по фасаду, а четвертая
смотрела в сторону яблоневого сада. Напротив окон стояла широкая кровать
под нежно-салатовым атласным балдахином. Возле постели стоял низкий
шкафчик, видимо, исполняющий обязанности трюмо - над ним висело толстое, с
гранями по краям, венецианское зеркало. Немного дальше вдоль стены белел
деревянный диван со спинкой и подлокотниками, но без мягкой обивки -
просто покрытый светлым лаком. Еще в комнате имелось несколько похожих на
диван кресел - с такими же тонкими, изящно выгнутыми ножками,
подлокотниками в виде улыбающихся грифонов, и легкий столик.
  - Мебель ты заказал? - оценил обстановку Росин.
  - Я, - довольно улыбнулся Кузнецов, усаживаясь на край дивана. - Нравится?
Рижский купец специально столяра привозил заказ принимать.
  - Красиво жить не запретишь. Ты ведь все-таки фогтий!
  - А мы все так живем, - небрежно отмахнулся Кузнецов. - Нас ведь двадцать
душ всего. Так что каждому в замке комната по вкусу нашлась. Да и на
обстановку жмотиться мы не стали. Коли золото есть, так почему и не
потратить? Один раз живем!
  В комнату вошла Неля, поставила на стол три кубка и кувшин.
  - А закуска? - возмутился Витя.
  - Ты что, голодный? - приподняла брови женщина.
  - Это смотря в каком смысле... - Кузнецов быстро наклонился вперед,
обхватил ее за талию и притянул к себе, усадив на колени. Неля, не
сопротивляясь, откинулась немного назад, привалившись боком к спинке
дивана, запустила пальцы мужчине в волосы, нежно перебирая пряди.
  Росин уселся в кресле напротив, с интересом склонив голову набок.
  - Ну и как живете?
  Витя приложил палец к виску и издал звук "Кх-х", словно попытался
застрелиться.
  - Виселица! Ты же сам видел? Дети, визги, крики. Я после каждого обеда или
ужина просто дурею. Бабы местные обжились, обнаглели, нарожали кучу
маленьких ливончиков. Все время канючат себе новые тряпки, платья и
украшения, жрут только мясо, пьют только испанские вина и временами
начинают драться из-за мужиков. Зрелище, скажу тебе, еще то. Ребята наши
тоже звереют и их несколько раз приходилось растаскивать, пока до
смертоубийства не дошло. В общем, полный дурдом. Соседей я данью обложил.
Теперь, вроде, и воевать с ними не за что. Они, как бы, под моей крышей.
Блин, козлы трусливые! Хоть бы кто на поединок вызвал или за свободу свою
сразиться решил. Не рыцари, а чмошники какие-то квелые.
  Кузнецов ссадил с коленей свою даму, подошел к столу, наполнил кубки. Один
принес гостю, другой отдал Неле, после чего надолго прильнул губами к
своему.
  - Ты знаешь, Костя, о чем я думаю, - наконец оторвался от вина он. -
Недоделанные все эти немцы. И я, кажется, начинаю понимать, почему.
Понимаешь, современная Европа создавалась где-то три тысячи лет назад. То
есть, сюда нахлынула волна той самой, любимой фюрером арийской расы. А
поскольку возникла она в северном пpичеpномоpье. То есть, в ареале,
ограниченном Чеpным морем, Кавказом, рекой Урал, границей лесостепи и на
Западе где-то Киевом, то те, кто не выплеснулся наружу, как раз и
составили впоследствии ту самую скифо-славянскую федерацию о которой писал
Геродот. То есть, самые автохтонные аpийцы - это как раз славяне. И
Гитлеpа как раз разбили арийские племена. То есть, можно считать, что его
расовая теория превосходства арийцев успешно подтверждена. Поскольку немцы
на самом деле арийцы - но вырожденные. А потому у них сильно развит
комплекс арийской неполноценности. В чистом виде. Этои для нас это просто
лабуда, мы на эту фигню внимания не обращаем, и все. Ну, арийцы и арийцы.
Фигли ажиотаж-то устраивать? Вон те же якуты или татары - в неменьшей
степени арийцы, генетики это подтверждают. Да и кочевать в степь они
отсюда ушли.
  - Ты, Витя, со своими теориями можешь пока помалкивать в тряпочку, -
искренне посоветовал Росин. - Весь твоей национализм от начала и до конца
был выдуман всякого рода демократиями взамен честной вассальной присяги.
Как еще людям объяснить, почему они должны вместе, в одной стране жить?
Сейчас как: коли Ивану Грозному присягнул, стало быть в России живешь.
Хочешь свалить - изменник. А какого ты роду-племени, всем по барабану. А
как феодализм разваливаться начал, так сразу изобретатели всякие и
нашлись: самоопределение наций, Франция для французов, Германия для
немцев, Украина для украинцев. А кто такие эти немцы? Еще в середине
девятнадцатого века они были пруссами, саксами, баварцами, тюрингами и
прочими народами. Объедени тогда Бисмарк Австрию вместе со всеми, и не
было бы сейчас такой народности - "австрийцы", все считали бы себя
обычными немцами. Или Хохляндия, родина слонов. Сейчас и понятия-то такого
нет, как Украина. Ну нету, и все!
  - Комтур неанурмский, чтобы меня приструнить, в прошлом году полсотни
наемников откуда-то из Ольштыма привел, - ухмыльнулся Кузнецов. - Я уж не
говорю про бредовость ситуации: рыцарь-крестоносец, вместо того, чтобы
самому сражаться, наемников приводит. Так ведь подловили мы эту немецкую
котлу на дороге, да и изметелили в мелкую лапшу. Полсотни вояк, вместе с
несколькими проводниками и парой каких-то бродяг. Двух ребят, правда,
потеряли, и комтура я за это оштрафовал. Он теперь повышенные отступные
платит. Но ты подумай: наемников, псов войны перебили, как цыплят!
  - Ты забываешь один момент, - прихлебнув оказавшееся сладким вино, поднял
палец Росин. - Наемники твои, псы войны, наверняка были обучены
правильному бою. Быстрое построение, слитный удар, посменная работа
пикинеров и мушкетеров. Ну, и так далее. А вы в своем клубе несколько лет
к индивидуальным поединкам готовились: дуэли на мечах, топорах, копьях,
алебардах. И когда вы, как ты говоришь, поймали их на дороге, то вы делали
то, что имеете лучше всего: дрались один на один. А они как раз к этому и
непривычны.
  - Ерунда, - отмахнулся Кузнецов. - Просто все ливонцы - это большое
трусливое стадо. При виде опасности сразу разбегаются, как кролики от
лисы. Эх, зря ты тогда оказался свой отряд с моими ребятами объединить!
Имея полсотни крепких русских ребят, мы бы уже не комтурии соседние
крышевали, а епископства местные. Да и сам Орден к ногтю прижали бы,
попомни мое слово. Сейчас я был бы уже королем Прибалтики, а все вы -
породистыми баронами, зуб даю!
  - Что, хочешь попробовать?
  - Да я их всех... - тут фогтий Витя Кузнецов запнулся, примерно полминуты
молчал, а потом осторожно спросил: - Ты серьезно?
  - Почему бы и нет? - откинулся в кресле Костя. - Считай меня золотой
рыбкой. Давай, начинай: "не хочу жить фогтием уездным, а хочу быть королем
Ливонским".
  - Перестань хохмить, - холодно потребовал Кузнецов. - Ты что, и вправду
собираешься присоединить свой отряд к моему?
  - У меня есть несколько другое предложение... - Росин задумался,
прикидывая, как бы ловчее сделать свое предложение.
  - Ну?! - нетерпеливо наклонился вперед Витя, забыв про Нелю и вино в руке.
  - Скажем так: от неких заинтересованных лиц тебе поступило предложение
захватить Эзельское епископство. Остров Эзель. Сечешь?
  Кузнецов откинулся обратно на спинку дивана и задумался. Росин не торопил,
прекрасно понимая, что творится в душе бывшего артиллерийского старшины.
  - Захватить, или обложить? - спустя несколько минут уточнил он.
  - Обложить данью? Нет, это не то, - покачал головой гость. - Его нужно
полностью вывести из игры.
  - Из какой игры?
  Теперь настала Костина очередь задуматься. Говорить все, или умолчать про
некоторые моменты?
  - Я могу быть уверен, что из сказанного здесь ни единого слова не покинет
стен этого замка?
  - А ты думаешь, у меня в зубе передатчик для связи с римским папой? -
поморщился Виктор. - Давай не будем играть в шпионские игры. Ты прекрасно
знаешь, кто я и откуда, и что никаких тайных друзей в этом мире у меня
нет. Говори, не тяни кота за хвост.
  - Добрым людям хочется, - Костя все-таки понизил голос и наклонился
вперед. - Чтобы ты в ноябре месяце напал на остров Эзель. Задача максимум:
захватить остров и далее действовать на нашей стороне. Задача минимум -
навести шороху, посеять панику, не допустить, чтобы епископские войска
пришли на помощь основным силам Ливонии.
  - Ага, - кивнул Кузнецов. - Я вижу, здешние бесхозные города вызывают
аппетит не только у меня...
  - Но у других "голодающих" заметно больше сил и средств. Так ты будешь
играть на нашей стороне?
  - А большие силы может выставить против нас эзельский епископ?
  - Порядка тысячи человек.
  - Нехило, - присвистнул Кузнецов. - А вы в курсе, что нас всего двадцать
рыл, включая Нелю?
  - Не знаю, как у вас, - не выдержала женщина. - Но у меня лицо.
  - Извини, - Витя привлек ее к себе и поцеловал в щеку. - Конечно же, лицо,
личико, и очень симпатичное. Так вот, Костя. Ты помнишь, что нас всего
девятнадцать рыл и одно симпатичное личико?
  - Клиент хочет сковать максимальные силы врага с наименьшими затратами.
  - Но двадцать против тысячи?
  - Ну, это не совсем так, - Росин допил вино и отнес кубок на стол. -
Клиент не только заказывает музыку, но еще и платит. Ты ведь, как я мог
заметить, сапиместкий фогтий?
  - Оспорить этого еще никому не удалось, - Витя с довольной улыбкой сжал
кулак и покачал им около уха.
  - А если ты глава орденской провинции, то тебе не составит особого труда
набрать себе в Риге, Вильме, Пайде и прочих городах несколько сотен
наемников для скромной и компактной военной операции?
  - Ага, - глаза Кузнецова хищно блеснули. - Вот это уже становится вкусно.
Ты как, Неля?
  - Не знаю, - пожала плечами женщина. - В принципе, почему бы мне и не
стать королевой?
  - Станешь, - кивнул Витя и кивнул Росину: - Деньги где? Сколько?
  - Так ты согласен?
  - Глупый вопрос. Неужели я упущу единственный шанс сорвать банк? Срубить
себе корону на чужие бабки?
  - Ты захватишь Эзельское епископство?
  - Как два пальца оплевать. Можешь передать своим клиентам, что ни один
солдат с острова на материк не ступит. Слово рыцаря!
  - А остальные ребята согласятся?
  - Еще бы! - расхохотался Витя. - Они одурели в этой каменной банке почище
меня! Им только команду "фас!" нужно дать. А на кого кидаться - тут уже
все равно. Все равно своих в округе нет. Тем более, что я каждому
дворянский титул к старости обещал. Пора и о выполнении клятвы подумать.
Замок типа нашего по уму положено десятку человек оборонять. Можно
обойтись пятью. Оставлю Клепатника с Никоном, Георга, пару человек из
наших, если согласятся. И вперед... Пусть бабы сами тут разбираются. Оброк
мужики им подвезут, золота немного оставлю. Не пропадут.
  - Ну, что ж... - прикусил губу Росин. - Тогда о деле. Пятнадцатого
сентября в порту Гапсоля кинет якорь ладья купца Баженова, Ильи
Анисимовича. У него на борту будет для тебя четыре тысячи богемских
талеров. Плюс, лично от меня, два десятка новеньких пищалей с припасом
пороха, пуль и жребия. Обращаться с этими штуковинами вас учить не надо,
наверняка в детстве с самопалами баловались. А вы должны самое позднее к
середине ноября устроить на Эзеле заваруху. Обещаешь?
  - Клянусь! - довольно ухмыляясь, вскинул, как перед присягой, ладонь
Кузнецов. - Все, эзельского епископа можете списывать в небытие. И
вообще... Ну, Костя, теперь я твой должник. Коли шанс такой не использую,
значит, я идиот, недостойный быть старшим подметалой младшего дворника.
  - Ладно, ладно, - отмахнулся Росин. - Ты, главное, остров развороши. Не то
уже я окажусь мошенником перед хорошими людьми.
  - Мастер, я клянусь, - на этот раз Виня приложил ладонь к сердцу. - Я тебе
обещаю. Я тебе... Костя, все! Через пять лет... Ладно, пусть через десять.
Так вот, через десять лет приходи ко мне во дворец, и проси любой титул.
Возведу на халяву в тот же день. Ты меня знаешь, слово даю. Понял?
  - Ладно, заметано, - рассмеялся Росин. - Я приду. А пока налей еще вина. А
то за разговорами в горле пересохло.


                                  Глава 4

  Можжевеловый остров

  - Все мужики, баб долой отсюда, детей во двор, разговор серьезный! -
увидев, как скрылся за поворотом дороги последний из росинских мальчишек,
развернулся от окна Кузнецов. - Лафа кончилась, пора работать.
  - А что такое? - захихикали некоторые из взятых в замок девок. - Чего это
вы тут замышляете?
  - Я сказал: все бабы - вон отсюда! - рявкнул Виктор и грохнул кулаком по
столу. - Кому неясно?!
  Хихиканье стихло, разодетые в парчу и бархат сервки потянулись к дверям,
зовя за собой детей. Мужчины тоже насторожились, усаживаясь за стол.
  - Так уж и все бабы? - тихо поинтересовалась Неля.
  - Ты не баба, ты леди, - усмехнулся Витя. - Боже мой, неужели мои уши
услышали тишину? Я думал, этого не случится уже никогда! Давайте, мужики,
объедки сгребите на край, разлейте вино и обмозгуем один вопрос...
  Кузнецов подождал, пока дверь закроется, потом тихонько подкрался к ней и
неожиданно резко распахнул. В сторону отлетели две девки, и тут же
стреканули вниз по лестнице.
  - Вот, черт! - Предпочтя отставить дверь открытой - хоть видно будет, если
кто подслушивать подкрадется - он вернулся к столу, и тихо предупредил: -
Сразу договариваемся, мужики. Остров Эзель отныне называем просто Остров,
а епископа - дичь. Чтобы случайно не брякнуть лишнего. Все понятно? Теперь
о деле. Значит, появился заказчик, который берется оплатить нам захват
Острова. В крайнем случае он согласен на большой шурум-бурум в тамошних
землях. Какие будут вопросы или возражения?
  - А этот... - Низенький и пухлый, черноволосый Игорь Берч широко
перекрестился. - Который "дичь"?
  - О нем разговора не шло. Но мне кажется, он теперь человек для нас лишний.
  - И это все? - подал голос Алексей Комов, мужчина уже в возрасте, с
изрядными залысинами, ростом сто восемьдесят сантиметров, широкий в плечах
и уже обзаведшийся солидным животиком. - Карты, как я понимаю, нет, где
замок епископа и как укреплены подходы к нему неизвестно, численность
гарнизона тоже. Что еще?
  - А еще Остров может выставить армию в тысячу воинов, - скромно добавил
Кузнецов.
  - Нехило... - только, почесал за ухом Комов. - Мы как, станем их мочить
всех разом, или поодиночке?
  - Есть еще один момент, - Неля заняла свое излюбленное место за спинкой
витиного кресла. - Заказчик отстегивает четыре тысячи золотых на вербовку
наемников. Можно сказать, подравнивает нам шансы.
  - Чего тогда трепаться? - Берч залпом выпил вино и стукнул кубком по
столу. - Поехали ливонцев гонять. Давненько мы их не трогали!
  - А вырезать всю тысячу обязательно? - передернул плечами Комов. - Мы ведь
все-таки не мясники. Может, сработаем как здесь: вежливо зайдем в замок,
свернем шею епископу и объявим Витьку новым начальником?
  - Вопрос по существу, - кивнул Кузнецов. - Я тут уже покумекал, и думаю,
что тысяча, это скорее мобресурс Острова. Под "ружьем" находится,
наверняка, не больше сотни. Остальные сидят в своих деревнях и поместьях,
и от нечего делать пьют пиво и охотятся на оленей и кабанов. Если
сработать быстро, они не успеют собраться для отпора. А нам главное -
закрепиться. Но... Но ни я, ни вы Острова не видели и обстановки не знаем.
И первое, что нужно сделать: это съездить туда и осмотреться на месте.
Возражения есть?
  Никто из присутствующих голоса не подал.
  - Мужики, может остаться кто хочет, за хозяйством присмотреть? За уши
никого не тяну.
  - Нет уж спасибо, - крякнул Комов. - Я в этом гадюшнике больше не жилец.
"Эрнсту нужно курточку, Эрнсту нужно кепочку. У Матильды новая котта, у
Шарлотты новый платок". На хрена мы этих баб сюда собрали? Вот, понимаю,
рыцари жили: бордель за стеной и ни одной змеи в доме.
  - Нет, Леша, тут ты не прав, - покачал головой Игорь Берч. - Женщина тоже
человек, а не холодильник напрокат. Она всегда рядом должна быть... Просто
иногда от них требуется отпуск.
  - А еще лучше, отдельный дом, - согласился Комов. - И подальше.
  - Будет вам и отпуск, и отдельный дом, - пообещал Кузнецов. - Если никто
оставаться не хочет, кинем жребий. Не совсем же без присмотра замок
оставлять? А потом... Два дня на сборы, и уходим к Гапсолю. К середине
сентября нас должны там ждать.

  * * *

  Клуб "Ливонский крест" покинул замок почти в полном составе ночью, вскоре
после полуночи. Виктору совсем не хотелось уведомлять своих настроенных не
самым дружелюбным образом соседей, что в случае нападения Сапиместкая
фогтия не сможет оказать достойного сопротивления. Поэтому одноклубники не
просто ушли из своего дома тайно - первые трое суток они пробирались по
полутемным дорогам только во мраке, на день забираясь в лесные чащи и
отсыпаясь в своих сохранившихся с двадцатого века ярких шелковых палатках.
Только на четвертый день, обойдя далеко стороной Нианурму, давшую знать о
себе громким собачьим лаем, Кузнецов решил показаться дневному свету и
повел своих людей дальше уже открыто, ни от кого не таясь.
  Спешить было некуда - пройти двести верст за пятнадцать дней не
представлялось сложным даже пешему, а потому одноклубники с удовольствием
сорили накопившимся в карманах серебром, снимая в постоялых дворах целые
этажи, затаскивая к себе продажных девок и вдосталь отпиваясь местным
кисловатым пивом. Единственное, за чем строго присматривал командир - так
это, чтобы его соскучившиеся по ратному делу воины не затевали шумных
драк. Ему совсем не хотелось рассказывать какой-нибудь поселковой страже,
кто они такие и куда идут. Не вырезать же всех на своем пути ради
секретности операции?
  Выхма, Вяндра, Ярваканди, Марьяма, Сипа - каждый городок, понемногу
облегчая их кошельки, приближал отряд к конечной цели путешествия. Природа
тоже готовилась к предстоящей войне: солнце наконец перестало нестерпимо
припекать плечи и голову, по небу поползли тяжелые темные тучи, увозя
куда-то в далекие земли нескончаемые массы долгожданной, дождевой воды, а
пару раз путники и сами попали под проливной ливень, вынужденные с позором
бежать к ближайшему ельнику.
  Как бы то ни было, но вскоре после полудня тринадцатого сентября вразвалку
бредущий по дороге отряд с рюкзаками за спиной, поднявшись на очередной
взгорок, увидел впереди, над вершинами деревьев, зубчатые края городских
башен.
  - Привал... - коротко распорядился Кузнецов, скинул на землю рюкзак и
расправил затекшие плечи.
  Потом оглянулся на своих ребят, устало развалившихся в придорожной траве.
Разумеется, они уже давно мало чем отличались от местных рыцарей и богатых
купцов - одежду проезжие торговцы доставляли им из Вайсенштайна, сами они
привыкли вести себя, как наглые и уверенные в своем превосходстве над
окружающими дворяне, кое-кто даже начал вставлять в разговор всякие
чухонские словечки. Он оставалось два очень важных момента. Во-первых,
местные рыцари предпочитали передвигаться верхом - а одноклубники за все
годы ни к одной из лошадей даже не прикоснулись. В набеги на соседей они
ходили пешком, а когда требовалось что-то вывезти - телегой управляли
смерды Егор Клепатник или Никон Рядопрях. Во-вторых - если местные жители
и пользовались заплечными мешками, то они отличались от туристских
рюкзаков, как лопата от бульдозера. И самое главное - богато одетый
дворянин с мешком за плечами выглядел здесь как нищий, просящий подаяние,
не снимая с руки золотого "Ролекса".
  За время долгого пути задавать двум десяткам вооруженных людей разные
вопросы не решился никто. Ну, идут откуда-то ландскнехты с добычей. Ну,
пешком и без повозок. Ну, смогли добыть хорошую одежду. Однако одно дело -
деревня с отрядом караульных из пяти человек, а другое - город, где только
на воротах десяток стражников может стоять. Да еще гарнизон,
муниципалитет, какая-нибудь префектура... Не научишься вежливо отвечать на
вопросы - быстро окажешься в каменном мешке. Да и пустят ли вообще в город
двадцать вооруженных людей, не способных объяснить, кто они такие?
Крестоносцами назваться нельзя - в ганзейские города их не пускали. А
правдоподобно соврать что-нибудь другое одноклубники не могли, так как
плохо владели местным фактическим материалом.
  - Нет, пожалуй в город мы соваться не станем, - задумчиво проговорил
Кузнецов.
  - А куда тогда? - поинтересовалась Неля.
  - Куда?.. - ставить лагерь в лесу Виктору не хотелось: холодно уже по
ночам. Да и внимание наверняка привлечет. Возле города народу всегда
много, как в чащу не забирайся, кто-нибудь, да наткнется. - Вот куда!
Подъем, мужики. Привал окончен.
  Сапиместкий фогтий свернул с дороги на накатанную колею, прошел по ней
через пахнущий сыростью осинник, и сразу увидел впереди то, чего хотел:
поднимающуюся за усыпанным кочанами капустным полем черепичную кровлю.
  - Вот нам и гостиница. Только чур мужики - вести себя, как ангелы. Ни к
чему, чтобы серв хозяевам жаловаться побежал.
  Отряд по дороге обогнул поле, вышел к хутору, состоящему из дома и четырех
больших сараев, чуть в сторонке от которых стоял высокий колодезный
журавль. Возле журавля две сервки - одна лет тридцати, а вторая от силы
пятнадцати, тискали в деревянном корыте белье. Гостей они увидели, когда
до тех оставалось от силы полторы сотни шагов. Бросив стирку, бабы с
истошным визгом кинулись к дому и заскочили внутрь, громко захлопнув за
собой дверь. Из-под ближнего сарая выскочили собака, верно, разбуженная
воплями, и с истошным лаем кинулась на воинов в атаку - но в паре шагов от
гостей опомнилась и попятилась назад, не переставая угрожающе рычать,
время от времени переходя на лай.
  Не обращая на псину внимания, одноклубники подошли к дому, подкидывали
свои ноши и расселись, кто на ступеньках крыльца, а кто на стоящей у
высокого фундамента лавочке.
  - Заткнись, охрипнешь, - посоветовал собаке Комов. - Так, все сараи
нараспашку, коровы мычат, овцы блеют, куры возле колодца бродят.
Хозяйство, похоже, работает вовсю. Видать, и хозяин поблизости, должен
вскоре появиться.
  Леша оказался прав - примерно через час на ведущей к хутору дороге
показалась запряженная пегой кобылой телега, наполовину груженая
капустными кочанами.
  При виде множества вооруженных людей серв натянул поводья, остановился.
Похоже, в эти мгновения больше всего ему хотелось бросить все и удрать
куда-нибудь подальше. Однако впереди был дом, в котором оставалась вся его
семья, и вся его жизнь - а потому он все-таки огрел лошаденку концами
вожжей по крупу и покорно поехал вперед навстречу судьбе.
  - У меня для тебя хорошая весть, раб, - шагнул к нему Кузнецов. - Мы
поживем у тебя на хуторе несколько дней. Держи.
  Фогтий кинул ему золотую монету.
  - Это за жилье. А это, - он кинул ливонцу второй талер, - за еду. Привяжи
собаку, открой дом и заколи свинью, коли есть. Не люблю баранины. Когда
станем уезжать, получишь еще столько же.

  * * *

  Утром следующего дня к воротам Гапсоля подошел молодой, высокий дворянин в
бархатном берете, темно-синем журнаде плотного сукна, из-под которого
выглядывала дорогая атласная камизоль. На тисненом кожаном поясе у него
висел короткий широкий тесак, а свободные коричневые шаровары уходили в
высокие черные сапоги.
  - Конь у меня ногу сломал, пришлось добить, - по-русски, хотя и с
акцентом, сказал дворянин, подходя к сжимающему длинную алебарду
стражнику, потер пальцами, и стражник увидел небольшую серебряную монетку.
  - У вас тут лошадьми торгуют?
  - За воротами сразу налево если свернуть, - караульный быстрым движением
прибрал монету и сунул ее за пояс, - то шагов двести пройти придется. Там
двор постоялый, и коней хозяин часто путникам продает.
  - Налево, - понимающе кивнул дворянин и шагнул под нависающие сверху пики
падающей в случае опасности решетки.
  Про то, что за вход в город положено заплатить два артига, стражник
напоминать не стал. От потери двух артигов муниципалитет не обеднеет, а
серебро с утра пораньше - это хорошая примета для наступающего дня.
  Дворянин и вправду повернул за воротами в указанном направлении, однако
пройдя по узкой, чавкающей вонючей улочке две сотни шагов не остановился в
поисках постоялого двора, а пошел дальше, уверенно продвигаясь в сторону
порта, со стороны которого веяло чистотой и свежестью.
  Вскоре перед ним открылась гавань со множеством причалов. Пожалуй, для
столь мелкого городишки - даже слишком большим количеством причалов.
Однако в порту кипела работа, достойная настоящего торгового центра: по
истертым широким сходням потные грузчики в холщовых, насквозь промокших
рубахах скатывали бочки, таскали большие тюки и пыльные мешки, высокие
плетеные корзины. На первый взгляд, люди занимались сизифовым трудом,
поскольку точно такие же бочки, мешки, корзины и тюки они затаскивали
обратно на корабли.
  Впрочем, при более внимательном рассмотрении можно было заметить, что
часть грузов перегружается с тяжелых мореходных кораблей на легкие лоймы -
видимо, для отправки в Новгород через мелководный Финский залив. Часть
грузов перекочевывает уже с лойм на крупные суда. Что-то из товаров уходит
в обширные портовые склады, а что-то подвозится на телегах прямо на
причалы.
  Впрочем, дворянина интересовали не столько грузы, сколько корабли. У
причалов во множестве стояли и угловатые одномачтовые ганзейские коги, и
более округлые одно и двухмачтовые коги английские, пузатые венецианские
нефы. Наконец среди леса мачт удалось разглядеть и характерный силуэт
новгородской ладьи - ровная палуба с небольшой надстройкой на корме.
Безлошадный гость Гапсоля направился туда, к ней, остановился у сходен,
пытаясь угадать среди суетящихся на борту людей хозяина судна.
  - Кого ищем, господин кавалер? - окликнул его с кормы воин из судовой рати.
  - Купца Баженова. Знаете такого?
  - Илью Анисимовича? Как же не знать! Он, вроде бы, к венецианским купцам
торговаться пошел. Вина у них несколько бочек взять хочет.
  - А ладья его где?
  - Дальше, в самом конце. Он ноне без ладного товара пришел, сгружать
ничего не станет. Вот и оставил на воде ладью, на якоре.
  Дворянин пошел вдоль причалов дальше, к самой стене, огораживающей с суши
подходы к порту с внешней стороны. Там, среди покачивающихся на рейде
кораблей и вправду обнаружилась еще одна ладья с привязанной у борта
лодкой. А стало быть, забирать хозяина моряки должны были откуда-то
отсюда. Поправив берет, дворянин уселся на влажный береговой валун и
приготовился к долгому ожиданию.
  Примерно через час послышался шорох береговой гальки - со стороны порта к
стене приближался одетый в высокую бобровую шапку, длинную, до середины
сапог, валянную епанчу, отделанную серебряным кружевом и украшенную
коричневыми яхонтовыми пуговицами купец, с солидным, заметно выступающим
вперед брюшком и длинной ухоженной бородой.
  - Да уж, с немцем наших людей не перепутаешь, - усмехнулся дворянин, и
громко окликнул: - Как вино, Илья Анисимович, сторговал?
  - Не сторговал, добрый человек, - вздохнул купец. - Цену большую голландцы
ломят.
  - А сказывали, ты к венецианским торговцам ходил.
  - И к венецианским ходил, и к немецкими, и к голландским. Подняли цену на
вино схизматики окаянные, ни деньги скинуть не хотят.
  - Чуют, наверное, что скоро им всем напиться захочется, - не удержался
дворянин.
  - А с чего бы это, добрый человек? - моментально насторожился купец.
  - А с того, что не "добрый я человек", а Виктор Кузнецов. И у тебя, Илья
Анисимович, посылка ко мне должна быть.
  - Есть, коли должна, - понизил тон купец. - Да только тяжеловата в порту
разгружать.
  - Да и мне она в городе только мороки доставит, - оглянулся по сторонам
сапиместкий фогтий. Может, за стенами лучше встретимся? Где-нибудь
поблизости...
  - Нехорошо поблизости, - покачал головой Баженов. - Стража береговая
заметит, в контрабанде заподозрит.
  - А мы выгружать ничего не станем, Илья Анисимович, - улыбнулся Кузнецов.
  - Мы сами к тебе поднимемся.
  - Уговора такого не было...
  - Так договоримся, - кивнул Виктор. - Тем паче, посылка эта нам здесь ни к
чему. Она нам понадобится на Эзеле.
  - На Эзеле? - купец задумчиво зашевелил губами. - Пожалуй, медь в слитках,
сукно и кружева все-таки сторгую... А зеркал и кошельков и так хватит. Это
с погрузкой день целиком уйдет... Давай так договоримся, господин кавалер:
на восток от города, за большой бухтой мысок вперед выступает, от
сторожевых башен берег закрывая. Ты с сотоварищи жди меня там завтра,
после полудня. А как шлюпку спущу, зараз в нее садитесь, не медля. Много
вас?
  - Двадцать душ.
  - Ну, коли волн на море не станет, за два раза перевезем, - перекрестился
купец, развернулся и снова пошел в сторону порта: торговать медь, сукно и
кружева.

  * * *

  Удалось Баженову купить в предчувствии неладного европейский товар, или
нет, Кузнецов так и не узнал - но к оговоренному месту ладья пришла
вовремя. С плеском шлепнулся в воду якорь, от борта отвалила лодка с двумя
гребцами и торопливо направилась к берегу. Торопясь переправиться скорее,
одноклубники набились в нее так, что воде не доставала до края борта от
силы пару пальцев - но Бог миловал, добрались до судна нормально, и лодка
вернулась за оставшимися воинами. На этот раз челн осел не так сильно, и
Неля даже позволила себе на ходу пополоскать руки. Примерно через полчаса
после того, как судно бросило якорь, последний из воинов "Ливонского
креста" уже перевалился через борт, и Илья Анисимович с облегчением махнул
кормчему:
  - В море поспешай, Торокуша, от берега. Скрыться с глаз хочу, коли были
такие, и поскорее.
  Купеческая ладья, о которой одноклубники раньше судили только по картинам
Рериха или силуэтам, проплывающим где-то на горизонте ввиду Березового
острова, вблизи оказалась не просто большой - она поражала своими
размерами. В длину она составляла, в привычных размерах, примерно два
"Икаруса" типа тех, что возят пассажиров на оживленных маршрутах. В ширину
- три "Икаруса". Борт возвышался над водой примерно на полтора
человеческих роста, и еще на столько же уходил под воду. Получалось, что в
ее трюмы без особого труда влезло бы пять-шесть железнодорожных вагонов
какой-нибудь ерунды вроде леса или стиральных машин. А кроме того,
поскольку никакие надстройки не предусматривались, купец имел возможность
заставить грузом еще и всю палубу.
  Зато на счет удобств для отдыха строители судна особо задумываться не
стали. В двух помещениях, на носу и на корме, каждое метров пять в ширину
и метра три в длину, сетчатые гамаки висели в три яруса - и все равно мест
получалось примерно на треть меньше, чем требовалось для всей команды.
  "Наверное, лишние спят на палубе" - решил Кузнецов, направляясь к купцу.
  - На Эзель правим, Илья Анисимович?
  - На него, куда же еще, - вздохнул Баженов. - Ты как, господин кавалер,
место какое для высадки задумал, али просто куда-нибудь сойти хочешь?
  - Куда-нибудь подальше от чужих глаз, - кивнул Кузнецов. - Там разберемся.
А посылка где?
  - В светелке моей. Ты, господин кавалер, ее пока не трогай. Негоже товар,
что в сумах завернут, людишкам простым видеть. Спужаются понапрасну, в
порту чужом ляпнут не подумавши. Не нужно, господин кавалер.
  Кузнецов внутренне подготовился к долгому путешествию, однако еще до того,
как он успел проголодаться, прямо по носу ладьи появилась темная полоска,
которая очень быстро превратилась в низкий лесистый берег.
  - Эзель, господин кавалер, - кивнул купец. - Море здесь мелкое, к берегу
близко не подойти. Вы уж не серчайте.
  - Да ладно, - кивнул Виктор. - Поселки ближайшие далеко?
  - Не очень. Деревня Леси вправо верстах в пяти. Орисари верст десять
влево. Коли Аренсбург нужен, то он на той стороне острова. По прямой верст
тридцать. Но стражи береговой здесь нет. Берег большой, а людишек на
острове живет мало. Можно не спешить.
  На этот раз одноклубники усаживались в лодку всего лишь по четверо,
забирая с собой рюкзаки. Вдобавок моряки спускали к ним по одной из
посланных Росиным сумок - продолговатых и довольно тяжелых. А если к этому
добавить, что до берега приходилось грести саженей триста, то становится
понятно, что высадка затянулась до темноты.
  - Вот, - прежде чем Кузнецов спустился в лодку, Илья Анисимович протянул
ему довольно тяжелый мешочек. - Это главное. Да благословит тебя Господь,
господин кавалер.
  - Спасибо на добром слове тебе, купец, - Виктор спрятал драгоценную
посылку за пазуху. - Прощевай. Не поминайте лихом.
  Он спустился в лодку. Гребцы откинули веревочный конец, взялись за весла.
Вскоре фогтий вместе с Нелей и двумя одноклубниками легко выпрыгнули на
каменистый берег. Моряки, не задерживаясь, отвалили назад, торопясь
вернуться на судно до наступления темноты - сумерки сгущались с пугающей
быстротой.
  - Ну вот мы и на Эзеле, - подвел итог долгому путешествию Кузнецов. -
Половина дела сделана. Осталось только этот остров покорить.
  В темноте рассматривать вещи уже не стали, а кое-как разобрались с
надувными матрасами и ковриками, и улеглась спать. Зато утром, еще до
завтрака, принялись с интересом изучать, что за подарок подкинул им с
собой мастер из "Черного шатуна".
  В самой объемной из сумок оказались небольшие, размером с голову,
выдолбленные из цельного деревянного чурбака и закрытые деревянной же
пробкой бочоночки с порохом - штук пятнадцать. Здесь же лежали матерчатые
мешочки с крупной, девятимиллиметровой картечью и отдельно - мешочки с
пулями примерно двадцать миллиметров в диаметре.
  В трех других сумках оказались пищали. Не с гранеными железными стволами,
как большинство современных огнестрелов, а с круглыми и, похоже,
стальными. Приклады подаренных ружей имели привычно изогнутую форму, а
конец заметно расширялся. Набитая на торец толстая кожаная прокладка ясно
показывала, что приклад следовало упирать в плечо, а не засовывать
подмышку, как делали по всей Европе. Мало того - на конец стволов
крепились, упираясь в специальные пазы, самые настоящие каленые
четырехгранные штыки с глубокими долами. Якобы предназначенные для
стекания крови, на самом деле они позволяли заметно облегчить оружие без
ущерба для его прочности - Росин успел продумать все до мелочей. В свете
главных усовершенствований железные шомпола, колесцовые замки и ремни для
закидывания пищалей за спину уже никого не удивили.
  - Однако, нехилые машинки Костя для нас сварганил, - покачал головой
Комов. - Не "Калашников", конечно, но по нынешним временам любому оружию
на свете фору в двести лет даст.
  - Ну да, - недовольно поморщился Кузнецов. - Не считая того, что стоит
хоть одному серву увидеть, как по дороге бредет двадцать мужиков с
пищалями на шеях, как слухи о нашем появлении разлетятся по всему острову
в момент.
  - Модно подумать, весть о появлении просто двадцати вооруженных мужиков,
пусть даже без пищалей, не разлетится с той же скоростью, - резонно
ответил Берч, примеряя пищал к руке. Он сделал несколько выпадов, уколол
невидимого врага штыком, отбил воображаемый выпад, саданул противника
прикладом. - Хорошая вещь. Не знаю, как вы, мужики, а я по таким игрушкам
уже соскучился.
  - Не мужиков, а дворян, - поправил Берча Кузнецов.
  - Он прав, Витя, - подала голос Неля. - Пусть даже мы выглядим, как
породистые дворяне, но отряд в двадцать человек незаметным остаться не
может. Причем ладно бы еще сервов грязных и сирых. А уж такую толпу дворян
- точно заметят. Тут небось во всем епископстве столько не наберется.
  - Наберется, - хмуро ответил фогтий. - Коли они тысячу воинов выставить
могут, еще больше наберется. Каждый из дворян человек десять в среднем с
собой по призыву приводит. Тысяча человек армии, это сто дворян.
  - Я так думаю, ты сгущаешь краски, Витя, - покачал головой Комов. - Это на
Руси на рать без двух коней минимум никто не приходил. А здесь конным
только рыцарь, да его оруженосец являются. Остальные пешими позади трусят.
Соответственно, с каждой деревеньки раза в три больше народу наскрести
можно. Дели твоих сто дворян натрое, и получаем всего тридцать господских
семей.
  - Тридцать три.
  - Неважно. В общем, по примерному прикиду можно считать что при тысяче
воинов, собираемых по общей мобилизации, в епископстве должно проживать
примерно полсотни дворянских фамилий и около десяти тысяч населения,
которые их кормят. Десять процентов призывников от общего населения - для
западной Европы это нормально.
  - Десять тысяч? Всего? - Берч облегченно рассмеялся. - Ну, это мы и сами
справимся.
  Одноклубники, как по команде, повернулись к нему и с интересом уставились,
ожидая продолжения.
  - А чего? - тут же смутился Игорь. - Ну, десять и десять... Магеллан, вон,
на Филиппинах с пятьюдесятью моряками против двух тысяч островитян
сражение закатил.
  - Я помню, - кивнул Комов. - Как раз в этом сражении его и грохнули.
  - Ну и что? - развел руками Берч. - Зато португальцы победили!
  - Лично мне этот пример не нравится, - под общий смех сообщил Кузнецов. -
Предпочитаю, чтобы все закончилось наоборот. Ладно, будем решать проблемы
по мере их возникновения. Купец, что нас сюда привез, рассказывал, что тут
по всему острову дорога вдоль берега тянется. Так что, разбирайте пищали,
каждому по штуке, бочонки с порохом, сворачивайте свои подстилки, и будем
пробираться на проезжий тракт.
  Увы, сказать это оказалось куда проще, нежели сделать. За прибрежной
полосой шириной в два десятка шагов начинались заросли колючего
можжевельника высотой в два человеческих роста, на долгие годы своей жизни
настолько переплетшего ветви, что превратился в единое целое - приятно
пахнущую, но непреодолимую стену. Поначалу Кузнецов походил по берегу
туда-сюда, надеясь найти хоть какой-нибудь просвет, но вскоре сдался,
вытянул из ножен меч и принялся безжалостно рубить ветви, пробивая хоть
какой-нибудь проход.
  - Хорошая практика, коли меча уже пару месяцев в руках не держал...
  Увы, как не крепился фогтий, спустя полчаса он выдохся и вынужденно
уступил свое место Комову. Следом встал Толя Моргунов, за ним - Игорь
Чижиков. Так, ступая след в след и постоянно работая клинками,
одноклубники продвигались вперед со скоростью примерно метр в минуту. К
полудню все изрядно выдохлись и, обнаружив небольшую прогалину,
представлявшую собой просто обширный выступ скальной породы, остановились
на привал, попадав на устилающий камень сероватый мох. Из приятного было
то, что мох оказался довольно мягким. Из неприятного - развести огонь и
приготовить еду, или хотя бы вскипятить воды было невозможно: добыть
хворост из окружающего кустарника не смог бы и сам Господь Бог.
  - Блин, кажется попали... - сделал вывод Берч, поглаживая свой округлый
животик. - Сколько там еще до Аренсбурга топать? Хоть до заморозков успеем?
  - Солонины пожуй, на душе легче станет, - посоветовал Кузнецов.
  - Ага, потом пить захочется. А нечего, - настроение Игоря стремительно
ухудшалось. - И чего нас сюда понесло?
  - Не скули, - поморщился Виктор. - Коли дело выгорит, станешь маркизом. Ты
ведь хотел получить дворянский титул?
  - А маркиз выше барона, или ниже?
  - Маркиз - это маркиз, - Кузнецов, тяжело вздохнул, поднялся, подошел к
окружающей прогалину стене можжевельника и снова принялся рубить колючие
ветви. В таких ситуациях лучший способ руководства: личный пример.
  Действительно, еще до того, как он окончательно выдохся ему на плечо
положил руку Комов, и заступил на место фогтия. Теперь они работали без
рюкзаков, возвращаясь для отдыха на камни. Какой смысл держать на плечах
лишнюю тяжесть, если за час удается продвинуться едва на сотню шагов?
Поняв, что они застряли здесь надолго, одноклубники поставили на скале
палатки, белый орденский шатер, надули матрасы - лежать, так хоть на
мягком. Вместо мяса и воды подкрепились взятыми в дорогу у гапсольского
серва яблоками.
  - Еще пара таких дней, - предсказал Берч, - и нам вместо покорения страны
придется сдаваться в плен...
  - Ты сперва найди, кому сдаться, - посоветовал лежащий неподалеку Чижиков.
  - Тоже мне, Магеллан.
  Ночевать пришлось в стихийно возникшем лагере, а поутру одноклубники опять
один за другим стали втягиваться в уже довольно длинную просеку. Кое-кто,
уступая голоду, начал разворачивать завернутую в холстину солонину и
отрезать себе толстые ломти солонины, но большинство, предчувствуя
неизбежные муки жажды, предпочитало от еды пока воздерживаться.
  Около полудня из просеки вернулся Моргунов и, растянувшись на тонкой
туристкой пенке, сообщил:
  - С вас бутылка, мужики! Впереди рябинник. Весь аж красный от ягод. Метров
двадцать осталось... Кажется, пробились.
  Кузнецов молча поднялся и устремился вперед по проделанной в кустарнике
тропе.
  Можжевельник и вправду наконец-то закончился, разделяясь на отдельные
кустики, закрытые от солнца широкими кронами пламенеющей от ягод рябины.
Витя протиснулся между гибкими стволами рябины еще только подрастающей,
вышел на прогалину, где на густой траве уже развалился, широко раскинув
руки, усталый Комов. Обогнув товарища, он двинулся дальше и вскоре
оказался среди толстых стволов вековых ясеней, толстых и покрытых
наростами наподобие бородавок. В тени густой листвы травы почти не росло,
зато вдосталь хватало сухого валежника: и тонкого хрупкого хвороста, и
толстых сучьев и ветвей.
  Собрав охапку этих готовых дров, фогтий двинулся обратно, на скалистую
поляну где, высыпав добычу, попросил:
  - Неля, Берч, Чижиков, мужики. Выбирайтесь за кустарник, разойдитесь в
разные стороны. Вода нужна. Наверняка здесь или болотина какая, или ручей,
или озерцо поблизости есть. Местность-то низкая. Поищите вокруг.
  Спустя час над очагом, сложенным из найденных вокруг валунов, булькало
пахнущее пряной свининой варево, рядом закипал большой, закопченный
алюминиевый чайник - общая собственность клуба с давних времен. А
довольный собой Игорь Берч громко вспоминал:
  - Вижу я, впереди низинка, и вроде деревьев поменьше. Ну, думаю, где
низина, там и болото. А в болотах вода-то завсегда чистая, через торфяники
фильтруется. Можно не кипяченой пить! Я тут же туда повернул, через
орешник продрался... Да, орехи там уже поспели, фундук натуральный. Вот...
Ну, значит, продираюсь через орешник, а там колея. Я еще, помнится,
удивился: откуда здесь колея-то? Не тропа даже, а самая натуральная колея:
две полосы до самого камня продавленные, и валик с чахлой травкой
посередине. А потом и соображаю: да ведь это дорога! Дорога та самая. Ну,
что мы искали. Тут я как кинусь бежать. В смысле, вперед. Я ведь человек
уравновешенный, хладнокровный. Я понимаю - никуда дорога не денется, коли
уж накатали, а вода прямо сейчас нужна. Ну, я в низинку...
  - Я так думаю, мужики, - перебил его Кузнецов, - что толпой нам тут
шляться и вправду не след. Засветимся. Разведку нужно сделать по-тихому,
внимания не привлекая. Жратвы, кстати, раздобыть на первое время. В общем,
место здесь, в можжевельнике тихое, случайных людей сюда забрести не
может. Думаю, базовый лагерь нужно делать здесь. Мы с Нелей пройдем по
дороге до ближайшего селения, попытаемся разведать обстановку и
чего-нибудь купить. Если купец не врет, и до ближней деревни пять верст,
до вечера успеем обернуться.
  - А я? - возмутился Игорь. - Это ведь я дорогу нашел!
  - Ладно, - махнул рукой фогтий. - И ты тоже пойдешь, Магеллан. Двое дворян
и приличная леди опасными показаться не должны.
  Наскоро перекусив, и оставив все вещи, кроме меча и ножа на поясе и
кошелька в поясном кармане, все трое продрались через рябинник на дорогу
и, повернув на запад, пошли быстрым шагом, экономя драгоценное время.
  На протяжении почти трех километров дорога тянулась через драгоценный
ясеневый лес, временами перемежающий с рябинниками, можжевельником и
небольшими кленовыми рощицами, как вдруг впереди открылся обширный луг, за
которым, почти скрываясь за линией горизонта, величественно помахивала
темными крыльями ветряная мельница, сильно смахивающая на голландскую - с
конусообразным верхом и широкой "юбкой" у земли.
  - Вот черт, - не удержался Кузнецов. - Надеюсь, купец ничего не перепутал,
и не высадил нас в Нидерландах.
  Спутники ничего не ответили, а вот дорога, нырнув в широкую низину и
попетляв там между пахнущими тиной ямами, опять забралась наверх, и с
вершины взгорка спутники опять обнаружили, что вдоль линии горизонта машут
крыльями ветряные мельницы - на этот раз целых три.
  - Вот жаба, - на этот раз засомневался Берч. - Неужели и вправду
промахнулся?
  Дорога опять спустилась между холмами, потом поднялась наверх, потянулась
вдоль черного из-за вывернутых комьев поля и увидели пахаря неподалеку
пахаря, бредущего за вороной лошадью.
  - Озимые, что ли, сажать собирается? - пожал плечами Кузнецов. Больше
всего его удивило не то, что поле возделывают ранней осенью, а то, что за
сохой стояла женщина. - Эй, хозяюшка, дай Бог тебе урожаев хороших, ты к
нам на пару слов не подойдешь?!
  Женщина обернулась, натянула поводья, после чего бросила лошадь с плугом
прямо в поле и, вытирая руки о подол, пошла навстречу гостям.
  - По-русски понимает, уже хорошо, - негромко порадовался фогтий, оглядывая
незамысловатый наряд сервки: платок на голове и домотканое платье с
несколькими юбками, одетыми одна поверх другой.
  - И вам здоровья, добрые люди, - поздоровалась женщина.
  - Мы с женой и пажом плыли в Аренсбург, - не дожидаясь расспросов, сообщил
Витя. - Купец, высаживая, сказал, что здесь совсем рядом.
  - Обманул тебя купец, добрый человек, - приветливо улыбнулась сервка. -
Город наш совсем с другой стороны, и идти до него далече. Коли дальше по
дороге, то в деревне нашей, Лаапки, отворот будет, от моря вглубь острова,
к Робаке. Дорога через сушу одна, заблудиться не бойтесь. Оттуда к Каисе,
потом на Пиилу. В ней двор постоялый есть, в нем и переночуете. По утру на
Саю пойдете далее, а от нее до Аренсбурга ужо рукой подать, после полудня
доберетесь.
  - А ты чего, вдова? - втиснулся в разговор Берч.
  - Господи помилуй, - испугалась женщина. - Почто говоришь-то такое,
господин?
  - А чего пашешь сама, а не муж?
  - Я и баба, и мужик, я и лошадь, я и бык, - несколько успокоившись,
ответила прибауткой сервка. - Когда ж мужу пахать? В море он каженный день
выходит, по рыбу. От земли, известно, не прокормишься. А нас в доме
пятеро...
  - Коли ловит, - тут же навострил уши фогтий, - может у него и на продажу
чего есть? Нам с собой чего взять, покушать в дороге?
  - Отчего же не быть, есть рыбка, - кивнула сервка. - И свежая есть, и на
леднике подмороженная, и камбала копченая вчерашнего дня. Вам какой
хочется.
  - Копченой, естественно, - кивнул Кузнецов. - В дороге стряпать некогда,
сама понимаешь.
  - А как же, само собой, - с готовностью согласилась женщина. - Я сейчас,
господа, только кобылку распрягу. Могу и пивка вам налить. Муж отменное
пиво варит, в округе все знают.
  - Что-то проголодался я с дороги, - Виктор внезапно ощутил, насколько
остро подвело голодом живот. - Может, и покормишь заодно, хозяйка?
  - Как господам угодно будет, - отпустив лошадь пастись на еще невспаханную
сторону поля, женщина направилась к ним. - Идемте, я дорогу покажу. Тут
недалече, только болотину лягушачью обогнуть потребно, а там и Лаапки
рядом.
  Вскоре путники поняли, что до селения они не дошли всего нескольких сотен
шагов. Обычная эзельская деревушка состояла из полутора десятка дворов,
над которыми работяще поскрипывала деревянными валами одна на всех древняя
мельница. Каждый двор в Лаапке огораживала невысокая стена из небольших
валунов, покрытых толстенным слоем зеленого мха: наглядная иллюстрация
того, что стоит человеку опустить руки, как равнодушная природа тут берет
свое. Нередко на эти ограды был положен слой поленьев, россыпь черепицы
или старая, отслужившая свой век лодка. И, разумеется, из-за каждых ворот
старательно тявкала собака.
  Дом встреченной ими женщины стоял почти с краю поселка, так же, как и все
остальные огороженный каменной стеной. Во дворе поднимал ветви к небу
огромный вяз, а возле крыльца отцветала в преддверии зимы небольшая клумба
с хризантемами.
  - Интересно, где твой муж рыбачит? - полюбопытствовал фогтий. - Что-то
моря в округе не видно.
  - Здесь оно, за рощей, - неопределенно махнула рукой хозяйка. - На самом
берегу строиться нельзя. А то, как непогода, со двора все в момент унесет,
и не найдешь. А дорога на Аренсбург чуть дальше поворачивает, мимо
мельницы.
  - Как тебя зовут-то, работящая? - понимающе кивнул Кузнецов.
  - Вийя, господин.
  - Чем угощать станешь, Вийя?
  - Камбала копченая у нас есть, господин, пиво ячменное, солонина из
погреба.
  - Только не солонина! - испугался Игорь. - Она мне уже обрыдла за
последнюю неделю.
  - Капуста есть квашенная, хлеб, сыр, брынза, яблоки моченые, пироги, мозги
козьи...
  - Сыра хочу! - встрепенулась Неля. - Тыщу лет не ела!
  - Пива, - добавил Берч.
  - И камбалы, - закончил Витя. - К пиву копчененькая рыбка в самый раз
будет.
  - В дом пойдете, господин, или тут сесть желаете?
  - Конечно, здесь, - прищурился на еще теплое сентябрьское солнце Кузнецов.
  - Еще успеем в четырех стенах зимой насидеться.
  - Тогда здесь присаживайтесь, господа, - Вийя указала на врытую в землю
скамью, перед сколоченным поверх дух высоких пней столу. - Сейчас снедь
принесу. Юхан, где ты ходишь?! - неожиданно громко крикнула она. - В
погреб сходи.
  - Что ты, мама? - мальчишка лет двенадцати появился из ворот пахнущего
сеном сарая.
  - В погреб сходи, пива свежего принеси, - повторила хозяйка. - И кружки
господам на стол поставь. Лайма где?
  - В доме, мам, - паренек низко поклонился гостям и ушел обратно в сарай.
  - Он чего, оглох? - удивился Игорь. - Ему же сказали в погреб топать.
  Однако уже спустя пару минут мальчишка вышел из ворот с довольно большим -
размером с поросенка - собранным из деревянных реек бочонком. Водрузив его
на середину стола, он опять низко поклонился:
  - Простите господа, сейчас кружки будут.
  Он убежал в дом, и вскоре вернулся, но уже не один, а с девчонкой лет
десяти, несущей в одной руке большую миску с капустой, среди которой
краснело изрядное количество моркови, а в другой - медную тарелку с
нарезанным длинными тонкими полосками желтоватым сыром и белесой
рассыпчатой брынзой.
  К слову, тарелка с сыром оказалась единственной металлической посудой на
столе. Вся остальная: миски, кружки, тарелки, подносы - все было вырезано
из дерева и покрыто затейливой резьбой. Самое странное - посуда пахла
можжевельником. Кузнецов готов был поклясться, что не может можжевельник
разрастись до таких размеров, чтобы из него можно было выточить даже миску
не очень больших размеров - но факт оставался фактом: пахла
можжевельником, и все тут!
  Впрочем, при количестве этого кустарника, растущего на острове буквально в
каждой щели, можжевельником тут могли пропахнуть даже болотные караси.
  - Дай сюда, - взяв в руки кружку, подтянул к себе пивной бочонок фогтий и
с размаху вколотил ударом кулака среднюю из досок донышка внутрь. Пиво с
шипением и пеной полезло из открывшихся щелей, а Витя выбил рядом вторую
доску, и зачерпнул пивом благословенный напиток прямо изнутри. Поднес ко
рту, осушил кружку примерно наполовину. - Кислятина! Но пить можно.
  Кузнецов зачерпнул пива для Нели, кивнул на бочонок Игорю, потом запустил
пальцы в капусту и перекинул в рот целый пучок.
  - А вот капустка ничего! Хрустит...
  - И сыр мне понравился. Надо побольше взять, Витя. Мы ведь не одни...
  - Я уже думаю над этим, - тихо сообщил фогтий. - Боюсь только, сервы
сильно удивятся, если нам захочется прихватить с собой целую телегу пива и
жратвы. Нормальные люди в таких количествах сыр и капусту не пожирают.
Разве только пива можно несколько бочонков запросить. Вот тут никто и
глазом не моргнет.
  - А плевать, - небрежно махнул рукой Берч, отрываясь от кружки и облизывая
выпачканные пеной губы. - Пусть думают, что хотят. Рабы.
  Из дома спустилась хозяйка, переодевшаяся из серого и замызганного платья
в праздничное - с цветастой верхней юбкой и верхом, по которому от шеи и
вниз, до пояса, шла широкая полоса красно-синей вышивки, среди которой
затесалась даже желтая золотая нить. Она несла большое деревянное блюдо,
на которой высокой горкой лежали светло-коричневые тушки копченой камбалы.
  - Да ты красавица! - усмехнулся Кузнецов. - Зря тебя муж одну оставляет,
ой зря!
  - Не одна я, с детьми, - зарделась от похвалы Вийя. - Вот, господа, рыбку
кушайте. Совсем свежая. Даже горячая еще.
  - Мальчишка старший у тебя?
  - Да, господин. Первенец, - сервка, польщенная вниманием дворянина,
задержалась возле стола. - А Лайма третья моя. А еще четверым Бог вырасти
не дал, забрал маленькими. Вот и еще один сейчас подрастает. Третий год
пошел, крепенький уже.
  - Сын?
  - Сын, - кивнула Вийя. - Христофором назвали.
  - Крещеный?
  - Конечно, господин, - кивнула женщина. - Священник при крещении так и
нарек.
  - А остальные?
  Вопрос застал женщину врасплох. Она с тоской оглянулась на дом, теперь
явно сожалея, что втянулась в разговор. Теперь уйти, не ответив, было
невозможно. За такую грубость дворянин мог и разозлиться. Порубает всех, и
глазом не моргнет.
  - Католики мы все, - осторожно сообщила женщина. - В церковь ходим...
  - Перекрестись, - предложил фогтий, зачерпывая себе еще пива.
  Вийя выпрямилась, словно собираясь совершить великий подвиг, а потом
неспешно прикоснулась сложенными в щепоть ко лбу, потом к животу, к
правому плечу, а потом к левому. При этом у нее было такое лицо, словно
она выпила прокисшего молока и теперь не знает, куда его выблевать.
  - Понятно, - опустошив кружку наполовину, потянулся к камбале Кузнецов. -
У вас все так крестятся?
  - Чего привязался? - не выдержала Неля. - Язычники и язычники, тебе-то что?
  - Рыбка, кстати, вкусная, - пропустил реплику мимо ушей Виктор. - Так как
епископа вашего зовут, хозяйка? А исповедывалась давно?
  - Витя, отстань от человека! - повысила голос Неля. - Ты сюда жрать
пришел? Вот и ешь, не отвлекайся.
  - Костел у вас в деревне есть, Вийя.
  - Нет, и не было никогда, господин, - угрюмо сообщила женщина. - Монахи
наши только по усадьбам дворянским и ходят. В доме рыбацкой отродясь
никого не бывало. В селении нашем даже мимо ужо лет десять священники не
проходили. Только господин наш, Ганс фон Белинсгаузен, поминает иногда,
чтобы ихнему Богу завсегда молились и крестились в костеле. А кто морским
людям или духам земли подношения носить станет, пороть обещал.
  - Но ты ведь все равно носишь?
  - Ношу, - гордо ответила Вийя, наговорившая уже слишком много, чтобы
отпираться от очевидного факта.. - И духам земли молока наливаю, и морским
людям хлеб и кровь ношу.
  - Это я уже догадался, - кивнул фогтий. - Но про ваше язычество пусть у
папы римского голова болит. Мне интересно, как вы ухитрились своего
младшего окрестить? С чего это вдруг?
  - Трое малых один за другим померли, господин, - сервка поднесла руки к
подбородку, говоря над самыми кончиками пальцев. - Вот мы с мужем к
хозяйскому Богу пойти и решились.
  - Правильно сделали, - похвалил Кузнецов. - Чем больше у дома
духов-хранителей, тем оно надежнее. Вкусная у тебя рыба, хозяйка. Кто
делал?
  - Я и коптила, - кивнула Вийя. - Муж всегда либо в море, либо сети чинит,
либо лодку. Когда же ему этим заниматься?
  - "Я и баба и мужик, я и лошадь, я и бык", - кивнул Витя, зачерпывая еще
пива. - Помню. Хорошая ты хозяйка. Работящая, красивая, готовишь вкусно.
Прибрать тебя к себе, что ли?..
  Неля молча сложила маленький угловатый кулачок и поднесла к его носу.
  - ... но сейчас замком заниматься некогда, - закончил Кузнецов. - Дела на
острове есть неотложные. - А пиво хорошее. И рыба вкусная, и сыр нравится.
Ты знаешь, я у тебя, пожалуй, всего этого поболее куплю. Про запас, и
изрядно. Есть еще такой снеди у тебя?
  - Есть, господин, - поняв, что разговор поворачивает в безопасное русло,
женщина сразу оживилась. - Сыра, правда, мало, всего четыре головы
осталось. И брынза еще над кадушкой стекает. Но пива в погребе пять
бочонков, берите, сколько пожелаете. А рыбы и вовсе четыре корзины.
  - Как же, "сколько пожелаете", Вийя, если его всего пять бочонков? -
добродушно рассмеялся фогтий. - Придется брать сколько есть. Отдавай уж
все. И рыбу всю у тебя заберу, и сыр, и... - он почесал в затылке. - И еще
капусты твоей квашеной пару бочонков, десяток кочанов капусты свежей.
Репы, моркови по корзине, если есть. Что еще? Соль, перец, убоину.
Картошки, разумеется, нет...
  Он сделал небольшую паузу, словно надеялся, что хозяйка воскликнет: "Да у
меня этого добра половина погреба!". Но, естественно, не дождался -
сладкий "батат" все еще оставался нераскрытой тайной далекого
американского континента.
  - Чего стоишь? - повысил он голос на изумленную женщину. - Ты продашь нам
этой снеди, или нет? Ах, да...
  Кузнецов полез в поясной карман и достал оттуда тяжелый новгородский
серебряный рубль, кинул на стол:
  - Хватит тебе этого за наш обед и повозку еды? Бери, бери, не бойся. Есть
повозка в хозяйстве?
  - Да, господин, - спохватилась Вийя. - Юхан, сбегай на поле, приведи
кобылу! Стой! Телегу сперва освободи, мы ее пока загрузим. Так чего
желаете, господин?
  - Всего, - кратко сообщил Кузнецов.
  - Сейчас, господин, - хозяйка торопливо сцапала монету со стола и
потрусила к сараю.
  - Зачерпни мне еще, - протянула Неля кружку фогтию. - И вообще, чего ты
пристал к бедной женщине: крещеный, некрещеный?
  - Интересно было, - Витя вернул Неле полную кружку, - насколько у здешних
туземцев взыграет чувство патриотизма, если свернуть шею епископу.
  - Это вопрос не патриотизма, а религиозных убеждений, - поправила его
женщина.
  - Хоть горшком называй, - пожал плечами Витя, - а сервам епископ по
барабану. Я так думаю, они внимания не обратят, хоть всех ксендзов по
ясеням развешивай. Похоже, в здешних землях попы обращали в христианство
только тех, у кого деньги есть, или земли богатые.
  - Так по всей Прибалтике было, - сообщила Неля. - Мог бы просто у меня
спросить, а не мучить бедную женщину.
  - Короче, в любых местах богатых людей мало, а бедных много, - Виктор,
подумав, потянул к себе еще одну рыбку. - Значит, многочисленных маршев
протеста нам после смены власти не грозит.
  - Богатых может, и мало, - зевнул осоловевший от сытости Берч, - но вот
слуг у них много. Они не одни выйдут, они слуг и воинов своих приведут.
  - Без разницы, - поморщился Кузнецов. - Одно дело - человек, идущий
воевать по убеждениям, и совсем другое - идущий из-под палки. Разбегутся
ведь при первой возможности. А про случаи дезертирства среди наемников
лично я не слыхал еще ни разу.
  Юхан, впрягшись в оглобли, выкатил из сарая телегу, днище которой лишь
слегка было присыпано сеном:
  - Мама! Я за Ниашкой побежал.
  - Беги... - Вийя вышла на крыльцо, неся в руках плетеную корзину примерно
полуметра в диаметре и метр высотой. - Вот, господин. Здесь копченая,
свежая, еще горячая. Остальная уже остыла.
  - Ничего, мы и холодную съедим, - кивнул фогтий. - Всю тащи.
  - Да, господин.
  - Да, Вийя, - спохватился Виктор. - А до Робаки отсюда далеко. Ну, до
деревни, что первая на пути к Аренсбургу?
  - Верст пять, господин.
  - Мы дойти туда до темноты успеем?
  - Конечно, господин. Там дорога хорошая.
  - Это хорошо, - Кузнецов переглянулся с Нелей и поднялся со скамьи. -
Игорь, я так думаю, что нам таскаться обратно к морю, а завтра снова
возвращаться сюда, чтобы топать в сторону Аренсбурга, смысла нет. Ты, коли
знаешь, как с сервами обращаться нужно, забирай припасы и вези к нашим. А
то они оголодают без нас. Предупреди, что вернемся мы... Ну, скажем,
недели через две. Пусть отдыхают и не дергаются.
  Фогтий поднялся, допил пиво, кивнул женщине и они вдвоем спокойным шагом
двинулись по указанному Вийей пути - в сторону мельницы, вдоль которой
должна уходить дорога через остров.
  Сервка тем временем сновала от сарая к телеге и обратно, доставая из
спрятанного в тени сарая погреба корзины с рыбой и относя их на телегу.
Следом за камбалой настал черед деревянных бочонков - с капустой ли, али с
пивом по виду не определишь. Берч наблюдал за всем этим, постоянно
прихлебывая пиво. У него уже имелось твердое ощущение, что он залился до
самых краев, и кроме одного-двух глотков больше уже не влезет - но пара
глотков заливалась поверх предыдущей пары, потом еще и еще... Кружка
заканчивалась, он зачерпывал новую - и снова добавлял и добавлял,
чувствуя, как по телу растекается приятная истома.
  К сыру и бочонкам Вийя добавила сверху десяток капустных кочанов, насыпала
несколько корзин моркови, брюквы и сельдерея, немного подумала и выложила
еще несколько кувшинов, обвязанных сверху промасленными тряпицами. Телега
выглядела груженой до отказа, и женщина наконец успокоилась. Тут как раз
вернулся верхом на лошади мальчишка, и они стали запрягать ее в оглобли.
  - Вот, господин, нагрузили все, - наконец-то подошла сервка к Берчу. -
Юхан отвезет припасы, куда вы ему прикажете.
  - Молодец! - Игорь залпом выхлебал оставшееся в кружке пиво и рывком
поднялся. - Пошли!
  Он, покачиваясь, побрел по дороге в обратном направлении, а эзельский
мальчишка, погоняя впряженную в повозку лошадь, двинулся следом - места на
телеге, куда сесть возничему, просто не оставалось.
  Как ни шумело у Игоря в голове, однако поворот и низинку за дорогой,
напротив рябинника, за которым зеленели заросли можжевельника, он узнал. В
конце концов - именно он нашел это место. Выбрав травянистую прогалинку
между старыми ясенями, Берч остановился, повернулся к серву и вскинул руки:
  - Стой! Все, приехали! Выгружай.
  - Н-но... куда, господин? - закрутил головой мальчишка. Тут же лес!
  - Здесь выгружай, кому сказано! - схватился за меч Игорь. - Как ты смеешь
спорить, раб?! Я купил вашу рыбу и пиво! Теперь что хочу, то с ними и
делаю! Сгружай, я желаю сожрать и выпить все именно здесь!
  - Здесь? - все еще продолжал сомневаться Юхан. - Прямо тут, на траву?
  - Да!
  - Н-ну... Как скажете, господин... - он перекинул вожжи через оглобли,
обошел телегу сзади и принялся торопливо выставлять бочонки и корзины. В
конце концов, деньги за товар уплачены, а что собирается делать с ним
перепившийся дворянин - не его дело. Так даже лучше: бросить все здесь, и
повернуть домой. А то он уже думал, что ехать до Орисари, а туда за один
день не обернешься. Пришлось бы ночевать там, или вовсе в лесу.
  После того, как мальчишка выгрузил на поляну все купленные у его матери
припасы, Игорь демонстративно уселся на толстый сук валежника, достал из
ближней корзины одну рыбину и принялся демонстративно, с жадностью ее
пожирать, дожидаясь, пока серв развернется и скроется за поворотом дороги.
Но едва туземец исчез, он поднялся, схватил головку сыра и целеустремленно
врезался в рябинник. Спустя несколько минут Берч выбрался на скалистую
поляну, кинул сыр возле дотлевающего костра и остановился рядом с
растянувшимся на надувном матрасе Лешей Комовым:
  - Мужики, там, у дороги, несколько бочонков пива, копчушка и капуста. Я
привез!
  - Правда? - одноклубники повскакивали со своих мест.
  - Я что, врать буду? - Берч с наслаждением вытянулся на освободившимся
матрасе и закрыл глаза. - Гуляйте, мужики, пока пиво не скисло. Оно тут
без консервантов...


                                  Глава 5

  Чушка епископа

  Аренсбург ничем не отличался от прочих городов Европы. Такие же
глинобитные дома - деревянный каркас, замазанный перемешанной с навозом и
соломой глины, оштукатуренный снаружи и изнутри, такая же вонь на улицах,
куда жители выливали содержимое ночных горшков и ваз, а многочисленные
лошади потом добавляли сверху свои кучи и лужи. Затянутые вычищенной
рыбьей кожей окна, делающие фасады похожими на лица с многочисленными
бельмами, низкие вывески с изображенными на них сапогами, коврижками,
иголками и молотками, многочисленные лавки с широко распахнутыми дверьми.
  Впрочем, одно отличие все-таки имелось - улицы Аренсбурга оказались не в
пример шире обычных для западной Европы щелей, в которых с трудом
разъезжались две телеги, но уже не могли протиснуться мало-мальски
приличные кареты. Хотя, может быть, это же являлось и недостатком - улицы
были широки потому, что размеры города не ограничивались снаружи
крепостными стенами. Впрочем, главной защитой Аренсбурга являлось холодное
Балтийское море и нищета города: плыть в такую даль ради его разграбления
являлось делом... нерентабельным. Пара тысяч населения столицы не смогли
бы насытить крупный воинский отряд - а мелкий рисковал получить жесткий
отпор со стороны епископского войска и отрядов живущих близи от города
дворян.
  Зато в городе имелся порт и, соответственно, несколько постоялых дворов.
Витя Кузнецов выбрал тот, на вывеске которого были намалеваны большая
кровать и порхающая над ней жаренная курица: именно то, чего больше всего
хотелось сейчас получить усталым путникам.
  - Хозяин! - толкнув дверь, сразу потребовал фогтий. - Мне нужна лучшая
комната и чистое белье. Ты знаешь, что такое белье?
  - Да, господин, - ответила ему дородная женщина во влажном переднике
поверх длинных, до пола, юбок, и одном лишь чепце на голове.
  - Тогда покажи нам комнату и прикажи зажарить такого же жирного каплуна,
что нарисован у вас на вывеске. И подай красного вина. Только не сюда, а в
комнату. Мы будем есть там.
  Несколько минут спустя фогтий и его спутница уже лежали на постели,
блаженно вытянув усталые ноги и закрыв глаза.
  - Если спросят, почему мы без коней, отвечай, что мы приплыли на корабле,
- тихо предупредил Витя. - Здесь это никого удивлять не должно. А прибыли
мы купить себе землю и поселиться на уединенном острове.
  - Они подумают, что у нас с собой много денег и захотят ограбить...
  - Пусть хотят... Положу меч рядом с постелью и поставлю возле двери
какую-нибудь ловушку. Пару грабителей зарублю, остальные быстро успокоятся.
  - Как хочешь, - не стала спорить Неля. - Покупать, так покупать.
  Их переход через остров прошел без всяких приключений, и оказался даже
скучен. Все пейзажи, все селения, все плоя и леса походили друг на друга,
как братья-близнецы. Голландские мельницы, каменные валы вокруг дворов,
густые заросли можжевельника, алые кроны рябины и толстые стволы ясеней.
Ночевать оба раза они тоже останавливались одинаково: ближе к вечеру
Кузнецов вламывался в первый попавшийся дом, и лаконично сообщал:
  - Мы останавливаемся здесь ночевать, - после чего выбирал комнату и
требовал приготовить ужин.
  Сервы покорно склоняли головы, освобождали указанное помещение от лишних
вещей и приносили пиво и копченую камбалу. Похоже, подобное поведение
дворянина воспринималось ими как нечто, само собой разумеющееся, а вот
брошенная утром мелкая серебренная монетка - уже как нежданный дар небес.
  Камбала на ночь, камбала утром, камбала днем. Пиво в разных селениях
оказывалось разным на вкус и не приедалось, сколько его не пей - а вот
копченная камбала вскоре встала поперек горла, и теперь они с нетерпением
ожидали заказанную курицу.
  В дверь вежливо постучали, после чего, не дожидаясь ответа, вошли. Точнее,
вошла - та самая дородная тетка, что определила их в эту комнату. Она
поставила на стол кувшин, несколько узких и высоких деревянных рюмочек.
  - Вы всем довольны господин? Ничего больше не нужно?
  - Пока нет, - сладко потянулся Кузнецов. - А что, твоя таверна? Это просто
остров амазонок, да и только. Пашут женщины, дрова пилят женщины, скот
режут женщины. У вас тут земли нельзя купить, хозяйка?
  - Какой земли? - не поняла женщина.
  - Нормальной, хорошей земли. Поместье вместе с парой деревенек и готовым
хозяйским домом? Уединиться нам с женой хочется от мира, пожить спокойно,
детей народить. А у вас, я слышал, уже лет двести войн не случалось.
  - Оно верно, господин, - согласилась тетка. - Набегов здесь отродясь не
бывало.
  - А коли покупать землю, то разрешение от епископа получать нужно, или нет?
  Тетка пожала плечами. Ей явно никогда не приходилось покупать на Эзеле
поместий.
  - А где замок вашего епископа? Как мне завтра его найти?
  - Так то совсем просто, - кивнула хозяйка. - Дорога, что от нашей улицы
начинается, как раз к замку и ведет. Он тут недалече, запыхаться не
успеете.
  - Он гостей принимает, или затворником живет?
  - То мне неведомо, - призналась тетка. - Наше сословие к нему и близко не
подпускают. Да, господин, каплуна вашего как раз ощипывают, сейчас на
вертел оденут. Может, пока вам камбалы копченой принести?
  - Не-ет!!! - хором вскинулись Виктор и Неля, переглянулись и дружно
рассмеялись.
  - Вы, видать, на нашем корабле плыли, - понимающе кивнула хозяйка и вышла
за дверь.

  * * *

  - Мне здесь нравится, - сообщил Кузнецов, когда они следующим утром,
позавтракав настоящей яичницей с беконом, вышли на улицу. - Про войну
эзельцы слыхали лишь из рассказов кнехтов, что на континент плавали;
разбойники только в сказках встречаются; в городской страже два десятка
человек. Я начинаю чувствовать себя нутрией, забравшийся в теплый
инкубатор. Мы может атаковать город хоть сейчас! А потом разворачивать
наступление на замок. Что там Росин просил? Побольше шуму и гаму? Будем
стрелять в воздух. Я думаю, эти обленившиеся туземцы разбегутся от одного
только грохота.
  - Вот черт! А я не могу немного походить в джинсах и резиновых сапогах? -
ответила Неля, подтягивающая подол платья повыше от земли и переступающая
зловонную лужу. - Витя, не нужно захватывать этого города! Я не смогу жить
среди этой вони. Даже королевой.
  - Ничего, мы обоснуемся в замке, - пообещал фогтий. - Господин епископ,
вон, тоже от этой клоаки подальше держится.
  Они как раз вышли за пределы города, и дорога сразу стала сухой и твердой,
остро пахнущей можжевельником.
  - Уму непостижимо, - покачала головой Неля. - Город-то всего ничего, сотен
пять домов, не больше. Неужели трудно сделать канализацию? Или, хотя бы,
выгребные ямы? До золотарей здешняя цивилизация еще не доросла?
  - Вот станешь королевой, и займешься, - усмехнулся Кузнецов. - Наладишь
санитарно-гигиеничский контроль, за каждый вылитый на улицу горшок
прикажешь отрубать по одному пальцу, а за заболевание дизентерией -
сжигать на костре. Мигом все в порядке станет.
  - Слушай, - неожиданно сообразила Неля. - Если здесь не королевство, а
епископство, то как я стану называться? Епископшей? Есть такое слово?
  - А ты как предпочитаешь, Нелечка, - усмехнулся Витя. - Чтобы я придумал
для тебя специальный титул, или чтобы я объявил Эзельское епископство...
Ох, едрит мою канитель левым сапогом через голову...
  Заросли можжевельника, тянущиеся вдоль дороги, отступили, и фогтий увидел
впереди замок эзельского епископа. Увидел его сразу, целиком, и даже
остановился, словно споткнувшись, пытаясь переварить открывшееся зрелище.
Ибо это был действительно Замок.
  Обитель эзельского епископа не отличалась изысканностью форм, больше всего
напоминая по форме чугунную чушку, приготовленную к продаже заезжим
купцам. Обычный параллелепипед, и две башни по сторонам от ворот, едва
поднимающиеся над общим массивом, и еще одна, на углу, чуть-чуть повыше,
ничего не меняли. Обычная серая чугунная чушка. Вот только в высоту она
составляла никак не меньше пятнадцати метров, в длину - метров триста, а в
ширину - около двухсот.
  - Ох и ни хрена себе! - пораженно пробормотал Кузнецов. - Он что,
собирается в случае войны спрятать здесь население всего острова?
  - Интересно, сколько нужно народа, чтобы вымыть в нем все полы? -
задумчиво почесала в затылке Неля. - Или они зарастают грязью со времен
построения замка?
  - Вот черт! Росин не говорил, что нам придется штурмовать такую махину.
Лично я не полез бы на эту стену ни за какие деньги, - Витя нервно
передернул плечами. - Где я найду наемников для такой авантюры?
  - Пошли, поближе посмотрим, - предложила Неля и первая двинулась вперед.
  При ближайшем рассмотрении замок выглядел еще хуже, нежели издалека.
Оказалось, что его окружает широкий ров с морской водой - замок стоял на
самом берегу, и вырытый канал выходил прямо в открытое море. Мост у
главных ворот был, естественно, подъемный. Воротины - толстыми и
окованными железными полосами. С обратной стороны замка Неля заметила еще
одну калитку - но никаких мостиков к ней не вело. Вдобавок, на каждой из
четырех стен дежурило по воину, которые прогуливались туда-сюда,
посматривая вниз.
  Единственное, что утешило бывшего артиллериста - из окон замка не
выглядывало ни единого пушечного ствола. Окна, кстати, были широкими и
высокими, в готическом стиле. Увы, они возвышались надо рвом на высоте
метров семи и были забраны толстыми решетками - так что, для проникновения
в замок тоже не годились.
  - Я хочу рассмотреть его изнутри, - сказал фогтий.
  - Так давай, постучим в ворота и попросим аудиенции, - пожала плечами
Неля. - Скажем, что хотим купить в его владениях землю и стать его
подданными. Ну, в общем, по твоей легенде?
  - Не пойдет, - покачал головой Кузнецов. - Что хорошо для обмана
трактирщицы, не пройдет при разговоре с дворянином. Во-первых, я не знаю
правил покупки и продажи земли. Во-вторых, у меня нет имени. Дворяне
неплохо разбирались в родословных друг друга, почти поголовно приходились
дальними родственниками. Стоит ошибиться хоть в мелочи, как меня сразу
поймают на лжи. А я вообще ничего ни про один род не знаю! К тому же, меня
спросят, откуда я родом. И что? Я не знаю ни одного языка кроме русского.
К тому же, совершенно не ориентируюсь, в каких местностях какие дворянские
роды обитают. А епископ почти наверняка - знает.
  - И что тогда делать? Отправимся домой, или все же попытаемся набрать в
немецких городах ландскнехтов?
  - Я не знаю, Нелечка. Не знаю. Мне кажется, такой замок взять вообще
невозможно. Разве только снести артиллерией одну из стен и завалить ров.
Но для этого потребуется полсотни стволов и полгода времени, не считая
сотен тонн пороха и такого же количества чугунных ядер. Но такая операция
не уложится ни в одну смету. Нужно подумать. Нужно очень хорошо подумать.
А еще - узнать численность гарнизона, примерную схему крепости,
расположение постов, покоев епископа и план организации обороны. Вот черт!
Мне нужно любым возможным способом попасть внутрь...
  Последующие три дня Виктор и Неля посвятили прогулкам по городу и его
окрестностям. Они завтракали в своем трактире, после чего выходили на
улицу и начинали долгий вояж. Молчаливый сапиместкий фогтий вглядывался в
вывески, заходил в кузни и лавки, шаря по прилавкам отсутствующим
взглядом, иногда задавал вопросы, иногда без предупреждения уходил на
улицу, заставляя Нелю бежать следом. Кузнецов бродил по каменистому,
обрывистому побережью, принюхивался к можжевельнику, пробовал ладонями
холодную воду и опять уходил в город. К замку он привел свою подругу
только одиножды - привлекать к себе внимание караульных частыми
появлениями он тоже не хотел. В этот раз он дождался темноты, убедился,
что на ночь мост поднимают, надежно отгораживая замок от внешнего мира и
вернулся на постоялый двор.
  В лавку ювелира он тоже зашел без всякой цели, шаря лазами по сторонам в
поисках зацепки для работы мысли. Повертел в руках короткий нож с наборной
рукоятью, присмотрелся к золотой цепи, взял серебряный кувшин, взвесил в
ладонях:
  - Ого, какой тяжелый...
  - Новгородский, - пояснил ювелир. - Они там драгоценного металла не
жалеют. Считают, чем больше серебра - тем красивее. Красота изящной
чеканки, тонкой работы, ажурное плетение выше их понимания.
  - Стенки толстые, - попробовал пальцами край узкого горлышка фогтий. -
Держать должны хорошо.
  Впервые за последнее время взгляд Кузнецова стал осмысленным, а голос
задрожал от возбуждения:
  - Мне нравится этот кувшин! Я хочу его купить.
  - Он стоит десять талеров, господин.
  - Я возьму его за пять, а вдобавок еще три. У тебя есть еще три серебряных
кувшина?
  - Новгородских?
  - Любых!
  - Идем! - сграбастав покупку под мышку, Витя схватил Нелю за руку и
буквально поволок ее за собой к ближайшей портновской мастерской. - Кто
хозяин? Мой раб, осел безмозглый, ухитрился спалить в очаге свою одежду.
Пьян, наверное, был, скотина. Дайте мне что-нибудь готовое, подешевле и
побольше размером.
  - Но, простите, господин, - растерялся от такого напора низкорослый
еврейчик в округлой тюбетейке. - Мы шьем... На каждого. Если вы его
приведете...
  - Я что, голого его по улице поведу?! - повысил тон фогтий. - А потом еще
ждать и как служке, носить ему его тряпье? Ты видишь, мне приходится
самому держать в руках всякие кувшины?! Давай любые обноски, но чтобы
сейчас, или я раскрою твою лысую голову!
  Аргумент подействовал, и портняжка, ненадолго удалившись, вскоре вернулся
с драными на коленях портками и серой рубахой грубого полотна с длинными
рукавами.
  - Для раба сойдет, - кивнул Кузнецов. - Нашей на колени заплаты из толстой
кожи, и я их возьму.
  - Ты чего задумал? - тихо поинтересовалась Неля.
  - Не скажу, - мотнул головой Витя. - Чтобы не сглазить.
  - Ты хоть намекни, - попросила женщина. - А то я сейчас умру от
любопытства.
  - Все очень просто, - усмехнулся фогтий. - Помнишь, я говорил тебе, что не
знаю никаких языков, кроме русского, и ни одной настоящей дворянской
фамилии?
  - Помню.
  - Так вот, нужно этот мой недостаток превратить в достоинство, и тогда все
получится.
  - А кувшины зачем?
  - Ты знаешь, что такое фугас, Нелечка?
  - Очень смутно.
  - Тогда я скажу кратко. Взрыв в замкнутом пространстве учетверяется по
своей мощности. А помещение самого заряда в прочную оболочку позволяет
увеличить мощность взрыва почти на порядок, поскольку давление в точке
взрыва нарастает не постепенно, по мере сгорания пороха, а скачкообразно -
в момент разрушения оболочки.
  - Ничего не поняла.
  - Неважно. Если получится - увидишь.
  - Все готово, господин, - подошел к ним портной, протягивая штаны с
большими заплатами их мягкой свиной кожи.
  - Отлично, - Кузнецов с готовностью кинул ему серебряную мелочь:
скандинавские монетки названия которым он не знал, каждая размером с
ноготь. Виктор уже давно успел усвоить, что настоящие деньги принимаются
всегда и везде, поскольку важнее всего не нанесенный на них рисунок, а сам
металл - его качество и вес.
  - Куда теперь? - спросила Неля.
  - На постоялый двор. Я оставлю там лишние кувшины, а потом - к замку.
  Поскольку таверна стояла как раз на пути к замку эзельского епископа, то
посещение ее почти не заняло времени, и спустя полчаса они уже добрались
до края растущего вдоль дороги можжевельника. Здесь фогтий остановился и
принялся скидывать с себя дорогую одежду, переодеваясь в лохмотья серва.
Закончив маскарад, он лег на землю, немного повалялся в пыли. Поплевал на
руки, постучал себе по лицу, потом приложился к дороге.
  - Витя, ты что, сбрендил? - забеспокоилась Неля.
  - Плюнь на меня.
  - В каком смысле?
  - Ну, поплюй на одежду...
  - Ладно...
  Неля выполнила просьбу Кузнецова, и он снова растянулся на дороге, катаясь
из стороны в сторону. В тех местах, куда попали плевки, появились
живописные грязные пятна.
  - Ну, и как я теперь выгляжу?
  - Ты похож на законченного кретина, Витя, - искренне сообщила женщина.
  - Отлично! Это именно то, что нужно. Жди меня здесь. - Кузнецов сунул
серебряный кубок за пазуху, опустился на колени и побрел на них по дороге.
Остановился, оглянувшись на соратницу: - Пожелай мне удачи, Нелечка.
  - Удачи тебе, Витя. Понапрасну не рискуй.
  - Ну, я пошел, - и он поковылял дальше в сторону замка.

  * * *

  Анджей Сбышек никогда не чувствовал себя цепным псом, хотя жизнь его мало
отличалась от жизни собаки, посаженной на длинную веревку возле ворот,
рядом с одинокой конурой. Купленный епископским начетником еще в детстве,
он с пятнадцати лет жил в небольшой каморке возле ворот, днем и ночью зная
лишь одно дело - бежать к воротам на требовательный стук или звук горна и
либо торопливо скидывать дубовый затвор, либо докладывать о появившемся
госте господину начетнику либо несущему службу дворянину.
  Нет, Сбышек никогда не чувствовал себя цепным псом. На самом деле он
считал себя вершителем человеческих судеб, единолично решающим, кто
достоин счастья или милости - а кто должен прозябать во мраке и несчастии.
Зачастую, ему хватало лишь одного взгляда, чтобы раз и навсегда
предопределить будущее какого-нибудь серва или горожанина. Взглянув на
очередного просителя у ворот через крохотное окошечко калитки, он либо
внимал его мольбам и передавал весть о приходе просителя начетнику, либо
командовал:
  - Убирайся прочь, - и навсегда захлопывал для того путь к хозяйским
милостям.
  Сбышек смог пережить у своих ворот трех начетников и четырех епископов, и
достаточно хорошо знал, кто и как решает дела, чтобы повернуть все так,
как считал нужным - чего бы там не мнили о своем праве казнить и миловать
его знатные господа.
  Разумеется, многие просители догадывались, кто истинный правитель замка и
одаривали привратника чем могли, надеясь о снисхождении. Анджей принимал
дары, и отплачивал за них сторицей, небрежно сообщая:
  - Приходи вечером, сейчас господин епископ готовится к службе и никого не
примет, - либо: - Хозяйский начетник в городе, а начальник караула все
равно прогоняет всех посетителей. Подожди у ворот, и падай к ногам
начетника. Оно надежней будет.
  Но сделать подарок догадывались далеко не все, и тогда Сбышек, подобно
Господу, единолично и беспристрастно решал судьбу очередного гостя.
  В этот раз стук в ворота раздался в тот момент, когда Анджей, доев
капусту, только-только собирался приступить к разделыванию на блюде
большой камбалы, полученной на епископской кухне себе на обед.
  - Недостоин! - мгновенно решил для себя участь незавидного гостя
привратник. Это же надо иметь такую наглость: заявиться к правителю
острова в то самое время, когда он, Сбышек, кушает, как раз переходя к
самому вкусному! Нет, гнать, гнать таких просителей в три шеи, чтобы
другим неповадно было!
  Тем не менее он поднялся и, не дожидаясь, пока стуки привлекут внимание
стражников наверху или позавчера заступившего на службу рыцаря, потопал к
воротам. Открыл окошко калитки, выглянул наружу: никого!
  - Что за черт? - не понял он, просовывая голову в окошко, в надежде
углядеть прячущегося где-то в стороне шутника.
  - Господь, да будет милостив ко всем нам... - послышался мужской голос, и
только после этого привратник догадался посмотреть вниз.
  Перед воротами епископского замка стоял на коленях простоволосый серв -
пыльный, грязный, с потеками пота на лице и пятнами глины на рубахе.
Однако, прежде чем Анджей успел, ругнувшись, захлопнуть окно, серв сунул
руку за пазуху, выдернул и в его руках блеснул серебром большой кубок.
  - Несчастный дворянин приполз на коленях от самой Варшавы молить о милости
господина эзельского епископа и просит принять от него этот дар, -
проситель протянул кубок привратнику.
  Анджей, просунув руку через окошко, принял подношение, и в голове его
промелькнула жадная мысль: прогнать просителя и оставить дорогой кубок
себе. Мелькнула, и пропала - если гость и вправду дворянин, он сможет рано
или поздно добраться до правителя и без его помощи. Тогда о краже станет
известно почти наверняка. Или заметит кто драгоценность в каморке
привратника - и дело опять же кончится в лучшем случае отрубленными
руками. Нет, кубок придется отдать. Начальнику караула. Тот вечером, за
ужином, а то и завтра отдаст подарок епископу, уже забыв наполовину что
это за вещь, и откуда взялась, и все закончится помещением подарка в
замковую казну.
  - Да будет милостив добрый привратник, - заскулили за воротами, и доложит
о том, что милости епископа ищет безымянный дворянин, утративший свое
прошлое. А я, добрый человек, со своей стороны так сильно благодарен
буду...
  Тон просьбы неуловимо изменился, заставив Анжея выглянуть в окошко, и он
увидел, как проситель кидает что-то под воротину. Монетка прокатилась по
просевшей под калиткой колее, описала петлю и упала набок. Поляк
наклонился, подобрав ее с земли - скудо!
  Мнение Сбышека мгновенно изменилось - пожалуй, этот дворянин действительно
достоин хозяйской милости! Господин епископ сейчас как раз отдыхает после
обеда, пребывая в благодушном настроении, начетник тоже в замке, и еще не
занялся насущными делами...
  - Жди здесь! - скомандовал в приоткрытое окошко привратник, сжимая кубок,
пересек двор и поднялся по узкой лестнице на второй этаж.
  Как он и догадывался, закончив обед, правитель острова и его главный
помощник, заведующий казной и хозяйством все еще находились в трапезной,
попивая вино и со смехом обсуждая какую-то историю. Анджей постучался в
приоткрытую дверь, вошел внутрь и в первую очередь поставил на стол кубок,
давая возможность хозяевам оценить дорогой подарок.
  - Хм... - взял в руки кубок начетник, покрутил перед собой. - Красивая
вещь. Откуда она у тебя, раб?
  Все, теперь Сбышек мог не опасаться, что его накажут за попытку вмешаться
в разговор двух дворян или неурочное появление. Поэтому он низко
поклонился и сообщил:
  - У ворот стоит на коленях безымянный дворянин. Он утверждает, что пришел
сюда на коленях от самой Варшавы и потерял свое прошлое.
  - Вот как? - переглянулись хозяева, и в них взыграло любопытство. - Ну-ка,
зови его сюда.
  Сбышек, поклонившись еще раз, быстро спустился вниз, к воротам, отворил
калитку:
  - Заходи, иди за мной. Я провожу тебя к господину епископу.
  - Да снизойдет на тебя божья благодать, добрый человек, - перекрестился
странный посетитель, на коленях переполз через высокий порог и двинулся
так по двору.
  - Давай быстрее, - попытался поторопить его Анджей, но проситель упрямо
покачал головой:
  - Я дал зарок Господу нашему Иисусу Христу, что не поднимусь с колен до
тех пор, пока он не вернет мне свою милость, не отдаст назад имя и прошлое
мое, исчезнувшее во мраке.
  Привратник вздохнул и прекратил свои понукания. Справа послышался смех -
это стражники высыпали во двор полюбоваться необычным зрелищем. Проситель
снес насмешки с поистине христианским смирением, лишь покосившись в их
сторону и перекрестившись, отвесив небесам несколько поклонов. В итоге
путь от ворот до трапезной правителя занял довольно много времени, и
Анджей даже засомневался - а не забыли ли господа, что кого-то ждут?
  - О господин епископ! - заползая в комнату, взвыл проситель, торопливо
перекрестился и гулко стукнулся лбом об пол.
  Начетник с правителем переглянулись - подобное рвение в молитве сулило
трудный разговор. Человек, потерявший разум на ниве служения Господу
зачастую плохо понимает обычные слова и советы. Однако, позволив привести
гостя к себе, отступить они уже не могли, и господин епископ протянул
ладонь для поцелуя:
  - Что привело тебя ко мне, сын мой?
  - Господин епископ! - проситель гулко простучал коленями по полу и припал
грязными губами к ухоженной руке. - Господин епископ, Господь отвернулся
от меня, и только в вашей милости вернуть мне его расположение!
  - Изложи подробнее о своих бедах, сын мой, - эзельский епископ, отдернув
руку, поднялся и отошел к окну, перебирая выточенные из гранитных камушков
скромные четки.
  - Я держал свой путь в Неанурмскую комтурию, чтобы вступить на службу в
ряды Ордена, господин епископ, жалобно шмыгая носом, начал рассказывать
проситель. - На землях Польского королевства один из шляхтичей при мне
оскорбил имя Господа, и я немедля вступился за него, обнажив свой меч.
Однако в схватке нечестивый шляхтич оглушил меня ударом по голове, и с
того самого мига я не помню более имени своего, происхождения и даже языка
своего не помню, разговаривая лишь на дикарском русском языке.
  - Вот как? - история вызвала у правителя такой живой интерес, что он даже
вернулся назад в свое кресло, забыв про брезгливость к посетителю. - Но,
может быть, ты просто уродился русским, сын мой?
  - Как можете вы оскорблять меня столь жутким подозрением?! - попятился
проситель, не вставая, однако с коленей. - Разве вступился бы дикарь из
восточных земель за Господа нашего, Иисуса Христа? Разве пожелал бы он
вступить в ряды Ливонского Ордена? Между тем со слов слуги моего мне
доподлинно известно, что путь я держал в Неанурмскую комтурию по
приглашению самого комтура, что дрался я во имя Господне, а кроме того,
одежды и доспехи мои европейского облика, и ничего дикарского в себе не
имеют.
  - Ну, не знаю, - не сдержал снисходительной улыбки правитель острова,
окидывая взглядом одетое на просителя тряпье. - Думаю, в землях восточных
нередки и такие наряды.
  - Слуга мой, как понял, что помутился разум мой, сбежал в тот же день, по
счастью не украв кошелька и многих ценных вещей моих... А может, и украв -
но мне про то неведомо из-за утери памяти, - на щеки просителя выкатились
два большие слезы. - Думаю я, кара сия обрушилась на мои плечи за то, что
не смог я покарать нечестивца, не чтящего имя Иисуса Христа. С того дня,
одевшись в покаянные одежды, ползу я на коленях по дороге, молясь по пять
раз на дню и вопрошая людей о человеке святом, который сможет испросить
для меня милости у Господа. Многие из встреченных людей указали мне на
вас, господин епископ, как на наместника Бога на здешних земля. Молю вас
от всей души, господин, - опять уткнулся лбом в пол безымянный дворянин, -
испросите у Господа прощения за слабость мою, за то, что не смог я
обрушить в ад нечестивого шляхтича. Клянусь Всевышним, что обретя
твердость разума своего, посвящу я всю жизнь свою и меч свой на то, чтобы
карать врагов Церкви, разить их на поле брани и в постелях, на пиру и на
трауре, в домах и лесах...
  Проситель подполз и снова впился губами правителю в руку.
  - Твоя история тронула меня, сын мой, - кивнул епископ. - И я сегодня же
помолюсь и милости Божией к тебе. Жаль, что ты не можешь назвать своего
имени, но все мы живем на руке Господа и под взглядом его. Коли он
пожелает простить тебя, то сможет найти тебя и безымянного. Ступай, и
молись.
  Проситель, в третий раз припав к руке священника и в третий раз
стукнувшись лбом об пол, выполз на коленях за порог.
  - Какая трогательная история, - взял со стола свой кубок господин епископ,
и задумчиво его пригубил. - Нужно обязательно записать ее для нравоучения
потомкам.
  - Как он стремился карать врагов Церкви везде, где только можно! -
многозначительно приподнял брови начетник.
  - Нет, - мотнул головой правитель. - До тех пор, пока он с таким рвением
вымаливает себе прощение, его невозможно использовать. Бог отнял у него
разум, и на его благоразумие нельзя полагаться.
  - Его благоразумия хватило, чтобы сохранить свое имущество, - начетник
поднял со стола принесенный в дар серебряный кубок. - Он не столь безумен,
как кажется на первый взгляд. К тому же, господин епископ, он явно силен.
Стоя на коленях, он все равно доходил вам до плеча.
  - Терпение. Терпение, и еще раз терпение. Доверимся руке Господа. Коли
этот дворянин окажется нам полезен, Бог все равно оставит его в нашей
милости. А пока... Пока я запишу его историю и обязательно помолюсь за
этого несчастного.
  Между тем "несчастный", выпущенный Сбышеком за ворота, на коленях ковылял
по дороге, пока не добрел до зарослей можжевельника, укрывших его от
взглядов со стороны замка. Там он упал на живот прямо в пыль и откатился
на придорожную траву.
  - Ну, Витя, ты как?
  - Ах, какая это была душещипательная история, - он закрыл себе глаза
ладонью. - Я даже заплакал!
  - Поверили?
  - Какая разница? - он убрал руку с глаз и довольно прищурился. - Значит
так: ворота и подвесной мост мы видели снаружи. Падающей сверху решетки за
воротами у них нет. Это первое. Караулка как входишь - справа. Было в ней
человек двадцать. Положим, выскочили наружу не все, часть гарнизона стоят
на постах, внутри, кто-то отлучился. Плюс всякого рода дворяне, что тоже
службу несут, слуги. Если считать по максимуму, то в замке около полусотни
воинов, а всего порядка ста человек. В принципе, больше и не нужно:
достаточно просто понять мост, и даже если не оказывать сопротивления,
раньше, чем через месяц внутрь проникнуть невозможно. Что еще? Двор
изрядно зарос травой, если не считать пятен перед караулкой и конюшней.
Значит, большего количества солдат там не бывает даже изредка. В покои
епископа можно попасть через дверь слева от ворот, посередине стены,
третий этаж. Мне показалось, он занимает весь этаж, и редко бывает в
других местах замка. Что, кстати, неудивительно - это же половина
Эрмитажа. Бегом по всем помещениям пробежать - и то пара дней пройдет. Что
еще... Слева в углу башня с виду похожа на донжон. Коли защитники туда
забьются - месяц выкуривать придется. Если, конечно, они не ленятся
подновлять там продовольственные припасы и имеют запас дров. Все. Теперь
давай обойдем замок сторонкой и посидим на берегу моря. У меня жутко болят
ноги и я хочу немного отмыться от всей этой пыли.

  1 Имеется ввиду конец 15 века начало 16.




Полезные ссылки:


 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси

 Либмонстр - читай и публикуй!

 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)