Эдгар Аллан ПоТень
Парабола
Если я пойду и долиною тени...
Псалом Давида
Вы, читающие, находитесь еще
в числе живых; но я, пишущий, к этому времени давно уйду в край теней. Ибо
воистину странное свершится и странное откроется, прежде чем люди увидят
написанное здесь. А увидев, иные не поверят, иные усумнятся, и все же немногие
найдут пищу для долгих размышлений в письменах, врезанных здесь железным стилосом.
Тот год был годом ужаса и
чувств, более сильных, нежели ужас, для коих на земле нет наименования. Ибо
много было явлено чудес и знамений, и повсюду, над морем и над сушею,
распростерлись черные крыла Чумы. И все же тем, кто постиг движения светил, не
было неведомо, что небеса предвещают зло; и мне, греку Ойносу, в числе прочих,
было ясно, что настало завершение того семьсот девяносто четвертого года, когда
с восхождением Овна планета Юпитер сочетается с багряным кольцом ужасного
Сатурна. Особенное состояние небес, если я не ошибаюсь, сказалось не только на
вещественной сфере земли, но и на душах, мыслях и воображении человечества.
Над бутылями красного
хиосского вина, окруженные стенами роскошного зала, в смутном городе
Птолемаиде, сидели мы ночью, всемером. И в наш покой вел только один вход:
через высокую медную дверь; и она, вычеканенная искуснейшим мастером
Коринносом, была заперта изнутри. Черные завесы угрюмой комнаты отгораживали от
нас Луну, зловещие звезды и безлюдные улицы - но предвещанье и память Зла они
не могли отгородить. Вокруг нас находилось многое - и материальное и духовное,
- что я не могу точно описать: тяжесть в атмосфере... ощущение удушья....
тревога и, прежде всего, то ужасное состояние, которое испытывают нервные люди,
когда чувства бодрствуют и живут, а силы разума почиют сном. Мертвый груз давил
на нас. Он опускался на наши тела, на убранство зала, на кубки, из которых мы
пили; и все склонялось и никло - все, кроме языков пламени в семи железных
светильниках, освещавших наше пиршество. Вздымаясь высокими, стройными полосами
света, они горели, бледные и недвижные; и в зеркале, образованном их сиянием на
поверхности круглого эбенового стола, за которым мы сидели, каждый видел
бледность своего лица и непокойный блеск в опущенных глазах сотрапезников. И
все же мы смеялись и веселились присущим нам образом, то есть истерично; и пели
песни Анакреона, то есть безумствовали; и жадно пили, хотя багряное вино
напоминало нам кровь. Ибо в нашем покое находился еще один обитатель юный Зоил.
Мертвый, лежал он простертый, завернутый в саван - гений и демон сборища. Увы!
Он не участвовал нашем веселье, разве что его облик, искаженный чумою, и его
глаза, в которых смерть погасила моровое пламя лишь наполовину, казалось,
выражали то любопытство к нашему веселью, какое, быть может, умершие способны
выразить к веселью обреченных смерти. Но хотя я, Ойнос, чувствовал, что глаза
почившего остановились на мне, все же я заставил себя не замечать гнева в их
выражении и, пристально вперив мой взор в глубину эбенового зеркала, громко и
звучно пел песни теосца. Но понемногу песни мои прервались, а их отголоски,
перекатываясь в черных, как смоль, завесах покоя, стали тихи, неразличимы и,
наконец, заглохли. И внезапно из черных завес, заглушивших напевы, возникла
темная, зыбкая тень - подобную тень низкая луна могла бы отбросить от
человеческой фигуры - но то не была тень человека или бога или какого-либо
ведомого нам существа. И, зыблясь меж завес покоя, она в конце концов застыла
на меди дверей. Но тень была неясна, бесформенна и неопределенна, не тень
человека и не тень бога - ни бога Греции, ни бога Халдеи, ни какого-либо
египетского бога. И тень застыла на меди дверей, под дверным сводом, и не
двинулась, не проронила ни слова, но стала недвижно на месте, и дверь, на
которой застыла тень, была, если правильно помню, прямо против ног юного Зоила,
облаченного в саван. Но мы семеро, увидев тень выходящего из черных завес, не
посмели взглянуть на нее в упор, но опустили глаза и долго смотрели в глубину
эбенового зеркала. И наконец я, Ойнос, промолвив несколько тихих слов, вопросил
тень об ее обиталище и прозвании. И тень отвечала: "Я - Тень, и обиталище
мое вблизи от птолемаидских катакомб, рядом со смутными равнинами Элизиума,
сопредельными мерзостному Харонову проливу". И тогда мы семеро в ужасе
вскочили с мест и стояли, дрожа и трепеща, ибо звуки ее голоса были не звуками
голоса какого-либо одного существа, но звуками голосов бесчисленных существ, и,
переливаясь из слога в слог, сумрачно поразили наш слух отлично памятные и
знакомые нам голоса многих тысяч ушедших друзей.
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|