Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ

                             
ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!

                          Фантастический рассказ     
Не помню,  когда и  при каких обстоятельствах мы с ним познакомились.
  Это произошло словно само собой.  Оба работаем в  Астрофизическом -  я  на
  кафедре звездных туманностей, он в лаборатории фотонной тяги. Да и живем в
  одном блоке, только на разных уровнях.
       При  встречах  мы  кивали  друг  другу,   затем  начали  обмениваться
  рукопожатиями.  Но  некоторое время  -  год  или  два  -  наше  знакомство
  оставалось шапочным.
       Мы  одного возраста -  немного за  тридцать.  Однако Ковалев выглядит
  старше.   Полный,  высокого  роста,  благообразный,  с  блеклыми  голубыми
  глазами,  рыхлым просветленным лицом и  глубокими залысинами,  он  казался
  выходцем из прошлого или даже позапрошлого века. И улыбался не просто так,
  а со значением:  иногда заискивающе,  но чаще снисходительно. Причем почти
  всегда грустно.
       Здороваясь,  Генрих Данилович надолго задерживал мою  руку  в  потной
  ладони и  отпускал,  лишь когда я  начинал осторожно высвобождать затекшие
  пальцы.
       - Устали?  -  обычно спрашивал он  и,  не дожидаясь ответа,  повторял
  утвердительно: - Устали!
       - Если же я уверял, что вовсе нет, он говорил:
       - Чудненько!
       Но  смотрел по-прежнему соболезнующе,  будто думал: "Не признаешься?
  Ну-ну..."
     Несколько раз  он  делал попытки перейти "на  ты",  но  я  не  сделал
  ответного шага.  И вовсе не потому, что смотрел на него свысока. Просто не
  переношу фамильярности. Даже между приятелями.
       Мог ли я подумать, что Ковалева это заденет?
       Было обстоятельство, которому я тогда не придал значения. И зря...
       - Вы  ученый первой категории,  а  я  всего лишь  третьей,  -  как-то
  обронил Генрих Данилович.
       - Какая разница! - беспечно отмахнулся я.
       - Да уж какая-никакая, а разница.
       - Ерунда!
       - Вы действительно так считаете? - недоверчиво спросил Ковалев.
       При  всей  своей  кажущейся  меланхоличности  Генрих  был  наредкость
  предприимчив.  И гордился пробивными способностями. Неведомо какими путями
  раздобыв путевку на  Эверест или голограмму колец Сатурна,  он великодушно
  принимал  от  облагодетельствованного  слова  признательности.   А   потом
  небрежно бросал:
       - Пустяки, фирма и не то может!
       Он  не  преувеличивал.  Я  убедился  в  его  всемогуществе,  когда  в
  космоклуб  поступила  опытная  партия  усовершенствованных  спейсроллеров.
  Пожалуй, "партия" - громко сказано: их и было-то три штуки.
       Забыл упомянуть, что мы с Генрихом занимались космотуризмом, впрочем,
  разными видами. Ковалев - линейным, я - сверткой.
       Свертчики не  жалуют  линейщиков.  Линейный космотуризм -  профанация
  искусства,  прогулки по Солнечной системе.  Риск сведен к нулю!  Иное дело
  свертка,  в ней велик элемент неожиданности,  даже непредсказуемости.  Она
  дает  возможность за  пару  недель  пересечь  Солнечную вдоль  и  поперек.
  Линейщик за это время успеет побывать разве что на Луне,  зато потом будет
  бахвалиться "захватывающими приключениями" в лунных цирках и морях.
       Мой спейсроллер порядком устарел, но о новом я и не мечтал, охотников
  на  это  чудо  было  в  избытке:  кто  откажется от  двойного  фордрайва с
  фотонными ускорителями!?
       И тут Ковалев сделал мне неожиданное предложение.
       - Ну как вам новый спейсроллер?
       Я шумно вздохнул.
       - Предел желаний!
       - Хотите, устрою?
       - Для этого даже ваших возможностей недостаточно! - не поверил я.
       - Фирма гарантирует, - строго сказал Ковалев.
       - Так вы не шутите?
       - Я,  слава богу,  не юморист.  Если обещал, - сделаю. Но с условием.
  Возьмете меня с собой в свертку: хочу посмотеть, как развлекается элита.
  

       Меня часто спрашивают:
       - Что вы нашли в космотуризме?  Это все равно,  что путешествовать по
  пустыне.  Но и  пустыня -  оазис по сравнению с  космосом.  Мертвое черное
  небо, немигащие звезды, и так изо дня в день. Неужели не надоедает?
       Ничего-то вы не понимаете?  Для  профессионального  астронавта  небо,
  возможно,  и  черное,  а  звезды  холодные,  словно крупинки льда.  Мы же,
  любители,  расцвечиваем космос воображением.  Для нас нет просто  черноты.
  Есть чернота перламутровая, золотистая, с оттенком платины. А иногда в ней
  различимы слои кобальта или киновари.  Потому что мы видим не  глазами,  а
  сердцем.  Тогда  и  звезды  уже  не  бесцветные  стекляшки.  Они  отливают
  аметистом или морионом, голубым топазом, изумрудом или рубином.
       И  пусть ничего подобного не регистрируют спектроанализаторы.  Нам-то
  что  до  этого?  Любуясь восходом Солнца  на  берегу Байкала,  турист тоже
  меньше всего озабочен флуктуациями спектра или  плотностью потока лучистой
  энергии.  Он углублен в собственные чувства. Так и я ухожу в космос, чтобы
  встретиться с самим собой. Один на один.
       Но на сей раз рядом будет Ковалев. Мы, свертчики, в душе авантюристы.
  Он  же  добропорядочный обыватель,  если  это  слово  применимо  к  нашему
  времени...
       В  организованном космотуризме существует  хорошо  отлаженная система
  правил и ограничений.  Официально регистрируют лишь групповые путешествия,
  свертку ограничивают коротким скачком.  Я  же принадлежу к  самодеятельным
  туристам (потому  и  не  рассчитывал получить спейсроллер).  Нас  называют
  дикарями. Ну и пусть. Кто вправе запретить мне путешествивать в одиночку?
       - А вы не боитесь?  -  спросил я Генриха.  -  Мы ведь отправляемся на
  свой страх и риск, даже не оповестив контрольно-спасательную службу.
       - Почему? - забеспокоился Ковалев.
       Этот  простодушный вопрос  порядком  разозлил  меня.  Надо  признать,
  последние дни Генрих все больше раздражал своей прилипчивостью. Я старался
  быть  с  ним  предупредительным,  корил  себя  за  предвзятость и  все  же
  срывался. На иную мою реплику он отвечал обиженным взглядом. Его выцветшие
  глаза бывали выразительнее слов.
       Вот и теперь я не сдержал раздражение.
       - Так меня больше устраивает!
       - Вы всегда нарушаете правила?
       - Нет, лишь по четвергам, - съязвил я.
       - Почему именно по четвергам?
       До меня не сразу дошло, что Генрих принял мои слова всерьез.
       - Потому что не по пятницам, - рассвирепел я. - Пятница и понедельник
  - тяжелые дни. Во вторник философский семинар. По средам занимаюсь наукой,
  а суббота и воскресенье - выходные. Ну что, не передумали?
       - Уговор дороже денег, - процедил Ковалев с кислой миной.
       Поразительное пристрастие к жаргонным выражениям столетней давности!
       Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть. В четверг мы стартовали.
  

       Я еще не пояснил, что такое свертка. Но как это сделать? Знания стали
  настолько абстрактными,  что  многое приходится принимать на  веру.  Наука
  подобна слепцу,  который сознает,  что  есть что,  а  зримо представить не
  может.  Если  бы  я  попытался рассказать о  свертке  языком  ученого,  то
  пришлось  бы  начать  с  геодезических  линий,   римановых  и  финслеровых
  пространств,  а закончить спиральным многообразием Дерри-Крутицкого. Но вы
  бы и не стали меня слушать!
       Поступим проще. Попробуйте вообразить пространство в виде бесконечной
  спирали.  Мы движемся виток за витком по спирали, а кажется: по прямой. Но
  и  Магеллану казалось,  что он  плывет прямо,  а  на самом деле -  обогнул
  Земной шар.
       Линейщики  преодолевают  пространство  вдоль  спирали,   свертчики  -
  поперек, выигрывая тем самым время. Так на горной дороге - сам пробовал! -
  можно  опередить  несущийся  по  серпантину  мобиль,  соскакивая с  одного
"языка" на другой.
       Остается  добавить,  что  свертка  не  для  космолетов.  Загвоздка  в
  соотношении неопределенностей:  чем больше выигрыш во времени,  тем меньше
  точность пространственного скачка.
       Свертка для свертчиков.  Особенно для самодеятельных, не связанных ни
  расписанием,  ни  маршрутом,  ни  правилом  "короткого  скачка".  Одна  из
  прелестей свертки -  азарт.  Чет  или  нечет?  Заранее не  узнаешь.  Вот и
  замирает сердце перед каждой сверткой, как перед прыжком в неведомое.
       Свертку не  с  чем сравнивать.  К  ней нельзя привыкнуть.  Она всегда
  словно рождение - заново дарит жизнь, чувства, весь огромный неисчерпаемый
  мир...
       Первым же  скачком мы  вышли в  окрестности Марса,  что  было большой
  удачей.
       На  диске  планеты  виднелись  желтовато-красные  пятна,  рассеченные
  серыми и насыщенно-синими полосами.  Таким я уже видел Марс, и не только в
  одном из  прошлых путешествий,  но и  через супертелескоп Астрофизического
  института.
       Как описать охватившую меня радость,  то высокое наслаждение, которое
  я испытал,  вынырнув из безвременья:  вдох - Земля, выдох - Марс. Конечно,
  это  преувеличение,  и  насчет  вдоха-выдоха,  и  об  исчезнувшем времени.
  Свертка продолжается несколько минут,  но, право же, их не замечаешь. Зато
  как тянутся часы, когда накапливается энергия для следующего скачка!
       - Что скажете? - спросил я Ковалева, предвкушая взрыв восторга.
       - И  это  все?  Так и  будем прыгать от  планеты к  планете?  Скучное
  занятие! А я-то думал...
       Вторая свертка оказалась менее удачной.  Я  не поскупился на импульс,
  чтобы удлинить скачок.  Но -  чертова неопределенность!  - нас забросило в
  промежуток между Марсом и  Юпитером невдалеке от Паллады -  малой планеты,
  открытой  28  марта  1802  года  бременским  астрономом  Ольберсом.   Пояс
  астероидов, который романтически считают обломками легендарного Фаэтона, -
  место гиблое, и мы стараемся его избегать.
       Я имел глупость сказать об этом Ковалеву.
       - Значит, мы могли столкнуться с астероидом, я правильно понял?
       - И даже очутиться в его толще!
       Генрих позеленел.
       - Неужели риск настолько велик?
       Не   без  умысла  начал  я   перечислять  опасности,   подстерегающие
  свертчиков.  Упомянул об англичанине Смайлсе, сгоревшем в короне Солнца, о
  норвежце Кнутсоне, выброшенном из Солнечной системы и пропавшем без вести.
       Ковалев был близок к истерике.
       - Зачем вы об этом говорите?
       - Сами же интересовались, как развлекается элита!
       - Почему не предупредили раньше? - брызжа слюной, закричал Генрих.
       Меня охватило бешенство. В такие моменты я плохо владею собой.
       - Не знал, что вы трус!
       - Хотите меня оскорбить?
       - Нет, констатирую факт.
       - Я не трус! Но у меня дети. По вас некому плакать, а я...
       Он  был  прав.  Моя  личная жизнь,  как  принято говорить в  подобных
  случаях, не сложилась.
     "К  чему семья межпланетному бродяге?"  -  не раз бравировал я  перед
  знакомыми.  Но себя зачем же обманывать? Одиночество в космосе переносится
  легче,  чем на Земле.  Здесь оно естественно.  Наверное,  оттого я  и стал
  космотуристом.
       Ночь  мы  провели  на  траверзе Паллады,  заняв  стационарную орбиту.
  Впрочем, "ночь" понятие относительное...
  

       Очередная свертка закончилась для нас драматически.
       Ковалев допек меня упреками. И когда он, бог знает в какой раз, задал
  излюбленный вопрос "Хотите меня оскорбить?", я, не задумываясь, ответил:
       - Да, хочу!
       Стоило посмотреть, как у него перекосилась физиономия!
       - Немедленно отправьте меня на Землю!
       Ни  больше,  ни  меньше,  как будто в  моем распоряжении была эскадра
  планетолетов!
       - Не дурите!  -  отрезал я. - Не стану из-за вашего каприза прерывать
  путешествие!
       Вот  когда я  понял,  что такое психологическая совместимость!  Можно
  улыбаться друг другу при встречах,  прочувственно пожимать руки, разделять
  застолье -  это  ровным  счетом  ничего не  значит!  На  полярной зимовке,
  высокогорном перевале,  на  траверзе Паллады -  только там можно убедиться
  по-настоящему, подходят ли люди друг другу.
       Вероятно,  в  других обстоятельствах я  никогда бы  не совершил столь
  безрассудный поступок.  Но мной руководило стремление проучить Генриха.  Я
  был пьян этим злым чувством.
       - Что вы собираетесь делать?  -  закричал Ковалев,  когда я, раздавив
  предохранительную вставку,  соединил  обе  ступени  фордрайва впараллель и
  потянулся к сенсору аварийного импульса.
       - Сейчас увидите, - процедил я с презрением.
       Но мы не увидели ничего.  Даже звезд!  И  я  не сразу понял,  что так
  буднично,  без грохота и перегрузок,  мигания сигнальных ламп и тревожного
  рева зуммера,  произошла самая страшная катастрофа, которая только могла с
  нами случиться. Хваленый спейсроллер не выдержал сверхнагрузки. Он вошел в
  свертку, но... так и не вышел из нее!
       Я  был готов к  тому,  что нас вынесет к  черту на рога,  выбросит из
  Солнечной системы. Тогда как в старинной песне: "Будет буря, мы поспорим и
  поборемся мы с ней!" Мы же попросту выпали из пространства.  Нас заклинило
  между витками пространственной спирали, и чем это кончится - неизвестно...
       Спейсроллер  окружала  мутная  пелена,  словно  мы  очутились  внутри
  гигантского бельма,  закрывшего от  нас  видимый мир.  В  довершение всего
  счетчик энергоресурса стоял на нуле...
  

       Я  думал,  Генрих меня возненавидит.  Но  он посмотрел мне в  глаза с
  прежним выражением грустного превосходства и негромко спросил:
       - Что будем делать?
       - Загорать, - по инерции огрызнулся я.
       - Это конец?
       - Струсили?
       - Теперь уже поздно трусить...
       Все-таки  загадочная  штука  -   человеческая  психика!  Предчувствие
  опасности  переносится труднее,  чем  сама  опасность.  Давно  ли  Ковалев
  паниковал без достаточных причин?  А  сейчас я  был готов позавидовать его
  хладнокровию!  Или это не хладнокровие,  а  рабская покорность судьбе?  Не
  похоже...
       Мое предубеждение таяло.  И,  напротив, нарастало недовольство собой.
  Какое я имел право рисковать чужой жизнью? Свертка опасна. Но в ней ключ к
  дальним галактикам.  И мы прокладываем туда дорогу. Да, прогресс запретить
  нельзя,  как невозможно и лишить энтузиастов права на подвиг. Но это право
  не следует и навязывать.
       - Я виноват перед вами, Генрих Данилович! Простите меня!
       - Чего  уж  там...  Я  тоже  вел  себя  гм-м...  не  лучшим  образом.
  Подумайте, как выбраться из западни.
       - Я уж и так...
       - Чудненько!
       Удивительное дело, это "чудненько", над которым я мысленно издевался,
  сейчас подействовало на меня успокаивающе. И я начал рассудочно взвешивать
"плюсы"  и  "минусы"  нашего  положения.   Увы,  минусов  было  неизмеримо
  больше...
       Непонятный  паралич  постиг  измерительные приборы.  Я  не  мог  даже
  приблизительно судить о  наших координатах,  если о них вообще имело смысл
  говорить...
       Но  потом меня  осенило.  Если  энергетические ресурсы исчерпаны,  то
  часть их  пошла на  пространственный скачок,  а  остальное на  свертывание
  пространства в замкнутый кокон. Теоретики предсказывали возможность такого
  явления, но на практике оно обнаружено впервые. Мы - первооткрыватели!
       Я поделился новостью с Генрихом.
       - Вот узнают ли о вашем открытии... - покачал он головой.
       - О нашем открытии! - поправил я.
       Природа наградила меня отменной памятью,  и  мне удалось восстановить
  уравнение  энергии,  потребной  для  образования "кокона".  Но  я  не  мог
  воспользоваться компьютером - он бездействовал.
       Пришлось  складывать столбиком  многозначные числа,  извлекать корни,
  брать  интегралы.  Хорошо,  что  я  никогда  не  полагался на  пресловутую
  компьютерную грамотность, а по старинке тренировал мозг!
       Результат оказался  настолько  неожиданным,  что  я   несколько   раз
  повторил выкладки.  Получалось,  будто энергетические затраты на "кокон" в
  точности равняются имевшемуся перед сверткой запасу энергии.  А это  могло
  означать лишь одно...
       - Если  не  принимать во  внимание принцип  дуальности,  -  сказал  я
  Ковалеву, - то мы по-прежнему на траверзе Паллады.
       - А если принять?
       - Тогда и находимся там, и не находимся.
       - Не понимаю. Как можно...
       - И не поймете! Надо было физику учить, а не...
       - Вы хотите меня...  - начал Генрих, но, не договорив, махнул рукой и
  смущенно рассмеялся.  -  Конечно,  надо было.  И много чего! А то жил себе
  растительной жизнью,  день ото дня не отличишь. Смотрю на вас и думаю: вот
  как  нужно  -  с  огоньком божьим,  со  страстью!  Завидовал вам,  пытался
  подражать.  Оттого и космотуризмом занялся, и в свертку напросился. Только
  ничего у меня не получилось. Не зря вы меня презирали!
       Я был тронут его исповедью.
       - Вы не правы,  Генрих Данилович!  Ведь сумели же переломить себя. Не
  знаю, смог ли бы я так, если бы у меня было что терять...
       Ковалев молча протянул мне руку.  На этот раз я не спешил высвободить
  пальцы.
       - Ну и чудненько, - вздохнув, сказал Генрих.
       Мы бессильны что-либо сделать.  И я не знаю, спасут ли нас. Хотя верю
  в  это:  пространственную аномалию не  могли не заметить.  Но вот о  чем я
  сейчас думаю.  При всем случившемся мы не только не утратили человеческого
  достоинства, но как бы заново обрели его. Словно кто-то высветил наши души
  всеочищающими лучами. И этот "кто-то" - мы сами.
       Мы оба уже не сможем быть другими.  Мы познали величайшее откровение:
  жизнь прекрасна!
  
__________________________________________________________________________
  
          Из неизданного. Рукопись предоставлена автором.
  __________________________________________________________________________
       Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 26.08.2002
       О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: vgershov@chat.ru
       Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/ 




Полезные ссылки:


 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси

 Либмонстр - читай и публикуй!

 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)