ИГОРЬ ПРОНИНКОНСЕРВЫ
Андрей
…С
каждым годом становилось только хуже, жизнь действительно превращалась в ад — я
не преувеличиваю. Последнего друга потерял в восьмом классе — он растворился в
окружающем меня быдле. Оказался таким же, как все. Я понял: некоторые люди
выглядят иначе только потому, что среда не принимает их, отталкивает. Они
страдают, все эти дохлые пацаны, некрасивые девчонки, и кажется, что они
другие, умнее и чище. Но приходит срок, и выясняется, что твой друг, тот, с кем
когда-то собирался удрать в Америку, может залпом выпить полбутылки водки.
Какой престиж! Все зовут в компанию. И конец дружбе, ты становишься ему неинтересен.
Я хотел разбить Димке морду, просто так, на прощание, но раздумал. Он и этого
недостоин. Все оказалось ложью: и книги, и разговоры наши, и даже мечты.
Одиночество.
В школе я просто отбывал номер, благо был слишком крупным, чтобы ко мне часто
приставали. Потом возвращался домой, обедал и читал что-нибудь до вечера, а
перед приходом домашних уходил бродить в лес. Невыносимо стало слушать их
разговоры, их бестолково бормочущее радио на кухне, их идиотический телевизор.
Раньше я мог и при родителях забиться в угол, уткнуться в книгу, а потом все
чаще стал задумываться: неужели этот обрюзгший тупой мужик — мой отец? Хорошо
еще если трезвый, тогда пожрет, чавкая, и уткнется в телевизор. А если напьется…
Я подумывал его убить как-то раз, всерьез подумывал чуточку подтолкнуть, когда
он в трусах, задницу почесывая, на балконе курит. Но заставил себя взглянуть на
вещи спокойно: деньги-то приносил в основном он.
Кроме
того, остаться наедине с толстой дурой в бигудях,
которую меня приучили называть мамой, — перспектива тоже не из радужных. Книги,
редкие хорошие фильмы… Как часто там натыкаешься на образы матерей. Достойные,
мудрые, любящие, всегда аккуратно одетые. Ложь! Классе в шестом я специально
выслеживал матерей своих одноклассников, по списку. Среди них были моложе моей,
красивее моей, даже попадались умнее. Или нет: хитрее. Всего лишь хитрее,
пронырливее, энергичнее, а по сути — все та же тупая ограниченность, готовность
день за днем спускать в унитаз отпущенное им время.
И
вот, глядя на это существо в драном халате, пердящее
под телевизор, думая, что ее никто не слышит, я решил оставить отцу жизнь.
Недолго оставалось терпеть. Года через два я впервые послал его ко всем чертям,
когда он снова стал меня жизни учить, ну и пришлось постоять за себя. Сильно я
старался не бить, так, больше отталкивал. Отец быстро устал, ушел к себе и орал
оттуда матом всю ночь. Зато эта шавка прибегала, что-то поддакивала, да я не
обращал внимания. Ненавижу мат. И с Димкой окончательно расстался, когда он
стал материться.
Потом
я врезал себе замок, ну и еще одно дело провернул. Пьяные скоты, которых
каждый вечер полно возле метро — я давно на них поглядывал. В общем,
превозмогая почти физическую боль от “музыки”, что неслась от ларька с дисками,
я купил водки и познакомился с одним таким. Проблем почти не было: он не замечал,
как я выплескиваю гадость на землю, а когда уроду приспичило отлить, я его в
кустах немного обработал. Несильно — только чтобы лежал смирно. Мне повезло,
денег оказалось довольно много. Я купил магнитолу и хорошие наушники… И то и
другое давно выкинул, конечно, обзавелся со временем приличной аппаратурой.
Музыка
— кто ее сочинил? Детские мечты я давно оставил, Америка — такая же помойка,
как и Рашка, только вместо “Руки Вверх!” тамошнее
быдло тащится от Бритни Спирс.
Но кто сочинил настоящую музыку? Откуда среди населяющих нашу землю уродов
берутся настоящие, стоящие чего-то люди? Я читал биографии музыкантов,
писателей и чуть не плакал: водка и наркотики, наркотики и водка. Еще самки,
тупые в своей самодовольности. Зачем эти люди губили
себя? Больше всего это походило на самоубийство. Жизнь как самоубийство. Я даже
пробовал сам пить, однажды приобрел хорошего коньяка и вылакал едва ли не всю
бутылку, но стало противно.
Со
школой я простился под те же “Руки Вверх!”. Едва включили эту мерзость, как
все, толкаясь, кинулись отплясывать, и я не выдержал. Распихал плечами
полупьяных “дежурных”, каких-то тупарей с прежних
выпусков, выбил окно в туалете на втором этаже — и все, гуд бай. Больше ни разу
даже не поздоровался ни с кем, ни с одноклассниками, ни с учителями. И на
какое-то время жить стало легче — так мне казалось.
В
институт я так и не стал поступать. Поехал было в один, но, толкаясь перед
стендами с информацией, почувствовал тошноту. То же самое быдло, то же самое…
Плюнул и вернулся домой. В результате устроился охранником в один магазинчик с
тряпьем, благо росту во мне два с лишним метра и вес соответствующий. Зарплата
небольшая, но есть приработки, а иногда я “крышую”
какого-нибудь придурка, провожаю пьяного домой. Я не пью и не курю, мне не
нужны наркотики, я не хочу потеть вместе с уродами на пляжах, что на наших, что
на турецких, я не люблю жрать в ресторанах всякую падаль, приготовленную
грязными руками, я физически не могу находиться в толпе и хорошие фильмы
покупаю на БУО очень редко, потому что мало хороших. Я даже не хочу машину — в
этом-то городе? Я хожу на работу пешком. Мне не нужно много денег, потому что я
не такой, как все.
Конечно,
кое-какие бытовые проблемы остались — отдельное жилье, например. Но не они меня
мучили. Я не знал, как жить дальше, что делать. Мелкие заботы: купить еды,
подработать, откосить от армии. Они возникают постоянно, они сжигают мою жизнь,
мое время. Зачем я живу? Как мне выбраться окончательно из этого дерьма, как
спастись? Я не спал ночами, разные мысли лезли в голову. Уехать в Сибирь,
поселиться лесу? Или все-таки в Америку, попробовать “сорвать куш”? Тогда
затвориться в особняке… А зачем? Всегда этот страшный вопрос: зачем?
И
еще женщины. Без них трудно, с ними противно. Так я познакомился с Лиззи, точнее, это она ко мне прилипла на улице. Поначалу
она показалась мне обычной дрянью…
Лиззи
…Андрей
себя повел со мной, как полная скотина. Вообразил себя Аполлоном, такое часто с
высокими парнями бывает. Никак не получалось нормально заговорить, наконец он
даже предложил мне отсосать в подъезде и проваливать. Я подумала, что Глэнор, наверное, что-то перепутал.
—
Ты слышишь меня, баран?! Мне поговорить с тобой надо.
—
О чем, девушка? — скривился весь, будто я его насиловала. — Или вы иеговистка к тому же?
—
На лавочку хотя бы мы можем присесть? Это важно. Неужели тебе даже не
интересно, откуда я знаю твои имя, фамилию и адрес?
Чуть
ли не со стоном, он со мной все-таки пошел. Я села, а этот подонок посмотрел на
лавку и ногу на нее поставил. Типа грязно. Урод. Я достала сигарету, чтобы
хоть немного успокоиться, ну и прикурила, конечно, сама.
—
Андрей, меня просили найти тебя и поговорить. Мне сказали, что ты… не
такой, как все. — Я, конечно, готовилась к разговору, но не ожидала встретить
такого мерзавца, сбилась. — Ты когда-нибудь замечал, что окружающие… не
понимают тебя? Что они сами по себе, а ты — сам по себе?
—
Как же, как же, — кивает. — Каждый день замечаю, что я какой-то особенный. Не
успею на улицу выйти — тут же иеговистка с бешенством
матки за руки хватает.
—
Я же серьезно, идиот! Дело в том, что ты действительно другой. И есть еще такие
же, как ты, одного с тобой племени, понимаешь? Они ищут тебя, хотят, чтобы ты
все вспомнил. Хотят вернуть тебе настоящую жизнь, свободу.
Почему
Глэнор послал меня, а не Чака?
Глупость какая-то, сижу и краснею. Андрей прошелся вокруг лавочки, напел что-то
по-английски, покашлял — якобы дымом поперхнулся.
—
Так-так, — говорит, снова передо мной останавливаясь. — Продолжайте нести чушь,
девушка, у вас еще две минуты.
—
Меня зовут Лиззи. Это не по паспорту, но… В общем,
меня зовут Лиззи. А тебя — Андрей, но у нас есть и
другие имена, настоящие. Мы их забыли, когда попали сюда. Те, кто заставил нас
здесь жить, позаботились, чтобы мы все забыли.
—
Но ты — вспомнила? — хмыкнул Андрей. — Молодец! Пять баллов и люкс в Кащенко!
—
Дурак. Я ничего не помню, как и ты. Но понемногу, кое-что… Ты потом поймешь, о
чем речь. Месяц назад ко мне подошел один парень, вот как я сейчас к тебе. Его
зовут Чак. Он рассказал мне, кто я такая. Я, конечно,
не поверила… А потом пообщалась с теми, кто его послал, и поняла, что все это —
правда. У нас украли нашу настоящую жизнь, Андрей! Мы другие, и поэтому нам так
плохо здесь.
—
Мы — другие? — он довольно-таки по-скотски меня оглядел. — Я бы даже сказал, мы
разные. Но ладно… С кем же это ты пообщалась так сладко, крошка, что во все
поверила?
—
Вот.
Я
отдала ему нэйламор. Сразу легче стало: все, миссия
выполнена. Теперь домой, рюмочку ликера и в ванну.
—
Постой! Это что за пудреница?
—
Открой — увидишь! — Я даже не обернулась. — Пока!
Так
мы и расстались. Я знала, что нэйламор его впечатлит,
сама чуть с ума не сошла, когда увидела. Он действительно похож на пудреницу,
но на самом деле это видеотелефон. То есть нет, на самом деле это, конечно, нэйламор, но Чак называет его
видеотелефоном. Я сутки не вылезала из комнаты, когда Глэиор,
а потом и Мастиж со мной разговаривали, показывали
далекие миры. Я сразу поверила. А вот Чак — он не
такой, он поверил, только когда с нэйламором забрался
в какой-то подвал, где стены чуть ли не из свинца, а нэйламор
все равно работал. Чак умный, и Глэнор
говорит, это потому, что Чак больше нашего помнит.
А
я лежала под одеялом и слушала, слушала… Глэнор
показывал мне наш дом, нашу планету. Это прекрасный мир, там высокие горы с
водопадами, дома, словно сказочные замки, моря с рыбами, похожими на дельфинов,
но гораздо умнее. Там мы жили когда-то: Глэнор и Мастиж, я, Чак, Ленка и даже этот
вот урод Андрей. Мы были другими, я видела, как выглядели наши настоящие тела.
К
этому было труднее всего привыкнуть. Я не считаю себя такой уж красавицей,
просто парни липнут. И привыкла: две ноги, две руки, глаза, волосы… Я даже
испугалась сначала. Нет, настоящее тело не показалось мне отвратительным, так
же, как не кажутся противными кошечки, например, или лошади. Но по-настоящему
приняла его только, когда увидела то море с дельфинами. С этим телом можно
плавать так, как людям и не снилось. И еще можно прыгать — так далеко, что это
похоже на полет. Это красивое тело, сильное. Я не стала спрашивать, но мне
показалось, что любят они… То есть мы любим друг друга совсем не так, как люди.
Гораздо красивее.
У
людей это глупо и нехорошо, грязно. Когда идешь по городу, и все на тебя
смотрят и думают, как бы побыстрее всунуть, поерзать и пойти друзьям
рассказать, — это не любовь. А по-настоящему все только в книжках, но это ведь
ложь, такое простое воспоминание о настоящем. Случайное воспоминание таких же,
как мы… Потом с Андреем много говорили об этом, он оказался не таким уж гадом.
Вообще, постепенно, когда начали вспоминать, когда свыклись с тем, что наш
настоящий дом далеко в космосе, мы все сильно изменились.
И
даже по улицам стало не так противно ходить. Жаль их всех, несчастных,
недоделанные они. Люди… Особенно маму жалко. Но ей не помочь, она человек.
Поэтому и такая несчастная, не видит жизни без мужиков. Ладно, про это можно
больше не думать, теперь у меня другая семья. Мы договорились, что, когда
освободимся, первое время будем помогать друг другу. Все-таки Глэнор и Мастиж, хоть и очень
хорошие, не так все понимают, как мы. Хмоллы заперли
их здесь, на Земле, но не изменили до конца, потому что хотят отыскать корабль.
Глэнор и Мастиж прилетели сюда на корабле сами. Они искали эту
планету-тюрьму, их шестеро было в экипаже. И случилась авария, их корабль,
похожий действительно на летающую тарелку, упал. То есть им удалось его кое-как
посадить, но что-то сломалось. Тогда звездолетчики замаскировали корабль и
пошли искать, чем заменить те детали, которые сломались. Они почти успели, но хмоллы нашли эльвейнов — это наш
народ — и напали. Четверо погибли в бою, а Глэнора и Мастижа хмоллам удалось
захватить.
Но
они не выдали места, где находится их корабль, как их ни пытали. Даже сумели
выйти на Чака, подсказать ему, где найти нэйламор. А уже Чак пришел ко
мне, а потом к Ленке, я — к Андрею. Теперь снова есть шестеро, и можно лететь.
Скоро Глэнор и Мастиж
сделают вид, что сдались, и в обмен на жизнь отведут хмоллов
к кораблю. Хмоллы их не боятся, потому что полностью
лишили сил, они это умеют, поганые твари. Хмоллы,
кстати, на самом деле выглядят как пауки и ведут себя почти так же Но когда они
пойдут к кораблю, то будут в человеческом обличье, и тут появимся мы.
Вот
будет сюрприз! Уже скоро. Чак сказал, что добудет
пистолет, но только один, а нам с Ленкой сделает арбалеты. Я все-таки больше
надеюсь на Андрея, он очень сильный.
Ленка
Я
учусь на пилота-вычислителя. Честно говоря, это самое трудное. Вот Андрею
повезло, он отвечает за энергетику корабля: надо просто выучить схему всех этих
аккумуляторов-генераторов и следить за нагрузкой. Чак
— навигатор, ему будет помогать Мастиж, который
когда-то давно тоже был навигатором. Лиззи сядет в
кресло обычного пилота только на время, и ее будет дублировать Глэнор, командир. Она поднимет корабль, выведет в космос,
и, как только мы удалимся от планеты, наступит моя очередь.
Я
ничего не понимаю… Хорошо еще, Чак мне кое-что
объяснил. Он сказал, что в принципе все просто. Есть расстояние, время и
скорость, как в задачке про паровозы. Чтобы не лететь до звезд тысячи лет,
нужно уменьшить время. Люди умеют это делать, только увеличивая скорость, а эльвейны, хмоллы и другие расы давно
научились именно уменьшать время, тогда скорость сама растет. А время уменьшают
как-то через массу, которая то же самое, что энергия, вот как-то так. Мое дело
— управлять с помощью этой энергии временем и следить, чтобы… Чтобы цифры на
приборах не выходили за некоторые пределы, вот. Ничего не понимаю.
Глэнор
говорит, что это не страшно, что у меня будет еще достаточно времени все
понять. Потом, дома. А пока нужно только запомнить приборы и значки на них. У
нас один нэйламор на всех, мы обмениваемся, и я
запоминаю, зарисовываю вид этих приборов, зазубриваю числа… Нам нужно будет
трижды войти в “режим дальнего полета”, так безопаснее. Это потому, что
придется огибать звезды, у них большая масса. Был бы опытный пилот-вычислитель
— хватило бы одного “прыжка”, но опытный погиб. Я так ненавижу хмоллов… Обязательно выучусь всему и пойду с ними воевать, Глэнор говорит, что теперь война неизбежна. Эльвейны нашли наконец эту планету-тюрьму, теперь хмоллам не отвертеться. Здесь еще есть наши соплеменники,
которые тоже томятся в чужом теле, их нужно освободить.
А
вообще Земля населена полуразумной расой. Я всегда
это знала, мы все знали. С тех пор как Глэнор и Мастиж начали говорить с нами, у всех появились какие-то
видения. Это возвращается память. У меня лучше всех получается: я даже знаю,
что у меня был любимый. Только никак не могу увидеть лицо, не получается… Дома,
на Эльве, нас вылечат, вернут тела и память. И больше
мы никогда не будем страдать здесь, среди людей. Об этом приятно думать.
Вчера
в метро два придурка смеялись, думали, я не замечаю. Прыщи, да, по всему лицу.
Знали бы, уроды, что если бы я начала смеяться, то просто не смогла бы уже
остановиться. Видели бы свои несчастные тела со стороны, а еще слышали бы себя.
Ведь зоопарк какой-то! В самом деле: мы будто были заперты в клетке с
обезьянами. Или с крысами. И я их ненавидела, а теперь мне просто смешно.
Теперь я ненавижу хмоллов.
Когда
пришел тот день, точнее, ночь, я уже немного научилась стрелять из арбалета.
Только перезаряжать его очень долго, конечно, и в полумраке трудно увидеть
цель. Но Глэнор сказал, что они включат габаритные
огни на корабле. Ведь на самом деле корабль стоит на виду, в парке, но там
включены специальные защитные генераторы, и его не видно. Лиззи
— почему ей нравится себя так называть? — тоже пробовала стрелять, но сказала,
что у нее ничего не получилось. Зато Чак принес не
только пистолет, но и такую трубку специальную, из нее можно выстрелить всего
один раз. Глэнор на последней связи сказал, что хмоллов будет трое или четверо. Я была уверена, что мы
справимся. У Андрея есть нунчаки, он ими очень
здорово дерется.
Мы
уже давно знали, где находится корабль, так что и в темноте легко нашли дорогу.
Спрятались за деревьями так, как учил Глэнор. Я
оказалась за толстой старой березой, гладила ее на прощание. Ведь природа ни в
чем не виновата, вся гадость от людей. А природы земной мне будет не хватать,
особенно русской. Я даже немного поплакала, пока никто не видел. А потом
услышала шаги.
Они
подошли со стороны аллеи, от асфальтовой дорожки. Хмоллов
оказалось всего трое, а Глэнора и Мастижа
мы уже видели в человеческом обличье. Два старых тощих мужика, хмоллы специально так сделали, чтобы легче было справиться,
если что. Зато сами-то все здоровенные, широкоплечие, и руки в карманах — там
оружие, очень опасное. Глэнору и Мастижу
повезло: те кристаллы, с помощью которых их изменили, один из хмоллов несет с собой, чтобы в своем настоящем виде эльвейны смогли проникнуть в корабль. А нам придется
оставаться людьми до самой Эльвы…
Как
они преобразились, я не видела, все произошло в тени от деревьев. Но когда
габаритные огни вспыхнули и корабль оказался на полянке, стало светло. Красивые
тела у эльвейнов, сильные, вот только очень непривычные…
Я даже вздрогнула, когда впервые увидела их перед собой, а не по нэйламору. Чуть не прозевала счет: Глэнор
сказал, что как огни загорятся, надо сосчитать до пяти и начинать.
Первым
выстрелил Чак и сразу попал в одного хмолла, тот вскрикнул и упал. Мимо меня промчался Андрей, в
одной руке нунчаки, в другой — та трубка. Я тоже
выстрелила, но промахнулась, едва не зацепила Глэнора.
Эльвейны не могли нам помочь, они были лишены сил. Чак выстрелил еще два раза, повалил второго врага, а на
третьего налетел Андрей и сразу ударил нунчаками по
руке, в которой тот держал свое оружие. Но хмолл
успел все-таки выпустить красный луч и случайно ожег руку Лиззи
— она так и не выпустила стрелу, решила подбежать ближе.
Потом
Андрей выстрелил из своей трубки хмоллу прямо в
голову, а Чак дострелял все патроны в других двоих. Я
так ничем и не помогла, только Лиззи руку перевязала.
Глэнор заговорил, приказал подтащить к нему одного из
убитых. Он достал у него из кармана кристаллы, и они с Мастижем
смогли двигаться. Первым делом они забрали у хмоллов
оружие, конечно.
Нужно
было торопиться — враги могли держать поблизости еще нескольких бойцов. Глэнор открыл люк в корабль, и мы по одному забрались туда.
Лиззи все плакала, но Мастиж
сказал, что скоро ей будет не больно, что все обойдется. Внутри оказалось очень
тесно, тем более что наши друзья сразу сели в специальные кресла, а нас
попросили пока собраться в нижнем помещении, маленьком и холодном.
Лиззи
как-то вдруг перестала плакать, и я хотела ее спросить, как дела. И поняла, что
не могу разговаривать и двигаться — тоже. Корабль задрожал: мы, наверное,
взлетели.
Чак
Я
остался один. Лежу, разглядываю стену, потому что не могу отвернуться. Первой
сожрали Лиззи, я чувствовал, как на меня брызнула ее
кровь. Теплая кровь, это даже приятно было — тут довольно холодно. Лиззи не кричала, и я не знаю, чувствовала ли она боль. Я
ничего не мог понять, и Ленка тоже: хлопала глазами и смотрела то на меня, то
на эльвейыов. А они жрали Лиззи.
С нами не разговаривали, вообще ни звука не произнесли. Потом ушли наверх.
Мы
лежали, переглядывались, больше ничего не могли сделать — ни пошевелиться, ни
заговорить. За моей спиной часто дышал Андрей, он, наверное, не видел, что
случилось с Лиззи. Так прошло много времени, сколько
— я не знаю. Голода я не чувствовал, холода вообще-то тоже. Или, точнее, я не
мерз. Иногда чуть мутило — наверное, корабль двигался. Но ни перегрузок, ни невесомости,
ничего такого я не чувствовал. Мощная техника, я верю, что эльвейны
действительно умеют летать к звездам. А мы, может быть, первые люди, участвующие
в таком путешествии. Или не первые…
Потом
сожрали Ленку. Потом почему-то Андрея, этого я не видел, только слышал. А
теперь я остался один. Пробовал надеяться, что меня в качестве какого-нибудь
опытного образца привезут на Эльву, но не получилось.
Почему в качестве продуктов на время полета выбрали именно нас, а не мороженое
мясо, например, не знаю. Может быть, им нравится свежатинка.
А может быть, просто так вышло, все равно ведь кто-то должен был помочь им
справиться с хмоллами.
Мне
уже ничего не интересно. Вот только надо бы сейчас, напоследок, о чем-то важном
подумать, а я не знаю, о чем.
Я
не знаю, о чем…
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|