Владимир ОсинскийВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ
Две матово-синие полусферы неподвижно лежали на идеально гладкой
поверхности бесконечно далекой от Земли планеты. Вурд-5 и Вурд-6 и еще с
полтора десятка точно таких же вурдов, каждый сечением около полуметра,
безукоризненно отшлифованные, сросшиеся, подобно бородавкам, с телом столь
же безукоризненно отшлифованной планеты-матки.
Они не нуждались ни в чем: ни в воздухе, чтобы дышать, ни в пище, как мы
ее понимаем, ни в излишнем, на их взгляд, грузе недомолвок, жестов, мимики,
интонаций, неизбежных, когда общаются между собой люди...
В синем слепом безмолвии носились голоса мыслей.
Вурд-6:
- Сегодня меня беспокоила наследственная память. Мне снилось...
Вурд-5:
- Забудь. Мы живем для познания. Наш удел - превыше всего. Забудь
ненужное.
Вурд-6:
- Мне снились деревья, трава и яркое светило. Оно было так близко, что я
ощущал его жар.
Вурд-5:
- Мы знаем все. Деревья и трава - это химические лаборатории, где
кислород освобождается от примесей. А светила - гаснут. Мы же - вечны. Наше
предназначение - познавать.
- Последний эксперимент не удался: Они уничтожили Посланцев в зародыше.
- Я подготовил новых Посланцев. Их Они обнаружить не сумеют. И тогда
будет много смертей, и мы поймем, наконец, как устроен Их разум - слабый,
нелогичный и ограниченный, потому что он несвободен от чувства. А чувство -
что это? Наш удел - познавать.
- Но наша цивилизация - высшая во Вселенной - существует благодаря Им.
Светило нашей системы давно погасло, и погасла бы жизнь на планете, если б
не мощное излучение с Земли, которое в избытке питает нас энергией.
- И что же? Эта энергия - то, что земляне называют чувствами, творящими
добро. Пусть так: энергия действительно могучая. Но познавать - вот высшее
наслаждение бытия, и мы должны познать землян до конца. Остальное неважно.
...Синяя смерть достигла Земли около четырех утра, и ее Посланцы
рассосались по огромному городу.
Болль погасил только что закуренную сигарету, поднялся, подошел к
распахнутому окну, невидяще посмотрел на зеленые невысокие горы напротив,
крепко провел узкой сухой ладонью по волосам - от затылка ко лбу - и так
замер в раздумье. Был он высок и все еще юношески строен, серебряно сед и
голову держал чуть закинув назад. Он не мог бы сказать, что работа не
ладилась, но и ничего существенного сделано тоже не было. Впрочем, в таком
деле, каким он занимался, о результатах, даже самых ничтожных, можно
говорить лишь тогда, когда сойдутся в одной точке итоги всего комплекса
поисков. Потому что в едином его лице работали сразу несколько Боллей -
математик и философ, медик и конструктор, астроном и кибернетик. Задача,
которую он поставил перед собой, была столь ошеломляюще грандиозна, что,
узнай кто-нибудь об истинном содержании его работы, он бы даже не смог
улыбнуться скептически. Здесь можно было говорить о дерзости безумия, о
полнейшей безнадежности замысла, о чем угодно, только не о легкомысленности
прожектерства. Ибо подлинное величие мысли при всей ее очевидной
иррациональности властно требует поклонения и имеет на него право.
Слетел на подоконник воробей, требовательно зачирикал - и Болль опять
вспомнил все. Ему было достаточно любой мелочи, скажем, вспыхнувшей и
погасшей спички, чтобы кошмар случившегося вновь и вновь поднимал голову.
Все пять дней, предшествовавших операции, Рой был весел и оживлен, как
никогда прежде. В свои девять с половиной лет он достиг вершины блаженства -
каждый приходивший его навестить приносил в подарок очередное чудо. Здесь
были заводные машины, пистолет, стреляющий пластмассовыми шариками, два
набора домино, маленький транзисторный приемник и многое другое, что так
доступно и так не нужно нам, достигшим зрелости, но может сделать счастливым
ребенка.
Да, Рой был счастлив в своей одиночной маленькой палате, где всегда были
те, кто любил его и к кому он сам был привязан, и, разумеется, ни на минуту
не задумывался о грозном смысле своей изоляции от других маленьких пациентов
больницы. Он просто наслаждался комфортом, вниманием и ласковой
предупредительностью близких, одержимых готовностью исполнить любое его
желание.
А Болль - он вел себя немногим рассудительнее. Ведь внешне Рой был так
здоров и жизнерадостен, так светло (давно этого не было) улыбался приходу
отца, что диким казался даже ничтожный намек на мысль о смертельной
опасности, которая, возможно, нависла над сыном. И хотя Боллю довольно
недвусмысленно дали понять, что такая опасность не исключена, он малодушно
отказывался смотреть правде в глаза... Впрочем, очень может быть, что в этом
малодушии было заключено подлинное мужество: упрямо отказываясь поверить в
худшее, Болль тем самым боролся за сына.
...Только когда бесшумно выкатился за порог палаты белый столик, на
котором лежал, вытянувшись на спине, сразу повзрослевший, ушедший в себя
Рой, и на чистое детское лицо его легла вдруг тень пугающей в своей
неожиданности мудрой отрешенности, - Болль все понял. Потом его взгляд упал
на тапочки Роя, аккуратно составленные под кроватью, - и он с ужасающей
ясностью внезапно осознал, что Рой их никогда больше не наденет.
Он встряхнулся и вновь принялся за прерванную работу.
Болль не имел ни малейшего представления о существовании планеты вурдов
и, конечно, не мог даже догадываться о такой возможности. Участок звездного
неба, где она вращалась вокруг своего тысячелетия назад погасшего светила,
был давно и тщательно изучен астрономами, и они не находили в нем ничего
загадочного. К тому же Болль был настолько одержим своей идеей, что все
побочное отметалось им как не стоящее внимания: он видел перед собою одну
цель, и только мысли о Рое властно вторгались в сознание - то причиняя
жгучую боль, то разжигая в душе яркий костер гнева против несправедливости
бытия. Но - странное дело! - боль эта и гнев не только не мешали ему
работать, а напротив - с удивительной силой подстегивали мысль, и в такие
минуты человек чувствовал, что он на пороге главного и что схватить это -
значит достичь желанного.
В бездонной слепой синеве Вурд-5 и Вурд-6 неторопливо обменивались
мыслями.
- Ты помнишь, как он весь сжался, услышав первый крик своего детеныша? Я
измерил ритмы его сердца и думал, что он сейчас умрет.
- Они называют это любовью. Долгие часы, пока их хирурги боролись с
Посланцами, я читал в мыслях Человека одно и то же. Он твердил: "Возьмите
лучше меня, лучше меня, возьмите меня, меня, меня..."
- Да, я тоже слышал этот голос. Но того, большого, Посланцы не тронут. Он
нужен нам для другой цели. Мы уже знаем: поступками землян руководят
разнообразнейшие факторы. Мы должны до конца понять это непонятное чувство,
именуемое у них любовью. Пока что нам известно, что ради любви они готовы
умереть.
- И, кроме того, в те минуты, когда он твердил "возьмите меня", я испытал
необыкновенный прилив энергии...
Болль очнулся от оцепенения, услышав негромкий, пронизанный тревогой
голос:
- Нужна кровь. Немедленно!
- Возьмите мою! - откликнулся он.
- Не подходит группа. Надо ехать в институт. ...Он не помнил, как
очутился посреди мостовой, как автоматическим движением, совершенно
бессознательно успел повернуться боком между двумя троллейбусами и только
потому не был раздавлен, как гроздь винограда на ладони.
Все было сделано вовремя и как надо. Однако люди не знали, что они имеют
дело с Посланцами. Боллю показали только упругую коричнево-синюю опухоль
величиной с большой кулак, которую удалили у Роя: она едва втиснулась в
пол-литровую банку. Посланцы, пожиравшие внутренности мальчика, чтобы
завоевать себе жизненное пространство, умели маскироваться. И когда в
страшную ночь Конца обезумевший от горя Болль схватил хирурга за плечи,
стиснул мертвой хваткой, прижал к стене: доктор, отчего?! Отчего же,
говорите! - врач поднял на него глаза, в которых плескалась безмерная тоска:
- Я не знаю. Никто пока не знает.
Шли месяцы, и шли годы, и боль, в первое время нестерпимо жгучая,
жалящая, как ядовитый укус, смягчилась, сделалась глуше, однако от этого не
стало легче: прежде она налетала удушающим вихрем, а потом на время
отпускала, теперь же, ровная и неотвратимо цепкая в своем упорстве, жила в
нем постоянно.
Болль работал с устойчивым неистовством, и поскольку он был медиком не
более чем все люди той эпохи, а физиком, математиком, кибернетиком - в
равной мере, то было бы бессмысленной дерзостью попытаться описать
конструкцию аппарата, над созданием которого он трудился. Вот о философской
стороне работы Болля (она же составляла центр всей его напряженной
умственной деятельности, стержень, на который нанизывалась бесчисленность
сложных и очень часто неожиданных умозаключений) мы вправе хотя бы очень
коротко поговорить.
Смерть, болезнь, страдание, несправедливость, все то, что портит человеку
жизнь или отнимает ее у него, есть зло. Человек может и должен бороться с
этим злом, и природа позаботилась о том, чтобы вооружить его для такой
борьбы. Она дала ему руки, глаза и мозг. Она вложила в его сердце
неумирающую волю к борьбе.
...Нет, Болль понятия не имел о существовании планеты вурдов, которые
жили в вечной неподвижности ради одного голого знания, мертвые под
мертвенной сенью своего погасшего светила, и питались неистощимой энергией
добрых чувств, в избытке рождавшихся каждую секунду на Земле. Но цель свою
он видел с отчетливостью, которую можно было бы назвать сверхъестественной,
если б днем и ночью, в периоды бодрствования и сна не жило в нем, властно и
требовательно заявляя о себе, великое страдание и гнев против бессмысленной
жестокости бытия.
Шли месяцы и годы, и Болль строил аппарат, чье назначение состояло в том,
чтобы отыскивать зло, под какой бы личиной оно ни скрывалось, и уничтожать
его! И пришел день, когда аппарат был готов. Но оставалось одно, увы,
чрезвычайно серьезное, препятствие - только устранив его, можно было
привести аппарат в действие. Болль не мог найти источник энергии, который
был бы вечен, а это он считал необходимым условием, ибо решил покончить со
злом во всех его проявлениях не только на Земле, но и в далеком Космосе.
Ночью ему приснился Рой - точно такой, каким он остался жить на последней
фотографии: яснолицый, с плотно сжатыми, не по- детски твердыми губами, с
глазами, взгляд которых был обращен куда-то в недоступность, весь собранный,
словно готовый к схватке со смертью. Потом возник чудовищно громадный
скорпион, изогнул черный хвост-жало и, жадно трепеща, потянулся к лицу Роя.
Болль закричал и проснулся. Остро болело в сердце. Он долго лежал,
приводя мысли в порядок, и успокаивал дыхание. Затем привычной чередой
потянулся калейдоскоп ассоциаций, странных сопоставлений, неожиданных
смысловых нюансов, и вдруг Болль вскочил, одним прыжком оказался у
распахнутого окна и вцепился взглядом широко раскрытых глаз в черно-синее
звездное небо.
В детстве услышанный и поразивший тогда его воображение пример из
биологии вспомнил он - о двух скорпионах, прикрытых одной банкой,
обыкновенной стеклянной банкой, и неминуемо вступающих в смертельную
схватку. Что ж, если зло не проймешь добром, если первое всегда успешно
паразитирует на теле второго, значит...
Аппарат Болля несся в черном вакууме Космоса. Он был послан в свободный
поиск, его создатель не задавал ему никакой конкретной программы на маршрут.
Но, покинув Землю, аппарат точно лег на курс - к слепому синему провалу в
Космосе, где вращалась вокруг погасшего светила планета вурдов. Болль мог не
беспокоиться об источнике энергии, необходимой для движения: аппарат сам
нанизывался на невидимую жесткую нить излучения холодной равнодушной злобы,
в которой было лишь жестокое любопытство насекомого, и излучение это служило
ему горючим.
...Сверкнет слепящая вспышка - планеты вурдов не станет. Синяя смерть
умрет. И в некогда синем слепом провале Вселенной, к простодушной радости
астрономов, чистым жемчужным светом засияет новая звезда.
1967
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|