О'ГенриСправочник Гименея
Сердце Запада – 4
* * *
Я, Сандерсон Пратт, пишущий эти строки, полагаю, что системе
образования в Соединенных Штатах следовало бы находиться в ведении бюро погоды.
В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы наших
профессоров не передать метеорологическому департаменту? Их учили читать, и они
легко могли бы пробегать утренние газеты и потом телеграфировать в главную
контору, какой ожидать погоды. Но этот вопрос интересен и с другой стороны.
Сейчас я собираюсь вам рассказать, как погода снабдила меня и Айдахо Грина
светским образованием.
Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана,
искали золота. В местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь
неизвестно на что, выдал нам аванс. И вот мы торчали в горах, ковыряя их
понемножку и располагая запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии
на все время мирной конференции.
В один прекрасный день приезжает из Карлоса почтальон,
делает у нас привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам
свежую газету. Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую
она сдала горам Биттер-Рут с самого низа колоды, означала: «Тепло и ясно,
ветер западный, слабый».
В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный
ветер. Мы с Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую заброшенную хижину,
думая, что это всего-навсего налетела ноябрьская метелица. Но когда на
ровных местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы
поняли, что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как его
засыпало, кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так что мы
предоставили стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.
Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на
месяц двух человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура
этого не выдержит.
Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими
остротами да похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом.
К концу третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.
– Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая
с воздушного шара на дно жестяной кастрюльки, но, мне кажется, это было бы
небесной музыкой по сравнению с бульканьем жиденькой струйки дохлых мыслишек,
истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки, которые вы
ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей, что
корова – особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.
– Мистер Грин, – говорю я, – вы когда-то
были моим приятелем, и это мешает мне сказать вам со всей откровенностью, что
если бы мне пришлось выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной
кудлатой, колченогой дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы
сейчас хвостом.
В таком духе мы беседуем несколько дней, а потом и вовсе
перестаем разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на
одном конце очага, а я – на другом. Снега навалило по самые окна, и огонь
приходилось поддерживать целый день.
Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели никакого
образования, разве что умели читать да вычислять на грифельной доске «Если у
Джона три яблока, а у Джеймса пять…» Мы никогда не ощущали особой необходимости
в университетском дипломе, так как, болтаясь по свету, приобрели кое-какие
истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но
загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что
если бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у
нас были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве. Я
видел, как молодчики из восточных колледжей работают в ковбойских лагерях по
всему Западу, и у меня создалось впечатление, что образование было для них
меньшей помехой, чем могло показаться с первого взгляда. Вот, к примеру, на
Снейк-Ривер у Андру Мак-Уильямса верховая лошадь подцепила чесотку,
так он за десять миль погнал тележку за одним из этих чудаков, который величал
себя ботаником. Но лошадь все-таки околела.
Однажды утром Айдахо шарил поленом на небольшой
полке, – до нее нельзя было дотянуться рукой. На пол упали две книги. Я
шагнул к ним, но встретился взглядом с Айдахо. Он заговорил в первый раз за
неделю.
– Не обожгите ваших пальчиков, – говорит
он. – Вы годитесь в товарищи только спящей черепахе, но, невзирая, на это,
я поступлю с вами по-честному. И это больше того, что сделали ваши
родители, пустив вас по свету с общительностью гремучей змеи и отзывчивостью
мороженой репы. Мы сыграем с вами до туза, и выигравший выберет себе книгу, а
проигравший возьмет оставшуюся.
Мы сыграли, и Айдахо выиграл. Он взял свою книгу, а я свою.
Потом мы разошлись по разным углам хижины и занялись чтением.
Я никогда так не радовался самородку в десять унций, как
обрадовался этой книге. И Айдахо смотрел на свою, как ребенок на леденец.
Моя книжонка была небольшая, размером пять на шесть дюймов,
с заглавием: «Херкимеров справочник необходимых познаний». Может быть, я
ошибаюсь, но, по– моему, – это величайшая из всех написанных книг. Она
сохранилась у меня до сих пор, и, пользуясь ее сведениями, я кого хочешь могу
обыграть пятьдесят раз в пять минут. Куда до нее Соломону или «Нью-Йорк
трибюн»! Херкимер обоих заткнет за пояс. Этот малый, должно быть, потратил
пятьдесят лет и пропутешествовал миллион миль, чтобы набраться такой
премудрости. Тут тебе и статистика населения всех городов, и способ, как узнать
возраст девушки, и сведения о количестве зубов у верблюда. Тут можно узнать,
какой самый длинный в мире туннель, сколько звезд на небе, через сколько дней
высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея, какие права
«вето» у губернаторов, даты постройки римских акведуков, сколько фунтов риса
можно купить, если не выпивать три кружки пива в день, среднюю ежегодную
температуру города Огэсты, штат Мен, сколько нужно семян моркови, чтобы засеять
один акр рядовой сеялкой, какие бывают противоядия, количество волос на голове
у блондинки, как сохранять яйца, высоту, всех гор в мире, даты всех войн и
сражений, и как приводить в чувство утопленников и очумевших от солнечного
удара, и сколько гвоздей идет на фунт, и как делать динамит, поливать цветы и
стлать постель, и что предпринять до прихода доктора – и еще пропасть всяких
сведений. Может, Херкимер и не знает чего-нибудь, но по книжке я этого не
заметил.
Я сидел и читал эту книгу четыре часа. В ней были
спрессованы все чудеса просвещения. Я забыл про снег и про наш разлад с Айдахо.
Он тихо сидел на табуретке, и какое-то нежное и загадочное выражение
просвечивало сквозь его рыже-бурую бороду.
– Айдахо, – говорю я, – тебе какая книга.
Досталась?
Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счеты, потому что
ответил умеренным тоном, без всякой брани и злости,
– Мне-то? – говорит он, – По всей
видимости, это Омар Ха-Эм[1].
– Омар X. М., а дальше? – спросил я.
– Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и все, –
говорит он.
– Врешь, – говорю я, немного задетый тем, что
Айдахо хочет втереть мне очки. – Какой дурак станет подписывать книжку
инициалами. Если это Омар X. М. Спупендайк, или Омар X. М. Мак-Суини, или
Омар Х. М. Джонс, так и скажи по– человечески, а не жуй конец фразы, как
теленок подол рубахи, вывешенной на просушку.
– Я сказал тебе все как есть, Санди, – говорит
Айдахо спокойно. – Это стихотворная книга, автор – Омар Ха-Эм.
Сначала я не мог понять, в чем тут, соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я
не променял бы эту книгу на пару красных одеял.
– Ну и читай ее себе на здоровье, – говорю
я. – Лично я предпочитаю беспристрастное изложение фактов, чтобы было над
чем поработать мозгам, и, кажется, такого сорта книжонка мне и досталась.
– Тебе, – говорит Айдахо, – досталась
статистика – самая низкопробная из всех существующих наук. Она отравит твой
мозг. Нет, мне приятней система намеков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то
вроде агента по продаже вин. Его дежурный тост: «Все трын-трава». По-видимому,
он страдает избытком желчи, но в таких дозах разбавляет ее спиртом, что самая
беспардонная его брань звучит как «приглашение раздавить бутылочку. Да, это
поэзия, – говорит Айдахо, – и я презираю твою кредитную лавочку, где
мудрость меряют на футы и дюймы. А если понадобится объяснить философическую
первопричину тайн естества, то старикашка Ха-Эм забьет твоего парня по
всем статьям – вплоть до объема груди и средней годовой нормы дождевых осадков.
Вот так и шло у нас с Айдахо. Днем и ночью мы только тем и
развлекались, что изучали наши книги. И, несомненно, снежная буря снабдила
каждого из нас уймой всяких познаний. Если бы в то время, когда снег начал
таять, вы вдруг подошли ко мне испросили: «Сандерсон Пратт, сколько стоит
покрыть квадратный фут крыши железом двадцать на двадцать восемь, ценою девять
долларов пятьдесят центов за ящик?» – я ответил бы вам с такой же быстротой, с
какой свет пробегает по ручке лопаты со скоростью в сто девяносто две тысячи
миль в секунду. Многие могут это сделать? Разбудите-ка в полночь любого
из ваших знакомых и попросите его сразу ответить, сколько костей в человеческом
скелете, не считая зубов, или какой процент голосов требуется в парламенте
штата Небраска, чтобы отменить «вето». Ответит он вам? Попробуйте и убедитесь.
Какую пользу извлекал Айдахо из своей стихотворной книги, я
точно не знаю. Стоило ему открыть рот, и он уже прославлял своего винного
агента, но меня это мало в чем убеждало:
Этот Омар X. М., судя по тому, что просачивалось из его
книжонки через посредство Айдахо, представлялся мне чем-то вроде собаки,
которая смотрит на жизнь, как на консервную банку, привязанную к ее хвосту.
Набегается до полусмерти, усядется, высунет язык, посмотрит на банку и скажет:
«Ну, раз мы не можем от нее освободиться, пойдем в кабачок
на углу и наполним ее за мой счет».
К тому же он, кажется, был персом. А я ни разу не слышал,
чтобы Персия производила что-нибудь достойное упоминания, кроме турецких
ковров и мальтийских кошек.
В ту весну мы с Айдахо наткнулись на богатую жилу. У нас
было правило распродавать все в два счета и двигаться дальше. Мы сдали нашему
подрядчику золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом направились в этот
маленький городок Розу, на реке Салмон, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески
и соскоблить наши бороды.
Роза не была приисковым поселком. Она расположилась в долине
и отсутствием шума и распутства напоминала любой городок сельской местности. В
Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю катались в
одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля «Вечерняя заря». Так как мы и
много поездили, и были теперь здорово начитаны, мы вскоре стали вхожи в лучшее
общество Розы, и нас приглашали на самые шикарные и бонтонные вечера. Вот на
одном таком благотворительном вечере-конкурсе на лучшую мелодекламацию и
на большее количество съеденных перепелов, устроенном в здании муниципалитета в
пользу пожарной команды, мы с Айдахо и встретились впервые с миссис Д. Ормонд
Сэмпсон; королевой общества Розы.
Миссис Сэмпсон была вдовой и владетельницей единственного в
городе двухэтажного дома. Он был выкрашен в желтую краску, и, откуда бы на него
ни смотреть, он был виден так же ясно, как остатки желтка в постный день в
бороде ирландца. Двадцать два человека, кроме меня и Айдахо, заявляли претензии
на этот желтый домишко.
Когда ноты и перепелиные кости были выметены из залы,
начались танцы. Двадцать три поклонника галопом подлетели к миссис Сэмпсон и
пригласили ее танцевать. Я отступился от тустепа и попросил разрешения
сопровождать ее домой. Вот здесь-то я и показал себя.
По дороге она говорит:
– Ax, какие сегодня прелестные и яркие звезды, Мистер
Пратт!
– При их возможностях, – говорю я, – они
выглядят довольно симпатично. Вот эта, большая, находится от нас на расстоянии
шестидесяти шести миллиардов миль. Потребовалось тридцать шесть лет, чтобы ее
свет достиг до нас. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три
миллиона звезд, включая и звезды тринадцатой величины, а если какая-нибудь
из этих последних сейчас закатилась бы, вы продолжали бы видеть ее две тысячи
семьсот лет.
– Ой! – говорит миссис Сэмпсон. – А я ничего
об этом не знала. Как жарко… Я вся вспотела от этих танцев.
– Не удивительно, – говорю я, – если принять
во внимание, что у вас два миллиона потовых желез и все они действуют
одновременно. Если бы все ваши потопроводные трубки длиной в четверть дюйма
каждая присоединить друг к другу концами, они вытянулись бы на семь миль.
– Царица небесная! – говорит миссис
Сэмпсон. – Можно подумать, что вы описываете оросительную канаву, мистер
Пратт. Откуда у вас все эти ученые познания?
– Из наблюдений, – говорю я ей. – Странствуя
по свету, я не закрываю глаз.
– Мистер Пратт, – говорит она, – я всегда
обожала культуру. Среди тупоголовых идиотов нашего города так мало образованных
людей, что истинное наслаждение побеседовать с культурным джентльменом.
Пожалуйста, заходите ко мне в гости, когда только вздумается.
Вот каким образом я завоевал расположение хозяйки
двухэтажного дома. Каждый вторник и каждую пятницу, по вечерам, я навещал ее и
рассказывал ей о чудесах вселенной, открытых, классифицированных и
воспроизведенных с натуры Херкимером. Айдахо и другие донжуаны города
пользовались каждой минутой остальных дней недели, предоставленных в их
распоряжение.
Мне было невдомек, что Айдахо пытается воздействовать на
миссис Сэмпсон приемами ухаживания старикашки X. М., пока я не узнал об этом
как-то вечером, когда шел обычным своим путем, неся ей корзиночку дикой
сливы. Я встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому. Она сверкала
глазами, а ее шляпа угрожающе накрыла одну бровь.
– Мистер Пратт, – начинает она, – этот мистер
Грин, кажется, ваш приятель?
– Вот уже девять лет, – говорю я.
– Порвите с ним, – говорит она, – он не
джентльмен.
– Поймите, сударыня, – говорю я, – он
обыкновенный житель гор, которому присуще хамство и обычные недостатки
расточителя и лгуна, но никогда, даже в самых критических обстоятельствах, у
меня не хватало духа отрицать его джентльменство. Вполне возможно, что своим
мануфактурным снаряжением, наглостью и всей своей экспозицией он противен
глазу, но по своему нутру, сударыня, он так же не склонен к низкопробному
преступлению, как и к тучности. После девяти лет, проведенных в обществе
Айдахо, – говорю я, – мне было бы неприятно порицать его и слышать,
как его порицают другие.
– Очень похвально, мистер Пратт, что вы вступаетесь за
своего друга, – говорит миссис Сэмпсон, – но это не меняет того
обстоятельства, что он сделал мне предложение, достаточно оскорбительное, чтобы
возмутить скромность всякой женщины.
– Да не может быть! – говорю я. – Старикашка
Айдахо выкинул такую штуку? Скорее этого можно было ожидать от меня. За ним
водится лишь один грех, и в нем повинна метель. Однажды, когда снег задержал
нас в горах, мой друг стал жертвой фальшивых и непристойных стихов, и,
возможно, они развратили его манеры.
– Вот именно, – говорит миссис Сэмпсон. – С
тех пор, как я его знаю, он не переставая декламирует мне безбожные стихи какой-то
особы, которую он называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это
негодница, каких свет не видал.
– Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, –
говорю я, – автор той, что у него была, пишет под not de plume[2] X. М.
– Уж лучше бы он и держался за нее, – говорит
миссис Сэмпсон, – какой бы она ни была. А сегодня он перешел все границы.
Сегодня я получаю от него букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер
Пратт, вы знаете, что такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю
положение в обществе Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с
мужчиной, прихватив кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с
ним под деревьями? Я выпиваю немного красного за обедом, но не имею привычки
таскать его кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер. И уж,
конечно, он принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж
он один ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою Рубай
Ате. Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится, что ой
захватит больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете про
вашего приятеля-джентльмена?
– Видите ли, сударыня, – говорю я, – весьма
вероятно, что приглашение Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду
обидеть вас. Возможно, что оно принадлежало к разряду стихов, называемых
фигуральными. Подобные стихи оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает
на том основании, что в них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо,
если бы вы посмотрели на это сквозь пальцы, – говорю я. – И пусть
наши мысли взлетят с низменных областей поэзии в высшие сферы расчета и факта
Наши мысли, – говорю я, – должны быть созвучны такому чудесному дню.
Неправда ли, здесь тепло, но мы не должны забывать, что на экваторе линия
вечного холода находится на высоте пятнадцати тысяч футов А между сороковым и
сорок девятым градусом широты она находится на высоте от четырех до девяти
тысяч футов.
– Ах, мистер Пратт, – говорит миссис
Сэмпсон, – какое утешение слышать от вас чудесные факты после того, как
вся изнервничаешься из-за стихов этой негодной Рубай.
– Сядем на это бревно у дороги, – говорю я, –
и забудем о бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных столбцах
удостоверенных фактов и общепринятых мер и весов – вот где надо искать красоту.
Вот мы сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, – говорю я, –
заключена статистика – более изумительная, чем любая поэма. Кольца на срезе
показывают, что дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов,
через три тысячи лет оно превратилось бы в уголь. Самая глубокая угольная шахта
в мире находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три
фута шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля. Если порезана
артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать костей. Лондонский
Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.
– Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, –
говорит миссис Сэмпсон, – ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По
моему, нет ничего прелестнее статистики.
Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.
Однажды ночью я проснулся от криков: «Пожар!» Я вскочил,
оделся и вышел из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что горит дом миссис
Сэмпсон, я испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.
Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось все
мужское, женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным.
Айдахо держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из их рук. Они говорили
ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.
– Где миссис Сэмпсон? – спрашиваю я.
– Ее никто не видел, – говорит один из
пожарных. – Она спит наверху. Мы пытались туда пробраться, но не могли, а
лестниц у нашей команды еще нет.
Я выбегаю на место, освещенное пламенем пожара, и вытаскиваю
из внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих
руках, – мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.
– Херки, друг, – говорю я ему, перелистывая
страницы, – ты никогда не лгал мне и никогда не оставлял меня в беде.
Выручай, дружище, выручай! – говорю я.
Я сунулся на страницу 117: «Что делать при несчастном
случае», – пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина
Херкимер, он ничего не забыл!
На странице 117 было написано:
«Удушение от вдыхания дыма или газа. – Нет ничего лучше
льняного семени Вложите несколько семян в наружный угол глаза».
Я сунул справочник обратно в карман я схватил пробегавшего
мимо мальчишку.
– Вот, – говорю я, давая ему деньги, – беги в
аптеку и принеси на доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за
работу. – Теперь, – кричу я, – мы добудем миссис Сэмпсон! –
И сбрасываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и граждан хватают меня,
– Идти в дом – идти на верную смерть, – говорят
они. – Пол уже начал проваливаться.
– Да как же, черт побери! – кричу я и все еще
смеюсь, хотя мне не до смеха. – Как же я вложу льняное семя в глаз, не
имея глаза?
Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного
гражданина и свалил боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я
умру раньше вас, я напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом,
пекле, чем было в стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился
куда больше тех цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и
огня я дважды кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но
пожарные помогли мне, пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты
миссис Сэмпсон. Она от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и
взвалил на плечо. Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а то
разве бы он выдержал? И думать нечего!
Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от дома и уложил на траву.
Тогда, конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон
столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал и
мальчишка с льняным семенем.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и
говорит:
– Это вы, мистер Пратт?
– Т-с-с, – говорю я. – Не
говорите, пока не примете лекарство.
Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову, а
другой рукой разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей возможной
осторожностью я склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее
глаза.
В этот момент галопом прилетает деревенский доктор, фыркает
во все стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что собственно
значат мои идиотские выходки.
– Видите ли, клистирная трубка, – говорю я, –
я не занимаюсь постоянной врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться
на авторитет.
Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.
– Посмотрите страницу сто семнадцать, – говорю
я. – Удушение от вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол
глаза, не так ли? Я не сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма,
или побуждает к действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его
рекомендует, а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить
консилиум, я ничего не имею против.
Старый доктор берет книгу и рассматривает ее с помощью очков
и пожарного фонаря.
– Послушайте, мистер Пратт, – говорит он, –
вы, очевидно, попали не на ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от
удушья гласит: «Вынесите больного как можно скорее на свежий воздух и положите
его на спину, приподняв голову», а льняное семя – это средство против «пыли и
золы, попавших в глаз», строчкой выше. Но в конце концов…
– Послушайте, – перебивает миссис Сэмпсон, –
мне кажется, я могу высказать свое мнение на этом консилиуме. Так знайте, это
льняное семя принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.
А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо
и говорит: «Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой».
Так вот, если вам придется завтра или когда-нибудь в
другой раз остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый
дом, который украшает собою миссис Пратт, бывшая миссис Сэмпсон. И если вам
придется ступить за его порог, вы увидите на мраморном столе посреди гостиной
«Херкимеров справочник необходимых познаний», заново переплетенный в красный
сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся человеческого
счастья и мудрости».
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|