О'ГенриСердце и крест
Сердце Запада – 1
* * *
Бэлди Вудз потянулся за бутылкой и достал ее. За чем бы на
тянулся Бэлди, он обычно… но здесь речь не о Бэлди. Он налил себе в третий раз,
на палец выше, чем в первый и во второй. Бэлди выступал консультантом, а
консультанта стоит оплатить.
– На твоем месте я был бы королем, – сказал Бэлди
так уверенно, что кобура его скрипнула и шпоры зазвенели.
Уэб Игер сдвинул на затылок свой широкополый стэтсон и
растрепал светлые волосы. Но парикмахерский прием ему не помог, и он последовал
примеру более изобретательного Бэлди.
– Когда человек женится на королеве, это не значит, что
он должен стать двойкой, – объявил Уэб, подытоживая свои горести.
– Ну, разумеется, – сказал Бэлди, полный
сочувствия, все еще томимый жаждой и искренно увлеченный проблемой
сравнительного достоинства игральные карт. – По праву ты король. На твоем
месте я потребовал бы пересдачи. Тебе всучили не те карты… Я скажу тебе, кто ты
такой, Уэб Игер.
– Кто? – спросил Уэб, и в его бледно-голубых
глазах блеснула надежда.
– Ты прннц-консорт.
– Полегче, – сказал Уэб, – я тебя никогда не
ругал.
– Это титул, – объяснил Бэлди, – который в
ходу среди карточных чинов; но он не берет-взяток. Пойми, Уэб, это
клеймо, которым в Европе отмечают некоторых животных. Представь, что ты, или я,
или какой-нибудь голландский герцог женится на персоне королевской
фамилии. Ну, со временем наши жены становятся королевами. А мы – королями?
Черта с два! На коронации наше место где-то между первым конюхом малых
королевских конюшен и девятым великим хранителем королевской опочивальни. От
нас только и пользы, что мы снимаемся на фотографиях и несем ответственность за
появление наследника. Это игра с подвохом. Да, Уэб, ты принц-консорт. И
будь я на твоем месте, я бы устроил междуцарствие, или habeas corpus, или что-нибудь
в этом роде. Я стал бы королем, если бы, даже мне пришлось смешать к черту все
карты.
И Бэлди опорожнил стакан в подтверждение своих слов,
достойных Варвика, делателя королей.
– Бэлди, – сказал Уэб торжественно, – мы
много лет пасли коров в одном лагере. Еще мальчишками мы бегали по одному и
тому же пастбищу и топтали, одни и те же тропинки. Только тебя я посвящаю в
свои семейные дела. Ты был просто объездчиком на ранчо Нопалито, когда я
женился на Санте Мак-Аллистер. Тогда я был старшим; а что я теперь? Я
значу меньше, чем пряжка на уздечке.
– Когда старик Мак-Аллистер был королем скота в
Западном Техасе, – подхватил Бэлди с сатанинский вкрадчивостью, – и
ты был козырем. Ты был на ранчо таким же хозяином.
– Так было, – согласился Уэб, – пока он не
догадался, что я пытаюсь заарканить Санту. Тогда он отправил меня на пастбище,
как можно дальше от дома. Когда старик умер, Санту стали звать «королевой
скота». А я только заведую скотом. Она присматривает за всем делом; она
распоряжается всеми деньгами. А я не могу продать даже бычка на обед туристам.
Санта – «королева», а я – мистер «Никто».
– На твоем месте я был бы королем, – повторил
закоренелый Монархист Бэлди Вудз. – Когда человек женится на королеве, он
должен идти с ней по одной цене в любом виде – соленом и вяленом, у повсюду –
от пастбища до прилавка. Многие, Уэб, считают странным, что не тебе принадлежит
решающее слово на Нопалито. Я не хочу сказать ничего худого про миссис Игер –
она самая замечательная дамочка между Рио Гранде и будущим рождеством, –
но мужчина должен быть хозяином в своем доме.
Бритое смуглое лицо Игера вытянулось в маску уязвлённой
меланхолии. Выражение его лица, растрепанные желтые волосы и простодушные
голубые глаза – все это напоминало школьника, у которого место коновода
перехватил кто-то посильнее. Но его энергичная мускулистая
семидесятидвухдюймовая фигура и револьверы у пояса не допускали такого
сравнения.
– Как это ты меня назвал, Бэлди? – спросил
он. – Что это за концерт такой?
– «Консорт», – поправил Вэлди, – «принц-консорт».
Это псевдоним для неважной карты. Ты по достоинству где-то между козырным
валетом и тройкой.
Уэб Игер вздохнул и поднял с пола ремень от чехла своего
винчестера.
– Я возвращаюсь сегодня на ранчо, – сказал он
безучастно.
– Утром мне надо отправить гурт быков в Сан-Антонио.
– До Сухого озера я тебе попутчик, – сообщил
Бэлди. – В моем лагере в Сан-Маркос согнали скот и отбирают
двухлеток.
Оба companeros[1] сели на лошадей и зарысили
прочь от маленького железнодорожного поселка, где в это утро утоляли жажду.
У Сухого озера, где их пути расходились, они остановили
лошадей, чтобы выкурить по прощальной папиросе. Много миль они проехали молча,
и тишину нарушали лишь дробь копыт о примятую мескитовую траву и потрескивание
кустарника, задевавшего за деревянные стремена. Но в Техасе разговоры редко
бывают связными. Между двумя фразами можно проехать милю, пообедать, совершить
убийство, и все это без ущерба для развиваемого тезиса. Поэтому Уэб без всяких
предисловий добавил кое-что к разговору, который завязался десять миль
назад.
– Ты сам помнишь, Бэлди, что Санта не всегда была такая
самостоятельная. Ты помнишь дни, когда старик Мак-Аллистер держал нас на
расстояние и как она давала мне знать, что хочет видеть меня. Старик Мак-Аллистер
обещал сделать из меня дуршлаг, если я подойду к ферме на ружейный выстрел. Ты
помнишь знак, который, бывало, она посылала мне… сердце и в нем крест.
– Я-то? – вскричал Бэлди с хмельной
обидчивостью. – Ах ты, старый койот! Помню ли? Да знаешь ли ты, проклятая
длиннорогая горлица, что все ребята в лагере знали эти ваши иероглифы? «Желудок
с костями крест-накрест» – вот как мы называли их. Мы всегда примечали их
на поклаже, которую нам привозили с ранчо. Они были выведены углем на мешках с
мукой и карандашом на газетах… А как-то я видел такую штуку, нарисованную
мелом на спине нового повара, которого прислал с ранчо старик Мак-Аллистер.
Честное слово! – Отец Санты, – кротко объяснил Уэб, – взял с нее
обещание, что она не будет писать мне и передавать поручений. Вот она и
придумала этот знак «сердце и крест». Когда ей не терпелось меня увидеть, она
ухитрялась отмечать этим знаком что придется, лишь бы попалось мне на глаза. И
не было случая, чтобы, приметив этот знак, я не мчался в ту же ночь на ранчо. Я
встречался с нею в той рощице, что позади маленького конского корраля.
– Мы знали это, – протянул Бэлди, – только
виду не подавали. Все мы были за вас. Мы знали, почему ты в лагере держишь коня
всегда наготове. И когда мы видели «желудок с костями», расписанные на повозке,
мы знали, что старику Пинто придется в эту ночь глотать мили вместо травы. Ты
помнишь Скэрри… этого ученого объездчика? Ну, парня из колледжа, который
приехал на пастбище лечиться от пьянства. Как завидит Скэрри на чем-нибудь
это клеймо «приезжай к своей милке», махнет, бывало, рукой вот таким манером и
скажет:
«Ну, нынче ночью наш приятель Леандр опять доплывет через
Геллиспункт».
– В последний раз, – сказал Уэб, – Санта
послала мне знак, когда была больна. Я заметил его сразу, как только вернулся в
лагерь, и в ту ночь сорок миль прогнал Пинто галопом. В рощице ее не было. Я
пошел к дому, и в дверях меня встретил старик Мак-Аллистер.
– Ты приехал, чтобы быть убитым? – говорил
он. – Сегодня не выйдет. Я только что послал за тобой мексиканца. Санта
хочет тебя видеть. Ступай в эту комнату и поговори с ней. А потом выходи и
поговоришь со мной.
Санта лежала в постели сильно больная. Но она вроде как
улыбнулась, и наши руки сцепились, и я сел возле кровати как был – грязный, при
шпорах, в кожаных штанах и тому подобном.
– Несколько часов мне чудился топот копыт твоей лошади,
Уэб, – говорит она. – Я была уверена, что ты прискачешь. Ты увидел
знак? – Шепчет она:
– Как только вернулся в лагерь, – говорю я. –
Он был нарисован на мешке с картошкой и луком.
– Они всегда вместе, – говорит она нежно, –
всегда вместе в жизни.
– Вместе они замечательны, – говорю я, – с
тушеным мясом.
– Я имею в виду сердце и крест, – говорит
она. – Наш знак. Любовь и страдание – вот что он обозначает.
Тут же был старый Док Мэсгров, забавлявшийся виски и веером
из пальмового листа. Ну, вскоре Санта засыпает. Док трогает ее лоб и говорит
мне: «Вы не плохое жаропонижающее. Но сейчас вам лучше уйти, потому что,
согласно диагнозу, вы не требуетесь в больших дозах. Девица будет в полном
порядке, когда проснется».
Я вышел и встретил старика Мак-Аллистера.
– Она спит, – сказал я. – Теперь вы можете
делать из меня дуршлаг. Пользуйтесь случаем; я оставил свое ружье на седле.
Старик смеется и говорят мне:
– Какой мне расчёт накачать свинцом лучшего
управляющёго в Западном Техасе? Где я найду такого? Я почему говорю, что ты
хорошая мишень? Потому что ты хочешь стать моим зятем. В члены семейства ты,
Уэб, мне не годишься. Но использовать тебя на Нопалито я могу, если ты не
будешь совать нос в усадьбу. Отправляйся-ка наверх и ложись на койку, а
когда выспишься, мы с тобой это обсудим.
Бэлди Вудз надвинул шляпу и скинул ногу с седельной луки.
Уэб натянул поводья, и его застоявшаяся лошадь заплясала. Церемонно, как
принято на Западе, мужчины пожали друг другу руки.
– Adios, Бэлди, – сказал Уэб, – очень рад,
что повидал тебя и побеседовал.
Лошади рванули с таким шумом, будто вспорхнула стая
перепелов, и всадники понеслись к разным точкам горизонта. Отъехав ярдов сто,
Бэлди остановил, лошадь на вершине голого холмика и испустил вопль. Он качался
в седле. Иди он пешком, земля бы завертелась под ним и свалила его. Но в седле
он всегда сохранял равновесие, смеялся над виски и презирал центр тяжести.
– Услышав сигнал, Уэб повернулся в седле.
– На твоем месте, – донесся с пронзительной
издевкой голос Бэлди, – я был бы королем.
На следующее утро, в восемь часов, Бэд Тэрнер скатился с
седла перед домом в Нопалито и зашагал, звякая шпорами, к галерее. Бэд должен
был в это утро гнать гурт рогатого скота в Сан-Антонио. Миссис Игер была
на галерее и поливала цветок гиацинта в красном глиняном горшке.
«Король» Мак-Аллистер завещал своей дочери много
положительных качеств: свою решительность, свое веселое мужество, свою упрямую
самоуверенность, свою гордость царствующего монарха копыт и рогов. Темпом Мак-Аллистера
всегда было allegro, а манерой – fortissimo. Санта унаследовала их, но в женском
ключе. Во многом она напоминала свою мать, которую призвали на иные,
беспредельные зеленые пастбища задолго до того, как растущие стада коров
придали дому королевское величие. У нее была стройная крепкая фигура матери и
ее степенная нежная красота, смягчавшая суровость властных глаз и королевски-независимый
вид Мак– Аллистера.
Уэб стоял в конце галереи с несколькими управляющими,
которые приехали из различных лагерей за распоряжениями.
– Привет! – сказал Бэд кратко. – Кому в
городе сдать скот? Барберу, как всегда?
Отвечать на такие вопросы было прерогативой королевы. Все
бразды хозяйства – покупку, продажу и расчеты – она держала в своих ловких
пальчиках. Управление скотом целиком было доверено ее мужу. – В дни
«короля» Мак-Аллистера Санта была его секретарем и помощником. И она
продолжала свою работу разумно и с выгодой. Но до того, как она успела
ответить, принц-консорт заговорил со спокойной решимостью:
– Сдай этот гурт в загоны Циммермана и Несбита. Я
говорил, об этом недавно с Циммерманом.
– Бэд повернулся на своих высоких каблуках.
– Подождите, – поспешно позвала его Санта. Она
взглянула на мужа, удивление было в ее упрямых серых глазах.
– Что это значит, Уэб? – спросила она, и небольшая
морщинка появилась у нее между бровей. – Я не торгую с Циммерманом и
Несбитом. Вот уже пять лет Барбер забирает весь скот, который идет от нас на
продажу. Я не собираюсь отказываться от его услуг. – Она повернулась к
Бэду Тэрнеру. – Сдайте этот скот Барберу, – заключала она решительно.
Бэд безучастно посмотрел на кувшин с водой, висевший на
галерее, переступил с ноги на ногу и пожевал лист меокита.
– Я хочу, чтобы этот гурт был отправлен Циммерману и
Несбиту, – сказал Уэб, и в его голубых глазах сверкнул холодный огонек.
– Глупости! – сказала нетерпеливо Санта. –
Вам лучше отправляться сейчас, Бэд, чтобы отполдничать на водопое «Маленького
вяза». Скажите Барберу, что через месяц у нас будет новая партия бракованных
телят.
Бэд посмотрел украдкой на Уэба, и взгляды их встретились.
Уэб заметил в глазах Бэда просьбу извинить его, но вообразил, что видит
соболезнование.
– Сдай скот, – сказал он сурово, – фирме…
– Барбера, – резко докончила Санта. – И
поставим точку. Вы ждете еще чего– нибудь, Бэд?
– Нет, мэм, – сказал Бэд. Но прежде чем уйти, он
замешкался ровно на столько времени, сколько нужно корове, чтобы трижды махнуть
хвостом; ведь мужчина – всегда союзник мужчине; и даже филистимляне, должно
быть, покраснели, овладев Самсоном так как они это сделали.
– Слушайся своего хозяина! – сардонически крикнул
Уэб. Он снял шляпу и так низко поклонился жене, что шляпа коснулась пола.
– Уэб, – сказала Санта с упреком, – ты
сегодня ведешь себя страшно глупо.
– Придворный шут, ваше величество, – сказал Уэб
медленно, изменившимся голосом. – Чего же еще и ждать? Позвольте
высказаться. Я был мужчиной до того, как женился на «королеве» скота. А что я
теперь? Посмешище для всех лагерей. Но я стану снова мужчиной.
Санта пристально взглянула на него.
– Брось глупости, Уэб, – сказала она
спокойно. – Я тебя ничем не обидела. Разве я вмешиваюсь в твое управление
скотом? А коммерческую сторону дела я знаю лучше тебя. Я научилась у папы. Будь
благоразумен.
– Короля и королевы, – сказал Уэб, – не по
вкусу мне, если я сам не фигура. Я пасу скот, а ты носишь корону. Прекрасно! Я
лучше буду лорд-канцлером коровьего лагеря, чем восьмеркой в чужой игре,
Это твое ранчо, и скот получает Барбер.
Лошадь Уэба была привязана к коновязи. – Он вошел в дом
и вынес сверток одеял, которые брал только в дальние поездки, и свой плащ, и
свое самое длинное лассо, плетеное из сыромятной кожи. Все это он не спеша
приторочил к седлу, Санта с побледневшим лицом следила за ним.
Уэб вскочил в седло. Его серьезное, бритое лицо было
спокойно, лишь в глазах тлел упрямый огонек.
– В близи водопоя Хондо в долине Фрио, – сказал
он, – пасется стадо коров и телят. Его надо отогнать подальше от леса.
Волки задрали трех телят. Я забыл распорядиться. Скажи, пожалуйста, Симмсу,
чтобы он позаботился.
Санта взялась за уздечку и посмотрела мужу в глаза.
– Ты хочешь бросить меня, Уэб? – спросила она
спокойно.
– Я хочу снова стать мужчиной, – ответил он.
– Желаю успеха в похвальном начинании, – сказала
она с неожиданной холодностью. Потом повернулась и ушла в дом.
Уэб Игер поехал на юго-восток по прямой, насколько это
позволяла топография Западного Техаса. А достигнув горизонта, он, видно,
растворился а голубой дали, так как на ранчо Нопалито о нем с тех пор не было
ни слуху, ни духу. Дни с воскресеньями во главе строились в недельные
эскадроны, и неделя под командою полнолуний вступали рядами в месячные полки,
несущие на своих знаменах «Tempos fugit»[2],
и месяцы маршировали в необъятный лагерь годов. Но Уэб Игер не являлся больше
во владения своей королевы.
Однажды некий Бартоломью с низовьев Рио-Гранде, овчар,
а посему, человек незначительный, показался в виду ранчо Нопалито и
почувствовал приступ голода. Ex consuetudine[3]
его, вскоре усадили за обеденный стол в этом гостеприимном королевстве. И он заговорил:
будто из него извергалась вода, словно его стукнули аароновым жезлом… Таков
бывает тихий, овчар, когда слушатели, чьи уши не заросли шерстью, удостоят его
внимания.
– Миссис Игер, – тараторил он, – на днях я
видел человека на ранчо Сэко, в округе Гидальго, так его тоже звали Игер, Уэб
Игер. Его как раз наняли туда в управляющие. Высокий такой, белобрысый и все
молчит. Может, кто из вашей родни?
– Муж, – приветливо сказала Санта. – На Сэко
хорошо сделали, что наняли его. Мистер Игер один из лучших скотоводов на
Западе.
Исчезновение принца-консорта редко дезорганизует
монархию. Королева Санта назначила старшим объездчиком надежного подданного по
имени Рэмси, – одного из верных вассалов ее отца. И на ранчо Нопалито все
шло гладко и без волнений, только трава на обширных лугах волновалась от бриза,
налетавшего с залива.
Уже несколько лет в Нопалито производились опыты с
английской породой скота, который с аристократическим презрением смотрел на
техасских длиннорогих. Опыты были признаны удовлетворительными, и для
голубокровок отведено отдельное пастбище. Слава о них разнеслась по прерии, по
всем оврагам и зарослям, куда только мог проникнуть верховой. На другие ранчо
проснулись, протерли глаза и с неудовольствием поглядели на длиннорогих.
И в результате однажды загорелый, ловкий, франтоватый юноша
с шелковым платком на шее, украшенный револьверами и сопровождаемый тремя
мексиканскими yaqueros[4] спешился на ранчо Нопалито и
вручил «королеве» следующее деловое письмо:
«Миссис Игер. – Ранчо Нопалито.
Милостивая государыня!
Мне поручено владельцами ранчо Сэко закупить 100 голов
телок, двух– и трехлеток, сэссекской породы, имеющейся у Вас. Если Вы можете
выполнить заказ, не откажите передать скот подателю сего. – Чек будет
выслан Вам немедленно.
С почтением Уэбстер Игер, Управляющий ранчо Сэко».
Дело всегда дело, – даже я чуть-чуть не написал:
«особенно» – в королевстве.
В этот вечер сто голов скота пригнали с пастбища и заперли в
корраль возле дома, чтобы сдать его утром.
Когда спустилась ночь и дом затих, бросилась ли Санта Игер
лицом в подушу, прижимая это деловое письмо к груди, рыдая и произнося то имя,
которому гордость (ее или его) не позволяла сорваться с ее губ многие дни? Или
же, со свойственной ей деловитостью, она подколола его к другим бумагам,
сохраняя спокойствие и выдержку, достойные королевы скота? Догадывайтесь, если
хотите, но королевское достоинство священно. И все сокрыто завесой. Однако кое-что
вы все-таки узнаете.
В полночь Санта накинув темное, простое платье, тихо
выскользнула из дома. Она задержалась на минуту под дубами. Прерия была словно
в тумане, и лунный свет, мерцающий сквозь неосязаемые частицы дрожащей дымки,
казался бледно-оранжевым. Но дрозды-пересмешники свистели на каждом
удобном суку, мили цветов насыщали ароматом воздух, а на полянке резвился целый
детский сад – маленькие призрачные кролики. Санта повернулась лицом на юго-восток
и послала три воздушных поцелуя в этом направлении. Все равно подглядывать было
некому.
Затем она бесшумно направилась к кузнице, находившейся в
пятидесяти ярдах. О том, что она там делала, можно только догадываться. Но горн
накалился и раздавалось легкое постукивание молотка, какое, верно, можно
услышать, когда купидон оттачивает свои стрелы.
Вскоре она вышла, держа в одной руке какой-то странной
формы предмет с рукояткой, а в другой – переносную жаровню, какие можно видеть
в лагерях у клеймовщиков. Освещенная лунным светом, она быстро подбежала к
корралю, куда был загнан сэссекский скот.
Она отворяла ворота и проскользнула в корраль. Сэссекский
скот был большей частью темно-рыжий. Но в этом гурте была одна молочно-белая
телка, заметная среди других.
И вот Санта стряхнула с плеч нечто, чего мы раньше не
приметили, – лассо. Она взяла петлю в правую руку, а смотанный конец в
левую и протиснулась в гущу скота.
Ее мишенью была белая телка. Она метнула лассо, оно задело
за один рог и соскользнуло. Санта метнула еще раз – лассо обвило передние ноги
телки, и она грузно упала. Санта кинулась к ней, как пантера, но телка поднялась,
толкнула ее и свалила, как былинку.
Санта сделала новую попытку. Встревоженный скот плотной
массой толкался у стен корраля. Бросок был удачен; белая телка снова припала к
земле, и, прежде чем она смогла подняться, Санта быстро закрутила лассо вокруг
столба, завязала его простым, но крепким узлом и кинулась к телке с путами из
сыромятной кожи.
В минуту (не такое уж рекордное время) ноги животного были
спутаны, и Санта, усталая и запыхавшаяся, на такой же срок прислонилась к стене
корраля.
Потом она быстро побежала к жаровне, оставленной у ворот, и
притащила странной формы клеймо, раскаленное добела.
Рев оскорбленной белой телки, когда клеймо коснулось ее,
должен был бы разбудить слуховые нервы и совесть находившихся поблизости
подданных Нопалито, но этого не случилось. И среди глубочайшей ночной тишины
Санта, как птица, полетела домой, упала на кровать и зарыдала… Зарыдала так,
будто у королев такие же сердца, как и у жен обыкновенных ранчменов, и будто
королевы охотно сделают принцев– консортов королями, если они прискачут из-за
холмов, из голубой дали.
Поутру ловкий, украшенный револьверами юноша и его vaqueros
погнали гурт сэссекского скота через прерии к ранчо Сэко. Впереди девяносто
миль пути. Шесть дней с остановками для пастьбы и водопоя.
Скот прибыл на ранчо Сэко в сумерки и был принят и
пересчитан старшим по ранчо.
На следующее утро, в восемь часов, какой-то всадник
вынырнул из кустарника на усадьбе Нопалито. Он с трудом спешился и зашагал,
звеня шпорами, к дому. Его взмыленная лошадь испустила тяжелый вздох и
закачалась, понуря голову и закрыв глаза.
Но не расточайте своего сострадания на гнедого, в мелких
пежинах, Бельсхазара. Сейчас на конских пастбищах Нопалито он процветает в
любви и в холе, неседлаемый, лелеемый держатель рекорда на дальние дистанции.
Всадник, пошатываясь, вошел в дом. Две руки обвились вокруг
его шеи, и кто-то крикнул голосом женщины и королевы: «Уэб… О Уэб!»
– Я был мерзавцем, – сказал Уэб Игер.
– Тс-с, – сказала Санта, – ты видел?
– Видел, – сказал Уэб.
Один бог знает, что они имели в виду. Впрочем, и вы узнаете,
если внимательно прочли о предшествующих событиях.
– Будь королевой скота, – сказал Уэб, – и
забудь обо всем, если можешь. Я был паршивым койотом.
– Тс-с! – снова сказала, Санта, положив
пальчик на его губы. – Здесь больше нет королевы. Ты знаешь, кто я? Я –
Санта Игер, первая леди королевской опочивальни. Иди сюда.
Она потащила его с галереи в комнату направо. Здесь стояла
колыбель, и в ней лежал инфант-красный, буйный, лепечущий, замечательный
инфант, нахально плюющий на весь мир.
– На этом ранчо нет королевы, – повторила
Санта. – Взгляни на короля. У него твои глаза, Уэб. На колени и смотри на
его высочество.
Но на галерее послышалось звяканье шпор, и опять появился
Бэд Тэрнер с тем же самым вопросом, с каким приходил он без малого год назад.
– Привет! Скот уже на дороге. Гнать его к Барберу или…
Он увидел Уэба и замолк с открытым ртом.
– Ба-ба-ба-ба-ба-ба, –
закричал король в своей люльке, колотя кулачками воздух.
– Слушайся своего хозяина, Бэд, – сказал Уэб Игер
с широкой усмешкой, как сказал это год назад.
Вот и все. Остается упомянуть, что когда старик Куин,
владелец ранчо Сэко, вышел осмотреть стадо сэссекского скота, который он купил
на ранчо Нопалито, он спросил своего нового управляющего:
– Какое клеймо на ранчо Нопалито, Уилсон?
– Х-черта-У, – сказал Уилсон.
– И мне так казалось, – заметил Куин. – Но
взгляни на эту белую телку. У ней другое клеймо сердце и в нем – крест. Что это
за клеймо?
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|