О'ГенриДруг – Телемак
Сердце Запада – 3
Вернувшись с охоты, я поджидал в маленьком городке Лос-Пиньос,
в Нью-Мексико, поезд, идущий на юг. Поезд запаздывал на час. Я сидел на
крыльце ресторанчика «Вершина» и беседовал о смысле жизни с Телемаком Хиксом,
его владельцем.
Заметив, что вопросы личного характера не исключаются, я
спросил его, какое, животное, очевидно давным-давно, скрутило и
обезобразило его левое ухо. Как охотника меня интересовали злоключения, которые
могут постигнуть человека, преследующего дичь.
– Это ухо, – сказал Хикс, – реликвия верной
дружбы.
– Несчастный случай? – не унимался я.
– Никакая дружба не может быть несчастным
случаем, – сказал Телемак, и я умолк,
– Я знаю один-единственный случай истинной
дружбы, – продолжал мой хозяин, – это случай полюбовного соглашения
между человеком из Коннектикута и обезьяной. Обезьяна взбиралась на пальмы в
Барранквилле и сбрасывала человеку кокосовые орехи. Человек распиливал их
пополам, делал из них чашки, продавал их по два реала за штуку и покупал ром.
Обезьяна выпивала кокосовое молоко. Поскольку каждый был доволен своей долей в
добыче, они жили, как братья. Но у человеческих существ дружба – занятие
преходящее: побалуются ею и забросят.
Был у меня как-то друг, по имени Пейсли Фиш, и я
воображал, что он привязан ко мне на веки вечные. Семь лет мы бок о бок
добывали руду, разводили скот, продавали патентованные маслобойки, пасли овец,
щелкали фотографии и все, что попадалось под руку, ставили проволочные изгороди
и собирали сливы. И думалось мне что ни человекоубийство, ни лесть, ни
богатство, ни пьянство, никакие ухищрения не посеют раздора между мной и Пейсли
Фишем. Вы и представить себе не можете, как мы были дружны. Мы были друзьями в
деле, но наши дружеские чувства не оставляли нас в часы досуга и забав.
Поистине у нас были дни Дамона и ночи Пифиаса[1].
Как-то летом мы с Пейсли, нарядившись как полагается,
скачем в эти самые горы Сан-Андрес, чтобы на месяц окунуться в безделье и
легкомыслие. Мы попадаем сюда, в Лос-Пиньос, в этот Сад на крыше мира,
где текут реки сгущенного молока и меда. В нем несколько улиц и воздух, и куры,
и ресторан. Чего еще человеку надо!
Приезжаем мы вечером, после ужина, и решаем обследовать,
какие съестные припасы имеются в ресторане у железной дороги. Только мы уселись
и отодрали ножами тарелки от красной клеенки, как вдруг влетает вдова Джессап с
горячими пирожками и жареной печенкой.
Это была такая женщина, что даже пескаря ввела бы в грех.
Она была не столько маленькая, сколько крупная и, казалось, дух гостеприимства
пронизывал все ее существо. Румянец ее лица говорил о кулинарных склонностях и
пылком темпераменте, а от ее улыбки чертополох мог бы зацвести в декабре
месяце. Вдова Джессап наболтала нам всякую всячину: о климате, об истории, о
Теннисоне, о черносливе, о нехватке баранины и, в конце концов, пожелала
узнать, откуда мы явились.
– Спринг-Вэлли, – говорю я.
– Биг-Спринг-Вэлли, – прожевывает
Пейсли вместе с картошкой и ветчиной.
Это был первый замеченный мною признак того, что старая
дружба fidus Diogenes между мною и Пейсли окончилась навсегда. Он знал, что я
терпеть не могу болтунов, и все-таки влез в разговор со своими вставками
и синтаксическими добавлениями. На карте значилось Биг-Спринг-Вэлли,
но я сам слышал, как Пейсли тысячу раз говорил просто Спринг-Вэлли.
Больше мы не сказали ни слова и, поужинав, вышли и уселись на
рельсах. Мы слишком долго были знакомы, чтобы не знать, какие мысли бродили в
голове у соседа.
– Надеюсь, ты понимаешь, – говорит Пейсли, –
что я решил присовокупить эту вдову, как органическую часть, к моему наследству
в его домашней, социальной, юридической и других формах отныне и навеки, пока
смерть не разлучит нас.
– Все ясно, понятно, – отвечаю я. – Я прочел
это между строк, хотя ты обмолвился только одной. Надеюсь, тебе также
известно, – говорю я, – что я предпринял шаг к перемене фамилии вдовы
на фамилию Хикс и советую тебе написать в газету, в отдел светской хроники, я
запросить точную информацию, полагается ли шаферу камелия в петлицу и носки без
шва.
– В твоей программе пройдут не все номера, –
говорит Пейсли, пожевывая кусок железнодорожной шпалы. – Будь это дело
мирское, я уступил бы тебе в чем хочешь, но здесь – шалишь! Улыбки
женщин, – продолжает Пейсли, – это водоворот Сциллы и Харибды, в
пучину которого часто попадает, разбиваясь в щепки, крепкий корабль «Дружба».
Как и прежде, я готов отбить тебя у медведя, – говорит Пейсли, –
поручиться по твоему векселю или растирать тебе лопатки оподельдоком. Но на
этом мое чувство этикета иссякает. В азартной игре на миссис Джессап мы играем
порознь. Я честно предупредил тебя.
Тогда я совещаюсь сам с собой и предлагаю следующую
резолюцию и поправки:
– Дружба между мужчинами, – говорю я, – есть
древняя историческая добродетель, рожденная в те дни, когда люди должны были
защищать друг друга от летающих черепах и ящерице восьмидесятифутовыми
хвостами. Люди сохраняют эту привычку по сей день и стоят друг за друга до тех
пор, пока не приходит коридорный и не говорит, что все эти звери им только
померещились. Я часто слышал, – говорю я, – что с появлением женщины
исчезает дружба между мужчинами. Разве это необходимо? Видишь ли, Пейсли,
первый взгляд и горячий пирожок миссис Джессап, очевидно, вызвали в наших
сердцах вибрацию. Пусть она достанется лучшему из нас. С тобой я буду играть в
открытую, без всяких закулисных проделок, Я буду за ней ухаживать в твоем присутствии,
так что у тебя будут равные возможности. При таком условии я не вижу оснований,
почему наш пароход «Дружба» должен перевернуться в указанием тобой водовороте,
кто бы из нас ни вышел победителем.
– Вот это друг! – говорит Пейсли, пожимая мне руку. –
Я сделаю то же самое, – говорит он. – Мы будем за ней ухаживать, как
близнецы, без всяких церемоний и кровопролитий, обычных в таких случаях. И
победа или поражение – все равно мы будем друзьями.
У ресторана миссис Джессап стояла под деревьями скамейка,
где вдова имела обыкновение посиживать в холодке, накормив и отправив поезд,
идущий на юг. Там мы с Пейсли обычно и собирались после ужина и производили
частичные выплаты дани уважения даме нашего сердца. И мы были так честны и
щепетильны, что если кто– нибудь приходил первым, он поджидал другого, не
предпринимая никаких действий.
В первый вечер, когда миссис Джессап узнала о нашем условии,
я пришел к скамейке раньше Пейсли. Ужин только что окончился, и миссис Джессап
сидела там в свежем розовом платье, остывшая после кухни уже настолько, что ее
можно было держать в руках.
Я сел с ней рядом и сделал несколько замечаний относительно
одухотворенной внешности природы, расположенной в виде ландшафта и примыкающей
к нему перспективы. Вечер, как говорят, настраивал. Луна занималась своим делом
в отведенном ей участка небосвода, деревья расстилали по земле свои тени,
согласуясь с наукой и природой, а в кустах шла громкая перекличка между
козодоями, иволгами, кроликами и другими пернатыми насекомыми. А горный ветер
распевал, как губная гармошка, в куче жестянок из-под томата, сложенной у
железнодорожного полотна.
Я почувствовал в левом боку какое-то странное
ощущение, будто тесто подымалось в квашне. Это миссис Джессап придвинулась ко
мне поближе.
– Ах, мистер Хикс, – говорит она, – когда
человек одинок, разве он не чувствует себя еще более одиноким в такой
замечательный вечер?
Я моментально поднялся со скамейки.
– Извините меня, сударыня, – говорю я, – но,
пока не придет Пейсли, я не могу вам дать вразумительный ответ на подобный
наводящий вопрос.
И тут я объяснил ей, что мы – друзья, спаянные годами
лишений, скитаний и соучастия, и что, попав в цветник жизни, мы условилась не
пользоваться друг перед другом никаким преимуществом, какое может возникнуть от
пылких чувств и приятного соседства. На минуту миссис Джессап серьезно
задумалась, а потом разразилась таким смехом, что даже лес засмеялся ей в
ответ.
Через несколько минут подходит Пейсли, волосы его облиты
бергамотовым маслом, и он садится по другую сторону миссис Джессап и начинает
печальную историю о том, как в девяносто пятом году в долине Санта-Рита
во время девятимесячной засухи, он и Ламли Мякинное рыло заключили пари на
седло с серебряной отделкой, кто больше обдерет издохших коров.
Итак, с самого начала ухаживания я стреножил Пейсли Фиша и
привязал к столбу. У каждого из нас была своя система, как коснуться слабых
мест женского сердца. Пейсли, тот стремился парализовать их рассказами о
необыкновенных событиях, пережитых им лично или известных ему из газет.
Мне кажется, что он заимствовал этот метод покорения сердец
из одной шекспировской пьесы под названием «Отелло», которую я как-то
видел. Там один чернокожий пичкает герцогскую дочку разговорным винегретом из
Райдера Хаггарда, Лью Докстейдера и доктора Паркхерста и таким образом получает
то, что надо. Но подобный способ ухаживания хорош только на сцене.
А вот вам мой собственный рецепт, как довести женщину до
такого состояния, когда про нее можно сказать: «урожденная такая-то».
Научитесь брать и держать ее руку – и она ваша. Это не так легко. Некоторые
мужчины хватают женскую руку таким образом, словно собираются отодрать ее от
плеча, так что чуешь запах арники и слышишь, как разрывают рубашка на бинты.
Некоторые берут руку, как раскаленную подкову, и держат ее далеко перед собой,
как аптекарь, когда наливает в пузырек серную кислоту. А большинство хватает
руку и сует ее прямо под нос даме, как мальчишка бейсбольный мяч, найденный в
траве, все время напоминая ей, что рука у нее торчит из плеча. Все эти приемы никуда
не годятся.
Я укажу вам верный способ.
Видали вы когда-нибудь, как человек крадется на задний
двор и поднимает камень, чтобы запустить им в кота, который сидит на заборе и
смотрит на него? Человек делает вид, что в руках у него ничего нет, и что он не
видят кота, и что кот не видит его. В этом вся суть. Следите, чтобы эта самая
рука не попадалась женщине на глаза. Не давайте ей понять, что вы думаете, что
она знает, будто вы имеете хоть малейшее представление о том, что ей известно,
что вы держите ее за руку. Таково было правило моей тактики. А что касается
пейслевских серенад насчет военных действий и несчастных случаев, так он с
таким же успехом мог читать ей расписание поездов, останавливающихся в Оушен-Гроув,
штат Нью-Джерси.
Однажды вечером, когда я появился у скамейки раньше Пейсли
на целую перекурку, дружба моя на минуту ослабла, и я спрашиваю миссис Джессап,
не думает ли она, что букву Х легче писать, чем букву Д. Через секунду ее
голова раздробила цветок олеандра у меня в петлице, и я наклонился и… и ничего.
– Если вы не против, – говорю я вставая, – то
мы подождем Пейсли и закончим при нем. Я не сделал еще ничего бесчестного по
отношению к нашей дружбе, а это было бы не совсем добросовестно.
– Мистер Хикс, – говорит миссис Джессап, как-то
странно поглядывая на меня в темноте. – Если бы не одно обстоятельство, я
попросила бы вас отчалить и не делать больше визитов в мой дом.
– А что это за обстоятельство, сударыня?
– Вы слишком хороший друг, чтобы стать плохим
мужем, – говорят она.
Через пять минут Пейсли уже сидел с положенной ему стороны
от миссис Джессап.
– В Силвер-Сити летом девяносто восьмого
года, – начинает он, – мне привелось видеть в кабаке «Голубой свет»,
как Джим Бартоломью откусил китайцу ухо по той причине, что клетчатая сатиновая
рубаха, которая… Что это за шум?
Я возобновил свои занятия с миссис Джессап как раз с того на
чем мы остановились.
– Миссис Джессап, – говорю я, – обещала стать
миссис Хикс. Вот еще одно тому подтверждение.
Пейсли обвил свои ноги вокруг ножки скамейки и вроде как
застонал.
– Лем, – говорит он, – семь лет мы были
друзьями. Не можешь ли ты целовать миссис Джессап потише? Я бы сделал это для
тебя.
– Ладно, – говорю я, – можно и потише.
– Этот китаец, – продолжает Пейсли, – был тем
самым, что убил человека по фамилии Маллинз весной девяносто седьмого года, и
это был…
Пейсли снова прервал себя.
– Лем, – говорит он, – если бы ты был
настоящим другом, ты бы не обнимал миссис Джессап так крепко. Ведь прямо скамья
дрожит. Помнишь, ты говорил, что предоставишь мне равные шансы, пока у меня
останется хоть один.
– Послушайте, мистер, – говорит миссис Джессап,
повертываясь к Пейсли, – если бы вы через двадцать пять лет попали на нашу
с мистером Хиксом серебряную свадьбу, как вы думаете, сварили бы вы в своем
котелке, который вы называете головой, что вы в этом деле с боку припека? Я вас
долго терпела, потому что вы друг мистера Хикса, но, по-моему, пора бы
вам надеть траур и убраться подальше.
– Миссис Джессап, – говорю я, не ослабляя своей
жениховской хватки, – мистер Пейсли – мой друг, и я предложил ему играть в
открытую и на равных основаниях, пока останется хоть один шанс.
– Шанс! – говорит она. – Неужели он думает,
что у него есть шанс? Надеюсь, после того, что он видел сегодня, он поймет, что
у него есть шиш, а не, шанс.
Короче говоря, через месяц мы с миссис Джессап сочетались
законным браком в методистской, церкви в Лос-Пиньос, и весь город
сбежался поглядеть на это зрелище.
Когда мы стали плечом к плечу перед проповедником и он начал
было гнусавить свои ритуалы и пожелания, я оглядываюсь и не нахожу Пейсли.
– Стой! – говорю я проповеднику. – Пейсли
нет. Надо подождать Пейсли. Раз дружба, так дружба навсегда, таков Телемак
Хикс, – говорю я.
Миссис Джессап так и стрельнула глазами, но проповедник,
– согласно инструкции, прекратил свои заклинания.
Через несколько минут галопом влетает Пейсли, на ходу
пристегивая манжету. Он объясняет, что единственная в городе галантерейная
лавочка была закрыта по случаю свадьбы, и он не мог достать крахмальную сорочку
себе по вкусу, пока не выставил заднее окно лавочки и не обслужил себя сам.
Затем он становится по другую сторону невесты, и венчание продолжается. Мне
кажется, что Пейсли рассчитывал, как на последний шанс, на проповедника –
возьмет да и обвенчает его по ошибке с вдовой.
Окончив все процедуры, мы принялись за чай, вяленую антилопу
и абрикосовые консервы, а затем народишка убрался с миром. Пейсли пожал мне
руку последним и сказал, что я действовал честно и благородно и он гордится,
что может называть меня своим другом.
У проповедника был небольшой домишко фасадом на улицу,
оборудованный для сдачи внаем, и он разрешил нам занять его до утреннего поезда
в десять сорок, с которым мы отбывали в наше свадебное путешествие в Эль-Пасо.
Жена проповедника украсила комнаты мальвами и плющом, и дом стал похож на
беседку и выглядел празднично.
Часов около десяти в тот вечер я сажусь на крыльцо и
стаскиваю на сквознячке сапоги; миссис Хикс прибирает в комнате. Скоро свет в
доме погас, а я все сижу и вспоминаю былые времена и события. И вдруг я слышу,
миссис Хикс кричит:
– Лем, ты скоро?
– Иду, иду, – говорю я, очнувшись. – Ей-же-ей,
я дожидался старикашку Пейсли, чтобы…
Но не успел я договорить, – заключил Телемак
Хикс, – как мне показалось, что кто-то отстрелил мое левое ухо из
сорокапятикалиберного. Выяснилось, что по уху меня съездила половая щетка, а за
нее держалась миссис Хикс.
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|