Кэтрин Николсон

Шелк

Аннотация

Хрупкая и ранимая, Жанна живет в царстве грез и красивых, бесполезных игрушек. Но однажды в ее уединенный мирок вторгаются жизнь и любовь. Их приносит с собой обаятельный художник Дион – тот единственный, кто может вырвать Жанну из одиночества и подарить ей счастье…

Глава 1

Лондонский мост. Внезапно почувствовав дурноту, Жанна резко остановилась. Толпа обтекала ее с двух сторон, нанося удар за ударом. С реки налетали порывы холодного ветра. От рева машин путались мысли. Руки дрожали. Жанна судорожно рылась во внутреннем кармане зимнего пальто. На месте ли это? Если она потеряла это…

Нащупав конверт, Жанна с облегчением вздохнула. Все в порядке. Но где-то в глубине души уже поднималась новая волна страха. А хватит ли денег?

Жанна оглянулась вокруг – всего один раз. Потом быстро – чтобы не передумать – поставила на асфальт чемодан, небрежно прислонив его к парапету, и вытащила из кармана маленький коричневый конверт. Банкноты трепетали на ветру. Она принялась пересчитывать их, сбилась, начала снова. Голова шла кругом. Плохо, что она не знает точной суммы. Но… все будет нормально. Наверняка. Ей ведь обещали.

И все же Жанна чувствовала себя как-то странно. Пальто – тяжелое и негнущееся – казалось картонным.

Ноги, обутые в непривычно теплые ботинки, как будто не ее. Глаза слезятся от яркого света. Давно забытые запахи – дегтя, пыли, бензина. И шум. Вот что доводило Жанну до исступления: гул и грохот огромного города. Она чувствовала себя мышью, попавшей внутрь часового механизма и в ужасе ожидающей, когда пробьет полночь. «Тебя встретят. Все устроено».

Кто-то из прохожих задел Жанну, и она чуть не выронила деньги. Вновь накатила волна страха – холодная, свинцово-серая, как река под мостом. Она крепко зажмурила глаза, пытаясь одолеть дрожь. Если б отдохнуть немного – хоть минутку… Жанна поспешно запихнула деньги в карман и подняла чемодан. Стоило ей шевельнуться, как толпа подхватила ее и понесла вперед, на набережную. Жанна задыхалась, спотыкалась, но шла. «Ливерпуль-стрит. Это недалеко». Каждый шаг приближал ее к цели. Она сразу узнает свой дом – только бы добраться до места. Она не могла забыть тот день, когда покинула его. Память сохранила тусклый свет, струившийся из грязных окон, расположенных так высоко – прямо под сводчатым потолком, – что Жанне казалось, будто она в церкви. Невольно думалось о смерти, последнем пристанище и прощальных речах. По верхней галерее с важным видом разгуливали голуби. Жанна тогда еще подумала, что в крыше, наверное, есть дыра. Голубям не место быть в церкви. А потом раздался этот леденящий душу рев отходившего поезда… Тут воспоминания обрывались.

Но теперь ей стало лучше. Жанна слегка потянулась и расправила плечи, надежно прикрытые темной шерстяной тканью. Да, она еще не выздоровела, но ей стало лучше, гораздо лучше. Все так говорят. Пора возвращаться домой. Уж там-то с ней никогда не случится ничего плохого.

«Ты наверняка очень обрадуешься, оказавшись дома».

Да. Жанна крепче сжала ручку чемодана. Как долго она ждала этой минуты! Она вернется домой, и все пойдет по-прежнему – нет, жизнь станет еще прекраснее.

– Лучше умереть.

Жанна вздрогнула. Кто это сказал? Спокойный звонкий голос… он звучал так буднично, даже безразлично. Она быстро огляделась по сторонам. Ей хотелось крикнуть этому невидимке: «Не правда! Ты не имеешь права говорить такое! Я иду домой. Это мой дом».

«Нет». Теперь голос понизился до шепота. Он раздавался так близко, что Жанна поняла: это был ее собственный внутренний голос. «Нет у тебя дома. Когда-нибудь ты посмотришь в зеркало и не увидишь своего отражения – вот и все, на что ты можешь надеяться».

Жанна опустила голову. Комочек страха, затаившегося внутри, стал горячим и твердым, лишая возможности дышать. Правда. Как она посмела забыть о ней хоть на секунду?

Она бросилась бежать.

Жанна бежала неуклюже, опустив голову, не замечая, что чемодан бьет ее по ногам, ничего не видя и ни о чем не думая. Она знала одно: нужно скрыться – сейчас же, немедленно – от сутолоки и жадного самодовольного рева Бишопсгейт. Удрать подальше от вокзала и набитых людьми поездов, которые движутся с неумолимой точностью хорошо отлаженного механизма; от удивленных лиц прохожих, от любопытных глаз, способных сквозь зимнее пальто разглядеть ее уродство. Но больше всего ей хотелось убежать от этого тихого голоса, твердившего снова и снова: нет, нет, у тебя нет дома, и вообще тебе нет места на земле.

Жанна свернула в переулок, вымощенный грубо обтесанным булыжником, – и как будто оказалась в другом городе. Теперь она бежала назад, в прошлое. Флер-де-Ли-стрит. Блоссом-стрит. Элдер-стрит. Растоптанные цветы в канаве. Лабиринт грязных домишек с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями. Куча мусора тлеет в тупике. И ни души кругом.

Жанна прислонилась к невысокой покосившейся стене, силясь глотнуть побольше воздуха. Она обреченно ждала, что вновь раздастся этот жуткий голос. Но он умолк. Здесь царила тишина – глухая первобытная тишина, против которой даже голос был бессилен. Безмолвие. И запах пепла.

И все же… Жанна приободрилась. Здесь, среди всей этой грязи и груд мусора, она чувствовала себя почти как дома. Не на что надеяться и нечего терять. Узенькая улочка – заброшенная, с полуразрушенными домами все-таки цеплялась за жизнь. Сверкала витрина магазинчика, увешанная алыми с золотом сари. Из-за угла вдруг выехал «роллс-ройс», напоминающий какого-то величественного и странного зверя. Жанна прижалась к стене.

Ну, слава Богу. Она опять одна. Одна – среди почерневших стен и шероховатых камней мостовой, выложенных сложным, как в головоломке, узором.

Струйки дождя пунктиром прорезали сумеречный воздух. Но Жанна не заметила этого. Она ведать не ведала, куда идет, да и в общем-то ей было все равно, куда идти. Главное, что кругом ни души. Она скользнула в следующий переулок, свернула за угол и словно очутилась в заколдованном царстве.

Заброшенные изувеченные дома выходили на пустырь, казавшийся бескрайним и призрачным в свете умирающего дня. Сколько всего разрушено. И ничего не построено вновь.

Один-единственный дом уцелел каким-то чудом. Он торчал, как здоровый зуб среди сгнивших корешков. Точнее сказать: дом был похож на пустую раковину, ибо сохранился один лишь остов; все сколько-нибудь ценное давно увезено или украдено. С первого до последнего этажа вместо окон зияли черные дыры. И тем не менее дом оставался домом. Жанне даже приглянулась эта нагая простота. Сразу видно, как его строили – укладывая кирпич за кирпичом. Окна, двери, стены. Урок анатомии. Все открыто, каждая кость обнажена.

Жанна вздрогнула. Становилось холодно. И дождь усилился. Ее тело было пустым и до странности легким. Она дотронулась до ограды – очень осторожно, как будто боялась, что дом может исчезнуть. Но он стоял на прежнем месте, смотрел на нее и, казалось, улыбался беззубой улыбкой. Жанна опустила взгляд. Окна подвала, защищенные тонкими железными решетками, остались целы. Возле двери высилась куча мусора. Внезапно где-то в глубине ее сознания шевельнулась мысль: а вдруг дверь открыта? И невозможно было удержаться от желания проверить. Не успев подумать, что она делает, Жанна уже спускалась по узким замшелым ступеням, и каждый поворот лестницы уводил ее все дальше в темноту. Она толкнула дверь, и та открылась – тихо, без скрипа. Только в эту секунду Жанна поняла, как ей хотелось, чтобы кто-нибудь окликнул ее и заставил вернуться назад.

Дверь была низкой, такой низкой, что пришлось нагнуть голову. Что-то скользнуло по ее волосам, и Жанна испуганно отпрянула. У нее дома в прихожей двигались только стрелки больших латунных часов. Мать заводила их каждый вечер, в одно и то же время. Эти часы стали частью их жизни. Холодный металлический круг над тугой пружиной. Время. Сколько же прошло времени!..

Она зажмурилась. А открыв глаза, обнаружила, что чуточку лучше видит в темноте. Тесный коридор, сплошь из поворотов и углов, терялся во мгле. Слева, совсем близко, деревянная дверь – такая узкая, что в нее вряд ли пролез бы шкаф. Она была приоткрыта.

Небольшая комната с низким потолком оказалась пустой, совсем пустой. Только кривобокий стол, сколоченный из сосновых досок, подпирал подоконник.

Пустота. Гулкий колодец – глубокий и холодный. Да, этот дом – истинное сокровище.

Шагнув вперед, Жанна прислонилась к столу, покачнувшемуся под тяжестью ее тела, и в первый раз за все это время вдохнула полной грудью. Запах дома. Аромат дряхлости. Пустоты. И надежности. Замерев, она стояла возле окна и смотрела, как исчезают последние лучи солнца, притаившегося где-то под землей, точно зверь в берлоге.

Ночь принесла с собой холод. Он подбирался к Жанне медленно, исподволь. Он вел себя вежливо – не как захватчик. Холод нежно поглаживал ее – сначала руки, потом лицо. Так ласково, что Жанна даже не почувствовала дрожи. Холод – ее друг. Ее тело как будто растворялось в пространстве, мысль замирала. Можно не думать, не чувствовать, не помнить. Они остались втроем – она, дом и холод.

Как все просто. У Жанны отяжелели веки. «И зачем надо было куда-то бежать, детка?» Теперь она сама себе удивлялась. Есть ведь куда более простой способ. Остановиться – и все. Перестать существовать. Раствориться в этой сумеречной мгле. Превратиться в тишину. Невидимую, неосязаемую. И останутся только она и дом, а потом – один дом, без нее.

Совсем окоченевшая, Жанна с трудом повернулась. На это движение ушла целая вечность. В темноте стены комнаты казались призрачными. Она вполне могла бы пройти сквозь них, но ей хотелось быть здесь и нигде больше.

Все так просто. Она, как кошка, свернется клубочком перед камином и уснет. Камин был маленький, под стать комнатенке, с крохотной чугунной доской. Под слоем ржавчины вился узор из цветов.

Какая прелесть. Эти слова прилетели к Жанне откуда-то из далекого прошлого. Интересно, когда в последний раз люди видели эти цветы во всей их красе? Стоит потереть их графитом – и они будут блестеть, как шелк.

Но кто же сделает это? Жанна прислушалась. Дом безмолвствовал. Впрочем, нет. Не совсем. Что-то шуршало и потрескивало. Казалось, дом дышал.

А может быть, кто-то притаился в темноте и терпеливо наблюдал за Жанной, гадая, что она будет делать.

Глава 2

– Что-нибудь еще?

Хозяйка магазина с любопытством уставилась на пальцы Жанны, мертвой хваткой вцепившиеся в ручку проволочной корзинки. Опустив глаза, Жанна заметила, что из-под рукава пальто торчит кружевная манжета ночной рубашки. Ночью было так холодно, что она натянула на себя всю одежду, какая только отыскалась в чемодане. На щеках вспыхнул румянец. Жанна потянула рукав вниз, но тщетно.

– Графит, – сказала она тоненьким тихим голоском и облизнула пересохшие губы. – Пожалуйста.

Жанна с мольбой посмотрела на женщину. Только бы та поняла, о чем идет речь! У нее не хватит духу повторить свою просьбу еще раз.

Хозяйка магазина наконец отвернулась л принялась рыться в плоской картонной коробке, стоявшей позади кассы. Там пылились жестянки с гуталином, янтарный кубик воска, расшитая кожаная подушечка, сплошь утыканная ржавыми булавками, пакетик с цветными мелками… У Жанны сжалось сердце. Но вот хозяйка с торжествующим видом вытащила маленький полосатый тюбик, на котором было написано: «Зебра. Для чистки каминов, печей и любых металлических изделий. Пусть все блестит!»

– Это вам подойдет?

Жанна молча кивнула, не в силах сказать ни слова. Она чувствовала, что женщина разглядывает ее, и этот любопытный взгляд давил, как тяжелый камень.

– В наши дни на такой товар спрос невелик. А вы небось тут рядом живете?

Жанну захлестнула волна страха.

– Да ладно, дорогуша, – подмигнула ей хозяйка. – У меня свои дела, у вас – свои.

Жанна поспешно расплатилась, высыпав на прилавок горсть монет, подхватила свои покупки и направилась к двери. Каждый ее мускул дрожал от напряжения. В висках бешено стучала кровь. Глаза хозяйки вонзились в спину, как иголки. Жанна едва сдерживала желание бросить на пол свертки и убежать – подальше от сверкающих ламп, кричащей пестроты товаров на полках и этой ужасной дружелюбной улыбки.

Выбравшись наконец на улицу, Жанна прислонилась к стене. Туман, застилавший глаза, постепенно рассеялся, и сердце стало биться спокойнее. Но отчаяние не отпускало ее. Она уже позабыла, как работает эта странная машина, именуемая человеком. Машина, которая кивает, улыбается и автоматически произносит слова. Надо попытаться вспомнить – непременно надо. Знать бы только, с чего начать.

– Не стоит слушать детскую болтовню, на малышей вообще лучше не обращать внимания.

Жанна вздрогнула, вдруг вспомнив свое детство. Как она любила лежать в ванне, в воде, слегка мутной от хлорки, и разглядывать собственное тело. Если долго не шевелиться, то кажется, будто оно исчезает. Но потом вода становилась холодной, Жанна начинала двигаться, и тело возвращалось к ней – точно такое же, как и прежде.

По запястью текло что-то мокрое и холодное. Крышечка коробки с творогом приоткрылась, и теперь оттуда сочилась прозрачная желтовато-белая жидкость. Голодный спазм скрутил желудок. О, если бы стать прозрачной… как стекло, как дым, и тонкой, как игла. Нет, лучше прозрачной, как шелк, и такой же легкой, чтобы плыть по воздуху, повинуясь дыханию ветра.

Сдобное, хрустящее печенье. Жанна и сейчас ощущала его вкус во рту. Печенье – лучший подарок, какой могла сделать ей мать. Надо потерпеть, пока печенье остынет. Но, только что вынутое из духовки, оно такое горячее и рассыпчатое! Жанна видела себя будто воочию: вот она стоит за дверью кухни и, обжигаясь, запихивает в рот лакомство… Она всегда оставалась голодной – сколько бы ни ела. Выходила из ванной еще более продрогшей, вставала из-за стола, чувствуя еще большую пустоту в желудке. Ей постоянно не хватало чего-то.

«Не надо. Пожалуйста, не надо». Жанна прижала к груди твердый кирпичик хлеба. Коричневая корочка хрустнула.

– Со мной все в порядке, – произнесла она вслух, как бы проверяя правильность своих слов. – Я одна.

И вот наконец Роуз-Элли. Запах сажи, старых кирпичей и одуванчиков. Это место похоже на сцену театра. Пыльные порванные декорации свисают клочьями. Актеры давно разошлись. Кругом тихо, ни души. Она летит к своему дому как на крыльях.

«В следующий раз, – подумала Жанна, – я дождусь темноты. В следующий раз…»

Подгоняемая внезапным страхом, она стремглав спустилась по лестнице, ведущей в подвал. Замка на двери нет. Любой может открыть ее, точно так же, как она сама сделала это вчера.

Но дверь была закрыта, и в маленьком коридорчике все оставалось по-прежнему. Впрочем, нет. Что-то изменилось в атмосфере дома. Снова коснувшись волосами притолоки, Жанна не испугалась. Ей было даже приятно. Дом протягивал руки, он дотрагивался до нее, как будто тоже хотел удостовериться, что все в порядке.

На этот раз, входя в комнату, Жанна заставила себя постучать. Не следует забывать, что она не имеет права здесь жить и в любую минуту дня и ночи это может обнаружиться. И все же, когда тесная каморка окутала Жанну тишиной и запахом старых обоев, ее пронзила острая радость, похожая на боль.

Она бережно разложила покупки на колченогом столе. Сначала надо поесть. Она точно знала, сколько калорий содержится в каждом продукте. Витамины, минералы, клетчатка, протеины, углеводы, жиры. Какое хрупкое равновесие! Жанне казалось, что она должна пройти по туго натянутой проволоке под самым куполом цирка. Апельсин хорош тем, что с него придется долго счищать шкурку. Маленькая буханка хлеба – ее она сгрызет всю, до последней крошки. Бутылочка минеральной воды. И напоследок – творог. Жанн? предпочла бы, чтобы он был похолоднее, но ничего не поделаешь. Только придется как следует подготовить себя к его особому вкусу – солоноватому, точно слезы.

Жанна отвернулась, испытывая силу воли. Еда лежит здесь, рядом, но она не притронется к ней раньше времени. Ей хотелось доказать себе что-то, научиться владеть собой. Надо выстроить себя заново – кирпичик за кирпичиком. Иначе – гибель.

Золотистый апельсин притягивал к себе как магнит. Жанна поспешно взялась за свечи и спички. Раньше ей было невдомек, как уныла ночь без света или огня. Но ничего, сегодня будет легче. Впрочем, не стоит думать о том, как пройдет ночь, нельзя загадывать даже на час вперед. Это слишком опасно. Дом обречен на смерть. И для нее это всего лишь временное убежище, возможность немного передохнуть. Нечего даже мечтать о том, чтобы осесть здесь.

И тем не менее Жанна зажгла свечку – просто так, на всякий случай, – растопила воск на нижнем конце и укрепила ее на кафельном полу возле камина. Одна свеча не в счет. Одна горящая свеча – это вполне разумно.

Жанна оглянулась на стол. Безжалостно яркий луч солнца падал на разложенную там еду. Жанна отвела глаза. Нет, еще не время. Она не готова. Прежде надо набраться сил у этого дома – ее маленького, холодного подземного королевства.

В конце коридора, где вчера, казалось, не было ничего, кроме тьмы, она заметила лестницу – узкую, изогнутую, с изящными резными перилами. Но, взглянув наверх, Жанна с ужасом поняла, что путь туда отрезан. На ступенях лежали груды обвалившейся штукатурки. Никому и в голову не пришло расчищать лестницу, ведущую в подвал.

Жанна коснулась пальцами перил. Перила стояли гордо, вызывающе, словно разгневанные тем, что люди нанесли такой удар по их достоинству. Они же до сих пор хранили следы резца, которым много лет назад мастера создавали причудливые узоры, похожие на завитки расплавленного сахара. Отполированное дерево, казалось, источало тепло.

Но Жанна быстро отдернула ладонь. Ей не хотелось думать о лестнице; ведущей в никуда. Следующая дверь была плотно закрыта. Жанна потянула ее на себя и оказалась в совсем крохотной комнатенке. Тишину ее нарушал тихий равномерный стук капель. Из единственного крана на белую эмаль раковины сочилась вода. Жанна подставила палец, осторожно поймала каплю и слизнула ее. Вода была чистая и холодная. Обрадовавшись, она открыла кран до отказа, но вода не потекла сильнее. Жанна, хмуро разглядывала кран. Жаль, что она не разбирается во всех этих премудростях. Откуда может идти вода?

Отыскав высоко на стене трубу с вентилем, обмотанным старыми тряпками, Жанна с надеждой повернула его. Глухой протестующий стон сменился нестройным дребезжанием, и в раковину шумным потоком хлынула вода, орошая брызгами пыльный пол. Придя в себя от неожиданности, Жанна подставила руки под струю. Вода сверкала всеми цветами радуги. Сложив руки чашечкой, она начала пить и только тогда осознала, как сильно ее мучает жажда. Потом ополоснула лицо. От ледяной воды на глазах выступили слезы.

Жанна закрыла кран, насухо вытерлась рукавом пальто и подошла к окошку, выходившему на задний двор. Все тем же рукавом она протерла маленькую дырочку в слое грязи, покрывавшем стекло, и чуть не задохнулась от изумления. Парадная дверь дома смотрела на пустырь, а здесь… здесь были джунгли, затерявшиеся в самом центре города. Кирпичные стены заросли розами, буйно раскинувшими ветки, усеянные колючками величиной со штопальную иглу. Под кустами росли какие-то овощи, посаженные, видимо, давным-давно и теперь одичавшие. Стосковавшись по солнечному свету, они упорно тянулись вверх. Целый лес каких-то странных растений, пускающих побеги и расползающихся во все стороны. На улице еще по-зимнему холодно, но сюда, в этот потаенный уголок, не дожидаясь приглашения, украдкой пришла весна.

Вот они, привилегии скваттера^[1]. Жанна улыбнулась. Ей пришлись по душе эти растения, так одержимо рвущиеся к свету. Она порадовалась и решеткам на окнах. Конечно, комната из-за них похожа на клетку, но ведь поставлены они здесь, чтобы защищать от непрошеных гостей, а не для того, чтобы держать кого-то взаперти. Кроме того, эти решетки не помешают видеть краешек неба и первые лучи солнца.

Форточку распахнуть не удалось: рамы разбухли от дождей. Но и в образовавшуюся крохотную щелочку просачивался пахнувший свежей зеленью и сырой землей воздух. Откуда-то издалека доносился тихий лай собак.

Да, теперь уже пора. Жанна медленно отправилась назад, в свою комнату, притворяясь, будто на дворе самый обычный день и сама она ничем не отличается от других людей: живет себе спокойно, делает то же, что и остальные, и может подойти к зеркалу и улыбнуться своему отражению.

Жанна подняла голову и распрямила плечи. Пора приняться за еду. Снова вступить в бой со старым врагом, который сидит где-то внутри, как зверь в клетке.

Она заставляла себя не торопиться. Осторожно, стараясь не уронить ни крошки, откупорила коробку с творогом и аккуратно отложила крышку в сторону. Жанна зажмурилась и попыталась представить, что почувствует, когда все закончится, опасность минует и демоны уснут до завтрашнего дня.

«Все будет в порядке, – уговаривала себя Жанна. – Я не стану садиться. Я возьму хлеб, творог и апельсин и постою возле камина. Там безопаснее. Каминная полка поможет мне. Нужно думать о том, как она будет выглядеть после того, как я ее отчищу. Надо представить свою руку, как она движется: то вверх-вниз, то кругами. Главное – не думать о вкусе еды, о том, как она проходит в желудок. О еде вообще лучше забыть. Ведь это просто топливо, которое дает мне энергию».

Когда с ужином было покончено, Жанна смахнула с полки все крошки и высыпала их в камин, загороженный решеткой. Потом поставила в раковину коробочку из-под творога и мыла ее до тех пор, пока в сточной трубе не исчез последний белый завиток. Из нее получится отличная чашка, решила Жанна и поставила коробочку сушиться на подоконник.

Только теперь Жанна позволила себе расслабиться и, опустившись на корточки, усердно занялась камином. Да, дело того стоило. Цветы, доселе скрытые от глаз, теперь вились и переплетались – пышные, блестящие. Совсем как живые.

Устало улыбнувшись, Жанна придвинулась поближе к камину. Жаль, что красота не греет. В таком великолепном камине должен пылать огонь. Но где взять дрова? Камин умолял ее, точно птенец, раскрывший клюв: накорми меня, дай мне жизнь.

Жанна погрузилась в тревожные раздумья. Сколько всего нужно! Она посмотрела на свои черные от грязи руки. Прежде всего необходимо купить мыло. И веник. Взгляд скользнул по пыльной комнате. О да! Веник – это было бы чудесно. Одеяло, наверное. И керосинку.

Но, разумеется, ничего этого она не может себе позволить. Денег, которые ей дали на дорогу домой, едва хватит на еду. О дровах не может быть и речи. Сколько ни пересчитывай имеющуюся наличность – сумма останется прежней.

А ведь скоро стемнеет. Бледные косые лучи солнца уже не заглядывали в окно, теперь они освещали пустырь, загроможденный упавшими балками и битым кирпичом.

Следы запустения. Разруха. Жанна задумалась. Раз есть большие доски и старые стропила, может, найдутся и деревяшки поменьше, тогда она оттащит их в дом.

Серые – точь-в-точь как ее пальто – сумерки встретили Жанну приветливо. Ей чудилось, что она растворяется в них, делаясь такой же неотъемлемой частью вечернего пейзажа, как этот пустырь и развалины домов и эти странные высокие растения, пробивающиеся между потемневших камней. Интересно, как они называются?

Большие доски были тяжелее, чем казалось на первый взгляд. Их пришлось оставить на месте. А жаль – старые и сухие, они горели бы целую ночь. Но кругом валялось множество каких-то реек, обломков дверных косяков и притолок, печально торчавших из-под осыпавшейся штукатурки, напоминавших собой ребра грудной клетки. Жанна работала быстро. Она была почти счастлива. Каждая подобранная щепка приближала ее к новой жизни, будущее становилось реальным. А сознание того, что скоро стемнеет, заставляло торопиться. Не то чтобы ее пугала темнота. Наоборот, она всегда любила ночь. Но как тогда найдешь дорогу к драгоценной кучке дров, собранной с таким тщанием? Жанна рылась в кирпичах, обдирая костяшки пальцев. Ржавые гвозди цеплялись за пальто и рвали ткань, но она не замечала этого. Еще немного – и можно будет перетаскивать дрова в свою комнату.

На мгновение Жанна выпрямилась, расправляя спину, ноющую от усталости, и обомлела. По дороге, освещенной желтыми фонарями, бесшумно, как привидение, скользила длинная серебристая машина. Позабыв о дровах, Жанна стояла и смотрела на нее во все глаза, словно это был гость из другого мира. Машина приближалась. Жанна ощутила смутное беспокойство, по спине побежали мурашки. Да, к Роуз-Элли подъезжал огромный трейлер с гладкими блестящими боками. Что он здесь делает? Откуда появился?

В конце улочки трейлер внезапно повернул и все так же бесшумно поехал по пустырю, подскакивая на рытвинах. Жанна слышала, как длинная трава шуршит о сверкающую металлическую обшивку, а под колесами скрипят и разлетаются брызгами маленькие камешки. Затаив дыхание, она смотрела на машину, а та резко затормозила посреди пустыря, перегородив путь к дороге. Яркий свет фар ударил прямо в глаза.

Охваченная ужасом, Жанна рухнула на колени. Инстинктивно обхватив руками дрова, она уткнулась носом в пальто. А когда снова осмелилась поднять голову, оказалось, что на пустыре кипит бешеная деятельность. Повсюду сновали люди в рабочих комбинезонах. Они кричали, жестикулировали, суетились вокруг трейлера, вынося оттуда мотки кабеля, алюминиевые шесты и какие-то странные аппараты, обвешанные со всех сторон экранами и сетками. Лязганье металла заглушалось криками, свистками и отрывистыми резкими командами. Сыто заурчал включенный генератор. Потом кто-то повернул выключатель, и пустырь озарился невыносимо ярким светом.

Жанна вздрогнула, как от удара. Но не могла заставить себя отвернуться.

Щелкнули затворы объективов, и освещение стало другим. Желтоватые полосы прочертили пространство пустыря, превратив его в таинственную волшебную страну. У Жанны перехватило дыхание. «Наверное, это какое-то празднество, – подумала она. – Празднество в честь наступления весны. Или свадьба». На пустыре царила атмосфера возбужденного ожидания. Она была почти осязаема. Здесь должно произойти что-то невероятное, и ей дарована возможность присутствовать при этом. Жанне казалось, что она попала в число избранных. Она изо всех сил сжала кулаки. «Если это сон, я не хочу просыпаться, пока не досмотрю его до конца».

Из трейлера вышла женщина и встала прямо под лучи прожекторов. Никогда в жизни Жанна не встречала такой красавицы. Стройная, как ангел, гибкая, как деревце. Это фантастическое создание с головы до пят было облачено в шелк, отливавший металлическим блеском. Жанна задохнулась от восторга. Какое платье! Женщина казалась бесплотной, точно столб света. Но Жанна не сомневалась: дотронувшись, она ощутит живое теплое тело.

И какая она тоненькая! Жанна смотрела на нее с легкой завистью. Видно, что это изящество не требует особых усилий и напряжения воли. Мягкие изгибы тела как будто изваяны резцом скульптора. Вот оно – совершенство.

И вдруг острая боль сжала сердце, да так, что Жанна едва не потеряла сознание. А ведь казалось, все уже забыто. Она очень старалась забыть.

«Пока тебя не было, я прибралась в твоей комнате. А кукол продала на благотворительном базаре. Ты уже взрослая».

Жанна дрожала, пронзенная воспоминаниями. Эти кружева, лоскутки шелка – она собирала их с такой любовью и старанием. (Как птица, которая вьет себе гнездо где-нибудь в укромном месте.) И ничего не осталось. Совсем ничего. Ее куклы. Стройные, гладенькие, как яичная скорлупа, с тугими локонами – как будто только с прилавка магазина. Ее героини – безупречные, не знающие поражений. Ее любимицы. Она потеряла их навеки.

Жанна яростно вытерла глаза рукавом. Она думала, что вместе с куклами навеки утрачена и надежда на счастливое будущее. Но теперь, глядя на магический круг света, она чувствовала, что огонь мечты вспыхнул с новой силой.

Джули улыбалась. Где-то в темноте раздался грохот – из рук уставшего техника выпала какая-то важная деталь оборудования. Но Джули продолжала улыбаться" Она уже привыкла к таким вещам. Всю жизнь одно и то же. Эффект Джули. Нечто вроде торнадо. Стоит ей шевельнуться – и из портфелей, как конфетти, сыплются бумаги, перегорают лампочки, мужчины падают с лестниц или наступают на чьи-то упавшие очки.

Джули давно перестала удивляться этому. Кроме того, через час, сразу после съемок решающей мизансцены, она помчится в Уэст-уордс на жизненно важное свидание. Потому-то, наблюдая за происходящим на площадке, она лишь вежливо улыбалась, втайне надеясь, что на этот раз никто по крайней мере не сломает ногу.

– О'кей, Джули, – раздался голос режиссера, мужчины с красными, воспаленными глазами. Ходили слухи, что он собирается разводиться с женой. – Будем снимать прямо здесь.

Джули окинула взглядом заваленный камнями и обломками кирпичей пустырь, напоминающий лунный пейзаж, и маленькую, относительно ровную площадку, отмеченную красными огнями.

– Вы думаете, получится?

Режиссер с затравленным видом оглянулся вокруг. Можно подумать, здесь недавно прогремел ядерный взрыв. Только желтый свет фонарей, стоявших вдоль дороги, напоминал о существовании цивилизованного мира.

– Все будет прекрасно, – решительно заявил он. – Нет, давайте смотреть правде в глаза: у нас должно получиться. Мы не сможем отснять это вторично.

Он был прав. Платье едва успели сшить к назначенному сроку. И, судя по тревожным глазам костюмерши, кое-что осталось недоделанным. Но к Джули все это не имело никакого отношения. Ведь она – само совершенство. И от нее требуется одно: быть Джули, самой прекрасной женщиной на свете.

– Волосы!

Двое юнцов, назойливых, как попугаи, стали опрыскивать ее спреем.

– Ой!

Едкие брызги попали Джули прямо в глаза. Один из парней метнул в нее насмешливо-злорадный взгляд.

– На войне как на войне, дорогая! Зато прическа будет держаться. Головой ручаюсь!

Откуда-то издалека послышались глухие чавкающие звуки, точно в деревянной бадье сбивали масло. Джули охватило возбуждение. Все это было безумно увлекательно и даже забавно – как в цирке. Лучше не бывает! Кругом стоял оглушительный шум, мигали желтые огни прожекторов.

– О'кей, Джули. А теперь покажи все, на что ты способна.

Нейлоновая нитка зацепилась за застежки платья и натянулась. Джули чувствовала на себе взгляды людей, стоявших в темноте. Режиссер, сценарист, продюсер, заказчик – все они, как зачарованные, смотрели на нее.

– Свет! Мотор! Джули, начинай.

Джули двинулась вперед – медленно, потому что платье обтягивало ее чересчур сильно, а сшить второе такое же – невозможно. Кроме того, неторопливая походка – это всегда красиво. Тишина стала мягче и глубже, как в те минуты, когда двое сидят за столом при зажженных свечах и в их глазах появляется бархатный блеск. Джули шла, повинуясь ритму гулко бьющегося сердца, стараясь, чтобы зрители ощутили томительную напряженность, разлитую в воздухе. Откуда она появилась, эта девушка в фантастическом одеянии? И куда идет, осторожно пробираясь между камнями? Из будущего – в настоящее…

Заработала машина, имитирующая ветер, помогая зависшему над землей, словно балерина в прыжке, вертолету. Дуновение ветра было нежнее птичьего пера. Облаченная в шелковую броню, навстречу ветру шла женщина ослепительной, неземной красоты.

– Для тех ночей, когда может случиться все что угодно, мы предлагаем «Олвейз», спрей для волос из будущего…

Винты крутились все быстрее; резкий порыв ветра подхватил полы платья. В глаз Джули попала пыль, но она даже не заметила этого. Она была уже у самой цели, когда нейлоновая нитка на спине натянулась снова. Джули продолжала улыбаться как ни в чем не бывало. И вдруг раздался треск рвущегося шелка.

У людей, стоявших в темноте за объективами кинокамер, вырвался короткий страдальческий вздох. Это было ужасно. Джули застыла на месте. От былого великолепия остались жалкие лохмотья. Вышколенные молодые люди тут же бросились проверять, в порядке ли ее волосы. Но что толку? Второго такого платья не сыскать в целом свете…

– Костюмерша! – Режиссер в одно мгновение перешел с шепота на крик. – Что случилось?

– Ну… – Виновница несчастья тревожно ощупывала ткань.

– Нет, ничего не говори. – По глазам режиссера Джули видела, что" он уже подсчитывает убытки. – Можно это исправить?

– Не знаю.

Костюмерша почти плакала: день и без того выдался тяжелый.

Режиссер повернулся на каблуках.

– Ради Бога, выключите мотор! Я не в состоянии думать! – Воцарилась гнетущая тишина. Он взглянул на часы. – У нас осталось ровно сорок пять минут. Вам, должно быть, известно, что полиция выдала специальное разрешение на съемки. Это ведь жилой район, как ни странно.

Режиссер пригладил рукой свои коротко стриженные волосы, посмотрел через плечо Джули – ив его глазах всямхнул страх. Она оглянулась: заказчик, окруженный своими подчиненными, приближался к ним, с трудом прокладывая путь между камней. Это было довольно забавное зрелище. Но никто не улыбнулся.

Режиссер круто повернул Джули лицом к себе, сжав ее руку, как тисками.

– Делай что хочешь, но он не должен видеть твою спину. А вы! – Он обратил пронизывающий взгляд на костюмершу. – Ровно через двадцать минут вы вернетесь сюда вместе с Джули, одетой в целое платье. И мне плевать на то, каким образом вы это сделаете. Ступайте!

Джулия и костюмерша пятились к трейлеру, улыбаясь так, что челюсти свело от боли.

– Ничего страшного, мистер Бенсон. Просто надо перекрутить пленку. – В голосе режиссера послышались истерические нотки, но он тут же овладел собой. – Ваш спрей великолепен. Ни один волосок не шевельнулся, вы видели?

Джули и костюмерша наконец повернулись к ним спиной и пустились наутек, спотыкаясь о камни.

– Господи, что же нам делать?

– Я в восторге, – со смехом сказала Джули. Она еле-еле плелась к трейлеру, обеими руками придерживая разорванное платье. – Вот они, «ночи, когда может случиться все что угодно», – помнишь?

– Нет! – Из груди Жанны вырвалось что-то среднее между стоном и вздохом.

Она видела все, но не могла поверить собственным глазам. Платье, чудесное платье, на которое, конечно же, ушло много недель кропотливого труда, в одну секунду превратилось в ничто. Ужасно, невыносимо!

Свет погас, и пустырь вновь погрузился во тьму, но теперь она казалась еще более черной и мрачной. Вдруг стало холодно. «Это конец, – подумала Жанна. – Праздника больше не будет – из-за платья. Они не смогут зашить его».

Руки Жанны невольно сжались в кулаки. Руки горели и чесались – так им хотелось дотронуться до шелка. Она-то ведь знала, как спасти разлезшееся платье. Ничего другого она не умела, это была единственная премудрость, которой она овладела в совершенстве. Стоившая ей немалых мучений. Она знала потому, что у нее были куклы.

Но ее знания оказались никому не нужными. Тяжелое, бесполезное бремя. Никто никогда не узнает ее тайны.

Жанна не отрывала глаз от длинного серебристого трейлера. Что делают там эти женщины? Какое кощунство замышляют? Ткань наверняка стоит не меньше сорока фунтов за ярд. Жанна никогда в жизни не видела такого шелка. Может быть даже, платье сшили специально – для одной-единственной сегодняшней ночи. Его ничем не заменишь, как и ее кукол.

Именно в этот миг Жанна поняла: нельзя допустить, чтобы все повторилось. Когда-то она безропотно рассталась со своими куклами, хотя они значили для нее так много. Но теперь… Осторожно пробираясь в темноте через завалы, Жанна еле слышным шепотом вознесла коротенькую молитву Богу, который покровительствует сорокам и детям, цыганам и вообще всем любителям блестящих вещичек:

– Пожалуйста, дай мне еще немного поиграть. Последний раз, я обещаю. Самый-самый последний.

Но стоило ей протянуть руку, чтобы постучать в рифленую алюминиевую дверь, как храбрость едва не покинула ее. Уж слишком широкая и высокая была дверь. И холодная как лед.

– Да? – В щелку выглянуло сердитое маленькое личико. – Вы кто такая?

– Я… – Жанна громко сглотнула.

Это была девушка в коротенькой юбочке. Лучше бы к ней вышла другая – в серебристом платье, которая прямо-таки излучала любовь и доброту. Но отступать уже поздно.

– Я пришла… насчет платья.

– Правда? – В голосе девушки послышалась надежда. – Входите!

Алюминиевые ступеньки, причудливо изгибаясь, вели вниз. Жанна застыла в нерешительности. Металлическая лесенка казалась слишком тонкой и хрупкой – того и гляди исчезнет. И все-таки Жанна начала спускаться, крепко держась за перила. Огромный трейлер слегка дрогнул – точь-в-точь как паутина, когда в ней запутается муха. Жанне сразу же захотелось вернуться назад, в родную спасительную темноту. Чересчур яркий искусственный свет резал глаза. Пахло пластиком и освежителем воздуха. Где-то внизу сыто и зловеще урчал мотор. Жанне вдруг показалось, будто она попала в западню. Длинное узкое пространство было аккуратно разделено перегородками на несколько закутков, каждый из которых имел свое назначение. Как на подводной лодке. Один, наполовину закрытый фибровым картоном, представлял собой комнату для отдыха – голую и безликую, с мягкими креслами и столом – подделкой под дерево. В другом отсеке было множество полок, уставленных ящиками с оборудованием. Коробки с кассетами выстроились, как солдаты на параде. Широко расставили свои металлические конечности треноги. Рядом валялся моток кабеля, похожий на осьминога. И на все это хозяйство уставился злобный фиолетовый глаз огромного объектива.

– Привет.

Жанна обернулась. В средней кабинке, возле большого, в человеческий рост зеркала, перед которым громоздилась куча всяких склянок, стояла девушка в серебристом платье.

– Меня зовут Джули, – сказала она с улыбкой, сразу разрядив атмосферу.

Жанна, моргая, смотрела на нее во все глаза. Она знала, что это неприлично, но удержаться было невозможно. Вблизи Джули уже не казалась такой красивой. Привлекало другое: исходивший от нее внутренний свет. Джули была похожа на холеную скаковую лошадь, И & рассвет и на бабочку одновременно. Казалось, ее тщательно вычистили, отполировали, а потом завернули в целлофан, чтобы ни одна пылинка не попала. Кожа – без единой морщинки или веснушки – была бархатистой, медово-кремового оттенка. Волосы цвета одуванчиков, что росли в переулке рядом с домом Жанны. Голубые, словно веджвудский фарфор, глаза излучали теплоту, неудержимо притягивая Жанну. Это происходило как-то само собой, помимо воли Джули. Жанна и не заметила, как под воздействием магической силы расслабились мускулы ее лица, и оно преобразилось. Какое странное ощущение! Драгоценное тепло струилось по телу, проникая до костей. «Я попытаюсь, – подумала Жанна. – Я попробую улыбнуться. Только не сейчас. Чуть позже».

Джули рассмеялась (у нее был заразительный грудной смех) и повернулась, показывая обнаженную спину.

– Ну, что вы на это скажете?

Жанна поморщилась. Дело обстояло именно так, как она и думала.

– Я знаю.

– Вы знаете? – Костюмерша круто повернулась и удивленно уставилась на Жанну.

– Я имею в виду… – Жанна тщетно пыталась найти слова, чтобы выразить свою мысль. – Я видела. – Она неуклюже махнула рукой в сторону двери. – Оттуда.

Костюмерша бросила на нее любопытный взгляд. Из-за огромных очков и макияжа эта миниатюрная девушка была похожа на панду, но глаза у нее были чертовски проницательные.

– Вот как? Вы живете где-нибудь поблизости?

– Д-да, – заикаясь, ответила Жанна и почувствовала, что ее тело покрылось холодным потом. – В доме напротив… через дорогу.

С трудом выдавливая из себя слова, Жанна корчилась от страха. Она сказала им слишком много. Но как иначе объяснить свое появление здесь и то, что все это время она наблюдала за съемкой?

К счастью, костюмерша лишь равнодушно пожала плечами:

– Что ж, прекрасно. А теперь позвольте мне снять с вас пальто.

– Нет! – Жанна отпрянула назад, вцепившись обеими руками в воротник. Ошеломленная костюмерша вытаращила глаза.

– Да вы здесь запаритесь.

– Не важно, – пробормотала Жанна. Слова почему-то не выговаривались, и это окончательно выбило ее из колеи. – Честное слово!

О, как она ненавидела себя за эти нотки отчаяния в голосе!

– Оставь ее в покое, Люси, – снова раздался звонкий, чуть ленивый голос. – Она не хочет снимать пальто. Что в этом особенного?

Жанна молча кивнула. Джули сумела повернуть дело так, что ее поступок выглядел совершенно естественным.

– Да ради Бога! – Люси опять пожала плечами. – У меня есть проблемы и поважнее. – Она взяла со стола большие портновские ножницы и подошла к Джули. – Не знаю. – Она с сомнением покачала головой. – Не понимаю, что тут не так. Нитка должна была выскочить.

Люси осторожно потянула ее, отрезала, опять потянула. Ткань зловеще затрещала.

– Подождите!

Жанна не сразу поняла, что это был ее собственный крик – немного хриплый, протестующий. Костюмерша пронзила ее взглядом. У Жанны вспыхнули щеки. Да что такое на нее нашло? Какое она имеет право?

– Вот. Попробуйте сами.

Жанна ощутила в руке холодный металл. Ножницы. Она подняла голову: Джули улыбалась. Ее глаза с огромными черными зрачками были полны такой искренней симпатии и искреннего веселья, что Жанна не смогла не улыбнуться в ответ. «Добро пожаловать в наш безумный мир», – вот что говорил этот взгляд.

– Но, Джули! – укоризненно воскликнула костюмерша. Она стояла, уперев руки в бока и неодобрительно поджав губы.

– Все в порядке. – Джули грациозно пожала плечами и рассмеялась. Ее смех показался Жанне слаще меда. – Что мы теряем?

– Говори только за себя, – резко возразила Люси. Ни на кого не глядя, она накинула жакет и поплелась к выходу. – Если режиссер спросит, я скажу, что все это не имеет ко мне никакого отношения.

Алюминиевая дверь захлопнулась. Жанна с тревогой взглянула на Джули, но та весело махнула рукой:

– Не волнуйся. Если ты сумеешь помочь, она только обрадуется. А если нет… ну что ж, мы сделали все, что могли, верно? Никто не потребует от нас большего.

И она повернулась спиной, показывая разорванное платье.

– А как же мои руки? – И Жанна показала свои пальцы, черные от копоти и пыли.

– Нет проблем.

Джули, как расшалившийся ребенок, вдруг смахнула в ящик стола все бутылочки, флаконы и разноцветные пудреницы и сняла поднос, на котором они стояли. Жанна увидела маленькую раковину с миниатюрными кранами и крошечными кусочками мыла в обертке.

– Ну как?

– Чудесно, – с чувством отозвалась Жанна и повернула кран. Оттуда потекла самая настоящая горячая вода. Когда она закончила мыть руки, Джули уже вытащила ярко-розовое бумажное полотенце.

– А теперь – за работу! – Глаза Джули сияли, и в какой-то миг Жанне подумалось: а что, собственно, ее так воодушевляет – предчувствие успеха или неизбежность поражения?

Она осторожно дотронулась до теплой, с металлическим отливом ткани и погрузилась в размышления. Жанна понимала шелк, знала все сильные и слабые стороны этой ткани, казавшейся ей самой доброй и всепоглощающей. Но шелк капризен, а потому требует твердой и любящей руки. Несколько точно рассчитанных движений ножницами – и платье упало с плеч Джули. Под ним был только простой белый лифчик фабричного производства с узкими кружевами.

– Ну? – Джули обернулась, вопросительно глядя на Жанну. – Что же произошло? – Она коснулась ткани длинным ногтем, покрытым перламутровым лаком. – Мне сказали, что надо потянуть за нитку и раскроются крылья – как у бабочки.

Жанна молча взяла платье и поднесла его поближе к свету, потом вытащила нитку, попробовала на зуб, потянула. Да, все именно так, как она и думала.

– Это полиэстер.

– О, – сказала Джули, явно не поняв, что это значит. – Нитка недостаточно прочная?

Жанна покачала головой. Теперь слова хлынули потоком. Она была в своей стихии и не боялась оплошать:

– Наоборот, слишком прочная и жесткая. Посмотри, она врезается в ткань. Надо было взять шелковую нитку.

Ну вот, ей удалось сказать целое предложение – и не одно – и при этом ни разу не запнуться. Прямо лекцию прочитала! От радости у Жанны порозовели щеки. Джули слушает ее и понимает. Это настоящий разговор!

– Ясно! – Джули глубокомысленно кивнула. – И что же мы будем делать?

– Ну… – Жанна колебалась.

Стоило взглянуть на улыбающееся лицо Джули – и она готова была обещать любые чудеса. Жаль огорчать ее. И все же Жанна, страдавшая неизлечимой честностью, решила сказать правду.

– Придется шить заново, – с неохотой выдавила она, посмотрев на шелк, который держала в руках. – Так будет лучше.

– Я боялась, что ты это скажешь, – задумчиво отозвалась Джули. – Одна беда: у нас осталось всего пять минут.

– Пять минут? – воскликнула Жанна, вытаращив глаза. – Это немыслимо.

Джули ничего не ответила. Она просто ждала. Когда Жанна отважилась посмотреть на нее, в голубых глазах появилось какое-то странное выражение. Они были полны доверия и, казалось, молили: рискни, не упусти свой шанс. Джули полностью отдавала себя в ее руки. Такого не бывало с тех самых пор, как у Жанны отняли ее кукол.

– Послушай, – хрипло сказала Жанна. Она не знала, хватит ли у нее духу попробовать и что из этого выйдет. Но надо что-то сделать. Ведь Джули и в голову не приходит, что она может поступить иначе. – Стой и не шевелись. Посмотрим, может быть, удастся что-нибудь поправить.

– Пора, Джули, – сурово сказал режиссер, – Через пять минут вертолет улетит, а через десять – нас отправят в тюрьму.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке, – автоматически успокаивала его Джули.

Но бедняга вряд ли слышал ее. Не замечая ничего вокруг, он только шагал взад-вперед, что-то бормоча себе под нос.

– Я обещаю, на этот раз – никаких сюрпризов.

Честное слово. Тут все дело в булавках.

– Булавки! – Режиссер в отчаянии закатил глаза. – Мы работаем со сложнейшей техникой, а тут какие-то булавки! Нет, я не вынесу этого. – Он уставился на Джули и вдруг зарычал:

– А ну-ка сними свои висюльки! И ожерелье тоже. Может, это и «Картье», но нам такие побрякушки ни к чему.

Джули послушно сняла украшения и швырнула на землю. Помощник начальника производственного отдела, передернувшись, кинулся подбирать их.

– Свет! Звук! Начинаем съемку. О'кей, Джули, ты должна выложиться на все сто!

Джули, залитая ярким светом прожекторов, молча шла среди груд кирпичей. Ее одолевало беспокойство. Она не боялась неудачи, и не в заказчике было дело, и не в том, что часы отстукивали секунды, а вместе с ними утекали и фунты стерлингов. Нет, Джули волновалась из-за смешной девчушки с бледным личиком и глазами, подернутыми дымкой. Ведь эта гениальная идея принадлежала ей. Странная девушка – робкая, скованная, точно заводная игрушка со сломанной пружиной. И как она ухитрилась остаться такой в мире, где полным-полно красивой одежды, в мире закусочных и телефонных разговоров? Жанна напомнила ей одно редкое животное, которое показывали по телевизору в документальном фильме о вымирающих видах. Ай-ай. Джули не могла забыть затравленный взгляд зверька, удиравшего от людей по просеке какого-то безвестного леса где-то на краю света. Во всем мире их осталось только десять. Эти животные стали париями, но вовсе не из-за когтей на передних лапах, похожих на скрюченные пальцы ведьмы, как это принято считать. Джули была уверена: дело в другом – в выражении глаз.

Те же глаза. Глаза ночного зверька – огромные и дымчатые.

– А ты уверена, что платье опять не порвется? – спросила Джули, когда они выходили из фургона.

Девушка бросила на актрису взгляд, исполненный одновременно и смущения, и гордости. Профессиональный взгляд, который Джули сама не раз пускала в ход с тех пор, как начала работать в кино. Она чуть не расхохоталась. «Не суй сюда свой красивый носик. Я здесь хозяйка. Я знаю», – вот что говорил этот взгляд.

И Джули вопреки всему верила маленьким уверенным рукам девушки. Иначе как волшебными их не назовешь.

Наконец великий момент настал. Джули почувствовала лишь едва заметное, сродни нежнейшей ласке прикосновение шелка, когда он разошелся на спине. Теперь платье держалось только у нее на плечах. Джули была похожа на ночную бабочку, расправившую переливчатые крылья… Вот они слегка затрепетали под порывом ветра… И женщина-бабочка исчезла в небесах.

– Отлично! Конец съемки. Всем спасибо.

К Джули уже бежала костюмерша с пальто в руках. А юная актриса вдруг ощутила страшный упадок сил. Быть красавицей – трудная работа. Работа, обрекающая на одиночество.

Над ухом Джули раздался голос режиссера:

– Всего-навсего булавки, а? – От радости он помолодел лет на десять. – Значит, чудеса существуют.

– Наверное, чудеса именно такими и бывают. Это как оригами^[2], знаете? Если не умеешь, то кажется, что очень-очень сложно.

– Ладно, хватит разговоров. Пойдем посмотрим, что получилось.

И они уставились на маленький мигающий черно-белый экран монитора. Все получилось как надо: порыв ветра, развевающийся шелк – и этот неповторимый волшебный миг, когда Джули вознеслась вверх, словно на крыльях.

– Знаешь, что я думаю? – В голосе режиссера звучали усталость и удовлетворение. – Мы получим приз, вот увидишь.

Джули, которая глаз не могла оторвать от экрана, понимала, что он прав. В рекламном бизнесе любят такие штучки: китайские головоломки, хитрые трюки. Сотрудники агентств и клиенты будут снова и снова прокручивать двухминутный ролик в надежде рассмотреть веревки, зеркала, проволоку, с видом знатоков толкуя о задней проекции, о наложении цвета, пытаясь уяснить, как все это сделано, разгадать тайну…

– Говоришь, с платьем было много хлопот? – Режиссер поднял на Джули скорбный взгляд. – Значит, нам придется заплатить ей кругленькую сумму?

– Нет. – Джули помотала головой и почувствовала необъяснимую радость, заметив удивление на лице собеседника. – Я хотела всучить ей деньги, но она отказалась.

– Эта девица, наверное, рассчитывает, что ты пришлешь ей чек. – Режиссер состроил довольно мрачную гримасу. – Думает, так будет приличнее.

– Вряд ли. – Джули продолжала поддразнивать его, пряча свою козырную карту. – Она не сказала мне, где живет. Я ничего о ней не знаю – даже фамилии.

– В самом деле? – Режиссер вытаращил глаза.

Чувство облегчения боролось в нем с раздражением. Он явно не мог решить для себя, как это следует расценивать: как комплимент или как оскорбление?

– Ты хочешь сказать, что она помогла нам даром? Абсолютно даром?

– Ну, не совсем.

У режиссера вытянулось лицо.

– Что ты имеешь в виду?

– О, ничего особенного! – Джули легкомысленно махнула рукой. – Я уже отдала ей эту вещь. Я думала, вы не будете возражать. Если пожелаете, можете вычесть стоимость из моей зарплаты.

– Ах вот как? – Режиссер окинул ее подозрительным взглядом. – Так что же это в конце концов? Джули улыбнулась. В голосе ее звучало торжество:

– Мыло.

Как преобразилось лицо девушки, когда у нее в руках оказались три куска мыла! Джули угадала правильно: незнакомке было нужно именно это. Три маленьких розоватых кусочка фирменного мыла с запахом гардении.

Но сюрпризы, на которые была так щедра сегодняшняя ночь, еще не закончились. Поднимаясь по ступенькам трейлера, Джулия гадала о том, как сложится судьба Жанны. В ней было что-то особенное, запоминающееся. Да разве во внешности дело? Невозможно забыть ее прекрасные каштановые волосы, остриженные чуть не наголо, как у десятилетнего ребенка или малолетнего преступника. Важно другое: выражение глаз, этот пристальный, горящий искренностью взгляд. Очутившись в трейлере, где тихо гудел мотор и время от времени пощелкивал кондиционер, Джули вдруг увидела мир глазами Жанны, и он сразу стал страшным, полным опасностей и черных теней. Она никогда не испытывала столь странного чувства, и тем не менее оно почему-то было ей знакомо. И еще Джули казалось, будто она потеряла что-то или кого-то, упустила свой шанс, не сделала вовремя какое-то важное дело.

«Ты дурочка, Джули, – констатировала она. – Просто эта девочка не поддалась твоим знаменитым чарам. Но тут уж ничего не поделаешь».

Однако истинная причина, конечно, крылась в другом. Джули, словно в магическом зеркале, видела в Жанне темную сторону своей души, это второе "я" было полной противоположностью первому. Такая неуклюжая, застенчивая, пугливая! И очень-очень худая. Джули нахмурилась. В своем огромном пальто Жанна казалась совсем бесплотной – кожа да кости. Мучительно больно было смотреть, как она спускалась по ступенькам, похожая на неоперившегося птенца – с длинными тонкими ножками и волочащимися крыльями, – который выпал из гнезда. Волноваться вредно, убеждала себя Джули. Это не сулит ничего хорошего. И все же, стирая кусочком ваты грим с лица, она невольно начала строить планы на будущее.

Глава 3

ДОРОГАЯ ЖАНА ПОМОГИ ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО ТЫ МНЕ НУЖНА СЕГОДНЯ ПОВТОРЯЮ СЕГОДНЯ 1.15 ВИКТОРИЯ^[3] ПРИБЫТИЕ ДИН 2.20 БЛАГОСЛОВЛЯЮ ТЕБЯ ДЖУЛИ. P.S. ПРИХВАТИ БУЛАВКИ

Заглавные буквы телеграммы до сих пор прыгали перед глазами Жанны.

Табло с расписанием, висевшее у нее над головой, вдруг начало крутиться и щелкать, отбирая нужную карточку, и снова замерло в неподвижности. Жанна испуганно вздернула голову. Пассажиры с удивлением наблюдали, как она роется в карманах в поисках билета, проверяя и перепроверяя время прибытия и платформу.

«Дорогая Жана». Она обдумывала эти слова, пробовала их на вкус, смаковала. Казалось, они были адресованы кому-то другому. И вовсе не потому, что имя было написано не правильно. Так обращаются к нормальному человеку, который привык путешествовать, ездить на поезде и имеет друзей, посылающих ему телеграммы…

Жанна покачала головой. Даже сейчас она с трудом верила в реальность происходящего, хотя утром, выбравшись из подвала, видела все собственными глазами. Их было много – десятки маленьких аккуратных конвертиков, торчавших щенячьими язычками из каждой перекошенной, обшарпанной двери. Джули разослала свои телеграммы по всей Роуз-Элли, не пропустив ни одного дома.

А все из-за булавок. Жанна невольно улыбнулась. Всякий раз, вспоминая о том, что произошло в ту ночь, два месяца назад, она ощущала прилив радости, даже гордости. Ее идея сработала.

Из окошка своего подвала она видела, как съемочная группа собрала оборудование, с веселыми криками и смехом загрузила его в трейлер и укатила прочь.

Тогда Жанна огляделась вокруг, вспомнив, что где-то здесь, в темноте, лежат собранные ею дрова. Сунув заледеневшие руки в карманы, она нащупала три маленьких кусочка душистого мыла, поднесла их к лицу и жадно втянула в себя аромат лета, как будто это могло согреть ее.

Но постепенно Жанна начала осознавать, что мыло не единственный дар, полученный от Джули. Что-то изменилось в ее душе. Ведь никто не сможет отнять у нее воспоминания о том маленьком триумфе.

На следующее утро, вся дрожа – и не только от холода, – Жанна, отправилась в магазин, где продавали сари. На последние деньги она купила полевого шелка. Совсем небольшой кусок, скорее лоскут, зато отличного качества. К счастью, хозяин не говорил по-английски. Он привык общаться знаками, не глядя в глаза собеседнику. Поэтому Жанне оставалось только ткнуть пальцем в нужную материю и расплатиться.

Схватив свою добычу, она поспешно вернулась домой. Казалось, в этом свертке, легком как перышко, заключено ее будущее. Жанна прополоскала шелк в холодной воде, предварительно надев хлопчатобумажные перчатки. Ведь мокрый шелк рвется, как папиросная бумага, и обращаться с ним надо очень осторожно. За неимением утюга ткань пришлось сушить, тщательно расправив и приколов булавками.

Жанна трудилась целый день, до самого вечера, проверяя, чтобы не было видно ни одного стежка и швы лежали ровно. Она закончила, когда на город уже спустились сумерки. Получился идеально сшитый изящный женский лифчик, вместо кружев украшенный вышивкой. Жанна пришла в магазин, где продавались сари, за пять минут до закрытия. Хозяин, сидевший за прилавком, поднял глаза, но не снизошел до улыбки. Словно видел Жанну впервые. Она молча подвинула к нему маленький бумажный сверток и напряженно наблюдала, как загорелые руки медленно перебирают шелк. Индеец вывернул лифчик наизнанку, поднес к свету и проверил каждый стежок, каждый миниатюрный шов. Наконец он кивнул – только один раз. И опять без улыбки. Так Жанна получила заказ сшить для его жены тот же самый предмет туалета, украшенный брюссельскими кружевами. Постепенно начали поступать все новые и новые заказы. В основном от бенгальцев. Молва о Жанне росла. Хозяин магазина по-прежнему молча совал ей клочки бумаги с записанными размерами, а потом одну-две грязные купюры, аккуратно свернутые трубочкой, или какие-нибудь подношения. Стеганое одеяло, эмалированный чайник, остатки материи, экзотические фрукты. Жанна никогда не видела своих клиенток. Никто из них не знал, где она живет. Но было приятно думать, что эти женщины, чьи имена останутся для нее тайной, носят под своими серыми скучными пальто ее шелковые, ручной работы лифчики – яркие, как оперение тропических птиц.

Впрочем, для размышлений времени оставалось мало. Это был нелегкий труд. К концу дня у Жанны слезились глаза и ныли затекшие плечи и шея. И света всегда не хватало, даже если она вставала с восходом солнца. Дважды Жанна заканчивала работу поздно вечером, а на следующий день приходилось все переделывать заново. Ей хотелось добиться совершенства – не только для клиентов, но и для себя самой. Чтобы швы не натирали кожу и лифчик удобно прилегал к телу.

Никто не заглядывал к ней в подвал. Как-никак, она жила в Ист-Энде^[4]. Здесь не требовали паспортов и не задавали лишних вопросов. Эти маленькие улочки привыкли к людям, похожим на Жанну, – беглецам и париям.

Иногда ей удавалось поесть, иногда – нет. Были заботы и поважнее. Пришлось купить две медные задвижки, чтобы запирать дверь изнутри, керосиновую лампу, подержанный примус, который продавали с лотка на Брик-Лейн. Жанна грелась возле него, сидя за шитьем. Солнечный лучик, заигрывавший с подвальным окошком, становился шире с каждым днем, но не проникал внутрь. Камин Жанна топила только по ночам – он дымил, а главное – на шелке оставались следы сажи. Ночь была ее любимым временем. Дом казался совсем старым и маленьким. Темнота скрывала следы разрухи. Шелк лежал, надежно спрятанный в гнездо из особой неэтилированной^[5] бумаги. А Жанна, свернувшись клубочком под одеялом, смотрела на горящие уголья и ждала, пока сон не унесет ее ввысь, далеко от этих ветхих грязных стен.

Вот почему она отозвалась на призыв Джули, заставила себя выйти на шумные людные улицы. Ведь без Джули не было бы ни этих двух месяцев свободной жизни, ни горящего камина – ничего. А теперь дни стали по-летнему длинными. И сегодня утром Жанна увидела, как ветер разносит по городу пух одуванчиков. Это было доброе предзнаменование.

Несколько пушинок – семян надежды – так и остались на ее темно-коричневом свитере. Жанна с досадой смахнула их на пол. Она понятия не имела, что следует надеть, отправляясь в гости к Джули. К. счастью, выбор был невелик. Свитер и подходящие по цвету брюки, купленные на том же лотке, что и примус, – вот и вся ее парадная одежда. Жанне очень понравились брюки, особенно из-за складок на талии, хоть немного скрывающих фигуру. Правда, их пришлось укоротить. А уж сумкой она могла гордиться по праву. Настоящее сокровище: почти новенькая – всего несколько царапин и внутри совершенно целая, со множеством отделений и кармашков. Из нее получилась отличная рабочая корзинка. Жанна торопливо проверила содержимое сумки. Деньги. Чистый носовой платок. Обратный билет. И последнее – самое важное: коробочка с новенькими длинными нержавеющими булавками.

Мысль о них придала Жанне храбрости, когда она, повесив сумку на плечо, забиралась в поезд. Булавки тебя не подведут, в случае чего они всегда на месте. С булавками чувствуешь себя человеком.

Поезд оказался маленьким и почти пустым. Правда, он то и дело замедлял ход или останавливался, хотя до очередной станции было еще далеко. И Жанна всякий раз боролась с искушением распахнуть дверь вагона и бежать обратно – к вокзалу Виктория. Ее одолевали вопросы, на которые она не находила ответов. Встретит ли ее кто-нибудь? И будет ли она желанной гостьей? А вдруг телеграмма Джули была просто шуткой?

И вот наконец Дин. Название станции почти скрыто густой листвой. Жанна вышла, чувствуя и облегчение, и страх. На платформе ни души. В здании, где находились кассы, тоже. Ни контролера, проверяющего билеты, ни карты – ничего. Все вокруг дремало под лучами летнего солнца. Над землей висело марево. Жанне пришлось не раз повторить себе, что она приехала именно туда, куда нужно. Но, может, Джули имела в виду не Дин, а Дине?

Ей повезло: дорога была только одна. Начинаясь возле станции, она исчезала в гуще деревьев. Жанна никогда не видела столько "зелени – сочной, буйной и пахучей. Это было похоже на иллюстрации из книги детских сказок или из приложения к воскресной газете. Какое-то насекомое парило в воздухе над ее головой. Жанна с завистью смотрела на крошечное грациозное создание, а в душе молила Господа, чтобы сегодняшний день прошел гладко, без неприятностей. Земля источала пряный влажный аромат – как от теплой опары.

Вскоре Жанна с облегчением заметила белый столбик с указателем и надписью «Дин». Наверное, это деревушка, подумала она, приободрившись. Жаль только, что такие указатели не заготовлены на все случаи жизни: «Посмотрите вверх», «Посмотрите вниз», «А теперь улыбнитесь».

Тропинка, ведущая к деревне, оказалась шире, чем Жанна предполагала. В сущности, это была настоящая дорога, обсаженная густым кустарником с глянцевыми блестящими листьями. Трудно представить, что Джули живет в этом тихом патриархальном местечке, похожем на оранжерею. Она выглядит слишком экзотично для обычной английской деревушки. Впрочем, пейзаж здесь был немного странным – можно сказать, даже театральным. Впереди виднелась прямая, как стрела, аллея. Сквозь листву высоких, стройных деревьев пробивались блики солнечного света. Вокруг на лугах перекатывались изумрудные волны травы. Жанна чувствовала себя все более неуютно, как будто попала в какой-то чуждый мир, в страну Зазеркалья. Или по крайней мере в другое государство, за тысячи миль от сонной пустой платформы маленькой железнодорожной станции.

Чуть дальше дорога круто сворачивала вправо. Там, наполовину скрытое кустарником, виднелось здание, похожее на пряничный домик: с затейливыми наличниками и черепичной крышей цвета мха. Жанна не знала, что думать. Неужели здесь живет Джули? Нет, дом казался необитаемым.

Жанна остановилась, чтобы немного отдохнуть. Ей и в голову не могло прийти, что будет так жарко. По рукам уже текли ручейки пота. Может, снять свитер? Клетчатая кофточка под ним достаточно просторна и хорошо скрывает линии тела. Но она не смогла заставить себя раздеться. Что хуже – неудобство или стыд? Этот вопрос терзал ее, как докучливые мухи, которые вились перед глазами. Жанна двинулась вперед.

Плавный изгиб дороги по-прежнему уводил ее вправо. Где-то в глубине души Жанна сознавала: если идти придется долго, она не выдержит, перестанет бороться с собой, повернет назад. И это уродливое потное тело вновь окажется там, где ему пристало быть, – в прохладном полутемном подвале. Там ничего не меняется, ничего не происходит.

Одолев наконец поворот, Жанна вышла на открытую лужайку, окутанную дымкой, и увидела дом. Нет, не просто дом, а Дом с большой буквы. Ее сердце рванулось и медленно опустилось куда-то вниз. Теперь-то Жанна поняла, почему Джули так отличалась от других людей. Здесь крылся источник ее чарующей уверенности в себе, спокойного и радостного приятия всего, что приносит жизнь. Какие бы катаклизмы ни происходили во внешнем мире, они отзовутся лишь легкой рябью на поверхности этого огромного зеленого озера. Куда бы Джули ни уехала, у нее всегда останется дом, в который можно вернуться.

Только сейчас Жанна догадалась, что адрес Джули – просто Дин. Дин – это и есть ее дом. Великолепное белоснежное здание, скрытое от посторонних глаз. Фасад, выполненный в греческом стиле, был таким длинным, что Жанна не смогла охватить его сразу, одним взглядом. Строгие симметричные линии. Сколько в них достоинства! Такой дом не нуждается в рекламе. Уже его размеры говорят сами за себя. Колонны, крылечки, перила словно поют победную песнь. А рядом растет фиговое дерево, вьется шпалерный горох. Откуда-то издалека доносится гудение газонокосилки; щелкают садовые ножницы; жужжат пчелы.

– Привет, Жанна!

Это была Джули. Она вела на поводке золотистого спаниеля с длинными ушами, который вертелся так, что Жанне вначале показалось, будто ей навстречу бегут целых две собаки.

– Тебя видели в Лодже. Надо было немного подождать. Я как раз собиралась послать машину.

– О! – только и смогла выдавить из себя Жанна. – Наверное, поезд пришел слишком рано.

С запоздалым сожалением она подумала, что нельзя было являться сюда вот так – без предупреждения, следовало известить Джули о своем приезде. Но утром ей это и в голову не пришло. Жанна попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. На лице застыла жалкая гримаса. И все же, несмотря на смущение, где-то в глубине души загорался маленький огонек ничем не замутненной радости – радости от встречи с Джули. Здесь она казалась еще прекраснее, как редкостная птица в своем родном лесу. Правда, ее кремовая хлопчатобумажная блузка свободного покроя была изрядно помята и не блистала чистотой, а на вельветовых брюках коричневато-табачного цвета остались клочья собачьей шерсти. Но это нисколько не портило Джули, наоборот – она выглядела более естественно. Глядя на нее, Жанна поняла, как надо одеваться в деревне, и сразу почувствовала себя огромной и неуклюжей в своем чистеньком, аккуратном и таком скучном наряде.

– Ну, давай пойдем в дом. Скорее! Мне столько нужно тебе рассказать! – воскликнула Джули.

Жанна, которой хотелось побыстрее скрыться от ярких лучей солнца, последовала за ней. В помещении будет не так заметно, что она здесь совершенно не на своем месте.

Но, поднимаясь по широкой лестнице к входной двери, Жанна увидела, что даже это крыльцо в два раза больше ее комнатенки. И затосковала о маленьком доме на Роуз-Элли и выщербленных кирпичных стенах – своих верных друзьях.

«Не будь дурочкой, – со злостью оборвала себя Жанна. – Стены – это всего лишь стены и ничего больше».

Огромные дубовые двери распахнулись – и Жанна совершенно растерялась. Тускло освещенный холл по размерам не уступал вокзалу Виктория, где она была всего час назад. А стены… такое и вообразить невозможно! Везде позолота, лепные украшения, багеты. Не стены, а свадебный пирог. Вернее – произведение искусства. Ни рыжего кирпича, с которым Жанна уже успела сродниться, ни темного дерева, успокаивающего взгляд. Только штукатурка и белый холодный мрамор. Громадный мраморный камин, который вполне можно было бы приспособить под кладовку. Мраморный пол, устланный персидскими коврами. Мраморная лестница, широкая, как терраса, крутым до головокружения изгибом возносится вверх. А там, на втором этаже, тоже сверкает позолота.

Джули, почти не замедляя шага, приблизилась к камину, в котором, несмотря на летнюю жару, полыхал огонь.

– Грей? – Джули неожиданно обернулась и протянула руку. Ее улыбка сияла ярче пламени в камине.

Откуда-то из полутьмы появился мужчина. Жанна вздрогнула от неожиданности. Тягостную тишину нарушил голосок Джули:

– Это Жанна. Запомни, пожалуйста, ее имя. Она – очень важная персона.

– Разумеется. – Грей вежливо наклонил голову.

Он был очень высок и невероятно красив. Темный вечерний костюм придавал ему слегка надменный вид. «Он похож на статую, – в смятении подумала Жанна. – На мраморную, с позолотой статую – под стать этому дому». Она смутно, словно во сне, чувствовала на себе взгляд его голубых глаз – не таких ярких, как у Джули, но куда более проницательных.

– Позвольте мне взять ваши вещи, мисс…

– Браун.

Жанна уже готова была отдать ему свою сумку, но вовремя опомнилась.

– Погодите минутку.

И принялась яростно рыться в кармашках. Грей смотрел на нее с выражением вежливого недоумения на лице. Еще минуту назад все шло как по маслу, и вот тебе на… Наконец Жанна наткнулась на коробочку с булавками. Она молча отдала сумку Грею, чувствуя, что щеки полыхают так, словно кто-то застиг ее за кражей. А все потому, что рядом стоял этот красавец – такой спокойный и любезный… точно ему принадлежит весь мир и ее сумка в придачу. Теперь-то Жанна поняла, почему говорят, что дворецкими становятся люди, обладающие некоей особой магической силой и внушительной внешностью. Действительно, в учтивом бесстрастии Грея было что-то гипнотическое.

– Ты привезла платье?

Ошеломленная этим вопросом, Жанна оторвала взгляд or спины Грея, облаченной в темный пиджак, и повернулась к Джули.

– Нет, я думала… – с запинкой начала она и тут же прикусила губу.

Может, она не правильно поняла текст телеграммы? Неужели Джули хотела, чтобы ей сшили платье сразу, без примерок? Но ведь сначала надо все обсудить, выбрать фасон.

– Я взяла с собой булавки, – жалобно протянула Жанна.

Сзади, где неподвижно стоял Грей, раздался легкий шорох. Интересно, можно ли услышать, как человек улыбается?

– Я имела в виду – для тебя. – Джули прикрыла рот рукой. – Неужели я это не написала? Но я хотела, честное слово. Я приглашаю тебя на бал.

– На бал? – Жанна совсем растерялась.

– Я и об этом забыла написать? О Боже! – воскликнула Джули с комическим недоумением. – Совсем не умею составлять телеграммы. Ты простишь меня?

Жанна испытала такое облегчение, что готова была простить ей любое преступление, но Джули не стала ждать ответа.

– Ничего страшного, мы тебе что-нибудь подыщем.

Жанна уже открыла рот, собираясь протестовать, но тут же закрыла его снова. Ей было неловко в присутствии молчаливого Грея. Нельзя же делать вид, будто он пустое место! А вовлекать его в общий разговор, очевидно, тоже неприлично.

К счастью, Грей сам положил конец этой двусмысленной ситуации. Бросив на Джули бесстрастный взгляд, он вежливо поклонился Жанне и ушел, вернее, растворился в полумраке так же беззвучно, как и появился. Джули, казалось, уловила смятение своей гостьи.

– Не обращай внимания на Грея. Постепенно ты к нему привыкнешь. Считай его… ну, просто предметом обстановки. Так гораздо легче.

– Я попробую, – отозвалась Жанна, но в голосе ее звучало сомнение.

Несмотря на всю свою внешнюю холодность, Грей производил впечатление весьма живого человека. Взгляд Джули упал на коробочку с булавками.

– Ты привезла их! Отлично, – просияла она от радости. – Но сначала я хочу кое-что тебе показать.

И она повела Жанну по тускло освещенному извилистому коридору в длинную галерею, где обшитые деревом стены были сплошь увешаны картинами в позолоченных рамах. Кушетки на золоченых фигурных ножках, казалось, замерли в гордом ожидании. Жанна старалась не отставать от хозяйки, хотя перед глазами у нее все плыло. Такие сокровища она видела только в музеях, под стеклом. Жадеит, слоновая кость, фарфор, мрамор, эбеновое дерево, полудрагоценные камни… Куда ни посмотришь – повсюду инкрустации, дорогая облицовка, изысканные украшения. На окнах – портьеры с фестонами; бархат украшен вышивкой, дверные ручки – чеканкой. Даже пыль, которая просачивалась через приспущенные жалюзи, приобретала цвет червонного золота. Но Джули стремительно шла вперед, не глядя по сторонам, и копна ее белокурых волос сверкала в полумраке, как факел.

– Это главные апартаменты, – пояснила она, рывком открывая высокую дверь, на которой были изображены херувимы, играющие со змеями в беседке, увитой виноградом.

– Справа приемная… это гостиная… зал для церемоний… еще одна приемная…

Банкетный зал был уставлен белыми с золотом стульями, стены – сплошь обиты ярким шелком; китайские драконы из эбенового дерева сидели возле камина, выгнув хвосты. По мраморному инкрустированному полу вился узор из цветов и фруктов.

– Вот. – Джули наконец остановилась у последней двери, искусно раскрашенной под мрамор. – Что ты об этом думаешь?

Жанна осторожно заглянула в комнату. Сначала внимание ее приковал высокий сводчатый потолок, где на облаках восседали нагие боги и богини. Какое дерзкое излишество розовой плоти – нежной, округлой, пышной! Жанна отвернулась. Удивительно, но сама комната была практически пуста. Там стояла только одна вещь. Зато такая огромная, что Жанна не сразу поверила своим глазам. Она затаилась в полумраке, словно большое хищное животное, подавляя своей невероятной величиной.

Кровать.

Но какая! Хорошо, что она отгорожена медными перильцами с красивым узором. Ведь это чудовище того и гляди набросится и проглотит их обеих. Над кроватью возвышался широкий балдахин. Кроваво-красный шелк выгорел в тех местах, где его касались солнечные лучи, и приобрел цвет ржавчины. Он был расшит золотом и серебром, украшен фестонами и рюшем, собран в пышные складки, отделан тесьмой и парчой. Правда, узор из золотых бабочек потемнел и поблек от старости.

Джули с радостным воплем перепрыгнула через ограду и рухнула на шелковое покрывало – поистине бесценную вещь.

– Нет, не надо! – непроизвольно вырвалось у Жанны.

Ей казалось, что шелк сейчас рассыплется, превратится в пыль, как лепестки сухой розы.

– Но я всегда так делаю! – дерзко усмехнулась Джули. – Смотри! Четыре матраса: один соломенный, два волосяных, еще один – из лебяжьего пуха. Мой кузен в этих вопросах педант.

Жанна поморщилась. Кузен… Ей и в голову не приходило, что у Джули может быть семья. Уж слишком она независима. Но раз так… Жанна испуганно взглянула на дверь. Сюда могут войти в любую минуту.

Однако Джули не проявила никаких признаков беспокойства.

– Конечно, кузен осуждает меня за такое поведение. – На ее губах мелькнула дьявольская усмешка. – Но сделать ничего не может. Пока. – Она немного попрыгала на матрасах. – Я привожу сюда своих гостей. Всем нравится кровать. А тебе? – Не дожидаясь ответа, Джули вытянулась в полный рост, как будто решила позагорать на берегу речки, заросшем травой, и без всякой связи с предыдущим добавила:

– На эту вещь уходит куча денег. Но я делаю все, что могу.

Жанна молча уставилась на нее, не зная, что сказать. Кровать… казалось бы, что проще? А на деле выходит – сложнее некуда.

– Ну, иди же сюда! Она не кусается!

Жанна нерешительно шагнула вперед. Ей очень хотелось как следует рассмотреть вышивку. Сколько людей трудилось над этим балдахином… и не один месяц. Она легонько коснулась одной из складок – жесткой, как бумага.

– Неужели тут кто-нибудь спал?

– О да. Сначала королева Елизавета. Хотя я не думаю, что ей было очень удобно. – Джули похлопала по матрасу. – Ну же, садись.

Жанна осторожно присела, стараясь, чтобы покрывало не помялось под тяжестью ее тела, и мгновенно провалилась куда-то вниз. Матрасы ходили ходуном, как волны во время шторма.

– Теперь я тебя понимаю, – заметила она, тщетно пытаясь удержать равновесие. – Тут и опереться-то не на что.

Джули расхохоталась. Все четыре матраса дружно заколыхались в ответ. Потом одним молниеносным движением она потянула за какой-то шнурок; раздался тихий шорох, и спальня погрузилась в коричнево-красный полумрак.

– Я часто пряталась здесь, когда была маленькой. Представляла себе, будто это мой собственный дом, – тихо сказала Джули.

– Но почему? – Жанна вдруг тоже перешла на шепот. Она чувствовала себя как в церкви. – Здесь столько комнат, а ты пряталась в спальне. Почему?

– Не знаю. – В розовом свете ночника лицо Джули казалось совсем юным, словно у девочки-подростка. А потом на нем снова появилась знакомая усмешечка. – Только так я могла удрать от гувернанток. Им не разрешалось входить в королевские апартаменты. Они знали, где я скрываюсь, но не осмеливались до меня добраться. Здесь я сидела и ждала, когда отец вернется домой. Это было здорово. – Джули обвела взглядом комнату. – Я буду скучать по королевской кровати.

– Скучать? – недоуменно переспросила Жанна. – Ее собираются продать?

– Конечно, нет! – негодующе воскликнула Джули. – Как можно? Кровать будет стоять здесь всегда. Просто… ну, в общем, теперь она уж не моя.

– Не понимаю.

– Это ведь майорат^[6]. – Джули разгладила складки на выцветшем покрывале. – И папа никогда не решился бы изменить завещание, даже ради меня. Вот родись я мальчиком…

Жанна удивилась, уловив в ее голосе грустные нотки. Наверное, любая женщина, даже такая красивая, как Джули, в глубине души чувствует себя обделенной и обиженной, когда ее не включают в мужское братство.

– Ты имеешь в виду, что все это – дом и вещи – тебе не принадлежит?

Джули покачала головой.

– Теперь – нет, ведь мне уже исполнился двадцать один год. – Ее лицо вдруг стало очень серьезным. – Знаешь, я тебе завидую. У тебя-то есть собственная квартира, да еще в центре города. Это так разумно.

– Ты не совсем права, – покачала головой Жанна. – Я… я самовольно там поселилась. И меня могут выгнать в любую минуту.

– Но по крайней мере не в твой день рождения, – сказала Джули трагическим тоном. Жанна опешила.

– Сегодня твой день рождения?

Джули кивнула.

– Июль^[7], Джули – поняла? Мой отец во всем любил порядок. Думаю, это помогло ему запомнить, когда я родилась. В общем, бал сегодня дается в мою честь. – И, внезапно оживившись, добавила:

– Кстати, я хочу тебя кое с кем познакомить, С моей любимицей.

Жанна похолодела. Вот этого она боялась больше всего. Но Джули забралась на кровать и указала на стену, обшитую деревом.

В изголовье висел портрет дамы елизаветинских времен. Покатые плечи над волнами серебристых кружев, на узких висках проступали голубые жилки, волосы надо лбом были выщипаны, глаза с тяжелыми густыми ресницами смотрели сурово, а длинный нос напоминал сосульку.

– Разве она не прекрасна? – В голосе Джули звучало восхищение. – Изабель ле Франсэз накануне замужества. Сегодня я хочу выглядеть в точности так же: как невеста-девственница.

– Это невозможно. – Жанна покраснела, почувствовав, что допустила бестактность, и в ответ на изумленный взгляд Джули поспешила объяснить:

– Я имею в виду… Я говорю об одежде.

Наряд Изабель ле Франсэз представлял собой объект, достойный изучения. Ее искусно уложенные волосы были унизаны жемчугом и драгоценными камнями. По корсажу – слой за слоем – шли тщательно пригнанные друг к другу полосы белоснежного полотна с вышивкой. Плоеный воротник казался жестким, как металл. Сквозь прорези пышных рукавов виднелась роскошная парча.

Жанна робко поделилась своими соображениями:

– Ты посмотри на все это. Даже на балу она наверняка была в другом наряде. В таком платье можно только позировать для портрета.

Но Джули вовсе не была обескуражена.

– В самом деле? Ничего, у тебя получится, я уверена. Не забывай, я видела, как ты работаешь. Если за десять минут ты превратила меня в бабочку, то уж полдня достаточно для того, чтобы я стала невестой-девственницей.

Жанна пожала плечами. А Джули вкрадчиво продолжала уговаривать ее:

– Вот погоди, я покажу тебе ткани. Все чердаки пришлось облазить. Я потратила на это несколько недель. Кружева, парча, бархат – у меня есть все, что тебе может понадобиться.

Жанна прикусила губу. Джули и представить себе не могла, как сильно ей хотелось взглянуть на эти сокровища. Но нельзя давать пустых обещаний. Она снова покачала головой, а Джули в очередной раз притворилась, будто ничего не заметила.

– И еще… – Она вытащила из кармана горсть огромных бутафорских перстней. – Вот это я выпросила в рекламном агентстве «Кампари», а это – выудила из щели. Неплохо, а? – И Джули с детской радостью высыпала их на ладонь Жанне. – Ты ведь поможешь мне, правда?

– Я не могу ничего обещать… Джули тут же оборвала ее:

– Я знаю, ты все сделаешь, как надо. – Она соскользнула с кровати, увлекая за собой Жанну.

Пока они неслись по пустым коридорам, Джули уже расстегивала свободной рукой свою кофточку.

Глава 4

В комнате царил хаос: ящики выдвинуты, на полу валялись одежда и куски материи.

Джули медленно подошла к зеркалу. Шелковое платье тихонько шуршало. Широко раскрытыми глазами она смотрела на свое отражение.

Джули совершенно преобразилась. Ее непокорные волосы, туго стянутые сзади, были напудрены так, что по цвету напоминали мрамор. Их золотистый блеск бесследно исчез под толстым слоем крахмала, который, как обнаружила Жанна, держал прическу не хуже рекламируемого спрея «Олвейз». Нитка жемчуга (с тех пор как Джули исполнилось одиннадцать лет, отец дарил ей по три пары жемчужин) обвивала лоб. От загара не осталось и следа. На висках были нарисованы крошечные голубоватые жилки. Джули казалась такой утонченной и хрупкой, словно ее терзала чахотка.

Внимательно изучив свое лицо, она слегка поджала губы:

– А ты уверена насчет губной помады? Может, хоть самую-самую чуточку? Я всегда крашу губы, даже если надо позвонить кому-нибудь…

– Да, я уверена.

Жанна вряд ли сумела бы объяснить почему. Она просто чувствовала это нутром. Напудренные волосы, дерзкая мушка на щеке… да, единственным цветовым пятном должны быть глаза Джули.

– Помада не нужна, это лишнее. Ты будешь… как радуга, просвечивающая сквозь лед.

– Очаровательно, – рассмеялась Джули.

– Нет. – Жанна покачала головой и, заметив удивленный взгляд Джули, поспешила объяснить:

– Я имею в виду улыбку. Понимаешь, елизаветинские дамы никогда не улыбались. Потому что у них были черные зубы.

Джули смотрела на нее как зачарованная.

– Правда? Вот ужас-то! – И она задумчиво провела кончиком языка по своим идеально белым зубам. – А может, стоит? О нет. Но откуда ты столько всего знаешь?

Жанна вспыхнула от удовольствия и застенчиво пожала плечами:

– Я брала книги. В библиотеке.

Джули дотронулась до своего изображения в зеркале.

– По-моему, это чудо.

Жанна не поняла, чем именно восхищалась Джули, – библиотечными книгами или своим отражением. Но какое это имело значение?

– А какие туфли мне надеть? На каблуке?

После некоторых колебаний Жанна помотала головой, порылась в опустевшем шкафу и вытащила оттуда бальные башмачки на плоской подошве. Джули натянула их, с сомнением глядя на грязное пятнышко, испортившее носок одной туфельки. Повинуясь вдохновению, Жанна замаскировала его бантом, пристегнутым с помощью перламутровой серьги.

– Великолепно! Ты волшебница, Жанна!

Джули стремительно наклонилась и чмокнула ее в щеку. Не успела Жанна опомниться, как ее подопечная уже крутилась и вертелась перед зеркалом, раздувая колоколом юбку, и в конце концов чуть не опрокинула коробочку с булавками. Жанна подхватила ее на лету.

– Ты только подумай! – воскликнула Джули. – Никакой помады! Значит, сегодня я смогу целоваться с кем захочу и сколько душе угодно. – Она с разгону остановилась и оценивающе оглядела Жанну. – А теперь твоя очередь.

– Что? – Жанна с удивлением уставилась на нее. – Я не поняла.

– Твоя очередь одеваться, – нетерпеливо пояснила Джули и тут же принялась рыться в грудах нарядов, разбросанных по полу. Ее самодельный корсет слегка потрескивал. – Теперь понятно, почему эти елизаветинские дамы не могли обойтись без горничных! У меня спина не сгибается! Ну-ка, примерь вот это.

Жанна, охваченная страхом, отрицательно покачала головой:

– Я не могу. Я хочу сказать… ты не понимаешь. Я не пойду на бал.

– Но ты нужна мне, Жанна. – Джули села на корточки, расправив юбки, и устремила на нее умоляющий взор. – Кто же понесет мой шлейф? Одна я не одолею лестницу. Ты только подумай: а вдруг я споткнусь и порву парчу? Ты же знаешь, этому платью цены нет, Спитэлфилдский шелк!

– Спитэлфилдский?! – Жанна как будто заново увидела ткань с затейливым узором из мелких цветов. – А ведь я живу там!

Но какая связь между этой красотой и мрачными вымершими улицами, где она нашла приют?

– В самом деле? Невероятно, – сказала Джули, но мысли ее явно витали где-то далеко. – Если захочешь узнать об этом побольше, спроси моего кузена. Пароль: французские ткачи-гугеноты^[8]. Стоит его немного завести – и он будет говорить о них часами.

Жанна глубоко вздохнула. Слава Богу, ей не пришлось пустить в ход ножницы. И слава Богу, что булавки сделаны из нержавеющей стали. Она и представить не могла, что ткань окажется такой старой. Ей лет двести пятьдесят, а то и больше. Но все завитушки и фестоны сохранились отлично, словно материю соткали вчера. Время не властно над шелком. Свет – вот где таится опасность. И как странно: много-много лет назад где-то совсем рядом с Роуз-Элли одинокий ткач-француз сидел у своего станка под блеклыми лучами чужого солнца и создавал красоту. Вот откуда взялись экзотические названия тесных переулков: Флер-де-Ли-стрит, Фурнье-стрит, Брюн-стрит. Названия яркие, как сам шелк.

– Хм, – пробормотала Джули. Держа в руках простое белое платье, она внимательно изучала фигуру Жанны. – Ты такая худенькая. Сидишь на диете?

– Нет.

В комнате вдруг повеяло холодом. Жанна вздрогнула под пристальным взглядом актрисы. Она не могла говорить на эту тему. Слишком много воспоминаний. Ледяной резиновый коврик под босыми ногами. Гирьки весов, звякающие о перекладину. Ее нагое тело под накрахмаленным больничным халатом. И вопросы, вечные вопросы. Повсюду глаза. Глазок в двери. В туалете вообще нет двери. Некуда бежать, некуда спрятаться.

Врачи пытались кормить ее внутривенно. И Жанна ощущала себя поросенком, которого готовят для заклания. И по ночам, оставшись одна, Жанна вырывала из руки иглу. Ее тело немело, не слушалось, и она лежала на кровати, задыхающаяся, беспомощная, как куколка, личинка, в которую силком запихивают пищу. Этакий двадцатилетний эмбрион. Отпустите меня. Отпустите.

– Мы только хотим помочь вам, – говорили врачи. И никто, никто не слышал ее безмолвного крика: «Помогите мне! Не этому ненавистному телу, которое властвует надо мной. Помогите мне».

– Мисс Браун, вы умрете, если и дальше будете терять в весе. Вы понимаете это?

Что они знают о смерти? Есть тюрьмы без решеток и живые трупы. Жанна чувствовала, как ее сердце колотится о ребра, будто мышь, попавшая в мышеловку. Жизнь – это нечто большее, чем просто спать, просыпаться, есть и снова спать. Нельзя быть личинкой. Наверняка существует другой выход.

– Какая ты счастливая.

Гул в ушах затих. Жанна вдруг поняла, что Джули смотрит на нее не так, как это делали врачи. Те глядели, но не видели, трогали ее, но ничего не ощущали. А Джули улыбалась, словно была единомышленницей.

– Мне постоянно приходится сидеть на диете. Наверное, в кинокамерах больше калорий, чем в пирожных с кремом. – Она показала белые атласные брюки. – По-моему, ты в них влезешь.

Не успев опомниться, Жанна оказалась в ванной с охапкой одежды в руках: белые атласные брюки, кремовые колготки, белая блуза с длинными рукавами, отделанная кружевным воротником и манжетами, старая фетровая шляпа, которая вполне могла сойти за треуголку пажа, если согнуть и смять ее соответствующим образом. Жанна медленно оделась, чувствуя странную пустоту и слабость в теле. Джули не оставила ей другого выхода. И это произошло в тот момент, когда она взглянула на нее и увидела не безобразную плоть, а скрытое желание – быть прекрасной и обрести свободу.

В одежде Джули Жанна ощутила себя… не то чтобы заново родившейся… нет, просто другой. Как будто ей передалась частица чужой красоты и уверенности. Кофта оказалась слишком длинной, она сползала с плеч, а рукава закрывали запястья. Но тонкая ткань так нежно касалась тела! Жанне нравилось, что ее фигура скрыта за складками. Правда, берцовые косточки проступали сквозь брюки, точно у мальчишки. Глядя на свое отражение в зеркале, Жанна вдруг почувствовала себя очень юной и легкой. Или это не она, а какая-то незнакомка? Жанна быстро отвела взгляд.

У Джули ее внешний вид вызвал полное одобрение:

– В последний раз я надевала эти брюки в тринадцать лет, изображая Гамлета. Отлично смотрятся.

Жанне показалось, что она стала выше ростом. Все хорошо. Все будет хорошо. Ведь Джули понравилось.

Гордо, даже с энтузиазмом она заняла свое место позади Джули, подхватила ее шлейф, и девушки вышли в коридор. Из большого зала, который находился на первом этаже, доносился гул голосов. Жанна не отрывала глаз от прямой спины Джули. Нельзя думать об этих людях, надо сосредоточиться на главном. И волноваться не стоит. Джули прикроет ее, защитит. «А из меня получится прекрасный паж», – решила она и вздохнула с облегчением. Паж – это все равно что невидимка.

Откуда-то из-за высокого плоеного воротника раздалось шипение:

– Сюда! Идем сюда.

И они направились к верхней площадке мраморной лестницы – медленно и торжественно, под аккомпанемент шуршащей и поскрипывающей старинной материи, стараясь шагать в ногу, как сиамские близнецы. Конечно, Джули была права. Мало того, что пышные рукава и кринолин мешали ей смотреть вниз, – она не сумела бы одолеть ступеньки, волоча за собой такой длинный шлейф. А он великолепен и стоит потраченных на него трудов. В мерцающем свете свечей, горящих в большом зале, золотые нити и драгоценные камни переливались и блестели.

Джули не замедлила шаг, ни на йоту не отклонилась от своего пути. А у Жанны чуточку быстрее забилось сердце. За спиной у Джули она в безопасности, и все же… Она покрепче ухватилась за спитэлфилдский шелк. Если Джули благополучно спустится с лестницы и шлейф останется в целости и сохранности, можно будет потихоньку улизнуть. Никто ее и не заметит – ведь Джули так ослепительно прекрасна! И грациозна – несмотря на жесткий корсет и огромные рукава.

Осталось всего несколько ступенек. Жанна шла очень осторожно. В ее черные бальные туфли – на три размера больше, чем нужно, – была подложена вата. Чего бы это ни стоило, она не имеет права оступиться и испортить Джули минуту ее великого торжества. Краешком глаза Жанна заметила Грея. Его напудренные волосы казались серебряными. Он непринужденно переходил от одной группы гостей к другой, и только ливрея указывала на то, что этот человек – слуга и принадлежит другому кругу общества. А толпа-то, толпа! Напудренные лица, монокли, маски и мушки… Гости Джули словно сошли со страниц «Рейкс-прогресс». Везде шелк, сатин, расшитый бархат. Нарумяненные щеки, блестящие глаза, гул приглушенных голосов, изредка прерываемый пронзительно громким смехом.

– А вот и мой кузен. Посмотри-ка на него! Жанна как раз повернула голову, а потому услышала шепот Джули. Проследив за ее взглядом, она увидела лысого здоровяка в вычурном бирюзово-золотом костюме. Наряды других гостей тускнели перед таким великолепием. Он разглагольствовал о чем-то, окруженный толпой очарованных слушательниц.

Жанна затаила дыхание. Что он подумает, увидев Джули? Что скажет? Ведь его кузина выглядит потрясающе. И вдруг у Жанны задрожали руки – но не только от нервного напряжения. Внутри все кипело от радости. Но постойте-ка… Там, в зале, явно что-то происходило. Среди гостей возникло легкое замешательство, раздался нестройный шум взволнованных голосов. Еще ничего не видя, Жанна почувствовала, как изменилась атмосфера, – она стала тяжелой и напряженной, словно вот-вот должна грянуть гроза. Похоже, они здесь непрошеные гости. Жанна спряталась за юбку Джули, стараясь казаться как можно меньше. Ее терзали самые дикие предположения. Что же стряслось? Неужели булавка выскочила? Или воротник съехал набок? Или – не дай Бог – что-нибудь порвалось, несмотря на все ее усилия и осторожность? Тяжело дыша, Жанна ждала, обуреваемая желанием поднять глаза и не осмеливаясь сделать это.

А Джули, как бы ничего не замечая, остановилась почти у самого подножия лестницы, постукивая своим белым веером по золоченым перилам. Этот резкий звук был подобен ружейному выстрелу. Гости разом задрали головы. По залу пронесся глубокий вздох. Шелковая ткань выскользнула из рук Жанны. Только теперь она поняла, в чем дело. Люди, стоящие вокруг, были в костюмах восемнадцатого века – под стать великолепному интерьеру. И ни одна деталь туалета – начиная от панталон до колен и заканчивая моноклями, висевшими на шнурках, – не выбивалась из общего стиля. В этой толпе размалеванных дикарей они с Джули, одетые по моде елизаветинской эпохи, казались анахронизмом. Целых два века отделяло их от других гостей. Какое оскорбление вкуса! Вызов – тонко и точно рассчитанный.

И вот последняя ступенька.

– Джули! – Их тотчас окружила плотная стена людей с горящими от любопытства глазами. – Ты божественна! Как тебе удалось это, Бог мой?

Жанне стало жарко от изучающих пристальных взглядов. Вопросы и восклицания вились вокруг них с Джули, как назойливо жужжащие мухи, надвигаясь все ближе и ближе. Скоро гости узнают, кто смастерил этот наряд, и тогда… Жанна в отчаянии огляделась по сторонам. Что же будет? Она ведь здесь чужая, она попала сюда случайно!

А люди напирали на нее со всех сторон. Незнакомые лица, наполовину скрытые за маской макияжа. Оценивающие глаза – снаружи обведены черной тушью, а внутри влажные, с красноватыми белками. Щеки, покрытые толстым слоем пудры, казались белыми как мел. Мужчины, похожие на женщин, и женщины, похожие на кукол. И глаза, повсюду глаза… Клубок извивающихся змей. Ночной кошмар.

Надо бежать. Жанна хотела было помчаться вверх по лестнице, но Джули, окруженная толпой гостей, преграждала ей путь. Затаив дыхание и нагнув голову, Жанна нырнула в самую гущу человеческих тел. В зале стояла невыносимая духота: ночь была по-летнему теплой, да вдобавок горело множество свечей. Запах воска смешивался с резким ароматом духов. – У Жанны закружилась голова. Сердце билось так, будто хотело выскочить из груди. Как же прорваться сквозь эту стену? Дамы без конца задевали ее то пышными рукавами, то веером. Жанна пыталась увернуться, но тщетно. От ужаса по коже поползли мурашки. Чужие, незнакомые люди дотрагиваются до нее, толкают, отпихивают… Нет, это невыносимо. Надо выбираться отсюда.

Наконец она юркнула под лестницу, прислонилась к стене, обшитой потемневшим от времени деревом, и с наслаждением втянула воздух. Но через несколько секунд стена, к ее ужасу, бесшумно подалась назад. Жанна потеряла равновесие, покачнулась, и на мгновение ей показалось, будто она вот-вот упадет в какой-нибудь зловещий ров с водой.

Но вместо рва она увидела самую обычную лестницу. Каменные ступени вели вниз. Все еще дрожа от пережитого страха, Жанна с облегчением перевела дух. Она прислонилась вовсе не к стене, а к двустворчатой двери.

Жанна помедлила, дожидаясь, пока успокоится сердце. Пол под ногами был холодным и, слава Богу, вполне твердым. А главное – кругом ни души. Толстые дубовые панели заглушали даже шум зала.

Прохладный сквознячок коснулся щеки Жанны, напомнив о ее родном подвале. Спускаясь вниз по маленькой лестнице, она с каждым шагом чувствовала себя все увереннее. Завернув за угол, она наклонила голову, чтобы не удариться о балку, и окаменела, не веря своим глазам.

Столько пережить, столько вынести, и все только для того, чтобы попасть в ловушку! Да еще какую хитроумную, будто приготовленную специально для нее.

Жанна в отчаянии обшарила глазами кухню, но она была пуста. Мечта сбылась: Жанна осталась одна, совершенно одна. И, значит, некому было защитить ее, преградить путь к длинному широкому столу, сплошь заставленному едой.

Впрочем, это была не просто еда. Все было готово к пиршеству, празднику чревоугодия, достойному богов и богинь, изображенных на потолке королевской спальни. Желе, нежное, как тельце ребенка, на большом серебряном блюде. Пирожные, украшенные свежими фруктами.

Они наверняка будут таять во рту. Огромный окорок светло-розового цвета, усыпанный пряностями. Золотистые глазированные булочки. На крохотных кружочках масла, покрытых капельками влаги, вытиснены головы толстощеких монахов-францисканцев. Огромный брусок стилтонского сыра. Бисквит, пропитанный вином и залитый взбитыми сливками. Малина, разложенная на кусочках льда. Персики, вымоченные в роме, и птифуры^[9]. Летний пудинг в красном вине, которое перелилось через край и оставило темное пятно на белоснежной скатерти…

От этого стола невозможно было оторвать глаз. Он притягивал к себе, как алтарь, как древо познания в Эдеме. Он манил, как сирена: приди ко мне, не сопротивляйся. Отдай свою душу, и я подарю тебе несказанное наслаждение. Доверься мне. Я – твой друг, твой любовник, твоя награда. Забудь обо всем, думай только обо мне.

В самом центре стоял круглый, как колесо, угольно-черный шоколадный торт. Жанну не могла обмануть его внешняя простота. Что там внутри? Шоколад, сливочный сыр, прослоенный взбитыми сливками, яичные желтки, мускатный орех, миндальная крошка в жженом сахаре… Казалось бы, все просто. Но этот соблазн таит в себе смертельную опасность.

Рядом с блюдом лежал блестящий нож с ручкой из слоновой кости. Серебряное лезвие украшал тонкий орнамент. Великолепный нож! Жанна и опомниться не успела, как нож оказался у нее в руке. Она вонзила его в самую середину торта – одним точным и быстрым движением.

Еще два взмаха – и получился идеально ровный кусок. Рот наполнился слюной в предвкушении губительного удовольствия. Мир вокруг перестал существовать. «Я не буду глотать», – приказала себе Жанна. Ей хотелось только ощутить на языке этот несравненный вкус, испытать блаженство.

Но увы, Жанна не удержалась и проглотила пудинг.

Ничто не изменилось. Она снова пала. Прошлое воскресло. Крепкие бульоны, которые варила мать, тяжелая пища, заменявшая любовь. Хлеб, обжаренный в смальце, сверкал, как лучистый колчедан. Пирожки со свининой, смазанные тем же белым блестящим жиром. Сосиски, скворчащие в собственном соку. Булочки с кремом. О, этот невинный, но такой опасный крем… Нет, ничто не изменилось. Тот же неуемный голод. То же отчаяние. Все осталось по-прежнему.

Путь к отступлению отрезан. Раз начав, она не сможет остановиться. Рука опять потянулась к ножу. Но нет – это слишком долго. Жанна в каком-то помрачении схватила торт и вонзила зубы прямо в черное сердце убийцы.

А потом послышался негромкий звук, и еда у нее во рту стала безвкусной, как пепел. Кто-то спускался по лестнице.

Жанна окаменела от ужаса. Следы ее преступления были видны повсюду. Липкие от крема руки. Жирные пятна на безукоризненно белой скатерти и тарелке. Что же делать? С бешено бьющимся сердцем Жанна метнулась к холодильнику и сунула туда остатки. Потом, едва переведя дыхание, бросилась к раковине, повернула кран и принялась не спеша мыть руки.

– Добрый вечер.

Медленно, бесконечно медленно она потянулась к полотенцу, стараясь не выдать своего волнения. А увидев, кто стоит у подножия лестницы, чуть не потеряла сознание от радости. Ведь дело могло обернуться хуже, куда хуже. Появление Джули ее не пугало: та все поняла бы. Но другие… кто-нибудь из гостей… А что, если бы сюда заглянул сам хозяин дома? Кошмар.

Но это был всего-навсего Грей. Давно бы следовало догадаться. Ну кто еще мог спуститься на кухню в самый разгар бала? Жанна с облегчением прислонилась к холодному краю раковины и прикрыла глаза. Теперь, когда приступ безумия прошел, она сама себе была противна.

– С вами все в порядке?

Жанна кивнула, не в силах выдавить из себя ни слова. Еда стояла в горле комом, как кусок свинца. Она едва смогла поднять голову; о том, чтобы встретиться с Греем глазами, и речи быть не могло. О, если бы уйти отсюда, просто взять и уйти… Но это невозможно – Грей загородил путь к лестнице, придется обходить его… они будут совсем близко друг от друга… эти глаза… Невыносимо.

Грей шагнул вперед. Жанна вздрогнула и снова с нарочитой безмятежностью начала вытирать руки. Что он собирается делать? И вообще зачем пришел сюда? Одетый в костюм восемнадцатого века (белые чулки, черные панталоны и алый, с вышивкой, жилет под черным, украшенным серебром камзолом), он держался естественно и уверенно, словно актер, полностью вжившийся в образ. В его облике было что-то фантастическое и вместе с тем донельзя реальное.

Грей медленно приближался к столу. У Жанны сжалось сердце. Казалось, еще немного – и оно перестанет биться вовсе. Ну как же она сразу не поняла! Конечно, он зашел на кухню, чтобы проверить, все ли готово для ужина. Жанна застыла, глядя на зияющее белое пятно посреди стола. Шириной с Аляску. Прежде там стояло блюдо с тортом.

Между тем Грей изящным, будто отрепетированным жестом откинул с запястий кружевные манжеты, взял со стола большой кувшин пунша и, наполнив бокал, протянул его Жанне:

– Это придаст вам сил.

Смутившись, она взяла бокал. А что еще ей оставалось делать? И украдкой взглянула на Грея. Его лицо было прекрасным – даже при резком искусственном освещении. Но о чем он думает? Непонятно. Если Грей и заметил отсутствие торта, то виду не подал и продолжал вести себя спокойно и учтиво, как того требовал этикет. Разве что в глазах мелькнула искорка любопытства, словно ему было интересно, что же предпримет Жанна.

Желтоватая жидкость оказалась густой, как сироп. Тяжелый пряный запах лимонной цедры и каких-то специй вызвал запретные воспоминания. Сладкое шерри, бисквиты на противне. Ее восемнадцатилетие. «Теперь ты уже взрослая». Сколько прекрасных слов, улыбок, пожеланий… А через неделю Жанну отвезли в больницу. И не было больше ни сладкого шерри, ни поздравлений.

Молчание слишком затянулось. Жаль, что некуда скрыться от пронизывающего взгляда Грея. Жанна с неохотой отпила глоток. После торта пунш показался ей отвратительно сладким. Жанну едва не стошнило. Но куда деваться? Она попала в ловушку, причем по собственной вине.

– Еще. – Голос Грея звучал сухо и властно. – Излишества доводят до беды.

Вздрогнув, Жанна повертела бокал в руках и осушила залпом, как лекарство.

– Умница.

Вот уж что нет, то нет. Грей взял у нее бокал, вымыл и аккуратно поставил в шкафчик для сушки посуды. Да, он прекрасный дворецкий, это очевидно. И насчет пунша все сказал правильно. Жанна почувствовала себя не то чтобы хорошо, но, во всяком случае, немного лучше. И кухня стала как-то меньше и уютнее. Теплый густой туман обволакивал ее сознание, прогоняя тяжелые мысли.

– Не хочу вас задерживать, – запинаясь произнесла Жанна. Язык разбух и еле поворачивался во рту. – У вас, наверное, масса дел.

– Ничего срочного. – Грей учтиво склонил голову. – Джулия попросила меня узнать, как вы.

– Джулия? – недоуменно переспросила Жанна.

– Мисс ле Франсэз.

– О, Джули. – Жанна с облегчением улыбнулась. Уже одно упоминание этого имени вселяло в нее бодрость. – Она очень добра.

– Не обольщайтесь, – с ноткой горечи в голосе отозвался Грей. – Джулия добра только тогда, когда ей это выгодно.

Жанна изумленно уставилась на него, не зная, что ответить. Но ведь нужно же было сказать хоть слово в защиту Джули!

– Сегодня она восхитительна, не правда ли?

Жанна покраснела, с некоторым опозданием поняв, что как бы напрашивается на комплимент. Ведь наряд Джули – ее рук дело.

– Да, – сухо согласился Грей. – И вы тоже.

– Я? – Жанна даже заморгала от удивления.

– Конечно, – терпеливо продолжал Грей. – Из вас получился отличный паж.

– Спасибо.

Жанна зарделась еще сильнее, почувствовав, как Грей лениво оглядывает ее всю – от шляпы до остроносых туфелек. Уставившись в пол, она сжалась, словно пытаясь спрятаться за широкими складками блузы.

– Надеюсь, вам понравился бал?

– Нет. Я имею в виду… – Ее голос сорвался.

Съежившись под прицелом этих проницательных глаз, она могла говорить только правду – без прикрас. Холодную и неуютную, как каменный пол в ее подвале.

– Вы меня интригуете, – медленно проговорил Грей и прислонился к перилам лестницы с таким видом, будто в его распоряжении целая вечность. Жанна не знала, куда деть руки. – Вы не такая, как все. Не правда ли?

Жанна закусила губу.

– Вы не похожи на подруг Джули. – Грей улыбнулся. – И это радует, поверьте мне.

Жанна посмотрела на него недоверчиво. У нее все плыло перед глазами, и все же Грей казался божественно прекрасным и недоступным. Усилием воли Жанна попыталась вернуться к реальности.

– По-моему… – начала она, хотя ее мысли разбредались, как стадо овец. – Право, я думаю, вам не следует говорить такие вещи… о друзьях Джули.

Тут Жанна в ужасе запнулась. Она вовсе не собиралась говорить с ним грубо. Но Грей, видимо, нисколько не обиделся.

– Возможно, вы правы. – И вдруг в его руке снова появился полный до краев бокал. – Еще пунша?

Жанна колебалась: пить не хотелось, но надо же как-то загладить свою оплошность. В конце концов она взяла бокал. И вдруг почувствовала, что ей море по колено.

– Спасибо. Надеюсь, это настоящий пунш? – легкомысленно спросила она.

– Разумеется, – ответил Грей, даже не улыбнувшись. – Я ведь сам его приготовил.

– Ну, в таком случае… – Жанна сделала большой глоток и очень осторожно поставила бокал на стол. На это раз пунш показался ей куда приятнее. А собственная рука почему-то стала совсем маленькой, как будто она смотрела на нее издалека.

– Скажите… – Жанна покачнулась. Мужчины любят говорить о себе. Так было написано в одном журнале. – А в чем, собственно, состоит ваша работа? Вам не бывает скучно?

– Иногда. – Грей слегка улыбнулся. – Но у нее есть свои преимущества. – Он пожал плечами. – Я живу здесь. В окружении красивых вещей.

– О да! – Жанна глубоко вздохнула. Как она понимала Грея! Понимала всем сердцем. Ей страстно хотелось остаться в Дине, пусть даже в роли сторожа, смотрителя – да кого угодно! За это можно все отдать. – Иногда я мечтаю…

– О чем? – Грей смотрел на нее вопрошающим взглядом.

Жанна покраснела. Наверное, в ее голосе прозвучало слишком много тоски. Она выдала себя. Зашла чересчур далеко.

– Итак? – подстегнул ее Грей, удивленно приподняв брови.

Жанна сглотнула. Да, теперь уже поздно отступать, она почти выболтала свою тайну.

– Не знаю… – Жанна помолчала и вдруг затараторила, глотая слова. Ей так хотелось, чтобы Грей все понял. – Я мечтаю стать… чем-нибудь красивым. Превратиться в георгианский чайник или в вазу из перегородчатой эмали.

Стать маленькой, гладкой и очень твердой вещицей, которую обычно прячут в сервант, освободиться от всех эмоций и воспоминаний, быть недосягаемой для прикосновений чужих рук.

– Или в красивую женщину? – спросил Грей. Выражение его лица нисколько не изменилось.

– Нет! – Жанна яростно замотала головой. – Нет, ни за что!

– Но… – Голос Грея был странно нежен, а в глазах мелькнула искорка сочувствия. Наверное, так же он смотрел бы на глупую мошку, которая вылетела из темноты и бьется о горящую лампу. – Но ведь у вас нет выбора, верно?

– Есть, – быстро ответила Жанна. Надо верить в свою судьбу, какой бы она ни была горькой. Иначе ее опять закрутит бурный поток жизни, в котором все так ненадежно и зыбко. Ни в чем нельзя быть уверенной – даже в самой себе. – Я не хочу быть женщиной. Не желаю. Я предпочитаю оставаться такой, какая я есть.

– Понимаю. – Склонив голову набок, Грей изучал ее ноги в белых атласных брюках, потом его ленивый взгляд скользнул выше и. наконец остановился на лице Жанны.

Она вдруг почувствовала себя беззащитной, уязвимой, словно Грей сорвал с нее кожу, обнажив нервы. «Неужели ты не понимаешь? Меня здесь нет! – кричала ее душа. – Ты видишь перед собой всего лишь женское тело. Но оно мне не нужно. Мне дали его без спроса. Я презираю эту плоть и ее желания. Отказываюсь от нее».

– Да. – Грей кивнул. На его лице не было и тени улыбки. – Это большое достижение. Примите мои поздравления.

Жанна уставилась на него, не веря своим ушам. И вдруг почувствовала, что по щекам у нее бегут слезы. Боже, какая глупость! «И все же мне удалось, – подумала она. – Я переломила себя и теперь наконец свободна». Жанна думала, что вот-вот появится долгожданное ощущение торжества, гордости за одержанную победу. Но нет – на душе у нее было пусто. Наверное, внутренняя борьба, длившаяся столько лет, отняла слишком много сил. Но без этой яростной битвы ее жизнь потеряла бы смысл.

– Знаете, – задумчиво произнес Грей, отрываясь от стены. – А вы мне очень нравитесь. Особенно сейчас.

Перепугав Жанну до полусмерти, он внезапно шагнул вперед и положил руки ей на плечи. От них шел жар, прожигающий тело до костей. Не говоря больше ни слова, Грей властно развернул ее лицом к разделочному столику. Стена над ним была обита нержавеющей сталью. И Жанна с ужасом увидела на серой металлической поверхности свое слегка размытое отражение. Щеки и подбородок у нее были вымазаны шоколадом.

– Вот оно – воплощение плотского греха, – шепнул ей на ухо Грей. – Весьма любопытно.

На щеках Жанны полыхал румянец стыда. Она судорожно оттолкнула Грея, метнулась к раковине и начала оттирать подбородок и щеки влажным полотенцем. Напрасные усилия. Он все знал. Понял с самого начала. А потом повел жестокую нечестную игру.

– Вам помочь? – Голос Грея звучал спокойно и подчеркнуто вежливо.

Жанна уткнулась лицом в полотенце и помотала головой. Говорить она была не в силах.

– В таком случае я возвращаюсь к гостям. Вы придете?

Жанна снова покачала головой.

– Как угодно. – Взяв кувшин с пуншем, Грей стал подниматься по лестнице, но примерно на середине остановился. – Что ж… Bon appetit!^[10]

Жанна невольно посмотрела вверх и успела заметить тень улыбки на его губах. Когда Грей наконец скрылся из виду, она бросилась в кладовку и заперла дверь на щеколду. Ее била дрожь. Прошел час, может быть, два. В темноте трудно уследить за течением времени. В щелку Жанна видела, как по кухне снуют официанты, унося наверх блюда с едой. От воспоминаний о шоколадном торте ей становилось дурно. И вот так всегда. Сначала – чудовищный, непреодолимый голод, а потом – тошнота и ужас перед собственным безумием.

Но хуже всего, что, возможно, именно сейчас Грей рассказывает о ней официантам. И те смеются. Перешептываются… Скоро это узнают все… У Жанны загорелись уши.

Наконец шум и музыка наверху умолкли. Жанна выползла из своего убежища. Затекшее тело ломило от боли. Она не решалась идти дальше. Но ведь отсюда надо поскорее выбираться, чтобы успеть на поезд. Иначе придется ночевать в Дине, а это совершенно невозможно.

Перед дверью в большой зал Жанна опять приостановилась. Тишина. У нее мучительно болела голова, во рту стоял горький привкус. Она чуть-чуть толкнула дверь и заглянула в щелочку. Гости еще не разошлись, было слишком рано, но путь к лестнице оказался свободным. Нельзя упускать такой шанс.

Жанна крадучись направилась к лестнице, погруженной в полумрак. Сердце выбивало барабанную дрожь, дыхание со свистом вырывалось из груди. До лестницы оставался всего один шаг. Может, удастся проскользнуть незамеченной?

– Постойте! – Это был голос Грея – громкий и властный.

Все гости разом повернули головы. Жанне показалось, она попала под мощные лучи прожекторов. Она застыла на месте. Грей шел к ней через весь пустой зал.

Он протянул руку, и Жанна испуганно отпрянула назад. Его глаза как-то странно блестели в полумраке. Вообще за последние несколько часов Грей заметно изменился. Он уже не казался таким бесстрастным.

– Что вам угодно? – пискнула Жанна.

– Я приглашаю вас на последний танец.

И говорил Грей слишком громко, откинув голову назад, как будто обращался не к Жанне, а к кому-то другому. Она похолодела. Грей играл. И в этой игре без правил Жанна занимала весьма скромное место. Не успела она придумать ответ, как Грей уже притянул ее к себе.

– Я устал от женщин и их капризов. Я хочу танцевать с вами.

Его услышали все. Он как будто раздел Жанну догола и выставил на всеобщее обозрение. И она ничего не могла с этим поделать. Пришлось подчиниться Грею и медленному торжественному ритму музыки.

Охваченная стыдом, Жанна лишь через несколько секунд осознала, что натворил Грей: щеки Джули полыхали под слоем пудры. Прекрасное лицо исказила гневная гримаса. «Что ж, она права, – с грустью думала Жанна, кружась по залу. – Все это не правильно, совершенно не правильно».

Перед глазами у нее плыл туман. Жанна отчаянно боролась с предательским чувством нереальности происходящего. Эти бесконечные круги по залу, наверное, просто кошмарный сон. Такого не может быть на самом деле. Но ее щека касалась теплого бархатного камзола Грея, а ноги скользили по лужицам растопленного воска, пролившегося на мраморный пол.

– Пожалуйста, – прошептала Жанна, мучительно остро ощущая на себе любопытные взгляды толпы. – Пожалуйста, остановитесь.

– Почему же?

По интонации она почувствовала, что Грей улыбается, и расстроилась еще больше.

– Ради вас же самого. – Тут в поле ее зрения попало лицо кузена Джули. Толстяк явно был шокирован. Он смотрел на танцующих вытаращенными глазами. Его румяные щеки заметно побелели. – Неужели вы не понимаете? Вас уволят.

Грей вдруг закружился так лихо, что полы его камзола разлетелись в стороны, как крылья.

– Мое Дорогое дитя, за кого вы меня принимаете? – спросил он, рассмеявшись.

У Жанны упало сердце. Грей явно не обратил на ее слова никакого внимания.

– Ну? – Он покрепче обхватил Жанну за талию. – Вы не ответили на мой вопрос! Кто я?

Жанна закрыла глаза.

– Вы – Грей.

Язык не слушался, голова раскалывалась от боли.

Он опять рассмеялся:

– Знаете, у меня ведь есть и фамилия. Как у большинства людей.

Жанна вспыхнула. Конечно, в отличие от Джули она не имеет никакого права обращаться к нему по имени.

– Впрочем, тут у вас большой выбор, – продолжал Грей, но мысли его опять витали где-то далеко. Он смотрел не на Жанну, а на изумленные лица гостей, на их глаза, полные неодобрения. – Возможно, одно из моих имен вам понравится. Дайте-ка подумать… – спокойно размышлял Грей. Этот человек прекрасно осознавал, что делает. Просто ему было наплевать на мнение окружающих. – Ну, например, Фрэнсис?

– Фрэнсис Грей? – повторила Жанна, не зная, что, собственно, следует сказать. – Это… это очень красивое имя.

В ответ опять раздался неприятный, вызывающий тревогу смех.

– Фрэнсис Грей? О нет. Это совершенно другой парень. Его не надо путать со мной – ни при каких обстоятельствах.

Жанна, совсем сбитая с толку, заглянула ему в глаза и поняла, что он говорит вполне серьезно. Продолжая кружиться в такт музыке, она думала, кто же из них двоих забылся и сошел с ума? Уж не она ли сама?

– Так кто же вы?

Грей посмотрел на нее сверху вниз. Глаза у него были голубые, прозрачные и очень-очень холодные.

– Я… – Он мастерски закружил Жанну и произнес четко, без запинки:

– Я Грей Роланд Децимус Хартфорд ле Франсэз Дин! – В его голосе появились жесткие нотки. – Лорд в десятом поколении. Вы можете звать меня просто Грей.

Волны музыки били в барабанные перепонки, им в такт пульсировала кровь у нее в висках. Жанна автоматически проделывала все фигуры танца, но, наверное, упала бы, не будь рядом Грея. Разрозненные кусочки мозаики мучительно медленно вставали на свои места, огненными знаками впечатываясь в мозг. Грей – кузен Джули. Об этом следовало догадаться раньше. Между ними есть фамильное сходство. Оба такие высокие, красивые, уверенные в себе. И их отношения – теперь-то Жанна поняла! – вовсе не походили на отношения хозяйки и слуги. Грей вел себя свободно, непринужденно. А его взгляд… Тут в ее памяти всплыли фрагменты их беседы на кухне. И Жанне захотелось оказаться как можно дальше отсюда.

– Вам нравится бал?

– Нет.

Господи, что он подумает о ней? Что скажет Джули, когда узнает?

Наконец музыка смолкла. Грей повернулся, чтобы поклониться гостям, и Жанна быстро, боясь, как бы он не стал удерживать ее, выскользнула из его объятий и бросилась к огромной лестнице. Вне себя от страха, она неслась по бесконечному коридору. Вот и комната Джули. Отыскав в ванной свою аккуратно свернутую одежду, Жанна переоделась, второпях чуть не сломав молнию, и, уже собираясь выйти в коридор, вдруг вспомнила, что сумка с билетом на поезд осталась где-то внизу.

Жанна присела на край ванны и закрыла лицо руками. Ее сумка – красивая, почти новая сумка, со множеством кармашков на все случаи жизни… Теперь она недосягаема, как луна. У Жанны заныло сердце. Она уже не хотела быть красивой. Она хотела домой.

Позабыв о времени, Жанна ждала чего-то, словно в забытьи. И очнулась, лишь услышав тихие голоса.

– Джулия.

Жанна застыла. Мужской голос звучал хрипло, но не узнать его было невозможно.

– Не называй меня так. Я не люблю, ты же знаешь.

Да, этот красивый грудной голос, несомненно, принадлежал Джули. Зашелестел шелк, раздался тихий смех.

– Прекрати, Грей!

Жанна встала, не зная, как поступить.

А потом ее натренированное ухо различило тихий, почти неуловимый звук. И все сомнения рассеялись. Ей здесь не место. Жанна осторожно открыла вторую дверь ванной, ведущую в коридор.

Разыскав в гардеробе рядом с большим залом свою сумку, она через огромную дубовую дверь вышла из дома, а часом позже на первом утреннем поезде уже ехала в Лондон. Всю дорогу Жанну преследовал тихий, но такой опасный в своей слабости звук, значение которого было ясно даже ей, – звон падающих на пол булавок.

Глава 5

Бум. Бум. Бум. Со сжавшимся от страха сердцем Жанна быстро потушила свет. Наполовину очищенный апельсин откатился в сторону. Она скорчилась, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Комнату окутала вечерняя мгла, отливающая голубизной.

Бум. Бум. Бум. Опять. Кто-то настойчиво стучал в парадную дверь. Кто-то хотел войти. И зачем только она зажгла лампу? Но было темно, а ей не спалось. Ее преследовали видения, похожие на картинки из волшебного фонаря. Стоило закрыть глаза, и Жанна опять кружилась по мраморному полу большого зала, похожего на огромный глаз. Она чувствовала запах догорающих свечей, слышала музыку – одну и ту же мелодию, снова и снова. Тот вечер не забудется никогда, как ни старайся. Жанна знала, что сама во всем виновата, это чужой, чуждый ей мир. И она там лишняя.

Но сейчас… сейчас кто-то пытался ворваться в ее дом.

Нет, она не ошиблась. Чьи-то неуверенные шаги. Непрошеный гость уже спускался по лестнице, неумолимо приближаясь к подвалу.

Тук-тук-тук. Теперь стучат в дверь ее комнаты. Совсем близко. «Меня отыскали, – подумала Жанна. – Хотя прошло уже столько времени». Она медленно поднялась на ноги, ругая себя за беспечность. Надо было оставить мусор на пороге для маскировки. И не зажигать лампу. И… Но теперь уже поздно. Они здесь. Жанна обреченно обвела взглядом комнату. Черного входа нет, убежать невозможно. И ее любимые решетки на окнах превратили комнату в ловушку.

Мысленно прощаясь со своими мечтами, она отодвинула новенькие медные задвижки. Никакие запоры не помогут отгородиться от жизни. «Их будет двое, – подумала Жанна. – Наверное, в форме. С лицами, похожими на маски».

Дверь распахнулась. Пытаясь побороть невыносимую душевную муку, Жанна несколько секунд тупо всматривалась в темноту. А потом разглядела смутный абрис женской фигуры, едва освещенной единственным в этом переулке фонарем.

– Привет. – В переплетении теней и полос света прорисовались черты знакомого лица. Вот уж кого она не ожидала увидеть. – Может, пригласишь меня войти?

Вконец растерявшись, Жанна отступила назад. В комнату торжественно вплыла Джули.

– Господи, ну и темнотища… А что случилось со светом? Хорошо, что я его вообще заметила, а то вовек бы тебя не нашла.

– Подожди минутку. – Голос у Жанны стал скрипучим, как будто заржавел оттого, что им долго не пользовались. Со дня своего визита в Дин она ни с кем не разговаривала. Сколько же прошло времени? Две недели? Три? Бог его знает. Живя в подвале, легко сбиться со счета.

Жанна метнулась к лампе, в спешке пролила масло, сломала одну спичку, уронила на пол другую, но в конце концов умудрилась зажечь фитилек, не разбив при этом абажур. И теперь с тревогой наблюдала за Джули.

– Ух ты! – Голос Джули заполнил маленькое пространство, и оно вдруг перестало казаться таким пустым. – Как здесь красиво!

«Ей нравится, – подумала Жанна. – Ей нравится моя комната. По-настоящему. Это не просто слова. Я уверена».

Жанну переполняла радость, она гордилась своей комнатой, как гордится мать, когда хвалят ее единственное дитя. Но тут в памяти воскресли полузабытые воспоминания о законах гостеприимства.

– Извини. Здесь не на что сесть.

– Ничего. – Джули ослепительно улыбнулась. – Все равно эта комната – чудо. Ты даже не представляешь, какое чудо. – Она с ребяческим восторгом смотрела на голые каменные плиты пола и облупившуюся штукатурку. – Это как шалаш на дереве. Что может быть лучше? И никто не знает, где ты прячешься.

Джули обернулась. Ее лицо сияло от радости. Но стоило ей – в первый раз за все это время – встретиться глазами с Жанной, улыбка тотчас погасла.

– Что случилось? У меня размазалась тушь? – Вытащив старомодную пудреницу, Джули с тревогой стала рассматривать себя в зеркальце. Пудреницу украшал блестящий камень цвета спелой сливы – такой огромный, что закрадывались сомнения: рубин ли это или всего лишь дешевая стекляшка?

– Нет. Я… просто я думала, что ты больше не захочешь меня видеть, – с убийственной прямотой заявила Жанна.

– Почему? – В больших голубых глазах Джули застыло искреннее изумление.

У Жанны перехватило горло. Надо сказать все как есть. Нечего увиливать.

– Из-за Грея. Я ведь решила, что он дворецкий.

Джули рассмеялась:

– Ах, вот оно в чем дело! О Грее не стоит беспокоиться. Кроме того, это ведь был костюмированный бал. Здорово ты его отделала, гордеца несчастного!

– Если бы так! – взволнованно откликнулась Жанна.

– Но послушай! – все так же удивленно продолжала Джули. – Это же была просто шутка!

Жанна покраснела, чувствуя себя до смешного счастливой. А Джули уселась на стол, свесив ноги и подперев рукой подбородок. Жанна с тревогой посмотрела на ее юбку из тончайшего индийского хлопка, прошитого серебряными нитями, и на ее колготки. Кухонный стол был чистым, но Джули запросто могла посадить себе занозу.

– Хм, – с довольным видом пробормотала Джули и принялась рассуждать деловито, словно заботливая домохозяйка. – Нам понадобится платяной шкаф. И телефон. А то у моего агента начнется мигрень.

Жанна уставилась на нее во все глаза:

– Что значит «нам»?

– А разве я не сказала? – В глазах Джули вспыхнула тревога. – Я собираюсь здесь жить.

Жанна смотрела на нее, удивленно моргая.

– Но… а как же Дин?

– Я же рассказывала тебе. – Джули тряхнула головой. – Про майорат, помнишь? Мой последний день рождения… – Она драматически раскинула руки. – И я на улице! – За этим последовал тяжкий вздох. – Мне двадцать один год. Знаешь, я уже старовата для фотомодели. Я начала сниматься в шестнадцать и, конечно же, не отложила ни пенни. Надеялась, что все решится само собой. И вот теперь! – Ее голос зазвенел от радости. – Теперь так оно и получилось. Не волнуйся, я все продумала. Деньги будут, и я в любом случае их растрачу – если не на квартиру, так на какие-то бесполезные безделушки. Это лучший вариант, ты уж поверь. Мне надо где-то жить, а кроме того… – Джули слегка нахмурилась и, помолчав, добавила:

– Ты мне нравишься. Мы поладим. Мы ведь подруги, верно?

Тревожные нотки неуверенности в ее голосе были просто очаровательны.

Жанна молчала, не находя слов. Подруги? Немыслимо, невозможно. Что нашла в ней Джули? Впрочем… говорят ведь, что породистые лошади не могут жить в конюшне без козлов, крыс, одноглазых кошек и других не менее странных тварей. Они даже отказываются есть и спать, если рядом нет их приятелей…

И все же Жанна колебалась. Долгие годы она убеждала себя, что ни в чем таком не нуждается. Что дружба не для нее. Дружба опасна, как изысканное кушанье: попробуешь – и уже никогда не сможешь отказаться. Но теперь, в устах Джули, все звучало так просто и естественно. Мечта вдруг начала превращаться в явь. Боясь разрушить чары, Жанна молча кивнула. Подруги!

– Я так и знала. – На лице Джули засияла улыбка. – Я умею дружить, вот увидишь. – И она удовлетворенно добавила:

– Да, мы сойдемся. Все будет очень-очень хорошо.

К удивлению и радости Жанны, так оно и получилось. Джули была права: ее умения дружить хватило бы и на двоих. Жанна наблюдала за ней с восхищением, изо всех сил стараясь выучиться жить по-новому. Это давалось непросто, но дело того стоило. Пустив в ход свои связи, Джули поразительно легко, словно по мановению волшебной палочки, удалось за одну неделю поставить телефон. И с того момента жизнь забурлила вовсю. У Жанны не оставалось ни секунды свободного времени. Некогда было думать, волноваться или смотреть на еду, лежавшую на столе, это воплощение зла. Услышав пронзительный звонок, она храбро бросалась к телефону и принимала сообщения от незнакомых людей на другом конце провода. Ведь это связано с работой Джули, а она куда важнее ее шитья и оплачивается несравненно лучше! Жанна штопала одежду, чистила обувь, сдавала в прачечную простыни (Джули не признавала домашней стирки), платила за парковку белой старенькой «мини», складывала квитанции, корешки чеков и счета в коробки из-под обуви, стоявшие в задней комнате под раковиной, и рыскала по окрестным магазинам в поисках шампуня из ромашки, который Джули просто обожала. А вообще-то Жанна наслаждалась этим калейдоскопом событий. Джули то и дело надо было куда-то ехать, она повсюду опаздывала, но ее прощали. Недели летели одна за другой, и вскоре Жанна – под мудрым руководством своей подруги – превратилась в настоящую секретаршу, незаменимую сообщницу в маленьких хитростях и обманах, на которые пускалась Джули. Секрет состоял не в том, что говорить по телефону, а как говорить.

Телефонный звонок. Джули еще сладко спит.

– Она только что вышла. Будет у вас… да, через десять минут.

Жанна вешала трубку, и начиналась жуткая суматоха.

А что Джули ела! Пережаренные сандвичи, подсыревшие кукурузные хлопья, заварной крем в жестяных банках, квашеную капусту с хлебом. Словом, все, что не требовало готовки. Джули предпочитала покупать блестящие пакетики, содержимое которых можно проглотить на бегу. Она не обращала на еду никакого внимания и заявляла, что навеки испортила свой вкус французской кухней, овощами, выращенными в их поместье, а главное – невероятно длинными обедами, во время которых пупырышки на языке высыхали от скуки.

Поначалу сама мысль о том, что в доме будет храниться какая-то еда, приводила Жанну в ужас. Это искушение, с которым невозможно справиться. Но постепенно она успокоилась: единственным напоминанием о завтраках, обедах и ужинах Джули служили пустые коробочки и полиэтиленовые обертки. Она ничего не заготавливала впрок, а просто по пути домой со съемок покупала в соседнем магазинчике все что понравится или – если было не до того – заказывала еду в кафе.

Точно так же решилась и проблема с разделом пространства. Джули была очень довольна задней комнатой, несмотря на ее крохотные размеры. Туда не долетал шум с цветочного рынка, просыпавшегося рано утром, грохот троллейбусов, проезжавших по мостовой, вымощенной булыжником, шуточки и брань мальчишек-носильщиков, скрежет и визг тормозов, и она могла спать допоздна.

Иметь телефон и свой собственный угол – вот все, что требовалось Джули. Мелкие хозяйственные проблемы вызывали у нее истинно аристократическое презрение. Жанна сама заворачивала платья подруги в полиэтилен, дабы защитить их от сырости, и перекидывала через рейку, заменявшую вешалку. В свободное время она пыталась рассортировать туалеты Джули. Это была пестрая коллекция, собранная как попало. Платье из индийского хлопка, привезенное с Сейшел, где «Вог» устраивал показ мод, кожаные куртки с металлическими бляшками от рекламного агентства «Сузуки», трикотажные с люрексом брюки, купленные на Лечестерском рынке, – все висело вперемежку. Джули обычно надевала то, что первым попадется под руку. Жанна осторожно пыталась избавить ее от нездоровой страсти к колготкам алого цвета.

– У тебя и так красивые ноги.

Джули обожала и цыганские серьги… но всему свое время.

Девушки ухитрились смастерить душ, подвесив к потолку длинный шланг, лейку и половину канистры. Джули очень гордилась этим шатким сооружением и принимала душ каждый день, хотя горячей воды у них не было.

– Здорово, как будто я скаут. – Стоя в тазу совершенно голая, она напевала что-то, терла себя мочалкой и, казалось, не замечала холода. – Я вообще предпочитаю мыться под душем. Грей говорит, это у меня в крови. Моя мать родилась в Канзас-Сити.

Жанна слушала ее как зачарованная. Джули была старше всего на несколько месяцев, но где она только не побывала. В свое новое жилище она притащила разные диковинные вещи – весточки из внешнего мира. Ширазский ковер – ему бы цены не было, если б какой-то беспутный предок Джули, живший в девятнадцатом веке, не использовал его в качестве коврика для ванной. Нитки от сырости сгнили, но краски сияли во всем своем необузданном великолепии. И огромное количество разных скляночек с тальком, лосьонами и духами, которые перегораживали доступ к туалетным принадлежностям Жанны, состоявшим из кусочка мыла и фланелевой тряпочки, найденной на подоконнике в задней комнате и как следует прокипяченной. Жанне нравился этот развал. Она гордилась тем, что Джули выбрала ее в подруги, доверила свои баночки и квитанции и не стеснялась показываться голой.

И наконец, в доме появилась самая важная – во всяком случае, с точки зрения Джули – вещь: старенький обшарпанный транзистор. Он трещал, как деревья во время лесного пожара, но Джули не позволяла настроить его на другую волну:

– Я с тринадцати лет слушаю приемник на этой частоте. Семейная традиция.

А потому с самого утра и до позднего вечера их жизнь сопровождали странные наплывающие звуки, временами похожие на скрежет металла.

Джули не всегда ночевала дома. Частенько, проводив ее вечером до дверей одетую с иголочки, чистенькую и аккуратную, Жанна встречала ее лишь наутро: в запачканном платье, помятую, но не раскаявшуюся, по-прежнему улыбавшуюся своей ангельской улыбкой.

И еще была масса телефонных звонков. Жанна слушала мужские голоса: то встревоженные, то озадаченные; полные надежды, отчаяния или тоски. Некоторых приходилось разочаровывать так часто, что они казались ей старыми друзьями. Жанна чувствовала: мужчины завидуют ее близости к Джули – и гордилась этим. А заодно училась общаться с кавалерами, по крайней мере по телефону: лила бальзам на их раны, ободряла, не обещая ничего невозможного, убеждала сообщить свои имена – так, на всякий случай.

Грей позвонил лишь однажды. Услышав его спокойный голос, четко выговаривающий слова, Жанна онемела. Он явно не нуждался ни в ободрении, ни в объяснениях. Жанна не успела рта раскрыть, а Грей уже понял, что Джули не подойдет к телефону.

– Передай ей, что мы встречаемся в «Савое» в час дня. Ровно. У меня мало времени.

И Джули повиновалась, хотя из-за этого пришлось отложить долгожданное посещение Хамидуллы, который собирался сделать ей седую прядь в волосах. Домой она вернулась бледная, недовольная и какая-то съежившаяся. Швырнула холщовую сумку в угол и молча остановилась у окна. «Интересно, – подумала Жанна, – о чем они с Греем разговаривали? О семейных проблемах? Или о других вещах, которые обсуждаются только шепотом, наедине… Скорее всего последнее, – решила Жанна, вспомнив звук падающих булавок. – Значит, надо вести себя поделикатнее».

– Конечно, я могла бы выйти за него замуж, – вдруг задумчиво произнесла Джули, словно разговаривая сама с собой. – Тогда бы не было проблем с квартирой. Но, мне кажется, Грей хочет этого как-то уж чересчур сильно.

Жанна не поняла, что она имеет в виду, и на мгновение попыталась представить, каково это – быть предметом столь пылкой любви.

– Не знаю, – с отчаянием вздохнула Джули. – Люди будут принимать его за моего отца. К тому же Грей считает меня испорченной.

Она внезапно повернулась и посмотрела на подругу своими голубыми выразительными глазами. Правда, Жанна теперь знала, что она почти ничего не видит дальше собственного очаровательного носика. Джули терпеть не могла очки, а контактные линзы приберегала для работы, поэтому чаще всего окружающий мир представал перед ней в туманной дымке.

– Ты тоже считаешь меня испорченной, Жанна?

Жанна поколебалась. Джули действительно была испорченной – по крайней мере в одном: все мужчины становились ее рабами. Все, кроме Грея. Но ведь они с Джули как-никак подруги.

– Ничего подобного. Просто ты – это ты.

– Дорогая моя! – Джули просияла от радости, словно только что политый цветок. – Ты ведь не стала бы мне лгать?

– Я никогда не лгу. – Жанна слегка покраснела, вспомнив о телефонных разговорах.

А может, это не в счет? Бог его знает. С появлением Джули в ее жизни многое изменилось.

– А я лгу. – Джули с притворным раскаянием покачала головой. – Постоянно. Что делать? Люди почему-то ждут этого от меня. «Ты любишь меня, Джули?» Какой ответ они хотят услышать? Я ведь хорошая девочка, никогда не обижаю животных и стараюсь по возможности не задевать чувства других людей…

– И что же ты им отвечаешь? – Жанна не сводила глаз с подруги. До сегодняшнего дня она даже не подозревала о существовании подобных проблем.

– Ну… – Джули состроила гримаску. – Иногда я притворяюсь, будто не расслышала. Иногда говорю: «M-м» или: «Конечно, люблю», – но так, словно это не имеет никакого значения. А когда ситуация накаляется, приходится отвечать: «Наверное, я не знаю, что такое любовь». Тут есть одна сложность: мужчины сразу же выражают желание объяснить тебе это. – Она тяжело вздохнула. – Беда в том, что они мне нравятся. Я имею в виду мужчин. Их лица, руки, поросшие волосами, большие ноги… ну и все остальное. Но иногда, признаться, я спрашиваю себя: а стоит ли дело таких жертв? Ведь они расстраиваются, горюют… Те, кто не женат, конечно.

– Джули! – Жанна была поражена до глубины души. – Неужели ты заводишь романы с женатыми мужчинами?

– Ну, знаешь, они ведь тоже мужчины, – опешила Джули. – И по крайней мере не докучают мне постоянно просьбами выйти за них замуж.

– Это не аргумент, – возразила Жанна, пытаясь собраться с мыслями. – Это нехорошо… Подумай о детях!

Джули пожала плечами.

– Да они и так почти не занимаются своими детьми.

– Все равно. – Ответ Джули поверг Жанну в смятение, но она изо всех сил старалась не подавать виду. – Это нечестно.

– О, Жанна. – Джули улыбнулась с видом кающейся грешницы. – Хорошо. Ради тебя я обещаю: больше никаких женатых мужчин. Но предупреждаю: ответственность за последствия ляжет на твои плечи. – Состроив смешную гримаску, она снова вздохнула и с притворным отвращением пожаловалась:

– Боже! Все остальные так требовательны! Может, лучше вообще с ними не общаться?..

Потом Джули окинула взглядом комнату и призналась:

– А знаешь, наверное, это мой первый настоящий дом.

Жанна огляделась вокруг. Обвалившаяся штукатурка, голый пол, тусклый свет. Вряд ли это могло кому-то понравиться. И все же она понимала, что имела в виду Джули, и чувствовала то же самое, только никогда бы не осмелилась облечь свою мысль в слово. Им было хорошо вдвоем – несмотря на каменный под и обжигающе холодную воду.

Жанна предпочитала не думать о том, каково будет в этом подвале в январе. Усилием воли она изгнала из сознания свои страхи. Джули приучила ее наслаждаться сегодняшним днем. С такой подругой любое время года покажется летом.

– Знаешь что?! – воскликнула Джули. Ее глаза сверкали, как звезды. – Давай поженимся! Мы с тобой! У нас есть все необходимое: дом, машина, телефон…

– Да уж, машина.

Принадлежавшая Джули «мини» была побита и поцарапана так, что походила на спутник, вернувшийся с Луны.

– Не вредничай. – Голос Джули звучал укоризненно. – Только представь: две старушки сидят возле камина и болтают о прошлом. Мы могли бы уехать в деревню.

– Вряд ли, – отозвалась Жанна, причем куда более резко, чем хотела.

Картина, нарисованная Джули, задела ее за живое и почему-то пробудила суеверный страх. Сейчас все складывалось прекрасно. Мечтать о большем значило накликать беду. И она попыталась скрыть свое волнение за сарказмом:

– А вдруг автобусы перестанут ходить?

– У меня есть машина.

– Ты будешь водить машину? С твоим зрением? – Жанна вымученно улыбнулась. – Хорошо еще, что ты до сих пор жива и невредима. Ума не приложу, каким образом тебе удалось получить права?

– У моего экзаменатора очки запотели, – хихикнула Джули. – А руки тряслись так, что поставить подпись стоило ему немалого труда. Но если серьезно, Жанна, – спросила она торжественно, – тебе не кажется странным, что мы живем тут вдвоем – и совершенно счастливы?

– А телефонные звонки? – напомнила Жанна. Джули поморщилась:

– Господи, ну почему ты такая правдивая? Говоришь все, что думаешь. Тебе будет трудно с мужчинами.

– А мне никто и не нужен, – отмахнулась Жанна. – И куда их девать? Весь шкаф забит твоими нарядами.

Но Джули не так легко было сбить с толку.

– Не болтай глупостей. Это все равно что ругать черную икру, ни разу не попробовав. Наверняка кто-то тебе нравится. Может, Грей?

Жанна вздрогнула. Память до сих пор хранила ощущение теплоты, исходящей от его сильного тела, облаченного в бархат. Перед внутренним взором Жанны всплыло лицо Грея. Она даже испугалась – слишком уж четким был образ.

– Ну а теперь кто несет вздор? – Собрав все силы, Жанна прогнала прекрасное видение. – Грей – твой, сама знаешь. Да и вообще вряд ли я смогла бы вызвать у него интерес.

Джули издала страдальческий вздох.

– Ты будешь очень хорошенькой, если постараешься.

– О, мисс Смит, без очков вы почти красавица. – Жанна покачала головой. – Не забывай, Джули, у меня-то стопроцентное зрение.

– Нечего этим гордиться. – Джули погрозила ей пальцем. – Мужчины тоже близоруки, вот почему с ними так легко иметь дело. Ничего особенного и не требуется, честное слово. Ты посмотри на себя. С тех пор как мы встретились, ты ходишь в одних и тех же брюках. А цвет? Разве это можно назвать цветом? Куда деваются деньги, которые я тебе плачу? Похоже, ты ни пенни не потратила на себя. Ты почти не ешь, никуда не ходишь… даже моешься в крохотном тазике.

– Ничего не поделаешь. – Жанна закусила губу. Она не ожидала услышать критические замечания от Джули, и теперь на нее словно повеяло ледяным холодом. – Так меня приучили в детстве.

Ее ответ только подлил масла в огонь. Джули смотрела на подругу так, точно видела ее в первый раз.

– Ты такая стройная. Нужно найти свой стиль – и ты будешь выглядеть великолепно. Миниатюрной женщине подобрать одежду гораздо легче. Ты посмотри на все эти мои пояса, пуговицы, набивные ткани… Мужчинам, конечно, нравится, но сама я ощущаю себя какой-то тряпичной куклой. И волосы – зачем ты их подстригла так коротко? Носи длинные – это гораздо красивее.

– А мне нравится, – ответила Жанна срывающимся голосом. – Я выгляжу аккуратно.

«Неужели ты не понимаешь? – криком кричала ее душа. – Не пытаясь стать женщиной, я не потерплю неудач. Так спокойнее, безопаснее. Пожалуйста, пожалуйста, пойми. Останься и в этом моей подругой. Ради Бога».

Джули с улыбкой пожала плечами:

– О'кей, нет вопросов. Не знаю, зачем я вообще затеяла этот разговор. Ты нравишься мне такой, какая ты есть.

Жанна была потрясена. Никто никогда не говорил ей ничего подобного. Правда, раньше у нее не было подруги.

Она не могла усидеть на месте. Ей хотелось прыгать, петь, кричать или раз пять за одну минуту обежать земной шар… Ничего подобного она, конечно, делать не стала. И все-таки надо же было что-то придумать – нечто особенное, дабы отпраздновать это событие, запечатлеть его в памяти, как тот первый день, проведенный в подвале, когда она чистила камин.

– Знаешь что? – воскликнула Жанна, ощутив прилив вдохновения, и посмотрела на Джули широко раскрытыми глазами. – Я хочу привести в порядок лестницу! Уже несколько недель ей казалось, что ступеньки безмолвно молят о помощи. Они как детишки, которым надо утереть носы и умыть грязные личики. Пришло время этим заняться.

Но, начав отдирать с перил присохшую штукатурку единственным ножом, который был в их хозяйстве, Жанна поняла, что это совершенно бессмысленное занятие. К тому же лестница вела в никуда… И все же… Она не могла заставить себя выбросить из головы заманчивую картинку: две седовласые старушки (одна – высокая и красивая, другая – коренастая простушка) сидят рядышком, уютно устроившись возле начищенного камина. На столе стоит чайник, кошка греется у огня, а за окном идет дождь. Конечно, это была всего лишь мечта, но она заставляла поверить в будущее и в возможность счастья. Прочного счастья.

Дом. Старый кирпичный дом, казалось, говорил Жанне: «Я и не думал, что простою здесь столько лет. Но вот он, я. Так пользуйся мной, живи!»

Жанна дотронулась до фигурного столбика перил. В первую ночь, проведенную здесь, она случайно наткнулась на него и ужасно испугалась. А сейчас страх сменился чем-то похожим на влюбленность. Проходя по коридору, чтобы постучать в дверь Джули, она словно ненароком касалась его пальцами. В темноте столбик служил ориентиром, помогавшим определить, где ты находишься. И вообще, кто ты такая. Вот для чего нужны друзья.

И почему-то – то ли из-за Джули, то ли из-за Грея – маленький вычурный деревянный столбик напомнил ей сегодня о Дине.

Глупости. Какая может быть связь между огромным бело-золотым Дином и этим грязным крохотным коридорчиком? И все же в затейливых леденцовых узорах перил таилось что-то невероятно притягательное. Столбики стояли прямо, красуясь своей выправкой, как постовые, которым суждено вечно охранять несуществующую лестницу. Жанна пожалела, что ничего не знает о перилах и балясинах.

На следующее утро, расхрабрившись, она покинула свой пост у телефона, помчалась в ближайшую публичную библиотеку и перерыла множество книг по архитектуре. Она не жалела о потраченном времени – дом предстал перед ней в новом свете. Чуть ли не бегом вернувшись на Роуз-Элли, Жанна стала у подъезда и, закинув голову, принялась рассматривать фасад. Ее буквально распирало от добытой информации. Да, деревянные рамы окон пригнаны вплотную к кирпичам. Значит, дом был построен во времена, когда еще не действовали законы о противопожарной безопасности, принятые через сорок лет после Великого лондонского пожара. А эти большие окна на верхнем этаже – может, там находилась мастерская, где ткали шелковый шлейф платья Джули? Вот у этих окон, смотрящих прямо на запад, под последними лучами заходящего солнца…

Задыхаясь от нетерпения, Жанна сбежала вниз по лестнице, звонко стуча каблучками.

– Джули!

Джули, вернувшаяся домой под утро, сидела за столом, бледная, с кругами под глазами, и лениво поглощала консервированную фасоль, даже не удосужившись подогреть ее.

– А ты знаешь… – затормозив с разбега, Жанна едва не растянулась на каменном полу. Столь важную новость надо преподносить спокойно и даже торжественно. – Ты знаешь, что живешь в одном из самых старых домов георгианской эпохи? Их почти не осталось.

– Ты имеешь в виду Дин? – Джули снова уткнулась носом в консервную банку. – Увы, да – 1740 год. Уж эту дату мне вбили в голову так, что забыть ее невозможно.

– Нет, не Дин! Вовсе даже не Дин! – торжествующе воскликнула Жанна. Образ Дина несколько потускнел после того, что она обнаружила сегодня утром в книгах. – Этот дом, наш дом древнее Дина на целых двадцать лет! Настоящий георгианский стиль! Никаких переделок. И еще… представляешь? Судя по окнам верхнего этажа, там была ткацкая мастерская! Во всем Лондоне сохранилось два или три таких дома…

– Ну и что?

Джули явно не понимала, чем вызван энтузиазм подруги. Правда, в отличие от Жанны она не росла в унылом коттеджике, стенка в стенку с соседями, в комнате с голыми оштукатуренными стенами – мать не хотела оклеивать стены обоями, боясь, что ребенок их испортит.

– Идем. – Несмотря на протесты Джули, Жанна заставила ее подняться. – Надо разведать, что там!

Объединенными усилиями им удалось приоткрыть парадную дверь.

– Осторожно! – воскликнула Жанна.

В свинцово-сером свете дня дверь тоже казалась очень старой, той же георгианской эпохи. Десять поколений людей касались этих ветхих досок…

– Будет тебе, Жанна, – проворчала Джули тоном школьной училки. – Это всего лишь дверь.

Наконец им удалось войти внутрь. Темный узкий коридор упирался в лестницу, ведущую наверх.

– Посмотри! – Жанна подлетела к перилам. – Рисунок в точности как внизу! Три колонки и консоль… Великолепно!

– Не понимаю, чему ты радуешься. Ты становишься похожей на Грея, – проворчала Джули и с опаской переступила через груду ветоши.

Но Жанна чувствовала, что ее тоже разбирает любопытство.

– Ты ощущаешь это? – благоговейно прошептала Жанна. – Атмосферу?

– Насчет атмосферы не знаю, – с сомнением фыркнула Джули. – А вот запах трудно не почувствовать.

Она была права. Здесь пахло не только плесенью и запустением.

– Надеюсь, мы не натолкнемся на какой-нибудь сгнивший труп трехсотлетней давности, – с тревогой сказала Джули.

– Об этом можешь не беспокоиться. Иди за мной.

Жанна на цыпочках поднялась по узкой лестнице и приоткрыла дверь в комнату. Она совершенно не боялась этого дома. Пахнут старые кирпичи и известь отвратительно, но вреда от них никому не будет. Жанна распахнула ставни, и в комнату хлынул поток солнечного света и свежего воздуха. Джули осторожно переступила через порог.

– Какая прелесть!

Жанна с восторгом озиралась по сторонам. В отличие от подвала стены здесь были обшиты деревом. Рядом с камином висели полки и маленькие шкафчики для посуды. На каждом ставне – крохотные створки. Под потолком – зубчатый карниз, весь затканный паутиной.

– Великолепно!

Жанна осторожно приоткрыла один из шкафчиков и увидела целый ряд маленьких шарообразных ручек.

– Сюда вешали парики! – Она тихонько вздохнула, тая от блаженства.

– Жанна! – Испуганный голос Джули вернул ее обратно в двадцатое столетие. – Ничего не трогай!

– Это почему? – огрызнулась Жанна. Она ведь была так осторожна! – Я ничего не испорчу.

– Господи, неужели ты не видишь? – Джули с отвращением глядела по сторонам. – Здесь все, буквально все загажено голубями!

И правда, Жанна так погрузилась в прошлое, что не заметила ни ужасающего зловония, ни причудливых рисунков, которыми голуби украсили комнату.

– Стекла выбиты – вот в чем дело. Ну ничего. Надо только прибраться тут немного.

Жанну вдруг пронзило острое чувство жалости к этой маленькой беззащитной комнате, открытой всем ветрам. Не ее вина, что здесь так грязно.

– Рада слышать, – едко заметила Джули. Но Жанна только легонько провела пальцами по выцветшим старым доскам – сухим и теплым на ощупь.

– Да, наверное, когда-то это была гостиная. Дамы занимались здесь шитьем, писали письма, а может, играли на клавесине… Камин топили углем. Обшивка, я думаю, была бледно-зеленого цвета по тогдашней моде. Как будто сидишь на берегу реки в куще деревьев… Бархатные шторы, книги. Свечи. Фарфоровые собачки на камине, решетка – не такая красивая, как внизу, и железная, а не медная. Часы. И прялка с подставкой из слоновой кости. Над камином – большое зеркало в позолоченной раме. Множество картин. Канапе, табуреточки…

– По-моему, уже достаточно, – раздраженно перебила ее Джули.

– Неужели это звучит настолько фантастично?

– Абсолютно. – Джули не отрывала глаз от запачканной нечистотами двери и явно боялась сделать лишний шаг.

– Пол, наверное, посыпали песком и не полировали. В те времена любили простые белые доски. А посередине лежал ковер.

– Ну, конечно. Ширазский.

– Вот именно!

Девушки молча смотрели друг на друга.

– Ты сумасшедшая, – сказала наконец Джули. – Оглянись вокруг. Ведь это руины.

– Так может показаться на первый взгляд, – не уступала Жанна. – Надо сделать новую прическу, поменять стиль одежды – вот и все.

О, как нуждался в ней этот дом! Жанна знала, что может помочь ему. Она умеет шить, штопать, чистить, наводить лоск. И все же в ее душу закралась тревога.

– Ты в самом деле считаешь меня сумасшедшей?

Пленительные образы померкли. Бледно-зеленая обшивка стен, голый пол, полки, на которых сверкал бело-голубой фарфор, – все таяло и растворялось в воздухе. Какая же она дурочка и фантазерка! У нее не хватит ни денег, ни таланта, ни силы воли, чтобы воплотить свою мечту в жизнь.

– Я думаю… – Джули умолкла и скорбно покачала головой. – Я думаю, не стоит тебе забивать этим голову.

– О!.. – Жанна приуныла. Джули ее подруга. Она не станет лгать. Но на лице Джули внезапно появилась хулиганская ухмылка.

– Просто сделай это. И никаких «но» и «если».

В ту ночь Жанна долго ворочалась в постели, не в силах преодолеть душевное смятение и уснуть. Получится ли у нее? И нужно ли пытаться? Какой риск! Придется выйти на публику, выдать себя, впустить в дом, ставший для них с Джули тайным убежищем, каких-то чиновников. Они могут потерять все. Сейчас о двух девушках, живущих в заброшенном подвале, никому не известно, но стоит вылезти на свет Божий – и кто знает, что их ждет?

Даже закутавшись в одеяло, Жанна продолжала дрожать. Джули легко говорить: давай действуй! Скоро ей здесь надоест, и она подыщет себе новое жилье. А Жанна… только эти сырые стены отделяли ее от непроглядной тьмы. А вдруг ей скажут: убирайся отсюда, ты не имеешь права здесь жить? И что тогда? Куда идти?..

Но дом звал. Пустой, умирающий, никем не любимый. Жалкий, невзрачный, всеми забытый дом разговаривал. И только Жанна понимала его. Дом хотел, чтобы она осталась.

Жанна встала еще затемно и тихонько, чтобы не разбудить Джули, принялась считать, составлять списки, рисовать чертежи на клочках бумаги. Одним словом, строила замки из песка. Ей придавала решимости мечта о двух пожилых леди, сидящих возле камина. Уверенность в завтрашнем дне, защищенность – за это стоит бороться. Бороться не щадя сил.

И все же она бы не выдержала, если б не Джули. Сколько раз Жанна уже была готова бросить все, но Джули стала незаменимой помощницей. Перед ее ослепительной улыбкой открывались все двери.

Она не признавала отказов. А потому флиртовала с проектировщиками, инспекторами и чиновниками из жилищного управления, приглашала их на ленч, всех подряд называла «дорогушами», поверяла свои тайны, запоминала их имена, знала, где они собираются проводить отпуск, угощала колумбийским кофе с коньяком, просила растолковать свои сны…

Конечно, Джули не могла справиться с обрушившейся на них лавиной документов. Это была вотчина Жанны. Планы, лицензии, фотокопии, сертификаты, акты, инструкции, постановления местных властей, переписка… Она сидела за портативной пишущей машинкой часами, пока не начинали слезиться глаза. Дело пошло, и пути назад не было. Их ждала или победа, или поражение.

А шанс на победу имелся, хоть и крошечный. Ибо этот дом был в принудительном порядке передан в ведение муниципалитета после того, как десять лет назад консерваторы зарубили программу по сносу ветхих зданий. Тяжкое бремя! Дом №3 обрекли на медленное умирание. Никому не нужный, он не подлежал сносу. Не дом, а недоразумение. Время от времени вокруг него вспыхивали споры, в газетах появлялись обличительные статьи, но споры быстро утихали, а дом по-прежнему оставался легкой добычей для уличных вандалов. И вот наконец, после долгих проволочек, городской совет предложил Жанне и Джули взять дом в аренду, причем бесплатно. Необходимо было внести лишь коммунальный налог.

Проблема состояла в том, что, получая официальные права на аренду, они обязаны были в течение полугода привести дом в порядок. И речь шла отнюдь не о деревянных панелях, выкрашенных зеленой краской, или спинетах^[11] и тому подобной роскоши, а о мерах противопожарной безопасности, благоустроенном туалете, вентиляционной системе и влагоустойчивой кладке. На все это требовалась уйма денег. Правда, восемьдесят процентов обязался заплатить муниципалитет, но только после ремонта, когда дом будет отвечать всем существующим стандартам.

Разумеется, муниципальные чиновники хотели запугать их, вынудить пойти на попятный. Да разве справиться с такой задачей двум молоденьким девушкам? И откуда им взять деньги? А впрочем, пусть поживут там, пока дом совсем не развалился. Сроки были жесткие, очень жесткие. Плохая погода, болезнь – да мало ли что еще могло выбить их из колеи и остановить работы. И тогда дом отберут, и все их труды пропадут даром.

Это было трудное решение. Жанна судорожно рылась в коробках из-под обуви, где хранились документы, подготавливая бесконечные бумаги – о перемещении денежной наличности, активах, расходах, доходах, издержках. Пытаясь подогнать все это к суммам, требующимся на строительные работы, она грызла ногти, скрипела зубами, зачеркивала расчеты и начинала сызнова. Подключать к такому занятию Джули не имело смысла. Всякий раз, когда Жанна подходила к ней со своими расчетами, она отмахивалась и говорила:

– Мне это знать совершенно ни к чему. Лучше скажи, кого надо обольстить.

И вот наступил день, когда Жанне удалось свести дебет с кредитом. Да, они сумеют сделать необходимый ремонт, если возьмут часть работ на себя и мировые цены на штукатурку не подскочат за одну ночь. На это уйдут почти все доходы Джули и все деньги, которые Жанна выручит за шитье. Иного выхода нет. Никто не даст им ссуду под перестройку старой развалины, которая пустует уже лет десять.

А своим наследством Джули сможет распоряжаться, только когда ей исполнится двадцать пять.

Наконец Жанна поставила подпись на бумагах с аккуратно оформленными расчетами, уложила их в новенькую папку и отправила Джули в муниципалитет. Время тянулось мучительно долго. Но когда подруга вернулась, выяснилось, что приговор еще не вынесен.

– Не волнуйся, – легкомысленно заявила Джули. – Если ты действительно хочешь заполучить дом, он будет твоим.

Жанна не разделяла ее уверенности. Она буквально заболела от беспокойства. Даже ограничивать себя в еде не было необходимости: аппетит пропал начисто. Да, ей хотелось иметь этот дом больше всего на свете. Ни о чем другом она и думать не могла.

Шел сентябрь. Жанна уже почти потеряла надежду, когда в одно прекрасное субботнее утро пришло официальное письмо. А в нем – договор об аренде. Все как положено – с подписями и печатями. Обещание новой жизни. Жанна готова была перецеловать обе копии – каждую страничку. Дом принадлежал им. Сырой, разваливающийся, загаженный голубями, пожираемый грибком, обросший горами закладных и всяческими ограничениями и условиями. Но дом теперь принадлежал им, и можно было любить и лелеять его себе на радость.

Жанна держала в руке договор и не верила своим глазам. Как же это могло получиться, что она, не имея ни денег, ни связей, ни перспектив на будущее, стала законной обладательницей настоящего дома? Без Джули ничего бы не вышло. Вот что значит иметь подругу. Жанне не терпелось поделиться с ней новостью. Только тогда она сможет поверить, что мечты стали реальностью.

Но по субботам Джули не сидела дома. И рассчитывать на это было бы глупо – все равно что искать бабочку в холодильнике. Если, конечно, у вас есть холодильник.

А сегодня вообще необычный день – даже для Джули. Какой-то южноамериканский финансист и землевладелец увидел рекламу «Олвейз» и прилетел аж из Бразилии, чтобы пригласить актрису на ленч в «Клэридж». Провожая Джули утром, Жанна немного беспокоилась. Все-таки речь идет о ленче с совершенно незнакомым человеком.

– Ты ничего не понимаешь, Жанна, – терпеливо объясняла Джули, стоя перед зеркалом и примеряя одно ожерелье за другим. – Миллионеры особые люди. И Карлос не какой-нибудь там донжуан. Конечно, я с ним пококетничаю – просто из вежливости, но у него на уме куда более серьезные вещи.

– Что же именно? – спросила Жанна с сомнением в голосе.

– Ну… – прошептала Джули и напустила на себя строгость. – Только смотри не проболтайся.

Непонятно, кому, собственно, Жанна могла выдать ее тайну.

– Ходят слухи, что он хочет поставить пьесу!

Жанна с недоумением смотрела на подругу.

– Какую пьесу?

– Вполне благопристойную, смею тебя заверить. – Джули поджала губы и встряхнула копной белокурых волос. – Там есть две чудные роли: девы Марии и монахини. Даже тебе не удастся найти в этом что-то неприличное! – Вытащив из шкафа цветастую муслиновую блузку, она приложила ее к груди. – Разумеется, он католик. И очень-очень деятельный человек!

– В таком случае отдай мне это. – Джули и опомниться не успела, как Жанна выхватила блузку и аккуратно свернула ее. – Если ты собираешься играть монахиню, изволь по крайней мере одеваться поприличнее.

Она достала бордовую юбку, светло-серый кашемировый свитер, тонкие колготки и бордовые туфли без каблука.

– Ты шутишь? – запротестовала Джули. – Я буду выглядеть лет на десять старше!

– Знаю. – Жанна сочувствовала ей всем сердцем. – Но ты ведь хочешь получить роль?

Она усадила Джули на стул, закрутила ее волосы т тугой пучок и тщательно заколола его шпильками.

– Он должен увидеть твой профиль. Понимаешь, профиль – это для монахини самое главное.

На лице Джули появилось сосредоточенно-задумчивое выражение.

– Бог мой, Жанна! Откуда ты знаешь? Вряд ли такое можно найти в библиотечных книгах.

Жанна порозовела от удовольствия.

– Понятия не имею. Просто знаю, и все.

– А серьги? – с надеждой спросила Джули.

– Прости, но нет. – Жанна с сожалением покачала головой.

– Монахини не прокалывают уши, верно?

Жанна кивнула.

– О да. Я понимаю. – Взгляд, который Джули устремила на пудреницу, был взглядом королевы в последнем акте трагедии.

Жанна смотрела ей вслед с тревогой и обожанием, как наседка – на своего цыпленка.

– Постарайся не опоздать!

С таким же успехом она могла читать наставления пролетавшему по небу облаку. Взревел мотор многострадальной «мини», взвизгнули тормоза, и Джули исчезла.

Она должна вернуться к вечеру. Охваченная возбуждением. Жанна вскочила с места. Сегодня особый, праздничный день. Надо его отметить. Она глянула на часы: времени в обрез.

Жанна вихрем носилась по дому, боясь, что в переулке вот-вот появится «мини». Схватив в охапку тряпку, щетку и ведерко с холодной водой, она помчалась на первый этаж. К счастью, голуби сюда не добрались. Никакого птичьего помета – всего-навсего обыкновенная доисторическая грязь. Через час комната не то чтобы преобразилась, но, во всяком случае, стала больше похожа на комнату.

Жанна притащила из подвала кухонный стол и два стула, которые они с Джули купили в воскресенье утром на рынке на Петтикоут-лейн. Попав в комнату, стулья, казалось, издали вздох облегчения: наконец-то они обрели свой дом? Еще совсем недавно Жанна бы только грустно посмеялась, если бы кто-то сказал, что судьба подарит ей такое счастье. Правда, и сейчас, глядя на скромную обстановку, она не верила своим глазам. Но ничего: вот вернется Джули, и все сомнения исчезнут.

Стоило Жанне взяться за уборку – и гениальные идеи забили фонтаном. Новой скатерти у них нет, но ее прекрасно заменит чистая простыня. Цветы. Надо нарвать одуванчиков во дворе и поставить в стакан. Их ярко-желтые головки похожи на маленькие солнышки. Великолепно. Свечи. Чего-чего, а этого добра хватает. Но они будут выглядеть совершенно иначе на белой скатерти, рядом с букетом цветов. Возле тарелки Джули она положила драгоценное письмо.

После некоторых колебаний Жанна зажгла свечи. Пусть Джули увидит стол именно таким. Это будет сюрприз. Тогда-то она поймет, каким может стать их дом… каким он станет в один прекрасный день.

Но постойте-ка! Жанна помчалась вниз и вернулась с транзистором и не начатой бутылочкой кетчупа… Вот, все любимые вещи Джули на месте. Можно отпраздновать начало новой жизни.

Ведь это действительно новая жизнь – для них обеих. «Мы будем есть вместе, – думала Жанна, – как положено – сидя за столом с белой скатертью и беседуя друг с другом. Уже много лет такого не было. Но я выдержу. Я буду сильной. Ради Джули и нашего дома».

Жанна уселась на подоконник. Окно с распахнутыми ставнями выходило в переулок. Главное – вовремя заметить Джули и сейчас же включить радио. Не стоит зря расходовать батарейки. А может, сбегать в «Макдоналдс» и купить там что-нибудь? Вкусы Джули ей отлично известны. Поколебавшись, Жанна все-таки отказалась от этой идеи. Конечно, "на сумеет побороть искушение, но что может быть хуже холодного гамбургера и запаха промасленной бумаги? Надо подождать.

Время тянулось медленно. Начали сгущаться сумерки. Жанна почувствовала себя неуютно. Она подошла к столу. Каждый ее шаг отдавался гулким эхом в пустой комнате. Сняла нагар со свечей. Попыталась отскрести расплавленный воск, капнувший на скатерть, но ничего не получилось.

Глядя на оплывающие свечи, Жанна встревожилась. Уже поздно. «Макдоналдс» скоро закроется. Почему так долго нет Джули? Обычно она предупреждает, что задерживается.

Жанна похолодела. Занятая приготовлениями к ужину, она совсем забыла о телефоне. Здесь, наверху, его не слышно. А Джули никогда не звонит дважды. Возможно, она подумала, что Жанна уже легла спать, и решила не возвращаться домой так поздно. А может, Джули получила роль и сейчас празднует это событие?

Ну конечно же. Жанна обвела взглядом стол и стулья. Надо убрать их отсюда, и побыстрее, пока не пришла Джули. Она может расстроиться, поняв, что огорчила подругу. Стаскивая мебель по каменным ступеням, Жанна ободрала о перила костяшки пальцев. Расставив все по своим местам, почувствовала себя вконец измученной. Одуванчики она выбросила: все равно скоро завянут.

Возбуждение угасло. На душе стало пусто. Желудок скрутило от голода. Но Жанна даже порадовалась, что уже поздно идти в магазин за едой. Хорошо и то, что никто не видел, как она накрывала стол и зажигала свечи.

Джули тоже не надо рассказывать об этом. Ну, может быть, потом… со временем, они вместе посмеются над сегодняшней неудачей.

В полночь зазвонил телефон.

– Джули? – От волнения Жанна издала нечто среднее между писком и карканьем.

– Привет! – По телефону американский акцент Джули был слышен еще отчетливее. – Подожди секунду.

Жанна не возражала. Что значит лишняя секунда? Последовала пауза. Джули, судя по всему, разговаривала с кем-то, кто стоял рядом.

– Я позвонила тебе, как только смогла. Честное слово. Вот. Попробуй догадайся, где я? – Несмотря на помехи, по голосу Джули было ясно, что она вся дрожит от радостного возбуждения.

– В Рио?

Сквозь шум на линии вдруг прорвался смех Джули, такой звонкий, словно юна находилась в соседней комнате.

– Почти угадала! – После недолгого молчания в трубке опять раздалось щебетание. – Извини, дорогая, я в аэропорту, говорю из автомата… тут очередь. – За этим последовал глухой смешок. – А может, все они – мои поклонники?

Ах, вот оно что. Джули провожает своего миллионера. Она обожает аэропорты, магазины «дьютифри» и трогательные сцены прощания.

– Что тебе нужно: бензин, деньги?

Джули частенько попадала в ситуации, когда у нее неожиданно заканчивалось и то, и другое.

– Ничего. – Подруга мурлыкала от удовольствия, как кошка, вымазавшая мордочку в сливках. – Я не в Хитроу, а в Кеннеди.

– Кеннеди?

– Аэропорт Кеннеди, глупенькая. В Нью-Йорке!

Только сейчас Жанна ощутила тревогу. Что это – очередная шуточка Джули? А впрочем, все возможно. Как и другие фотомодели международного класса, Джули не расставалась с паспортом. К тому же ее мать родилась в Канзасе, так что перелет через Атлантический океан для нее дело нехитрое.

– Где твой миллионер?

– Карлос? О, он тоже здесь. Мы встретимся с режиссером, чтобы договориться обо всем окончательно. Не люблю ждать. О Жанна… – Джули понизила голос до шепота:

– Кажется, это мой шанс, я выиграла!

– О, – только и ответила Жанна. Почему-то она не смогла придумать ничего другого. На душе у нее стало холодно и пусто, как в пещере, где живет только эхо.

– Сценарий уже почти готов. – Теперь голос Джули звучал откуда-то издалека. Нью-Йорк. Другой мир. – Карлос покажет мне его завтра утром, чтобы я начала входить в образ. Я так счастлива. «Эквити»^[12] не будет возражать, ведь это роль без слов. Карлос говорит, она просто создана для меня… – продолжала трещать Джули.

Телефонная трубка вдруг стала невыносимо тяжелой. У Жанны заболели глаза. Она устала, ужасно устала.

– Значит, ты вернешься не скоро?

– Думаю, не скоро, – ответила Джули с некоторым удивлением, словно эта мысль только сейчас пришла ей в голову. – Слушай, Жанна, но ведь деньги у тебя есть, и все будет в порядке, верно? Может, сдашь кому-нибудь мою комнату?

– Может быть. – Слова застревали в горле, как камни. Не стоит сейчас говорить Джули о контракте. Нехорошо поступать с ней так.

– Я придумала! – вскричала Джули с явным облегчением. – Моя «мини». Я оставила машину около «Клэриджа». Ключи под капотом. Я и так собиралась попросить тебя забрать ее оттуда.

– Но, Джули…

– Никаких «но». Я хочу этого. – В трубке раздался приглушенный шум толпы. – Послушай, Жанна, мне пора. Я позвоню тебе на днях, о'кей? И еще, Жанна… ты ведь все понимаешь, да? – В первый раз в голосе Джули прозвучала тревога.

– Конечно.

Беда в том, что Жанна действительно все отлично поняла. Пожалуй, даже слишком. Она долго сидела около телефона, хотя трубка давно уже издавала лишь жалобный и протестующий писк. Да, теперь ее будущее стало ясным и четким как в кошмарном сне. Не будет Джули. Не будет ремонта. Не будет контракта. И дома тоже.

Потому что Джули не вернется. Во всяком случае, сейчас. Ей не нужна эта развалюха. Никогда не была нужна. Мир для нее – это красивая раковина. Джули наконец нашла свою жемчужину – исполнилось ее самое заветное желание. Так и должно было случиться. Не могла же она всю жизнь только и делать, что сидеть и слушать радио!

Сдать комнату?.. Жанна прижала ко лбу телефонную трубку. Даже если кто-то захочет поселиться здесь, по условиям контракта за это придется платить. Да и кому сдать? Большинство людей придут в ужас, узнав о плачевном состоянии водопровода. Искатели приключений встречаются нечасто. Но откуда может знать о таких вещах Джули, выросшая в своем великолепном Дине?

То же самое и с машиной, подаренной на прощание. Какая щедрость! Вся Джули в этом поступке. Одно только «но»: Жанна не умеет водить.

«О, Джули. Я буду очень скучать по тебе, – подумала Жанна. Мысль о разлуке давила на ее душу свинцовым грузом. Уныние скоро сменится болью. – А я ведь даже не сказала до свидания. – Она закрыла глаза. – Я предала ее. У нее был такой счастливый голос, а я не сумела выдавить из себя хотя бы „вот здорово“ или „желаю удачи“. А ведь Джули, наверное, хотелось разделить со мной самые прекрасные минуты в ее жизни, как и мне – порадоваться с ней вместе букету одуванчиков».

Жанна осторожно положила трубку, словно выпустила на волю пойманного зверька. Слабое попискивание смолкло, и в комнате сразу стало тихо и темно.

– О, Джули, – сказала Жанна вслух. Но теперь это уже не имело смысла. Больше некому было ей ответить. – Что же мне делать?

Глава 6

Жанна отложила в сторону скребок, стащила шарф, закрывавший лицо от пыли, с усилием поднялась на ноги и подошла к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Потом осторожно потянулась. Онемевшие суставы захрустели. Первый раз в жизни у нее так ломило тело. Грязь, копоть и пыль от штукатурки, казалось, проникли внутрь, до самых костей.

– Будь у вас хоть капля здравого смысла, вы содрали бы всю обшивку и заменили на новую, – посоветовал чиновник из градостроительного управления. Пытаться отскрести от сосновой обшивки старую краску и голубиный помет, копившийся десятилетиями, было безумием. – Пустая трата сил. Посмотрите: дерево буквально вросло в кирпич. Это до добра не доведет.

Да, от такого человека нечего ждать поддержки. Отчаянные попытки Жанны сохранить старый дом он считал блажью, романтическими бреднями, чем-то вроде кампании в защиту китов.

Но иногда бывали и приятные сюрпризы.

После трех недель напряженного труда Жанна стала относиться к строителю ее любимого дома №3 на Роуз-Элли как к давнему знакомому. Славному, но не очень надежному. Вложив кучу денег и усилий в отделку фасада с прелестными сводчатыми окнами и дверьми, он махнул рукой на все остальное. И вот теперь, по словам муниципального инспектора, фундамент того и гляди мог разрушиться.

– Дом был рассчитан лет на сто самое большее, – мрачно заявил он, отряхиваясь от пыли.

Инспектор откровенно игнорировал тот факт, что вопреки всему дом простоял гораздо дольше, и это объяснялось либо чудом, либо… ошибкой в его расчетах. Он даже пригрозил: Жанне, мол, очень повезет, если ночью на нее не рухнет крыша. Ну и пусть, подумала она. Особенно если это произойдет в марте, когда истечет срок, объявленный муниципалитетом.

Несмотря на многочисленные препятствия, задержки и новые проблемы, решимость Жанны довести дело до конца росла. Забавно, но она старалась и ради Джули, которая, возможно, не собиралась возвращаться сюда. И все же… Ее любовь и вера в Жанну была хорошей опорой – крепче любого цемента.

Дружить – значит совершенствоваться, стараться проявить себя с лучшей стороны. Дружба – это труд, а вовсе не уютное убежище для двоих. Надо расти, тянуться к свету. Она научилась этому у Джули и уже никогда не забудет. Без Джули не было бы дома. И возможно, самой Жанны тоже.

С этой мыслью Жанна вставала на рассвете и ложилась спать поздно ночью. Иногда, в свободные минуты, она замечала, что еда ее больше не интересует: голова была занята ремонтом и мыслями о стремительно пухнувшей пачке счетов.

Жанна поморщилась, услышав оглушительный грохот. Ее драгоценные кирпичи трясутся сейчас, как гофрированные нижние юбки какой-нибудь старушки. Строители, которых она наняла, чтобы сделать водонепроницаемую кладку, превратили их с Джули укромный уголок в развалины. В подвале было полно мусора, в воздухе стояло облако пыли, а прямо под каменными плитами пола, к ужасу Жанны, обнаружилась лондонская глина. И она перестала ходить туда. Невыносимо видеть эту разруху и думать о том, как расплачиваться с рабочими.

Жанна посмотрела на свои руки – потрескавшиеся, покрытые мозолями, с поломанными ногтями. Сможет ли она когда-нибудь снова шить? Девушка старалась отремонтировать дом, не прибегая лишний раз к посторонней помощи. Но как быть со сроком, обозначенным в контракте? Ванную и туалет еще не оборудовали, электричество не провели. Водопровод и электропроводка – вещи загадочные, почерпнутой из книг информацией тут не обойтись. А специалистам надо платить. К вечеру будущее всякий раз казалось ей темным, неуклонно сужающимся тоннелем, сплошь выстланным двадцатифунтовыми банкнотами.

Но Жанна страстно любила свой дом – несмотря на смертельную усталость и вечный страх перед будущим. А вдруг ей не суждено сидеть в обшитой деревом гостиной и спать в спальне, где на стенах нарисованы ивы? По вечерам, когда становилось уже слишком темно, чтобы работать, она бродила по окрестным пустырям и находила то затейливую доску для своей сломанной двери, то потемневшие ручки, которые можно начистить до ослепительного блеска. По ночам ей снились стены, обитые парчой, позолоченные лепные украшения, а просыпалась она на своей убогой раскладушке, под одеялом, припорошенным толстым слоем пыли двухсотлетней давности.

Жанна заставила себя отойти от окна, ополоснула лицо холодной водой из ведерка и принялась за сандвич с сыром. На зубах хрустела штукатурка. В доме воцарилась долгожданная тишина. Значит, Марлон и Джерри тоже закончили свой рабочий день. Уже стемнело, пора зажечь свечи. А потом – поскорее в постель, чтобы завтра снова встать на рассвете.

Жанна мельком глянула на коробки, аккуратно поставленные друг на друга и обернутые полиэтиленом. Там хранилась одежда Джули. Из подвала ее пришлось вынести. Конечно, коробки мешали, но Жанну это нисколько не раздражало. Напротив, она чувствовала себя не такой одинокой.

Особенно сейчас. Ибо, по правде говоря, по ночам ей было не по себе, не то что раньше. В подвале, отгороженном от мира решетками, рядом с горящим камином Жанна чувствовала себя в безопасности. Здесь, наверху, ее одолевал страх. Уличный фонарь отбрасывал на стены длинные тени, и все время раздавались какие-то странные звуки, куда более громкие, чем в подвале. Скрипели деревянные половицы, дребезжали оконные рамы. Иногда, проснувшись посреди ночи, Жанна с трудом убеждала себя, что в доме, кроме нее, никого нет. Удивительно, как темнота и одиночество влияют на психику!

Жанна решительно задула свечу: не хватало еще, чтобы дом сгорел, – после стольких-то трудов; и улеглась в постель. И зачем было переодеваться? Все, начиная от ночной рубашки и заканчивая простынями, стало жестким, пропитавшись штукатуркой. Даже волосы и те казались сухими и ломкими. «Ну и пусть, – подумала Жанна. – Никто меня не видит, кроме рабочих, а у них самих вид не лучше».

Опять этот скрип. Жанна вздрогнула, не в силах внимать доводам разума. Бешено бьющееся сердце подсказывало, что в доме кто-то есть. Здесь, рядом. Но кто? Привидения? Воры? Убийцы? Нет, уж скорее – жук-древоточец, объяснила она самой себе и спрятала голову под одеяло.

Прислушиваясь к шорохам – реальным и воображаемым, Жанна то погружалась в дремоту, то снова просыпалась. Наконец наступил рассвет, и это придало ей храбрости. Даже не потрудившись одеться, она прихватила тяжелый Деревянный молоток и отправилась на второй этаж. Надо раз и навсегда выяснить, в чем дело. Невозможно дольше выносить такое напряжение.

Жанна в недоумении оглядывалась по сторонам. Никого. Пусто. У нее до сих пор не доходили руки до этих комнат, сначала нужно было полностью привести в порядок первый этаж. Единственное, что она сделала на втором, – вставила стекла, чтобы в окна не залетали голуби.

Голуби? А это мысль. Выйдя на лестничную площадку, Жанна с сомнением посмотрела на потолок. Шум явно шел откуда-то сверху. Может, с чердака? Она уже пыталась однажды открыть люк, но ничего не получилось. Пришлось отложить и эту проблему на потом: ведь чердак – не самое главное. Но сейчас… сейчас Жанна боялась даже подумать о том, что там, в темноте, бьется и мечется попавшая в ловушку птица.

И снова раздался скрип. В предрассветной тишине он прозвучал, как выстрел. На чердаке кто-то ходил. Ни птица, ни мышь, ни кошка, разгуливающая по черепичной крыше, не могли произвести такого шума.

На мгновение она окаменела от неожиданности. Страх сменился слепящей вспышкой ярости, испугавшей ее еще больше. Впервые в жизни Жанна испытывала подобные эмоции. Она срослась со своим домом и воспринимала это вторжение как насилие. Проникнуть сюда – пара пустяков. Оконные рамы сгнили, шпингалеты выпали. Забраться в дом мог бы и ребенок. Все открыто и доступно – проходите! Хоть бы этот наглец не разбил остатки драгоценного стекла восемнадцатого века.

Опять шаги. У Жанны так стучало сердце, что она едва могла дышать. Люк. Он наверняка сделан из тонких, как бумага, досок. Уж кто-кто, а Жанна знала свой дом! Один удар молотка – и люк откроется. Но хватит ли у нее смелости? Может, разумнее вызвать полицию? Она прикусила губу. Нет, это бессмысленно. Пока они пришлют кого-то, этот человек уйдет, и нераскрытая тайна не даст ей покоя.

Надо выяснить все сейчас же, сию минуту. Стараясь ступать медленно и бесшумно, морщась при каждом скрипе половиц, она подтащила к люку пустой ящик, тихонько взобралась на шаткое деревянное сооружение и замахнулась, соразмеряя расстояние. В ее распоряжении одна-единственная попытка. И Жанна изо всех сил обрушила молоток на дверцу люка.

Из открывшегося с оглушительным шумом люка хлынули потоки света, ослепив ее на мгновение. Странно, ведь на чердаках обычно бывает темно. Прищурив глаза, она смотрела вверх. На фоне солнечных лучей четко прорисовывались темные контуры фигуры. Жанна вгляделась. Это человек, но мужчина или женщина – понять трудно. Глаза привыкли к свету – и сомнения отпали сами собой: это был мужчина. Жанна покраснела, как рак, ибо он был совершенно голым, если не считать гривы черных волос на голове. Хоть урок анатомии проводи.

У Жанны зашумело в голове, и вот тут-то, наверное, она чересчур резко отклонилась назад, потому что ящик стал угрожающе раскачиваться под ногами. Жанна попыталась ухватиться за край люка, но было уже поздно. Воздвигнутое ею хрупкое сооружение рухнуло, молоток с грохотом выпал из руки.

– С вами все в порядке?

Жанна, вся дрожащая и в синяках, одернула ночную рубашку, дабы предстать перед незнакомцем в пристойном виде, и с трудом поднялась на ноги. В люке появилась лохматая голова.

– Вы выскочили как черт из коробочки!

Жанна бросила на него взгляд, полный ненависти. В какую глупую ситуацию она попала! Шею чуть не вывихнула, а главное – уронила собственное достоинство. А ему хоть бы хны!

– Кто вы такой, черт возьми?

Ответом ей было оскорбительное молчание. Черноволосая голова просто-напросто скрылась из виду.

– Что вы делаете? – крикнула Жанна. В голосе ее звучали одновременно гнев и отчаяние.

Голова возникла снова. Незнакомец как раз натягивал на себя темно-синюю рыбацкую фуфайку.

– Одеваюсь, разумеется, – ответил он с легкой укоризной. – Я спущусь через минуту. А может, вы подниметесь сюда?

– Естественно, нет. – Жанна поплотнее запахнула ворот ночной рубашки. Теперь, немного поостыв, она почувствовала, что оказалась в весьма дурацком положении. К тому же ей было очень холодно. – Ладно. Я буду ждать вас внизу, в гостиной, через пять минут.

Не помня себя от ярости, Жанна спустилась по лестнице, подобрав на ходу молоток. К счастью, он не повредил перил, а просто врезался в стену. Дрожащими руками Жанна судорожно пыталась натянуть на себя одежду. Горло перехватил спазм, лицо горело, зубы стучали, как в лихорадке. Она была вне себя от гнева. Дом, этот маленький дом. Она-то думала, что он действительно принадлежит ей. Чего же стоят все эти документы и мозоли, набитые на руках? Сколько времени незнакомец слонялся здесь без ее ведома? Жанна вздрогнула. Он должен появиться с минуты на минуту.

Она настежь распахнула ставни, чтобы в случае чего ее крик услышали на улице.

– Доброе утро.

Жанна резко обернулась. Незнакомец прокрался в гостиную тихо, как кошка. Его по-прежнему босые ноги казались очень белыми на темном дощатом полу. Она поспешно отвела глаза. Нет, он не джентльмен. Это совершенно ясно. И с легким удовлетворением Жанна отметила, что никогда еще не видела такого урода. Голова – и так не маленькая – выглядела еще больше из-за пышной копны угольно-черных волос. Плечи – широкие и мощные.

Крупный нос с забавно вздернутым кончиком. Черные густые брови, похожие на гусениц. Крупный, сурово сжатый рот. Если б не пронзительно-синие глаза и не белоснежная кожа, его внешность можно было счесть почти гротескной. Чем-то он напоминал гнома.

– Ну-с… – Незнакомец, нахмурившись, оглядел комнату. Его по-хозяйски спокойный вид окончательно взбесил Жанну. – Господи, во что вы превратили гостиную миссис Джарвис?

– Я вас не понимаю, – ледяным тоном ответила она, чувствуя, что ведет себя слишком скованно и неестественно, как викторианская дама с кукольным напудренным лицом. В памяти всплыли смутные воспоминания. Кажется, этот чиновник из муниципалитета что-то говорил… но что именно? – Теперь я здесь живу.

– Вижу, – произнес мужчина медленно, как иностранец, с трудом подбирающий слова на чужом для него языке.

Только сейчас Жанна обратила внимание на его голос – глухой, мягкий баритон, напомнивший ей черный бархат, переливающийся под лучами солнца. Этот голос, совершенно не соответствующий облику незнакомца, заставлял ее душу трепетать. Жанна даже плохо понимала, о чем, собственно, он говорит.

– Значит… – Мужчина улыбнулся, но не губами, а глазами и голосом. Интересный трюк! И как это у него получается, удивилась Жанна. – Значит, вы моя новая домовладелица.

Миссис Джарвис… Чиновник сказал, что старая леди два года назад сдала верхний этаж, но потом переехала в дом для престарелых, в то время как ее собственное жилище стало разрушаться на глазах. Миссис Джарвис очень беспокоилась о своем жильце… Хотя вроде бы речь шла о женщине. Да, о женщине по имени Диана. Неуловимая, призрачная Диана: она исчезла бесследно, никто не мог ее найти. Казалось, она существует только в фантазиях пожилой дамы.

– Я вовсе не ваша домовладелица, – с достоинством возразила Жанна. Никакого попустительства. Она свои права знает.

Незнакомец молча посмотрел на нее. Он не разглядывал Жанну, нет, а просто смотрел – спокойно и пристально. И она вдруг вспомнила о своих всклокоченных волосах, заспанном неумытом лице и плачевном состоянии одежды.

– По-моему, здесь хватит места нам обоим.

О, этот голос! Ни намека на сарказм. Теплый, бархатистый и сладкий, как мед.

– Не в этом дело, – возразила Жанна. Ее-то голос – резкий и тоненький, звучал куда хуже. И вообще ей не нравилось играть роль мелочной, расчетливой зануды.

– Неужели? – И незнакомец широко и открыто, во весь рот, улыбнулся. Англичане так не улыбаются.

– Дело в том… – Глядя на эту очаровательную детскую улыбку, преобразившую его лицо, Жанна едва не позабыла, что хотела сказать. – Дело в том, что вы не имеете права здесь находиться.

Она запнулась, чувствуя, что разговаривает, в точности как чиновник из муниципалитета.

– О, какая жестокая, бессердечная женщина, – жалобно заныл незнакомец, а в глазах его блеснул озорной огонек. – Не то что миссис Джарвис.

«Он издевается надо мной», – подумала Жанна, вдруг почувствовав свою беспомощность.

– Не стоит прикрываться именем миссис Джарвис, – заявила Жанна, пытаясь овладеть голосом. – Я знаю, где она живет, и могу навести о вас справки в любую минуту.

– Я тоже знаю, – слегка удивленно ответил он. – Мы виделись на прошлой неделе.

– В доме для престарелых?

– А где же еще в ее-то возрасте? – Голос звучал на удивление мягко.

– О…

В голове у Жанны царила полная сумятица. Как плохо все обернулось! Хуже некуда. И почему она никогда не слышала об этом человеке? Почему никто не предупредил ее?

– Конечно, вы можете навести обо мне справки, если хотите. Меня зовут Дион. Дион Мэллой. – Он протянул руку.

Жанна, все еще не пришедшая в себя, машинально пожала ее. Рука была очень теплая.

– Жанна Браун.

Она чувствовала, как свинцовая тяжесть давит ей на сердце. Диана, Дион – тут легко допустить ошибку. Жанна смотрела на нежданного гостя, страстно желая, чтобы он исчез так же внезапно, как и объявился. Да, проблема. Лучше бы он был бродягой, вором или даже психом, сбежавшим из больницы. Словом, кем угодно, только не квартиросъемщиком миссис Джарвис. Господи, и что же теперь делать?

– Рад, что мы наконец-то познакомились, – улыбнулся Дион. – Я много раз прогуливался по этому переулку ночью и гадал: что это за красавица сидит в подвале одна-одинешенька?

– Вы говорите о Джули. Но не стоит обольщаться: она уехала в Нью-Йорк.

Дион хотел было сказать что-то, но раздумал.

– Пусть будет так. – Он отвернулся от Жанны и выглянул в окошко. – Так вот откуда течет!

Сначала она не поняла, что он имел в виду. Но Дион похлопал рукой по трубам, и в душе ее шевельнулась слабая надежда.

– Понятия не имею. А вы… вы, случайно, не разбираетесь в водопроводных трубах? – спросила Жанна так робко и деликатно, словно врывалась в святая святых незваного гостя. Но ведь для нее это был вопрос жизни или смерти!

Он медленно пожал плечами.

– А что тут сложного? Вода должна куда-то втекать и откуда-то вытекать. В общих чертах это выглядит так. – Дион отошел от окна. – Но мне нужно вникнуть поглубже, разумеется. Сейчас вода течет по желобу на крыше и оттуда просачивается на стены. Это плохо: кирпичи, видите ли, влагу не любят.

Жанна смотрела на него во все глаза. В одно мгновение Дион стал для нее самым необходимым человеком на свете. Она обрадовалась, как будто нашла золотоносную жилу.

– Мне нравится ваше отношение к дому, – продолжал он, утвердительно кивнув. – Да, я одобряю это.

– В таком случае… вы поможете мне? Сначала я думала, что справлюсь сама, но… – Наверное, на лице Жанны отразилось неподдельное отчаяние, потому что Дион сразу посерьезнел.

– Что – одному не страшно, а двоим веселее?

– Может быть, и так, – согласилась Жанна, хотя ей совсем не нравилось, как он это произнес. – Полагаю, это в наших общих интересах.

Дион медленно окинул ее взглядом, поразмыслил немного и, видимо, принял какое-то решение.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

И вдруг зевнул – во весь рот, не стыдясь, как животное. Потом сладко потянулся и зашагал вниз по лестнице.

– Куда же вы? – в панике воскликнула Жанна. А что, если он исчезнет навсегда?

– Иду спать, – с улыбкой ответил Дион. – Я думаю, люк лучше оставить открытым… на всякий случай. Не возражаете? Я прохожу сюда сверху, через соседний дом. Крыша знавала и лучшие деньки, но лестница в отличном состоянии. А уж пробраться с одного чердака на другой – деле нехитрое, нужно только перешагнуть через стену.

– Перешагнуть? – ужаснулась Жанна. – Вы имеете в виду, что…

У нее сорвался голос. Впрочем, можно было и не договаривать. В восемнадцатом веке кирпич стоил дорого. Нетрудно понять ход мыслей архитектора, решившего, что для чердака вполне сойдет и низенькая перегородка.

Дион торжественно кивнул. Жанна вздохнула. У этих маленьких домиков, прилепившихся друг к другу, даже стены общие.

Дион продолжал спускаться по лестнице.

– Подождите! – крикнула Жанна, перегнувшись через перила. Пока он не ушел, надо выяснить еще одну вещь. – Если вы хотите опять улечься спать, то, ради Бога, объясните, зачем было вставать в пять утра? Чем вы занимались?

– Ничем, абсолютно ничем. – Дион улыбнулся весьма загадочно. На лице, заросшем трехдневной иссиня-черной щетиной, блеснули белоснежные зубы. – Просто встречал рассвет.

Через неделю Жанна поняла, что поступила правильно. Дион Мэллой умел работать. Конечно, он был ужасно уродлив (и как только его зеркало выдерживает?), но зато одним движением сгибал медные трубы. Пытаясь починить плинтус, Жанна сломала три зубчика у пилы, а у Диона и эта работа спорилась.

Работал он, не щадя ни сил, ни времени, и с такой увлеченностью, что Жанна была просто поражена. Потерпев неудачу, Дион никогда не злился и не впадал в отчаяние. Он просто откладывал инструменты и исчезал куда-то на полчаса. А после его возвращения проблема каким-то чудесным образом решалась сама собой. Казалось, дом был живым существом и обладал способностью к самоизлечению. Грязь и тяжелая работа не пугали Диона. Пачкая одежду, сам он ухитрялся оставаться чистым.

Жанна немного побаивалась его, как будто Дион и в самом деле был гномом.

Да, настоящий урод. Рисуя план отопительной системы, Дион случайно отвел карандашом непослушную прядь, и ее изумленному взору предстало ухо – идеальной формы, маленькое и плотно прижатое к черепу, но странно заостренное наверху, как у зверя. У Жанны возникло нелепое желание погладить его, как если бы это был зверек, и проверить, настоящее оно или сделано из воска. Дион наверняка не стал бы возражать, но она вовремя себя остановила.

Жанну пугали и era волосы: уж слишком они густые, косматые… в общем, их чересчур много. И какой контраст между черными волосами и белой кожей! Два верхних передних зуба слегка перекрывали друг друга, и в его широкой улыбке было что-то дьявольское. Двигался Дион совершенно бесшумно, и его появление веяно заставало Жанну врасплох. Зато… руки и ноги не уступали по красоте мраморной статуе, а все движения были легкими, можно сказать, воздушными. Их естественной грации позавидовала бы любая женщина.

Вот и все, что могла бы сказать о нем Жанна. Чем Дион зарабатывает на жизнь, откуда приехал, как проводит время, оставалось для нее тайной.

– А как же вы обходитесь без… ну, вы же понимаете?

Жанна указала на блестящую медную трубу. Дион в отличие от нее не посещал шаткого сарайчика в саду, предназначенного для вполне определенных целей. Конечно, вопрос имел сугубо интимный характер, но привычки своего соседа Жанна знала хорошо – в точности как заботливая жена.

Дион посмотрел на нее и загадочно улыбнулся, скривив рот. Гвозди, зажатые в зубах, воинственно торчали.

– Самодисциплина.

Этим Жанне и пришлось довольствоваться. Постепенно их отношения наладились. Целыми днями они работали бок о бок, да и по ночам их разделяли лишь тонкие стены. Вот почему было жизненно важно не мешать друг другу. Если Жанна хотела увидеть Диона в неурочное время, она карабкалась по лестнице полуразрушенного дома, примыкавшего к своему соседу, огибая дыры в дощатом полу с помощью предупредительных знаков, которые Дион нарисовал на стенах мелком. Но никогда не заходила на чердак. Если Диону нужно было связаться с ней, он прикреплял записку к нижней стороне люка. А в тех случаях, когда его нельзя было беспокоить, оставлял загадочное послание: «Уехал на скачки». И это случалось довольно часто, хотя Жанна подозревала, что скачки происходили дома. Стоило немного напрячь слух, и она слышала приглушенный женский смех и тихие вскрики. А порой случайно видела посетителей, поднимавшихся по прогнившим ступеням, следуя указателям на стенах. Обычно это были девушки, иногда сразу несколько. Жанна старалась не слишком удивляться, но однажды, после особенно большого наплыва гостей, отважилась спросить:

– И как это у вас получается?

– Что именно? – поинтересовался он с самым невинным выражением лица.

– Ну… с этими девушками.

– Вас интересует, чем их может привлекать такое страшилище, как я? – Дион рассмеялся. – Да будет вам известно: я их не зову. Они сами приходят. Полагаю, причиной тому мое секретное оружие. – Он дерзко улыбнулся. – О нем идет молва. А любопытство – великое дело.

– Ваше секретное оружие? – У Жанны вспыхнули щеки.

– Конечно, я имею в виду лестницу.

Жанна прикусила губу.

– Какая женщина устоит перед вызовом? Впрочем, вам это лучше известно.

Жанна вовсе не была уверена, что разбирается в женском характере. Да еще этот пошловатый тон, каким мужчины разговаривают между собой. Он задел ее. А странно. Ведь она всю жизнь мечтала иметь в качестве друга некое бесполое существо. Но теперь это почему-то не доставляло радости. Интересно, как относится к ней Дион? Кто она для него? Домохозяйка, работодатель, деловой партнер? И то, и другое, и третье звучит вполне благопристойно, но несколько скучно.

– И что же… женщины прямо-таки падают к вашим ногам?

– О нет! – Дион встал, недвусмысленно показывая, что хочет закончить разговор. – Это я опускаюсь перед ними на колени.

И он исчез. Получилось очень эффектно – как в театре.

После этого Жанна не видела его целых две недели. К тому времени, когда Дион объявился, она уже была в такой панике, что дала себе зарок впредь не задавать ему никаких вопросов. Но поток хихикающих девиц с блестящими глазами заметно уменьшился и вскоре превратился в тоненькую струйку.

И вот в один прекрасный день с чердака донесся крик. Жанна испуганно метнулась к лестнице. Но нет, ничего страшного не случилось. Дион сиял от радостного возбуждения:

– Посмотрите, что я нашел!

На тарелке лежало нечто странное: продолговатый с усиками стручок, переливающийся сине-зелеными и кроваво-черными цветами.

– Что это? – Жанна взирала на содержимое тарелки с любопытством и легким отвращением. Никогда прежде она не видела такой странной, почти неземной красоты.

– Красный перец. – В голосе Диона слышалось глубочайшее удовлетворение. – Я оставил его под кроватью и забыл. Вы когда-нибудь встречали подобную красоту?

Жанна протянула ему тарелку, и в тот же миг бледно-зеленое облако окутало ее лицо, а в нос ударил пряный запах влажной земли. Она молчала, не зная, что сказать. Но Дион, захваченный собственными эмоциями, ничего не заметил.

– В наши дни такое увидишь не часто, – продолжал он, бережно приподняв перец, словно стручок был сделан из тончайшего стекла. – А еще говорят, будто нет жизни после смерти!

Дион исчез за дверцей люка, а Жанна долго еще стояла не двигаясь, и фосфоресцирующая пыльца кружилась в воздухе и падала ей на голову, как манна небесная…

Но даже Дион не мог избавить Жанну от счетов, предъявленных Марлоном и Джерри. И вот настал роковой день. День подсчетов. Как ни складывай цифры, сумма получалась одна и та же. Около двух тысяч фунтов. А до истечения срока оплаты оставалось тридцать дней.

Если бы Джули была здесь! Одна ее улыбка – и проблема перестала бы существовать. В голове Жанны вихрем проносились самые безумные планы. Джули не звонила и не писала, но что, если попробовать узнать, где она остановилась? Джули поможет. Джули сразу же даст деньги, тут и сомневаться не приходится. Если… У Жанны упало сердце. Если у нее есть деньги. Но скорее всего их нет, потому что она мотовка, а кроме того, уже который месяц занята репетициями и ничего не зарабатывает.

Осталось всего тридцать дней. Жанна в отчаянии сжала кулаки. Она готова была отдать последнюю каплю крови за свой дом. Но наступили времена, когда кровь, пот и слезы не могли заменить звонкой монеты. О, если б найти какого-нибудь южноамериканского миллионера! Из коридора раздался ленивый голос Диона:

– Жанна Браун. К вам пришли.

– Меня нет.

Сейчас ей не до гостей.

Послышалось невнятное бормотание. Дион, очевидно, высунулся из окна и разговаривал с человеком, стоявшим внизу, в переулке.

– Он просит вас быть умной девочкой и приглашает на ленч, – насмешливо крикнул Дион.

Жанна вздохнула. Все понятно. Очередной поклонник Джули, явно занимающий одно из последних мест в списке, раз он до сих пор не знает, что птичка упорхнула.

– Хорошо, иду.

Надо преподнести неприятную новость помягче. Жанне было неприятно видеть расстроенные лица мужчин. Она выглянула в окно. В переулке стоял серебристо-серый «бентли» – невысокая изящная машина. А рядом – шофер в зеленой ливрее.

– Извините, но Джули здесь нет. Честное слово.

Задняя дверца распахнулась, и из нее вылез мужчина. Он задрал голову вверх, и у Жанны перехватило дыхание. Невозможно не узнать эти светлые волосы и точеный профиль. Грей не успел сказать ни слова, но все вокруг мгновенно преобразилось. Да, появление такого человека на бирже вполне может вызвать колебания валютного курса.

– Грей, – нежно окликнула его Жанна и испугалась, поняв, что выдала себя. – Что вы здесь делаете?

– Жанна? Это вы?

Только сейчас она поняла, что ее трудно узнать в замызганной рабочей одежде. Но почему ее так тревожит то, как она выглядит? Какая разница?

– Я знаю, что вам неведомо чувство голода, но мне хочется пообедать.

Кажется, в его голосе звучит ирония? Жанна вспомнила шоколадный торт и покраснела до ушей. Но с тех пор она переменилась. Или нет?

– Будьте умницей, спускайтесь поскорее вниз! Я отвезу вас на ленч.

– Меня?

Опять у нее прорезался этот дурацкий голос, похожий на писк!

– А кого же еще? – отозвался Грей. Нетерпеливо, но по-прежнему безупречно вежливо. – Вы сейчас свободны?

Жанна лишилась дара речи. Поехать на ленч… с Греем? Невозможно. Немыслимо. Но, судя по выражению его лица, Грей не потерпит отказа. К отказам он явно не привык. Жанна отчаянно пыталась вспомнить, какие отговорки придумывала в таких случаях Джули. Бесполезно! Все они срабатывали только по телефону. Стоять лицом к лицу с человеком – это совершенно другое дело. Неожиданно для себя она подумала, что солнце уже не такое жаркое. Приближается осень – и очень быстро: дни так и летят один за другим. Лето промелькнуло совсем незаметно. В воздухе пахло свежестью… И здесь, в ее переулке, стоял Грей.

– Я спущусь через минуту. – Джули часто произносила эти слова, и теперь они автоматически слетели у Жанны с языка.

Она в смятении нырнула обратно в комнату, стукнувшись головой об оконную раму. Когда искры, поплывшие перед глазами, погасли, она увидела Диона, поджидавшего ее на лестничной площадке.

– Ну, кажется, кое-кто нуждается в моих пометках мелком, – насмешливо заметил он, устремив на Жанну свой ясный взор.

Но она его не слышала, голова была занята другим:

– Что мне надеть, Господи Боже мой?!

Дион оглядел ее с головы до ног.

– Идите как есть. Вы мне нравитесь.

– Но это невозможно! – взвыла она, посмотрев на свои заляпанные краской брюки и пуловер, весь в известке.

– Очень экстравагантно и вам идет, – уверял Дион с невинным видом, но в глазах его плясали чертики.

Жанна покачала головой. Ей не до шуток, неужели он не понимает? Сегодня самый важный день в ее жизни. И впервые за долгие годы ей не все равно, во что она будет одета.

– Ну, если вам не нравится… – улыбнулся Дион, несколько смягчившись. – Почему бы не переодеться? Надо чувствовать себя комфортно. А вашего приятеля предоставьте мне, я его развлеку.

Жанна посмотрела на Диона с сомнением. Мысль о том, что он будет разговаривать с Греем, мягко говоря, не слишком ее радовала. Что бы там они друг о друге ни подумали, ясно одно: беседовать им вовсе не обязательно. И без того проблем хватает.

– Не надо, все в порядке. Я долго не задержусь. Вы просто… последите за ним. Чтобы он не уехал.

Жанна помчалась наверх, в свою спальню. Хоть бы Грей дождался ее. Или пусть уезжает? Она не знала, что лучше. Поиски какого-нибудь изысканного, элегантного платья, достойного спутницы Грея, ни к чему не привели. Легче найти живого единорога. У нее нет и никогда не было ничего подобного. Глядя в потолок, Жанна пыталась вспомнить, что надевала Джули, когда отправлялась на ленч. Ее-то ведь приглашали непрерывно! Но и это не помогло. Джули была слишком красива, чтобы кто-то обращал внимание на ее наряды. Она могла одеться бог знает как, и все бы решили, что это последний крик моды.

Время бежало. Жанна с ужасом ожидала, что вот-вот раздастся голос Диона, приглашающего Грея и шофера (какой ужас! конечно, он позовет и шофера) в их пыльную гостиную на чашку угольно-черного чаю. Нет, она не допустит этого. От такого чая внутренности могут сгореть, а Дион, ко всему прочему, способен попотчевать гостей и своими песнями…

Жанну охватило отчаяние, и вдруг ее взгляд упал на полиэтиленовые мешки, в которых лежала оставленная Джули одежда. Она разорвала один из них и вытащила первое, что попалось под руку: накрахмаленное хлопчатобумажное платье, бело-синее, как тельняшка, с белым квадратным воротником. Оно оказалось слишком длинным и широким, поэтому Жанна заложила лишнюю материю в складки и потуже затянула пояс. К счастью, ее собственные темно-синие туфли отлично гармонировали с этим нарядом. Раскрасневшись от радости, Жанна побежала вниз по лестнице, звонко стуча каблучками, на ходу приглаживая волосы…

– О нет!

Дион всполошился, услышав ее испуганный крик, и помчался, перепрыгивая через две ступеньки.

– Ну, ну… – успокаивающе протянул он. – Что случилось?

– Мои волосы! – Жанна вытянула длинную прядь. – Посмотрите!

Действительно, холодная вода и штукатурка сделали волосы похожими на колючую проволоку. Жанна – уже в который раз! – порадовалась, что у нее в доме нет зеркала.

– Об этом не беспокойтесь. – Дион осторожно разжал ее руку и окинул Жанну критическим взглядом. Слегка одернул воротник; ловко, едва касаясь, поправил складки на талии – точь-в-точь как конюх, поправляющий сбрую на любимой лошадке перед ответственными скачками. – Вот! – Он снял с шеи красный шелковый шарф с очень симпатичным рисунком, состоявшим из крапинок, завитков и крошечных женских головок. – Подлинный Мэллой, – отрекомендовал Дион, накрывая шарфом предательские волосы Жанны и завязывая его аккуратным узлом на затылке.

От шарфа исходил мускусный, чуть сладковатый запах. Дион отступил назад, одобрительно кивнул – и улыбнулся так тепло, что у Жанны сразу стало легче на душе. Приободрившись немного, она бегом спустилась по лестнице.

Грей усадил ее на заднее сиденье «бентли», размером с небольшой диван, и только тогда Жанна поняла, что имел в виду Дион, говоря о мелках. Хорошо, что в машине царил полумрак.

Автомобиль плавно заскользил по булыжной мостовой, а Жанна все никак не могла поверить, что это она, одетая в платье Джули, сидит рядом с Греем, кузеном своей подруги. Если бы можно было позаимствовать у Джули и ее очарование! Ум Жанны будто парализовало, она не смела выдавить из себя ни слова.

– Вы изменились, – раздался ровный, бесстрастный голос Грея.

Жанна съежилась. Он как будто пытался заглянуть в самые тайны ее души. Она чувствовала себя неловко в чужом платье, хотя впервые за долгие годы ей нравилось быть хорошо одетой. Пожалуй, Грей прав. Полгода назад, до встречи с Джули, она не сумела бы принять его приглашение на ленч, принарядиться и сесть в машину. Это было бы настоящей пыткой. Есть на публике или, наоборот, не есть – и тем самым привлекать внимание окружающих… От одной мысли об этом Жанна умерла бы со страху. Но за последние месяцы столько всего произошло!

Во-первых, дом – единственное место, которое она действительно считала своим домом. Во-вторых, Джули – ее первая подруга. Даже Дион по-своему помог ей. Мысленно возвращаясь в недалекое прошлое, Жанна с удивлением поняла, что их совместные трапезы проходили просто и естественно, не оставляя следа в ее сознании. Они закусывали на ходу, не отрываясь от своих чертежей: то сандвичи, то чашка кофе. Это воспринималось как часть работы, своего рода заправка топливом. С Греем все будет иначе. Это выход в свет, особое, исключительное событие. Жанна сцепила руки на коленях. Ей так хотелось, чтобы ленч прошел хорошо и обитателю Дина не пришлось краснеть за нее! Слава Богу, на этот раз она по крайней мере нормально одета.

– Какое очаровательное платье, – заметил Грей.

Жанна вспыхнула. Разумеется, он говорил не о ней самой, а только о платье. А вдруг – о ужас! – Грей видел в нем Джули? Румянец на щеках Жанны стал багровым.

– Благодарю вас.

Если не уверена в себе, много не болтай. Нельзя забывать этого мудрого правила. Наконец она отважилась украдкой взглянуть на Грея. На его губах блуждала легкая улыбка. Наверное, ее ответ прозвучал слишком чопорно или провинциально. У Джули получилось бы лучше. Стоит перекинуться с ней одной-двумя фразами, и кажется, будто вы знакомы всю жизнь.

Жанна прикусила губу. Надо постараться сделать все как можно лучше. Обязательно. Она сконцентрировалась, пытаясь запомнить, вобрать в себя каждую мелочь, чтобы потом, лежа на своей раскладушке, спокойно прокрутить в памяти. Костюм Грея, янтарный блеск кожаного сиденья, гудение мотора, едва заметный свежий аромат одеколона и странное ощущение пустоты в собственном желудке. Жанна поджала пальцы ног. Если будут деньги, она немедленно пойдет и купит себе новые туфли. Может быть, белые. Вызывающие, экстравагантные, греховные белые туфли.

– Где вы хотите пообедать?

От ужаса глаза у Жанны стали совершенно круглыми. Новое испытание. Но она к нему не готова. Джули могла сказать: "В «Макдоналдсе», – и ее ответ сочли бы остроумным. В устах Жанны такая фраза прозвучала бы как шутка дурного тона или даже оскорбление.

Она лихорадочно пыталась что-то придумать. Надо было внимательнее слушать Джули, когда она рассказывала о своих походах в рестораны, постараться запомнить все эти странные и непонятные иностранные названия. А сейчас… сумеет ли она правильно воспроизвести хоть одно из них?

– Э… как насчет «Клэриджа»?

Уж это название ей не забыть никогда! Краешком глаза Жанна заметила, что Грей вовсе не шокирован и не разочарован, но, похоже, весьма удивлен.

– Боюсь, мы уже не успеем заказать места. Но, если. хотите, можно попробовать. – В его взгляде мелькнуло недоумение. Казалось, он никак не мог решить, что же представляет собой его спутница.

– О нет. – Она поспешила отказаться от своего предложения. – Я полагаюсь на ваш выбор. Еще одна уловка Джули, и очень полезная!

– Давайте поедем в «Тейт», вы не против?

Жанне, которая приготовилась выбирать блюда в меню, а не созерцать произведения искусства, с трудом удалось скрыть свое удивление. Она храбро кивнула, хотя мысль о том, что придется ходить по галерее с Греем, преисполнила ее ужасом. Он наверняка прекрасно разбирается в живописи. Откинувшись на кожаную спинку, Жанна пыталась воскресить в памяти все, что знала о Браке, но никак не могла сосредоточиться.

Когда они подъехали к галерее, Жанна уже жалела, что приняла это приглашение. Широкая, залитая солнцем лестница, выходящая на Темзу, показалась ей чересчур короткой, а полутемный холл напомнил о средневековых камерах пыток. Она смиренно плелась за Греем по бесконечным коридорам. Ее замешательство возрастало с каждой минутой. Он шел быстро и лишь изредка удостаивал беглым взглядом какую-нибудь картину. Может, это был Пикассо? Жанна с тревогой посмотрела на своего спутника. А вдруг он любит художников, о которых она и не слышала?

Грей, очевидно, заметив ее недоумение, неожиданно остановился.

– Хотите взглянуть на картины?

Жанна видела, как нервно он озирается по сторонам. Еще один вопрос, в котором таится подвох. Она любила живопись, очень любила, но сейчас ей было не до того. К тому же Жанна боялась, что выберет художника, который не нравится Грею. А может, в конце концов честность – лучшая политика?

– Нет. – И, спохватившись, добавила:

– Спасибо.

– Вот и прекрасно! – Лицо Грея озарилось широкой улыбкой. – Искусство – как портвейн: чем старее, тем лучше.

Жанна вздохнула с облегчением. Ей следовало бы самой понять, что Грей и современная живопись – вещи несовместимые; хорошо еще, что не сболтнула никакой глупости. Жанна отвела взгляд от картины, которая всего пять минут назад поразила ее великолепием красок. Теперь она уже казалась вульгарной и написанной небрежно, кое-как.

Но если Грею не нравится современное искусство, зачем он привез ее сюда? Эта загадка решилась, когда они спустились по лестнице. Впервые в жизни Жанна обрадовалась при виде хрустальных бокалов и белых скатертей. Ресторан. Какое очаровательное место! Черные столы и стулья аккуратно расставлены между гладкими белыми колоннами. На стенах зелено-голубые фрески: безоблачное летнее небо, пышная листва деревьев, охотники на лошадях и стая гончих.

– В поисках редких мясных блюд, – с улыбкой заметил Грей, усаживая Жанну на стул. – Чем-то они похожи на нас, не правда ли?

Взглянув на меню, Жанна сразу поняла, чем объяснялся его выбор. Живопись была современная, зато меню состояло из старинных, изысканных блюд, в том числе великолепного паштета, в котором темные слои куриной печенки чередовались с белым мясом.

– Это блюдо приготовлено не совсем правильно, – мрачно заявил Грей. – Согласно подлинному средневековому рецепту, который хранится в Британском музее, оно должно быть более пряным. Но в наш век замороженных продуктов…

Жанна уловила в голосе своего спутника нотки самого искреннего сожаления. А еще меню включало филе каплуна, свернутое в рулет, обсыпанное черносливом и залитое острым лимонным соусом; телячьи почки по-флорентийски – излюбленное кушанье при дворе Елизаветы I; и торт, приготовленный по уникальному рецепту, – экстравагантная смесь бисквита, миндального печенья, пропитанного вишневым соком, апельсиновой цедры с имбирем и корицей, консервированной красной смородины и малины. А сверху – винное желе и крошечные тарталетки с кремом.

– Это рецепт жены Оливера Кромвеля, – пояснил Грей.

Блюдо отнюдь не пуританское! Что уж говорить о «гранд-салате», который заказала Жанна! Изюм, миндальные орехи, мелко нарубленное куриное мясо, креветки, осетрина, а вдобавок – маринованные огурчики, оливки и дольки лимона. Изысканное кушанье, буквально нашпигованное калориями, даже если отказаться от соуса.

Но в компании Грея Жанна могла обуздать себя. Она ела не торопясь, смакуя. Это было так восхитительно, что у нее не возникало желания поскорее насытиться. И вместе с тем процесс поглощения пищи не захватил ее целиком: уж слишком много «отвлекающих факторов» было вокруг. Другие посетители, красивый интерьер, стены, расписанные так умело, что казалось, будто сидишь на открытом воздухе под итальянским небом… Но главное, конечно, Грей. Редчайшее из редких блюд. «Смотреть бы на него вот так всю жизнь», – думала девушка…

Жанна училась держаться в обществе, наблюдая за Греем. Его движения были такими изящными и уверенными! А может, все это сон? Чудесный сон – один из тех, о которых хочется сказать: пусть длится вечно. Она не верила, что в самом деле сидит здесь, болтает и ест как ни в чем не бывало. Можно подумать, ее каждый день приглашают на ленч! Она старалась следить за собой: сидеть прямо, жевать не слишком быстро, но и не слишком медленно, правильно пользоваться столовыми приборами. Жанна так давно не была в ресторане, что ощущала себя пещерным человеком, который вдруг вышел на свет Божий. Грей изучал ее, она это видела. Глупое ребячество, но Жанне страстно хотелось, чтобы кто-нибудь увидел их вместе и сделал определенные выводы. Неверные выводы.

Ибо после кофе выяснилось, что Грей просто-напросто собирался поговорить с ней о Джули.

Жанна изо всех сил старалась побороть огорчение, не портить последние минуты их встречи.

– Стало быть, вы тоже не знаете, где Джули?

Жанна покачала головой, подумав, что в Лондоне, наверное, тысячи людей каждый день задают друг другу подобные вопросы: «Где Джули? Как она? Что делает? Вернется ли она?» Джули являлась предметом страстного, чуть ли не ритуального интереса, вроде первой весенней кукушки.

– Я думала, она напишет, но… – Жанне хотелось как-то оправдать подругу. – Наверное, Джули очень занята.

– Письма – ее слабое место, – озабоченно заметил Грей и покачал головой. – Придется жениться на ней в ближайшее время, хотя бы для того, чтобы она сидела на одном месте.

Жанна хорошо его понимала. Она и сама любила преемственность, традиции. Таковы все англичане. Но даже Грей не имеет права порицать Джули.

– Она не виновата. Просто… все ее любят. У Джули много друзей.

– Вот именно. Слишком много друзей – и ни одного стоящего. – Грей задумчиво посмотрел на Жанну. – Кроме вас, разумеется.

Что это – комплимент или просто дань вежливости? Кто знает?

– И вообще… – Как властно звучит его голос, четко артикулирующий каждое слово! – Нравиться – это не главная цель нашего существования.

Внезапно он подозвал официанта и попросил счет. Жанна приуныла. Ей не хотелось подниматься из-за стола. Не хотелось расставаться со своей прекрасной мечтой.

Но на этом их свидание не закончилось. Грей, как ни странно, явно нуждался в ее обществе. Возможно, потому что оба они знали Джули и теперь, когда она уехала, Грей чувствовал себя одиноким.

Эта мысль так поразила Жанну, что она надолго погрузилась в молчание. По счастью, Грей ничего не заметил.

Он предложил Жанне посетить аукцион на Пиккадилли. Грея заинтересовала коллекция живописи восемнадцатого века. Сумма, которую он предложил, поразила Жанну. Несколько полотен плохо сохранились и требовали реставрации, другие были откровенно слабыми, какая-то детская мазня. Ее горячность вызвала у Грея улыбку.

– Это старинные картины – вот в чем их главная ценность, – объяснил Грей.

– Я не повесила бы их в своем доме, – выпалила Жанна и тут же устыдилась, сообразив, что большинство картин наверняка стоят дороже, чем ее №3.

Грей улыбнулся:

– И все же, если бы я предложил вам купить одну, какую из них вы бы выбрали?

Жанна с сомнением огляделась, но долго выбирать ей не пришлось. Только одну картину она могла бы повесить у себя. Очень маленькую, совсем простую, даже наивную, изображавшую крохотную коричневую птичку в гнезде. Грей рассмеялся. Жанна покраснела: возможно, картина не имеет никакой ценности, но она ей нравится.

– У вас хороший глаз, – констатировал Грей. – Эти двадцать квадратных дюймов холста тянут тысяч на пятнадцать фунтов.

Жанна удивленно захлопала глазами. Грей оставил несколько заявок. Он явно был здесь своим человеком и часто принимал участие в торгах.

Наконец Грей проводил ее к машине, и Жанне вдруг страстно захотелось показать ему свой №3 – не в теперешнем его состоянии, а таким, каким он представал в ее мечтах, во всем его первозданном великолепии. Она должна воплотить свои фантазии в жизнь, тогда не только она, но и Грей, и все другие люди тоже будут восхищаться ее детищем и поймут, что значит для нее дом на Роуз-Элли. Ведь сумела же она, Жанна, понять назначение Дина. Но дело не только в этом. Быть может, Грей, увидев, как преобразился №3, оценит по достоинству и ее самое, почувствует, что за серенькой внешностью скрывается чистое золото души.

– До свидания. – Грей с улыбкой пожал Жанне руку. Его пальцы были сильными и прохладными.

А в голове у Жанны уже прокручивались воспоминания об их встрече. Казалось, целая жизнь уместилась в несколько коротких часов, приобретен огромный опыт. Она чувствовала себя совершенно измотанной, но внутри все бурлило от радости. Как в полусне она уселась в машину и отправилась домой. Жанна пыталась и не могла привести в порядок свои мысли. Перед ее глазами стоял Грей: вот он повернул голову, слабый луч октябрьского солнца упал на его волосы… как красиво оттеняет цвет его кожи ослепительно белая рубашка!

И вдруг ее осенило. Потрясенная, растерянная, Жанна потеряла представление о прошлом и будущем, вообще обо всем на свете. И о себе самой – изменившейся, обновленной. Ясно было одно: с ней произошло нечто, чего она не ждала и не хотела.

«Я влюбляюсь, – думала Жанна, еще не веря себе. Все ее мечты об одиночестве разлетелись в пух и прах. – Теперь-то я понимаю, что означает это слово. Но зачем? Он равнодушен камне и вряд ли вспомнит, что я существую на свете… И все-таки я влюбляюсь, безнадежно влюбляюсь в Грея, и это невозможно остановить – как невозможно остановить падение метеорита».

Глава 7

– А вы действительно умеете водить? – спросила Жанна, с тревогой взглянув на Диона, который лихо вклинился в поток машин, огибавших Гайд-парк.

– А что тут уметь? – легкомысленно ответил он. – Правда, если меня попросят предъявить права…

Жанна закрыла глаза и вжалась в сиденье так, словно от этого зависела ее жизнь. И зачем только она согласилась поехать? Нет, причины, разумеется, были – целая тысяча причин, но, возможно, все-таки стоило оставить «мини» на прежнем месте – около полицейского участка.

Однако Дион сказал, что у него есть план. Какой именно, он сообщить не пожелал, и теперь Жанна перебирала в уме самые невероятные варианты. А срок платежей по счетам неумолимо приближался, до него осталось всего десять дней.

– Хорошая машинка! – воскликнул Дион и на дикой скорости перестроился в правый ряд.

– Хотелось бы верить! – пробурчала Жанна, моля Бога, чтобы их не остановила полиция.

Дион высадил ее возле дома №3, но не стал глушить мотор. И не успела Жанна захлопнуть дверцу, как он умчался прочь. Наученная горьким опытом, Жанна уже не спрашивала, куда он отправляется и когда вернется. Поездка могла занять и десять минут, и десять дней.

Да, прошло десять дней. Без Диона они показались вечностью. Стоило Жанне приняться за работу, как она тут же сталкивалась с какой-нибудь сложной технической проблемой. Книги не помогали – требовался совет Диона. Он обладал редким даром упрощать даже самую сложную ситуацию. И дом словно опустел: Жанна не слышала привычных звуков – стука молотка и негромкого пения. Не сказать, чтобы она скучала по Диону, и все же через три дня, не выдержав мертвящего безмолвия, написала себе самой записку: «Уехал на скачки» – и приколола к дверце люка. Глупо, конечно, но ей стало немного легче.

Только с Дионом Жанна могла поговорить о Грее. Вместе со словами она выплескивала наружу свой страх, свои радости и смущение. Дион умел слушать – внимательно и с сочувствием. Он как будто даже радовался, что Жанна преодолела некую невидимую преграду.

– Все это совершенно естественно, – говорил он отеческим голосом.

Жанну удивляла такая реакция. Ей и в голову не приходило, что кто-то еще мог испытывать столь же сильные эмоции. Грей – особенный, необыкновенный человек.

– Да, красивый парень, настоящий принц, – соглашался Дион, но Жанна почему-то была уверена в том, что он ее поддразнивает.

Впрочем, это и неудивительно: рядом с Греем Дион явно проигрывал.

На десятый день, когда наступило время платить Марлону и Джерри, Дион все еще не возвращался. Жанна не решалась выйти из своей комнаты, боясь столкнуться лицом к лицу с рабочими. Кому из них первому открыть страшную правду? Джерри – мужчине средних лет, обремененному женой и пятью детьми? Или Марлону – молоденькому пареньку, обожавшему кожаные куртки с металлическими заклепками?

От горестных размышлений ее отвлек странный звук. То ли трель рожка, то ли швейцарский йодль^[13]. Жанна высунулась в окно. Внизу стоял Дион. На лице его сияла улыбка. А за его спиной в лучах осеннего солнца сверкали новенькая, красивая машина десяти футов в длину. Из окошка водителя торчал огромный змееобразный медный рожок.

«Мини». Что произошло с этой развалюхой? Не чуя под собой ног, Жанна выскочила на улицу. Потревоженные гудком, Марлон и Джерри тоже выползли из подвала.

Жанна лишилась дара речи, увидев, что Дион сотворил с «мини». На крыше и багажнике была изображена женщина с распущенными волосами. Она стояла (лежала?) подбоченившись и широко расставив ноги. Художник не упустил ни одной подробности женского тела. Прикрытое одеждой, оно тем не менее производило впечатление обнаженного. Какая женщина! Богиня, Валькирия. Все было при ней, даже с избытком. Настоящее буйство плоти – упругой, гладкой, нежной, как персик. Символ победы материи над духом. Но… свое дело неведомый художник сделал мастерски, в полном соответствии с канонами классической школы.

– Эй, приятель, твоя машина?

Не требовалось особой проницательности, чтобы угадать мысли Марлона по поводу «мини» и ее обладателя. Медленно, осторожно парень провел грязным пальцем по безупречной ноге гигантши. Выждав немного, Дион изобразил на лице глубочайшее сожаление:

– Извини, друг. Машина принадлежит леди.

Марлон с вожделением взглянул на Жанну и уже вполне по-хозяйски опустил руку на колено нарисованной красавицы.

– А вы не хотите ее продать?

Жанна открыла было рот, но Дион ловко вклинился в разговор, не позволив ей вымолвить ни слова.

– Ни за что. Это ведь произведение искусства, – ответил он с сочувственным и чуть ли не жалостливым выражением лица. – К тому же у тебя и денег не хватит.

– А что скажет сама леди?

Настойчивость Марлона возрастала с каждой минутой. Жанна, вконец растерявшись, переводила взгляд с одного мужчины на другого.

– Ну…

Дион едва заметно подмигнул ей левым глазом.

– Если вы готовы заплатить наличными…

Дион покачал головой:

– Вы совершаете ошибку, мисс Браун. Огромную ошибку. Стоимость машины, сделанной по особому заказу, будет возрастать с каждым днем. Второй такой не сыщешь.

«Так вот оно что, – подумала Жанна, не переставая изумляться. – Мы играем в твоей пьесе, и роли уже написаны». Дион слегка дернул головой; она мгновенно поняла намек.

– Займитесь этим сами, мистер Мэллой, – важно проговорила Жанна. Обнаженная Валькирия смотрела на происходящее плутоватым взглядом. – У меня есть другие дела.

Ретировавшись в дом, Жанна тут же прилипла к окошку на верхней лестничной площадке. Трое мужчин все еще стояли возле автомобиля – неподвижные, немногословные, с непроницаемыми, как у торговцев скотом, лицами. Наконец сделка состоялась. Деньги перекочевали из рук в руки (сколько – Жанна не сумела рассмотреть), и на лестнице раздались шаги Диона.

Не говоря ни слова, он сунул ей пачку грязных пятифунтовых банкнот. Пачка была толстая, но вряд ли там наберется больше нескольких сот фунтов. У Жанны заныло сердце. А Дион ведь так старался!

Увидев выражение ее лица, он громко расхохотался:

– Где счет?

Жанна, теряясь в догадках, отдала ему счет. Дион аккуратно разорвал его на четыре части и бросил в камин.

– Значит…

– Вот именно. – Он лучезарно улыбнулся. – Это не кража, а честная сделка. А деньги… – Дион указал на банкноты, которые Жанна держала в руке. – Это остаток, премия. Что-то вроде глазури на торте.

Жанна недоуменно покачала головой. Она еще не могла поверить в реальность происходящего. А внизу Джерри и Марлон продолжали любоваться машиной.

– Кто же это сделал?

– Я. – Дион улыбнулся. – Но это не лучшая моя работа.

Наконец-то Жанна прозрела. Так вот чем занимался Дион, сидя у себя на чердаке в компании полусгнившего перца! Теперь все понятно.

– Значит, вы художник?!

– Я рисую. – Голос Диона был серьезным, а взгляд – настороженным.

– Понятно.

А рабочие тем временем с превеликой осторожностью, будто имели дело с уникальным произведением искусства, открыли дверцу машины и забрались внутрь.

– Счастливчик наш Марлон! Ему приятно будет водить такой автомобиль.

– Марлон? – Глаза Диона снова смеялись. – Как бы не так! В конце концов мои ожидания оправдались: машину купил Джерри. Для своей жены!

Пока Жанна стояла с открытым от удивления ртом, Дион ловко выхватил у нее две пятифунтовые купюры.

– Это за краску, – бросил он через плечо и стал спускаться по лестнице.

Через несколько минут с чердака донесся тихий свист. Такой знакомый, деловитый, успокаивающий звук. Жанна невольно улыбнулась. Все встало на свои места. Дион вернулся.

И это произошло как раз вовремя. В тот же вечер длинная сухая осень закончилась. Дождь лил целую ночь, но Жанну успокаивала мысль о новенькой, только что оплаченной водонепроницаемой кладке. Наутро за окнами все так же висела серая плотная пелена дождя. А в доме было тепло и уютно. И Жанна уже не испытывала страха при мысли о близкой зиме.

Весь этот дождливый день она думала о Дионе. Он много сделал для нее и заслуживает благодарности. Но он не из тех, кто любит пышные речи и церемонии награждения. И тем не менее ей хотелось каким-то образом выразить свою признательность. Может, подарить ему что-нибудь? Но Жанна не знала его вкусов. В быту Дион был крайне непритязателен. Одевался он весьма своеобразно, покупая подержанные вещи и собственноручно придавая им совершенно экзотический вид. Возможно, ему пришлась бы по душе пара носков домашней вязки (у него такие изящные ноги), но где найти время? Жанна хотела преподнести подарок именно сегодня, пока не прошло радостное настроение.

Впрочем, вряд ли ему угодишь. Возможно, у Диона такой скудный гардероб именно потому, что вещи не представляют для него ценности. Жаль, что она никогда не видела его картин, ибо лучший подарок для художника – хорошо подобранная кисть.

Подметая гостиную, Жанна спорила сама с собой. В первый раз за много месяцев она устроила настоящую уборку. Теперь, когда Марлон и Джерри закончили свою работу, это имело смысл – грязи и пыли уже будет поменьше. Закончив мести, она расстелила ширазский ковер, который до сего времени стоял, завернутый в коленкор. Увидим, как он будет смотреться на полу. Диону понравился бы такой подарок – да и кто ж отказался бы от ширазского ковра? – но он принадлежит Джули.

Стоило расстелить возле камина ковер – и комната сразу приобрела уютный, обжитой вид. Скоро стемнеет, придет время зажигать свечи, а здесь будет светло и тепло, как в домиках, которые изображают на рождественских открытках. Жанна обожала эти открытки. Горящий камин, каштаны, поджаривающиеся на угольях…

Вот оно! Само небо послало ей эту мысль. Она ела каштаны лишь однажды, на празднике в честь Гая Фокса, ибо в те времена еще не знала, сколько в них содержится калорий. Но в памяти остался вкус чего-то горячего и необычайно душистого. Да. Жанна решилась. Ей будет трудно, но она сделает это. Ради Диона, только ради Диона она отведает каштанов.

Жанна металась по гостиной, сдувая последние пылинки и натирая пол. Она старалась отогнать неприятные мысли, не вспоминать о том, что последняя ее попытка устроить праздник закончилась провалом. Дион не похож на Джули, а кроме того, он сейчас дома. Скрип шагов наверху успокаивал Жанну, не давал почувствовать себя одинокой.

Уборка заняла не много времени. Стульев не было, но можно посидеть и на ковре. Дион не будет возражать. Каминную полку Жанна украсила стаканом с веточками виргинского вьюнка желтовато-абрикосового цвета. Свечи на полках, спички тоже под рукой, чайник наготове, каштаны лежат в коричневом пакете, пересыпаясь через край. Все готово. Жанна поднялась наверх, чтобы переодеться в свой лучший пуловер и чистые брюки. Прищурившись, она оглядела себя и с искренним удивлением подумала: «Почему мне так нравится этот цвет?»

Раньше ее любимый серо-коричневый цвет казался изысканным, привлекательным, скрывающим полноту. Теперь она заметила, насколько он скучен и невыразителен. Вообще никакой это не цвет. В полумраке гостиной Диону придется порядком напрячь зрение, чтобы разглядеть свою хозяйку. Ну да ладно, не так уж это и страшно. Они с Дионом привыкли друг к другу, и одежда уже не имеет никакого значения.

Приободрившись, Жанна постучала по крышке люка. Наверху воцарилась тишина, и она поняла: Дион удивился неожиданному нарушению традиций. Но уже через мгновение его черная лохматая голова появилась в проеме, залитом светом, – совсем как в первый день их знакомства. Только на этот раз она не испытала ни страха, ни смущения. Дион – простой, легкий человек и абсолютно безопасен.

– Я пришла пригласить вас на чай. В гостиную, – торжественно произнесла Жанна, смакуя каждое слово своего заявления. Радость, осветившая лицо Диона, доставила ей особое удовольствие. – Вы свободны?

– Как никогда в жизни.

Дион широко улыбнулся, ухватился за край люка, одним быстрым грациозным движением проскользнул в него и ловко, как моряк, приземлился на ноги. И с чердака, и от одежды Диона исходил сладковатый запах масляной краски. Ну, конечно же, он рисовал. Жанна преодолела искушение заглянуть на чердак. Она боялась: а вдруг Дион – плохой художник? Пусть лучше он остается таким же загадочным, как и прежде.

– Пойдемте в гостиную. – Жанна с величавым видом спускалась по лестнице, а сердце билось гулко и часто. Еще бы! Первый гость – это целое событие, своего рода новоселье. Только бы в камине не погас огонь!

Реакция Диона превзошла все ее ожидания. Застыв на пороге, он улыбнулся так, будто сбылись самые невероятные его фантазии, и, повернувшись к ней, проговорил:

– Вы сегодня прекрасно выглядите, Жанна Браун!

– О! – Жанна, которая рассчитывала услышать похвалы в адрес гостиной, даже зарделась от смущения. – Спасибо.

Не дожидаясь приглашений, Дион направился к ширазскому ковру. Чувствуя на себе его взгляд, Жанна зажгла все свечи и опустилась на ковер, неожиданно обрадовавшись, что он такой большой.

Дион поглядывал на нее с добродушной усмешкой. В отблесках пламени его глаза казались еще темнее. Он придавал облику гостиной законченность, как кошка, свернувшаяся возле очага. Жанна с трудом подавила желание погладить его. Странно… Дион кажется безобразным, только если сравнивать его с другими людьми. Сам по себе он не уродлив и не красив, а просто…

– Жанна Браун, вы отлично управляетесь с домом. – В его глуховатом голосе звучало одобрение. – Но вот что касается каминов… это ваше слабое место.

Жанна очнулась от размышлений как раз в тот момент, когда пламя печально вспыхнуло, вырвавшись из середины сложенной ею кучки дров, и погасло. Так разваливается карточный домик, кое-как построенный ребенком.

– Ну конечно… – протянул Дион. – Эти камины предназначены для угля, а не для дерева. Но, я думаю, это дело поправимое.

Он быстро и умело разжег огонь, и уже через минуту в камине весело потрескивали поленья.

– Нет ничего лучше огня в камине. – Последовала театральная пауза. – Кроме, может быть… – Его глаза скользнули по коричневому пакету. – Кроме, может быть, жареных каштанов, не так ли?

Жанна с улыбкой вручила ему пакет и острый нож. Точными, ловкими движениями Дион надрезал блестящие коричневые скорлупки и аккуратной кучкой складывал каштаны в камин.

– Говорят, нужно подождать, пока пламя не погаснет. Но я никогда не мог утерпеть, а вы? Предпочитаю есть наполовину сырыми, но не терять ни одной секунды.

В словах Диона было столько ласковой и немножко грустной снисходительности к человеческим слабостям, что Жанна почувствовала, как невидимые путы, стянувшие ее тело, чудесным образом ослабли. Да, на этот раз она свободна и сможет насладиться каштанами. Очередное сражение в бесконечной битве с самой собой отменяется. Она просто будет есть каштаны. Вот и все. Каштаны, вытащенные из огня.

Какие теплые и сладкие ядрышки таятся под обожженной скорлупой! Ей понравились и каштаны, и то, как Дион аккуратно смел мусор в камин – спокойно, как бы мимоходом.

– У нас дома камины никогда не разжигали.

Дион кивнул, нисколько не удивившись и не выказывая особого любопытства.

– Моя мать… – Голос сорвался.

Сколько времени прошло, а это слово по-прежнему вставало комом в горле. Но она заставила себя закончить предложение.

– Моя мать говорила, что от них слишком много грязи.

– И, в общем, она была права, – раздался спокойный примирительный голос. – Это как пыль в нашем старом доме. Когда она оседает на свежую невысохшую краску, я ненавижу ее как заклятого врага. А потом, под лучами солнца, на холсте появляются разводы, похожие на крылья ангелов. Они прекрасны, я никогда не сумел бы сделать ничего подобного. То же самое и с огнем. Как ни старайся, но в какой-то момент он выйдет из-под контроля…

– Именно так у меня происходит с едой. Девушка не верила собственным ушам: неужели это ее голос? Ее охватило странное спокойствие, будто речь шла о постороннем, отсутствующем человеке, чье поведение можно обсуждать открыто, без оглядки. Никогда и никому не рассказывала Жанна о своем отношении к еде – даже врачу в больнице. Какой смысл? Почему-то она была уверена, что ее не поймут. Да она и не заслуживала понимания. Оно даруется другим – честным, прямым людям, которые умеют даже плакать красиво, с улыбкой на губах. Смех сквозь слезы. У нее так не получится. И если она позволит себе плакать, то уже не остановится никогда. И это будет невыносимо, ужасно, как смертный приговор, как вой побитой собаки.

Но теперь… Жанна смотрела сухими, без единой слезинки глазами на пламя и не видела его, только чувствовала жар на лице. И что-то медленно шевельнулось в ее душе, какая-то дверка осторожно приоткрылась – чуть-чуть, самую малость, пропуская свет в маленькую темную каморку. Может, огонь в камине сделал свое дело, а может – Дион, спокойно ожидавший, захочет ли она продолжить. Или это дом, родные стены придали ей уверенности? Как знать? Но так или иначе Жанна вдруг обрела способность говорить о своей тайне.

– Я ненавидела. Ненавидела свои ощущения. Не голод, нет… сознание, что я не могу обуздать себя. Мне было так страшно. Я думала… думала…

– Вы думали, что это поглотит вас целиком, без остатка.

Жанна удивленно заморгала. Она ожидала чего угодно, но только не одобрительного кивка головой. Стало быть, Дион понимает ее и не находит в этом ничего необычного.

– У меня то же самое. Начиная рисовать, я всякий раз боюсь, что картина прикончит меня.

И все ее страхи вдруг улетучились, унеслись вместе с дымом через печную трубу. Дион повернулся к Жанне. В его глазах плясали отсветы пламени.

– А теперь, когда мы столько узнали друг о друге, скажи-ка мне, Жанна Браун, как твое настоящее имя?

Жанна вздрогнула. Какой невинный и вместе с тем коварный вопрос! Он пробудил нежеланные воспоминания: застарелое чувство стыда, голоса резвящихся детей, недовольство матери – глубокое и холодное, как подземная река.

– Вы имеете в виду мое полное имя? – переспросила она, пытаясь выиграть время. – А чем вам не нравится Жанна?

– Мне нравится, даже очень. – Дион отвернулся, пряча улыбку.

Жанна знала, что вовсе не обязана отчитываться перед ним, но именно поэтому собралась с силами и ответила, хотя от волнения у нее пересохло в горле:

– Дженьюри^[14]. При крещении мне дали имя Дженьюри. – Она смущенно пожала плечами. – Его я тоже ненавидела. Всегда.

– Почему же? – Дион, казалось, был полностью поглощен созерцанием причудливых отблесков пламени в камине, но Жанна знала, что он слушает ее очень внимательно, – совсем как ребенок, приложивший к уху морскую раковину.

– Потому что… – Жанна запнулась, а потом отважно выпалила:

– Потому что это безобразное имя. Холодное и безобразное. Январь – самый худший месяц в году.

Теперь слова вылетали из нее, как пули. Жанна чувствовала, что надо выговориться поскорее, а то не хватит смелости.

– Я думаю, моя мать выбрала такое имя потому, что я родилась в январе и это было самое ужасное событие в ее жизни.

– Ох уж эти матери – тяжело с ними! – Дион обернулся и посмотрел на нее с участием, но без всякого удивления. – Значит, Дженьюри… Хороший месяц. Для художника самый лучший. Ни листьев, ни травы. Никаких обманов. Когда выпадает снег, все становится четким и ясным. Черное и белое – это же самая суть вещей. – Он улыбнулся. – Мне нравится твое имя, Дженьюри. Оно тебе подходит.

– Да, наверное. – Жанна вздохнула. – Конечно, мама была права. Она всегда твердила, что я холодный человек. Мучилась со мной с первого дня моего рождения. Я не хотела брать грудь и все время плакала. И потом она часто говорила: «Если будешь такой тощей, ты никогда не найдешь мужа, который позаботился бы о тебе». – Жанна слегка передернулась. – Но мне и не нужен муж. Я… я ведь не какая-нибудь там…

– А как же сэр Ланселот? – поддразнил ее Дион. – Вместе с «бентли» и шофером в форме цвета морской волны?

– Вы имеете в виду Грея?

Жанна вспыхнула. Дион видел ее насквозь. Да, ради Грея можно пойти на все, даже стать другим человеком. При одном упоминании этого имени ею овладело какое-то странное щемящее чувство, сладостное и горькое одновременно, с солоноватым привкусом слез.

– Это бесполезно, – мрачно заявила Жанна, стараясь отогнать свои мучительные и прекрасные грезы. – Я его не интересую, и так будет всегда. Я… я не умею общаться с мужчинами.

– И гордишься этим. – Дион с равнодушным видом разворошил горящие поленья. – Не волнуйся, эта фаза скоро закончится.

Жанна оскорбилась. Все мужчины одинаковы. Ведут себя бестактно, покровительственно и убеждены, что у женщины дела пойдут на лад только в том случае, если она будет выполнять свое основное предназначение, то есть ублажать их.

– Ну-ну! – воскликнула она с сарказмом. – А теперь скажите, что я еще не встретила свой идеал!

– Ничего подобного. – Дион потянулся и нежно дотронулся до ее руки. – По-моему, ты еще не встретила его антипод!

Воцарилось молчание. Тишину нарушало только потрескивание свечей и шепот пламени в камине. Онемев от изумления, Жанна уставилась на Диона. Да как он мог сказать такое, зная о Грее? Как посмел? Кого же она по доброте душевной пригласила посидеть на ширазском ковре Джули? Уж не самого ли дьявола во плоти? На этой безобразной голове достаточно волос, чтобы скрыть под ними рога. Дотронься до него – и сгоришь, сгоришь дотла. А Дион будет только наслаждаться и радоваться… По ее спине пробежала дрожь. Сердце сжалось. Не надо было открывать перед ним душу. Ему вообще нельзя доверять. Он ничего не понял. Он принимает ее за одну из тех прытких девиц, что поднимались по лестнице, испещренной его пометками. Впрочем, домовладелице, наверное, будет позволено войти на чердак через люк.

Жанна бросила на Диона гневный взгляд… и онемела. Какие у него глаза – и печальные, и смеющиеся! Нет, она совсем не знает его. И себя тоже. Что с ней творится? Жанна чувствовала, что вся ее решимость испарилась;" она таяла, становилась мягкой, как воск. Еще несколько минут – и под этим взглядом она превратится в ничто, в призрак, в тень на стене. И будет всем своим существом откликаться на каждое его слово и движение, как эхо или двойник в зеркале. Она перестанет существовать, слившись с умирающим огнем в камине, с осенним дождем, с прозрачным пламенем свечей.

Это невозможно. Не смотри на него. Нельзя. Но как укрыться от этого взгляда? И Жанна, беспомощная и растерянная, продолжала смотреть, а окружающий мир исчезал, растворялся в струйках дыма. Осталось только ощущение жаркой тягучей пустоты, жаждущей, чтобы ее заполнили.

– Ну что же, Дженьюри. – Одним гибким неторопливым движением Дион поднялся с ковра и протянул ей руку. – Идем на скачки?

Молчание длилось бесконечно долго. Ее тело вдруг отяжелело и разбухло, словно опоенное отравой. Она была не в силах пошевелиться, и слова не шли с языка. Но где-то глубоко внутри звенели маленькие колокольчики, предупреждая о грозящей опасности. «Не проси. Пожалуйста, не проси меня об этом. Это чересчур. Я не вынесу. Отпусти, отпусти меня».

А колокольчики все продолжали пронзительно звенеть. От этих звуков, казалось, вибрировал воздух.

– Телефон!

Телефонный звонок был сейчас для Жанны все равно что соломинка для утопающего. Резкий знакомый звук разрушил чары. Все так же молча, не шевелясь, Дион продолжал смотреть на Жанну. Телефон разрывался.

– Надо ответить, – сказала Жанна, медленно, неуклюже встала и взяла трубку – отрезвляюще холодную и безличную. – Алло? – Она сразу узнала голос Джули. Казалось, он долетал до нее с другой планеты. Но Жанна ухватилась за этот голос, ища в нем спасения. – Да. Да. Разве? Нет, вовсе нет… просто я не одна. Нет. Это мой квартиросъемщик, но… да. Хорошо. Сейчас? Сегодня? Не знаю. Послушай, подожди секунду.

Жанна тщательно, как учила ее Джули, закрыла трубку рукой и заставила себя обернуться. Надо еще раз посмотреть Диону в глаза.

– Это… – Она растерянно умолкла.

Дион ушел. Черная кошка, сидевшая возле камина, исчезла быстро и бесшумно, как тень, растаяла в ночи. Пламя тихонько гудело, от каштанов исходил пряный аромат, но в гостиной стало холодно.

Жанна медленно приложила трубку к уху. Голова у нее кружилась, мысли путались, и все же она была благодарна Джули.

– Да. – Силы постепенно возвращались к Жанне. – Да. Если ты уверена. Я хочу уехать отсюда. Так будет лучше.

Глава 8

Огромный зал. Длинные ряды кресел, уходящие в бесконечность. Впечатляющее зрелище. Но режиссеру этого было явно недостаточно. В полумраке виднелись контуры изящных готических арок, витражные стекла отбрасывали разноцветные блики на каменные плиты пола. Галереи, каменные статуи в нишах… И высвеченный прожектором алтарь.

Но дело было даже не в искусно выписанных деталях. Грандиозность замысла – вот что внушало благоговейный трепет. Только безумцу, фанатику или очень богатому человеку могла прийти в голову подобная идея: превратить театр в средневековый собор.

И эта прихоть была исполнена – всего за несколько месяцев, а не веков.

Разодетые по случаю премьеры зрители двигались по проходам в полном безмолвии, потрясенные торжественностью обстановки. Обстановка обязывала. Никто и не вспоминал, что колонны сделаны из картона, ниши нарисованы, а в свечи вставлены специальные лампочки, загоравшиеся по сигналу компьютера.

Откуда-то сверху, с невидимой колокольни раздался звук колокола, призывая к вере и к милосердию. Займите свой места и прислушайтесь к вечности, казалось, говорил он. Перед пришедшей посмотреть спектакль публикой возвышался алтарь.

Жанна подалась вперед, едва дыша от изумления. До сих пор не верилось, что это не сон – она в чужой стране, в незнакомом городе, в театре, и кресло на котором она сидит в первом ряду, украшено табличкой с ее именем. Жанна впервые увидела аэропорт, впервые совершила путешествие на самолете и в первый раз в жизни попала в театр. С той минуты, как «Боинг-747» оторвался от взлетной полосы Хитроу, ей казалось, что она парит в воздухе и никогда не ступит на твердую землю.

А все благодаря Джули, благодаря тому, что они подруги. Жанну встретили в аэропорту, отвезли в театр на лимузине, помощник режиссера лично поприветствовал ее, усадил в кресло, снабдив цветной программкой в глянцевой обложке, и раз десять заверил, что ее присутствие крайне важно для премьеры, а главное – для Джули… Жанна знала цену льстивым речам, но они не оставили ее равнодушной. Сколько новых впечатлений! Она почти забыла о своем №3 и горстке золы в камине, где жарились каштаны. Теперь-то ей была понятна страсть Джули к путешествиям. Прошлое отодвигается назад, нет времени думать, чувствовать или тревожиться о том, что может произойти или уже произошло.

Жанна вздохнула, вспоминая последние часы перед отъездом. Ей очень хотелось все сделать как положено, но, написав и разорвав три разные записки, адресованные Диону, она поняла, что может опоздать на самолет. «Уехала в Нью-Йорк». Вот это хорошо: очень космополитично и утонченно. И вовсе не похоже на попытку сбежать. «Скоро вернусь». Неопределенное обещание. Дион наверняка не станет ждать ее возвращения. Он и думать о ней забудет. И слава Богу. «Пожалуйста, позаботьтесь о №3». Это самое важное. Но как подписаться? «С любовью»? Глупости! «Ваша»? Звучит как-то фальшиво. И она подписалась коротко и просто: «Жанна».

Все отлично. Камин уже остыл. Беспокоиться не о чем, совершенно не о чем.

Нет, не правда. Даже теперь, Жанна удивлялась своей решимости. Сотни раз она откладывала это дело, убеждая себя, что неделя-другая не имеет никакого значения. И вот в аэропорту она прошла мимо целого строя почтовых ящиков с терпеливо открытыми ртами. Как сказал Дион? «Ох уж эти матери… тяжело с ними». Жанна дала себе обещание, заключила сделку с судьбой. Если ей действительно заказали билет, она напишет. Всего лишь открытку. Это не страшно. Никто не сможет выследить ее по открытке, отправленной из Хитроу. Когда ее вынут из ящика, самолет будет уже далеко.

Билет был заказан. И Жанна быстро, не раздумывая, купила открытку с белым, маленьким, как игрушка, аэропланом на фоне синего неба и нацарапала: «У меня все прекрасно. Жанна». Пустые, ничего не значащие слова, но, опустив открытку в щель почтового ящика, она испытала ужас: не стоит искушать Провидение.

Но ничего. Теперь она в безопасности – на другом краю света.

Тихо заиграла музыка, и на сцене появилась стайка молчаливых монахинь, поражавших лебединой грацией. Жанну предупредили, что среди них должна быть и Джули, закутанная в покрывало, чтобы до поры до времени никто ее не узнал. Потом она прошествует мимо вышитой эолотом хоругви, скрывающей статую Мадонны, спрячется за каменными одеждами, наденет на голову корону и возьмет в руки изваяние младенца Христа. В течение часа Джули будет стоять неподвижно и ждать. Конечно, Жанна прекрасно понимала условность происходящего. И публика, вероятно, тоже. Но вот монахини склонили головы перед алтарем – и все преходящее забылось. Под сводами храма не было места скептицизму.

Перед глазами зрителей разворачивалась простая история в черно-белых тонах – как одеяние взбунтовавшейся монахини. История о женщине, о любви и пороке, о соблазнении, предательстве и позоре. История старая, как мир, и новая, как свежий выпуск газеты. Трогательная и страшная. Но Жанна переживала только за Джули, которая стояла в своей каменной нише, как в мраморной гробнице, неподвижная, беспомощная, но обладающая магической силой. Все глаза были прикованы к ее лицу, светившемуся неземной красотой.

Конечно, одной красоты тут недостаточно. Джули должна была молча, скупыми жестами облечь чудо в плоть и кровь. Джули – с ее бесконечными телефонными разговорами и холодной фасолью из банки. Удастся ли ей это? Да и кому такое под силу? Может, не стоит и надеяться? И вот наступила развязка. Статуя Мадонны очнулась от своего каменного сна, медленно вышла из ниши и отложила в сторону корону, украшенную драгоценными каменьями. Подобрала поруганные одежды монахини, предавшей обет, взяла на руки брошенного ребенка и посмотрела на распятие – всего лишь раз. Прожектор высвечивал нежный профиль Джули. Зрители затаили дыхание.

Мадонна, осторожно прижимая к себе человеческое дитя, снова забралась в нишу.

Чудо свершилось.

У Жанны на глазах выступили слезы. Режиссер сделал правильный выбор. Финал не получился бы без Джули, без ее всемогущей красоты. Джули и только Джули свершила чудо. Зрители неистовствовали от восторга.

Жанна прошла за кулисы. Джули до сих пор была в монашеском одеянии – только сняла покрывало. Вокруг нее толпились поклонники, сверкали вспышки фотоаппаратов, высоко вверх взлетали пробки от шампанского. Гримерная была завалена цветами. И повсюду телеграммы – на доске объявлений, на туалетном столике возле зеркала. Глаз выхватил одну, подписанную просто – «Грей». Телеграмма была такая коротенькая, всего два слова, что Жанна не удержалась и прочитала: «Будь умницей».

Грей мог гордиться своей кузиной. Джули играла не просто хорошо, она играла великолепно. Так думала не только Жанна. Зрители, плотным кольцом обступившие Джули, торопились, перебивая друг друга, сказать, что она прекрасно справилась с ролью, что она рождена для театра. Жанне не хотелось проталкиваться вперед. Но нельзя же уехать, не выразив Джули своего восхищения и не поблагодарив за билет на самолет и кресло в первом ряду.

Наконец толпа поредела, и Жанне удалось подобраться к подруге поближе. Щеки Джули пылали, глаза сияли, как звезды. Никогда еще она не казалась такой счастливой.

– Ты играла чудесно, Джули. Спасибо. – Но вокруг стоял такой шум, что Джули не услышала. И как это актеры ухитряются говорить так громко и четко, на весь зал? Она хотела было окликнуть Джули еще раз, но струсила и повернулась к выходу, испытывая одновременно и облегчение, и недовольство собой. Ну ничего, она напишет Джули письмо. На бумаге гораздо легче выразить свои чувства.

– Жанна! – Джули схватила ее за руку. – Куда это ты направляешься?

Жанна вспыхнула, заметив, что оказалась в центре внимания.

– Домой. – Она смущенно улыбнулась. – Скоро зима, пора заняться трубами.

Вокруг послышались смешки. Жанна покраснела еще гуще. Ей было не до шуток. Трубы – вещь очень серьезная.

– Но как же ты можешь уехать? – воскликнула Джули, обволакивая ее своим теплом. – Ты мой талисман, ты приносишь мне удачу! – Она выдержала эффектную паузу. – Я сказала, что без тебя премьера не состоится!

– Правда? – Жанна почувствовала прилив гордости. В ней нуждаются. И кто! Джули! Какое необыкновенно приятное ощущение.

– По крайней мере… – Только Джули умела так уговаривать. – По крайней мере подожди со мной утренних газет. Они появятся часов в пять, не раньше.

– В пять утра? – Жанна уставилась на нее с удивлением. – Значит, ты не собираешься ложиться спать?

– Конечно, нет, – одарила подругу ослепительной улыбкой Джули. – Это ведь моя самая первая премьера. И я хочу ее отметить. Такое случается раз в жизни – как свадьба!

– Теоретически – да, – сказала Жанна, не подумав: уж слишком ее толкали локтями, да и яркие электрические лампочки вокруг зеркала слепили глаза. Поэтому, услышав новый взрыв хохота, она только удивленно заморгала.

– Мне нравится твоя подруга, Джули, – заявил режиссер. – У нее есть стиль.

Жанна снова покраснела. Какая удивительная страна, и какие необычные люди! Смеются так же легко, как дышат. Она отважилась оглядеться по сторонам. Повсюду улыбки – искренние и естественные, как сама жизнь. Глупо, но Жанна растрогалась до слез. Наверное, от волнения и усталости.

– Стиль? – Джули, по обыкновению, выхватила главное слово. – А у меня?

– Тебе не нужен стиль, Джули, – усмехнулся режиссер. – Завтра утром ты проснешься знаменитой.

И он не ошибся. Это был неизбежный финал – как и развязка в «Чуде». После позднего, очень позднего ужина в «Сарди» Жанна побежала в киоск и вернулась с целой охапкой газет.

– Прочитай вслух, – шепнула Джули. – Я не ношу очки на людях.

Жанну переполняли гордость и радость. Одну за другой пролистывала она заметки. Теперь или пан, или пропал. Слава Богу, все отзывы были положительными.

Критики проявили полное единодушие. С газетных страниц, окруженное фотографиями и карикатурами на разных бродвейских знаменитостей, сияло прелестное лицо Джули.

– Ты только подумай: вокруг киоска на Таймс-сквер будет тройная очередь! – Джули задорно подмигнула подруге. – Похоже, в рождественские дни никто не хочет обижать деву Марию…

И это было лишь начало. В последующие недели спектакль породил настоящий взрыв ностальгии по прежним временам – более сердечным и менее циничным. И какую газету ни возьми – все они сравнивали Джули с леди Дианой Купер, впервые заявившей о себе в двадцатые годы. В колонках, посвященных моде, пропагандировались мантильи и отсутствие макияжа. Газеты писали о благородном происхождении Джули и ее родовом поместье, где она (по некоторым источникам) ела с золотых тарелок, а в качестве хобби занималась выездкой чистокровок.

Джули смеялась:

– Видели бы они меня в нашем №3!

От этих слов у Жанны обрывалось сердце. Неужели Джули было так плохо в их подвале? Жизнь ее подруги менялась с феерической быстротой, и Жанне подчас казалось, что в те дни, когда их разделял океан, они были ближе друг другу. Теперь Джули вечно спешила. Она с головой погрузилась в тот мир, где главными ценностями были встречи с репортерами, интервью, непрерывные телефонные разговоры, поклонники и огромные букеты лилий для Мадонны. Ее каменное одеяние даже попало на страницы женского журнала мод.

Не прошло и недели, как о Джули узнал весь город. Она стала символом, тотемом. Ее осыпали подарками, и она принимала их с неизменной лучезарной улыбкой. Этой улыбки удостаивались все: и пылкий итальянец, шофер такси, не бравший денег за проезд, и владелец отеля «Редженси», предоставивший в ее распоряжение бесплатный номер-люкс на все время, пока будет идти «Чудо».

– Не волнуйся, для них это хорошая реклама, – сказала Джули, когда Жанна осмелилась выразить сомнение по этому поводу. – В гостинице места свободного не будет и все такое прочее… – Джули рассеянно оглядела роскошные апартаменты. – Стиль Людовика XVI, здесь я чувствую себя в родной стихии.

Жанна ничего не ответила. Французские гобелены, пол из итальянского мрамора, зеркала в вычурных золоченых рамах и в довершение всего – бело-золотой телефон в ванной…

– Бедная Жанна. – Не прошло и минуты, как Джули уже открыла свои чемоданы и высыпала кучу одежды на пол. – Ничего, ты привыкнешь.

Но, разумеется, она не привыкла. Каждый день, с тоской вспоминая о доме № 3, она принимала решение вернуться в Англию завтра же, но Джули всегда находила повод для отсрочки.

– Жанна, как ты думаешь, Дева Мария может подвести глаза?

– Джули, по-моему, не стоит даже спрашивать об этом.

– Наверное, ты права, – раздался меланхолический вздох. – У тебя такой хороший вкус.

– Послушай… – Жанна не могла видеть подругу расстроенной. – Но Джули Фрэнсис имеет на это право. – Та мгновенно просияла. Жанна покачала головой. – Ты как ребенок, Джули.

– Я знаю. – Джули улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. – А ты как моя мама. – Она склонила голову набок и окинула Жанну оценивающим взглядом. – Ты отрастила волосы. Кто он?

– Что ты имеешь в виду? – К щекам прихлынула горячая кровь. Жанна не привыкла быть объектом внимания Джули. Больше всего на свете ее подруга любила смотреть на свое отражение в зеркале. – Волосы отросли, вот и все. У меня не было времени пойти в парикмахерскую.

Но Джули не угомонилась:

– Твой квартиросъемщик… он ведь мужчина?.. – Ее глаза широко раскрылись. – Так вот почему ты так торопишься домой! Ты живешь с ним!

– Ничего подобного. – Жанна прикусила губу. Она ступила на зыбкую почву. Что ни скажи – Джули все равно сделает не правильные выводы. Лучше усыпить ее бдительность, выдав часть правды:

– Но ты права: я влюбилась.

– Жанна! – Джули была настолько потрясена, что тотчас забыла о таинственном жильце. – В кого же?

– Я не могу назвать его имя, – ответила Жанна с сожалением.

Как ей хотелось поговорить с Джули о Грее! Признаться во всем, обсудить характер Грея с человеком, который прекрасно его знает… Это принесло бы ей такое облегчение и такую радость! Но нет, нельзя. Стоит упомянуть его имя, и Джули тут же догадается о ее чувствах.

– А что же он? – нахмурившись, спросила Джули. Жанна поняла, что теперь подруга, в которой пробудились инстинкты сыщика, не оставит ее в покое. – Он тоже любит тебя?

– Боюсь, что нет, – отозвалась Жанна, ухитрившись при этом равнодушно пожать плечами. – Он безнадежно влюблен в другую.

– Вот и прекрасно! – На лице Джули, как ни странно, было написано облегчение. – Должен же он быть чем-то занят, пока ты не заполучишь его, – Она с энтузиазмом подскочила к Жанне. – Не бойся, я помогу тебе. Прежде всего – макияж…

– Я ведь не собираюсь выступать на сцене, – возразила Жанна. Она начинала нервничать. Ситуация усложнялась с каждой минутой. Не надо было ничего рассказывать! – Я… я просто чернорабочий. Водопроводчик.

Джули с безнадежным видом покачала головой.

– Ох уж этот дом! Ты как будто вышла за него замуж! Неужели ты не понимаешь? Найди себе настоящего мужа, и он купит тебе много домов – сколько пожелаешь.

«Но это совсем не то, – подумала Жанна. – Мне нужен только один-единственный дом – № 3, потому что он мой. Это мое убежище, мой шанс начать жизнь заново. Без него я ничто».

– Да. – Джули явно приняла решение. – Тебе пора тренироваться, и как можно быстрее.

– Одних тренировок тут мало, – со вздохом сказала Жанна.

Почему-то все женщины, которые родились красотками и красотками умрут, думают, что дурнушки могут похорошеть в одно мгновение, словно по мановению волшебной палочки.

– Вот посмотри. – И Жанна, гордо подняв голову, продефилировала по комнате, пародируя плавную скользящую походку Джули. Она никогда не осмелилась бы сделать это в присутствии другого человека. Ей просто хотелось показать, как смешно выглядят попытки подражать чужим манерам. Красота – удел избранных.

Но Джули вовсе не обиделась и не удивилась. Наоборот, она обрадовалась и, похоже, даже чувствовала себя польщенной.

– Жанна, ты умница! Это лучше, чем на видео! – Она подбежала к шкафу и вытащила красную шляпную коробку.

Жанна с удивлением наблюдала, как Джули после недолгих поисков извлекла оттуда парик – точную копию ее собственных кудрявых и белокурых, медового оттенка волос.

– Надень-ка. – И она бросила его Жанне на колени. Искусственные кудри были мягкими и теплыми – почти как живые. Жанна робко дотронулась до них. – Ну, давай же, – подбодрила ее Джули. – Я пользуюсь им, только когда у меня темнеют корни.

Жанна взглянула на нее с удивлением:

– Я не знала, что ты красишь волосы.

– Разумеется, – усмехнулась Джули. – Для того-то я и ношу парик – чтобы никто не знал!

И она принялась рыться в шкафу, выдвигая один за другим все ящики без разбору и высыпая их содержимое на пол. Жанна поморщилась, увидев, как новенькая компакт-пудра ударилась о старинный розовый ковер и развалилась на куски. Но вот наконец Джули нашла то, что искала: маленькую позолоченную коробочку, в которой плавали два крошечных прозрачных кружочка.

– Мягкие линзы, – пояснила она. – Я почти никогда не ношу их: веки опухают. Наверное, аллергия. Но если добавить туда вот этого синего раствора… – Несколько капель какой-то жидкости – и кружочки приобрели изумительный синий оттенок. – Я помогу тебе надеть. Видеть ты будешь плохо, зато внешность совершенно изменится.

Жанна все еще колебалась. В ее душе шевельнулась надежда. Другая страна, другой город… может, и сама она станет другой? Но стоит ли рисковать? Она так давно не смотрелась в зеркало… вряд ли осмелится и сейчас. Зеркала ей противопоказаны. При одном взгляде на свое отражение она испытывала странное головокружение и тошноту. Были времена, когда Жанна без конца вертелась перед зеркалом, пытаясь отыскать выигрышный ракурс. Но зеркала не лгут: как ни вертись, твое тело остается все тем же – неуклюжим, бесполезным, некрасивым, в каких-то складках и выбоинах. И как ни старайся – ничто не изменится. Поистине крестная мука – смотреть на свое отражение! Нет, у нее не хватит сил.

А впрочем, речь ведь идет только о лице. Может, все не так уж и плохо: ведь прошло много времени. Жанна глубоко вздохнула, открыла глаза и подалась вперед. В линзах, предназначенных для близорукой Джули, окружающий мир казался подернутым дымкой, но все-таки Жанна смогла увидеть достаточно, чтобы испытать настоящий шок. Ее было не узнать. Незабудковые глаза… совсем как у Джули. Белокурые волосы. Она тряхнула кудряшками, чтобы не лезли в глаза, и почувствовала, как обретает новый взгляд на жизнь. Ночью или в метель ее вполне можно было бы принять за Джули.

А та визжала от удовольствия. В зеркале появилось ее лицо. Две головки с синими глазами и белокурыми волосами… настоящий мираж.

– О… – Джули сладко потянулась. – Жаль, что Грей нас сейчас не видит!

– Ладно, хватит. – Неожиданно испугавшись, Жанна стянула с себя парик. Ей захотелось побыстрее вернуть свое стопроцентное зрение. Она старалась не думать о том, что Грея можно было бы завлечь с помощью чужого парика и отдаленного сходства с Джули. Это слишком опасное искушение.

Да, Нью-Йорк – опасное место. Жанна поняла это почти сразу. Здесь считалось, что все мечты сбываются – не сегодня, так завтра. В любое время дня и ночи здесь можно было удовлетворить все свои прихоти – стоило только позвонить или послать кого-нибудь в магазин. На улице холод и слякоть, тротуары завалены полурастаявшим почерневшим снегом, но вовсе не обязательно пачкать ботинки – были бы деньги. Деньги – вот главная цель.

В этом городе все куда-то спешили и ходили быстро, пританцовывая, как тренированные боксеры, разминающиеся перед серьезным матчем. Соблазны подстерегали на каждом углу. Разнообразные деликатесы, лотки с хот-догами, от которых шел пар, маленькие закусочные, где завсегдатаи уминали высокие, как небоскребы, сандвичи быстрее, чем их успевали готовить.

Но мало-помалу Жанна приноровилась к этому ритму. Здесь было столько интересного и нового, что волноваться было некогда. Джули, исполняя роль опытного гида, посвящала ее в подробности нью-йоркской жизни. Она показала Жанне очередь терпеливых японцев, которая изо дня в день выстраивалась во время ленча на Пятой авеню – возле «Гуччи». Итальянская сиеста подвергала жестокому испытанию загадочную восточную душу! Благодаря Джули Жанна осмелилась попробовать шоколад с мятным соусом в ресторане «Четыре времени года». Джули звонила Грею из телефонной будки в виде пагоды (дело происходило в Чайнатауне), а Жанна стояла рядом и смотрела на запотевшее от ее дыхания холодное стекло. И наконец, Джули поведала подруге страшную тайну: оказывается, несмотря на рекламу, ни один житель Нью-Йорка не станет делать покупки в магазинах «Блуминг-дейл» или «Бонуит Теллер» – за исключением, быть может, зубной щетки.

Вообще-то весь Нью-Йорк напоминал огромный рынок. Иногда Жанна задавала себе вопрос: что сказал бы об этом городе Грей? Вульгарный, предприимчивый, жадный до денег Нью-Йорк. Но… женщины здесь были такими ухоженными, а закутанные в шерстяные накидки с кружавчиками обезьянки на руках у уличных торговцев – так забавны… И в парках царило такое веселье, несмотря на голые деревья и снег… Энергия била ключом. Планы и проекты возникали, казалось, прямо из морозного воздуха. Все это восхищало Жанну.

А Джули, как сказочную принцессу, осыпали предложениями, подарками, приглашениями. И она принимала все это как неизбежную дань своей красоте и, полностью войдя в роль, упивалась ею. Потому-то Жанна встревожилась, когда в один прекрасный день Джули вернулась в «Редженси» после встречи с агентом бледная и расстроенная.

Что же могло произойти?

– Прослушивание, – простонала Джули, рухнув в кресло. – Для фильма. Сегодня в полдень.

– Может, тебе лучше не ходить? – осторожно предложила Жанна. – Хочешь, я позвоню Элен и скажу, что ты заболела?

Джули отрицательно покачала головой.

– Ты не понимаешь. Я хочу пойти, даже очень. Просто… ну, в общем, я не могу.

– Почему? – изумилась Жанна.

– Я не получила копию сценария. – В голосе Джули звучало отчаяние. – Они клялись и божились, что пришлют, но внизу у администратора ничего нет. Я проверяла дважды. Господи, почему? За что?

– Может, сценарий еще не написан? – предположила Жанна, но ее слова не возымели действия.

– Проба в кино! Ты только подумай! – Джули бродила по комнате, как сомнамбула. – Такой шанс… И режиссер не кто-нибудь, а сам Фернан Ким. Его «Опасная женщина» – шедевр. И он хочет дать мне роль. Так сказала Элен. Он был на моей премьере… о нет! Я не вынесу этого!

Жанна отложила в сторону нижнюю юбку, которую начала было штопать. Джули никогда не выказывала ни малейшего страха перед сценой. Но теперь она ломала руки и дрожала, как осиновый лист. Что же ее так пугает?

– Послушай, Джули, – нерешительно произнесла Жанна. – Я не очень-то разбираюсь в кино, но если этому человеку, Киму, понравилось «Чудо» и он связался с твоим агентом, значит, все в порядке? Тебе надо только появиться там, прочитать свою роль и…

– В том-то и дело! – На глазах у Джули выступили слезы. – Я не могу, никак не могу… сначала мне надо прочитать сценарий!

– Это я уже слышала, – не унималась Жанна, – но ты не объяснила почему.

– О, Жанна…

Подруга была настолько подавлена, что Жанна испугалась.

– Даже ты не сумеешь понять. Поверь, я рассказала бы тебе, если б могла. – Джули вся как-то съежилась и вдруг, решившись, едва слышно прошептала:

– Я не умею читать. Никогда этому не училась. Не умею. Вот и все.

– Что?!

У Жанны глаза полезли на лоб от изумления, но… она поверила. Это признание многое объясняло. Вот почему Джули всячески увиливала от необходимости читать меню и с очаровательной улыбкой просила:

– Закажи сама, дорогая. Ты ведь знаешь, что я люблю.

Вот почему она так плохо водила машину, предпочитала письмам телефон и то и дело посылала телеграммы, вернее, «джулиграммы», – ведь их всегда можно было продиктовать некоему дружелюбному незнакомцу, который уж точно умеет писать.

– Неужели совсем не можешь? – спросила Жанна, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Она слышала, что такие вещи случаются. Но Джули… красивая, уверенная в себе Джули…

В ответ раздался дребезжащий смех.

– Боюсь, что нет. О, разумеется, с годами я научилась схватывать общий смысл, догадываться… но уверенности у меня нет. – Джули вздрогнула. – Это ужасно – чувствовать себя неуверенной. Я живу в постоянном напряжении. Приходится любезничать со всеми подряд и вечно думать, как бы кто чего не заметил.

– Но, Господи помилуй, как же это получилось?

Жанну вдруг страшно разозлила такая несправедливость. Наверное, очень тяжело сознавать, что тебе недоступно то, что другие люди воспринимают как нечто само собой разумеющееся.

Джули пожала плечами:

– Всему виной моя близорукость. Когда заметили, что я плохо вижу, было уже поздно. Я тоже не понимала, в чем дело, просто считала себя тупицей – и постоянно блефовала, притворялась, будто умею читать. Я так хотела, чтобы отец гордился мной. Когда у гувернанток появлялись малейшие подозрения, я устраивала так, чтобы их уволили. – Джули рассмеялась, но голос ее дрожал. – У нас перебывала тьма-тьмущая гувернанток.

– И сколько времени ты ухитрялась сохранять свою тайну? – спросила Жанна с восхищением.

– Ну… – Джули шмыгнула носом. – Грей знает. В детстве он часто прикрывал меня. Но я всегда ненавидела эту зависимость, ощущение, что я в его власти. Вот почему в конце концов я ушла из Дина. Жить одной мне было очень трудно, хотя всеми бумагами занималась Элен. А потом появилась ты. – Она улыбнулась. – Ты такая счастливая, Жанна. Умеешь читать, да еще как! Помнишь наши коробки из-под обуви?

На лице Джули отразилась тоска, смешанная с обожанием. Эту сцену стоило бы снять на пленку. За нее вполне могли бы дать «Оскара». Жанна была тронута до глубины души, но постаралась скрыть свои переживания. Неудивительно, что финансовые дела Джули находились в столь плачевном состоянии. Бедняжка! Жанну утешало одно: сейчас она рядом и может помочь.

– Послушай, – сказала Жанна, аккуратно свернув нижнюю юбку и слегка похлопав по ней рукой. – Ты хотела бы научиться читать?

– О да.

Ответ прозвучал так, что у Жанны не осталось никаких сомнений в его искренности. Она глубоко втянула в себя воздух.

– Ладно, я тебя научу. – И застенчиво улыбнулась. – Это большая честь для меня.

Да, таким способом она сумеет хоть немного отплатить Джули за шоколад, номер в «Редженси», а главное – за возможность краешком глаза взглянуть на новый, волшебный мир.

– Прямо сейчас? И мы успеем к полудню?

– Ну… – протянула Жанна и умолкла.

Она буквально лишилась дара речи при виде восторженного личика Джули, уверенной, что подруга сумеет решить все ее проблемы одним взмахом волшебной палочки. Как объяснить ей, что научиться читать нелегко – куда труднее, чем нацепить на себя парик? Но Джули столько лет стремилась попасть в кино и всего добилась сама… Она заслуживает победы. И Жанне страстно захотелось ей помочь, придумать что-то необыкновенное.

Они молча посмотрели друг на друга, и Жанна увидела, как в глазах Джули сверкнула безумная идея – точное отражение ее собственной.

– Ничего не выйдет! – хором воскликнули они и очень удивились.

И тут Жанна услышала свой собственный застенчивый голос, который опрометчиво произнес:

– А вдруг получится?..

Глава 9

– Номер пятый. Мисс Джули Фрэнсис.

Фернан Ким слегка подался вперед и, тронув за плечо мужчину, сидевшего впереди, шепнул:

– Это та самая, о которой я вам говорил. – Он махнул рукой своему помощнику, терпеливо дожидавшемуся возле двери. – Одну минуту.

И Фернан внимательно прислушался к себе, столь же терпеливо выжидая, пока пройдет неожиданно охватившее его при звуке этого имени возбуждение. Так-то оно лучше. Надо сохранять объективность. Нет ничего важнее первого впечатления. Красота Джули взволновала его, но это не должно повлиять на окончательное решение. Нет, он, как орел, будет парить высоко в небесах, ничего не упуская из виду, подмечая малейшие детали. Промелькнувшая тень, едва заметное движение травы – и птица молнией падает вниз.

Опыт, вынесенный после двадцати лет работы в кино. Фернан готовился снять свой седьмой полнометражный фильм, и у него не было выбора: он должен создать шедевр, а не какую-нибудь там среднюю вещицу. Но, придумывая очередной сюжет, он всякий раз терял частицу самого себя. Попытки начать семейную жизнь неизменно заканчивались неудачей, подобный финал, казалось, был предрешен с самого начала. Как это ни назови: хрупкий союз двух душ, таинственное притяжение атомов, – все распадалось в мгновение ока. И фильм – такая же неопределенность. Какая-то доля секунды – и все может измениться, получится совсем другой фильм, или два фильма, или вовсе ничего не получится. Но Фернан уже привык к этому. Он так часто разбивал лагерь, а потом сворачивал свои шатры, что теперь стал путешествовать налегке.

Говорят, англичане сделаны из камня. Внутреннее спокойствие – вот что привлекло его в Джули. Но, как ни удивительно, в «Чуде» эта девушка сошла со своего пьедестала. Ох уж эти англичане! Они такие угрюмые. Похоже, им кажется, что все вокруг только и думают, как обмануть их. Но за детской обидчивостью скрывается выработанное веками чувство собственного достоинства. Вспомнить хотя бы, как они путешествуют, прихватив карту, плед, шерстяное нижнее белье, чайник и ситечко для заварки… Это восхищало Фернана. Он всегда восхищался умением создавать роль из ничего, на пустом месте. Такой способностью обладают только настоящие профессионалы.

Правда, сам он предпочитал работать с актерами-любителями. Конечно, иногда можно пригласить и какую-нибудь перезревшую кинодиву. Эти трудятся, не жалея сил, ибо чувствуют, что слава клонится к закату. А в результате получается хороший фильм. Фильм, в котором актеры наизнанку выворачиваются.

Фернан нахмурился. Куда заведет его выбранный путь? Эта тревожная мысль время от времени приходила ему в голову. А впрочем, дальше двигаться вроде бы уже некуда. В прошлом году он впервые поехал в Китай. Как странно! Отца Фернана, француза-миссионера, направили туда лишь потому, что его жена бегло говорила по-китайски. Хотя родилась и выросла уже в Сан-Франциско.

В чеонгсаме^[15] ее вполне можно было принять за местную жительницу, если б не широкая американская улыбка, Фернан рано понял, что внешность обманчива и жизнь гораздо сложнее, чем кажется.

То же самое и с Китаем. Детские воспоминания о Пекине со временем превратились в сон, в мираж. Синие рисунки на фарфоровых тарелках; изображающие плакучую иву возле мостика через ручей. Лицей, где французский язык звучал странно, словно птичий щебет. Сад с беседкой, выкрашенной зеленой краской. И еще в памяти остались дерево, увешанное фонариками, тишина и дождь. Тот Китай давно исчез, все изменилось. А может, и не все. Ким, этот гибрид, цыган, дитя трех континентов, считал, что продолжает дело своего дедушки по материнской линии – владельца прачечной. Дед стирал грязное белье, а внук отмывает и выставляет на всеобщее обозрение человеческие страхи и надежды.

– Впустите ее.

Дверь распахнулась. Фернан нахмурился, приготовившись к встрече с Джули.

– Очевидно, произошла ошибка. Вы не Джули Фрэнсис.

Волосы и глаза похожи, а вот лицо и жесты – другие. Эта девушка вся трясется. Она напрочь лишена самообладания Джули, ее мраморного безмятежного спокойствия.

– Я и не говорила этого, – пролепетала незнакомка так тихо, что Фернан едва расслышал.

И все же девушка не отступала. Она вела себя с какой-то нервозной настойчивостью, в точности как птичка, которая топорщит перышки перед нападающей змеей.

– В таком случае… – Фернан вежливо, но решительно качнул головой. – Мы только зря теряем время.

Кто бы ни была эта девушка, она не подходит для главной роли. Значит, прослушивать ее не имеет смысла.

– Но я пришла, чтобы прочитать роль.

Заметив, как она побледнела, Фернан преисполнился сочувствия, однако тут же одернул себя, подумав, что впоследствии ему, возможно, придется пожалеть об этом.

– Меня зовут Жанна Фрэнсис. О встрече с вами договаривался мой агент.

Фернан колебался. Следует быть осторожным, в мире кино легко совершить оплошность. А вдруг ее агент – большая шишка? Нет, нельзя прогонять эту девушку. Фернан пожал плечами и пододвинул к краю стола помятый листок бумаги, на котором были запечатлены его ночные фантазии. Что ж, пусть Жанна Фрэнсис погубит, уничтожит их. Такое испытание будет даже полезно.

– Пожалуйста. Ваши реплики подчеркнуты красным. Мой помощник прочтет остальное.

– Это единственный экземпляр?

Фернан даже вздрогнул от удивления. Незнакомка, судя по всему, не обратила на его слова никакого внимания. Она скороговоркой пробегала текст, и в голосе ее звучало нечто, весьма похожее на осуждение. Фернан уже начинал жалеть о собственной мягкотелости.

– Если вам не нравится… – Он протянул руку.

– Нет-нет. Все прекрасно. – Девица вцепилась в листочек так, будто от него зависела ее жизнь. – Вы дадите мне время на подготовку?

– Конечно, нет. – Фернан закатил глаза – разумеется, мысленно. – Здесь вам не «Комеди Франсез».

Он покачал головой. Все ясно: эта актриса работает по системе Станиславского. Просто смешно. Прослушивать ее – пустая трата времени. Она совершенно ему не подходит. И одета как-то странно. Все вещи на размер больше, будто с чужого плеча. В общем, замарашка, причем на удивление невинная. Этакий воробышек, наряженный под павлина. Повинуясь внутреннему импульсу, Фернан подмигнул кинооператору. Что значат в их деле лишние десять минут съемки? Даже забавно будет запечатлеть на пленке эту уличную девчонку в ее взятом напрокат платье.

Все было именно так, как он и ожидал: реплики читались из рук вон плохо, так что он даже не решился прервать прослушивание. К счастью, сцена была короткая. Но только Фернан собрался выставить ее за дверь, как девушка обратилась к нему с вопросом:

– Скажите, мистер Ким…

Какое причудливое сочетание целеустремленности и неуверенности в себе!

– Что она за женщина, эта Клаудиа?

– Я еще не знаю точно, как назову ее.

Фернан против воли вступил в разговор. Номер пятый читала свою роль как некролог, но проявляла к ней самый живой интерес. Это было видно по выражению ее бледного личика и прищуренных, наверное, близоруких глаз.

– Клаудиа – женщина из высшего общества, светская красавица, немного испорченная. Словом, она вполне типична для своего круга. И все же ей, как и всякой женщине, постоянно хочется чего-то большего, недостижимого. Это и придает Клаудии оригинальность.

– О, я поняла.

Номер пятый снова уставилась в лежавший перед ней листок и принялась читать по второму разу. Фернан не успел остановить ее. Выходило ужасно, даже хуже, чем вначале. Она монотонно бубнила свой текст, запинаясь и проглатывая слова, не чувствуя ни ритма, ни смысла. Помощник Фернана, уже успевший выучить свои реплики наизусть, никак не мог угнаться за ней и постоянно путался. Сам режиссер с трудом понимал, что говорит незадачливая актриса. За всю свою жизнь он не слышал ничего подобного. Казалось, девица читает текст на иностранном языке, вернее, не сам текст, а его отражение в зеркале. Фернан тут же взял эту мысль на заметку. Когда-нибудь он ею воспользуется. Особых трудностей не будет. Надо только спроецировать текст на зеркало, помещенное над камерой. Да, может получиться очень интересно. В глазах актера зритель увидит самое настоящее, неподдельное замешательство.

Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как девушка умолкла. Ассистент вежливо кашлянул.

– Спасибо, мисс Фрэнсис.

Фернан потянул у нее из рук листок. Номер пятый, как ни странно, отдала его с явной неохотой. И молча направилась к выходу – вся напряженная, с застывшим лицом, как будто боялась расплескать чашу, до краев наполненную каким-то драгоценным напитком. Почему она так заторопилась? Фернан удивился бы еще больше, если б увидел, что на губах девушки, едва она закрыла за собой дверь, в первый раз за все это время промелькнула легкая улыбка.

Жанна быстро проскользнула мимо столика ассистента режиссера и группы девушек, сидевших на скамье в ожидании своей очереди. И вот наконец она в коридоре. Здесь относительно безопасно. Воровато оглядевшись, Жанна направилась прямиком в дамскую комнату. Как они с Джули и рассчитывали, там не было ни души. Она метнулась в первую кабинку слева и закрыла дверь на задвижку. Потом сняла с себя парик, небрежно запихнула его в большую холщовую сумку, вынула из нее листок бумаги и карандаш и начала писать, сморщившись от напряжения. В дверь тихонько постучали.

– Жанна?

Она открыла задвижку и впустила Джули. Вдвоем они едва помещались в тесной кабинке.

– Ты все запомнила? – прошептала Джули, белая как мел.

– Надеюсь. Правда, я не ожидала, что в этой сцене будут участвовать двое – мужчина и женщина. За весь текст не поручусь, но твои реплики я не забыла. Вот.

И она начала читать свои драгоценные записи, медленно и шепотом – из страха, что кто-нибудь их подслушает. Джули беззвучно шевелила губами, повторяя слова. Она оказалась прекрасной ученицей. И неудивительно. После стольких-то лет тренировки!

– О'кей, – сказала наконец Джули. Глаза у нее сияли, а щеки порозовели. – Может, пройдемся по тексту еще раз? Надо отработать ритм. Ты будешь читать за мужчину.

Жанна кивнула. Она чувствовала себя неловко. Тесная кабинка, тихий шепот… Ей хотелось, чтобы это приключение поскорее закончилось. Пережитое волнение опустошило ее; тело казалось легким, как перышко: дунь – и улетишь. «Но, Иден, я хотела поговорить с ней!» Стоило Джули произнести эти слова – и они ожили. Клаудиа превратилась в реальную женщину.

– Не будь смешной, Клаудиа.

– Признайся, ты ревнуешь.

– К такой-то женщине?

– А я думала, по ночам все кошки серы.

– Да, только потом наступает утро.

– Идеи! Ты хочешь сказать, что… – Это не твое дело, Клаудиа.

– Ах, оставь этот высокопарный тон, дорогой. Мы живем в двадцатом веке.

– Я не желаю говорить на такую тему, Клаудиа.

– Но ты обсуждал ее с какой-то посторонней девчонкой. Почему же со мной нельзя?

– Потому что ты леди.

– А она нет? Откуда такая уверенность? Если бы мы с ней поменялись платьями, ты бы вряд ли заметил разницу!

Жанна смотрела на подругу с восхищением. Она была готова аплодировать.

– Отлично получилось!

– Да, – отозвалась Джули с некоторым сомнением в голосе. – Но что все это означает?

– Понятия не имею, – покачала головой Жанна. – Я спрашивала ассистента режиссера, но она ничего путного не сказала. Вроде бы Ким всегда работает так. Начинает стряпать только тогда, когда точно знает, что у него лежит в буфете. Вот почему он не прислал тебе заранее сценарий. Я думаю, у него больше ничего пока и нет. – Она указала на листок. – Все остальное – в голове.

– Какой он? – с жадностью спросила Джули, чуть подавшись вперед.

– Как тебе сказать. – Жанна попыталась мысленно вернуться в кабинет режиссера, но это оказалось не так-то просто. В тот момент она слишком нервничала, и в памяти остался лишь смутный образ мужчины невысокого роста, довольно потрепанного, с чуть раскосыми глазами – настолько черными, что не отражали света, зато замечали все, до последней мелочи. – Он… – Жанна умолкла, стараясь подыскать правильное слово. Безжалостный? Нет, это чересчур. Целеустремленный? Слишком слабое определение. – По-моему, он целиком погружен в свои мысли.

– Как ты думаешь, если я просмотрю его старые фильмы, это поможет?

– Вряд ли.

Жанна была в библиотеке и знала наизусть весь список фильмов Фернана Кима, начиная с первой коротенькой киноленты «Кошка» (настоящая чернуха) и заканчивая мюзиклом «Пляж», снятым недавно в Южной Америке. Но, оставшись с ним с глазу на глаз, она почему-то подумала, что режиссер уже наверняка забыл названия собственных творений.

– Слушай, мне пора. – Джули отодвинула щеколду и оглянулась по сторонам, дабы убедиться, что за ними никто не подглядывает. – Скоро моя очередь. Пожелай мне удачи!

Жанна кивнула. Она прошла хорошую школу.

– Чтоб тебе ногу сломать!

Когда подруга ушла, Жанна аккуратно сложила листок и сунула его в сумку, где лежали черный кожаный пиджак и туфли на высоком каблуке. Потом – осторожности ради – выждала еще пять минут и отправилась в вестибюль встречать Джули, втайне надеясь, что без парика ее никто не узнает.

– Ну что? – нетерпеливо спросила она, когда Джули наконец появилась.

– Все как обычно, – скупо ответила та, но Жанна видела, что подруга очень довольна. – Он сказал, что я хорошо читаю. Ты только представь!

Жанна улыбнулась, и теплая волна радости растеклась по ее телу. Получилось! Значит, не напрасно они столько хитрили и нервничали.

– Правда, Киму показалось, что я слишком молодо выгляжу для такой роли. Он попросил меня нахмуриться и заставил читать текст дважды. Вот почему я задержалась. Потом пришлось заколоть волосы в пучок. И…

– Ну, ну. Что еще?

– Ким пригласил меня на ленч. – Джули помотала головой. – Я, разумеется, отказалась.

– Почему? Он тебе не нравится?

– Нравится – не нравится… Господи, да я же была без линз и почти ничего не видела. Но дело не в этом.

Нельзя сразу говорить «да». По-моему, это старая, как мир, истина.

– Так что же ты ему ответила?

– Позвоните в среду, я остановилась в «Редженси». – Джули улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. – Это прозвучало классно! – Потом, чуть прищурившись, она задумчиво добавила:

– Погоди-ка. Говорят, он наполовину китаец, наполовину француз. Интересно, какая же половина французская – нижняя или верхняя?

Жанна покраснела. Ей казалось, Джули говорит вовсе не о Киме, а о ком-то другом. И так всегда! Джули обладала даром менять людей.

– Куда он поведет тебя?

– Не важно! – воскликнула Джули, пританцовывая от радости. – Я испытала такое облегчение, что сейчас с удовольствием съела бы даже огромный бифштекс. – Но на середине лестницы она вдруг остановилась и озабоченно спросила:

– Скажи, Жанна, ты сумеешь научить меня читать к среде?

И Жанна сделала все что смогла. Она целый день провела в библиотеке и вернулась в отель с кипой ксерокопий. Там были газетные рецензии на «Чудо» – все до единой. Сначала Джули училась находить в них собственное имя, потом – название спектакля, а через некоторое время уже читала цветистые похвалы, которыми критики щедро награждали ее игру: «Чудесно». «Волшебно». «Победа над временем». «Колдовство без слов»…

Джули была в восторге. Вскоре она вызубрила рецензии наизусть и повторяла их нараспев, осторожно водя наманикюренным пальчиком по строчкам. В конце недели Джули возжаждала свежей пищи. И они перешли к старым номерам «Сцены», к колонкам со светскими сплетнями в разных журналах и даже к заметкам в «Нью-Йорк тайме». А на закуску брали театральные объявления и заголовки газет. Наконец-то Джули поняла, почему весь мир читает прессу с таким увлечением, и стала истовой ее почитательницей. Каждый вечер, возвращаясь в номер после спектакля, она первым делом хваталась за газету, лежавшую наготове возле туалетного столика. Немного важничая, она называла это «связью с внешним миром». И вот наступил день, когда Жанна услышала:

– Выключи радио, оно мешает мне читать.

Жанна гордилась своей подругой.

Утром в среду они как следует попрактиковались с чтением меню, а потом Джули отправилась вместе с Фернаном Кимом на ленч. Ресторан находился на 109-м этаже небоскреба «Окна в мир». Впервые в жизни она могла заказывать блюда по собственному выбору.

– Подумай только, раньше я просто наугад тыкала пальцем в меню! Но, Жанна, что там подавали… ты не поверишь! Никогда не забуду эти свинячьи ножки прямо с копытами! Телячья голова – можешь себе представить – с глазами! Они смотрели на меня, как будто мы знакомы… кошмар! В «Макдоналдсе» и то лучше. Там по крайней мере знаешь, что тебе принесут: на дверях висят картинки. Да, кстати, о картинках. Вот что я нашла у себя на столе. – И она отдала Жанне вскрытый конверт. – Извини, мне не следовало заглядывать туда, но я не думала, что письмо адресовано тебе.

Вполне естественно. Письма получала только Джули, и теперь ей нравилось вскрывать их лично, дабы лишний раз убедиться в своем умении читать. Жанна взяла конверт. Ее томило дурное предчувствие. Только Дион знал ее адрес… И почему здесь столько марок «Эр Экспресс»?

В конверте лежал листок очень плотной белой бумаги. А на нем – ни единого словечка, только рисунок. Но несколькими штрихами Дион ухитрился передать все что хотел. Он нарисовал дом сверху, с высоты птичьего полета. Правда, сам дом был едва узнаваем. На месте крыши зияет рваная дыра. Обломки полусгнивших стропил сердито смотрят в небо. На полу верхнего этажа, усеянного кусками черепицы, сидит человечек и держит в руке изодранный зонт, на котором красуется огромный черный знак вопроса. Так Дион изобразил самого себя.

– Что это? – спросила Джули, уставившись на подругу.

Но Жанна только покачала головой. Знак вопроса жег ей сердце, как каленое железо. Однако и ее бедному маленькому домику, не защищенному от зимних холодов, приходится не лучше. Не надо было уезжать. Теперь-то Жанна знала это точно. Дом скучал по ней. И вот произошло самое худшее, да еще когда – в середине зимы, за три недели до истечения договора. То, что не успеют разрушить дожди и морозы, уничтожат голуби. Дом без крыши обречен на гибель.

– Жанна! – Голос Джули звучал сочувственно. – Ты должна рассказать мне. Что случилось?

– Дом гниет.

Эти два слова звучали как смертный приговор. Жанна отдала подруге листок с рисунком Диона. Ее терзало сознание собственной вины. Она могла вернуться в Англию еще в прошлом месяце. Джули не стала бы возражать. Правда, дел было много: Жанна ходила на прослушивание и учила Джули читать. Все это важно, но она задержалась здесь надолго совсем по другой причине. В глубине ее души таился страх. Страх перед возвращением – и Дионом. Теперь все это казалось ерундой. Что плохого мог сделать ей Дион? Никакого сравнения с трагедией, постигшей дом!

– Значит, это наш №3? – Джули в ужасе уставилась на рисунок. – Разве ты не сделала ремонт?

Жанна покачала головой. Джули многого не понимает. Как ей объяснить? С чего начать?

– Новая крыша стоит кучу денег. Нужно платить не только за строительный материал, но и за работу. А ведь сейчас зима… Понадобятся прожектора, леса, брезент… Придется нанимать множество людей. Иначе ремонт затянется. Это обойдется в сотни тысяч фунтов – дороже, чем все остальные переделки, вместе взятые.

– О, дорогая, – огорченно протянула Джули. – Если бы я получила роль!

– Ты хочешь сказать, что ничего не вышло? – Сочувствие к подруге на мгновение отвлекло Жанну от мыслей о собственных бедах.

– Увы, нет. Фернан сказал мне об этом за ленчем, причем самым деликатным образом, – уныло подтвердила Джули. Но тут же ее лицо просияло. – Я могу попробовать переубедить его. К тому же существует еще и ассистент режиссера. Он тоже занимается подбором актеров.

– Нет, спасибо! – воскликнула Жанна, порозовев от смущения. – Я не могу допустить, чтобы ты пошла на это. У тебя ничего не выйдет. – Заметив, что Джули слегка обиделась, она поспешила объяснить:

– Я имела в виду… ты нравишься Киму, но если речь идет о фильме, он не изменит своего решения, как бы ему ни хотелось этого в глубине души.

Жанна запнулась, сообразив, что ее слова звучат довольно бессмысленно. И все же она была уверена в своей правоте. Она понимала Фернана Кима гораздо лучше, чем Джули. В присутствии ее подруги мужчины всегда старались произвести впечатление. С Жанной Фернан был самим собой, потому что думал о ком и о чем угодно, только не о ней. И в те минуты она интуитивно почувствовала, что значит снимать фильм. Не как снимать, а для чего. Она и сама не раз испытывала нечто подобное, когда старательно шила в сгущавшихся сумерках – не ради кого-то, но для себя. Или отдирала краску с плинтусов ручной работы – просто так, в надежде отыскать красоту, спрятанную под слоем грязи. И та же слепая вера, подспудное, невысказанное стремление спасти нечто прекрасное, радующее глаз, заставляли Жанну скрести замызганный деревянный пол, скрести до тех пор, пока не появлялись кровавые мозоли. Ей хотелось сделать все как следует, создать свое святилище или убежище, поставить в бескрайней пустыне мира столбик с табличкой: «Здесь я живу, это мой дом».

– Ну, – несколько обиженно протянула Джули. Подумать только: Жанна бросила вызов. Ей, профессиональной актрисе! – Раз уж ты так хорошо понимаешь Кима, почему бы тебе не повидаться с ним самой? Он остановился в «Плазе».

Жанна понурилась. Джули права. Допустим, ей уда-лось проникнуть во внутренний мир Фернана Кима. И что с того? Как бы она ни была умна, ей нечего, абсолютно нечего предложить этому выдающемуся режиссеру.

И все же надо что-то делать. Жанна подхватила свое пальто и сумку.

– Куда ты собралась? – удивленно спросила Джули.

– Так, прогуляться.

Только не оглядываться. Иначе она не решится осуществить то, что задумала.

Глава 10

– Да?

Портье поднял глаза на Жанну. Слова застряли у нее в горле. Прочесть его мысли не составляло труда. Они были написаны у него на лице аршинными буквами.

«Ты не из тех, кто останавливается в „Плазе“. Тебе, с твоей холщовой сумкой и серым скучным пальто, здесь не место. Ты не наша».

Жанна нервно сглотнула. Она извела кучу денег, битый час разъезжая на такси вокруг Центрального парка, пока наконец у нее хватило храбрости войти в дверь отеля. Теперь уже отступать было поздно.

– Я хотела бы повидать Фернана Кима.

– Извините. – На непроницаемом лице портье появилась едва заметная улыбка. – Мистер Ким просил не беспокоить его и дал нам на этот счет четкие указания.

У Жанны упало сердце. Она долго обдумывала, как повести разговор с Фернаном Кимом, но мысль о том, что ей не удастся с ним встретиться, просто не приходила девушке в голову.

– Вы уверены? – умоляюще спросила Жанна и тут же устыдилась самой себя.

– Ни при каких обстоятельствах. – Портье покачал головой. – Собственные слова мистера Кима.

По его тону было ясно: он не смягчится, что бы Жанна ни говорила и ни делала.

И все же она не могла уйти с пустыми руками. Ведь это значило навсегда расстаться с домом №3. И с крышей, ее драгоценной крышей. Может быть, в этот момент холодный зимний дождь заливает чердак… Как поступила бы Джули, будь она на ее месте?

– Позвоните ему, – велела Жанна, подражая небрежной властной манере своей подруги.

Она гордо вскинула голову, распрямила плечи и мысленно встряхнула золотистой гривой волос.

Последовала долгая пауза. У Жанны гулко билось сердце. Ей стоило больших усилий выдержать испытующий взгляд портье. Будь Джули, приказала она себе. Хотя бы еще пять минут.

После некоторых колебаний портье пожал плечами и нажал кнопку.

– Как о вас доложить, мисс?

– Джули Фрэнсис.

Выпалив эти слова, Жанна тут же пожалела, что не может взять их обратно. Какая неосмотрительность! Лицо Джули примелькалось; ее имя было у всех на устах. Дай Бог, чтобы этот человек относился к немногочисленной категории Нью-Йоркцев, которые еще не успели посмотреть «Чудо».

Имя ее подруги произвело невероятный, поистине чудодейственный эффект. Портье сказал несколько слов по телефону, и лицо его вмиг преобразилось. Теперь он был само почтение. А дальше все пошло как по маслу: зазвонил колокольчик, появился охранник, и роскошный лифт бесшумно вознес Жанну на самый верхний этаж, где находился номер-люкс Фернана.

Жанна медленно шла по коридору; толстый ковер заглушал ее шаги. Здесь царила такая тишина, словно город за окнами вымер. Жанне казалось, что в ее груди бьется целая сотня сердец. «Крыша, моя крыша, – думала она. – Всего несколько кусочков черепицы, но для дома № 3 они означают жизнь или смерть».

Дверь, на которую указал сопровождающий, широко распахнулась. На пороге стоял Фернан Ким – худощавый, потрепанный жизнью мужчина, несмотря на полурасстегнутую рубашку и закатанные рукава, производивший впечатление человека чопорного. Он долго разглядывал Жанну, и, похоже, ее лицо показалось ему знакомым даже без парика, макияжа и наряда, одолженного у Джули. Она затаила дыхание. Теперь Жанна поняла, что значит быть самозванкой.

– Кто вы? – Ким прищурился, стараясь вспомнить, где раньше видел это лицо, но безуспешно. – И – что самое важное – почему вы выдаете себя за Джули?

Жанна молчала. Все произошло слишком быстро, у нее не было времени подумать. До последней минуты она не верила, что осмелится зайти так далеко. А теперь нужно ответить ему хоть что-то.

– Я… э-э… – Жанна лихорадочно подыскивала какой-нибудь убедительный ответ.

И вдруг в ее памяти всплыли многочисленные телефонные переговоры, в которых она вполне успешно заменяла Джули. Под мудрым руководством подруги Жанна научилась играть самые разные роли, и никто ни разу не заметил ничего подозрительного.

– Я… я работаю на Джули.

И это было истинной правдой.

– Вы ее агент? – неожиданно резко спросил Фернан. – А я полагал, что Джули сотрудничает с Элен Берн.

Жанна закусила губу. Ну, разумеется, Джули должна была сказать ему об этом.

– Да. Так оно и есть. – Ее охватила паника. Что сказать дальше? – Я… – Голос сорвался, слова застревали в горле, как осколки стекла. – Я – другой агент.

Какое нагромождение лжи! Фернан не спускал с нее глаз, и Жанне казалось, будто она все быстрее и быстрее погружается в зыбучие пески.

– У Джули два агента, – с усилием выдавила она, сознавая, что слишком много говорит. – Так… так удобнее. Я занимаюсь кино.

– Ну что ж. – Фернан наконец отвел от нее свой придирчивый взгляд. – В таком случае проходите, мисс… э?

– Браун.

– Да. Но, боюсь, вы зря тратите время, мисс Браун. Джули не годится для роли Дианы.

– Дианы? – На мгновение Жанне показалось, что она ослышалась. – Но ведь она читала вам роль Клаудии!..

Фернан остановился как вкопанный и повернулся к Жанне. В окно был виден огромный массив Центрального парка. Сгущавшиеся сумерки превратили его в темный загадочный лес. Режиссер не задернул шторы, и Жанна прекрасно понимала почему.

– Я изменил имя… разве Джули не говорила вам? Постойте-ка. – Он шагнул вперед и включил лампу. – По-моему, мы встречались раньше…

Жанна попятилась, пытаясь скрыться от излишне яркого света.

– Не думаю.

Но Фернан как будто и не слышал ее. Он продолжал изучать лицо Жанны, причем с таким видом, будто находился в другой галактике. Еще минута, и Киму станет ясно, как дважды два, что перед ним – Жанна Фрэнсис, номер пятый. Времени остается совсем мало. Жанна тревожно обвела взглядом комнату, сама толком не понимая, что ищет. Ее взгляд упал на письменный стол, заваленный бумагами. Там стоял старенький телевизор. Значит, Фернан держит видеокассеты где-то здесь. Жанна собралась с силами. Это единственный шанс. Джули говорила, что Ким снимал ее во время прослушивания, но потом отказался показать пленку.

– Могу я посмотреть видеозапись Джули? – попросила Жанна, от всей души надеясь, что ее голос звучит спокойно н деловито, как у настоящего добросовестного агента, который хочет защитить интересы своего клиента. Остальное зависит от реакции Фернана. Жанна прекрасно понимала: ей не удастся повлиять на режиссера, пока она своими глазами не увидит игру Джули.

Наконец – о, радость! – Фернан вынул видеокассету из полки, висевшей над столом, и вставил ее в плейер. Экран замигал, а потом появилось довольно четкое изображение.

– О!

– Что такое?

Жанна покраснела. Жаль, что она так плохо разбирается в видеокассетах.

– Где же звук?

– А зачем вам звук? – Фернан уставился на экран отсутствующим взглядом. – Мы оба знаем Джули, не так ли?

– Да, конечно.

Жанна внимательно всматривалась в беззвучно открывавшую рот женскую фигурку. Это выглядело несколько странно, но теперь-то Жанна поняла, чего добивался Фернан. Он хотел доказать свою правоту. Продемонстрировать все просчеты Джули, акцентируя внимание только на мимике. Причина оказалась донельзя простой. Джули чересчур старалась. Много жестикулировала, слишком широко улыбалась. И это бросалось в глаза сейчас, когда зрители не слышали ее прекрасного завораживающего голоса. Жанне было больно смотреть, как билась, задыхалась и корчилась, точно рыба, попавшая в сеть, ее подруга. Да, Джули переигрывала. В театре – как и в реальной жизни – это сошло бы ей с рук. Но только не в кино. Здесь она явно оказалась не в своей стихии.

«Жаль, что меня не было рядом, – подумала Жанна. – Возможно, я сумела бы помочь, убедила бы ее отказаться от всех этих выкрутасов и играть более сдержанно».

Плейер щелкнул, и изображение на экране исчезло. Жанна ломала голову, не зная, что сказать.

– Освещение. – Она откашлялась. Надо говорить отстраненно, как профессионал, не выставляя напоказ своей душевной боли. – Такое освещение ей не подходит.

– Знаю, – медленно кивнул Фернан. – Но в конечном итоге это не так уж важно. Джули просто не годится для такой роли. Она слишком красива.

Жанна нахмурилась, силясь разгадать смысл его слов. Разве может актриса, снимающаяся в кино, быть слишком красивой? Трудно поверить – и все же… вдруг Фернан дает ей ключ к своей тайне, хоть и маленькую, но подсказку?

– Видите ли… – Жанна глубоко вздохнула, втайне надеясь, что Джули простит ее. – Видите ли, Джули обесцвечивает волосы. И пользуется специальными каплями, которые подкрашивают зрачки.

– В самом деле? – На лице Фернана мелькнуло любопытство, и Жанна почувствовала, как в ее душе шевельнулась надежда.

– Я уверена, она откажется от всего этого, по крайней мере на время съемок.

– Пусть так, но… – Фернан покачал головой. – Она – как бы это сказать? – не в ладах с кинокамерой. Лицо у нее кажется плоским и широким. – Он слегка улыбнулся. – И аристократическое происхождение тут не поможет.

Жанна, только что просмотревшая кассету, отлично поняла, о чем идет речь. Джули получилась какой-то маленькой и неживой – не то что на сцене или на фотографиях.

– Но разве нельзя ничего исправить? – спросила Жанна, с надеждой глядя на режиссера.

– Например? – с некоторым удивлением отозвался Фернан.

– Ну… – храбро гнула свою линию Жанна. – Может, сделать специальную подсветку, иначе положить грим?

– Конечно, это возможно. – Фернан пожал плечами. – Но к чему столько хлопот? – Он опять включил видео и вставил другую кассету. – Сейчас вы все увидите сами.

Сначала на маленьком экране появилась черно-белая рябь, похожая на снежную бурю, а потом, к величайшему ужасу Жанны, возникло ее собственное лицо, обрамленное белокурыми локонами парика. Да еще крупным планом и в цвете! Она окаменела. Ее худшие опасения сбылись. Когда Фернан догадался, что разговаривает с номером пятым? Сколько времени он играл с ней, лениво предвкушая минуту своего торжества?

Но, несмотря на пережитый шок, Жанна не могла оторвать глаз от экрана. Теперь видеокамера показывала ее в полный рост. И это было поразительное зрелище, своего рода откровение. По телу Жанны пробежала легкая дрожь, напоминающая подземные толчки – предвестники землетрясения. Она знала: с этой минуты ее жизнь разделилась на две части, и между ними зияет огромная пропасть. До и после. И метаморфоза уже началась. Эмоциональный взрыв, в котором смешались изумление, недоверие и чувство облегчения, утих и сменился твердой уверенностью.

Камера не лжет. Она может оскорбить (так получилось с Джули), но обманывать не станет и покажет все, как есть на самом деле. Жанна видела на экране себя. Бог с ним, с париком, с этим бесконечным заиканием, крикливым макияжем и одеждой с чужого плеча, которая только портила ее. Все это не важно.

Главное, что она худая. Жанна снова и снова всматривалась в свое изображение, пытаясь отыскать излишки ненавистной плоти, но тщетно. «Я худая, – думала она. – Вся. У меня худые ноги, руки, лицо. Пожалуй, даже чересчур худая». И эта мысль вновь ввергла ее в состояние шока. Впалые щеки, тоненькая шея – того и гляди сломается! – хрупкие запястья. «Если б Джули выглядела так, я решила бы, что она больна».

Жанне казалось, что мир перевернулся. Она увидела себя со стороны – и совершенно иначе, чем в зеркале или на фотографиях. Видеокамера запечатлела ее в трех измерениях и в движении. Настоящее откровение.

«Но неужели до сего времени я видела лишь то, что хотела видеть, и мною правила слепая ненависть к самой себе? – думала Жанна. – Даже сейчас мне не верится, что эта тоненькая, как былинка, девушка на экране и есть я».

От напряжения у Жанны стало жечь глаза, но ей хотелось вобрать в себя этот образ, сродниться с ним. О, если б удалось всегда ощущать себя такой! Она освободилась бы от всех своих страхов.

– Итак, номер пять? – Фернан развалился в кожаном кресле, похожий на сытого кота. – А знаете, мы ведь искали вас повсюду. Вы читаете «Сцену»?

– Только старые номера, – машинально ответила Жанна, до сих пор пребывавшая в состоянии эйфории.

Она не сводила глаз с пустого экрана, а когда Фернан выключил телевизор, почувствовала такую тоску, словно потеряла лучшего друга.

– Кто ваш агент? Очевидно, не Элен Берн, – сухо продолжал режиссер.

– Нет, именно она. – Жанна нервно сглотнула, лишь с опозданием поняв, что натворила. Простит ли ее Элен? И все равно игра стоила свеч. Теперь она знает.

Жанне казалось, будто она стала легкой, как пушинка. Сколько же будет длиться это блаженство? О, если бы удалось навеки запечатлеть в памяти свой новый образ!

– В таком случае действуйте, – коротко сказал Фернан.

Жанна нахмурилась: этот резкий властный голос вернул ее на землю.

– Что вы имеете в виду?

Фернан удивленно вздернул брови:

– Я же показал вам пленку. Вы – как раз то, что нам нужно.

– Я? Я подхожу для роли Клаудии? То есть Дианы?.. – Жанна ошеломленно уставилась на режиссера. Как такая мысль могла прийти ему в голову? Да, она очень худенькая, стройная – это верно, но на светскую красавицу совершенно не похожа.

– Нет-нет. – Фернан нетерпеливо махнул рукой. – В фильме есть еще одна героиня. Роль небольшая и без слов, но очень важная.

– И вы хотите, чтобы ее сыграла я?

Жанна не верила собственным ушам. А потом вспомнила свое изображение на экране. Фернану была нужна вовсе не она, а та, другая девушка, которую Жанна, в сущности, и не знала. Девушка со странным худеньким личиком и темными глазами – таинственными, словно вода, мерцающая на дне колодца. Глядя на нее, хотелось думать: чем все кончится? куда она пойдет? что сделает дальше? Ее маленькая костлявая душа так и просвечивала сквозь тонкую кожу.

– Эта роль… – Жанна смущенно умолкла. Она боялась. Боялась спрашивать и боялась смотреть на кассету, которая преспокойно лежала на столе: а вдруг пленка исчезнет? Какое-то колдовство. И все же… что, если ей удастся раздобыть денег для крыши? – Вы… вы заплатите мне за нее?

В глазах Фернана сверкнуло удивление.

– Разумеется, как обычно.

Жанна молчала. Это уже слишком. Потом глубоко вдохнула воздух, пробуя его на вкус. Нет, она еще не умерла и не спит.

– И этого хватит на новую крышу?

Фернан вздернул брови.

– Откуда мне знать? Я не архитектор, – пренебрежительно бросил он.

– А я, увы, не актриса.

Последовало долгое молчание. Фернан пристально разглядывал ее. «Все кончено, – подумала Жанна, – но я не могу больше лгать».

– Кажется, я начинаю понимать, – произнес наконец Ким. – Вы даже не спросили меня, какую роль я намерен вам предложить.

– Какая разница. Главное для меня – это крыша. Маленькая роль без слов. Наверняка она справится с ней ради дома №3.

– Понимаю. – У Фернана дрогнули уголки губ. – Если вы сделаете то что мне нужно, я позабочусь о вашей крыше. Счет пришлете мне. Договорились?

«О да, да, – подумала Жанна, опьянев от счастья. – Да, да, да. Миллион раз да. Это самая лучшая сделка в мире».

Только одно плохо. Жанна похолодела, вспомнив о Джули. Как она сможет вернуться в «Редженси» и сказать ей, что не сумела переубедить Кима, а вместо этого сама получила роль в его фильме, пусть даже не главную? Нет, нельзя поступать так по отношению к Джули. Это нечестно. Разве что…

– С одним условием. – Жанна глубоко вздохнула, чувствуя, что обрекает свой дом на гибель. Но иного выхода не было. – Я буду сниматься в вашем фильме, если вы дадите роль Джули.

Фернан окинул ее задумчивым взглядом.

– Вы что – сестры? Кузины? Любовницы?

Жанна вспыхнула. Это прозвучало уж слишком по-французски. Она помотала головой:

– Мы просто подруги.

По выражению глаз Фернана было ясно, что он уже потерял интерес к их сделке. И дом № 3 стал растворяться в пространстве – кирпичик за кирпичиком. Как заставить его переменить мнение о Джули? Что придумать?

– Я вот подумала, – начала она дрожащим голосом, но тут же овладела собой. – Джули рассказывала вам о своем доме? О Дине? Наверное, вы слышали о нем? Это скорее целое поместье, чем просто дом.

Фернан насторожился, и Жанна воспрянула духом. А вдруг она и в самом деле разгадала Кима?

– Роскошный замок площадью в двести пятьдесят акров, окруженный большим парком. – В словах Жанны звучало столько искреннего восхищения перед Дином, что в их правдивости было невозможно усомниться. Ким должен ей поверить. Обязательно.

Фернан замер, и она затаила дыхание. Какое-то мгновение все висело на волоске.

– Дин? – Режиссер прищурился. – Джули разрешит нам провести там съемки?

– Ну… – Внутренний голос кричал Жанне: скажи «да», обещай что угодно, но она знала – так поступать не годится. Фильм важен для Фернана не меньше, чем для нее – дом № 3. – Вообще-то Дин принадлежит ее кузену. Но я думаю, Джули сумеет убедить его. Если вы…

– Если я дам ей главную роль. – Фернан умолк. Жанне казалось, что она слышит, как в его голове щелкают невидимые счеты.

– Она не будет красить волосы? – неожиданно выпалил он. – Вы проследите за этим?

Жанна отчаянно закивала.

– И никаких дурацких глазных капель?

– Я гарантирую.

– И не будет… актерства? – Это слово прозвучало в его устах как самая гнусная непристойность.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Хм. – В глазах Фернана промелькнуло сочувствие. – Боюсь, вам придется нелегко. Крыша очень вам нужна?

– О да! – воскликнула Жанна, вложив в эти слова всю свою душу.

– В таком случае, – Фернан протянул руку для пожатия, его пальцы были холодными и сильными, – мы договорились. Дом в обмен на крышу. По-моему, тут я в выигрыше, не так ли? И в придачу мадемуазель Джули. Пусть ее агент позвонит мне утром. – Фернан уже подталкивал Жанну к двери. – И скажите Джули, что ей придется уйти из театра самое позднее… дайте-ка подумать… в двадцатых числах февраля.

Когда Жанна вернулась в «Редженси» и поведала Джули о своих переговорах с Кимом, та была потрясена до глубины души. Другого слова не подберешь.

– Ты только подумай! Я буду сниматься в кино! О, Жанна, вот ответ на все мои проблемы. – Она задумчиво оглядела свои длинные красивые ноги. – Знаешь, я долго-долго думала: кому отдать себя? Трудный вопрос. По-моему, жаль, если все это достанется одному человеку. А теперь… теперь меня увидит целый мир! И целлулоидная пленка даст мне бессмертие!

– Мне кажется, целлулоид больше не используют в кино, Джули, – сказала Жанна и опустилась рядом с подругой на краешек кровати. Напряжение спало, и она почувствовала себя уставшей и опустошенной. Почему, собственно, она так уверена, что сможет сыграть роль в фильме – пусть даже маленькую?

– Не используют? Отчего же? – с обидой спросила Джули.

– По-моему, это как-то связано с пожарами.

– Какой ужас! – воскликнула Джули, широко раскрыв глаза. – Надеюсь, взамен придумали что-нибудь получше. Я не намерена тратить столько сил на этот фильм, чтобы погибнуть в огне. Нет, я хочу жить вечно. – Она мечтательно улыбнулась. – И стать национальной достопримечательностью, как Дин. Чтобы каждый день с часу до четырех я была открыта для публики. Инвалидам и пенсионерам билеты продаются со скидкой! Да, кстати. – Джули вдруг резко повернулась. – Какую роль дали тебе?

Жанна пожала плечами. Не стоит посвящать Джули в подробности. Даже сейчас эта история выглядит совершенно невероятной.

– Понятия не имею. Наверное, какая-нибудь эпизодическая, ведь она без слов.

– Отлично! – с облегчением воскликнула Джули и одарила подругу своей самой ослепительной улыбкой, точь-в-точь как у Джека – победителя великанов. – Значит, будем вместе учить мою роль. Ты мне поможешь. – Она провела пальцами по своим щекам, словно впервые ощутила нежность бархатистой кожи. – Ты только подумай, Жанна! Меня будут звать Дианой!

– На твоем месте я бы не слишком на это рассчитывала, – попыталась пошутить Жанна. Нельзя же сейчас, в минуту торжества, испортить подруге настроение своими сомнениями и страхами. – Фернан может опять изменить имя.

Когда они встретились с Фернаном в следующий раз, выяснилось, что режиссер изменил не только имя героини. Он вдруг решил перенести время действия на несколько десятилетий назад.

– Закат золотого века… Какой год вы предпочитаете – 1890-й или 1912-й?

Наверняка его вдохновила на это пышная красота отеля «Плаза», выстроенного в стиле эпохи королей Эдуардов.

Девушки обменялись нерешительными взглядами. Жанна подозревала, что их мнение не так уж и важно. Так оно и получилось. Наряды конца прошлого века – затейливые, украшенные стеклярусом и вышивкой, требовали огромного количества ткани. На них ушла бы уйма времени. С 1912 годом было проще. Фернану нравился восточный, экзотический стиль тех времен, вдохновленный русским балетом. Изысканные сочетания цветов, тюрбаны, маленькие туфельки с заостренными носами, ленты и кисточки, шаровары и блузки, какие носят в Китае… Жанна была очарована этой красотой, но Джули не разделяла восторгов подруги. Ей хотелось играть молоденькую американку конца XIX века. К ее высокому росту отлично подошли бы пышные рукава и широкие юбки.

Но Фернан все решил по-своему. Вот почему в середине февраля в девять часов утра Жанна и Джули, одетые в одинаковые белые муслиновые платьица, дрожали от холода на пустынном пляже близ Атлантик-Сити.

– Джули, Жанна, помните: это самая важная сцена в фильме, – раздался властный голос Фернана, кричавшего в мегафон.

Жанна отлично понимала: самой важной для него будет и любая другая сцена – стоит только начать съемки. А впрочем, как знать? Ведь они до сих пор не видели сценарий. Но Фернан работал именно так. Рассказывали, будто актриса (теперь уже кинозвезда), дебютировавшая в одном из его ранних фильмов, лишь на премьере выяснила, что играла сестер-близнецов.

– Неудивительно, что у меня были проблемы с мотивировкой поступков героини, – заявила она. – А я принимала это за авангардизм!

Фернан знал, что делает. Он добивался от актеров непосредственности. В реальной жизни люди понятия не имеют, что с ними будет дальше. Почему же в фильме должно быть иначе? Вот и сейчас Фернан вроде бы не требовал ничего особенного. Жанне и Джули надо было просто идти по пляжу рука об руку.

Чтобы снять эту пустячную сцену, пришлось вызвать две съемочные группы, привезти несметное количество прожекторов и экранов, основной генератор и дополнительный (на случай, если первый подведет), фургон, где можно отдохнуть и поесть. Вокруг Жанны и Джули сновали толпы очень занятых людей, обвешанных «хлопушками» и переговорными устройствами. Они обсуждали какие-то срезы, панорамирование и другие таинственные вещи, перебрасываясь понятными только им жаргонными словечками.

– А что мы должны делать? – спросила Джули. – Наслаждаться видом?

Фернан загадочно улыбнулся:

– Ничего не делайте. Просто идите.

Но как раз это оказалось самым трудным. Жанна встала на рассвете и уже несколько часов провела на съемочной площадке, слушая, наблюдая и пытаясь понять, как это бывает, когда снимают фильм. Напрасные усилия! Одна суета, а толку никакого. Люди готовились к чему-то, томились в ожидании, нервничали… Потом наступало короткое затишье, все умолкали, и казалось, вот-вот должно случиться нечто важное… Но нет, ничего подобного. И еще Жанна заметила, что не только они с Джули, но и съемочная группа, и даже несколько рыбаков, мужественно боровшихся с холодом, – все до единого человека ловили каждое слово режиссера.

Но и Фернан не был всесилен. Постоянно возникали какие-то помехи: то в кадр попадали чьи-то волосы, то солнце оказывалось не там, где ему следует быть, то запотевали объективы или по небу времен королей Эдуардов тянулся след от реактивного самолета. И всякий раз им приходилось возвращаться к специально поставленным вешкам, а двое молодых людей с метлами уничтожали их следы на песке. Если же с технической точки зрения все шло нормально, то начинались проблемы со шляпами. Справиться с этими широкополыми громоздкими сооружениями из колючей золотистой соломки под порывами резкого атлантического ветра было нелегко. Да еще этот громоздкий желтый зонтик, который тоже рвется улететь! Хотя развевающиеся ленты, наверное, выглядели очень красиво – если посмотреть со стороны. Вообще во всем этом безумии был свой смысл. Даже в том, что Фернан надумал снимать сцену на пляже сейчас, в середине февраля: ведь летом на побережье будет полным-полно народу. Но вот опять раздался крик Фернана:

– Прекратить съемку!

Кинооператор, немного смахивающий на крота в своих перчатках без пальцев, нахмурился и стал рыться в черном ящике, отыскивая фильтры.

– Из меня так и рвется одно неприличное слово, – прошептала Джули и теснее прижалась к подруге, чтобы немного согреться.

Жанна постаралась сдержать улыбку: ведь Фернану важно создать «настроение».

– Перестаньте улыбаться!

Да, она была права. А Фернан, когда нужно, умеет рявкнуть во весь голос.

Джули тут же шмыгнула носом.

– Господи, как я нервничаю! А ты?

Жанна чувствовала, что ее подруга вся трясется.

– Нет, не очень.

Она сама себе удивлялась. Конечно, роль у нее была маленькая, и это облегчало ситуацию. Кроме того, Жанна знала, что работает ради крыши и просто выполняет свою часть сделки. Но, главное, ее не пугала кинокамера. В реальной жизни не легче. Сколько Жанна себя помнила, она всегда сжималась и леденела под чужими взглядами. А теперь по крайней мере есть человек, который отдает ей распоряжения и отвечает за то, что она делает. Какое странное, даже приятное ощущение! Чуть что не так – и Фернан тотчас скажет об этом через громкоговоритель. А окружающие так заняты, у них столько своих забот, что им не до нее. Правда, рядом идет Джули. А что, если бы пришлось играть с какой-нибудь незнакомой актрисой? К счастью, ее миновало это испытание. Но и в худшем случае можно было бы что-нибудь придумать… Главное – не волноваться и помнить о доме № 3.

– Еще раз, mes enfants^[16]. Камера!

И они снова двинулись вперед – рука об руку. Идти было тяжело: мешала разница в росте. Тяжелый зонтик и странной формы туфли на низких каблуках тоже замедляли шаг. Жанна искоса взглянула на Джули. Она была по-прежнему прекрасна – даже без своих белокурых локонов. В обрамлении волнистых светло-каштановых прядей, почти скрытых широкополой шляпой, ее профиль казался идеально правильным, как у греческой статуи. Жанна чувствовала себя ужасно неуклюжей рядом с подругой. Она давно отвыкла носить платья, а это – ко всем прочим бедам – было пышным на бедрах и узким внизу.

– Медленнее, медленнее!

Они не сразу привыкли к безостановочным замечаниям Фернана. Во время съемок режиссер болтал без умолку, а другим не разрешал даже откашляться. Звуковое оформление добавят потом. В студии будут наугад накладывать друг на друга разные фонограммы, пока наконец не добьются нужного эффекта. Это называлось постобработкой. Фернан считал ее жизненно важной. Именно на последней стадии фильм можно угробить или довести до совершенства. Что ж, так даже легче! Им с Джули надо неукоснительно выполнять приказы – и только.

– Так! А теперь остановились! Сначала Джули.

Джули нагнулась – уже в двенадцатый раз! – и сняла туфли. Жанна не спускала с нее глаз. Теперь очередь за шляпой. Взмахнув рукой, Джули подбросила ее вверх – к парящим над их головами чайкам. Во взгляде Жанны мелькнула тревога. Они уже испортили три шляпы. Одна упала в воду, другая испачкалась в дегте, у третьей погнулись поля.

– Хорошо, Жанна… Постарайся сохранить это выражение… се petit air somnambuliste, c'est ravissant^[17]. – Голос Фернана звучал одновременно и властно, и умоляюще. – Теперь твоя очередь!

Она медленно вытащила непослушными пальцами булавки и сняла шляпу. Потом скинула туфли, аккуратно поставила их рядышком и накрыла шляпой. Джули потянула ее за руку.

– А теперь обе!

Подобрав белые муслиновые платьица до колен, они подошли к кромке воды.

– Продолжайте! Вам хорошо, вы наслаждаетесь!

Девушки повиновались. Вода была очень холодная. После множества дублей у Жанны совсем онемели ноги. Чтобы восстановить кровообращение, она слегка побрыкала ими. Джули ответила тем же, обдав подругу облаком брызг. С громким хохотом они гонялись друг за другом по мелководью. Все это выглядело так бессмысленно, нелепо… А главное, было так холодно!

– Ладно, можете одеваться! В фургоне вас ждет горячий бульон.

Фернан кивнул, и девушки помчались за своими пальто.

Ким не хотел устраивать просмотр, но Джули сумела настоять на своем, пустив в ход несколько веских аргументов. Во-первых, Фернан дал героине ее имя – Джулия, во-вторых, собирался использовать для съемок ее родовое гнездо. Должен же он что-то дать взамен.

И режиссер согласился, проворчав:

– Только в виде исключения. Но больше никаких разговоров на эту тему!

Увидев результаты сегодняшних трудов, Жанна поняла, почему Фернан уступил с такой неохотой. Конечно, это были немые неотредактированные кадры. Туда попали все их неудачи и бесконечные повторы. То и дело мелькали какие-то вспышки, хлопали черно-белые челюсти нумератора. И все-таки Ким ухитрился сделать из их прогулки по утреннему зимнему пляжу нечто невероятное. Благодаря какому-то оптическому колдовству унылый серый февральский воздух превратился в золотистое знойное марево. Песок, с которого заботливо убрали окурки, банки из-под пива и конфетные обертки, казался девственно чистым, словно по нему никогда не ступала нога человека. А море… ну, море просто создано для кинокамеры – иначе не скажешь.

Джули вышла из зала, охваченная радостным возбуждением. И естественно. На этот раз она смотрелась великолепно. Фернан выполнил свое обещание. Но у Жанны почему-то было тяжело на сердце. Ее томила грусть. Не из-за того, как она получилась на пленке. Бог с ним! Правильно сделал Фернан, что одел их одинаково. Это еще ярче подчеркивало разницу между героинями – красавицей и гадким утенком. Нет, Жанну тревожил сам образ. Девушки в легких белых платьях; желтый зонтик, похожий на хрупкий цветок, склонивший головку под тяжестью росы, – символ надежды? Волны слизывают две пары следов на песке. Этот образ мучил ее, напоминая о чем-то забытом, утраченном… или необретенном. Жанна испуганно взглянула на Фернана. Какие планы он строит насчет нее и Джули? Что за фильм собирается снимать? И почему при виде двух девушек, идущих по песку, ей хочется плакать?

– Джули, – сказал Фернан, чуть не мурлыкая от удовольствия. – У тебя все прекрасно получится. Прекрасно. А ты, Жанна… – Он обернулся и в раздумье добавил:

– Ты получишь свою крышу.

И внезапно Жанну осенило: еще несколько минут назад, до просмотра, Фернан не был уверен. Несмотря на контракты, подписи, договоры о прокате фильма, примерки, они обе держали экзамен. Вплоть до сего дня.

Жанна похолодела, вспомнив, как спокойно, чуть ли не легкомысленно вела себя на пляже, как будто рабочие уже начали чинить крышу. Теперь ее обуревали сомнения в благополучном исходе предприятия: Фернан может в любой момент передумать и разорвать контракт, если разочаруется в ее игре. Больше всего на свете ему хочется снять хороший фильм. Точно так же, как Жанну заботит только будущее дома №3. Да, медовый месяц закончился, едва успев начаться. Нельзя позволять себе так расслабляться перед камерой. Никогда.

Но сейчас Фернан был сама доброта. Он легонько обнял девушек за плечи.

– Ну-с, пакуйте ваши чемоданы, дамы. Мы едем в Ниццу! Там цветет мимоза.

Глава 11

– La Bale des Anges, – раздался гортанный голос шофера такси, не выпускавшего изо рта помятую сигарету «Голуаз».

Жанна высунула голову в окошко. Ее ослепила морская гладь, похожая на цветное стекло, и белоснежная набережная. Как и обещал Фернан, Ницца была великолепна. Итальянские сады в обрамлении веерных пальм, белые колонны, кипарисы, бело-розовые виллы вдоль извилистых дорог, обсаженных соснами. И везде, на каждом шагу мимоза – огромные золотистые облака, а над ними синее, словно свежевыстиранное небо.

Жанна снова откинулась на спинку сиденья. Сколько света и ярких красок! Она никогда не видела ничего подобного. Скалы, море, небо – все вокруг, казалось, было соткано из ослепительных лучей.

Отель, в котором для них с Джули забронировали номера, тоже блистал белизной. Здесь царила особая, присущая только континентальной Европе атмосфера, которая ассоциировалась с безупречной складкой на брюках и лихо заломленной шляпой. Девушек поместили в отдельные комнаты с кроватями, застланными узорчатыми, в оборках, покрывалами. Бело-голубое у Жанны и бело-зеленое у Джули. Впечатление дополняли букетик белых маргариток, бутылочка перье, список самых необходимых телефонов на две страницы, записка от Фернана, поздравлявшего их с приездом, и копия сценария, густо испещренная пометками. Съемки должны были начаться на следующей неделе.

Жанна уселась на кровать, еще не веря, что она действительно в Ницце. Это казалось таким необычным, странным, даже нереальным. Но с каждой секундой она все больше вживалась в этот новый мир. Реальными были цветы, и пузырьки воздуха в бутылке перье, и доносившийся со двора треск японского мотоцикла, который никак не хотел заводиться. В соседней комнате раздавались шаги Джули. Распаковывая чемоданы, она что-то напевала себе под нос и, по обыкновению, разбрасывала свои наряды по полу. Ее-то нисколько не удивили ни маргаритки, ни перье: Джули воспринимала подобные знаки внимания как должное.

Жанна отодвинула в сторону дорожную сумку. У нее не было настроения выкладывать вещи, во всяком случае, пока. Вместо этого она вытащила сценарий и, подержав его немного в руках, стала успокаиваться. Работа всегда придает человеку уверенность в себе. Кроме того, пора ознакомиться с ролью Джули, чтобы поскорее начать репетировать.

Но разобраться в сценарии оказалось делом непростым. Это ведь не роман, где описания и разговоры героев следуют друг за другом в логическом порядке. Сценарий состоял из диалогов, которые то и дело перебивались всякими техническими указаниями и ремарками, так что уследить за сюжетом было нелегко.

И все-таки незаметно для себя Жанна увлеклась чтением. Фернан словно бросал ей вызов, предлагая сложить вместе все эти разрозненные кусочки. Настоящая головоломка или кроссворд. Пролистывая сценарий, Жанна искала хоть каких-то упоминаний о своей бессловесной героине – Дженни. Где-то же она должна появиться!

Вот! Жанна просияла от гордости. Да, все правильно: «Дженни»… написано четко, заглавными буквами. «Это для меня, – подумала она. – Это моя собственная роль». Но постойте-ка! Прочитав указания режиссера, Жанна протерла глаза и начала сызнова. Что же это такое? Может, она спутала имя? Нет, копия сценария предназначена специально для нее, и все, что относится к роли Дженни, подчеркнуто красным карандашом. Строчки плясали и расплывались перед глазами Жанны. Ужас возрастал с каждым мгновением.

– Джули!

Джули тут же появилась в дверях: наверное, по голосу поняла, что подруга в панике.

– Господи, что стряслось?

Жанна беспомощно махнула рукой, показывая на сценарий:

– Третья сцена… ты уже прочла ее?

– Нет. – Джули улыбнулась. – Я надеялась, что сначала ты перескажешь мне текст… в общих чертах. А в чем дело? – На ее лице вдруг промелькнула тень тревоги. – Моя роль? Ким что-нибудь изменил?

– Нет-нет, – покачала головой Жанна. – Твоя роль ни при чем, а вот моя… Я не могу сыграть ее.

– Почему? – с явным облегчением спросила Джули. – Наверняка не так уж все плохо. И тебе не нужно учить слова!

– Я предпочла бы зубрить наизусть целые страницы.

Прошло довольно много времени, прежде чем Жанна отыскала Фернана на задворках съемочной площадки. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы привлечь его внимание. Он постоянно переходил с места на место, а за ним, как хвост за бумажным змеем, тянулась стайка людей, то и дело пристававших с вопросами.

– Простите, мистер Ким…

– Пожалуйста, зовите меня Фернан, – произнес Ким с отсутствующим видом.

– Фернан… – Слова застряли у нее в горле. Как он рассердится, когда узнает!

– Да?

– Это связано с Дженни. – Жанна умолкла, не решаясь продолжить. Ким так занят и, кажется, даже не слушает ее. Но сказать ему надо сейчас. Завтра будет поздно. – Я не могу играть такую роль.

– Почему?

– Я… я… – Жанна покраснела. Конечно, Фернан – наполовину француз, разве он поймет? – Она мне не нравится. Я не одобряю поведения Дженни.

Какой стыд! Она рассуждает, точно старая дева.

– Ну так что же? – нетерпеливо поинтересовался Фернан. – Оценка сценария не входит в круг ваших обязанностей. Вы знаете условия контракта? Конструктивные предложения я принимаю, но если вам не нравится роль… – Он сурово покачал головой. – Не ожидал я от вас такого, Жанна. А как же крыша?

– Да, я понимаю. – Жанна осеклась. Как же ему объяснить? – Просто… вы выбрали не того человека. Я даже не знаю, с чего начать.

– Но вы уже начали, – слегка усмехнулся Фернан. – А чем же еще, по-вашему, мы занимались в номере отеля «Плаза»?

– Это совсем другое дело! – От обиды комок, сдавивший горло, исчез, и Жанна вдруг сорвалась на крик. Какой-то парень из съемочной группы бросил на нее насмешливый взгляд, и она с усилием овладела собой. – Мы работали!

– А разве Дженни не работает? Или вы полагаете, она порхает по жизни? – сухо возразил Фернан. – Не отнимайте понапрасну у меня время. Дженни хочет одного: иметь крышу над головой. В точности как вы и я.

С этими словами режиссер повернулся и пошел прочь. Глядя ему вслед, Жанна в отчаянии думала о том, что Ким просто не представляет себе глубину ее невежества. Иначе он не дал бы ей эту роль. Вот если бы взять в библиотеке какую-нибудь умную книгу… Или посоветоваться с кем-нибудь…

Джули была полна сочувствия.

– Хм. Теперь уже ничего не поделаешь – ты подписала контракт. А может, сыграешь… ну, хоть как-нибудь?

Жанна покачала головой. «Как-нибудь» – это ее не устраивало. Да и Ким не успокоится, пока не добьется от актера полной самоотдачи.

– Что бы ты сделала на моем месте, Джули?

Та призадумалась.

– Наверное, послала бы телеграмму. Это всегда помогает.

«Да, – печально согласилась про себя Жанна. – Очевидно, помогает, если в твоей записной книжке полным-полно адресов благородных рыцарей».

– А может, попросить Грея? – с готовностью предложила Джули.

– Нет! – истерически вскрикнула Жанна. – Пожалуйста, не надо. – Заметив недоумение на лице Джули, она постаралась придать своему голосу твердость:

– Все будет в порядке. Я что-нибудь придумаю. Правда.

Жанна вернулась к себе в комнату. На полу стояла сумка, которую она так и не успела распаковать. О, если бы можно было просто взять ее и уйти отсюда! Тогда все проблемы решились бы сами собой. Фернан легко найдет ей замену, ведь Дженни появляется лишь в одной или двух сценах. Но где взять деньги для крыши? У Жанны заныло сердце. Грядущий понедельник пугал ее, как грозный призрак. Под ногами словно разверзлась пропасть. И никто не спасет ее от неизбежного падения.

Разве что… Жанна подняла голову. В душе шевельнулась слабая надежда. Попытка не пытка.

– Дженьюри.

Жанна резко обернулась. Вот он, тут как тут. Волосы взъерошены, на губах всегдашняя усмешечка. И такое выражение лица, будто человек каждый день летает в Ниццу и встречает рассвет в аэропорту Лазурного берега. За время разлуки Жанна уже успела забыть силу его обаяния. Эта широкая ирландская улыбка согревала даже прохладный утренний воздух. И Жанне вдруг страстно захотелось – что за нелепое желание? – очертя голову броситься в его объятия, зарыться лицом в мятую рубашку, от которой исходит аромат чистоты и свежести… Но она, хоть и с трудом, подавила это желание.

– Дион, ты должен объяснить мне, что значит быть падшей женщиной. Постарайся успеть к понедельнику.

– Ну-ну, Дженьюри. – Его глуховатый голос звучал так мягко и успокаивающе, что Жанне показалось, будто бурлившая вокруг толпа исчезла и они остались совсем одни. – С этим не стоит торопиться. Давай-ка сначала позавтракаем спокойно, как нормальные люди. Ведь теперь мы вместе.

– Я имею в виду не по-настоящему, а в кино, – поспешила объяснить Жанна, не зная, обижаться ей или чувствовать себя польщенной.

Стань она и в самом деле проституткой, Дион наверняка встретил бы это известие все с той же неизменной философской улыбкой. Дион вел ее, взяв под локоток, словно жену. Какое приятное ощущение – защищенности и уверенности в себе! Пока они пробирались к выходу, Жанна заметила, что и мужчины и женщины смотрят на них как-то странно. Она искоса бросила взгляд на своего кавалера. В этой толпе элегантно одетых европейцев он был похож на коренастого пони среди выхоленных чистокровных лошадей или на бутылку темного пенистого пива в соседстве с изысканными столовыми винами.

Но почему-то после его приезда небо казалось еще более синим, и мимоза цвела пышнее, чем раньше.

Они вышли на улицу, и на Жанну пахнуло ароматом магнолий. Почувствовав внезапную тоску по дому – острую, как голод, – она подумала, что, может быть, еще не поздно высадить в цветочный ящик гиацинты для №3.

Прогулявшись по извилистым улочкам старого города, они отыскали маленькое кафе (оно только что открылось) и уселись за белый столик. Над головами колыхался тент, разрисованный, как почтовая марка.

– Черный кофе для леди. А для меня все, что у вас есть, да побольше.

И ему принесли хрустящий, поджаристый, золотой, как солнце, хлеб, который умеют печь только на юге, завернутые в фольгу кусочки масла, абрикосовый джем и чашку с черными провансальскими оливками величиной с небольшую сливу. Наблюдая за Дионом, который с аппетитом расправлялся со своим завтраком, Жанна вдруг опять затосковала по дому. Их вечернее чаепитие возле камина, казалось, отошло в далекое прошлое. Тогда жизнь текла спокойно, никаких тревог и волнений. А Дион… Ведь это ясно как Божий день. Оливки интересуют его куда больше, чем романтические воспоминания. Он из тех людей, что живут сегодняшним днем.

– Ну-с, моя ночная бабочка! – Дион отодвинул тарелку, на которой высился могильный холмик из оливковых косточек, и облизал пальцы. – А теперь расскажи мне все по порядку.

Он слушал спокойно и вдумчиво и не проронил ни слова, пока Жанна не закончила. Ни вопросов, ни комментариев, ни удивленного выражения лица. Дион не называл ее дурочкой, гордячкой или трусихой и даже вполне серьезно отнесся к предложению прогуляться по набережной Марселя.

– Нет, Дженьюри. Набережная – место для дилетантов, бродяг и женщин, которые опускаются на самое дно. Слишком опасно.

– Правда? – Жанну невольно увлекла эта тема. Сколько всего ей еще предстоит узнать! – Откуда тебе известны такие вещи?

Дион улыбнулся:

– У художников и уличных женщин есть много общего. Любовь или деньги – все мы рано или поздно сталкиваемся с таким выбором. Но в одном я уверен: на тротуаре хорошую картину не найти. И самые удачливые проститутки стараются побыстрее отойти от дел. Или выходят замуж.

– Замуж?

– А почему бы и нет? – Дион расплылся в улыбке. – Ты произносишь слово «замуж» так, будто речь идет об извращении. Когда-то они были детьми, как и мы с тобой. Отчего же в конце концов им не стать женами? – Он лениво отхлебнул кофе, в котором было чересчур много сливок. А вкус у этой французской продукции такой, словно она не имеет ровным счетом никакого отношения к коровам. Неужели ему не противно, подумала Жанна. Впрочем, Дион обожал все новое и неизведанное. – Кстати, рядом с нами сидит та, кого ты ищешь.

– Что? – Жанна удивленно оглянулась. – В такую рань?

– Именно! Я полагал, что это всем известно! – В глазах Диона промелькнула насмешка. – Но ради Бога, Дженьюри Браун, неужели мама не говорила тебе, что неприлично так пялиться? И в любом случае ты выбрала не тот объект. Посмотри на пуговицы: их слишком много и они чересчур маленькие. Любого мужчину оторопь возьмет. Нет, она не собирается завлекать кого-то в свои сети.

– О, – в замешательстве пробормотала Жанна. – Я и не думала, что это важно… ну, разные технические детали.

Дион печально вздохнул:

– В современном мире все непросто. Но на самом деле и в технических деталях есть свой смысл. Я дам тебе несколько советов. Посмотри на себя со стороны, глазами мужчины – вот в чем хитрость. А это значит, к примеру, что ноги должны быть голые: для экономии времени и чтобы колготки не порвать. Глаза должны быть подкрашены, и чем больше, тем лучше. Особенно тушью небесно-голубого цвета. А вот помадой злоупотреблять не стоит: мужчинам не нравится возвращаться домой размалеванными, как клоуны. Они ведь создания застенчивые и неловкие. Так упрости им жизнь – носи платье с одной застежкой. Никаких поясов, булавок или пряжек. Ничего острого и твердого, кроме каблуков. А о шляпах и думать забудь. Из-за этих широких полей можно и мать родную не узнать! Что же касается моды, то лучше отставать от нее на десять лет, чем быть хоть на шаг впереди. Мужчины любят традиции, им нужны ориентиры.

– Я ее вычислила!

На этот раз Жанна не сомневалась в своей правоте. Томная девица с черными волосами и пухлыми губами, в короткой кожаной юбке и сетчатых чулках прямо-таки излучала молодость и сексуальный призыв. Но Дион отрицательно покачал головой:

– Нет, это дочка какого-нибудь посла, только что из монастырской школы. Посмотри-ка правее.

Проследив за его взглядом, Жанна увидела пухленькую веселую женщину. Она грелась на солнышке, усевшись неподалеку от дверей, и лениво покачивала ногой, с которой наполовину сползла туфля.

– Да ей же лет сорок!

Но не успела Жанна закрыть рот, как к кафе подъехала машина. Женщина подошла к ней, пошепталась через окошко с водителем и забралась внутрь.

– Но она такая… обыкновенная! И… слишком веселая!

Дион громко расхохотался:

– Чего же лучше? Никто не захочет тратить субботний вечер и кучу денег, заработанных в поте лица, утирая чьи-то слезы. Мужчина любит самые простые вещи: улыбку, красивое розовое тело, локоны, бедра, которые заманчиво покачиваются при ходьбе. Не так уж трудно, а?

– Я не смогу. – Жанну вновь охватили ужас и стыд. Розовое тело? Да лучше умереть! – А ты?

– Хм. – Дион задумчиво допил свой кофе. – Я тебя понимаю. – И он решительно отодвинул чашку. – Да, полагаю, нам нужно обратиться к профессионалам. Сколько у тебя наличных?

– Около сотни фунтов. И несколько долларов. – Эта сумма включала и те деньги, которые Фернан дал ей на мелкие расходы.

– Надеюсь, этого хватит. Хороший совет нынче стоит недешево. – Дион поднялся из-за стола и с отлично разыгранным отвращением проговорил:

– Чего только мне не приходится делать ради тебя, Дженьюри Браун! И когда же это кончится? – И покачал головой.

Дион вышел из кафе. А через пять минут они уже мчались вдоль побережья, мимо эвкалиптового леса, полей, засаженных гвоздикой, виноградников и оливковых рощ. Дион мужественно боролся с искушениями. То ему хотелось заглянуть в старую студию Пикассо, которая находилась в здании бывшей фабрики духов в Валери, то насладиться видом полуголых красоток на пляже Жан-ле-Рин или посетить субтропические сады в Кап-д'Антиб. Но у них была другая цель – Канны.

– Неужели мы войдем туда? – в ужасе спросила Жанна, когда такси остановилось перед отелем «Карл-тон», фасад которого выходил на серебристые пески Ла-Круазетт.

– Именно это мы и сделаем, – ответил Дион и направился к дверям по дорожке, обсаженной пальмами, лимонными деревьями и магнолиями. – Посмотри-ка сюда.

Жанна задрала голову: перед ней высилось огромное, как скала, здание, покрытое белоснежной штукатуркой. Стены были увенчаны двумя куполами, четко прорисованными на фоне синего неба.

– Это здешняя достопримечательность. Купола вознесли в честь знаменитой куртизанки времен королей Эдуардов – Прекрасной Отеро.

Жанна покраснела и потупилась. Абсолютно ясно, что они символизируют. Неужели это и есть бессмертие? Чувствуя, что сердце уходит в пятки, Жанна поплелась вслед за Дионом. Еще несколько секунд – и они оказались в полутемном баре.

– Ради всего святого, не будь такой мрачной, – неодобрительно заметил Дион, когда его спутница неуклюже взгромоздилась на высокий табурет, сжимая в руке стакан только что выжатого апельсинового сока. Хотя, судя по цене, это больше походило на расплавленное золото. – Здесь работают только те, у кого есть особое соглашение с администрацией отеля. Если мы чем-то не понравимся, ей просто подмигнут, и она оставит нас с носом.

Жанна выжала из себя улыбку, но, скосив глаза на Диона, отметила, что тот старается за двоих. Ей не очень-то понравилось выражение его лица: возбужденное, нетерпеливое и даже чуточку развратное. Он не отрываясь смотрел на дверь.

– Можно подумать, мы ждем саму королеву, – ядовито заметила Жанна.

– Так и есть, – сказал Дион. Его глаза сверкали в предвкушении нового приключения. – Мы ждем королеву ночи! И последи за своими манерами. Не забывай: мы нуждаемся в ней куда больше, чем она – в нас.

Жанна послушно выпрямилась. Ничего не скажешь, самая пора торчать в баре: десять часов утра! Диону, с его беспорядочным образом жизни, все нипочем, а вот она к этому совершенно не привыкла.

И вдруг в полутемном баре повеяло тончайшим ароматом духов. Жасмин. Томительный, экзотический запах, такой сладкий и густой, что, казалось, его можно было потрогать руками. Потом зашуршал шелк – и перед ними появилась королева ночи.

Несколько мгновений все молчали. Дион и Жанна были слишком ошеломлены. Королева ночи не спускала с них оценивающего взгляда. Ни разу за всю свою жизнь Жанна не видела, чтобы кто-то – мужчина, женщина или ребенок – имел столь вылощенный вид в десять часов утра. Женщина, одетая с иголочки (ни одна мелочь не забыта), напоминала картинку в только что отпечатанном журнале: такая же загадочная и как будто покрытая глянцем.

И вместе с тем она была вполне живая, прекрасные рыжие волосы казались теплыми и мягкими.

Вторая мысль, посетившая Жанну сразу же вслед за первой, стала чем-то вроде откровения. Несмотря на всю свою притягательность, королева ночи отнюдь не блистала красотой. Мясистый нос, слишком крупные зубы… да и плечи широки не по росту. Если б не каблуки, ее можно было бы назвать коренастой. Зато матово-черное платье великолепно подчеркивало медовый цвет кожи и теплый оттенок карих глаз. Идеальной формы шея смело выставлена напоказ. И ни единого украшения. Только в ушах посверкивали две крошечные жемчужинки. А потом раздался голос – тихий, как вздох или шелест осенних листьев:

– Bonjour monsieur, mademoiselle. Je suis Liane^[18].

Дион пришел в себя первым. В мгновение ока он вспорхнул с табуретки и низко поклонился, целуя ее пальчики с розоватыми ногтями.

– Лиана. Какая честь для меня! Позвольте признаться: я и не ожидал, что вы будете так прекрасны.

Жанна передернулась. Дион, этот типичный голубоглазый ирландец, вдруг стал как-то уж слишком похож на изысканного, галантного француза. Только сейчас его чары вряд ли подействуют. Но королева ночи слегка наклонила голову и загадочно улыбнулась, едва приподняв уголки губ.

– Я позволяю. Merci du compliment^[19].

Жанна стиснула зубы. Проклятие! Он ей понравился.

– Шампанского. – Дион величественно махнул рукой бармену.

Королева ночи с грацией змеи, сбрасывающей кожу, повела плечами и уселась на табуретку, предложенную Дионом. В отличие от Жанны ее не мучила проблема, куда девать свои руки и ноги. Она двигалась плавно и легко, как вода, заполняющая новое русло.

Рядом с этой женщиной Жанна чувствовала себя костлявым, неуклюжим подростком. Ее не обманывала простота позы, которую приняла Лиана. Она прекрасно знала, что тут требуется высокое искусство. И в памяти всплыли стишки, которым ее научила Джули:

– В Ментоне – грязь, В Монте-Карло – наглость. Ницца – вульгарна, Канны – вот класс.

Да еще какой класс, сказала бы Джули. Жанна покраснела от стыда, вспомнив о сетчатых чулках и корсетах, которые всегда казались ей неотъемлемыми аксессуарами проституток.

– Полагаю, вы предпочитаете говорить по-английски? – Лиана прищурила глаза, слегка улыбнувшись.

– Позвольте мне выразить восхищение по поводу вашего произношения, – принялся за свое Дион, испуская мощные волны обаяния.

– Merci, moncieur.

На гладких золотисто-медовых щечках Лианы появились ямочки. Дион, очевидно, произвел на нее неизгладимое впечатление.

– Лиана великолепно говорит по-английски, не правда ли?

– О да, – процедила Жанна сквозь зубы.

Может, она впадает в детство, но Дион ведет себя как влюбленный подросток. Лиана обвела своих новых знакомых задумчивым взглядом.

– Ну, mes enfants. Давайте не будем тратить понапрасну мое время и ваши деньги. Скажите честно, чего, собственно, вы хотите?

Глава 12

Десять минут спустя Жанна в одном нижнем белье расхаживала взад-вперед по комнате, выходящей окнами на изысканно-красивую набережную. Как только за ними захлопнулась дверь, Лиана в мгновение ока превратилась из сирены в придирчивую мать-командиршу – деловитую и энергичную. И Жанна, как на приеме у врача, разделась, даже не дожидаясь приказа. Лиана лишь слегка взмахнула рукой, кивнула своей изящно причесанной головкой, и этого оказалось достаточно.

– Урок первый, – сурово начала она.

Жанна замерла, не успев стащить джемпер с головы.

– Никогда не снимайте одежду через голову. Женщина, у которой голова накрыта нижними юбками, выглядит смешно, она похожа на плохо взбитое суфле. В такие минуты мужчине нужно видеть ваше лицо, а не пупок.

Жанна смутилась, но не смогла удержаться от возражений.

– Но как же тогда я сниму свой джемпер? – спросила она, ожидая, что Лиана предложит ей большие ножницы.

Но проститутка только улыбнулась:

– Вот именно. А потому – никаких джемперов. Спальня – это не площадка для игры в гольф.

– Наверное. – Жанна аккуратно свернула раскритикованный джемпер и отложила его в сторонку.

– Нет, нет, нет! – Лиана протестующе помотала головой. – А где же страсть? Где драматизм? Пусть ваша одежда упадет на пол. Вы живете ради этого мгновения! И думаете только о том, чтобы предстать обнаженной перед его глазами! Отбросьте ваш наряд подальше, если хотите. Сейчас я покажу.

Одно неуловимое движение – и черное платье Лианы соскользнуло вниз. Королева ночи стояла спокойно, как статуя, и почему-то даже в нижнем белье казалась вполне прилично одетой.

Но какое это было белье! Не детски-розовое, не банально-черное, не кричаще-красное, а прелестного бежевого цвета. И со множеством кружев, оттенком напоминающих ирландский кофе со сливками.

– Viens, cherie^[20].

Жанна послушно подошла поближе, мучительно остро сознавая, что ее хлопчатобумажные трусики совершенно потеряли форму после очередной стирки. Но Лиану ужаснуло не столько это, сколько эластичный пояс.

– Quel crime!^[21] – Лиана осуждающе покачала головой. – Он оставляет уродливые рубцы на коже, как будто вас переехал трактор. Платье должно быть сшито в точности по вашему размеру, тогда не придется прибегать к таким варварским приспособлениям. – И она провела руками по своим бедрам, чем-то напоминая опытного педагога, объясняющего детям простое уравнение.

Ее белье было облегающе-гладким: ни единой складочки или морщинки.

– Что это? – Она подцепила своим наманикюренным ноготком край очередного предмета туалета.

– Рубашка.

У Жанны порозовели щеки. Почему, собственно, она должна стыдиться? Прекрасная, практичная вещь. И совершенно чистая.

– Рубашка? Но ведь ее носят только les tout petits, n'est-ce-pas^[22]? Вместе с чепчиком, который завязывается под подбородком.

– Мне тепло в ней, – возразила Жанна, упорно защищая злосчастную рубашку. Здравый смысл на ее стороне. В феврале по вечерам и в Каннах бывает холодно. Теплое нижнее белье спасает от простуды. К тому же всем известно, как гигиеничен чистый хлопок. Но… глядя на белье Лианы, блестящее и тонкое, словно сотканное сказочными пауками, она остро ощущала свою неполноценность.

– Для того чтобы согреться, существуют мужчины. – Лиана снова надела свое черное платье, повела плечами, будто танцуя, и нагнулась, проверяя, как оно сидит. – И деньги.

Жанна напомнила себе, что ей сейчас лучше помалкивать.

– А теперь станьте прямо.

Жанна дернулась и послушно застыла на месте. Нелегко было стоять так под изучающим взглядом Лианы. Хуже, чем на медосмотре. Впрочем, в этих ярких карих глазах она не заметила ни тени насмешки или осуждения. Королева ночи просто смотрела на нее и оценивала – как профессионал.

– Zut!^[23] – Лиана слегка нахмурилась. – Какая же вы худенькая. Можно порезаться. А где же brassiere^[24]?

– Я не ношу бюстгальтера. – Жанна ни разу не сумела заставить себя примерить лифчик в магазине, а потом, дома, всегда выяснялось, что она опять не правильно выбрала размер.

– Безобразие! – Лиана возмутилась так, будто Жанна собиралась выйти на улицу голой. – А как же ваш мужчина? Подумайте сами: разве вы предложите гостю пить хорошее вино прямо из бутылки? Оно куда лучше будет смотреться в хрустальном бокале…

– Но… – Жанна снова покраснела и съежилась, как бы защищаясь от удара. – Мне действительно не нужен бюстгальтер.

– Это легко исправить. – Лиана открыла свою сумочку из змеиной кожи и вытащила блестящую коробочку с маленькими желтыми пилюлями. – Я и сама принимаю их. Конечно, не для того, чтобы улучшить фигуру, – с этим мне повезло. Вам их выпишет любой врач.

– Но что это? – Жанна осторожно приподняла коробочку.

– Контрацептивы, cherie. – На лице Лианы появилось удивленное и несколько озабоченное выражение. – Где вы жили все эти годы – в монастыре?

– Я не думала, что… – Жанна пригляделась к таблеткам. Какие они крохотные, легкие, красивые и… совершенно невинные! Кто бы мог подумать, что в них таится сила, способная так много изменить в жизни. – Вы имеете в виду, что от этих пилюль у меня будет… – И она деликатно указала на пышную грудь Лианы, прикрытую бежевыми кружевами.

– Возможно. Со временем. Не стоит уповать на чудо. – Королева ночи опустила взор и явно осталась довольна увиденным. – Но у вас появится необходимость носить бюстгальтер, это уж точно.

– Правда? – Глядя, как Лиана прячет золотистую коробочку в сумку, Жанна подумала, что здесь какая-то закавыка. Слишком все просто. Похоже на жульничество. Но ею уже овладело искушение. – А вы уверены, что я от них не растолстею?

– Cherie, поверьте мне. – Лиана снова окинула ее быстрым оценивающим взглядом. – Никогда в жизни вы не растолстеете. – И она засунула два кружевных носовых платочка под рубашку Жанны, отступила назад, чтобы проверить результаты своих трудов, слегка прищурилась и кивнула:

– Са ira^[25].

Теперь неугомонная Лиана принялась разглядывать ее лицо.

– Нет, хорошенькой вас не назовешь, – решительно заявила она, и Жанна испытала облегчение: как к этому ни относись, но Лиана сказала правду. – Tant pis!^[26] – Королева ночи философски пожала плечами. – Но вы и не пришли бы ко мне, будь вы красавицей, n'est-ce-pas? Жизнь уже многому вас научила, но теперь… Сядьте сюда, к зеркалу. Пора заняться вашим стилем.

В последний раз Жанна видела свое отражение в отеле «Редженси», и теперь ей стоило огромного труда посмотреть в зеркало. Жанна пыталась оценить себя беспристрастно, и замечания Лианы помогли ей в этом.

– Красивые глаза. – Проститутка нахмурилась. – А вы знаете, что один немного темнее другого? Конечно, не знаете. Подчеркните эту разницу с помощью макияжа, се sera charmant^[27]. Но не перебарщивайте: вы выглядите моложе своих лет. Юность не всегда дает женщине преимущества, однако вы должны обратить это себе на пользу. Некоторая неопределенность, element fantaisiste^[28], женщина-ребенок, то ли девушка, то ли мальчишка. – Лиана подхватила прядь волос Жанны. – Не позволяйте мужчине заметить, что вы не красавица. Отвлекайте его внимание. Ни минуты не сидите спокойно. Пусть он следит за вашим дыханием, смотрит, как вы закидываете ногу на ногу. Подожмите ногу под себя – вот так, чтобы привлечь его внимание к коленкам, они у вас великолепные.

Пальцы Лианы так и порхали над головой Жанны, делая почти магические пассы. Стоило ей попытаться поправить выбившуюся прядь, как королева ночи заставила ее снова положить руки на колени.

– Не надо суетиться. И никогда не трогайте свои волосы или лицо – предоставьте это мужчинам.

Лиана быстро повернула голову своей жертвы.

– Хм, интересный профиль. Используйте это. Не позволяйте мужчине видеть вас всю, целиком. Играйте, интригуйте его… Пусть волосы растреплет ветер, пусть непролитые слезы дрожат на кончиках ресниц. Или туфли на высоких каблуках, или босые ноги – ничего среднего. Провоцируйте его. Можете даже разозлить. Вы должны стать для него всем. И он будет говорить: «С тобой я чувствую себя как в Париже». Он будет думать: «Другой такой женщины нет в целом мире. Мне больше никто не нужен».

– Звучит чудесно. – Жанна невольно вздохнула. – Но совершенно фантастично.

– Почему же? – возразила Лиана даже с обидой. – Вы сумеете привлечь любого мужчину.

– Любого?! – Жанна чуть не задохнулась. – Любого мужчину?

– Ну разумеется. – Лиана явно была оскорблена. – Это ваше право как женщины.

Жанна молчала. Так вот что значит быть женщиной. Грей и ее крыша… Неужели и то и другое зависит от какой-то там прически? Что за легкомыслие? Она хотела было задать очередной вопрос, но Лиана перебила ее, продолжая деловито пополнять список рекомендаций: какой должна быть одежда, туфли, украшения, духи, безделушки… Словом, делилась всем своим житейским опытом.

– Конечно, тут возникает одна проблема. – Проститутка на мгновение умолкла и слегка нахмурилась. – Мужчины – существа, до тошноты приверженные своему клану. Чтобы завлечь одного, приходится, к сожалению, пленять их всех. Куда как труднее избавиться от надоевшего поклонника.

Это не страшно, думала Жанна. Лишь бы Грей хоть разок поглядел на меня так же, как он смотрел на Джули.

И она уставилась в зеркало, вдруг осознав, что оно может быть если не другом, то хотя бы союзником. Широко раскрытые глаза Жанны заволокла дымка: она почувствовала, каково быть Дженни. Стремиться к чему-то, хотеть недосягаемого – и согласиться платить за это любую цену….

– Запомните. – Лиана откинулась на спинку кресла. – Мужчины считают, что есть два типа женщин: одних можно купить, других – нельзя. Вторые, разумеется, обходятся гораздо дороже. Вы должны относиться к этим вторым, если хотите, чтобы вас ценили. Заставляйте мужчин добиваться вашей любви, но не переусердствуйте. Они – создания хрупкие и рассчитывают, что женщина приведет их в тихую гавань. Так и делайте. Но не смейте и думать о возможной неудаче. Даже если мужчина, которого вы избрали, покинет вас (а такого не должно случиться), надо убедить его, что он упустил свой лучший шанс. И вы сами, – Лиана ласково погладила Жанну по макушке, – вы сами должны верить в это. Не только когда вы вместе, но постоянно: лежа в ванне, разговаривая по телефону, даже во сне… Вы лучшая. Помните это. Никто не сравнится с вами в умении любить. А теперь, моя голубушка… – Она сделала многозначительную паузу. – Прежде чем идти дальше, я хочу задать вам очень важный вопрос. Подумайте как следует, прежде чем ответить на него.

У Жанны упало сердце. Она знала, что не сможет солгать, глядя в эти мягкие карие глаза.

– Зачем?

Жанна заморгала. Что сказать? Она чувствовала: от ее ответа зависит очень многое. Может, наболтать что-нибудь о своей любви к искусству, о желании стать настоящей актрисой или научиться общаться с мужчинами?..

– Мне нужны деньги. – Это прозвучало нагло и совершенно неуместно. – Для новой крыши.

Еще хуже! Лиана долго смотрела на нее и вдруг широко, по-мальчишески улыбнулась:

– Я одобряю вас. – Она решительно встала с кресла. – У меня есть ферма в Нормандии. Я почти целиком за нее расплатилась. Буду жить там, когда покончу со своим занятием, понимаете? И больше никаких мужчин. Буду ходить в сапогах, выращивать яблоки на продажу. Что ж! – Она подошла к бюро и положила руку на его лакированную поверхность. – Я доверю вам еще один секрет – самый главный. Такими вещами не стоит разбрасываться, но вы девушка разумная и наверняка им воспользуетесь. Вам это пригодится – для крыши.

Жанна смотрела на Лиану с нескрываемым испугом. Что еще собирается ей предложить эта удивительная женщина?

– Внимательно следите за мной. – Звонкий голос Лианы звучал подчеркнуто строго. – Это последний урок, запомните его получше. Дважды я повторять не стану. Походка.

И она направилась к окну, а потом прошествовала обратно. Жанна смотрела во все глаза. Невероятно! Наверное, именно так ходила маленькая русалочка, готовая терпеть адскую боль ради того, чтобы завоевать сердце своего принца. Но что, собственно, делает сейчас Лиана? И чем она отличается от других женщин? Те же две ноги, те же плечи и руки. Все на своих местах. И тем не менее… Тем не менее она не шла, а плыла по воздуху. И невозможно было оторвать глаз от волнообразного, поистине гипнотизирующего покачивания ее бедер. Эти движения – нарочито неторопливые, как в замедленной съемке, – стали для Жанны настоящим откровением. Такую походку можно было квалифицировать как нарушение общественного спокойствия. И даже больше того – как революцию.

– А теперь вы.

Повторить урок оказалось непросто. Попробуй-ка двигаться так медленно, не глядя ни вверх, ни вниз, ни по сторонам, и при этом сохранить равновесие!

– Ну как?

– Очень неудобно. – Жанна покачнулась и чуть не упала. Ей казалось, что она идет по туго натянутой проволоке. Ноги приходилось ставить одну перед другой – чуть ли не с геометрической точностью. Тело ныло от напряжения. Каким образом Лиане удается идти легко и плавно, не идти, а струиться, подобно тихой речке?

– Это не важно, – безжалостно сказала королева ночи, – Мужчин не интересует, хорошо вам или плохо. Им важно другое: какие эмоции вы пробуждаете в них. А теперь повернитесь.

Жанна повиновалась. Говорить она не могла: стоять прямо – занятие, требующее полной концентрации внимания.

– Хорошо, – бесстрастно заявила Лиана. – Нет, не смотрите на меня. Ваш взгляд должен быть устремлен вперед, как у солдата на параде. Мужчина – ваш главнокомандующий. Пусть он и озирается по сторонам. Вам очень захочется узнать, какой эффект вы произвели на своего избранника, но, как бы вам ни было трудно, не встречайтесь с ним глазами. Иначе все ваши усилия пропадут даром.

Жанна покорно вперила взгляд в пространство, стараясь не мигать. У нее уже начали слезиться глаза, но тут Лиана сжалилась.

– Прекрасно, теперь вы можете взглянуть на него – только один раз. Чуть-чуть склоните голову набок. Скользящий взгляд из-под ресниц. Нет, не надо таращиться. Вы же не полицейский, патрулирующий улицу. Пусть ваш взгляд будет для него сюрпризом, необычайно приятным и неожиданным. Хорошо. Теперь сосчитайте до пяти. Медленно. Про себя, вы же не автоответчик! Неплохо. Отвернитесь. Смотрите вперед, а не под ноги. И не останавливайтесь. Мужчина должен знать, что у вас есть свои дела. Вы хотите, чтобы он последовал за вами, но пусть ему кажется, будто это целиком его собственная затея. Руки посвободнее! Такое ощущение, что вы собираетесь выкручивать белье!

Жанна остановилась. Она совершенно обессилела, хотя всего-навсего дважды прошлась по гостиничному номеру. Как запомнить столько деталей?

– Alors^[29]. – Лиана посмотрела на свои часики. – Ваше время истекло. Вы знаете теорию. А теперь надо практиковаться, практиковаться и еще раз практиковаться.

Жанна стала натягивать на себя одежду.

– Да. Я обещаю.

– Нет-нет. – Лиана неодобрительно покачала головой. – Я имею в виду – сейчас. Теория ничего не стоит, пока ее не проверишь на практике. Итак, вы должны подцепить клиента, используя походку и взгляд, минут этак через пятнадцать. Предлагаю пройти сначала в вестибюль, а потом в бар, согласны? Я буду наблюдать за вами. Договоритесь встретиться в тридцать первом номере. Об остальном я позабочусь сама.

– Но…

– Конечно, решать вам. – Лиана пожала плечами. – Но за то время, что было потрачено на вас, я могла бы принять по крайней мере двух клиентов. Если вы откажетесь, я удваиваю плату.

Жанна сглотнула комок в горле. Мысли мешались и путались, словно кто-то встряхнул их хорошенько и забыл расставить по местам. Но может быть, Лиана оказывает такое воздействие на всех своих клиентов? Заставляет человека почувствовать, будто он рождается заново, и, как решительная повитуха, тащит брыкающегося младенца в новый мир. Голова у Жанны гудела от новых впечатлений и ошеломляющих видений будущего. Если хоть половина из того, что наговорила Лиана, окажется правдой…

Если. Спускаясь по лестнице, девушка попробовала шагать так, как ее учили, но споткнулась и чуть не упала. Наверху загудел лифт, и ее охватила паника. Суровая экзаменаторша уже отправилась в путь. А вдруг Жанна не выдержит испытания? Об этом даже страшно подумать. Они с Дионом еле-еле наскребли необходимую сумму на визит к Лиане, если же счет будет удвоен, они просто не смогут расплатиться.

В голове мелькнуло ужасное слово: мафия. До Италии отсюда рукой подать, и у бармена какой-то очень уж разбойничий взгляд. Жанна похолодела, все ее чувства обострились до предела. Из вестибюля доносился гул голосов. Близился вечер, в отель уже начал стекаться народ.

«Чтобы привлечь одного, надо пленить их всех».

Жанна подняла голову, сделала глубокий вдох и выдавила из себя улыбку, похожую на красивую открытку без обратного адреса. А теперь – походка. Она вошла в вестибюль, краем глаза заметив, что все головы повернулись в ее сторону. Вестибюль показался ей очень тесным, а ведь клиента следовало подцепить именно здесь. Это единственный шанс, другого не будет. Жанне безумно хотелось выбежать на улицу и по дорожке, обсаженной пальмами, умчаться к морю. Но нет, придется выполнить условия договора. В ушах стоял гул, воздух обжигал легкие. Жанна шла все медленнее, как если бы каждое движение причиняло ей физическую боль. А эти глаза…

Сколько же еще придется терпеть? Жанна чуть не падала в обморок от страха, но улыбка Моны Лизы не сходила с ее лица. Неожиданно прямо перед собой она увидела Диона. Он откинулся на спинку дивана, обитого молочно-белой кожей. Выглядел он, прямо скажем, малопривлекательно. Рядом с Дионом сидела крашеная, подозрительно загорелая для зимы блондинка, обвешанная несметным количеством золотых браслетов. На столике стоял полупустой бокал.

Жанна вздернула подбородок. Да как он смеет? Ей приходится трудиться до седьмого пота, а он знай себе развлекается, вместо того чтобы помочь! Неужели его не волнует, будет ли у них крыша над головой? Он ведь тоже живет в №3. Интересно, заметил ли ее Дион? А впрочем, наплевать. Пусть веселится со своей блондинкой сомнительной свежести.

Вот оно! Боковым зрением Жанна увидела промелькнувшую рядом тень. Клиент попался на крючок. Ее захлестнула жаркая волна восторга. Какое упоительное ощущение! Походка сделала ее другим человеком, дала особую магическую силу, от которой в воздухе вспыхивали электрические разряды.

Бар. Жанне с трудом удалось овладеть собой. Нельзя забывать об инструкциях. Она должна благополучно препроводить своего неведомого пассажира в тихую гавань. С грацией, достойной королевы, Жанна отворила высокую дверь красного дерева. Теперь можно взглянуть на него.

Увы! Какое разочарование! Полумрак, царивший в баре, скрывал черты его лица. Ну ничего, случай еще представится. Куда бы она ни пошла, он последует за ней. Жанна изумилась: откуда взялась эта непоколебимая уверенность? Впрочем, все получилось так, как и предсказывала Лиана.

Она забралась на высокую табуретку перед стойкой бара, чувствуя, что клиент где-то рядом. Он ждет. Ждет ее. Наконец Жанна осмелилась бросить на него взгляд из-под опущенных ресниц. Господи! Да он совсем молоденький! И очень недурен собой. Забывшись, она уставилась на него во все глаза со смешанным чувством удивления, восторга и благодарности. Но его взгляд… он был понятен без слов. Им владело желание, а не любовь. Жар страсти, не просветленной истинным чувством.

И Жанне захотелось сказать – просто так, чтобы проверить его реакцию: «У меня под джемпером ничего нет, кроме носовых платков».

Но, разумеется, ничего подобного она не сказала – лишь продолжала упорно смотреть в его глаза, похожие на темные омуты. О, эта сила… она пронизывала ее тело – сладостная теплая волна, от которой по коже бежали мурашки, а волосы поднимались дыбом.

– Тридцать первый номер, через десять минут.

Юноша был явно ошарашен. Повинуясь вдохновению, Жанна обмакнула пальчик в чашу с водой, где плавали три прекрасные камелии, и нарисовала заветные цифры на полированной поверхности стойки. Он кивнул и тут же вышел из бара.

Жанна с сожалением смотрела ему вслед. Пусть всего на пять минут, но этот мужчина принадлежал ей, а теперь придется с ним расстаться. Она не знала, женат он или холост, умен или глуп, счастлив или пребывает в печали. Конечно, Жанне вовсе не хотелось подниматься в номер, и все же… если б можно было познакомиться с ним чуточку поближе! Ведь это первый мужчина, который заметил ее в толпе и пожелал, пусть на день или на час, но пожелал обладать ею.

Глава 13

– О'кей. Можете открыть глаза.

Гримерша сняла полиэтиленовую накидку. Жанна затаила дыхание., Наступил решающий момент: сейчас станет известен результат их с Дионом воскресных трудов. Она заставила себя глянуть в зеркало, на этот раз – ради Дженни.

Она смотрела – и сама себя не узнавала. Огромные глаза с нездоровым блеском; алые румяна на мертвенно-бледной коже. Впалые щеки, под глазами – синяки, зато губы густо намазаны красной, как кровь, помадой.

А платье… Едва дотронувшись до грязновато-белого гипюра, она поняла: Дион был прав. Что еще могла носить Дженни? Именно такое старенькое, давно вышедшее из моды, но тщательным образом залатанное платье. Ночью, в темноте, клиенты сочтут его премиленьким и, кроме того, вспомнят – хоть на один вечер, хоть на часок – свою молодость…

Жанна выдержала бой за это платье. Она сама не ожидала от себя такой прыти. Дженни должна стать живой, реальной. Ни одной фальшивой детали! Иначе пиши пропало: роль будет провалена. Фернан сначала удивился, потом разозлился, потом попытался отмахнуться от нее. Однако отчаяние придало Жанне сил. Буквально в последнюю минуту, перерыв весь гардероб, костюмерша извлекла на свет Божий этот ветхий, давно не стиранный – за ненадобностью – наряд, как нельзя лучше подходивший для образа Дженни. Пышные рукава и огромный турнюр подчеркивали худобу рук и плеч. Переливчатый, розовый с зеленым шелк придавал ей какое-то странное, почти гротескное очарование. Костюм дополняли широкополая соломенная шляпа, украшенная искусственными розами, и зонт с бантиками из зеленого шелка.

Глядя на свое отражение в зеркале, Жанна видела Дженни – настоящую, из плоти и крови. В ее облике было нечто неуловимо знакомое, как если бы Дженни жила на соседней улице.

Жанна отвела глаза. Слишком уж много ее собственных невысказанных страхов и надежд отразилось на этом бледном личике. Но может быть, здесь и кроется та самая великая тайна, о которой говорил Фернан? И надо только выпустить наружу ту Дженни, что прячется где-то глубоко в ее душе? Опасное и трудное, самое трудное дело на свете, чем-то смахивающее на самоубийство. Но вот она – Дженни, тут как тут. Двойник в зеркале ждет своего освобождения. Дурнушка, одержимая желанием стать красивой. Чадящая свеча: последняя яркая вспышка, – и пламя погаснет.

– А теперь волосы.

Жанна, заметно нервничая, ждала, пока гримерша и парикмахер поменяются местами в тесном трейлере, заставленном реквизитом. Маркус развязал шелковый шарф, которым она покрыла голову. Дженни, безусловно, понравился бы такой цвет волос, а ему?

В зеркале было видно, как он удивленно уставился на ее прическу, приподнял две прядки и задумчиво провел по ним пальцами, потом пригляделся к корням волос.

– Чем вы пользовались?

– Э-э… – Жанна закашлялась. – Есть одно средство. M-м… естественное. – И, помолчав, с тревогой спросила:

– Ну как?

Маркус продолжал разглядывать ее волосы, собрав их на макушке.

– Вид диковатый, но мне нравится.

Жанна вздохнула с облегчением. Она-то уже приготовилась доказывать Маркусу свою правоту – ведь женщины, подобные Дженни, не имели возможности покупать краску для волос, которая как раз начала входить в моду в 1912 году, и, стало быть, прибегали к домашним средствам. Но теперь убеждать Маркуса не было нужды. Контраст между белой как мел кожей и огненно-рыжими волосами производил потрясающее впечатление. Этот факел, пылающий в сумраке ночи, заметит любой мужчина.

Идея принадлежала Диону. После встречи с Лианой Жанна, охваченная энтузиазмом, совсем по-иному взглянула на свою роль. Теперь ей хотелось, чтобы зрители увидели Дженни как живую и оценили ее по достоинству. Жаль только, что времени у нее мало…

– Как быть с прической? – Разгулявшееся воображение подсказывало Жанне, что необходимо кардинально изменить ее облик. – Эта слишком… обыкновенная.

– Ну, в таких случаях женщины, по-моему, идут в парикмахерскую, – раздраженно отозвался Дион.

Наверное, злился на нее за то, что оторвала от той блондиночки, – надо было подняться наверх и расплатиться с Лианой. А когда он вернулся, девица, ясное дело, уже переключилась на другого кавалера.

– Какая парикмахерская! Сегодня воскресенье.

Дион задумался, потом его губы медленно изогнулись в улыбке.

– Придется последовать примеру ирландских цыганок.

– То есть? – спросила заинтригованная Жанна. Дион бросил на нее плутоватый взгляд:

– Не скажу, пока не вернемся домой.

В холле отеля было немноголюдно. Джули и след простыл. Редкостная удача. Правда, Жанна оценила это лишь после того, как Дион раскрыл ей цыганскую тайну.

– Дион! – Она в ужасе отпрянула. – Неужели?..

– Нищим выбирать не приходится, – заявил он, злорадно ухмыляясь. – Намажь этой жидкостью волосы, подержи подольше, потом смой – и дело в шляпе.

– О нет! – Жанна зажмурилась. – А нельзя придумать что-нибудь другое?

– Попытка не пытка, – возразил Дион с младенчески-невинным выражением лица. – Тебе нравятся персидские ковры?

– При чем здесь ковры?

– Их моют именно таким образом, чтобы ворс блестел.

У Жанны снова возникло подозрение, что Дион мстит ей за свою крашеную блондинку. И все же она последовала его рекомендациям, а потом закрутила вокруг головы горячее полотенце, от которого шел пар. Дион, прислонившись к дверному косяку, так и сыпал мудрыми советами.

– Чем горячее, тем лучше.

Пришлось поверить ему на слово. Жанна осторожно уселась на стул, следя за тем, чтобы не соскользнуло полотенце. Ничего, терпеть можно. Главное, не думать о том, чем смочены волосы, а запах не такой уж страшный. В конце концов в парикмахерских бывают ароматы и похуже. Но сама ситуация… сложная, необычная, чересчур интимная. Жанна не знала, как ей держаться. А Дион явно не собирался уходить и, судя по всему, был очень доволен собой.

Минут десять в номере царило напряженное молчание. Наконец Жанна, возмущенная двусмысленной ситуацией, в которой она оказалась его стараниями, отважилась сказать:

– Дион, спасибо тебе за все. Без тебя я бы не справилась с ролью. – И она почему-то покраснела. – Но теперь… тебе, наверное, пора лететь домой? Может, посмотришь город? Обо мне не беспокойся.

Дион улыбнулся:

– Позже. А пока я побуду здесь… на всякий случай. Вдруг еще что-нибудь понадобится?

У него было такое забавное выражение лица, что при других обстоятельствах Жанна расхохоталась бы во все горло. Но не сейчас.

Она откровенно обрадовалась, когда кто-то постучал в дверь, а потом начал нетерпеливо дергать ручку.

– Жанна! Почему ты заперлась? Послушай, я хотела пригласить тебя на карнавал… Ну же, я знаю, что ты дома!..

Жанна с сомнением поглядывала то на Диона, то на дверь. Как неловко получилось! Неужели придется объяснять Джули, в чем дело, – сейчас, при Дионе?

– Я не могу, Джули. – Она брезгливо дотронулась до полотенца, закрученного на голове, как тюрбан. – Я только что вымыла волосы!

– Глупости, Жанна. – Джули снова забарабанила в дверь. В ее голосе звучала обида. – Ты же знаешь, на таком солнце они высохнут через десять минут. Да впусти же меня! – И вдруг взмолилась:

– Не могу я идти туда одна. Правда. Эти французы… они защиплют меня до смерти.

Жанна с отчаянием взглянула на Диона. Тот молча подмигнул ей и указал на дверь ванной. Предоставь это дело мне, было написано на его лице. Она с радостью послушалась. Дион справится. Дион все уладит.

И он действительно справился. Приглушенные голоса затихли где-то в недрах коридора. Жанна прислушалась: Дион вот-вот вернется. Но в номере было тихо. Она подбежала к окну. Дион и Джули шли рядышком по дорожке, ведущей к шоссе, и оживленно болтали.

Жанна остолбенела. Она-то думала, что Дион просто извинится за нее перед Джули. А он, стало быть, вызвался сопровождать ее на карнавал! Впрочем, что тут удивительного? Она сама хотела выпроводить его и ясно дала понять это. И какой мужчина отказался бы прогуляться с Джули?

В ту ночь Жанна не могла уснуть. Мешало полотенце, а главное – она ждала Джули. Ей ведь, между прочим, надо к завтрашнему утру выучить роль. Наконец Жанне надоело прислушиваться, и она сунула голову под подушку, утешая себя тем, что у Диона заказан обратный билет.

Утром она почувствовала себя лучше, особенно после того как вымыла голову. Волосы было не узнать! Они стали пушистыми, блестящими и мягкими и притом потрясающе золотисто-рыжего цвета, как у куртизанок на полотнах Тициана. Жанна накинула платок и постучала в дверь соседнего номера. Надо разбудить Джули, а то она опоздает на съемки.

– М-м?

По опыту Жанна знала, что это означает «заходи». Она решительно просунула голову в дверь. Обычно особого приглашения не требовалось, но сегодня… Джули еще лежала в постели. Одежда валялась на полу. Жанна механически подобрала ее и повесила на спинку стула.

– Привет, – Джули зевнула и сладко потянулась. – Сколько времени?

Впервые за все время их знакомства Жанна ощутила неловкость в присутствии Джули, но изо всех сил старалась держаться как обычно.

– Уже поздно, – сказала она, откашлявшись. Лучше не говорить Джули, который час: она совершенно не умеет рассчитывать время. – Пора вставать.

– Куда торопиться? – улыбнулась Джули. – Съемки начнутся не скоро. Сегодня ведь первый день.

Она произнесла эту фразу так, словно снималась в кино всю жизнь.

– А как же роль? Вчера мы не успели порепетировать. Вчера вечером. Потому что ты ушла с Дионом.

Невысказанные слова повисли в воздухе.

– Ничего. – Джули запустила пальцы в волосы и снова потянулась – грациозно, как кошка. – Я все помню. Это ведь та же сцена, что была на прослушивании?

Жанна вспыхнула. Ну конечно, как же она забыла! У Джули не было никаких причин возвращаться домой рано.

– Ты… – Она решила ни о чем не спрашивать, но как-то само с языка сорвалось:

– Тебе понравился карнавал?

– Угу, – с улыбкой ответила Джули. – Жаль, что ты не пошла. Правда. Духовые оркестры, конфетти, танцы прямо на улицах…

Жанна с тревогой ожидала, что она еще скажет, но Джули и не думала продолжать. Что и говорить, по части красочных описаний мастерицей ее не назовешь.

– А… а Дион успел на свой самолет?

«Хоть бы Джули ничего не заметила, – подумала Жанна. – Но мне нужно знать, ведь Дион должен заняться ремонтом, а сроки поджимают. Я не позволю Джули задерживать его».

– Понятия не имею. – Подруга заморгала и улыбнулась – мечтательно и сладко. – Он ушел довольно поздно. Кстати. – Она нехотя приподнялась, взяла с тумбочки стаканчик и огорченно воскликнула:

– О Боже! Я забыла налить воды. Так устала вчера… Ну ничего. Это тебе… от Диона.

Жанна недоуменно смотрела на странные растения, похожие на морковную ботву. Очевидно, Дион пошутил.

– Что это?

– Гвоздики. С карнавала. Их специально выкрасили в зеленый цвет. – Джули попыталась поднять поникшие головки, но, поняв, что это напрасное занятие, с сожалением пожала плечами:

– Мы думали, тебе понравится.

Мы. Такое короткое, такое обыкновенное словечко, но в душу Жанны проник холодок, а перед глазами вдруг возникла картина: Дион и Джули на карнавале… смеются, болтают, радуются. Да, они умеют радоваться жизни. Надо было догнать их. И плевать на полотенце и мокрые волосы. Но что толку? В этой шумной толпе она чувствовала бы себя чужой, как ребенок, попавший на вечеринку для взрослых.

– А он милый, этот твой квартиросъемщик, – задумчиво заметила Джули. – Как вы с ним познакомились?

Жанна не знала, что сказать.

– Мы и не знакомились. Он… я заполучила его вместе с домом.

– Ну да? – В голосе Джули звучал искренний интерес. – В придачу, стало быть?

– Что-то вроде того. – Жанна отвела взгляд. Почему-то ей не хотелось вдаваться в объяснения, как будто правда, высказанная вслух, могла запутать ситуацию еще больше.

Наступило неловкое молчание. Жанна вытянула из стаканчика увядший цветок. Высохшие лепестки стали жесткими. И аромат исчез. Зеленые гвоздики. Неудивительно, что они понравились ирландцу.

Ей надоело терзаться сомнениями: лучше покончить с этим раз и навсегда.

– Знаешь, а ведь Дион мечтал встретиться с тобой. – Труднее всего было начать, дальше слова полились сами собой. – Он вспоминал, как видел тебя в подвале. И назвал красавицей.

Джули рассмеялась, явно польщенная. И атмосфера сразу разрядилась. Жанна тоже обрадовалась: все-таки у нее хватило сил посмотреть правде в лицо. Правда – это ведь тоже своего рода средство самозащиты.

И тем не менее она с чувством облегчения отправилась на съемочную площадку и окунулась в другой, выдуманный мир. Мир, в котором живет Дженни. Здесь-то по крайней мере понятно, что надо делать и что чувствовать. И теперь Жанна с удовольствием слушала, как Маркус радостно напевает себе под нос, закручивая ее густые мягкие волосы в пучок и опуская на лоб кокетливые завитки. Он пришел бы в ужас, узнай, как она добилась такого цвета. Так ведь и сама она теперь будет иначе относиться к ширазским коврам.

Воткнув последнюю шпильку из слоновой кости, Маркус с превеликой осторожностью водрузил ей на голову соломенную шляпу. Готово! Вот она – Дженни. Ибо это бледное печальное личико может принадлежать только ей.

Жанна встала. Корсет из китового уса заскрипел. Талия была затянута туго-натуго. Сможет ли она двигаться? Ведь даже дышать и то трудно. Джули повезло больше: она играет леди, а потому платья носит модные, свободного покроя.

Жанна осторожно спустилась по лесенке трейлера, стараясь не порвать широкую, в оборках, юбку и смешные башмачки, украшенные кружевами и бантиками. Взору предстал широкий, блистающий чистотой бульвар ла Круазетт. Какая ирония судьбы! Вчера они могли бы гулять здесь вместе с Дионом. Жанна отогнала эту мысль, пытаясь полностью сконцентрироваться на роли.

– Начинаем, мисс Браун, – объявил ассистент режиссера и подвел ее к контрольной отметке.

Сколько раз она репетировала эту сцену под орлиным взором Фернана, повторяя снова и снова, до тех пор, пока не выучила наизусть каждую позу, каждое движение. И сейчас ей страстно хотелось, чтобы все кончилось поскорее. Только тогда она почувствует себя в безопасности. А сцена была важная: в ней одновременно участвовали три героя – Джулия, Дженни и Идеи. Роковой треугольник, придуманный Фернаном. Съемки, как и предсказывала Джули, начались поздно: ждали ее партнера, он должен был прилететь в Ниццу к полудню. Интересно, кто же он, вдруг подумала Жанна. На эту роль пробовалось множество актеров – и известных, и начинающих. Но Фернан, по обыкновению, держал свое решение в тайне до последней минуты. Только Лиза, гримерша, видела его избранника и с мечтательным выражением лица заявляла, что он необыкновенно хорош собой. На первый взгляд сцена могла показаться очень простой. Дженни, голодная и отчаявшаяся, пристает к одетой в маскарадный костюм Джулии, приняв ее за молодого щеголя. Главная трудность – точно рассчитать, когда следует остановиться или повернуться, чтобы подойти к дверям казино одновременно с появлением белой «испано-суизы». Придется считать шаги между фонарными столбами, следить за выражением лица Фернана, слушать его указания и при этом не забывать о походке. Нелегкая задача, особенно когда идешь в таком платье и с зонтиком.

Последнее распоряжение режиссера, резкий, как удар бича, щелчок хлопушки… У Жанны пересохло во рту. Фернан сказал, что хочет снять эту сцену в один прием. Почему? Но уже в следующее мгновение ей было не до размышлений. Площадку залил ослепительный свет прожекторов, хотя по сценарию дело происходило ночью. Стена света отгородила Жанну от внешнего мира. Воцарилась мертвая тишина. Она застыла, не в силах сдвинуться с места. Наконец раздался голос Фернана:

– Давайте дождь!

На ее обнаженные руки внезапно упали холодные капли, и Жанна машинально раскрыла зонт. В сценарии ни слова не говорилось о дожде, во всяком случае, в ее экземпляре.

А дождь шел сильнее и сильнее. Юбка намокла, зонт стал тяжелым, под ногами образовались лужи. Фернан начал считать до пяти, и все это время Жанна смотрела в камеру, а ветер с моря обдавал ее лицо брызгами, да так, что на глазах выступали слезы. По щекам бежали струйки воды, смывая пудру; влажные пряди волос прилипали к затылку. Она двигалась вперед, как и было задумано. Мелкими шажками, то и дело останавливаясь и оглядываясь. После недолгой, но ожесточенной борьбы с зонтиком последовала безуспешная попытка стереть грязь с подола юбки. Еще семь шагов, и вот откуда-то вынырнула длинная белая «испано-суиза», обрызгав ее с ног до головы.

– Улыбайся, Жанна!

Она старалась вовсю. Сквозь завесу дождя было видно, как из машины вылезла Джули – высокая и элегантная в своем маскарадном фраке и цилиндре. Маленькие усики подчеркивали ее сходство с Греем. Только теперь Жанне стало понятно, почему Фернан отказался от дублей. Джули тоже вскоре вымокнет до нитки. Нервы напряжены, но голова работала четко и ясно: все остальные участники съемок теперь зависят от нее, начиная от паренька, который держит хлопушку, и заканчивая партнером Джули, прислонившимся к машине с небрежной грацией прирожденного актера. Надо довести дело до конца. Жанна улыбнулась так, как должна была улыбаться Дженни, – маняще и дерзко. Ледяная вода стекала с зонтика на голую шею, сердце гулко стучало, руки тряслись.

Следуя советам Лианы, Жанна опустила ресницы и метнула томный взгляд в сторону машины, на мгновение встретившись глазами с Джули. Потом поиграла зонтом, приостановилась и, продолжая кокетничать, засеменила дальше.

– Стоп!

Свет тут же погас, и дождь прекратился как по волшебству. Фернан с улыбкой подошел к актерам.

– Отлично. Сцена готова. – Он повернулся к Жанне:

– Предупреди я тебя заранее, ma petite^[30], и мы не сняли бы ее с первого раза. Я не хотел, чтобы ты умерла от простуды.

Жанна с облегчением закрыла зонт. Дождь дождем, а Фернан все равно заставил бы ее повторить сцену заново, будь он неудовлетворен. Она с облегчением стащила мокрую шляпу.

– Эй, Жанна! – радостно воскликнула Джули. – Мне нравятся твои волосы.

Жанна покраснела, понимая, что выглядит ужасно. Раскрутившиеся локоны прилипли ко лбу, макияж расплылся, мокрое платье облепило тело, мешая идти. Но какое все это теперь имело значение? Она с гордостью улыбнулась подруге. Сцена, наводившая на нее мистический ужас, отснята. Она испортила башмачки, порвала кружева на нижней юбке, зацепившись за фонарный столб, и чуть не забыла, в какой руке держать зонт, но съемки закончились. И она осталась жива. Благодаря Диону и Лиане ее Дженни обрела плоть и кровь. Даже сейчас Жанна ощущала в себе присутствие героини: та же скованность в движениях, та же манера держать голову и этот взгляд исподтишка, который она отважилась метнуть на партнера Джули. Он до сих пор не произнес ни единого слова. Высокий, широкоплечий, он выглядел великолепно в своем тюрбане и роскошном кафтане из золотой парчи и вел себя надменно, как и подобало Великому Моголу. Маскарадный наряд дополняли золотые серьги; лицо было выкрашено коричневой краской.

– Добрый день, Жанна.

Она застыла на месте. Невероятно! Но этот голос… его невозможно не узнать. А Великий Могол улыбался ей, и его глаза были как две капли воды похожи на глаза Джули. У Жанны закружилась голова.

– Грей!

Глава 14

– Подумать только – ты упала в обморок! – Джули вытащила кисточку мускатного винограда из корзины с фруктами, присланной Фернаном.

– Впервые в жизни. Наверное, корсет виноват. Я затянулась слишком туго.

– Ага, – понимающе кивнула Джули, поедая виноград прямо с косточками. – Тщеславие до добра не доведет.

И Жанна не мосла с ней не согласиться. Больше всего она страдала от уязвленного самолюбия. Ну почему Грей не увидел ее раньше, до дождя? Тогда Дженни была даже по-своему привлекательна. Но потом… мокрая, без шляпы, тушь поплыла, все лицо в черных потеках… Судя по выражению глаз Грея, он принял ее за пугало.

– Ты ведь знала, Джули? – Жанна откашлялась. – Я имею в виду: ты знала, кто будет играть Идена?

– Мне сообщили об этом вчера. – Джули улыбнулась. – Я собиралась тебе сказать, но потом начался карнавал, а сегодня утром я чувствовала себя такой уставшей… в общем, я забыла.

– Но…

Даже сейчас Жанна с трудом верила в реальность происходящего. Какой кошмар! Да как же сниматься дальше, если рядом все время будет стоять Грей? Она не сможет не думать о нем, станет ждать, что он вот-вот появится из-за угла. А когда это случится… В присутствии Грея у нее всякий раз душа уходит в пятки, мысли путаются, на лице выступает пунцовый румянец, а руки становятся холодными как лед. Невыносимо. Как же все это пережить, если твоя душа разрывается на части?

– Все просто. – Джули пожала плечами. – Фернан поехал посмотреть на Дин. Увидел Грея и… в общем, я отлично его понимаю. Мой кузен чертовски красив.

– Но как же Фернану удалось его уговорить?

– О, ты не знаешь Грея! – рассмеялась Джули. – Переодевания, шарады – да он обожает такие вещи. А чем еще заниматься в деревне? Ему придется… – Джули заметила большой букет тубероз, стоявший на туалетном столике. – Какая прелесть!

Жанна покраснела.

– Их прислал Грей.

Красивый жест. Наверное, Грей пожалел ее. А может, догадался, что Жанна в него влюблена. Вот почему вид этого роскошного букета был ей неприятен. Как бы от него отделаться? Выбросить? Но тогда Джули все поймет.

– M-м. – Джули нагнулась, вдыхая аромат бледно-розовых лепестков. – Божественно. – Она взглянула на часы. – Прости, мне пора. Грей везет меня на ленч в Кап д'Антиб. Желаю тебе выздороветь к завтрашнему дню. Я… – Джули замялась и с несвойственной ей деликатностью добавила:

– Возможно, я вернусь поздно, когда ты уже будешь спать.

Жанна откинулась на подушки. Но слова дела не меняли. Ведь ясно, что Джули вообще не вернется сегодня домой.

Когда она ушла, Жанна бросила взгляд на корзинку с фруктами. Где-то внутри, под самым сердцем засел острый осколочек боли. Что это – голод, тошнота? Нет, скорее ощущение пустоты…

Она чувствовала, что не может больше вот так лежать в окружении цветов и винограда. Бороться бесполезно.

Зазвонил телефон. Она с трудом стряхнула с себя остатки сна.

– Алло!

– Привет, Жанна! – раздался голос Джули. – Хорошо, что я тебя застала. Ты сегодня участвуешь в съемках.

– Ты серьезно? – пробормотала Жанна.

Рот был как землей набит. Вспоминая о прошлом вечере, она чувствовала себя преступницей. Давно уже с ней не случалось ничего подобного. Сколько же она всего съела? Она никак не могла остановиться и, раздираемая гневом и отчаянием, продолжала есть фрукты, мороженое, шоколад – все подряд…

– Да. Нам придется снимать другие сцены: неполадки с освещением. Мы отправляемся в Кап-Ферра. Фернан пришлет за тобой машину. – Джули выдержала паузу и добавила:

– Я решила, что лучше предупредить тебя… на всякий случай.

Столь необычная заботливость заставила Жанну смутиться.

– Спасибо.

Это прозвучало как-то холодно и официально.

Жанне вовсе не хотелось быть обязанной Джули. Наверное, это очень плохо? Да, глядя в зеркало, где отражались туберозы Грея, Жанна увидела себя без прикрас. Бледное, опухшее, безобразное лицо! Какой стыд! Жанна даже зажмурилась.

Во дворе призывно загудел автомобиль. Жанна торопливо оделась, так затянув пояс на брюках, что он врезался в тело. Почему она не может устоять перед искушением? Наверное, потому, что вкус сладкого всякий раз кажется новым. К нему невозможно привыкнуть. Машина мчалась к мысу Кап-Ферра. Жанне казалось, что даже природа ее осуждает. Сколько здесь света и тепла! Синее небо и напоенный солнцем воздух – прозрачный, свежий, пахнущий морем и смолой… Но Жанне, сидевшей в полумраке на заднем сиденье машины, было холодно и одиноко.

Когда они подъехали к съемочной площадке, ленч, слава Богу, уже закончился. Поздоровавшись с Лизой, Жанна поспешила укрыться в трейлере.

– Тебе лучше? – настойчиво допытывалась гримерша. – Ты все еще бледненькая. Ничего, это пройдет. Сегодня у нас массовка. Надо, чтобы все выглядели как следует.

Жанна кивнула. Она чувствовала себя странно отяжелевшей и разбитой.

– Ничего, если я прикрою глаза? Заснуть бы сейчас лет на сто и проснуться, когда все искушения исчезнут!

– Пожалуйста, – озабоченно отозвалась Лиза. – Сегодня мне с тобой придется повозиться.

Как успокаивают эти легкие прикосновения маленьких кисточек! Вскоре явился Маркус и стал завивать ей волосы. Потом кто-то торжественно постучал в дверь. Кому она могла понадобиться – Фернану, Джули… Грею?

– Ты думаешь, это оно? – раздался голос Маркуса.

– Мне кажется, да, – взволнованно ответила Лиза. – Пойди посмотри.

Жанна немного успокоилась. До нее доносился шепот, какое-то шуршание, потом щелкнула задвижка, и воцарилось долгое молчание, нарушаемое только прерывистым дыханием.

– Я никогда не видел ничего подобного, – с легкой грустью заметил Маркус.

Жанну кольнуло любопытство. Что там такое? Судя по тону парикмахера, речь идет по меньшей мере о бриллианте в двадцать карат. Но ее никогда не интересовали драгоценные камни. Разве что как украшения для дома №3.

Вдруг кто-то развернул ее кресло и осторожно положил на колени длинную легкую коробку.

– Ну-ка посмотри!

Жанна открыла глаза и увидела взволнованные лица Лизы и Маркуса. Сначала она не поняла, что лежит в коробке, выстланной черным бархатом. Какой-то странный блестящий жгут. Жанна осторожно приподняла его, и он тут же развернулся, превратившись в длинное платье из переливчатого шелка – скользкого и в складочках, как кожа новорожденного младенца. Ткань пульсировала и дышала, будто живая.

Лиза накинула Жанне на голову шифоновый шарф, чтобы не испортить макияж и прическу.

– Маркус, отвернись к стене!

Гримерша сорвала с плеч Жанны полотенце, и та почувствовала нежное прикосновение шелка, похожее на дуновение ночного ветерка. Маркус легонько провел по ее волосам пальцами, и маленькое помещение наполнилось странным густым ароматом.

– Что это?

– Помада. Не волнуйся, это…

– Ненадолго, я знаю.

– Вот так.

Жанна взглянула на свое отражение и разом лишилась способности думать, говорить и действовать. Кто эта девушка? Волшебница, сивилла, верховная жрица? Шелк водопадом струился по ее телу и ложился у ног сверкающим озерком.

Он переливался, как россыпь драгоценных камней или русалочья чешуя. Бронза, медь, золото… Цвет расплавленной руды, тигриного глаза, пыльцы на крыльях бабочки. Так кто же она? Рабыня, царица, изваяние античной богини?..

– Что это? – Жанна осторожно шевельнулась, и платье колыхнулось в такт ее движениям – тоненькое, как паутинка, легкое, как воздух, без единого шва. Не платье, а солнечный луч, блик света на воде, радужное стрекозиное крыло.

– Это «Фортуни Дельфос». – В голосе Лизы звучали зависть и благоговейный трепет. – В нем можно идти куда угодно.

Да, такое платье неподвластно времени и требованиям моды, у него свои законы. Надев его, любая женщина превратится в воплощенную мечту, прекрасное видение. Жанна не узнавала себя. Впервые в жизни она казалась грациозной и стройной, как свечка. Крошечные складочки смягчали угловатые линии и подчеркивали трогательные впадинки под ключицами, узкие плечи и тонкие запястья. Полуребенок-полуженщина. Ее шея казалась слишком слабой для такой массы густых рыжих кудрей, перевитых золотой лентой. Темные глаза – серьезные и немного испуганные – горели на бледном напудренном личике. Она застыла, как жрица на ступенях храма.

Пора идти. Ошеломленная, Жанна молча отверзлась от незнакомки в зеркале.

Вилла, где должны были проходить съемки, прилепилась к скале, похожая на яркую бабочку. Далеко внизу плясали морские волны. Как во сне, Жанна следовала за помощником режиссера, который вел ее через сад баронессы Ротшильд, хозяйки виллы, – мимо прудов, заросших лилиями, и храма Венеры, откуда открывался великолепный вид на залив.

Широкая тенистая веранда открывала дверь в роскошь восточного рая. Внутренний дворик, где били, переливаясь всеми цветами радуги, фонтаны и курились благовония, походил сейчас на пышный пестрый персидский базар. Его запрудила толпа статистов, разодетых в золотистые, огненно-красные, голубые, синие, зеленые, оранжевые, розовые шелка. Плюмажи из страусовых перьев, золото парчи, широкие кушаки и тюрбаны, туфли с загнутыми носами, полупрозрачные туники – атрибуты восточной экзотики, вошедшие в моду в последнее предвоенное десятилетие благодаря русским сезонам балета Дягилева, очаровавшего Париж. Продавцы сладостей расхаживали с подносами, на которых возвышались горки пирожных, фисташек и «турецкого меда»; по персидским коврам разгуливали розовые ибисы, а пышнотелые рабыни в шальварах из золотистой кисеи возлежали на шелковых подушках, играя с крошечными мартышками.

– C'est bien, n'est-ce-pas?^[31] – воскликнул Фернан вместо приветствия. Его простой кремовый пиджак выглядел ультрасовременно и совершенно чужеродно, как и изысканно простое платье Жанны. – Я хотел устроить фейерверк, но меня напугали, что вилла может сгореть.

Она послушно следовала за режиссером сквозь разряженную толпу. Наконец он остановился. По телу Жанны пробежала дрожь.

– Вы хотите, чтобы я забралась туда?

Гигантская золоченая клеть тихонько качнулась в вышине.

– Разумеется, ma petite, – улыбнулся Фернан. – Твое появление произведет фурор.

Жанна похолодела от ужаса.

– Я думала, что буду просто участвовать в массовке.

– В массовке? – изумился Фернан. – В таком-то платье? Исключено!

– Но ведь я играю Дженни? – совсем растерялась Жанна и посмотрела на свой наряд, разительно отличавшийся от того замызганного платьица, в котором ее героиня разгуливала по бульвару Круазетт. – Что же с ней произошло?

– Неужели непонятно? – Фернан нетерпеливо пригладил волосы и сразу стал похож на неоперившегося дрозда. – Метаморфоза! Уличная девица превратилась в леди, куколка – в бабочку.

– Да… но… – Жанна попыталась сосредоточиться. Ей было известно, что Фернан не выносит вопросов о сюжете и мотивах поступков своих героев. Но ей просто необходимо знать побольше. Кто же еще замолвит словечко за бедную Дженни? – Почему?

Фернан вздохнул:

– Какие же вы, новички, недоверчивые! Ладно уж. Джулия, решив подразнить жениха, одела Дженни в собственное платье и привела ее на бал-маскарад «Тысяча и одна ночь» под видом русской графини. – Режиссер повернулся, собираясь уходить, но Жанна вцепилась в его рукав.

– Но зачем Джулия сделала это?

Фернан удивился такому вопросу.

– Да потому, что она женщина. Ей хочется испытать Идена, проверить, правду ли он говорил о разнице между леди и уличной девкой. Как и любой другой женщине, ей мало знать, что Иден любит ее. Она должна выяснить, насколько сильно он любит. Бедная Джулия… – Ким задумчиво умолк.

– Почему бедная? – настаивала Жанна, не решаясь выпустить его рукав.

– План Джулии сработал чересчур хорошо. Иден заинтригован, почти увлечен Дженни, хотя невеста дала ему ключ к разгадке. «Посмотри, – говорит она, уже жалея, что затеяла этот маскарад. – Платье у русской графини похоже на мое как две капли воды». Но Иден слеп, как и все мужчины. «Ничего подобного», – отвечает он, ибо видит не платье, а женщину. Гордость заставляет Джулию довести эту игру до конца, и ее жених переходит черту.

Жанна слушала его как зачарованная. Она начинала понимать, почему Фернан заслужил репутацию «дамского мастера» в кино.

– Что я должна делать в этой сцене?

Но, не успев задать вопрос, Жанна уже точно знала, каков будет ответ.

– Ничего. Ты просто… существуешь. Пешка в чьей-то шахматной партии, птичка в позолоченной клетке. Приманка для тигра.

Фернан загадочно улыбнулся и исчез в толпе. Его помощник провел Жанну в клетку и закрыл дверцу на задвижку.

– Держитесь за решетку, мы вас поднимаем!

Жанна то ли плыла, то ли летела над пестрой нарядной толпой. Это было похоже на сон. Россыпи ярких лампочек согревали воздух. Она осторожно прижалась к прутьям решетки и встала попрямее, боясь, что клетка перевернется.

А вот и Грей в своем золотом тюрбане. С ним рядом стоит Джули. У Жанны замерло сердце. Она не видела его лица, но это не имело значения. Ей казалось, что она чувствует его прикосновение. Горячая волна уверенности вмиг растопила все сомнения. Да, сейчас Грей рядом с ней, вернее – в ней. Она носит его в себе, как воришка, спрятавший за пазухой украденные бриллианты.

Жанна почувствовала, что под слоем пудры вспыхнули щеки. Где ее гипюровое платье с тугим корсетом?.. Сквозь этот шелк – тонкий, как паутинка, Грей сможет разглядеть даже биение ее сердца.

Клетка задрожала и стала раскачиваться. Жанна очнулась от грез. Пора подумать о роли: ведь она изображает русскую графиню. Правда, подобно своей героине, Жанна понятия не имела, как ведут себя графини. «Потому-то Фернан и выбрал меня», – похолодела она от внезапной догадки.

А тем временем клетка, раскачиваясь, как гигантский колокол, начала медленно опускаться вниз. Стояла мертвая тишина. Толпа затаила дыхание. Может быть, они приняли ее за видение, призрак, мираж? Жанна призвала на помощь всю свою волю, чтобы выстоять под обстрелом множества глаз. Теперь ей было холодно; тело, из которого ушли надежда и смелость, казалось пустой раковиной. Золотая клетка бесшумно коснулась мраморного пола. Негритенок-паж в алой с золотом ливрее отодвинул щеколду. Жанна медленно, боясь порвать бесценное платье, вышла из своего убежища и, очутившись в пестрой безликой толпе, совершенно растерялась. Что делать, куда идти? Фернан, непонятно почему, хранил молчание.

Жанна повернулась и, словно стрелка компаса, неуклонно стремящаяся к полюсу, оказалась лицом к лицу с Греем. Сердце чуть не выскочило у нее из груди. Секунда, длившаяся целую вечность, – и Жанна опустила глаза, боясь ослепнуть, и прошла мимо – едва дыша, изо всех сил стараясь держаться прямо. Джули в сверкающей остроконечной шляпе стояла неподалеку. На ее лице застыла язвительная усмешка. Их глаза встретились…

– Стоп!

Толпа мгновенно растаяла – как иней под лучами утреннего солнца. Но Жанна все еще не могла прийти в себя. Теперь, когда умолк стрекот камеры, ее оглушало собственное дыхание. Никогда еще она не чувствовала так свое тело: обнаженную кожу на затылке, крошечные волоски на руках, невольно подрагивающие губы… Грей не отрывал от нее удивленных, задумчивых глаз, как будто увидел впервые. Впрочем, возможно, его заинтересовало платье? Этот взгляд обволакивал Жанну, уводил из реального мира. И она уже не замечала никого и ничего вокруг – одно только синее-синее небо. Какое необыкновенное, пьянящее ощущение! Но и опасное. Жанна прекрасно понимала это. Легчайшее дуновение ветерка – и она камнем рухнет вниз. Она боялась шевельнуться, чтобы не разрушить колдовских чар. Их разрушил Фернан:

– Лиза! Сейчас же спрячь платье. И не забудь о квитанции. Джули, отправляйся в автобус, мы уезжаем через двадцать минут. Будем снимать сцену в коридоре отеля. Грей, ваша сцена назначена на пятницу, но, пожалуйста, позвоните и проверьте еще раз завтра утром. Вам понадобится примерка, о времени условитесь с Лизой.

Жанне с трудом удалось привлечь внимание режиссера:

– А как же я?

– Ты, Жанна? – удивленно переспросил Фернан. – Разве ты не видела извещения? Здесь ты больше сниматься не будешь, это была последняя сцена. Я заказал тебе билет на девятичасовой рейс. Возвращайся домой и отдыхай. Девять недель. Но на всякий случай оставь адрес. И не вздумай жариться на солнце, загар…

– …я понимаю, загар будет совершенно неуместен.

На нее навалилась свинцовая тяжесть. Почему судьба распорядилась так несправедливо? Всего на несколько минут, облачившись в это волшебное платье, она почувствовала себя другим человеком – женщиной, в жизни которой происходит нечто значительное. И вот уже надо уезжать.

– Какая жалость! А я хотел пригласить вас на ужин.

– О! – Жанна совсем забыла, как красиво звучит тягучий голос Грея. Неудивительно, что Фернан взял его на роль Идена.

– Жанна никогда не ужинает, – ответила вместо нее Джули. Это было похоже на вызов. Жанна ощутила напряжение, повисшее в воздухе. Но Грея это нисколько не смутило.

– Давайте вместо ужина устроим ленч, – предложил он. – Очень-очень поздний ленч. Я знаю отличный ресторан.

Жанна колебалась. Все совершенно ясно. Грей хочет подразнить Джули – и только. Очередной поединок в бесконечной борьбе двух сильных, волевых людей. Оправданий для отказа множество: усталость, отсутствие аппетита, скорый отъезд.

– Да, с большим удовольствием.

Она не сразу поверила, что эти слова действительно сорвались у нее с языка. Только Дженни или русская графиня могли решиться на такую дерзость. Но Жанна не пожелала взять их обратно. Ведь это все равно что задернуть шторы перед восходящим солнцем.

Дальше события разворачивались с молниеносной быстротой. Грей обладал способностью добиваться всего, чего хотел. Он настоял, чтобы ей разрешили остаться в платье Дженни. Лиза начала было ворчать, но Грей спокойно возразил:

– «Фортуни» практически невозможно порвать, это общеизвестно.

Грей улыбался, но голос его звучал властно и слегка надменно, как у истинного аристократа. Походя, будто эта мысль пришла ему в голову случайно, он добавил, что если к девяти часам вечера платье не будет лежать в коробке, он лично оплатит счет за прокат плюс полную стоимость платья. Грей явно любовался собой. Очевидно, такие эскапады были ему в новинку. «Жаль, что Джули сейчас его не видит, – подумала Жанна. – Все бы встало на свои места. Для Грея это лишь очередная забава, способ приятно провести время».

Жанна поджидала его в саду, окрыленная надеждой и дрожащая от страха. А вдруг он, поразмыслив как следует, под каким-нибудь благовидным предлогом откажется от своей затеи? И ей придется запереться в номере отеля, а платье снова положат в коробку.

К счастью, он не заставил себя долго ждать.

Каким-то образом Грей ухитрился выклянчить у Лизы великолепную, шелковую с бархатом, пелерину. Получился отличный ансамбль. Отливающая золотом ткань поблекла от времени, но все же прекрасно гармонировала с «Фортуни».

– На случай, если вечер будет прохладным. – Грей загадочно улыбнулся.

Бледно-голубой «мерседес» Грея плавно поднимался по скалистому склону Гранд-Корниш. Жанна не знала, куда они едут, и не решалась спросить. Ей хотелось как можно полнее насладиться этой краденой радостью.

Солнце уже клонилось к закату. Машина, казалось, парила между небом и морем. Жанна жадно вдыхала благоуханный воздух. Ее терзала острая – до боли – тоска. Почему невозможно ехать вот так вечно!

Дорога петляла, то поднимаясь вверх, то ныряя вниз, заигрывая с искрящейся морской гладью. Мелькнули снежные вершины гор, похожие на облака. А вот уже и побережье. И город – ожерелье голубых, белых и серебристых огней. Не просто конечный пункт их поездки – судьба. Может быть, так было предначертано с самого начала и где-то за поворотом Жанну поджидает ее волшебное королевство? Да, здесь все сверкало, словно в первый день творения: и синяя гавань, по которой скользили белокрылые яхты, и виллы на горе, и песчаный пляж, усеянный разноцветными зонтиками.

– Монако. – Грей с улыбкой повернулся к Жанне, и она с замирающим сердцем представила себя Грейс Келли – в темных очках и с шифоновым шарфом на голове, – которая мчится в свое маленькое королевство. А рядом сидит ее принц, и для них не существует никаких преград и условностей.

Розовые домики, узенькие улочки, расчерченные полосами света и тени. Дворец – всем дворцам дворец! – большой экстравагантный, с огромным количеством бойниц и высокими башнями, напоминающими рыбьи хвосты. Казино – настоящий свадебный пирог, сахарно-белый, многоярусный и украшенный колоннами. Террасные сады, гигантские кактусы и дубы в три обхвата.

Грей поставил «мерседес» возле гавани, где, покачиваясь на волнах, стояли роскошные прогулочные катера и парусники.

– Пройдемся пешком. Я хочу показать вам город.

От его улыбки у Жанны перехватило дыхание. Она сияла от гордости – и не переставала удивляться. Неужели это она, Жанна, оказалась не где-нибудь, а в Монте-Карло, в роскошном вечернем платье и с мужчиной, который ей нравится! Того и гляди на небе появится черная туча и громоподобный голос скажет, что все это ошибка, она заняла чужое место.

Жанна глубоко вздохнула. Надо быть достойной Грея, «Фортуни» и прекрасного города, где по улицам прогуливаются великие князья и магараджи.

– Чем бы вы хотели заняться?

Жанна замялась, боясь попасть впросак.

– А что обычно делают в Монте-Карло?

Грей рассмеялся:

– На этот вопрос легко ответить. Играют!

«Я не умею, – с тревогой подумала Жанна. – Вот если бы речь шла о работе…» Внезапно ее охватил ужас. Что это значит – играть? Придется наблюдать за Греем и повторять все, что он делает.

И это помогло. Не спеша гуляя по старому городу, Жанна решила, что надо просто представить себя героиней какого-нибудь фильма. Так гораздо Легче.

А прохожие бросали восхищенные взгляды на нее, на ее платье и на Грея.

Для начала они отправились в казино. Грей мрачно заявил, что просто необходимо посетить эту достопримечательность, куда местным жителям вход заказан. Было еще довольно рано, но возле столиков уже собрались игроки. Жанна услышала от своего спутника о Salons Prives, где посетители – непременно в вечерних туалетах! – делают миллионные ставки, играя в кости или в рулетку; об императрице Евгении и ее любимом зеленом шелковом зонтике; об одном из великих герцогов, который так любил запах клубники, что каждое утро в его комнату приносили дюжину корзиночек с раздавленными ягодами. Жанна слушала, изо всех сил стараясь приноровиться к походке Грея, но мысль о несъеденной клубнике не давала ей покоя.

– Может быть, потом ее съедал камердинер? – Жанна тут же пожалела о своих словах, но Грей, к счастью, улыбнулся:

– Возможно.

И тем не менее Жанна решила помалкивать, наблюдать за Греем и запоминать, что происходит вокруг.

Но сколько же всего ей предстояло запомнить! По настоянию Грея они зашли в «Cafe de Paris», где он сам сделал заказ, заявив, что Жанне наверняка понравится. И он оказался прав. Крошечные конфеты на серебряном подносике, засахаренные орехи, птифуры, маленькие круглые печенья, пропитанные анисом, из Альбы, желтые печенья, которые здесь называли soleils^[32], – обсыпанные миндалем и пахнувшие апельсинами, фиги, вишни, фисташки… Все эти деликатесы таяли во рту. Пища богов, амброзия… но Жанна едва прикоснулась к ней. Ее все еще преследовали воспоминания о вчерашнем разгуле, и она не позволяла себе увлекаться. А Грей тем временем рассказывал о том, что здешняя земля ценится не просто дорого, а на вес золота, что прекрасный белый песок на пляже – привозной и его обновляют каждый сезон. Жанна слушала его, думая о том, что впервые в жизни оказалась в мире, где царит красота, а люди смеются и играют.

– Это платье, Жанна, – Грей легонько коснулся шелка кончиками пальцев, – создано для вас.

Жанна вздрогнула, силясь понять выражение его глаз.

– Потанцуем?

Она молча кивнула, и Грей повел ее в спортивный клуб на полуострове Лавротто. Они танцевали в Звездном зале, огромный купол над которым раздвигался, как створки раковины, чтобы посетители могли видеть закатное небо, окрашенное в пурпурный цвет.

– Уже темнеет.

Жанна встретилась глазами с Греем и похолодела. Ей хотелось, чтобы сегодняшний вечер длился бесконечно. Печаль и радость раздирали ее душу.

Одновременно замедлив шаг перед входом в зал для азартных игр, они дружно рассмеялись.

– Давайте зайдем!

Грей покорно вздохнул. По его глазам Жанна поняла, что он доволен ею. Она сказала именно то, что нужно, и вела себя… как женщина. Капризная, жадная до удовольствий, легкомысленная… И вдруг Жанна поняла, что это очень приятно и увлекательно. «Я постараюсь, – подумала она с замирающим сердцем. – Я буду такой – ради Грея».

Но, сделав несколько шагов, Жанна замерла, а потом отпрянула назад. Всю ее решимость как рукой сняло.

– Что случилось? – спросил он удивленно.

– Ничего. – Жанна попыталась изобразить веселую улыбку. – Я передумала. Давайте… давайте пойдем куда-нибудь еще.

– Отлично! – У Грея потемнели глаза. – Куда же?

Жанна пожала плечами и с напускной бравадой выпалила:

– Мне все равно. Выбор за вами.

Они молча направились к гавани. На чернильно-черной воде сверкали россыпи огней, среди которых покачивались, будто пританцовывая, белые яхты. Из ночного бара доносились музыка и смех. Морской бриз был довольно прохладным, и Жанна поплотнее завернулась в мантилью. Сколько еще они пробудут вместе? Грей бережно взял ее под локоть.

В конце эспланады он свернул к большой яхте, стоявшей на якоре. Ее белые бока были такими гладкими, что в них отражались волны, бьющиеся о корпус.

– Куда вы? – воскликнула Жанна, когда Грей шагнул на палубу. От ужаса она чуть не лишилась дара речи.

– Идите. Здесь вы будете в полной безопасности.

Грей протянул руку. Жанна, как завороженная, ступила на палубу, отливающую зеркальным блеском. Из темноты выросла фигура в белой матросской форме.

– Добрый вечер, сэр.

Грей кивнул, и фигура так же бесшумно растворилась в темноте.

– Так это?..

– Разумеется. Здесь хорошо спится.

Грей протянул руку. Жанна колебалась. Тогда он, слегка поморщившись, указал на ее шпильки.

Она сбросила туфли, опасливо спрашивая себя: чего же еще он от нее потребует?

– А это? – Жанна посмотрела на маленькие плетеные корзиночки, подвешенные к краю палубы.

– Чтобы не пачкать пол, – пояснил Грей суховатым тоном.

Жанна вспыхнула как маков цвет. Хорошо, что темно! Огромная яхта покачивалась под их ногами. Грей вел свою гостью в каюту, на ходу показывая бассейн, который можно было превратить в танцплощадку, курительную комнату на юте – с настоящим бильярдным столом и роялем, бар – с камином и стенами, обшитыми орехом… Жанна следовала за ним, охваченная благоговейным трепетом. А может, все это ей снится? Грей заметил ее смущение.

– В Монте главное – пейзажи. – Он указал на сверкающую огнями гавань за большими окнами кают-компании. – Поэтому яхта нужна просто… для удобства. – Грей помолчал. – Вы голодны?

Жанна покачала головой. Здесь, на яхте, царила особая – интимная – атмосфера. В первый раз за день они с Греем остались наедине.

– Хотите что-нибудь выпить?

Она снова молча покачала головой. Грей бросил на нее испытующий взгляд.

– Это несложно устроить. Я просто позвоню по телефону.

– Нет, спасибо. – Жанна попыталась немного расслабиться. Ее босые, ноги утопали в ворсистом ковре. Странное ощущение, в котором было что-то греховное.

– А теперь расскажите, – в глазах Грея мелькнуло любопытство, – что случилось в казино?

– О! – У Жанны порозовели щеки. Она успела забыть, какой испытала шок, когда увидела рыжую головку, склонившуюся над зеленым сукном. Возможно, Лиана узнала ее? – Мне показалось, что я встретила одну знакомую.

Грей нахмурился. Жанна снова покраснела. Разговор принимал опасный оборот.

– Блондинку или рыжеволосую?

– Это имеет какое-то значение?

– Для меня нет, – пожал плечами Грей. – Такие женщины слишком доступны. – Он задумчиво посмотрел на Жанну. – Что может быть менее привлекательным, чем откровенное желание обольщать?

У Жанны пересохло во рту; она пыталась отвести взгляд, но не могла. Что он имеет в виду? Неужели он почувствовал, что ей страстно хочется угодить ему, понравиться во что бы то ни стало? В чем же, собственно, разница между ней и Лианой?

Господи, который час?..

Медные часы, висевшие на перегородке, показывали начало девятого. Она опоздает на самолет, а Грей не успеет отвезти платье. Понимает ли он это? Если бы можно было поговорить с ним запросто, как с Фернаном, спросить: «Зачем, зачем ты привел меня сюда?»

Скорее всего это не более чем прихоть, каприз, но какое у него странное выражение глаз… Она так плохо разбирается в мужчинах. А жаль. Знать бы, что сейчас надо делать, что сказать! Если бы платье могло говорить вместо нее или хоть поделиться своим опытом! Жанна почувствовала себя самозванкой.

В каюте было тихо. Они молча смотрели друг на друга. У Жанны екнуло сердце. Неужели Грей действительно хочет, чтобы она осталась здесь, с ним? Но если она останется, то сможет ли превратиться в другую женщину, забыть о себе прежней? Не в силах больше выносить взгляд Грея, Жанна отвела глаза. Он потянулся к телефону.

– Такси, пожалуйста.

Жанна принялась разглядывать узоры на ковре, терзаясь сожалениями. Почему она не может стать Лианой или Джули – да кем угодно, только бы отделаться от этой неуклюжей застенчивости? Все шло прекрасно, а теперь момент упущен.

– Не волнуйтесь. – Грей откинулся на спинку кресла, продолжая наблюдать за ней. – Вы не опоздаете на самолет. Раз я обещал, что мы вернемся вовремя, значит, так оно и будет.

Уже половина девятого. Каким же образом ему это удастся? Грей рассмеялся, увидев выражение ее лица.

– Вертолет. Через шесть минут вы будете в Ницце, в аэропорту Лазурного берега.

Жанна вспыхнула. Ей и в голову не приходило, что можно воспользоваться таким видом транспорта. И разумеется, Грей вовсе не собирался оставлять ее на ночь. Как она могла подумать?..

Через несколько минут к яхте подкатило такси. Грей вывел Жанну на палубу и поцеловал ей руку. Окончательно смутившись, она повернулась, чтобы уйти.

– Подождите!

И Жанна застыла как вкопанная. Стоит Грею сказать одно слово, и она останется здесь навсегда. А если ночью яхта сорвется с якоря, что ж – они вместе поплывут в неведомую морскую даль.

– Твои туфельки, Золушка. – В лунном свете его улыбка казалась волшебной.

– Спасибо. – Радуясь темноте, остудившей ее горящие щеки своими прохладными ладонями, Жанна надела маленькие атласные туфли цвета бронзы. – До свидания.

Грей взял ее за подбородок и повернул лицом к свету. Его рука была сухой и холодной.

– До встречи в Дине.

Глава 15

До встречи в Дине. Всю дорогу прощальные слова Грея эхом отдавались в душе Жанны. Что это – угроза, обещание или просто дань вежливости? Она твердила их снова и снова, пытаясь вспомнить выражение его глаз, интонацию. Но увы, Грей по-прежнему оставался для нее загадкой. Он жил в другом мире. Сможет ли она когда-нибудь чувствовать себя в этом мире свободно? Наверное, для этого нужно там родиться, как Джули.

Жанна не забыла ничего: каждое мгновение, проведенное с Греем, отпечаталось в ее памяти с кристальной четкостью. Но неужели эта девушка в «Фортуни» была она? Вечер в Монте-Карло стал чудесным сном, волшебной сказкой. И Грей тут не виноват. Просто она притворяется другим человеком и не осмеливается показать ему настоящую Жанну. Разве это возможно? Она слишком сильно любит его. Если бы только Грей намекнул, какой она должна быть и чего он от нее хочет… Если бы хоть разок позволил заглянуть в свою душу… Ради него она стала бы кем угодно и чем угодно.

Когда самолет приземлился, Жанна ощутила облегчение. Она возвращалась к нормальной жизни. Надо было менять валюту, получать багаж, заполнять декларацию. Все это далось ей куда легче, чем поездка в Монте-Карло. Ее встретил лондонский дождь. Тоже неплохо. Дождь – великий демократ: льет на всех без разбору.

Жанна свернула на Роуз-Элли, увидела знакомые булыжники, сверкающие под лучами единственного фонаря, словно камешки в реке, и ей почудилось, будто она никуда и не уезжала. В кино все было так запутанно и зыбко, а Роуз-Элли казалась донельзя реальной и надежной. Никакого искусственного дождя, никаких ночных сцен, которые снимаются посреди бела дня. Здесь все настоящее: и сама эта тихая улица, и прохладный воздух, и бархатная тьма.

Возле дома № 3 Жанна остановилась. В окнах ни единого огонька.

Жанна улыбалась, подставив лицо дождю. По сравнению со стеклянными небоскребами Манхэттена дом казался совсем маленьким. Зато это ее дом.

Но главное – крыша! Жанне удалось разглядеть влажную темную черепицу и новую секцию кровельного желоба. Она вздохнула с облегчением. Похоже, работу закончили в срок. Дион опять пустил в ход свое магическое обаяние. Интересно, сколько ушло на это чая? Помнится, он говорил, что кровельщики любят гонять чая, да покрепче – чтобы ложка стояла, а язык покрывался пузырями.

Повинуясь неожиданному импульсу, Жанна спустилась в подвал. Она уверяла себя, что просто хочет проверить влагоустойчивую кладку, но, конечно же, дело было не только в этом. Скрипучая дверь, ведущая в маленькую полутемную комнатку, отворилась, и ее охватило странное, почти благоговейное чувство. Ведь это своего рода святилище или мавзолей – или скорлупка, оставшаяся от той, прежней Жанны. Она вспомнила, как сидела у окна, шила и терпеливо ждала. Всегда ждала. Сначала темноты, потом рассвета. И боялась того и другого. Боялась будущего, боялась себя и вообще всего на свете.

Флакончики Джули, стоявшие на подоконнике в задней комнате, покрылись толстым слоем цементной пыли. У Жанны сжалось сердце. Ей так хотелось попрощаться с подругой, но ничего не вышло. Грей предусмотрел все. Чемодан дожидался ее в аэропорту – вместе с человеком, который должен был забрать «Фортуни». Оставалось лишь надеяться, что Джули сама все поймет. Как они были счастливы здесь, в подвале! Две беглянки… Впрочем, в те-то времена Жанна этого не понимала.

Сколько всего с тех пор изменилось! Она и заметить не успела, как из запуганной девочки превратилась в домовладелицу и даже в актрису. Но в душе она осталась прежней. Над ее внешностью потрудилось немало профессионалов. Фернан, Лиана, Дион… Они переделали ее, подремонтировали, как № 3. Теперь и Жанна, и дом стали красивее, прочнее, но внутри – та же неустроенность и пустота. Пустота, жаждущая, чтобы кто-то ее заполнил.

Жанна медленно поднялась по заново отстроенной лестнице на первый этаж. Здесь уже провели электричество, поставили выключатели. Беспощадный свет голых электрических лампочек высветил патину пыли и груды мусора. Но назад пути нет, Жанна знала это. Ее подвальная жизнь закончилась. Маленькие комнатушки с низкими потолками теперь населяют только воспоминания. Отныне ее место здесь, наверху.

Сколько всего предстоит сделать! А денег мало. Покато еще муниципальный инспектор одобрит результаты ремонта и даст ход ее заявлению с просьбой о финансировании… Деньги придут не скоро, и до тех пор придется каким-то образом сводить концы с концами.

И все-таки Жанна была ужасно рада, что вернулась домой. Она задержалась в гостиной и, стараясь не думать об узорчатых обоях и декоративных фризах, решила, что устроит здесь свой командный пункт. Интересно, можно ли провести сюда телефон? Дион, конечно, ответил бы на этот вопрос, но его и след простыл. Он переехал к своему другу и будет жить там, где-то на берегу Темзы, до тех пор, пока не уладятся все дела с муниципалитетом. Правда, Дион заверил ее, что обязательно вернется, и оставил в залог свои картины.

Он не стал закрывать люк, зная, что Жанна захочет взглянуть на новенькие ярко-желтые балки и стропила. Но она поднялась на стремянке на несколько ступенек и закрыла люк. Ей не хотелось вторгаться в его владения. Если Дион доволен крышей, значит, все в порядке. Спускаясь вниз, она заметила, что на сверкающей медной трубе, которая, извиваясь, как змея, отходила от недавно купленного бака для воды, с горделивой надменностью красовался большой алый бант. «А я-то боялась, что Джули отвлечет его от работы», – виновато подумала Жанна. В ушах у нее зазвучал голос Диона:

– Я же тебе говорил!

И все-таки хорошо, что его сейчас нет. Конечно, она благодарна ему за помощь – особенно с Лианой, но ей нужно прийти в себя, отдышаться. И подумать.

Через девять коротких недель они с Греем увидятся вновь. Мысль об этом сияла, как факел в ночи. Будущее неопределенно и темно, но встреча в Дине – это реальность, некая точка опоры. Она может сколько угодно сомневаться и менять решения, но через два месяца они увидятся в Дине.

Жанна глубоко вздохнула. Пусть время летит быстрее! А может, наоборот – пусть тянется помедленнее. Больше всего на свете ей хотелось увидеть Грея, но она знала, что не готова к этому. Сколько усилий потребуется, чтобы превратиться в женщину, достойную его, чтобы снова, как в Монте-Карло, привлечь его внимание? И произойдет ли такая метаморфоза? Кто знает… Но надо попробовать. Потому что после встречи в Дине Грей будет недоступен. Дин – это последний шанс.

В ту ночь, лежа в постели, Жанна составляла в уме список дел и покупок, зачеркивала его и начинала заново. Приоритеты менялись каждую минуту.

Заснула она поздно, а утром мысли, к счастью, прояснились. Выпив три чашки крепчайшего чая фирмы «Дион» с печеньем, она приняла решение. И это оказалось делом нетрудным, ибо все решилось давным-давно, без ее ведома и желания, – в тот день, когда она впервые увидела Грея в большом зале Дина. Его непринужденность и сознание собственного превосходства уже тогда притягивали ее как магнит. И все, что произошло потом, было лишь подготовкой к их с Греем отношениям. Дом, Фернан, Джули, Дион, Лиана – Жанна многому у них научилась, но остаток пути ей предстоит пройти одной.

Сначала Жанна отправилась к врачу. Ведь это было самое неприятное, наводящее ужас мероприятие. Ей пришлось нелегко. Вопросы (и подчас очень личного характера), обследования, анализы… Но худшее испытание ждало ее впереди. Весы. Встав босыми ногами на резиновый коврик – настоящее орудие пытки, она мысленно проговорила: «Это ради Грея», – и страх прошел. И наконец, когда все обследования были завершены, она получила желанный пакетик с желтыми пилюлями – крошечными золотыми яблочками с волшебного дерева. Жанна приняла первую таблетку в тот же день, перед тем как лечь спать. Врач посоветовал придерживаться определенного времени. Так оно и будет. Разве можно проявлять легкомыслие, если речь идет о ее будущем?

Каждый вечер Жанна изучала себя в новом зеркале, как будто ожидала, что грудь вырастет через несколько дней. Прошла неделя, другая, и наконец, преисполненная гордости, она отправилась в магазин и купила свой первый настоящий бюстгальтер – весь в кружевах, как у Лианы. Размер вызывал у нее такой восторг, что даже не хотелось надевать платье. Хоть бы Дион вернулся, что ли, и оценил изменения в ее фигуре. А впрочем, тут же осадила себя она, пока еще рановато.

Осуществить вторую часть плана оказалось куда труднее, чем она полагала. Выбор был слишком велик. Витрины магазинов на Найтсбридж и Бонд-стрит буквально ломились от вещей. Раньше Жанна не обращала внимания на свои туалеты. Зато теперь, дождавшись конца рабочего дня, она колесила на метро по всему городу – выходила на разных остановках и разглядывала витрины. Заходить в магазины ей не хотелось, дабы не поддаться искушению враз потратить все деньги. Важнее было понять, что сейчас модно. И она смотрела и смотрела – на крой, силуэт и общий стиль одежды.

Через некоторое время Жанна с радостью осознала, что цена и даже громкое имя модельера – еще не самое главное. Можно было многому научиться, глядя на прохожих. Ее особенно занимали мелкие, но бросающиеся в глаза детали: манера повязывать шарф, перо в шляпке, необычная брошь, кружевные носочки под брюками военного покроя, соответствие между длиной рукава и юбки, между прической и каблуками. Как добиться естественной, ненавязчивой элегантности? Для этого нужен вкус. У одних он был, у других – нет. И красавицы далеко не всегда выигрывали в этих соревнованиях. Порой девушки, одетые с иголочки, слишком уж важничали, а их сверстницы, ходившие в обносках, выглядели утонченными модницами.

Жанна наблюдала, думала и старалась вспомнить все, о чем говорила Лиана. Платье должно быть однотонным, яркой расцветки. Мужчины не любят пестрых тканей. Коричневый годится только для фермерских жен. Белый тоже плохо: мужчины не выносят напоминаний о свадьбе. Зеленый ассоциируется с лужайками и футбольным полем. Другое дело розовато-бежевый, кремовый, невинный голубой цвет или кричаще-красный, ярко-желтый или темно-лиловый…

Жанна знала, что денег у нее хватит только на один наряд, поэтому надо учесть все: капризы английской погоды, время суток и разные случайности. Придется покупать платье на все времена года, платье, в котором она, как и Грей, будет везде казаться на своем месте.

Броские, экстравагантные вещи предназначены для таких, как Джули, с ее яркой внешностью и высоким ростом. А Жанне нужна одежда, которая будет выполнять роль фона, преданного слуги, близкого друга и молчаливого рекламного агента. Никакой дешевки – она не может позволить себе этого. И надо быть осторожной, чтобы не купить вещь с каким-нибудь дефектом.

Жанна действовала не торопясь. Она не испытывала, удовольствия, ибо страх ошибиться был слишком велик. Через три недели, посвященные напряженным поискам, она наконец разложила все свои покупки и стала разглядывать их с легким беспокойством. Маленькие черные кожаные туфельки на каблучке. Они блестели так, как может блестеть только настоящая кожа, и привлекали внимание к ее стройным ножкам. Черная сумочка из флорентийской кожи – самой мягкой на свете! – без отделений, зато с подкладкой из муарового шелка, который сверкал, точно драгоценный камень. Шелковое платье, обманчиво простенькое, ослепительно синего цвета, напоминавшего о небе в Монте-Карло. Оно было так прекрасно скроено, что Жанна лишь чуть-чуть подправила линию плеча. Кожаный пояс трехдюймовой ширины, тоже синий, но немного темнее, чем платье, с позолоченной пряжкой, подчеркивал ее осиную талию. И наконец крошечный флакончик духов. Ведь Лиана сказала, что душиться надо только для себя, а не для мужчины.

– Если он спросит, как называются духи, и пообещает купить целый литр, не говорите. Это ваш и только ваш запах.

А потом началось самое трудное. Практика. Жанна овладевала искусством красить ресницы черной тушью, накладывать на веки серебристо-серые тени и подкрашивать губы так, чтобы помада, оставаясь незаметной, придавала им живой цвет. Она училась носить свои обновки легко и непринужденно, будто стоят они сущий пустяк и в шкафу у нее висит еще дюжина платьев. И причесывать волосы так, чтобы никто не подумал, будто она только что вышла из парикмахерской. Теперь Жанна красила их хной, и в рецепте Диона – слава Богу – больше не нуждалась. Но, глядя в зеркало на свою голову, вымазанную зеленоватой кашицей, всякий раз с тоской вспоминала слова Лианы: «Красота требует жертв».

У нее оставалось совсем немного времени. Каждое утро, приняв душ и причесавшись, Жанна делала макияж и надевала платье. По мере приближения рокового дня ее сомнения и неуверенность в себе росли. Одно дело – репетиции перед зеркалом, и совсем другое – реальная жизнь. Она понимала, что выглядит вполне привлекательно, но этого было недостаточно. Грей наверняка знал массу гораздо более красивых и утонченных женщин. И в определенной ситуации ни советы Лианы, ни синий шелк не помогут скрыть отсутствие опыта и долгие годы одинокой жизни.

"Мне так хочется научиться, – думала Жанна, – но я не знаю, с чего начать. Я никогда не целовалась с мужчиной и понятия не имею, как это делается. Моя неуклюжесть может оттолкнуть его. Или… допустим, он проявит снисходительность… из вежливости и жалости. – Она вспыхнула от стыда. – Я не вынесу такого. Если бы я не была влюблена, если бы мне было все равно, тогда другое дело. Но Грей для меня слишком важен, я не могу рисковать. – Жанна вздохнула. – Вот если бы на его месте был Дион! Тогда бы я не боялась. Дион такой легкий человек. Ему можно сказать все что угодно. Он только рассмеется. С ним я в безопасности, не то что с Греем. Его просто можно попросить: «Пожалуйста, научи меня целоваться». И Дион ответит: «Разумеется. Хочешь, начнем прямо сейчас».

Протирая свои туфли молоком и вешая платье на плечики с мягкими прокладками, обрызганными духами, Жанна вдруг решила, что идея-то, пожалуй, неплоха. Более того – даже разумна. Это как разглядывать витрины, зная, что не собираешься ничего покупать.

Она медленно стянула с себя тонкие, как паутинка, колготки, аккуратно свернула их и положила в целлофановый пакет.

Мысль, засевшая в голове, крепла с каждой минутой. Дион наверняка не откажется помочь.

Жанна покраснела, вспомнив девиц, поднимающихся к нему по лестнице. Не очень-то приятно вливаться в их ряды, но ради Грея она готова на все. Только бы стать достойной его, говорить с ним на равных и почувствовать себя немножечко уютнее рядом с ним. Кроме того, с Дионом можно не бояться потерять контроль над собой и над ситуацией.

Повинуясь внутреннему голосу, Жанна спустилась в гостиную и сняла телефонную трубку. Дион оставил номер своего друга, написав его мелком на внутренней стороне люка. Раздались гудки. Что ж, теперь все зависит от Диона. Если он ответит, она попросит его вернуться. Если же нет, придется уповать на собственные силы. Как всегда, сжимая в руке телефонную трубку, Жанна ощутила себя другим человеком – спокойным, уверенным и владеющим своими чувствами. Гораздо легче разговаривать, когда никто не видит твоего лица. Резковатый женский голос объявил, что Диона нет дома. Жанна слегка опешила: ей почему-то казалось, что, упомянув о друге, Дион имел в виду мужчину. Она решила передать сообщение, хотя, судя по тону девушки, нечего было рассчитывать, что он его получит.

– У вас срочное дело?

– В общем, нет. Просто передайте, что инспектор уже приходил и Дион может вернуться домой, когда пожелает.

Прошло три дня, Дион не объявлялся. Перезванивать Жанна не стала. Все в руках Божьих.

На четвертый день она начала готовиться к встрече с Греем: покрыла лаком ногти, вымыла и уложила волосы. До поездки в Дин оставалось два дня, а ей хотелось выглядеть естественно. И вообще чем раньше начнешь собираться, тем лучше. Жанна боялась оставлять все дела на завтра: она может разнервничаться и забыть что-нибудь важное. У нее уже сейчас тряслись от волнения руки. Она принялась складывать в сумочку все необходимое: пачку бледно-голубых салфеток, новенькую губную помаду, таблетки, миниатюрные ножницы (а вдруг сломается ноготь!), иголку и голубые нитки, флакончик духов, пять десятифунтовых купюр, чековую книжку, паспорт, записную книжку, в которую занесла несколько придуманных имен, черепаховый гребень, свежий кружевной платочек и маленькую эмалированную пудреницу. Свой чемодан Жанна выслала заранее, чтобы явиться в Дин налегке.

Застегивая сумочку, она неожиданно услышала наверху шум, подняла голову и прислушалась. Вот опять этот звук… знакомый звук – шаги Диона, разгуливающего по чердаку.

Жанна бросила взгляд на новое платье и после недолгих колебаний приняла решение. Нервы были натянуты, как струна, сердце колотилось. Быстренько одевшись и причесавшись (многодневные тренировки не прошли даром), она подхватила сумочку и помчалась в холл. Лезть по стремянке к люку было опасно: можно порвать колготки. Но времени терять нельзя. В такое прекрасное майское утро Дион наверняка дома сидеть не будет. Стуча каблучками, Жанна сбежала по лестнице и выскочила на улицу под ослепительные лучи солнца. Она заперла за собой дверь – так, на всякий случай, вдохнула поглубже и повернула направо. Теперь можно не торопиться. Если Дион выйдет из дома, их пути все равно пересекутся. Вот крылечко, вечно распахнутая парадная дверь, лестница с указателями, нарисованными мелком. Жанна шла осторожно, стараясь обходить трещины и зияющие проломы и уверяя себя, что бояться абсолютно нечего. Это ведь не логово зверя, а обычный чердак, где живет художник.

И тем не менее к концу своего путешествия она задыхалась от волнения. Дверь. Точная копия своего хозяина: вся в расщелинах и разводах, с облупившейся краской, испещренная множеством телефонных номеров. Жанна чуть не повернула назад, но потом решила, что будет глупо так поступить, уже добравшись до цели.

Она подняла руку, чтобы постучать, и тут дверь распахнулась, чуть не сбив ее с ног. А вдруг Дион не один? Жанна испугалась не на шутку.

– Дженьюри? – Дион явно только что встал с постели. На его заспанном лице отразилось удивление. О, это знакомое некрасивое лицо! При виде его каким-то чудесным образом мгновенно успокаиваются нервы. – Ты прекрасно выглядишь сегодня. Но что привело тебя сюда?

Ответить на этот простой вопрос было нелегко. Жанна сглотнула.

– Сегодня такой хороший день, вот я и подумала…

Она не закончила фразу. Дион смотрел на нее, недоуменно моргая. Все заранее заготовленные слова мгновенно вылетели из головы, а сама идея показалась Жанне нелепой и неосуществимой. Но пути назад нет. Немного стыдясь своих покрасневших щек, надушенного платья и чистых уложенных волос, она решилась:

– …я подумала, а не отправиться ли нам на скачки?

Жанна с тревогой следила за выражением лица Диона. Она использовала его собственный шифр, чтобы он мог сказать «да», не ставя себя в двусмысленное положение, или ответить отказом, не оскорбив ее чувств. Но понял ли это Дион?

Его глаза засияли от радости, и Жанна сразу успокоилась. Теперь все будет хорошо.

– Я знаю одно отличное местечко! – Дион провел рукой по волосам и блаженно улыбнулся. – Сколько у тебя денег?

Жанна бросила на него нерешительный взгляд. Неужели он понял ее буквально? Или это лукавство?

– Денег хватит, – шутливо ответила она, старясь не думать о плачевном состоянии своего банковского счета. Они как-нибудь выкрутятся. Время еще есть.

– Хорошо, – сказал Дион все с той же ослепительной улыбкой. – А то я изрядно поистратился: купил три соболиные кисти и пять ярдов холста.

Через час они сели на ливерпульский поезд. Жанне этот план понравился: им лучше будет оказаться на ней тральной территории. Конечно, Эйнтри – не Монте-Карло, и все же. На самом деле она обрадовалась (хоть и не осмеливалась признаться себе в этом), узнав о том, что следующие три часа они проведут на. людях. Можно будет расслабиться и хоть на время позабыть о своих тревогах и надеждах. И трудно не уснуть под ритмичный перестук колес, особенно учитывая, что встала она очень рано.

Когда Жанна очнулась от дремоты, оказалось, что поезд стоит, а Дион куда-то исчез. Во рту у нее пересохло, шея окоченела. Охваченная паникой, она привстала, дико озираясь по сторонам. На столике лежала газета Диона, открытая на странице с объявлениями о скачках, но в купе было пусто. Жанна посмотрела в немытое окошко: поезд уже прибыл в Ливерпуль. Неужели Дион ушел совсем, бросив ее – спящую?

– Вот так-то лучше!

Она оглянулась. Дион стоял в дверях, поглаживая свой свежевыбритый подбородок. Этот человек умел наслаждаться жизнью. Жанна вспыхнула. Зачем, собственно, он побрился? Ради лошадей или… для нее? Может быть, Дион наконец понял? Она вскочила с места, совсем забыв о сумочке. Ключи, паспорт и флакончик духов с грохотом вывалились на пол. Дион, нимало не удивившись, подобрал их и вручил Жанне.

– А ты, я вижу, запаслась на все случаи жизни.

– А почему бы и нет? – огрызнулась она, покраснев еще гуще.

Господи, как трудно быть женщиной! И когда же ей удастся к этому привыкнуть?

Дион торжественно протянул руку, помогая Жанне сойти с подножки поезда.

– Прямо как в Ницце, верно?

Она подозрительно взглянула на него. Может, Дион близорук, как Джули? Эта грязная платформа меньше всего напоминала Лазурный берег. И все же в чем-то он, пожалуй, был прав. Жанна шла под яркими лучами солнца, в которых крутились пылинки, и думала о том, что приняла верное решение. Дион простой, легкий человек, с ним можно разговаривать без всяких церемоний и формальностей. Он – настоящий скваттер, кошка, которая гуляет сама по себе.

Таксист долго кружил по лабиринту ливерпульских улочек и наконец высадил их в доках. Жанна вышла из машины и тут же пожалела, что, следуя совету Лианы, не взяла с собой свитер: с реки дул холодный ветер.

– А я думала, мы едем на скачки.

– Так оно и есть.

И Дион указал на гавань, где весьма безобразные на вид, толстопузые паромные суда со скрежетом терлись о причал, готовые к отплытию. Потом он схватил Жанну за руку и припустил бегом. Она и опомниться не успела, как оказалась на залитом бензином трапе, а еще через несколько мгновений – в темном трюме, где стояло отвратительное зловоние. Вокруг громоздились горы наваленных друг на друга кузовов грузовиков; цепи позвякивали в такт волнам, бьющимся о борт. От оглушительного рева двигателей дрожала стальная обшивка. Жанна с ужасом посмотрела на Диона.

– Но… – начала она, пытаясь перекричать адский шум. – Я ничего с собой не взяла, я же не знала… Почему ты не предупредил?

– Дженьюри, дорогая моя, мне самому эта мысль только что пришла в голову! Не беспокойся, все будет прекрасно. – Дион самодовольно улыбнулся. – Предоставь мне решать все проблемы.

Глава 16

– Ну, что ты по этому поводу думаешь? – Дион откинул одну из верхних коек, с торжеством демонстрируя сложный механизм. – Хитроумная штучка, а?

Жанна кивнула, не зная толком, что ответить. Все произошло слишком быстро. Еще несколько минут назад под ногами у нее был твердый асфальт, а сейчас… Она окинула каюту неодобрительным взглядом. Белая, просто обставленная. Монашеская келья да и только. И все же в это крошечное помещение ухитрились втиснуть четыре койки.

– Пожалуйста, убери ее, – попросила Жанна, стараясь говорить спокойно. С разложенной койкой здесь стало совсем тесно. Того и гляди врежешься в Диона.

Он пожал плечами, но выполнил ее просьбу. Его улыбка напомнила Жанне Веселого Роджера^[33].

– Спасибо. – Жанна уселась на нижнюю койку, потом, поразмыслив немного, встала. – А почему бы тебе… – Она лихорадочно искала предлог выставить Диона из каюты. Ей надо побыть одной, чтобы прийти в себя от неожиданности и собраться с мыслями. – Может, подождешь меня в баре?

– Отличная идея, – с важным видом кивнул Дион. – Только не задерживайся. А то меня возьмет на абордаж какая-нибудь пиратка.

Пока Жанна придумывала подходящий ответ, он уже вразвалочку, как прирожденный моряк, шел по узкому коридору.

Жанна быстро вымыла руки, причесалась и подмазала губы, пытаясь убедить себя, что озноб вызван исключительно вибрацией моторов. Потом все-таки неодобрительно огляделась по сторонам. Уж слишком здесь голо. И эти койки… О них следует забыть.

Вспомнив о разных трюках, которые проделывала со светом команда Фернана, Жанна выключила большую лампу на потолке и люминесцентную трубку над зеркалом. Полутемная каюта, освещенная только крошечными ночниками, выглядела гораздо уютнее. А теперь последний раз взглянуть на себя в зеркало – и пора отправляться в бар.

Но не слишком ли здесь жарко? Она вытерла носовым платком вспотевшее лицо. Регулятор обогрева был высоко над дверью. Потянувшись к нему, Жанна вдруг почувствовала легкую дурноту и присела на койку. И вот тут-то она наконец заметила качку. Резкие броски то вправо, то влево, сменяющиеся обманчиво долгими периодами затишья. В ожидании очередного рывка мускулы напрягались до боли, но каждый раз новый толчок заставал ее врасплох.

Вставать с постели почему-то не хотелось. Наверное, она устала. Все говорят, что путешествовать – дело утомительное. Надо посидеть немного с закрытыми глазами, через несколько минут ей будет лучше.

Но, закрыв глаза, Жанна явно совершила ошибку: теперь качка ощущалась еще сильнее.

Очень-очень медленно, словно хрупкий стеклянный сосуд, Жанна опустила голову на подушку. Стало чуточку легче. Но желудок… он жил собственной жизнью, проделывая причудливые сальто-мортале в такт волнам.

В помутившемся сознании промелькнула мысль о том, что платье помнется, что в баре ее ждет Дион и поэтому надо, обязательно надо встать. Но все это казалось каким-то далеким и нереальным. Реальными были только пересохший рот и предчувствие того, что ее скоро вывернет наизнанку. Да еще этот отвратительный запах дизельного масла. Ужасный тошнотворный запах, заполнивший всю каюту. Жанна решила, что она умирает, отравившись ядовитыми парами. Впрочем, мысль о смерти ее не пугала. Напротив, в ней было что-то манящее, чистое и холодное.

И вдруг тело Жанны содрогнулось от ужасного спазма. Желудок встал на дыбы, словно ошпаренный кипятком, и она едва успела добежать до раковины.

Жанна сидела, согнувшись пополам, почти теряя сознание, а потому не заметила, как в каюту вошел Дион. Но, встретившись с ним глазами, Жанна поняла, что они товарищи по несчастью. Дион направился к койке, передвигая ноги еле-еле, как дряхлый старик.

Объяснений не требовалось. Они лежали неподвижно, как две статуи на мраморном надгробии. Все условности были забыты: время, казалось, остановилось, и бежать от этого кошмара было некуда…

Паром пришел в порт, опоздав на два часа. Но это уже мало волновало пассажиров, которые один за другим появлялись из его недр – бледные, трясущиеся, похожие на привидения. Жанна и Дион присоединились к длинной понурой очереди, выстроившейся у трапа. Ими владело одно-единственное желание – поскорее убраться с парома, который все еще покачивался, беззвучно ударяясь об обшивку пирса.

Утро. Самое прекрасное утро в мире. Россыпи золотых солнечных лучей, ярко-синее небо с белыми облаками, запах кофе и жареного бекона…

– Если я сию минуту не позавтракаю, то за дальнейшее не ручаюсь.

Голос Диона звучал хрипло, как после тяжелой болезни. Жанна кивнула. Ей тоже казалось, что еще немного – и она унесется ввысь, к этим крахмально-белым облакам.

Вокруг их столика расхаживали чайки, а на горячих тарелках лежали розовые куски бекона, булочки с пылу, с жару и завитки бледно-желтого сливочного масла. Как в раю. Жанна чувствовала себя родившейся заново: с прошлым было покончено, все прежние планы – забыты. Она осталась жива – это главное, и теперь может сидеть здесь хоть целую вечность, наслаждаясь тишиной и улыбаясь, как ребенок.

– Отличный денек, – заметил Дион.

Его лицо начинало оживать. Они обменялись взглядами, полными взаимного сочувствия и уважения, точно два солдата, уцелевшие после кровавой бойни.

– За обратную дорогу, – дерзко провозгласил Дион, поднимая чашечку кофе.

– Нет, только не это. – Жанна содрогнулась. Об этом страшно подумать, не то что обсуждать за завтраком. Хотя сейчас голубовато-серое море выглядело таким невинным!

– Да, здорово мы покувыркались… – сказал он чуть ли с не гордостью. – Вот оно – Ирландское море.

– А! – Только теперь до Жанны дошло, где они находятся. – Значит, это Ирландия?

– Нет-нет. – Улыбка Диона осталась прежней. Наверное, она пережила бы даже кораблекрушение! – Это Дублин. Но я покажу тебе настоящую Ирландию.

Нетрудно было догадаться, что из Диона получится весьма необычный гид. Они долго тряслись в бело-желтом школьном автобусе, который вез детей на экскурсию, то и дело лавируя в дорожной пыли, пытаясь объехать черно-белых коров с тяжелым, набухшим выменем. По дороге Дион без умолку болтал с водителем, и тот покатывался со смеху. Жанна смотрела в окно. Перед ней расстилалось море зелени всех оттенков. Домики с кремово-белыми стенами и желтыми соломенными кровлями, речка – темная, как чай, который заваривал Дион, скалы, поросшие серым лишайником, и облака, похожие на огромные жемчужины.

Наконец по просьбе Диона автобус остановился, и они вышли. Нет, не вышли – ступили под просторный купол неба. Здесь было так тихо, что Жанна, казалось, слышала, как растет трава.

Дион рыскал по этой росистой траве, как сеттер, учуявший куропатку. Когда Жанна догнала его, ее туфли уже промокли насквозь.

– Куда мы идем?

– К лошадям.

Она огляделась вокруг, но не увидела ничего похожего на ипподром. Дион перелез через полуразрушенную каменную стену, распахнул ворота.

– Подожди-ка здесь. – Он помчался к длинному приземистому зданию под шиферной крышей – серой и унылой, как лондонский дождь. К нему – в нарушение всех канонов эстетики – прилепилась современная пристройка, крытая рифленым железом. Земля во дворе была испещрена небольшими лунками, наполненными зеленоватой водой. Проваливаясь на каждом шагу в грязь, Дион вернулся с парой замызганных серо-зеленых резиновых сапог.

– Как раз то, что нужно, – заявил Дион с таким торжествующим видом, словно ему удалось завладеть короной, усыпанной драгоценностями.

Жанна пришла в ужас:

– Не стану я их надевать!

– Как хочешь, – пожал плечами Дион, – дело твое! – И зашагал к дому.

Жанна постояла в нерешительности… Более отвратительной обуви она в жизни не видела, но ведь Дион – не Грей. Какая разница? Еще один взгляд на лунные кратеры во дворе – и она сдалась. Другого выхода не было.

Сапоги оказались сырыми, холодными и весили чуть ли не тонну. Шлепая по грязи, Жанна чувствовала себя каким-то доисторическим монстром, выползающим из болотной тины. Каждый шаг сопровождался отвратительным чавканьем, края сапог немилосердно врезались в тело.

«Даже Лиана не сумела бы сейчас идти красиво», – с грустью подумала она.

Но, завернув за угол уродливого здания, напоминающего амбар, Жанна мгновенно забыла обо всем. Из перекосившейся на ржавых петлях двери вышло удивительное существо – совершенное, как ангел, изящное, подобно сказочному единорогу. Оно легко переступало через лужи копытцами, невероятно маленькими для такого роста и веса.

– Микен! Дьявол тебя побери! – тихо произнес Дион и восторженно присвистнул.

Из-за блестящего крупа лошади выглянуло чье-то лицо.

– Да и ты дьявольски удивил меня, Дион Мэллой, – раздался мягкий, почти женский голос.

Впрочем, какая женщина напялила бы на себя эту помятую вельветовую кепку и синюю офицерскую рубашку, весьма своеобразно сочетавшуюся с поношенной жокейской курткой?

– Это, значит, и есть Дженьюри.

Жанна покраснела. Откуда ему известно ее имя? Или все ирландцы экстрасенсы? Она тут же устыдилась своей глупой английской чопорности. Но в этот момент подоспела помощь: лошадь ткнулась ей в ладонь своей бархатной мордой. На Жанну смотрели огромные доверчивые карие глаза, руку щекотало легкое, как поцелуй ребенка, дыхание. Она чуть не расплакалась. Это большое нежное животное почему-то напомнило ей Джули.

– Как ее зовут?

– То-то и оно, что никак. – Микен повернулся к Диону:

– Ты не придумал?

– Пока нет, – очень серьезно ответил тот. – Не простое это дело – дать имя такой красавице.

– Верно.

Лошадь, будто понимая, что речь идет о ней, стояла неподвижно, навострив уши и слегка раздувая ноздри.

– Какая красивая масть. – Жанна осторожно провела рукой по блестящей коже кобылы.

Она была гладкая, изумительного серого цвета, вобравшего в себя все возможные оттенки, смешанные рукой мастера.

– Гэлуэй Грей – так я думал ее назвать, – сказал Микен и выразительно приподнял брови.

Жанна вздрогнула. Конечно, и Грей, и эта лошадь – чистокровки. Божественная красота, недостижимая для простых смертных, к каковым относится и сама Жанна.

– Может быть, Грей… – В глазах Диона вспыхнул какой-то непонятный огонек. – Но Гэлуэй… нет, не то.

– Ты прав. Но надо дать ей имя и побыстрее. Вот что… Пусть будет, как скажет леди. Наша королева в больших сапогах, – вдруг заявил Микен с пугающей убежденностью.

– Я?.. – Жанна удивилась так, словно с ней заговорила сама лошадь.

– Леди лучше понимает в таких вещах. – Микен важно кивнул. – Вы принесете ей счастье, это уж точно.

Жанна не верила своим ушам. Ей всегда казалось, что право давать имена породистым лошадям – это привилегия принцесс и жен миллионеров. И вдруг она, никому не известная Жанна Браун, превратилась в авторитет чуть ли не мирового масштаба. С ней консультируются, просят совета. Глупо, конечно, но Жанна была польщена до глубины души. И, как назло, в голову ни приходило ни одной идеи.

– Я знаю, – задумчиво промолвил Дион. Жанна почувствовала облегчение – и горечь, что упустила свой шанс. – Назовем ее Дженьюри, в честь этой леди. Дженьюри Герл.

– Дженьюри Герл… – Кобыла повела ухом и ткнулась носом Микену в плечо. – Звучит неплохо.

Все трое посмотрели на лошадь и сразу поняли: имя подходит ей идеально. У Жанны от волнения закружилась голова, как будто ее крестили заново.

– Это самый лучший подарок, какой одна хорошенькая леди может сделать другой. – Микен улыбался так, словно выиграл скачки. – Да и масть у нее в точности под цвет ваших глаз.

– Правда? – Жанна чуть не загарцевала под одобрительным взглядом конюха. Но Микен еще не закончил свою хвалебную речь.

– Они у вас серебристо-серые, точно снег в тени деревьев… хоть, конечно, мы его редко видим в нашем зеленом краю.

Дион расхохотался, заметив выражение лица своей спутницы.

– Не обращай на него внимания, моя милая Дженьюри. Он слишком долго жил один, а за это приходится расплачиваться. Если у женщины не будет хвоста и четырех копыт, он на нее и не посмотрит.

– Да разве последние четыре года я не экономил каждый пенни на свадьбу? – плаксиво запротестовал Микен, подхватывая шутку Диона.

– Спасибо, Микен. Я очень польщена. Надеюсь, что принесу ей удачу. – Эти слова прозвучали несколько официально, но Микен был доволен. А Жанне почему-то страстно хотелось понравиться другу Диона.

– Доброе у вас сердечко, дорогая. Почему ты мне о ней не рассказывал, Дион Мэллой?

– Ты же четыре года ищешь себе жену. Надо быть круглым дураком, чтобы говорить с тобой о Дженьюри.

Жанна улыбнулась, вспыхнула и снова улыбнулась. Она знала, что мужчины шутят, но их высокопарные комплименты, насмешливый тон и притворно колючие взгляды, которыми они одаривали друг друга, доставляли ей удовольствие. Она чувствовала себя королевой в окружении верных рыцарей.

Кобылу загнали в фургон для перевозки лошадей, бросили туда охапку свежего сена, после чего Дион усадил Жанну в пыльную кабину.

– И куда мы теперь едем? – шепотом спросила она, оглушенная грохотом и дребезжанием.

– На скачки, – ответил Дион одними губами и усмехнулся.

Они уже выехали с проселочной дороги на шоссе, когда Жанна, взглянув на свои огромные грязные сапоги, спохватилась, что туфли так и остались лежать возле каменной ограды конюшни.

Но вот фургон, весь серый от пыли, прибыл на место. Это были даже не скачки, а скорее пикник или ярмарка. У Жанны глаза разбегались. Мужчины с порыжевшими от табака усами, одетые в унылые твидовые костюмы; ясноглазые ребятишки; великолепные лошади, привязанные у обочины дороги; лудильщики и их жены с каменными лицами; множество собак; лоточники; танцевальная площадка под открытым небом, где играли трое скрипачей; мальчишки, бегающие по дощатому настилу… Скаковую дорожку, отгороженную белым забором, было еле видно.

– Самое время позавтракать! – провозгласил Дион.

– Но мы же только поели, – возразила Жанна.

– В Ирландии завтракать можно сколько душе угодно.

Жанна поняла, что он имел в виду, когда отведала «сандвич букмекера» – так окрестил Дион величественное сооружение из белого хлеба и ветчины. «Я еще пожалею об этом», – подумала она, вонзая зубы в хлеб с солоноватым привкусом соды. Но остановиться не могла. К тому же после бессонной ночи надо было себя как следует подпитывать, чтобы не свалиться с ног от усталости.

Микен завтракать не стал, зато усердно налегал на виски (по объему его «двойная порция» раза в три превышала обычную), дабы успокоить нервы. А потом, неприступный, как судья, он, слегка пошатываясь, отправился выяснять отношения с администрацией и искать своего жокея.

Жанна поплелась за Дионом в самую гущу толпы. Тут явно происходило что-то важное: люди перешептывались, передавали друг другу деньги, крутились возле замызганного табло.

– Что они делают? – спросила Жанна, изумленно глядя на всю эту суету. Впервые в жизни она не чувствовала страха перед толпой. Видимо, ужасное путешествие по морю превратило Жанну в другого человека. По крайней мере на время. Это было странное, чудесное ощущение – легкости и свободы.

– Сейчас увидишь, – ответил Дион и стал пробиваться через толпу, размахивая фунтовой купюрой.

На табло появились новые имена, зрители охали и ахали. Подойдя к букмекеру, Дион что-то сказал ему, но тот покачал головой и отвернулся. Купюра исчезла в его оттопыренном кармане.

– Ты проиграл? – Как ни странно, для Жанны это явилось неожиданностью.

– Конечно, – безмятежно улыбнулся Дион. – Так всегда бывает с Файнд Леди. И воЬбще если постоянно выигрывать, то и играть не стоит.

– Зачем же бросать деньги на ветер? – Жанна не могла сдержать возмущения. Дион пожал плечами:

– Чтобы смотреть… на это волшебство, на работу истинного художника. Попробуй сама, поставь… ну, скажем, на Кроун или Эмкор…

– Вот еще, – презрительно бросила Жанна. – Я не одобряю азартных игр.

– Эх, вы, англичане! – В глазах Диона мелькнула издевка. – Что же сильнее оскорбляет ваши чувства: желание побеждать или страх поражения? Значит, ты не будешь ставить на Дженьюри Герл?

– Не знаю. – Жанну одолевало искушение. Ведь эта кобыла – вроде как ее крестница. – Ты считаешь, она победит?

– Трудно сказать.

Это ее первые скачки. Рискни. Жанна несколько мгновений раздумывала, потом покачала головой:

– Нет. Не стоит.

– Так я и думал. – Дион закатил глаза в притворном отчаянии. – Само Провидение открывает тебе объятия, а ты хочешь сначала пощупать его бицепсы. – Он глубоко вздохнул. – Ну ладно. В таком случае дай деньги мне.

– Что?

– Мы ведь договорились, помнишь? – сказал Дион с самым невинным видом. – Перед тем как вышли из дома.

Жанна сжала зубы.

– Я понятия не имела, что ты собираешься играть.

– А для чего же еще могли понадобиться деньги? – изумился Дион. – На жизнь мне хватает, даже с избытком.

Жанна вздохнула. Почему он всегда выставляет ее этакой мелочной и ограниченной провинциальной дамочкой?

– Хорошо. Я одолжу тебе деньги, но при одном условии: если выиграешь, используй их разумно.

– Разумно… – В его глазах сверкнула насмешка. Как Дион не хочет понять, что она заботится о его же интересах? – Сколько крыш нужно человеку над головой? Ты еще скажи, что мне следует завести свинью-копилку и откладывать деньги на старость!

– Не будь таким легкомысленным, Дион. – Жанна протянула ему толстую пачку банкнот. Это безумное расточительство, но, может, после проигрыша в его лохматой голове наконец-то застрянет мысль об осторожности. – Если ты не в состоянии придумать, как потратить их разумно, спроси меня.

– Ладно. – Дион взял деньги и озорно улыбнулся. – Давно мечтал снова почувствовать себя маленьким мальчиком. – Он послал ей воздушный поцелуй. – Чтоб мне сдохнуть.

Жанна поморщилась, увидев, как все ее деньги перекочевали в кожаный кошелек букмекера. Она не собиралась вмешиваться в жизнь Диона, но надо же помочь ему, наставить на путь истинный… Хотя бы окольным путем. Но… благими намерениями вымощена дорога в ад.

И наверное, сам дьявол вселился в Дженьюри Герл, потому что она летела, едва касаясь копытами земли, и первой пришла к финишу, на два корпуса оторвавшись от других лошадей. Все произошло так быстро, что Жанна, пожалуй, почувствовала бы некоторое разочарование, не будь она так взволнована. Конечно, Жанна радовалась за Диона. Хотя вообще-то лучше бы он не выиграл. Это ему только во вред.

– Мы должны отпраздновать победу. Подожди здесь, я вернусь через секунду.

Жанна кивнула. Она-то вовсе не чувствовала себя победительницей. Между тем Микен, хохоча от восторга, уселся на Дженьюри Герл и умчался прочь.

Увидев Диона, Жанна не смогла удержаться от улыбки. Он вел за собой маленького пегого пони с бубенчиками и искусственными цветами на уздечке, впряженного в желтую тележку.

– Ты купил его?

– Не посоветовавшись с тобой? – Голос Диона был исполнен праведного гнева. – Да разве бы я посмел? Нет, я просто нанял его до вечера. Залезай.

Жанна понятия не имела, какое это удовольствие – ехать на телеге. Впереди ровной лентой расстилалась дорога. Можно было слушать жужжание пчел, вдыхать ароматный воздух, разглядывать траву и тени бегущих облаков. Тележка равномерно покачивалась, хлопали вожжи, пони ритмично кивал лохматой головой с бархатистыми ушами.

Дион передал Жанне поводья (ей понравился сыроватый запах кожи, потемневшей от времени и конского пота), а сам с глубоким вздохом откинулся на деревянную спинку сиденья.

– Мы похожи сейчас на Джона Уэйна и Маурин О'Хара, – рассмеялась Жанна.

– Куда же по девался твой изысканный вкус? – Дион бросил на нее взгляд, красноречиво возвещавший о нанесенной ему смертельной обиде. – Это не комедия, а роман. Голубые холмы Коннемары, прекрасная девушка и пони с седоками задом наперед…

– Хватит, Дион. – Жанна села попрямее. – Не забывай, я правлю.

– Верно. – Он сурово нахмурился. – Не хочу оказаться в канаве, ведь я только вчера принимал ванну… Или позавчера? Не важно.

– Уже поздно, Дион. Не пора ли возвращаться?

Дорога вдруг пошла под уклон, и удивленному взору Жанны предстало море. Где-то на горизонте виднелись неясные очертания островов. А между ними и белым песчаным берегом – ровная, как зеркало, морская гладь в лучах закатного солнца и черное пятнышко рыбачьей лодки.

Пони остановился, повинуясь какому-то загадочному сигналу. Дион молча распряг животное, накинул ему на спину попону, лежавшую в тележке, свел на обочину дороги и прижал поводья большим камнем. Жанна увидела неподалеку какой-то низенький белый домишко. Крыша его поросла бурьяном, подслеповато поблескивали крошечные оконца.

Дион медленно шагал среди останков того, что некогда именовалось садом. Возле двери он приостановился.

– Что это? – спросила Жанна, опасаясь обнаружить змеиное гнездо или разбойничью стоянку.

Дион распахнул дверь, и она повисла на одной петле под немыслимым углом. Внутри вопреки всем ожиданиям оказалось достаточно светло. Задняя стена обвалилась, от крыши осталось одно название. Словом, сохранился лишь фасад.

– Тысячу раз добро пожаловать в дом, где я родился.

У порога стояла лужа. Дион легко подхватил Жанну на руки и внес в дом. На мгновение она лишилась дара речи. От домика веяло бесконечной печалью, и в то же время он хранил атмосферу чего-то настоящего, неподдельного и чистого.

– А король-то голый.

Дион улыбнулся, поднял камешек и запустил его вверх, в бездонный колодец неба.

– Какой-то поэт сказал, что голым ходить веселее.

– Но что случилось? Куда все подевались?

Дион пожал плечами:

– Разъехались. Здесь, в Коннемаре, это традиция. Сестра живет в Канаде, братья – в Штатах. Местные называют их соседним приходом на западе.

– А почему же ты остался?

– Я самый младший в семье. Младшие братья всегда все делают наперекор другим.

– Знаешь, тебе тоже надо уехать, – вдруг выпалила Жанна. – Ты художник – отправляйся в Нью-Йорк. Это город художников, так все говорят.

– Значит, – Дион замер и внимательно вглядывался в ее лицо, – ты хочешь, чтобы я уехал в Нью-Йорк?

– Ну, этого я не говорила, – смутилась Жанна. – Но для тебя так будет лучше. Ты можешь добиться большого успеха. Во всяком случае, стоит попробовать.

– Ты считаешь, что, добившись успеха, я буду лучше рисовать?

Жанне показалось, что он поддразнивает ее.

– А почему нет? – Ее голос окреп. – Да, я считаю, тебе надо ехать. Ты выиграл сегодня деньги. Рискни. – Она до сих пор не могла простить ему этого легкомыслия. – Только теперь рискни ради чего-то стоящего.

Дион ничего не ответил. Очевидно, был слишком удивлен.

– А как же ты? Останешься одна в своем старом доме?

– Я? – Жанна улыбнулась. Никогда она не будет чувствовать себя одинокой в № 3. Если Дион уедет… Жанне вдруг представилось, как в ее гостиную входят знакомые, садятся за стол… Кофе, зажженные свечи, светские беседы. Жизнь заметно упростится, когда Дион перестанет расхаживать по чердаку. – Обо мне не беспокойся. Я прекрасно справлюсь.

– Небось этот высокий парень, блондин, будет приглядывать за тобой?

Жанна покраснела. Дион читал ее мысли.

– Его зовут Грей, – с достоинством сказала она.

– Помню, помню. – Дион окинул ее мрачным взглядом. – Он много значит для тебя?

– О да. – Жанна вздохнула. – Грей – мой идеал.

– Хм.

– Если бы… если бы он полюбил меня… – У Жанны сорвался голос. Она не находила слов, чтобы выразить свои затаенные мечты.

– Ты бы достигла своей главной цели, – досказал за нее Дион. – Выиграла дистанцию.

Жанна бросила на него осуждающий взгляд. Да что он, занятый своими мимолетными интрижками, может понимать в любви?

– Грей – самый лучший мужчина на свете.

– Приношу ему свои соболезнования. – Дион сокрушенно покачал головой. Жанна смотрела испытующе: он что, хочет ее оскорбить? Но лицо Диона оставалось непроницаемым. – А чем, собственно, занимается этот твой Грей?

– Ну… – Жанна имела весьма смутное представление о жизни Грея. Но Дион не должен догадаться об этом. – Он занимается своим поместьем, разумеется.

– Значит, вы поженитесь и ты переедешь в его особняк?

В устах Диона это прозвучало так… прозаично.

– Я еще не строила никаких планов. – Жанна почувствовала, как вспыхнули щеки. На самом деле вот уже несколько месяцев она только этим и занималась.

– Просто я, человек прагматичный, не могу представить его в нашем № 3, – пояснил Дион слегка извиняющимся тоном, отчего Жанна ощутила еще большую неловкость.

– Вот как? – С каждой минутой она все сильнее убеждалась в том, что Диону надо ехать в Нью-Йорк. Их разговор о Грее совершенно неуместен. И вообще, какая личная жизнь, если за тобой подглядывают с чердака? – Он тебе не нравится?

Дион пожал плечами:

– Он красавец, спору нет. И наверняка отличный парень, особенно когда пропустит рюмку-другую.

Жанна открыла было рот, но решила смолчать. Дион, конечно же, завидует Грею – его внешности и положению в обществе.

– По-моему, тебе лучше поехать в Нью-Йорк. – Несмотря на все ее старания, это прозвучало резковато. – Там на каждом углу бары. Тебе понравится.

– И я забуду, что ты – самая лучшая женщина на свете. – По лицу Диона было совершенно невозможно понять, шутит он или говорит серьезно.

С моря вдруг подул холодный ветер, и Жанна вздрогнула.

– Что ж. – Дион отвернулся. – Пора возвращаться в цивилизованный мир.

– Поскорее бы, – поежившись, Жанна обхватила себя руками.

Она злилась, но не только на Диона. Незачем было фантазировать, надеяться, что Дион поможет, как тогда, с Лианой. Жанна просто забыла, каким он может быть колючим. А целоваться с ним… Она содрогнулась. Вчерашние мечты развеялись, как дым.

Спотыкаясь, Жанна чуть ли не бегом последовала за Дионом. Теперь-то она отлично понимала его родственников, покинувших этот дом. Ей самой не терпелось убраться отсюда поскорее. Не Микен, так кто-нибудь другой отвезет ее в Дублин. Надо во что бы то ни стало попасть на вечерний лондонский рейс – даже если ради этого придется занять деньги у Диона. Даст Бог, ночью она приедет в свой № 3, а завтра можно будет погладить платье и привести себя в порядок.

Увидев тележку, она обрадовалась ей, как старому доброму Другу. Рядом стоял Дион и смотрел на дорогу каким-то отрешенным взглядом. Жанна насторожилась.

– Что случилось?

Он пожал плечами и кивком указал на тележку:

– Смотри сама.

Попона валялась в пыли. Пони исчез.

Глава 17

Увидев, как на горизонте сгущается тьма, Жанна решила, что это привидения спустились с холмов и забрали пони, оставив их с Дионом без средства передвижения. Она заставила себя прогнать эту нелепую мысль. Нет, просто кельтские сумерки действуют ей на нервы. Но пони не мог убежать далеко. Он где-нибудь на берегу. И Жанна поспешно пошла по траве, минуя заросли колючего кустарника, – туда, где перешептывались набегающие друг на друга волны.

– На твоем месте я не тратил бы зря силы, – обронил Дион. – Это животное уже на полпути домой.

– Откуда такая уверенность?

Дион поддел ногой камень, прижимавший поводья пони.

– Видишь, вот следы подковы. Он сделал это сам, намеренно. Наверное, хорошо надрессирован. Старая цыганская хитрость: продают лошадь утром, а уже в полдень получают ее обратно.

– Но если ты знал… – Жанна с трудом сдерживала раздражение. – Господи, зачем же ты нанял этого пони у цыган?

– Позабыл, наверное. – Дион обезоруживающе улыбнулся. – Из-за скачек и нашей Дженьюри Герл…

«Ох уж эти скачки! – в отчаянии подумала Жанна. – Я с самого начала чувствовала, что все пойдет не так. И вот, пожалуйста. Надо сейчас же возвращаться в Лондон».

– Не волнуйся. – В полумраке блеснули белые зубы Диона. – Ночь выдалась великолепная. Давай наслаждаться ею, не упуская ни минуты.

– Ты не понимаешь, – сказала Жанна, начав осознавать размеры постигшего ее несчастья. – Мне нужно вернуться домой сегодня. Обязательно. Завтра я должна ехать в Дин. Съемки начнутся в понедельник в шесть утра!

– В понедельник? У тебя в запасе целый день, даже больше, – беззаботно заявил Дион. – Не волнуйся, я доставлю тебя в Дин вовремя. Вот увидишь.

Жанна скрипнула зубами, взбешенная его легкомыслием. Да разве для Диона существует понятие «вовремя»? Он всегда опаздывает или не является вообще. Делами-то занимается она. Составляет списки, отвечает на телефонные звонки, следит за тем, чтобы счета были оплачены в срок. Конечно, на Грея ему наплевать, но как же быть с домом? Если в понедельник утром она не появится на съемках, Фернан наверняка откажется платить за крышу. И что в таком случае ждет их обоих?

А заверения Диона насчет того, что она якобы успеет вернуться, объясняются одним: он просто забыл, что завтра уже воскресенье. Хорошо, если удастся сесть на самолет, но ведь сначала надо добраться до аэропорта. А поблизости нет ни жилья, ни машин, не говоря уже о телефонах и автобусных остановках. Она оказалась на краю света.

И что толку жаловаться Диону? Он пожмет плечами, улыбнется и, как всегда, скажет, что все в руках Божьих. В полном отчаянии она смотрела на своего спутника. А тот подхватил попону, упавшую с пони, с нарочитой тщательностью встряхнул и накинул Жанне на плечи.

– Забирайся. – Дион указал на тележку.

Жанна метнула на него испепеляющий, полный презрения взгляд. Во всяком случае, ей хотелось, чтобы он был таковым.

– Зачем?

– Устройся поудобнее и подожди. У меня есть дела, – сказал Дион мягким успокаивающим тоном, как будто разговаривал со взбалмошной старой девой.

«У меня тоже полно дел. – Жанна была вне себя от злости. – Я хочу сегодня же вернуться домой и отдохнуть перед поездкой в Дин. Какое впечатление я произведу на Грея после двух бессонных ночей? У меня не хватит времени принять ванну, выгладить платье и сделать множество других вещей, о которых говорила Лиана. Это ужасно. Я так старалась, все заранее распланировала. Неужели из-за Диона мои усилия пропадут даром?»

Но изменить что-либо было невозможно. Она сидела, уставившись на море. Начинался прилив. Волны лизали песок, белый, как снег, и такой же холодный. Поплотнее завернувшись в попону, она напряженно вслушивалась в тишину, надеясь уловить звук мотора. Напрасно – только шуршание травы и гул моря. Жанна посмотрела на часы. Маленький светящийся циферблат казался ей последним оплотом цивилизации. Девять часов. Пора принимать таблетку. С трудом протолкнув ее в горло, Жанна чуть не поперхнулась. Совершенно нелепая ситуация! Небо и море наверняка смеются над ней – жалким созданием с безумными планами и наивными мерами предосторожности. И винить тут некого. Не надо было связываться с Дионом. Она сама напросилась на неприятности…

А главная неприятность была уже тут как тут – синеглазая и черноволосая. Невесть откуда появившийся Дион подхватил Жанну под локоток. Путаясь сапогами в попоне, она неуклюже слезла со своего деревянного трона. Возбуждение прошло, осталось лишь ощущение холода, голода и бесконечной усталости. При мысли о том, что им предстоит еще много часов провести в темноте, стало и вовсе невмоготу.

Прихрамывая, Жанна поплелась по тропинке к домику. Широко распахнутая дверь словно приглашала войти. Издевательство, да и только! Она чуть не плакала. Жанне хотелось домой, в свой №3. Перенестись бы туда по мановению волшебной палочки и оказаться возле камина, где весело потрескивает огонь, с чашкой горячего чая в руке, а потом принять ванну…

– Добро пожаловать, – с улыбкой пригласил Дион. – Пони удрал, но у нас есть крыша над головой.

И не только крыша! В углу горел небольшой костер, укрытый от ветра пологом из старых мешков, прижатых камнями, еще две груды мешков заменяли стулья. Рядом с костром лежали картофелины с налипшей на них землей, тут же на полу стояли две банки с водой и еще одна – с какими-то желтенькими цветочками.

– Дион… – Не находя слов, Жанна украдкой смахнула слезы кончиком попоны. Дом преобразился. Огонь бросал яркие отсветы на ветхие стены, от углей поднимался прозрачный голубой дымок. Она стояла, очарованная древней магией огня, послушного человеку.

– Садись и грейся.

Жанна осторожно опустилась на самодельное сиденье. Оно оказалось на редкость удобным. Девушка протянула руки к радостно потрескивающему огню. Дион порылся в угольях, извлек пять маленьких картофелин и протянул ей три, аккуратно завернув их в свой носовой платок.

– На завтрак я поймаю тебе рыбу, – заявил он с ослепительной улыбкой.

Картофелины были очень горячие, но Жанна не могла ждать, пока они остынут. Ароматная, пахнущая углями и землей мякоть согрела ее изнутри. Как важны иногда такие вот маленькие радости! Жанна почувствовала себя гораздо лучше, и ей сразу стало стыдно за недавнюю сцену. Дион вел себя куда достойнее.

– Ну. – Она отряхнула с рук золу, сбросила картофельную шелуху с носового платка и вернула его Диону. – Это потрясающий эксперимент. – И стыдливо покраснела, вспомнив о том, какой эксперимент был задуман ею в Лондоне. Что ж, к счастью, по крайней мере эта проблема снята с повестки дня.

– Ноги замерзли? – участливо спросил Дион, как будто читая ее мысли.

– Немножко. – Она потупилась. – Эти сапоги… Наверное, я похожа в них на царевну-лягушку.

Но в душе она радовалась тому, что сидит, завернувшись в попону, обутая в грубые сапоги. Менее романтичной обстановки невозможно и придумать.

Дион рассмеялся и сунул руку в глубокий карман.

– Вот… я прихватил на всякий случай. – Он торжественно продемонстрировал толстые шерстяные носки. – Ирландцы всегда носят с собой лишнюю пару.

Жанна и опомниться не успела, как Дион стащил с нее сапоги.

– Сначала надо согреть ступни, – скомандовал он тоном бывалого путешественника.

Жанна вытянула ноги поближе к огню и пошевелила пальцами. Это далось нелегко: они превратились в ледышки. А на колготках – о ужас! – появилась дыра. Жаль, что она не догадалась прихватить с собой лишнюю пару.

Тем временем Дион надел носки на две палочки и осторожно поднес их к огню, потом снял один, прижал к щеке и, удовлетворенно кивнув, ловко натянул Жанне на ногу.

– Ну как?

– Прекрасно. – Жанна зажмурилась от удовольствия. Ее закоченевшие ноги, казалось, погрузились в раскаленный тропическим солнцем песок.

Дион закопал в угли оставшиеся картофелины.

– Мы съедим их на завтрак. Вместе с рыбой, которую я поймаю. – Заметив выражение ее лица, он рассмеялся. – Незачем себя обманывать. Ты проснешься голодной. Ну-с. – Дион вытер руки и откинулся на мешках. – Печеная картошка, костер и хорошая беседа – что еще нужно человеку?

Жанна вздохнула. Если бы все в жизни было так просто!

– У вас проблемы, мисс Браун?

– Пожалуйста, не называй меня так. Дженьюри – плохое имя, а Браун еще хуже.

Может, это и хорошо, что Дион над ней подшучивает, но кто-то же должен оставаться серьезным.

– Ну, не знаю. – Его глаза лукаво блеснули. – А если бы твоя фамилия была Гейл или Сейл…

– Не смейся надо мной, – сказала Жанна и невольно улыбнулась. – Даже моя мать не позволяла себе этого. – Она тут же пожалела о своих словах и умолкла, испытывая неловкость под пристальным взглядом Диона. В мерцающем свете пламени невозможно было понять выражение его глаз.

– Она очень ненавидит тебя?

– Разумеется, нет, – резко ответила Жанна и с ужасом почувствовала, как на глаза у нее снова наворачиваются слезы. Теперь она поняла, почему чуть не расплакалась там, на тропинке. Ведь такое бывало уже много раз: дорога, ведущая в никуда, открытая дверь, за которой ничего нет. А может, она просто устала, и дым попал в глаза. – Она… – Жанна сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – По-моему, она не хотела, чтобы я появилась на свет. Я всегда это чувствовала. Она так терла меня мочалкой, – из ее груди неожиданно вырвался странный звук: не то сдавленный смешок, не то всхлипывание, – будто надеялась, что я растворюсь и исчезну.

– О, Дженьюри. – Голос Диона вдруг стал глухим и нежным, как рокот волн. – Как печальна жизнь! Бедная твоя мать! Сколько она потеряла из-за того, что не любила тебя.

Жанна опешила. Такая мысль никогда не приходила ей в голову. Неужели ее мать тоже идет по дороге, ведущей в никуда? Она недоверчиво глянула на Диона. У него прямо-таки дар все ставить с ног на голову. Как будто мир от этого покажется лучше и разумнее!

– А твоя мать? – Она вдруг сообразила, что почти ничего не знает о семье Диона. – Какая она была? Тот пожал плечами:

– Не знаю. Она родила меня чуть ли не в пятьдесят и умерла через пять дней. Меня выкормила сестра… вместе со своим первенцем.

– Это смахивает на кровосмешение…

Дион улыбнулся:

– Наверное, ты права. Сестра была мне матерью, а племянница – сестрой… Я вырос, считая всех женщин родными! Но сестра не ошиблась. Меня принимали за ее ребенка, и это хорошо: ведь мамин муж умер за десять лет до того, как я появился на свет.

Жанна вытаращила глаза.

– Так кто же был твоим настоящим отцом?

– Наш постоялец, кто же еще? Бедному парню было всего семнадцать, и он намеревался посвятить себя церкви.

– Церкви? – пискнула Жанна. Дион улыбнулся еще шире.

– Ты шокирована? И напрасно. А мне все это даже нравится. Совсем мальчишка, он был одинок и наверняка тосковал по своей собственной матери. Полагаю, мой отец стал в результате очень даже неплохим священником.

– Значит, тебе это кажется естественным?

– Абсолютно. Все в природе вещей.

В полумраке Жанна видела, что Дион улыбнулся. Удивительно, что, несмотря на пристрастие к сладкому, у него идеальные зубы. Вдобавок он сын священника. Да, похоже, она все-таки не ошиблась насчет рогов…

– По-моему, это нехорошо, – заявила Жанна, с трудом пытаясь привести в порядок смешавшиеся мысли. – Пятьдесят лет и семнадцать… почему он не выбрал свою сверстницу?

– Два девственника. – Дион легкомысленно рассмеялся. – Это безнадежно. Из сырых веток костра не разведешь.

Он задумчиво посмотрел на Жанну. Та, почувствовав неловкость, переменила позу, от всей души проклиная сено, предательски шуршавшее, стоило ей шевельнуться.

– Ну, у тебя, наверное, с этим проблем не было.

– Да, с тех пор, как мне минуло пятнадцать.

– Ты был влюблен?

Жанна попыталась представить Диона влюбленным, но безуспешно. Зато она не сомневалась, что в пятнадцать он был почти таким же, как сейчас, только ростом поменьше. И на подбородке еще не выросла щетина.

– Конечно, – кивнул он с глубокомысленным видом. – Ведь мне было пятнадцать лет.

– А девушке? – сурово спросила Жанна. Ясное дело – тоже несовершеннолетняя!

– Я хотел жениться, но ее родители были против. – Дион философски вздохнул. – Ее отец сказал, что лучше обручиться с ветром, и, в общем, он был прав.

– Ты не из тех, кто женится?

– Ну почему же. – Глаза Диона смеялись. – Ради Бога! Если некая кинозвезда сделает мне предложение и все это будет заснято на цветную пленку, я очень серьезно подумаю об этом…

– Ты имеешь в виду меня? – Жанна немного успокоилась, видя, что разговор принял шутливый оборот. – Я вовсе не знаменитая актриса и вряд ли когда-нибудь ею стану. – Тут она вспомнила о предстоящих съемках, и лицо ее омрачилось. – В этом фильме есть одна сцена… с Иденом…

– Любовная сцена, если я не ошибаюсь?

Жанна бросила на него испытующий взгляд. Как Дион догадался? Неужели ее видно насквозь?

– Да… всякие там поцелуи. – Жанна пожала плечами, изображая полное равнодушие. – По-моему, люди придают этому слишком много значения.

Дион расхохотался:

– Тебе нужно попрактиковаться, вот и все.

– Практика здесь совершенно ни при чем, – заявила она со всем достоинством, на которое только способна женщина, вынужденная нарядиться в мужские носки. – А ты знаешь, что в некоторых странах вообще не принято целоваться?

«Это похоже на цитату из книги», – вдруг подумала Жанна и смутилась.

– Но что может быть более естественным? Целуются все: собаки на улицах, крысы в норах, даже младенцы в материнском чреве. Ты только представь. – Глаза Диона блеснули. – Говорят, будто крысята от одного помета запоминают друг друга на всю жизнь, хотя они разбегаются в разные стороны, едва успев родиться. Поцелуи остаются в памяти навеки. Когда ты пробуешь на вкус губы незнакомца, возникает столько вопросов! Кто ты? Откуда? Куда идешь? Друг ли ты мне? Да, – торжественно кивнул Дион. – Поцелуй – важное дело. Вопрос жизни и смерти.

Жанна смотрела на него с сомнением, ибо подозревала, что Дион смеется над ней. Поди ж ты, крысы, собаки…

– Спасибо. Я не раз видела, что собаки вытворяют на улицах.

– Ну вот и замечательно. – Дион пожал плечами, потом нагнулся к огню и поворошил поленья. – Какое у тебя любимое блюдо?

Неожиданная смена темы застигла Жанну врасплох. Вообще-то она не любила говорить о еде.

– Чипсы.

И мгновенно представила горячие, золотистые хрустящие кружочки.

– С уксусом?

– Да. И с майонезом.

Дион закрыл глаза, притворяясь, что вот-вот упадет в обморок.

– О, какое кощунство. Бедный картофель. Но ничего. – Убедившись, что костер разгорелся, он слегка отодвинулся от огня. – Это поможет тебе решить проблему. Перед тем как поцеловать Идена, представь, что перед тобой пакетик, до краев полный горячими, пахучими чипсами, с уксусом и огромным количеством майонеза, – Дион скрестил руки на груди и строго посмотрел на Жанну. – Ты ведь сумеешь поцеловать их, не правда ли?

– Ну, надолго меня не хватит. – Она невольно улыбнулась. – Я их съем.

– Вот именно. – Дион одобрительно кивнул. – Губы и созданы для того, чтобы пробовать на вкус и есть. Поцелуй-ка меня.

– Что? – В первый момент Жанне показалось, что она ослышалась.

– Попробуй, поцелуй меня, – повторил Дион громко и четко, как будто разговаривал с несмышленым ребенком. – Если хочешь, считай, что я – Идеи. – Он любезно улыбнулся. – Или Грей. Порог твоего дома, твоя любимая тетушка – да кто угодно. Давай. Обещаю – кусаться не буду. Более того, я даже не пошевелюсь.

Жанна уставилась на него в полной прострации. Что сказать? Как реагировать? Она онемела от ужаса: случилось то, о чем она мечтала, и для этого не потребовалось никаких ухищрений и заранее заготовленных монологов.

– И помни, – успокоил ее Дион, – чем ближе ты подходишь к мужчине, тем меньше оснований для волнения. Это как в боксе: стоит прорвать оборону противника, и ты в безопасности.

В безопасности? Ну, разумеется. Вызов Диона пробудил в Жанне какое-то странное волнение. Сердце бешено колотилось, но не от страха, а от удивления. В устах Диона все звучало так естественно, что отказаться было бы просто невежливо. Она колебалась, прикидывая разделявшее их расстояние. Достаточно протянуть руку и…

– Не забудь: сперва надо принюхаться, – напомнил Дион. – А потом можешь и не целоваться, если не понравится.

Жанна невольно улыбнулась: бойскаут предлагает старушке перевести ее через дорогу. Она осторожно приблизилась к Диону, думая, что никогда бы не решилась, если б не усталость и горьковатый дым костра, застилавший глаза. Впрочем, это ведь ради дела. Обычная формальность, одно из тех препятствий, которое нужно преодолеть, – и идти дальше, не оглядываясь назад.

Еще не коснувшись Диона, Жанна почувствовала жар его тела и осторожно втянула в себя воздух. От него пахло травой, яблоками и свежевскопанной землей. Приятный запах, ничего не скажешь. Их губы слились. Дион, оставшись верным своему обещанию, не шевелился. Правда, его теплый рот чуть дрогнул от еле сдерживаемого смеха.

– Ну как? – Жанна отодвинулась и с тревогой посмотрела на него. Дион склонил голову набок и, поразмыслив немного, объявил:

– Несколько… официально. Но для первого раза сойдет. А теперь я тебя поцелую.

И не успела Жанна увернуться, как он целомудренно чмокнул ее в шейку.

– О, – вздохнула Жанна с облегчением. И все же в ее душу закралась тревога. Конечно, она вовсе не собиралась разжигать в нем страсть, но должна же у него быть хоть какая-то реакция! Иначе что это за обучение?

– Очень хорошо, – наставительно сказал Дион. – А теперь я поцелую тебя по-настоящему, как любовник. Готова?

Жанна грустно кивнула. Вряд ли у нее получится.

– Пока возможно, я буду давать указания, чтобы ты поняла, как это происходит. Сначала надо сделать паузу, прямо в середине предложения…

Жанна смотрела на него, словно зачарованная. Дион подошел совсем близко, можно было разглядеть каждую ресничку. В его синих глазах полыхала страсть.

– Все, больше я не могу себя контролировать.

Она вздрогнула. Вообще-то Дион производил впечатление человека, способного контролировать даже тембр голоса. Но долго раздумывать он ей не позволил. Жанна послушно закрыла глаза и снова ощутила прикосновение его губ. Только теперь они были такими мягкими и податливыми, что у нее пресеклось дыхание. Она растворялась, таяла под их яростным напором, позабыв обо всем, чувствуя, как рушатся разделяющие их барьеры.

Когда Дион наконец отстранился, Жанне показалось, что она больше не принадлежит себе. Они молча смотрели друг на друга, тяжело и прерывисто дыша. Тишину нарушил голос Диона, повторившего ее вопрос:

– Ну как?

– Очень… э-э… – Неимоверным усилием воли Жанна возвращалась к действительности. – Чересчур… интимно. Думаю, мне не стоит так целовать Идена.

– Возможно. – Дион бросил на нее испытующий взгляд. – Это зависит от того, что должно произойти дальше.

– Дальше? – У Жанны екнуло сердце.

– В той сцене. Из-за которой ты так волнуешься, – терпеливо пояснил Дион.

Жанна покраснела. Теперь ее сердце забилось гулко и часто.

– Да, конечно. – Она изо всех сил старалась сконцентрироваться и вспомнить сценарий, но тщетно. Это усталость. Совсем отшибло память.

– Ну? Так что же происходит потом?

– Мы… э-э… – Жанна сделала неопределенный жест. – Занимаемся любовью.

В этом-то она не сомневалась. Ведь главной пружиной сюжета было то, что Дженни, забеременев, заставляет Идена жениться на ней.

– Вот и прекрасно. – Дион быстро скинул ботинки, даже не потрудившись развязать шнурки, и начал расстегивать ремень.

Жанна уставилась на него, онемев от ужаса.

– Что ты делаешь?

– Раздеваюсь, – улыбнулся Дион. – Уверяю тебя, так принято. Сейчас я помогу тебе.

– Подожди! – Дион тем временем уже расстегивал рубашку. – Пожалуйста, не надо! – Ее лицо стало пунцовым. – В этом нет никакой необходимости. Честное слово.

– Не правда. – В глазах Диона вспыхнули веселые огоньки. – Тебе нужна практика. И лучше заняться этим здесь, чем на съемочной площадке, там наверняка будет сквозняк.

Еще мгновение, и он разделся догола. Жанна отвернулась. Очертания его тела маячили в полумраке, напоминая черно-белый графический рисунок.

– Дион. Это совершенно неприлично. Пожалуйста, оденься. Господи, сюда могут войти в любую минуту!

Она понимала, что похожа на школьную училку, делающую выговор непослушному ученику, но иного выхода не было.

– И что с того? А как же на съемках? Тебе придется привыкать.

– Это другое дело.

– Почему же? – беззаботно спросил Дион и, наклонившись, подбросил хвороста в огонь.

– Потому что… – Совершенно сбитая с толку, Жанна умолкла. А на языке вертелось: «Потому что это происходит на самом деле; потому что это мы». Но как объяснить ему столь очевидные вещи?

Вот если бы у нее голова работала получше…

– Какая у тебя первая реплика?

Дион стоял совершенно спокойно. Волосы, как всегда, взъерошены, глаза смеялись. И Жанне почему-то показалось, будто не он, а она осталась нагишом.

– У меня роль без слов. – Жанна с усилием оторвала взгляд от его сосков, маленьких и удивительно розовых среди черных шелковистых волос.

– Тем лучше, – улыбнулся Дион. – Давай импровизировать. – Он сделал небольшую паузу, погрузившись в глубокое раздумье. – Как насчет: «Ты самая красивая женщина на свете»?

Его голос упал на целую октаву. Жанну охватил трепет.

– Тебе бы в кино сниматься.

– Переиграл? – поинтересовался Дион с озабоченным видом. – Ладно, попробуем иначе. – И проговорил спокойно, чуть ли не буднично:

– Я люблю тебя.

У Жанны на глаза навернулись слезы.

– Что случилось?

Какая глупость! Она шмыгнула носом. Это все от морского воздуха.

– Мне еще никто не говорил такое…

– Я люблю тебя. Люблю тебя. Я тебя люблю. Три раза повторил – чтобы и дураку стало ясно.

Жанна скривила рот, как обиженный ребенок.

– В чем дело, Дженьюри? – Дион не сводил с нее задумчивого взгляда. – Это всего лишь слова. Я люблю тебя, Дженьюри.

– Прекрати.

Он пожал плечами:

– Если тебе не нравится эта реплика, подскажи другую.

Оба замолчали. Господи, был бы здесь Фернан! Но никаких указаний – только тишина и потрескивание огня.

– Ты должна прикоснуться ко мне, – вдруг заявил Дион спокойным, увещевающим тоном. – Обещаю, я и пальцем не шевельну.

Как во сне, не зная, что делать, и не в силах дольше выносить это молчание, Жанна протянула руку и дотронулась до его щеки. Она была теплая и немного колючая. Дион слегка приоткрыл губы. Боясь того, что он может сейчас сказать, Жанна инстинктивно закрыла его рот ладонью. Дион опустил веки, лицо его как-то совсем по-детски просияло от радости и надежды, и Жанна почувствовала, как твердый холодный комочек, засевший внутри, вдруг растаял. Она опустила руку, Дион открыл глаза, подернутые дымкой желания.

– Во имя всего святого, женщина, – произнес он тихо и мягко. – Когда же ты наконец снимешь с себя одежду?

Жанна смотрела на него испытующим взглядом. Чего, в сущности, она боится? Он ведь не людоед. Это Дион, ее квартиросъемщик, хорошо знакомый человек, который способен завязать узлом медную трубу и бесшумно пройти сквозь стену.

– Ты думаешь, я должна раздеться?

– Да. – Его взгляд был очень серьезен. – Так будет честнее.

Раньше Жанне почему-то казалось, что на ее синем шелковом платье гораздо меньше пуговиц. Пальцы вдруг сделались неуклюжими. Оставшись в одной комбинации, она помедлила.

– Сними все.

Почти как на съемках! Только мегафона не хватает. Жанна покорно стянула с плеч бретельки, и комбинация соскользнула к ее ногам. Прохладный воздух коснулся обнаженной кожи.

– Вот так! – В голосе Диона звучало удовлетворение. – Наконец-то, Дженьюри, единственная моя.

Жанна покачнулась. Ей хотелось зажмурить глаза, да смелости не хватало. Она боялась, что Дион набросится на нее и крепко, до боли сожмет в объятиях. Но ничего подобного не произошло. Дион улыбался. В этой улыбке не было ни тени похоти, или торжества, или насмешки – только дружеское понимание и одобрение. И вдруг откуда-то, точно по волшебству, появились две бутылки пива.

– Я не хочу пить! – запротестовала Жанна с истерическими нотками в голосе.

– Раздеваться ты тоже не хотела. – Дион ловко открыл бутылку о дверной косяк. – Лучше выпей. Там полным-полно железа. Сейчас ты потеряешь немного крови.

Жанна чуть не поперхнулась. Может, она ослышалась? Неужели для него не существует ничего святого? На ее осуждающий взгляд Дион ответил безмятежной улыбкой:

– Все ирландцы балагуры.

Жанна слизнула с губ густую горькую пену. Глаза застилали слезы, кровь бурлила в жилах жарким потоком. И все это происходит на самом деле? Она стоит здесь голая рядом с Дионом и запивает утрату своей невинности пивом, прямо из горлышка! Нет, не может быть… И голова почему-то кружится, тело горит… Она заболела и бредит – вот в чем дело. У нее началась пневмония, наверное.

– У меня замерзли ноги.

– Ну конечно, – с легким укором сказал Дион. – Не надо было снимать носки.

Жанна опять поперхнулась, представив себя голую, но в огромных шерстяных носках. Интересно, что бы заявила по этому поводу Лиана?

– Я согрею тебя.

И Дион осторожно обхватил ее ноги своими ступнями. Какие же они красивые – узкие, с высоким подъемом и изящными пальцами! В это мгновение Жанна поняла, что ей было холодно всю жизнь. Сколько лет, не сознавая этого, она провела как во сне, зажмурив глаза и не видя утреннего солнца. И умирала с голода, подобно скупцу в подвале, набитом золотом.

– Спасибо. – Это слово не отражало ее истинных чувств, но Жанна не сумела придумать ничего другого.

– Эх, вы, англичане, – рассмеялся Дион. – В любую минуту ты сможешь попросить разрешения уйти.

Жанна покачала головой. На этот раз она зашла слишком далеко; бежать теперь поздно. Дион обнял ее. У Жанны перехватило дыхание, сердце билось так часто, что трудно было устоять на ногах. А потом она успокоилась, согретая теплом его рук. Как все оказалось просто: прикоснуться к телу другого человека – это все равно что войти в теплое, ласковое море. Она положила голову ему на плечо. Дион стоял неподвижно, и в гулкой тишине удары его сердца звучали, как далекая музыка. Его волосы пахли солью и скошенной травой. Жанна закрыла глаза, и перед ней отворились врата, ведущие в чудесную страну, о существовании которой она раньше не подозревала. Дион поднял ее и нежно уложил на мешковину. Она вдруг почувствовала себя свободной и легкой, как пушинка. Какие горячие у него руки! Под этими прикосновениями старая кожа сползла с нее, подобно кокону, и появилась новая – гладенькая, словно у младенца, и эластичная, – готовая вместить в себя новый мир. Прежняя Жанна – такая скованная, серьезная и скучная – исчезла навсегда.

Дион накрыл ее своим телом, сжал в объятиях, растворился в ней. Теперь она принадлежала ему полностью, безраздельно и уже не могла понять, где кончается его тело и начинается ее. Жанна дышала его дыханием, ощущала силу его желания и открывалась ему навстречу.

А потом… не было чувства одержанной победы или раскрытой тайны. Только вкус соли. Мед в чашечке цветка. Пульс времени – неуловимый и хрупкий. Соединение того, что некогда было раздельным. Тишина, ночной воздух и сладкая печаль заполнили ее душу. Маленькая речка пробила путь к морю.

– Мне хотелось бы познакомиться с твоей матерью.

– Зачем? – Жанна нежилась в его объятиях, как ребенок.

– Потому что меня интересует твоя родословная, маленькая скаковая лошадка. – Он провел рукой по ее бедру, прикрытому грубой попоной. – В тебе чувствуется порода.

– Господи, и как же ты намерен с ней общаться?

– Отведу ее в паб.

– В паб? Мою мать? Да она ни за что не пойдет.

– Как знать? А вдруг уговорю? Или она дала обет?

– Дион, ты пьян.

– Теперь ты говоришь, как твоя мать.

– Откуда ты знаешь? Вы же не знакомы.

– Все матери одинаковы. И ты будешь такой же.

– Никогда.

Он расхохотался и обнял ее покрепче.

– Все так думают. Будь благодарна ей за то, что родилась. Она подарила тебе этот воздух, и небо, и солнце – и меня. Понимаешь? Твоя мать подарила тебе меня.

– Ты опять превращаешься в ирландца.

Он легонько провел губами по коже за ухом.

– А почему бы и нет? Ведь кто-то же из нас должен быть ирландцем?

Потом Дион поудобнее устроился на боку, его дыхание стало тихим и ровным, и Жанна поняла, что он уснул.

А она лежала с открытыми глазами и смотрела на облака, летевшие по темному небу, закрывая луну и звезды. Но время от времени их мерцание пробивалось сквозь причудливые тени. Вот так и в ее странной жизни: то тьма, то свет. Жанна не знала, что с ней происходит. Она чувствовала себя очень старой и совсем юной, опустошенной и исполненной новых сил, горстью праха и бесценным алмазом. Защищенной объятием мужских рук и свободной.

Глава 18

Рассвет окрасил небо в жемчужный цвет. Жанна присутствовала при рождении мира. Солнце еще не встало, но холодный, прозрачный утренний свет уже заливал все вокруг. Ветер стих. Птицы умолкли. В воздухе висела почти осязаемая тишина.

Рядом лежал Дион, и Жанна ощущала тепло его обнаженного тела. Она не шевелилась и затаила дыхание, боясь разрушить волшебные чары. Она была такой хрупкой, нежной, уязвимой… даже глаза, словно омытые живой водой, смотрели на мир иначе. Все краски вдруг стали ослепительно яркими. Каждый стебелек голубовато-зеленой травы, каждая молекула небесной синевы – казалось, все приобрело четкие очертания. «Как же я раньше ничего этого не замечала, – думала Жанна. – Неужели я была слепа?»

Дион пошевелился, и у нее екнуло сердце. Медленно, осторожно Жанна повернулась так, чтобы видеть его лицо. Сейчас, с закрытыми глазами, Дион казался таким по-детски беззащитным. Жанна разглядывала его и удивлялась самой себе. Почему она считала Диона безобразным? Какая у него белая кожа! И волосы так красиво вьются на затылке. А дышит он тихо и ровно, как озорной мальчишка, уставший под вечер от своих проделок.

– Я люблю тебя, – еле слышно прошептала Жанна.

Даже ресницы не дрогнули. И ее слова растворились в рассветной тишине.

Если бы можно было лежать вот так целую вечность, смотреть на спящего Диона, разглядывать его лицо и вспоминать о прошедшей ночи. Ведь это больше никогда не повторится. Если бы время можно было растянуть…

Жанна лежала неподвижно, боясь шевельнуться, стараясь удержать в памяти все: этот утренний свет, тишину, грубую попону, сплетение их тел. С дороги донесся шум мотора. Дион заворочался. Жанна быстро соскользнула с импровизированной постели. Расставаться с ним было нелегко, как будто резать по живому. Она торопливо оделась, поеживаясь от холода, и взглянула в окно. Рядом с тележкой стоял видавший виды «фольксваген». Одно его крыло было выкрашено синей краской, другое – оранжевой.

Загудел клаксон, из машины вылез человек, облаченный в какое-то длинное черное одеяние, и оглянулся по сторонам.

Священник! Ну конечно же! Кто еще может ехать по пустынной проселочной дороге в шесть утра в воскресенье, сообразила Жанна. Тем временем священник медленно двинулся по тропинке, ведущей к дому. Наверное, хотел найти владельца брошенной тележки. Жанна воспрянула духом. Дион был прав. Бог дал ей шанс добраться до Дина вовремя.

Обернувшись, она окинула взглядом постели, одна из которых так и осталась нетронутой, остывшие уголья в очаге, макушку Диона, торчавшую из-под мешковины, пустые бутылки… Что подумает священник, увидев все это? Разврат да и только. И разве сумеет понять, что она чувствует, вдыхая запах Диона и ощущая тепло, пробегающее по телу от каждого прикосновения? Разве ему дано постичь это чудо – проснуться на рассвете рядом с любимым человеком? И еще по одной причине священник не должен входить в дом. Приход здесь маленький, и вполне возможно, что этот уже немолодой человек и есть отец Диона.

Наскоро пригладив волосы, Жанна вышла на улицу и аккуратно закрыла за собой дверь. Встретившись со священником взглядом, она с облегчением заметила, что глаза у него карие.

– Я хотела бы… – Она увидела, что священник удивленно взирает на ее изящное шелковое платье и резиновые сапоги, и слегка покраснела. – Не могли бы вы подбросить меня до ближайшего города?

– Разумеется, – улыбнулся священник. – И я сам туда еду, на утреннюю мессу.

Жанна забралась в «фольксваген» и в последний раз оглянулась на дом. Ей так хотелось остаться, увидеть лицо Диона, когда он откроет глаза… Но нет, она поступает правильно, разумно. А Дион, заметив, что ее одежда исчезла, все поймет сам. Сейчас поездка в Дин особенно важна, причем для них обоих. Беспокоиться о Дионе глупо: уж кто-кто, а он сумеет о себе позаботиться, и денег, чтобы добраться до Лондона, у него хватит.

Жанна с улыбкой откинулась на потертую спинку сиденья. Их дом. Она вернется туда скоро, очень скоро – как только закончатся съемки в Дине. Уж это точно. И Дион тоже вернется туда рано или поздно, ведь на чердаке остались все его картины.

Поздно вечером в воскресенье Жанна приехала в Дин. На станции ее никто не встречал. И слава Богу! Иначе пришлось бы объясняться по поводу сапог. Хорошо еще, что путешествие до Ливерпуля прошло без приключений: море было спокойным. Жанне с избытком хватило времени, чтобы вымыться и вынуть из волос травинки. На самолет денег не осталось. Она решила отправиться прямо в Дин, не заезжая домой.

И вот она снова идет по той же проселочной дороге, но чувствует себя совершенно другим человеком… Несмотря на усталость, Жанна сияла от счастья, как светлячок в ночи.

Дин тоже изменился, стал как будто меньше. Строгость его классических линий портила осветительная аппаратура; на подстриженных лужайках валялись мотки кабеля. А впрочем, человек, который ночь напролет провел на природе, под звездами, будет меньше всего ценить комфорт и роскошь.

Но при мысли о том, что она вернулась в Дин и скоро увидит Грея, у Жанны замирало сердце. Здесь все начиналось.

«До встречи в Дине». Последние слова Грея были многообещающими. Заметит ли он, как она изменилась? Ведь та, прежняя Жанна, ослепительная в своем взятом напрокат платье (и сама ослепленная им), осталась в прошлом, исчезла навсегда. Хотя… кто знает? Только встреча с Греем поможет ей разобраться в себе.

К счастью, в большом зале еще шла подготовка оборудования для утренних съемок. Все были так заняты, что не заметили, как Жанна тихонько прокралась мимо. На доске объявлений, прикрепленной к дверям, висел план размещения актеров и съемочной группы. Жанна обрадовалась, увидев, что их с Джули поселили по соседству.

Она поднялась по лестнице и вошла к себе в комнату. Ее чемодан стоял возле кровати.

Жанна улеглась на чистые холодные простыни и свернулась калачиком под одеялом. Последняя ее мысль была о Дионе.

Казалось, прошло всего несколько минут, когда кто-то забарабанил в дверь. Жанна, с трудом вырываясь из цепких объятий сна, посмотрела на часы. Шесть утра. В окно били яркие лучи солнца. Фернан разозлится, подумала она, вновь погружаясь в дремоту: свет мешает съемкам. А Диону понравилось бы. Может, и в Ирландии сейчас солнечно. Она стряхнула с себя сон. Столько дел впереди!

Спрыгнув с кровати, Жанна приняла душ, надела черные брюки и простую белую майку, подумав, добавила к своему туалету пояс. Черный с синим. Цвета Диона – его глаз и волос. Наверное, покупая синее платье и черные туфли, она, сама того не подозревая, думала о нем.

Жанна посмотрела в зеркало и поняла, что никогда еще не выглядела так хорошо. Одежда делала ее стройнее и выше. Глаза сияли, щеки порозовели, и пышные волосы не требовали укладки. Но, как ни странно, Жанну не заботила ее внешность. Главное, что на душе было легко и радостно.

Раздался стук, и в дверь просунулась головка, увенчанная копной белокурых волос.

– Джули! – Жанна подбежала к двери и расцеловала подругу в обе щеки.

– Привет, Жанна! – Джули улыбалась, но взгляд у нее (впервые за все время их знакомства) был какой-то неуверенный. – Что случилось?

– Я влюблена.

Джули обязательно должна узнать об этом, ведь она ее близкая подруга, доверенное лицо. Теперь, когда заветные слова произнесены, все, так сказать, обретет официальный статус.

– Я знаю, – смущенно отозвалась Джули.

– Знаешь?! – Жанна удивленно заморгала.

– Да, ты же сама говорила. Помнишь? В Нью-Йорке.

– А, ты об этом.

Жанна покраснела. Тогда она была без ума от Грея, а сейчас совершенно о нем забыла. Что это – легкомыслие? Нет. Ее чувство к Диону сильно, тут невозможно ошибиться.

– Я говорила о другом… С тем все покончено.

– Я рада. – Джули улыбнулась. – По-моему, тот, первый, был тебе не пара.

– Ты права, – кивнула Жанна. Да, Грей не подходит ей. И из-за него могла разрушиться их с Джули дружба.

– Но кто же это был? – В глазах Джули блеснуло любопытство.

Жанна покачала головой. Больше рисковать не стоит. Джули важна для нее гораздо больше, чем Грей. Теперь это совершенно ясно.

– Когда-нибудь расскажу.

Джули вздохнула:

– О своем новом увлечении ты тоже не будешь распространяться, если я правильно поняла?

– Верно. – Жанна с улыбкой взяла Джули под ручку, и они отправились завтракать. – Но если я захочу раскрыть тайну, ты узнаешь ее первой.

Несмотря на обретенную уверенность в себе, Жанну обрадовало, что Грей не вышел к столу. Когда с завтраком было покончено, актеры и съемочная группа разбрелись кто куда. Джули пошла в гримерную, чтобы подготовиться к съемкам эпизода в парке, а Жанна заглянула в комнату, где они с Греем должны были репетировать любовную сцену.

Она явилась сюда первой. Эту маленькую комнатушку, очевидно, использовали как кладовку. Три деревянных ящика в углу, составленные вместе, изображали кровать. Настоящие съемки, конечно, будут происходить не здесь, а в коттедже, расположенном в парке. Жанна улыбнулась. И как ловко Фернан ввел это небольшое зданьице XIX века, стилизованное под живописные руины, в свой сценарий! Отличный антураж для единственной сцены, где Дженни и Идеи остаются наедине. Поехав на охоту с Иденом и Джули, Дженни падает с лошади. Идеи возвращается и, увидев, что она сильно ушиблась, несет ее в ближайшее укрытие, а там…

Жанна с тревогой взглянула на ящики. Разумеется, на репетиции они с Греем будут не одни, и Фернан даст свои инструкции. И все же она нервничала. Неужели прикосновение Грея так же сильно взбудоражит ее кровь, как позавчера? Возможно, после стольких лет добровольного затворничества она не сумеет контролировать свои эмоции. И Фернан не случайно выбрал ее на роль Дженни – падшей женщины, слабой, чувственной и жадной?

Дверь отворилась. Жанна вздрогнула и резко обернулась, но это был всего-навсего Ким.

– А! – воскликнул режиссер, как обычно, не выказывая никаких эмоций по поводу встречи. Фернан окинул ее острым, как бритва, взглядом, как будто хотел прочитать самые потаенные мысли, и поманил рукой. – Жанна. Пожалуйста, запомни: в этой сцене все зависит от Дженни. Если она будет держаться слишком профессионально, холодно, ее проблемы не тронут зрителей. Они должны увидеть в Дженни не шлюху, а женщину. Для Дженни, которая столько раз отдавала свое тело равнодушным мужчинам, любовь Идена – как гром с ясного неба. Она понятия не имеет, что делать, как защитить себя от чувства, гораздо более сильного, чем похоть. Дженни неопытна: ведь любовь существует только для леди. Ее подстерегает и ужасная опасность, ибо, уступив Идену, она предаст не только Джулию, но и самое себя.

Жанна сглотнула комок, застрявший в горле. Фернан не спускал с нее глаз.

– Ты понимаешь?

– Да.

– И сделаешь все как надо?

– Да.

– Хорошо. – Фернан искоса глянул на ящики. – Никаких обнаженных тел, конечно, не будет. Ставить точки над i ни к чему. Пусть зрители гадают, отдалась ли Дженни Идену. Тогда известие о ее беременности будет настоящим… откровением. – Он обернулся, скривив губы в знакомой усмешке. – Отличная идея, n'est-ce-pas? Ты узнала бы обо всем еще вчера, но тебя не было дома, когда я звонил.

– Извините. – Жанна виновато улыбнулась. – Я была… занята. Очень, очень занята.

– Репетировала, надеюсь? – сурово отозвался Фернан.

– Да. – Жанна покраснела до корней волос. – В каком-то смысле.

Она даже обрадовалась, услышав, как открылась дверь. Грей! Его красота вновь ошеломила ее. От этого человека исходило некое сияние, как от картин Рембрандта. Он вызывал острое, мучительное волнение. Его нежная, как замша, слегка загорелая после Ниццы кожа великолепно оттеняла белокурые, чуть отросшие волосы. Теперь Грей зачесывал их назад. Бледно-голубой кашемировый свитер идеально подходил к цвету глаз. Но какой он высокий! Как же с ним целоваться?

– Здравствуй, Жанна.

При первых же звуках его голоса у нее часто забилось сердце. Неужели даже поцелуи не нарушат этого мраморного спокойствия? А ведь Фернан заставит их повторять сцену до тех пор, пока не доведет ее до совершенства. Жанна украдкой взглянула на Грея и увидела в его глазах нечто такое, от чего по спине пробежала сладкая дрожь.

– Здравствуй, Грей.

Она отвернулась, стараясь скрыть волнение, но каждой клеточкой тела чувствовала взгляд Грея. И вдруг Жанна впервые в жизни ощутила в себе некую особую силу. Казалось, одно только слово – и Грей будет принадлежать ей. Лиана права.

– Очень хорошо, mes enfants, – тихо произнес Фернан, внимательно наблюдавший за выражением лица Жанны. – Сценарий вы знаете. Грей, вы пройдете здесь. – Он вынул из кармана брюк мелок, с которым никогда не расставался, и нарисовал на полу два крестика. – Отнесете Жанну на кровать, возьмете ее за руки. Потом ваша реплика, потом… – Фернан сделал выразительный жест. – Жанна?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Помни, на тебе костюм для верховой езды. Шляпа слетела, волосы распустились. Итак, теперь вы знаете все, что нужно. Allez-y^[34].

Фернан, нахмурившись, встал возле единственного окошка. Грей и Жанна переглянулись. Потом Грей осторожно взял из ее рук сценарий и положил на свою копию. Жанна вспыхнула. Этот простой жест вдруг показался необыкновенно интимным. Он шагнул вперед, обнял ее за плечи и поднял легко, как перышко. Вспомнив, что героиня ранена, Жанна уронила голову ему на грудь, коснувшись щекой мягкого кашемирового свитера. В объятиях Грея она чувствовала себя совсем не так, как с Дионом. Грей был выше ростом и сильнее, но ощущение защищенности почему-то не появлялось. Жанна испытала облегчение, когда он бережно положил ее на ящики.

Грей опустился на колени и начал произносить свой монолог, держа ее за руку. Жанна почти не слышала, что он говорит. Позабыв обо всем, она всматривалась в его лицо. Впервые Грей был так близко. Безукоризненно гладкий подбородок, чистая, без единого пятнышка кожа. Классические черты лица. Но взгляду не за что было зацепиться, он скользил, как по зеркальной поверхности. Монолог закончился. Жанна закрыла глаза, погрузившись в полуобморочное состояние. И открыла их, услышав хриплый от страсти голос Грея:

– Дженни!

Он склонился над ней, загораживая скудный свет от окошка. Их губы слились. Жанну омыла волна радости, только сейчас она поняла, как боялась этой минуты. Ей понравились губы Грея – теплые, мягкие и умелые, понравился их вкус… но и только. Никакого волшебства. Может быть, его способны сотворить лишь Дион и Ирландия?

Жанна ответила на этот поцелуй с удовольствием, чуть ли не улыбаясь от благодарности и облегчения. Как просто! Значит, и дальше все пойдет хорошо.

– Прекрасно, – сказал Фернан, когда они оторвались друг от друга. – А теперь еще раз.

Они снова встали возле крестиков, нарисованных на полу. Жанна улыбнулась, глядя Грею в глаза. Грей снова поднял ее, но прижал к себе крепче. Когда сцена закончилась, он улыбнулся ей той особой улыбкой, которая обычно предназначалась только Джули.

– Ну, Жанна. – Грей слегка усмехнулся. – Я и не подозревал, что ты настолько очаровательна.

Он флиртует, подумала Жанна. К удивлению подмешивалось удовлетворенное самолюбие. Благодаря Джули ей была хорошо известна эта игра.

– Я думала, ты никогда этого не заметишь.

– Достаточно, дети мои. – Голос Фернана спустил их с небес на землю. – Пора заняться делом.

Сцена была отснята поразительно легко и быстро. Свет не резал глаза, Фернан не кричал и не ругался. И когда раздались слова: «Конец съемки», – Жанна впервые не сомневалась, что все получилось хорошо. И еще она чувствовала, что Грей стал ей ближе, хотя по-прежнему не понимала этого загадочного человека. Но сегодня они создали что-то вместе, и это связывало их крепкими узами.

Остальную часть дня Жанна была свободна, как ветер. У нее хватило времени отдать в чистку синее платье, зашить колготки, изучить план завтрашних съемок, вывешенный на доске объявлений, и даже застать хвостик сцены в саду, где участвовала Джули. В окружении розовых кустов Джули и сама была похожа на розу. Да, ее ждет большой успех. Жанна немного позавидовала ее прекрасной длинной шее. Или Диону нравятся короткие?

Промаявшись до семи вечера, она позвонила домой. Там, естественно, никто не ответил. Даже если Дион уже вернулся, вряд ли он услышит с чердака телефонный звонок. Следующие два часа прошли довольно приятно: Жанна написала ему открытку и ухитрилась всучить ее посыльному, который вез в Лондон пленки для проявки. Почта работает слишком медленно, а ей хотелось, чтобы Дион как можно быстрее получил весточку. Жаль, что она сама не сможет встретить его на пороге № 3.

Но если все будет нормально, завтра она уедет из Дина. Жанне осталось сняться только в сцене свадьбы, где занято столько народу, что Фернан решил покончить с ней за один раз.

Проснувшись задолго до завтрака, Жанна уложила чемодан, хотя съемки были назначены на вторую половину дня. Для сцены в часовне Фернану требовался свет закатного солнца – очевидно, из-за витражей.

После завтрака Джули и Грей отправились репетировать, все остальные тоже разошлись по делам. Только Жанне было абсолютно нечем заняться. Но ее это нисколько не беспокоило: мысленно она уже перенеслась домой. И все же, бродя по комнатам и стараясь никому не попадаться на глаза, Жанна чувствовала, что взволнована, как настоящая невеста, перед которой открывается новая жизнь.

Она так погрузилась в свои мысли, что позабыла про ленч и чуть не опоздала на примерку. Вместо Лизы ей дали какую-то новую, незнакомую костюмершу.

«Все меняется, – подумала Жанна. – Неделю назад я бы расстроилась, а сейчас мне это совершенно безразлично».

Она терпеливо ждала, пока ее облачат в платье из старинных кружев, пышное и легкое, точно облако, в подвенечную фату, расшитую цветами, и туфельки из белого шелка. Потом взглянула на себя в зеркало и увидела невесту среди невест, в великолепном белоснежном наряде, хрупкую, как стеклянная статуэтка или бабочка в прозрачном коконе. Костюмерша с озабоченным видом поправила вуаль и предупредила, что старинные кружева легко рвутся и поэтому нельзя делать никаких резких движений.

Но чем же заняться, чтобы при этом не запачкать туфли, не измять платье и не испортить тугой корсаж со сложным рисунком швов? На подготовку съемок в часовне уйдет масса времени; пока-то еще под руководством Фернана наладят свет и звукозапись, разместят статистов… Если бы удалось отыскать Джули…

Осторожно приподняв тяжелую юбку, Жанна отправилась на поиски подруги. Но ни в часовне, ни в трейлере, ни на съемочной площадке Джули не оказалось.

Наверное, она где-то в доме. Жанна вошла в крытую галерею, соединявшую часовню с основным зданием. В большом зале ее сердце, как всегда, забилось сильнее. Сейчас, в своем роскошном подвенечном наряде, она вполне могла представить, что ей – будущей жене владельца Дина – все это принадлежит по праву. Целая свита слуг провожает свою госпожу в покои невесты, усыпая перед ней путь лепестками роз, а впереди идет мальчик с горящим факелом. Потом ее выкупают в молоке и напудрят порошком из фиалкового корня. И она будет поститься, дабы к свадьбе стать изящной и легкой, как цветок.

Жанна медленно поднималась по мраморной лестнице. Вокруг не было ни души, ничто не мешало ей предаваться своим мечтам, чувствовать себя хозяйкой дома. Что ж… это всего лишь безобидная фантазия, своего рода репетиция. Стараясь продлить чудесные мгновения, Жанна в сопровождении своей тени прошествовала по тускло освещенному коридору, ведущему в королевские апартаменты, на ходу кивая потемневшим от времени портретам. Теперь они уже не вызывали у нее страха. Ведь это самые обыкновенные люди, они давно умерли, и вместе с ними ушли в прошлое их тревоги и надежды. Прощайте, прощайте. Завтра о Дине останутся лишь воспоминания. Жанна распахнула белые с позолотой двери, увенчанные фигурками херувимов, и оказалась перед большой кроватью.

Где же Джули? За окном расстилалось бескрайнее море зелени. Краски здесь были мягче, чем в Ирландии, теплее, но и беднее. Мысленно Жанна попрощалась с холмами, вековыми дубами у озера, сторожкой привратника, горгульями^[35] на крыше, похожими на драконов, и белой, красиво изогнутой подъездной дорожкой. Все это – мир мечты, и он останется здесь навсегда. Реальной Жанне Браун нет места в сложных узорах ею же созданных фантазий. Она уедет… уедет туда, где под светом звезд шепчутся высокие травы.

– Жанна! Не ожидал тебя здесь встретить.

Грей. Жанна вздрогнула от неожиданности. Возвращение к реальности было таким резким, что пестрые нити иллюзий еще держали в плену ее сознание. Что ему ответить? Что делать? Она чувствовала себя виноватой, как браконьер, вторгшийся в чужие владения. Может, потому, что Грей был одет в строгий, даже мрачноватый костюм.

– Ты… красавица. – Его голос звучал очень нежно, глаза заволокло дымкой. Жанна вдруг обрадовалась, что ее лицо закрыто вуалью. – Ты похожа на маленькую фарфоровую куколку.

И Жанна действительно почувствовала себя хрупкой фарфоровой статуэткой, тронь – и она разлетится на миллион крошечных осколков. Девушка с трудом взяла себя в руки.

– Итак… сегодня наша свадьба. – Это было произнесено так легко и без всякого подтекста, что она не сразу поняла, о чем речь.

– Да, – ответила Жанна, подхватывая игру. – Жду с нетерпением.

Но слова казались незначительными по сравнению с тем настоящим разговором, который шел между ними, и тяжкой, темной страстью, пульсирующей в жилах, как барабанный бой.

Грей молча шагнул к ней. Его движения были невыносимо медленными. У Жанны оборвалось сердце. По спине поползли мурашки, как будто он коснулся ее тела, оставив на нем огненные знаки. Она не могла шелохнуться. Время превратилось в туго натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть. Грей был уже совсем близко. Жанна отпрянула, но пошатнулась, ударившись спиной об острый край подоконника.

– Осторожно! – Грей властно притянул ее к себе.

Жанна закрыла глаза. Сердце билось так часто, что она едва не потеряла сознание. И все-таки она попыталась сбросить его руку. Но Грей не отпускал ее и пристально вглядывался в лицо, скрытое вуалью. Почувствовав, как горят щеки, Жанна отвернулась. Она не хотела, чтобы Грей увидел в ее глазах Диона. И вдруг ощутила себя преступницей. Грей не смог бы понять такого.

– Знаешь, – его голос стал хриплым, – я ведь долго мечтал об этом, Жанна.

С губ Жанны уже готовы были сорваться страстные возражения и протесты. Но как солгать, глядя ему в лицо? Она знала. Разумеется, знала. Потому что тоже мечтала об этом – давно и часто. Но теперь эти мечты лежали у нее на душе тяжким грузом. Как объяснить ему, что все изменилось?

– Пожалуйста, отпусти меня. – Жанна снова попыталась освободиться, но он держал ее крепко.

На губах Грея появилась слабая, чуть насмешливая улыбка. Так улыбаются взрослые в ответ на капризы непослушного ребенка.

– Ни за что.

Жанна оказалась в ловушке. Вспомнив, как легко он поднял ее вчера на руки, она вздрогнула. И сейчас его сила перетекала в ее тело холодным, леденящим потоком. Она перестала вырываться, затихла. Грей привлек ее к себе.

– Пожалуйста, Грей. Мое платье… – Страх за тонкие кружева на мгновение придал ей сил.

Жанна рванулась и, почувствовав, что его хватка ослабла, с облегчением закрыла глаза. Слава Богу, это всего лишь игра. Он отпустит ее.

Но она ошиблась. Его ловкие пальцы уже скользили по ее спине, расстегивая платье.

– Нет!

Слишком поздно. Ее плечи оголились, и накрахмаленная жесткая вуаль царапала кожу. Жанна отчаянно пыталась прикрыться, снова натянуть на себя платье, но тонкая ткань начала рваться. Она тихо застонала, осознав свою беспомощность.

А он ослепительно улыбался, не желая ничего замечать. И это был не сон. Грей подталкивал ее к большой кровати.

– Нет! – Позабыв о кружевах, она боролась с ним из последних сил. – Я не хочу!

Но Грей не слушал. С таким же успехом можно было попытаться остановить ураган. Платье упало к ее ногам грудой кружев. Несмотря на вуаль, она чувствовала себя совсем обнаженной. Грей прижимался все теснее. Пуговицы его черного фрака больно врезались в ее кожу.

– Ты очень изменилась, Жанна, – прошептал он.

Она замерла, словно изобличенная преступница. В голове мелькнула дикая мысль: «Он понял, он все понял. Это моя вина. Только моя».

Грей слегка отстранился, грубовато лаская ее через кисею. Его лицо было непроницаемым, почти суровым.

«Это сон, – сказала себе Жанна. – Такого не может быть. Сейчас я открою глаза, и все исчезнет».

Но сон продолжался. Она ощущала запах гвоздичного мыла и одеколона, которым душился Грей. Его тяжелое, налитое желанием тело пригвоздило ее к постели, но они не стали ближе. Жанна была где-то далеко, в ее душе царил холод. Поцелуев не было. Грей смотрел на нее, но не видел. Жанна беспомощно отвернулась. Что бы она ни делала, Грей ничего не заметит. Она для него не существует.

И это было хуже всего. Резкая боль пронзила ее тело и проникла в самое сердце. Слезы бежали по щекам. Мучительная тоска разливалась внутри, как огромный синяк. Жанне казалось, что Грей – прежний Грей, благородный рыцарь и учтивый кавалер – умер и теперь она оплакивает его в одиночестве. Да, никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Странно: они совсем рядом друг с другом, но каждый существует в своем мире…

Жанна смотрела на розовый балдахин, чтобы не замечать того, что Грей делает с ее телом, и думала о тех женщинах, которые из века в век лежали здесь с мужчинами – охваченными похотью и не желавшими принимать их в расчет. Она оплакивала их и себя, свое детство и мечты, которым не суждено было сбыться.

Жанна поняла, что больше не может выносить эту муку, но тут Грей наконец отстранился от нее, тяжело дыша. Она лежала неподвижно. Слезы иссякли. Тело, холодное и бесчувственное, казалось чужим.

– Жанна, ты чудо, – ласково прошептал ей Грей на ухо.

Господи, да может ли такое быть? Неужели даже сейчас он ничего не видит и не понимает? Ей вдруг стало невыносимо душно под этим пыльным розовым балдахином.

«Надо бежать отсюда, – подумала Жанна. – Я хочу увидеть небо. Хочу, чтобы Фернан закричал: „Конец съемки“. Это всего лишь очередная репетиция. На самом деле ничего не произошло».

Она глубоко вздохнула, готовясь поднять свое искалеченное, жалкое тело. Еще минута, и она уйдет и забудет обо всем, что здесь было, усилием воли вычеркнет из памяти навсегда. Это можно сделать. Необходимо. Иного выхода у нее нет.

Но минута растянулась на целую вечность. В коридоре раздались стремительные шаги. Жанна свесила ноги на пол, но было поздно. В дверях стояла Джули, ее напудренное лицо под прелестной ярко-розовой шляпкой походило на застывшую маску.

Глава 19

Никто не шелохнулся и не произнес ни слова. Неужели эта пытка будет длиться вечно? В гробовой тишине рвались связующие их нити. Жанна знала: прежнего не вернуть – такое не забывается.

Губы Джули дрогнули:

– Увидимся в часовне. – Эти слова, казалось, донеслись из другой жизни. Джули пожала плечами с притворным легкомыслием, от которого сердце разрывалось.

Шаги Джули затихли в коридоре. Как во сне Жанна натянула на себя одежду. Она едва дождалась, пока Грей застегнет пуговицы на платье, до которых она не могла дотянуться. Ее трясло от отвращения. Она задыхалась, корсет раскаленным железом впивался в тело. Жанна избегала встречаться взглядом с Греем. Побыть бы сейчас одной. Но времени на то, чтобы обдумать или вычеркнуть случившееся из памяти, не оставалось.

В часовне, залитой светом прожекторов, было жарко. Воздух пропитался ароматом лилий. Огромные букеты в черных блестящих вазах. Цветы с ободранными листьями, перевязанные проволокой, будто кричали от боли, напоминая о только что пережитой пытке.

Сердце готово было разорваться. «О, Дион, – думала она, – я принадлежала тебе, что же со мной случилось?» Мысли путались. Ирландия… Грей… Большая кровать… Да разве она сумеет когда-нибудь забыть? Впрочем, Жанна винила только себя. Она поддалась своим глупым мечтам. И теперь расплачивается за это. О, Дион…

Глаза наполнились слезами. Жанна посмотрела вверх, на розу над алтарем, но это не помогло, ибо красное стекло витража напоминало о шляпке Джули, стоящей в дверях спальни.

«Я предала их всех: Диона, Джули и даже Грея. За что его осуждать? Он не понимает меня, но только потому, что я сама не впускала его в свою душу. Я хотела быть другой. И тоже не сумела его понять. Я придумала Грея, сделала его своим кумиром, закрывая глаза на реальность. Мы оба виноваты в том, что занимались любовью, не испытывая любви».

Жанна вспомнила указания Фернана и, собрав всю свою храбрость, положила руку в белой перчатке на руку Джули – подружки невесты, которая должна была отвести ее к алтарю. Под звуки «Adeste fidelis» они двинулись вперед по украшенному мозаикой проходу. Джули шла, ни на кого не глядя; ее прекрасное лицо казалось каким-то чужим, отстраненным. Жанна опустила взгляд на складки вуали. Это было куда хуже настоящей свадьбы. Путь до алтаря длился целую вечность – как в кошмарном сне. Неужели они обречены до конца своей жизни шагать по этому проходу?.. Потом наступил момент, когда Грей поднял вуаль и поцеловал Жанну в губы. Ее истерзанное тело кричало, протестуя: не надо, не надо целовать меня. Я не вынесу…

Но выхода не было. Пришлось стерпеть и этот поцелуй.

Режиссер не успокоился, пока не отснял несколько дублей. Только после этого он отпустил Жанну на свободу.

– Не забудь, – крикнул ей вдогонку Ким. – В десятых числах сентября мы будем снимать вас с Джули в киностудии. И еще неделя уйдет на озвучивание.

Не в силах вымолвить ни слова, Жанна молча кивнула. Оказавшись в трейлере, она сорвала с себя платье, словно кружева жгли кожу.

Домой она добралась поздно вечером. Ей хотелось одного – поскорее увидеть Диона. Он все поймет и объяснит. Он все расставит на свои места. Что бы ни произошло, Дион останется прежним. Он даст ей точку опоры.

Войдя в прихожую, она увидела свою открытку, валявшуюся на полу, и поспешно порвала ее. Хорошо, что Дион не успел прочитать это наивное, аккуратно написанное послание. Слишком многое изменилось с тех пор.

Но Дион уже побывал здесь! Она оставила дверь гостиной закрытой, а теперь дверь распахнута настежь. У нее екнуло сердце от радости. Да, Дион не выносит закрытых дверей. Она взбежала по лестнице и постучала в дощатый люк. Дион сообразит, что дело срочное.

Но на чердаке было тихо. Может, он спит? «Я разбужу его своим поцелуем», – подумала Жанна. Люк оказался не заперт. Жанна осторожно залезла на стремянку. Она впервые осмелилась проникнуть на чердак без разрешения. Через несколько секунд глаза привыкли к темноте.

Куда она попала? Жанна недоуменно оглядывалась по сторонам. Чердак был пуст: ни самого Диона, ни его одежды, ни картин. Все исчезло, как будто он здесь никогда и не жил. Дион оставил после себя непривычный порядок: вытер пыль, свернул матрасы, закрыл окошко и запер дверь.

Куда же он подевался? Ни записки, ни единого намека, где его искать. Позади скрипнула половица.

– Дион! – Жанна задохнулась от радости.

Увы! Всего лишь дверца люка осела в петлях. Она была одна, совершенно одна в своем старом доме, где тишину нарушал только скрежет голубиных лапок о черепичную крышу.

– Дион уехал, – медленно произнесла Жанна, не веря самой себе.

Не мог он уехать. Его лицо, как живое, стоит у нее перед глазами, ее тело изнывает от желания упасть в его объятия. И столько всего надо ему рассказать! Есть вещи, которые сумеет понять только Дион.

Но чердак был пуст… Оступаясь на каждом шагу, Жанна слезла со стремянки, закрыв за собой люк. Он захлопнулся с гулким, печальным стуком. Казалось, вместе с Дионом из этого дома ушла жизнь.

Жанна прошла в гостиную и опустилась на стул. Она не могла смириться с исчезновением Диона.

– Что я буду без него делать? Как мне теперь жить? Не знаю. – Она потерла глаза кулачками. – Там, в Ирландии, он любил меня. Я не могла ошибиться. По-настоящему любил.

«Жанна, ты чудо».

Она вздрогнула, неожиданно вспомнив эти слова. Но их сказал не Дион, а Грей. Жанна закрыла лицо руками. Все любят по-разному. А что, если для Диона она всего лишь одна из его многочисленных поклонниц? Почему, собственно, он должен относиться к ней по-другому?

– Потому что я люблю его, – призналась себе Жанна. – Очень люблю и не могу поверить в то, что он равнодушен ко мне. – Она прижала ладони к распухшим от слез глазам. – Допустим, я ему нравлюсь. Но, вероятно, этого мало, иначе бы он не уехал. Если бы Дион любил меня, он хотя бы оставил записку.

Ночь была теплой, а ее била дрожь – от холода, охватившего душу. Нужно бы развести огонь, но не было сил поднести спичку и поджечь уголь. Невыносимо сидеть в одиночестве и смотреть на языки пламени, напоминающие об Ирландии.

Жанна снова взглянула на камин, и в ее душе затеплилась надежда. Перед отъездом камин был пуст, значит, уголь оставил Дион? Может, он все-таки вернется?

Она опустилась на колени: нет, это был не уголь, а черные блестящие туфельки. От неожиданности Жанна не сразу узнала свои собственные туфли, те самые, которые она оставила на ферме Микена целую вечность назад.

Она схватила их трясущимися руками. Подошвы чистые – ни одного комочка ирландской грязи. Кто же привел их в порядок? Микен или Дион? Ответ на этот вопрос вдруг стал для нее необычайно важен. Жанна прижала туфли к груди. Значит, Дион все-таки не забыл забрать их.

И тут в ее сознании вспыхнула догадка.

Дион уехал в Нью-Йорк. Она сама бросила ему вызов с дерзостью, невыносимой для заядлого игрока. Нью-Йорк. Другой конец света. Теперь их разделял океан.

Только сейчас Жанна осознала, что все кончено. Дион далеко, до него не добраться. Никогда больше она не услышит его голоса и шагов на чердаке. И Жанна дала волю давно копившимся слезам. Они хлынули потоком, стекая на ее красивые, еще совсем новые, начищенные туфли из натуральной кожи.

Звонки. Но не телефонные – те не такие громкие и настойчивые. Жанна медленно выплывала из темного омута забытья. Солнечный свет, пробивавшийся через закрытые ставни, напомнил о том, что она еще жива.

Но Жанна хотела только одного: спать. Ведь во сне все остается по-прежнему. Вновь раздался резкий требовательный звонок. Она медленно выпрямилась, стараясь подавить тошноту, не проходившую в последнее время. Тошнота стала ее постоянной спутницей, как в том плавании по Ирландскому морю. Только на этот раз путешествию, казалось, не было конца.

Ступив босыми ногами на пыльный пол, Жанна вспомнила, сколько дел ей еще предстоит. Муниципалитет уже прислал деньги, но конверт с чеком так и остался лежать на каминной полке. Теперь ее не интересовали плинтусы ручной работы и стекла в свинцовых рамах восемнадцатого века. С тех пор как Дион уехал, все изменилось. Ей хотелось только спать, навсегда закрывшись от мира опущенным занавесом ресниц, как будто таким способом можно было заставить его вернуться.

Стоило распахнуть ставни, и воспоминания хлынули в комнату вместе с солнечным светом. Золотисто-желтые лучи – последний дар лета, спелый плод, готовый сорваться с ветки. Как больно на них смотреть…

– Добрый день, – раздался знакомый голос.

Жанна машинально высунула голову в окно, посмотрела вниз… и разом лишилась дара речи и способности соображать. Грей! Она попыталась отойти от окна, но не смогла даже пошевелиться и продолжала как зачарованная глядеть на него. Через несколько мгновений, подобно удару грома после вспышки молнии, ее охватил ужас. Кровь прихлынула к лицу, спазм скрутил желудок. Еще немного – и она потеряет сознание.

– Извините за беспокойство. – Грей, прищурившись, запрокинул белокурую голову. Его голос звучал как-то странно. – Я ищу мисс Браун.

Так вот оно что! Жанна отшатнулась от окна. Как все просто и вместе с тем ужасно. Он не узнал ее. Он не узнал ее, потому что не ожидал увидеть это бледное измученное лицо, неприбранные волосы и помятое кимоно. Перед ее глазами вдруг вспыхнуло видение: они с Греем, обнявшись, лежат на большой кровати. Жанна чуть не сгорела от стыда. Грей не узнал ее, хотя совсем недавно видел обнаженной. И то, что между ними произошло, показалось Жанне еще более отвратительным, даже непристойным.

– Она… – У Жанны перехватило горло. Что же ему сказать? Ей хотелось поскорее скрыться, спрятаться в полумраке комнаты. – Ее нет дома. – Жанна прикусила губу, с трудом сдерживая желание сообщить, что мисс Браун умерла. В каком-то смысле это было правдой. После отъезда Диона жизнь для мисс Браун кончилась.

– О! – Грей был явно озадачен. – И когда же она вернется?

– Мисс Браун в Нью-Йорке, – выпалила Жанна: В сложных ситуациях Джули нередко прибегала к подобным отговоркам, а кроме того, Жанне сейчас действительно больше всего на свете хотелось перенестись через океан. «Дион бы меня узнал, – с болью в сердце подумала она. – Даже в темноте. Слепой, умирающий – Дион все равно бы меня узнал». Глаза заволокло слезами. Уходи же, молила она Грея. Пожалуйста, ну пожалуйста, уходи.

– Передайте ей… – Грей помолчал немного. – Нет, наверное, не стоит. Спасибо.

Он кивнул, вежливо улыбнулся и ушел.

Жанна медленно закрыла окно. Стук сердца барабанным, боем отдавался в ушах. Почти теряя сознание, она дотащилась до двери и стала осторожно спускаться по лестнице, крепко вцепившись руками в перила. Голова кружилась. Каждое движение давалось ей с трудом, будто она превратилась в столетнюю старуху.

Проходя мимо зеркала, висевшего в прихожей, Жанна обмерла. На нее смотрело изнуренное существо с бледным, распухшим от слез лицом и огромными глазами; волосы стали тусклыми и безжизненными. «У меня вид тяжело больного человека, – подумала она. – Неудивительно, что Грей не узнал меня».

– Я сама не своя. – Услышав свой собственный тоненький, жалобный голосок, Жанна поняла, что с ней и в самом деле происходит что-то нехорошее. Нечто, над чем она не властна. Может, она теряет рассудок или умирает от какой-то болезни? Это нужно выяснить.

– Вам не о чем беспокоиться, абсолютно не о чем. – Врач снова уткнулся в свой блокнот. – Но на всякий случай я пропишу вам витамины. Меня несколько беспокоит ваш вес. Вы хорошо питаетесь?

Жанна покачала головой. Ей становилось плохо при одной мысли о еде.

– Ничего, со временем все наладится.

– Но мне нужно поправиться как можно быстрее.

Шла последняя неделя августа. Жанна вдруг похолодела: если бы Грей не звонил так настойчиво в ее дверь, она бы не вспомнила о съемках и подвела Фернана. Она совсем потеряла счет времени. Жанна смотрела на доктора с немой мольбой, ибо вопреки здравому смыслу верила, что за две короткие недели он поможет воскресить прежнюю Жанну Браун…

Врач скользнул взглядом по ее левой руке и осторожно спросил:

– Я вижу, вы не замужем. Возможно, это слегка тревожит вас? У вас… – он замялся, – вам хватает средств на жизнь?

– Да. – Сейчас эта проблема волновала Жанну меньше всего и вроде бы не имела никакого отношения к делу. Несколько растерявшись, она вопросительно взглянула на врача.

– А когда появится ребенок?

– Простите?

– Ребенок. – Врач откинулся на спинку стула и пояснил, медленно произнося каждое слово, как будто разговаривал с иностранкой:

– Вам хватит денег на ребенка?

– Какого ребенка? – Жанна снова почувствовала приступ дурноты. Может, она ослышалась?

Врач посмотрел на нее поверх очков. На его лице промелькнуло какое-то странное выражение: то ли недоумение, то ли сочувствие. Потом он встал и подошел к Жанне, прихватив с собой стул.

– Ваш ребенок, мисс Браун. Вы беременны.

– Нет, нет! – Жанна замотала головой. – Это невозможно! Я пила таблетки, которые вы сами мне прописали, помните?

– Помню. Значит, вы пропустили день. К сожалению, диагноз сомнений не вызывает. Вы беременны. Где-то между третьим и четвертым месяцем.

Жанна вытаращила на него глаза. И вдруг ее сердце бешено забилось от радости. Какое невероятное, немыслимое счастье! Ребенок Диона! Она носит его ребенка! Он будет напоминать ей об Ирландии, о скачках, о маленьком домике без крыши и улыбке Диона. Значит, не все еще кончено. Наоборот, все только начинается…

А потом в душу Жанны закрался холодок. Она ведь аккуратно принимала пилюли – ив Ирландии, и позднее. Вплоть до того дня, когда поняла, что Дион уехал, ибо это потеряло всякий смысл. И ее нисколько не удивило отсутствие месячных. Такое нередко случалось, когда она переставала есть.

Жанна слушала длинные объяснения врача – и почти не слышала его. Надо было закончить курс, говорил он. Ей не повезло, но так уж получилось.

– Я ведь предупреждал! – Врач немного смягчился, заметив выражение ее лица. – Что теперь поделаешь… В сущности, какая вам разница, почему вы забеременели и когда?

– Для меня это важно.

И вдруг Жанна до конца осознала жестокую истину. Какая ужасная, чудовищная ошибка! Это ребенок Грея. Не Диона, а Грея. Человека, который сегодня видел ее совсем близко, но не узнал.

– Насколько я понимаю, для вас это настоящий шок, – заговорил врач, вернувшись к своей обычной безлично-профессиональной манере. – Вам нужно тщательно обдумать, будете вы оставлять ребенка или нет. Но решайте поскорее. И приходите ко мне не позже, чем через две недели. Это крайний срок.

Спотыкаясь и пошатываясь, Жанна вышла на улицу, залитую солнечным светом. Она не умирает, нет. С ней случилось кое-что похуже. Такого она и вообразить не могла. Внутри нее живет ребенок Грея. Какое решение ни принимай, прежняя свобода не вернется никогда. Жанна ужаснулась этому незваному гостю, самовольно вторгшемуся в ее тело. Можно оставить ребенка, можно сделать аборт – все равно ее жизнь теперь станет совершенно иной.

Она растерянно огляделась по сторонам. Школьные каникулы еще продолжались, и на улице было полно детворы. Вот какой-то мальчуган, смеясь, пробежал мимо, таща за собой ворчащую мать. Жанну вдруг захлестнула волна отвращения к себе. Да разве посмеет она убить ребенка, своего ребенка, который не просил, чтобы его зачали? Но оставить его… Господи, да как вообще могло появиться что-то живое от этой случайной связи, не согретой любовью?

«Я не сумею полюбить этого ребенка, – с болью думала Жанна. – Ведь у него будут глаза Грея. Зачем же обрекать его на безрадостную жизнь? Я-то знаю, что это такое: чувствовать себя ненужной, нежеланной».

Тошнота подкатывала к горлу. Жанна вцепилась в железную ограду. И тут она осознала горькую иронию происходящего: «Я не люблю и никогда не полюблю этого ребенка. Как и моя мать никогда не любила меня».

Глава 20

– Нет, не сценарий виноват, а вы! – Жанна отпрянула, напуганная яростью в глазах Фернана. – Ты, Жанна… держишься, как деревянная. Чувства в тебе – не больше, чем в прищепке для белья.

– Их делают из сосны, верно? – вмешалась Джули.

Жанну захлестнула волна благодарности. Хоть они с Джули и поссорились, но все-таки способны постоять друг за друга. Однако Фернан был не расположен шутить.

– И ты хороша, ma belle Julie^[36], – накинулся он на нее, обливая презрением. – Что с вами обеими случилось? Играете взрослых женщин, страстно влюбленных в одного мужчину, а эмоций ни на грош. Как будто речь идет о выборе блюд в меню!

Жанна опустила глаза.

– Чем вы занимались все это время, мисс Браун? – Фернан уставился на ее лицо. – Вот они – бессонные ночи, проведенные на… дискотеках! – Он буквально выплюнул это слово. – Женщины! Ни одной из вас нельзя довериться ни на минуту! Как ты могла поступить со мной так, Жанна? Сцена происходит ночью, но зрители все-таки должны вас видеть! – Он сделал паузу. – Хорошо еще, что ma belle Julie похудела. Это я одобряю.

Жанна смущенно поправила складки полупрозрачной ночной рубашки, пытаясь скрыть округлившийся живот.

– Ладно, сдаюсь, – оборвал сам себя Фернан и направился к выходу. – Все равно пора обедать. Убирайтесь отсюда, а то окончательно испортите мне аппетит.

С каменными лицами Жанна и Джули молча вышли из павильона.

«Мы постарели, – подумала Жанна. – Как будто время летело вдвое быстрее. И тень Грея по-прежнему стоит между нами».

– О черт! – Джули выронила свои линзы.

Обе по привычке встали на колени и принялись шарить по полу. Одновременно нащупав крохотные пластмассовые кружочки, они с облегчением вздохнули и поднялись на ноги. Жанна осторожно улыбнулась.

– Пойдем пообедаем? – нерешительно предложила Джули.

Жанна кивнула, не осмеливаясь открыть рот. Стоит заговорить – и она выболтает все как на духу. Но зачем? И надо ли это делать? И если надо, то что именно следует рассказать Джули?

– Ты изменилась, – сказала Джули с необычной для нее робостью.

– И ты.

Впрочем, не только манеры Джули стали другими. Она потеряла в весе, в то время как Жанна пополнела. Жанна, как и прежде, чувствовала себя какой-то маленькой, убогой и старомодной.

– Эта сцена… – Джули сморщила лоб. – Даже я вижу, что у нас ничего не получается.

Жанна кивнула. Еще совсем недавно она тоже переживала бы из-за неудачи, но сейчас у нее были заботы поважнее.

– Можно я задам тебе вопрос? Очень личный.

У Жанны сердце ушло в пятки. «Вот оно, начинается», – думала она тупо.

– Давай.

– Я… – Джули замялась. – Я хорошая актриса?

Жанна удивленно прищурилась. Обычно Джули не теряла уверенности в себе и уж тем более не интересовалась чужим мнением. Но… Жанна помнила, как выглядит ее подруга на экране: движения слишком нарочитые, голос невыразительный, даже ее редкостная красота и та превращается в дешевую мишуру. Что же ответить? Конечно, можно солгать, но Джули не заслуживает такого отношения.

– Думаю, для кино ты не годишься. Это… это просто не твой стиль.

Джули рассмеялась:

– Я знала, что ты скажешь мне правду, Жанна! – Как ни странно, в ее голосе прозвучало облегчение. Для моего же блага. По-моему, ты единственный человек в мире, который видит меня без прикрас.

Жанна улыбнулась. Они могли бы быть отличными подругами. Воспоминания об утраченном прошлом притягивали и манили ее, как мираж. И вдруг, именно в эту минуту, ребенок впервые дал о себе знать, стукнув ножкой. Жанна громко охнула от боли.

– Что случилось? – Встревоженная, Джули рванулась к ней, чуть не опрокинув стакан с кока-колой.

– Я беременна.

Наконец-то слово произнесено. Наступило молчание. Жанна прикрыла глаза. А ребенок снова затих, будто прислушиваясь к их разговору.

– От Грея?

Жанна кивнула, не в силах встретиться с Джули взглядом.

– Но разве ты?..

Жанна легко прочитала ее мысли.

– Да, я пила таблетки. – Она вздохнула. – Но потом, после возвращения из Дина, перестала. Наверное, слишком рано.

– Ох уж эта свадьба! – Джули закатила глаза. – Я не удивлена, нисколечко не удивлена. Так и знала, что дело кончится плохо, как и в фильме.

– Что-то вроде отговорки по Фрейду?

– Ага, хотя вся эта философия – сплошное занудство.

Жанна с удивлением заметила, как в глазах Джули вспыхнул лукавый огонек. Невероятно! Еще мгновение, и она расхохочется. Увидев недоумение, написанное на лице подруги, Джули приняла вид кающейся грешницы.

– Я была расстроена, честное слово. – Она задумчиво уставилась куда-то в пространство. – Очень расстроена, когда застала вас с Греем на большой кровати.

– Прости меня. – Жанна опустила голову.

– Нет, ты не понимаешь! – На губах Джули заиграла прежняя лучезарная улыбка. – Не столько из-за Грея, сколько из-за кровати. Она была моей, только моей. Грей не имел права приводить тебя туда. Он ведь знал.

– Понимаю. – У Жанны голова шла кругом от радости. Казалось, с ее плеч сняли тяжелый груз.

– Я была уверена, что ты все поймешь. Ты разбираешься в таких вещах – из-за № 3. – Джули умолкла, а потом озабоченно, словно речь шла о близком друге, спросила:

– Кстати, как наш дом?

– Ничего, более-менее, – виновато ответила Жанна. Последнее время она совсем забросила № 3, предала его.

– Знаешь, Жанна, – в голосе Джули звучала тоска, – я тебе завидую.

– Что? – Жанна пристально вгляделась в лицо подруги. Уж не насмехается ли она? Вроде бы нет.

– У тебя есть все: собственный дом, талант, ребенок. Хотела бы я оказаться на твоем месте.

– Ты с ума сошла. Подумай: я беременна, но не замужем. Чему же тут завидовать?

Джули покачала головой. Ее синие глаза были очень серьезны. – Дети любят своих родителей, верно? Просто так, ни за что. Тебе повезло. Ты все начинаешь заново, но уже не одна, а с существом, которое принадлежит только тебе. – Она усмехнулась. – Я всегда мечтала об этом, даже когда была совсем крошкой. Мне хотелось иметь сестру. Чтобы она любила меня такой, какая я есть. Добиться папиной любви было непросто. Ему вечно что-то не нравилось. Странное это чувство… – Джули нахмурилась. – Будто я кого-то потеряла. Как на вокзале, знаешь? Кругом шум, толпа, а ты мечешься во все стороны, и кажется, что вот он – человек, которого ты ищешь, а на самом деле это кто-то другой. – Она повела плечами. – Наверное, в детстве я была очень одинока. Но дело не в отсутствии компании. Мне хотелось чего-то необыкновенного… чтобы два сердца бились в унисон. Звучит сентиментально, конечно. Иногда такое бывало… с мужчинами. Вот почему мне больше всего нравится, позанимавшись любовью, просто полежать потом в постели.

Перед Жанной вдруг предстала совершенно новая Джули. Да, она обольстительна, красива, даже ослепительна, но разве кто-нибудь пытался заглянуть ей в душу?

– Джули, – поспешила успокоить ее Жанна. – Я думаю, тебе надо выйти замуж и нарожать кучу детей.

Все-таки счастливица-то не она, а Джули, которая вполне может устроить свою жизнь,

– M-м. Где-то в подсознании такая мысль всегда была. Я думала, что так и сделаю… когда-нибудь. Когда некуда будет деваться. Выйду замуж за Грея, стану этакой хозяйкой поместья, окруженной детьми и собаками.

– А я все испортила. – Жанна понурилась. – О, Джули, мне так жаль.

– Нет-нет! – Джули была искренне огорчена, что ее не правильно поняли. – К тебе и Грею это не имеет никакого отношения, честное слово. Просто… я не могу иметь детей. В Нью-Йорке у меня появились боли, и я пошла к врачу. Он сказал, что это какое-то воспаление. Наверное, у меня было слишком много мужчин. – Она вздохнула. – Если б знать… А мне так хотелось родить девочку. Я была бы хорошей матерью. Но теперь…

– Теперь ты будешь прекрасной крестной матерью. Эти слова слетели с языка сами собой, и Жанна тут же поняла, что назад пути нет. Впервые она заговорила о ребенке как о реальном живом существе. Значит, аборта не будет. Что бы там ни было, это ее ребенок.

– Хорошая мысль. – Джули импульсивно протянула руку через стол. – Я буду членом семьи, верно?

– О да. – Приняв решение, Жанна вдруг почувствовала ужасную слабость и прижала руку к животу. – Чем больше будет родственников у этого маленького хулигана, тем лучше.

– Кстати о родственниках… – задумчиво протянула Джули. – Ты сообщишь Грею?

Жанна отрицательно покачала головой. Ребенка она оставит, но о браке с Греем не может быть и речи. Они живут в разных мирах. Он никогда не сделает ей предложения, тут и думать нечего. Как истинный джентльмен, Грей, конечно, захочет помочь, даст денег… то есть снова вторгнется в ее жизнь. Нет, она не допустит этого, пусть даже ребенок останется без отца. Сейчас от Грея остались лишь смутные воспоминания, так должно быть и впредь. Она и сама как-нибудь справится.

– А Дион?

– Дион? – У Жанны вспыхнули щеки. – Ты виделась с ним?

– Да, в Нью-Йорке, – кивнула Джули. – На одном приеме.

Жанна опустила глаза и с трудом выдавила:

– Как он?

– Отлично… у него полно знакомых. – Жанна нервно сглотнула. Ревность жгла ее каленым железом, и вместе с тем она ощущала странное спокойствие и какую-то пустоту в сердце. Почему Дион должен помнить о ней? У него интересная, насыщенная жизнь. – Это случилось после того, как я узнала о своей болезни. Я была очень расстроена.

– И ты рассказала ему?

О, дорогая Джули! Как ты прозаична… и как опасна.

– Конечно. С ним ведь легко разговаривать, верно?

– Да. – Жанна закрыла глаза, погрузившись в воспоминания. Желание услышать голос Диона было острым, точно голод. – О чем еще вы говорили?

– О тебе, – задумчиво ответила Джули. – Он сказал, что ты – совершенно необыкновенная женщина. Редкий экземпляр, так он выразился.

– О! – Жанна опять покраснела как рак. Неужели Дион потешался над ней? Неужели они оба смеялись? Это невыносимо.

– И что-то еще… – Джули нахмурилась. – Ах да, Дион сказал, что влюбиться в тебя – все равно что ловить форель на живую муху. Только ирландец способен на такое безумие. – Джули сияла, гордясь тем, что память ее не подвела.

Жанна безуспешно пыталась улыбнуться в ответ. Лицо будто окаменело. Хотя, собственно, чего еще можно было ждать от Диона?

– А потом… – Джули немного помолчала. – Потом мы отправились в постель.

Эти слова прозвучали просто, даже обыденно, но у Жанны перевернулось сердце. Она задыхалась, как та самая форель, попавшая в грязную воду. Глупенькая оптимистка, недолго тебе осталось биться в конвульсиях. В глазах потемнело, воздух обжигал легкие, боль терзала тело. Ей давно следовало обо всем догадаться. У Диона хороший вкус. Да и сама она поступила не лучше по отношению к Джули. Но почему же так бьется сердце, исходя в немом вопле, оплакивая безвозвратно утраченный зеленый рай и зыбь Ирландского моря? Мечты о будущем мгновенно развеялись, ушли в небытие. Прощайте, прощайте…

– Он велел обязательно передать тебе это. – Голос Джули звучал виновато, но довольно решительно. – Сказал, что так будет лучше. Ты почувствуешь себя свободной.

Наступило молчание. Говорить было не о чем. «Странно, – подумала Жанна, – мне всегда хотелось быть свободной». Она подняла глаза и поймала слегка встревоженный взгляд Джули.

– Мы ведь по-прежнему подруги?

Жанна молча кивнула. Да, по крайней мере в этом сомневаться не приходится. Они многое пережили и теперь не нуждаются в словоизлияниях, все и так ясно. Джули не винит ее за Грея, как же она может осуждать ее за Диона?

Зазвонил колокольчик: пора было возвращаться на съемочную площадку № 2, похожую на маленькую темную пещеру. Они встали одновременно, словно по команде отодвинув свои стулья. Жанна прекрасно понимала волнение Джули. На ней лежала основная тяжесть: в этой сцене она должна создать ощущение диалога, хотя партнерша не произносит ни слова. На первой репетиции от Жанны, которую терзали вина перед Джули и сомнения насчет ребенка, толку было мало. Но, может, сейчас все пойдет по-другому? Они ведь достигли некоего понимания. Былая беззаботность не вернется, хотя теперь их отношения, пожалуй, стали крепче.

Дружба требует усилий от двоих, думала Жанна. И это куда труднее, чем кажется. Приходится иногда говорить и неприятные вещи. А подчас – что даже хуже – просто молчать.

Полутемная комната, освещенная серебристым лунным светом. Тишина. На дубовой кровати, откинув одеяло, лежит девушка. Она спит, ее дыхание едва уловимо. Сзади открывается дверь.

Скрип половицы звучит, как пистолетный выстрел. Джулия вскакивает, в ужасе прижав руки к лицу. И снова все тихо. По стене скользит тень. На лице Джулии, побелевшем от страха, мелькает удивление. Узнав незваную гостью, она протягивает руку и тут же отдергивает ее. Две девушки, похожие на близнецов в своих белых муслиновых ночных рубашках, смотрят друг на друга.

Джулия вдруг подается вперед, с ее губ вот-вот сорвется вопрос, но Дженни яростно мотает головой. Она снимает с шеи цепочку, на которой висит простое золотое колечко. У Джулии перехватывает дыхание, глаза сияют от нежданной радости. Дженни отдает кольцо и мрачно наблюдает за Джулией, которая, надев его на левую руку, вертится перед зеркалом, а потом начинает кружиться по комнате, подхватив полы ночной рубашки.

Внезапно она резко останавливается и, поймав на себе взгляд соперницы, вынимает из туалетного столика большую пачку банкнот и протягивает Дженни, но та снова качает головой. Джулия озадачена. По щекам проститутки медленно ползут две слезы. Вот она прижимает руку к сердцу. Поняв, чего она хочет, Джулия с презрением срывает с пальца кольцо и кладет его на ладонь Дженни. Та на мгновение застывает, слегка склонив голову и прикрыв глаза, а потом быстро идет к двери.

Джулия колеблется. Ее глаза останавливаются на пачке денег, а на лице, сменяя друг друга, отражаются любопытство, удивление и негодование. В последний момент она останавливает Дженни властным взмахом руки. Но прежде чем Джулия успевает спросить: «Почему?» – Дженни прикладывает палец к губам, нежно, но решительно берет ее за руку и заставляет дотронуться до своего живота.

Джулия вздрагивает и бледнеет. Потом очень медленно, точно цветок, сгибающийся под дождем, обнимает Дженни. Недоверие сменяется на ее лице почти материнской заботой. Она мягко усаживает Дженни на кровать, закутывает ее в кружевное покрывало. Та плачет, уже не сдерживая слез. Знатная дама и шлюха сидят рядышком на смятой постели, прижавшись друг к другу, словно отчаявшиеся дети.

– Конец съемки!

Все замерли, и эта тишина показалась Жанне слаще любых аплодисментов. Подруги с улыбкой переглянулись.

– Итак… – Фернан задумчиво уставился на них, поглаживая подбородок. – Вы решили обойтись без реплик, Джули?

Девушки кивнули.

– Возражаю ли я? – задал Фернан риторический вопрос. – Ну, что тут скажешь? – Он улыбнулся. – Ничего. Не было в этой сцене слов. – И он широко развел руками. – Очень хорошо, мои маленькие сиамские близнецы. C'est fini^[37]. Можете расходиться по домам.

По домам. Жанна посмотрела на Джули. На съемочной площадке между ними что-то произошло. Теперь они стали членами одной семьи – близкими, как никогда. И домой они пойдут вместе. В свой № 3.

Глава 21

– Сандвичи?

Жанна показала Джули пакет.

– Сумочка?

Она покорно похлопала рукой по сумочке.

– Билет?

Жанна распахнула пальто: во внутренний кармашек был аккуратно засунут картонный прямоугольник.

– Телефонная книжка?

– Телефонная книжка? – Жанна удивленно заморгала.

– Кто знает… – с виноватым видом объяснила Джули. – Может, тебе нужно будет позвонить в больницу или еще куда-нибудь.

– Право, Джули. – Жанна тряхнула головой. – До родов еще три месяца.

– Все равно, – не сдавалась подруга. – Лучше возьми на всякий случай. Витамины?

– Джули! – В ее взгляде читалась любовь, смешанная с раздражением. Она и так нервничала, а тут еще Джули со своими наставлениями. – Я не собираюсь там ночевать. Никто меня не заставит.

– Мало ли что может случиться. – Джули помрачнела. – Забастовка железнодорожников или метель. Или рельсы сломаются.

– Метель? В ноябре? Я сомневаюсь. – Жанна натянуто улыбнулась.

Она понимала, почему Джули все усложняет и создает проблемы на пустом месте. Она с самого начала была против этой затеи. Ей невдомек, что Жанна должна разрубить этот узел сейчас или никогда. Через месяц-полтора наступят зимние холода, роды приблизятся, и поездку придется отложить. А когда родится ребенок, будет слишком поздно.

Если бы не Дион, Жанна вряд ли осмелилась бы сделать такой шаг. Он научил ее иначе смотреть на мир и людей и показал, что нельзя все планировать заранее. Иногда приходится смело ступать в кромешную тьму неизвестности.

Вот почему Жанна оказалась на Ливерпульском вокзале. Когда-то здесь находился Бедлам^[38], где женщины с безумными глазами, прикованные цепью к стене, рыдали и рвали на себе волосы. И она была почти такой же всего каких-нибудь полтора года назад.

Правда, с тех пор ее фигура заметно изменилась. Но, как ни странно, страстное желание похудеть бесследно исчезло. Теперь даже в идеальных формах Джули она видела некую незавершенность. Жанне хотелось, чтобы все женщины стали беременными, тогда пустота внутри заполнится. Мысль о собственном ребенке успокаивала Жанну. Казалось, она носит с собой волшебный талисман.

Но поможет ли он ей сегодня?

– Тебе пора на поезд. Я заказала тебе место в углу.

Выполнив свою миссию, Джули поспешно удалилась, сообщив, что по пути на вокзал приметила в витрине очаровательную корзинку для новорожденных с настоящими ноттингемскими кружевами. Разубеждать ее было бесполезно. Она уже накупила множество вещей: светлые, пастельных тонов комбинезончики, мягкое полотенце с крошечной петелькой, три пары беленьких ботиночек, заводные игрушки – Дональда Дака и Микки Мауса, чепчики, пеленки, пинетки, одеяла с ручной вышивкой…

– Ребенку, который должен родиться зимой, много чего потребуется, – заявляла она.

Жанна вздрогнула. Она уже начинала скучать по Джули. Но с этим делом она должна справиться самостоятельно.

Не успела Жанна опомниться, как путешествие подошло к концу и она оказалась на знакомой платформе. От ее дыхания в холодном воздухе клубился пар. Кругом не было ни души. Такси удалось найти лишь минут через десять.

Глупо, но Жанна не смогла вспомнить адрес и пожалела, что не взяла записную книжку. Беда в том, что она еще ни разу не приезжала сюда одна, без сопровождающих.

Ребенок зашевелился, будто напоминая, что ее одиночество весьма относительно, и сразу же успокоился.

– Угомонись же, – прошептала Жанна. – Ради нас обоих. Будь умницей, и со мной все будет в порядке.

Взяв себя в руки, она повернулась к водителю:

– Ничего, я знаю дорогу.

Не надо паниковать, цель уже близко. Разве можно забыть это прямое узкое шоссе, обсаженное чахлыми деревцами? Они росли криво, приноравливаясь к безжалостным восточным ветрам. Все живое погибало или склонялось под их ударами. Весна приходит сюда поздно, зато зима наступает рано. Жанне всегда казалось, что здесь круглый год стоит сумеречный ноябрь. Вот и сейчас – землю уже сковал мороз, и каждую травинку посеребрил иней. Голые ветви деревьев раскачивались, грозя разбить оконные стекла.

Знакомая калитка, а за ней тропинка, ведущая к дому. Травы в их садике совсем мало: большая часть двора вымощена бетонными плитами.

Черная дверь с молоточком из нержавеющей стали. Очень практично: не надо начищать.

Собравшись с духом, Жанна распахнула калитку. Воспоминания поднимались от земли, как болотный газ, застилая глаза и дурманя. Как будто она никуда не уезжала. Но надо довести дело до конца и выйти отсюда в целости и сохранности. Ради себя самой. Ради ребенка. Ее ребенок, это сокровище, которое она носит под сердцем, стоит любых жертв.

Дверь открылась. Из темной прихожей потянуло запахом натертого линолеума. Лицо матери – нисколько не изменившееся, с привычным выражением досады и нетерпения. И все те же аккуратно уложенные седые волосы.

Заранее подготовленные фразы вылетели из головы. Жанна улыбнулась: как и в детстве, ею снова овладело нелепое желание угодить взрослым.

– Здравствуй, мама.

А что еще скажешь после такой долгой разлуки? Ее улыбка гасла, как пламя свечи в вакууме. Но поворачивать назад поздно. Надо идти вперед.

– О! – Мать долго смотрела на гостью, сощурившись от яркого света. «Скоро ей понадобятся бифокальные очки», – вдруг подумала Жанна. – Это ты.

Уголки ее рта, как обычно, плаксиво опустились. Но теперь Жанне не было от этого больно. Она смотрела на мать другими глазами (глазами Джули или Диона) и видела перед собой пожилую женщину, несколько скованную, с очень прямой осанкой и красными морщинистыми руками. Она никогда не надевала резиновых перчаток – из соображений гигиены. Бедняжка…

– Ты зайдешь в дом?

Все в порядке. Ее никто не принуждает.

– Да, конечно.

Жанна поднялась на крылечко. В здешних местах без крылечка не обойтись – из-за сильных ветров. Поэтому в прихожей царил полумрак. В детстве она до смерти боялась темного холла. А сейчас… странно, но в качестве гостьи ей было приятно опять оказаться здесь.

– Ну вот. – Мать засуетилась, и ее щеки слегка порозовели. Пожалуй, она даже обрадовалась. Жанна ни разу не видела у нее такого выражения лица. А может, просто не замечала, вдруг подумала она. Наверное, близорукость бывает разная. – Какие у тебя планы?

Жанна невольно улыбнулась. Знакомая фраза. Как она ненавидела это пристрастие матери ко всякого рода планам, проектам, великим целям, а на самом деле недалеко от нее ушла. Обе они – фантазерки.

– Я хочу поговорить. Если у тебя есть время. А потом… – Жанна вдруг испугалась, но вспомнила спокойную гладь моря, запах травы, голову Диона, высовывающуюся из-под попоны, и неожиданно поняла, что ответ матери не имеет никакого значения. Если она скажет «нет», это еще не конец света. – Может, сходим в паб?

– Почему бы нет? – Жанна остолбенела, как будто грянул гром небесный. – Конечно… – мать нахмурилась, – если ты знаешь, где он находится.

Увидев выражение ее лица, немного виноватое, но полное надежды, Жанна невольно улыбнулась: она тоже не знала, где находится паб. Они жили здесь, как две изгнанницы, чужестранки, не осмеливающиеся выйти за ворота дома.

– Мы можем спросить, – застенчиво ответила она, ибо чувствовала, что барьеры, разделявшие их с матерью, исчезли. – У нас полно времени.

– В паб? – У Джули глаза на лоб полезли. Она была так шокирована, словно услышала какую-то непристойность. – Но я думала, что твоя мать…

– Я тоже. – Жанна умолкла, сжав в ладонях кружку с какао. Приятно посидеть вечерком в теплой гостиной – у горящего камина, в просторном халате. Как в старые добрые времена. Но с тех пор на нее обрушилось столько ошеломляющих открытий, что прийти в себя удастся не скоро.

– Перво-наперво объясни, как тебе пришло в голову позвать ее в паб?

– Право не знаю. Кто-то посоветовал. Давно.

Да, очень давно. Видел бы их Дион! Он наверняка пришел бы в восторг.

– А ребенок? Она заметила?

– Не сразу. Я ведь была в пальто. И я все думала: как навести разговор на эту тему?

– О'кей. Значит, вы отправились в паб. Что потом?

Жанна улыбнулась:

– Я заказала ей «Гиннес».

– Надеюсь, ты-то не пила спиртное?

– Только апельсиновый сок. Вот тут у меня и вырвалось: «Я взяла сок, потому что беременна».

Теперь этот кисловатый напиток с легким металлическим привкусом всегда будет напоминать ей о длинных косых лучах бледного ноябрьского солнца, падавших на стойку бара, и разговоре с матерью, полном долгих мучительных пауз.

– И что же она ответила?

– Она сказала: «Правильно, во время беременности надо быть очень осторожной». Как будто я – одна из ее пациенток.

– Какой ужас!

– Нет. – Жанна покачала головой. – Мне понравилось. Она была… заинтересована, даже обрадована. Мне всегда хотелось заслужить ее похвалу. Пожалуй, я добилась этого – впервые в жизни.

– Ты спросила ее о своем отце? Были они женаты или нет?

– Нет, я и словом об этом не обмолвилась. – Жанна улыбнулась. – И знаешь? Я вдруг кое-что поняла, это было как откровение. Моя мать очень честолюбива. Все просто. Ее всегда интересовала только работа.

– Но ты должна была спросить.

– Я так и сделала, чуть позже. Я спросила, каким человеком был мой отец, что он представлял собой как врач. Сказала, что мне это нужно – для ребенка. Мама все поняла. – Жанна снова замолчала. Ей до сих пор казалось, будто она что-то не расслышала или перепутала. – А потом случилась невероятная вещь: мама призналась, что никогда не видела моего отца. Дескать, ей очень жаль, но она ничем не может помочь.

– Никогда не видела? – Джули удивленно заморгала. – Не понимаю.

– Я тоже была поражена и сказала ей об этом. И тогда… она так странно на меня посмотрела, будто ей надоело вечно что-то скрывать и просчитывать, и ответила: «Ты мне не родная. Я удочерила тебя». Она работала акушеркой в большой клинике. У одной из пациенток принимали роды под анестезией. Потом ее отправили в палату, но поздно ночью она вошла в состояние комы. Началось сильное кровотечение. Никто не понимал, в чем дело. Наконец выяснилось, что была допущена ужасная ошибка: врачи не заметили второго ребенка, близнеца. Но было уже поздно.

– Кошмар!

– Вот именно. Конечно, они извлекли младенца и попытались спасти жизнь этой женщине, но ничего не вышло. Она потеряла слишком много крови и через час умерла. В общем, врачи были не очень виноваты. Такое случается и в наши дни. Но дело осложнялось тем, что несчастная женщина оказалась женой какой-то важной персоны, а перед врачом-консультантом, который за все отвечал, открывалась блестящая карьера…

– И они замяли эту историю!

– Да, к сожалению. Никто и подумать не мог, что второй ребенок долго протянет. Врачи решили, что после такой родовой травмы чем быстрее он умрет, тем лучше. И зачем тогда показывать его безутешному отцу? А потом, когда стало ясно, что ребенок выживет, уже ничего нельзя было изменить. Не мог же он появиться невесть откуда, как кролик из шляпы фокусника! Вот почему мать взяла меня к себе.

– Но если уж она так радела о своей карьере, зачем было обременять себя ребенком? – озадаченно спросила Джули.

Жанна слегка улыбнулась.

– Мама была влюблена. В того самого консультанта. Она чуть ли не боготворила его, верила, что ему суждено стать великим врачом. И вот его блестящая карьера могла быть сломана из-за нелепой ошибки. Поэтому мать сказала, что заберет ребенка, пока никто не пронюхал об этой истории. Ее возлюбленный очень обрадовался и посоветовал скрыться по крайней мере на полгода, чтобы отвести подозрения. Это, мол, нужно ради ее же блага, а потом они заживут по-прежнему… Лишь через некоторое время, когда мать заглянула в инкубатор проведать меня, до нее дошло, что он имел в виду. Тот врач хотел, чтобы она потихоньку избавилась от ребенка. Мать пережила ужасное потрясение. Не только потому, что человек, которого она любит, мог такое придумать, – она знала: подобные вещи случаются гораздо чаще, чем кажется. Дело было в другом: несмотря на их близкие отношения, он совершенно не понимал ее.

Жанна немного помолчала.

– Видишь ли, моя мать – человек с большими амбициями, но очень честный. Что бы ей ни сулили, она не стала бы поступаться врачебной этикой. В тот же день она увезла меня в Восточную Англию и никогда больше не виделась со своим возлюбленным.

– Но… – От нетерпения Джули была готова вскочить со стула. – Надо же узнать, где работал этот консультант, выследить его. Может, ты сумеешь найти своего отца!

– Увы, нет. Врач умер в прошлом году. Иначе мать ничего бы мне не сказала, даже сейчас. Она очень щепетильна.

«И я благодарна ей, – подумала Жанна. – Из-за меня она лишилась почти всего: работы, любимого человека, свободы. Неудивительно, что я вызывала у нее такую неприязнь. Но она осталась верна своему решению».

Жанна поставила на столик остывшую кружку и потянулась, расправляя затекшие мускулы. В ушах до сих пор звучал голос матери, сказавшей на прощание:

– Знаешь, теперь ты нравишься мне гораздо больше. Я понимаю, что была не слишком хорошей матерью. Я мучилась оттого, что не могу любить тебя так, как положено любить ребенка. Но сейчас я спокойна… у тебя же все в порядке, верно? Я вижу, что у тебя все хорошо.

Это был не вопрос, а констатация факта. Впервые за долгие годы Жанна и сама это чувствовала. Да, жизнь складывается не идеально, и удивляться тут нечему. Но, как и ее мать, она сумеет нести свой крест.

Жанна зажмурилась. На душе у нее было так легко, словно она только что завязала свое прошлое в узелок и выбросила за борт. Вот он подпрыгивает на волнах – совсем крошечный по сравнению с высоким небом и бескрайним морем.

– Это многое объясняет, – пробормотала она, протягивая руки к огню. – Я часто вижу один сон, он возвращается ко мне снова и снова. Будто я сижу где-то в тепле и безопасности, и мне несказанно хорошо, а потом вокруг меня смыкаются стены. Я начинаю задыхаться и чувствую ужасную боль в спине, как будто меня разрывают надвое. Я пытаюсь кричать, но не могу издать ни звука. Боль терзает меня до тех пор, пока сердце не перестает биться. Я знаю, что вот-вот умру, и тут сон кончается. А потом я просыпаюсь, и мне так одиноко… еще хуже, чем во сне. Как будто я забыла нечто важное и за это должна страдать до конца своей жизни. Или как если бы мое появление на свет было преступлением. – Жанна нахмурилась. – В сущности, так оно и есть. Наверное, я уже в детстве подсознательно понимала, что виновата в смерти моей настоящей матери. А может, и моего близнеца.

Она вспомнила рассказ Диона о крысятах, которые никогда не забывают друг друга. Очевидно, и с ней произошло то же самое. Жанну всегда преследовало ощущение какой-то неполноты, разделенности. Всю жизнь ее мучило смутное воспоминание об утраченной близости с другим существом, делившим с ней теплое материнское лоно. Говорят, близнецы прекрасно чувствуют друг друга, даже слышат биение сердец. Газеты писали, что одна пара родилась, держась за руки.

– А теперь?

– Теперь… – Жанна задумалась. Она по-прежнему чувствовала себя одинокой, но ей хотя бы стало понятно почему. Значит, кошмарные сны исчезнут. – Теперь я – другой человек. Даже день моего рождения изменился. Когда мама забрала меня из больницы, я была такой крошечной, что она всегда давала мне на полгода меньше. Это помогло ей запутать следы. – Жанна с улыбкой повернулась к Джули. – Так что на самом деле я на шесть месяцев старше и очень хорошо это ощущаю, уж ты мне поверь.

Джули молча загибала пальцы.

– Шесть месяцев… значит, ты родилась в июне или в июле. Но когда именно?

– Она не сказала. Мало ли что. Тот врач умер, но его жена жива, а может, и мой близнец – тоже. Если правда откроется, многие пострадают.

– А в какой больнице это произошло, ты знаешь?

– О да. Ведь мама там работала. Этого не скроешь. Странно, именно в ней я и лежала до того, как встретилась с тобой. Мама сама отправила меня туда. Смелый поступок.

– Постой. – Джули побледнела. – Не смейся, Жанна, но… какая у тебя группа крови? Ты знаешь?

– Еще бы, – с чувством ответила та. – Я столько раз сдавала анализы! АБ. Очень редкая группа. Но не волнуйся, совместимость у меня универсальная. Если во время родов понадобится сделать переливание, мне подойдет любая кровь.

– Знаю.

– Вот как? – удивилась Жанна. Джули обычно не интересовалась такими вещами.

– У меня тоже АБ. Я выяснила это, когда проходила обследование в Нью-Йорке. И еще одно. Тебе известно, где я родилась?

– В Нью-Йорке, разве нет? Когда твой отец работал в посольстве?

Джули покачала головой:

– За две недели до родов он отправил мою мать в Англию, чтобы «сын» имел британское подданство. Моя мама умерла в больнице в тот же день, когда я появилась на свет.

Они долго смотрели друг на друга. Огонь в камине погас, но Жанна не чувствовала холода.

– Ты имеешь в виду… – начала она. Джули кивнула. Сейчас ее глаза казались особенно большими и блестящими.

– Очевидно, да. Я родилась в большой клинике, которая находится недалеко отсюда, в палате для особо важных персон.

Они боялись поверить. Глаза. Волосы. Кожа. Мимика, манеры, жесты – необъяснимое сходство ощущалось во всем.

– Мы разные, – осторожно заметила Жанна. Из полумрака раздался голос Джули:

– Но очень похожи. Особенно сейчас.

«И как я раньше не заметила, что наши голоса почти идентичны по тону и тембру?» – подумала Жанна.

– Ты права.

– Мы всегда…

– Думаем одно и то же.

– Нам нравятся…

– Одни и те же люди и вещи.

Дин, Дион, Грей… Эти непроизнесенные имена витали в воздухе.

– О, дорогая! – воскликнула Джули с ужасом и изумлением. – Это же все меняет.

– Только к лучшему. – Сегодняшний день преподнес столько сюрпризов, что Жанна уже ничему не удивлялась. «У меня есть сестра, – подумала она, сияя от гордости. – Прекрасная сестра».

– Вот видишь, ты получила повышение. Из крестной матери превратилась в тетушку.

– При чем тут это! Я и так очень люблю тебя и ребенка. Сильнее некуда.

– Тогда что же тебя беспокоит?

– Неужели ты не понимаешь? – Джули озабоченно нахмурилась. – Если мы правы, значит, ты не Жанна Браун, а Жанна ле Франсэз Дин.

– Стало быть, так. – Мечты исполнились. Полгода назад она отдала бы за это все что угодно. Но теперь подобная перспектива потеряла былую привлекательность. – А какая разница?

Глянув на Джули, она поежилась. Казалось, в их уютную гостиную ворвался холодный ноябрьский ветер.

Джули, видимо, почувствовала то же самое. Она как будто враз постарела.

– Грей, – глухо отозвалась она. – Теперь тебе придется все сказать Грею.

– Нет! – вырвалось у Жанны. Но она знала, что Джули права. Все изменилось. Она родилась заново, не важно, нравится ей это или нет. Ребенок принадлежит семье ле Франсэз и по отцу, и по матери. Значит, выбора у нее нет.

– О, Джули! – На глазах у Жанны выступили слезы. – Я хотела, чтобы мы были вместе. Ты, я и № 3.

– Знаю. – Джули протянула ей руку. – Я уже жалею, что ты мне рассказала. Жалею… – У нее сорвался голос.

Джули поворошила уголья кочергой, но огонь уже угас, и только удушливый дым, извиваясь кольцами, исчезал в трубе. А с ним уходили в небытие их надежды на будущее.

– Я не смогу сказать об этом Грею, – прошептала Жанна. – А ты?

Джули не колебалась ни минуты. Как бы там ни было, благополучие семьи всегда должно стоять на первом месте.

– Я поговорю с ним. – Она тяжело вздохнула. – А потом улечу в Нью-Йорк. – Жанна вздрогнула, но Джули твердо стояла на своем. – Вам с Греем надо многое обсудить. Я буду вам только мешать. К тому же… – Голос Джули зазвенел и сорвался. – Я просто не вынесу этого, понимаешь?

Жанна кивнула, ошеломленная тем, как в одночасье рухнули все их планы.

– Ты вернешься, когда родится ребенок?

– Конечно. Позвони, и я прыгну в первый же самолет. – Джули улыбнулась. – Может, даже прихвачу для тебя что-нибудь сладенькое.

– Обещаешь?

– Да.

Обе замолчали, старательно отводя друг от друга глаза.

– Грей захочет жениться на тебе, – вдруг отрезала Джули.

– Почему ты так уверена?

– А что тут сомневаться? – Джули пожала плечами. – Мы с ним похожи. Семья для нас – святыня.

– Ясно.

Замужество… Это слово вдруг показалось Жанне чужим, холодным и непонятным. Она совершенно не могла представить себя женой Грея. Какая нелепость! Но если он попросит ее руки, имеет ли она право отказаться?

И Жанна с мучительной остротой поняла, что теряет вместе со своим прошлым, и только сейчас осмелилась признаться себе, что где-то в самых потаенных глубинах ее души теплилась слабая надежда. Надежда на то, что весной, когда воздух станет прозрачным и трава пробьется между булыжниками и воробьи будут драться на крышах, она откроет дверь и увидит синеглазого, черноволосого Диона, дороже которого нет никого на свете. И он улыбнется ей, как в их первую встречу.

А что теперь? Если они и встретятся, Жанна уже будет женой Грея, матерью его ребенка. И даже Дион – мастер пренебрегать условностями – не сумеет отмахнуться от этого факта.

Джули как будто прочитала ее мысли.

– Как быть с Дионом? Он говорил, что скоро вернется в Лондон.

– Вернется? – ужаснулась Жанна. – Нет!

– Возможно, придется. У него деньги на исходе.

– Ты должна остановить его!

При мысли о том, что Дион увидит ее, беременную ребенком Грея, Жанне стало уж совсем плохо. Нельзя ему возвращаться. Она не вынесет этого сейчас. Потом, со временем, все встанет на свои места, но пока Диону лучше оставаться в Нью-Йорке.

– Но как? – Джули робко улыбнулась. – Он свободный человек.

– Погоди-ка. – Испуг подстегнул ее воображение. – Скажи, что ты собираешься делать в Нью-Йорке?

– Я еще не думала, – растерянно ответила Джули. – Как обычно, поработаю фотомоделью, снимусь в фильме. Если получу роль. Я ведь не слишком хорошая актриса.

– Возможно. – Жанна подалась к ней, стиснув руки, чтобы унять дрожь. – Но тебе удается другое. Общение с людьми. Это тоже талант.

– И что же?..

– Ты… – Несколько секунд Жанна собиралась с духом. Джули откажет, если догадается, в чем дело. – Ты можешь помочь мне. Найди Диона, возьми его под свою опеку и обеспечь ему успех. Большой успех. Такой большой, что он и думать забудет о возвращении сюда. Ты справишься – лучше, чем кто бы то ни было. У тебя есть связи. Нужен только капитал – я дам деньги. Поверь, результат окупит каждый потраченный пенни.

– Но… – с сомнением начала Джули, хотя было ясно, что она заинтересована. – Не покажется ли все это Диону несколько странным… учитывая теперешние обстоятельства?

Жанна отвела глаза.

– А зачем ему знать? Если он спросит, скажешь, что у него появилась богатая меценатка, пожелавшая остаться неизвестной. Какая-нибудь пожилая вдова, которая увлекается живописью и может позволить себе транжирить деньги.

Джули была озадачена.

– Но ты ведь никогда не видела его картин?

– Это правда, – с грустью согласилась Жанна.

Еще один повод для сожалений. Сколько упущенных возможностей… Но что толку теперь горевать? Картины Диона удастся посмотреть не скоро – может, лет через десять, на какой-нибудь ретроспективной выставке. Если, конечно, он не будет выставляться постоянно.

– Но ты-то знаешь его работы. Он хороший художник?

– Понятия не имею. – Джули виновато улыбнулась. – Я была без линз. Да и какая разница?

– Вот именно. Значит, ты сделаешь это, Джули? Ради меня?

– Я попытаюсь. – Она покачала головой. – Но… нет, не понимаю. Зачем?

Жанна пожала плечами с притворным безразличием:

– Не хочу, чтобы он был здесь, вот и все. Тут Грей, ребенок… Дион будет только мешать.

Путь к отступлению отрезан. Как больно… Теперь Джули станет его ангелом-хранителем, музой и проводником. Но в глубине души Жанна была уверена, что Дион одобрил бы ее. Это ведь своего рода рулетка – наилучший способ использовать деньги, которые ей не нужны. Возможно, судьба дает ей последний шанс. В Дине она будет жить, как в позолоченной клетке, – спокойно, без забот и потрясений. Никаких внезапных поездок на скачки, никаких ставок на «темных лошадок». Но сейчас она еще может рискнуть.

– Есть только одно условие. – Приняв решение, Жанна вдруг почувствовала ужасную усталость. Спину ломило, глаза воспалились. Она прекрасно сознавала, что делает. Это прощание. Дион и Джули теперь будут вместе. Но ей надо выжить, несмотря ни на что. Ради ребенка.

– Да? – Глаза Джули вновь засияли. Она уже загорелась новой идеей.

По сравнению с ней Жанна ощущала себя столетней старухой.

– Скажи ему, что я скоро выйду замуж. Что я счастлива. Но, пожалуйста, не говори о моей беременности.

Глава 22

Через неделю раздался звонок в дверь. Жанна быстро спустилась по лестнице, почему-то уверенная, что на пороге стоит Дион.

Но это был Грей. Последовала долгая неловкая пауза. Он смотрел на нее молча, без улыбки. А Жанна корила себя за глупые надежды. Конечно, узнав о Грее, Дион не приедет. Он хочет, чтобы она сама распоряжалась своей жизнью, как и подобает взрослой женщине.

– Ну, Жанна… – сказал Грей каким-то странным чужим голосом.

Жанна едва продохнула. Грудь сдавило от невыплаканных слез. В горле застряли слова, предназначенные Диону.

– Проходи в дом. – Жанна выдавила из себя улыбку.

В руках у Грея был огромный букет роз. В дождливый ноябрьский Лондон их доставили на самолете из какой-нибудь далекой солнечной страны. Жанна взяла букет в прозрачной полиэтиленовой обертке, и в ее ладони впились острые твердые колючки. Грей с любопытством посмотрел на ее округлившийся живот.

– Извини за беспорядок. – Жанна попыталась взмахнуть рукой, но ей мешали цветы. – Я тут кое-что ремонтирую.

Брови Грея поползли вверх:

– Я полагаю, лучше было бы вызвать профессионала. Жанна посмотрела на свои руки, измазанные белым герметикой, и подумала: что сказал бы Грей, узнав о том, что его потенциальная невеста и будущая мать его ребенка вложила чуть ли не все свои деньги в сумасшедшего ирландского художника, уехавшего на край света, за океан, а потому не может себе позволить нанять профессионала. До родов она еще как-то продержится, а дальше… Бог его знает.

– Все в порядке. – Жанна покраснела. – Я в таких вещах неплохо разбираюсь. У меня был хороший учитель.

В ее ушах звучал голос Диона: «Медь так красива. Будь с ней доброй и ласковой, и она станет послушной, как кошка».

Жанна поспешила перевести разговор и пригласила Грея наверх, в гостиную, где как раз сегодня утром навела порядок. Она снова всерьез занялась домом – чтобы отвлечься от навязчивой мысли о том, что все ее труды бессмысленны. Сколько еще ей суждено прожить в своем №3?

Это зависит от Грея. Он не ухаживал – нет. Он заключал сделку, в которой решающий голос оставался за младенцем, мирно спавшим во чреве матери.

– Нам нужно кое-что обсудить, Жанна.

– Да.

Жанна опустилась на один из виндзорских стульев, некогда купленных вместе с Джули, и сложила руки на животе. Подняв глаза, она заметила, что Грей смотрит на нее слегка встревоженно, как на дорогую вещь, выставленную на продажу, в подлинности которой он не уверен.

– Джули сказала тебе? – спросила она, набравшись храбрости.

– Не совсем так. – Грей наконец-то улыбнулся. – Она послала телеграмму.

– Наверное, очень длинную.

Атмосфера немного разрядилась, казалось, к ним вернулась взаимная симпатия. «Может, все получится не так уж и плохо, – подумала Жанна. – По крайней мере нас будет связывать любовь к Джули».

– Ты уверена, что ребенок от меня?

Жанна вздрогнула. Надежда угасла, едва успев появиться. Впрочем, Грей недалек от истины. Это вполне мог быть ребенок Диона. Днем позже, днем раньше, но какая огромная разница! Она не сомневалась, что, сложись все иначе, Дион был бы сейчас здесь. Красил бы стены, строил планы и упивался каждым мгновением ее беременности. Из него получился бы хороший отец. Жанна будто воочию видела, как он ползает рядом с малышом на четвереньках и рисует ему забавные картинки…

– Да, я уверена, – ответила она, призвав на помощь остатки собственного достоинства.

Ради ребенка можно пойти на все. А он зашевелился, почувствовав ее волнение. Жанна успокоила его, погладив живот. «О мой маленький, – подумала она, – я и не знала, что быть матерью так тяжело».

– Предлагаю сыграть свадьбу в январе. Надо подготовиться, выполнить массу формальностей. Церемония, конечно, состоится в Дине. Собор Святого Павла не подходит, учитывая известные обстоятельства.

Жанну поразили нотки искреннего сожаления в его голосе. Значит, не только ей приходится идти на жертвы.

Несмотря на внешнее спокойствие, в душе Грей оплакивал свою горькую судьбу.

– Мне очень жаль, Грей, – неожиданно вырвалось у Жанны. – Жаль, что все так получилось. А мы не можем… отложить свадьбу до февраля, когда ребенок уже родится?

Мало ли что, подумала она. Вдруг он родится мертвым? Конечно, это ужасно, но тогда они с Греем оба будут свободны.

– К сожалению, нет. – Грей устало улыбнулся. – Понимаешь, это связано с наследством. Я советовался с юристом. Даже в наше время у законного сына прав больше, чем у незаконного. Мы должны пожениться до того, как ребенок появится на свет.

Сколько же ловушек и формальностей подстерегает собственников!

– А если это будет девочка?

Грей провел рукой по лбу и вздохнул:

– Какая разница! Потом появятся другие дети.

У Жанны заныло сердце. Другие дети – она совсем упустила это из виду. Слова Грея прозвучали так сухо, формально, в них не было и намека на любовь. Речь шла о репродукции генов – не более того. Но что теперь поделаешь?

– Вот, собственно, и все. Когда определится дата родов, дай мне знать – я навещу тебя.

Жанна встала, Грей тоже грациозно поднялся со стула. В этой маленькой гостиной он казался особенно высоким. «Мой дом совершенно ему не подходит, – вдруг подумала Жанна. – Почему я этого не понимала?»

– Я обо всем позабочусь. За две недели до родов найму акушерку. Тебе понадобится ее помощь. Надеюсь, здесь найдется лишняя комната?

Жанна механически кивнула. В горле у нее застрял комок. Значит, и № 3 ей отныне не принадлежит. Но Грей, конечно, прав. Не может же он сам находиться здесь.

– После родов вы вместе с акушеркой переедете в Дин. К вашему приезду там все подготовят. Затем надо будет подобрать няню. Ты хочешь сама побеседовать с претендентками?

Жанна опять молча кивнула. Акушерка, няня, отдельная детская… Значит, и ребенка она тоже лишится?..

– Ну, скоро увидимся. – Немного замявшись, Грей наклонился и коснулся губами ее щеки. – Пожалуйста, не провожай меня.

На глазах у Жанны выступили слезы. Снова за нее принимают решения. Но чего еще ждать от Грея? Вот Дион вел бы себя иначе: подхватил бы на руки ее и ребенка и закружил по комнате, вопя от восторга. Да, Дион другой. А Грей сделал все, на что только был способен. Он и впредь будет с ней хорошо обращаться и, возможно, полюбит своего сына. Значит, и ей, Жанне, надо постараться быть хорошей женой – выполнить свою часть сделки.

Из окна гостиной ей было видно, как Грей садится в машину. Начинался дождь. Жанна медленно спускалась по лестнице, удивляясь, как можно одновременно чувствовать такую пустоту и тяжесть в теле.

А вдруг ребенок когда-нибудь упрекнет ее: «Почему ты вышла замуж за моего отца? Ведь ты никогда его не любила. Зачем ты вообще меня родила?» Что она ему скажет? Дети не понимают таких вещей. Детям нужна только любовь, она знала это по себе, потому что сама еще недавно была ребенком – всего шесть месяцев назад.

Жанна снова занялась водопроводом. Надо продолжать работать и наслаждаться тем, что пока она остается Жанной Браун.

Но дни пролетали один за другим, и от той Жанны Браун, которая могла взбежать по лестнице, не переводя дыхания, и свободно переворачиваться на кровати с боку на бок, почти ничего не осталось. Тело не слушалось, не желало выполнять самые простые приказы. Жанне с трудом удавалось нагнуться, а она теперь роняла вещи постоянно – руки стали ватными. Устраиваясь на стуле, приходилось подкладывать под спину подушечку, а вставая – придерживать обеими руками живот. Даже обуваться было сплошной мукой. По ночам Жанна слышала, как у нее скрипят кости. Мышцы дрожали от напряжения и ныли. «Когда же мое тело станет прежним?» – с грустью думала она.

Перед сном Жанна не считала овец, а перечисляла все блага, которыми ее одарила судьба. Она ведь счастливица! Крыша над головой есть, ребенок не останется без отца. Она молодая, сильная и здоровая. Самые прочные дома строятся из маленьких кирпичей – так говорил Дион.

И страхи исчезали. А их было достаточно. Ведь в клинике врачи изрекали туманные фразы насчет узкого таза. И оказывается, женщине ее роста перед зачатием нужно делать рентген. Узнав, что отец ребенка очень высокий (шесть футов!), они мрачно качали головами: дескать, ничего хорошего от такой беременности ждать не приходится.

И Джули ничем не могла ей помочь. Она наотрез отказалась звонить по телефону, боясь, что Жанна в спешке упадет с лестницы, и потому в почтовый ящик одна за другой летели телеграммы. Они содержали огромное количество вопросов, как будто рожать предстояло самой Джули. Она не хотела приезжать на свадьбу, и Жанна прекрасно ее понимала. Главное, чтобы сестра была рядом, когда она окажется в больнице. Впрочем, Джули уже все продумала: она прямо в аэропорту арендует машину с просторным задним сиденьем и сама отвезет Жанну в родильное отделение.

– Обещаю: я буду очень осторожной! Если хочешь, поведу машину на первой скорости! Не дай Бог что случится с ребенком – никогда себе этого не прощу…

Жанну радовало, что Джули делала явные успехи на новом поприще. Кроме Диона, у нее появились и другие клиенты. Жанна испытывала к ней поистине материнские чувства. Вообще-то сейчас она любила все и вся, начиная от уличных фонарей и воробьев и заканчивая собственной матерью. Но Джули – особый случай. Она член семьи и часть самой Жанны, ее вторая половина. Достижения сестры каким-то образом компенсировали ее собственные потери. Судя по тону телеграмм, Джули была охвачена энтузиазмом. Ее послания представляли собой головокружительную смесь из надежд на будущее, непомерных амбиций и уверенности в том, что она все-таки нашла свое место под солнцем.

– Я не стала актрисой… ну и что? Ты была права. Зато из меня точно получится хороший агент. Мне нравится быть членом жюри, высказывать свое мнение, давать советы, наряжаться и принимать приглашения на ленч…

О Дионе и его картинах Джули рассказывала крайне скупо. Чтобы догадаться, как у него идут дела, Жанне приходилось читать между строк.

«Сегодня продала „Крыши-1“ одному очаровательному русскому. Он был просто потрясен и заявил, что снова ощущает себя молодым – то ли из-за картины, то ли из-за меня! Я убедила его, что это отличное вложение капитала. „Тоже существенно“, – ответил он и захихикал».

«Крыши-1»… Что бы это могло быть, с легкой грустью думала Жанна. Наверное, Дион рисовал свою картину на чердаке: оттуда видно целое море крыш.

Жанне хотелось знать гораздо больше, но она понимала, что расспрашивать Джули было бы нечестно. Карьера Диона – ее детище. Если повезет, она заработает звание феи-крестной. Отвечая сестре, Жанна подбадривала ее, но не выдавала своего любопытства и очень этим гордилась.

Недели ползли медленно. Ноябрь завершился ветрами и ливнями. Наступил декабрь. Однажды утром Жанна открыла парадную дверь, чтобы забрать бутылку с молоком, и та оказалась наполовину заледенелой. В этом году холода наступили рано, но Жанна не мерзла: гордость за Джули и ребенка согревала ее изнутри лучше всякого центрального отопления. Еще никогда в жизни у нее не было таких розовых щек. Отпала необходимость в перчатках и шерстяных колготках. Отправляясь в магазин, она замечала, что прохожие стараются держаться к ней поближе, как бы желая согреться у чужого огня.

Приближалось Рождество. Жанна могла поехать к матери, но ее приводили в ужас детские воспоминания о семейных торжествах и неуклюжих попытках мамы создать атмосферу праздничного веселья. Вот в больнице она будет на своем месте; ухаживая за дочерью и младенцем, она почувствует себя полезной. Что же касается Дина… конечно, Грей не выставит за дверь свою невесту, но приглашения он не прислал. Да и зачем? Жанна только помешает приготовлениям к свадьбе.

И она решила провести Рождество одна. Нет, не одна – со своим малышом. Он сопровождал ее повсюду, слушал, как Жанна обсуждает плохую погоду, радостно брыкался, когда она усаживалась на стул отдохнуть, и замирал, стоило ей запеть. Жанна зажгла на рождественской елке две свечи – одну за Джули, другую за Диона, и пообещала себе, что откроет подарки в десять часов, а не в двенадцать. Сейчас ей нужно ложиться пораньше.

Сначала от Грея: коробочка была в такой красивой обертке, что Жанне не терпелось ее открыть. На темно-синем бархате лежал свадебный подарок – прелестный сапфир в платине. Из приложенной к нему записки следовало, что сей перстень в течение трех веков переходил по наследству к женам владельцев Дина, пока не оказался у матери Джули. Жанна попыталась его надеть, но не смогла: из-за беременности пальцы распухли. Разволновавшись, она поспешно стащила кольцо и отложила его в сторону. Наверное, стоит кучу денег! Лучше отнести такой подарок в банк. К тому же сапфиры ей не идут. Другое дело Джули, с ее синими глазами. Интересно: понравится ли Грею ее подарок – белые носовые платки с его инициалами, собственноручно вышитыми Жанной темно-синим шелком? Скучновато, конечно, но что еще можно подарить человеку, у которого и так есть все что душе угодно, да еще располагая столь скудными средствами?

Мать прислала большой увесистый сверток, аккуратно перехваченный клейкой лентой. В нем оказались шесть бутылочек, аппарат для их стерилизации, стерилизующая жидкость, щетка и три упаковки детского питания. Жанна улыбнулась: она уже предвкушала, как будет кормить своего малыша грудью. Но внимание матери ей было приятно. Видимо, дети пробуждают все лучшее в душе каждого человека. Остается надеяться, что маме пригодится набор кухонных ножей из нержавеющей стали.

И наконец подарок Джули. Жанна отправила сестре потрясающие красные кружевные колготки, тонкие, как паутинка. Джули тоже знала, как угодить Жанне. Вот он, большой рождественский носок, полный подарков для ребенка. Маленькие замшевые пинетки, расшитые синими и красными бусинками, цепочка на ногу, украшенная крошечным бриллиантом («Всегда вставай с правой ноги, вот что я скажу»), вязаные рукавички, акция калифорнийского золотого прииска, ярко-розовый пищащий слон, нагрудничек с изображением феи и, наконец, карманное издание Камасутры. Очень красивое – в красном сафьяновом переплете с золотым тиснением. На форзаце Джули написала: «Моей прелестной племяннице. Делай то же, что и я, но лучше».

А на самом дне лежала белая почтовая карточка с детскими каракулями Джули. Жанна улыбнулась. Ради Рождества сестричка решила постараться. На эти десять строчек она потратила, наверное, несколько часов.

"С Рождеством вас, мои дорогие! Есть хорошие новости. Фернан назначил день просмотра для прокатчиков.

Он состоится здесь, в Нью-Йорке. Все держится в секрете – ты же его знаешь. Он не выпускает из рук сценария, а на приглашениях обозначено, что это предварительный просмотр. Кстати, Фернан ужаснулся, узнав, что мы близнецы. Он считает себя лично ответственным. По его словам, все, что происходит с актерами в фильме, рано или поздно сбывается в жизни. Целую, и не забывай принимать витамины!"

Внизу стояла затейливая подпись Джули. Надо сказать ей, что заглавные буквы в середине слова не пишутся, подумала Жанна и перевернула открытку. На обратной стороне было напечатано приглашение на ее имя.

«Предварительный прогон последнего фильма Фернана Кима». А ниже название, выведенное тонкими изящными буквами: «Сестры». И подзаголовок, как в научной монографии: «Исследование в области порнографии любви».

Жанна, надо признаться, была весьма заинтригована. Подзаголовок заставлял вспомнить о французском происхождении режиссера и будоражил воображение.

Конечно, ее все это не касается. Сейчас Нью-Йорк недосягаем, как Луна. Жанна поставила карточку на каминную полку приглашением к стене.

А через два дня, когда прошли рождественские праздники, с первой же почтой ей принесли еще одно приглашение – на собственную свадьбу. Оно выглядело очень импозантно: роскошная бумага с вытисненными на ней текстом и золотым гербом. Свадьба должна была состояться через неделю, третьего января. Через четыре дня после просмотра фильма «Сестры». Третье января – ее официальный день рождения. Знал бы об этом Грей…

Даты рождения и смерти… Приглашения заронили в душу Жанны тревогу. Теоретически она могла бы полететь в Нью-Йорк, но на восьмом месяце беременности… глупо даже думать об этом.

Так она и заявила врачу, придя на еженедельную проверку. До прогона оставались сутки.

– Вовсе нет. Не считайте себя инвалидом, – ответил тот бодрым голосом. – Поезжайте. Что толку сидеть дома и нервничать? Не переутомляйтесь, и все будет хорошо. Я дам вам сопроводительное письмо – на случай, если в аэропорту возникнут какие-то трудности.

Жанна смотрела на него в полном изумлении. До сего момента она совсем не волновалась. На душе царил покой. А теперь… Врач подвел ее как раз тогда, когда она больше всего нуждалась в его поддержке. Теперь Жанну сжигало отчаянное, страстное желание увидеть – нет, не фильм, а Диона, узнать, как он распорядился своей жизнью.

Глава 23

Увидев среди встречавших Джули, неистово махавшую рукой, Жанна поняла, что поступила правильно. Правда, на билет ушли последние деньги, и она понятия не имела, как будет жить дальше, но ради встречи с сестрой стоит пойти на жертвы. Они обнялись, хотя Жанне мешал живот и букет оранжерейных лилий, который принесла Джули.

– Ты выглядишь великолепно.

Джули всегда была красавицей, но теперь в ее облике появилось нечто, внушающее благоговейное восхищение. Она перестала подводить глаза и густо красить губы перламутровой помадой. Легкий, почти незаметный макияж прекрасно гармонировал с нарядом деловой женщины, состоявшим из светло-синего кашемирового свитера, узких брюк и плаща свободного покроя – тоже синего, под цвет глаз. О былом пристрастии к экстравагантным нарядам можно было догадаться только по ботинкам с кисточками и золотым кольцам-серьгам.

– Одобряешь? – Джули распахнула плащ и царственным жестом простерла руку. – По-моему, я похожа на статую Свободы! Приходите ко мне, бедные, беззащитные художники, и вы станете миллионерами.

Шагая рядом с сестрой, Жанна, в своих сапогах на низком каблуке и цветастом пончо, чувствовала себя чуть ли не школьницей. Наденет ли она когда-нибудь синее шелковое платье? Наверное, оно не слишком подходит хозяйке поместья. Да и Грей вряд ли позволит матери своего ребенка разыгрывать этакую сирену-обольстительницу. А о карьере актрисы и вовсе придется забыть.

Желтое такси, поджидавшее их возле аэропорта, помчалось прямо к кинотеатру, где Фернан устраивал просмотр. Невероятно! Такая предусмотрительность была совсем не в характере Джули, и Жанне оставалось только удивляться. Усевшись в машину, она немного расслабилась. Здесь было так темно, спокойно и уютно, что вопрос, терзавший ее на протяжении всего пути через Атлантику, сам собой сорвался с языка:

– Как Дион?

– В общем, хорошо. – На фоне проносившихся за окном неоновых огней лицо Джули казалось тусклым пятном. – Но временами я за него тревожусь. – Она вдруг рассмеялась. – Я, наверное, похожа на курицу-наседку, да? Что делать, именно так я отношусь к моим художникам. Большинство из них совершенно беспомощны. Они нуждаются во мне, честное слово. Продавать их картины – это все равно что пристраивать сирот в хорошие семьи. А когда удается сорвать изрядный куш, я радуюсь, словно кто-то из моих сироток получил стипендию Йельского университета!

Жанна улыбнулась. Энтузиазм Джули был заразителен. Но среди всех ее подопечных Жанну интересовал только один человек.

– Почему же ты беспокоишься за Диона? Его картины распродаются?

– Смотря что понимать под словом «распродаются». – Джули посерьезнела. – Его начали покупать, но результаты могли быть лучше. Беда в том, что Диону наплевать на деньги. Одну из его картин я могла бы продать уже раз пять, но он не хочет расставаться с ней ни за что на свете. Я его долго искушала, подсчитывала, сколько ярдов холста он мог бы купить… Все напрасно. Дион дьявольски упрям. Говорит, что останется художником, даже если больше не сможет рисовать. Я его не понимаю, а ты?

– Не уверена.

Жанна невольно вспомнила ласковый, проникающий во все поры воздух Ирландии, запах летней травы, голубоватые горы, небо, нависшее так низко, что можно дотянуться рукой. В тот день уже не вернешься, но и забыть его невозможно. Никогда. Наверное, Дион прав: чтобы быть художником, не обязательно рисовать.

– Слушай. – Джули вдруг резко повернулась к Жанне. Ее глаза блестели. – А ты не хочешь поговорить с Дионом, вразумить его? Ведь это в наших общих интересах. И подумай, как будет здорово нам втроем побродить по Нью-Йорку, заказать столик у Сарди…

– Только не это! – запаниковала Жанна. На какое-то мгновение она забыла обо всем: о Грее, свадьбе, даже о ребенке. Мысли о будущем вытеснило непреодолимое желание видеть его лицо, слышать его голос. Но нет, нельзя ей сейчас встречаться с Дионом. Она не готова с ним попрощаться. Слишком больно.

Несмотря на полумрак, Жанна видела, что Джули удивлена и даже немного обижена. И она принялась оправдываться дрожащим голосом:

– Понимаешь… до свадьбы осталось всего несколько дней, а я еще не подыскала себе платья. У меня нет возможности… гулять по городу… столько, сколько хочется.

Она хотела перевести разговор, но этого не потребовалось: такси подъехало к кинотеатру. Подморозило, и тротуар стал скользким. Она поплотнее завернулась в пончо и взяла Джули под руку. В зале было тихо и почти темно. Здесь царила строгая, чуть ли не спартанская обстановка: стены голые, а на маленьком столике, накрытом белой скатертью, только бутылки с красным и белым вином, лед и невысокие бокалы. Никаких репортеров, фотографов, праздничной суеты, шампанского и бутербродов с копченой лососиной. В середине зала лицом к экрану сидели пять солидных мужчин.

– Вот они – денежные мешки! – прошептала Джули, перечислив имена четырех крупнейших прокатчиков и владельца большой кинокомпании.

Правее разместилась еще одна группа людей в деловых костюмах. Эти заметно нервничали и ерзали в своих креслах в ожидании начала просмотра.

– Тоже воротилы. Они-то и дали денег на фильм.

Жанна изучала их одинаковые спины. Несмотря на респектабельный вид, эти люди – игроки. Только благодаря им у нее есть крыша над головой. «Удачи вам, – подумала Жанна, вспомнив Диона. – Надеюсь, вы выиграете».

Появление Фернана вызвало жидкие аплодисменты. Он не стал произносить речь – просто вежливо кивнул и, заняв место в центре зала, махнул рукой, даже не потрудившись обернуться. Свет погас.

Жанна обрадовалась темноте, как старинному другу. Ведь это еще одно прощание. Зная, что ей не суждено больше играть в кино, она заранее тосковала. Не надо будет вставать на рассвете, мучиться в ожидании своего выхода, делать новые и новые дубли, исправлять ошибки, а главное – тешить себя хрупкой надеждой на то, что в следующий раз все получится, как у настоящей актрисы.

Когда на экране замелькали титры, Жанна прикрыла глаза. Сейчас ее увидят первые зрители! Смотреть на самое себя было трудно, но через несколько минут, увлекшись сюжетом и игрой актеров, она и думать забыла о том, кто исполняет роль печальной девушки в поношенном кружевном платьице. В фильме было много другого – куда более интересного. Стоит ли отвлекаться, оценивая собственную игру, когда есть Грей, оказавшийся талантливым актером, – такой утонченный и галантный, что Жанна чуть было не влюбилась в него снова! И Джули – беспокойная, как породистая лошадка. Больно было видеть, как она мечется и бьется, будто пойманная в сачок бабочка, чересчур красивая, чересчур яркая. И Дин. Блистающая роскошью ловушка для истекающих кровью сердец, для несчастных людей, которые пронзают себя бесценными дамасскими кинжалами, стараясь, чтобы на них не осталось пятен.

Только Дженни была исключением. Она пришла из другого мира. Сквозь внешние атрибуты давно минувшей эпохи просвечивали вполне современные фатализм и вседозволенность. Дженни получилась настолько живой, что ее страсть к И дену поражала зрителей до глубины души.

Да, Фернан умен, очень умен. Тончайшая работа, выполненная рукой мастера. А ведь это еще не окончательный вариант: добавится музыка, нужно еще кое-что доозвучить.

Но у Жанны и так в конце фильма чуть не разорвалось сердце. Вот Идеи и Дженни, только что обвенчанные, выезжают из Дина на белой «испано-суизе». Вот Джулия мчится на своем сером скакуне за ними вдогонку. Как безумная, она пришпоривает лошадь; ветер срывает с нее шляпу, треплет распустившиеся волосы… Неужели эта разъяренная фурия нагонит их и все трое погибнут?

Да, Джулии удалось перегородить дорогу. Лошадь храпит и пятится, дико кося глазами, а потом встает на дыбы. Ее копыта совсем близко от ветрового стекла. Глаза Идена полны ужаса, а Дженни сидит спокойно, крепко стиснув зубы, как будто взгляд Джулии заставил ее окаменеть.

Тишина. Джулия, тяжело дыша, смотрит на влюбленных. Крупный план: рот кривится, на глазах, иссеченных ветром, выступают слезы. Все кончено. Она безуспешно пытается что-то сказать. А потом в кадре остаются только ее глаза, полные боли и осуждения. И вдруг из наплывающей дымки возникает другое лицо, его черты проступают все четче, определеннее. Леди и простолюдинка, девственница и шлюха. Эти глаза – один чуть темнее другого – как небо, затянутое грозовыми тучами. Страдающие глаза Дженни. На фоне прекрасной златокудрой головки Джулии Дженни кажется зловещей тенью войны, которой завершится последнее лето эдвардианской эпохи, или скорбным ангелом, томящимся в чистилище в ожидании освобождения.

Внезапно все исчезает, экран становится черным, как глубокая ночь. Только слышно, как бьется чье-то сердце. Потом его удары замирают. Из тьмы медленно вырисовывается знакомая картина: лето, море, переливающееся, точно шелк, белый, сверкающий на солнце песок, чистое синее небо. И две девушки в белых платьицах бегут, держась за руки.

Конец. В нем был вопрос, вызов и безмолвный приказ: выбирай. Выбирай сейчас же, немедленно. Все зависит от тебя.

– Это ведь были мы, правда? – сказала Жанна после того, как они с Джули ушли из кинотеатра. Вернее, ускользнули оттуда, не дожидаясь, когда зажгут свет, ибо не хотели слушать разговоров и поздравлений. Джули оставила в зале букет цветов. Какой смысл дарить их сейчас Фернану? Он и так знал себе цену и прекрасно понимал, что выиграет «Золотую пальмовую ветвь» и заставит людей во всем мире плакать над его фильмом. А кроме того, получит деньги и кредиты для новой картины. Это для него дороже любых наград и аплодисментов.

Джули вздохнула:

– Да, фильм о нас и обо всех.

Жанна знала: Джули думает о Грее, о Дионе и о том, что творят люди со своей жизнью. Наверное, все бегут от любви. Все, в том числе и Фернан. Бегут от любви, от смерти, от времени – от тех больших слов, которые так трудно выговариваются. И собственное будущее виделось Жанне мелким, но идеально четким, словно она смотрела в бинокль с обратной стороны.

– Я хотела бы…

– Чего?

Жанна пожала плечами:

– Чтобы реальной жизнью распоряжался хороший режиссер.

Джули ничего не ответила. Несколько мгновений она сидела, всматриваясь в зимнюю мглу, потом постучала по стеклу, отделявшему салон от кабины водителя.

– Поворачивайте! Мы передумали.

– Что ты делаешь? – испуганно воскликнула Жанна. – Я опоздаю на самолет!

– Не беспокойся. Мы успеем, я обещаю. Но сначала ты должна кое-что увидеть.

Глава 24

– Куда ты меня привела? – Жанна со страхом вглядывалась в полумрак.

Похоже на машинное отделение огромного лайнера. Вот-вот появится команда и запустит двигатель, взрывая мертвую тишину. Повсюду трубы, кабели толщиной с руку, леса и металлические лестницы.

Джули, ничего не ответив, щелкнула выключателем, и поток ослепительного света хлынул из лампы, висевшей где-то посередине между полом и бесконечно высоким потолком. Голые кирпичные стены с трещинами и выбоинами, некрашеные двери, бетонные перекрытия – все доступно глазу, ничто не спрятано. Дом как он есть, без прикрас. Грубо, но впечатление ошеломляющее.

– Иди за мной.

Джули, видимо, бывала здесь не раз. Она легко отпирала замки и отключала сигнализацию. Поднявшись следом за ней по дребезжащей металлической лестнице, Жанна оказалась в просторном помещении с низким потолком. Пол был выстлан синтетическим покрытием. Здесь тоже царила какая-то не правдоподобная тишина. На стенах висели большие белые экраны. Джули включила свет.

Вот оно что, подумала Жанна. Картины. Прикрепленные к белым экранам, они казались окнами в иной мир, полный красок и жизни. Удивительно, но картины придавали дому вполне обитаемый вид, напоминая о человеке, как цепочка следов на песке вдоль пустынного берега моря. И все-таки зачем Джули привела ее сюда?

– Ты – особа привилегированная, – улыбнулась Джули. – Выставка открывается только в пятницу. – Она протянула Жанне каталог. – И называется «Глазами ирландца. Выставка картин Диона Мэллоя».

– Диона? – Жанна понимала, что не может быть двух Дионов по фамилии Мэллой, и все же не могла поверить. Подобное чувство она испытала несколько часов назад, увидев себя на экране. – Нашего Диона?

– Нашего, единственного и неповторимого. – В резком свете ламп лицо Джули было мертвенно-белым. – Послушай, я оставлю тебя здесь одну. Походи, посмотри его работы. Мне интересно знать твое мнение.

Жанна, еще не успевшая прийти в себя, только кивнула в ответ. Джули давно ушла, а она все стояла, закрыв глаза, ибо не могла, не осмеливалась посмотреть на его картины. А вдруг они слабые? Или – того хуже – так себе, ни то ни се?

Но взглянуть на них надо. Обязательно надо. Это важно для Джули, значит, нельзя отделываться общими фразами. Судорожно сжав в руке каталог, Жанна открыла глаза. Она наедине с картинами Диона. Вот ей и представилась столь желанная возможность попрощаться.

Жанна подошла поближе, стараясь выбросить из головы посторонние мысли. Ведь первое впечатление – самое верное. Теперь ей хотелось, чтобы картины оказались не просто хорошими – в них должны отразиться душа Диона, его мысли.

Сначала глаз уловил краски – яркие, чистые, воздушные, и тревога понемногу улеглась. Как Дион ухитрился придать такую глубину плоской поверхности холста?

Неподвижные, застывшие линии, а краски трепещут и переливаются, как форель, выброшенная на камни. Это было похоже на оживший сон.

Картины вызывали смутную тревогу, как телефонный разговор с любимым человеком, прерываемый помехами на линии. Вроде бы понятно, что он хочет сказать, но полной уверенности нет. И все же сквозь помехи иногда прорывается сильный, властный голос, и некоторые фразы звучат с ошеломляющей четкостью.

Жанна не торопясь бродила по залу, смотрела и удивлялась. Бескрайнее голубое небо. Дерево, которое вот-вот оторвется от земли и шагнет, опираясь на корни. Лошадь.

О да! Лошадь. Ну конечно. Жанна не могла удержаться от улыбки. Она была нарисована коряво, казалось, рукой ребенка. Но сразу видно, что это породистый скакун. Шерсть – гладкая, как шелк; глаза – цвета расплавленного золота. Кажется, что краски еще не успели просохнуть.

Эту картину Дион назвал очень просто: «Добрые вести». Скорее всего по имени какого-нибудь знаменитого чемпиона в скачках с препятствиями, а может, и новичка – вроде Дженьюри Герл, с ее крошечными копытцами и жуликоватыми глазами.

Глядя на лошадь, Жанна вдруг поняла, что совершенно не знает Диона. Эти ловкие, умелые руки и рассеянный, отстраненный взгляд… Посмотреть бы на мир его глазами – хоть один день, даже час! Почувствовать Диона, влезть в самое нутро. Чего за это не отдашь!

Грешно было покидать прекрасную лошадку, не погладив ее по шее, не потрепав бархатные уши, но времени оставалось совсем мало, а картин много. Жанна свернула за угол: там царил полумрак. Джули не успела везде зажечь свет. Но и так было видно, что всю стену занимает одна огромная картина. Алтарь, да и только! Конечно, это и есть краса и гордость выставки.

Жанна нашла выключатель, повернула его – и невольно отпрянула назад.

Проклятие. Да как же ему удалось?

Больно видеть себя со стороны, узнавать себя, нарисованную на холсте. «Это я. Он помнит меня. И понимает. Видит насквозь, до мозга костей». Жанне казалось, что с нее заживо сдирают кожу. Она была там, на картине, вся целиком. Дион показал не только ее лицо и тело, но прошлое и будущее, И ее душу, которая, подобно мотыльку, бьется в узилище плоти, трепеща прозрачными крылышками. Он воздал должное даже дому. Вот они, знакомые кирпичи, орнамент на стенах и глина всех оттенков – от розоватого до ржаво-красного.

Жанна отвернулась, но картина притягивала ее, как магнит. На этот раз она заметила, что полутемный подвал, где так тихо и спокойно сидит ее двойник, полон белого шелка. Целые кипы, рулоны, груды, потоки сверкающей белизной ткани. Они висели на стенах, загромождали стол, снежными сугробами лежали на каменных плитах пола.

Шелк казался девственно-холодным, бесцветным, как крылья тех хрупких созданий, что умеют летать только по ночам. Но девушка на картине кладет стежок за стежком, и под ее искусными пальцами расцветает волшебный сад грез. Зеленые, золотые, алые нити сплетались друг с другом, сливались в многоцветные ручьи и выплескивались за окно, в тот мир, где сияло солнце.

Жанна потеряла счет времени, забыла о расписании рейсов и вообще о том, кто она и где она. Дион был прав, говоря, что ему безразлично, купят его картины или нет. Они существуют – это самое важное. Он знал цену своему таланту, он измерил его точно – до миллиметра, как сама Жанна когда-то измеряла свою талию.

Она сразу поняла, что эта картина должна принадлежать ей, какой бы ни была цена. Тут нечего и сомневаться. Девушка, нарисованная на холсте, будет напоминать Жанне о том, что она еще жива, давать силу, как глоток свежего воздуха. И только заглянув в каталог, Жанна с мучительной тоской осознала, что от двойника ее отделяет целая пропасть – невидимая, но непреодолимая. Девушка на картине принадлежала лишь самой себе – безраздельно. Она не предназначена для продажи. И через сто лет она будет все так же сидеть здесь, склонившись над шелком, и вышивать на нем свои мечты.

Послышались чьи-то шаги, слабый, еле слышный вздох.

– Джули?

Молчание. Жанна резко обернулась, но не сразу разглядела, кто скрывается в полумраке. Ее слепил свет прожекторов. А тут еще ребенок ударил головкой прямо в ребра.

Потом она увидела Диона. Он стоял и смотрел на нее – просто смотрел, без всякого вызова и высокомерия. Дион. У Жанны замерло сердце, и это бесконечно долгое мгновение отпечаталось в ее сознании с невероятной четкостью, как перед смертью. Дион постригся и выглядел старше, мудрее и привлекательнее. А в глазах распускались цветы радости.

– Дженьюри!

Изумление и счастье, которые Жанна испытала в первую минуту, сменились мучительным сознанием того, что наступил самый страшный момент в ее жизни. Впрочем, нет. Худшее было впереди. Оно приближалось, стремительно и неумолимо, как поезд, мчавшийся со скоростью сто миль в час. Его не остановить. А она, Жанна, беспомощно лежит, прикованная к рельсам, и вслушивается в грохот и лязганье колес.

– Прости, Дион.

Чей это голос – холодный и бесстрастный?

– Ребенок не от тебя. Прощай.

Дион не шелохнулся. Стоял как каменный. Господи, думала Жанна, какое сердце может это выдержать?.. Не поднимая глаз, она прошла мимо него, мимо прекрасной лошади с ее удивленно вопрошающим взглядом, шагающего дерева и бескрайнего неба… Спустившись по лестнице, она вышла на улицу – в жестокий мир, скованный зимним холодом.

Жанна забилась в такси. Ее зубы выбивали дробь, дыхание вырывалось из груди короткими всхлипывающими вздохами. И только теперь, по дороге в аэропорт, она до конца осознала, как жестоко поступила судьба, выполнив все ее желания. Глаза Диона… Почему раньше она ничего не замечала? А теперь поздно. Не для Диона – он-то носит в себе неиссякаемый источник света, а для нее.

В аду наверняка стеклянные крыши, чтобы грешные души видели, как близки они к раю. Лучше умереть, чем знать, что любовь недоступна, хотя кажется – вот она, на расстоянии вытянутой руки.

Глава 25

Одиннадцать часов спустя Жанна вошла в № 3. С неба сыпалась снежная крупа. В прихожей пахло сыростью. При такой погоде даже собственный дом казался неуютным.

Продрогшая до костей, Жанна тихонько поднялась наверх и улеглась в постель не раздеваясь. Голова кружилась, словно она все еще летела над Атлантикой, подвешенная между небом и землей в самолете, который выписывает в воздухе вензеля и петли. Прощание. Ее удел – утраты, расставания, разлука…

Шли часы. Жанна лежала неподвижно, то погружаясь в сон, то просыпаясь – с мокрыми от слез щеками и солоноватым привкусом на губах. Дион. Ее сердце не хотело верить, что они больше никогда не увидятся, и цеплялось за свои надежды, как плачущий ребенок за материнские юбки. Когда же он приедет? Уже пора. Он должен быть здесь. Он нужен мне. Пусть он приедет! Сию минуту, немедленно!

Вынырнув из забытья, она почувствовала голод, встала с кровати и отправилась на кухню, чтобы погрызть печенье и выпить стакан воды. Воду, холодную, как лед, было больно глотать. Вернувшись в спальню, Жанна снова погрузилась в дремоту. Ей снилось, будто она летит высоко в небе над темной землей, а сверху парит белый цветок парашюта. Ремни вонзаются в тело. Но что такое боль по сравнению с ощущением легкости и свободы? И вдруг она начинает падать. Вниз, вниз – туда, где черная земля разверзлась, чтобы поглотить ее. Шелковая пелена закрывает лицо, душит…

Проснувшись, Жанна обнаружила, что с головой забралась под простыню. Комнату заливал какой-то мертвенный, белесый свет. Она с трудом выпрямила затекшее тело и, завернувшись в одеяло, подошла к окну.

На улице творилось нечто странное, казалось, наступал конец света. И это в точности соответствовало ее настроению. Жанна с ужасом смотрела на землю, одетую белым саваном снега, и темно-серое, похожее на асфальт небо. Снег поглотил звуки, краски, самую жизнь. Поблекший, осиротевший мир…

А может, она уже умерла и попала на небеса? Там, наверное, тоже все белым-бело. Мысли текли вяло, но память постепенно пробуждалась, неся с собой боль. Картины Диона…

Снег! Жанну вдруг охватила тревога. Повсюду сугробы, замело даже подвальные окна в доме напротив. Снег, очевидно, падал всю ночь, пока она спала.

И в этот момент спазм в желудке едва не лишил ее способности дышать. Неужели от голода? Но есть совершенно не хотелось.

Через несколько минут началось кое-что похуже. Положив руку на живот, она почувствовала, как тезясется и растягивается. Это походило на первые толчки, предвещающие землетрясение.

Потом все замерло. Жанна испуганно ждала продолжения. Сердце бешено билось, дыхание со свистом вырывалось из груди. Но спазмы закончились, осталось только неприятное ощущение какого-то напряжения внутри. И тем не менее лучше позвонить в больницу, подумала она. На всякий случай.

Жанна стала спускаться – медленно, еле передвигая ноги, словно несла поднос с драгоценным хрусталем. Но на середине лестницы новый спазм скрутил ее с ошеломляющей внезапностью. Пришлось ухватиться за перила. Острое стальное копье вонзилось в тело, выворачивая и таща за собой внутренности. Потом боль отступила, но не ушла совсем. Значит, она еще вернется.

Жанна с трудом распрямилась. Слава Богу, что существуют телефоны! Лет сто назад пришлось бы во всю мочь гнать лошадей, прорываясь сквозь сугробы и заносы… А теперь ей достаточно только одолеть лестницу и войти в гостиную.

Сойдя с последней ступеньки, Жанна вдруг почувствовала, как напряжение внизу живота спало и тепло, благословенное тепло залило все тело. Казалось, она окунулась в море, согретое тропическим солнцем. Значит, все худшее позади. Наверное, это были просто желудочные колики.

Но почему же одежда и ноги стали мокрыми? Страх вспыхнул с новой силой. Что это – кровь? От сильного кровотечения можно умереть.

Очередная атака боли лишила ее способности соображать. Жанна с жалобным стоном рухнула на колени. Она и подумать не могла, что может быть так больно. И никого, ни единой души рядом!

Наконец боль спрятала свои когти – молниеносно, как кошка, играющая с мышью. Жанна встала на четвереньки. Ее била дрожь. Когда начнется следующая схватка? Трясущейся рукой она залезла под юбку. Крови нет. Но что же это за странная жидкость со сладковатым запахом?

Воды, догадалась она. Отошли воды, теплое море вылилось наружу из ее лона. Цепляясь за свои скудные познания, как утопающий за соломинку, Жанна ухитрилась сделать последние несколько шагов, отделявших ее от двери в гостиную. Мокрая одежда противно прилипала к телу, но какое это имеет значение? Главное – дотянуться до телефонной трубки. Тогда она спасена! Ей пришлют кого-нибудь – врача, профессионала. Ей помогут, как же иначе?

Всхлипнув от облегчения, Жанна подняла трубку в надежде услышать знакомый гудок.

Но в трубке стояла та же мертвая тишина, что и на улице. Неужели и в телефон набился снег?

«Никто не услышит меня», – равнодушно подумала Жанна. И тут же почувствовала приближение новой схватки. Слишком быстро – боль не дает ей опомниться, собраться с силами. Дрожащими руками Жанна опустила трубку на рычажки и подняла снова.

Тишина.

Тишина и боль.

Бесконечная, всепоглощающая боль… Сколько же еще терпеть? Неужели будет хуже? Нет, это невозможно. Жанна дотащилась до окна. Парадная дверь заперта, но соседи сумеют взломать замок.

Из последних сил она попыталась поднять раму. Ледяной воздух, ворвавшийся в комнату, обжигал легкие. Глаза слезились. Улицы блистали больничной чистотой.

Кругом – ни души. Никто не услышал ее слабый крик. В окнах соседних домов темно. На белом ковре, покрывшем мостовую, ни единого следа.

Снова пошел снег – неотвратимый, безжалостный, как сама судьба. Белые хлопья падали на ширазский ковер и не таяли: в комнате было холодно. Жанна попробовала опустить раму. Увы! Ее заклинило. Что ж, пусть остается открытым: скоро сюда пожалует ее почетный гость – боль. Жанна уже изучила ее привычки и издалека слышала ее шаги…

Боль всегда была разной, она напяливала на себя множество мерзких, ухмыляющихся масок. Она являлась в облике драконов, диких зверей или акул, вооруженная пилами, зубными сверлами, ножами, она ломала ее тело, растягивала на дыбе или вгрызалась в него, как бешеная собака.

Жанна отчаянно боролась за жизнь. Спина выгибалась дугой от невыносимых мучений. Разве можно такое выдержать?

Внезапно к горлу подступила тошнота, и все содержимое ее желудка изверглось прямо на середину ширазского ковра.

– О нет, – сказала Жанна вслух. Умирать не так уж и страшно, но лежать в луже собственных нечистот, на полу, который она когда-то оттирала песком… нет, это невыносимо. – Пожалуйста, не надо больше.

Но тошнота не проходила.

Жанна обмякла, едва дыша. Горло горело, словно его ободрало наждаком, из глаз ручьем текли слезы. «Я предпочла бы умереть по-другому», – твердила она, как в бреду. Неужели ребенок собирается выйти через горло? Надо бы дать ему несколько уроков сексологии. Что ей еще оставалось, как не смеяться?

И тут она увидела ангела. Милосердное Провидение послало его, чтобы забрать ее в рай. В одиночку она и. с этим не справится. Черный ангел, довольно уродливый, но все же ангел. Жанна понемногу успокаивалась. Наверное, холод действует не хуже любой анестезии. Ничего, скоро ангел расправит крылья и унесет ее ввысь. Боль исчезнет навсегда, только ветер будет свистеть в ушах…

Но что это ангел творит с ее виндзорским стулом? Даже умирая, Жанна не могла не возмутиться, увидев, как он преспокойненько разломал стул о колено и бросил его в камин. Потом он закрыл окно. Как же теперь они улетят на небо? Этот ангел не только вандал, но и дурак…

А посланник небес разводил огонь, подсыпая в камин уголь. Может, это дьявол? Уж очень черные у него волосы. Да, дьявол, которого прислали мучить ее…

Волна боли высотой с небоскреб обрушилась на беззащитное тело Жанны, лишив ее способности что-либо понимать. Когда туман рассеялся, она вдруг очень четко увидела языки пламени и огненные искры, плясавшие в воздухе, и темное пятно на ковре, и… Диона.

– Ты же в Нью-Йорке!

– Молчи. – Его лицо казалось загадочным, как карта неведомой страны. – Какой Нью-Йорк? Я нужен тебе здесь.

Он поднес к ее губам стакан. Стекло приятно холодило запекшиеся губы, а вода показалась Жанне настоящим напитком богов.

– Как ты вошел?

– А как ты думаешь? – Дион нежно откинул волосы с ее лба. – Через люк.

Ну конечно. Дион любит эффектные жесты. Она прислонилась к нему, ища поддержки.

– Вот, я принес тебе подарок.

И Дион вложил ей в руки оранжевое ведерко – совсем новенькое, сверкающее, прямо из магазина. Твердое и прохладное. Жанна прижала его к себе, как будто впервые в жизни видела такую красоту. О Дион!

– Я люблю тебя.

Скоро она умрет. Надо, чтобы он знал об этом.

– Из-за ведерка? – Дион широко улыбался, открывая нараспашку все окна своей души. Его теплая сильная рука согревала ее затылок. – Я тоже люблю тебя.

– Но от меня пахнет! – Жанна всхлипнула от унижения.

– Как от бродяги, который всю ночь провалялся на улице. – С лица Диона не сходила все та же ослепительная улыбка. – Какая разница? Я люблю тебя.

– Правда?

Боль, угнездившаяся где-то в желудке, стала разворачивать свои кольца, как анаконда. Жанна закашлялась.

– О Боже, – еле выговорила она в перерывах между стонами и кряхтеньем. – Это не слишком романтично.

– Всему свое время, – нежно шепнул Дион. – Потом я подарю тебе цветы.

Жанна с наслаждением вдыхала запах его волос и кожи. Запах зеленого мха и меда… Все ее чувства вдруг ожили и обострились до предела. Даже боль на мгновение перестала быть врагом.

А потом – снова падение в ледяную пучину моря. Вконец измученная, Жанна тонула, потеряв надежду добраться до берега.

– Мне так плохо. Я больше не могу.

– Ты сможешь. – Дион обнял ее; его теплые губы щекотали ее горло. – Вспомни Ирландское море. Тогда ты выдержала.

– Да, такое не забывается. – Жанна засмеялась, тяжело дыша, и опять уткнулась в ведерко.

Как приятно пахнет чистая новая пластмасса! И сколько пользы от этого ведерка! Пожалуй, стоит постоянно держать его под рукой. На всякий случай.

Ирландское море. Воспоминания давали ей силы и надежду. Ирландское море. Нельзя о нем забывать.

Теперь Жанне казалось, что она резвится в волнах, как дельфин, то погружаясь в воду, то выныривая на поверхность.

– А-а-а…

Ею овладела какая-то необъяснимая хмельная радость. Придет время, и море само прибьет ее к берегу. Надо только слушаться его, не сопротивляться. Несмотря на боль, она жива и создает жизнь.

Сильные руки подняли Жанну и перенесли на кровать. В комнате было жарко. Дион бросил в камин все, что только могло гореть. Он склонился над ней, обнаженный до пояса, и его блестящая от пота кожа казалась золотистой в отсветах пламени.

– Танцуй, Дженьюри, – услышала она тихий шепот. – Потанцуй со мной.

И она начала раскачиваться, стоя на коленях и глядя ему в глаза. Там-то Дженьюри Браун и нашла свое убежище, как рыба, которую бросили в родное озеро, или выпущенная на волю птица. «Спаси и сохрани меня, спаси и сохрани», – повторяла Жанна, ибо больше сказать было нечего. Дион нужен ей, и он здесь.

Напряженные мускулы расслабились в его объятиях. Жанну охватило величественное и страшное желание раздвоиться. Она распускалась, как цветок, раскрывалась, росла…

Впервые за все это время Жанна поняла, что от нее требуется. Она уткнулась головой в шею Диона, вцепилась пальцами в его волосы, и с ее губ сорвался долгий стон: то ли жалоба, то ли крик триумфа. Что-то теплое и тяжелое заскользило между ног.

– А теперь медленнее, медленнее…

Пора распахнуть двери навстречу солнечному свету. Открывайся же, открывайся… Они прижались друг к другу – храм из единой плоти и крови, и в их сплетенные руки упало крошечное розовое существо. Чудо свершилось.

Жанна смотрела на ребенка. Вот он, запретный плод, слаще которого нет ничего на свете.

Ребенок открыл глаза. Как это просто и странно. Глаза, в которых отразилась вся мудрость мира.

Жанна молчала, не в силах оторваться от младенца. Наверное, никогда она на него не наглядится.

Дион приподнял дочь, она протестующе пищала, растопырив крошечные ручки. Какая она маленькая, хрупкая и вместе с тем сильная! В ней все прекрасно – вплоть до розовато-жемчужных ступней и маленьких ушек, похожих на морские раковины.

Все еще не веря себе, Жанна откинулась на подушки и радостно приняла дочь в свои объятия. Одной рукой она поддерживала слабую, дрожащую головку, а другой нежно гладила лепесток ушка. Да, у ее маленькой девочки глаза Джули, но уши… Бархатные, плотно прижатые к головке, они заострены на концах, как у эльфа. Уши Диона.

– У нас получилось! – Смеясь и плача, Жанна потянулась к нему, вовлекая в магический круг. Они будут вместе отныне и навсегда.

Смерть и рождение. Новый мир, в котором есть только мужчина и женщина.

– Ты, я и Ирландское море!

Они лежали втроем и смотрели, как пламя отбрасывает на стены золотые блики.

– Может, и второй пустить на растопку?

Дион задумчиво глянул на последний виндзорский стул.

– Попозже. Когда ты будешь кормить.

Маленькая Джули приоткрыла один глаз, будто изучая своих родителей, а потом потянулась к материнской груди. На ее личике было написано величайшее блаженство.

– Не у всех детей крестным отцом было Ирландское море.

– Да, – отозвалась Жанна, которой казалось, что она умерла и попала на небеса. – Виновата качка. Наверное, я потеряла свою противозачаточную пилюлю где-то между Ливерпулем и Дублином.

– Это твой самый лучший поступок!

– Ты тоже постарался.

И они обменялись восторженными, чуть глуповатыми улыбками.

– Свадьба будет завтра, – заявил Дион тоном, не допускавшим возражений.

Никогда еще Жанна не видела его таким серьезным. Да, из Диона получится прекрасный отец!

– Ну вот. – Ее неудержимо тянуло подразнить его. – А я-то мечтала о долгой помолвке…

– Помолвка уже была – целых девять месяцев, – возразил Дион, смерив Жанну суровым взглядом. – Кстати… почему ты не носишь мое кольцо?

– Кольцо? – Жанна удивленно заморгала. – Какое кольцо?

– Так я и думал. – Дион порылся в кармане. – Я обнаружил его на прежнем месте – в твоей черной туфельке. Я был уверен, что ты найдешь кольцо, как только наденешь ее.

– Но я ни разу не надевала эти туфли! Сначала мешали воспоминания, а потом ноги стали отекать… – Жанна умолкла, не отрывая глаз от серебряного кольца, лежавшего на ладони Диона. Простенькое, но милое, с двумя сплетенными руками, сжимающими крошечное сердечко.

Дион надел кольцо ей на палец. Оно подошло идеально. Жанна знала, что, глядя на него, она всегда будет вспоминать о дрожащем тельце ребенка, которого они приняли в свои объятия.

– Это кольцо из Клэддэха. Его освятил один цыган.

– Тот самый, у которого ты нанял пони?

– Именно. – Дион ухмыльнулся. – Для него мы уже тогда были мужем и женой. У цыган принято похищать невест.

– И все же… – Теперь настала ее очередь проявить серьезность. – Мы должны сделать то, что положено, ради маленькой Джули.

И она пригладила темные волосики на голове ребенка. Дион кивнул с философски-задумчивым видом.

– Лучшей причины и не придумаешь. Главное – получить лицензию. Я займусь этим сразу же после того, как позвоню в больницу.

Жанна с радостью отметила, что у него нет никакого желания двигаться с места.

– А потом?

– Потом мы будем жить долго и счастливо, – заявил Дион без тени сомнения.

– До тех пор, пока не высохнет Ирландское море.

– В № 3?

– Конечно. Чердак твой.

– А твоя гостиная.

– Спальня…

– …Для нас обоих, А остальные комнаты…

– …Для детей.

Они удовлетворенно улыбнулись. Всматриваясь в золотистый полумрак гостиной, Жанна видела будущее. Оно казалось вечностью. Ее некрасивый муж под старость станет красавцем. Волосы поседеют, но брови и ресницы будут по-прежнему черными, а глаза – синими. Дион волшебник, он сумеет обмануть само время.

Их разлучит только смерть, ибо они подходят друг другу идеально, как две половинки целого. Их не разъединить, но они способны расти и создавать новое.

Малышка пошевелилась, икнула и зачмокала губами.

– Как она прекрасна! – воскликнули они разом.

– Вылитая мать. – Взгляд Диона, мягкий, как бархат, обволакивал Жанну. – Красивая девушка в подвале.

– Значит, ты имел в виду меня?

– А кого же еще? Посмотри в зеркало. Ты самая красивая женщина на свете.

И Жанна, встретившись с ним глазами, поняла, что это правда. Маленький комочек плоти, лежавший у нее на руках, пробуждал самые разные чувства: гордость, любовь, радость, торжество… Шелковая ниточка, такая ненадежная и тоненькая на вид, отныне накрепко привязывала ее к миру. Через боль – к совершенству. Из старого пыльного кокона наконец появилась бабочка.

Дион принес хлеб, теплое молоко с мускатным орехом и простое фланелевое одеяло, чтобы завернуть в него ребенка.

– С Новым годом.

И они поцеловались под перезвон колоколов, который плыл над заснеженными улицами.