Михаил Назаренко
НОЧЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ
Душа ждала... кого-нибудь,
И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он! "Евгений Онегин".
Во тьме, где нету ни времени, ни страха, ни сожаления;
во тьме, где вечность не ложится на плечи бременем; во тьме,
где единственный звук - размеренное падение капель в холод-
ную бездну подземных озер. Во тьме. Где.
* * *
... где я проведу лето. Но это еще не скоро, хотя как
сказать. Конец апреля, знаете ли, необычайно жаркого киевс-
кого апреля, будто созданного для того, чтобы прогуливать
занятия. Вот я и сидел на склоне, лопал булку - только не
спра шивайте, панове, где я ее подтибрил! - и предавался
размышлениям. Интересно знать, думал я, какую трепку мне се-
годня вечером устроят любимые преподаватели... И вдруг, как
это не раз бывало и раньше, я почувствовал на себе чей-то
взгляд, будто бы...
* * *
... будто бы он бессмертен. И нельзя сказать, что это
не так, просто само понятие смерти к нему неприменимо. Гномы
- те из них, кому довелось его видеть воочию, - говорили
также, будто он почти всемогущ. Верили этим россказням мел-
кие подземные твари или не верили, но, упомянув его имя,
каждый раз суеверно оглядывались по сторонам.
А он и вправду был всемогущ. Он мог перекатывать Землю
на ладонях, как хрустальный шарик, мог тасовать времена, как
шулер тасует карты, мог обрушивать на наземных жителей сер-
ные дожди... и кажется, даже обрушивал некогда... Он мог бы
вспомнить каждый миг своего бесконечно долгого бытия, но не
хотел. И единственным ограничением его всемогущества было
отсутствие желаний.
Еще говорили, что он был одним из ангелов Вышнего Синк-
лита; еще уверяли, что это наместник о т т у д а , и много-
значительно указывали пальцем вниз, в глубь...
Он шел с закрытыми глазами, которые вовсе не нужны в
непроглядной темноте, кожей ощущая многотонные геологические
пласты над ним, и под ним, и вокруг. Он сбил с ног какого-то
зазевавшегося кобольда и, не останавливаясь, проследовал
дальше. Он мог днями ходить так, без определенной цели, и
вся прелесть движения была в том, что его можно в любой мо-
мент прекратить, а можно и продолжать бесконечно. Ибо что
для него время?
В сущности, впервые он почувствовал время совсем недав-
но, можно сказать, только что, когда...
* * *
... когда объедал монастырскую грушу. Было мне лет
шесть, вот тогда-то это и стряслось. В буквальном смысле.
Меня вдруг затрясло, как в лихорадке или как будто подкрался
сторож, хромой чорт, и стал тащить меня за штанину. Все за-
мерло; меня накрыла неслыханная, давящая тишина, и внезапно
я понял. Что отныне надо мной не властны ни мораль, ни зако-
ны. Что я обрел абсолютную свободу, такую, какой еще никогда
не выпадало на долю человека со времен Каина. Что бояться
теперь нечего, со мною не случится ничего дурного, потому
что моя свобода определена и предначертана. Вечно. Я почув-
ствовал, что могу сдвинуть Землю, если захочу, и засмеялся.
Миг прошел, и последнее, что я запомнил, был легкий по-
рыв ветра. Будто кто потрепал по голове.
Не дожидаясь, пока меня заметит сторож, рябой чорт, я
спрыгнул с дерева, перелез через ограду и припустил верх по
узкой улочке. Куда глаза глядят. Напролом через крапивные
чащи.
Мне было не по себе.
Кому я вру? Мне было страшно. Вот и все.
Бывает так, что в полдень, среди полной тишины ты вдруг
слышишь свое имя, сказанное неизвестно кем, - слово, пришед-
шее из ниоткуда. Но я тот день услышал не имя. Услышал Судь-
бу.
Я не хотел этого; я и сейчас не хочу. Слышишь, ты! Мне
вполне достаточно быть тем, кем я есть. Я не хочччу больше-
го. Не хочу! Я не знаю, как можно избежать предначертанного,
я не знаю, зачем мне это нужно, но я это сделаю, потому что
иначе... иначе я просто исезну.
С того дня я еще не раз слышал.. да нет, не слышал -
чувствовал. И не мог заставить себя поверить. Я, конечно не
Фома Неверующий, но все-таки... Слишком страшно даже думать
о таком.
Впервые...
* * *
... впервые он понял, что для наземных значит жить во
времени. В тот момент, когда родился его наследник (а это
был вовсе не "момент", это были часы - долгий, переполненный
временем день немая дурочка не могла родить своего проклято-
го байстрюка, а потом умерла, не зная, что исполнила свое
предназначение), он увидел - увидел не всё, что творилось в
мире (хотя мог бы); увидел - Наследника, и сразу же ощутил
тяжесть земли, вечности, темноты, тяжесть, которую слишком
долго скрывал от себя, и сказал: - Скоро.
Он вошел во время наземных и потянулся к бессмысленному
куску плоти, который стал для него единственным. Мальчик
будет таким же, как я, думал он, собирая взгляд в одной точ-
ке пространства и времени. Чужой для всех, не нужный никому,
он увидит недоступное. Я научу его. Мальчик... - Впервые за
вечность он сбился на полуфразе, но всё же закончил речь:
Мальчик мне нужен. Я... - Обвел взглядом стены и бесконеч-
ность, которая лежала за ними, и сказал вслух: - Я устал.
Мальчик будет здесь вместо него, а он... он позволит
себе отдохнуть. Он ляжет на пол тоннеля, на гранитную
твердь, и прикажет воде, и она потечет по нему, и он раство-
рится в ней, растворится в мире, пока не забудет всё, пока
не станет никем. Станет всеми...
* * *
... всеми способами ухитрялся сдувать на экзаменах. Я
всегда уверен в себе. Всегда. Не припомню, когда в последний
раз мне доводилось... ну, скажем, отводить глаза. Ах да,
когда ухаживал за этой... как ее... а, к чорту. Но сыграно
было хорошо. Главное, своего я в тот раз добился.
Кто в мае думает о будущем, кроме выпускников? Никто, и
я - не исключение. Когда в животе будто колеса ездят, -
ей-богу, нет ничего лучше пройти с ребятами по рынку и горс-
тями загребать у бабусь товар. Я лично - семечки. Я люблю
семечки. Почти так же, как груши. Но лучше всего, панове,
рыба. Хоть жареная, хоть вареная, хоть в угольях печеная.
Что?.. Да, рыбину я тоже прихватил. Иначе зачем на базар хо-
дить, спрашивается...
Кого-то из наших поймали - и не старушки немощные, зна-
ете ли, а здоровые лбы с оселедцами, братья-козаки, охрана
порядка... Ну, и сам виноват. Напросился. Нечего жалеть та-
ких дураков. А вообще-то, пора бы отсюда и уходить.
Ничего, лето на носу, разгуляемся. Пойдем по селам и
весям, подработаем на кондициях... ну, положим, это они под-
работают, а я - как получится. Я вам не это... не кузнец Ва-
кула.
Я шел по улице и наслаждался майским воздухом. Ах-х,
как хорошо! Как хорошо! Как прекрасен я в этом лучшем из ми-
ров! Со мной ничего не случится. Я стану другим, только и
всего. Что мне терять, в конце-то концов?
Каждый раз, когда я думаю об этом, чувствую на себе
чей-то взгляд. Я пошел быстрее. Никого за моей спиной, ко-
нечно, не было, и всё же меня не покидало ощущение, что за
мною кто-то следил...
* * *
... следил за ним. Ожидание становилось почти нестерпи-
мым. Он вовсе не думал предупреждать каждый шаг мальчи-
ка. Когда наследнику исполнилось шесть, он д а л е м у
з н а т ь и больше в его жизнь не вмешивался, разве что
иногда бережно подталкивал. И только единожды пришлось при-
ложить усилие, даром что крохотное, но пришлось, а раньше он
и слова такого не знал, - потому что...
* * *
... потому что дурак я, дурак, ну кто же лезет в воду
на зеленой неделе! Нет, вбил себе в голову: на спор переплы-
ву Днепр... при тихой погоде. Поплыл. Они-то, охламоны чер-
товы, утащили всю мою, понимаете, одежду, пока я по воде,
значит, к острову и обратно. Утащили, и всё.
Сидел я под бережком, думал, как это мне голяком на лю-
ди идти, и вдруг увидел.
Она так медленно плыла... или шла... кто их, Зеленоко-
сых, разберет. Совсем так неторопливо шла. Знала, что де-
ваться мне некуда, и двигалась лениво, завораживающе... Но
страшней всего было не то даже, что она зеленая, и не груди
ее уродливые, закинутые аж за плечи... Лицо. Такое кто раз
увидит, другим уже не расскажет... Что не человеческое, это
ясно, но ведь главное-то другое. Никакого движения. Ни гла-
за, ни губы не шевелятся, ничего. Кукла склизкая. И... и
еще... Самое страшное - ей было в с ё р а в н о . И всё,
что надлежит сделать, она сделает с такой вот безжизненной
улыбочкой. Свободная от всего - от страха, от желаний, от
ненависти даже - до Страшного Суда.
Я, кажется, и молитвы позабыл, стоял оцепенело и всё
тут. Даже крестика нательного на мне не было. Зажмуриться
хотел, и то не мог. Она почти уже дотянулась до меня, и я
увидел, что она скользкая, как рыба, но без чешуи, и на
пальцах у нее нет ногтей.
Внезапно она шатнулась, будто ее ударили пучком черно-
быльника между глаз, и меня тоже как ударило, а когда я гла-
за открыл, то увидел, что нет никакой реки и в помине, а ле-
жу я на каком-то пустыре, вжавшись всем телом в землю...
Не помню в точности, что со мной тогда было. Кажется,
закатил истерику, как баба. Ладно, к чорту. Было и прошло.
Не хочу вспоминать. Одно знаю наверное: тогда, на пустыре, я
испугался еще больше, чем в реке, если такое возможно. Пото-
му что понял: когда-нибудь - скоро - я освобожусь. И стану
таким, как о н а.
Ты этого хочешь? Этого?
А я не буду, не стану, не дождешься ты от меня, - твер-
дил я неведомо кому, не ожидая ответа. Но ответ пришел:
Вскоре.
* * *
... вскоре ожидание стало почти мучительным. Никогда
раньше он подолгу не жил временем наземных, чей век - тоньше
нити, никогда не переживал каждую секунду в чужом бытии. Те-
перь он соизмерял свое существование с жизнью того мальчиш-
ки, а годы тянулись, тянулись нестерпимо, длиннее вечности,
и он не выдержал. Зашевелились пальцы, перебирая нити, одну
вплетая в узор (...девочка родилась на каком-то из хуто-
ров...), другую из него выдергивая (...и человек превратился
в кучу золы...). Каждую нить можно заменить другою. Кроме
одной.
Он всё ближе. Ближе. Сейчас!..
* * *
Сейчас. Это случится сейчас. Как и вчера, как и поза-
вчера. Не буду смотреть. Не буду.
Господи, за что?!
* * *
... что пришли за ним. Откуда этой подземной мелюзге
знать об истинных причинах событий? Он встал на ноги и, ко-
солапя, пошел вслед за карликами.
Всё ближе. Всё выше.
Очень давно ему не приходилось выходить на поверх-
ность... Двигаться было трудно и чем дальше, тем труднее.
Повинуясь невидимому жесту (навалилась тяжесть, и он даже не
мог открыть глаза), карлики подскочили к нему и повели под
руки.
Когда они поднялись на поверхность, ему стало совсем
трудно. Свет ударил сквозь закрытые веки, он приказал свечам
погаснуть и тогда с совершенной ясностью понял: мой мальчик
- здесь.
Ему помогли открыть глаза, и он увидел того, кто станет
его наследником. Нет, он не думал в тот миг о наследнике, он
увидел маленького, слабого, испуганного мальчика, и ощутил
не радость, не удовлетворение и даже не облегчение. Все пла-
ны, все дальние умыслы отошли в сторону, и он с какой-то от-
чаянной нежностью потянулся к тому, чье рождение он видел,
за каждым шагом которого следил столько лет. К своему маль-
чику.
Тот, видно, тоже что-то почувствовал и растерянно за-
вертел головой, перебегая взглядом с одной дьявольской личи-
ны на другую, пока не встретился глазами с Подземным. Во
взгляде мальчика сменялись испуг, надежда, узнавание и ужас.
Подземный шагнул вперед, протянул к нему руки и громко
сказал: - Вот он.
* * *
И всё, сколько ни было, кинулось на философа. Бездыхан-
ный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от
страха.
* * *
Раздался петушиный крик, и все бросились врассыпную.
Подземный, даже не взглянув на то, что некогда было Хомою
Брутом, повернулся и пошел прочь. Он спускался ярус за яру-
сом, тоннель за тоннелем. Один.
Он уходил всё дальше, во тьму, где нет места ни време-
ни, ни сожалению, ни надежде.
Полезные ссылки:
 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
 Либмонстр - читай и публикуй!
 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
| 
