ВОЛК
Майкл МУРКОК
Перевод К. Королева
Кому ты
принадлежишь, друг городок? Кто твой хозяин? Ты привольно раскинулся в
неглубокой долине, отгородясь от мира сосновым бором. Твои улицы все в рытвинах
и ухабах, надгробные памятники на твоих кладбищах холодно посверкивают в лучах
солнца. Ты живешь сам по себе, однако долго так продолжаться не может. Я стою
на твоей тихой центральной площади, смотрю на низенькие домишки и выглядываю
твоего хозяина. В моем мозгу, где-то на грани сознания, клубится мрак.
Я останавливаю
мужчину. На его лошадином лице выделяются обращенные уголками вниз чувственные
губы. Он стоит, слегка покачиваясь, и молча глядит на меня задумчивыми серыми
глазами.
- Кому
принадлежит этот город? - спрашиваю его я.
- Людям, -
отвечает он. - Жителям.
Я разражаюсь
хохотом, но он остается серьезным и даже не улыбается.
- Ну ты и
шутник! Кому принадлежит город на самом деле?
Он пожимает
плечами и поворачивается, чтобы уйти. Я повышаю голос:
- Кому принадлежит
город?! Кому он принадлежит, друг?
Он что,
рассердился на меня?
Ну и пусть; в
конце концов, человек без настроения - уже не человек. У человека должно быть
хоть какое-то настроение, даже когда он спит. С презрительной усмешкой гляжу я
в спину тому, кто отказывается улыбаться. Твердым, решительным шагом он идет по
металлическому с деревянным настилом мосту, перекинутому через тихую речку, что
густо поросла кувшинками. Поблескивает на солнце вода.
В моей руке
холодная серебристая фляжка с жидким огнем.
Я крепко
стискиваю ее. Я подношу ее ко рту и впитываю в себя огонь, позволяя ему
поглотить меня. Мы с огнем ласково уничтожаем друг друга.
В моем желудке
полыхает пламя, мои ноги подкашиваются.
Не оставляй
меня, любимая, не лишай меня пробуждающего желание аромата твоих волос. Не
лишай меня твоих насмешек, таких неискренних на стонущей утренней заре; не
лишай соленого дождя, который струится по моему холодному лицу.
Я снова
усмехаюсь и повторяю слова того мужчины:
- Люди,
жители! Ха-ха-ха!
Но некому
услышать мой смех, разве что кто-то прячется за шторами, которыми задернуты
окна всех домов белого городка.
Где ты,
любимая, - где теперь твое ядовитое тело, где ощущение твоих ногтей,
вонзающихся в мою плоть?
Едкая дымка
застилает мне глаза. Городок словно начинает таять. Я медленно падаю на
булыжник мостовой, и боль проникает в мой организм через саднящее лицо.
Почему мы не
можем найти покоя в ложной божественности другой половины рода человеческого?
Почему женщины нам его не дают?
С моих глаз
спадает пелена; я гляжу в бескрайнее голубое небо. Вдруг я слышу встревоженные
возгласы и вижу прелестное личико. Она вопросительно смотрит на меня, в ее
взгляде - множество вопросов, ни на один из которых я не способен ответить, и
это меня смущает и раздражает. Однако, переборов гнев, я улыбаюсь и цинично
замечаю:
- Не
получилось, а?
Девушка качает
головой, продолжая что-то говорить. У нее кроваво-красные губы и узкое изящных
очертаний лицо.
- Кто... Кто
вы? Почему... Что с вами случилось?
- Это
нескромный вопрос, милая, - отвечаю я покровительственно. - Но, так и быть, я
прощаю тебя.
- Спасибо, -
говорит она. - Вы не хотите подняться?
Разумеется,
хочу, и не только подняться, но упоминать об этом пока рано.
- Я ищу свою
подругу. Она должна быть где-то здесь, - говорю я. - Может, ты видела ее? Она
до отвала наелась моей жизнью, она до дна выпила мою душу. Ее нетрудно узнать.
- Нет, я не...
- Если тебе
случится заметить ее, будь добра, дай мне знать. Я, пожалуй, задержусь тут
ненадолго. Мне пришелся по нраву ваш городок.
Меня как будто
осенило:
- А может, он
принадлежит тебе?
- Нет.
- Прости, если
мой вопрос привел тебя в замешательство.
Лично я был бы
счастлив, владея таким городом. Как по-твоему, он продается?
- Вам лучше
встать, иначе вас могут арестовать.
Поднимайтесь,
ну, пожалуйста.
Есть что-то
неприятное в том, как упорно жители отказываются назвать мне владельца своего
городка. Конечно, я не собираюсь его покупать, но спрашивал я не просто так, а
надеясь вызнать имя хозяина. Быть может, я недооценил ее?
Не хочется о
том думать.
- Вы словно
мертвая птица с перебитыми крыльями, - улыбаясь, говорит девушка.
Я отталкиваю
ее руку и поднимаюсь сам.
- Куда идем?
Она хмурится,
потом говорит:
- Наверно, ко
мне домой.
***
Мы
отправляемся в путь; она идет впереди. Я показываю вверх:
- Гляди, вон
облако в форме облака!
Она улыбается,
и я чувствую себя таким довольным, что мне хочется даже поблагодарить ее.
Мы подходим к
ее дому, чья зеленая дверь открывается прямо на улицу. На окнах красные и
желтые занавески; белая краска, которой выкрашен дом, кое-где начала
шелушиться.
Девушка
достает ключ, вставляет его в большой черный железный замок, широко распахивает
дверь и грациозным жестом приглашает меня войти. Наклонив голову, я вступаю в
сумрачный холл. В нем пахнет лавандой. Стены отделаны старинными дубовыми и
латунными полированными панелями; повсюду, куда ни посмотри, предметы конской
упряжи и подсвечники без свечей. Справа уходит во мрак лестница, ее ступеньки
покрыты темно-красным ковром.
На высоких
полках расставлены вазы с папоротниками; еще несколько ваз примостилось на
подоконнике у двери.
- Если хотите
привести себя в порядок, у меня есть бритва, - говорит девушка.
К счастью для
нее, я настроен достаточно самокритично, чтобы понять, что мне в самом деле не
помешает побриться. Я благодарю ее. Мы поднимаемся по лестнице; широкая юбка
девушки колышется в такт ее шагам.
Я вхожу в
маленькую ванную. Там пахнет духами и дезинфицирующими средствами. Девушка
включает свет. На улице небо наливается синевой; солнце уже село. Девушка
доказывает мне бритву, мыло, полотенце. Она поворачивает кран, и вода начинает
течь в ее подставленную ладонь.
- Еще горячая,
- говорит она, выходит и закрывает за собой дверь.
Я устал и
потому бреюсь кое-как. Повинуясь внезапной мысли, мою руки и дергаю дверь,
чтобы проверить, не заперта ли она. Дверь открывается в освещенный коридор.
- Эй! -
окликаю я. Девушка выглядывает из-за другой двери в дальнем конце коридора. - Я
побрился.
- Идите вниз,
в гостиную, - говорит она. - Я сейчас спущусь.
Я ухмыляюсь,
давая ей понять, что догадался, - под платьем на ней ничего нет. Все они
таковы. Одежда да волосы - вот чем они берут.
Где же она?
Она должна быть где-то здесь, ее след привел меня в этот городок. От нее можно
ждать всего; ей ничего не стоит спрятаться под личиной моей новой знакомой. Я
сломаю ей другую руку, наслаждаясь хрустом костей, и меня не поймают. Она
высосала из меня жизнь, а мне потом предъявили обвинение, будто я сломал ей
пальцы. Я всего лишь пытался забрать кольцо, которое когда-то ей подарил. Но у
нее на пальцах было столько колец, что я запутался.
Она превратила
меня в волка с острыми клыками.
Я спускаюсь по
лестнице, ступая нарочито тяжело, чтобы ступеньки скрипели и стонали под моими
ногами. Я вижу гостиную и прохожу туда. Глубокие кожаные кресла, снова дубовые
и латунные панели, снова папоротники в дымчатых фиолетово-красных вазах. Камин,
в котором не горит огонь.
Мягкий
многоцветный ковер. Небольшое пианино с черно-белыми клавишами; над ним -
картина в раме.
Накрытый на
двоих стол под белой скатертью. Два стула рядом.
Я стою,
повернувшись спиной к камину, и слушаю, как стучат по лестнице ее туфли на
острых каблучках.
- Добрый
вечер, - говорю я вежливо, когда она входит в комнату. На ней темно-голубое
бархатное платье в обтяжку; в ушах и на шее поблескивают рубины. На пальцах ее
рук переливаются кольца. Я вздрагиваю, но овладеваю собой.
- Садитесь,
пожалуйста, - все тем же грациозным взмахом руки она указывает на кожаное
кресло с желтой подушкой. - Вам лучше?
Я полон
подозрений и потому не отвечаю. Откуда мне знать, что она имеет в виду?
- Пойду
принесу обед, - говорит она. - Потерпите немножко, ладно?
Я снова
победил ее. При таком раскладе ей меня не одолеть.
Я жадно
поглощаю непривычную на вид и на вкус еду и только потом соображаю, что она
могла быть отравлена.
Дожидаясь
кофе, я философски заключаю, что теперь уже все равно. Я понюхаю кофе; если от
него будет исходить горький аромат миндаля, значит, он отравлен. Я пытаюсь
вспомнить, пахло ли какое-либо из съеденных мною кушаний миндалем. Как будто
нет. Я чувствую себя спокойнее.
Девушка
приносит кофе в большом коричневом глиняном кофейнике. Она садится и наливает
дымящийся напиток мне в кружку. Он благоухает на всю комнату, и, к моему
облегчению, в его аромате нет и намека на горький запах миндаля. Правда,
откровенно говоря, я не знаю, как на самом деле пахнет миндаль.
- Если хотите,
можете остаться переночевать. У меня есть свободная комната.
- Спасибо, -
отвечаю я, многозначительно прищуривая глаза, но девушка отворачивается и
протягивает изящную руку к кофейнику.
- Спасибо, -
повторяю я. Она не отвечает. Какую она ведет игру? Девушка набирает воздух, собираясь,
видимо, что-то сказать, бросает на меня быстрый взгляд и плотнее сжимает губы.
Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку кресла, обхватив обеими руками свою чашку
с кофе.
- Есть волки и
есть овцы, - говорю я, заводя обычный разговор. - Как по-твоему, кто ты?
- Никто, -
говорит она.
- Значит, ты
овца, - заключаю я. - Волки знают, что они такое и что им надо делать. Я волк.
- Неужели? -
спрашивает она, явно поскучнев от моей философии, явно не понимая ее. - Вам
лучше пойти спать. Вы утомлены.
- Если ты так
настаиваешь, - с готовностью соглашаюсь я.
Она, проводив
меня в комнату, окно которой выходит на неосвещенную улицу, желает мне доброй
ночи. Закрыв дверь, я настороженно прислушиваюсь, ожидая скрежета ключа в
замке, но ничего такого не происходит. Мебели в комнате немного: высокая
старомодная кровать, пустой книжный шкаф и резной деревянный стул. Рядом с
кроватью - обычная лампа с парчовой шторкой, на которой между двумя складками
проступают изображения цветов. Я ощупываю стул, и меня пробирает дрожь
наслаждения. Я стягиваю с кровати пикейное покрывало и осматриваю чистые свежие
простыни. В изголовье лежат две мягкие белые подушки. Я сбрасываю с себя
костюм, стаскиваю ботинки и носки и остаюсь в одном исподнем. Я выключаю свет
и, все еще слегка дрожа, забираюсь под одеяло.
Несмотря на
ранний час, я скоро засну. Я уверен, что пробужусь на рассвете.
Утром я
открываю глаза: бледный солнечный свет проникает в комнату через щель между
занавесками. Я пытаюсь снова заснуть, но у меня ничего не получается. Я
откидываю одеяло, так что оно наполовину сползает с кровати, и встаю.
Я подхожу к
окну и выглядываю на улицу.
Немыслимо! По
мостовой, поводя носом, бежит большой жирный заяц. Следом, натужно ревя, ползет
грузовик, но заяц бежит, никуда не сворачивая. Я ощущаю напряжение и восторг.
Я открываю
дверь и бегу по коридору к комнате девушки. Я врываюсь внутрь. Она спит,
положив одну руку на край кровати. Одеяло сползло с нее, обнажив бледно-розовые
плечи. Я сильно хватаю ее за плечо, с таким расчетом, чтобы разбудить.
Вскрикнув, она садится на постели. Она дрожит.
- Скорее! -
говорю я. - Выгляни в окно. По улице бежит заяц!
- Уходите. Я
хочу спать, - отвечает она, - не мешайте мне спать.
- Нет. Ты должна увидеть этого громадного
зайца! Как он очутился в городе?
Девушка
поднимается и идет следом за мной в мою комнату.
Я бросаюсь к
окну и с облегчением убеждаюсь, что заяц никуда не делся.
- Смотри! -
Девушка подходит к окну, и я показываю ей на животное. Она изумлена.
- Бедняжка, -
шепчет она. - Надо помочь ему.
- Помочь? -
поражаюсь я. - Зачем? Я убью его, и у нас будет чем позавтракать. Девушка
вздрагивает.
- Как можно
быть таким жестоким?
Заяц исчезает
из виду, завернув за угол. Я разъярен; все мои нервы взвинчены.
- Удрал!
- Но ведь все
в порядке, правда? - говорит она успокаивающе. Моя ярость ищет выхода. Я
начинаю плакать от разочарования. Она кладет руку мне на плечо.
- Что случилось?
Я стряхиваю ее руку, но потом, передумав, обнимаю девушку и рыдаю у нее на
груди. Она гладит меня по спине, и мне становится легче.
- Позволь мне
лечь с тобой в постель, - прошу я.
- Нет, -
отвечает она тихо. - Вам нужно отдохнуть.
- Позволь мне спать с тобой, - умоляю я.
Она вырывается из моих объятий и отступает к двери.
- Нет!
Отдыхайте.
Я иду за ней.
Кровь стучит мне в виски, тело напряжено до предела.
- Ты кое-что
мне задолжала, - говорю я злобно, - как и все остальные.
- Уходите! - в
ее голосе слышатся угроза, отчаяние и страх. Я выхожу за ней в коридор. Она
бежит к своей комнате, но я догоняю ее. Я догоняю ее у самой двери. Она кричит.
Я вцепляюсь ей в руку. Я медленно выгибаю назад пальцы ее ладони, другой рукой
зажимая ей рот, чтобы заглушить крик. Под бледно-розовой плотью хрустят кости.
Они ломаются
не все сразу, а друг за дружкой.
- Вы
превратили меня в волка, - рычу я. - А потому - смерть овцам!
Мои зубы
впиваются в ее шею, мой нос ощущает аромат ее горла. Я прокусываю кожу, и в мой
рот устремляется кровь.
Убивая
девушку, я плачу.
Зачем она
выпила из меня душу через те раны, которые сама нанесла? Зачем сделала меня
волком? Или он сидел во мне с рождения, а боль, которую она мне причинила, лишь
выпустила его на волю?
Но она мертва.
Я забыл. Я
искал ее в этом милом городке.
И другая - она
тоже теперь мертва.
Пускай же моя
доля - убивать, убивать, убивать - поглощает меня, пока я, в конце концов, не
превращусь в рычащую частичку, безобидную для окружающих, невообразимо малую и
тем довольную.
О, Господи
Боже, моя проклятая любовь...