Ги Де Мопассан

Скала Чистиков

     Наступил сезон чистиков.

     С начала апреля и до конца мая, еще до приезда парижских купальщиков, на маленьком пляже Этрета внезапно появляется несколько пожилых господ в высоких сапогах и туго подпоясанных охотничьих куртках. Они проводят дней пять в гостинице Овиль, исчезают и возвращаются недели через три, затем, пожив еще несколько дней, уезжают окончательно.

     Следующей весной они появляются снова.

     Это последние охотники на чистиков, остатки старой гвардии; лет тридцать - сорок тому назад этих фанатиков было человек двадцать, теперь осталось всего несколько заядлых стрелков.

     Чистик - очень редкая перелетная птица со странными привычками Почти весь год она живет на берегах Ньюфаундленда и островов Сен-Пьер и Микелон; но в брачный период стая этих птиц неизменно перелетает океан; они кладут яйца и выводят птенцов в одном и том же месте - на так называемой “Скале чистиков”, около Этрета Их можно найти здесь, только здесь. Они всегда прилетали сюда, на них всегда тут охотились, и тем не менее они снова возвращаются и будут возвращаться всегда. Как только птенцы подрастают, чистики отправляются в путь и исчезают на целый год.

     Почему они никогда не прилетят еще куда-нибудь, почему не выберут другого местечка на этом однообразном белом скалистом берегу, простирающемся от Па-де-Кале до Гавра? Какая сила, какой непреодолимый инстинкт, какая вековая привычка побуждает этих птиц возвращаться сюда? С чем связан их первый прилет? Быть может, когда-то буря прибила их предков к этой скале? Но почему их дети, внуки и все дальнейшие потомки постоянно возвращаются сюда же?

     Их бывает немного, самое большее сотня, словно традиция этого ежегодного паломничества сохраняется только в одном роде.

     И каждую весну, как только маленькое кочевое племя водворится на скале, в деревне появляются все те же охотники. Их знали когда-то молодыми людьми; теперь они старики, но они верны обещанию - ежегодно встречаться здесь, - которое дали друг другу тридцать - сорок лет назад.

     Ни за что на свете они не нарушили бы его.

***

     Случилось это апрельским вечером, несколько лет тому назад. Три охотника на чистиков только что прибыли; не хватало одного - г-на д'Арнеля.

     Он никому не написал, не подал о себе вести. Однако он не умер, как многие другие охотники, - об этом было бы известно. Наконец, наскучив ожиданием, прибывшие сели за стол; обед уже подходил к концу, когда во двор гостиницы въехал экипаж; вскоре запоздавший охотник вошел в комнату.

     Весело потирая руки, он присел к столу, ел с большим аппетитом, а когда один из товарищей удивился, что видит его в сюртуке, он спокойно ответил:

     - Да у меня не было времени переодеться.

     Выйдя из-за стола, все сразу легли спать, потому что на следующий день надо было отправиться до рассвета, чтобы захватить птиц врасплох.

     Что может быть чудеснее этой охоты, этой утренней прогулки?

     В три часа утра матросы будят охотников, бросая в окна пригоршни песка. Через несколько минут все одеты и выходят на откос. Хотя еще темно, звезды блестят уже не так ярко; море шуршит галькой, а ветер такой свежий, что, несмотря на плотную одежду, слегка пробирает дрожь.

     Вскоре две лодки, подталкиваемые матросами, быстро съезжают по усыпанному круглыми камешками откосу, слышится треск, как будто разрывают полотно, и вот они уже качаются на мелководье. Поднимают бурые паруса, они слегка надуваются, дрожат, колеблются, снова натягиваются и, округлившись, словно пузыри, уносят просмоленные скорлупки к широкому, смутно различимому в темноте выходу из порта.

     Небо светлеет, сумрак словно тает; появляется линия белого берега, отвесного, как стена, и еще окутанного дымкой.

     Минуют огромный скалистый свод Манн-Порт, под которым может пройти целый корабль, огибают мыс Куртин, вот уже долина Антифер, мыс того же названия - и сразу становится виден пляж, где расположились сотни чаек. Вот и Скала чистиков.

     Это всего лишь небольшой выступ скалистого берега; на узких карнизах белого утеса чернеют головки птиц, которые смотрят на приближающиеся лодки.

     Они сидят неподвижно, выжидают и еще не собираются улетать. Некоторые из них примостились на самом краю скалы и напоминают издали стоймя поставленные бутылки; лапки у чистиков до того коротки, что, когда эти птицы ходят, кажется, что они катятся, как игрушки на колесиках; они не могут взлететь сразу: для полета им нужно сначала камнем броситься со скалы, так что они падают почти к ногам подстерегающих их людей.

     Они знают свою беспомощность, знают, как она опасна для них, и поэтому долго не решаются улететь.

     Но матросы поднимают крик, стучат деревянными уключинами о борта лодок, и тогда испуганные птицы одна за другой бросаются вниз, в пустоту, падая почти до самых волн, а затем, быстро-быстро махая крыльями, летят в открытое море, пока свинцовый дождь не свалит их в воду.

     Так их расстреливают в течение целого часа, спугивая одну за другой. Иной раз самки, сидящие на яйцах, не хотят улетать; тогда их убивают на месте; по белому камню брызжут капельки розовой крови, и птицы умирают, не покидая своих гнезд.

     В первый день д'Арнель охотился с обычным увлечением, но около десяти часов, когда поплыли в обратный путь под высоко поднявшимся ослепительным солнцем, лучи которого проникали в расщелины белых прибрежных скал, образуя большие светлые треугольники, он хмурил лоб и против своего обыкновения, не раз глубоко задумывался.

     Как только все вернулись в Этрета, какой-то человек, одетый в черное и похожий на лакея, подошел к д'Арнелю и заговорил с ним шепотом. Д'Арнель, казалось, что-то обдумывал, колебался и наконец ответил:

     - Нет, завтра.

     На следующий день охота возобновилась. На этот раз д'Арнель часто давал промах, хотя птицы падали почти у самого его дула; друзья смеялись над ним и спрашивали, не влюблен ли он, не овладело ли тайное волнение его сердцем, его рассудком.

     В конце концов он признался:

     - Да, верно. Мне нужно скоро уезжать, и это мне крайне досадно.

     - Как, вы уезжаете? А почему?

     - У меня неотложное дело, я никак не могу остаться дольше.

     Разговор перешел на другую тему.

     Как только кончили завтракать, снова появился лакей, одетый в черное. Д'Арнель велел запрягать, и человек уже хотел выйти, но тут три других охотника вмешались в разговор и стали настойчиво упрашивать, убеждать своего друга остаться.

     В конце концов один из них спросил:

     - Но, может быть, это дело не такое уж важное, раз вы его отложили на два дня?

     Охотник молчал в замешательстве, явно колеблясь между соблазном и чувством долга; он был подавлен, огорчен и смущен.

     После долгого размышления он нерешительно пробормотал:

     - Дело в том.., дело в том, что я здесь не один: со мной зять.

     Это вызвало возгласы удивления:

     - Ваш зять?.. Но где же он?

     Д'Арнель смутился и покраснел.

     - Как! Вы не знаете? Но.., он в сарае. Он умер.

     Воцарилось изумленное молчание.

     Д'Арнель продолжал, все более и более смущаясь:

     - Я только что имел несчастье потерять его. Я вез тело к себе в Бризвиль и сделал небольшой крюк, чтобы не пропустить нашего свидания. Но вы понимаете, нельзя же мне задерживаться дольше.

     Тогда один из охотников, решительнее других, заявил:

     - Но ведь.., раз уж он умер.., мне кажется.., он может подождать лишний день. Оба других поддержали его.

     - Конечно, конечно, - сказали они. Д'Арнель, казалось, почувствовал огромное облегчение, но, все еще немного волнуясь, спросил:

     - Правда?.. Вы так думаете?

     И трое его товарищей ответили в один голос:

     - Конечно, дорогой! Двумя днями раньше или позже - для него теперь это ровно ничего не значит.

     Тогда, совсем успокоившись, тесть обернулся к могильщику:

     - Ну что ж, друг мой, отложим до послезавтра.