Ги Де МопассанПрогулка
Когда дядюшка Лера,
бухгалтер торгового дома Аабюз и К°, вышел из магазина, он был на мгновение
ослеплен блеском заходящего солнца. Весь день он проработал при желтом свете
газового рожка в заднем углу конторы, выходившей во двор, глубокий и узкий, как
колодец. Каморка, где вот уже сорок лет он проводил все свои дни, была такая
темная, что даже в самый разгар лета в ней можно было обходиться без освещения
разве что с одиннадцати до трех.
Там всегда было сумрачно,
сыро и холодно, а со двора, тесного, как могила, тянуло в окно запахом плесени
и вонью помойной ямы.
Сорок лет подряд Лера
приходил каждое утро к восьми часам в эту темницу; он просиживал в ней до семи
часов вечера, согнувшись над бухгалтерскими книгами и работая с прилежанием
усердного служащего.
Начал он с полутора тысяч
франков в год, теперь зарабатывал три тысячи. Он остался холостяком - скудные
средства не позволяли ему жениться. Не изведав на своем веку никаких радостей,
он почти ничего не хотел. Однако время от времени, утомленный однообразным и
непрерывным трудом, он выражал платоническое желание: “Господи, будь у меня
пять тысяч ливров дохода, ну и пожил бы я в свое удовольствие!"
Но ему так и не пришлось
пожить в свое удовольствие, потому что у него никогда ничего не было, кроме
месячного заработка Жизнь его прошла без всяких событий, без волнений и почти
без надежд. Ограниченность его стремлений лишила его способности мечтать,
свойственной каждому.
Двадцати одного года от роду
он поступил в торговый дом Лабюз и К°. С тех пор он так и не менял места
службы.
В 1856 году у него умер
отец, в 1859 году - мать. И с тех пор никаких событий в жизни; только в 1868
году переезд на другую квартиру из-за того, что хозяин дома, где он жил, хотел
повысить квартирную плату.
Каждый день ровно в шесть
часов утра он вскакивал с постели при оглушительном звоне будильника, похожем
на скрежет разматываемой цепи.
Впрочем, два раза часы
портились - в 1866 и в 1874 годах, причем он так и не выяснил, отчего это
произошло. Он одевался, убирал постель, подметал пол, вытирал пыль с кресла и с
комода. На все это он тратил полтора часа.
Затем он выходил из дома,
покупал рогалик в булочной Лагюр, где на его памяти сменилось одиннадцать
хозяев, хотя вывеска оставалась прежней, и пускался в путь, на ходу закусывая
булочкой.
Вся его жизнь так и
протекала в темной и тесной конторе, где даже обои ни разу не менялись. Он
поступил туда молодым, на должность помощника г-на Брюмана, с надеждой
когда-нибудь получить его место.
Он получил это место и
больше ничего не ждал.
Весь урожай воспоминаний,
который другие собирают в течение жизни, - неожиданные события, нежная или
трагическая любовь, путешествия и приключения, случайности холостяцкой жизни, -
все это было ему чуждо.
Дни, недели, месяцы, времена
года, целые годы походили друг на друга. Каждый день в один и тот же час он
вставал, выходил из дома, приходил в контору, завтракал, уходил, обедал и
ложился спать, и ничто никогда не нарушало правильного однообразия тех же
поступков, тех же событий, тех же мыслей.
Прежде он смотрел на свои
белокурые усы и кудрявые волосы в маленькое круглое зеркало, которое оставил
его предшественник. Теперь каждый вечер перед уходом он созерцал в том же
зеркале свои седые усы и лысую голову.
Прошло сорок лет, долгих и
быстрых, пустых, как день печали, и похожих друг на друга, как часы бессонной
ночи. Сорок лет, от которых не осталось ничего, никакого воспоминания, даже
горестного, с тех пор как умерли его родители.
Сегодня Лера остановился в
дверях, ослепленный блеском заходящего солнца, и, вместо того, чтобы идти
домой, ему захотелось прогуляться перед обедом, - это случалось с ним
четыре-пять раз в год.
Он вышел на бульвары, где
под зазеленевшими деревьями струился людской поток. Был весенний вечер, один из
первых теплых и ласковых вечеров, волнующих сердца жаждой жизни.
Лера шел подпрыгивающей
стариковской походкой; он шел с веселым огоньком во взоре, счастливый общей
радостью и наслаждался теплотой, разлитой в воздухе.
Выйдя на Елисейские поля, он
продолжал шагать, и легкий ветерок приносил ему оживляющее веяние юности.
Все небо пылало, и темная
масса Триумфальной арки выделялась на ярком фоне небосвода, как колосс,
уцелевший среди пожара. Подойдя к гигантскому монументу, старый бухгалтер
почувствовал, что проголодался, и зашел в закусочную пообедать.
За столиком, вынесенным на
тротуар перед рестораном, ему подали баранью ножку, салат и спаржу, и Лера
пообедал так вкусно, как давно уже не позволял себе. Он запил сыр бри
полубутылкой хорошего бордо, потом заказал чашку кофе, что с ним случалось
редко, и напоследок рюмочку коньяка.
Расплатившись, он совсем
развеселился, почувствовал себя очень бодрым и даже немного под хмельком. Он
подумал: “Вот славный вечер! Пройдусь-ка я до Булонского леса. Это меня
освежит”.
И он пошел дальше В голове
его упрямо звучала песенка, которую когда-то пела его соседка:
Зазеленел лесок,
Мне говорит дружок;
"Красотка, выходи
Под сень листвы!”
Он напевал ее не переставая,
начинал все снова и снова. Над Парижем спустилась ночь, ветерок стих, было
тепло, как в оранжерее. Лера шел по аллее Булонского леса и следил за
проезжавшими фиакрами. Они приближались один за другим, освещая дорогу блеском
своих глаз-фонарей, и на мгновение можно было заметить обнявшуюся пару -
женщину в светлом платье, мужчину в черном.
Это была бесконечная
процессия влюбленных, двигавшаяся под жарким звездным небом. Появлялись все
новые и новые пары. Они ехали и ехали, раскинувшись в экипажах, безмолвно
прижавшись друг к другу, как в бреду, охваченные любовным волнением, трепетно
ожидая близких объятий. В душной мгле, казалось, порхали и реяли поцелуи.
Нежная истома пронизывала воздух и теснила грудь. Волны знойной страсти
исходили от этих обнявшихся пар, от этих людей, опьяненных одним и тем же
желанием, одной и той же мыслью. Все эти экипажи, таившие столько неги, как
будто оставляли на своем пути тонкий и волнующий аромат.
Наконец Лера, немного устав
от ходьбы, сел на скамью и продолжал смотреть на эту вереницу фиакров с
истомленными любовью парами. И почти сразу же к нему подошла женщина и села
рядом.
- Здравствуй, дружок! -
сказала она.
Он не ответил. Она
продолжала.
-Давай, я приласкаю тебя,
дорогой; я очень мила, вот увидишь!
Он произнес:
- Вы обознались, сударыня.
Она взяла его под руку.
- Ну полно, не дури,
послушай...
Он встал и отошел, сердце
его сжалось. Но не сделал он и ста шагов, как к нему обратилась другая женщина:
- Не хотите ли посидеть со
мной минутку, красавчик?
Он спросил ее:
- Зачем вы занимаетесь этим
ремеслом?
Она встала перед ним и
ответила изменившимся, хриплым и злым голосом:
- Черт возьми, конечно, не
для своего удовольствия!
Он мягко настаивал:
- Тогда что же вас
заставляет?
Она проворчала:
- Жить-то ведь нужно, вот
какая штука!
И отошла, напевая.
Лера стало не по себе.
Проходили другие женщины, звали, приглашали его.
Казалось, что-то мрачное,
невыразимо печальное нависло над его головой.
Он снова сел на скамью.
Перед ним по-прежнему мелькали экипажи.
"Лучше бы я не приходил
сюда, - подумал он, - не знаю почему, но я совсем расстроился”.
И он стал думать об этой любви,
продажной или искренней, о всех этих поцелуях, купленых или страстных, которые
он видел перед собой, как в калейдоскопе.
Любовь! Он совсем не знал
ее. В жизни у него были две или три женщины - случайные, неожиданные встречи, -
ведь при своих скудных средствах он не мог позволить себе никаких излишеств. И
он думал о прожитой жизни, такой непохожей на жизнь остальных людей, такой
мрачной, унылой, серой и пустой.
Есть люди, которым в самом
деле не везет. И вдруг словно плотная завеса разорвалась перед ним: он увидел
все убожество, все беспросветное убожество своей жизни, убожество прошлого,
убожество настоящего, убожество будущего, годы старости, так похожие на годы
юности, и понял, что ничего нет впереди, ничего позади, ничего вокруг, ничего в
сердце, ничего нигде.
Экипажи все проезжали мимо.
Перед ним по-прежнему появлялись и исчезали в открытых фиакрах безмолвно
обнявшиеся пары. Ему казалось, что все человечество проносится мимо, опьяненное
радостью, наслаждением, счастьем. А он один смотрел на это, совсем, совсем
один. И завтра он тоже будет одинок, будет одинок всегда, одинок, как никто на
свете.
Он встал, сделал несколько
шагов и вдруг почувствовал усталость, как будто только что прошел пешком долгий
путь; он сел на следующую скамью Чего он ждал? На что надеялся? У него ничего
не было впереди. Он подумал о том, как отрадно было бы в старости, вернувшись
домой, увидеть лепечущих детишек. Хорошо стариться, когда ты окружен
существами, обязанными тебе жизнью, которые тебя любят, ласкают, говорят тебе
наивные и нежные словечки, согревающие сердце и утешающие во всех невзгодах.
Он вспомнил о своей пустой
комнате, такой чистенькой и печальной, куда никогда никто не входил, кроме
него, и отчаяние охватило его душу. Эта комнатка показалась ему еще более
жалкой, чем его тесная контора.
Никто туда не приходил,
никто в ней никогда не разговаривал. Она была мрачной, безмолвной, в ней не
раздавались звуки человеческого голоса. Стены как будто воспринимают нечто от
тех людей, которые в них живут, что-то от их походки, лица, речей. Дома,
населенные счастливыми семьями, веселее, чем дома несчастных людей. Комната его
была лишена воспоминаний, так же как и его жизнь. Мысль вернуться туда одному,
лечь в постель, вновь проделать все то, что он делал каждый вечер, привела его
в ужас. И как бы для того, чтобы уйти подальше от этого мрачного жилища,
отдалить минуту возвращения домой, он встал и по первой попавшейся аллее
углубился в чащу и сел на траву. Вокруг себя, над собой, повсюду он слышал неясный
шум, беспредельный и непрерывный, состоявший из бесчисленных и разнообразных
звуков, глухой, близкий и далекий шум, смутный и мощный трепет жизни, дыхание
Парижа, биение пульса этого гиганта.
***
Солнце поднялось уже высоко
и заливало Булонский лес потоками света. Появилось несколько экипажей; весело
проскакали всадники.
По пустынной аллее медленно
проходила пара. Вдруг молодая женщина, подняв глаза, заметила в ветвях что-то
темное, удивленная, встревоженная, она подняла руку.
- Посмотрите., что это?
И, вскрикнув, без чувств
упала на руки спутника, которому пришлось положить ее на землю.
Вскоре позвали сторожей, и
они вынули из петли старика, повесившегося на своих подтяжках.
Было установлено, что он
умер еще накануне вечером. Из документов, найденных при нем, выяснилось, что он
служил бухгалтером в торговом доме Лабюз и К° и что фамилия его Лера.
Смерть приписали
самоубийству, причины которого так и остались невыясненными. Не было ли здесь
внезапного приступа помешательства?
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|