Александр Мазин

Владение (Летопись первая — «Спящий Дракон», книга вторая)

Книга вторая

ВЛАДЕНИЕ

Глава первая

Некогда на юге Красной Земли, в одном из племен Эдзама, что кочевало вдоль побережья Солнечного моря, родился мальчик.

Отец его, вождь племени, умелый во владении кривой эдзакской саблей и боевым топором, в науках искушен не был, но племенем в тридцать пять семей правил как надо. И боги благоволили вождю: ни разу за все время его власти над людьми и скотом великая сушь не выжигала племенных пастбиш. Сын его и первенец ко времени, когда минуло ему полных двенадцать лет, стал искусен в стрельбе из лука, ловок и легок в движениях. Лицом он был приятен, телом худощав, с друзьями ласков, а врагов еше не приобрел.

Более всего любил отрок носиться на стремительном парде по холмистым пастбищам. И еще слушать истории Бина, чужака, беглого раба из Гурама. Рожденный далеко на севере, Бин прижился в племени за шесть лет до рождения мальчика.

Был умен сын вождя. И к языкам способен: выучился языку Северной Империи у старого Бина, чужака, и диалекту Бур-Чаданну выучился. У пленника, захваченного в стычке на южном берегу реки Норовистая, выучился языку Бур-Чаданну сын вождя. Пленник, впрочем, скоро сбежал к своим.

В утро, о котором пойдет речь, ничто не предвещало беды. Напротив, стойбищный колдун, взглянув на расположение легких перистых облаков, сообщил: удачным будет день для людей и стад. Должно быть, он имел в виду погоду.

Подкрепившись куском сыра и лепешкой из грубой муки, вскочил сын вождя на крепконогого парда и умчался к северным холмам, туда, где граничили они с песчаными дюнами побережья.

Сын вождя и будущий вождь свободен от ухода за скотом. Поиск добрых пастбищ — вот достойное занятие мя того, кому водить племя после ухода отца.

Не более пяти миль проскакал отрок, когда пард вынес его на холм близ одной из маленьких бухточек, что языками врезаются в линию побережья. Выехал сын вождя на вершину — и тотчас повернул парда назад. Увидел он, что на спокойной глубокой воде бухты стоит двухмачтовая шекка под бурыми спущенными парусами. Вид сошедших на берег не оставлял сомнений в их профессии. Остры глаза мальчика-эдзака. Но глаза моряков, высадившихся на чужой земле для набега, не менее остры. Стрела свистнула над вершиной холма. Спущенные с поводков, застоявшиеся за время плавания боевые псы бросились в сторону отрока. А за ними — шестеро пиратов на рыкающих пардах.

Ветром взлетел сын вождя на холм. Приложил к губам раковину. Хриплый рев разнесся над побережьем. На десять миль слышен тревожный крик морской раковины при тихой погоде.

Посмотрел мальчик на свирепых псов, бухающих низким лаем: пускай! Никогда пиратским псам не догнать эдзакского парда!

И помчался на запад, туда, где синели вдали драконьи гребни Большого хребта. Завыли пираты, подгоняя псов. Короткими прыжками карабкался пард на склон холма. Обернулся сын вождя к преследователям.

«Хой-хой-хой!» — закричал он, срывая кожаный шлем и размахивая им над черноволосой головой.

Не любят боги хвастунов. Оскользнулась нога парда на гладком камне, угодила в нору шипоглавой змеи. Метнулось серо-желтое тело... Закричал пард, когда впилась ядовитая стрела в его легкую ногу. Закричал, прыгнул высоко, стряхивая с себя гада... И повалился набок. Быстро действует яд шипоглавой змеи.

Слетел сын вождя со спины парда, упал на землю спиной, покатился вниз по травянистому склону — навстречу преследователям. Быстрее помчались псы. Только и успел отрок, что вскочить на ноги, выхватить короткую саблю: лук его остался притороченным к седлу. Подскочили псы, окружили кольцом клыкастых слюнявых морд... Не набросились. Им — держать, не пускать добычу до прихода хозяев. Махнул сын вождя сабелькой — отпрянул пес, но плотней обступили другие. Что может сделать маленький эдзак со своей маленькой сабелькой против пяти натасканных на человека гигантских собак?

Подскакали всадники, закружились пятнистым смерчем. Упало широкое лезвие меча на мальчишескую макушку. Плашмя упало: кто убивает раба?

Очнулся мальчик вечером. Деревянная палуба была под ним. Соленый запах моря освежал ноздри. Бурые паруса, наполненные ветром, заслоняли небо. С трудом поднялся на ноги сын вождя. И увидел далекий-далекий берег. И черный форштевень, прыгающий на короткой волне.

— Эй ты, крысенок, иди сюда, — раздалось за спиной. Гневно обернулся сын вождя — и грубая кожа бича рассекла ему щеку.

— Не скаль зубы на хозяина, сопляк, если хочешь сохранить кожу! — широкогрудый бородач в красной головной повязке лениво взмахнул бичом. Ни слова не говоря, бросился сын вождя на обидчика. Удар кулака швырнул мальчика на палубу.

— Вот дикий псеныш! — донесся сквозь гул в голове удивленный голос пирата. И вновь бич ожег кожу.

Так сын племенного вождя, великий маг Фахри Неистовый, прозванный впоследствии Праведным, вступил на путь славы.

Сантай Темный. «История великих»

Глава «Красная Тверль»

Небольшая парда с оранжевой, в коричневых неровных пятнах, шерстью потыкалась мордой в плечо. Санти протянул ей слипшийся комок вяленых фруктов. Шершавый язык деликатно подхватил угощение, и комок исчез в широкой пасти. Парду звали Ушкой. Коричневый, с кремовым брюшком детеныш подбежал и пихнул Санти головой в поясницу: тоже хочу! Санти бросил ему еще один ком, и малыш ловко поймал его на лету. Молочно-белые клычки звонко лязгнули.

Санти принялся седлать парду. Язык Ушки трудился над его головой. Когда юноша застегнул последнюю прайску, волосы его были такими, будто он недавно попал под дождь. Санти ухватился двумя руками за края седла и подтянувшись, влез на спину Ушки.

— Купаться! — крикнул он.

И довольная парда легким галопом, чтобы поспел детеныш, понеслась в сторону озера.

Никогда еще у Санти не было верхового животного. Конечно, он умел держаться в седле — мальчиков его сословия с пяти лет учат этому. Став старше, он иногда ездил на отцовском парде. Но то был пард отца — не его.

Ушка увидела озеро и длинными прыжками понеслась вниз по склону. Отставший детеныш жалобно завизжал. Разбрасывая во все стороны сверкающие брызги, они врезались в прохладную воду. Парда принялась лакать, а Санти с удовольствием разглядывал поросшие лесом холмы. Владения соххоггои Нассини заканчивались в шести милях к северу. Там возвышалась сплошная каменная стена. Санти был предупрежден, что верх ее покрыт ядовитой смолой, разъедающей одежду и оставляющей на коже глубокие язвы. Но даже если бы юноша об этом не знал, взобраться на стену высотой в пятнадцать локтей все равно не смог бы. Тем более что все деревья рядом с оградой были спилены, а снаружи постоянно двигались вооруженные караулы. К чему такие предосторожности, Санти было неведомо, но это не слишком беспокоило юношу. По крайней мере, меньше, чем факт, что с того момента, как Санти похитили, ни единой строчки не возникло в его голове.

Я хотел бы стать облаком, легким, пушистым, как сон,

Ослепительно белым, парящим в прозрачной дали.

Чтоб кружить и кружить над кудрявым покровом лесов,

Гладью рек и озер, далеко, далеко от земли... —

звонко пропел Санти, чтобы убедиться, что не забыл сочиненного прежде. Нет, не забыл. Он взглянул на круглые верхушки замковых башен. Все остальное не разглядеть отсюда, из впадины.

«Вот то место, что виделось мне в снах!» — подумал он. Свои первые шесть лет Санти прожил в доме старшей сестры отца. Он отлично помнил эту просторную хижину с тонкими стенками и тростниковой крышей. Помнил и огромного, как ему тогда казалось, а на самом деле низенького, крепкого, похожего на дождевой гриб рыбака, мужа тетки. Рыбак не столь уж часто бывает дома, так что тетка в одиночку управлялась и с маленьким хозяйством, и с пронырами-сыновьями — братьями-близнецами, на четыре года старше Санти. И с ним самим, сначала — болезненным младенцем, потом таким же тощим шустрым безобразником, как и его двоюродные братья.

Вскормленный молоком овцы, Санти до трех лет называл тетку мамой. А узнав, что не она мать ему, не стал от этого любить ее меньше. Однако он помнил, как удивился, когда один из братьев сказал ему, что высокий темнолицый мужчина с плечами шире дверного проема, тот, что изредка навещал тетку, — его отец.

Тилод, отец Санти, не был уроженцем Фаранга. Он появился на свет в одном из крохотных селений Междуречья. Детство его было ничем не примечательно. А когда Тилоду минуло четырнадцать лет, родители его заболели хисором и умерли в одну неделю. Две трети поселян унесла болезнь, но не тронула отрока Тилода. И он поехал в Фаранг, где жила его замужняя сестра.

В четырнадцать лет Тилод ростом не уступил бы и взрослому. И силой тоже. Потому работу отыскал быстро. А спустя четыре года уже заправлял артелью каменщиков. Тут-то и положил на него глаз Пос, зодчий: сделал своим помощником. Еще четыре года — Пос умер, и Тилод занял его место.

Зодчий Тилод! Неплохо для парня двадцати трех лет от роду!

И стал юноша важным не по возрасту, еще более неторопливым, еще более немногословным. Быть бы ему Мастером из средних, что даже в жарком Конге отращивают могучее брюхо, прежде чем обзаводятся парой сыновей. Быть бы... Да боги решили иначе!

«Строенный меч», сотник Бентан, прибыл в Фаранг в конце месяца Увядания. Прибыл с двумястами воинов по личному повелению Великого Ангана. Выбрав лучший из шести фарангских больших боевых кораблей, он разместил на нем свой отряд и с полудюжиной солдат отправился глотнуть вина в самую чистую из ближайших харчевен. Случилось так, что и Тилод, фарангский зодчий, заглянул туда же — выпить чашку охлажденного вина.

— Какой силач! — Бентан толкнул плечом своего помощника.

Тот без интереса поглядел на толстощекого парня.

— Мясо! — уронил равнодушно. Но глаза сотника уже загорелись.

— Эй ты! — закричал он зычным голосом военачальника. — Ты, ты!

Из немногочисленных гостей таверны Тилод последним оглянулся на окрик.

— Поди сюда! — Сотник призывно замахал рукой.

— Тебе надо — ты и подходи! — отозвался юноша. К изумлению солдат, Бентан даже не рассердился.

— Нет, ты гляди, какая у него шея! — заорал он прямо в ухо отодвинувшемуся десятнику.

— Один хороший удар. — Десятник был старым воякой и цену шеям знал.

Сотник хлопнул ладонью по столу, оглядел своих солдат.

— Парень нам нужен! — безапелляционно заявил он. — Такой богатырь!

Солдаты полностью разделяли мнение десятника, но знали: если сотнику в башку запала мысль — вышибить ее невозможно даже дубиной.

Сотник встал. Встал и сам (!) подошел к молодому зодчему. Обняв его (Тилод брезгливо отодвинулся — от сотника воняло, как от старого парда), Бентан, хитро улыбаясь, сказал:

— Два золотых «дракона» в неделю! — И подмигнул: ни один из его солдат не получал больше одного.

— Отойди! — сказал Тилод.

Деньги его не заинтересовали. Как зодчий он имел больше.

— Ты увидишь мир, парень! — зашел с другой стороны сотник. Теперь он был убежден — фарангец нужен ему позарез!

Мир Тилода интересовал еще меньше. Ему вполне хватало Фаранга.

Он стряхнул с себя руку сотника и встал, намереваясь уйти. Бентан опять не рассердился. Он был в восторге от парня! Но, само собой, не собирался его отпускать.

— Карамон! — бросил он одному из солдат. — Ну-ка, останови его!

Карамон, коренастый, темнокожий, был ростом едва по плечо Тилоду, и юноша с удивлением уставился на заступившего ему дорогу.

— Притормози, паренек! — лениво произнес солдат. — Командир тебя не отпускал!

Юноша почувствовал раздражение.

— Что мне твой командир! — сердито сказал он и попытался оттолкнуть солдата.

Тот ловко схватил его за руку и заломил за спину. Карамон был когда-то борцом, а зодчий — всего лишь деревенским парнем. Но иногда сила тоже имеет значение. Тилод распрямил завернутую за спину руку с такой легкостью, будто его держала девушка. Он стряхнул с себя Карамона, как бык стряхивает дикого пса, и зашагал к двери.

Все бывшие в таверне притихли, ожидая развязки.

— Ну-ка, парни! Возьмите его! — закричал Бентан.

Он прямо-таки лучился от радости.

Пятеро солдат поднялись с мест. Но еще прежде отброшенный Тилодом Карамон вскочил с пола и ударом под колено свалил Тилода. Вот тут зодчий по-настоящему рассвирепел. Он был увальнем, но, рассердившись, двигался достаточно быстро. Прежде чем солдаты обступили его, он снова был на ногах и разбросал их, как щенков. Бентан хохотал. Он был доволен. Он ни на минуту не усомнился, что его подчиненные сладят с Тилодом, но ему очень понравилось, как тот обошелся с ними, полагавшими, что скрутят его играючи.

— Ну ты! — зарычал фарангец, шагнув к Бентану. И, получив удар рукоятью кинжала повыше уха, мешком повалился на грязные доски пола.

— Свяжите его, ребята, и тащите на корабль! — распорядился он. — Да поласковей, хуруги! Из этого мяса я сделаю бойца!

Наместнику доложили о случившемся лишь вечером, когда паруса корабля уже скрылись вдали. Наместник подумал — и махнул рукой. Зодчим Тилод был так себе, одним из многих. Жаловаться? На военачальника с полномочиями личного порученца Великого Ангана? Нет, он, Наместник, не вчера родился!

И Тилод был забыт. Неудивительно. Удивительно, что спустя два года зодчий вернулся!

Однако от парня, которого когда-то увез Бентан, в возвратившемся Тилоде остался разве что рост. Теперь это был мужчина, на пути которого становиться не хотелось. И предшественник Дага, пожелавший узнать, где провел время бывший зодчий, поглядев Тилоду в глаза, оставил это желание. Предшественник был стар, его вскоре заменили. А бывший зодчий доказал, что он вовсе не бывший. Больше того, Тилод стал мастером, не знающим равных в Фаранге. И в тени этого превращения осталось незамеченным то, что он привез с собой крошку сына.

Тилод строил дома, виллы, военные укрепления. Всем была видна его работа, но сам зодчий оставался тайной. Впрочем, тайной, убранной в славу... Мало кто возвращается с Юга! Мало кто, возвратившись, становится лучше, чем прежде. Но никто не остается таким, каким был.

Тилод взял сына к себе, когда тому исполнилось шесть лет. Скромен был дом зодчего. Для человека его ранга. Но мальчику дом показался дворцом. Три этажа: один — под землей, два — над ней. Резьба, шелк, мозаика, драгоценная посуда. Ванна из цельного камня, прозрачного, зеленоватого, как вода. На крыше — сад. Не боялся хозяин, что крыша упадет на голову во время землетрясения, — сам строил. Прочен дом, устойчив, как корабль. И красив, как корабль.

А слуг было совсем мало: кухарка, садовник, служанка да учителя Санти. За собаками и пардом Тилод ухаживал сам.

Сложными были отношения отца и сына. Санти его побаивался, хотя поводов не было. Напротив, отец делал для мальчика все, что бы тот ни попросил. Поначалу

Санти опасался, что отец возьмет в дом жену, но Тилод этого не сделал. Матерью своей мальчик почитал сестру отца, а что до настоящей матери, — когда он спросил о ней, Тилод сказал только: надеюсь, ей не пришлось бы тебя стыдиться!

В этом был весь зодчий: гордость и скрытность.

Лишь с одним человеком водил дружбу Тилод: с капитаном Шиноном, тем, кто позднее стал Начальником Фарангской Гавани.

Фаранг. Легкий и строгий, жаркий и веселый, с сине-зелеными садами и белыми домами из мягкого камня над голубой чашей залива... Город, который стоит любить! И Санти любил. Он знал каждый закуток Фаранга, каждую крохотную бухточку его побережья. Семнадцать лет его жизни, первые семнадцать лет, когда память впитывает то, что будет потом вечным и светлым чувством Дома, — это Фаранг! Санти знал его сверху донизу, до бастионов, охраняющих вход в Гавань. Сколько раз он пробирался туда ведомыми лишь мальчишкам лазейками, чтобы пощупать древние толстые камни, поболтать с солдатами, вырезать свое имя на деревянной раме баллисты. Воины не возражали. Многие из них сами десяток-другой лет тому назад карабкались по обветренным скалам, чтобы оказаться на рыжем от пыли гребне крепостной стены. От фортов до сторожевых застав за цветущими предместьями каждый дом, каждая решетка, каждый бортик каждого общественного бассейна — все было перетрогано, пересмотрено, накрепко осело в памяти... Дом! А еще был Порт, Гавань... Весь Мир, сосредоточенный между крыльями залива. Разноликий и многоязычный. И неизменно дружественный к тому, кто приходит с приязнью и любопытством. Если мир жесток — это справедливая жестокость. Если добр — добр по-честному. Но, главное, он бесконечно, безумно интересен, этот мир. И огромное искушение — смотреть, как уходят корабли в море Зур. Смотреть... И оставаться Дома. Сколько тощих мелкозубых фарангских мальчишек не устояли! Сколькие из них ушли в пенное море Зур... Многолюден Конг. Многолюден и щедр. Улыбка на лице его. Но терпкий вкус у этой улыбки... Зато двери Конга открыты, корабли крепки, а жители надежны, как древко копья. Так думал Санти. И не ошибался. В семнадцать лет человек редко помышляет о том, что у каждого копья есть наконечник. И сделано оно человеческой рукой для того, чтобы, пропев победную песнь, разорвать острием человеческое же сердце. Но кто осудит древко за его упругую легкость? Кто осудит меч за чеканный узор на рукояти? Таков Фаранг. Таков Санти. Таков благословенный Конг.

Санти рос, жил, учился, как любой из фарангских мальчиков, чьи отцы могут избавить сыновей от каждодневного труда. Быть может, был он немного более застенчивым, немного более самоуглубленным, но с теми же желаниями и мечтами: водить боевой корабль по пенному морю, скакать на парде...

А потом вдруг, неожиданно для самого мальчика, возникла в нем музыка. И начал он узнавать музыку вокруг: в плеске волн, в голосах людей, в мерной, чудесной речи уличных сказителей. Сверстники его уже вовсю тискали девушек, а сын Тилода уединялся, чтобы читать древние свитки. Отец, заметив увлечение, потакал: покупал книги, как прежде — игрушки. Хотя стоило это в не знающем печатного дела Конге недешево. И трепет, который испытывал Санти, вынимая пожелтевшую рукопись из цилиндрического футляра-тубуса, был не меньшим, чем у его ровесника, раздевающего девушку. А потом вдруг подвернулся Билб, добродушный хитрый толстяк, любитель вина и пошловатых анекдотов. И виртуозный мастер игры на ситре. Санти догадывался: Тилод нарочно свел их, чтобы очарованные друг другом, похожие не больше, чем пушистый гурамский следопыт и боевой пес, но происходящие из одного корня, старый Билб и юный Санти вцепились друг в друга, как лапки медовницы вцепляются в чашку цветка.

Когда же выучился Санти настолько, что игру его начали находить приятной, стали приходить к нему слова. Некоторое время спустя спел он для своих друзей, в которых у сына Тилода не было недостатка. Друзьям понравилось. А потом Санти пел новые песни — и те нравились еще больше. Когда юноше исполнилось восемнадцать лет, его сочинения уже растеклись по всему Фарангу. И стали сами приходить за ними певцы, актеры, однажды пришел даже скадд. И полюбили песни Санти. И его самого полюбили. А как не полюбить — добрый, не обидчивый, красив, кстати. И перестал юноша быть Сантаном, сыном Тилода, а стал Санти, Певцом. Хотя и без значка на лбу. Со значком они — певцы. А он — Певец.

Тилод, Зодчий (хоть и со значком), отнесся к славе сына осторожно. Считай: никак. Да и слава эта — слава предместий, не того города, что строил Тилод. Слава хижин. Впрочем, и у такой славы острый запах. Она привлекает ловцов.

Привлекла.

Глава вторая

И вот: когда она ушла,

Я вновь смешал раствор.

Улыбки, волосы, тела...

Их не было. Я стер.

Сам Бог водил моим резиом.

С начала до конца.

И вот: взглянул в ее лицо...

И не нашел лица.

Баянлу из Тайдуана

Прямы улицы Фаранга. Главные из них сходятся к Гавани, подобно колесным спицам. Но в богатой части его, где каждый строит так, как ему заблагорассудится, улицы коротки, широки и изломаны. Тенистые кроны деревьев укрывают их от палящих лучей солнца и от скудного света ночных небес. Лишь там, где столбы ворот обозначают входы в маленькие усадьбы, горят фонари.

Богатого всегда сопровождает слуга — и чтобы не потерялся во тьме, и для уважения. Богатого и облеченного властью — много слуг. Слуги несут лампы или факелы. У Тилода не было слуг. Его пард всегда сам находил дорогу. Парду тьма — не помеха. А Санти знал Фаранг так, что мог бы идти и с завязанными глазами.

Так он и шел, во тьме, по широкой тихой улице. Шел и улыбался. Прислушивался к себе: к мыслям своим, к телу, еще помнящему, еще хранящему запах другого тела. К будущему, что непременно наступит и, хвала богам, будет достойным его, Санти. Но, дважды хвала богам, еще не скоро наступит. И потому пока можно петь, любить, удивляться тому, как приходят в его голову слова и мир съеживается до размеров светящегося рачка.

Так и шел он, а внутри у него уже собиралось нечто. Стоящее рядом, дышащее, но не вошедшее, невидимое. Другой мир, полный, ждущий его еще более жадно, чем он сам ждет новой встречи с Марой. Но мир, который не схватишь, не прижмешь к себе, будто девушку. Мир, который можно увидеть лишь очень осторожным, боковым, случайным взглядом. А...

... А проснулся Санти на жестких стланях корабельного трюма. Вонючая вода плескалась под ним. Ни рук, ни ног он не ощущал — они были связаны, и уже давно. Зато голова раскалывалась от боли. И рот горел: пить! пить!

Санти не был героем. Он испугался. Он пришел бы в ужас, если бы не мальчишеская уверенность в том, что именно с ним ничего плохого случиться не может. Боги! Скольких обманула эта уверенность!

Как долго он так лежал? Кто знает? Очень хотелось пить. Мутило от вонючего воздуха. Санти ничего не слышал, кроме ворчания воды под днищем и, иногда, топота над головой.

Время от времени судно начинало раскачиваться, и тогда Санти мотало на твердых досках, а запах гнили становился сильнее.

Когда открылся люк, юноша был почти в бреду. Его выволокли наружу, как куль с мукой, и бросили на палубу. Путы сняли, но Санти долго еще не чувствовал ни рук, ни ног. А когда почувствовал — это было очень больно. Один из тех людей, что выволокли его наружу, выплеснул на Санти ведро забортной воды. Юноша успел поймать ртом толику и проглотил. Но жажда только усилилась.

Зато свежий ночной воздух был живителен. Санти лежал на спине. Слева сиял Алмазный Жезл, справа — созвездия Арки и Паука. Звезды были тусклыми — их затмевало огромное синее око луны.

Судно сбавило ход. Оно сильно качнулось, борт его приблизился к причалу, корпус встряхнуло от смягченного кранцами удара. Санти услышал крики и ругань кормчего.

Пожилой полуголый конгай наклонился над Санти, приблизил к нему морщинистое лицо.

— Ну как ты, паренек? — спросил он ласково.

— Дышу! — улыбнулся Санти. Голос его сел от сырости трюма.

— На-ка! — сказал конгай и вставил в рот Санти горлышко фляги. Кисло-сладкая струя некрепкого теплого вина потекла в горло юноши.

— Где этот? — рявкнул неподалеку густой бас.

— На баке! — ответил другой голос.

Матрос поспешно убрал флягу.

— Хранят тебя боги, паренек! — И ушел.

Палуба заскрипела рядом с головой Санти. Сильные руки оторвали его от пола и поставили на ноги. Санти едва не упал.

— Равахш! — выругался мужчина, хватая его за руку.

Он был высоченный, мощный, в кольчуге и шлеме. Но шлем был не такой, как у солдат Великого Ангана, а круглый, с толстым коротким плюмажем. Второй воин появился рядом. Такой же высокий и сильный.

— Я донесу ягненка, Сихон! — сказал он, крепко обхватив туловище Санти.

— Подколи его мечом, Беззубый! — посоветовал третий воин позади юноши. — И он поскачет, как молодой пес!

— Зачем? — захохотал Беззубый. — Я люблю красивеньких мальчиков! А ты, ягненок, любишь меня? — Он заглянул в лицо Санти.

— А любишь ли ты свою парду? — спросил юноша. — Или у тебя пард? Если так, скажи: кто из вас кого любит чаще?

— А болтливый ягненочек! — злобно сказал солдат и стиснул Санти так, что у того потемнело в глазах. — Я пощиплю твои ребрышки, клянусь челюстью Равахша!

— Клянись лучше его задницей! — посоветовал третий солдат.

— Если ты попортишь щенка, я попорчу тебя! — резко сказал Сихон. — Хлам! Найди кормчего и дай ему в рыло — почему сопляка приходится тащить?

Солдат затопал в сторону кормы.

Под ногами Беззубого закачался трап. Беззубый сдавил юношу еще сильнее.

— Давай, прикончи меня, — прошептал Санти. — Вот честь для тебя!

— Для тебя это было бы подарком! — пробормотал воин, с трудом удерживая равновесие на узких сходнях.

С палубы донесся смачный звук оплеухи, потом жалобное всхлипывание и причитания.

Третий солдат догнал их и хлопнул по спине того, что нес Санти.

— У тебя новый родич, Беззубый! — крикнул он. — Такой же беззубый, как и ты! — и радостно захохотал.

— Заткни пасть, Хлам! — рявкнул Сихон. — Беззубый! Щенка — в пятую нору. Щенок, жрать хочешь?

Санти не ответил.

— Ну так будешь голодным! Беззубый, бросишь ему циновку, а то околеет ненароком.

Они подошли к воротам, врезанным в серую стену. Ворота были открыты. Беззубый перехватил Санти, как мешок с мукой. Теперь юноша висел у него под мышкой. Поза настолько же неудобная, насколько унизительная.

— Эй! — прохрипел Санти. — Я пойду сам!

Беззубый несильно шлепнул его по затылку. Он нес его довольно долго, но не похоже, чтобы устал.

Наконец воин остановился и уронил Санти на землю. Потом пнул башмаком железную дверь, отозвавшуюся жалобным звоном.

Санти, цепляясь за неровности стены, встал на ноги и огляделся. Луна уже зашла, но света было достаточно, чтобы юноша понял, где он. Вот теперь Санти действительно стало нехорошо.

Истошно заскрипела дверь, из темного коридора вышел угрюмый стражник в зеленой набедренной повязке с факелом в руках. Он вручил факел Беззубому. Факел и большой черный ключ. И сразу ушел обратно в зев коридора. Они с Беззубым не обменялись ни единым словом.

— Вперед, ягненочек! — Беззубый впихнул юношу в сырой коридор.

Они прошли шагов пятьдесят. Беззубый одной рукой держал факел, другой поддерживал, вернее, волочил за собой пленника. Миновав несколько низких дверей с бурыми, ржавыми пятнами, он остановился у той, на которой была грубо намалевана пятерка. Беззубый вставил в скважину ключ и с натугой повернул. Маленькая дверь, не больше трех локтей в высоту, открылась.

— Полезай, — велел солдат. И Санти понял, почему это место называется «нора». Минуту спустя внутрь была заброшена циновка.

— Не скучай, ягненочек! — гаркнул Беззубый, дверь с лязгом затворилась, и вокруг юноши сомкнулась абсолютная тьма.

Глава третья

В чужом краю даже тень сосновой ветки может принести смерть.

Пословица

Опершись на поручни, Эрд смотрел, как кипит, выплескиваясь из-под широкой кормы «Светоча Фуа» желтоватая вода. Громада желтых парусов, натянутых горячим дыханием ветра, волокла судно вверх по течению. Многоводная, медлительная с виду Фуа безостановочно скатывала корабль вниз, но он настырно карабкался вверх, вверх, буравя упрямым килем теплую воду.

Далеко внизу остался взбудораженный Фаранг. Еще дальше — белые гребни моря Зур. И уже совершенно в невообразимой дали, за голубыми пространствами Межземного моря — лучшая (как полагал Эрд) из земель Мира, опаленный с запада и окрыленный с востока, великий и многообразный Белый материк.

Эрд смотрел на мутную воду, на высокие уступчатые берега, на слоистые широкие кроны деревьев и готов был заплакать от того, насколько чужды эти илистые воды светлым струям вспоившего его озера Лёйр.

— Ненавижу тебя, Конг, земля предателей! — прошептал он, стискивая поручни побелевшими пальцами. — Ты хуже грязной Хуриды! Хуже Омбама! Ты — смерть доблести, Конг! — Эрд зажмурился и увидел искаженное лицо Шинона, ощутил, как раздвигает ребра метательный нож. — Я обещаю: когда-нибудь сюда придут сотни боевых кораблей, тысячи воинов Севера! Они выжгут твою лживую прелесть и уподобят тебя истинной земле!

Глаза Эрда, яростные и несчастные, щурились от беспощадного солнечного света. И ничего не видели, кроме желто-зеленой воды и восходящего марева над нею.

— Нил! — сказал Хихарра, почесывая толстую ляжку. — Говорят, ты был большим человеком, вождем там, у себя, на Севере, э?

Кормчий возлежал в гамаке под тенью надувшегося паруса, а мальчишка-юнга, голый, лохматый и грязный, делал вид, что обмахивает его опахалом.

— Говорят, у храмового быка два члена, — лениво отозвался лежащий в соседнем гамаке Нил.

— Это как? — поинтересовался юнга, совсем перестав двигать опахалом.

Кормчий приподнялся, дал ему затрещину и, совершенно обессиленный, упал в гамак.

— Жарко! — простонал он. — Жир душит меня! — И уже другим тоном: — Так как, воин, это правда?

— Хочешь поговорить о войне, — произнес Нил, не разлепляя век, — расспроси моего отца. И вели подать лимонного сока, нет, лучше — доброго тайского винца.

— Ох-хо! Где я возьму тебе тайское, воин? Я бедный, почти разорившийся кормчий...

— Болтай! — сказал Нил. — Если пошарить в твоих трюмах, пожалуй, можно найти и дюжины три бочонков. Я возьмусь за это.

— Обижаешь меня, кровник! — хрюкнул Хихарра. — Хочешь сказать: я жаден? Нет! Я щедр! Может быть, где-нибудь в моих больших пустых трюмах и завалялся ма-аленький бочонок тайского, но даже я сам почти ничего о нем не знаю. Клянусь ягодицами Морской богини! Я не жаден, нет! Ты получишь свое вино! Эй, бездельник! — Он попытался, не вставая, пнуть мальчишку с опахалом, но юнга увернулся с уверенностью, обретенной богатым опытом. — Поди за кухарем, вели принести мне крепкого морского, а воину Нилу — кружку светлого тайского!

— От крепкого тебя развезет, господин! — сказал юнга и на всякий случай отошел подальше.

— Мать твоя — крыса! — рявкнул Хихарра.

Нил захохотал.

— Эй, не смейся! — сказал ему юнга. — От твоего смеха осыплется краска с мачты, и ты станешь таким же черным, как я. Кто тогда поверит, что ты — это ты, а не твоя набальзамированная тетка?

Нил захохотал еще пуще, а Хихарра нашарил под гамаком сандалию и запустил в юнгу. Не попал, конечно.

Мальчишка отправился за кухарем, а Нил, приподнявшись на локте, окинул взглядом северный берег Фуа.

— Это не та? — спросил он, имея в виду высокую серую стену, видневшуюся между купами деревьев.

— Нет, — ответил кормчий, не повернув головы. — Если ветер продержится, завтра до полудня мы придем. А уж дальше правь сам. Рад бы помочь — не по зубам.

— Ты нас приведи, — сказал Нил. — А мы достанем.

— Давай, давай! — буркнул Хихарра. — Соххоггои — тебе в самый раз. Владение — еще почище Урнгура. Про Урнгур мы не знаем ни хрена. А про Владение знаем: ни хрена хорошего, кусай меня в задницу десять раз!

— Если бы ты не был так ядовит, из тебя вышел бы добрый кусок жаркого к столу соххоггоев! — засмеялся Нил.

— Вот, вот! — Хихарра хлопнул себя по плечу. — И жира добавлять не потребуется. Только я слишком стар для них. Они любят молоденьких!

— Все любят молоденьких! — сказал Нил и повалился на спину. — А я люблю всех!

— Все любят молоденьких, никто не любит старого Хихарру, — пожаловался кормчий. — Один ты сказал, что любишь, но я думаю — ты врешь!

— Точно! — согласился Нил. — Всех, кроме тебя! Потому что твой кухарь ленивей, чем хуридская шлюха. Где мое тайское?

— «Светоч» доставит нас сюда. — Вагар провел пальцем по карте. — Владение — здесь, чуть ниже излучины. Это удобно для нас. Выше судну все равно не подняться — слишком мелко. Отсюда же, если все кончится благополучно, мы сможем верхом достичь предгорий, обойти Урнгур с юга и идти на северо-восток.

— Не стоит углубляться в горы, — заметила Этайа.

— Идти напрямик, по земле Урнгура, конечно, быстрее, — согласился вагар. — Но такой путь представляется мне сомнительным. И здесь трудно будет форсировать Черную.

— Нам не стоит углубляться в горы! — повторила Этайа.

Биорк свернул карту и сунул ее в футляр.

— Если ты скажешь идти через Урнгур, мы пойдем через Урнгур, — отвечал он.

— Будущее скрыто от меня, — медленно проговорила светлорожденная. — Не могу я знать даже того, кто из нас достигнет цели. Может быть, собственный мой путь кончается здесь, в Конге.

— Не хочешь ли ты сказать, что оставишь нас, светлейшая? — обеспокоился вагар. — Неужели ты пришла сюда только ради мальчишки?

— Мальчишки? — повторила Этайа. — Он — величайшее сокровище, Биорк. И его место в будущем определено.

— В том, которое туманно? — не удержался вагар.

Этайа засмеялась. Смех ее был как музыка.

— Когда оно туманно, — сказала она, — это не значит, что его нет. Если юноша не займет в нем своего места, оно останется пустым. Тогда — худо.

— Мы вытащим его! — заявил вагар уверенно.

— Пожалуй. Силы наблюдают за нами.

— Оставь! — отмахнулся Биорк. — Не будь ты той, кто ты есть, я решил бы, что ты пытаешься меня запугать. Слишком похожи твои речи на болтовню моей покойной жены, да утешится ее душа в Нижнем Мире. Она была пророчицей, как ты помнишь. И она была красивая. Красивым женщинам многое прощают, хотя, видят боги, ее предсказания сбывались куда реже, чем мои!

— Мои предсказания сбываются всегда, — уронила Этайа. — Прости, меня утомил разговор. В нем нет света.

— Может, выйдешь на палубу? — предложил вагар. — Здесь душно.

— Нет, — отказалась светлорожденная. — Слишком много глаз, а я устала. Не будешь ли ты так любезен позвать сюда Эрда? Я чувствую: ему нелегко сейчас.

— Ему всегда нелегко! — проворчал вагар. — Он как бык. Выставил рога — и вперед. Пока не получит дубиной по лбу. А получит — удивляется.

— Биорк! — укорила Этайа. — Я не узнаю тебя!

— Позову, позову, — сказал вагар. — Но вы с Нилом слишком нянчитесь с этим мальчишкой! Его достойный отец был куда тверже. Впрочем, ваше дело. — И Биорк вышел из крохотной каюты.

Этайа легла на узкую подвесную койку и закрыла глаза. Пушистый следопыт выбрался из-под кровати, лизнул ее руку. Этайа погладила его по голове.

Ветер спал. Корабль еле двигался. Казалось, все силы парусов уходят на то, чтобы удержать его на месте.

— Отец! — сказал Хихарре Флон. — Не нанять ли упряжку? Того гляди — назад поплывем.

— Пустое, — откликнулся разморенный Хихарра. Щеки его и прежде были красными, а от спиртного запламенели, как закатное солнце. — Не будет ветра — бросим якорь. Слышь, Нил? — обратился он к дремлющему великану.

— И-и-и! — отозвался тот.

— Да, знавал я одного мага, кусай меня в... Ты чего, сынок?

— Надо, говорю, упряжку нанять!

— От настырный! Вели прибавить парусов!

— Все поставлены, отец.

— Ну, так. А кто у руля?

— Пипус.

— Добро. Ну так сядь и не маячь. Слышь, Нил, знавал я одного мага, кусай меня в задницу. Вез его с севера. На Красную мы шли. Так весь рейс ветер был — что хорошее вино. Ровный, крепкий. В самую меру. Всю дорогу. Ну, он, когда сходил на берег, обещал: назад пойдем — такой же будет. Представь — не соврал. — И добавил подумав: — А плату я б с него и так не взял. Что ж, я сам себе враг? У мага деньги требовать!

— Угу, — сквозь сон пробормотал Нил.

— Он те так заплатит! Обратит, скажем, в жабу! Или еще в какую дрянь — вот и вся плата! Так я к чему: вот бы нам такого мага, а? Что скажешь, Флон, сынок?

— Упряжку надо брать, отец. Не будет ветра.

Нил проснулся, поглядел на краешек белесого неба.

— Будет ветер! — пообещал он. — Погоди чуток, парень, хороший ветер будет. — И вновь закрыл глаза, погружаясь в сон.

Флон сплюнул за борт (на море — дурная примета, здесь — добрая. Речную воду презирать — моряку заслуга) и пошел дать команду — бросить якорь.

А Нил оказался прав. Меньше чем через полчаса задул ровный крепкий ветер, и корабль быстро пошел вперед, делая не меньше пяти миль в час. Все оживились. Даже Хихарра соизволил подняться и самолично проверить, чем занимается команда.

Только Нил как спал, так и остался спать. Флон, чье уважение к северянину возросло почти до вершин Закатных гор, строжайше велел: не беспокоить гиганта. И Нил благополучно проспал до самого вечера. Да и вечером проснулся, должно быть, только от голода.

Быстро темнело. Хихарра велел зажечь огни: чтоб с кем-нибудь не столкнуться в темноте.

Этайа, сопровождаемая Эрдом, вышла на палубу. Светлорожденный жадно втягивал ноздрями густой теплый воздух.

— У тебя такой вид, светлейший, будто тебе не терпится прорубить чью-нибудь голову! — заметил Биорк.

— Огорчусь, если это будет твоя! — задиристо заявил светлорожденный.

— Желаешь размяться, светлейший Эрд? — Биорк шагнул назад и положил ладонь на рукоять меча.

— Хотите устроить представление для матросов? — холодно бросила Этайа.

— Хо-хо-хо! — Огромный Нил внезапно возник между отцом и Эрдом. — А вот и я! Отлежал себе бока в гамаке! Подраться — это по мне! Валяйте, господа мои, я — к вашим услугам!

Вагар и светлорожденный, сконфуженные, одновременно убрали руки с мечей.

— Не ошибусь, доблестные, если скажу: вам надо развеяться! — ухмыльнулся Нил. — К примеру — немного перекусить!

— Ой-мей! — вскричал из темноты Хихарра. — Поддерживаю! Кухарь все приготовил, не так уж он ленив!

— Пойдем, светлейший! — позвал Нил. И Эрд послушно двинулся за ним.

— Напрасно ты сердишься на Эрда, воин, — сказала Этайа. — Он таков, каков есть. И мы приняли его таким, а твой брат Уве поручился за него. Разве это плохо для вождя людей, если он готов поменять долгую и спокойную жизнь на короткую и славную?

— Будто этого достаточно! — проворчал вагар. — Он так и рвется в жертвы, этот аристократ. Не как вождь — как молодой пес, что сдуру прыгает на вожака-тура.

— Светлейший не знает, что он — жертва! — напомнила Этайа.

— А знал бы — что толку? — буркнул вагар. — Такая жертва — демонов кормить! Если бы мы поступили, как сказал я, — обошлось бы куда спокойней.

— Ты первым пролил кровь! — заметила светлорожденная.

— А по чьему желанию я сунулся прямо в глотку? Да, я убил. Но кто бы узнал, что это сделал я, если б мне не пришлось возвращаться в гостиницу?

— Мог не возвращаться.

— Мог. Но тогда бы наш светлейший утром искал меня по всему Фарангу, размахивая своим мечом.

— Ты недооцениваешь, Биорк. Недооцениваешь нас. И ты сердишься.

— Да. — Вагар потер лоб маленькой рукой. — Я сержусь. И делаю ошибки. И принимаю решения будто по чужой воле...

— Ты в этом уверен? — озабоченно спросила Этайа.

— Нет... Не знаю! Я пошел в этот поход для того, чтобы уберечь их от ошибок, а что вышло? Я чувствую себя тем самым конгским мальчишкой, которого изображаю. Скажи, зачем нам всем идти в это гнездо зла? Если я пойду один, через три дня твой певец будет с тобой. Если он жив, разумеется. А отправимся туда вчетвером — будет еще похуже, чем в Фаранге. Потому что гнездо меньше, а змеи злее...

— Нет.

— Ну тогда идем хоть без нашего светлорожденного Эрда. Пусть плывет до излучины!

— Нет, Биорк. Он пойдет с нами. Это необходимо, не проси меня объяснить, почему так. Он не столь сдержан, как ты, хотя, похоже, сдержанность и тебе стала изменять. Но он — один из нас. И ты забыл еще одно, что важно.

— Что же, светлейшая?

— На него указал оракул.

Глава четвертая

Каждое существо стремится к наслаждению, а достигнув его — к еше большему наслаждению. Многие из нас знают, сколь незаметна грань между естеством и пороком. За ней же существо превращается в худые меха. Сколько ни лей вина — все вытечет. Пустота, жажда и вместилище бедствий. Хуже, впрочем, когда соединяются Порок, Власть и магия Тьмы...

Фахри Правелный. «Существо и Истинное»

Санти проснулся, взмокший от пота, на мокрых простынях и целую минуту стряхивал с себя ночной кошмар. Во имя Неизъяснимого! Пять ночей он здесь — и пять ночей сны его изнурительны, как бег оседланного демоном. Санти ничего не помнил, но каждая клеточка его тела была выгоревшей, опустошенной. И опять тот же кислый запах витает в воздухе. Может, это запах его пота?

Санти спустил ноги с ложа, и они по щиколотку утонули в густом белом мехе. Как всегда по утрам, свет солнца уже ворвался в башенку, ослепительный, веселый. Он будет здесь до полудня, а потом более высокие ярусы Дворца примут башенку в свою тень, а ветер принесет с востока влажное дыхание озера. Нет, башенка хороша! Именно о такой он мечтал когда-то (давным-давно!) в доме отца. Высоко над землей, чтобы вокруг — только воздух.

Снизу башенка казалась маленькой, но на самом деле ширина ее достигала почти десяти локтей. Комната, правильный восьмиугольник, в котором часть отгорожена тростниковым занавесом. Там — ванна и туалет. Стены — из бледного жилковатого камня, пять узких высоких окон, куполообразный потолок из полированного серебра, в углах — высокие вазы розового кварца. Служанка каждый день меняла в них цветы, но всегда приносила одни и те же: светло-голубые, почти не пахнущие, похожие на взлохмаченные шары.

Вход в башенку — через люк в полу. Меховой ковер над крышкой надрезан полукругом и выкрашен в светло-розовый цвет. Под ним, вдоль стены — винтовая деревянная лесенка. По оси колодца — гладкий шест. Хочешь — спускайся по спирально уходящим вниз ступеням, хочешь — встань на укрепленную на шесте доску, возьмись за перекладину — и скользи вниз. Сойдешь — и эластичный трос утянет устройство наверх — подняться в башенку можно только пешком.

Если б не жуткие сны, жизнь в замке была бы восхитительна. Никаких ужасов из тех, что рассказывали о красноглазых соххоггоях. Красивые девушки, вежливые слуги, быстрые парды. Правда, была еще та, первая ночь...

Санти отодвинул занавес и вошел в ванную, в крыше которой был круглый фонарь, затянутый кисеей. Встав на прохладный отполированный камень, он нажал на рычаг. Твердые струи нагретой солнцем воды ударили в спину, смывая с кожи испарину.

Санти топтался в ванне, похрюкивая от удовольствия, подставляя под колючие струи каждый кусочек своей кожи.

Горячая вода сменилась теплой, а потом — прохладной. Санти отключил душ и растерся пушистым, пропитанным благовониями полотенцем. Стало полегче. Мышцы вновь обрели упругость. Санти швырнул полотенце на пол и, встав на руки, сделал несколько шагов. Но пальцы запутались в мехе, и он повалился на спину. Лучи солнца грели живот. Санти потянулся, выгнулся и прыжком вскочил на ноги. Худощавый, ловкий, гибкий, как девушка, он был слабее большинства своих сверстников. Среди гражданских верхов Фаранга недостаток физической силы не считался изъяном. Власть и деньги вполне заменяли умение переносить тяжести или поднимать на плечи боевого пса. Но из-за замкнутой жизни отца друзьями Санти были дети простонародья. А у этих — другие правила. Добро бы юноша умел владеть оружием или знал приемы борьбы. Тогда ловкость и быстрота восполнили бы слабость мышц. Но отец запретил Санти учиться воинскому искусству, и юноша не рискнул пойти против его воли.

«Отцу хорошо! — думал Санти. — Он-то силен, как пард! Да и мечом владеет».

Раз, случайно, Санти увидел отца, фехтующего с самим Шиноном. И они были достойны друг друга! Почему тогда сын должен позорить себя слабостью? Но попробуй настоять на своем, когда Тилод сказал — «нет»!

Если бы мать Санти жила с ними... Санти почему-то всегда знал, что она жива. Пока он был совсем маленьким, он думал, что сестра отца — его мать. А когда узнал правду, все ждал, ждал: вот она приедет, его мама... Потом вырос и перестал ждать. Будь она с ними, отец не был бы таким нелюдимым. Хотя юноша не мог пожаловаться, что Тилод многое запрещал ему. Куда меньше, чем отцы его сверстников — своим сыновьям. Но Тилод никогда не объяснял, почему он что-либо запрещает, а это было обидно.

Санти несколько раз высоко подпрыгнул, потом ухватился за выступ над окном и подтянулся.

Скрипнул, открываясь, люк, и юноша мягко спрыгнул на ковер. В башенку поднялась девушка-служанка, маленькая, отлично сложенная, с шоколадным личиком и черными удлиненными глазами. Она поставила в вазу новые цветы, высыпала в чашу на столе фрукты и принялась чистить ковер, изредка поглядывая на Санти.

Юноша обернул вокруг бедер белую шелковую повязку и взял из чаши виноградную гроздь. Пожалуй, после завтрака он поедет к озеру. Старик кормчий предложил научить его управляться с парусом. Будет совсем недурно, если к моменту возвращения в Фаранг он сможет управлять юккой. [Юкка — маленький одномачтовый парусник (одномачтовое парусное судно около пяти метров длиной).] Если, конечно, он вернется туда. Да нет, конечно, вернется. Отец купит ему юкку. И он возьмет Мару и увезет ее в одну из бухт на северном побережье, о которых рассказывали друзья. Вдвоем там совсем неплохо! Юноша посмотрел на служанку: славная девочка. И кожа такая гладкая. А как стреляет глазками! Явно не прочь поиграть.

Санти уже готов был протянуть к ней руки, но вдруг понял, что не испытывает никакого желания. Абсолютно никакого. Будто рядом не женщина, а деревянная статуэтка.

«Нет, — решил он. — Эти ночные кошмары еще хуже, чем я думал».

Санти улыбнулся служанке, распахнул люк, скользнул по шесту вниз и отправился завтракать. Лишь одну дорогу знал он во Дворце: от трапезной до своей башенки. Юношу подмывало побродить по всем этим хаотическим коридорам и галереям, но он опасался заблудиться и забрести в какое-нибудь запретное место. Все-таки это Дворец соххоггоев! Хорошо бы познакомиться с кем-то, кому известны здешние лабиринты. Но приятелей во Владении у Санти не появилось, хотя он жил здесь уже три дня. Казалось, здешние обитатели сторонятся его, будто слово Властительницы не только охраняет его, но и отделяет от других. Санти вспомнил то, первое утро, когда его, измученного почти бессонной ночью в подземелье, едва не падающего от голода, выволокли из камеры два стражника-гурамиди. Выволокли и посадили на каменные плиты у входа в подземелье...

Санти щурился от яркого света, перед глазами плавали разноцветные круги. Не сразу он заметил высоченного светловолосого воина, что разглядывал его, немного наклонив голову и теребя ус. На воине не было доспехов, никакого оружия, кроме прямого меча в ножнах, с рукоятью, украшенной узором из крохотных драгоценных камней. Широкий обруч с золотой насечкой охватывал его голову. Рядом с ним рослые стражники-гурамиди в стальных кирасах выглядели не слишком большими. Примерно так выглядел бы Санти, поставь его рядом с одним из гурамиди.

Поднятый подбородок, немигающий взгляд и жесткая линия рта ясно давали понять: светловолосый — начальник. Вряд ли Санти в этот момент представлял из себя приятное зрелище, но воин уставился на него так, будто хотел запомнить навсегда. Юноша переместился ближе к стене и оперся спиной на холодную каменную кладку. Он находился в маленьком внутреннем дворе. Посередине дворика — бассейн. Посреди бассейна — фонтан в виде золотой рыбы с раскрытым ртом.

При виде сверкающих струй Санти ужасно захотелось пить, и он облизнул пересохшие губы. Он чувствовал лицом крохотные брызги, приносимые воздухом. Юноша поглядел на стражников: они возвышались над ним, неподвижные, как колонны, поддерживающие надвратную арку. Еще трое — пожилой мужчина в сером переднике и две девушки в цветастых юбках — терпеливо ждали, пока высокий воин налюбуется плачевным обликом Санти. Наконец здоровяк кивнул и удалился.

Только после этого слуга и девушка взялись за Санти. Они стащили с него вонючую одежду, почти на руках отнесли в бассейн и опустили в прохладную воду. Санти пил ее, пока не почувствовал: сейчас польется обратно. Тогда он закрыл глаза и отдался рукам девушек.

Санти вымыли до идеальной чистоты, умастили благовониями, высушили полотенцами и расчесали волосы. Юноша блаженствовал. Если бы не голод, он чувствовал бы себя превосходно.

— Я хочу есть! — обратился он к слуге в переднике.

Тот поглядел на солдат. Лица воинов остались непроницаемыми. Тогда слуга мигнул одной из девушек. Она убежала и вернулась с двумя длинными кривыми бананами. Ничего вкуснее Санти сроду не едал. Слуга что-то сказал девушке на незнакомом Санти языке.

Девушка отмахнулась и покраснела. Вторая служанка фыркнула и взбила рукой длинные черные волосы.

— Что ты сказал? — спросил юноша. Но слуга сделал вид, что не услышал.

— Время! — произнес один из воинов.

— Закончили! — ответил слуга, на этот раз — на конгайском, и подал Санти кожаные сандалии с задником и петлей для большого пальца. Таких в Фаранге не носили. Девушка-служанка застегнула ремешки и отошла. Санти ожидал, что ему дадут какую-нибудь одежду, но солдат взял его за плечо и повел внутрь.

Они миновали несколько длинных галерей, потом второй стражник распахнул высокую дверь, и Санти оказался в зале, в котором без труда поместился бы весь дом Тилода целиком.

Первым, кого увидел юноша, был светловолосый, успевший облачиться в кирасу, кольчужный кильт и золоченый шлем с пышным плюмажем. Рядом с закованным в доспехи воином голый Санти выглядел еще более жалким. Кроме них двоих в зале находилось не менее десятка стражников, дюжина слуг и важный пузатый господин в красно-белом балахоне. Господин этот сделал знак, и где-то за пределами зала пять раз ударили в барабан.

Двустворчатые двери распахнулись, и восемь рабов внесли носилки, на которых стоял сверкающий золотом и каменьями трон под высоким балдахином. Соххоггоя. Больше Санти ничего не успел разглядеть — тяжелая рука в кожаной перчатке легла ему на затылок и пригнула голову юноши к груди.

— Исполнено, повелительница, — раздался слева от Санти голос светловолосого.

Красивый голос: мощный, густой, как звук боевой трубы.

— Посмотри на меня! — произнесла соххоггоя.

После баса воина, ее голос можно было сравнить разве что с детской свистулькой.

Санти схватили за волосы, и голова его вздернулась так резко, что заныла шея.

На высоком троне, поставив обутые в золотые сандалии ноги на черную атласную подушку, восседала маленькая бледнокожая женщина. Сетка из золотых нитей охватывала ее головку. Белые редкие волосы падали из-под нее на скрепленную пряжками пурпурную накидку. Накидка тяжелыми волнами ниспадала вниз, от тонкой шеи до самого подножия трона. Лиф с просторными, закрывающими кисти рукавами был щедро расшит серебром и жемчугом. Маленькое зеркальце из полированного золота сверкало чуть ниже края лифа. Ноги Властительницы были укрыты чем-то вроде синего с красными узорами пледа, из-под которого выглядывали кончики сандалий.

Сказать, что женщина была непривлекательна, значило бы ей польстить. Мелкие, остренькие черты лица, бледная до голубизны кожа, брезгливо опущенные бескровные губы. Но самыми неприятными были глаза: тускло-голубые, мутные, с какими-то рыжими точками, застывшие, как у мертвой ящерицы.

— Подойди, — произнесла соххоггоя, почти не разжав губ.

Санти медлил. Откровенно говоря, ему было просто страшно.

Сильный толчок швырнул его через семь локтей — к трону.

— Я сказала тебе, хоб? — уронила женщина.

В зале стало абсолютно тихо. Будто все разом перестали дышать. Санти почувствовал вокруг страх. Страх, намного превышающий его собственный потому, что все остальные знали, чего они боятся.

Санти поднял голову, посмотрел на соххоггою и с облегчением убедился: слова относятся не к нему, а к толкнувшему Санти воину. Владычица оперлась руками на подлокотники трона и медленно поднялась. Санти, все еще распростертый на полу, приоткрыл рот от удивления.

Юбка хозяйки Владения состояла из нескольких слоев шелкового прозрачного газа с вплетенными в него золотыми нитями. Она доходила до щиколоток. Нижняя часть тела соххоггои — от черной кромки лифа, окутанная почти неразличимым прозрачным шелком, казалась приставленной к верхней, как будто принадлежащей другому телу.

В Фаранге нет запретов на отсутствие или наличие одежды. Санти совершенно не стеснялся собственной наготы. Но в одеянии соххоггои было что-то, заставившее юношу опустить взгляд. Однако он снова поднял глаза, когда услышал шаги. Соххоггоя спускалась по ступеням. Золотые нити пришли в движение. Казалось, воздух вокруг ее бедер пронизан искрами. Это было по-своему красиво. Но вызвало у Санти неприятное ощущение, словно бы при нем совершалось кощунство. Впрочем, словами чувство свое он не смог бы выразить.

Цок! Цок! Цок! — выбивали по мозаичному полу костяные каблучки. В наполненной страхом тишине звук их был оглушительно громким.

Владычица подошла к лежащему юноше и остановилась. Санти больше не смотрел на нее — он смотрел в пол. Ему было жутко. Соххоггоя наклонилась. Край парчовой накидки лег на голову юноши. Холодные пальцы сжали его предплечье. С силой, неожиданной у такой хрупкой женщины, соххоггоя потянула вверх, и рука Санти инстинктивно напряглась.

— Встань!

Владычица произнесла это слово мягко. Настолько мягко, насколько позволял ее резкий голос. И Санти понял, что она всего лишь хочет помочь ему подняться.

Будто ветер прошелестел по залу. Это из уст десятков людей одновременно вырвался воздух. Отныне никто из них не смел не то что ударить — грубо прикоснуться к юноше. Но Санти этого еще не знал. Он поспешно поднялся. Благодаря высоким каблукам глаза соххоггои и юноши оказались почти на одном уровне. Санти заглянул в них, и эти глаза уже не показались ему такими отталкивающими.

— Ортран! — громко сказала соххоггоя. Высокий воин быстро приблизился.

— Позаботься! — бросила ему соххоггоя и повернулась к Санти спиной.

Рабы поспешно подхватили носилки, подбежали к ней. Владычица поднялась по ступеням, задевая их краем пурпурного плаща, и заняла место на троне. Важный слуга подскочил к ней, потянулся, набросил на колени плед, поставил под ноги атласную подушку.

Соххоггоя подняла трость и ударила по плечу одного из рабов. Сильно ударила — на плече остался красный след. Трон подняли. Снова пять раз ухнул барабан, и Властительница покинула зал.

Так Санти из пленника превратился в принца.

Его поселили в сказочной башенке, предоставили полную свободу, более полную, чем та, которой пользовались остальные обитатели Владения. Никто от него ничего не требовал, никто ему не приказывал. Впрочем, Санти сам старался вести себя осторожно: любая свобода имеет границы, которые лучше не преступать.

У юноши не было сомнений, по чьей воле он оказался здесь. Но ему оставалось только ломать голову над тем, для чего он понадобился Властительнице. Все, чем он отличался от других фарангских юношей, — его песни. Но и певец Санти здесь также никому не требовался. Может быть, спой он разок для обитателей Владения — им пришлось бы это по вкусу. Однако у юноши не было желания петь для них: слишком подчеркнутой казалась ему почтительность слуг и вежливость воинов.

Легкие белые облачка неподвижно висели в небе. Дневное пламя солнца разбрызгивалось по крышам Дворца.

«Как там отец? — подумал, переступая через порог, Санти. — Хорошо бы известить его».

И все же Санти не хотелось бы так сразу покинуть замок. Иногда здесь страшновато, но Владение — чудесное место. А Дворец... Эх, хорошо бы найти кого-нибудь, кто побродил бы с ним по Дворцу! Может, сама соххоггоя? Но Владычица ни разу не говорила с ним со времени их первой встречи. Нет, чем дальше Санти здесь жил, тем меньше понимал, почему тут оказался. А впрочем, ему здесь нравилось. И это было — Приключение!

* * *

Вспахивая темно-голубую воду, трехмачтовое судно под снежно-белыми парусами вырвалось из пролива в просторы Межземного моря. Вслед за ним вышли три других корабля Самита.

Дул ровный свежий ветер. Парусники карабкались наверх, подминали белопенные гребни. Борта их скрипели, палубы кренились от носовой качки. Приближался шторм, но суда шли на всех парусах. Они спешили отойти подальше от скалистых берегов, от изобилующих подводными скалами мелей.

Мара стояла у самого носа, держась за ванты. Когда корабль соскальзывал с волны, белая пена захлестывала его почти до колен носовой фигуры, изображающей Морскую богиню. При этом ноги девушки едва не отрывались от палубы, а соленые брызги ливнем обрушивались на нее. Одежда ее была мокрехонька и прилипла к телу. Мара дрожала. Но не от холода — от наслаждения: вот так стоять перед раскачивающимся морем, глотать его воздух — и не бояться!

Кто-то взял ее за руку.

Мара оглянулась: рядом стоял Самит. На нем был блестящий кожаный плащ с откинутым капюшоном.

— Иди вниз, девушка! — крикнул он ей в самое ухо. — Будет шторм!

Мара помотала головой.

— Я еще постою! — крикнула она в ответ.

— Одну минуту!

Матросы уже карабкались по реям — убирали паруса.

— Смотри туда! — закричал Самит, показывая на небо справа от корабля.

Мара подняла голову и увидела двух драконов. Медленно взмахивая крыльями цвета светлой бронзы, они летели на юг, навстречу надвигающейся буре.

— Куда они? — крикнула Мара. — Разве они не боятся шторма?

— Боятся! Но, думаю, на них всадники, которые знают, куда летят!

Черная дымная туша бури навалилась на солнце и проглотила его. Тень ее упала на палубу, и сразу стало холодно. Особенно Маре в ее промокшей тонкой одежде.

— Вниз! Вниз, девушка! — громко закричал Самит, увлекая конгайку к палубному люку.

Крышка захлопнулась и отрезала грохот волн, низкий гул ветра. Остался только скрип корпуса и мерные удары в днище и борта. Полутемным узким коридорчиком, освещаемым раскачивающейся лампой, пробралась Мара к своей каюте, крохотной, шесть на пять локтей каморке, зажгла масляную лампу.

Она сбросила с себя мокрую одежду и вытерлась. Подвесная койка поскрипывала, раскачивалась на тяжах. Мара взяла хрустальный флакончик с густым золотисто-коричневым маслом. Привычными, плавными и сильными движениями ладони она принялась втирать теплое масло в кожу груди, живота, бедер. Сладкий аромат вечерних цветов Конга наполнил крохотную каюту. Постепенно тело Мары становилось блестящим, розовело.

Мара взяла другой флакон, поменьше, зажала между колен зеркальце и занялась своим лицом. Шторм снаружи свирепел. Судно болтало, и Маре пришлось одной рукой взяться за тяж койки. Когда очередная волна обрушивалась на корабль, корпус его издавал жалобный, протяжный стон. Мара первый раз оказалась в открытом море, тем не менее она отлично переносила качку. Ей даже нравилось, что койка ее раскачивается, будто качели, а стены каюты меняются местами с полом и потолком. Она немного опасалась, что может погаснуть светильник, но он лишь раскачивался на короткой поскрипывающей цепи. Волны били в борта, и звук этот напоминал удары по деревянной бочке огромной дубиной.

«Если волны разобьют корабль? — думала Мара. — Нет, не может быть. Кораблей так много, и они так редко тонут от штормов. А северные суда — самые лучшие... Нет, боги не допустят, чтоб я утонула! Они сделали меня красивой, чтоб я жила!»

Мара с удовольствием представила, как сходит с корабля в Глориане и взгляды мужчин, всех мужчин вокруг, встречают ее...

— Глориана! — прошептала она. — Руна, Орэлея...

Названия северных городов были музыкой.

«А этот Самит тоже влюбился в меня, — подумала Мара. — Хоть он и старик. Хорошо. Он богат, этот купец. Интересно, знает ли он о том маленьком отличии, что делает кое-кого из женщин Конга неприступными? Наверное, знает. Северяне — красивые! — Тут перед ней возникло лицо Нила. — Ну, многие из них красивы!» — поправила она себя.

Мара легла на спину. Низкий светло-розовый потолок раскачивался над ней. К сетке вентиляционного отверстия прилип белый пух. В каюте было жарко. Капельки пота крохотными росинками блестели на гладкой коже. Мара не стала одеваться. Если кто-нибудь войдет, пусть... посмотрит. Мара представила, как в каюту заглядывает Самит... Нет! Лучше кто-нибудь из матросов: «Госпожа не желает пообедать?» — «Нет, госпожа не желает!» И повернуться так, чтоб спина изогнулась, как у кошки, когда та поднимает хвост. А груди чтоб касались сосками ложа и казались сочными и тяжелыми, как золотистые плоды... Койка мерно раскачивалась под ней, и убаюканная Мара погрузилась в сон, тем более теплый и томный от того, что снаружи уже вовсю разыгралась буря.

* * *

Желтый корпус юкки стремительно разрезал голубую воду.

— Держи вот здесь! — приказал кормчий.

Санти изо всех сил вцепился в фал, натянувшийся, как струна, едва старик сдвинул румпель. Юкка почти легла бортом на воду.

— Тяни же, тяни! — закричал Хорон. — Тяни, прободи тебя Тур!

Санти всем весом навалился на фал, и юкка немного выпрямилась.

— Молодец! — похвалил кормчий. — Еще немного — станешь заправским матросом!

Санти покраснел от удовольствия. Казалось бы, что ему похвала какого-то «озерного капитана»? Однако ж приятно!

— Хорон, — спросил юноша. — Говорят, ты плавал на настоящем морском корабле?

— Плавал! — возмутился старик. — Я был кормчим военного корабля! — Он выплюнул за борт комок хурма. [Хурм — жвачка, слабый наркотик.]

— И ты оставил море? — удивился Санти.

— Оставил! Нет! Оно меня оставило! Гляди! — Хорон задрал безрукавку и показал длинный красный бугор шрама, пересекающий живот наискось от левого подреберья до выпирающей тазовой кости справа.

— Ух-хо! — воскликнул Санти с уважением. — Чем это тебя?

— Топор омбамту! — Хорон опустил безрукавку. — Как рубанул — все кишки наружу.

— Как ты жив остался? — удивился юноша.

— Кто знает? Самому невдомек. В себя пришел — вижу, что живот зашит. И боли нет. Через три дня, правда, прихватило — не дай тебе испытать!

— И кто твой лекарь?

— Лекарь? — Кормчий хихикнул. — Не поверишь! Кормчий мой младший. Его работа. Вот слушай!

Шли мы тогда вдоль побережья. Обычный рейд. Видим — на горизонте судно. Омбамский трехмачтовик. Далеко. Ветер не наш. Думали — уйдет. Однако ж глядим — они к нам курсом фордевинд, на всех парусах. Должно быть, ум у них отшибло — напасть на сторожевик. Эти придурки, как травы своей напыхаются, уж ничего не соображают. Но дерутся — как демоны. Да. Так подошли они, крючья закинули и полезли. Нам же проще: пока они нас на абордаж брали, половины недосчитались. Арбалет, знаешь, с тридцати шагов лупит ого-го! Да, Полезли. Ну, мы их встретили что надо! Мы-то — в доспехах, а пираты — кто в чем. Рубились они, впрочем, знатно. На себе попробовал. Пока я одному полбашки сносил, другой меня топором и достал. Во здоровый жлоб! Кольчугу прорубил, брюхо мне распорол — только и увидел, как кишки наружу вываливаются. А тут еще по голове кто-то меня долбанул, прободи его Тур! И все же час мой еще не настал. Очнулся — брюхо зашито, как старые штаны. Кормчий мой младший постарался. И внутрь мне смолы чудодейственной засыпал. Не пожалел, пес черномордый, дай ему богиня удачи! Смола та — из Урнгура. Дороже золота! Эй, ты там, потрави шкот — ветер ослаб! Да. Ни горячки, ничего. Иному ножом ткнут — и нету. А я, вишь, еще плюхаюсь.

— А во Владение как попал? — спросил Санти.

— То — своя история, — старик порылся в сумке, достал комок хурма, тщательно разжевал и продолжил. — Взяла блажь сынка красноглазой, Муггана, Равахш его пожри, корабль свой завести. И чтоб кормчий у него настоящий был. Послали Ортрана. Знаешь его?

Санти кивнул.

— Приехал он в Фаранг. Начал искать. Да какой же кормчий по собственной воле море на эту яму променяет? Поболтался наш хольдец по тавернам — никто не желает. А тут подсказал ему один из добрых людей, что всё знают: есть, мол, человек. Кормчий не кормчий, а тебе подойдет. Я в ту пору совсем духом пал. Живой-то живой, да кто меня с таким брюхом в море отправит? А тут подходит ко мне здоровяк. Поначалу я думал: хочет по доброте кружку калеке налить. Он и впрямь — налил. Поговорили о том о сем. Да. Я-то сразу догадался, что он северянин. По оружию. У нас «звезда смерти» не в ходу.

— «Звезда смерти»? — переспросил Санти.

— Не видел, что ли? — удивился старик. — Шест такой, железом обитый, да шар стальной, шипастый, нацепи. Видел ты! Слуга его за Ортраном носит. Да. Поговорили. А тут он мне и предложил.

— А ты что ж, не испугался? — спросил Санти.

Он хорошо знал, что говорят о соххоггоях в Фаранге.

— Чего уж мне было бояться! — отозвался старик. — Мне тогда все без разницы было. Да и деньги посулил немалые — командующему эскадрой впору. И какой-никакой — кораблик! — Хорон похлопал жилистой рукой по тонкому борту. — Красноглазому быстро надоело, да меня не гонят. Десятый год тут обретаюсь. Вроде сам по себе. Сам для себя.

— Не страшно? — спросил еще раз Санти.

— Нет. Сейчас, парень, — нет. Вот при прежнем-то Владетеле — бывало. Я его не застал, но говорили такое, что и не повторишь. Народу извел — страсть. А как помер — соххоггоя все переиначила. Теперь почти как у людей. Если и замучают кого — за провинность. Этим уж сынок занимается — не госпожа. Сынок бы с папашей поладили. Но госпожа ему воли — хрен! Да я и ей не верю. Красноглазая есть красноглазая. Что у нее на уме? Себя вот возьми. Ты кто есть? Схваченный. Хуже раба. А она тебя держит — никто тронуть не смеет. Зачем?

— Как — хуже раба? — удивился Санти.

— Ну, раб — он свой. Деньги за него плачены. А схваченный вроде преступника. Хотя кто их разберет, красноглазых? Один у них порядок: ты — хоб! Но платят хорошо. И нанятых не обижают. Кто б у них иначе служил? Убирай парус, парень! Ты вот во Дворце живешь, может, поболе моего знаешь.

— А скажи, как отсюда в Фаранг весть подать? — осторожно поинтересовался Санти.

— Эко ты! Никак! Разве что Ортран или Сихон, Начальники Страж, помогут. Но от них не жди. Они хозяйке пятки лизать готовы. Иной раз стыдно смотреть. Что золото с людьми сотворяет! Эй, эй! Кранцы-то, кранцы вывешивай!

Юкка подошла к причалу, и Санти ловко набросил огон швартова на деревянный кнехт.

— Спасибо, мастер! — поблагодарил он, вылезши на пирс.

— Приходи, сынок! — отозвался Хорон. — Хоть кому я нужен в этом мире!

* * *

— Воины готовы, сирхар! Королева ждет!

— Много ли воинов, Клет?

— Три большие хогры, сирхар. Пешие.

— Это ничего. Что донес беззаконник?

— Идут, сирхар. Все.

— Другие мне не помеха. Его одного боюсь.

— О сирхар! Ты — боишься?

— Мой страх — от бога, Клет.

— А не обойдут, сирхар?

— Нет. Пошевелю Лихо. Не сплоховали бы тонконогие!

— Три большие хогры, сирхар! Почти войско!

— На этого войско — в самый раз. Подай мой Хлыст, Клет. Плащ подай. Королеве скажи: иду! Пусть не ропщет. Три хогры! Одарю блаженством. Достойна. Жертва готова?

— Как повелел.

— Пусть ведут. Хаор Хаором, но и других умилостивить надо. Что за шум?

— Воины радуются, сирхар!

* * *

Почти две сотни воинов, каждый рядом со своим пардом, выстроились на площади. Все солдаты Владения, кроме тех, кто занят в караулах. Солнце садилось. Полчаса назад прошел дождь, и воздух пах цветами и мокрой травой.

«Две сотни — немного, — думала Нассини, пока рабы неторопливой рысцой несли ее паланкин вдоль замершего строя. — Но каковы! Каждый двадцати стоит!»

Соххоггоя вглядывалась в лица и с удовольствием наблюдала, как смущенные воины опускают взгляд.

«Каждого, каждого! — думала она. — Чтоб были верными. Чтоб были преданными! Золото — лишь золото. Золота мало. Помнить должны. Каждую минуту вспоминать. С благоговением. Любить должны. Жаждать. Бояться и надеяться...»

Толпившиеся за воинами слуги вытягивали шеи, но мало что могли разглядеть за спинами солдат и широкими крупами пардов.

Мугган, ехавший чуть позади матери, насупясь, глядел в ее обтянутый золотой сеткой затылок.

«Все — ее! — думал он. — Хоть бы один — мой! Хоть бы один паршивец! Сука! Вертишь мною, будто я тупоумный хоб! Сука! Сука! Сука! Когда-нибудь я вспорю твое чрево! Бездонное подлое чрево! И затолкаю туда всю твою коллекцию!» Он представил, как будет выть соххоггоя, как будет кататься по заблеванному ковру, а он будет стоять и... А потом... Мугган не представлял, что будет, когда он сам станет Властителем, — все застилала пелена. Он вытер вспотевший лоб... И вдруг ему представилось: вот он — есть, а ее — нет. И в груди стало холодно.

«Сука! Сука! Сука! — кипел от бессильной ярости Мугган. — Даже выпустить кишки тебе не могу! А эти твои!..»

Он с такой злобой уставился на ближнего воина, что того передернуло.

«Мясо! Мясо! Любуйся! Все твои! Зато я любого могу взять на клинок! Любого! Все знают! И ты знаешь, сука! Я — соххоггой!» — и утешенный этой мыслью погладил парда между ушами. Зверь обрадовался нежданной ласке и довольно заворчал.

Носилки миновали последнего, и из глоток воинов разом вырвался рев. Владычица благосклонно кивнула. Воины, слуги, рабы — все разом вздохнули. Добра соххоггоя — никого не накажут. Третий день никого не наказывают. С тех пор как появился новый схваченный, юноша с зелеными глазами. Тиха соххоггоя — недаром злобится красноглазый. Тиха. Задумала что-то. Ну, подай боги милость — не меня коснется. Так думал каждый. День миновал. У ночи — свои заботы. Много еды, много веселья. Кто ценит каждый день жизни — тот веселится вволю. Завтра, быть может, некому будет.

Мугган поднял парда на дыбы и погнал напрямик: через клумбы, через цветущие, искусно подстриженные кусты. Порыв ветра овеял Санти, когда всадник промчался в трех локтях от него. Ушка сердито рявкнула.

Юноша ощутил, что на него смотрят, и поймал взгляд Нассини. Ласковый-ласковый. И вдруг, без всякой причины, пробрал его озноб. И он покрылся холодной испариной. А соххоггоя все смотрела на него, смотрела... Санти уж совсем было решился подойти к ней, но тут Владычица уколола палочкой спину носильщика, и паланкин двинулся.

Санти потер ладонью шею. Вечер был теплый, а ему — зябко.

— Гляди, вон стоит хозяйкин милостивец! — сказала подруге девушка-прислужница. — Что это с ним? Бледный, будто кровь выпустили?

— Не знаю, Алори! Слушай, а он, по-моему, на Рэти глаз положил, не заметила?

— Благодари богов, что не на тебя!

— Ну! Мальчик красивый!

— То-то твой бычок ему отсчитает!

— Уже! Побоится госпожи!

— Сказала! Ежели его сама привечает, быть тебе подружкой красноглазого!

— Хи-хи! Ничего он без моего хотения не сделает! Я обученная!

— Ножик возьмет — сделает!

— Что ты такое страшное говоришь!

— А что? Первый день ты тут, что ли? Про отца его, хозяйкиного мужа, еще и не то говорили. Кабы нас с тобой при нем купили, ты б поскромнее была!

— То тебя купили! Меня жрецы отдали. На семь лет.

— Вот и сиди тихо! А то возьмет тебя красноглазый и... — Подруга тихонько пошептала ей на ушко.

— О! Алори, не надо! Итак ночи от страха не сплю!

— От страха ли? — засмеялась Алори. — Поспешим! К ужину опоздаем — до темноты ничего не получим! — И обе побежали к Веселой Роще, где стояли домики дворни.

Подступивший вечер высветил искры созвездий, потускневшие, когда луна выкатилась из-за края неба и поплыла по самоцветному Пути Мертвых. Свет луны не проникал через плотные кроны Веселой Рощи, не смешивался с оранжевым пламенем костров, не отступал перед ним, как перед сиянием множества масляных ламп внутри и снаружи дворца. Непроницаемы слоистые кроны даже для солнечных лучей. Зато под ними там и сям пляшут длинные веселые языки, уходит к черным листьям копотный дым. Веселая Роща! Крики и смех смешиваются здесь с насмешливым бульканьем розового вина.

Санти ходил от одного костра к другому, от компании к компании, везде приветствуемый и нигде не замечаемый.

Отблески красного пламени прыгали на обнаженных телах. Сочилось над огнем, на черных жаровнях, пряное мясо. Запах вина, земли и женщин смешивался с дымом костров.

Одинокий и печальный бродил Санти по Веселой Роще. Смотрел вверх, на освещенный снизу полог листвы, трогал живые колонны стволов. И показалось ему, что он спит и вот-вот проснется в своей комнате, услышит ровное дыхание отца, посвистывание ящериц, дальний, дальний шум моря...

«Неужели этого никогда не будет? — подумал юноша, и тоска сдавила его горло. — Ни чудесного нашего дома, ни ощущения свободы. Не будет предвкушения вечера среди друзей, не будет Мары, ее волшебно пахнущей кожи, ее рук, ее быстрого-быстрого шепота? Ничего не будет?»

— Пожалейте меня, боги! — взмолился Санти. — Не оставьте одного!

И, словно отозвавшись на эту просьбу, чья-то рука опустилась на плечо юноши. Санти оглянулся с надеждой... и отпрянул. То была рука воина, приведшего его в замковую тюрьму.

«Беззубый!» — вспомнил он, увидев щербатый роя солдата.

Воин был пьян, но держал Санти крепко.

— Не бо-ойся, ягненочек! — пробормотал он, глупо ухмыляясь. — Пойдем, поболтаем немножко! — И он потащил Санти в тень деревьев. Юноша рванулся и ударил солдата кулаком в дыбящееся лицо.

Воин еще шире растянул рот — удар Санти его позабавил.

— Пойдем, пойдем, — невнятно бормотал он. — Ты славный, ягненочек! Ты понравился Беззубому. Понравился...

Санти размахнулся, но воин поймал его руку, потянул к себе...

— Игрунчик! — прошепелявил он нежно. — Шалунишка.

Темная фигура возникла у него за спиной. Быстрый удар — и плечо Санти освободилось.

— Не тревожься! — сказал тот, кто ударил. Санти не видел лица говорившего — только силуэт: ближайший костер был за его спиной.

— Тебе не нужно даже подавать голос. Подожди немного — и все уладится.

Два человека подхватили обмякшее тело Беззубого.

— Что с ним будет? — спросил Санти. — Он невежлив, но я не хотел бы, чтоб из-за меня кто-то пострадал.

Воин ничего не ответил. Он лишь приложил руку к груди и исчез в темноте.

Оглушительный взрыв хохота донесся откуда-то слева. Веселая Роща привыкла к тому, что ее обитатели иногда исчезали.

— Итак, за мной наблюдают, — понял Санти.

И, как ни странно, мысль эта не была неприятна ему. Больше того, он перестал чувствовать себя одиноким.

Юноша подошел к ближнему костру. Сидящие вокруг подвинулись, освобождая место. В руку ему вложили кружку, наполненную теплым вином, на колени — завернутый в лепешку, остро пахнущий кусок жареного мяса. И больше не обращали на юношу внимания. Но Санти было довольно того, что есть. Он глядел на пляшущее пламя, и слова шевелились у него внутри, как новорожденные щенки.

Заканчивался его четвертый день во Владении соххоггои Нассини. Длинный-длинный день...

Глава пятая

Было это в давние времена. Даже маги немногое знают о них. А рассказывают так:

Пятеро гнали одного. Гнали, как степные псы преследуют жертву свою: неустанно, неотступно. И не исконной добычей пятерых был один: единокровником им — по рождению, сотрапезником — по обычаю. Чем навлек он погоню? Сие неведомо. Но день за днем, месяц за месяцем топтали пятеро одинокий след. Семь рек миновали они, семижды семь холмов. Семижды семью семь раз взошло над ними солние. Дожди ли, воды ли быстротекущие смывали след — вновь отыскивали его неистовые.

Изнемог беглец. Пал на землю. И пала в одночасье ночь на бурые чаши Юга. Воззвал гонимый: Тур! Тур Быкоглавый! Без меры мощь твоя! Отврати от меня человеческий гнев! Укрой от казни беспощадных!

Как сказано, в давние времена было это. Не отрешились еше боги в Небесных Чертогах от воплей смертных. Услышал Тур, бог Сильный. И даровал: обратил вопиющего в дерево многолиственное.

Что же до гонителей пятерых, шли они за ним поступью скорой, упорной. В час ночной, в час отдохновения не искали они покоя. Но пришли туда, где обрывался след. И сказали тогда друг другу: ляжем тут; говорит след, что изнемогла жертва; взойдет солнце — настигнем!

Разожгли костер, свершили позднюю трапезу, легли и уснули.

Гонимый же, властью бога справедливого измененный, стоял над ними и размышлял. Вспоминал тяготы свои, страх свой, отчаяние... И обуял его гнев. Мирен облик древесный, но сила ненависти — велика. Простер он ветви свои, обвил спяших и умертвил — выпил сок жизни.

Возрадовался. Воззвал: Тур Быкорогий! Верни мне прежнее! Свободен я!

Услышал его Тур, взглянул и огорчился.

— Выпил ты сок жизней их, — сказал, — и ненависть их, зло их отошли к тебе. Если бы принял ты смерть от рук их, участь такая была бы для тебя лучше нынешней. Нет тебя более прежнего! Будешь ты теперь днем стоять недвижно, древу подобный, ночью же, терзаемый жаждой, будешь, как тварь животная, искать поживы. И если найдешь — оплетешь ветвями, погубишь, как погубил ты гонителей своих — в угоду их ненависти!

Сказал — и сделалось. И поныне — так. И если застанет тебя ночь в гибельных южных краях — бойся древа, чьи листья — цвета крови яремной, а ветви подобны рукам человечьим, кожи лишенным. Помни — одно лишь спасет тебя: меч острый и Тура Справедливого властное имя! Забудешь сие — умрешь.

Конгская сказка

Дворец возвышался над Санти, отбрасывая на площадь огромную тень, иссеченную пятнами света. Главные врата его были обращены на запад, в сторону Закатных гор, а два неровных крыла изогнулись на полмили к Полудню и к Полуночи.

Дворец был творением тысячи безумных зодчих. Арки, башни, галереи, балконы. Переходы и наружные лестницы, соединяющие этажи невероятными переплетениями. Колоннады под самой крышей и башенки, будто фаллические символы, вознесшиеся на каменных столбах в десятки локтей высотой. Лепка, мозаика, полотнища флагов, барельефы и острые шпили. Пятна ярчайших цветов были разбросаны по громадному строению. Сон сумасшедшего. Фонтаны и водопады, перетекающие с этажа на этаж... Он походил на храм, этот Дворец. Но каков же бог, которому возведен подобный храм? Бог Хаоса, безумный, отталкивающий и прекрасный одновременно, бог, который вне понимания, но не выше чувства. Дворец соххоггоев, воплощение полной свободы, настолько полной, что и от самой свободы он освобожден. Воздушный и тяжеловесный. Яркий и угнетающий, он правил Владением больше, чем любой из его хозяев.

И даже нынешняя Владычица не сумела с ним совладать. От старого кормчего Санти знал, что Нассини переделала все, оставленное ей мужем. Окрестности Дворца разделили правильные линии аллей, парадная площадь была освобождена от бесформенных обелисков, уничтожен был Сад Любви и Сад Пыток — излюбленные детища ее мужа, Спардуха. Нассини посадила свои сады. Но неизменными остались десятки квадратных миль заросших лесом холмов и этот дворец, который один возвышался над серой стеной, опоясывающей Владение. Из окон башенки Санти можно было увидеть парк, Веселую Рощу, поселок, за ним — поля и луга, на которых паслись стада коров и овец, фруктовые сады и виноградники. Земля Владения кормила и поила полторы тысячи его обитателей. Но возделанная часть была совсем маленькой в сравнении со всей огромной территорией Владения. Четыре часа требовалось всадникам, чтобы, измотав пардов, объехать снаружи серую стену и вновь возвратиться к центральным воротам, единственной бреши в этой стене.

Санти услыхал за спиной тихий плеск и причмокиванье. Он обернулся, и глаза его расширились от изумления. На низеньком столике у восточной стены стоял совершенно необычный зверь. Ростом он был немного крупнее обычной кошки, но выглядел в точности как настоящий пард, только совсем маленький. Взрослый пард, а не какой-нибудь детеныш! Полосатая голова зверя была опущена в чашку с недопитым кофе. И — боги! — он преспокойно лакал его, подергивая коротким, будто обрубленным хвостом.

Санти сделал шаг, и зверь, подняв морду, уставился на него. Ну нет, это точно не детеныш! Морда самая разбойничья! Поперек шла длинная узкая плешь, половины уха недоставало — настоящая морда старого боевого парда. Только вся голова — не больше ладони!

— Ну? — спросил зверь. — Что уставился?

Рот Санти открылся. Не потому, что он хотел что-то сказать.

— Дрянной кофе! — заметил зверь. — Надеюсь, в следующий раз будет получше.

— Ты... кто? — наконец выдавил из себя Санти.

Зверь сел, вытянул заднюю лапу и несколько раз провел по ней черным языком. Потом перемахнул на окно, задрал обрубок хвоста и пшикнул наружу желтой струйкой.

— Ну и влип ты, паренек! — промурлыкал он. — Ладно, до скорого!

И пропал.

Обалдевший Санти потер глаза. Зачем-то подошел к столу и заглянул в чашку. Кофе, определенно, стало меньше. Ну и что?

«Пригрезилось!» — подумал юноша и отправился завтракать.

Тренировочное поле было посыпано белым мелким песком, который рабы каждый час обрызгивали водой. Часть поля лежала в тени старого вяза, простершего мощные ветви на десятки шагов. Но воины упражнялись в основном на открытой части — солдату нужна выносливость. Впрочем, выносливость выносливостью, а большинство солдат все же предпочитали для тренировок утренние часы, когда солнце еще не печет в полную силу.

Санти нравилось приходить сюда после завтрака. Ему нравилось наблюдать за точными и быстрыми движениями, за игрой мускулов, напряженных, перекатывающихся при каждом взмахе меча. Нравилось глядеть, как взлетают и падают ловкие тела всех оттенков кожи, когда воины тренируют мышцы и глаз на вертикальных и горизонтальных брусьях. Снарядов же для упражнений здесь было великое множество. И они постоянно пополнялись. Каждый новый воин, а в страже Владения служили лишь лучшие из лучших, прибавлял что-нибудь свое.

И все же самым ярким зрелищем были поединки. Воины сражались палками, шестами, реже — специальным затупленным оружием. И уж совсем редко — настоящим боевым. И ни разу Санти не видел, чтобы кто-то получил увечье. Бойцы слишком хорошо знали свое дело.

Настоящий воин владеет любым оружием: будь то волнистый крисс конгая — «бегущее пламя», топор омбамту, копье или арбалет. Но у каждого есть излюбленное. Чаще всего это были прямые обоюдоострые конгские мечи из дорогой дымчатой стали. Но ценились и кривые легкие, с паутинным узором гурамские сабли. А некоторым по душе были и тяжелые широкие мечи Хольда.

Каждый воин был по-своему хорош, но Санти сразу приметил того, кто не знал себе равных. Санти видел его прежде и знал, что воин — десятник Внешней Стражи. Помнится, юноша удивился: десятник был на голову ниже своих подчиненных. Но, увидев его в поединке, Санти перестал удивляться. Два гурамских кривых клинка в его длинных руках порхали, как крылья ящерицы-медовницы.

Сейчас десятник сражался одновременно с тремя воинами. Он был босиком, в коротких черных штанах. На смуглой груди — бляха-амулет. Иссиня-черные волосы собраны в пучок на затылке. Руки, перевитые жгутами мускулов, были на пядь длиннее, чем руки его рослых противников. Подвижный, как капля ртути, неутомимый, как дикий степной пес, десятник метался между тремя противниками. На каждом из них была легкая кольчуга и боевой браслет на левой руке. На головах — легкие шлемы без забрал. Вооружены они были прямыми конгскими мечами. Не боевыми, затупленными. Но и таким мечом можно было запросто изувечить человека без доспехов. Эти трое были опытными бойцами, но гурамиди играл с ними, словно змея с лягушкой. Он водил их, кружил, путал так, что его соперники постоянно оказывались друг у друга за спиной. Они сталкивались, мешали один другому, а десятник прыгал, нырял, уворачивался и все время дразнил противников, комментировал каждое неловкое движение, каждый промах... Для опытного воина обидно, когда его поучают, будто юнца. Еще обиднее, если поучения справедливы. Десятник хотел рассердить их — и у него получалось. Воины свирепели. Их движения становились менее точными. Вот один из них едва увернулся от колющего удара товарища — и осыпал его ругательствами. Десятник издевательски захохотал. На его гладком, блестящем от пота теле не было ни единой царапины. Зато сам он при случае не упускал возможности оставить красную черточку на незащищенной щеке или ноге. Конгские мечи с шумом рассекали воздух. Пожалуй, теперь удары наносились всерьез. Лица солдат покраснели, грудные клетки вздымались под кольчугами. Сабли в руках десятника тихонько пели, то сливаясь в два сплошных веера, то замирали, вспыхнув отраженным пламенем солнца. Поединок затягивался, и с десяток солдат уже глазели на сражающихся, подзуживали, бились об заклад... Дело становилось нешуточным. Три воина, забыв об осторожности, рубили, как мясники. Десятник вертелся волчком на кривоватых ногах. Вот его сабля скользнула под подбородок широкогрудого мечника и разрезала кожаный ремешок. Шлем упал с головы и покатился по песку. Зрители завопили и затопали ногами. Тем временем второй воин едва не отсек руку самому десятнику, но тот успел уклониться и даже чиркнуть острием по предплечью нападавшего.

— Я напишу на тебе твое имя, красавчик! — завопил десятник радостно. — Как тебя зовут, а? Крысолюб тебя зовут? Длинно! Слишком длинно — у тебя не хватит крови. Давай напишем просто: крыса! А?

Обиженный бросился на десятника, но с тем же успехом он мог атаковать воздух.

На площадке появился Начальник Внешней Стражи Сихон. Зрители опасливо покосились на командира: вдруг ему не понравится, что они бездельничают. Но Сихон и сам увлекся зрелищем схватки. Постепенно лицо его приняло озабоченное выражение. Он опасался за десятника. Случайный или неслучайный удар по незащищенному телу — и воин получит травму. Сихон видел, что трое атакующих именно этого и хотят. А ловкий коротышка сам подставляет себя под удары, чтобы в последний момент уклониться. Этим он еще больше распалял противников.

Сихон не хотел останавливать схватку, но боялся, что кончится она нехорошо.

— Довольно! — крикнул он зычным голосом. Сражающиеся не отреагировали. Трое не услышали, а четвертый подмигнул ему, продолжая играть мечами.

— Равахш! — взревел Сихон. — Шуорд! Довольно!

Десятник тут же воткнул меч в песок и выскользнул из-под носа очередного противника. Он отбежал на несколько шагов и остановился. Его соперники бросились на него: они решили, что это очередной трюк Шуорда.

— Разорви вас демоны! — зарычал Сихон. — Довольно, я сказал!

Солдаты наконец пришли в себя.

— Пять плетей каждому — за скверный слух! — приказал Сихон понурившимся воинам. — И по две — за нерасторопность!

Зрители заржали. Сихон мгновенно обернулся к ним:

— Вы, ленивые бараны!..

Солдаты тут же разбежались по снарядам. Десятник подхватил мечи и уже снова вращал их в воздухе.

— Не устал, Шуорд? — спросил его Сихон.

— Нет, командир! — весело отозвался десятник.

— Позвеним?

— Не стоит, командир. — Шуорд многозначительно посмотрел на бредущих в сторону Дворца трех воинов. Сихон тоже посмотрел на них и погладил рукоять меча.

— Пожалуй, ты прав! — сказал он. — А вечерком, без лишних глаз?

— Всегда рад, командир! Люблю сражаться! Все равно с кем: хоть с этим сосунком. — Он кивнул в сторону Санти.

Юноша покраснел. Мечи в руках Шуорда без устали выписывали замысловатые кривые.

— Но с сильными — люблю больше. Например, с тобой, командир.

— Ты льстишь, Шуорд! — сказал Сихон. — Я слишком много командую. Слишком мало служу стали.

— Старое дерево крепче! — засмеялся десятник.

Санти пригляделся к нему и понял, что ошибся, решив, что Шуорд молод. Сухощавое телосложение обмануло юношу.

Сихон пошел дальше, на другой конец поля, а длиннорукий десятник продолжал размахивать мечами. Он вертелся, прыгал, кувыркался через голову, падал, вставал. И все это время клинки в его руках сверкали, как спинка медовницы на солнце.

Санти решился. Он перемахнул через перильца, окружавшие поле, и окликнул десятника:

— Шуорд!

Воин мгновенно остановился. Мечи замерли в воздухе: левый — в прямой руке, острием вперед, правый — за спиной. Шуорд походил на статуэтку.

— Что, малышок?

— Ты сказал: готов сражаться даже со мной. Давай! — твердо выговорил юноша, хотя желудок его провалился на самое донышко туловища.

— Хой! — Шуорд хлопнул себя саблей по плоскому животу. — Отлично, малышок! Лови!

И бросил клинок острием вперед. Санти еле успел увернуться. Меч воткнулся оголовьем в песок в трех шагах от юноши.

— Боишься железа, малышок? — крикнул Шуорд.

Санти молча поднял саблю из песка. У нее была удобная костяная рукоять и расширяющийся к острию клинок из сероватой, с паутинным узором, стали. Санти взмахнул оружием... И едва не выронил его. Казавшаяся с виду такой легкой, сабля была весьма увесистой. Санти еще несколько раз взмахнул ею, уже осторожнее. Он старался подражать движениям воинов, но у него получалось не слишком ловко.

— В стойку, в стойку, малышок! — Шуорд танцующей походкой двигался к нему. Санти сделал шаг навстречу и рубанул воздух.

Шуорд едва коснулся клинка клинком — и сабля вырвалась из руки Санти. Юноша отпрянул, поднял оружие. И снова воин вышиб у него саблю. Раз за разом Шуорд повторял одно и то же движение, и каждый раз Санти оказывался обезоружен.

— Кланяйся, малышок! Кланяйся! — смеялся Шуорд.

Вокруг опять собрались солдаты. Все что угодно, только бы не оплывать потом под жгучим солнцем.

Каждое падение сабли сопровождалось унизительными комментариями. Санти терпел. Ладонь его горела, пот тек ручьем, но он чувствовал, что вот-вот распознает прием, которым пользовался десятник. И распознал! В следующей атаке чуть повернул лезвие, и клинок Шуорда не зацепил его клинка. А Санти уколол десятника в грудь. То есть хотел уколоть, потому что Шуорд снова выбил саблю из его руки. Но зато на этот раз ничего не сказал. Санти вспомнил, как он описывал клинком восходящий полукруг, и попытался повторить движение. Шуорд отбил удар еле заметным взмахом. На этот раз сабля осталась в руке Санти. Зато на животе его появилась кровоточащая царапина.

— Знак доблести! — рассмеялся Шуорд. — Теперь каждый твой удар будет отмечаться так.

Санти рассердился. Больше того, он перестал бояться стали, перестал бояться десятника.

«В конце концов, он слишком хороший воин, чтобы меня убить!» — подумал юноша. И прыгнул вперед...

Очнулся юноша лежащим на мокром песке, лицом к белесому небу. Он был весь мокрый: кто-то облил его водой. Громоподобный хохот зрителей сотрясал воздух. Голова гудела. Санти потрогал рукой макушку и обнаружил там быстро растущую шишку. Собрав все силы, юноша встал, но, чтобы не упасть снова, ему пришлось опереться на саблю. Новый взрыв хохота потряс воздух.

Шуорд исподлобья поглядел на окруживших их солдат. Глаза десятника наливались кровью. Он и Санти были окружены гыгыкающими, хлопающими себя и соседей здоровенными парнями, которым сам Равахш за приятеля. Низкорослый десятник переводил взгляд с одной гогочущей ряшки на другую, и Санти увидел, как набухают жилы на его коричневой шее.

— Ублюдки! — вдруг заревел Шуорд. Да так, что Санти вздрогнул: не ожидал, что у десятника такой мощный голос. — Паскудные выблядки хуридских шлюх! Ну, что стонете, как беременные жабы? (Тут он был не прав: солдаты перестали ржать и даже подались немного назад. ) Ну, кто из вас молодец? Ну, выйди! Если я не вышибу тебе меч первым ударом, можешь отрезать мне яйцо! А вышибу — отрежу оба! Ну, выйди кто не трусит? Ну, что ж вы не гогочете, помет облысевшей овцы!

Он упирался взглядом то в одного, то в другого, но воины прятали глаза, смущенно переминались с ноги на ногу. Да, они были бойцы. Да, они не знали страха. Но, великий Тур, они знали Шуорда! Тихо-тихо разбрелись они, кто куда, и Санти с десятником остались вдвоем. В глазах у юноши уже не двоилось. Шишка на голове болела, но не больше, чем кисть правой руки. Он был готов продолжать, но Шуорду надоело возиться с ним. Он взмахнул оружием — и сабля Санти взлетела в воздух. Шуорд поймал ее левой рукой, прямо заклинок, перехватил.

— Все, малышок! — сказал он. — Иди поиграй.

— Можно мне еще как-нибудь... — нерешительно попросил Санти.

— Поглядим.

— А можно я немного посмотрю?..

Воин пожал плечами:

— Смотри. Ты человек... вольный! — и ухмыльнулся.

Санти перелез через оградку и уселся в тени. Послюнив палец, он стер кровь с живота.

Шуорд, подвижный, как капелька ртути на гладком столе, снова вращал мечами. Какими легкими казались они в его руках!

Глава шестая

Одни рождаются магами, другие ими становятся. Но никому магический дар не дается просто так. И ни один маг не властен отказаться от своего дара. Посмей он — и трижды проклянет судьбу прежде, чем умереть. Маг вправе выбрать лишь одно: отдаться ли Алчушим Силы или примкнуть к Братству Света. Или же выбрать одиночество. Но иным не дано и этого выбора.

Фахри Праведный Эдзамский.

«Происхождение магов и божественная сила волшебства»

Парда закончила пить и одним прыжком вымахнула на заросший жесткой травой берег. Обрадованный детеныш заплясал вокруг. Санти направил парду вдоль озера. Они обогнули его с левой стороны, двинулись напрямик, через голубой луг, усыпанный желтыми цветами.

На траве, скрестив ноги, сидели две девушки. В пяти шагах от них, в деревянном станке, брюшками вверх, были привязаны четыре темно-зеленых паука, каждый — размером с кулак. Четыре почти невидимые нити протянулись от них к бамбуковым палочкам в руках девушек. Между пауками и девушками стояло глиняное корыто с жидкостью. Все четыре нити протягивались сквозь погруженные в жидкость кольца.

Девушки непринужденно болтали, а пальцы их неутомимо наматывали паутинный шелк. При появлении Санти они мгновенно умолкли, переглянулись и захихикали.

Юноша подъехал поближе. Детеныш подбежал к корыту, ткнулся было носом и тут же отскочил, фыркая. Девушки захихикали погромче.

— Привет, — сказал Санти со спины парды.

— Привет, привет, — отозвалась та, что побойчее. — Ты проезжай, красавчик, нам с тобой говорить нельзя.

— Почему? — осведомился Санти.

— Не положено!

Вторая захихикала.

Санти тоже засмеялся и наклонившись в седле легонько ущипнул первую за ухо.

— Нет так нет, сладкая!

И сдавил коленями бока парды.

Ушка прыгнула с места сразу шагов на десять, перемахнув через корыто и пауков, и понеслась, петляя между деревьями. Смех девушек растаял позади. Детеныш скакал следом, высоко и неуклюже вскидывая лапы.

За рощей лежал луг. Парда перешла на рысь, иногда наклоняя голову, чтобы подхватить пучок травы. Круглые уши ее все время двигались. Детеныш приотстал: он обкусывал с куста темно-синие ягоды.

Санти спустился с вершины холма и въехал в старый лес. Под лапами парды похрустывала опавшая листва. Лишенные ветвей стволы колоннами уходили на десятки локтей вверх — ни одного листочка, если не считать карабкающихся к свету лиан. Зато наверху — сплошной потолок. Санти мог поклясться: когда идет дождь, ни одна капля не достигает земли.

Парда наклонила морду, чтобы скусить белый толстый гриб. Детеныш тотчас подскочил к ней и выхватил кусок прямо из пасти. Он был очень обаятелен, пушистый темно-коричневый, с белыми лапками и мордочкой.

Парда принюхалась и ускорила шаг. Несколько минут спустя Санти услышал журчание ручья. Ушка припустила галопом — и вот они оказались на краю глубокого оврага. Санти посмотрел вниз: прозрачный ручей бежал посередине широкого плоского русла. По берегам ручья правильными кругами росли крупные розовые грибы. Парда тихонько рыкнула и, притормаживая задними ногами, съехала по крутому склону. Детеныш устремился за ней, поскользнулся, кубарем скатился вниз, завизжал и плюхнулся в холодную воду. Ушка ухватила его за загривок, выволокла из ручья. Детеныш мяукнул и отряхнулся, разбросав вокруг снопы брызг. Парда жадно глотала грибы. Детеныш тоже попробовал, но он был не голоден и потому, сжевав парочку, принялся носиться кругами около матери, визжа и тряся круглой головой.

Санти спрыгнул на землю и сел на круглый, заросший синим мохом валун. На дне оврага было прохладно и спокойно. Детеныш потыкался мокрым носом в руку, но, поняв, что у юноши нет настроения играть, умчался вниз по ручью.

Посвистывали ящерицы, журчал ручей, чавкала грибами парда. Пахло в овраге землей, водой и грибницей. А воздух был прохладен и неподвижен. Наверху тихо разговаривал лес. Санти, жителю города, казалось странным, что можно проехать целую милю и никого не встретить. Санти вздохнул. Он не привык к одиночеству.

Издали донесся азартный визг детеныша. Парда перестала есть, подняла голову. Санти встал, подошел к ней, почесал под нижней челюстью. Ушка довольно заурчала.

Детеныш мчался к ним. Маленький пушистый шар, неуклюжий и стремительный одновременно. Подскочив, он заметался от Санти к матери, прихватывая их острыми клычками.

— Ну! — прикрикнул Санти, отпихивая малыша. — Нашел, да? Что-то нашел? Хочешь показать?

Он поднялся на валун и с него — на спину парды. Детеныш умчался вперед. Мать потрусила за ним. Живот ее заметно раздулся.

Ехать пришлось недалеко. В двухстах шагах ниже по ручью Санти увидел оползень. Совсем свежий. Над ним образовался земляной карниз, из которого торчали узловатые корни. Ниже, в рыхлой черной земле, зияла дыра.

Детеныш тут же протиснулся в нее и пропал. Санти спрыгнул с парды и заглянул внутрь — темно. Изнутри доносилась шумная возня детеныша, повизгивание. Ушка оттолкнула юношу плечом, несколькими ударами передних лап расширила отверстие. Детеныш выскочил наружу, ткнулся выпачканной в земле головой в живот Санти. Нет, не в земле — в ржавчине. Санти еще раз заглянул в пещеру. Когда глаза его привыкли к темноте, он разглядел уходящий в глубь склона тоннель. Санти влез внутрь и оказался под круглым сводом высотой почти в семь локтей. Пол был гладкий, твердый, с небольшим уклоном в сторону оврага. У входа присыпано землей, но дальше ровно и чисто, как вымыто. Лишь в одном месте поперек тоннеля лежала куча трухи. Санти зачерпнул горсть и повернулся к свету. Ржавчина.

«Вот где ты перепачкался, малыш!» — подумал он.

Санти достал нож и поскреб стенку тоннеля. Материал не поддавался, зато затупился кончик ножа. Ровная, скользкая на ощупь поверхность. Сыну зодчего этот материал был незнаком.

«Надо вернуться сюда со светом!» — подумал Санти, глядя в темную пасть тоннеля.

Юноша вылез наружу. Парда лизнула его присыпанную землей голову и шумно вздохнула.

Санти взобрался в седло и погнал ее вверх по склону. Парда сделала несколько шагов и остановилась. С полным брюхом, да еще с Санти на спине... Нет уж!

— Лентяйка! — сказал юноша и спрыгнул наземь.

— Давай! — Он пихнул Ушку в широкий зад.

Парда в отместку стукнула его толстым твердым хвостом. Санти ухватил за шиворот детеныша и стал карабкаться вверх, цепляясь за выпирающие корни.

Когда все трое оказались наверху, Санти вскочил в седло и сдавил коленями бока парды. Его охватил азарт: съездить в замок, взять светильник, вернуться!..

Но Ушка не склонна была спешить. Все, на что мог рассчитывать Санти, — неторопливая рысь. Не нравится? Можешь идти сам.

Юноша смирился: кто может переупрямить парду, которая только что хорошо поела?

Сгорая от нетерпения, Санти подпрыгивал в высоком седле. И в самом деле впору соскочить и пуститься бегом.

Им понадобилось не меньше сорока минут, чтобы добраться только до озера.

Юкка стояла у берега, и старик кормчий помахал Санти рукой. Но юноша слишком спешил, чтобы останавливаться, потому лишь махнул в ответ и попытался заставить парду двигаться быстрее. Бесполезно.

Встречавшиеся слуги кланялись ему, а воины прикасались пальцами к шлемам. Санти догадывался, что приветствуют не его, сына Тилода, а покровительство соххоггои. Санти понимал, что солдаты абсолютно преданы Владычице. Их плата высока. Очень высока! Но за малейшую провинность тоже взимали высокую плату. Честная сделка. Те, кто десять лет отслужил соххоггое, становился владельцем большого поместья и немалого количества золота. Подходящие условия!

Санти выехал на аллею, ведущую к площади перед Дворцом, и все мысли о пещере тотчас вылетели у него из головы.

Построившись четырехугольником, к Дворцу подъезжал отряд Внешней Стражи во главе с самим Сихоном. Внутри четырехугольника шагали четверо.

Первым, гордо откинув голову в широкополой шляпе с драгоценной пряжкой из берилла, ступал высокий светловолосый воин с длинным мечом на поясе. Шляпа его, камзол, панталоны, туфли с серебряными пряжками — все было ослепительно белого цвета. Прикрытая пышными кружевами рука лежала на рукояти меча. Ножны меча также были белыми. Лишь герб на груди — серебряная чаша под серебряными звездами на фиолетовом фоне — нарушал однообразие цвета. Черты лица воина, узкого, надменного лица, были безукоризненны. Длинные светлые усы спускались ниже линии выбритого подбородка.

Внешность воина настолько поразила Санти, что он лишь мельком взглянул на остальных: здоровенного беловолосого детину в короткой безрукавке, женщину, с ног до головы закутанную в голубовато-серый шелк, и мальчишку.

Санти подъехал к дворцовой лестнице и глядел, как приближаются солдаты. Четверка гостей держалась настолько уверенно, что воины Сихона не казались конвоем — скорее, эскортом.

Сверху послышался шум, звяканье металла. Санти оглянулся: оттуда, где парадная лестница завершалась вычурной, украшенной золочеными горельефами аркой, выступили воины Внутренней Стражи. За ними, чуть покачиваясь, двигался паланкин с высоким троном, покоящийся на плечах рабов. Соххоггоя, неподвижная, величественная, в парчовом платье, переливающемся огнями самоцветов, в высокой драгоценной тиаре, восседала на троне, положив на колени отяжелевшие от перстней пальцы. Рядом с ней шел слуга, державший большой зонт от солнца на длинной тростниковой ручке. Рабы-носильщики ступили на лестницу. Идущие сзади присели, а передние подняли руки, чтобы паланкин оставался в горизонтальном положении.

Воин в белом замедлил шаг. Поступь его стала не просто уверенной — величественной. Он смотрел на соххоггою. Соххоггоя смотрела на него.

В арке дворцовых ворот возник Мугган. Он недовольно посмотрел на приближающийся отряд, потом, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал вниз, обогнав паланкин. Вдруг Мугган остановился как вкопанный, и злобная гримаса исказила его лицо. Соххоггой выбросил вперед руку.

— У них оружие, хоб! — закричал он на Сихона. — Отнять!

Начальник Внешней Стражи немного помедлил, потом дал знак двум солдатам: спешиться и забрать оружие. Но едва солдаты соскочили с пардов, те, кого они собирались разоружить, уже стояли треугольником (женщина посередине), и арбалет в руках мальчика направлял стрелу точно в лоб соххоггоя.

Но Мугган не видел стрелы. Глаза его были устремлены на меч в руках воина. Странное лезвие с неметаллическим блеском, длинное и узкое. Санти не сразу догадался, в чем дело. Потом понял: меч из бивня хармшарка! О таких ему рассказывал отец и показывал кусочки бивня. Сверхтвердое вещество, поддающееся только алмазу. Такие мечи вытачивают годами. Зато лезвия их никогда не тупятся.

Мугган не видел стрелы, зато ее заметил Сихон. Он рывком послал парда влево и заслонил сына Владычицы.

— Не трогать! — раздался со ступеней пронзительный голос соххоггои. — Оставь их, Сихон!

Мугган сердито обернулся, но Нассини даже не посмотрела на него. Носильщики достигли конца лестницы. Они перенесли паланкин в тень. Владычица оторвала руку от колена и сделала приглашающий жест.

Воин в белом, спрятав меч, приблизился.

— Кто это? — спросил Санти одного из солдат Внешней Стражи.

— Почем я знаю! — бросил через плечо солдат. — Высадились на берег. Прямо перед воротами. Этот, с усами, объявил: я — светлейший Империи. Желаю, мол, говорить с Хозяйкой. Ну, к Хозяйке мы бы его, всяко, привели! Но Сихон сказал: ша! И оружие, вишь, им оставил! — Солдат повернул к юноше широкоскулое бронзовое лицо, сунул палец под шлем, почесал голову:

— Бонг-Толстяк ему говорит: «Не дури, командир!» А Сихон послал его к Равахшу. И прав оказался, язви его в печень!

— Что тут удивительного? — сказал Санти. — Тот — аристократ, и Владычица — тоже. Ровня!

— Ровня? — воин хохотнул, прикрыв рот кулаком. — Ну ты ляпнул, парень! Ровня! Красноглазым! Да им плевать, кто ты! Хоб — и все тут! Ровня! А... — Тут он поймал взгляд Сихона и прикусил язык.

Обладатель драгоценного меча рывком поклонился.

— Светлорожденный Эрд Асенар, сын Дина, владыка Мориты, Аснора и Элэка! — раздельно и четко проговорил он.

— Властительница Нассини! — произнесла соххоггоя. Сын ее плюнул на белоснежные ступени и скрылся во Дворце.

— Ты видела его, Этайа? — спросил вагар.

— Да, Биорк! — произнесла светлорожденная.

Она стояла рядом с маленьким воином, и издали они могли показаться матерью и сыном. Хотя «сыну» перевалило за восемьдесят лет, а сколько лет «матери», ведомо только богам да ей самой.

После того как Биорку пришлось сбрить бороду, он каждое утро соскабливал со щек рыжую поросль, и они уже покрылись загаром настолько, что их можно было не гримировать. В совершенстве копируя мимику и пластику мальчика тринадцати-четырнадцати лет, Биорк стал неузнаваем. Никто из ветеранов Последнего Нашествия в жизни не угадал бы в неловком худеньком отроке своего военного вождя.

Нил, щурясь от яркого света, разглядывал дворец. Непокрытая голова его была вровень с рукоятями мечей окружавших их всадников.

Эрд, прямой, надменный, вперил немигающий взгляд в затворенные ажурные двери над белой широкой лестницей. Верхняя часть лица его была затенена полями шляпы, бледные губы плотно сжаты. Утратив за последние дни ту выхоленность, что была присуща ему прежде, лицо светлорожденного стало еще более красивым, аскетически красивым.

— Совсем еще ребенок, — сказал Биорк.

— Ты поговоришь с ним? — спросила Этайа.

— Если нас примут.

— Примут. Будь помягче с Эрдом, прошу тебя! — добавила она тихо. — Он так уязвим!

Из бокового притвора вышел Сихон. Давя сапогами мокрый песок, он прошел между расступившимися всадниками.

Остановившись в трех локтях от Нила, он протянул руку:

— Твой меч!

— А я? — спросил Биорк тонким голосом.

Сихон глянул на него:

— Подождешь. — И Нилу: — Меч! Давай меч, толстошеий! Живо!

Нил посмотрел на Начальника Внешней Стражи так, как пард глядит на глупого пса. Сын вагара был выше на полголовы и в полтора раза тяжелее начальника Внешней Стражи.

— Возьми, — сказал Нил, отстегнул ножны и передал меч Сихону. — Если мне понадобится тебя вздуть, я сделаю это палкой.

— Поговори еще — отведаешь плетей, — буркнул Сихон и сунул оружие одному из всадников. — Ты, сосунок, давай сюда арбалет. Меч можешь оставить — колоть орехи.

Вагар неохотно отдал арбалет.

— Ого! — удивился Сихон, поглядев на него. — Отличная работа!

— Поаккуратней! — заметил Нил. — Он стоит два золотых!

— Верю, — согласился Начальник Стражи. — Вряд ли ты увидишь его еще раз.

— Сопрешь — пожалеешь! — пообещал Нил. Причем таким тоном, что удивил даже Эрда.

Солдаты зашевелились. Сихон удивленно приподнял бровь.

— У тебя зудит спина? — спросил он.

— А ты трусоват, парень! — весело сказал Нил. — И спесив! Интересно, зачем ты взял у меня меч?

— С мечом или без — я нашинковал бы тебя за полминуты, окорок! — презрительно отозвался Сихон. — Заткни свою пасть — или я рассержусь! И тогда...

— Пукнешь? — подсказал Нил. — Прости, светлейшая! — Он слегка поклонился Этайе.

— Я сдеру шкуру с твоей задницы и велю сделать ремешки для своих сандалий! — оскалился Начальник Стражи.

— У тебя такой острый язык? — удивился Нил.

Сихон побагровел.

— Хлыст! — велел он, протягивая назад руку. Ближайший всадник подал ему хлыст, которым направляют парда.

Нил, скрестив руки на груди, насмешливо глядел на воина. Тот медленно отвел руку...

— А ты вспотел, — сочувственно произнес Нил. — Интересно, твоя мать тоже сильно потела, когда...?

Хлыст со свистом рассек воздух... и оказался в руке Нила.

— Так и знал, что ты никудышный боец! — с удовлетворением констатировал великан. Сунув хлыст под воротник куртки, он почесал спину. — Тебе нужна другая профессия. Как насчет погонщика? — И резко взмахнул хлыстом.

Сихон вскрикнул и схватился за шею.

— Нет, — с сожалением произнес Нил. — Ты неуклюж даже для погонщика. Мой пард успеет трижды пописать, пока ты повернешь голову.

Сихон оскалился. Глаза его сузились, а ноздри широко раздувались. Пальцы сжали длинную рукоять меча.

Нил насмешливо улыбался. Он почесал живот, потом принял карикатурную стойку, держа хлыст, как держит меч неопытный рекрут. Он был очень забавен.

«Шут!» — подумал Сихон, мельком взглянув на солдат. Всадники, расширив круг, с нетерпением глазели на них.

«Еще немного — и они начнут биться об заклад!» — недовольно подумал Сихон, снова поглядев на Нила.

Великан наклонил голову, поскреб ногой землю, как делает это бык, когда он сердится. Солдаты заржали.

Сихон убрал руку с меча: «Хорош я буду, набросившись на него с мечом! — подумал он. — А он достаточно ловок, чтобы увернуться! Разруби его теперь хоть на сто частей — а хлыстом по шее я уже получил!»

Сихон не был бы Сихоном, если бы не выкрутился. Он поплевал на ладонь, смочил слюной горящий рубец.

— Болит! — заметил он весело. — Ты ловок, паренек! Хлестнул так быстро, что я даже удивился!

— А как я удивился, когда услышал твой бас, Начальник! — сказал Нил. — Никак не думал, что ты так огорчишься из-за какого-то хлопка! На! — он протянул Сихону хлыст. — Можешь дать мне по загривку, если тебе приятно!

— Пошел к Равахшу! — сказал Сихон, забирая хлыст и передавая хозяину. — Еще испорчу ценную вещь о твою блинную рожу!

Лица солдат разочарованно вытянулись. Они надеялись на развлечение!

— Здесь жарко, — заметил Начальник Внешней Стражи. — Перейдем в тень.

Круг распался. «Гости» и солдаты перебрались под деревья. При этом Этайа и Биорк оказались в стороне от основной группы. На них никто не обращал внимания: женщина и мальчишка!

Эрд тоже держался особняком. Зато вокруг Нила собрались все стражники. Великан, размахивая руками и гримасничая, без устали работал языком. Шуточки так и сыпались из его широкого рта. Лица солдат покраснели от непрерывного хохота. Нельзя сказать, что у воинов были плохо подвешены языки, но Нил был куда проворней. И вот она, его жизнь, как на ладони! Был рыночным борцом в Глориане. Надоело мять чужие бока, захотелось поболтаться по свету. Да так, чтоб брюхо было набито. Вот он и пошел в телохранители к благородному (тут великан понизил голос и оглянулся). Конг ему по душе. Особенно бабы. Он пространно и с чувством принялся дегустировать воспоминания. Солдаты вставляли реплики, говорящие о том, что они хорошо знакомы с предметом. Ясно, что Нил врет. Но как врет! Заслушаешься!

— Эй! — сказал один из солдат. — А осталась в Фаранге хоть одна телка, которую ты не затрахал до смерти? А то я как раз собираюсь туда. Осталось кое-что для меня?

— А как же! — отозвался Нил и хлопнул его по спине. — Одна осталась. Специально для тебя! Только она без головы. Зато все остальное на месте! Два дня назад туда упала кровать Наместника. Целый десяток искал — не нашли. Еле сами выбрались!

Большая часть воинов соххоггои была неконгайской крови. Когда тебя так «любят» в твоей стране, лучше иметь наемников откуда-нибудь подальше. А желающие всегда есть — были бы деньги.

Нил поинтересовался, сколько зашибает здесь стражник. Вероятно, неплохо?

Ему сказали сколько. Сихон сказал. Нил свистнул.

— Это ты — командир? — спросил он.

— Нет, это он, — показал Сихон на первого попавшегося воина.

— Хо-хо! — почти шепотом сказал Нил. — Хочу!

Он схватил за руку Начальника Внешней Стражи, да так, что тот поморщился и попытался отнять руку. Не тут-то было!

— Начальник! О! Замолви за меня словечко! А, начальник! Не пожалеешь, клянусь брюхом Тура!

— А что умеешь? — в свою очередь спросил Сихон, выдрав наконец руку из Ниловых лап.

— Сила есть! — гордо сказал Нил.

— Это-то я вижу! — улыбнулся Сихон. — Умеешь что?

— Мечом работаю! Дай — покажу!

— Успеешь. Стреляешь как?

— Так себе! — огорченно признался великан. Но лицо его враз посветлело.

— Ножи метаю! — вскричал он. — Давай, давай — сделаю!

Прежде чем Сихон успел вмешаться, кто-то из солдат уже протягивал великану тяжелый метательный нож.

Нил плюнул на ладонь, примерился — и вогнал нож за тридцать шагов в ствол чинары. Почти на четверть локтя вогнал. Воины зацокали языками: отменный бросок.

— А поборю любого! — гордо сказал Нил. — Кто желает?

Никто не желал. Воины были не малыши, но Нил производил впечатление.

Не найдя соперника, Нил на спор согнул и разогнул серебряный тенг. Потом поднял на плечах здоровенного парда. Пард был страшно недоволен и едва не тяпнул его за руку. Шутки ради Нил предложил желающим стукнуть его по животу. Никто не отказался. Потом все сыграли в «орешек» — кто больше раз подбросит орех лезвием меча. Нил проиграл почти всем, и от этого отношения его со стражниками стали еще теплее.

Прибежал посланник из замка и сообщил, что Владычица велит вести задержанных в тронный зал.

Солдаты были огорчены. Они, честно признаться, забыли о том, откуда взялся Нил. А уж об остальных троих — и подавно.

Сихон тихо спросил Нила, что скажет хозяин, если великан решит его покинуть.

— Чихать! — сказал Нил. — Разве мы в Империи? Разве светлорожденный тут главнее тебя? Пусть возражает — кто его спросит?

— Решает Владычица, — заметил Сихон. — Но... и от меня кое-что зависит.

— Это я сразу понял, командир! — воскликнул Нил. — Ты не думай, что я бросаю светлорожденного потому, что вы нас сцапали. Но прикинь, командир, — вы ж имеете в пять раз больше!

— Точно так, парень, — согласился Сихон, у которого две ночи назад «освободилось» место стражника. — Я поговорю.

И скомандовал своим, чтобы построились как положено и вели четверку во Дворец.

Привалившись к теплому боку парды, Санти наблюдал за вновь прибывшими. Парда дремала, свесив голову и закрыв коричневые глаза. Детеныш болтался где-то поблизости.

Из всех четверых больше всего Санти понравился Эрд. Как красив, как держится! Не то что его плосколицый слуга. Санти не видел эпизода с хлыстом, потому что в тот момент воины заслонили от него участников. Зато он очень хорошо разглядел, как великан развлекает стражников.

«Будь я таким здоровым, — подумал Санти, — никогда бы не унижался перед теми, кто сильнее».

Ненадолго его взгляд задержался на Этайе. Что-то смутное шевельнулось у юноши внутри, но фигура закутанной в шелк женщины была не слишком занимательной. Еще меньше заинтересовал его Биорк.

А вот гордый воин, не выказавший страха, не отдавший оружия. Пока плосколицый лебезил и выдрючивался, светлорожденный спокойно стоял, опершись спиной на древесный ствол, и глядел вперед, прямо перед собой, надменный и неуязвимый.

«Вот — вождь!» — восхищенно подумал Санти.

Тронный зал Дворца соххоггои Нассини подавлял величием. Высота его свода была почти двадцать локтей. Никаких фресок-сюжетов, ничего от привычной стенной росписи. Линии, пятна, многоугольники. Чудовищная игра цветных теней. Лабиринт для глаза. Искусство, которое ум не в состоянии понять, а чувство не в силах принять. Черные, залитые блестящим лаком, зеркально гладкие створки высоких дверей затворились за вошедшими.

Огромный, как горная пещера, зал был пуст. Ни мебели, ни статуй, ни растений в вазах. Могучие, сужающиеся наверху четырехугольные колонны. А посреди зала — огромная, как он сам, четырехугольная пирамида с маленькой срезанной вершиной. Там, наверху, крохотный в сравнении с чудовищным постаментом, сиял в узком столбе света трон.

И соххоггоя Нассини была там, вознесенная под самый потолок, на высоту нескольких десятков локтей. И трон ее, пылающий золотом, подобен был храму на вершине горы.

Еще один поток света, косо направленный системой зеркал, обливал вишневого цвета самосветящийся ковер, которым были устланы ступени.

С такого расстояния сидящая фигура Властительницы казалась крохотной. Будто звезда, сияла на ее голове драгоценная тиара.

Туфли Эрда гулко ударяли в зеркально полированный камень, пока он шел между белых и розовых, расширяющихся книзу колонн, увитых цепкими змеями лиан, вырезанных из зеленого, как леса Хольда, переливчатого камня. Звук уходил ввысь, дробился и умножался титаническим сводом. С поднебесной высоты постамента Эрд Асенар был всего лишь крохотной белой фигуркой, медленно ползущей по гладкой поверхности мозаичного пола. Спутники же его казались куколками, обведенными металлической стеночкой стражи.

Густо набеленное лицо соххоггои, с вычерненными веками, с алой полоской рта, хранило каменную неподвижность Власти. Но внутренне она смеялась. Сотни лет эти «светлорожденные» дети Осквернителя противились естественной власти ее предков. Противились, пока не были выброшены прочь. А теперь один из них, один из порожденных Врагом сам пришел к ней, сам отдал себя в руки дочери Истинного Создателя. Вот он, представший: податливый, как тело речного моллюска, лишенное скорлупы. Пришел, чтобы она подцепила его двузубой вилкой, окунула в красный соус из только что сцеженной крови и раздавила языком, прижав к горящему нёбу.

Она не сделает так! Волна гордости будто подняла ее над троном. Она, соххоггоя Нассини, не поступит так, как поступил бы отошедший супруг ее, Спардух. Она, искуснейшая из детей Истинного Создателя, сотворит воистину прекрасное!

Эрд пересек зал и вступил на черный пятиугольник в десяти локтях от первой ступени подножья.

— Остановись, северянин! — грянул над ним голос Нассини.

Эрд замер, глядя вверх и пытаясь сообразить, какой магией достигнута такая мощь звука.

— Приветствие тебе, соххоггоя! — рявкнул он в полный голос. А сила голоса светлорожденного была такова, что перекрывала звук боевой флейты.

Когда утихло эхо под высокими сводами, рядом с Эрдом возник Мугган.

— Не ори, хоб! — бросил он презрительно. — Тебя услышат, даже если ты не будешь драть глотку!

Расставив тощие ноги, соххоггои с вызовом глядел на светлорожденного.

Эрд посмотрел на Муггана и ничего не сказал. Лишь погладил рукоять меча. Лицо Муггана исказила злоба. Он открыл рот, но раздавшийся сверху голос матери заглушил его:

— Приветствие и тебе, северянин! Ты пришел в мой замок без должного приношения. Что привело тебя в мою власть?

— Власть, власть, власть... — отразили своды.

— Не трусь, хоб, говори! — засмеялся Мугган. — Язык у тебя пока есть!

Эрд сошел с пятиугольника. Медленно, медленно, почти осязая спиной острия следящих за ним стрел, он начал подниматься по вырезанным в постаменте ступеням.

Владычица хранила молчание, и стражники не решались остановить светлорожденного. Эрд благополучно достиг вершины — площадки, на которой стоял трон соххоггои. Он остановился, и глаза его встретились с глазами Нассини.

— Ты гордец, северянин! — прошептала она.

— Как и ты! — ответил Эрд.

— Я могу убить тебя, северянин! — заметила соххоггоя.

Трон ее стоял на возвышении в центре площадки, и ее голова была на три локтя выше головы Эрда.

— Я тоже могу убить тебя, соххоггоя! — ответил он. — Но в этом нет чести.

— Ты предлагаешь что-то, чтобы убить скуку? — неожиданно для себя соххоггоя применила «формулу равных».

— Может быть.

— Ты не выказываешь страха, северянин.

— Лишь то, что делаю я сам, может испугать меня.

— И часто ты делаешь это, северянин? — заинтересовалась Нассини.

— Не называй меня «северянин». Мой титул — светлейший.

Нассини кивнула.

— Тебе не мешают волосы вокруг рта? — спросила она.

Эрд невольно потрогал усы:

— Нет.

— Ты мне по вкусу! — напрямик заявила Нассини. — Но мой сын Мугган, он захочет тебя убить. Я не могу ему помешать.

— Не верю, — сказал Эрд. — Ты — госпожа.

— Для слуг. Если он захочет убить тебя собственноручно, я... не в силах ему помешать. Он... своеволен. И он — великий боец. Как все мы.

— Я тоже не вчера взял меч, — заметил Эрд. — Ты хочешь, чтобы я убил его?

— Опасаюсь, что ты умрешь прежде, чем твое общество мне наскучит. Что значит для тебя твое оружие?

— Знак рода! — сказал светлврожденный. — У меня нет наследника. Если я умру, меч достанется убийце, — Эрд пожал широкими плечами. — Но меня нелегко убить. Предостереги своего сына.

— Сделай это сам!

Эрд подошел к ничем не огражденному краю помоста.

— Если я сейчас прыгну вниз? — спросил он.

— Это не доставит мне радости! — отрезала Нассини.

— Хочу больше узнать о тебе! — с достоинством произнес Эрд.

Было в этой некрасивой женщине нечто, затронувшее сердце воина. Нечто, пронизанное остротой новизны. Вызов.

— Ты не похожа на тех, о ком я слышал.

— Истинный привел тебя ко мне! — Нассини не сводила с Эрда крапчатых глаз. — Мы порадуем друг друга!

— Думаю, что так.

Нассини тоже уловила вызов. Вызов тому, что она полагала Искусством. И она уже предвкушала игру, которую подарит ей этот северянин.

— Вас примут достойно, — сказала Властительница. — Но не забудь о моем сыне!

— Не забуду.

— Иди!

Эрд помедлил, потом подошел к ней ближе, поднялся к трону, взял вялую руку в белой перчатке и поднес к губам.

Соххоггоя не препятствовала ему, но и не выказывала одобрения. Эрд ненадолго задержал в руке ее кисть, разглядывая перстни.

— Хорошая работа, — наконец сказал он, опустил ее руку на подлокотник и спустился вниз так же неторопливо, как и поднялся.

Муггана в зале уже не было. И не было стражи вокруг троих спутников светлорожденного. Каждое слово Эрда и Нассини было слышно тем, кто находился в зале, а слуги привыкли угадывать желания своей госпожи.

Лишь один воин стоял около трех спутников Эрда. Огромный, ростом почти не уступающий Нилу, в отороченной бахромой кольчуге и высоком шлеме с пышным зеленым султаном. Забрало шлема было опущено. Из прорезей внимательно глядели синие глаза. Подбородок воина более всего напоминал носок сапога.

— Мое имя Ортран, светлейший! — произнес он по-хольдски, обращаясь к Эрду.

Эрд качнул головой в знак приветствия.

— Кто ты? — спросил он.

— Слуга Владычицы.

— Ты — из Империи?

— Здесь это не имеет значения, светлейший, — сухо проговорил воин. — Тебе дарована милость, светлейший. Я укажу вам ваши жилища. И укажу, что надлежит делать, а чего делать не следует.

— Я привык сам это решать! — отрезал Эрд.

— Твоя свобода не будет ущемлена, светлейший, — терпеливо сказал воин. — Тебе даровали милость. Не злоупотребляй.

— Подними забрало, парень, когда говоришь с моим господином! — вдруг вмешался Нил.

Ортран с удивлением посмотрел на гиганта. Потом глухо рассмеялся и открыл лицо.

— Ты прав, воин! — сказал он Нилу. — Это невежливо.

— Каков твой ранг? — спросил Эрд. Ему было неприятно, что рожденный в Империи служит соххоггоям.

— Начальник Внутренней Стражи, — ответил Ортран. — Я подчиняюсь Владычице. Больше — никому.

— А каков все же был твой титул в Империи? — снова спросил Эрд.

— Скажу, чтобы ты не подумал: я скрываю! — ответил воин. — Дома меня титуловали «благородный Ортран, сын Гауда».

Эрд кивнул. Сам он не назвался, как следовало бы по правилам этикета. Впрочем, Ортран наверняка уже слышал его имя. Повернувшись, Эрд направился к дверям, предоставив остальным следовать за собой. Ортран шел последним. Да, он знал, как зовут аристократа. И более того, знал, как близко от трона стоит род Асенаров. Взгляд Ортрана привлекли ножны меча Эрда. Они были слишком узкими для боевого клинка из стали.

«Неужели? — подумал хольдец. — Неужели это Белый Меч?»

Глава седьмая

Светлорожденный Дин Асенар стоял у походного шатра и с высоты двухсот локтей озирал поросшую сухой рыжей травой долину, с трех сторон сдавленную каменными осыпями.

Четыре сотни гвардейцев: золоченые шлемы с султанами, овальные шиты, тяжелые боевые секиры на плечах, расширенных крыльями кирас, — окружали шатер Лина, поднятый над землей легким деревянным помостом.

На сотню локтей ниже каре гвардейцев располагалась собственно армия Империи: всадники на мощных пардах, чьи груди защищены кольчугами так же, как тела их наездников. Эти пойдут последними, или, не допусти этого Тур, если разорвется цепь рослых светлокожих мечников Хольда.

По краям боковых осыпей, сузивших долину вдесятеро против ее длины, то тут, то там серели плащи вагаров-арбалетчиков. Над вагарами, на высоте, почти равной той, на которой стоял шатер Дина, — легкие горные баллисты. Светлорожденный не возлагал на них особой надежды, но десяток-другой начиненных огненным зельем снарядов они выпустят.

Справа от Дина, на высокой, совершенно отвесной черной скале с раздвоенной вершиной, серым неподвижным изваянием застыл Повелитель Камней, рунский маг. Трое учеников его, скрестив ноги, сидели подле учителя. Издали казалось, что они прилипли к скале, но на самом деле опорой им служили небольшие выступы над пустотой в сотню локтей.

Слева от светлорожденного, на каменном холме, напоминающем стенную башню, белел шатер военного вождя вагаров. Как и сам Дин, туринг стоял снаружи и глядел вниз на пустынное каменистое пространство узкой долины.

Вагар-сигнальшик рядом с ним был на полголовы ниже своего вождя. Для жителя пещер туринг был очень высок. Поговаривали даже, что он женат на обычной женщине, так как счел своих соплеменниц слишком крохотными. Впрочем, даже великан среди вагаров едва доходил макушкой до груди хольдского латника. Не в росте была сила туринга. Дин Асенар был предводителем обьединенной армии. Туринг — ее мозгом, лучшим из стратегов Севера, чье слово было непререкаемо во времена прежнего императора. Нынешний, менее склонный к битвам, ценил вагара не столь высоко. Но зато его почитал сам Дин, знавший, что ум туринга даст им победу верней, чем его собственный. В этом нет ущемления чести. Наоборот, признающий чужой талант — возвышается. Он, Дин, может в любую минуту взять командование на себя. Но в этом наверняка не будет нужды.

Зато маг, Повелитель Камней, здесь не для битвы. Он — наблюдатель. И вмешается, лишь ощутив руку Алчущих Силы.

Вагар-сигнальшик замигал зеркалами в двух направлениях: к Дину и к вождю хольдцев.

Светлорожденный перевел взгляд на дальний конец долины: на осыпи пока пусто. Враг еше не достиг гребня. Дин, тем не менее, велел поднять зеленый вымпел: одобрено. Впрочем, хольдский вождь не стал дожидаться подтверждения — его лучники, ловко удерживая равновесие на сыпучих камнях, уже бежали к боевым точкам. Вождь латников Хольда, родственник Дина Асенара по материнской линии Русов, поднял сжатый кулак. Дин не мог разглядеть его лица, но мог поклясться, что тот смеется. Его троюродный брат любил битву. Вот он перешел во второй ряд, и шеренга закованных в черную сталь великанов со свисающими с длинных шестов игольчатыми смертоносными шарами сомкнулась за его спиной.

Время туринг определил точно: столб белого дыма уже поднялся на юге, там, где дожидалась укрытая за скалистыми стенами фиорда эскадра. Ее разведчики заметили врага и подали сигнал: идут. Гвардейцы задвигались, заговорили, показывая друг другу на дым. Им, скорее всего, не придется принимать участие в битве. Дин очень надеялся, что не придется. Хотя, если бы не долг вождя, он и сам с удовольствием поработал бы мечом.

Повелитель Камней поднял правую руку: идут.

На западной осыпи, куда были прикованы взгляды всех, все еще было пусто. Но вот на гребне ее что-то зашевелилось, застучали, скатываясь вниз, камни. Враг перевалил через гребень.

Сначала первые отдельные маленькие фигурки запрыгали по ней вниз. А потом и вся шевелящаяся, гудящая, как морской прибой, масса магхаров серой лавой поползла вниз. Передовые уже достигли середины долины, а последние все еше перетекали через гребень. Только тогда, когда первые, проворные, хищные, оказались в четверти мили от прятавшихся за камнями стрелков, поток начал редеть.

Вагар-сигнальшик подал знак, и скрытые до времени воины отрезали отставших, перекрыв западный гребень. И сразу же загрохотали баллисты. Начиненные огненным зельем снаряды упали в самую гущу магхаров и взорвались, взметнув столбы пламени. Долина огласилась пронзительными воплями. Битва началась.

Гагар Глорианскнй. «История рода Асенаров»

Нассини с наслаждением погрузилась в розовую от благовонных масел воду. Морщинки на ее высоком бледном лбу разгладились. Удобное плавучее ложе ритмично покачивалось на волне, которую гнали три толстые конгайки, раз за разом приседающие и поднимающиеся у дальнего бортика купальни. Лепестки цветов плавали у губ соххоггои. Нассини тихонько запела колыбельную, ту, что запомнила, услышав еще в детстве от кормилицы.

Куполообразный потолок купальни венчал фонарь, собранный из прозрачных плоских кристаллов, обрамленных в серебро. Кристаллы эти легко пропускали свет — воздух купальни был пронизан золотистыми лучами. Но при этом прозрачные камни обладали особым свойством: если смотреть через такой кристалл, ясные очертания вещей дробятся, множатся, явное делается таинственным тем больше, чем дальше от кристалла находится предмет. Потому сейчас Нассини были совершенно отчетливо видны лица тех, кому было дозволено на сей раз наблюдать за ее омовением. Лица, изнуренные неутоленным сладострастием.

«Что они видят?» — подумала Нассини и поскребла острыми ногтями заросший толстым волосом низ живота. От запаха благовоний кружилась голова. Нассини почему-то вспомнила свою первую близость с покойным мужем, Спардухом. Вульгарным громогласным вислобрюхим Спардухом. И в тот, первый, раз он был вульгарен: каждый раз, когда доверенный слуга по дыханию господина угадывал приближение оргазма, то подавал знак мечнику, и густой фонтан горячей крови обдавал новобрачных.

Вульгарен был Спардух, но не слаб: пять юных девственниц ушли в Великое Ничто. Тела их стали украшением свадебного пира, а головы, высушенные надлежащим образом, чтоб уменьшиться в размерах до величины мужского кулака, были подарены Спардухом жене. Ожерелье из них до сих пор валяется где-то в покоях Нассини: крохотные головки с длиннющими хвостами темных и светлых волос.

Пятеро девственниц — нелегкое испытание для невинности. Если бы она у Нассини была. Соххоггоя вытянула ногу и пошевелила пальцами: как красива ее бледная холодная кожа! Особенно если знаешь, что под ней — алая горячая плоть.

Вульгарен был Спардух. И однообразен. Вспарывать животы рабыням и удовлетворять в дымящихся ранах скотскую похоть. Или оскопить раба и, заляпавшись с ног до головы кровью и испражнениями, под омерзительный вой жрать его гениталии. Естественно. И отвратительно. Не такова Нассини. Благосклонный к ней Истинный Создатель дал ей талант и власть над желаниями. И вот теперь Благосклонный вновь выразил себя: вместо одного необычайного прислал ей пятерых. Подобное — к подобному. Может, это еще не все? Сердце соххоггои сжалось: кого еще приведет к ней Истинный? О! Он знает, что в ее руках даже хоб перестает быть хобом.

И Он уже подарил ей жизнь соххоггоя. Истинного. Но, может статься, и высший из Истинных будет дарован ей? Нассини подумала о покоях, что есть в замке каждого из Владык, покоях, что предназначены для Величайшего... и тихонько застонала от предвкушения...

Появление Муггана прервало сладкое течение мыслей соххоггои. Стремительным шагом сын пересек купальню и остановился у бортика прямо над Нассини.

— Я не звала тебя! — недовольно проговорила она. — Удались!

Мугган ничего не ответил. Расставив длинные ноги в гурамских шароварах из алого шелка («Самое дурное перенимает быстрее всего», — подумала соххоггоя), Мугган глядел на нее. Нассини вытянулась в прохладной воде, развела и свела ноги. Вода приятно шевелила волоски.

— Ты обеспокоен? — спросила она, закрывая глаза.

Молчание. А потом она услышала шорох ткани. Соххоггоя открыла глаза: Мугган срывал с себя шаровары. Он торопился, будто кто-то мог ему помешать.

Нассини вздохнула и вновь закрыла глаза, а Мугган неуклюже плюхнулся в бассейн.

— Дурак! — сказала ему Нассини. — Ты не получишь ничего.

— Все, все получу! — зарычал сын, хватая ее за груди. Тощие ноги его вспенивали ароматную воду. Нассини снова вздохнула: ей было скучно. Она расслабила тело. Давно, очень давно ее научили делать боль приятной. Свою и чужую. Так воспитывали детей Истинного. Но есть боль — и боль. Скучно!

Тело Муггана дергалось на ней. Крючья пальцев впились в нежные ягодицы. Розовая вода бурлила между животами. Как он не понимает, что Нассини всегда будет сильнее?

— Ты не устал? — спросила она заботливо. Мугган только засопел в ответ. Несомненно, услышал.

«Скоро ему надоест», — решила соххоггоя.

— Ты не мог бы подождать час-другой? — вновь спросила она спустя некоторое время. — Я недавно поела, а ты беспокоишь мой желудок своей... возней.

Движения Муггана замедлились.

«Интересно, что видят эти?» — подумала Нассини, глядя на лица за фонарем.

Но сын обладал способностью обескровить даже малое удовольствие.

«Скучно. Когда же он уберется?»

— Ты похож на годовалого пса, что пихает всюду, куда может дотянуться, — проговорила она. — Они со временем умнеют...

Мугган зашипел... И оставил ее в покое.

Нассини посмотрела, как он, ругаясь, выбирается из бассейна, стаскивает мокрую рубаху. Сочувственно посмотрела. Все же она была привязана к нему. И этим отличалась от других потомков Истинного.

Толстые конгайки продолжали приседать и вставать. Ложе Нассини приятно покачивалось.

Нассини вспомнила о наглом хобе из Империи. Чем-то он напоминал ей сына. «Тоже, наверное, пытается схватить все, чего хочет. Или — что его дразнит. Забавно, что было время, когда мы, дети Истинного, были вынуждены прятать что-то от этих червячков. Впрямь забавно!..»

Нассини задремала, и служанка, заметившая это, велела рабу прибавить в бассейн горячей воды.

Мугган, бледный от ярости, с налившимися кровью глазами, не разбирая дороги, мчался по дворцовым галереям. Встречные поспешно убирались с его пути. Пробежав добрую половину Дворца, Мугган отшвырнул в сторону недостаточно расторопного стражника, с налета распахнул дверь... и стукнулся подбородком о чью-то широкую грудь. Мугган настолько привык к тому, что все стражники убираются с его пути, что не рассердился, а удивился. Даже гнев его несколько угас. Он поднял глаза: Начальник Внутренней Стражи Ортран возвышался над ним.

— Ты спятил? — глядя на воина снизу вверх, воскликнул Мугган.

— Прости меня, господин! — сказал Ортран и не думая посторониться. — Хочу сообщить тебе нечто важное!

Соххоггои уставился на Ортрана, как бык на красную тряпку. Но постепенно взгляд его смягчился. Интересная мысль пришла ему в голову.

«Если я переманю вернейшего из слуг суки?» — подумал он.

— Говори, хоб! — сказал он с наибольшим дружелюбием, на которое был способен.

— Ты видел меч, господин?

— Еще бы! — Мугган сразу понял, о чем речь.

— Я знаю того, кто его носит!

— Это все, что ты желаешь мне сказать? — процедил соххоггой.

— Пока все, господин. Если тебе угодно...

— Кто он такой, я сам знаю! — перебил его Мугган. — Он — хоб! Прочь!

И, оттолкнув воина в сторону, быстро пошел по коридору. Мугган был разочарован.

Ортран тоже был разочарован.

«Зря я обратился к этому красноглазому придурку, — подумал он. — У моего парда и то больше мозгов!»

* * *

Злая судьба забросила светлорожденного Ортрана на Черную Твердь.

Свою службу императору Ортран начал совсем неплохо, юношей отлично показал себя на северных рубежах, блестяще сдал экзамены в Глорианскую военную школ и окончил ее в положенный срок. После этого благородный Ортран, как и подобало ему по происхождению, должен был занять соответствующую рангу должность.

Но когда до назначения оставалось лишь два дня, он по совершенно пустяковой причине ухитрился повздорить с сыном Начальника Гвардии, Джосана, светлейшего. Причина могла показаться пустяковой, но оба нашли в ней ущемление чести. Клинки были обнажены, и Ортран убил сына Начальника Гвардии.

Дуэли в Империи не запрещены. И эта смерть даже не испортила бы молодому офицеру карьеры: у Джосана при Дворе хватало недругов, чтобы Начальник Гвардии поостерегся мстить за смерть одного из своих сыновей. Но была одна маленькая деталь, которая сразу поставила Ортрана в положение преступника. У него не было свидетелей. Собственно, ни он, ни его противник не собирались убивать друг друга. Больше того, каждый считал себя достаточно умелым фехтовальщиком, чтобы проучить обидчика и не пострадать самому. Оба оказались слишком умелыми. Никто из тех, кто знал Ортрана, не усомнился бы в том, что это была дуэль. Но по закону он был убийцей и должен был умереть.

Первый отплывающий корабль оказался конгским торговцем. На его палубе Ортран был в безопасности: территория Конга. Если только сам капитан не захочет его выдать. Капитан не захотел. У него были виды на молодого воина.

Подготовленный в Глориане офицер не останется без работы. На землях Мира довольно правителей, опасающихся своих подданных. Но кое-кто из правителей платил значительно больше остальных. Умник капитан тотчас смекнул, что за Ортрана можно получить очень приличные комиссионные. Когда корабль пришел в Фаранг, капитан через своего приятеля-чиновника отыскал вербовщика соххоггоев, и Ортрану была предложена должность с оплатой, намного превосходившей его претензии.

«И это еще не предел, — намекнул вербовщик. — Для подготовленного в Глорианской военной школе офицера Владение — лучшее из мест. Там ценят настоящих командиров».

Капитан получил свои комиссионные, а Ортран стал воином Владыки Спардуха. Но вечером того же дня, когда Ортран прибыл во Владение, Владыка Спардух загадочным образом скончался. Впрочем, тех часов, что он пробыл во Владении, вполне хватило Ортрану, чтобы понять — здесь ему не место.

Он знал, что расторгнуть договор будет нелегко. И знал, что может поплатиться жизнью за это желание. Но он предстал перед Нассини и сообщил вдове, что отказывается от службы.

Нассини не рассердилась.

— Понимаю тебя, воин! — сказала женщина мягко. — Мой муж был кровожадным и вульгарным человеком. Я его не выбирала (это была правда — она выбирала Владение). Но он был моим мужем, хозяином — и я смирялась. Теперь, слава Истинному, он принял Вечность, и я, соххоггоя Нассини, стала Владычицей.

Нассини сообщила, что надеется переменить здешние порядки. Если кто-нибудь сумеет защитить ее от посягательств младшего брата Спардуха. Если Ортран выручит ее, то с этой минуты он — Начальник Внутренней Стражи и жалование его увеличивается в пять раз.

— Я помогу, — подумав, сказал Ортран.

Когда он объявил волю соххоггои воинам, возразил лишь прежний Начальник Внутренней Стражи. Но его никто не поддержал, а когда тот схватился за меч, Силон, Начальник Внешней Стражи, дал знак арбалетчику — и с оппозицией было покончено. А потом Сихон, хитроумный Сихон, отвел северянина в сторону.

— Я — твой друг, — сказал он, — если ты не будешь лезть в мои дела!

— Если они не окажутся моими! — ответил Ортран осторожно.

— Мы договоримся! — сказал Начальник Внешней Стражи, и два воина соединили мечи.

Когда, через четыре дня, весть о смерти Спардуха достигла ушей младшего брата, тот немедля примчался вступать в наследные права. К немалому удивлению соххоггоя, вместо подобострастных поклонов его встретили железные щиты стражей.

Выехавший вперед воин в двух словах объяснил ему его положение и посоветовал убираться прочь.

Шокированный подобным обращением со стороны хоба, соххоггои взялся за меч. В искусстве владения оружием соххоггои не знали равных, и поединок один на один вероятно кончился бы смертью Ортрана, но северянин не собирался испытывать Судьбу. Его пард прянул в сторону, и соххоггои увидел ряд нацеленных на него арбалетов. Родич Нассини посмотрел на шеренги воинов перед воротами Владения, потом на кучку своих телохранителей и с проклятьями убрался восвояси.

Младший сын и младший наследник, он имел в сорок раз меньший доход, чем его покойный брат. Довольно, чтобы жить, но недостаточно, чтобы воевать с хозяйкой большого Владения.

Обойденный наследник обратился к Великому Ангану. Великий Анган его не поддержал; к слову сказать, жалоба его до Великого Ангана и не дошла. Он пожаловался родичам: те сочли ситуацию интересной, вполне достойной деяний детей Истинного. Может быть, они просто не хотели начинать склоку между Властителями? Ситуация в Конге и без того была щекотливой.

Так соххоггоя Нассини, жена Спардуха из Ветви Гордых, стала независимой Владычицей.

И когда сын ее, Мугган, достиг совершеннолетия, он так и остался ее сыном. Не более. Что же касается Ортрана, то несколько ночей спустя после визита отвергнутого наследника с ним произошло некое событие, привязавшее его к Нассини крепче, чем золото. А следующей ночью то же произошло и с хитроумным Сихоном. На сей раз Начальник Внешней Стражи перехитрил сам себя.

Светлорожденный Ортран не мог знать Эрда. Тот был еще слишком молод, когда Ортран вынужден был покинуть Империю. Но зато Ортран знал Дина Асенара. И знал, что наследник Дина унаследует и родовой меч Асенаров. А кто же в армии императора не знал о Белом Мече Асенаров?

И если для Нассини имперские титулы не значили ровно ничего, то для Ортрана появление светлейшего Империи, да еще Асенара, да еще с Белым Мечом — было почище, чем землетрясение! Шок, подобный тому, что испытал бы охотник на ящериц, обнаружив в своей ловчей петле дракона.

А затем пришла весть из Фаранга и Ортран решил, что понял происходящее.

Империя снова точит зубы на Конг. Но императору нужен повод, чтобы уговорить Совет Сословий. Времена Вэрда Смелого, когда государь единолично решал дела войны и мира, канули безвозвратно. А убийство настоящего Асенара — отличный повод. Даже для торгашей в Совете. Будет ли армия Конга по-настоящему защищать красноглазых? Если нет — тогда Владения начнут падать, как спелые фрукты. Блестящие гвардии слишком малы, а замки не приспособлены к войне. То, что годится, чтобы удерживать от побега рабов, через час развалится под ударами армейских таранов. Как грамотный военачальник, Ортран прекрасно это понимал. И понимал, что Империя сильнее Конга.

На независимость Конга Ортрану плевать. Но — Нассини... Вдруг ее убьют?

От этой мысли у Ортрана заледенело сердце. С той давней ночи одна лишь Нассини составляла смысл его жизни. Он должен ее спасти!

Неплохо знавший свою Владычицу Ортран понимал, что не стоит делиться с ней своими мыслями. А с кем стоит? Мугган — дурак. Сихон — хитер, как черный леопард, и мог бы помочь. Но скорее он подставит самого Ортрана, чтобы Властительница лишний раз одарила его блаженством. Значит, помощи ждать неоткуда. А положение светлейшего таково, что Нассини вот-вот подцепит его на крючок, а там, глядишь, — сделает из него еще один экспонат в своей коллекции. От этой мысли у Ортрана в животе стало холодно: никто из них не гарантирован от того, что Нассини может счесть его бесполезным или неинтересным.

«Нет, пока я ей нужен!» — успокоил себя Ортран.

А тут еще этот тонконогий ублюдок Мугган явно зарится на Белый Меч. Дурак! Весь род Асенаров придет сюда только за этим Мечом! А род Асенаров — это Северная и Южная эскадры, четверть армии... Все под их началом. Да что Асенары! За таким призом придет вся армия! Белый Меч! Нет, не глупая голова послала сюда Эрда. И понятно, почему он так ведет себя, этот аристократ. Он пришел сюда, чтобы его убили. Добровольная жертва. Дело чести. Удивительно, как эта простая истина не дошла до сознания чинуш. А может, как раз и дошла? Он же разворошил полгорода, прикончил Шинона Отважного (славный был человек, порядочный, жаль его!) и попросту удрал. А как удержишь человека, который сам нарывается на меч? В клетку посадишь? А ведь не просто удрал — явился во Владение самой сумасшедшей из красноглазых (по крайней мере такой считают ее родичи) и ведет себя здесь, будто хозяин. Любой из соххоггоев, будь он не совсем идиот, живо сообразил бы: что-то не так. Любой, кроме Нассини.

«Великий Тур, помоги мне! — взмолился Ортран. — Убери его отсюда!»

* * *

Со времени той, первой, встречи Санти лишь однажды видел Эрда. Весь в белом, словно окруженный сиянием, светлорожденный величественно пересекал площадь. Одна рука его лежала на эфесе меча, другая лишь немного покачивалась, хотя двигался Эрд быстрым шагом. Рядом с ним, вернее немного позади, спешила сама Владычица. Она оставила носилки — их несли следом. Владычица заглядывала сбоку в лицо Эрда, а чугунномордые телохранители, потея, топали позади. Они тоже смотрели на Эрда. Эрд же смотрел вперед. У лестницы он остановился, подал руку соххоггое. Бок о бок они поднялись наверх и вошли во Дворец. Воины повернулись и побрели обратно: они были солдатами Внешней Стражи.

Санти готов был расплакаться оттого, что не смеет пойти за светлорожденным. Да, ему можно ходить куда вздумается. Но Санти не смел. Эрд казался ему прекрасным, как сам бог, прекрасным, как статуи в доме Шинона. Но Эрд был живым.

«Может, он — воплощение бога? — подумал Санти, и сердце его забилось сильнее. — Если так, понятно, почему все преклоняются перед ним. Даже Владычица».

Тут Сакти принял решение: он должен пообщаться с парнишкой, который приехал вместе с светлорожденным. Может, мальчишка поможет Санти познакомиться со своим хозяином? Жаль, у юноши нет ситры: он бы спел для Эрда. И тут Санти испугался: а кто он, собственно, такой, уличный певец Санти? Что, если его песни никуда не годятся в сравнении с песнями северян? Толстый Билб, что учил его нотному письму, говорил: лишь в Империи настоящее Искусство. Может, и к лучшему, что нет ситры?

Санти прислушался к себе: «Нет, здесь я определенно стал другим. В Фаранге, стоило мне не петь всего лишь день, — и грудь моя переполнялась. Да я просто не мог не петь! А тут я совсем ничего не чувствую!»

Он вспомнил, что по утрам у него побаливает горло. Так бывало прежде, если он пел целую ночь напролет.

«Должно быть, от ночных кошмаров», — подумал Санти. Почему-то он вспомнил десятника Шуорда. Тот лишь дважды поучил его, а потом сказал, чтоб юноша больше не приставал к нему: воина из Санти не выйдет — слишком много мыслей, железо такого не терпит.

К немалому удивлению Санти, мальчик, о котором он думал накануне, сам подошел к нему. Интересный мальчик! Внимательные глаза сына зодчего тотчас заметили сухую крепость мускулов, что бывает лишь у взрослых мужчин. Грим и гладкая кожа тоже не могли обмануть его. А уж выражение глаз — точно такое же, как у отца Санти: воин, скрывающий, что он — воин.

Поддавшись тщеславному импульсу, юноша и обратился к нему как к воину:

— Приветствие тебе, достойный!

Но «мальчик», если и удивился тому, что тайна его раскрыта, виду не подал, обрадовался. По-мальчишески обрадовался:

— И тебе приветствие, достойный!

А глазами — в сторону тощего слуги, что топтался рядом, упорно глядя в сторону.

— Будь мне другом! — сказал маленький воин, протягивая открытую ладонь. — Я лишь вчера приехал. Буду счастлив, если ты не прогонишь меня! — На конгаэне он говорил без акцента, но слишком правильно — дети так не говорят.

— Я сам здесь... гость, — сказал Санти, принимая его руку. — Сантан, сын Тилода.

— Биорен.

— Друзья зовут меня Санти.

— Друзья зовут меня Биорк.

Тут в мозгу юноши что-то перевернулось и он вспомнил: Биорком звали героя одного из северных сказаний. И герой этот был...

Санти обнял нового друга, притянул к себе и шепнул ему на ухо:

— Какой ветер принес сына Малого народа в благословенный Конг?

— Злой! — прошептал Биорк, отталкивая его ладонью, как сделал бы это младший при излишней фамильярности старшего.

Санти отпустил его, и оба рассмеялись. Соглядатай искоса глядел на них.

— Завтракал? — спросил Санти.

— Нет. Еще нет. Но я хотел бы искупаться. Где тут бассейн?

— Там! — показал юноша. — Но я сам купаюсь в озере.

— Далеко?

— Добежим за десять минут. Ну, бежим!

И они помчались по аллее, причем вагар сразу же опередил Санти шагов на десять, и как тот ни старался, догнать Биорка он не мог. А ведь юноша считался неплохим бегуном. Соглядатай за ними не побежал: он слышал разговор и решил, что парни никуда не денутся.

Они сбежали по склону к озеру и почти одновременно прыгнули в прохладную воду. Санти, выросший у моря, плавал как рыба. Он ушел в глубину и вынырнул почти в ста локтях от берега. Вагар отстал от него локтей на десять. Они плескались в озере, пока зубы Санти не застучали от холода. Тогда юноша выбрался на берег и повалился на песок, уже согретый солнцем.

Юкка со спущенным парусом стояла посреди озера. Старик кормчий удил рыбу, намотав на палец шелковую лесу. Когда Санти помахал ему, он отклонился назад и подергал тросик у руля. Вымпел на мачте прыгнул вверх-вниз. Биорк, пошатываясь, вышел на берег и зарылся в песок рядом с Санти.

— Ты знаешь его? — спросил маленький воин, мотнув головой в направлении юкки.

— Единственный, кого я здесь знаю, — ответил Санти. — Славный старик. Бывший кормчий военного флота. Учит меня парусу! — добавил он не без гордости. — Ты мог бы править юккой, Биорк?

— Никогда не пробовал, — ответил вагар. — Думаю, что смогу.

— Это не просто! — отметил Санти несколько свысока. — Так сразу этому не научишься.

— Может быть. Я плавал на боте. И на дракене, разумеется. Вооружение у них другое.

— Тогда ты наверняка справишься! — произнес Санти.

Ему стало немного стыдно за свой покровительственный тон. Но трудно все время помнить, что ты говоришь со взрослым воином, когда его голова не достает тебе до плеча. Чтобы скрыть смущение, юноша встал и начал обертывать набедренную повязку.

Одевшись, они направились к замку. Соглядатая они встретили на полдороги от Дворца и снова обогнали, потому что шли быстро. К удивлению Санти, Биорк ни словом не обмолвился о своих спутниках. Он вообще вел себя так, будто кроме Санти в мире никого не существует. После трапезы Санти предложил отправиться в лес.

— Покажу тебе нечто! — сказал он загадочно.

— Давай завтра, а? — отказался Биорк. — Хочу пошататься по округе, поглядеть на замок. Не огорчил тебя, нет?

— Нет! — покривил душой Санти. — Завтра так завтра!

— Когда здесь обед?

— Как проголодаешься. Слушай, приходи ко мне башню! За час до захода. Придешь? Дорогу тебе покажет любой из стражей.

— Приду! — охотно согласился Биорк. — Дорогу я знаю, не беспокойся!

«Интересно, когда ты успел ее узнать?» — подумал Санти. Но вслух не спросил.

Маленький воин ушел, а Санти отправился в загон для пардов.

Ушка встретила его радостным ворчанием. Детеныш прыгал вокруг и восторженно взвизгивал, предвкушая прогулку.

Санти оседлал Ушку с помощью слуги и выехал наружу. Только тут он вспомнил, что не захватил с собой светильника.

«Что ж, — подумал юноша, — завтра так завтра».

* * *

Начальник Внутренней Стражи Ортран в сопровождении слуги обходил замок. Дворец был столь огромен, что большая часть покоев пустовала. Обжитым было левое крыло, которое предпочитала соххоггоя, и часть первого этажа и подземелий западной пристройки, где обитал Мугган.

Для того чтобы обеспечить караулом все здание, понадобилось бы не меньше пяти сотен, потому Ортран держал стражу лишь у запретных покоев Владычицы, в церемониальных залах и там, где содержались пленники. Посты сменялись каждые семь часов. Кроме того, шесть стражников неотступно сопровождали соххоггою. Днем. И двух человек он приставил к Муггану. От телохранителей соххоггой отказывался наотрез.

— Я сам смогу себя защитить, хоб! — кричал он.

Но избавиться от этих двух стражников он не мог. Правда, им приходилось держаться на почтительном расстоянии, и назначение в сопровождающие Муггана считалось наказанием. Нестрогим.

Как всегда, Ортран шел очень быстро. Слуга, несший его «звезду смерти», с трудом поспевал за воином. Каждый день Начальник Внутренней Стражи обходил несколько десятков комнат. Двери он опечатывал собственным перстнем. Ни разу никто не нарушил печати. И ни разу он не заметил, чтоб пропала хотя бы одна из драгоценных вещей, которыми был полон Дворец. Лишь подземные толчки иногда нарушали порядок, установленный еще дедом Спардуха.

Однако при всей огромности и хаотичности, охранять Дворец было не так уж сложно. Проникнуть внутрь можно лишь через несколько входов, контролируемых воинами Ортрана. А внутри замка мог ориентироваться лишь тот, кто хорошо знал его план. Замок был огромным лабиринтом. Стоя на открытом балконе, человек мог видеть десятью локтями ниже другой балкон или террасу. Но попасть туда не смог бы, блуждай он по замку хоть целый год. Дважды Ортрану приходилось вызволять заблудившихся слуг. Наказание было не слишком суровым, но достаточным, чтобы отбить охоту к праздному шатанию по Дворцу.

Ортран миновал подъемник, который обслуживал покои Нассини. Слуга, приставленный к барабану, задумчиво ковырял в ухе. Завидев Ортрана, он поспешно вскочил. Подъемников в замке было несколько, но пользовались лишь этим. Стражей наверху можно было не проверять: у апартаментов Нассини никто не решился бы играть в кости или спать. Как-то, год тому назад, один из новых стражей по глупости (что-то ему послышалось) заглянул в покои и был замечен Владычицей. Мугган собственноручно содрал с него кожу и набил чучело, два месяца простоявшее в казармах. Урок был нагляден и хорошо запомнился.

Воины Внутренней Стражи, а также слуги, что принадлежали к дворцовой команде, жили в одноэтажном флигеле за левым крылом замка. Ортрану были отведены покои внутри. А казармы Внешней Стражи, рабов и остальных слуг Владения располагались рядом с Веселой Рощей, той, где проходили ночные пиршества. Все остальное: рощи, лесистые холмы за озером, молодой парк, разбитый на месте Сада Развлечений, — были запретны. Исключение составляла южная часть Владения, где располагались пастбища и небольшие сельскохозяйственные плантации.

Ортран вспомнил, как его воины уничтожали любимое детище Спардуха — Сады Развлечений. Растения-убийцы, растения-людоеды, одурманивающие, разрывающие на куски, пожирающие живьем, — их привозили со всего мира, но в основном с Юга, из Гибельного леса. Растительные монстры сражались за жизнь, как сражаются животные. Но не устояли перед огнем.

Ортран вышел на обзорную площадку, что была обращена на юго-восток. Отсюда хорошо видна была Фуа до самой излучины, там, где река резко сужалась и уходила вверх. Если подниматься по ней выше, можно достичь резиденции Великого Ангана, но на больших судах выше не пройти. Слишком быстрое течение, слишком порожистое русло. Зато рядом с рекой шла очень хорошая дорога. Говорят, ее проложили еще до Эпохи Перемен. [Эпоха Перемен — период геофизических катастроф, закончившийся примерно за шесть тысячелетий до описываемого времени. В это время затонул четвертый материк, располагавшийся южнее Красного и Черного, а также южная часть Красной Земли. Эпоха Перемен разрушила империю Махд-Шагош, включавшую почти все земли Мира, кроме Белого материка, где в то время климат был куда холоднее, чем в описываемое время.] Ортрану это казалось сомнительным, но дорога была отличная.

По другую сторону Фуа располагалось Владение соххоггоя Гаккакха. Нассини его презирала. А вот сынок ее частенько заглядывал к соседу. Гаккакх принадлежал к младшим отпрыскам, но по характеру и склонностям был точь-в-точь ее покойный муж. Жил весело. По-соххоггойски весело.

Мугган, который дома не смел преступать материнские запреты, у соседа отводил душу. Сихоновы парни не спускали глаз с обитателей другого берега. И Ортран, и Сихон знали: зазевайся — и братец Спардуха тотчас пролезет в замок. Гаккакх, а пожалуй, и Мугган, с удовольствием ему помогут.

Мысли воина обратились к недавнему разговору с красноглазым. И к светлорожденному Эрду. Если Нассини займется гостем прежде, чем Ортран успеет выдворить Асенара из Владения, то потом изгнать светлорожденного можно будет только силой. Ортран представил, что его самого кто-то пытается увезти от Нассини... Он будет драться, как демон! И вернется обратно даже под угрозой неминуемой смерти. Потому что жизнь без Нассини — хуже, чем любая смерть.

Слева от Ортрана на невысоком постаменте стоял деревянный уродец — бессмысленная скульптура: лысая помятая голова с зубастым раскрытым ртом, венчающая тоненькое, изломанное тельце.

Эта идиотская улыбка вдруг привела воина в такую ярость, что он, не раздумывая, обрушил на уродца кулак в железной перчатке. Уродец обратился в кучку обломков, а слуга с недоумением взглянул на Ортрана. Его хозяин редко терял самообладание.

Глава восьмая

Не удивляйся, рыцарь мой,

Когда зову из чаш ночных.

Когда зову: иди за мной,

Иди туда, где нет живых

Путей — лишь сети топких троп.

И тускло светятся следы

Врагов и чудиш. И озноб

Не отпускает. Только ты

Сумеешь, храбрый рыцарь мой,

Пройти безгибельно сквозь дым

e>

class=MsoNormal style='margin-left:3.0cm'>Паучьей страсти — к той, одной,

Которой ты необходим,Мой рыцарь, бедный мой герой!Туда, где затхлая вода.Где брызжет пламя над горой,Где воздух желтый, как слюда,Врата Безмолвия пройди,Огонь и лед, и встань, живой,Над мертвым озером.Пути приходят и уходят вновь.А страсть мутна и горяча.Но помни: вот моя любовь —Сильнее твоего меча!Хольлская балладаМаленький ловкий вагар вприпрыжку бежал впереди. Его

набедренная повязка была темно-коричневой и цветом почти не отличалась от кожи.

На голове — полосатая косынка. Он выглядел в точности как мальчишка. Санти едва

поспевал за ним, но сесть в седло не решался: вдруг вагар сочтет это

невежливым?Обиженная пренебрежением парда трусила следом. Детеныш то и

дело забегал сбоку и тыкался мордой то в бок Санти, то в живот матери. Каменные

плиты нагрелись так, что жар ощущался даже сквозь кожу сандалий. Санти по

детской привычке старался наступать только на центр каждой плиты. Он вспомнил

фарангские площади: там каждый каменный шестиугольник был обрамлен синей

полоской пробивающейся травы. Здесь же полированные белые квадраты были так

плотно пригнаны друг к другу, что между ними не было ни единого стебелька.Две длинноногие девушки прошли мимо с пустыми корзинами в

руках. Кончики грудей их были выкрашены в алый цвет, а на лицах почти не было

грима: жарко!— Хочу познакомить тебя с моим другом! — произнес Биорк,

оборачиваясь.— О! — глаза юноши вспыхнули. — С воином в белом?— Нет! — сказал вагар и почему-то засмеялся. — В свое время.

Отведи парду. Я подожду тебя здесь.Прожив в замке целую неделю, Санти так и не научился

ориентироваться в этом хаосе, хотя ни памятью, ни наблюдательностью боги его не

обошли. Вагар же, проживший здесь куда меньше, к восхищению юноши, так уверенно

выбирал нужные лестницы и коридоры, что казалось, невидимый проводник указывает

ему путь. Они проходили зал за залом, поднимаясь выше и выше. Санти с

удовольствием задержался бы в некоторых из них: убранство Дворца было

великолепно. Но вагару было, похоже, наплевать на все эти витражи, фрески,

скульптуры. Дважды они проходили по висячим мостикам, столь воздушным и

ажурным, что у Санти замирало сердце. Несколько раз воины замковой стражи

смыкали перед ними лезвия мечей. Что-то вроде салюта — стражи сразу же

расступались, и вагар с юношей двигались дальше. Наконец, по винтовой лестнице

они поднялись в башенку вроде той, в которой жил Санти.В отличие от жилища Санти, эта башня находилась по другую

сторону Дворца. Поэтому жалюзи на окнах были опущены, смиряя пламя дневного

светила.Поначалу Санти показалось, что внутри никого нет. Потом он

заметил женщину, стоявшую спиной к ним у северного окна.Серо-голубая легчайшая ткань скрывала ее от макушки до пят,

ниспадая волнами с головы на плечи, а с плеч — на золотистый мех ковра. Женщина

не двигалась, и шелк полностью скрывал очертания фигуры.Но, едва взглянув на нее, Санти больше не мог отвести глаз.

Что-то очень знакомое и вместе с тем совершенно неуловимое было в ней. Нет, он,

естественно, сразу узнал ту, что пришла вчера в замок вместе с белым воином.

Загадка была в самой ее сути. Нечто удивительное, что Санти чувствовал так же

ясно, как слабый запах незнакомых духов.— Этайа, — тихо произнес Биорк. — Мы здесь.Женщина обернулась к ним. Качнулась и опала шелковая ткань

вуали, скрывающей ее лицо. Она сделала шаг, и само движение это заставило

сердце Санти забиться сильнее. Руки его задрожали, и он инстинктивно сжал

кулаки. Он ничего не понимал, ничего не желал понимать: все его существо вдруг

потянулось ей навстречу, как тянется цветок к утреннему солнцу.— Здравствуй, Санти! — произнесла женщина.И он едва не упал к ее ногам. Но не мог сдвинуться с места.

Не мог произнести ни звука. Краем разума он понимал, что должен ответить на

приветствие хотя бы из вежливости. Но ком, подступивший к горлу, мешал ему.

Слезы застлали глаза. Он, Сантан, чей голос пленил стольких девушек, стоял как

каменный, не в силах произнести даже слова. И при этом он не чувствовал

неловкости. Нет, он ощутил себя настолько счастливым, что это вызывало боль...Вот юноша судорожно вдохнул, качнулся вперед...Женщина откинула вуаль, за спиной Санти вагар тихо охнул, но

юноша не услышал. Глаза, подобные двум осколкам солнца, ожгли его сердце.

Больше Санти не видел и не слышал ничего, он утратил прежнюю реальность: только

это лицо, эта кожа цвета живого жемчуга, эти перламутровые волосы, эти черты,

более прекрасные, чем способен представить человек. Санти казалось: сейчас он

умрет. И юноша был счастлив умереть.Этайа коснулась пальцами его плеча, и чувства потеряли

непереносимую остроту.— Свет тебе, фьёль! — прошептал он.«Фьёль? Фьёль — значит, это магия?» — шевельнулось у него в

мозгу. Нет! Он знал — то, что владеет им, пришло изнутри. Так же, как приходят

стихи. Может, их посылают боги, но рождаются они в нем самом. Он уже чувствовал

подобное прежде. Чувствовал, но во много раз слабее. Нет, не магия. Наоборот,

магия фьёль утишила шторм, несший ему гибель. Юноша знал это совершенно точно,

хотя и не мог бы объяснить, откуда у него это знание. Нечто скрытое у него в

душе, нечто невероятно огромное, шевельнулось внутри и мир вокруг стал похож на

уличный кукольный театр. Шевельнулось и спряталось. Сейчас Санти был совсем

спокоен. Он смотрел на божественное лицо Этайи, на ее узкую руку, еще более

изящную оттого, что на ней были лишь четыре пальца, на сияющие огромные

глаза...«Я знаю, знаю, — подумал он. — Лишь твоя магия удерживает

меня, не дает потоку захлестнуть мою душу!»— Нужно учиться, Санти! — произнесла она ласково. — Ты

станешь пловцом, но пока ты — детеныш, брошенный в прибой. Сядь!Юноша послушно опустился на пушистый ковер. Этайа — рядом с

ним, плавно, как опускается пух. Голубой шелк растекся по золотистому меху.— Ты привыкнешь, Санти. Ты уже привыкаешь, ведь это — твоя

стезя, твой дар. Мы пришли сюда за тобой. И мы уйдем отсюда только с тобой. Но

ты должен узнать себя, Санти! Узнать себя...Прошлого больше не было. Жизнь до этого мига стала пылью под

ногами путника. Не важно было, что говорит Этайа, важно — как. Настоящее — как эта

сказочная башенка в чудовищном замке.— Этайа! Этайа! — прошептал он, и звук имени был подобен

чарам.— Не думай, не думай... — шептала Этайа.И Санти перестал думать, перестал осознавать себя... Он

словно бы умер...Крепкая, как челюсти боевого пса, рука сомкнулась на плече.

Юноша оглянулся и непонимающе уставился на вагара: откуда он взялся, человек из

прошлого?— Четыре часа минуло, — заметил Биорк. — Прости, светлейшая,

мы в чужой стране!— Да, Биорк, — согласилась Этайа. — Ты прав. Я слишком долго

была одна.— Не знаю, что ты имеешь в виду, — проворчал вагар. — Но не

поспешна ли ты? Он еще спит.— Он просыпается.— Не смею усомниться, госпожа! (Этайа не убедила его.) — И

за нами наблюдают!— Им не увидеть лишнего! — уверенно ответила фьель. — Санти!

— Ее голос стал еще нежней, еще ласковей. — Сейчас ты должен уйти. Но я

останусь с тобой. И ты придешь, когда я позову тебя.— Позовешь? — Санти все время улыбался: он стал глупым, как

месячный щенок. Он был переполнен настолько, что в его душе не было места

печали.— Да. Ты придешь, когда услышишь мой зов.Одновременно они встали. Этайа не поцеловала юношу — только

прикоснулась пальцами к щеке:— Иди, мой Санти!Глава девятаяПрозревай невидимое.Мангхел-Сёрк.Правило семьдесят

седьмоеНосильщики плавно и быстро несли паланкин. Эрд шел рядом,

держась за посеребренный бортик. Свет из круглых, высоко расположенных окон

падал на светло-коричневый паркет галереи, прямой, как копье. Мягко ступали

босые ноги носильщиков. Беззвучен был шаг воинов-телохранителей, обутых в

замшевые туфли. Только верховые сапожки Эрда с подошвами из кожи хармшарка

постукивали, соприкасаясь с покрытой лаком древесиной.— Знаешь, куда мы идем? — спросила Нассини хриплым

контральто.Ее рука легла на затылок светлорожденного. Тонкие пальчики с

острыми ногтями зарылись в светлые волосы.— Мой сын хочет устроить небольшой спектакль. Для нас.

Представление из тех, что он любит.Тонкие губы Эрда насмешливо изогнулись:— Судя по его виду, — не обижайся, Великолепная, я помню,

что он твой сын, — у него сомнительный вкус.— Ты не прав, светлорожденный! — Пальчики соххоггои

безостановочно ворошили его волосы. — Но по-своему Мугган изыскан. Тебе

понравится, я уверена!Они миновали входную арку с оскалившимися звериными мордами

наверху и оказались в помещении, похожем на разрезанный пополам цирк. Рабы

поставили паланкин, и соххоггоя, опершись на плечо Эрда, сошла с носилок.Высокая металлическая решетка отделяла полукруглую площадку,

посыпанную смешанными с песком опилками, от кресел, что пятью полукруглыми

рядами поднимались к стенам.Соххоггоя проследовала к креслу во втором ряду, села и

предложила гостю занять место рядом. Телохранители встали позади.Из двери, что была сбоку от ограждения, выбежал Мугган. Он

хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Приветственно махнул матери, презрительно

взглянул на светлорожденного.Эрд ответил ему иронической улыбкой. Мугган поглядел на него

и зевнул, щелкнув зубами, как пес, ловящий ящерицу. Эрд надменно отвернулся.Соххоггой еще раз хлопнул в ладоши, и в стене, примыкающей к

огороженной площадке, открылась дверь. Сильный толчок выбросил из нее человека

в набедренной повязке. Человек упал лицом вниз, но тут же вскочил на ноги. Это

был Беззубый. Воин был совершенно невредим, если не считать ссадины на подбородке.

Он заметил Владычицу и, рухнув на колени, протянул к ней соединенные руки.— Я виноват! — завопил он. — Позволь мне жить, госпожа! Я

буду верен и предан, как никто! Я не хочу-у!.. — Он вдруг ткнулся лицом в песок

и завыл.— Нарушил повеление, — тихо сказала Нассини, кладя ладонь на

затянутую в белое трико ногу Эрда. Тускловатые глаза ее блеснули.— Молчать, хоб! — рявкнул Мугган, ударив кулаком по стене.Провинившийся воин поднял голову. Желтые стружки запутались

в его волосах. Он стоял на четвереньках, переводя затравленный взгляд с Нассини

на соххоггоя. Глаза его постепенно наливались кровью.Вдруг он вскочил на ноги и обрушил на них поток проклятий на

языке Гурама, понятных, впрочем, одному лишь Эрду.Тяжелый предмет упал на песок рядом с провинившимся воином.

Это был меч. Гурамиди [Гурамиди

— уроженец Гурама, одного из государств Красного материка.] посмотрел на него непонимающим

взглядом. Потом нагнулся и поднял. Меч был конгской работы, не из лучших, но

достаточно острый и на первый взгляд без подвоха.Пальцы Беззубого привычно обхватили рукоять. Он как-то сразу

пришел в себя. Почти спокойно глядел на соххоггою.— Если ты желаешь, чтоб я сам заколол себя, — не выйдет!

Пусть кто-нибудь придет и убьет меня! Если сможет! — И вызывающе захохотал.Словно отвечая на вызов, раскрылась еще одна дверь.Услышав скрип, гурамиди резко обернулся и уставился на

черную дыру. Стало так тихо, что можно было услышать, как пересвистываются под

потолком медовницы.Гурамиди сделал пару шагов по направлению к открывшейся двери

и немного наклонился, заглядывая внутрь.Неожиданно быстрое тело вымахнуло из темноты. Гурамиди

отшатнулся и, споткнувшись, упал на спину.Крупный, шесть с половиной локтей длиной [Леопарды Мира существенно различаются

размерами. Мелкие не превышают длиной полутора метров, самые большие длиной и

массой превосходят уссурийского тигра, но сложением больше напоминают

американского ягуара. Уступая ростом домашним пардам, крупные леопарды почти

так же массивны и без особого труда способны справиться даже с боевым пардом.

Но самая крупная из кошек Мира, Белая Хозяйка, харса, впятеро крупней самого

большого леопарда и похожа на чудовищных размеров снежного барса. К счастью,

она обитает только на севере Хольда и в горах на северо-западе Белого материка,

на территориях вагаров. Еще один хищник из породы кошачьих, кугурр, широко

распространенный на юге Конга, превосходит размерами черного леопарда примерно

вдвое, но значительно меньше харсы. Из больших хищников-млекопитающих лишь

кошачьи и псовые способны как-то конкурировать с ящерами и прочим зверьем Мира.], черный, как конгская ночь,

леопард, щурясь от света, хрипло зарычал. Его длинный хвост с силой разбрасывал

песок. Беззубый лежал в трех локтях от него, но зверь не торопился нападать. Он

медленно поворачивал голову, растягивал губы, распахивал пасть, демонстрируя

белые острые клыки и красную жаркую глотку. Низкий рев волнами прокатывался над

сидящими.Гурамиди поспешно вскочил, и леопард наконец соизволил

обратить на него внимание. Медленным скользящим шагом он двинулся к человеку.

Время от времени губы его приподнимались и из глотки вырывался глухой рев.Воин отступал, пока спина его не уперлась в решетку. Тогда

он с криком прыгнул вперед, размахивая мечом. Леопард отпрянул. На морде его

появилось выражение, которое человек по другую сторону прутьев мог бы счесть

забавным.Гурамиди настороженно следил за хищником, выставив вперед

меч.Нервы его не выдержали, и он снова бросился на зверя.

Леопард опять отскочил. Воодушевленный успехом, воин напал в третий раз — и алая

кровь выступила на черной шкуре чуть ниже правого уха.— А-а-а! — заревел гурамиди, поднимая меч.Оглушительный рев зверя перекрыл его крик, прокатился под

сводами зала и заставил даже Эрда содрогнуться.Удар могучей лапы вышиб меч из руки воина. Встав на дыбы,

зверь навис над ним. Второй удар сорвал половину скальпа гурамиди и переломил

ему шею.Тело воина еще содрогалось, когда зверь взмахом когтистой

лапы вспорол ему живот и погрузил морду в горячие внутренности.— Фуй! — брезгливо произнесла соххоггоя. — Никудышный

солдат! Я слишком доверяю Сихону!Мугган вскочил на ноги. Он осыпал ругательствами гурамиди,

который уже не мог его услышать. Соххоггой был взбешен. Паршивый хоб! Позволил

взять себя, как глупую овцу!Вне себя Мугган перепрыгнул через два ряда кресел и стал

карабкаться на железное ограждение. Достигнув вершины, он встал на изогнутые

прутья и с высоты семи локтей спрыгнул на арену.Леопард оторвался от трапезы и повернул к нему окровавленную

морду.Мугган топнул ногой:— Ну, иди, иди сюда!Хищник какое-то время разглядывал его узкими желтыми

глазами, потом кашлянул и вернулся к прерванной еде. Он не счел Муггана

достойным внимания. Неудивительно: его не кормили три дня.Мугган плясал по арене, стучал мечом по железным прутьям. Он

даже помочился на опилки в пяти шагах от леопарда. Зверь удостоил его лишь

парой мимолетных взглядов. Помогая себе лапой, он отрывал и заглатывал куски

мяса и довольно рычал.Разъяренный Мугган схватил труп за ногу и потянул к себе.

Леопард покосился на него, придавил тело Беззубого передними лапами к арене и

продолжал жрать.Мугган чуть не заплакал:— Подлая тварь! Презренный! Ты будешь драться!Леопард жрал.Обезумевший соххоггой схватился двумя руками за ногу

Беззубого и укусил.Леопард оторвался от трапезы. Желтые раскосые глаза хищника

смотрели в красные хищные глаза человека.— Не веришь, что я сожру его, хоб? — зарычал соххоггой. —

Вот! Вот!Мугган вцепился зубами в ногу мертвеца и вырвал из нее кусок

кожи с маленьким клочком красного мяса. Он принялся ожесточенно жевать.Леопард внимательно следил за человеком. Длинным языком он

облизнул слипшуюся от крови шерсть на морде.Мугган, продолжая жевать, потянул труп за ногу. Из ранки на

ноге мертвеца вяло сочилась кровь.— Ар-р-рх! — сказал леопард и угрожающе поднял лапу.Мугган дернул изо всех сил... и вырвал тело из-под хищника.Леопард изумленно посмотрел на окровавленный песок: только

что тут была еда. А, вот она! И протянул лапу — схватить. Но Мугган отбежал,

волоча за собой выпотрошенный труп.И леопард действительно рассердился.Он взревел. Он опустил морду к самой поверхности арены. Он

ударил себя хвостом сначала по правому боку, потом по левому.— Давай, кошка, давай! — подбадривал его Мугган, вытаскивая

меч.Леопард скреб задними лапами песок. Усы его встопорщились,

уши прилипли к голове.И он прыгнул! Мощные задние лапы выбросили в воздух длинное

черное тело. Растопыренные передние с крючьями выпущенных когтей вытянулись

далеко вперед. Соххоггой отскочил, ткнул мечом — и огромная кошка пала у его

ног. Судорожно дернулись ее члены. Яростные глаза помутнели и остановились.Мугган с изумлением глядел на меч, глубоко вошедший в

широкую черную грудь. Он не понимал: он кольнул совсем легонько, только лишь

чтобы удержать расстояние. Но собственная масса леопарда бросила зверя на

острейшее конгское лезвие, клинок коснулся сердца, пронзил его, и жизнь

покинула зверя.Мугган выдернул меч и в бешенстве швырнул его наземь.— О прах Осквернителя! — закричал он, упал ничком и завыл.Очень похоже на то, как выл недавно гурамиди.— Мой сын огорчен, — прошептала Нассини в самое ухо Эрда.— Это заметно, — согласился Эрд.Стражники вкладывали мечи в ножны. Леопард мертв.Мугган оторвал лицо от арены, приподнялся на руках и

поглядел на людей. Желтые глаза его остановились на Эрде.— Хоб! — сказал он отчетливо. — Я тебя убью!— Он сам хочет! — сказала Нассини и поцеловала

светлорожденного в мочку уха. — Иди же!— Он не в себе, — проговорил светлорожденный. — И это не

вызов!— Какого вызова ты ждешь? — удивилась Нассини. — Это я считаю

тебя равным себе (Эрд поморщился, но соххоггоя этого не заметила). Я, но не он!

Укажи ему его место, если ты — воин!— Он — твой сын, — предупредил Эрд. — Я могу убить его?Нассини помолчала немного, потом кивнула:— Убей, если он не успокоится. Да, убей!Эрд поднялся. Притронулся ласково к впалой щеке соххоггои.

Эта женщина восхищала его. Само существование такой женщины было

невероятным. Но если у Смерти, той Смерти, чье дыхание так возбуждало

светлорожденного, было лицо, то сейчас Эрд прикоснулся к его холодной коже.— Ко мне, хоб! — закричал соххоггои. — Или я выковыряю тебя,

как слизня из навозной кучи!Он прыгал и бесновался, брызгая слюной. Меч соххоггоя со

свистом рассекал воздух.Эрд подошел к решетке. Прутья ее не показались

светлорожденному слишком толстыми.Мугган делал рукой призывные движения: такими моряки зовут

шлюх.«Кто его научил?» — удивился Эрд.— Прыгай, прыгай сюда, хоб! — вопил соххоггои. — Я убью тебя

медленно!Эрд широко размахнулся. Конец его меча описал дугу и со

звоном перерубил прут решетки. Это был хрупкий чугун, но все равно удар был

хорош. Он ударил еще раз — и в заграждении образовалась щель, достаточная для

него. Миг — и Эрд на арене.Мугган жадно глядел на меч светлорожденного. Губы его

беззвучно шевелились.— Я, — с нажимом произнес Эрд, — убью тебя быстро!— И не думай, хоб! — уверенно сказал Мугган, отводя взгляд

от меча. — Мой клинок прочнее этой проволоки. Ты храбро расправился с ней. И

она не дала тебе сдачи, а, хоб?— Много говоришь, красноглазый! — заметил Эрд.— Ты не передумала, светлейшая? — обернулся он к Нассини.В это время Мугган нанес удар. Так себе удар. Мугган не

уважал противника и просто ткнул мечом в колено. Достаточно быстро, впрочем.

Эрд убрал ногу, не потрудившись отбить клинок.— Не слышу твоего ответа, госпожа! — крикнул Эрд, все еще не

глядя на Муггана.Соххоггои взмахнул мечом. Раз, два... И нанес удар в прыжке

с поворотом, сверху вниз. Очень красиво, но не слишком опасно даже для того,

кто хочет уклониться от боя.— Ответ, госпожа! — Его клинок парировал новый удар.Мугган, поняв, с кем имеет дело, теперь сражался всерьез. И

это действительно было серьезно. Сила ударов соххоггоя казалась невозможной для

человека подобного сложения, а быстрота просто изумляла. И все же ему было

далеко до светлорожденного, которого обучал вагар. К тому же соххоггои был

слишком возбужден.— Ответ, госпожа! — крикнул Эрд. Даже менее умелый противник

опасен, если не боится встречного удара. — Ответ!Мугган поменял тактику. Теперь он кружил около Эрда, выжидая

удобного момента. Северянин нанес короткий рубящий удар в бедро, но Мугган

отскочил в сторону и едва не отсек Эрду ухо.— Ответ!Нассини едва заметно кивнула беловолосой головкой.Эрд сделал шаг назад, закинул меч за спину и перехватил его

левой рукой. Мугган ударил его, целя в живот. Клинок оставил на одежде прореху

в пядь длиной. Отличный клинок: разрезал белый паутинный шелк, будто только что

выправленная бритва.Эрд взмахнул левой рукой. Меч выпрыгнул из-за его спины, как

серебристая молния. Короткое горизонтальное движение лезвия — Мугган даже не

успел его увидеть — и Эрд быстро отскочил, чтобы кровь, брызнувшая из

вспоротого горла, не испортила белоснежный камзол.Мугган постоял несколько мгновений и рухнул лицом вниз,

обливая кровью песок. Он умер быстро. Как и обещал северянин.Эрд посмотрел на клинок: лезвие осталось чистым. Потом — на

прореху в камзоле. С огорчением.— Я велю его зашить! — проговорила Нассини, подойдя к

решетке.Она посмотрела на труп сына, и выражение, появившееся на

лице соххоггои, не было похоже на вызванное болью. Но и радости в нем Эрд не

нашел. Скорее, это было вожделение.«Их обычаи еще более странные, чем то, о чем мне

рассказывали», — подумал светлорожденный.— Хомхуна сюда! — бросила соххоггоя, не отводя взгляда от

тела.— Здесь! Здесь! О! Владычица!Тучный высокий человек уже бежал к ней, приподняв длинные

полы гиматия, чтобы не спотыкаться. Был он по-конгайски безбородым, но лицом

более походил на уроженца Эдзама или даже на Бур-Чаданну. А голос имел тонкий,

неприятный. Но ростом был выше Эрда и в плечах пошире.«Бабье лицо, — подумал Эрд. — И голос бабий. Кастрат, что

ли?»— Приготовишь, как обычно! — соххоггоя указала толстяку на

труп Муггана.— П-правильно ли я понял Владычицу? — озадаченно проговорил

Хомхун.Соххоггоя резко обернулась, и жирные щеки Хомхуна

затряслись.Он быстро протиснулся в сделанную Эрдом щель: слуги еще не

успели снять решетку.Хомхун легко поднял мертвое тело.— Не знаю, можно ли назвать то, что ты сделал, услугой, —

сказала Нассини Эрду. — Но ты сделал это по моей просьбе, и я отблагодарю тебя.Эрд склонил голову. То был всего лишь знак вежливости.— Следуй за мной, светлорожденный! — И Нассини в

сопровождении телохранителей направилась к выходу. На этот раз она обошлась без

носилок.Эрд двинулся следом. Он обратил внимание на то, что у

стражников отличные мечи конгской работы. Кольчуги на воинах тоже были

конгские, легкие, без рукавов, а шлемы украшены меховым гребнем.Соххоггоя взошла на просторную пятиугольную платформу,

мужчины стали рядом, заспанный слуга поспешно схватился за рычаги барабана — и

платформа поползла вверх. Пять нитей, не толще мизинца каждая, были привязаны к

ее углам. Эрд сообразил, что эта паутина гигантского паука из степей Эдзама.

Каждая такая нить способна была выдержать вес десяти пардов.Подъем был долгим — лифт двигался медленно, а когда он

закончился, Эрд увидел короткую галерею, ведущую к черной двери с красным

пятиугольником на высоте глаз. Нассини и ее спутники сошли с платформы, и в

этот момент пол под ними содрогнулся. Эрд поддержал соххоггою, и вовремя:

следующий толчок был сильнее. Несколько мозаичин отскочили от стены и ударились

о мраморный пол.— Не тревожься, — сказала соххоггоя. — Это всего лишь

землетрясение.Эрд бросил взгляд на телохранителей: они были абсолютно

спокойны.Еще несколько слабых толчков: будто мелкая дрожь сотрясала

огромный замок.— Нам стоит выйти наружу! — сухо сказал Эрд. — Если мы

успеем.— Ты боишься? — удивилась Нассини. — Иди!— Только дурак будет ждать, пока вот это, — он топнул ногой,

— провалится вниз! На какой мы высоте, солдат?— Пятьдесят локтей! — сказал стражник. — Ты будешь лететь,

как дракон, северный вождь!Кулак светлорожденного разбил ему рот.Стражник прижал руку к губам и вопросительно посмотрел на

Владычицу.— Иди, если ты испугался! — повторила Нассини.Следующий толчок заставил ее схватиться за стену.Эрд был слишком высокого мнения о себе, чтобы обращать

внимание на обвинения в трусости, когда это делает женщина.— Если ты сошла с ума — я выведу тебя силой! — сердито

сказал Эрд.Нассини рассмеялась.— Дай меч! — велела она одному из телохранителей.— Ты будешь со мной драться? — изумился Эрд. — Ты

определенно сошла с ума!Нассини взяла меч, размахнулась и вогнала его в пол.— Хой! — воскликнул светлорожденный, забыв о землетрясении.

— Что это за сталь?Меч на пол-локтя вошел в мраморный пол. Стражники

загоготали.— Наклонись и посмотри! — предложила соххоггоя.Эрд выдернул меч. Лезвие было самое обыкновенное. Зато

мраморный пол — не более чем тоненькое покрытие, разбившееся при ударе. Под ним

— прочная древесина боука.— Дворцу не один век, — сказала соххоггоя. — Благодарю за

заботу... северный вождь! Эрд пожал плечами:— Скажи ты мне сразу — и твой раб не стал бы болтать. Я

думал, это камень. Эй, солдат, ты не в обиде на меня? Если — да, меч это

исправит!— В моем Владении не сражаются без моего приказа, — заметила

Нассини.Она сделала знак стражнику, и тот распахнул дверь. В комнате

за ней Эрд увидел двух воинов, тут же отдавших салют. Стражник толкнул дверь,

которую они охраняли.— Входи, светлорожденный! — предложила Нассини.Эрд шагнул вперед и оказался в комнате, достаточно скромной,

опять-таки, по масштабам Дворца. Нассини вошла следом и затворила за собой

дверь.— Мои покои, — произнесла она особенным тоном. — Здесь мы

одни. Здесь ты можешь меня убить — никто не помешает! — Она заглянула в светлые

глаза Эрда.— Прости, соххоггоя, ты говоришь глупости! — сказал

светлорожденный.— Если ты не хочешь меня убивать, пойдем дальше! — сказала

Нассини.Следующая комната была совершенно не похожа на то, что видел

Эрд прежде. Никакой мебели. Световые блики, бегущие по цветным кривым,

пересекающим стены. Эрд взглянул вверх и увидел вращающийся диск с прорезями.

Роспись и освещение вызвали у светлорожденного странное чувство: будто стены комнаты

сейчас рассыплются. Мускулы воина напряглись, словно ощущая опасность, которую

Эрд еще не сознавал.— Сними обувь! — велела Нассини.Сама она уже шла босиком по ковру, который странно

прогибался под ее ногами, а потом вновь становился ровным. Эрд ступил на ковер

и понял, что под ним — вода. Нассини потянула за черный шнурок — и Эрд услышал

странную тягучую музыку: низкие трубные звуки, смешанные с позвякиванием

колокольчиков и ударами гонга. Время от времени к ним добавлялся звук барабана

— глухой протяжный удар. По углам комнаты стояли бронзовые

драконы-курительницы. Нассини зажгла их, и из распахнутых пастей потянулись

дымные язычки: два белых, желтый, розовый и лиловый. Запах, наполнивший

комнату, трудно было назвать приятным, но и неприятным он тоже не был. И не был

похож на запах известных Эрду наркотиков. От звуков у Эрда застыли зубы, но

едва дым достиг его ноздрей, это ощущение прошло.Эрду стало легко. Он посмотрел на Владычицу, и Нассини

показалась ему очень красивой. И очень желанной. Ему стало жарко. Эрд

расстегнул камзол, потом снял его и положил на пол. Дернул завязки рубашки.

Нассини неотрывно глядела на него. Светлорожденный аккуратно, чтобы не

повредить кружева, снял с себя белоснежную рубаху. Нассини была в десяти шагах

от него, но воину показалось, что он чувствует на своей груди ее горячее

дыхание.Соххоггоя шагнула вперед. Все ее замысловатое одеяние

распалось на части, и она перешагнула через него, стройная, узкобедрая, как

девочка. Она застыла, опустив глаза, уронив вдоль тела тонкие белые руки.

Светлые пушистые волосы упали на ее грудь. Вся она была невинность. Прекрасная,

как дева из мечты. Эрд не смел приблизиться к ней, но руки его, огромные,

жадные, потянулись к Нассини, смяли ее хрупкие плечи, прижали к горячей груди.

И ее грудь была еще горячей. Эрд не помнил, как избавился от трико, как повалил

ее, все такую же неподвижную, вялую, как кукла или мертвец. Блаженство!

Блаженство! Блаженство! Оргазм его длился так долго, так бесконечно долго! Он

истекал, истекал, истекал! От него почти ничего не осталось — все перешло к

ней, к Нассини. Он стал крохотным, как мышонок. Меньше пальца. А Нассини стала

огромной-огромной. Сказочной прекрасной великаншей. И она взяла его на ладонь,

крошку Эрда. И она гладила его огромным-огромным пальцем. И Эрд стонал от

наслаждения. О! Она играла с ним долго-долго. А потом сам он вырос, а Нассини

стала крохотной, как серебряная медовница. И вновь — огромной. И опять играла с

Эрдом. И то, что она делала, никто не посмел бы описать. Да это и невозможно.Глава десятая... Что же до маленьких людей, называемых еше вагарами,

то достоинства их многочисленны, а таланты обильны. Особенно же известны у нас

оружие их и украшения, что выкованы мастерами вагаров в глубинах их подземных

убежиш. Тем же, кому сие неведомо, скажу: трон, скипетр и сама корона

императораторская, знаки власти величайшего над нами, сделаны сим народом.Обиталище вагаров — северо-запад, Ледяные горы, Вагаровы

горы от моря Имира до северного берега Межземного моря. Говорили мне, что в

недрах тех выстроили вагары множество подземных городов, нашим не уступающих. А

сами горы уподобились турскому сыру от обилия тоннелей, коими источили их

трудолюбивые и искусные маленькие люди. Слышал это и верю — правда. И еще: все

мы знаем, каковы полночные люди Хольда в труде мирном и ратном. Хвала им! Но

вагары — лучше. И еще слышал от жителей Гарда холоднокаменного — превосходны

они и на море. Ходят они даже в Имирово море. И добывают там драгоценные бивни

хармшарков. И лишь они одни способны на сие.Такова их доблесть. Я думаю так: будь малый народ

воинственней — страшный был бы враг. Но, слава богам-хранителям, мирны они. К

нам, людям большим, зла не питают. Весьма мудр был встарь император Сергион,

что нарек их отныне и навеки друзьями и союзниками нашей великой Империи, со

всеми правами и привилегиями, соединившими скупых на речи хольдцев,

непревзойденных во многом аркидов и искусных в делах и творениях тайцев.Многое говорили мне также о Мангхел-Серк, тайном боевом

искусстве малого народа. Думаю, большее из сказанного — ложь. Невозможно такое

ни для вагара, ни для человека, а лишь для мага великого или бога.Но все же воинское умение их великого уважения многого

достойно, ибо всем нам известно, сколь сильно желают знатные наши обрести

учителя из вагаров для детей своих в деле воинском. Но лишь два рода удостоены

этим: дом Асенаров и дом Роанов. И причина тут иная, не человеческая, неведомая

внутри, а снаружи такая: оба рода эти имеют оружие старинное, вагарами же

сотворенное и, по слухам, многой магией обладающее. То Мечи Белые, драгоценные,

из бивня хармшаркова выточенные, что рубят дерево, как тростник, а железо — как

дерево.И еще: с людьми вагары дружбу водить не любят. К добру

это, ко злу ли — то я не ведаю.Слышал я также, что в горах Хуриды есть...Сигвар Гурский.

«Описание земель»Начальник Внешней Стражи Сихон подошел к Владычице после

вечернего смотра. Он снял с головы шлем, погладил потную голову и поклонился.Соххоггоя двинула плечом: подойди! У нее было отличное

настроение. Новый крем, присланный из Тайдуана, оказался действительно хорош.

Кожа после него становилась чистой и нежной, как у ребенка. И вдобавок

прикасаться к нему было очень приятно. Последнее свойство, разумеется, — магия.

Иллюзия в иллюзии. Но доставляет наслаждение. Нассини милостиво приподняла

ножку, и Сихон, опустившись на колени, поцеловал носок позолоченной сандалии.

Дрожь, охватившая его, вынудила воина простоять перед ней так, не вставая,

закрыв глаза. Но вскоре он смог не только подняться, но и начать говорить.

Крепка была воля Сихона.— Владычица! — сказал он. — Мне нужен мечник вместо

Беззубого.— Сейчас я не могу отпустить тебя в Фаранг, — отвечала

соххоггоя. — Обойдись теми, что есть.— Мне нет нужды искать, Владычица. Я уже нашел. Большой

воин, что пришел с вождем из Империи. Он изъявил желание.Нассини задумалась.— Тебе он подходит? — спросила она.— Немного увалень, госпожа. Но силен, как пард, и довольно

ловок для своего веса. Кроме того, ест за троих и спит за двоих.— Ты считаешь это достоинством?— Для солдата хорошо, госпожа. Он совсем не жирный, значит,

умеет шевелиться, когда надо. Когда солдат свободен, он должен есть, спать и

возиться с бабами, чтоб не загустела кровь. Этот северянин именно таков. Он мне

подходит. Еще как подходит!Нассини внимательно посмотрела на Начальника Стражи:— Ты так никого не расхваливал.— Этот великан мне по душе! — честно сказал Сихон. — Прост,

как пес, и, похоже, довольно жаден. Он настоящий солдат, госпожа, клянусь нюхом

Тура!— Я дам тебе ответ завтра, — сказала соххоггоя. — Он спит в

отведенной ему башне?— Не уверен, госпожа. Думаю, нет. Прошлой ночью я видел его

в Веселой Роще с девушками! — Сихон беспокойно пошевелился. — Я полагал,

госпожа, что внутри Владения он так же свободен, как и остальные? Мой человек

не спускает с него глаз!— Вели этому схваченному спать у себя! — приказала Нассини.

— Что до остальных — пусть ходят, где хотят. Пока. Хотя... Этой ночью твой

здоровяк пусть будет где пожелает. Но следующей — только в своей башне! — Она

стукнула палочкой по спине раба.Паланкин подняли и унесли, а Сихон поманил одного из

болтавшихся поблизости слуг:— Сбегай принеси мне вина, тонконогий!Слуга вприпрыжку умчался на кухню и вернулся тоже бегом,

неся на плече медный кувшин с пузатыми боками. Меньше трех минут понадобилось

ему, чтоб выполнить поручение. Сихон взял кувшин, заглянул в горлышко.— Приложился, мерзавец! — буркнул он и сделал добрый глоток.Слуга испуганно посмотрел на Начальника Стражи, но Сихон не

рассердился.— На, глотни еще! — Он протянул кувшин. — Ты расторопен! Как

зовут?— Дагон, господин.— Запомню!Он отобрал у паренька кувшин и двинулся к воротам.Солнце уже коснулось горизонта. Ветер стих. Душный и теплый

вечер навалился на землю. В траве под деревьями, в клумбах над раскрывающимися

цветами свистели ящерицы. В Веселой Роще разводили костры, выносили нарезанное

мясо. Оттуда слышался смех девушек и звонкие удары топоров. Через час стемнеет

и начнется вечернее пиршество. Темная клочковатая пелена висела над вершинами

Закатных гор. Не так далеко было от Владения до поросших лесом подножий. Отсюда

деревья, покрывающие склоны, напоминали курчавую овечью шерсть. Выше, за

дымкой, — перевал, а за ним — Урнгур. А еще дальше на запад, за следующим

хребтом, чьи снежные вершины видны в хорошую погоду, — неведомый и страшный

край. Проклятые земли, где обитает вековечное Зло. Так говорят. Слава богам,

высоки Закатные горы, не перехлестнет через них алчное Лихо Западных Земель.

Довольно Конгу и своих бед!В широкие ворота Владения въехал десяток стражников на

пыльных пардах. Десятник приветствовал Сихона, прижав палец к стрелке шлема.

Это был Шуорд. Сменный отряд нестройной группой выехал из Владения, а

пришедшие, усталые, но веселые от предвкушения отдыха, переговариваясь зычными

голосами, поехали к речушке, что вытекала из озера и в полумиле от ворот.

Пойманная у стены подземной трубой, речушка эта пенилась у решетки, ныряла вниз

и стекала в Фуа.Десятник Шуорд спрыгнул наземь рядом с Сихоном. Пард его

потянулся за сородичами и недовольно заворчал. Шуорд свирепо дернул за ремень

упряжи и прикрикнул на животное.— Скажи, командир, — произнес он, размазав по лицу грязь

тыльной стороной ладони. — Эти северяне, которых мы взяли вчера, они не

показались тебе странными?— Я плохо знаю северян, — сказал Сихон. И, понимая, что

Шуорд спросил неспроста: — Что-то заметил?— Еще не уверен. Но держи руку на мече, командир!— Два воина против всей стражи, — рассудительно заметил

Сихон, — не слишком опасно. Даже если они лучшие бойцы, чем ты.— Два воина? — переспросил Шуорд. — Ах да! Ну ладно. Я

сказал тебе, командир. Извини! Мой Ветеран, — он хлопнул нарда по шее, — хочет

пить! — Прыгнул в седло и ускакал, оставив Сихона недоумевать в одиночестве.— Нахальный коротышка! — Десятник, тот, что командовал

привратной охраной, стоял за спиной Сихона. — Пора бы его проучить!— Вот и проучи! — рявкнул Начальник Стражи, не любивший,

когда подходят к нему со спины.— Проучу, подскажи — как! — ответил обиженный десятник.Этот высокий некрасивый конгай был больше по душе Сихону,

чем фехтовальщик Шуорд. Просто попался под горячую руку.— Вот вызову я его, даже если Владычица позволит, так он

сделает из меня рагу! — продолжал между тем воин. — Ежели кто и сладит с ним,

так это ты или мордоворот Ортран.— Меня вычеркни! — отрезал Сихон. — Я слишком стар для этого

демона. А Ортран... Сумеешь натравить его на коротышку — три дня отдыха. А если

коротышка прикончит Большого — неделя в Фаранге и тройной приз из моих

собственных денег.— Он не дурак, Большой Ортран! — вздохнул десятник. — И

Владычица не позволит драться.— Ты почем знаешь? Попробуй!Десятник безнадежно махнул рукой. Но вдруг лицо его

оживилось.— Слышь, Сихон! А если натравить на него этого, ну,

новенького, того, что привели? Он чуть побольше Ортрана, а? — десятник

хохотнул.— Пустое! — сказал Начальник Стражи. — Я пробовал его на

мечах. Так неплох, но против Шуорда — мясо!— Жаль! — огорченно сказал десятник. Тут его окликнул один

из солдат. — Разреши, я пойду?— Я что, держу тебя? — проворчал Сихон. — Иди, работай!Мимо проехал совершенно голый стражник на мокром парде.

Вооружение и одежда его, связанные в узел, были приторочены к седлу.«Пойти и мне окунуться?» — подумал Сихон.Он почесал голову под шлемом и свистнул. Никто не отозвался.

Сихон вложил пальцы в рот и засвистел так, что у самого заложило уши, а стайка

ящерок-медовниц на ближайшей клумбе разом вспорхнула в воздух. На сей раз зов

достиг цели. Его пард, проломившись через кусты, примчался к хозяину и,

затормозив сразу всеми четырьмя лапами, застыл, высунув длинный красный язык.

Сихон поскреб черное пятно на лбу нарда и положил в открытую пасть кусочек

копченого мяса. Зверь проглотил и весело толкнул хозяина большой головой. Сихон

влез в седло и поехал к озеру. Ему, Начальнику Стражи, это было разрешено.Красное солнце совсем скрылось из виду, лишь розоватый

отсвет обозначал место, куда ушло дневное светило. Невдалеке заревел бык.

Мощно, протяжно. Стадо возвращалось с выгона.«Как в деревне! — подумал Сихон. — Покойник Спардух, небось,

глядит из Нижнего Мира и язык грызет от злости! Простой был человек. Простой

красноглазый людоед. То ли дело — Нассини!»Как всегда, он лишь подумал о соххоггое, а сердце уже

запрыгало в груди и рот наполнился слюной.— Хой! Хой! — крикнул он, чтоб избавиться от наваждения, и

обрадованный пард припустил большими прыжками. Сихон выхватил меч и вертел его

над головой, пока кисть не устала.Старик кормчий удивленно уставился на него с борта юкки.«Самый свободный человек во Владении!» — подумал о нем Сихон

и шагом спустился к воде.* * *— Это — он, сирхар?— Да, Черенок, это он.— Как велик! У нас нет подобного ему, сирхар!— В Мире нет подобного ему. Но моя власть — выше!— Тогда... Дай его мне, сирхар! Подари его мне! Клянусь

сердцем Хаора, уж я не отпущу его!— Я уже наскучил тебе, Черенок?— Ты?.. О нет! Я пошутила! Прости, сирхар! Прости мне!

Лик его обольстителен! Не гневайся! Вспомни, я покинула своих мужчин ради тебя!

О сирхар!.. Пусть он умрет!— Вот так лучше, Черенок! Да, я возьму его. А Дитя

поиграет с ним, прежде чем Хаор выпьет его душу. И ты... бойся ослушаться меня,

Черенок! Или мне придется отказаться от тебя... к скорби моей!— О сирхар......— Господин мой, ты не мог бы изгнать его тень? Она мешает

мне любить тебя!— Нет! Я должен видеть его! Должен помнить: он силен,

хоть и утратил, слава Хаору, свой Дар! Надеюсь, что утратил! Но он силен! И он

идет! Терпи, Черенок! То воля Хаора!— Сирхар, отчего твое «волшебное око» потемнело?— Там тоже ночь, Черенок...* * *Ночь была теплой и тихой. Согретые вином, отяжелевшие от еды

воины перебрасывались ленивыми, медленными словами. Девушки, тоже сытые,

мягкие, теплые, как ночной воздух, щурили на огонь блестящие глаза и

потягивались по-кошачьи. Их время еще не пришло. Оно наступит, когда взойдет

над темными кронами невидимая отсюда златоликая Луна. Подвижное пламя костра

пожирало дрова и обглоданные кости.Нил, благодушный, как напившийся крови леопард, сидел,

опираясь широкой спиной на ствол старого дерева. Слева от него, поглаживая

могучее белое плечо воина, сидела на корточках нарумяненная девушка. Справа

подруга ее, грудастая и игривая, покусывала большое Нилово ухо. Третья девушка,

положив светловолосую головку на волосатую ногу Нила, гладила его опытной

ручкой по сытому животу. Солдаты, принявшие великана в свой круг, как родного,

то и дело отпускали в адрес его грубоватые шуточки. Нил был приятен еще и тем,

что не обижался по пустякам. А уж минувшей ночью он показал себя молодцом!«Не попал бы к вам — совсем бы ошалел! — признался он новым

приятелям. — Где ж это видано, такого блудуна, как я, — без баб? Не понимают

солдата благородные! Говорю ему: возьмем девку в Фаранге! Пусть с нами плывет!

Так нет же!»Воины цокали сочувственно: «О! Нил — человек! Свой в доску!»О женщинах солдату приятно поговорить. Но — без женщин. Оно

так: с бабами — о службе, на службе — о бабах! Нынче же говорили о мечах.

Вспомнили все: от гурамских сабель до хольдских тяжелых мечей. А уж какой меч

лучше — это спор давнишний. Большинство стояло за прямые, конгские, но немало

нашлось сторонников и у кривых клинков.— По мне, — сказал Нил, поглаживая одну из девиц по

бархатистой спинке, — что прямой, что кривой — чем больше, тем лучше! Помню,

ехали мы как-то...Но его перебили. Серьезный разговор, нечего байки травить.— Шуорда надо позвать! — предложил кто-то. — Шуорд верно

скажет!— А ну его! — отмахнулись сторонники прямых лезвий. —

Известное дело, сам гурамскими машет! А мужик дерьмовый, без уважения!

Известно!— А я позову! — сказал чернобородый воин родом из Гурама. —

Вот пусть и скажет, чем наша сабля лучше конгского клинка. Язык-то у него —

будь здоров!— Что — да, то — да! — подтвердило несколько голосов.Подбросили в костер, и пламя вспыхнуло, выбросив сноп искр.

Хорошо горит смолистое дерево, ярко! Девушек послали за вином. Сразу трех

послали, а то еще перехватит кто по дороге! Для верности надо было б и кому из

мужчин пойти, но лень. Впрочем, вернулись все три. Принесли бурдюк местного

молодого вина и кувшин крепкого морского — у кого в брюхе озябло. Кто-то

воткнул в дерево кинжал — повесить бурдюк. Зашипело вино, расплескиваясь по

кружкам. Одна из девиц Нила наполнила огромный рог и принялась поить великана

под хихиканье и болтовню. Вино текло по широкой груди Нила. Но вытекало

немного. Основной поток с клекотом вливался в просторную глотку.— А вот и Шуорд! — закричал кто-то.Явился. Навеселе, ловкий, длиннорукий. Сабельные ножны —

врастопыр. Дракон! Только маленький — с ящерицу. Сграбастал одну из девушек,

смочил горло крепким и пожелал узнать, кто тот идиот, что сравнил конгскую

железяку с его умницами. Ежели есть такой, пусть встанет, и он, Шуорд, выпустит

ему жирок раньше, чем тот скажет: О!Солдаты переглянулись. Нет, от пьяного Шуорда толку не

будет! Зря звали. Только настроение поломает.— Я, — сказал десятник, заглотив еще вина и так стиснув

девчушку, что та жалобно пискнула. — Я любого вздрючу! Любого здоровенного

беловолосого барана! Хоть с мечом, хоть с колючей шишкой на веревке! — Шуорд

имел в виду Начальника Внешней Стражи. Но Нил, краем уха поймавший обрывок

насчет здоровенных беловолосых баранов, заинтересовался.— Что там вякает этот грабастый? — осведомился он негромко у

девушки, что лежала на его коленях.— Да не слушай его, миленький! — обеспокоенно принялась

уговаривать девушка. — Так, болтает спьяну. Тебе-то что?— А то пойдем? Ночь — в самую пору! — предложила ее подруга,

поглаживая Нила по животу.— Поспеем! — Великан спихнул ее и приподнялся, оторвав торс

от древесного ствола.Шуорд тем временем, при полном молчании слушателей, вовсю

распинался о трусливых северянах и собственной храбрости. В одной руке десятник

держал кружку, в другой — девушку. Он ощущал себя подлинным героем: ну, кто

посмеет бросить ему вызов?Вдруг десятник с беспокойством ощутил, что ноги его потеряли

опору, хотя не так уж он был и пьян. Он даже выпустил девушку, тут же

отбежавшую в сторону. Но чашку, как истый солдат, держал в кулаке. Крепкое,

впрочем, почти все вылилось.— Что ж это ты болтал, козявчик, насчет беловолосых северян?

— нежно спросил Нил. — Продолжай, я послушаю.Трудно выглядеть грозным, когда тебя подняли за шиворот.Но лицо Шуорда действительно стало грозным. Для тех, кто

видел. Нил же наблюдал лишь стриженый затылок.— Молчишь? — так же ласково спросил великан.И прежде, чем рука десятника нашла эфес, он вдруг ощутил

резкую боль пониже спины, а потом — что быстро летит по воздуху. Куст, в

который он приземлился, смягчил падение, но оказался довольно колючим.Пока Шуорд ворочался там, проклиная всех богов и северян

разом и по частям, Нил невозмутимо вернулся на свое место и притянул к себе

девушек.— Погорячился я, — добродушно сказал он выпучившим глаза

воинам. — Ну болтает спьяну человек, и пусть ему! Дай-ка мне, мурочка, винца! И

сама, сама хлебни! И ты, киска, на, на!Его спокойствие и воркующий басок заставили девушек забыть,

кто именно сейчас задом вылезает из кустов, бормоча страшные угрозы.Наконец Шуорд выбрался. Колючки торчали у него из одежды.

Три воткнулись прямо в лицо, но мечник не замечал их. Жалобно всхлипнули сабли,

покидая ножны.— Шуорд, о! Шуорд! — несмело произнес кто-то из воинов.Десятник бросил на говорившего такой взгляд, что тот

прикусил язык, облившись потом.Шагом твердым и неспешным подошел Шуорд к балагурящему Нилу.

Так мясник подходит к быку.Он остановился перед сидящим воином.— Ты! — выплюнул он. — Паскудный жирный белобрысый протухший

слизень!Нил поднял голову.— А, это ты, малыш! — сказал он рассеянно и вновь переключил

внимание на девушек.— Мать твоя, — раздельно говорил Шуорд, — болтливая грязная

шлюха! Отец твой — черный дрянной подземный паук с откушенным членом! Сестры

твои...Нил перестал тискать девушек. Он слушал Шуорда так, как

слушают актера. Цокал языком, когда сравнение казалось ему особенно удачным.

Когда же десятник уподобил его семя слизи, что выделяет страдающий поносом на

шестнадцатый день болезни, Нил дважды хлопнул толстыми ладонями.Тут наконец Шуорд понял, что выглядит комедиантом. И

замолчал. Глазки его метнули молнии. Он готов был тотчас зарубить Нила: плевать

ему на наказание! Но опасался, что из-за застилающей глаза ярости случайно

заденет одну из девушек, лианами обвившихся вокруг великана. Они-то понимали,

что ему угрожает, и хотели по-своему защитить. Это было трогательно. Но не для

Шуорда.Десятник бросил в ножны один из клинков, схватил за плечо

ближайшую из трех и дернул к себе. Девушка завизжала.Добродушное лицо Нила вмиг, стало безумной маской. Его

длинная рука сцапала лодыжку Шуорда, и десятник снова оказался в воздухе.

Взмахнув им, как палицей, гигант во второй раз зашвырнул мечника в злополучный

куст.Но на сей раз северянин к девушкам не вернулся. Похлопав

себя по бедру и обнаружив, что меча при нем нет, Нил, на глазах у изумленных

солдат, выворотил из земли небольшое деревце, обломил тонкую верхушку, и в

руках его оказалась дубина в десять локтей длиной, с тяжелым, облепленным

землей комлем, из которого, как клыки, торчали белые обломки корней. Уперши ее

в землю, наклонив голову, он ждал, пока десятник выдерется из куста и,

окровавленный, ослепший от ярости, бросится на него...Тяжелый ствол в два с лишком роста длиной смел Шуорда вместе

с его гневом и саблями, как палка мальчишки сшибает дрянной гриб. Десятник

перелетел через поляну (третий его полет всего лишь за четверть часа) и

покатился по траве. Сабли он не выпустил и почти не пострадал. Палица скорее

толкнула его, чем ударила. И не усмирила. Он бросился снова, увернулся от

комля, нырнул вперед... Он уже чувствовал своим клинком живот великана, когда

второй конец дубины, которую Нил держал посередине и перевернул в руке, подсек

ноги Шуорда. Мечник извернулся в воздухе, как дикая кошка, и упал на

четвереньки. Сабля по-прежнему была в его правой руке. Но Нил толчком свалил

его на спину и придавил толстым концом ствола к земле.Мечник барахтался, как перевернутая черепаха. Он сек мечом

основание ствола, но ему было не замахнуться как следует, и из-под клинка

летели только ошметки коры.Постепенно удары Шуорда стали слабеть. Он не мог даже

крикнуть: попробуй крикни, когда в живот тебе упирается целое дерево, на

которое к тому же навалился сверху мужик в два тебя весом!Нил мог бы раздавить десятника так просто, как посох давит

змею. Но зачем ему? Когда конечности Шуорда перестали трепыхаться, великан снял

с него комель, аккуратно прислонил палицу к дереву, взял бурдюк и стал пить

прямо из горлышка.За сим его и застал Сихон, приведенный встревоженным соглядатаем.Углядев распластанного на земле Шуорда, Начальник Внешней

Стражи подошел к десятнику и тронул его ногой.Шуорд застонал, глаза его открылись, и он что-то прошептал.

Сихон еще раз тронул десятника ногой, и тот жалобно скривился: должно быть, Нил

все же сломал ему пару ребер.— Твоя работа? — сурово спросил Сихон великана, утирающего

подбородок краем куртки.— Моя, — признался Нил. — Не ругайся, командир. Мозгляк сам

налетел на меня. Если б я его не вздул, он, пожалуй, попортил бы мою шкуру,

хоть она у меня и крепкая!Тут все воины разом закричали, и Сихону с трудом удалось их

унять.— С тобой все в порядке, парень! — успокоил он Нила, оценив

ситуацию. — Я не сержусь! (Еще как не сержусь, парень! Ты лихо стряхнул с него

спесь!)— Ну, так я... пошел? — спросил Нил, поглядывая на девушек.Сихон кивнул.— Эй, ты и ты! Несите его к лекарю! Да поаккуратней! —

добавил Начальник Стражи, заметив, как грубо схватили воины бедного Шуорда.Но лекарь уже пришел сам. Большой, толстый, с писклявым

голосом и жирными щеками. Мягкими умелыми ладонями он ощупал десятника и

похлопал его по исцарапанной щеке, вытащив предварительно из нее иглы.— Мог бы и сам прийти! — сказал ему лекарь. — Косточки целы.

— И Сихону: — Пусть поваляется денек в тени, а потом — за работу! Знаю вас,

медномудых (это — солдатам). Как в седло — так задница болит. А как девок

щупать...— Завидуешь, слизень? — прошипел, морщась от боли, Шуорд.Лекарь взял его за подбородок.— Утром, — сказал он своим тонким, противным голоском, — ты,

ублюдок, придешь ко мне. Припарки сделаю.Нил посадил на шею одну из девушек, подхватил двух других

под мышки и трусцой покинул поляну. Девушки радостно повизгивали. Воины с

уважением поглядели вслед.— Крутой парнишка! — сказал рослый рыжий солдат с поломанным

носом.— Ты тоже красивый! — прижалась к воину его подружка.Она не преувеличивала, если за эталон брала Нила.Воины разбредались по роще. Кто — с подружкой. Кто — с

дружком. Кто — просто поспать на теплой, мягкой от опавших листьев земле.Владение погружалось в сон. Но хозяйка его не спала. С

масляной лампой в одной руке и небольшим ящичком — в другой тихо поднималась

Нассини по спиральной лестнице.Вот она достигла верхней площадки и бесшумно приподняла

входной люк...Снаружи желтая луна уже почти обежала небо. Иглы созвездий

горели в глубокой небесной черноте, как загадочные письмена. Но с запада

навстречу им уже двигалась тьма. Тучи, пожиратели звезд, наплывали на высокое

небо Конга.«Должно быть, пойдет дождь!» — подумал Сихон, плотнее

заворачиваясь в плащ. Листья шуршали над ним вечную колыбельную песню.* * *Синеватый серебряный свет падал на неподвижное лицо Этайи,

пульсировал, оживал в нем, как оживает луч в драгоценном камне, гладил

смеженные перламутровые веки, шевелил пушистые волосы, смешивался с бледным

сиянием, исходящим от дивного тела фьёль, плавал и волновался над ней, будто

был он дымом, а не лунным светом.Чудесны грезы фьёль. Не сон — танец напоминают они.

Удивительный и прекрасный полет живого в мертвом лунном сиянии над спящим

грузным, усталым телом Тверди.Воздуху и свету принадлежат фьёль. Так говорят они сами:

воздуху и свету. Но боль земли — их боль. Вот странность для существ,

безразличных к любой боли, своей ли, человеческой ли, — если то не боль души.Ласкает серебряный свет луны спящее тело Этайи. Нежит его в

подобной не раскрывшемуся цветку, потерявшейся между кровлями Дворца башенке. А

бесплотная и невесомая душа ее кружит над поющими вершинами Золотого леса.Не смешивается голос фьёль с чистыми голосами. Одинока душа

Этайи. Одинока стеной Отражающего Заклятья, что одно лишь дает ей силу

странствовать вдали от родины. Но сама земля фьёльнов открыта для Этайи. Она

слышит медленные вздохи Заповедных гор. Ловит их мощное движение: можно его

удержать ненадолго, как умеют маги. Удержать — не остановить. Как можно

удержать Время, которое сами боги людей не властны повернуть к истоку.Этайа слышит небо. Слышит она и тех, кого люди зовут богами.

Слышит и Того, Кто выше богов. Так мы, люди, слышим дыхание ветра: не видя, не

понимая слов его песни... Обычно не понимая...А для фьёль горы едины. Молодыми и старыми видит она их. В

тверди, в камне прошлое и будущее живут рядом, как в образах полированной яшмы.

Вот огненная река меж утесов. И крылатые чудесные существа над ней. А разрежь

правее — только источник маленький между розовых теснин. И крылатых еще нет —

лишь загадочные точки. Возьми левее — иссохла река. А крылатых поглотил Паук,

черный, страшный. Все это вместе, в одном камне, что умещается на ладони

ребенка. И в каждой картине — век. И век веков — на одной ширине пальца.

Каменная река. Так фьёльны видят Будущее. И Прошлое видят они так. Каменная

река.Но сами они — всегда в Настоящем. И потому так жестока

печаль Этайи. Потому сродни лунному свету Моны песня ее над Золотым лесом.Слышит ее Лес — не поможет. Такова воля самой Этайи. Такова

воля народа Фьёльн. Недолго осталось.Над моей постелью ветерНасвистит напев негромкий,Засвистит напев истомный,Тонкотканый, колыбельный...Над моей постелью, светел,Звездный Кормчий правит. РовноГнутся весла... «Беспредельна...» —Шепчет голос. Звезды тонут.Ветер-сон качает кровлю,Кровлю неба над постелью.Отплываем...Глава одиннадцатаяИстория эта волею богов началась с великого кощунства:

украдена была пророчица Повелителя Судеб. Прямо со ступеней храма была украдена

та, прикосновение к коей сулит великие бедствия. А сотворили злое дело три

брата, три воина, что родились в строгих лесах северного Хольда. Дело нехитрое

— трем мужчинам, каждый из которых повыше четырех локтей ростом, — украсть маленькую

женщину. Трудно уберечь украденное. К чести братьев сказать: не для блудной

потехи украли они священную женщину. Некто высший обременил их невеликий ум

мыслью столь же пустой, сколь и чудовищной: как прославится селение их родное,

ежели заимеет собственную пророчицу от самого всевластного Повелителя Судеб!

Ого!Сдобрили они идею кувшином вина, взяли мешок поплотней и,

подгадав момент, свершили надуманное безобразие. А там мешок с добычей через

седло и — айда, легконогие парды!Прознали о содеянном жители Глорианы — а воров уж и след

ветром замело. Мало ли северян, могучих да светлобородых, шатается по земле

Империи?А братья сели на корабль и отплыли в Гиб, что на северном

берегу озера Лёйр. А из Гиба, сушей — на северо-запад, в сторону Гарда. И канули.Кто они, откуда — велено было прознать то блюстителям. И

прознали бы. И наказали бы святотатцев, хотя бы и двадцать лет искать пришлось.

Но свершалась тут не воля людей — Высших начертание. Что думают боги об

отдельной судьбе каждого? Что думаем мы о медовнице, севшей на чашку цветка?Ушли братья с добычей своей бесценной в северные горы.

Ушли, чтоб встретился им там некто из народа вагаров. И свершилось задуманное

Повелителем Судеб.Сантай Темный.

«История Славных»Глава девятая

«Неуязвимый»Санти валялся на берегу речки и сквозь высокую траву

подглядывал за девушками, что стирали белье. Девушки знали, что он за ними

наблюдает, а Санти знал, что они знают, а они знали, что Санти знает, что они

знают... и так далее. Каждый получал свое, пусть и малое, удовольствие.«Пожалуй, у той, высокой, фигурка не хуже, чем у Мары», — подумал Санти, переворачиваясь

на живот и кладя подбородок на соединенные руки.«Вот странное место! — пришла к нему уже не раз обдумываемая

мысль. — Девушки — чудо! Земля — ласковая, трава — как шелк. Речка — светлая,

весеннее небо. А выдерись из соседней рощи нечто ужасное, хоть ящер из

Гибельного леса, — не удивлюсь.»Что-то твердое и острое коснулось обнаженного плеча. Санти

взлетел, как ужаленный... Но это был всего лишь Биорк, потрогавший его кончиком

прутика.— Ты что вскочил? — удивился маленький воин. — Лежи! — И сам

опустился рядом.— Слышал о тебе в Фаранге, — произнес вагар, глядя на

обтянутые яркими повязками ягодицы девушек. — Ты, говорят, поэт?— Немного, — ответил Санти. — Как тебе эти малышки?— Да, — безразлично отозвался вагар.Санти медленно перевалился на спину и посмотрел на

сине-зеленые листья наверху.Прежнее зашевелилось внутри. Этой ночью кошмары не мучили

юношу. Ему снилась фьёль.Скрестив ноги, опершись на древесный ствол, Биорк смотрел на

юношу.«Совсем дитя!» — думал он.Девушки кончили стирать, выкупались и отжимали сейчас мокрые

волосы.— Она зовет меня! — вдруг проговорил Санти.— Этайа?— Да.— Мне проводить тебя?— Нет. Благодарю, теперь я сам найду дорогу!Когда юноша ушел, Биорк поднялся и направился в

противоположную сторону.Под большим деревом, положив голову на подушку с яркой

вышивкой, спал Нил. Великан любил свежий воздух. И комфорт тоже любил.

Приставленный к Нилу шпион перемигнулся с соглядатаем вагара.«Быть тебе без обеда!» — подумал Биорк, знавший, что

проспать десять часов кряду его сыну ничего не стоит.Кое-кто из встречных с удивлением поглядывал на вагара. Не

все видели его прежде, а во Владении детей не было. Соххоггоя их не любила, а

кулинарных пристрастий своего покойного мужа не разделяла.Шпиону, приставленному к Биорку, казалось, что тот бесцельно

шатается по Владению, не зная, чем заняться. Вагар же успел прикинуть пару

возможных путей ухода, изучил окружавшую Владение стену и решил, что преодолеть

ее можно, но перетащить пардов вряд ли удастся. Поэтому наилучший путь — через

ворота. Если не считать времени, когда один дозор сменяет другой, там было

только пять стражников. Не слишком много для них. Но потом по следу беглецов

устремится не меньше сотни воинов. Будь это обычные солдаты, это бы не

встревожило вагара. Но стражи соххоггоев были отнюдь не обычными солдатами.

Вагар видел их на тренировках: настоящие бойцы! И все же, будь он один — побег

не был бы проблемой. Но он не один. Впрочем, нет тюрьмы, из которой нельзя

сбежать. Тем более если тюрьма размером в сотни квадратных миль. Только Биорк

позвоночником чувствовал: времени в обрез: два-три дня. Плохо. Потому что ни

один из обдумываемых вагаром вариантов побега не был безукоризненным.Биорк дошел до игровой площадки и перепрыгнул через низкое

ограждение. Сегодня было не слишком жарко: облачка то и дело заслоняли Небесное

Око. Биорк отошел в дальний угол и занялся гимнастикой. То, что он делал, не

превышало возможностей плохонького акробата — большего здесь он позволить себе

не мог.Шпион, которому надоело смотреть на прыжки и приседания,

отправился туда, где играли в мяч.Мысли вагара сосредоточились на соххоггое, но у него было

слишком мало информации. Тренированный мозг Биорка питался только фактами. А

тут необходимо было или видение Этайи, или...«Если бы Нил поменьше дрых!» — подумал он. И сразу понял,

что несправедлив к сыну. У того — свои цели. И у фьёль — свои цели. И у Эрда.

Но если он, Биорк, не найдет выхода, цели эти окажутся не достигнутыми. И его

собственная — тоже. Как это часто бывало с ним, если ум его не мог найти что-то

в настоящем, он обращался к прошлому, туда, где был завязан первый узел судьбы

его сына.* * *Было самое начало осени. В эту пору в лесах к северо-западу

от озера Лёйр земля по утрам уже покрывается серебряным инеем.Биорк возвращался домой. Он шел напрямик: в Голубом лесу нет

нужды в тропах — подлеска нет, а стволы тысячелетних гигантов — голубых кедров

достаточно далеко друг от друга.У вагаров превосходный слух, потому он издалека услышал

топот скачущих пардов. И они явно настигали Биорка.Люди редко вмешиваются в дела вагаров. Еще реже вагары

вмешиваются в дела людей. Когда парды скачут по твоему следу, это еще не

значит, что они скачут еа тобой. Биорк не боялся, однако никогда не вступал в

бой, не узнав все, что можно узнать. Спрятаться в Голубом лесу непросто, но

вагар может найти укрытие даже на голом льду. Когда всадники приблизились, он

распластался у подножия толстенного ствола и спустя минуту увидел их: четыре

усталых парда, несущие четырех человек. Два — по одному мужчине, третий — туго

набитый вьюк, четвертый — мужчину и женщину.Биорк сразу понял, что он их не интересует: глаза мужчины

были обращены назад, а не вперед. По тому, как устали парды, можно было

предположить, что путь они прошли немалый, и прошли быстро. Мужчины были

воинами, светловолосыми, с толстыми руками и шеями, с широкими хольдскими

мечами у бедра. И с очень похожими лицами, хотя старшему было не менее сорока

лет, а младшему — не более двадцати пяти. Что же до женщины, то о ней трудно

было что-то сказать: вся она была укутана в синий шерстяной плащ, явно мужской,

теплый, с меховой оторочкой.Вагары редко вмешиваются в дела людей. По настороженной

повадке мужчин, по женщине, которую везли, как груз (в северных краях женщины

держатся в седле не хуже мужчин), Биорк почуял недоброе. И встревожился

настолько, что, когда всадники миновали его, пустился по их следу. Тогда он был

еще достаточно молод, чтобы полагать: все происходящее в мире касается и его.Человеку обычно не догнать парда, но если преследователь

неутомим, а пард измотан, у человека есть шанс. Еще не стемнело, когда Биорк

увидел впереди лагерь, а еще прежде почуял запах дыма. Неслышно подобрался

Биорк к месту стоянки и затаился. Больше двух часов он слушал и смотрел:

сумерки — не помеха его глазам, а звуки далеко летят в пустоте под кедровыми

кронами. Огонь, защитник человека, дает ощущение безопасности — и молчаливые

развязывают языки. Понемногу Биорк узнал все, что требовалось: женщина —

пленница, а мужчины — три брата-воина, родившиеся недалеко от здешних мест. И

они опасаются погони. Если так, им не следовало столько есть и пить: вино и

тяжесть в желудке успокаивают.Пока мужчины двигались и говорили, женщина молча сидела на

сложенных тюках. Она съела поданную ей пищу и выпила немного разбавленного

теплого вина. Вагар ощущал: она боится. Боится всех троих, но особенно

молодого, время от времени бросавшего на нее алчные взгляды. Он хочет ее, понял

вагар, но тоже боится — братьев. А братья боятся погони. Когда четверых,

собравшихся вместе, мучает страх, добра не будет. Но он, Биорк, должен

убедиться...Тихо-тихо подполз он к женщине.— Не оборачивайся! — шепнул он. И сразу добавил: — Я — друг!— Кто ты? — так же тихо спросила женщина, и по тому, как

дрожал ее голос, Биорк понял: нервы ее — на пределе.— Друг! — сказал он как можно убедительней. — Тебя лишили

свободы?— Да, да! — горячо зашептала женщина. — Помоги мне, друг, и

благословение Повелителя Судеб будет с тобой! Я — его служанка!Ох как удивился вагар. Но виду не подал, пообещал:— Помогу!— Но будь осторожней! — прошептала она обеспокоенно. — Эти

мужчины сильны. Довольно ли вас, чтоб справиться с ними?— Вполне! — заверил вагар. — Обернись, теперь можно! — И

встал на ноги.Женщина повернула голову. Лицо ее, закутанное в шарф,

обратилось к Биорку, и она тихо вскрикнула: вид его оказался для нее

неожиданностью.Братья у костра мгновенно оборвали разговор, и взгляды их

устремились на пленницу.— О! — удивленно выговорил младший. — Ты откуда взялся,

малец?Биорк сделал несколько шагов вперед, и свет костра озарил

его бороду и кольчугу под плащом.— Вагар! — изумленно произнес старший.— Вагар! Вагар! — эхом отозвались его братья.— Что надо тебе, воин? — осторожно спросил старший из

братьев. Жители Холодного Края относятся к Малому народу с большим уважением. —

Подойди раздели с нами пищу!Биорк отрицательно покачал головой.— Думаю я, — сказал он на языке Хольда, — женщина эта лишена

свободы!— А тебе что за дело? — агрессивно воскликнул младший.— На земле Империи нет рабов! — твердо сказал вагар. — Она

вольна идти куда захочет!— А иди ты сам!.. — закричал младший, хватаясь за меч.— Дурак! — зашипели на него с двух сторон братья. — Это же

вагар! Вагар! Ты, идиот!Биорк спокойно ждал, чем кончится перепалка. Северяне

упрямы, но почитают старших. Младший заткнулся и лишь свирепо зыркал на

маленького воина.— Закон не всегда справедлив! — примирительно сказал старший

брат. — Будь нашим гостем у очага! — произнес он условную формулу. — Даже если

она вольна — куда она пойдет ночью?— Будет так, — согласился Биорк. — Принимаю.Два брата облегченно вздохнули: сумасшедший ссорится с

вагаром, если можно этого избежать. Биорк подошел к женщине.— Я не оставлю тебя! — обещал он.Ее синие глаза сверкнули из-под края капюшона.— Не слишком доверяй им, маленький воин! — сказала она. —

Они уже призвали на себя гнев богов!Биорк кивнул и вернулся к костру. Старший подал ему чашу и

миску с едой. Кстати. Биорк ничего не ел с самого утра. Пока он утолял голод,

братья вежливо молчали.Когда он насытился, старший из них честно поведал ему всю

историю похищения. Неторопливо, без лишних эмоций, — как принято у жителей

севера. Вагар выслушал его столь же невозмутимо. А потом сказал:— Верю тебе, воин. Но не могу понять: зачем вы это сделали?— Слава и доблесть! — выкрикнул младший.— Справедливо ли: в Глориане сотни пророчиц, а в Холодном

Краю — ни одной! — задумчиво сказал старший.Средний промолчал. Здесь, в Голубом Лесу, идея уже не

казалась ему удачной.— А зачем вам пророчица? — удивился вагар, для которого все

глорианские боги — пустой звук, потому что одному лишь Неизъяснимому

поклоняются вагары. — Мало вам собственных колдунов, которых вы кормите? Эти-то

хоть вас лечат! — И младшему: — Велика доблесть: воину справиться с женщиной!

Честь ее — честь воина! — добавил он, глядя на смутившегося юношу. — Скажу

прямо: на мой взгляд, в вашем поступке разума — как раз на кувшин вина!

Стыдитесь!Теперь уже два старших брата смущенно опустили глаза: вспомнили,

что кувшин — был. Но, схватив леопарда за хвост, — попробуй отпусти!— Благодарю за тепло и ужин! — вежливо поблагодарил вагар. —

Я иду спать. Надеюсь, хоть закон крова для вас священен!— Да! Да! — рьяно заговорили все трое. — Не тревожься, гость!Биорк кивнул и, отойдя к пленнице, завернулся в плащ, лег и

задремал.Братья же полночи провели в разговорах, а утром тихо

оседлали пардов и, не попрощавшись, уехали.Вагар так устал, преследуя их вчера, что проснулся лишь с

лучом солнца. Женщина спала. Спал привязанный к дереву пард. И тюки с поклажей

тоже были здесь. Не было лишь трех похитителей.Биорк с хрустом потянулся. Женщина не проснулась. У нее

оказалось бледное приятное лицо и очень светлые волосы.Вагар сполоснул лицо в маленьком ручье, протекавшем

поблизости, и занялся завтраком. Он слышал, как встала женщина, как она

умывалась и причесывалась, но не обернулся. Наконец она сама подошла к костру.

Биорк встал, повернулся — глаза у нее были цвета северного моря, а ростом она

лишь немного превосходила маленького воина.— Мое имя Биорк! — сказал вагар. — А твое?— Виарта!Так он впервые посмотрел в глаза матери Нила.* * *Сихон отыскал Нила там, где и ожидал: под большим деревом в

сотне шагов от реки. Гигант лежал на спине, сложив на животе большие руки. Рот

его был полуоткрыт, широкая белокожая физиономия и во сне сохраняла благодушное

выражение. Из горла вырывался храп. На холмике груди, сложив крылышки, сидела

голубая медовница. Когда тень Сихона упала на нее, ящерица перепорхнула на

молодой побег и уселась между двумя листочками на его макушке. Побег

наклонился, и ящерица затрепетала прозрачными крылышками.Тут Сихон обнаружил, что глаза Нила открыты. Начальник

Стражи, скрывая смущение, кашлянул:— Велено тебе, северянин, спать ночью в отведенном тебе

месте.— Угу, — сказал Нил и закрыл глаза.Сихон перенес тяжесть тела с левой ноги на правую.— Ты понял меня? — спросил он настойчиво.Нил приоткрыл один глаз.— Я не глухой! — буркнул он и снова захрапел.Сихон пожал плечами и оставил его в покое.* * *Теперь, когда смотрел Санти в сияющие глаза, бурные волны

мятущихся чувств больше не захлестывали его. Но не разумом сдерживал он себя, а

чем-то подобным мышце, родившейся внутри. Стоило напрячь ее — и будто челнок в

воле кормчего становилась душа его над пенными гребнями чувств.— Ты быстр в учении! — промолвила фьёль.— Ты — мой учитель! — ответил юноша. — Могу ли я медлить?— Санти, Санти! — Голос Этайи был нежен, как первый луч

солнца.Кисть руки ее спадала с изголовья продолжением струящегося

шелкового рукава. Радужный поток волос тек до самого пола, смешиваясь с

золотистой шерстью ковра.— Хочешь, покажу тебе Золотой лес? — спросила она. — Тот,

что лежит за Заповедными горами? Хочешь?— Как может быть это? — спросил юноша. — Мили и мили отсюда

до ваших гор...Улыбнулась Этайа. Так, как улыбаются фьёль: одним лишь

маленьким ртом. Кожа ее жила, как живут речные струи под лучами солнца.

Холодными казались черты Этайи, но в холоде этом было больше тепла, чем в самой

жаркой из песен Санти.— Золотой лес! — прошептала она. — Он близко, близко...

Ближе, чем этот дневной луч... Тысяча миль? Стань легче легкого, Санти... Легче

легкого... Замри — и я понесу тебя...Руки Этайи обняли юношу, нет, не прикоснулись, обняли так,

как ветер обнимает встречающего утро. И дымка заволокла его взор. А потом

вспыхнул яркий свет, и увидел он синее-синее море. И понял, что летят они над

Срединными Водами, так высоко, словно нес их дракон. Но не было дракона под

ними — лишь воздух, упругий и твердый, и живой, как спина парда. И летели они

дальше — долго, пока не показались под ними берега Тайдуана, а выше — чудесные

Заповедные горы. К ним несла Санти Этайа. Несла, как несет ветер легчайший

цветочный пух.Видел он внизу заросли тростника по берегам большой реки,

видел оранжевые, алые, фиолетовые, пурпурные цвета Тайдуана. Видел озера,

обильные чистой водой, и крохотные — с высоты — города. И, наконец, — дымчатые

вершины Заповедных гор, ограду Непостижимой страны фьёльнов. И — Золотой лес.И запела Этайа. Не как смертному человеку пела она Санти —

как фьёльну. Вечной была ее песня. Вечной, как Жизнь. И вновь родился от нее

юноша. И нарекла его фьёль: Туон, Темный, ибо во тьме и сквозь тьму лежал его

путь. А имя это было — тайным.И вновь взлетели они над Заповедными горами, и летели над

морем, о котором говорят: нет голубее вод, чем воды Межземного моря. Когда же

легла под ними Черная Твердь, опустились туда, где была их судьба.И узнал Санти боль фьёль, и заплакал. И обняли его сияющие

руки Этайи:— Прогони боль — и она уйдет!И так сильна была вера фьёль, что успокоился Санти, уронил

черноволосую голову на хрупкое плечо и уснул, как спит на глади морской

покинутый ветром корабль.Так утешила его та, которой не было утешения. И смешались

сны их в этот полуденный час, как смешались радужные волосы Этайи с темными

кудрями юноши. Сам Повелитель Судеб отступил от них, встал на страже: никому не

позволено тревожить спящих. Только ветру, что сам сродни снам волшебным: никто

не знает, откуда пришел он, куда уйдет. Но приход его — благо.Так миновал день.Глава двенадцатаяПервый шел по

жестким травам.Влево, прямо или

вправо.Шел легко, как ходят

звери.Шел...Конгская песня— Скажи мне, Тай, куда вы идете? И зачем? — спросил

Санти.Он сидел на ковре недалеко от Этайи, полулежавшей на

вытканных серебром подушках. Лицо фьёль было открыто, и свет играл на

перламутровой коже.— Ты спрашивал Биорка, — ответила фьёль.— Да. Но он сказал только, что вы идете на запад, за

Закатный хребет.Когда Санти говорил об отвлеченных вещах, ему становилось

легче. Казалось, что огонь, сжигающий его изнутри, притихает. Огонь этот

вспыхнул совсем недавно, но даже новая власть Санти над чувствами оказалась

бесполезна. Горела сама душа.— У вас какая-то важная цель, да, Тай? Очень важная? Мне

говорили, что фьёльны никогда не покидают своей страны. Но ты... — Он посмотрел

на Этайю, лицо ее утонуло в свете, подобном свету восходящего солнца, чудесном

золотом пламени. — Никогда не покидают. Это так?— Да.— Но ты — покинула.— Я — покинула.— Значит, цель ваша — сильнее обычая. Закатные горы —

опасные горы. Я не воин. Но не буду обузой. Сердце мое говорит: я не буду

обузой. Даже — вам. Я прав, Тай?— Сверху, Туон. Ты прав правдой, что лежит сверху. Есть и

другая. Да, мы не покидаем нашей страны. Мир закрыт для нас. Но это не обычай.

Мы не уходим потому, что не можем жить без своих братьев и сестер. Фьёльн,

далеко ушедший за круг Заповедных гор, сойдет с ума. Или перестанет быть

фьёльном.— Значит, фьёльны — пленники своей страны?— Можно сказать и так. Но мы и без телесных путешествий

можем видеть настоящий Мир. А многие из нас — даже прошлый и будущий.— Но ты — здесь! — воскликнул Санти.— Да. Меня растили для этого. Но и мне тяжело. Я не сошла с

ума, осталась фьёль. Но никогда уже не буду той, что прежде.Санти молчал. Он знал ее два дня. И не мог представить, что

они разлучатся.«А ведь я человек, — подумал он. — Что же чувствует фьёльн?»— Мне очень плохо, — проговорила Этайа, почувствовав его

мысли. — Но я выбрала сама.— Я прав, — сказал Санти. — Ваша цель — очень важна.Этайа встала, накинула вуаль и подошла к окну. Оттуда, стоя

спиной к юноше, она сказала:— Очень важно то, за чем идут воины. Но я пришла за другим.Она повернулась. Золотистое пламя просвечивало сквозь

шелковую вуаль:— Я пришла за тобой...«Нет! — должен был закричать Санти. — Зачем ты это сделала!

Я не хочу быть ценой твоих страданий!»Огромное горе должен был испытать он. И огромную радость. Но

не ощутил ничего. Будто его завернули в ватный кокон.«Тай! — догадался он. — Она следит, чтоб мои чувства не

взорвали мой ум».Юноша не вскочил. Не шевельнулся. Он был прав. Наполовину.

Его удерживала собственная магия, та, что разбужена была песней фьёль. Санти

еще плохо знал себя.— ... Пришла за тобой, но мы пойдем с воинами, если ты

пожелаешь. Хотя это не обязательно. Мы, фьёльны, не вмешиваемся... стараемся не

вмешиваться в дела Мира, если люди могут справиться сами.— Времена меняются! — произнес кто-то чужой внутри Санти.— О да! Потому пришел ты. Чтобы отвратить злое. Вагар Биорк

и светлорожденный Эрд могут стать спутниками ради человеческой цели. Но ты —

наш, Туон!— Моя мать — фьёль? — спросил юноша.— Нет. Но фьёльны пели, когда твой отец зачинал тебя. Пели

для тебя.— А моя мать?.. Кто она? Она жива?— Жива. Ты узнаешь, когда придет время. Узнаешь, не задавая

вопросов. Но если ты пойдешь в Закатные горы, твое время может и не прийти.

Никогда. Ты — наш. Ты — волен. Прислушайся к своему сердцу — и сделай выбор.Санти прислушался...Этайа видела свет, исходивший от лица его. Душа ее, чистая,

как свет звезд, душа фьёль, не знавшая пут, не знающая розни желаний, плакала

от невозможности несбыточного.— Жаль, что я не фьёльн! — произнес наконец юноша. — Жаль!Он поднял блестящие, зеленые, как море Зур перед бурей,

отчаянные глаза:— Фьёльны — не люди... Люди — не фьёльны... — Прислушался к

тому, что сказал. А потом коснулся чуткой рукой музыканта кисти женщины:— Я люблю тебя, Тай!* * *Нассини возлежала на расшитых в три цвета пуховиках и

глядела, как преломляется пламя дневного светила в драгоценных камнях плафона,

оправленных в черное серебро. Камни были подобраны так, чтоб свет, идущий

сквозь них, не смешивался, а оставался отдельными лучами красных, голубых и

зеленых тонов.Четыре стены пятиугольной комнаты были отделаны деревом

близких оттенков: от темно-багрового до алого. Пятая стена была скрыта

угольно-черной шторой.По своему обыкновению Нассини была нага. Белые тусклые

волосы длинными прядями осыпались на худые плечи. Правая рука круговыми

движениями втирала в кожу живота ароматическое масло. В левой был крохотный,

чуть больше ногтя, золотой кинжальчик. Острым его кончиком Нассини прокалывала

кожу на животе. Но крови не было — притирание сразу залепляло ранки.На расстоянии вытянутой руки от соххоггои подсыхал

небольшой, размером с две ее ладони, портретик Муггана.Вопреки канону детей Истинного, он был написан в

реалистической манере. Написан превосходно: лицо мертвеца, запечатленное

мастером, казалось Нассини сверхмертвым. Сколько бы она ни восхищалась

изяществом абстрактного, но нарисованное таким, каким было в Мире Иллюзий,

казалось куда сильнее.Глядя на равноконечный серебряный крест с ликом

великомученика Полты Хуридского, соххоггоя познавала то же жгучее наслаждение,

что и муж ее, Спардух, испытывал, вырвав из груди раба трепещущее сердце.

Трижды запретным было поклоняться Иллюзии. И многажды сладостным. Маленький

Спардух любопытства ради спиливал черепную кость скованному хобу. Маленькая

Нассини рисовала жженой костью на мраморе профили своих родителей. Спардух был

нормален. Он был истинным соххоггоем, не хуже и не лучше других. Нассини была

гением. О! Она знала это доподлинно! И, как настоящий гений, не спешила

делиться с другими. Сотворивший Иллюзию сумел спрятать ее! Иллюзию — в

истинном. Истинное — в иллюзии. А истина в том, что пока из всех детей Истины

одна лишь Нассини знает, где настоящее, — истина остается истиной. И радует!В комнате, предшествующей покоям с красными панелями, глухо

стукнул барабанчик. Лишь два человека имели право тревожить соххоггою:

Начальник Внутренней Стражи Ортран и Мастер Бессмертия Хумхон. Обоих узнавала

она по тому, как ударяли они в тугую кожу барабанчика. На сей раз это был

Хумхон. И пришел с приятным: об этом тоже поведал барабанчик. Нассини не

торопилась.— Жди! — произнесла она в разговорную трубку у ложа.

Вытянулась, отбросила в угол флакон с маслом. Путь Муггана завершен. Завершен

по закону искусства, что ведомо лишь ей одной. Ее сын достоин того, чтобы стать

бессмертным. Но кто займет его место? Нассини вспомнила о северном вожде. Не

будь она соххоггоей, мысль о том, что наследник одного из высочайших имперских

родов находится в ее власти, наполнила бы женщину сладким трепетом. Но она —

соххоггоя. Хоб есть хоб, кем бы он себя ни мнил. Иное дело — кровь Муггана на

его мече. Вот что придает ему прелесть. И сам он неплох. Красив естественным

обликом, честен, бесстрашен — вот истинно ядовитые качества! И безумие в нем

есть. Та толика, что делает пищу пряной. Он удостоится бессмертия, но не сможет

стать тем, чем был Мугган.Но есть и тот, кто может. Нассини мысленно спустилась в

подземную часть Дворца, отыскала большую, богато убранную комнату. Там обитала

ее надежда. Он ни в чем не знает отказа. Кроме свободы, которая ему не нужна.

Раз в две недели Нассини приходит к нему. Днем. Тому, кто не видит солнечного

света, все равно. Но сегодня она велит вывести его из благой тьмы. А завтра он

осуществит ее волю, подобную воле Истинного. И снова она подумала об Эрде. И

еще о его телохранителе.«Его волосы так же чисты цветом, как и мои. Жаль, если он в

самом деле таков, каким его представил Сихон».Этой ночью она узнает, годен ли он для искусства — или же

только для Сихона. О Ниле соххоггоя думала без воодушевления. Как о

необходимом, обыденном. И вспомнила о Хумхоне: ждет!— Войди! — произнесла она в трубку.Хумхон низко поклонился. В руках у него была шкатулка из

черного металла в локоть длиной, с маленьким портретом Муггана, выложенным

цветной мозаикой на крышке.Мелкими шажками, униженно улыбаясь, Хумхон приблизился к

столу, поставил шкатулку и открыл ее.Внутри, в продолговатом углублении, выкрашенном в алый цвет,

на белой атласной подушечке лежал мумифицированный фаллос.Оттолкнув слугу, Нассини схватила его. Фаллос был твердый и

прохладный, но цвет его, желто-коричневый, создавал ощущение тепла. Поверхность

была гладкой, как будто покрытой лаком. Нассини провела острым ногтем. От ногтя

остался след.— Осторожней, госпожа! — обеспокоенно пробормотал Хумхон. —

Прошло лишь восемь часов. Состав еще не окреп!— Хочешь сказать, ты принес несовершенную вещь? — вкрадчиво

спросила соххоггоя.— О нет! Нет! — испугался хоб. — Вполне готовую! Но для

настоящей крепости нужно два дня, а ты велела...— Не бойся, хоб! — перебила она его. — Я довольна!Она потрогала крохотную мошонку. Ничего не поделаешь, если

сам орган Хумхону удавалось увеличить почти на треть, то мошонка ссыхалась до

размера орешка.Нассини не смогла отказать себе в удовольствии. Она положила

фаллос в шкатулку, вышла и вернулась, неся с собой точно такую же, но без

портрета на крышке. Хумхон затрясся. Соххоггоя искоса глядела на слугу, когда

открывала вторую шкатулку. Там лежал еще один фаллос. Немного побольше и

потемнее, чем тот, что принес сейчас Хумхон.— Твое искусство растет! — произнесла она, делая вид, что

сравнивает.Хумхон всхлипнул.«Он определенно становится похож на бабу», — подумала

Нассини.Двадцать лет назад Хумхон, десятник Внешней Стражи, посмел

оттолкнуть госпожу. Может быть, он был пьян и хотел показать себя перед

девушкой, с которой лежал, когда пришла Нассини. Может, это вообще была первая

глупость, которую совершил этот сильный, жадный и далеко не глупый воин.Когда его взяли, чтоб предать долгой смерти, он вдруг

закричал, что искупит вину. О! Соххоггоя не пожалеет, если даст ему время.Муж ее, Спардух, недовольно заворчал: хоб хочет убить себя и

лишить его удовольствия. Нассини, может быть, в пику мужу, потребовала, чтоб

провинившийся получил желаемую отсрочку.Когда в длинном перечне запрошенного Хумхоном оказалась

бритва, Нассини подумала, что хоб все же их провел. Но сказала, чтоб тот

получил желаемое: если Спардух лишится развлечения, что за дело — ей?Спустя два дня Хумхон, бледный, как она сама, преподнес ей

шкатулку без портрета, что стояла сейчас на столе. Так было положено начало

коллекции Бессмертных.Спардуху «искупление» понравилось. Он жалел только, что все

происходило без него.Отец Хумхона был бальзамировщиком, а он сам — учеником

лекаря, которого учитель выгнал за некоторые особенности характера. Знания хоба

сулили хозяину новые удовольствия. Но прошло совсем немного времени — и на

полку за шелковой шторой была поставлена шкатулка с портретом Спардуха.Чувство, которое Нассини испытывала к скопцу, можно было бы

назвать благодарностью соххоггои — источником новых ощущений для нее. Лицо

Хумхона, когда Нассини развлекалась с отторгнутой частью хоба, было

восхитительно. Вот и сейчас он смотрит на нее и думает лишь об этом. В другой

раз Нассини не отказала бы себе в удовольствии посмотреть, как он будет грызть

толстые губы и пускать слюну, но сейчас ей не терпелось остаться одной.— Иди, хоб! — отправила его она. — Но будь готов: завтра у

тебя будет работа.И Хумхон ушел, мягкий, огромный, с телом, подобным телу

слизня. Но руки его, сильные большие руки воина, были умны и искусны.«Кроме того, я могу не покупать настоящего лекаря», —

подумала соххоггоя.Она вернула шкатулку без портрета на место, в начало

длинного ряда одинаковых черных пеналов. Каждый Бессмертный должен быть в такой

же шкатулке, как и остальные. Это — правило искусства.Нассини приготовила ложе, смочила руки остро пахнущим маслом

и принялась растирать светло-коричневый фаллос, пока он не нагрелся до

температуры тела. Тогда соххоггоя сунула его под мышку, зажгла бронзовую

курительницу и уронила в нее несколько фиолетовых кристалликов магического

зелья, из тех, что делают время бесконечным.Когда дымок над курительницей окрасился, Нассини легла на

подушки и, глядя на цветные столбы света, стала ждать, пока зелье начнет

действовать.* * *Когда Биорк вернулся из вояжа по Владению и направился в

трапезную поесть, он застал там Эрда.Светлорожденный вяло ковырял двузубой вилкой кушанье и не

выказал никаких чувств при появлении Биорка. Лишь ответил на приветствие. Биорк

сел за стол, велел служанке принести то же, что было у Эрда, и обеспокоенно

посмотрел на молчаливого аристократа.— Это Владение — крепкий орех! — заметил вагар, прихлебывая

из фарфоровой чашки слабое вино. — Голыми руками не раздавить!— Да? — Эрд безучастно посмотрел на него, взял нож и

попытался разрезать мясо тупой его стороной.Биорк совсем встревожился.— Нам нужно убираться отсюда! — тихо сказал он.Светлорожденный покачал головой.— Я так не думаю, — сказал он, не глядя в глаза вагару.Голос Эрда был таким же бесцветным, как выражение его лица.— Светлейший! — мягко произнес Биорк. — Что с тобой? Ты

выглядишь так, будто из тебя выпили жизнь!— Я немного устал, — ответил Эрд. — Знаешь, я не хотел бы

уехать отсюда... слишком поспешно.Биорк тихо свистнул.— Вот интересная мысль! — произнес он. — Боюсь, если мы

уедем отсюда, то именно поспешно. Или наша смерть будет проворней нашей жизни.— Извини, достойный! — Эрд отодвинул почти не тронутый обед

и встал. — Я хочу отдохнуть.Биорк посмотрел на широкую, затянутую в белое спину и

почесал бритый подбородок. Эрд ему очень не понравился.«Надо сказать Этайе!» — подумал он.* * *Начальник Внутренней Стражи Ортран размышлял. Он полулежал в

глубоком, обтянутом зеленым шелком кресле. Ткань приятно холодила кожу спины.

Ноги Ортрана в тонких черных панталонах покоились на низком круглом столе,

изготовленном из основания древесного ствола с множеством ножек-корней. Дерево

покрывал толстый слой лака, желтого — на столешнице и темно-коричневого — на

боковых поверхностях и корнях-опорах. На столе находился кувшин из оправленного

в бронзу агата, до половины наполненный розовым вином, и маленькая, агатовая

же, чашечка с резной, похожей на округлый древесный побег ручкой. Слуга,

стоящий на коленях справа от стола, подливал в чашечку вино, когда она пустела.

Сейчас чашка была полна, и сквозь тонкие стенки просвечивала розовая влага.Другой слуга полировал шерстяной тряпочкой тяжелый шар

«звезды смерти». Это была непростая работа.Ортран время от времени поглядывал на этого слугу и

улыбался. Оружие он любил больше, чем вино.Он улыбался, но мысли его были нерадостны. Сколько он ни

ломал себе голову, ничего, достойного действия, не приходило ему на ум. Шумно

выдохнув воздух, Ортран снял со стола ноги, поставил их на пушистый ковер.

Потом взял чашечку — она целиком уместилась в широкой ладони — и выцедил вино.

Слуга потянулся к кувшину, но хозяин остановил его:— Принеси кости!В шкатулке, имеющей форму головы воина в шлеме, хранился

мешочек с гадальными костями — овальными пластинами с вырезанным на каждой

изречением.Ортран произнес краткую молитву Повелителю Судеб и наугад

подхватил три кости. Когда они легли на стол одна под другой, Ортран прочитал:«Дракон из меди овладевает вершиной».«Время обращаться к мудрым».«Бойся вора в доме!»Ортран так и этак передвигал их по поверхности стола, но

смысл гадания оставался темным.«Должно быть, у вестника Повелителя нынче игривое

настроение», — подумал воин. Он велел подать себе третий свиток из

«Жизнеописания Славного императора Сергиона» и погрузился в чтение. Слуги

незаметно удалились. Один остался снаружи, чтоб никто не потревожил господина

зря. Начальник Внутренней Стражи терпеть не мог, когда его беспокоили во время

отдыха.Однако на сей раз ему пришлось отложить свиток. Явился один

из телохранителей Нассини. Записка гласила:«За три часа до захода доставь мне узника, чье имя — Желтый

Цветок. Дай ему наркотик, но немного. Завтра он будет работать».В подписи необходимости не было. Ортран посмотрел на водяные

часы: у него было сорок минут.— Старшего из подземельных — ко мне! — распорядился он.С помощью слуги Ортран облачился в доспехи. Впрочем, не

полностью: на этот раз он ограничился кольчугой, мечом и боевым браслетом.Прибежал десятник, командовавший тюремной стражей.— Цветок получил порцию? — спросил его Ортран.— Да, командир! Обычную, как ты распорядился. Что-то не так,

командир? — скороговоркой выдохнул десятник.— Все так, молодец! Дай мне трех солдат. Владычица требует

Цветка к себе.В сопровождении воинов и двух слуг Ортран спустился в

подземелье и вошел в помещение, где содержался узник.Комната эта заметно отличалась от норы, в которую запихнули

Санти семь дней назад. Обставлена она была, как покои вельможи, недоставало

лишь окон.Ортран вошел внутрь в сопровождении трех воинов. Хотя узник

и был одурманен, но Ортран не забывал об осторожности. Он знал, на что способен

Желтый Цветок.Привилегированный узник валялся на неубранном ложе, закатив

глаза, так что видны были одни белки. Он слушал девушку, игравшую на ситре и

певшую ему:Глаза твои, как озеро, чисты.Волос твоих влечет благоуханье.Невинное, беспечное созданье,Я — пленник твоей дерзкой красоты!Песня была мужской, но слушателя это не смущало.Сухощавый, гибкий, с темно-желтыми волосами, схваченными на

затылке брошью в виде паука. Высокий чистый лоб открыт, кошачьей грации тело

затянуто в желтое трико.Узник улыбнулся Ортрану, показав ряд ровных мелких зубов.

Жилистой длинной рукой он потрепал девушку по щеке. Лицо его, сужающееся книзу,

приятное, типично конгайское, если не считать желтой пигментации кожи, было из

тех, что называют неопределенными. Ни возраст, ни темперамент, ни ум по нему

узнать было нельзя. И уж тем более нельзя было определить, кто такой он,

Желтый Цветок.— Владычица призывает тебя! — сказал Ортран. — Идем!Одним непрерывным текучим движением узник поднялся со своего

ложа и оказался рядом с Ортраном. Цветок взял воина за рукав и потянул,

показывая, что готов идти. Узник был немым, хотя слышал превосходно и язык его

был на месте. Один из солдат разомкнул замок длинной платиновой цепи, что

приковывала узника к кольцу в стене. Вынув из кармана короткую цепочку,

стальную, солдат приковал запястье Желтого Цветка к собственному.Ортран пропустил их вперед, и они направились к выходу из

подземелья.Темнело.* * *Наступившая ночь отличалась особенной чернотой. Ни одной из

лун не было на небе. Больше того, пришедшие с востока облака затянули свод.Так же темно было и в галереях Дворца. Но никакая темнота не

могла помешать Нассини. С завязанными глазами могла она пройти в любой из

уголков замка. Множество ночей, одна, странствовала соххоггоя под высокими

сводами по длинным тихим коридорам — бесшумный блуждающий призрак в ночи. И

лишь тусклый свет масляной лампы показывал, что она человеческое существо.

Малая толика света необходима ей, чтобы идти по этим анфиладам безмолвствующих

залов.Тихо-тихо ступали ее босые ноги по мраморным, спиралью

уходящим вверх ступеням. Медная курительница с алебастровой лампой сверху,

которую Нассини держала в тонкой руке, казалась человеческой головой,

увенчанной огненной тиарой.Люк неслышно опустился за ней. Запах курений сразу наполнил

ограниченное пространство башенки. Тем более что воздух внутри был неподвижен:

ветра не было в эту ночь.Нил лежал на спине, закинув назад тяжелую голову, отчего

белая кожа на горле его натянулась. Тихий храп вырывался из полуоткрытого рта.

Нижняя часть его тела была укрыта одеялом из тонкой шерсти с шелковой

подкладкой. Толстые, увитые выпуклыми жилами руки ровно лежали вдоль туловища,

глаза, утонувшие между широкими скулами и тяжелыми надбровными дугами,

прятались в провалах глазниц. Нассини поставила курительницу рядом с

изголовьем. Сквозь прорези в медном сосуде видно было, как мерцает внутри жар.

Дым, поднимаясь вверх, облачком собирался над лицом Нила, шевелился от дыхания

спящего. Нассини ждала. Но она знала, что долго ждать ей не придется. Когда ей

показалось, что дыхание лежащего воина участилось, она провела рукой по его

обширной груди. Нил не шевельнулся.Нассини подергала светлую шерсть, покрывающую пласты мышц.

Гигант спал. Нассини удивилась. Она подождала еще немного, а потом сильно

ущипнула его за щеку. Нил не проснулся. Легкие его гнали воздух по-прежнему

ровно и мощно. Как кузнечные меха.Нассини облизнула губы. Она не понимала.Соххоггоя прижала ладонь ко рту гиганта и пресекла ему

дыхание. Лишь тогда глаза Нила медленно открылись. Он не сделал ни единого

движения, просто смотрел.Нассини улыбнулась ему и убрала руку.Великан тоже улыбнулся ей. А потом, к несказанному удивлению

соххоггои, сгреб ее своими ручищами и прижал к себе. Нассини слабо пискнула.

Нил запрокинул ее голову, заглядывал в глаза, и при этом месил ее, как пекарь —

тесто. Нассини не могла сопротивляться, даже если бы и захотела. Он подмял ее

под себя, гиганту даже не понадобилось раздевать соххоггою — она уже

приготовила себя к действу... Но не к этому! Отрешившись от ощущений тела,

соххоггоя пыталась сообразить, что же произошло. Почему приготовленный

тщательно состав не произвел впечатления на этого северного мужика-хоба? Может

быть, она ошиблась? Да, ошиблась! Что же еще могло произойти? Кристаллы потеряли

силу?Нил развлекался с ней, как с дворцовой служанкой. Но,

похоже, был разочарован ее холодностью. Такого с ним не бывало давно. Но

Нассини его мысли беспокоили не больше, чем старая листва. Она терпела, пока

Нил удовлетворял свою страсть, ждала, пока ублаготворенный великан засыпал, а

когда он наконец захрапел, поднялась бесшумно и прошла к тому месту, где

сложена была ее одежда. Под ней лежал длинный стилет с остро отточенным

лезвием.Нассини подошла к ложу, взяла стилет двумя руками, наметила

место между ребрами — напротив сердца и с размаху вонзила оружие в грудь Нила.То есть — хотела вонзить. Что-то с силой ударило ее по

рукам. Было такое ощущение, что стилет наткнулся на твердую, упругую

поверхность и отскочил. Соххоггоя вскрикнула. Не веря себе, она уставилась на

открытую грудь великана. О Истинный! Ни кровинки! Нассини потрогала кончик

лезвия — острый! Оглянулась — пусто! Да и кто посмеет подшутить над ней?Соххоггоя стала на колени у изголовья. Несколько раз

примерилась... И сильным точным ударом, отработанным на многих, опустила

стилет, направив его в опущенное веко Нила.Однако лезвие не сокрушило костей, не вошло в мозг, не

повредило глаза, даже не коснулось века спящего. Та же сила вновь ударила

Нассини по рукам.Нассини овладела собой.«Я одурманена! — подумала она. — Курение подействовало на

меня, а не на него!»Придя к такому выводу, соххоггоя отложила стилет, оделась и

беззвучно, так же как и вошла, покинула башенку Нила.Великан спокойно проспал до самого рассвета. Проснувшись же,

вполне мог счесть все происшедшее ночью сном.Глава тринадцатаяА было так.На земле Атуи, что ныне в границах Красного и Черного

зовут Проклятой, явился Тата-Харири, пророк. Шесть лун, от Севера до Юга, шел

он по земле Атуи, пока не достиг холма, именуемого Бис-Шеба, Кувшин Жажды. И

взошел Тата-Харири на вершину холма. И пророчествовал. Там же сказал: «Сильные

Атуи! Грядет!»Время же того: за шестую часть века до Эпохи Перемен.И взят был Тата-Харири воином Шеном и привезен в

Прохладный Дворец. С Шеном же было полумножество всадников, поскольку крепок

был в ту пору шит Тата-Харири в Атуи.И вопросил Великий и Сильный, Опоясанный Огненным Бичом,

Владычествующий над Миром, Повелевающий всем бескрайним Махд-Шагош:— Почто пророчествуешь во зло мне?Отвечал Тата-Харири:— Слава моя — за мной! — К небесам обратив лик: — А сила

моя — земля есть!С тем и умолк.Рассудил Великий и Сильный, Державший Место Свое в

Прохладном Дворце посреди Доброго моря: о земле Атуи говорит пророк.И послал он три множества воинов на окрыленных

колесницах, и обратились они к земле Атуи, и вскричала Атуи великим криком. И

губили беспощадно воители Махд-Шагош. Которых же оставляли живыми, тем

продевали вервие сквозь нижнюю челюсть и так влекли к берегу Доброго моря. А

крови было столько, что земля превратилась в грязь.Призвал тогда Великий и Сильный, Опоясанный Огненным

Бичом, пророка Тата-Харири:— Ты! — сказал. — Нет твоей силы!И поведал о содеянном.И поразил Тата-Харири Огненным Бичом.Пал наземь пророк Тата-Харири, возопил гласом неистовым:— Грядет! — И умер.И не стало Махд-Шагош.Такова сила истинной веры.Фахрн Праведный.

«Откровения»Редкость для Конга в этот сезон: утро нового дня не принесло

с собой радующих сердце золотистых лучей. Небо заплыло ватной серой мутью. Лишь

изредка проглядывал сквозь нее более бледный, чем Мона, задымленный кружок

дневного светила. Липким туманом завалило низменности, и над поверхностью Фуа

шевелился он, доползая почти до самых ворот Владения. Грязно-белые клочья

плавали над площадью у дворцовых врат, а синяя вода озера стала серой там, где

она была видна сквозь туман.Веселая Роща опустела. Тонкая пленка сырости осела на лицах

стражей утреннего караула.Впрочем, дневная жизнь Владения началась в обычное время.

Погнали на пастбище животных, вспыхнул огонь в печах и жаровнях; запах жареного

мяса, пряностей, подогретого вина, достигая ноздрей, заставлял двигаться живее

сгущенную сном и туманом кровь.А потом вдруг серое одеяло, растянутое над миром, лопнуло и

вниз ударил желтый горячий луч. И сразу истаяли ватные клочья, вспыхнули

краски, развернулись и посветлели округлые листья масличных пальм. Четыре

девушки, идущие с южных холмов с тяжелыми корзинами, полными виноградных

гроздьев, увидев солнце, поставили корзины на землю и захлопали в ладоши.Проснулся Нил в желтой своей башенке.Остановил парду Санти.Задрал голову Биорк, плещущийся в холодной воде речушки, как

раз там, где она ныряла под стену Владения.Очнулась Нассини. Ударила в гонг, чтоб служанки отнесли ее в

бассейн, где уже пузырилась теплая вода с целебными отварами.Сел на постели Эрд, сжал голову влажными руками, поплелся

под горячий душ.Проснулся Ортран. Поглядел на рыжеволосую головку, лежащую

на его плече, попытался вспомнить имя девушки — не смог. Освободил плечо,

встал, потянулся, прогнув спину, с наслаждением напрягая мускулы...Вымотанный ночным дежурством Сихон с удовольствием

завернулся в одеяло и закрыл глаза.Этайа подняла жалюзи, впустила свет внутрь башенки.

Улыбнулась.После завтрака соххоггоя вызвала Эрда к себе.Разительная перемена произошла с гордым светло-рожденным.

Голова его была опущена, взгляд блуждал, пальцы беспокойно шевелились. Темные

круги легли под глазами. На Нассини он не смотрел.Соххоггоя с удовольствием разглядывала его светлую макушку.

Еще один хоб, готовый лизать ее туфли. Все они одинаково беспомощны перед ее

искусством. Но этот вполне достоин бессмертия. Во время завтрака Нассини

обдумала, как именно будет подготовлен северянин. И осталась довольна

собственным замыслом.— Окажи мне услугу, вождь! — произнесла она.Эрд вскинул согретый надеждой взгляд:— С радостью, светлейшая!— Говорят, ты — мастер меча?— Ты видела, светлейшая.— Есть у меня нерадивый... слуга. Когда-то ему была обещана

смерть от клинка. В поединке. Почти год провел он у меня в подземелье, потому

что не было равных ему воинов. Хотя мои солдаты хороши, но... Теперь пришел ты.

Окажи мне услугу: помоги сдержать обещание. Я отблагодарю.Эрд выпрямился. Расправил плечи, задрал подбородок, стал

почти прежним Эрдом:— Я послужу твоей чести, Владычица!— Благодарю, вождь! — Соххоггоя сошла с возвышения, положила

маленькие ладони в шелковых перчатках на плечи воина. Эрд опустился на колено,

прижал лицо к серебряной ткани, покрывающей ее грудь.— Не ждала другого! — прошептала Нассини. — Иди. И будь готов.Светлорожденный тотчас отпустил ее, встал и вышел. Соххоггоя

проводила его равнодушным взглядом и велела вызвать Начальника Внутренней

Стражи.* * *— Опять ты? — удивился Санти.Маленький пард с откушенным ухом стоял посреди комнаты и

глядел на него желтыми хитрыми глазами, вывесив розовый язык.Санти отбросил в сторону мокрое полотенце и, подойдя к

невиданному зверю, опустился на корточки.— Больше не будешь исчезать? — спросил он.Пард выгнул спину, вытянул переднюю лапу, выпустил острые

когти и мяукнул.— Не дури! — сказал ему Санти. — В прошлый раз ты неплохо

разговаривал!Пард дернул коротким хвостом и резко захлопнул пасть.— Налей-ка мне кофе! — произнес он, не открывая рта,

неприятным, тонким голосом. Это был собственный голос Санти, но юноша, никогда

не слышавший его со стороны, конечно, себя не узнал.— А ты не церемонься! — с иронией отозвался юноша. — Пей

прямо из кувшина!— Ты что, дурак? — Пард прищурил один глаз, и морда его

стала ужасно комичной. — У меня ж голова не пролезет!— Правда? — Санти протянул к нему руку.Миниатюрный пард отпрянул.— А ну без фамильярностей! — прикрикнул он. — Тебе, парень,

до меня еще расти и расти!— Хочешь поглядеть на себя в зеркало? — предложил Санти.И вдруг крошка пард начал стремительно увеличиваться. Спустя

мгновение голова его уже была на локоть выше головы вскочившего Санти.— Довольно? Или еще? — пророкотал он сверху.— Хватит, хватит! — проговорил юноша, на всякий случай делая

пару шагов назад.— То-то! — И пард стремительно уменьшился до прежних

размеров.«Ну и бандитская у него рожа!» — подумал Санти.Впрочем, он нисколько не боялся. И воспринимал «гостя»

совсем не так, как несколько дней назад. Как будто они давние знакомые.Налив в хрустальную чашу холодный кофе, он поставил ее на

ковер. Невероятное существо одним прыжком оказалось рядом. Лакал зверь жадно,

шумно, фыркая так, что капельки кофе разлетались в стороны, пачкая мех.— Еще? — спросил юноша, заметив, что чаша опустела.— Хорош! — И, облизываясь: — Как твои дела с фьёль,

парнишка?— Не твое дело! — сказал Санти, нисколько не удивившись.— Совет! — Пард перестал облизываться и поднял переднюю

лапу. — Обо мне — никому! Сболтнешь — больше меня не увидишь!— Больно ты нужен! — проворчал Санти.— Думаешь, если у тебя есть фьёль, так ты уже герой? —

ехидно поинтересовался «гость». — Так фьёльны приходят и уходят! А я, знаешь

ли, не фьёльн! — Он вдруг поднялся на задние лапы и, повиливая задом, прошелся

по комнате. Но быстро опустился и, как человек, потер передней лапой бок.— До сих пор болит! — пожаловался он. — А уж три дня минуло!

Возраст!— Переел? — с мнимой заботой осведомился Санти.— Если б? Сапогом поддали! Ублюдок пузатый! Это в моем-то

возрасте!— Врешь! — уверенно сказал Санти.— Ну вру, — согласился удивительный зверь. — Ладно, все! —

вдруг встрепенулся он. — За тобой идут! — И вспрыгнул на подоконник. — Так не

проболтайся, парень! — напомнил он на прощанье и растворился в воздухе.— Ладно! — крикнул ему вслед Санти и засмеялся.* * *Внутри возка Ортран разомкнул браслет вокруг запястья

Желтого Цветка. Тот не обратил на это внимания, любуясь блеском оружия, которое

нацепил на свободную левую руку.Ортрану стало не по себе.«Хорошо хоть — ехать недалеко!» — подумал он.Возок катился по ровным плитам. Его сопровождали три десятка

верховых. Вряд ли даже все воины Владения смогли бы помешать Желтому Цветку

удрать, но Ортрану почему-то было спокойней оттого, что рядом было тридцать

всадников.«А ведь я сам учил его бою!» — подумал Начальник Стражи.— Когда я поеду в Фаранг, привезу тебе новые свитки! —

сказал он. — Тайские летописи. Ты ведь уже читаешь на тайском?Желтолицый кивнул и улыбнулся, отчего лицо его сразу стало

открытым и доверчивым, как у ребенка, и Ортран вспомнил, каким был Цветок три

года назад. Но стальные крючья на левой руке Цветка напомнили ему о настоящем.«Ох Нассини! Что ты делаешь?» — подумал он.— Цветок! — тихо сказал он, наклонясь к желтолицему. — Не

убивай его!Маленький рот растянулся в улыбке. Цветок качнул головой, то

ли соглашаясь, то ли отказываясь.Возок остановился. Толкнув дверцу возка, желтолицый

выпрыгнул наружу. Ортран выбрался следом и смотрел, как Цветок, пританцовывая,

направился к проходу, ведущему внутрь огражденного белой стеной цирка.* * *Биорк, Санти и Этайа добирались до места поединка пешком.

Эрд приехал на парде и, войдя внутрь, безучастный, прислонился к каменному

столбу. Он не знал, кто его противник, да это его и не волновало. Кто бы он ни

был, Эрд его убьет. Если этого хочет Нассини. Светлорожденный вспомнил о том,

как они были вместе, и стиснул зубы. Какой серой и бессмысленной казалась

теперь вся его жизнь. Без Нассини.Турнирная арена находилась в полумиле от замка. Это была

почти круглая просторная площадка, окруженная тремя ярусами каменных сидений, с

двумя широкими проходами, один напротив другого. Сейчас в одном из проходов

толпились слуги, второй был открыт. Мраморные скамьи одной половины цирка были

заполнены воинами и старшими из числа дворцовых слуг. Вторая половина была

свободна, если не считать четырех мест в первом ряду, занятых Нилом, Санти,

Биорком и Этайей. Выше, в особой ложе, на одном из двух тронов восседала

соххоггоя. Второй трон был свободен.Ортран подошел к Эрду и предложил ему следовать за собой к

месту, где светлорожденный мог бы подготовиться к поединку.Эрд с помощью слуги надел и завязал подкольчужную куртку из

пяти слоев паутинной ткани, а сверху — легкую очень прочную кольчугу с родовым

гербом на груди. Кольчуга была с рукавами и опускалась на три ладони ниже

пояса, защищая пах. На голову Эрд надел круглый шлем со стрелкой и высоким

золоченым гребнем. Крылья шлема широко расходились в стороны и назад, прикрывая

шею. Как обычно, светлорожденный не надел ни кирасы, ни кильта, ни

налокотников. Только поножи и боевой браслет вместо щита. Кроме своего меча, он

взял еще кинжал с закрытой гардой.Время шло. Жаркие лучи солнца жгли всех, кроме Нассини, над

которой слуга держал зонт. Пламя дневного светила отражалось на полированном

металле.Этайа встала, сделала знак, и все четверо направились к

светлорожденному.— Приветствие тебе, светлейший! — радостно сказал Нил,

который уже два дня не встречался с светлорожденным.— Рад видеть тебя! — Эрд коснулся рукой в перчатке из

толстой кожи плеча гиганта.— Кто твой противник? — спросил Биорк.Эрд покачал головой:— Не знаю. Надеюсь, что достойный. Так сказала светлейшая. —

Взгляд его обратился к соххоггое, а потом снова вернулся к друзьям.— Ты справишься с любым! — подбодрил его Биорк.— Не сомневаюсь, — ответил светлорожденный без особого

воодушевления. — Но хороший бой будет только с хорошим бойцом.Ортран, державшийся в пяти шагах от Эрда, хотел что-то

сказать, но заметил, что Нассини смотрит в их сторону, и промолчал.Замковые стражники на первом ряду громко переговаривались.

Они прикидывали боевые качества Эрда и гадали, кто будет его соперником.

Отдельно, особняком от других, сидел Шуорд. Он затаил обиду. Не на Нила. Чужаку

совсем не обязательно знать, кто он, и с ним Шуорд разберется потом, когда

громилу примут в замковую стражу. Если десятник будет трезв, Нилу несдобровать.

Нет, обижен он был на своих сотоварищей, которые не только не вступились за

него, а явно стали на сторону чужака. Шуорд не забудет. Пусть только

подвернется повод — он с ними сочтется! Пьян не пьян, а запомнил он всех, кто

был тогда на поляне. Если б не запрет, он уже сегодня рассчитался бы с ними:

порознь или разом — ему все равно. Чувствовал он себя нормально. Кастратовы

припарки помогли. Ничего! Шуорд подождет!— Здоров ли ты, светлейший? — вдруг спросила Этайа.Эрд впился в нее взглядом, словно пытаясь проникнуть под

вуаль и увидеть лицо.— Почему ты спрашиваешь, благородная Этайа?— Ты изменился!— Может быть. Но я здоров.Этайа кивнула и подтолкнула вперед Санти:— Взгляни, светлейший, вот тот самый юноша!— А! Поэт из Фаранга! Приветствую тебя! Рад! — сказал Эрд.Он уже почти забыл, с какой целью они оказались во Владении.

Но обрадовался смене темы разговора.Тут Нассини сделала знак Ортрану, и тот подошел к друзьям:— Прошу простить, светлейший! Время!Эрд кивнул. Остальные отошли от него.— Когда Владычица поднимет шарф, — сказал Начальник Стражи,

— ты можешь начинать! — и добавил, хотя и понимал, что любое предупреждение

бессмысленно: — Будь начеку!Последние слова он произнес на хольдском.Эрд удивленно посмотрел на него и ответил тоже на хольдском:— Я всегда начеку. Благодарю.И тут он увидел своего противника. И зрители увидели его.

Негромкий гул прокатился над трибунами.Воин был небольшого роста, худощавый, в короткой кольчуге и

шишаке без стрелки и забрала. Эрд был удивлен. Не ростом или телосложением —

Биорк, например, был куда меньше. И не странным оружием, стальной когтистой

лапой, которую воин надел на правую руку. Изумило Эрда то, что в левой руке

противник его держал рапиру. Выйти с ней против меча было самоубийством. Или

знаком полного пренебрежения к мастерству соперника.Воин двигался к центру арены легкой походкой танцора. У него

был узкий подбородок и широко расставленные глаза, которые ничего не выражали.

Обычное лицо, если не считать желтизны. Но Эрд видел столько оттенков кожи, что

желтый цвет не показался ему странным.«Хорошо двигается, — подумал светлорожденный. — И взгляд

сильный. Но рапира!»Желтокожий улыбнулся ему. Одними губами.Светлорожденный сделал первый шаг навстречу противнику... И

услышал голос Этайи:— Эрд! — она впервые назвала его просто по имени. —

Берегись! Это магхар!Светлорожденный остановился и еще раз пристально оглядел

желтокожего. Нет, тот ничем не был похож на магхара. Но Этайа никогда не

ошибалась. Прежде...Пронзительно закричали флейты. Нассини подняла шарф.

Поединок начался.Эрд совершил несколько веерообразных движений клинком,

разогревая кисть. Противник поиграл рапирой. Светлорожденный сделал пробный

выпад — желтокожий уклонился. Достаточно быстро, но медленнее, чем это сделал

бы Эрд. Еще выпад — воин отпрянул. Отпрянул чуть дальше, чем этого требовала

необходимость. Эрд насторожился и сделал шаг назад. Этот шаг спас ему жизнь.

Атака была столь стремительна, что Эрд не успел бы защититься. Желтолицый

мгновенно оказался перед ним, а клинок рапиры на полпальца не достал до его

горла. Светлорожденный взмахнул мечом и, как того и следовало ожидать, — тонкая

рапира переломилась в полулокте от эфеса. Эрд опустил меч, но его соперник

улыбнулся и покачал головой: продолжаем. И тут же исчез, а стальные когти

ударили в шею Эрда — в промежуток между шлемом и кольчугой.Если бы учителем Эрда был не вагар, удар был бы смертельным.

Но тело светлорожденного ощутило приближение стали за мгновение до того, как

сталь разорвала кожу. Эрд упал вперед и отделался только глубокими царапинами.

Кровь теплыми ручейками потекла по его спине.Желтокожий дождался, пока светлорожденный поднимется, и

снова атаковал: обломок рапиры пронзил предплечье Эрда выше браслета. На этот

раз светлорожденный не успел даже среагировать: сталь вдруг вошла в его тело, а

противник уже в четырех шагах, недосягаемый для ответного удара.Когда магхар совершил первый выпад, пальцы Этайи сжались на

бицепсе Нила. А Эрд уже покатился по траве с окровавленной шеей.— Он не справится! — печально проговорил Биорк.Нил не отрываясь следил за бойцами. Вот магхар исчез и

возник из воздуха с погруженным в руку Эрда обломком клинка.— Неистовый Тур! — взревел Нил.Возглас его смешался с ревом зрителей.Легко, маленькими шажками, переступая с ноги на ногу, противник

Эрда покачивал-поигрывал окровавленным обломком рапиры. Он улыбался

светлорожденному, на чьем напряженном лице застыло страстное, хищное выражение.— Убей! — прошептал он.И магхар услышал. Он поднял стальную лапу, готовясь ударить

в переносицу Эрда...Но Эрда не было! Он исчез. Желтый Цветок только что видел

его перед собой — и вдруг он словно растворился в воздухе! А в следующее

мгновение дюжина Эрдов окружила магхара. Некоторые были окровавлены. Некоторые

— невредимы. У одного была такая же желтая кожа, как у самого Цветка. И у

каждого в руке сверкал меч. И у каждого на губах играла улыбка.Желтый Цветок метнулся на другой конец арены, но по-прежнему

остался в кольце: Эрды были столь же быстрыми, как и он. Еще один бросок —

опять вокруг кольцо. Он был в центре хоровода. И враги его сближались, а клинки

их были все ближе от него.Желтый Цветок кидался на одного — тот отступал. А другие

оказывались еще ближе. Силы Цветка иссякали. Он затравленно озирался. И вдруг

увидел проход, брешь — слева, за спиной. И он устремился в нее со скоростью,

превосходящей все, что он делал прежде...Эрд приготовился к смертельному удару. Но внезапно по лицу

соперника понял: что-то изменилось. Желтолицый больше не смотрел на него. Вдруг

он исчез. И появился в сорока локтях от прежнего места. Снова исчез. Появился.

Исчез. Появился. Исчез. Появился. У Эрда зарябило в глазах. Он все еще держал

перед собой меч.Желтолицый возник в шести шагах от него. Он стоял спиной к

Эрду и с умопомрачительной скоростью вертел головой. Длилось это чуть больше

мгновения. А потом сильнейший удар сбил светлорожденного с ног. Эрд упал на

спину и увидел над собой улыбающееся лицо Желтого Цветка. Губы Цветка

шевельнулись, лицо напряглось, и в следующее мгновение изо рта его полилась

кровь, горячей струей обагряя грудь Эрда. Глаза желтокожего остекленели, и тут

только светлорожденный понял, что противник пронзен его мечом. Насквозь. По

самую гарду.Эрд столкнул его с себя и с трудом встал. Голова его

кружилась, но он нашел в себе силы выдернуть клинок и салютовать им соххоггое.

В следующее мгновение руки Нила подхватили его, и светлорожденный с

благодарностью посмотрел на склонившееся к нему широкое лицо.— Это не моя победа, — прошептал он.— Молчи! — ласково приказал ему Нил. — Слава Туру — ты жив!Глава четырнадцатаяВ Империи, особенно в Хольде и Аркисе, особо почитают

Потрясателя Тверди, коего полагают властелином моря и суши, мужем Морской

богини и возносят ему молитвы, как высшему божеству. Хотя странно мне упрекать

в невежестве жителей просвещеннейшего из государств, но, увы, свет истины еше

не согрел их сердеи. И приносят они поклонение дюжине лжебогов, добрых и злых,

не разумея, что все они — лишь тени Неизъяснимого. Не стану, как безумцы

Хуриды, утверждать, что малые боги — всего лишь выдумка, поскольку сам не раз

беседовал с ними. Но поклоняться им так же нелепо для истинно верующего, как

обожествлять, скажем, магов глорианского Братства Света...Фахрн Правелный.«Происхождение

магов и божественная сила волшебства»Мара стояла у левого борта и смотрела, как скользит внизу

голубая вода Межземного моря.«Какой нежный цвет! — подумала она. — Так и хочется

прыгнуть!»Но, конечно, не прыгнула.Корабль шел ходко. Имя его было — «Крепкобокий».Три других судна, почти не отличающихся от «Крепкобокого»,

следовали сзади, каждое — левее предыдущего. Ветер дул прямо в корму, и корабли

оставляли за собой длинный пенный след.Младший кормчий подошел к Маре и стал рядом. Он с самого

начала рейса пытался ухаживать за ней, но так робко, что Мара внутренне улыбалась.

Вот он положил руку на перила, рядом с рукой девушки, будто невзначай коснулся

ее.— Скоро острова Тимори! — сказал он.— Где? — заинтересовалась Мара. — Покажи, где?— Слева по курсу, там! — Моряк вытянул руку.— Там, где дым? — спросила девушка.У нее было очень острое зрение. Когда солнце светило ярко,

она видела не хуже, чем капитан — в свою волшебную трубу.— Дым? — изумился моряк. — Где?— Там, куда ты показываешь!Моряк прищурился и с трудом сумел разглядеть желтоватую

струйку.— На мачте ты была бы бесценна!— На мачте? — удивилась Мара.Кормчий показал на вершину грот-мачты, где в «бочке» сидел

впередсмотрящий.— Неужели только там? — кокетливо спросила девушка. — Я

боюсь высоты! — Высоты она не боялась, но хотела польстить моряку, опечаленному

ее превосходством в зоркости. Она не ошиблась: он сразу оживился и принялся

рассказывать, как он сам не боится высоты.Корабль между тем подходил все ближе к источнику дыма.

Теперь его мог увидеть каждый. Корабль поворачивал влево и брал курс прямо на

остров Тимор, ближайший и самый большой из четырех островов архипелага.Раздался глухой удар, будто чем-то мягким и тяжелым ударили

в днище. Судно подпрыгнуло, рисунок волн вокруг изменился. Еще один удар. И

сильный порыв ветра, ударив сбоку, накренил судно на правый борт.Раздался крик капитана. Несколько матросов уже карабкались

по вантам. Корабль выправился. Мара, вцепившаяся в перила, оглянулась и вместо

младшего кормчего увидела рядом Самита. Купец обеспокоенно вглядывался в темное

облачко впереди.— Странный шквал! — произнес он задумчиво. — Ни одной

тучки...— Вон! — Мара показала на облачко впереди.— Это Тимор, остров, — объяснил Самит. — Мы идем к нему,

возьмем пресной воды.— А что это горит? — спросила Мара.Купец уставился на столбик желто-серого дыма.— Не знаю, девочка. Это над островом Римо, самым северным из

шести островов Тимори. Странно: на нем почти нет леса.Подгоняемый свежим ветром корабль вспахивал голубую воду.

Облачко впереди выросло и превратилось в темно-синюю гору с круглой вершиной.— Большой порт, — сказал Самит. — И хороший маяк. Последняя

удобная гавань на нашем пути.Они уже подошли так близко, что девушка смогла разглядеть

белый ободок прибоя вокруг острова и острый палец маяка у входа в гавань.— Поднять флаг! — проревел с мостика усиленный рупором голос

капитана. — Сигнальщик, подай: «Лоцман не нужен!»Три других судна подтягивались ближе к «Крепкобо-кому».Новый толчок в днище подбросил судно. Закричали люди. Мара

услышала вопли, донесшиеся с других кораблей. И с ужасом увидела, как

медленно-медленно приподнимается круглая вершина царящей над островом горы.— ... Паруса! — закричал капитан.Крик его потонул в громовом раскате. Грохот взрыва обрушился

на корабль одновременно с воздушной волной, отшвырнувшей «Крепкобокого» назад

ударом чудовищного кулака. С ужасающим треском над головой Мары надломилась

мачта. Мара, как зачарованная, смотрела на отделяющуюся от тела горы вершину. В

разрыве закипело пламя, а потом оторвавшаяся часть стала медленно распадаться

на куски, багровый столб вырвался снизу, поглотил ее, черный дым клубами

поднимался в небо, а внизу кипел, расплескиваясь, подземный огонь.Огромная волна подхватила все четыре корабля, понесла их

прочь от гибнущего острова. Но Мара успела увидеть, как гора рассыпается, проваливается

внутрь себя и весь остров уходит под воду. Она услышала отдаленный грохот, а

потом рев и вой. Белая струя пара поднялась вверх, закрыв красные языки и часть

черного цветка, распускающегося в потемневшем небе. А потом сверху посыпался

вулканический пепел. Но, к счастью, «Крепкобокий» был уже далеко от места

катастрофы. Новый удар в днище. Рядом возник Самит, схватил за руку. Она не

слышала его голоса. И совсем не понимала слов. Купец потащил ее внутрь, в трюм

накренившегося от тяжести сломанной мачты корабля. Самит буквально втолкнул ее

в люк, привел в собственную каюту. Судно качнулось, и пол выпрямился — это

сброшена была упавшая фок-мачта.Самит усадил девушку в низкое, привинченное к полу кресло,

плеснул в два великолепных бокала вина. Один протянул Маре, другой проглотил и

сразу же налил еще. Руки его ходили ходуном, и девушка подумала, что он боится

за корабль, но она ошиблась.— О великий Господин Тверди! — с болью проговорил Самит. —

Чем они разгневали тебя, несчастные?— О ком ты, почтенный? — спросила девушка.Купец посмотрел на Мару, будто не понимая, откуда она

взялась, поставил бокал, прижал пальцы к вискам:— Две тысячи человек живет на островах Тимори... Жило... —

Он проглотил третий бокал.Мара пригубила вино. Незнакомый вкус?В каюту без стука ввалился капитан. Он был хмур, очень

грязен и еще более краснолиц, чем обычно.— Велел лечь в дрейф, хозяин! — хрипло проговорил он.Самит подал ему целую бутылку. Капитан, свернув грязной

лапищей печать на горлышке, высосал ее до дна и, швырнув на пол, обтер рот.— Опасности нет. Пока, — сказал он. — Не тревожься.— А хоть бы и была! — равнодушно произнес купец. — Будем

ждать, пока не прекратится извержение. И пока не убедимся, что в море нет ни

одного несчастного, кому мы смогли бы помочь.— Не очень-то надейся, хозяин, — сказал капитан. — Остров

пошел ко дну, будто продырявленная шлюпка!Самит подошел к нему и обнял, пачкая камзол из дорогой ткани

о грязную куртку кормчего.— Люди крепче богов, моряк! — сказал он.И Мара увидела, как по щекам капитана, оставляя за собой

светлые дорожки, ползут слезы.Три дня суда Самита бороздили мутные воды на месте

затонувшего архипелага. Ничего, кроме пемзы, пепла и жалких обломков, они не

нашли. После, придя в Турскую гавань, над башнями которой уже развевались

черные флаги скорби, они узнали, что глорианский военный корабль снял со скалы

троих крестьян. Они были единственными, кто уцелел.* * *Мучимый горячкой, Эрд лежал без чувств в своей башенке. Раны

его воспалились. Даже искусство Нила и Этайи не помогло ему. Печальные, стояли

они у ложа раненого. Санти, наблюдавший за ними издали, не сразу понял, чем они

так огорчены. Потом вспомнил: магия фьёль. Сила, которая излечивает любые раны.Санти подошел к Биорку, что сидел скрестив ноги на крышке

люка.— Скажи, Биорен, что происходит? — тихо спросил юноша. — Или

это — тайна?— Для тебя — нет, — отозвался вагар. — Жизненная сила Эрда,

та, которую пробуждает магия, отравлена. Ни сыну моему, ни светлорожденной не

удается ее пробудить. Без нее человек умрет и от царапины. Эрд умирает.Санти растерянно смотрел на вагара. Он вспомнил, как

светлорожденный, быстрый, изящный, идет по ярко освещенной площади. Вспомнил,

как твердо и гордо смотрит он в глаза Владычицы. И как стоит, вскинув

запятнанный меч, и кровь струится из его руки.«Он не умрет!» — пришла откуда-то мысль.— Он не умрет! — громко сказал Санти.Нил обернулся.Санти отчетливо увидел стоящего Эрда.— Смотри, светлейший, тот самый Санти!— Приветствую тебя, поэт! — И протягивает юноше смуглую

сильную руку.Санти сжимает твердую, как дерево, руку. Светлорожденный,

опустив глаза, восклицает:— Хой-мей! Наши руки — руки братьев!Он отпускает ладонь Санти, и юноша видит, как они схожи:

формой, размером. Эрд переворачивает ладонью вверх руку Санти, подносит к ней

свою...— О! — говорит Этайа. — Вы — одной судьбы!И оба они видят, что узоры на ладонях тоже почти не

отличаются...Санти вздыхает... И новое видение:Эрд в разорванном камзоле, прижавшись к стене из грубого

камня, покрытого зелеными пятнами плесени. Лицо воина искажено яростью, а перед

грудью — клинок Белого Меча. И на его серебристой поверхности — черное с рыжими

краями пятно, словно след ожога.Видение исчезает. Санти снова видит внутренность башенки.

Теперь он уверен, что Эрд будет жить. Юноша видел будущее.— Да! — говорит фьёль.И Санти понимает, что и она видела то же. И от сознания

этого единства слезы брызжут у него из глаз.«Успокойся! — слышит он мысленную речь Этайи. — Ты видел!

Теперь — уходи».И вслух, для всех:— Уходите! Все уходите!Нил глядит на нее, удивленный повелительной интонацией, но

Биорк уже открыл люк и спускается по лестнице.Через две минуты они стоят внизу, в скупо освещенном зале.

Снаружи — вечер.Нил покидает их.— Пойду к себе, — говорит он вместо прощания. А Биорк с

юношей остаются и тихо разговаривают.По звуку голосов и находит их Ортран.— Вам не разрешено здесь оставаться, — говорит он вежливо.Биорк и Санти не спорят, они собираются уйти, но воин

окликает их.— Скажите мне, — спрашивает он, — как чувствует себя светлейший?— Плохо, — отвечает Биорк. — Жизнь в нем угасает.Больше Ортран ни о чем не спрашивает, и друзья покидают

дворец.— Не скажу, что он — наш друг, — говорит Санти, когда они

выходят на площадь и небо распахивает над ними свою сверкающую бездну. — Но мне

показалось, он готов нам помочь.— Мы сами себе поможем! — говорит Биорк. — Скажи еще о своей

пещере.— Да. Когда я нашел ее, думал: просто нора в земле или

старый водосток. Но сейчас я думаю иначе.— И что же? — спрашивает вагар.— Это не творение природы.— О! — восклицает маленький воин. — Вот отличная новость!

Пойдем взглянем!— Ночью? — удивляется Санти.— Ну и что? — в свою очередь удивляется вагар. — Масло ночью

горит не хуже! Идем же! Времени у нас немного!Башенка Эрда погружена в темноту. Светлорожденный спит, но

сон его беспокоен. Поодаль, на полу — Этайа. Может показаться, что спит и она.

Фигура фьёль почти сливается со стеной. Проходит час. Еще один. Крышка круглого

люка в полу начинает медленно приподниматься. Этайа неподвижна. Эрд тихо бормочет:

он бредит. Горько-сладкий аромат распространяется в воздухе. Когда запах

достигает раненого, ноздри его беспокойно вздрагивают. Вдруг глаза Эрда широко

раскрываются. Но он ничего не видит.Из отверстия люка показывается голова Нассини. Соххоггоя

поднимается по лесенке. В руке ее — светильник. Фитиль укорочен, и лампа едва

теплится. Верхняя часть фонаря — красного цвета. Соххоггоя ставит его на пол.

Ее глаза встречаются с глазами Эрда, и оба испускают вздох, похожий на стон. Из

курильницы, которую принесла с собой Нассини, расползается дым. Соххоггоя

приближается к изголовью. Эрд следит за ней расширившимися зрачками. Нассини

сбрасывает плащ. На ней — только ожерелье из крупных камней и браслеты на

запястьях. Соски маленьких грудей выкрашены серебром и в красном свете кажутся

охваченными пламенем. Белая кожа ее тоже приобрела красный оттенок. Она

наклоняется к Эрду, кладет рядом с ним длинный предмет. Этайа не видит его, но

знает, что это.Соххоггоя разматывает повязку на плече раненого. Эрд глядит

блестящими горячечными глазами и улыбается. Нассини шепчет, наклонясь к его

лицу, касается пальцами раны. Крови не видно при таком освещении, но она есть.

Нассини слизывает ее с острых ногтей. Она начинает раздевать Эрда, на котором

не так уж много одежды. По тому, как она делает это, можно догадаться, что

работа ей привычна. Эрд лежит неподвижно, не мешая и не помогая. Вот он уже

полностью обнажен. Как и Нассини. Соххоггоя бросает взгляд на его чресла.— Ты устал, мой милый! — шепчет она. — Трудный день у тебя. Трудный.

Больше у тебя не будет трудных дней. Не будет. Не будет...Она берет в руки длинный предмет. Это нож. Острый, тяжелый.

Нассини дотрагивается жалом клинка до груди светлорожденного. Нож прорезает

кожу и капелька крови выступает из ранки. Белая на красной коже. Держа нож

двумя пальцами, Нассини ведет его вниз, по груди, по животу Эрда. След от него

кажется серым. Эрд все так же неподвижен, но страсть пробуждается в нем.

Нассини видит его возбужденную плоть, и на лице ее появляется задумчивая улыбка.Она наклоняется над Эрдом, опускается к нему. Язык ее

медленно движется по оставленной ножом дорожке, слизывая кровь. Нассини

выгибает спину, прижимается грудями к его чреслам, медленно, медленно скользит

вверх по его телу, отрывается от него, стоит над ним на коленях, взявшись

руками за края ложа. Ее красные волосы падают вниз, закрывая лицо. Она дрожит.

Слюна капает из открытого рта, и запах тела становится таким сильным, что

перебивает аромат курений. Вдруг соххоггоя резко откидывается назад, садится на

колени Эрда. Раненый тоже сотрясается от дрожи, но по-прежнему недвижим, будто

связан заклятьем. Нассини поднимает нож. Она держит его острием против своих

глаз, касается языком отточенного лезвия, и крохотная капелька появляется там,

где сталь надрезала язык. Бедра соххоггои вздрагивают. Она осторожно, бережно

касается пальчиками возбужденной плоти Эрда. Тонкий, протяжный стон вырывается

из ее горла. Глаза полузакрыты. Зубы прикусывают нижнюю губу. Нассини отводит

назад руку с ножом. Тело ее сотрясается, и колени Эрда дрожат под ее ягодицами.

Нассини делает судорожный вдох. Рука, держащая нож, напрягается...— Не смей! — твердо произносит Этайа.Нассини вскрикивает, оборачивается, ловко, как кошка,

спрыгивает с ложа. Искаженное лицо соххоггои и закрытое вуалью лицо фьёль

обращены друг к другу, как лица влюбленных.Нассини замирает, расставив ноги, немного согнув колени.

Рука с ножом выставлена вперед, тело откинуто назад. Этайа остается сидеть.

Нассини узнает ее. Из горла соххоггои вырывается смех, похожий на кашель.— Ты помешала мне, хоба! Заслуживаешь до-олгой смерти. Но я

спешу! — На лезвии ножа играют красные блики. Эрд глядит на соххоггою. Он все

еще дрожит. Ветерок, проходящий сквозь опущенные жалюзи, колышет вуаль на лице

Этайи.— В твоей руке — жгучий слизень, — спокойно говорит фьёль.Нассини вскрикивает, роняет нож. Он вонзается в дерево под

пушистым ковром. Рукоять вибрирует.— Ты сделала, что хотела! — говорит фьёль.Нассини испускает длинный стон, прижимает руки к паху,

падает на колени, всхлипывает. Глаза ее зажмурены, тело сотрясается, и свет

блестит на прыгающи сосках. Эрд тоже стонет, лицо его искажено, пальцы впились

в края ложа.Нассини постепенно успокаивается, ослабевает, ложится на

ковер, затихает.Этайа встает. Она подходит к постели Эрда, что-то шепчет.

Светлорожденный успокаивается, перестает дрожать, закрывает глаза.Фьёль наклоняется ниже.— Забудь, забудь... — шепчет она. — Не было...Перед мысленным взором ее проходят картины: Нассини и Эрд,

Эрд и Нассини, .. Нассини и Санти. Плечи фьёль опускаются. Она замолкает.

Смотрит. Ей больно, но она смотрит, пока не убеждается, что юноша чист. Чист и

свободен. Ядовитая сеть соххоггои не оплела его сердца. Изначальное Санти

оказалось сильней «искусства» Нассини.Жар Эрда спадает. Он заснул, и раны его больше не

кровоточат. Длинный разрез, оставленный ножом Нассини, уже затянулся. Этайа

прикасается пальцами к его руке, шее. Через несколько минут затягиваются и эти

раны.Этайа подходит по очереди к каждому окну, поднимает жалюзи.

Она знает: сейчас за башенкой никто не следит. Ветер выдувает остатки

наркотического дыма. Курильница погасла. Этайа улыбается катящейся по небу

луне. Она чувствует, как высока ее башенка. Она чувствует каждого из людей там,

внизу. Всех. Злых. Добрых. Счастливых. Несчастных. Она плывет над ними, как

золотистая луна, и те, кто не спит, поднимают головы, ощутив ее прикосновение.

Она не находит внизу Санти и Биорка, но не тревожится: сердце ее знает, что с

ними не случилось беды.Фьёль поворачивается.— Встань! — говорит она Нассини.Соххоггоя поднимается, стоит не шевелясь.— Возьми свое и иди. Ты уснешь в своей постели и утром

забудешь эту ночь. Иди!Нассини берет плащ, кинжал, светильник с курительницей. Она

идет деревянной походкой, глядя прямо перед собой, спускается в открытый люк.

Шаги ее затихают внизу.Этайа закрывает люк, укрывает одеялом спящего Эрда,

опускается рядом. Тело ее расслабляется, сознание блуждает над землей, как

ночной ветер. Это — волшебная дрема. Сон фьёльнов.* * *Вагар и Санти вошли внутрь загона.— Ушка! Ушка! — позвал юноша.Проснувшиеся животные подняли головы. Вагар, видевший в

темноте, похлопал ближнего парда по шее:— Поднимайся!Сняв со стены два комплекта упряжи, он положил один к ногам

Санти. Ушка уже была рядом. Оставленный детеныш перебрался под брюхо одного из

самцов и продолжал спать.Животные шли совершенно бесшумно. Санти объяснил Биорку,

куда им нужно ехать, и теперь ему оставалось лишь следовать за вагаром.Когда они въехали в лес, Биорк дал своему животному свободу,

и нарды помчались. Санти мячиком подпрыгивал в высоком седле. Темные стволы

деревьев призраками проносились мимо. Он пригнулся, чтобы уменьшить напор

встречного ветра. Парды огромными черными тенями взлетали на вершины пологих

холмов и еще стремительней неслись вниз, со свистом рассекая воздух. Темнота не

была помехой гигантским кошкам. Самец, на котором скакал Биорк, испустил низкий

рев. Парда ответила ему коротким хриплым рыком. Санти двумя руками вцепился в

луку седла — парда неслась длинными прыжками, занося далеко вперед задние лапы,

а потом швыряя в воздух сильное тело с маленьким всадником на спине. Ни одно

животное не могло соперничать в скорости с пардами.Зверь, несший вагара, поздно заметил овраг и едва не

свалился вниз. Он затормозил так резко, что не будь вагар вагаром, он вылетел

бы из седла и упал в черную пасть оврага. Санти сам едва удержался, хотя Ушка

остановилась куда менее резко. Юноша спрыгнул на ковер из опавших листьев,

размял затекшие ноги. Биорк подошел и отдал ему светильник. Огонек погас, но не

составило труда зажечь его вновь.Они спустились в овраг.— Куда? — спросил вагар.Санти огляделся и легко определил место. Через пару минут

они были у входа в пещеру. Биорк полез первым. Санти хотел отдать ему

светильник, но вагар отказался:— Если ты пойдешь позади, света мне хватит!Они перешагнули через кучку ржавчины и углубились в тоннель.

Ход был идеально прямым, с гладкими стенами и потолком. Разводы грязи на полу

говорили о том, что время от времени сюда проникала вода. Они прошли уже не

меньше трехсот шагов, когда Биорк вдруг остановился.— Что случилось? — спросил Санти, который видел впереди все

тот же идеально ровный коридор с полукруглым сводом.— Придется вернуться, — сказал Биорк.— Зачем? — удивился Санти.— За пардами. Пешком мы можем идти всю ночь.Животные без всякого страха вошли в подземелье. Светильник

плавно покачивался в руке Санти. Ушка шла рысью. Через четверть часа они

достигли конца тоннеля и спешились. Вагар принялся изучать преградившую им путь

стену.— Прикрой светильник! — велел он Санти.И когда юноша уменьшил язычок, вагар нашел то, что искал:

тускло светящийся зеленый клин-треугольник. Биорк приложил к нему ладонь, и

Санти едва не подпрыгнул — прямо над их головами раздался голос.Слова были непонятны не только юноше, но и вагару. Маленький

воин потер лоб, Санти чувствовал: он колебался. Потом вагар отошел на шаг и

произнес невнятное междометие. Стена перед ними сдвинулась, стала опускаться

вниз, пока верхний край ее не сравнялся с полом. Биорк облегченно вздохнул.Едва они перешагнули через то место, где была стена,

вспыхнул свет и Санти увидел впереди обширный зал со странными растениями, чья

кора была усыпана драгоценными камнями. Юноша с некоторой опаской подошел ближе

и понял, что это не камни, а светящиеся огоньки, наподобие тех, что бывают у

морских рачков. Он прикоснулся к одному из них и ощутил твердую холодную

поверхность, словно это действительно был отшлифованный драгоценный камень.

Тут, к его удивлению, прямо из пола вырос белый, как молоко, гриб с вогнутой

посередине овальной шляпкой.— Однако! — проговорил Биорк.Парда просунула между ними голову и лизнула «гриб» розовым

языком. Лизнула и недовольно фыркнула. Санти, повинуясь внутреннему импульсу,

потрогал «шляпку» рукой. Белая поверхность была гладкой и теплой. И сразу же

«растения» вокруг пришли в движение. Их переплетающиеся ветви зашевелились,

огоньки замерцали, а потом ближайший «ствол» в два локтя толщиной дал

расходящуюся трещину, и Санти увидел жгуты переплетенных жил, по которым

струился жидкий огонь.— Клянусь льдами Имирова моря! — негромко сказал вагар. —

Тут не обошлось без настоящего могущества!Санти, оторвавшись от созерцания светящегося нутра «дерева»,

вопросительно посмотрел на него.— Я видел кое-какие поделки магов. — Биорк привычным

движением попытался взять себя за бороду, но его пальцы сжали лишь воздух. —

Хм... — Он потер подбородок. — Пожалуй, я хотел бы пройти дальше.— Ты не против, если я пока побуду здесь? — спросил Санти.— О! — Биорк посмотрел на него с уважением. — Ты смелей, чем

я думал!— Вряд ли. — Юноша смущенно улыбнулся. — Понимаешь, мне...

Ну, мне... нравится здесь. Может быть, я слишком... глуп, чтобы бояться?Биорк хлопнул его по плечу:— Это я слишком много думаю о войне, брат Санти! Такие мысли

делают трусливым даже вагара! Ты прав: здесь не Проклятые земли! И вряд ли

опаснее, чем там. — Он показал пальцем на потолок.— Я буду здесь, — сказал Санти. — Если что — я позову тебя.— Ага, — Вагар сделал шаг и хотел наклониться, чтобы пройти

под «ветвью» с бахромой голубых тонких усиков. Но ветвь сама приподнялась,

образовав арку.— Однако! — второй раз произнес Биорк и заставил себя

шагнуть под нее.Ничего не произошло, если не считать того, что спустя

несколько мгновений ветвь снова опустилась.Вагар двинулся дальше по переливающемуся огнями «лесу», а

Санти обернулся к раскрывшемуся «стволу». И не удивился, обнаружив, что тот

«замкнулся».Кто-то толкнул его в спину. Санти, не глядя, шлепнул по

мохнатой шкуре. Он решил, что это Ушка. Но острые клыки тотчас сомкнулись на

его руке, и юноша, вскрикнув, обернулся.— Невежливо, очень невежливо, красавчик! — процедил

маленький пард, сжимая зубами его ладонь.Санти, помимо собственной воли, широко улыбнулся:— Привет! Я думал — это кто-то из пардов!— Руку тебе откусить за такие слова! — фыркнул невероятный

зверь. — А я по-твоему — кто? Но ладонь отпустил.— Так, по-твоему, я не пард?Он вспрыгнул на «шляпку» гриба, и его хитрая морда оказалась

на одном уровне с лицом Санти.— Как тебе здесь нравится, паренек?— Угу! — рассеянно произнес Санти. — Послушай, что это

такое?— Сядь сюда! — Пард похлопал лапой по «шляпке» и спрыгнул на

пол. — И поторопись, пока твой воинственный дружок не заявился!— Биорк — хороший человек! — серьезно сказал Санти.— Мне говоришь! — фыркнул пард-малыш. — Кстати, что у

тебя во фляжке?— Вино. Хочешь?— Нет. Садись, не тяни время!Санти хотел было потрепать его по загривку, но вовремя

одумался и просто сел на указанное место.Тотчас «ствол дерева» вновь разошелся, светящиеся жилы

вспыхнули и померкли, прямо перед Санти заклубился черный туман. Юноша не успел

отшатнуться, а туман уже накрыл его и погрузил в темноту.— Не дрейфь! — раздался совсем рядом насмешливый голос

парда.Но Санти и не думал пугаться. Туман был лишен вкуса или

запаха. И глаза фарангца не видели ровно ничего. Хотя он достаточно хорошо

ощущал под собой «шляпку», на которой сидел.А потом появился Шар. Голубой Шар, похожий на луну, в

обрамлении звезд. Знакомых звезд. Хотя контуры созвездий и были несколько

искажены. Санти невольно потянулся вперед, чтобы рассмотреть шар поближе... И

«упал» на него! Точнее, он так и остался сидеть, но у него было полное ощущение

того, что Шар стремительно надвинулся на него, увеличиваясь до огромных

размеров. Санти будто «падал» с огромной высоты вниз. Это было похоже на то,

что он испытывал в снах фьёль, но сейчас он лишь «видел», но не ощущал

происходящее.«Падение» длилось лишь несколько мгновений — и перед его

взором появилась «картинка». Такая, будто он смотрел на землю сверху, с высоты

нескольких сотен локтей. Цвета ее были странные, но юноше совсем не трудно было

узнать ее. То была часть Владения. Он видел Фуа, широкую, изогнутую ленту,

только не зеленую, а желтую, как кошачий глаз. Он видел стену и дорогу, ведущую

к дворцу. И сам дворец, более светлый на темном фоне земли. Еще он увидел алые

точки там, где должна была быть Веселая Роща. И удивился, что свет костров

проникает сквозь непроницаемую крышу листвы. Озеро тоже было желтым, и Санти

даже различил темный силуэт юкки у одного из берегов.«Картинка» расширилась, будто Санти поднялся выше.«Словно летишь на драконе!» — восхищенно подумал юноша,

никогда на драконе не летавший.Санти отыскал даже тоненькую ниточку ручья в овраге, из

которого они вошли в подземелье.«А само подземелье?» — подумал он.И ответ не заставил себя ждать. Красная линия пересекла

темное пространство погруженных во тьму холмов и разошлась широким овалом. От

красного овала потянулись еще две линии. Одна заканчивалась посередине Фуа, а

вторая, пройдя под «дикой» частью Владения к западу, пересекла стену и

оборвалась, прочертив почти такой же отрезок за пределами земель Нассини.— Пока, паренек! — услышал Санти голос маленького парда. И

сразу же:— Оу! Санти! — голос вагара.— Эй, что с тобой! — воскликнул Биорк, увидев застывшего

юношу.Маленький воин коснулся руки сидящего, и черный туман окутал

его.И вид Владения исчез, сменившись изображением города.— Хавр! — удивленно воскликнул вагар.Они плыли на высоте примерно двух тысяч локтей над ним.

Санти отчетливо видел голубой край озера Лёйр, знакомого ему по рисункам.— Не могу понять, что там происходит! — пробормотал Биорк.И они сразу же опустились ниже. Теперь можно было разглядеть

даже редкие фигурки людей. А цвета были самыми обычными, совсем не такими, как

в первом «видении» Санти.— Не может быть, чтобы набег! — продолжал бормотать вагар. —

Видишь, они идут как ни в чем не бывало. Да и какой набег в Роне, мнимые боги!— О чем ты? — спросил Санти.— Посмотри на дома!Тут только юноша обратил внимание, что часть зданий

разрушена.— Может, землетрясение? — спросил он, не думая, потому что

мысли его были заняты другим.— В Хавре?! — воскликнул вагар. — Да там никогда... Туман

неожиданно рассеялся, вернее, исчез, и Санти увидел нахмуренное лицо маленького

воина.— Ну да. Конечно, ты прав. — Лицо Биорка помрачнело.— Кажется, я нашел выход из Владения! — сказал Санти, чтобы

порадовать его.— Выход?.. А! Да! Где? — Биорк снова был бесстрастен и

сосредоточен.Санти в двух словах рассказал ему об увиденном.Вагар тут же засвистел, призывая пардов.Санти хотел пойти пешком, но вагар уверенно вскочил в седло.— Огибай стволы! — крикнул он Санти. — На «ветки» не обращай

внимания.Парды, ворча и фыркая, двинулись вперед. Им явно не

нравились шевелящиеся «деревья». Но страха они не испытывали.— Ты точно знаешь, куда нам ехать? — крикнул Санти после

десяти минут движения по этому странному «лесу».— Ты же мне рассказал! — удивился Биорк.— Да? — Сам Санти сильно сомневался даже в том, что отыщет

дорогу обратно. «Деревья» были разными, но все они сливались в памяти в некое

мерцающее переплетение.Юноша решил положиться на чутье вагара и не ошибся. Спустя

четверть часа они оказались у серой стены.— Промахнулся! — огорченно сказал Биорк. И повернул парда

налево. Еще через две минуты перед ними открылся проход в уходящий вверх

коридор.Парды тут же перешли с осторожного шага на быструю рысь. Еще

полчаса езды между серыми, тускло светящимися стенами — и они оказались перед

стеной. Внизу горел уже знакомый Санти зеленый клин.Вагар спрыгнул вниз и приложил к нему ладонь.Сначала стена осталась неподвижной. Но через несколько

мгновений раздался глухой удар, треск, скрип и приглушенный скрежет камня по

камню.А потом стена бесшумно ушла вниз, и Санти увидел уходящую

вверх лестницу. Оставив пардов внизу, они поднялись по ней и оказались под

каменной крышей, опирающейся на шесть мощных колонн.Выйдя из-под нее, друзья очутились на вершине холма под

высоким звездным небом. Ниже по склону тянулись темные ряды виноградника.Что было у подножия холма, Санти не мог разглядеть, но знал,

что они на свободе. Он оглянулся и ахнул. «Крышей» беседки была огромная скала,

этакий каменный зуб высотой в семьдесят локтей, поднятый шестью столбами на

полтора человеческих роста над поверхностью земли.— Впечатляет, да? — произнес стоящий рядом Биорк.— Нам пора возвращаться.Когда они вошли в тоннель, стена опустилась, а потом

раздался тяжелый удар, от которого пол под ними слегка содрогнулся. Парды

занервничали.— Что это? — спросил Санти.— Люк задраен! — усмехнулся вагар. — Вперед.Без приключений они миновали тоннель, зал и коридор,

выходящий в овраг. Когда парды вынесли их на поверхность, небо уже начало

светлеть.Спустя час друзья выехали из леса, а к восходу каждый был в

своей башенке.Начался их последний день во Владении соххоггои Нассини.Глава пятнадцатаяБык жизни разбивает

врата безысходности.Налпись на

гадальной костиИ день этот обещал быть спокойным. Владычица затворилась у

себя и отказалась говорить даже с Начальником Внутренней Стражи. Хотя все

Владение гудело от обилия слухов и предположений, жизнь его текла по привычному

руслу. И воины, и слуги вольны думать о чем угодно, но при этом должны

неукоснительно выполнять свою работу. Разумеется, и Сихон, и Ортран были весьма

обеспокоены тем, как поступит Нассини с Эрдом (остальные, естественно, разделят

его судьбу). А решить она могла что угодно. Эрд мог быть предан позорной

смерти, а мог стать и новым Властителем. Последнее предположение имело своих

сторонников лишь среди самых молодых слуг, и еще, как ни странно, в лице Сихона.

Ортран не предполагал ничего. Единственным его желанием было выставить

светлорожденного за пределы Владения. Пусть его приканчивают где-нибудь в

другом месте, если уж это так ему по душе. Ортран был готов прямо пойти к Эрду

и предложить ему покинуть территорию соххоггои, но не знал, как светлорожденный

отреагирует. Ведь он, судя по всему, уже вкусил сладость Нассини. Да еще

неизвестно, выживет ли он? Желтый Цветок здорово его отделал. Сильные боги! Кто

мог подумать, что Эрд вообще уцелеет? Жизнь Эрда висела перед магхаром, как

спелый плод. Цветок, должно быть, ошалел от наркотиков.Ортран подавил искушение оставить все на волю Судьбы. У него

был теперь лишь один способ выпроводить Эрда из Владения: уговорить его

спутников. Может быть, честь светлорожденного окажется крепче сетей Нассини?

Может быть, ради безопасности своих спутников светлорожденный согласится

принять помощь Начальника Внутренней Стражи? О том, чем рискует он сам, Ортран

старался не думать. Может быть, в конце концов ему удастся убедить Нассини, что

он заботился о ее безопасности?Так или иначе, но Ортран принял решение и отправился на

поиски наиболее доступного из «гостей» — Нила.Великана он застал за утренней трапезой. Тот сидел за

уставленным яствами столом, перед дюжиной тарелок и тарелочек, большая часть из

которых уже опустела. По правую руку от Нила стоял кувшин в виде человеческой

головы, наполненный вином. Время от времени он подносил его ко рту, и вино с

бульканьем переливалось из одной головы в другую. Более он ничем себя не утруждал:

три смазливые служаночки наперебой закладывали ему еду прямо в рот, стоило

великану чуть повести глазами. Его голая грудь была сплошь перемазана цветными

соусами. Когда вошел Ортран, одна из девчушек как раз слизывала подливку с его

живота. Глазки при этом у нее так и сияли. Ортран безжалостно выгнал всех

троих, уселся напротив и подвинул к себе тарелку с тушеной говядиной.— Не возражаешь? — спросил он, поливая ее острым соусом.— О чем речь! — невнятно проговорил гигант. — Чем скорее мы

съедим, тем скорей принесут что-нибудь новенькое. На-ка, хлебни! — И он

протянул Начальнику Стражи кувшин.Ортран сделал глоток и едва не поперхнулся: это было не

просто вино, а крепкое морское!Он поманил пальцем одну из служанок, чья кудрявая головка

показалась из-за занавеса.— Красного тайского! — приказал он.Девушка принесла серебряный кувшин и хрустальный бокал на

тонкой ножке. И опять пристроилась около Нила.Скоро стол опустел, и великан, задумчиво поковырявшись в

зубах, изрек, обращаясь, видимо, к девушке:— Пожалуй, я съем еще пирожок с паштетом. И полей его

сладким соусом. И фруктов принеси. Молока тоже. И тех желтых грибков... —

Великан почесал грудь. — И копченых колбасок, а к ним этот, кисленький,

красный... И сюда налей! — Он показал на кувшин. — Ну, овощей, понятное дело,

но не тех, что были в той миске, а тех, что вот в этой. Ты желаешь,

благородный?— Сыт, — отрезал Ортран. — Кофе мне. И кувшин с водой для

омовения.Через минуту все сказанное появилось на столе. И три девушки

тоже заняли свои места. Нил набросился на еду так, будто три дня ничего не ел.

Зато, когда через четверть часа кушанья исчезли, живот его несколько

округлился.Ортран сидел напротив, потягивая кофе, и наблюдал за актом

обжорства почти с благоговением.— Ты чем-то озабочен? — вдруг спросил великан.Ортран вздрогнул от неожиданности. От человека с аппетитом

парда он почему-то ожидал и пардовой проницательности.— Ты прав, — сказал он. — Я обеспокоен здоровьем твоего

господина.— Не тревожься! — ответил Нил, отхватив изрядный кусок колбасы.

— Он поправится!Начальник Стражи посмотрел, как мощно перекатываются

жевательные мышцы Нила.— Надеюсь! — произнес он, поднимаясь.— Приятно провести время! — бросил Нил ему вслед.О деле Начальник Стражи так и не заговорил.Ортран еще раз попытался добраться до Нассини. Соххоггоя

опять не ответила на гонг, и Начальник Стражи позволил себе неслыханную

дерзость: приоткрыл дверь и заглянул в щелку.Увидел он достаточно, чтобы успокоиться. Нассини сидела на

полу рядом с курильницей. Тело ее монотонно раскачивалось.Ортран притворил дверь, велел стражнику занять свое место и

отправился проведать Эрда. Но в отведенной светлорожденному башенке было пусто.

Первая хорошая новость! Ортран спустился вниз, вывел из загона собственного

парда, черного, огромного — под стать хозяину. По дороге он заехал к себе и

взял «звезду смерти». С ней он чувствовал себя уверенней.Когда Начальник Внутренней Стражи верхом на своем черном

Демоне объезжал Владение, слуги кланялись ему как можно ниже, а солдаты

салютовали с максимальной поспешностью. Ортран был не жесток, но скор на

расправу, если считал, что приказы его выполняются недостаточно быстро, а

подчиненные недостаточно почтительны.Сейчас он поймал за чуб одного из Сихоновых соглядатаев и

велел ему отыскать Эрда. Соглядатай умчался, а через пять минут прислал

парнишку-бегуна.— У озера! — закричал бегун еще издали.Ортран нашел всю компанию около причала. С ними был еще

Хорон, кормчий. Ортран остановил парда и понаблюдал за ними сверху. Голосов он

не слышал, но удивился, заметив, что мальчишка держится со взрослыми как ровня,

а старик немного робеет. Нил по обыкновению валялся на песке, не принимая

активного участия в беседе. Он ограничивался отдельными восклицаниями. Их-то

как раз Ортран слышал: голос у великана был — как у боевого рога.

Светлорожденный Эрд, скрестив ноги, сидел поодаль. Он ковырял песок ножнами

меча и выглядел нерадостно. Зато фарангский юноша так и сиял. И смотрел только

на женщину.«Что он там видел, за этими тряпками?» — подумал Ортран.Как ни странно, первым воина заметил именно мальчишка.

Видимо, он сказал об этом остальным, но лишь Санти и Эрд подняли головы, чтобы

взглянуть на Начальника Стражи.Ортран спрыгнул с парда и спустился вниз.— Приветствие! — произнес он, ни к кому конкретно не

обращаясь. И сделал знак кормчему: уйди. Подумал, не прогнать ли Санти, но

решил, что юноша почти такой же «гость», как и остальные.— А! — сказал Нил. — Земляк! Садись, еще настоишься!Ортран опустился на песок. У него не было привычки сидеть на

земле, и он чувствовал себя не слишком уверенно.Пять пар глаз были обращены на него.— Мы тут поспорили, — сказал Нил. — Что лучше в море — юкка

или бот?— Юкка, — не раздумывая ответил Ортран.— Ты не патриот, — огорчился великан.— Хочешь нам помочь? — спросила женщина.Ортран быстро обернулся к ней. Сквозь вуаль лица было не

видно, только общие очертания, но голос поразил воина.— Да, — сказал он после небольшого колебания. — Я хочу,

чтобы вы покинули Владение.— Это желание твоей госпожи? — спросил мальчик.Ортран посмотрел на него и понял, что никакой он не мальчик,

а самый что ни на есть вагар. Только на голову выше своих собратьев.— Тебе стоило бы побриться, — заметил Ортран. Биорк смущенно

потрогал подбородок. Сегодня утром он действительно забыл побриться.— Нет, — продолжал Ортран, — госпожа ни при чем. Это мое

желание. Не хочу, чтоб ваши жизни оборвались.— Благодарим! — сказала Этайа.— Там видно будет! — отозвался Нил.— Ты говоришь не все, воин! — заявил Биорк.— Я говорю довольно! Что нужно вам, чтобы покинуть Владение?

Сегодня вечером я выведу вас наружу.— А что скажет госпожа? — поинтересовался Нил.— Ничего. Она вдыхает дым и не покинет своих покоев. Сейчас

здесь командую я!— Вот разговор! — Нил причмокнул губами. — Жратвы! Выпивки,

конечно. И побольше! — И посмотрел на отца.— Нам нужны парды, оружие, наше оружие, и вещи. И наш

пес-следопыт. Два парда для груза и пять верховых.— Почему пять? — удивился Ортран. — Вас же четверо!— Пятый — для него! — указал Биорк на Санти.— Но он не ваш! — с сомнением произнес Начальник Стражи. —

Его привезли по личному желанию Владычицы...— Наш, — сказала Этайа. — Без него мы не уйдем.— Что еще? — спросил Ортран.— Пища, оружие, парды, снаряжение, следопыт! Если ты нам

поможешь, мы у тебя в долгу! — сказал Биорк.— Если когда-нибудь вернешься домой, требуй, чтоб долг

вернули! — произнес Эрд.И это была его единственная реплика. Но у Ортрана потеплело

на душе. Слово Асенара стоило многого. Пожалуй, с ним Ортран мог бы рискнуть и

предстать перед судом императора. Если бы не Нассини.Ортран встал:— Я делаю это для себя, господа! И мне приятно, что вы

поверили мне.— Ты не предашь, — сказала Этайа. — Но если захочешь

освободиться сам, скажи!— О чем ты? — спросил воин.И понял, о чем она. Внутри у него что-то оборвалось.— Нет! Пока — нет! — с трудом выговорил Ортран. И пошел

прочь.— Что ты ему сказала? — удивился Биорк. — Его будто

ошарашило...— Он знает, — отвечала фьёль.Эрд поднял голову и взглянул на нее с нежностью. Он тоже

знал, о чем она. И он любил ее, хотя не признался бы в этом даже самому себе.Шпион донес Сихону: Ортран говорил со схваченными. О чем —

неизвестно. Что-то им пообещал.— Ой-хой! — пробормотал Начальник Внешней Стражи, выпроводив

соглядатая. — Этот громила — тоже северянин. Как бы они не снюхались!«Нет, вряд ли!» — сказал он сам себе. Кому как не Сихону

знать, что за веревочка привязывает Ортрана к соххоггое.А вот подставить под гнев Нассини ее любимчика? Стать Первым

в ее покоях! Ох-хо! Сколько ждал Сихон подходящего момента! Дождался, слава

богам!Начальник Внешней Стражи вскочил на ноги, забегал по

комнате.«Вот тут бы не ошибиться! — думал он. А мысли разбегались,

как стая голодных крыс. — Так, Владычице намекнуть: радует, что доблестный

Ортран так заботится о ее гостях, особенно, хм, о женщине... Хотя нет! Она не

ревнива к хобам. А... Если... О! Ортран прежде служил под началом Эрда. Под

началом. От воинов слышал. Нет, мало! Плевать ей, у кого он служил».Сихон бегал по комнате, слишком тесной для его длинных ног.«О! Есть! Желтый Цветок! Огорчилась, огорчилась Владычица

наша! Даже насчет обычного забыла вовремя распорядиться. И у Хумхона в первый

раз не вышло, ха-ха! Да. Цветок. Все видели: Ортран говорил с ними перед

поединком. И готовил обоих. Вполне мог подсыпать магхару зелья. Ну, ясно! Отчего

бы ему иначе взбеситься? Наверняка и подсыпал. Э, пошевелил бы раньше мозгами —

сегодня Ортран был бы у меня под коленом! Хумхону она его, конечно, не отдаст —

полезный человек. Но Первым ему не быть!» — Сихон покосился на водяные часы: до

вечернего парада — около часа.— Нынче вечером я тебя уложу, Ортран! — сказал он вслух и

засмеялся. «Но, — подумал он тут же. — Зачем ждать? Разве я не могу сейчас

пойти к Владычице? С такой вестью?»Сихон поспешно нацепил меч и выбежал наружу.Однако у покоев Нассини его остановили.Стражник решительно заступил ему путь к гонгу:— Нельзя, начальник!Сихон хотел отодвинуть дурака: вот еще! Если он, Сихон,

полагает, что можно беспокоить Владычицу, то не этому решать: пускать, не

пускать!Но стражник считал иначе.Он отбросил руку Сихона и со скрежетом выволок из ножен

широкий меч. Да и второй уже тут как тут!— Извини, начальник! — стражник, здоровый туповатый малый,

судя по роже — откуда-то из Эдзама. — Не велено! — И легонько толкнул Сихона в

грудь острием меча.Сихон выругался. В другом месте он тут же проучил бы нахала!

Обоих ублюдков тут же проучил бы! Но у покоев Владычицы... Да после этого она

его и слушать не станет! И вся Внутренняя Стража сбежится. Объясняй тогда

Ортрану, для чего к соххоггое собрался через его голову! Нет, надо уступить!— Понимаю! — сказал он, отступая на шаг. — Делай свое дело.

Я не в обиде! — А сам постарался хорошенько запомнить солдата.«Уж я с тобой сочтусь, урод!» — подумал Начальник Внешней

Стражи, повернулся и пошел по галерее. До вечернего парада осталось всего

ничего.— Вот засранец! — сказал стражник напарнику. — Проверять

меня вздумал! Небось сговорились с нашим. Отступи я — и плетей!— Ну ты не сплоховал! — сказал второй. — Отбрил ловко! Как

положено!Стражники ударили ладонью о ладонь и засмеялись. Потом

подмигнули друг другу, и тот, кто стоял у двери, сдвинул висевшую на стене, на

высоте глаз, маску быка и заглянул в щель, известную уже не одному поколению

стражников.Сквозь розоватую дымку курений он увидел соххоггою, лежащую

на черном толстом ковре. Лица ее не было видно оттого, что голова была

запрокинута назад, — только подбородок и молочно-белое горло. Голые груди

испачканы чем-то желто-розовым, похожим на цветочную пыльцу. Втянутый живот

вздрагивал, пальцы зарылись в мех ковра. Согнутые ноги Нассини, с широко

разведенными коленями, подтянуты к животу, приподняты над полом. Маленькие

розовые ступни прижимались одна к другой, двигались, терлись, как отдельные

живые существа.Запах курений коснулся обоняния стражника, и он судорожно

вздохнул. Второй похлопал его по плечу, стражник отодвинулся, уступая место, и

вытер с подбородка слюну. Галерея качнулась перед ним. Это была не галлюцинация

— просто подземный толчок.«Часто трясет нынче», — подумал солдат и поправил

набедренную повязку под кольчужным кильтом.К несказанному огорчению Сихона, соххоггоя на вечернем

параде отсутствовала. Рабы несли пустые носилки, а заправлял смотром Ортран.

Солдаты были огорчены. Теперь, после смерти Муггана, как им казалось, порядки

станут помягче. И соххоггоя больше будет с ними. Но кто займет место Муггана?

Ни для кого из солдат Нассини не делала исключения. Каждый думал: а если — я?

Но те, кто служил здесь еще при Спардухе, побаивались: вдруг она позовет

кого-то из сородичей — хоб есть хоб!Начальник Ортран верхом на злобно скалящемся Демоне медленно

ехал вдоль строя. Солдаты не смотрели на него, центром внимания были пустые

носилки. Ортран понимал их: немного воображения — и видишь сидящую на троне

Нассини, ее бесстрастное маленькое лицо под широким обручем диадемы.Зато все дворцовые служанки глазели на Ортрана. Он был

хорош: высокий, светловолосый, в длинном голубом плаще, накинутом поверх

золоченой кольчуги, на черном, как смола хуридских сосен, парде.Ортран поискал взглядом северян, но не нашел. Пусть. Хорошо.

К чему мозолить глаза?Начальник Внешней Стражи, хитроумный Сихон, смотрел на

гордеца и беззвучно смеялся:«Пыжься, пыжься! Недолго уже. Не сегодня — так завтра...» Но

все же он был сильно огорчен отсутствием соххоггои. Неприятно откладывать

торжество. Да и видеть Нассини — немалое счастье.«Пускай! — думал он. — Когда я спихну этого, Владычица будет

удостаивать меня почаще!»* * *— Тай, — спросил Санти, — светлорожденный Эрд знает, что ты

фьёль?— Нет. Ему и так нелегко со мной.— А Нил?— Да.— Но почему? — удивился юноша. — Слуга знает, а господин...Этайа нежно коснулась его щеки:— Пора тебе стать лучше чувствующим!Санти потерся лицом о ладонь фьёль.— Я чувствую тебя очень хорошо! — прошептал он. Потом

повторил фразу мысленно и радостно засмеялся. Этайа бережно отняла руку.— Не обо мне, — сказала она. — Нил прошел обучение и

посвящение в Руне.— Он — маг? — изумился юноша.— По-своему. А до того он был вождем тысячи на Севере. А до

того овладел искусством вагаров.— Борьбой?— Борьба — снаружи! — засмеялась фьёль. — Он может казаться

тем, кем захочет. Но тебя внешнее обманывать не должно!— Разве он выглядит не так, как я вижу? Как ты?— Нет, Санти, конечно, нет! Я — фьёль. Он — человек. Почти

человек. Ему нет нужды менять облик. Но одно и то же может казаться и страшным,

и добрым.— Как так?— Ты видел леопарда?— Да, в зверинце.— Он страшно ревет?— Внушительно! — улыбнулся юноша. — Представляю, каково

услышать его ночью в лесу.— У меня дома живет желтый леопард из Тайдуана. Он — мой

друг. Любой зверь — мой друг, я знаю их язык.Вдруг из нежного горла фьёль вырвался мощный рык, злобный,

вибрирующий на нижних нотах.— О! — вскричал Санти.— Как думаешь, что это значит?Санти попытался подсмотреть ответ в мыслях фьёль, но она

показала ему его собственное ухмыляющееся лицо.— Не знаю, Тай. Может, он голоден?— Вовсе нет! Он сыт. Хочет поиграть! — Она показала Санти

щенка с набитым брюшком, который валялся на траве, задрав все четыре лапы.— Это я понял, — сказал юноша. — Но чувствую, ты

подразумеваешь что-то еще.— Да. Сегодня мы уходим. И ты идешь с нами. Верней, мы с

тобой идем с ними. Любой из нас должен уметь защищаться сам и беречь других,

иначе кто-то из нас погибнет.— Понимаю, — грустно сказал юноша. — Не хочу быть обузой.

Мне никогда не стать таким воином, как Эрд или Нил. Я остаюсь, вы идите! (Боги

знают, чего ему стоили эти слова! )— Несмышленыш! — ласково произнесла Этайа. — Разве у меня

есть меч? Слышал ли ты скадда?— Конечно!— Разве он не мастер иллюзий?— Я не скадд!— Ты — лучше. Ты создатель! — Фьёль наклонилась, взяла

футляр с ситрой и вынула инструмент.— Спой мне! — она протянула ситру Санти.— Тебе будет неприятно слушать, — отказался Санти. — В

сравнении с тобой...— Пой! Я так хочу!Санти пожал плечами:— Хорошо. Я спою новую. Ту, что пришла этой ночью. — Он взял

пару аккордов. — Хороший инструмент! Лучше того, что был у меня в Фаранге.— Пой же! — приказала фьёль.Санти прикрыл глаза, выпрямился, откинул голову:— Вот плывет корабль в чужедальний край,В чужедальний край золотых снегов,Золотых снегов, что несет гора,Что несет гораОблаков.Вот летит корабль на шести ветрах,На шести ветрах, мимо трех земель,Мимо трех земель — там пирует Страх.И любой чужак — только цель!Только цель стрелкам да потеха злым,А под ними Твердь — грозовой рекой.Но летит корабль (он быстрей стрелы! ),И летит корабльВысоко!— Так! — говорит фьёль.Санти наливает себе чашку разбавленного лимонного сока и

пьет маленькими глотками.— То, что ты пел, — говорит фьёль, — и то, и не то. В песне

ты только веришь — не видишь. Если ж ты и веришь, и видишь, и хочешь, чтоб

другой уверился и увидел, — сделай. И будет так! Смотри!Стены башенки закачались и растаяли, а сам Санти оказался

висящим в воздухе на высоте двадцати локтей от земли. От неожиданности он

уронил чашку, она полетела вниз и разбилась, ударившись о каменные плиты. Санти

провел под собой рукой — и не обнаружил опоры. Зато увидел Этайю, плавающую в

воздухе.— Вот то, о чем я говорю! — промолвила она.Санти закрыл глаза и провел рукой, пытаясь нащупать кресло,

но под ним по-прежнему был только воздух. Он услышал смех фьёль:— Закрой внутренние глаза!Санти понял, попытался сделать, как она велит, и у него

получилось, хоть и не сразу. Зато он вновь оказался сидящим в кресле, а у ног

его — опрокинутая чашка. Целая. И желтое пятно растекшегося сока.— Можешь сделать то же, — продолжала Этайа. — Научись

открывать другим внутренний взгляд и рисуй перед ним, как это делает скадд.— Это моя магия? — спросил Санти.— Нет! Это часть твоей магии. Моя — иная. — Фьёл провела

рукой над желтым пятном, и желтизна исчезла будто пролита была простая вода.Санти заслонился от внушения, но пятно так и осталось

бесцветным. Он потрогал пятно, понюхал пальцы: вода! И вопросительно посмотрел

на Этайю.— Узнаешь. Со временем. Сейчас я не могу показать, как я это

делаю. Хочу только научить тебя защищаться! — Волна ласковой нежности охватила

юношу. — Но это не так уж важно для тебя, Туон, не так уж важно! Потому что я

буду с тобой!Ее руки обняли Санти, подняли ввысь, и он увидел впереди, в

синем небе, белое пятнышко, подобное облаку. Он сделал движение — и они

мгновенно пролетели десяток миль, а прямо перед ними вырос корабль. Огромный

летящий корабль с облачными парусами, золотисто-коричневым узким корпусом... И

Санти узнал его...* * *Когда вечерние сумерки поглотили зелено-голубые кроны,

Ортран с помощью бегунов собрал всех пятерых в тени одного из хозяйственных

флигелей. Парды, оседланные, навьюченные, переминались с ноги на ногу и

косились на новых хозяев. Когда все собрались, Ортран отослал слуг и вручил

вагару и Нилу взятое у них оружие.— Езжайте за мной! — велел он, вскочил на Демона и поехал в

сторону ворот.Но ворота, вопреки обыкновению, оказались заперты.Пеший воинский отряд преградил им путь. Сорок воинов, весь

ночной разъезд во главе с Сихоном.— Равахш! — выругался Ортран. Он спрыгнул с парда и подошел

вплотную к Начальнику Внешней Стражи.— Почему твои люди здесь, а не в карауле? — прорычал он,

окидывая Сихона тяжелым взглядом.— А почему ты — предатель, Ортран? — поинтересовался тот.Воины Внешней Стражи образовали стену в шести шагах позади

своего командира.Ортран свистнул. Демон с рычанием подбежал к нему.Не спуская глаз с насмешливого лица Сихона, Начальник

Внутренней Стражи отцепил от седла «звезду смерти». Улыбка сбежала с физиономии

Сихона. Ортран левой рукой опустил забрало, и оно, щелкнув, закрыло верхнюю

часть его лица. Сквозь четырехугольную прорезь он увидел, как Сихон вынул меч и

отпрыгнул назад. Воины за его спиной зашевелились, лязгнуло железо. Позади

Ортрана затопали по каменным плитам лапы пардов — подъехали северяне.— Сдохни, дурак! — прошипел Сихон и метнул левой рукой нож.

Нож ударился о кирасу и отскочил, не причинив вреда. Шипастый шар с шумом

рассек воздух. Ортран еще не бил, только разминал руку. Вдруг сбоку от Сихона

появилась низкорослая фигура.— Не спеши, командир! — раздался тонкий голос Шуорда. —

Пусти меня позабавиться!Сихон с облегчением отступил. Он боялся Ортрана, и не зря.Шуорд встал на освещенное место. Мона только что взошла, и

стена, окружающая Владение, отбрасывала длинную широкую тень. С другой стороны

лежала тень от крайних деревьев аллеи. В ней скрывались парды и сидящие на них

всадники.Ортран ударил первым: «звезда» описала широкий полукруг. Шуорд

пригнулся и прыгнул вперед. Ортрану пришлось отступить. Шуорд позволил ему это.

Оба понимали, что «звезда смерти» не слишком выгодное оружие против сабель.

Правда, Ортран был в тяжелых доспехах, но они же делали его неповоротливым.— Хо! — прогремел сзади бас Нила. — Коротышка пришел за

новой взбучкой! Не марай стали, брат! С него довольно палки!— А, плоскомордый! — крикнул Шуорд. Мечи в его руках слились

в сплошную завесу стали. — Потерпи! Я наделаю дырок в твоем брюхе!Он сделал полный оборот, стремительно вошел в нижнюю

позицию, нырнул под шест, которым Ортран попытался его оттолкнуть, и уколол

одной из сабель в щель между кирасой и нижним краем шлема, а второй подсек ногу

воина ниже наколенника. Ортран успел убрать ногу и прижать подбородок к груди:

клинок Шуорда лишь скользнул по шлему. Стальным налокотником Ортран ткнул

десятника в лицо, но тот отпрыгнул назад и засмеялся:— Ты — мой, Ортран! Я обрублю тебе ноги! Я выколю твои

глаза! Я выскребу твое мясо из скорлупы! Ты слышишь меня, Ортран? — Он взлетел

вверх, будто подброшенный, перевернулся в воздухе и нанес двойной удар по шлему

Ортрана, срезав половину плюмажа. Солдаты восторженно взревели и затопали

ногами.Тут что-то мелькнуло над головой Ортрана, упало на

освещенный Моной кусок площадки: Биорк, прыгнувший со спины нарда.Раздался хохот. Солдаты узнали прыгуна. Как комично выглядел

Биорк, защищающий огромного Ортрана. На голову ниже даже маленького Шуорда. А

меч в руке вагара казался просто игрушечным. Но Шуорд, к общему удивлению,

отнесся к противнику-ребенку совершенно серьезно. И, едва ноги Биорка коснулись

площадки, бросился в атаку. И, к еще большему изумлению, мальчишка не удрал, не

упал, обливаясь кровью, а твердо стоял на месте и работал мечом так искусно,

что Шуорд сам вынужден был отступить.Вновь замелькали клинки.И вновь Шуорд отступил.Несколько мгновений они стояли не шевелясь, делая

осторожные, почти незаметные движения, потом Шуорд снова прыгнул. Биорк присел,

и меч его плашмя ударил десятника под колени.Воин упал на спину, тут же вскочил, будто оттолкнувшись

лопатками. Вагар шевельнул мечом — и Шуорд отпрянул. Стало ясно, что десятник

боится.— Шуорд твое имя? — высоким голосом спросил вагар. — А может

Шурд? [Шурд — демон (на

языке вагаров).]Десятник не ответил, но отступил еще на шаг. За его спиной

было открытое пространство, и он это знал.— Шуорд... — повторил Биорк. И, уже на языке вагаров: — Кто

учил тебя светлому искусству, Демон? Назови имя.Тут нервы десятника сдали. Он швырнул мечи, повернулся и

бросился к деревьям. Вагар взмахнул левой рукой...Нечто подобное тонкой серебряной ленте тускло сверкнуло в

лунном свете. Не успев сделать и двадцати шагов, Шуорд вскрикнул и опрокинулся

навзничь.Твердо упершись ногами в землю, Биорк поволок его к себе.

То, что издали казалось лентой, было тонкой плоской цепью с тройным крюком на

конце. Такими ловят большую рыбу. Один из когтей крюка глубоко вонзился в плечо

Шуорда.Вагар подтянул десятника себе под ноги и выдернул крюк

вместе с клочком плоти. Меч его коснулся горла Шуорда, который не издал ни

звука, даже когда вагар освобождал оружие. Но, может быть, то было оцепенение

животного, схваченного хищником.Арбалетный болт скользнул по груди вагара — маленький воин

успел отклониться, избежать прямого удара и стрела не пробила кольчуги, только

отшвырнула вагара на пару шагов.Ортран тут же оказался рядом с ним, а Биорк сорвал со спины

арбалет, взвел его с невероятной быстротой и направил на Начальника Внешней

Стражи. Сихон попятился и уперся спиной в грудь стоящего сзади воина.— Не стрелять! — приказал он.— Что нужно, чтоб они оставили нас в покое? — спросил Биорк.— Отойти от ворот, — ответил Ортран.— Мы отойдем! — сказал вагар.Ортран посмотрел на него как на помешанного.— Скажи, что мы обещаем не штурмовать ворот, — сказал маленький

воин.— Но это единственный путь наружу! — возразил Ортран.— Скажи им. И поклянись!Позади слышали их спор. Эрд выехал вперед. Он подогнал парда

вплотную к Сихону.— Ты! — властно произнес он. — Раб своей госпожи! Может,

слишком верный! — И засмеялся. — Тебя стоит похвалить! Благородный! — обратился

он к Ортрану. — Этот человек обязан тебе подчиниться?— Нет, — нехотя признал Ортран. — Но он не имеет права

приказывать мне. Он охраняет границу. Это все.— Тогда он в своем праве! Завтра он будет стоять перед

хозяйкой. А сейчас мы уезжаем. От этих ворот. Можешь распустить людей — я через

них не пойду. Слово светлорожденного!Эрд повернул парда и поехал в глубь Владения. Вагар повесил

за спину арбалет и последовал за ним.— Не сердись, светлейший! — крикнул вслед Сихон. — Я

выполняю то, что приказано!Огорченный Ортран догнал Эрда спустя несколько минут:— Ты твердо решил умереть, светлейший?Изумленный Эрд уставился на него:— С чего ты взял... благородный?Ортран смутился:— Мне показалось, ты решил принести свою жизнь, чтобы дать

Империи повод начать войну против Конга.Какое-то время путешественники переваривали его слова, потом

все рассмеялись.— Польщен! — проговорил Эрд сквозь смех. — Нет, ты ошибся.— Тем печальней! — пробормотал Начальник Внутренней Стражи.

— Моя жизнь стоит немного, но она мне приятна. А ваши... Мне не хотелось бы,

чтобы они прервались. Единственный выход — покинуть Владение. Благодаря твоему

слову Сихон, может быть, отправил солдат в дозор. Тогда твои друзья могут

уехать. Но тебе, светлейший, придется остаться. Ради чести.— Есть другой путь, — заметил Биорк.— Стены неприступны! — возразил Ортран. — Во всяком случае,

для пардов. А без них нас догонят за день.— Потерпи, — ответил Биорк. — И увидишь.Они замолчали. Взошедшая луна окрасила дорогу в золотистый

цвет. Когда они миновали Дворец, Санти, обернувшись в седле, мысленно

попрощался с ним. Какие бы страшные дела здесь ни происходили, ему Владение не

принесло зла. Напротив, подарило счастье. Юноша взглянул на Этайю, ловко сидящую

в седле. Одетая в трико, куртку и сапоги, она казалась маленькой и уязвимой.

Почувствовав мысли Санти, фьёль обернулась и одарила его своей странной

улыбкой. Света луны было недостаточно, чтоб выдать оттенок ее кожи и волос,

потому в вуали не было нужды. Этайа была без головного убора, только серебряный

обруч удерживал пушистые волосы. Санти послал парда вперед, и они поехали

рядом, беззвучно переговариваясь.— Нас преследуют! — заметил Биорк.— Соглядатаи! — пренебрежительно отозвался Ортран.— В трехстах локтях — отряд из двадцати всадников!— Откуда ты знаешь? — удивился Ортран. — Я ничего не слышу!— Я слышу и вижу.— В такой темноте?— Луна отлично светит. Я — вагар, благородный.— Прости, забыл. Кстати, еще не поблагодарил тебя за помощь.

Полагаю, ты спас мою жизнь. Пусть и ненадолго.— То ведомо лишь Неизъяснимому. Ты отлично владеешь

«звездой», но против гурамских клинков она не годится. Мой закон требовал, чтоб

я вмешался: предатель обучил негодяя светлому искусству. Жаль, я не успел

узнать, кто это сделал!— Еще узнаешь, отец! — вмешался Нил. — Коротышка живехонек,

клянусь прыщами хуридского монаха! Зря ты его не прикончил!— Сам он — ничто! — сказал Биорк.Песик-следопыт в седельной сумке тявкнул.— Почуял свиту! — засмеялся Нил. — Прибавим?— Ни к чему! — сказал вагар. — У нас ночная прогулка!Они уже миновали озеро.— Надо бы накормить пардов! — заметил Нил.— В овраге много грибов! — сказал вагар. — У нас будет минут

двадцать, если эти ребята, — он кивнул назад, — не будут слишком назойливы!— Тогда мы их слегка проучим! — засмеялся Нил. — Их только

три десятка! Да, отец?— Два, — уточнил Биорк.— Они хорошие бойцы! — предупредил Ортран. — Я сам не берусь

управиться больше, чем с тремя.— Здесь-то? — откликнулся Нил. (Они как раз въехали в лес, и

их окутала темнота.) — Спорю, что управлюсь один!— Принимаю! — сказал Ортран.— Не советую! — вмешался Биорк. — Нил видит в темноте не

хуже меня. Ты проиграешь!— То-то! — великан захохотал.Биорк, знавший дорогу, выехал вперед. Остальные держались в

нескольких локтях от него. Всадники пустили пардов свободно, и животные не

могли потерять друг друга. Погоня держалась в двухстах локтях позади.Они подъехали к оврагу. Демон одним мощным прыжком оказался

внизу, подняв тучу брызг. Остальные парды спускались более осторожно. Пока они

неторопливо ехали вниз по ручью, парды жадно глотали грибы, время от времени

рявкая друг на друга.Их преследователи ехали поверху. Слышно было, как шуршат

листья под ногами их пардов. Оба отряда делали вид, что не замечают друг друга.— Здесь! — тихо сказал Биорк, указывая на вход в подземелье.— Что это? — так же тихо спросил Ортран.— Наш путь к свободе.— Вы отважные люди! — сказал воин. — Жаль расставаться с

вами!— Так составь нам компанию! — предложил Нил. — Как бы тебе

не влетело от хозяйки. Поедем! Не хочу, чтобы ты умер из-за нас!— Нет, нет! — нервно проговорил Ортран. — Я... должен

остаться!— Ты умрешь, — бесстрастно сказал Эрд. — Нас это огорчит,

хотя я тебя понимаю.— Я не могу, не могу! — твердил Ортран, отъезжая от него и

Биорка.Удар кулака Нила можно было сравнить с ударом хорошей

дубины. Хотя нанесен он был по затылочной части стального шлема, но Ортран без

чувств повалился на шею парда. Глаза Демона вспыхнули. Он молниеносно

развернулся. Клыки щелкнули в опасной близости от лица Нила. Но великан тут же

поймал его за шерсть под нижней челюстью и хлопнул ладонью между глаз.— Тихо, дур-рак! — рявкнул он.Удивительно, но пард тут же успокоился.— Нет времени на болтовню, отец! — сказал гигант. — Того и

гляди орехи посыплются нам на головы! Вперед!И всадники один за другим нырнули в черную пасть пещеры. На

сей раз у них не было светильника, зато вагар знал дорогу. Задержался он лишь

однажды: чтоб, дотронувшись до зеленого знака, затворить ход. Он еще в прошлый

раз заметил светящийся клин и лишь опасался, что ржавчина — это все, что

осталось от наружных «дверей». Но опасения оказались напрасными: поднявшаяся

снизу стена перекрыла коридор в двух локтях от входа. Друзья быстро преодолели

темный тоннель, и вагар «открыл» ход в зал. Здесь все осталось неизменным.

Сияние «ветвей» и «стволов» диковинного леса показалось Санти ослепительным

после темноты коридора. Всадники невольно придержали пардов. Только фьёль

спокойно поехала вперед, и «деревья», к которым она приближалась, вспыхивали

еще ярче. «Стволы» некоторых раскрывались, обнажая мерцающую сердцевину. В

воздухе запахло грозой. Голубоватая дымка окружила фьёль и пространство вокруг

нее. Из дымки, вернее, ею самой, творились смутные пятна, формы, колеблющиеся

очертания возникающих и распадающихся фигур. Но сама дымка и то, что

создавалось ею, было достаточно прозрачным, чтобы видеть медленно ступающего

парда и стройный силуэт женщины, покачивающейся в высоком седле.Биорк опомнился первым. Его пард с коротким рыком прянул вперед,

настиг Этайю, обогнал и пошел впереди.Тогда и остальные двинулись: первым — Санти, за ним — Эрд и

последним — Нил, ведущий за собой Демона с бесчувственным Ортраном на спине.Всадники двигались беззвучно в полной тишине. Тишине,

которая, казалось, поглощала все звуки. «Лес» вокруг сиял. Но люди перестали

обращать внимание на переливы драгоценных камней. Потому что образы, рождаемые

призрачной дымкой, становились все более реальными.Теперь в них угадывались лица людей, пейзажи, прекрасные или

мрачные, удивительные строения... Все это смешивалось в хаотических

соотношениях, лишенное пропорций и естественных цветов... Видения были похожи

на музыку, которую воспринимаешь глазами. И самым прекрасным, равно и самым

устрашающим, было то, чему невозможно было найти определения. А сила

воздействия этой фантасмагории была такова, что через минуту Санти ощутил, как

его переполненный мозг содрогается изнутри. Юноша был на грани потери рассудка.

И не он один: все, кроме фьёль и потерявшего сознание Ортрана, испытывали то

же, что и юноша.Санти хотел закрыть глаза, но забыл, как это делается.

Окружающая его тишина вдруг обрела тысячи голосов, и юноша почувствовал, как

тело его распадается, растворяется во множествах окружающих его форм...Узкая теплая ладонь легла на его веки, опустила их, и

спасительная тьма окутала Санти. Потускнели и угасли призрачные голоса. Покой

понемногу исцелял его лихорадящий разум. Санти вновь ощутил себя на спине

парда, услышал негромкий звук ступающих лап.— Можно открыть глаза! — раздался мелодичный голос фьёль.Санти поднял веки. Волшебное подземелье осталось позади.

Парды несли всадников по серому коридору. Санти был последним. Его пард отстал

от черного Ортранова Демона на три десятка шагов. Санти сжал коленями его

горячие бока и вдруг явственно ощутил затылком чей-то взгляд. Пард уже прыгнул,

когда юноша быстро обернулся, едва не потеряв равновесия.Он удержался на спине парда, только вернувшись в обычное

положение. Но и одного мгновения было достаточно. Он совершенно ясно увидел у

входа в подземный зал человеческую фигуру. За ее спиной сиял и переливался

«лес», и света было довольно, чтобы Санти разглядел лицо мужчины, на голову

которого был наброшен капюшон серого плаща. Как раз в тот миг, когда юноша

обернулся, стоявший у входа сдвинул рукой капюшон, и Санти увидел серебряный

обруч над его глазами. Обруч с черным, отливающим багровым огнем камнем точно

посередине высокого лба.В следующее мгновение пард уже унес юношу прочь, и вход в

подземный зал скрылся за плавным изгибом коридора.Санти, все еще не освободившийся до конца от видений, решил,

что человек в сером плаще — последняя из иллюзий.Пард Санти догнал Этайю и, повинуясь руке юноши, пошел рядом

с ее пардом. Спустя три четверти часа они выбрались на вершину холма, под

усыпанное белыми звездами небо Конга. Их парды еще не достигли подножия, когда

позади раздался мощный удар и почва слегка вздрогнула. Огромная скала, поднятая

механизмами, а может быть, и магией, сотворенной тысячелетия тому назад, вновь

опустилась, надежно запечатав вход в подземелье.* * *— Держись от него подальше, короткохвостый, если не

хочешь потерять последнее ухо!— Ур-р-р! А я-то думал, ты мне друг, Странник!— Правильно думал! Совет друга!— Как же! Вы, двуногие, слишком высокого мнения о своей

магии! Если вы два века...— Три!— Все равно! Три века лепили его, значит, никто другой и

не подходи! Да я, может быть, вытащил его...— Чушь! Сам знаешь, что чушь!— Ур-р-р! Ну и что с того? Мне он нравится! И клянусь

собственной драной шкурой, он еще покажет вам всем!— А я тебе советую, пестроголовый, не вертеться у нас под

ногами! Я-то тебя не обижу, но есть кое-кто, кому ты не больше, чем земляная

ящерица!— Мог бы сказать и «червяк». Я не обидчив. Ну, слушай, а

когда вам, великим и ужасным, надоест надувать щеки и плевать друг в друга

дымом, я смогу пристроиться к парню? Клянусь твоим третьим глазом — мы уже

приятели!— Можешь! А сейчас проваливай!— Надеюсь, ты не думаешь, Одиночка, что ты меня напугал?— Не думаю! Проваливай, ради Неизъяснимого!— Пока, Странник! Поддай им огоньку!— Пинка тебе, маленький разбойник!— Ур-р-р!* * *В свете маленького костра, разведенного вагаром, красные

виноградные листья казались белыми. Слышно было, как парды с хрумканьем

пожирают еще не дозревшие ягоды.— Давно хотел спросить... — произнес светлорожденный. —

Почему герб Конга — спящий дракон? Биорк?Вагар пожал плечами.— Дракон — зверь мудрый и сильный, — сказал он, — Вдобавок

мирный. По-моему, отличный герб.— Не спорю, — согласился светлорожденный. — Дракон на гербе

— это достойно. Но почему спящий? А ты, Нил, как думаешь?— Спящий? — Нил поворошил угли. — Помнится, этот герб был у

Конга еще во времена, когда он был провинцией Империи. Кстати, почему ты

спрашиваешь у меня — спроси у конгая. Санти! Откуда у вас взялся такой

замечательный герб?— Точно сказать не могу, — проговорил юноша. — Хотя у нас в

Конге есть легенда об этом. Легенда о Спящем драконе. Хочешь ее услышать?— Ты ее споешь? — улыбнулся великан.— Нет, я же просто певец, а не скадд, — Санти тоже

улыбнулся. Отблески пламени рождали тени, скользившие по его юному, очень

серьезному лицу.«Какой красивый мальчик, — подумал Нил. — И как быстро он

взрослеет».— Можешь не петь, просто расскажи, — попросил он.— Это давняя история, — произнес Санти. — Я слышал ее много

раз, однажды даже от настоящего скадда, но я расскажу ее так, как рассказывал

ее мой отец Тилод Зодчий...Было так... — голос Санти приобрел глубину и напевность. —

Жил на земле Конга свободный и сильный народ, чье имя потерялось в веках. И

правил народом тем великий и сильный повелитель-дракон. И был он так велик и

грозен, что сила его встревожила богов. И объединились боги. И сошли на землю

Конга. И губили беспощадно землю его и народ его. И вскричала земля Конга

великим криком. И крови было пролито столько, что земля превратилась в грязь. И

пал в битве великий и сильный повелитель-дракон. Повергнут Злом, сотворенным

богами, чтобы извести его. Пал, но не умер. Ибо такова была его сила, что ни

боги, ни древнее Зло не смогли свести его в Нижний Мир. И был тогда погружен в

сон повелитель... И упрятано его тело в месте Гибели так, чтобы никто из

живущих не смог отыскать и разбудить его. И даровали тогда боги тем из людей,

кто выжил, новых повелителей — соххоггоев. И заповедали пить чашу страданий и

повиноваться им до тех пор, пока не восстанет из небытия Спящий. И память о том

запечатлеть на гербе Конга и всех знаках власти. Но сказано было еще: настанет

день, когда чаша переполнится и страдания конгаев прольются на землю

благословенного Конга. И смешаются с древней пролитой кровью, и вскипит эта

кровь, и содрогнется твердь, и падут горы. И восстанет от сна

повелитель-дракон. Но не в облике дракона грядет он, разбуженный, ибо страшен

сей облик и повергнет он в страх забывших повелителя людей и побегут они в ужасе.

Посему родится он вновь в месте Гибели. И отцом его будет Повелитель Камня, а

матерью — Повелительница Пламени. И потому не добр он будет, а гневен, но гнев

его — праведен, а обликом — юн и прекрасен. И сойдет он на землю Конга, и

опрокинет чашу страданий, и вернется в Благословенный Конг счастливое время.

Только недолго оно продлится. Проснется вместе с повелителем-драконом древнее

Зло, сотворенное богами в давние времена, чтобы повергнуть повелителя-дракона.

И освободится Зло, и обрушится на Мир. И начнется битва, исход которой неведом,

но ведомо, что не одну лишь Черную Твердь затронет она, но все земли Мира. И

время повернет вспять...Санти глубоко вдохнул, протянул руку, в которую Нил тут же

вложил чашу с подогретым вином.— Вот, — сказал сын зодчего Тилода. — Легенда о Спящем

драконе, начертанном на нашем гербе.— Красивая легенда, — заметил Эрд. — Пророческая...— И туманная, как все пророчества... — вставил Биорк.Нил промолчал. Этайа тоже. Она смотрела на Санти так, словно

он не пересказывал старую легенду, а прорицал грядущее. Но Санти не

почувствовал ее взгляда...— Ладно, — наконец произнес Биорк. — Мы сегодня славно

потрудились, время — отдохнуть. Первая стража — моя, затем Эрд, потом ты, сын,

последним — Ортран. Есть возражения?Возражений не было.— Тогда всем спать, — объявил вагар. — И пусть сны, которые

вам приснятся, будут получше тех, что снились вам там! — Биорк махнул рукой в

ту сторону, где располагалось Владение Нассини. — У нас еще долгий путь

впереди...Когда Санти, завернувшись в одеяло, лег в нескольких шагах

от крохотного костра, ему показалось, что между Владением и настоящим мигом

лежит несколько лет. Фаранг же вообще затерялся в глубинах времени.Юноша видел спящих Нила и Эрда, бодрствующего вагара, Этайю,

в нескольких локтях от Санти, рядом с лежащим на спине Ортраном. Он видел

серебряную луну и бархатное небо, и, сам не заметив как, — уплыл в сны.

Удивительные сны, страшные и прекрасные одновременно. Он видел города,

возводимые на берегах древних морей, видел горы и лесные долины. Видел быстрые

синие реки, выгрызающие ущелья в Закатных горах. Он видел яркие до нестерпимого

краски джунглей и зарево над стенами павшего города. И пылающее лицо демона. И

чешуйчатую бронзово-блестящую спину дракона. И себя — на этой спине. А внизу —

острые гребни скал и багровое пламя заходящего солнца.Еще он видел отца: яростное лицо в маске из пота и пыли и

широкое лезвие меча над его головой. И снова пламя, пламя, пламя и черные

клубы, поднимающиеся к тусклому небу...А потом, ниоткуда, из желтого облака, подсвеченного небесным

огнем, из пепла, кружащегося над огнедышащей вершиной, из грохота тарана,

ударяющего в запертые, почерневшие от времени врата цитадели, — пришло к нему

имя: «Трой»!Конец второй книги