Патрик Макграт.
Вампир по имени Клив, или Готическая пастораль
-----------------------------------------------------------------------
Patrick McGrath.
Cleave the vampire, or, A Gothic Pastorale (1991).
Пер. -
Н.Кудряшов.
& spellcheck
by HarryFan, 28 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
- Главное, что
отличает вампира, - заметил Гарри, ни к
кому особо не
обращаясь, - это то, что земля не принимает его. Именно
это ставит его вне
природы.
Видите ли, все,
что принадлежит природе,
разлагается. Так
сказать, гниет в земле. Но только не вампир. Он не
может умереть, потому
что земля не примет его. Забавно, а?
- Потрясающе, -
пробормотала я. Это
меня пугает... половину
моего
сознания. Откуда Гарри взял эту отвратительную тему?
Наверное, в кино
насмотрелся. Впрочем, мысли мои были не с ним, но с
Хилари, нашей дочерью.
Я уже несколько
дней не принимала
таблетки, так меня
беспокоит моя
девочка. Ей всего девятнадцать, но она уже выказала тревожную
склонность
влюбляться в самых неподходящих мужчин. Тут и эта
бредовая прошлогодняя
история с водопроводчиками, и
еще раньше -
меня трясет при
одном
воспоминании об этом - та скандальная
"договоренность" с двумя садовниками
в школе... Нет
бы ей, сказала
я ей перед
завтраком, успокоиться с
каким-нибудь солидным молодым человеком - с Тони
Пикер-Смитом, например.
- Но, мамочка, -
возразила она - она сидела за туалетным
столиком и
расчесывала волосы, - мамочка, не хочешь же ты,
чтобы я
вышла замуж за
клецку. Ты ведь не вышла замуж за клецку.
Я вздохнула.
- Твой отец, -
сказала я, - человек... - я поискала подходящее слово, -
человек ПРЕДСКАЗУЕМЫХ пристрастий. Поэтому я и вышла за
него замуж. Всегда
знаешь, чего от него ожидать; с ним, так сказать, у тебя
есть жизненное
пространство.
Хилари только
фыркнула.
- Но мне не
нужно никакого жизненного пространства,
мамочка! Не от
мужчины, за которого я выйду! - Она повернулась ко мне
лицом. Я сидела на
краю своей кровати. Вдруг взгляд ее сделался чуть тревожным.
- Мама, -
спросила она. - Ты что, снова перестала принимать
таблетки?
Меня зовут леди
Хок, я живу в Уоллоп-Холле, а Хилари - моя дочь. Когда
несколько минут спустя мы вошли в столовую, Гарри
уже с
головой ушел в
кроссворд из "Тайме". Стояло ясное
августовское утро Помнится,
я еще
попросила Стокера, нашего дворецкого, подать мне почки.
Мой сын Чарльз
стоял в эркере и смотрел вниз, на поле для крикета.
- Идеальный день
для игры, - сказал он. - Лучшего дня не придумаешь.
Я была не в
настроении говорить с Чарльзом о
погоде. Видите ли,
это
из-за Чарльза я так беспокоилась за Хилари. Такой
импульсивный мальчик...
не с просясь ни у кого, он пригласил к нам на выходные
всю свою команду по
крикету. Это не пришлось по душе
Стокеру, но за
него я беспокоилась
гораздо меньше, чем за
Хилари. Надо же,
целая команда! Как
я могла
оставить Хилари без присмотра, пока они
в доме? Все
это было ужасно
утомительно - быть начеку до самого их отъезда в
Лондон, в воскресенье
вечером, - и у меня снова начинала уже болеть голова.
Вот тут Гарри
и
завел разговор о гнусных вампирах; только этого мне
и не хватало.
Все
проблемы с молодыми людьми, видите ли, заключаются в том,
что они ОХОТЯТСЯ
за мной - так вышло с водопроводчиками и с садовниками
тоже. Не то чтобы
их намерения были мне так уж неприятны, но Хилари всего
девятнадцать лет,
в конце концов; так что, как бы я сама ни относилась к
этому, мой первый
долг как матери заключается в том, чтобы охранять ее.
По-моему, в этом нет
ничего неестественного, а по-вашему?
Уоллоп-Холл
расположен в холмистой местности, в Беркшире, милях в пяти
от деревушки Уоллоп - сонной кучки
древних, полуразвалившихся домишек,
двери которых обсажены жимолостью и шиповником, а внутри
пахнет паутиной и
плесенью. Здесь имеется одна-две лавочки, церковь,
гостиница - и сельский
луг, красивая полоска скошенной травы с лесом в дальнем
конце и павильоном
для крикета. Последний
представляет собой викторианское сооружение,
изобилующее шпилями
и горгульями; Гарри
утверждает, что это
хороший
образчик сельской готики. Лично мне оно представляется
устрашающим, но так
вышло, что через два часа
я сидела в
шезлонге рядом со
старой моей
подругой, Оливией Бабблхамп, обливаясь
потом в ожидании
начала игры.
Светило солнце, и пушистые, чуть растрепанные по краям
облачка мирно плыли
по голубому небу. В ноздри приятно бил запах
свежестриженого газона, и я
говорила Оливии, что хотя с воображением у Тони
Пикер-Смита туговато, он
вполне даже неплох с точки зрения "жизненного пространства" - если бы
Хилари только меня слушала.
Да, кстати, об
Оливии: она славная женщина, но доверять ей не стоит.
- Мне
кажется, милочка, -
сказала она, -
что если ты
пытаешься
подрезать девочке крылья, она назло тебе выкинет
что-нибудь невозможное. Я
сама едва не совершила той же ошибки с Дианой.
Надо же! Я
ничего на это не сказала, и вы меня поймете, если я объясню
вам, что Диана Бабблхамп уже три года как сидит в
сумасшедшем доме после
того, как в припадке безумия убила приходского
священника.
Впрочем, сама Оливия
даже не заметила, насколько неудачно ее сравнение;
она продолжала вязать, напевая себе что-то под нос.
День и правда
был очень милый.
Народу собралось довольно
много -
некоторые, как и мы,
сидели в шезлонгах,
другие расстелили на траве
одеяла. Стрекотали насекомые, и в дальнем
конце луга, у опушки леса,
стояла в полоске солнечного света жирная корова и
отмахивалась хвостом от
мошек. Все такое мирное, такое пасторальное: покой в
сердцах под небом
Англии и так далее; почему же тогда
меня не покидало
ощущение УЖАСА?
Несколько сельских игроков, в основном фермеры-овцеводы,
лениво катали мяч
по траве, но соперники еще не появлялись.
- Как ты
думаешь, что с ними? - спросила я Оливию.
- Убей меня, не
знаю, - ответила она, даже не отрываясь
от вязания.
Впрочем, она тут же подняла взгляд. - Милочка, -
сказала она, -
тебе,
право же, стоило бы
носить на таком
солнцепеке шляпку -
при тех-то
таблетках, что ты принимаешь.
Я промолчала.
Как я смогу приглядывать как надо за
Хилари, если буду
накачана пилюлями, как зомби? И тут произошла
ужасно странная вещь:
я
вдруг увидела, как из головы Оливии полезли черви, сотни
червей! Кожа ее
приобрела ужасный желто-зеленый оттенок, и маленькие
клочки сгнившей плоти
начали отслаиваться от костей и падать ей в вязание. Как
отвратительно от
нее пахло! К счастью, это продолжалось не больше
минуты. А потом,
слава
Богу, появился Гарри.
Куда бы
Гарри ни пришел,
его появление никогда не
становится
кульминацией. Конечно, его встречают с радостью
- в конце
концов, он
настоящий сквайр, - но стоит ему зайти, как все
развивается по одному
и
тому же сценарию: оживленные приветствия, а потом он идет
к бару. Не было
исключением и это утро, разве что на этот раз он
задержался возле нас с
Оливией и спросил, благослови Господи его душу, какой
отравы нам принести.
- Джин, -
ответили мы обе немного устало.
Единственная
подлинная страсть Гарри - это
охотиться верхом на
лис.
Если бы мог, он занимался бы этим каждый день -
часто он
так и делает.
Деревенские его за это любят. Они смотрят, как он носится
по Даунзу верхом
на большой вороной кобыле, со сворой
гончих - раскрасневшись, в алой
куртке, потея от животного азарта погони. Это зрелище их
успокаивает. Это
и есть, понимают они, настоящая Англия. Он возвращается
домой под вечер,
весь в грязи и крови,
совершенно счастливый. Он
вваливается в дом и
стаскивает сапоги у огня. Стокер уже
согрел ему ванну.
За обедом он
выпивает вдвое больше кларета, чем обычно, и сразу уходит
в библиотеку.
Стокер укладывает его спать, запирает дверь
и гасит свет.
Уоллоп-Холл
спит. Этот порядок
свят, и любое
отклонение от него
делает Гарри
раздражительным и склочным, так что я стараюсь не
допустить ничего такого.
Все это вполне
меня устраивает. Я уже намекала
раньше, что являюсь
сторонницей "жизненного пространства" во
всем, что касается
брака. Мне
кажется, мои запросы
скромны; достаточно сказать,
что мы с
Гарри
совершенно
довольны сложившимся порядком,
и так уже
много лет. К
сожалению, я не могу поговорить с ним о
Хилари, и, как вы понимаете,
Оливия тоже не лучший
советчик, так что
мне приходится переживать
в
одиночку; впрочем, как мне кажется, таков
удел матерей. Однако
должна
признаться, я никогда еще не радовалась приходу
Гарри, как тогда,
когда
Оливия превратилась в эту ужасную ШТУКУ прямо у меня на
глазах.
Полагаю, я никогда не
забуду своего первого
впечатления от этого
существа. Наконец вышла
вторая команда, и
Чарльз, который возглавлял
парней из Уоллопа, выиграл подачу и выбрал
биту. Я бросила
взгляд на
боулера - и тут же застыла в своем шезлонге, так как
сразу поняла, почему
все утро чувствовала себя так странно! Я вся задрожала
- я
ощущала, как
закипает кровь и краска заливает все лицо. Все это
обещало беду, большую
беду, и я откинулась на спинку шезлонга, стараясь
совладать с дыханием и
скрыть мое возбуждение от Оливии. Среди нас был вампир.
Сначала меня
даже удивило, как мал он ростом - всего
на дюйм-другой
выше пяти футов, наверное, не выше, скажем, Оливии. Он
был ужасно худ, с
непропорционально длинным лицом, выдающейся челюстью,
глубоко посаженными
глазами и совершенно черными волосами, густо
набриолиненными и зачесанными
от высокого лба. При всем своем маленьком росте и
страшной внешности одет
он был очень элегантно: в
хорошо отглаженные брюки
кофейного цвета и
чистую, без единого пятнышка белую рубашку. Но это не
обмануло меня: хоть
он и явился сюда затем, чтобы играть в крикет, я сразу же
разглядела в нем
создание, живущее вне природы. Обнаружив причину своего
беспокойства, я
повернулась к Оливии - и обнаружила, что она смотрит на
него с интересом;
более того - с
бесстыдным восторгом! Мое
сердце похолодело. Если
он
произвел такой эффект на Оливию, что сделает он с
бедняжкой Хилари?
Все стихло над
лугом, когда он побежал к воротцам. Должна признать, он
бежал не без грации - диавольской, разумеется - и с
немалой для своего
роста скоростью. Его волосы слегка сбились, и даже с того
места, где я
сидела, я видела в глубине его глазниц красные огоньки.
Чарльз, правда,
смотрел на него, как ни в чем не бывало, похлопывая битой
по черте. И тут
случилась еще одна странная вещь: существо, казалось,
застыло на бегу,
повисло в воздухе и осталось висеть
так, словно это
была фотография:
маленькие ножки
не касаются земли,
голова запрокинута назад,
волосы
сбились, глаза горят красным огнем, правая рука высоко
поднята и сжимает
длинными,
костлявыми пальцами мяч.
Однако это продолжалось всего
мгновение; потом рука опустилась, и мячик,
мелькнув в воздухе
красным
мазком, просвистел
мимо Чарльза, миновав
биту, и с
громким "хлоп!"
оказался в ловушке у принимающего. Обступившие луг люди
перевели дыхание.
- Право, -
заметила Оливия, возвращаясь
к своему вязанию,
- этот
мальчик проворен.
Я повернулась
посмотреть на Хилари; она сидела на
веранде павильона
рядом с Тони Пикер-Смитом, и глаза ее - как
и у Оливии
- определенно
сияли. Я чувствовала себя так, словно в наш Эдем украдкой
заползла змея.
Оставшаяся часть
утра прошла, мягко говоря,
сложно. Борясь со все
усиливающейся тошнотой и ощущением пустоты внутри, я
неотрывно следила за
тем, как существо - звали его, как я выяснила, Клив -
срывает нам подачу.
Тед Данг выбыл первым: громкий треск, и фермер
тупо уставился на
свои
воротца, с корнем вырванные из земли и
катящиеся кувырком прочь.
Один
инцидент особенно устрашил меня; я имею в виду выбывание
Тони Пикер-Смита.
Один особенно быстрый мяч попал ему прямо в пах, и он,
крича от боли, упал
на землю.
- Как так? -
закричал Клив, обращаясь к
арбитру. Арбитром был
Лен
Грейс, владелец похоронного бюро. Тот медленно
выпрямился, переложил пенни
из левой руки в правую и покачал головой. С его точки
зрения пах бедного
Тони не полностью прикрывал воротца. Продолжай мяч лететь
дальше, он все
равно не попал бы в зачет. По
общему убеждению взгляд
у Лена Грейса
наметан.
Но Кливу не было
дела до наметанного глаза Лена Грейса. Он зарычал, он
действительно зарычал - и
я вздрогнула, так
как совершенно отчетливо
увидела, как блеснули на солнце его клыки - они были
длинные и заостренные
на концах. Я повернулась к Оливии, но та все вязала.
- Ты видела? -
прошептала я.
- Ты о чем? -
пробормотала она, прикидываясь рассеянной.
- О Боже,
бедный Тони! - поскольку несчастного юношу уносили в это
время с поля двое
наших парней и
пухлое розовое лицо
его было искажено
болью. Хилари
вскочила и прижала ладонь к губам, как она обыкновенно
делает при сильном
потрясении. По крайней мере это, решила я, добрый знак.
Чарльз тем
временем продолжал разыгрывать очень изящную партию и скоро
загонял
свободные мячи практически
впритирку. Таким образом,
счет
потихоньку рос, и к перерыву на ленч мы вели
сорок девять к
семи: по
большей мере благодаря Чарльзовой бите. Мы
все рукоплескали, когда
он
повел команды в павильон на ленч - тот, по обыкновению,
был приготовлен
фермерскими женами и накрыт на
простых дощатых столах.
То повышенное
настроение, которое обыкновенно царит при этом, было на
этот раз несколько
омрачен отсутствием Тони: ужасная боль у него не проходил
и Хилари повезла
его к врачу. Гарри тем не
менее был само
радушие и не
выказывал ни
капельки подозрении по отношению к Кливу.
- Угощайтесь, -
говорил он. - Шерри, джин, скотч... Нет, -
добавил он
тут же, - пива, боюсь, нет, - это поразило меня как новая
зловещая деталь,
- оно все почему-то прокисло. Может, гроза собирается.
- Прошу
прощения, - отвечал другой вежливым тоном. - Могу я
попросить
"Кровавую Мэри"?
За ленчем Оливия
ухитрилась сесть рядом с ним и
сразу же принялась
болтать. Она выяснила, что мать его родом из Венгрии;
ее старшая дочь,
Диана, сказала она, как-то познакомилась с глухой монахиней
из Дубровника
и в результате оказалась в сумасшедшем доме, и
что за славный
мужчина
тамошний главный врач, пусть он даже ирландец - и так
далее, а
маленькое
существо только улыбалось своей ледяной, мертвой улыбкой
и почти ничего не
говорило, и в щель между его бесцветными губами я видела,
как блестят его
чуть желтоватые зубы. Потом вернулась от доктора Хилари,
и Клив, изобразив
серьезную озабоченность, осведомился у нее о самочувствии
пострадавшего.
Слегка подавленная Хилари сказала, что доктор
повез его в
Королевский
Беркширский госпиталь на рентген и что его мошонка
очень сильно ушиблена
и, возможно, повреждена. Клив - вот чудовище! -
пробормотал, что он ужасно
сожалеет, и сел.
Так безупречно он
себя вел, что
Чарльз - добрый,
мягкосердечный Чарльз - не выдержал и утешал его, говоря,
что он не должен
винить себя ни в чем, что это всего лишь досадный
несчастный случай и что
Тони, он уверен, травмирован не серьезно.
- Я опасаюсь
худшего, - сказал Клив. - Я подаю слишком сильно - всегда
так подаю.
- Вздор, - возразил
Чарльз. - Ты
подаешь классно. -
Собравшиеся
одобрительно загудели в знак согласия - не
то чтобы тепло,
скорее из
вежливости. Но видите, как эффективно был удален со сцены
Тони?
Партия
продолжалась. Однако я никак не могла сосредоточиться на
игре,
так как Клив начал производить очень необычные визуальные
эффекты, имеющие
целью, несомненно, помрачить мой рассудок и тем самым
удалить последнее
препятствие на пути к совращению Хилари. Самым смутившим
меня из этих его
фокусов было то, как он превратил эту милую, спокойную
сцену из позитива в
негатив. На мгновение все, что было светлым -
небо, игроки и
т.д., -
сделалось непроницаемо черным, а все, что было темным -
деревья, трава, -
выцвело и стало призрачно-белым. Потом все сделалось как
было, потом снова
негативным, и так
мигало примерно полминуты.
Самым любопытным было
наблюдать за черно-белой
коровой: животное вспыхивало
и гасло, как
световая реклама. Как
я предполагаю, это
была какая-то разновидность
электрической интерференции, возбуждаемая
телепатически, и нацелена
она
была, как я уже говорила, прямо на меня. Если Оливия
и испытывала что-то
подобное, она не сказала ничего; тогда я заподозрила,
что она понимает
замыслы Клива - не только понимает, но и ОДОБРЯЕТ!
Игроки вернулись
на чай. Я
решила наконец, что
настало время
действовать, и отозвала Чарльза в сторону.
- Дорогой мой, -
прошептала я самым серьезным своим тоном. - Ты
правда
считаешь, что нам нужны все эти типы на ночь?
- Но мама! -
возразил он.
- Потише,
дорогой, - прошептала я.
- Мама, я же
ПРИГЛАСИЛ их. Не могу же я...
- Я знаю,
дорогой. И все же... - Я осеклась: между нами легла тень. Это
был Клив.
- Леди Хок, -
начал он - о, что за голос, как старый портвейн: богатый,
мягкий, чувственный, - простите меня за то, что перебил
вас.
Я спряталась за
маской ледяной вежливости.
- Ничего
страшного, мистер Клив.
- Леди Хок, право же, несмотря на столь сердечное
приглашение вашего
сына, мне кажется, что мы не вправе заставлять вас
приютить у себя в доме
и кормить одиннадцать совершенно незнакомых вам людей.
- Да что ты! -
вскричал Чарльз.
Клив положил
руку ему на плечо.
- Мне кажется,
всем заинтересованным сторонам будет
лучше, если ты
разрешишь нам устроиться в "Уоллоп-Армз".
О, я оказалась в
очень сложном положении.
Что-то во мне
дрогнуло.
Очарованию этого существа было трудно, почти невозможно
противостоять - но
я держалась стойко. К неудовольствию Чарльза, я
не пыталась отговорить
его.
- Вы уверены,
что вам там не будет неудобно? - спросила я.
- Никаких
неудобств, леди Хок, - сказал он.
Я испытала облегчение,
благодарность - и совершенно необъяснимое разочарование!
Его пылающий взор
буравил меня, и - подобно цыпленку перед
лисой - я не в
силах была
отворотить своего взгляда.
- Но
ВЫ должны отобедать
у нас, мистер
Клив, - выпалила
я в
неожиданном, невольном порыве. - И, - добавила я, -
будьте нашим гостем.
Стоило этим
словам сорваться с моих губ, как я
пожалела об этом -
горько пожалела, но ничего не могла с собой поделать. Вот
дура, думала я,
стоило тебе благополучно избавиться от этого типа, как ты
приглашаешь его
обратно! Он вежливо поклонился.
Чарльз немного
успокоился. Я повернулась, чтобы идти;
именно в это
мгновение появилась Хилари.
- Хилари, -
сказала я ей. -
Мистер Клив будет
обедать с нами и
остановится в Розовой комнате, но остальные разместятся в
"Уоллоп-Армз".
- О, хорошо, -
ответила Хилари. -
То есть, -
добавила она, чуть
покраснев, - хорошо насчет мистера Клива.
- Так что,
милая, - продолжала я, - тебе,
пожалуй, стоит вернуться
домой и предупредить Стокер?
- Конечно, -
согласилась она. - Ту-ту, мистер Клив.
- Ту-ту, - сухо
отозвался вампир, и Хилари ушла.
Игра завершилась
в полседьмого. Все деревенские разошлись по
домам. В
лесу пели птицы,
а в павильоне
царил полумрак; горгульи
четко
вырисовывались на фоне вечернего неба. Над лугом стелился
туман. К запаху
сырости примешивался слабый запах отверстой могилы,
но этого никто
не
слышал, и так мало-помалу наступила ночь.
Ужин. Тони с
нами не было - его положили в больницу, - но Оливия была.
О да, Оливия была здесь, и если днем
мои подозрения на ее счет
были
довольно смутными, то этим вечером они окрепли,
сменившись уверенностью -
все из-за инцидента, к описанию которого я приступаю.
Я услышала, как
Гарри приглашает Клива в
библиотеку посмотреть его
коллекцию охотничьих гравюр. Так вот, это приглашение
было сделано, когда
Гарри поднимался наверх, чтобы принять ванну, а Клив,
уже переодевшись к
обеду, спускался вниз - вне всякого сомнения, в
надежде заняться Хилари,
пока никого больше нет. К этому времени я уже
успела одеться, поэтому,
услышав приглашение Гарри, я тихонько спустилась по
черной лестнице и,
обойдя дом кругом, пробралась к окну библиотеки.
По счастью, занавески
были задернуты не полностью, поэтому я смогла тайно
наблюдать за Кливом.
Несколько минут
он разглядывал Гаррины гравюры, потом
снял с полки
книгу и начал лениво перелистывать страницы.
Появился Стокер с
графином
скотча и сифоном на серебряном подносе; когда
он вышел, я услышала у
парадного входа шум подъехавшей машины. Это, наверное,
Оливия, подумала я.
И правда, через
несколько минут Стокер
проводил в библиотеку
Оливию
Бабблхамп.
В вечернем
костюме Клив выглядел чрезвычайно
симпатичным. Его пиджак
был пошит безукоризненно
и в отличие
от светлой одежды
для крикета
подчеркивал его черные волосы и глаза,
казавшиеся еще чернее
на фоне
мертвенной белизны кожи. Он повернул свое длинное белое
чело, свои тускло
тлеющие глаза к Оливии, и
старая клуша сразу
же решительно растаяла.
Должна сразу заметить:
Оливия, одетая к
обеду, зрелище довольно
устрашающее. С голыми плечами, голой шеей
и голыми руками,
создающими
впечатление
целых акров слегка
увядшей, напудренной, увешанной
бриллиантами плоти, она колышется и вихляется по
дому, как премированная
индейка, блестя и переливаясь сотней камней, - но Клив не
отпрянул от нее
в ужасе, как делали на моих глазах другие молодые люди,
на которых Оливия
клала глаз. Однако он и не остался безразличен; напротив,
он НАСТУПАЛ, он
действовал стремительно, и я чуть не
крикнула этой дурехе,
чтобы она
береглась его, береглась... но это испортило бы все.
У Оливии только
одна грудь, но Кливу хватило и этого. Я не
слышала, о
чем они говорили, но какой-то разговор имел место, и - о
чем бы он ни был
- этого бедной Оливии вполне хватило.
Я и представить
себе не могла
степень бесстыдства этого существа: Клив схватил ее в
объятия и страстно
прильнул к ее горлу. Оливия запрокинула голову.
Очень скоро она
начала,
скажу вам, постанывать, схватив Клива за плечи (я
уже говорила, что
они
были с ней одного роста). А потом он переключился на ее
грудь! Он вынул ее
из платья и впился в нее зубами, в то время как Оливия
мотала головой из
стороны в сторону, колыхалась и задыхалась, дрожа всем
телом, стискивая
его,
похотливо тряся своей
увядшей плотью. Но
потом, совершенно
неожиданно, она вдруг выпрямила голову и открыла глаза -
и как
это меня
потрясло! Ибо глаза ее были КРАСНЫМИ - не просто налитыми
кровью, как это
бывает по утрам, но яростного, ослепительно-красного
цвета, как у Клива,
когда он подавал мяч. Но еще хуже - гораздо хуже! - был
тот факт, что эти
жуткие глаза смотрели ПРЯМО НА МЕНЯ, поскольку, забывшись
от потрясения, я
стояла во весь рост прямо перед окном, в просвете
занавесок!
Мы с Оливией
смотрели друг на друга через окно
так, словно это
было
зеркало, а мы с ней - один человек, совершенно один и тот
же человек! Так
мы стояли, застыв, бесконечный момент, тогда как чудовище
продолжало свое
гнусное и кровавое дело. Когда он наконец поднял голову,
я отпрянула в
сторону, так что он не видел меня. Я доплелась до черного
хода, поднялась
к себе по черной лестнице и ввалилась в мою
спальню; сердце, казалось,
готово было выпрыгнуть у меня из груди.
Потом, конечно,
был очень неуютный момент, когда через десять минут мы
с Оливией встретились в гостиной. Глаза у нее
снова сделались обычного
цвета, а грудь - снова заправлена в платье, но
перемена в ней
была мне
очевидна. Она вела себя вполне нормально (если про Оливию
Бабблхамп вообще
можно сказать, что она ведет себя нормально), но я-то
знала. И она знала,
что я знаю. Полагаю, вы согласитесь со мной,
что ситуация была
весьма
щекотливая.
Вполне
естественно, разговор за столом зашел о
крикете. На ужин
был
замечательный ростбиф, который Гарри, вытащив вертел, с
обычной ловкостью
и живостью разделал и разложил по тарелкам. Стокер
хлопотал с кларетом - в
этот вечер мы все в силу разных причин пили больше
обыкновенного. Молодой
картофель удался на славу, как и горох с нашего огорода.
Скромная трапеза,
но мне нравится думать - и Гарри целиком согласен со мной
в этом, - что он
не уступит всему, что способна предложить Франция.
Кстати, вдруг подумала
я, не ФРАНЦУЗ ли Клив? Нет: я сразу же вспомнила, что
он венгр. Одному
Богу известно, что они там у себя едят.
Хилари была
очень мила в светло-голубом платье, выгодно
подчеркивающем
ее стройную фигуру. Перед тем как спуститься к столу, я
поговорила с ней,
попытавшись
предостеречь насчет Клива.
Боюсь, я не
слишком в этом
преуспела; я не хотела слишком пугать девочку, а на
мои завуалированные
намеки она отвечала с неприкрытым раздражением, посоветовав
мне принять
мои таблетки. Надо же, нашла время для таблеток!
Стокер
прислуживал нам с обычным чуть
флегматичным достоинством, и
Гарри, похоже, пребывал в
хорошем настроении. Время
от времени Гарри
бывает
неплохим собеседником. У
него метафизический склад
ума; к
сожалению, охота и кларет редко позволяют ему
проявить этот свой
дар.
Однако ради Клива он выдвинул несколько любопытных идей,
и этого хватило,
чтобы
поддерживать разговор, позволив
Гарри постепенно переключить
внимание с беседы на ростбиф, потом на вино
(на чем оно и оставалось
сосредоточено до конца ужина).
- Крикет, -
заявил он в какой-то момент, - это, конечно же, больше, чем
просто игра. Лично
я назвал бы
его идиллией: сельской
сценой мира,
простоты и благости.
Последовала
недолгая пауза; как я уже сказала, никто не слышал от Гарри
ничего подобного по меньшей мере пятнадцать последних
лет.
- А ты, Оливия,
что ты скажешь на это? - проревел он, налившись кровью.
Видите ли, у них с Оливией такая
давняя игра: когда
они пьют - чем
обыкновенно заняты Почти все время, если только Гарри не
мчится верхом, -
он разыгрывает из себя лихого кавалера, а она томную
даму. Жалкое зрелище,
по правде говоря, но ему нравится. Однако в тот
вечер Оливия не
играла.
Она глядела только на Клива, что было не совсем
справедливо по отношению к
Гарри.
- О, я
совершенно с вами согласен, сэр Гарри, - сказал Клив. -
Крикет
символизирует человеческую деятельность в идеальном
обществе - обществе,
связанном любовью, в котором закон лишь определяет рамки.
Все остальное -
это искусство, гармония: цивилизованная борьба
человека с человеком
в
исключительно игровом контексте. Так, как воевали древние
греки.
- Потрясающе, -
несколько вульгарно сказала Оливия, так
и не сводя
пылающего взгляда с маленького умного чудовища. Ох,
знаю я
тебя, Оливия
Бабблхамп, подумала я.
Ты только и
хочешь напоить собой
эту тварь.
Впрочем, в его рассуждениях было одно уязвимое место.
Вот оно:
зло тоже
может играть в эту игру, и ты, Клив, говорила я про себя,
и есть это зло.
Разумеется, я ничего такого не произнесла, а, возможно,
стоило. Эта идея
показалась бы дикой Гарри, и даже в большей степени -
Хилари с
Чарльзом.
Одна Оливия поняла бы, что я имею в виду, говоря:
"зло, играющее в игру",
- но она уже покорилась злу.
Поздно ночью,
когда все легли спать, я прокралась в
его комнату. Я
почти ожидала застать
его бодрствующим, готовящимся
к своим ночным
разбоям. Я не имела ни малейшего представления о том,
что буду делать;
там, надеялась я, видно будет. С собой у меня было несколько
религиозных
вещиц, но чеснока не было - мы не пользуемся им в
готовке. В общем,
я
полагала, ну... что, может быть, смогу беседой обратить
его. Пообещать ему
молчать в случае, если он просто будет охотиться на
другую семью. Я даже
готова была - и мне не стыдно признаться в этом -
предложить ему СЕБЯ,
только бы он не трогал
Хилари. Вот на
какие жертвы готовы
настоящие
матери, когда их дочерям угрожает опасность. К счастью,
до этого не дошло:
он спал.
Как прекрасен был
он во сне!
Легко можно понять,
почему Оливия
покорилась так быстро. Я сама боролась с искушением,
жестоким искушением,
но моя решимость взяла верх. Я изо всех сил ударила его
по голове куском
трубы, который
оставили за собой водопроводчики, а
затем с помощью
крикетного молотка вогнала ему в грудь вертел. Сколько
крови было!
Гарри застал
меня там через полчаса.
Бедный Гарри, это
очень его
огорчило. Он считает, что это немного
"слишком". Не "по-нашему", сказал
он. Не крикет.
Я сижу в
сумасшедшем доме за убийство вампира по имени Клив, и, если вы
меня спросите, ЭТО точно не крикет. Впрочем, здесь не так
уж и плохо. Меня
поместили в одну палату с Дианой Бабблхамп, и мы основали
тут клуб игроков
в бридж. Оливия регулярно навещает нас и - благослови
Господи ее душу! -
проносит нам тайком джин. Но доверять ей все равно
нельзя, особенно с тех
пор, как ее кусал Клив. Я пыталась предостеречь насчет
нее Хилари, но она
считает меня сумасшедшей. Бедняжка, она очень меня
огорчает. Я давно уже
не пью своих лекарств, так она меня беспокоит.
Кстати, насчет главного
врача Оливия ошибалась:
он вовсе не
славный, совсем не
славный. Он
ирландец, и он играет в гольф, и вчера я заметила, что
глаза у него горят
красным огнем, когда он думает, что его никто не видит.