Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИНПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ
Такое
впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за
что-то
каменьями. Трубка была
прикована к помятому
корпусу крепкой
короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил
Калогер.
Он опустил в
черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.
- Банк времени
слушает, - незамедлительно отозвался любезный
женский
голос.
Калогер
молчал.
- Банк времени
слушает, - повторила женщина, не изменив интонации ни
на йоту.
Калогер
медленно опустил трубку на деформированный рычаг.
- Банк вре...
- Голос оборвался, и и недрах автомата что-то
негромко
звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.
Еще пару минут
он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом
резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с
ярко и безвкусно
одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина
смотрела на
Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.
- Извините...
- пробормотал он, сообразив,
что напугал ее
своим
неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать,
лицом.
Он побрел к
набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал
его в
спину. Глупо... Конечно, звонить туда не следовало. Но
раз уж позвонил...
Да, раз уж
позвонил, то будь добр - доведи дело до конца
и выслушай
неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на
банковском счету
у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то
еще два
месяца жизни.
Или около того...
Два месяца? Он
остановился, чувствуя, как
неодолимый ужас словно
высасывает его изнутри: миг - и хрупкая оболочка -
все, что
осталось от
Калогера, - схлопнется и косо опадет на асфальт.
- Прекрати! -
хрипло сказал он. - Ну!
Не сразу, но
прекратилось. Да, вот так, оказывается...
"Успокоился? - с отвращением спросил он
себя. - Утрись
и следуй
дальше..."
Два
месяца... Невероятно. Последний
раз он интересовался
своими
капиталами года три назад, сразу после развода, и у него
тогда, помнится,
оставалось еще лет десять... Нет-нет,
в этом надо
разобраться... Ну,
работал, конечно. Без
роздыха. На износ.
"Испепеленные",
"Нигромант",
"Медь звенящая" - что ни книга, то каторга... И
все равно: десять лет за
три года? Невероятно...
День был
ветреный. Улица представляла собой подобие
вытяжной трубы.
Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз
обрывок газеты, испятнанный
клюквенным соком. Казалось, в
городе идет продувка:
все лишнее, все
отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.
И еще
знакомые, вспомнил он
вдруг. Знакомые, незнакомые,
полузнакомые...
Пожиратели чужого времени...
Ладно, Калогер, хватит.
Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.
Ну, допустим,
два месяца. Дней десять сразу же откинь на
квартплату.
Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой... Нет,
двадцать. Хватит
с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые
поводыри" - это страниц триста
как минимум...
У табачного
киоска Калогер задержался (испятнанная
клюквенным соком
газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку
"Жупела" и на
десять минут сдачи. Кстати, о куреве.
Курево - это
еще дня три,
не
меньше... С чем остаешься, Калогер?
Он добрался до
набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал
смотреть, как на
том берегу бурлят
подобно расплавленному олову
серебристые тополя.
Подумать
только, а ведь есть среди
пишущей братии люди,
всерьез
уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят...
Врут, собачьи
дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути,
а рано или поздно
время кончается...
Прикуривая,
Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит
и смотрит на
него та самая
женщина, с которой
он столкнулся у
телефона-автомата. Так... Выпученные глаза, намечающийся
зобик -
видимо,
базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему
показалось вначале. Вялые,
равнодушно сложенные губы, нос - клювом.
Одета в супермодный
балахон,
состроченный из цветных клиньев.
"Ну вот
и стервятники, -
беспомощно подумал он.
- Знакомые,
незнакомые, полузнакомые... Почуяли. Последний автограф
Калогера... Ах,
дьявол, сейчас ведь подойдет!.."
Не сводя с
него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно
крадучись. Яркое лоскутное оперение
встрепано ветром; все, что может
бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема,
надо полагать.
- Вы -
Калогер?
Голос -
хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее
всего, богема.
Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.
- Чем обязан?
- Спасибо
вам за "Медь
звенящую". - Фраза
была несомненно
подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.
"Господи!
- в страхе подумал Калогер. - И эти
два месяца они
тоже
растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по
минутке..."
- А где это вы
могли прочесть "Медь звенящую"? - скрипуче осведомился
он.
- Это неважно,
- сказала женщина. - Вы разрешите?
Она присела
рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.
- "Медь
звенящая"!.. - Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее,
включая восклицания, звучала предательски заученно.
- Это
- прочесть и
умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..
Голос ее
несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и
истеричка вдобавок. Лет через десять... Дура ты, дура! Да
на кой они мне
черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье
мое - набредать
на
темы, которые будут разрешены лет через десять.
- Я завидую
вам, - сказала она.
- Господи, как
я вам завидую!
Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз...
Калогер
вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на
него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи,
слава богу, у
нее в
руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать
все что угодно, в
том числе и рукопись.
Женщина
поспешно отвела взгляд.
- Я, наверное,
проклята, - горестно распустив вялые губы,
призналась
она ни с того ни с сего. - Время уходит, уходит... И -
ничего. Ни-че-го...
Ветер норовил
добросить до Калогера ее обесцвеченные
космы, обдавая
удушающим запахом духов.
- Вы короче
можете? - процедил он, невольно задержав дыхание.
- Короче... -
Словно испытывая его терпение, она
замолчала, нацелив
свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. - Значит,
так... Короче... В
общем, я намерена перевести на ваш счет два года.
Ветер
взвизгнул, обрезавшись об острую
жесть фонаря, и оборвался.
Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили
теперь как бы сами
по себе.
Калогер выпрямился.
- Да вы что,
девонька, в своем уме?!
- Ну вот... -
беспомощно сказала она. - Я так и знала...
- Что вы
знали? - Голос Калогера стал резок до пронзительности. - Что
вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне
предложить...
- Да поймите
же! - чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она.
- Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так
почему же я
не могу
спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я
вам -
время, а
вы...
- А я?
- Ну, я не
знаю... Ну... -
Она смешалась окончательно.
- Книгу
надпишете...
- С
благодарностью за два года? - бешено щурясь, уточнил он.
- Нет, -
поспешно сказала она. - Нет-нет... То есть...
Запуталась и
испуганно умолкла, больше похожая теперь
на больного
воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по
набережной пыль и
обрывки
бумаги.
- О ч-черт! -
сказал Калогер. - Да как
вам это вообще
пришло в
голову?
- А!.. - Она
раздраженно дернула плечом. - Сначала у меня пили, потом
у знакомых... А потом вдруг такая тоска!.. Жить не
хочется...
- Сколько у
вас там еще на счету?
Она с надеждой
вскинула голову.
- Много, -
сказала она. - Честное слово, много...
- Много... -
повторил он и усмехнулся через силу. - Вы и заметить не
успеете, как оно разлетится в прах, это ваше
"много". И вот когда у вас
останется два месяца...
Ее глаза
полезли из орбит окончательно.
- У вас
осталось два месяца? - в ужасе переспросила
она, и Калогер
мысленно обругал себя последними словами.
- Я сказал: к
примеру, - сухо пояснил он. - Так вот, -
когда у вас
останется, к примеру, два месяца... Тогда вы вспомните о
своем подарке.
- Нет, -
сказала она.
- Вспомните-вспомните, -
холодно бросил Калогер.
- Можете мне
поверить.
Она помотала
головой, потом задумалась.
- Нет, -
сказала она наконец. - Не вспомню...
- Послушайте!
- Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не
осталось следа. - Вы или сумасшедшая, или...
Она подалась
вперед, тоже собираясь встать, но Калогер шарахнулся и,
ускоряя шаг, бросился прочь от скамьи. Все это очень
напоминало бегство.
Собственно,
это и было - бегство.
Что жизнь
растрачена дотла, Калогер
понял еще утром.
Отключился
телефон. Первый признак надвигающегося банкротства -
когда вокруг тебя
один за другим начинают отмирать предметы: телевизор,
кондиционер... Все,
что в твоем положении - роскошь...
Он запер
дверь, наглухо отгородившись ею от
знакомых, незнакомых,
полузнакомых, и подошел к столу. После разговора на
набережной вопрос со
"Слепыми поводырями" решился сам
собой: он будет работать. Он
будет
работать над ними так, словно впереди у
него добрая сотня
лет, - не
торопясь, отшлифовывая абзац за абзацем. Пока не кончится
время.
Итак,
"Поводыри"... Обширный кабинет.
Рабочая роскошь: портьеры,
старинные кресла, стол, две стены книг. А вот и наследник
этой роскоши, в
которую всажено несколько жизней - отца, деда,
прадеда... Лидер. Зеленые
насмешливые глаза, мягкая просторная куртка.
Молод, слегка сутул.
Вид
имеет язвительно-беззаботный, как будто дело уже в шляпе
и беспокоиться не
о чем. Хотя все, конечно, не так, и первая его забота
- удержать в узде
остальных заговорщиков, которые уже сейчас тянут в
разные стороны и уже
сейчас
норовят перегрызться между
собой. Вот они,
все пятеро, -
расположились в креслах и ждут шестого, самого
ненадежного. Отсюда они
начнут мостить благими
намерениями дорогу в
ад, отсюда бросятся
они
спасать чужой неведомый мир и в результате порубят его...
Сейчас мурлыкнет
дверной сигнал, все шевельнутся и лидер скажет с
облегчением: "Ну вот и
он... А вы боялись..."
Калогер чувствовал
приближение первой фразы.
Еще миг - и,
перекликнувшись звуками, она возникнет перед ним и...
Вместо
дверного сигнала мурлыкнул телефон. Пробормотав
ругательство,
Калогер сорвал трубку, левой рукой ища шнур с тем, чтобы
выдернуть его из
гнезда сразу по окончании разговора.
- Да? -
рявкнул он.
На том конце
провода оробели и дали отбой.
Некоторое время Калогер
непонимающе смотрел на трубку, из которой шла
непрерывная череда тихих
торопливых гудков. Потом ударил дрогнувшей рукой
по рычажкам и
набрал
номер.
- Банк времени
слушает, - любезно известила его все та же запись.
Калогер
поспешно назвал номер своего счета.
- На вашем
счету, господин Калогер, в настоящий момент
(еле слышный
щелчок) - два года, месяц и двадцать семь дней.
- Сколько? -
не поверив, заорал он.
Компьютер любезно
проиграл ответ еще
раз, и Калогер,
едва не
промахнувшись по рычажкам, отправил трубку на место.
- Вот
паршивка! - обессиленно выдохнул он.
То есть она
перевела на его имя два года еще до того, как
подошла к
нему на набережной.
И вдруг
Калогер почувствовал, как
в нем вскипает
бесстыдная,
безудержная радость. Два года... На "Слепых
поводырей" ему хватило бы и
одного...
- Прекрати! -
хрипло сказал он. - Ну!
Точь-в-точь
как тогда, у изувеченного телефона-автомата.
Голое небо за
окном помаленьку одевалось. Наладившийся с
утра ветер
принес наконец откуда-то несколько серых клочьев и даже
сумел построить из
них некое подобие облачности.
Калогер отнял
лоб от тусклого, давно не мытого стекла.
- Ладно,
хватит! - скривив рот, выговорил
он. - Примирился?
Давай
работать...
Злой, как
черт, он вернулся к столу. Сел. Положил перед собой чистый
лист.
Итак,
"Поводыри"... Что-то ведь там
уже наклевывалось... Калогер
пододвинул
лист поближе и,
подумав, набросал вариант
первой фразы.
Написав, аккуратно зачеркнул и задумался снова.
И все-таки -
зачем ей это было надо? Жажда яркого
поступка? Чтобы
смотреть потом на всех свысока? Два года...
Это ведь не шутка - два
года...
Нет, так
нельзя, сказал он себе и попробовал восстановить
картину.
Кабинет... Портьеры, кресла... Зеленые насмешливые глаза
лидера. Сейчас
мурлыкнет дверной сигнал и лидер скажет...
Строка за
строкой ложились на бумагу и аккуратно потом зачеркивались.
Квартира оживала: в лицо веял бесконечный прохладный
выдох кондиционера, в
кухне бормотал холодильник... Исчеркав лист до
конца, Калогер перевернул
его и долгое время сидел неподвижно.
Потом снова
мурлыкнул телефон, и он снял трубку.
- Да?
В трубке
молчали.
- Да! Я
слушаю.
- Как
работается? - осведомился знакомый хрипловатый голос.
- Никак, -
бросил он. - Зачем вы это сделали?
- Захотела и
сделала, - с глуповатым смешком отозвалась она. Кажется,
была под хмельком. - Книгу надписать не забудьте...
- Не забуду, -
обнадежил он. - А кому?
- Ну...
Напишите: женщине с набережной... - И, помолчав, спросила то
ли сочувственно, то ли виновато: - Что?.. В самом деле
никак?
- В самом
деле.
- Ну вот... -
безнадежно сказала она. - Этого я и
боялась... Видно,
мое время вообще ни на что не годится - разве на
кабаки... - Вздохнула
прерывисто - и вдруг, решившись: - Знаете что? А
промотайте вы их, эти два
года!
- То есть?
- Ну,
развлекитесь, я не
знаю... В ресторан
сходите... На что
потратите - на то потратите...
- Послушайте,
девонька!.. - в бешенстве начал Калогер, но она
только
проговорила торопливо: "Все-все, меня уже
нет..." - и повесила трубку.
Калогер
медленно скомкал в кулаке исчерканный лист и швырнул его на
пол. Встал, задурил. Чужое время...
- Да пропади
оно все пропадом! - громко сказал он вдруг.
Бесстыдно
усмехаясь, ткнул сигаретой в пепельницу,
затем вышел в
переднюю и сорвал с гвоздя плащ. В кабак, говоришь... А
почему бы и нет?
Он уже нагнулся за туфлями, когда,
перекликнувшись звуками, перед
ним
снова возникло начало "Слепых поводырей".
Чуть ли не на
цыпочках он вернулся к столу, повесил
плащ на спинку
стула, сел. И слово за словом первый
абзац повести лег на бумагу.
И
"Поводыри" ожили, зазвучали.
Он работал до
поздней ночи. И никто не мешал ему, и никто не
звонил.
И он даже ни разу
не задумался, а
что, собственно, означала
эта ее
странная последняя фраза: "Все-все, меня уже
нет..."
Полезные ссылки:
Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|