Евгений Лукин СЛОВЕСНИКИ
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города. Николай Гумилев Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня... Радим
даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. "Ах, мерзавки..." -
подумал он изумленно и растерянно.
Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она
ужасно. Шея - кривая, глаза - косят, одно плечо выше другого и увенчано
вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица - серый с прозеленью, а
крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида
бородавкой.
- Вот! - выкрикнула Лава. - Видишь?
Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми
помидорами и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.
"Что-то с этим надо делать, - ошеломленно подумал Вадим. - Чем
дальше, тем хуже..."
Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни
старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный)
и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.
- Не ходить бы мне туда больше... - всхлипывала она. - Ты видишь, ты
видишь?..
- Дурочка, - ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно
оглупляя жену - чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на
него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. - Они это
из зависти...
- Ноги... - простонала она.
- Ноги? - Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и
ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки,
кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она
побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?
- Замечательные стройные ноги, - убежденно проговорил он. - Ни у кого
таких нет.
Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.
- А... а они говорят, что я го... го... гор-ба-тая!.. - И ее снова
сотрясли рыдания.
- Кто? Ты горбатая? - Радим расхохотался. - Да сами они... - Он
вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех
торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой
тут же станет ясно, чьего это языка дело. - Никакая ты не горбатая.
Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь,
точеные...
Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет
лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки.
Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью
родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную
раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала
все реже.
- Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало - и убедись...
И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил:
- И платье у тебя красивое. Нарядное, новое...
Лава улыбалась и утирала слезы. Потом озабоченно оглянулась на
корзинку с негодными помидорами. С них-то, видно, все и началось.
- А насчет помидор не беспокойся. Сам схожу и на что-нибудь
обменяю...
- Но они теперь... - Лава снова распустила губы. - А я их так
хвалила, так хвалила...
- А знаешь что? - сказал Радим. - Похвали-ка ты их еще раз! Умеешь ты
это делать - у меня вот так не выходит...
И пока польщенная Лава ахала и восхищалась розовеющими на глазах
помидорами, он вернулся к столу, где тут же зацепился локтем за недавно
вылезший сучок.
- Хороший стол получился, гладкий, - со вздохом заметил он,
похлопывая по распрямляющимся доскам. - И дерево хорошее, без
задоринки...
Сучок послушно втянулся в доску. Радим мрачно взглянул на грязную
глиняную плошку.
- Чтоб тебя ополоснуло да высушило! - пожелал он ей вполголоса.
Плошка немедленно заблестела от чистоты. Радим отодвинул посудину к
центру стола и задумался. Конечно, Лаве приходилось несладко, но в
чем-то она, несомненно, была виновата сама. Изо всех приходящих на рынок
женщин торговки почему-то облюбовали именно ее, а у Лавы, видно, просто
не хватало мудрости отмолчаться.
- Знаешь, - задумчиво сказал он наконец, - тут вот еще, наверное, в
чем дело... Они ведь на рынок-то все приходят уродины уродинами -
переругаются с мужьями с утра пораньше... А тут появляешься ты -
красивая, свежая. Вот они и злобствуют...
Лава, перестав на секунду оглаживать заметно укрупнившиеся помидоры,
подняла беспомощные наивные глаза.
- Что же, и нам теперь ругаться, чтобы не завидовали?
Радим снова вздохнул.
- Не знаю... - сказал он. - Как-то все-таки с людьми ладить надо...
Они помолчали.
- Вот, - тихо сказала Лава, ставя на стол корзину с алыми помидорами.
- Умница ты моя, - восстановил он ее мыслительные способности, и,
наверное, сделал ошибку, потому что жена немедленно повернула к нему
вспыхнувшее гневом лицо.
- Я тебя столько раз просила! - вне себя начала она. - Научи меня
хоть одному словечку! Не захотел, да? Тебе лучше, чтобы я такая с базара
приходила?
Радим закряхтел.
- Послушай, Лава, - сказал он, и жена, замолчав, с сердитым видом
присела на шаткий кривой табурет. - Ты сама не понимаешь, о чем просишь.
Предположим, я научу тебя кое-каким оборотам. Предположим, ты сгоряча
обругаешь Грачиху. Но ведь остальные услышат, Лава! Услышат и запомнят!
И в следующий раз пожелают тебе того же самого... Ты же знаешь, я -
мастер словесности! Нас таких в селе всего четверо: староста, Тихоня,
Черенок да я... Видела ты хоть однажды, чтобы кто-нибудь из нас затевал
склоку, задирал кого-нибудь? Ведь не видела, правда?..
Лава молчала, чему-то недобро улыбаясь.
- Ну я им тоже хорошо ответила, - объявила она вдруг. - У Грачихи
теперь два горба.
- Два горба? - ужаснулся он. - Ты так сказала?
- Так и сказала, - ликующе подтвердила Лава. - И прекрасно без тебя
обошлась!..
- Постой, - попросил Радим, и Лава встала. Он потер лоб, пытаясь
собраться с мыслями. - Два горба! Да как тебе такое в голову пришло?..
- Мне это... - Лава не договорила. В глазах у нес был страх. Видно,
сболтнула лишнее.
Радим тоже встал и беспокойно прошелся по вспучившимся доскам пола.
- То-то, я смотрю, сегодня утром: то зеркало искривится, то сучок из
стола вылезет... Мы же так со всем селом поссориться можем! Не дай Бог,
придумают тебе кличку - тут уж и я помочь не смогу... Два горба!..
Он осекся, пораженный внезапной и, надо полагать, неприятной
догадкой. Потом медленно повернулся к отпрянувшей жене.
- Ты от кого это услышала? - хрипло выговорил он. - Кто тебе это
подсказал? Со словесником спуталась?
- Нет! - испуганно вскрикнула Лава.
- С кем? - У Радима подергивалась щека. - С Черенком? С Тихоней?
- Нет!!!
- А с кем? Со старостой?.. Ты же не могла это сама придумать!..
Следует заметить, что от природы Радим вовсе не был ревнив. Но
вздорная баба Кикимора с вечно прикушенным по причине многочисленных
соседских пожеланий языком однажды предположила вслух, что Радим - он
только на людях скромник, а дома-то, наверное, ух какой горячий!.. С
того дня все и началось...
- Староста! - убежденно проговорил Радим. - Ну конечно, староста,
чтоб его на другую сторону перекривило!.. Нашла с кем связаться!
Редко, очень редко прибегал Радим в присутствии жены к своему
грозному искусству, так что Лава даже начинала подчас сомневаться: а
точно ли ее муж - словесник? Теперь же, услышав жуткое и неведомое
доселе пожелание аж самому старосте, она ахнула и схватилась за
побледневшие щеки. Тем более что со старостой Лава и вправду связалась
недели две назад - в аккурат после того как супруг сгоряча ее в этом
обвинил. В общем, та же история, что и с Черенком...
"Спаси Бог сельчан - словесник осерчал", - вспомнилась поговорка.
Лава заметалась, не зная, куда схорониться. Но тут Радим запнулся,
поморгал и вдруг ни с того ни с сего тихонько захихикал. Видно,
представил себе Грачиху с двумя горбами.
- А ловко ты ее!.. - проговорил он, радостно ухмыляясь. -
Допросились-таки, языкастая...
Не иначе кто-то на рынке в сердцах обозвал его дураком.
- Два горба... - с удовольствием повторил резко поглупевший Радим. -
Не-е, такого сейчас уже и словесник не придумает... Видать, из прежних
времен пожелание...
Испуганно уставившись на супруга, Лава прижалась спиной к грубо
оштукатуренной стенке. А Радим продолжал, увлекшись:
- Во времена были! Что хочешь скажи - и ничего не исполнится!
Пожелаешь, например, чтоб у соседа плетень завалился, а плетень стоит
себе, и хоть бы что ему! Зато потом...
Он вновь запнулся и недоуменно сдвинул брови.
- О чем это я?
Видно, на рынке зарвавшегося ругателя одернули, поправили: ума, что
ли, решился - словесника дураком называть? А ну как он (словесник то
есть) ляпнет чего-нибудь по глупости! Это ж потом всем селом не
расхлебаешь! Не-ет, Радим - он мужик смышленый, только вот Лаве своей
много чего позволяет...
- Ты... о прежних временах, - еле вымолвила Лава.
Вид у Радима был недовольный и озадаченный. Мастер словесности явно
не мог понять, зачем это он накричал на жену, обидел старосту, смеялся
над Грачихой...
- Прежние времена - дело темное... - нехотя проговорил он. -
Считается, что до того, как Бог проклял людей за их невоздержанные речи,
слова вообще не имели силы... Люди вслух желали ближнему такого, что
сейчас и в голову не придет...
- И ничего не сбывалось?
- Говорят, что нет.
Глаза Лавы были широко раскрыты, зрачки дышали.
- Значит, если я красивая, то как меня ни ругай, а я все равно
красивая?
- Д-да, - несколько замявшись, согласился Радим. - Но это если
красивая.
Лава опешила и призадумалась. Красивой становишься, когда похвалят...
Можно, конечно, и родиться красивой, но для этого опять-таки нужно
чье-нибудь пожелание... И чтобы соседки на мать не злились...
Радим смотрел на растерявшуюся вконец Лаву с понимающей улыбкой.
- Так что еще неизвестно, когда жилось лучше, - утешил он, - сейчас
или в прежние времена...
- А... а если какой-нибудь наш словесник, - как-то очень уж
неуверенно начала она, - встретился бы с кем-нибудь из... из прежних
времен... он бы с ним справился?
Радим хмыкнул и почесал в затылке.
- М-м... вряд ли, - сказал он наконец. - Хотя... А почему ты об этом
спрашиваешь?
Лава опять побледнела, и Радим смущенно крякнул. "Вконец жену
запугал", - подумалось ему.
- Однако заболтался я, - сказал он, поспешно напустив на себя
озабоченный вид. - Напомни, что нужно на рынке выменять?
- Хлеба и... - начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались
ошметки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.
- Это Грачиха! - закричала она. - Вот видишь!
- Ладно, ладно... - примирительно пробормотал Радим, протягивая руку
к корзинке. - Улажу я с Грачихой, не беспокойся... Кстати, глаза у тебя
сегодня удивительно красивые.
Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на
должное расстояние. В вышине над селом яростно крутились облака: одним сельчанам нужен
был дождь, другим - солнце. Временами заряд крупных капель вздымал
уличную пыль и только и успев, что наштамповать аккуратных, со вмятинкой
посередине, коричневых нашлепок, отбрасывался ветром за околицу. Мутный
смерч завернул в переулок, поплясал в огороде Черенка и, растрепав
крытую камышом крышу, стих.
Дома по обе стороны стояли облупленные, покривившиеся от соседских
пожеланий, с зелеными от гнили кровлями. С корзинкой в руке Радим шел к
рыночной площади, погружая босые ноги то в теплую пуховую пыль, то в
стремительно высыхающие лужи и поглядывая поверх кривых, а то и вовсе
завалившихся плетней. Там на корявых кустах произрастали в беспорядке
мелкие зеленые картофелины, ссохшиеся коричневые огурцы, издырявленные
червями яблоки - и все это зачастую на одной ветке, хотя староста
ежедневно, срывая и без того сорванный голос, втолковывал сельчанам, что
каждый плод должен расти отдельно: лук - на своем кусте, картошка - на
своем. Как в прежние времена.
Уберечь огород от людской зависти все равно было невозможно, поэтому
владельцы не очень-то об этом и заботились, придавая плодам вид и вкус
лишь по пути на рынок. Впрочем, в обмене тоже особого смысла не было -
меняли картошку на яблоки, яблоки на картошку... А на рыночной площади
собирались в основном поболтать да посплетничать, даже не подозревая,
насколько важна эта их болтовня. Волей-неволей приходя к общему мнению,
рынок хранил мир от распада.
Радим шел и думал о прежних временах, когда слова не имели силы.
Поразительно, как это люди с их тогдашней невоздержанностью в речах
вообще ухитрились уцелеть после Божьей кары. Ведь достаточно было
одного, пусть даже и не злого, а просто неосторожного слова, чтобы род
людской навсегда исчез с лица земли. Будучи словесником, Радим знал
несколько тайных фраз, сохранившихся от прежних времен, и все они были
страшны. Словесники передавали их друг другу по частям, чтобы, упаси
Боже, слова не слились воедино и не обрели силу. Вот, например:
"Провались все пропадом..." Оторопь берет: одна-единственная фраза - и
на месте мира уже зияет черная бездонная дыра...
- Чумазый!
- Ты сам чумазый!
- А ты чумазее!..
Отчаянно-звонкие детские голоса заставили его поднять голову. На
пыльном перекрестке шевелилась куча-мала, причем стоило кому-либо из нее
выбраться, как ему тут же приказывали споткнуться и шмякнуться в лужу,
что он немедленно и делал под общий сдавленный хохот. Потом раздался
исполненный притворного ужаса крик: "Словесник! Словесник идет!.." - и
ребятня в полном восторге брызнула кто куда. Остался лишь самый
маленький. Он сидел рядом с лужей и плакал навзрыд. Слезы промывали на
грязной рожице извилистые дорожки.
- Чего плачешь? - спросил Радим.
Несчастный рыдал.
- А... а они говорят, что я чу... чума-азый!..
Точь-в-точь как вернувшаяся с базара Лава. И ведь наверняка никто его
сюда силком не тащил, сам прибежал...
- Да не такой уж ты и чумазый, - заметил Радим. - Так, слегка...
Разумеется, он мог бы сделать малыша нарядным и чистым, но, право, не
стоило. Тут же задразнят, пожелают упасть в лужу... Радим потрепал
мальчонку по вздыбленным вихрам и двинулся дальше.
Ох, Лава, Лава... Два горба... Вообще-то в некоторых семьях из
поколения в поколение передаются по секрету такие вот словечки, подчас
неизвестные даже мастерам. Как правило, особой опасности они в себе не
таят, и все же...
А действительно, кто бы кого одолел в поединке - нынешний словесник
или человек из прежних времен? Между прочим, такой поединок вполне
возможен. Коль скоро слова имеют силу, то вызвать кого-нибудь из
прошлого труда не составит. Другое дело, что словесник на это не
решится, а у обычного человека просто не хватит воображения. И слава
Богу...
А как же у Лавы хватило воображения задать такой вопрос?
Мысль была настолько внезапна, что Радим даже остановился. Постоял,
недоуменно сдвинув брови, и вдруг вспомнил, что этак полгода назад,
открыв для себя эту проблему, он сам имел неосторожность поделиться
своими соображениями с супругой. Зря! Ох зря... Надо будет пожелать,
чтобы она все это и в мыслях не держала. Незачем ей думать о таких
вещах.
Радим досадливо тряхнул головой и зашагал дальше. Рыночная площадь, как всегда, была полна народу.
- Здравствуйте, красавицы, - с несокрушимым простодушием
приветствовал Радим торговок.
Те похорошели на глазах, но улыбок на обращенных к нему лицах Радим
не увидел.
- Да вот благоверная моя, - тем же простецким тоном продолжал он, -
шла на рынок, да не дошла малость...
Он наконец высмотрел Грачиху. Горб у нее был лишь один, да и тот
заметно уменьшился. "Плохо дело, - встревоженно подумал Радим. - Всем
рынком, видать, жалели..."
Выменяв у хмурого паренька три луковки на пять помидорин, Радим для
виду покружил по площади, пытаясь по обыкновению переброситься с каждой
торговкой парой веселых словечек, и вскоре обнаружил, что отвечают ему
неохотно, а то и вовсе норовят отвернуться. Потом он вдруг споткнулся на
ровном месте, чуть не рассыпав заметно позеленевшие помидоры, - кто-то,
видать, пробормотал пожелание издали. "Да что же это! - в испуге подумал
Радим, хотя и продолжал простодушно улыбаться сельчанам. - Ведь и впрямь
со всеми поссорит!"
Как бы случайно оглянулся на Грачиху и замер, уставясь на корзину с
червивыми яблоками.
- Эх! - сказал он с восхищением. - Посылала меня благоверная моя за
хлебом, но уж больно у тебя, Грачиха, яблоки хороши! Наливные, румяные,
ни пятнышка нигде, ни червячка... Меняем, что ли?
Сурово поджав губы, Грачиха глядела в сторону.
- Шел бы ты лучше, словесник, домой, - проговорила она наконец. -
Учил бы ты ее и дальше словам своим... Только ты запомни: каким словам
научишь - такие она тебе потом и скажет!..
- Каким словам, Грачиха? Ты о чем?
Грачиха спесиво повела носом и не ответила. Радим растерянно
оглянулся. Кто смотрел на него осуждающе, а кто и с сочувствием. Он
снова повернулся к Грачихе.
- Да молодая она еще! - жалобно вскричал он. - Не сердись ты на нее,
Грачиха! Сама, что ли, молодой не была?
Но тут на краю пыльной площади возникла суматоха, торговки
шарахнулись со вскриками, очистив свободное пространство, в котором,
набычась, стояли друг против друга два человека. Драка. Ну и слава Богу
- теперь о них с Лавой до вечера никто не вспомнит.
- А-а... - повеселев, сказала Грачиха. - Опять сошлись задиры наши...
Радим уже проталкивался сквозь толпу к месту драки. Задир было двое:
один - совсем еще мальчишка с дальнего конца села, а второй - известный
скандалист и драчун по кличке Мосол. Оба стояли друг против друга, меряя
противника надменными взглядами. Сломанные корзинки лежали рядом,
луковицы и картофелины раскатились по всей площади.
- Чтоб у тебя ноги заплелись... - процедил наконец Мосол.
- ...да расплетясь - тебя же и по уху! - звонко подхватил подросток.
Тело его взметнулось в воздух, послышался глухой удар, вскрик, и оба
противника оказались лежащими в пыли. Потом вскочили, причем Мосол -
держась за вспухшее ухо.
Торговки снова взвизгнули. Радим нахмурился. Слишком уж ловко это
вышло у мальчишки. "Да расплетясь - тебя же и по уху..." Такие приемы
раньше были известны только словесникам.
- Да где же староста? - кричали торговки. - Где этот колченогий!
Кривобокий! Лопоухий!.. Вот сейчас староста приковыляет - он вам задаст!
В конце кривой улочки показался староста. Весь перекошенный,
подергивающийся, приволакивающий ногу, он еще издали гаркнул:
- Прекратить! А ну-ка оба ко мне!
Драчуны, вжав головы в плечи, приблизились.
- Вы у меня оба сейчас охромеете! - пообещал он. - И хромать будете
аж до заката! Ты - на правую ногу, Мосол, а ты, сопляк, на левую!
- Дождались, голубчики! - послышались злорадные женские крики. - Это
ж надо! На рынке уже драку учинили!..
Припадая на разные ноги, притихшие драчуны заковыляли к своим
корзинкам. Мальчишка утирал рукавом внезапно прохудившийся нос.
Перекошенный староста потоптался, строго оглядывая площадь из-под
облезлых бровей. Потом заметил Радима.
- Мальчишка-то, - ворчливо заметил он, когда они отошли подальше от
толпы. - Видал, что вытворяет? Чуть не проглядели... В словесники его и
клятвой связать...
- Хорошо выглядишь, - заметил Радим. - Нет, правда! И ноги вроде
поровней у тебя сегодня, и плечи...
Староста понимающе усмехнулся.
- Брось, - сказал он. - Зря стараешься. Чуть похорошею - такого по
злобе наделают... Я уж привык так-то, скособочась... А тебе, я гляжу,
тоже досталось - подурнел что-то, постарел... Сейчас-то чего не
вмешался?
Радим смутился:
- Да хотел уж их остановить, а потом гляжу - ты появился...
- Понятно, - сказал староста. - Красоту бережешь... Ну правильно.
Старосте - ему что? Увечьем меньше, увечьем больше - разницы уже
никакой... Видишь вон: на другую сторону перекривило - опять, значит,
кому-то не угодил... - Он помолчал, похмурился. - Насчет жены твоей хочу
поговорить. Насчет Лавы.
Радим вздрогнул и с подозрением посмотрел на старосту. Староста
крякнул.
- Ну вот, уставился! - сказал он с досадой. - Нашел соперника,
понимаешь!.. Сам виноват, коли на то пошло... Кто тебя тогда за язык
тянул?
Радим устыдился и отвел глаза. Действительно, вина за тот недавний
случай была целиком его. Мог ведь сослагательное наклонение употребить
или, на худой конец, интонацию вопросительную... Так нет же - сказанул
напрямик: живешь, мол, со старостой... А старика-то, старика в какое
дурацкое положение поставил!.. Радим крякнул.
- Ладно, не переживай, - сказал староста. - Да и не о том сейчас
речь... Тут видишь что... В общем, ты уж не серчай, а поначалу я на тебя
думал. Ну, что это ты ее словам учишь...
- Это насчет двух горбов? - хмуро переспросил Радим. - Сам сегодня в
первый раз услышал...
Староста переступил с ноги на ногу - как будто стоя спотыкнулся.
- Два горба... - повторил он с недоброй усмешкой. - Что два горба!
Она вон Кикиморе пожелала, чтоб у той язык к пятке присох.
Радим заморгал. Услышанное было настолько чудовищно, что он даже не
сразу поверил.
- Что?! - выговорил он наконец.
- Язык к пятке! - раздельно повторил староста. - Присох! Уж на что
Кикимору ненавидят, а тут все за нее вступились. Суетятся, галдят, а
сделать ничего не могут... Глагола-то "отсохнуть" никто не знает! Хорошо
хоть я вовремя подоспел - выручил...
Радим оторопело обвел взглядом рыночную площадь. Кикиморы нигде видно
не было. Торговки смотрели на них во все глаза, видимо, догадываясь, о
чем разговор. Староста вздохнул.
- Был сейчас у Тихони...
- У Тихони? - беспомощно переспросил Радим. - И что он?
- Ну ты ж его знаешь, Тихоню-то... - Староста поморщился. - Нет,
говорит, никогда такого даже и не слыхивал, но, говорит, не иначе из
прежних времен пожелание... Будто без него непонятно было! - Староста
сплюнул.
- Сам-то что думаешь? - тихо спросил Радим. - Кто ее учит?
Глава словесников неопределенно повел торчащим плечом.
- Родители могли научить...
- Лава - сирота, - напомнил Радим.
- Вот то-то и оно, - раздумчиво отозвался староста. - Родители
померли рано... А с чего, спрашивается? Стало быть, со всеми соседями
ухитрились поссориться. А словечки, стало быть, дочери в наследство...
Радим подумал.
- Да нет, - решительно сказал он. - Что ж она, мне бы их не открыла?
Староста как-то жалостливо посмотрел на Радима и со вздохом почесал в
плешивом затылке.
- Ну тогда думай сам, - сказал он. - Словесники научить не могли? Не
могли. Потому что сами таких слов не знают. Родители, ты говоришь,
тоже... Тогда, стало быть, кто-то ей семейные секреты выдает, не иначе.
Причем по глупости выдает, по молодости... Ты уж прости меня, старика,
но там вокруг нее случаем никто не вьется, а? Ну, из ухажеров то есть...
- Староста замолчал, встревоженно глядя на Радима.
Радим был недвижен и страшен.
- Пятками вперед пущу! - сдавленно выговорил он наконец.
- Тихо ты! - цыкнул староста. - Не дай Бог подслушают!..
Радим шваркнул корзину оземь и, поскользнувшись на разбившейся
помидорине, ринулся к дому. Староста торопливо заковылял следом. Лава испуганно ахнула, когда тяжело дышащий Радим появился на пороге
и, заглянув во все углы, повернулся к ней.
- Говори, - хрипло приказал он. - Про два горба... про язык к
пятке... откуда взяла? Сама придумала?
Лава заплакала.
- Говори!
- Нет... - Подняла на секунду глаза и, увидев беспощадное лицо мужа,
еще раз ахнула и уткнулась лицом в ладони.
- От кого ты это услышала? - гремел Радим. - Кто тебе это сказал? Я
же все равно узнаю!..
Лава отняла пальцы от глаз и вдруг, сжав кулаки, двинулась на
супруга.
- А ты... Ты... Ты даже защитить меня не мог! Надо мной все
издеваются, а ты...
- Постой! - приказал сквозь зубы Радим, и Лава застыла на месте. -
Рассказывай по порядку!
Лицо у Лавы снова стало испуганным.
- Говори!!!
И она заговорила, торопясь и всхлипывая:
- Ты... ты сам рассказывал... что раньше все были как словесники...
только ничего не исполнялось... Я тебя просила: научи меня словам, тогда
Кикимора испугается и не будет меня ругать... А ты!.. Ты!..
Радим закрыл глаза. Горбатый пол шатнулся под его босыми ступнями.
Догадка была чудовищна.
- Лава... - выдохнул он в страхе. - Ты что же, вызвала кого-то из
прежних времен?!
- Да!.. - выкрикнула она.
- И они... говорят на нашем языке? - еле вымолвил обомлевший Радим.
- Нет! Но я ему сказала: говори по-человечески...
Радим помаленьку оживал. Сначала задергалась щека, потом раздулись
ноздри, и наконец обезумевший от ревности словесник шагнул к жене.
- У тебя с ним... - прохрипел он, - было что-нибудь? Было?
Лава запрокинула залитое слезами лицо.
- Почему меня все время мучают! - отчаянно закричала она. - Коля!
Коля! Приди, хоть ты меня защити!..
Радим отпрянул. Посреди хижины из воздуха возник крепкий детина с
глуповато отвешенной нижней губой, одетый странно и ярко.
- Ну ты вообще уже, - укоризненно сказал он Лаве. - Хоть бы
предупреждала, в натуре...
Трудно сказать, что именно подвело такого опытного словесника, как
Радим. Разумеется, следовало немедля пустить в ход повелительное
наклонение и отправить страшного гостя обратно в прошлое. Но то ли
пораженный внезапным осуществлением мрачных фантазий о словесном
поединке с человеком из прежних времен, то ли под впечатлением
произнесенных соперником жутких и загадочных слов (кажется, впрочем,
безвредных), мастер словесности, как это ни прискорбно, растерялся.
- Чтоб тебе... Чтоб... - забормотал он, отступая, и детина наконец
обратил на него внимание.
- А-а... - понимающе протянул он с угрозой. - Так это, значит, ты на
нее хвост подымаешь?
И Радим с ужасом почувствовал, как что-то стремительно прорастает из
его крестца. Он хотел оглянуться, но в этот момент дверь распахнулась и
на пороге возник вовремя подоспевший староста. Возник - и оцепенел при
виде реющего за спиной Радима пушистого кошачьего хвоста.
- Во! - изумился детина, глядя на перекошенного остолбеневшего
пришельца. - А это еще что за чудо в перьях?
Что произошло после этих слов, описанию не поддается. Лава завизжала.
Радим обмяк. Детина, оторопев, попятился от старосты, больше похожего
теперь на шевелящееся страусиное опахало.
- Что ты сделал! Что ты сделал!.. - кричала Лава.
Продолжая пятиться, детина затравленно крутил головой. Он и сам был
не на шутку испуган.
- Что ты сделал!..
Детина уткнулся спиной в стену. Дальше отступать было некуда.
- Да что я такого сделал?.. - окрысившись, заорал он наконец. - Я тут
вообще при чем?.. Что вам от меня надо!.. Да пошли вы все в...
И они пошли.
Все.
Полезные ссылки:
 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
 Либмонстр - читай и публикуй!
 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
| 
