Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я
Читальный зал:

Джоанна ЛИНДСЕЙ

СЕРЕБРЯНЫЙ АНГЕЛ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Анонс

     Если бы юной Шантель Бурк сказали, что, попав в плен к пиратам, а затем в гарем туренного паши, она встретит настоящую любовь, то не стала бы оказывать такое бешеное сопротивление. Хотя все равно не избежала бы покушений на свою честь и жизнь. И гораздо раньше ей удалось бы преодолеть в себе надменность английской аристократки, скажи Дерек Синклер лишь несколько слов...

Глава 1

Барика, Варварский берег, 1796 год

     На улице Ювелиров торговец жемчугом Абдул ибн Месих закрыл свою лавку, не дожидаясь, когда пение муэдзина призовет правоверных на молитву. До намаза было еще не меньше десяти минут, но Абдул стал стар, кости болели и пригибали его к земле, поэтому, как и каждый день, он вышел пораньше. Пока силы не оставят его, Абдул будет ходить молиться в мечеть. Он не намерен расстилать молитвенный коврик у лавки подобно менее благочестивым соседям. А поскольку торговец жемчугом оказался в этот час единственным человеком на улице, он и стал единственным свидетелем произошедшего у него на глазах убийства.
     Молодой турок и бегущий за ним здоровенный мужчина в черном пронеслись перед носом Абдула, не обратив на него ни малейшего внимания. Еще немного, и они свернули бы за угол, скрывшись из виду, и тогда торговцу жемчугом не пришлось бы наблюдать этот кошмар. Но в самом конце улицы здоровенный настиг свою жертву и почти рассек турка надвое оказавшейся у него в руках кривой саблей. Мгновенно обшарив тело, он нашел какую-то бумагу и, не оглядываясь, побежал прочь. Турок остался лежать там, где его настигла смерть. Ручеек крови заструился вниз по булыжной мостовой, и мухи уже слетались со всех сторон на нежданное угощение.
     Абдул ибн Месих понял, что после увиденного он не может идти в мечеть. Под раздававшиеся с высоты многочисленных минаретов призывы муэдзинов он разложил молитвенный коврик позади своей лавки и преклонил колена, размышляя о том, как много времени прошло с тех пор, когда он виделся со своей дочерью в деревне. Скоро она должна приехать погостить у отца; хорошо бы подольше.

***

     В тот же день, но чуть позже, еще два секретных курьера Джамиля Решида были убиты, так и не успев покинуть Барику. Первый был отравлен в кофейне, тело второго нашли в зарослях одной из городских аллей. Стрела, сразившая несчастного, накрепко застряла в его горле.
     Вечером четверо путников на верблюдах выехали через западные ворота Барики в направлении Алжира. Ехавший впереди был тоже дворцовым курьером, и миссия его завершилась столь же плачевно. Трое следовавших за ним наемных убийц быстро сокращали отделявшее их от очередной жертвы расстояние и наконец настигли ее. Этот курьер умер так же быстро, как и все предыдущие.
     Убивший его грек-мусульманин был из тех, кто будто рождается для подобной кровавой работы. Двое его спутников, братья-арабы, принадлежали к старинному семейству, известному преданностью деям Барики. Они не могли не испытывать некоторого смятения из-за причастности к ночной трагедии. Этого курьера, правда, они сами не убивали, но несколькими днями раньше старший брат убил другого.
     Братья были столь же виновны, как грек, столь же грешны, как прочие наемные убийцы. Как и всех других, в случае обнаружения их ждала плаха палача. Возможно, рисковать собственными головами и честью семьи за кошель с золотом было вершиной глупости. Но и цена отхода с пути праведного была соблазнительна - кошель с золотом был весьма тяжел. Они решили рискнуть, и ощущение обретаемого богатства сейчас с лихвой перевешивало чувство вины.
     Лесандр, так звали грека, пошарил в одежде убитого, нашел письмо, развернул его и начал читать, напрягая зрение при тусклом свете луны. Из груди злодея вырвалось рыдание. Было видно, что он с удовольствием бросил бы бумагу на землю и втоптал ее в пыль. Но грек, конечно, сдержал этот порыв.
     - То же самое, - сказал Лесандр, передавая послание старшему из братьев.
     - А ты думал, что увидишь что-то другое? - спросил младший араб.
     - Надеялся, - коротко ответил грек. - Существует еще один кошелек для того, кто найдет настоящее письмо. Я бы хотел, чтобы он достался мне.
     - Так же как и все мы, - добавил старший брат. - Но он захочет взглянуть и на это, - продолжал он, аккуратно пряча бумагу в складках своей одежды. - Он разыскивает каждое послание, все равно, такое же оно, как и все остальные, или другое.
     Кто такой он, говорить не требовалось. Собственно, ни один из них и не мог произнести его имя: они его просто не знали. Никто как следует не видел его. Более того, они даже не знали, был ли он с теми, кто желает, чтобы Джамиль Решид умер, или участвует в каком-то другом деле. Но ом был тем, кто так щедро платил им за каждое письмо, которое пытались доставить куда-то дворцовые курьеры.
     Было, однако, нечто обескураживающее в происходящем. Будто приманку отправлял дей одного за другим все новых и новых преданных ему людей. Все они везли одно и то же письмо, даже не письмо, а записку, состоящую из трех написанных по-турецки фраз: "Вы получите мои приветствия. Нужны ли дополнительные объяснения? Мне никогда не забыть Вас".
     На записках не было ни подписи, ни адреса. Их мог отправлять любой из находящихся во дворце в любое место за земле. Для отправителя они не представляли опасности. Скорее это была скрытая угроза для наемных убийц, которые, читая их, не могли не вспоминать о том, что у мести дея длинные руки. Возможно, это было вовсе не то письмо, которое должны были вывезти из Барики. А может, и сами курьеры были просто уловкой, чтобы обмануть убийц и отвлечь их от новых покушений на жизнь самого дея.
     Первый курьер, которого удалось схватить, клялся, что ему поручили доставить письмо англичанину по имени Дерек Синклер. Но даже если это было правдой и дей действительно знал человека с таким именем, что могло сказать этому англичанину подобное письмо? Зачем терять столько людей, пытаясь его доставить? Поэтому убийцы считали, что существует другое послание, которое они и должны обнаружить. Оно может быть предназначено для дея Алжира или бея Туниса, или даже для самого султана в Истамбуле. Это послание с просьбой о помощи. Хотя что может сделать любой из этих союзников, если ни один из них даже не догадывается, кто стоит за попытками убить дея.
     Лесандр сел на своего верблюда.
     - Думаю, этого оставим на прокорм стервятникам, - сказал он, взглянув на труп только что убитого им человека. - Я не привык оставлять следы, тем более покойников. Есть множество способов избавиться от них.
     - К чему ты привык, не имеет значения. Он хочет, чтобы во дворце знали, что курьерам не удается выполнить поручение. А как дей узнает об этом, если не найдут трупы?
     - Это пустая трата времени, если хотите знать мое мнение, - выпалил Лесандр, больше не стараясь скрыть своего раздражения. - Я, пожалуй, рискну и сделаю свою работу прямо во дворце. Кто знает? Может, мне повезет и я сумею заработать самый большой кошелек, тот, который причитается за голову Джамиля Решида.
     Отъезжая, грек засмеялся. Братья обменялись красноречивыми взглядами. Оба не сомневались, что вряд ли вновь увидят Лесандра живым, если он попытается проникнуть во дворец. После четырех покушений на жизнь дея того охраняли усерднее, чем когда-либо раньше. Любой, кто попытается убить Джамиля Решида, подпишет смертный приговор самому себе. А если до того как казнить, этого неудачника подвергнут пыткам, он начнет называть имена. Не его имя, оно неизвестно. Грек, к примеру, может сказать о тех, кто был с ним в эту ночь.
     Лесандр в Барику не вернулся. Он был прав, существует много способов надежно избавляться от трупов, в том числе и от его собственного.

***

     - Ты понимаешь, чем рискуешь?
     Али бен-Халил в ответ кивнул. Перед сидящим напротив него человеком он испытывал благоговейный страх. Когда на базаре Али сунул свою записку в руку дворцового евнуха, он, конечно, рассчитывал на встречу с кем-то из дворца. Но не с главным же министром Джамиля Решида великим визирем, да хранит его Аллах! Почему он пришел сам? Что же такого важного было в этих письмах, из-за которых погибло столько людей и сам великий визирь Омар Хассан сидел здесь и задавал вопросы Али?
     Омар Хассан пришел переодетым в простой бурнус наподобие тех, что одевают в пустыне берберы. Зато вряд ли кто мог узнать в нем второго человека Барики. Он внимательно расспрашивал Али о причинах, заставивших его предложить свои услуги. Неужели тот и в самом деле готов рискнуть жизнью из-за женщины? Но так оно и было. Бедняк Али любил рабыню. Хозяин готов был продать ее, но только за хорошую цену. Где мог взять Али столько денег, если путь преступника был для него неприемлемым? Только на службе у дея.
     Однако погибать при выполнении опасного задания он вовсе не собирался. Али рассчитывал, что сможет сделать то, что не удалось до него многим другим. Он не был слугой дея, да и вообще никоим образом не был связан с дворцом. Все знали Али как обыкновенного продавца шербета. Кто заподозрит в нем одного из дворцовых посланцев? Из тех же соображений молодой человек не хотел идти во дворец, чтобы предложить свои услуги, а настоял на встрече в доме танцовщиц. Более того, он спрятался в нем за два дня до назначенного срока, а уйдет лишь спустя другие два дня. Весьма вероятно, что кто-то выследит Омара Хассана, несмотря на его маскировку, а затем постарается проследить и за всеми теми, кто покинет дом танцовщиц в вечер его посещения.
     Великий визирь пребывал в нерешительности. Ему нравился план Али бен-Халила. Но принять его он опасался, так же как и отклонить. Али был молод, на вид года двадцать два. Темно-каштановые волосы и карие глаза подтверждали его рассказ о берберском происхождении. А бледно-оливковый цвет кожи и тонкие черты лица молодого человека позволяли предположить, что в плену у его предков бывали и белокожие рабыни. То, что он не выполнял раньше такого рода поручения, тоже было неплохо. Однако...

***

     Еще неделю назад Омар не колеблясь вручил бы письмо очередному курьеру. Но как раз вчера Джамиль загнал его в угол, прямо спросив, сколько их уже было отправлено. Что мог ответить Омар? Правду? Но как произнести эту чудовищную цифру? Джамиль мог разгневаться. Ведь он спросил еще тогда, когда курьера посылали в первый раз. Это была идея Омара, и хорошая идея, как он и сейчас полагал. Однако и задуматься было над чем. Так много смертей и ради чего? Возможно, что к тому времени, когда письмо принесет какие-то результаты, все уже будет кончено. Стоящего за попытками покушений найдут и сделают с ним то, что положено.
     Помоги им Аллах, поскорее бы! Джамиль не из тех людей, которые легко переносят ограничения. Постоянное ощущение опасности и безрезультатность попыток узнать, кто враг, уже сказались на нем. Будь он старше, был бы, возможно, и поспокойнее. Но дею всего двадцать девять лет. Только семь из них он был правителем Барики, взойдя на трон после смерти старшего сводного брата, снискавшего при жизни недобрую славу тирана.
     Правление Джамиля было благотворным для Барики. Его незаурядна" политическая мудрость, чувства чести и справедливости, постоянная забота о благе подданных принесли процветание Барике и любовь жителей к дею. Вот почему Омар готов был сделать все, чтобы оградить жизнь Джамиля от опасности, даже если для этого придется принести в жертву жизни сотен преданных ему людей и этого наивного юноши, который сидел сейчас перед ним. Да и почему он должен колебаться в конце концов?
     Омар Хассан бросил деньги и даже позволил себе улыбнуться, заметив, как широко раскрылись глаза Али, когда кошелек тяжело шлепнулся на стол.
     - Это на расходы, - объяснил великий визирь. - Здесь достаточно, чтобы купить любой корабль и нанять команду. Но ты не должен впадать в крайности. Небольшой шебеки <Шебека - тип парусного судна на Средиземном море>, достаточно быстрой, будет вполне достаточно для твоих нужд. - Еще один кошелек был таким же тяжелым, как и первый. - А это за твою работу. Получишь еще такой же, если сумеешь доделать ее до конца. - Омар снова улыбнулся, так как глаза Али стали совсем круглыми. Но затем визирь заговорил серьезно. - Запомни, даже если тебе повезет, ты не должен возвращаться в Барику как минимум шесть месяцев.
     Это было единственное, что не мог понять Али в своем задании. Но задать вопрос великому визирю он не решился.
     - Да, мой господин!
     - Прекрасно. О своей женщине не беспокойся. Во время твоего отсутствия я сам прослежу, чтобы ее не продали другому и хорошо обращались с ней. А если не вернешься, я позабочусь и о ее будущем.
     - Благодарю, мой господин! Разговаривать больше было не о чем. Омар Хассан протянул письмо новому курьеру.

Глава 2

     "Моя дорогая Элен!"
     Не сочти это за жалобу, но ты не ответила на мое последнее письмо. Что-нибудь случилось? Уж не заболела ли ты? Ты же знаешь, как я волнуюсь, когда долго не получаю твоих писем. Теперь, когда у твоей племянницы траур закончился, вы, должно быть, стали выезжать. Я надеялась, что ты напишешь мне об этом подробно.
     Шантель все еще у тебя, не так ли? Ну конечно же, ведь у них ее нет. Тебе, наверное, некогда писать, потому что ты готовишь ее к выходу в свет. Это я понять могу. Она чудесная девушка. Должно быть, все окрестные женихи бегают за ней. Есть ли достойные ее? Хотя, дорогая, это не имеет значения. Ей будет из кого выбрать здесь, в Лондоне, когда она приедет. Жду не дождусь новой встречи с тобой и любезной Шантель. Ты знаешь, муж моей дочери..."
     Элен Бурк опустила письмо на колени и потерла глаза. Как же скучно читать письма Марж Криг. Элен недоумевала, как эта женщина умудрялась исписать десять - двенадцать страниц полной чепухой. Но каждый раз было одно и то же. Только подумать, всего год совместной учебы в школе, и вот - каждые несколько месяцев по такому письму, полному нелепых сплетен. Но ей приходилось их читать, ведь никогда не знаешь, где Марж напишет что-нибудь полезное.
     Она пробежала глазами еще несколько страниц, пока не уперлась в подчеркнутое слово они. Элен, видимо, не следовало описывать своих американских кузенов-выскочек кому-либо, особенно Марж Криг. Теперь подруга чувствовала себя вправе при каждом удобном случае поиздеваться над приехавшими из Америки Бурками. В принципе Элен была согласна почти с каждым ее словом. Но не Марж Криг бы говорить это.
     "...Меня не удивило, что они так рано появились в городе. Как я слышала, твой кузен Чарльз уже успел в клубах всем надоесть, да и его сын Аарон тоже. Это просто ужасно, что старшую из незамужних дочерей они вывели в свет в прошлом сезоне. Им всем следовало соблюдать траур, как это делали вы с Шантель. Но в этом году им удалось оплатить ее пребывание в Алмаксе. Хотела бы я знать, чьи деньги пошли на это. Ведь хорошо известно, что Чарльз унаследовал от твоего брата только баронетский титул, а не его состояние. Знает ли Шантель, как они тратят ее деньги? Как мог твой брат назначить ее опекуном такого вероломного человека?"

***

     В порыве совершенно несвойственной ей ярости Элен скомкала письмо и бросила его в мусорную корзину, стоящую у ее стула. То, что она давно подозревала, таким образом, оказалось правдой. Чарльз Бурк был не только безответственным опекуном, но еще и вором. Неудивительно, что он не отвечает на ее письма. Он не решается!
     Господи! Что им делать! Да и что вообще можно сделать? До тех пор, пока Шантель не выйдет замуж или не достигнет совершеннолетия, кузен Чарльз вправе распоряжаться и ее наследством, и ею самой. Но совершеннолетней Шантель станет только через два года, а выйти замуж без разрешения опекуна она не может. Не исключено, что от скромного наследства, доставшегося Шантель от отца, может остаться очень мало или вовсе ничего. Даже дом у нее отобрали. Вместо того чтобы поселиться в маленьком баронетском поместье в Саквиле, Чарльз со своей многочисленной семьей переехал в большой фамильный особняк Бурков в Дувре, относительно которого в завещании не было специальных указаний и принадлежать он, следовательно, мог только прямой наследнице - Шантель.
     К счастью, Шантель пока не просилась домой, но Элен очень сомневалась, что ей когда-нибудь будут рады в Дувре. Девушка переехала к Элен сразу после смерти отца, еще до того, как его единственный родственник-мужчина прибыл в Англию со своей американской семьей. Они навестили ее только один раз.
     Шантель тогда была слишком подавлена горем, чтобы присмотреться к ним, а вернуться домой они даже не предложили.
     Нынешнее положение было, видимо, идеальным для Чарльза. Еще бы! Он не давал совершенно никаких денег на жизнь Шантель. А ведь это были ее деньги. Вероятно, он считал, что у Элен достаточно средств для них обеих, а может, ему это было просто безразлично. Ей следовало бы уже давно поставить его на место. Гордость гордостью, но ведь сыта ею не будешь. Ее собственное отцовское наследство уже значительно поуменьшилось, и скромного дохода от него едва хватает ей одной. Между тем прошло несколько месяцев, а Чарльз так и не ответил ни на одно из ее писем. Он теперь снова в Лондоне. Тратит деньги Шантель на свою семью, а Элен собирает по крохам и распродает семейные ценности. Лишь бы только Шантель не узнала правду о том ужасном положении, в котором она оказалась из-за завещания своего отца.
     Честно говоря, думала Элен, брат не виноват. Когда старший кузен, наследник баронетства, умер, Оливер приложил все усилия, чтобы разыскать младшего кузена, который стал претендентом на титул. Разве он мог предвидеть, что умрет раньше, чем отыщется Чарльз. Не знал Оливер и то, каким мерзавцем был младший кузен, иначе, конечно же, оставил бы более благоприятные для Шантель распоряжения. Но он этого не сделал, а потому Чарльз, как единственный мужчина в семье, стал ее законным опекуном.
     Хорошо уже то, что у Шантель была Элен. При разнице в возрасте в двадцать лет девушка была для нее как дочь, хотя ранее тетя в ее воспитании никогда не участвовала. Когда Шантель была маленькой, Элен много путешествовала. Позже, решив обосноваться на одном месте, она была уже слишком самостоятельной, чтобы возвращаться домой, где жил со своей семьей брат. Она купила дом в Норфолке и прожила там последние десять лет. Ее это вполне устраивало. Но она совсем не была против того, чтобы Шантель после смерти отца приехала к ней. Ей нравилась эта девушка.
     Своих детей у Элен не было, может быть, именно поэтому она чувствовала такую привязанность к племяннице. Это была женщина тридцати девяти лет, с довольно обычной внешностью и светло-каштановыми волосами. Но прекрасные голубые глаза придавали ее лицу истинное обаяние. Выходить замуж Элен не хотела никогда, хотя мужененавистницей вовсе не была. Ей несколько раз делали предложения, были и любовные романы, о которых она вспоминала с удовольствием. Просто ей не хотелось жить постоянно ни с одним из встречавшихся ей мужчин - слишком дорога была независимость.
     Было, наверное, не слишком разумно оставлять Шантель у себя на эти полтора года. Девушка за это время тоже привыкла к свободе. Это было хорошо для женщины, которая не собиралась связывать с кем-либо свою судьбу, а Шантель должна выйти замуж.
     В отличие от Элен, унаследовавшей заурядную внешность Бурков, Шантель выглядела, как одинокий цветок в охапке сорняков. Ей многое досталось от французской линии семьи, которую представляла ее мать. Оливер неоднократно заявлял, что дочь была точной копией своей бабушки - фаворитки короля, блиставшей красотой при французском дворе. Шантель и назвали в ее честь. Со своими светлыми, отливавшими серебром волосами и поражающими воображение глазами цвета весенних фиалок девушка и впрямь не походила ни на кого из Бурков. Ее нельзя было назвать маленькой и хрупкой, но и слишком высокой при пяти с половиной футах роста она не была. Шантель уже была весьма привлекательна, возможно даже излишне, чтобы быть обойденной мужским вниманием в будущем. Ей будет из кого выбирать. Она сможет найти хорошего мужа, если.., если, конечно, при таком опекуне, как Чарльз Бурк, Она вообще имеет шансы на счастье.
     Элен вздохнула. Если этот человек не ответит на ее письмо в ближайшее время, придется серьезно подумать о том, чтобы самой отвезти Шантель в Лондон. Девушка должна появиться в обществе в соответствии со своим положением и состоянием. Если Чарльз откажет ей в этом, а похоже, что так оно и будет, он приобретет опасного врага в лице Элен. У нее еще достаточно влиятельных друзей в Лондоне, чтобы доставить массу неприятностей американскому кузену, который не выполняет своих обязанностей.
     - Тетя Элен, я вернулась! - раздался из кухни голос Шантель, и через мгновение она вошла в гостиную. - Я выбрала отличный кусок мяса на обед и почки на завтрак. Да! Миссис Смит опять просила передать вам, - девушка закатила глаза, - что если вы будете и дальше посылать меня на рынок, она очень скоро разорится.
     - И поэтому ты улыбаешься? Шантель дерзко усмехнулась.
     - На прошлой неделе у нее голова от меня раскалывалась. На этой - я ее разоряю. Интересно, в чем меня обвинят на следующей?
     - Может быть, в бессоннице? На меня она за это уже ворчала.
     Шантель засмеялась.
     - Она замечательная! Я не встречала другого, кто торговался бы с таким удовольствием, как она.
     - А ты сама?
     - Да, это немного развлекает меня, - сказала девушка, оправдываясь. Она ведь даже охрипла, пытаясь в течение часа получить кусок мяса по более низкой цене. Покупать на рынке продукты по ценам даже более низким, чем добивались преуспевшие в искусстве торговаться постоянные покупатели, превратилось для нее в своего рода соревнование. - А к тому же посмотрим сейчас, сколько я сэкономила.
     Элен опустила глаза. Так, Шантель уже знала, что необходимо экономить. Проклятый Чарльз Бурк!
     - Извини, дорогая...
     - Что вы, тетя Элен! Скоро Чарльз пришлет деньги, которые я у него просила, и они покроют все ваши расходы.
     - Ты написала ему?
     - Конечно. Мне следовало это сделать раньше, как только я поняла... Ну, во всяком случае, скоро я все улажу. Кстати, сегодня не было письма?
     - Нет, сегодня не было, - ответила Элен, испытывая неловкость из-за всех этих усилий, предпринимаемых племянницей. Как еще среагирует Чарльз, когда получит требования сразу от них обеих?
     - Ну, значит, скоро придет, - с веселой уверенностью сказала Шантель. - Не сможет же он и теперь игнорировать мое существование, да, тетя?
     Он не сможет? Да он только этим и занимался все последнее время. Но о том, что он однажды обратит на них внимание, обеим женщинам еще предстояло пожалеть.

Глава 3

     Шантель заперли в комнате. Но пока ее это не очень волновало. Ей и раньше приходилось выбираться через окно. И хотя с тех пор уже прошло немало лет, девушка знала, что сможет сделать это еще раз. Просто она была не вполне готова. Нужно дождаться, пока в доме все стихнет, собрать вещи и хорошенько все продумать. Но главное, необходимо успокоиться. В данный момент она была так взбешена, что, казалось, могла бы убить Чарльза Бурка.
     Домой она приехала только сегодня, но чувство гнева не покидало ее чуть ли не целую неделю, с того самого момента, когда наконец от Чарльза пришло письмо. Вместо денег, которые она так ждала, Шантель получила распоряжение немедленно возвращаться в Дувр. Этот высокомерный идиот даже не удосужился прислать сумму, необходимую для путешествия. Элен пришлось продать очередную драгоценность. Это и переполнило чашу терпения девушки. Шантель была в ярости. Она даже не стала ждать, когда Элен закончит со своими домашними делами, чтобы отправиться с ней, и уехала на следующий же день, несмотря на возражения тети. У нее было много вопросов к Чарльзу. Прежде всего ему придется ответить, почему он бросил ее на попечение тетушки Элен, которая не имела необходимых для этого средств. Но вышло все совсем не так, как она себе представляла.
     Ее будто посетительницу провели в гостиную. Дворецкий был ей незнаком. Да и ковры, и вся мебель были новыми. Она и впрямь почувствовала себя в собственном доме гостьей.
     Клан был в сборе. Шантель помнила их всех по тому единственному визиту, который они нанесли ей в Норфолке вскоре после своего прибытия в Англию. Каких-то слишком заметных перемен в них на первый взгляд не произошло. Но тогда это были бедные родственники, приехавшие из Америки, чтобы выразить свои соболезнования, и понимавшие разницу между собой и Шантель. Шантель была настоящей леди и по рождению, и по воспитанию, в то время как даже Чарльз не мог похвастаться своим происхождением, по крайней мере до последнего времени.
     Чарльз был младшим сыном дядюшки отца Шантель, не поднявшегося за свою жизнь выше подручного плотника. Титул же баронета был пожалован королем родному деду Шантель, который был к тому моменту уже достаточно богат, и именно его состояние перешло в наследство девушке. Сам Чарльз тридцать лет назад бежал из Англии, спасаясь от судебного процесса, которым грозили ему многочисленные кредиторы.
     Сейчас, глядя на него, в это невозможно было поверить. Он и все члены его семейства были разодеты по последней моде. Они прямо излучали какое-то высокомерие, обретенное вместе с неожиданно свалившимся на них богатством. Выглядел Чарльз старше своих сорока девяти лет. Это был довольно высокий человек с характерными для всех Бурков голубыми глазами и бледным лицом, обрамленным каштановыми волосами.
     Рядом с Чарльзом стояла его рыжеволосая жена - Алиса. Как запоздало сообщил поверенный отца, она была дочерью владельца таверны в Вирджинии, той самой, в которой нынешний опекун Шантель после приезда в Америку был в услужении. Были здесь и двое из их дочерей - четырнадцатилетняя Марша и ровесница Шантель - Джейн. Унаследованные от матери рыжие волосы придавали им вид простушек, и даже карие глаза не могли изменить их облик к лучшему. Имелась еще и старшая сестра, но она предпочла остаться в Америке со своим новым мужем, вторым, как говорилось в докладе того же поверенного. Аарон, сын Чарльза, привез с собой в Англию жену Ребекку и двух малолетних детей - все они тоже были здесь.
     Подумать только; если бы ее тетушка тоже не жила на берегу моря, она давно бы уже вернулась в свой дом, где обосновалась теперь эта шайка мошенников. Может быть, раньше они бы ей даже понравились, особенно дети, которые с благоговением взирали на все, что их теперь окружало. Она бы могла показать им пляж за дуврскими скалами. В детстве это было любимым местом ее игр. Она собирала там ракушки, плавала, ходила под парусом с отцом, обследовала пещеры, а иногда просто часами сидела на скалистом берегу и ждала, не появится ли вдруг какой-нибудь корабль.
     Да, если бы от тетушкиного дома берег моря не находился так близко, что до него можно было дойти пешком, ей бы его очень не хватало. Скорее всего тогда бы она приехала в Дувр раньше, до того как Чарльзу взбрело в голову выдать ее замуж за первого встречного, каковым оказался годившийся ей в дедушки Сайрус Волридж.
     Он тоже был здесь, этот старый развратник, который с вожделением смотрел на нее в течение всего разговора. Шантель встречала его раньше. Он жил от них в четверти мили. Она частенько видела его в церкви, где он похрапывал во время службы, а выйдя затем на церковный двор, стрелял глазами в сторону молодых женщин. Ее горничная Эмили называла его всегда паршивым старикашкой. И вот теперь первыми словами, с которыми обратился к ней Чарльз, были:
     - Шантель, моя дорогая. Познакомься со своим женихом. Мистер Волридж. Утром вы станете мужем и женой.
     В ответ Шантель рассмеялась, так это было нелепо. Сайрус Волридж, однако, даже не обиделся. Он просто сидел и улыбался, совершенно уверенный в том, что утром все будет именно так, как сказал опекун. Взгляд его заставил похолодеть девушку, и мысли ее стали более четкими.
     - Это плохая шутка, сэр, и в дурном вкусе, - сказала девушка, обжигая американского родственника светом своих фиалковых глаз.
     - Уверяю тебя, святое таинство не может послужить мне поводом для шуток, - ответил тот.
     Только впитанное с молоком матери чувство собственного достоинства заставило Шантель собраться и не накричать на него.
     - Тогда объявляю вам, сэр, что я отказываю мистеру Волриджу.
     - Ты не можешь, моя дорогая, - ответил Чарльз с натянутой улыбкой, одновременно кивнув мистеру Волриджу, как бы принося извинения. - Я уже принял это предложение от твоего имени.
     Затем он говорил, что у нее нет права выбора, что им вовсе не требуется ее согласие, поскольку она несовершеннолетняя, и единственное, что нужно для того, чтобы выдать ее замуж, это решение опекуна. Это было уже слишком. Тем более что все присутствующие пристально смотрели на нее и, казалось, получали удовольствие от происходящего. Правда, исключая Аарона, который как будто даже возмущался. Позже от Эмми Шантель узнала почему.
     Горничная Эмми сопровождала Шантель в Норфолк, но пробыла там не больше месяца. У нее заболела мать, и она вынуждена была вернуться, а потом уже решила не ехать снова в слишком тесный для троих дом Элен. Она возвратилась на работу в дуврский дом, к новым хозяевам. Вечером, принеся Шантель еду, она задержалась у нее довольно долго и в разговоре предупредила, что намерение Бурков выдать девушку замуж более чем серьезно.
     Оказывается, в семействе был целый скандал из-за Аарона. Им казалась прекрасной идея женить его на Шантель. Но он, к несчастью, уже был женат. Заговорили даже о возможности развода. Но тут страшный шум подняла Ребекка, и с тех пор у Аарона с женой явно не ладятся отношения.
     Новости эти, однако, мало что давали Шантель, которая не знала, как разрушить имеющиеся в отношении нее планы Бурков. Девушка была в бешенстве и не старалась скрывать это. Кончилось тем, что ее решили запереть. "Пусть посидит одна в комнате и подумает. Утром все равно станет женой мистера Волриджа" - так или примерно так думали они. Но ее-то здесь не будет! Шантель знала это точно, хотя, где она окажется утром, было пока загадкой и для нее.
     К полуночи Шантель немного успокоилась и была уже в состоянии хладнокровно обдумать свой план. Через несколько часов приготовления к побегу закончились. Самое главное - выбраться из дома и где-то спрятаться, а уж потом можно решать, что делать дальше. Она знала отличное место - пещеры. В них даже могли сохраниться вещи, принесенные ею в детстве: одеяла, светильник, посуда, ее коллекция ракушек. Одеяла очень бы пригодились девушке. В пещерах она собиралась провести остаток ночи и весь следующий день, пока Бурки будут тщетно прочесывать окрестности. А завтра ночью она уедет из Дувра. Куда, Шантель еще не решила, скорее всего в Лондон. Там легче устроиться, возможно, с помощью кого-нибудь из друзей тетушки. Да и с самой Элен оттуда легче связаться. Хотя следует помнить, что Чарльз начнет свои розыски с Норфолка, а значит, следует затаиться. Но никто не помешает ей подыскать в это время какое-нибудь занятие.
     Впервые за день Шантель улыбнулась. Именно пока она жила у тетушки, у нее появилось это качество, за которое она была сейчас благодарна Элен. Ведь еще год назад Шантель приняла бы ту участь, которую приготовил ей Чарльз, безропотно. Но сейчас ни за что!
     И все же то, что произошло, обескуражило Шантель, Отец обожал и баловал ее. Стараясь хоть как-то восполнить девочке раннюю потерю матери, он окружил ее заботой и вниманием. Она ни в чем не знала отказа. Необходимости принимать самостоятельные решения у нее просто не было. Конечно, позже, когда Шантель жила у тетушки, ей пришлось отказаться от ставшей уже привычной роскоши. Но это не было для нее лишением. Да, у нее не было слуг, и ей приходилось самой готовить, убирать в доме и ходить на рынок за продуктами. Однако девушка относилась ко всему этому как к своего рода развлечению. Возможно, будь на месте Элен кто-то другой, Шантель и почувствовала бы себя обойденной судьбой. Но тетушкой ее была Элен, которую она очень любила и считала особенной женщиной. У нее было чему поучиться. Тетушка повидала мир. Она была независимой. Она была не из тех, кто не задумываясь выбирает единственное, пусть и праведное решение. Элен всегда просчитывала все варианты - хорошие и

плохие.
     О, если бы Шантель послушалась ее и подождала, пока Элен сможет поехать с ней в Дувр. Тетушка была старше и опытнее, и обязательно бы что-нибудь предприняла. Но можно ли было что-то сделать? Шантель разбиралась в законах. Никто не в состоянии исправить ситуацию, если опекун твердо решил выдать ее замуж за старого Волриджа. Воспрепятствовать этому невозможно. Единственный выход для нее - исчезнуть на два года, до совершеннолетия, и надеяться, что Волридж откажется от свадьбы, если невеста будет отсутствовать.
     Если даже от ее наследства к тому времени ничего не останется, а, судя по рассказу горничной о том, как Бурки тратят ее деньги, это весьма вероятно, все равно это единственный шанс. Гораздо хуже, если ей придется выйти замуж за Сайруса Волриджа. Вот этого надо избежать во что бы то ни стало. Но, Бог свидетель, Бурки ответят Шантель за все, что они растратят, когда она вновь появится здесь. Им придется заплатить! Впервые в жизни Шантель не нравился кто-то до такой степени, что ее чувства можно было назвать настоящей ненавистью. Это противоречило самой природе девушки. Но за то, что они пытались сделать с ней, к чему принудить, они заслуживали и худшего.
     Девушка собрала в узелок необходимую одежду, кое-какие вещи и остатки денег, которые Элен дала ей на дорогу. Бросив его в окно, она забралась на подоконник. К счастью, уже приближалось лето и ей не было холодно в тонком муслиновом платье, юбку которого она подвязала на талии, чтобы легче было спускаться вниз. Удачей можно было считать и то, что на небе виднелся лишь серп молодого месяца. При тусклом свете легче будет незаметно скрыться. Было приятно осознавать, что в такой ситуации ей хоть в чем-то везло. Но вот и первое препятствие. В своих расчетах Шантель не учла такой простой истины, что с тех пор как она последний раз покидала дом через это окно, прошло много лет и деревья успели вырасти. То хорошо знакомое ей дерево, до которого всегда было так легко дотянуться, стояло на прежнем месте, но оно изменилось до неузнаваемости. Ветка, почти касавшаяся раньше нижнего края окна и позволявшая ей легко выбираться, теперь находилась высоко над головой. Даже встав на цыпочки, Шантель не смогла дотянуться до нее. Другая, та, что пониже, возможно, и заменит свою сестру через несколько лет, но сейчас ей для этого недоставало фута три. Таким образом, чтобы спуститься по дереву, надо было сначала прыгнуть на эту нижнюю ветвь.
     Лет десять назад Шантель бы не стала колебаться - дети редко думают о последствиях своих поступков. Но сейчас девушка осознавала, что вполне может сломать себе шею или в лучшем случае - кости, если не успеет при прыжке ухватиться за ветку. И все же она прыгнула.
     Сумела она схватить и конец ветви. Но не успела Шантель обрадоваться, как под ее тяжестью ветка с треском сломалась и беглянка полетела куда-то вниз, пока не ощутила удар о широкий ствол дерева. Даже не вскрикнув, девушка разжала пальцы. Она упала с восьмифутовой высоты и покатилась по земле. Последующие несколько минут она лежала не двигаясь, ощущая боль в разных частях тела, и молилась Богу о том, чтобы не было серьезных травм. Когда Шантель наконец решилась встать, она вздохнула с облегчением: переломов не было, хотя синяки на колене и бедре будут, конечно, ужасны. Ей потребовалось еще мгновение, чтобы собраться с силами. Затем она выпрямилась и развязала юбку.
     Она сделала это! Она была свободна! Не теряя больше времени, девушка подобрала свой узелок и медленно пошла к скалам, прочь от дома. Местность была хорошо ей знакома. Даже при полной темноте она сумела бы найти крутую тропку, спускающуюся к берегу, по которой можно было добраться до пещер.
     Шантель ускорила шаг и через пять минут оказалась у скал. Вот она уже бежит вниз по крутой тропинке, вдыхая теплый соленый воздух и слушая шелест разбивающихся о берег волн. Опасности быть увиденной из дома больше нет. Им и в голову не придет искать ее здесь. Это было любимое место ее детских игр. И только здесь она почувствовала, что вернулась в родной дом. Ведь тот особняк, из которого она только что убежала, был сейчас для нее чем угодно, только не местом, где она родилась и которое любила.
     Однако похоже, что и этот ее "родной дом" тоже был полон разбойников. Достигнув узкой полоски берега, Шантель обнаружила, что ярдах в двадцати от нее находится небольшая лодка, около которой вырисовывались контуры трех человек. Контрабандисты? Не исключено. По крайней мере, судя по тому, что люди эти не разжигали огня, это были не рыбаки. Но кем бы они ни были, девушка предпочла остаться незамеченной. Она медленно отступала вверх по тропинке, рассчитывая укрыться в зарослях ежевики или среди густых деревьев, растущих неподалеку.
     План этот, наверное, удался бы, если б не одно обстоятельство: помимо мужчин на берегу, было еще двое. Они далеко отошли от берега, чтобы убедиться, что ночная высадка прошла незамеченной. Отступая, Шантель наткнулась прямо на одного из них.
     Увидев мужчину, девушка буквально остолбенела, а когда пахнущая рыбой рука закрыла ей рот, кричать было уже поздно. Она решила, что для осуществления ее плана будет лучше рассказать этим людям обо всем подальше отсюда, и поэтому не слишком сопротивлялась, пока ее тащили к лодке.
     Месяц совершенно скрылся с ночного неба как раз в тот момент, когда Шантель оказалась у воды, рядом с теми тремя, которых она увидела первыми, и это походило на зловещее предзнаменование. Из-за почти полной темноты она не могла рассмотреть лица мужчин, чтобы узнать, есть ли среди них кто-нибудь из соседней деревни. К тому же рука одного из них продолжала зажимать ей рот, и сказать что-то она все равно не могла. Девушка начала ощущать серьезное беспокойство, которое еще больше усилилось, когда мужчины вдруг заговорили на каком-то тарабарском языке и она не могла понять из их речи ни слова. Единственное, что не нуждалось в переводе, был смех, раздавшийся в конце их беседы, от которого беспокойство Шантель переросло в настоящий страх.
     Девушка попыталась вырваться. Но было уже поздно. Для пяти мужчин, а к этому времени к лодке подошел и пятый, не составило большого труда затащить ее в свое суденышко. В рот Шантель засунули какую-то грязную тряпку и не менее полдюжины раз обвили ее тело веревкой, так что руками двигать она уже не могла. Вдобавок кто-то больно наступил ей босой ногой на живот, чтобы девушка не могла приподняться в лодке, пока в ней рассаживались трое его товарищей.
     Пятый мужчина оттолкнул лодку, оставшись на берегу. Его отсутствие, конечно, ничего не меняло. Четверо в лодке продолжали говорить о чем-то на своем языке, по-прежнему загадочном для нее. Ногу с ее живота, правда, убрали, но она уже сама не пыталась приподняться, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ей необходимо было все обдумать, хотя бы успокоиться. Должно же быть какое-то объяснение тому, что они увезли ее с собой, даже не попытавшись выяснить, что она делала ночью на берегу. Необходимо было все объяснить. Но кому? Не исключено, что ни один из них вообще не говорит по-английски, а на французский, который был для нее вторым родным языком, надежды еще меньше. Боже милостивый! Она не понимает их, а они ее. Как же выяснить, что происходит?
     Впрочем, куда ее везут, Шантель выяснила очень скоро. Лодка подплыла к судну, высокая осадка которого позволяла ему бросить якорь совсем рядом с берегом. В одно мгновение все еще связанную девушку затащили на борт и бросили в темную каюту. Дверь за принесшими ее двумя моряками захлопнулась, и она оказалась почти в абсолютной темноте.
     К счастью, связывавшая ее веревка была не так туго натянута. Раскачиваясь и извиваясь, девушка постепенно смогла освободиться от пут. Но как только она это сделала, дверь отворилась. Свет на мгновение ослепил ее. Шантель опять ощутила ужас: человек, стоящий перед ней, не был похож ни на одного из тех, кого она встречала до сих пор.
     Это был смуглый мужчина, с непривычными чертами лица и крючковатым носом. Немного узкие, далеко поставленные друг от друга, его глаза округлились, когда он окинул девушку взглядом. Роста вошедший был небольшого, ниже ее, к тому же довольно тщедушный. Шантель, казалось, могла бы даже справиться с ним, если бы попыталась. Мысль эта должна бы ее немного успокоить, но не успокоила. На нем были свободные брюки. Голова обмотана белой тканью. И все. Больше на нем ничего не было, даже обуви.
     Девушку оскорбляла его полуобнаженная фигура. Ее коробило от того, что он так уставился на нее. Но самое неприятное было, конечно, то, что она сама находилась здесь. Оказавшись сейчас лицом к лицу с этим человеком, она ощутила вдруг такое сильное негодование, что, о чудо, позабыла свой страх. Боявшаяся до этого пошевелиться, Шантель вспомнила о мешающем ей кляпе и вырвала его изо рта. Девушка даже могла заметить, что ткань, из которой его соорудили, очень напоминала ту, что обматывала голову вошедшего.
     - Вы говорите по-английски? - спросила Шантель властным тоном. - Если нет, то лучше побыстрее приведите сюда кого-нибудь, кто говорит. Я требую...
     - Я говорю по-английски.
     Облегчение, испытанное ею при этих словах, заметно снизило желание нападать.
     - Слава Богу! Я уже начала бояться, что никто... Но послушайте, сэр. Произошла какая-то ошибка. Я немедленно должна увидеть старшего на этом корабле.
     - Всему свое время, лалла, - усмехнулся моряк, показав белоснежные зубы. - Он тоже захочет взглянуть на вас, можете быть уверены. Клянусь Аллахом! Он будет в восхищении от подарка, который свалился на него прямо с неба.
     Шантель вновь напряглась.
     - Подарок? Какой подарок? Если вы имеете в виду меня...
     - Конечно, вас, - сказал он, расплываясь в еще большей улыбке. - Вы принесете нам целое состояние...
     - Но это абсурд, - оборвала его Шантель. - Вы не знаете, кто я, и вам не может быть известно, есть ли у меня деньги для того, чтобы заплатить выкуп.
     - Выкуп! - Он засмеялся с неподдельным весельем. - Нет, лалла, мы редко освобождаем женщин за выкуп, во всяком случае, не таких красивых, как вы.
     Девушка отшатнулась, как будто ее ударили. Она не понимала. Вернее, она боялась признаться себе в том, что уже все поняла.
     - Этот корабль, что он здесь делает? Почему вы привезли меня на борт?
     - Вам нечего бояться, - постарался он успокоить ее, - никакого зла вам не причинят.
     Но эти слова ее не успокоили, наоборот, паника все сильнее овладевала Шантель:
     - Кто вы?
     Он сделал шаг вперед, но она отскочила, не давая моряку приблизиться к себе. Страх девушки беспокоил Хакима Бекташа. Ему еще не приходилось иметь дело с пленниками, а эта пленница к тому же была не совсем обычной. С первого взгляда он угадал в ней аристократические черты, а ее властные манеры подтверждали его догадку. Перед ним была леди! То, в каком положении она оказалась перед тем как ее схватили, не имело значения. Даже имя ее было не важно, все равно будущий хозяин даст ей новое. А так как Хаким не знал толком, как надо вести себя с леди, он с перепугу и стал называть пленницу лалла. Впрочем, так всегда обращаются у него на родине к знатным женщинам, даже если им предстояло стать рабынями.
     Честно говоря, он не очень понимал, что ему следует делать. Помоги Аллах! Раис Мехмед, его капитан, считал, что от пленников не надо скрывать правду. Они должны иметь побольше времени на то, чтобы привыкнуть к своему новому положению. И почему только Хаким оказался единственным говорящим по-английски человеком на всем судне?
     Прежде чем он успел что-либо ответить, корабль вздрогнул. Это находящиеся на палубе товарищи Хакима подняли якорь.
     - Что это было? - вскрикнула Шантель, покачнувшись и вскинув руки, чтобы не упасть.
     - Мы плывем.
     - Нет! - закричала она. - Куда? Скажите мне, черт побери, что происходит.
     - Мы - корсары, лалла.
     Она хорошо знала, что означает это ужасное слово. Необходимости в дополнительных разъяснениях не было.
     Но до конца случившегося с ней она не понимала еще несколько мгновений. Мысли в голове девушки были в таком смятении, что осознать сразу значение слышанного ею раньше слова "корсар" она была не в состоянии. Но когда смысл сказанного Хакимом наконец дошел до ее сознания, лицо девушки сделалось смертельно бледным.
     - Пираты! Турецкие пираты! Он пожал плечами.
     - Пираты. Купцы. На Варварском берегу это одно и то же.
     - Черта с два! Корсары - это торговцы белыми рабами!
     - Случается время от времени.
     - Значит, вы... Нет! О Боже! Ко всему прочему еще и это!
     Хаким был поражен яркостью красок, вернувшихся на ее лицо, и не очень вникал в смысл слов. Тем более он не был готов к тому, что девушка бросится на него. Шантель с силой толкнула корсара, и тот, потеряв равновесие, упал на пол. Свеча выпала из его рук и погасла. Стало темно, и единственное, что успел заметить Хаким, это то, что пленница выскочила из каюты. В панике он вскочил и бросился за ней. Если она прыгнет с корабля, следом за борт Раис Мехмед может приказать бросить его самого.
     Но Хаким все же опоздал. Когда он выскочил на палубу, девушка была уже довольно далеко. Кто-то прыгнул, чтобы схватить ее, но промахнулся, с шумом грохнувшись на дощатое покрытие. Шантель бежала дальше. Затем он увидел, как она, не останавливаясь даже, чтобы взобраться на бортик, просто перепрыгнула через перила прямо в воду. Когда корсар сам подбежал к бортику, ее серебряная голова колебалась в волнах. К его величайшему изумлению, белая леди умела плавать! На их корабле почти никто, включая самого Хакима, не мог похвастаться тем же, иначе он не раздумывая прыгнул бы за ней.
     На судне поднялся шум. Все, так же как и он, были поражены тем, что молодая англичанка не пошла ко дну, а плывет к берегу. Вот тут-то на Хакима накинулся Раис Мехмед:
     - Дурак! Кусок дерьма! Я поручил тебе самое простое дело, и то ты сумел все испортить. - Выговор капитана сопровождался сильной зуботычиной, опрокинувшей Хакима на палубу. Раис стоял над ним с налитыми кровью глазами. - Ты должен был...
     - Прыгнуть за ней.
     - Так ты еще и сумасшедший? - не веря своим ушам, взревел Мехмед. - Прыгать за какой-то вздорной бабой. Да пусть она достанется акулам!
     Хаким откатился в сторону и быстро поднял руку, чтобы избежать новых побоев.
     - У нее были серебряные волосы. Красоте ее может позавидовать богиня.
     Мехмед остановился. Злость его направилась в другое русло.
     - Идиот! Почему ты раньше не сказал? Хаким вздохнул с облегчением. Уже послали за рулевым лодки, а ее саму стали готовить к спуску. Значит, дальнейших издевательств он пока избежал. А девушка? Ему уже почти хотелось, чтобы ее не поймали, хотя он и не понимал почему.

Глава 4

     - Там какой-то парень хочет видеть вас, мой господин. Он пришел через пять минут после того, как вы ускакали, и все еще сидит, если я не ошибаюсь.
     Граф Малбери спрыгнул со своего лучшего призового жеребца и передал поводья Чистокровного в руки грума. Черные брови удивленно сошлись над его изумрудными глазами. Сегодня он никого не ждал. К тому же все его друзья были хорошо известны Гарри, и неожиданное сообщение грума несколько обескураживало.
     - Ты уверен, что он хочет говорить со мной, а не с маркизом?
     - Он спросил вас по имени, да. А дедушку вашего даже не упоминал. В самом деле, он вообще ничего не упоминал, да. Честно сказать, сдается, что он вовсе не говорит по-английски. Повнимательнее приглядитесь к нему. Знаете, что я имею в виду.
     Граф кивнул, сдерживая улыбку. Гарри не терпел иностранцев с тех пор, как много лет назад его дочь убежала с каким-то французом. Малейший акцент вызывал настороженность старого грума и был для него подозрительным. Друг графа Маршалл Филдинг неоднократно высказывал в свое время недовольство по поводу приема, который оказывал грум его агентам, доставлявшим в имение срочные депеши. Но пришедший не мог быть агентом Маршалла. По требованию маркиза граф прервал свои отношения с британской разведкой, да и с самого начала он старался быть не слишком серьезно вовлеченным во все эти дела.
     Но разгадывать загадку пришельца, когда он сам ожидал рядом, не имело смысла. Граф направился по утоптанной тропинке, справа огибающей дворец в стиле палладинов - резиденцию маркиза Ханстэбля, его деда. У графа было собственное имение в Йорке. Но если не считать недавней поездки туда с целью убедиться, что старый дом все еще стоит и его обитатели довольны управляющим, он постоянно жил здесь, в Кенте, с дедом. Таковым было их общее решение. Граф являлся единственным наследником старого маркиза, который старался всеми силами оберегать его и удерживать поближе к себе. К тому же внук и дед были еще и очень привязаны друг к другу.
     - Ваша светлость, здесь...
     - Я знаю, мистер Валмсли, - оборвал граф дворецкого, передавая ему шляпу, перчатки и хлыст. - Где ты разместил его?
     - Я хотел оставить его здесь, в холле, милорд. Но он так смотрел на горничных, что те стали смущаться, и я решил отвести его в малую гостиную.
     - Он что, вел себя грубо?
     - Можно было подумать, что этот молодой человек никогда раньше не видел женщин, - выразил наконец свою мысль дворецкий.
     Уголок подвижных губ графа слегка приподнялся.
     - Он предъявил какие-нибудь бумаги?
     - Он даже не назвал своего имени, - ответил мистер Валмсли с заметным раздражением. - Если вы распорядитесь...
     - Не надо. Я встречусь с ним сейчас. Прикажите, чтобы принесли все, что я обычно ем на завтрак, мистер Валмсли, но чтобы было достаточно для двоих.
     Малая гостиная находилась за небольшим коридором с правой стороны гигантского холла, в задней части здания. Утреннее солнце обычно освещало эту комнату, придавая ей веселый вид, по крайней мере в это время года. Однако как раз этим утром солнца было маловато, хотя и дождик задержался, позволив графу размяться верховой прогулкой. Впрочем, в комнате было достаточно светло благодаря двум достающим почти до потолка окнам, и свечей, для того чтобы разглядеть находящегося в ней человека, не требовалось. Тот неподвижно стоял у левой стены, явно пораженный видом старинных часов, стоявших на полке.
     Небольшого роста молодой человек не слышал, как он вошел, и это устраивало графа, не любившего сюрпризы, подобные тому, с которым он сейчас столкнулся. Даже оттуда, где он стоял, граф легко распознал национальность нежданного посетителя, и в голове его промелькнула целая дюжина вопросов, на смену которым пришло ощущение опасности. Могла быть лишь одна причина для появления здесь араба, и она не обещала ничего хорошего.
     Не без труда придав своему лицу бесстрастное выражение, граф на безупречном арабском языке произнес:
     - Это ты искал встречи со мной?
     При звуках родной речи Али бен-Халил вздрогнул и стал судорожно оглядываться по сторонам. Это было совершенно неожиданно и невероятно. Неужели сам Аллах помогает ему в этом путешествии? Мысль об этом придала бодрости юноше. Разве могло произойти без благословения Всевышнего все то, что произошло? Смог бы он без него выбраться из Барики? Не благоприятствовала ли ему даже погода, благодаря которой его четырехмачтовая шебека пересекла море менее чем за месяц? Даже команде его судна крупно повезло. Морякам удалось неожиданно захватить на берегу пленницу, что, безусловно, увеличит их доходы от предпринятого путешествия. К тому же среди моряков оказался один, который знал английский язык, и он помог Али выучить слова, нужные для того, чтобы быстро добраться до этого места. А еще была одежда, которую он нашел развешенной на заднем дворе одного из домов и легко украл. В ней он не выглядел слишком необычно, когда спрашивал у жителей этой страны дорогу. В общем, все шло очень хорошо, даже слишком, если быть справедливым. Али начал опасаться, что обязательно случится что-то плохое - для равновесия. Но нет. Он уже был там, где нужно, а этот высокий человек, говорящий на его языке, был тем, к кому его послали. И в самом конце повезло! Гордость и радость в равной степени распирали грудь Али.
     - Дерек Синклер?
     Граф кивнул. Али быстро передал ему письмо, отошел к стене и стал ждать, не зная, правда, чего именно. Не исключено, что англичанин скажет, где он сможет остановиться на ближайшие шесть месяцев. Молодой человек и сейчас не понимал, почему ему запретили возвращаться в Барику так долго. Но пожаловаться на судьбу он не мог. Али теперь был богат. Кроме уже врученной ему награды, немало осталось и после расчета с корсарами.
     Молодой араб смотрел, как англичанин подошел к небольшому столику в углу комнаты и, прежде чем сесть, распечатал письмо. На чтение ушло всего несколько секунд, таким коротким оно было, и Дерек Синклер пристально посмотрел на Али. Под пронизывающим взглядом зеленых глаз радость курьера мгновенно улетучилась, а по его спине пробежал холодок. Глаза, осанка, орлиный профиль. Подвоха во всем этом не чувствовалось, но...
     Али застонал и распростерся на полу.
     - Не убивай меня, милосердный господин! Пожалуйста... Ты должен спрятать меня. Я должен... Клянусь!
     - Почему?
     Вопрос звучал спокойно, и Дли решился приподнять голову.
     - Я... Я добрался до вас.
     - Да, это так. Хорошо, как долго я должен оставлять тебя у себя?
     - Полгода, - мгновенно ответил араб, окончательно обретая ясность мыслей. - Мне сказали, что я не должен возвращаться еще шесть месяцев.
     Граф слегка помрачнел. Полгода? Он собирался жениться в следующем месяце. Вряд ли Каролин понравится такая отсрочка, тем более ее отцу. Но раз курьер должен быть оставлен на шесть месяцев, от Дерека ждали приезда именно на такой срок.
     - Поднимись с пола и расскажи мне все, что ты знаешь об этом письме.
     - Я не читал его, - замотал головой Али, поднимаясь с пола и не отрывая глаз от хозяина дома.
     - Даже если и читал, значения это не имеет. Что еще ты знаешь?
     Али коротко рассказал о множестве курьеров, которых посылали с таким же письмом и которые погибли от рук убийц. О том, как он вызвался доставить послание и ему это удалось. Затем его спросили о дее.
     - Я знаю только то, что были попытки убить его, но он, слава Аллаху, продолжает благополучно жить во дворце.
     - Там знают, кто стоит за попытками покушений? Али пожал плечами.
     - Я сам не из дворца. Как раз поэтому я и был уверен, что смогу добраться сюда, хотя многие до меня не сумели. Но что происходит за стенами дворца, я не знаю.
     Дерек улыбнулся.
     - Ты отлично все сделал, мой друг. Но что теперь мне с тобой делать в эти шесть месяцев?
     - Заприте меня где-нибудь.
     - Не думаю, что это необходимо. Но ты можешь остаться здесь, в поместье. Уверен, мы что-нибудь придумаем для тебя. Чем ты занимаешься?
     - Я - продавец шербета. Дерек усмехнулся.
     - Продавец шербета сумел сделать то, что не удалось тренированным воинам. Отличная работа! Если бы ты еще мог немного говорить по-английски.
     - А я немного говорю. - Али наконец улыбнулся. Спокойствие возвращалось к нему; Аллах его не оставил!
     - Прекрасно, - ответил граф, поднимаясь из-за стола. Как раз в этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошла горничная с подносом.
     Девушка была симпатичной, и Али подумал, что ему предстоит привыкать видеть в этой чужой стране не закрытые покрывалами лица женщин такими, какими все они были в действительности. Мужчины здесь не усматривали ничего плохого в том, что другие смотрят на их женщин. А эта девушка, без сомнения, принадлежит Дереку Синклеру. Об этом говорил весьма интимный. взгляд, который она бросила на графа в тот момент, когда ставила еду на стол.
     - Кофе? - спросил Дерек.
     Али кивнул. А когда девушка вышла, он, несколько смущаясь, все-таки спросил:
     - Она из вашего гарема?
     Дерек улыбнулся, потягивая напиток, вкус которого он оценил в ранней юности.
     - У нас здесь не бывает гаремов, к сожалению, - ответил он. - Но если бы они у нас были, думаю, ты бы оказался прав. Наверное, она бы была в моем. Однако она не принадлежит только мне, если ты понимаешь, что я имею в виду.
     - Странно здесь у вас.
     - Странно для тебя, да, но придется привыкать. Со временем все покажется тебе обычным.
     Когда Али в сопровождении "мистера Валмсли покидал малую гостиную, граф сидел перед столом, задумчиво глядя на лежащее перед ним открытое письмо. Три коротких предложения, написанные четким почерком по-турецки, он прочитал без труда. Турецкий он знал так же хорошо, как арабский и французский. Собственно, последним языком, который он освоил, был английский, хотя сейчас говорил на нем так, будто знал его-с рождения.
     Вначале, прочитав письмо, он даже немного успокоился. Все живы, слава Богу. Но после рассказа Али стало очевидна, что не все так благополучно. Далеко не все.
     Три коротких предложения были следующими: "Вы получите мои приветствия. Нужны ли дополнительные объяснения? Мне никогда не забыть Вас".
     Детский код, изобретенный мальчишками, желавшими провести своих слуг и учителей. Он с удовольствием вспомнил тот случаи, когда читал вслух написанное им по заданию учителя серьезное сочинение, и никто вокруг не мог понять, что в нем находил такого забавного Джамиль. Но Джамиль знал код, а посему слышал не только то, что другие, но и послание, адресованное только ему: "Я собираюсь полакомиться гранатами и пошпионить за деем. А как ты?"
     Послание, лежащее перед Дереком сейчас, было еще короче. Три предложения - три слова, три первых слова из каждого предложения: "Вы нужны мне". Конечно же, такое послание Дерек проигнорировать не мог. За прошедшие годы он получал письма от Джамиля, но они приходили обычным путем. Это было не таким, как все до него. Он нужен Джамилю! Он поедет.
     Он мог уехать в Барику еще два месяца назад, когда об этом просил Маршалл. Для поездки было много причин, но ни одна не казалась важной настолько, чтобы переносить свадьбу или нарушать данное деду слово. Найти и выкупить некую английскую девушку, о которой было известно, что она оказалась в Барике, представлялось ему не таким срочным делом. Она уже три месяца находилась в плену, а посему не было никакой надежды, что она сумела сохранить девственность. Следовательно, особой нужды в его вмешательстве не было.
     Это работа британского консула - выкупать попавших в рабство соотечественников. А если девушку уже выкупил кто-то другой, консулу просто придется потратить немного больше времени, чем обычно. В таком положении уже оказывались несколько женщин, как правило, красивых, а Маршалл уверял, что и та девушка была очень красива. Она к тому же была родственницей какого-то влиятельного лица, что, собственно, и заставило Маршалла заняться этим делом. Но для Дерека это большого значения не имело. Только сейчас, когда граф и так собрался ехать в Барику, он мог согласиться принять участие в ее спасении. Заодно это даст ему повод расспросить Маршалла о том, что происходит сейчас в Барике, не объясняя причин своего любопытства.
     Кисмет - случается то, что должно случиться, в то время и таким образом, как суждено. Так утверждает мусульманская философия, на которой воспитывался Дерек. После почти девятнадцати лет жизни в Англии ему выпало ехать домой. Зачем, он не узнает, пока все не закончится.

Глава 5

     Лежа под шерстяным одеялом, Шантель дрожала. Она не могла взять себя в руки, не могла остановить эту дрожь, хотя волосы ее высохли еще несколько часов назад, а каюта была довольно теплой. Дрожать заставлял ее не холод, а страх, и он же уже дважды вызывал болезненные спазмы в желудке.
     Великий Боже, она была так близка к спасению. Ноги ее уже касались дна, когда небольшая лодка, врезавшись в нее, столкнула под воду. А только она вынырнула на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха, чьи-то руки втащили ее на борт, и девушка поняла, что другого шанса бежать уже не будет.
     Ее привезли опять на корабль и поместили в ту же самую каюту. Только на этот раз двое мужчин оставались с ней до тех пор, пока она не сняла с себя промокшую одежду. Девушка была слишком утомлена, чтобы прогонять их. Только забрав все, что она сняла с себя, корсары ушли. Оставшись одна в темноте, Шантель нашла какую-то подушку, одеяло, которым можно было укрыться, кажется, уже виденный ею раньше меховой коврик и свернулась на нем в тугой клубок. Она догадывалась, что может произойти дальше, и голова раскалывалась при одной мысли об этом.
     Опасаясь, что ее неожиданно схватят, девушка не сомкнула глаз. Наконец пришло утро. Свет забрезжил в маленьком окошке. Она все еще была одна. Если бы Шантель могла, она, наверное, выпрыгнула бы через это окошко в море. Это лучше, чем пережить то, что они сделают с ней, чем лежать здесь и даже просто думать о том, что ей предстоит пережить. Девушка была уверена, что будет изнасилована членами команды корсаров по очереди, а если выживет после этого, то ее продадут в рабство. И то, и другое было так непереносимо, что Шантель пыталась запретить себе думать об этом, но страх боли и унижений не покидал ее ни на минуту.
     Несколько раз она вспоминала того маленького человека, который приходил к ней в каюту раньше. Почему он не появляется снова, чтобы поговорить с ней? Что с ним? Любое общение могло бы принести ей сейчас облегчение. Но возможно, это такой обычай корсаров - заставлять свою жертву страдать, оставляя ее в полной неизвестности. Страх помаленьку начал ослабевать. Он же разговаривал с ней нормально и говорил даже, что ей не причинят зла. Но что на самом деле может иметь в виду под злом корсар?
     Боже, если бы она не знала, кто они такие. Если бы ее учителя не давали ей уроков мировой истории и международных отношений! Но ей было прекрасно известно, что оттоманские турки на протяжении столетий вторгаются в христианскую Европу. Она знала о варварских государствах, входящих в турецкую империю, и об их корсарах - пиратах Средиземноморья, которые совершали набеги на побережье других стран, нападали на корабли, убивали или продавали в рабство христианских пленников, не делая исключения ни для кого. Что подразумевал один из них, заверяя женщину, что ей не причинят зла? Уж конечно, совсем не то, что под этим понимала Шантель.
     Когда поздним утром дверь каюты отворилась, на пороге появился совсем не тот моряк, с которым разговаривала девушка. Вошли четверо мужчин: двое коренастых, один худощавый и высокий, в длинном белом балахоне, и еще один молодой человек, заметно выделявшийся среди своих спутников, одетый в шелковую безрукавку и турецкие шаровары. На головах у всех были тюрбаны. Лица корсаров отличались резкими чертами, хотя были довольно светлыми. Лишь один из них, тот, что в белом балахоне, был без оружия. У остальных на поясах висели длинные кривые мечи.
     Шантель мгновенно приподнялась на своем коврике, но осталась сидеть. Встать во весь рост она не могла, так как ее наготу прикрывало лишь одеяло. Она подняла его к подбородку, закрываясь от корсаров, и прижалась к стене. Запертая как в ловушке в маленьком помещении, с расширенными от ужаса глазами и полупрозрачной от бледности кожей, девушка не осознавала, что вошедшие были поражены ее красотой. Она впервые предстала перед ними при нормальном освещении, и корсары только сейчас смогли разглядеть свою пленницу. Они еще никогда не видели таких глаз. Немыслимы на Востоке были и достававшие до ее великолепной талии светлые, прямо серебряные волосы, один локон которых сейчас выбился из-под одеяла. Говорили, правда, что среди сиракузцев много светловолосых людей, но моряки никогда не встречались с ними и не знали, какие они на самом деле. Поистине прекрасным было и лицо девушки. И если всему этому соответствовало ее тело, то получить за нее можно очень много. А если она к тому же и девственница, цена этой невольницы удесятерится.
     Собственно, Раис Мехмед и пришел, чтобы составить об этом окончательное представление. Ведь от ее ценности будет зависеть комфортабельность ее нынешнего путешествия. К тому же если она не девушка, то нет и нужды сдерживать себя и других членов команды от того, чтобы скрасить долгий путь домой с помощью ее тела. Правда, большинство его спутников отдавали должное содомскому греху, но в основном в силу обстоятельств. Женщина на борту - это удача, если, конечно, она не девственница. Мехмед уже хотел, чтобы эта пленница девственницей не была.
     - Она напугана, Раис, - спокойно сказал из своего угла евнух в, белом. - Может, позовешь Хакима, чтобы сказал ей, что это простой осмотр?
     Мехмед, не отрывая взгляда от девушки, отрицательно покачал головой.
     - Если он будет присутствовать здесь сейчас, объясняя, что происходит, потом она ему может не поверить и не захочет учиться у него новой жизни. Лучше, чтобы он смог стать ей другом, помогая прийти в себя. Тогда он сможет помочь сделать ее более покорной, а значит, и более ценной.
     - Раз так, покончим с этим поскорее, пока она не хлопнулась в обморок.

     Но Шантель не потеряла сознания. Она пронзительно визжала, пока в рот ей снова не засунули кляп. Она сопротивлялась с дикой яростью, но бесполезно. Даже одеяло, казалось, было против нее, ограничивая свободу рук. Вскоре Шантель оказалась лежащей на спине, а сверху поперек ее тела, пригвождая его к полу, лежал корсар в шелковой безрукавке. Она начала брыкаться, уже не обращая внимания на то, что тем самым сбивает одеяло со своих обнаженных ног. Но еще через мгновение другой мужчина схватил и ноги. Разведя их в стороны, он сильно сжал колени, заставив девушку лежать не двигаясь.
     Глаза Шантель от ужаса казались безумными. Она ничего не видела за массивным "торсом человека в шелковой безрукавке, который лежал сверху, крепко держа руками за плечи и шаря глазами по ее животу. Девушка не могла знать, что тот моряк, который схватил ее за ноги, получил строгий приказ не смотреть на нее. Не знала она и то, что Белый Балахон был евнухом, который не мог ее изнасиловать, даже если бы захотел, и что он просто обязан был проделывать некую процедуру со всеми женщинами, которых захватывали корсары. Но чувствовать то, что с ней делают, она, конечно, могла: что-то прикоснулось к ее ногам и было просунуто между ними, затем вошло внутрь ее тела, причинив боль, и через какое-то время вынуто. Шанталь была уверена, что ее изнасиловали, совершенно не понимая, что это была проверка, которая единственная и могла спасти ее от поругания, по крайней мере пока она находилась на корабле.
     Ноги девушки вновь прикрыли одеялом. Для корсаров это был знак, что отныне коснуться ее может только один человек. Мучители обменялись несколькими фразами, и она почувствовала, что больше ее никто не держит. Но она даже не пыталась пошевелиться. Совершенное безразличие ко всему, что происходит вокруг, охватило Шантель. То худшее, чего она боялась, произошло. Больше сейчас уже ничего не имело значения.
     Она не видела, конечно, что два коренастых моряка вышли из каюты еще до того, как Шелковая Куртка освободил ее от своего грузного тела. Девушка даже не обратила внимания на то, что, встав, он поднял и ее. До конца не оправилась Шантель от шока и тогда, когда он сорвал с нее одеяло, и лишь инстинктивно попыталась прикрыть свою наготу руками.
     Это верх унижения - быть лишенной чести таким образом. Ее мучители - настоящие животные. Она выкрикнула им это прямо в лицо. Но на гневные слова никто не обратил внимания, просто не поняв чужой для них речи. Впрочем, ее чувства гнева и негодования были и так очевидны.
     - Она очаровательна, будто райская птичка, - прошептал Раис Мехмед, едва дыша. Никогда в жизни он не видел такой красивой женщины.
     - У нее есть не только красота, но и воля, - громко сказал евнух.
     - Только ломается...
     - Она может принадлежать только одному.
     - Я не собираюсь менять своих решений!
     - Но проверка дала необычный результат, - спокойно напомнил евнух. - Она не для тебя. А вот Хамид Шариф будет доволен.
     Мехмед хмыкнул. Хамид Шариф, хозяин их корабля, уже имел четырех жен, которые сводили его с ума своими придирками.
     - Его больше интересует прибыль. Главное, чтобы мы привезли побольше монет. Пожалуй, он мог бы попробовать предложить эту красотку дею, чтобы получить их еще больше. Но новых женщин для дворцового гарема не покупали уже давно.
     - Это не наша забота - думать о том, кто в конце концов ее купит, Раис. Ты просто обязан проследить, чтобы к Хамиду Шарифу она была доставлена в хорошем состоянии.
     Сказав это, евнух с извиняющейся улыбкой вернул девушке одеяло. Мехмед засмеялся, наблюдая за тем, как Шантель пытается прикрыться им, и плюнул евнуху под ноги.

Глава 6

     Каролин Дуглас сдерживала свою пляшущую лошадь, ожидая, когда к ней присоединится Дерек. Она не думала, что он придет сегодня днем и пригласит покататься верхом. Ведь он знал, что отец принимает гостей. Но врасплох неожиданное появление жениха ее не застало. Более того, для нее это был прекрасный повод пощеголять наконец в своей новой амазонке из темной шерстяной ткани, которую обычно используют для своей униформы моряки, и в светло-голубом сатиновом жилете, подрезанном, как у мужчин. Наряд в мужском стиле, сшитый мужским портным, был очень моден. К тому же она знала, что его цвета шли к ее рыжим волосам. Да и Дерек был того же мнения и сам говорил ей об этом.
     Из-под полей своей высокой шляпы девушка смотрела, как он приближается, восхищаясь умением, с которым граф управлялся с едва объезженным жеребцом. Скачки были страстным увлечением Дерека Синклера. Его конюшня поставляла лучших чистокровных рысаков Англии, многие из которых брали призы на самых престижных состязаниях. Ее лошадь тоже была из конюшни графа. Он подарил ее -Каролин в день, когда сделал ей предложение. Девушке нравилось это животное. А Дерека она, конечно, любила, хотя, наверное, в сотый раз и задавала себе вопрос, не совершает ли ошибку, выходя замуж за лучшего друга.
     Каролин вздохнула. Нет, с этими сомнениями надо заканчивать. Она уже была помолвлена с двумя мужчинами, но отказала им в последний момент, вызвав крайнее недовольство отца. Проделать это еще раз, тем более с Дереком Синклером, графом Малбери, она просто не могла. Она хочет выйти за него, в самом деле хочет.
     Более идеальный союз трудно представить. Они росли вместе в расположенных по соседству усадьбах. Они так хорошо знали друг друга. Дерек был для ее отца все равно что сын. А кроме того, он обладал такими немаловажными чертами, как обаяние, мужественная красота, уравновешенный характер. Конечно, он был сластолюбец, но большого недостатка Карелии в этом не видела. Тем более тогда, когда он целовал ее, заставляя ощущать себя самой любимой и обожаемой женщиной на свете. Проблема была в другом, в том, что чувствовать это Дерек мог заставить любую женщину. А их у него было так много, причем часто в одно и то же время.
     Он привык рассказывать Каролин о каждой своей победе и обо всех подружках. Девушка тоже посвятила его в свое первое и все последующие увлечения. С тех пор как это произошло, у них не было секретов друг от друга. Дерек поклялся сделать ее счастливой, и она знала, что он сдержит слово. Каролин была уверена, что после того как Дерек сделал ей предложение, он оставил всех своих прежних любовниц, в число которых, кстати, входила добрая половина горничных, служивших в доме его деда. Сомнений в том, что он может быть преданным ей одной, у девушки не было. Но что же тогда все-таки смущает ее?
     Обычное нервное состояние невесты перед свадьбой, вот и все. Она уже испытывала подобное, когда приближались даты двух несостоявшихся бракосочетаний. Серьезные решения всегда тяжело давались Каролин, она просто не привыкла принимать их самостоятельно. У нее никогда не было полной уверенности в том, что сделанный ею выбор единственно правильный. Одна из причин ее тяги к Дереку как раз и заключалась в том, что в отличие от нее он был уверен в своих решениях и своей силе. Если кто-то становился его другом, то это уже было на всю жизнь. Этот человек становился частью его. Не могла представить своей жизни без него сейчас и Каролин. Не потому ли она ответила ему "да", что просто боялась потерять его дружбу?
     "Нет, она любила его, всегда любила. Впрочем, всегда ли? Каролин начала привыкать к нему с тех пор, как его привезли в Англию. Ей было тогда только шесть лет, ему - почти одиннадцать. Дерек говорил по-французски, и ей это казалось странным. Ее французскому еще не обучали. Общаться было затруднительно. Но мальчик осваивал английскую речь с поразительной быстротой. Каролин знала, что Дерек вырос в какой-то ближневосточной стране, где его отец был послом. Дочь маркиза, Мелани вышла замуж за границей и ни разу не приезжала в Англию все эти годы. Родители его умерли почти одновременно, когда мальчику было десять лет. Поэтому Дерека и привезли жить к дедушке, который первым делом изменил фамилию мальчика на Синклер - Дерек был последним мужчиной в роду маркиза и его единственным наследником.
     Она помнила ту снисходительность и превосходство, которые чувствовались в обращении с ней Дерека в первый год его пребывания в этих местах. Он вел себя так, как будто принадлежал к королевской семье, а все остальные существуют лишь для того, чтобы исполнять его приказания. Боже, как она ненавидела его поначалу! Но ему потребовалось совсем немного времени, чтобы слегка изменить свое поведение и полностью завоевать расположение Каролин. Дерек вообще умел вести себя с женщинами так, что сопротивляться ему было просто невозможно. Скоро она уже доверяла ему все свои тайны, никогда не озадачивая себя вопросом, почему ее наперсником стал мужчина, а не женщина. И даже сейчас, когда Каролин было уже двадцать пять, Дерек оставался ее самым близким товарищем, хотя у самого графа, девушка об этом отлично знала, были и другие друзья, друзья-мужчины, которые были ему не менее близки, чем она.
     Один из них - лорд Филдинг. Именно этот негодяй вовлек молодого человека в какие-то шпионские авантюры. Правда, это уже в прошлом, но Дерек никогда не считался с опасностью и относился к своим заданиям как к щекочущему нервы развлечению. А маркиз и Каролин дрожали от страха всякий раз, когда он отправлялся во Францию, гадая, не схватят ли его и не казнят ли на этот раз. Кончилось тем, что маркиз настоял, чтобы Дерек прекратил рисковать жизнью. Бедный старик всерьез опасался, что его наследник умрет раньше, чем выполнит свой долг по продлению рода. Посему жениться граф должен был не только по своему выбору, но и по настоянию деда. Он так и сказал Каролин, когда делал ей предложение. Предложение Дерека выйти за него замуж ужасно льстило девушке. Ведь он знал стольких женщин, но свой выбор остановил именно на ней!
     - Витаешь в облаках, Каро?
     Каролин наклонила голову, наблюдая за тем, как граф соскакивает с коня и протягивает к ней руки. С улыбкой она положила ладони на плечи жениха, ощущая, как бережно сжимает он своими теплыми пальцами ее запястья. Когда ее ноги коснулись земли, он не позволил ей пойти сразу. Дерек в отличие от большинства мужчин имел способность передавать то, что он хочет, обычными прикосновениями. Это было очень мило, тем более что делал он это совершенно невинно. Он просто слегка дотрагивался до плеч, рук или нежно поглаживал кожу пальцев и запястий. Он не знал, что делается в такие моменты с женщинами! А может, и знал, и это была одна из черт его врожденного сластолюбия.
     В ответ на вопрос Дерека Каролин засмеялась, стараясь не показывать, как много она думала о нем.
. - Я размышляю о саде, о том, как получше пересадить розовые кусты...
     Он притянул ее поближе к себе.
     - Маленькая лгунья.
     Девушка посмотрела снизу вверх. Существенно вверх, ведь роста она была совсем небольшого и голова графа возвышалась над ней более чем на фут.
     - Ну хорошо. Я думала о том, что у тебя такие ресницы.., прямо девичьи.
     - Бог мой, женщина, если ты хотела сделать мне комплимент, то тебе это не удалось, - Но они придают тебе такой мужественный вид, Дерек, - настаивала она с озорными огоньками в глазах.
     - Если все, что ты можешь предложить, такая же ерунда, пожалуй, я сам подумаю о том, чем нам лучше заняться.
     - О нет, - весело вскрикнула Каролин, увертываясь от его поцелуя. Все последующие попытки благодаря ловкости девушки оказывались столь же безуспешными. - Ты вызвал меня по какой-то причине. Послушаем, что ты не мог сказать мне при отце.
     - Я подумываю, а не похитить ли тебя, моя крошка. Каролин фыркнула.
     - Не очень-то похоже на правду. Если бы мне было суждено быть похищенной тобой до свадьбы, это бы уже произошло много месяцев назад. Сейчас поздно.
     Он взял девушку за руку и повел ее через лужок, покрытый полевыми цветами.
     - Много ли будет неприятностей, если мы отсрочим немного нашу свадьбу?
     Она остановилась, стараясь сделать так, чтобы Дерек смотрел ей прямо в глаза.
     - Что случилось?
     - Я должен уехать из Англии на какое-то время.
     - Этот хам! Этот негодяй! - взорвалась девушка. - Он опять сделал это, да?
     - Кто? - спросил совершенно невинным тоном граф.
     - Ты прекрасно знаешь кто! Лорд Филдинг! И он осмеливается опять прибегать к твоим услугам после того, как ты дал слово дедушке больше никогда не участвовать в этих мерзких авантюрах.
     - Марш? Нет, он ни при чем.., практически ни при чем, - сказал, перестав улыбаться, Дерек. - Но, Каро... Негодяй? Хам? Я думал, что тебе нравится Маршалл.
     - Так оно и было, - раздраженно ответила Каролин. - До тех пор, пока он не завербовал тебя в шпионы. Дерек мягко подтолкнул девушку, положив руку на ее талию, и они медленно пошли вперед.
     - Ты прекрасно знаешь, что Маршалл руки мне не выкручивал. Все, что я делал, я делал с удовольствием. К тому же моя предстоящая поездка к тем делам отношения не имеет. Просто речь идет кое о чем, что я должен сделать прямо сейчас. Но опасности нет. Это скорее дипломатическая миссия.
     - Содержание которой, подозреваю, ты обещал хранить в тайне.
     - Совершенно верно.
     Сообщение Дерека вызвало в душе Карелии два совершенно противоположных чувства. С одной стороны, она даже успокоилась, поскольку отсрочка давала ей время окончательно разрешить свои сомнения относительно замужества. С другой - она боялась, что граф сказал ей не всю правду, и то, чем он намерен заниматься, представляет для него серьезную опасность.
     - Как долго ты будешь отсутствовать?
     - Сейчас довольно трудно сказать точно... Возможно, месяцев шесть.
     - Так долго? Граф пожал плечами.
     - Дипломатия требует больше времени, чем шпионаж.
     - Отцу все это не понравится.
     - Герцог и мой дед будут в этом единодушны.
     - Что сказал об этом твой дед?
     - Я еще не разговаривал с ним. Думаю, что лучше сообщить ему обо всем, когда я уже окончательно буду готов к отъезду.
     - Когда ты уезжаешь?
     - Скорее всего завтра, - твердо ответил Дерек. - Я поплыву морем из Дувра.
     - О Дерек! - воскликнула девушка, останавливаясь, и вдруг сама обвила руками его шею.
     - Что такое, Каро? Ты что, собралась распрощаться со мной навсегда?
     - Конечно, нет, - пробормотала девушка, уткнувшись в его куртку.
     - Переживаешь за меня?
     - Ни капельки.
     Дерек довольно усмехнулся, демонстративно обнимая Каролин.
     - Вот это действительно моя девушка!

Глава 7

     Дерек не стал дожидаться следующего дня, чтобы поговорить с дедом. Найдя его по возвращении домой в библиотеке, он изложил ему все обстоятельства дела и попросил, чтобы маркиз сам решил, что следует предпринять. Ответ Роберта Синклера был таким, каким он только и мог быть:
     - Ты должен ехать.
     - Я пришел к такому же выводу, - сказал Дерек. - Я послал за Маршаллом. Он должен приехать завтра днем.
     - Ты намерен посвятить его в ваши отношения...
     - Думаешь, в этом есть какой-то смысл после того, как прошло уже столько лет?
     - Нет, - произнес маркиз.
     - Вот ты сам и ответил на свой вопрос. В принципе вообще нет ничего такого, что я должен ему рассказывать. Я сам не знаю, зачем я там понадобился. Он будет думать, что я еду из-за той английской девушки. Этого вполне достаточно.
     - А на самом деле? Дерек пожал плечами.
     - Когда я буду там, я, конечно, поищу ее. Сомневаюсь, однако, что ее можно будет возвратить оттуда, даже если я ее и обнаружу. Когда женщина попадает в гарем, она потеряна для остального мира.
     Роберт Синклер нахмурился.
     - Ты говоришь это без тени сожаления. Дерек дружелюбно улыбнулся деду. Упрек, звучавший в словах маркиза, был знаком ему.
     - А что бы ты хотел услышать от меня? Она лишь одна из тысяч девушек. Это здесь рабство не одобряется. На Востоке оно - общепризнанный институт.
     - Но ты сам одобрять его не должен.
     - А я и не говорил, что одобряю. Но я вырос на Востоке и воспринимаю тамошнюю жизнь такой, какая она на самом деле.
     - Я знаю, знаю, - вздохнул маркиз, поскольку все это было не более чем очередным обменом давно известными им обоим аргументами. - Только.., ты думаешь, тебе удастся встретиться с ней?
     Дерек знал, что это означает близкое окончание разговора о девушке.
     - Я не знаю.
     - Если все-таки увидишь, скажи, что она может поблагодарить тебя и от моего имени.
     Дерек кивнул, затем подошел к деду и обнял его. Острое чувство любви к этому пожилому человеку сдавило его горло. Графу был ясен смысл послания, адресованного не столько неизвестной девушке, сколько ему самому. Оно говорило помимо всего прочего о том, что дед одобряет его решение, любит его и гордится им - чувства, отнюдь не часто проявляемые стариком открыто. Внук и дед могли не соглашаться друг с другом по многим вопросам, Роберт Синклер мог не одобрять гедонизм Дерека, но сильнейшую привязанность, которая возникла между ними за прожитые рядом годы, поколебать не могло ничто.
     Через час, когда Дерек все еще сидел в библиотеке, размышляя в одиночестве, ему неожиданно доложили, что пришел лорд Маршалл Филдинг. Передавая шляпу и пальто мистеру Валмсли и приглаживая свои непокорные каштановые кудри, лорд Филдинг уже входил в комнату.
     Дерек поднялся для приветствия, пытаясь скрыть свое удивление. То, что друг появился сейчас, а не завтра, могло означать только одно: Маршалл не успел получить его приглашение и приехал по собственной инициативе.
     - Что заставило тебя покинуть Лондон, Марш? Тонкие брови над зелеными глазами Маршалла придавали его лицу постоянное серьезное выражение, которое сохранялось даже тогда, когда он улыбался.
     - Прошел уже почти месяц с тех пор, как я последний раз был здесь. Вот я и решил, что пора бы взглянуть, не мучает ли тебя совесть.
     Дерек рассмеялся. Маршалл никогда не сдавался, особенно если хотел, чтобы Дерек взялся за выполнение дела, с которым, по его мнению, никто другой не справится. Он, видимо, и сейчас пришел, чтобы продолжить их последний спор, не слишком, впрочем, надеясь, что ему удастся переубедить графа. Но здесь сюрприз ждал уже лорда Филдинга.
     Маршалл в отличие от Дерека был организатором, но никак не исполнителем. Их дружба вообще всегда выглядела немного странно. Окружающие удивлялись, как это два человека, единственными общими чертами которых были возраст и любовь к лошадям, смогли так быстро и сильно сдружиться еще в школе. Видимо, это было притяжением противоположностей характеров: серьезности, сдержанности и осторожности у одного; горячности, постоянной готовности к риску и излишней порою уверенности в своих силах у другого. Один рвался вперед, другой сдерживал, и результат такого соединения шел на пользу им обоим.
     - Присаживайся, Маршалл, - указал Дерек на стулья, специально изготовленные для создания максимальных удобств при чтении в библиотеке. - Ты поспел как раз к чаю.
     Маршалл никак не отреагировал на приглашение.
     - Вижу, что угрызения совести тебя не мучают.
     - Не начинай сначала.
     - Дерек...
     - Успокойся, Марш. Знаешь, ты никогда бы не вел себя так, если бы был послом на Востоке. Там в начале разговора надо прежде всего обменяться несколькими приятными фразами. Лучше уж расскажи, как идут ваши дела со шпионажем.
     - Ты же знаешь, что мы не любим этого слова. Внешняя разведка...
     - Шпион он и есть шпион, как его ни назови.
     - Пусть будет так, - сказал Маршалл, переходя на добродушный тон. - Теперь мы уже сказали достаточно приятных фраз или еще должны обсудить погоду?
     - Климат довольно мягкий для...
     - Дерек, клянусь, тебе не очень удается роль невинного святого. Ты сидишь здесь, мелешь всякую чепуху, а Чарити Вудс в это время подвергается издевательствам.
     - А ты не думай, что ей обязательно плохо, Марш, - довольно резко оборвал друга граф. - Ты не знаешь, как обращаются с этой девушкой сейчас. Мне доводилось знать женщин, которые сами продавали себя в рабство, чтобы оказаться в таком положении, в каком, возможно, находится твоя мисс Вудс. Женщин гарема лелеют и осыпают роскошью. С ними редко обращаются плохо.
     Маршалл наклонил голову и со вздохом закрыл глаза. Он знал, что, необходима уйма времени, чтобы уговорить Дерека изменить точку зрения. Если не было такой серьезной причины для отказа, какую Дерек назвал в прошлый раз, граф выдвигал аргументы, подобные нынешним. Дело было прежде всего в том, что они просто не могли смотреть одними и теми же глазами на положение, в котором оказывались в мусульманских странах женщины, проданные в рабство. И где это жил Дерек, что там к ним так хорошо относятся? Ведь так происходит далеко не везде. Неужели он не знает этого?
     Но расспрашивать Дерека Синклера о его жизни до приезда в Англию было бесполезно. Он никогда не говорил о подробностях и высказывал только общие суждения, которые были слишком восточными и слишком умозрительными. Правда, в прошлый раз Дерек не философствовал. Он просто наотрез отказался уехать из Англии и назвал причину. Довод, однако, был достаточно резонным.
     - У меня свадьба через несколько месяцев, - сообщил тогда граф Маршаллу.
     - Лучше не напоминай. Ты похитил у меня единственную девушку, которую я мог полюбить, а теперь сыплешь мне соль на рану, приглашая на свою свадьбу с ней, - улыбаясь и как бы поддразнивая друга, ответил Маршалл, хотя, к сожалению, ему было совсем не весело. - Но ты мог бы отложить свадьбу.
     - Нет, я не могу. А кроме того, старик просил оставаться около него. Ему нездоровится, ты же знаешь.
     - Он здоров как черт, - возразил Маршалл.
     - Он не вставал с постели всю последнюю неделю.
     - Но я слышал, что это была просто простуда.
     И тут Дерек привел свой основной довод:
     - Ты же знаешь, сколько ему лет, Марш. Он хочет увидеть моих детей, прежде чем уйти навсегда.
     Возразить что-либо против этого Маршалл, конечно, не мог. Маркизу было уже около семидесяти, и в последние годы здоровье его в самом деле начало пошаливать. К тому же мысль о детях - о детях" Каролин и Дерека привела Маршалла в такое уныние, что этого было достаточно, чтобы закрыть тему. И только сильнейшее давление, которое оказывали на него с тех пор, заставило его приехать, чтобы попросить Дерека еще раз. Была, правда, еще одна причина. Его сердце все еще надеялось, что приближающуюся свадьбу удастся отсрочить. Хотя что хорошего могло это ему обещать...
     - Ты не сказал, что удалось сделать английскому консулу.
     Маршалл недовольно хмыкнул.
     - Ничего. В последнее время он даже не может добиться аудиенции у дея. Хорошо, что ты напомнил мне. Ведь мисс Вудс теперь не единственная причина, из-за которой мы хотели бы, чтобы ты съездил в Барику. Хотя официальным предлогом остается именно она, ведь ее родственник требует, чтобы туда были направлены военные корабли, если вскоре девушку не возвратят.
     - И они пошлют туда эскадру?
     - Только не из-за этого и только не в тот момент, когда Барика превратилась в единственное государство мира, размеры флота которого невозможно даже оценить. Мы совершенно не представляем, с чем можем столкнуться там. И поверь мне, сильным желанием выяснить это на месте никто не горит.
     - Это просто маленький порт, Марш. Мне кажется, старый дей мог иметь в своем распоряжении всего несколько судов. Но у вас же есть люди, которые могут проследить за каждым входящим в гавань кораблем. Как так может быть, что вы ничего не знаете?
     - Действительно, следовало бы знать. Но твой друг Джамиль использует в качестве капитанов близнецов.
     - Близнецов? О Боже. Блестяще!
     - Ты хочешь сказать, что не знаешь об этом?
     - Послушай, Марш. То, что мы с Джамилем время от времени обмениваемся письмами, которые к тому же идут ужасно долго, еще не означает, что я посвящен в его систему обороны.
     Маршалл усомнился даже, правильно ли он все расслышал. Впервые за все время их знакомства Дерек назвал дея Барики по имени.
     - Нам может помочь, в самом деле может, если ты скажешь, в каких отношениях был с деем, когда жил там.
     Дерек улыбнулся.
     - Ты останешься на обед, Марш? - произнес он совершенно не относящуюся к делу фразу.
     - Во имя Бога, Дерек! Что за страшная тайна? Ты спас ему жизнь? Он в долгу перед тобой? - выражение лица графа было непроницаемым, и уже с раздражением Маршалл произнес:
     - О! Никакой реакции! Я должен был знать, у кого спрашиваю. Но скажи мне по крайней мере, не занимаюсь ли я тем, что пытаюсь подстегнуть мертвую лошадь. Он был твоим другом или нет?
     - Был.
     - Хорошо, это уже кое-что, - вздохнул Маршалл.
     На этот раз Дерек и в самом деле открыл ему больше, чем за все время до этого. - А что касается стратегии, которую избрал дей для своего флота, она действительно блестяща. Никто - ни его враги, ни союзники не знают, сколько военных кораблей у него на самом деле. Об этом немыслимо говорить, если один капитан может оказаться двумя, и то же самое происходит с названиями судов. К тому же все корабли дея никогда не заходят в гавань одновременно. Мы можем вечно следить за портом, но точной численности флота так и не узнаем; Есть одно обстоятельство, однако...
     - Оно заключается в том, что Англия не хочет объявлять войну Барике.
     - Совершенно верно, - сказал Маршалл. - У нас хорошие отношения, даже отличные. Джамиль Решид, даже удивительно, - это, возможно, единственный оттоманец, который держит свое слово.
     - Таким образом, Англия удовлетворена нынешним деем, - подытожил Дерек. - Но как это увязать со второй причиной моей поездки в Барику?
     - Как я сказал, английский консул сэр Джон Блейк не может добиться свидания с деем. Вот мы и должны прежде всего выяснить почему. Не исключено, что это связано с недавней серией покушений на жизнь Джамиля Решида. Вполне естественно, что после них охрана дворца утроилась, а все внешние контакты, за исключением самых важных, прекращены.
     - Но, как я понимаю, выкуп одной рабыни не может быть признан дворцовыми чиновниками столь важным делом?
     - Правильно. Однако ты, как я заметил, не обратил внимания на мои слова о покушениях на твоего друга. Может быть, ты уже знал о них?
     - Ты сам доставлял мне письма дея, Марш, и знаешь, что последнее пришло чуть ли не год...
     - Хорошо, хорошо. Ты, следовательно, не получал ни слова об этом. Но почему ты не удивился или не обеспокоился?
     - Бог мой! Какой ты подозрительный сегодня, - засмеялся Дерек. - Я не удивился по той простой причине, что попытки убить правителя достаточно обычное явление в Оттоманской империи. Ты же считаешь нормальным, что новый султан, придя к власти, убивает всех своих братьев.
     - У Джамиля Решида есть младшие братья.
     - Я знаю. Но Джамиль Решид не султан, а деи Барики не практикуют братоубийства. Они просто окружают себя такой охраной, что добраться до них почти невозможно.
     - Почти - да, но не абсолютно невозможно.
     - Правильно. Повод для беспокойства действительно есть. Имеются ли какие-нибудь предположения относительно того, кто стоит за попытками убить дея?
     - Сэр Джон считает, что все указывает на Селима - следующего по старшинству в династической линии. Уже более шести месяцев Селим нигде не показывается, а узнать, где он, не удалось. Конечно, сэр Джон посвящен не во все секреты Барики. У него есть шпионы, но не в самом дворце. Однако главное известно. Сыновья Джамиля еще недостаточно взрослые, чтобы занять трон. Если Джамиль умрет, новым деем станет Селим, а это как раз то, чего мы должны избежать любой ценой.
     - Почему?
     - В отличие от Джамиля Селиму нельзя доверять. У нас есть достаточно сведений об этом парне. Он полная противоположность Джамилю. Нет, нам нужно, чтобы нынешний дей сохранил трон, и не только потому, что дружелюбно настроен к Англии, терпим к христианству и открыл свою страну для английских купцов. Имеющаяся альтернатива просто неприемлема. Если к власти придет Селим, это может привести к войне.
     - Теперь понятно. Но ты ведь рассказал мне все это не для того, чтобы порадовать меня логикой изложения.
     Маршалл наконец улыбнулся.
     - Не исключено, что ты все-таки пересмотришь всю позицию относительно поездки за мисс Вудс. В этом случае мы бы не возражали против того, чтобы ты заодно выяснил, кто стоит за попытками убить дея Барики, и сам ликвидировал эту угрозу на месте.
     Дерек чуть не задохнулся от смеха.
     - Черт побери, а не слишком ли о многом вы меня просите. Марш?
     - Англия сможет отблагодарить тебя.., неофициально, конечно.
     - Уж это конечно, - сказал, продолжая, граф. - Ну хорошо. Марш, тебе удалось переубедить меня, - добавил он вдруг.
     Маршалл сел. Он не поверил своим ушам.
     - Ты шутишь!" Неужели ты действительно поедешь, отложишь свадьбу, нарушишь слово, данное деду?
     - Да. Но если ты собираешься и дальше напоминать мне обо всем этом...
     - Нет, нет, даже не мечтай.
     - Тогда завтра я уезжаю.
     Наступивший вечер граф встретил с чувством законного удовлетворения от пережитого дня. Он смог получить у Маршалла полезную информацию, не раскрывая того, что знал сам, достичь полного согласия с дедом относительно необходимости поездки в Барику и распрощаться с Каролин, избежав слез и упреков. Предстоящий отъезд его не огорчал. Конечно, он покидает Англию и все, что ему дорого здесь, но отсутствие будет не таким долгим. А когда Дерек возвратится, они, как и намечалось, справят свадьбу, он начнет семейную жизнь, и дедушка будет полностью удовлетворен.
     Сейчас было самое время подумать о предстоящей ночи, последней ночи на твердой земле, перед тем как он вступит на палубу корабля и на много недель окажется в чисто мужской компании. Дерек поманил пальцем проходившую внизу у лестницы горничную. Ему было все равно, какая из девушек оказалась рядом. Все молодые служанки были его интимными подружками.
     Граф улыбнулся, услышав хихиканье девушки, которая поднималась к нему. Это оказалась Клер, симпатичная миниатюрная брюнетка с ненасытным аппетитом. Отличный выбор! Дерек обнял девушку одной рукой.
     - Мы слышали, вы уезжаете, милорд, - произнесла Клер. - Мы с Маржи собирались зайти к вам попозже, чтобы попрощаться.
     - И ты собиралась? - медленно спросил граф, как бы случайно поглаживая пальцами по ее груди. - Тогда мы можем попрощаться с тобой сейчас, а с Маржи я встречусь попозже, если, конечно, у меня еще останутся силы.
     Когда он повел ее в комнату. Клер опять захихикала. Эти звуки нравились Дереку. Ведь он вырос среди них, проведя детство в гареме. И то, что он так любил женщин, в общем-то было естественным следствием его воспитания. Среди ограничений, которых граф опасался по приезде в Англию, главным было то, что он не сможет иметь собственного гарема. Но на самом деле это ограничение оказалось не таким строгим, по крайней мере в его распоряжении была целая стайка симпатичных горничных. Слуги привыкли угождать хозяину. Но сладостной

чувственности Востока, где мужчина крайне редко посвящает всю свою любовь одной-единственной женщине, он все-таки лишился. Равная ему по положению женщина требовала здесь вечной преданности исключительно ей. Это было немыслимо, но Дерек принял эту особенность жизни Запада.
     Он понимал, что и Карелии ждет от пего преданности. Сейчас она думала, что граф ей верен. То, что это было не совсем так, однако, не вызывало у него чувства вины. Ведь его нельзя было обвинить в том, что он ее не любил. Дерек обожал Каролин. На Востоке она была бы его икбаль - любимой женой. Но она была больше чем икбаль. Каролин была его самым близким другом, а такие отношения между мужчиной и женщиной невероятны на Востоке. Дерек был совершенно уверен поэтому, что сможет соответствовать английским стандартам хорошего мужа и не дает Каролин поводов для сожаления. Ему просто придется быть поосторожнее.
     Но все это будет потом. Сейчас у него нет одной-единственной жены, утром начнется долгое путешествие в Барику, и кто знает, сколько времени пройдет, пока ему доведется встретить в другой раз такую же услужливую девушку, как Клер.

Глава 8

     - Идемте, лалла, вам надо чего-нибудь поесть.
     - Зачем?
     Хаким с беспокойством смотрел на девушку, свернувшуюся клубком на низкой кровати. Волосы ее, которые она давно не расчесывала сама и к которым не позволяла притрагиваться другим, свалялись в какую-то паутину из серебряных узелков. Синева под глазами свидетельствовала о бессонных ночах. На ней было то же самое платье, которое девушка надела четыре дня назад, когда ей вернули узел с одеждой, и его лиловый цвет еще больше подчеркивал бледность ее лица. Она не переодевалась даже на ночь и спала прямо в нем. Единственное, на чем не отразилось бедственное состояние девушки, был тон ее голоса, изредка раздраженный, чаще холодно-враждебный.
     Стены каюты, в которой находилась Шантель, теперь были украшены ярким шелком. На полу лежали мягкие меховые коврики. Нашли даже тюфяк, который тоже обтянули шелком, и положили на него широкие подушки. За решетчатой перегородкой в углу каюты поставили медную ванну. Но девушка никак не отреагировала на все эти улучшения обстановки, в которых активно участвовал и Хаким. Она не притронулась ни к кусочку источающего тонкий аромат мыла, ни к сосуду с благовонным маслом, нетронутой оставалась и вода, которую Хаким каждый день подогревал.
     С тех пор как ее схватили, Шантель не съела ни кусочка. Она отказалась даже от деликатесов, которые специально для нее выделил из собственных запасов капитан. Хакиму казалось, что весь имеющийся запас доводов на ее уговоры он уже исчерпал. Он говорил о том, что бояться ей нечего, описывал богатую и полную удовольствий жизнь, которая может ожидать девушку, рассказывал, что ее вполне может купить в жены какой-нибудь высокопоставленный государственный чиновник. Хаким доказывал, что жены пользуются гораздо большей свободой, чем наложницы, и то, что она еще сможет быть вполне счастлива вопреки своим диким предчувствиям. Но девушка, казалось, пропускает все это мимо ушей, а может, просто не верит ему. Что говорить еще, Хаким не знал.
     - Ваши страдания напрасны, лалла. Если вы умрете, какой в том будет резон?
     - Самый прямой, - ответила Шантель, - я сохраню семейную честь Бурков от позора рабства. Хаким вздохнул.
     - Будь вы мужчиной, это было бы действительно так. Но с женщинами все иначе. Я уже говорил вам...
     - Ничего подобного, - оборвала его раздраженно Шантель. - Я в любом случае буду рабыней.
     Хаким посмотрел на серебряный поднос с нетронутой пищей и решил, что отступать ни в коем случае нельзя. Помощи ждать неоткуда. Ее необходимо заставить поесть.
     - Напрасно вы истощаете свои силы, лалла. Скоро уже будет невозможно спасти вас.
     - И что?
     - То, что существует Раис Мехмед. Когда он поймет, что до Барики вас живой не довезти, вы потеряете для него всякую ценность. Он отдаст вас команде. Они будут пользоваться вашим телом, пока вы не умрете.
     У Шантель перехватило дыхание от такой страшной перспективы. Она гневно взглянула на маленького турка.
     - Меня уже изнасиловали на этом корабле. Случится ли это еще несколько раз, большого значения не имеет.
     - Изнасиловали? Да ты в своем уме, женщина? Раис Мехмед с живого бы содрал кожу, если...
     - Ваш мерзкий капитан сам помогал держать меня, когда это происходило.
     При этих словах Хаким сначала лишился дара речи, а затем вынужден был собрать все свои силы, чтобы не засмеяться. Неужели она и впрямь была до такой степени невинной? Конечно! Иначе бы ей не пришло в голову, что ее изнасиловали.
     - Лалла, поверьте мне, вы и сейчас девушка, - произнес Хаким как можно мягче.
     - Я не дура! - вскричала Шантель.
     - О нет. Конечно, нет. Но вы молоды и.., и можете ошибаться относительно того, что с вами сделали. Тот, кто, ну, тронул вас... Он не мог... Я имею в виду, что он не способен... Он - евнух. Понимаете, что это значит?
     Щеки Шантель пылали.
     - Да, - пролепетала она.
     - Он просто проверил, девушка вы или нет. И убедился в том, что девушка. Это было сделано лишь для того, лалла, чтобы определить вашу ценность. Таким образом проверяют всех женщин, которых удается захватить корсарам.
     Шантель уже не слушала его разъяснений. Ее смущала собственная глупость. Вместе с тем неожиданное сообщение Хакима о том, что ее девственность сохранена, несколько успокаивало. Но разве можно забыть пережитое унижение? Нет, в ее положении ничего не изменилось. Ее все-таки намерены продать в рабство.
     - Это не имеет значения, Хаким.
     Такое упрямство взбесило маленького турка.
     - Значит, ты не возражаешь, чтобы тебя изнасиловала дюжина мужчин?
     Она вздрогнула, но затем закивала головой. Какая разница, быть изнасилованной дюжиной мужчин сейчас или немного позже одним и постоянно? В любом случае она будет изнасилована. Если это произойдет на корабле, то по крайней мере со всем будет покончено. Разве сможет она долго выдержать в таком ослабленном состоянии, как сейчас?
     - И против того, чтобы перед этим вам причинили небольшую боль, тоже не возражаете, да? - продолжал допрос Хаким.
     Глаза Шантель сузились.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Неужели вы думаете, что Раис Мехмед будет сидеть в сторонке и ничего не сделает для того, чтобы изменить ваше поведение? У вас есть время только до конца сегодняшнего дня, лалла. Потом он прикажет бить вас по пяткам палками. Если вы не знаете, что это такое, я могу объяснить: это такая пытка, которая не портит кожу, а следовательно, и не снижает ценности того, кто ей подвергается. Нежные ступни ваших ножек будут долго бить тростью. Они очень чувствительны, поэтому будет ужасно больно, даже для более грубых людей это весьма неприятное ощущение. Хотите, чтобы вас пытали таким образом до смерти?
     Услышанное заставило девушку приподняться, и она оказалась сидящей на своей кровати перед подносом с едой. Но глаза ее смотрели на собеседника с еще большим гневом и злобой, чем раньше.
     - Ты негодяй, Хаким Бекташ, - произнесла Шантель ледяным голосом. - Какого черта ты не рассказал мне раньше об этой ужасной пытке?
     - Я не думал, лалла, что вы окажетесь такой упрямой. Упрямство не лучшая черта для женщины. Если бы вы сами захотели, я бы мог помочь вам.
     - Единственное, чем ты можешь помочь мне - это дать мне возможность покинуть корабль.
     Он медленно покачал головой - обычный знак его сожаления.
     - Этого я не могу. Но есть очень многое, чему я могу научить вас: обычаям Востока, языку. Я могу подготовить вас к новой жизни. Не лучше ли подготовиться, знать, что вас ожидает, чем войти в нее подобно слепцу?
     Довольно долго Шантель пристально смотрела в глаза Хакима, затем взяла с подноса кусочек хлеба. Полным согласием это считать еще было нельзя, но все-таки это был признак согласия. Она, возможно, упряма, но дурой она никогда не была.

Глава 9

     Время Шантель полетело с угрожающей быстротой. Хаким почти постоянно находился с ней, используя каждую минуту, чтобы чему-нибудь ее научить: мусульманским обычаям, истории Барики, роли женщины в странах Востока. Но больше всего внимания они уделяли арабскому - языку, на котором говорили все жители Барики, с раннего детства знакомому Хакиму. Не забывал Хаким и об уроках второго своего родного языка - турецкого, который предпочитали высшие должностные лица государства. Шантель старалась запомнить все что могла. С тех пор как она согласилась с Хакимом в том, что только знания помогут ей встретить будущее во всеоружии, девушка сама настаивала на занятиях.
     Не все давалось ей легко. Так быстро выучить совершенно незнакомый иностранный язык непросто, особенно если мысли и так путаются от страха. А избавиться от измучившего ее страха она никак не могла.
     Шантель пыталась. Она искала и даже находила в своих злоключениях светлые стороны. Ведь ей в любом случае было необходимо на какое-то время бесследно исчезнуть, а теперь это получилось само собой. Время от времени ей удавалось возбудить надежду, что еще не все потеряно. Может же она попасть в такой большой гарем, что хозяин совсем не обязательно захочет провести с ней ночь. Хаким говорил ей-, что когда в доме больше двадцати женщин, не каждая из них удостаивается внимания господина. Конечно, он при этом настаивал, что заслужить внимание хозяина будет для нее совсем неплохо, но она-то не собирается к этому стремиться. А потом Шантель как-нибудь убежит, найдет английского консула, и тот тайно переправит ее из Барики домой.
     Она цеплялась за мысль о возникновении чудесной возможности вернуться домой. Это было единственным, что ей оставалось. Но страх не покидал ее. Девушку пугала сама предстоящая процедура ее продажи. Хаким избегал разговоров об этом, а пока все не произойдет, о будущем нельзя сказать ничего определенного. Ведь вовсе не исключено, что ее купит человек, у которого нет жен, вообще нет женщин, среди которых могла бы затеряться Шантель. Такой мужчина, конечно же, изнасилует ее, хотя, наверное, может жениться на ней и считать рожденных ею детей своими. Избави Боже! Что будет с ней? Неужели ей суждено сгинуть навсегда? О ужас, ужас!
     А Хаким еще время от времени с идиотской настойчивостью пытался подбодрить ее своими рассуждениями о том, как это будет здорово, если мужчина, который купит Шантель, захочет жениться на ней.
     - Он непременно будет очень богат, иначе ему просто не заполучить вас. И вы станете его любимицей, его икбаль. Родите ему сыновей, а он будет гордиться вами и сделает главной женой.
     Главной женой! Она дрожала от страха и негодования всякий раз, когда Хаким говорил это. Отвратительным было уже то, что мужчина имел законное право иметь четырех жен, если ему этого захочется, а ведь у него могут быть еще и наложницы, число которых вовсе ничем не ограничивается. Сотни женщин для одного мужчины! Это не укладывалось в ее европейском сознании. Девушка не понимала, как сами женщины терпят это. Правда, доходя в своих рассуждениях до этого места, Шантель напоминала себе, что они и не имеют права выбора, ведь наложницы - это рабыни, захваченные в военных походах, разбойничьих рейдах и пиратских набегах. Рабство стало неотъемлемой частью всей культуры Востока.
     - Неужели вы жили намного лучше? - спросил однажды Хаким, когда ее особенно возмутило то, о чем он рассказывал. - Браз говорит, что увидел вас тогда на берегу убегающей от кого-то с одним маленьким узелком.
     Вопрос задел Шантель за живое.
     - По крайней мере у меня был выбор, Хаким. Я не захотела оставаться там, потому что меня собирались насильно выдать замуж за нелюбимого человека. А какой выбор есть у меня сейчас?
     - Вы можете принять новую для себя жизнь или нет. Вы можете пойти дальше, лалла, если вы все-таки выберете ее. Сможете добиться богатства и определенной степени свободы. Для этого вам надо просто попытаться стать самой любимой...
     - Я не собираюсь продавать себя! Уж лучше оставаться рабыней и работать на кухне.
     Хаким с негодованием всплеснул руками и вышел из каюты. Шантель расплакалась. Сказанное было не просто словами, а чистой правдой. Лучше для нее заниматься самой тяжелой работой, чем согревать своим телом постель чужого для нее человека. Правда, еще лучше не делать ни того, ни другого. Боже! Есть ли после всего, что произошло, оправдание для Чарльза Бурка? Это он виноват, что она оказалась здесь! Это его вина, что она столь испугана и беспомощна, что ее принуждают к совершенно неприемлемому образу жизни!
     Ее американские родственники поймут, что она убежала. Тетя Элен, приехав в Дувр, тоже так подумает, когда ей расскажут о планах Чарльза. Какое-то время она будет надеяться, что Шантель даст знать о себе при первой возможности. Станет тщетно ждать, волнуясь и переживая все сильнее по мере того, как будет проходить день за днем, не принося ни единой весточки от племянницы. И никто в целом свете так и не узнает, что же на самом деле случилось с девушкой. Она просто исчезнет, не оставив никаких следов в Англии.
     За все время путешествия произошел лишь один сравнительно сильный шторм, который на несколько дней задержал продвижение их корабля к цели. Шантель очень надеялась, что это не последнее препятствие, но тщетно. Небо оставалось безупречно чистым, судно беспрепятственно проскользнуло сквозь узкий Гибралтарский пролив, и жара в ее комнате еще больше усилилась. Как раз на следующий день после того, как они оказались в Средиземном море, девушка смогла наблюдать корсаров за их жестокой работой.
     Шантель была шокирована, поняв, что корабль совершает маневр для атаки. Что происходит, на бегу сообщил ей Хаким. В Атлантике они спокойно прошли мимо нескольких судов, и девушка посчитала, что корсары в этом путешествии больше не собираются охотиться за добычей. Оказалось, однако, что они просто ждали того момента, когда очутятся в родных водах.
     - Не надо беспокоиться, лалла, - успокаивал ее Хаким. - Думаю, что даже наши пушки не понадобятся. Приближается вечер, и у нас есть все шансы захватить это торговое судно внезапно. Подойдем к нему со стороны солнца, и они не успеют понять, с кем имеют дело. Командир уже приказал поднять нужные флаги. К тому же у нас есть парень, который будет заговаривать купцов приветствиями и успокаиваниями на их языке. Мы возьмем это судно на абордаж, прежде чем там поймут, что они в опасности.
     О корсарах Шантель не беспокоилась. Охватившее ее беспокойство объяснялось тем, что она неожиданно осознала возможность получить помощь оттуда, откуда она ее раньше не ожидала. Если корсары сейчас проиграют бой и их корабль сам будет захвачен моряками с торгового судна, она будет спасена!
     Именно об этом она начала просить небеса сразу, как только дверь каюты закрылась за Хакимом, и ее, горячая молитва продолжалась не менее получаса. Собственно, это было единственное, что она могла делать в этот момент. Наверху ужасно шумели. Крики и вопли людей перемешивались с клацаньем, которое издавали сабли и мечи при ударах о щиты и друг о друга. Но, как оказалось, весь этот гам производили сами корсары, он являлся частью их стратегии и был направлен на устрашение жертвы. План нападавших сработал. Неаполитанское торговое судно и в самом деле оказалось довольно легкой добычей. Атака была столь неожиданной для его команды, что корсары одержали почти бескрайную победу. Неаполитанские моряки превратились в пленников, а их корабль - в горящий факел. Его подожгли, потому что победителей оказалось слишком мало, чтобы разделиться на два экипажа.
     В течение трех последующих дней Шантель пребывала в крайне подавленном состоянии. Ее не покидали мысли о тех людях, которые оказались скованными цепями в трюме корабля и скоро подобно ей самой будут проданы в рабство. Хаким начал было отвечать на ее вопросы о будущем пленников, но только еще больше напугал девушку, представившую, как их полуобнаженных будут в цепях сводить с корабля. Он отказался обсуждать эту тему и только заверил, что прибытие в Барику самой Шантель будет совершенно иным.
     Наверное, иным, но менее ли ужасным? Это Шантель предстояло выяснить довольно скоро. Через двенадцать дней после захвата торгового судна в маленькое окошко ее каюты девушка увидела Барику - один из самых блистательных городов всего протянувшегося от Марокко до Египта побережья Северной Африки, известного в Европе как Варварский берег. Барика, сияющая белизной под ярким полуденным солнцем, и впрямь походила на драгоценное украшение, брошенное кем-то на берег. Плоские крыши близко расположенных друг к другу белых домов ступеньками поднимались по склонам стоящих у моря холмов, в обе стороны от которых расходились переливающиеся изумрудной зеленью поля и пастбища. У подножия холмов искрилась голубая вода удобной гавани. А над всем этим великолепием простиралось лазурное безоблачное небо. Восточный колорит городу придавали возвышающиеся над домами и видимые издалека большие зеленые купола мечетей, каждый из которых был окружен четырьмя упирающимися в небо минаретами. Еще были видны конические крыши сторожевых башен и, конечно, огромное здание, оседлавшее самый высокий из холмов, которое не могло быть не чем иным, как дворцом дея.
     Еще несколько довольно больших зданий, крыши которых выглядывали из-за окружающей Барику высокой стены, располагались прямо около гавани. Это были склады, предназначенные для грузов, доставляемых в город многочисленными торговыми судами, большое количество которых и сейчас демонстрировало в порту флаги самых разных стран мира. Не менее значительно выглядели казармы солдат двадцати крепостных батарей, защищающих берега Барики с помощью тысячи орудий, а также тюремные бараки, заполненные бесчисленными рабами.
     В Барике была и христианская церковь, но Шантель не заметила ее шпиль. Взгляни она вовремя в нужную сторону, возможно, в ее прекрасных глазах не было бы сейчас такого ужаса. Хаким почему-то не рассказал ей, что дей терпимо относится к христианам, и довольно много их живет в городе не только в качестве рабов, но вполне свободно. В Барике была даже целая христианская колония, центром которой и была церковь. Церковное здание вполне могло бы стать для нее ориентиром и, возможно, убежищем, если бы девушка решилась на побег. Ведь найти сразу английское консульство у нее было не так много шансов. Но Шантель не увидела церкви, да у нее и не было времени, чтобы рассматривать город. Корабль совершил быстрый маневр и бросил якорь.
     Вскоре раздались звуки, говорящие о том, что на палубу выводят плененных мужчин, которые провели двенадцать страшных дней в трюме. Не в силах переносить их стоны и звон цепей, девушка упала на постель, заткнула уши и разрыдалась, уткнувшись в подушку. Долго ли и она пробудет в этом своем временном убежище? Да, корабль ей казался уже спасительным пристанищем по сравнению с тем, что ждало ее впереди.
     Но время шло, и за ней никто не приходил. Слезы постепенно иссякли. Эмоциональное перенапряжение опустошило Шантель. Она была уже готова на все, лишь бы появилась хоть какая-то определенность, лишь бы избавиться от измучившего ее страха перед неизвестностью.
     Когда Хаким наконец пришел, был уже почти вечер.
     Он нес поднос с едой и какую-то одежду, перекинутую через руку.
     Но при взгляде на пищу Шантель почувствовала спазмы в желудке и поняла, что ее вот-вот стошнит.
     - Убери это, - едва выговорила она.
     - Вы не покинете корабль до позднего вечера, пока город не успокоится, лалла. И до этого вам лучше поесть.
     - Я бы не хотела произносить вслух, что ты должен сделать с этой едой, Хаким!
     Он улыбнулся в ответ на ее неприветливый тон, но улыбка получилась грустной. Припухшие глаза девушки рассказали ему о ее переживаниях. Вообще-то пленников не следует жалеть. Они товар, и больше ничего. Эта была просто подороже, чем другие. И все-таки Хакиму было жалко Шантель. Его трогало явное противоречие между непокорностью и гордостью, читавшихся во взгляде девушки, и ощущаемой ею беззащитностью, которую предательски выдавала дрожь губ.
     Хаким, к своему несчастью, успел немного влюбиться в нее, хотя сам еще и не понимал этого. Он ощущал только, что при встречах с ней испытывает какое-то странное чувство, с которым не в состоянии справиться. Впрочем, сделать для нее что-то он тоже не мог. Даже сопровождать ее в город будут другие, и как, только она сойдет с корабля, он больше никогда не увидит эту пленницу.
     Хаким понимал: главное, что сейчас нужно ей, - это смелость. Только преодолев страх, девушка может избежать неприятностей из-за своего слишком острого языка, которого ей, если говорить честно, и следовало опасаться больше всего в ее нынешнем положении. Мусульмане уважают смелость, но не переносят оскорблений, ценят силу духа, но не терпят, когда их унижают. К тому же Хамид Шариф, к которому она попадет сегодня вечером, был не из тех, кто славится терпимостью и пониманием.
     - Разве не вы говорили мне, что являетесь женщиной благородного происхождения? - спросил Хаким, переставляя поднос на небольшой табурет, стоящий за почти таким же невысоким столом. - Наследница титула? Дочь знатного англичанина?
     - Браво! - воскликнула Шантель с явной издевкой. - Ты можешь гордиться своей памятью.
     - А вот о вашем злом язычке я бы этого не сказал, лалла. - Девушка в ответ сердито фыркнула, но он продолжал говорить совершенно спокойно:
     - Если бы вы не сказали мне о своем происхождении, я бы мог принять вас за крестьянку. Крестьяне могут рассчитывать только на собственные руки, чтобы защитить себя. Благородный человек мудрее. Он знает, как можно прекратить борьбу, не унизив ни себя, ни противника.
     - Лучше не говори мне об этом. Ведь ты даже не представляешь, что я сейчас чувствую!
     - - Я и не могу знать об этом, - согласился он. - Я только могу напомнить, что вы ценны, а значит, к вам будут относиться хорошо и внимательно. Когда раб теряет ценность для своего господина, его бьют, продают или убивают. Но к вам это совершенно не относится. Ведь Ваша ценность не в сильной спине или владении каким-то ремеслом, а в вашей красоте. Поэтому плохое обращение с вами не имеет смысла. Большинство наказаний просто не могут быть применены к вам, поскольку сразу снизят вашу ценность.
     - Зачем ты мне это говоришь? - возмущенно спросила девушка.
     - Затем, чтобы вы не совершили ошибку, представив себя не той, кто вы есть на самом деле, и тем самым снизив свою ценность. Вы - леди, женщина, обладающая достоинством и умом, и это ваше право ожидать, что с вами будут обращаться соответствующим образом. А выйдет ли по-вашему, зависит и от вашего поведения. Чувство страха естественно в вашем нынешнем состоянии, но проявлять ли его - это вопрос-. Намерены ли вы и впредь защищаться с помощью бесполезных насмешек и оскорблений или будете вести себя в соответствии со своим происхождением и прежним положением?
     - Я еще не думала...
     - Так думай, женщина! - выпалил он. - Какой ты предстанешь перед ними, таким будет и их отношение к тебе. Все знают, что деревенская девушка, какой бы хорошенькой она ни была, выросла в трудностях, а значит, слишком церемониться с ней не обязательно. Зачем же вам самой загонять себя в такое положение, если от этого не будет никакой пользы?
     - Но, почему я должна что-то предпринимать? Я же на самом деле та, за кого себя выдаю.
     - Любая может сказать, что она леди, но докажет правоту ее утверждения только то, как она будет себя держать. Я знаю, что когда вы пытались унизить меня, вы делали это вовсе не для того, чтобы причинить мне боль. Таким образом вы просто хотели скрыть свой страх. Но я пробыл с вами довольно долго, прежде чем понял это. У Хамида Шарифа не будет времени, чтобы сделать такое же заключение. Теперь вы понимаете, лалла?
     Смягчившись, Шантель кивнула и даже слегка улыбнулась Хакиму, как бы благодаря его за это предупреждение, хотя и считала, что оно ей ничем не поможет. Девушка уже начинала привыкать к маленькому турку. В его обществе она чувствовала себя не так тревожно, зная, что он по крайней мере не хочет причинить ей зла. С новым незнакомым человеком столь разговорчива она, однако, не будет. А может, и будет? В моменты, когда ее охватывала паника, Шантель не отличалась ни холодностью рассудка, ни продуманностью действий. Она достаточно убедилась в этом во время своих злоключений. Конечно, смелость ей бы не помешала, только откуда ей неожиданно появиться в нужный момент?
     - Как же я могу не бояться, Хаким? - спросила она почти шепотом.
     Он мог бы сказать ей с полной уверенностью, что тот, кто купит ее, сам будет так стараться угодить ей, что ей достаточно лишь пойти ему навстречу. Но Хаким знал девушку уже достаточно хорошо, чтобы понимать, что этот совет надо оставить на самый крайний случай, ведь необходимость угождать будущему хозяину таким образом и страшила ее больше всего. Ему оставалось только надеяться, что в нужный момент Шантель поступит так, как следует. Но что все-таки может он сказать ей сейчас, кроме того, что уже было сказано раньше?
     - Никто и не думает, лалла, что вы можете совсем не испытывать страха. Но разве понимание того, что вы слишком ценны, чтобы причинять вам физическую боль, не может придать вам большей уверенности? Вы уже ко многому готовы и знаете, чего ожидать. Вы немного понимаете язык, а со временем будете знать его совсем хорошо. Очень немногие пленники могут сказать о себе то же самое. Наши капитаны обычно не думают о том, чтобы подготовить пленников к их будущей жизни, они даже не заботятся о том, чтобы будущих рабов доставляли в том же состоянии, в котором они были захвачены. Раис Мехмед просто посчитал, что будет более полезным изменить наши обычные порядки, чтобы вы поменьше плакали и сопротивлялись, когда вас передадут Хамиду Шарифу. Хамид Шариф будет доволен, а это весьма полезно для нашего капитана. Да и для вас, лалла, поверьте. Вам не надо бояться того, что вы прибыли в Барику. Все будет хорошо.
     - До тех пор, пока меня не продадут! - не удержалась все-таки от выпада Шантель.
     Хаким неодобрительно взглянул на нее, но продолжать разговор он уже не мог.
     - Вот одежда, которую прислал капитан. Он хочет, чтобы вы сошли с корабля в ней. Вы должны быть готовы через три часа после захода солнца.
     Он стал одну за другой показывать окрашенные в неброские цвета вещи, которые ей предстояло надеть. Все они были изготовлены из прочной хлопковой ткани. Исключение составляла только чадра - обязательная принадлежность местной женщины, выходящей в город. Она представляла собой вуаль из темного газа. Девушка увидела шаровары, показавшиеся ей похожими на мужское нижнее белье; тунику с длинными рукавами, которую Хаким выбрал на свой вкус; короткую жилетку с единственной пуговицей? застегивающейся на груди; широкий кушак и массивный кафтан - длинное, напоминающее пальто одеяние, которое на Востоке носят и мужчины, и женщины. Обуви не оказалось, возможно, потому, что ее собственные туфли были еще в достаточно хорошем состоянии, несмотря на то, что насквозь промокли во время ее неудавшегося побега.
     Больше всего Шантель не понравились шаровары. Они, с ее точки зрения, годились лишь для того, чтобы быть пододетыми под другую одежду.
     - Может, я просто одену вуаль и этот балахон на мое собственное платье? - спросила она, указывая на кафтан.
     Хаким отрицательно покачал головой. Заметив выражение недовольства на лице девушки, он не смог сдержать улыбки. Одежда сделала то, чего он столько времени не мог добиться словами: Шантель перестала ощущать страх.
     - Ваша одежда слишком необычна для этих мест. Длинная юбка будет выглядывать из-под кафтана. А нам нужно, чтобы любой, кто может увидеть вас сходящей с корабля, не обратил на это внимания, а подумал, что это просто какая-то мусульманка, приплывшая с нами. Хамид Шариф хочет, чтобы о вас ничего не знали до тех пор, пока не будут объявлены торги. По его задумке, в них должны принять участие только избранные, те, кто может заплатить за вас действительно большие деньги. А кроме того, - продолжал Хаким нерешительно, - вашу одежду носить вы больше не будете. В Барике вы будете одеваться соответственно вашему...
     - Новому положению? - со злостью в голосе прервала его Шантель. Хаким покраснел.
     - Неужели вы и после всего того, что я вам рассказал, надеялись на другое?
     Она опустила глаза.
     - Нет, конечно... Но я все-таки думала, что мне удастся сохранить хотя бы свой облик, мою расческу, мои...
     - Нет, лалла, вы не можете оставить ничего. Рабыня приходит к новому хозяину без единой собственной вещи, чтобы тот подарок, который он ей сделает, сразу вызвал у нее чувство благодарности.
     Кровь ударила в голову Шантель. Конечно, Хаким говорил об этом и раньше. Но понимание того, что она вот прямо сейчас должна оставить то последнее, что сохранилось у нее от дома, вернуло ее прежнюю ярость и гнев.
     - Не имеет смысла традиция, которая подрывает доверие и искореняет в человеке самоуважение, - раздраженно выпалила она. - Я должна буду униженно просить всякий раз, когда мне потребуется пища или смена одежды? Я не буду этого делать. Ты же знаешь, я не буду клянчить!
     - Вам не придется просить, вы и так получите все, что нужно, - ответил он медленно, как ребенку. - Но почему вы так упорно стремитесь забыть все, о чем я вам говорил?
     - Потому что я ненавижу все это! Эти ваши традиции придуманы лишь для того, чтобы сломить меня!
     - Что вы должны сделать - это забыть свою прежнюю жизнь, и лучше, если вам ничего не будет напоминать о ней. Вы примете...
     - Никогда!
     - Так будет, лалла, - сказал со вздохом Хаким. - Это неизбежно.

Глава 10

     Рахмет-заде услышал голос женщины, говорившей по-английски. Его послали в порт собрать сведения о пассажирах английского торгового судна, которое прибыло утром. Заниматься этим ему приходилось не в первый раз. Вот уже три недели он наводил справки о всех иностранных кораблях, прибывающих в Барику. Как правило, он приступал к этому, когда стемнеет. В эти часы Омар Хассан разрешал морякам и пассажирам всех кораблей сходить" на берег. Началось все это в тот день, когда кто-то, кого ждали во дворце, не прибыл. Тогда Рахмет и получил приказ пойти в гавань.
     Задание было немного унизительно для него, во всяком случае, он так думал. Рахмет был капитаном дворцовой стражи и не мог испытывать гордость от того, что его послали ходить здесь и задавать эти бессмысленные вопросы. Омар мог вполне поручить это кому-то из своих любимчиков. Но выбрал он почему-то именно его. Могли бы хоть объяснить, чем же так важно это задание, но и этого не сделали. Впрочем, великий визирь редко что-нибудь объясняет, обычно же не утруждает себя этим.
     Рахмет сердился. Ему казалось, что задание дано ему в наказание за что-то, но никакой вины он за собой не помнил. Настроение совсем испортилось, и капитан дворцовой стражи уже собрался отправляться назад во дворец, - как вдруг услышал этот высокий сердитый голос. Рахмет остановился.
     Было просто случайностью, что он догадался, на каком языке говорит женщина. Он сам по-английски не понимал и даже при серьезном разговоре на этом языке присутствовал только один раз. А переводчик, которого он брал с собой, уже убежал по своим делам, чтобы не попасть под горячую руку пребывающего в дурном настроении Рахмета, и его спина мелькала уже в воротах гавани.
     Насторожило Рахмета какое-то несоответствие происходящего. Говорившая женщина находилась явно не на английском судне. Корабль, с которого донесся ее голос, принадлежал Хамиду Шарифу. Когда он пришел сегодня утром, в гавани было очень шумно, так как корабль привез много рабов. Тому, что на его борту находилась какая-то англичанка, быстро приходящего на ум объяснения не было. Непонятно было, почему вообще на корабле находятся какие-то люди, ведь он прибыл в родной порт и уже был разгружен. Но палуба была освещена, и в воде отражались несколько светящихся окон.
     Любопытство Рахмета росло. Англичанки, а никем другим говорившая женщина быть не могла, попадали в Барику нечасто. Если она пленница, то почему тогда ее не увели вместе с остальными рабами? Все это было явно необычно. А в обязанности капитана дворцовой стражи сейчас как раз и входило докладывать Омару Хассану обо всех необычных событиях, какими бы незначительными они на первый взгляд ни казались. Ведь источник опасности, которая угрожает дею, пока не раскрыт.
     Рахмет ударил себя ладонью по лбу. Каким же он был глупцом! Именно из-за этого великий визирь и посылал его сюда так часто. Он, наверное, ждал известий об этой англичанке; но не хотел, чтобы Рахмет знал об этом. Говорить об истинных причинах и не было необходимости. Омар Хассан был уверен, что его посланец не прозевает подобную странность и доложит ему о ней.
     Этот вывод был более приятен, чем мысль о том, что его отправили в порт в наказание. Рахмет успокоился и пошел к воротам, не спуская глаз с корабля Хамида Шарифа. Он надеялся разузнать что-нибудь от стражников, стоящих у входа в порт. Однако напрасно прислушивался к каждому их слову, стараясь не упустить

интересующих его подробностей. Стражники заступили на дежурство совсем недавно, после вечернего намаза, и ничего не знали.
     И все-таки старания Рахмета не пропали даром. Через некоторое время загадочная женщина сама появилась на палубе корабля. Более того, вскоре она сошла с него в сопровождении двух мужчин. Не было слышно позвякивания цепей, значит, скована незнакомка не была. А по виду ее вполне можно было принять за мусульманку, укутанную в обычную при выходах в город одежду. При всем старании Рахмет так и не сумел разглядеть в ней чего-то, что указывало на иноземное происхождение, хотя стоял всего в двух шагах, пока один из ее спутников объяснялся с караулом. Ему не удалось разглядеть даже цвета глаз женщины - она застенчиво опустила их, как, впрочем, и надлежало поступить ей в данной ситуации.
     Рахмет был раздосадован. Он рассчитывал, конечно, добиться в своих изысканиях большего. Это было вечным несчастьем мужчин, то, что все женщины на улице выглядели одинаково. Принцесса может прийти на базар, и никто ее не узнает. Жена с любовником пройдет мимо мужа, и тот останется в неведении! А можно провести рабыню, и никто не отличит ее от госпожи.
     Сопровождающие назвали имя женщины, слишком обычное, чтобы быть настоящим. Они сказали, что она знакомая их капитана, живущая в Алжире, которая решила воспользоваться представившимся случаем, чтобы навестить родственников в Барике. У стражников вопросов не было. А Рахмет, не поверивший ни единому слову, в разговор предпочитал не вмешиваться, чтобы не привлекать к себе внимания. Он намеревался проследить за тем, что будут делать незнакомка и ее спутники дальше. Сейчас его больше всего интересовало, почему с этой англичанкой так возятся. Совершенно очевидно, что ей придают какое-то особое значение. Иначе не побоялись бы свести ее с корабля еще днем, проведя прямо сквозь толпу, собравшуюся поглазеть на разгрузку рабов-неаполитанцев. Если эти расчеты правильны, то женщину поведут в дом Хамида Шарифа, если нет, придется обдумать другие варианты.
     Вообще-то, не будь Хамид Шариф человеком, известным своей преданностью дворцу, к тому же работорговцем, Рахмет мог бы предложить более опасные для него объяснения такой секретности и скрытности. Не пахнет ли тут, например, заговором против дея? Ведь и женщины не могут быть вне подозрения. Правда, версия эта опровергалась уже английским языком незнакомки, на который, собственно, и обратил внимание Рахмет. Хорошо известно, что Англия поддерживает Джамиля Решида и не предпримет ничего, что могло бы повредить ему. А вот красивую рабыню тайком переправляют в город для торгов, участниками которых хозяин хотел бы видеть только избранных лиц, далеко не в первый раз. Обычно таких женщин сначала предлагают дею, так что о достоинствах незнакомки скоро заговорят во дворце. Таким образом, то, что сообщит сегодня Рахмет, будет обязательно подтверждено тем или иным путем.
     Расчеты оказались верными. Трое, за которыми последовал Рахмет, привели его прямо к дому Хамида Шарифа. С этими новостями он и вернулся во дворец для доклада Омару Хассану, надеясь, что именно их ждет великий визирь и капитана дворцовой стражи больше не будут посылать в порт. Реакция Омара Хассана на сообщение, правда, ему ничего не сказала, и Рахмет мучился в неопределенности еще пять дней, в которых на рейде Барики не появился ни один иностранец. Но и на шестой, когда по городу разнеслась весть о прибытии большого и двух малых военных английских кораблей, его оставили в покое. Рахмет понял, что был прав.

Глава 11

     На следующее утро Омар Хассан встретил дея в коридоре, ведущем из внутренних покоев в зал для приемов. Возле входа в зал уже собралась довольно большая толпа государственных чиновников, ожидающих обсуждения текущих дел. Но в коридоре никого не было, за исключением двух Нубийцев-телохранителей, которые никогда не отходили от дея.
     - Можно тебя на минуту, Джамиль? - У Омара была привилегия называть правителя Барики по имени, но пользовался он ею исключительно в личных беседах, наедине. Джамиля Решида великий визирь знал с самого его рождения. Он всегда интересовался тем, как воспитывают будущего дея, даже когда тот находился еще со своей матерью в гареме. Сейчас Омар Хассан полностью разделял мнения мудрецов дивана Барики о том, что еще никогда город не был столь процветающим, как в дни правления Джамиля. Мустафа, отец Джамиля, тоже был хорошим деем, любимым народом. Но у Мустафы не было такого дипломатического таланта, той проницательности, которые так блестяще проявлял Джамиль в общении с иностранными посланцами и консулами зарубежных стран, находящимися в Барике. При нынешнем дее его подданные наслаждались миром и спокойствием, невиданными ни при его отце, ни при старшем брате.
     Из многочисленных детей Мустафы Омар больше всего любил Джамиля и его брата Касима. Они с детства проявляли острый ум и, что великий визирь считал еще более важным, обладали врожденным чувством чести и справедливости. Этих двух мальчиков всегда выделял среди своих сыновей и сам Мустафа, что, наверное, имело и отрицательную сторону. Кто знает, не из-за этого ли вырос таким мстительным и эгоистичным первенец Мустафы - Махмуд. В детстве он остро переживал свою отверженность, а когда вырос и стал деем, то за время своего короткого правления успел навсегда добавить к своему имени прозвище "тиран". Но на все воля Аллаха, а он справедлив. Махмуд умер, не оставив сыновей, и, к счастью для Барики, следующим по старшинству в династии оказался Джамиль.
     Нынешний правитель Барики привлекал не только чертами характера, но и внешностью. Даже самая взыскательная из его наложниц вряд ли смогла бы предъявить к ней хоть малейшие претензии. От Мустафы он унаследовал высокий рост и угольно-черные волосы. Правда, обычно шевелюру его скрывал тюрбан, но о красоте ее можно было судить по густой бороде, которой мог бы позавидовать любой мусульманин. От отца ему достались также волевой подбородок и орлиный профиль, но утонченными чертами лица и узкими бровями он пошел в мать. Такими же, как у лаллы Рахин, были глаза Джамиля. Это не были глаза араба или турка. Именно благодаря им дей Барики напоминал европейца, что очень часто облегчало его общение с иностранными дипломатами.
     С недавних пор, правда, Джамиль вынужден был прекратить дипломатические приемы, а для решения неотложных дел был оставлен единственный день в неделю. Всем остальным занимался Омар. И то, что дей передал часть своих полномочий великому визирю, также свидетельствовало о его мудрости. Джамиля не могли не раздражать те ограничения свободы передвижения, которые были необходимы в данный момент по соображениям безопасности. Он старался всеми силами подавить свое недовольство, но оно тлело в нем, с каждым днем разгораясь все сильнее и сильнее. Он сам прежде других осознал, что его уравновешенный характер меняется к худшему. Понял он и то, что это может отразиться на справедливости его суждений. Дей не исключал, что в таком состоянии вполне может принять неверное решение или кого-то незаслуженно обидеть.
     - Скрываешься здесь от своих обязанностей, Омар? - пошутил, подойдя к великому визирю, Джамиль.
     Старый царедворец улыбнулся.
     - Это не совсем так.
     - Что же тогда привело тебя сюда?
     - Ничего важного, - ответил Омар. - Я почему-то подумал, что вы, возможно, захотите обсудить вопрос о покупке новой рабыни для своего гарема.
     Джамиль сдвинул брови.
     - Не обманывает ли меня слух? Ты не приходил с такими разговорами...
     - Выслушай меня, мой господин. - Омар отступил назад. Это был его обычный прием, который вовсе не означал, что он опасается гнева Джамиля. Высокий рост дея был почти единственным, что неизбежно отделяло от него Омара, который любил Джамиля как собственного сына и справедливо полагал, что чувство это было взаимным. - Я знаю, что в твоем гареме женщин достаточно, но эту я предлагаю с особым расчетом.
     Черная бровь дея приподнялась, придав его лицу строгое выражение, одновременно, однако, на нем появилась улыбка.
     - Ты хочешь, чтобы я купил какую-то женщину и спрятал ее в своем гареме? Твои жены опять доставляют тебе беспокойство своей ревностью, старина?
     Омар рассмеялся.
     - О нет, мой господин. Я думаю кое о ком, кто был бы полезен тебе. Мне сказали, что она англичанка, вот почему я завел этот разговор. Ее доставили в город тайно только вчера вечером. Сейчас она в доме Хамида Шарифа. То, что он так тщательно скрывает эту женщину от посторонних глаз, может означать две вещи: она так безобразна, что ее стыдно показать людям, или так прекрасна, что лучше этого не делать. Помнишь, когда он провел по улицам города последнюю привезенную ему красавицу, чуть было не начался бунт. Впрочем, скорее всего единственной причиной того, что он до сих пор не предложил ее вам, являются ваши прежние многочисленные отказы от его услуг. Если захотите купить эту женщину, я свяжусь с Хамидом Шарифом и успею все уладить до того, как он попытается продать ее кому-то другому.
     Лишь на несколько мгновений Джамиль задумался, затем решительно покачал головой.
     - Нет, я не думаю, что это надо делать, Омар. Я благодарен тебе за то, что ты заботишься еще и о таких вещах, но полагаю, что готовиться к встрече с неожиданностями следует по-другому, если, конечно, вообще к чему-то надо готовиться. Нужный нам "кое-кто" еще не прибыл, а может, и вовсе не приедет. К тому же совсем ни к чему раздражать своих женщин новым приобретением для гарема сейчас, когда у них и так есть достаточно оснований быть недовольными мной.
     Омар не стал спорить. Он только кивнул головой в знак понимания и поклонился, показывая, что больше не собирается отнимать время дея. Да и что мог он еще сказать, не напоминая Джамилю в очередной раз о его неприятностях? Хорошо уже, что дей старается вести себя так, чтобы его угнетенное состояние не сказывалось на окружающих и не нарушало дворцовых порядков. Джамиль мог быть абсолютно уверен, что рабы боятся его, стража исправно несет службу и нет необходимости устраивать ежедневные проверки, а наложницы, как им и положено, страдают от невнимания господина или, если такое случается, радуются встречам с ним.
     Омар, однако, прекрасно понимал, что дею приходится расходовать очень много сил, чтобы сдерживать себя, и когда-то они могут иссякнуть. Джамиль тоже осознавал это, что само по себе усиливало его раздражение. Сохраняется такая ситуация довольно долго, и терпение правителя Барики на пределе. Его гнев уже прорывается наружу при малейших промахах окружающих. И хотя он сожалеет потом об отданных им в такие моменты распоряжениях, а зачастую и вовсе отменяет их, такие вспышки случаются все чаще.
     Великий визирь вздохнул и пошел за Джамилем в зал приемов. Взглянув мельком на толпу жаждущих говорить с деем, он узнал в одном из них слугу Хамида Шарифа. Скорее всего он пришел затем, чтобы сообщить о новой рабыне, и вряд ли можно было сомневаться, что Джамилю повторный разговор на одну и ту же тему не понравится. Зачем вообще его пустили сюда с таким пустяковым вопросом? Впрочем, это опять же была промашка самого Омара, который не взглянул лично на добивающихся приема, а поручил выслушать их вечно спящему писарю. Не теряя времени, Омар знаком подозвал пришедшего от Хамида Шарифа и вышел с ним в приемную.
     - Дею не нужны новые рабыни ни для гарема, ни для дворцового хозяйства.
     - Но, мой господин...
     - Да? - произнес великий визирь таким тоном, который заставил собеседника опустить голову совсем низко. Мало кто мог решиться возражать первому министру Барики.
     - Простите меня, мой господин. Но, поверьте, хозяин не стал бы беспокоить вас, если бы речь не шла о самой ценной жемчужине, какая когда-либо попадала ему в руки.
     - В самом деле? - несколько смягчился Омар.
     - Это истинная правда, мой господин. Я сам видел ее.
     - Тогда мне остается сожалеть вместе с вами. Англичанка?
     Глаза слуги, кивнувшего в ответ, расширились от удивления. Он не подозревал, что шпионы дворца уже успели выследить девушку. Наверное, они все-таки заметили ее, когда она сходила с корабля, А может, это дело рук не дворцовых соглядатаев, а иностранных консулов, не отстающих от них в подобных делах? Поистине трудно что-то утаить в Барике! Непонятным при этом оставалось одно - почему голова того злоумышленника, который стоит за попытками убить дея, до сих пор не выставлена на всеобщее обозрение на воротах дворца?
     - Передай своему хозяину, мы благодарны ему за то, что свою "жемчужину" он первому предлагает дею, - продолжал Омар. - Его заботы не будут забыты. Но сейчас дей новых рабынь не покупает. Что, впрочем, вовсе не означает, что он не будет этого делать всегда. Зайди ко мне еще раз, попозже. А сейчас не стоит беспокоить его такими пустяками.
     Как жаль! - подумал про себя великий визирь. Но Джамилю все еще угрожает серьезная опасность. Убийцам необходимо противопоставить что-то совершенно неожиданное для них. Именно сейчас как никогда они с Джамилем нуждаются в том, чтобы их затея с письмом принесла наконец желанный результат.

Глава 12

     Прошло четыре дня. Великий визирь в очередной раз отбирал из многочисленных просителей, добивающихся приема у дея, тех, у кого для этого были наиболее веские причины. В кабинет вошел писарь и сообщил, что во дворец прибыл шейх какого-то обитающего в пустыне племени, который привел в качестве дани двух великолепных чистокровных скакунов. На Омара сообщение это большого впечатления не произвело, и он уже собрался перенести прием шейха на следующий день, но писарь вдруг с необычной настойчивостью стал уговаривать его взглянуть хотя бы на лошадей, тем более что они находились сейчас на переднем дворе.
     Омар не мог не почувствовать некоторой досады. Неужели секретарь Джамиля посчитал того кочевника столь важной персоной, что не мог сам разобраться с ним без первого министра? Всех дел только и было, что принять у шейха дар и отправить его восвояси. Но тут Омар понял, почему секретарь не взялся за решение этого вопроса. Общеизвестно, что жители пустыни, обязанные по Договору с деем выплачивать ему дань, не любят посылать для ее доставки своих вождей. Если с подарками пришел лично шейх, это означало, что ему самому что-то нужно от дея.
     Надо пойти ему навстречу. Политика Джамиля в отношении племен пустыни всегда была направлена на их умиротворение, и это было одной из причин того, что Барика столько лет жила без войн. К тому же шейх мог быть и не в курсе последних событий в городе, и ему было совсем необязательно задумываться над тем, почему дей лично не может принять его дар.
     Омар проследовал в соседнюю с его кабинетом комнату, резное окно которой выходило в передний двор. Отсюда ему было отлично видно лошадей, окруженных целой толпой дворцовых чиновников и слуг. Зеваки, впрочем, держались на приличном расстоянии от своенравных животных, которых с трудом сдерживали два молодых араба.
     При взгляде на них великий визирь испытал потрясение, подобного которому не переживал уже давно. Перед ним были великолепные молочно-белой масти лошади, каковых еще никогда не видели в Барике. Вскоре он понял и то, почему их было так трудно сдерживать. Шейх привел в подарок дею жеребца и кобылицу. О птицы рая! Они могут стать родоначальниками невиданной здесь доселе породы скакунов!.
     Он все еще восхищенно покачивал головой и тогда, когда вернулся в кабинет, сразу приказав улыбающемуся писарю пригласить шейха. Но неужели этот человек не знает истинной цены своего подарка, достойного самого султана? В любом случае такие лошади не могли быть выращены в пустыне. Тогда откуда же он привел их?
     И вдруг Омар подумал о другом. Если на него эта пара произвела такое сильное впечатление, то каково же будет такому ценителю лошадей, как Джамиль, которому придется смотреть на них, понимая, что совершить верховую прогулку он не может. Великий визирь даже застонал при этой мысли. Получалось, что подарок явится еще одним напоминанием дею о том, что он многое не может позволить себе сейчас и неизвестно когда сможет в будущем.
     Поэтому, когда перед ним предстал высокий вождь пустынного племени, Омар был уже далеко не в прекрасном расположении духа. Имя пришедшего человека - Ахмад Халифе - великий визирь сразу припомнить не смог, не наткнулся он на него и при беглом просмотре лежащих на столе бумаг. Возможно, он смог бы узнать его в лицо, но посетитель был закутан в бурнус - объемистый балахон, покрывающий кочевников пустынь с головы до пят, - и низко опустил голову, отчего капюшон бурнуса сползал вниз.
     В своем раздражении Омар не стал даже обмениваться с пришедшим обычными в таких случаях витиеватыми приветствиями и сразу перешел к делу.
     - Я не помню вашего имени. Из какого вы племени?
     - Это ты, Омар? - услышал он неожиданно на свой вопрос.
     Великий визирь напрягся. Голос был ему более чем знаком.
     - Джамиль? Что за игры?
     В ответ раздался хохот. Это насторожило Омара. Он еще больше помрачнел, когда в припадке смеха посетитель вскинул голову и из-под капюшона мелькнули гладко выбритые щеки.
     - Кто вы? - Голос великого визиря звучал уже угрожающе.
     - Давай, давай, старина. Попробуй угадать. Ты не мог забыть меня. Прошло только девятнадцать лет.
     От изумления Омар замер с открытым ртом. Никто до сих пор не разговаривал с ним столь неуважительно! Он поднялся из-за стола, чтобы приказать стражникам выкинуть вон этого высокомерного пса. Но как раз в этот момент посетитель скинул наконец свой капюшон, и гневный взгляд великого визиря встретился с зелеными глазами "шейха", смотревшими на него весело и беззаботно. Он вновь сел, точнее, упал на лежащие у стола подушки, так и не закрывая рта.
     - Касим? Неужели это и в самом деле ты?
     - Никто иной, - последовал дерзкий ответ. Омар опять поднялся и пошел к посетителю вокруг всего своего длинного низкого стола, заваленного официальными документами и петициями.
     - Ты приехал! Аллах услышал наши молитвы, ты и правда приехал!
     - А вы думали, что не приеду? - успел еще спросить Дерек, прежде чем оказаться в объятиях Омара. Он и не ожидал, что этот маленький человек, которому почти в два раз больше лет, чем ему, сможет сжать его с такой невероятной силой.
     - Мы не знали, - произнес Омар, вглядываясь в столь знакомое и столь изменившееся за девятнадцать лет лицо. - Мы не могли знать. Так много писем было отправлено, и так много курьеров было найдено мертвыми.
     - А я узнал о ваших делах от Али бен-Халила.
     - Значит, он единственный, кто смог добраться до тебя? Продавец щербета?
     Дерек, улыбаясь, закивал головой.
     - Он еще настаивал, чтобы я после нашего разговора подержал его взаперти.
     - Ловкий парень. А ты правильно сделал, что приехал тайно. Я боялся, что ты не догадаешься, но не было иного способа предупредить тебя, кроме как использовать этот простой шифр.
     Дерек пожал плечами.
     - По-моему, это было как раз то, что нужно, чтобы избежать возможной путаницы.
     - Джамиль был уверен, что ты все поймешь.
     - Как он?
     - Пока никак не пострадал, слава Аллаху. Но в прошлом месяце на него вновь было совершено покушение.
     - Вы знаете, кто стоит за этим? Омар раздраженно всплеснул руками.
     - Мы ничего не смогли узнать. Ничего! Тот, кто прячется за спинами наемных убийц, неизвестен даже им самим.
     - Это Селим?
     - Мы можем полагать, что больше некому, но и никто другой не может быть вне подозрения.
     - Где он сейчас? Омар вздохнул.
     - Последний раз его видели в Истамбуле, при дворе султана. Мы направили целую армию шпионов, чтобы выяснить, где он сейчас, но он слишком хорошо прячется.
     - А вы не рассматривали такой вариант, что он сам может быть уже устранен? - рискнул предположить Дерек. - А сколько лет сейчас младшему сыну Мустафы?
     - Мюраду только одиннадцать. Но, конечно, учитываем в своих расчетах и его, и всех возможных врагов Джамиля.
     - А его жен? Омар ухмыльнулся.
     - Ты все еще мыслишь, как мусульманин, Касим.
     - Помнится, моя мать рассказывала мне о свирепой вражде между женами Мустафы и о том, что Махмуда два раза чуть не отравили.
     - А Джамиль тебе не писал о том, что это было делом рук четвертой жены Мустафы, которая оказалась настолько глупой, что попыталась отравить и его самого, за что и обрела свою могилу на дне моря?
     Дерек воспринял сказанное как нечто обыденное. Нет, он не знал об этом раньше. Но топить в море живьем завязанных в тяжелые мешки женщин было излюбленным способом султанов избавляться от неугодных им обитательниц гарема. Считалось, что раз при жизни женщина должна надежно скрывать от других мужчин свое лицо за куском материи, то лучше, чтобы так же было и после ее смерти. Очень редко гаремных женщин казнят другим способом. Почему Мустафа должен был сделать исключение для своей четвертой жены?
     - Жены самого Джамиля? - продолжал Омар. - Конечно, мы думаем и о них, меры безопасности в гареме усилены. Но Джамиль не будет и слушать о каких-либо подозрениях в их адрес, и, честно говоря, я тоже рассматриваю их причастность как наименее вероятное. Не секрет, что все они просто обожают Джамиля. Но, что еще более важно, ни один из его сыновей не может претендовать на трон Барики, пока живы Селим, Мюрад и, конечно, сам нынешний дей. Хотя Селим пропал, Мюрад сейчас в Барике, и попыток устранить его не было.
     - А что будет, если умрут все сыновья Мустафы?
     - Тогда диван рассмотрит вопрос о возможности возведения на трон первенца Джамиля.
     - Это может привести к тому, что падин получит возможность править Барикой от имени своего сына, - напомнил Дерек.
     - Но ему только шесть лет, Касим. Будь он старше... Гораздо вероятнее, что диван изберет нового дея, и наследники Мустафы вообще потеряют свои права на трон.
     - А твое мнение может повлиять на решение? Омар засмеялся.
     - Клянусь Аллахом, твои рассуждения дают этой проблеме такой поворот, который даже мне не приходил в голову. Ты прав, я могу повлиять на диван. Уверен, что после того, как я тридцать пять лет был первым министром Барики, важнее моего слова здесь может быть только слово самого дея. Но у меня нет сомнений в том, что никто не знает, за какое решение я проголосую в диване, а уж жены Джамиля тем более. Я ведь и сам об этом пока даже не думал. Но хватит, Касим, давай-ка присаживайся. Садись, садись... У нас еще будет достаточно времени поговорить о том, кто повинен в наших бедах. Лучше расскажи, как ты добрался до нас. Новые корабли в Барику не заходили в эти дни, а те, что прибыли раньше, мы внимательно проверили.
     - Один из моих друзей взял меня пассажиром на английский военный корабль. Мы вообще-то должны были приплыть еще вчера. Но у нас были небольшие проблемы с алжирскими корсарами, из-за которых судно разошлось со своим эскортом. Думаю, мои спутники появятся на рейде Барики сегодня вечером, в крайнем случае завтра. А меня ночью высадили на берег, и я добрался до вас верхом. Сам понимаешь, нужен был какой-то предлог, чтобы добиться встречи с великим визирем. А кому это удастся быстрее, чем Ахмаду Халифе, прибывшему из пустыни с данью для дея?
     - О, лошади! - расплылся в улыбке Омар. - Где тебе удалось найти эти великолепные создания?
     - Найти? - Лицо Дерека стало гордым. - Я сам вырастил их. А теперь и у Джамиля, надеюсь, будет время, чтобы развести новую породу скакунов в Барике.
     - Иншалла, - ответил серьезно Омар.
     - Да, - согласился Дерек, тоже уже без тени улыбки, - если на то будет воля Господа.

Глава 13

     Дерека Синклера, графа Малбери и будущего маркиза Ханстэбля, не покидало приподнятое состояние духа с самого утра, когда он въехал в Барику. Все, что он видел, окружавшие его запахи и звуки напоминали ему о том, как много дорогого для него осталось в этой части мира и что ему еще совсем нетрудно вновь ощутить себя турком-мусульманином.
     Базар, который он пересек, направляясь к дворцу, жил своей жизнью, ни малейшим образом не напоминавшей о существовании Англии. Лавки восточных пряностей источали аромат сандала и камеди; верблюды, позвякивая колокольчиками, неторопливо брели вдоль торговых рядов, не обращая, казалось, внимания на крики своих погонщиков; легкий ветерок врывался в ларьки торговцев шелком, заставляя их товар колыхаться, переливаясь всеми цветами радуги. Вокруг шевелилось целое море мужских тюрбанов, а черные глаза женщин были единственным, что можно было разглядеть из-под укутывающей их с головы до ног одежды. Гомонили торгующиеся купцы, сладко пели в бамбуковых клетках соловьи, и на каждом углу шелестели струи фонтанов. В общем, это была Барика. Барика, которую Дерек еще совсем недавно не чаял увидеть вновь!
     Раскинувшийся более чем на дюжину акров на самом высоком холме города дворец деев вызывал еще больше уже, казалось, забытых воспоминаний у Дерека, идущего за Омаром по его бесчисленным лабиринтам. Когда граф приехал, его, конечно, не пустили дальше переднего двора, который был окружен высокой стеной, защищающей оружейный арсенал, дворцовую пекарню, монетный двор, казармы охраны и другие служебные постройки. Сейчас же они миновали несколько смежных с кабинетом великого визиря комнат, ведущих в глубь дворца, и проходили мимо внутреннего двора, куда допускались только чиновники дея и иностранные дипломаты.
     В отличие от переднего, обычно заполненного публикой, внутренний двор представлял собой уединенный сад с живописными лужайками, через которые были проложены тропинки, ведущие к небольшим беседкам. Здесь под высокими кипарисами свободно резвились газели и важно выступали павлины. Павильоны, в которых были разложены всевозможные яства, были готовы к неожиданному государственному приему. Многочисленные рабы, усердно трудившиеся под жарким солнцем, низко кланялись великому визирю и его спутнику.
     В этот двор выходили двери помещения, в которых работали дворцовые чиновники, и палаты, где несколько раз в неделю заседали члены дивана. Здесь принимали иностранных послов, совершали обряд обрезания сыновей дея, справляли свадьбы его дочерей и проводили другие важные церемонии. Отсюда, через узорчатую решетку железной калитки, можно было попасть в гарем.
     Другая калитка, расположенная в самом конце сада, вела в следующий дворик, тот самый, который был наиболее знаком Дереку. Это тоже был сад, но совсем укрытый от посторонних глаз. В нем росли каштаны, инжир и увитые плющом старые кипарисы. В этом уголке дворца располагались казначейство, тронный зал и школа для детей дея. Одна из выходящих в этот дворик дверей вела в отделанные великолепными изразцами коридоры, за которыми были апартаменты дея, соседствующие с гаремом.
     Омар вел Дерека прямо в сердце дворца, минуя бесчисленные коридоры, комнаты и палаты с прилегающими к ним кухнями, ванными, гаремными помещениями и двориками. Наконец они попали в тот коридор, которым пользовались приглашенные к дею наложницы, и остановились перед массивной дверью из ливанского кедра, возле которой застыли в неподвижных позах два огромных стражника-нубийца. Не было сомнений, что Дерека не остановили до сих пор лишь потому, что его сопровождал сам великий визирь. Многочисленные стражники, дежурившие по всему дворцу, в противном случае уже давно бы прервали их продвижение вперед, тем более что граф так и остался в своем капюшоне и старался опускать голову ниже, чтобы не привлекать внимания к своей необычной внешности. И все-таки Дерека что-то смущало.
     - Надеюсь, у вас есть пароль или что-то вроде этого, чтобы ты мог предупредить этих молодцов в случае, если бы от меня исходила какая-то угроза, - заметил он задумчиво.
     - Но тебя же обыскали при входе во дворец, разве нет?
     - Да, но что если кто-то сумеет захватить кого-то из твоих жен или детей и заставит тебя с помощью этого провести его во дворец.
     Омар ухмыльнулся.
     - Конечно, есть сигнал, и, подай я его, тебя бы или любого другого обезглавили еще снаружи, но я рад, что ты уже проявляешь интерес к нашей системе охраны. Ты должен говорить мне обо всем, что вызывает твою озабоченность.
     Бровь Дерека вопрошающе приподнялась.
     - Твоя семья надежно защищена? Убить того, кто скажет, что твои близкие находятся в его руках, не значит спасти их.
     Омар кивнул.
     - Мои сыновья, внуки и правнуки в полной безопасности, насколько ее, конечно, можно обеспечить для них. Мои жены? - Он обреченно вздохнул, сверкнув глазами. - Будет не самая большая потеря, если с ними что-нибудь случится.
     Дерек, сдержав улыбку, кивнул в сторону двери.
     - Надеюсь, ты объявишь о моем прибытии?
     - Да, разумнее будет сделать так, если ты, конечно, не собираешься посмотреть, как телохранители дея набросятся на тебя, когда ты войдешь.
     - Думаю, что лучше обойтись без такого наблюдения, - сухо ответил Дерек.
     - Хорошо. Полной неожиданностью для дея твое появление не будет, но, безусловно, он удивится. После того как убили стольких посыльных, Джамиль уже начал терять "надежду, что кто-то сумеет добраться до тебя, Касим. - При звуке этого имени Дерек многозначительно взглянул на стражников. Омар покачал головой. - Стражники у двери дея - глухонемые и его личные телохранители тоже.
     Омар постучал в дверь, выждал ровно десять секунд и вошел. Дерек следовал за ним по пятам. Помещение, в котором они оказались, было типично восточным: большое, изолированное от внешнего шума, с поддерживающими расписанный изображениями цветов и растений потолок вычурными колоннами из оникса. Стены зала украшали оштукатуренные панели, на которых были изображены узоры из цветов и геометрических фигур, чередующиеся с каллиграфически выписанными изречениями из Корана. Окна прикрывали резные решетки, дававшие тень, но пропускавшие тем не менее достаточно солнца, блики которого отражались, рассыпаясь искрами, от отполированного мрамора пола. В центре зала пол был украшен великолепной мозаичной сценой охоты. Мебели совсем немного: несколько низеньких столиков и инкрустированный перламутром секретер у одной из стен. Кресел и диванов вообще не было видно. Вместо них для отдыха дея и его гостей имелись небольшие возвышения, заваленные мягкими подушками. В данный момент зал не пустовал. Помимо дея, в нем находились специальный повар, готовящий кофе, раскуриватель трубки и еще с полдюжины рабов Джамиля. Рядом с деем, наклонив голову, сидела одна из наложниц. Это ей, чтобы прикрыться, предназначались те десять секунд, которые выжидал у дверей великий визирь.
     - Разве у нас была назначена встреча. Омар? Я что-то не припомню, - прервал воцарившееся в зале молчание Джамиль.
     - Нет, нет, мой господин. Но мы просим о возможности сказать вам несколько слов наедине, если вы позволите. Даже вашим охранникам, по-моему, тоже следует удалиться.
     Джамиль удивленно приподнял брови, но о причинах такой необычной просьбы не спросил. Дей кивнул головой, и все слуги стали пятиться спиной к дверям, кланяясь своему господину по мере приближения к ним, - обычный способ уходить в присутствии восточного властелина. Точно так же выходила и женщина, явно недовольная тем, что главный министр отобрал час, отведенный ей для общения с деем. Он не отрывал взгляда от загадочного спутника Омара, убежденный, что и тот столь же пристально смотрит на него из-под опущенного капюшона своего бурнуса.
     Как только комната опустела, дей требовательно спросил:
     - Ну? Неужели наконец кто-то пришел, чтобы рассказать об этом проклятом заговоре, который сводит меня до срока в могилу? Что же он сообщил тебе, Омар?
     - Только то, что его путешествие было приятным, если, правда, можно считать приятным месячное пребывание в море без женщин, которые должны скрашивать досуг мужчины.
     Джамиль сердито посмотрел на своего главного министра.
     - Ты пришел затем, чтобы шутки шутить, старина? Омар больше не в силах был сдерживаться и буквально затрясся от смеха, не обращая внимания на то, что лицо повелителя Барики делалось все мрачнее. Великий визирь хохотал так, что на глазах его выступили слезы. Лишь после этого он сумел обратиться к Дереку:
     - Открой свое лицо наконец, а то он подумает, что я сошел с ума.
     Дерек стал стаскивать с головы капюшон, одновременно делая несколько шагов в направлении дея. Джамиль сел на подушки, но тут же вновь вскочил на ноги. Дерек подошел к нему, и они оба замерли, разглядывая друг друга. В одной паре зеленых глаз вспыхивали то надежда, то недоверие к тому, что они видят; другая, совершенно неотличимая от первой, светилась радостью.
     - Джамиль! - произнес Дерек, сумев вложить в это единственное слово целое море переполнявших его чувств.
     Джамиль наконец улыбнулся и вдруг, громко вскрикнув, по-медвежьи сжал брата так сильно, что, будь на месте Дерека менее крепкий человек, у него сломались бы кости. Ответные объятия были столь же

сильны.
     - Аллах милосердный, Касим! Я уже не верил, что когда-нибудь снова увижу тебя.
     - И я тоже.
     Оба рассмеялись, подумав одновременно, что для того, чтобы "увидеть" брата, любому из них достаточно посмотреть на свое отражение в зеркале. Но быть вместе, - это, безусловно, совсем другое дело.
     - Девятнадцать лет! - продолжал Дерек, не отрывая глаз от Джамиля. - Боже, мне так недоставало тебя!
     - Не более, чем мне. Я думал, что никогда не прощу матери то, что она разлучила нас.
     - Но одного старого человека это сделало счастливым, - тихо произнес Дерек.
     - Что мне до того, если я чуть не умер от горя? - воскликнул Джамиль с негодованием, которое никогда не умел сдерживать. - Ты знаешь, они и меня пытались убедить в том, что ты умер, как и всех других! Меня! Как будто я не чувствовал правду. Я думал, я схожу с ума, слыша, как даже Рахин доказывает, что ты мертв, и зная... Оно говорило мне, что этого не может быть! - Джамиль указал на то место своей груди, под которым билось сердце. - Ив конце концов она была вынуждена рассказать мне, что сделала. В тот день я перестал называть ее матерью.
     - Тебе следовало бы рассказать мне об этом. Джамиль махнул рукой.
     - Только когда мне исполнилось пятнадцать, она сказала, как можно связаться с тобой. Мне было тяжело доверять бумаге те чувства, которые бушевали во мне в течение предыдущих пяти лет. Ведь я прекрасно знал, что пока мои письма дойдут до тебя, их обязательно прочитают другие.
     - А я все боялся спросить, почему ты не отвечаешь на мои послания, которые я начал писать тебе сразу же.
     - Я никогда не получал их. Наш отец следил за этим, опять же по настоянию Рахин.
     - Но зачем? - воскликнул Дерек, доказывая, что и ему не чуждо чувство негодования.
     - Она не хотела неприятных воспоминаний. Конечно, нас было двое, и одним можно было пожертвовать. Но она не хотела, чтобы что-то напоминало ей о сделанном.
     Прежде чем ответить, Дерек посмотрел куда-то вдаль.
     - Я помню слова, которые она сказала, когда сажала меня на корабль. "Сама я не могу вернуться назад, Касим, - сказала она тогда, - а если бы и вернулась, то все равно не в состоянии родить ребенка. Ты единственный, кто может продолжить мой род, а это столь же важно в Англии, как и здесь. Джамиль - первенец. Ваш отец никогда не разрешит уехать ему. А ты.., ты - единственное, что я могу дать моему отцу, а я его очень люблю, Касим. Для меня непереносима мысль о том, что он умрет в одиночестве, без малейшей надежды на будущее. Единственное, что я могу дать ему, - это ты. Ты станешь его наследником, его утешением, его смыслом жизни. Пожалуйста, не осуждай меня за то, что я отсылаю тебя к нему".
     - Она все равно не имела права!
     - Да, - мягко согласился Дерек. - Но я на всю жизнь запомнил, как она плакала, когда отчалил мой корабль.
     Братья замолчали, глядя друг другу в глаза.
     - Я знаю, - наконец согласился Джамиль. - Я часто слышал, как она плачет, думая, что никого нет рядом. Но я тогда был слишком молод и не умел прощать. Я гнал от себя мысль, что она может так же сожалеть о тебе, как я сам, отказывался верить, что она все еще любит тебя после того, что сделала. Я и Мустафу возненавидел за то, что он позволил ей уговорить себя и дал согласие на это.
     - Тогда у него было много сыновей, хотя мы, конечно, были самыми любимыми.
     - Не пытайся придумывать Для него оправдания, Касим. Сама судьба наказала его позже, когда половина его сыновей умерли, не успев даже покинуть гарем.
     Эти злые слова заставили обоих нахмуриться.
     - Не надо. Ты ведь на самом деле не думаешь так, - сказал Дерек.
     - Конечно, - ответил Джамиль. - Но ему действительно пришлось оплакивать потерю пятерых сыновей, одного из которых он сам отослал от себя. Ведь все вокруг думали, что ты умер, и это вполне могло стать правдой. Наверное, ему только и оставалось, что ругать знавшего обо всем Омара за то, что тот не отговорил его от чрезмерной щедрости к любимой кадин.
     При этих словах братья обернулись, надеясь, что получат дополнительные разъяснения от Омара, и вдруг поняли, что он давно незаметно вышел из комнаты, не желая мешать их первой встрече после столь, долгой разлуки. Обоих развеселила и растрогала такая деликатность старика. Они молча уселись на подушки. Джамиль подвинул брату длинную трубку с янтарным мундштуком, но тот отрицательно качнул головой. Дерек сидел в выглядевшей несколько неуклюже здесь позе, которую мог занять только европеец: оперевшись локтем одной руки и положив другую на согнутые колени. Из-под его раскрытого теперь бурнуса были видны серая полотняная рубашка с открытым воротом, заправленная в узкие лосины, и высокие сапоги.
     На Джамиле были широкие турецкие шаровары до колен, очень удобные для того, чтобы сидеть в излюбленной на Востоке позе, которую он и занял сейчас, скрестив свободные от какой-либо обуви ноги. На дее была туника из зеленого шелка без воротника, но расшитая по горловине и краям рукавов желтыми драгоценными камнями. Тюрбан его украшал великолепный изумруд величиной с грецкий орех. Сейчас, когда они были одни, Джамиль сдвинул свой замысловатый головной убор, и по его плечам рассыпались обычно скрытые от посторонних глаз иссиня-черные волосы, которые были не менее чем на три дюйма длиннее, чем у Дерека.
     - А ты простил ее?. - спросил Джамиль, когда их взгляды вновь встретились.
     - Я лучше понял мотивы ее поступка, когда узнал Роберта Синклера. Я полюбил его по-настоящему, Джамиль, так же, как, наверное, она любила его.
     - А я так его ненавидел, считая причиной разлуки с тобой, - признался Джамиль. Но произнес он эту фразу уже гораздо мягче, чем предыдущие.
     - Я тоже поначалу. Я вообще ненавидел тогда все английское. Но потом к нам пришла маленькая девочка лет шести и спросила: "Почему ты так нехорошо, так высокомерно ведешь себя? Ведь ты же просто мальчик и к тому же сирота".
     - Сирота?
     - Это версия, с помощью которой наш дед объяснял соседям, почему я оказался в его доме без родителей. Согласно ей, мой отец был иностранный дипломат, за которого мать вышла замуж во время одного из своих путешествий. Затем родители якобы умерли, и заботы по моему воспитанию легли на маркиза. Это было понятно окружающим и вызывало у них чувство сострадания ко мне. Ох уж это сострадание, - ухмыльнулся Дерек. - Когда мне было только двенадцать, у нас на кухне работала одна симпатичная молодая служанка, которая умела настоять, чтобы я проверил, как она умеет утешить.
     - В двенадцать? - удивился Джамиль. - А меня наш отец заставил ждать до тринадцати, прежде чем позволил хоть одной рабыне попытаться усладить меня. Оба улыбнулись, вспомнив свое первое приобщение к любовным утехам и то, какими неуклюжими и застенчивыми были они в те юные годы. - А как насчет той неразумной девочки, которая обидела тебя тогда? - спросил дей.
     Дерек засмеялся.
     - Она стала моим самым близким другом. - Он еще сильнее развеселился, увидев недоумение и недоверие в глазах брата. - Правда. Благодаря ей я понял, каким был ослом, строя все свои отношения с окружающими на собственных чувствах одиночества и обиды. Я вдруг осознал, где я нахожусь и что жить мне придется именно здесь. После этого мне стало намного легче.
     - Да, но женщина-друг, Касим! Я знаю, что европейцы относятся к женщинам не так, как мы. Но ты же лишь наполовину англичанин.
     - Не забывай, что в тот момент я только что покинул гарем. Мне с этой девочкой было как-то проще и привычнее, чем с жившими в поместье маркиза мужчинами. И, как ты правильно сказал, в Европе к этому относятся иначе. Мы с Каролин сохранили нашу детскую дружбу и когда выросли. А сейчас, - добавил Дерек с улыбкой, - я собираюсь жениться на этой леди.
     Джамиль покачал головой.
     - Ты долго ждал, прежде чем жениться.
     - Необходимо как следует подумать, если с тем, кого выбираешь, будешь жить вместе всю жизнь.
     - Да... Только одна жена, - вздохнул и покачал головой дей. - Разве ты можешь быть удовлетворен одной-единственной?
     - Брось, Джамиль. Ты прекрасно знаешь, что европейцы в этом плане на самом деле мало чем уступают вам. Мы просто обязаны меньше распространяться о таких делах, вот и все. - Дерек на мгновение смолк, а потом откровенно добавил:
     - Я бы и сейчас не думал о женитьбе, если бы маркиз не настаивал. Ему очень хочется успеть увидеть внуков.
     - У тебя еще нет детей?
     - Нет, по крайней мере я не знаю ни одного. А сколько их уже у тебя?
     - Шестнадцать, но сыновей только четверо.
     - Значит, с тех пор как я получал от тебя последний раз известия, у тебя прибавилось трое дочек. Поздравляю!
     Джамиль в ответ пожал плечами. Разговоры о дочерях здесь не велись, за исключением того момента, когда наступает пора выдавать их замуж, а самой старшей из его малышек было не больше шести. Но в глубине души дей их всех просто обожал, и потому его лицо осветилось гордой улыбкой, когда он ответил Дереку:
     - Моя первая жена, мать моего первенца, порадовала меня еще двумя дочками. Они настоящие ангелы, Касим, самой маленькой только три месяца.
     - Надеюсь, что смогу взглянуть на них, пока я здесь? Ведь я все-таки прихожусь им родным дядей.
     - Конечно, - ответил Джамиль, несколько удивленный. Ведь если Касим согласился с планом Омара, то он непременно увидит не только этих малюток, но и всех жен и детей Джамиля. - Разве Омар не сказал тебе... - Но он уже понял ответ на вопрос, который хотел задать, по мягкому взгляду и недоумению брата и совсем рассердился. - Ах он сын верблюжьего дерьма! Он не сказал, зачем мы позвали тебя сюда, да? Оставил это мне!
     Дерек улыбнулся.
     - Честно говоря, мы до этого не дошли. Перед приходом к тебе мы обсуждали совсем не это, а проблемы разведения лошадей.
     - Разведения лошадей!
     - Да. Дело в том, что я привез для тебя отличную пару чистокровных скакунов.
     Гнев на лице Джамиля уступил место выражению неподдельного детского восхищения.
     - Ты привез?
     - Да, - сказал весело Дерек. - Но хотелось бы узнать, что ты имел в виду, говоря о причинах моего приезда?
     Джамиль поежился.
     - Вообще-то это идея Омара, - сказал он, как бы оправдываясь; - Я сначала даже отказался обсуждать ее. Но он изо дня в день возвращался к ней и в конечном итоге уговорил меня обратиться к тебе с этой просьбой. Ему это никогда бы не удалось, если бы я не был уверен, что за заговором стоит Селим. Он ненавидит меня, Касим, всегда ненавидел. Ты же знаешь, должен помнить! Он со своей злобой и жестокостью даже хуже Махмуда. Если ему удастся устранить меня, он непременно убьет моих жен, моих детей, всех, кого я люблю.
     Дерек тоже помнил Селима.
     - Да, не сомневаюсь, что так и будет, - согласился он. - Но что предложил Омар?
     - Чтобы ты занял мое место.
     Дерек не удивился. Он подозревал, что именно для этого его позвали в Барику, собственно, это было единственным, зачем он мог так понадобиться здесь. Но его никогда не вдохновляла мысль о возможности стать следующим деем Барики, хотя он и являлся самым старшим после Джамиля представителем династической линии. Ему просто совсем не хотелось получать в придачу к тому титулу все связанные с этим проблемы. Он уже слишком долго жил жизнью англичанина. Правда, в течение нескольких лет он принимал участие в интригах Маршалла, но это было совсем другое дело. Все его поездки были лишь небольшими приключениями, позволявшими ему прежде всего пощекотать собственные нервы, и все они заканчивались сразу, как только он вновь вступал на берег Англии. Здесь же роль, взятую на себя, ему придется исполнять до конца жизни.
     - Я не смогу заменить тебя, Джамиль. Я решил отказаться от своего права. Здесь все считают меня умершим. Лучше бы, чтобы так было и впредь. Но временно, на несколько дней, я, конечно, готов стать деем Барики, чтобы спасти твою семью от мести Селима. Можешь быть уверен, и не следовало даже просить об этом. А пока будем надеяться, что во время моего пребывания здесь ничего страшного не случится.
     Вопреки ожиданиям Дерека его слова Джамиля не успокоили.
     - Мне кажется, ты не понимаешь, о чем идет речь, - сказал дей. - Омар предлагает, чтобы ты занял мое место не тогда, когда я умру, а до этого.
     Секунд пять Дерек в растерянности молчал, потом почти выкрикнул:
     - Господи Иисусе! Ты знаешь, о чем просишь? Боль, мелькнувшая в глазах Джамиля, говорила, что он знал. Однако причину столь резкой реакции брата, как выяснилось, дей истолковал совсем не правильно.
     - Ты прав, - тихо произнес он. - Мы требуем от тебя слишком многого. Риск слишком велик...
     - Да черт с ним...
     - Нет, нет. Я вообще не должен был вызывать тебя сюда. Я бы и не сделал этого никогда. Только страх за тех, кого я люблю... Но ты прав, опасность одинакова в любом случае - буду ли во дворце я или ты. Омар сглупил, предложив этот план...
     - Джамиль...
     - Он только и думает что о Барике. Угроза чьей-либо жизни для него...
     - Заткнись, Джамиль! - закричал Дерек, отчаявшийся привлечь внимание дея к своим возражениям.
     Джамиль замер на полуслове. Еще никто так грубо не обрывал его. На это не осмелились бы ни Омар, ни его любимая Шила, ни любой другой человек в Барике.
     - Опасность меня не пугает, - заговорил, не обращая внимания на состояние брата, Дерек. - Мне приходилось рисковать жизнью по куда менее серьезным причинам. Поэтому заклинаю тебя, не возвращайся больше к этому, если не хочешь окончательно вывести меня из себя. Дело в другом. Мне придется неделями, а может, месяцами притворяться, что я - это ты. Смогу ли я после того, как не видел тебя целых девятнадцать лет?
     Джамиль сверкнул ослепительно белыми зубами.
     - Ну, это не самое сложное. С неделю, может, чуть дольше ты понаблюдаешь за мной, изучишь мои манеры, то, как я веду себя с окружающими. Да и Омар поможет. Он всегда будет под рукой и не даст тебе ошибиться.
     - А вдруг, его не окажется во дворце как раз тогда, когда кто-нибудь попросит разрешить вопрос, в котором я совершенно не разбираюсь. Что тогда?
     - Послушай, Касим, ты, видимо, забыл, что такое дей? Ты сможешь в любое время прогнать любого, а если захочешь, и всех. Никто не осмелится даже спросить, почему ты это сделал. Я уже проделывал это много раз в последние месяцы, значит, тем более не вызовет удивление, если ты вдруг прикажешь убраться из зала всем, кроме моих немых охранников. Впрочем, и они успели пострадать от моей раздражительности.
     - Почувствовал себя узником, да? - усмехнулся Дерек.
     - Да, это длится вот уже три месяца, - ответил дей раздраженно.
     - Ладно, как я могу избежать разных щекотливых ситуаций, более или менее ясно. Но что ты скажешь по поводу управления твоей маленькой империей?
     - Омар может решить любой вопрос. Это вообще входит в его обязанности, когда я отсутствую.
     - Значит, ты не собираешься оставаться во дворце?
     - В том-то и дело, что нет. Я намерен разыскать Селима и хочу обратиться за помощью в этом деле к его тезке - султану Селиму. В последний раз нашего сводного братца видели при его дворе. Проблема в том, что ни один из тех, кого я послал искать Селима, не может по своему положению рассчитывать на аудиенцию у султана, а последний, как известно, письменные обращения часто просто не читает. Поэтому в Истамбул должен поехать я сам. Надеюсь оттуда разглядеть то место, где укрылся наш братец. Даже если султан не знает, куда уехал Селим, он легко сможет это выяснить. Не забывай, что вся моя шпионская сеть - детские игрушки по сравнению с разведкой Истамбула.
     - Удивляюсь, что ты не сделал этого до сих пор.
     - Я хотел. Но категорически возражал Омар, и все советники поддержали его. Да простит меня Аллах, они прямо как компания старух, опекающих младенца! Боятся отпустить меня даже на передний двор, не говоря уже о том, чтобы вырваться за дворцовые стены. Вообще-то их можно понять. При наличии во дворце более тысячи рабов всегда можно подкупить дюжину, и они будут шпионить за мной, сообщая о всех моих перемещениях. Даже изменив внешность, я не могу выйти с уверенностью, что об этом заранее не стало известно убийцам. А уж что делать дальше, они разберутся.
     - Действительно, дворец имеет лишь один выход, что существенно облегчает наблюдение за ним. Джамиль кивнул.
     - Время от времени эти наблюдатели теряют терпение и посылают одного-двух наемников прямо сюда, надеясь, что им наконец удастся застать меня врасплох и убить. Не далее как в прошлом месяце одному такому удалось проникнуть даже в мою спальню. Он убил двух стоящих у дверей стражников и попытался подползти к кровати, на которой я спал. К счастью, мои телохранители оказались более бдительными, один из них успел сделать из этой собаки решето до того, как она успела укусить меня.
     - А где же были другие стражники, расставленные на всем пути в твои покои?
     - Большую часть чем-то опоили, и мы до сих пор не смогли выяснить, как это удалось. Нескольких убили. Потом мы поняли, что злоумышленники проникли через стену третьего дворика, предварительно отравив львов, которых выпускали туда на ночь.
     Дерек тяжело вздохнул.
     - Мерзкое дело, Джамиль. Откровенно говоря, я бы предпочел для себя какие-то более активные действия, чтобы покончить со всем этим. Но раз ты считаешь, что мне лучше сыграть роль дея, думаю, мне следует попробовать.
     - Ты в самом деле согласен?
     - Разве я только что не сказал об этом?
     - Правда, Касим? Ведь я действительно не имею права просить...
     - Господи! Только не начинай все сначала, - прервал дея Дерек. - Помимо всего прочего, у меня есть поручение моего правительства, неофициальное, конечно, сделать все от меня зависящее, чтобы отвести от тебя угрозу. Скажу по секрету, они предпочитают тебя любому возможному преемнику, и приходится признать, что будущее отношений Барики и Англии делает тебя более ценным, чем я. Думаю, что задуманное нами как раз укладывается в то, чего от меня ждут.
     - Мало приятного слышать, что иностранные консулы слишком хорошо знают о том, что происходит за этими стенами, и докладывают обо всем своим правительствам.
     - Они знают отнюдь не так много, как бы им хотелось, Джамиль. Однако скажи мне, должен ли я срочно отращивать это или ты побреешься? - спросил Дерек, делая вид, что собирается схватить брата за его великолепную бороду.
     - К сожалению, надежд на твою бороду у нас нет. За оставшееся время она просто не успеет отрасти до такой же длины, как моя. Да поможет мне Аллах, придется сделать то, что почти равносильно самоубийству...
     Этот возглас сожаления окончательно развеселил Дерека.
     - Послушай, - сказал он, смеясь, - у тебя есть преимущество перед другими. Ты можешь посмотреть на меня и заранее узнать, как будешь выглядеть без этого. - Он провел ладонью по своему гладко выбритому подбородку. - Может, тебя успокоит то, что я никогда не слышал нареканий по поводу своей внешности от дам.
     - Да, - произнес уже спокойнее Джамиль, - из-за отсутствия бороды ты даже выглядишь моложе, чем я.
     - Честно скажу, что мне и без этого украшения порой приходится прямо отбиваться от женщин.
     - Хвастунишка, - усмехнулся дей, - ты и не знаешь, что такое проблемы мужчины, у которого в гареме сорок семь женщин, как у меня.
     - Всего-то? - решил поддразнить брата Дерек. - У Мустафы перед смертью было, должно быть, не меньше двухсот.
     - Мустафу абсолютно не беспокоило, как они переживают, когда забывают о них.
     На лице Дерека появилось любопытство.
     - Ты удивляешь меня, Джамиль. О таких вещах мог бы думать я, проживший девятнадцать лет в Англии. Но ты?..
     - Возможно, мы не такие разные на самом деле, даже после такой долгой разлуки.
     - Возможно, - согласился улыбающийся Дерек. - И раз уж мы заговорили о твоих женщинах, то скажи, как они отнесутся к тому, что ты не призовешь к себе ни одну из них в течение довольно длительного времени?
     - Но их будут приглашать к господину.., к тебе. Тебе придется делать с ними все, что обычно делаю я, - тихо сказал Джамиль, опустив глаза.
     - Не говори ерунды! - вскрикнул брат, не сумевший расслышать страдания, с которым были произнесены последние слова.
     Дей удивленно вскинул голову. Его поразила горячность быстрого ответа. Уж в этом своем предложении он никак не ожидал встретить отказа. Но ему возражали! Это задевало его до самой глубины души, где хранились чувства мужчины" - обладателя гарема. Он мог сколько угодно раз раскаиваться в том, что в нем слишком много женщин, признаваться себе, что не все, возможно, ему нужны и не с каждой хочется провести время, но... Но это были его женщины! Во всем задуманном плане самым трудным для Джамиля была именно необходимость открыть свой гарем для другого мужчины. И он с гордостью полагал, что уж от такого предложения тот отказаться не сможет. Собственно, он и не пошел бы на это ни при каких обстоятельствах, если бы речь шла о любом другом, а не о, Касиме - его втором "я". Ближе его у Джамиля не было никого, он чувствовал это даже сейчас, когда девятнадцатилетняя разлука сделала их такими разными.
     - Это необходимо, - сказал дей, пересиливая свое раздражение. - Омар долго убеждал меня в этом, и я согласился. Только таким образом можно не вызывать настороженности евнухов. Ты ведь знаешь, что они часто выходят за пределы дворца и любят посплетничать почище любой бабы. А я до сих пор никогда не оставлял моих женщин без внимания более чем на два-три дня. Даже отправляясь в дальние поездки, я брал с собой своих фавориток. А теперь, подумай, если я вдруг изменю отношение к гарему, это неизбежно станет известно. Многие задумаются над причинами такой резкой перемены, начнут внимательнее приглядываться ко мне. Тогда мельчайшая ошибка с моей, точнее, с твоей стороны будет иметь гораздо более серьезные последствия. Кое-кто может и припомнить, что у меня был брат-близнец, который погиб при загадочных обстоятельствах и тела которого никто не видел. Теперь понимаешь, почему ты должен перенять все мои привычки, вести себя так, как я, во всем без исключения? Ты должен разыгрывать даже мою нынешнюю раздражительность. Откровенно говоря, я был несносен в последнее время. Впрочем, благодаря этому проявление гнева станет для тебя самой удобной защитой от неожиданных ситуаций, мои вспышки уже перестали вызывать удивление, и к ним все готовы.
     - Насколько я понимаю, выбора у меня действительно нет, - еще по инерции весело сказал Дерек, хотя улыбка уже исчезла с его лица. - Тебе необходима свобода передвижения, и ничто не должно тебя связывать.
     - Это так. Если ты согласишься, выбирать не придется ни тебе, ни мне.
     - Но ты действительно хочешь, чтобы все было именно так, Джамиль?
     - Я не вижу другого способа.
     - Но ведь за Селимом мог бы поехать я?
     - Да, но ты не знаешь его так хорошо, как я, Касим. Тебе потребуется в два раза больше времени, чтобы разыскать его, я уже могу умереть к тому моменту. К тому же, - Джамиль криво улыбнулся, - я просто сойду с ума, если не воспользуюсь твоим присутствием, чтобы уехать отсюда. Я уже сомневаюсь, что смогу выдержать даже то время, которое необходимо тебе для освоения моих привычек.
     - Ну уж здесь придется потерпеть немного, брат мой, - демонстративно возразил Дерек. - Я бы предпочел приступить к этому делу не совсем слепым.
     Джамиль улыбнулся на столь по-английски вежливую и напыщенную фразу брата. Конечно, придется потерпеть.

Глава 14

     Жанну Мориас только что ввели в комнату, и она внимательно ее оглядывала. Было не более трех часов дня, но большинство лежащих на полу соломенных тюфяков уже были заняты женщинами, которые валялись на них, не имея другого занятия, нежели читать бесконечно тянущиеся минуты и часы. Тоска, апатия, страх в их глазах. Ничего другого, она уже все это видела. Ей трижды пришлось пройти этим путем, три раза ее продавали, покупали и продавали вновь. Единственное, что удивило ее, - чистота в этом принадлежащем Хамиду Шарифу багнио - здании, где собирают рабов перед продажей. В большинстве багнио к рабам относились как к ожидающему смены хозяина рабочему скоту и в них было не чище, чем в свинарнике. Посредине же помещения, в котором она оказалась сейчас, даже бил фонтан, а сквозь имеющиеся на двух стенах решетчатые окна проникали солнечные лучи и свежий ветерок. Обстановку можно было бы назвать приятной, если бы не все те же царившие здесь тоска, апатия и страх.
     Жанна нашла свободный тюфяк и посмотрела на своих соседок. Она воспринимала их как соперниц, а соперничать было за что, по крайней мере для нее. Из опыта она знала, что чем богаче дом, в который она попадет, тем лучше будет для нее, а самый богатый покупатель непременно выберет и самую привлекательную рабыню. К счастью, в комнате вообще оказалось не так много женщин, и ни одна из них особо не выделялась. Исключение составляла лишь чернокожая красавица, которая прямо дымилась от ярости и враждебности ко всему окружающему и, видимо, из-за этого была прикована цепью к стене. Однако если она и в самом деле столь агрессивна, как выглядит, ее не поведут на помост, а продадут отдельно.
     Жанне на помост идти предстояло. Ей уже приходилось стоять на нем, и особого унижения при мысли об этом в отличие от многих других она сейчас не испытывала. Она гордилась своим телом, золотым отливом своих пышных волос, голубыми глазами, зная, как высоко это ценится здесь. Женщина была уверена, что надлежащая поза и несколько чувственных взглядов легко сумеют возбудить похоть торгующихся за нее и тем самым еще более поднять цену. Ее собственный опыт свидетельствовал, что чем больше денег выложит будущий хозяин, тем более удачным приобретением будет он ее считать, и тем лучшим будет отношение к ней в его доме.
     Неожиданно ее привлек какой-то серебристый блеск. Жанна перевела взгляд в ту сторону, откуда он исходил, и увидела женщину, на которую ранее не обратила внимания, посчитав ее слишком старой. Но сейчас, когда та подняла голову, у Жанны даже перехватило дыхание. Это была девушка совсем молодая и неописуемо красивая. Первым чувством женщины было раздражение, но оно быстро улетучилось. Жанна поняла, что эта девушка, так же как и чернокожая принцесса, на помост не попадет. Таких красавиц продают обычно на закрытых торгах, и другим они не соперницы.
     Жанна смотрела на беспомощную девушку, все сильнее бледнеющую с каждой секундой. Издалека глаза ее напоминали угли - столь темны они были по сравнению с белой кожей. Широко открытые, они с неподдельным ужасом глядели на что-то в окно. Посмотрев туда же, женщина поняла причину этого страха. В большом внутреннем дворе, напротив их комнаты, шли торги. Собственно, она догадывалась о том, что там происходит, но не придавала этому большого значения. Рабов никогда не продают в первый день их прибытия в багнио, поскольку многие попадают туда в таком плачевном состоянии, что за них ничего не дадут. К самой Жанне последнее, конечно, не относилось, но правило есть правило.
     Знала Жанна и то, что Хамид Шариф проводит аукционы дважды в неделю, продавая каждый раз от двадцати до тридцати душ, а то и больше, если рабов оказывается у него слишком много. Теперь она поняла, почему в их комнате женщин было не так много. Тех, кого должны были продать сегодня, уже вывели, и они ожидали своей очереди во дворе.
     Сквозь окно был виден и сам помост - квадратная платформа, достаточно высокая, чтобы все собравшиеся могли как следует разглядеть товар. Рабы были дешевы, поэтому покупателей всегда собиралось много. Даже небогатый человек был в состоянии помаленьку копить деньги и купить одного или двух, чтобы облегчить себе жизнь. За молодую женщину давали всего семьдесят пиастров, сильный мужчина стоил немного дороже. Выше ценились евнухи - до двухсот пиастров. Спрос на них был большой, ведь религия запрещает мусульманам самим кастрировать людей. Обычай использовать в гаремах евнухов не был исконно турецким, он перешел от византийцев, которым принадлежал И Стамбул раньше, в те времена, когда он назывался Константинополем.
     Но дешевы были те рабы, которые предназначались для физической работы. Отличающиеся красотой женщины - это совсем другая категория. Такую невольницу могли покупать в качестве наложницы, и тогда цена определялась тем, насколько сильно желание обладать ею распалило будущего хозяина. В первый раз, когда она была еще невинна, Жанну продали аж за пятьсот пиастров. А за женщину, обладавшую совсем редкой красотой, могли заплатить и гораздо больше.
     Жанне пришло на ум выяснить, знает ли обо всем этом среброволосая красавица. Не исключено, что ей не сказали о том, что не поведут на помост, и именно поэтому она так напугана увиденным в окне. Как раз в этот момент на торгах настала очередь молодой невольницы и маленького ребенка, видимо, родственников. Их вывели на помост для всеобщего обозрения и заставили поворачиваться в разные стороны. Несчастные были совершенно голыми и горько рыдали. Жанна, вспомнив себя в таком же состоянии, задумалась. Неизвестно, что лучше: подобно ее нынешним соседкам, заранее увидеть, что тебе предстоит, или сидеть в полной неизвестности вдалеке от помоста и ждать, что произойдет. Она встала, подошла к девушке и присела возле нее на тюфяк.
     - Тебе не придется проходить через это, - сказала она мягко.
     - Я знаю, - взволнованно ответила девушка на родном языке Жанны с почти незаметным акцентом.
     - - Тогда почему ты так напугана тем, что видишь?
     - Это так ужасно, так унизительно! Этого нельзя позволять. Настоящее варварство!..
     - Ты надорвешь свое сердце, если будешь переживать обо всем, крошка. Ты оказалась здесь, и этого уже нельзя изменить. Единственный способ выжить - забыть обо всех, кроме себя.
     При этих словах девушка взглянула на нее, и Жанна увидела, что глаза Красавицы вовсе не черные. Они лучились каким-то необычным темно-лиловым, прямо фиалковым светом.
     - А ты сама не боишься? - спросила их обладательница.
     Жанна хотела улыбнуться, но вместо этого только пожала плечами.
     - Я здесь уже старожил. Прошло девять лет с тех пор, как меня пленили и первый раз продавали в Алжире. Тогда меня звали Жанна Мориас, правда, за это время мне несколько раз пытались дать другое имя. Они всегда меняют наши имена. Но Бог его знает почему, сама себя я называю тем, с которым родилась, до сих пор. А как тебя зовут?
     - Шантель Бурк.
     - Англичанка или американка? - Видя, как девушка колеблется, не решаясь ответить, Жанна усмехнулась. - Следовательно, ты англичанка. Но не волнуйся, крошка. Я могу быть француженкой, а наши страны могут воевать, но это нас не касается. Оставим драки мужчинам, хорошо?
     Шантель слегка улыбнулась в ответ.
     - Но почему же ты сейчас с нами, если тебя уже продали?
     - А, длинная история, впрочем, у меня есть время, чтобы рассказать ее. Я так вскружила голову моему первому хозяину, что он женился на мне, чтобы заслужить мою благосклонность. О, мне было так легко тогда. Исполнялось каждое мое желание, драгоценности и шелка ложились к моим ногам. К сожалению, у него была еще первая жена, которая ненавидела меня, и как только он умер, она продала меня в бордель. Не смотри так испуганно, крошка, - улыбнулась Жанна. - Я ничуть не пострадала от этого. В первую же ночь я подожгла дом и убежала. Мне почти удалось добраться до французского консульства, но совсем рядом с ним я угодила в лапы тому самому сукиному сыну, который захватил нас в рабство в первый раз.
     - Ты снова оказалась в плену? Жанна кивнула, сердито сверкнув глазами.
     - Меня привели в то же вонючее багнио, из которого продали. Новым моим хозяином стал купец из Истамбула. Следующие два года я прожила в его большом гареме, практически забытая. О, и это тоже было прекрасно! По крайней мере никаких столкновений с другими женщинами из-за внимания господина: Он был стар, и особого желания быть отмеченной его благосклонностью я не испытывала. Беда в том, что я не получала и подарков. Поэтому, когда он умер, а мне была предоставлена свобода, у меня не оказалось денег, чтобы вернуться домой.
     - Тебя действительно освободили после смерти хозяина? - воскликнула изумленная

Шантель.
     - А ты разве не знаешь, что так бывает?
     - Нет. Хаким не упоминал о такой возможности, - ответила девушка, насупившись. - Хаким - это корсар, который занимался со мной по дороге сюда, - добавила она, заметив удивление своей собеседницы. - Он был единственным на корабле, кто говорил по-английски. От него я узнала, чего следует ожидать, и немного выучила здешний язык.
     - А, вот каким образом ты узнала, что будешь продана не с помоста.
     - Да, но торги все равно будут, - произнесла Шантель с отвращением. - Хамид Шариф сообщил о них сразу же, как только меня привезли.
     - Но это будут закрытые торги. Участвовать в них будут лишь те, у кого есть деньги на такую, как ты, а их не наберется очень много, поверь мне, крошка. Тебе не придется стоять посреди сотен зевак, только затем и пришедших, чтобы поглазеть на твои прелести. - Шантель вздрогнула, и Жанна заметила это. - Не надо бояться. То, что предстоит тебе, совсем не так плохо и очень сильно отличается от того, что ты видела во дворе. Не исключено, что тебя даже не заставят обнажаться. Ведь каждый из этих мужчин будет солидным покупателем и придет специально для того, чтобы ты досталась именно ему, а здесь не любят, когда их женщин видят другие. Ты знаешь, когда это должно произойти?
     - Через два дня.
     - Значит, ты еще побудешь здесь какое-то время? Да, - ответила сама на собственный вопрос Жанна. - Шариф не станет торопиться, зная, какая ценность находится в его руках. Он хочет, чтобы покупатели смогли приехать даже из Туниса и Алжира. Наверняка и начальная цена на этом аукционе будет значительна. Я вообще удивляюсь, что он не предложил тебя самому дею.
     - Он предлагал, - сказала Шантель, - но Рашид, или Решид, как там его имя, не захотел купить меня.
     - Не захотел? Вот это плохо, - вздохнула Жанна. - Я слышала, он молод...
     - Тогда, наоборот, хорошо. Ведь я могу получить свободу в случае смерти человека, который меня купит, и чем он будет старше, тем лучше для меня.
     - Нет, нет, крошка, никогда не говори так! Ты не должна желать, чтобы твоим первым мужчиной оказался старый козел, который ничего не сможет, когда позовет тебя. Ведь у тебя это будет первый раз, я правильно поняла? - Краска, залившая щеки девушки, была лучшим ответом. - К тому же смерть хозяина вовсе не обязательно означает, что ты получишь свободу. Вспомни, что произошло со мной после первого замужества. А я ведь тебе еще не рассказала о втором.
     - Ты еще раз вышла замуж?
     - Когда я оказалась совершенно на мели в Истамбуле, мне больше ничего не оставалось делать. Правда, тогда я выбирала сама, но отсутствие приданого делало этот выбор очень ограниченным. В общем, я стала третьей женой мелкого чиновника султанского двора. Он был намного старше меня, но по крайней мере довольно симпатичный и весьма силен в.., ну, в этих делах. Я изо всех сил старалась стать его фавориткой, чтобы собрать достаточно денег на приданое или дорогу домой, если с ним что-либо случится. И ведь случилось! Он чем-то не угодил султану и лишился головы.
     - Ты шутишь!
     - Вовсе нет. Обычно в таких случаях все имущество конфискуется в пользу султана, но старший сын моего мужа как раз в этот момент был в фаворе при дворе, и для него сделали исключение.
     - Но ты ведь уже не была рабыней.
     - Здесь это весьма неопределенно. Я входила в гарем, в котором, кроме меня и еще одной женщины, все были невольницами.
     - И ты вновь оказалась на свободе?
     - Тогда я была сравнительно богата, а сын моего господина был маленьким жадным ублюдком. Он отобрал все, что у нас было, и продал всех женщин отцовского гарема, кроме своей матери. Меня купил работорговец из Триполи. По дороге туда корсары, которые нас везли, попытались захватить американский фрегат, но проиграли сражение.
     - Тебя спасли! - выдохнула Шантель, - Да. Но свободой я наслаждалась не более недели. Однажды ночью мы были атакованы кораблем Хамида Шарифа, и вот я здесь - все начинается сначала.
     - Прости меня, - сказала девушка, - я понимаю, как это ужасно - оказаться так близко к освобождению и опять стать невольницей.
     - Мне уже все равно. - Жанна пожала плечами. - Во Франции не осталось ни единого человека, к которому я бы могла вернуться. Если мне придется провести здесь остаток дней... - Она еще раз пожала плечами. - Это, может быть, и не так плохо, крошка. Когда-нибудь и ты привыкнешь.
     Шантель подумала, что такое вряд ли может произойти, но от комментариев воздержалась.
     - А американцы? Что стало с ними? - немного сменила она направление разговора.
     - О, их скорее всего всех выкупят. Американцы всегда заботятся о своих соотечественниках. Их консул встречал наш корабль, когда мы приплыли в Барику. Плененных моряков отвели в государственное багнио, хотя официально они считаются собственностью Шарифа. Они будут жить там и в том случае, если кто-то формально купит их, точнее, арендует для использования на тяжелых работах. Тогда они даже смогут заработать немного денег, пока привезут выкуп.
     - Да, да, Хаким мне говорил что-то об этом.
     - Обычно это и для покупателей выгодно. Ведь платят они в таком случае не так много, а переговоры об освобождении могут затянуться на годы, особенно если местный дей или бей не любит торопиться в таких вещах. Насколько известно, здесь в Барике все происходит быстрее, так по крайней мере говорил американский капитан. Здесь есть американское консульство. Моряков из тех стран, которые его не имеют, могут продать куда-нибудь далеко или они просидят до конца жизни в государственном багнио.
     - Неаполитанцы, которых взяли в плен захватившие меня корсары, должно быть, не имеют, - тихо сказала Шантель. - Я видела отсюда, как их продавали и при этом осматривали... - Она умолкла, вновь залившись краской.
     "Сколь же молода и невинна должна быть эта девушка, что закрывает глаза при одной мысли о том, что перед ней могут раздевать мужчину", - подумала, улыбнувшись про себя, Жанна.
     - Это обычное дело здесь, крошка, - произнесла она вслух. - Прежде чем заплатить за раба деньги, покупатель должен посмотреть, в какой тот форме, здоров ли он, убедиться, что он может проработать много лет на тяжелой работе. А именно для нее, как правило, и покупают моряка, если, правда, он не евнух и не может быть использован для ленивой жизни в гареме.
     - Да, я могу понять, хотя все это дико. Но что мне совершенно непонятно - это почему не может быть выкуплена и женщина. У меня есть наследство. Я могла бы предложить Шарифу гораздо больше, чем он получит, продав меня.
     - Но женщин иногда выкупают, даже довольно быстро, если они богаты, или имеют возможность поддерживать связь с домом. Английский консул знает, что ты здесь?
     Девушка покачала головой.
     - Меня провели в город ночью, тайно.
     - Ах да, так и должно было быть. Женщины могут быть выкуплены, но только не такие красивые, как ты.
     - Но если дело в цене...
     - Нет, не в ней. Шариф занимается торговлей рабами, а не получением за них выкупа. Для него ты редкая возможность значительно повысить свою репутацию, выделиться среди своих конкурентов. А это дороже денег. Даже если бы тебя пленили люди дея, а не обычные корсары, и то капитан терпел бы сам и скрывал такую пленницу от других, чтобы показать своему хозяину. В таких случаях только последний решает, оставить ли тебя в Своем гареме или подарить султану.
     - А если мне все-таки удастся сообщить о себе английскому консулу? - спросила с надеждой Шантель. Жанна отрицательно покачала головой.
     - С того момента, как ты войдешь в гарем, надежды на то, что тебя смогут выкупить, окончательно исчезнут. Даже если потом о тебе и станет известно консулу, хозяину достаточно будет просто сказать, что тебя у него нет. Доказать обратное невозможно, ведь в чужой гарем не, может попасть никто. Неприкосновенность гаремов здесь священна. Даже сам дей не решится нарушить это правило, хотя бы речь и шла о самом последнем из его подданных.
     - Значит, или кто-то освободит меня, или я убегу сама, - Шантель опустила глаза.
     - Крошка, тебе было бы лучше не тратить попусту время на подобные надежды. Конечно, если наложница попадает в богатый дом и ей удается скопить какие-то богатства, у нее в принципе появляется возможность купить себе свободу после смерти хозяина. Но гораздо более вероятно, что ее выдадут замуж, а накопленное пойдет в качестве приданого, да и то только в том случае, если у нее нет врагов в лице жен умершего хозяина или его матери" которая, собственно, и заправляет всем в гареме. Замужество будет равносильно перепродаже, поскольку и жена остается рабыней до тех пор, пока не родит сына.
     - А ты родила сына своему хозяину, тому, который женился на тебе?
     - Там было по-другому. Мой первый господин не был знатным человеком. Он был просто богат, к тому же у него имелось шесть сыновей от первой жены, и рожу ли я ему еще одного, ему было безразлично. Но ты обязательно попадешь в знатный дом, возможно, в гарем правителя Алжира или Туниса, а лица такого ранга редко женятся на рабынях, пока у тех не появятся сыновья. - При этих словах Жанна заметила затравленный взгляд Шантель и поспешила добавить:
     - Никто ничего не знает, крошка. Может, человек, который купит тебя, ищет именно жену. Очень многие хотят жениться на красивых и умных женщинах, и не только мусульмане, но и христиане. - Она не стала добавлять, что далеко не все эти женихи в состоянии купить таких женщин, и уже совсем мало таких, кто сможет заплатить за Шантель.
     - Я не хочу выходить замуж здесь, Жанна, это было бы слишком.., было бы навсегда. Мне кажется, я не смогу жить, если не будет никакой надежды на возвращение в Англию.
     Слезы, появившиеся при этих словах на глазах Шантель, вызвали сострадание у собеседницы. Жанна отвернулась в сторону, чтобы тоже не расплакаться.
     - В общем, как я тебе говорила, ты скорее всего попадешь к очень знатному хозяину, - повторила она свое прежнее утверждение.
     - А бежать оттуда? Это возможно? Дать ложную надежду женщина заставить себя не смогла.
     - Побег - наименее вероятная вещь из всех, на которые ты можешь рассчитывать. В таких гаремах евнухов больше, чем женщин, и они только тем и занимаются, что следят за женами и наложницами своего господина. Их задача - чтобы ни один посторонний не попал в гарем и ни одна женщина не вышла из него без разрешения.
     - На что же мне тогда остается надеяться?
     - На то, что твой господин будет красив, что он полюбит тебя и окружит заботой и вниманием.
     - Наряду с дюжиной других? - съязвила девушка. Это было первое проявление характера Шантель за все время их разговора, и Жанна с некоторым удивлением ответила:
     - Но по-другому здесь просто не бывает. Думаю, что это как раз то, к чему ты быстро привыкнешь.

Глава 15

     В тот день Шантель не смогла задремать на своем тюфяке, подобно большинству окружающих ее женщин. Хотя она уже в четвертый раз видела распродажу рабов на дворе Хамида Шарифа, привыкнуть к этому ужасному зрелищу было выше ее сил.
     В первые дни своего пребывания в багнио девушка пробовала знакомиться с подругами по несчастью. Разговоры с ними убедили ее в одном: все здесь испытывают тот же самый непреодолимый страх, что и она. Поначалу сознание этого принесло некоторое облегчение. Но потом... Потом ей пришлось наблюдать, как одну за одной ее новых подруг выводят из комнаты и продают во дворе. Это было невыносимо, и она перестала знакомиться с вновь прибывающими. Исключением стала только француженка. И сейчас Шантель больше всего не хотелось увидеть на помосте и ее. Нет! Раньше должны увести ее саму. Осталось всего два дня.
     Девушка вздрогнула, неожиданно осознав, как это мало. Уже много раз пыталась она заставить себя думать о том, что с ней происходит, как о каком-то приключении, но ей это плохо удавалось. Все такие попытки обращались в ничто, как только она в очередной раз доходила до мысли о конце этого "приключения", когда будет лишена невинности каким-то незнакомцем. Дальше все мысли обрывались, их место занимал страх.
     После разговора с Жанной Мориас она избавилась хотя бы от одного из постоянно мучивших ее страхов. Увидев на первых же торгах, которые ей довелось наблюдать через окно, как продаваемых женщин заставляют полностью обнажаться, она сходила с ума, думая, что и ее подвергнут такому же унижению. К тому же одну из невольниц, видимо, такую же стеснительную, как Шантель, перед продажей чем-то опоили. Бедняжка в результате была лишена последней возможности хоть как-то, постоять за себя, совершенно не понимая, где она и что с ней делают. Это выглядело уж совсем мерзко и страшно. Все эти мысли до того довели Шантель, что она постоянно ощущала какие-то спазмы в желудке и почти не могла есть.
     Перенесшая свой тюфяк поближе к Шантель, Жанна мирно спала. Девушка была благодарна ей за трогательное внимание к своей судьбе. Но и избавившись благодаря француженке от одного из своих страхов, успокоиться до того, чтобы уснуть самой, она не смогла.
     Оставалось два дня! Господи, она согласна остаться здесь, пусть даже это багнио станет ее тюрьмой, из которой невозможно бежать. По крайней мере с Шантель здесь хорошо обращались, и она знала, что ее ждет на следующий день. Правда, по прибытии ей пришлось пережить еще раз неприятную процедуру проверки, подобную той, которой ее подвергли на корабле: Хамид Шариф должен был лично убедиться, что ее невинность во время , путешествия не пострадала. Но после этого до нее никто даже пальцем не дотронулся. Евнухи, следившие за невольницами, оказались вовсе не такими страшными, если им не перечили. А у Шантель не было ни малейшего желания тратить нервы еще и на препирательство с этими большими, устрашающе выглядящими мужчинами. Они в свою очередь снисходили до того, что порою отвечали на заданные ею вопросы. Каждое утро девушка могла принимать ванну. Пища, хоть в последнее время Шантель и страдала отсутствием аппетита, нареканий не вызывала. Действительно, было бы лучше остаться здесь.
     Вечером Шантель ковырялась со своей порцией, а Жанна весело болтала, нахваливая отличный обед. Огромные блюда со снедью, принесенные для них, поставили на маленькие табуретки таким образом, что образовалось три низких столика, возле которых расселись все невольницы. Только чернокожая девушка, которую привезли вчера и сразу приковали к стене, не принимала участия в трапезе. Ее не освобождали даже на время еды. Один из евнухов пытался кормить несчастную из своих рук, но никто не видел, чтобы она что-то ела. Чернокожая красавица или выплевывала пищу, или просто отворачивалась от нее, не открывая рта.
     - Кто-нибудь знает, что с ней произошло? - спросила Жанна, особо ни к кому не обращаясь и наблюдая за все больше выходящим из себя евнухом, безуспешно пытающимся накормить африканку.
     Никто не ответил, и было неясно, поняли ли женщины заданный по-французски вопрос. Шантель тоже говорить не хотелось, но взгляд француженки в конце концов остановился на ней, и отмалчиваться было неудобно:
     - Она - принцесса какого-то племени, живущего к югу от Барики. Как сказали стражники, разговор которых я слышала, она отказывается признать себя рабыней.
     - Ей рано или поздно придется с этим смириться, как и нам всем, - усмехнулась Жанна.
     Шантель не нравилось отношение Жанны к происходящему, в очередной раз проявившееся в этой фразе. Именно поэтому она и не хотела начинать разговор об африканской девушке. Она хорошо понимала, что чувствует сейчас чернокожая принцесса. Ведь и сама Шантель не могла согласиться с тем, что она превратится в рабу. Однако она опасалась заявлять об этом вслух. Уроки Хакима, учившего ее скрывать гнев и обиды, не прошли даром. Маленький турок был прав. Что пользы было бы ей стоять сейчас прикованной к стене, как эта чернокожая красавица. А ведь именно так и случилось бы, если бы во время второй проверки на девственность она вела себя так же, как и во время первой.
     Для того чтобы сменить предмет разговора, Шантель попросила Жанну рассказать ей что-нибудь о гаремной жизни, но после еды. Ее на самом деле интересовало это, так же как и сама француженка. Жанна была лишь немногим старше Шантель - лет двадцать пять - двадцать шесть, и столь отличающееся от ее собственного отношение к жизни вызывало у девушки любопытство. Ей хотелось понять, сделали ли такой ее новую подругу девять лет жизни среди мусульман или та в принципе не видела ничего плохого в здешних обычаях. Но их разговору состояться не пришлось. Как только они закончили трапезу, в дверях появились визитеры.
     - Что это? - удивленно спросила Жанна, увидев, как в комнату входит сам Хамид Шариф с каким-то высоким худощавым человеком.
     Цвет кожи незнакомца напоминал жареный кофе. Он был так же черен, как евнухи-суданцы, сторожившие женщин, но гораздо более пожилой. Впрочем, Шантель подумала, что он не мог быть евнухом, да и вообще рабом. Уж больно богато выглядел спутник работорговца в своей красивой, отделанной мехом одежде из голубого шелка, украшенной к тому же великолепными сапфирами. Связка таких же прекрасных камней украшала его огромный, чуть не в два фута высотой, тюрбан.
     Девушка вздохнула и прикрыла нижнюю часть лица газовой вуалью, прикрепленной к ее нынешнему головному убору.
     - Такое уже бывало, - сказала она. - Шариф иногда приводит сюда покупателей, которые не могут ждать дня продажи или пропустили предыдущий аукцион. В последний раз это был человек, у которого умерла стряпуха, и ему срочно требовалась новая.
     Она не стала добавлять, хотя и с отвращением вспомнила, что эти покупатели ощупывают и осматривают невольниц, открывают им рты, проверяя наличие зубов, а то и задирают полы их жилеток. Такая короткая жилетка была сейчас единственной одеждой, прикрывающей верхнюю часть фигуры Шантель и всех прочих находящихся в комнате женщин. Туники, которую ей дал Хаким, девушка лишилась после первого же принятия ванны. Прежнее ее одеяние унесли, выдав взамен такое же, как у всех остальных, и подарка маленького турка она с тех пор больше не видела.
     - А почему ты прикрываешь лицо? - спросила вдруг француженка.
     - Мне сказали, что я должна это делать всякий раз, когда сюда входят покупатели. Шариф не хочет, чтобы кто-то видел мое лицо до того, как он меня будет продавать.
     - Надо сказать, чтобы и мне тоже дали вуаль, - фыркнула Жанна, - думаю, что и на меня не следует смотреть кому попало.
     Шантель чуть было не рассмеялась, услышав, каким надменным тоном это было сказано, но как раз в этот момент она поняла, что клиент Шарифа смотрит именно на нее. А через несколько мгновений силы и вовсе оставили Шантель - оба мужчины шли к ней.
     - Это та самая? - спросил незнакомец, безразлично водя своими шоколадными глазами по фигуре девушки.
     Хамид Шариф - приземистый человек среднего возраста, казалось, совсем уменьшился рядом со своим представительным гостем. Шантель, которая всегда видела своего хозяина самоуверенным и полностью владеющим своими чувствами, была поражена тем, каким суетливым и подобострастным он выглядел сейчас.
     - Но это пока еще так неопределенно, мой господин, - старался уйти от прямого ответа работорговец. - Я уже сообщил о ней за пределы Барики. У меня есть покупатели в Алжире и...
     Властный взмах смуглой руки прервал причитания Хамида Шарифа.
     - Сколько?
     - Но, Хаджи-ага, мой господин, пожалуйста... Что же я скажу моим покупателям?
     - Правду. Или предложи им кого-то другого. Вот ее, - Хаджи-ага указал на Жанну, и было заметно, что Шариф несколько успокоился. Француженка, вне сомнений, была весьма привлекательна. Он и раньше подумывал о том, чтобы предложить ее в качестве утешительного приза тем покупателям, которые проиграют в закрытых торгах за англичанку. Конечно, она постарше и не девственница, но по крайней мере тоже блондинка.
     - Сколько? - повторил Хаджи-ага.
     - Я надеялся по крайней мере на пять тысяч пиастров.
     Чернокожий человек даже не повел глазом.
     - Я дам три.
     - Невозможно! Я не соглашусь менее чем на четыре с половиной тысячи.
     - Три с половиной и благодарность моего господина.
     - Ну, раз вопрос ставится таким образом, я не могу отказаться, - произнес, кланяясь, Хамид Шариф. Когда он выпрямился, на лице его была широченная улыбка.
     - Отлично! Это почти не заняло времени, - прокомментировала произошедшее Жанна, когда мужчины отошли от Шантель и остановились около чернокожей принцессы.
     Шантель ответила не сразу. Она была в легком шоке. Ведь именно ее только что купил человек, достаточно пожилой, годящийся ей в деды. К Тому же человек с такой черной кожей, которую она никогда не видела до того, как попала на Варварский берег.
     - Я.., я не разобрала всего, что они говорили, - наконец произнесла она, глядя широко раскрытыми бархатными глазами на подругу. - Этот человек в самом деле купил меня?
     - Да, - быстро заговорила Жанна, не скрывая своей радости. - И, насколько я понимаю, твое место на аукционе теперь достанется мне. О, это лучше, чем я могла представлять в своих мечтах! А тебе, крошка, можно больше не беспокоиться об оскорбительных для тебя торгах. Все кончено. Теперь у тебя есть хозяин и господин.
     Все кончено? Да, так оно и есть. Ей не надо больше бояться, что на торгах ее заставят раздеваться перед дюжиной мужчин, - ведь, несмотря на обнадеживающий рассказ Жанны, до сих пор такая опасность существовала. Теперь все. Ее продали. И купил ее этот старый человек. Может, ему только и нужно, что осознавать себя ее хозяином. Неужели и такому старику действительно нужно, чтобы в его постели была женщина?
     - Интересно, кто же это такой, что Хамид Шариф рискнул из-за него озлобить своих клиентов? Он, должно быть, очень важная птица, - предположила француженка.
     Шантель не ответила, ее внимание было занято наблюдением за мужчинами, которые, похоже, опять торговались, на этот раз по поводу цены африканской красавицы. Что бы это значило?
     Те немногие турки и арабы, которых она встречала до сих пор, все были смуглы, темноглазы, как правило, небольшого роста, хотя попадались и стройные, и полные. Все они отличались резкими чертами своих темнокожих лиц с орлиными профилями. Исключением был лишь тот турок, который приходил за новой стряпухой. Его светлая кожа сразу удивила девушку. Даже стражники, стоящие у дверей их комнаты, заметили это и то ли из симпатии к девушке, то ли от нечего делать попытались объяснить ей причину необычной внешности покупателя. Турки, по их словам, изначально являлись восточным народом, в жилах которого соединилась кровь татар, монголов, грузин, персов, арабов и, конечно, того небольшого племени, давшего им имя. Но с 1350 года границы их империи стали расширяться не только в Азию, но и на запад, в Европу. В гаремах появились гречанки, сербки и болгарки, а сама турецкая цивилизация превратилась в столь же космополитичную, как древнегреческая, римская или византийская. Кое-что об этом она слышала еще от Хакима. Как оказалось, то же самое относилось и ко всему Варварскому берегу. Более того, в последующие века здешние корсары стали привозить захваченных ими англичанок, подданных Голландии и даже американок. Рабыни рожали детей своим господам, и те, как и их отцы, считали себя турками или арабами.
     Естественно, в первую очередь пополнялись гаремы богатых людей, и сейчас именно наиболее богатые и знатные здесь имели в своих жилах лишь малую толику восточной крови. Уже не было ничего удивительного в том, что правоверный мусульманин, сняв свой тюрбан, ничем не отличался от христианина, а у самого султана рыжие волосы и голубые глаза. Но подальше от дворцов, среди людей, снующих по улочкам городов Варварского берега, таких было не так много, гораздо чаще там встречались совсем другие лица - недавние жители пустынь из многочисленных арабских и берберских племен, зачастую столь же черные, как ,и евнухи из Нубии. Подобные бедняки, конечно, были нечастыми гостями на дворе Хамида Шарифа, а посему и Шантель ничего не знала об их существовании. Впрочем, она была даже рада тому, что купивший ее человек столь не похож на нее. Девушке была ненавистна сама мысль о том, что ее хозяином может стать человек, ничем не отличающийся от тех, кого она встречала в Англии. Уж лучше пусть его вид свидетельствует о совершенно чуждом для нее обществе.
     Жанна тоже была рада тому, что ее подруга наконец хоть чем-то заинтересовалась. Это уже неплохо. Тем более что ей совсем не хотелось отвечать на ее вопросы. Ведь принципиальной разницы в том, купил ли ее султан или пастух, на самом деле не было. Она уже продана, имеет хозяина и остается рабыней. Никто не станет спрашивать ее согласия на эту роль, и никому не интересно, как она себя в ней чувствует.
     - Кажется, тебе пора вставать, крошка. По-моему, это за тобой, - сказала француженка, указывая на приближающегося к ним стражника.
     Стражник дал Шантель какой-то балахон и чадру, показывая знаками, что все это следует тут же надеть. Девушка послушно выполнила распоряжение. Она решила беречь силы, они еще могут пригодиться ей при более серьезных обстоятельствах, например, если ее попытаются силой принудить лечь в постель к этому мужчине.
     Жанна поднялась, чтобы обнять ее на прощание. Она успела полюбить эту девушку, хотя знала ее всего несколько часов.
     - Удачи тебе, подруга!
     - Если желаешь мне удачи, молись, чтобы я смогла убежать.
     - Ох, крошка, выброси из головы эти мысли.
     Шантель отвернулась.
     - Только тогда, когда я умру, - прошептала она про себя, выходя вслед за стражником из багнио.

Глава 16

     Тайные замаскированные комнаты не являются чем-то необычным на Востоке. Одна или две такие обязательно есть в любом большом доме, а уж во дворце правителя тем более. В резиденции дея Барики невидимый наблюдатель мог следить за каждым, кто находится в зале для приемов, тронном зале, дворцовой школе, палате заседаний дивана и даже в собственной спальне Джамиля.
     В детстве Дерек и Джамиль нередко ощущали на себе внимательный взгляд, устремленный на них сквозь одну из деревянных решетчатых панелей, расположенных в верхней части стен школьного помещения. Они всегда знали, что это кто-то из родителей пришел понаблюдать за занятиями, не прерывая их ход. Известно было и о наказании, которое придумал для своих провинившихся жен Мустафа. Он сажал их в комнатку, позволяющую вести скрытое наблюдение за его спальней в тот момент, когда сам развлекался там с одной или двумя наложницами. А присутствовать на заседаниях дивана, члены которого ничего не подозревали о том, что за ними следят, вообще было одним из любимых занятий всех султанов.
     Сейчас Дерек сам стоял в потайной комнатке, оперевшись рукой на решетку, и смотрел на предававшегося лени Джамиля. В лишенном каких-либо украшений маленьком и темном помещении, в котором он находился, было жарко и довольно душно. На полу лежали несколько подушек, но граф ими пользовался редко.
     Каждый день начинался теперь у него с того, что его провожали в такую же крошечную комнатку, расположенную за тронным залом. В ней он проводил несколько часов, наблюдая, как Джамиль ведет текущие дела. Дей разбирал споры своих чиновников и проступки слуг, верша правосудие. Порою даже наложницы добивались у него официального приема и излагали свои жалобы.
     Одно утро Дереку пришлось провести за залом для аудиенций, в котором дей принимал важных иностранцев и выслушивал сообщения о делах в своем городе. Прежде для таких приемов отводилось от четырех до пяти раз в неделю, но с недавних пор Джамиль распорядился оставить для аудиенций лишь один день, и лично занимался только самыми важными вопросами. Менять этот порядок сейчас, по его мнению, было уже поздно.
     В ту потайную комнату, где он находился сейчас, Дерек переходил после полудня. Отсюда он изучал, как брат ведет себя со своим ближайшим окружением: что доставляет ему удовольствие, что раздражает. Оставался здесь граф до вечера, и было похоже, что Джамиля это нисколько не смущает. Дей не ограничивал своих порывов и не сдерживал гнева, когда что-то его сердило. Омар, который чуть ли не постоянно находился рядом с графом, несколько раз вынужден был разъяснять ему, что грубость и даже жестокость, столь заметные сейчас в поведении Джамиля, вовсе не являются его истинной натурой.
     - Вообще-то он славится почти безграничным терпением и добротой, - шептал старик. - Он, конечно, может разгневаться и наказать того, кто плохо выполнит его распоряжение, но почти всегда проявляет милосердие и готовность простить. Даже сейчас Джамиль еще не такой тиран, каким был предыдущий дей Махмуд. Просто ему слишком долго пришлось во многом ограничивать себя. Твой приезд немного успокоил его, но он не хочет, чтобы кто-нибудь заметил изменения в его поведении. Даже у его женщин не должен возникать вопрос, отчего исчезла раздражительность дея.
     Дерек все это прекрасно понимал. Он и сам вел бы себя скорее всего точно так же, попав в такие обстоятельства. Однако как раз в таких обстоятельствах ему и придется очутиться в ближайшее время, а потому Дерек молил Бога о том, чтобы эти испытания не продлились для него столь же долго, как для Джамиля.
     К своей новой роли граф готовился днем и ночью, изучая брата во всех жизненных ситуациях. Исключением для наблюдения не являлась даже спальня дея. Поначалу он пытался отказываться, испытывая некоторую неловкость от того, что ему придется наблюдать брата за столь интимным занятием. Правда, будучи детьми, они с Джамилем сами порою прокрадывались в ту секретную комнатку и подсматривали за отцом и его наложницами. Но тогда это была просто шалость, опасное и щекотавшее нервы мальчишеское приключение. Роль же пассивного созерцателя постельных сцен для взрослого мужчины была, с точки зрения Дерека, позорной. Однако Омар сумел убедить его, что знание того, как ведет себя Джамиль с женщинами, просто необходимо, ведь и это являлось неотъемлемой, частью жизни дея.
     С тех пор Дереку уже пришлось наблюдать за тем, как его брат занимался любовью с одной из жен и двумя наложницами. С каждой из них Джамиль вел себя по-другому, демонстрируя различные черты своего темперамента: нежность, силу, резкость и однажды даже жестокость. То, что брат мог быть и столь грубым с женщиной, неприятно поразило и даже рассердило графа. Но на помощь вновь подоспел Омар. Великий визирь разъяснил, что та наложница относилась к особому типу любовниц, которые получают удовлетворение только когда мужчина издевается над ними. Оказалось, что дей вызывал ее именно тогда, когда ему необходимо было разрядить на ком-то накопившийся гнев. Случалось это не часто, зато на время эта женщина становилась фавориткой. Перед тем как она войдет к Джамилю, ее порет хлыстом один из немых стражников, а уже затем с такой грубостью берет дей. Вскоре Дерек, к своему пущему удивлению, сам убедился в том, что все это действительно доставило истинное удовольствие наложнице.
     Но однажды Омар сам предложил Дереку уйти из секретной комнатки раньше, чем брат приступил к любовным утехам. Это было в тот раз, когда с Джамилем была его любимая жена Шила. Кстати, именно тогда графу как раз меньше всего хотелось покидать свой наблюдательный пункт. Шила была редкостной красавицей с похожими на драгоценные сапфиры глазами, к тому же ее пышные рыжие волосы очень напоминали Дереку его Каролину. А кроме того, он заметил, что отношения брата с любимой кадин явно не такие, как с другими женами и наложницами. Не было сомнений в том, что эта женщина по-особому дорога ему.
     - Это та, которую он любит, да? - спросил граф Омара, когда они пришли в комнату, отведенную Дереку для ночного отдыха, в которую к нему каждый раз в полной темноте прокрадывалась юная невольница, специально выделенная в качестве компенсации за воздержание морского путешествия.
     - Он любит их всех, Касим, но, ты прав, влюблен он в леди Шилу.
     - Значит, это он распорядился, чтобы я ушел?
     - Нет, - усмехнулся Омар. - Неужели ты не заметил, что он был особенно раздражителен сегодня? Джамиль знал, что вечером к нему пришлют Шилу и ты увидишь ее. Отменить прежние указания он не мог, но и не хотел, чтобы ты наблюдал за ними.
     - Но ведь, насколько я понимаю, ее могут прислать вскоре и ко мне, - с некоторым недоумением сказал Дерек. - Я что, должен отказаться от этого?
     - Ты не должен, Касим. Он слишком часто посылает за этой женщиной, иногда даже после того, как проведет время с другой. Большинство наложниц и жен возвращаются после встреч с ним в гарем, а Шила всегда остается спать у него. В последнее время почти каждую ночь, и к этому уже все привыкли. Правда, с тех пор как приехал ты, Джамиль от этого отказался. Уж как он объяснил эту перемену, я не знаю. Но правды сказать он не мог, и она тоже не знает о том, что ты займешь его место.
     - Значит, он подготовит ее к некоторым изменениям в их отношениях, и я спать с ней не буду?
     - Не будешь. Но обязательно будешь приглашать Шилу к себе. Это необходимо, как я уже говорил. А вот то, чем вы будете заниматься наедине, целиком остается на твоей совести.
     Дерек рассмеялся.
     - Хитрый старый лис. Получается, что временные огорчения Шилы важны, но еще

важнее спокойствие Джамиля, так? Скажи ему завтра, что он может не беспокоиться, я не притронусь к его любимой жене.
     - Я не сделаю этого.
     - Тогда я сам ему скажу. Омар покачал головой.
     - Пойми, здесь речь идет о гордости и чести Джамиля. Он считает, что ты во всем подобен ему и ни при каких обстоятельствах не тронешь чужой жены. Но на это он может только надеяться. Он понимает, что уже попросил тебя о многом и не может требовать чего-то еще, даже ограничений в отношениях с Шилой. Он сознательно идет на риск, оставляя тебе самому решать, как вести себя в его доме. Это важно для него. Джамилю нужно знать, что в деле, которое мы затеяли, рискуете вы оба. А кроме того, - улыбнулся великий визирь, - это заставит его помнить о том, что вернуться сюда следует как можно скорее.
     "Но какие муки придется ему при этом пережить?" - подумал Дерек, но вслух ничего не сказал.
     Вечером Джамиль пригласил отобедать с собой сразу трех жен и полдюжины икбаль. Здесь они впервые увидели его без бороды. Весть о том, что дей решил побриться, взбудоражила дворец, и женщинам, конечно, не терпелось взглянуть, как выглядит теперь их господин. Кто-то из них удивлялся, кто-то восхищался. Дею эта шумиха явно не нравилась, а наблюдающего за ним Дерека очень развлекла. Но долго сердиться в таком цветнике Джамиль, конечно, не мог. Заметив, что каждая наложница старалась перещеголять других в стремлении задержать его внимание на себе, он в конце концов рассмеялся. В соперничестве между собой не отставали и жены. Лишь Шиле не было необходимости принимать в этом участия. Она уже сидела с ним рядом и получала угощение из его рук.
     Одна наложница поднялась и начала танцевать под сладостные звуки, которые извлекали из своих инструментов находившиеся здесь же слепые музыканты. Зрелище было восхитительно. Джамиль пригласил самых красивых, на его взгляд, женщин своего гарема. А им в его присутствии не было необходимости скрывать свои достоинства. Все они были полуобнажены, лишь одна прикрывала кафтаном свой округлившийся от беременности живот. На остальных были короткие жилетки и шаровары, все из яркого шелка, особого цвета у каждой, и прозрачного газа. Драгоценные украшения сверкали и позвякивали на их шеях, запястьях и лодыжках. У некоторых они имелись даже на талиях, привлекая внимание к соблазнительному месту между поясом шаровар н нижним краем жилетки.
     - Какая-то из них уже успела вызвать твой интерес? - тихо спросил стоящий за Дереком Омар.
     - Все заслуживают моего внимания, - ответил Дерек вполне искренне, но в голосе его чувствовалась некоторая неуверенность. Красота лиц этих женщин и нега, исходившая от их тел, действительно были выше всяких похвал. Возможно, они были немного полноваты и не столь гибки, но это было не самым важным. Дерек еще не забыл гарем, в котором вырос. А в нем одна половина женщин уже успела заплыть жиром от праздной, "малоподвижной жизни, а другим это грозило в недалеком будущем. То же самое было и в других гаремах, причем всегда, и именно под воздействием этого формировались вкусы многих поколений мужчин-мусульман.
     Без сомнения, в детстве и у Дерека воспитывался такой же взгляд на женскую красоту. Но настоящим мужчиной он почувствовал себя благодаря стройным и хрупким горничным-англичанкам, служившим в его новом доме, и вкусы его сейчас были совершенно английскими. Это, конечно, не означало, что ни одна из женщин Джамиля не могла возбудить в нем желание. Он не сомневался, что ему захочется обладать некоторыми из них, особенно этими фаворитками, когда он займет место Джамиля. Но Дерек уже понял, что его идеал женской красоты не такой, как у брата, и очень сомневался в возможности встретить его в гареме дея Барики.
     В принципе это было даже хорошо. Все эти женщины были женами или наложницами Джамиля. Граф чувствовал, что не может отделаться от ощущения своей не правоты, приглашая любую из них в постель, как бы убедительно ни доказывали ему необходимость этого Омар и сам Джамиль.
     - Завтра ты увидишь всех обитательниц гарема вместе, - сказал Омар, который предпочел бы видеть сейчас выражение лица Касима, а не пытаться понять, что тот чувствует по коротким фразам, произнесенным к тому же шепотом. - Днем они будут приглашены в сад, где устроят для них трапезу и игры. Тогда ты и сможешь сделать окончательный выбор.
     Граф только усмехнулся в ответ, подумав, что теперь ему придется еще и выучить имена всех этих женщин.
     Ведь когда он будет вызывать кого-то из них, Омар помочь не сможет. Рядом будет не великий визирь, а главный чернокожий евнух, который заведует всеми делами гарема.
     - А что будет с теми, кто станет моими фаворитками, когда вернется Джамиль? - вдруг спросил он Омара.
     Старик сразу не ответил, а потом их внимание от этой темы было отвлечено. В помещение, за которым они наблюдали, вошел слуга и прошептал что-то Джамилю. Без единого слова своего господина, повинуясь какому-то знаку, все женщины сразу вышли. Несколькими минутами позже в комнате появился главный евнух в сопровождении трех своих подчиненных, каждый из которых вел невольницу. Войдя, они первым делом заставили своих подопечных упасть на колени и склонить голову в подобающем дею приветствии. Одна попыталась было сопротивляться, но охранник мгновенно уперся коленом в ее спину, заставив согнуться и эту женщину.
     - Таким образом, мой великий визирь ошибся на этот раз, - мягко произнес главный евнух. Ответом ему была улыбка на лице Джамиля.
     Дерека больше всего удивило то, что начальник евнухов вовсе не спрашивал, а сообщал очевидное.
     - Что это за ошибку ты совершил, которая так веселит их, Омар? - спросил граф зашевелившегося за ним главного министра. В ответ раздалось какое-то невразумительное бормотание, и Дерек чуть не расхохотался :
     - было очень похоже, что старик от смущения покраснел. - Чуть погромче, старина, я не могу разобрать ни слова.
     - Я сказал, - вымолвил наконец Омар, - что Джамиль радуется представленному ему на этот раз доказательству моей ошибки.
     - Но какой?
     - Перед твоим приездом ему предложили одну весьма красивую невольницу. Он, как обычно, отказался. Я был убежден, что ее быстро продадут кому-то другому, и не видел причин торопить Хаджи-агу с походом на невольничий рынок, когда Джамиль распорядился потом купить нескольких женщин. Тем более что караван, доставляющий рабов с юга, прибудет, как известно, только завтра.
     - Распорядился купить новых женщин? Мне казалось, что он страдает не от их недостатка, а скорее от обратного.
     - Ты прав. Но эти новые женщины предназначаются тебе.
     Дерек понимающе улыбнулся.
     - Значит, в гареме должно появиться несколько новых фавориток, чтобы я не слишком увлекался прежними?
     - Было бы глупо отрицать, что именно на это Джамиль и надеется, хотя вслух он никогда не признает этого. Так вот, та красавица, от которой он раньше отказался, судя по всему, все еще была у работорговца, что и является доказательством моей ошибки. К счастью, за прошедшие несколько дней ее не продали, иначе бы они так не веселились.
     Которая из этих трех была той особенной красавицей, угадать было невозможно. Все они оставались закутанными в накидки и вуали, в которых их привели из города. Впрочем, это было совершенно неинтересно Дереку, который уже достаточно насмотрелся на красавиц Джамиля. В устах мусульманина "весьма красивая" могло означать "уже весьма пышная", если женщина обладала еще и соответствующим его вкусу цветом глаз и волос. Именно такое сочетание здесь ценилось, все остальное могло быть отнесено в разряд обычного.

Глава 17

     Шантель ошиблась, но поняла это только сейчас, когда ее толчком заставили коленопреклоненно выразить почтение знатному турку, или кем он там был на самом деле, а Хаджи-ага обратился к нему со словами "мой милостивый господин". Было невероятным, чтобы человек, купивший женщину для себя, привел показывать ее своему хозяину. Следовательно, как это ни страшно осознавать, купил он ее для другого, для этого молодого человека, которому она сейчас кланялась.
     Осознав, что ее надежды не оправдались, Шантель уже готова была не подчиниться толчку в спину, указывающему, что надлежит склониться. Но тут она увидела, что произошло со стоявшей рядом африканкой, которая попыталась сопротивляться. Увы, стражник мгновенно доказал, что решающим аргументом в споре всегда может оказаться грубая сила. Стоило ли проходить через это и ей самой, зная, что выиграть невозможно и гордость ее в конце концов будет ущемлена только сильнее? Ей пришлось уже пройти через столько унижении, что одним больше или меньше, значения не имеет.
     Уж лучше бы ей раньше сказали обо всем, чтобы она не оставалась в плену своих ошибочных предположений. Первое разочарование ждало девушку уже сразу после выхода из багнио Хамида Шарифа. Она надеялась, что ей вновь придется идти пешком через город и, может быть, представится возможность каким-то образом ускользнуть от сопровождающих. Но ее усадили в одни из четырех стоявших во дворе носилок, а наличие всех этих носильщиков, не говоря уж о верховых стражниках, превратило этот план в совершено невыполнимый.
     Шантель попыталась по дороге выглянуть наружу через занавеску своих носилок, но скакавший рядом стражник прикрикнул на нее, и ей пришлось отказаться и от намерения что-то узнать таким образом. Единственное , что она поняла, это то, что они находились на вершине какого-то холма. Затем дорога явно пошла вниз, и девушка услышала многократно повторяющийся звук открывавшихся и закрывавшихся ворот. Ей уже пришло в голову, что они направляются за пределы города, но тут носилки опустились на землю.
     Прежде чем выйти, Шантель увидела девушек в точно таких же носилках, как у нее, и поняла, что их здесь трое. Женщин быстро провели через какой-то дворик и сад, которые ей даже не удалось разглядеть. Они вошли внутрь красивого высокого здания с многочисленными коридорами, вдоль стен которых стояли бесчисленные стражники. Миновав их, они увидели большие двери, а затем очутились в этой комнате, где, как поняла Шантель, было не менее полудюжины людей. Осмотреться как следует она не успела, так как сразу же была вынуждена склонить голову к самому полу. Она не видела и того, кого Хаджи-ага назвал "милостивым господином", только слышала, как он усмехнулся, говоря что-то о великом визире, совершившем какую-то ошибку.
     Кто же он такой, что у него есть чиновник с таким титулом? Это мог бы быть сам бей Барики, но он, как известно, отказался ее купить. Наверное, какой-нибудь паша? А может, высокопоставленный придворный дея? Скажут ли ей хотя бы это? Последний вопрос добавил соли на ее душевные раны, напомнив о высокомерии мужчин-мусульман, считавших женщин существами столь более низкого порядка, что объяснять им что-то совершенно не обязательно.
     Почувствовав, что ее дернули за ногу, Шантель подняла голову и чуть не задохнулась от злости, когда увидела окончание жеста своего нового господина, призывающего ее подняться. Неужели он не мог сказать что-нибудь типа "вас не затруднит..." или хотя бы "можете встать, леди"? Нет, это для такого, как он, было бы чересчур!
     Внутри у нее все кипело, когда она переводила взгляд с его украшенных драгоценностями рук на лицо. И вдруг гнев, достигнув, возможно, высшей точки, уступил место другим чувствам. Боже правый, сбылось одно из ее худших опасений! Стоящий перед ней мужчина выглядел как европеец. Более того, этот высокий лоб, эти резко очерченные скулы наряду с энергичным подбородком и орлиным профилем, делали его неотличимым от чистокровного английского аристократа. Единственное, что выдавало в нем турка, - это одежда: широкие шаровары, туника с длинными рукавами, сшитая из бело-красного набивного шелка, края которой опускались чуть ниже талии, стянутой кушаком с большой золотой пряжкой. Широкий кушак был белого цвета, такого же, как и массивный тюрбан, украшенный немыслимых размеров рубином. Узкие брови мужчины были единственным, что позволяло судить о цвете его волос. Видимо, они были черными, но прическу скрывал тюрбан, а щеки господина были гладко выбриты. Последнее удивило Шантель. До сих пор она считала длинную, ниспадающую бороду или по крайней мере пышные усы непременным атрибутом лица мусульманина. У ее нового хозяина не было ни того, ни другого, зато можно было видеть его мускулистую шею и полные, чувственные губы. Портрет дополняли подвижные темно-зеленые глаза с острым и цепким взглядом. Он был полной противоположностью плотных, низкорослых мужчин, которых она чаще всего встречала здесь до этого. Девушка отметила его грациозность и стать, когда он поднялся с возвышения и сделал шаг вперед.
     После того он еще раз взмахнул рукой, и она, как и две ее спутницы, оказалась вдруг без своей двойной вуали и накидки. Шантель ощутила себя почти голой посреди заполненной людьми комнаты. Кроме Хаджи-аги и трех его евнухов, стоящих за каждой из приведенных женщин, здесь были еще трое мужчин и старуха, сидевшая на коленях возле возвышения, а также два чернокожих гиганта со страшными кривыми саблями за поясами. Черные стражники сделали шаг вперед вслед за своим господином, оставшись на прежнем расстоянии за его спиной.
     Шантель лихорадочно скрестила руки на груди. Ее белые хлопковые шаровары были достаточно плотны и широки, чтобы скрыть от посторонних глаз нижнюю часть тела, но пояс их находился низко на бедрах, и между ним и краем ее короткой, отделанной бахромой жилетки оставался почти целый фут обнаженной кожи. Успокоилась она немного лишь тогда, когда поняла, что на самом деле на нее никто не смотрит. Всеобщее внимание было обращено на высокую африканку справа, перед которой остановился господин.
     Хаджи-ага подошел поближе к хозяину и сообщил:
     - Она утверждает, что является принцессой какого-то племени, живущего далеко к югу в джунглях, но название его не говорит. В отличие от двух других она не девственница. Имейте в виду, эта красотка до сих пор пытается сопротивляться, Хамид Шариф вынужден был держать ее скованной.
     Джамиль медленно обвел взглядом фигуру чернокожей красавицы, которую нашел великолепной, хотя и никак не проявил своих чувств. Это была высокая, почти шести футов роста, девушка с крупными высокими грудями и тонкой пружинистой талией. Особенно хороши были ее ноги: стройные и изящные и вместе с тем явно пригодные для бесконечного бега по бушу. А светло-карие глаза казались светящимися от пылающей в них ненависти.
     - Надеюсь, ты сможешь приручить ее?
     - Непременно, - заверил Хаджи-ага. Джамиль кивнул.
     - Это, как я понимаю, и есть англичанка? - указал он на среброволосую блондинку.
     - Да. Она послушна, возможно, потому, что очень умна. Есть основания полагать, что она принадлежит к знатному роду. Она уже успела выучить язык достаточно хорошо, чтобы понимать, о чем мы говорим.
     Черная бровь дея удивленно приподнялась.
     - Так быстро? А где ее захватили?
     - На побережье Англии, мой господин. Несколько месяцев назад один из кораблей Хамида Шарифа был нанят, чтобы доставить туда какого-то пассажира. Вообще-то корсары не собирались на кого-либо нападать в тех водах, но девушка сама неожиданно попала прямо к ним в руки во время единственной короткой стоянки, которая была необходима, чтобы высадить этого пассажира.
     Джамиль быстро оглянулся на главного евнуха и вдруг расхохотался.
     - О Аллах, вот уж поистине ирония судьбы! Хаджи-аге не подобало задавать господину вопросы, проясняющие, что во всем этом смешного или в чем заключается ирония судьбы, а потому он, ничем не проявив удивления, продолжил:
     - Хамид Шариф уже многих известил о ее продаже.
     - Значит, она обошлась нам недешево?
     - Весьма недешево, мой господин.
     Джамиль вздохнул. В росте англичанка лишь немногим уступала африканской принцессе и, видимо, была выше большинства женщин его гарема, но высокой, как ни странно, не казалась. Дею она показалась слишком худой, будто голодала несколько дней кряду. Груди не выпирали из-под жилетки, живот казался впалым, а бедра не столь округлыми. Цвет волос? Наверное, это неплохо. Но сам он блондинок не очень любил, возможно, потому, что они напоминали ему о матери. Впрочем, волосы девушки были даже не светлыми, а прямо белыми. Но почему ее выделили среди многих прочих, он понял. Ему еще никогда не приходилось видеть столь утонченных черт женского лица. Даже синева под глазами не могла повредить его красоте. Несмотря на это, Джамилю было ясно, что перед ним не та женщина, которой он мог бы увлечься. Впрочем, купили ее не для него. Останется ли она во дворце или будет отправлена назад работорговцу для продажи с назначенного уже аукциона, зависит от Касима.
     - Ну а последняя? С ее помощью Хамид Шариф уже изрядно опустошил мой кошелек? - спросил дей.
     Улыбнуться Хаджи-ага не решился, хотя и прекрасно знал, что цена для его господина на самом деле не имеет никакого значения.
     - Вовсе нет. Ее привез на этой неделе один из ваших капитанов, поэтому она для нас вообще ничего не стоила. Она португалка, обычная крестьянка и, по-моему, восприняла пленение даже как надежду на изменение своей жизни к лучшему.
     Джамиль кивнул, по-прежнему оставаясь внешне безразличным к происходящему. Португалка была не столь красива, но от нее исходили те самые женские обаятельность и чувственность, мимо которых не может пройти ни один мужчина. Их безошибочно и уловил опытный начальник евнухов. Кроме того, у девушки были волосы цвета спелого каштана, который, как знал Хаджи-ага, так нравился дею. А о том, что новые женщины предназначены для другого, главному евнуху знать было ни к чему.
     В принципе Джамиль был доволен. Сразу три достойные внимания женщины - это больше, чем он надеялся получить за столь короткое время. Будет ли доволен его брат, выяснится позже. Если Касиму они не понадобятся, то не попадут и в гарем дея. Рассудив так, Джамиль вновь обратил свое внимание на африканку.
     Шантель решилась украдкой взглянуть на своего хозяина лишь тогда, когда убедилась, что сам он на нее больше не смотрит. Было бы слишком унизительно еще раз встретиться с ним взглядом. Он говорил о ней так, будто ее и не было рядом! Будто она не понимала их языка, хотя Хаджи-ага объяснил ему, что это не так. Все это еще больше озлобило ее против этого мужчины, в голосе которого не было никаких эмоций, как будто ему не было никакого дела до трех новых рабынь. Но ведь купил их он. Последний вопрос Хаджи-аги подтверждал это. Но почему он покупает женщин, даже не взглянув на них предварительно? А может, он просто, недоволен покупкой?
     Боже, сделай, чтобы было именно так. Пусть он вернет ее назад Хамиду Шарифу. Ей не вынести мысли о том, что она является собственностью человека, столь похожего на ее соотечественника. А ведь он еще и красив. Ей хотелось бы отрицать это, но она не могла. Шантель понимала, что лицу и фигуре этого человека может позавидовать любой мужчина. Невероятно, неужели она сможет сдаться, смириться со своим положением невольницы из-за его неожиданной привлекательности, которая не должна иметь для нее никакого значения? Нет! Она непременно должна сделать что-то такое, что заставит возвратить ее Хамиду Шарифу, еще до того, как очутится в гареме. Иначе будет поздно. Но что она может сделать?
     Она смотрела на него уже невидящим взглядом, молясь о том, чтобы решение пришло как можно быстрее. И вдруг поняла, что осмотр еще не окончен. Хозяин стоял перед чернокожей принцессой, внимательно и бесстрастно изучая ее лицо. Африканка отвечала ему разъяренным взглядом, не стараясь скрыть ненависти. Внезапно он поднял руку и расстегнул единственную застежку на жилетке, прикрывающей грудь девушки. Краска залила щеки Шантель. Принцесса, однако, не пошевелилась. Она стояла неподвижно, не пытаясь даже придержать руками распахнувшиеся края, и господин спокойно разглядывал ее большие груди.
     Шантель с трудом сдержала стон. Выходило, что она ошиблась еще больше. Ее успокоила процедура продажи, и она думала, что ей по крайней мере уже не придется публично обнажаться. То, что происходило, говорило об обратном. Девушку раздели в переполненной комнате. Да еще именно ту, которая, судя по ее прежнему поведению, намеревалась до последнего защищать свою честь. Но сейчас африканка не двигалась и, казалось, не проявляла никаких признаков обиды или стеснения.
     Наконец хозяин поднял голову и взглянул в глаза чернокожей красавицы, желая окончательно убедиться в том, что правильно понял ее реакцию на свои действия. И вот тут истинная реакция и проявилась: принцесса смачно плюнула прямо в лицо Джамиля.
     Шантель от изумления вскрикнула, но этого никто не услышал. Присутствующие застыли в шоке от невиданного здесь доселе поступка. Африканку мгновенно схватили, но сделал это не ее охранник, а телохранители дея. Два огромных нубийца вновь пригнули девушку к земле, а уж затем сопровождавший ее евнух достал из-за пояса короткий хлыст и начал стегать ее по обнаженной спине.
     Шантель происходившее привело в ужас. Ее новый хозяин, правда, не приказывал бить свою обидчицу, но и не останавливал истязания. Он замер, не двигаясь и не проявляя ни гнева, ни иных чувств. Один из слуг бросился к нему с полотенцем, чтобы вытереть плевок, но он и на это не обратил внимания. Наконец Джамиль медленно утерся рукавом своей туники, не отрывая взгляда от несчастной девушки, корчившейся на полу под ударами хлыста. И только тогда, когда боль пересилила гордость африканки и она пронзительно закричала, он взмахнул рукой, остановив евнуха.
     - Жаль, - произнес господин, но сожаления в его тоне Шантель не расслышала. - Отдайте ее дворцовым стражникам. Если выживет после ночи в казарме, Хамид Шариф может завтра забирать ее обратно. - Отдав это страшное распоряжение, он повернулся к англичанке.
     Девушка похолодела, кровь отлила от ее лица, и оно сделалось смертельно бледным. Похоже, что хозяин, приговорив ее спутницу к поруганию, сразу забыл о ней и искал новую жертву. Африканку уже выволокли из комнаты, а в глазах Шантель все еще стояли кровавые рубцы, избороздившие кожу коричневой спины. На этот раз ей пришлось встретиться взглядом с господином. Это был страшный для нее момент. Она сейчас не чувствовала ничего, кроме презрения к нему. Жестокость, свидетельницей которой ей пришлось стать, полностью свела на нет обаяние его внешности. Перед ней был холодный, бесчувственный человек, несомненно, способный на самую бесчеловечную выходку.
     - Презренный! - вырвалось из ее уст. Но он или не расслышал, или не понимал по-английски, а может, просто не обратил внимания на то, что сказала какая-то невольница. Как звучит это слово на его родном языке, Шантель не знала и сейчас сожалела об этом, так как ей больше всего хотелось хоть как-то наказать его.
     Джамиль между тем смотрел на нее уже несколько мгновений, и в его взгляде начал проявляться явный интерес. Дей был удивлен. До сих пор ему еще не приходилось видеть такого оттенка фиолетового цвета в глазах женщины. Он уже был очарован. Эти глаза сияли, будто два аметиста, обрамленные золотом длинных ресниц, соперничающих красотой с мягко изогнутыми бровями, чуть более темными, чем платина ее волос. Редкостное сочетание! Теперь ему было понятно, почему ее так высоко оценили. Хорошее питание быстро устранит худобу, и эта женщина сможет соперничать даже с Шилой. А волосы можно и перекрасить...
     Дей одернул себя, вспомнив, что англичанка предназначена не ему. Но ведь не исключено, что Касим не захочет этой девушки, и тогда Джамилю ничто не помешает поступить по-своему, оставив ее себе. Только мысль о Шиле не укладывалась в это стройное рассуждение. Сколь бы редкостной красотой ни блистала англичанка, любил-то он все равно только свою первую кадин. Он понял это уже давно и именно тогда твердо решил больше не пополнять свой гарем. Эти двое попадут туда только если того захочет Касим. И так тяжело осознавать, что Шила не будет знать об истинных причинах их появления до его возвращения. Но уж тут ничего не поделаешь. О Касиме не должен знать никто, кроме Омара.
     - Шахар, - произнес он вслух. - Луна. Это имя очень подойдет женщине с волосами, похожими на лунные блики. - Дей повернулся к главному евнуху. - Ее будут знать как Шахар, Хаджи.
     - Нет! - совершенно неожиданно для него выкрикнула девушка.
     - Нет?
     - Не давай мне новое имя. Не оставляй у себя. Отошли назад к Хамиду Шарифу!
     Джамилю этот всплеск эмоций показался забавным. Неужели она не понимает, что решения от нее не зависят?
     - А почему я должен поступить так, как хочешь ты?
     - Потому что я не хочу принадлежать тебе.
     Глаза хозяина сузились, заставив ее еще больше побледнеть. Боже милосердный, неужели настала и ее очередь быть выпоротой? Разве она теперь не может даже говорить о том, что бы ей хотелось?
     Но Джамиль сердился не на нее, а на себя. Он понял, что совершил ошибку, разрешив бить чернокожую девушку, хоть она и заслуживала наказания. Тогда он хотел преподать урок двум другим, а еще больше показать наблюдавшему за всем Касиму, как можно выйти из любой затруднительной ситуации и что окружающие сами быстро позаботятся об этом. Сейчас, однако, он видел и минусы. Эта женщина, например, вначале была послушной и тем самым подходящей для осуществления его задумки. Теперь она стала другой. Сомнений в том, что она его боится, не было, но даже страх не мог скрыть читавшееся в ее глазах осуждение. Касиму вряд ли понравится, что из-за необходимости наказать кого-то брат породил в этой девушке ненависть к нему. А Джамиль уже не сомневался, что Касим от нее не откажется. Не отрывая взгляда от англичанки, дей обратился к главному евнуху:
     - Ей известно, кто я такой, Хаджи? Шантель, однако, опередила в ответе Хаджи-агу.
     - Мне все равно, будь ты даже деем этого проклятого города, - сказала она твердо.
     - Вы, англичане, странно обращаетесь со словами, всегда почему-то используете их больше, чем следовало бы, - произнес Джамиль, а затем с легкой усмешкой добавил:
     - Если тебе все равно, Шахар, то ты, видимо, не будешь очень удивлена, узнав, что я и в самом деле Джамиль Решид, дей "этого проклятого города".
     Нет, ее это, конечно, удивило, но не по той причине, о которой думал он.
     - Но ведь ты же отказался купить меня, почему же я здесь? - услышал дей встречный вопрос.
     Несколько мгновений он молчал. Они потребовались ему, чтобы сделать поправки на произношение и точно понять, что она говорит, хотя ее успехи в освоении языка вне сомнений были поразительны. А кроме того, Джамиль не мог не полюбоваться тем, как смягчалось выражение ее глаз и слегка расслаблялись плотно сжатые губы. Неловкость, которую она явно ощутила при его словах, заставила девушку на минуту позабыть страх и раздражение. Джамиль решил удивить ее еще больше, ответив на великолепном французском языке, считая, что английская аристократка должна понимать его.
     - Это мое право, - изменять собственные решения.
     - Тогда почему бы вам не изменить решение относительно той несчастной девушки, которую выпороли хлыстом?
     - Любопытно, однако, что ты уже не просишь изменить мое решение в отношении тебя.
     - Я не говорила, что отказываюсь от своей первой просьбы.
     Дей уже почти смеялся. То, что женщина в состоянии говорить с ним так смело, забавляло его. Его собственные женщины, как бы они ни нравились ему, никогда бы на это не решились. Каким бы нежным и страстным он ни был с ними, они все равно постоянно помнили, что их жизни целиком находятся в его власти.
     - А если я пообещаю выполнить одно из двух этих твоих желаний, англичанка, о чем ты попросишь?
     Глаза Шантель расширились. Он это серьезно или вопрос не более чем риторический? Что выбрать, чтобы не испытывать потом угрызений совести? Попросить за африканку? Но судьба той уже решена, а ее собственная - пока нет. Но ведь она разговаривает с деем, у которого должен быть самый большой гарем в Барике. Не тот ли как раз это случай, когда ее могут купить и тут же забыть о ней, позволив затеряться среди множества других женщин? Да, судьба ее еще не решена... Пока не решена.
     - Я прошу о той девушке, - сказала Шантель твердо.
     - Значит, ты хочешь, чтобы я оставил тебя здесь, а не отсылал назад Хамиду Шарифу?
     - Пусть будет так. Отмените распоряжение о наказании.
     Джамиль повернулся, сделав какой-то знак стражникам, и Шантель с облегчением поняла, что ее просьба действительно выполнена. Она смотрела на хозяина, не зная уже, что и думать о его столь широком жесте.
     - Ну а где же твоя благодарность, англичанка?
     - Спасибо, - тихо промолвила она, подозревая, что уже догадывается о причинах великодушия дея.
     - Что я вижу! Разве мне не удалось улучшить твое мнение обо мне?
     - Ее выходка была не столь опасна, чтобы за нее стегать хлыстом женщину.
     - Это ты так считаешь, - сказал серьезно Джамиль. - Но речь идет не только об опасности, а об оскорблении персоны дея, что абсолютно недопустимо. Ведь и тебе следует знать более четко, что здесь непозволительно, разве нет? - Фраза эта, прозвучавшая не как вопрос, а как предупреждение, заставила глаза девушки сузиться. - О, понимаю, - продолжал Джамиль, ты еще не забыла, каким несимпатичным показался я тебе сразу. Ноты изменишь свое мнение обо мне, обещаю тебе, Шахар. Конечно, если я решу оставить тебя. Кстати, не определиться ли нам с этим прямо сейчас? Ты сама распахнешь свою жилетку или предпочитаешь, чтобы это сделал я?
     Шантель буквально обмерла, не в силах пошевельнуться из-за боровшихся в ней страха и бессильной ярости. Однако еще не ясно было, какое из этих двух чувств пересилит и достаточно ли она напугана, чтобы прислушаться к предупреждению господина.
     - Ты тоже плюнешь в меня? - резко спросил Джамиль.
     Но сама она уже поняла, что не сделает этого. Хотя только благодаря такому поступку и могло сбыться ее желание вернуться в багнио Хамида Шарифа, но то, что непременно произойдет до того, было неприемлемо. Шантель, опустив глаза, покачала головой и удивительно тихо после явной вспышки гнева буквально взмолилась:
     - Пожалуйста... Неужели я обязательно должна сделать это в присутствии всех этих людей?
     - Они всего лишь рабы, англичанка, такие же, как и ты... - начал дей, но прервался, решив пойти ради Касима на необычную для себя уступку. - Хорошо, - вдруг согласился он. - Мы можем отойти вон туда, и никто не будет смотреть на тебя, кроме меня.
     С этими словами он взмахом руки приказал стражникам оставаться на месте, а сам подошел к одной из стен, Шантель ничего не оставалось, как последовать за ним, хотя выходило совсем не то, о чем она просила. Даже отвернувшись, ей все равно предстояло обнажить грудь в заполненной людьми комнате. И все же иного выбора не было. У нее теперь нет никаких прав, решать может только он. О Боже, как же ненавистно все это! Шантель подошла и остановилась перед деем, опустив глаза и сжав кулаки.
     - Я еще раз сделал то, о чем ты просила, англичанка, - сказал Джамиль, приподняв пальцем ее подбородок таким образом, чтобы она смотрела ему в глаза. - Я жду.
     - Я.., я не могу, - жалобно пролепетала девушка.
     - Что ж, ладно, - услышала она в ответ, но тут же поняла, что это вовсе не означало, что он отказался от своего намерения. Шантель едва сдержалась, чтобы не стукнуть его по рукам, когда они распахнули ее жилетку. Но что ожидало бы ее после? Если за плевок в дея пороли, то за удар по его рукам наверняка полагалось еще более жестокое наказание. Не будет ли использована в этом случае вместо хлыста кривая сабля телохранителя? Она только застонала, когда почувствовала, что материя больше не прикрывает ее груди. Ее невидящий взгляд уперся в стену, перед которой она стояла, сердце разрывалось от негодования, щеки то бледнели, то заливались краской.
     Наконец дей сделал шаг в сторону.
     - Можешь застегнуться, - сказал он мягко. - Пойдешь к Хаджи-ага, Шахар. Он задаст несколько вопросов о твоей прошлой жизни для своих записей.
     - Значит, вы не отошлете меня назад? - спросила Шантель жалобно.
     Джамиль не ответил. Он уже почти забыл о ней, перенеся свое внимание на португалку.

Глава 18

     - Ну как, понравились? - спросил Омар, когда осмотр последней девушки был окончен и Джамиль удалился в свою спальню.
     - Блондинка да, - не колеблясь ни минуты, ответил Дерек.
     - А две другие? Я понял, что чернокожая девушка уже отвергнута?
     - Нет", если ты захочешь ее оставить.
     - Чтобы заиметь возле себя врага в ее лице? Нет уж, спасибо. Только блондинка останется, и я заплачу за нее сам.
     - О последнем Джамиль не захочет даже слушать, выкинь эту мысль из головы.
     - Но что будет с ней, когда все закончится? И с другими, которых я выберу? Ты мне так и не ответил.
     - Им дадут хорошее приданое и подберут приличных мужей.
     - Черт побери! - тихо ругнулся Дерек. - Почему мне не сказали об этом раньше?
     - Потому, что это ничего не может изменить. Поверь мне, Джамиль не будет переживать, если ты воспользуешься и половиной его гарема. Он, возможно, будет даже благодарен тебе за то, что получит повод для его сокращения. Но неужели ты в самом деле полагал, что он оставит у себя тех женщин, которых ты выберешь для себя в

его отсутствие?
     - Я не заглядывал так далеко вперед. Но я никогда не говорю, что он обрадуется, если я пройдусь по всем его фавориткам.
     - Пожалуй, да, - хмыкнул Омар. - А как ты думаешь, зачем он заботится о том, чтобы обеспечить тебя твоей собственной?
     Дерек улыбнулся.
     - А жены? Он тоже избавится от них?
     - Не забывай, что они еще и матери сыновей дея. Они останутся в гареме.
     - Но фаворитками больше никогда не станут?
     - Это не должно беспокоить тебя...
     - Ради Бога, Омар, перестань играть со мной в кошки-мышки. Я в любом случае не откажусь от участия в этом деле, но я хочу знать всю правду.
     - Что ж, ты прав. Джамиль больше никогда не позовет их в свою постель, - ответил великий визирь, не глядя на собеседника.
     - Мне следовало помнить, какие ужасные собственники мусульмане, когда речь идет о женщинах, - произнес со вздохом граф.
     - А ты разве нет? - недоверчиво спросил Омар. На какое-то мгновение Дерек задумался, затем уверенно ответил:
     - Нет. Думаю, что сейчас это ко мне уже не относится.
     - Даже если речь идет о твоей невесте? Дерек усмехнулся при упоминании о невесте. Откровенно говоря, он не вспоминал о Каролин последние дни.
     - Я обожаю ее, Омар. Но коль скоро сам я вряд ли смогу претендовать на звание самого преданного из мужей, то и не собираюсь огорчаться, узнав, что у нее есть один или пара любовников. По крайней мере мои чувства к ней от этого не изменятся.
     - Ты стал англичанином в гораздо большей степени, чем я думал.
     - Я провел десять лет здесь и девятнадцать там. Неужели ты думал, что я могу быть точно таким же, как Джамиль?
     - Нет. Но на самом деле ты все равно такой же, как он, в гораздо большей степени, чем сам считаешь.
     Графа удивило это заявление. Оно показалось ему особенно странным после порки женщины, свидетелем которой он только что был. Его покоробила жестокость брата, не остановившего слуг немедленно.
     Великий визирь, как выяснилось, смотрел на произошедшее с другой точки зрения.
     - Это хорошо, что ты имел возможность убедиться, как быстро его нубийцы готовы устранить любую угрозу, - сказал он.
     - Я не уверен, что поступок этой женщины можно назвать угрозой, - проговорил сквозь зубы граф. - Но как он может поступать столь бесчеловечно...
     - Это ты о том, что ее отдали стражникам? - предположил Омар, которому несколько ударов хлыстом отнюдь не казались очень жестоким наказанием. - В этом нет ничего страшного. В это время свободных от службы стражников очень мало, и они прекрасно знают, что с подобными подарками следует обращаться бережно. Они позаботятся о ее ранах и отнесутся к девушке с вниманием. - Он не стал напоминать, что африканка не была девственницей, и в таких случаях заниматься с отвергнутой хозяином" рабыней имел право каждый, кому он это позволит. - Кроме того, - добавил вместо этого великий визирь, - это был хороший урок для двух других.
     Урок, который, если граф правильно понял реакцию блондинки, глубоко возмутил и оскорбил ее. Она возненавидела Джамиля, и вряд ли его последующие уступки смогли что-то исправить. Чтобы не терзать себя дальше, Дерек усилием воли направил свои мысли в другое русло.
     - Учитывая, что завтра передо мной во всей своей красе предстанет гарем Джамиля целиком, в этом, по-моему, не было необходимости, - сказал он. - Ну да ладно. Лучше назови мне пока имена тех женщин, которых Джамилю не хотелось бы лишиться.
     - Он совсем не обрадуется, узнав по возвращении, что ему ничем не пришлось пожертвовать, в то время как ты...
     - Не беспокойся, Омар, - поспешил рассеять сомнения граф, - я непременно приглашу в свою спальню хотя бы одну из его фавориток. Его гордость и совесть будут умиротворены. - Говоря это, Дерек имел в виду совершенно определенную фаворитку. Он был почти уверен, что одна из женщин, которую он видел у Джамиля, была не кто иная, как исчезнувшая мисс Чарити Вудс.
     - Спасибо тебе, - услышал он вдруг в ответ.
     - За что? - спросил удивленный граф.
     - За то, что ты так любишь брата!
     Вернувшись после разговора с великим визирем в свою комнату, Дерек сразу лег в постель, но уснуть никак не мог. Его мысли были заняты прекрасной блондинкой. Кто она? Скажет ли ему что-либо ее имя, если он услышит его? Да и что изменится от этого? Принцессы, знатные дамы, крестьянки, все они оказывались в одинаковом положении, если несчастная судьба распорядилась так, что они превратились в пленниц. Все они здесь лишь бесправные рабыни. Стать ли любовницей хозяина, остаться забытой до конца жизни, быть проданной, перепроданной, подвергнуться издевательствам и даже погибнуть - все это зависело исключительно от прихоти господина. А услышав рассказ Хаджи-аги о том, как была пленена эта девушка, граф понял, что косвенно причиной, по которой она оказалась здесь, явился он сам. По злой иронии, как было очевидно из поведения Джамиля, она и предназначалась для него.
     Но что он будет делать с ней? Чего бы ему хотелось, впрочем, в этом сомнений не было. Боже! Когда эта девушка оказалась без своей жилетки, он буквально не смог себя заставить отвести от нее взгляд. Правда, в первое мгновение он подумал, что она излишне худа даже на его вкус, он предпочитает все-таки женщин пополнее. Но это потеряло всякое значение, как только она очутилась перед отделяющей его потайную комнату перегородкой, совсем близко от него. Он понял, что Джамиль собирается продемонстрировать ее прелести ему, и единственное, о чем он мог подумать тогда, это чтобы все случилось как можно скорее. А когда дей сделал шаг в сторону и Дерек увидел ее великолепные маленькие груди, исчезли вообще все мысли, остался только зов плоти, все сильнее и нестерпимее требовавший прикоснуться к ней.
     Но имеет ли он право поддаться своему желанию? Она - девственница и находится здесь не по своей воле. Она, наконец, англичанка. Боже милосердный! При всем этом то, что сделал брат, вызывало ее отвращение к нему, а значит, и к Дереку, который для нее будет Джамилем. Можно ли, зная все это и находясь в здравом рассудке, надеяться на ее расположение?

Глава 19

     Шантель неподвижно сидела, поджав под себя ноги, и только белизна суставов сложенных будто в молитве рук выдавала ее внутреннее напряжение. Края белой одежды девушки безжизненно лежали на мягкой желтой подушке, которая служила ей стулом. Настоящих стульев или чего-то подобного, как она успела заметить, не было во всей Барике.
     Напротив, за низким столиком, расположился Хаджи-ага, потягивающий уже вторую чашку пенящегося турецкого кофе. Чашка с точно таким же напитком, стоящая перед ней, оставалась нетронутой и уже остыла. Кроме них, в комнате находился только писарь. Он сидел в углу, застыв сейчас над своей дощечкой для письма в ожидании продолжения допроса. Это и в самом деле был допрос, в ходе которого у Шантель выспрашивали об обстоятельствах всей ее жизни: от дня рождения до той несчастной ночи, когда она была захвачена корсарами на дуврских скалах.
     Сначала ей были заданы вопросы о том, каково ее полное имя, о семье, общественном положении, дне и месте рождения. Затем писарь обстоятельно занес в своей реестр сведения о ее образовании, о том, что она умеет делать, включая игру на фортепьяно, вышивку, верховую езду, искусство ходить под парусом и наличие неплохого певческого голоса. Интерес у задававшего вопросы главного евнуха вызывало только упоминание об умении управлять парусной лодкой, все остальное, казалось, было для него обычным.
     Выполнение нынешней задачи Хаджи-ага облегчало состояние нервного истощения, в котором пребывала Шантель. Поначалу все ее мысли были еще в комнате дея, заставляя ее вновь и вновь переживать испытанные там страх, унижение и бессилие. На вопросы она отвечала автоматически, а когда поняла, что происходит, о ней узнали уже практически все. Из состояния полузабытья она вышла только тогда, когда ей был задан формальный вопрос о том, как с ней обращалась охрана, вызвавший в ней прежний гнев.
     - Для чего вам все это знать? Я полагала, что о прошлом следует забыть, когда входишь в этот ад?
     Старый евнух улыбнулся, услышав последнее слово. Подобные вещи всегда забавляли его. Ему на своем веку пришлось принимать в гарем немало новых рабынь, и он знал, что их смелость и пренебрежение очень быстро сменяются страхом и угодливостью перед ним. Не пройдет и недели, как тон и этой станет уважительным, манеры подобострастными, и она уже не решится задавать ему вопросы.
     - Ты прав, - снизошел до ответа Хаджи-ага. - Но до того как твое прошлое будет забыто, мы должны записать сведения о нем на случай, если кто-то захочет навести о тебе справки.
     - На случай выкупа? Чтобы знать, сколько запросить за меня?
     Главный евнух кивнул, но при этом медленно и отчетливо сообщил:
     - Это вряд ли подойдет в твоем случае.
     - Но почему? Вы же теперь знаете, что я богатая наследница.
     - Но кто может предположить, что ты сейчас здесь, если никто даже не видел у английских берегов корабля Хамида Шарифа, а уж тем более не может знать, откуда он приплыл?
     Собственно, Шантель и сама уже понимала это, но услышав, как просто и логично развеивает ее надежду главный евнух, окончательно расстроилась. Единственная мысль, которая еще позволяла ей держаться, заключалась в том, что, как только о ней узнает английский консул, он сразу потребует ее освобождения. Но говорить о том, что все еще рассчитывает каким-то образом связаться с консулом, она не собиралась, да и сама надежда на это сейчас была весьма мала. Фактически все теперь зависит от того, оставит ли ее Джамиль Решид здесь или нет.
     - А не является ли этот ваш допрос несколько преждевременным? - раздраженно спросила она. - Пока не определено даже...
     Девушка не успела закончить свою фразу, так как вбежавший в этот момент в комнату стражник быстро подошел к Хаджи-аге и что-то прошептал ему на ухо. Старый евнух кивнул, не проявляя особого удивления, и поднялся.
     - Идем, Шахар, - произнес он, махнув рукой в сторону двери.
     Шантель не шевельнулась, чувствуя, что ее члены наливаются свинцовой тяжестью от страшного предчувствия.
     - Не называйте меня так, - пролепетала она.
     - С этого момента все будут звать тебя только так. Шантель Бурк умерла.
     - Значит... - продолжение вопроса застряло у нее в горле.
     Но Хаджи-ага и так понял его и ответил кивком головы.
     - Неужели ты думала, что будет иначе, после того как он был так добр к тебе? - сказал он вслух.
     - Добр! - вспыхнула Шантель. Главный евнух нахмурился.
     - Весьма добр, - ответил он мягко, но в голосе его уже ясно ощущались властные нотки. - Теперь ты пойдешь туда, куда тебя поведу я, или тебя потащат за мной силой. Мне кажется, что твоя гордость подскажет, что лучше идти самой.
     Он был прав. Как бы там ни было, она носит фамилию Бурк, и ей не пристало распускать сопли и биться в истерике. За напоминание об этом она была благодарна главному евнуху. Жалела она сейчас только о том, что во время встречи со своим ужасным хозяином унизилась до просьбы. И ради чего? Впереди ее ждет куда более худшее, она уверена в этом. Но, Бог свидетель, больше она не будет просить ни о чем.
     С этой мыслью Шантель твердо пошла за главным евнухом и даже не моргнула, когда сразу за дверью к ним пристроились его страшные телохранители: Она опять миновала то место, в котором очутилась, выйдя из носилок, затем ее провели через арочные ворота в другой дворик, и вскоре она увидела перед собой огромные, не менее пятнадцати футов высотой, двери, обитые железом. Разглядев стоявших возле них восьмерых вооруженных евнухов, девушка непроизвольно замедлила шаг, ноги ее сами стали запинаться - было ясно, что они приблизились к цели этого пути. Не было сомнений, что она стоит перед воротами дворцового гарема, войдя в который, ей уже не вернуться к прежней жизни. Шантель Бурк действительно исчезнет.
     Панический ужас охватил все существо девушки, парализуя рассудок и заставляя забыть все прежние доводы и намерения. Она попятилась назад, готовая уже бежать прочь, ни о чем не думая, но чья-то сильная рука уперлась ей в спину: Стражники теперь плотно окружили ее: двое встали по обе стороны, еще один осторожно, но достаточно сильно подталкивал сзади. В горячке она уже чуть было не закричала, забившись в истерике и попытках вырваться, однако как раз в этот момент увидела пристальный взгляд и укоризненно поднятые брови Хаджи-аги, напомнившие ей, сколь ущербным для ее достоинства неизбежно окажется бессмысленная попытка сопротивления. Полдюжины крепких черных мужчин окружали ее тесным кольцом, еще восемь стояли возле входа в гарем, и двое из них уже открывали его чудовищные двери.
     Тело Шантель сковало оцепенение, "а колени предательски подгибались. Стоящий позади евнух поддержал ее, и она почему-то поняла, что он искренне старается помочь ей сделать последние трудные шаги. Это и то, что он аккуратно взял ее под локоть, оказалось более полезным, чем демонстрация силы. Тяжелые двери раскрылись, породив эхо, напомнившее девушке погребальный звон. Вслушиваясь в него, она еще на мгновение замерла, затем закрыла глаза и сделала шаг, означавший, что все кончено, - она вошла в проклятый Богом Вавилон, выхода из которого для нее не было.
     - Теперь полегче, Шахар? - услышала она заставившие ее очнуться слова Хаджи-аги. Откуда она знает? Впрочем, чего же тут непонятного. Она уже внутри, и сопротивляться нечему. Шантель подняла глаза на главного евнуха, но ничего не ответила. Здесь властью был он. Именно он выбрал ее из множества женщин, которых предлагал ему Хамид Шариф, из-за него она оказалась в этом гареме и стала собственностью его вызывающего отвращение хозяина.
     Девушка оглянулась, ища глазами того, кто помог ей сделать те последние шаги сюда и не превратиться в посмешище. Это был такой же нубиец, как и другие евнухи, высокий, мускулистый, с черной до синевы кожей. Но в отличие от сотоварищей его коричневые глаза были добры и лучились теплом. Он все понял без слов, когда она благодарно улыбнулась ему, и в ответ тоже улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Шантель это придало какие-то силы, она почувствовала себя не совсем одинокой и потерянной в этом чуждом ей мире.
     - Как его зовут? - спросила она у Хаджи, когда они пошли дальше уже вдвоем, оставив охрану у входа в гарем.
     - Они принадлежат мне, Шахар. Тебе совсем не обязательно знать его имя.
     - Проклятье, почему ты не можешь ответить на мой вопрос? - воскликнула она, не думая о последствиях. - Я уже здесь и не собираюсь никуда бежать. Неужели это так невероятно трудно - просто ответить.
     Хаджи-ага так резко остановился, что идущая за ним девушка буквально врезалась ему в спину. Она отскочила, поняв наконец, что ведет себя, видимо, слишком дерзко. Но какого черта! Она - достопочтенная Шантель Бурк, как бы они ее там ни называли. Она не намерена отказываться от своих прав и не позволит помыкать собой, оставаясь безответной, каковыми они привыкли, как видно, видеть своих женщин.
     - Ну так что? - спросила она уже более спокойным тоном, когда Хаджи обернулся и посмотрел на нее.
     Довольно долго он стоял молча, а затем двинулся дальше, предоставляя ей следовать за ним.
     - Кадар его зовут, если тебе так нужно это знать, - расслышала она вдруг ворчливое бормотание.
     Шантель мысленно поздравила себя.
     - Спасибо! - сказала она вслух.
     Главный евнух ухмыльнулся, немного снизив темп ходьбы, подстраиваясь под девушку.
     Они шли все дальше и дальше в глубь гаремного помещения, через отпиравшиеся и вновь запиравшиеся бесчисленные двери, запутанные коридоры, переходы, богато украшенные холлы. Затем они спустились по лестнице, ведущей во внутренние дворики, и пошли по тропинкам, освещенным факелами на стоящих вдоль них колоннах, мимо садиков с изящно смотрящимися при лунном свете беседками.
     Несмотря на позднее время, им то и дело встречались какие-то люди, в основном служанки и гаремные рабыни, которые безошибочно узнавались по одинаковым шароварам и туникам из белой хлопковой ткани - униформе наименее значительного обслуживающего персонала дворца. Но попадались и евнухи, и какие-то мальчики в блестящей одежде, которые, как позже, к своему ужасу, узнала Шантель, все были кастрированы. Они выполняли здесь функции европейских пажей.
     Выделявшиеся среди других наложницы встречали девушку взглядами, в которых читались вызов, враждебность или в лучшем случае легкое удивление. Слуги сразу принимали угодливую позу и склонялись в глубоком поклоне перед Хаджи-агой, который не обращал на них ни малейшего внимания.
     - Почему все кланяются тебе? - поинтересовалась Шантель..
     - Я - главный евнух.
     - Да? Это делает вас третьим по влиятельности человеком в Барике, правда?
     Он удивленно посмотрел на девушку.
     - Кто тебе об этом сказал?
     - У меня был очень упорный учитель, когда меня везли сюда. Судя по всему, он предполагал, что я в конце концов окажусь во дворце, и вдалбливал мне его систему иерархии. А я, как правило, не забываю то, чему меня учат, даже если уроки даются помимо моей воли.
     - А иерархии гарема он тебя тоже учил? - спросил Хаджи.
     - Если вы имеете в виду ту кастовую систему, согласно которой одни женщины занимают в нем более высокое положение, чем другие, то да.
     - Расскажи мне, что ты знаешь об этом?
     - Мне бы не хотелось, - проговорила она с отвращением. - Это унизительная система, если хотите знать мое мнение. Способ добиться более высокого положения...
     - Рассказывай, - перебил Хаджи-ага ее рассуждения.
     Шантель стиснула зубы.
     - Хорошо. На нижней ступени этой лестницы находятся наложницы, или одалиски. Это те женщины, на которых господин не обращает никакого внимания. Следующий ранг - гожде. На них господин обращает внимание, но не приглашает их в... - Она покраснела и не могла закончить фразу.
     - Не призывает их к себе пока? - помог ей главный евнух.
     - Да, вы прекрасно это сформулировали, - сказала, успокоившись, Шантель. - Следующая ступень - икбаль, то есть как раз те, кого он "призывает к себе", его прежние и нынешние фаворитки. И, наконец, на вершине пирамиды находятся кадин, или официальные жены господина.
     - И какую же ступеньку выбрала для себя ты?
     - Самую нижнюю, - ответила Шантель с жаром. Хаджи засмеялся. Подобное он слышал впервые в жизни.
     - -Но ты уже гожде, и останешься ею недолго, как я думаю. Однако ты скоро поймешь, что система каст в гареме Джамиля Решида существенно отличается от того, что ты ожидаешь, поскольку две низшие ступени в нем уже давно отсутствуют.
     На несколько мгновений Шантель застыла с раскрытым от удивления ртом.
     - Вы хотите сказать, что он со всеми ними спит? - спросила она наконец, с трудом подбирая слова. Хаджи кивнул.
     - С некоторыми всего несколько раз в год, с другими один-два раза в месяц, но так или иначе он не пренебрегает ни одной. Конечно, есть и фаворитки, которых он призывает чаще других, но это его жены, самые любимые из них.
     Девушка нахмурилась, сделав неутешительный для себя вывод.
     - Тогда у него, видимо, не так много женщин. Главный евнух улыбнулся над ее рассудительностью.
     - С тобой - сорок восемь, Шахар. Действительно, это не очень много. У его отца их было более двухсот.
     Не очень много? О Боже! Сорок семь женщин, и он со всеми успевает спать! И еще гордятся этим скотством! Но уж она, пусть и единственная изо всех, не собирается рваться к нему в постель.
     - А как надо себя вести, чтобы он мной все-таки пренебрег? - решилась она спросить.
     Настала очередь хмуриться Хаджи-аге.
     - Для тебя это невозможно, - объяснил он. - Ты здесь и появилась только для того, чтобы доставить ему удовольствие, и когда он в конце концов призовет тебя, ты приложишь все усилия, чтобы он не разочаровался. Но это произойдет не так скоро. Сначала тебе надо научиться, как вести себя в гареме, как держаться с мужчиной. Для этого потребуется не одна неделя, хотя, судя по всему, ты способная ученица.
     Прилагать усилия, чтобы доставить удовольствие этому варвару? Ха, как бы не так! Но неужели отведенное для обучения время - последняя отсрочка приговора, вынесенного ей судьбой? Нет, не обязательно. Если учеба займет много-много недель, есть шанс, что дей успеет забыть о ней, а это позволяет надеяться, что он вообще не вспомнит о ее существовании.
     В этот момент перед ними открылась еще одна дверь, и они вошли в большой, покрытый мрамором двор с бьющим посредине фонтаном. Сюда выходили окна трехэтажного здания, состоящего, судя по всему, из десятков небольших жилых помещений. Во многих из них горел свет, отражаясь фантастическими бликами на отполированном мраморе. Двери довольно большого числа комнат, представляющие собой матерчатые занавески, были открыты в надежде заманить малейший ветерок, если таковой все-таки зародится в этой непроницаемой духоте.
     Было очевидно, что тут живут дюжины женщин. Многие из них стояли на деревянных балконах здания: звуки, свидетельствующие о существовании еще большего числа других, доносились из его глубины. Одна появилась из двери первого этажа и подошла к ним, поклонившись Хаджи-аге. Шантель показалось, что она гораздо старше Джамиля-Решида, но лицо ее под высоким тюрбаном было, бесспорно, красивым. Возможно, мать дея.
     Хаджи-ага представил подошедшую. Ее звали лалла София, и она являлась управительницей дома, в котором жили большинство женщин гарема. Как узнала Шантель позже, леди София была икбаль отца Джамиля. Нынешний бей разрешил ей остаться в гареме до смерти, вместо того чтобы подобрать ей соответствующего по возрасту мужа или отправить во Дворец слез. Последнее пришедшее из Истамбула название обозначало дом, в котором доживали свои дни вдовы скончавшихся правителей.
     Главный евнух ушел. Шантель осталась с Софией, которая заговорила по-турецки слишком быстро, чтобы девушка могла понять, но, к счастью, оказалось, что управительница неплохо владеет и французским языком. Вслед за ней Шантель поднялась по деревянной лестнице здания на верхний этаж. София распахнула занавеску первой двери, к которой они там подошли, и сказала:
     - Ты останешься на этом этаже, пока не станешь икбаль. Тогда я переселю тебя пониже, к остальным. Будет слишком много шума и ворчания, если ты сразу присоединишься к ним.
     "Остальные", без сомнения, все жили ниже. Шантель поняла это потому, как безлюдно и темно было наверху. Зато на двор со всех сторон выходило все больше и больше женщин, явно покинувших свои спальни специально для того, чтобы взглянуть на новенькую.
     - Здесь довольно мило, - быстро сказала девушка с единственной целью избавиться от такого назойливого любопытства и вошла в маленькую комнатку, в которой ей предстояло жить. Фонарь в помещении был уже зажжен, а неподалеку от него стоял поднос с едой. Похоже, что ее здесь ждали. - Вы знали, что я приду? - поинтересовалась Шантель.
     - Конечно. Обо всем, что происходит во дворце, мы узнаем очень быстро. Как только дей послал человека к Хаджи-аге с известием, что тебя единственную из трех отобрали для гарема, другой евнух поспешил рассказать эту новость третьей жене Джамиля, которую охраняет, а та дала знать лалле Рахин. Последняя и прислала весточку мне, чтобы я успела подготовить для тебя комнату.
     - О, как это мило.
     София, казалось, не заметила сарказма, вложенного в последнюю фразу.
     - В мои времени, - продолжала она, - в этом доме жили только икбаль, которые перестали быть фаворитками. Для одалисок имелась общая спальня, а у гожде было свое помещение в другом дворике. Но с тех пор как к власти пришел Джамиль, там никого не осталось.
     - О да, я наслышана о том, что нынешний дей успевает оказывать честь каждой из своих женщин в то или иное время.
     На этот раз насмешка не была оставлена без внимания. Пальцы Софии довольно болезненно сжали руку Шантель, выражение любезности на ее вплотную приблизившемся лице сменили строгость и недовольство.
     - Ты ошибаешься, если думаешь, что тебе позволят вести себя здесь так дерзко. Не стоит столь презрительно судить о том, в чем ты совершенно не разбираешься. Женщины Джамиля - самые счастливые женщины империи. Они не знают, каково это проводить год за годом без любви мужчины и так и умереть девственницей, не ощутив ни единого прикосновения господина. А очень многие в этой стране именно так и живут. В гареме его отца более сотни женщин за всю жизнь так и не смогли стать даже гожде.
     "Выпала бы мне такая удача!" - подумала Шантель.
     - Вы можете оставить меня, лалла София, - сказала она вслух ровным холодным тоном.
     Больше всего Софии хотелось сейчас посильнее ударить эту высокомерную гордячку, так чтобы она упала на пол и больше никогда не осмелилась отдавать ей подобные приказы. При других обстоятельствах она бы так и поступила. Но перед ней была девушка, которую дей впервые за много лет сам выбрал для себя. Это означало, что Шахар может пойти далеко, и София не так глупа, чтобы заиметь врага в лице будущей фаворитки. Управительница решила уйти, но перед тем как покинуть комнату новенькой, предупредила:
     - Надеюсь, ты все поняла, Шахар. Твоя жизнь здесь будет весьма неприятной, если ты быстро не выучишь, что у нас прощается многое, но не все. Есть много способов исправить твое поведение, и не жалуйся потом, что тебе об этом не говорили. Ну ладно, завтра взглянуть на тебя придет лалла Рахин. Советую подружиться с ней. Она самая влиятельная женщина в гареме и может сделать для тебя много хорошего, или наоборот.
     - Это первая жена дея?
     - Нет. Она его мать.
     Господи! У него еще, есть и мать. Шантель была убеждена, что Джамиль Решид создан чуть ли не самим дьяволом, и в ее голове не укладывалось, что в его появлении на свет участвовала какая-то женщина.

Глава 20

     Молодая рабыня терпеливо ждала, застыв на коленях с подшитой горностаем накидкой. Процедура одевания лаллы Рахин всегда была непростым делом. Эта женщина постоянна о чем-то размышляла, вспоминала о том, что не отдала какие-то необходимые распоряжения, какие-то просительницы непрестанно приходили и уходили. Сегодня к тому же был не совсем обычный день: мать дея ко всему прочему думала о предстоящей встрече с новой девушкой, приведенной в гарем вчера ночью. Слухов о новенькой ходило более чем достаточно, но лалла Рахин никаких вопросов пока не задавала. Она предпочитала не делать этого до тех пор, пока не поговорит с ней сама.
     В течение сегодняшнего утра в комнате матери дея уже побывали три его фаворитки и две жены. Всех их интересовало одно и то же: почему он купил эту девушку? Не означает ли это, что они сделали что-то не правильно? Не разочаровался ли в них Джамиль?
     Подобные вопросы вряд ли кто-то стал бы задавать в других гаремах. Но здесь господином был Джамиль Решид, который в отличие от других знатных мужчин никогда не гнался за приобретением все новых и новых женщин. Все знали, что даже его матери было запрещено покупать для него новых рабынь, независимо от того, как бы прекрасны они ни были, и полагали, что двери его гарема уже навсегда закрыты для новеньких. Так же думала и сама лалла Рахин. Она знала, что Джамиль был доволен ее последней покупкой настолько, что очень быстро сделал приобретенную ею женщину своей фавориткой, но в еще большей степени была уверена, что сыну не понравится, если она купит кого-то еще.
     За годы жизни здесь Рахин привыкла не замечать слуг. Ожидали ли они окончания ее одевания в этой или в другой комнате, для нее не имело никакого значения. Она подошла к молитвенному коврику, опустилась на колени и склонила голову - обычная поза мусульманки, обращающейся к Аллаху. Но лалла Рахин не молилась. Ислам она приняла много лет назад, однако был некто, помимо Бога, в ком она нуждалась в мысленном обращении. Она обращалась к нему так часто, что у нее вошло в привычку - склонить колени на молитвенном коврике до того, как раздастся призыв к очередному намазу, и, прежде чем сосредоточиться на молитве, сказать несколько слов ему.
     Эти импровизированные медитации не приносили полного успокоения и, наверное, никогда не принесут. Но они были единственным, что хоть как-то облегчало ее мучения от постоянно давившего груза непоправимой ошибки. Единственный человек на земле, который мог отпустить ей ее грех и освободить душу от кошмара прошлого, был далеко, и шансов увидеть его снова не было никаких. К нему она и обращалась в мыслях, плача, умоляя, ища изо дня в день ответа на один и тот же вопрос.
     О Боже, Касим, простил ли ты меня? Твой брат не простил и никогда не упускает случая напомнить мне об этом. Его любовь ко мне умерла в тот момент, когда он понял, что это я оторвала тебя от него. С тех пор нет покоя и мне. Ты, должно быть, тоже ненавидишь меня? Но знаешь ли ты, как я переживала, какой нестерпимой оказалась потеря, как я раскаивалась потом? Я была молода и глупа тогда, и казалось таким важным отправить тебя туда. Просто, живя у Мустафы, я еще оставалась слишком связанной со своим прошлым, привязанной к своему отцу. А ведь мне даже неизвестно, жив ли он сейчас. Джамиль не говорит, если и знает. Он никогда не рассказывает мне и о том, получает ли он от тебя письма. Но я уверена, что ты где-то живешь. Будь по-другому, я бы обязательно почувствовала. О, если бы я только могла почувствовать, что прощена тобой! Если бы и Джамиль мог простить! Но я не вправе требовать этого ни от тебя, ни от него, потому что я и сама чувствую, что виновата.
     Глядя на эту женщину, никто бы не мог догадаться, что она так сильно страдает. Уже давно научилась она хранить свою боль глубоко внутри, подальше от посторонних глаз. Даже Джамилю она не показывала ее. Но на протяжении всех этих девятнадцати лет, с первого дня ее мучений и до нынешнего момента, единственное, чем она жила, были ее сыновья. Их отца она никогда не любила, хотя сам Мустафа буквально боготворил ее. Рахин его не более чем терпела. Только из-за мальчиков имело смысл жить. И пусть один из них навсегда потерян, есть еще Джамиль. Он рядом, и мать сделает для него все, чтобы он был счастлив, чтобы хоть немного загладить свою вину за боль, которую она ему тогда причинила.
     Последние рассуждения напомнили Рахин о новой рабыне Джамиля, с которой она намеревалась встретиться, прежде чем обсудить все с Хаджи. Вокруг все говорили об удивительной красоте девушки, но это объясняло лишь то, почему именно ее выбрал дей. Зачем он приказал Хаджи обшарить рынки города в поисках красивых невольниц, оставалось загадкой.
     Хорошо бы узнать, что думает Шила, с которой Джамиль провел последнюю ночь. Шила нравилась Рахин. Эта женщина обладала именно теми качествами, которые мать хотела бы видеть у всех жен сына: добротой, любящим сердцем, пониманием. Другой такой не было во всем гареме. Неудивительно, что сердце дея было отдано именно ей. С тех пор как стало очевидно, что Шилу он полюбил по-настоящему, были прекращены и покупки новых женщин. Что же заставило его сейчас изменить уже привычное положение? Является ли это следствием раздражительности, вызванной его вынужденным самозаключением в стенах дворца, или причина в чем-то другом?
     Возможно, Хаджи знает, но Рахин в это не очень верила. Джамилю всегда была свойственна скрытность во всем, что касается его чувств. Единственный человек, посвященный во все дела дея, это Омар Хассан, но великий визирь никогда не раскроет чего-либо, если того не захочет Джамиль. Рахин с опаской подозревала, что единственным объяснением произошедшего является охлаждение сына к преданной ему Шиле. Отсюда вытекало то, что прежде чем идти к новой рабыне, стоило поговорить с первой женой.

***

     На этот раз Шантель проглотила пищу, которую принесли, с волчьим аппетитом. Она была голодна, так как ночью чувствовала себя разбитой и едва притронулась к еде, а к утру поднос с ней загадочным образом исчез. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если на дверях нет запоров, то и дверей в привычном понимании нет. Девушке это весьма не нравилось. Что хорошего, если незнакомые люди могут зайти в комнату, когда она спит? А кроме того, она помнила предупреждение Хакима о том, что женщины здесь могут быть далеко не

безобидными. Ревность и жесткое соперничество, неизбежно присутствующие в гаремах, толкают их обитательниц на страшные поступки. Увечья и даже, убийства не такая редкость в этих скрытых от посторонних глаз двориках и садах.
     Шантель прекрасно понимала, что если она испытывает отвращение к Джамилю, то вовсе не значит, что многие женщины здесь не могут испытывать к нему противоположные чувства. Весьма вероятно, что каждая из ее соседок борется с другими за его внимание. Она является исключением. Но поверят ли они, если она скажет, что ей абсолютно ничего не надо от господина, или все равно будут смотреть на нее как на потенциальную соперницу. Боже, сделай так, чтобы поверили! Ей пришлось так много пережить неприятностей от мужчин, чтобы заиметь врагов еще и среди представительниц собственного пола!
     - Шахар, как можешь ты быть столь непочтительной в присутствии лаллы Рахин?
     Звуки ненавистного имени, которое ей дали здесь, заставили вздрогнуть погрузившуюся в размышления Шантель. Подняв глаза, она увидела, что у дверного проема, но уже в комнате стоят две женщины; лицо одной было воплощением гнева, на другом - такая же маска отрешенности и безразличия, как у сына.
     - Я непременно оказала бы вам знаки внимания, если бы только знала, что вы здесь, - попыталась объяснить свою невнимательность Шантель, но тут же свела это усилие на нет, добавив:
     - Неужели вы не считаете необходимым стучаться, прежде чем войти?
     Лицо Софии прямо на глазах покрылось багровыми пятнами. От охватившего ее гнева женщина на какой-то момент потеряла дар речи. Последним и воспользовалась лалла Рахин, предупреждая возможность услышать от Шантель еще что-то более ужасное.
     - Это неразумно - враждовать с теми, кто выше тебя по положению, - сказала она.
     Девушка поднялась, подсознательно стараясь оказаться выше этой дамы хотя бы ростом. Но это не сработало. Мать дея оказалась столь же рослой, как чернокожая принцесса, а то и повыше. Она и выглядела к тому же необычайно хорошо для своего возраста. Если судить по Джамилю, ей должно быть не менее сорока пяти лет, а на вид - чуть больше тридцати. Казалось невероятным, что она его мать. Но родство этих людей сомнений не вызывало. У лаллы Рахин были точно такие же, как у сына, глаза: глубокие, темно-изумрудные, с длинными мягкими ресницами. Девушка обратила внимание на то, что Рахин не красила веки сурьмой, как это делали другие женщины в гареме, все без исключения, даже служанки.
     Сходство с сыном улавливалось и в высоких скулах этой женщины, волевом, четко очерченном подбородке, таким же, как у него, был изгиб ее бровей. Правда, в отличие от его они были золотистого цвета, лишь слегка темнее, чем у самой Шантель. Возможно, она была блондинкой, но узнать это сейчас было трудно, поскольку ее волосы полностью закрывал блестящий голубой тюрбан. Это замысловатое сооружение делало Рахин еще выше. Тюрбан был богато украшен драгоценными камнями, целая нитка бриллиантов свисала с одной его стороны. Перед Шантель была статная женщина, конечно, более хрупкая, чем Джамиль, но во всем остальном очень похожая на него.
     Поверх сшитого из блестящего бело-голубого шелка кафтана Рахин надела богатую парчовую накидку, отороченную мехом. Ее шею украшало фантастическое ожерелье из переливающихся алмазных нитей разной длины. Алмазы сверкали на ее запястьях, пальцах рук, в ушах. Девушка подозревала, что драгоценности имелись и на ногах матери дея, но посмотреть вниз, чтобы убедиться в этом, не решилась. Туго стянутая в талии поясом, Рахин казалась гораздо менее полной, чем другие женщины гарема.
     Вообще весь ее наряд был глубоко продуман, и роскошь его могла подавить и даже запугать собеседника. Возможно, так бы случилось и с Шантель, веди себя лалла Рахин подобно Софии прошлой ночью. Но мать дея говорила спокойным ровным тоном, вкладывая в свои фразы не более эмоций, чем того требовал их грамматический строй.
     - Я правильно поняла? - спросила девушка. - Она моя начальница, занимающая более высокое положение?
     - По крайней мере я советую разговаривать с ней повежливее.
     - А кто тогда вы?
     - Я мать Джамиля Решида. Шантель в нетерпении махнула рукой.
     - Вы же знаете, что я спрашиваю не об этом. - - Если тебя интересует, какова моя власть, дорогая, то она почти абсолютна. Я управляю всем гаремом, вместе с Хаджи-агой, конечно. Жены сына, его фаворитки, все женщины здесь в конечном счете находятся под моим попечением.
     От Софии Шантель уже слышала о всесильности Рахин. Было очевидно, что ответ на ее вопрос заключается именно в словах "под моим попечением", хотя они и были произнесены безразличным тоном. Становилось понятным и поведение Софии. Видимо, та рассчитывала, что девушке удастся подружиться с матерью дея.
     Сама Шантель, однако, пока не видела, что у нее это получается. От лаллы Рахин веяло каким-то холодом, так же как от ее сына. Удивительно сходство этих двух людей во всем! И если он - жестокий, бессердечный негодяй, то какова же воспитавшая его мать?
     Пока девушка предавалась этим размышлениям, высокопоставленная посетительница внимательно, с головы до ног, рассмотрела ее. Результаты осмотра окончательно запутали Рахин. Хотя мать уже давно не была близка с сыном, вкусы Джамиля она знала лучше, чем кто-либо другой. Ей было очевидно, что в этой девушке не было ничего, что могло бы зажечь его. Кожа и кости, щеки почти провалились, впалый живот. Прости Аллах, уж не больная ли она? К тому же блондинка,.. Среди женщин Джамиля никогда не было блондинок. Больше всего ему нравились рыжеволосые. Он иногда выбирал женщин и с другим цветом волос, но блондинок никогда. Все три светловолосые девушки, которых купила ему за все время Рахин, были немедленно подарены кому-то. Она лучше других знала причину этой особенности вкуса дея: как ни горько было осознавать, дело заключалось в том, что она сама была блондинкой.
     Сейчас она понимала причины появления этой девушки еще меньше, чем до встречи с ней. Шила, как оказалось, тоже не знает подходов к решению загадки. Первая фаворитка считала решение Джамиля больше не спать с ней следствием очередного приступа раздражительности, неожиданно охватившей его ночью, но была уверена, что отношения между ними в целом совершенно не изменились. Тогда зачем ему понадобилась новенькая? А может, она нужна ему не для него? Рахин, будь она сейчас одна, стукнула бы себя ладонью по лбу. Конечно! Как же она раньше не догадалась. Девушка станет подарком дея кому-то, возможно, ее даже включат в ежегодную дань, которую Барика отправляет султану. Это же все объясняет!
     Удивление прошло, и Рахин стала рассматривать Шантель уже с учетом пришедшего ей в голову решения. Черты лица, несомненно, на редкость привлекательны. Хорошая осанка, движения грациозны. Ведет себя чрезмерно гордо? Это, конечно, ошибка, но не самая страшная, некоторым это может даже понравиться. Соответствующее питание быстро избавит от излишней худобы и придаст фигуре приятную округлость. Блондинок здешние мужчины весьма ценят. Таким образом, девушка может стать очень привлекательной и внешностью, и фигурой, красавицей, достойной быть подарком самому султану.
     - Ты ведь англичанка, не правда ли? - неожиданно спросила Рахин.
     - А мне казалось, что я прекрасно говорю по-французски.
     На губах женщины появилась легкая улыбка.
     - У тебя острый ум, детка, но советую повнимательнее приглядываться к тому, с кем ты захочешь пошутить. Среди мусульман не так много ценителей юмора, а твои остроты порою не очень далеки от дерзости.
     Шантель уловила укор, прозвучавший в этих словах.
     - Хорошо, - ответила она, - я учту ваш совет.
     - Вот и хорошо. Скоро с тобой начнет заниматься наставница, а сейчас София подберет тебе служанку. Думаю, тебе лучше помириться с ней, а то она, пожалуй, приставит к тебе самую ленивую рабыню в гареме. Дай ей вот это, - Рахин достала из кармана небольшой мешочек с монетами. - Немного серебра заставит ее забыть прежние обиды. Остальное оставь на будущее.
     - Для взяток?
     - Взятки стали неотъемлемой чертой здешней жизни так давно, что сам механизм империи уже не может работать без них. То же самое в гареме. Мы называем это "обязательными подношениями". Тут невозможно и зайти к кому-либо без небольшого подарка. Если хочешь, чтобы что-то было сделано для тебя, должна заплатить.
     - А как нужно действовать, чтобы мне поставили настоящие двери с замком вместо этих занавесок?
     Рахин усмехнулась. Просьба Шантель, хотя та и не могла знать об этом, не была из разряда обычных здесь. Ей уже немного хотелось, чтобы девушка осталась. В гареме была еще одна англичанка, но она не обладала этим острым умом, так напоминавшим матери дея о ее уже почти забытой родине.
     - Тебе не удастся добиться этого, дорогая, по крайней мере пока ты живешь в этом дворике. Двери с запорами встречаются только на дворе фавориток. Дело в том, что лишь попавшие туда получают привилегию владеть личной собственностью.
     Девушка сразу подумала о том, что расплачиваться за это тем женщинам приходится собственным телом, и решила обойтись без дверей. Но обретать врага в лице матери дея рассказами о своем отвращении к ее сыну и всему его дворцу она не собиралась, по крайней мере без особой нужды, а потому просто промолчала.

Глава 21

     - Не могу поверить! - взорвалась Рахин, вскочив на ноги и сделав несколько быстрых шагов по кофейной комнате главного евнуха. Это было одно из многочисленных помещений вблизи от входа в гарем, находившихся в распоряжении Хаджи-аги, но далеко не самое большое. С занимавшими почти все пространство круглым столиком и диваном, скользким полом из отполированного мрамора, комната оказалась явно не приспособленной для того, чтобы в ней успокаивать нервы с помощью беспорядочных передвижений. Не прошло и секунды, а лалла Рахин уже задела ногой столик, расплескав кофе на поднос с пирожными и кальян главного евнуха Затем она вновь плюхнулась на диван. Хаджи-ага никак не прокомментировал эту вспышку, хотя она была весьма необычной для этой женщины.
     - Ну так скажи, что ли, наконец, что я не правильно истолковала твои слова! - буквально потребовала она.
     Хаджи улыбался. Перед ним была прежняя юная Рахин с ее горящим взглядом и непредсказуемыми поступками, а не нынешняя, всегда спокойная, контролирующая все свои движения, самая влиятельная женщина Барики. С этой женщиной он подружился тридцать лет назад, и ему было приятно вспоминать о тех временах.
     - Не думаю, что ты что-то перепутала, Рахин. Джамиль действительно распорядился, чтобы время ее подготовки сократили наполовину. Он хочет, чтобы она была готова к встрече с ним как можно скорее.
     - И все равно не могу поверить, - повторила она, правда, уже не так уверенно.
     - Ты думала, что она предназначается не ему? Рахин скорчила гримасу, передразнивая выражение его лица.
     - Я думала именно так - после того как увидела ее. А ты разве с первого взгляда на нее не думал то же самое?
     Хаджи пожал плечами и потянулся к мундштуку своего кальяна - Возможно, - сказал он. - Но сегодня утром он вызвал меня лично, не доверив распоряжение посыльному.
     Женщина откинулась на расшитую серебром диванную подушку.
     - Не понимаю, Хаджи. Неужто я ослепла от блеска волос этой девушки и не смогла как следует разглядеть ее?
     - Она недокормлена, это правда. Но достаточное количество вымоченного в сиропе хлеба быстро излечит этот недостаток.
     - Мне она даже понравилась, - как бы размышляя вслух, медленно заговорила Рахин. - У нее язвительный ум настоящей английской аристократки. Это так много напомнило мне... Но ты же знаешь, что я имею в виду. - Мать дея пристально посмотрела на Хаджи своими изумрудными глазами. - Она - блондинка, да еще так худа...
     - А ей самой Джамиль не понравился.
     - Что?
     - Правда, - усмехнулся главный евнух. - Вначале она, безусловно, не могла не отдать должное его красоте. Но потом одна из ее спутниц совершила большую глупость, осмелившись плюнуть в дея, и, конечно, была наказана. Вид порки произвел страшное впечатление на Шахар и настроил ее против Джамиля. Она сказала ему в лицо, что не желает оставаться у него, и попросила отправить ее назад к работорговцу.
     - И как он на это прореагировал?
     - Мне кажется, он был заинтригован. Так вот в чем дело! Джамиль впервые встретил женщину, которая не поддалась его обаянию, не влюбилась в него с первого взгляда. Она как бы бросила ему вызов этим, и он не мог не принять его.
     - Не знаю, - задумчиво сказал Хаджи. - С одной стороны, он действительно был с ней очень предупредителен. Позволил спорить с собой, даже выполнил две ее просьбы. Но с другой - в его глазах не было даже искорки теплоты, когда он разговаривал с ней. Я бы побился об заклад, что третья девушка показалась ему более привлекательной, чем эта блондинка.
     - А теперь он не может дождаться, когда заполучит ее?
     - Не так уж и не может. Я не чувствую этого. Когда я пришел, мне пришлось напоминать, зачем он меня вызывал. Оказалось, что сам он об этом уже забыл, а когда вспомнил, просто отдал это необычное распоряжение, как и всякое другое, и вернулся к разговору с Омаром.
     - Что ж, ладно, - вздохнула Рахин. - Видимо, нам с тобой не удастся выяснить, зачем она нужна ему и как он к ней относится. По крайней мере она развлечет его на пару ночей, и это уже неплохо.
     - Она не такая, как другие, - озабоченно сказал Хаджи.
     - Я знаю.
     - С ней будет трудно.
     - Это я тоже знаю, - резко ответила женщина. - Почему ты думаешь, что это может огорчать меня? Единственная проблема заключается в том, чем все это кончится. Не исключено, что это просто причуда Джамиля, которая быстро пройдет.
     - А может, он просто решил в конце концов, что ограничение количества женщин в гареме выглядит немного смешно? - предположил главный евнух.
     - Ты так думаешь? - с надеждой спросила Рахин, но тут же махнула рукой. - Ах, Хаджи, какая в конце концов разница? Для нас главное, чтобы он был доволен. Что бы и по каким бы причинам он ни хотел, он должен получить.

***

     Пока мать дея и главный евнух только говорили о возможных трудностях, для Софии они уже начались. Желая не оставаться в долгу после полученного от Шантель щедрого подарка, она решила организовать первое посещение новой невольницей бани пораньше утром, пока туда не хлынут другие женщины. Она была уверена, что девушке будет приятнее мыться в одиночестве, нежели под прицелом дюжин глаз, следящих за каждым ее движением.
     Однако вся благодарность Шантель свелась к выражению надежды, что нынешняя ванна - исключение, а впредь она будет мыться днем вместе с остальными.
     - Но тебе это сможет доставить удовольствие лишь в том случае, если ты сумеешь забыть о своей стыдливости. Многие женщины сидят там часами, даже обедают там, - сказала на это немного обиженная София.
     Попав в хаммам - так называли бани дворцового гарема, Шантель поняла этих многих. Хаммам не имел ничего общего с тем гулким невзрачным помещением, в котором она мылась вместе с другими рабынями у Хамида Шарифа. Он представлял собой целую анфиладу смежных комнат. Имелись комнатка, целиком заполненная паром, комнаты с горячим и холодным душем, с бассейнами и ваннами, специальные палаты для массажа.
     Выйдя из вестибюля, где она оставила свою одежду, Шантель оказалась в самом большом помещении бань.
     Красота его была столь поразительна, что она почти забыла о своей наготе, разглядывая восьмиугольный зал с высоким куполообразным потолком. Солнечные лучи, проникающие через его многочисленные отверстия, придавали фантастические очертания поднимающимся им навстречу облакам пара и разбегались в стороны, заставляя светиться зеленый кафель стен. Казалось, что, входя сюда, попадаешь в какое-то волшебное подводное царство. Здесь любили собираться наложницы, чтобы вволю посплетничать, пока служанки трудились над их прическами и ногами. Женщины часами сидели на принесенных с собой турецких ковриках, остывали на холодных мраморных скамьях или нежились на сделанной из такого же мрамора и подогреваемой снизу круглой плите в центре зала.
     Шантель, однако, надолго задержаться здесь не пришлось. Три выделенные для нее Софией служительницы бань провели ее в комнату поменьше и начали натирать куском твердого мыла так, что вскоре она почувствовала, что ее кожа стала тугой и упругой. Девушка позволила делать это, поскольку они убедили ее, что именно так всегда и начинается процедура омовения. Поверив, она не стала особо сопротивляться даже тогда, когда они с помощью какого-то специального вещества удалили с ее рук и ног мельчайшие волоски. Ей объяснили, что так делают здесь все. Неужели она хочет отличаться в этом от других?
     Нет, она совершенно не хотела. Наоборот, сейчас она больше всего стремилась стать такой же, как все, раствориться среди других, выглядеть совершенно незаметно. Ведь только тогда появится шанс, что о ней забудут. Если бы они остановились на этом, процесс первого омовения прошел бы нормально. Но оказалось, что проделанного с ее кожей было недостаточно. Сделав ее гладкой, банщицы принялись за лобковые волосы, чтобы аккуратно выщипать их прядку за прядкой. Это было уже слишком! Шантель подняла страшный шум, вырываясь из рук мучительниц.
     Когда вошла рассерженная внезапным вызовом София, готовая к сопротивлению девушка прижалась к углу с кувшином горячей ваксы в одной руке и с жаровней с раскаленными углями - в другой.
     - И ты думаешь, этого достаточно? - почти закричала София. - Да стоит Мне только позвать пару евнухов, и они в момент сделают тебя покорной, как овечка.
     - Они не хотят оставить меня в покое, - сердито ответила Шантель, бросая испепеляющий взгляд на заметно нервничающих рабынь.
     - Поэтому ты решила сжечь их?
     - Это уж как получится, мадам. Эта произнесенная спокойным тоном фраза окончательно вывела из себя Софию.
     - Ты сумасшедшая! - буквально зашипела она. - Сумасшедшая! Что ты собираешься защищать, упрямая девчонка? Удалят только твои волосы, не девственности же тебя лишают!
     Шантель покраснела, но не отступила.
     - Я уже позволила им удалить достаточно волос. Больше не дам.
     - Это не зависит от твоего желания. Твое тело больше тебе не принадлежит. А волосы на лобке - это вообще грех. Они должны...
     - Кто это сказал? - требовательно спросила девушка. - Мое тело таково, каким его задумал Бог. Как , же может то, что растет на нем, быть грехом?
     - Неплохой аргумент, - неожиданно раздался спокойный голос лаллы Рахин, которая, как оказалось, успела подойти сюда незамеченной и стояла в дверях, прислушиваясь к разговору. - А когда ты обучишься здешней жизни, Шахар, ты, надеюсь, поймешь и нас. Но и сейчас в этом шуме, который ты устроила, нет никакой нужды. - Мать дея пожала плечами и заботливо добавила:
     - Посмотри, ты же обожгла руки. - Она щелкнула пальцами, и рабыни помчались за целебным бальзамом. - Успокойся, Шахар, положи эти горящие вещи, давай-ка лучше мы займемся твоими ожогами, пока не появились волдыри.
     При этих словах боль наконец ощутила и сама Шантель.
     - Но пусть они больше не выдергивают у меня волосы, - продолжала она тем не менее настаивать на своем.
     - Они не будут. Ты просто помоешься и потом пойдешь к себе. Обучать тебя будут в твоей комнате.
     - Но... - хотела что-то сказать София, но тут же смолкла под направленным на нее взглядом изумрудных глаз.
     И только теперь, когда противостояние разрешилось миром, девушка вдруг поняла, как нелепо она выглядит в своем углу: совершенно голая, с огнедышащим "оружием" в обеих руках.
     - Можно мне накинуть что-нибудь...
     - Конечно, дорогая. - Рахин чуть повела ладонью, и еще одна рабыня выбежала из комнаты. - Однако что тебе действительно необходимо, так это постараться избавиться от излишней застенчивости. Хаммам для этого самое подходящее место. Обнаженные одалиски часами валяются здесь в лучшее время дня. А сейчас иди с банщицами и позволь им уж выполнить свои обязанности.
     Как только Шантель с рабынями ушла в соседнее помещение, мать дея заговорила с Софией совсем другим тоном, холодным и недовольным.
     - Дура! - хлестала она словами. - До того как она будет вызвана к моему сыну, еще достаточно времени, чтобы она успела изменить свое мнение о дворце, а уж тем более чтобы проделать эту процедуру. Совершено ни к чему было доводить ее до необходимости бороться с нами. Если Шахар вновь будет протестовать против чего-либо, решать, как поступать, буду я сама. - Рахин резко повернулась и вышла из комнаты, не дав Софии сказать хоть слово в свое оправдание.

Глава 22

     - Ну, что скажете? - спросила Адамма. Шантель взяла зеркальце и внимательно посмотрела на свое отражение, едва узнавая собственное лицо, покрытое густым слоем косметики. Подведенные сурьмой глаза придавали ему совершенно незнакомое, экзотическое выражение, к которому ей предстояло привыкать.
     - Как будто кто-то посадил мне синяки под оба глаза.
     Адамма хмыкнула.
     - Правда, похоже. Это из-за того, что вы вся такая светлая. Мне кажется, вам нужно совсем чуть-чуть подводить глаза, лишь для того, чтобы сделать их повыразительнее.
     Шантель предпочла бы вообще обходиться безо всякой краски.
     - А кому и зачем нужно все это?
     - Но вы же хотите быть красивой, разве нет?
     - Нет, не хочу.
     - Но каждая женщина к этому стремится.
     - А я не каждая женщина, Адамма, - медленно проговорила Шантель.
     - А, понимаю. Вы хотите выглядеть необычно, чтобы выделяться...
     - Нет, - несколько запальчиво перебила ее Шантель: выделяться ей хотелось меньше всего. - Ладно, продолжай, делай так, как считаешь нужным.
     Адамма улыбнулась. Она была убеждена, что правильно поняла, к чему стремится ее хозяйка. Шантель не стала ее переубеждать. Она уже успела понять, что спорить с Адаммой не так-то легко. Девушка была слишком весела и беспечна, чтобы прислушиваться к серьезным возражениям.
     Адамму привели к ней утром, сразу после того злополучного происшествия в банях. Оказалось, что девушка весьма искусна в наложении косметики, по крайней мере так она сама утверждала. Ее мать, рабыня из Нигерии, работала на кухне. Отец - один из дворцовых стражников, но ни мать, ни дочь не знали точно который. То, что последнее обстоятельство нисколько не волновало девушку, Шантель уже не удивляло. Просто еще одно отличие здешних взглядов на жизнь от привычных ей, каковых множество и которые придется воспринимать такими, как они есть.
     Рабыня была довольно симпатичной, с мягкими чертами лица и необычным цветом кожи. Она была у нее золотистая, наверняка доставшаяся в наследство от неизвестного отца, так же как и совершенно необычные для африканки светлые, янтарного цвета глаза. Ласковая, постоянно готовая услужить и искренне радовавшаяся своему новому назначению, она сразу понравилась Шантель.
     До того как София отправила ее сюда, она служила при хаммаме чем-то вроде девочки на побегушках: нежившиеся целыми днями в банях наложницы гоняли ее на кухню и обратно за освежающими яствами и напитками. Не исключено, что именно благодаря такой службе фигура этой шестнадцатилетней девушки оставалась излишне тонкой и угловатой, а сама она порою казалась неуклюжей. Новая хозяйка, конечно, ее так не гоняла и не бранила. Но это было не единственной причиной, по которой Адамма была счастлива, попав к ней. Быть личной служанкой одной из наложниц дея всегда являлось заветной целью рабынь, которым самим не посчастливилось быть купленным для его постели.
     Все это Адамма успела сообщить своей госпоже, накладывая на ее лицо мази и краски. Шантель подумала, что для девушки, конечно же, лучше и достойнее вообще не думать о постели дея, но говорить этого не стала. Адамма все равно не поверит, что сама она с удовольствием поменялась бы с ней местами, и затевать спор на эту тему - пустое занятие.
     Не успела служанка до конца удалить с глаз госпожи излишки черной сурьмы, как в комнату вошла еще какая-то девушка. Судя по ее одежде и сверкающим драгоценностям, она вряд ли принадлежала к обслуге, Шантель вновь ощутила раздражение от того, что к ней приходят без стука, не спрося разрешения.
     - - Я буду обучать тебя, как вести себя с мужчиной в интимной обстановке, - сказала незнакомка.
     - Ты шутишь, наверное, - сухо ответила Шантель, удивленная таким заявлением девушки, которая явно была моложе ее.
     - Это нормально, лалла, - вмешалась в разговор Адамма. - Она научит тебя всем этим штучкам...
     Шантель нахмурилась, заметив, что служанка располагается поудобнее, явно в ожидании предстоящего урока. Если ей самой, может, и необходимо получить зачем-то столь пикантную информацию, то уж шестнадцатилетней девственнице вовсе ни к чему.
     - Можешь идти, Адамма.
     - Но...
     - Иди! - раздраженно приказала Шантель таким тоном, что служанка в момент исчезла из комнаты, не дав хозяйке возможности объяснить ей, что она вовсе не сердится на нее, а просто не хочет, чтобы она присутствовала на столь странном уроке. Шантель решила, что позже обязательно извинится. Ей совсем не хотелось, чтобы ее служанка подобно другим дрожала при малейшем намеке на недовольство госпожи. Страх, царивший здесь среди слуг, вполне объясним: ведь, не угодив хозяевам, они вполне могут проститься с жизнью. Но Адамма должна знать, что последнее ей не грозит, что бояться не следует, по крайней мере пока она останется ее служанкой.
     Шантель повернулась к пришедшей девушке, которая уже успела удобно расположиться на подушке за низеньким столиком. Браслеты тихо звякнули на ее запястьях, когда она потянулась к конфетам, незадолго до этого принесенным Адаммой. Губы незнакомки были сложены в капризную улыбку, и вся она демонстрировала превосходство и снисходительность. Несмотря на свою молодость, девушка была прямо живым воплощением сладострастия. Она обладала налитой, явно склонной к полноте фигурой с округлыми формами, крупными тяжелыми грудями, массивными бедрами и икрами ног, но, правда, с довольно узкой талией. То, что такое сочетание может быть желанным в женщине, Шантель находила смешным. Но София уже намекала ей, что сама она вряд ли удостоится вызова к дею до тех пор, пока не наберет немного веса и не округлится. Понятно, с какой целью принесены сладости, которыми Адамма пытается соблазнить ее. Девушка и сама замечала, что сильно похудела с начала своих злоключений, но намеревалась просто набрать прежнюю форму, не более того. Добиться этого, не потолстев, помогут физические упражнения, которые она делала каждую ночь, когда оставалась одна. И пусть они себе гадают, почему ей не помогает придуманная ими диета. Она будет и дальше тайно заниматься по своей собственной программе.
     - Ты ведь знала, что я должна прийти, разве нет?
     - Знала, - ответила Шантель, желая единственно, чтобы все это побыстрее кончилось.
     - Меня зовут Вашти, - сообщила пришелица и надменно добавила:
     - Это означает "прекрасная".
     Шантель хотела ответить, что это имя ей очень подходит, но вызывающее поведение женщины уже начинало сердить ее.
     - Как это мило, - произнесла она вместо этого.
     Вашти пожала плечами, явно не расслышав прозвучавшей в ответе собеседницы насмешки и приняв его за комплимент. Жест ее, однако, призван был показать еще и то, что, принимая как должное лесть англичанки, она вовсе не намерена сама объясняться ей в любви. Новенькая вызывала у нее совсем обратные чувства. Ведь ее купил для себя сам дей, а Вашти приобрела для него его мать, и за все восемь месяцев, что она здесь, лишь однажды ей довелось побывать в его постели. Она ревновала Джамиля к его женам, злилась на его фавориток за то, что она не одна из них, презирала эту англичанку, о которой почему-то уже так много говорили.
     Совершенно возмутительно, что именно ей поручили рассказывать девственнице, что ту ожидает постель хозяина. Самой бы ей кто-нибудь рассказал, что надо там делать. Ясно же, что она не понравилась Джамилю, раз он не позвал ее снова. Но разве София думает о таких вещах! Конечно, нет. Она просто ткнула пальцем в попавшуюся ей на глаза Вашти и приказала рассказать этой английской сучке все, что она сама знает об этом. Хорошо же, она расскажет! Англичанке будет так же больно и неприятно, как и ей самой после наставлений этой язвы Яшмин, выполнение советов которой превратило ее первую ночь с мужчиной в настоящий ужас.
     Подумав об этом, Вашти злорадно улыбнулась. Она и не догадывалась, что как раз ее недостаточный и плачевный опыт был той причиной, по которой София избрала ее в наставницы Шахар. Управительница была страшно рассержена произошедшим в банях, а еще больше нагоняем, полученным после этого от Рахин. С Адаммой она поторопилась, а то бы иметь англичанке самую ленивую, неспособную ни на что служанку, которую только можно сыскать во дворце. Но уж с Вашти ошибки не будет. Злоба и ревность этой девицы общеизвестны.

Глава 23

     Войдя в спальню дея, Дерек первым делом сбросил с себя тюрбан и тяжелый от драгоценных украшений кафтан. Омар весело улыбался, наблюдая, как стремительно освобождается Касим от непривычных для него атрибутов роли, которую он наконец начал исполнять.
     - Замена прошла успешно или ты не согласен? - сказал великий визирь.
     - Охо-хо, - фыркнул Дерек. - Для человека, который так долго и громко спорил против этого плана, твое заявление звучит излишне удовлетворенно.
     Осуществить замену именно таким образом предложил Дерек. Джамиль сразу согласился, а Омар нет. Но сработало все лучшим образом. Дерек в одежде дея появился на переднем дворе под предлогом, что Джамиль не смог утерпеть и решил все-таки посмотреть на приведенных чистокровных скакунов. Он пробыл возле них достаточно долго, чтобы привлечь всеобщее внимание, а дей, переодетый в тот же самый бурнус, в котором явился во дворец "шейх", никем не замеченный, вышел через главные ворота дворца. Уже одного появления "дея" на переднем дворе было достаточно, чтобы все смотрели только на него, ведь уже несколько месяцев он не показывался подданным. Но Дерек сделал еще лучше. Он вскочил на жеребца и в течение целого часа на глазах у восторженной толпы приучал животное ходить правильным аллюром. Таким образом, Джамиль получил достаточно времени, чтобы добраться до гавани и найти корабль, отправляющийся в Истамбул. Конечно, окажись во время вольтижировок Дерека на переднем дворе убийца, он мог бы предпринять попытку сделать свое черное дело. Но для того, чтобы решиться на это при таком количестве стражников, он должен быть настоящим фанатиком, а таковых среди наемных злодеев, как известно, не бывает. Даже Омар не стал ворчать на Дерека за его неожиданное дополнение к плану.
     Сейчас, при напоминании о том, что все его мрачные прогнозы оказались сплошной ошибкой, великий визирь слегка покраснел и попытался оправдаться.
     - И все-таки опасность была. Я и сейчас скажу, что существовала возможность замены без твоей демонстрации.
     - Да. Но только наш план обеспечивал решение сразу нескольких важных задач. Джамиль в полной безопасности вышел из дворца, народ получил отличную возможность полюбоваться на безбородого дея, а убийцы убедились, что тот, кто им нужен, по-прежнему находится в своей резиденции. Кроме того, мы можем быть уверены, что никто не пошел за Джамилем. А ведь нашим противникам вполне могла прийти в голову мысль сделать это, не выступи я в качестве наглядной приманки.
     - Правда, правда. Все правильно, - со вздохом вынужден был согласиться великий

визирь.
     - А знаешь еще один плюс, Омар?
     - Ну?
     - Я неплохо развлекся.
     Здесь усмехнулся уже первый министр.
     - Будем надеяться, что в ближайшем будущем ты предпочтешь более безопасные развлечения.
     - О, и я думаю о том же, - улыбнулся Дерек. - Прямо сейчас и начнем. Ты вроде говорил, что на сегодня у меня нет никаких важных дел?
     - По крайней мере ничего, что требовало бы личного присутствия дея.
     - Прекрасно. Скажи, я должен вызывать Хаджи-агу или достаточно отправить посыльного с распоряжением, чтобы ко мне сейчас привели Шахар?
     - Сейчас?
     - А что, это не принято днем? - поинтересовался Дерек.
     - Нет, конечно, нет, но... ее не могли подготовить для встречи с тобой так быстро, Касим. Ты же знаешь, что требуется довольно много времени, чтобы обучить девушку...
     - Для меня это не имеет значения. В отличие от Джамиля я привык иметь дело с неподготовленными женщинами.
     - Но она здесь всего четыре дня...
     - Ее купили для меня или для кого-то другого, Омар?
     - Ты же знаешь, что для тебя, - уже несколько раздраженно ответил великий визирь.
     - Тогда почему я должен ждать, если я хочу ее сейчас?
     Омар мог бы назвать дюжину причин, почему это нежелательно, но не стал этого делать. Он чувствовал, что Касим просто не станет его слушать. Великий визирь не мог припомнить, когда в последний раз сам с таким нетерпением ждал встречи с женщиной, и вообще сомневался, испытывал ли он когда-нибудь столь страстное желание. Правда, когда он был так же молод и горяч, он никогда добровольно не лишал себя женского общества. А Касим, он это точно знал, вот уже четыре ночи по какой-то глупой прихоти отказывается от услуг рабынь.
     - Имеются дюжины других, ты мог бы выбрать... - начал он в последней попытке воззвать к здравому смыслу.
     - Омар!
     Старик махнул рукой.
     - Тогда зови Хаджи-агу. Если твое странное распоряжение передаст кто-то другой, в гареме могут не поверить.

***

     Так быстро Хаджи-ага не бегал уже лет двадцать. Джамиль сказал: "Немедленно!" А как это прикажете понимать? Есть ли, например, время, чтобы одеть девушку надлежащим образом? Слава Аллаху, хоть в бани ее успели сводить! Впрочем, сейчас была уже вторая половина дня, а посему, приняла наложница ванну или нет, было наименьшим из волновавших главного евнуха вопросов.
     Когда Хаджи вбежал наконец в апартаменты Рахин, он уже едва дышал. Потребовалось несколько секунд, прежде чем ему удалось выпалить:
     - Он хочет, чтобы ее привели прямо сейчас!
     - Кого?
     - Шахар!
     - Что?
     - У нас нет времени на разговоры. Привести ее приказано немедленно.
     Собравшаяся было поспорить с главным евнухом Рахин при слове "немедленно" сразу изменила решение. Собрать немедленно для встречи с ним какую-либо из своих женщин Джамиль еще не требовал никогда. Она глубоко вздохнула, стараясь вернуть себе обычное спокойствие, и повернулась к подошедшим к ней женщинам.
     - Слышали, что сказал Хаджи-ага? Времени у нас нет совершенно. Калила, быстренько беги в гардеробную, скажи, чтобы дали тот наряд, который я приказала отложить, он так подходит к ее глазам. Серил, принеси мою шкатулку с украшениями, с жемчугом, пожалуй. Ома, мои благовония. Быстрее! Пойдем, Хаджи.
     Старый евнух улыбнулся и пошел вслед за матерью дея.
     - Здорово ты с этим справилась, Рахин. Она никак не прореагировала на комплимент.
     - Ты хоть попытался объяснить ему, что она не готова?
     - Конечно.
     Ей стало ясно, что после этой попытки и последовал столь категоричный приказ.
     - Но почему такая спешка? Придется отказаться от всего подготовительного ритуала, а он ведь так важен, хотя бы для того, чтобы она сама поняла, что с ней произошло. Быть избранной - это честь...
     - Ты надеешься, она воспримет это именно так?
     Рахин остановилась, повернув к Хаджи побледневшее лицо.
     - Помоги нам Аллах, а что, если она вздумает сопротивляться?
     - Это вполне вероятно.
     - Мне следует самой поговорить с ней, предупредить, что может случиться, если она не угодит дею.
     - Он призвал ее прежде, чем она была подготовлена, Рахин. Будем надеяться, что он сам прекрасно это понимает и отнесется к ее поведению более терпимо, - сказал через плечо Хаджи, уже обогнав свою спутницу.
     Мать дея поспешила за ним.
     - Но будет ли так? Ты же знаешь, каким раздражительным он был в последнее время...
     - Именно из-за этого у нас с тобой нет времени на такие предположения. Все, что мы можем успеть, это как следует одеть девушку.
     Примерно зная, где сейчас должна быть Шахар, они не сговариваясь направились в хаммам, славя Аллаха за то, что хоть в этом им повезло. Рахин вдруг вспомнила о своем разрешении не удалять до конца волосы с тела девушки, но решила не рассказывать об этом Хаджи, ведь все равно уже ничего не изменишь. То, что Джамилю это вряд ли понравится, сомнений не вызывало. Оставалось лишь надеяться, что он примет во внимание недостаток времени, отпущенного им самим на подготовку новой избранницы.
     Рахин украдкой вздохнула. Ее огорчало не только то, что сын в своем нетерпении обладать новой наложницей ломал все традиции. В последние месяцы Джамиль вообще стал каким-то странным, непохожим на себя. Было бы прекрасно, если бы Шахар смогла хоть ненадолго отвлечь его от обрушившихся на него проблем. Но, к сожалению, гораздо вероятнее, что девушка не успокоит, а еще больше рассердит дея.
     Шахар они нашли в главном зале хаммама. Она лежала с закрытыми глазами на скамье, подложив под подбородок скрещенные ладони. Стоящая рядом на коленях молодая рабыня нежно расчесывала гребешком пышное серебро ее волос, которые закрывали всю спину девушки до самых бедер. Если бы Джамиль увидел ее прямо сейчас, он бы не разочаровался в своем выборе. Худоба новой наложницы была полностью скрыта наброшенным сверху кафтаном, полы которого свисали с обеих сторон скамьи. Расслабившаяся, с мечтательной улыбкой, она выглядела на редкость привлекательно, и вряд ли какой мужчина мог остаться равнодушным, взглянув на нее.
     Косметика была уже наложена на ее лицо, но, как отметила Рахин, очень тонким слоем, так что прекрасно сочеталась со светлыми бровями и ресницами. Мать дея подумала, что неплохо бы наградить служанку Шахар за то, что та сделала все от нее зависящее, чтобы подготовить свою госпожу к встрече с деем. Настроение ее несколько улучшилось, а это было немаловажно в преддверии борьбы, которая, как она понимала, ей сейчас предстояла.
     Услышав удивленный шепот и раздававшиеся со всех сторон торопливые приветствия, девушка приоткрыла глаза и не смогла сдержать стон: прямо к ней шли мать дея и главный евнух. Что им еще от нее надо? Вашти, что ли, нажаловалась? Наверное, наговорила, что она была груба с ней. Но Шантель не чувствовала вины. Эта высокомерная маленькая воображала вызывала у нее головную боль всякий раз, когда давала свои "уроки искусства любви".
     Шантель поднялась и бросила быстрый взгляд на стоявшую неподалеку в вызывающей позе Вашти. Она прихорашивалась, обнажив свои большие, напоминающие дыни груди, которые, с точки зрения англичанки, выглядели совсем карикатурно из-за обведенных хной сосков. Шантель вообще не понимала распространенный среди здешних женщин обычай раскрашивать хной груди, ладони и ступни ног. Одна дама, встреченная ею в хаммаме, обвела красным свой безволосый лобок, и девушке стоило больших усилий, чтобы не рассмеяться при виде такого нелепого украшения. Ходить в банях голыми, независимо от того, сколько вокруг было людей, считалось среди обитательниц гарема вполне нормальным, что тоже несколько удивляло Шантель. И сейчас не только Вашти, но и добрая половина из находящихся в главном зале наложниц были полуобнажены. Правда, сегодня Шантель это обстоятельство смущало уже меньше. Она даже подумала, что сможет привыкнуть к этой особенности местной жизни, хотя и отказалась наотрез нежиться на скамейке в непристойном, с ее точки зрения, виде.
     - Лалла Рахин. Хаджи-ага, - отдала она минимальный долг уважения подошедшим, склонив голову ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы нельзя было сказать, что она не сделала этого вовсе. - Я вам для чего-то нужна?
     - Какими духами ты пользуешься? - услышала она неожиданно в ответ от Рахин.
     - Розовым маслом.
     - Я бы предпочла что-нибудь более возбуждающее, но это тоже неплохо, по-моему, - Рахин жестом руки остановила подоспевшую с драгоценностями Ому и обратилась с еще более неожиданным вопросом к Адамме:
     - Шахар смогла как следует помыться сегодня?
     Бедная рабыня, с которой впервые в ее жизни заговорила сама лалла Рахин, застыла, не в силах вымолвить ни слова, а глаза Шантель от столь вопиющей бестактности сузились. Она полагала, что уж что-что, а чистота тела является исключительно ее личной заботой. Раздражение, накопившееся в ней за последние три дня, в течение которых ей пришлось выслушивать рассуждения Вашти о том, как лучше ублажить мужчину в постели, выплеснулось наружу:
     - Не волнуйтесь, лалла. Я так чиста, что вы можете съесть меня. Это все, что вы хотели узнать?
     Губы Рахин помимо ее желания задрожали в беззвучном смехе.
     - По-моему, тебе следует сообщить Джамилю об этом предложении, Хаджи.
     - Он наверняка подумает над возможностью провести столь уникальный эксперимент, - в тон ей ответил главный евнух, не скрывая широкой улыбки.
     - Постойте... - хотела что-то сказать девушка, но замолчала, не закончив фразы, так как в этот момент к ним подбежала еще одна служанка, через руку которой была перекинута ткань. Такого легкого, прямо невесомого шелка с необычайно приятным, напоминающим цветущую лаванду оттенком, Шантель видеть еще не приходилось. Служанка бережно положила свою ношу перед ней, и только тут стало ясно, что это вовсе не ткань, а уже готовое одеяние, подобное тому, которое уже стало почти привычным для Шантель, но несравненно более богатое. Шаровары были искусно расшиты серебряными нитями и играли бесчисленными искрами при малейшем шевелении. А при взгляде на жилетку, виртуозно украшенную обрамленными в серебро аметистами, у девушки чуть не перехватило дыхание. Имелись еще такого же цвета газовая вуаль, прикрепленная к потрясающей красоты серебряному обручу, сверкавшему алмазами и еще более крупными аметистами, и мягкие башмачки с рассыпанными по поверхности жемчужинами.
     Это был наряд, не похожий ни на один из виденных ею в гареме, убранство, своими красотой и богатством достойное того.., чтобы предстать в нем перед самим деем. При этой страшной мысли Шантель вскинула глаза на Рахин, но в матери дея не было ничего, что могло бы подтвердить ее опасение. Да ведь и не должны ее позвать к дею до тех пор, пока не завершился процесс подготовки, а он только начался. К тому же будут ждать, чтобы она поправилась, а к настоящему времени ей удалось набрать не более двух фунтов, достаточных лишь для того, чтобы лицо не казалось совершенно изможденным.
     - Этот костюм для меня? - обратилась девушка к Рахин.
     Мать дея, конечно, уловила страх, мелькнувший в Глазах девушки. Вероятно, она предчувствовала приближение решающей минуты битвы, в которой она заведомо не могла одержать верх. Какое-то время Рахин даже раздумывала над тем, не обмануть ли Шахар, сказав ей, что речь идет вовсе не о встрече с Джамилем. Тогда бы та и оделась быстрее, и до апартаментов дея ее бы доставили без нежелательных инцидентов. Было и еще одно обстоятельство, говорившее в пользу такого решения: девушка не возненавидит ее через несколько мгновений, а Рахин, сама себе удивляясь, ощущала, что она почти боится этого.
     Рахин тяжело, вздохнула, осознав, что подобными рассуждениями пытается обмануть сама себя Шахар непременно поймет, что ее обманули, когда ее поведут в спальню дея, и в этом случае будет сопротивляться еще отчаяннее. Взбудоражится весь дворец, а как раз этого она и не должна допустить ни в коем случае, даже рискуя вызвать недовольство Джамиля. К тому же, введя девушку в заблуждение, она все равно не избежит ее ненависти. Но вот уговорить ее надеть новый наряд можно, и нужно попробовать.
     - Тебе нравится? - спросила она с мягкой улыбкой. - Когда я увидела этот шелк, сразу подумала, что его цвет очень пойдет тебе. Ты ведь заслуживаешь подарка за то, что уже научилась разрешать все проблемы без лишнего шума.
     Шантель растерянно посмотрела на Хаджи, стараясь по его реакции понять, не шутит ли над ней мать дея, но, убедившись, что тот не собирается оспаривать ее необычное заявление, тоже улыбнулась.
     - Спасибо. Мне очень нравится этот костюм.
     - Вот и прекрасно. Чего же мы тогда ждем? Давай-ка примерь его, мне тоже хочется посмотреть, как ты в нем выглядишь. Мои служанки тебе помогут.
     - Нет, спасибо, - вежливо, но твердо сказала Шантель, - у меня, чтобы помочь, теперь есть Адамма.
     Рахин вопросительно посмотрела на все еще стоящую на коленях возле скамьи рабыню.
     - Что ж, хорошо. Только, Адамма, постарайся быть попроворнее, - предупредила она и, как бы объясняя Шантель, добавила:
     - У меня совсем нет времени.
     Адамма в отличие от Шантель догадалась сразу о том, что в действительности происходит. Она хотела объяснить и своей хозяйке, но мешал страх перед матерью дея. Сообразительная служанка уже достаточно слышала от Шахар, чтобы понять, почему лалла Рахин откладывает правду на самую последнюю минуту. Не решилась Адамма сказать что-либо и тогда, когда они вдвоем ушли из зала в соседнюю комнату. Она молча молилась, зная, как быстро и решительно может действовать ее госпожа, если ей что-то не нравится.
     Приказ Рахин Адамме удалось выполнить блестяще. Уже через несколько минут она любовалась хозяйкой, одетой в новый, необычайно идущий к ее светлому лицу великолепный наряд.
     - Тебе не нравится? - кокетливо спросила Шантель.
     Адамма даже вздрогнула.
     - О нет, лалла! Его высочество будет поражен, когда увидит вас такой. Вы прекраснее райской птицы, красивее, чем...
     - О, не начинай снова эту глупость, Адамма. К тому же о мнении его высочества судить рано: он пока не собирается смотреть на меня. А вот мне самой взглянуть на себя хотелось бы прямо сейчас. Ты, кажется, говорила, что у Софии есть большое зеркало? Как ты думаешь, сколько надо заплатить ей, чтобы она позволила мне воспользоваться им?
     - Я...я...
     - Ладно, не волнуйся так. Думаю, лалла Рахин все сможет быстро устроить.
     Загоревшись намерением попросить об этой услуге, девушка поспешила в главный зал хаммама. Она сразу заметила, что наложниц в нем уже не было. В помещении остались только Рахин, Хаджи и два младших евнуха.
     Одним из них был Кадар, но на этот раз Шантель не подарила ему даже намека на улыбку. Она в растерянности замерла под обращенным на нее изумрудным взглядом матери дея.
     - Цвет действительно очень идет тебе, Шахар. Девушка сделала несколько шагов вперед.
     - Спасибо. Но может быть, вы лучше объясните мне, почему все ушли. Ведь это же вы им приказали, разве нет?
     Рахин подошла и поцеловала ее в щеку.
     - Прости меня, дитя. Сейчас Хаджи поведет тебя к Джамилю.
     - Это не правильно! Я была уверена, что не должна встречаться с ним до того... - голос Шантель задрожал, и она смертельно побледнела. - Нет, - уже прошептала она.
     - Джамиль - твой хозяин, - спокойным, рассудительным тоном проговорила Рахин. - С этим не можешь спорить даже ты. Он решил не ждать окончания подготовки. Это его желание, и никто не может изменить его. Ты пойдешь к нему сейчас.
     - Я не сделаю этого, - прошептала девушка.
     - Сделаешь, - твердо сказала мать дея. - У тебя нет выбора.
     Слова "нет выбора" произвели неожиданное впечатление на Шантель. Охвативший ее гнев пересилил страх. Она уже настолько не контролировала себя, что закричала по-английски:
     - К черту этот ад! Я близко не подойду к этому.., этому , этому мужчине! Вам придется опоить меня какой-нибудь гадостью, только бесчувственная я смогу пригодиться для удовлетворения его развратных желаний!
     - Это можно устроить, - холодно сказала Рахин.
     - Вы не посмеете... - задрожал голос Шантель.
     - Как раз наоборот.
     - Так вы говорите по-английски? - В глазах девушки читался упрек.
     - Я англичанка.
     - Значит, он наполовину англичанин? О Боже! Это еще хуже.
     - Не понимаю почему...
     - Вы вообще ничего не понимаете! Вы слишком долго прожили здесь, поэтому уже и думаете, и действуете, как они. Вы больше не англичанка, иначе не заставляли бы меня делать это!
     - Не я тебя заставляю, Шахар, а стечение обстоятельств, из-за которых ты оказалась здесь. Ты лишилась свободы выбора не сейчас, а когда стала рабыней. Теперь тебе ничего не остается делать, как только выполнять желания хозяина, в противном случае тебя ждут еще более страшные испытания.
     - Рахин, - решился перебить эти рассуждения Хаджи, - у нас уже не остается времени.
     - Знаю, - вздохнула женщина, отворачиваясь от Шантель. - Забирай "ее. Не дай Бог, если она станет сопротивляться и рассердит Джамиля.., были женщины, которых казнили за менее серьезные проступки.

Глава 24

     "Подчинись или погибни!" Магию этих слов Шантель сейчас ощущала со всей определенностью. До тех пор, пока эта страшная альтернатива не встала перед ней, она сопротивлялась. А сейчас? Гнев и страх поочередно заполняли ее душу, но она больше не упрямилась. Чтобы сохранить девственность, она была готова на многое. Но умереть - это слишком.
     Идя по коридору за Хаджи-агой к личным покоям дея, девушка почти не слышала, что говорит ей главный евнух. Его последние предупреждения и инструкции мало ее интересовали. Что ее ожидало, она уже знала. Вашти постаралась описать это как можно подробнее. И сейчас ее слова, а не наставления главного евнуха звучали в ушах Шантель.
     "Все быстро кончится. Сначала он воткнет в тебя свою штуку, которая разорвет девичью плеву, и ты почувствуешь страшную боль. Может, у него будет хорошее настроение, тогда он ненадолго остановится, чтобы боль утихла... Но вряд ли, ему ведь все равно, что ты ощущаешь. Затем он пронзит тебя еще и еще раз и наконец закричит от удовольствия. После отвалится от тебя. Значит, все закончилось. Так что все просто. Долго ты у него вряд ли пробудешь. Наложниц он обычно отправляет после этого в гарем, на ночь остаются только жены".
     Это-то описание предстоящей первой ночи с деем и преследовало Шантель с тех пор, как она его услышала, всплывая в памяти и на всех последующих уроках Вашти, в течение которых та пыталась научить ее искусству привлекать и обольщать, а точнее, тому, как доставить удовольствие мужчине. И не просто мужчине, а одному, определенному.
     Девушка заставляла себя относиться к этому с легким юмором, чтобы не помутился рассудок. Наличие огромного количества людей, которые только и думают о сексуальном удовлетворении единственного мужчины, очень напоминало массовое помешательство. Но здесь это было повседневной реальностью. Каждая женщина гарема, каждый евнух и служанка существовали только для того, чтобы дей получал удовольствие. Если бы это не выглядело почти не правдоподобно, Шантель, наверное, только и оставалось что плакать. Впрочем, в данный момент говорить о не правдоподобии не приходилось - через несколько минут она сама станет главным блюдом постельного меню Джамиля. Этот час настал. Вот-вот все произойдет! Вот... Это просто наваждение, страшный сон!
     - Ты не должна подниматься до тех пор, пока он сам тебе об этом не скажет, - услышала она вдруг донесшуюся будто издалека последнюю фразу главного евнуха.
     - Подниматься?.. - девушка увидела прямо перед собой красивую дверь, а повернув голову - устремленные на нее суженные глаза Хаджи-аги.
     - Ты что же, прослушала все, о чем я тебе говорил?
     - О.., нет... Это не совсем так. Извините. Может быть, вы повторите...
     - Наш запас времени исчерпан, - раздраженно ответил главный евнух, уверенный, что речь идет об очередной попытке девушки оттянуть неизбежное. - Не забудь хотя бы, что ты должна встать перед ним на колени, склониться как можно ниже и оставаться в такой позе до тех пор, пока он сам не прикажет тебе подняться. Вообще делай так, как он говорит, и все будет нормально. Нам остается только молить Аллаха, чтобы дей сейчас не сердился на нашу задержку.
     - Какую задержку?
     - Он приказал привести тебя немедленно.
     - Почему?
     - Один Аллах знает, - вздохнул Хаджи. Он резко сдернул вуаль, прикрывающую нижнюю часть ее лица, затем распахнул дверь и прошел с ней до центра большой комнаты. Видимо, не надеясь на то, что она последует его совету, главный евнух потянул ее за руку вниз и, лишь убедившись, что Шахар опустилась на колени и голова ее склонена к самому полу, вышел.
     Шантель распростерлась на полу, как опытный царедворец, но это не было знаком покорности или почтения. Голову она наклонила еще на пороге и с тех пор ни разу не подняла ее совсем по другой причине - чтобы не видеть хозяина. Коленопреклоненная поза, в которой она сейчас оказалась, как нельзя лучше подходила для этого, и девушка была готова сохранять ее как можно дольше. Она не знала, где находится Джамиль и есть ли вообще еще кто-то в комнате, кроме нее самой. Звуков или каких-то других признаков постороннего присутствия Шантель не замечала. Впрочем, нет. Она испытывала неприятное ощущение того, что кто-то наблюдает за ней.
     Дерек не шевелился и даже не решался заговорить, сомневаясь, что голос не выдаст его волнения. С тех пор как он впервые увидел Шахар, прошло всего четыре дня, но ему они показались вечностью. Дни эти были наполнены страданием и надеждой. Наверное, он посмеется, вспоминая, как, будто мальчишка, грезил и мучился, собственно, из-за ничего. Но это будет потом, а пока ему было не до смеха. Она казалась ему сейчас еще прекраснее и желаннее: какой-то по-неземному воздушной и гибкой, будто молодая ива. И принадлежало это небесное создание ему! Но она девственница. Граф усилием воли заставлял себя помнить об этом обстоятельстве, чтобы сдержать страстное желание, не теряя ни секунды, овладеть ею.
     - Сядь и взгляни на меня, - наконец произнес он. "Не сказал ведь: "Позвольте мне взглянуть на вас", - мелькнуло в голове Шантель. Впрочем, он уже пялится на нее, черт бы побрал его глаза. Тело девушки помимо ее воли напряглось, но позу она не изменила. Это было не проявлением неповиновения. Пошевельнуться мешал страх. Ей почему-то казалось, что, как только она поднимет голову, начнется тот самый ужасный процесс лишения ее девственности.
     - Ты же знаешь, что должна во всем подчиняться мне, Шахар. А я пока только и попросил, чтобы ты взглянула на меня. Неужто это такое чрезмерное требование?
     Голос его был спокоен, даже нежен, но это был именно тот глубокий низкий голос, который она отлично помнила. Именно он осудил чернокожую девушку на поругание, а затем отменил страшное распоряжение и равнодушно поинтересовался, достаточно ли этого для оправдания в глазах Шахар. Нет, его обладатель никогда не заслужит ее прощения, что бы он там ни сделал!
     Странно, но как раз от этой мысли, напомнившей ей, с каким бессердечным подонком она имеет дело, Шантель почувствовала, что может взглянуть на него без страха в глазах. И пусть он прочтет в ее взгляде отвращение, если ей не удастся его скрыть!
     Девушка приподнялась. Усевшись на корточки и подняв голову, она обнаружила, что в комнате, помимо нее и Джамиля, присутствуют еще два его телохранителя, стоявшие, облокотившись спинами о стену, по обе стороны огромной кровати. На этой кровати и восседал дей, немного откинувшись назад и обнимая руками свои подогнутые колени. Поза была настолько привычно английская, что Шантель чуть не вскрикнула от удивления. Слава Богу, хоть одежда была на нем типично восточная. Один взгляд на его наряд сразу напомнил девушке, что в Джамиле нет ничего от англичанина. Когда человек с младенчества воспитывается в варварских, басурманских традициях, кровь перестает иметь какое-либо значение.
     - Тебе разрешается разговаривать, между прочим. Она вновь опустила глаза. Предательски выдававшие волнение пальцы теребили одну из четырех жемчужных нитей, которыми украсила ее перед самым расставанием Рахин.
     - Мне нечего сказать.
     - Не начинай все сначала, Шахар. Посмотри снова на меня, а лучше подойди поближе.
     - О, мне разрешается ходить?
     - Не надо дерзить. Если бы мне захотелось, чтобы ты подползла, я бы сказал об этом.
     Щеки девушки вспыхнули. Это уже слишком! Он - настоящая свинья! -Однако резкий тон, которыми были произнесены его последние слова, свидетельствовал, что ей и в самом деле сейчас лучше воздержаться от дерзости. Ощущая, как быстро бьется ее сердце, готовое от страха выпрыгнуть из груди, Шантель поднялась на ноги, сделала несколько шагов и снова остановилась. Глаза она так и не смогла поднять, а потому не знала, раздражает ли его то, что она не подходит ближе. Чуть приподняв голову, девушка увидела, что дей сам, оттолкнувшись руками, прыгнул с кровати и оказался от нее на расстоянии вытянутой руки. Она смогла разглядеть его сильные ноги и то, сколь горделива была осанка этого мужчины. Даже успела подумать, что подобной она еще не встречала, и как раз в этот момент его рука поднялась, и она почувствовала прикосновение на своей щеке.
     Казалось, что ее лицо опалило огнем, так горячи были его пальцы. Это так поразило Шантель, что она даже не отдернула голову, и взгляд ее невольно уперся в глубокий треугольный разрез его белой туники. Грудь Джамиля украшал большой медальон из "тигрового глаза", тускло мерцавший на его бронзовой коже. Девушке бросились в глаза жесткие черные волосы, особенно густые у вершины перевернутого треугольника выреза, и она со злостью подумала, что дей отнюдь не распространяет на себя требование очищать тело от малейших признаков растительности. Злость тут же сменилась страхом: она вспомнила, что и сама выполнила это требование не до конца. Как он еще отреагирует на это? А задав себе этот вопрос, Шантель смутилась окончательно, ведь по сути он означал, что она смирилась с самой перспективой оказаться через несколько мгновений обнаженной перед разглядывающим ее мужчиной.
     - Пообедаешь со мной?
     Для Шантель, ожидавшей, что ее прямо сейчас схватят и потащат в постель, вопрос этот прозвучал шокирующе неожиданно. Смешавшись, она инстинктивно посмотрела ему в лицо.
     - Пообедаю?
     - Если хочешь, - мягко сказал он, устремив взгляд на ее губы. Большой палец его руки нежно погладил лицо девушки. Их глаза встретились. Изумрудное пламя, пылавшее в его взоре, не могло оставить равнодушным никого.
     - Пообедать было бы неплохо... Я хотела сказать, чудесно... В общем, я в самом деле голодна, - наконец подобрала она достаточно правдоподобную и подходящую к данному моменту, на ее взгляд, фразу.
     Дей рассмеялся. Смех его был так искренен и звучал так приятно, что Шантель немножко оттаяла. К тому же он был по-настоящему заразителен. Она буквально чувствовала, как его переливы отражаются в ее собственной груди.
     - Ты так наивна, Шахар. Неужто ты думала, что я наброшусь на тебя в то же мгновение, как ты переступишь порог этой комнаты?
     Она и в самом деле ожидала нечто подобное, но не сказала об этом. Она не обязана признаваться! Пока такие мысли кружились в голове девушки, лицо ее заливала краска, и этот признак смущения невозможно было скрыть, даже вновь опустив голову.
     - Не волнуйся, такая застенчивость вполне позволительна. Только не прячь свои восхитительные глазки, маленькая луна. Я хочу видеть их.
     "А получаешь ты все, что хочешь?" - подумала Шантель и вдруг неожиданно сама для себя произнесла этот вопрос по-английски, не сумев сдержать вновь нахлынувшего на нее раздражения.
     Изумрудные глаза Джамиля сузились до узеньких щелочек.
     - Английский неприемлем здесь, Шахар. Ты превосходно говоришь по-французски, но и этим языком владеют здесь далеко не все. Со мной, если хочешь, можешь беседовать по-французски, но для общения за пределами этой комнаты тебе следует практиковаться в той смеси арабского и турецкого, которая и является общепринятым языком во дворце. В конце концов он станет самым привычным и для тебя.
     Она не ответила ничего. А что она могла сказать? Его слова равносильны приказу. Но для себя она сделала определенное открытие: мать его, может, и является англичанкой, но сына она даже не научила говорить на своем родном языке. Следующие слова Джамиля только подтвердили этот вывод.
     - А теперь объясни мне, что ты сказала сейчас, - попросил он.
     Какую-то долю секунды ей хотелось соврать. Но он приподнял Ладонью ее подбородок, так что ей Пришлось вновь смотреть ему прямо в глаза. В надежде, что услышанное рассердит его настолько, что он отдернет руку, Шантель решила сказать правду.
     - Я спросила, всегда ли вы получаете все, что захотите.
     Расчет ее не оправдался. Он не только не убрал от ее лица одну руку, но дотронулся до него другой, так что оно оказалось между его ладоней. Он совершенно не хотел обидеть ее, но, очевидно, сработал инстинкт самозащиты, который и заставил его ответить на насмешку, прозвучавшую в словах девушки.
     - Конечно, - услышала она. - Все, что захочу. А почему должно быть по-другому, если все, что ты видишь, принадлежит мне, в том числе и ты сама.
     Шантель попыталась вырваться. Но он лишь чуть сильнее сжал ее лицо и придвинулся еще ближе, так близко, что их бедра соприкоснулись. Ноздри девушки защекотал его запах, запах мускуса и сандалового дерева, довольно приятный. Очень приятный! Она прикрыла глаза. О Боже! Это какое-то наваждение... Он околдовывает ее своими бездонными зелеными глазами, которые сейчас так близки, своим горячим дыханием, которое она уже ощущает губами. Из ее груди вырвался стон... В то же мгновение она почувствовала, что ее уже не держат.
     - Мы покушаем там, - произнес он, отходя от нее. Сказано это было, как показалось Шантель, слишком спокойно. Так, будто это не он сейчас почти поцеловал ее, будто не она сама уже почти хотела этого.
     "Там", как она узнала, последовав за Джамилем, оказалось в небольшом огороженном садике, в который можно было попасть прямо из комнаты. Солнце уже скрылось за его стенами, но выглядывавшие из-за них крыши дворцовых построек еще продолжали сверкать в его последних лучах, демонстрируя свое превосходство над потемневшей и остывающей землей. Тюльпаны, розы и красные гвоздики будто разбежались по всему садику, а теперь вновь собирались в маленькие симпатичные группки. Единственное здесь дерево предлагало желающим более прохладное место на стоящей в его тени скамейке. В углу бурлил небольшой искусственный водопад, струи которого скатывались в миниатюрный пруд. Контрастируя с голубым кафелем, покрывающим дно и стены водоема, в нем плавала большая ярко-оранжевая рыбина.
     Большие квадратные подушки уже лежали вокруг покрытого искусной гравировкой медного столика, стоящего прямо на траве. Все здесь дышало спокойствием, даже романтикой, располагая, как на

европейском пикнике, к задушевной, непринужденной беседе.
     Шантель позволила дею проводить себя до одной из подушек, но погружаться в ее мягкую глубину не торопилась, желая прежде убедиться, насколько близко к ней намерен расположиться он сам. Ее расчет строился на том, что подушек много, и она сможет легко занять ту, которая позволит избежать чрезмерно близкого соседства Джамиля, не затрагивая его самолюбия. Но беспокойство оказалось напрасным. Дей обошел столик и занял место напротив нее.
     - О чем ты думаешь? - спросил он, когда начали подавать подносы с яствами.
     - О том, что хочу я есть с вами или нет, никакого значения не имеет, - ответила девушка и сразу пожалела об этом. Зачем сердить его сейчас? Но он и не собирался сердиться. Взмахом руки Джамиль приказал слуге отойти и сам наполнил ее тарелку.
     - Ты права, - сказал он после некоторого размышления. - Но спрашивая тебя, будешь ли ты обедать со мной, я отдавал долг вежливости, и, по-моему, это пошло на пользу.
     - А если бы я отказалась?
     - Я был бы вынужден настоять.
     - Понимаю.
     Увидев, каким натянутым стало выражение ее лица, он улыбнулся.
     - А мне кажется, ты не совсем поняла. Я могу настаивать на чем-то как дей, и тогда никто не осмелится возразить. Но я могу ведь и просто просить как обычный мужчина Джамиль, и мне тогда важно быть убедительным именно в этом качестве.
     Шантель недоуменно приподняла брови.
     - Вы пытаетесь меня убедить в том, что у меня был выбор? Но до сих пор мне внушали, что его у меня нет.
     - В некоторых вещах он все-таки возможен.
     Ее так и подмывало спросить, может ли она в таком случае отказаться спать с ним, но она не решилась. Собственно, девушка была почти уверена в отрицательном ответе и не хотела расстраиваться, услышав это. Тем более что пока все было так мирно и тихо. Они просто обедали, почти не разговаривая. Если бы она не понимала, где и с кем она находится, то могла бы подумать, что он взволнован и смущен не менее, чем она сама. Но она понимала, а потому старалась смотреть не на него, а на пищу, благо последняя более чем заслуживала внимания.
     В качестве основных блюд им принесли жаркое из козленка, жаркое из цесарки и "педели кебаб", что, как оказалось, означало запеченного в кляре молодого барашка. Не было, естественно, недостатка в хлебе, представленном аппетитными круглыми лепешками. На случай, если всего этого окажется недостаточно, на столе стояло блюдо с фаршированной рисом, ливером, смородиной и яблочными косточками индюшкой. Столь же разнообразны были закуски: сладкий перец, нашпигованный ароматным рисом и мясом, сердцевинки артишоков, бараньи мозги, бобы, спаржа и два вида салатов.
     Из напитков на выбор предлагались: коньяк - так называли мусульмане особую смесь бренди и вина, перед которой мало кто из них мог устоять; миндальное молоко, охлажденная подслащенная вода; ароматный настой цветов апельсинового дерева; сладкое кипрское вино и кислый вишневый сок. Дей пил миндальное молоко, соблюдая, как она думала, заповеди Пророка, запретившего правоверным употреблять вредные крепкие напитки. Сама Шантель предпочла коньяк. Она готова была выпить хоть целую бутылку, лишь бы забыть об обрушившихся на нее несчастьях, но Джамиль остановил ее после полутора бокалов.
     Принесли десерт, и дей снова принялся ухаживать за ней, подавая то, что ей приглянулось. Сладости тоже были великолепны: сахарные пирожные, покрытые пастой из грецких орехов; халва из меда, кунжута, масла и орехов и, наконец, рахат лукум - "ублажи свое горло" в переводе, что, Бог свидетель, полностью соответствовало вкусу этой удивительной сладости. Турецкий кофе специальный слуга сварил прямо на их глазах. Девушка отдала должное и этому ароматному сладкому напитку, к которому уже начала привыкать.
     Взглянув на уставленный разнообразными яствами стол, она вдруг подумала, что съела сейчас, наверное, больше, чем за всю предыдущую неделю. Впрочем, заботиться о том, чтобы не поправиться, было уже, похоже, незачем. Шантель, хоть и совершенно наелась, готова была отведать еще одно, а то и два блюда, лишь бы эта мирная трапеза продолжалась подольше. Но слуги, сновавшие вокруг со своими тяжелыми подносами, уже начали убирать со стола.
     Появился кальян, но Джамиль, похоже, не собирался наслаждаться после сытной еды курением. Он сидел, слегка откинувшись на груде подушек и опершись на локти, пристально смотрел на нее. Перебравшийся через стену легкий ветерок растрепал его волосы, сбросив несколько прядей на лоб, и она только сейчас заметила, какие они у него мягкие и пышные. Но уж лучше бы он надел свой тюрбан. Сейчас так отчетливо было видно, что Джамиль, хоть и наполовину, но англичанин.
     Видимо, ветерок и его заставил обратить внимание на прическу сотрапезницы.
     - Интересно, твои волосы и в самом деле такие шелковистые, какими кажутся? Не могла бы ты подвинуться поближе, Шахар? Я хочу проверить это.
     Ответить "нет"? Но он требует пока так немного. Не излишним ли будет упрямство? Шантель обошла вокруг стола и остановилась у подушки, соседней с той, на которой сидел дей.
     Он быстро протянул к ней правую руку и коснулся драгоценного обруча на ее лбу. К обручу была прикреплена длинная вуаль, закрывавшая теперь ее распущенные волосы, которую он и снял быстрым движением. Девушка почувствовала, как его ладонь нежно скользнула по ее голове. Продолжалось все это не более мгновения. Затем он, поднимая руку, пропустил серебряную прядь сквозь пальцы и обвил ее вокруг ладони, но очень осторожно, так, что она практически ничего не почувствовала.
     Подняв глаза, Шантель увидела, что он задумчиво перебирает плененный локон. Плавные движения буквально гипнотизировали ее. Было так завораживающе приятно наблюдать за его ласкающими локон пальцами, будто пытающимися запомнить навсегда каждый волосок. Ей вдруг захотелось помочь им в этом, и она наклонила голову поближе к Джамилю. Правда, при этом она подумала, что должна быть готова в любое мгновение отпрянуть назад, но мысль эта тут же забылась.
     - Я ошибся, - сказал дей, вновь устремляя на нее свои волшебные зеленые глаза, - твои волосы нежнее шелка И кожа у тебя такая же?
     О Боже! Неужели он прямо сейчас прикоснется к ее телу? Девушка попыталась отодвинуться, но сделать это было уже невозможно: рука Джамиля держала ее.
     - Ну же, Шахар, перебирайся на мою подушку, - уговаривал он. - Можешь положить голову мне на колени. - Она не пошевельнулась. - Ты должна привыкать лежать рядом со мной. Поверь, сейчас я хочу только дотронуться до твоей кожи и все. Я даже не прошу тебя снимать что-то из одежды.
     Шантель прекрасно понимала, что не может отказать ему не только в этой просьбе, но и в любой другой. Тело ее принадлежало ему, и он вообще мог не спрашивать, а делать то, что хочет. Возможно, она попробует сопротивляться, когда он соберется "пронзить ее своей штуковиной", как назвала это Вашти. Однако, судя по всему, сейчас это ей не грозит, по крайней мере до тех пор, пока они находятся в этом дворике, а не в спальне. Девушка немного успокоилась. Для мужчины, который мог овладеть ею немедленно, он уже возился с ней слишком долго, и она, хотя и не хотела себе признаваться в этом, была ему благодарна. У нее вообще было порою такое ощущение, что перед ней не тот человек, который рассматривал ее, когда их привели во дверец.
     - Шахар... - вывел ее из раздумий голос Джамиля. Это не был приказ, скорее напоминание о том, что он не собирается отступать и ждет.
     Она опустилась перед ним на подушку, но заставить себя положить голову на его колени не смогла. Ей казалось, что это будет излишне интимно и вызывающе. Она заняла позу поднявшей голову ящерки, опершись на согнутые в локтях руки. Девушка понимала, что при этом стали более доступны для него ее выступившие вперед груди, но расценила это как минимальное зло. Слишком маленькой она эту часть своего тела не считала, но размеры торсов виденных ею в хаммаме наложниц позволили надеяться, что Джамиль на нее просто не обратит внимания.
     В какой-то мере ее расчет оправдался, но легче от этого не стало. Взгляд дея был устремлен немного ниже ее груди, на то место, где заканчивался шелк короткой жилетки. Шантель неслышно застонала, поняв, как наивны были ее надежды на то, что, говоря о желании коснуться ее кожи, он, будто в романах, имел в виду не более чем запястья. Как в замедленном сне, рука его приближалась к ее животу. Когда она достигла его, девушка вскрикнула: пальцы Джамиля показались ей горячими, будто раскаленные угли.
     - Что случилось? - спросил он, стараясь заглянуть ей в глаза.
     - Ничего, - ответила Шантель почему-то таким тонким голосом, что сама на себя рассердилась.
     - Ты не должна бояться моих рук, Шахар. Они не причинят тебе никакого вреда, обещаю. Постарайся сейчас расслабиться.
     - Я... Я не могу.
     - Почему? - Уже вся ладонь лежала на ее животе, поглаживая его мягкими успокаивающими движениями. Но девушку это не успокаивало, наоборот, мышцы ее сами собой напряглись, будто готовясь к неожиданному прыжку. Сердце колотилось, чуть не выскакивая из груди.
     - Но почему? - повторил он свой вопрос более настойчивым тоном. - Разве я дал тебе хоть малейший повод бояться меня? - Джамиль на мгновение задумался и добавил:
     - Сегодня.
     Несколько секунд она обдумывала ответ, но на ум приходил лишь единственный - правдивый:
     - Нет.
     - Тогда что же смущает тебя? "Все!" - хотелось выкрикнуть ей. Но вслух она сказала другое:
     - Еще ни один мужчина не касался меня таким образом.
     - Я знаю, - удивил он ее своим ответом. - Именно твоя невинность - причина того, что мы здесь, а не там, - кивнул он головой в сторону спальни.
     Неужели Господь смилостивился над ней? Это просто предварительная встреча с деем, нужная для того, чтобы она привыкла к нему!
     Но следующая фраза Джамиля мгновенно перечеркнула появившуюся у Шантель надежду.
     - Не пойми меня не правильно, Шахар. Мы пройдем внутрь сразу, как только ты будешь готова.
     Готова! Она никогда не будет готова! Она чуть не выкрикнула это прямо ему в лицо, но сдержалась в последний момент. Интересно, что он имеет в виду, говоря о готовности? Она уж по крайней мере ее показывать не собирается точно.
     Джамиль вздохнул и убрал руку с ее живота.
     - Ты не сможешь расслабиться, пока не ляжешь на спину.
     - Я не хочу...
     - Перевернись на спину, Шахар! Это уже был приказ, произнесенный тоном, которого страшно ослушаться. Девушка инстинктивно подчинилась. Что ей оставалось делать? Он был так близко, что мог легко заставить ее подчиниться сам, даже не прибегая к своей власти дея. Но если он думает, что после этого она расслабится, он просто дурак.
     Шантель положила голову на самый край его колена, стараясь даже при этом оказаться как можно дальше от него и, главное, не коснуться плечами его бедер. Прежде всего она заботилась сейчас о том, чтобы не сделать что-либо похожее на одну из тех вещей, которые, как рассказывала Вашти, разжигают в нем жажду удовольствий. Вспомнив вновь о своих злополучных уроках, девушка залилась краской. Но Джамиль, к ее радости, остался практически в той же позе, что и раньше. Он лишь слегка наклонился, приблизив к ней свое лицо.
     - Сейчас я собираюсь попробовать тебя на вкус, Шахар.
     Услышав это произнесенное мягким шепотом предупреждение, она чуть было не вскочила, чтобы в панике убежать от него без оглядки. Но он лишь слегка подтолкнул ее, и она оказалась лежащей перед ним на спине. В голове Шантель пронеслось страшное видение кусающего ее Джамиля, и она лихорадочно пыталась вспомнить, не видела ли она следы зубов на телах других женщин гарема. Но еще до того как она успела что-то понять, его рука протянулась как бы в намерении схватить ее, а полуоткрытый рот приблизился к ее пупку. Девушка судорожно вздрогнула. Однако готовый уже вырваться наружу крик ужаса остался в горле: она почувствовала, что он, прикоснулся к ней лишь губами, а не зубами.
     Страх прошел. Вспышка эмоций сменилась полным успокоением, и она наконец расслабилась. Смена настроений была столь быстрой и, неожиданной, что Джамиль довольно рассмеялся.
     - Неужели ты и вправду думала, что я тебя проглочу, маленькая луна? Виноват, надо было предупредить, что я не людоед. Но я же уже обещал, что ты останешься невредимой. По крайней мере в этот раз.
     Он вновь нежно коснулся губами ее живота. Но и сейчас единственным желанием, которое вызвала у нее эта ласка, было Спрыгнуть с подушки и отойти как можно дальше. Впрочем, она и не пыталась сделать это. Это было бесполезно, хотя бы уже из-за его руки, тяжесть которой ощущалась на ее талии. Шантель попробовала зажмуриться и отрешиться от происходящего, но как раз в этот момент почувствовала, что его язык стал еще быстрее массировать ее живот, и глаза сами собой раскрылись. Движения его губ и языка отражались какой-то дрожью внутри ее тела. Совершенно непонятные ощущения и желания охватили ее. Ей хотелось оттолкнуть его голову, но одновременно она испытывала желание прижать ее еще ближе к себе. Наваждение... Боже, что творится с ней?
     Совершенно растерянная, она услышала вдруг глубокий вздох Джамиля и ощутила его дыхание, щекотавшее мокрую теперь кожу ее живота.
     - Ты так и не расслабилась, Шахар, что же ты?
     - Простите, но у меня не получается, - пролепетала она, опасаясь, что теперь уж точно вывела его из себя.
     - А если я прекращу пробовать тебе на вкус, - его язык при этих словах еще раз погрузился в ее пупок, - ты согласишься, чтобы мои губы оказались в более подходящем месте?
     - Да, - сразу ответила она, думая лишь о том, чтобы он поскорее освободил ее живот. Времени, чтобы спросить, что это за "более подходящее место", не оказалось. Не успела она перевести дыхание, как он приподнял ее и перенес к себе на колени и стал покрывать ее губы поцелуями, такими жаркими, что она ощутила боль. Ослабить напор не было никакой возможности: его рука, скользившая по ее волосам, держала голову с какой-то восторженной силой.
     И вдруг, будто издалека, Шантель услышала его стон, вновь испугавшись, что чем-то разгневала его или, того хуже, тоже причинила ему боль, когда он так страстно целовал ее. Но, вопреки ее ожиданиям, Джамиль не остановился после этого. Более того, вторая его рука еще плотнее прижалась к ее спине, заскользила по ней, прошлась, поглаживая плечи и грудь. Голова девушки кружилась, она почти не могла дышать.
     Неожиданно все прекратилось, напор ослаб.
     - Извини, Шахар, ты не должна знать... - Дерек оборвал фразу на полуслове, сообразив, что он собирается сказать. Господи, что с ним делается! Джамиль никогда ни за что не извиняется. А ведь он должен при любых обстоятельствах вести себя точно так же, как брат. Девушка, конечно, не может и не должна знать, что он исполняет его роль. И плохо исполняет уже с тех самых пор, как она переступила порог спальни.
     Джамиль никогда бы не стал тянуть так долго, пожелай он заполучить ее в свою постель. Он сделал бы это в тот же момент, как почувствовал желание. А Дерек ощутил его еще до ее прихода, но не подчинился страсти, точнее, подчинился не до конца. Граф не мог позволить себе заставить насильно заниматься любовью девушку в первую в ее жизни близкую встречу с мужчиной. Ее невинность требовала более бережного подхода. Впрочем, ждать до следующего свидания он тоже не собирался. Уж в этом он похож на Джамиля... А может, просто успокаивает себя?
     Дереку приходилось успокаивать свою совесть и от угрызений другого рода, доказывая себе, что он действует сейчас и в интересах этой девушки. Конечно, он пользуется ее бедственным положением, но грех этот вполне искупится дальнейшей пользой для нее самой. Он думал обо всем этом еще в ту ночь, когда впервые увидел ее. Было совершенно очевидно, что если он не возьмет ее сам в отсутствие Джамиля, то тот, когда вернется, сделает это непременно. Тогда Шахар станет одной из многочисленных женщин дея, что, насколько он знал, превратит в ад жизнь такой гордой англичанки. К тому же сердце брата занято другой, а Дерек просто не мог представить себе столь ослепительную красавицу, как Шахар, на вторых ролях в гареме. Она рождена, чтобы ее любили и лелеяли, а для этого ей необходимо найти хорошего мужа. Граф был убежден, что таковым может стать лишь человек, не имеющий других жен.
     Но все это потом. Сейчас она была так напугана, что вряд ли могла думать не только о будущем, но и о настоящем. Поэтому-то ему так и хотелось объяснить, что он не собирался обидеть ее, что всему виной страсть, которую она разожгла в нем. Вот только Джамиль ни перед кем не отчитывается в своих поступках, тем более перед женщинами. Впрочем, можно попытаться исправить ситуацию и другим способом.
     Дей вздохнул и склонился к ней так близко, что их лбы почти соприкоснулись. Дыхание девушки стало более спокойным, но тело все еще было напряжено - Ну что, попробуем еще раз? - с мягкой улыбкой спросил он.
     Шантель вздрогнула.
     - Нет, пожалуйста...
     - Тес, маленькая луна. Я буду очень нежен. Обними меня, и ты сама в этом убедишься.
     - Я не хочу.
     - Делай то, что я говорю, Шахар, - фраза эта была произнесена почти просящим голосом. Боже, если бы она знала, какая это пытка для Дерека так долго сдерживать себя. Еще чуть-чуть, и он не вынесет, забывая все свои благие намерения. Необходимо как можно быстрее пробиться через ее скованность, разбудить в ней ответное влечение, иначе инстинкты, заложенные в каждом мужчине, возьмут над ним верх.
     Шантель подставила губы. Но как только его лицо приблизилось, она вновь вся напряглась в ожидании повторения недавнего страстного напора. Но сейчас было по-другому. Она ощутила на своем лице дыхание, затем его язык мягко погладил ее верхнюю губу, нежно прошелся по нижней, как бы извиняясь за жестокость прежних поцелуев. Одной рукой Джамиль продолжал поддерживать ее голову, но другая теперь согревала ей щеку. Их глаза встретились, и девушка вновь смогла испытать волшебную силу его изумрудного взгляда. Она почему-то ощутила то же странное чувство, ту же внутреннюю дрожь, как тогда, когда губы его были на ее животе.
     Теперь, повторяя путь языка, ее рот гладил палец Джамиля.
     - Открой ротик, Шахар. Мне хочется, чтобы ты узнала, как это приятно, когда часть меня окажется у тебя внутри.
     - Но...
     Палец воспользовался этой попыткой возразить, чтобы проникнуть в приоткрывшийся рот, и она инстинктивно попыталась вытолкнуть его обратно.
     - Успокойся. - Губы дея прикоснулись к щеке. Палец дотянулся до языка, и она ощутила солоноватый привкус. - Пососи его... Нет, не бойся. Забудь о том, что тебе говорили во время этой дурацкой подготовки. Мне нужно, чтобы ты взяла в рот мой язык, ничего больше. Но надо, чтобы ты поняла, что следует делать с ним.
     Легкий стон, вырвавшийся из груди Шантель при упоминании об "уроках любви", заставил его улыбнуться.
     - Никто, как я вижу, не учил тебя целоваться? Ну конечно, они думали только об одном. Но сначала всегда бывают поцелуи, Шахар... Впрочем, может быть, ты предпочитаешь заняться другим, тем, чему тебя учили?
     Это было предупреждение, Шантель стала сосать палец. На усмешку, которая вырвалась у нее при этом, Джамиль не обратил ни малейшего внимания. Оно было поглощено другим.
     - Нежнее, - услышала она его голос. - Так... А теперь попробуй поймать его.
     Неожиданно вместо пальца у нее во рту оказался его язык, который, как бы убегая, скользил в разные стороны. Их губы слились. Какая-то властная сила подхватила ее, мысли путались. Как долго это продолжалось, она не помнила - время тоже исчезло. Но ощущение реальности стало возвращаться к ней на самом деле довольно быстро: несмотря на затягивающий ее водоворот чувств, Шантель начало что-то беспокоить. Это, как она поняла, была рука дея, оказавшаяся совсем не там, где она помнила ее.
     - Как тебе удалось сохранить эти мягкие кустики, маленькая луна?
     Она вскрикнула, пытаясь спрятать свое запылавшее от смущения лицо на его плече. Теперь она совсем отчетливо чувствовала, как пальцы Джамиля дотрагиваются до самого ее интимного места, перебирая окружающие его скученные прядки волос. Это было уже слишком! Внутри у девушки похолодело, в памяти мгновенно всплыло все то, за что она презирала этого человека. Как же она могла хоть на минуту довериться этому варвару. Прямо какой-то бес попутал ее! Надо было сопротивляться с самого начала.
     - Не смей! - выдохнула она, отталкивая его руку. Дей позволил сделать это, но когда Шантель попыталась подняться с его колен, она почувствовала, как сильно он все еще держит ее в своих объятиях.
     - Что случилось, Шахар?
     - Я не могу делать это, - закричала она, извиваясь в отчаянной попытке вырваться. - Мне казалось, что смогу, но сейчас понимаю, что у меня ничего не получится с тобой.., с вами. Пожалуйста, позвольте мне уйти.
     Если бы не было сказано этого "с тобой", Дерек попытался бы успокоить ее. Но брошенное ею откровенное признание заставило и его тоже вспомнить о том, что произошло в первый день ее появления во дворце, какой испуг и омерзение вызвал у нее тогда поступок брата. Одна сегодняшняя встреча, конечно, не может изменить ее отношение к нему. Но это означает, что ей следует позволить уйти, уйти прямо сейчас, когда Дерек ощущает почти физическую боль от невозможности обладать ею, когда это вот-вот лишит его ясности рассудка.
     Шантель почувствовала, как объятия дея ослабли. Он даже подтолкнул ее слегка, побуждая встать. Но голос его прозвучал так резко сегодня впервые.
     - Уходи. И поторопись, пожалуйста, пока я не передумал!


Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)


Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу
Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

❤ Новая библиотека