Николай ЛЕОНОВ

ПРОФЕССИОНАЛЫ

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

     Два мужественных, красивых парня смотрели друг на друга без всякой симпатии. Брюнет был во фрачной паре, выбрит и причесан безукоризненно. Плечи блондина обтягивала покрытая пылью кожаная куртка, а сам он, наверное, с неделю не брился. И тем не менее они были похожи. И карие, и голубые глаза смотрели холодно, отчужденно, были неподвижно прищурены.

     - Мужчины делятся на две категории, - сказал блондин. - У одних есть оружие, у других его нет. - И всадил пулю оппоненту между глаз.

     Видимо, калибр пистолета у блондина оказался подходящим, из простреленной головы брызнула кровь и залила стену. На белой стене кровь особенно алая.

     И, по законам боевика, события завертелись стремительно. Завыла сирена, голубым грибом расплывался на крыше стелющегося по шоссе автомобиля бешено вертящийся фонарь, визжали на поворотах шины, казалось, пахнет горелой резиной.

     Майор милиции старший оперуполномоченный МУРа Лев Иванович Гуров любил американские боевики. Он в принципе уважал профессиональную работу, обращал внимание на каменщика, в руках которого кирпич становится послушным, на топор мясника, отрубающего от замерзшей туши ровнехонькие, выверенные ломти.

     Сегодня майор смотрел на экран видеомагнитофона без особого настроения, покосился на голубоватый профиль сидевшей рядом Риты, на лица гостей, которые вольготно расположились в просторной комнате. Две девушки, болтая джинсовыми ногами, лежали на шкуре медведя. Одна из них подняла стакан, в него тут же полилась искрящаяся струя воды.

     Бутылку минеральной держал хозяин квартиры Олег Георгиевич Крутин - седой, элегантный, похожий на иностранца с рекламного проспекта.

     И Гуров понял, отчего у него такое скверное настроение. Дело не в американцах, разбрызгивающих по экрану кровь, словно водицу. Он почувствовал, что сам находится на съемочной площадке или уже в отснятой ленте какой-то пошловатой маленькой истории. Девочки ждут партнеров, мужчины выглядывают "последнюю любовь на один час", осторожничают, боятся промахнуться, свет от экрана обманчив. Скоро начнется второе отделение, лживая любезность, намеки, понятные только посвященным, скользкая помада, запах настоящих французских духов и пота.

     Гуров накрутил себя до упора, сейчас пружина лопнет, наклонился к Рите, шепнул:

     - Я жду тебя в машине.

     На экране дрались и стреляли безукоризненно. Героя ударили ногой в челюсть, Гуров вздрогнул, хотел подняться, Рита удержала его за руку.

     - Ты словно ребенок. Это же кино.

     - У меня излишне богатое воображение.

     Хозяин наполнил девушкам стаканы, допил бутылку из горлышка и сказал:

     - Профессионалы они высочайшие, и никуда от этого не денесься, - умышленно изувечив слово, он скосил на Гурова хитрый глаз. - И мысли-то полторы, а актеры? Операторская работа? Все хай класс!

     Гуров вспомнил, как блондин на экране выстрелил. Он не выхватил пистолет, не выдернул его из рукава, лишь коснулся бедра, и оружие оказалось в руке. Кинотрюк или тренированность актера? Лева почувствовал на себе взгляд Крутина и, подражая тону хозяина, ответил:

     - Русь мы лапотная. Полиция у них - зависть берет, - он снова взглянул на экран, где полицейские совершали обыкновенные чудеса, сказал:

     - Меня убили, и я иду на улицу, - и вышел из комнаты.

     В спину стреляли, и Гуров болезненно поморщился, он не умел порой смотреть на экран глазами зрителя.

     Следом за ним вышел и Крутин.

     - Надоело? - спросил он без всякого вызова. - В жизни драка всегда омерзительна. Верно? - он легко подтолкнул Гурова в просторную кухню, открыл холодильник, похожий на тот, что недавно показывали на экране.

     Гуров пожал плечами, ничего не ответил.

     После полумрака гостиной и мертвого света от телеэкрана в кухне казалось неестественно светло. Кафель стен, белизна холодильника и электроплиты, сверкающие прозрачные бокалы создавали впечатление, что мужчины оказались в операционной или лаборатории.

     В эту квартиру Гуров пришел впервые. Все последние дни за завтраком и ужином Рита напевала завлекательные куплеты, рассказывала о некой подруге, дядя которой просто обаяша, и если бы майор Гуров не соблазнил ее, дурочку, то Рита, возможно... Тут она замолкала, поглядывая настороженно, проверяя, не перегнула ли. Лева кивал, ожидая продолжения, и куплеты продолжались. Словно на снимке, лежащем в ванночке, четче и четче вырисовывались контуры готовящейся западни. Оказалось, что дядя проездом, точнее пролетом из Рио в де-Жанейро осчастливил своим присутствием Москву. У обаяши прекрасный видео и великолепные кассеты, все это законно-презаконно, так как дядюшка дипломат. - И Рита смотрела на потолок.

     Гуров проработал в розыске двенадцать лет, терпения ему не занимать, слушать он умел, молчал, как гроссмейстер в матче на первенство мира.

     Следующий ход Риты был прост и потому безотказен.

     - Ты меня еще любишь? - спросила она и продолжала:

     - Ты умный, тактичный, взрослый любящий муж и должен прощать легкомысленной жене ее слабости. Завтра вечером мы идем к моей подруге смотреть американский боевик.

     - Ну, наверное, мы идем не к подруге, а к ее дядюшке, который "самых честных правил", - уточнил Гуров, признавая себя побежденным.

     Казалось бы, зачем устраивать сложную подготовку столь, казалось бы, невинному предложению? Ну и пойдем в гости, и посмотрим фильм, и делов-то? Но Рита уже приобрела в данном вопросе некоторый опыт. И хотя большинство женщин не извлекает опыта из прошлого и не делает никаких выводов на будущее, Рита принадлежала к меньшинству.

     В Москве начиналась видеоистерия. Она охватывала далеко не все миллионы населения столицы. Люди ходили в театры и кинотеатры, в концертные залы и спортивные залы, в консерватории и планетарии, посещали библиотеки, некоторые даже читали в одиночестве. Функционировал и простой телевизор, программа которого выходит по пятницам и предупреждает, что на следующей неделе "наша ледовая дружина", либо "Спартак", либо фильм, который... Ну, не стоит вспоминать и расстраиваться. Телевизор есть в каждой семье, и каждый волен его не включать.

     Да, существовали еще отдельно взятые, все реже встречающиеся, они боролись с законом... сами знаете, каким. У них не оставалось на видео времени, так как очереди длинные, а после не то что в "ящик", в окно смотреть сил нет.

     Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что видеоболезнь подхватили не все. Рита временами лишь слегка температурила, так, легкое недомогание, при котором больничный не выписывают, а рекомендуют горячий чай с медом.

     Гуров, естественно, был в курсе, но взглянуть на чудо все времени не хватало. Профсоюзную организацию в МУРе до сих пор не учредили, защищать права оперсостава надлежало начальникам, которые сами порой уходили из кабинетов то ли затемно, то ли засветло, не разберешь.

     Несколько раз Рите удавалось доставить мужа в квартиры с видеомагнитофонами. Однажды смотрели "Белоснежку", но копия оказалась не из первой пятерки, Лева удовольствия не получил.

     А последний просмотр Рита не могла забыть долго, точнее, не забывала никогда. Изображала, что ничего тогда не происходило. А было... Было...

     Пришли к подруге. После замужества у Риты остались знакомые лишь женского пола, другие, парни из ее девичьего прошлого, испарились. А может, их никогда и не существовало? Муж подруги, гладкий и услужливый, включил видео, собралось человек десять, смотрели очень приличный фильм, пили чай, некоторые из гостей часто выходили на кухню, настроение повышалось. Рита заметила, что Лева сначала хмурился, затем начал улыбаться, она эту улыбку не любила. Нет, она, возможно, и полюбила Гурова за открытую обаятельную улыбку, но была у него другая, особенная, с появлением этой улыбки менялся и голос, становился тихим, вкрадчивым, опасным.

     Фильм кончился, кто-то захлопал, хозяин поклонился, а Лева тихо сказал, мол, телевизор великолепный, изображение прекрасное. Хозяин вновь поклонился и начал объяснять, какой фирмы аппаратура, сколько она стоит там, сколько здесь, цифры назывались астрономические. Лева взял Риту под руку, поблагодарил за доставленное удовольствие, сказал, что завтра ему в первую смену, и, выходя к дверям, шепнул хозяину: "Проводи". Переход на "ты" Рита слышала, разговор на лестничной клетке - нет, так как муж сжал ей локоть и попросил спуститься, подождать на улице. Беседа состоялась короткая.

     - Наследство не получал? Нет, - сказал утвердительно Гуров. - За рубежом длинные годы не вкалывал. На улице ничего не находил. Десять лет не ел не пил? Нет. Значит, воруешь.

     - Однако на брудершафт не пили мы. Вы из ОБХСС? - попытался ощетиниться хозяин.

     - Я на другом этаже, - ответил вкрадчиво Гуров. - Арестуют и все отберут. Не завтра, так послезавтра. Живи и жди, наслаждайся. - И сбежал по лестнице к Рите.

     Позже позвонила рыдающая подруга. Рита и вспоминать тот разговор не хочет, больше не виделись. Молодые супруги сутки не разговаривали. Двенадцатилетняя Ольга, о ней расскажем позже, расхаживала по квартире, словно сестра милосердия, и ухаживала за ними, наконец изрекла:

     - Надоело, иду в кино. Садитесь за стол переговоров, войны отменены, - и, заграбастав из общей кассы полтинник, исчезла.

     Стол переговоров на кухне.

     - Гуров, ты прост, как штыковая лопата, - подражая мужу, Рита говорил вкрадчиво, бархатным голосом. - Давайте жить еще проще. Дай мне чистые анкеты отдела кадров. Когда нас приглашают в гости, я хозяев квартиры попрошу анкету заполнить. Ты проводишь соответствующую проверку и принимаешь решение.

     Гуров, естественно, уже размышлял над вопросом, почему он в тот раз сорвался? Вроде бы жулика увидел не впервые. В "Двенадцати стульях" есть такой персонаж - застенчивый ворюга Альхен. Корейко тоже свои миллионы прятал, жил скромно, на зарплату. Сегодня стали встречаться люди, которые "левые" деньги не скрывают, мало того, они пытаются нагромоздить горы вещей: дач, машин и прочее - и, втиснув пальцы в золотые перстни, оттянув своим женщинам уши бриллиантами, вылезти на всеобщее обозрение, подняться над "деловыми", которые жить не умеют. Появилось ворье воинствующее, утверждающее себя как элиту рода человеческого. Обо всем этом Гуров промолчал.

     - Конечно, Ритка, мир не переделаешь и всех жуликов не пересажаешь, - ответил Гуров, - я не решаю вопроса, быть или не быть войнам. У меня есть свои принципы, возможно, они неудобны, но они есть. Служба моя к ним никакого отношения не имеет.

     - Прекрасно! - Рита театрально всплеснула руками. - Необитаемых островов нет... Давай уедем в тайгу. Там ни души. Но ты останешься без работы, и чего мы жрать будем? Ты ведь, кроме этого, - она обхватила запястье, изображая наручники, - ничегошеньки?

     Гуров встал, чмокнул жену в висок и рассмеялся.

     - Надо зажечь свечи. Спустя годы станем рассказывать, что первая семейная сцена происходила при свечах.

     Они запомнили свою первую ссору, и когда Рита наконец решила вытащить мужа на очередной просмотр, готовилась тщательно. Она, не заполняя анкеты, выясняла, кто хозяин, что, где, когда, откуда и на какие шиши привезено.

     Гуров понимал, что его поза по отношению к видео только смешна. Еще не прошло и ста лет, как люди перестали бороться с электричеством. Пройдет сколько-то лет, и видеомагнитофон заменит телевизор, появится практически в каждой семье.

     Лева приглашение принял и дал себе слово молчать при любых обстоятельствах. Но эти кровавые подвиги на экране, которые совершали его, Гурова, коллеги? Они другой национальности, живут в другом обществе, но они - детективы. Их профессия защищать человека от зла, а они... Впрочем, все это глупости, он, майор Гуров, стал несдержан, распустился. Он злился на себя, войдя с хозяином в кухню-лабораторию, услышал за спиной выстрелы и сказал:

     - В большинстве случаев я человек сдержанный.

     - Вся наша жизнь состоит из случаев, - усмехнулся Крутин.

     Они стояли друг против друга, оба высокие, хорошо сложенные, но если Гуров был в джинсах и рубашке с небрежно закатанными рукавами, то Крутин казался безукоризненно выутюженным, о складку его брюк, как говорится, можно было обрезаться. Лева выглядел на свои тридцать с небольшим. Возраст Крутина было определить трудно, юношеская стройность, гибкость при густой седине сбивали с толку, а луковые, чуть прищуренные глаза не желали выдавать правду.

     Только Лева подумал, что они напоминают ту пару, из боевика, как Крутин сказал:

     - Слава богу, вы не при оружии, - он достал из холодильника банку сока, ловко вскрыл, наполнил тут же запотевшие стаканы.

     Крутин нравился Гурову и раздражал свой легкостью, чужеродностью. Хозяин рассматривал его с откровенным любопытством и улыбался.

     - У вас романтическая профессия, - Крутин поднял стакан, кивнул. - Верно?

     - Романтическая? - Гуров задумался.

     Лет десять назад он полагал, что отвечать следует мгновенно. Сегодня, услышав вопрос, он в большинстве случаев словно предмет брал в руки, вертел, разглядывал, лишь потом отвечал. Манера эта, как правило, людей раздражала. Крутин смотрел лишь с лукавой иронией.

     - Работа, - подвел итог своим размышлениям Гуров.

     - Вы ведь из хозяйства Турилина, - снова улыбнулся Крутин.

     "Улыбается, улыбается, словно японец", - подумал Гуров, увидел выглядывающую из гостиной вихрастую голову жены; тоже улыбнулся, махнул рукой:

     - Сиди, женщины любят смотреть, как мужики дерутся, - и, чтобы Крутин не принял его слова за предложение мира и дружбы, повернулся, взглянул на хозяина оценивающим взглядом, сказал:

     - А вам, Олег Георгиевич, неловко выговаривать слово "хозяйство". Оно из военного прошлого, вам в те годы лет двенадцать было.

     В словесную дуэль с дипломатом Гурову вступать не следовало. Крутин легко пропустил выпад противника, будто не слышал, сказал:

     - Бандиты. Пистолеты. Ножи, - парень его забавлял своей серьезностью, и Крутин решил встряхнуть его, обнажить суть, для этого следует рассердить.

     - Случается, - решив подыграть, ответил Гуров, затем добавил:

     - Редко, - и с надеждой посмотрел на дверь, из-за которой действительно стреляли.

     "Нет уж, паренек, ты легко не отделаешься", - усмехнулся Крутин про себя, и серьезно, мобилизуя все свои артистические способности, сказал:

     - Жизнью рискуете, - он даже перегнулся через стол, - часто?

     - Мне не приходилось, - ответил Гуров. - А в принципе опасность нашей профессии в другом.

     - В чем? - быстро спросил Крутин.

     - Не скажу, - так же быстро ответил Гуров.

     - Почему? - удивился Крутин. - Секрет?

     - Из вредности не скажу, - Гуров употребил одно из любимых выражений жены, зная по опыту, что возразить на него крайне трудно.

     И Крутин действительно несколько опешил, развел руками, вновь оглядел Гурова, решая, с какого бока подступиться к нему.

     Из гостиной последний раз выстрелили, послышались голоса. Первой на кухне появилась Рита, взяла Гурова под руку, заглянула в лицо, поняла, что муж не сердится, и тут же перешла в наступление:

     - Вся рота идет не в ногу, один поручик в ногу.

     - Два поручика, - Гуров кивнул на Крутина.

     - Олег Георгиевич не поручик, а хозяин. В машине - Гуров ездил на "Жигулях" отца - Рита продолжала:

     - Скажи, ты не можешь высидеть у телевизора два часа? Сплошные демонстрации. Все-таки рядом люди, а Олег Георгиевич - так само очарование. Невероятно, но ты ему понравился.

     - А он мне - нет, - ответил Гуров. - Молодящаяся женщина еще терпима, но молодящийся мужчина...

     - Он не молодящийся, а молодой, - перебила Рита. - А вот ты порой старый.

     - Старый муж, грозный муж, - запел Гуров, попытался поцеловать жену, но не дотянулся, машина вильнула. - Я больше не буду.

     - Врешь.

     - Ты же знаешь, что я вру лишь в крайних случаях, - ответил Гуров.

     Как вам не стыдно, Лев Иванович? Взрослый человек, а врете. Олег Георгиевич скорее вам понравился, чем не понравился. И американские детективы вы смотреть любите. А сегодня вы просто не в духе. Так в чем виновата молодая жена? Да вы. Лев Иванович, оказывается, женаты? Вот интересно, жил столько лет холостой, возраст Иисуса Христа миновал, и на тебе - женился.

***

     В принципе Гуров жил в достаточно быстром темпе. Но когда он вернулся из далекого города за Уралом, где находился в командировке, раскрыл два преступления и познакомился с замечательными людьми из страны Большого Спорта, жизнь Гурова понеслась просто вскачь. Вроде как посадили человека впервые в седло, стеганули коня и решили взглянуть, что получится.

     Началось все с беды - умерла Клава. Когда Гуров прилетел, старая домоправительница уже лежала в реанимации. Двустороннее воспаление легких, возраст и... похороны. Отец надел парадную форму и все ордена, пришли его друзья, казалось, что хоронят не старую домработницу-крестьянку, а боевого командира. Не подушечку с орденами - люди несли свою память, благодарность русской женщине, отдавшей всю свою любовь детям.

     Гуров тоже был в форме, которую надевал раз или два в год, его скромные майорские погоны затерялись в золоте генеральских погон. Он все пытался вспомнить Клавину фамилию и не вспомнил, спросить у матери постеснялся.

     Дом Гуровых походил на брошенный капитаном корабль. Отец, мать и Лева тыркались у холодильника, у них все время чего-то не оказывалось: то масла, то яиц, обед вообще отсутствовал. Наконец они узнали, где какой магазин, прачечная, химчистка... Когда они распределили между собой обязанности старой домоправительницы и хватило каждому и еще немного осталось, навалилась тоска. Жила единая, прочно сцементированная семья. И вдруг в квартире оказалось три отдельных человека. Они знали и любили друг друга, но годами решали мелкие конфликты через Клаву. Ее не стало, пришлось замыкаться напрямую, выяснилось, что это отнюдь не просто. Появился какой-то холодок отчужденности, мать пыталась заменить Клаву, разговаривала за столом неестественно оживленно, шутки ее были порой неуместны и мужчин раздражали.

     Только жизнь начала налаживаться, как выяснилось, что родители играли с Левой в жмурки, глаза были завязаны только у него. Оказалось, что они давно уже оформляют документы, мама уходит на пенсию и с отцом уезжает на годы за рубеж.

     Лева чуть обиделся, повоевал с самолюбием и после трехдневного молчания воскресным утром пришел в кабинет к отцу:

     - Разрешите, товарищ генерал-лейтенант, обратиться по личному вопросу?

     Отец отложил газеты, улыбнулся и заговорщицки подмигнул. "Да он еще молодой мужик, - подумал Лева. - Пятьдесят семь, не курит, не пьет, лыжи, бассейн. Седины чуть-чуть, а вот глаза выдают. Подустал ты, генерал, сын у тебя сыщик, от него не спрячешься, можешь улыбаться до послезавтра, глаза лгать не умеют".

     - Счастливый ты человек, Лев Иванович, - сказал отец. - Через три недели проводишь и свободен. Капитан, штурман, ну и, конечно, загребной. Твое решение - это твое решение, со всеми вытекающими последствиями.

     - Да, я понимаю, - сказал Лева. - Только почему не предупредили?

     - А ты либо проглоти, либо выплюни, а за щекой не держи, - сердито ответил отец. - Мы хотели как лучше, кто же знал, что Клава... - он сам натуженно сглотнул. - Ты когда женишься? Где твоя вихрастая-глазастая?

     - Она решает...

     - Что значит решает? - отец поднялся, отшвырнул кресло. - Возьми на руки и отнеси! Ты - Гуров! Черт тебя побери! Она решает!

     Если бы отец умел, то обязательно бы всплеснул руками.

     Лева не сказал, что заявление подано три месяца назад, и регистрация назначена на послезавтра.

     - Вы свободны, майор. Выполняйте, - отец опустился в кресло и вернулся к газетам.

     Два дня назад Рита хотела идти в дискотеку, которую Гуров не любил, сказывалась солидная разница в возрасте.

     Девушка расценила поведение Гурова как эгоизм и посягательство на ее свободу, заявила, что выйдет замуж за Кощея, который слыл парнем общительным.

     Гуров не звонил. Рита тем более, а послезавтра превратилось в сегодня. Гуров взял свою опергруппу и служебную "волгу", приехал к Рите, отобрал паспорт, занял ее руки охапкой роз, и через два часа все было кончено.

     Свадьбу не гуляли, обедали в ресторане человек пятнадцать, не больше. Заехали на часок генерал Турилин и начальник отдела полковник Орлов.

     Положенные на женитьбу отгулы Гуров с Ритой провели на даче.

     За день до отъезда отец пригласил Леву в кабинет и сказал:

     - Государство квартиру выделило мне, и я заплатил за год вперед, - и выложил на стол квитанции. - "Жигуленок" остается тебе, вот дарственная. Я буду звонить тебе сам. Жену люби, дари цветы, уступай во всем и держи в строгости. Ну, в дорогу! Это я говорю не себе, а тебе, майор. Я давно в пути.

     Пока родители не уехали, Лева не понимал и не ощущал их места в свой жизни. В семье не сюсюкали, отношения были внимательные, но сдержанные. Вечерами, если встречались за чаем, усталые, говорили о постороннем. Серьезные разговоры велись в воскресенье за завтраком, что тоже случалось не чаше раза в месяц.

     Со смертью Клавы прежний мир Левы Гурова раскололся, а после отъезда родителей перестал существовать. Предстояло строить новый, на пустом месте. Имеется в виду мир духовный, с материальной базой у Гурова было все в порядке, да и воспитали его так, что потребности у него минимальные.

     Рита по квартире ходила притихшая, поглядывала на мужа настороженно. В университет она уходила раньше, чем Гуров на работу, оставляла ему завтрак на кухонном столе. Первые дни они почти не разговаривали, подавленные своей свободой и ответственностью за каждый свой поступок. Гуров и не подозревал, насколько он в доме опекаем, оттого зависим и беспомощен. На работе он был старший оперуполномоченный майор Лев Иванович, его любили и не любили, но в МУРе все его знали, считали человеком решительным, волевым, в последнее время излишне жестковатым.

     Все проходит, и вскоре Рита - она освоилась первой - защебетала, стала носиться по квартире с тряпками, бесконечно вытирая, подметая, переставляя и перевешивая с места на место. Она указала мужу, в какой ящичек должна складываться ее "огромная" стипендия и его "мизерная" зарплата, в какой вазочке круглый год будут стоять цветы, пусть одна ромашка или веточка ели. И Гуров почувствовал себя в седле увереннее, подхватил поводья и мягко, а порой и не очень двинулся дальше, в жизнь.

     Она, эта жизнь, тем и прекрасна, что горизонты ее не просматриваются и повороты непредсказуемы. Однажды вечером Рита, опустив ресницы, сказала:

     - Беда, майор. Ты главный, скажи, что делать? Женщины точно знают, когда муж главный, Лева к разговору подготовился давно, поцеловал жену и делано

     Беспечным тоном изрек:

     - Прекрасно, будем рожать

     - Ты главный и глупый, - вздрогнула Рита. - Вопрос значительно сложнее.

     Что у родителей Риты неурядицы, Гуров знал, но не вникал в подробности. Отец ушел, у матери новая семья, что-то еще, в общем, запутано и непонятно.

     Рита объяснила.

     Пропуская двадцать страниц текста, скажем лишь: Гуров узнал, что у жены есть сводная сестра, которую Рита обожает. Жизнь у сестренки, мягко выражаясь, не сахар, а точнее - кошмар.

     - Так что делать, майор? - Рита смахнула слезу. Большинство женщин способны совершенно искренне всплакнуть в нужный момент.

     - Сколько лет?

     - Двенадцать.

     - Забирай, будет жить с нами, - заявил майор Гуров, старший оперуполномоченный, а потому человек, привыкший решать неприятности по мере их поступления.

     - Левушка? - Рита взглянула испуганно. - Ты в детстве не болел, головкой не стукался?

     - Я в десять лет вступил в общество защиты малолетних, - ответил Гуров. - Выполняйте.

     - Никогда! - глаза у Риты были сухие, взгляд решительный. - Ты знаешь, кто есть Ольга?

     - Прекрасное имя.

     - Ты ведь О’Генри любишь... "Вождь краснокожих", конечно, помнишь. Тогда ты имеешь приблизительное представление, кого ты собираешься привести в свой дом.

     - Не пугай! - повысил голос майор. - Сказал забирай, и точка.

     - Щенка возьмешь и то уже через день за дверь не выкинешь. Опомнись, муж, ты обрекаешь себя.

     - Я уже обречен. Петля захлестнулась, когда встретил тебя, в загсе у меня выбили из-под ног табурет.

     - Ну, если ты настаиваешь... - Рита пожала плечами.

     Вот так с нами, мужиками, следует обращаться. Учитесь, девушки. Никогда ничего не просите, тем более не требуйте. У каждого из нас есть болевые точки, нужно их знать, чуть-чуть надавить, быстренько отпустить и начать защищаться. А уж мы своего добьемся, мы любим властвовать.

     Признаюсь, Гуров разгадал игру жены и, подыгрывая, вел свою партию. Быть умным и великодушным приятно каждому нормальному мужику.

     На следующий день, когда Гуров вернулся с работы, из-за стола вышла девочка, почему-то сделала книксен и сказала:

     - Здравствуйте. Добрый вечер. Меня зовут Ольга.

     - Здравствуй, рад тебя видеть, - ответил Гуров, не ожидавший, что его приказ будет исполнен столь молниеносно.

     Рита чмокнула мужа в щеку и исчезла на кухне.

     Гуров не видел жену в отроческом возрасте, но, разглядывая Ольгу, решил, что именно такой она и была. Не глаза, а глазищи, льняные вихры, дух противоречия, чуть прикрытый иронией и смирением. Последнее могло обмануть только человека, твердо решившего быть обманутым во что бы то ни стало.

     Итак, Гуров разглядывал девчушку и решал, кем же ему по родственному прейскуранту приходится сестра жены.

     Ольга спокойно, неторопливо обошла стол, встала в центре комнаты, подняла и опустила руки, начала медленно поворачиваться, давая возможность полного обзора собственной персоны.

     - Сейчас схлопочешь по заднице, - Гуров привстал с дивана. - Считаю до трех, а уже два с половиной.

     Ольга юркнула за стол и заявила:

     - Вы мне нравитесь. Как мне вас называть?

     - Ну, во-первых, на "ты". Я не терплю амикошонства, но жить нам вместе долго, и ты будешь взрослеть, а я стареть не собираюсь. В отношении имени? - Гуров задумался:

     - Лев Иванович отпадает, когда меня зовут Лева и тем более Левушка, я терпеть не могу. Если ты будешь называть меня Гуров либо майор...

     - Либо я придумаю, - вставила Ольга. - Я не люблю обращения Олюшка, все остальное годится.

***

     Гуров остановил машину у дома, выскочил, распахнул дверцу перед Ритой, помог выйти.

     - Не подлизывайся, - Рита отстранилась. - Запри машину, завтра сам искать будешь.

     - Не мой профиль, - Лева запер машину. - Ленька Завьялов будет искать.

     Еще не открыв дверь, они услышали грохот, визг, казалось, в квартире репетирует обезьяний джаз.

     - Не волнуйся, - сказала Рита, поджимая губы. Гуров достал ключи, отстранил жену и вошел в квартиру. Здесь все казалось в порядке. Работал телевизор, стоявший на обеденном столе, магнитофон был включен на полную мощность. Ольга, поджав ноги и насупившись, сидела в кресле и читала книгу. Девочка не слышала ни рева музыки, ни прихода старших.

     Гуров быстро выключил агрегаты, тишина наступила полная, для города неестественная, какая бывает только в горах, потому что в лесу все время что-то шелестит и щебечет. Вскоре тишина кончилась, на квартиру навалился привычный шум города, все встало на свои места.

     - Да здравствует свобода! - изрек Гуров и поднял руки.

     Вопрос, как обращаться к мужу сестры, Ольга решала долго. И какое-то время Лева существовал в ее лексиконе безымянным. "Здравствуй", "спасибо", "будь любезен" и т. д. Как-то Гуров разбирал свой письменный стол, выкладывал бумаги, Ольга вертелась рядом, заглянула через плечо и прочла: "Старший инспектор Л.И. Гуров награждается..."

     - Так ты инспектор? - спросила Ольга. Гуров стал объяснять, что их время от времени переименовывают. Были оперуполномоченными, стали инспекторами, затем вернулись...

     Ольга не слушала, смотрела отсутствующе, затем вытянула руку, ткнула его в грудь пальцем и сказала:

     - Инспектор.

     И с тех пор она очень редко называла Гурова иначе, если обижалась или сердилась, то - Лев Иванович, когда хотела съехидничать - Левушкой.

     - Инспектор, - Ольга отложила книгу, - сколько за убийство дают? - Не дождалась ответа, спросила:

     - Чего так рано? Опять поссорились? - прищурившись, оглядела Гурова. - Ты, конечно?

     Гуров кивнул, развел руками.

     - Прощение просил?

     Он снова кивнул.

     - Выбрала себе семейку, нечего сказать, - Ольга подмигнула.

     Лева с Ольгой сразу стали друзьями и союзниками. Естественно, что время от времени они ссорились. Лева обладал неоценимым для детей качеством, держался с ними на равных. Он не подделывался под Ольгу, искренне считал ее взрослой, умной, равной ему, просто менее опытной и информированной. Лева относился к девочке уважительно, требовал такого же отношения к себе, не терпел капризы. Если он был Ольгой недоволен, то замолкал, отвечал односложно либо лишь пожимал плечами.

     В отношениях инспектора с женой Ольга выбрала себе роль классной дамы-наставницы, что молодых супругов вполне устраивало.

     Разыгрывающийся спектакль был отлично отрепетирован.

     Гуров протянул девочке руку, Ольга его ухватила за кисть и повела на кухню, где Рита уже гремела посудой. Усадив Гурова за стол и расставляя тарелки и чашки, Ольга начала философствовать:

     - С недостатками, конечно, но в общем и целом... - она состроила гримасу. - Опять же, мы его любим. Сданным фактором тоже приходится считаться...

     - Приходится, приходится, - Рита поставила на плитку чайник.

     Гуров знал, что такое счастье, и улыбался.

СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ МАЙОР МИЛИЦИИ ЛЕВ ИВАНОВИЧ ГУРОВ

     Черная "волга" неслась по пустынным улицам просыпающейся Москвы. Мелькали одинокие фигуры то ли загулявших, то ли возвращавшихся с ночной работы людей. Где-то прогремел, словно из далекого прошлого, первый трамвай, безнадежно боровшийся за существование, за свои рельсы в центре города, которые выкорчевывали вместе со шпалами, замазывая дыры асфальтовыми заплатами.

     Гуров сидел рядом с водителем. На заднем сиденье расположились двое из его группы. Майор Василий Иванович Светлов готовился отметить шестидесятилетие и планировал свою свободную жизнь "как у людей". Лейтенант Боря Вакуров позавчера закончил университет и мечтал... Боря о своих мечтах не распространялся.

     Группа ехала на задержание и обыск, работу эту Гуров крайне не любил. Исключения составляли ситуации, когда задерживали особо опасного, уже проявившего свою кровавую, мерзкую сущность. Тогда, появляясь на рассвете, вырывая преступника из сна, Гуров ощущал себя посланцем Справедливости.

     Сегодня по распоряжению прокуратуры брали соучастника. Убийство произошло, труп в морге, убийца в тюремном изоляторе. Парень, за которым группа ехала, в преступлении замешан. Гуров считает, что задерживать его преждевременно, обыск практически ничего дать не может. Но сколько людей, столько и точек зрения, а задерживать или не задерживать в большинстве случаев решает прокуратура. И старший оперуполномоченный ехал. Все, что произойдет, знал наперед и кривился, как от зубной боли.

     Он, открыв папку, просматривал служебные бумаги, хотя отлично знал, что все печати и подписи на своих местах.

     Майор Светлов, расстелив на коленях салфеточку, завтракал, прихлебывая из термоса. Боря Вакуров старался сидеть спокойно и солидно, однако ерзал, поглядывая то в окно, то на Гурова, то на часы. Возможно, он полагал, что они могут опоздать.

     На самом деле Гуров для страховки выехал часа на полтора раньше и из-за этого сейчас разбудит ни в чем не повинных людей. И лучше приехать и разбудить, чем приехать через минуту после того, как человек ушел. Оправдаться перед собой Гуров не сумел, захлопнул папку и скривился еще больше.

     Светлов вытер салфеточкой помидор, протянул Вакурову.

     - Спасибо, Василий Иванович, - Боря отрицательно покачал головой.

     Светлов пожал вислыми плечами, откусил половину помидора.

     - А мы не торопимся, Лев Иванович? - спросил он, вытираясь салфеткой и аккуратно укладывая остатки еды в сумку. - Глоток кофе хочешь?

     Старый оперативник в присутствии третьих лиц звал Гурова по имени-отчеству, а при начальстве даже на "вы". Он, человек опытный, понимал, что сейчас они всполошат людей и вытянут пустышку. И вполне мог он с Гуровым и не разговаривать, а просто обмениваться мыслями либо поболтать сам с собой. Но уж больно тягостная получалась атмосфера, и Светлов переспросил:

     - А не торопимся?

     - Поручение следователя, - Гуров взял у Светлова крышку термоса, выпил. - Спасибо, - и взглянул на Светлова - мол, отстань ты от меня за ради бога.

     - Поручения надо выполнять, - рассудительно произнес Светлов, прикидываясь простачком. - Можно сегодня, а можно и послезавтра, - он вздохнул, покосился на Борю.

     Машина остановилась у нового четырехэтажного дома.

***

     На тахте, укрывшись с головой, спал человек. Светлов одной рукой взялся за угол подушки, другой за одеяло и одновременно дернул в разные стороны.

     - Не надо! - прошептала босоногая, кутавшаяся в халат женщина.

     Спавший, худой парень лет двадцати, подтянул коленки, сжался, пошарив рукой в поисках одеяла, промычал нечленораздельное. Парень, с его синими острыми плечами и коленками, выглядел несчастным и беззащитным. Мать всхлипнула, взглянула на Светлова ненавидяще.

     По оперативным данным, у группы имелся пистолет, который пока не изъяли. А случаи, когда "мирно спящий" стреляет из-под одеяла или подушки в живот оперативника, к сожалению, известны. Пусть шанс невелик, пусть ничтожен, но никто не желает его поймать.

     Светлов знал, как выглядит в глазах матери, но ничего объяснить ей не мог. И все же, бросив одеяло и подушку в угол дивана, он сказал:

     - У меня трое детей, Клавдия Борисовна. За столом, отодвинув грязную посуду, Гуров с отсутствующим видом раскладывал документы. У двери Боря Вакуров поставил два стула, усадил понятых.

     - У него под подушкой всякое может быть, Клавдия Борисовна, - продолжал свою бессмысленную речь Светлов. - А моим отец нужен, так что извините за грубость.

     Женщина его не слышала, Гуров не слушал, понятые еще не проснулись, так что аудиторию представлял лишь лейтенант Вакуров, который старого майора осуждал.

     - Боже мой! - женщина трясла сына за плечи. - Сереженька, проснись, к тебе пришли.

     "С визитом!" - добавил про себя зло Гуров, заполняя протокол.

     - Гони, мать! - парень потянулся за одеялом. Гуров отметил, что парень уже проснулся и бутафорит, взглянул на Светлова, который со вздохом опустился на стул и следил за "спящим" - мало ли чего, в окно сиганет с третьего этажа либо за тяжелый предмет схватится, всякое видели.

     - Клавдия Борисовна, подойдите, пожалуйста, - сказал Гуров. - Вот постановление на производство у вас обыска. Ознакомьтесь. Вот здесь распишитесь, - он подвинул документы.

     Бумага к столу прилипали, в комнате было душно, пахло кислым, прогорклым, нездоровым.

     - За что? - женщина не двигалась, затем махнула вялой рукой, подошла, опустилась на стул. - Мальчик, хороший мальчик. Ну, выпьет иногда. А вы думаете своим указом всех враз... Вы сами-то что? Не употребляете?

     Женщина привстала, наклонилась к Гурову, он невольно увидел вислые дряблые груди и резко отвернулся.

     - То-то же, святые!

     Неожиданно распахнулась дверь соседней комнаты, на пороге остановилась девушка. Она, в отличие от брата и матери, смотрелась крепенькой и чистой, на круглой мордашке - румянец, только голос у нее оказался визгливый, истеричный:

     - Все? И никаких тебе разменов! Прекрасно! Надеюсь, надолго забираете?

     - Ах ты, сучка! - парень перестал прикидываться и сел. - Брата единокровного! Ошибочно!

     - Это ты ему скажи! - девушка кивнула на Гурова, угадывая в нем главного.

     - Я вас попрошу, - сказал Гуров тихо, но все тут же замолчали, - Сергей Семенович, оденьтесь. Вас и вас, - он перевел взгляд с матери на дочь, - я попрошу к десяти подъехать в управление. Повестки, - он положил на стол две повестки.

     - За что? За что забираете? - закричал парень, вздувая жилы на худой шее.

     - Мы обсудим данный вопрос в кабинете, где ждет следователь прокуратуры, - Гуров отлепил от стола папку, перелистнул бумаги:

     - Постановление о вашем задержании. Понятые, внимание. Сейчас мы приступим к обыску.

     - Что искать-то будете? - спросила мать. - Вы скажите, сама вам отдам.

     Гуров взглянул на женщину испытующе, задумался. Они долго смотрели друг на друга, он - устало, она - вызывающе.

     - Верхнюю одежду сына... Рубашку, пиджак, куртку, брюки в последние три дня не стирали? - спросил Гуров.

     - Мама, - словно ребенок, прошептал парень. И мать откликнулась, закричала:

     - Нет!

     Она солгала так неумело, что Гуров отвернулся, сказал:

     - Все правильно, - кивнул Вакурову и Светлову:

     - Приступайте.

     Обыск - процедура для всех, мягко выражаясь, неприятная. Сотрудникам не доставляет удовольствия открывать чужие шкафы и комоды, лезть в интимный мир, вытаскивать на всеобщее обозрение вещи порой смешные, ненужные, давно забытые. Отделять мужские рубашки от женских блузок, выяснять, чей это свитер и кто надевал его в последний раз.

     Лишь понятые порой следят за обыском с нездоровым любопытством, вытягивают шеи, привстают с места, пытаясь разглядеть, что еще достали из ящика, что припрятали соседи интересного и запретного?

     Очень часто ничего интересного и запретного не обнаруживается. Хозяева квартиры о некоторых вещах, хранящихся неизвестно зачем, давно забыли. Когда такие реликвии извлекают на свет божий и начинают разглядывать, всем становится неловко.

     Боря Вакуров вытащил из шкафа нижний ящик, девушка рванулась к нему, крикнула:

     - Не трогайте! Это мои вещи!

     Боря поднялся и встал у девушки на пути, она его толкнула, хотела обежать, он пассивно, но упрямо преграждал ей дорогу и пытался встретиться взглядом с Гуровым.

     "Тебе бы пора уже самому разрешать такие ситуации", - подумал Лева, хотел было выждать и не вмешиваться, но понял, что его молчание как бы одобряет поведение девицы, и сказал:

     - Не мешайте, Ирина Семеновна. - Выдержал паузу, пока девушка не фыркнула и не отошла:

     - Работайте, лейтенант, - и отвернулся.

     - Интересная у вас работа - в чужом белье копаться. Боря доставал из ящика женские кофточки, трусики, лифчики.

     - Может, вам показать, где грязное лежит? Заодно и простирнете.

     - Это интересно, лейтенант, взгляните, где там грязное белье, - Гуров не сводил взгляда с одевающегося парня, который при последних словах втянул голову в костлявые плечи.

     Вскоре опергруппа увезла задержанного. Гурову случалось видеть, как светлели лица близких, когда он уводил человека. Однажды простоволосая женщина бежала за машиной, спотыкаясь, теряя тапочки с босых ног, и кричала:

     - Благодетели! Только не выпускайте!

     Но, как правило, за спиной оперативника оставались разрушения и ненависть. В большинстве случаев ни мать, ни жена не в курсе подвигов героя. Они - женщины, хранительницы очага - неожиданно теряют любимого, ненаглядного и единственного. И уводят его злые несправедливые люди.

     Когда машина остановилась на Петровке, было уже около десяти утра. Сотрудники шли вереницей, по двое, по трое, здороваясь на ходу, так идут на работу во множество учреждений столицы. Контингент, правда, несколько специфический: почти нет женщин, а мужчины в основном молодые и часть из них в милицейской форме.

     Светлов высадил из машины задержанного, повел не в центральные двери, а к железным тускло-серого цвета воротам. Парень шел спотыкаясь, оглядываясь, что-то высматривая в мире, из которого уходил, все еще надеялся проснуться, упрямо не веря, что его ведут в тюрьму.

     Лицо у майора Светлова было отчужденное, как на фотографии в паспорте. Он смотрел вниз, профессионально фиксируя ноги конвоируемого. Холодные ворота приоткрылись, вышел постовой. Парень наконец уверовал, что сейчас перешагнет в другой мир, и забормотал:

     - Не хочу! Не надо!

     Он уперся в створ ворот. Сержант и Светлов не подталкивали его, даже не дотрагивались, но, взглянув в их лица, он затих, наклонил голову, заложил руки за спину и шагнул в тюремный двор. Светлов прошел следом, он нес соответствующие документы и, глядя в ссутулившуюся мальчишескую спину, репетировал, что именно выскажет Гурову, когда останется с ним один на один.

     Гуров с Борей поднялись на свой этаж, где их встретил Станислав Крячко. Он входил в группу Гурова и сейчас расхаживал по коридору, явно ждал приезда товарищей. Крячко еще не исполнилось тридцать, но выглядел он старше, был ниже Гурова ростом, шире в плечах. Крепкая полнота придавала ему солидность, литые щеки и хитроватый прищур карих глаз дополняли облик опытного оперативника. Сыщиком Крячко был хорошим, стоящим.

     - Ну, как? - спросил он, не справившись о здоровье и опуская ненужные приветствия.

     - Небо в алмазах, - ответил Гуров, повернулся к Вакурову:

     - В лабораторию, - он кивнул на чемодан, который нес Боря.

     Тот заторопился в НТО, Крячко нехорошо улыбнулся:

     - Следователь прокуратуры уже ждет, я ей открыл ваш кабинет.

     Гуров заметил улыбку, приостановился, Крячко улыбку убрал, смотрел недоуменно.

     - Что торопимся - было ясно, говорено-переговорено, - он развел руками.

     Гуров молча, держал Крячко взглядом, затем, неторопливо произнося слова, сказал:

     - Слава, на моих ошибках ты никуда не приедешь. А доказательства причастности парня к преступлению будешь искать ты. Расстарайся.

     - Рад стараться, товарищ майор! Благодарю, - Крячко вытянулся.

     - Я другого ответа и не ждал, - сказал Гуров, словно не понимал откровенного ерничанья капитана.

     Когда Гуров отошел и слышать уже не мог, Крячко, усмехнувшись, сказал:

     - Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что.

     Гуров не слышал, однако остановился, глянул через плечо и громко, на весь коридор, спросил:

     - Не стыдно?

     - Нет!

     - Тебе легче, - Гуров пожал плечами, шагнул к двери своего кабинета.

     Взаимоотношения капитана Крячко и майора Гурова не складывались. Год назад капитан пришел в МУР из районного управления, где считался лучшим оперативным работником. Он полагал, что ему сразу дадут старшего и группу. Однако начальник отдела полковник Орлов решил иначе и пригласил к себе Гурова. Они работали вместе около десяти лет, когда-то Лева был в группе Орлова.

     - Левушка! - Полковник знал, что Гуров такое обращение терпеть не может, но употребил его не со зла, а стремясь вернуть майора в прошлое, - к тебе в группу приходит новенький. Он настоящий оперативник, а не пацан Лева Гуров, которого когда-то получил я. Ты сядь, сядь, не каменей, а то ненароком в памятник превратишься. Я тебе цену знаю и ни с кем другим не путаю. Кстати, один на один приватно тебе пора называть меня на "ты" и по имени-отчеству. Мы такое право заслужили.

     Лева сел, выдохнул и заулыбался, вспоминая их первую встречу, как утюжил его этот хитрющий мужик, а практически, кроме добра, Гуров от начальника никогда ничего не видел.

     Орлов понял, что своего добился, и продолжал:

     - Оперативника я тебе даю настоящего, в кадрах его рекомендовали на старшего, я поостерегся. Ты поработай с ним, приглядись, скажешь, я ему группу дам. Иди, майор, - Орлов вышел из-за стола, чем окончательно добил Леву.

     Уж чем-чем, а такой любезностью с подчиненными полковник Орлов никогда не отличался.

     - Отделу очень старший нужен, - Орлов остановился у двери. - Я тебе верю, Гуров, возможно, больше, чем себе.

     Подразумевалось, что Крячко проработает в группе Гурова месяца два-три. Однако прошел год, а положение не изменилось. Трижды Орлов спрашивал у Гурова:

     "Ну?" - И каждый раз Лева пожимал плечами и отвечал: "Оперативник он настоящий. Решайте". - "Ну, а ты бы как?" - "Я бы подождал".

     Капитан Крячко отлично понимал, что его "держит" Гуров. И многие в отделе и управлении это знали.

     Гуров вошел в свой кабинет - обычный служебный, какие можно увидеть в любом управлении. Ну, а для тех, кто дальше учительской и кабинета директора школы не ходил, поясню. Входишь - прямоугольная комната метров пятнадцать, в противоположной от двери стене - окно. Перед ним упершиеся в тебя канцелярскими лбами два однотумбовых стола, на каждом по лампе - выгнув пластиковые шеи, они готовы зажечь свой глаз, осветить поле боя, то есть бумаги, которые следует написать. Вообще оперативники тратят на работу с документами в сто раз больше времени, чем просиживая в засадах. Два телефонных аппарата, никчемный чернильный прибор - в его давно высохшем чреве держат скрепки. На стене красочный календарь - лакированная стюардесса во всем голубом, заученно улыбаясь, приглашает в полет. Гуров, возможно, с большим удовольствием поглядывал бы на японочку в бикини, но не положено.

     За столами в углах по сейфу, цвет их легче всего определить как облезлый, однако ручки из нержавейки и потому блестят. Достопримечательностью кабинета, гордостью Гурова и предметом зависти соседей является диван, он стоит вдоль правой стены. У него высокая спинка с кокетливой резной полочкой, где должны выстроиться слоники и лежать бумажные алые розы, крытые валики и бугрящееся пружинами сиденье. Все сооружение обтянуто коричневым, пятнистым от протертостей дерматином. Есть подозрение, что в молодости диван был из натуральной кожи, но люди ее содрали для своих нужд. Диван не человек, такое надругательство выдержал, не помер и обзавелся новой кожей, точнее заменителем.

     Этот кабинет Гуров делил с Борей Вакуровым. Сейчас за столом лейтенанта сидела девушка в прокурорском мундире и читала журнал. Своей свежестью, ухоженностью легких волос она походила на свою сестренку из Аэрофлота. Следователь прокуратуры Добронравова Александра Петровна была человек строгий, принципиальный и неопытный.

     - Утро доброе, - сказал Гуров.

     - Доброе, Лев Иванович, - ответила следователь, отложила журнал. - Ну, как? Что дал обыск?

     - Труп мы найти не рассчитывали, он у нас уже есть. Орудие убийства тоже имеется. - Гуров положил перед следователем папку, расстегнул ее, разложил документы. - На одной рубашке бурые пятна. Даже если наука докажет, что это кровь...

     - Вы повторяетесь, - перебила следователь и начала читать документы. - Ветрин соучастник преступления?

     - Видимо, соучастник, - вздохнул Гуров, разговор велся не впервые и изрядно ему надоел. - Только доказательств у нас нет и не предвидится. И оттого, что я надуваю щеки и гляжу на товарищей своих грозно, вряд ли что изменится.

     - Материала для того, чтобы привести Ветрина в сознание, достаточно. Распорядитесь, пусть доставят, я проведу допрос.

     - Может, сначала побеседовать нам, оперативникам? Мы в курсе его окружения, привычек, характера. У меня есть очень сильный парень, - сказал Гуров, имея в виду Станислава Крячко.

     - Будем придерживаться закона, - ответила сухо следователь. - Дело ведет прокуратура.

     - Вы можете дать на поручение, все будет по закону, вяло, не веря в успех, сказал Гуров.

     - Я вас попрошу, Лев Иванович, распорядитесь, - следователь положила перед собой протокол допроса.

     - Вы будете допрашивать, сидя за этим столом? - спросил Гуров. - Тогда парень сядет вот здесь, - он отодвинул стул для посетителей чуть в сторону, сел на него, окинул взглядом следователя. - Хорошо?

     - Мне приятна ваша забота, Лев Иванович, - следователь впервые улыбнулась. - Парень не психический и не разбойник, можете не волноваться.

     - Я совсем о другом, Саша, - Гуров вздохнул и взялся за телефон, позвонил в изолятор.

     Вскоре конвойный привел Ветрина. Лева взглянул оценивающе, увидел, что парень не "развалился", как это случалось, а, наоборот - собран и зол. Наверное, смирился с арестом, прикинул, что конкретно ему могут предъявить, и приготовился к борьбе. Гуров вообще его сегодня не стал бы вызывать, дал бы остыть. Разговаривать с ним лучше завтра, к вечеру, когда он решит, что день уже прошел, и разоружится.

     - Ну что же, Ветрин, садитесь, - сказала следователь. - Давайте знакомиться...

     Гуров вышел, и знакомство состоялось без него. Он был крайне недоволен собой. Арест, обоснованный юридически, практически делу вредил. Убийца арестован, сознался, вина доказана, но группа лишь вырисовывается, главарь в темноте за дверью. По имеющимся оперативным данным, в группе болтается пистолет, возможно, системы Макарова, возможно, связан с другим серьезным и еще не раскрытым преступлением. Пацан Ветрин явно в группе с самого краешка и знает мало. Доказательства причастности к убийству только выглядят серьезно, копнешь - и все развалится. И вообще, какого черта его надо было задерживать? Следователь сказал! Ты, Гуров, хоть сам себя-то не обманывай. Или тебя в прокуратуре не знают? Или к генералу Турилину нельзя обратиться? Он бы на своем уровне вопрос решил. Не уперся, не написал обстоятельный рапорт. И правильно Станислав Крячко на тебя смотрит - был конь, да изъездился. На компромиссы идешь, Гуров. Мол, они приказали, они и ответят. Кто? Сашенька? А дело, а пистолет, а главарь? Это чья работа, Гуров?

     Оставив следователя с задержанным. Лева пошел в столовую.

     Сидя на шатком стуле, он ел сыр с черным хлебом и запивал из граненого стакана теплой жидкостью, которую работники столовой именовали чаем.

     Лева вспомнил, как переехал в Москву и пришел в МУР. Орлов, тогда подполковник и старший группы, принял его неласково. Сегодня Гуров понимает, что раздражавшая его манера подполковника казаться неотесанным, малокультурным человеком была лишь защитной маской. Приход полковника Турилина на должность начальника отдела остановил продвижение Орлова, что было не только обидно, но и крайне несправедливо. Петр Николаевич давно перерос свою должность, и сейчас Гуров знает, как Орлов себя чувствовал в те дни. Вскоре он, быстро проскочив должность зама, возглавил отдел и стал самим собой: не хитрым, а мудрым, когда можно - простым в обращении, при этом всегда соблюдая дистанцию как с начальством, так и с подчиненными. Он уважал и ценил Гурова, хотя внешне это проявлялось редко, проскальзывала порой насмешливо-покровительственная отцовская нотка. И уж, конечно, он абсолютно несправедливо оценивал Гурова как профессионала в тот год, когда Лева пришел в МУР. Гуров еще не был асом, но как розыскник он уже состоялся, и доказательством тому было его первое крупное дело, работа по убийству писателя Ветрова. Но Петр Николаевич Орлов родился в МУРе, прожил здесь более тридцати лет и уверовал, что настоящие профессиональные розыскники могут быть только здесь, а вне этих стен работают люди разве что способные. Сделав подобное признание, Орлов морщился и переводил разговор на другую тему.

     Изменился за эти годы и Гуров. В нем появилась начальственная требовательность, хотя старший группы совсем не большая шишка, а так - бугорок, точнее рычажок. Нажимая на старших, руководство приводит в действие весь механизм. В армии таким рычагом является старшина - не по званию, а по должности. Каков старшина, такова и боевая единица. Невелик начальник, а ближе, роднее и страшнее старшины для бойца никого нет. Так и для оперативника начальники управлений и отделов есть высокое начальство, а старший группы - и твой товарищ, и твоя судьба. Он тебя видит и знает до донышка с твоей силой и слабостью, с ним не пройдет ни хитрость, ни ловкачество. Руководство смотрит на тебя его глазами, и никуда ты от него не денешься.

     Гуров удерживал продвижение капитана Крячко не из корыстных побуждений, как считали многие. Мол, зачем сильного оперативника отпускать на сторону, когда он в твоей упряжке отлично тянет. Гуров не доверял ему. Объяснить, свои чувства он не мог даже себе. Возможно, здесь сказывалась разность характеров. Сам Гуров не решался идти на повышение, а Крячко рвался и не скрывал этого.

     Вообще у Льва Ивановича Гурова наступил тяжелый период. От непосредственной, конкретной оперативной работы он начал уставать. Не физически, а морально уставать. Порой Леве казалось, что от него самого дурно попахивает. Исключение составляла недавняя работа в командировке, когда он, разыскивая убийцу, столкнулся с Павлом Астаховым, его тренерами, товарищами по спорту. Там был лишь один урод, а все остальные - конечно, разные, со всячинкой, но в главном прекрасные, чистые и сильные люди. Основное же, с чем майор Гуров сталкивался ежедневно, - ложь, кровь, зависть и уж почти обязательно водка и сопутствующие ей психические аномалии.

     И Гуров от такой жизни устал. Предлагали повышение, но он боялся. Не ответственности и не того, что не справится. Он боялся бесчисленного количества бумаг, которые обрушатся на него, непрекращающихся оперативок и совещаний, а главное, того, что розыскную работу он станет выполнять, чужими руками.

     Возможно, его сомнения и нерешительность, объяснялись обыкновенной гордыней? С первого взгляда должность заместителя начальника престижнее и уж совершенно точно - лучше оплачивается. Однако! Работает себе в розыске старший уполномоченный майор Гуров, пашет, как двужильный конь, - почет ему и уважение, всяк - ему поклон и здрасте, от постового до начальника управления. А каким он еще будет замначем? Неизвестно. Затеряться среди чиновников с папками очень даже легко.

     Да, жизнь его оказалась, на переломе - на службе и в семье. Факт бесспорный. То ли вверх, то ли вниз, а может, на месте застыть и ждать, пока все само образуется?

     Он вспомнил отца, который ему однажды говорил: "Сын, если тебе предстоит дальняя дорога, не пытайся заглянуть за горизонт, споткнешься о первый пенек. Ставь вешку, ставь не далеко и не близко - так, чтобы и перспектива наличествовала, и видна была вешка отчетливо. Иди к ней небыстро, однако уверенно и с достоинством. Когда дойдешь, переставь заново и в путь. Главное - неумолимость движения".

     Гуров переставлял вешки и шел вперед. Разыскать одного, задержать другого, уличить третьего. Это его предназначение, место в жизни? Пройдут годы, десятилетия, он оглянется, что увидит? На что ты, Лев Иванович, потратил свою жизнь? Можно ответить плакатно-напыщенно, мол, защищал добро от зла. Только добро в его жизни абстрактно, как бы за кадром, а зло конкретно, все время рядом, сталкиваешься с ним ежедневно, разглядываешь и изучаешь. И требуется от тебя все меньше фантазии, больше профессиональных навыков.

     Десять лет назад Гуров приходил в семью, где произошла авария, искал место прорыва наугад, на ощупь, методом проб и ошибок. С фантазией у него было всегда хорошо, опыт он приобрел. Сегодня он словно слесарь-сантехник, у которого в огромной сумке памяти имеются почти любые инструменты и приспособления.

     Поставив диагноз, определив характер повреждения, вынимаешь из прошлого нужный ключ или блок - практически все повторяется, ты уже с такой ситуацией сталкивался - налаживаешь, закрепляешь и уходишь. Так всю жизнь и будешь латать и подтирать? Конечно, люди должны жить в чистоте и уюте, в покое и душевном комфорте. Все правильно, только тебе от этого не легче.

     Уже не в первый раз Гуров себя одернул.

     "Не раздражаться, не считать свою судьбу особенной, жизнь - исключительной. Никаких компромиссов, но без наглости", - решил Гуров, вышел из столовой и направился в кабинет.

     Мимо провели Ветрина, Гуров глянул на него мельком и понял, что следователь Сашенька победы не одержала.

     Когда он вошел, Сашенька уложила протокол допроса в папку, застегнула ее, открыла сумочку, достала зеркальце и все прочее, что делает женщину такой привлекательной в ее собственных глазах.

     - Значит, недолго музыка играла, - сказал Гуров. - Вы хотели дать преступнику бой, а парень занял давно известную позицию: не знаю, не помню, не видел.

     - Вы вроде довольны? - Сашенька занималась своим лицом и на Гурова не смотрела.

     - Отчасти доволен.

     Все орудия производства посыпались в сумочку, щелкнул замочек, Сашенька подняла на Гурова не доведенное до совершенства лицо:

     - Как вас понять, Лев Иванович?

     - А просто, Александра Петровна, как я сказал, так и понимайте. Что мы в работе застряли - плохо, а что вы свою ошибку увидели и больше, я надеюсь, не повторите, хорошо.

     - Какую ошибку? - Сашенька, не опуская лица и глядя прямо на Гурова, заплакала.

     Гуров поставил перед ней стакан воды, сел напротив и, повернувшись к окну, начал монолог. Ждал, пока девушка успокоится, и разговаривал сам с собой.

     "Девочка, а что, собственно, произошло? Ну, поторопились с задержанием. Виноват-то больше я, потому как за все отвечает старший. И хоть ты и следователь прокуратуры, а работаешь год, а я - двенадцать. Ты красива, в нашей работе это недостаток. У женщин ты вызываешь ревность, мужчины не хотят видеть тебя победительницей. Тебе необходимо убрать косметику, найти свой голос, тональность в разговоре. Ты думаешь, к чему я здесь вертелся, отставлял стул, садился на него? Я проверял, будет ли парень во время допроса видеть твои нейлоновые коленки. Это не пошлость и не мелочь - это профессионализм. Когда нам необходимо беседовать с молодой женщиной, то делает это не Крячко и не я, а либо Боря, либо Светлов. Ведь к чему сводится беседа? К предложению раздеться, обнажиться, сдаться. Мы со Станиславом для молодой женщины неприятны вдвойне. И милиционер, и молодой мужик, буду я перед таким унижаться! Да пусть он удавится на своих доказательствах, а я не знаю, не видела, не помню. А Боря еще пацан, а Светлов вроде как отец. С ними можно и доверительно разговаривать, и пожаловаться, и всплакнуть.

     "Вот так-то, девочка! Тебе надо определяться. Кто ты для человека на той стороне стола? Сестра, подруга, учительница? Дочь? А почему дочь не может быть для своего отца судьей? Может. Нет - кто спорит? - случается, что по ту сторону такое существо сидит, что ты лишь следователь прокуратуры, и точка. Однако это редко. Практически в каждом что-то есть и для тебя близкое или хотя бы понятное. И это "что-то" необходимо обнаружить, за него ухватиться и тянуть человека вверх, обязательно вверх. Если он всплывет, осознает себя человеком, значит, ты победила".

     Сашенька промокнула лицо платочком, выпила воды:

     - Почему я такая невезучая, несчастная?

     - Сашенька, давай дружить! - Гуров вышел из-за стола, протянул руку. - При третьем лице - официально. А вот так, - он поправил ей волосы, - я буду звать тебя Сашенькой. Идет?

     - Договорились, - Сашенька сунула в руку Гурову вялую ладошку.

     Он сжал ее и не отпускал. Девушка поняла, крепко пожала ему руку, посмотрела в глаза и сказала:

     - Спасибо, Лев Иванович. Ты большой, мудрый змей. А с этим, - она кивнула на дверь, - что будем делать?

     - Как обычно, - Гуров пожал плечами. - Работать.

ЦЕНА, КОТОРУЮ ОНИ ПЛАТЯТ

     День начался обычно, сводка о происшествиях за истекшие сутки группе Гурова работы не прибавила. После оперативки он зашел в кабинет Светлова и Крячко, который был копией его собственного, только без знаменитого дивана, взглянул на майора, и тот, заперев свой сейф, деловито сказал:

     - Я в картотеку. - И исчез.

     Гуров сел на место, посмотрел в лицо Крячко, свежевыбритое, крепкой лепки, с хитрыми и одновременно умными, внимательными глазами, и спросил:

     - Станислав, ты не знаешь, что мы с тобой поделить не можем?

     - Знаю, - ответил тот, - и ты, Гуров, знаешь и не прикидывайся, не получается.

     Гуров помолчал, улыбнулся, на выпад Крячко не среагировал, смотрел отчужденно.

     - Ты прав, - Гуров кивнул. - Потерпи еще немного. У меня к тебе просьба.

     - Майор, просить, можно друга, - Крячко перемирия принимать не желал. - А мне ты либо приказывай, либо не обращайся.

     Но Гуров был тоже не из бумаги и с характером. Ровным, спокойным тоном он повторил:

     - У меня к тебе, Станислав, просьба. Ты выслушай, решай - откажешься, дело твое.

     - Я откажусь, ты меня удавишь и сошлешь в район. Ну, не ты сам, у тебя руки коротки. Но полковник и генерал к тебе прислушиваются. Так какая же у тебя просьба? - последнее слово Крячко произнес нараспев.

     Гуров передохнул, оскорбили больно. Его считали способным на сведение счетов, да еще руками начальства. Он стерпел, принял решение и, передыхая, лишь затянул с ответом. Крячко, оперативник из настоящих, Увидел его борьбу и буркнул:

     - Ладно, что у тебя?

     - Ветрин, - односложно ответил Гуров. - Я сказал тебе, ищи доказательства, расстарайся. Я сказал неверно. Надо что-то придумать, повернуть его вопрос как-то иначе, другим боком. Да, Станислав, я смалодушничал, лет через пять ты меня поймешь. Парня задержали рано.

     Гуров увидел, что капитана Станислава Крячко "достал". Тот включился, становился не просто исполнителем. Его задумчивый взгляд уже не цеплялся за Гурова, оперативник, напрягая память, уходил к истокам всего дела, поднимая оттуда имена и клички, связи, взаимоотношения.

     - Хорошо, майор. Я буду стараться.

     - Спасибо, - Гуров встал, мелькнула совершенно дурацкая мысль похлопать капитана по плечу. Оценив ее по достоинству, Гуров кивнул и пошел к себе.

     Он писал нудные бумаги, некоторые справки надо заполнять печатными буквами, отвечал на никчемные звонки, отослал из кабинета Борю Вакурова.

     - Иди к Станиславу, возможно, у него для тебя будет задание.

     Вновь зазвонил телефон, Гуров снял трубку, привычно сказал:

     - Гуров.

     - Гурова беспокоит, - откликнулся голос Риты. - Ты сегодня как?

     Вопрос в переводе на русский означал, что жена интересуется, закончит муж работу вовремя или пропадет без вести и будет поддерживать связь с семьей по телефону.

     - Кажется, нормально, - ответил Гуров.

     - Я благодарна. Мы идем к Зайчиковым на пятилетие. Купи бутылку шампанского и заезжай за мной.

     - Слушаюсь, целую, - только он положил трубку, как телефон вновь зазвонил.

     - Гуров, - он вздохнул.

     - Иди к дежурному. И никого не посылай, двигай лично, - сказал Орлов. - Звони с места, потом приезжай, я жду.

***

     В сыром полуподвале в солнечный день было сумеречно. Узкий пыльный луч высвечивал лишь ржавую консервную банку, пахло пылью и, как казалось Гурову, войной, которую он видел лишь в кино.

     Сверкали вспышки, щелкал затвор фотоаппарата, на четвереньках, ощупывая гнилую рухлядь, ползал эксперт. Врач тоже стоял на коленях около трупика девочки лет десяти. Он одернул коротенькую юбочку школьной формы, заслонил собой тело, прорычал:

     - Все убирайтесь! - И начал осмотр.

     Дежурный следователь прокуратуры писал протокол осмотра места преступления.

     Гуров, присев на ящик из-под бутылок, липкими от пота пальцами раскрыл блокнот, вытащил из кармана скользкую шариковую ручку, начал писать ничего не видя, на ощупь: "Удар был нанесен..."

     Неожиданно из-за плеча на бумагу упал яркий луч. Гуров полуобернулся и скорее почувствовал, чем увидел Светлова. Полковник распорядился, послал на помощь, понял Гуров. И руки стали дрожать меньше, и жар от лица отхлынул, в душе его все успокаивалось и холодело, появилось непонятное ему чувство. Впервые в жизни он понял, что такое ненависть. Она затопила Гурова, приобрела твердые, конкретные формы.

     В подвал спустились санитары, пронесли боком носилки. Все разговаривали тихо. И раздавшийся сверху крик, вопль, в котором уже не было человеческого, ударил присутствующих, пригнул к земле.

     - Не пускайте! - крикнул Гуров, вырвал у Светлова фонарь. - Иди скажи, девочка играла, споткнулась, упала... Ври что хочешь. Иди! - он вытер ладонью лицо, повернулся к врачу, спросил:

     - Сколько времени прошло?

     - Часа два, не больше, - ответил врач. - Пойдем, я тебе продиктую.

     Санитары накрыли тело простыней, однако не двигались, смотрели наверх. Женщина кричала. Гуров ссутулился и начал медленно подниматься по щербатым ступеням. Крик, словно сильный ветер, давил Гурова книзу. Он шел навстречу, это была его работа.

     Через час они с майором Светловым шли по бульвару.

     Город жил как обычно: воспитательница вела свой детсадовский отряд; ребятишки, взявшись попарно за руки, лопотали. На бульваре щелкали костяшки домино, склонились задумчивые головы шахматистов, лениво шевелились вязальные спицы.

     Двое мужчин в костюмах и при галстуках выглядели в этом мире заблудившимися, совершенно инородными.

     - Что ты отвечаешь в компании, когда просят рассказать что-нибудь интересное? - спросил Гуров.

     - Вру, - Светлов достал сигареты, закурил, после паузы спросил:

     - Ты сколько лет в розыске?

     - Вроде всю жизнь, - Гуров нахмурился, сосредоточиваясь. - Сразу после юрфака, значит, тринадцатый год.

     Светлов тронул Гурова за рукав, кивнул на пустую скамейку.

     Они сели, и Светлое, смущаясь, вытащил из кармана пробирочку, вытряхнул таблетку, сунул под язык, потирая ладонью грудь, спросил:

     - Дело поведешь сам?

     - Розыскное дело заведет Боря.

     - Рано ему, - возразил Светлов.

     - В самый раз, - сухо сказал Гуров. - Работать будем, естественно, все.

     - Я тебя убью! - раздался за спинами мужчин высокий женский голос.

     Гуров и Светлов повернулись неторопливо, они знали, как кричат, убивая.

     Молодая женщина держала парнишку лет восьми за воротник, трясла, кривила намазанные помадой губы.

     Мать воспитывает сына, понял Лева, глянул мельком, а увидел их обоих объемно, выпукло, словно знал давно. И возможно, придумал сыщик все от начала до конца, но история получилась яркая, с деталями и нехорошим концом.

     Женщина себялюбива, из породы самочек, а не матерей. Развелась либо собирается разводиться, парнишка ей в обузу, вроде как нарочно на свет появился, чтобы жизнь ее красивую испортить. Все это воспитание - сплошной театр одного актера, точнее актрисы.

     Парень мать не уважает и не боится, может вырваться и убежать, терпит не из робости, а от равнодушия, знает, сейчас все и так кончится. И очень возможно, что лет через несколько Гуров с парнишкой встретится, конечно, не узнает, разговор у них произойдет недобрый.

     Может, все и придумал сыщик, но развязку ситуации угадал точно.

     Женщина сына отпустила, взглянула озабоченно "а маникюр, руку вытянула, значит, была дальнозорка.

     - Паршивец, - она лизнула палец, видно, хватать плотную ткань школьной формы так грубо не следовало. - Весь в отца!

     Гуров взглянул на Светлова, но майор, похоже, дремал. "Устал Василий, - в который ухе раз подумал Лева. - Не сегодня устал и не вчера, накопил груз, уже не отдыхает, не восстанавливается. Я молодой жеребец против него, а философствую: зачем, ради чего, сколько можно?"

     Вспомнился подвал, лицо врача, такие Лева видел лишь в военной хронике - голодное, злое, неумолимое, и, чего в нем больше, неизвестно.

     И крик матери, который обвалился сверху. Леве стало зябко, он подумал о себе как о человеке стороннем.

     Заткнулся бы ты, Гуров, и работал лучше, а ради чего и что после тебя останется, люди решат. Если у них на тебя найдется время.

***

     Когда он доложил полковнику и вернулся к себе в кабинет, там уже находилась следователь прокуратуры Сашенька Добронравова. Если она сегодня и пользовалась косметикой, то Гуров этого не заметил. Официальную форму прокуратуры она заменила на строгий серый костюм. По протоколу Гуров сам должен был приехать в прокуратуру. Сашенька, бросив взгляд на сидевшего за своим столом Вакурова, сказала:

     - Сообщение застало меня не в кабинете, а здесь, неподалеку, я выезжала...

     - Очень любезно с вашей стороны, Александра Петровна, - остановил Гуров Сашеньку, уже начавшую путаться в своих сочинениях.

     - Я полагаю, чем быстрее мы встретимся, тем лучше. Не возражаете? - Сашенька указала на стул и стол Гурова.

     - Конечно, конечно, - он подошел к Боре, тот соскользнул со своего места и устроился на диване. - Я только позвоню, писать будешь ты, а пока зови ребят.

     Гуров взглянул на часы, было только четыре, а казалось, что он спустился в подвал вчера. Он позвонил Рите.

     - Жена, - сказал он, чтобы Сашеньке было ясно, с кем он разговаривает. - Сегодняшние гости отменяются. Приглашаю тебя в кино.

     - Почему? Не понимаю. Лев Иванович, если вы заняты, тогда понятно. А так? Почему в кино, а не в гости?

     - По техническим причинам, - Гуров старался говорить как можно мягче, но чувствовал, что у него не получается.

     Сашенька, насупившись, что-то писала, делая вид, что ничего не слышит.

     - Сашенька, ты молодец, что пришла. Спасибо, - сказал Гуров.

     - Я действительно оказалась рядом...

     - Не сомневаюсь.

     - Как? - Сашенька даже отложила ручку. Она, бросив все дела, отметив назначенный допрос, нахамила начальнику и примчалась. А он не сомневается?

     - Тебе очень идет такая прическа и элегантный костюм, - сказал Гуров и получил отпущение грехов.

     Когда вся опергруппа была в сборе, Гуров коротко изложил обстоятельства дела, усадил Борю за стол.

     - Лейтенант, вы заводите розыскное дело. Набросаем план мероприятий, потом вы выслушаете следователя, учтите его указания, оформите все надлежащим образом и доложите руководству, - сказал Гуров.

     Боря втянул голову в плечи, выровнял стопку бумаги, словно стенографистка, выложил перед собой три шариковые ручки. Гуров прислонился к стене.

     - Вот так, Слава, просьба моя отменяется, - он взглянул на Крячко. - Я не могу из тебя сделать двух оперативников, а здесь ты необходим весь, неразменивающийся. И гори Ветрин голубым огнем, уж как вывезет.

     - Его вывезет на улицу через сорок восемь часов, - не удержался от реплики Крячко.

     Никто их разговора не понял, Гуров пожал плечами, чуть выждал и продолжал:

     - В отделении милиции сейчас ищут свидетелей и устанавливают приметы мужчины, который увел девочку от школы. Думаю, что эту работу удастся завершить лишь завтра, часов в одиннадцать-двенадцать дня. Установив свидетелей и приметы, попытаться составить фоторобот. У школ всего района патрулировать участковым и оперсоставу отделений милиций. Ответственные за исполнение - майор Светлое и капитан Крячко. Вы, коллеги, разделите работу между собой. И скажите Вакурову, кто что выполняет конкретно. Скорее всего, это не даст результатов, но в отделение милиции выезжайте немедленно. Если понадобится, пусть один там заночует. Машину возьмите у дежурного, сошлитесь на распоряжение генерала Турилина.

     Светлов и Крячко молча встали, прощаясь, лишь кивнули и вышли.

     - Психдиспансеры, больницы, - сказала Сашенька, - запишите за мной.

     - Александра Петровна, каждый свою работу делает сам. Уголовный розыск для того...

     - Не стоит пререкаться, Лев Иванович, - перебила Гурова следователь. - Запишите, - она кивнула Боре.

     Тот взглянул на Гурова, который согласно наклонил голову.

     - Вы, лейтенант, возглавляете розыск, принимаете поступающую информацию, обобщаете, ежедневно докладываете руководству. - Гуров увидел, как Вакуров насупился, и добавил:

     - За вами картотека, раскопать все, что мы имеем хотя бы отдаленно похожего. Кроме того, - он начал привычно расхаживать по кабинету. - Четыре года назад мы имели аналогичное преступление. Достать все материалы, насильник тогда получил вышку, но заменили на пятнадцать. Установить, где он в настоящее время, не бежал ли, поднять все его прошлое, связи.

     Естественно, обобщать, анализировать и направлять розыск Гуров собирался сам, лично. Формально он взвалил всю ношу на Борю Вакурова, считая, что период юношества и ученичества у него затянулся.

     - Я оформлю план вечером, а сейчас смотаюсь в картотеку, - Боря рвался в бой. - Можно?

     - Ты делом руководишь, тебе решать, что сначала, что потом. Доложи полковнику, согласуй, в каком часу он примет себя с документами.

     Когда Боря вышел, Гуров повернулся к следователю, которая делала свои записи.

     - В отношении больниц ты, Сашенька, умница. Только заниматься психушниками буду я.

     - Это почему? Ты мне не доверяешь? Я молода, неопытна?

     Сашенька ткнула пальчиком в истину. Гуров не доверял ей, считал, что разговаривать ей с врачами нельзя. Сказать об этом тоже было нельзя. Гуров вытащил на свет старую поговорку и, смеясь, изрек:

     - Сашенька, молодость, к сожалению, недостаток, который с годами проходит.

     Девушка шутливого тона не приняла, смотрела на него требовательно. Гуров сосредоточился и серьезные аргументы нашел.

     - Твоя работа по этой версии окажется нерентабельной. Надо объехать несколько клиник, которые расположены в разных концах Москвы. Машину тебе на целый день не дадут, отвезут в один конец, и ты застрянешь. А я на колесах. Второе, скорее главное. Кто будет направлять розыск? Этот мальчик, что при удобном случае сбежал в картотеку? Психушники я беру на себя, но я не двужильный, мне нужна помощь. Так что извини, - он развел руками. - Тебе придется выполнять функции следователя прокуратуры и руководить розыском, допрашивать свидетелей, которых тебе будут доставлять.

     Саше ничего не оставалось, как согласиться.

     - Еще один день прошел, - она вышла из-за стола. - Почему ты такой спокойный?

     - Я не спокойный, а тренированный, - ответил Гуров, открывая перед девушкой дверь.

     Известно, что для нормального человека одно из самых тяжелых, изнурительных дел - ожидание. Гурову надо было дожить до завтрашнего дня, утром он мог включиться в работу, поехать на Кропоткинскую, проконсультироваться в Институте судебной медицины имени Сербского, побывать в районных поликлиниках, а после полудня от Светлова и Крячко может поступить дополнительная информация. Завтра необходимо находиться в хорошей форме, отдохнуть, разрядиться.

     Рита надулась, но билеты в кино взяла, и они посмотрели на подвиги знаменитого Бельмондо.

     Теперь немножко погуляем, и мне надо выспаться, сказал Лева, когда они выходили из кинотеатра.

     Рядом с Гуровым шла совсем молодая пара. Высокий, нескладный юноша в очках смотрел на свою смазливую спутницу и возмущенно говорил:

     - Бельмондо, Бельмондо! Ладно скроенный парень, а актер - никакой!

     - Ой! Да замолчи ты, ради бога! - девушка махнула на него рукой.

     - И росточка он... вот! - парень показал себе по плечо.

     - Он мужчина! - по слогам произнесла девушка. - А обаяние! - она закатила глаза. - Слушай, а ты по утрам бреешься?

     - Ежедневно, - парень расправил плечи.

     - Так посмотри в зеркало внимательнее, - отрезала девушка.

     Рита сжала мужу локоть и фыркнула. Парень не успел ответить, как его сильно толкнули, он подхватил очки, повернулся.

     - Извините, в чем собственно...

     - В чем собственно? - на блатной нотке пропела бесполое существо в униформе: джинсы, кроссовки, взгляд на жизнь сквозь челку. - Исчезни!

     Девушка рассмеялась, ее спутник расправил плечи, его ударили сзади, он беспомощно завертелся.

     Рита взяла мужа под руку, потянула в сторону:

     - На работе не хватает?

     Гуров отстранил руку жены, улыбнулся, подмигнул, мол, глупости все это, не обращай внимания, подошел к ссорившимся, спросил:

     - Какие проблемы, ребята? - Гуров изображал равнодушие и беззаботность, но был предельно внимателен.

     В уличном столкновении шпана порой значительно опаснее серьезного преступника. Последний знает вкус тюремной пищи, норму выработки, мягкость и уютность нар. И он запросто так не подымет с асфальта статью УК и не сунет себе за пазуху. А эти уличные супермены могут из бахвальства ткнуть человека острым, металлическим.

     Гуров добродушно улыбался и настороженно наблюдал, как сомкнулось вокруг кольцо из пяти-шести аборигенов, которые считали данную территорию своей вотчиной. Он без труда определил среди них главного, которого надо сразу вывести из строя в случае столкновения.

     - Мальчик, твоего имени не называли, шагай, - сказал прыщавый сопляк, медленно опустил руку в карман и заглянул в лицо главарю.

     Обидное, клеймящее слово "прохожий". Люди не вдумываются в его значение. А ведь страшно превратиться в прохожего. Гуров взглянул на людей, которые приостанавливались, смотрели и со страхом и с любопытством. "Прохожие", определил Гуров и вернулся к главарю, так как без его команды активных действий не произойдет.

     - Товарищи! Товарищи! - очкарик уже пытался выступать в роли миротворца. - Давайте мирно...

     - Какие же они нам товарищи? - удивился Гуров, фиксируя каждое движение и взгляд главаря.

     Главарь медлил, ему явно не нравился слишком спокойный молодой мужик, который не сводил с него взгляда. Гурову надоело, он увидел среди любопытных офицера.

     - Лейтенант! - в голосе Гурова громыхнул командирский металл. - Подойдите сюда!

     Молоденький лейтенант, стоявший с девушкой, вздрогнул и вошел в круг.

     - И вы подойдите! - Гуров кивнул празднично одетому парню. - Это что, не ваш город?

     Еще трое мужчин, уже без приглашения, подошли к Гурову. Ситуация изменилась, прохожие исчезли, превратились в граждан, жителей столицы.

     - Правильно!

     - Всыпьте шпане!

     - В милицию их!

     - Да бросьте, мужики! - Гуров рассмеялся. - Кого в милицию? - он оглянулся.

     Аборигены растаяли, растворились в толпе, одного было вытолкнули в круг, но он, по-заячьи пискнув, отпихнул женщину и исчез. Пропал и парень в очках. А девушка его стояла, смотрела на Гурова и кивала, словно отвечая на какие-то свои мысли.

     Гуров хлопнул одного из стоявших рядом по плечу, подмигнул лейтенанту и громко сказал:

     - Звоните, мужики! - и направился к Рите, которая покорно ожидала в стороне, грустная и одинокая.

     Люди расходились, весело переговариваясь, будто одержали серьезную победу.

     - И так всегда!

     - Я лет двадцать не дрался!

     - А надо было бы!

     Рита взяла мужа под руку, сказала:

     - Ты пользуешься успехом у женщин. У тебя неприятности

     - Работа, - ответил Гуров.

     - Считай, что мы уже погуляли, идем домой, тебе завтра надо быть в форме, - Рита вздохнула. - Я все хочу с тобой серьезно поговорить. Не сегодня...

     Гуров благодарно улыбнулся и кивнул, глядя на тонкий профиль жены, почему-то вспомнил полковника Орлова. К чему бы такая ассоциация? Он начал анализировать и понял.

     Орлов, став начальником, заняв подобающее ему место, сбросил наносные защитные приспособления. И Рита, выйдя замуж, очень изменилась, колючка порой выскакивала наружу, но в большинстве случаев лишь шутливо щекоча, не раня. И в который раз Гуров подумал, как важно, чтобы каждый человек чувствовал себя на своем месте. Это важно не только для него самого, но и для всех окружающих.

***

     Утром Гуров встретился с судебно-психиатрическим экспертом. Врач внимательно, почему-то настороженно выслушал его, долго молчал.

     - И что же, вы будете проверять всех людей, состоящих на учете в районных диспансерах? Вы понимаете, что это люди больные?

     Теперь уже молчал Гуров, взял, так сказать, тайм-аут. Почему часто и совершенно безосновательно нас подозревают в бездушии? Он вспомнил заслуженного мастера спорта Павла Астахова, который изначально не поверил Гурову, задержал розыск убийцы, пытался запутать профессионалов-розыскников и чуть было сам не угодил в тюрьму.

     Врач не выдержал паузы и раздраженно спросил:

     - Что вы, собственно, от меня хотите?

     - Я предельно четко сформулировал вопрос, - спокойно ответил Гуров и подумал, что он - молодец, не разрешил приехать сюда Сашеньке. - Если допустить, что убийца, - он вновь замолчал, выждал, пока значение последнего слова не дойдет до сознания врача, - состоит на учете, то какой у него характер заболевания?

     - Неоднозначно! - врач экзальтированно взмахнул руками. - Мой ответ не может звучать однозначно. И потом, вы же ничего не понимаете! Допустим, я скажу, - он пожевал губами, - травматическая энцефалопатия с психоатизацией личности. И что?

     - Ничего, доктор, - Гуров записал диагноз. - Абсолютно ничего. Я по своей наивности, учитывая специфику вашей работы, полагал, что мы посильно должны помогать друг другу. Я вечером должен допрашивать мать девочки. Не хотите присутствовать?

     - С какой стати?

     - Правильно. У вас здоровые инстинкты.

     По дороге на Петровку за рулем своего бывалого "жигуленка" Гуров рассуждал. Может, частично обоснованы анекдоты о том, что психические заболевания заразны, а врачи лишь люди и ни от чего не застрахованы? Или милиция обидела кого-то из друзей или близких врача? Такое случается.

     Защитник прав человека. А какие у него основания подозревать, что я покушаюсь на эти права? Никаких. И как он себе представляет работу уголовного розыска? Мы узнаем предполагаемый диагноз и начинаем допрашивать больных людей? А ведь он сейчас наверняка гордится собой, одернул, поставил на место полицейского, защитил своих подопечных. Возможно, и предполагаемый диагноз дал умышленно не правильный.

     А что я себя накручиваю? - подумал Гуров. - Основа моей профессии - умение разговаривать с людьми, быстро установить контакт. Люди должны взяться за руки, создать неразрывную цепь взаимопомощи. Как просты и азбучны истины на словах, и как сложно их воплощение. Недоверие, каждый человек считает себя гуманным, умным и правым. Все зло и не правота происходят от соседа. На нем рвется цепь. Вот я же абсолютно убежден, что прав, а врач - нет. А ведь с работой не справился я, мне нужна была помощь, я не сумел ее получить в полном объеме. Оправдывая свой непрофессионализм, напридумывал бог знает что: врач либо заразился от больных, либо обозлен на милицию. А на самом деле майор Гуров просто сработал скверно, контакта не установил, цепь разорвана.

     Светлов и Крячко, злые и молчаливые, сидя друг против друга, писали рапорта о проделанной работе. Гурову стало неловко за свою свежесть, белоснежную рубашку, французский одеколон, которым обрызгивала его Рита. Он подумал, что похож на отутюженного штабиста, приехавшего на передовую, где пот, грязь и кровь.

     Гуров поздоровался, оперативники что-то ответили. Он не стал ничего спрашивать, взял рапорта участковых и быстро просмотрел.

     - Запиши, Лев Иванович, - Светлов протянул ему свой рапорт. - Этого участкового надо отметить. Запиши, забудешь. Он чуть ли не всех школьников на своем участке знает, с ума сойти можно. Мы с ним обошли пятьдесят восемь квартир. Сначала ходили до двенадцати, а потом с шести утра.

     Нашли троих взрослых людей, которые видели мужчину, уведшего девочку от школы. Приметы они давали усредненные, то есть рост, возраст, сложение - все среднее. Цвет волос и глаз, естественно, неизвестен. Свидетели Гурову понравились. Когда человек рассказывает об оттенке волос, цвете глаз, кривоватой губе и коронке неизвестного, который прошел мимо на расстоянии пятнадцати метров, то вы имеете не свидетеля, а рассказчика.

     - Хорошо, - сказал Гуров. - Эти трое серьезные люди. Остался пустяк, найти его. Вы большие и умные, знаете, сколько спать, сколько работать. На оперативки можете не являться, звоните Вакурову или дежурному.

     Выходя из кабинета, Станислав Крячко задержался, взглянул на Гурова, хотел что-то сказать, лишь махнул рукой и закрыл за собой дверь.

     Остаток дня Гуров ездил по районным диспансерам, ничего интересного не нашел и вернулся в кабинет справку писать. Он знал, что его вызовут к руководству управления, возможно, в министерство, работа работой, а документы должны быть в полном порядке. Генералы не любят слушать, предпочитают читать.

     Кабинет Гурова находился рядом с кабинетом начальника отдела, и, хотя сотрудники отлично знали, что у группы нераскрытое убийство, дверь то и дело открывалась.

     - Петр Николаевич не заходил?

     - Где полковник?

     Наконец Гуров не выдержал и огрызнулся:

     - Я его за пивом послал.

     - Так вы же не пьете, - удивился оперативник, сообразил, что говорит чушь, довольно хохотнул и вышел.

     Когда дверь в очередной раз открылась, Гуров никак не реагировал. Боря Вакуров вошел с чемоданом и рюкзаком, бросил в угол, у сейфа, сел напротив, сказал зло:

     - Пишете, Лев Иванович!

     - Виноват, - Гуров отложил один документ, взял другой, но ручка лишь корябала, кончились чернила. Он достал из стола пузырек, развинтил ручку, казалось, что за столом напротив установили жаровню, таким жаром пахнуло от Бори:

     - А может, вы спокойный оттого, что и не человек уже? Так, броненосец?

     Гуров неторопливо зарядил ручку, аккуратно вытер перо, проверяя, расписался на листке календаря, спросил:

     - А ты далеко собрался?

     - Сюда! - Боря встал и пнул антикварный диван. - Я тут буду жить! Пока я его не поймаю.

     - Ловят бабочек. А ты, Боря, розыскник, - Гуров уже жалел, что хотя и формально, но взвалил на Борю груз ответственности. Видимо, прав Василий Иванович Светлов, мальчику наша не по плечу.

     - Я буду здесь жить, пока эту падаль не разыщу. Глупо? Молодой я? Смешной? - Боря смотрел на начальника вызывающе. - Пусть смешной, но не равнодушный.

     - Хочешь, я это дело у тебя заберу?

     - Десять лет! Девочке было десять лет! - Боря опустился на диван.

     Осмотр проводил Гуров, крик, вопль матери Боря тоже не слышал, у него имелись лишь фотографии. Много еще чего можно было ему сказать, но Гуров молчал.

     Дверь открылась, и довольный голос произнес:

     - Старик пиво притащил и нижайше просит заглянуть к нему, - вошедший оглядел Вакурова, его вещи. - Если у вас есть свободная минутка, - и скрылся.

     К Орлову Гуров пришел без папки с документами. Начальник кивнул на стул, подождал, пока Лева сядет, спросил:

     - Как, майор, будем жить дальше? Завтра в десять приказали доложить. Вызывают тебя, поеду я один.

     Гурову хотелось поблагодарить, он даже представить не мог, как полковнику удалось прикрыть старшего группы. Когда вызывают, не скажешь, что болен и занят.

     - Турилин или...

     - К Константину Константиновичу я бы тебя пустил, перебил Орлов. - Приготовь мне все для доклада. В дальнейшем разговор складывался неинтересно.

     Социально психологи утверждают, что человек сам по себе, в чистом виде, практически не существует, он постоянно находится во власти ролевого управления. Что такое, с чем это едят? Человек все время играет навязанную ему обществом роль. Вошел в троллейбус - исполняешь роль пассажира, в магазине - покупателя, в министерстве - проситель, дома - отец, муж, сын, и так до бесконечности.

     В кабинете находились начальник и подчиненный, оба знали свои роли так, что текст от зубов отскакивал. Хотя и несколько формально, без души, они отыграли все до конца. Гуров поднялся, спросил:

     - Разрешите идти?

     - Разрешаю, - сказал полковник и позволил себе актерскую отсебятину:

     - У тебя мальчик в кабинете поселился, не дело.

     Неожиданно для себя, тем более для полковника, Гуров сорвался. Нет, он не повысил голос, чего и делать-то практически не умел, не дерзил, но сказал неположенное:

     - Как не стыдно, Петр Николаевич? Вы сами в розыске весь путь ножками прошли, от и до. А наушников в кабинет пускаете. Боря с вещами пришел четверть часа назад.

     - Идите, майор, - сказал Орлов.

     Умный парень Гуров, а против начальника выступил сопливо. Орлов никого не выслушивал, он подъехал на машине и увидел Борю Вакурова с рюкзаком и чемоданом. Вчера лейтенант докладывал план оперативных мероприятий, а сегодня вещи тащит. А не обрезал полковник Гурова потому, что не любил отстреливаться, патроны берег. "Ты мне еще подставишься, гений, тогда я тебе и наушников воткну", решил Петр Николаевич. Хоть крохотное, а удовольствие. Он довольно улыбнулся. Дело в том, что Петр Николаевич безотчетно ревновал к популярности Гурова. Ведь когда-то лучшим оперативником считался он, Орлов.

***

     Кабинеты в прокуратуре практически не отличаются от кабинетов в милиции, а притаившиеся в углах тяжелые сейфы их даже роднят. Следователь Александра

     Петровна Добронравова надела сегодня старое неформенное платье, волосы стянула на затылке, прижав уши и открыв высокий лоб. Гуров, сидя за столом напротив, все оценил по достоинству и подумал, что Сашенька умница.

     Надо допросить мать убитой девочки, и уж перед несчастной, полуживой женщиной блистать разноцветной косметикой и пахнуть французскими духами совсем ни к чему.

     Гуров сделал вид, что работает и не слышит разговора, точнее монолога Сашеньки. Он сосредоточенно писал: "Надо работать... Надо работать... Школа... Окончание уроков... Большая перемена... Сколько школ в прилегающем районе... Разозлить участковых... Задеть за живое... Инструктаж не годится. Совещание - тем более. Что делать?"

     Мать, женщина без возраста, сидела ссутулившись и, судя по всему, следователя не слышала.

     Саша налила из приготовленного заранее графина в два стакана, один поставила около матери, второй выпила сама, украдкой проглотив таблетку элениума, сказала:

     - Анна Ивановна, голубушка, вы должны нам помочь, - в голосе ее звучала обреченность.

     Женщина, зажав ладони между колен, чуть раскачивалась и бессмысленно смотрела перед собой.

     - Анна Ивановна, ваша дочка была общительной? - тихо спросила Саша - Она легко знакомилась с людьми?

     - Когда Алене было три годика, она банку с вареньем разбила, и я... - женщина замолчала.

     Саша бросила на Гурова беспомощный взгляд, взяла себя в руки, сосредоточилась и спросила:

     - Вы не сделаете нам одолжение? Вы ведь машинистка, а мы с майором в этом деле профаны...

     Гуров понял, взял с подоконника печатную машинку, поставил на свой стол, подвинул стул.

     - Преступника будем искать вместе, - сказала решительно Саша. - Составим план.

     Все планы уже были составлены, дополнены и уточнены, Саша стремилась вывести женщину из шокового состояния, приобщить к делу, пробудить в ней активность.

     Мать, продолжая смотреть себе под ноги, молча перешла за стол, передвинула каретку, спросила:

     - Сколько экземпляров?

     - Три, пожалуйста, - Гуров положил рядом с машинкой бумагу и копировку.

     Женщина профессионально заправила листы, ждала. Саша кивнула Гурову, мол, действуй.

     "Описание преступника пропустить, - думал Гуров, - с чего же начать?" - И вспомнил собственного производства афоризм: "Если не знаешь, что сказать, начинай с правды".

     - Провести следующие мероприятия, - начал он. Женщина печатала профессионально, не глядя на клавиши.

     - У школ ежедневно с девяти до семнадцати установить дежурство. Сотрудникам находиться в штатском и при оружии. Написали?

     Женщина лишь двинула каретку.

     - Обратить внимание на мужчин-одиночек, которые... Неожиданно женщина вскочила, отшвырнула стул и бросилась на Гурова, попыталась вцепиться ему в лицо, но он ее руки перехватил.

     - Воды! В стакан валерьянки!

     Женщина плюнула ему в лицо и безвольно опустилась на пол.

     Вскоре Гуров вез Сашу Добронравову в своем "жигуленке" в управление и думал о том, что опыт его становится глубже, шире и разностороннее. До сегодняшнего дня в лицо ему не плевали. "У меня еще многое впереди. Обидеть обрезком ржавой трубы пытались, ножиком тыкали, а стрелять не стреляли. Так что не считай себя, майор, всезнайкой!"

     - Я хотела ее переключить, - говорила Саша, не нужно оправдываясь. - Что делать?

     - Работать, - ответил привычно Гуров и подумал, что становится похож на попугая, неустанно повторяющего свой скудный словарный запас. - А в случившемся я сам и виноват. Ведь я решил сидеть тихо, в стороне.

     Нет, лезу куда не следует. Для нее сейчас любой мужчина - убийца дочери.

     - Что-то мы с вами часто ошибаемся, Лев Иванович, - Саша горько улыбнулась.

     Гуров не ответил, остановил машину у светофора. Рядом в сквере девчонки прыгали через веревочку. Бабушки заглядывали в коляски с таким удивленным восхищением, словно никогда не были мамами.

     Гуров, глядя на них, покровительственно улыбнулся, подумал: "И ничего-то вы, слава богу, не знаете". Но и сам тоже был далек от всеведения. Как раз в это время дежурный по городу принимал телефонограмму: "На тридцать восьмом километре Варшавского шоссе убит выстрелом в упор участковый инспектор..."

     Гуров думал о своем, остановил машину у кинотеатра "Россия" и сказал:

     - Слушай, Саша, будь умницей, поезжай домой...

     - Считаете, что вы один такой принципиальный? - она взглянула на Гурова с неприязнью.

     - Как знаешь, - он поехал вдоль бульвара к Петровке и думал, что, будь он на месте девушки, тоже бы уперся. "Все возраст, - уточнил он. - А сегодня, предложи мне не участвовать в неприятной служебной процедуре, я спокойненько поехал бы домой".

     Сергея Ветрина доставили в кабинет. Парень не поздоровался, стоял набычившись, Гуров ему сесть не предложил, подвинул загодя приготовленные документы, сказал:

     - Распишитесь, - он положил на бумагу ручку. - Вам не разрешается выезжать из города.

     Сергей расписался, не читая и явно не понимая еще, что происходит. Саша после неудавшегося допроса в прокуратуре не переоделась и чувствовала себя в неформенном платье дискомфортно. Девушка хмурилась, разглядывая лак на ногтях.

     - Устраивайтесь на работу, в суде данный факт вам очень пригодится, - Гуров подписал пропуск на выход.

     Сергей выпрямился, убрал руки из-за спины, схватил пропуск, затем оглядел оперативника и следователя, изменился буквально на глазах. Первым делом он сел, движения у него стали вялые, медлительные, парень зевнул, закинул ногу на ногу. Наступил его час, ну не час, а минуты. Так тем более торопиться не следует, растянуть их, отыграться.

     - Значит, признали? Есть советская власть, не отменила ее милиция. Я на вас такую телегу напишу, - он прикрыл глаза. - Безвинного в каземат упрятали.

     - Вы же отлично знаете, Ветрин, что виновны! - не выдержала Сашенька.

     - Знает прокурор, - ответил Сергей, - я лично так даже не догадываюсь. Вам, девушка, следует извиниться перед незаконно арестованным.

     Он, ухмыляясь, оглядел Сашу, хлопнул себя по коленям, довольно хохотнул:

     - А чего это на вас мундирчика нет? И платьице какое-то с рыночной скупочки? Неужели того?

     Гуров смотрел на парня с неподдельным интересом, не остановил его, полагая, что раз Саша пожелала, то пусть хлебает до конца. Но лицо и взгляд майора были такими, что, когда парень невольно повернулся к нему, ухмыляться перестал.

     - Ладно, - он поднялся, взмахнул пропуском. - Случается. Надеюсь больше никогда вас не видеть. Ариведерчи...

     Он собрался шутовски раскланяться, но, чувствуя взгляд Гурова, лишь коротко кивнул и вышел.

     - Черт его знает, может, и к лучшему, - неожиданно сказал Гуров.

     - Что к лучшему? - опешила Саша. - Они человека убили! Он раскаивается? Ночей не спит? Что к лучшему?

     - Убивать он не убивал. Виновный, конечно... У него мать есть, ты ее не видела, - Гуров вздохнул. - Не каждый после отсидки лучше становится, далеко не каждый... А сейчас пацан он. Шелуха поганая сойдет, станет человеком и всю оставшуюся жизнь будет нас с тобой вспоминать как кошмар.

     - Не понимаю я тебя, Лев Иванович.

     - Я тоже себя не понимаю, Саша, - ответил Гуров.

БЕСПЛАТНЫХ ПИРОЖНЫХ НЕ БЫВАЕТ

     Около семи часов вечера Гуров с Ольгой шли по улице. Они держались за руки и шли несколько странно, делая то коротенькие шажки, то останавливаясь, искали взглядом место, куда поставить ногу. Для нормальных людей тротуар был покрыт ровным темно-серым асфальтом, а эти двое сумасшедших шли, словно по болоту, выискивая твердые клочки земли, боялись оступиться и потонуть. Ну ладно, вихрастая девчушка, ей возраст все списывает. Но мужику-то четвертый десяток, а он, как стрекоза, скачет и на удивление прохожих - ноль внимания.

     Дело в том, что они играли. И не просто так, а, как выражаются игроки, на интерес.

     К примеру, вы ходите по тротуару и не замечаете, что он в трещинках, а Ольга с Левой очень даже замечают. И правила игры в том, чтобы не наступить на трещинку, кто наступит, проиграл.

     Остановившись на крохотном "островке". Лева балансировал на одной ноге, Ольга неожиданно дернула его за руку, он оступился.

     - С тебя мороженое!

     - Ты меня толкнула, - сердито ответил Гуров.

     - Я? - в глазах Ольги было изумление. - Я тебя толкнула?

     - Ну, за руку дернула, - в голосе Левы зазвучали миролюбивые нотки.

     - Как тебе не стыдно? - губы у девочки задрожали, в глазах блеснули слезы.

     - Так ведь... - Лева остановился, правой рукой взял себя за левую и дернул, показывая, как именно. - Было?

     - Инспектор! Нехорошо! Чему вас только в МУРе учат? Ольга достала из кармана бумажку, заглянула в нее:

     - Так. Мороженое... Два молока, хлеб... Рубль, - и протянула ладошку.

     Гуров дал рубль. Посмотрел вслед убежавшей в магазин девчушке, снова дернул себя за руку, пожал плечами и убежденно сказал:

     - Что ни говори, а женщины произошли от других обезьян.

     Толстуха с двумя тяжелыми сумками обошла его стороной и через несколько шагов, как ей ни трудно было, обернулась, крикнула:

     - Сам ты от обезьян!

     С момента зверского убийства девочки прошло четыре дня, розыск зашел в тупик. Работа многих людей подняла было волну - так камень, брошенный в воду, разгоняет круги, - и вскоре вода тиха, спокойна, словно ничего и не было.

     Ни одно из направлений не приносило конкретных результатов. Наступил тяжелый, хорошо знакомый розыскникам период, когда машина, работая на полных оборотах, буксует, не двигается с места.

     Утром Гуров собрал группу.

     - Уперлись, - констатировал он. - Предложения? Боря смотрел перед собой, под глазами у него высвечивались синяки. Светлов пожал плечами, хмыкнул недовольно:

     - Зачем слова говорить? Будто ты не знаешь. Надобно все сначала.

     - Ну, я не знаю, - Станислав Крячко развел руками. - Борис Семенович Вакуров лично пятые сутки дома не живет, а преступника все нет! Чего уж боле!

     - Прекрати, - сказал миролюбиво Гуров, видя, что Крячко балагурит тоже от нервов, а Боря вообще его не слышит. - Что ж, Чапаев, ты прав. - Он крайне редко подшучивал над Светловым, обыгрывая легендарное имя - Василий Иванович. - Ты всегда прав. Ни пороха, ни колеса нам не изобрести. План у нас правильный, результатов нет, потому что мы недостаточно внимательны, слабо упираемся.

     - Рога сломать можно, - усмехнулся Крячко, приподнял руки. - Извини.

     - Начнем сначала, начнем с нуля, - Гуров заглянул в план оперативных мероприятий, зная его наизусть. - Картотека и старые дела, - он взглянул на Борю:

     - Я к вам обращаюсь, лейтенант.

     - Картотека и старое розыскное дело - оно одно товарищ майор, - уточнил Боря. - Телефонная связь, координация и общее руководство, которое якобы осуществляет лейтенант Вакуров.

     - Работа в районных отделениях с оперсоставом и участковыми. Василий Иванович, найдите слова, знаю, они затерлись, их перестали слышать. Мы обязаны разыскать его! Такие преступники не уезжают из города. Он здесь, в Москве!

     Крячко собрался было поделиться своими соображениями о Москве, открыл даже рот, но благоразумно его закрыл.

     - Если преступление повторится, то дело не в том, какую клизму поставят мне, - продолжал Гуров. - Как мы будем жить дальше? Задайте такой вопрос участковым. Если, не дай бог, случится на участке одного из них.

     Гуров вернулся к документам осмотра места преступления, он начал рассматривать предметы, которые криминалисты вынесли из подвала, считая целесообразным исследовать их в лаборатории. Три пуговички, камень, судя по всему, им нанесли первый удар, кусочек школьного мела. Видимо, он выпал из кармашка фартучка. Еще при первом осмотре эксперт обратил внимание Гурова, что на меловом кубике имеется круглое углубление, вытертое чем-то твердым. "Так пальцем не прокрутишь, - сказал тогда эксперт. - Дела ребячьи, чем-то сверлили".

     Сидя за столом, он уложил все в коробку, а мелок оставил. А почему мы решили, что мел принадлежал девочке? Так просто, сложили школьницу и мел. И в кармашке фартучка меловые следы? Их не быть не может, школьница мелом пишет, ручку в кармашек сует.

     А если мелок принадлежал преступнику? Чем протерта ровная, круглая ямочка? Пальцами нельзя, а чем можно? Гуров пошел в НТО, ходил по лабораториям, мешал занятым людям, задавая один и тот же бестолковый вопрос: "Чем протерто углубление?" Химики, биологи, трассологи и иные специалисты смотрели на Гурова всяк по-своему, но с единодушным удивлением: не мой профиль, чего пристал, делать уже нечего? Один, сутулый и лохматый, щуря усталые глаза, неожиданно замолчал, взял у Гурова мелок и сказал уверенно:

     - Протерто наклейкой бильярдного кия. Хороший игрок всегда собственный мел в кармане имеет, - и, не ожидая благодарности, продолжал:

     - Я тебя, Лева, знаю. Ты теперь все бильярдные обойдешь, играть научишься. Запиши, - и назвал Гурову человека, который о бильярде знает такое, чего ни в одном архиве не найдешь.

     Гуров стоял у магазина и, ожидая Ольгу, достал из кармана спичечный коробок, в котором хранился мелок из бильярдной. Опасность рецидива преступления существует, а я на одной ножке по тротуару прыгаю. Может, прав Боря, и я не человек совсем, окостенел, броней покрылся. Вот со своей Ольгой стараюсь как можно больше времени проводить, а "чужие" пусть сами поостерегутся. От таких мыслей он еще больше расстроился, мелок убрал в коробочку, спрятал в карман.

     Ольга степенно подошла, облизывая мороженое, протянула стаканчик Гурову:

     - Хлеб и молоко, - она тряхнула прозрачным пакетом. - На второе молоко денег не хватило.

     - Спасибо, - Лева взял мороженое.

     - Ты видишь, что Рита на тебя обижается? - спросила Ольга. - Или ты существуешь так, в безвоздушном пространстве?

     - Вижу, - Лева кивнул. - Я не в безвоздушном, я с вами.

     - Что предпримем? - спросила Ольга, старательно доедая мороженое.

     Лева порой и в обыденной жизни применял профессиональные приемы. Если человек хороший, а ты хочешь приобрести в его лице союзника, подними человека над собой. Он глянет на тебя с высоты, подобреет и начнет шефствовать, помогать. Такой прием никуда не годится с человеком плохим, который, торжествуя, мгновенно сядет тебе на голову.

     - Ольга, когда-то у Риты были прямые, длинные волосы, - начал Лева. - Теперь у нее короткие завитушки, вихры, как у тебя. Если волосы подстричь, они начинают завиваться?

     Лева свое мороженое лишь лизнул, Ольга отобрала у него стаканчик, вручила пакет с продуктами, хитро прищурилась:

     - Не скажу.

     - Почему?

     - Из вредности, - Ольга задумалась и добавила:

     - И ты меня обманываешь.

     "Недооцениваю я женщин", - подумал Лева и обиделся:

     - Ты же знаешь, что я...

     - Вру лишь в крайнем случае, - закончила за него Ольга. - А может, сейчас и есть крайний?

     - Ты меня переоцениваешь. Я действительно не знаю, - с легким сердцем соврал Лева.

     Лекции о парикмахерской как раз хватило на оставшуюся дорогу до дома. Ольга вошла в квартиру решительно, готовая защищать майора Гурова не только от сестры, но и от всего остального мира. Лева вошел тихий, с виноватой улыбкой, заранее все признавший и готовый подписать приговор, не читая.

***

     Гуров приехал к нему домой. Человек, который знал о бильярде все, жил в общей квартире старого, но еще крепкого дома. Звали человека Кириллом Мефодиевичем, лет ему было около восьмидесяти, держался он молодцом, когда Гуров вошел, хозяин мастерил бильярдный кий.

     - Мастеров-то уже нет, вымерли, как мамонты, - отвечая на приветствие и не спрашивая, кто такой и зачем пришел, изрек хозяин.

     - Здравствуйте, Кирилл Мефодиевич, - повторил Гуров. - Я к вам по делу.

     - А ко мне без дела не ходят, - ответил хозяин, продолжая работать. - Вон на стуле плитка, включи, чай будем пить. Играющий? Настоящие кии я один делаю, верно пришел, - он говорил легко, без старческого брюзжания.

     - Не играю, - признался Гуров. - Я из Моссовета, разговор есть.

     МУР является составной частью ГУВД, которое подчинялось Мосгорисполкому. Гуров полагал, что в принципе он представился правильно.

     - Скажи, - Кирилл Мефодиевич поднял очки на лоб и впервые взглянул на Гурова. - Такой молодой, а уже начальник.

     Вскоре они пили чай из больших обливных кружек. Гуров сразу понял, пока он не выслушает хозяина, никаких советов не получит. Слушать Лева умел.

     - Значит, за ум схватились, лучше поздно, - речь у хозяина была гладкая, почти без анахронизмов. - Бильярд - игра прекрасная, исконно русская. Как Володя Маяковский играл! Наркомы играли, большие люди. Первенства проводились, звания мастеров спорта присваивали. А что сегодня? Видишь, не понравилось какому-то чинуше, что в бильярд на интерес играют. Ханжа! Если он сам, тот чинуша, ночь в преферанс резался, так он о том как о подвиге рассказывает. А бильярдные прикрыли, чуток и осталось. В Доме журналиста, что на Суворовском, бывшем Никитском, бульваре, уникальные столы, немец Шульц изготовлял, куда девали? Небось на дачу к другому чинушке отвезли? В том помещении бар определили. В Доме архитектора, на Качалова, столы досками забили. Дело? Нет, ты вот власть, ты и скажи?

     Гуров подцепил ложечкой малиновое варенье, покатывая по небу сладкие зернышки, кивнул согласно. Хозяин, довольный, что речи его признаны правильными, продолжал:

     - Кое-кто в бильярдных безобразничает. Факт, не отрицаю. А алкаши в скверах располагались. Скверы не вырубили, асфальтом не укатали. Я вот в ящик смотрю и в курсе, - он кивнул на телевизор. - За алкашей взялись! Так с каким умыслом бильярдные закрывают? Человеческая особь, она разная.

     Гуров терпеливо выслушал о всех бедах и несправедливостях, которые преследуют бильярдистов.

     Кусочек мела старик разглядывал долго, мазал им руку, вернул Гурову и отвернулся.

     - Значит, как я понимаю, ты из уголовки, - наконец сказал он. - Эх, люди, люди. Ну, раз пришел, значит, тебе надо. Мелок этот обыкновенный, из школьного набора. Однако выбран человеком разбирающимся, потому как мел бывает разный. Держал его в руках играющий, но не люкс, не экстра. Мерзость сотворил?

     - Мерзость, - ответил Гуров и увидел в старческих глазах слезы. - Бильярд тут не виноват, Кирилл Мефодиевич. Я мог, к примеру, чертежный карандаш найти или, скажем, тюбик с краской.

     - Чертежников да художников вы не запретили, - ответил старик. - Нужного вам отыщете, всех марать не станете. А нас, грешных, - он тяжело вздохнул, - мы вроде как вне закона и всегда на подозрении.

     - Не правда!

     - Ладно, не уговаривай, я что, не понимаю? - старик огладил полированный кий. - В клубы, где еще не закрыли, пока не ходи.

     Гуров записал два адреса, прощаясь, задержал слабую руку, посмотрел в выцветшие глаза:

     - Большое спасибо, Кирилл Мефодиевич, очень большое.

     В бильярдной было три стола, но присутствующие внимательно следили за игрой лишь на одном. На двух других столах игра велась легко и непринужденно, игроки негромко переговаривались, шутили и смеялись. Короче, на двух столах играли, а на одном то ли работали, то ли сражались, а скорее, то и другое одновременно. Напряжение исходило не только от играющих, его излучали и зрители, некоторые после каждого удара дергались и гримасничали. Раздавались возгласы одобрения и разочарования, следовали комментарии, проводился профессиональный анализ ситуации. Зачастую мнения высказывались противоположные, но тон всегда был безапелляционным.

     Гуров пришел сюда больше часа назад, присматривался и думал о том, что зритель в бильярдной являет собой синтез трех различных категорий. Футбольного болельщика в его худшем варианте - всезнайства, базарного тона и нецензурного лексикона, затем - интеллигентного, вдумчивого наблюдателя шахматного матча, который перед каждым ударом-ходом просчитывает варианты. И одновременно зритель в бильярдной напоминает завсегдатая ипподрома (Лева вспомнил молодость, дело Крошина), который шелестит купюрами, прикидывает, какую ставку он может себе позволить и стоит ли ее делать?

     Играли двое, участвовали в игре почти все присутствующие, человек двадцать - не так много, бильярдная не стадион, не ипподром и не шахматный клуб.

     Гурову почему-то казалось, что в бильярдной незримо присутствуют Грин, Куприн и дядя Гиляй, она романтична, загадочна и пахнет прошлым.

     Играли в фишки, игру для Гурова малопонятную. В центре стола ставилось "каре" из деревянных столбиков, в центре пятая фишка, чуть более рослая. Игра велась тремя шарами, два "чужих", один "свой", помеченный черной тушью. Кием можно бить только по "своему". Задача - "своим" шаром попасть в "чужого" так, чтобы он, ударившись о борт, сбил фишки. За сбитые фишки на доске мелом записывались очки, выигрывал набравший первым шестьдесят очков. Казалось бы, простая игра, а вызывала у зрителей живейший интерес, разжигала страсти, обсуждения велись на языке, стороннему уху непонятном.

     - Не от двух надо было играть, а от трех.

     - И винт не левый нижний, а правый верхний.

     - Не надо было играть, надо было "мазать".

     Гуров за игрой не следил, профессиональных суждений не слушал, наблюдал людей.

     Что значит - нет особых примет? Среднего роста, среднего телосложения и возраста. Не седой, не лысый, без бороды и усов. Очень даже неплохие приметы. Следовательно, всех молодых, высоких, толстых, хромых, бородатых, лысых, рыжих, седых отбрасываем. Что у нас остается?

     - Здравствуйте, Лев Иванович, - Гуров повернулся на сытый, самодовольный голос. Рядом стоял коренастый толстячок, Гуров кивнул в ответ, чувствовал, здороваться не обязательно, приглядывался, толстячка с бородкой не узнавал. Тот подмигнул заговорщицки, жестом пригласил отойти в сторону, Гуров отошел, прикрыл бородку толстячку ладонью, спросил:

     - Давно освободились, Зырянов?

     - Судя по вашему визиту в сию обитель, вы на повышение не пошли, в операх пребываете. Что же, каждому свое, - он был явно доволен ситуацией. Вот, мол, никто не знает, кто ты есть, а я знаю. - А в ответ на ваш бестактный вопрос отвечаю: меня из зала суда за недоказанностью освободили.

     - Безвинного, - подсказал Гуров.

     - Зачем глупости говорить, я человек серьезный. Освободили виновного, но, из-за вашей плохой работы, недоказанно виновного. Судья, конечно, все обо мне понял, но он под законом ходит. Когда приговор читал и меня приказал освободить, так взглянул, что будь у меня совести хоть чуток, то я бы заплакал и в сознанку пошел.

     - У вас с совестью все в порядке? - Гуров достал из кармана мелок и стал его подбрасывать на ладони.

     - Не жалуюсь, - Зырянов улыбаться перестал. - Вы совестливы, а я - нет, в жизни должно присутствовать равновесие. А вы. Лев Иванович, никак игрой увлеклись? Так я распоряжусь, нам столик освободят. Сыграем? Нет, не будет игры. На этот крючок, - он ткнул пальцем на мел, - простачков ловите. Чтобы посредине дня человек из МУРа сюда играть пришел? Слабенькая у вас наживка, Лев Иванович.

     - Не боитесь? - Гуров мягкость из голоса убрал. - У меня есть приятель, упрямо повторяющий, мол, земля вертится. Она в один прекрасный момент может так повернуться, что вы все теперешние слова захотите назад проглотить. А они вылетели. У вас с совестью, а у меня с памятью все в порядке.

     - Бог с вами. Лев Иванович, - сытый баритон превратился в плаксивый тенор. - Да я разве что? Да никогда.

     - Уйдите, не видел я вас, - Гуров отвернулся, начал вновь оглядывать присутствующих, отбирать, сортировать.

     - Понял. И я вас не видел. Никогда, - и голос за спиной перешел на шепот, пропал.

***

     Через час он сидел в кабинете полковника Орлова, который пребывал в скверном настроении, что случалось и прежде. Но сегодня Петр Николаевич и не скрывал этого, Гуров второй раз в жизни слышал раздраженный, повышенный тон начальника.

     Многовато у вас накопилось долгов, Лев Иванович, начал Орлов. - Задерживаешь парня, затем выпускаешь за недоказанностью. Насильник, которого видели три человека, еще на свободе! Если ты меня будешь подводить, то на кого мне рассчитывать? - Он протянул Гурову конверт, переставил на столе подставку для карандашей и пепельницу, начал расхаживать по кабинету.

     Гуров прочитал анонимку на себя, вложил листочек назад в конверт, положил его на стол и пожал плечами. Пусть полковник не держит его за мальчика. Ни долги, ни тем более анонимка не могут начальника довести до такого бешенства.

     - Не понял! - Орлов взял конверт.

     - Анонимка обыкновенная! - Гуров вновь пожал плечами.

     - Что анонимка, я догадался, - Орлов смял какую-то бумагу, швырнул в корзину, включил селектор и, сдерживая раздражение, чуть запинаясь, сказал:

     - Я просил вас материалы по Столяру, Петренко и Кулагину... И баллистическую поторопите.

     "Вот оно, - понял Гуров, - раз баллистическая экспертиза, значит, снова стреляли".

     - Готовим, Петр Николаевич! - ответили через динамик.

     Орлов отключился, снова ткнул пальцами конверт с анонимкой.

     - Не изображай оскорбленную невинность, объясни простыми словами.

     "Стареет, - подумал Гуров. - Нервы никуда, на ерунду разменивается".

     - Я не разъезжаю по Москве на автомобиле иностранной марки. Автор ошибся. Я пользуюсь автомашиной марки "жигули", которую подарил мне отец. Документы оформлены надлежащим образом. Если...

     Гурова перебил телефонный звонок, Орлов снял трубку:

     - Да, здравствуйте... Я знаю... Нет, я не буду вам докладывать... Извините, у меня совещание.

     Он положил трубку, взглянул на Гурова, после небольшой паузы спросил:

     - Ты на оперативках пять дней не был?

     - Шесть, - ответил Гуров, - мы же договорились, Петр Николаевич, если что...

     - Мы с тобой договорились! - перебил Орлов. - Да они с нами не договаривались. Убивают, понимаешь ли, убивают!

     В дверь коротко стукнули. Гуров не сразу узнал вошедшего мужчину. Это был Олег Георгиевич Крутин, в квартире которого недавно Гуров с женой смотрели видеомагнитофон. Крутин сказал:

     - Здравия желаю! - протянул руки для объятий, под безразличным, невидящим взглядом полковника остановился, глупо улыбаясь, опустил руки, пробормотал:

     - Простите, я, кажется, ошибся дверью...

     - Олег, - продолжая думать о своем, сказал Орлов, - заходи, рад тебя видеть.

     И столько не правды было в его глазах, что Гуров взял со стола конверт с анонимкой и начал его внимательно разглядывать.

     Крутин усмехнулся, подошел к столу:

     - Простите, вы Орлов Петр Николаевич, образца одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года?

     - Образца, образца, - Орлов вышел из-за стола, обнял Крутина, похлопал его по плечам, делал это неловко, автоматически, словно робот, по обязанности.

     - Олежка, не обращай на меня внимания, - он то ли скривился, то ли улыбнулся. - У меня дела... всякие. - Кивнул на Гурова:

     - Знакомьтесь, Гуров Лев Иванович.

     - Мы знакомы, - перебил Крутин, пожимая Гурову Руку, озорно подмигнул.

     - Ты давно? Надолго? - спросил Орлов, гримасничая, пытаясь придать своему лицу любезное, дружеское выражение, затем ладонями потер его.

     - Двенадцатого. Сегодня вечером, - Крутин, как истинный дипломат, делал вид, что встреча проходит в теплой дружеской обстановке. - Я через неделю вернусь. Ты выкрои тройку дней, к Семену махнем, я снасть привез...

     - Это мы уже проходили! - на лице Орлова проявилась искренняя улыбка. - Ты мне снасть везешь шестнадцатый год, я заберу ее сегодня же, - он повернулся к Гурову. - Товарищ майор, приказываю. Отправляйтесь с гражданином Крутиным и без всяких санкций, используя служебное положение, а если понадобится, и физическую силу, изымите у него...

     - Ухожу, ухожу, - Крутин прекрасно понял, что его выпроваживают.

     В разговор вмешался голос по селектору:

     - Петр Николаевич, баллистическая экспертиза подтвердила, мы имеем...

     Орлов быстро шагнул к аппарату, нажал кнопку:

     - Понял. Прошу вас ко мне, - и отключился, вернулся к Крутину. - Красиво живем, Олежка. Так ведь мы сами добивались, никто на аркане не тянул. И вот мы победили. - Не дав другу ответить, сменил тему:

     - Значит, через неделю? Вот сдай майору награбленное, и я тебя жду.

     Он обнял Крутина за плечи, распахнул перед ним дверь, вытолкнул. Гурова задержал.

     - Лева, этот парень, - Орлов ткнул пальцем в дверь, настоящий парень. Он один остался, ты будешь у него, не торопись, побудь с ним часок. Телефон я знаю.

     У Олега Георгиевича была собственная "волга" в экспортном исполнении, сиденья в леопардовых чехлах, вмонтированный стереомагнитофон. Любой автомобилист сразу бы определил, что стоит машина не под открытым небом и пользуются ею редко. Гуров отметил все это мельком, думая о том, что же происходит в городе, от чего начальство заботливо оградило Гурова и его группу? "Следовательно, считают нашу работу важнейшей, - успокоил он себя. - Однако, видимо, все перевернулось, полковник явно вызвал меня не по долгам иной разговор предстоял, совсем иной".

     - А Петр постарел, - сказал Крутин, ожидая, когда светофор подмигнет зеленым. - Колька его женился? Родил кого? Петька стал дедушкой? - он повернулся к Гурову, с обидой в голосе спросил:

     - Или не знаете?

     - Почему же? Знаем, - ответил Гуров. - У Петра Николаевича двое внуков, младшая дочка тоже замуж вышла и, кажется, ждет.

     - Вы как с ним, с Петром Николаевичем? - полюбопытствовал Крутин. - Мирно живете? - понял никчемность своего вопроса и рассмеялся. - Не обращайте внимания, с возрастом не только мудреешь.

     Гурову показалось, что молчание Крутина тяготит, и решил помочь:

     - Девочка белобрысенькая, подруга моей жены, она вам кем приходится?

     - Двоюродная племянница, - Крутин болезненно поморщился.

     Гуров понял, что спросил не о том, быстро сменил тему:

     - А вы сейчас далеко уезжаете?

     - Точно сформулировано, - ответил Крутин. - Я улетаю далеко. Если бы у земли был край, то на самый, самый. - Он остановил машину у своего дома.

     При дневном освещении гостиная в квартире Крутина оказалась не такой огромной, как в тот вечер, вид имела нежилой, заброшенный. Только телевизор и кресла в центре, стоявшие несимметрично, были обихоженные, не пыльные. В углу громоздились картонные коробки с аэрофлотовскими бирками.

     Крутин взял с полки огромный нож с кривым тусклым лезвием и, постояв над коробками, пытаясь вспомнить, какая именно ему нужна, начал с крайней. Вспорол, выбросил синтетическую стружку, начал искать рыболовную снасть.

     Гуров, чувствуя себя довольно неловко, словно он проводил обыск, разглядывал ощерившихся крокодильчиков, деревянных слоников, кривляющихся лохматых обезьян, которые стояли на шкафах, на полках, висели на стенах. Он заинтересовался богато инкрустированным томагавком, провел пальцем по рукоятке, стирая слой пыли.

     - Дешевка, для туристов, - сказал Крутин, вспарывая третью коробку. - Как, впрочем, и большинство тут представленного. Знаю, но все равно везу. Память, - он выпрямился, почесал в затылке. - Только не хватало, чтобы я забыл снасть в Боготе.

     Гуров смотрел на висевшую на стене фотографию, когда-то она наверняка была яркой, но, видимо, снимали поляроидом, и краски поблекли. На фоне остроконечной хижины Крутин в шортах и тропическом шлеме обнимал молодую женщину и высокую тоненькую девочку. "Жена и дочь, - подумал Гуров. - Он настоящий парень... Он остался один, сказал Петр Николаевич".

     - Вот! - воскликнул Крутин. - Нашел! Полковник, ваша карта бита! - он поднял над головой обклеенную рекламными ярлыками коробку. - Пусть так, в капиталистическом оформлении, и получит. Продавец утверждал, что на эту снасть ловил Хемингуэй, и предлагал купить винтовку, из которой стрелял Освальд!

     Крутин говорил громко, на подъеме, так говорят с кафедры перед большой аудиторией, неожиданно замолчал и после паузы тихо спросил:

     - Может, кофейку?

     - С удовольствием! - воскликнул Гуров, хотел сам себе наступить на ногу, без надобности одернул пиджак и прошел за хозяином на кухню.

     Здесь все было белоснежно сверкающим, как и в прошлый раз. Массивный стол и стулья темного дерева среди пластика и никеля притягивали своей земной надежностью. Гуров сел на стул с высокой спинкой, Крутин возился у плиты, аромат кофе был настолько сильным, что казался осязаемым чуть ли не на ощупь. Лёва разглядывал вырезанную из дерева черную губастую девушку с непропорционально большой острой грудью.

     - Завидую. Интересно на мир взглянуть, на людей, - сказал он.

     - Да, я много езжу, - тусклым голосом согласился Крутин, поставил на стол крохотные хрупкие чашечки с кофе, запотевшие бокалы с соком.

     Гуров подвинул к себе телефонный аппарат, выполненный в стиле ретро, вспомнил, что номер его в отделе известен, взял чашечку с кофе, понюхал.

     - Мы, русские, люди больные, не можем жить вдали от дома. Ездить интересно, а жить...

     - Так откажитесь, - несколько раздраженно сказал Гуров. - Сошлитесь на здоровье и откажитесь.

     Он не в первый раз слышал жалобы на скуку и сложность жизни в далеких странах, но не встретил никого, кто бы от такой командировки отказался. Здесь ты, человек хороший, чиновник и оклад тебе максимум триста. Такую кухню, видео и прочее, что напихано в квартире, ты бы видел только в кино.

     - Вы правы, - согласился Крутин. - Но такова моя профессия. Там я работаю, принимаю решения, дома я стану писать бумажки и носить из кабинета в кабинет папки. И, что греха таить, все это... - он сделал округлый жест, указывая на обстановку. - Мы с Марьяной были нормальными нищими студентами. После войны жилось сложно, хотелось одеться, затем квартиру... Еще три года, и все, клялись на крови друг друга не раз: "маньяка", что по-испански означает "завтра". В Южной Америке любимое слово, они на завтра откладывают дела, мы откладываем свою жизнь. В прошлом году Марьяна с Аленой подхватили какой-то вирус, я не успел их доставить в Москву. Вот так, майор, бесплатных пирожных не бывает.

     - Хочу увидеть океан, - сказал Гуров. ("Пусть я груб, у меня кожа, как у гиппопотама, но сочувствием не поможешь, надо отвлечь".) - Никак не могу понять, чем океан может отличаться от моря. Вода уходит за горизонт, для человека означает - бесконечность. Но если нет границ, то чем океан может отличаться от моря?

     - Могу вам показать кино, - Крутин постарался улыбнуться.

     - Спасибо, кино я видел, - Гуров допил кофе и встал. Помахивая цветастым пакетиком, в котором находились рыболовные снасти, Гуров шел по Шмидтовскому проезду и решал, как проще добраться до своего кабинета. Честно сказать, возвращаться совершенно не хотелось, можно проехать в район либо в бильярдную, где он ничего не нашел интересного, но искать следует. Надо отдать пакет, главное, хотя сказано не было, он чувствовал, что нужен Орлову. И все-таки Лева не садился в такси, шел, тянул время.

     Интересно, какой категории людей дорогие вещи доставляют истинное удовольствие? Жулики отпадают - как бы они ни хорохорились и ни бахвалились, а все равно страшно. И из цветного телевизора выглядывает, из полированного серванта, из краденой хрустальной вазочки подмаргивает страх. Надеваешь ондатровую шапку, думаешь, а сколько она стоит? Не в рублях, что известно, а в годах, когда наконец придут?

     Кто честно зарабатывает, глядя на бесконечную конвейерную ленту, по которой едут вещи, тот вскоре и видеть их перестанет, потому что пот глаза заливает, либо он уже адресом психиатра интересуется. Ему что черная икра, что плавленый сырок "Волна" - на вкус одинаковые.

     Молодым, что при всем уже приобретенном родились, тоже все это неинтересно и без всякого удовольствия. "Я, к примеру, - рассуждал Лева, - и не очень молодой, а "жигуленка" не заработал, в подарок получил, потому в моторе разбираться не желаю и мою только после напоминания ГАИ".

     Так он незаметно дошел до Пресни и завернул в зоомагазин. Они с Ольгой мечтали завести золотых рыбок.

     Гуров остановился у сонных рыбок, задыхавшихся в мутной воде аквариума.

     Стоявший у окна парень окинул Гурова равнодушным взглядом, обратил внимание на пакет явно иностранного происхождения и подошел.

     - Чем интересуетесь?

     - Океаном, - ответил Гуров.

     - Чего нет, того нет, - серьезно сказал парень. - Но окно в океан создать можем. С подсветом, со всем содержимым, фирма качество гарантирует. У вас случайно чеков нет? Если после командировки остались... - он встретился с Гуровым взглядом, запнулся и, криво улыбаясь, закончил:

     - Шутка.

     Лев Иванович не обладал каким-то особым, магическим взглядом, просто когда жулик и сыщик взглядом встретятся, хотите - верьте, хотите - нет, но они друг друга мгновенно узнают.

     Гуров взглядом "подержал" парня, ничего не ответил и вышел на улицу.

     Орлов встретил Гурова рассеянно, даже не посмотрев долгожданный подарок, сказал:

     - Спасибо, положи в шкаф, - взял со стола часть документов, которые читал, протянул, кивнул на стол для совещаний. - Садись и знакомься, потом обсудим.

     Гуров хотел уйти в свой кабинет - надо позвонить домой, и вообще он любил работать один. Орлов понял и сердито обронил:

     - Сказал, здесь сиди, - переставил телефон. - Позвони жене.

     Гуров доложил Рите, что задерживается, и занялся документами. Полковник отдал ему вторую половину бумаг, молча ушел, вернувшись минут через тридцать, уселся напротив Гурова, ждал.

     Пропуская многие страницы рапортов, справок, секретных документов, можно было подвести довольно печальный итог. За последние пять суток в одном из районов Московской области выстрелами в упор или с близкого расстояния были убиты из одного и того же пистолета участковый инспектор, постовой милиционер и проводник железной дороги.

     Коллеги из областного управления уголовного розыска, десятки других сотрудников за пять суток проделали гигантскую работу. Так как все убийства казались абсолютно немотивированными, то отталкиваться приходилось буквально от пустого места. Кое-каких свидетелей, которые ничего не значили в суде, но могли помочь определиться в направлении розыска, в конце концов найти удалось. Во всех трех случаях поблизости от места преступления местные жители видели высокого, худого, сутулого мужчину в возрасте тридцати - сорока лет, в правой руке он держал книгу.

     Подняли все старые материалы, сигналы об имеющемся "где-то у кого-то" огнестрельном оружии, когда-то не проверенные анонимки. Так как мотив убийств обнаружить не удалось, пошли и по пути Гурова, то есть обратились к психиатрам. Коллегам, хоть и очень слабенько, но удалось зацепиться. Сошлись три тоненькие, способные в любой момент оборваться ниточки.

     Два года назад, по непроверенным оперативным данным, у некоего Петренко И. С. вроде бы видели пистолет марки ТТ.

     Тело участкового инспектора обнаружили в квартале от дома Петренко.

     Иван Степанович Петренко состоит на учете в психоневрологическом диспансере с восемнадцати лет. В 13-14-летнем возрасте осматривался детским психиатром по поводу неуправляемого поведения дома и в школе. В дальнейшем дважды лежал в стационаре в связи со злоупотреблением алкоголем.

     Диагноз: психопатия. Вялотекущая шизофрения под вопросом.

     Периодически работает, увольняется без видимых причин.

     Отец страдает хроническим алкоголизмом. Стационар... Ремиссия - не более двух-трех месяцев.

     Петренко пять дней как с места своего жительства исчез, место нахождения его неизвестно.

     Старшая сестра Петренко из семьи ушла пятнадцать лет назад, связи с родителями и братом не поддерживает, проживает в Сокольническом районе Москвы. Адрес...

     Гуров закрыл папку, передвинул ее полковнику.

     - Печально, только я здесь при чем? Сокольнический район?

     - Я с тобой посоветоваться решил, - перебил Орлов. - У тебя склонность к аналитическому мышлению...

     - Петр Николаевич, - в свою очередь перебил Гуров, - у меня мышление в норме, как говорится, не держите меня за дурака.

     - Хорошо, мы за домом сестры установили наблюдение, - сказал терпеливо Орлов, словно ничего не слышал. - Допустим, парень появится, традиционный вопрос, что делать? Задерживать? С одной стороны, совершенно неизвестно, он совершил убийство или нет? Убиты два сотрудника, они были в форме. Но железнодорожник был в гражданской одежде. Выстрелы произведены с расстояния трех - пяти метров. Может, он стреляет в каждого мужчину, который к нему подходит? Начнем задерживать, а он откроет стрельбу?

     - Значит, если он у сестры появится, в квартиру лезть не надо. Выпустить на улицу, подловить момент и взять под руки, - ответил Гуров. - Если убийства совершил он, то и пистолет он носит постоянно. Эксперты установят, - он пожал плечами.

     Гуров чувствовал фальшь в поведении и тоне начальника, но разбираться не хотелось, мешала неизвестно откуда появившаяся апатия.

     Чего-то устал, Петр Николаевич, - сказал он, прямо глядя полковнику в глаза. - Если вы меня хотите подключить в это дело, то я категорически против. У меня тоже труп, пусть один, но ребенка.

     - Лева, я тоже против, - Орлов вздохнул. - Дело в том, что генерал Турилин - за.

     - Надо объяснить. Константин Константинович...

     - Я объяснял, - Орлов прижал ладонью лежавшую перед ним папку. - Константин Константинович всего лишь начальник управления. Для нас с тобой Турилин вот, - он провел ладонью по макушке. - А в другом кабинете ему сказали, что Москва - столица. И чтобы в столице ни одного выстрела не прозвучало. А он считает тебя лучшим и ошибается. Я лучше тебя! - Орлов распалился, повысил голос:

     - Старшим группы захвата должен быть я, а не ты! Потому как у меня такой случай в жизни уже место имел! А ты, извини. Лева, еще сопляк и ситуации ни черта не понимаешь

     Гуров неизвестного убийцу не видел, не представлял, думать о нем не хотел, разговор для него носил абстрактный характер о ситуации, которая может возникнуть, а может, и нет, да еще неизвестно - когда. И почему Петр Николаевич все так близко принимает к сердцу, тоже непонятно.

     - Когда прекратятся блатные родственные дела? - продолжал Орлов. - Когда-то Турилин работал с тобой, знает тебя лучше, чем других оперативников. Значит, майора Гурова - вперед? Лева, куда вперед? Он же тебя к черту в зубы засовывает! Если Петренко убийца, то, скорее всего, маньяк. А ты их щупал, хотя бы видел? А Петр Николаевич Орлов, - он ударил себя в грудь, - в руках держал. Ну, скоро шестьдесят, ну, полковник, так и жизнь кончилась?

     Орлов поднялся из-за стола, сцепил пальцы, хрустнул ими, как это делает порой Турилин, явно передразнивая начальника, чуть растягивая слова, заговорил:

     - Вы, Петр Николаевич, простите, алогичны. Я, к примеру, сижу в данном кабинете и даю указания вам. Вы разрабатываете операции, инструктируете и руководите, а оперативный состав выполняет свои функции, - от тщательного подбора слов и подражания интонации генерала у Орлова лицо вытянулось, стало интеллигентнее.

     - Хорошо иметь среди старых знакомых генерала, - сказал Гуров. - Блат - великое дело. Значит, я всего лишь оперативный состав, который выполняет свои функции?

     - Нет, Лева, ты принц датский, - запал у Орлова кончился, он вздохнул и опустился на стул. - Не знаю, когда тебя начинать накачивать?

     - Появится фигурант у сестры, нет, неизвестно, - ответил рассудительно Гуров. - Лучше обождать.

     - Договорились, - легко согласился полковник. - Сейчас прямо и начнем, так как ты ничего не понял и понимать не желаешь.

     - Константин Константинович прав, вы несколько алогичны, Петр Николаевич.

     - Дело на контроле в министерстве. И здесь объявится Петренко - в ином месте, опергруппу к нему поведет майор Гуров. - Орлов загнул палец. - Это логика не моя, а руководства. Я тебя должен обучать и направлять? Прекрасно. Иди домой, отдыхай.

     И хотя не первый год работал Гуров с полковником, привыкнуть к парадоксальным выводам до конца не мог. Лева сначала опешил, затем сказал:

     - Спокойной ночи, Петр Николаевич, - и быстренько ретировался.

     Орлов остался один, некоторое время посидел неподвижно, затем взял чистый лист бумаги. Необходимо составить план-инструктаж: что говорить, о чем молчать, но помнить. Да, растерялся, старик, расслюнявился. А Гуров опасности не понимает.

     Если псих убьет сотрудника, то карьере Гурова конец. А если убьют человека гражданского? А если двух? Гуров отдаст партбилет и погоны, генерал уйдет на пенсию, на полковника Орлова лишь строго посмотрят. - "Как же я, умница, так ловко устроился? Старшего группы назначил генерал, стрельба началась в результате ошибки, допущенной майором, а полковник Орлов - между. Молодец, я собой горжусь!"

     Он снял телефонную трубку, сухо сказал:

     - Орлов говорит. Лейтенант, соедините меня с генералом.

НАКАНУНЕ

     Лева проснулся рано, в начале седьмого, взглянул на часы, чуть повернулся на бок и закрыл глаза, но Рита тут же откликнулась:

     - Тебе сегодня раньше?

     - Нормально, - буркнул он. - Спи.

     Она обладала каким-то сверхъестественным чутьем. Иногда он просыпался, открывал глаза, лежал неподвижно, и тут же звучал голос жены. На его удивленный вопрос, как это ей удается, Рита пожимала плечами и говорила как о естественном и всем понятном:

     - Ты же, когда не спишь, дышишь совсем иначе.

     - Может, мне не дышать? - шутил он.

     - Да нет, лучше уж дыши, - отвечала она.

     Такая чуткость и умиляла, и радовала, и раздражала, и утомляла.

     И сегодня Рита села, зевнула:

     - Встаю. Ольге надо раньше, чего-то они собирают - то ли ржавое железо, то ли старые газеты.

     Он, не открывая глаз, видел, как жена кулачками, по-ребячьи, трет глаза, проводит ладошкой по рыжим вихрам и тянется за халатом. Она бесшумно выскользнула из комнаты, он вытянулся на спине, шумно, безбоязненно вздохнул. Последние дни в их взаимоотношениях наступило похолодание, временами переходящее в заморозки. Лева, в семье человек легкий, иронично-шутливый, почти всегда в хорошем настроении, после убийства девочки больше отмалчивался, и его собственные девочки реагировали болезненно. А что он мог? Как выражаются женщины - поделиться? Рассказав о случившемся, с себя он груза не снимет, а Риту придавит, она женщина, у нее сестренка, начнет видеться всякое. И вообще, мужчина имеет право делиться только радостью. Горбы забот и неприятностей он обязан таскать молча.

     В квартире звякнуло, брякнуло, послышался грохот, словно вошел взвод солдат. Встала Ольга, понял Лева и постарался переключиться с семейных неурядиц на иную тему, более приятную:

     "Петр Николаевич вчера... Как это однажды пошутил Станислав: у нас не отдел, а дивизия. Василий Иванович есть, он имел в виду Светлова. Петька есть, назначим Фурманова, заведем лошадей... и шашки наголо. С Крячко отношения налаживаются? Как сказала бы Ольга: фигушки и без масла. Просто трудно сейчас, а Станислав - мужик, потому терпит и молча пашет. Как только вырвемся, так все и вернется на круги своя. Расстаться нам следует, не моя забота, каким Крячко станет старшим. Пусть Орлов решает, ему на то и оклад, и кабинет персональный, и персональная машина. Так и решим, Петр Николаевич. Вчера он каким-то больным казался. Убийцу предстоит задерживать? А мы что? На новенького? Разных задерживали".

     Мысли цеплялись друг за друга и, одновременно перескакивая, убегали в прошлое, потянуло на философию. Задержание преступника? Звучит напряженно, тревожно, чуть ли не как отсчет перед вылетом в неизвестное: пять, четыре, три, два, один, пуск! На самом деле задерживать подавляющее большинство преступников неопасно.

     На кухне снова громыхнуло. Это Ольга напоминала, что существует, что в школу еще не ушла.

     Опасна при задержании шпана, особенно когда собьется в стаю. Оказавшись в кабинете один, такой супермен зачастую начинает плакать и называет дяденькой. Ну, конечно, опасны индивидуумы, статья у которых предусматривает высшую меру. Лева слышал, что в Греции во времена "черных полковников", подчеркивая опасность борцов против режима, коммунистов приговаривали к трем - пяти расстрелам. Уголовник знает, что стреляют однажды, и этого хватает. Он в тюрьму идти и ждать решения суда не хочет. Людям, которые приглашают такого уголовника пройти с ними, следует поберечься.

     А девяносто девять процентов задерживаемых люди покладистые, они свою статью знают, лишнего им не надо, и руку на сотрудника никогда не поднимут.

     И чего Петр Николаевич разнервничался? "Я лучше тебя! Группу я должен вести!" Хватит с тебя, сиди в мягком кресле и руководи. Что, майор Гуров не знает дела, не профессионал? Ребят ему дадут ловких, стрелка высококлассного непременно. Его задача?

     Лева подремывал и думал о предстоящем легко, в состоянии блаженной эйфории. Не то чтобы ему удовольствие предстояло, просто лежал он дома, в удобной постели, дремал, было ему хорошо.

     Старший группы захвата должен определить время, место и обеспечить ситуацию, при которой двое оперативников окажутся от фигуранта на расстоянии вытянутой руки, а один, как правило стрелок, подстраховывает. Старший в такой момент может курить или беседовать с девушкой, которую ему дают для маскировки.

     Время и место? Главное и обязательное условие - исключить всякий риск для граждан. Как создать ситуацию, при которой ребята могут незаметно подойти? Существует такое понятие, как отвлекающий фактор. Таких еще до рождения Гурова придумано множество, следует лишь выбрать подходящий. Если у старшего голова на месте, то все происходит тихо, незаметно, буднично. Двое мужчин берут третьего под руки и сажают в подъехавшую машину. Если начинается возня или уголовник закричал, значит, старший лопухнулся. А драки, погоня и стрельба - это уже не работа группы захвата, а кино.

     Наверное, вчера вечером полковнику Орлову надо было найти подходящие слова и объяснить Леве, что работа ему предстоит не совсем обычная, а точнее - совсем необычная.

     Несерьезно для своего возраста и должности размышлял Лев Иванович Гуров. Ну, как говорится, жизнь научит.

     Когда дверь в квартиру захлопнулась, оповещая, что Ольга отбыла, и люстра в спальне перестала качаться, Лева спокойно поднялся. Вскоре, свежевыбритый, благоухая французским одеколоном, он появился на кухне.

     - Большое спасибо, - Рита выложила на тарелку яичницу.

     - Еще большее пожалуйста, - Лева поцеловал жену в щеку.

     - Слушай, Гуров, - Рита налила себе чашку кофе, села напротив. - Нам надо...

     - Не надо, - перебил он. - Яичница замечательная! Произведение искусства! Как тебе только удается? Я говорю совершенно искренне. Ведь известно, что я вру только в крайних случаях!

     Проверенный сотнями поколений мужчин, совершенно безотказный прием, или, как выражаются оперативники, фактор отвлечения, не сработал.

     Рита ответила в стиле полковника, словно прошла у него курсы повышения квалификации:

     - Яичница великолепная, а кофе еще лучше, - она подвинула Леве чашку. - Поэтому ответь мне, пожалуйста, кем я тебе прихожусь? Я не устраиваю тебе сцен, ничего не требую, просто интересуюсь. Ты мне как-то рассказывал о социальной психологии и ролевом управлении. Я должна знать, какова моя роль в твоем доме. Любовница? Соседка? Приходящая прислуга?

     - Ты моя любимая женщина и друг, - серьезно ответил Лева, но тут же не удержался и добавил:

     - Факт регистрации, штамп в паспорте, твоя постоянная прописка несколько омрачают.

     - Хватит, Гуров, - перебила Рита. - Значит, любимая и друг?

     - Значит, - признался Лева.

     - Ты пятые сутки молчишь, лишь отвечаешь на вопросы и отворачиваешься, - Рита забрала у Левы чашку кофе и отхлебнула. - Я понимаю, работа у тебя секретная, ты не можешь рассказывать все. Но что-то можно? В конце концов необязательно говорить о работе. Ты приходишь, ешь, спишь и уходишь. Когда ты сидишь рядом, целуешь меня, смотришь вместе со мной телевизор, физически ты существуешь, но ты манекен, ты не человек.

     - Только без красивостей, - сказал Лева и не заметил, что голос у него звучал, как у майора Гурова. - Мне казалось, ты повзрослела. Жизнь не игра в хочу и не хочу, приятно неприятно. Учись терпеть.

     Рите казалось, что знает Леву Гурова. Она увидела, какие нехорошие у него глаза, и испугалась.

     - В моей жизни мало секретного, - он почувствовал страх жены, тона не изменил, решив, что в ближайшие несколько суток ему нужны все силы, и пусть Рита отодвинется, позже урегулируем. - Женщина плюнула мне в лицо. Ничего секретного в этом нет. Мой подчиненный, мальчик, потерял себя, я не могу ему помочь. Я сказал. Тебе легче? Терпи. Все проходит. Я люблю тебя.

     Лева вышел из-за стола, тронул сухими губами волосы жены и пошел к дверям.

***

     Петр Николаевич Орлов оглядел группу захвата. Рядом с Гуровым сидела миловидная девушка в форме лейтенанта милиции. Слева от нее громоздились инспектора Виктор Терентьев и Александр Прохоров. Их широкие плечи, могучие шеи, тяжелые кисти рук, расслабленно лежавшие на распиравших брюки бедрах, излучали спокойствие и силу. Оба мастера спорта по борьбе, один по вольной, другой по классической, с точки зрения полковника, несерьезно молоды. Петр Николаевич пытался отвести их кандидатуры. "Я не на соревнования команду выставляю, мне не действующие спортсмены нужны, а опытные, физически сильные оперативники". Ответ генерала звучал аргументирование: мол, ребята выглядят молодо, и хорошо, их легко камуфлировать под студентов или физкультурников. Орлов согласился, а сейчас, глядя на розовые мальчишеские лица Вити и Шуры, вновь засомневался.

     Чуть дальше сидел лейтенант, мастер спорта по стрельбе из пистолета Леня Симоненко, длинноногий, худой, даже хрупкий, он походил на студента, который существует на одну стипендию. Орлов знал, что Симоненко - оперативник никакой, но входит в сборную страны, вечно на сборах, где кормят его отлично, и чего он такой худющий, непонятно. С пистолетом Леня обращался если не как Бог, то как его первый зам по стрельбе.

     Молчали. Наконец Петр Николаевич сосредоточился и сказал:

     - Ситуация такова. Сегодня в семь утра в лесопарковой зоне Сокольнического района обнаружен еще один труп. Убит из того же пистолета марки ТТ, что и трое в области. Молодой мужчина, выстрел произведен вчера, примерно около двадцати трех часов, почти в упор. Рядом с рукой трупа обнаружена незажженная сигарета. Следов ограбления нет, убийство немотивированное, есть основания полагать, что парень обратился к убийце с просьбой прикурить.

     Он сделал паузу, добиваясь, чтобы все усвоили, с кем придется иметь дело.

     - Мы как раз собрались все некурящие, - сказал Симоненко.

     Гурову стрелок не понравился, и сидел он в кабинете как-то вызывающе вольготно, улыбочка совершенно не по ситуации, и шутка его некстати. Сказал, желая обратить на себя внимание.

     - Я вас попрошу, и вы закурите, - сказал Гуров. Орлов довольно улыбнулся и, следуя своей привычке слышать лишь то, что считает нужным, продолжал:

     - Розыск на сегодня располагает лишь одной версией. Петренко Иван Степанович, двадцать девять лет, не работает. Состоит на учете в психдиспансере, якобы имеет пистолет. Его ищут и именно в Сокольническом районе. Когда его найдут, возьмут под наблюдение. И передадут вашей группе.

     Орлов вынул из конверта несколько фотографий, протянул Гурову, тот оставил себе одну, остальные передал товарищам. С увеличенной фотографии, переснятой в паспортном столе, смотрел обыкновенный безликий молодой парень лет восемнадцати, не более.

     - Версия его причастности к убийствам строится на предположениях, непроверенных данных, никакими серьезными доказательствами его вины мы не располагаем. Наличие у Петренко пистолета тоже точно не установлено.

     Гуров, который всей информацией уже обладал, слушал невнимательно, изучая лица и реакцию оперативников.

     Нина, так звали девушку в форме, нервничала. Она держала тонкими пальцами жезл сотрудника ГАИ, и майор Гуров чувствовал, как жезл ей и мешает - она не знает, куда его девать, и помогает - не надо думать о руках, они заняты.

     Виктор и Александр, похожие на братьев, хмурились, сидели набычившись, слушали, казалось, вполуха. Их оперативные сложности не касаются. Пусть покажут человека да объяснят, когда, где и как к нему подойти и куда отвести.

     На Леонида Симоненко майор Гуров смотреть не стал. Избалованный парень, с норовом и любовью к себе. Таких майор встречал, не любил, но обращаться с ними умел.

     - Значит, вы прибыли на место, и вам показали Петренко, вы становитесь главными, - продолжал рассуждать полковник. - Если у него в руке книга, сумка, папка, сверток, то ситуация осложняется. Вы его только наблюдаете, исходя из двух противоположных убеждении. Первое - он убийца-маньяк, стреляющий в приближающегося к нему мужчину. И думаете не только о себе, а в основном о нормальных людях, которые ничего не знают и знать не должны. Второе - Петренко больной, одинокий, ни в чем не виновный человек.

     У вас будет машина с телефоном, а когда вы к Петренко приглядитесь, решим по ситуации. Все свободны. Лев Иванович, задержитесь. Находиться в комнате отдыха при дежурной части, можете сходить в столовую.

     Петр Николаевич открыл бутылку боржома, наполнил стаканы, кивнул Гурову, словно пил за его здоровье.

     - Конечно, Петренко - далеко не факт, версия шаткая, хотя совпадений многовато, - сказал Орлов. - Не знаю даже, что тебе пожелать, чет или нечет?

     - Лучше чет, Петр Николаевич, - ответил Гуров.

     - Как тебе ребята? - спросил Орлов.

     - Ребята ладные, - Гуров пожал плечами, с видом пожилого, многоопытного человека. - Стрелок, видно, парень избалованный.

     - Верно, но тебе с ним не век коротать. Он - стрелок! А как тебе старший группы? - серьезно, без тени улыбки, спросил Орлов.

     - Майор Гуров? - Гуров тоже задумался всерьез. - Как вам сказать...

     - Я тебя, Лева, просил, - перебил Орлов. - Твое "вы" подчеркивает мой возраст и выражает недоверие нашей дружбе. Или мы только начальник и подчиненный?

     "А ты тоже, Петр Николаевич, нервничаешь, - подумал Гуров, - многословен стал, сентиментален", - и ответил коротко:

     - Извини.

     - Ладно, дальше.

     - От майора Гурова я тоже не в восторге, - признался Лева. - Излишне спокоен, даже самоуверен, уповает на ситуацию, экспромт, серьезной заготовки не имеет, вариантов пока не просчитывает. Как только Гурова друг начальник отпустит, он займется собой.

     - Совет расценивай как приказ. Пока убийца не будет водворен в изолятор, ты свои "извините" и "пожалуйста" из лексикона убери. Симоненко правильно одернул, ты его в строгости держи. Ребят слегка припугни, иначе они станут дремать, ждать, пока ты их за ручку подведешь. А теперь иди, думай, у меня дела.

     - Будь здоров, полковник, - Гуров кивнул и вышел.

***

     Терентьев, Прохоров и Симоненко обедали в столовой. Богатыри были сосредоточенными молчунами. Они сидели на легких стульях аккуратно, ели тоже аккуратно, отодвинули пустые тарелки синхронно, взяли по стакану компота одновременно. Неторопливая солидность их движений контрастировала с юношеской розовощекостью, которая наводила на мысль, что бреются они только из солидарности со взрослыми мужчинами.

     Леня Симоненко худобой и огромными глазами походил на стрекозу и вел себя соответственно. Он вертелся, жестикулировал, разговаривал с набитым ртом:

     - Воистину, нет пророка в своем отечестве! Леонид Симоненко! Мастер спорта международного класса! Мне аплодировали в Париже, знают на этом шарике, именуемом Землей. Что такое Гуров? Бывалый опер, майор милиции. Таких тысячи, а он мне: "Попрошу и закуришь".

     - А может, тебе в институт физкультуры податься? - неожиданно спросил Витя Терентьев, вытряхивая из стакана последнюю ягодку.

     - За столом не ты один международного класса, - поддержал коллегу Саша Прохоров. - Каждый на своем стадионе чемпион. Сейчас мы на стадионе Льва Ивановича.

     - Ну, разговорились! - Леня Симоненко возмущенно взмахнул руками. - Верноподданные! Себя ни в грош, его за рубль! Может, вы к нему в группу собираетесь переходить? Там от его характера все навзрыд! Носовых платков не хватает, полотенцами пользуются.

     Призывая в свидетели окружающих, Леня оглянулся и увидел Станислава Крячко, который с подносом отошел от кассы. Симоненко, как и многие другие оперативники, знал, что Крячко и Гуров живут недружно.

     - Стасик! - Симоненко привстал, махнул рукой. - Ты-то нам и нужен.

     - Привет, орлы! - Крячко опустил свой поднос на стол. - Какие проблемы?

     - Здравствуйте, - в один голос ответили богатыри.

     - Майор Гуров у тебя за старшего? - Симоненко сложил пустые тарелки горкой, отодвинул, освобождая место Крячко.

     - С утра был, - Крячко сел. - А что? Сняли? Глупость сморозил, - он намазал хлеб горчицей. - Его Величество Льва Ивановича Гурова нельзя снять, его можно только выдвинуть на руководящую.

     Увидев ожидаемую и нужную ему реакцию, Леня спросил:

     - Он хороший парень, скажи? Ты его любишь?

     - Гуров не девка, - буркнул один из борцов. Крячко лукаво глянул на ребят и занялся борщом.

     - Старший группы захвата! Слышал? - спросил Симоненко. Леня почему-то не указал на Терентьева и Прохорова, а ударил в грудь себя. Хотя он в группу входил, но непосредственно к захвату имел отношение косвенное.

     - По Би-би-си, - Крячко подмигнул и добавил в борщ горчицы.

     Ободренный столь явной поддержкой, Леня распалился.

     - Интересно получается! - он развел руками. - Каждый из ребят может медведя в рукопашной завалить. Я стрелок - с десяти шагов в дом не промахнусь. А Гуров? Чего он такого умеет, каким уникальным качеством обладает? Ничего лучше других делать не умеет, его назначают начальником. Он осуществляет общее руководство, - Леня руками начертил в воздухе круг. - Общее!

     Крячко хлебнул еще борща, поморщился, откинулся на спинку шаткого стула, взглянул на Леню доброжелательно, с умилением.

     - Прав ты, Леонид, просто исключительно! - произнес он ласково. - Ничего такого майор Гуров не умеет. Но если понадобится, Лев Иванович даже из тебя классного оперативника изготовит. Хотя ты - как это! - он толкнул от себя тарелку с борщом. - Название, внешний вид и цена, а на вкус - пойло!

     - Ты, Стасик...

     - Я тебе не Стасик! - Крячко поднялся, прихватил со стола булочку, похлопал богатырей по гулким спинам, на Симоненко даже не взглянул, ушел, не прощаясь.

     - Ты, Леня, обиду не копи, - Саша Прохоров широченной ладонью прижал тонкую кисть Симоненко к столу. - Нам на одном ковре кувыркаться.

     - Мы на тебя очень рассчитываем, - поддержал товарища Витя Терентьев.

***

     Гуров шел по коридору к себе в кабинет, когда его остановил коллега, тоже майор и старший группы Николай Иванович Туров. Группы соперничали, хотя оперативники и не строители, но система учета работы существует, и сравнивать можно. Часто подшучивали и над созвучием фамилий: Гуров - Туров, и оба Ивановичи, и майоры. Но по сути своей они являли точную и полную противоположность. Майора Турова товарищи не любили или относились равнодушно, популярностью он не пользовался. Человек способный и очень трудолюбивый, он Гурову откровенно завидовал. Общеизвестно, что людей одноцветных, только хороших либо плохих, не существует. Каждый в крапинку, в полосочку, с плюс-минусами. Вполне возможно, что Туров отличный семьянин, любит природу и хорошо разбирается, скажем, в классической музыке.

     Туров дружески взял Гурова под руку и пошел с ним в ногу.

     - Значит, группку создали, - тихо и понимающе заговорил он. - Тебя, естественно, во главу. А кто здесь против тебя? Никого. Только не пойму я руководство, что же тебе мальчишек насовали?

     Туров, якобы случайно, остановился у окна, развернул Гурова лицом к свету, смотрел сочувственно, но тон и взгляд коллеги были лживы до неприличия.

     - Благодарностей у тебя, Лева, пропасть, а ордена нет! - Туров разыгрывать дружелюбие перестал, глядел с откровенной издевкой. - И не дадут! Ты напросился в игру, где ставки неравноценные. Выиграешь, тебя по плечу похлопают, может, часики с гравировочкой подарят. А если ты проиграешь, Лев Иванович, знаешь, что с тобой сделают?

     У Гурова вспотели ладони, во рту появился привкус чего-то несвежего. Он мог уйти, мог сказать слова грубые либо ласковые о порядочности, но стоял молча, смотрел в лицо майора завороженно. В открытом зле и уродстве, так же как и в доброте и красоте, есть нечто притягательное.

     Туров не понимал, что Гуров сейчас чувствует себя как человек, попавший в террариум. Гады, конечно. Однако любопытные.

     - Мальчики у тебя в группе, слов нет, - продолжал Туров, смакуя, - больно торопливые. У Терентьева женушка на последнем месяце, а у Саши Прохорова родились в прошлом году, сразу двое. Мальчишки. Девочкам без отца жить неуютно, а пацанам так просто беда. Ну, удачи тебе, Лев Иванович, - он сжал Леве локоть и зашагал по коридору.

     Гуров присел на подоконник.

     "Плохой человек? Сволочь? - Лева никак не мог подобрать подходящее определение. - Он же меня из седла хотел вышибить. Если кого-нибудь из ребят убьют, он радоваться будет. Если двух, то ликовать! Если он со мной так разговаривает, то как он ведет себя с задержанными? Он же садист. И что люди о нас всех думают после встречи с Туровым? Паршивая овца все стадо портит? Нет, он не овца, мы не стадо, все сложнее. Что же начальство? Ну, генерал слишком высоко, ему видно плохо. А дружочек мой, Петр Николаевич Орлов? Как же можно туровых в нашей системе хоть день держать? Все равно что садисту, который наслаждение от чужой боли получает, разрешить зубным врачом работать. Куда же ты смотришь, начальничек?"

     Гуров наконец отлепился от подоконника и пришел в свой кабинет.

     Здесь его ждал Крячко.

     - Я Бориса в район отпустил, - сказал он. - Пусть побегает, зеленый стал.

     Гуров лишь кивнул, не мог забыть разговор, переключиться, сел за стол, пытался вспомнить, зачем снял Крячко с территории и попросил приехать?

     - Зачем я тебя вызвал? Не знаешь? Я по телефону вчера ничего конкретного не говорил?

     - Что-то о личной версии, Лев Иванович, - ответил Крячко несколько удивленно. - Вы сказали...

     - Откуда "вы" появилось? - Гуров вспомнил разговор с Орловым. - Дистанцию устанавливаешь?

     - Больно вид у тебя замученный.

     - Ты майора Турова знаешь? Крячко пожал плечами, считая вопрос праздным, не ответил.

     - Что он за человек? - спросил Гуров. - Отвечай, пожалуйста.

     - Подонок. Все знают.

     - А чего мы молчим?

     - Говорите, - Крячко цинично улыбнулся. - Погляжу, что у вас получится? Или вы хотите моими руками? Представляю: капитан Крячко, без году неделя в МУРе, поднимается на партсобрании и бездоказательно начинает убеждать офицеров-коммунистов, которые и без него отлично знают...

     - Станислав, чего ты такой злой? - перебил Гуров. - Ну, глуп мой вопрос, признаю.

     - Ты у нас добрый! - Крячко говорил шепотом, хотя и были они в кабинете одни. - Ты меня год за горло держишь и умиляешься своей доброте. Вы, Лев Иванович, цельно золотой. И пробу вам надо прямо на лоб поставить, чтобы все видели и не сомневались.

     Странно, но Гурову от злых слов товарища на душе полегчало, словно гнойник вскрыли, боль еще чувствовалась, но отпускало.

     - Загибаешь, - Гуров неожиданно рассмеялся, провел пальцами по лбу. - Не надо клейма, я больше не буду. Есть для тебя дело. - Он отпер сейф, вытащил тоненькую папочку, перебросил на стол Крячко. - Я данной версии цветастое название придумал: "Дуплет в угол". Сколько меня продержат, неизвестно, а работу спросят. Так что читай, вникай, задавай вопросы и двигай. Я посижу, бумажное хозяйство приведу в порядок.

     Гуров вынул из сейфа папки, разложил на столе. Крячко сидел напротив, читал рапорты и справки по версии, которую пытался создать Гуров, заложив в фундамент кусочек мела.

     "Все это вилами на воде писано, - рассуждал Крячко, перечитывая справки. - Но, признаться, ты, капитан, мелок в руки не взял, ямочку на нем не углядел и ничего похожего не придумал".

     Из отделения милиции позвонил майор Светлов, доложил, что провел очередной инструктаж участковых инспекторов, спросил, нет ли чего нового.

     - Ни порадовать, ни огорчить, - ответил Гуров. - Просьба, Василий Иванович, позвони мне домой, скажи, что услали меня на несколько дней в тундру. Мол, я звонил, но никого не застал.

     - В какую тундру? - не понял Светлов.

     - В такую тундру, где нет телефона, и я звонить домой не могу, - пояснил Гуров. - Придумай.

     - Хорошо, - Светлов тяжело вздохнул. - Может, Станислав?

     - У него глаза профессионального лгуна. Ты у нас мужик открытый, правдивый. Выполняй.

     - По телефону глаз не видно, - сказал Светлов. - Хорошо, я тебе перезвоню.

     - Насчет лгуна в мой адрес? - поинтересовался Крячко.

     - Нет, в мои.

     - Докатились до личных оскорблений.

     - Между прочим, писать тебе на лбу я не предлагаю, - Гуров не сумел закончить, зазвонил телефон. - Ну, что она? - сняв трубку, спросил опытнейший сыщик.

     - Она интересуется, теплые носки в тундре не нужны? - ответила Рита. - Неужели у тебя нет никого с голосом поправдивее? Как вы работаете?

     - Правдивость нас и губит, - признался Гуров. - Ты моя любимая и друг. Два-три дня меня не будет.

     - Хорошо, я подожду. Целую.

     - Эх, конспираторы! - Крячко встал, вернул Гурову папочку с бумагами. - Поехал. Адрес я без ваших указаний знаю. Значит, роста, телосложения и возраста среднего. А вы правы, майор, это не такие уж плохие приметы.

     Гуров остался один, ему предстояло ждать.

ВАШ ВЫСТРЕЛ - ВТОРОЙ

     Улица, на которой группа Гурова приняла под наблюдение Ивана Петренко, не походила на столичную. Асфальт на мостовой в трещинах и выбоинах, чахлые деревца вдоль тротуара, облупившиеся безликие дома, на перекрестке ни светофора, ни указателей, хлопающая дверью булочная, табачный киоск. Лишь в дальнем конце улицы, за забором, высовывал решетчатую шею башенный кран, поднимая современное здание, дотянул его уже примерно этажа до десятого.

     На этой улице в пятиэтажном доме с тяжеловесными балкончиками и жила сестра Петренко. Его самого засекли около шести утра, Петренко вышел, из-за угла, не оглядывался, не суетился, устало и привычно вытянул на себя тяжелую дверь подъезда и скрылся в нем. Тут же проверили, нет ли черного хода, сообщили дежурному по городу. Оперативники, обрадованные, что свое нудное, утомительное задание выполнили, ждали группу захвата, но полковник Орлов их разочаровал:

     - Спасибо за службу, продолжайте наблюдение, вас сменят после десяти, - он посмотрел на удивленные лица окружающих, усмехнулся:

     - Человек будет есть, пить, мыться, спать. Гурова и ребят не беспокоить, пусть отдыхают, они еще нахлебаться успеют.

     - В квартиру может прийти слесарь, электромонтер, - потирая еще не бритую после суточного дежурства щеку, предположил помощник дежурного.

     - Если только вас переодеть, - задумчиво ответил Орлов. - Не желаете?

     - Я не специалист, товарищ полковник, но, если прикажут...

     - Не бойтесь, не прикажут, - Орлов сердился, что пустыми разговорами его отвлекают, и незаслуженно обидел человека:

     - Нам не нужны ни подвиги, ни трупы! Ясно? - И еще больше разозлившись, теперь уже на себя, вышел, хлопнув дверью, тут же вернулся и сказал:

     - Во-первых, переключайте все разговоры с наблюдателями на мой кабинет. Во-вторых, объясните им, что они будут передавать Гурову не подъезд, в который вошел разыскиваемый, а его самого, в натуральном виде.

     Еще до появления Петренко установили, что его родная сестра Смирнова Лидия Степановна, тридцати двух лет, разведенная, работает секретаршей в стройконторе, занимает однокомнатную квартиру, которая раньше принадлежала ее мужу, исчезнувшему два года назад. Оперативники его судьбой не интересовались. Лидия характеризовалась как женщина, "совершенно не употребляющая". дисциплинированная, скромная. Появился соблазн вступить с ней в контакт и, не вдаваясь с подробности, просить помощи. Даже сверхосторожный генерал Турилин сказал, что надо, мол, подумать. Но полковник Орлов категорически запретил. Они из одного гнезда, и ее реакция совершенно непредсказуема.

     Итак, Петренко в дом сестры пришел в шесть утра, в восемь она убежала на работу. К одиннадцати подъехал Гуров с группой. Нина в форме лейтенанта с жезлом в руке встала на нерегулируемом перекрестке. Небольшой грузовичок, из кузова которого торчали лопаты, дорожные знаки, остановился не далеко, но и не близко, Виктор Терентьев и Александр Прохоров в затертой рабочей одежде, которая скрывала их телосложение, выпрыгнули на мостовую и стали придумывать себе занятие. Гуров в "волге" с шашечками остановился в другом конце малолюдной улицы. Леня Симоненко расположился на заднем сиденье. Он был в форме студенческого стройотряда, пистолет лежал в специально пришитом внутреннем кармане курточки. В "такси" имелся городской телефонный аппарат. Гуров позвонил Орлову, сказал, что прибыли и начали ждать.

     - Терпения вам, ребята, - ответил полковник. - Он может вообще до вечера не выйти на улицу. - И неизвестно в который раз напомнил:

     - Не подходить, наблюдать, изучать. Главное, блокировать от случайных контактов с мужчинами.

     Группе повезло, Петренко вышел из подъезда около двенадцати, ждать практически не пришлось. Он был высок, худ и сутул, шел, чуть приволакивая ступни, и казался значительно старше своих лет.

     Гуров вспомнил доклад наблюдателя: "Правую руку он держал то ли в левом внутреннем кармане пиджака, то ли под его полой, неизвестно, факт, что дверь подъезда он открыл левой рукой".

     Сейчас правая рука Петренко была забинтована и лежала чуть пониже груди в повязке, накинутой на шею.

     - Больной-то он больной, а соображает, - прокомментировал водитель, - шарахнет из своей "культи", и вся недолга.

     "Возможно, он не держится ни за пистолет, ни за сердце, рука у него повреждена, - думал Гуров, разглядывая Петренко в бинокль. - Больной человек изувечил руку, никого он не убивал, и пистолета у него, естественно, нет. Кто ему руку бинтовал? Он не мог просить сестру упаковать ему руку с оружием".

     Петренко подошел к табачному киоску, купил пачку сигарет и спички, довольно ловко вскрыл пачку, прикурил и остановился на углу, раздумывая, куда идти.

     Гуров позвонил полковнику.

     - Петр Николаевич, у него забинтована правая рука, возможно, камуфляж. Постарайтесь узнать у сестры, бинтовала она ему руку или нет.

     - Сейчас сделаем, - ответил Орлов.

     Как вопрос, так и ответ прозвучали так просто, словно можно было позвонить Лиде Смирновой и спросить у нее. Действительно, почему бы не спросить? Если она не бинтовала? Если сегодня взять Петренко не удастся, и он вернется в квартиру? Не будем пустословить, спрашивать нельзя, узнать необходимо. Но это уже головная боль полковника Орлова. Майор Гуров обязан наблюдать Петренко.

     Слабые, вялые движения, замедленная реакция, рассуждал Гуров, но взгляд быстрый, осмысленный. В бинокль глаза Петренко были видны хорошо. Надо проверить его реакцию на приближающегося мужчину. И, как статисты по команде режиссера, из дома напротив выскочили два молодых рослых парня и направились к табачному киоску.

     - Леня, - сказал Гуров.

     Симоненко мягким движением поднял пистолет. Парни, жестикулируя, приближались к табачному киоску. Петренко перешел на другую сторону улицы, было видно, что он не сводит с ребят взгляда.

     - Он, - категорически изрек Леня, убирая пистолет. - Ну, видно, товарищ майор. Он на парней, как бык на красную тряпку, только реакция обратная. Бык вперед, а наш клиент назад.

     - Похоже, - согласился Гуров. - Но только похоже.

     - А как и кто проверять будет? - спросил Леня.

     - Понаблюдаем его, - ответил Гуров.

     - Он сейчас свернет на людную улицу, - усмехнулся Леня, - и мы его потеряем.

     Это вряд ли, - спокойно ответил Гуров, не обращая внимания на вызывающий тон лейтенанта.

     Петренко действительно направился к улице, по которой проезжали троллейбусы и автобусы. Нина села в подъехавшую машину ГАИ. Терентьев и Прохоров вспрыгнули в грузовичок.

     Когда оказываешься днем на многолюдной улице, то на первый взгляд кажется, что похожие друг на друга люди бессмысленно шастают туда-сюда, словно муравьи. Известно, муравьи бегают отнюдь не бессмысленно. Если самому не суетиться, взглянуть на окружающих внимательно, то практически каждый человек обретет индивидуальность, станет личностью, действия его окажутся понятны и предсказуемы. Видеть улицу может, если пожелает, каждый. Оперативный работник улицу понимает быстрее, подробнее, что естественно, он тренирован.

     Эта женщина, видимо, живет где-то рядом, идет в магазин. Двое приезжих, тоже ищут магазин... Студенты или убежали с лекции, или бегут на нее... Молодая мама с коляской... Затравленный командировочный одной рукой прижимает к груди портфель, другой держит бумажку с адресом. Два аборигена не знают, как убить время до четырнадцати часов.

     Гуров наблюдал Петренко, одновременно просмотрел улицу, оценил плотность движения, количество мужчин подходящего сложения и возраста и приуныл. Вроде движется народ, а Терентьев с Прохоровым здесь сразу начнут "светиться". Гуров знал, что если Петренко убийца, то улицу чувствует обнаженно остро, замечает на себе даже мельком брошенный взгляд.

     Зажужжал телефон, Гуров снял трубку.

     - Ты что, скромник, молчишь? - спросил Орлов.

     - Хвастаться нечем, - ответил Гуров, - насторожен, мужчин близко не подпускает. Улица нам не благоприятствует.

     - Может, и к лучшему, - пробурчал Орлов. - К сестре послал человека, скоро будет ответ.

***

     Оперативнику замотали правую руку "окровавленными" тряпками, уложили в перевязь на груди, дали пакет с бинтом. Он вошел в контору, где сидели две машинистки, одна из них была Лида Смирнова.

     - Девочки, родненькие, помогите, - сказал оперативник, протягивая бинт, - бревном придавило.

     Если утром Лида брату руку бинтовала, она обязательно скажет, не может не сказать. Оперативник сунул бинт именно ей.

     - Вы бы к врачу, не умею я, - женщина смотрела на бинт и морщилась.

     - Что за женщина, если мужика перевязать не способна, - недовольно сказал оперативник.

     - Слава богу, не война, - ответила спокойно Смирнова.

     Вдвоем они руку ему кое-как перебинтовали. Оперативник вышел на улицу, через квартал бинты сорвал, бросил в урну, позвонил полковнику.

***

     - Гуров, - сказал Орлов, откашливаясь, - сестра руку ему не бинтовала.

     - Хорошо, - ответил Гуров, трубку не положил.

     Полковник и майор молчали, а они много могли бы сказать друг другу.

     Процент вероятности, что Петренко - разыскиваемый убийца, возрос. И видимо, в повязке пистолет марки ТТ, стреляные гильзы которого находятся в НТО. Если пистолет и есть тот самый, это хорошо. Но было бы куда лучше, если бы он лежал в кармане у Петренко, и убийца не держал бы палец на спусковом крючке.

     "Подожди, пока он не уйдет с людного места, и прикажи прострелить ему правое предплечье", - мог сказать полковник. Подобная мысль появилась, старый оперативный работник Петр Николаевич Орлов даже вздрогнул. Устал, черт знает что в голову лезет. Вроде все свидетельствует против Петренко, однако полковник сталкивался и с большим количеством совпадений-доказательств, которые указывали на невиновного.

     - Чего молчишь? - спросил полковник.

     - Думать вслух не научился, - ответил майор.

     - Думай-думай, когда придумаешь, позвони, - Орлов положил трубку, не сказав главного: "Ваш выстрел только второй. А первого ты допустить не должен ни в коем случае".

     Гуров думал о том же, в напоминаниях не нуждался.

     Петренко долго стоял в подворотне, прошел квартал по улице, вновь свернул в переулок, видно, знал район хорошо, через несколько минут он подходил к открытому кафе, которое прилепилось на уголке маленького сквера.

     Оперативники заехали в переулок с двух сторон, неподалеку от кафе были магазины, следовательно, и люди. Место показалось Гурову подходящим, он решил попробовать. Прежде чем выйти из машины, Гуров взглянул на Леню Симоненко и сказал:

     - Моя задача не дать ему выстрелить. Твоя - не дать ему выстрелить второй раз. Ты меня понял?

     Леня кивнул, откашлялся, ответил:

     - Я вас понял. Лев Иванович.

     Гуров увидел: истончились у стрелка губы, мелко подрагивает подбородок, и в глаза парень не смотрит - и понял, что Симоненко схватил мандраж. И сейчас он не то что в руку, в дом не попадет. "Зря я вчера вечером отмалчивался, надо было его разговорить, чтобы он до конца понял серьезность предстоящего, перенервничал и расслабился. Сейчас поздно, быстро его в сознание не привести".

     Вчера вечером в комнате отдыха Леня рассказывал о первенстве, когда от его последнего выстрела зависело золото, нужна была только "десятка", и Леня ее сделал. Он говорил о психологическом давлении ситуации, о расстоянии до мишени, показывал размеры "десятки". Витя с Сашей слушали с интересом, соглашались, стрельба - более нервный вид спорта, чем борьба. Гуров читал какой-то старый журнал, слушал, злился и молчал.

     Дернул бы этого клоуна как следует, объяснил, что человек не мишень и боевую ситуацию не следует сравнивать с соревнованиями.

     Ошибся Гуров, промолчал. Сейчас, выходя из машины, понял свою ошибку, но уже поздно. Мы без подстраховки, решил он. Значит, никакого обострения ситуации. Катим пробный шар.

     Гуров взглянул на Прохорова и Терентьева. У кого из ребят двойняшки, а у кого жена на последнем месяце, он не мог вспомнить, взял под руку Нину, которая уже переоделась и в джинсах и простенькой кофточке смотрелась девочкой.

     Леня остался в машине, до кафе, около которого стоял Петренко, было метров пятьдесят, не более.

     Когда Леня впервые пришел в тир, где оперативники отстреливали положенное по уставу, увидел ростовые мишени с кругами на груди, "десятку" в центре, то ему, мастеру спорта по стрельбе из пистолета, стало смешно. Некоторые из офицеров мазали потрясающе, словно нарочно. Конечно, боевое оружие, пистолет Макарова, не тонкий инструмент, к какому Леня привык на соревнованиях. Но Симоненко, нарушая инструкции, отнес свой пистолет оружейному мастеру в спортобществе, маэстро повозился с пистолетом минут сорок, Леня его пристрелял.

     В тире он вальяжно вышел на огневой рубеж, сказал традиционное: "Лейтенант Симоненко к стрельбе готов" - услышав команду, поднял оружие, выпустил пять пуль в яблочко. Инструктор посмотрел на Леню насмешливо, не зная его, сказал: "Пойдем искать" - и они пошли к мишени. "Искать" инструктору не пришлось, пули легли одна в одну. Инструктор пытался утверждать, что в наличии только три, а две в молоке. Кто-то из присутствующих сказал, что Леня Симоненко из сборной и именно по этому делу, и он больше в тир не приходил.

     Когда он утром увидел Петренко, определил возможную дистанцию, поднял невооруженную руку и увидел цель на кончике собственного пальца, Леня лишь самодовольно улыбнулся. Все так просто, наконец в отделе кончатся оскорбительные разговоры: оперативник Симоненко или заблудившийся в милиции турист?

     Эйфория и предчувствие быстрой удачи стали постепенно исчезать. Минуты ожидания вытягивались, Лене стало в машине неудобно, затекли ноги, хотя он пистолет без надобности не доставал, правое плечо наливалось тяжестью, кисть руки деревенела, с каждым прикосновением пистолет становился все неудобнее, уже не прилипал к ладони, а торчал тупорыло и чужеродно.

     "Мишень" время от времени двигалась, закрывалась прохожими, проезжавшими машинами, начали уставать глаза, и, уже совсем неизвестно отчего, начала болеть шея. Петренко хоть и был медлителен, но двигался, поворачивался, часто Леня просто не видел его правую руку. Мысль, что в этой руке зажат пистолет, все чаще приходила Лене в голову. Как Петренко стреляет - неизвестно, случается, и неумеха навскидку в летящего воробья попадает. "Я не боюсь, что он мне в лоб засадит, - оправдывался перед собой Леня. - Если он просто успеет открыть стрельбу на улице, во всем обвинят меня". У него вспотело лицо, он начал искать носовой платок, вытер лоб ладонью. "Рукоятка начнет скользить", - подумал испуганно он, судорожно вытер руку о штаны, посмотрел в окно и Петренко не увидел. И взгляд-то Леня отвел лишь на секунду, а человек исчез.

     Петренко не исчез, сделал лишь два шага и прислонился к растущему у края тротуара тополю.

     Гуров так и не вспомнил, кто из оперативников ждет ребенка, а у кого уже двойня, остановил свой выбор на Терентьеве, который был все-таки поменьше Прохорова. Майор завел лейтенанта в магазин, обнял и тихо заговорил:

     - Он сейчас подойдет к стойке, там никого нет, он обязательно подойдет. Ты приближаешься и смотришь только на буфетчицу. Понимаешь, только на нее. Если будет желание, опусти глаза вниз, только не на него, в крайнем случае смотри на его ноги. Ты спрашиваешь пиво и "Беломор", покупаешь или нет, уходишь. Все. Не вздумай шутить, Витя. Ты меня понял?

     - Чего не понять? - Виктор встретился с Гуровым взглядом, часто заморгал. - Я не боюсь, легкий мандраж. У меня перед началом обязательно. Двигаться начну, и все пройдет, - говорил он быстро, успокаивая начальство.

     - Можно. Тебя подстраховывает лучший стрелок страны.

     - Добро, - Терентьев вышел на тротуар.

     Гуров шагнул следом, посмотрел на машину, увидел в окне вертящуюся голову Лени, выражение глаз рассмотреть было нельзя, но перекошенный рот - можно.

     А Петренко все стоял у тополя левой ладонью щупал его шершавое живое тело. Хотелось есть, у сестры ничего не оказалось, голод и погнал его на улицу, а то бы спал и спал. Ему не нравился молодой плотный мужик, который за одним из столиков в одиночестве пил лимонад, мусолил папиросу и бессмысленно глазел по сторонам. Петренко ждал, вновь осмотрел переулок. Женщины с сумками, пацаны, гоняющие мяч, виделись размазанными, как в пелене. Четко проглянулся высокий мужчина, который подошел к такси. Далеко, неопасно. Еще парень, широченный. Петренко напрягся. Этот ближе... Замасленная роба, руки лопатами... Работяга... В мою сторону не смотрит, зашел в магазин, вытащил какие-то ящики.

     Боковым зрением Петренко "держал" мужика за столиком.

     - Эй! Я тут! - крикнул мужик и заспешил через мостовую к вышедшей из магазина тетке с узлами. Петренко отлепился от дерева, подошел к буфету:

     - Мясное есть?

     - Биточки с макаронами, - ответила женщина, жалостливо взглянув на замотанную руку.

     - Две порции в одну тарелку. Хлеба. Вино есть?

     - Нету.

     - Я заплачу. - Петренко улыбнулся.

     - Ни боже мой! - буфетчица перекрестилась. - У меня двое, вы что, гражданин?

     Петренко, казалось, толкнули сзади, пахнуло жаром. Он быстро повернулся, выставил замотанную руку.

     С другой стороны улицы к кафе шел работяга - Терентьев. Петренко вцепился в него взглядом. Работяга оказался молодым парнем. Помахивая пустым ящиком, шел вразвалочку, глядел себе под ноги, что-то насвистывал.

     Виктора слегка знобило, чувство знакомое. Он неожиданно услышал гул зала, механический голос: "На ковер вызываются..." Стало легче, он опустил плечи, расслабился. "Чего там майор говорил? Смотреть на буфетчицу? Дудки! Подниму глаза, неизвестно, чего увижу. То ли буфетчицу, то ли в его зенки упрусь. Если что, сразу прыгаю ему в ноги".

     И всего-то около двадцати шагов, а много чего успеваешь подумать, когда идешь навстречу поднятому пистолету.

     Гуров понял, что Леня вырубился, переложил пистолет из внутреннего кармана во внешний, навалился на машину, решил стрелять с упора. "Но мой выстрел второй, а стрелок я аховый", - подумал он.

     Петренко еще раз взглянул на приближающегося Терентьева, положил на мокрую стойку три рубля, сказал:

     - Я сейчас, - и отошел к бакам с мусором, якобы по нужде.

     Терентьев видел удаляющиеся ноги, ругнулся, шально подумал, что догнать Петренко можно в три прыжка, и подсечка, ничего похожего не сделал, спросил:

     - Пиво есть?

     Буфетчица оскорбление отвернулась глянула снова, увидела какие-то шалые глаза клиента, усмехнулась:

     - Горит душа? А вчера небось хорошо было?

     - Вчера, сестренка, было небо в алмазах, - произнес Виктор слышанную недавно от майора фразу.

     - Небо в алмазах, - буфетчица вздохнула, вынула из холодильника припасенную для себя бутылку минеральной.

     - Яхонтовая ты моя, - тянул время Терентьев, копаясь в кармане в поисках мелочи. Волнение исчезло, он чувствовал свою силу и ловкость и мечтал: только бы он успокоился и вернулся, я его сверну, как бумажного. Не то что выстрелить, икнуть не успеет.

     - С получки отдашь, бриллиантовый, - буфетчица открыла бутылку, сунула Терентьеву в руку. - У Петровны калымишь?

     - У нее, - Терентьев жадно пил прямо из бутылки.

     "Чего тянешь? Уходи! - пытался телепатировать Гуров. - Что же ты так светишься, на кого я тебя, дурачка, поменяю?"

     - Вялый он, медленный! - возбужденно заговорил Терентьев, входя следом за Гуровым в пахнущий сыростью овощной магазин. - Если с четырех сторон одновременно подойти!

     - Выдохни, - остановил его Гуров. - Перейди на другую сторону улицы и ближе, чем за квартал, не появляйся.

     - Майор, это он! Сердце не обманешь! И как смотался?

     - А если человек действительно писать захотел? - усмехнулся Гуров.

     - Значит, он не убийца, и мы ничем не рискуем, - Терентьев все еще рвался действовать.

     - А если я ошибся? И он именно меня за глупость пришьет первого? - поинтересовался Гуров и, кончая никчемный диалог, сказал:

     - Выполняйте.

     Петренко взял тарелку и сдачу, сел за столик и неловко, левой рукой, жадно ел, роняя с ложки, так как смотрел все время по сторонам.

     - Ну, как Леня, выспался? - как можно миролюбивее спросил Гуров, усаживаясь в машину и снимая телефонную трубку.

     Когда полковник ответил, он доложил:

     - Есть основания считать, что - да. Однако не факт.

     - Молодец, - сказал Орлов. - Объемно, конкретно и сжато.

     - Стараемся, Петр Николаевич.

     - Удачи! - полковник положил трубку. Недавно звонил высокопоставленный чиновник, возмущался. Маньяк-убийца разгуливает по столице нашей Родины, а легендарный МУР бездействует!

     В ответ Петр Николаевич лишь поинтересовался, действительно ли Москва - столица. Через несколько минут позвонил Турилин и "попросил" Орлова: ни с кем - тут генерал выдержал паузу - ни в какие разговоры по поводу проводимой операции не вступать, адресовать абонента к нему, Турилину.

     Когда Константин Константинович что-либо у него "просил", полковник начинал искать в столе "Казбек", хотя бросил курить уже года два.

     "Не заметил! - ликовал Леня, глядя в затылок начальника. - А я уже в порядке, почти в порядке!" - и усиленно массировал кисть правой руки.

     Петренко бродил по пустынным переулкам, около часа сидел на лавочке сквера, дважды выходил на людные улицы, стоял и возвращался в переулок. Он ничего не искал, никуда не стремился, болтался явно без дела. Приблизиться к нему, не рискуя жизнью, не удавалось. Поведение его объяснялось просто: Петренко забыл ключ от квартиры, уходя за пропитанием, захлопнул дверь и теперь ждал, когда сестра вернется с работы.

     Гуров не понимал подозреваемого, нервничал, скрывал свое состояние от подчиненных и от полковника и устал от постоянного напряжения. Главное - не допустить контакта Петренко с посторонним, не дать ему совершить еще одно убийство.

     Нина Быстрова, которая поутру стояла на перекрестке с жезлом, не очень понимая серьезность происходящего, устала от безделья. Она ходила по треугольнику Прохоров Терентьев - Гуров, удивляясь серьезности майора и насупленной молчаливости богатырей.

     Терентьев и Прохоров, которых Гуров передвигал с места на место, где-то к пяти стали равнодушными исполнителями. Встань там, стою. Иди туда, иду. Ближе к месту, дальше от него. Перейди на другую сторону, обгони. Пожалуйста, как прикажете. Гуров их состояние понимал, чувствовал, что они с каждым часом теряют остроту восприятия и ощущение опасности, могут допустить глупейшую оплошность и тогда...

     Каждые тридцать - сорок минут Гуров звонил Орлову, говорить им было не о чем, обменявшись короткими фразами, они опускали трубку, ждали.

     Леня Симоненко очухался, нашел себя, главное, он, словно актер, определил для себя задачу и сверхзадачу.

     Он придумал такие обстоятельства. Я нахожусь за рубежом на соревнованиях, приехали на стрельбище, не вызывают, и, когда вызовут, неизвестно. Необходимо находиться в кондиции, не дремать, но и не перегорать. Он то сидел в машине, то выходил, гулял, приноровившись видеть одновременно и Петренко и Гурова.

     Хорошее состояние стрелка действовало на Гурова благотворно. Но старший группы не может расслабляться, он находится под постоянным высоким напряжением, обязан учитывать одновременно несколько факторов. Не выпуская из поля зрения объект, оценивать его состояние и по возможности предугадывать направление движения. Видеть всю окружающую объект среду, не допустить неожиданного быстрого приближения к нему какого-либо прохожего и любого постороннего человека.

     Для этого необходимо находиться самому и передвигать оперативников таким образом, чтобы, с одной стороны, в случае чего, не опоздать, с другой - не находиться в поле зрения фигуранта, то есть не светиться. При этом стрелка надо держать не ближе сорока и не дальше пятидесяти метров и чтобы между ним и объектом не сновали прохожие. Гуров не терял контроля над ситуацией даже во время коротких докладов начальству.

     Гуров отказался от предложенного им горячего обеда. Нина купила десять бутылок минеральной, они пили воду, есть совершенно не хотелось.

     После шести Петренко неожиданно активизировался, шаг его стал увереннее, он будто увидел цель и уже не тащился, а шел по переулку, и видно было, он знает, куда именно идет; через три квартала Гуров увидел магазин "Вино", обычную сутолоку знакомого контингента.

     Тут ему деваться некуда, понял Гуров. У нас верный шанс. здесь он окажется в плотном окружении мужчин, здесь ребята и возьмут его под руки. Все произойдет тихо-тихо, ну пискнет он, не более того. Забинтованную руку его надо опустить, прижать к бедру, если он от судороги выстрелит, плохо конечно, но пуля уйдет в землю.

     Прохоров и Терентьев оценили ситуацию так же, не убыстряя шага, двинулись по двум сторонам треугольника, в вершине которого находился Петренко, около него оперативники должны сомкнуться.

     Двери магазина узкие, толчея, невозможно распознать, кто есть кто, однородная, почти исключительно мужская среда.

     "Такси" передвинулось, остановилось рядом с другими машинами.

     - Как ни мучилась, а родила, - сказал водитель, молчавший несколько часов подряд.

     Петренко оставалось пройти шагов тридцать, расстояние между ним и оперативниками быстро сокращалось. Гуров находился на дальней позиции и тоже быстро шел к месту встречи.

     Когда Лева был еще мальчишкой, во дворе их дома проживал пес неопределенного цвета и неустановленной породы. Пес был ничейный, жил под домом, кормили его все, и он любил всех и страдал от обжорства и добродушия. У него была страсть - гонять кошек. Увидев противника, Дэвик, так вычурно звали пса, превращался в преследователя. Никто никогда не видел, чтобы Дэвик кошку поймал. Однажды Лева стал свидетелем позора всеобщего любимца. Дэвик, по своему обычаю, крутился во дворе, когда из-за сарая вышел серый, обычной полосатой раскраски кот и сел, глядя на окружающий мир с равнодушным презрением, как умеют смотреть только кошки да получившие неожиданное и большое наследство мещане. Дэвик увидел кота, рванулся, казалось, пес способен разорвать на клочки и тигра. Лева открыл было рот, чтобы крикнуть неразумному коту: беги! Кот жмурился, вылизывал лапу, когда до его смерти оставалось всего несколько метров, кот открыл глаза, поднял лапу и замер. Как Дэвик затормозил! Он выставил передние лапы, сел на задние, подняв облако пыли, сумел остановиться в метре от своей "жертвы". Остановившись, пес встряхнулся, с лживой безразличностью зевнул и стороной, стороной затрусил к сараям по своим собачьим надобностям. Кот, зажмурившись, начал долизывать свою лапу.

     В отличие от беззаботного дворового пса. Лева понял, что торопиться опасно. Петренко не на последнем метре - тогда бы он свернуть не успел, - а шагов за двадцать, резко свернул в сторону, прошел вдоль витрины, описав короткую дугу, остановился у облезлого заколоченного ларька и уставился на магазин.

     Прохоров и Терентьев тоже изменили направление, разошлись в разные стороны. Гуров задержался на стоянке машин.

     Ситуация осложнялась, но за весь день была наиболее благоприятной. Нет худа без добра, размышлял Гуров. Чего-чего, а мужиков тут хватает. Сзади подошел Прохоров, тихо заговорил:

     Майор, мне надо оказаться на расстоянии вытянутой руки. Я оторву ему клешню вместе с повязкой и со всем содержимым.

     Гуров знал, Саша не хвастает. Когда Гуров здоровается с ним, то не может не только обхватить протянутую ладонь, но даже не достает кончиками пальцев до ее края. Если Прохоров положит ладонь на руку Петренко, операция закончена.

     Он хочет выпить, - настаивает оперативник. - Я беру бутылку, подхожу, предлагаю. Он меня не видел...

     У Саши двойняшки или он только ждет? Гуров посмотрел в молодое, чуть влажное от пота лицо и сказал:

     - Действуй, Александр. Мы тебя страхуем, - и направился к Лене Симоненко.

     Что значит страхуем, когда их выстрел лишь второй? Если Петренко пальнет, то Саше будет достаточно. Гуров видел однажды дырку выходного отверстия, которую оставляет в пробитом теле пуля такого калибра.

     - Леня, - сказал Гуров, садясь в машину, и позвонил Орлову.

     Симоненко выскользнул из машины и встал за "жигуленком" так, чтобы видеть Петренко.

     Гуров сообщил начальству место своего нахождения, коротко ситуацию и закончил:

     - Через несколько минут попробуем.

     - Что с тобой? Что значит попробуем? - сухо спросил полковник. - Тебе крем-брюле в вазочке предлагают?

     - Хорошо, Петр Николаевич, мы пробовать не станем, - Гуров хотел сказать что-нибудь резкое, лишь вздохнул.

     - Только без этого, - без чего, полковник не пояснил. - Удачи! - и положил трубку.

     Петренко шептался со щупленьким пьянчужкой, дал ему деньги, кивнул на двери магазина. Пьянчужка вошел в магазин позже Прохорова, а вышел с двумя бутылками значительно раньше, прижимая их к груди, будто любимых детей, засеменил к Петренко. Они пошли в глубь сквера молча, деловито, как идут на работу.

     "Оперативник, называется, - зло подумал Гуров, - бутылку без очереди взять не может".

     - Жди этого чемпиона, - сказал Гуров водителю, вышел из машины, подал знак Терентьеву следовать за собой.

     Они наблюдали, как Петренко с гонцом распили бутылку, когда раздался оклик:

     - Граждане! - молоденький сержант милиции направлялся к скамейке.

     Гуров метнулся ему наперерез и закричал дурным голосом:

     - Сержант, стакан есть?

     Милиционер остановился, повернулся, от возмущения лишь развел руками, поманил покачивающегося Гурова:

     - Иди, я тебе налью.

     Скамейка за его спиной опустела. Гуров видел, как Терентьев и Леня скользнули за кусты, в сторону переулка, и повернулся к сержанту.

     - Извини, командир, я передумал. Завязал, - Гуров предъявил удостоверение. - Выпей вечером за свое здоровье! Я, как старший по званию, тебе сегодня разрешаю.

***

     Петренко вернулся в квартиру сестры, и потянулись минуты, неторопливо превращаясь в часы. Группа захвата ждала.

     Теперь, когда напряжение спало, всем захотелось есть. Чувство голода проснулось сразу, в желудке защемило, будто оперативники голодали не первые сутки. А всего лишь девять часов назад они плотно позавтракали.

     В двадцать два часа группу сменили.

     - Если появится, вызывайте! - сказал Гуров, понимая, что коллеги проинструктированы, говорит лишнее, оправдывается.

     Он был обязан Петренко захватить, истрепал всем нервы, оставил на свободе вооруженного убийцу. Что Петренко убийца, майор Гуров уже не сомневался.

     В столовой управления они молча поели. Щи, которые вчера глотались с трудом, сегодня, чуть теплые, вкусно пахли мясом.

     Собрались в кабинете Орлова, настроение похоронное, полковник и не пытался их приободрить, сидел за столом отчужденно, кивнул на стулья, сказал:

     - Тимофей Александрович - врач. Выпейте, что вам положено, и отправляйтесь.

     Только теперь Гуров обратил внимание на толстенького насупленного человека, который сидел в уголке, держал на коленях чемодан.

     Врач быстро, но цепко и внимательно осмотрел всех, проверил пульс, давление, чего-то поискал в глазах, нашел или нет, не сказал, разлил по стаканам остро пахнущую жидкость.

     - Прошу, молодые люди, - старомодно выразился он, приглашая к столу.

     И Гуров почему-то вспомнил о крем-брюле, о котором так некстати упомянул по телефону полковник, спохватился и сказал:

     - Минуточку, доктор, нам снотворное нельзя. Мы можем выехать...

     - Люди не глупее вас, Лев Иванович, - перебил Орлов. - Пейте и отдыхайте. А вы, майор, задержитесь.

     Когда оперативники вышли, после некоторого молчания врач сказал:

     - Советую девушку заменить.

     - Это совет или предписание врача? - спросил Гуров, и голос у него был такой же несмазанно-скрипучий, как у Орлова.

     Петр Николаевич неожиданно рассмеялся, врач пожал плечами, обронил:

     - Совет врача. - И удалился.

     - Тогда я Нину оставляю! - с вызовом произнес Гуров, хотя оппонент уже отсутствовал, продолжал:

     - Она устала, но уже задействована в операции. Мне женщина необходима, какой окажется новенькая, неизвестно! Чего вы смеетесь, товарищ полковник?

     - Над тобой. Лева! Над тобой! Какой же ты все-таки мальчишка! - Орлов даже вытер сухие глаза, ему было отнюдь не смешно. - Ребята должны видеть: только майор Гуров для них отец родной, остальные ничего не понимают. Потому я и придавил слегка, а ты на моем фоне поднялся. Ну что? Полагаешь, он?

     - Полагаю, - Гуров сел, потер поясницу, зевнул. - А ты, Петр Николаевич, артист.

     - Станешь моим замом, научишься. Начальник обязан добиться результата, а не беречь свой авторитет. Если он есть, никуда не денется, а нет, так и оберегать нечего. Значит, полагаешь? Великолепно! И я полагаю...

     - Только к делу это никакого отношения не имеет, - закончил мысль начальника Гуров. - Вы, голубчики, обязаны его взять интеллигентно, без членовредительства.

     - Начальники могут нравиться, нет, только не мы их назначаем, так и заменить не можем. Время нам отмерили до завтрашнего полудня. После чего нас с тобой заменят, и делом начнут заниматься другие. Тактика выжидания, подлавливания ситуации себя не оправдала.

     - Правильная тактика и единственная, просто у начальства терпения мало.

     - И у меня кончается. Давай, майор, приказы не обсуждать.

     - Знаете, товарищ полковник, вы мне тоже... - Гуров не стал уточнять мысль и ее заканчивать. - Когда вам хочется, мы коллеги-друзья, когда неудобно, так я - майор, и смирно? Вы сами говорили, что бесплатных пирожных не бывает. Так что извольте выслушать...

     - Не изволю! - перебил Орлов. - Лева, ну нету времени и сил на словоблудие. Существует приказ. Мы с тобой в ихних креслах не сидели и, какие мягкие сиденья, не знаем. В одном начальство право безусловно: взять Петренко наша с тобой работа. А до полудня, после полудня, им виднее, они на горке. Надо придумать комбинацию.

     - Я иду спать, - Гуров встал, выпил залпом микстуру. - По моему пониманию, он раньше десяти-одиннадцати из дома не вылезет. Прикажите разбудить меня в шесть, начну думать.

     - Спокойной ночи, майор, - Орлов подмигнул.

     - Спокойной ночи, Петр Николаевич, - Гуров кивнул и вышел.

     Орлов знал, что в соседнем кабинете "прописался" Боря Вакуров, и позвонил ему.

     - Надо из твоего бессмысленного поведения хоть какую-то пользу извлечь, - сказал полковник сурово. - Свари мне крепчайшего чая либо кофе!

     - Слушаюсь! - пробормотал Боря, испуганно соображая, кому нести чай или кофе.

     Полковник понял растерянность молодого оперативника.

     - Начальника надо узнавать, неси в соседний кабинет, не ошибешься!

     Он не преследовал целый день вооруженного убийцу, но чувствовал себя отнюдь не бодрячком. Он просидел четырнадцать часов в этом кресле, выслушивая короткие сообщения Гурова, пытаясь ему помочь. Конечно, полковник занимался и другими делами, но любопытные посетители в МУР не забредают, а свои знали, что сегодня лучше кабинет Орлова обойти стороной.

     Он выложил перед собой стопку бумаги, подровнял, в правом верхнем углу листа написал: "Сов. секретно" и для солидности подчеркнул. Необходимо в письменном виде зафиксировать работу Гурова и его группы, так что, если завтра... Не дай бог чего... Чтобы никакая проверка недоработки или каких-либо упущений найти не смогла. Он отложил ручку и задумался.

     Загляни в себя, не лги, будь искренним! Ты рвался вести группу? А сейчас ты хотел бы оказаться на месте Гурова? Только не лги, полковник, не загораживайся словами. Так, да? Или нет?

ЗДРАВСТВУЙТЕ, КТО ВЫ ТАКОЙ?

     Гуров спал спокойно и крепко, открыл глаза ровно в шесть, за минуту до звонка дежурного, с ясной головой и в хорошем настроении. Врач, видно, свое дело знал. Гурову хотелось сразу приняться за работу, например, пилить или колоть дрова, помахать косой. Он удивился - человек сугубо городской, Лева к природе относился спокойно. Красиво, конечно, никто не спорит, и воздух другой, и птички... Однако через день-два среди ромашек-лютиков он начинал скучать, крик петуха утром не вызывал умиления, а соловей вечером не настраивал на лирический лад. Гуров стихов никогда не писал.

     Через два часа он обязан доложить четкий, конкретный, продуманный во всех деталях план захвата. Он сообщил дежурному, что будет у себя в кабинете, Боря уже варил кофе, делал бутерброды, и Гуров подумал, что быть даже небольшим начальником не так уж плохо. В благодарность за заботу он сообщил Боре, что пожарник поймает его с плиткой и снимет с него шкуру, как с перезрелого банана, и предложил из кабинета убраться.

     Свои размышления он начал, как обычно, с определения задачи. Вчера Гуров уверенно заявил, что Петренко - разыскиваемый убийца. Утром Лева на себя вчерашнего глянул удивленно. Откуда такая уверенность? Факты? Тело участкового обнаружено неподалеку от Дома Петренко. Есть основания предполагать, что участковый шел именно к Петренко, у которого якобы видели пистолет. Это не факты, а предположения. Приметы убийцы: высокий, худой, сутулый - соответствуют облику еще нескольких, проживающих на территории Москвы и области. Почему бы убийце не приехать из других краев, где тоже имеются высокие, худые и сутулые мужчины в возрасте тридцати - сорока лет? Таких немного, несколько десятков тысяч наберется. У Петренко неумело завязана рука, на ее конце сильное утолщение? Сестра вроде бы руку не завязывала, а пришел он к ней без повязки. Он нервозен, оглядывается, отходит в сторону, если к нему приближается мужчина, так, между прочим, он состоит на учете в психдиспансере. Данный факт можно расценивать двояко. С одной стороны, его болезнь объясняет немотивированные убийства. С другой - та же болезнь оправдывает странность поведения.

     Все сложить и выбросить в мусорную корзину, решил Гуров. Информации недостаточно, задача не решается. Я должен исходить из двух совершенно противоположных условий. Мы ведем себя по отношению к Петренко как к невинному, больному человеку. Задержать Петренко следует как вооруженного убийцу, готового стрелять в любого приблизившегося к нему мужчину. Для окружающих риск должен быть исключен полностью, для сотрудников сведен до минимума.

     Человек порой не способен мыслить последовательно. Ток бывает постоянный и переменный, а мысли наши то ползут, то летят, прыгают, причем сразу в разные стороны.

     Гуров решения не нашел, начал думать о последствиях. Если ошибусь и погибнет посторонний человек, у меня отберут партбилет и уволят. Убьют Витю или Сашу, мне влепят, на работе оставят, я пойду к погибшему в дом и точно узнаю, у кого жена беременная, а у кого двойняшки. Он заставил себя переключиться, начать поиски решения. А зачем, собственно? Тебе русским языком сказано: время твое истекает в полдень. Ну и дотяни до полудня. Придут коллеги, сменят тебя, начнут решать, рисковать. Ты сможешь ходить с обиженным видом, мол, торопили, затуркали. Скоро все забудется. Работа в розыске чем хороша? Хоть и не на конвейере стоишь, а скучать и дремать не дают. Навалятся другие дела, сумасшедшего, который разгуливает с пистолетом, вскоре забудут. Ты, майор Гуров, в авторитете, а кто ничего не сделал, тот и не ошибся.

     И думал Гуров, не рисуясь, не вскользь, а очень серьезно: может, выждать, допустить к делу других, более способных и решительных? А почему бы и нет? Он скрупулезно проверял логические связки, нравственные предпосылки. Ничего плохого нет, если честно перед собой признаться: да, не по плечу, не поднял! Мысли эти очень Гурову понравились, он их аккуратненько выстраивал, подкраивал, обосновывал. Но мысли бывают поведения своенравного - и подчиняются нам, и одновременно не очень.

     Кто они - те, что придут, другие? Кто? Конкретно? Пришлют из министерства? Кого? Лучше Прохорова, Терентьева, Симоненко и Быстровой не найти, они в абсолютном соответствии. Заменят на равнозначных. Старшего найдут получше меня. Вполне возможно, без реверансов и самоунижения, есть и лучше. А уже накопленные нами знания места действия, понимание, ощущение фигуранта? Мои коллеги, товарищи начнут с нуля. Их первый день будет хуже нашего вчерашнего. А Константин Константинович Турилин и Петр Николаевич Орлов? Ты, майор Гуров, мал и незначителен. Старший группы не справился, его заменили. Если задержание проведут успешно, все забудется. А если будут жертвы, то обязательно будут и виновные, которые должны нести ответственность. Те, кто меня отстранят и других вместо меня поставят, никакой ответственности не понесут, так как сами станут определять виновных и меру наказания.

     Гуров взглянул на часы, возмутился. Тут жизнь, можно сказать, прожил, а по их механическому исчислению и часа не прошло. Он отхлебнул приготовленный Борисом кофе, который уже успел остыть и сильно отдавал цикорием.

     Все передуманное выбросить в корзину.

     Через три-четыре часа Петренко выходит на улицу, точнее в тихий, очень подходящий для задержания переулок. Здесь сразу и должно все произойти. Быстро, тихо интеллигентно. Необходимо создать безотказный фактор отвлечения и дать возможность Саше и Вите подойти к Петренко вплотную. Рисковать ты, майор Гуров, можешь только собой, вот из этого и исходи.

     "А я не хочу рисковать собой! - подумал, чуть ли не произнес вслух Гуров. - Не фашисты под Москвой, я не панфиловец. Не хочешь, да? Тогда думай, думай. Что за идиотизм? Чтобы задержать подозреваемого, рисковать жизнью? Конец двадцатого века, электроника, человек в космосе, а здесь, как в каменном веке, с дубиной - и кто кого? Не правильно это и нечестно. Как тигров отлавливают? Стреляют какой-то ампулой? Усыпить Петренко, взглянуть, что он таскает под повязкой. Если пистолет, то дело ведет прокуратура, если у него лишь повреждена рука, извинимся. Можно проще, ничего он не поймет, свалится, мы его доставим в больницу, ничего объяснять не будем, подлечим. От мысли усыпить Петренко он перескочил к мыслям о сетях. Можно из окна, под которым Петренко будет проходить, случайно уронить большую тонкую сеть. Он начнет барахтаться, с испугу раза два выстрелит. В переулке ни души, такое обеспечить несложно. Постреляет и затихнет. Кстати, сколько у него в запасе патронов? Наличие запасной обоймы практически исключено. Значит, у него минимум четыре выстрела.

     Абсолютно правильно смеялся над тобой полковник. Молодой ты, Гуров! О деле надо думать, а не об усыпляющих пулях и сетях. Но дело замыкается на риске. Фактором отвлечения можешь быть только ты, как говорится, лично. А естественный инстинкт самосохранения? Думать о сетях легче, чем разрабатывать ситуацию, при которой ты становишься мишенью. Хорошо, сети не подходят, тогда, может быть, яма?"

     Гуров встал, допил остывший кофе, начал расхаживать по кабинету, рассуждая вслух:

     - Отвлечь! Как? Чем? Тихий переулок, позднее утро. Он идет, насторожен, готов бежать и стрелять. Его надо удивить, заинтересовать... Разорвать его внимание.

     Первый выпад должен быть активным, но ложным, затем переключить его внимание, приковать к вновь возникшим обстоятельствам, чтобы он о первом факторе забыл...

     В восемь тридцать группа собралась в кабинете Орлова. Гуров на обратной стороне настенного календаря начертил план переулка, обозначил место нахождения каждого, объяснил замысел.

     - Должно сработать, - он бросил карандаш на исчерченную схему. - Главное, чтобы мы все передвигались синхронно, точно соблюдая дистанцию.

     Гуров рассказал не все, боялся возражений полковника. А потом будет поздно. В крайнем случае, всегда можно сослаться на экспромт, мол, он изменил свое поведение в последний момент, а не планировал. В конце концов ни победителей, ни покойников не судят.

     Ребята сначала робко, затем активнее, даже азартно начали план обсуждать, дополняя его деталями. Петр Николаевич молчал, ему предложение Гурова не то чтобы не нравилось, а вызывало недоверие своей постановочной громоздкостью. И тон Гурова был неискренним, и в глаза он не смотрел, увертывался, взглядом "мазал", явно что-то недоговаривая. В конце концов, это его право, решил Орлов. И я бы на его месте тоже имел заначки, иначе нельзя. А конструктивных предложений у меня нет. Получать "добро" и согласовывать нет времени. Они мои ребята, и я за них в ответе, прикрываться руководящими резолюциями не стану.

     - Хорошо, - как-то не начальственно, а по-семейному сказал он. - Нина и Гуров одеваются из своего гардероба. Лошадь и "чайку" я обеспечу. Прохоров и Терентьев, отправляйтесь к проводникам-собачникам, возьмите по рваной телогрейке. Ты? - он посмотрел на Леню Симоненко. - Ты и так хорош.

     Через тридцать минут они выехали. Гуров, сидя на заднем сиденье просторной "чайки", обнимал Нину, сдерживая зевоту, дремал. Леня, наоборот, вертелся, улыбался, рассказывал анекдоты, которые не имели ни начала, ни конца, ни юмора. Перенапряжение и мандраж вызывают разные реакции: одного клонит в сон, другой арии петь начинает.

     Наверное, большинство мужчин, которые не были на фронте, пытаются порой ответить на вопрос: а какими они бы оказались в те страшные годы? Задумывался и Гуров. И однозначного ответа не находил. Он был уверен, в сорок первом под Москвой вел бы себя достойно. Он был уверен, тогда альтернативы не существовало. А вот позже, через три года, на чужой земле, у какой-нибудь безымянной высотки смог бы он встать в полный рост? Гуров, человек честный, найти ответа не мог.

***

     Петренко вышел из дома в одиннадцать часов четыре минуты. Он оглядел переулок, равнодушно отметил двух женщин с сумками, ребят, гоняющих мяч вдалеке, и неторопливо двинулся по тротуару.

     Когда за спиной неожиданно громыхнуло, он быстро повернулся. С соседнего двора выехала вислоухая лошадь, затрусила по мостовой, на телеге громоздились бочки. Возница, несмотря на теплый день, был в телогрейке и шапке. Ноги его напарника торчали кирзовыми сапогами, сам мужик завалился среди бочек, видно, сильно вчера принял.

     Петренко смотрел на лошадь хмуро, недоверчиво, будто впервые увидел, потом, признав, заулыбался, пошел за телегой. Только он успокоился, как за спиной взревел мотор, и в переулок влетела черная лакированная машина. Огромная, словно танк. На ее крыше были переплетенные золотые кольца, а к радиатору пришпилена кукла, которая должна была символизировать живого ребенка.

     Машина не доехала до Петренко несколько метров, остановилась.

     Петренко шарахнулся, прижался к стене дома, рука в черной повязке выпятилась вперед. Гуров предвидел, что он испугается, не сразу сообразит, что перед ним свадебная машина, и здесь нужна короткая пауза.

     Петренко стоял лицом к машине, спиной к телеге. Прохоров и Терентьев соскочили на землю, возились с упряжью на расстоянии метров тридцати. Несколько секунд - и они радом, но повернуться на шум шагов и выстрелить Петренко успеет.

     Гуров вышел из машины в черном вечернем костюме, белоснежной рубашке и галстуке, словом - жених. Потянулся, дал возможность себя рассмотреть, вывел из машины Нину в белом платье, фате и с огромным букетом цветов. Следом из машины вылез, покачиваясь, Симоненко, на шее у него болтался фотоаппарат, в руках бутылка шампанского и пистолет. Последний Петренко разглядеть не мог.

     - Горько! - визгливо закричал Леня.

     Конечно, в одиннадцать часов утра сцена смотрелась фальшиво.

     Петренко начал было поворачиваться в сторону телеги, чего нельзя было позволить. И Гуров сделал то, что задумал, но о чем не говорил в кабинете. Он выхватил из рук Нины цветы, крикнул:

     - Догоняй! - и бросился бежать прямо на Петренко.

     Гуров умышленно закрывал собой Нину и не учел, что оказывается между Петренко и Леней, и пистолет стрелка в эти главные секунды становится лишним. Гуров бежал, опустив голову, и считал шаги. Ему только казалось, что он бежит быстро, Нина догоняла его. А думал лишь об одном: не поднять бы голову, не столкнуться с Петренко взглядом. Тогда короткое замыкание, и конец. И цветы пригодятся.

     Лева на бегу поднял голову, завороженно посмотрел Петренко в лицо и понял: "Убийца". Гуров видел Терентьева и Прохорова, они были за спиной Петренко в нескольких шагах, но уже не успевали. Убийца поднял руку. Гуров остановился, повернулся к дулу пистолета спиной, поймал в объятия догонявшую его Нину и подумал: "Он прошибет меня насквозь, но пуля потеряет силу, и Нину только ранит".

     Петренко не стрелял, медлил, не потому, что считал, стрелять в спину подло. Просто вроде бы опасности нет, зачем шуметь?

     Гуров целовал Нину в мокрые щеки, прозрачные капельки катились из-под опущенных век. За спиной тонко, высоко вскрикнули. Под ноги что-то упало. Он прижал голову Нины к груди, посмотрел вниз, увидел на асфальте пистолет и равнодушно, как сторонний наблюдатель, отметил, что пистолет марки ТТ.

     Подошедший Симоненко свой пистолет сунул в карман, лежавший на асфальте поднял, похлопал Гурова по плечу, сказал:

     - Вы все перепутали, это чужая невеста, майор. Гуров не слышал, он чувствовал себя каким-то раздвоенным, словно сию секунду проснулся. И понимаешь, что проснулся, и сон еще липнет, держит. Нина беззвучно плакала, но вытирала платком лицо Гурова. Он не видел, как Терентьев и Прохоров внесли Петренко в свадебную "чайку" и укатили.

     А вышедшая из дома старушка заметила и спросила:

     - Случилось чего?

     - Дружок перебрал маленько, - ответил Леня, открывая дверцу подкатившего такси.

     - Свадьба, - старушка закивала. - Совет вам да любовь.

     - Спасибо, бабушка, - ответила Нина. Гуров передал "невесту" Лене, сам сел впереди, опасаясь сентиментальных разговоров, сухо сказал:

     - Верти баранку, кино кончилось.

     - Давно бы так, - согласился водитель. - А то вчера целый день шатались как неприкаянные. Меня в гараже спрашивают...

     - И много в нашем гараже любопытных? - Гуров взглянул строго.

     - Да я так, к слову, - буркнул водитель и замолчал. Реакция Гурова на происшедшее была странной, ему следовало веселиться, может, не смеяться и петь, но уж никак не злиться. Он же чувствовал себя неловко, как актер в гриме и театральном костюме среди буднично одетых людей. Почему он не удержался и посмотрел Петренко в лицо, вызвал "короткое замыкание"? Почему остановился и повернулся спиной? Он не испугался, просто не успел испугаться, повернулся, и все. Позже, при разборе операции, все сочтут его поворот "гениальной заготовкой". Он никогда ничего не скажет, будет молчать. Сейчас он зол только на себя, и куда-то эту злость необходимо девать. Он глянул на водителя, но тот повода не дал, тогда Гуров повернулся и сказал:

     - А ты, мальчик, вчерашнее запомни. Жизнь не тир, люди не мишени! Ты меня, Леня, понял?

     - Я думал...

     - Ты думай, когда тебя об этом просят! - грубо перебил Гуров. - Ты стрелок, а люди не мишень.

     Он говорил глупости, Леня хотел было возразить, мол, думать можно и без просьб со стороны, по собственному желанию. Что он, Леня Симоненко, считал, не заметили его слабости, он благодарен майору Гурову, который никому ничего не сказал, от операции не отстранил. Много чего еще хотелось сказать.

     Нина дернула Гурова за рукав и тихо произнесла:

     - Лев Иванович, не надо. Я вас прошу.

     - Извини! - рявкнул Гуров и отвернулся. До управления доехали молча. Петренко водворили в изолятор, пистолет отнесли на экспертизу, следовало срочно установить, из него ли совершены убийства или нет.

     В кабинете подполковника ни оркестра, ни флагов.

     Петр Николаевич вышел из-за стола, сказал:

     - Молодцы, я и не сомневался, - пожал каждому руку, но не торжественно, а просто уважительно. - Разговоры, писанина - все завтра. Сегодня отдыхать.

     Сначала он решил Гурова в кабинете задержать, передумал, лишь махнул рукой.

     В коридорах ничего не изменилось, на скамейках сидели люди, каждый со своей бедой либо заботой. Сотрудники, проходя мимо, кивали, бросая на ходу, кто что успевал придумать: "Поздравляю", "Молодцы", "Отмучились, рад", "Уверен, пистолет окажется тот самый".

     Виктор Терентьев вышел на улицу, взглянул на часы скоро двенадцать, остановился в нерешительности и оглянулся на большое желтое здание управления так, словно покинул родной дом и не знал, куда же теперь податься.

     - Витя! - окликнул его Саша Прохоров, подошел и, не зная что сказать, пожал широкими плечами. - Ну, по домам?

     - Тебе куда? - спросил Саша.

     - На Садовое.

     - А мне в центр, - Саша указал в обратную сторону.

     - Мальчики! - к ним подбежала Нина Быстрова, остановилась растерянно. - Чего-то сказать хотела, забыла.

     Леня Симоненко подошел молча, вздохнул и отвернулся.

***

     Гуров заглянул в свой кабинет. Боря Вакуров что-то писал, увидев старшего, вскочил, начал поздравлять. Не встретив никакой реакции, вернулся к столу.

     - Василий Иванович в районе, Станислав по вашей версии работает, я вот-вот, - он развел руками. - Сижу.

     - Сиди, - равнодушно ответил Гуров. - Если что, я дома. Не вздумай звонить. - И вышел в коридор.

     Утром он позвонил Рите и сказал, что ему нужен вечерний костюм, послал домой машину. Сейчас он силился вспомнить, как он объяснил жене свою странную просьбу. Действительно, зачем в восемь утра может понадобиться вечерний костюм? И говорили-то совсем недавно, а вспомнить Лева не мог. Насочинял, наверное, вот ведь незадача. Сколько раз убеждался, не ври, правду скажешь, не забудешь. Сказал бы просто, нужно для работы, и не вдавался в подробности. Может, я так и сказал? В сегодняшнем утре зияла дыра, он ничего не помнил. Вчерашний день мог восстановить с мельчайшими подробностями. А вот сегодняшнее утро - хоть убей! "Так, начнем по порядку, - урезонивал себя Лева. - Проснулся я в шесть утра и думал, думал..." Мысли разлетелись, во рту появился вкус остывшего кислого кофе, и, минуя несколько часов, Лева сразу оказался в машине, видел переулок и выходящего из подъезда Петренко.

     - Лев Иванович, - Нина взяла его под руку. - Мы здесь, стоим, ждем...

     Он не заметил, как вышел на улицу, теперь смотрел на свою группу, ребята смотрели на него, и никто не знал, что делать и говорить.

     За углом у Левы стояла машина, он не пошел к ней, сказал:

     - Ну раз стоите, ждете и делать вам нечего, пошли меня провожать.

     И они пошли по бульвару в сторону Никитских ворот, по любимому маршруту Левы Гурова.

     Группа захвата шла неторопливо, изредка обменивалась репликами, останавливалась, помолчав, шла дальше. И говорить не о чем, и идти некуда. И расстаться трудно. Они поглядывали друг на друга, старались глупо не улыбаться.

     Гуров вышел из лифта у дверей своей квартиры, сунул было руку в карман, понял, что в этом костюме ключей нет и быть не может, взглянул на дверь грустно. Рита в университете, Ольга в школе. К ней ближе, решил он и нажал кнопку звонка. Просто так, подводя итог своим размышлениям... Он шагнул уже к лифту, когда дверь за спиной открылась. На пороге стояла Рита.

     - Ты почему дома? - спросил Гуров, входя в квартиру.

     - Звонил твой начальник, приказал никуда не выходить, ждать, - Рита с любопытством оглядела мужа. - Так зачем же тебе с утра этот костюм?

     - Надо было сфотографироваться, - Гуров бродил по квартире.

     Рита переходила от одних дверей к другим, следила за мужем настороженно, словно ожидая, что он сейчас начнет бить посуду и ломать мебель.

     - Ольга где? - спросил Гуров.

     - Не скажу, - ответила Рита.

     - И правильно, - согласился он.

     - Ты голодный?

     - Не знаю, дай чего-нибудь.

     День прошел бестолково, уныло. Лева лежал на диване, пытался читать, дремал, снова листал книгу и опять дремал.

     Ольга ворвалась в квартиру, пронесся победный клич, но тут же оборвался. Она зашла в кабинет, чмокнула Леву в лоб, как покойника, пробормотала:

     - Занята, дел просто ужас. - И исчезла.

     За ужином он машинально проглотил подсунутые ему Ритой какие-то таблетки, посидел напротив телевизора и лег спать.

     Сначала он заснул, потом, открыв глаза, не знал, сколько прошло времени, прижался к влажной подушке, слушал ровное дыхание жены. Память ничего не выталкивала на поверхность, не будоражила, он вытянулся на спине, неожиданно почувствовал позыв рвоты, рванулся к краю постели, наклонился, тупо рассматривал расплющенные тапочки.

     Он постоял в туалете над унитазом, напился прямо из крана. Когда Лева, вытирая ладонью потное лицо, наконец вышел из туалета, то столкнулся с Ритой, которая бросила ему под ноги тапочки, сунула в руки халат, зажгла на кухне свет.

     - Я говорила, что надо поесть, - она включила конфорки, поставила суповую кастрюлю, чайник.

     Лева не попадал в рукава халата, наконец надел его, шаркая, прошел на кухню, сел, кутаясь и ежась, словно старый, больной человек. "Надо сосредоточиться, - вяло скомандовал он себе, - о чем-нибудь говорить, я будто неживой".

     - А что в кастрюльке? - спросил он.

     - Курица. То ли венгерской, то ли югославской национальности.

     - У меня очень плохой характер? - спросил он, не сомневаясь, что характер у него отличный.

     - Плохой? - Рита задумалась. Леве не хотелось слышать о себе лестные отзывы, он отвлек жену от размышлений вопросом:

     - Значит, Петр Николаевич тебе утром звонил? Что же он сказал?

     - Лев Иванович, то есть ты, - пояснила Рита, - приедет домой около тринадцати часов. Будьте, пожалуйста, дома, не обращайте на него внимания. Интересно? - она налила в тарелку бульон, положила кусок курицы. - Чем вы, собственно, там занимаетесь?

     В этот момент Лева подносил ко рту ложку, вопрос жены подтолкнул память, выплыло лицо Петренко, небритое, оскалившееся, застывшие глаза. Леве показалось, что его остро ударили поддых, он уронил ложку, выбежал из кухни.

     Потом он долго чистил зубы, причесывался, протер лицо одеколоном, всячески оттягивая возвращение на кухню и встречу с женой. Почему-то вспомнилось, как он в детстве, провинившись, что именно он натворил - забылось, сидел в ванной, не хотел выходить.

     - Я пошла спать, - сказала за дверью Рита. - Поешь и выпей чаю.

     Он подождал, пока ее шаги не затихнут, и выбрался из ванной.

ПРОФЕССИОНАЛЫ

     Эксперты установили, все убийства совершены из ТТ, который изъяли у Петренко. Убийцу забрали к себе врачи, через сутки сообщили по телефону, мол, официальные бумаги готовятся, но в ближайшее время допросить его не удастся.

     Гуров знал, пройдет несколько дней, и его призовут к ответу па делу об убийстве девочки. Как ни избегал он совещаний, группу следовало собрать. Отсутствовал он всего двое суток, а из дела выскочил, надо восстановиться. Работа по версии "Бильярдист", казавшейся очень перспективной, пока ничего не давала.

     Гуров попросил коллег собраться к девяти, сам пришел раньше, чтобы перехватить полковника до начала рабочего дня.

     Петр Николаевич выслушал рассказ Гурова о майоре Турове и ответил:

     - А я знаю. Человек он плохой, а оперативник отличный. С твоими соображениями, что у нас плохих людей держать нельзя, никто спорить не собирается. А что прикажешь? - он развел руками. - Я могу переговорить в кадрах, меня не поймут. Допустим, я добьюсь, что его из управления уберут, но не уволят никогда. Он что, на другой должности лучше станет? Я тебе предлагаю замом ко мне идти. Туров окажется непосредственно в твоем подчинении, ты будешь его контролировать и воспитывать.

     - Спасибо, Петр Николаевич, я всегда ценил ваше ко мне отношение, - Гуров встал. - Я подумаю. А пока забирайте у меня Крячко, дайте ему группу. Мне в нем кое-что не нравилось, но, по сравнению с Туровым, мой Станислав не человек, а ангел.

     - Ну, в нашей конторе ангелам делать нечего, - Орлов вышел из-за стола, жестом останавливая Гурова, шагнул к окну, взглянул вниз вроде бы с интересом.

     - Сверху видишь дальше, - сказал он, - но не уверен, что лучше. Я советовать не люблю. Ты подумай, Лев Иванович. С одной стороны, ты вроде бы принципиальный, высказываешься прямо, не таишь, не проходишь мимо. С другой - ты свою должность перерос, дальше идти не хочешь. Ты сейчас вроде хитрого ученика, который, вместо того чтобы в следующий класс переходить и более сложные задачи решать, остался на второй год и щеголяет в круглых отличниках. Нечестно ведешь себя. Лев Иванович. Плохие люди есть везде, подлец врач или педагог не менее опасен, чем подлец милиционер. Туров уже твоя забота, а не моя.

     - Я могу идти, товарищ полковник? - Гуров не мог найти ответа, просто не знал его.

     - Я думал о том, как брали Петренко, - сказал Орлов, словно между ними разговор продолжался, - да, ты промолчал третьего дня, всю ответственность и риск взял на себя. Отдаю должное твоему мужеству, но похвалить не могу. За твою смерть ответили бы другие. Жена твоя, племянница, которую ты вроде бы удочерил. Они тебя любят. Константин Константинович ответил бы, а ты, кроме добра, от него ничего не видел. О себе я не говорю, ты Петра Николаевича никогда особо не ценил. Вы свободны, майор.

     Орлов кивнул и пошел к столу, даже не взглянув на Гурова.

     - Спасибо, Петр Николаевич, - пробормотал Гуров и, ошарашенный, вышел из кабинета.

     - Не за что, Лев Иванович, - усмехнулся Орлов, глядя на закрывшуюся дверь.

     Пока Гуров выяснял взаимоотношения с начальством, его группа решила свои проблемы.

     Рано утром, когда, кроме дежурного, в отделе еще никого не было, Боря Вакуров выбрался из объятий дивана, убрал подушку и одеяло в шкаф, натянул штаны и, шлепая босыми ступнями по паркету, пробежал длинным пустым коридором в туалет.

     Вернувшись в кабинет, Боря включил плитку, начал готовить завтрак и думать, как бы ему достойно выбраться из ловушки, в которую он себя загнал. Боря устал, диван был неудобный, хотелось домой, он соскучился по маме с папой, даже по сестре соскучился. А о бабушке и говорить нечего. "Наука мне на всю жизнь. Бесчеловечно ведет себя майор Гуров. Словно это нормально, что я тут...":

     - Бориска, привет! - в кабинет заглянул Станислав Крячко.

     - Здравия желаю! - обиженно буркнул Вакуров. - Если вы сейчас скажете, что пожарники меня оштрафуют, я запущу в вас яйцом, - он убрал плитку, взглянул на Крячко вызывающе.

     Станислав не собирался задерживаться, но представился случай развлечься, он степенно вошел в кабинет и сказал:

     - Если крутым, то валяй, - рассмеялся Крячко, - я сегодня позавтракал.

     Рассказать о завтраке Крячко не удалось, вошел Светлов, молча пожал молодым руки, хлюпая носом, уселся за стол Гурова, достал платок, трубно высморкался.

     - Ты долго так собираешься? - он указал на разложенную еду.

     - Действительно, - возмутился Крячко. - Ежели каждую операцию хирург начнет проецировать на себя, мы очень быстро останемся без хирургов. Они вымрут.

     Боря взглянул на товарищей с благодарностью, в глазах у него защипало.

     - Какой толк в твоем мальчишеском подвижничестве? - Крячко пожал плечами, мигнул Светлову. - Ты, Боря, должен отгородиться, встать над ситуацией.

     - Не могу, - искренне ответил Боря.

     - И плохо, ты должен быть рассудочен и холоден, только тогда...

     Монолог прервал Светлов, чихнув несколько раз и беспомощно взмахивая руками.

     - Значит, я прав! - не унимался Крячко. - Вот, Василий Иванович, скажи кадету, как на нашей службе до пенсии дожить.

     - Балабол! А еще старшим хочешь стать? - не поддерживая шутливого тона, серьезно сказал Светлов.

     - Чапаев, обижаешь! - Крячко хорохорился, но как-то потускнел.

     - Вот Гуров, - Светлов хмыкнул, посмотрел на Борю и Станислава вопросительно. - Вроде молодой? А его слушать охота.

     - Для тебя, Василий Иванович, если человеку полтинник, то тоже молодой.

     - Да уж не старый, - Светлов оглядел Крячко. - Гуров молодой, но я с ним в огонь и в воду! Понял?

     - Понял, - Крячко кивнул. - Если с кем в атаку или в разведку, я тоже бы Гурова выбрал. Понимаешь, Чапаев, с атаками и разведками давно пора кончать. Утром, лишь глаза откроешь, оказывается, ты уже на вахте стоишь. Надо честно жить, честно работать, а не стоять на бессмысленной вахте.

     - Ты на Леву не клепай! - повысил голос Светлов. Гуров вошел быстро, почти бесшумно. Кабинет Орлова располагался рядом, и Лева еще слышал голос полковника.

     - Здравствуйте, - заговорил он быстро, стараясь скрыть замешательство и злость. - Шумите? Заговор? Когда флибустьеры были недовольны капитаном, то вздергивали его на рею. Пока я живой, будете меня слушаться. Ты, Боря, свою вахту кончай и бебехи из кабинета убери! Спи в своей постели, ты мне нужен свежий, а не замученный!

     Светлов, одобрительно кивая, уступил Гурову место за столом, Крячко ухмыльнулся, а Боря, только и мечтавший, чтобы ему помогли, взъерошился.

     - Вы "Тиля Уленшпигеля" читали? - вызывающе спросил он.

     - Мог и не читать, - ответил Гуров. - Пепел Клааса стучит в твое сердце? Что стучит, это хорошо. А что дыхание у тебя короткое - плохо. - Последнее время Гуров порой употреблял в разговоре спортивную терминологию. - Мы с преступниками не наперегонки гоняемся. Все! Профсоюзное собрание закончено, я - приказал, ты - выполнил.

     Светлов из-за стола вышел, а Гуров не сел, поднялся и Боря, Крячко стоял у стены. Кабинет был небольшой, и они вчетвером чуть ли не толкались. Гуров первым оценил комизм ситуации, рассмеялся:

     - Ну ладно, коллеги. Дружно выдохнули, сели, попробуем жить дальше, - он занял место за столом.

     Крячко и Светлов разместились на диване, Боря, тяжело вздохнув, опустился на свой стул.

     - Давайте разберемся в своих бумагах, что требуется, отпишем, наведем порядок. Серьезное дело у нас одно. Василий Иванович, в отделениях работают? - Гуров взглянул на Светлова.

     - Работают.

     - Если с таким энтузиазмом, как вы отвечаете, то дело плохо. - Гуров перевел взгляд на Крячко:

     - Станислав, честно, ты считаешь версию "Бильярдист" перспективной?

     - А я в подхалимах не хожу, - ответил Крячко. - Версия ваша, - он кивнул, - не блеск, надуманная, притянутая, но на сегодня единственная. Надо работать. В чем вы правы, так это в оценке имеющихся у нас примет преступника. Я как-то ранее не задумывался, что мужчин среднего роста, возраста, телосложения не так уж много. Стоит присмотреться, каждый чем-то выделяется. Я бы в бильярдные Бориса запустил, - Крячко задумался. - И вы сами, конечно, по этой линии должны работать. А Станислава Крячко я бы от работы по делу освободил.

     - И что бы ты поручил Станиславу Крячко? - улыбаясь, спросил Гуров.

     - Парня, которого мы за недоказанностью освободили, - ответил Станислав, - кажется, Ветрин Сергей Семенович. То дело мы паршиво провели, хвосты оставили, где-то пистолет в группе болтается. Раз пистолет есть, значит, он в конце концов выстрелит.

     "А ведь он прав, - думал Гуров, - я недорабатываю, перескакиваю, тороплюсь, все сам хочу ухватить. Вроде, кроме меня, оперативников в отделе нет".

     - Возможно, ты и прав, Станислав, - Гуров помолчал, взглянул на товарищей. - Ты как считаешь, Василий Иванович?

     Светлов мучился насморком, платок у него намок, нос покраснел, глаза слезились.

     - Я полагаю, дело по девочке надо ставить на глубокую длинную колею, - хлюпая, ответил он. - Наскоком тут не возьмешь.

     "Каждый полагает, глядя со своего места, - подумал Гуров. - Дело на контроле у руководства, будут требовать зримых результатов. А где их взять?"

     - Начнем с того, что вы возьмете больничный и быстренько подлечитесь, - сказал Гуров. - Над отварной картошкой дышать, лук нюхать, сообразите.

     В розыскном деле удача - фактор далеко не последний. Почему она прячется, когда появляется, даже самые опытные оперативники не знают. Но именно в этот момент, когда группа Гурова безнадежно заходила в тупик, раздался телефонный звонок. Гуров снял трубку неторопливо, по обязанности.

     - Дело по несовершеннолетней...

     - Говорите! - Гуров сделал такой жест, словно призывал присутствующих замолчать.

     Голос был неуверенный, извиняющийся:

     - Участковый Калошин. У школы я стою. Каждый день стою, примет не имею... Ходит тут один, может, ждет кого... Не пойму.

     - Хорошо. Вы молодец, инспектор. Адрес. Сейчас приедут. Глаз не спускать, но не подходить.

     Гуров записал адрес. Боря Вакуров рванул дверцу сейфа, выхватил пистолет. Светлов поднялся с дивана, преградил Борису дорогу.

     - Крячко и Светлов, - Гуров протянул записку с адресом. - Станислав, задерживаешь ты.

     - Я! - крикнул Вакуров. - Должен я!

     - Сядь! - прошептал Гуров. - Все еще на воде вилами писано, - он вышел следом за Крячко и Светловым, жестом остановил.

     - Станислав, - Гуров смотрел ему в глаза. - Если это он, а ты сработаешь плохо? Может, мне самому?

     - Я сделаю его, - ответил Крячко.

     И хотя Гуров знал, что Крячко для этой работы либо годится, либо нет, но словами помочь сейчас невозможно, сказал:

     - Его надо развалить там, на месте. Ни на секунду раньше и ни на секунду позже, и до конца! Размазать подонка, и привезти сюда.

     Крячко уже ничего не слышал, он молча кивнул и бросился к лифту, где его ждал Светлов. Когда Гуров вернулся в кабинет, Боря, размахивая пистолетом, закричал:

     - Он мой! Мой! Вы безнравственны!

     Гуров толкнул его на диван и прошел на свое место. "Ну что же, Станислав, я тебе дал старт, - Гуров перекладывал бумаги, не знал, куда девать руки. - Надо научиться курить". Он нашел в столе пачку сигарет:

     - У тебя есть спички?

     - Я вас очень не люблю, товарищ майор, - тихо сказал Вакуров.

     - Я и говорю, у тебя короткое дыхание, - Гуров отыскал в ящике спички и неторопливо, чтобы не видно было, как у него дрожат руки, закурил. - У нас есть три человека, которые видели, как мужчина от школы уводил ту девочку. У всех имеются служебные телефоны, - он указал на аппарат. - Соединись, предупреди, пусть ждут нашего звонка.

     Вакуров сидел неподвижно, сжимая в руке пистолет.

     - Встать! - Гуров хлопнул по столу ладонью. - Положить оружие в сейф!

     Борис подчинился, словно под гипнозом.

     - Сейф запереть! Ключ положить на стол! Сесть к телефону! Выполнять!

     - Вы все коростой покрылись, нелюдьми стали, - бормотал Боря, листая документы в поисках нужных телефонов. - На совещаниях о нравственности выступаете!

     - Тебе дома следует жить, с мамой и папой, а не в кабинете, - Гуров пыхтел сигаретой, решая, куда бы ее пристроить, так как пепельницы на столе не было. - Смотрю на тебя, вспоминаю, каким был в твоем возрасте. Надо у генерала Турилина спросить, неужели и я тоже хамил старшим? Нервничал, точно, язвой был, не отрицаю, но чтобы хамил?

     Гуров украдкой, словно кто мог увидеть, раздавил сигарету о радиатор батареи, вытер пальцы, смотрел на Борю с любопытством, действительно вспоминал.

     - Двенадцать лет прошло. Когда старшие говорят: "Я этих лет не заметил", - не веришь. Как можно десятилетия не заметить? Когда начинаешь вспоминать, прошлое растягивается, становится наполненным и объемным. Если, увлеченный днем сегодняшним, оглянешься быстро, прошлого-то не видишь, вроде его и не было.

     Гуров слушал телефонные переговоры Бориса невнимательно, решая, всыпать парню за хамство или сделать вид, что ничего не произошло. Конечно, работать Боре трудно. За свою жизнь в розыске Гуров с таким преступлением встречался лишь второй раз.

     Он вспомнил свое первое крупное розыскное дело. Убийство наездника Логинова на ипподроме. Убийца, некто Крошин, формально человек образованный, даже интеллигентный. Фактически - человек ущербный, фашист, пытавшийся подняться над людьми, воображающий себя сверхчеловеком. Тоже мне, Заратустра.

     Убийство писателя Ветрова. Его убил друг детства только за то, что Ветров был человеком сильным и целеустремленным, а убийца хотел быть таким. И он убил, доказывая самому себе, что тоже чего-то стоит и личность неординарная.

     Бессмысленная смерть Елены Качалиной, которую убил проворовавшийся муж. Ему, видите ли, стало обидно, что он за воровство пойдет под суд, а она останется на свободе среди вещей, им добытых на ворованные деньги.

     Последнее дело, которым он занимался в командировке. Человек спился, потерял себя, убил одного человека, пытаясь скомпрометировать другого. Так шахматист жертвует фигурой ради выигрыша позиции.

     Кто из них был нормальный?

     А этот Петренко, что застрелил четырех человек? Уж абсолютная патология.

     Гуров подвинул настольный календарь, записал: "Встретиться с врачами, узнать о Петренко. Болен? Причины?"

***

     Машина, в которой ехали Крячко и Светлов, включила сирену и заняла левый ряд, однако время все равно шло.

     Светлов посмотрел на коллегу без ревности. Пусть Станислав младше по званию и возрасту, опыта у него меньше, ему жить и работать, как говорится, ему и карты в руки.

     Хотя Крячко и плохо слышал последние наставления старшего, но ситуацию понимал отлично. Есть три свидетеля, готовые опознать мужчину, который увел девочку от школы. О трех свидетелях можно только мечтать, а тут они есть. Однако, с точки зрения прокуратуры и суда, свидетели эти ничего не стоят. Что они видели? Да, скажут они, вы видели, как этот человек увел девочку. Позже ее нашли мертвой, и экспертиза установила время смерти? И что? Почему увел? Они вместе ушли. И за ближайшим поворотом расстались. Не знает он и не ведает, что с несчастной произошло.

     - Не разворачиваться, - сказал водителю Светлов. - Лучше мы лишнее пройдем.

     Они вышли из машины, пересекли шоссе, до школы оставалось метров двести. Крячко увидел одинокую фигуру участкового, который махнул рукой в сторону лесопарковой зоны, что начиналась сразу за школой.

     - Ты больной? - спросил Крячко, пробегая мимо участкового.

     - В МУРе все такие умные? - сказал участковый, пристраиваясь рядом с быстро идущим Светловым. - И вас встреть, и его не упусти. Пятнадцать секунд, как он двинулся в парк. Опасности никакой. Тут же люди ходят. Потом вообще неизвестно, - он заглянул майору в лицо. - Может, зря всполошил вас? Может, мужик не тот, а совсем нормальный родственник.

     - Лучше сто раз зазря смотаться, чем один раз опоздать, - Светлов не терял из виду широкую спину Крячко.

     Он перестал бежать, перешел на шаг, поднял руку, и Светлов понял, что Станислав мужчину и девочку видит.

     - Вы подтянитесь к нему, - сказал Светлов участковому, - проверьте, за теми он идет?

     Участковый затрусил по аллее, придерживая левой рукой то ли нетренированное сердце, то ли болтающийся под мышкой пистолет.

     Крячко повезло, он знал лесопарк досконально, облазил его год назад, брошенную преступником женскую кофту искал. Тогда он проклял бессмысленную работу, сейчас радовался.

     Мужчина с девочкой шли, о чем-то оживленно разговаривая. Крячко сократил расстояние метров до пятидесяти, сошел с тропинки. И как раз вовремя, мужчина оглянулся. "Если сейчас свернет направо, в сторону оврагов, значит, я тяну не пустышку", - подумал Крячко. Сердце толкнуло, будто захлебывалось кровью.

     "Ни секундой раньше, ни секундой позже". Какой ты простой, майор Гуров. Конечно, с оперативной точки зрения лучше на секунду позже, когда эта падаль проявит уже свою сущность. Только чем эти секунды обернутся для ребенка и кто мне их простит? Точно не подгадать, значит - раньше, только раньше. Вот почему Гуров не поехал, он знал! "Ни секунды раньше, ни секунды позже! Развалить и размазать!" Ах ты змей! И вроде он мне сделал одолжение! В этот момент он ненавидел Гурова. Того, что шел впереди, он тоже ненавидел, но тот являл зло абстрактное, а майор схватил за горло его, Станислава Крячко.

     - Ах ты, сука! - прошептал Крячко, ненавидя всех и себя в том числе, рванулся через кустарник, умышленно ломая ветки и громко топая.

     Мужчина отпрыгнул в сторону, будто кот, которого застали за воровством. Девчушка взглянула на Станислава недоуменно, затем обиженно и тут же испуганно.

     А вот Светлов появился точнехонько, как актер выходит на сцену, по сигналу режиссера.

     - Дочка, - голос у майора был спокойный, завораживающий. - Твоя классная Вера Петровна? - он заговорил с девочкой так, будто никого рядом не было.

     - Анна Кузьминична, - девочка шагнула к Светлову, спросила обеспокоенно:

     - А разве физкультуру не отменили?

     Крячко и мужчина ничего уже не слышали и не видели, завороженно смотрели друг на друга, в глаза. Станислав успокоился, нехорошо усмехнулся.

     - Ну? Все? - жестом приказал подойти. - Тебя девятого в двенадцать сорок три человека видели.

     Фраза была заготовлена и понятна только убийце. Мужчина не двигался, рыскнул взглядом в сторону скрывавшегося Светлова и девочки.

     - Нам только доехать, свидетели тебя ждут. Остальное формальности, - сказал спокойно Крячко.

     Необходимо заставить его побежать, создать иллюзию, что он может скрыться. Когда его задержат, он "развалится" и "размажется". Это и имел в виду Гуров. Ты молодец, майор!

     Крячко уже нащупал ногой кочку, о которую должен споткнуться. Он шагнул и споткнулся, и упал, и вскрикнул. Получилось очень естественно: тонко и жалобно.

     - Сам доедешь! - мужчина рванулся через кустарник. Такого подарка Крячко уж никак не ожидал. Он поднялся, вытер руки. "Сам доедешь!" - уже признание.

     Убийца, теперь можно с уверенностью сказать, что убийца, летел, как и положено лететь от возмездия. Станислав Крячко знал, что до шоссе или до железной дороги не менее трех километров. Эта падаль задохнется через несколько минут. И не правда, что страх подстегивает и прибавляет силы, страх парализует и ослепляет.

     Станислав бежал ровно, размашисто, устанавливая дыхание. И только подумал, что сейчас убийца споткнется, как впереди раздался треск и удар падающего тела. Оперативник хотел рассмеяться, но получилась лишь злая гримаса. Он нагонял убийцу равномерно, неумолимо, внимательно глядя под ноги, ему споткнуться уж никак нельзя.

     - Боря, ты когда после университета в милицию работать пришел, знал, чем следователь отличается от оперативного уполномоченного? - спросил Гуров, пытаясь хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.

     - Нет, я просто хотел работать в МУРе, - признался Вакуров.

     "И тебя просто взяли в МУР, - подумал Гуров. - Без какой-либо подготовки, без работы в отделении либо в районе. Парень неплохой, только это не профессия. Интересно у меня получается: Боря не профессионал, Светлов устал, Крячко слишком торопится. Может, я сам от работы слегка свихнулся, все мне не нравится. А что так долго нет от Крячко вестей, признак хороший. Пустой номер сразу видно, его разглядывать не требуется".

***

     Когда телефон зазвонил, Гуров посмотрел на него недоверчиво, чуть выждал, снял трубку.

     - Гуров.

     - Светлов, - голос у Василия Ивановича звучал натужно, глуховато. - Ну что, Лев Иванович, кажется... Да нет, перестраховываюсь, взяли как надо. Все! Едем!

     Гуров осторожно положил трубку, так ставят переполненный стакан, боясь расплескать, кивнул приподнявшемуся на стуле Вакурову.

     - Позвони следователю прокуратуры, спроси, где она будет допрашивать, - сказал Гуров.

     - Может, вы сами, Лев Иванович?

     - Александра Петровна возглавляет следствие, но ты деликатно постарайся объяснить, что целесообразнее работать у нас. Мы ей предоставим кабинет, вышлем за ней машину. В зависимости от решения следователя вызывай свидетелей, - Гуров убрал документы в сейф, пошел из кабинета.

     - В старину матери, чтобы вовремя ребенка отучить от груди, сосцы мазали горчицей. Желаю, - Гуров шагнул в коридор, закрыл за собой дверь.

     Гуров зашел в кабинет полковника, сказал, мол, Крячко и Светлов, кажется, зацепились. Петр Николаевич что-то писал, выслушал рассеянно, кивнул:

     - Действуйте, Лев Иванович, удачи, сейчас, извини, занят.

     - Я домой на два-три часа, к вечеру вернусь, - сказал Гуров. Орлов перестал писать, поднял голову:

     - Неприятности?

     Гуров сказал, мол, все наоборот, одни приятности, полковник махнул на него рукой.

     Лева уходил из управления потому, что не хотел видеть задержанного, тем более разговаривать с ним. Сашенька, он имел в виду следователя прокуратуры, все рвалась в бой, вот пусть и командует. Станислав, оперативник настоящий, Светлов опытный, Боря на подхвате, а Гуров отдохнет малость. А то от этих редко встречающихся аномалий совсем больной стал.

     В коридоре Лева остановился поговорить с одним товарищем, потом с другим, а когда выходил из здания, столкнулся с Крячко и Светловым, которые вели задержанного.

     Гуров посмотрел на его измазанные землей туфли, поднял взгляд на уровень груди, протянул руку и сунул пальцы в верхний карман рубашки. Там ничего не было. Гуров потер пальцы, заметил слабые следы мела и скривился в улыбке.

     - Веди, Василий Иванович, - он посторонился. - Значит, мы бы его все равно нашли. Рубашку на экспертизу.

     - Так задержали, иначе ли... - Крячко поднял перевязанную носовым платком руку и почему-то радостно сообщил:

     - Укусил меня!

     - Будешь колоться от бешенства, - ответил Лева. - Сто уколов в живот. Кошмар!

     - Чем недоволен?

     - Еще одну кучу дерьма убрали, - Лева поднял голову, посмотрел товарищу в глаза.

     - А ты знаешь?

     - Я знаю, Станислав! Я тебя поздравляю! - перебил Лева. - Иди, зачищай до блеска!

     Крячко смотрел растерянно. Лева постарался улыбнуться как можно мягче и открыл тяжелую дверь.

     Идти Гурову было совершенно некуда. Рита вернется домой лишь вечером. Ольга в школе. Он словно спортсмен, бежавший бесконечные километры, пересек линию финиша и понял: на круг почета сил уже нет, и кончились они вчера или позавчера, возможно, раньше. И на глазах у начальства и своих товарищей он находиться не желал.

     Он завоевал право на своеволие, каприз, слабость, имеет право поступать сегодня не так, как надо, а как хочется.

     Лев Гуров желал побыть один. И он шел бездумно, не зная куда, не отдавая отчета, что это очень короткая прогулка и ему не выдержать даже часа. Так же, не думая, не глядя по сторонам и не обращая внимания на окружающий мир, он вернется обратно. Иначе жить он уже не может.