Николай ЛЕОНОВ

МЕНТ ПОГАНЫЙ

Пролог

     Когда сыщик пришел в сознание, то увидел кругленького человечка, который расхаживал рядом с кроватью, размахивал коротенькими ручками и быстро говорил:

     - Хватит, достаточно, молодой человек! Вы должны отлично себя чувствовать! Ну, "отлично", может быть, сильно сказано, несколько смахивает на старческий бред, как-никак вам прострелили грудь. Приятного тут, конечно, мало, но...

     Доктор увидел, что Гуров открыл глаза и смотрит осмысленно, подхватил полы халата, уселся на табуретку рядом с кроватью, взял руку сыщика, проверил пульс.

     - Здравствуйте, Левушка. Напугал ты меня, старика. Я, как понимаешь, доктор. Ты глаза закрой и слушай. Ты, как выражается моя внучка, выиграл миллион по трамвайному билету. Ты выиграл больше - жизнь. Если бы меня, профессионала, очень попросили изыскать, возможность так проткнуть человека, чтобы не задеть ни один жизненно важный орган, я бы такой задачи не решил. Известно, пуля дура, она проскочила сквозь тебя очень хитро. Я глазам своим не поверил. Но, по моему разумению, ты должен был прийти в себя два дня назад, а ты, голубчик, лежишь, посапываешь и где-то в потустороннем мире обретаешься. Я и испугался до мурашек: думаю, просмотрел старый, угробил мальца в расцвете сил...

     Голос начал стихать, удаляться, совсем пропал, и Гуров поплыл в забытье, в туман, лишь на мгновение увидел направленный в него черный ствол пистолета.

     Гуров не спал и не бодрствовал, дремал, наслаждался покоем, вспоминал, слушал врачей и жену, которые приходили и уходили, разговаривали между собой, обращались к нему, и когда он открывал глаза, отвечал улыбкой и вновь уходил в свой мир. Лишь однажды, когда жену в первый раз пустили к нему, он посмотрел на нее долго и раздельно произнес:

     - Все в норме, не волнуйся, - и, закрывая глаза, добавил:

     - Мне хорошо.

     Когда он не двигался, то боли почти не чувствовал, при перевязках приходилось терпеть. Но уж если чему и научился подполковник Гуров за долгие годы работы в угро, так это ждать и терпеть. И он лежал, наслаждался покоем, отгородился от родных, начальников и товарищей по работе, которые приходили ежедневно, садились рядом и рассказывали Бог знает что: о личной жизни, о футболе-хоккее, новых фильмах, только не о работе и политике. Так велели врачи. Они были уверены, что молчание и сонливость пациента вызваны не ранением, а общим нервным истощением, а в этом случае требуются положительные эмоции.

     На четвертый день явилась Ольга, младшая сестра жены, и с присущей юности прямотой все ему выложила:

     - Мы все вместе тебя замордовали, - заявила она в конце своего монолога. - Ты абсолютно прав, что не разговариваешь с нами, валяйся, приходи в себя. Положительные эмоции для слабаков. Если хочешь, я сяду в коридоре у двери и вообще никого не пущу: ни профессоров, ни генералов, ни нашей очаровательной родственницы. Пошли они все к чертовой матери! Захочешь кого видеть, свистнешь, я позову. Договорились?

     - Желтый цвет не люблю, ты эту кофточку больше не надевай, - ответил невпопад Гуров. - А теперь убирайся, устал, приходи завтра.

     Ольга чмокнула его в нос, выскочила из палаты, и из-за двери донесся призывный клич команчей.

***

     Отец приехал к Гурову уже в санаторий. Генерал-полковник последние годы служил за границей. Когда началось сокращение вооружений и вывод советских войск из стран приказавшего долго жить социалистического содружества, генерала ушли на пенсию.

     Весна уже набрала силу, парк ярко зеленел, отец с сыном молча прогуливались по песочным дорожкам. Они так долго не виделись, и столько у обоих накопилось невысказанного, что слова сейчас не шли с языка. Они лишь изредка взглядывали друг на друга и молча шли дальше.

     - Мы с матерью из Москвы уезжаем, - заговорил отец. - Квартиру свою генеральскую я сдаю, тебе дадут другую. Женщины мебель для вас отобрали, часть я возьму на юг в свой фамильный особняк. Мне писали, что там ни крыши, ни пола, но командующий округом обещает помочь.

     - Ты поосторожнее, - предостерег Гуров. - Никто потом и не вспомнит, что ты в Москве квартиру сдал, и станешь героем фельетона.

     - Я газеты читаю, - сухо ответил генерал. - Сегодня мое звание сродни матерной ругани. Жена - доктор наук, сын - мент поганый, так что имею полный букет. Меня уже ничем не удивишь, я видел все, выживу. Мне врачи о тебе говорили, не одобряю, мужик имеет право на полный отдых и беспробудный сон только по дороге в крематорий. Отсюда выпишешься, возьмешь отпуск и приезжай с семьей ко мне, будем отстраиваться, считай, что это приказ.

     Генерал остановился, взял сына за плечи, почувствовал в них силу, одобрительно кивнул, провел пальцем по седому виску Гурова и сказал:

     - Жизнь.

     Когда, отбыв положенное, Гуров выписался из санатория и приехал в Управление, то выяснил, что ему присвоено внеочередное звание полковника, а с завтрашнего дня он находится в отпуске. Гуров прошелся по кабинетам отдела. Ни непосредственного начальника - полковника Орлова, ни генерала Турилина в Управлении не оказалось - проходил очередной Съезд, и все находились на передовой.

     Полученную вместо отцовской новую двухкомнатную малогабаритную квартиру с крохотной кухней Гуров оглядел равнодушно. Рита с Ольгой перебрались в квартиру своих родителей, которые давно расстались, а теперь совсем разъехались.

     - Ты здоров, милый, я не бросаю тебя, мне просто тоже надо отдохнуть, - сказала жена. Гуров согласно кивнул, понял, что это начало конца их семейной жизни, и остался один.

Глава первая

     Полковник Гуров прогуливался по аллеям парка и думал о том, что вполне возможно, если его соображения правильны, в этом тихом местечке вскоре зазвучат выстрелы и прольется кровь. Но также вполне вероятно и то, что разумные логические построения сыщика окажутся ошибочными, и ничего не произойдет, а значит, полковник приехал зря и ждет у моря погоды.

     Истекал сентябрь, в кронах деревьев появилась желтизна, и под ногами шуршали первые опавшие листья. В молодости Гуров был равнодушен к природе, а в сорок - не то чтобы воспылал, но стал как-то внимательнее к ней приглядываться и принюхиваться, отличать деревья друг от друга, и не только березу от ели. Сейчас он гулял по территории дома отдыха, "для других закрытого", прикидывал, легко ли перемахнуть через солидный забор, покусывал дубовый лист и непроизвольно вспоминал прошлое, старался не думать о настоящем, остерегался заглядывать в будущее.

     Последнее время у Гурова по-настоящему серьезных розыскных дел не было. Товарищи, как говорится, пахали по черному, а он, еще вчера знаменитый сыщик, восстанавливался после ранения, болтался по генеральским кабинетам, решал вопросы семьи, которая распалась, и быта, который, как у каждого человека не номенклатурного, не желал налаживаться.

     Рита с Ольгой по-прежнему жили в квартире своих родителей. Сначала Ольга разлуку с "несравненным" Гуровым переживала: забегала к нему ежедневно, затем каждую неделю. Прошло время, девушка заневестилась, у нее появилась личная жизнь, и разговоры по душам иссякли, становились в тягость.

     С женой у Гурова было несколько встреч, в прошлом году они даже прожили вместе неделю в захолустном подмосковном доме отдыха и убедились, что восстанавливать нечего, это, как выражаются юристы, попытка с негодными средствами, что в переводе на общечеловеческий язык означает стрельбу из незаряженного ружья.

     Рита вела себя всю неделю как человек вполне цивилизованный, но, расставаясь, вдруг вспомнила, что она женщина, и спросила:

     - Гуров, ты хотя бы понимаешь, кто во всем виноват?

     - Конечно, - ответил он. - А какое это имеет значение? - и пожал плечами.

     Затем он выслушал речь, подобные до него доносились с экрана телевизора, их произносили парламентарии разных уровней. Гуров в депутатском корпусе не состоял, слушал спокойно, ногами не топал, руками не хлопал, - чем довел оратора до естественное реакции - жена заплакала. Он презирал себя, обнял недавно любимую женщину, произнес затертые слова о милосердии, ее молодости, о светлом будущем, помог упаковать чемодан и облегченно вздохнул, когда Рита уехала. Вечером он заплатил немыслимые деньги за две бутылки водки. Последним воспоминанием от знаменательного дня остался какой-то ушастый слюнявый мужичонка, упрямо убеждавший Гурова, что в семье не без урода, и вот, смотри, как получается, хоть и паршивый интеллигент, а тоже оказался человеком. В общем, покорешились.

     Родители восстановили, точнее, построили заново дом, расположенный в станице Красное под Херсоном. Гуров писал им регулярно, не лгал, в ближайшее время приехать не обещал. Однажды отец прилетел в Москву, в министерство, дооформлял документы. Встреча прошла в дружеской, достаточно прохладной обстановке.

     И хотя Гуров чувствовал себя вполне прилично, врачи время от времени приглашали его на обследование и настойчиво рекомендовали бег трусцой и легкую гимнастику. Сначала Гуров бегал неохотно, превозмогая себя, затем втянулся. В тренажерном зале он бывал и до ранения, но теперь, когда времени стало больше, увлекся и начал "качаться" всерьез. Рядом тренировались молодые здоровые парни, он почувствовал азарт соревнования, увеличивал нагрузку и за несколько месяцев оброс солидной мускулатурой, плечи раздались, налилась спина, а ноги у него были длинные и талия тонкая от рождения. Гуров посмеивался над собой, но занятия занимали много времени, отвлекали от невеселого бытия, да и чувствовать себя сильным и ловким доставляло удовольствие. С год назад он начал заниматься в секции восточных единоборств и, к немалому удивлению тренера, не бросил тренироваться через неделю, приходил регулярно и добился определенных успехов.

     А вот на работе у него все развалилось. Сменилось высшее руководство, полковнику Орлову дали генерала и перевели в министерство начальником управления, генерал Турилин вышел на пенсию. Гуров работал с ними больше пятнадцати лет и не понимал, что постоянно находился под их опекой, скорее защитой. Как большинство талантливых людей, он был плохим дипломатом, в личных отношениях человеком открытым и прямолинейным. Он искренне верил, что большинство коллег относятся к нему если и не превосходно, то уж наверняка уважительно, а о наличии недоброжелателей, завистников задумываться сыщику было недосуг.

     Когда друзья-родственники ушли, Гуров словно заново родился и походил на человека, которого долго держали в изоляции от бытовых неурядиц и неожиданно вытолкнули в недоброжелательный мир, полный недомолвок, подтекстов, интриг и фальшивых улыбок. Зависть завистью, но после ухода Орлова никто из оперсостава не сомневался, что назначение Гурова на должность начальника отдела - дело решенное и приказ последует незамедлительно. Жизнь показала, что розыскники обыкновенные люди, которым свойственно ошибаться.

     Как известно, "кадры решают все" - полковника Гурова пригласили в соответствующий кабинет управления кадров. Сверкая улыбкой и подполковничьими погонами, которые ему выдали за неуклонную преданность проводимой линии, вчерашний комсомольский вожак вышел из-за стола и долго жал руку Гурова теплыми мягкими ладошками. Вожака предупреждали, чтобы он с Гуровым обращался осторожнее, но лишь раззадорили добра молодца. До милиции он руководил спортом, считал, что закалился в боях с чемпионами мира и Олимпийских игр, а уж милиционера обыграть - задачка детская. Интересно, что себя свежеиспеченный подполковник милиционером не считал, а расценивал свое назначение как вынужденный уход с передовой в резерв главного командования. Время все лечит и расставляет по своим местам, прозвучит команда, и тогда посмотрим, кто есть кто, рассчитаемся. А может быть, он и не так уж глуп, выкормленный и обученный партией комсомольский вожак? Возможно, и так. Однако приглашать к себе полковника Гурова вожаку не следовало.

     Сыщику не потребовалось гадать, что за человек перед ним, кто жмет его руку и предлагает чувствовать себя как дома. Полковник лишь скользнул взглядом по хозяину кабинета и почувствовал противный привкус, словно откусил несъедобное. Он сел в кресло для гостей, посмотрел кадровику в глаза и молча кивнул.

     - Рад познакомиться со знаменитым сыщиком. Как здоровье. Лев Иванович? Да, забыл представиться: меня зовут Виктор Михайлович Силаев, - подполковник старательно улыбнулся, словно сообщил радостное известие.

     - Очень приятно, - Гуров вновь кивнул, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы по всему его виду понять, как полковник относится к хозяину этого кабинета.

     - Кадровые перестановки, сумятица, - подполковник развел руками и попытался пошутить:

     - Все смешалось в доме Облонских.

     Гуров посмотрел на часы, выражение на его лице было как на посмертной фотографии.

     - Действительно, смешалось, - опередил Гуров собравшегося было произнести речь кадровика. - А вы к нам какими судьбами?

     - Речь не обо мне, а о вас, товарищ полковник, - любезная улыбка соскочила с лица Силаева. - С одной стороны, вас надо назначать начальником отдела, с другой...

     - Данный вопрос не в вашей компетенции, - Гуров встал. - Что-нибудь еще?

     - Нам вместе работать, Лев Иванович.

     - Это вряд ли, - перебил Гуров и пошел, к двери.

     - Минуточку, товарищ полковник, - Силаев вышел из-за стола. - Надеюсь, вы понимаете, что я пригласил вас не по личной инициативе, а выполняю приказ. Вы должны трезво оценить ситуацию. Перестройка не временная кампания, с групповщиной покончено раз и навсегда. И заскоки гения никому больше прощаться не будут...

     Гуров посмотрел на подполковника внимательно, с любопытством, словно увидел нечто диковинное, ранее не известное, вздохнул и, пробормотав: "Боже мой. Боже мой...", вышел из кабинета.

     На следующий день Гурову позвонил Орлов, после дежурных вопросов о здоровье перешел к делу:

     - Дураки были, есть и будут, и в твоем возрасте, Лев Иванович, сердиться на них, мягко выражаясь, неразумно. Держать тебя на прежней должности - все равно что быть без штанов, но в шляпе. Я знаю, сколько ты стоишь, хочу использовать на максимум, однако пока не получается. Ты чего молчишь?

     - Пытаюсь определить свою стоимость и в какой валюте. Если оценивать в советских рублях...

     - Лева, кончай, - перебил Орлов. - Так, сегодня четверг, пятница... суббота... Позвони мне домой в воскресенье утром. Ты ко мне подъедешь или я к тебе, решим. Надо спокойно поговорить.

     - У меня только кофе, чай, кажется, кончился, - ответил Гуров. - Так что давай на твоей территории. Все-таки ты генерал, у тебя паек...

     - Я бы тебе сказал, что у меня, - вспылил генерал. - Все, заболтались. В воскресенье звони и подъезжай.

     И через некоторое время Гуров перешел с Петровки в министерство старшим оперуполномоченным по особо важным делам управления по борьбе с организованной преступностью. С альма-матер он расстался без цветов и напутственных речей, люди жили так трудно, неустойчиво и тревожно, что каждый замкнулся на себя, интерес к ближнему истончился до предела, жизненные ценности перемешались до смешного. Так, задержание особо опасного преступника и добыча нескольких килограммов чего-то съестного расценивались человеком как победа почти равнозначная. И была бы такая жизнь смешной до слез, если бы не опустошала, не озлобляла и не превращала бы человека в существо циничное и равнодушное. Телевидение и газеты сообщали о съездах и сессиях, которые с завидным постоянством, словно времена года, сменяли один другую. Журналисты и писатели наперегонки с восторгом разоблачали сотрудников МВД и КГБ, которые сплошь оказались подлецами в преступниками: убийцами, в лучшем случае взяточниками. А ведь еще вчера бесстрашные сыщики и чекисты сомкнутым строем маршировали по страницам книг и газет, верные ленинцы и дзержинцы, рыцари без страха и упрека с экранов телевизоров смотрели мудро и устало и лишь фактом своего присутствия гарантировали советскому человеку сытую жизнь и спокойствие.

     Читая очередное разоблачение, Гуров порой приходил в бешенство. Раз настало время говорить только правду и расставить все точки над "i", то каждый должен начинать с себя, а не напяливать на плечи белоснежную мантию и тыкать в грешников безупречным указующим перстом. Порой раздраженного сыщика подмывало проделать простенький эксперимент. Выбрать парочку из особо злоязычных и изобличающих, поднять их статьи и книги десятилетней давности и процитировать зарвавшихся "классиков". Опубликовать избранные куски без комментариев и закончить статью примерно так: не честь мундира защищаю, честь, она либо есть, либо ее нет, и в защите она не нуждается. Но уж если призываем к всеобщему покаянию, то начнем с людей, которые стоят на судейских трибунах. Пусть покажут пример, расскажут о себе, а не кричат, срывая голос: "Ату их! Ату!"

     В застойные времена Гуров всегда избегал говорить, где работает, представлялся как юрист, жаловался на засилие бумаг и рутинность служебного бытия. Но вскоре все равно узнавалось, что он сыщик "угро", и люди в большинстве своем смотрели на него либо с уважением, либо настороженно. Сегодня его профессия в основном вызывала насмешку, брезгливую улыбку, рассказы о творящихся беззакониях, полной некомпетентности и беспомощности правоохранительных органов.

     Гуров никогда не был рубахой-парнем, заводилой и душой общества, а сегодня, без семьи и друзей, стал еще суше и официальное с начальством, держал на дистанции подчиненных, с новыми людьми старался не знакомиться, а если судьба с кем и сводила, то не сближался и лишь изредка встречался с Денисом Сергачевым и его коллегами по спорту.

     Жизнь полковника Гурова можно было назвать монашеской: служба, служба и самоусовершенствование. С той лишь разницей, что монастырские молились и общались с Богом, а сыщик в свободное время ходил в спортзал, таская железо, бегал, прыгал, нападал и защищался. Когда Гурова еще звали по имени и он делал первые шажки на милицейском поприще, среди уголовников существовал железный закон: человека без крайней нужды не убивать, на опера вообще руки не поднимать, у каждого своя работа - я ворую, он ловит, - мы уважаем друг друга. Исключение составляли шедшие по расстрельным статьям да бытовики, вконец ошалевшие от водки, а она тогда еще продавалась в магазинах. И то последние практически опасности не представляли: махнет вяло железкой либо бутылкой и свалится в изнеможении. Сегодня жизнь изменилась кардинально. Вместе с коммунистическими идеалами и верой в социализм с человеческим лицом сами собой отпали и другие, менее значительные заповеди. Если хочешь - убей, не обязательно из корысти или с пользой для себя, можно от скуки, а ежели мент ошалел и за руку тебя взял, такого необходимо пришить на месте, чтобы другим неповадно было. Гуров с лейтенантов слыл человеком осторожным и предусмотрительным, а уж прослужив в розыске без малого двадцать лет и став полковником, всегда стремился свести риск до минимума. А в сегодняшней ситуации, когда поведение противника практически не просчитывалось и даже не предугадывалось, он, перефразировав известное изречение, решил перековать орала на мечи и все свободное время вкалывал в спортзале. Пиджак он теперь не надевал, а натягивал, боялся порвать, ведь купить сейчас новый невозможно, верхнюю пуговицу на рубашках переставил в самый край, а чаще не застегивал, воротничок подпирал галстуком. Ладони полковника стали сначала шершавыми, а затем задубели, мозоли на ладони под пальцами приходилось отпаривать и сдирать пемзой.

     Как ни мучил себя Гуров на тренировках, как ни оглушал в тире, а прервать мыслительный процесс все-таки не удавалось, он постоянно вспоминал о родителях и жене. Почему-то все время всплывали ситуации, в которых он. Лев Гуров, был не прав, а порой и виноват, оказывался невнимательным, черствым, хамоватым. "Да что же это такое! - возмущался он. - Неужели я ничего хорошего в своей жизни не сделал? Не может такого быть!" Однако вспоминались только грубости и пакости. Хотелось позвонить маме и отцу, сказать, что любит, затем купить роскошные цветы и пригласить Риту в ресторан и весь вечер танцевать и украдкой целовать в висок.

     Но у родителей в доме не было телефона, а когда маме удавалось застать Гурова дома, полковник говорил междометиями, вздыхал и обещал писать чаще. К Рите он раз или два в месяц наведывался, но ни в театр, ни в ресторан не приглашал, а оставлял в прихожей сумки с продуктами, которые добывали более современные и энергичные коллеги, спрашивал, не нужно ли чего, передавал постоянно отсутствующей Ольге привет и ретировался. Позже, сидя в разваливающемся "жигуленке", сыщик бормотал какие-то слова, но до слуха жены они, конечно, не доходили.

     Полковник Гуров гулял по парку и вместо того, чтобы готовиться к предстоящей операции, просчитывать возможные варианты, почему-то прикидывал, сколько здесь соток. Сегодня даже закоренелые урбанисты начали интересоваться землей. Он был в этих вопросах полным профаном, начал было отсчитывать шаги, умножать, вскоре запутался и решил, что территория заповедного комплекса примерно равна гектару. К такому выводу он пришел не благодаря математике, а просто ему нравилось слово "гектар". Забравшись в дальний угол своего гектара, Гуров убедился, что никто его не видит, снял плащ и пиджак и, стараясь не особо мять брюки, занялся гимнастикой. Выполняя утомительные упражнения, он не считал, как это делают обычно спортсмены, а читал стихи, отдавая предпочтение Пушкину, и не от того, что любил его больше других, а просто наизусть знал лучше. И так, начиная приседать, сыщик объявлял:

     - Песнь о вещем Олеге.

     Слегка приустав и отдышавшись, Лев Иванович продолжил изучение территории дома отдыха. Метрах в пятидесяти от главного корпуса было расположено одноэтажное светлого кирпича здание. Гуров зашел в полуоткрытые раздвижные ворота и оказался в прекрасно оборудованном гараже. Площадка была рассчитана на три машины, здесь же ремонтная яма, подъемник, за ними виднелись длинный оцинкованный стол, станки. На яме стоял сверкающий "Мерседес-290".

     - День добрый! - громко сказал Гуров.

     - Добрый, - ответили из-под машины, и из ямы вылез мужчина в аккуратнейшем чистеньком комбинезоне, какие порой можно видеть в зарубежных фильмах.

     Механик был немолод, лет пятидесяти, строен и худощав, с седыми волосами и бледным интеллигентным лицом.

     - Здравствуйте, - он вытирал руки ветошью, смотрел доброжелательно. - Какие проблемы?

     - Пустяки, - ответил Гуров, взглянул на сверкающие туфли, затем на белоснежную рубашку механика. - Хочу поменять роскошные восьмилетние "Жигули" на вашу развалюху.

     - Можно обсудить. А доплату потребуете в валюте или согласитесь на рубли?

     Механик придирчиво осмотрел свою белую ладонь, убедился, что она чистая, протянул руку, представился:

     - Романов, Александр Сергеевич. Местный механик и прислуга за все.

     - Гуров. Лев Иванович. Отдыхающий.

     Они пожали руки и не понравились друг другу с первого взгляда.

     Фамилия императора, имя и отчество - великого поэта, руки - карточного шулера, а взгляд - завязавшего алкоголика, думал Гуров.

     Сын, племянник, скорее всего зять. Плащ и костюм из Германии, туфли финские или шведские, определил Романов. И угадал:

     Гуров был одет в вещи, привезенные отцом. Тренажеры, сауна, массажисты, минимум спиртного. В общем, номенклатура последнего разлива, закончил свои размышления Романов и сказал:

     - Очень приятно.

     - Очень приятно, - кивнул Гуров, достал из одного кармана фляжку с коньяком, а из другого - два бумажных стаканчика, не спрашивая согласия, он сунул стаканчик в руку механика. Разлил коньяк. - Со знакомством, Александр Сергеевич.

     Романов взглянул на часы, время для коньяка было неподходящее, но пожал плечами и выпил. "Я ошибся, - думал Романов, - парень не родственник и не функционер, слишком свободен и развязен. Журналист".

     Фляжка, стаканчики и темп были фирменным номером Гурова. Человек, прилюдно выпивающий с утра, да еще с первым встречным, не воспринимается всерьез. Хотя такая домашняя заготовка для данного индивида может оказаться и грубоватой.

     - Давно прописались в этой дыре? - спросил Гуров.

     - Послезавтра третий день.

     - Вернулись из-за бугра спасать перестройку?

     - Сейчас каждый солдат должен вернуться в строй.

     - Как машинный парк в ООН? Безуспешно пытаются достать наши двадцатьчетверки?

     - У богатых свои причуды.

     Гуров разлил остатки коньяка, спрятал серебряную фляжку, кивнул на "мерседес":

     - Ваш?

     Механик взглянул на свои сверкающие импортные туфли, приподнялся на носках, усмехнулся.

     Машина принадлежала Романову, но он почему-то решил соврать:

     - Я не похож на механика? Типичное совдеповское мышление, - он пригубил коньяк, затем быстро выпил. - В дальнейшем прошу не угощать.

     Гуров не умел обижаться, но "совдеповское мышление" его царапнуло. Алкаш. Работал за рубежом, выгнали за пьянку. А может, он, как и я, лишь представляется. Да уж больно тонко, импортный комбинезончик, начищенные туфли, рубашечка белее девственного снега, реабилитируется за прошлое.

     - Мы не виновные, лишь потерпевшие, - Гуров развел руками. - А что с иностранцем?

     - Известно, с сахаром сейчас перебои, - механик огладил лакированное крыло "мерседеса". - Добрый человек подкормил, подсыпал сахарку, теперь чистить, продувать... Морока.

     - Да, мир не без добрых людей! - согласился Гуров и кивнул. - Был рад, еще встретимся.

     Гуров направился к выходу, успел увидеть, как Александр Сергеевич Романов тяжело оперся на капот, другой рукой вытер испарину.

     "Совсем плохой", - решил Гуров.

     Когда гравий под его ногами перестал скрипеть, "механик" выпрямился, усмехнулся и закурил. "Не верь данайцам, дары приносящим. Не верь человеку, который протягивает тебе пустые ладони. Он слишком прост, этот супермен. А может, я на воду дую? В любом случае первую встречу я выиграл, но впредь общение с этим типом следует ограничить". А полковник о новом знакомом забыл, начал философствовать. "Страну наводнили добрые лица, то глаз ближнему выколют от скуки, то голову проломят для разнообразия, сейчас сахарку не пожалели, в машину сыпанули, а могли бы самогонку на нем изготовить, и не жмотничает широкая натура русская. А тысячи и тысячи, ЭВМ начнет считать - сломается, мужиков в расцвете сил заседают в парламентах, фракциях, комиссиях в Кремле и жэках и принимают судьбоносные решения". Гурова давно интересовало, какой процент из беспрерывно заседающих "истинно верующие"? Не в Бога, а в социализм, с лицом или без оного в метод, в черта, дьявола, в какой-нибудь результат. Не могут же они поголовно быть прожженными циниками и лишь своим сегодняшним благополучием жить. Это с одной стороны. А с другой, они не могут быть все дураками и не понимать: сколько не сиди и не голосуй, ни одно зерно не прорастет, ни один тюбик зубной пасты от голосования на прилавке не появится. Однако сидят и голосуют. Феноменально!

     "Все только критикуют. И ты, Гуров, только критикуешь. А конструктивные предложения? Но я критикую в свободное от работы время, - оправдал себя полковник и тут же уличил:

     - но выступаешь не с трибуны, под одеялом. А если дать тебе трибуну? А я лишь сыщик, свое дело исполняю. Одни на трибунах толкутся, другие - в очередях, а в стране даже не преступность, а вандализм, и ни края, ни решения не просматривается. Если у нас в экономике наводят порядок такие же партайгеноссе, что и в милиции, все кончится катастрофой. Как же мы дошли до жизни такой?"

     Мысли эти преследовали Гурова постоянно. Он отмахивался от них, и тогда они погружались в глубину сознания, но потом снова выскакивали на передний план и долбили изнутри по черепу, словно пытались вырваться, улететь и освободить его от этой непроходящей боли. Настроение было постоянно угнетенное, состояние вялое, инертное, тянуло в дремоту и к рюмке, чего раньше за Гуровым никогда не замечалось.

     Свободный мир, буйный, богатый, жестокий, фонтанировал энергией, изобилием запахов, спектром фантастических цветов, и в сознании Гурова походил на джунгли, в которых он никогда не бывал. Здесь все было живое, сильное, разнообразное, противоречивое и одновременно согласованное мудрой природой. Здесь не убивали без надобности, не лезли на чужую территорию, во время стихийных бедствий тотчас заключали перемирие и не гадили в источник, из которого пили все - и хищники, и травоядные. Природа селекционировала сильных, умных, жизнеспособных. Да, слабые и больные гибли, но весь животный мир становился год от года сильнее, разумнее, следовательно, и добрее.

     Мы же семьдесят с лишним лет жили в зоопарке, каждый в своей клетке, мы не охотились, нас кормили, но так, чтобы только были живы, не подохли все разом. Первое поколение еще помнило иную жизнь, и его регулярно и планомерно отстреливали, выбирая наиболее опасных, то есть лучших. Оставшиеся размножались, вырождаясь из поколения в поколение, утрачивая навыки предков жить свободно, бороться и драться, добывать пищу и защищать свое потомство. Но если ты умел ходить на задних лапках, тебе давали лишний кусок, если при этом ты вилял хвостом, лизал руку дающего, то, как говорится, получал от пуза, тебя могли временно выпустить из клетки, дать порезвиться на свободе, но под надзором, естественно, постоянно напоминая, что клетка стоит незыблемо. Однако как ни уничтожали лучших, ни воспитывали лизоблюдов и уродов, в генах многих жителей зоопарка еще оставалась память далеких предков, и время от времени кто-то бросался на стальные прутья и истекал кровью. Тогда его труп таскали между клетками, плевали в него. За плевки к скудному рациону полагалась надбавка...

     И вот свершилось! То ли стальные прутья съела ржавчина, то ли надсмотрщики вконец обожрались и перепились, устали от постоянного стояния на голове и сами выродились - достоверные сведения отсутствуют. Но факт остается фактом: в один прекрасный момент проржавевшие клетки сломали, и власти зоопарка, сытно рыгая и отплевываясь, заявили, мол, черт с вами, живите свободно, а мы поглядим, что у вас получится. Началось всеобщее ликование. Заповедник, в котором семьдесят с лишним лет стоял зоопарк, был огромный, всего вдоволь, работай, распоряжайся, на всех хватит с избытком. Вглядитесь в себя! Лошади и буйволы - те просто рождены для тяжелого труда, он на свободных землях им в радость. Так ведь отвыкли, в клетках мышцы одрябли, в клетках приучили - десять шагов сделал, клочок сена получил и дремли до завтрашнего дня. Отучали от свободной жизни и труда поколения, а свободу дали в одночасье, а как ею пользоваться, долгожданной, как работать без кнута, известно немногим. И те прямо на глазах жиреть начинают и вызывают острое желание: прирезать их немедленно. И начали резать... И жирных, и самостоятельных, от стада отбившихся. Шакалы и гиены в любом мире есть, но там они свое место знают, за благородными хищниками, породистыми и здоровыми, лишь остатки подбирают и не высовываются. А у нас они за главных стали, свои порядки устанавливают, все их боятся и не знают, что делать теперь.

     И полковник Гуров не знает, мышцы накачал, хитрые приемы драки, которые самообороной называются, освоил, стрелять натренировался, смех, да и только. Не то что других защитить, сам в сегодняшней жизни живот сохраняет, пока стае дорогу не перешел я всерьез на него шакалье внимания не обратило. Однажды взглянули повнимательнее, так пуля сантиметром ошиблась, а в следующий раз куда надо угодит. А то и того проще - сзади железом по голове, и мышцы ни к чему окажутся, и стрелять не придется, а в крематории скажут, что идеалистом жил и дураком помер.

***

     К главному корпусу подкатил серебристый "вольво", следом остановилась черная "Волга". Из каждой машины вышли по паре. Издалека, а Гуров наблюдал за приехавшими метров с пятидесяти, они были удивительно похожи друг на друга. Мужчины, плотные, среднего роста, женщины высокие, в наброшенных на плечи мехах.

     Хозяев жизни узнаешь сразу, для этого не надо быть сыщиком. Они не запирают машины и не таскают чемоданы, а уверенно следуют к цели, убежденные, что о бытовых мелочах найдется, кому побеспокоиться. И действительно, гости не успели скрыться за дверьми как холуи появились. Это были водители машин. Как и хозяева они походили друг на друга. Оба лет тридцати, в кожаных куртках легкие и точные в движениях, они действовали синхронно: открыли багажники, легко выхватили чемоданы, и не потому, что те ничего не весили, сумки перекинули через плечо, дверцы машин захлопнули ногой и потащили вещи в здание.

     Гуров, естественно, знал, кого следует ожидать, но на таком расстоянии не разглядел, кто же именно явился. Всего должны были приехать четверо - женщины, разумеется, не в счет, значит, в ближайшее время прибудут еще двое.

     По оперативным данным, здесь должны встретиться так называемые "авторитеты" уголовного мира, "курирующие" московский регион и часть центральной России. Каждый из "авторитетов" занимал в официальном мире негромкую должность, но в действительности обладал колоссальной властью, которой мог бы позавидовать партийный функционер или народный избранник среднего звена. Миллионы рублей и, конечно, валюта, десятки отлично вооруженных боевиков, самая современная техника, транспорт находились в распоряжении каждого из четверки. У них имелись разведка и контрразведка, бухгалтерия и отдел кадров, но лишних людей здесь не держали, деньги были свои, кровные, считать их умели, потому и никаких специальных комиссий, внеочередных сессий. Понадобилось решить некоторые вопросы, вот и собрались в узком кругу, по-семейному, представителя от МВД сюда не приглашали, и присутствие полковника Гурова авторитетами не планировалось. Такова жизнь, и не только у правительства случаются накладки...

Глава вторая

     В главном корпусе дома отдыха было всего восемь люксовых номеров и столько же однокомнатных для обслуживающего персонала. Гараж, о котором уже рассказано, современно оборудованная кухня, две сауны, бассейн, крытая оранжерея; конечно, садовник, директор, главный администратор, сестра-хозяйка, горничные, всех и не перечислишь.

     Злые языки, критики социалистической системы, совершенно напрасно утверждают, что строить у нас не умеют и красиво жить после переворота разучились. Гнусная клевета, строить умеют и живут красиво, мы от зависти видеть ничего не хотим.

     Самое интересное, что в данный момент, который длился уже второй год, дом отдыха вроде бы как ни кому не принадлежал. Когда Гуров получил информацию, что встреча на высшем уровне состоится именно здесь, и начал по официальным каналам выяснять, кому именно хозяйство принадлежит и как туда попасть, то ничего не выяснил. Депутаты от демократической платформы разоблачили это теплое гнездышко крупных функционеров, потребовали его закрыть и передать... В результате гнездышко с одного баланса сняли, на другой не поставили, закрыли, но не передали, а теперь вот выясняется, что, может, и не закрывали. В общем, МВД концов не нашло, даже не смогло выяснить, кто же продолжает субсидировать заведение. Судя по чистоте, порядку и сытости, обслуга понятия не имела, что лишилась места работы и заведение закрыто. Жили как жили, справедливо полагая, мол, свято место пусто не бывает.

     И хозяева нашлись. Журналисты и даже Сам лично называют их мафией, дельцами теневой экономики, всячески оскорбляют и усиливают с ними борьбу. А это просто люди с деньгами, нормальным мышлением и хорошей реакцией, умеющие делать свое дело, выживать в экстремальных ситуациях. Они эгоистичны, злы и сильны, беспощадны в борьбе, уверены, что в жизни не просить, а отнимать надо, и протягивай руки, иначе протянешь ноги. А кто первым встал, того и сапоги. В общем, люди, они и есть люди, такими их создал Господь, и тысячелетиями селекционировала природа, отбирала лучших, убивала слабых. И жестока жизнь, и не справедлива, но она такая. Истории можно придумать любые, но законы жизни на Земле изменить нельзя.

     Людей, которые приняли на свой баланс данный дом отдыха, во всем мире называют бизнесменами. У нас таких людей не признают, объявили вне закона, отодвинули в тень, но от этого они не исчезли, живут. Вот они и приехали в собственный дом отдыха.

     Ну, хозяева приехали, так им сам Бог велел, а как сюда полковник милиции пробрался? И не только пробрался, еще занял один из восьми люксов. Хозяева, обнаружив полковника, будут очень удивлены, можно сказать, шокированы, беспременно начнут выяснять, откуда он взялся. Однако ничего они не выяснят, так как у бизнесменов свои секреты, а в команде Гурова - свои, и дураков ни здесь, ни там не держат.

     В своих апартаментах Гуров расставил простейшие ловушки и, вернувшись с прогулки, установил, что гости здесь побывали. Люди они были либо предельно наглые, либо неквалифицированные, и в количестве как минимум двух персон. Что они искали или надеялись найти, являлось для сыщика загадкой, над которой он не мучился, лишь пожал равнодушно плечами. Арсенал его состоял из двух пистолетов: "вальтера", изящного оружия ближнего боя, которое Гуров всегда держал при себе, и кольта одиннадцатого калибра, из которого со ста метров, словно иголкой легкую ткань, можно прошить любой автомобиль. Кольт хранился в машине, и обнаружить его мог только профессионал.

     Гуров запер дверь, разулся и пустился гулять по роскошному серебристому паласу, с удовольствием оглядывая апартаменты. Гостиная, метров тридцать не меньше, на полу, как уже сказано, палас, стены затянуты тканью, два огромных окна, автомобиль может въехать, шторы дорогие, тяжелые, с золотыми кистями. Сыщик не держался, потянул за витой шнур - ничего не клинилось, шторы мягко сошлись. Тогда он начал зажигать торшеры, которых оказалось четыре, присел за письменный стол, кресло было жесткое, деловое. В противоположном углу - два кресла, низких, плюшевых, между ними столик, такой изящный и хрупкий, что тронуть его сыщик не решился. У правой стены - бар, обыкновенный, с зеркальной стенкой, бутылки тоже обычные: "Столичная", коньяк "Енисели", виски "Джон Уокер", плитка шоколада, какие-то конфеты. Холодильник салатного цвета, ростом чуть выше Гурова, дверца открывается мягко, внутри светло и прохладно. Сосиски, пиво, маслины и икра в банках, а кефир и молоко в бутылках.

     В дальнем углу телевизор и видео с дистанционным управлением. Именно по такому телевизору в передачах из "их" жизни каждый мог неоднократно видеть такой вот номер: бар, холодильник с таким же содержимым. Если человеку показывают красивую жизнь, почему бы и не посмотреть? Они так далеко, что даже и не завидно. А вот если у нас у кого-то появится нечто подобное, значит, наверняка наворовал. А раз так - поделим или пропьем, не сумеем завладеть - так уж разломаем наверняка.

     Гуров раздвинул двери и прошел в спальню, обставленную простенько, но со вкусом. Лежбище, иначе это низкое, размером два метра на два ложе назвать трудно, было затянуто чем-то розовым, шелковым и блестящим, телефон, торшеры, бра, небольшой телевизор, встроенный шкаф во всю стену, в котором сиротливо болтался вечерний костюм Гурова, и дверь в ванную комнату, о размерах и комфортабельности которой даже говорить противно. В такой ванной вполне могла бы разместиться однокомнатная квартирка, обещанная верными поклонниками социализма каждому москвичу к двухтысячному году.

     Полковник Гуров, захвативший столь скромные апартаменты абсолютно незаконным образом, скинул одежду и решил принять душ.

***

     Борис Андреевич Юдин в свои неполные шестьдесят любил молоденьких блондинок, носил только "штатскую форму", джинсовые куртки, вместо галстука повязывал платки, предпочитал ковбойские сапоги либо кроссовки. На запястье у него тускло поблескивал золотой "Роллекс", зажигалка тоже была не броская, платиновая. Движения Юдина были легки, но неторопливы, с лица не сходила улыбка, порой насмешливая, иногда усталая, реже - искренняя. Глаза он носил карие и умные, честно предупреждая, с кем вы имеете дело, никогда простачка из себя не изображал, голос использовал негромкий, что вынуждало окружающих вести себя тихо, жаргонных слов и вульгаризмов не употреблял.

     Он никогда не брал в руки оружие, врагов не имел: само собой как-то так получалось, что стоило человеку встать у Юдина на пути даже не обязательно поперек, а хотя бы по касательной, как с тем человеком происходили неприятности. Один в автокатастрофу попадал, у другого миллионная дача сгорела. А третий со шлюшкой запутался и за изнасилование устроился в колонию строгого режима лет на несколько.

     В общем, у Бориса Андреевича Юдина врагов не было, они созреть не успевали, устранялись. Юдин имел свой бизнес, на данную встречу приехал крайне неохотно, так как с руководством Корпорации в настоящее время деловых связей не имел, но необходимость такой встречи отлично понимал.

     Номер Юдина был точной копией вышеописанного, лишь оформлен в другой цветовой гамме. Борис Андреевич полулежал в низком кресле, разглядывая на свет высокий бокал с янтарной жидкостью. Очередная блондинка распаковала вещи. Нина уже отметила двадцатилетие, имела все данные для участия в конкурсах красоты, но не участвовала. Так как два года назад приобрела покровителей, квартиру, "Жигули", дензнаки и всю остальную атрибутику, необходимую для молодой красивой женщины. Нинель Алексеевна Журба, а именно так было записано в паспорте, за два года, извините за пошлость, прошла огонь, воду и медные трубы, рассталась с иллюзиями, научилась не задавать вопросов, быть ласковой, но хозяина не утомлять, никогда не просить, ничего не упускать, всегда находиться в хорошем настроении и не становиться рабой.

     Вот и сейчас она давно уже разложила белье, повесила в шкаф одежду, но в гостиную не входила, видела, что Борис чем-то озабочен и хочет побыть один.

     А он разглядывал бокал с виски, недовольно сопел и косился на листок бумаги, который лежал на журнальном столике. Юдин подтолкнул к себе листок, взглянул на записку и вновь недовольно отвернулся.

     Записка была лаконичной: "Гуров Лев Иванович, сотрудник МВД СССР, поселился вчера вечером".

     - Борис, я на полчасика займу ванну? - спросила Нина, не выходя из спальни.

     - Разумеется, - он махнул рукой.

     Почему-то Нина решила, что Юдин хочет поговорить по телефону, и задвинула за собой дверь. Борис Андреевич одобрительно кивнул, снял трубку, набрал номер и когда администратор ответил, недовольно спросил:

     - Как он поселился? Кто разрешил?

     - Борис Андреевич, я Георгию Акимовичу уже объяснял... В понедельник была телефонограмма, чтобы приготовить четыре номера. Во вторник приезжает человек и говорит, мол, номер заказал, ждут...

     - Болван, - перебил Юдин и положил трубку. Тут же снял вновь, позвонил в соседний номер Мельнику, но того в номере не оказалось.

***

     Георгий Акимович Мельник в свои сорок с небольшим обзавелся солидным брюшком и лысиной, которую тщательно закрывал зачесанными на бок длинными прядями иссиня-черных волос. Покрытые лаком, они делали голову похожей на шар. Образ дополняли розовые свисающие щечки, нос клювиком, под которым шлепали мясистые алые губы, и широко расставленные глазки, цветом и суетливостью напоминающие шарики ртути. Такая внешность могла бы вызвать улыбку, но у людей хорошо знавших Гоги, разговор с ним, как правило, веселого настроения не создавал.

     Мельник постоянно носил классические костюмы, сшитые у отличного портного, отутюженные, накрахмаленные рубашки с галстуком и дорогую импортную обувь. Ну и, безусловно, массивный перстень, который красовался на некрупной руке Мельника, перерезая его пухлый палец.

     За несерьезной внешностью опереточного фигляра скрывался умный, хитрый и жестокий Георгий Акимович Мельник - человек, непрерывно мучающийся комплексом неполноценности, глубоко несчастный и обаятельный, как греющаяся на солнышке кобра.

     Авторитет Гоги Мельника в Корпорации зиждился на боевиках, числа которых, кроме него самого, никто не знал. Он контролировал деятельность почти всех крупных рэкетиров Москвы и области. Деньги стекались к нему по сотням тоненьких каналов, которые, словно ручейки, соединившись, образовывали могучую реку.

     Затем деньги отмывались и направлялись в официальный бизнес, вкладывались в совместные предприятия, превращались в валюту. Если финансисту Корпорации требовалось кого-то припугнуть, сжечь дачу, разгромить кафе или офис, он обращался к Гоги Мельнику и мог быть уверен, что все его пожелания будут выполнены точно и в срок. Десятки, кто знает, может, и сотни безжалостных вооруженных парней беспрекословно выполняли волю Гоги. Секрет его власти был довольно прост и заключался в том, что Георгий Акимович Мельник был талантлив, даже гениален. Вероятно, Бог задремал, и Дьявол ткнул острым пальцем наугад и угодил в народившегося Гоги. Для него не существовало в человеческой душе тайников, и чем темнее оказывалась душа, тем легче она становилась добычей Гоги. Он знал каждого из своих десятников, безошибочно определял наиболее уязвимое место человека, куда следует надавить, с какой силой и как долго. Он верхним чутьем определял усталость, разочарованность, возможность предательства или срыва. Отработавших убирал. Почуяв сговор, излишнюю, с его точки зрения, сплоченность, тасовал свою дьявольскую колоду, отрезал, подравнивал, сдавал и всегда был при козырях.

     Когда администратор сообщил Гоги, что в гостинице проживает полковник милиции. Мельник сгоряча распорядился, чтобы об этом уведомили Бориса Андреевича Юдина. Загородную резиденцию "курировал" именно Юдин, и Гоги хотел его подколоть, но затем, верно рассудив, что за охрану спросят именно с него, Мельника, начал действовать. Не мудрствуя лукаво, он приказал обыскать номер незваного гостя, а сам поспешил навести о нем справки. Полковник МВД - информация слишком расплывчатая. Человек может служить в хозяйственном или политическом управлении. Это одно дело. А если он оперативник?..

     В распоряжении Юдина имелся компьютер с банком данных на своих и на чужих. Следует лишь позвонить и заказать справку. Но сложность заключалась в том, что звонить в операторскую можно только из автомата, а с другого аппарата даже у Мельника заказ не примут.

     Он спустился в холл, пошарил в кармане, выгреб мелочь, оглянулся в поисках автомата, но, конечно, не нашел: мог ли быть такой примитив в шикарном уголке? Телефон администратора не годился, еще один аппарат для общих нужд стоял в углу на столике, но требовался именно автомат. Гоги выругался и неожиданно вспомнил, что имеется телефон в машине.

***

     Оператор, работавший на компьютере, услышав зуммер, снял трубку, взглянул на номер абонента.

     - Слушаю.

     - Мельник говорит. Я за городом, рядом нет автомата, говорю из машины.

     - Вижу.

     - Срочно. Гуров Лев Иванович.

     - Известен, данные имеются. Георгий Акимович, не клади трубку.

     Компьютер писал: "Гуров Лев Иванович, полковник, в "угро" работает почти двадцать лет, пятнадцать в МУРе, на момент заполнения данных находится в распоряжении Управления кадров МВД СССР. Живет один в двухкомнатной квартире..." Оператор занес в блокнот адрес, телефон и номер машины Гурова.

***

     "Сорок лет, рост сто восемьдесят два, вес около восьмидесяти, волосы русые, виски седые, глаза голубые, одевается старомодно, предпочитает белые рубашки, галстук, на правой руке обручальное кольцо..."

     И далее пошло крупным шрифтом: "Гуров - фигура противоречивая, для нас крайне опасен и крайне притягателен. Пользуется авторитетом и большой популярностью среди сотрудников "угро". В обращении с окружающими сдержан, прямолинеен до глупости, часто конфликтует с начальством, которое Гурова только терпит.

     Мы не располагаем данными, чтобы Гуров хотя бы раз взял у нас деньги, но существует мнение, что последнее возможно, если сумма и упаковка будут соответствующими объекту. При обсуждении этого вопроса обнаружились две позиции. Одна - Гуров умрет, но не возьмет. Вторая - Гуров разочарован, устал, раздражен политикой правительства, некомпетентностью собственного руководства, считает свою борьбу с нами донкихотством, ведет ее уже механически, по привычке. Вывод - вербовка Гурова реальна. При контактах с Гуровым надо учитывать, что он умен, опытен, честолюбив. Как показал опыт, силовое давление вызывает у него бурную реакцию сопротивления, доведенный до крайности способен на убийство.

     Пользуется успехом у женщин, но крайне осторожен и рационален в связях, спиртное почти не употребляет, однако при необходимости может выпить и много. Хорошо физически подготовлен, крайне опасен в рукопашной. Застрелил Эффенди, которому была заказана ликвидация Гурова. Сам при этом получил пулю в грудь, выкарабкался. От повторной попытки убрать Гурова решено пока отказаться".

***

     Юдин пил потихоньку виски и размышлял о том, зачем и каким образом забрался в святая святых мент.

     Решив наконец, что каждый должен заниматься своим делом, Юдин вновь позвонил в соседний номер.

     Георгий Мельник получил справку, поругался с оператором, вернулся к себе и сейчас занимался любовью. Сняв лишь пиджак и ботинки и не дав раздеться партнерше, он исполнял святое дело истово, стараясь не столько получить удовольствие, сколько унизить женщину.

     В первую очередь, Мельник был профессионал и в любой ситуации телефон всегда имел под рукой.

     - Кто говорит и что требуется? - недовольно спросил он.

     - Юдин. Надо поговорить.

     - Говори, черт бы тебя побрал! - Мельник дал женщине пощечину и рассмеялся.

     - Ага. Давно не виделись, - Мельник вновь хохотнул. - Записку о Гурове прислал я. Ребята уже шманули его, ничего интересного. Сейчас кончу и зайду. Обсудим...

***

     Александр Сергеевич Романов, с которым сыщик познакомился в гараже, закончил работу, повесил комбинезон на плечики и убрал в шкафчик. Подсобка была небольшая, чистая и уютная, на столике - телефон и маленький телевизор, на подоконнике - электрическая плитка и чайник, у противоположной стены - верстак, над ним металлические шкафчики с инструментом. Романов вынул из кармана ключ, открыл один из шкафчиков и достал из него наплечную кобуру с "вальтером", родным братом пистолета, с которым не расставался полковник Гуров. Романов попытался надеть кобуру, долго прилаживал, остался недоволен, сунул "вальтер" в карман, а кобуру снял и запер в шкафчик. Он оглядел себя в зеркало, одернул пиджак, причесал седые волосы, придвинулся к зеркалу вплотную, придирчиво осмотрел зубы, глазные яблоки и остался явно недоволен. Он отступил назад: человек в зеркале был ему несимпатичен.

     - Неудачник, - произнес он вслух и состроил гримасу. - Ты говоришь на двух языках, психолог и аналитик. Да пошел бы ты... - и Романов длинно выругался, после чего у него на бледных скулах выступили розовые пятна. - Как говорил Иешуа, самый омерзительный из человеческих пороков - трусость.

     Он шагнул к двери, пистолет в брючном кармане ударил по бедру. Романов скривился, вынул "вальтер", сунул в задний карман, снова почувствовал неудобство и переложил во внутренний карман пиджака. В это время раздался телефонный звонок. Александр Сергеевич взглянул на аппарат с любопытством, лишь после третьего звонка осторожно снял трубку.

     - Слушаю.

     - Подойдите к служебной лестнице...

     - Какие проблемы? - Романов тяжело вздохнул. - Что-нибудь срочное? Я собрался обедать...

     Очень высокопоставленный функционер дал Юдину телефон гаража, назвал имя и отчество механика, пароль и предупредил, что в крайнем случае Борис Андреевич может обратиться к нему за помощью. Появление в гостинице полковника Гурова произвело на Юдина впечатление серьезное. В общем-то по поводу неожиданного гостя не у Юдина должна болеть голова, а совсем даже у Гоги Мельника, но этому гражданину, несмотря на весь его авторитет в подобных вопросах, Борис Андреевич решил полностью не доверяться. Одно дело - рэкетиры и эксы, бандиты и случайные пожары, совсем иное - борьба с сыщиком экстра-класса. Механика рекомендовали на высшем уровне, он был козырной картой Юдина, о которой Гоги Мельник ничего не знал. И хотя, пожалуй, рановато еще до начала игры вытаскивать из рукава главный козырь, Юдин решил, не открывая Романова, тайно встретиться с ним и посоветоваться.

     - Александр Сергеевич, мне ваш телефон дал солидный человек, наш общий знакомый...

     - Извините, - перебил Романов. - Я не понимаю, о чем вы... Если нужна помощь с машиной, то через час прошу...

     - Подождите, - теперь перебил Юдин. - Я вам перезвоню, - докончить он не успел, так как в дверь резко постучали, из коридора донесся громкий смех и голос Мельника:

     - Открывай, подлый трус!

     Нина бесшумно выскользнула из спальни, вопросительно взглянула. Юдин положил трубку, кивнул. Девушка открыла дверь, Мельник ворвался, словно пьяный биндюжник в пивную, застегивая на ходу молнию брюк, и заорал:

     - Это не девка, а тайфун! Иди, крошка, успокой подружку, - взмахнул рукой, пытаясь шлепнуть Нину, но та увернулась, вышла из номера, закрыла за собой дверь.

     Мельник подтянул болтающийся на шее галстук, прошелся по номеру, уже спокойно, без блатного пришепетывания сказал:

     - Ладно, ладно, не буду! - он выставил перед собой ладони. - Знаю, вы этого не любите. Но, Борис, ты гомосапиенс, должен понять, - у каждого свой темперамент. Договорились, до завтра о делах ни слова Этот мент нам, конечно, ни к чему. Так разберемся, пусть не болит голова у дятла.

     Юдин наблюдал за Мельником, особенно не прислушивался к его болтовне, так как отлично знал, что Гоги привычно бутафорит и никогда не скажет, что в действительности решил предпринять. "Старый стал, - думал Юдин, - зачем я пригласил этого заплечных дел мастера? Надо тихо встретиться с механиком прокачать ситуацию. Разваливаюсь, пароль Романову назвать забыл, да теперь уже значения не имеет"... И мягко спросил:

     - Посторонний поселился? Кто за него платит?

     - Кого теперь это колышет? - Гоги вновь поправил галстук и одернул пиджак. - Поселился на гоп-стоп, мы же верительных грамот не имеем. Накладка, конечно. Платим мы, если хочешь, я лично. Тебе бабки жалко?

     Юдин потер ладонью седеющий ежик густых волос, не ответил, да Гоги ответа и не ждал. За порядок и охрану отвечал он, прокол в его ведомстве. Позже Мельник разберется, виновные ответят, а сейчас не защищаться, а нападать следует.

     - Кто говорил, мол, обслугу здесь не менять, пусть все останется, как при партайгеноссе? - Гоги вытер мокрые губы. - Здесь же холуи, не люди. Видят уверенного номенклатурного деятеля. Они что, каждого в личность знают? Их предупредили: человек требует - значит, право имеет.

     С улицы донесся автомобильный сигнал. Гоги подскочил к окну, отдернул штору.

     - О, прибыли их святейшество, Кац Анатолий Самойлович. Фамилию отхватил, только для погрома. И Губский Эдуард Федорович нафталин отряхнул, подагрические суставчики смазал и проскрипел, теперь поучать будут.

     - Встретить бы не мешало, - обронил Юдин.

     - Мне? - Блеклые глазки Мельника заледенели, кожа на лице словно натянулась, проступили костяшки скул, даже вялый животик подобрался. Комик-болтун исчез, на Юдина смотрел убийца.

     - Твоя работа, - Юдин легко поднялся, поправил шелковый платок, который был небрежно повязан вместо галстука, и обаятельно улыбнулся. - А нет настроения, так я, мальчик шустрый и не гордый, сбегаю.

     Гоги помягчел лицом, шлепнул губами, рассмеялся, выскочил в коридор и чуть не налетел на Гурова. Мельник не сразу сообразил, с кем столкнулся, схватил за рукав.

     - Кто такой? Чего здесь шляешься?

     - Ба! Георгий Акимович! Здравствуйте, какими судьбами? - Гуров мягко отстранил руку Мельника. - Гостей встречаете? Там Эдуард Федорович и Анатолий Самойлович прибыли...

     - А, это ты, - Гоги понял, кого остановил, и, хотя Гурова видел впервые, кивнул, как старому знакомому. - Привет. Я в шестом. Заходи, потолкуем.

     - Спасибо.

     Мельник махнул рукой и скатился по ковровой лестнице на первый этаж.

     Гуров зашел в чистенькое, оформленное под русскую избушку кафе, стены которого были декорированы под дерево, а столы и скамейки сколочены из натуральной, идеально отструженной сосны. Светильники изображали слегка приконченные керосиновые лампы, окна зашторены льном с алыми петухами, пол посыпан свежими опилками. Пахло чистотой и уютом. На Руси богатые издавна тяготели к простому люду и были театрально искренни, и в эту свою искренность по-детски верили. Сыщик оценил и веру, и краснощекую девицу в сарафане, которая встретила его поясным поклоном, одарила улыбкой:

     - Меня Настя зовут, - девица хихикнула. - Чего барин изволит?

     - А чего не жалко, барышня?

     - С икоркой нынче перебои, но балычок имеем, яишенку фирменную с зеленью рекомендуем, кофе заморский.

     - Яишенку и кофе, - Гуров сел в угол, лицом к двери, оглядел номенклатурную "избушку", кому-то ведь она должна официально принадлежать. Хотя какое это имеет значение?

     Информация оказалась правильной, авторитеты прибыли вовремя. Интересно было бы определить, какова сегодня их действительная власть, без преувеличения. У преступников, как и у официальных властей, нет единства - грызутся. Депутаты направляют запросы, создают комиссии, требуют отставки, эти действуют проще: жгут, убивают. А людей охватили апатия, страх, они озлобились, не хотят работать, никому не верят. Чем может помочь милиция? В частности, он, сыщик уголовного розыска? Практически ничем. Муравей. В каждом человеке заключена Вселенная... Слова. Перед тобой поставлена задача, давай, мент, работай и кончай философствовать.

     Гуров начал себя пришпоривать, накручивать, но злость, которая в его работе необходима, не появлялась. Он сидел холодный, ленивый и равнодушный, жевал фирменную яишенку, пил заморский кофе, мысли путались и приводить их в порядок не находилось ни сил, ни желания. Раньше все было проще: он видел жертву, безумную мать или жену, осиротевших ребенка или старика и понимал свою необходимость, свою обязанность защитить закон, по которому за каждое преступление должно последовать наказание. И пусть не всегда это удавалось, однако он боролся с конкретным преступником, который пробуждал злость, порой ненависть, и они являлись топливом, питали энергией, заставляли действовать. А что сделали эти люди? Пустые прилавки, вагоны с продовольствием, неделями простаивающие на запасных путях, переполненные злобой очереди. Кто виноват? Чистая, пропитанная сытостью и покоем избушка, льняные занавесочки с алыми петухами, розовощекая девица, выученная говорить на российском языке. Так ведь построили райский уголок не авторитеты, они лишь захватили и используют. Нет у сыщика злости на таких преступников, ничего с этим он поделать не может, а нет злости, нет и сил.

     "Будешь философствовать, не сумеешь собраться, пришлепнут", - урезонивал себя сыщик. И будто подслушав его мысли, в избушку вошли двое охранников, крепкие ребята с округленными литыми фигурами, сытыми равнодушными лицами.

     - Мир дому! - сказал один из них, мазнув по Гурову взглядом, и занял столик у окна.

     - Настя, рабочий класс прибыл! - громко объявил второй, усаживаясь рядом с напарником. - Тащи горшки и чего-нибудь покрепче чая!

     Они были похожи: оба русоватые, ладные и опасные. Один чуть повыше - Гуров без труда определил, что он в паре за старшего и про себя окрестил его Большим, а второго - Маленьким. Сыщик попытался определить, где у них оружие, но не определил, свободные джинсовые куртки предусмотрительно расстегнуты.

     Парни вели себя свободно, но не нагло, выпили по полстакана и с аппетитом хлебали из глиняных горшочков горячее. На Гурова они внимания не обращали, разговаривали негромко, ели аккуратно. Сыщик не сомневался, что перед ним профессиональные убийцы, но глядел на них без ненависти, равнодушно, как смотрят на убийц в кино.

     Появился Романов, элегантный, отнюдь не современный отечественный механик, типичный аристократ, даже не сегодняшний, а сошедший с гравюры девятнадцатого века. Александр Сергеевич безлично поздоровался и занял столик у двери. Столиков в кафе было восемь, а посетители расселись треугольником: в дальнем углу Гуров, у окна "водители", у двери "механик". Сыщик сложившуюся ситуацию отметил, но убедил себя, мол, мерещится, для расправы место абсолютно неподходящее - в проходах между столиками суетится розовощекая Настя, с кухни доносятся голоса. Только сыщик успокоил себя, как прозвучал звонок, Настя засуетилась и вскоре покатила на выход заставленный блюдами столик.

     "Если ее опередить, я успею выйти", - как о постороннем подумал Гуров и не двинулся с места. Настя со столиком уехала, тут же из кухни выплыла дородная женщина в жестко накрахмаленном стерильном белом колпаке. Глядя завороженно прямо перед собой, словно боясь упустить из вида что-то чрезвычайно важное, она проследовала к дверям и скрылась. В утробе кухни брякнуло, лязгнуло, и сыщик ясно увидел массивную железную дверь и засов.

     "И все равно, - упрямо думал он, - стрелять не будут. И пододвинул ногой сосновую табуретку ближе. - А в рукопашной мы разнесем теремок вдребезги. Здесь собрались люди серьезные, они не позволят необдуманных поступков. Но серьезные на втором этаже, - возразил себе сыщик, - а тут исполнители, они способны рассудить иначе. Им приказано припугнуть и выставить постороннего, который нагло забрался, куда ему не следует, и этот посторонний - мент, но - ментов тысячи и церемониться с каждым..."

     Гурову пришлось свои размышления прервать и вернуться к действительности, так как водители-охранники поднялись. Маленький двинулся к выходу, а Большой - к столу Гурова. Боковым зрением сыщик видел, что Маленький задержался около Романова, который кивнул и встал. Сыщик, не поднимая головы, следил за ногами подходившего шофера. Прежде чем напасть, человек всегда собьется с шага. Большой не сбился, спокойно сел рядом. Гуров поднял голову, взглянул с любопытством.

     - Давай, приятель, собирай вещички, двигай домой, в твоем возрасте надо больше думать о здоровье.

     - Да я еще молодой, - Гуров улыбнулся, мягко подобрал ноги.

     - Зачем спорить-то, молодой?

     Миролюбивый тон мог обмануть лишь сопляка. Шофер ударил быстро, но Гуров ожидал нападения, легко наклонился, кулак рассек пустоту, и на секунду бандит раскрылся. Гуров вытянул руку, коротко ударил противника в горло, под Адамово яблоко. Большой хрюкнул, ткнулся лицом в стол, сыщик достал наручники и, пристегнув его кисть к ножке стола, вынул у него из внутреннего кармана пистолет.

     Маленький происшедшего видеть не мог, так как, выпроводив механика, стоял у двери с наружной стороны. Гуров знал, что боль уже отпустила, человек уже пришел в себя, сейчас натужно сглатывает, пытается сориентироваться в обстановке.

     - Ты знаешь, кто я? - Гуров допил остывший кофе.

     - Мент поганый, - прошептал сипло Большой и сел прямо.

     - Допустим. Тогда ты фрайер сопливый. Гоги тебя выгонит, он же не велел бить меня. Как зовут?

     - Ну, Степан.

     - А меня - Лев Иванович. А того, кто за дверями стоит? Гуров видел, как новый знакомый потянул наручник, стол качнул.

     - Чего молчишь, Степа? - Гуров поднялся, взял с буфетной стойки стакан с соком. - Освежись, полегчает. Так как зовут твоего приятеля?

     Степан сделал натужный глоток, отставил сок, вытер слезящиеся глаза.

     - Кореша Толиком звать.

     - Анатолий и Степан, хорошие имена, - Гуров закурил. - Позови его.

     Степан откашлялся, но Толик сам заглянул в теремок:

     - Ну, чего валандаетесь? Пошли!

     - Погодь! - громко сказал Гуров. - Шагай сюда Толик, разговор имеется.

     Толик был прост и незатейлив, как огурец, подошел сверкая улыбкой, и спросил:

     - Сговорились? Я же тебе толковал, Степа, что товарищ умный, - он смотрел на содельника и не обратил внимания, что Гуров, подвигая ему табуретку, поднялся и взял столовый нож. - Ты чего, Степ, забурел?

     Гуров ударил ручкой ножа чуть пониже третьей пуговицы, точно в солнечное сплетение. Толик чуть не выплюнул язык, глаза застекленели, он схватился за живот, упал на стол. Гуров отобрал у него пистолет, пригрозил Степану:

     - Будь хорошим. - Отстегнул браслет наручника от стола, защелкнул его на запястье Толика. - Теперь спокойно поговорим, ребята.

     Скованные наручниками Степан с Анатолием сидели смирно, держали руки на коленях и со стороны производили приятное впечатление.

     Обслужив в номерах высокопоставленных клиентов, вернулась в кафе розовощекая Настенька, пронесла свою крахмальную корону шеф, на столик с новоявленными друзьями не взглянула, давно научившись отличать хозяев от их слуг. Шефу предстояло приготовить обед, а продовольственный кризис хотя еще резиденции не захватил, но кладовки уже выдувал, приходилось изворачиваться. Гуров заказал коньяк и кофе, сам не пил, сидел расслабившись, скрывая дрожь и тошноту, естественную реакцию организма на перенапряжение. Сколько ни тренируешься, а супермена из него не получается. Сыщик вздохнул, заметил, как кривится от боли Толик, дышит осторожно, а Степан глотает коньяк и вздрагивает.

     - Ты лед из морозилки выковырни и к брюху приложи, - посоветовал Гуров, и не потому, что парня пожалел, а так, для завязки разговора.

     - Сегодня, Лев Иванович, прикуп твой, - сипло сказал Степан. - Так ведь замочить ты нас все равно не можешь, а завтра тоже наступит. Раз ты Гоги знаешь, то должен понять, он не простит.

     - Ясно дело, не простит, - согласился Гуров и пристально посмотрел в глаза Степану.

     - Пушки отдай, сука, - мысли Толика были короче, слог лаконичней.

     - Обязательно, - Гуров кивнул.

     - Ну и как полагаешь дальше? - спросил Степан.

     - Не знаю, давай решать.

     - Пушки отдай, и мы тебя отпустим, - вмешался Толик.

     - Совсем плохой, - Гуров смотрел укоризненно. - Степан, скажи...

     - Ты на сдаче, банкуй, - ответил Степан и отвернулся.

     - Слушай, мент, а Эффенди случаем не ты пришил? Так слышал я о тебе…

     Закончить Толик не сумел, Степан ударил его по лбу. У нормального человека произошло бы сотрясение мозга. Толик лишь зубами лязгнул, голова у него была сильным местом. Он взглянул на старшого с обидой, буркнул:

     А я ничего, - и подлил в стакан коньяку.

     - Он как? - Гуров кивнул на Толика, шлепнул пальцем по губам.

     - Могила, - ответил Степан.

     - Смотри, ты сам сказал, что Гоги не простит, - Гуров увидел, как метнулся взгляд Степана, понял, что смысл сказанного дошел по назначению, и продолжал:

     - Я, Степан, человек мирный, интеллигентный, приехал отдохнуть, если Георгий Акимович Мельник пожелают, обсудить некоторые вопросы. А ты сразу драться, нехорошо. Теперь мы оба в глупом положении. Извечный русский вопрос: что делать?

     - Ты с Гоги знаком?

     - Заочно.

     - Значит, бумажки о нем читал, - понял Степан. - Так, ты его не знаешь.

     - Степан, давай столом мента придушим, - снова возник Толик, - ключ и пушки отнимем.

     Степан провел ладонью по лицу приятеля, подвинул ему стакан:

     - Закройся, без тебя тошно.

     - Слушай, Степан, внимательно, постарайся понять, - Гуров выдержал небольшую паузу. - Я вас сейчас отпущу, если вы начнете безобразничать, пристрелю. Пистолеты с вашими пальчиками вот тут. - Гуров похлопал себя по карману, - так что у меня - самозащита, у вас - крематорий. Понятно? Георгию Акимовичу Мельнику я ничего не скажу, вы будете ему служить, словно ничего не произошло. Ему - служить, а мне немного прислуживать. Обыкновенный шантаж в нашей с вами жизни дело обычное. Есть контрпредложения? Вопросы? Нет. Тогда с Богом.

     Гуров бросил на стол ключ от наручников.

     - Браслеты с ключиком оставьте на столе, прикройте салфеткой и топайте.

     Сыщик отошел к буфетной стойке. Степан не раздумывал, сейчас главное освободиться, а дальше жизнь покажет, мент еще горько пожалеет. В машине имелись пушки не хуже, главное - не дать менту выйти с территории.

     Степан бросил наручники на стол, прикрыл салфеткой. Гуров пил сок из запотевшего стакана, с улыбкой наблюдая за боевиками, которые, потирая ушибленные места и натертые кисти рук, решали, что теперь делать.

     - Двинули, что ли? - буркнул Толик.

     Степан был умнее, решил сделать вид, что смирился.

     - Лев Иванович, как мне с Гоги говорить? Он велел вас отсюда выселить.

     - Передай, я с ним встретиться хочу, - Гуров тихо рассмеялся. - Вы на улицу сейчас не выходите, поднимайтесь на второй этаж, а я блокирую ваш транспорт. Ты, надеюсь, соображаешь, Степа, я же здесь не один, и через пять минут ваши пушки уплывут в Москву. Если со мной, не дай Бог, что случится, о вашей судьбе побеспокоятся.

     Никакого связника у Гурова не было, и отослать пистолеты он никак не мог. Он блефовал, но за неимением гербовой пишут на простой.

     Толик переминался с ноги на ногу, натужно сопел, ждал, когда закончат трепаться и надо будет действовать. Эти действия представлялись ему весьма простыми. Следует выйти, встать за дверью, двинуть мента по башке, отнять свои пушки и ни о чем не думать, для того иные люди имеются.

     - Что еще желаете? - спросила Настя, выглядывая из кухни.

     - Благодарствуем, - ответил Гуров, кивнул боевикам:

     - До встречи.

     Когда они вышли, сыщик взял наручники и, отдернув льняную занавеску с алыми петухами, выпрыгнул в окно.

     Толик, шагнув за дверь, встал за косяком. Степан не знал, что еще придумает мент, чуял, так просто тот не дастся, и остановился в нерешительности. И в это время из холла в коридор упала тень, раздался укоризненный голос:

     - Степан, нехорошо, мы же договорились, вы подниметесь на второй этаж.

     - Мать твою! - выругался Толик.

     Степан толкнул напарника в бок и направился к лестнице. Гуров стоял метрах в десяти от площадки, и схватить сыщика не представлялось возможным.

     Когда боевики скрылись за лестничным пролетом, Гуров выскочил на улицу, подбежал к "Волге", дернул за ручку. Как и следовало ожидать, двери заперты не были. Сыщик приподнял заднее сиденье, положил под него пистолеты, захлопнул дверцу, оглянулся, - вроде никто не видел.

     Гуров ошибался, Александр Сергеевич Романов стоял неподалеку за сосной, якобы справляя малую нужду, и внимательно, иронически улыбаясь, наблюдал за происходящим.

Глава третья

     Авторитеты расположились в номере Эдуарда Федоровича Губского, раритета уголовного мира. Хозяину недавно исполнилось восемьдесят, он был высок, худ и жилист, орлиным профилем походил на де Голля, но на этом сходство старейшины воров в законе с благородным французом и заканчивалось. Эдуард Федорович снял пиджак, облачился в изумрудного цвета халат с атласными лацканами, перехватил его витым поясом с кистями. Из широкого выреза высовывался воротничок белой рубашки, из которой торчала длинная жилистая шея, поддерживающая бритую голову с тяжелой выступающей челюстью, лохматыми, закрывающими глаза бровями и, как уже говорилось, орлиным носом. В общем, внешность Губского производила впечатление и не вызывала любви с первого взгляда. Возможно, в каждом человеке есть семена добра, тогда в Губском эти семена либо давно сгнили, либо природа и Господь обошли грешника и, нарушая все законы, положенного при рождении ему не выделили. Друзьями Эдуард Федорович за свою грешную жизнь не обзавелся, и никто из знакомых и седельников не помнит, чтобы он бескорыстно совершил даже малое добро. Губский являлся главным авторитетом среди воров в законе старого, еще довоенного разлива, уходящего своими корнями во времена нэпа, который Эдуард Федорович помнил отлично, так как именно в это золотое время отправился в свой первый этап. Так как ЭВМ в те благословенные годы не было, то судимости Губского подсчитать не представлялось возможным, на сегодняшний день картотека указывала смешную цифру - пять, которая у людей бывалых не вызывала даже улыбки. Губский провел в местах заключения больше полувека. Лагеря нашей необъятной Родины, которые он не посетил хотя бы проездом, чувствовали себя обездоленными и мучались комплексом неполноценности. Старых воров в законе оставались уже единицы, но и молодые хотя древних воровских заповедей типа: "не имей семьи, не работай" и прочее не блюли, однако патриарха Губского чтили. И теперешние крутые парни приглашали его на свои разборки третейским судьей. Злые языки поговаривали, что авторитет Губского давно съела моль, и воры верят в него не более, чем в святые мощи, однако сегодня великого старца пригласил лично Георгий Мельник. А уж более авторитетного, современного, умного и расчетливого человека трудно было представить.

     Кац Анатолий Самойлович был отпрыском некогда известного семейства ювелиров и антикваров. Отца Анатолия Самойловича за любовь к камешкам и золоту отправили в ГУЛАГ, где он и погиб в неизвестном месте. Деда, походя, без особой злобы расстреляли не то красные, не то белые - неизвестно, свидетельства женщин, которые в семье жили дольше, противоречивы. Прадед, известный в Европе ювелир, дожил аж до шестидесяти с хвостиком, дальше не получилось, его зарезали во время очередного на Руси еврейского погрома.

     Анатолию Самойловичу дали русское имя, крестили в православной церкви, но с отчеством, фамилией, главное, с внешностью сердобольные женщины ничего поделать не могли. Одного взгляда было на него достаточно, чтобы человек, абсолютно чуждый антисемитизма, если таковой на Руси остался, подумал об Ерашалаиме, Голгофе и проклятых евреях, которые распяли "нашего" Христа.

     На сегодняшний день Анатолию Самойловичу исполнилось пятьдесят пять, он выглядел на свои, ни прибавить, ни отнять, был росту среднего, не толст, за собой следил, одевался модно, добротно, но, хотя занимался камнями и золотом, украшений не носил. Глядя на него, можно было подумать, что перед вами благополучный еврей, который, естественно, где-то подворовывает, но живет тихой, размеренной жизнью, философски готовится к старости. Так вот, ничего подобного не было. За усредненной, спокойной внешностью в Анатолии Самойловиче жил человек бешеного темперамента огромной работоспособности, незаурядного ума, великий ювелир золотых дел мастер, финансист и банкир.

     Думаете, всех перестреляли, пересажали, изничтожили? Должен огорчить, еще единицы сохранились, и Анатолий Самойлович Кац тому живое доказательство. Его связей как внутри державы, так и за ее пределами никто не знал, сделки не фиксировались ни в каких отчетах и бухгалтерских книгах, но Кац мог купить или продать камней и золота на миллионы. Оговоримся, что миллионы советских, деревянных. С валютой было сложно, по этой причине Кац и приехал, по той же причине и попадет в беду. Из присутствующих Кац являлся единственным реально богатым человеком. Его услугами не мог пренебречь ни современный бизнесмен Юдин, ни обиравший рэкет, проституток и мелких валютчиков Гоги Мельник, ни патриарх воровского мира Губский.

     Обед на высшем уровне проходил в тихой неофициальной обстановке. Каждый из присутствующих считал себя фигурой главной, относился к коллегам с пренебрежением, словно к обслуге, мол, жизнь такая, приходится терпеть. От спиртного воздерживались, разговор не клеился, начинать обсуждать дела ни один не хотел, каждый полагал, что его слово последнее. Гоги Мельник рассказал несколько анекдотов, финансист Юдин эти анекдоты знал, банкир Кац не любил пошлости, а патриарх Губский их просто не понял, взглянул неодобрительно, нахмурился. Он любил вкусно поесть и в напитках толк знал, но его положение обязывало относиться к разносолам и коньякам пренебрежительно, воровской закон призывал к простоте и строгости.

     - Казну людскую профуфукиваете, - Губский слизнул с подагрических пальцев прозрачные черные икринки. - Кусок мясца, картофель да капусты квашеной, стакан самогона, - он хрустнул крылышком цыпленка и замолчал.

     Чушь собачья, хотел сказать Юдин, который отлично знал, что из воровского общака давно уже не брали ни копейки, но воздержался. Борис Андреевич промолчал не из осторожности - от понимания бессмысленности возможных пререканий. "Крышу" над этой резиденцией поддерживал он, используя свои деловые связи среди номенклатурных товарищей, которые в качестве консультантов и советников получали мзду в некоторых предприятиях.

     Гоги Мельник хотел сказать и имел что, но воздержался, так как два его человека недавно получили по "червонцу", сейчас толклись по этапам и должны днями прописаться в лагерях. Людей следовало обустроить, "подогреть", лучше Губского никто помочь не мог.

     Кац промолчал, так как никогда патриарха не слушал. Губский расценил молчание как признание вины и продолжал:

     - Народ мельчает, а я старею, силы уже не те, - натужно кривясь, он пригубил марочного коньяка. - Вот однажды, дай Бог памяти...

     - С памятью у тебя нормально, - не выдержал Гоги Мельник. - Проси у Бога совести.

     - Сопляк! - Губский скомкал крахмальную салфетку. - Когда я говорю, ты должен...

     - Все верно, уважаемый Эдуард Федорович, - вмешался Юдин, - я с вами абсолютно согласен. - Он подмигнул Гоги, постучал пальцем по виску. - У нас маленькая накладочка, Гоги нервничает, так как у него должность нервная. Мы хотим у вас совета попросить, к вашей мудрости прибегнуть.

     Кац хотя и не знал сути вопроса, но дипломатию Юдина оценил, поднял на него агатовый взгляд, кивнул.

     - Борис, ты не прав, - Гоги выпил рюмку водки, дернул плечиком. - Зачем человеку мозги пудрить, я вопрос сам решу, - он взглянул на часы. - Да уже и нет вопроса, ребята сняли его с повестки дня.

     Гоги собственная шутка понравилась, он довольно хохотнул. Но Юдин укоризненно покачал головой, постучал ногтем по зубам, указал взглядом на Губского. Гоги понял, что Борис оценивает ситуацию более серьезно, и задумался. Мыслил он быстро, иначе бы не мог занимать свой пост.

     Неожиданное появление сыщика Мельник воспринял как факт неприятный, но не более того. Собравшиеся здесь люди в законе, при паспортах, должностях, давно компетентным органам известны, но на сегодняшний день чисты, зацепиться властям не за что. Гоги даже позабавила мысль о том, как милицейский полкаш возвращается к начальству, и говорит: мол, выгнали меня авторитеты, швырнули за порог, словно щенка. Что ни говори, а свобода и гласность имеют свои преимущества. Гоги решил о милиционере Губскому и Кацу ничего не говорить, позже разобраться, где протекло, и залатать.

     Но, серьезно задумавшись, Мельник удивился собственной глупости. Коли о происшедшем несколько человек знают, то обязательно, как круги по воде, расплывется слушок. Он будет обрастать липкими домыслами, прикатится к Губскому, проплывет в зонах. А патриарх на месте присутствовал и ничего не знал, и упадет холодное слово "продали". Мельник встретился взглядом с Юдиным, согласно кивнул, мол, договорились, излагай. Однако Борис Андреевич был умен, он перегнулся через стол, заменил у Губского тарелку, подложил севрюжки, наполнил рюмку.

     - Ваше здоровье, Эдуард Федорович, долгие вам лета! Губский благосклонно кивнул. Когда все выпили, Юдин продолжил:

     - Георгий совета просит...

     - Ну? - Губский шевельнул лохматой бровью.

     Мельник своего неудовольствия не выказал, заговорил весело:

     - Менты кругом, засилье просто, продыху нет. Мы сегодня приехали, а тут один проживает, я попросил съехать. Одобряете?

     Кац брякнул ножом, взглянул на Юдина укоризненно. Анатолий Самойлович отлично понимал, что никто здесь просто так поселиться не может. Губскому это невдомек, ему польстило внимание, да и коньяк прибыл к месту назначения, разлился теплом, согрел ноги, голову захмелил.

     - Не одобряю, - ответил патриарх беззлобно и хихикнул. -

     Чего цепного пса без нужды злить, пусть живет. Помню, в пятидесятых посетил я Сочи, так в соседнем номере большой чин проживал. У него белявенькая девчонка была, из наших, марафет втыкала... Так к чему это я? - Он оглядел закуски, пошевеливая над ними длинными узловатыми пальцами. - Эх, капустки бы квашеной... Да, так с тем вертухаем я вечером в картишки перебрасывался. Он мне красиво пел, какая у него жизнь сложная, рисковая. Так что не следует товарищей без нужды злить, силу свою выказывать.

     Мельник, Юдин и Кац переглянулись, как это делают взрослые, слушая поучения ребенка.

     - Верно, дурак, он и есть дурак, его только могила исправит, - зло сказал Гоги.

     - Молодой, - решив, что Гоги занимается самокритикой, Губский растянул бледные губы в улыбке. - Ништяк, толкач муку покажет.

     Дверь приоткрылась, и в номер проскользнула пассия Гоги Мельника, высокая, прекрасно сложенная блондинка Людмила Заслонова, проходящая в картотеке МУРа под кличкой Авария.

     - Здравствуйте, приятного аппетита, - она скользнула гибким телом, склонилась к Гоги, шепнула:

     - Очень нужно, выйди.

     - Очень? - Гоги обнял ее за бедра, улыбнулся, хотя недоброе предчувствие шевельнулось где-то внутри, тяжелым комком оттянуло в желудок. - Извините, уважаемые.

     Он вышел за девушкой в коридор и, увидев стоявших поодаль Степана и Толика, поманил пальцем.

     - Ну?

     Степан приготовил речь, но при виде грозного шефа слова забыл, кашлянул и выдавил:

     - Мент с вами говорить хочет...

     Гоги обошел боевика, развернул его лицом к свету, уперся взглядом.

     - С кем он говорить хочет?

     - Ну, с вами, - прошептал Степан. - Лично. - С кем это "с вами", мать твою! Он что, имя знает?

     - Сказал уважительно, мол, передай Георгию Акимовичу Мельнику, хочу встретиться...

     Гоги кивнул, оглядел боевиков, никаких травм не заметил. Купить не могли, денег у ментов нет. Каким образом этих голубков убедили идти сюда и молоть чепуху? Запугали? "Это я позже разберусь, - решил Мельник, - сейчас важно удивления не показывать, лица не терять. Видно, у него крупные козыри на руках, придется переговорить, выяснить".

     - А выехать товарищ отказался, - сказал безразлично Гоги. - Ну, а вы, люди интеллигентные, с ним, конечно, согласились. Молодцы, уважаю.

     - Так, если что, шум будет, - вякнул Толик.

     - А два здоровых вооруженных бугая тихо выкинуть его уже не могут, - согласился Гоги. - Ладно, разберемся. Передай ему, мол, Георгий Акимович будет рад познакомиться и позже позвонит. Так дословно и передай.

     - Понял, - Степан кивнул и попятился, он никак не ожидал, что разговор закончится столь мирно. - Понял.

     - Жизнь покажет, - задумчиво сказал Гоги и вернулся в номер.

     Там ничего не изменилось, патриарх воровского мира Губский рассказывал о былом. Юдин и Кац якобы слушали.

     - Суета, - объясняя свое отсутствие, обронил Гоги, опустился в кресло, выпил и жестом дал понять Юдину, мол, все в порядке.

     Кац перевел взгляд с одного на другого, безразлично отвернулся, продолжая размышлять о том, что, конечно, приехать сюда было необходимо, но встреча носит чисто формальный характер, ничего конкретного решить не удастся.

     А проблем у собравшихся была масса, они требовали скорейшего урегулирования, но каждый из присутствующих не хотел начинать разговор первым, чтобы не показать свою слабость и зависимость.

     Борис Андреевич Юдин имел легальный бизнес в крупных совместных предприятиях и небольших кооперативах. За фасадом респектабельных, приносящих реальный, официально фиксируемый, облагаемый налогом доход организаций существовала и иная деятельность. Борис Андреевич руководил самой сложной ее частью, той, где коммерция соприкасается с политикой, где необходимы личные контакты с властями, где уже недостаточно честного слова, а необходимы решения, приказы, бланки, печати и иная бюрократическая канитель. К примеру, можно арендовать у магазина десятилетиями затопленный огромный подвал и превратить его в богатое доходное предприятие. Но если гниющий, кишащий крысами подвал никого не интересует, то как только начнутся строительные работы, немедленно появятся и заинтересованные лица. И лишь закончат возиться с цементом и кирпичами, начнут стелить полы, навешивать оконные и дверные рамы, на "объект" заглянут ответственные товарищи из райисполкома. А к тому времени, как кончат отделку, развернется битва с "частным капиталом и хищниками теневой экономики". И чтобы выиграть эту битву, а еще лучше - предотвратить ее, существовал Борис Андреевич Юдин, который знал, в какие двери следует постучать и на чей стол и что именно положить.

     Бытует не правильное мнение, что все решает толщина конверта. Сегодня конверты берут лишь на первых ступеньках власти, да и взяв, положительного решения не гарантируют, а лишь обещают вопрос "проработать". Для того, чтобы решить серьезный вопрос, необходима личная долговременная заинтересованность соответствующего товарища, которая может выражаться и в паевом участии, ив обучении любимого чада в престижном заведении, в перспективах служебного роста и в решении иных многочисленных проблем. которыми богата жизнь человека, живущего в нашем обществе.

     Борис Андреевич держал в руках множество нитей, соединявших напрямую министерства, комитеты и ведомства, знал сотни людей, их силу и слабость. Используя обмен услугами, деньги, в редких случаях шантаж, он почти всегда добивался необходимых решений. Но получить официальное добро и, организовать доходное предприятие - это даже не половина дела. Нужно застраховать его от пожара и чрезмерного налогообложения. И здесь в жизни Юдина появляется Гоги Мельник. Когда они приходили к взаимовыгодным решениям, и предприятие начинало приносить существенный доход, возникала необходимость превратить деревянные рубли, которые и ничтожно мало стоили, и могли быть в любой момент отобраны государством любым из способов, известных еще Остапу Бендеру, в золото, камни, валюту. На этом этапе требовалась помощь Анатолия Самойловича Каца. С ним Юдин работать любил, проблем не возникало, разве что грабил Анатолий просто по-черному. Так ведь и его понять можно: инфляция раскручивалась, рубль уже не падал, а летел вниз согласно закону притяжения. Только никто еще не видел конечной точки, в которой рубль разобьется вдрызг, разлетится на атомы и перестанет существовать.

     Самым сложным партнером являлся Губский. Ну казалось бы, на кой черт сейчас нужен этот маразматический старик? Какое отношение имеет сегодняшний бизнес к ворам в законе, мифическому общаку, к прочим аксессуарам археологии? Ответ был прост, воры в законе, старые либо новые, реально существовали, и в местах заключения, от которых никто не застрахован, эти люди, или нелюди, правили бал. Они существовали и на воле, где воровали и убивали, мешали жить как обычным людям, так и авторитетам. Самого Губского можно легко убрать, но воры почему-то считались с ним, и через патриарха удавалось хоть частично воздействовать на темные неуправляемые силы. Георгий Акимович Мельник и его люди, за исключением проституток, не делали денег, лишь отбирали часть у делателей, и неизвестно, кто от кого больше зависел: наверное, в каждом конкретном звене бесконечной цепи преступного бизнеса данный вопрос имел свое конкретное решение: побеждал более умный и сильный. В одном случае предприниматель платил и заказывал музыку, в другом - музыканты грабили и отбирали, сколько могли.

     В данном вопросе надо было навести порядок, установить точный тариф за услуги. И здесь интересы Юдина, Каца и Мельника пересекались. Из-за беспредела рэкетиров несколько прибыльных предприятий перестали существовать, источники доходов иссякали. Люди Гоги Мельника остались при ножах, цепях и пистолетах, но без хлеба с маслом. Именно с этими козырями прибыл на "совет в верхах" Борис Андреевич Юдин. Он был кругом прав и собирался прижать Мельника, потребовать навести порядок. Но с позиций Гоги Мельника чистоделы, предприниматели и торгаши тоже нарушали закон джунглей. Охрана не имеет права уничтожать рабочую силу, но и работяги не должны перекупать охрану, заманивать в свои липкие сети. Заманивание же осуществлялось повсеместно, и, с точки зрения Юдина, процесс был необратим, кончина империи Гоги Мельника не за горами.

     Как все гениальное, схема заманивания была проста. В кафе, цехе, другом доходном месте появлялись здоровые вооруженные парни и требовали у хозяев за безопасность живота "отстегнуть" долю. Умный хозяин соглашался, но очень скоро крутые парни становились швейцарами, водителями, грузчиками, получали высокую зарплату, которой, естественно, не желали делиться с эмиссарами Мельника. Изменщики, уже кровно заинтересованные в благополучии хозяина, защищали его не за страх, а за совесть, начинались стычки, драки, перерастающие в вооруженные схватки. Гоги Мельник терял людей, их убивали, сажали, перекупали, империя если и не таяла, то уж точно мощности не набирала. А сегодня, кто не движется вперед, тот отстает, вожжи в руках Мельника ослабли, и он этого допустить не мог. С другого бока его, колом в ребра, подпирали воры, мигрировавшие по законным владениям Гоги Мельника. Воры не желали признавать никаких правил, кроме своих, коим следовали тоже не всегда. Опять схватки, стрельба, аресты, главное - убытки.

     Анатолий Самойлович Кац в жизни не держал в руках оружия опаснее столового ножа, ни разу не ударил человека. Естественно, он стремился поддерживать контакты с Юдиным и избегал встречаться с парнями Мельника, тем более с представителями патриарха Губского, нуждаясь в защите, платил и тем, и другим, однако в безопасности себя не чувствовал. Эти люди не имели чести, не держали слова, могли ради одноразовой рублевой выгоды сорвать серьезную сделку, за порцию марафета ткнуть ножом. Большинство деловых партнеров Каца давно укатили за рубеж, и он бы уже уехал, но обещал коллегам продержаться еще несколько лет, закончить кое-какие дела, главное, подготовить себе замену. "Зарежут меня, - предупреждал он коллег, - ни делу, ни вам лично никакого профита, а мне неприятно". "Оставь свой черный юмор, - отвечали друзья, - ты самый умный и осторожный, еще немножко потерпи". И Кац терпел, так как был человеком слова.

     И наконец прозвучала команда: "Можно ехать, ждут". Кац реализовал свое имущество, все накопленное годами превратил в бриллианты. Община знала об отъезде, передала Кацу свои сбережения, которые следовало передать доверенным лицам. Несколько пет назад Кацу подарили замшевый пиджак, изготовленный для своих нужд итальянскими контрабандистами. Бриллианты стоимостью свыше миллиона долларов Кац зашил в этот пиджак и ждал выездной визы. Но чем ближе был срок отъезда, тем хуже становился сон "Все вывозят тюки и ящики, - рассуждал Кац, - а я, такой хитрый, предстану в таможне с семьей и двумя чемоданами. Меня разберут на винтики, рентгеном просветят, все отберут, - шептал он бессонными ночами. Мне бриллианты не вывезти, нужны другие пути". И Анатолий Самойлович после долгих колебаний остановил свой выбор на Юдине, который по делам совместных предприятий постоянно выезжал за рубеж.

     Кац надел невидный пиджачишко, созвонился с патриархом Губским, которого никто тронуть не посмеет, и прибыл в загородную резиденцию, где собирался договориться с Юдиным. Все проходило по плану, Анатолий Самойлович рядом с Мельником и Губским впервые за последние дни чувствовал себя спокойно. Но Кац не знал, что его ближайший помощник уже захвачен ворами и умирает под пытками, и сил у него больше нет, ведь он только человек. И Кац, вместо того, чтобы бежать, немедленно скрыться, всполошился из-за известия, что рядом, буквально за стеной, проживает товарищ из компетентных органов.

     Эдуард Федорович Губский чувствовал себя превосходно. Он пил и закусывал, из-под лохматых бровей поглядывал на молодых, снисходительно и без всякого труда изображал неумного, дряхлого, уже никуда не годного патриарха. Он тоже не верил, что они способны о чем-то договориться, и приехал лишь развлечься и получить от молодых "подогрев". А хочется ребятишкам над стариком посмеяться, так Бог им судья, а от старика не убудет. Два дня назад Губскому шепнули: мол, в столице собрана партия камней, адресат пока неизвестен, но мальчики расстараются. Но раз камни, то, возможно, они следуют к еврейчику, рассудил старый авторитет. Так побудем рядом, приглядимся, может, чего и высветится. Да и покалякать с Мельником не мешает, унять его мальчишек.

     Дело в том, что воры сильны, когда с ножом и на плечах безоружного повисли, напали внезапно. При разборках и столкновениях боевики оказывались и физически крепче, и лучше вооружены. Воры такие бои, как правило, проигрывали, теряли людей, главное, воровской авторитет. Среди сегодняшних воров были свои авторитеты, которым Губский не мог ничего приказать. Да старику было и наплевать на дерзких мальчишек, пусть их стреляют, как зайцев. Но неподалеку от Москвы еще остались несколько человек если не ровесников Эдуарда Федоровича, то принадлежавших к его поколению, и Губский обязан им помочь не только как старым товарищам, но и как людям, поддерживающим и популяризирующим идею патриарха.

     Губского не обманула небрежность, с какой Гоги сообщил о наличии рядом полицейского чина. Патриарх знал, у сыскарей просто так ничего не бывает: раз прибыл, значит, по чью-то душу, чего-то разведали товарищи; и один тут, а сколько их за деревьями, в машинах, у телефонов? Сегодня Эдуард Федорович встречи с властью не боялся, за ним нет ничего, но жить под одной крышей с сыскарем без радости. Губский твердо решил, что жизнь закончит на воле. Человек в преклонном возрасте, словно юноша, верит в осуществление своих планов, хотя жизнь неоднократно ему доказывала, что благими намерениями устлана дорога в Ад.

     Итак, Гоги Мельник занял свое место за столом и как можно безразличнее произнес:

     - Суета.

     Юдин решил, что пора переходить к делу, согласно кивнул и тихо сказал:

     - Ясное дело, девица сообщила тебе, что беременна. Мы, Гоги, родились не сегодня, а вчера. Что произошло?

     - Пустяки, Борис, не бери в голову, - Гоги взял бутылку, наполнил всем рюмки. - Мент поганый съехать отказался, хочет со мной потолковать.

     - Обед был прекрасный, - Кац поднялся, аккуратно сложил салфетку. - Я буду у себя в номере, - кивнул Юдину и неторопливо вышел.

     - Гоги, ты вели это... - Губский пошевелил пальцами над накрытым столом. - А я по-стариковски вздремну часок.

     - Может, тебе девочку прислать? - хохотнул Гоги. - Расслабься.

     Патриарх шевельнул бровью неодобрительно, Юдин тоже поднялся, дернул Мельника за рукав.

     - Пошли, юморист. Выясняй свои дела с властями, а мне надо в машину заглянуть, зажигание опаздывает.

     Когда они вышли, в номере зазвонил телефон. Губский не любил говорить по телефону, вечно казалось, что кто-то подслушивает. Аппарат прозвонил трижды, умолк, затем зазвонил вновь, патриарх недовольно вздохнул и снял трубку.

***

     Прохаживаясь по аллеям парка. Мельник рядом с Гуровым чувствовал себя неуютно, даже пришибленно. И шатающиеся неподалеку фигуры охранников не успокаивали. Гоги почему-то казалось, что мент сейчас ударит, а парни не успеют, а может, побоятся вмешиваться.

     - Да не зыркайте по сторонам, не трону я вас, не мальчишка, - сказал Гуров раздражительно, подтолкнул Мельника к массивной, вырубленной из цельного соснового ствола скамье. - Присядем.

     Гуров сел и достал сигареты, а Мельник остался на ногах, сунул руки в карманы и, оказавшись выше противника, обрел некоторую уверенность.

     - Как вы это хозяйство захватили? Я ни в одном ХОЗу концов не нашел, - сказал Гуров, прикуривая. - Хорошо, светские беседы на потом, давайте о деле.

     - Лев Иванович, у нас общих дел нет, - ответил Мельник, - отдыхаем, разве что в картишки можно переброситься.

     - Перестаньте, не валяйте дурака, Мельник. Вы человек деловой а я сюда тоже приехал не чай пить. Я помогу вам утрясти отношения с Юдиным и подскажу двух, возможно, трех человек Губского, через которых вы сможете если не прекратить, то притушить резню в Рязани.

     Мельник присвистнул и длинно сплюнул, изображая блатного простака, произнес нараспев:

     - Ты что же меня за фрайера держишь, начальник? На такой туфте вербануть желаешь?

     Гуров стряхнул пепел, взглянул на сигарету с любопытством, пожал плечами и молча отвернулся, словно Мельник и не говорил ничего. Гоги понял, что с опытным сыщиком разговаривает не так, как нужно, быстро преобразился, подтянул животик, уселся рядом.

     - Ну, извини. Ты в розыске пушку получил, когда я еще в школу ходил. Вон как моих парней ловко скрутил, уважаю.

     Мельник выдержал паузу, стрельнув хитрым взглядом, Гуров молчал, смотрел безразлично, давая понять, что, мол, пора кончать театр и переходить к делу.

     - Ну хорошо, - Гоги вздохнул. - Верно о вас говорят: Лев Иванович Гуров человек гордый, умный, держится на дистанции...

     "На дистанции", тут же отметил Гуров. Не его слова. Откуда? Неужели он уже на меня справку с компьютера снял? Значит, есть у них такой компьютер, точно есть. Значит, приехал я не зря.

     - Вы, полковник, не честно сдаете, - Мельник решил уязвить Гурова. - Уже пять человек знают, что мы сейчас тут лялякаем, мне теперь всю жизнь не отмыться. Какой же вы опер, спрашивается?

     - Я хочу встретиться со всеми, это во-первых. На ваш авторитет мне наплевать, это во-вторых, - Гуров аккуратно загасил сигарету, бросил в гипсовую урну. - Как здоровье Ирочки?

     Мельник официально женат не был, но семью имел, двухлетняя дочка Ирочка действительно температурила.

     - Это к чему? Осведомленность показываете? - Мельник сглотнул горькую слюну. - Угрожаете?

     - Дурак, - равнодушно обронил Гуров. - Мне показывать тебе нечего, я и так много знаю. А здоровьем ребенка пугать? - Он неожиданно схватил Мельника за плечо, придавил. - А ну, скажи своему дебилу, чтобы не топтался у меня за спиной! Живо!

     Мельник неловко оглянулся, увидел Толика, который действительно стоял за деревом, метрах в пятнадцати, махнул рукой и крикнул:

     - Ты что? Выйди на аллею и гуляй на виду!

     Гуров оттолкнул Гоги, поднялся.

     Мы заинтересованы, чтобы ваши драки поутихли. Людям без вас жить тяжело. Скажи своим содельникам, что полковник Гуров хочет встретиться, имеет конкретное предложение. О дочке твоей сказал, потому что тебя обкладывают. Ну это отдельный разговор, и тебе за него отдельно заплатить придется.

     Вставая со скамейки, Гуров оперся на плечо Мельника, удерживая того на месте, и направился было к главному корпусу, но Гош сорвался, догнал и преградил дорогу.

     - Как это обкладывают? Кто?

     Гуров сосредоточенно, словно делая что-то важное, поправил Мельнику галстук.

     - Я хочу встретиться с твоей компанией. Ты меня представишь, побеседуем, а позже мы с тобой встретимся тет-а-тет.

     - Берете за горло?

     - А как же?

     - Представляется, на пустой номер берете?

     - А ты ныряй, здесь не глубоко.

     Мельник держал полковника за рукав, не давал уйти, смотрел на телохранителей, которые топтались чуть в стороне, и думал. Верно, в последние дни за ним кто-то поглядывает, и телефон в квартире ему не нравится. Сыскарь прав, да и просит немного, пусть придет в номер Губского, поговорим. Что он здесь, это все знают, и Мельник за него не в ответе.

     Гуров терпеливо ждал, наблюдал, как мечется взгляд Мельника, подрагивает отвисшая губа, и не сомневался, что Гоги согласится.

     - Нет, - Мельник взглянул твердо, губы подобрал в линию. - Кого-ток увяз, всей птичке пропасть. - Он отпустил рукав Гурова, даже разгладил. - Может, ты и прав, меня решили заменить. Так не впервой решили, и на сделку с вами я не пойду.

     - Какая сделка? - удивился Гуров. - Я и не прошу ничего. - Он понял, что промахнулся, теперь пытался отступить с наименьшими потерями. - Я хотел пообедать в вашей компании, и только.

     - Мы уже отобедали. А на такие приемчики я сам ловлю, так что со мной не проходит...

     - Вольному - воля, - Гуров зашагал по аллее, ощущая на себе недобрый взгляд.

     Полковник, оказывается, руки у тебя сильнее головы, с охраной совладал, а с хозяином умылся. Казалось бы, и крючок упрятал надежно, и наживку насадил нужную, а не клюнул Мельник. Учтя ошибки, зайди с другой стороны. Но Гуров прекрасно отдавал себе отчет, что занимается самообманом. Мельник - единственный из авторитетов, с кем был возможен контакт. Теоретически можно было бы законтачить с Юдиным, но теперь, после неудачи с Гоги, встречаться с Юдиным бессмысленно.

     Мельник проводил взглядом высокую фигуру полковника и, подзывая охранников, махнул рукой. Степан и Толик подбежали немедленно.

     - Мент рассказал мне все, - Мельник оглядел охранников с ног до головы и сплюнул. - Теперь излагай ты, - он ткнул Степана в грудь. - Хочу сравнить. Мать вашу, а еще считаете себя крутыми парнями.

     Мельник еще после сообщения Степана о том, что гость выехать отказался, понял, что сыщик скрутил парней, на чем-то он их поймал. Прием, который сейчас использовал Гоги, каждому знаком со школьной скамьи, когда учительница, развивая в нас синдром доносительства, заявляла: стервец, я знаю, кто разбил окно, просто я хочу выяснить, насколько ты искренен и предан школе.

     Увидев, как Степан с Толиком переглядываются, Мельник превратился в классного руководителя.

     - Ну, будет, парни, ну, вмазались, давайте, как на духу, а потом вместе решим, как из этого дерьма выбираться.

     Кто из нас не попадался на сочувствие и это "вместе решим"? Кто затем не кусал локти и не давал клятв, что попался в последний раз? Кто выполнял потом данные клятвы? А если учесть, что крутым парням грозило наказание несколько более страшное, чем вызов родителей на педсовет, то нечего удивляться, что они поначалу робко, но с каждой фразой все охотнее, даже с облегчением выложили все. Признавшись, они с гордостью продемонстрировали запасные пистолеты и поклялись, что выполнят любое задание мудрого и горячо любимого руководителя.

     Покойнички, решил Мельник и пожалел себя глубоко и искренне. Теперь новых надо подбирать. А может, все и к лучшему? С полковником следует разобраться жестко, до самого конца, таких исполнителей найти не просто, а "покойнички" теперь пойдут на все.

     - Вас бы надо было... Да! - рявкнул Мельник, выдержал паузу. - Раз уж по-честному, то прощаю, - и уже совсем по-отечески продолжал:

     - С каждым случается, не ошибается тот, кто ничего не делает. Ваши пушки следует отобрать, иначе сами понимаете...

     - Георгий Акимович, пистоли уплыли, как же их вернуть? - пробормотал Степан.

     - Закрой рот, муха залетит, - Мельник оглянулся. - Здесь они, туточки.

     - Такая мысль была... - сказал Степан. - Не найти, а он не скажет, - встрял Толик. - Может, его поймать и бить крепко? Но я таких знаю, не скажет.

     - Если бить, не скажет, - согласился Мельник. Но если ему, менту поганому, так больно будет, что умереть побыстрее захочется, то скажет. Все говорят.

     - Пытать? - Толик враз покрылся потом.

     Мельник не ответил, поддернул спадающие с округлого животика брюки и направился в номер - выпить захотелось. "Что Бог ни делает, все к лучшему, - рассуждал он, тщательно вытирая у двери замшевые туфли. - Сыщик прав, кто-то на меня начал охоту. А я жиром покрылся, рот раззявил. Эти жмурики сыщика в исповедальню доставят, и я узнаю, кто идет по моему следу". В нескольких километрах от Москвы у Гоги имелся мыловаренный цех, в котельной которого работал глухой сифилитик-идиот.

     Мельник использовал подвал дважды и вспоминать об этом не любил. Когда последний раз, оглохший от звериных воплей, он, тяжело пьяный, выбрался по осклизлым ступенькам котельной в нормальную жизнь, то поклялся больше туда не спускаться. Но сегодня, ощутив на себе твердый взгляд голубых глаз сыщика, Гоги понял, мента следует уничтожить, а перед смертью узнать у него все, выскрести до донышка. А до него можно добраться только там, в стонущем и рычащем подвале, среди белого от огня железа и безумных от боли глаз.

     Людмила Заслонова долго лежала в ванной, оглаживая любимое тело и строя планы, как отомстить вонючему хорьку Мельнику. Девица была опытная и понимала, что никогда не отомстит, но человеку нравится мечтать, даже если он и не верит в возможность осуществления своих грез.

     Выбравшись из ванной, девушка закуталась в огромное полотенце, взяла бутылку и стакан и уселась в гостиной. После нескольких глотков решила подговорить знакомых парней и хорька кастрировать. Она решала, чем лучше воспользоваться, ножом или бритвой, когда зазвонил телефон. Авария отпила из стакана, сняла трубку и, придав лицу мечтательное выражение, сказала:

     - Хэлло-о.

     - Детка, попроси Георгия Акимовича. Скажи, срочно.

     - Ты со своей девкой так разговаривай, - ответила Авария, поняла, что зарывается, и добавила:

     - Нету их... Что передать?

     - Передать?.. Подожди...

     Она слышала невнятные голоса, отчетливо прозвучало лишь несколько матерных слов.

     - Алло! Здравствуйте, - произнес уже другой голос. - Я звоню по очень серьезному делу. Когда вернется Георгий Акимович?

     - Может, сейчас, а может, ночью.

     - Понятно. Тогда постарайтесь его найти и передать так, чтобы никто не слышал.

     - Понимаю, - Авария сообразила, что разговор серьезный, и почему-то закуталась в полотенце плотнее. - Говорите.

     - У еврея в кармане больше золотого "лимона". Повторите.

     - У еврея в кармане больше золотого "лимона", - повторила девушка, положила трубку и быстро начала одеваться.

     Она уже собиралась выйти из номера, когда вспомнила, что надо поправить косметику, и вернулась в ванную.

***

     Александр Сергеевич Романов, расхаживая по своей комнате в гараже, старался успокоиться, решал, как жить дальше.

     Гуров не понравился ему сразу, еще утром, когда появился здесь с коньяком. Романов вспомнил, что первое впечатление о незваном госте было как о плейбое, родственнике высокопоставленного лица. Конечно, это была ошибка. "К черту! - прервал себя Романов. - Какое имеют значение тогдашние размышления? Сейчас ясно, что рядом оперативник, причем оперативник высокого класса. Он может мной заинтересоваться, даже наверняка заинтересуется, потому что я совершенно не вписываюсь в эту среду. И одно дело воровские авторитеты, коммерсанты и воры, и совсем другое - профессионал-розыскник. Я хотел сыграть на контрасте, от противного перекрашиваться поздно. С Гуровым надо решать срочно, иначе время будет упущено". Романов вышел из подсобки, открыл у своего "мерседеса" багажник и услышал, как скрипнула дверь. - Здравствуйте, уважаемый Александр Сергеевич. Очень рад с вами познакомиться, - произнес пароль Юдин, переступая порог гаража.

     - Это я звонил и сгоряча слова забыл.

     Романов оглядел ладную фигуру, непроизвольно отметил, что все вещи на госте действительно фирменные, не подделка. Главное же, пароль был назван правильно, да и внешность гостя совпадала с имеющимися у Романова приметами.

     - Здравствуйте, Борис Андреевич, - Романов подошел, пожал протянутую руку. - Все эти пароли - чушь собачья, но что делать, если мы живем в сумасшедшем мире.

     - Родителей и время, в котором жить, не выбирают, - ответил Юдин, присаживаясь на станину подъемника так, чтобы видеть открытые двери. - Среди нас оказался лишний человек...

     - Да, я в курсе. Ваши парни опростоволосились...

     - Не мои, - перебил Юдин. - Гоги вечно торопится, не люблю работать с людьми, имеющими комплекс неполноценности.

     - У каждого свой комплекс, у кого-то просто он сильнее.

     - Так кто он и зачем приехал? - спросил Юдин. - Как вы думаете?

     - Я лишь технарь.

     - Не скромничайте, Александр Сергеевич. Я знаю о вас немного, но достаточно, чтобы понять: вы человек многоопытный. А мне нужен дельный совет.

     - Гуров Лев Иванович, сыщик, среди своих в большом авторитете. А подробности вы можете узнать.

     Юдин никак не реагировал, однако спросил:

     - Мельник никуда не звонил, не наводил справки?

     - Из номера и от администратора не звонил. В холле есть еще один аппарат, я его не слышу, не хватает техники. Но думаю, что не звонил.

     - Вечно у нас чего-то не хватает, - Юдин недовольно поморщился. - Так ваше мнение: зачем прибыл этот сыщик? Судя по всему, он фигура настолько крупная, что и не пытается скрывать свою личность. Он нагло вломился, и в анкете, которую никто не проверяет, написал, что из конторы. Зачем?

     - Возможно, никакой опасности и нет, - неуверенно произнес Романов. - Кризис. На окраинах Империи непрерывно стреляют, власти хотят мира, даже с вами.

     - А с вами? - вспылил Юдин.

     - Не ловите на слове, Борис Андреевич. У вас тоже комплексы. Гуров наверняка хочет встретиться с вами, я имею в виду всех четверых. Пригласите его к себе и выслушайте. Правду в полном объеме он не скажет, но часть правды вы узнаете. И не вздумайте его трогать, не сходите с ума.

     - Эти вопросы решаю не я, - Юдин соскочил с рамы подъемника, отряхнул брюки, неторопливо направился к дверям. Романов догнал его, преградил дорогу.

     - Если вы тронете сыщика, я сворачиваю технику и уезжаю. Ваш Мельник дебил...

     - Глупости, - перебил Юдин. - Гоги руководит нашей контрразведкой, хитрости и осторожности ему не занимать.

     - Я тоже считаю Гурова крайне опасным, но ликвидировать его здесь - просто безумие. Полковник выполняет специальное задание. Если он исчезнет, мы все окажемся под колпаком.

     - А если он сначала уедет и лишь позже исчезнет? - Юдин улыбнулся, даже подмигнул, сжал Романову кисть и пошел к выходу. - Я не вмешиваюсь в работу Мельника, - добавил, обернувшись:

     - Желаете, поговорите с ним сами.

     - Он не станет со мной разговаривать.

     - Конечно, не станет, - буркнул Юдин и зашагал по аллее.

     "Что хотел, я узнал, - рассуждал Юдин. - Хотя и ничего нового этот спец мне не сообщил. Полковник хочет установить с нами контакт, и из этой зоны он должен уехать живым и здоровым. Спец из гаража чистодел, как его и рекомендовали. Хорош он только в своей специальности".

     Романов проводил гостя, задержался на пороге гаража. Почему Юдин поинтересовался только разговорами Мельника? Много звонили девицы, обыкновенный женский треп. С кем-то пытался соединиться Кац, но абонент не ответил. Однажды звонили Губскому, разговор велся по-русски, но на жаргоне и было мало понятно. Старик явно всполошился, надо прокрутить запись еще раз.

     Романов вернулся в свои апартаменты, раздвинул встроенный шкаф, включил лежавший на полке магнитофон. Почувствовав, что за его спиной кто-то стоит, сделал шаг в сторону. Мощная рука обхватила горло, ударила под челюсть, только зубы лязгнули, вторая рука скользнула под пиджак, выхватила пистолет. Романов понял - сопротивляться бессмысленно, хотел поднять руки, но его швырнули в сторону, он упал на диван, перевернулся и увидел полковника Гурова. Сыщик смотрел спокойно, с некоторым любопытством, сунул пистолет в карман, провел пальцами по клавишам магнитофона и спросил:

     - Музыку любите? Бардов, наверное? Или классику? Давайте послушаем вместе.

Глава четвертая

     Людмила Заслонова, по кличке Авария, лежала в центре гостиной, лицом прижимаясь к ковру, широко раскинув руки. Ее длинные светло-русые волосы намокли в крови и казались черными. Чуть ниже правого уха перестала хлестать кровь.

     - Темпераментная девка была. Тайфун, - сказал Мельник, обходя труп и косясь на Юдина и Каца, которые застыли в дверях номера.

     Вечерело, в номере становилось сумеречно. Кац прислонился к притолоке, Юдин втянул его в номер, захлопнул дверь. Мельник опустился в кресло, не сводя взгляда с мертвой девушки, пошарил рукой по столику, нашел сигареты и зажигалку, закурил. - Я пойду, - пробормотал Кац, хотел открыть дверь, наткнулся на твердую руку Юдина.

     - Присядем, - сказал Юдин, вновь подтолкнул Каца, сам сел у бара.

     - Кац, дверь запри, - Мельник облизнул и без того мокрые губы. - Нам еще не хватает...

     Перед тем, как войти в номер и обнаружить труп, они втроем около часа мирно беседовали и ссорились, сидя в номере Юдина. Кое-как договорившись, отправились к Губскому. Когда шли по коридору, Мельник заметил, что дверь его номера приоткрыта, заглянул... Теперь каждый, глядя на труп, решал, что делать, как выпутываться.

     - Интересно, кто и зачем?.. - Мельник загасил сигарету о полированную крышку стола. - Девка-то здесь при чем? - Он опустился на колени, приблизился ползком к телу, тронул руку. - Теплая.

     - Ладно, подбери сопли, - сказал Юдин. - Что, покойников не видел? И что значит "теплая"? Надо точно знать, когда убили.

     - А у нас тут сыщик имеется, - Мельник криво улыбнулся. - Может, позвать? - Он вскочил, поддернул брюки, начал расхаживать по номеру. - Мы были вместе. Старик вроде бы спал. На этаже еще мент и твоя девка. - Мельник взглянул на Юдина. - Как ее?.. Кстати, где она?

     - Гуляет.

     - Одна? Чего это она одна гуляет?

     - Брось. Не говори ерунды, - Юдин вздохнул. - Ну при чем тут Нинель? Ты же видишь, девчонке распороли горло. Ясно, что убил мужчина, который носит при себе нож.

     - Извините, но мне кажется, что мы не тем занимаемся, - произнес тихо Кац. - Нам сейчас не преступника искать надо, а думать, как это дело замять, обойтись без прокуратуры и милиции. Если наш сосед узнает, он немедленно позвонит, понаедут товарищи. Возникнут нежелательные вопросы, на которые нам придется искать ответы.

     - Ну что ты зазудел? - вскинулся Мельник. - Мы и без твоей еврейской мудрости видим, что в дерьме. Что ты предлагаешь?

     Кац смотрел печально, вздохнул и отвернулся. Он еще не догадывался, что является невольным виновником смерти девушки.

     - Анатолий Самойлович прав, главное, чтобы об этом не пронюхал полковник, - сказал Юдин. - А тело надо отсюда по-тихому убрать. Гоги, зови своих парней, пусть завернут - ив машину. Зазвонил телефон, и тут же кто-то постучал в дверь.

     - Гоги, сними трубку, - Юдин пошел к дверям, хотел было предупредить Мельника, чтобы не болтал по телефону лишнего но, естественно, промолчал, повернул ключ, чуть приоткрыл дверь и выскользнул в коридор.

     - Извини, Борис, - сказала Нина, невольно отступая под напором агрессивно вышедшего из номера Юдина. - Ты Людмилу не видел?

     - Нет, - Юдин натужно откашлялся, - понимаешь, Нинель, уик-энд, видимо, не получится, тебе лучше вернуться в Москву.

     - Как скажешь, - Нина дернула плечиком, улыбнулась. - Я тебя, Борис, уважаю. Но я не девочка, и давай по-хорошему. Ты мне больше не звони, угрожать мне не надо. Договорились?

     - Добрый вечер, дамы и господа. Добрый вечер! - Гуров подходил, широко раскинув руки, словно собирался обнять обоих. - Давайте без церемоний, иначе мы здесь подохнем со скуки. - Он щелкнул каблуками, поклонился, взглянул на девушку. - Гуров Лев Иванович.

     - Нина, - девушка протянула руку и оглядела Гурова. - А вы интересный мужик. Лев Иванович! Моего джинсового кавалера зовут Борис Андреевич. Он сию минуту дал мне развод.

     - Очень приятно, - сказал Гуров, пожимая руку Юдину.

     - Что приятно? Развод? - улыбнулся Юдин. - Лев Иванович, будьте рыцарем, займите даму, я через час освобожусь, выпьем, поговорим о жизни. Договорились?

     - Не знаю, не знаю, обещать не могу, - разыгрывая ловеласа, ответил Гуров, непроизвольно отметив, что Юдин застыл у двери и явно нервничает. - А Георгий Акимович у себя? - он постучал в номер.

     Юдин чуть было не толкнул полковника, выручила Нина, которая уверенно взяла Гурова под руку и сказала:

     - Вы в каком номере? Выпьем по рюмке и пойдем гулять.

     - Давайте, - кивнул Гуров, переводя взгляд на Юдина, на дверь и вновь на Юдина. - С большим удовольствием.

     "Юдин не пустит меня в номер Мельника, костьми ляжет, но не даст войти. Интересно, почему? Какой криминал скрывается за белой лакированной дверью?" - рассуждал Гуров, заглядывая в глаза Юдина в поисках ответа.

     - Нинель, считай, я ничего не говорил, - Юдин вырвался из-под взгляда Гурова, посмотрел на девушку. - Вскружи голову этому супермену и возвращайся, о’кей?

     - Ну, голова у меня не из слабых, - пошутил Гуров, положил руку на плечо Юдина, почувствовал, как тот напряжен.

     Вышел из своего номера Губский. Он был великолепен. В строгой темной тройке, по жилетке золотая цепь, белая рубашка, на жилистой шее маленькая голова с орлиным носом, гвардейская стать, в костлявой руке массивная трость с костяным набалдашником. Патриарх шагал по коридору, не замечая стоявших на его пути людей, уверенный, что дорогу уступят. И действительно, Юдин прижался к одной стене, а Нина шагнула к противоположной, лишь Гуров остался на месте и радостно воскликнул:

     - Эдуард Федорович, какими судьбами?

     Ноги Губского остановились, а тело по инерции двигалось вперед, казалось, он сейчас упадет, но палка впилась в ковер и спасла положение. Патриарх поднял лохматую бровь, впился взглядом в лицо сыщика. Губский мгновенно понял, что парень из конторы, но кто именно и при каких обстоятельствах встречался на длинном жизненном пути, вспомнить не мог.

     - Как здоровье? - осведомился Гуров и умышленно задал бестактный вопрос:

     - Давно от хозяина?

     Пергаментные щеки Губского подернулись гневным румянцем, выше поднялась лохматая бровь, пальцы сильнее сжали костяной набалдашник, трость поднялась в воздух.

     - Эдуард Федорович, остановитесь! - рассмеялся Гуров и отступил, увлекая за собой Нину. - В вашем возрасте сесть за хулиганку пошло.

     Сыщик повернулся к Юдину и Губскому спиной, словно их и не было рядом, обнял Нину за плечи, сказал:

     - Виски, коньяк? - он прошел по коридору, открыл дверь своего номера, пропустил девушку вперед. - Нина, вам не кажется, что воры однообразны и утомительны?

     Он зажег свет, указал девушке на кресло, подвинул журнальный столик, кивнул на сигареты, зажигалку и пепельницу, перешел к бару. Нина опустилась в кресло, следила за сыщиком с нескрываемым любопытством. Она заметила седину в висках и жесткость в глазах, поняла, что новый знакомый не так уж и молод. Интересно, кто он такой? Уверенный, легкий и точный в движениях. Может, бывший спортсмен?

     - Так как вы не признались, что будете пить, я налил вам коньяку. - Гуров поставил перед Ниной бокал. - За нечаянное знакомство!

     Нина обхватила тонкими пальцами бокал, приподняла, молчала, решая, в каком тоне вести разговор и стоит ли его начинать. Гуров чувствовал, что девушка на перепутье, может встать и уйти, необходимо было найти точные слова, как-то ее заинтересовать. Девица, обслуживающая по вызову, тем более приглашенная Юдиным, человеком осторожным, не может знать ничего интересного для сыщика. Однако он придерживался неизменного правила приобретать союзников, где возможно, особенно среди людей, вхожих в лагерь противника.

     - Если не знаете, что сказать, молчите, - сказал Гуров, сев в кресло напротив. - Я впервые здесь. Вам нравится?

     Нина дернула плечиком, пригубила коньяк, помедлила и выпила до дна.

     - Гадость. Ты сказал, воры однообразны. А сам не воруешь? Живешь на заработанные?

     Гуров на мгновение отключился, решал, что скрывалось в номере Мельника, видел, как шевелятся губы девушки, а вопроса не услышал.

     - А вы всегда такая красивая или лишь по вторникам? Извините, - он поднялся, прошел в спальню.

     Нина проводила его взглядом. Непривычный мужик, чужой словно иностранец, хотя абсолютно русский. Тренькнул стоявший на телевизоре телефон, Нина поняла, что Гуров куда-то звонит, хотела подняться и взять трубку, но не шелохнулась. Она кое-что повидала на своем веку и убедилась, что чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь. Гуров вернулся в гостиную, наполнил рюмку девушки, занял свое место напротив. Нина, как всякая женщина, обычно чувствовала, нравится она или нет, сейчас же понять ничего не могла.

     - Нет, ребята, все не так, не так, как надо! - сказал неожиданно Гуров, взял свою рюмку, кивнул, поднес к губам, но не выпил. - И когда это кончится?

     Нина понимала, что вопрос не к ней и ответа не требуется. Ее начинало раздражать, что мужчина не обращает на нее внимания, думает о своем.

     - Ты не пьешь, не любишь женщин. Ты часом не голубой? - спросила Нина, встретилась взглядом с Гуровым, увидела в его глазах злость и одновременно беспомощность.

     - Знаете, Нина, последние годы, длинные годы, десятилетия, я живу ради завтрашнего дня. Вот сейчас, сейчас я решу какой-то вопрос, поступлю правильно, сделаю, что надо, а завтра начну жить для себя, как хочу, ни в чем себе не отказывая. Такое впечатление, что я гонюсь за собственной тенью, которая скользит у меня под ногами. Остался последний шаг, я переступлю через тень и выйду на свет. - И тогда... - Он рассмеялся, понюхал бокал и отставил. - Вот выпить хочется.

     - Так выпейте, - улыбнулась Нина и выпила. - Нету никакого завтра, есть только сегодня.

     - Я давно это понял, играю сам с собой, обманываю. Как сказал кто-то из классиков, я обыкновенная кляча, которая тянет свой возок и бредит просторами аравийских пустынь.

     - Ты здоровый, красивый мужик, - Нина увидела, что ее бокал пуст, взяла бокал Гурова и выпила. - Хочешь, чтобы я тебя пожалела? Кто, кроме паршивого русского интеллигента, начнет исповедоваться перед проституткой?

     Гуров схватил Нину за руку, выдернул из кресла, подхватил на руки, сжал так, что у нее перехватило дыхание, закружил, резко поставил на ноги.

     - Я вам отомщу, Нина. Я вам подарю роскошные цветы. Вы вспомните свои слова, - он указал на кресло, где только что сидела она. - И вам будет очень стыдно. А я не прощу вас!

     Гуров вздернул подбородок и застыл в театральной позе.

     - Позер!

     - Но у меня есть и другие недостатки, - Гуров взглянул на часы. - Вы предложили программу: выпить и отправиться гулять. Мы выпили. Пошли в парк?

     - Мы пахали, - Нина смутилась...

     В силу своей профессии, она привыкла ко всем мужикам обращаться на "ты". И то, что Гуров последовательно говорил ей "вы", обособляло его, отделяло от остальных мужчин.

     Вечерело, небо хмурилось и тяжелело, деревья стали темнее, казались недружелюбными.

     Гуров взял Нину под руку, обошел здание, поглядывая на окна второго этажа.

     - У нас ведь два окна в гостиной и одно в спальне, - сказал Гуров. - Посчитаем: свет только в окнах Гоги Мельника. Там сейчас полное собрание сочинений. Интересно, где ваша подруга?

     Он прикидывал, как легче забраться на второй этаж и заглянуть в окно, и болтал, не задумываясь над сказанным.

     - Людка? - Нина пожала плечами. - Мы с ней днем полаялись. - Она замолчала, бросила на Гурова быстрый взгляд и продолжала:

     - Ну, поругались значит. Авария сильно выпила.

     - Понятно, понятно, - Гуров явно не слушал, снял пиджак, накинул Нине на плечи. - Извините за вульгаризм, но побудьте на шухере. Я быстро.

     И он действительно очень быстро перемахнул через газон и начал ловко подниматься по стене. Его широкую мускулистую спину обхватывал кожаный ремень, под мышкой торчала рукоятка пистолета. Над окнами первого этажа был узкий бордюр, Гуров легко забрался на него, двинулся вдоль, прижимаясь грудью к стене и широко раскинув руки. Через несколько секунд он уже был около освещенного окна, заглянул в него и тут же, круто развернувшись, прыгнул вниз. Приземлившись на ноги, он ткнулся руками в газон и, приседая, побежал в сторону.

     Сама не зная почему, Нина сдернула с плеч мужской пиджак, перекинула, словно плащ, через руку и, не глядя на окна, опустив голову, спокойно пошла вдоль здания. Боковым зрением Нина успела увидеть, что в окне появилась высокая мужская фигура. Гуров, отряхивая ладони, ждал около клумбы. Он взял пиджак, быстро надел и заговорил, словно ничего не произошло.

     - Выпить хочется, просто сил нет, - он поцеловал Нину в щеку. - А вы просто прелесть.

     За недолгую, но бурную жизнь Нина слышала разное, бывало и приятное, но "прелестью" ее называла только мама.

***

     Губский поднял голову и увидел в окне парня, который только что нагличал в коридоре. Патриарх прикрыл глаза, как бы отгоняя наваждение, а когда открыл, то в окне никого не было. Он шагнул к подоконнику, глянул вниз - никого, лишь девка какая-то по аллее прогуливается. Мерещится, подумал Губский и повернулся к окну спиной.

     - Кто и за что девку порезал, вам виднее, - он оперся на трость, оглядел присутствующих. - Сопляки и есть сопляки, гонору на целковый, а ума - на грош. На сходку бабу притащить - в черепке не умещается. Так убирайте, что мы, жмуриков не видали?

     Кац сидел на стуле, положив ладони на колени и прикрыв глаза, размышляя о своей несчастной судьбе и прикидывая, могут ли неразумные люди обвинить еврея в этом кровавом деле.

     Юдин пытался осмыслить ситуацию. Почему убили и кому это было выгодно? Естественно, он не помышлял о возмездии, а думал о безопасности. Девчонку привез Гоги, он и должен думать, кто и почему ее зарезал.

     Мельник мучился над тем же вопросом. Авария была девка темпераментная и конфликтная, иначе бы не получила свою кличку. Но все же она не более чем мелочевка, и никто из ее окружения не знал об этом доме отдыха, а уж тем более не мог незаметно сюда проникнуть. Ясно, девчонку убили не за прошлые грехи, а за какие-то дела именно здесь, на месте. Что-то она увидела, что видеть ей было не положено. Гоги не зря руководил контрразведкой Корпорации, рассуждал правильно и причину убийства определил точно.

     Он посмотрел на Каца. Не он. Ударили ножом, а еврей, окромя столового, другого ножа в жизни в руках не держал. Борис Юдин мужик жилистый, такой удар мог бы нанести запросто. Но не тот человек, на "мокрое" никогда не пойдет, да и ножа не носит. Старикан? Мельник взглянул на Губского, который, сидя в глубоком кресле, вытянул длинные худые ноги и, отрешившись от мирской суеты, пил коньяк. Для него нож орудие привычное, однако в прошлом, да и положение у него сегодня другое, не к лицу ножом размахивать. На этаже еще одна девка есть, Юдина, но отпадает сразу. А мент - он и есть мент, какой бы поганый ни был, а ножа у него нет, это уж точно. Обслуга в доме старая, проверенная...

     Размышления Мельника прервал тихий голос Анатолия Самойловича Каца:

     - Я понимаю, что меня сейчас обвинят в трусости, тем не менее я выскажусь. Событие произошло прискорбное, наши взаимоотношения, которые и так нельзя назвать хорошими, теперь усугубятся взаимными подозрениями. Свое пребывание здесь я считаю бессмысленным, надеюсь, меня в убийстве никто не подозревает, потому хотел бы уехать, не мешкая.

     - Никуда ты не поедешь, - ответил Мельник. Мы не в суде, чтобы подозревать, обвинять, защищать. Я прикинул, думаю, девку зарезал человек посторонний, который к нам лез, а она его случайно застукала.

     - Кто это посмел! - Губский выпрямился, смотрел грозно. - Я не верю!

     - И не надо, - Юдин махнул рукой. - Не будем изображать сановных лиц, к которым, словно к членам политбюро, никто и приблизиться не смеет. Георгий Акимович, видимо, прав, кому-то мы интересны, человек пробрался, может, хотел разведать...

     - Аппаратуру поставить! - перебил Мельник и вскочил:

     - Точно! Хотели поставить аппаратуру прослушивания. А Людка вошла в это время... - Он схватил телефон, начал его трясти и дуть в трубку.

     - Собирались поставить или уже поставили, - рассудительно произнес Кац. - Ясно, что наша встреча сорвана, продолжать ее бессмысленно, и я настаиваю...

     - Да заткнись ты! - крикнул Мельник. - Я сказал, что ты будешь сидеть здесь, и кончено! Я, Самойлович, тебя коммерции не учу, а ты в мои дела не встревай, если не хочешь рядом устроиться, - и он указал на труп. - Давайте так. Вы расходитесь по номерам. На улицу не выходить, а я остаюсь, прикажу, чтобы все убрали.

     Мельник взглянул на часы:

     - Двадцать тридцать. В двадцать два собираемся здесь снова, - взглянул на труп и исправился:

     - Нет, я все-таки перееду, встретимся у Юдина.

     Кац и Юдин вышли молча, а Губский привстал на пороге, поклонился покойнице, осенил широким крестом и сказал: "Вели мне ужин подать".

     Охранники унесли тело. Администратор, не задавая вопросов, переселил Мельника в другой номер, ковер сняли, отнесли в кладовку, завтра отправят в чистку, все это заняло не более получаса, после чего Гоги остался один.

     "Так все-таки? Кто и за что убил девку?" - снова спросил себя Гоги, подошел к двери, хотел повернуть ключ, но не успел: дверь без стука распахнулась. Мельник отступил, увидев полковника Гурова, и облегченно вздохнул.

     - Георгий Акимович, признавайтесь, приятно неожиданно увидеть милиционера? - Гуров вошел, оглядел номер, зашел в спальню. - Или, как вы выражаетесь, мента.

     Сыщик говорил, на хозяина внимания не обращал, занимался своим делом: тщательно проверял запоры на окнах. Наблюдая за незваным гостем, Гоги неожиданно понял то, о чем должен был догадаться мгновенно, как только увидел труп своей любовницы. Убийца пришел по его душу, душу Георгия Акимовича Мельника, а натолкнулся на девушку.

     - Не может быть, - тонким голосом произнес Мельник.

     - Очень даже... может, - бесстрастно ответил Гуров, прилаживая на место один из шпингалетов. Я вас уже днем предупреждал. А вы вместо благодарности хамили и, по моему разумению, подумывали, как от меня избавиться.

     Гоги уже взял себя в руки, трусом он никогда не был, запер Дверь, подошел к бару.

     - Что будем пить?

     - Без алкоголя, что и вам советую. Мельник открыл банку сока, разлил по бокалам. О том, что в номере Мельника совершено убийство, Гуров подумал сразу, как только увидел стоявшего у двери Юдина. Почему может нервничать серьезный человек, да так, что готов оттолкнуть сотрудника милиции, но не дать ему переступить порог? Что еще могло быть за дверью, кроме трупа? Забавляются с девочками? Чушь. Разложили на столе валюту и золото? Как разложили, так и убрали, и не мандражировали бы у дверей. Значит, в номере находится нечто, что не должен видеть представитель власти и что быстро убрать нельзя. Применив силу, Гуров мог бы войти и выяснить все. Но, во-первых, можно ошибиться и напрасно испортить отношения с Юдиным, на которого у сыщика были иные планы. Во-вторых, если сотрудник милиции обнаружит труп, то обязан следовать закону и принимать меры, тогда специальное задание полковника Гурова летит к чертовой матери. И он решил отступить, но не удержался, заглянул в номер через окно. Однако еще по дороге к нему, на стене, сыщик увидел, что он не первый двигается столь необычным путем. Судя по оставленным следам, предшественник был в обуви на рифленой, узорчатой подошве и помогал себе острым крючком.

     Заглянув в окно, сыщик увидел на полу женские волосы, темную лужу и спрыгнул. Анализ увиденного и выводы не представляли сложности. Ясно, не удалась одна попытка, предпримут другую, а только живой Мельник способен помочь в выполнении задуманного, и вот сыщик здесь и готов охранять руководителя банды от бандитов.

     - Конечно, можно вас упрятать в одиночную камеру и оградить таким образом, - задумчиво произнес Гуров. - Но прокуратура нынче строга, больше семидесяти двух часов вас никто держать не будет. А ведь трое суток очень мало... Вы, думаю, хотите жить намного дольше.

     Мельник не ответил, смотрел на равнодушно улыбающегося сыщика с неприязнью. Гуров пожал плечами, устроился в кресле удобнее, вытянул ноги, взял бокал с соком, вспомнил, что не видел, как Мельник открывал банку, и пить не стал: береженого Бог бережет.

     - А я решил, пугаешь, на пушку берешь, - сказал наконец Мельник. - Ты что же, меня охранять собрался? Может, сделаем проще, ты мне скажешь, кто за мной охотится, и я сам уберегусь?

     - Не убережешься, - Гуров закурил. - Твои парни увезли покойницу, ты остался один.

     - Я могу уехать, - быстро сказал Мельник. - Мы можем все вместе сесть в одну машину и уехать.

     - Это вряд ли, - вздохнул Гуров.

     - Почему?

     - А я не пущу. Здесь человека убили. К утру, полагаю, прибудет прокуратура. И все должны оставаться на местах до ее прибытия.

     Мельник налил себе виски, гостю не предложил, понимая, что тот пить не станет. Кто же за мной охотится, думал Гоги и вспоминал последние схватки, разборки, операции. Опасен и непредсказуем люберецкий беспредел. Они могут кого угодно замочить в драке, не признают никаких законов и авторитетов, но только они не станут выслеживать и преследовать. Да и Гоги Мельник им поперек горла не стоит. Значит, здесь они ни причем. В последней разборке с Ростовом был пришит их пахан. Но Гоги считает, что его в суматохе пришили свои же...

     Гуров прочитал о Мельнике десятки донесений и справок, видел множество фотографий и кинокадров, но живым имел счастье наблюдать его впервые. Днем сыщик к Гоги особенно не приглядывался, не было времени, сейчас же его оказалось предостаточно. Вот такой у меня противник, рассуждал Гуров, изучая пуговицу на жилетке Мельника и не поднимая глаз, чтобы не встречаться взглядом и не выдать своей неприязни. Необходимо найти в этом типе нечто человеческое, обыкновенное и мне понятное, тогда мне станет легче. Теоретически в каждом субъекте есть что-то хорошее, уговаривал себя Гуров, пытаясь вспомнить, что из прочитанного о Георгии Акимовиче Мельнике может ему помочь, но вспоминалось лишь мерзостное. Мы сами виноваты, думал Гуров. Расспрашивая о человеке, ищем в нем только дерьмо, нам его и выдают в полной мере. Ведь у него же есть или были папа, мама, чем-то он увлекался. Стоп. Я же знаю, что у него есть дочка, которую он любит. А мать девочки? А может, он вообще любит детей?

     - Вы, кажется, хотели встретиться с моими товарищами, - сказал Мельник, поперхнувшись на последнем слове.

     Гуров тоже не удержался от смешка, невольно поднял взгляд. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

     - Товарищами, - повторил Гуров. - А действительно, Георгий Акимович, кем являются для вас эти люди? Партнерами, содельниками?

     - Друзьями-неприятелями, - ответил Гоги.

     - Ну какой же Кац вам неприятель? - удивился Гуров. - По-моему, Анатолий Самойлович очень полезный для вас человек. Спокойный, умный, богатый...

     - И жадный, - добавил Гоги.

     - Конечно. Если бы не был жадный, не был бы и богатый.

     - Вы что? Приехали для социологического исследования?

     - Я приехал, чтобы встретиться с Георгием Акимовичем Мельником. Честно сказать, ваши товарищи меня не интересуют.

     Гоги посмотрел удивленно, и не потому, что оперативник интересовался личностью Мельника, а потому, что сыщик признался в этом. Гуров частенько повторял найденное для себя правило, и не только повторял, но и придерживался его. Потому он и решил определить свою позицию.

     - Я так днем и понял, - Мельник вытер мокрые губы. - Ничего нового менты не придумали. Подбросили где-то на меня компру, натравили ребятишек, а теперь вроде бы берут под защиту. - Он натужно рассмеялся:

     - Хотите сделать из меня сексота? Не получится. И не потому, что я честный и шибко принципиальный. А потому, что умный, а сделка для меня невыгодна.

     Мельник забегал по номеру, говорил, все больше распаляясь.

     - Я тебе могу предложить миллион. А что ты мне можешь предложить? Азефу платили золотом и давали открытый паспорт. И он жил в Париже. Мне от вас не надо золота, у меня его больше, чем у всех вас вместе взятых. Выпустите меня в Париж, а я отдам вам всю капеллу.

     "Действительно, - подумал Гуров, - он из-за условного срока невыездной. На кой черт он нам нужен? Сообщить Интерполу, переправить в Европу, забрать у него списки боевиков. Размечтался, - урезонил себя сыщик, - стоит мне о таком варианте заикнуться, как об этом узнают десятки людей. Меня разотрут по ковру, а его зарежут".

     - Не можешь! Мельник плеснул в бокал виски. - Ты полковник, сыщик в авторитете, а на самом деле ничего ты не можешь! Ну что молчишь?

     - А возразить нечего, - Гуров привычно пожал плечами. - Вы все правильно сказали.

     - Конечно, правильно, - Мельник понимал, что пить не следует, однако выпил.

     Гуров потянулся в кресле, довольно зевнул. "И откуда ты знаешь, что я полковник и сыщик в авторитете? Ты и узнал о моем существовании лишь несколько часов назад. Значит, ты у кого-то спросил, мол, кто такой Гуров Лев Иванович. Ты кому-то позвонил, и тебе ответили, причем сразу же. Из номера ты не звонил. Так откуда? Может, в машине есть телефон? Что же это я не взглянул, есть ли там аппарат, когда я спрятал пистолеты. Сыщик называется. - Накладка, но важно другое: если он действительно навел обо мне справку, значит, у него имеется компьютер с банком данных. А это, значит, не слухи, не агентурный бред, значит, такая картотека у Мельника имеется, и я прибыл сюда не напрасно. Поздравляю вас, полковник и сыщик в авторитете, вам остался сущий пустяк: выяснить, где находится компьютер, и суметь его обезвредить".

     Гуров открыл глаза, резко поднялся.

     - Есть конкретное предложение.

     - Какое?

     - Выпить кофе, Георгий Акимович. Не мечтать о золоте Азефа, наплевать на Париж с Эйфелевой башни и решить, как нам жить дальше.

***

     Труп Людмилы Заслоновой завернули в плащ и уложили в багажник. Сначала хотели усадить в салоне, но тело заваливалось и могло привлечь внимание гаишников, а сесть рядом, обнять "даму" и изображать любовь ни один из охранников не захотел. Так и засунули Аварию в багажник, пришлось запаску переложить в салон, иначе не помещалась.

     Степан вел "Волгу" осторожно, словно вез не коченеющий труп, а нечто хрупкое. Мельник, провожая, приказал избавиться от тела и быстро вернуться. Известно, что отдавать команды легче, чем их выполнять, и непонятно, почему командующие получают материальных благ больше, чем исполнители. Приказать избавиться от трупа и от этого трупа действительно избавиться - вещи несоизмеримые. Когда у тебя на руках покойник, то окружающий мир видится несколько иначе. Взять хотя бы загородное шоссе в будний день около девяти вечера. Прошелестит одинокий "жигуленок", фыркнет непотребно-кособокий автобус - и никого, и тишина. Так-то оно так, но если ты остановился на обочине и присел по нужде, в тот же миг откуда-то фары засверкают, освещая обочину и тебя на ней. И коли ты действительно по малой нужде, так что же делать, отвернулся и стерпел. А если тебе труп из багажника надо вытащить, через кювет его переправить и хотя бы метров на тридцать отволочь?

     Степан и Толик отъехали от резиденции километров на пятнадцать, не встретив ни одной проселочной дороги. Еще немного - и пост ГАИ. Тихо на шоссе, подслеповато, охранники машину остановили, вышли, оглянулись, только багажник начали открывать, будто кто команду дал - все изменилось. За поворотом загрохотал грузовик, которого здесь вообще не должно оказаться - въезд запрещен, какая-то иномарка ударила фарами метров со ста и покатила, ослепляя. Фонари, которые только что еле тлели, - открыли свои поганые глазищи, и уже не тихая шоссейка, а прямо-таки взлетно-посадочная полоса в Шереметьево-2.

     Охранники матюгнулись и юркнули в "Волгу".

***

     Инспектор ГАИ лейтенант Петр Шмаров, сидя в патрульных "Жигулях", подозрительно разглядывал бутерброд с колбасой, решая извечную проблему: съесть сейчас, или попозже, или вообще не рисковать. Когда лейтенант делал этот бутерброд днем, то колбаса вроде бы была колбасой и даже нормально пахла. Сейчас же, извлеченная из кармана плаща, она проявила свою сущность, промочила хлеб, расползлась по газете и тоже пахла, но иначе и на съедобный продукт походила мало.

     Дремавший на заднем сиденье сержант открыл глаза, глянул из-за плеча и правильно оценил ситуацию.

     - Ее нельзя в кармане держать, положь, старшой, пусть проветрится, а мы как раз оголодаем в меру. Я там в багажнике пару пива припрятал, охламундим за милую душу.

     Инспектор хотел спросить, где напарник добыл пиво, но не успел, заработала рация.

     - Второй, второй, я первый! Как слышите?

     Лейтенант отложил бутерброд, щелкнул тумблером.

     - Василий Степанович, слышу хорошо.

     - Второй! Мать твою! Как отвечаешь? - Динамик хрюкнул возмущенно и неожиданно заговорил человеческим голосом:

     - Петр, это Каюмов. Давай соберись, парень. С пятьдесят шестого километра сейчас в Москву поедет ГАЗ 24-10, госзнак ММЛ 16-84. В "Волге" двое мужчин, оба вооружены. Как понял?

     - Понял, - голос у лейтенанта куда-то пропал, он натужно откашлялся и повторил:

     - Первый, я вас понял!

     - Чего ты понял? - Динамик вздохнул. - Значит, "Волгу" пропусти на Москву, держи дистанцию, убери фары и, пока на двадцать восьмом ее светофор не остановит, не приближайся.

     - А если они на тридцать седьмом на проселочную свернут? - спросил лейтенант.

     - Мы сейчас туда подошлем! Как увидишь объект, сообщи. Лейтенант включил зажигание, движок, как обычно, троил. Лейтенант нажал на газ, мотор заработал нормально.

     - А чего делать-то, чего делать? - забормотал сержант.

     - Чего делать! - передразнил инспектор. - Готовься стать героем.

     - Или покойником, - сержант никак не мог расстегнуть кобуру и достать оружие. - Я и стрелял-то два раза в жизни.

     - Стрелять не положено, - лейтенант вглядывался в убегающую темень шоссе. - Нам разрешают только отстреливаться.

     - Петр... Петр... - заговорил динамик. - Ты их видишь?

     - Ни черта я не вижу, - ответил лейтенант, и в этот момент вдалеке мазнул слабый свет фар, через несколько секунд стало ясно, что приближается "Волга".

     - Разуй глаза, номер смотри, - лейтенант чуть продвинул "жигуленок", выехал с обочины на шоссе.

     - А чего делать? - вновь повторил сержант.

     - Заткнись, на номер гляди!

     "Волга" ехала медленно, не больше шестидесяти, и лейтенант понял, что это та самая, которую они и ждут.

     - А они дрейфят, смотри, как ползут, - обрадованно сказал лейтенант.

     - Так ты скажи, скажи, - сержант схватил инспектора за плечо и указал на рацию, которая, словно услышав, ожила:

     - Петр, что у тебя!

     Черная "Волга" проехала мимо патрульной машины, лейтенант рассмотрел номер и сообщил.

     - Она! Ползет на Москву.

     - Не лезь, помни, что я тебе приказал, держись подальше. Бандиты проехали мимо милицейских "Жигулей".

     - Пронесло, - сказал Толик.

     - Дурак. Чего они тут делают? Пьяных ловят? Тогда чего они нас не проверили? - Степан, не отрываясь, смотрел в зеркало заднего вида. - Они двинулись за нами. Впереди пост. И чего мы на Москву поперли?

     Степан принял направо, резко развернулся и, не торопясь двинулся навстречу патрульной машине, метров за тридцать свернул на встречную полосу. "Жигуленок", избегая столкновения, вильнул и съехал правым колесом в кювет.

     - На нас напали, - успел крикнуть лейтенант и выскочил из машины.

     Инспектор ГАИ все сделал правильно, кроме одного, - он забыл переключить тумблер, и его никто не услышал.

     Степан нажал на газ и начал уходить от Москвы, через несколько минут он остановился. Теперь уже было не до оглядки. Главное - выкинуть труп. И тут преступникам повезло, в нескольких метрах зияла неизвестно зачем выкопанная, заполненная водой яма. Туда и сбросили Аварию.

     Сержант, оскальзываясь, выталкивал "жигуленок" на асфальт, наконец справился, залез в салон. Лейтенант дал газу, рванулся в погоню, и только когда динамик ожил, инспектор понял, что рация все время была включена на прием.

     - Петр, что молчишь? Где твоя "Волга"? Мы не видим ее!

     - Объект развернулся в обратную сторону. Они столкнули нас в кювет. Мы выбрались и начали преследование, сообщите по трассе.

     Остается неизвестным, что именно сообщили по трассе, так как эфир забил такой мат, что даже искушенные сотрудники ГАИ на время оглохли и ничего не могли понять.

     Узкую бетонку, которая вела от шоссе к бесхозному дому отдыха, трудно было разглядеть и ясным днем. Эта дорога так и строилась, на ней нечего делать непосвященным. Степан повернул вовремя, и "Волга" нырнула в густую листву, а минутой позже по шоссе прошелестели патрульные "Жигули", перед которыми простиралась Московская область, за ней громоздилась Россия и далее - необъятный и нерушимый Союз суверенных республик.

     Степан и Толик, выпив по стакану неплохого коньяка, мыли "Волгу", механик Романов менял на ней номера, благо запасные имелись, техпаспорт, естественно, тоже.

     Полковник Гуров, устав от беседы с Георгием Акимовичем Мельником, ушел в свой номер и ожидал, когда авторитеты уяснят, что их машина с охранниками и трупом пропала, и начнется переполох. В чем угодно мог сомневаться полковник, только не в том, что на правительственной трассе, в пятидесяти километрах от Москвы машину не смогут задержать.

     Такой накладки никогда бы не произошло, если бы операцию проводил грамотный офицер, отвечавший за все от начала до конца. Но сигнал полковника приняла дежурная часть министерства, а задержание должна была осуществить область, которая Центру не то чтобы вообще не подчинялась, но жила с ним в достаточно сложных отношениях. Посты ГАИ и патрульные машины выполняли приказы только непосредственных начальников. Пока команда спускалась по инстанциям, она теряла авторитет, из информации вываливались подробности. Такой пустяк, как наличие в разыскиваемой "Волге" трупа, до исполнителей вообще не дошел. А чего нет, того, естественно, никто не ищет.

     Посты ГАИ переговаривались между собой все реже и ленивее, о том, что в разыскиваемой машине вооруженные бандиты, уже никто не вспоминал. Кто-то ищет какую-то "Волгу", обычное дело, постоянно ищут, жизнь такая. "Жигули", ведомые лейтенантом Шмаровым, пролетели до сотого километра. Скучавший в стеклянной будке капитан авторитетно заявил, что за последние тридцать минут никакая черная "Волга" не проезжала. Лейтенант сообщил об этом по инстанции и вскоре получил приказ об отбое. Начальство решило неприятный инцидент замять, а попросту говоря, сообщило наверх, что тревога оказалась ложной: "Объект в заданном квадрате не появился".

     А труп красавицы Аварии плавал среди прочих отбросов в неизвестно кем вырытой яме.

     Лейтенант Шмаров с напарником так перенервничали, что, не глядя, проглотили неизвестный продукт, именуемый колбасой, потом запили его дефицитным пивом и рассудили, что в "Волге" наверняка катались пьяненькие начальники, жаль, упустили, удалось бы задержать, так после смены пили бы не пиво, а коньяк.

     Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров стоял в своем номере у окна, смотрел на сверкающую у подъезда "Волгу" и пребывал в недоумении.

Глава пятая

     Гуров отошел от окна, подвинул телефонный аппарат, вспомнил, что разговоры записываются, и решил не звонить. Сыщик опасался не "механика" Романова, а считал нежелательным, чтобы его разговор оказался записанным на пленку, сегодня пленка в руках друга, завтра она может оказаться в руках врага. Опасения могли оказаться напрасными, но многолетний опыт приучил: лучше десять раз перестраховаться, чем один - оплошать. Он спустился в вестибюль и позвонил из холла. Сыщик набрал номер, который дал ему генерал, заверив, что в любое время суток ответит профессионал.

     - Вас слушают, говорите, - произнес мягкий уверенный баритон, и Гуров отметил, что три часа назад разговаривал с другим человеком.

     - В девятнадцать десять я передал информацию о необходимости задержать ГАЗ 24-Ю...

     - Кто говорит? - перебил баритон.

     И Гуров ясно представил себе чисто выбритого щекастого брюнета, обложившегося журналами и газетами, которому мешает мирно жить "этот чертов телефон".

     Гуров мог и не называть себя, но, определив породу абонента, представился и попросил к аппарату человека, который принимал телефонограмму, переданную в девятнадцать десять.

     - Товарищ полковник, вы можете передать свою информацию, вас записывают, - баритон был безукоризненно вежлив и несколько укоризнен, так говорит терпеливый врач с капризным больным.

     - Я уже передал информацию, - Гуров понимал бессмысленность препирательств и тоже набрался терпения:

     - Я хочу знать, что сделано по моей телефонограмме.

     - Товарищ полковник, мы отчитываемся только перед руководством. Но если вы настаиваете... Вы назвали свою фамилию, повторите пожалуйста, и если она соответствует фамилии человека, передавшего телефонограмму в девятнадцать десять... - Гуров, - сыщик представил себе, что говорит не из уютного холла а из автомата, под ногами вонючая лужа, за неплотно прикрытой дверцей дождь и нетерпеливый человек.

     - Гуров, - повторил баритон довольно. - Фамилия известная, сейчас посмотрим. Пожалуйста, товарищ полковник. По вашему сигналу было задействовано...

     - Мне нужен только результат, - перебил Гуров.

     - Пожалуйста, - прежде чем произнести, баритон каждое слово тщательно обсасывал. - Названный вами объект в заданном районе не появлялся. Сожалею...

     Сыщик положил трубку, так и не узнав, о чем сожалеет чиновник. Взглянув на часы, хотел было позвонить Орлову на квартиру, но понял всю жестокость и бессмысленность предстоящего разговора и вышел из холла на улицу. Значит, объект не появился. Интересно, когда и где теперь обнаружат труп? Как Булат Окуджава пел в давние времена, "на каждого умного по дураку? Все поровну, все справедливо..." Может, тридцать с лишним лет назад и было поровну, хотя сомнительно, поэт он и есть поэт, он добрый.

     Сыщик скользнул взглядом по стоявшим неподалеку машинам. Вот он, свежевымытый "непоявившийся объект", между прочим, уже с другими номерами. Экспертиза, наверное, кровь в машине обнаружит, но что это даст? Надо идти в гараж. Не хочется и опасно, могут увидеть. И зачем, спрашивается, сыщику на ночь глядя заходить в гараж?

     Гуров вспомнил, как захватил "механика" и что из этого получилось. Сыщик забрал у Романова пистолет, толкнул на диван, провел пальцем по клавишам стоявшего на полке магнитофона и спросил:

     - Музыку любите? Бардов, наверное?.. Или классику? Давайте послушаем вместе.

     Романов привстал, одернул брюки, сел и закинул ногу на ногу.

     - Можно и вместе послушать, но проще, если вы, полковник, скажете, что конкретно вас интересует.

     - Ну, хотя бы откуда вы знаете мое звание? - спросил Гуров.

     - Опустим подробности, Лев Иванович. Произошла столь обычная в нашей жизни накладка, и мы с вами коллеги. Или, как иногда выражаются, - соседи. Я подполковник комитета. Вечная история, правая рука не знает, что творит левая...

     Гуров внимательно изучил удостоверение подполковника КГБ, вернул и упрямо сказал:

     - Мне этого мало, Александр Сергеевич. Давайте поиграем в вопросы и ответы.

     - Ну, конечно, у кого в руках оружие, тот и спрашивает, - улыбнулся Романов.

     Гуров намек понял, пистолет вернул, хотел даже извиниться, но передумал. Оперативник, который разрешает подойти к себе сзади и отобрать оружие, извинений не заслуживает.

     - Так откуда вам известно мое звание? - спросил сыщик.

     - Мельник сказал, - Романов кивнул на аппаратуру.

     - Вы слышите разговоры в номерах или только телефоны?

     - Телефоны.

     - Вы из какого главка?

     - Из второго, но пятнадцать лет работал в первом.

     Гуров не знал руководителей контрразведки, но рассудил, что собеседнику это неизвестно, и спросил:

     - Гавриил Петрович в отпуске или уже вышел на работу?

     Романов взглянул на потолок и ответил:

     - Не имею чести знать такого.

     - Кому же вы непосредственно подчиняетесь?

     - Полагаю, ваше руководство сумеет это выяснить.

     - Как вы представляете наше сотрудничество?

     - Каждый выполняет свое задание. При необходимости - обмен информацией.

     - Тогда я должен быть в курсе вашего задания.

     - Извольте, - Романов поднялся с дивана, спрятал пистолет, взял со стола свое служебное удостоверение, проверил, есть ли в чайнике вода, и включил его в сеть.

     Гуров отлично понимал, что контрразведка просто тянет время, обдумывая ответ.

     - Вам лучше сказать правду, - Гуров взглянул на часы, время поджимало. - И ксиву, то есть удостоверение, не следует держать в кармане, если что - зарежут...

     Романов совет проигнорировал и сказал:

     - Мы располагаем данными, что эта группа имеет компьютер с банком информации, - Романов помедлил, поднял взгляд на Гурова, - ценной информации... Простите, а ваше задание?

     - С компьютером задумано интересно, но лично я не верю. Уголовники и есть уголовники, не ЦРУ и не Интерпол. Моя задача скромнее - поиск личных контактов, попытка расколоть собравшийся здесь президиум.

     Сыщик не то чтобы не верил контрразведчику, просто не хотел признаваться в беспомощности уголовного розыска, у которого не было ни технических средств, ни возможностей, которыми располагало КГБ. И еще сыщик почувствовал, что Романову очень хочется, чтобы задания у них оказались идентичными, тогда он получал неоспоримое преимущество.

     - Конечно, я был бы рад вашему успеху, - добавил Гуров.

     - Я тоже, вы о нем обязательно узнаете от своего начальства.

     Ответ означал, что никакого сотрудничества не предвидится, каждый за себя, и если генералы не договорились, то исполнителям следует лишь выполнять приказы.

     Гуров отнесся к ситуации философски: где-то был даже доволен, так как не любил работать в паре с незнакомым человеком да еще из чужого ведомства. Они поговорили еще несколько минут, Гуров узнал, что Романов прибыл сюда по заявке авторитета Юдина, который, контактируя с Внешторгом, понятия не имел, с кем работает в действительности.

     Итак, сыщик стоял на крыльце дома отдыха, в котором недавно убили человека, старался успокоиться: "Жизнь продолжается, работать хотя не хочется, но все равно надо, и когда дело не ладится, надо терпеть, а не накручивать нервы. Если картотека Мельника действительно заложена в компьютер, то комитетчики при их оснащенности обнаружат его быстрее нас. А мы не гоняемся наперегонки, важны результаты, а не кто именно прибежит первым".

     "Считай, сыщик, что тебе повезло, - урезонивал себя Гуров, - ты оказался в привычной ситуации. Убийство. Кто и с какой целью? Уже позже решишь, как доказывать. Сначала надо выяснить для себя. Даже самая длинная дорога начинается с первого шага. Кому мешала девочка по кличке Авария? Может быть, неугодный свидетель? Тогда свидетель чего? Версия, что убийца пришел за Мельником, несерьезна. Она годится только для психологического давления на нервного Георгия Акимовича".

     Рассуждения сыщика прервала сумасшедшая мысль, но столь неожиданная, что Гуров рассмеялся вслух и решил, что вернется к ней, когда выйдет на пенсию.

     Сыщик вбежал на второй этаж, бесшумно прошел по устланному ковром коридору, двери всех восьми номеров были плотно закрыты, ни голосов, ни музыки, тишина. Гуров дал бы руку на отсечение, что ни один из авторитетов не спит. Вместе они, парами, порознь? Он вернулся к своему номеру, вставил ключ и обнаружил, что в номер либо заходили, либо вошли и ждут внутри. Гуров повернул ключ, мягко толкнул дверь, одновременно достал пистолет, но не вошел, прислушался.

     Из номера доносилась очень тихая музыка, невнятный разговор, сыщик понял, что включен телевизор. "Это мы тоже проходили", - подумал Гуров и порог не переступил.

     - Добрый вечер, - негромко, но отчетливо произнес он. - Вы вошли без разрешения, теперь я вам разрешаю выйти, но не торопясь.

     В ответ он услышал женский смех, затем узнал голос Нины.

     - Лев Иванович, я без оружия.

     Гуров помедлил. Глупо стоять у открытой двери, но и входить почему-то не хотелось, и он сухо сказал:

     - Зато я вооружен и где-то обронил чувство юмора, не могу найти, подойдите к дверям.

     Нина, босая, в длинном облегающем халате, подошла к порогу, подбоченилась, увидела пистолет, усмехнулась:

     - А кто-то обещал мне цветы и праздник. Но это не вы, тот был красивый и смелый парень.

     Гуров взял девушку чуть повыше локтя, прижал к себе, вошел в номер, огляделся, заглянул в спальню и ванную, пистолетом отдернул занавески. Нина попыталась вырваться. Гуров сильнее сжал ей руку, затем резко усадил в кресло, вернулся к двери, запер на ключ.

     - Я люблю подарки, но не такие дорогие, - он взглянул на открытый чемодан Нины, который лежал на стуле. - Вышли за меня замуж?

     - Хотела, но теперь передумала. Джеймс Бонд чертов! Трус несчастный! А еще прелестью называл! Сейчас переоденусь и уйду!

     Нина раскраснелась, глаза у нее блестели, волосы растрепались, она была очень хорошенькой и злой. Гуров опустился в кресло, следил за каждым жестом и словом девушки, понимая, что если сейчас ошибется, то не только провалит задание, но и заплатит за ошибку жизнью. Он не верил гостье, лишь одно оброненное ею слово убеждало в искренности взбалмошной девушки, что пришла она по своей инициативе и никто ее не посылал. "Прелесть", Гуров действительно три часа назад произнес это слово, и, видимо, оно произвело впечатление. Нина отнесла чемодан в спальню, начала переодеваться.

     - Нина, вы давно видели Людмилу? - спросил Гуров, закуривая.

     - Шел бы ты...

     - Я спрашиваю не из праздного любопытства, - сыщик взглянул на дверь спальни. - Пытаюсь определить время, когда Аварию убили.

     - Кого убили? - Нина выскочила в гостиную, халат на ней распахнулся, девушка стояла почти обнаженная.

     Гуров молча смотрел на Нину, одновременно оценивая ее красоту и думая о том, что об убийстве она явно слышит впервые. И хотя женщины от рождения лгуньи талантливые, но такой театр Нине не изобразить, известие ее ошеломило.

     - Людку убили? - Нина запахнула халат, опустилась в кресло напротив. - Слушайте, Лев Иванович, разрешите, я у вас переночую? Ну куда я, на ночь глядя? Борис вызверился, теперь понятно отчего. Он скандалов не любит, Людка! Ах, мать вашу! - Она взглянула на Гурова, прикусила губу. - Лев Иванович, плесните мне чего-нибудь покрепче.

     Гуров принес из бара бутылку коньяка и для себя сок, поставил на столик и спросил:

     - Как думаешь, из-за чего ее могли убить?

     - Авария была девка скандалистая, но добрая и закон знала, лишнего не скажет, - Нина разлила по бокалам коньяк и сок. - Ну, помянем?

     - С удовольствием, но мне работать, - Гуров взял бокал с соком. - Человека убили, а я сыщик, - так что сами понимаете. Нина, мы с вами расстались около трех часов назад, расскажите мне, как вы провели это время, кого видели, о чем разговаривали.

     - Ой, начинается, - Нина вздохнула и выпила. - Смотришься ты мужиком, а по сути - мент обыкновенный.

     Гуров согласно кивнул, прикрыл глаза.

     - Продолжайте, меня интересует, кого вы видели, о чем разговаривали.

     Ничего интересного, тем более полезного сыщик услышать не рассчитывал и ошибся. По словам девушки, она вернулась в номер Юдина, увидела в коридоре высокого худого змея, которого давно забыли похоронить. Так девушка неуважительно охарактеризовала патриарха воровского мира Губского. Бориса Юдина в номере не было, она прилегла на часок и задремала. Вскоре Борис вернулся, разбудил ее и предложил срочно уехать в Москву. Нина потребовала машину, Юдин дал две "кати" и сказал, мол, не маленькая, доедешь. Девушка не сказала прямо, но дала понять, что Юдин ее ударил, после чего она собрала вещички и перебралась в номер Гурова. Здешнего администратора она хорошо знает, а что девочки кочуют из номера в номер, тут дело обычное, дверь открыли без лишних вопросов. Нехитрая одиссея проститутки не заслуживала бы внимания, если бы не была ложью от первого до последнего слова. Что Нина врет, сыщик понял практически сразу и мог это доказать элементарно, но молчал, даже согласно кивнул и обронил:

     - Все мужики свиньи.

     - Это точно! - радостно согласилась Нина. - Так я переночую?

     - А меня не вызовут на дуэль?

     - Отстреляешься.

     Гуров вновь согласно кивнул, начал закуривать, девушка остановила:

     - Что ты куришь? - она принесла из спальни пачку "Мальборо", бросила на стол.

     - У богатых свои привычки, - Гуров взял сигареты и, как говорится, не поверил своим глазам.

     Эта на первый взгляд обычная пачка сигарет одновременно и проясняла ситуацию, и запутывала ее окончательно. Если карты крапленые, то будем играть краплеными, решил сыщик. Зачем же тебя сюда подослали? Самый простой ответ: чтобы я здесь задержался, не выходил из номера.

     - Вы очень красивая, а я очень слабый, - Гуров поднялся, поправил кобуру, одернул пиджак. - Я вас оставлю ненадолго, отдыхайте, - и пошел к двери.

     Если она позволит мне уйти, значит, говорила правду, решил Гуров. А пачка "Мальборо"? Нина выскользнула из кресла бесшумно, но Гуров увидел движение в полированной дверце бара, сделал шаг в сторону, повернулся и поймал девушку в объятия. Она прижалась к нему, запрокинула голову, смотрела, улыбаясь, и прошептала:

     - Какой ты быстрый и сильный.

     Гуров без труда рассмеялся, поднял Нину, отнес в кресло.

     - Я хочу тебя, - сказала Нина.

     - Мысль интересная. Я согласен, но чуть позже.

     - Ты что, генсек? Это он нас по ящику каждый день убеждает, что жить мы начнем завтра, а сегодня следует подождать и потерпеть.

     - Тебя привлекут за оскорбление президента, - сыщик налил себе коньяк, долил немного Нине, чтобы сделать уровень в бокалах одинаковым, так же ровно разлил сок и пошел в ванную.

     Он почистил зубы, причесался, но ни пиджак, ни пистолет не снял. Решив, что отсутствовал достаточно долго, вернулся и весело сказал:

     - Включим телевизор и будем жить сегодня. Ты прими душ, а я пока переоденусь.

     - Отличная мысль, - Нина скользнула взглядом по столу. - Можешь не надевать на себя лишнего. - Девушка скрылась в ванной.

     Гуров, сравнив на глазок уровни в бокалах, ничего настораживающего не заметил, но от греха местами их все-таки поменял, снял пиджак и отстегнул кобуру с пистолетом, отнес в спальню. "Что, если она сыпанула мне не снотворное, а яд? И я убью человека? Девчонку могли обмануть: мол, усыпи, а дали яд. Вряд ли, зачем им нужен здесь труп милиционера?"

     - Фу, противный! - Нина вышла из ванной. - Ты чего, занимаешься любовью в штанах?

     - Все-то вам, женщинам, расскажи заранее, - улыбнулся Гуров, поднял "свой" бокал.

     - Верно, давай снимем напряжение, - Нина упала в кресло, затем вскочила, подошла к Гурову, заглянула в глаза. - На брудершафт?

     Они выпили и поцеловались.

***

     - Я хочу немедленно уехать! - решительно сказал Кац и посмотрел на Юдина и Мельника с вызовом. - Убивать меня, или, как вы выражаетесь, "убрать", глупо, а ссориться вам тоже невыгодно.

     Авторитеты находились в номере у Юдина и порядком устали от препирательств.

     - Переночуй, утро вечера мудренее, - рассудительно ответил Юдин. - Давай разбежимся, хочу принять душ и отдохнуть, ночь уже.

     - А где твоя девка? - спросил Мельник, вспомнил свою пассию и дернул жирным плечом.

     - Одолжил полковнику, - усмехнулся Юдин и подмигнул Кацу. - Мы с тобой договорились?

     - О чем это? - быстро спросил Мельник.

     - Ты же слышал, - невозмутимо ответил Юдин. - Не будем бренчать нервами и обождем утра.

     Мельник недоверчиво поглядывал на седельников, Кац понял, что следует Юдину подыграть, вздохнул и сказал:

     - Я человек мирный и не привык... Ну, хорошо, отложим до утра.

***

     Эдуард Федорович Губский не признавался даже себе, что годы упрямо подминают, что он стар и лишь по инерции играет порядком надоевшую роль авторитета уголовного мира. Губский всю жизнь стремился к власти, борьба напоминала партию в шахматы, где люди-фигуры передвигались с места на место, одними жертвовали, чтобы другие могли пройти в ферзи.

     Эдуард Федорович, оказавшись за городом в тихом, красивом и удобно обставленном жилище, неожиданно понял, что на самом деле ему большего и не надо, а вот так жить спокойно, вкусно есть и пить, гулять по тихим аллеям, часами дремать перед телевизором. Однако он понимал, что эта хаза - пристанище временное, а личного дома у него нет и при сегодняшних ценах уже и не будет. Он никогда не копил, тем более "зелень". Золотишко или камни. Деньги, конечно, были, но сегодня они практически ничего не стоили. Неписаный воровской закон гласил: не работай, не женись, не имей своего дома. Сегодняшние мальчишки в законе и воровали, и убивали, и имели семьи, и не одну, главное, многие из них сумели сколотить капиталы, да не в деревянных рублях, которые скоро пойдут на обои. Эдуард Федорович жил иначе, и сегодня, как говорится, поезд ушел, а он, старый авторитет, пахан воровского мира, один остался на перроне. И тут навалились на него усталость, безразличие и, что самое парадоксальное, захотелось покоя и одиночества. Но, конечно, условия должны соответствовать, чуть не полвека на нарах прожил и хлебал непотребное, сегодня он желает тепла, уюта, сытно есть и сладко пить. Раньше, бывало, слово обронил да бровь поднял, а мальчики уже несут. Да, было время...

     Губский сидел перед телевизором в низком мягком кресле, вытянув худые ноги, и забавлялся дистанционным управлением, нажимал на кнопочки, менял программы, выключал и усиливал звук. Верно в народе говорят: старый, что малый. За спиной стукнула оконная рама, Губский подтянул ноги, взял тяжелую трость с массивным костяным набалдашником и сказал:

     - Входи.

     Гость ловко впрыгнул в окно. Хозяину очень хотелось повернуться, но положение обязывало: он остался неподвижным, спокойным, лишь шея налилась да пальцы судорожно сжали костяной набалдашник трости - что ни говори, возраст.

     - Штиблеты сними, наследишь. - Губский приглушил телевизор, поднял руку, шевельнул пальцами. - Явись, слово скажи.

     Гостю, который предпочитал входить через окно, было лет тридцать, невысокий, плотный, коротко стриженный - не успел обрасти, и кожа на лице дубленая, темная, тоже еще не успела покрыться городской бледностью. А вот костюм на госте был уже джинсовый, фирменный. Гость взглянул на старого вора со спины ухмыльнулся, снял кроссовки, обошел хозяина и то ли поклонился, то ли кивнул.

     - Желаю здравствовать. Веселый кланяться велел и просил передать...

     - Имя! - Губский ударил тростью в пол. - Назови имя, огурец!

     - Эдуард Федорович, уважаемый... Ты наш президент, - в голосе гостя проскальзывала насмешка. - У меня счастья нет, а имен, как у сучки блох, зови Мальчиком. Я Веселому слово дал, что не пригублю, пока тебя не увижу, а сейчас сил нет, извини.

     Он подошел к бару, отодвинул яркие бутылки, налил стакан водки, выпил, похлопал ладонью по губам.

     Гость нарушил все правила, ему не то что пить без приглашения, говорить было не положено, лишь отвечать на вопросы. Губский натужно сглотнул, оперся на трость, смотрел перед собой, молчал. Мальчик законы знал, но ему велели старого пахана сразу одернуть, иначе он потянет одеяло на себя и условия не примет. И Мальчик продолжал нагличать.

     - Извини, Эдуард Федорович, - мы пацаны необученные, сопливые, - Мальчик прошелся по ворсистому паласу, оглядел гостиную. - Умеете жить, слов нет. Так дела такие. Значит, у жиденка, что с тобой тут рядом пристроился, при себе серьезный куш. Где камни лежат, мы знаем. Дело несложное, ты имеешь десять процентов.

     Не следовало Мальчику про камни говорить, если бы просто деньги, то Губский бы согласился. В конце концов его дело сторона, люди все решают и уходят, а он позже долю получит. Но услышав, что у Каца при себе бриллианты, Губский понял: вот он момент, не упустить - и все вопросы решены.

     - А Мельник? - спросил Губский и начал осторожно поворачивать набалдашник трости. - Он знает, в доле? Да ты выпей, не стесняйся.

     - Нет, мне еще работать, - Мальчик глянул быстро, но внимательно. Сговорчивость Губского настораживала.

     "Девку из соседнего номера тихо вывезли и этого шустряка утащат, не велика забота", - думал Губский, вынимая из трости стилет.

***

     Мельник и Кац ушли в свои номера, а Юдин отправился в ванную. Он мылся долго и тщательно. Во-первых, был чистоплюем, во-вторых, под теплыми струями душа хорошо думалось. Предложение Каца с бриллиантами было неожиданным, заманчивым и опасным. Получи он такое предложение в Москве, то принял бы его без промедления. Но сейчас, здесь, когда рядом Мельник, внезапно объявившийся сыщик, неизвестно кем и за что убитая девчонка? Борис Юдин не выносил ситуаций, которыми не владел. Многое, практически все, было непонятно, значит, опасно, а в таких случаях он от серьезных действий воздерживался. А принять товар на миллион долларов более чем серьезно.

     "Ничего не предпринимать, ни с кем не ссориться, всем все обещать и тихо отсюда уехать", - решил Юдин и повеселел. Он накрепко вытерся огромным махровым полотенцем и вышел из ванной в спальню. Дверь в гостиную была закрыта неплотно, и полоса света разрезала широкое ложе, словно луч прожектора, и в этом луче плавал табачный дым. Юдин застыл с полотенцем в руках прислушался. Он хорошо помнил, что дверь запер и ключ по привычке оставил в замке. Юдин отбросил полотенце, быстро оделся, оружия он не имел, но был физически крепок, взял с ночного столика тяжелую пепельницу, мягко шагнул к двери и услышал спокойный, чуть насмешливый голос:

     - Борис Андреевич, не играйте в индейцев, выходите с поднятыми руками, поговорим.

     Юдин вздохнул, бросил пепельницу на кровать, распахнул дверь и шагнул в комнату.

     - А руки? - спросил Гуров, улыбаясь.

     Увидев полковника милиции, который курил, сидя в кресле, пытался пускать кольца и щурился от дыма, Юдин облегченно вздохнул и ответил:

     - А шутки у вас дурацкие...

     - Если желаете, можете выпить, и присаживайтесь, - Гуров кивнул на кресло напротив.

     - Не у вас в кабинете, - проворчал Юдин и подошел к бару.

     - Естественно, иначе бы пили лишь теплую воду.

     - Вам налить?

     - Можно.

     Юдин наполнил два бокала сухим белым вином, подошел к двери, убедился, что она заперта и ключ на месте, пожал плечами, один бокал поставил перед гостем, второй пригубил и опустился в кресло.

     - А где Нина? - неизвестно почему спросил Юдин.

     - Спит, - сыщик смотрел ухе не насмешливо, а серьезно. - Ночь. Обычно в это время люди спят.

     Ну, хорошо. Все. Закончили болтать, давайте о деле. Что вам нужно?

     - Вы, конечно, не знаете, кто убил Людмилу Заслонову?

     - Да я и фамилии ее не знал.

     - Как ее убили? Зарезали или разбили голову? Или задушили?

     - А откуда вы?.. - Юдин запнулся, махнул рукой. - Зарезали.

     - Рана резаная или колотая?

     - Зачем вам? Да я и не приглядывался. Кажется, в горло, сбоку, - Юдин дотронулся до своей шеи.

     - И как вы думаете, за что? Просто так убивают крайне редко.

     - Вы понимаете, что я к убийству отношения не имею?

     - Не понимаю.

     - Вы же человек умный...

     - Видимо, не дурак, и потому от категорических суждений воздерживаюсь. Я сейчас произнесу несколько банальных истин, вы потерпите. Этот загадочный дом и все с ним связанное оставим в стороне. Ваше совещание с Губским, Кацем и Мельником, охранники, попытка насилия надо мной - тоже в сторону. Убили человека. Факт страшный и конкретный. Я вас не пугаю, но вы невольно становитесь если не соучастником преступления, то уж соучастником сокрытия, что тоже наказуемо. Вступление закончено, перехожу к сути вопроса. Какое событие произошло или должно произойти в этом доме, о котором узнала Людмила Заслонова, и за это знание ее убили?

     - Понятия не имею.

     - Давайте не так быстро, подумайте.

     - Повторяю...

     - Я же вам сказал, не спешите, - перебил Гуров. - Просто так убивают крайне редко, и у нас не тот случай. Думайте...

     Юдин был мужик не слабый, но от тона и взгляда Гурова поежился. Бриллианты Каца! Единственное, что здесь сегодня может толкнуть на убийство, - это бриллианты, подумал Юдин и удивился, что не подумал об этом сразу. Но при чем тут Авария?

     - А вы не ищите сразу ответ, - сказал Гуров. - Выдайте исходные, а почему убили именно девушку, попробуем отгадать вместе.

     Проницательность сыщика ошарашила, Юдин растерялся, но быстро взял себя в руки и сказал:

     - Я ничего не говорил, вы не Вольф Мессинг...

     - Я сыщик-профессионал, не будем терять время, - перебил Гуров. - Девушка что-то знала, судя по вашему поведению, вы тоже это знаете. Девушку убили, я единственный человек, который способен вас защитить.

     Гуров ломился вперед и походил на человека, который в кромешной тьме, словно играя в жмурки, движется, угадывая направление по запаху, размахивая руками, пытаясь схватить зрячего противника. Только это была не игра, и сыщик мог в любой момент схватить и нож, и пулю.

     - Сожалею, но с милицией не сотрудничаю, помочь вам не могу, - ответил Юдин.

     - Я в помощи не нуждаюсь, - Гуров поднялся, начал расхаживать по гостиной, бывало, он так шагал в кабинете генерала, движение помогало думать. - Вы только что вспомнили факт, событие ситуацию, которая объясняет причину преступления... Борис Андреевич, вы серьезный, умный человек.

     Юдин не испугался, а разозлился, и не на сыщика, а на себя, и потому сорвался:

     - Не умный, а нормальный делец-бизнесмен, не путайте, пожалуйста, с уголовниками! Я не хотел сюда ехать, черт меня побери! Идиот! Кретин! Я ничего не знаю, а то, что знаю, не скажу! Я не могу завалить партнера!

     - Стоп! - Гуров остановился и заговорил тихо, почти шепотом:

     - Партнера? Значит, Кац. Анатолий Самойлович Кац. Не Мельник, не тем более Губский. Так что Кац?

     - А при чем тут девка? - тоже шепотом спросил Юдин.

     - Девушку привел Мельник, - а от него до убийства только протянуть руку. Кто обнаружил труп?

     - Мельник и Кац были здесь, в этом номере, мы беседовали около часа, пошли к Губскому, - вспоминал Юдин. Мельник проходил мимо своего номера, толкнул дверь. Она была незаперта. Девушка лежала в центре гостиной, лицом вниз. Мне кажется, ударили в шею, сзади, но я не приглядывался.

     - Так колотая или резаная? Не знаете, - Гуров кивнул. - Почему меня не позвали? Извините, - он махнул рукой, - заговариваюсь. Все, время беседы истекло, пошли к Губскому.

     - Ночь. Старик спит.

     - Проснется, - Гуров кивнул на дверь, повернул ключ и первым вышел в коридор.

     Сначала стучал тихо, затем громче, но Губский не отзывался. Гуров присел, заглянул в замочную скважину, убедился, что она свободна, достал из кармана ключ-универсал, который час назад взял у администратора, и открыл дверь.

     Патриарх уголовного мира полулежал в кресле, вытянув худые ноги, он мертво смотрел в потолок.

     - Мысль интересная, - спокойно произнес любимую фразу Гуров, жестом пригласил Юдина войти и закрыть дверь.

     Сыщик поднял руку Губского, не проверяя пульс, в чем нужды не было, а определяя температуру тела. Рука оказалась теплая. Сыщик подошел к окну, пальцем шевельнул открытую раму, посмотрел в густую тишину ночи и вернулся к телу. Ни крови, ни внешних повреждений видно не было, сыщик откинул полу пиджака и увидел на левой стороне груди черное пятно.

     Юдин кашлянул и хрипло произнес:

     - Застрелили, прямо в сердце.

     - Это вряд ли, - будничным тоном возразил Гуров, вынул из кармана носовой платок, поднял валявшуюся у ног трупа трость, прикинул на руке ее вес, согласно кивнул и вытащил из полой трубки стилет. Кровь с клинка даже не вытерли, она была совершенно свежей.

     - Мы разминулись минутами, - Гуров убрал клинок, положил трость на место. - Все ваше упрямство, Борис Андреевич. Просто любопытно: Анатолий Самойлович Кац еще жив?

     Юдин рванулся к телефону, но Гуров остановил его, кивнул на дверь.

     - Ногами быстрее, если Кац не откроет на первый же стук, дождитесь меня. А я вызываю прокуратуру.

     Сыщик снял трубку, но она была тоже мертва.

Глава шестая

     Мальчик не собирался убивать старика, это получилось случайно. Решив, что десять процентов его не устраивают, и что бриллиантовый миллион Каца обеспечит тихую спокойную старость, Губский попросил гостя налить стакан вина. Когда Мальчик отошел к бару, Губский подкрался сзади и ударил стилетом. Но возраст, возраст! Задняя стенка бара была зеркальной, а движения Губского медленными. Мальчик отпрыгнул в сторону и ударил патриарха по руке. Костяная ручка повернулась в старческих пальцах. Губский потерял равновесие и налетел грудью на стальной клинок. Губский умер стоя, падал уже мертвым. Мальчик усадил труп в кресло. Стилет убрал в ножны-палку, обыскал покойника, забрал всю наличность и ушел, как и пришел, - через окно.

     Не счесть фракций, партий и группировок в нашем парламенте. Среди уголовников единства больше, но плюрализм тоже в наличии. Группа, которая послала Мальчика, не признавала верховенства Георгия Акимовича Мельника, формально принадлежала к крылу старых воров, то есть попадала под юрисдикцию Губского. Таким образом. Мальчик убил своего генерального секретаря. Но тут существовал серьезный нюанс: хотя данная группировка и придерживалась старых классических воровских законов, но люди в ней были в основном молодыми и Губского поддерживали лишь на сходках, стремясь сохранить единство в рядах. Лидеры воровского союза в узком кругу над патриархом издевались, не ставили его ни в грош, но понимали, что он пока нужен: без знамени жить нельзя, рядовым исполнителям требуются идеалы, вера в правильность выбранного пути. Осененные знаменем рядовые убивали, воровали, грабили, тащили добычу в общак, который хранили лидеры. Они руководили рядовыми, из общака распределяли "подогрев", решая, кому сколько положено. Эдуард Федорович Губский был миф, и естественно, что никто из лидеров в него не верил, но рядовые обязаны верить, так как на Руси без мифа и царя никто никогда не жил. И не важно, чем ты занят, - пашешь-сеешь или убиваешь и воруешь, главное - вера.

     Вор по кличке Мальчик выскочил на волю чуть больше месяца назад, был ловок, дерзок, смел и характеристику от бугров зоны привез отличную. Воры не бюрократы, характеристику не писали, она передавалась изустно, но поступала по месту назначения быстрее, чем официальная бумага, так как не зависела от Министерства связи капризных секретарей и нищих почтальонов. В столице Мальчика приняли ласково, "прописали" без проволочек, одели, налили стакан, благо талонная система на водку к ворам-лидерам отношения не имела. Мальчик отдохнул неделю, как человек, и начал "работать". Он был мастер своего дела, квартиру подсказали, товар приняли без накладных и пятипроцентного налога. Человек за два часа оплатил с лихвой все полученное, дальше от Мальчика пошла чистая прибыль. Он был удачлив, по-воровски честен, чтил власть, не карабкался вверх по лестнице, его вполне устраивала полученная площадка. Такие люди везде в цене. И все-таки никогда бы не доверили ему экспроприацию бриллиантов, если бы не случай. Взяли квартиру подпольного ювелира, а кубышка оказалась пуста. Хозяина вывезли за город, развели костер и начали беседу. Человек он и есть человек, каждому больно, и вскоре всплыло имя Анатолия Самойловича Каца, прояснились детали, что камни зашиты в полу пиджака и вскоре уплывут. Больше человек ничего не знал, и его закопали. В операции участвовал агент Мельника, потому информация о камнях прошла по двум каналам. Лидеры московского объединения знали о совещании в верхах, догадывались, что раз Кац взял бриллианты с собой, то они в Москву не вернутся, и понимали, что у них лишь одна ночь, а, кроме Мальчика, стоящих людей под рукой не оказалось. Парню сказали, мол, если провернешь это дело, то получишь за нашим столом кресло, миску и ложку. Найди старика, обещай десять процентов, он тебе поможет.

     Мальчик спустился со второго этажа, пересек влажный газон и укрылся за стволами деревьев. Вор отлично понимал, что переступил черту, но был уверен - если принесет добычу, то старика простят. Остался пустяк, забрать у еврея камни и свалить. Из-за густой листвы Мальчик разглядел окна второго этажа. Прямо под окнами вдоль всего дома тянулся широченный карниз, словно строители работали по заказу скокарей. Именно по нему Мальчик пробрался к окну Губского. Какое окно ведет к Кацу? Снова рисковать? А если налетишь на Мельника? Мальчик отер лицо ладонью и длинно сплюнул. Надо заготовить легенду, решил он, ударил костяшками пальцев по стриженой голове, довольно хмыкнул и вновь направился к зданию.

***

     Юдин и Гуров стояли у номера, который занимал Кац.

     - Борис Андреевич, я уже лег спать, отложим разговор на утро, - произнес из-за двери Кац.

     - Я не на чашку чая пришел, Анатолий Самойлович, - Юдин сердился, даже ударил ногой в дверь. - Рядом со мной полковник милиции. Нам необходимо с вами поговорить, поверьте, ради вашей же безопасности.

     - Лев Иванович, что случилось? - не открывая двери, спросил Кац.

     Щелкнул замок, дверь приоткрылась, Гуров вошел первым. Банкир стоял в глубине номера, опустив правую руку в просторный карман махрового халата. Юдин вошел следом, прикрыл за собой дверь, увидев напряженную фигуру Каца, его руку в кармане халата, зло сказал:

     - Ты, конечно, молодец, но театр кончай. Губского закололи. Лев Иванович, вы беспокоились о здоровье уважаемого Анатолия Самойловича, - Юдин театрально взмахнул рукой. - Вот! Они здравствуют!

     Кацу надоело изображать запуганного неврастеника. Он вынул руку из кармана, в котором, конечно, ничего не было.

     - Закололи? - Он пожал плечами. - Так я не буду плакать. Но интересно, за что? Товарищ полковник, это ваша головная боль.

     Сыщик осматривал окна, проверял запоры и на слова Каца не реагировал.

     - Мне кажется, - продолжал Кац, - нам следует собраться и быстренько покинуть это жилище. Два покойника в одном доме - это слишком. Нас режут два тысячелетия, но мы еще не привыкли. Извините.

     - Правда, в этот раз зарезали русских, - усмехнулся Юдин.

     - Это по ошибке, - возразил Кац. - Они пришли по мою душу.

     - Ну, твоя душа, положим, никому не нужна. Но я согласен, так как и по ошибке быть зарезанным не желаю.

     Гуров возился с заевшими шпингалетами и не обращал внимания на препирательства в номере.

     - Лев Иванович, я считаю предложение Анатолия Самойловича разумным, нам следует уехать. Вы профессионал, вооружены, получаете зарплату - и не маленькую...

     Несмотря на напряженность ситуации, Кац фыркнул и тут же сказал:

     - Извините. Зарплата тут ни при чем, давайте решать.

     - Согласен, - Гуров спрыгнул с подоконника, - Анатолий Самойлович, позвоните администратору.

     Кац снял трубку, дунул, постучал по рычажку, вновь дунул.

     - У меня аппарат сломался.

     - А он вообще-то работал? - Гуров покрутил пальцем у виска. - Как выражаются ваши друзья, а мои клиенты, "голуби вы сизокрылые, фраера голубые, кто же вас сейчас отсюда отпустит?"

     - Что-то не очень понятно... - Юдин нахмурился. - Что за шутки, началась война, что ли?

     Гуров рассердился, он понимал, что не имеет права на такую роскошь, поэтому сердился еще больше. Когда сыщик сдерживался и говорил спокойно, тихо, голос у него становился, мягко выражаясь, неприятным:

     - Выпейте-ка, сядьте и расслабьтесь! Ну, кому говорю? Он ждал, пока признанные авторитеты уголовного мира не устроились у журнального столика, послушно налили бокалы.

     - Уютно, комфортабельно? Вам хорошо? - Гуров подошел к окну глянул в ночь, задернул портьеры. - Вы же собрались отдохнуть? Так отдыхайте! Согласен, вам не дают работать нормально. С одной стороны, я вам сочувствую, с другой - пошли вы к чертовой матери! Я вот сейчас уеду! Меня тронуть никто не посмеет, да и сам я себя в обиду не дам.

     Сыщик выхватил пистолет так быстро, что авторитеты не успели даже вздрогнуть.

     - Дельцы! Бизнесмены! Совдеповское жулье! Клянусь! - Он постучал себя пистолетом по груди:

     - Вас зарежут, а мне - не жалко. - И вздохнул. - Не могу... Как говорится, за державу обидно. Много чести для этих, - сыщик указал на окно. - Чтобы я, - он убрал пистолет, - отступил.

     Гуровское "я" не прозвучало нескромно-хвастливо, оно, словно гиря, упало сыщику под ноги, казалось, пол вздрогнул.

     Порой человек сам не знает, лукавит он или искренне обманывается. В данном случае сыщику было не "за державу обидно", просто он не мог из-за внутренних распрей уголовников отказаться от выполнения задания. Он обязан добыть дискетку с записью картотеки, которая, как Гуров убедился, на самом деле существует. Кац смотрел на Гурова грустными мудрыми глазами и решал, открыться этому человеку или попытаться выскочить из ловушки самостоятельно.

     - Не дури, Анатолий Самойлович, - сказал Юдин. - Началась война между Губским и Мельником, нас тут проглотят, не пережевывая. И что старика прихлопнули, значения не имеет. Сдавайся.

     - Когда вы, Борис Андреевич, рекомендуете мне сдаться, я не очень понимаю, что вы имеете в виду, - Кац вздохнул.

     - Слушай, не валяй дурака, объясни полковнику, из-за чего сыр-бор разгорелся, и Лев Иванович поможет нам выбраться из полымя, - сказал раздраженно Юдин. - Ну, я кретин, ну надо мне все это? И ты, сыщик, сто раз прав, мы не финансисты, а пуганые жулики плохого разлива.

     - Не согласен, - Кац выставил ладони. - Но если и так, то нас такими сделали они, - он кивнул на Гурова. - Извините.

     - Вот придурок, ты не на съезде, где можно болтать до одурения! - Юдин выбросил свое плотное тело из кресла, схватил телефонную трубку, приложил к уху, бросил, взглянул на дверь, подошел к окну.

     Гуров наблюдал за происходящим и решал, что может выжать из этой ситуации он, сыщик "угро".

     - Анатолий Самойлович, извини, ты умница, - Юдин говорил ласково. - Я не такой трус, но обидно, черт побери! Столько сделано. И пропасть не за понюх табаку. Какие-то дебилы разобьют наши умные головы! Я ведь и сам могу изложить суть дела, но ты это сделаешь лучше. Я тебя прошу...

     - Ну, насчет понюшки табака?.. - Кац покачал головой и вздохнул. - Хорошо, попробую. Уважаемый Лев Иванович, я предлагаю вам сделку.

     Юдин схватился за голову, застонал.

     - Спокойно. У каждого человека есть цена, существует она и у полковника, - Кац замолчал, причмокнул, скосил глаза на кончик носа. - Я вас понимаю, Лев Иванович, и поэтому денег либо что другого материального не предлагаю. Но ведь у вас есть свой профит в этом деле? Конечно, есть. Мы можем помочь в решении ваших проблем?

     Умен, подумал Гуров, кивнул, предлагая продолжать.

     - Вы поможете нам, - подвел итог Кац, - мы - вам, как говорится, нет проблем. Итак, вы поможете нам доехать до Москвы?

     И, словно откликнувшись на сделанное предложение, под окнами взревели автомобильные моторы, через несколько секунд заурчали миролюбиво и, удаляясь, умолкли.

     "Двое уехали, сколько осталось? - думал Гуров. Мою машину они, конечно, вырубили. Остался "мерседес" в гараже. Мельник решил устроить перестрелку? Он хитрый и осторожный, сам оружие в руки не возьмет, значит, к нему прибыло подкрепление. Если Мельник решится на открытое столкновение, я теряю свой дипломатический иммунитет. Один-то я отсюда уйду, здесь останутся трупы. Мельник исчезнет, и все плохо. Уж не говоря о том, что придется писать роман с продолжением, объясняя происшедшее. Вся работа насмарку. Романов?.. У него должна существовать автономная связь. Романов? Пачка "Мальборо"? Чушь, надо решить иначе. Хорош я, интеллигент, высоконравственный человек, о жизни этих двоих даже не думаю".

     Юдин смотрел в окно, Кац себе под ноги, затикали настенные часы, они шли не останавливаясь, только раньше их не было слышно.

     - Жизнь прекрасна своей непредсказуемостью, - Гуров нервно зевнул. - Интересно, кому пришла первому эта мысль в голову? Полагаю, приступом брать они нас не будут, потому время у нас пока есть. Анатолий Самойлович, изложите популярно, каковы причины происходящего. Когда человек обращается к врачу, то обычно объясняет, что у него болит.

     - Я точно не знаю, только догадываюсь.

     - Борис Андреевич, вы пересядьте и поглядывайте за окнами, - Гуров указал Юдину на кресло, подошел к бару, переставил бутылку, налил себе бокал. - Почему я хочу выпить в самый неподходящий момент? - Он кивнул Кацу. - Ну, чего молчите? Догадывайтесь! Естественно, вслух.

     Кац перестал изучать свои туфли, поднял на Гурова грустные черные глаза, обрамленные длинными, казалось, крашеными ресницами, смущенно улыбнулся и сказал:

     - Люди любят деньги.

     Гуров умел слушать, но тут не выдержал и обронил:

     - Свежая, интересная мысль.

     Анатолий Самойлович покраснел, хотя, возможно сыщику лишь показалось.

     - Видите ли, любая истина, произнесенная вслух звучит пошло - Кац снова вздохнул. - Странно, но факт, я впервые разговариваю с сотрудником милиции и чувствую себя прескверно.

     Юдин глянул на окно, легко поднялся из кресла, взял бутылку и стакан, вернулся на место и раздраженно сказал:

     - Слушай, выкладывай! Ну куда ты денешься с подводной лодки?

     - Инфляция, деньги превращаются в пыль, скоро перестанут существовать. А у меня здесь больше миллиона золотом. Как об этом узнали преступники, мне неизвестно, - Кац говорил быстро, чуть заикаясь, торопился как человек, переходящий вброд очень холодную быструю речку. - Этот миллион не добыт преступным путем, не принадлежит мне, я - лишь посредник. Миллион - это серьезная сумма, я умру, но не отдам чужой собственности. Все.

     - Камни. И вы их спрятали, - после некоторой паузы сказал Гуров. - Примерно так я и представлял, ничего нового. Как же вы храните свои секреты, если две бандитские группировки узнают их? Значит, идет охота за вами. А так как здесь присутствует и Борис Андреевич, то Мельник, естественно, захватит и его, ибо нет гарантии, что вы не передали камни ему. А при чем здесь полковник Гуров? Вы, Анатолий Самойлович, так презрительно произносите слово "преступники". А к кому вы причисляете себя?

     - Я коммерсант, - Кац вытер платком лицо. - Хотя с вашей точки зрения... - Он махнул рукой. - И почему я не уехал?

     - Вы уже ответили на этот вопрос, - Гуров подошел к двери и прислушался. - Люди любят деньги. Там вы лишь мелкий торговец, здесь - серьезный посредник. Вам заплатили, и вы остались. Мне все это не нравится. Как говорится, у меня своя компания, у вас - своя.

     - Вы же не бросите нас! - Кац хотел встать, но ноги подкосились.

     - Нелепая постановка вопроса, - ответил Гуров, пожимая плечами. - Вы занимаетесь противоправными делами, устраиваете совещание, убиваете людей. Да-да! - Он жестом остановил пытавшегося вмешаться Юдина. - Убиваете! Я не знаю вашей действительной роли здесь. Два трупа - реальность, а ваши объяснения - только слова. Если бы я имел такую возможность, то задержал бы вас всех и передал следствию. Там бы и выясняли, кто убивал и почему, какие у вас миллионы и каково их происхождение. Доставить вас в прокуратуру я обязан, но, к сожалению, возможности не имею. За что, кстати, впоследствии с меня снимут если не шкуру, то погоны. Но защищать вас друг от друга, тут уж извините!

     - Я вам не верю, вы блефуете! - Кац комкал носовой платок потными ладонями. - Вы ведь офицер. Вы не можете...

     - Могу, могу, - перебил Гуров. - Я сегодня на такое способен, чего вчера в мыслях не держал. Перестройка.

     Юдин, сидя в кресле, наблюдал за окнами, в разговор не вникал, пытался сам найти выход из положения. Можно убедить еврея отдать Мельнику бриллианты и разъехаться по домам. Не ясно правда, как поведет себя Гуров, но это его проблема. Если он устранится. Мельник доберется до Каца и получит камни в любом случае. Юдин слышал, что где-то под Ростовом уголовники захватили человека, который не отдавал кубышку. Человеку выкололи глаз, а за второй он отдал все. Правда, потом его все равно зарезали. Рассказать эту историю Кацу, и он сдастся. Но отдавать золотой миллион, хоть и не свой, было жалко.

     Юдин взглянул на Гурова. Зверь, силен полковник, ловок и, конечно, опытен. Он может выбраться из западни и знает, что может, играет, морочит еврею голову, чего-то хочет. А если все проще? Он обыкновенный мент и желает получить долю? Возможно. Однако такую сделку можно предложить лишь один на один, без третьего лица.

     - Я не верю, - упрямо повторил Кац, глядя сыщику в глаза. - Я разбираюсь в людях, вы не отдадите человека на смерть.

     - Послушайте, я устал! - Гуров театрально зевнул, подошел к письменному стелу, раскрыл лежавшую на нем папку, убедился, что бумага есть. - Мельник что-то задумал, но брать нас приступом не решится, знает, что я вооружен. Мне надо часа два поспать, а вы оба садитесь и пишите объяснения. Зачем сюда приехали, как обнаружили труп Людмилы Заслоновой, какие с собой бриллианты и каково их происхождение. Вы, Борис Андреевич, - он повернулся к Юдину, - напишите, как мы с вами обнаружили труп Губского.

     - Правду и только правду? - улыбнулся Юдин.

     - К сожалению, правда у вас не получится, - серьезно ответил Гуров. - Неважно. Мне нужна бумага, чтобы начальство поняло, что я здесь не бездельничал и не ворон считал, когда рядом людей убивали.

     - Я все напишу, - Кац вытер руки и спрятал платок в карман. Раз объяснения для начальства, значит, милиционер рассчитывает, что они все до Москвы доберутся. А бриллианты? С милицией все проще, можно назвать место, где спрятал, а что их там уже нет, так не виноват, воры кругом. А на нет и суда нет.

     Сыщик задержался на пороге спальни, глянул через плечо.

     - Вы меня охраняйте и будьте внимательны, я ваша последняя надежда.

     - Не сомневайтесь, - ответил Юдин, провожая Гурова взглядом, решая, действительно ли сыщик хочет отдохнуть или приглашает на беседу.

     Гуров лег навзничь, прикрыл глаза. Нужна ему эта бриллиантовая вакханалия? Вязнет в ней, к своей цели практически не продвинулся. Стоп, сыщик, не гневи Бога, кое-что вырисовывается. Попробуем сориентироваться во времени и пространстве. Воры режут друг друга - явление нормальное. Если бы его, Гурова, не было, все бы уже кончилось. Но он есть, и данный факт Мельнику прекрасно известен. Чего бандит хочет, на что может рассчитывать? Почему ушли две машины? Одна увезла труп Губского, понятно. Почему две? Неясно, оставим на потом. В семь часов дом проснется, появится администратор, горничные, повара. Значит, у Мельника времени примерно до шести, нужен резерв, значит, до пяти, точнее, до четырех, а сейчас два. Лезть в окно, ломать двери? Идиотизм. Он их перестреляет, словно в тире. Мельник это прекрасно понимает. Значит, он просто интеллигентно постучит в дверь и начнет переговоры. Его задача? Изолировать Гурова и захватить Каца. Юдина он убьет сразу.

     "Нет, первый выстрел будет в меня, - решил сыщик. - Юдин может и подождать. Я могу не открыть дверь и не вступать ни в какие переговоры. Что я могу иметь на руках? Два трупа, которые еще предстоит найти. И будет ли кто искать? Два финансиста, оба известны, предъявить им нечего, бриллиантовый миллион лишь миф, Кац его не отдаст. И что для нас миллион, пусть и не деревянный? Рядовому райкому партии на завтрак. А у нас этих райкомов? Фельдман предложил миллион, так бедолагу сожрали, только кости выплюнули". Из двери гостиной наползла тень, Гуров открыл глаза, поднял пистолет.

     - Юдин, - выдохнул финансист, понимая, что может получить пулю, прежде чем сделает второй шаг. - У меня есть предложение. Разрешите?

     - Знаю я ваше предложение...

     - И тем не менее выслушайте, - Юдин аккуратно присел на пуфик, стоявший рядом с кроватью, - сказать "нет" вы всегда успеете.

     - Нет, - устало ответил Гуров.

     - Вы человек, бедный, - упрямо начал Юдин, - а вскоре станете нищим. Я вам предлагаю вперед, из рук в руки, один на один, сумму, которой хватит на многие годы. Что вас удерживает: партия? Россия? Бог?

     - Любовь.

     - Не понял.

     - Я тоже не очень, - Гуров потянулся, вздохнул. - Себе ничего не объяснишь, а тут вы, словно банный лист. Если я возьму взятку, умру. Тело останется, человек умрет, родится другой. А я сорок лет живу со Львом Ивановичем Гуровым и очень его люблю. Я эгоист, так что извините, выйдите вон.

***

     Только Мальчик кончил говорить, как его удавили. Проклятая ночь навалилась на комфортабельный дом отдыха очень значительной номенклатуры, людей убивали и убивают. Воспитателей выселили, а воспитанники убийцами оказались. Воистину ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Сколько поколений большевиков жизни отдало, чтобы кто был ничем, стал всем! Ну, были ошибки, миллионов несколько изничтожили в процессе обучения. Но ведь как сказал Великий: "Не ошибается только тот, кто ничего не делает".

     Не будем грешить на учителей, за золото люди убивали испокон веков.

     Мальчик, убив патриарха воровского мира Эдуарда Федоровича Губского, понял, что мосты за спиной погорели, только выполнив задание авторитетов, он может уцелеть. Как уже говорилось, вор был смел, ловок и находчив. Он вновь забрался на второй этаж, пошел по карнизу, заглядывая в окна. И в третьем окне Мальчик прикупил лишнюю карту, а проще сказать, наткнулся на пистолет Толика, который находился в номере своего шефа Георгия Акимовича Мельника. Степан с Толиком, отчаянно привирая, изложили Мельнику кошмарную историю захоронения трупа Аварии, получили новые инструкции, и Толик подошел к окну, чтобы выбросить окурок. И на тебе, за подоконником не воробей, а гость. Толик был прост, как огурец, ткнул гостя пистолетом в лоб и предложил зайти. Мальчик был ребенком сообразительным, спорить не стал, впрыгнул в комнату и предстал перед не совсем светлые очи начальника контрразведки Мельника. Мальчик никогда не видел его, но слышал предостаточно и узнал сразу. Мельник вора тоже никогда не видел, только глянул, понял, кто перед ним, и тут же просчитал, кто этого человека послал.

     - Эдуарда Федоровича ищете? - Мельник улыбнулся необаятельно. - Обмишурились. Ну, раз зашел, присаживайся. Степа, поднеси гостю. Человеку говорить следует, а у него в горле першит.

     Степан налил стакан, от широты души подвинул бутылку пепси. Мальчик благодарно кивнул, выпил, утерся ладонью и, не ожидая вопросов, рассказал свою повесть от "а" до "я".

     Толик и Степан, довольные, что лишились "благосклонного" внимания шефа, слушали с интересом и новоявленному Гомеру не верили, криво усмехались. Мельник же умел отличить правду от лжи, кроме того, знал Каца и его возможности, понял, что в окно залетела золотая птица, которую он разыскивал всю жизнь.

     - Значит, Эдуард Федорович Губский погиб на боевом посту? Почтим память товарища, - Мельник встал.

     Воры вскочили, Мельник перекрестился, сел и сказал укоризненно:

     - Значит, ты, сучонок, Патриарха Всея Руси порешил?

     - Да не хотел я, старик сам наткнулся, непонятно как...

     - Умолкни, - перебил Мельник и бросил на Степана, который сидел чуть в стороне, за спиной Мальчика, долгий взгляд.

     Степан не был Спинозой, но взгляд хозяина понял и вынул из кармана шелковый шнур. Мельник согласно прикрыл глаза и, упреждающе подняв палец, спросил:

     - А девку мою за что? Она тебе чем помешала?

     - Какую девку? Не знаю ничего, мне чужого не надо, у меня своего! - Мальчик шлепнул по макушке.

     - Странно, но верю, верю, - Мельник поднял руку, утвердительно кивнул, но он не Мальчика успокаивал, а удерживал Степана, который уже поднялся, торопился услужить, так как знал, что жизнь ночного гостя ничего не стоит и ответа за нее никто не потребует.

     - Сопляки вы и есть сопляки, - Мельник даже улыбнулся. - У вас что больше тыщи, то сразу миллион, - он взглянул на Степана, затем на Толика, подмигнул и рассмеялся, призывая сотоварищей повеселиться.

     Охранники, естественно, довольно заржали, Мельник вытянул руку, пальцем выстрелил в Мальчика.

     - Теперь решай, парень, жить тебе или умереть! Скажешь правду, значит, выпал "орел".

     Мальчик приподнялся на стуле, у него задергалось веко, губа отпала, он впился взглядом в Мельника, прошептал:

     - Чтоб мне в параше утонуть.

     - Значит, коричневая замшевая куртка? - спросил Мельник. - Точно! - Мальчик икнул. - Ношеная, подкладка сеченая, чтобы не заподозрили.

     - Верю, твоя взяла, - Мельник кивнул Степану и взял со стола бутылку, зная, как ни быстро удавить человека, он все равно успеет взбрыкнуть и может стол опрокинуть.

     Двух покойников уложили в одну машину. Мельник велел ждать, вошел в холл, решил позвонить, вызвать еще людей, но телефон не работал. Он бросил трубку и решил: что Бог ни делает, все к лучшему. С Толиком и Степаном совладать несложно, а прибудут новые люди, прознают о бриллиантах, сговорятся за спиной... Он вернулся к машинам.

     - Конечно, никаких миллионов у еврея нет, но могут быть деньги серьезные, - сказал Мельник, оглядывая охранников. - Будете слушаться, все нарисуем в лучшем виде, я вам грехи отпущу и долей не обижу.

     - Не сомневайтесь, - ответил Толик, Степан лишь молча кивнул.

     - Ты, говорун, - Мельник ткнул Толика в лоб, - вывезешь жмуриков, свернешь направо, там овраг, сбросишь, прятать уже ни к чему. Ты, Степан, выгони вторую машину за ворота, оставь на стоянке у леса и быстро возвращайся. Все, двигайте.

     Когда машины уехали, Мельник обошел здание - горели лишь окна в номере Каца. Мельник спрятался за деревьями, рассматривал освещенные окна. "Спать никто не должен, - думал он, - значит, собрались в кучу, договариваются. Дельцы убалтывают мента, долю сулят. Как он тут, поганый, объявился и зачем? Как бы сладко сейчас без него было! Спокойно, Георгий Акимович, ништяк, все образуется". Мельник любил называть себя по имени-отчеству, возможно, и потому, что в жизни его так называли крайне редко.

     "Миллион! И не деревянными, который сегодня у кого угодно есть, а завтра им за бутылку будем расплачиваться... Мента придется замочить, иначе не завладеть. Но он же клейменный, крученный, в десяти водах стиранный, соображает и до утра из номера не выйдет. А поутру ложкомои, холуи, как клопы, поползут, народу, как на распродаже тряпок по талонам. Нет, утра ждать нельзя, мента порешить затемно и вывезти. Как? Думай, Георгий Акимович, ты же умный. Силой не войдешь, перестреляет влет".

     Мельник достал из кармана газовый баллончик, закамуфлированный под зажигалку, повернул на пальце массивный перстень.

     "Сколько у меня времени? Людишки появляются после шести, час про запас и час на всякий случай, значит - четыре, сейчас два, следует поторопиться. Как войти в номер? Открыть может только мент, значит, разговаривать придется с ним. На что он может клюнуть? Зачем он сюда явился?"

***

     Когда Юдин, закончив неудачные переговоры с Гуровым, вернулся в гостиную, Кац лишь взглянул на него, ничего не спросил, покачал головой и тихо произнес:

     - Ну, ты совсем больной.

     - Все в этой стране не так как надо! - Юдин допил свой бокал, плюхнулся в кресло. - За такого партнера можно душу дьяволу заложить, а он по ту сторону, и что защищает - неизвестно. Я убежден, что он сам не знает.

     - Нам повезло, - произнес Кац, однако радости в его голосе слышно не было. - Лев Иванович человек жестокий, но порядочный и не отдаст нас...

     - Заткнись ты, ради Бога! - перебил Юдин. - Лучше скажи, мудрец, почему у нас все не как у людей?

     Кац ответить не успел, в коридоре послышались шаги, дверь дернули, затем уверенно постучали, и раздался голос Мельника:

     - Бессонница замучила? Лев Иванович, вы что, арестовали моих приятелей?

     Юдин и Кац переглянулись и одновременно повернулись в сторону спальни, как прилежные ученики поворачиваются к двери, увидев классного руководителя.

     Гуров вышел неторопливо, поправил галстук и одернул пиджак, зевнул. Он, когда нервничал, порой зевал.

     - Иду, Георгий Акимович, - он подошел к двери, но на случай шального выстрела встал сбоку, у стены. - Я не прокурор и арестовать никого не могу. Я лишь временно задержал ваших друзей. Желаете присоединиться?

     - Лев Иванович, ты же умный мужик, кончай ля-ля разводить, разговор имеется.

     - Что, пожар? - Гуров переложил пистолет из наплечной кобуры в боковой карман. - А нельзя подождать до утра?

     Наступила пауза, затем, чуть понизив голос, Мельник сказал:

     - Я знаю, где находится нужная вам дискета. Сейчас помню, а к утру могу и забыть.

     Теперь паузу держал Гуров. Да, недаром этот человек занимает высокий пост в партии уголовников, умен, незаурядно умен.

     - Уголовный кодекс знаете, - Гуров жестом позвал Юдина. - Статья о необходимой обороне известна. Если мне не понравится выражение вашего лица, стреляю. Сейчас дверь откроется, вы сделаете шаг и остановитесь.

     Кац ушел в спальню, Юдин повернул ключ, открыл дверь, Мельник вошел, улыбаясь, держа руки перед собой, демонстрируя, что они пусты. Юдин дверь тут же захлопнул и вновь запер.

     Мельник и Гуров смотрели друг на друга, преступник улыбался, сыщик, оглядывая его, равнодушно приказал:

     - Снимайте пиджак, бросьте на кресло.

     - Хороший пиджак, дорогой, - Мельник выполнил приказ, вновь продемонстрировал пустые руки.

     - Брюки!

     - Что? - не понял Мельник.

     - Штаны сними!

     - Что ты такой пугливый! - Мельник снял ботинки, начал стаскивать брюки, неловко запрыгал на одной ноге.

     - Для смелых оперативников скоро специализированный крематорий откроют.

     Сыщик злился. Ему было наплевать, что о нем подумают присутствующие, но, так перестраховываясь, он, был противен сам себе. Им двигал инстинкт самосохранения. Казалось, под ложечкой подергивали туго натянутую струну, она тревожно гудела, во рту пересохло. И хотя никто, конечно, не мог догадаться о том, как ведут себя нервы сыщика, ему было стыдно. Так скверно он чувствовал себя лишь однажды, когда из-за оплошности коллег оказался под дулом пистолета маньяка-убийцы. Тогда сыщик был без оружия, сейчас у него в кармане пистолет, и перед ним не трясущийся наркоман с побелевшим пальцем на спусковом крючке, а хиленький человечек, которого одним ударом можно перешибить. Все так. Но отчего так пронзительно поет струна?

     Мельник наконец выбрался из собственных штанов, бросил их на пиджак, повернулся лицом к Гурову, подхватив ладонями обвисший животик.

     - Ну, герой-оперативник, доволен?

     Гуров, упрямо набычившись, толкнул Мельника в кресло, начал обыскивать одежду, вытащил зажигалку, спросил:

     - А это к чему, вы же не курите?

     - Необходимая самооборона, бандиты кругом шастают, - быстро ответил Мельник. - Осторожнее, отравишься. - Он повернулся к стоявшему в стороне Юдину. - Принеси мне халат, исчезни и закрой за собой дверь.

     Получив халат, Мельник облачился, плотно подпоясался, налил себе изрядную порцию коньяка, хитро глянул на продолжавшего стоять Гурова и сказал:

     - Присаживайтесь, Лев Иванович, торговаться будем.

Глава седьмая

     Высокие договаривающиеся стороны консенсуса не достигли, зашли в тупик, переговоры велись, не в пример парламентским дебатам, вежливо, единственную вольность, которую позволяли себе лидеры фракций, это переходы с "вы" на "ты" да замену, порой, имен и отчеств на вполне литературные слова типа "мент" и "бандит".

     Программа Мельника была проста и сводилась к следующему: он забирает бриллианты, после чего они с Гуровым едут в Москву и расстаются у квартиры, за дверью которой находится необходимая сыщику дискета с картотекой преступной организации и ее агентуры.

     - Какая гарантия, что я получу картотеку? - спрашивал устало Гуров.

     - А где сегодня гарантии? - всплескивал ручонками Мельник. - Лев Иванович, если я обману, вы шепнете, сами знаете кому, и Георгия Акимовича похоронят без оркестра. Это я должен требовать гарантии, что, получив желаемое, вы опять же не обмолвитесь ненароком, но я в подлости вас не подозреваю. Я ставлю жизнь, а вы? Свои паршивые погоны?

     - Больше, чем жизнь, - я рискую именем и честью. Гуров лишь изображал заинтересованность, торг велся несерьезный, программа противника была слишком уязвимой. Мельник не мог отдать картотеку и оставить за спиной подручных, плюс Каца и Юдина. Бандит был человек широкий, но даже для его размаха кладбище становилось великовато. Да и чисто технически исполнить такое захоронение - никаких рук не хватит. Значит, Мельник блефует, тянет время, которого у него становится все меньше и меньше. Сидя под дулом пистолета, чего он ждет?

     Казалось, сыщик полностью контролирует все вокруг, но струна не умолкала, гудела тревожно, порой больно повизгивала. Гуров устал, украдкой вытирал потные ладони, пил мелкими глотками воду и, соблюдая протокол, излагал встречный вариант.

     - Хорошо, на свой страх и риск я вам разрешаю забрать камни. Насилия я не потерплю, так вам их не отдадут, но это не мои заботы. Затем мы вдвоем едем за дискетой. Я ее прогоняю на компьютере, если она мне нравится, забираю. После этого вы прячете чертовы камни где хотите, и мы отправляемся в прокуратуру. Я человек служивый, здесь убили двух человек, явиться к начальству с двумя трупами на шее и с пустыми руками я не могу.

     Сыщик отлично понимал, что в его программе дыр еще больше, чем в платформе противника, и срывы Мельника воспринимал философски.

     - Даже самый умный мент остается просто ментом! Ты что, ненормальный? Куда я дену бриллианты? И хотя я к мокрым делам отношения не имею, какой мне резон соваться в прокуратуру. Предъявлять мне нечего, отпустят, но мне это надо?

     Мельник разговорился, и пусть он не верит, что они могут договориться, его нервную болтовню можно использовать.

     - Мы, Георгий Акимович, изначально в неравных условиях, - сказал Гуров, глядя в несимпатичное лицо противника. - Бриллианты, которые вы хотите получить, - в соседней комнате, а дискета с картотекой - неизвестно где, и у меня нет уверенности, что вы знаете ее местонахождение.

     Глазки Мельника мигнули, он неуверенно кашлянул, понял, что выдал себя.

     - Я знаю номер телефона. По номеру даже наша милиция в состоянии определить адрес. Или нет?

     - А какая гарантия, что вы знаете и что это номер компьютера?

     Мельник помолчал, затем взглянул торжествующе и спросил:

     - Я вас. Лев Иванович, вижу впервые? Так? А могу сказать, что вы служите в розыске около двадцати лет, полковник, среди своих в авторитете, работали в МУРе, сейчас в распоряжении отдела кадров министерства, живете в двухкомнатной малогабаритной квартире на Бронной. Хватит?

     - Убедительно, - согласился Гуров.

     - Слушайте, вам эти бриллианты ни к чему, - Мельник запнулся, склонил голову набок, оглядел сыщика. - Нет, вам лично очень даже пригодятся. Хотя менту такой кусок не проглотить. Так ты их себе и не возьмешь, ты их оприходуешь и сдашь любимой партии. А она!.. - Он впервые рассмеялся.

     Гуров согласно кивал, упрямо повторял:

     - Здесь убили двух человек, я не могу вернуться к начальству с пустыми руками.

     - А дискета? За мою сеть тебе все простят, еще висюльку на мундир приколют. Ты рассуди по совести, это слово Мельник выплюнул мокрыми губами. Неожиданно для себя это слово ему понравилось, и он повторил:

     - По совести! Я никого не убивал, вы знаете, это факт. Я чистенький, будто вчера из купели.

     Гуров не сдержал улыбки, оглядел вынутого из купели, отметил, что новорожденный нервно косит и жирные щечки у него мелко подрагивают, бросил взгляд на часы, на еще темные, но уже начавшие запотевать от утреннего тумана окна.

     - А я крещеный, чего улыбаетесь, полковник? - Мельник распахнул халат, показал крест.

     Гуров сидел в кресле, откинувшись, находясь в шаге от стола, на котором стояли бутылки и бокалы. Сыщик взглянул на крест - наверняка золотой, в центр которого был вправлен круглый тусклый камень, - и вспомнил похожий крест, хранившийся в шкатулке у отца. Маленькому Леве Гурову не разрешалось лазить в эту шкатулку, а он лазил, осторожно трогал портретик незнакомой женщины с маленьким ребенком на руках, два кольца, цепочку с крестиком.

     Гуров подвинул кресло, наклонился вперед.

     - Можно взглянуть?

     Мельник беззвучно шлепнул губами, тоже нагнулся, вытянул крестик, сколько пустила цепочка. Сыщик внимательно посмотрел на крест, струна под горлом тренькнула и лопнула. Гуров выпрямился, застыл на мгновение и упал в кресло. Отвлекшись на секунду воспоминаниями детства, Гуров не заметил, как Мельник, держа свой крест в левой руке, протянул к его лицу правую и большим пальцем нажал на перстень, который был у него на указательном пальце. Из перстня брызнула невидимая струйка, коснулась лица сыщика, и прения сторон закончились.

     Мельник тихо взвизгнул, запахнул халат, опрокинулся в кресло, не веря в удачу, смотрел на бесчувственное тело, даже пнул под столом ногу сыщика, затем быстро глотнул из бутылки, взглянул на закрытую дверь спальни и бросился к входной двери, дрожащей рукой повернул ключ, хотел крикнуть и не смог.

     За час с лишним, которые они провели за столом переговоров, Мельник несколько раз был на грани нервного срыва. Перстень этот он получил в подарок от иностранца, который прилично говорил по-русски, очень интересовался деятельностью Корпорации и планировал установить с ней контакт. Мельник иностранцу не понравился, он решил с ним дел не иметь, вышел на других людей, но, прощаясь, подарил перстень, объяснил, как им пользоваться. На перстень и сделал ставку Мельник, явившись сюда якобы на переговоры. Он хорошо помнил, что руку необходимо поднести к лицу жертвы на двадцать-тридцать сантиметров, и знал, куда следует нажать. Казалось, все было очень просто: протянул руку и сорвал банк. Но мент сидел, чуть отодвинувшись от стола. Да если бы он даже сидел ближе, все равно под его холодным твердым взглядом Мельник не решился бы протянуть руку к его лицу. Он был убежден, что просто не успеет этого сделать, лишь начнет движение, как руку перехватят, и мент заинтересуется перстнем, на который пока внимания не обратил. И приходилось ждать, что-то говорить, выдумывать и с каждой минутой терять силы и уверенность в успехе.

     Мельник отлично видел, что Гуров смеется над переговорами, держит ситуацию в руках и ждет рассвета. Мельник уже совсем отчаялся, когда сыщик неожиданно заинтересовался крестом, приблизился и буквально сунулся под удар. В последнее мгновение, уже протягивая руку, нажимая пальцем на перстень и сдвигая его камень в сторону, Мельник испугался: не сработает, брызнет без результата. Тогда мент изготовит из него отбивную и упрячет к черту за пазуху. Но перстень изготовили не по госзаказу, и госприемку он не проходил - сработал мгновенно.

     Мельник стоял в коридоре, пытался подтянуть отпавшую челюсть. Степан и Толик уже подбегали, и челюсть сама встала на место. Мельник плотнее запахнул халат, словно император, отдавая войскам приказ, протянул руку и произнес:

     - Мента я обезвредил. Этих двоих вынуть из спальни, не калечить, только связать.

     Охранники рванулись в номер, чуть не сорвали дверь в спальню, донесся возглас Каца, глухой удар. Мельник, не обращая на такие мелочи внимания, прошел в номер и начал одеваться. Он прекрасно помнил, что иностранец, надевая ему на палец перстень, сказал: мол, человек, которого вы угостите, гарантированно не будет вам докучать минут тридцать.

     Гуров валялся в кресле, Кац и Юдин со связанными за спиной пуками стояли в центре гостиной, охранники, как и положено, расположились у двери. Мельник поправил галстук, пригладил зачесанные через лысину волосы и, не глядя на бывших соратников по партии, прошел в спальню, распахнул стенной шкаф.

     На вешалке болтался замшевый коричневый потертый пиджачок. Мельник отвернул полу, подкладка у пиджака была старая, сеченая. Видно, Мальчик перед смертью сказал правду. Мельник не стал пиджак ощупывать, понимая, что люди, сделавшие тайник, не дураки, а бриллианты не булыжники. Он снял свой пиджак, надел замшевый, вернулся в гостиную. Кац не упал, а медленно опустился на колени. Мельник довольно ухмыльнулся и сказал:

     - Ты, жидовская морда, должен благодарить судьбу. Ты был обречен, но остался жив и здоров.

     Юдин смотрел на Мельника с нескрываемым презрением.

     - Слушай, новоявленный фюрер, убить нас ты не посмеешь. Люди знают, что мы поехали на встречу с тобой. Ты взял, что хотел, кончай балаган, вели нас развязать и убирайся.

     - Борис Андреевич, ты же умный мужик и знаешь: на войне как на войне. Конечно, я вас не трону и развяжу, только чуть позже.

***

     Толик подогнул ноги лежавшего на заднем сиденье Гурова, захлопнул дверцу "Волги" и пробормотал:

     - Труповозы.

     - Чего-чего? - не понял Степан.

     - Четвертый жмурик, - пояснил Толик.

     - Он пока живой и может начать шевелиться, - стоявший поодаль Мельник протянул Степану наручники, которые забрал у Гурова. - Прицепи на всякий пожарный. Уложите мента рядом с патриархом, но перед этим, - он чиркнул пальцем по горлу. - Понял?

     Степа вздрогнул и отстранился.

     - Это вышка.

     - А если я узнаю, что он живой, ты получишь прогрессивку? Мы в одном деле до могилы, а со мной не пропадешь - кончите - вернетесь. - Мельник взглянул на начавшие блекнуть звезды, затем на часы. - Успеете. Меня здесь не будет, освободите чистоделов: ни к чему, если прислуга найдет людей повязанными. Понял?

     - Ну, - Степан вертел наручники, глаз не поднимал.

     - Возвращайтесь в Москву, лежите на дне, отсыпайтесь. Водку не пить, я приеду днем, привезу вашу долю, и раскинем карты, кому куда. Понял?

     Приказ не пить согрел Степану душу. Значит, хозяин не бросит, а он головастый. Бандит сильно трусил, нервы разыгрались. Он не обратил внимания, что Мельник не в своем пиджаке, а в замшевом, о котором перед смертью говорил Мальчик.

     - Еврей камни не отдаст, - Степан посмотрел на второй этаж.

     - Отдаст, не дергайся, камни - моя проблема, - Мельник похлопал охранника по плечу. - Двигайте.

     Мельник стоял неподвижно, пока звук мотора не заглох, достал из кармана ключи от "вольво", играя, подбрасывал на ладони, хотелось петь, плясать, но он сдерживал себя, лишь вздохнул глубоко и сказал:

     - Свободен.

     Выстрела он не услышал, да и пистолет был с глушителем, хлопнуло негромко, пуля вошла в затылок. Ноги Мельника сломались в коленях, свободный человек упал навзничь.

***

     Гуров задыхался, чувствовал, что силы кончились и он не вынырнет, вода давила, кровь закипала и больно била в виски. Он сделал последний рывок, очнулся, мелькнул перед глазами крестик, чья-то рука. Сыщик приходил в сознание, через несколько секунд все вспомнил, понял, что находится в машине, не двигаясь, начал напрягать и расслаблять мышцы. Пальцами ног пошевелить удалось, но чувствовал он ступни плохо, как после анестезирующего укола. Сыщик чуть двинул бедрами, вздохнул тихонечко, приподнял голову, тут же ударило в виски. Он сжал и разжал пальцы рук и понял, что правая в наручнике, сообразил, что рука прищелкнута к дверце машины.

     - Степан, давай скинем его и умотаем, - сказал Толик, съезжая с проселочной дороги в лес и останавливаясь. - И зачем мы таскали девку по шоссе, надо было сразу сюда.

     - Дурак, кто же оставляет покойников в двух метрах от главной хаты? - Степан обернулся, посмотрел на неподвижно лежащего сыщика.

     - А щас? - хмыкнул Толик.

     - Щас, - передразнил Степан, - теперь дом сгорел, одни головешки, все едино.

     Они толкли разговор, оттягивая момент, когда надо будет вынуть человека из машины и убить. Каждый из них был убийцей, но резать неподвижное тело еще не приходилось. И главное, конечно, пугала не эстетика предстоящего, а тот факт, что тело принадлежало не человечеству, а государству. А оно за уничтожение своего имущества наказывало неумолимо. Степан с Толиком не мыслили столь витиевато, просто давно усвоили: мента можно убить, только защищая свою жизнь. А тело, валявшееся на заднем сиденье, ничем не угрожало.

     - Давай покурим и с Богом, - Степан угостил содельника сигаретой, поднес спичку. - Вытащить помогу, а кончать будешь сам.

     - Это с каких дел!

     - Я мальчонку удавил, так что на каждого по жмурику - и по краям.

     - За парнишку ты от общества лишь почетную грамоту получить можешь, а за товарища меня, в случае, до кабинета не доведут, кончат при попытке.

     Гуров слушал занимательную беседу и пытался расшевелить мышцы, разогнать кровь. Руки вроде бы в порядке, ноги хуже, с головой неясно. Как бы не отключиться, когда потащат. Гуров ощущал не столько страх, сколько стыд. Как же он, как утверждают, сыщик Божьей милостью, допустил, чтобы один мозгляк его отравил, а два других дебила решали, кто конкретно перережет ему горло. Гуров чуть было не сорвался и не зарычал. Обожгла неожиданная мысль: в суете они могли не забрать у него пистолет. Сыщик шевельнул левым плечом, приподнял руку, прижал локоть, пистолета не было.

     - Кажись, шевельнулся, - сказал Толик.

     - Ах ты, мать твою! - Степан выскочил из машины, рванул заднюю дверцу.

     Но именно к этой дверце была прикована рука Гурова. Степан выругался, потянул сильнее, мент наполовину вывалился, и Степан для страховки что было силы шарахнул кулаком по безвольно болтающейся голове. Сыщик ожидал удара и мог бы уклониться, но тогда руку не освободят, кончат прикованного, и он лишь чуть качнул головой. Удар пришелся по касательной, на мгновение сознание вырубилось. Гуров очнулся, лежа на траве, увидел две пары ног и услышал:

     - Ну, держи, держи, чего отпихиваешь? Перо не видал?

     - Ну, сука!

     - Это я?

     - Да нет! Жизнь сучья!

     - Толик, кончай, время!

     Гуров следил за ногами. Чтобы ударить ножом человека, лежащею на спине, надо встать рядом на колени. Толика он вырубит сразу, но, если ноги подведут, до Степана не достанет, тот отпрыгнет и выхватит оружие. Гуров не мог представить, сколько необходимо истратить сил, чтобы не шевелиться, не открыть полностью глаза. Тело требовало движения, действия, борьбы за жизнь. А мозг давал команду ждать до последнего мгновения. У сыщика начала подрагивать челюсть, стучали зубы, и казалось, этот стук слышно окрест. На Гурова пахнуло спиртным. Он может ткнуть ножом в горло и в полуприсяде, понял Гуров.

     Толик опустился на колени, отер правую ладонь, плотно прихватил нож, примерился, встретился с Гуровым взглядом, вздрогнул. Сыщик ткнул пальцем в смотрящий на него глаз и рванулся, ноги сработали. Гуров бросился головой вперед и врезался Степану в живот, а может, и пониже, это значения уже не имело.

     Сыщик услышал крик. Лишь вскочив на ноги и ударив носком ботинка Степана в голову, понял, что кричит или визжит сам, бывший интеллигент Лев Иванович Гуров.

     Степан лежал неподвижно. Толик, зажав лицо ладонями, катался по траве. Гуров не нашел лучшего занятия, как отряхнуть костюм, даже поправить галстук. Затем выругался, отхаркнул мокроту. Он неожиданно подумал, как бы оценил происшедшее тренер по боевым единоборствам. Где хитрые приемы, захваты, броски? Схватка за жизнь - это бой на уничтожение.

     - Ты что же сделал? - стонал Толик. - Больно! Глаз! Гуров достал носовой платок, поднял нож на случай, если придется доказывать необходимую самооборону, отобрал у Толика пистолет, обыскал Степана, у которого пистолетов оказалось два. Один Гуров узнал и сунул под мышку в кобуру.

     - Сволочь! Палач! - крикнул Толик.

     - Ну, извини, мне жизнь дорога как память, - ответил Гуров, открыл багажник, бросил оружие. - Теперь у меня арсенал.

     Он схватил Толика за шиворот, подтащил к Степану, сковал наручниками.

     - Жди, родненький, "скорую" пришлю, вздумаете уходить, останешься без глаза. Гуманист, ты все понял?

     Сыщик сел за руль и включил мотор.

     Звезды пропали, опустились предрассветные сумерки, и Гуров чуть не споткнулся о труп Мельника. Он лежал навзничь, пуля застряла в голове, и сыщик не видел ранения и не мог понять причину смерти. Мельник был одет, но вот пиджака на нем не было, и Гурову это не понравилось.

     - Люди гибнут за металл, - изрек Гуров, - пора бы объявить антракт, но, видимо, сломался звонок, и началось третье отделение, - нервный шок еще не прошел, и Гуров говорил вслух. Не притрагиваясь к телу, он быстро прошел в здание. За стойкой администратора никого не было, сыщик поднялся на второй этаж, толкнул дверь номера ногой, встал у стены.

     - Борис Андреевич, Анатолий Самойлович!

     - Лев Иванович! - отозвался Юдин.

     - Посторонних нет, шалостей не предвидится? - Гуров переложил пистолет в карман.

     - Нет-нет, заходите, пожалуйста, - быстро ответил Кац. Освободиться они не сумели и сидели связанные.

     - Устал я от вас изрядно, - Гуров прошелся по номеру. - Никакого инстинкта самосохранения. Веревочки хилые, перегрызть можно.

     Он перерезал веревки, оглядел героев, прикидывая, какую из них можно извлечь пользу. На таком деле их можно завербовать.

     Но лично ему сыщику, такие агенты ни к чему. С ворами у них связь теперь потеряна, а валютно-финансовые дела в ведении КГБ и БХСС, пусть парни сами пашут.

     - Как же вы смогли? - Юдин растирал затекшие руки. - Вы просто Феникс.

     - Убедил, - ответил Гуров. - Люди существа жалостливые.

     - А мельник?

     - Он самый жалостливый, - Гуров машинально снял телефонную трубку и услышал гудок - телефон работал.

     Гуров вызвал "скорую", опергруппу, дежурного следователя прокуратуры.

     - Анатолий Самойлович, сооруди мне перекусить, я вроде бы твой спаситель.

     - Момент, момент, - Кац засуетился.

     Гуров просчитал варианты, но мысли метались, сумасшедшие идеи не желали выстраиваться рядком, сталкиваясь, опрокидывали друг друга. Он решил ненадолго отвлечься, начал бутафорить.

     - Борис Андреевич, как полагаешь, я рюмку могу хлопнуть?

     - Безусловно, просто обязаны, - Юдин с любопытством наблюдал за сыщиком, пытаясь понять, что за человек полковник милиции? Сожрал добычу, играет, походя может оторвать голову и не заметить.

     - Уговорили, - Гуров плеснул в бокал виски. - Прокуратура прибудет, а от меня пахнет. Я скажу, мол, меня вынудили под дулом пистолета. Подтвердишь?

     - Ну? - Юдин развел руками, а сам думал, что готов отдать любую половину своих доходов за такого партнера.

     - Слова! - Гуров заглянул в бокал, остался недоволен, долил. - Продадите вы меня, родные, ни за понюшку табаку. Да Бог с вами!

     Он проглотил янтарную жидкость, взял протянутый Кацем бутерброд.

     - Так что нам прислали в оркестр?

     - А где Мельник-то? - тихо спросил Кац. - Вы давно с ним расстались? Хотя вы неважно себя чувствовали, не помните.

     - Расстались, расстались, - Гуров принялся за второй бутерброд. - Душевный человек был.

     - Давно видели?

     - Минуты две, шел к вам и встретил, чуть не наступил.

     - Как? - не понял Кац.

     - Как-как... Убили их, и они лежат внизу, на тропиночке, театрально ручки раскинули, - сыщик показал, как раскинул руки Мельник. - Ив небо смотрят, звезд, правда, уже нет. Я через него перешагнул, сочувствие выразил, он молчит, может, обиделся.

     Гуров выступал перед одним Юдиным, так как Каца словно ветром сдуло.

     - Как он близко к сердцу... - удивился сыщик, помедлил и снова налил. - Мельник что, ему друг, близкий родственник?

     - Одет-то покойный как? - поинтересовался Юдин.

     - Да небрежно как-то, рубашечка, штанишки, естественно пиджачка, правда, нет, - Гуров валял дурака по инерции, понимая, что вопрос был задан неспроста. - Я сначала-то подумал: прохладно, роса...

     - Все! - Кац вошел и упал в кресло. - Борис Андреевич, все пропало.

     - Анатолий Самойлович, у тебя позднее зажигание, - Юдин потер ладонями лицо. - Давно пропало, а ты за сердце хватаешься. Чудак.

     - Антракт окончен, - Гуров вытер салфеткой губы и руки. - До приезда моих коллег следует номер привести в порядок, могут не правильно понять. Я вас оставлю на минуточку.

     Спящих ангелов сыщик никогда не видел. Они Гурову почему-то не попадались. Может быть, служба не располагала? Однако когда он вошел в свою спальню, зажег свет и взглянул на спящую Нину, то подумал именно об ангелах. Странно, не видел ведь их никогда, а по слухам, девушка вряд ли была из их семейства.

     - Нина! - Гуров присел на кровать. - Нина! - Он тряхнул девушку за плечи, похлопал по щеке. - Как выражаются в парламенте, вынужден применить шоковую терапию.

     Он взял в гостиной графин с водой и вылил ее Нине на голову.

***

     Первыми к особняку подкатили из райуправления и "скорая". Гуров приказал оставить постового у тела Мельника, а сам с оперативниками и врачами поехал на полянку искать бывших телохранителей.

     Степан и Толик сидели рядышком на том месте, где их сыщик оставил, на приезд милиции и врачей реагировали безучастно. Гуров снял с них наручники, Степан идти не мог или не хотел, его положили на носилки. Толик забрался в рафик самостоятельно, закрывая лицо грязным платком и постанывая. Гуров отозвал одного из оперативников в сторону и сказал:

     - Возьмите в помощь сержанта. Они убийцы, так что если это театр и после врачебной помощи они очухаются... Понятно?

     Оперативнику было под пятьдесят, он лишь молча кивнул, спросил равнодушно:

     - Кто же их так, товарищ полковник?

     - Понятия не имею, - ответил Гуров.

     "Скорая" уехала. Гуров приказал осмотреть окрестности. Искать долго не пришлось. Метрах в десяти, за поваленной сосной, начинался овражек, в котором нашли два тела. На Губского сыщик взглянул без интереса, а Мальчика разглядывал долго, примеривал по розыскным ориентировкам, но ничего не вспомнил.

     Оформление документов требует времени, Гуров сказал:

     - Работайте, а я поеду в резиденцию, машину сразу верну, - и уехал.

     На территории дома отдыха, некогда для других закрытого, творилось несусветное, словно собирались снимать кино. Был, кстати, и человек с видеокамерой. Машина с опергруппой, машина из прокуратуры, еще одна с двумя незнакомыми Гурову генералами, четвертая стояла рядом с замызганным "жигуленком" сыщика, и около нее прохаживался мужчина в штатском, поглядывая на происходящее брезгливо и не зная, чем себя занять.

     Либо комитет, либо, партийный фюрер, подумал Гуров, сидя в милицейском газике и решая, что ему делать, к кому обращаться, и надо ли это вообще делать. Он все-таки вышел из машины, неторопливо одернул пиджак, оглянулся и услышал:

     - Полковник Гуров?

     К нему подходил невысокий полноватый мужчина в прокурорском мундире.

     - Здравствуйте, старший следователь по особо важным делам, - свою фамилию следователь произнес невнятно. - Что здесь произошло, полковник?

     Бывает любовь с первого взгляда, а случается с этого же взгляда и нелюбовь. Мужчины любят обвинять женщин в том, что они завистливы, необъективны к красивым соперницам. Возможно, возможно, но представители сильного пола тоже порой грешат в данном вопросе.

     Следователь прокуратуры, который не мог внятно произнести собственную фамилию, был ниже Гурова на голову, уже в плечах, зато шире в бедрах. Среди невысоких мужиков масса умных и талантливых, они жизнерадостны, остроумны, пользуются успехом у женщин. Гурову не повезло. Приехавший следователь перечисленными качествами не обладал.

     - Что произошло? - Гуров привычно пожал плечами. - Черт его знает. Думаю, нехорошие люди что-то не поделили, началась разборка. По моим сведениям, убили четверых. Одного вы видели, двое валяются в овраге неподалеку. Еще зарезали женщину. Где тело, я не знаю. Двух преступников сопроводили в медчасть, уверен, они знают, где убитая. Два человека, которые приехали вместе с убитым, - сыщик кивнул в сторону Мельника, - находятся в девятом номере. Кстати, выясните, что это за халупа с колоннами, кому принадлежит. Полагаю, ситуацию прояснит товарищ, который топчется у белой "Волги".

     Каким бы ни был прибывший следователь, но слушать он умел.

     - Так-так, интересно, продолжайте.

     Гуров понял, назревает скандал, сосредоточился и подстегнул самолюбие. Сыщик чертов, паршивого чиновника обольстить не можешь, гонор выказываешь. Чуть понизив голос, Гуров сказал:

     - У меня к вам просьба.

     - Слушаю, - бровь "по особо важным делам" приподнялась.

     - Присядем, пожалуйста, - Гуров чуть пригнулся, взял следователя под локоть, шагнул к скамье. - Чего-то я не того, ослаб малость.

     Они сели. Гуров взглянул на ноги следователя, на туфли его тридцать восьмого размера, но непомерно широкие и оттого похожие на лапти, и ссутулился, сравнивая себя с ним ростом. И вспомнилось ему, как он однажды сидел вот так же, скрючившись, правда, при несколько иных обстоятельствах.

     Тогда ожидали появления в Москве убийцы-наркомана. Информацией Гуров обладал обычной: "возможно, есть основания предполагать... не исключено..." и т. д. Так вот, среди прочих "возможно" убийца мог появиться в общественном туалете, в котором наркоманы торговали зельем, обменивались информацией о проблемах бытия и составе нового кабинета министров. Уборщица туалета была обыкновенная русская женщина без возраста и верхних зубов, от которой пахло мочой и вчерашним дешевым портвейном. Женщину требовалось вербануть, ненадолго, без подписки, псевдонима и личного дела в глянцевитых "корочках", что называется, на разовую информацию. И Гуров, вот так же ссутулившись, сидел с ней на лавочке и больше двух часов говорил за жизнь, расставались они лучшими друзьями. Правда, убийца в тот сортир так и не заглянул, парня взяли совсем в ином месте, и не Гуров, а участковый инспектор.

     Воспоминания и запах французского одеколона, который щедро источал следователь, придали сыщику сил.

     - Да, важняк в прокуратуре, это серьезно, - бархатно запел Гуров. - Я, кстати, о вас слышал, повезло, что прибыли именно вы, дело крайне сложное, требуются опыт и талант.

     Сыщик быстро взглянул, проверяя, не перебирает ли, но по задумчивости, появившейся на лице важняка, понял, что ноту взял правильную. Теперь узнать бы его имя-отчество, так цены бы ему, Гурову, не было.

     - Работы вам предстоит! - Гуров схватился за голову. - Здесь труп, два в овражке, все осмотри, все запиши, оформи, как того закон требует, главное, выводы сделай правильные, так сказать, диагноз поставь профессорский. Вы же юристы, это не мы, опера! - хватай мешки, вокзал отходит.

     - Приятно, что вы это осознаете, - снисходительно произнес следователь, - но напрасно полагаете, что я падок на откровенную лесть. Я здесь представляю закон, и с вас взыщется по всей строгости, давайте к делу.

     "Был бы не падок, не слушал бы, - думал Гуров и согласно кивал. - Ты крючок сожрал, будешь наживку долго обсасывать".

     - Юдин и Кац. Финансисты. Дельцы.

     - Они к убийствам отношение имеют?

     - Оба в момент убийств находились рядом со мной.

     - Полковник милиции, а рядом убивают! - следователь всплеснул ручонками. - И пахнет от вас. Вы уж на генералов хоть не дышите.

     - Спасибо, - от бесконечного кивания у сыщика заболела шея. - Не обессудьте, не по своей воле, заставляли. Еще одна просьба.

     - Да уж ладно, валяйте.

     - У вас работы часов на пять, полагаю.

     - Да, как минимум.

     - Я пойду, сосну чуток, если нужен, пошлите за мной. - Гуров достал из кармана пачку "Уинстона", которую стащил из номера.

     - Вы курите? Сделайте одолжение, избавьте от соблазна, - он уронил пачку на колени следователя. - Мне врачи ну категорически, - и постучал ладонью по груди.

     - Хорошо, взяточник, отдыхайте, - следователь забрал сигареты, хлопнул сыщика по плечу и пошел к своей действительно сложной и нудной работе.

     Гуров встал, расправил плечи, потянулся, увидел одного из приехавших генералов, пошел навстречу.

     - Здравия желаю, товарищ генерал!

     - Здравствуйте, Лев Иванович, - генерал протянул руку. - Вы в министерстве человек новый, там генералов много, вы меня не знаете, зато я вас отлично знаю. Я тут мотаться и мешать не собираюсь, лишь выполняю приказ. У вас по главному вопросу подвижки есть?

     - Сожалею, товарищ генерал....

     - Ну, совсем? Ну, ничего?..

     - Практически нет.

     - А теоретически? - генерал улыбнулся. - Знаю я вас, сыщиков, два пишем, пять в уме.

     - И теоретически, - Гуров развел руками.

     - Жаль, сильно интересуются, - генерал посмотрел в заголубевшее небо. - Что-нибудь для рапорта...

     - Буду работать, товарищ генерал, - Гуров тоже улыбнулся. - К вечеру вернусь в контору, надеюсь в клюве принести малость.

     При слове "контора" генерал поморщился, сухо сказал:

     - Желаю успеха, - руки не протянул, зашагал к машине.

     - "Для рапорта", - усмехнулся Гуров, выждал, пока машина с генералами отъедет, пошел к главному входу и увидел Романова. В импортном рабочем костюме, который сегодня можно запросто купить за каких-нибудь три тысячи рублей, и кроссовках, об их цене и говорить неприлично, он стоял на обочине аллеи и наблюдал за происходящим.

     Гуров подошел, пожал ему руку и сказал:

     - Человек предполагает, а Бог располагает. Так бесславно закончил свою непотребную жизнь всемогущий Георгий Акимович Мельник.

     - Он решил вас захватить? - худое бледное лицо Романова было совершенно бесстрастно, но сыщик почувствовал, что "механик" нервничает. - У вас будут неприятности.

     - Неприятности - постоянная функция нашей жизни, уважаемый Александр Сергеевич. Лично у меня алиби, в момент, когда прикончили сего деятеля, вашего покорного слугу убивали в другом месте.

     - Вывезли? И вы не могли позвать меня?

     - Да постеснялся будить, пять утра - самый сон... Шутка, - Гуров быстро обнял Романова за плечи, оглянулся и тут же убрал руку. - Расскажу как-нибудь попозже. Знаете, коллега, у меня просьба.

     - Ради Бога, пожалуйста, чем могу.

     - Прокуратура дала мне увольнительную на несколько часов, и я хочу выспаться. Вы понимаете, вечером мне кувыркаться на генеральских коврах, необходимо обрести форму. - Гуров провел ладонью по небритой щеке. - Добрые люди наверняка вывели из строя мой лимузин. Вам заниматься им опасно, впереди жизнь, и ни к чему, чтобы прокуратура связывала нас друг с другом.

     - Разумно, - ответил Романов и отошел в глубь кустарника. - Не будем светиться.

     - Как я понимаю вы сейчас начнете сворачиваться?

     - Нет, я выжду до завтра.

     - Когда вся катавасия закончится, подбросьте меня на "мерседесе" в Москву.

     - Да ради Бога.

     - Прекрасно. Ничего интересного услышать не удалось?

     - К сожалению. К тому же ночью станция вырубила нашу линию на несколько часов.

     - Думаете, что вырубила именно станция?

     - Точно. Я тоже заподозрил неладное, позвонил и проверил.

     - Мне еще понадобится ваша техника, думаю, мы с вами сварим отличную кашу, - Гуров кивнул и направился в главный корпус, но по дороге остановил одного из прибывших оперативников, спросил:

     - Вы меня знаете?

     - Конечно, Лев Иванович.

     - Тогда у меня к вам просьба, делать вам сейчас практически нечего, так расстарайтесь ради старого сыщика.

     И Гуров быстро, но подробно объяснил, что следует сделать, не забыв упомянуть, что в багажнике и под задним сиденьем "Волги" четыре пистолета и нож, которые следует оформить и сдать следователю.

     Юдин и Кац стояли у окна. Когда Гуров вошел в номер, они резко повернулись к двери.

     - Вольно, бизнесмены, - Гуров махнул рукой и свалился в кресло. - Прокуратура рвет и мечет, скоро доберется до вас, готовьте свои легенды. Кстати, с вас причитается. Прокуратура интересовалась: за что вы убили Георгия Акимовича Мельника?

     - Я? Убил? - возмутился Кац.

     - А нет? - Гуров поднялся из кресла. - Я так и сказал, мол, Анатолий Самойлович Кац не убийца. Так что с вас причитается, бизнесмены, а долги следует платить.

     Сыщик кивнул Юдину на дверь и вышел в коридор. Юдин все время внимательно следил за Гуровым, его не обманывали шутливый тон и легкость разговора, и что рано или поздно придется платить - он не сомневался. Когда Юдин вышел из номера и встретился взглядом с голубыми жесткими глазами сыщика, то окончательно понял, что цена будет высокой. Но этот человек вновь удивил: простодушно улыбнулся, глаза прикрыл, словно бросил острый клинок в ножны.

     - Борис Андреевич, мне ваша девушка очень нравится, но вы ее из моего номера заберите. Коллеги могут не правильно меня понять, - Гуров взял Юдина под руку и продолжал доверительно:

     - Проследите, чтобы она не сбежала и встретилась со следователем, иначе я попаду в неловкое положение. Она, ваша девушка, естественно, ночевала в вашем номере. И последнее: у меня к вам просьба.

     "Вот сейчас он мне и перережет горло", - подумал Юдин и опять не угадал.

     - Сейчас ваш "вольво" стоит за воротами. Я хотел бы, чтобы, начиная с семнадцати часов, вы находились за рулем этой машины по адресу... - Сыщик назвал адрес. - Договорились?

     - Не понимаю, но буду ждать обязательно.

     - Всему свое время, Борис Андреевич. Мне кажется, мы с вами сработаемся.

Глава восьмая

     Гуров выспался, побрился, надел свежую рубашку, изящно завязал галстук. Сыщик посмотрел на себя в зеркало, остался доволен, даже подмигнул: мол, ничего, старина, еще не вечер.

     Труп Мельника, конечно, увезли, в парке наступила привычная тишина, Гуров прошелся по посыпанной гравием дорожке, решая, где сейчас может находиться следователь. Он либо еще не вернулся из леса, либо где-то в доме допрашивает прислугу. Подошел оперативник, которому сыщик давал задание перед тем, как отправиться спать.

     - Нашли, Лев Иванович, - сказал оперативник, открыл целлофановый пакет, который держал в руке, вытряхнул содержимое на траву. - Как вы и подсказали, в пруду, за сосенками.

     На газоне лежал мокрый бесформенный темно-коричневый комок, который некогда был пиджаком Каца, а снят был с трупа Мельника.

     - Подкладка отпорота, в карманах кирпичи, - пояснил оперативник.

     Гуров посмотрел оперативнику в глаза и подумал, что не перевелись еще настоящие розыскники. Сыщик прекрасно знал, что стоит за этим безличным словом "нашли". Пруд невелик, если в нем купаться, а начнешь по дну шарить, так морем покажется. Гурову хотелось похвалить коллегу, но теплые слова не попадались, на языке вертелись ржавые штампы.

     - Молодец, - после долгой паузы пробормотал Гуров. - Ты большой молодец, коллега. И большое тебе спасибо, - он компенсировал бедность слов крепким рукопожатием. - Ты поставил точку в очень серьезном деле.

     Гуров хотел уйти, оперативник остановил.

     - А это куда, Лев Иванович? - Он кивнул на свой улов.

     - А черт его знает, может, если высушить и подкладку пришить, то и носить можно...

     К особняку подъехала заляпанная грязью "Волга". Из нее выбрался изрядно помятый следователь и, увидев Гурова, закричал:

     - Полковник!

     - Ну, еще раз! - Гуров вновь пожал оперативнику руку и направился к машине.

     "Ну вот, опять нехорошо, - рассуждал Гуров, глядя на уставшего следователя, на его помятый мундир. - Он извозился, нажрался дерьма, а я сверкаю, как новый пятиалтынный, сейчас мне достанется. А может, послать важняка по конкретному адресу и заняться делом? Нет, здесь надо закончить миром".

     Следователь прокуратуры оккупировал кабинет директора, на столе уже скопились бумаги, чиновник бросил на них еще одну папку. Гуров сел без приглашения, занялся изучением ковра.

     - Так-с, Лев Иванович, - следователь потер пухлые ладошки. - Вы отдыхали, прекрасно выглядите, а мы, с вашего позволения, работали. Частично ваш рассказ подтвердился. Однако! - Он хлопнул по столу и упал в кресло. - У гражданина Прохорова тяжелейшее сотрясение мозга, гражданин Курков, возможно, на всю жизнь останется без глаза. Как вас понять, товарищ полковник?

     Следователь так проскрипел "товарищ", что оно прозвучало ругательством.

     - Товарищ, - Гуров не выдержал и улыбнулся, - следователь по особо важным делам, хочу обратить ваше внимание, что указанные граждане имели намерения меня убить и были вооружены. Если я несколько не рассчитал, извините.

     - "Вооружены", "намеревались" - это слова, которые к делу не подошьешь. А два изувеченных человека - реальная действительность. В ваших действиях, полковник, усматривается явное превышение пределов необходимой самообороны.

     - А пределы кто устанавливал?

     - Закон! - Следователь поднял палец.

     - А как закон оценивает пистолеты и нож, изъятые у преступников?

     - Закон не убежден, что данные предметы принадлежали конкретным людям. Протокола изъятия нет...

     - Понятые отсутствуют, - вставил Гуров. Следователь был не простой - по особо важным делам, на грубость не реагировал, а спокойно продолжал:

     - Следствие опирается на факты, а не на эмоции. Возможно, вам и удастся доказать свою невиновность. На пальцевые отпечатки, которые могут обнаружить на представленных вами предметах, особо не рассчитывайте. Они свидетельствуют лишь о том, что человек держал предмет в руках, и только, а где, когда, при каких обстоятельствах - неизвестно. Закон гласит: все, что не доказано, толкуется в пользу обвиняемого.

     - Вы абсолютно правы, - согласился Гуров. - Вполне можно предположить, что граждане хранили пистолеты и нож в своих квартирах для домашних нужд. А полковник Гуров незаконно проник в квартиры, похитил невинную утварь, затем вывез добропорядочных граждан за город, где и изувечил. Запомнили? Я вам это дарю как рабочую версию.

     Гуров встал, взял со стола пачку "Уинстона", которую подарил утром, и, прежде чем следователь успел открыть рот, покинул помещение.

***

     "Мерседес" катился мягко, лишь слегка удивленно вздрагивая на ухабах и выбоинах социалистических дорог, мотор чуть слышно урчал.

     - Что ни говорите, Александр Сергеевич, а некоторые достижения есть и в капиталистическом мире, - сказал Гуров. - Автомобильчик не так уж и плох.

     Сидевший за рулем Романов согласно кивнул:

     - Машина приличная, но для наших дорог хлипковата, проходимости никакой, чуть канава - жди беды.

     - Ясное дело, на бэтээре кататься сподручнее.

     - Вам хохмочки, Лев Иванович, а держать, такую машину - сплошное разорение. Масло сменить, не говорю, если фару разобьют, за все плати валютой. А где ее взять? Мои загранки кончились, на черном рынке цены космические, а завтра будет еще хуже.

     - Умный человек о завтрашнем дне обязан думать, перестраховаться.

     Лица Романова коснулась тень, а может, сыщику и показалось, по крайней мере голос Александра Сергеевича звучал, как всегда, спокойно:

     - Скоро Москва. Нам по окружной или в центр?

     - Сверните на просеку, встаньте и решим, - ответил Гуров. Когда "Мерседес" свернул на полянку и остановился, сыщик выскочил на траву, обошел машину, махнул рукой.

     - Александр Сергеевич, на минуточку!

     Романов выбрался из-за руля, вышел, посмотрел удивленно. Сыщик ловко вынул у него из кобуры пистолет, кивнул на поваленное дерево.

     - Присядем и решим.

     - Что решим? - лицо Романова исказила гримаса, он поспешно стер ее ладонью.

     - Вы сказали: мол, скоро Москва и как ехать - по окружной или в центр? А я не знаю, где у вас компьютер и дискета с картотекой. Я и хочу, чтобы вы мне ответили, как мы поедем: по окружной или через центр?

***

     Александр Сергеевич Романов был махровым мерзавцем. Махровая гвоздика, махровый халат - понятны каждому, а откуда появилось выражение "махровый мерзавец" - не знает никто.

     Дебилы рождаются у алкоголиков. Если женщина активно не хочет ребенка, он тоже может появиться на свет неполноценным. Родители Романова спиртного не употребляли, мать ждала первенца с нетерпением, и он родился в срок, здоровым и крикливым. Советская школа парня изувечить не сумела, он получил аттестат, как и все сверстники, ничем среди них не выделяясь. Не добрый, не злой, среднего роста, приятной внешности, он пользовался умеренным успехом у женского пола и на этой почве тоже свихнуться не мог. Так в чем же дело: когда, в какой именно момент жизни невидимый стрелочник дернул за рычаг, рельсы передвинулись, и Саша Романов покатился по пути мерзопакостному?

     Мама Романова преподавала английский язык, и в семье все говорили по-английски. Мальчик особыми способностями не блистал, но мама упорно гнула свою линию, и Саша привык и владел английским если не как русским, то, по нашим меркам, превосходно. Парень увлекался машинами и поступил не в иняз, как все ожидали, а в автодорожный. В пятьдесят седьмом в Москве проходил Международный фестиваль молодежи и студентов, переводчиков не хватало, и Романов стал переводчиком. На московских улицах улыбались белые, желтые, коричневые и черные лица, но встречались и лица без лишних улыбок, спокойные. Лето случилось жаркое, молодежь одевалась небрежно, пестро, разнообразно, но попадались и люди, обмундированные в штатское. С делегацией, которую обслуживал Саша Романов, работал, не очень понятно кем, человек в штатском и со спокойным лицом. Он помогал Романову решать мелкие бытовые проблемы, и, хотя он был значительно старше Саши, они подружились.

     Однажды в гостинице Романов нашел бумажник с пятьюдесятью долларами, документов в нем не было, хозяина обнаружить не удалось. Саша хотел отдать находку администратору, но рядом оказался его новый приятель: "Не глупи, парень, - сказал он, профессионально улыбаясь. - Дежурная валюту прикарманит, лучше мы с тобой ее пропьем".

     Такая банальная история, но жизнь вообще банальна, ничего не поделаешь, она у каждого лишь одна. Человек в штатском, чтобы не называть его так сложно, присвоим ему псевдоним Иванов, после этого случая стал улыбаться Романову все чаще и на правах содельника стал обращаться к переводчику с различными просьбами. Они были невинны: что-то узнать или спросить, присутствовать при чьем-то разговоре и пересказать - ничего серьезного.

     Фестиваль отгремел, разноцветные юноши и девушки разлетелись по белу свету, а Романов остался в Москве. Вскоре его пригласили в райком комсомола, где в тихом кабинете безымянный человек предложил найденный Романовым бумажник сдать вместе с пятьюстами долларами, так как объявился его владелец, и стране победившего социализма стыдно за своего гражданина, прикарманившего чужое добро. Тем более комсомольца. Не пятьсот, а пятьдесят, вякнул было Романов, но его слушать не стали, лишь укоризненно качали головой. Неожиданно разговор приобрел миролюбивый характер, штатский гражданин обмолвился, мол, все не без греха, и, помнится, даже он однажды в молодости... Прозвучали комплименты в адрес английского, которым свободно владеет Романов. Беседа закончилась просьбой. В Москву приезжает группа иностранцев, переводчиков не хватает, возможно, молодой человек, комсомолец, не откажется помочь и немного заработать, заодно и разобраться в мировоззрении одного из гостей, так как последний вызывает беспокойство у компетентных органов. Романов не стал спрашивать, какие именно органы называют компетентными, согласился.

     Так умелые, действительно компетентные руки начали лепить из Романова "разведчика", в простонародье обзываемого "стукачом", или "сексотом". Он закончил институт, работал то переводчиком, то гидом, обучался задавать нужные вопросы, внимательно слушать, в нужный момент улыбаться, вновь спрашивать и запоминать ответы, а затем писать многостраничные отчеты.

     После защиты диплома все сокурсники получили назначение, а Романова почему-то оставили на кафедре. Он и удивиться не успел, как его пригласили в безымянное учреждение, и уже другой человек, но такой же внимательный и обходительный, с такой же благородной сединой, спросил, не пожелает ли комсомолец Романов поехать в загнивающую капиталистическую страну, где в нашем посольстве настоятельно требуется механик. Романов пожелал, началось оформление, бесконечные встречи с разнообразными лицами в штатском, разговоры за жизнь, о трудностях бытия в капиталистическом окружении и ценности любой информации.

     Романова давно не обманывали серые пиджаки новых педагогов, он даже пытался угадывать, сколько просветов и звездочек на погонах его штатских руководителей. А однажды за рюмкой спросил:

     - Товарищ майор, вы из меня готовите разведчика? Педагог улыбнулся, чуть помедлил и задал встречный вопрос:

     - А почему майор?

     Романов объяснил: мол, учитывая возраст, манеру обращения с коллегами и т. д., пришел вот к такому выводу и спросил:

     - Я ошибся?

     В компетентных органах отвечать на вопросы не принято, разговор соскочил на специфику страны, где расположен гараж, в котором вскоре будет трудиться Романов.

     Все когда-нибудь кончается, и оформление для работы за рубежом не исключение. Наконец Романова пригласили для последнего напутственного слова. Пригласили не в то солидное массивное здание, которое сохранившие способность шутить москвичи называют самым высоким в столице: из его подвалов видно Колыму, а снова в домик без вывески и в кабинет без таблички с именем хозяина на двери. По сильно прореженной седине, заторможенности движений и тяжелому слогу инструктора, по тому, как присутствующие педагоги не столько сидели, сколько над стульями висели, Романов понял, что удостоен великой чести. Вступлений не было, последний инструктор страдал косноязычием, которое в стране становилось модным. Если отбросить вводные слова, равнодушные пожелания и предупреждения о бдительности, останется три фразы: "Не верим мы двуликим дипломатам. Мы должны знать о них все, даже когда ходят в сортир и что видят во сне. Без крайней необходимости с территории посольства не выходить".

     Романов опешил и неуверенно спросил:

     - А английский? Зачем же мне знание языка, если из гаража не вылезать?

     Инструктор, который о парне уже успел забыть, в дверях притормозил, хотел повернуться, но лишь хмыкнул невнятно и удалился. Штатские репетиторы, готовившие Романова к экзамену, бросились его поздравлять, а один, которого отъезжающий за рубеж сексот однажды обозвал майором, укоризненно произнес: "Ты, Александр, парень умный, а насчет английского сморозил. Ты что же, полагаешь, первая командировка - и сразу звание полковника и псевдоним Зорге? Ты доверие оправдай, а уж Родина не забудет".

     Романов поселился в далеком заграничном гараже, начал писать отчеты, кто когда уехал и приехал. Скудная информация вызывала у педагогов недовольство. Он начал писать подробнее, сообщал, кто что привез, кто какие курит сигареты, от кого и чем по утрам пахнет. Сидя в гараже, многого не узнаешь, и Романов начал шататься по территории. Но в посольстве это не принято, здесь каждый человек закреплен на своем участке. Какому-то советнику поведение Романова не понравилось, он сделал любопытному механику замечание. Романов обиделся, написал, что советник пьянствует и сожительствует с машинисткой. Вскоре советник упаковал чемоданы, забрал жену и двинул на Родину, а любознательный механик получил благодарность и щепотку валюты. Кроме того, его снабдили подслушивающими устройствами и научили ими пользоваться. Александр Сергеевич Романов начал восхождение по паскудной лестнице. Вдруг, словно проснувшись, он почувствовал власть. Казалось, только вчера его руки были пусты и беспомощны, и вот как в сказке: звякнуло, брякнуло - ив руках у него карающий меч. Романов выпятил грудь колесом, не стал мечом размахивать, начал улыбаться слаще, кланяться ниже, приглядываться, прислушиваться, принюхиваться. Чекисты, не сводившие глаз со своего ученика, оценили скромность и усердие оного, прибавили хлебные, а там, за забором, они золотые.

     Двадцать с лишним лет человек сочинял доносы, властвовал над людьми, упивался их наивностью и беспомощностью. Случалось, он выбирал жертву, сближался с ней, насколько возможно, выведывал ее планы на будущее, отмывал с пальцев мазут, садился за стол, писал и хихикал: "Новая машина, говоришь?" "Дочка замуж выходит, приданое требуется?" Или: "Сына сюда вызовешь, говоришь? Ну-ну, разберемся, кто сюда, а кто и в другую сторону".

     Случалось, он горел. Советские люди вообще чуткие, а за рубежом - так совсем без кожи обходятся. И они тоже грамотные, и бумага у них тоже есть, а терпения уже нет, и люди пишут, защищаются. Романова трижды вышвыривали из посольств. Ну и что же? За одного битого двух небитых дают, а в столице своих стукачей хватает, и Романов получал новое назначение и приступал к своим старым обязанностям. Он уже давно не мечтал о серьезных заданиях, посмеивался над наивными "зорге", писал и на них, жил крайне собою довольный. Но, как уже говорилось выше, все кончается. Однажды Романов промахнулся, стрельнул не в ту мишень. Не разобрался, кто чей родственник. А тут еще перестройка нагрянула. Разразился скандал, и Романов оказался в Москве. Как раз в это время в газетах начали высказывать мысль, что стукачество за семьдесят с лишним лет не оправдало себя, и даже сам Павлик Морозов, заложив родного батю, был слегка не прав.

     Романов лишился хозяина, затосковал. Материально он был в полном порядке, как сегодня говорится, упакован до гробовой доски. В машинах он понимал, а тут как раз люди начали тащить из-за бугра иномарки, пробив головой асфальт, стали появляться кооперативы. Но ведь не хлебом единым жив человек. Алкоголику нужен стакан, наркоману - шприц, Романову необходимо было чувство власти, собственной значимости. Он стал плохо спать, решил отвлечься, взял партнершу, уехал на курорт, а когда вернулся, то выяснил, что ему нанесли визит неизвестные доброжелатели, из квартиры вынесли все, даже пытались содрать обои, правда, безуспешно. Кубышка с валютой у Романова осталась, однако ущерб был нанесен значительный. Милицейский протокол с перечнем похищенного занял несколько страниц. Романова спас Его Величество Случай. В валютном магазине, где Романов покупал видеотехнику, он встретил одного из своих бывших педагогов. Человек уже находился на заслуженном отдыхе, но клубнику не выращивал и не торговал гладиолусами, а работал в только что образовавшемся совместном предприятии. Верные люди всегда нужны, старая дружба не ржавеет. Романов был представлен одному из руководителей Корпорации и сразу ему понравился. Образованный, технически грамотный, абсолютно беспринципный, главное же - выученный при любых условиях молчать. Такой человек всегда нужен. Романову помогли восстановить квартиру, даже вернули кое-что из похищенного, и он начал трудиться на новом поприще курьером. "Мерседес", хозяин весь в заграничном, свободно говорит по-английски, может объясниться с любым иностранцем. Хозяева были Романовым довольны, только они не знали, что фирменный курьер с первого дня начал на каждого из них собирать компромат, привычка - вторая натура. Теперь он не писал доносы, а вечерами, попивая виски с содовой, вспоминал прожитый день, людей, с которыми встречался, выделяя "интересненькое", и закладывал в память своего компьютера, уверенный, что наступит момент, и его труд принесет золотые плоды. Вскоре Романов понял, что подпольный бизнес можно легализовать и не ждать, пока плоды созреют, а получать доходы немедленно. Он сделал предложение в верхах: создать картотеку своих и чужих. Руководитель определенного ранга в любое время суток может получить справку о человеке, сведения о котором заложены в компьютер. Так начала осуществляться великая идея. Сначала справка стоила сто рублей, на сегодняшний! день - уже пятьсот. Романов стал владельцем небольшой нефтяной скважины. Наивные руководители не знали, что, наряду с общей картотекой, Романов создает и собственную, для личного пользования, которая содержит компромат на самих руководителей, так сказать, членов политбюро.

     Более чем двадцатилетнее сотрудничество с компетентными органами не пропало даром, дерево было посажено и продолжало расти, цвести и давать плоды.

***

     Гуров покусывал травинку и умиротворенно смотрел на зеленое поле и видневшийся за ним темный частокол леса.

     - Я вас что-то не понимаю, - произнес Романов после долгой паузы.

     Еще две минуты назад Гуров нервничал. Он не сомневался, что Романов принадлежит к преступному синдикату и именно он убил Мельника. Но, что Романов владелец компьютера, главное, дискеты с картотекой, было лишь предположением. Уверенный тон сыщика был обычным блефом. Но когда Гуров увидел, как метнулся взгляд противника, а затем повисла пауза, он убедился, что попал в точку, держит Романова за горло, и дальнейшее - лишь дело техники.

     - Вы что, оглохли? Я же сказал, что не понимаю вас! Какую чушь вы несете?

     Романов хотел вскочить, но сыщик небрежным жестом удержал его на месте.

     - Поздно, Маша, пить боржоми, когда почка отвалилась. Актерству обучаются сызмальства, Александр Сергеевич. Какое имя испоганил, паршивец!

     - Не понимаю! - упорствовал Романов. - Я офицер контрразведки!

     - Ах, это, - Гуров взял "офицера" за отвороты модной куртки, встряхнул, словно куклу, вынул у него из кармана удостоверение, не глядя положил в свой карман. - Спасибо, что напомнили.

     - Объяснитесь!

     - Тебя ударить? - спросил Гуров.

     - Не надо, - Романов съежился.

     - Тогда сиди смирно и слушай. Твой провал начался с пачки "Мальборо", которую ты по глупости подарил девушке. Романов скривился, словно от зубной боли.

     - Ну, ладно, не дарил, она сигареты взяла без спроса, - уточнил Гуров. - Эту пачку я приметил на твоем столе, на ней пятно было приметное от кофе. Когда Нина угостила меня сигаретами, я пачку узнал, задумался, стал тебя просчитывать, и все непонятные детальки начали становиться на свои места. Например, кто и с какой целью убил Людмилу Заслонову по кличке Авария? Я понял, что некто позвонил по телефону и передал для Мельника сообщение о бриллиантах. Ты разговор услышал, и девчонка умерла.

     - Чушь собачья! - сорвался Романов. - Я никого не убивал! А сигареты? Объясняю. Я трахнул девку, она у меня сперла пачку сигарет!

     - Конечно, - согласился Гуров. - Заодно она у тебя сперла снотворное, которое всыпала в мой бокал, но выпила его почему-то сама. Отключенные телефоны - тоже твоя работа, ты решил лишить меня связи.

     - Ага. И убил Раджива Ганди.

     - Мы же не в суде, даже не на следствии, я ничего не обязан тебе доказывать, хотя Нина призналась, следователь может ее допросить. На подоконнике имеется след рифленой подошвы, думаю, от вот этих самых кроссовочек. - Гуров взглянул на ноги Романова.

     - Кроссовки - не пальцы, - возразил Романов.

     - И след смоет первый дождь, - согласился Гуров. - У меня еще были кое-какие сомнения, но когда в пруду, что за елками, нашли пиджак Каца, который ты снял с застреленного тобой Мельника, на каждый шурупчик навинтилась персональная гаечка. Согласитесь, гражданин контрразведчик, если бы Мельника убил человек со стороны, то, сняв с трупа бриллиантовый пиджак, быстренько убрался бы восвояси, а не стал бы его потрошить, напихивать в карманы кирпичи и закидывать в пруд. Разумно? Нравится?

     - Мне очень, а прокурору не понравится, - ответил Романов.

     - Всю жизнь у сыщика с прокуратурой взаимоотношения натянутые, настоящих доказательств у меня нет, потому мы и сидим на поляночке, а "не в кабинете, - Гуров поднял голову и улыбнулся. - Есть только показания Нинель Александровны по факту снотворного, пленочка с записью телефонных разговоров, фальшивое удостоверение сотрудника КГБ, наличие оружия - в общем, если поскрести по сусекам, то наберется.

     - Никаких пленок не существует, пистолет я нашел вчера вечером, один из бандитов, видимо, обронил, я сдать хотел, да не успел. Девка-проститутка какую-то чушь несет, я знать ничего не знаю. - Романов тоже улыбнулся. - В отношении удостоверения? Виноват. С детства мечтал работать в ЧК. Летом в Сочи какой-то незнакомец предложил изготовить, а я, старый дурак, согласился.

     На женщин завораживающе действует. За глупость готов нести наказание. Поехали?

     Романов вновь хотел встать, Гуров снова его удержал и спросил:

     - По окружной или через центр?

     - Слушайте, полковник, вам уже сорок, почти двадцать вы провели в розыске! - закричал Романов. - Неужели вам непонятно: вы никогда ничего не докажете! Их нет в природе, этих доказательств! - Он протянул свои бледные пустые ладони и хихикнул.

     Гуров произнес тихо, словно обращаясь не к Романову, а к самому себе:

     - То ли дурак, то ли умело актерствует, - затем взглянул на Романова и, четко выговаривая каждое слово, сказал:

     - Не валяйте дурака и отдайте дискету с картотекой. Ясно?

     - Бред воспаленной фантазии, никакой картотеки не существует.

     - Серьезно? А откуда вы знаете, сколько мне лет и, как давно я работаю в розыске? Все, мне надоело. У меня действительно нет доказательств, что вы убили девушку и Мельника. Я пока не собираюсь обращаться в прокуратуру. Но главарям Корпорации доказательства не нужны. На девочку им наплевать, но вы убили Мельника и украли бриллианты. Когда они об этом узнают, они вас найдут, после чего вы умрете плохой мучительной смертью, отдадите бриллианты и все равно умрете, проклиная день, когда родились. Вам ясно?

     У Романова была белая кожа, видно, он и загорал плохо. Лицо бывшего сексота стало серым, губы истончились, казалось, он уже умер.

     - Шантаж? Вы этого не сделаете...

     - Поехали. В дороге обдумаете ситуацию, я человек опытный, но выхода для вас не вижу. Вперед!

     "Мерседес" мирно урчал и быстро катился по окружной. Сыщик и преступник молчали, каждый думал о своем. Они, конечно, были очень разными людьми, но в данный момент мысли их были схожи: и тот и другой клял свою судьбу.

     "Надо всегда слушать старших, - думал Гуров. Когда-то отец сказал: "Ты выбрал свой путь, сын. Эту дорогу может осилить только настоящий мужчина, однако учти, ты не успеешь состариться, как окажешься в дерьме и крови по самую маковку. Ты можешь возразить: мол, кто-то должен идти и этим путем. Мне нечего тебе возразить, я лишь предупреждаю".

     Сегодня я изувечил двух людей, а третьего под угрозой смерти принуждаю выполнить свою волю. Можно, конечно, оправдать это тем, что люди эти - убийцы и подонки. В первом случае я защищал свою жизнь, во втором - защищаю покой и жизнь множества людей, порядочных и невинных. Все эти оправдания - только слова, я в дерьме и крови. У меня нет семьи, почти не осталось друзей. Будь я проклят, если, прихлопнув это гадючее гнездо, не уволюсь, не зашвырну наручники и пистолет к чертовой матери. Да, кто-то должен делать эту работу, но я свое прошагал, пусть на эту дорогу выходят другие".

     Романов понял сыщика мгновенно и ясно представил красочную картинку. Он, конечно, отдаст чертовы бриллианты, прежде чем они тронут его пальцем. Но ведь убьют, все равно убьют. А компьютер, его гениальная идея с картотекой? Глупости, идея осуществлена, они прекрасно обойдутся и без него.

     И припугнуть нельзя, что, дескать, кое-что кое на кого имеется. Лучше самому застрелиться: узнают о втором дне, повесят мгновенно.

     "Как же я мог так грубо промахнуться? - думал Романов. - И так жидко? От меня воняет, и не дерьмом, а трупом".

     Когда девка в номере Мельника сняла трубку и Романов услышал о золотом миллионе, то потерял ориентацию в пространстве и времени. Миллион, та сумма, которую он, Александр Сергеевич Романов, заслуживает. С Кацем справиться несложно, главное, чтобы информация не достигла Мельника. Забраться через окно в номер и зарезать девчонку было делом нескольких минут.

     Дело в том, что бывший сексот не только записывал телефонные разговоры, он прекрасно слышал все, что говорилось в люксовых номерах, японская электроника была совершенна и недорога. Таким образом, он находился полностью в курсе всего про сходящего. Тревожило, что сыщик не спит, но с ним справились и увезли. Настал момент, когда между Романовым и миллионом остался лишь дебил Мельник.

     Кроме табельного, положенного каждому "контрразведчику" "вальтера", у Романова имелся еще пистолет с глушителем. Когда Мельник, получив пулю в затылок, опрокинулся навзничь, обратившись дебильной мордой к звездам, и Романов снял с него заветный пиджак, то первым делом разобрал пистолет и разбросал его части по пруду. Он чувствовал себя в абсолютной безопасности - теперь ему не страшна не только милиция, его не сможет изобличить и могущественный Интерпол.

     - Вы за кого болеете в футбол, за "Спартак"? - спросил Гуров.

     - Что? Футбол? При чем тут футбол? - ошарашенно потряс головой Романов.

     - Вернитесь на грешную землю, наверное, уже проехали нужный поворот.

     - Допустим, я отдам дискету, какая гарантия...

     - Две дискеты, - перебил Гуров. - Я знаю, что существуют Две дискеты.

     Сыщик опять блефовал, но чутье и логика подсказывали, что такой человек не сложит все яйца в одну корзину.

     Сыщик не ошибся: у Романова было две картотеки, одна содержала данные на каждого члена преступной организации, который попадал в его поле зрения. Тут могла быть и развернутая характеристика человека, и только кличка, и просто фамилия или имя и род занятий. Что Романов узнавал, то и записывал. В этой же картотеке находились и сотрудники милиции, прокуратуры и суда, никаких связей с преступниками не имевшие, но сталкивавшиеся с ними по роду службы. Так в картотеку попал полковник Гуров. Были здесь и мелкие взяточники, люди, принимавшие за свои услуги подарки, те, кто оказывал помощь, что называется, втемную, то есть не зная истинного лица своего протеже. По предложению руководства Романов недавно внес в эту картотеку имена известного депутата и популярного журналиста, пишущего на криминальные темы. Якобы они приняли крупные взятки и с ними установлен постоянный контакт.

     Вторая картотека была записана на другую дискету и хранилась в тайнике сейфа. Знал о ней один лишь Романов. Здесь содержался компромат на известное ему руководство Корпорации.

     Обе дискеты были надежно защищены. Первая находилась в компьютере и предназначалась для ежедневного пользования, но никто, кроме Романова, не мог дискету из компьютера вынуть, она мгновенно размагничивалась. Вторая тоже имела секрет, и использовать ее посторонний человек не мог.

     Сколько трудов, изобретательности было затрачено, и теперь хотят всем завладеть, просто, элементарно, руками самого Романова. Он тряхнул головой: может, наваждение, может, снится? Но рядом сидел чертов сыщик, смотрел усмешливо, предлагал вернуться на грешную землю, и Романов, облизнув пересохшие губы, сказал:

     - Я хочу иметь гарантии, что, получив мою картотеку, вы не шепнете своей агентуре, а она не донесет на меня.

     - Всяк мерит по себе, кончайте торговаться, лучше подумайте, как отдать дискеты и не сгореть. Ведь на компьютере сидит дежурный телефонист, вы не можете забрать у него дискеты и уйти. Или вы решили дежурного убить и имитировать ограбление?

     - Мы говорили о гарантиях, - упрямо повторил Романов.

     - Сейчас мы подъедем к вашей конспиративной квартире, вы отправляетесь к компьютеру, я остаюсь в машине: меня не должен видеть дежурный, иначе вы обречены. Видите, я иду вам навстречу, хотя не верю и, отпуская одного, рискую. Я даю вам ровно пять минут, опоздаете - пеняйте на себя. Вы передаете мне дискеты, я ухожу, через несколько дней мы встретимся и обсудим, как жить дальше. Конец связи, как говаривал бессмертный Остап Бендер: "Торг здесь неуместен".

     Романов свернул на Киевское шоссе и помчался в центр. Неужели конец и нет другого выхода? А если дискеты размагнитить, избавиться от мента хотя бы на час и скрыться? По следу пойдет милиция и, главное. Корпорация. Улететь за Урал, спрятаться в глушь, отсидеться... В глухой деревне ни к чему деньга, тем более камни. И как жить? После цивилизованного мира он и в Москве адаптировался с трудом. Как он будет жить в Мухосранске? Сыщик сказал: "Встретимся через несколько дней". Он не будет меня убивать, предложит работать, значит, никакой катастрофы, я просто меняю хозяина. Классный специалист везде нужен. Сексот, а теперь и убийца, считал себя личностью незаурядной. А кто себя оценивает иначе?

     На Ленинском проспекте Романов остановил машину у наземного перехода, кивнул на другую сторону.

     - Я принял ваши условия и пошел.

     - Ты все обдумал и просчитал, - сказал утвердительно Гуров. - Ты не дурак, не сумасшедший, - и быстро спросил:

     - Этаж, квартира?

     Романов также быстро ответил, выключил зажигание, хотел забрать ключи с собой, но Гуров остановил:

     - Оставь. Иди. У тебя пять минут.

     В три часа дня на Ленинском проспекте, в стороне от больших магазинов, людей не много и не мало, они деловиты, прогуливающихся практически нет, если только одинокая женщина с детской коляской. А машины идут сплошным потоком, изредка разрезаемым светофорами.

     Когда Гуров ведет машину, то, поглядывая в зеркало, непроизвольно отмечает, не вяжется ли кто следом. В "мерседесе" сыщик сидел сбоку, зеркала перед ним не было, черную, заляпанную грязью "Волгу" Гуров проглядел.

Глава девятая

     Романову повезло: работавший в эти сутки сменный телефонист был наркоманом. Хозяин, подкармливая служащего зельем, давно решил от больного избавиться и несколько дней назад приготовил смертельную дозу, но тянул с выполнением приговора, искал замену. Романов знал, что сегодня у компьютера дежурит именно Костик, так звали наркомана, и радовался, что хоть в чем-то легло в масть.

     Когда Романов вошел, Костик бросился навстречу, потирая высохшие ладошки, заглядывая в глаза, быстро шевелил бескровными губами, рассказывал, кто звонил, чем интересовался. Костику можно было дать и тридцать, и шестьдесят, в зависимости от того, как давно он кольнулся. Сейчас у Костика начиналась ломка, и он был совсем плох.

     Романов, как обычно, лишь кивнул, подошел к столу, просмотрел регистрационный журнал и покровительственно произнес:

     - Вижу, вижу, сейчас получишь, - он прошел в спальню, отпер вмонтированный в стену сейф, вынул заготовленный шприц, протянул Костику. - Ширнись и приляг, я тебя подменю.

     Наркоман сделал укол прямо через брюки, сел на кровать и тихо повалился на бок. Не претендуя на оригинальность, Романов пробормотал:

     - Каждому свое, - и вытащил из потайного отделения сейфа дискету с компроматом на свое руководство.

     Еще в машине Романов решил, что эту дискету отдавать сыщику нельзя, господ заберут, кто-то даст сок, и очень быстро Александр Сергеевич Романов лично окажется на нарах. Не отдать дискету тоже нельзя, сыщик - мужик серьезный. Романов нашел Соломоново решение, вынул из компьютера дискету с общей картотекой, сунул на ее место новую, стер ее так, чтобы часть текста осталась, но восстановить его и понять возможности не было. Получив картотеку с кличками, приметами и характеристиками воров, убийц, агентуры из милицейской среды, чиновничьего люда, партаппарата, сыщик так обрадуется, что на испорченную дискету особого внимания не обратит.

     Имей мозги, выход всегда найдется, самодовольно подумал Романов и взглянул на часы. Отпущенные пять минут истекли, он выскочил из квартиры, захлопнул дверь, кинулся к лифту.

     - Не спеши! - сказал Гуров, стоя на лестничной клетке пролетом выше. - Не поворачивайся, положи дискеты на пол, вернись в квартиру, захлопни за собой дверь.

     Романов присел, положил плотный конверт, поднял брошенные Гуровым ключи от машины и вернулся в квартиру.

     Выйдя на улицу, сыщик глянул вдоль широкого несущегося проспекта, равнодушно скользнул взглядом по прохожим, ничего подозрительного не заметил и сел в троллейбус. Какие дискеты в кармане, успех или поражение - время покажет. В данный момент необходимо провериться, нет ли за ним хвоста. Гуров вышел из троллейбуса, остановил такси, после очередного повышения цен за проезд они появились. Сыщик проехал мимо кинотеатра "Ударник" по Каменному мосту, свернул на улицу Фрунзе, проскочил туннель под Калининским проспектом, у Никитских ворот попросил свернуть налево и вышел на Малой Бронной, ближе к Садовому кольцу. Машин здесь было мало, и черную грязную "Волгу", которая выскочила из-за угла и быстренько нырнула в переулок, не увидел бы только слепой. Гуров не верил, что за ним могут наблюдать, проверялся для перестраховки и, обнаружив за собой слежку, удивился. Но факт остается фактом, его "вели". Теперь следовало выяснить, сколько ведущих и каковы их намерения. Сыщик вышел на Садовое, двинулся к площади Маяковского, неторопливо пересек ее, прошел несколько кварталов по Брестской, решив перекусить и поразмыслить, зашел в небольшое кооперативное кафе, расположенное напротив Дома кинематографистов. "Волга" с наблюдателями припарковалась неподалеку, сыщик успел заметить, что в машине, кроме водителя, двое мужчин.

     В кафе было чистенько и уютно, Гуров заглянул в меню, увидел цены и, прежде чем заказать, пересчитал наличность. Поскольку за свой короткий "отдых" в загородной резиденции он не заплатил ни копейки, то денег было достаточно. Он съел крохотную тарелку борща, кусочек мяса с затейливым гарниром, пригубил довольно скверный кофе и начал рассуждать.

     Романов успеть не мог, и это люди не его. Они не могли прицепиться от штаб-квартиры Корпорации, следовательно, "вели" "мерседес" от дома отдыха, значит, либо комитет, либо родная милиция. Контрразведка отпадает. Слишком топорно работают. Сыщик не был высокого мнения о профессионализме кагэбистов, но следить они умели. Почему-то вспомнилась байка: однажды у англичанина спросили, каким образом удается вырастить такие роскошные газоны. И он ответил, что очень просто, надо только выращивать траву и стричь, выращивать и стричь, и через сто лет будет уже приличный газон.

     Организация называлась по-разному: ВЧК, НКВД, МГБ, КГБ, но последовательно семьдесят с лишним лет занималась одним и тем же: обучала и сажала, в результате вырастила профессиональных "наблюдателей" и "следопытов". Нет, к кагэбистам можно относиться по-разному, но следить они умеют. Парни, которые сидят в черной "Волге", даже не удосужились закамуфлировать машину под частника или такси, они из родной конюшни Гурова. Придя к такому печальному выводу, сыщик расстроился и заказал вторую чашку кофе.

     Что означают эти игры на лужайке? Вспомнился молодой генерал, который приехал ночью неизвестно зачем и просил "что-нибудь для рапорта". Обычная ведомственная возня? А кто эти генералы, из какого управления? Старая площадь пристраивала своих людей на теплые местечки. Раньше МВД было для них любимым отстойником, но сегодня милиция место не теплое, а горячее, сгоришь без дыма и огня. Можно предположить, что от Гурова ждут результата и хотят принести добычу своими руками. Позвонить Орлову, пусть пришлет за ним машину?

     Гуров взглянул на буфетную стойку, на которой стоял белый аппарат. Но он не знал, какова ценность дискет, лежащих у него в кармане, поднимет шум и выложит на стол пустышку, а возможно, и кусок дерьма. Главное другое, почему генералы чужого управления знают о его задании? В конторе не принято на доске объявлений, рядом с приглашением получить талончики на табак, сообщать о секретных заданиях.

     Все не так просто, думал сыщик, оглядывая кафешку и прикидывая, есть ли тут черный ход. От утренних генералов и грязной наглой "Волги" сильно воняет. "Вы, коллеги, ничего от меня не получите, пока я не рассмотрю, что добыл".

     Пока сыщик беседовал сам с собой, "охотники" вели переговоры с руководством.

     - Что-то он валяет дурака, товарищ генерал, болтается по городу, никому не звонит.

     - Может, он вас засек? - генерал помедлил. - Не важно, суньте ему в зубы какую-нибудь легенду и доставьте сюда. Я для молодчика не авторитет, сошлитесь на распоряжение министра.

     - Товарищ генерал, - товарищ генерал, - торопливо заговорили из машины, - а чего там, по адресу? Бледнолицего взяли?

     - Дерьмо, оказал сопротивление, получил пулю, - раздраженно ответил генерал. - Какое тебе-то дело? Выполняй!

     Гуров расплатился, зашел в туалет, запасной двери не попадалось, если даже она и существует, видимо, надо пройти через кухню. Много чести для этих щенков, чтобы я от них убегал и прятался, - решил сыщик. Он вышел на улицу, улыбаясь, так как представил себе ситуацию, в которой окажутся чуть погодя его преследователи: он решил дойти до площади Белорусского вокзала и свернуть налево, к метро, а у "Волги" будет поворот только направо. Сыщик не успел досмотреть юморную картинку, как, пронзительно сигналя, нарушая правила, задом, так как движение по Брестской было односторонним, к тротуару подлетела знакомая "Волга", и из нее выскочил широкоплечий парень лет тридцати.

     - Нарушаем, хорошо гаишник отсутствует, - он улыбался, казалось, за ушами треснет. - Товарищ полковник, мы, ваши ангелы-телохранители, только что получили приказ доставить вас в министерство. Вас ждет министр.

     - Ну, если сам министр, лично, - Гуров оглядывал парня с любопытством, отметил, что коллега стоит плохо, непрофессионально, его легко вырубить, против движения "Волга" не пойдет, подумал сыщик, но избрал другое продолжение и рявкнул:

     - А ты кто такой?

     - Товарищ полковник, я старший...

     - Не брызгай слюной, старший, - перебил Гуров, предъяви документы.

     Парень явно обиделся, вынул удостоверение, показал, сыщик выхватил вишневую книжечку.

     - Так ты дворнику будешь представляться, - Гуров заметим, что из машины хочет вылезти напарник, ногой захлопнул дверцу, брякнул:

     - Сидеть! - И внаглую переложил пистолет в наружный карман пиджака.

     Из кафе никто не выходил, люди толкались на другой стороне улицы, у Дома кино, так что спектакль проходил без зрителей, разве кто мельком глянул из проезжавшей машины.

     - Так, Карякин, значит? - Гуров смотрел на парня, сравнивал с фотографией в удостоверении, даже помял корочки, пытаясь удостовериться в их подлинности. Сыщик, разыгрывая пролог к задуманному спектаклю, вернул удостоверение нехотя, постучал в стекло "Волги", распахнул дверцу, так же тщательно проверил документы напарника, оказавшегося капитаном Дроловым, затем упал на заднее сиденье и облегченно сказал:

     - Ну, здравствуйте, парни. Извините, коли обидел, но береженого Бог бережет.

     Оперативников предупредили, что полковник мужик с норовом, может заартачиться, и они обрадовались, что вопрос разрешился столь быстро.

     - Товарищ полковник, мы понимаем, - сказал Дролов, сидевший на переднем сиденье.

     - Сейчас такие фармазоны встречаются, - поддержал товарища сидевший рядом с Гуровым Карякин. - Любую ксиву изготовят. Так что вы нам. Лев Иванович, не обиду нанесли, а урок преподали, - оперативник устроился поудобнее и скомандовал:

     - Володя, домой!

     Водитель свернул на Васильевскую, выехал на улицу Горького. Гуров быстро сказал:

     - У меня, парни, просьба. Сугубо мужская: ты, Володя, тоже ничего не слышишь. - Он хлопнул водителя по плечу. - Надо на секунду к ЦУМу подскочить.

     - Не положено, приказали...

     - Парни! - Гуров всплеснул руками. - Мужики вы или нет? У меня в ЦУМе телка, - он чуть было не подавился этим словом, - работает. Она сейчас сменится, а я вечерком свободный. А телефона у нее нет. Привстанем с капитаном, - сыщик толкнул в спину впереди сидящего, - заскочим на минутку. У моей подруги ноги из подмышек растут... Я же мог и на пять минут дольше обедать?

     Оперативники колебались, но водитель на Маяковской перестроился в левый ряд, свернул на Садовое и поехал в сторону ЦУМа, чем и разрешил ситуацию.

     Все верно, подумал Гуров, у кого руль, тот и управляет, и, не давая оперативникам времени на размышление, быстро заговорил:

     - Болтают, мол, молодые работать не умеют, а вы классно за мной проехали и "сняли" меня профессионально! Молодцы! Сыщики! А вы, что же, меня на Ленинском зацепили?

     - Раньше, значительно раньше, товарищ полковник, - ответил Дролов, повернулся лицом к Гурову, подмигнул.

     - А на Ленинском прокол, - сказал Карякин и вздохнул. - Наши товарищи к этой бледнолицей гниде, что вас на "мерседесе" катала, заглянули, а он, падла... Подробности, как говорится, письмом, пришили, в общем...

     - Баба с возу, - пробормотал Гуров и откинулся на сиденье.

     "Романова застрелили. Почему? Он сопротивление оказать не мог. И зачем в квартиру полезли? Его можно было у машины подождать и вежливо взять под руку. Какого агента загубили, а на дискете есть что или нет - неизвестно. Кто-то жжет мосты, теперь, парни, мне с вами уже совсем не по дороге".

     "Волга" прокатилась вниз по Петровке, миновала дом тридцать восемь, в котором Гуров прослужил более пятнадцати лет, пугнув окружающих сиреной, вильнула налево и встала у ЦУМа.

     - Ну, век не забуду, пошли, капитан, - сказал Гуров и выскочил из машины.

     Сыщик взял оперативника под руку, горячо зашептал:

     - Только ты об этом деле молчок, пусть я и холостой, но у нас не поощряется.

     - Обижаете! - от возмущения Дролов даже приостановился.

     - Ладно, извини...

     Шагая рядом, плечом к плечу, они проталкивались сквозь толпу гостей столицы, которые не верили, что и тут, можно сказать, в самом сердце Родины, тоже ничего нет. Гуров взглянул на часы - уже семнадцать двадцать.

     Если хотите потерять человека и безнадежно утратить его на энное количество времени, приходите с ним в ЦУМ. Когда Гурову требовалось оторваться от назойливого соглядатая, он приходил в большой магазин. В круговерти обезумевших покупателей, шустрых мошенников и орущих детей расстаться с недалеким капитаном было так же просто, как проглотить рюмку водки. Гуров даже стеснялся прямолинейности своей операции, вернее, элементарности трюка, удивлявшего лишь ребятишек-дошколят. Пока они продирались через людскую чащобу, капитан дважды терялся по собственной инициативе, но Гуров, не доверяя случайности, поджидал охранника, чем окончательно усыпил его бдительность. Напротив прилавка, у которого то ли что-то покупали, то ли давили друг друга из чисто спортивного азарта, сыщик остановился, указал на продавщицу, блондинку, лениво шевелившую яркими губами.

     - Видишь? Это Тося, подруга моей телки, - прошептал Гуров. - Спроси у нее, где Роксана. Если она уже ушла, назначь им обеим свидание часиков на девять у телеграфа.

     - Понял, - выдохнул капитан и ввинтился в толпу. Гуров проводил его взглядом - так смотрят на утопающего, которого накрыла последняя волна, и начал пробираться к выходу в сторону Пушечной улицы.

     Сверкая лакированными боками, "вольво" стоял на условленном месте. Гуров сел рядом с Юдиным и сказал:

     - Поехали отсюда к чертовой матери! Будь все проклято, носков паршивых купить невозможно.

     Юдин лишь пожал плечами, хотел поинтересоваться, по какому адресу конкретно обитает мать черта, сдержал любопытство и повернул ключ зажигания.

***

     Они стояли на Воробьевых горах, смотрели на Москву, молчали, каждый думал о своем.

     Бизнесмен подсчитывал убытки, которыми для него могут обернуться события последних суток. Губский и Мельник ушли, туда им и дорога. Каца жалко, ему после такого удара не оправиться. Юдин повернулся к Гурову, но сыщик смотрел прямо перед собой, хотя движение Юдина, конечно, ощутил, но никак не реагировал. Думает, решает, с какого бока его ухватить. Юдин вновь уставился на бескрайний каменный разлив города. Сыщик очень интересен, играя с ним, можно не прижимать карты к груди, он не подглядывает, не передергивает, чертов сын, просто очень сильный игрок. Как бы его заполучить в свою лодку?

     Сыщик не думал ни о бизнесмене, ни о том, кто в чьей лодке, его мучили другие проблемы. На решение их требовалось время, а с этим у Гурова было совсем плохо. Министр даже не знает о его существовании, ясно как день, думал он. Кто, интересно, прикрывается его именем? И почему убили Романова? Из какого подразделения орлы, что пытались увезти его неизвестно куда? Кто и почему так торопится? Необходимо посмотреть дискеты. Дома появляться нельзя. Где спрятаться и где раздобыть компьютер? Главное, не спешить. Кому можно довериться?

     - Кац может покончить с собой, - сказал Юдин. Сыщик взглянул на него недоуменно и промолчал.

     - Бриллианты принадлежат общине, - пояснил Юдин. - Миллион долларов, где-то это, возможно, не деньги, а для Анатолия Самойловича - петля.

     - А я-то все думал, чего мне не хватает... Вы с Романовым давно знакомы?

     - Совсем не знакомы, - Юдин помялся. - Мне его рекомендовали...

     - Кто? Борис Андреевич, это очень важно.

     - Я не могу сказать, да вы этого человека и не знаете.

     - Тогда мыльте для Каца петлю. Поехали, мне нужно срочно позвонить.

     Гуров взглянул на город, резко повернулся и зашагал к машине. Когда они сели в "вольво", он сказал:

     - К ближайшему автомату.

     - Я вам не шофер, черт побери! - сорвался Юдин. - Или вы собираетесь сделать из меня осведомителя? Романова мне рекомендовал крупный чиновник МИДа. Фамилии я вам не назову, - он включил мотор.

     - Вы будете меня возить столько, сколько мне нужно, и фамилию назовете, - тихо ответил Гуров. - Дайте закурить, все бросаю, бросаю... Совсем безвольный стал.

     Юдин открыл отделение для перчаток, достал пачку сигарет "Мальборо", вытряхнул сигарету, дал сыщику прикурить.

     - Я все думал, как коротко определить вашу сущность, теперь понял - слабый.

     - Точно, - сыщик согласно кивнул, затянулся, понюхал сигарету. - Никакой гадости не подмешано? - Вытянул ноги, откинулся на спинку сиденья.

     Он решил было позвонить старому приятелю, укрыться временно у него, вспомнил, что приятель недавно женился, и вариант отпал.

     - У вас большая семья?

     Юдин взглянул недоумение, затем нахмурился:

     - Это угроза?

     - Не дуйте на воду, Борис Андреевич, - Гуров давно не курил, и у него слегка закружилась голова. - Просто вы мне подсказали идею вербовки, и меня заинтересовало ваше семейное положение.

     - Если не считать сиамского кота, одинокий. А работать на вас не буду.

     "Уже работаешь, - подумал сыщик, - а дальше - жизнь покажет".

     - Пригласите в гости, выпьем кофе. Юдин колебался, Гуров чувствовал, что может получить отказ, и козырнул:

     - Из дома позвоните Кацу, пусть не торопится.

     - Опасный вы человек, - Юдин громко и искренне рассмеялся. - Сказанул! Сообщи волку: мол, учти, дружище, у тебя острые зубы и ты питаешься мясом своих жертв. - Он включил передачу и мягко тронул машину с места.

     - У вас, как я понимаю, большие связи, - сказал через некоторое время Гуров. - Вы можете выяснить, куда поступают изъятые нашим ведомством вещи?

     - Наверно, вам это сделать легче.

     - Возможно, только вам нужнее.

     - Какая конкретно вещь?

     - Со временем узнаете, в обмен на фамилию чиновника МИДа.

     - Дался вам этот Романов, - раздраженно сказал Юдин, проезжая на "кирпич" и припарковываясь у высокого дома, любовно сложенного из светлого камня.

     - С час назад Романова застрелили, - Гуров прикурил вторую сигарету. - И меня интересует все, что с ним связано.

***

     Жизнь продолжается, прошел вечер, наступила ночь, которая тоже истекала, и за окном кабинета, в котором работал все время Гуров, начало светлеть, сыщик сидел перед компьютером, на столе стояла "турка", несколько чашек с кофейной гущей, лежали страницы исписанной бумаги.

     С жильем в Москве плохо, поэтому квартира у Юдина была лишь трехкомнатная, с небольшим холлом, с маленьким бассейном, крохотной баней и состояла из гостиной, кабинета и спальни. Ковры и хрусталь, как заметил Гуров, вообще отсутствовали, пол закрывал скромный однотонный палас, стены были белые, но ничего общего с больничными не имеющие, и производили впечатление чистоты и свежести. Мебель была матовая, из вощеного дорогого дерева и не сверкала нахально полированными боками, каждый предмет был функционален, предназначался для конкретного использования. Для форсу были разве что картины, так в живописи Гуров ничего не понимал. В общем, квартира как квартира, какой-нибудь зачуханный финн так не нашел бы в ней ничего интересного. Сыщик тоже не стал таращить глаза, бесцеремонно оккупировал кабинет. Компьютер, как и следовало ожидать, нашелся. Гуров выставил хозяина за дверь, начал работать, выяснил, что одна дискета безнадежно испорчена, а другая вроде бы ничего себе, но в то же время и ничего особенного, из-за нее не стоило и огород городить. Часть героев, чьи имена и клички проявлялись на экране компьютера, была Гурову известна, другую часть можно было отыскать в картотеке либо в отделах кадров. Ну, было, было кое-что, в основном поганые взяточники, одни - в погонах, другие - при галстуках и партбилетах. На них можно было вполне наплевать, хотя, конечно, не забыть. Но решать с ними неторопливо. Куда они денутся!

     Почти в самом конце картотеки друг за другом шли довольно подробные характеристики двух человек, которых даже аполитичный сыщик знал не по милицейским сводкам, ориентировкам или агентурным сообщениям. Один - депутат Верховного Совета России Черкасов, из "так называемых демократов", человек из партии Ельцина - часто появлялся на экране телевизора. Второй, Кудин, был журналистом, несколько раз выступал на страницах газет в рубрике "мораль и право", рассуждая о плохой работе милиции, коррумпированности и безнравственности се сотрудников. Оказывается, и депутат, и журналист были тесно связаны с Корпорацией и брали взятки, указывались даже суммы и даты, жена депутата приняла в подарок бриллиантовую брошь, которую дарители не поленились подробно описать.

     Гуров выругался вслух, отключил компьютер и закурил. Он не симпатизировал депутату, который, по мнению сыщика, уж больно быстро и легко сменил окраску. С младых ногтей сначала комсомольский вожак, потом партийный функционер, теперь перестройщик, ярый приверженец рыночной экономики. Гуров полностью соглашался со всеми доводами депутата, завидовал человеку, который так легко сменил кожу, и злился на него, так как сам был консервативен, понимал, что не прав, но сделать с собой ничего не мог.

     Журналиста Гуров никогда в глаза не видел, но терпеть не мог. Читая его хлесткие, злые материалы о безнаказанности преступников, кретинизме и бездушии работников милиции, покрывался гусиной кожей и матерился. Пижон и краснобай играючи расправлялся с проблемами, которые не мог разрешить Гуров почти два десятка лет.

     Сыщик смотрел на бледно-молочный экран компьютера и бормотал:

     - Ах ты, бархатная жопка, шелковые ушки, значит, мы все в дерьме, а вы в белых перчатках? Ну, погоди!

     Гуров отмотал назад, прочитал материал второй раз и стал прикидывать, как полученной информацией можно распорядиться, с чего начать. Выявить источник и всех свидетелей, провести разведывательные допросы, найти вещественные доказательства.

     - Можно? - в дверях появился Юдин с очередной чашкой кофе.

     Их было много, этих чашек, информацию о депутате и журналисте сыщик получил около полуночи.

     - Лев Иванович, может, перекусим и по рюмке примем? - Юдин поставил перед Гуровым кофе, глянул на погасший экран.

     - Может быть, может быть, - рассеянно сказал Гуров и подумал, что следует действительно прерваться.

     Он взял чашку, и они прошли на кухню. Гуров расположился у окна, лицом к двери - наверное, и в бане сыщик не сядет к двери спиной - и все старался и не мог переключиться, хоть ненадолго забыть о депутате и журналисте.

     Юдин включил микроволновую электропечь, пока несбывшуюся мечту советских домохозяек, поставил в нее тарелки, бесцельно слонялся по кухне, размышляя, как подступиться к задумчивому гостю, изловчиться, перетащить на свою сторону. И пришел к выводу, что перетащить сыщика никогда не удастся - в лучшем случае они могут встретиться на нейтральной полосе.

     - Вы сильно чем-то озабочены, Лев Иванович. Может быть, я смогу быть вам полезен? - Юдин решил прервать тягостное молчание.

     Гуров взглянул недоуменно, перевел взгляд на заграничные агрегаты и спросил:

     - Сколько же все это стоит?

     Да черт его знает, по-разному. Много, - раздраженно ответил Юдин. - Модно, ну и удобно... Думаете, я от хорошей жизни связался с Губским, Мельником и компанией? Вы же шагу не даете ступить, в микрофоны трубите о свободе, а слезете с трибуны и бьете по голове и все в висок норовите.

     Гуров вспомнил упавшего на траву бандита, его тянувшуюся к пистолету руку и свой удар ногой и сказал:

     - Оправдать можно все, абсолютно.

     - Как вы легко судите!

     - Это точно, но в данном случае я о себе. Вы накормить обещали.

     Юдин взял полотенце, вынул из печи тарелки с разогретой едой и сковородку с яичницей, поставил на стол и спросил:

     - Коньяк, водку?

     - Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ужинали молча. Юдин выпил, Гуров взял чашку оставшегося кофе и встал.

     - Спасибо, очень вкусно, я пошел.

     - Я вам постелю на диване, - Юдин прошел за Гуровым в кабинет, достал из тумбочки подушку, одеяло и белье. Взглянул на отчужденное лицо сыщика, бросил все на диван и молча удалился.

     Гуров снова включил компьютер, еще раз перечитал данные на депутата и журналиста, уже не злорадствовал, а чувствовал непонятное беспокойство. Начали возникать вопросы, чем дольше сыщик думал, тем вопросов становилось больше, а ответов меньше.

     Совершенно ясно, что материал в компьютер закладывался по мере его поступления, так как не имел никакой системы. Взяточник из вневедомственной охраны, следом боевик-убийца, после него директор магазина. И такая чересполосица от начала и до конца. И под самый финал - рядом депутат и журналист, следовательно, информацию на них получили одновременно. Почему? Дела, в которых они увязли, различны, сроки тоже разные. Депутат способствует хищениям, и в тексте упоминается восемьдесят седьмой год. А в компьютер они попали одновременно и в девяносто первом. Явные нескладушки.

     "А если это деза? - подумал он и тяжело перевел дух. - Ну, не любишь ты, сыщик, разговорчивого депутата, а писаку-максималиста просто терпеть не можешь. Так ведь можно заменить слово в крылатой фразе и получится: "Ты мне враг, но истина дороже". Сыщик, будь объективен, расколи этот орех и вытряхни на Божий свет ядрышко истины. А уж горькое оно или сладкое, тебя, сыщик, волновать не должно".

     Можно предположить, что некто, человек дальновидный, полагает, что, мол, картотека преступников рано или поздно, но вполне вероятно может попасть в руки власть предержащих, и закладывает в нее дезу, порочащую депутата и журналиста, "так называемых демократов". Плюрализм, демократия, гласность - журналисты выпрыгивают из штанов, только дай им жареного. Депутата и журналиста рвут на куски, поливают их нечистотами, сдабривают помоями, и все это вываливают на голову президента России.

     Гуров поднялся, забрал со стола пепельницу с окурками и грязную чашку, пошел на кухню, все вымыл. Когда он в своих рассуждениях заходил в тупик, требовалось отвлечься на какое-то физическое действие. Вновь усевшись за стол, сыщик начал чертить на листе бумаги геометрические фигуры и продолжал рассуждать.

     Если горячий материал является дезой, то ее инициатор должен знать, куда заложил мину, и не зависеть от успеха или неуспеха какого-то Гурова. А Гурова могли зарезать в лесу, он мог не выйти на Романова или не суметь его сломать. Слишком много случайностей. Если проводится запланированная провокация, она должна быть проста и надежна. А откуда на заре появились генералы? А "Волга" с оперативниками? Главное, почему убили Романова?

     Гуров вскочил, прошелся по кабинету, начал делать гимнастику.

     Человека убили. Пусть дерьмового, но ведь жизни лишили, а ты, якобы интеллигент, не потрясен смертью, а лишь мучаешься, что не можешь пристроить покойника в свою логическую схему.

     Попытки сыщика пристыдить себя, ужаснуться смертью не увенчались успехом. Он перестал отжиматься от пола, вернулся к столу, и начал чертить параллелепипед в проекции.

     Романов не мог оказать сопротивление, его убили, потому что мертвые молчат. А что он такого знал? Все упирается в картотеку. А может, ответ в испорченной дискете? Хозяева не знали, что Романов стер запись? Организаторы убийства и слежки за Гуровым не могут быть хозяевами Романова. Совершенно ясно, что они вышли на липового кагэбешника через самого Гурова. Выходит, что человек закладывает в компьютер дезу и не знает, где этот компьютер находится? Так быть не может...

     Почему? Сыщик нарисовал крестик. Некто узнает, что в преступной корпорации центрального региона России имеется компьютер с картотекой. Информация могла просочиться из нашего управления. Через свою агентуру некто посылает компроматериал на "так называемых демократов". Гуров повел от крестика линию. Что-то у него ничего не получалось. Путь следования материала не прослеживался. Точнее сказать, начало его угадывалось, но вскоре он терялся.

     Сыщик дернул карандаш в сторону, линия причудливо скривилась.

     Из того же источника некто узнает о полковнике Гурове и его задании и сосредоточивает на нем внимание. Сыщик отправляется за город, за ним приглядывают издалека. После вызова опергруппы, прокуратуры и "скорой" сначала появляются генералы, которые пытаются получить "что-нибудь для рапорта", а после неудачи за Гуровым устанавливают наблюдение, которое приводит сначала к Романову, а затем и к компьютеру.

     Сыщик продолжил кривую и замкнулся на крестике, полюбовался на свои каракули и вслух подвел итог:

     - Такой грязной работы я еще никогда не делал.

     Гуров смял бумагу, швырнул в угол. Спокойно, сыщик, спокойно, урезонивал он себя. Никто не знает, что дискета у тебя. Они могут только предполагать, и основания для этих предположений у них имеются. Представь, что ты руководишь операцией. Наружка докладывает, что объект сел в машину к неизвестному, который последние сутки, самые горячие, находился от объекта в непосредственной близости. "Мерседес" направляется в Москву. Остановка перед въездом в город, выходят из машины, минут пятнадцать беседуют, возвращаются в машину, движутся по окружной и, наконец, въезжают в Москву. На Ленинском проспекте машина останавливается, неизвестный уходит, объект некоторое время выжидает, затем следует за неизвестным. Видимо, на лестничной клетке между ними происходит мгновенный контакт, после чего объект выходит из подъезда и садится в троллейбус.

     Конечно, продолжал рассуждать Гуров, получи я такую сводку наблюдения, то не сомневался бы - объект у незнакомца что-то взял. Дальнейшее поведение объекта лишь подтверждает это. Объект не возвращается в министерство, не едет домой, а начинает болтаться по городу. В данном случае не важно, почувствовал он слежку или нет, важно, что он мечется, растерян, не знает, что предпринять.

     А уж гуровская легенда с телкой и дешевенький трюк в ЦУМе вообще в комментариях не нуждаются. Сыщик улыбнулся и покачал головой, даже вздохнул. Нехорошо, полковник, ведете себя, словно мальчишка. Вас министр ждет, а вы непотребства вытворяете. Интересно, как пацаны, которые играют в оперативников, объяснили начальству его исчезновение? А ведь сейчас некто тоже не спит, думает, просчитывает. От таких мыслей сыщик повеселел.

     Эйфория была недолгой, он вернулся к печке, от которой начал, и вновь двинулся в дорогу. И снова не прошел, уперся в тупик. Стереть дискету он не мог, отдать ее - тоже не мог, для принятия точного безошибочного решения информации не хватает. Против генералов нужны неопровержимые улики.

     Гуров долго сидел в кресле, курил, варил кофе, снова курил, тасовал колоду и так и сяк, сдавал карты себе и противнику - и каждый раз проигрывал. Лишь когда начало светать, сыщику удалось вытащить джокер. Гуров ударил кулаком по столу, обозвал себя дураком, еще минут тридцать работал, потом упал на диван и заснул.

     Юдин жил холостяком, но утюг в доме нашелся, и около десяти утра Гуров, стоя в одних трусах, гладил брюки. Хозяин готовил завтрак, поглядывал на мускулистую фигуру гостя и говорил:

     - У вас фигура тридцатилетнего атлета, можете работать натурщиком, хотя для классики, пожалуй, мышц многовато. И на груди шрамик почти не виден, а вот спину вам конопатил халтурщик.

     Гуров закончил гладить, убрал утюг и доску, принялся чистить туфли.

     - Рубашечка ваша никуда не годится, мог бы подарить новую, так вы наверняка не возьмете...

     - Отчего же? - удивился Гуров. - Я нормальный человек и обожаю подарки.

     Юдин принес белую рубашку и строгий однотонный галстук. Гуров взял, поблагодарил сдержанно и быстро оделся. Потом они завтракали, разговаривали на отвлеченные темы: о погоде, футболе, политике. Когда собрались уходить, Юдин спросил:

     - Вам действительно нужен человек, который подбросил мне Романова?

     Гуров кивнул, и Юдин назвал фамилию и должность. Сыщик снова кивнул, взглянул, прищурившись, и заговорил медленно, произносил слова осторожно, словно брел в темноте, на ощупь:

     - Я бы на месте Каца не лез в петлю, а раздобыл бы "мерседес", принадлежащий покойнику Романову. При ваших возможностях - дело несложное. В "мерседесе" я не стал бы ничего искать, а велел бы разобрать его на части, до последнего винтика, слил бензин, масло, размонтировал колеса. Мы не способны угнаться за передовой мыслью Запада и не надо пробовать, - он заговорил даже веселее. - Разберите этот аппарат на молекулы, и, если в ваших руках ничего не останется, я брошу свою работу и наймусь к вам водителем.

     - Ловлю на слове, Лев Иванович, - сказал Юдин, отпирая массивные запоры входной двери.

     - А пока не я вас вожу, а вы меня, подбросьте, пожалуйста, на Октябрьскую площадь, к министерству, - ответил Гуров, переступая порог.

Глава десятая и последняя

     Шеф Гурова, начальник главка Петр Николаевич Орлов, как обычно, в штатском скромном костюме, с плохо повязанным галстуком, который всегда раздражал Гурова (уже семнадцать лет у него чесались руки перевязать галстук по-человечески), сидел в своем кабинете за столом, вертел в руках дискету, и, казалось, нимало не интересовался проходившим здесь разговором.

     Моложавый генерал, которого Гуров впервые увидел накануне ранним утром у загородной резиденции, в отличие от хозяина кабинета, был крайне активен. Он пытался расхаживать перед столом Орлова, но кабинет был невелик, и генерал, сделав три-четыре шага, натыкался то на книжный шкаф, то, развернувшись и пробежав в обратную сторону, налетал на сейф. В общем, генерал суетился. Гуров сидел сбоку от стола начальника, спиной к окну, терпеливо ждал, когда кончится игра в слова и начнется дело. Сыщик не понимал роли генерала, широты его полномочий, хотя по отсутствующему выражению на лице шефа - а за долгие годы он изучил это лицо как свое собственное - следовало понимать, что этот, явно из новых, генерал полномочиями облечен и является персоной, приближенной к императору.

     - Я всегда полагал, что мы люди военные и дисциплинированные! И вы, Лев Иванович, - полковник милиции, а не анархист с маузером за поясом и бомбой в кармане! - изрек генерал, в очередной раз натыкаясь на сейф. - Черт побери, мы можем перейти ко мне, все-таки просторнее, и хоть кофе дадут...

     Шеф нажал на кнопку и тихо сказал:

     - Света, кофе, пожалуйста...

     - Петр Николаевич, вы своим молчанием поддерживаете полковника, будто одобряете его безобразное поведение, которое граничит со служебным преступлением, - генерал неловко присел на краешек стула. - Мало того, в прокуратуре решают вопрос о возбуждении против полковника уголовного дела за превышение пределов необходимой самообороны, нанесение тяжких телесных повреждений с расстройством здоровья.

     - Тяжких без расстройств не бывает, генерал, - флегматично заметил Орлов. - А никакого дела не слепится - нет потерпевших.

     - Не понял! - генерал вскочил.

     Орлов заглянул в лежавшую на столе папку и ответил:

     - Сегодня около шести утра содержавшиеся в санчасти Прохоров и Курков убили постового милиционера и скрылись.

     - Прекрасно! Великолепно! - генерал вновь начал тыркаться по кабинету. - Просто гора с плеч? Я циник? Возможно. Но на нашей работе порой убивают... Сейчас главное - это полковник, - он ткнул пальцем в Гурова, хотел то ли пригвоздить, то ли возвысить. - Он должен быть в белом, без единого пятнышка. Сколько вы работаете в милиции? И что, кроме отборной ругани, слышали?

     Надо не только, как вы выражаетесь, пахать, но и подать результат. Старо? Согласен, так ведь и мир стар. Сегодня в семнадцать - пресс-конференция, будут наши писаки, депутаты, сами понимаете, иностранцы. Мы им такой товар подаем, а главный герой - в грязи увечит людей... Ну, слава Богу, хоть с этим пронесло!

     Генерал поднял руку, хотел, видно, перекреститься, но сдержался, неопределенно помахал ладошкой.

     "Так... Ларчик просто открывался, - подумал Гуров. - Пресс-конференция, иностранцы, потому-то ты не спишь. И гоняешься ты не за мной, грешным, а за сенсацией".

     - Я выполняю приказ министра! - произнеся эту фразу, генерал, словно прикоснувшийся к земле Антей, ринулся в бой с новыми силами. - Я вас подам на всю страну и дальше, за пределы! Я должен быть уверен в вас, полковник! А я не уверен! Где вы болтались почти сутки? Почему вы скрылись от своих товарищей?

     - Разберемся, - Орлов с интересом разглядывал свои ладони. - Полковник Гуров напишет рапорт. Мы разберемся.

     - Нет у меня времени! - генерал в конце почти каждой фразы ставил восклицательный знак, если только не ставил знак вопроса. - Перестройка! Мы боремся с бюрократией, а вы все вопросы хотите свести к бумажке! Ну, рапорт со временем, пожалуйста, почему сейчас нельзя русскими словами объяснить?

     Орлов перестал любоваться ладонями, взглянул на Гурова и кивнул.

     - Товарищ генерал! Я выполнял специальное задание, о котором, в принципе, никто не должен был знать. Неожиданно меня останавливают незнакомые люди, представляются как мои телохранители. У меня тело одно, я не могу доверить его охрану чужим людям.

     - Не паясничайте, полковник! Вам предъявили документы, сослались на министра!

     - Документы я могу такие предъявить, что вы, товарищ генерал, в моем присутствии сидеть не посмеете.

     Генерал покраснел, затем пошел белыми пятнами. Орлов довольно заурчал, сказал миролюбиво:

     - Ну, ладно, ладно, Лев Иванович, давай по существу.

     - А по существу, товарищ генерал, - сыщик взглянул на начальника обиженно, - ни о какой охране не договаривались. Парни наглые, это факт, а почему они висят на хвосте, что им нужно, неизвестно. Министр, говорите? Так я могу сослаться на президента или на Господа Бога... Слова - они все выдержат.

     - Допустим, допустим, - неожиданно выяснилось, что генерал умеет говорить и миролюбиво. - Ну, не понравились вам мои парни, тем более что у вас есть такой горячий материал, - он указал на лежавшую на столе дискету. - Вы ушли, надо сказать, мастерски, провели моих вислоухих.

     Генерал сделал паузу, улыбнулся, призывая заключить перемирие. Гуров еле сдерживал смех, Орлов вновь вызвал секретаря.

     - Светок, как дела с кофе?

     - Петр Николаевич, чайник перегорел, я ребятам позвонила, не несут, черти, - радостно сообщила секретарша, которая отлично знала, когда нужен кофе, а когда чайник должен "перегореть".

     - Хорошо, хорошо, отставить, - сказал Орлов и развел руками.

     - Ну, великие сыщики, вы и даете! - генерал выдал еще одну улыбку, повернулся к Гурову и посерьезнел. - Так куда вы пропали, почему не явились к начальству? Где вы ночевали?

     Сыщик знал, что такой вопрос зададут. Времени, чтобы приготовить ответ, было достаточно, однако он его не приготовил. Гуров рассчитывал переговорить с Орловым один на один и вместе сочинить легенду. Но когда сыщик переступил порог министерства, его уже ждали и повели к чужому генералу. Гуров еле отбился и сумел проскочить в этот кабинет.

     Орлов покусывал нижнюю губу, взгляда на Гурова не поднимал. Сыщик понял: никакой защиты, только нападение. Ему не пришлось искусственно возбуждать себя - человек, сидевший напротив, появился из ниоткуда, надел генеральские погоны, допрашивает. Лицо Гурова осунулось, кожа задубела, глаза стали ярко-голубыми, от нахлынувшей злости голос почти пропал:

     - Может, вы хотите знать, с кем я ночевал и как именно? От меня жена ушла...

     Из всех троих больше всех такому сообщению удивился сам сыщик. Орлов знал, что семья Гурова распалась, но это произошло отнюдь не вчера. Генерал не понял, какое отношение к происходящему имеет жена полковника. А Гуров совершенно не собирался произносить подобную фразу, но она прозвучала, и сыщик бросился в атаку.

     - У вас, генерал, пресс-конференция, а у меня жена ушла. Как раз вчера, такая незадача. Вам не позвонила, не согласовала. Извините. А вот генерал Орлов, тогда полковник Орлов, - сыщик взглянул на друга и начальника осуждающе, - у меня на свадьбе гулял. Ведь было, уважаемый Петр Николаевич, признайтесь.

     - Ну, Лев Иванович, - Орлов бросил взгляд на генерала, недоуменно пожал плечами.

     - И водку пил, и "горько" кричал! А вчера жена ушла! Сто лет прожили дружно, любили...

     - Все! - Орлов хлопнул ладонью по столу, поднялся. - Объявляется перерыв.

     Генерал встал, растерянно оглянулся, не зная, что предпринять.

     - А вас, генерал, на той свадьбе не было, поэтому вы и спрашиваете, где я провел ночь! - Гуров вскочил, резко повернулся, прижался лбом к оконному стеклу.

     Генерал хотел взять со стола дискету, Орлов сделал отрицательный жест, подмигнул, указал взглядом на дверь. Генерал возмущенно фыркнул и вышел. Знаменитый сыщик! Истеричка! Баба у него сбежала, так он дела забросил! Генерал вышагивал по длинному коридору и пребывал в возмущении.

     - Ты, Лева, свой талант закопал, - сказал Орлов, - с искренним удивлением глядя на Гурова. - Семнадцать лет с тобой бок о бок - и не подозревал даже.

     - Сам удивляюсь, - признался Гуров. - Последний поворот к окну, пожалуй, перебор. Но я физиономию его уже видеть не мог: либо лицо ладонями закрывай, либо отворачивайся.

     Дверь открылась, секретарша принесла кофе, заговорщицки подмигнула и удалилась.

     - И что здесь? - Орлов постучал пальцем по дискете.

     - Разное, - неопределенно ответил сыщик. - Откуда явился сей муж? И почему ты разрешаешь с собой так разговаривать?

     - Потому, Лева, все потому же, - Орлов убрал дискету в сейф. - Если меня не будет, кто останется? Ты, гений, куда служить пойдешь? Ты почему не звонил?

     - Статью за соучастие не отменили, Петр Николаевич. Что позволено оперативнику, не позволено генералу.

     - Я твой друг.

     - Я могу исповедоваться за рюмкой чая, а сейчас ты начальник.

     - Я волновался, - Орлов сунул ладонь под пиджак, потер грудь. - Бог тебе судья. Ну, Лев Иванович, как будем жить дальше?

***

     К семнадцати часам перед конференц-залом начали собираться как сотрудники министерства, так и постепенно прибывавшие гости. Атмосфера ожидания была немного нервная и одновременно праздничная, как в фойе театра перед началом премьеры. Случайных людей нет, только свои и приглашенные, которых все время бегают встречать, теряют, вновь находят, просят извинить за вынужденную задержку: вот-вот начнется.

     Поведение собравшихся было различным. Молодым сотрудникам было поручено встречать и рассаживать гостей. Милиционеры со стажем, кто в форме и при орденах, кто в штатском, преимущественно в сером, а многие так и в белых рубашках - знай наших, поглядывали на происходящее снисходительно, мол, чего только нынче не придумают. Вот и в святая святых неизвестно кого пустили, скоро и кооператорам разрешат здесь шляться. Иностранцы, привычно улыбаясь, не скрывали любопытства, оглядывались, один даже подошел к стене, колупнул пальцем облицовку. Несколько депутатов, как и надлежит народным избранникам, держались солидно и слегка покровительственно, мол, не такие залы видели, мягко стелете, но нас, умудренных, на кривой не объедешь, мы в корень смотрим, в самую суть. Ну и, естественно, журналисты, которых профессия обязывает в любую щель пролезть, а тут двери открыли, так даже и неинтересно. Они знали всех, а кого не знали, то здоровались с таким видом, что человек, досадуя на свою память, начинал чувствовать себя неловко.

     Орлов и Гуров сидели в полупустом зале, у прохода, над ними нависал генерал, которого неожиданное заявление сыщика о личном горе вынудило покинуть поле боя. Сейчас генерал пытался наверстать упущенное.

     - Петр Николаевич, я категорически требую отдать мне дискету. Мы планируем показать кое-какую кинохронику, а ваш материал запустим на скорости, прочитать его будет нельзя, но объем добытой информации безусловно, произведет впечатление, - он указал на стол президиума, рядом с которым стояли телевизор и компьютер.

     - Классное решение, - Орлов одобрительно кивнул. - Зарядите компьютер любой информацией и гоняйте, а конферанс - дело несложной техники...

     При слове "конферанс" генерал скривился, тут же набычился и повторил:

     - Я категорически требую...

     Орлов, который сидел расслабившись, несколько мешковато, выпрямился, вздернул подбородок и резко перебил:

     - Вы, генерал, требуйте с подчиненных, меня вы можете только просить. Совершенно секретный материал из моего сейфа никуда не выйдет, тем более на эстраду.

     - Ах, так? Сейчас прибудет министр...

     - Хоть президент, - вновь перебил Орлов.

     - Ну, посмотрим, - пробормотал генерал и отошел.

     - У нас министры меняются быстрее, чем времена года, - невесело пошутил Гуров.

     - Министр не профессия, а средство для личности самоутвердиться в окружающей среде.

     - Не скажи, убежден, что есть и глубоко порядочные люди, которым за державу обидно. Дачи, пайки, машины - для семьи, а сам света белого не видит.

     - За идею? - хитро прищурился Орлов.

     - Есть, которые и за идею, - ответил Гуров.

     - Так и вороны встречаются белые, но редко, - усмехнулся Орлов.

     Зал начал наполняться, по проходу двинулась группа товарищей, которым полагалось сидеть в президиуме, то есть на расстоянии от остальных и повыше. Засверкали блицы.

     - Лева, объясни старику, что такое презентация? - зашептал Орлов.

     - Представление, - ответил Гуров. - Вот ты сейчас тоже кое-что представляешь, но это не презентация.

     Рядом с министром сыщик увидел депутата, который фигурировал в картотеке уголовников. Прав я или не прав? - думал Гуров, глядя на массивную фигуру с седой шевелюрой - лица на таком расстоянии рассмотреть было невозможно. Задумана провокация, скандал с разоблачением или мне привиделось? По крайней мере, сегодня у них сорвалось. Петр дискету не отдаст, да и обнародовать секретный материал прилюдно никто не рискнет.

     Кому положено сидеть выше, солидно занимали свои места, улыбаясь, переговаривались, галантно уступали друг другу место. Они были сообщники, люди, привыкшие к подобным процедурам и считавшие такое положение естественным. Среди вышестоящих были три генерала, но один, недавний собеседник сыщиков, из зала смотрелся лучше всех, был подчеркнуто статен. Он склонился к уже занявшему свое место министру, что-то быстро говорил и поглядывал в зал.

     - Я, пожалуй, пойду, - Орлов встал и, благо сидел с краю, пошел к выходу.

     Микрофон щелкнул, и спокойный уверенный голос произнес:

     - Петр Николаевич, подождите, пожалуйста, - генерал призывно махнул рукой.

     Орлов остановился, взглянул на эстраду, почесал за ухом, пошел обратно, недовольно бормоча:

     - Старый дурак.

     Проходя мимо Гурова, Орлов дал ему подзатыльник, одернул пиджак и зашагал решительнее. Генерал встретил его у ступенечек, чуть не подхватил под локоток, подвел к министру, который, слегка повернув голову, сказал:

     - Какой-то сенсационный материал раздобыли и прячете. Нехорошо, Петр Николаевич, - министр улыбнулся сидевшему рядом депутату. - Принесите и передайте генералу.

     Орлов наклонился и, понимая, что выглядит смешно, а препирательство бесполезно, ответил:

     - Товарищ министр, материал доставлен лишь сегодня, я его не смотрел, но он, безусловно, совершенно секретный.

     Министр огладил ладонью мягкое сукно стола, натужно, словно жал воротничок, повернул голову и сказал:

     - Я вас прошу, Петр Николаевич.

     Гуров видел, как Орлов и генерал быстро вышли из зала, все понял, философски подумал, чему быть, того не миновать, и занялся совершенно бессмысленным делом. Он начал разглядывать макушки сидевших в первых рядах журналистов, пытаясь опознать затылок человека, из-за которого не спал ночь.

     Заместитель министра вышел к микрофону и сообщил, что сегодня пойдет разговор о криминогенной обстановке в стране, работе уголовного розыска, будут показаны несколько эпизодов из работы розыскников, снятых самими сотрудниками на видео, после чего желающие могут задать вопросы. Окончив короткое выступление, оратор углубился в статистику. Зарегистрировано, раскрыто, арестовано, возвращено на сумму, изъято оружия.

     Данные эти были уже обнародованы в газетах, зал слушал равнодушно, шелестел разговорами, все дожидались последней части, когда можно будет задавать вопросы, которые у многих имелись. Гуров ждал возвращения Орлова и думал о своем. Процент раскрытых убийств довольно высок, действительно производит впечатление. Только кто знает, из чего данный процент складывается? Муж ударил жену утюгом, утром протрезвел, прибежал в милицию. Раскрыто... Алкаши подрались, один другого порешил, заснул рядом, патрульная машина подобрала. Раскрыто... Конечно, мы разыскиваем и настоящих убийц, рассуждал сыщик, ребята пашут не за страх, сам не последний человек, однако и наиболее удачливому такого процента не вывести. Вроде и правда в таблицах, а приглядишься - мистификация.

     Гуров вновь увидел своего друга и начальника уже на сцене: генерал усадил Орлова, сам подошел к компьютеру, вставил дискету, напряженно уставился на экран, через некоторое время заулыбался, глянул в сторону Гурова победно.

     - Там они, там, куда им деться, - прошептал Гуров. Значит, не померещилось, и не так он глуп, как полагают некоторые. Петр совладать не смог: куда плотник супротив столяра? Хотя здесь и все наоборот, Петр столяр-искусник, а министр еле-еле плотник. Однако президенту виднее, оттого он нашими министрами в подкидного играет.

     Генерал явно отвечал за проведение мероприятия. Когда кончили считать проценты, деньги и стволы, он включил телевизор, начал комментарий. Огромный телеэкран в актовом зале плохо смотрелся, да и снято было скрытой камерой, одна мельтешня: машины, погони, пистолеты, трупы. Генерал был лаконичен: "безжалостные, циничные бандиты и убийцы", "безутешные матери и несчастные дети", "неминуемость наказания и беспристрастность суда" - в общем, полный джентльменский набор.

     "Что же, генерал, дальше? - думал Гуров. - Куда едем, где остановимся?"

     - Уважаемые гости и коллеги, как раз сегодня у нас большое событие: сотрудниками уголовного розыска завершена сложнейшая операция, ликвидирована группа так называемых авторитетов уголовного мира. Главарь, к сожалению, убит во время перестрелки, но герой жив и здоров!

     Гуров застонал, ноги у него почему-то ослабели, во рту пересохло, поняв, какое испытание его ожидает, он выругался.

     - Так бывает не только на экране, хотя человек, которого я вам сейчас представлю, и похож на киногероя. Жизнь закручивает сюжеты почище драматургов. - Генерал поднял руку, выдержал паузу и с пафосом произнес:

     - Полковник милиции, старший оперуполномоченный по особо важным делам Лев Николаевич Гуров? Прошу!

     Так представляют звезд эстрады, после объявления следует шквал аплодисментов, а герой выбегает с поднятыми руками и раскланивается. Сейчас же пафос тона в сочетании со словом "оперуполномоченный" вызвал у людей недоумение, чувство неловкости, кто-то рассмеялся, послышалась быстрая иностранная речь, повисла пауза и, заполняя ее, генерал продолжал говорить:

     - Полковник - смелый, опытный, талантливый сыщик. Он сумел не только разгромить преступную группировку, но и захватить картотеку преступников, которая содержит имена, клички боевиков, осведомителей и полные данные на тех уродов-перевертышей, которые, что греха таить, все еще существуют в нашей среде.

     Никогда в жизни Гурову не было так стыдно, но не выйти было невозможно: начнут искать, тыкать пальцем, подталкивать. Он шел по проходу, поднимался на сцену, стараясь не слушать заливавшегося соловьем генерала.

     - По своим политическим убеждениям полковник - ярый сторонник демократической платформы, - генерал указал на свободный стул. - Присядьте, Лев Иванович. А сейчас, товарищи и господа, мы постараемся ответить на ваши вопросы.

     На большинство вопросов отвечал заместитель, министр лишь подал несколько реплик и даже сравнительно удачно пошутил. Генерал представил залу Орлова. Узнав, что просто одетый немолодой человек - главный сыщик страны, журналисты, особенно иностранцы, оживились, начали задавать более конкретные и профессиональные вопросы. Орлов отвечал нудно и односложно, пытаясь погасить интерес к своей персоне. И он, и Гуров напряженно ждали подвоха, ведь дискета была в компьютере, а висевшее на стене ружье обязательно должно выстрелить.

     Иностранцы о чем-то переговаривались между собой, а потом один из них на чистом русском языке спросил:

     - Господин Орлов, как мы понимаем, захват полковником списков агентуры уголовников для вас большая удача?

     - Безусловно, - Орлов кивнул. - Хотя я не могу судить о степени удачи, так как еще не успел ознакомиться с материалами.

     - Мы поздравляем вас, господин Орлов. Мы не хотим вас обидеть, но не боитесь ли вы, что среди членов мафии могут оказаться и ваши люди?

     Вот оно, началось, понял Гуров. Что бы про меня ни болтали, но я обыкновенный гений.

     - А вы, господин, не боитесь узнать, что ваш друг предатель? Конечно, страшно. Но уж если он предатель, то лучше об этом узнать раньше, чем позже, - ответил Орлов.

     - Мы полностью исключаем возможность сотрудничества с преступниками наших ответственных товарищей, - вмешался в разговор министр. - Это исключено. А среди рядовых могут быть и двурушники. А мелкие чиновники в вашей стране не продаются мафии?

     - О, сожалею, господин министр, к сожалению, продаются, - иностранец всплеснул руками. - Это наша беда!

     - Петр Николаевич, разрешите вопрос, - журналист представился, и Гуров услышал знакомую фамилию, которая была на дискете Романова.

     - Да, конечно, - ответил Орлов.

     - Приятно, что наш министр такой оптимист, - сказал Кудин. - Но вы; опытный сыщик, не исключаете, что среди осведомителей и других пособников нашей родной мафии окажутся лица крупного калибра?

     - Я уже давно ничего не исключаю, - сказал Орлов. - Наш разговор уходит в область предположений, а я поклонник фактов.

     - Простите, господин Орлов, - вмешался иностранец, - вы впервые пошли на открытый разговор с прессой, данный факт мы приветствуем от всей души. Но если, как заметил мой русский коллега, вы столкнетесь, с людьми большого масштаба, то не боитесь ли, что добычу у вас просто отнимут?

     - Лично мне бояться поздно, отбоялся. А отнимут - не отнимут, это решать не мне. Я не политик, я сыщик.

     - Удобная позиция, - усмехнулся Кудин. - Мы не были политиками в тридцать седьмом, сорок девятом, в застойные годы, теперь имеем то, что имеем. Может быть, есть смысл передать добытые материалы в специальную комиссию Верховного Совета?

     Министр многозначительно взглянул на генерала, тот мигнул своим подручным, которые неслышно спустились в зал, прошелестела команда: "Товарищи! Просьба разойтись по рабочим местам!"

     Сотрудники неохотно потянулись к выходу. Лишь группа советских и иностранных журналистов, ощерившись микрофонами, осталась перед столом президиума, за которым восседали руководители и депутаты. Гуров вглядывался то в лицо Кудина, который специализировался на разоблачениях беззаконий, творимых органами милиции, и был негласно выдвинут своими коллегами в лидеры, то переводил взгляд на чеканный тяжелый профиль депутата Черкасова, обменивавшегося с министром короткими репликами.

     - Этого я не позволю, - Орлов хотел лишь подумать, но произнес вслух и, поняв, что проговорился, бросился в бой. - Какова бы ни была заложенная в картотеку информация, она совершенно секретная и оглашению не подлежит.

     - Обожаю секреты! - воскликнул журналист. - Вы распоряжаетесь секретами по своему усмотрению, народным избранникам знать правду не положено.

     - Демагогия, - отрезал Орлов и взглянул на министра. - Спецслужбы любого, самого демократического государства хранят свои секреты.

     Иностранцы залопотали по-своему, согласно закивали, кто-то из них сказал:

     - Конечно, так есть.

     - А не тайна, что представляет собой столь секретная картотека? Это карточки, списки? - последовал очередной вопрос.

     - Дискета, она заложена в этот компьютер, - выстрелил подручный генерал и кивнул на стоявшую на приставном столике аппаратуру.

     - Прекрасно, значит, если вам что-то в тайнах мафии не понравится...

     - Почему именно нам не понравится? - перебил журналиста генерал. - Может быть, вам не понравится?

     - Извините, - вмешался сидевший за столом депутат, - давайте откажемся от деления на "наших" и "ваших".

     - Нет уже, извините, - генерал задрал подбородок. - Прозвучал недвусмысленный намек: честь мундира обязывает. Стреляться!

     Иностранцы, люди более раскованные и органичные, рассмеялись, захлопали, советские улыбались настороженно.

     - Вы, генерал, смельчак и вызываете на дуэль безоружного. Знакомая картинка! - съязвил Кудин.

     - С ваших губ капает яд, поберегитесь. У нас будет одно оружие и один секундант.

     Гуров все понял: он одинаково не любил ни генерала, ни журналиста, но отдал должное первому, который был умнее и коварнее.

     - Объяснитесь, - сказал Кудин и непроизвольно вытер губы. - Какое оружие?

     - Компьютер.

     - Согласен. А секундант?

     - Пресса, - генерал поклонился журналистам. - Вы же поклонники гласности.

     - Какие условия? - Кудин чувствовал, его заманивают в ловушку, но не мог понять, в чем она заключается.

     - Мы спросим у компьютера о вас и, скажем, - генерал, актерствуя, обвел взглядом присутствующих, остановился на депутате Черкасове, улыбнулся. - И о вас. Согласны? Чтобы вам проверка не показалась обидной, мы сначала зададим вопрос, что известно мафии о генерале Орлове и обо мне. Согласны?

     - Конечно, нет - взорвался Кудин. - Это ваш компьютер, в нем заложена ваша информация... Я категорически протестую, это чистой воды провокация!

     - Проверьте, пожалуйста, меня, товарищ генерал, - сказал иностранный журналист. - Эрнест Гартнер. Пожалуйста.

     Иностранцы захлопали, кто-то сказал:

     - Тест на СПИД!

     Генерал кивнул возмущенному Кудину.

     - Я вас понимаю: знает кошка, чье мясо съела. Вынудить не могу, давайте взглянем, чем мафия располагает на генералов милиции, - он подошел к компьютеру, журналисты поднялись на сцену, сгрудились у небольшого экрана.

     Генерал набрал свою фамилию, имя и отчество, на экране появилась надпись: "Сведениями не располагаем".

     - Видно, я недостаточно знаменит. Теперь Орлов, Петр Николаевич. Не возражаете?

     Орлов махнул рукой, мол, отстань и делай, что хочешь. Генерал потыкал пальцем в клавиши, появился текст: "Орлов Петр Николаевич, 1928 г. р., работает в "угро" более сорока лет, генерал, среди своих пользуется авторитетом, фанатик, подходов не имеем".

     - Ясно, какие компрометирующие материалы могут быть на генерала милиции? - саркастически улыбнулся Кудин. - Да еще в стенах этого здания.

     - Дискета доставлена сегодня полковником Гуровым, кстати, вашим единомышленником.

     Присутствующие, невольно посмотрели на Гурова. "Так вот зачем ты расхваливал меня, - понял сыщик. - Если хочешь протолкнуть дезу, рекламируй источник информации. А ты не дурак, генерал, мерзавец, конечно, но не дурак".

     - А мне даже любопытно, - неожиданно произнес депутат Черкасов, - удостоили меня уголовнички своим вниманием или кет? Валяйте, генерал!

     Подручный глубоко вздохнул, промокнул платком лоб, бросил на министра словно случайный взгляд, скомкав платок, вытер руки, будто готовился к прыжку и боялся промахнуться. И хотя генерал старался держаться спокойно, его напряжение почувствовали все. Журналисты придвинулись плотнее, разговоры смолкли.

     - А отчего вы так нервничаете, товарищ милиционер? - срывающимся голосом воскликнул Кудин. - Давайте, вытаскивайте на Божий свет заготовленную гадость!

     - А может, не стоит? - генерал оглядел присутствующих. - Господа, я прошу извинения, все это несерьезно и достаточно грязно. Уголовники! Ведь о любом человеке могут написать, что угодно. Правда, свои записи они прячут, а не тиражируют миллионными экземплярами. Товарищ Черкасов - депутат парламента, лучше не надо.

     Генерал выжимал из ситуации максимум, накалял обстановку до предела.

     - Господин депутат согласился, - сказал иностранец, - я уверен, наш депутат никогда бы не согласился. Вы, русские, странные люди.

     Народный избранник не был абсолютным дураком, почувствовал недоброе, решил отступиться, взять свои слова назад, но на сомнительный комплимент иностранца попался, словно мальчишка, и четко произнес:

     - Депутат, как жена Цезаря, должен быть выше всяких подозрений, прошу, генерал.

     - Я считаю, что напрасно, но если желаете, - генерал начал выстукивать буквы.

     На экране появилась надпись: "Сведениями не располагаем".

     - Не удостоили, - облегченно вздохнул Черкасов. - Значит, плохо работаю.

     Журналисты начали фотографировать, чиркать в блокнотах, о своем коллеге Кудине забыли. Раздались восхищенные реплики.

     - Русские долго запрягают, но быстро ездят! Поставить под угрозу всю карьеру!..

     А генерал все играл на компьютере, вновь набрал фамилию депутата, затем фамилию журналиста, на экране вновь появилась надпись: "Сведениями не располагаем". Журналисты народ дошлый, манипуляции генерала заметили, кто-то ехидно спросил:

     - Что-нибудь не так? Может, машинка испортилась?

     Генерал не ответил, смотрел на Гурова, сыщик отлично знал, что взглядом встречаться нельзя, он выдаст себя, но поднял голову, ответил спокойной улыбкой. Эту опасную игру заметил Орлов, сказал министру, что вынужден вернуться в кабинет, подошел к компьютеру, забрал дискету, взял Гурова под руку и быстро поволок к выходу. За спинами сыщиков звучал уверенный голос министра:

     - Мы еще не достигли абсолютного консенсуса, но в наших взаимоотношениях безусловно произошли подвижки...

     Гуров перешагнул порог, привалился к двери, отгородился от зала.

     - Подвижки-херишки! Когда генсек "хакал", так вся рать букву увечила, если следующий будет материться, свита запоет на фене...

     Орлов шел по коридору так быстро, что длинноногий Гуров еле поспевал. Начальник влетел в свою приемную и закричал:

     - Меня нет! Нет меня! Ни для кого! Ясно? - И распахнул дверь кабинета.

     Секретарша взглянула обиженно, Орлов втолкнул сыщика в кабинет, вбежал сам, путаясь с ключами, открыл сейф, запер в него дискету, упал в кресло, рявкнул:

     - Ну?

     Гуров, который во время серьезного разговора предпочитал оставаться на ногах, сейчас опустился на стул и миролюбиво сказал:

     - Не серчай, Петр Николаевич. Раз пуля просвистела, значит, не твоя.

     - Они там были? - Орлов не пояснял, кто "они" и где "там".

     - Оба, - ответил сыщик. - И представляешь, в каком виде.

     - Ты как посмел?

     - Но ты же сам видел, я угадал. Их замазали и подставляли.

     - А если бы не угадал? Ты же уничтожил вещественные доказательства!

     - Обижаешь, - Гуров достал из кармана дискету, положил перед начальником:

     - Вот она, оригинал так сказать, а генерал баловался копией моего изготовления.

     Орлов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Гуров, зная, что сейчас последует, улыбнулся. Генерал, начальник грозного управления вытянул губы трубочкой, приоткрыл один глаз, потом второй, скосил их на кончик носа - это означало, что старый сыщик думает.

     "Прав Лева или не прав, он совершил поступок, на который я уже не способен, - рассудил Орлов. - И при этой власти нам обоим теперь жизни не будет".

     - У меня выслуги сто лет и генеральская пенсия. На что ты рассчитываешь? - Орлов вызвал секретаршу и заискивающе сказал:

     - Девочка, где наш кофе?

     - Минуточку, Петр Николаевич, - ответила девушка.

     - Петр, а чего мне было делать? - спросил Гуров. - Мне эти мужики несимпатичны, но они из команды президента России. И какой бы он ни был, мы его выбрали и должны защищать.

     - А тебя кто защитит?

     Секретарша принесла кофе, оставила поднос, взглянула на шефа снисходительно и величаво удалилась. Орлов взглянул на закрывшуюся дверь, состроил гримасу, достал из нижнего ящика стола початую бутылку коньяка и стаканы, налил пальца на два, кивнул.

     - Так если просвистела, значит, не твоя?

     - Так точно, Петр, наши еще не отлили.

     Орлов знал, что друг ошибается, но ничего не сказал, они молча выпили.

***

     Депутат Черкасов был высок и грузен, журналист Кудин наоборот - фигурой мелкой. Положение Черкасова в обществе было весомее и солиднее, но в личных отношениях верховодил, порой тиранствовал Кудин. Выйдя из министерства, приятели остановились у машины, журналист тыкал пальцем в грудь депутата и выговаривал:

     - Смелость и глупость суть вещи разные, я ментов знаю как облупленных. Сто против рубля, нас хотели спалить, но, как обычно, у них что-то не сработало.

     Черкасов благодушно улыбался, смотрел поверх головы приятеля, увидел вышедшего из подъезда Гурова и сказал:

     - А мы сейчас спросим. Взгляни, их знаменитость. Как его?.. Одевается, будто проездом из Парижа...

     Журналист повернулся, взглянул на проходившего мимо Гурова и возразил:

     - Да в жизни он правду не скажет. А костюмчик на нем действительно отличный. Однако как сыскаря ни одевай, суть одна - мент поганый.

Эпилог

     Из трудовой книжки Льва Ивановича Гурова:

     "...служил в органах МВД СССР девятнадцать лет, восемь месяцев и двадцать шесть дней... Уволен в связи с утерей доверия..." Гуров не дослужил до пенсии три месяца и четыре дня.