Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

Ольга Лаврова, Александр Лавров. Бумеранг

---------------------------------------------------------------
Подготовка текстов: 2001 Либмонстровая библиотека (ссылка на регистрацию для авторов)
---------------------------------------------------------------

Задрав веселые мордашки, двое малышей наперебой читают стихи. Но бабушка, которой адресовано художественное слово, слушает невнимательно. Она груст­но смотрит на Барсукова, своего зятя, одевающего ребят. И вот пос­ледняя пуговица застегнута, он ве­шает на плечо сумку, собираясь прощаться.
-- Леша, кое-что надо сказать...
Барсуков понимает, что присут­ствие детей нежелательно.
-- Ну-ка, орлы, марш на балкон!
Ребята убегают.
-- Не мне бы этот разговор вес­ти... Слез я не меньше твоего проли­ла. Ты жену потерял -- я дочь схоро­нила. Горе у нас общее. Но жизнь есть жизнь: пора тебе жениться, Леша!
-- На ком я могу жениться? -- с неловкостью произносит он, по­молчав.
-- А вот с которой Смирновы знакомили?.. Очень симпатичная де­вушка. И ты ей понравился.
-- Все они симпатичные. И все им нравится. Все замечательно. Пока не узнают, что у меня двое плаксиков.
-- Насколько я понимаю... ты слишком в лоб: полюби моих детей, тогда, может, и я тебя полюблю.
-- А как же иначе? Детям нужна мать! Жена -- второе дело.
-- Ох, Леша... -- Анна Львовна не знает, горевать или радоваться такой отцовской преданности.
Барсуков слегка приобнимает и целует ее в обе щеки.
-- Эй, гренадеры!
Ребята являются на зов, и он поочередно поднимает их, чтобы тоже чмокнули бабушку.
-- Плаксик номер один... -- приговаривает он. -- Плаксик номер два...
По шоссе мчатся трое на мотоцикле с коляской. Оди­наково пучеглазые в мотоциклетных очках, одинаково распухшие в поддутых ветром куртках, они различаются только цветом шлемов.
Седок в коляске трогает за локоть того, что за рулем, и делает жест в сторону обочины. Мотоцикл осторожно притормаживает.
-- Что? -- спрашивает водитель.
-- Хронометраж нарушаем. -- Один из парней пока­зывает циферблат наручных часов. -- Подъедем на четыре минуты раньше.
-- быстро в лесок, пока никого нет! -- решает задний седок, озираясь.
Мотоцикл съезжает с шоссе и скрывается в придорожной зелени.
Рядом с шоссе сияет сплошным стеклом типовой двухэтажный универмаг. Витрины оформлены лаконич­но, и внутренность торговых залов неплохо просматрива­ется снаружи. Стоящая в дверях женщина выпускает пос­ледних покупателей и вывешивает табличку "Обед с 14 до 15". Затем с тыльной стороны открывается служебная дверь, и та же женщина в числе нескольких других поки­дает магазин. Продавщицы направляются через шоссе к расположенному почти напротив универмага кафе, минуя автобусную остановку, здороваясь с кем-то из ожидающих.
В тот момент, как женщины входят в кафе, к задней стене универмага подкатывает мотоцикл. Удостоверясь, что людей в поле зрения нет, мотоциклисты, не снимая своей амуниции, быстро проделывают несколько шагов, что отделяют их от двери. Надпись "Служебный вход" заслоняют сгрудившиеся шлемы...
Женщины с аппетитом обедают. Сквозь широкое стек­ло кафе видны проносящиеся машины и на противопо­ложной стороне шоссе пустой универмаг.
Вдруг одна из них застывает с вилкой в руке и тре­вожно всматривается за окно.
-- Что там, Таня? -- окликают ее.
-- Чья-то собака без привязи бегает! Того гляди за­давят!..
Вокруг пусто. Служебная дверь магазина чуть приотк­рыта. За ней в полутьме маячит желтый шлем. Его прияте­ли орудуют внутри. Они опустошают ящики касс на первом и втором этажах, ссыпая деньги в рюкзак.
Маршрут, по которому передвигаются грабители в торговых залах, то пригнувшись, то впритирку огибая прилавки, то скользя между плотными рядами развешан­ной одежды, довольно сложен и рассчитан на то, чтобы не быть замеченными снаружи...
Сокращая путь из поселка до шоссе, Барсуков свора­чивает на тропинку, протоптанную через газон. Впере­ди -- полоса стриженых кустов, за ней поднимается уни­вермаг, видный с тыльной стороны.
Тропинка приводит к узкому лазу в кустах. Барсуков пускает вперед плаксиков, протискивается сам и оказы­вается на задах магазина спустя какие-то секунды после того, как грабители вышли из его двери.
Один уже садится за руль и запускает мотор, другой скидывает с плеч тяжелый рюкзак в коляску. Только третий, идущий последним, замечает Барсукова. И при виде его резко останавливается и даже пятится слегка, прикрываясь перчаткой.
Барсуков проявляет мгновенную сообразительность и быстроту реакции. Схватив ребят под мышки, он ныряет обратно сквозь кусты и устремляется назад по тропинке.
Поняв, что свидетель удрал, желтый шлем поспешно присоединяется к сообщникам, и мотоцикл уносится прочь.
Барсуков слышит его затихающий треск и ставит сы­новей на землю.
-- Ой, папочка, понеси нас еще! Еще хотим! -- Они ничего не поняли и виснут на нем в восторге.
-- Ножками, ножками! -- отмахивается Барсуков. -- А ну-ка, парни, айда обратно к бабушке. Хотите?
-- Айда! Хотим!
-- Вот и лады, -- шагая за ребятами и по временам оглядываясь, говорит Барсуков. -- Так оно спокойней!

    x x x

В доме старой постройки -- просторная передняя, на стене афиша с портретом декольтированной дамы и брос­кой надписью "Вероника Былова. Старинные романсы". Доносится гитарный перебор и женский голос, поющий с толикой цыганщины. Когда раздается звонок в дверь, Марат Былов из своей комнаты выскакивает отпереть. Он впускает трех парней с рюкзаком, но теперь без курток, без шлемов и очков, закрывающих лица. Одновременно прерывается пение и в переднюю выг­лядывает Вероника Антоновна. -- Кто там, Марик? -- Ко мне, ты же видишь! -- резковато бросает Марат. Да, мать видит, и зрелище ей не нравится. -- Предложи молодым людям тапочки, -- говорит она, скупо отозвавшись на их приветствие. -- Матушка, здесь не баня. Лучше не отвлекайся от своих дел. Пой, ласточка, пой! Парни уже шмыгнули в комнату, Марат входит сле­дом, поворачивает ключ в замке и оглядывает всех троих, стоящих над рюкзаком, занимающим центр ковра. Это два Семена -- Тутаев и Калмыков, которых для различе­ния зовут Семой и Сеней, -- и Илья Колесников. -- Мотоцикл? -- спрашивает Марат. -- Как договорились, -- докладывает Илья. -- Что ж, тогда руку, Сема! Поздравляю! -- Сказано -- сделано! -- басит тот, отвечая на руко­пожатие. -- Сеня, с почином тебя! Благодарю и поздравляю! -- Тебе спасибо! Ты, можно сказать, и скроил и сшил. -- Илюша, с боевым крещением! -- Рад стараться... только б не попасться! -- Сядем, други. Расслабимся. Все позади! За стеной вновь слышится гитарный проигрыш и возобновляется пение. Приятели рассаживаются. Чувству­ется, что все находятся под сильным влиянием Марата и смотрят на него снизу вверх -- почти с обожанием. -- Сколько? -- осведомляется он. -- Все, что было, -- басит Сема. -- Не считаны еще. Прямо к тебе, -- объясняет Сеня. -- По-моему, прилично взяли! Взвесь, как тянет! Марата и самого гипнотизирует рюкзак, но он держит фасон и снисходительно улыбается нетерпению Ильи. -- Успеется. Поделитесь-ка ощущениями. Семены переглядываются. -- Да ничего, -- жмет плечами Сема. -- Столько готовились, что уж вроде так и надо, -- вторит Сеня. -- Нет, у меня кишки ерзали, -- признается Илья. -- Только сейчас отпускает. -- Завидую... В жизни так не хватает этой остроты. Жаль, что меня не было с вами. -- Твое дело думать, Марат! На черную работу и нас хватит! -- Ты прав, Сеня, но мне жаль. Все взгляды вновь обращаются к рюкзаку. Марат отки­дывает клапан, развязывает тесемку, запускает ладонь внутрь, помешивает там и извлекает несколько крупных купюр. -- Из-за пары-тройки таких бумажек люди каждый день трудятся, дрожат перед начальством... потеют. Бррр, противно думать! А вы пришли и взяли. Что может быть прекрасней? Ну дели, Сеня! Того дважды просить не нужно. -- Кладу четыре доли. Проверять, не отходя от кассы. -- Клади пять долей, -- говорит Марат. Парни вопросительно оборачиваются. -- Страховой резерв! -- Марат непререкаем. -- Вдруг Илюша стукнет кого мотоциклом. Или Сема -- кулаком. Худший вариант при нашей подготовке почти исключен. Но человек разумный ни от чего не зарекается. Должен быть общий фонд на адвоката, передачи и прочее. Настроение компании от такой речи омрачается, но веский и спокойный тон Марата убеждает. -- Надеюсь, верите, что у меня как в сберкассе? -- добавляет он. В это все верят, и Сеня проворно раскладывает пять кучек прямо на ковре. Остальные следят алчными взо­рами. Сема с Ильей, не утерпев, сползают с кресел поближе, шевелят губами, беззвучно считая. Марат де­монстрирует железное хладнокровие, покуривает, лис­тает журнал. Наконец там, на ковре, дружно переводят дух. Марат подталкивает к ним ногой небольшой чемоданчик. -- Это будет сейф. -- Он упивается моментом. -- До­вольны? А месяц назад -- смешно вспомнить! -- два Се­мена мечтали обобрать какую-то старушку! -- Было дело... Сеня сгребает одну из куч в чемодан, а другую несет Марату. Тот мизинцем небрежно выдвигает ящик стола. -- Сгружай сюда. Парни начинают собирать деньги в пачки и возбуж­денно распихивать по карманам. -- Э, други, -- останавливает Марат, -- вы будете не­допустимо шуршать! -- А как же нести? -- Предусмотрено. Хозяин снимает со шкафа три спортивные сумки, и добычу "затаривают". -- А теперь остыньте! -- командует он. -- И глаза при­тушите! -- Надо разрядиться, Марат! -- Обмыть! -- поддерживает Илью Сема. -- Ко мне -- в Малаховку! -- зовет Илья. -- Покувыр­каемся на свободе. На лужайке детский визг и тэ пэ. -- Хорошо, собираемся к семи. -- Марат провожает гостей. -- Ты пока дома? -- украдкой спрашивает Илья. -- А что? Тот прижимает палец к губам и догоняет двух Семе­нов. Марат торопится к письменному столу, выдвигает ящик и уже не прячет ликования. Но опять не ко времени является Вероника Анто­новна. -- Я на минуту, Марик. Ой, как накурено! Войти страшно. -- Не входи... -- Ты даже не замечаешь -- на мне новое концертное платье! -- Широкие слои пенсионеров будут сражены. -- Грубо, Марик!.. Когда-то сам бегал меня слушать! -- Э, матушка! "Отцвели уж давно хризантемы в саду". Когда-то ты меня и на гастроли таскала. -- Разве плохое было время? Тебя все обожали!.. Кста­ти, я хотела и насчет гастролей. Предлагают поездку на полтора месяца. -- Условия выгодные? -- Да, но... -- Разумеется, поезжай. Осень подойдет -- мне надеть нечего. -- Как?! А кожаное пальто? -- Сносилось. Кроме того, я взял нужные мне книги, за которые еще не заплачено. -- Нет, это невозможно! Ты должен сократиться, Марат! Я мотаюсь из города в город... вся в мыле... Дыхания нет, голос не звучит, все ради тебя... -- Естественно. Даже лягушка заботится о своем по­томстве. Это животный инстинкт. Вероника Антоновна глубоко уязвлена. -- Вся моя любовь... все переживания... труд -- живот­ный инстинкт?.. И ни капли благодарности? -- Помилуй, за что? Я даю смысл твоей жизни. Для тебя нет ничего выше, чем кормить-поить и выводить меня в люди. -- Пора самому выходить в люди! Последний год ас­пирантуры, надо подумать о диссертации! А тут какие-то странные друзья... -- Друзья? Эти козявки?! -- Тогда зачем они? С твоим умом, духовными запро­сами? -- Нужны. Я их использую. -- Я очень боюсь, что... -- Опять боишься! Ты набита страхами, как кукла опил­ками! -- прерывает Марат, и на сей раз невозмутимость изменяет ему. -- По чьей милости я бросил альпинизм?! Только из-за тебя, помни! Только потому, что ты боялась! Там остались настоящие друзья... каких больше не будет! И ты смеешь попрекать меня знакомствами?! Я и со Стеллой разошелся из-за тебя! Такой тоже больше не будет! -- Чем я виновата перед Стеллой?! Отчего из-за меня? -- Оттого, что она принадлежала тому миру, который я потерял! Горы, вершины, чистый снег... Я все потерял!!! Вероника Антоновна, потрясенная не свойственным сыну взрывом чувств, готова уже каяться и просить про­щения. Но объяснение прерывает звонок в дверь: вернул­ся Илья. Марат разом обретает невозмутимое спокой­ствие. -- Матушка, аккомпаниатор ждет. Иди. Все чудесно. У тебя, у меня. Платье эффектное, голос звучит. Спой "Хризантемы" и отдохни перед концертом. А я... может быть, схожу в магазин, положи там на сервант... лучше зелененькую. Оставшись с Ильей, он молча ждет. -- Не стал при них... -- начинает тот. -- Что-нибудь не так? -- Малый один видел нас на выходе из магазина. Я с ним работал в НИИ. Непонятно, откуда взялся! В пяти шагах из кустов вылез! Зараза!.. -- Узнал тебя? Илья разводит руками. -- Сделаем, чтобы молчал. Можешь узнать его адрес? -- И так знаю. Как-то оборудование вместе возили, заскочили по пути.

    x x x

Барсуков с ребятами приближается к подъезду своего дома. С противоположной стороны улицы идет наперехват плечистый парень. Его провожает взглядом Марат, за спиной которого хоронится Илья. -- Товарищ Барсуков? -- загораживает дорогу парень. -- Да. -- Давненько вас жду. Где пропадали? -- А в чем дело? -- Я спрашиваю, где ты был днем? -- грубо напирает парень. -- У тещи в Селихове, -- тоже грубеет Барсуков. -- Что-нибудь видел там интересное? Барсуков впивается глазами в хамскую физиономию: неужели спрашивает о том самом?! -- Идите поиграйте, -- подталкивает он от себя ребят. Те охотно отбегают к кучке детворы поодаль. -- Видел или нет? Барсуков с удовольствием врезал бы ему, да руки связаны. -- Ничего я не видел! -- Ничего не видел, ничего не знаешь. Правильно! -- Парень бросает весьма выразительный взгляд в сторону ребят. -- Своих детенышей беречь надо! Ни-че-го не ви­дел. Бывай здоров!

    x x x

В помещении Селиховской милиции беседуют Нико­лаев, молодой замнач по розыску, и Томин. -- Территория наша на отшибе, -- рассказывает Ни­колаев. -- Недавно был поселок деревенского типа. Те­перь современные дома, жителей переселили, но люди все прежние. Начальник отделения каждой кошки родо­словную помнит. Из здешних никто не замешан. -- И сотрудницы магазина здешние? -- Коренные. Вся жизнь на виду. Вариант инсцениров­ки кражи мы отработали -- стопроцентно отпадает. Есть тут и те, кто побывал в заключении. Проверили -- они тоже ни при чем. -- Пошли смотреть на месте, -- поднимается Томин. ...Они входят в полупустое кафе, Николаев указывает столик у окна, говорит негромко: -- Сидели здесь. Обед занимал двадцать -- двадцать пять минут. -- И движения в магазине не заметили? -- Ни малейшего! А когда пусто -- он просматривает­ся насквозь. Нужно, знаете, крепко отрепетировать, что­бы себя не обнаружить! -- Для репетиций надо было крутиться в торговых залах. Притом, что в поселке все свои... -- Нет, универмаг исключение: проезжие часто загля­дывают. В универмаге на посторонних внимания не обра­щают. Вот если в парикмахерской -- до вечера будут гадать, кто такой... Томин с Николаевым выходят, пересекают шоссе и огибают универмаг. Николаев звонит в служебную дверь. Томин заинтересовывается пролазом в кустах, раздвига­ет ветви. -- Укромная тропочка. Куда ведет? -- Эта?.. К жилым домам. Дверь отворяется довольно осторожно. -- Я это, я, -- сообщает Николаев. -- Пуганые стали. Пожилая женщина в рабочем халате впускает их в магазин. -- День добрый. Сами тогда запрете? -- Запру, конечно. Женщина уходит внутрь. -- Вот здесь, -- Николаев нащупывает какое-то мес­течко на дверной колоде, -- зазубринка. Когда возились со взломом, видно, терлись коленом, оставили волокна тка­ни, похоже, джинсовой. А тут найдены окурки, -- он очерчивает ботинком кружок на полу. -- Стоял на стреме, следил в щель, прислушивался. Ну и дымил. Перчатка мешала, сунул ее -- да мимо кармана. Валялась у стены. -- Николаев живо изображает, как все происходило, и бро­сает на пол собственную перчатку для наглядности. -- Все эти вещдоки мы направили сразу на Петровку, в НТО. -- Уверены, что относятся к делу? -- Да, товарищ подполковник. Есть основания: со­трудницы джинсов на работу не носят, никто не курит. К тому же уборщица перед обедом везде прошлась тряпкой, должна бы заметить. -- Ладно, поверю. Ведите дальше. ...Они осматривают торговый зал второго этажа. Обычная мирная картина. Кто-то что-то примеряет. Кому-то заворачивают покупку. Несколько человек стоят в очереди. -- В ту субботу было в продаже на что польститься? -- Вполне. Конец месяца, завезли дефицит. Ничего из вещей не взяли. -- Так. Обратимся к записной книжке. -- Обнаружили -- у кассы. Чтобы открыть дверь в ба­рьере, надо перегнуться. Я сам пробовал -- авторучка из кармана выпала. -- Да?.. Ну здесь ясно. -- В сопровождении своего спут­ника Томин направляется к выходу. -- О мотоцикле известно только, что это зеленый ИЖ с коляской, -- говорит Николаев на улице. -- А вот отку­да наши свидетели, -- кивает на кучку людей у обочины шоссе. -- Ждали автобуса. Обратили внимание, что трое вывернули от универмага на шоссе около полтретьего. Номер, говорят, областной, но ни буквы, ни цифры назвать не могут. -- Пытались их перехватить? -- Конечно! Сразу сообщили постам ГАИ. Но этот ИЖ как сквозь землю! Только вот там выбоину объезжал и вильнул колесом на обочину. Есть след протектора -- узкая полоска сантиметров двадцать длиной. -- Что ж, раз начальство решило, дело мы заберем. Но попрошу составить такую схему: кто из местных где находился во время ограбления и кто кого видел в районе универмага. -- Опросить всех, кто вообще был на улице? -- уточняет Николаев, и чувствуется, что не видит проку в подобной затее. -- Совершенно справедливо. Какой понадобится срок? -- Дня три-четыре. -- Вы здесь среди полей усвоили деревенский ритм. Двадцать четыре часа -- максимум!

    x x x

Ранним утром на автобазу пришел Томин. -- Вы кто такой, гражданин? -- обращается к нему сурового вида мужчина. -- По службе. -- Томин предъявляет удостоверение. -- Мне нужен шофер Барсуков. -- Сделаем,-- мужчина берет под козырек и пред­ставляется: -- Старший диспетчер. Барсуков! -- провозг­лашает он громовым голосом, вполне обходясь без мега­фона. -- Барсуков!! Издали слышится отклик, и мужчина указывает: -- Вон он. Кивнув, Томин отходит, диспетчер смотрит вслед. -- Жалко парня, если что... -- бормочет он. -- Работя­щий, трезвый... При разговоре с Томиным Барсуков держится спо­койно, но с упорством человека, считающего нужным во что бы то ни стало отвертеться. -- Я безвылазно сидел у тещи до пяти часов. -- А забывчивостью не страдаете? Как, Барсуков? -- Нет, не страдаю. -- Страдаете. Римма Гордеева, соседка вашей тещи, в двадцать минут третьего столкнулась с вами у булочной. Еще трое -- чуть раньше, чуть позже -- видели издали. -- Издали могли и ошибиться. -- Знают они и вас и двойняшек. -- Возможно, выводил ребят проветрить? Да, в самом деле, гуляли. Хорошая была погода. -- Ага, припомнили. Надеюсь, припомните и марш­рут прогулки? -- Бродили, где позеленей, без маршрутов. Какая раз­ница? -- Когда нет разницы, не спрашивают. Моя задача -- выявить свидетелей. И похоже, вы единственный, кто мог видеть вблизи преступников или их мотоцикл. -- С чего вы взяли? -- Вот схема, прошу. -- Томин придвигает Барсукову густо исчерченный лист. -- Вас видели, когда вы с ребя­тами шли по направлению к шоссе. Затем вы свернули на тропинку и неизбежно должны были выйти к задам универмага. Причем как раз в то время, когда воры собирались удрать! -- Товарищ Томин, я отец-одиночка. У меня психоло­гия сдвинута: сфокусирован на ребятах. Что вокруг -- не замечаю. -- Но вы не слепой. А для нас чрезвычайно ценна любая мелочь, которую вы могли приметить! -- У вас дети есть? -- Не выбрал времени обзавестись. -- Дам напрокат своих. Вы с ними пройдитесь. Один в лужу лезет, другой какую-то пакость в рот тащит. Меня вон люди видели, а я их нет! -- Не преувеличивайте. С Риммой Гордеевой вы по­здоровались. -- Машинально. Если б я даже вышел к задам универ­мага, я бы мог ни мотоцикла не заметить... ни этих самых... Но я не выходил. С середины тропинки мы повер­нули обратно. Минутами Томин убежден, что Барсуков врет, мину­тами -- сомневается. Но заставить его сказать больше средства нет. Тройка заседает в кабинете Знаменского. -- Дело я прочел, -- говорит Пал Палыч. -- Материа­ла для версий маловато... Вопрос первый: кто наши противники? -- Грабители точно выбрали объект, -- берет слово Томин. -- Изучили обстановку. Заранее тренировались, это безусловно. От взлома двери до исчезновения уложились в восемнадцать -- двадцать минут. Действовали четко и быстро. -- Добавь наглость, -- замечает Кибрит. -- Средь бела дня. -- Но наглость новичков или наглость людей опыт­ных? -- постукивает Пал Палыч карандашом. -- Несмот­ря на четкость, улики остались. Самоконтроль давал осечки. -- То есть ты скорей за наглых новичков? -- подхваты­вает Томин. -- В порядке возражения назову известного Сыча. Уж на что был матерый! На что умел заметать следы! А не он ли оставил нам электробритву с отпечат­ками пальцев? А в другой раз -- чистый анекдот -- соб­ственный служебный пропуск! -- Ладно, считаем равноправными обе версии. Что по твоему ведомству, Зина? -- Волокна действительно джинсовые. Найдете брю­ки -- попробуем идентифицировать. Про записную книж­ку вы знаете: отпечатков, пригодных для нас, нет. -- Все-таки удивительно, слушай, -- ворчит Томин. -- Шурик, фактура обложки на редкость зернистая. И странички столько листались, что везде многократные наслоения. -- А окурки хоть удачные? -- спрашивает Пал Палыч. -- Окурки целенькие, не затоптаны и, главное, не сигаретные -- "Беломор". Мундштуки характерно замяты, отчетливый прикус. -- Еще у тебя перчатка. -- Тоже в работе. Возможно, и сообщит что-нибудь. -- Ты смотри! -- апеллирует Томин к Пал Палычу. -- То взахлеб рассказывала, что и как делается, а то загово­рила сухо и дипломатично! -- Просто я робею. Вы теперь оба по особо важным, оба подполковники... -- Перчатка не перспективная, что ли? -- догадывает­ся Пал Палыч. -- Не знаю, -- уклончиво отвечает Кибрит. -- Зинаида! -- изумляется Томин. -- Тебе брошена перчатка, как вызов на дуэль. Неужто спасуешь? -- А тебе -- записная книжка. От нее более прямой путь к владельцу! -- Как бы не так! Томин вынимает из конверта потрепанную записную книжку, раскрывает и показывает Кибрит. -- "ПК. No 18, 15, римское пять", -- читает она вслух. -- "ПЛ. No 19, 2 дек.". "К-45. Бент.", в скобках "англ.". Профессиональные сокращения? -- Кого я только не пытал! -- восклицает Томин. -- Радисты, электронщики, телефонисты, водопроводчи­ки -- все отказываются! "Зел. вел. на No 8", "Привет, оч. хор., 20 штук", -- цитирует он наизусть. -- Прелестные тексты для бессонницы! Пал Палыч забирает книжку: -- Спокойно! Кроме абракадабры, тут есть телефоны и адреса. Адреса по всей средней полосе. Это тебе что -- не зацепки? -- По адресам я послал запросы -- что за люди. Четы­ре ответа пришло. Преступные связи исключены, уголов­ных происшествий с адресатами не было. -- Ну а телефоны? Номера городские, номера област­ные. Что ты предпринял? -- Поселковая милиция, Паша, в лепешку расшиб­лась по поводу телефонов. У всех абонентов ни единого общего знакомого! -- Ты и успокоился? Меня это решительно не устраи­вает. Владельцами телефонов будем заниматься! А тебе, Зина, будет дополнительное задание -- определить, все ли записи в книжке сделаны одной рукой. Мне кажется, почерки разные. И еще меня не устраивает, что исчез мотоцикл, -- снова оборачивается он к Томину. -- Жаль, упущено время. Но зеленых "ижей" с коляской не бесчис­ленное множество в области. Надо искать. И надежней, если б ты самолично!

    x x x

У Марата Былова собралась компания мотоциклистов. Сеня потешается над Ильей: -- Диван, понимаешь, купил во-от такой, от сегодня до завтра! И три кресла -- слонам сидеть. Плюхнешься -- утонешь. -- Ага! -- вставляет Сема. -- У Илюши уже, понимаешь, не дача, а прямо родо­вой замок! -- Ладно, ладно! -- отмахивается тот. -- Еще шкаф. Вроде гаража, -- басит Сема. -- Даю слово, Марат, гараж красного дерева! Дверцы, как ворота! Мы с Семой взяли и мелом на одной створке понимаешь, "М", а на другой "Ж". Ух, он обиделся! -- Старинного шкафа не видали! Голоштанники! А я -- пока предки не угробились, -- я, знаете, как жил? Как какой-нибудь... Он затрудняется подыскать достойное сравнение, и Сема подсказывает: -- Барон. -- Один галстук в Москве, другой в Петербурге, -- лениво подпускает шпильку Марат. -- Не веришь?! Знаешь, сколько я всего распродал? Книги, ковры... -- и с благоговейным придыханием: -- Секретер в стиле "буль", сплошь инкрустации! -- Секретер сделал буль-буль-буль! -- гогочут оба Се­мена. Илья пожимает плечами: что с них возьмешь. -- Ты эти две недели не появлялся в своей бане? -- спрашивает его Марат. -- Чего не хватало -- теперь-то! -- А бывшие клиенты еще помнят, как ты шустрил: "Вас веничком обслужить?", "За пивком сбегать не при­кажете?" Илья кривится от лакейских воспоминаний. -- Вообрази, что такой гражданин, попарившись без твоего сервиса, нежданно увидит, как ты гарнитуры ску­паешь. Поменьше пыли, Илюша, поменьше звону! -- Один я, что ли? Сема отхватил золотой перстень в полпуда весом! -- Кто подумает, что золотой? Я говорю -- позолочен­ный. -- Сема со счастливой улыбкой любуется перстнем. -- Вообще монеты утекают. Свистят между пальцев! -- печалится Сеня. Вздыхает и Илья: -- Брали -- казалось, гора. Прям крылья выросли! По­делили -- уже не то. А на сегодня вообще... Эхма, какой был рюкзачок! -- Рюкзачок на антресолях лежит, -- небрежно роняет Марат. -- Достать нетрудно. На минуту воцаряется молчание, приправленное страхом. -- Или идите работать. Либо -- либо. -- Нет уж, баста! -- выражает общее мнение Сема. -- Есть один универмаг, -- задумчиво говорит Сеня. -- Тоже до того удачно стоит!.. -- Нет! -- обрывает Марат. -- Повторяться не будем!.. Это скучно, -- рисуется он. -- Я, други, лишусь главного удовольствия на белом свете -- придумывать блестящие преступления!

    x x x

Томин в форме и офицер ГАИ останавливаются перед воротами деревенского дома. -- Хозяева! Дегтяревы! -- стучит офицер в калитку. -- Есть кто? -- Иду-у! -- появляется немолодая приветливая жен­щина в платье с закатанными рукавами. -- Вечер добрый! Какая до нас нужда? -- РайГАИ, -- представляется офицер. -- Надо по­смотреть мотоцикл. Владелец дома? -- Вася-то? -- говорит женщина, отпирая калитку. -- Уж второй месяц в командировке, в Тюмень послали. -- Без него кто-нибудь пользовался мотоциклом? -- спрашивает Томин. -- Никто. Стоит себе. -- Это точно? -- А кому? Младший мой на флоте, еще год службы. А старик и на работу пешком и с работы пешком. Счита­ет -- полезней... Томин, но уже с другим офицером ГАИ взбирается по крутой и неровной тропе. -- Как только он здесь ездит! -- Вдовенко, товарищ подполковник, не он, а она, -- улыбается офицер. -- Кстати, призер мотогонок по пере­сеченной местности. Для нее этот косогор -- пустяк! Вдовенко они застают возле "ижа" в полной спортив­ной экипировке. -- С добрым утром! -- Ой! -- девушка снимает шлем. -- Еще чуть-чуть -- и укатила бы на работу. Я где-то что-то?.. -- Надеюсь, нет, -- успокаивает Томин. -- Где были вы и мотоцикл в субботу, двадцать восьмого числа? -- Уф! -- смеется девушка. -- Чистое алиби! Подружку замуж выдавала. Ехала впереди свадебной машины вроде эскорта -- в цветах и лентах! -- Координаты подружки, извините, обязан запи­сать. -- Томин вынимает блокнот. Третий владелец проверяемых мотоциклов, хоть и живет на селе, вид имеет столичный. Молод, любезен, уверен в себе. -- Двадцать восьмого? -- переспрашивает он. -- Ска­жу. По графику дежурил другой врач. Но с утра меня тоже вызвали на ферму -- ЧП... Думаю, наши ветеринарные нюансы ГАИ не интересуют? -- Ветеринарные -- нет, -- подтверждает офицер ГАИ. -- А вернулись с фермы? -- спрашивает Томин. -- К ночи. -- Пока вы были заняты, кто-нибудь мог позаимство­вать мотоцикл -- на время? -- Ни в коем случае! Пойдемте, покажу замок.

    x x x

Большая комната, нечто вроде приемной; в ней То­мин и около двадцати мужчин и женщин разного возрас­та. Появляется Знаменский, здоровается. -- Четверых нет, -- сообщает Томин. -- Придется с ними беседовать отдельно. -- Пал Палыч обращается к собравшимся: -- Товарищи, приносим извинения за то, что вас вызвали. Но разыскивается человек, в записной книжке которого значатся номера ваших телефонов. В комнате возникает говорок. -- Да-да, знаем, вас уже беспокоили. И все же рассчи­тываем на помощь... Нет ли у кого родственников и знакомых в районе Селихова? На его призыв реагируют пожилой, интеллигентной наружности мужчина и старушка в платочке, явно из сельских жителей. ...Пропуская вперед интеллигентного мужчину, Пал Палыч входит в свой кабинет со словами: -- Да, взяли выручку за половину субботнего дня... Итак, мы имеем два совпадения: ваш телефон в книжке преступника и знакомые -- в самом Селихове? -- Рядом. Гм... Я определенно угодил в переплет. Знаменский достает бланк. -- Давайте официально: фамилия, имя, отчество? -- Никитин Николай Митрофаныч. -- Должность, место работы? -- Да собственно... я академик. Авторучка Пал Палыча замирает. -- Ну обыкновенный академик. Не случалось допра­шивать нашего брата? -- Нет, Николай Митрофаныч. Простите великодуш­но, что казенной повесткой... Оторвали от дела... -- Небольшая отлучка науку не погубит. Валяйте, доп­рашивайте с пристрастием! Только телефона своего я уж давно никому не даю, этим ведает секретарша. -- Вот фотокопия странички. Вы почему-то на букву "Ц". -- А-а, телефон дачный... Н. М. Никитин... нет, Ники­тина -- тут закорючка на конце. Нина Митрофановна Никитина. И почерк определенно ее. -- Номер-то зарегистрирован на вас... Значит, ваша сестра? -- Да. И полагаю, логичней обратиться к ней. -- Безусловно, Николай Митрофаныч! Мы так и сде­лаем. Еще раз: извините. -- Подвиньте мне аппарат, -- прерывает Никитин. -- Экий вы церемонный молодой человек! -- Он энергично крутит диск, набирая номер. Окончив разговор, академик кладет трубку: -- Основное вы, наверно, уловили? -- Да, "Ц" означает цветы! -- Пал Палыч взбудоражен открытием. -- Это может дать совершенно новый толчок! -- Однако сестра не может указать никого конкретно. -- Я понял. Но произошло это именно на выставке цветов? -- Да. Она участвовала с астрами собственной селек­ции и раздавала семена. Причем с условием сообщить что-то насчет сортовых признаков. Отсюда номер телефо­на, которым Нина снабжала людей... А старушка в платочке плотно сидит напротив Томина и так и сыплет: -- Еще пиши: две племянницы, Таисья и Шура. У Таисьи муж Евгений, а у сестры его, стало быть у Еле­ны, -- две дочери, старшая, пиши, в Краснодоне... -- Секундочку, Татьяна Егоровна! -- Ну? -- Больно велика у вас родня. В Селихове-то кто из них проживает? -- А сватья моя, восемьдесят лет стукнуло. На столе у Томина звонит телефон. -- Да, Паша... Да ну?! Прелестно, беру на вооруже­ние! -- Хлопнув трубку на рычаг, он -- весь ожидание -- подается вперед и спрашивает: -- Татьяна Егоровна, вы цветы разводите? -- Цветов не вожу, с огородом трудов хватает. Овощ я вожу огородную, смолоду рука на землю легкая. Особо петрушка у меня знаменитая. Толстая, сахарная, кто са­жает -- не нахвалится! -- И к вам обращаются за семенами? -- А то как же! Ведь не петрушка -- княгиня! Со всеми остальными вызванными беседуют другие сотрудники. В кабинете, куда входит Знаменский, молодой лейте­нант порывается встать, Пал Палыч его удерживает. -- Пароль "Цветы" срабатывает, товарищ подполков­ник. -- Он подает заполненный лист, который Пал Па­лыч быстро просматривает. -- Замечательно! -- Он присаживается против жен­щины, с которой здесь разговаривают. -- Попробуйте расшифровать еще что-нибудь. Вот хотя бы: "К-45. Бент. англ.". -- Бентамки это английские. Куры изумительной кра­соты! Сама мечтаю завести. Разрешаются и прочие загадки записной книжки. -- "Зел. вел. на No 8", -- зачитывает пенсионного воз­раста мужчина и поднимает глаза на Томина. -- Я думаю, "Зеленый великан" -- сорт парниковых огурцов. А на номер восемь... вероятно, обмен на что-то, любители часто обмениваются. -- Огурец?! -- крутит головой Томин. -- А я-то мучил­ся! Ну а если я вам скажу: "Привет, оч. хор., 20 штук"? -- Беру немедленно. -- Берете? -- Еще бы! "Привет" -- это сказочный крыжовник! -- Ну, спасибо! Сегодня наконец усну спокойно.

    x x x

Знаменский и Томин устроились подкрепиться в од­ном из буфетов Управления. -- Вот намешано в человеке: любитель растений и взломщик касс... -- И что? Один пропьет-прогуляет, а он вложит в дело. Новую теплицу построит. К Восьмому марта вырас­тит миллион алых роз. Хозяйственный такой негодяй. Пал Палыч не откликается. -- Зинаида! -- машет Томин. Кибрит присоединяется к ним со своим подносом. -- Дела? Настроение? -- оглядывает она друзей. -- Об окурках заключение готово. Все три оставлены одним человеком. И есть маленькая новость о вашей перчатке. -- Ну-ну? -- сразу оживляется Пал Палыч. -- На внутренней поверхности полно микроскопичес­ких следов разных красок -- клеевых, масляных и прочих. Специально исследовали время их образования: пример­но год назад. -- То есть... он маляр? -- Скорей всего, да. -- Итак, двое: садовод и маляр, -- удовлетворенно говорит Томин. -- Напоминаю, оба скрылись с места преступления на мотоцикле. Ищешь мотоцикл? -- Уже сорок три штуки на моем счету, Паша. И сорок три хороших человека, которых не в чем заподозрить! Если б хоть Зинаида помогла... -- Чем, Шурик? У меня лишь краешек протектора. Судя по рисунку, шины старого образца, давно не ме­нялись...

    x x x

Марат Былов и Илья бок о бок шагают по улице. Марат наставляет: -- Ты случайно гуляешь мимо научно-исследователь­ского института, где раньше работал. Попадется знако­мый -- что? -- Поздороваюсь? -- Умница. И не забудь обрадоваться встрече. Илья преданно кивает. На противоположной стороне улицы высится солид­ное здание учрежденческого типа. -- Видишь, на первом этаже три окна с решетками?.. Это касса, -- говорит Илья вполголоса. -- Вижу, только пальцем не тычь. Илья от соблазна сует руки в карманы. -- Рядом парадный вход, -- продолжает он. Марат останавливается и закуривает, искоса рассмат­ривая помпезные двустворчатые двери. -- Неужели не заделан наглухо? -- Им сроду не пользовались. И ворота во двор... вбили три гвоздя и думать забыли. Пара пустяков отогнуть. -- Сколько на белом свете глупости, Илюша! -- вос­хищается Марат. -- Сколько глупости! Я готов поверить в три гвоздя. -- Если точно, то четыре. Снаружи войти -- не вой­дешь. Но оттуда выйти -- запросто. -- А это главное -- быстро выйти. На боковую улицу. Четыре гвоздя!.. При условии, что ты верно сосчитал. -- Трогал даже. Когда меня за зарплатой посылали. -- Кто посылал? -- Да там так: в день получки от каждого отдела идет представитель. Он за всех получает и сам раздает. Чтобы не толпиться. -- Пошли назад. И как она протекает -- эта финансо­вая акция? -- Приходишь к двум часам. Очереди никакой, у кас­сирши все готово. Заберешь конверт с деньгами, распи­шешься и топай. Марат... Ты правда надеешься взять? -- Идея меня вдохновляет. А тут не опилки, -- он касается лба. -- Эхма! Если б взять, так это... прикинуть страшно, сколько... -- захлебывается в волнении Илья. -- Докто­ров, кандидатов штук двести... и остальные, может, тыся­ча человек... И у всех оклады... -- Тысяча двести человек вкалывают полмесяца -- две­надцать рабочих дней. Двенадцать умножаем на восемь часов, -- бормочет Марат, -- это девяносто шесть часов. И на тысячу двести... это сто тринадцать тысяч двести человекочасов. Илья слушает раскрыв рот. -- Вы возьмете кассу втроем за двадцать минут -- это примерно ноль девять человекочаса. И во сколько ж раз вы окажетесь умней докторов-кандидатов? Сейчас по­считаем... Округленно -- в тридцать семь тысяч семьсот шестьдесят раз! -- Потряска! -- Неизвестно, что потрясает Илью: сама цифра или легкость, с которой без клочка бумаги проде­ланы вычисления. -- Помнится, ты возил на территорию оборудова­ние? -- Илья кивает. -- Машины проверяют? -- На выезде. -- На въезде -- нет? -- Ввози, что хочешь! Была бы институтская машина. -- Слава, слава дуракам! Въехать через ворота, а выйти здесь! -- Они как раз проходят мимо парадного подъезда. -- Но въехать-то... -- Зачем же я расспрашивал об этом шофере с деть­ми, как думаешь? -- Марат, ты гений! -- Не исключено.

    x x x

-- Паша, ты в этом году хоть раз плавал? -- вопрошает Томин, входя к Пал Палычу в приподнятом настроении. -- Довольно регулярно. -- Да не в бассейне -- в реке! -- А ты? -- Сегодня, с утра пораньше. Травка на берегу, перна­тые поют, и девушки загорают... Райские кущи! -- Если купался -- так с уловом? -- Ох, как грамотно покупался!.. Предлагаю задержать В. И. Подкидина, тридцати четырех лет, ранее судимого. -- А что мы имеем против В. И. Подкидина? -- А вот слушай. Поехал я под Звенигород к инженеру Макарову. -- Томин вынимает пресловутую записную книжку и раскрывает на закладке. -- Он тогда по вызову не явился -- сидит в отпуску на садовом участке. Телефон свой записал сюда сам, с нашим "садоводом" общался на почве какой-то безусой земляники. Подкидин -- брига­дир-строитель, занимается отделочными работами. Так что за другом-маляром дело не станет. С участковым я в темпе созвонился, он в темпе прощупал квартирных соседей. Описывают Подкидина в самых мерзких тонах. Одно, говорят, спасенье, что увлекается сельским хозяй­ством и летом пропадает в деревне у родителей. его изымать из оборота, а? Пока тихонько, чтобы дружки не запаниковали. Медлить нечего. -- Да, пожалуй... -- Опять в сомнениях? Купаться надо, Паша, купаться!

    x x x

На сквере рядом со сказочными избушками и прочи­ми подобными атрибутами в песочнице весело возятся оба маленьких Барсукова. Сам он, сидя на скамейке, слушает по транзистору репортаж о футбольном матче. Марат следит за Барсуковым, выжидая удобного момента для знакомства. Взглянув на часы, подходит. -- По-прежнему три -- два? -- азартно спрашивает он. -- Минуты полторы до конца? Барсуков кивает. Марат присаживается рядом, оба поглощены событиями на стадионе. Но вот раздается рев болельщиков -- матч окончен. Барсуков выключает при­емник, и они с Маратом обмениваются обычными в таких случаях фразами. Тут плаксики, надумав что-то новое, приносят и складывают к ногам отца ведерки и лопатки. -- Пап, мы на горку! -- Валяйте. -- Неотразимая пара! -- говорит Марат. -- Люблю ребенков, а своих нет. -- Отчего? -- без особого интереса спрашивает Бар­суков. -- Не женат. То есть был, но... жестокая это проблема... А почему они не в детском саду? -- То и дело простужаются. Отведу завтра. -- Простуда -- бич городских детей. Единственное ра­дикальное средство -- несколько сезонов подряд на юге. -- У всех свои рецепты. -- Нет-нет!.. Простите, как вас зовут? -- Алексей. Леша. -- Марат. Он протягивает руку, и Барсуков отвечает тем же. -- Поверьте, Леша, юг -- это спасение. Меня самого только тем на ноги и поставили. Во младенчестве был довольно хилым существом. Не похоже? -- Да, теперь не скажешь. -- Сначала гланды, потом бронхи, потом легочные явления. Марат напал на безошибочную тему: Барсуков обес­покоился, затосковал. -- Я готов ради них в лепешку, -- говорит он. -- Но несколько сезонов... -- Леша, если упустите сейчас, то на всю жизнь угне­тенное дыхание, серьезный спорт недоступен. А ведь растут будущие мужчины! -- Несколько сезонов на юге я не осилю. Организаци­онно, материально, всяко, -- хмуро говорит Барсуков. -- Вы считаете мое поведение навязчивым? -- Да нет, ни к чему не обязывающий разговор. -- Не совсем так, Леша. Я действительно могу вам помочь!

    x x x

Подкидин беззаботно идет по улице, и все вокруг вызывает его доброжелательный интерес. Повернув за угол, он сталкивается с Томиным. Порой случается, что наткнувшиеся друг на друга пешеходы не могут сразу разойтись, вместе делая шаг то в одну сторону, то в другую. Внешне и Томин с Подкидиным без толку топ­чутся у края тротуара, но к этому добавляется короткий тихий диалог: -- Подкидин? -- И что? -- Уголовный розыск. Вы нам нужны. Садитесь в ма­шину! Машина без опознавательных милицейских знаков уже притормозила около них, и задняя дверца приглаша­юще распахнута. И еще один человек, оказавшийся за спиной у отшат­нувшегося Подкидина, говорит ему в затылок: -- Спокойно, Подкидин, без глупостей. Обмякший, посеревший, садится он в машину. Че­ловек, стоявший сзади, садится рядом с ним, Томин впереди. Машина отъезжает, не привлекая ничьего вни­мания. В кабинете Знаменского -- Подкидин, Томин, у две­ри -- помощник инспектора и понятые. -- Подпишите протокол задержания. -- Ничего не подписываю! -- Подкидина трясет как в лихорадке. Томин вносит соответствующую пометку в протокол, отпуская понятых, засвидетельствовавших отказ. -- Сейчас придет хозяин кабинета, следователь по особо важным делам. Он задаст вопросы, которые его интересуют. -- По особо важным?! Да за мной никаких дел, не то что важных! Вот встану и уйду! Стрелять, что ли, буде­те? -- Он и впрямь встает и делает движение к выходу. Страж у двери преграждает ему путь. -- Плохо начинаете, Подкидин, -- предупреждает Томин. -- Себе во вред. Вы ведь задержаны как подозре­ваемый. -- По-до-зре-ва-емый! В чем же, хотел бы я знать! -- Подкидин возвращается и стоит лицом к лицу с То­миным. -- Я сказал: кража. Подробней объяснит следователь. -- Понятно... Нашли меченого... Эти штуки и фокусы я знаю! Я вам не помощник на себя дело шить! Все! Рта не открою, слова не скажу! -- Он опускается на место, вынимает пачку "Беломора", щелкает зажигалкой. Пал Палыч молча проходит и садится за стол, запол­няет бланк допроса. Произносит, как положено: -- Я, следователь Знаменский... такого-то числа в поме­щении следственного управления допросил... Как вас зовут? -- Никак не зовут, -- говорит Подкидин, пуская дым в потолок. -- Показаний не даю, объяснений не даю. Будьте счастливы своими подозрениями... Это я выража­юсь культурно, на русский язык сами переведете. -- У вас нет оснований принимать в штыки следова­теля, -- изумляется Пал Палыч. -- Можете записать в протокольчик, что я вас... обо­жаю! -- Это звучит не лучше, чем оскорбление. -- В подобном стиле намерены разговаривать и даль­ше? -- холодно, но с любопытством наблюдает его Пал Палыч. Подкидин молчит. -- Если вы отказываетесь защищаться от наших подо­зрений... -- Пал Палыч делает выжидательную паузу, но, не дождавшись ни слова, договаривает: -- тогда нам оста­ется вас изобличать. -- Дав-вай-те! Изобличайте! Горю нетерпением! Что испытывает Подкидин на самом деле, выкрики­вая эти рваные фразы, неведомо, но выглядит он донель­зя развязно и нагло.

    x x x

Вероника Антоновна Былова в волнении ведет крайне важный для нее разговор с бывшей женой сына. -- Да, -- горячо говорит Вероника Антоновна, -- да, я боялась гор! Какая мать не боялась бы, Стелла? Особенно после той трагедии. Колю и Дашеньку Апрелеву я любила как родных. Такие были чистые, счастливые! Помнишь, как Дашенька чудесно смеялась? -- Помню, -- с едкой горечью произносит Стелла. -- А Коля был хирург божией милостью. Он мог бы спасти сотни людей. -- Да, смерть не выбирает. Невыносимо знать, что Коля с Дашенькой погибли!.. А Марик был рядом, его чудом миновало! Я до сих пор боюсь, что он не устоит и опять пойдет "покорять вершины"! -- Не бойтесь, не пойдет, -- с презрением к Марату произносит Стелла. -- Но ты же ходишь? -- Я -- да. -- Стелла, -- приближается Вероника Антоновна к главному, -- он винит меня в том, что вы разошлись! -- Вас? К вам я не имею претензий, -- бесстрастно возражает Стелла. -- Но если все-таки я была неправа перед тобой... в чем-то... то по неведению, по недомыслию... Сказано столь искренне, что Стелла смягчается. -- Вероника Антоновна, разве мы когда вздорили? Зачем этот покаянный тон? Со мной вы были ласковы и терпеливы. Я же не умела простых вещей. Норовила все состряпать из консервов и крупы. Словом, не пода­рок в дом. -- О, ты очень скоро научилась, дружочек! -- Положим, не скоро, но научили меня вы. Как-то ухитрились между гастролями. Подобие прежней близости объединяет женщин, и Вероника Антоновна приободряется. -- Знаешь, даже когда ты замороженная, как ледник, я могу с тобой разговаривать... Стоит заговорить с Мариком -- и сразу... глупею, что ли? Чувствую, что надо бы иначе, но слова пропадают, мысли пропадают. Стелла понемногу отворачивает от нее вновь камене­ющее лицо. -- Послушай, недавно он вдруг... ты ведь знаешь, как он владеет собой, а тут -- больно вспомнить -- вдруг с такой горечью о вашем разрыве... С таким сожалением! Стелла, он любит тебя! У него нет другой, и ты не замужем. Вернись к нам, Стелла! Та ожидала чего угодно, только не призыва в лоно семьи. Однако недоумение ее проступает словно из-под слоя льда. -- Марата я вычеркнула из жизни. -- Но ты же пришла... я попросила -- и ты пришла! -- Атавизм: реакция на крик из-под трамвая. Кида­ешься, хотя известно, что нужна реанимация. -- Это... случайное сравнение?.. Кому нужна реанима­ция? Марику? -- Не суть важно. -- Не уклоняйся. Ты всегда козыряла прямотой. Я хочу откровенности! Марику -- реанимация? Почему? Он не умирает! Что ты думаешь о Марике? -- Вероника Анто­новна повышает и повышает голос и даже ногой напос­ледок топает. И у Стеллы вырывается: -- Марат -- это лопнувший супермен. Его уже нет, не существует! -- Бог мой, опомнись! Нет, в тебе просто говорит оскорбленная женщина. Как это он не существует?! Не знаю, из-за чего вы разошлись, у тебя характер ой-ой, а может, и Марик поступил неладно, допускаю, но нельзя же хоронить заживо! Он яркий, гордый, одаренный чело­век, у него блестящее будущее! Бывает эгоистичен, со­гласна, но в корне -- хороший! Одно то, что ради моего покоя пожертвовал альпинизмом и всеми друзьями... -- Пожертвовал ради вас? Забавно! -- Забавно? Стыдись! Помолчав, Стелла унимает раздражение: -- Простите, Вероника Антоновна! Зря я, не обра­щайте внимания. -- Твои слова... Понятно, что сгоряча, но он действи­тельно какой-то опустошенный. Нерадостный. Бедный мой мальчик!.. Что мне делать, Стелла? Посоветуй что-нибудь, ты умная! -- Мне нечего советовать. -- Тогда хоть расскажи попросту, без реанимаций, что у вас произошло? Почему он изменился? -- Не могу... -- Что же, тогда извини, что побеспокоила! -- С нео­стывшей обидой Вероника Антоновна провожает Стеллу к двери в прихожую и видит входящих в квартиру Марата и Барсукова. Встреча со Стеллой -- неожиданная и болезненно неприятная для Марата. -- Добрый вечер, -- бормочет он и скрывается в своей комнате. Приотставший Барсуков засмотрелся на Стеллу и, заметив, что она потянулась к вешалке за курткой, бро­сается помочь. -- Разрешите? -- Благодарю. Только всего и сказано, но вот уже Стелла коротко простилась с хозяйкой, вот хлопнула за ней дверь, а Барсуков все стоит в передней, и лишь окрик Марата сдвигает его с места. -- Марат, кто она? -- первым делом интересуется Барсуков. Марат смотрит в пространство. -- Это к матери... Так на чем мы остановились? Оба не сразу могут вспомнить, потому что думают о Стелле -- каждый свое. -- Кажется, по поводу прежней работы... инженер-испытатель... -- Да, -- кивает Барсуков. -- Гонял тяжеловозы, но­вые модели. Автодром, пробеги через полстраны, разные дороги. Мне нравилось. И деньги другие... Из-за плаксиков бросил. Пока устроился простым шофером -- только бы рядом с домом. -- А случались опасности, риск? -- Когда участвовал в ралли, то...-- Он улыбается воспоминанию: -- "И какой же русский не любит быст­рой езды!.." -- ...как сказал Николай Васильевич Гоголь. Певец тройки, на которой катался господин Чичиков... Насчет ребят, Леша, я закинул удочку. Поворошил старые связи в курортном управлении. На словах твердо обещали. Соби­рай справки и ходатайства. -- Ох, если б выгорело!.. -- И внезапно: -- Марат, она тоже певица? Марат дергается. -- Почем я знаю!

    x x x

Несколько человек сидят на стульях поодаль друг от друга. Подкидин в их числе. -- Вы утверждаете, что это не ваша? -- говорит ему Томин, показывая записную книжку. -- Не моя. Томин выглядывает в коридор. -- Прошу! Входит проводник со служебно-розыскной собакой. Подкидин меняется в лице. -- На столе лежит записная книжка, -- объясняет за­дание Томин. -- Собака должна определить владельца. Проводник дает овчарке понюхать книжку и командует: -- След! Собака методично обнюхивает всех, начиная с Томина. Напротив Подкидина садится и лает. Тот вжимается в спинку стула. -- Цыц, паскуда! -- кривится Подкидин. Собака снова лает. -- Ну моя она, моя, моя!.. -- кричит он тогда, словно признаваясь персонально овчарке...

    x x x

-- Считаешь, псина отобьет у тебя хлеб? -- шутливо спрашивает Пал Палыч у Кибрит. -- Собачье опознание экспертизу не заменит. -- Экспертизу, Зиночка, ничто не заменит! Изымем образцы почерка Подкидина и отдадим тебе в белы руки. Саше просто не терпелось поскорей переломить его на­строение. -- Повернись-ка, нитка прилипла. -- Она снимает с пиджака Знаменского нитку, скатав ее в комочек, хочет кинуть в пепельницу, но приостанавливается. -- Кто это курил? -- Подкидин. Она садится, придвигает пепельницу и рассматривает два окурка. -- Любопытно... тоже "Беломор". Даже очень любопыт­но, Пал Палыч! Где наше заключение по окуркам? Пал Палыч раскрывает папку с делом. Кибрит прогля­дывает текст, сверяясь глазами с тем, что видит в пепель­нице. -- Дай что-нибудь... хоть карандаш. -- Она поворачи­вает окурки так и эдак. -- Я же чувствую -- знакомый прикус! Щербинка на зубе... вон она, отпечаталась точно так же. -- Не может быть! -- Почему? Советую направить к нам в НТО. Думаю, у тебя будет одним доказательством больше. Пал Палыч отнюдь не проявляет энтузиазма. -- Больше не значит лучше. Смысл афоризма Кибрит не успевает выяснить, так как Томин вводит Подкидина и торжествующе подмиги­вает из-за его спины. Да результаты понятны и без того: Подкидин валится на стул, как человек отчаявшийся и обреченный. -- Зина, если можешь, погоди, не исчезай, -- говорит Знаменский и оборачивается к Подкидину: -- И стоило напрасно отпираться, Подкидин? Подкидин молчит. -- Не хотите сказать, при каких обстоятельствах поте­ряли книжку? -- Не терял я... не должен был... берег... -- Пал Палыч, можно вопрос? -- говорит Томин. -- Пожалуйста. Томин берет со стола конверт, вынимает из него кожаную перчатку. -- Вот еще кто-то тоже потерял. Не ваш приятель-маляр? Подкидин вытаращивается на перчатку. -- Ччертовщина! И она у вас? -- Угу. Чья это? -- Моя! Томин озадаченно поднимает брови, Знаменский хму­рится. -- А не приятеля? -- осторожно спрашивает он. -- Какого еще приятеля? Моя и есть. -- Не торопитесь, Подкидин. -- Говорю "не мое" -- не верите. Теперь говорю "мое" -- опять не верите. Что я, свою перчатку не знаю? Моя и есть. -- Где могли обронить? -- Понятия не имею... А где нашли? Томин подсаживается поближе. -- Разреши! -- просит он, и Пал Палыч уступает ему следующие вопросы, пристально наблюдая за реакцией Подкидина. -- Ваша, значит? А левая цела? -- Выкинул. -- Выкинули... Так вот, правую нашли на месте пре­ступления. Кто-то, представьте себе, обворовал мага­зин! -- И без паузы: -- Где вы были двадцать восьмого прошлого месяца, в субботу?.. Отвечайте на вопрос! -- добивается Томин. -- Где были в субботу днем? Подкидин загнанно озирается и почему-то начинает сбивчиво рассказывать Кибрит: -- Непричастен я... вот что хотите! Надо сообразить, где был двадцать восьмого... двадцать восьмого... -- Но продолжает о другом: -- Перчатка у меня пропала недели три уже... нет, четыре. И книжка примерно. Хватился про рассаду звонить -- нету! Всю комнату перерыл, даже мебель двигал... Выходит, все улики против меня?.. -- Я прерываю допрос, -- говорит Пал Палыч Томину. Тот протестующе вскидывается, но -- что подела­ешь -- подчиняется. -- Пойдемте, -- кладет Томин руку на опущенное пле­чо задержанного. После их ухода Знаменский шагает по кабинету в раздумье. -- Пал Палыч, ты меня сбил с толку, -- признается Кибрит. -- Я сам, Зиночка, сбит с толку! Концы с концами не сходятся! Томин возвращается один. -- Так и что? -- произносит он с порога. -- Что-то не так, Саша. Прибило нас течением не к тому берегу. -- Если можно, без аллегорий. -- Да ведь сам понимаешь! -- Нет, не понимаю! -- Пока он отказывался, я подозревал. А признал, что улики против него, -- и подозрения мои рассыпались! -- Ты хочешь зачеркнуть все сделанное? Такой клубок распутали, вагон работы -- и кошке под хвост?! -- Да, под хвост! А работа только начинается! -- Шурик, Пал Палыч! Без драки, пожалуйста!.. Я тоже не понимаю, -- смотрит Кибрит на Знаменского, -- почему "больше не значит лучше"? -- Даже афоризм припас! -- фыркает Томин. -- Зина, у тебя за другими делами вылетело из головы. Один был у двери. Он оставил окурки и перчатку. Но книжку-то нашли на втором этаже! Около кассы! -- Однако не обязательно это были разные люди. До­пустим, в шайке друг другу не доверяют. Приемлешь такую смелую мысль? -- Приемлю. -- Тот, кто на стреме, нервничает, как бы не утаили от него часть добычи. -- Ну? -- Постоял, покараулил, а потом его по уговору сме­нили, отпустили потрошить кассу. Имеете возражения по схеме? -- Он выкурил три папиросы. Не было времени бегать наверх. -- Да и стоял, по-моему, спокойно, -- добавляет Киб­рит. -- Когда человек нервничает, он прикуривает одну от другой, бросает, не докурив. -- Хорошо. Не нравится -- не надо. Выдвигаю новый вариант. Думаете, зря я спросил про левую перчатку? Говорит, выкинул. Стало быть, ее нет, заметьте! Найден­ную перчатку сравнить не с чем. Он признал ее своей, но так ли это? -- Соврал? -- непонимающе спрашивает Кибрит. -- Туго соображаешь, Зинаида. Паша вон смекнул. -- Чтобы не идти по групповому делу, решил взять все на себя, -- поясняет Пал Палыч. -- В принципе не исключено. Теоретически. Но... -- Опять "но"?! -- всплескивает руками Томин. -- Будь добра, поделись, -- обращается он к Кибрит, -- как тебе показался этот гражданин? Он ведь удостоил тебя особой откровенности! -- Впечатление неоднозначное. Можно поверить все­му, можно половине... -- Можно ничему, -- договаривает Пал Палыч. -- Вот! -- удовлетворенно восклицает Томин. -- А то -- "не к тому берегу"! -- Этот вопрос отнюдь не решен. -- Что тебе еще нужно для его решения?! -- Все о Подкидине. Не знаем мы человека, потому и гадаем. Все о Подкидине, Саша! -- повторяет Пал Палыч.

    x x x

Марат, Сема и Илья прохлаждаются на природе. По­является запоздавший Сеня. -- Слушайте, что расскажу, -- говорит он. -- Подкидина милиция замела! Сема присвистывает. Илья напуган. -- Как думаешь, это ничего? -- трепещет он. -- А ты как думаешь? -- испытующе прищуривается Марат. -- Не знаю... -- Может, мы перемудрили? -- спрашивает Сеня. -- То есть я перемудрил? Иными словами, напортачил? Сеня молчит, замявшись. Марат внешне хладнокро­вен, в душе взбешен. В нем усомнились?! -- Слушайте. Касается всех. Сема, оставь в покое бу­тылку. Зачем были подброшены вещдоки? Отвечайте! -- Чтобы не искали мотоцикл, -- гудит Сема. -- Правильно, чтобы отвлеклись на ложные улики. Судя по результатам, цель достигнута? -- Да, но... -- мямлит Илья. -- Понимаешь... -- Понимаю. Ты не ожидал от милицейских особой прыти. Сражен их успехом. А вот я рад ему. Я учитывал такой поворот. И кого я им предложил в награду за усердие? Бывшего уголовника. Их любимое блюдо. Пусть едят! -- А если у него алиби? Свидетели? -- возражает Сеня. -- Ну и что? Свидетели говорят одно, улики другое. Что, по-твоему, будет? -- Нне пойму... Не то сажать, не то отпускать... -- Вот именно! А в подобных случаях прекращают за недоказанностью. Кое-что я в этом смыслю! -- Хорошо бы прекратили... -- неуверенно тянет Илья. -- Слушай, сирота, ты хочешь без малейшего риска? Тогда надо аккуратно ходить на службу. Давайте внесем окончательную ясность, -- Марат не меняет жесткого тона. -- Работать вы не расположены. -- Естественно, -- буркает Сеня. -- А наслаждаться жизнью очень расположены. -- Само собой! -- Вывод, надеюсь, понятен?.. До меня вы прозябали, промышляли по мелочам. Но всем грезились вольные деньги. Получили вы их или нет? -- Получили, -- признает Сеня. -- И еще получите. Я разрабатываю новый план. Будет великолепная, грандиозная операция! Все должны верить мне абсолютно!

    x x x

Утро. Знаменский и Томин встречаются на улице неда­леко от Управления внутренних дел. Друзья здороваются. -- Мне с тобой надо перемолвиться. Сядем погово­рим? -- предлагает Томин, рассчитывавший на эту встречу. Они находят скамейку на бульваре. Нетрудно дога­даться, что Томин сильно не в духе. -- Ну-у, на себя не похож. Не потряхиваешь гривой, не грызешь своих удил! -- Прав ты, Паша, был -- не к тому берегу. Мой грех, -- говорит Томин. -- Надо отпускать Подкидина. -- Вот как!.. Мы уже ничего не имеем против Подки­дина? -- Имеем, но... -- Больше имеем за Подкидина? -- Больше. Прошел я за ним все годы, что он на воле. Резюме такое: человек в кровь бился, чтобы не возвра­щаться к старому. Детали есть, каких не придумаешь... Хороший, в общем, мужик. Вот мой рапорт. -- Он пере­дает Пал Палычу три листа машинописного формата. -- Решай. Подготовленный прежними сомнениями, Пал Палыч переживает новость легче, чем Томин. Прочитав рапорт, говорит: -- В итоге ни садовода у нас, ни маляра. И Подкидина нам... подкинули. Изобретатели, чтоб их!.. Подстраховались. Не заметим, мол, окурков -- нате вам перчатку. Мало перчатки -- поломайте голову над записной книжкой. Томин вздыхает, лезет за блокнотом и вырывает из него исписанный листок. -- Знакомые Подкидина. Где галочка -- те бывали у него дома. На обороте -- те, кто посещал соседей, -- лаконично отвечает Томин на невысказанное обвинение в неполноте списка.

    x x x

Подкидин отодвигает от себя томинский список. По­дальше -- на сколько достает рука. -- Никого не подозреваю! -- Чего-то вы недопонимаете, Подкидин. Если вещи были взяты у вас и нарочно подброшены... -- Выражение лица Подкидина заставляет Пал Палыча замолчать. -- Вы не верите, что я так думаю? -- догадывается он. -- Нашли дурака! Кто заходил, да когда заходил... Это нашему брату разговор известный: давай связи! Ищете, кого мне в сообщники приклеить! Пал Палыч качает головой: ну и ну! -- Почему вы говорите "нашему брату", Подкидин? О вас хорошие отзывы, товарищи вас уважают, начальство ценит. -- Ка-акой тонкий подход... Они-то уважают, а вы их вон куда пишете! -- Он негодующе указывает на томинс­кий перечень. -- Клопова записали! Мы с ним из одной деревни, парень -- золото. А у вас Клопов на заметке! -- Да не хотим мы зла вашему Клопову! Здесь просто перечислены все люди, которые... А, десятый раз объяс­няю! -- опять прерывает себя Пал Палыч, видя ту же мину на физиономии Подкидина. -- Ну как вы не хотите поверить, Виктор Иваныч?! -- Уже по имени-отчеству, -- констатирует Подки­дин, словно подтвердились худшие его опасения. -- Пос­леднее дело. Вы по имени-отчеству, я по имени-отчеству, мигнуть не успеешь -- и там! -- Пальцы его изображают решетку. Комизм заявления не оставляет Пал Палыча равно­душным. -- Не знал такой приметы. Наоборот, освобождать вас собирался! -- произносит он, скрывая смех. -- Извинять­ся и освобождать. Вот постановление. "Не иначе, новая уловка. Подкидина не проведешь!" -- Эти штуки и фокусы я знаю! Однако бланк в руке Пал Палыча все же приковывает взгляд Подкидина. -- "Освободить задержанного... -- читает он с вели­ким изумлением. -- Освободить в связи с непричастнос­тью к краже..." Я могу уйти?! -- Забирайте вещи в КПЗ -- и скатертью дорога. Входит вызванный Пал Палычем конвойный. -- Слушай, извини, -- бросается к нему совершенно ошалевший Подкидин. -- Это что? Тот заглядывает в бланк. -- Отпускают. Читать не умеешь? Ноги у Подкидина готовы сорваться, но что-то при­нуждает топтаться на месте. Попрощаться? Даже изви­ниться, пожалуй, ведь хамил... Он возвращается к столу Пал Палыча, прокашливает­ся. Но способность к членораздельной речи его покинула. Безуспешно открыв рот несколько раз, Подкидин садится. И нерешительно, конфузливо протягивает руку за списком.

    x x x

Пляж в пригородной зоне отдыха. Среди купающих­ся -- Сеня. Он выбирается на берег, фыркая и отплевы­ваясь. Мимо гуляющим шагом идут двое. Если б нам не был основательно известен облик Томина, мы бы и взгляда на них не задержали -- настолько оба органичны на здешнем фоне. Вдруг эти двое останавливаются около Сени, как раз когда он снимает резиновую шапочку. -- Закурить не найдется? -- спрашивает один, будто не видит, что на Сене лишь мокрые плавки. -- Некурящий я, некурящий, -- отвечает тот, стре­мясь поскорее добраться до полотенца и одежды. -- Даже некурящий! -- укоризненно произносит вто­рой, то есть Томин. -- А зачем окурки воруешь? -- и крепко берет Сеню за плечо. -- Зачем, спрашиваю, окур­ки-то воровать? -- Какие окурки... у ккого... -- лепечет Сеня, начиная сразу отчаянно мерзнуть. -- У Подкидина, у кого же. У Виктора Подкидина, который проживает в квартире с твоей теткой, -- веско разъясняет Томин. -- Взрослый парень -- и крадет окур­ки! Это хорошо? Я спрашиваю -- хорошо? -- будто речь и впрямь об одних окурках. Сеня стучит зубами. Он голый, мокрый и беззащит­ный. Происходящее столь неожиданно для него, что он не способен к сопротивлению. В полном смысле слова заста­ли врасплох.. И когда Томин тем же укоризненным голосом осве­домляется: -- Записную книжку с перчаткой в тот же раз взял? Заодно? Сеня без спору подтверждает: -- Ззаодно... -- Тогда поехали. -- Штаны... -- просит Сеня, далеко не уверенный, что дозволят. -- Как считаешь? -- оборачивается Томин к своему спутнику. -- Штаны, я думаю, можно, -- серьезно отзывает­ся тот. -- Спасибо... -- потерянно благодарит Сеня. Сеня, те­перь подследственный Калмыков, относится к той разно­видности преступников, которые, коли уж попались и проговорились, не запираются и впредь. Таких, как пра­вило, используют для изобличения сообщников. Потому логично, что мы застаем Калмыкова на очной ставке с Тутаевым. Тутаев мрачен и воспринимает поведение своего тез­ки как предательское. -- Деньги мы поделили по дороге обратно. Заехали в кусты, там пересчитали, понимаешь, и поделили... на три части, поровну. -- Калмыков ловит взгляд Тутаева, мор­гает -- обрати внимание -- и повторяет: -- Поровну, зна­чит, на троих... Вот так было совершено преступление... По глупости, конечно. -- Что скажете? -- спрашивает Пал Палыч Тутаева. -- Плетет незнамо что! Псих какой-то... -- Кому принадлежала идея бросить в универмаге чу­жие вещи? Тутаев? -- Не понимаю вопроса. -- Калмыков? -- Кому принадлежала... забыл, кому первому. Но вещи я взял случайно в квартире у тетки... то есть у соседа. -- Совсем случайно? -- Ну, точней, с целью ввести в заблуждение товари­щей из милиции. -- Понятно. Как, Тутаев, все никак не припоминаете этого гражданина? -- Первый раз вижу! -- глупо упорствует тот. -- Хотя полгода работали в одном цеху радиозавода и считались приятелями. По какой причине уволились? -- Снова оборачивается Пал Палыч к Калмыкову. -- Мы с Семой... -- За себя говори! -- Поскольку на очной ставке, я должен за обоих. Правильно понимаю, гражданин следователь? -- Правильно. -- ОТК часть контактов бракует, отправляет на свалку. А на каждом контакте -- чуток серебра. Если паяльничком пройтись -- можно снять. Мы с Семой и занялись... для одного ювелира. Нас, гражданин следователь, бесхо­зяйственность толкнула, -- поспешно добавляет Калмы­ков. -- Серебро, понимаешь, на помойку! -- Отчего же прекратилось ваше... хм... общественно полезное занятие? -- Ювелир сел. Если б не это несчастье, разве б я поднял руку на кассу? Что вы! У вас обо мне превратное мнение! Не дослушав, Пал Палыч обращается к Тутаеву: -- Подтверждаете показания Калмыкова? Тот злобно смотрит на закадычного дружка: -- Знал бы, какое ты дырявое трепло, -- я бы от тебя на другой гектар ушел! А Сеня Калмыков окончательно вошел в роль "чистосердечника", и ему уже рисуется обвинительное заклю­чение, где черным по белому записано, как его показа­ния помогли следствию. Теперь он взывает к Илье Колесникову: -- Я, Илюша, во всем признался: как втроем забра­лись в магазин, втроем выручку делили в кустах... не помню, сколько отъехали... как на даче у тебя гуляли... втроем, после дела. Семе я сказал и тебе говорю: чего, понимаешь, темнить... У Колесникова шкура потоньше тутаевской и нервы пожиже. Он уже, собственно, "готов", но Сеня еще не исчерпал запас красноречия: -- Вот суд будет, а статья-то, она резиновая. Есть верх, есть низ. Надо адвокату чего-то подбросить, пони­маешь, для защиты. Мы молодые, первый раз, по глупо­сти... Пожалеют...

    x x x

В сарайчике у Ильи опрокинут набок ИЖ -- так, чтобы колясочное колесо свободно крутилось и было доступно для осмотра. Кибрит медленно вращает его, сравнивая с увеличенной фотографией слепка, снятого со следа у шоссе. -- Вот это место отпечаталось! Узор в точности совпа­дает: расположение трещин, потертости... Да, Шурик, безусловно, он! -- Отлично! -- восклицает Томин. -- Нужно быстрень­ко оформить это для Паши.

    x x x

-- Разрешите присутствовать на очной ставке? -- То­мин входит и кладет на стол перед Пал Палычем заклю­чение экспертизы. Сеня зябко вздрагивает (видно, вспомнилось задер­жание на пляже), но с подобием радостной улыбки говорит Томину: -- Здрасте! (Смотрите, переродился с той минуты, как рука закона ухватила меня за плечо!) -- Ну вот, Колесников, на дороге остался след вашего мотоцикла. Подтверждаете вы показания Калмыкова? Илья Колесников прерывисто вздыхает и выдавливает: -- Подтверждаю... -- Теперь по порядку. Где познакомились? -- Это к Калмыкову. -- В бане. Когда ювелир сгорел и нас поджало, мы Илюхе в бане и предложили: давай махнем одно дело... втроем. -- Правильно, Колесников? -- Дда... правильно. -- Прошу прощенья, не понял, -- подает голос Томин. -- Вы случайно мылись, что ли, вместе? Один на­мыленный другому намыленному говорит: айда что-ни­будь ограбим? Что позволило вам и Тутаеву обратиться к незнакомому человеку с подобным предложением? Мож­но такой вопрос, Пал Палыч? Тот кивает. -- Почему ж незнакомый? -- возражает Калмыков. -- Мы с Семой попариться уважали, а Илюха всегда там находился, на месте. -- Работал в бане? -- уточняет Томин. -- В общем, да, -- говорит Калмыков. -- По моим сведениям, Колесников ушел из лаборан­тов, жил на даче, полученной в наследство от родителей, городскую квартиру сдавал, тем и подкармливался. Верно я говорю? -- Все верно, -- подтверждает Пал Палыч. -- Вы, Александр Николаич, не в курсе банных тонкостей... -- Где уж нам! На службу бежишь -- бани закрыты. Домой -- хорошо бы на метро успеть. Извините за се­рость, моюсь в ванне. -- А есть люди, которые имеют досуг, в баньку ходят ради удовольствия. И желают, Александр Николаич, по­лучить все двадцать четыре. И пар, и веничек, и кваску, и пивка, а к пивку воблочки. -- Гм... -- выразительно произносит Томин. -- Тут и нужен молодец на все руки. Со своим запасом напитков и прочего. Без должности, конечно. Просто за определенную мзду Колесников со товарищи допускают­ся к обслуживанию посетителей. Как обстояло с нетрудо­выми доходами? -- В среднем... трояк с клиента, -- сиротским голосом сообщает Колесников. -- А бани не пустуют, -- добавляет Пал Палыч. -- Так вас не удивило предложение двух... намыленных? -- Нне очень... У голых, знаете, все проще. Чего надо, то и спрашивают. Принесешь пива, а он, к примеру, говорит: "Как тут насчет валюты?" -- Вспомнил! -- вклинивается Калмыков. -- Вот поче­му мы к Илюше: он помянул, что у него, понимаешь, есть мотоцикл, а у нас уже универмаг был на прицеле! Успел Сеня добавить заключительный штрих к карти­не сговора, в которой не должно быть места для Марата!

    x x x

А что Марат? Как он относится к провалу своих подручных? Он как раз звонит: -- Сему, будьте добры. -- Ответ приводит его в заме­шательство. Буркнув "извините", он поспешно нажимает рычаг аппарата. После короткой паузы вновь набирает номер: -- Сеню можно? -- И уже не дослушав, бросает трубку. -- Влипли!.. Надо посоветоваться с умным человеком... -- медленно произносит он. Выходит в переднюю, зажигает свет над большим зеркалом. Пристально вгляды­вается в себя. -- Что будем делать?.. -- спрашивает у отражения. -- Успокойся, успокойся, Марат... -- прика­зывает он сам себе, сгоняя тревогу с лица и постепенно обретая обычный невозмутимый вид. -- Это не твой про­счет. Их подвела какая-нибудь глупость. Тебя это не каса­ется. Все к лучшему. Людей надо менять. Тебя не назовут... Ты им нужен на свободе. У тебя их деньги. Ты их надежда. Никто не выдаст. Все к лучшему... Ты человек умный. Ты поступаешь, как хочешь... Ты выше преград. Преград нет... С улицы появляется сильно взволнованная Вероника Антоновна. -- Марик! Нам необходимо поговорить! -- Матушка, я сосредоточен на важной мысли. Будь добра... -- Нет, я не буду добра! -- перебивает она и весь дальнейший разговор проводит сурово и с достоинством, не пасуя, как обычно, перед сыном. -- Что на тебя накатило? -- недоумевает Марат. -- Всю жизнь я гордилась тобой. А сегодня мне было стыдно! Многое могу простить, но нечистоплотность -- никогда! Час назад я встретила Антипова. -- Кого? А-а, сам играет, сам поет? -- пренебрежи­тельно вспоминает Марат, еще под впечатлением, что он "выше преград". -- Какое ты имел право от моего имени занимать у него деньги? Да еще такую сумму! Зачем тебе, на какие нужды? -- Не мне, выручил одного человека, -- врет Марат. -- Но срок твоей расписки истек! Между порядочны­ми людьми... -- Между порядочными людьми можно и подождать. -- Сколько именно? Когда твой один человек вернет долг моему товарищу по работе? -- Сейчас он в командировке. Приедет -- отдаст. -- Когда он приедет? -- неотступно требует Вероника Антоновна. -- Десятого или двадцать пятого! -- жестко отвечает Марат, называя дни выдачи зарплаты в НИИ, где рабо­тал Илья Колесников.

    x x x

Рядом со станцией метро с выносного прилавка тор­гуют апельсинами. В хвосте очереди стоит Стелла. Барсу­ков, ждущий кого-то у станции метро, решает пока тоже запастись апельсинами. Во все глаза смотрит он на Стеллу. Это же она! Та самая! -- Мы снова встретились! -- говорит он радостно. -- Встретились? Мне казалось, я просто стою в оче­реди. -- Мы немножко знакомы. Вы меня не узнаете? -- Боюсь, что нет! -- Взгляд у нее смеющийся. -- Недавно в прихожей... вы уходили от Быловой... Я друг ее сына... Со Стеллой совершается разительная перемена, и язык Барсукова липнет к зубам. -- А-а...-- неприязненно произносит она и быстро отворачивается. -- Простите... послушайте... -- теряется Барсуков. Он забыл посматривать на выходящих из метро, и плаксики налетают и виснут на нем совершенно внезапно. Следом приближается Анна Львовна. -- Два дня не видались, а уж визгу-то! -- смеется она. Стелла становится свидетельницей нежной сцены. -- Ну-ка, ребятки, становитесь за этой красивой те­тей. Вы приглядите за ними чуточку? -- доверчиво обра­щается к Стелле Анна Львовна. -- Будьте добры! -- Она отводит Барсукова на несколько шагов: -- Тут их бельишко. Залатала, заштопала, пока подер­жится. -- Она достает из сумки довольно объемистый сверток. -- Спасибо, Анна Львовна. -- А еще думала я насчет юга. Как мы-то без него выросли, Леша?.. ...Тем временем плаксики тоже вступили в беседу. -- Деточки, вы крайние? -- игриво наклоняется к ним подошедшая женщина. -- Мы не крайние. -- Мы за красивой тетей. -- Ой, -- говорит женщина Стелле, -- а я подумала -- ваши. -- Нет, не мои. -- А чьи же вы, деточки? -- Мы папины! -- И бабушкины! -- А мамины? И мамины небось? -- Не-ет, мы не мамины. -- Ишь какие! Обидела вас мама или что? -- У нас мамы нет. -- У нас папа. -- Никак сироты... -- кивает женщина Стелле. -- Ах, бедные!.. -- Ну если уж надо, Леша, я поеду, -- вздыхает Анна Львовна. -- Не представляю только, зачем ему ради чу­жих детей... -- Анна Львовна! Вы его просто не видели! -- Может быть, может быть, -- соглашается она, на­правляясь к очереди. -- Пора мне, Леша. -- Простившись с детьми и зятем и пожелав всего хорошего Стел­ле, Анна Львовна спешит обратно в метро. Продавщица отвешивает килограмм Стелле, два -- Барсукову. Перекинув через плечо сумку, раздувшуюся от белья и апельсинов, а ребят подхватив на руки, Барсуков наго­няет Стеллу. -- Простите, можно мне спросить? -- Спросите, -- пожимает та плечами. -- Вы имеете что-то против Быловой? -- Нет. -- Значит, против Марата. Странно. Такой интересный и сердечный человек. -- О, еще бы! -- саркастически роняет Стелла. Барсуков опускает плаксиков и шагает рядом со Стеллой. Через минуту она останавливается. -- Вы хотели что-то спросить или собираетесь тащить­ся за мной? -- Тащиться, -- признается Барсуков. -- Зачем? Барсуков смотрит на нее достаточно красноречиво, но сказать словами: "Затем, что вы мне до смерти нрави­тесь!" -- не может. Тут плаксики кидаются вбок, и Стелла вскрикивает: -- Держите их! Испуг ее оправдан: ребята бегут к огромной собаке, которую прогуливает по улице хозяин. -- С этой собакой они приятели, -- успокаивает Бар­суков. Малыши ласкаются к собаке. И хотя та приветлива, Стеллу зрелище лишает равновесия. Поэтому, когда Бар­суков спрашивает: -- Чем вам не нравится Марат? Одно то, что он любит детей... Стелла не успевает спохватиться, как с языка слетает: -- Он терпеть не может детей! -- Да вы-то почем знаете? -- Кому уж лучше знать! Мы в позапрошлом году развелись!.. И оставьте меня в покое с вашими вопроса­ми, и детьми, и собаками, и... -- Она стремительно уходит. Повторяется прежняя история: Барсуков догоняет ее с ребятами на руках, снова идет рядом. -- Папочка, мы куда идем? -- Мы провожаем красивую тетю. -- Вы отвратительно упрямы! -- восклицает Стелла. -- Раз вы были его женой, я понимаю, что... -- Да ничего вы не понимаете! Оставьте меня со сво­им сердечным другом! -- Ты зачем папу ругаешь? -- .проявляет характер плаксик первый. -- Не ругай папу! -- воинственно подхватывает второй. -- Могучая защита, -- невольно улыбается Стелла от их наскока. -- Я не папу ругаю, я ругаю другого дядю. -- А как его зовут? -- Его зовут... Марат. -- Она поднимает голову и про­должает "морозным" тоном: -- Он трус и подлец. Из-за него случилось страшное несчастье в горах -- когда он еще ходил в горы. Ни один из прежних знакомых не подаст ему руки!..

    x x x

На площади трех вокзалов развязный парень объявля­ет в мегафон: -- Для гостей столицы проводится комплексная экс­курсия по городу! Памятники культуры плюс заезд в модные заграничные магазины: индийский, польский и болгарский! Продолжительность экскурсии -- три часа. Желающих прошу за мной! Автобус заполняется разношерстным народом. Парень впускает последних, монотонно повторяя: -- Пять рублей пожалуйста... пять рублей, -- и собира­ет купюры в карман. -- Билет не нужен? -- беспокоится седой экскурсант. -- Работаем по новой безбилетной системе. -- "Гид" замечает рядом Марата. -- Кого я вижу! -- радушно вос­клицает он. Оба вспрыгивают в передние двери, и автобус тро­гается. ...Он катится по Садовому кольцу.

    x x x

"Экскурсионный" автобус останавливается на Боль­шой Полянке у магазинов-соседей "Ванда" и "София". -- Предупреждаю, -- говорит "гид" Миша, -- заезд в магазины информационный! Вы ознакомитесь с ассорти­ментом, а если решите остаться -- желаем удачных поку­пок. Стоянка автобуса -- двадцать минут. Экскурсанты в бурном темпе покидают автобус. -- Как тебе это все? -- интересуется парень. -- Ничего, смешно, -- одобряет Марат. -- Где берете автобус? К ним присоединяется водитель, посапывающий и непрерывно жующий жвачку детина. -- С одной автобазы. Сторож за четвертак дает, -- го­ворит он. -- Молодцы, други, не ожидал, -- снова хвалит Ма­рат. -- Я кинул тогда идейку на авось, а вы вон как развернулись! -- Помним, Марат! Нам бы не додуматься. -- Часто ездите? -- Через день. Больше почему-то глотка у меня не выдерживает. -- Голос надо ставить, Миша. -- Да? -- Обязательно. Позвони -- устрою специалиста. Ну, чао!.. Марат отходит за угол и звонит из автомата: -- Справочная? Телефон дежурного по Управлению пассажирского транспорта. Следом второй звонок: -- Товарищ дежурный? С вами говорит представитель общественности. Считаю своим долгом сообщить об авто­бусе, который используется для незаконных ездок... "Ле­вые" экскурсии по городу для провинциалов... Записы­вайте номер...

    x x x

Томин, Кибрит и Знаменский входят в кабинет, про­должая оживленный разговор. -- Удивительная заученность движений, особенно у этого... -- Тутаева, Зинаида, -- подсказывает Томин. -- Гра­мотное получилось кино. Вавилов снимал? -- Он, -- говорит Пал Палыч. -- Не было впечатле­ния, что вот, мол, балбесы, а на редкость чисто орудуют? -- Мелькнуло, -- признает Томин. -- А они балбесы? -- Да, Зиночка. Здесь, -- Пал Палыч касается лба, -- небогато. Между прочим, насколько слаженно они кра­ли, настолько сейчас действуют вразброд. -- Отсутствует моральная сплоченность? -- хмыкает Томин. -- И они абсолютно не собирались попадаться! К этому не готовились. -- Самонадеянность? К чему ты клонишь, Пал Па­лыч? -- Что кто-то их натаскал, Зинаида. Внушил веру в успех. Сплотил, -- отвечает за него Томин. -- Так? -- Так, Саша. Уровень замысла и исполнения выше, чем их способности. Пахнет башковитым режиссером!.. Я занимался арифметикой. Что изъяли при обысках, вы знаете. Сильно меньше, чем рассчитывали. Складываем: изъятые деньги, плюс стоимость купленных вещей, плюс то, что пропили-прогуляли. В итоге у каждого не хватает большой суммы, которая неизвестно куда делась. Они выражаются туманно: утекла. -- А не припрятали? -- Фокус, Зиночка, в том, что не хватает примерно поровну. -- Ты их шевельнул? -- спрашивает Томин. -- На режиссерскую тему? В штыковые атаки ходил! Не пробьешься, рот на замке. -- Если был уговор четвертого не выдавать, значит, все-таки обсуждали... -- начинает Кибрит. -- Вариант поимки? -- заканчивает Пал Палыч. -- Я грешу на очные ставки. Такая иногда коварная штука! -- Слушай, Зинаида, слушай! Новое слово в уголов­ном процессе! Я тебе выловил из водички Калмыкова, он назвал остальных, а те строят невинность. Как было не дать очных ставок? Да ты их вскрыл Калмыковым, будто консервным ножом! -- Но тот же Калмыков мог сигнализировать: призна­емся от сих до сих, учителя оставляем за кулисами. -- А! Что толку гадать? Опять Томин, опять ноги в руки. Теперь ищи режиссера. Сколько одной обуви сносишь! -- Попробуем сберечь подметки, -- улыбается Пал Палыч. -- Составь мне список знакомых Колесникова, Калмыкова и Тутаева. -- И дальше? -- Есть одна мыслишка, авось сработает.

    x x x

Вероника Антоновна выходит из лифта, отыскивает нужный номер квартиры. Собравшись духом, нажимает кнопку звонка. В дверях появляется хорошенькая, совсем еще юная девушка. -- Здравствуйте, вам кого? -- вопросительно произ­носит она. -- Вы сестра Дашеньки Апрелевой? -- Да... -- Могу я повидать вашу маму? Девушка делает движение внутрь, но какое-то сомне­ние заставляет ее вернуться. -- А зачем? -- Понимаете... Я Былова... Девушка приглушенно ахает. -- Марат -- ваш сын? -- шепчет она. Вероника Антоновна кивает. Девушка тянет ее из при­хожей на лестничную площадку. -- Я не пущу вас к маме! Зачем вы пришли? Как вы могли прийти к нам?! -- Я должна узнать... что произошло тогда с Дашень­кой и Колей... Мне намекнули, будто Марик... будто он в чем-то виноват... -- Он во всем виноват! Он их бросил, а мог спасти! Он все равно что убийца! -- Как вы можете это говорить?!.. -- заклинает Веро­ника Антоновна в ужасе. -- Это все говорят! Все, кто там был!

    x x x

А Марат, не чуя беды, готовит новую "постановку". Будущие исполнители -- "экскурсовод" Миша и водив­ший автобус Сергей -- сидят у него над чертежом, по которому Марат водит указкой. -- Во дворе вас высадят, перед вами будет второй корпус от въездных ворот, -- говорит он. ...Былова в своей комнате ставит на проигрыватель пластинку с собственной записью и тихо выходит в ко­ридор. ... -- План первого этажа, -- продолжает инструктиро­вать Марат. -- Это коридор. -- Людный? -- осведомляется Миша. -- Нет. Левая стена вообще глухая -- зал заседаний. Справа -- библиотека, медпункт и одна лаборатория. Ко­ридор упирается в вестибюль, здесь касса. К ней надо успеть без четверти два: деньги будут уже готовы, а получатели еще не явятся. Третьим пойдет парень в форме военизированной охраны. Он блокирует коридор и в слу­чае чего даст вам дополнительное время. -- На что нам лишний? -- говорит Миша, испытующе глядя на Марата. -- Шел бы сам. -- Я?.. -- Ты же гарантируешь безопасность. -- Миша, меня там знают, -- выворачивается Ма­рат. -- Иначе бы с радостью! -- Надежный? -- спрашивает Сергей. -- Парень-то? -- Надежный. Раньше выкупал у проводников пустые бутылки -- с поездов дальнего следования. И, естествен­но, сдавал. -- Сколько имел? -- с живым интересом спрашивает Миша. -- Точно не скажу, но жил не тужил. А теперь насчет бутылок, сами понимаете... Обиделся человек, озлился. Надежный. -- Всех прижали, дышать нечем! -- ярится Миша. -- Кому, к примеру, мешали наши экскурсии? А нашлась сволочь -- стукнула! Сторожа нашего с автобазы попер­ли, такое милое дело загубили! Тут хуже сатаны оз­лишься! -- И еще комиссия, -- сопит Сергей. -- Какая комиссия? -- По трудоустройству, -- отвечает Миша. -- Довели нас с Серегой: идите работать, идите работать... -- Это не страшно. Оформлю вас в сторожа. Ночь дежуришь -- практически просто присутствуешь, -- двое суток гуляешь. Тепло, светло, диванчик, и не обязатель­но коротать время одному. В самый раз для румяных молодых людей. Приятели переглядываются: пожалуй, годится. -- А чего платят? -- вопрошает Сергей. -- Ты намерен жить на зарплату? Что вам зарплата, други, когда деньги везде! Читаешь вывеску "Продмаг", думаешь: это сколько же? "Почта" -- то же самое. По улице пройти невозможно -- сплошные искушения! "Па­рикмахерская" -- деньги, "Аптека" -- деньги. "Сувениры", "Мебель", "Кафе", "Парфюмерия" -- везде лежат, родимые, ждут умелых рук! Обезуметь можно! В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной. -- Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце... -- Однако вернемся к делу. -- Марату претит обсуж­дать с ними материнское пение. -- Главный вопрос -- влезть в кассу. Шухер подымет­ся, -- говорит Миша. -- Предусмотрено, -- кивает Марат. -- За что себя уважаю -- умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама. -- Шутишь! -- Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, -- у тебя натуральней получится -- кричишь отчаянным голосом: "Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!" Это хоро­шенько отрепетируем. -- Кто такой Федор? -- Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лабо­ратории, -- показывает на плане, -- больное сердце. Есте­ственно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове. -- Это давай ты, -- говорит Миша приятелю. -- Ладно. -- Остается взять деньги и уйти через подъезд, кото­рый я показывал. Там будет ждать синий "Москвич"... -- На словах все проще пареной репы. -- Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно! ...Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отсту­пает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

    x x x

Пал Палыч осуществляет свою "мыслишку". -- Держите бумагу, -- вручает он Сене Калмыкову чистый лист. -- Пишите сверху: "Следователю Знаменс­кому". Пониже: "По вашей просьбе собственноручно со­ставляю перечень своих знакомых". -- А для чего? -- подобострастно спрашивает Кал­мыков. -- Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать. ...Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он запол­нил лист донизу, перевертывает, задумывается. -- Всех-всех писать? -- Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы? -- Обо мне? А то как же! -- Вот и пишите. Учтем. ...Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова. -- Вот, пожалуйста. Все. -- Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. -- Отдельно я озаглавил "Друзья", отдельно "Разные знакомые". -- Многочисленное общество. -- Старался уж никого не забыть, гражданин следо­ватель!

    x x x

-- Какой вечер чудесный, -- говорит Стелла, выходя с Барсуковым из подъезда его дома. -- Где ваши окна? Он ведет ее за угол и показывает. -- Отсюда слышно, если кто-нибудь из ребят про­снется и заплачет? -- Они не просыпаются! Однако Стелла садится на скамью, и он опускается рядом. За незначительными фразами, из которых вяжется разговор, проглядывают взаимный интерес и симпатия. -- Почему плаксики, Леша? Боевые ребята. Опти­мисты. -- До года стоял дружный рев -- прозвище по старой памяти. А моя мать зовет барсучата. Барсуков -- барсучата... Спасибо вам, что пришли. -- Вам спасибо, очень вкусно накормили. Для мужчи­ны вы образцово ведете дом. -- Если честно, не всегда такой порядок. Сегодня -- в вашу честь... Удивительно, живем чуть не рядом, и я вас не видел! -- Много ли вы замечаете -- кроме барсучат? -- Иногда все-таки замечаю!.. Но в целом вы правы: я принадлежу им. Стараюсь возместить... чего они лишены. Перевернуло меня, понимаете? Теперь все только с точ­ки зрения их пользы. -- А будет ли польза, Леша? Позиция опасная. -- Избалую, испорчу? Говорили. Говорили, что выра­стут махровые эгоисты. Но не надо об этом, Стелла! Боюсь... поссоримся, едва познакомились. -- Ну и глупо... Знаете, Леша, я все равно скажу, что думаю. Если суждено поссориться, лучше не тянуть... Не то что балуете, -- начинает Стелла, помолчав. -- Чтобы избаловать, как это обычно понимают, вам не хватит материальных средств, извините за прямоту... Но вы сте­лете ребятам под ноги свою жизнь, как ковровую дорож­ку. Что от вас останется лет через десять, Леша? Кормя­щая единица? А сыновьям нужен отец -- яркий, смелый... чтобы гордиться... Подражать. Потеряете себя -- они тоже много потеряют. Стелла сказала то, о чем Барсуков до сих пор не задумывался. Что, если предостережения ее справедливы? -- Мы поссорились? -- после паузы спрашивает Стелла. -- Нет... может, вы опять правы? Надо это обдумать. -- Договорились! -- Стелла протягивает руку, Барсу­ков задерживает ее в своих ладонях.

    x x x

Вероника Антоновна с маленьким чемоданчиком мед­ленно пересекает переднюю. У наружной двери оборачи­вается и смотрит вокруг странным пристальным взором. Касается концертной афиши на стене. Задерживает взгляд на двери в комнату Марата... Медленно выходит на лестницу, и замок за ней глухо щелкает.

    x x x

-- Ни в одном списке его нет! -- говорит Томин, потрясая бумажками Калмыкова, Тутаева и Колесникова. -- "Забыли" мотоциклисты общего приятеля -- Мара­та! Скрыли и тем выдали! -- Вот: отсутствие информации есть тоже информа­ция. Так что это за Марат? -- Любопытно я на него вышел. Зондирую домаш­них. Говорят, часто звонили какому-то Марату, назна­чали встречи, но нам про него ничего не известно. Ах ты, думаю, соблюдал конспирацию, как же до него добраться? И вдруг сестренка Тутаева -- малявка с ко­сичками -- вдруг заявляет, что у Марата мать -- знаме­нитая певица. Фамилия? -- спрашиваю. Знаю, говорит, только не помню. Бились, бились, потом я чисто по наитию: "Не Вероника ли Былова?" И, представляешь в точку! -- Итак, Марат Былов. Кандидат в режиссеры... -- Режиссер, Паша! -- уверенно поправляет То­мин. -- Вот послушай про него. Подающий надежды ма­тематик и завзятый альпинист. То и другое в про­шлом, -- отвечает он на удивленное движение Пал Палыча. -- Два с половиной года назад повел группу в горы. После конца сезона. Хотел кому-то доказать свое превосходство над простыми смертными. Внезапно -- ледяной ветер, снегопад. Короче, двое новичков погиб­ли. Он их покинул, спасая собственную шкуру. По месту происшествия завели было дело об оставлении без по­мощи, но оно развалилось. За недоказанностью... Само­влюбленный, легко входит в доверие, умеет влиять на окружающих. -- Но это немножко из другой области, чем касса. -- Не скажи! Я отлично представляю: считал себя героем, люди верили, шли за ним без оглядки. Красовал­ся, рисовался, -- бац! -- публично открылось, что подо­нок. Альпинистская среда его изгнала. Из аспирантуры попросили: в том походе он использовал бланки кафедры для каких-то ходатайств. -- И теперь берет реванш? Мстит за унижение? -- Почему нет? Карьера поломана, а в рядовых ходить не умеет... Привычка верховодить, злобный маленький фюрер... Паш, шевельнем? -- А что мы имеем против Марата Былова? Реально? -- Ничего. Но... покажи-ка мне, в каком НИИ работал раньше Колесников? Пал Палыч отыскивает нужные сведения. -- Так и есть!-- с торжеством восклицает Томин, сличив название с записью в своем блокноте. -- В том же НИИ шоферит Барсуков! Человек, бывший рядом с уни­вермагом во время кражи. -- Первый раз слышу! -- Конечно. Ты тогда еще не подключился. Он все отрицал и не попал в свидетели. -- И он знаком с Колосниковым? -- Даже с Маратом! Если начистоту, -- кается То­мин, -- вылетел из головы этот Барсуков... и влетел об­ратно только вчера вечером. Наши мотоциклисты называ­ли его в телефонных разговорах с Маратом, понимаешь? Я привезу Барсукова, а Паш? Уполномочь!

    x x x

А Барсукова обрабатывает Марат. -- К тебе в кузов сядут трое. Провезешь на территорию института, там высадишь. И все. -- Но зачем? -- Не знаю, им это нужно. Думаю, пустяки, Леша. Наступает натянутая пауза. Марат, разумеется, чув­ствует, что Барсуков не тот, что прежде, но поначалу продолжает играть в дружескую непринужденность. -- Что-то ты запропал. Как мелюзга? Все их справки переданы, скоро будут путевки. -- С ребятами некому поехать. Я, собственно, пришел забрать метрики. -- Барсуков говорит нейтрально, он пред­почел бы расстаться с Маратом без выяснения отноше­ний. -- Что касается каких-то троих, такие вещи не по мне. -- Да?..-- Марат неприятно удивлен решительным отпором. -- Ты чистюля?.. -- И сбрасывает личину доброжелательства. -- А кто был соучастником кражи в Се­лихове? Кто стоял в кустах? Как там у вас называется -- на шухере? -- Ты... с ума сошел!.. -- Один из тех парней в шлемах -- твой бывший со­служивец. Зачем ему скрывать, что Леша Барсуков имел свой куш? -- Ты не веришь тому, что говоришь! -- Зато в органах поверят. Сам подставился: ведь ты соврал, что ничего не видел, а? -- Марат... зачем все это? -- Чтобы слушался! -- А не послушаюсь? -- Будешь иметь дело с очень злыми людьми. Очень, очень злыми, -- зловеще повторяет Марат. -- Ты хорошо понял? -- И, довольный произведенным впечатлением, повелительно заканчивает: -- К тебе сядут завтра, через неделю, через месяц -- когда понадобится. И не вздумай вилять!

    x x x

Теща Барсукова разговаривает с ним по телефону: -- Хоть убей, Леша, не разберу, что ты задумал!.. Да почему их везти к бабушке, в Тулу? Я им разве не бабушка? Ну хорошо, ну как знаешь... Да-да, забрать из сада, отвезти к Елизавете Григорьевне, никому не гово­рить... И что такое творится? -- недоумевает она, кладя трубку и начиная поспешно одеваться. Следующий звонок -- Стелле. В белой шапочке и халате она моет руки, когда слы­шится голос: "Доктор, вас к телефону!" Стелла подходит к аппарату. -- Да?.. Здравствуйте, Леша... -- Она слушает, и улыб­ка сменяется тревогой. -- Нельзя встречаться? А что слу­чилось?.. Понятно. То есть непонятно, но раз вы не хотите объяснить... Удачи? Желаю удачи. Поцелуйте барсучат и... не исчезайте совсем с горизонта... Барсуков вешает трубку в телефоне-автомате: -- Теперь, Марат, поглядим, кто кого!.. ...Непривычно сутулясь, подходит он в сумерках к дому. -- Товарищ Барсуков! -- из затененного угла выступа­ет Томин. -- Вы?!.. -- с искренней радостью восклицает Барсу­ков. -- Вы мне позарез нужны! -- Какое совпадение потребностей, -- озадаченно от­зывается Томин.

    x x x

-- Ох, уж эта мне "хата с краю"! -- в сердцах говорит Пал Палыч, выслушав исповедь Барсукова. -- Но я... -- Мало могли сообщить о мотоциклистах? А нам бы и это тогда пригодилось! И то, что вы отмолчались, Барсуков... нас подвели, а себя еще больше. Барсуков тяжело вздыхает: -- Теперь-то понял! -- Задним умом все крепки! Отшвырнули неприятную историю, а она вернулась. Как бумеранг. Друзья отходят посовещаться. -- Ну-с? -- тихонько спрашивает Томин. -- Трое в кузове -- не увеселительная прогулка. -- Барсуков! -- окликает Пал Палыч. -- Когда в НИИ зарплата? -- Десятого и двадцать пятого. Томин и Пал Палыч обмениваются взглядом. -- Да, похоже на то. -- Надо взять с поличным, Саша! -- Как парень? -- указывает Томин на Барсукова. -- Я бы доверился. -- Рискнем довериться. -- Томин останавливается пе­ред Барсуковым. -- Вы согласны вызубрить и твердо ис­полнять наши инструкции? -- Я? Конечно. Обязан... Грузовик Барсукова выезжает с автобазы, и неподале­ку его останавливает Марат. Садится в кабину, вместо приветствия говорит: -- Час пробил! Поезжай, за углом притормозишь. Барсуков молча повинуется. За углом поджидают Миша, Сергей и бывший "бутылочник" в форме воени­зированной охраны. Быстро лезут в кузов. Барсуков дает понять, что, хотя и с большой неохо­той, но смирился с навязанной ему ролью. -- Хоть бы предупредил! -- бормочет он. -- Уж пре­дупредить нельзя? За человека не считают! -- Гони в институт! -- распоряжается Марат. Грузовик едет по городу... -- Все кипятишься? -- спрашивает Марат, пока они ждут у светофора. -- Чудак... -- Он немного возбужден и не прочь поговорить. -- Не знаю, зачем вы едете... -- ожесточенно ворчит Барсуков, -- и знать не хочу... Но я рискую... -- Пустяки, Леша. -- Нет, я рискую! -- настаивает Барсуков (он ведет разговор, который должен отвлечь внимание от его даль­нейших действий). -- И хоть бы какой интерес! Подве­зешь кого по дороге -- и то на бензинчик подбрасывают. А тут такое дело... ты мои материальные обстоятельства знаешь... -- Заметен проблеск разума. Позвони завтра, потолку­ем про бензинчик. -- Ах, ты... -- чертыхается Барсуков, глянув на пока­затель горючего. -- Бензинчик-бензинчик, а он весь вы­шел! Надо заправляться. Впереди как раз видна колонка. -- Некогда! -- вскидывается Марат. -- Дотянешь! Барсуков стучит по стеклу прибора: -- Не видишь, на нуле! -- Болван! -- Ты на меня не кидайся! До института, между про­чим, две остановки на метро. Пожалуйста, не держу! -- быстро! -- сбавляет тон Марат. Грузовик подруливает к колонке. Марат следует за Барсуковым к окошечку. -- Почетный караул? -- Помолчи! -- внушительно советует Марат. Барсуков сдает девушке талон. Почти бежит обрат­но. Держит шланг заправки. Марат -- рядом как при­клеенный. А девушка немедля набирает номер телефона. -- Дежурный Управления уголовного розыска майор Рожков, -- слышится отвечающий ей энергичный голос. -- С автозаправочной станции, -- волнуясь, говорит девушка. -- Товарищ от вас был... предупреждал очень... Сейчас шофер подал талон с двумя загнутыми уголками... -- Спасибо, -- доносится голос Рожкова. Он уехал? -- Заправляется. ...Рожков в дежурной части, нажав кнопку на пульте связи, произносит: -- Подполковник Томин! Сигнал с бензоколонки! -- Вас понял! -- отвечает голос Томина.

    x x x

Сегодня выплатной день, и группа захвата дежурит на территории НИИ. Томин отдает команду в ручной радио­передатчик: -- Сигнал с бензоколонки! Все по местам! Подчиняясь этому приказу, четверо молодых людей направляются по двору института к проходной. Двое дру­гих молодых людей идут по коридору и скрываются за дверями с табличкой "Медпункт" и "Библиотека". По лестнице, поднимающейся при начале коридора, взбега­ют трое до площадки второго этажа. Один из них поправ­ляет кобуру на поясе. В это время грузовик притормаживает, Марат выпры­гивает из кабины и теряется в толпе. А грузовик тем временем въезжает через раздвигаю­щиеся и вновь сдвигающиеся металлические ворота на территорию института. Миша, Серега и "бутылочник", не вызвав ничьего интереса, покидают кузов. Барсуков отирает лоб и подмигивает показателю бен­зина, который по-прежнему показывает ноль. Сотрудник угрозыска оповещает по рации: -- Трое, один в форме военизированной охраны, на­правляются к четвертому корпусу! Грабители беспрепятственно проникают в длинный пустой коридор. -- Прошли медпункт! -- тихо сообщает наблюдатель из медпункта. -- Готов, -- так же отзывается голос Томина. Не доходя до парадного вестибюля, виднеющегося впереди, "бутылочник" останавливается. -- Я здесь, -- говорит он. А приятели бегут к кассе. Серега прижимается к стене рядом с дверью, Миша "со слезой" кричит: -- Марья Петровна! Скорей! Федор... Но докричать заготовленный текст не успевает: дверь кассы распахивается, появляется Томин в сопровожде­нии двух сотрудников. -- Должен огорчить -- уголовный розыск! В коридоре крепко берут за локти "бутылочника". -- А где ваш Былов? Где хитроумный Марат? -- воп­рошает Томин. -- Или он всегда чужими руками? -- Чтоб он сдох! -- рычит Серега.

    x x x

Кабинет в следственном изоляторе. Конвоир вводит Марата. Едва переступив порог, тот начинает защити­тельную речь: -- Пал Палыч, я еще раз обдумал все обвинения в мой адрес. То, что вы называете "подстрекательство", неверно отражает мое поведение. Есть бытовое понятие: дать совет... -- У нас сегодня другая тема. -- Но вы понимаете -- просто дать совет! -- не может остановиться Марат. -- Пусть безнравственный, согласен, но в этом нет -- как у вас называется -- состава преступления. -- После, Былов, после... Я имею поручение прокуро­ра допросить вас об отношениях с матерью. В формулировке "поручение прокурора" Марат не улавливает странности, но несколько удивлен оборотом беседы. -- Мать?.. Довольно известная эстрадная певица. Име­ет определенные заслуги на этом поприще, -- осторожно говорит он. -- Меня интересуют ваши отношения. -- Ну... Обыкновенные... Она несколько надоедлива и старомодна, но в принципе неплохая женщина. -- Случались конфликты? -- В пределах нормы, Пал Палыч. Человек, по-моему, должен понимать, что подчиняется общим для всей при­роды законам. Применительно к данному случаю -- это врожденная и односторонняя обязанность родителей де­лать все возможное для процветания потомства. Между прочим, и современная мораль... Любит он звучно поговорить, даже сейчас слегка увлекся, но Пал Палыч жестом просит его умолкнуть. -- Мне поручено ознакомить вас с одним документом. Это письмо вашей матери... -- Бывают сообщения, кото­рые с трудом делает даже следователь и даже весьма несимпатичному подследственному. -- Она послала его вам из Костромской области, со своей родины... -- Она же уехала на гастроли, -- вставляет Марат, немного обеспокоенный выражением лица Пал Палыча. -- Нет, на родину. И умерла... покончила с собой... Ознакомьтесь с письмом. Марат поражен, новость не укладывается у него в голове. Пал Палыч тактично отворачивается, стараясь предоставить ему подобие уединения. Марат берет письмо... Его читает за кадром голос Вероники Антоновны -- читает немного бессвязно, как сам Марат, выхватывая из текста главное: "Прощай, Марик. Я ухожу... Я узнала о тебе такое, с чем нельзя дальше жить. Небо рухнуло над моей головой... Никогда бы не поверила, что... Понимаю, тебе будет больно. Ты останешься один на свете... Я не смогла удержать тебя от ужасного зла всей своей жизнью. Может быть, хоть от чего-нибудь удержит смерть? Это моя последняя надежда..." У Марата на скулах перекатываются желваки, он пы­тается сдержать натиск чувств и не осиливает его. -- Только не хватало! -- Злые рыдания без слез сотря­сают его плечи. -- Мало того, что эти ничтожества... отребье... что я из-за них... Но родная мать! Отреклась, бросила! И когда?! У нее связи, поклонники таланта. Должна бегать, плакать, валяться в ногах! Спасать сына!.. Родная мать! Дура! Он вне себя комкает и отшвыривает письмо. И эти его чувства Пал Палыч щадил! Нет, всякой выдержке есть предел. Знаменский распахивает дверь, кричит: -- Конвой! -- Пал Палыч... -- бормочет Марат. -- Уведите арестованного! Оставшись один, Пал Палыч поднимает и расправля­ет письмо. Он оглядывается вслед Марату с брезгливос­тью, словно недоумевая: и как таких земля носит?.. 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского Last-modified: Sat, 10 Nov 2001 09:43:39 GMT RUSS_DETEKTIW/LAWROWY/bumerang.txt

Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека