- ... И пошел вон спать! Завтра
подъем в восемь! Зарядка, линейка и завтрак, - прошипел свирепо Вожатый.
У него кончалось Z, до получки было так далеко...
а заимообразно вот уже три недели как никто не давал.
- Я не буду вставать в восемь! - крикнул
Петька.
- Почему, сволочь?
- В восемь встают одни скоты!
- Чего?
- Ну... рабочие всякие... колхоз-совхоз...
Я даже в школу к первому уроку никогда не ходил! Мой папа - заведующий!
- Кто?
- Заведующий мой папа!
- И кем он заведует? - ехидно поинтересовался
Вожатый.
Петька задумался.
- Не знаю,
- признался наконец Петька. - Но он
заведующий.
- Ну и что?
- А то! У нас денег как у Брежнева говна...
Вожатый в ужасе
подскочил: "Тихо, ты, охуевшая рожа! Услышит кто..."
- Ну и пускай
услышит. Мне все можно - у меня папа - заведующий.
Теперь задумался Вожатый. Он с ужасом
представил себе как через пару дней у него выйдет Z:
"Может попробовать - чем собачий черт не шутит... А попадусь?
Тут хитро надо."
Вожатый прокашлялся и потер
лоб, словно вспомнил что-то важное.
- Слушай, Петька...
Ладно, спать можешь завтра сколько влезет, раз твой отец такой большой
начальник. А он наверное, хе-хе, пешком совсем не ходит?
Наверное все на "Волге?" Или на "Жигулях?". Уж как метро выглядит
забыл, поди? Слушай, это самое... Балует
тебя? Денег тебе дает? Когда-нибудь? Дает когда-нибудь,
а? Небось - да? - сколько скажешь, столько
и дает, а? А, Петька?
Петька не на шутку изумился.
- Мне? А зачем? Я у него и не прошу.
- Как не просишь?
Тогда откуда ты знаешь что у него денег... м-м-много?
- Я и не знаю. Просто папа так говорит.
Он говорит, что у нас денег, как у ... Ну, словом мы - хозяева жизни,
и нам все можно.
Вожатый постарался
взять себя в руки. Деньги ему были нужны очень!
- Ну а на конфеты? Или на мороженое
на кино, там, всякое разное... Тоже не просишь?
- Ты совсем
что-ли дурак? При чем здесь деньги? Мне мамаша все это приносит.
И в кино водит. Каждый день!
"Он совсем кретин, - подумал Вожатый,
- он не знает зачем деньги!"
- Петька! А вот если, ну допустим, ты
попросишь... Денег. У папы. Он даст тебе?
- Конечно даст! Я весной просил
у него велосипед, так он дал. А потом просил, чтобы он избил математичку,
потому что она мразь и ставит мне двойки. Так он ее так
отмудохал! Мой папа все делает, что я попрошу! Он - заведующий!
Вожатый наконец решился.
- Ну а что-нибудь, хотя бы, он тебе
не разрешает?
Петька загрустил и кивнул.
- Не разрешает.
Курить, пес, не дает, мразь, сука... Избил, когда я украл у него
пачку.
"Здорово! - обрадовался Вожатый, - Теперь
он мой."
- Петька! А хочешь покурить!
- Да ну... Брешешь. Взрослые никогда
не дают курить. Даже спички отнимают.
- Я серьезно. Я принесу
тебе целую пачку. Красивую! Там будет двадцать сигарет - кури, хоть обкурись!
И спичек принесу.
- Ну... неси...
Вожатый натянуто хихикнул: "Не
так все просто. Я - тебе, ты - мне!"
- А чего тебе надо?
- Попроси у папы денег. Только - не
говори, что для меня. Скажи... ну - наври чего-нибудь.
Петька озадачился.
- Ладно. Я попрошу, хотя никогда
не просил. Да я и врать не буду - и так, вроде, должен дать. Завтра позвоню
по телефону и скажу, чтобы прислал. А ты не врешь
насчет покурить? А то папе скажу - он тебя так отмудохает...
Утром Вожатый повел Петьку
звонить. На всякий случай он решил, что лучше сделать это не из приемной
директора лагеря, а с вахты, где дежурил местный алкоголик Гаврилов.
- Гаврилов, подь
сюды, - вызвал он сторожа наружу, - пускай пацан позвонит.
Петька вышел довольный.
Вожатый схватил его под руку и потащил прочь.
- Давай, Гаврилов,
- махнул он рукой, - нет времени, потом увидимся.
Гаврилов дрожал с
похмелья и возразить не смог - лишь горестно кивнул. Бесплатно звонить
в город с казенного телефона он дозволял за сто грамм. Сегодня его провели.
Ему было плохо и обидно. Гаврилов поклялся отомстить.
Вожатый увел Петьку
на сто шагов, и лишь тогда выдавил страшным шепотом:
- Ну?
- Ну че, ну! Ну, ну... Папа сказал -
можно!
- Сколько?
Петька округлил глаза.
- Так странно! Он тоже спросил.
- А ты чего?
- А я спросил, а сколько бывает?
"Во, дебил!" - в ужасе подумал Вожатый.
- А он сказал: бывает...
- Петька с трудом вспоминал, - бывает это... один, пять, семнадцать, двадцать...
этих, как его - рублев. Или рубелей. Я не запомнил.
Вожатого пробил пот.
Уже не владея собой, он схватил Петьку за шиворот и истерически завизжал:
- Ну а ты! А ты!
Петька аж посерел:
"Ты че! Че! Взбесился! Помогите! Помо..."
- Сколько ты ему сказал, сука! Сколько!
Сколько!
- А-а-а! Помогите! Не знаю! Я сказал
ему- не знаю!
- А он!
- А он - отпусти, псих! - а он...
с-с-сказал чтоб я - да не тряси ты меня, козел, -
чтоб я по-подумал и позвонил снова...
Ух... Чуть не задушил, козел! Скажу папе - он тебя отмудохает!!
Вот увидишь, козел - отмудохает, понял!!!
Ругаясь и воя,
Петька скрылся в кустах; Вожатый-же, уселся прямо на дорогу,
заплакал... Z оставалось на один день.
Вечером пионеры играли в футбол. Петька
носился вместе со всеми, пиная мяч одновременно за обе команды.
Играть он не умел, но дети Петьку побаивались
и не прогоняли. Тут и нашел его Вожатый.
- Петька! - позвал негромко и
виновато.
- Блин! Опять ты привязался! Ну
че тебе еще надо, козел!
- Ты это... поди сюда. Не бойся,
я драться не буду. Ты же - хе-хе - меня сильнее... Ты же ведь сам меня
отмудохаешь, если захочешь. Зачем тебе папа! Ты же сам ведь можешь!
Петька с подозрением
посмотрел на свои руки, потом зачем-то на ноги...
- Ну... И отмудохаю, если захочу.
А че?
- Давай, Петька, лучше помиримся.
Я ведь от обещания не отказываюсь. От сигарет, в смысле. Позвони
папе еще раз, а? Позвони, Петь! Только скажи, что надо
двадцать пять рублев. Или рубелей. А как дашь их мне, я тебе сразу и пачку...
А, Петь! Ну Петенька! Ну позвони папе...
Двадцати пяти рублей должно было хватить
примерно на пять порций Z. Просить больше Вожатый остерегался.
"На первый раз", - подумал
Вожатый. Пот струился по его давно не бритой морде. Выглядел он страшно.
Петька пожал плечами.
- Во дурак... Ну ладно. Но только
в последний раз! Опять наебешь - отмудохаю!
Операция прошла как по маслу:
Вожатый спер для Гаврилова полбутылки политуры, тот простил обиду, и даже
разрешил Петьке позвонить дважды - папе на
работу и однокласснику, которого Петька обозвал козлом сраным и пообещал
отмудохать. В тот-же день папа прислал в лагерь своего шофера
с обещанной суммой.
- Красивые...
- удивленно рассматривал Петька две десятирублевые
и пятирублевую купюру, - никогда раньше
не видел. А зачем они нужны, это что, как билеты на аттракцион?
- Не... это
для другого, - уклонился Вожатый, - это только взрослым нужно...
иногда. Ну, давай, давай скорее!
- Руки! - Крикнул Петька. - Смотри!
Отмудохаю, если че...
- Петенька, ну
я же обещал... Через час будет у тебя пачка "Космоса"!
- "Космоса"? Это хорошо!
Мой папа их курит, а говорит, что рабочие и крестьяне скоты и сосут
"Приму", да "Беломор". Ладно, держи свои рубели. Я жду. Опоздаешь
- отмудохаю!
На самом деле
Вожатому потребовалось гораздо меньше времени для того, чтобы
выйти за территорию лагеря, перейти по мосту через речку, оказаться
в поселке, зайти в сельпо и купить за шестьдесят копеек
красивую синюю пачку с изображением космической
ракеты. Чистый доход с операции составил двадцать четыре рубля сорок
копеек. Вожатый подумал и купил еще коробку спичек за
одну копейку. На общий баланс это не повлияло, так как копейка валялась
в его грязном кармане уже месяц.
"Заебись! - решил Вожатый. - Теперь
к Ломоносову!"
Ломоносовым за глаза
обзывали Терентия Прокофьевича Офиногенова-Каца, преподавателя
химии в поселковой школе, по ночам
тайком изготовлявшего Z
в самодельной фабрике-лаборатории, помещавшейся
в сарае. Сам он гордо именовал
себя "драг-дилером", вычитав это загадочное слово в "Огоньке",
и не разобравшись до конца в его
смысле; еще Офиногенов-Кац был членом
Партии и секретарем школьного Партбюро, а еще - полным
идиотом. Единственное, что он знал хорошо - так
это химию.
Вожатый, направился на Сельскохозяйственную
восемь.
- Здорово, химик! - поприветствовал
он учителя, который рыл в саду какую-то яму.
- А... Ага, - глядя в сторону отвечал
тот.
- Что, яму роешь?
- Не... Это я так!
- испуганно крикнул Офиногенов-Кац, как будто его застукали по меньшей
мере за занятием онанизмом. Рискованный бизнес вконец
подорвал слабые нервы учителя и временами он начинал
бояться всего и всех. Терентий Прокофьевич резко отшвырнул лопату и нервно
закурил.
- Каникулы нынче?
- зачем-то спросил Вожатый и без приглашения прошел через
калитку в сад.
- Почему? - опять испугался учитель.
- А, да - каникулы, каникулы! Каникулы! Плохо, что каникулы, очень плохо...
- Это почему плохо, Терентий?
- А потому! Что!
"Ясно, - уныло подумал Вожатый.
- Уроков нет, детей нет, авторучки воровать не у кого. Минус паста -
важнейший элемент продукта. Щас цену заломит..."
И Терентий Прокофьевич заломил.
- Ты что! - побледнел клиент. - Душу
вынуть хочешь!
Учитель задрожал, но не отступил.
- Ну давай хоть по пять пятьдесят!
- Не...
- Идиот! Пять пятьдесят пять!
Сошлись на пять шестьдесят три.
Учитель нырнул в сарай и моментально вернулся с газетным свертком, в котором
угадывалось нечто мягкое и шершавое.
- Осторожней, - шепнул химик.
- Знаем, знаем. Сам бы поберегся. А
то будешь жадничать - так кто-нибудь обидится, да в менты... А там разговор
короткий.
- А че! - крикнул вдогонку Терентий
Прокофьевич - Я ниче не делаю!
"Четыре дозы по
пять шестьдесят три, - подсчитывал Вожатый, возвращаясь
в лагерь, - равно двадцать два рубля
пятьдесят две копейки. Должно остаться
рубль восемьдесят восемь. Так, пересчитаем... все верно! Отдать пацану
сигареты и - ..."
Вожатый аж замяукал в предвкушении дозы.
Петька радостно схватил
пачку и коробку спичек, не поблагодарил и заметил:
- Че так долго шлялся...
- Петь, только ты быстро
не кури! Капля никотина... сам знаешь... И не давай никому. И не говори.
Петька рассмеялся неприятным скрипучим
голосом:
- Чтобы я кому-то чего-то! За просто
так! Не, ты все-таки мудак конченый!
Вечером Вожатый отсутствовал
на линейке. Ничего не соображая, весь грязный и липкий
(он наложил в штаны - это случается
со всеми, кто употребляет
Z, не прочистив предварительно клизмой кишечник)
валялся он в луже позади лагерного тира -
место исключительно проверенное и безопасное. Его правая рука
яростно скребла воздух, зрачки безумно
вращались, рот шипел грязные ругательства.
В мозгах Вожатого кружились прекрасные
видения...
В это же самое
время, буквально в пятидесяти метрах отсюда, в кустах боярышника
сидел Петька и с силой дул в фильтр зажженной сигареты, извергая
при этом столб грязно-серого дыма такой высоты, что окажись кто рядом...
но все были на линейке и Петьку на сей раз пронесло.
Через два дня пионер сам подошел к Вожатому.
- У меня остались только две сигареты!
"А у меня только одна доза", - сосчитал
Вожатый. Он сидел в служебной комнате и подсчитывал процент проведенных
за неделю культурно-оздоровительных мероприятий от плана.
- Петь, так же сделаем?
- Ага. Только я хочу две пачки.
"Я тоже хочу",
- решил Вожатый: "Это будет стоить... щас-щас... Вот. Пятьдесят восемь
рублев. Или рубелей. Смотри - кому как больше нравится."
- Рубелей. Пятьдесят восемь. Ага. Пошли
звонить?
- Погоди, Петь.
Давай я тебе цифру на ладони нарисую, чтобы ты не забыл. Во! А теперь пойдем.
Гаврилову Вожатый
отдал рубль, тот самый из остатка за прошлые дозы. Петька звонил
долго.
- Он говорит,
а зачем тебе, - высунул наконец он свою морду из комнаты.
Вожатый похолодел.
- Кому, мне?
- Да не! Он у меня спрашивает, зачем
мне рубели.
- Скажи это... Конфеты! Нет, блядь...
Мороженое! Что-же, что-же, что-же... А! Взятка! - сообразил Вожатый. -
Скажи, что тебе надо дать взятку! Твой папа поймет! Иди!
Петька поговорил еще с минуту, затем
вышел.
- Папа меня похвалил и обещал прислать
семьдесят!
От такой удачи Вожатому
захотелось воспарить кречетом и огласить окрестности торжественным воем!
- Я дам тебе три пачки, Петька! - провозгласил
он. У него еще оставались восемьдесят восемь копеек. "Черт с ними, хорошие
отношения тоже не помешают. Только надо еще
клизму купить, надоело ходить обосраным... уже пионеры смеются."
Операция снова удалась:
Вожатый приобрел двенадцать доз (по пять шестьдесят пять), а также клизму;
Петька получил свои три пачки и две коробки спичек, которые
тут-же спрятал в щель под кроватью соседа.
От свалившихся за
последние дни удач Вожатый охренел совершенно: он употреблял уже
по две дозы в день, забросил служебные
обязанности; вот только говном от него больше не
пахло, а пахло той самой вонючей никогда не высыхающей
лужей прямо за тиром, где часами валялся теперь воспитатель советской пионерии,
шипя и царапая пустоту отросшими за недели ногтями. В конце концов
его вызвали к директору лагеря. В кабинете
директор был не один, а в компании с главврачом.
- Вы это, чего... - начал Вожатый.
Директор взглянул на вонючее небритое
чудовище с мутными глазами, затем вопросительно посмотрел на
докторшу. Та еле заметно кивнула.
- Понятно, -
сказал директор. Бывший военный, он был человеком добрым и справедливым;
его любили как дети, так и персонал. -
Ублюдок! Наркоман! Пидарас! Вон отсюда! Вон из лагеря!
Заявление на стол, мразь, сука, блядь,
сионист, антисоветчик!
- Я буду жаловаться,
- протянул Вожатый деревянным голосом, повернулся и вышел.
Ему было все равно. Он направлялся к тиру. У него
оставалось еще три дозы. Петька перехватил Вожатого на полдороги.
- Слушай, у нас послезавтра смена кончается.
- А-а... это...
- Чего это с тобой? - удивился Петька.
- Заболел, что-ли?
Наконец Вожатый понял кто перед ним.
- Тебе чего?
- Чего, чего... Смена, говорю
кончается. И сигареты тоже кончились. А там, дома мне никто уже не
даст. Давай ты мне принесешь десять пачек. А я стрельну
у папы сто рубелей.
Петька уже начинал соображать причинно-следственную
связь между количеством денег и сигарет.
- Сто двадцать, - выдавил Вожатый и
побрел далее.
На этот раз Петька сам договорился с
Гавриловым позвонить в долг. Гаврилов так полюбил за последнее время
человечество, что с удовольствием согласился, только добавил, что
долг будет стоить на сто грамм больше, либо в эквиваленте.
Сто рублей (все-таки не сто двадцать) прибыли в тот-же день
- их привезла Петькина мамаша, которая явилась помочь сыночку собрать вещи
к послезавтрашнему отъезду. Петька удрал от родительницы только
вечером, но разыскать Вожатого не смог. Тот сам нашел пионера, забравшись
ночью через окно в спальню.
- Ты где был! - прошипел Петька.
- Тихо! Меня уволили. Я не могу
здесь больше появляться. Давай деньги.
- Не дам!
- Что?
- Не дам! Я раздумал!
- Чего раздумал?
- Курить раздумал. Противно, на
самом деле. Голова потом кружится, кашляешь... Не буду я курить больше.
Вон - ты же сам не куришь! И Иван Иванович не курит,
директор. Не - я теперь кое-чего другого хочу. Сделаешь - получишь
сто рубелей, не сделаешь - не получишь! И еще я папе
расскажу про все. Меня он простит, а тебя отмудохает!
Вожатый затрясся от ужаса не только
перед угрозой потери денег на дозы, но и перед кошмаром разоблачения.
- Петя... Ты это... И чего ты теперь
хочешь?
Петька покрутил головой.
Пионеры спали, большинство храпело. Тогда Петька
приложил палец к губам и произнес страшным
шепотом:
- Я хочу в Америку!
- Ку... куда?
- Оглох, обезьяна!
В Америку хочу! В этот, как его - Масачутс. Там индейцы. Мне Огурцадзе
рассказал. Мы с нем вместе удрать туда хотели, да он зассал,
козел. Ничего, я его завтра еще отмудохаю. Ты в Америку можешь устроить?
А то все папе расскажу!
Вожатый
лихорадочно соображал, однако
кроме "дебил-дегенерат-идиот" ничего не рождалось в его ослабленных
мозгах. Постепенно, однако, некий план забрезжил на горизонте
сознания - сперва туманный, он все концентрировался и наконец
сложился в четкую разумную структуру. Вожатый еще раз перебрал все
подробности и кивнул сам себе. План был дик, в другое время сам разработчик
назвал бы его чудовищным, но теперь...
- Z, - прошептал Вожатый.
- Чего? - не понял пионер.
- Петька, ты хоть сам-то знаешь где
эта Америка?
- Понятия не
имею! Но Огурцадзе говорил, что очень далеко.
- Нет... - задумчиво
произнес Вожатый, - не очень. Приходи завтра в одиннадцать
к Гаврилову. Я буду там и все устрою.
Отправлю тебя в эту твою ебаную Америку. Давай деньги.
- Будет Америка, будут и деньги,
- рассудительно обрезал Петька.
Наутро в девять
Вожатый покинул сторожа, к которому перетащил вещи и где заночевал.
Через полчаса он вернулся с бутылкой самогона
и кое-какой закуской. Все это под страшное честное слово
он выпросил в поселке в долг.
Гаврилова необходимо было похмелить - разговор предстоял серьезный.
Говорили где-то минут сорок
пять; в результате упорный Гаврилов поднял цену с десяти аж
до восемнадцати "рубелей". Ровно в одиннадцать явился Петька.
- Ну, едем в Америку, или нет!
- с порога заявил пионер.
- Деньги принес? - мрачно спросил Вожатый.
- Вот они, -
Петька похлопал по карману рубашки. - Приедем в Америку - отдам,
а щас нет. А ну как наебете!
Вожатый посмотрел
на Гаврилова. Тот ответил долгим задумчивым взглядом.
- Давай, Гаврилов, - сказал Вожатый.
Гаврилов кивнул, встал с раскладушки
и направился куда-то в подсобку. Оттуда он вернулся, держа в руке топор.
- Это чего? - изумился Петька.
- Это компас, - ответил Гаврилов.
- Какой же это компас? Это же топор!
- Не... Это компас. Специальной фабрикации.
Американский. Новой конструкции.
- Дженерал моторз.
Корпорейшн, - добавил Вожатый, вспомнив кое-что из иностранных
языков.
От обилия заграничных
слов Петька успокоился. Гаврилов взял его за руку.
"Во время войны я
был проводником." Петька уважительно взглянул на старого алкаша. "Я
тут все знаю, хрясть его в шмудь. И
где Европа знаю, и где Америка знаю. И не нашлось еще такой Америки, чтоб
от меня спряталась. Скажуть - хоть
в Израиль отведу, хрясть его в
шмудь. За восемнадцать-то рублей... Да с компасом!"
В сорок первом Гаврилов
действительно был проводником - помогал немцам незаметнее подбираться к
партизанским базам.
- Пока, Петька,
- ласково сказал Вожатый. - Ты только возвращайся скорей, может еще и свидимся!
- Давай, - махнул рукой Петька. - Все,
Гаврилов, пошли. В Америку хочу. А мы на троллейбусе поедем?
Вожатый еще некоторое
время наблюдал через окно за сторожем, который, неторопливо
покачиваясь, держа в одной руке "компас", а в другой
- ладонь маленького идиота, брел в сторону, противоположную
поселку. Через пять минут оба скрылись в лесу. Тогда
Вожатый вышел на улицу и, немного подумав, решительным
шагом направился к железной дороге, по
обеим сторонам которой громоздились высокие орешниковые заросли.
"Джунгли", - думал Вожатый, располагаясь
в растении.
Он вспомнил, что оставил
клизму в сторожке у Гаврилова. "Хуй с ним - обосрусь и обосрусь.
Не с девками на танцах!" Вожатый медленно
развернул газету и сладострастно вздохнул. Последняя зеленая
липкая пластинка пахнула знакомым болотным ароматом.
Вожатый, тихонько подвывая, взял ее в правую руку, медленно поднес
к морде... Внезапно, коротким сильным движением он припечатал
пластину ко рту и начал жадно лизать гадость. Через пять минут
он уже царапал космос.
Вечером Вожатый добрел
до сторожки. Гаврилов уже успел купить две поллитры и помыть топор.
- Удачно? - вяло спросил Вожатый.
На самом деле ему было все равно.
- Как курицу! - весело отвечал
сторож. - Даже не пикнул, собака, хрясть его в шмудь!
- А тело?
- Там валяется...
- неопределенно махнул Гаврилов. - Я его сучьями забросал. Гы! Отвел в
Америку, называется, хрясть его в шмудь.
- А деньги? - Вожатый тупо
сидел на табуретке и задавал вопросы тусклым, безжизненным голосом.
- Вон, на столе. Чур - водяра
пополам. Я оттуда взял. И восемнадцать моих заработанных. Как курицу, хрясть
его в шмудь! В Америку ему захотелось! Вот и отвел в Америку! А захотел
бы - да хоть в Израиль! Хоть в Африку, хрясть его в шмудь!
Да с компасом! Да за восемнадцать-то рублей...
"Рублев, - пробормотал Вожатый. - Или
рубелей?".
- Устал, что-ль? Ну и воняешь
ты, брат. Давай, приляг...
Вожатый с трудом встал с табурета, медленно
растянулся на полушубке, что валялся прямо на пыльном полу, и закрыл глаза.
- Кому как нравится, - сказал Вожатый.
