Сергей КАЗМЕНКО

 

                            ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ

 

 

 

 

     Как это все просто - ползти и ползти вперед, неспешно находить руками

новую опору и подтягивать тело еще на полметра, еще на метр... Ползти,  не

задумываясь о том, что движет тобой, выбросив головы все мысли,  мечты,

воспоминания. Ползти, забыв об окружающем, помня и осознавая только  одно:

там, впереди - твой корабль, на  который  еще  можно  успеть,  на  который

просто необходимо успеть. Они не ждут тебя на этом корабле, тебя  встретят

как воскресшего мертвых - да ты и есть воскресший мертвых - и  будут

удивляться и радоваться твоему возвращению. Там тебя ждет горячий  душ,  а

потом постель - сухая, теплая и чистая. И воздух там свежий  и  чистый.  И

пища - обыкновенная человеческая пища. И там можно будет спокойно задавать

себе вопросы и думать о своем спасении. Там ты  не  останешься  наедине  с

этими мыслями, там будет кому думать вместе с  тобой.  Вместе  не  страшно

думать о чем угодно, вместе можно справиться с  любыми,  самыми  страшными

мыслями. А сейчас думать не надо, надо просто ползти вперед, ползти до тех

пор, пока не увидишь посреди этой болотистой равнины свой корабль. И тогда

останется  только  приподняться  над  болотом,  опершись  о   какое-нибудь

полусгнившее бревно, и помахать рукой. И закричать - закричать просто так,

по человеческому обыкновению -  ведь  никакой  звук,  конечно,  не  сможет

достичь корабля на таком расстоянии. Закричать от  радости,  от  осознания

того, что мониторы внешнего обзора уже заметили и отождествили твою фигуру

на болоте, и уже объявлена на корабле общая тревога, а старт, которого все

ждали с таким нетерпением вот уже  несколько  недель,  теперь  отложен,  и

никто не вспомнит и не пожалеет об этом. И уже через пять минут  откроются

нижние люки, и флаеры спасательной партии устремятся к тебе на выручку.  И

всем вам потом смешно будет вспоминать эту спешку:  ну  что  такого  может

приключиться  с  человеком,  который  прополз  по  болоту  не  одну  сотню

километров, за лишние пять минут ожидания? И тебя поднимут этой трясины

и на руках - хотя ты и попытаешься идти - перенесут внутрь флаера...

     Как все это просто!

     Как все просто, если ни о чем не  задумываться,  в  который  уже  раз

подумал я. Если бы  только  можно  было  перестать  думать.  Или  хотя  бы

перестать вспоминать.

     Я вытянул руку вперед и  нащупал  опору.  Какую-то  мокрую  скользкую

ветку, торчащую о  мха,  если  эту  плесень  серо-зеленого  цвета  можно

назвать мхом. Сжал пальцы. И медленно стал  подтягивать  тело.  Так  будет

лучше - сделать вид, что ты  сдался.  И  не  спешить.  Так  ты  останешься

хозяином положения, твердил  я  себе.  Трясина  неохотно  выпускала  меня,

бурлила выходящими болотными газами - я уже не замечал  их  отвратительной

вони - чавкала и урчала в глубине. Я давно перестал бояться ее. Знал - она

меня не поглотит. Я подвинулся на метр вперед,  потом  еще  на  метр.  Еще

полметра и я достигну, наконец,  этого  бревна,  наполовину  торчащего 

трясины, ощетинившегося многочисленными острыми сучками. Из-за  него  -  я

это знаю абсолютно точно - можно будет увидеть корабль. Я вынимаю руку 

грязи, протягиваю ее вперед и хватаюсь за один сучков. Еще одно  усилие

- и я уже лежу у самого бревна и могу приподняться над топью,  опершись  о

него локтями.

     Но я этого не сделаю. Минут пять, не больше, чтобы не забыться  и  не

потерять над  собой  контроля,  я  лежу  отдыхая.  Потом  приподнимаюсь  и

осторожно, чтобы меня не заметили, высовываю голову -за бревна.  Я  вижу

корабль на горонте, едва заметный в пелене мелкого дождя.

     Все. Дальше я не пойду. Ни за что на свете  не  сделаю  я  больше  ни

одного движения вперед. Я уже говорил себе это не раз, пока полз  сюда,  я

прекрасно помню это, как помню  и  то,  что  никакие  обещания  не  смогли

сдержать моего движения вперед. Но теперь - совершенно другое дело. Теперь

я остановился у последнего рубежа, ступить за который  не  имею  права.  Я

почти ощущаю его, этот рубеж. Здесь, так блко от цели, он кажется  почти

материальным, и это придает мне уверенность в том, что я смогу  зацепиться

за него и не двинуться дальше.

     Я не имею права сделать это.

     Я знал это все время,  пока  полз  сюда.  Знал,  что  не  имею  права

переступить этот рубеж. Знал, что  не  имею  права  даже  высунуться  чуть

больше - ведь тогда меня могут заметить с  корабля.  Я  знал  все  это.  И

все-таки, пока полз вперед, несмотря ни  на  что,  несмотря  ни  на  какие

клятвы себе самому, я на что-то надеялся.  Где-то  в  самой  глубине  души

жила, оказывается  надежда  как-то  обойти  запрет,  который  я  сам  себе

поставил. Бродди, наверное, назвал бы  это  "синдромом  надежды"  и  потом

долго-долго выспрашивал бы меня о том, что же я чувствовал и о  чем  думал

все эти дни, пока полз к кораблю, понемногу  выуживал  бы    меня  самые

неожиданные прнания, аналировал бы  все  это,  сопоставлял,  а  потом,

через месяц или два таких мучений с глубокомысленным видом заявил бы:  как

он  и  предполагал  с  самого  начала,  в  основе  всех  моих  возвышенных

устремлений лежат  совершенно  нменные  мотивы,  и  врачебная  этика  не

позволяет ему раскрывать их суть, чтобы потом не пришлось лечить  меня  от

комплекса неполноценности.

     Но Бродди улетит, так ничего и не узнав. Никто и  никогда  ничего  не

узнает. И мир этот - Тэсхо-иии  -  так  и  останется  лишь  еще  одним 

обследованных  в  свободном  поиске  миров,  лежащих  за  границами  сферы

экономических интересов человечества. Здесь останется обелиск с  капсулой,

останется радиомаяк  на  орбите,  который  рассчитан  на  полмиллиона  лет

работы, останутся обломки моего флаера, утопленные в  болотистом  лесу.  И

останусь я.

     Корабль уйдет сегодня вечером. У меня нет часов,  я  не  знаю,  какой

сегодня день, сколько суток пробыл я по ту сторону смерти и как долго полз

к кораблю. Но я  точно  знаю,  что  корабль  уйдет  сегодня  вечером.  Мой

последний корабль. Люди еще прилетят сюда. Нескоро, но прилетят. Через сто

лет. Через двести лет... Когда-нибудь. Люди всегда возвращаются.  Но  меня

здесь уже не будет. Для меня этот корабль - последний.

     Много их было - последних кораблей. На которые опаздывал по  глупости

или по забывчивости. Или же просто не сознавая, что они уходят навсегда. И

они уносили с собой друзей и любовь, мечты  и  надежды,  и  только  потом,

много дней или лет  спустя  приходило  понимание  невосполнимости  потери.

Каждый человек не раз провожает в своей жни  последние  корабли.  Иногда

понимая, что они уходят навсегда, а чаще всего не особенно  задумываясь  о

том, что они с собой уносят.

     Но этот корабль - самый последний.

     Я знал об этом все время, пока полз к  нему.  И  я  мог  бы  на  него

успеть. Я и сейчас еще не опоздал. Но  он  улетит  без  меня.  Я  останусь

здесь. И останется обелиск с капсулой. И радиомаяк на орбите.

     И еще кто-то.

     Кто-то, очень желавший, чтобы я успел на этот корабль...

     ...Когда мой флаер вдруг потерял управление, я не успел даже  понять,

что  именно  проошло.  Руки  действовали  автоматически  и   действовали

безошибочно - программа контроля не допустила бы ошибки - но  аппарат  как

будто наткнулся в воздухе на невидимую  упругую  преграду,  прорвал  ее  и

стал,  беспорядочно  кувыркаясь,   падать   вн.   И   отказал   механм

катапультирования,  который  в  такой  ситуации   должен   был   сработать

автоматически.   И   отказал   механм   выброса   аварийных   парашютов,

рассчитанный именно на такие нелепые аварии. И последним, что я  увидел  в

жни, было кочковатое болото, стремительно падавшее на меня сверху...

     Потери -  вещь  привычная.  Редкий  год  обходится  без  потерь,  без

табличек черного мрамора с золотыми буквами в Галактическом Центре. Это

даже хорошо, если человек гибнет у всех на глазах. Честно и  окончательно,

так,  что  не  остается  никаких  сомнений.  Таркон  летел  в   нескольких

километрах сзади, падая я слышал его голос, и потому знал  наверняка,  что

все видят и смогут не раз еще увидеть запись того, как я погиб. Это лучше,

чем пропасть без вести, лучше, чем  тихо  исчезнуть  и  оставить  какую-то

надежду, какое-то сомнение в  том,  что  же  в  действительности  с  тобой

приключилось. Это честнее.

     И тебя будут вспоминать. Твои друзья и знакомые. Те, кто любил  тебя,

и те, кто был к тебе равнодушен. Многим будет  больно,  многие  -  к  чему

теперь лишняя скромность - будут тосковать по тебе. Ведь ты  всегда  был

хорошим парнем. Ты был честен и перед собой, и перед другими, ты  ни  разу

никого не предал, ты не шел вперед по головам  других  и  всегда  -  почти

всегда, если уж быть честным до конца - был готов помочь. А недостатки - у

кого же их нет? Тебя будут вспоминать, и у многих на душе станет  пусто  и

горько, когда они узнают, что тебя больше нет.

     Но все это небежно, так и должно быть.  Потому  что  ты  не  имеешь

права сделать теперь даже один-единственный шаг вперед.  Потому  что  этот

шаг был бы жестоким и подлым, и он перечеркнул бы все хорошее,  что  можно

сказать о тебе.

     Ты не пойдешь дальше. Ты останешься здесь, в этом проклятом зловонном

болоте, останешься  навечно,  и  сегодня  вечером,  когда  твой  последний

корабль поднимется над этой плоской равниной и, проткнув это вечно  серое,

унылое небо, растворится в нем без следа, ты вожмешься в трясину, чтобы не

дай бог не засекли тебя недремлющие мониторы внешнего обзора, чтобы  ни  у

кого и никогда не возникло и тени подозрения  в  том,  что  они  оставили,

бросили  тебя  одного  в  этом  проклятом  болоте  этого  проклятого  мира

Тэсхо-иии.

     Потому что ты уже умер. И ты прекрасно знаешь  это.  Тебя  нет.  Тебя

давно уже не существует на свете.  А  то  существо,  что  ползло  все  эти

несчетные дни к кораблю - это не ты.

     У него твои руки, у него твое тело, оно смотрит на мир твоими глазами

и слышит звуки твоими ушами. Даже мысли этого существа - твои  собственные

мысли. Будто и не было той непонятной катастрофы, наверняка оставившей  на

болоте взрывной  кратер  диаметром  в  добрую  сотню  метров,  заполненный

мутной, ржавой водой. Будто бы совершенно неожиданно ты  сумел  уцелеть  и

выбраться абсолютно невредимым - если не считать нескольких царапин  - 

пекла после взрыва реактора твоего флаера, вынырнул   бездонной  топи  и

отправился - куда бы вы  думали?  -  прямиком  в  сторону  корабля,  в  ту

единственную на планете точку, где ждет тебя человеческий приют.

     Но это существо - не ты. Ты мертв.

     Я мертв...

     Я понял это не сразу. Наверное,  лишь  через  несколько  дней  своего

нового  существования.  Осознание  происшедшего  по  частям  выплывало 

окутавшего мой мозг тумана и складывалось в единую картину. Наверное, если

верить доставшейся нам от прошлого литературе, так чувствовали себя  люди,

выздоравливающие после тяжелой болезни.

     Но я вовсе болен. Тело мое, как и всегда прежде, здорово и  послушно,

я полон сил и энергии, и только в мыслях поначалу царил какой-то туман.  Я

полз по болоту, но полз вовсе не потому, что  не  было  сил  идти  -  нет,

просто здесь это  единственно  удобный  способ  передвижения.  Идти  здесь

совершенно  невозможно,  ноги  не  находят  опоры,   и   тело   сразу   же

проваливается по пояс в трясину, ползти же оказалось легко и даже  удобно,

и, несмотря на всю необычность для человека такого  способа  передвижения,

мне он поначалу казался вполне естественным, как будто  с  самого  детства

был я приучен ползать на четвереньках через топи.

     Ночами я спал, лежа на спине, спал спокойно и без сновидений. А  днем

неспешно двигался в сторону корабля - я откуда-то знал наверняка, в  какой

именно стороне находится мой корабль,  хотя  все  стороны  на  этой  серой

равнине под вечно серым небом  совершенно  равноправны.  Я  не  ощущал  ни

холода, ни неудобства, и довольно долго до меня не доходила вся  нелепость

моего положения. Наверное, потому, что поначалу я ни о чем не вспоминал  и

ни о чем не думал.

     Иногда я чувствовал голод и утолял его, находя  съедобные  коренья  и

листья, совершенно при этом не задумываясь  о  том,  почему  я  их  считаю

съедобными. Иногда  чувствовал  жажду  и  пил  дождевую  воду    широких

трубчатых листьев какого-то  растения.  Никаких  особенных  неудобств  или

мучений я не испытывал, и одинаковые дни без мыслей сменялись  одинаковыми

ночами без сновидений, и я не помню, сколько все  это  продолжалось,  пока

однажды вдруг не пришло озарение.

     И в свете этого озарения я внезапно увидел себя со стороны  -  жалким

актером, начисто забывшим свою роль, который ползет по нелепой сцене среди

нелепых декораций, руководствуясь  лишь  подсказками  невидимого  суфлера,

начисто забыв обо всем, что было прежде, и не думая о том, что случится  в

будущем. Я вдруг вспомнил свое падение, вспомнил и снова ощутил  тот  миг,

когда мой флаер врезался в чавкающую болотную грязь, которая оказалась для

него тверже гранита.  Я  вспомнил,  что  я  мертв,  мертв  окончательно  и

бесповоротно.

     И тогда пришел страх.

     Я спросил себя: что же это за существо, которое ползет  по  болоту  в

сторону корабля? Существо, у которого и тело мое,  и  мысли  мои,  и  даже

сомнения и страдания  -  тоже  мои.  Что  нужно  там,  на  корабле,  этому

существу? Зачем оно стремится туда?

     Пустынный и унылый мир - Тэсхо-иии. Болота и чахлые заболоченные леса

почти по всей планете. Ни морей, ни  рек,  ни  гор.  Пустые  недра.  Нищая

жнь. Ничего интересного.  Ничего  примечательного.  Ничего  опасного.  И

вдруг  "ТРА-19"  -  самая  безопасная,  самая  надежная  модель  флаера  -

натыкается в воздухе на невидимую и  необнаружимую  преграду  и  начинает,

кувыркаясь, лететь к земле. И вдруг отказывает механм катапультирования,

механм, который никогда прежде и ни при каких условиях не  отказывал.  И

руки мои вместе с автоматами пытаются выправить полет, но  сила,  ставящая

на пути флаера преграды, оказывается  быстрее  и  ловчее.  А  со  стороны,

наверное, кажется, что я уже просто не способен в эти мгновения  управлять

флаером, и в итоге все  свалят  на  автоматику,  которая  все-таки  иногда

отказывает,  и  выпустят  новую  модель  флаера,  еще  более  надежную   и

безопасную. А видеозапись того, как мой флаер, кувыркаясь, летел к  земле,

будут еще не одно столетие демонстрировать будущим конструкторам и пилотам

как свидетельство того, что никакая автоматика не гарантирует  от  аварий.

Все увидят, как мой флаер  врезался  в  топь  и  взорвался.  И  все  будут

уверены, что я в одно мгновение сгорел в огне взрыва. После таких  взрывов

обычно не остается ничего.

     И вот я, живой и невредимый, ползу к кораблю.

     Так кто же я после этого?!

     Я пытался остановиться. Я ложился на спину и смотрел в серое,  совсем

блкое небо, и думал. И старался на заснуть, о  всех  сил  старался  не

заснуть. Но  конечно  засыпал,  очень  скоро  проваливался  в  бездну  без

сновидений. А проснувшись, опять принимался ползти вперед, и только  через

длительное время спохватывался и осознавал, что снова проигрываю в схватке

с самим собой.

     Я пытался менить направление своего движения. Я поворачивал назад и

полз по своим собственным следам. Но следы на болоте живут недолго,  скоро

я снова полз по целине, и через какое-то время вдруг  понимал,  что  опять

ползу к кораблю. Это ощущение движения в сторону корабля было единственным

моим  ориентиром,  но  оно  приходило  не  как  осознание  направления   в

пространстве, а как ощущение постепенного приближения к цели.

     Я пытался обмануть то, что толкало меня к  кораблю.  Не  раз  пытался

двигаться по кругу, по такому малому кругу,  что  следы  мои  не  успевали

затеряться и рассосаться в болоте. Но и движение по кругу было обречено на

неудачу - очень скоро монотонность этого движения заставляла  забыться,  я

начинал ощущать подавляющую волю усталость, ложился на спину и засыпал.  И

тогда все начиналось сначала...

     Я оказался не властен даже над жнью этого своего тела.  У  меня  не

было ничего, чем я мог бы его убить, и мне не  удавалось  ни  утопиться  в

болоте, ни заставить себя умереть от истощения и жажды, потому что  в  тот

момент, когда мученная воля отключалась от гибнущего тела, оно  начинало

жить, повинуясь лишь своим инстинктам и тому, кто гнал меня к  кораблю.  Я

снова начинал осознавать свое положение лишь тогда, когда  уже  длительное

время полз в нужном направлении. В конечном счете, все  эти  попытки  лишь

ускоряли  мое  приближение  к   кораблю,   так   как   увеличивали   время

неосознанного движения.

     И вот я достиг цели...

     Вот и пришло время для главной схватки.

     Все, что было раньше, не имеет значения. Все  эти  бессчетные  дни  я

неменно проигрывал в схватке с тем неведомым, что дало мне вторую жнь,

предварительно отобрав первую, но это еще  ничего  не  означает.  Остается

ведь еще последний шаг, которого я никогда не сделаю. Я буду лежать так до

вечера, до того страшного момента, когда корабль мой скроется в облаках, а

потом - будь что будет.

     С того самого момента, как я впервые осознал, что уже умер,  я  знал,

что никогда не вправе буду вернуться на свой корабль, не вправе буду  даже

намекнуть тем, кто там остался, на свое второе существование.

     Кто бы ни был тот, кто дал мне вторую жнь.

     Какими бы мотивами он ни руководствовался.

     Я - тот, кем я стал - не имею права покидать эту  планету.  Я  должен

остаться здесь навечно, ведь я - порождение этого мира. И самое страшное -

я не имею права даже намекнуть людям на  свое  существование.  Потому  что

можно оставлять позади погибших. Можно улететь, сохраняя навеки  память  о

них, и их души продолжат свою жнь в душах их  друзей,  они  не  погибнут

навеки и безвозвратно вместе с их  телами.  Но  никогда  нельзя  оставлять

пропавших без вести. И тем более нельзя оставлять живых.

     Хотя такого еще никогда не случалось, хотя никогда  еще  и  нигде  не

оставляли, улетая, живых людей в чужих и враждебных мирах, я знал, что это

- еще страшнее, чем оставлять пропавших без вести. И  если  я  буду  слаб,

если не выдержу здесь, сегодня, сейчас, если я позволю им  узнать,  что  я

жив, что я рядом, такой финал будет небежен. Нет у меня права  вернуться

на корабль. Потому что я уже умер.

     Они тоже поймут это. Разумом поймут. Но душой - никогда. Они  оставят

меня здесь, потому что я не позволю забрать себя с этой планеты, и улетят,

сохраняя  в  душах   своих   до   самой   смерти   сознание   совершенного

предательства.

     Можно оставлять за собой погибших. Брошенных - никогда.

     Пусть они улетят, не ведая обо мне. Пусть то, что  вдохнуло  жнь  в

мое новое тело, так и останется неузнанным и  непознанным.  Есть  вещи,  о

которых человечеству лучше не знать. Есть на пути познания двери,  которые

возможно  дольше  следует  держать  закрытыми.  Слишком  часто  в  прошлом

человечество как неразумный ребенок стремилось открывать все двери подряд,

освобождая в результате силы, совладеть с которыми было еще  не  способно.

Деление  ядра  -  и  ядерное  оружие,  генная  инженерия  -  и  чудовищные

болезни... Да мало ли примеров! Мы стали взрослее и умнее, мы  сумели-таки

пережить все это, но никто и никогда не сможет сказать заранее, какие силы

таятся за очередной дверью.

     Люди еще вернутся сюда. Через сто лет. Через двести лет.  Обязательно

вернутся. И снова окажутся перед этой закрытой дверью. Но  они  непременно

будут лучше подготовлены к встрече с тем, что за ней таится.  А  сейчас...

Случай  сделал  меня  единственной  жертвой   этой   неведомой   силы.   И

единственным ее судьей. И, пока это в  моих  силах,  я  не  позволю  людям

вступить с ней в контакт.

     Как же медленно тянется время!..

     Я считаю до тысячи. Потом до  пяти  тысяч.  Потом  до  десяти  тысяч.

Медленно-медленно я проношу цифры, стараясь не сбиться и  не  пропустить

ни одной: "...восемь тысяч триста девяносто  шесть,  восемь  тысяч  триста

девяносто семь, восемь тысяч триста девяносто  восемь..."  Я  стараюсь  не

смотреть на корабль,  стараюсь  сосредоточиться  на  разглядывании  сучьев

этого осточертевшего бревна, что лежит  передо  мной,  но  мне  это  плохо

удается. То и дело бросаю я взгляды вперед  в  надежде  увидеть,  наконец,

взлет корабля. Но он все не улетает, и я вдруг осознаю, что люто  ненавижу

его  за  это.  "...восемь  тысяч  девятьсот  девятнадцать,  восемь   тысяч

девятьсот двадцать, восемь тысяч девятьсот двадцать один..."

     И вот, наконец, я  слышу  грохот  и  поднимаю  голову.  Я  вижу,  как

медленно отрывается громада корабля от унылой равнины,  как  едва  заметно

начинает он подниматься вверх. Скорость постепенно нарастает,  и  вот  уже

корабль мчится к облакам, к невидимым отсюда звездам. Еще мгновение - и он

исчезает вида.

     Все!

     Я роняю голову на руки и засыпаю. И впервые за  все  это  время  вижу

сон. Прекрасный сон.

     Корабль мой, как и прежде, стоит посреди болотистой  равнины.  Он  не

улетел, он еще не улетел,  он  ждет  меня,  и  надо  только  приподняться,

опершись о бревно, что лежит передо мной, и помахать рукой, и закричать  -

закричать просто так, заодно, по  человеческому  обыкновению,  потому  что

крик мой все равно растворится в воздухе  и  не  достигнет  корабля.  И  я

приподнимаюсь и взмахиваю рукой, и кричу, и я знаю,  что  мониторы  обзора

уже засекли меня. Я смеюсь от радости, видя, как от корабля отделяются две

черные точки и начинают, увеличиваясь в размерах, приближаться ко мне.

     И я верю, что это только сон. Прекрасный сон...



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека