Анатолий Федорович Кони. Открытие I государственной думы


--------------------
Анатолий Федорович Кони. Открытие I Государственной думы (Статьи о государственых деятелях) [1.07.07]
--------------------


СТАТЬИ О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЯТЕЛЯХ


   Комендантский подъезд Зимнего дворца запружен военными и гражданскими
мундирами, и на каждом повороте лестницы приходится показывать свой
входной билет. Чудная, невиданная в это время погода смотрит в окна тех
зал, по которым приходится проходить вплоть до Георгиевской залы,
посредине которой стоит аналой, а по бокам возвышения в две ступеньки для
Думы и Совета; в глубине залы трон в виде старинного кресла, на которое
наброшена горностаевая мантия; к нему ведут несколько ступенек, покрытых
малиновым сукном, сзади виднеется обветшалый вышитый орел под балдахином.
Все довольно неимпозантно.
   С боков трона вход в небольшую комнату, где стоит караул Московского
полка и вдоль стен которой помещены две старинные картины, ображающие
"преславную Полтавскую викторию". Скачущий на коне великий Петр является
каким-то диссонансом в тот день, когда его жалкий слабовольный потомок
дает вынужденную и омраченную мятежами и казнями конституцию через полгода
после неслыханных поражений и небывалого позора России. Невольно с горечью
думается, что всей этой напрасно пролитой крови можно было бежать и
давным-давно двинуть Россию на путь политической свободы, если бы не
считать ее "бессмысленным мечтанием", которое все-таки пришлось прнать
действительностью, и если бы поменьше заботиться об охранении собственной
особы и власти. Невольно вспоми наются и слова Петра перед "преславной
викторией":
   "...а о Петре ведайте, что ему жнь не дорога, была бы счастлива
Россия". В час в зале еще нет ни Государственного совета, ни
Государственной думы, но сенат в сборе, хотя многие отсутствуют; нет
старика Цеэ, нет палача Дейера, нет Желеховского... Но и за всем тем между
собравшимися сенаторами достаточно людей, которым не хочется подавать
руки, а подав оную по малодушной терпимости, приходится жалеть, что нельзя
ее немедленно дезинфецировать. По этой части и сенаторы I департамента
плюс первоприсутствующие, стоящие по правую руку от трона, и "прочие", как
значится в церемониале, сенаторы, стоящие по левую сторону от трона, могут
между собой поспорить. Но вот проходят министры: новый премьер Горемыкин с
обычным видом мороженого леща раздает рукопожатия и старается каждому
сказать что-нибудь приятное, и на мою долю достается: "Давно, давно мы с
вами не видались"; господин Щванебах делает вид, что меня не замечает, но
затем, вероятно, вспомнив о превратностях судьбы, разыскивает меня и
сообщает, что мысленно был у меня много раз, но так занят, что... и т. д.;
проходит преисполненный самим собою Коковцев и новый министр путей
сообщения генерал Шауфус; с очень скромным и деловым видом и с унылым
обличьем двигается одиноко граф Ламздорф с противным лицом старой кокотки;
наконец, появляется умное и жесткое лицо Стишинского и проходит смущенный
Щегловитов, жалующийся мне на трудность своего положения... После
министров в среде сенаторов появляется князь ШиринскийШихматов и
объявляет, к печальному умлению многих, что он назначен сегодня
обер-прокурором св. синода. Но вот и Государственный совет, в среде
которого я тщетно ищу Шахматова; в его составе идет Витте с угрюмым
выражением лица, огромный и грузный. Мы молча здороваемся.
   За красным распухшим лицом Таганцева и хамскою рожей Платонова следует
Дурново, напоминающий мне о прошлом лете в Сестрорецке и с радостью
заявляющий о том, что он более не мин Государственный совет занимает
приготовленное ему возвышение, причем впереди всех стоят, опираясь на
палки Пален, исхудалый и состарившийся Фриш и полуслепой Половцев.
Проходя мимо меня, Фриш мне приветливо кланяется и делает движение по
направлению ко мне, но я холодно отвечаю на приветствие старого недруга.
Входит Государственная дума. "Какая смесь одежд и лиц, племен, наречий,
состояний:  хат,  келий,  темниц сюда стеклись для совещаний", -
хочется пародировать слова Пушкина. "Спиджаки", высокие сапоги, у
некоторых запыленные чалмы и халаты инородцев, фиолетовая скуфья
католического епископа, шапочка раввина, русские клобуки, фраки и белые
галстуки, придворные и дворянские мундиры и устарелые военные формы
сливаются в живописном беспорядке. У членов Думы серьезные и "истовые"
лица. Густою толпою они занимают все отведенное для них возвышение и даже
выступают за его предел. Ближе к сенату с самого края становитс
Гейден во фраке, за ним на возвышении виднеются самодовольное лицо
Набокова и умное красивое лицо Муромцева, будущего председателя Думы.
Набоков жалуется мне, что я его забыл и даже не прислал ему моей последней
книги, а с Муромцевым мы говорим о важности сегодняшнего дня и о том, что
мы оба выстрадали в ожидании этого дня, и я чувствую, что у меня глаза на
мокром месте. Вдалеке раздаются звуки народного гимна. Все становятся на
свои места и я снова вглядываюсь в Государственный совет в его полном
сборе. Сколько там знакомых лиц, выражавших мне не раз лицемерное
сочувствие моим "убеждениям и способностям" и наносивших мне затем
предательские удары заочным шипением и предательскою клеветою! Скольким 
них я обязан бессонными ночами, скорбным сознанием погибающих сил и
внезапными приливами презрения к людям и потери веры в них, с чем нужно
было мучительно бороться, чтобы не утратить в своей душе мысли о заветах
Христа. И теперь я стою перед ними в моем глупом красном мундире, среди
ничтожных сослуживцев, которых даже превосхожу годами службы, стою
устраненный от возможности принять активное участие в работе по
возрождению родины, службе которой бескорыстно и с явным ущербом для себя
были отданы в течение сорока лет и труд, и знание, и способности, и, быть
может, даже личное счастье. А еще между ними я не вижу сахалинской
фиономии господина Муравьева... Но в душе моей нет ни злобы, ни
мстительного чувства: я смотрю на них спокойно и думаю, что для всех нас
скоро перестанет существовать настоящее и мы предстанем туда, где,
выражаясь словами Горбунова, "все разберут".
   В дверях залы в предшествии дворцовых гренадер появляются императорские
регалии. И заплывший жиром, с короткой шеей, пыхтящий Игнатьев, гонитель
штундистов и ревнитель синодальной веры, несет государственное знамя.
Регалии становятся по бокам трона, и вслед за тем под звуки народного
гимна идет в предшествии духовенства государь и вся царская фамилия.
Начинается длинный и скучный молебен, во время которого члены Думы
заслоняют от меня царскую фамилию. По окончании молебна великие князья
становятся по правую сторону трона тесной и некрасивой кучкой, в которой
виднеется исхудалое лицо Владимира в поседелых баках, напоминающее аи laid
[некрасивое)] лицо его отца. С краю этой группы виднеется грузная
фигура великого князя Алексея с бессмысленным взглядом и скотским
выражением лица. На пустой груди его как-то особенно ярко блистает
бриллиантовая Андреевская звезда.
   Женщины становятся на особое возвышение по правую сторону трона. Я не
вижу на лицах обеих императриц ни слез, ни особого выражения испуга (о
которых так много высказывалось впоследствии). У Александры Федоровны
обычный холодный вид и кислая недовольная складка рта, у Марии Федоровны
безразлично-ласковый взор глупой, но доброй женщины. Они обе одеты с
ослепительной роскошью и буквально залиты бриллиантами. За ними виднеется
истомленное и сжавшееся в кулачок лицо Евгении Максимилиановны, одетой с
большим вкусом в светло-сиреневый костюм Сзади императриц тесной кучей
стоят остальные принцессы крови, а в дверях, ведущих в смежную комнату,
виднеется глупое и чрезвычайно важное лицо светлейшей княгини Голицыной.
   Но вот и государь... Я не видал его блко с 1898 года и нахожу в нем
мало перемен: он только более бледен, чем его приходилось видеть. Он идет
ровно, неторопливой походкою к трону, как бы нерешительно входит на его
ступени и садится... Наступает минута молчания. Он делает какой-то знак
левой рукой, и министр двора Фредерике почтительно подает ему бумагу,
кажется свернутую пополам Государь встает, делает два шага вперед и при
первых звуках своего голоса весь преображается, выпрямляется и с
оживленным лицом, внятным и громким голосом, в котором слышатся порою
чуждые русскому уху, отдаленные звенящие звуки, читает свою речь к "лучшим
людям"
   с большим мастерством, оттеняя отдельные слова и выражения и делая
необходимые паузы. В одном месте, где говорится о сыне - наследнике
престола, в голосе его звучат ноты тревожной нежности. Но вот он окончил и
сделал легкий поклон на обе стороны. В зале звучит сперва негромко но
потом все возрастающее "ура", которое, мне кажется, исходит и от членов
Думы, хотя многие при выходе  дворца меня и уверяют, что члены Думы
вовсе не кричали, а некоторые даже демонстративно закрывали рот рукой.
   Царская фамилия быстро удаляется, и все присутствующие пестрой и
оживленной толпой спешат к выходу. Площадь запружена экипажами и
возчиками и под яркими лучами солнца представляет очень оживленный вид.
Я еду домой со смутным чувством, сознавая, что присутствовал при не совсем
ожиданием для многих участников погребении самодержавия. У его еще
отверзтой могилы я видел и трех его наследников: государя, Совет и Думу.
Первый держал себя с большим достоинством и порадовал мое старое сердце,
которое боялось увидеть русского царя объятым недостойным страхом и
забывающим, что Caesarem licet standem mori [Цезарю дано показать, как
надо умирать (лат.)].
   Второй - жалкое и жадное сборище вольноотпущенных холопов - не обещает
многого в будущем, несмотря на свою сословную и торгово-промышленную
примесь... Но Дума, Дума - что даст она? Поймут ли ее лучшие люди лежащую
на них святую обязанность ввести в плоть и кровь русской государственности
новые начала справедливости и порядка, как это успели сделать со своей
задачей мировые посредники первого прыва? И пред этим роковым вопросом
сердце сжимается с невольной тревогой и грустным предчувствием.
   27 апреля 1906 г.
   Открытие I Государственной думы
   Впервые опубликовано в т. 2 Собрания сочинений на основании рукописи,
находящейся в ф. 134 рукописного отдела Пушкинского Дома и ЦГАОР (ф. 564).
   Дума, созванная в соответствии со "свободами" 17 октября 1905 г.,
просуществовала с 27 апреля по 8 июля следующего года и была "распущена",
т. е. разогнана царским манифестом.
   С. 100. Цеэ В. А., Желеховский В. А. - юристы, сенаторы, коллеги Кони
по службе в министерстве юстиции и сенате; второй, как и палач Дейер П. А.
- председатель (первоприсутствующий) на процессах Нечаева и "второго 1
марта" (1887 г.), где осуждены А. И. Ульянов с товарищами, - отличался
особой безжалостностью в преследованиях революционеров.
   Составление, вступительная статья и примечания Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова
   Художник М. 3. Шлосберг
   Кони А. Ф.
   К64 Избранное/Сост., вступ. ст. и примеч. Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова. - М.: Сов. Россия, 1989. - 496 с.
   В однотомник замечательного русского и советского писателя, публициста,
юриста, судебного оратора Анатолия Федоровича Кони (1844 - 1927) вошли его
бранные статьи, публицистические выступления, описания наиболее
примечательных дел и процессов  его богатейшей юридической практики.
Особый интерес вызывают воспоминания о деле Веры Засулич, о литературном
Петербурге, о русских писателях, со многими  которых Кони связывала
многолетняя дружба, воспоминания современников о самом А. Ф. Кони. Со
страниц книги перед читателем встает обаятельный образ автора, истинного
российского интеллигентадемократа, на протяжении всей жни превыше всего
ставившего правду и справедливость, что и помогло ему на склоне лет
сделать правильный выбор и уже при новом строе отдать свои знания и опыт
народу.


4702010101-251


   К --------------- 80-89 PI
   М-105(03)89


ISBN 5-268-00133-7



   Анатолий Федорович Кони
   ИЗБРАННОЕ
   Редактор Т. М. Мугуев
   Художественный редактор Б. Н. Юдкин
   Технические редакторы Г. О. Нефедова, Л. А. Фирсова
   Корректоры Т. А. Лебедева, Т. Б. Лысенко


ИБ Э 5304


   Сдано в набор 02.02.89. Подп. в печать 14.09.89. Формат 84Х108/32.
Бумага типографская Э 2.
   Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая. Усл. печ. л. 26,04. Усл.-отт. 26,04. Уч.- д. л. 30,22. Тираж 750000 экз. (5-й завод
620001-750000 экз.) Зак. 2995 Цена 40 к.
   Изд. инд. ЛХ-245.
   Ордена "Знак Почета" дательство "Советская Россия" Госкомдата
Р 103012, Москва, проезд Сапунова, 13/15.
   Калининский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат детской
литературы им. 50-летия СССР Госкомдата Р 170040, Калинин, проспект
50-летия Октября, 46.
    Pirat