Дмитрий Каралис. Ужин при свечах


     (Газета Невское время, No 26, 9.02.2002г.)
     Я  позвонил  в дверь своей квартиры,  и когда вошел, во всем доме погас
свет.
     Двор-колодец погрузился во  мрак, встал  лифт,  перестали дребезжать  и
петь звонки, кухня лишилась привычного зудения холодильника, умолк телефон -
его по новой моде тоже питало электричество. У подъезда встала машина охраны
-  милиционеры  при  свете  плафона  играли  в  салоне в  карты и  вполглаза
приглядывали  за  входной дверью  - отключившаяся  сигналация  дала сигнал
тревоги.
     На  лестницах заколыхались  тени, а  в глубине  окон,  как  в  пещерах,
засветились лучики свечей. Соседи по площадке сказали, что аварийка работает
на Петроградской стороне,  будет у нас на  Васильевском не раньше, чем через
час.
     Ужинали при свечах.
     В  доме  было  непривычно тихо, и  когда мы пили  чай,  вскипяченный  в
ковшичке  на  газе, я загляделся на свечу и порадовался.  Молчал  телевор,
молчал телефон, не урчала посудомоечная машина, не громыхала дверь лифта.
     В тихом полумраке  обнаружилась своя  таинственная прелесть,  и когда я
внес  свечу в кабинет, по корешкам книг пробежала загадочная улыбка-тень.  Я
взял  одну наугад,  и,  пристроив  подсвечник на  круглый  столик,  принялся
листать.  И думал  о  том, что вспыхни сейчас  люстра  над головой,  залейся
коридор  ярким  светом и закричи  голосом рекламного  зазывалы телевор  на
кухне, - я огорчусь:  мне  хотелось  длить  уютный  полумрак и  наслаждаться
вынужденным  молчанием  телефона.  Потрескивала  свеча,  навевая  настроение
вполне философское.
     Вошла жена с дочкой, сели  на  диван, и я отложил книгу.  Они напомнили
мне ребятню у ночного костра,  когда отблеск огня ложится на лица и водит за
спинами густые черные тени.
     И вдруг   теплого  свечного уюта генетическая память  бросила меня  в
другую  крайность.  Я  помолчал и спросил, могут ли мои женщины  представить
себе  блокаду Ленинграда. Нет  света, газа, еды.  Замерз  водопровод. В доме
холоднее,  чем  на  улице.  На  лестнице,  возле  застывших  батарей,  лежат
припорошенные снегом трупы. Из  черной тарелки репродуктора тикает метроном.
Слабость, туман в  голове. И  дом  сотрясается от  блких разрывов бомб или
снарядов...
     Полумрак создавал ощущение, что все это рядом, блко, и жена с дочерью
дружно передернули плечами.
     Мы  стали говорить о  другом,  о чем давно  не говорили, и  просидели с
полчаса  при оранжевом  огоньке свечки. Вернулся  института сын  и, пройдя
темным коридором, присоединился  к  нашей компании,  потирая с мороза руки и
блестя глазами. И я думал  о том, что мы часто ругаем судьбу за ее немилость
к нам, но редко благодарим за наши удачи. И спим в  теплых кроватях, пьем по
утрам  кофе  с  булочкой,  равнодушно  смотрим, как  рекой  льется  кровь  в
телеворе, гремят выстрелы, но отними  у нас, городских,  хотя бы свет  или
тепло, и жнь покажется до ужаса несправедливой.
     Мы  вновь вернулись  к теме блокады, и жена сказала, что тогда  у людей
была  злость  на врага и стремление к  общей  победе, - они не  давали пасть
духом и придавали силы.
     А сейчас...  - жена пожала  плечами.  - Какая сейчас  может  быть общая
победа?.. Всяк сам по себе... Скажи спасибо, если еще свет починят.
     Вспыхнул свет, и я мысленно сказал спасибо. Мы разбрелись по квартире -
смотреть телевор,  звонить по телефону, щелкать  клавишами компьютера... И
мне  долго  вспоминалась горящая в темноте свеча  и отблеск огонька на лицах
домочадцев.